Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ЛИЧНОСТЬ И ВЛАСТЬ: ИНТЕРКУЛЬТУРНЫЙ ДИАЛОГ
От редакции. В феврале этого года журнал "Вопросы философии" совместно с Немецким культурным центром им. Гете провел конференцию на тему "Личность а власть: интеркуль турный диалог". Наш журнал не раз обращался к этой проблематике, поэтому данную публикацию мы воспринимаем как закономерное продолжение нашей работы. На конфе ренции выступили видные немецкие и российские ученые. В предлагаемых вниманию чита теля выступлениях, как несложно заметить, очевидна полемика, выражены разные позиции и идейные установки, что лишний раз доказывает актуальность темы. Ниже публикуем материалы конференции.
Личность и власть в России: сотворение катастрофы
BJK. КАНТОР
В середине прошлого века Герцен вывел некую формулу отношения российской интеллигенции с правительством, формулу, которая стала походить даже на аксиому. Он заметил, что в России все те, кто читают, ненавидят власть, те же, кто ее при знает, не читают вовсе. Это утверждение было справедливо и для совсем недавней -застойно-диссидентской - пятнадцатилетней давности. Каждый, ругавший власть, почитал себя, и отчасти справедливо, свободной личностью, противостоящей госу дарству-левиафану. Зато большинство было довольно, это было ясно, как говорится в компьютерных программах, "по умолчанию". Сегодня правительство не ругают разве лишь те, кто предпочитает подобно римскому императору-пенсионеру Диоклетиану или вольтеровскому Кандиду "возделывать свой сад", занимаясь своей дачей и читая на досуге классическую литературу. Как у Пушкина: "Приветствую тебя, пустынный уголок, // Приют спокойствия трудов и вдохновенья..." Все остальные: алкоголики и газетчики (правые и левые), бомжи и политики-оппозиционеры, диссиденты-эмигранты и политиканствующие философы (вчерашние коммунисты), новоявленные, но крепну щие коричнево- и чернорубашечники и православно-коммунистические идеологи, "неоевразийцы" и "патриоты-неогосударственники", делающие себе имидж личностей и борцов с режимом, - бранятся беспрестанно. "Имя им легион", и смелость их выглядит сегодня непристойной пародией на некогда трагическое противостояние российской культуры и власти, приведшее в 1917 г. страну к катастрофе. Стоит отметить, что укоряется нынешнее правительство оппозиционерами среди прочего е недостаточной властности и авторитарности. Это похоже на фарс. Но чтобы оценить опасность сегодняшнего фарса, посмотрим предшествовавшую ему трагедию.
О том, что становление личности является проблемой развития России, ее выхода на уровень европейской цивилизации говорилось русскими мыслителями не раз. "Для
14
народов, ~ писал, скажем, К.Д. Кавелин, - призванных ко всемирно-историческому действованию в новом мире, такое существование без начала личности невозможно"^ .
Личность не задана природно, она вырабатывается в историческом движении человеческой цивилизации. Процесс формирования личности есть по сути своей революцонный и болезненный, а потому тяжкий и неприемлемый для массы населения, продолжающего жить во внеличностном мире. Она, эта масса, это большинство, оказывается питательной средой тоталитарных структур, расцветших в XX веке. "Люди равны в Боге, но не равны в природе, и это естественное неравенство по беждает этическую идею их равенства там, где эта идея лишена религиозной санкции"^, - заметил как-то С.Н. Булгаков. Религиозно-этическую санкцию духовного равенства людей перед лицом Бога и их "самостоянья" (Пушкин) впервые челове чество обрело в иудео-христианской вере. История жестоко показала, что вне и поми мо личности никакое общество не может отстоять свои право и независимость. Неве роятным по силе фактором утверждения личности в европейской истории стало христианство, которое было гонимо при всех тоталитарных режимах. "Делая человека ответственным, - писал Достоевский, - христианство тем самым признает и свободу его'^.
