Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Р.ДАЛЬ
ПОЛИАРХИЯ, ПЛЮРАЛИЗМ И ПРОСТРАНСТВО
ПОСЛЕДСТВИЯ ИСТОРИЧЕСКИХ СДВИГОВ, СВЯЗАННЫХ С ИЗМЕНЕНИЕМ ПРОСТРАНСТВА
Сдвиг в местоположении демократии от небольших городов-государств
к крупным и даже гигантским, нациям-государствам привел к важным
последствиям как практического, так и теоретического характера, хотя это
отнюдь не означает, что теория находилась в ладах с практикой. К концу
восемнадцатого столетия изучение города-государства, который более двух
тысячелетий рассматривался как естественное и даже исключительно
благоприятное устройство для демократического порядка - взгляд, все еще
отстаивавшийся' Руссо в "Общественном договоре" (1762), - оказалось
почти повсеместно вытесненным изучением наций-государств, а
демократические усилия, идеи и идеология
____________________
1 Лекция в память о Стейне Роккане, прочитанная в Бергене 16 мая 1984 г.
должны были сместить свой центр тяжести в сторону проблемы демо-
кратизации управления нацией-государством. Последствия этого сдвига,
однако, не были учтены в полной мере. Я бы хотел обозначить семь таких
важных последствий.
1. Представительство. В силу практической неосуществимости сбора
всех граждан или хотя бы их значительной части представительство,
которое Руссо предал анафеме в "Общественном договоре", сделалось
неизбежным следствием расширения пространства политической системы.
2. Расширение пространства. Как только решение о представительстве
было принято, барьеры относительно демократического союза,
установленные собранием города-государства, были уничтожены и
представительная демократия могла расширять пространство своего
функционирования без каких-либо пределов.
3. Пределы, участия. Как прямое следствие выросшего размера не-
которые формы политического участия с необходимостью оказались более
ограниченными. Также как существенная часть граждан в нациях-
государствах не могла обсуждать политические дела прямо друг с другом,
так и в дискуссии со своими представителями мог быть вовлечен лишь
сравнительно небольшой процент граждан. Даже если пространственные
барьеры, являющиеся помехой в коммуникации, в принципе могли быть
устранены электронными средствами, пределы, установленные временем,
оказались достаточно жесткими. Вы можете легко убедиться в наличии этих
пределов, произведя простой арифметический подсчет. Сосчитайте, сколько
времени займет реализация тех политических мер, которые можно считать
наиболее эффективными для осуществления процесса участия.
4. Разнообразие. Хотя взаимосвязи пространства и разнообразия
трудноуловимы, несомненно, что, по мере того как политический союз
увеличивается в размерах, его обитатели будут демонстрировать все
большее разнообразие в том, что касается политической жизни: местное и
региональное, этническое, расовое, религиозное, идеологическое,
профессиональное и т.д. Относительно гомогенное население граждан,
объединенных общностью города, языка, расы, истории, мифа и религии,
которое было столь типичной частью классического, полисного взгляда на
демократию сейчас сделалось невозможным по всем практическим
параметрам.
5. Конфликт. Следовательно, политические расслоения становятся
неизбежными, а политический конфликт превращается в неотъемле-
мый аспект политической жизни. И политическая мысль, и практика
склоняются к восприятию конфликта как нормальной, а не отклоняющейся
характеристики политики. По сравнению с классическим взглядом, согласно
которому относительно гомогенный орган в основном разделяет одни и те
же установки и действует в соответствии с ними, значительно труднее
достигнуть общих установок в том случае, если требуется объединить
гетерогенные ценности, возникшие в сообществе различных граждан с
разнообразными расслоениями и конфликтами. [...]
Шестым и седьмым последствиями сдвигов, связанных с изменениями в
пространстве и местоположении демократии от города-государства к нации-
государству, от демократии малого пространства к крупномасштабной
демократии, были полиархия и организационный плюрализм, к
рассмотрению которых я теперь обращаюсь.
[...? Истоки термина. Поскольку термин "полиархия" не имеет из-
начально определенного значения и я сам имею некоторые сомнения, введя
его в оборот, позвольте мне сказать несколько слов о его происхождении.
Насколько мне известно, этот термин был впервые введен в современную
политическую науку Линдбломом1 и мною в книге "Политика, экономика и
благосостояние" в 1953 г., где мы рассмотрели его как процесс.
