Будь умным!

У вас вопросы?
У нас ответы:) SamZan.net

I. САМОРАЗВИВАЮЩИЙСЯ ПРОЦЕСС Пока экономисты дискутировали как подойти к реформам и предпринимали разные

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Поможем написать учебную работу

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Предоплата всего

от 25%

Подписываем

договор

Выберите тип работы:

Скидка 25% при заказе до 9.11.2024

 Часть I. САМОРАЗВИВАЮЩИЙСЯ ПРОЦЕСС

Пока экономисты дискутировали как подойти к реформам и предпринимали разные неудачные попытки, создание нового типа экономики происходило медленно, но неотвратимо снизу. Спустя пять-шесть лет после начала этого процесса, пожалуй, стоит остановиться на минуту для того, чтобы попытаться обобщить то, что произошло, и понять, куда же все-таки нас привело экономическое развитие, основанное на этом стихийном неуправляемом переходе к рынку.*

* Я не считаю, что обычное разделение истории экономической реформы в России на до и после января 1992 г. имеет такой уж большой смысл. Январь 1992 г., действительно, был определенным рубежом, потому что означал окончательный крах союзного государства и некоторые серьезные шаги в направлении дальнейшего дерегулирования. В своей основе, однако, январь 1992 г. только продолжил те тенденции, которые существовали в экономике уже с 1987 года. В частности, если говорить о реформе ценообразования, то она шла по плану, выработанному еще В.Павловым.

1.1. Проблема «собственник - директор»