После второй мировой войны, актуализировавшей все вечные вопросы, русский философ С.Л. Франк, как мне кажется, дал объяснение, помогающее понять испуг тоталитарных структур перед христианством: "Вопреки всем распространенным и в христианских, и в антихристианских кругах представлениям, благая весть возвещала не ничтожество и слабость человека, а его вечное аристократическое достоинство. Это достоинство человека - и при том всякого человека в первооснове его существа (вследствие чего этот аристократизм и становится основанием - и при том един ственным правомерным основанием — "демократии", т.е. всеобщности высшего дос тоинства человека, прирожденных прав всех людей) - определено его родством с Бо гом."* .
Если аристократический пафос пронизывает все слои няселения, то в таком обществе нет места деспоту. В конечном счете такое общество довлеет высшей известной нам социальной форме организации людей - демократии. Нельзя, однако, забывать, что христианский пафос личности есть задача человечества, но не его реальность. Историческое сообщество народов, охваченных христианской цивилиза цией (или находящихся под ее влиянием), быть может, развивается с учетом сверх задачи благой вести) возвещенной две тысячи лет назад, но все же по имманентным, присущим человечеству законам. Каждая европейская культура по-своему переживала и переживает христианскую веру.
В России по сравнению с другими европейскими странами аристократический пафос человеческой личности практически никогда (во всяком случае начиная с татаро-московского периода) не являлся господствующим. Феодальная аристократия, равно как и купеческая не сумели отстоять свои права по отношению к государству. Стоит привести одно из наиболее авторитетных наблюдений образованного западноевропей-ца, столкнувшегося с выходившей на европейскую арену Россией XVI века. Как писал итальянец (веронец) на польской службе Александр Гваньини: "Все московиты или русские довольствуются более состоянием рабским, чем свободным, выдающимся блюстителем которого они считают собственного государя. Ведь все они без различия, к какому бы сословию ни принадлежали, находятся в тяжелейшей зависимости (при этом личное достоинство ни во что не ставится). (...) Дворяне, бояре, военоначаль-
' Кавелин К..Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989.
С. 22. - Булгаков С.Н. Иван Карамазов как философский тип // Булгаков С.Н. Сочинения. В 2-х т. Т. 2. М.,
1993. С. 37.
^ДостоеаскнйФ.М. Полн.собр.соч.ВЗО-тит.Т.21.Л.. 1980. С. 16. * Франк СЛ. Свет во тьме. Опыт христианской этики и социальной философии. YMKA-PRESS. Париж.
1949. С. 124-125. Курсив С.Л. Франка.
15
ники, духовенство и чиновники - все считают себя холопами, то есть презреннейшими и ничтожнейшими слугами великого князя, и признают, что все их движимое и недвижимое имущество, которым они лично владеют, принадлежит не им, а великому князю"^.
К сожалению, и идеи неоправославных мыслителей рубежа веков о высшем дос тоинстве человека не стали определяющими в цезаропапистском и сервильном православии. Не случайно сталинская тирания, поначалу гнавшая и уничтожавшая русскую церковь, опасаясь ее многократно заявленной связи с самодержавием, через пару десятков лет разобралась, что православные иерархи достаточно сервильны и готовы принять даже атеистическую власть.
Нигде в Европе государство не обладало такой властью над жизнью и собст венностью своих подданных, как в России. Соответственно, и личность в такой стране появлялась с трудом, с чувством вины за свою особность, исповедуя культ народа, общинного сознания, что вело в результате к отрицанию самой идеи личности. Уже после революции Бердяев писал: "Одна и та же болезнь нашего национального духа обнаруживается на противоположных полюсах. Та же нераскрытость и неразвитость у нас личного начала, культуры личности, культуры личной ответственности и личной чести. Та же неспособность к духовной автономии, та же нетерпимость, искание прав ды не в себе, а вне себя. (...) Русский "коллективизм" и русская "соборность" по читались великим преимуществом русского народа, возносящим его над народами Европы. Но в действительности это означает, что личность, что личный дух не достаточно еще пробудились в русском народе, что личность еще слишком погружена в природную ^стихию народной жизни"^.
Чаадаев, анализируя исторические тенденции России, увидел константу ее жизни в "безличном хаосе", в отсутствии гарантий для собственности и свободы личности, в тотальном подавлении человека властными структурами. А в результате - в пос тоянной готовности русских людей к метафизическому и буквальному бунту против любых правовых норм. Парадокс в том, что чем строже власть, тем меньше охоты к работе, тем больше земля напоминает необработанный дикий угол Вселенной, где Хаос никак не может быть преодолен Космосом. Если все усилия берет на себя власть, то обычный подданный старается скрыться между стихий, стать неприметным.