Рассмотрение полиархии как процесса было данью теоретической
ориентации книги, подзаголовок которой звучал так: "Планирование и
политико-экономические системы в базисных социальных процессах". В
четвертой части мы описали "четыре основополагающих социально-
политических процесса": призовая система, или контроль за лидерами и со
стороны лидеров; иерархия, или контроль со стороны лидеров; полиархия,
или контроль за лидерами, и сделка, или контроль среди лидеров, т.е.
лидерами друг друга. Мы считали, что в некоторых обществах
демократические цели все еще размыты и очень приблизительны в том
смысле, что нелидеры осуществляют относительно сильный контроль за
лидерами. Систему социальных процессов, которые делают это возможным,
мы назвали полиархией.
Нас интересовало различие между двумя иногда смешивающимися
употреблениями термина "демократия": один - для описания цели или
идеала, возможно даже недостижимого в реальности, другой - для
___________
1 Линдблом Чарлз - американский политолог, сторонник "экономического" перехода
к политическому анализу.
описания отличительных характеристик действующих политических систем,
называемых в современном мире демократическими или демократиями.
Согласно авторитетному английскому оксфордскому словарю, в котором
раздел по букве "П" был написан в 1909 г., полиархия есть "управление
государством или городом многими в противоположность монархии". Слово
вышло из употребления, но нам оно показалось вполне отвечающим нашим
потребностям.
Мы также установили шесть критериев, которые пригодны для вы-
явления "операциональной значимости" выражения "высокая степень
контроля". Первый, например, звучал следующим образом: подавляющее
большинство взрослых имеют возможность отдать свои голоса на выборах
вне зависимости от их достоинств и недостатков, способных повлиять либо
на акт голосования, либо на выбор среди различных кандидатов. Хотя шесть
критериев в том виде, как мы их здесь сформулировали, в чем-то
изменились в дальнейших статьях (например, их стало семь), все же в целом
они сохранили свое значение. Позднее, однако, я пришел к убеждению, что
рассматривать полиархию как процесс менее плодотворно, чем
направленность институтов.
[...] Подобно демократии, полиархия может быть рассмотрена с не-
скольких различающихся точек зрения.
Как тип режима. Прежде всего полиархия может быть рассмотрена как
специфический вид режима для управления современным государством -
режима с характеристиками, которые определенно отличают его от всех
других режимов, существовавших до XIX в., а также от большинства
современных режимов, установившихся в нациях-государствах.
Это отличие возникает в результате совмещения двух характеристик:
относительно высокой терпимости к оппозиции - к тем, кто противостоит
действиям правительства, и относительно широких возможностей
участвовать во влиянии на поведение правительства и даже в смещении
мирным путем различных официальных лиц. Более определенно полиархии
можно отличать от других режимов благодаря наличию и реальному
функционированию семи институтов. К этим институтам я отношу
следующие: широко распространившееся сегодня близкое к универсальному
избирательное право; право участвовать в общественных делах; справедливо
организованные выборы, в которых исключено всякое насилие или
принуждение; надежная защита свободы выражать свое мнение, включая
критику правительства, режима, общества, господствующей идеологией т.д.;
существование альтернативных
и часто конкурирующих между собой источников информации и
убеждений, выведенных из-под правительственного контроля; высокая
степень свободы в создании относительно автономных и самых разно-
образных организаций, включая, что особенно важно, оппозиционные
политические партии; и относительно высокая зависимость правительства
от избирателей и результатов выборов.
Как продукт демократизации наций-государств. Полиархия также
может быть осмыслена исторически, или в развитии, как ряд определенных
институтов, претерпевших значительную эволюцию, в том числе под
влиянием усилий демократизировать и либерализировать политические
институты наций-государств. С этой точки зрения полиархия есть
уникальный исторически обусловленный комплекс только что
перечисленных мною институтов, возникших в первую очередь в результате
предпринимавшихся в XVIII в. попыток адаптировать демократические идеи
и имевшийся опыт к большим масштабам современных наций-государств.