Многие серьезные экономисты (например, Л.Тейлор) отмечают проблему противоречия между собственником и директором на государственных и частных предприятиях. Этот вопрос требует очень большого внимания. В частности, у нас есть серьезные сомнения относительно стандартных взглядов на то, как эта проблема решалась в отношении бывших государственных предприятий в экономиках переходного периода. Конечно, нельзя всерьез относиться к взглядам, что при социализме собственником был народ, как утверждала официальная пропаганда. Концепция фирмы, которая управляется самим трудом, т.е. трудовым коллективом, популярная в некоторых научных исследованиях, была тоже крайне далека от реальной действительности, с возможным исключением Югославии.
Но, если мы отбросим эти примитивные взгляды, то проблема сама выступает достаточно ясно. Собственник состоял из высшей партийной и правительственной бюрократии, чьей целью было создание военной сверхдержавы, по крайней мере это было так в России, при том, что жизненный уровень населения должен был поддерживаться на определенном минимальном уровне. Руководящие государственными предприятиями директора должны были выполнять приказания собственника под страхом сурового наказания. Поэтому эффективность, с которой собственник мог заставить директоров выполнять их волю, была в прямо пропорциональной зависимости от полицейского характера социалистического государства. Поскольку у директоров всегда были свои личные интересы и поскольку экономические ресурсы оперативно были в их подчинении, определенный шумовой фон в функционировании этой системы был в ней с самого начала. И по ходу политической эволюции от ужасов Ленина и Сталина к относительно мягкому режиму Хрущева и Брежнева проблема собственник -директор разрешалась социалистической экономикой все менее и менее эффективно (т.е. было все больше и больше случаев провалов контроля, когда директор выходил из-под контроля собственника). Этот выход директора из-под контроля собственника не имеет отношения к слабому или мягкому бюджетному ограничению социалистического предприятия, как считается в литературе, поскольку мягкое бюджетное ограничение было частью сознательной политики самого собственника, как мы покажем в дальнейшем.
Выход директора из-под контроля собственника проявлялся, например, в широко распространенном явлении двойной бухгалтерии на государственных предприятиях, когда часть утаенной продукции направлялась на черный рынок, или же, наоборот, выписывались премии за непроизведенную продукцию. Эти нелегальные действия, так же как необходимость обеспечивать стабильные поставки в условиях хронических дефицитов, создали разветвленную неформальную корпоративную сеть между самими директорами государственных предприятий, в которых находились нижнее и среднее звенья аппаратчиков. Эта сеть продолжает действовать и сегодня и играет очень большую роль в постсоциалистической экономике. В этом смысле то, что с 1987 года начало рушиться полицейское государство, привело к тому, что экономические агенты, т.е. директора, в конце концов решились открыто выступить против собственника, уже открыто преследуя свои собственные эгоистические интересы.
Выход из-под контроля превратился в настоящий системный кризис, и в короткой схватке в августе 1991 г. директора вышли окончательными победителями в борьбе против бывшего собственника. Я считаю, что экономическая суть августовской революции в России состояла именно в этом.
Что, однако, еще более интересно и заслуживает еще более серьезного изучения - это то, что произошло потом.
Большинство исследований по-прежнему выделяют только государственные и частные предприятия постсоциалистической экономики. У меня складывается ощущение, что это различие (которое в частности означает, что какой-то новый собственник (держатель акций) получает в свою собственность государственное предприятие, которое приватизируется, и выступает в роли нового собственника по отношению к директору), весь такой подход оставляет в стороне огромную категорию предприятий российской экономики сегодняшнего дня, которая, с моей точки зрения, представляет собой подавляющее их большинство. Появление нового собственника для денационализированных предприятий, безусловно, является необходимым и желательным. Однако, такое заявление представляет собой только нормативное утверждение, т.е. как должно быть, но не позитивное, как есть на самом деле. На самом же деле, пока политики обсуждают пути приватизации, бывшие главные экономические агенты, т.е. директора многих государственных предприятий, ведут себя все больше и больше как квазисобственники, создавая очень специфический тип предприятия, которое не является ни государственным, ни частным. Я бы предложил называть их постгосударственными предприятиями. Они сосуществуют сегодня в российской экономике с относительно небольшим числом действительно частных предприятий, в основном в сфере торговли, услуг и банковской деятельности и с теми, что представляют собой более или менее государственные предприятия, в основном в оборонных отраслях и инфраструктуре.
Я бы хотел остановиться на этом несколько подробнее, поскольку мне кажется, что это различие является очень важным для понимания явления саморазвивающегося перехода к рыночной экономике. Когда рухнул Советский Союз, директора государственных предприятий неожиданно обнаружили для себя, что высшая цель бывшего политического режима вместе с теми, кто ее навязывал, т.е. с высшей партийной и правительственной бюрократией, ушли окончательно, оставив их, т.е. директоров, распоряжаться всей огромной бывшей государственной собственностью. Новое государство, по крайней мере в России, даже не попыталось предпринять реальные энергичные шаги, чтобы вернуть контроль за стратегически важными отраслями промышленности. Это было возможно благодаря тому, что Россия фактически овладела большей частью правительственного аппарата бывшего Советского Союза. Но даже в России этот перелом, который в частности привел и к массовому исходу бывшего чиновничества из правительства, и к замене его на неопытный и плохо обученный персонал, вызвал резкое снижение уровня и качества правительственного контроля. Что же касается других республик, то там эффект от этого внезапного разрушения всей системы бывшего собственника, системы его контроля, был еще более стремительным, как показывают многочисленные примеры.
Если не побояться выразиться несколько парадоксальным образом, то ранняя стадия реформаторского процесса в России, кульминацией которой явились события с августа 1991 г. по раннюю весну 1992 года окончательно реализовали многолетнюю мечту только не пролетариата, а государственных предприятий, т.е. их директоров.
Десятилетиями они были свободны от экономической ответственности за результаты своей управленческой деятельности. Но в то же время у них не было свободы действовать в соответствии со своими частными устремлениями, своей частной мотивацией, поскольку если эти отклонения от того, что им было предписано делать, обнаруживались, наказание было достаточно суровым. Общий упадок дисциплины и государственного контроля в последнее десятилетие социализма уже в значительной мере освободило их, но не полностью. Поэтому коллапс государства и полное дерегулирование после «бархатной революции» дали им впервые настоящую полную свободу. В этом смысле так называемая шоковая терапия, по крайней мере для постгосударственных предприятий, первоначально была просто манной небесной.
Но в конце концов в чем же тут проблема? На первый взгляд изменение происходит в правильном направлении. Неправильная цель предыдущего режима и собственник, который пытался ее навязать свободной воле экономических агентов, исчезли. В конце концов многие страны процветали и процветают с тем или иным вариантом «капитализма директоров - менеджеров». И можно с достаточным основанием утверждать, что проблема, кто владеет предприятиями, в конце концов не так уж и важна. К сожалению, дело обстоит не так просто. Не достаточно лишь превратить государственное предприятие в постгосударственное. Очень важно превратить государственное предприятие в частное правильным образом. Частичное доказательство этого тезиса будет приведено в последующих двух параграфах, где мы будем говорить о структуре рынков и финансовой дисциплине. Здесь же мы продолжаем сосредоточиваться только на аспекте взаимоотношений собственник - директор.
Директор нынешнего постгосударственного предприятия комбинирует в себе роли собственника и управляющего. Но он комбинируют, соединяет в себе эти две роли в очень своеобразной институциональной среде и со слишком многими «помехами, шумами», даже оставляя в стороне все остальные проблемы, которые мы будем поднимать в дальнейших параграфах. Главнейшей проблемой является то, что бывший собственник - социалистическое государство - умер слишком внезапно и не успел себя заменить хотя бы сколько-нибудь развитой институциональной системой рыночной экономики.
Самый наглядный пример этого - это то, что происходит с преступностью, законностью и правопорядком, когда становится все более и более принятым убирать нежелательного конкурента с помощью просто заказного убийства. Но даже оставляя в стороне такие экстремальные случаи, есть целый ряд очень серьезных проблем, которые требуют институциональных решений, которые вряд ли смогут быть когда-либо в обозримом будущем найдены с помощью саморазвивающегося стихийного процесса трансформации, называемого реформой.
Первая проблема уже была упомянута, когда мы сказали о том, что бывший собственник умер слишком быстро. «Король умер, но его призрак все еще стоит перед глазами Гамлета». Многие директора постгосударственных предприятий так и не могут понять, как им вести себя в этих резко изменившихся экономических условиях, и не могут эффективно функционировать в своих интересах в качестве собственников. Эта своеобразная реверсия старой проблемы «собственник - директор» может быть преодолена только с помощью соответствующей смены кадров, но никакого механизма для того, чтобы менять неэффективных директоров постгосударственных предприятий, не существует, тогда как уже упомянутая корпоративная сеть взаимной поддержки, сформированная вокруг большинства из них, очень эффективно их защищает.
Вторая проблема проистекает из того, что нынешняя ситуация рассматривается как временная. Это приводит к неэффективному управлению даже теми директорами, которые достаточно освоились с новыми возможностями и правилами игры. Поскольку постоянно идут разговоры о приватизации, о том, что грядет окончательная приватизация и смена собственника, у нынешних директоров нет практически никакого стимула для того, чтобы думать о долгосрочном развитии предприятия. Это выражается в катастрофическом падении инвестиций, которые более чем наполовину сократились за последние два-три года. Обычный, рядовой персонал тоже берет пример с директоров, забирая со своих рабочих мест все, что только может иметь какую-то ценность где-то еще. Большинство дач вокруг больших городов оборудованы всем тем, что вытащено с действующих заводов, с действующих предприятий. Все, что может быть легко вынесено и продано на рынке, выносится и продается. Несколько может быть утрируя, мы можем сказать, что еще года два разговоров о приватизации без решения проблемы собственности раз и навсегда - и уже нечего будет приватизировать, поскольку все, что будет иметь хоть какую-то ценность, будет уже куда-нибудь вывезено.
Проблема с этим выносом состоит в том, что, во-первых, в то время как часть, по крайней мере, выносимого оборудования произведена с большими и, может быть, воспроизведена, что самое главное, только с еще большими общественными издержками, частные издержки, благодаря тому, что это просто крадется, крайне низкие. И в результате новые хозяева, новые владельцы этого выносимого имущества получают их по цене ниже, чем их общественная стоимость и соответственно используют их иногда менее эффективно, чем бывшие государственные предприятия. Во-вторых, проблема состоит в том, что это такой процесс, который отнимает огромное количество времени и усилий от производственной деятельности, потому что постоянно идет перераспределение пирога, вместо того, чтобы этот пирог увеличивать. В любом случае неэффективность такого процесса перераспределения собственности, «организованного» таким образом, перевешивает все возможные будущие выгоды, если даже мы готовы согласиться с тем, что когда-нибудь в конечном счете собственность найдет своих истинных хозяев.
Неопределенность с базовой институциональной средой в новой формирующейся экономике действует разрушительным образом еще и в другом смысле. Одна из интерпретаций развитой рыночной экономики состоит в том, что эта экономика рассматривается как математическая игра с бесконечным горизонтом. Отход от установившихся правил в такой игре может быть выгоден для каждого индивидуального игрока в одном раунде этой игры. Но поскольку перед ним бесконечный горизонт, а доход в течение всего движения имеет для него определяющее значение, он понимает, что, сыграв нечестно в одном раунде, он вызовет ответные действия других игроков, что просто выкинет его из всех последующих раундов. Понимая это, он выбирает коллективную стратегию, которая ведет к совместной максимизации общественного благосостояния. В отношении директоров предприятий (как постгосударственных, так и частных) в нынешней постсоциалистической экономике, ситуация по-прежнему характеризуется игрой, которая идет только один раз.
Мы здесь можем также вспомнить знаменитый пример из теории игр, когда одноразовый характер игры ведет к тому, что каждый бросается ловить своего собственного зайца, потому что ни государство, ни только формирующиеся рыночные институты не могут организовать экономических агентов, чтобы вместе охотиться на лося.
Но основная проблема вульгарной либерализации в отношении постгосударственных предприятий с точки зрения данного параграфа состоит в том, что по мере того, как проходит время, становится все более и более сложным изменить ситуацию без того, чтобы вызвать серьезные социальные трения. Уже сейчас достаточно интересов завязано на нынешней институциональной неопределенности. Эта ситуация сдерживает экономический рост и мешает развитию конкуренции так же, как и различных типов рыночной инфраструктуры, именно поэтому она позволяет значительной части новой и старой элиты получать огромные прибыли из ничего.
Старая неформальная корпоративная система директоров государственных предприятий, нижнего и среднего звеньев аппарата действует в полном объеме, по-прежнему решая задачи максимизации полезности собственно управленческого звена, а не задачи развития предприятий и даже не задачи максимизации прибылей. Двойная бухгалтерия в настоящее время связана, в первую очередь, с уходом от уплаты налогов, а кроме того приняла своеобразную «легальную» форму создания «малого предприятия», параллельно действующего постгосударственному, через которое продается значительная часть продукции, при том, что доходы от этих продаж направляются куда угодно (включая зарубежные банки), но только не на нужды основного предприятия.
Участки земли и здания, оборудование и целые заводы сдаются сомнительным посторонним «деловым» людям единоличным решением высшего управленческого звена, которое опять-таки в данном случае думает только о своих личных выгодах от такой сделки. Это представляет собой не что иное, как еще более высокую степень монополизации экономики и ее криминализацию. Если этому процессу не будет поставлен надежный заслон, то он произведет на свет еще одного монстра прежде, чем превратится во что-либо полезное.

1.2 Искажение в относительных ценах, технология и структура рынка.