Более того, в том обществе, где человек не сам по себе, а лишь частица единой силы, единого общества, этот человек оказывается чрезвычайно одинок и беззащитен. Государство не печется об отдельном человеке. Он может полагаться только на собственную изворотливость, умение терпеть и быть незаметным. Иными словами, не имея сообщества независимых людей, которые могли бы ему помочь, он, не становясь личностью, становится гораздо большим индивидуалистом, чем любой буржуа на Западе. Деструкция личности ведет к деструкции общества, которое способно держаться лишь жесточайшим насилием и принуждением,юесли отсутствует само деятельный индивид. "Будь в России хоть горсть цельных людей с развитым созна нием, — писал М.О. Гершензон, — т.е. таких, в которых высокий строй мыслей орга нически претворен в личность, - деспотизм был бы немыслим. Но где наиболее развитые сознания были лишены тел, а тела жили без сознания, там деспотизму было как нельзя более привольно"^. В сущности, Гершензон описывает то состояние рос сийского хаоса, коснувшееся и духовной жизни, которое выражено известным реф реном, проходящим через все века и подтвержденным множеством примеров из оте чественной истории: "земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет".
С реформ Екатерины Второй в стране формально устанавливается и юридически закрепляется принцип частной собственности. Условие для появления личности необ ходимое, но не достаточное. К этому фактору было добавлено и другое условие -
^ Гваньини Александр. Описание Московии. М., 1997. С. 83.
*'Бepc)яeвЯ.A.MиpocoзepцaниeДoc^•oeвcкoгo//Јepд.яcв^/.Л.Opуccкиxклaccикax.M., 1993.С. 190. ^Л^1«енз(жД^.О.Творческоесамосознание//Вехи.Изг.пубины.М., 1991.С.81. 16
введение в Россию принципа западноевропейской свободы. Государство попыталось само ограничить произвол своей власти. Целое сословие - дворянство - было избав лено от телесных наказаний и обязательной службы. Однако укоренение принципа личности требует исторического времени (по Пушкину, лет пятьсот), которого у России не случилось.
Герцен полагал необходимым просветить самобытные формы русской культуры идеями, выработанными в Европе, внести в Россию "идею свободной личности", которую по словам Герцена, славянофилы смешивали "с идеей узкого эгоизма". Будучи "общинником", как и славянофилы, он тем не менее считал, что без фермента личности община не в состоянии освободить себя. "Она должна пройти через рево люцию"^ . Причем революцию, понимаемую не только политически и социально, но и культурно - как смену системы ценностей, утверждение прав свободной личности: "Община не спасла крестьянина от закрепощения; далекие от мысли отрицать значение общины, мы дрожим за нее, ибо, по сути дела, нет ничего устойчивого без свободы личности"^.
Откуда однако было взяться такой личности? Самодержавие, одной рукой "сея европейское просвещение", другой строило заградительные сооружения европейским идеям свободы. Каковы же шансы появления личности в стране, которая не имеет почвы для ее становления?
В западноевропейских странах достаточно рано и прочно (уже в эпоху Средне вековья) сложились социальные институты и корпоративные устройства разных типов: от религиозных общин, цехов, городских коммун до научно-экономических сообществ, политических партий, института парламента и т.п. Эти структуры всегда брали под защиту от любых притеснений своих членов, Ибо, чтобы существовала свобода для, нужна была предпосылка появления личности - свобода от. В России до конца прошлого века отсутствовали союзы и корпорации, не обслуживавшие бы в той или иной степени государство. Поэтому они не могли ходатайствовать перед верховной властью за представителей своего сообщества.
