Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Очерк о В.Г.Янчевецком
Плодом обобщений последних исследований жизни В.Яна стал биографический очерк, написанный московским журналистом Иваном Просветовым. В своей работе И.Просветов раскрывает как известные события из жизни писателя, добавляя новые детали, так и новые факты, которые он нашел в архивных, музейных и библиотечных источниках.
Очерк легко и с интересом читается, рекомендуется для более полного знакомства с жизнью В.Яна и адресуется прежде всего его почитателям.
Бывший дворянин, разведчик и белый офицер, Василий Ян (Янчевецкий) стал одним из самых популярных советских писателей. Известность пришла к нему поздно – на седьмом десятке лет. Романы и повести Яна переиздавались в СССР и за рубежом более 350 раз. И лишь очень немногие люди знали, сколько испытаний и потерь скрывалось за этой славой.
***
«Он был искателем не благополучия, а необычайного, и на сердце его тлели горячие угли беспокойства». Так Ян сказал об одном из своих героев, описав, на самом деле, самого себя. Детство его прошло в переездах. Будущий романист родился в декабре 1874 года в Киеве. Отец – Григорий Янчевецкий, выходец из семьи священника, преподавал греческий и латынь в киевской гимназии. Мать – Варвара Магеровская, коренная казачка, занималась домом и детьми: Дмитрием, Василием и Еленой, появившейся на свет в Санкт-Петербурге, где Янчевецкие прожили несколько лет. В 1882 году вся семья переехала в Ригу, а затем в Ревель (ныне Таллинн) – там Григорию Андреевичу предложили пост директора гимназии.
Однажды, когда Янчевецкие отдыхали на взморье, Вася застал отца за беседой с Иваном Гончаровым. Знаменитый писатель спросил у мальчика, кем тот хочет стать. Василий, не долго думая, выпалил: «Путешественником!». Он любил слушать рассказы отца о приключениях Одиссея, зачитывался Жюлем Верном и Стивенсоном - и в 13 лет ушел из дома. Вместе с приятелем Вася пробрался на борт рыбацкой шхуны, уходившей в море. Путешествие было недолгим. На ближайшей пристани ребят сдали пограничной страже.
Василий дал родителям обещание «не бегать», пока не повзрослеет. В 1897 году он окончил Санкт-Петербургский университет, получил диплом историка-филолога и решил, что клятва снята. Теперь он вправе осуществить заветную мечту о путешествии. Григорий Андреевич тем временем присмотрел сыну место в казенной палате и невесту с приданым. Вася счел ее интересной особой и… предъявил отцу письмо из «Санкт-Петербургских ведомостей», согласившихся печать его путевые заметки. Вчерашний студент задумал пройтись пешком по России, дабы понять загадочную «душу народа». Позднее Ян признавался, что не хотел, рано женившись, утерять свободу: «Семья, дети – все это еще придет…».
Отец был в ужасе, мать плакала, но препятствовать сыну они не стали. Осенью 1898 года с котомкой за плечами Василий Янчевецкий отправился в путь. Первым впечатлением было чувство беспомощности, когда он смешался с ходоками: «Мне казалось, что никогда уже больше не вырваться из этой нищей толпы». Не скоро, но это прошло. Из Новгорода через Смоленск, Тулу и Ярославль – где своим ходом, где на санях или телеге – Василий добрался до Волги. По дороге он отсылал в Петербург свои очерки и рассказы – помимо симпатии к житейской мудрости и характерам простых людей, в них угадывалось наслаждение автора самим путешествием.
Начинающего журналиста заметили и пригласили в газету «Новое время». Но странствовать Василий он не бросил. На реке Свирь он познакомился со старшиной каравана барж - бывалым матросом. «Что такое жизнь? – разоткровенничался тот. – Большое колесо с крючком. Бывает, что крючок подойдет к тебе совсем близко, и если за него ухватиться, то колесо подымет так высоко, что откроется вид на весь мир». Вскоре Янчевецкому подвернулся такой крючок. «Генерал Суботич назначен начальником Закаспийской области и ищет энергичных сотрудников», – узнал он из письма брата Дмитрия, корреспондента маньчжурской армии. Василий телеграфировал Суботичу и в декабре 1901 года приехал в Асхабад.