Проблема директоров и процессы «мафизации» никогда не приняли бы на самом деле таких масштабов (и они не приняли таких масштабов, скажем в Восточной Европе), если бы не огромное количество других искажений в российской экономике. В этом параграфе мы хотим остановиться на проблеме неправильных рыночных сигналов, которые продолжают действовать и появляются в условиях вульгарной либерализации.
Либералистская идея освобождения цен очень привлекательна с двумя, однако же, поправками. Во-первых, для того, чтобы эта идея была плодотворной, необходимо, чтобы государство действительно раз и навсегда могло освободить все цены. Во-вторых, ситуация в экономике не должна допускать никаких провалов рынка, т.е. никаких сбоев в функционировании самого рыночного механизма.
Начнем с общетеоретического примера. Иногда приходится слышать такое мнение, что даже частичная либерализация цен лучше, чем тотальный ценовой контроль. То есть даже если государство не может окончательно отказаться от своей роли, так как предлагают Хайек и Фридман, все равно лучше иметь меньше ограничений, чем больше ограничений. Иногда в связи с этим цитируется знаменитый принцип Ле Шателье.*

* Этот принцип впервые в экономическую литературу был введен в качестве элемента экономического анализа в 1947 году. Принцип состоит в том, что, если есть задача на оптимизацию с несколькими ограничениями и задача, когда максимизируется та же функция, но с меньшим количеством ограничений, то максимум при меньшем количестве ограничений не может быть меньше, чем максимум при большем количестве ограничений. Но это понятно в случае математического программирования: снимаете просто ограничение или оно никак не действует на точку максимума или же оно этот максимум увеличивает, снижать оно не может.
Мы хотим показать, что применительно к рассматриваемому случаю это утверждение неверно.

Давайте представим себе экономику с двумя секторами. Для простоты примера мы предположим, что регулирование осуществляется только ценовое с помощью субсидирования, оплачиваемого налогами, равномерно распределенными по всему населению. Назовем эти сектора А и В. Представим себе, что первоначально цены на продукты этих секторов выраженные в какой-то, неважно в какой, денежной единице, таковы, что цена в секторе А больше, чем цена в секторе В (Pа>Pв). Представим себе также, что «правильная» ценовая структура (т.е. относительные цены в условиях общего равновесия при совершенной конкуренции, которые могут, например, наблюдаться на рынках развитых стран) заключается в обратном соотношении. Цена продукта сектора В должна быть выше, чем цена продукта сектора А (Pa<Pb). И эта ситуация будет действительно достигнута, если цены в обоих секторах будут отпущены одновременно. Мы сразу видим здесь, что в случае частичной либерализации результат получается совершенно различный в зависимости от того, цены в каком секторе отпускаются первыми. Например, если цены отпускаются первыми в секторе А, то размер искажения ценовой структуры, т.е. неправильность относительных цен будет увеличена, требуя еще больших субсидий в секторе В, и снизит общий уровень общественного благосостояния.

Рисунок 1


Этот случай иллюстрирует рисунок 1, где для простоты еще дополнительно предположено, что продукция в секторе А используется как промежуточный продукт для производства конечной продукции в секторе В, т.е. рост цены на продукцию сектора А смещает кривую предложения в секторе В вверх и весь прирост дохода потребителей, который получается благодаря тому, что снижаются налоги в связи с отменой дотаций в секторе А, используется на приобретение конечной продукции сектора В (эти предположения правомерны, потому что для того, чтобы опровергнуть общие утверждения, достаточно построить один контрпример).
В этой ситуации увеличение искаженного разрыва между ценами в секторах А и В приводит к сокращению общественного благосостояния, измеренного суммой потребительских избытков в обоих секторах.
Еще одна проблема, которая может привести к дальнейшему ухудшению ситуации, заключается в том, что и рынок может быть не совершенен, что он может сосуществовать с государственным регулированием. Так, возвращаясь к этому двухсекторному примеру, представим себе, что производитель в секторе А к тому же представляет собой монополию. Эта ситуация проиллюстрирована на рисунке 2.

Рисунок 2


Снятие ценового регулирования в монопольном секторе А ведет не к установлению цены конкурентного равновесия, но к установлению монопольной цены, и к чистой потере в потребительском избытке в этом секторе. Этот негативный эффект усиливается катастрофической утратой благосостояния в секторе В потому, что в отношении него разражается настоящий шок со стороны поставщика. И в экстремальном случае, как скажем, в случае резкого открытия экономики, о чем речь пойдет в последующих параграфах, сектор В может вообще быть просто изъят полностью. *

* Та аргументация, которая представлена здесь, может быть подвергнута определенной критике, поскольку использует только анализ частичного равновесия тогда, как некоторые выводы, безусловно, требуют соображений относительно общего равновесия. Маршалловское равновесие - это когда равновесие спроса и предложения рассматриваются на одном рынке и не принимаются во внимание диспропорции, которые получаются на всех остальных рынках. Нам будет удобно ответить на эту критику несколько более детально далее, после того, как мы осветим некоторые другие специфические особенности саморазвивающегося перехода к рыночной экономике (см. параграф об открытии экономики).

Рассматривая реальности саморазвивающегося перехода к рыночной экономике в России, мы не можем не заметить, что эти два провала - провал государства и провал рынка - распространены самым широким образом. На самом деле так распространены, что просто невозможно даже оценить, является ли чистый результат от политики либерализации позитивным с точки зрения экономического благосостояния.
Плановая экономика формировалась как единое предприятие, при том, что фабрики и заводы работали по одному плану, разработанному центральными властями. Задача сокращения расходов с помощью плановой деятельности вместе со специфической марксистской догмой о том, что чем больше предприятие, тем технологически оно эффективнее, привели к тому, что довольно последовательно проводился в жизнь принцип: одна продукция - один завод. В результате степень монополизации на рынках крайне высока в отношении почти всех продуктов.
Случай чистой монополии - это феномен, который хорошо изучен теоретически, но не часто встречается в практике развитых стран. Термин «монополия» часто довольно неаккуратно применялся к финансовым группам, которые контролировали важные сектора экономики с помощью того, что просто держали акции. Японские дзайбацу, распущенные после Второй мировой войны, представляют собой хороший пример.
Когда монополии являются чисто финансовыми, их гораздо легче распустить, чем когда, как во многих постсоциалистических экономиках, они представляют собой монополии технологические. Так, например, 87% продукции, производимой на российских машиностроительных предприятиях, производится только на одном заводе. Ситуация не намного лучше в металлургии, химической и ряде других основных отраслях промышленности.
На рынках практически каждого продукта много потребителей продукции одной единственной фирмы или завода-производителя, которые выступают в качестве монополиста в отношении потребителей своей продукции. Эта повторяющаяся на всех рынках ситуация уже сама по себе достаточна, чтобы все рынки на микроуровне были рынками продавца, независимо от общего макроэкономического состояния спроса и предложения.
Другими словами, ограничения, которые накладываются эффективным спросом, ощущаются только на самых конечных стадиях, даже не производства, а розничной торговли и государственных закупок. Поэтому индикатор состояния макроэкономического баланса между спросом и предложением, который профессор Я.Корнаи предлагает в качестве главного индикатора того, насколько далеко зашел процесс трансформации плановой экономики, не срабатывает при более внимательном рассмотрении российской экономики, поскольку общее состояние макроэкономического избытка предложения над спросом, не меняет соотношение сил на каждом отдельном индивидуальном рынке в производственном секторе.
В начале процесса реформ, в частности, большая часть предприятий розничной торговли даже не была коммерциализирована. Поэтому монопольные производители даже не получали правильных сигналов от розничной торговли. Постепенно процесс коммерциализации и приватизации розничной торговли начался, но даже в июне 1993 года 70,8% их оставались постгосударственными и государственными, но никак не частными (91,7% - в январе). Это означает, что у них не было практически никаких стимулов передавать правильно сигналы со стороны ограничения, возникшего в сфере эффективного спроса, к оптовикам, а от них к производителям по всей технологической цепочке.
Что же касается закупок сельскохозяйственной или оборонной продукции, здесь тоже противоречащие друг другу сигналы, исходящие от различных частей Правительства, так и не смогли поколебать твердой уверенности большинства производителей в том, что они по-прежнему могут не сомневаться, что в конечном счете, несмотря на всю риторику о сокращении бюджетного дефицита, их выручат с помощью повышения закупочных цен, предоставления субсидий или льготных кредитов.
Безусловно, надо отметить, что определенное обратное воздействие на каждого отдельного производителя со стороны изменившейся макроэкономической ситуации существует, но работает оно очень медленно и болезненно.
Прошло уже два года после начала этого этапа экономической реформы, но не было еще ни одного случая банкротства в российской экономике, а официальная открытая безработица не превышает 1% рабочей силы. Это является самым ярким доказательством того, что саморазвивающийся процесс перехода от рынка продавца к рынку покупателя на микроэкономическом уровне если и действует, то действует так долго, что практически даже не заметен.
Полтора года либерализации (хотя и неполной либерализации, о чем мы еще будем дальше говорить) привели к тому, что структура относительных цен действительно изменилась в сторону более высокой цены на энергоносители и другие первичные ресурсы. Это создало видимость изменения относительной структуры цен в правильном направлении (потому что цены на первичные ресурсы всегда были занижены в плановой экономике). Однако это представляет собой не более, чем внешнюю видимость, поскольку просто-напросто субсидии, которые ранее предоставлялись всем отраслям, теперь закладываются в цену в первичных отраслях, но чем ближе к конечным стадиям производства и потребления, тем больше по-прежнему субсидии сохраняются, что позволяет держать цены пока еще относительно низкими.*