Такая ситуация требовала появления человека, говорящего за всех, за весь народ, обязанного быть при этом лично бесстрашным, ибо нет за ним реальной силы, способной его защитить. В человеческой истории, в том числе европейской, существо вали периоды, когда не имея свободы от и даже не требуя ее, человек опирался на свободу вопреки, то есть осуществлял свою творческую самореализацию вопреки и помимо внешних обстоятельств, как бы не обращая на них внимание. Как правило, это случалось в эпохи острых религиозных кризисов. Таковы ветхозаветные пророки, таков Христос и его апостолы, отдававшие "кесарю кесарево", но никогда не отда вавшие Божие. никогда не жертвовавшие своей внутренней сущностью. Начиная по крайней мере с протопопа Аввакума, в России рождается именно этот прин цип свободы вопреки, который мог опираться и опирался только на личную жертвен ность. Впервые тогда в России возникает новый тип личности, который не идет вместе с государством, а отстаивает себя вопреки власти, за свое слово отвечая жизнью.
Особенность России XIX века была в том, что подобная "личность вопреки" утвер дилась и в литературе. Именно пророчески-проповеднический пафос, после крушения краткого ренессансно-пушкинского периода, одушевлял великую русскую литературу. Ряд таких писателей весьма значителен: Радищев, Гоголь, Чаадаев, Лермонтов, Чернышевский, Лев Толстой, Достоевский, Маяковский...
Литература у нас была особая. Это было своего рода независимая антигосударст венная церковь, которая вносила в сознание людей основные ценностные понятия (Добра и Зла, Независимости и Подчиненности, Космоса и Хаоса и т.п.). Недаром
* Герцен А.И. Полн. собр. соч. В ЗО-ти тт. Т. VII. М„ 1956. С. 168. " Там же. С. 242.
государство даже в самые светлые свои периоды опасалось литературы. Герцен предъявил страшный мартиролог погубленных властью писателей. В истории России можно найти только один аналог подобному социокультурному явлению. Это -старообрядчество. Недаром первым личностным русским писателем был староооб-рядческий протопоп Аввакум.
Феномен старообрядчества один из самых значительных для понимания судеб рус ской культуры. Среди не принявших поначалу вроде бы по невежеству никонианские церковные реформы были значительные слоя русских людей: и недовольные новой централизацией старинные боярские роды, и вышедшее из народа духовенство, и крестьянство, и посадские низы. Религиозный фанатизм смешался с социальным про тестом, а самое главное с отстаиванием возможности — думать по-своему, без указки сверху. Раскольников проклинали, ссылали в Сибирь, сжигали. Характерно, что знаменитый герой Достоевского, выступающий, как казалось писателю, против це лостности российского духа, носит фамилию Раскольников. Старообрядцы сопротив лялись, бежали в дикие леса, устраивали там тайные поселения. Более того, были сознательно готовы принять мучения за свою веру.
Но эта поначалу религиозная, а затем административно-гражданская независимость постепенно влекла за собой и экономическую самостоятельность. Из поколения в поколение воспитывались в старообрядцах сметка, деловитость, экономическая ини циатива. Они были сами по себе в огромном государстве и были вынуждены, приуча лись полагаться только на себя. Старообрядческие общины богатели. И получилось, что поневоле, вовсе не по своему умышлению, старообрядцы были вынуждены от стаивать новое для русского менталитета - независимость духовную и экономи ческую. Не случайно, крупнейшие русские капиталисты - Морозовы, Гучковы, Третьяковы, Рябушинские и др. — были старообрядцами. Многие из них стали покро вителями искусств, крупными книгоиздателями.
Пушкин предпочитал книгопродавца вельможному меценату, ибо книгопродавец не требует от поэта продажи вдохновенья. При экономической независимости дворян ского писателя, возможности не писать из-за нужды эта ситуация была весьма благотворна для развития литературы. Книгопродавец зависел от спроса, то есть от мнения публики. "С некоторых пор литература стала у нас ремесло выгодное, - писал Пушкин, - и публика в состоянии дать более денег, нежели его сиятельство такой-то или его высокопревосходительство такой-то"'^. А публика, нарождавшееся граждан ское общество ждало от поэта слова свободы и не прощало никакого слова, если это слово казалось раболепным по отношению к государству. "От Пушкина - величайшей славы России, - замечал Герцен, - одно время отвернулись за приветствие, обра щенное им к Николаю после прекращения холеры, и за два политических стихотво рения"".