С этого момента началась плестись причудливая цепочка судьбы будущего автора «Чингис-хана» и «Батыя». Суботич распознал в новичке романтичную натуру и сказал, что даст ему возможность путешествовать, но с условием - изучить восточные языки и обычаи. В должности младшего чиновника особых поручений Василий сопровождал шефа в многочисленных инспекциях. По собственному почину он пересек Каракумы для проверки колодцев на караванном пути. Наконец, предложил начальству идею экспедиции в Персию вдоль афганской границы по направлению к Индии. Чиновник-романтик чуть не заблудился в солончаковой пустыне и едва не попал в плен к англичанам, стерегшим пути в Индию. Зато впечатлений получил предостаточно.
Янчевецкий часто видел развалины городов и селений там, где проходили армии великих завоевателей прошлого. В ночь на 1 января 1904 года ему приснился Чингис-хан: «Он обнимает меня могучей рукой и спрашивает: «Хочешь описать мою жизнь? Ты должен показать меня благодетелем покоренных народов». Я отвечаю, что буду писать о нем только правду. «Ты хитришь! Давай бороться!». Не вставая, он начинает сжимать меня в объятьях. Как спастись? У меня вспыхивает мысль: «Я должен проснуться!..». Сон развеялся, но осталось желание – сочинить когда-нибудь книгу о «потрясателе вселенной».
На склоне лет Ян говорил, что набрал в Азии красок на всю жизнь. Там же он нашел и невесту - сделал предложение переписчице генеральской канцелярии Марии Бурмантовой. Василия не смутило, что его избранница разведена и у нее есть дочь. Когда в 1904 году началась война с Японией, и Янчевецкий уехал на Дальний Восток, Мария добровольно отправилась вслед за мужем. В Манчжурии Василий Григорьевич служил чиновником особых поручений, военным корреспондентом, сотрудником госпитального управления. В конце 1906 года он вернулся в Санкт-Петербург – давний друг Сергей Сыромятников позвал Янчевецкого в газету «Россия», где был главным редактором.
Удивительно, сколько дел Василий взял на себя – одновременно работал выпускающим редактором и обозревателем, и к тому же успевал преподавать латынь в гимназии. Дети его обожали – ведь учитель так много повидал! «Чуть только закрывались двери класса, таяла маска строгости на его лице, загорались глаза, оживлялись жесты – и скучный урок по латинскому синтаксису превращался в увлекательную прогулку по Древнему Риму», – вспоминал поэт Всеволод Рождественский, занимавшийся у Янчевецкого.
Но судьба не всегда долго балует человека. Летом 1908 года российскую столицу затронула эпидемия холеры. Заразилась и Мария Бурмантова. Изо дня в день Янчевецкий приходил в больницу ухаживать за ней. Ничто не помогло – Мария умерла. Потерю он переживал по-мужски – еще больше погрузился в работу: много писал, ездил в командировки, собрал из гимназистов скаутский отряд, придумал журнал «Ученик». Время шло, жить в одиночестве Василий Григорьевич не мог и, в конце концов, посватался к Ольге Виноградовой – корректору «России». «Серьезный и красивый мужчина с примерной манерой держать себя», – таким он запомнился Виноградовой в первую встречу. Супруги ждали ребенка, когда Янчевецкий получил очень необычное предложение.
Санкт-Петербургскому телеграфному агентству (СПТА) понадобился журналист, готовый отправиться в Персию, чтобы разыскать мятежного шаха Мохаммеда-Али и взять интервью. Янчевецкий хорошо знал фарси, но дело было не в языковых способностях. «России» покровительствовал сам Петр Столыпин, и Янчевецкий дружил с одним из его министров. Персидский вопрос, между тем, не давал покоя правительству. Мохаммед-Али в 1909 году был свергнут с престола, бежал в Россию и летом 1911 года вернулся в Персию с отрядом сторонников. В первых стычках он потерпел неудачу и укрылся где-то в горах. Янчевецкий согласился на опасную поездку. Надо думать, это была разведка под прикрытием, о ней известно только одно – интервью состоялось. Возвращаясь на родину, журналист-разведчик узнал, что в Петербурге у него родился сын – Миша.