Этот исторически сложившийся комплекс политических институтов по
традиции именуют демократическим. Элементы этого комплекса пришли на
смену тем свободным политическим институтам, которые существовали в
различающихся между собой демократических или республиканских
городах-государствах. В демократических Афинах, например, верховная
власть принадлежала собранию граждан, так как здесь были неизвестны
организованные политические партии и многие другие автономные
заинтересованные организации, общепринятые в полиархиях. Подозреваю
поэтому, что афинский демократ был бы шокирован политическими инсти-
тутами полиархии и скорее всего отверг бы всякую возможность называть
их демократическими.
Как необходимость демократического процесса. Полиархия может
быть понята как направленность политических институтов, необходимая для
того, чтобы удовлетворительно обеспечить соответствие
демократическому процессу, когда цель реализуется в большом
территориальном пространстве, в масштабе нации-государства.
Рассмотренные с этой точки зрения, наши демократические предшест-
венники были не столь уж глупы - они знали, что делали, стремясь к
реализации всеобщего избирательного права, прав на участие в делах
общественности, свободных и справедливых выборах, прав на создание
политических партий, ответственности исполнителей перед парламентом
или электоратом и т.д.
Однако сказать, что полиархические институты необходимы для осу-
ществления демократического процесса в большом пространстве, еще не
означает сказать, что они достаточны, и я полагаю, что мало кто из нас
действительно так считает.
Как система проверки компетенции. Далее, полиархия может быть
понята как система политического контроля, в которой в соответствии с
обозначенной нами направленностью институтов высшие официальные
лица в управлении государством сталкиваются с перспективой быть
смещенными в результате народных выборов. Поэтому они вынуждены
варьировать свое поведение, если хотят одержать победу в конкурентной
борьбе с другими кандидатами, партиями и группами. С этой точки зрения
наиболее явная характеристика полиархии - открытое соревнование между
политическими элитами за должность. Такая конкуренция помогает
сформировать скорее состояние взаимовлияния элит и масс, чем состояние
одностороннего господства элит, которое, как уже вывел Михельс,
возникает в результате действия железного закона олигархии.
Как система прав. Наконец, полиархия может быть интерпретирована
как система прав, в которой обычные права гарантированы и защищены
институционально. Каждый из семи институтов обеспечивает соблюдение
определенных прав, что оправдывает его существование и
функционирование. Так, например, обстоит дело с всеобщим избира-
тельным правом или свободой волеизъявления. Для институционализации
свободы слова граждане должны владеть закрепленным в законодательном
порядке правом свободно высказываться по политическим вопросам, а в
обязательства официальных лиц государства должна входить поддержка
этого требования вплоть до наказания нарушителей, если таковое
потребуется. Очевидно также, что, для TOFQ чтобы институт существовал,
право не может быть лишь абстрактным или теоретическим, подобно
большинству прав в советской Конституции. Право должно быть закреплено
не только законодательно, но и в судебном порядке. Несмотря на все
сложности, должен быть создан и орган закрепления прав, в отсутствие
этого действительного закрепления прав институт не может быть признан
реально существующим.
Для тех, .кто убежден в желательности полиархии, политические права
могут быть оценены по достоинству уже потому, что они необходимы для
функционирования институтов полиархии. Но право, взаимосвязанное с
полиархией, следует оценивать как явление, идею, необходимую для
осуществления свободы и равенства демократического про-
цесса. Например, если право на организацию оппозиционной правительству
политической партии Может быть оценено как необходимое для
функционирования полиархии, то право на свободу волеизъявления следует
оценивать и как само по себе ценное или необходимое для осуществления
личной свободы.
Нет сомнений, полиархия может быть интерпретирована еще и многими
другими способами. Марксист, например, может объяснить ее просто как
"буржуазную демократию". Но мысль, которую я хотел бы здесь
подчеркнуть, состоит в том, что описанные пять способов интерпретации не
исключают один другого. Напротив, они взаимно дополняют друг друга.
Они лишь подчеркивают различные аспекты или последствия
функционирования тех институтов, которые отличают полиархические
режимы от неполиархических.
[...? Истоки. Подобно полиархии, термин "плюрализм", используемый в
наши дни, является неологизмом в политической науке. Интересно принять
во внимание определение, данное этому термину английским оксфордским
словарем. Статья о плюрализме, содержащаяся в седьмом томе, была
впервые опубликована в 1907 г. Плюрализм, извлекаем мы из авторитетного
источника, означает "Способ плюрального существования; условие или
факт плюрального существования.