Пафос старообрядчества тоже в неприятии власти. Была однако принципиальная разница между последователями страстотерпца-протопопа и воспитанной русской ли тературой интеллигенцией. На нее проницательно указал Достоевский в "Преступ лении и наказании". Следователь Порфирий Петрович объясняет Родиону Рас-кольникову, что некуда ему бежать, некуда скрыться. Мужик может уйти в любую глушь, в любую чащобу, затеряться в одной из беспорядочно разбросанных по бескрайней России деревень. Приведу одно весьма важное соображение С.М. Со ловьева: "Раскольничество, в конце XVII века, несомненно, обнаружилось бы иначе, если б многие из фанатиков должны были оставаться в городах и селах, не имея возможности уйти в далекие, пустынные страны и таким образом избавить от себя общество'"^. А взыскующий свободы интеллигент вынужден держаться городской цивилизации, в
"ПушкинА.С.Попн.собр.соч.В 10-тит. Т. VII.M.-Л..1951.С.287. " Герцен AM. Ук. соч. Т. VII. С. 220.
^ Соловьев С.М. Соч. в 18-ти кн. Кн. IV. История России с древнейших времен. М.. 1989. С. 290. 18
любом другом месте он пропадет. Старообрядцы основывали в глухомани свои поселения, столетия воспитывая свою независимость, свою личность для созида тельной деятельности. А русская интеллигенция поневоле оставалась в цивили-зационных центрах наедине с властью. И поневоле ставила задачу - переделать власть, заставить государство принять цивилизованные европейские формы. "Мож но, думается, утверждать, - резюмировал уже post faktum Федор Степун, - что своевременное включение идеалистической и жертвенной интеллигенции в работу государственного аппарата могло бы изменить путь России. К несчастью, царское правительство не смогло переставить стрелку на революционном пути, чем и загнало интеллигенцию в подполье, из которого 20 лет спустя после освобождения крестьян была брошена смертоносная бомба в Александра 11"'^ .
Характерно высказывание брата Ленина - народовольца Александра Ульянова, в его словах еще нет претензии на построение и руководство новым социально-политическим строем: "Историческое развитие русского общества приводит его пере довую часть все к более и более усиливающемуся разладу с правительством. (...) Эта передовая часть растет, совершенствуется и развивает свои идеалы нормального общественного строя, но вместе с этим усиливается и правительственное противо действие, выразившееся в целом ряде мер, имевших целью искоренение прогрес сивного движения и завершившееся правительственным террором. Но жизненное движение не может быть уничтожено, и когда у интеллигенции была отнята воз можность мирной борьбы за идеалы и закрыт доступ ко всякой форме оппозиционной деятельности, то она вынуждена была прибегнуть к форме борьбы, указанной прави тельством. то есть к террору. (...) Успех такой борьбы несомненен. Правительство вынуждено будет искать поддержки у общества и уступит его наиболее ясно выраженным требованиям. Такими требованиями мы считаем: свободу мысли, свободу слова и участие народного представительства в управлении страной"^.
Новый тип личности, вынужденно выбравший свободу вопреки, вроде бы прин ципиально не может тиражироваться, ибо должен обладать невероятной силы внутренним содержанием, ради осуществления которого он закладывает собственную жизнь. Но иронией судьбы и страхом российского самодержавия перед любым проявлением свободы, подобный тип "личности вопреки" стал образцом для мас сового подражания.
Разумеется, лишь тип, стиль, повадка независимости, ибо большинство только вступило в пору поисков "самостоянья" и исторически не могло еще выработаться в независимую личность. Однако это просвещавшееся уже большинство не получило свободы от государственного принуждения и тем самым свободы для творческой самореализации. И стиль был выбран самый страшный и разрушительный для судьбы страны - не творчески-созидательный, а протестно-нигилистический, к несчастью, весьма часто перераставший в произвол по отношению к другим и, что еще страшнее, к первым проблескам собственной личности, которая, как многим казалось, не обла дает самостоятельной ценностью. "Вспомним, что тысячи и десятки тысяч русских людей (...) спокойно всходили на виселицы, шли в ссылку и в тюремное заключение, отрекались от семьи, богатства, карьеры, даже от духовных благ искусства и науки, к которым многие из них были призваны"^. Отсюда случились весьма важные исторические последствия.
В России параллельно возникли и существовали два типа личности: ^личность европейского типа, желавшая жить в правовом пространстве и иметь свободу от и
' Степун Федор. Пролетарская революция и революционный орден русской интеллигенции // Степун Федор Встречи и размышления. London, 1992. С. 275-276.