В конце 1912 года Василий Григорьевич вновь оказался на Ближнем Востоке – на этот раз как главный корреспондент СПТА в Турции. К этой стране тогда было приковано внимание всей Европы. Союз балканских государств объявил войну туркам, и всех интересовало, насколько сильной или слабой окажется Великая Порта. «Город сплетен, интриг и сюрпризов», – записал Янчевецкий по прибытии в Константинополь. Он уговорил Ольгу привезти к нему маленького Мишу – сын должен расти рядом с отцом – и приемную дочь Женю Бурмантову. Женя возилась с братиком, а отец налаживал связи в местных политических кругах. Помимо обычных новостей, он добывал сведения о турецких планах, неоднократно выезжал на фронт, а по окончании войны «работал в направлении турецко-русского сближения».
Сближения не получилось. В августе 1914 года разразилась война куда страшнее Балканской – мировая. Турция заключила союз с Германией. Янчевецкий с детьми бежал из Константинополя за день до того, как немецкие крейсера вошли в Черное море. За миссию в Турции он был награжден орденом Святого Станислава II степени и чином коллежского асессора, дававшим право личного дворянства.
СПТА, не медля, направило опытного резидента в Бухарест. С ним, как и прежде, были Женя и Миша. Василий Григорьевич оставался в Румынии даже после того, как полстраны оккупировали австрийцы. Осенью 1917 года в городе Яссы его навестила Ольга. Она хотела увезти сына, но Янчевецкий настоял, чтобы Миша остался при нем. Еще неизвестно, где безопасней – на румынском фронте затишье, а Россию раздирают политические страсти, правительство Керенского еле держится. Больше Ольга с мужем не встретится. Когда весной 1918 года Василий Григорьевич вернется на родину, Ольга бежит из красного Петрограда – сначала в Харьков, затем в Севастополь, потом за границу.
По сей день в предисловиях и комментариях к сочинениям Яна очень скупо говорится, чем жил он в годы всероссийской смуты. «С 1918 по 1923 гг. жил в Сибири, работал учителем, писарем, сотрудником в газете «Власть труда», - упоминается в справке к архивному фонду писателя в РГАЛИ. На самом деле учительство и прочее было на исходе гражданской войны. А вот в ее начале…
«Я оставил спокойную жизнь за границей и пробрался через Украину и большевистский фронт, чтобы участвовать в борьбе с большевизмом и в возрождении родины». Это фрагмент передовицы газеты «Вперед», которую Янчевецкий издавал в белом Омске. В июне 1918 года вместе с Мишей, Женей и своим секретарем Марией Масловой он оказался в Самаре. На следующий день – невероятное совпадение! – в городе свергли советскую власть. На деньги некоего купца Василий Григорьевич создал передвижную типографию: в одном вагоне редакция, в другом – станок. В октябре самарской Народной армии пришлось отступить на восток, за Урал. Типография двинулась следом.
Что оттолкнуло Янчевецкого от большевиков? То же, что и многих - узурпация власти, позорный мирный договор с немцами, появление «чрезвычаек», расстрелы и грабежи по классовому признаку. В марте 1919 года в Омске вышел первый номер «Вперед». Это была официальная фронтовая газета (Василий Григорьевич руководил ею в чине полковника), рассылавшаяся по воинским частям. «Вперед, к заветной цели – к освобождению России от большевистских опричников, к началу новой счастливой и свободной жизни, когда русские люди будут свободно ходить, говорить, молиться, не оглядываясь, нет ли поблизости комиссара», - призывал Янчевецкий.