1а. Церковн. Система, или практика, более чем одного прихода, осу-
ществляемая в одно и то же время одним человеком. b. Совмещение двух
или более должностей любого вида в одно и то же время. [...]
2. Философ. Теория, или система мышления, которая признает более
чем один конечный принцип: противостоит монизму. В таком случае
плюралист:
1. Церковн. Тот, кто посещает два или более приходов в одно и то же
время. [...] В более широком смысле тот, кто соединяет, совмещает две или
более должности, профессии или условия. [...] 2. (Философ.) Тот, кто
придерживается теории плюрализма". [...]
[...] Плюралистические интерпретации государства и общества были
достаточно влиятельны в начале 20-х гг., причем не только в Ве-
ликобритании, но и в Соединенных Штатах, где некоторые известные
американские политологи детально исследовали их на страницах про-
фессиональных журналов. Десятилетие внимания к плюрализму сменилось,
однако, угасанием к нему интереса по обеим сторонам Атлантики. Тем не
менее сам термин и связанные с ним основные идеи сохранили свою
значимость. Он был уже весьма распространенным в то время, когда мы с
Линдбломом работали над книгой "Политика, экономика
и благосостояние" (с 1950 по 1952 г.). Нам были близки как британские и
европейские идеи о плюрализме, так и сам этот термин, и мы использовали
его для объяснения того, что подразумеваем под полиархией. Полиархия
означает значительную степень социального плюрализма, или разнообразие
социальных организаций, сочетающееся со значительной степенью их
автономии в отношении друг друга.
Позднее, однако, концепция получила самостоятельную жизнь.
"Плюралистическая теория" сделалась вместилищем потока странных идей.
При внимательном рассмотрении "теории" становилось ясно, что она
содержит в себе также и враждебно-критические интерпретации и в целом
ряде случаев представляет собой причудливую смесь весьма сомнительных
и вполне разумных суждений. Результатом часто оказывалась "теория",
которую могли найти убедительной лишь некомпетентные политические
теоретики.
И все же концепция, развитая в русле работы "Политика, экономика и
благосостояние", сохраняет немалое значение. Какие бы термины мы ни
предпочитали, возникновение подобной концепции необходимо для
описания стран, управляемых полиархическими режимами, а следовательно,
и для уяснения одного из важных изменений в пространстве, происшедших
при эволюции города-государства в нацию-государство.
Изменения в перспективе. Подобно тому как развитие полиархии
означало новый способ осмысления демократических институтов, так и
постепенное восприятие плюрализма как ограниченного, необходимого и
даже желательного аспекта демократии означает радикальный разрыв с
классическими о ней представлениями. Наряду с господствовавшей около
двух тысячелетий назад установкой, согласно которой наилучшее для
демократии пространство - маленький и компактный союз типа города-
государства, превалировало убеждение, что гражданский орган в своей
основе должен быть гомогенным - в расовом, этническом, религиозном,
языковом отношении, в статусе, уровне благосостояния и познаний.
Естественно, что без определенной функциональной специализации
обойтись было бы трудно. Однако предположение, что граждане могут
поклоняться различным богам или говорить на разных языках, сохранять
различную этническую принадлежность или же заметно отличаться в каком-
нибудь другом отношении, - предположение, означавшее
конституирование разнообразия конфликтующих между собой интересов,
было бы воспринято как ересь. В дальнейшем, отстаивая идеалы общего
блага и стремясь таким образом избежать каких-либо разногласий, могущих
побудить граждан к преобразованию
общих интересов, в практике и убеждениях республиканских городов-
государств и демократий продолжала существовать скорее неприязнь, чем
симпатия к любой возможности группы граждан достичь своих спе-
цифических интересов в организованной ими политической ассоциации.
Конечно, как признавал еще Аристотель и как столетия спустя было
обосновано в концепции vivere civile1, выдвинутой итальянскими
гуманистами, граждане должны быть членами различных ассоциаций со
своими специфическими целями, как, например, семейных или эко-
номических, вроде гильдий. Но частные цели этих ассоциаций способны
вступать в конфликт с целями других или же общим благом, в то же время
как желательным в данном случае было бы взаимосогласование частного и
общего интересов. С этой точки зрения единственной сугубо политической
ассоциацией, воплощавшей в себе интересы общего блага, выступал в
античности сам город. Конечно, реальная жизнь не всегда соответствует
идеалу. На практике фракции нередко вели себя буйно и деструктивно,
особенно в итальянских городах-государствах. И все же идея, согласно
которой граждане могут должным образом организовываться, используя
конкурирующие между собой ассоциации (которые мы называем
политическими партиями), была в то время совершенно неуместной.