^ Ульянов AM. Программа террористической фракции партии "Народная воля" // Революционный' радикализм в России: век девятнадцатый. Документальная публикация под ред. Е.Л. Рудницкой. М., 1997. с. 449^50. ^ Франк СЛ. Крушение кумиров. Берлин. 1924. С. 19.
19
свободу для, 2) и характерная для России XIX века личность вопреки. Эта последняя обладала невероятным инициирующим воздействием, ибо вся ситуация российской жизни с ее бесправием и государственным давлением подтверждала необходимость протестной позиции.
Если внимательно читать Достоевского, то из его рассуждений следует, что хрис тианство есть результат выделения личности из массы. И христианство помогает становлению личности, формируя идеал бытия - личную и нравственук) свободу. Ставит идеал самореализации личности, а не безличности. И служить народу, казалось Достоевскому важно не потому, что он народ, а потому, что он хранит христианское учение, которое утратила интеллигенция. А именно в христианстве есть гарантия осуществления жизни на основе личностного принципа.
Но как раз свобода личности и оказалась камнем преткновения для нравственно ориентированной, совестливой части образованного общества в России. Втайне чувст вуя потребность отстаивания своей особности, русский интеллигент был погребен под усвоенными им общественно-ригористическими понятиями о долге, службе народу, борьбе за светлое будущее и т.п.
Вся сложность проблемы была в том, что гениальная диалектика свободы в христианстве, сформулированная Достоевским, не могла быть воспринята интел лигенцией в силу духовной неподготовленности и неразвитости в ней подлинного личностого принципа. Зато обоготворение народа, перед которым надо склониться и ради которого отказаться от своей независимости, своего "самостоянья", было вполне усвоено. Достоевский вместе с тем задавал задачу христианизировать интеллигенцию не случайно. Ио он вполне понимал, что если где-то в идеальном виде и существует в крестьянстве вера в Христа, то в эмпирической своей реальности народ довольно страшен: "Да зверства в народе много, но не указывайте на него. Это зверство - тина веков, она вычистится. И не то беда, что есть еще зверство; беда в том, если зверство вознесено будет как добродетель"'^. И беда эта была вполне актуальна, поскольку именно к темной стороне народной жизни апеллировали радикалы. "Мы понимаем революцию в смысле разнуздания того, что теперь назвают дурными страстями"^ , - писал Бакунин. Народ же выходил с развитием буржуазных отноше ний на историческую арену и поневоле ориентировался на те слои, которые уже на этой арене действовали. Как в Англии Habeas Corpus, данный когда-то высшему сословию, становился нормой для входивших в самодеятельность слоев, так и в России начинавший ощущать себя субъектом исторического действа народ присматривался к тому, каковы ценности образованного общества.
Русская интеллигенция оказалась в той пугавшей Достоевского позиции полу образованных. золотых посредственностей, полуличностей, которые были уверены, что быть личностью - это историческое злодеяние против народа. Принимались лишь те личности, которых можно было назвать "учителями жизни", особенно если их точка зрения была хотя бы отчасти доступна "золотой посредственности". Интеллигентский псевдорелигиозный атеизм, эмпирическое антиличностное православие, терпевший исторический крах царизм, нигилизм по отношению к несшей идею свободы великой русской литературе - все это помножилось на антиличностно понятый марксизм и подъем общинных народных масс.
И здесь мы должны вернуться к предложенной типологии личности в России. Дело не только в том, что тип личности, опиравшейся на свободу вопреки, получил массовое тиражирование, в изменившейся ситуации он породил своего зеркального двойника-антагониста, возникла оппозиция, известная в культуре как оппозиция Христос -Антихрист. Когда-то подобная личность (Аввакум, Достоевский, первые наро довольцы) была предстателем за свой народ, расплачиваясь своей жизнью за свои
^Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч. В ЗО-ти т. Т. 25. Л„ 1983. С. 124. ^ Бакунин М.А. Письма к А.И. Герцену и Н.П. Огареву. Женева, 1896. С. 456.
слова и дела. Казалось бы, такую же позицию заняли вожди большевистской революции, разница лишь в том, что они заглушили голос народа и расплачивались за свои деяния чужими жизнями.