Делать «Вперед» ему помогала Мария Маслова - в Омске они стали мужем и женой. На двух полосах газеты печатались оперативные сводки и солдатские песни, приказы Колчака и военные репортажи, стихи и антисоветские заметки. Белые наступали, и типография переехала в Екатеринбург – ближе к фронту. Узнав, что где-то на передовой сражается его петербургский ученик, Василий Григорьевич сочинил открытое письмо, благословив паренька на борьбу с врагами родины.
Поход колчаковцев за Урал закончился поражением. В июле был сдан Екатеринбург, в ноябре – Омск. «Вперед» пыталась сдержать панику: не все потеряно, нужно бороться, верить в Россию. Но еще вчера сильная армия разваливалась на глазах, раненых не успевали эвакуировать – они тысячами умирали от тифа и холода.
В Ачинске, куда прибыл Янчевецкий, случилась катастрофа. На станции по чьей-то халатности взорвались вагон с порохом и цистерны с бензином. Погибли полторы тысячи человек. Василий Григорьевич, отлучившийся в город, разыскал среди горящих развалин Мишу, Женю и Марию – все были живы, но ранены. В январе 1920 года белогвардейцы ушли из Ачинска на прорыв через Красноярск, захваченный партизанами. Янчевецкий остался – он решил, что с белым делом теперь покончено (так спустя много лет рассказывал его сын).
Вскоре на ачинских улицах появились красные флаги. «Долго там оставаться было нельзя, и мы решили ехать в Урянхайский край, куда требовались учителя, – вспоминал Михаил Янчевецкий. – Возможно, у отца были планы добраться до Китая, но это осуществить не удалось». Янчевецкие остановились в селе Уюк. Мария работала учителем, Василий Григорьевич – писарем в сельсовете. Он сдружился с местными жителями, организовал в школе любительский театр. Казалось, никуда больше бежать не надо. И тут кто-то написал донос в город Красный, столицу недавно провозглашенной Тувинской республики: в селе скрывается белый офицер.
Василия Григорьевича арестовали. От расстрела его спас уполномоченный Сибревкома Иннокентий Сафьянов – самый авторитетный в Туве большевик. Неизвестно, чем ему приглянулся Янчевецкий. Сафьянов сам был человек непростой – сын богатого местного купца, он стал социалистом еще до революции. Он долго говорил с арестантом с глазу на глаз, а потом распорядился отпустить. Осенью 1921 года при первой оказии Янчевецкий с семьей уехал из Уюка в город Минусинск Енисейской губернии. Там жила Женя с мужем - бывшим сотрудником «Вперед», ныне работником уголовного розыска.
«Предъявитель сего тов. Янчевецкий В.Г. действительно состоит на службе в редакции газеты «Власть труда» в должности помощника редактора», - такое удостоверение выдали ему в Минусинске. Теперь уже не узнать, что за компромисс бывший белогвардеец заключил сам с собой. Многие «бывшие» шли в то время на компромиссы. Эмигранты, вплоть до боевых генералов, каялись и объявляли о признании советской власти, лишь бы вернуться на родину. Янчевецкий не каялся. Он пытался понять, почему победили одни и проиграли другие. Встречался с Петром Щетинкиным – легендарным красным командиром, героем первой мировой войны. Беседовал с партизанами. Записал воспоминания жителей села, где отбывал ссылку Ленин – тот самый «кровавый Ленин», которого он проклинал на страницах «Вперед».
В 1923 году в Минусинском театре с успехом прошла премьера пьесы «Нита». На афишах значилось: «Драма из эпохи Омского переворота адмирала Колчака. Сочинение В.Яна». Колчак предстал на сцене растерянным, контрразведка белых – коварной и жестокой. Янчевецкий сочинил историю о том, как ломаются судьбы в эпоху жестоких потрясений. И все же большинство пьес, что он поставил в Минусинске, были аполитичны: «Лесные чары», «Египетские ночи», «Сельская учительница», «Цыгане». Лишь после переезда в Москву Ян сочинил одну «агитку» - пьесу на смерть Ленина. Трудно сказать, насколько он был искренен, придумав название «Вперед по ленинской дороге». Ян жил вместе со страной, которую решил не покидать. И к тому же должен был кормить семью.