Легитимизация организационного плюрализма. В результате сдвига в
масштабе, сопровождающего эволюцию от города-государства к нации-
государству, организационный плюрализм не только сделался неизбежным,
но и получил легитимность как в социально-экономической, так и в
политической жизни. Этот сдвиг прослеживается в глубоких различиях
между взглядами Руссо и Токвиля. Руссо, следуя здесь более древней
традиции, находит ассоциации более или менее неизбежными, но в то же
время угрожающими и даже опасными. В замечательном пассаже в
"Политической экономии" он писал: "Все политические сообщества состоят
из меньших сообществ различных типов, каждое из которых обладает
своими интересами и максимами. Но эти сообщества, которые реально
осязаемы, так как выступают для индивидов в качестве внешних,
авторизованных, не являются единственными реально существующими в
государстве. У объединенных в группы индивидов могут быть и их
собственные постоянные или временные интересы. Влияние этих
специфических интересов не менее реально для бытия, а их
взаимоотношения являются столь же существенными для
____________
1 Гражданской жизни (лат).
познания. Это ассоциации, которые разнообразными путями модифицируют
наличие общественной воли влиянием своей собственной. Воля этих особых
сообществ всегда двояка: для членов ассоциации - это общая воля; для
большего сообщества - это частная воля, которая очень часто
рассматривается как правильная в первом случае и ошибочная в последнем.
[...] Такой взгляд может быть выгодным для малого сообщества и пагубным
для большого".
Токвиль, который был хорошо знаком со взглядами Руссо, занял прямо
противоположную позицию. Хотя он вовсе не пренебрегал опасностями,
исходящими от частной ассоциации, в осмыслении демократии в масштабе
Соединенных Штатов Токвиль рассуждал иначе. Широта Соединенных
Штатов уже тогда пугала Женеву, находившуюся под значительным
влиянием мысли Руссо и опасавшуюся возникновения тирании
большинства, которая, как он убеждал, была вполне возможна в ситуации
равенства на американский манер. Однако Токвиль заключил, что "в
настоящее время свобода ассоциаций сделалась необходимой гарантией
против тирании большинства. [...] Не существует других стран, в которых
ассоциации были бы более необходимы для предотвращения деспотизма
отдельной или судебной власти правителя, кроме тех, что организованы
демократически".
Несколько лет спустя во втором томе "Демократии в Соединенных
Штатах" Токвиль вернулся к теме ассоциаций, дополнив на этот раз свой
анализ рассмотрением гражданской ассоциации, взятой в качестве
политической: "Если люди должны остаться цивилизованными или стать
таковыми, то искусство жить вместе должно возрасти и усовер-
шенствоваться в тех же масштабах, в которых растет равенство их условий".
Плюрализм и полиархия. Монистический взгляд вроде того, что был
характерен для Руссо в его "Общественном договоре", вполне уместен в
отношении демократии в небольшом масштабе города-государства с
преимущественно торговой или сельскохозяйственной экономикой. Наличие
внутри небольшой по масштабу демократической ассоциации других
ассоциаций, которые соперничают между собой в лояльности и поддержке
сообщества, а значит, ослабляют его социальные связи и консенсус,
стимулирует конфликт, что может быть не очень желательно, и его следует
избегать, насколько это возможно. Однако может случиться и так, что где-
нибудь будут предприняты усилия по реализации демократической идеи в
масштабе нации-государства и окажутся задействованными институты
полиархии. Тогда получают свое
развитие и относительно независимые ассоциации и организации большей
численности и разнообразия. Следуя Токвилю, мы будем рассматривать их и
как политические, и как гражданские, имея в виду, что их различие далеко
от противопоставления, так как гражданская ассоциация, как мы знаем,
может играть и политическую роль.