* Может быть одним из самых интересных примеров является резкий контраст между реальным прогрессом демилитаризации экономики и статистикой по этому вопросу. Все, кто знает, как идут дела с конверсией, скажут, что реального прогресса достигнуто очень мало. Однако статистика по-прежнему показывает, что доля военной продукции в общей продукции оборонных предприятий упала с 56% в 1988 году до 20% в 1 квартале 1993 г., т.е. по статистике процесс конверсии уже практически завершен. По-видимому, одной из важных причин этого является скрытый характер повышения цен через субсидии и льготное кредитование в отношении оборонной промышленности.

Отсутствие реального улучшения в распределении ресурсов демонстрируется также следующими явлениями. В 1992 - начале 1993 года прибыль в материальном производстве составила более 20% валового внутреннего продукта и почти 30% всего промышленного производства. В банковской сфере норма прибыли в 200% и выше становится «нормальной». В то же время средняя зарплата по-прежнему не превышает 65 долларов в месяц по нынешнему валютному курсу (октябрь 1993 г.). Этот необычайно высокий уровень прибыли, который в основном достигается путем повышения цен в сочетании с крайне низкой зарплатой и сохранением в экономике 15-20% убыточных предприятий, в основном в тех секторах, которые на себе ощущают ограничения со стороны спроса, все это показывает, что самокорректирующийся рыночный механизм, т.е. механизм самокоррекции распределения ресурсов, так и не был создан. Даже эффект от более высоких цен на энергию и топливо в стимулировании энергосбережения также под большим сомнением, поскольку субсидии конечным производителям часто принимают формы специальных льготных тарифов, скажем на электроэнергию в сельском хозяйстве.
Есть еще более существенный провал этой схемы ценовой либерализации. В то время, как цены на переменный поток, т.е. на производимые товары, в значительной степени действительно освобождены с уже упомянутыми оговорками, есть одна сфера экономики, где система фиксированных государственных цен по-прежнему сохраняется. Речь идет о рынке недвижимости, землю и основные фонды. Недавно в газетах промелькнула история об отставном полковнике, который купил у своего полка охотничий домик покойного императора Николая II за 25 тыс.рублей. Через несколько месяцев он перепродал этот домик за миллиард рублей не названному покупателю. Не было совершено никакого преступления, поскольку 25 тыс.рублей - это была правильная официальная балансовая (бухгалтерская) цена этого домика.
Это, может быть, экстремальный случай, но очень широкой практикой является разрыв в сотни раз между балансовой ценой каких-то основных фондов, по которой только государство и может их продать, и их реальной рыночной стоимостью.
То же самое касается и арендных платежей.
Те, кто имеют в своем распоряжении какую-то недвижимость, здания, капитал, те, кто может получить их в свое приоритетное распоряжение путем подкупа официальных лиц, могут получить миллионы долларов буквально за одну ночь.
Оставляя даже в стороне вопрос социальной несправедливости и огромного разгула коррупции, который все это вызывает, есть основания опять-таки для беспокойства с точки зрения эффективного распределения ресурсов. Мы уже упоминали в предыдущем параграфе, что слишком низкая цена основных фондов для частных лиц ведет к различного рода неэффективности. Слишком много сейчас основных средств, земельных участков, зданий и т.д., распределяются по ценам, ниже чем рыночным, членам какой-то узкой группы или прямо преступникам.
В режиме вульгарной либерализации слишком много времени уйдет, прежде чем все эти фонды, наконец, найдут своих наиболее эффективных собственников, а в условиях прогрессирующей мафизации это время может вообще никогда не наступить.

1.3. Макроэкономика и деньги

Теперь мы переходим к макроэкономической и денежной части саморазвивающегося процесса трансформации. В отличие от других, уже упомянутых нами аспектов, здесь, по крайней мере, разговоров о финансовой стабилизации и проведении жесткой макроэкономической политики было более чем достаточно.
Сначала посмотрим, что достигнуто. «Антиинфляционная» политика 1992 года привела к повышению месячного уровня инфляции с 6% осенью 1991 г. до 20-30% - в течение большей части 1992 и 1993 годов. Бюджетный же дефицит «стабилизировался» на уровне 20-25% ВВП и остается неизменным в течение последних трех лет. Забавно, что некоторые политики, прямо ответственные за то, что произошло, так же как и их западные советники, по-прежнему пытаются представить себя главными и единственными борцами против инфляции и бюджетного дефицита.
Мы не спорим, что может быть действительно таковы были их намерения. Но, как говорится, благими намерениями вымощена дорога в ад. *

* Здесь об этом говорится не для того, чтобы начать очередную охоту за ведьмами или бесплодную идеологическую баталию. Но правда, как бы неприятна она ни была, необходима. Если мы будем продолжать настаивать, что все идет хорошо, и все идет согласно какому-то плану, как некоторые российские и западные экономисты по-прежнему продолжают делать, то через несколько лет та уродливая конструкция, которая возводится, может похоронить под собой все надежды на реформы вместе с самими реформаторами. Слишком много времени было потрачено впустую и не должно быть дальнейшей оттяжки. Новая политика должна применять экономический анализ к реальностям российской экономики, а не приспосабливаться, как слишком часто бывает с готовыми рецептами из экономической поваренной книги.