Он брался за все: писал заметки об искусстве, работал корректором в газете, рисовал эскизы ювелирных украшений. В 1925 году Василию Григорьевичу «стукнуло» пятьдесят. Друзья помогли ему устроиться в Госбанк экономистом с неплохим жалованием. Ян погрузился в изучение финансовой литературы. Он даже продвинулся по службе – получил назначение в Совнархоз Узбекистана. И продолжал сочинять пьесы, рассказы. «Больше ты служить не будешь, - заявила ему жена по возвращении в Москву. - Займись литературой, пиши романы, а я буду служить, и мы проживем».
Ян, наверное, мог стать в полном смысле советским писателем. Революция, гражданская война, строительство новой жизни – книги на эти темы приветствовались и хорошо вознаграждались. Но он предпочел далекое прошлое. Ян не хотел больше касаться политики. Либеральное время, когда даже на Западе поверили в разумность советского строя, закончилось. Началась охота на вредителей и врагов народа. Летом 1927 года в Ростове-на-Дону арестовали Дмитрия Янчевецкого. В годы гражданской войны он жил на Украине, при белых издавал газету в Полтаве, но, как и брат, остался в России, зарабатывал переводами и частными уроками. За несколько откровенных фраз в письмах Дмитрий был осужден по статье 58/10 – антисоветская пропаганда и агитация – и сослан на Соловки.
В апреле 1931 года Василий Григорьевич забрал из издательства экземпляры своей первой исторической повести «Финикийский корабль». Один отослал брату в лагерь с дарственной надписью: «Дорогому Мите, восточному страннику». Опасался ли Ян за собственную участь? О его службе у Колчака знали писатели Всеволод Иванов, Николай Ардов и Борис Четвериков. Все они работали в газете «Вперед», а ныне жили в Москве. Но никто не выдал, не проговорился. Ардов смолчал, даже когда был под следствием как «участник контрреволюционной группировки литераторов». В середине 1930-х Ян разыскал в Москве художника Евгения Спасского – штатного оформителя «Вперед». Писатель заказал ему иллюстрации для своей новой книги. Ян даже в мыслях не допускал, что человек, которому он когда-то помог в Омске, предаст его, чтобы выслужиться перед властями. Со Спасским он дружил и общался до самой смерти.
В литературных кругах автора «Финикийского корабля» не заметили, но Ян все равно был счастлив. Он пишет как одержимый: закончив «Огни на курганах», сочиняет «Спартака», а затем повесть «Молотобойцы» - о России петровских времен. Но гонорары получает совсем малые. «Я впервые увидел писателя не в блеске славы, сопутствии удачи и материальном благополучии, а в упорном труде и бедности», - отметил в своих воспоминаниях поэт Давид Самойлов (его родители дружили с Янчевецкими). Когда Янчевецкие получили первое собственное жилье – две комнаты в коммуналке, то обеденный стол им пришлось сделать из фанеры, уложенной на чемоданы, а кровать – из старого каркаса и стопок кирпичей. И тогда Ян вспомнил о Чингис-хане.
В «Молодой гвардии» идею книги о «потрясателе вселенной» одобрили. Ян взялся за перо, решив создать повесть, которая будет удивлять, волновать и зачаровывать как древняя легенда. Как-то раз он признался: «Образы прут из меня как яйца из курицы». В феврале 1935 года рукопись была готова. Но в издательстве ее не приняли, сославшись на «множество исторических неточностей», хотя Ян тщательно изучил эпоху. Он доработал повесть, заручился поддержкой авторитетных историков. Бесполезно. «Молодая гвардия» не хотела печатать «Чингис-хана» – слишком необычным он оказался. Ян пытался договориться с другими издательствам. На седьмом отказе он едва не сдался. В его рабочей тетради осталась запись: «Не хочется видеть людей…».