Конечно, не существует исторического примера, когда бы полиархия и
организационный плюрализм не сосуществовали друг с другом. Однако, в
то время как организационный плюрализм может и не быть достаточным
условием для полиархии, институты полиархии являются
самодостаточными для обеспечения того, чтобы организации и ассоциации
значительной независимости, разнообразия и численности играли важную
роль в политической жизни страны. Преимущества организованной
кооперации делают организации желательными. Действительно,
существование относительно автономных политических организаций
необходимо для практики крупномасштабной демократии. Наконец, права,
необходимые для существования полиархии, делают независимые
организации возможными с точки зрения закона. То, что они желательны и
возможны, делает их существование неизбежным. Это вынуждает к
укреплению даже первых слабых еще ростков свободы, возникающих для
независимых организаций с ослаблением контроля авторитарного режима;
свидетельства тому - Италия, Австрия, Германия и Япония в конце Второй
мировой войны, Чехословакия в 1968 г., Польша во время подъема
"Солидарности", Аргентина после Фолклендов. Независимые организации
могут быть подавлены только с подавлением самих институтов полиархии.
Как не случайно, что плюрализм и полиархия следуют рука об руку, так не
случайно и то, что среди первых действий, предпринятых с целью
увеличения авторитарными лидерами объема своей власти, выступает
подавление ими автономных политических организаций. Свидетельства
тому - Чили и Уругвай в 1973 г.
Однако, несмотря на эту связь, отношения между полиархией и
плюрализмом не являются простыми по крайней мере по двум причинам.
Во-первых, было бы глубоким заблуждением полагать, что организационная
жизнь сходна во всех демократических странах. Организационный
плюрализм - важная характеристика политической жизни как в Норвегии,
так и, например, в Соединенных Штатах, но специфическая модель
устройства организаций в Норвегии существенно отличается от
Соединенных Штатов, и последствия этого для политической жизни имеют
различный характер. Стоит взглянуть на политические
системы и профсоюзы в двух странах, чтобы увидеть, насколько они
разнятся и к каким различным последствиям ведут эти отличия. Очевидно,
что даже политические системы европейских стран весьма разнообразны.
Эти различия в морфологии организационной жизни связаны со вторым
фактором, усложняющим отношения между плюрализмом и полиархией.
Если плюрализм в системе полиархии необходим, неизбежен и желателен,
он может кроме этого оказывать и нежелательные воздействия. Если,
например, одни интересы могут быть аккумулированы в организации с их
ресурсами, а другие нет, то такой образец будет способствовать
поддержанию неравенства среди граждан некоторые из видов этого
неравенства могут быть несправедливы. Или примем во внимание то, что
так беспокоило Руссо. Ассоциации могут достигать большего, чем просто
защиты или артикуляции интересов своих членов. Они способны также
заострять и преувеличивать частные аспекты групповых интересов как
противостоящие другим, возможно отмеченным большей
привлекательностью и лояльностью интересам и в этом смысле помогать
формированию и укреплению деформированного гражданского сознания.
Когда организационный плюрализм ведет к подобным последствиям, это
может исказить существо имеющихся в обществе проблем и
сконцентрироваться на политическом процессе скорее в направлении,
обещающем видимые краткосрочные выгоды небольшому меньшинству
хорошо организованных граждан, чем в направлении, обеспечивающем
значимые долгосрочные выгоды для большого числа неорганизованных
граждан.
Все это позволяет относительно автономным организациям или в более
общей формулировке коалициям организаций концентрироваться на тех
функциях, которые в сущности являются публичными. Поэтому, как бы это
ни было неприятно для защитников монистической демократии вроде Руссо,
следует создавать гарантии против такой концентрации. В противном случае
это наделяет возможностями, которые могут вызвать беспокойство даже у
тех, кто убежден во внутренней взаимосвязанности организационного
плюрализма и крупномасштабной демократии. Одна из таких возможностей
связана с тем, что контроль над некоторыми важными общественными
делами переносится в организации, которые, реализуя решения практически,
выведены из-под контроля демоса и его представителей в парламенте и
правительстве. В дальнейшем этот перенос контроля превращается в нечто
значительно большее, чем обычное делегирование власти демосом в
организацию,
делегирование столь же формальное, как и в том случае, когда решения
делегируются парламентом в бюрократический орган управления. Если же
на практике демос не в состоянии реализовать адекватный контроль, тогда
происходящее по существу перестает быть делегированием и превращается
в отчуждение авторитета.