Слепое применение монетаристской догмы к реальности, которая не подходит ни под одну известную до сих пор экономическую модель, во-первых, привело к чувству собственного бессилия, в настоящее время очень остро ощущаемого всей «профессиональной» экономической частью российского правительства и экспертами Международного валютного фонда.
Во-вторых, эта политика привела к очень серьезному спаду по типу, описанному профессором Я.Корнаи.
Начнем с краткой характеристики основных компонентов макроспроса в российском случае.
Личное потребление резко упало, по крайней мере, если верить статистике. Доля личного потребления в ВВП, уже и так достаточно низкая в начале реформ, была ниже в России, чем в большинстве развитых стран. В 1991 году она составляла всего 44,4% от ВВП. Официальных данных по ВВП по сферам его конечного использования за 1992 год пока еще нет. Но дальнейший спад потребления очевиден из следующих данных. ВВП упал на 19% в реальном исчислении, в то время как розничный товарооборот по России упал на 39%. Реальная средняя зарплата в конце 1 квартала 1993 г. была на уровне 51% от 1У квартала 1991 г. или на уровне 66% от уровня 1990 г.
Кейнсианский тип депрессии, когда падающий личный доход вызывает сокращение производства, а дальнейшее сокращение производства ведет к дальнейшему сокращению дохода, совершенно очевидно просматривается в сегодняшней российской экономике.*

* Мы еще раз хотим здесь повторить, что основной причиной этого являются институциональные технологические факторы, описанные в предыдущих параграфах. В этом смысле это не «типичный» кейнсианский спад, вызванный, скажем, негибкостью заработной платы. Наоборот, реальная заработная плата достаточно гибко меняется, но это не решает проблему из-за сохраняющейся нерешенной проблемы «собственник - директор» и из-за сохраняющихся рынков продавца по большинству видов продукции. Эти соображения помогают нам также понять, каким образом кейнсианский в своей основе спад производства, вызванный недостаточным конечным спросом, тем не менее сочетается с галопирующей инфляцией.

Спад в инвестициях был действительно катастрофическим. Общий размер инвестиций в 1992 году упал до 55% от уровня 1991 в реальном исчислении, и спад продолжается в 1993 году. Инфляция часто выдвигается в качестве главной причины спада капиталовложений. Но, по-видимому, это не так, потому что 84% всех инвестиций в 1991 году были государственными инвестициями и поэтому представляли собой политическую переменную. Поэтому главной причиной спада инвестиций является, по всей видимости, политика сокращения бюджетного дефицита, политика, которая, тем не менее, как мы покажем, провалилась.
Ситуация с государственным потреблением остается неясной. Расширенный дефицит государственного бюджета в 1992 году, включающий в себя импортные субсидии, не проводимые через бюджет, находился на уровне 22% от ВВП. Если мы примем во внимание спад в личном потреблении и в инвестициях, то в таком случае получается, что общественное (государственное) потребление должно было резко увеличить свою долю в ВВП. Если это так, то можно, как ни парадоксально, сделать вывод, что российская экономика стала еще более «социалистической» или криминальной, чем до начала реформы.
Наконец, баланс чистого экспорта был в основном позитивным при том, что экспорт и импорт упали в абсолютном выражении в 1991 и 1992 году. Экспорт упал примерно наполовину (в американских долларах) за эти два года, тогда как импорт упал на 56%. В первой половине 1993 года экспорт был более или менее стабильным, а импорт упал еще на 50%, произведя на свет большое позитивное сальдо во внешней торговле в 10 млрд.долларов. Сомнительно, однако, что эти деньги действительно эффективно используются в российской экономике, о чем пойдет речь в следующем параграфе.
Таким образом, общая макроэкономическая ситуация может быть оценена как крайне отрицательная. Следует отметить, что прогрессирующий глубокий спад производства не привел пока к открытой безработице, которая по-прежнему находится на уровне около 1% от численности всей рабочей силы, но породил галопирующую инфляцию.
Причина такого положения с безработицей заключается в крайне низком уровне заработной платы на государственных и постгосударственных предприятиях. На самом деле скрытая безработица по некоторым предприятиям доходит до 30-50%. Как мы уже упоминали, институциональный хаос создал ситуацию, когда управленческий персонал постгосударственных предприятий практически не заинтересован в изменении структуры производства и рационализации. Управленческий персонал занимается совсем другими вещами, которые обещают непосредственно гораздо большую отдачу прямо сейчас. В то же время рабочие продолжают ходить на работу по инерции, получают свою нищенскую заработную плату, которая меньше пособия по безработице. Безработица сдерживается также практическим отсутствием рынка труда из-за специфического института прописки. Работник не может получить работы без прописки, но не может получить прописку без работы на этой территории. Часто из-за этого получается порочный круг, который усугубляется отсутствием рынка жилья в городских центрах. Поэтому безработица есть нечто такое, чего следует избегать всеми силами, как индивидуально, так и общественно. Только в самое последнее время появились зачатки рынка жилья в больших городах, но по-прежнему очень узкого и дорогого.
Тем не менее, медленно, но неизбежно саморазвивающийся стихийный процесс перехода к рынку будет производить на свет безработицу, и если политики не подготовятся к этому, через несколько лет Россия может столкнуться с ситуацией, которая вызовет гораздо большую озабоченность, чем даже можно себе представить. Россия абсолютно не готова к явлению массовой безработицы, которая к тому же будет очень неравномерно распределена по регионам.
Наиболее вызывающим по сложности как в интеллектуальном, так и в практическом плане продуктом стихийного процесса перехода к рынку в России является практически неконтролируемая инфляция в сочетании с глубокой депрессией.
Плановая экономика является экономикой без денег. Существуя формально, деньги играют учетную роль, тогда как все распределение ресурсов решается в реальных параметрах планирующими органами. Знаменитое мягкое бюджетное ограничение, т.е. отсутствие бюджетного ограничения, производителя просто отражает эту ситуацию. Производственные планы должны быть выполнены любой ценой, а «деньги не имеют значения».
В условиях саморазвивающегося переходного трансформационного процесса существует объективная потребность в настоящих деньгах, обслуживающих нужды формирующегося рынка, который, даже будучи очень несовершенным, без настоящих денег функционировать просто не может. Эта роль сейчас все больше и больше переходит от рубля к доллару, т.е. идет процесс долларизации, характерный для многих латино-американских стран.
Но большая часть экономики по-прежнему состоит из государственных и постгосударственных предприятий. И вот здесь-то, с денежной сферой этих предприятий случилось нечто очень интересное.
В течение первых месяцев 1992 года жесткая фискальная, бюджетная и денежная политика приняла гротескную форму: просто из бюджета не выдавали денег никому вообще. Не было бюджета, и руководство Правительства настаивало на том, чтобы просто остановить все платежи. Остановлены были также и кредиты Центрального банка. Возможно вот это и считалось настоящей, истинной шоковой терапией - просто никому не давать денег.
В то же время производство продолжалось. Но столкнувшись с резким ограничением на ликвидные средства, большая часть государственных и постгосударственных предприятий выяснила, что реальная ценность их оборотного капитала резко упала, поскольку цены выросли во много раз, а индексации денег на расчетных счетах не производилось. У них не осталось денег платить зарплату и у них не было практического никакого доступа к банковским кредитам. Вскоре, однако, ситуация поменялась. Денежная масса опять начала увеличиваться, бюджетный дефицит вновь резко вырос. Заявления официальной пропаганды и убеждение большинства западных экономистов в то время было и, я боюсь, сохраняется в значительной мере даже сейчас, что все это произошло из-за давления консерваторов, которые просто подавили реформаторов в Правительстве, и курс реформ был изменен. Эта точка зрения является не только крайне поверхностной, но и просто удивительно антитеоретической.
Парадигма, которую пытались реализовать реформаторы 1992 года, была монетаристской. Эта доктрина (также как и кейнсианская доктрина, впрочем) исходит из того, что Правительство, Центральный банк могут практически полностью контролировать денежную массу в экономике.
Некоторые теоретические работы пользуются понятием внутренних денег, но большая часть этих исследований отличается от модели с чисто внешними деньгами, т.е. Центрального банка, только различной степенью гибкости той связи, которая допускается между всем объемом денежной массы и контролируемой денежной базой, т.е. деньгами высокой эффективности.
В этих рамках было естественно, что реформаторы пытались вылечить эту болезнь мягкого бюджетного ограничения постгосударственных предприятий с помощью рестриктивных бюджетных и кредитно-денежных мер. Они не пытались контролировать эту болезнь на уровне каждого отдельного производителя, но вместо этого полагались на косвенный механизм, когда общее жесткое бюджетное ограничение на ликвидные средства в экономике в целом будет автоматически переведено в жесткое бюджетное ограничение для каждого производителя.
С монетаристской точки зрения это действительно жесткое бюджетное ограничение для каждого производителя эквивалентно или почти эквивалентно жесткому ликвидному ограничению. Но это не так в других концепциях, в других теоретических построениях.
В ХIХ веке была популярна теоретическая доктрина, которая противостояла количественной теории денег. Доктрина свободной банковской деятельности или доктрина реальных векселей. Суть этой доктрины сводится к тому, что реальные векселя, т.е. свидетельства взаимной задолженности производителей учитываются банком без всяких ограничений, т.е. финансовое посредничество осуществляется беспрепятственно.
Интересно, что один из популярных методов современного макроэкономического анализа - модель пересекающихся поколений - доказал, что рекомендация этой концепции реальных векселей приводит к Парето-оптимальному состоянию, тогда как монетаристские рекомендации не приводят.
Это легко понять интуитивно, потому что любое государственное вмешательство в рыночную экономику теоретически приводит к искажению, нарушению оптимальности. Банковские и денежные сектора здесь не являются исключением. Поэтому в силу какой-то иронии российские реформаторы и их советники из МВФ исключили только одну, но именно эту сферу из набора их ультралиберальных идей. Мы только хотим здесь заметить, что нет никаких оснований a-priori выбрать именно эту сферу активного государственного вмешательства, а не, скажем, сферу распределения собственности, промышленную политику или внешнеэкономические отношения. Тем не менее, все, что касалось роли государства в последнем, называлось консерватизмом и отсталостью, тогда как вмешательство в процесс финансового посредничества почему-то представлялось чем-то очень прогрессивным и новым.*