Все было бы не так худо, если не беда с братом. В ноябре 1937 года Дмитрия Янчевецкого (после ссылки он проживал в Костроме, преподавал иностранные языки) снова арестовали. На этот раз обвинение было тяжелым – шпионаж. Дмитрий Григорьевич попал в список лиц, подлежащих суду военной коллегии Верховного суда СССР. Большинство таких дел заканчивалось расстрелом. Янчевецкому вынести приговор не успели. Он скончался в тюремной больнице в августе 1938 года. Нелепое совпадение – тем же летом сразу два издательства сообщили Яну, что берут «Чингис-хана». До сих пор неясно, кто замолвил за него слово. Накануне нового 1939 года писателю принесли гранки книги. «Не верится, что мои образы, витавшие только в воображении, теперь печатными буквами увековечены в типографии», - осталась запись в его дневнике. О смерти брата Василий Григорьевич не знал. Яну сообщат об этом только в 1943 году.
«Чингис-хан» стал бестселлером. В библиотеках, чтобы почитать повесть, записывались в очередь. Известен случай, когда президент Академии наук СССР Комаров пришел на заседание с книжкой в кармане пиджака: «Не могу оторваться, хочу узнать, что дальше». Но судьба будто испытывала Яна на прочность. Или грозный завоеватель, вновь явившийся писателю во сне, мстил за правдивый рассказ? Повесть заканчивалась описанием смерти обессилевшего полководца. В черновом варианте были слова: «Все живущие, даже могущественные владыки, погибают». В декабре 1939 года погибла жена Яна. Нелепая, странная смерть: что-то случилось с рентгеновским аппаратом в клинике, где она делала снимок, и Марию Янчевецкую убило разрядом тока.
Сказать, что Ян был потрясен – не сказать ничего. «Я не могу понять, где она? Почему не приходит? В комнатах осталась только ее тень, которая иногда скользит по стене. Скоро и тени не будет…», – доверяет он дневнику. Как и в прежних потерях, Ян ищет утешения в работе. В июне 1941 года в «Детгизе» вышла повесть «Нашествие Батыя» – продолжение «Чингис-хана» (позднее она вырастет в роман). Дальше была война…
Снова Самара, ныне Куйбышев. Снова Ташкент, памятный по службе в переселенческом управлении в 1906 году. Теперь переселяется сам Ян. В Ташкенте он живет бедно, как и большинство эвакуированных. Женя осталась в Москве, сын Миша, военный инженер – на фронте. Ян часто болел, но в письмах уверял родных, что чувствует себя прекрасно. Он будто жил не настоящим, а той легендарной древностью, что воскрешал в своих книгах. Василий Григорьевич задумал роман-завершение монгольской эпопеи. На его страницах сойдутся темная и светлая силы – хан Батый и Александр Невский. «Я с моим бешенством, упрямством и дикой фантазией решил сделать необычайное, – записывает Ян. – Я не сдам рукописи, пока сам не буду уверен, что создал «опус», достойный этой великой эпохи».
12 апреля 1942 года он узнал, что стал всесоюзным лауреатом. К дому, где жил писатель, подъехал автомобиль из секретариата ЦК Компартии Узбекистана. Ян подумал, что в верхах заинтересовались его новой пьесой. Оказалось, пригласили поздравить со Сталинской премией первой степени – за «Чингис-хана». В список соискателей повесть включил Александр Фадеев, ценивший талант Яна. Сталин, просматривая документ, отметил Илью Эренбурга и вдруг поинтересовался, кто такой Янчевецкий. Услышав, что писателю под 70 лет, вождь будто бы сказал: «Дайте ему. Те еще успеют».
Василию Григорьевичу вручили медаль и выдали 100 000 рублей – весьма солидную сумму (средняя месячная зарплата в те годы едва превышала 350 рублей). Он пожертвовал часть денег в Фонд обороны, раздал долги, помог всем, просившим поддержки – и от премии ничего не осталось. Себе он купил только две вещи – теплую папаху и эскиз Врубеля к картине «Демон», невесть как попавший в Ташкент. Рисунок Ян повесил над своей кроватью. «Мой руководитель в умственных скитаниях», – говорил он о «Демоне». Сочиняя роман, он смотрел на картину – так в одной из глав появился джинн со смуглым лицом и бирюзовыми глазами, грозящий «искателю необычайного» Хаджи Рахиму: «Если я увижу, что ты отвернулся от бессмертной мысли и от бесед с великими тенями прошлого – ты меня никогда больше не встретишь».