Подобное действительно может происходить во многих структурах,
учитывая хотя бы многочисленные попытки недавних лет понять эмпи-
рические и нормативные аспекты того, что называли по-разному: кор-
поративизмом, демократическим корпоративизмом, корпоративным
плюрализмом и т.д. Около двадцати лет назад С. Роккан1 опубликовал очерк
о Норвегии, главная мысль которого может быть суммирована его же
собственными словами: "Множественная демократия и корпоративный
плюрализм: голоса подсчитываются, но решают ресурсы". Кабинет, писал
он, "находится на вершине электоральной иерархии, но он лишь один из
четырех корпоративных союзов, заключающих между собой соглашение".
Тремя другими, которые он имел в виду, были, конечно, труд, бизнес и
фермеры. Он продолжал далее: "Кабинет, безусловно, должен взять на себя
роль посредника между конфликтующими интересами в национальном
сообществе. Наконец, в делах внешней политики он может лишь изредка,
если вообще может, навязывать свою волю на основании обладания одной
только электоральной властью, скорее же должен модифицировать свою
политику в ходе комплексных консультаций и переговоров с главными
заинтересованными организациями".
Системы, комбинирующие множественную демократию с корпора-
тивным плюрализмом, обладают значительными преимуществами, по-
моему, не поддающимися определению; эти системы, кроме того, под-
нимают крайне сложные проблемы для демократической теории и
функционирования институтов, которые пока также не разрешены. Это
утверждение нетрудно обосновать. Корпоративный плюрализм, хотя бы
того типа, который Роккан описал на примере Норвегии, существует на
прагматическом, утилитарном основании. Однако в той мере, в какой это
позволяет контролировать важные и могущие быть отчужденными
общественные функции, такой корпоративизм склонен к попранию
демократических принципов. Возможно, что наше понимание демократии
должно быть как-то адаптировано к существующей практике,
_____________________
1 Роккан Стейн (1921 -1979) - широко известный и авторитетный на Западе норвежский политолог.
но в настоящий момент, думается, не может быть найдено никакой
удовлетворительной теоретической формулировки, которая обеспечивала
бы корпоративизм демократической легитимностью.
Корпоративизм в скандинавском варианте есть скорее постановка
проблемы, чем ее решение. Скажем, Соединенным Штатам скорее недостает
тех централизованных, национального масштаба организаций -
профсоюзов, бизнеса и фермеров, которые делают возможной структуру
демократического корпоративизма в Швеции, Норвегии, Нидерландах и
Австрии. Здесь проблема обнаруживает себя в самых различных формах,
например в известных "железных треугольниках", включающих в себя
комитеты Конгресса, его бюрократию и заинтересованные организации,
оказывающие значительное влияние на принятие решений. Национальное
соглашение, которое возникает в корпоративных системах, ведет к более
драматичным последствиям, но стабильная работа "железных
треугольников" способна оказать важное долгосрочное воздействие и
вполне примирима с публичной позицией.
[...] Таким образом, сдвиг, расширивший пространство демократии от
города-государства к нации-государству, одновременно заменил мо-
нистическую демократию плюралистической. Трансформация практики и
институтов, связанная с огромными переменами в масштабе, - событие
драматическое и имеющее далеко идущие последствия. Изменилась сама
демократическая теория. Общественный договор, предназначенный для
государства и общества в определенном и теперь уже безвозвратно
изменившемся пространстве, сделался невозможным. В этом смысле данное
событие произвело подлинно революционизирующее воздействие. Спустя
семьдесят лет1 Токвиль выдвинул идею, согласно которой подходящим для
демократии местом в современном мире являются именно большие нации-
государства, а не малые города-государства. Другое же поколение,
последовавшее за Дж. Ст. Миллем, не только взяло эту идею на вооружение,
но и сделало ее основополагающей в своих размышлениях.
Следовательно, демократическая теория, первоначально сформули-
рованная как осмысление политической и общественной системы не-
большого масштаба, несомненно, нуждается в поправках на реальность
крупномасштабной демократии. Монистические положения классически-
демократических убеждений сталкиваются с плюралистической
____________
1 Имеется в виду отрезок времени между выходом книга Ж.Ж. Руссо и публикацией работ А. де Токвиля.
действительностью широкомасштабной демократии, и в результате теория
часто оказывается неадекватной как с описательной, так и нормативной
точек зрения.