* Еще одной причиной неудачи макроэкономической политики был искусственный, одномоментный и неорганизованный развал Советского Союза. Абсолютно невозможно контролировать денежную массу или бюджетный дефицит, когда реально существуют 9 центральных банков и парламентов, работающих с кредитами и бюджетными расходами в одной и той же валюте, без всякой координации. Если же предполагалось, что их можно проконтролировать тем, что просто не поставлять им деньги, то это было слишком наивно. На самом деле все новые независимые государства ввели свои налично-денежные суррогаты, полностью избежав российского контроля. И, тем не менее, это практическое и экономическое помешательство было санкционировано МВФ. Кто после этого может обвинять российское правительство в том, что оно слишком поддается политическому нажиму? Мы еще скажем об этом далее.

Но настоящая ирония, однако, заключается в том, что их политика вернулась бумерангом к своим инициаторам. Стихийный переходный процесс, который начался в других сферах, т.е. во всех сферах реальной экономики, буквально наводнил экономику «нелегальными» и «несанкционированными» деньгами, и рестриктивная макроэкономическая политика завязла в трясине спустя несколько месяцев после своего начала.
Правительство, которое было слишком уверено в том, что касается саморегулирующихся сил рыночной кономики, в других областях (где оно, кстати, могло бы добиться гораздо лучших результатов, если бы оно хоть чуть-чуть было менее приверженно своей догме), сильно недооценило мощь именно этих сил в сфере платежей. На самом деле постгосударственным предприятиям не пришлось ничего изобретать. Не очень-то хорошо знакомые с тем, что представляют собой реальные деньги, они продолжали действовать так же как раньше, платя друг другу просто записями в своих бухгалтерских книгах. Очень скоро всем стало совершенно очевидно, причем в последнюю очередь Правительству и Центральному банку, что введение жесткого ограничения на ликвидность вовсе не идентично введению жесткого бюджетного ограничения. Это был не монетаристский мир.
Цифры, которые доказывают это, достаточно хорошо известны, но они настолько ярки, что мы не можем удержаться, чтобы не процитировать их вновь.
В январе 1992 года величина задолженности государственных предприятий друг другу составляла 39,7 млрд.рублей. В то же время их задолженность банкам была около 400 млрд.рублей. К 1 июля, т.е. через полгода, задолженность предприятий выросла в 80 раз и достигла 3,2 трлн.рублей. Это означает, что почти все промышленное производство первой половины 1992 года было профинансировано взаимными неплатежами. В то же время задолженность банкам выросла всего в 3 раза и составила 1,2 трлн.рублей. Таким образом, основная часть роста цен была профинансирована с помощью взаимной задолженности. Это был ответ постгосударственных предприятий на сокращение государственных субсидий и централизованных кредитов. Конечно, это не настоящая доктрина реальных векселей, в том смысле, что реальность большей части векселей не была действительно основана на настоящем рыночном спросе.*

* Наиболее курьезный случай - история с фальшивыми «авизо».

Но однако, так же, как и в ситуации со свободной банковской деятельностью, очевидно, что бюджетные и монетарные ограничения не эффективны в отношении такой ситуации. Они приводят только к дальнейшему ослаблению центральной власти (что будет еще описано в параграфе о гетерогенности).
Когда же мы заменяем монетаристскую схему взглядов на систему (квази) реальных векселей при анализе трансформационных процессов в России, причина инфляции вырисовывается совершенно очевидно. Это те же причины, которые были уже описаны в предыдущих подразделах, создающие проблему «собственник - директор», мешающие выравниванию перекоса в относительных ценах и правильному распределению ресурсов, единовременный характер рыночной игры, двойная система цен на фонды и недвижимость, технологические монополии, рынки продавца для большинства продуктов производства, слабые сигналы со стороны конечного спроса, милитаризованные промышленные структуры и т.д. Финансовый хаос в СНГ и во внешнеэкономических связях тоже сыграл свою роль.
Этот поток платежей, которые были сделаны и акцептованы самими экономическими агентами (со всем прошлым наследием социалистической плановой экономики, которая может быть умерла, но не похоронена) делает практически невозможным проконтролировать инфляцию простыми макроэкономическими методами сокращения бюджетного дефицита и контроля за денежной массой (в узком смысле ликвидности). И предвосхищая то, что будет сказано далее, мы хотим здесь отметить, что и политика валютных курсов и аккумулирование валютных резервов, хотя и важные задачи сами по себе, не могут быть эффективны в качестве средств борьбы с инфляцией в этих обстоятельствах, поскольку они также относятся только к ликвидной части широкой массы платежных средств, обращающихся в российской экономике. Стабилизация рублевого обменного курса и накопление значительных валютных резервов летом 1993 года, в то время как инфляция достигала 25-30% в месяц, является превосходной иллюстрацией этого нашего тезиса.
Вопрос нелегальных средств платежа, созданных самими экономическими агентами, для нас представляется настолько важным, что мы хотим сделать еще несколько комментариев.
Может встретиться возражение, что в конечном счете все эти средства должны как-то подкрепляться ликвидной денежной массой. И действительно Центральный банк осенью 1992 года дал свои кредиты, чтобы спасти предприятия, которые потонули в задолженности. Во-первых, это было неизбежно, поскольку к тому времени 95% всех российских предприятий уже себя поставили в такое положение, что всех надо было объявлять банкротами. Таким образом, суть «свободной банковской деятельности» была уже налицо, несмотря на то, что формально решение принимал Центральный банк. Во-вторых, что еще более интересно, Центральный банк предоставил деньги только на сумму чуть больше 1 трлн.рублей - действительно долгов, с которыми ничего нельзя было сделать. Другая же и большая часть долгов была покрыта на основе многостороннего клиринга. Это есть не что иное, как непосредственное использование частных долговых обязательств в качестве средства конечного платежа с очень ограниченным посредничеством банковского сектора. *

* Поскольку это работа не по теории денег, мы не можем здесь развивать дальше эту важную тему, которая дает вообще новый импульс всей проблеме формирования денег.