В результате этот процесс привел страну к катастрофической революции, объ явившей принципом жизни не пробуждение личности во всех слоях общества, а новую организацию страны: массы - партия - вождь. Подлинное христианство, как и под линный марксизм, с их аристократически понятой личностью в качестве основы человеческого развития были сведены к механической функции идеологического обслуживания тоталитарного государства. И как закономерное следствие возник так называемый "культ личности", означавший, что с личностным принципом в развитии страны на время покончено. Так была сотворена российская катастрофа.
Беда нынешних оппозиционеров, что тема свободной и независимой личности просто ими не поднимается. Они начинают с того момента, где остановились больше вистско-коммунистические лидеры. Их идеи - откровенно функциональны, имеют прикладной характер. Более того - оппозиционерами отвергаются именно те принципы (частной собственности и пр.), которые могут привести к независимости индивида от государства. Трагический опыт русской интеллигенции (дореволюционной и дисси дентской), отстаивавшей свободу человека, ими игнорируется как вроде бы и не существовавший. Там было трагическое поражение, здесь гнусный фарс, когда же лающие привлечь к себе внимание публики литераторы только ищут повод, чтобы обвинить нынешнюю власть в бесчисленных "преступлениях против народа".
Когда-то русские мыслители-эмигранты выдвигали требование безоговорочного признания абсолютного значения человеческой личности: только на этом основании, полагали они, возможен государственный строй как строй свободы. Сегодняшние оппозиционеры все как на подбор идеологи-максималисты. Словно забыв, что нечто подобное уже было, что любое подчинение бытия человека какой-угодно из объяв ленных идеологий (неоевразийской, православно-коммунистической, фашистской или неогосударственной) отбирает самое главное право человека, которого у него не было при тоталитарных режимах и которым он сегодня худо-бедно обладает, - право на молчание, право на неучастие в делах режима. Подобное покушение на коренные основы бытия человека Федор Степун удачно назвал "метафизической уголовщиной". Одно утешает, что, кажется, они сами не очень верят в то, что провозглашают.
Бог мой! конечно же, критика необходима, конечно же, в нынешней власти полно мерзостей разнообразного толка, но это же смешно, когда Галковский отказывается от "антибукеровской премии" на том основании, что ради этой премии не хочет подписываться "под любыми действиями советской (так! -В.К.) бюрократии, будь то повальное казнокрадство, наглейшая подтасовка выборов, политическое провока-торство, даже расстрел парламента или прямая государственная измена"^. Тон благородно-прокурорский, не хуже, чем в лимоновской "Лимонке", но при этом любому здравомыслящему читателю ясно, что скандалисту просто нужен новый скандал, чтобы закрепить свою репутацию "независимого литератора". И все это печатается и тиражируется.
Раньше власть не любили те, кто читал. Нынче те, кто пишут. За это теперь не ссылают, не сажают) а приглашают в ту же Думу, то есть во власть. Ругать власть стало способом проникнуть в ее состав. Это уже отнюдь не личности, даже не "личности вопреки", это массовые имитаторы, научившиеся произносить разнообраз ные слова. Но произнесенное, тем более напечатанное слово имеет важное свойство -иметь последствия. И последствия эти могут быть столь же катастрофичными, как и на рубеже веков, ибо фарс, к сожалению, тоже частенько оказывается не менее кровавым, чем трагедия.
Текст письма Д. Галковского опубликован под рубрикой "Скандал" в газете "Литературный базар", № 12. 1997. С. 2.
Разумеется, исторический опыт никогда и никого ничему не учил. Об этом можно сожалеть. Пока. Потом, возможно, придется рыдать. Ибо, хотя нынешние "личности вопреки" пародийны, у них есть напор и постепенное завоевываемое мнение толпы. А также равнодушие к судьбам людей, ко всему, кроме своего имиджа. Большевистский и сталинский террор в историческом масштабе - даже не вчерашнее, а совсем близкое время. И не дай Бог, мы завтра дождемся такого же! И пережитая не так уж давно катастрофа сызнова станет реальностью нашей жизни. Впрочем, тогда-то и могут наступить времена, вроде бы предсказанные Нострадамусом.