Для того чтобы лучше осмыслить связи, имеющиеся между полиархией
и плюрализмом, возможно, следует предложить и шестую интерпретацию
полиархии вдобавок к пяти уже имеющимся. Полиархию можно
рассматривать и как вид режима, приспособленного для управления
нациями-государствами, в которых власть и авторитет над общественными
делами распределены среди плюралистического множества организаций и
ассоциаций, которые достаточно автономны не только в отношении друг к
другу, но и во многих случаях в отношении к управленческой деятельности
государства. Эти относительно автономные союзы включают в себя не
только организации, которые являются легально, иногда конституционно
объектами управления государства, но и те организации, которые легально
являются, используя термин, который может показаться здесь совершенно
неуместным, "частными". Это означает, что легально и в значительной
степени реально они независимы от государства во всем или по крайней
мере в главном.
Полиархия отлична от классически-монистической демократии и в
другом отношении - выдающейся ролью, властью и легитимностью
автономных организаций в политической жизни общества и решении
общественных дел. Полиархия также отличается от авторитарных режимов в
двух следующих пунктах: 1) институтами полиархии, которыми, по
определению, ни один авторитарный режим полностью не обладает и
которые обеспечивают значительно больший простор демократическому
процессу, чем может обеспечить любой авторитарный режим, отторгающий
более или менее важные институты, необходимые (если не достаточные) для
широкомасштабной демократии; 2) масштабом организационного
плюрализма, который ясно отличает полиархию от монистических
авторитарных режимов, т.е. тоталитарных систем, с одной стороны, и, с
другой стороны, от авторитарных режимов ограниченного плюрализма,
используя выражение Джоана Линца, тех, где не существует, например,
плюральности относительно автономных политических партий.
По сравнению с идеалом монистической демократии, доминировав-
шими со времен классических Афин до Руссо, власть и авторитет орга-
низационных субсистем-субправительств, как их иногда называли, зна-
чительно менее существенны с демократической точки зрения. Пара-
доксально, однако, - а может быть, и не столь уж парадоксально, -
что в нашем мире теория и практика монизма лучше всего представлены в
авторитарных режимах. Если наиболее очевидной альтернативой полиархии
в современном мире выступает не демократия города-государства, а
авторитарный режим, то с точки зрения перспектив демократии
несовершенные системы полиархии и плюрализма начинают выглядеть как
значительно более привлекательные. Так как если в сравнении с идеальной
монистической демократией субсистемы полиархии и плюрализма часто и
выглядят как слишком громоздкие, неприспособленные, то в сравнении с
монизмом или ограниченным плюрализмом авторитарных режимов дело
обстоит иначе. Авторитарные режимы оказываются ограниченными в своей
власти благодаря наличию и легитимности, во-первых, институтов
полиархии, а во-вторых, системы соответствующих этим институтам прав.
Таким образом, то, что власть и авторитет организации ограничены, есть
по крайней мере одна из причин, объясняющих, почему достаточно мощным
организациям позволено обладать той степенью автономии, какой они
обладают. Вторая причина заключается в том, что, как мы убедились, эти
организации необходимы для демократии значительных масштабов. Кроме
того, сегодня уже общепризнаны убеждения ранних легальных плюралистов
от Гьерка до Ласки и Коула: относительная автономность необходима для
нормальной жизни и подобающего социально-политического порядка, без
нее и не может быть самого их существования. Поэтому их наличие столь
же обоснованно, морально и практично, сколь обоснованно и наличие
самого государства. Далее, сложная система принятия решений по
общественным вопросам, в которой они участвуют, часто рассматривается
как более предпочтительная в чисто утилитарном смысле, по крайней мере
если сравнивать ее с любой другой возникающей альтернативой.
Существует, однако, и еще одна, последняя причина - любому
правительству в условиях полиархии очень сложно покуситься как на
автономию многих важных организаций, так и на их авторитетное участие в
принятии решений.
Тем не менее я не убежден, что мы уже нашли удовлетворительный путь
снятия напряженности между плюрализмом и демократией, который
имеется сегодня в теории и на практике. Аномалия демократического
плюрализма, на которую провидчески указал Ст. Роккан около двадцати лет
назад, до сих пор не устранена: подсчитываются голоса избирателей, но
решают часто все же организационные ресурсы.
Печатается по: Даль Р. Полиархия, плюрализм и пространство //
Вопросы философии. 1994. № 3. С. 37-48.
Глава 9