Совместная теоретическая работа С.Брагинского, Я.Маеда и Я.Сакаи в настоящее время готовится к печати. Мы здесь хотим отметить только два момента, предложенные профессором С.Брагинским.
Во-первых, обменный курс рубля в конечном счете зависит только от той части денег, которая проходит через банковский сектор, в то время как инфляция привязана ко всей денежной массе. Это поможет объяснить не только парадокс лета 1993 года, уже упомянутый выше, но и вообще всю ситуацию с обесцениванием реального курса доллара, которая продолжается в течение всего 1992 и 1993 годов.
Во-вторых, это понимание по-иному ставит вообще весь вопрос введения национальных денежных единиц независимыми государствами бывшего Советского Союза. В частности, на Украине известны случаи, когда в некоторых областях автобусные билетики использовались в качестве наличных денег.
Реальная проблема состоит в том, что формируется порочный круг: инфляцию нельзя излечить с помощью стандартных макроэкономических методов, а только с помощью институциональной и структурной перестройки, но само наличие галопирующей инфляции мешает перестройке, которая нужна для того, чтобы от инфляции излечиться.
Во-первых, галопирующая инфляция препятствует эффективной приватизации, особенно для мелкого и среднего бизнеса. Невозможными становятся сбережения, деньги постоянно должны участвовать в какой-то гонке и невозможно сформировать частные ликвидные средства для того, чтобы выкупить часть государственной собственности. Внутренняя конвертируемость рубля служит в определенной степени таким балансирующим фактором, но даже долларовые сбережения, как мы уже отмечали, не гарантируют от инфляции. (Россия вообще уникальная страна - у нас американский доллар обесценился в реальном выражении на 75% в 1992 году!)
Приватизация крупных предприятий также подвержена инфляционному воздействию, поскольку нужно продавать их акции. Вместо этого галопирующая инфляция вместе с двойной системой цен на недвижимость и основные фонды поощряет приватизацию мафиозного типа.
Во-вторых, галопирующая инфляция мешает структурной перестройке. С прекращением деятельности планирующих правительственных органов, единственным институтом, способным перераспределять средства между разными отраслями промышленности, являются банки, но из-за высокой инфляции, из-за слишком высоких рисков банки не могут предоставлять долгосрочные кредиты. Только 4% банковских кредитов нефинансовым секторам в настоящее время предоставляется на срок свыше одного года. 3-6 месяцев является обычным сроком, но многие кредиты предоставляются еще на более краткосрочный период, напоминая больше межбанковский рынок ссуд, чем рынок кредитов для предприятий производственных отраслей.
Таким образом, трансформация экономики в режиме вульгарного либерализма полностью зашла в тупик в денежной сфере, и никакая «простая макроэкономика» ее из этой ситуации не выведет.

1.4 Издержки открытия экономики

Еще одна сфера, в которой либералистский подход был испробован, является открытие экономики. Десятилетиями внешняя торговля в России была полностью монополизирована государством, и все операции с иностранной валютой, помимо неизбежного черного рынка, были под строгим контролем.
Этот контроль начал смягчаться с конца 80-х годов и в конце 1991 года, в ходе разрушения Советского Союза, эти ограничения были сняты практически полностью. Лицензирование и другие формы нетарифного регулирования остаются в силе для 15-20 стратегических товаров, но вряд ли это можно считать по настоящему эффективным. Хотя некоторая степень контроля была восстановлена в 1993 году по сравнению с 1992. Попытки контролировать отток иностранной валюты из страны провалились полностью. Либерализация экспорта и допуск свободного обращения иностранной валюты в экономике должны были способствовать переходу к «правильной системе» относительных цен и служить в качестве мотива для перемещения ресурсов в сторону тех секторов, продукция которых могла продаваться за твердую валюту. Открытие экономики для импорта должно было иметь эффект разрушения монополии отечественных производителей и таким образом способствовать также созданию конкурентного рынка.
В какой-то степени все это сработало. Но нерегулируемый характер этого процесса привел к очень сильным «переборам».
Во-первых, как мы уже говорили, внутренние факторы, которые порождали и порождают искажение структуры относительных цен, не были ликвидированы. Например, правительство сохранило контроль за ценами на нефть. В результате в 1992 году регулируемая цена нефти была в 10 раз ниже ее экспортной цены. Такие внутренние цены в той или иной степени применялись также и к поставкам в другие страны СНГ и даже в страны Балтии, которые затем зарабатывали огромные прибыли на реэкспорте.
То же самое, хотя в несколько меньшей степени, можно сказать и в отношении цен на цветные металлы, которые к тому же очень легко вывезти через практически неохраняемые границы между Россией и ее бывшими союзниками.
Предоставление права свободного экспорта всем экономическим агентам в сложившихся условиях привело к коррупции и контрабанде. Та же самая линия аргументации может быть применена и в ситуации двойных цен на недвижимость в том, что касается инвестиций иностранных компаний и совместных предприятий.
Во-вторых, ориентация на внешний спрос, в то время как внутренний спрос и доля добавленной стоимости в ВВП падали, есть путь к монокультурной специализации. Если мы посмотрим на структуру промышленного производства в текущих ценах, то мы увидим, что топливно-энергетический сектор вырос с 8 до 19,4% только за два года с 1990 по 1992. В то время как машиностроение упало с 30,8 до 20,4% за тот же период. Такая же тенденция наблюдается и по другим отраслям. Первичный сектор расширяет свою долю, в то время как перерабатывающая промышленность падает. Здесь могут быть разные точки зрения относительно того, что происходит, но я твердо убежден, что для страны, такой большой и населенной как Россия, просто невозможно основывать все свое будущее развитие только на первичном секторе.
В-третьих, конкуренция со стороны импорта тоже идет с перехлестом в том смысле, что вызывает деиндустриализацию. Безусловное замещение внутренней отечественной промышленности импортом приводит к утрате экономического благосостояния.
Опять-таки последние два момента вызывают некоторые теоретические споры.
В частности, аргумент в пользу такого рода свободы торговли, примененный к российской экономике, звучит примерно так. Разделение труда, созданное плановой экономикой, было искусственным и не базировалось на сравнительном преимуществе. В настоящее время либерализация внутренней экономики вместе с открытием вовне должна заменить эту искусственную промышленную структуру новой.
Однако, даже с теоретической точки зрения, существует, по крайней мере, два очень веских основания сомневаться в правильности этих аргументов. Первый довод - это уже известный нам «кейнсианский» аргумент, суть которого сводится к тому, что резкий спад внутреннего спроса, вызванный первоначальным снижением отечественного производства, может затянуть экономику в очень долгую стагнацию. Таким образом, переход на новую промышленную структуру не пойдет гладко и может завязнуть на многие годы.
Мы уже упоминали некоторые обстоятельства, которые делают именно такой вариант развития событий наиболее вероятным для российской экономики: очень слабый механизм перераспределения ресурсов между отраслями промышленности в силу отсутствия эффективных рынков недвижимости, очень краткосрочные банковские кредиты, зачаточная форма рынка труда, связанная с трудностями перемещения с места на место, и т.д.
Второе обстоятельство, которое с нашей точки зрения является еще более важным, это то, что особенно в отраслях обрабатывающей промышленности весьма часто действует эффект экономии масштаба, т.е. повышение эффективности производства при расширении его масштабов, и этот результат может перевешивать эффект от сравнительного преимущества. В последние десятилетия теория внешней торговли разработала совершенно новую главу о роли возрастающей отдачи от масштаба несовершенной конкуренции - главу, которую по непонятной причине совершенно не читали те, кто составлял план российской трансформации. В частности, большая часть теоретических работ в этой сфере в настоящее время прямо учитывает тот факт, что промышленное производство характерно неполной обратимостью тех эффектов, которые уже произошли, и это может перевешивать роль естественного сравнительного преимущества. Если наблюдаются такие эффекты неполной обратимости, то первоначальное сокращение промышленного производства в качестве результата дерегулирования открытия экономики приведет к совершенно новой ситуации, которую нельзя будет так легко вернуть обратно, и все это приведет к конечному спаду, а не к повышению эффективности использования ресурсов общего благосостояния.
Здесь, как и во многих других случаях, чисто теоретический анализ не дает однозначного ответа. Особенно, когда дело касается принятия практических политических решений, вопрос верить или не верить в саморегулирующуюся силу рыночного механизма - не является предметом точного научного диспута, поскольку есть теоретически верные основания и для того, и для другого взгляда. По крайней мере, моя интуиция в случае с российской и может быть с некоторыми другими постсоциалистическими экономиками говорит мне, что экономия и наоборот антиэкономия масштаба и эффекты неполной промышленной обратимости гораздо более важны, чем предполагает стандартный анализ. И, по крайней мере, нам всегда стоит помнить, что когда Дэвид Юм впервые предложил механизм автоматического регулирования (речь шла о том, что автоматически регулируется дефицит платежного баланса, т.е. если есть дефицит у какой-то страны, деньги из нее утекают в другую страну, там растут цены, здесь цены падают, и все возвращается обратно, потому что конкурентоспособность повышается), который затем лег в основу всей концепции свободной торговли, то он прямо писал о том, что должны создаваться условия для процветающей промышленности, которая только и позволит стране не волноваться о том, куда и откуда идут деньги. Если кто-нибудь сказал ему или любому другому экономисту его масштаба о том, что нация может быть готова отказаться от всей своей промышленности ради того, чтобы осуществить переход к рыночной экономике, он, наверное, счел бы этого человека сумасшедшим.