В Москву Ян вернулся знаменитым – его «Батыя» за годы войны выпустили шесть издательств! Яна наградили медалью «За трудовую доблесть», назначили персональную пенсию. Он снова не одинок: в Ташкенте Ян женился на Лидии Макаровой – беженке-москвичке, выходившей его от воспаления легких. Газеты печатали отрывки из «Александра и Золотой Орды», читатели в письмах спрашивали, когда же роман выйдет в свет? Летом 1948 года писатель наслаждался отдыхом на Рижском взморье – там, где ребенком бегал вдоль кромки прибоя. Ян очень любил море – оно дарило чувство свободы. Но словно кто-то грозный и незримый решил взимать с него плату за радость жизни. В Москве по обвинению в антисоветской пропаганде арестовали Михаила Янчевецкого. Неосторожно сказанное слово обернулось для него ссылкой на лесоповал под Воркуту.
Как жить, когда твой единственный сын попал в беду, а ты, сочиняющий книги о сильных людях, не сумел ему помочь? Можно только гадать, что творилось в душе у Яна. Возможно, он вспоминал строчки из фронтового письма Миши: «Что остается нам, если отнять надежду и убить волю? Надо питать первое и закалять второе». Ян пытался завершить «Золотую Орду», с трудом заставляя себя сосредоточиться на сюжете. В декабре 1948 года он поставил последнюю точку. Рукопись ему вернули с разгромной рецензией.
Писателя обвинили в желании возвеличить врагов и принизить русских. «Я потрясен, - выплеснул он обиду в дневник, - но в таких случаях не только не сдаюсь, а сжимаюсь в кулак и готовлюсь сделать новый прыжок». А сил осталось мало. В архивах сохранилась рабочая тетрадь Яна, датированная ноябрем 1949 года. На первой ее странице приклеена вырезка из журнала – фрагмент звездного неба. Внизу подпись карандашом: «Моя родина – созвездие Плеяд, куда я надеюсь когда-нибудь вернуться». Чтобы спасти свой последний роман, Ян поддался на уговоры переделать его и разделить на две части. Первая – «Юность полководца», об Александре Невском – была издана в 1952 году. С публикацией второй – «К последнему морю», о походах Батыя – издательство тянуло. Жена Яна втайне от мужа (Василий Григорьевич никогда ни у кого не искал покровительства) обратилась к Александру Фадееву. Тот обещал помочь, и книга вышла, но уже после смерти автора.
Ян дождался иного, несравнимо более желанного – освобождения сына. В июне 1954 года Михаил приехал к отцу в Звенигород, где писатель снимал дачу. Слушая его рассказ, Василий Григорьевич молчал и плакал. В тот же день Миша уехал в Воронеж – согласно приговору, который не был отменен, он на десять лет лишался права проживать в Москве и ее окрестностях. Василий Григорьевич после свидания слег с воспалением легких и уже не оправился. Он умер в августе в возрасте 78 лет. Близким запомнилась легкая улыбка, застывшая на его губах…
Жена Лидия переживет Яна на двадцать лет. Ольга Янчевецкая в начале 1950-х узнала, что ее муж и сын не погибли в гражданскую войну. Узнала благодаря «Чингис-хану» - книгу с краткой биографией автора ей принес белградский знакомый. В 1962 году она приедет в Россию и обнимет совсем взрослого Мишу. Михаил Янчевецкий станет промышленным архитектором и опубликует воспоминания об отце – настолько откровенные, насколько позволяло время. Романы и повести Яна переиздаются до сих пор. «Хорошая книга – это великая победа писателя, – верил Василий Ян. – Не даром работал, не даром жил, так как книга остается навечно».
Автор благодарит руководство научной библиотеки Государственного архива РФ,
РГАЛИ и Туранского краеведческого музея (Тува) за помощь в подготовке очерка
PAGE 1