1.5. Некоторые специфические геополитические факторы

Очень серьезные проблемы в реформировании российской экономики, наиболее специфичные для России из всего того, что мы до сих пор обсуждали, проистекают из ее геополитической ситуации, из того, что мы называем политико-экономической гетерогенностью. Тема гетерогенности России, ее последствий для реформаторского процесса, требует особого исследования, часть которого мы уже представили ранее в этом году в книге, названной «Нижегородский пролог». Здесь мы только очень коротко хотели бы остановиться на этой широкой теме, в тех ее аспектах, без которых понимание всего того, что мы до сих пор говорили, будет неполным.
Саморазвивающийся стихийный переходный процесс, вызванный ликвидацией сверхцентрализованного государства, в этой сфере проявил себя как процесс хаотической дезинтеграции сначала Советского Союза, а потом России.
Крах Советского Союза оказал в целом негативное воздействие на развитие трансформационного процесса. Во-первых, экономика, построенная по принципу одной фабрики, была создана не только в России, но и во всем Советском Союзе, поэтому границы и таможенные посты, поставленные между бывшими республиками, а иногда и внутри них самих, хотя и неэффективны против контрабанды, но в значительной мере нарушили сложившиеся связи между предприятиями. В результате чего резко возрос фактор монополизма в каждой отдельно взятой республике, в каждом отдельно взятом регионе.
Переключение на дорогостоящий импорт там, где раньше можно было обходиться внутренними поставками, также привело к утрате чистого благосостояния, т.е. к неэквивалентным утечкам валюты к иностранным поставщикам.
Но самый разрушительный эффект краха Советского Союза касался макроэкономической сферы и контролируемости финансовых параметров, т.е. самой цели стабилизационной политики.
В самом начале реформы были упразднены Государственный банк СССР и союзное Министерство финансов. Российские реформаторы оказались во главе значительной, но все-таки лишь части финансовых органов бывшего Советского Союза. В течение всего 1992 года по сути дела правительство пыталось стабилизировать финансы и валюту страны, которая в буквальном смысле перестала существовать.
Помимо всего того, что было сказано в предыдущих параграфах касательно самой российской экономики, уже одной этой ситуации было достаточно для того, чтобы сделать любую стабилизацию невозможной. Размер выданных фактических рублевых кредитов другим республикам бывшего Советского Союза, кассовый остаток так называемых технических кредитов Центрального банка России, составил 1,3 трлн.руб. в 1992 году или 8,6% от ВВП.
Политические шоу на встречах глав государств СНГ не могли внести никакую упорядоченность в эту хаотичную ситуацию. Ничего по существу не изменилось и в 1993 году. Российское Правительство теперь пытается занять жесткую позицию, но результатом этого является только дальнейшее ухудшение экономического положения на Украине и в других республиках, которое в конечном счете вернется бумерангом в саму Россию.
Единственный прогресс, который можно заметить, - это более широкое общественное понимание, которое постепенно находит свою дорогу даже в головы политиков, того, что сама идея ликвидации страны буквально в течение одной ночи, было авантюрой, чтобы употребить тут самое мягкое слово.
Гетерогенность и тенденция к дезинтеграции самой России были еще одним продуктом стихийного процесса перехода к рынку.
Например, особенности федерального бюджета, при которой большая часть налогов собирается на местном уровне и только затем передается в центральный бюджет, значительно мешает стабилизационным усилиям. В своих попытках снизить расходную часть бюджета Правительство переложило ответственность за большую часть социальных программ, ценовых субсидий и многого другого на местные бюджеты. Когда эта тенденция к суверенизации республик, краев и областей появилась, местные бюджетные органы стали все громче и громче заявлять свою собственную точку зрения на многие проблемы.
Распределение промышленности между регионами таково, что на протяжении многих лет еще нужно будет собирать централизованные финансовые ресурсы преимущественно с одной части регионов и распределять в пользу других. Это делается все труднее и труднее в общей атмосфере режима вульгарного либерализма. Поэтому Правительству приходится все больше и больше полагаться на инфляционное финансирование своих программ поддержки региональной экономики, еще больше этим самым снижая доверие к национальной валюте и подталкивая более сильные регионы к сепаратизму. *

* Детальное обсуждение этой темы может быть найдено в одном из последних докладов ЭПИцентра «Политическая ситуация в России» № 4 и 5, апрель-май 1993 г.


ОГЛАВЛЕНИЕ 

Часть II. ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ

[Начальная страница] [Карта сервера] [Форумы] [Книга гостей]




1. Преступление и наказание
2. Греция основные направления внешней политики
3. ФИЛОСОФИИ ЖИЗНИ XIX ВЕКА И ПЕРЕОЦЕНКА ЦЕННОСТЕЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ
4. Соціальна педагогіка Соціальна педагогіка як наука- об'єкт предмет завдання
5. Скоро рассвет его приближение ощущается легким покалыванием по коже
6. Статья 14.5. Продажа товаров выполнение работ либо оказание услуг при отсутствии установленной информации либ
7. Минералы Меднорудянского месторождения Н-Тагила и его окрестносте
8.  191 с Уровень каждой науки в том числе исторической определяется не в последнюю очередь состоянием ее ме
9. Контрольная работа- Формы ведения бухгалтерского учета на малых предприятиях
10. реферат дисертації на здобуття наукового ступеня кандидата біологічних наук Київ 2004 Дисеp
11. Особенности формирования и управления портфелем ценных бумаг
12. налогя 2 Бюджетная ~ развитие инфрастры финансе научн
13. Сравнительный анализ алгоритмов построения выпуклой оболочки на плоскости
14. ТЕМАТИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ МЕХАНИКА И МАТЕМАТИЧЕСКОЕ МОДЕЛИРОВАНИЕ
15. коэффициенты восстановления Е и скорости
16. Лекция 2. 4. Пример простой программы на С Структура программы Рассмотрим простой пример программы
17. Игры в изучении экономики
18.  все запасы при их приобретении учитываются по фактич себестти
19. Территориальные основы местного самоуправления в Российской Федерации
20. Реферат- Бюрократическое управление

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе