Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего профессионального обучения
«КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
(ФГБОУ ВПО «КубГУ»)
Кафедра французской филологии
ДОПУСТИТЬ К ЗАЩИТЕ В ГАК
Заведующий кафедрой
д-р филол. наук, профессор
______________Т. М. Грушевская
(подпись) (инициалы,фамилия)
______________________________ 2014 г.
ДИПЛОМНАЯ РАБОТА
«ВЕРБАЛИЗАЦИЯ ПОНЯТИЯ «COIFFURE» (ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ И ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ)»
Работу выполнила __________________________________Е. И. Вербицкая
(подпись, дата) (инициалы,фамилия)
Факультет ____________Романо-германской филологии________________
Специальность ___________031001.65 Филология_____________________
Научный руководитель
д-р филол. наук, проф.__________________________________Н. Ю. Фанян
(подпись, дата) (инициалы,фамилия)
Нормоконтролер
доц., канд. филол. наук _______________________________И. А. Дубинина
(подпись, дата) (инициалы,фамилия)
Краснодар 2014
СОДЕРЖАНИЕ
Введение…….……………………………………………………………...……..3
1 Теоретические основы исследования процесса вербализации понятия «Coiffure» («головной убор»)…………………………………………………..6
1.1 Антропоцентрическая и когнитивная парадигмы исследования лингвокультурологического компонента языка………………………………6
1.1.1 От культурологи к лингвокультурологии………………………...6
1.1.2 Лингвокультурология как новое знание…………………………10
1.1.3 Языковая картина мира (ЯКМ) и Концептуальная картина мира (ККМ)……………………………………………………………………………16
1.2 История головных уборов и причесок в контексте истории
костюма………………………………………………………………………….21
1.2.1 Национальный аспект головных уборов………………….……..30
1.2.2 Утилитарный аспект головного убора………………..…………34
1.2.3 Религиозный аспект головного убора…………..……………….35
2 Лингвокультурологические аспекты…………………………………..…......39
2.1 Семантическое поле понятия «Coiffure» («головной убор………........39
2.1.1 Лексико-семантическое пространство понятия «Coiffure»…….39
2.1.2 Средневековый головной убор во Франции (Шаперон)……….53
2.2 Вербализация понятия «Coiffure» («головной убор……………....…..58
2.2.1Языковая репрезентация понятия «Coiffure» («головной убор»)……58
2.2.2 Лексические единицы, отображающие понятие «Coiffure» («головной убор»…………………………………………………………………………….63
Заключение…………………………………………………………….………..71
Список использованных источников……………………………….…………72
ВВЕДЕНИЕ
В современном языковедении можно засвидетельствовать о расширении границ гуманитарного знания. Наиболее привлекательным для лингвистов современности оказывается анализ лексико-семантических пространств, значимых в лингвокультурном отношении, изучение различных понятий с учетом социолингвистических факторов. Подобный анализ способствует выявлению лингвоэтнического своеобразия лексической системы языка, в том числе во фрагменте, отражающем явления народной материальной культуры.
В обозначенном направлении наше внимание привлекла лексика, номинирующая головные уборы. Изучение лексико-семантического пространства понятия «головной убор» является предметом исследования не только языкознания, но и историографии, этнографии, социологии, культурологии и т.д. Лингвистический анализ этого пространства позволяет определить место его денотативной сферы в общем составе лексики французского языка, выявить его основные семиотические характеристики, описать когнитивный потенциал и лингвокультурную специфику национальной языковой картины мира.
Актуальной предстает фиксация элементов тематической понятия «coiffure» («головные уборы») с учетом социолингвистических факторов ее формирования, уточнение лингвокультурных представлений о соответствующем фрагменте материальной культуры французского народа. Наряду с регулярными изменениями в моде появляются новые наименования головных уборов: язык либо создает новую лексическую единицу, либо заимствует ее из другого языка. Поэтому системное изучение наименований головных уборов французского языка должно производиться регулярно, что дает возможность наиболее полно представить лингвистическое отражение жизненного уклада французского народа, его современной культуры.
До последнего времени область лексико-семантических исследований понятия «головной убор» в большей степени имела этнографический, историкоописательный характер. Структурно-семантическая систематизация номинаций головных уборов как понятийного фрагмента, который содержит многоаспектную лингвокультурологическую информацию, значимую для французской языковой картины мира, определяет актуальность настоящего исследования.
Объектом исследования является понятие «Coiffure» («головной убор»), представленное во французской языковой картине мира как лингвокультурное по своему характеру.
Предмет исследования – лексико-семантические и лингво-культурологиские особенности языковых единиц понятия «Coiffure» («головной убор»), манифестирующие его универсальные и этноспецифические характеристики.
Материалом исследования послужили языковые единицы, относящиеся к понятию «головной убор», извлеченные методом сплошной выборки из различных видов словарей.
Цель дипломной работы состоит в комплексном описании и структурировании лексико-семантического пространства понятия «Coiffure» («головной убор») как вербализованного фрагмента языкового мышления; в изучении лексико-семантической специфики и лингвокультурологического потенциала языковых единиц, репрезентирущих данное понятие.
Поставленная цель обусловила необходимость решения следующих задач:
1) выявить набор критериев, релевантных для формирования лексико-семантического пространства понятия «головной убор»;
2) установить лексико-семантические особенности языковых единиц – репрезентантов понятия «головной убор»
3) исследовать и описать лингвокультурологическую специфику наименований головных уборов.
Методы исследования. При выполнении данной работы был использован описательный метод. Описательный метод изучения языка позволяет рассмотреть его структурное целое и определить необходимые единицы для специального изучения. В исследовании такими единицами явились лексемы и их эквиваленты, извлеченные методом сплошной выборки из лексикографических источников.
Теоретическая значимость дипломного исследования определяется возможностью использования полученных результатов в теоретических работах исследовательской парадигмы когнитивной и концептуальной лингвистики, когнитивной семантики, лингвокультурологии, лингвоэтнографии. Материалы исследования фиксируют системные отношения между лексическими единицами, репрезентирующими понятие «Coiffure» («головной убор») во французской языковой картине мира и их лингвокультурную специфику.
Практическая ценность настоящего исследования определяется тем, что полученные результаты могут быть реализованы в практике вузовского преподавания, в частности при изучении спецкурсов по лингвокультурологии, лексикологии, социолингвистике, когнитивной лингвистике, коммуникавистике, а также на занятиях по практике французского языка.
Структура работы. Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка.
1 Теоретические основы исследования процесса вербализации понятия «Coiffure» («головной убор»)
1.1 Антропоцентрическая и когнитивная парадигмы исследования лингвокультурологического компонента языка
1.1.1 От культурологии к лингвокультурологии
Культура представляет собой сложное и многомерное образование, систему, из которой невозможно безущербно изъять какую-либо ее часть. Культурология формируется как область, которую можно интерпретировать по образцу близких ей по методологическому основанию наук, изучающих человека и его окружение. Рассматривая культуру как «процесс», «результат», «деятельность», «способ», «отношение», «норму», «систему», необходимо толковать ее в качестве пространственно-временного объекта, в котором немаловажную роль играет субъект (Тхорик, Фанян).
Культурное всеединство применительно к современности последовательно проповедовал крупнейший знаток древнерусской литературы, истории искусства, поэтики академик
Д.С. Лихачев – поборник культурного единства человечества. Ученый показывает простой и незатейливый естественный путь достижения культурного единства, указывает на его составляющие звенья: «Культура личности формируется в результате деятельности памяти одного человека, культура семьи – как результат семейной памяти, культура народа – народной памяти. Но мы уже давно вступили в эпоху, когда для общей культуры отдельного человека, общества и народа нужна деятельная, творческая память всего человечества» (Лихачев, 201).
В формировании единой общечеловеческой культуры большое значение имеет взаимопроникновение и взаимообогащение культур. Д.С. Лихачев отмечает по этому поводу: «Русской культуре (и литературе, разумеется) очень повезло. Она росла на широкой равнине, соединенной с Востоком и Западом, Севером и Югом» (Лихачев, 238).
Оригинальным представителем отечественной культурологической мысли является Л.Н. Гумилев, автор концепции этногенеза. Гумилев предпринял попытку рационально объяснить способы взаимодействия в истории этнических общностей. В своих фундаментальных трудах по евразийской истории он рассматривает культуру как органическое взаимодействие природной среды и этноса. Нация (народ) представляется живым организмом и подчинена общим законам развития биосферы. Дихотомия Восток / Запад имеет актуальную силу, способную при взаимопроникновении и взаимообогащении достичь гармонии, как в пределах отдельной личности, так и в масштабах мировой культуры, поскольку «общечеловеческая, мировая культура и существует, и будет развиваться лишь как некое органическое взаимодействие многообразия и единства. В его основе, с одной стороны, онтологическая неповторимость каждого индивидуума и каждого народа, с другой – присущая всем людям независимо от времени и географической точки их проживания солидарность уникального биологического вида, обладающего такой категорией, как «душа», т.е. интеллектом, нравственностью, волей и эстетическим чувством. В этом смысле человеческая культура едина. Если человек – мера всех вещей, то он является и единой мерой созданной им на Земле культуры» (Мамонтов, 134).
В рамках культурологии ставятся проблемы, которые имеют непосредственное отношение к лингвокультурологии и получают определенное развитие. Подробнее остановимся на них.
Единство в многообразии: «Связаны ли культуры между собой?» Вот вопрос, на который необходимо ответить для понимания общего и специфического в каждой из культур. П.С. Гуревич рассуждает следующим образом, представляя две стороны вопроса: «Если культуры непроницаемы, как утверждают многие культурфилософы, значит, они развиваются автономно. Следовательно, множество культурных миров складываются сами по себе и не устремляются в единое, культурное русло. Тогда бессмысленно говорить о человечестве как универсальном понятии. Однако возможен и иной взгляд на множество культур. Да, они уникальны, но это вовсе не означает, будто они отгорожены друг от друга. Напротив, эти культурные миры тяготеют к единству. Возможно, образцом для них окажется какая-то культура, обладающая наиболее значительным совокупным опытом? А может быть, родится некий культурный синтез» (Гуревич, 208).
Культурология как формирующаяся парадигма занимает междисциплинарное положение, и ее область на современном этапе развития науки оказывается неопределенной. Об этом свидетельствует факт совпадения предмета культурологии с предметом культурной антропологии, социальной антропологии и других антропологических дисциплин. Выделяются фундаментальная и прикладная антропология (психологическая антропология, культурная семантика, теория и методика социокультурных взаимодействий между общественными институтами, теория и методика социокультурных взаимодействий между индивидами, малыми группами неформального плана, а также между указанными группами и личностями (Энциклопедический словарь по культурологии, 227).
Разнообразие имеющихся направлений и методик, возможно, указывает на сложность нахождения общего методологического основания для культурологических исследований. Разумеется, продуктивным путем видится комплексный синтезирующий подход, способный многосторонне оценить создавшуюся ситуацию.
Поиск и нахождение культурологических единиц и функциональных характеристик может быть осуществлен путем определения конкретной области исследования. Ведь специфика культурологии как науки складывается из признания и возможной посильной детерминации специфики избранной области исследования.
Исследование функциональных характеристик современной культурологии, на наш взгляд, может быть основано на традиционном подходе с учетом различных точек зрения на объект исследования. Традиционность заключается в рассмотрении предмета исследования в различных планах, принятых в науке: социально-экономический, исторический, общественно-государственный, социально-иерархический. При этом языковое пространство социума становится определяющим фактором.
В современной науке формулируются соображения об условиях и трудностях культурологического подхода. Л.М. Баткин на основе анализа культуры итальянского Возрождения выдвигает методологические принципы, которые, на его взгляд, с теми или иными поправками и уточнениями могли бы быть распространены на материал иных эпох и регионов. Культурология при этом понимается как «угол зрения», а не четко выделенная область гуманитарного знания (Л.М. Баткин, 303). Л.М. Баткин отмечает следующие характеристики-определения культуры:
− культура относится к миру текстов, не только словесных;
− не всякий текст есть феномен культуры, он становится таковым в качестве произведения чужого сознания;
− автора мы не видим, мы слышим его голос; сам текст активный субъект культуры; смысл текста меняется, обогащается, находится в зависимости от контекста, его интерпретирующего;
− «культурная сторона текста – его творческая суть», которая может входить в нас, творить нас и вызывать в нас встречный отклик (Л.М. Баткин, 304-305).
Исходя из этого, Л.М. Баткин подчеркивает, что высшая задача историка культуры состоит в выяснении процессуальности и интеллектуальной «физиологии» текста как формирующегося субъекта, а не в определении культуры через ее «анатомию». Важно рассмотрение текста не как подобие материальной структуры, а в качестве «специфически человеческого смыслового отношения» (Л.М. Баткин, 305). Л.М. Баткин указывает на весьма важный методологический принцип, выявляющий непредсказуемый характер культурного феномена: «когда имеют дело с культурой, в любом конкретном случае заранее неизвестно, с чем предстоит столкнуться» (Л.М. Баткин, 305). Обобщая свой подход, Баткин выводит общее понятие культуры. Она понимается не как «инвариант суммы различных существовавших и существующих культур, а способ их соотнесения и взаимопреобразования» (Л.М. Баткин, 306).
1.1.2 Лингвокультурология как новое знание
Лингвокультурология находится на стыке со многими областями знаний: с этнолингвистикой, этнопсихологией, социолингвистикой, культурной антропологией, историей культуры. При этом вариаций близлежащих к ним областей также множество. Более того, к примеру, тесно смыкающаяся с лингвокультурологией этнолингвистика (этнография/лингвистика) представляется тоже комплексной. С помощью лингвистического материала она изучает культурно-бытовую специфику народов, вопросы их происхождения, расселения, взаимоотношений. Родившись в недрах этнографии, этнолингвистика развивалась на американской почве именно в связи с изучением индейских племен и их языков. Интеграция этнолингвистики и этнопсихологии приводит к оформлению новой области – этнопсихолингвистики.
Начиная свои размышления о методе и предмете в науках о культуре, А.А. Михайлов в своей книге «Языки культуры» отмечает, что гладко и бесперебойно работающий понятийный механизм может привести к единообразию: «Если какая-то система непротиворечива, замкнута, автономна, это еще не означает ее совершенства. Не случайно машина, механизм, помимо восторгов изумления перед таким произведением рук человеческих, всегда вызывала страх и смущение. Ведь то, что пущено в ход, как идея и как воплощение, уже, очевидно, не остановится, – механическое обрело свою особую жизнь, пошло в рост, и последствия ускользают из рук, создавших причину. Вызывало смущение и страх даже и само творение мироздания, поскольку оно тоже есть машина и поскольку оно тоже вращается…» (Л.М. Баткин,13).
Л.М. Баткин, занимаясь изучением истории культур, отмечает, что в отечественной науке сложилась богатая возможностями, разнонаправленная и внутренне полемическая ситуация. Далее он подчеркивает «этот – до поры – скрытый характер полемики» (Л.М. Баткин, 104), имея в виду не тех, кто пытается дать «культуре» определения и классификации, а тех, кто занят изучением конкретных культурных феноменов, т.е. преимущественно историков, литературоведов, искусствоведов, лингвистов, этнографов и т.д. Так, известен тот факт, что еще Кребер или Клохтон насчитали 162 или более разных дефиниций культуры, а это не только стирает их значимость, но и показывает их бессмысленность. Л.М. Баткин ссылается на подход М.М. Бахтина о возможной дополнительности двух подходов, рассматривая принцип дополнительности диалогически. Принцип дополнительности присутствует именно в лингвокультурологических описаниях, поскольку любое серьезное дихотомическое мышление есть традиция философии и теории литературы. Культурология в целом, таким образом, определяется как метанаука, исследующая культуру в нескольких плоскостях с разноуровневых точек, в разнообразных взаимосвязях.
Интегративный подход к лингвокультурологии принимается В.В. Воробьевым. Лингвокультурология должна осмысливаться как новая парадигма, позволяющая глубже и многостороннее обозревать возможности и резервы исследовательской мысли. Лингвокультурология определяется как «комплексная научная дисциплина синтезирующего типа, изучающая взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающая этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания при помощи системных методов и с ориентацией на современные приоритеты и культурные установления (система норм и общечеловеческих ценностей)» (В.В. Воробьев, 47).
Лингвокультурология рассматривается нами как практическая реализация культурологии, как прикладной аспект в процессе преподавания языка. Исходя из этого, понятие и термин лингвокультурологии справедливо представляют более широкими, и это наряду с конкретно культурологическим охватом проблем предполагает более углубленное эмпирическое изучение языковых фактов. Подобной дефиниции придерживается также
В.А. Маслова: «Лингвокультурология – это наука, возникшая на стыке лингвистики и культурологии и исследующая проявления культуры народа, которые отразились и закрепились в языке» (В.А. Маслова, 28).
Согласно В.А. Масловой, в лингвокультурологии к сегодняшнему дню оформилось несколько направлений:
− Лингвокультурология отдельной социальной группы, исследующая конкретную лингвокультурную ситуацию.
− Диахроническая лингвокультурология, изучающая изменения лингвокультурного состояния этноса за определенный период времени.
− Сравнительная лингвокультурология, исследующая лингвокультурные проявления разных, но взаимосвязанных этносов.
− Сопоставительная лингвокультурология, находящаяся на стадии развития.
− Лингвокультурная лексикография, занимающаяся составлением лингвострановедческих словарей (Маслова, 28-29).
Полагается, что в самом конце ХХ века в Москве сложились четыре лингвокультурные школы, работающие в названных направлениях:
− Школа лингвокультурологии Ю.С. Степанова, занимающаяся описанием констант культуры в их диахроническом аспекте.
− Школа Н.Д. Арутюновой, исследующая универсальные термины культуры, извлекаемые из текстов разных времен и народов (с позиции внешнего наблюдателя).
− Школа В.Н. Телии, занимающаяся лингвокультурологическим анализом фразеологизмов (с позиции рефлексии носителя живого языка).
− Школа лингвокультурологии, развивающая концепцию Е.М. Верещагина и В.Г. Костомарова (Маслова, 30).
В самой обобщенной форме задачи и цели лингвокультурологии определяются следующим образом:
Выявить место культуры в процессе образования языковых концептов.
− Уточнить, в какой части значения языкового знака прикрепляются ''культурные смыслы''.
− Выяснить, осознаются ли эти смыслы говорящим и слушающим и как они влияют на речевые стратегии.
− Определить реальное существование культурно-языковой компетенции носителя языка.
− Описать концептосферу, а также дискурсы культуры, ориентированные на репрезентацию носителями одной культуры.
− Систематизировать основные понятия данной науки, т.е. создать понятийный аппарат, который позволил бы анализировать проблему взаимодействия языка и культуры в динамике, а также обеспечил бы взаимопонимание в пределах данной научной парадигмы – антропологической, или антропоцентрической.
Цели и задачи лингвокультурологии, таким образом, соотносятся с уже поставленными в науке о языке и речи целями и задачами. Отдельно взятые задачи мы не можем характеризовать как сугубо и специально лингвокультурологические, поскольку сама область лингвокультурологии – область «мозаичная», заимствующая свои конструкты у традиционных и современных областей лингвистики, логики, конкретной области теории дискурса. Однако, взятые комплексно, они представляют специфику лингвокультурологии. В конечном итоге слияние проблем лингвистического знания в одной междисциплинарной области может привести к тому, что о лингвокультурологии можно говорить не только как о синтезирующей, но и как о систематизирующей науке. Речь идет о систематизации наших гуманитарных знаний. Ведь ценность какого-либо знания заключается не в количестве, а в качественном его расположении, т.е. в соотношении данного знания с уже имеющимся знанием (знаниями), в его правильном местоположении в структуре / системе нашего опыта, в конечном итоге в целях его верного использования.
В качестве методологии лингвокультурологии, как и любой другой науки, необходимо признать общефилософские, общенаучные и частнонаучные основания.
Общефилософский подход предполагает приобщение к законам и категориям диалектической логики (категории общего, частного и единичного, необходимости (закономерности) и случайности, законы единства и борьбы противоположностей, отрицания, перехода количественных изменений в качественные).
Общенаучная методология представляет конгломерат общих методов и принципов, используемых в разных науках (анализ, синтез, обобщение, наблюдение, эксперимент, моделирование, проекция, дескрипция, интерпретация).
Частная методология предполагает выработку методов и принципов анализа, приближенных к «нуждам» конкретной науки. При синтезирующем характере междисциплинарной науки методы анализа, на первый взгляд, кажутся эклектичными, однако, на самом деле лишь при их одновременном использовании возможно комплексное и относительно исчерпывающее изучение конкретного языкового факта или явления.
Поскольку лингвокультурология – синтезирующая наука, то она соответсвенно использует методы, операции, приложимые к анализу взаимосвязи языка и культуры. В данном пространстве используются культурологические и социологические методы. При этом используется метод лингвистической реконструкции культуры (школа Н.И. Толстого), нарративный анализ с использованием фреймового анализа волшебной сказки (В. Пропп), транссакционный анализ (Э. Берн), мотивный анализ (Б. Гаспаров), логический анализ языка (школа Н.Д. Арутюновой) (Тхорик, Фанян).
В рамках школы Н.И. Толстого используются также методы полевой этнографии (описание, классификация, открытое интервью).
Когнитивный подход позволяет наиболее глубокий семантический анализ, основанный на метафорическом осмыслении культуры. Подобный подход позволяет увидеть специфику в различных картинах мирах, различие в плане категоризации понятий.
В.А. Маслова предлагает активно использовать в лингвокультурологическом описании психосоциокультурологический эксперимент, а также шире задействовать готовые тексты разных типов. Маслова подчеркивает важность анализа текстов в рамках герменевтической парадигмы. При этом необходимо применение различных методов и приемов исследования – от интерпретационных до психолингвистических (Маслова. С.35).
Объект лингвокультурологии многомерен. Он охватывает язык, культуру и человека, создающего культуру и пользующегося языком, человека со всеми его особенностями, предпочтениями. В подобном ракурсе речь идет уже о языковой личности.
Предмет лингвокультурологии – весь спектр речеязыковых образований, отражающих культурные характеристики конкретной нации, ее общественного уклада, экономических и политических отношений. В качестве предмета новой науки, таким образом, представляются слова и выражения, безэквивалентные языковые единицы, служащие предметом описания в лингвострановедении; лакуны; символы, архетипы и мифологемы; обряды и поверья; ритуалы и обычаи, закрепленные в языке; фразеология и паремиология; метафоры; стилистическое своеобразие; речевое поведение.
1.1.3 Языковая картина мира (ЯКМ) и Концептуальная картина мира (ККМ)
Различаются две картины мира – языковая и концептуальная. Исходя из признания широты мышления по отношению к языку, авторы коллективной монографии ''Роль человеческого фактора в языке'' постулируют положение о том, что ККМ (концептуальная картина мира) шире ЯКМ (языковая картина мира). (О необходимости различения ЯКМ и КММ указывалось в философской и лингвистической литературе – Г.А. Брутян, Р.И. Павиленис, Ю.Н. Караулов, Г.В. Колшанский и др.). Анализ связи между концептуальной и языковой картинами мира в области грамматики (Б.А. Серебренников) и лексики (А.А. Уфимцева, Е.С. Кубрякова, В.Н. Телия), приводит к выводу о необходимости изучения таких проблем, как общее и индивидуальное сознание; типы мышления; имманентные законы, действующие в языке; логические проблемы языка и, в частности, противоречия. При этом объектом изучения «фигурирует самый обыкновенный естественный человек, создающий не искусственные языки,…а человек – создатель живых, естественных – обыденных языков» (Б.А. Серебренников,6). Данный ряд проблем эффективнее изучается на основе выявления соотношений конвенционального и неконвенционального начал в реализации субстанций языка и мышления.
Так, например, в пределах конвенциональности, в рамках исследования проблем компетенции языковой личности выявляются основные источники коммуникативных неудач, которые оформляются в виде нарушений: 1) вещественных предпосылок коммуникации; 2) условий успешности иллокутивных актов; 3) постулатов коммуникации (лексическая неоднозначность, синтаксическая неоднозначность, неоднозначный дейксис и анафора, неоднозначность иллокутивной силы высказывания); 4) презумпций в значении слов и конструкций.
Концептуальная картина представляется богаче языковой картины мира, поскольку в ее создании участвуют разные типы мышления, в том числе и невербальные. Б.А. Серебренников уточняет: «Вербалисты, или лингвисты, рассматривающие мышление и язык как две стороны одной и той же медали и утверждающие при этом, что мышление осуществляется только на базе языка, не хотят признать, что в реальной жизни происходит чередование разных типов мышления». В результате Б.А. Серебренников вычленяет следующие типы мышления: словесное мышление, практическое мышление, образное мышление, редуцированное мышление, поисковое мышление, авербальное мышление (Б.А. Серебренников,81-83). Вычленение данных типов мышления позволяет шире взглянуть на проблему соотношения языка и мышления и возможности логического анализа естественного языка. Б.А. Серебренников подчеркивает, что «утверждение многих лингвистов и философов, будто бы язык отражает действительность, основано на недоразумении. Звуковой комплекс, образующий слово, ни к какому отражению сам не способен. Фактически результатом отражения являются концепты, или понятия. Язык связан с действительностью через знаковую соотнесенность. Язык не отражает действительность, а отображает ее знаковым способом» (Б.А. Серебренников, 6). При этом подчеркивается, что, рассматривая взаимоотношение языка и мышления, «необходимо всегда иметь в виду, что язык беднее мышления. Он беднее мышления хотя бы потому, что мышление отражает окружающий человека мир непосредственно во всем богатстве и во всем многообразии различных свойств и связей» (Б.А. Серебренников, 79). Одновременно признается тот факт, что мышление по сравнению с языком богаче и подвижнее: «Процесс мышления заключается в образовании все новых связей между различными представлениями и понятиями, для него характерна постоянная «текучесть». Слова же устойчивее, консервативнее, чем понятия, и в этом смысле менее адекватно отражают процесс развития действительности» (Б.А. Серебренников, 104).
В.И. Постовалова обобщает и выделяет известные в научной литературе три типа картин мира: «1) картина мира взрослого человека и детская картина мира; 2) картина мира психически нормального человека и психопатологическая картина мира; 3) «цивилизованная» картина мира и архаическая» (В.И. Постовалова, 32).
Внесение «человеческого фактора в язык», согласно В.И. Постоваловой, позволяет открыть новый ракурс рассмотрения в связи с изучением картины мира, и, в частности, в связи с языковой картиной мира: «Введение понятия картины мира в антропологическую лингвистику позволяет различать два вида влияния человека на язык – феномен первичной антропологизации (влияние психофизиологических и другого рода особенностей человека на конститутивные свойства языка и феномен вторичной антропологизациии (влияние на язык различных картин мира человека – религиозно-мифологической, философской, научной, художественной)» (В.А. Постовалова, 11). Определение роли языка в образовании различных картин мира у человека приобретает и другой ракурс рассмотрения. Он отвечает на вопрос о том, каким язык предстает в «глазах» лингвистики, семиотики, философии, теологии, мифологии, фольклора, искусства, поэтики, обыденного сознания. Подобный ракурс рассмотрения исходит из соответствующих подходов к картине мира. Как отмечает В.И. Постовалова, начиная с 60-х годов, данная проблема рассматривается в семиотическом русле при изучении «первичных моделирующих систем» (язык) и «вторичных моделирующих систем» (миф, религия, фольклор, искусство), при этом каждая моделирующая система по-своему моделирует мир (В.И. Постовалова,15). Понятие картины мира изначально имеет исходное понятие модели мира. Модель мира, создаваемая в определенном креативном пространстве, приводит к конкретному конечному результату в виде оформленной картины мира (разумеется, в статическом смысле, так как справедливо полагается, что картина мира обладает свойством «текучести», что характерно для любой субстанции).
Внесение роли человеческого фактора в язык в процессе образования картины мира, как справедливо отмечается Б.А. Серебренниковым, приводит к необходимости выхода за пределы лексики и грамматики. Выход направляется и углубляется, как уже говорилось выше, в сторону мышления, конкретно, типов мышления, индивидуального сознания. Это объясняется тем, что картина мира, основанная на определенных моделях, выводится в результате функционирования определенного механизма. В.И. Постовалова выявляет следующие процедуры: 1) экспликация, экстрагирование, опредмечивание, объективирование и осмысление образов мира (процесс реконструкции); 2) созидание, творение (процесс конструирования) (В.И. Постовалова, 24). Соответственно выполняются базисные функции мировидения – интерпретативная и регулятивная (В.И. Постовалова, 25).
Сравнивая концептуальную и языковую картины мира,
Б.А. Серебренников неоднократно подчеркивает, что ККМ богаче ЯКМ, «поскольку в ее образовании, по всей видимости, участвуют различные типы мышления» (В. И. Постовалова, 107). Продолжая мысль о том, что связь между этими картинами мира осуществляется в языке двояким способом, автор далее уточняет свою мысль: «Язык означивает отдельные элементы концептуальной картины мира. Это означивание выражается обычно в создании слов и средств связи между словами и предложениями. Язык объясняет содержание концептуальной картины мира, связывая в речи между собой слова» (В.И. Постовалова, 107). Из данного положения делается важный методологический вывод о том, что в объяснении концептуальной картины мира участвуют характерные для каждого языка слова, формативы и средства связи между предложениями, а также синтаксические конструкции, а объяснения не входят в языковую картину мира (В.И. Постовалова, 107).
При таком подходе особое место необходимо отнести феномену метафоры. Как полагает В.Н. Телия, «способность творить и разгадывать метафору как наиболее продуктивное средство пополнения инвентаря языка, привносящее в него видение мира данным народом, опосредованное уже имеющимися в языке значениями слов, морфем, сочетаний слов и даже синтаксических конструкций, принадлежит языковой компетенции. Тем самым она связана с собственно человеческим фактором» (В.Н. Телия, 203). Таким образом, метафора входит в языковую компетенцию, в языковую картину мира. Но далее следует мысль о том, что «узнавание метафоры – это разгадка и смысловая интерпретация текста, бессмысленного с логической точки зрения, но осмысленного при замене рационального его отображения на иногда даже иррациональную интерпретацию, тем не менее, доступную человеческому восприятию мира благодаря языковой компетенции носителей языка» (В.Н. Телия, 204). Подобный постулат выдвигался группой «мю» Льежского кружка.
Однако В.Н. Телия, хотя и относит феномен метафоры к сугубо языковой компетенции, все же подчеркивает необходимость иррациональной интерпретации. А что же такое интерпретация как не объяснение. Как уже говорилось выше, согласно Б.А. Серебренникову, объяснение представляется понятием концептуальной картины мира. Можно полагать, что наряду с языковой компетенцией возникает необходимость признания концептуальной компетенции. Что же касается метафоры, то здесь и языковая и концептуальная сторона компетенций представляются неразрывно связанными, иначе метафора не будет иметь никакого смысла, то есть в ней не будет никакой необходимости, она окажется невостребованной (Тхорик, Фанян).
Недетерминированность представляется континуальным образованием с точки зрения временного фактора. Со временем неопределенные пустоты заполняются и порождают качественно новые пустоты. Так, например, В.И. Постовалова пишет по поводу лакун следующее: «Наличие в картине «лакун» («пустых клеток») не есть недоработанность картины мира, а следствие особенностей мира и человека. Мир бесконечен и загадочен для человека, а человек конечен и ограничен в своих познавательных возможностях. Так как картина мира не представляет собой законченного образа мира, она обладает особой пластичностью, подвижностью, поливариативностью» (В.И. Постовалова, 52). О бесконечности и безграничности мира человек уже составил себе определенную картину. Видимо, говорить об ограниченности самих человеческих (познавательных) возможностей так определенно не стоит, так как сами человеческие ресурсы не до конца изучены и познаны (Тхорик, Фанян).
1.2. История головного убора в контексте истории костюма
История причесок. Первобытное общество. Первобытных людей обычно представляют косматыми «дикарями», но это едва ли соответствует истине. Даже в погребениях охотников на мамонтов, живших почти 40 тысяч лет назад, археологи находят костяные гребни. А прически женщин, скульптурные изображения которых найдены на палеолитических стоянках Мальта, Буреть, Виллендорф, выглядят просто роскошно. Их волосы то ниспадают на плечи, то уложены параллельными друг другу горизонтальными рядами. В других случаях они лежат зигзагообразными уступами. Волосы также заплетали в косы, перевязывая ремешками или шнурками. В качестве украшений для причёски применяли разного рода налобные повязки и диадемы (возможно, делали также венки из цветов и трав, но такого рода украшения, конечно, не сохранились). Для закрепления укладки у всех первобытных племён волосы покрывали глиной, маслом или растительным лаком; использовали даже специальные подставки для головы, чтобы во время сна не испортить нечаянно причёску. Такие подголовники из обожжённой глины часто находят при раскопках поселений трипольской культуры (IV—III тысячелетие до н. э.).
Древний Восток. Характерной чертой всех древнеегипетских причёсок была строгость и чёткость линий, за что они получили название «геометрических». Большинство египтян из-за жаркого климата носило простые причёски из коротко остриженных волос. Многие мужчины, особенно жрецы, полностью сбривали волосы, умащивая кожу головы ароматическими маслами. Всё свободное население Египта носило парики. Их форма, размеры и материал указывали на социальное положение владельцев. Парики изготовлялись из натуральных волос, шерсти животных, растительных волокон и даже верёвок. Их окрашивали в тёмные тона, причём самыми модными считались тёмно-коричневый и чёрный цвета. Чаще всего они доходили до плеч, но в торжественных случаях надевали длинные парики, завитые крупными параллельными локонами. Причёски обильно пропитывались душистыми маслами, эссенциями, клейкими составами.
Женские причёски во все времена были значительно длиннее мужских и более замысловатые. Древнеегипетские аристократки, как и их мужья, нередко брили голову и надевали парики. Самыми типичными причёсками на париках были две: первая — все волосы разделялись продольным пробором, плотно облегая лицо с обеих сторон, и ровно подстригались на концах; верх парика был плоским. Вторая причёска имела форму шара. Со временем получил распространение большой завитой парик, три пряди которого спускались на грудь и спину. Причёски делали и из собственных волос, свободно распуская их по спине и украшая концы кисточками или шариками из ароматических смол. Широко применялась завивка, которая делалась при помощи холодной укладки (для этого пряди волос наматывали на деревянные палочки и обмазывали илом, а когда он высыхал, его стряхивали, а волосы расчёсывали). Часто волосы завивали мелкими волнами — такая завивка получалась после расчёсывания мелких тонких косичек.
Античность. Для минойской эпохи характерно различие мужских причёсок в зависимости от социального статуса их обладателей. Аристократы носили длинные ухоженные волосы, завивали чёлки и гладко брились. Простолюдины, напротив, коротко стриглись и отпускали небольшие аккуратные бородки; над верхней губой волосы выщипывали или сбривали. Что касается женщин, то их причёски, судя по сохранившимся изображениям, представляли собой сложные композиции, состоявшие из приподнятых вверх волос, собранных на затылке в узел, от которого на спину и виски спускались длинные змеевидные пряди. Причёски украшались диадемами и обвивались лентами и нитями бус. Детям и подросткам обоего пола, как и в Египте, выбривали головы, оставляя отдельные пряди на висках и затылке.
Средневековье. После падения Западной Римской империи популярные у римлян короткие стрижки надолго вышли из моды. Мужчины обычно подрезали волосы на уровне плеч (или немного выше); отпускать волосы ниже плеч было привилегией знати (например, у салических франков носить длинные волосы могли только члены королевского рода). Надо лбом волосы перехватывали ремешком или металлическим обручем, который нередко украшали драгоценными камнями.
В Ливонии начала XVII века незамужние эстонки «ходили с непокрытыми головами зимою и летом; волосы у них, не связанные узлом и к тому же подрезанные, свисали на плечи, так что с головы они совершенно были похожи на парней»
Эпоха барокко. Этот стиль несет на себе печать величавости, перегруженности, утяжеленности. Распространяется прическа из завитых длинных и полудлинных волос, спускающихся отдельными локонами на плечи и спину. С 1624 года в моду входит пышный завитой парик. Завивали его горячим способом, с помощью пара, что было в то время большим новшеством. Во второй половине XVII века парикмахерское дело достигает большого расцвета. Парикмахеры делают всевозможные прически: «грива», «пудель». Они представляли собой большое взбитое «облако» из локонов, окружавших лицо. Бороды париков были удлиненными. Самой модной бородой этого времени считается «мушка» ~ маленький пучок волос под нижней губой. Эта мода была введена Людовиком XIII во Франции. Женские прически стали более естественными. В моду входит прическа «Мария Манчини», которая укладывалась двумя полушариями. Делался прямой пробор и два змеевидных локона, ниспадающих на спину или плечи. Затем появляется новая прическа — «фонтаж». Она представляла собой нагромождение высоко надо лбом туго завитых локонов, расположенных горизонтальными рядами поэтажно. На лбу завивалось несколько локончиков. а на грудь спускался один или несколько змеевидных локонов. В 1644 году появилось специальное руководство, содержащее советы и рецепты по уходу за лицом и волосами. Но несмотря на это, личная гигиена еще не стала привычной. Даже во дворце не было удобных туалетных комнат, а если и были, то маленькие и плохо оборудованные. В них едва помещался небольшой столик, зеркало и таз с кувшином. Умывались через день. К концу недели на лице образовывался толстый слой помады. Женщины, девушки и даже мужчины румянились и подкрашивали губы.
Эпоха классицизма. Именно в XVIII веке женщины стали носить короткие стрижки: так модницы выражали свое почтение Марии-Антуанетте и другим героям великой французской буржуазной революции, погибших от гильотины. Франция становится центром европейской моды, и в моду входят шпильки и другие более простые украшения, сменяющие пышные и помпезные конструкции предыдущих модных эпох. Но что не теряло своей популярности – так это локоны, без которых нельзя было представить ни одну придворную даму!
Эпоха рококо. Этот художественный стиль принес изящество, легкость, воздушность, утонченную хрупкость и изнеженность. Прически на париках начинают постепенно уменьшаться. Носили прическу «кё»: подвитые волосы зачесывали на затылке в хвост черной лентой. Затем хвост стали убирать в мешочек из черного бархата. Такая прическа получила название «а-ля бурс». Затем появились прически, в которых височные пряди завивались и укладывались по-разному. Затылок был гладкий. Снизу затылочные волосы обматывали кожаными ремешками в виде крысиного хвоста или заплетали косичку. Женские прически были маленькие, при этом их обильно пудрили. Одной из них была прическа «графини Коссель». Красивые легкие локоны обрамляли передние и боковые части головы, тогда как задняя часть была гладкой. Локоны обрамляли только затылок. В период Рококо были наиболее известны три французских мастера: Ласкер, Даж и Легро. Самым выдающимся из них был Легро, который разработал основы технологии парикмахерских приемов, а также внедрил в жизнь принцип, заключавшийся в том, что прическа должна соответствовать особенностям лица, форме головы, фигуре. Им же была открыта в Париже Академия, готовящая мастеров-парикмахеров (1757 г.). Во второй половине XVIII века прически становятся выше. Они представляют собой целые волосяные сооружения в полметра высотой. Для того чтобы выполнить такую прическу, нужно было прибегать к каркасам. Сверху на прическе укрепляли фигурки людей, кораблики. Трудно назвать другой стиль, который бы украсил прически больше, чем стиль рококо: золотые шпильки, нити жемчуга, банты с драгоценными подвесками, гребни из опала, оникса. Шпильки использовались в прическе десятками, а иногда и сотнями. Было модно украшать прическу живыми цветами, а чтобы они не увядали, внутрь вставляли флакон с водой. Декорировали прически гирляндами мелких шелковых цветов, длинными страусовыми перьями, перьями марабу. Придворные кавалеры и дамы стремились под белилами и пудрой скрыть свой возраст. Эпоха рококо предшествовала венецианскому индуизму.
ХХ век – эпоха бурных перемен, прогресса, расцвета культуры войн, открытия ядерной энергии и освоения космического пространства. Первое десятилетие ХХ века характеризовалось катаклизмами в общественной жизни, революцией в общественном мнении и, как следствие, изменениями в моде. В самом начале века еще сохранялись прически из длинных волос типа «шлем», «тюрбан», украшенные нитками жемчуга, цветами. После войны и революции заставили многих женщин взять судьбу в свои руки и заняться, наконец, практической деятельностью, да и нравы стали другими, так что в моду вошел новый образ – женщина-мальчик в коротком платье и с короткой стрижкой геометрических линий. Когда началась первая мировая война, многие женщины ухаживали за ранеными в госпиталях. Военное время очень сильно повлияло на женское мировоззрение. Меняясь внутренне, женщины менялись и внешне. Им не хватало времени на замысловатые сооружения, поэтому волосы все чаще стригли. Короткая стрижка уверенно вошла в женскую моду. Короткие волосы у девушек стали олицетворением перемен, новой жизни. Началу ХХ века обязана своим рождением и всемирно известная стрижка «каре». Однако длинные волосы тоже не выходили из моды. Они разделялись прямым пробором, связывались узлом или закалывались в пучок на шее. Прически из них стали гладкие. Они украшались бусами, черепаховыми гребнями, шелковыми и бархатными лентами, массивными брошами из полудрагоценных камней и бижутерией, цветами, кружевами. Дамская одежда, которую носили до первой мировой войны, была совершенно неприемлема в военное время. Женщинам, работающим в тылу, нужны были удобные, функциональные вещи. Из женского обихода исчезли корсеты, силуэты одежды стали проще, платья и юбки короче, замысловатые прически остались в прошлом. Дамы массово носили одежду в мужском стиле: смокинги, брючные костюмы, сорочки и галстуки, шляпы и кашне, закрытые туфли типа мужских полуботинок. Среди шляпок самой модной стала шляпка – «колокол», носили кроме нее токи, канотье, береты.
В XXI веке сложно сказать, какая стрижка или прическа характеризует наше время. Когда во многих странах провозглашены свобода личности и свобода индивидуальности, когда территориальные границы для межнационального общения стерты посредством Интернета, люди хотят отличаться от общей массы населения своей страны. Тем не менее общую мировую тенденцию все-таки можно проследить. Не так важен сейчас цвет, стрижка или украшения для волос, как сами волосы, их здоровье и соответственно их красивый внешний вид.
История головных уборов. Убор головной — термин, включающий как способы собственно прически, так и способы убранства и покрытия головы. И те и другие в высшей степени разнообразны в зависимости от места, эпохи, религии, степени развития культуры. Тем не менее, в основе многочисленных форм головных уборов лежит несколько базовых разновидностей.
Уже у самых первобытных народов религиозные мотивы играли огромную роль в формировании как причёски, так и головного покрова − меховые или кожаные шапки и капюшоны, диадемы, налобные повязки.
Культ тотемов вызвал религиозный обычай одеваться с головой в шкуры почитаемых животных, украшать себя перьями священных птиц, цветами и листьями священных деревьев — обычай, практиковавшийся не только во время религиозных церемоний, но и во время военных действий, играющих такую роль в повседневной жизни первобытных обществ.
Отсюда известные головные уборы индейских воинов из перьев, рогов и изображений животных у шаманов, шляпы и диадемы из чешуи аллигатора в Средней Америке, такие же уборы из чешуи маниса у малайцев, фантастические уборы рукуйеннов (Центральная Америка) из перьев, украшенных надкрыльями жуков, с ниспадающим по спине мозаичным из цветов изображением лягушки, военные маски с ушами животных у южноамериканских индейцев.
Головные уборы из шкур голов зебр и диких кошек в Юго-Восточной Африке, короны египетских фараонов или столь высоко ценящиеся в Полинезии Головные уборы из красных хвостовых перьев священной птицы фаэтон, венки из скромных листьев священных деревьев лавра и дуба, изображения тех или других животных на головных уборах жрецов, царей и воинов и т. д. — всё это примеры достаточные, чтобы понять огромное влияние примитивного культа на головные уборы
Параллельно с религиозным фактором действовал и исконный обычай украшать себя трофеями зверей и убитых врагов, одним из многих результатов которого явились военные парики из волос убитых врагов, украшение убора реликвиями зверей и врагов, зубами, скальпами, эмблемами из животного мира и т. д.
Из сферы религиозной и военной причудливые уборы перешли и в обыденную жизнь, постепенно утрачивая свое прежнее назначение и становясь предметом украшения. Дальнейшее развитие уборов получилось под влиянием расширившегося обмена, когда у отдельных лиц стали появляться портативные ценности, которые первобытный человек любит не только выставлять напоказ, но и непосредственно навешивать на себя.
До каких пределов может дойти это тщеславное стремление, показывает оригинальнейший женский убор у южноафриканских гереросов — кожаный шлем, увешанный до пяток нитками бус из слоновой кости и железа весом до 10 кг. По обилию украшений с ним может поспорить и сеекеле наших киргизок. Впрочем, шляпы европейских женщин часто не уступают по вычурности своих размеров и форм уборам самых первобытным.
Достаточно вспомнить дамскую остроконечную шляпку XV века из Фландрии, так напоминающую киргизскую, или шляпку Марии Антуанетты à la frégate, или навеянную военными уборами шляпку в виде абажура времен Бонапарта. О любви к ценным диадемам и дорогим украшениям, в которой цивилизация превзошла самое причудливое тщеславие варвара, и говорить нечего.
Кроме всех указанных мотивов (утилитарность, религиозные воззрения, военные и социальные обычаи, инстинкты тщеславия и пр.) действовали и мотивы эстетические, стремление комбинировать, подражать прекрасному в природе (пристрастие к перьям, цветам, блестящим камням и т. п.), мотив, создавший из головного убора предмет украшения.
Головной убор стал наконец предметом особого искусства, и благодаря его ранней специализации, развитие форм достигло самых вычурных размеров даже у первобытных народов. Тщеславие, рутина, праздность высших классов, этикет сделали из убора объект самого тщательного культивирования, серьёзной жизненной заботы.
Важным фактом в истории уборов в позднейшие периоды явилось влияние центральной власти и примеры, подаваемые отдельными правителями. Дважды в новейшее время явилась реакция в пользу простоты уборов. В первый раз она вышла из пуританского движения, требовавшего простоты во имя смирения перед Богом. Это движение оставило в наследство обычай коротко стричь волосы у мужчин и гладкой прически у женщин.
В XIX веке протест вышел из демократически-феминистического движения, требовавшего во имя человеческого достоинства женщины освобождения от рабства перед нарядами и перехода к серьёзности и простоте (отсюда короткие по-мужски волосы, простота покрова). В XIX век мужской головной убор в достаточной мере упростился, — феминистская пропаганда одержала победу над теми вычурными головными уборами, которые уже в XIX веке являлись полнейшим анахронизмом, результат отчасти рутины, отчасти ненормального положения женщины в обществе.
Головные уборы можно подразделить на прически и покровы в собственном смысле слова и особые головные уборы, каковыми являются короны, головные уборы у духовенства разных исповеданий, военные головные уборы, шлемы, каски, папахи, маски и т. д.
1.2.1 Национальный аспект головных уборов
Так как культура и традиции у разных народов весьма отличны, следовательно, отличаются и их головные уборы и одежда в целом.
Например, у арабов покрывала, состоявшие из платка или косынки (красной для молодых девушек, чёрной — для замужних), служили не украшением, а для защиты от солнца. Сначала их носили только горожанки из желания сохранить белизну лица. После принятия ислама ношение покрывала (хиджаба) было вменено в обязанность всем мусульманкам. Фасон и манера ношения покрывала у каждого народа, исповедующего ислам, своя, определяемая местными обычаями и традициями (например, в Средней Азии вплоть до 20-х гг. ХХ в. принято было носить паранджу — головную накидку с декоративными рукавами и чачван — сетку из конского волоса, закрывавшую всё лицо). Однако женщины кочевников, а также крестьянки, и сейчас лица обычно не закрывают.
У ассирийцев голова покрывалась диадемой, украшенной розетками или конической тиарой (у царей); богов изображали с таким же убором, украшенным сверх того четырьмя или шестью рогами коров. Свободные замужние женщины, выходя на улицу, были обязаны набрасывать на голову покрывало; напротив, рабыням и проституткам это запрещалось под страхом сурового наказания.
У древних евреев простолюдины накидывали на голову шерстяные платки (как у современных арабов) или же перевязывали волосы шнурком, а знатные мужчины покрывали голову тюрбаном или капюшоном. Ходить с непокрытой головой не полагалось. Женщины носили всевозможные повязки, тюрбаны, скрепляли волосы сеткой и украшали её кораллами, жемчугом и металлическими бляшками. Носили также золотые венцы с изображением Иерусалима, которые так и назывались — «золотой город». Замужние женщины в обязательном порядке должны были скрывать волосы под накидкой. В более поздние времена у замужних еврейских женщин вошло в обычай сбривать волосы на голове и носить парик.
Наголовья, употреблявшиеся мужчинами только во время путешествий или для защиты от солнца, состояли из шапочек из войлока, кожи или соломы и шляп с широкими полями. Шапочки были конической формы (у беотян) или полуовальной у моряков. Характерна фессалийская войлочная мягкая и круглая шапочка (petasos), один край которой был широкий, подвижной, спускавшийся, как зонтик; употреблялась охотниками, путешественниками и солдатами. Всякий головной убор был принадлежностью только свободного человека. Женщины носили сетки-чепчики, мешочки, охватывавшие волосы и голову и завязывавшиеся на затылке. Были в ходу также остроконечные шапочки. Для скрепления волос употреблялись ещё ленты и диадемы. Самыми популярными видами диадем были стефана, похожая на старинный русский кокошник и калаф, напоминавший корону.
Что касается женщин, то в древнейшие времена завязывали волосы на затылке, применяя для прически двоякого рода иголки, одни (discriminales) для распутывания волос и другие (comotoriae), металлические или из слоновой кости, оканчивавшиеся изображениями Венеры, — для скрепления волос. Обычным головным покровом служила мягкая шляпа с широкими полями, употреблявшаяся, впрочем, только во время игр и для защиты от солнца. Ещё Август носил подобную шляпу во время общественных празднеств. Моряки, рыбаки носили шапочки соломенные, кожаные или войлочные. Во время жертвоприношений голову накрывали тогой, а фламины надевали род остроконечной каски, привязывавшейся под подбородком. Часто в употреблении были венки.
Женщины носили покрывало (rica), укреплявшееся на макушке и падавшее на плечи; в качестве собственно уборов головы, как и у греков, употребляли косынки или маленькие мешочки, заменявшие ночные чепцы и сетки (reticula), из золотых и серебряных ниток. Новобрачные в день свадьбы и матроны носили светло-желтое, иногда красное покрывало (flammeum).
Галлы и германцы при Людовике Благочестивом и Карле Рыжем стали брить волосы на висках и затылке и носить меховые шапочки. Главным головным покровом с начала XII века служили шапочки, бархатные для дворянства, суконные для горожан, на которые в дурную погоду накидывался капюшон. Молодёжь надевала вокруг головы металлические обручи, украшенные драгоценными камнями. Были в употреблении также остроконечные шляпы, шапки со сборками (toque) или английские твердые шляпы, украшенные павлиньим пером.
В Бирке идентифицированы три типа головных уборов. Два типа соотносятся с иными предметами костюма, которые найдены в погребениях с кафтанами. Один из них, обнаруженный в погребениях IX и X столетий, представляет собой остроконечную шляпу, по меньшей мере частично сделанную из шелка, орнаментированную либо металлическими нитями по передней части колпака, либо серебряным воронкообразным орнаментом по верху колпака и шариками серебряного шитья на завершении.
По утрам, пока длинные волосы дам не были уложены в прическу, надевали чепец. Вот как описывается модель чепца для утреннего туалета в журнале «Парижские моды» за 1887 год; «Круглый фон из вышитого кремового тюля гарнирован кругом сборчатым, кружевным воланом, пришитым под тюлевую головку «бульоне». Посредине бант из узких бледнорозовых лент и высокий кружевной туф, перемешанный с петлями розовых лент».
Головные уборы на Руси. Повязка − это прямоугольная полоса ткани, посаженная на жесткую основу. Подкладку шили из красной или желтой ткани (ситец, сатин), внизу повязки делали специальные "ушки", к которым привязывали ленты; повязка скреплялась сзади и надевалась на голову. Сверху повязка оставалась открытой.
Головные уборы монголов. Одним из наиболее красочных и оригинальных предметов одежды монголов является национальный головной убор. Не только иностранцев, но и самих монголов поражает его разнообразие: существуют уборы для молодых и старых, для мужчин и женщин, для того или иного сезона, для каждого дня и для щегольства, простые и для тонкого и привередливого вкуса, для праздников и церемоний. Также вызывает восхищение их дизайн, отделка и цвет, соответствующие полу обладателя, его социальному положению и принадлежности к той или иной этнической группе. В общей сложности насчитывается около 100 видов головных уборов. Существует один знаменательный вид. Его верх представляет конус, верхушка которого имеет тридцать две маленькие пуговки.
Шапки. С шапкой Казанской, как и с шапкой Мономаха, было связано много легенд. По одной версии считалось, что корона была изготовлена в честь покорения Казанского ханства в 1552 году и что создавали ее казанские ювелиры, вывезенные Иваном IV в Москву. По другой версии - корона была изготовлена по приказу Ивана Грозного для низвергнутого хана Едигера.
Зажиточные люди, следуя восточным обычаям, укоренившимся в России, носили маленькие шапочки, называемые тафьями, прикрывавшие только макушку, расшитые шелками, а у богатых золотом, и унизанные жемчугом. Их носили и в комнате, а царь Иван Грозный ходил в ней и в церковь и за это поссорился с митрополитом Филиппом.
Сегодня мы, как правило, с трудом можем представить себе вид головного убора, отличный от платка или шляпы, шапки. Между тем ещё в конце прошлого - начале двадцатого века многообразие женских головных уборов было поистине удивительно. С некоторыми их видами боролось духовенство, дворянство, но малоуспешно. Вспомним рассказ И. С. Тургенева "Два помещика", где один помещик - самодур решил заставить своих крепостных баб переменить безобразные, на его вкус, рогатые кички на кокошники петербуржского образца. "...И действительно, до сих пор в имениях его бабы носят кокошники... да только сверху кичек".
Одной из выразительных и своеобразных частей одежды являются головные уборы, которые играют важную роль в практической и опознавательной функциях костюма. Они устойчиво сохраняют возрастные и социальные признаки их обладателей. В русском народном костюме женскому головному убору уделялось особое внимание. По нему можно было узнать не только, из какой местности владелица, но и каков ее возраст, семейное положение и социальная принадлежность.
Форма головного убора всегда сочеталась с прической. Девушки заплетали волосы в косу, Русские замужние крестьянки плели две косы и укладывали их на голове или свертывали волосы в пучок спереди. Исследователи признают, что, хотя плетение кос очень старинный обычай, у замужних женщин ему, по-видимому, предшествовало свертывание волос без предварительного их заплетания и ношение распущенных волос у девушек.
1.2.2 Утилитарный аспект головного убора
Коренной мотив забот об убранстве головы — утилитарный. Прежде всего, волосы, падая в беспорядке на лицо, уши, шею, плечи, не только причиняют общее неприятное ощущение, но мешают видеть, слышать, есть и косвенно — правильности труда, например, при охоте, рыбной ловле, шитье, борьбе, представляя иногда и серьёзную опасность, например при прохождении через густые заросли, при бегстве.
Голова покрывается не только для скрепления волос (лобные повязки, косынки, тюрбаны, мешочки, сетки, кошельки), но, главным образом, чтобы защитить от климатических и атмосферических влияний (от зноя, холода, дождя, ветра). Отсюда, смотря по цели и месту, разнообразие форм и материала головного покрова.
Для удержания волос в порядке южноамериканский чернорабочий или японец, довольствуются простой лобной повязкой, на Суматре боец с той же целью надевает охватывающее голову деревянное кольцо. Батаки (тоже на Суматре) носят платок в виде тюрбана.
Гречанки и римлянки носили косынки или дорогие сетки из золотых и серебряных ниток; для защиты от тропической жары на Борнео женщины надевают соломенные шляпы с полями шириною в метр, таганы — целые шаровые сегменты, бедуин, суданец, индус окутывает голову тюрбаном, южноамериканский индеец набрасывает на голову цветное влагалище пальмы. Житель Сахары, защищая себя от обжигающего ветра пустыни, обертывают себя литамом (платок, оборачивающийся вокруг всей головы, оставляя на лице открытым только кончик носа, и закрепляющийся на затылке узлом). Наоборот, жители холодных стран пользуются головными покровами из меха; жители стран с дождевым летом, как гиляки, гольды — защищают себя вместо зонтика известными коническими шляпами из бересты и т. д., а во многих местах, где климатические условия допускают, покров употребляется весьма редко. Даже греки и римляне прибегали к головным покровам только во время путешествий, охоты, рыбной ловли и т. д.
1.2.3 Религиозный аспект головного убора
Существует множество видов религиозных, в частности, церковных головных уборов, таких как:
Камилавка – головной убор священников Православной церкви черного или фиолетового цвета в виде расширяющегося кверху цилиндра.
Клобук – головной убор православного духовенства, в состав которого входит камилавка (цилиндр) и прикрепленная к нему «наметка» − покрывало с тремя длинными концами, спускающимися по спине и плечам. Монахи носят клобук черного цвета, митрополит и патриарх – белого.
Митра – головной убор в форме полусферы, используемый высшим духовенством православной и католической церквей.
Скуфия – повседневный головной убор монахов и духовенства в виде небольшой шапочки пирамидальной формы черного или фиолетового цвета. В верхней части складками скуфии образуется крест.
Тиара – головной убор высшего духовенства католической церкви в виде конуса, изготовленный из парчи и украшенный золотым шитьем и драгоценными камнями.
По головным уборам можно легко определить принадлежность к той или иной религиозной конфессии. Например, очень многие евреи, даже те, которые одеваются в нормальную современную одежду носят кипу. Ее также называют ермолкой , которая может отличаться по цвету, материалу и покрою неспроста. Религиозные евреи выбирают кипу в соответствии с тем фасоном, который носят его в общине. Поверх ермолки еврей почти всегда надевает еще головной убор. В редких случаях это может быть кепка, которая называется каскет, кашкет или дашек. Но в основном это черная шляпа. Существует 34 основных типа этого головного убора, каждый из которых свидетельствует о происхождении, общинной принадлежности и даже социальном статусе хозяина. В основном головные уборы религиозных евреев сделаны как правило из твердого фетра, скорее похожего на бархат или даже короткошерстный черный мех, по твердости не уступающего десятимиллиметровой фанере.
Что касается мусульман, то чалма и чадра – традиционные элементы одежды мусульманских народов. Если чадра сегодня все еще распространена на Востоке, то чалму можно увидеть лишь во время религиозных праздников или встретить в глухих деревеньках, где главенствует ислам.
Как ни странно, чалму (тюрбан) вряд ли придумали арабы, это скорее наследие иудеев. Считается, что первый многослойный платок на голове повязал Адам, спасаясь от палящего солнца еще безжизненной пустыни. К слову, мусульмане почитают Адама не столько как первого человека на земле, сколько как пророка Аллаха.
Чалма довольно быстро приобрела религиозное значение, став обязательной частью одежды правоверного мусульманина. О том, как и какую чалму нужно носить писали целые трактаты. Головной убор описан даже в хадисе, но уже как отличительный элемент одежды государственного деятеля. Так, в XIV – XVI веках появилось разделение чалмы на виды: простая (фута), скроенная из мягкого платка, стала повседневным головным убором, а высокая чалма (дастор) с камнями и символами власти – признаком власть держащих, такие носили муфтии и султаны. Без чалмы и сегодня нежелательно посещать мечеть и минареты, появляться на кладбищах.
Впрочем, чалма на Востоке распространена не только среди мусульман. Желтые головные уборы носили иудеи, синие – христиане, черные или белые – мусульмане, а зеленые одевали потомки пророка Мухаммеда. Носить чалму считалось почетным. Снять чалму перед человеком – значит выразить свое уважение к нему, лишиться чалмы – позор для всей семьи. Чалма была частью обряда инициализации: на женщину надевали платок, на мальчика – чалму. Простую чалму можно встретить и сегодня в шиитских селениях и в домах правоверных мусульман восточных стран.
Классическая чалма состоит из платка, как правило, шелкового или парчового, и токи – конусовидной шапочки, напоминающей феску. Мастер складывал ткань минимум в три раза и наматывал ее ярусами вокруг шапочки, крепя при помощи скоб. Начинали делать головной убор с нижнего яруса, накладывая каждый последующий поверх предыдущего. Для красоты полотно ткани можно было дважды перевернуть, получив характерный переплет по центру чалмы. В среднем на парадную чалму уходило до 6-10 метров ткани, для простой хватало и трех, можно было использовать даже хлопок и некрашеный лен.
В некоторых арабских халифатах допускалось оставлять один из концов ткани свободным, спущенным к плечам. Цель была практическая: свободным краем можно было прикрыть лицо от песка, ветра и солнца в пустыне.
2 Лингвокультурологический аспект
2.1 Семантическое поле понятия «Coiffure» («головной убор»)
2.1.1. Лексико-семантическое пространство понятия «Coiffure» («головной убор»)
Лексико-семантическое пространство понятия «Coiffure» («головной убор») представляет собой определенный сегмент языкового сознания, объективно отражающий общекультурные реалии французской языковой картины мира, сформированные в результате жизненного уклада французского народа, его современной культуры. Изучаемое пространство характеризуется сложным структурно-семантическим устройством, различными концептуальными оппозициями, реализующими его моделирование с учетом лингвистической структуры языкового знака, номинирующего головной убор, что позволяет параметрировать его на основании различных критериев способствуя выявлению интегральных и дифференциальных признаков номинаций.
Среди номинаций головных уборов, зафиксированных во французской языковой картине мира, частотными оказались лексемы с прозрачной внутренней формой, которая позволяет проследить основные закономерности процесса номинации. Релевантные признаки, на основании которых объективируется и номинируется предмет, входят в семантическую структуру номинаций в качестве различных смысловых приращений (соматический компонент, мыслительно-ассоциативные, образно-метафорические сопоставления, прагматические созначения и др.).
Для исследуемых единиц наиболее актуальны гиперо-гипонимические семантические связи, принцип дополнительности: к исходному понятию последовательно присоединяются уточнители, образующие различные видовые корреляты. Системные отношения реализуются в полисемии, омонимии, синонимии, антонимии. Наиболее распространено явление синонимии. В одном синонимичном ряду могут функционировать однословные и составные языковые единицы, общеупотребительные и идиолектные, полисемичные и моносемичные, отчетливо мотивированные и нечетко мотивированные. Особую лингвистическую природу проявляет антонимия: кроме контрарной антонимии, данному таксону лексики свойственна комплементарная антонимия; бинарное противопоставление основано на логико-понятийных отношениях.
Лексико-семантическая экспликация головных уборов включает в себя не только системно-функциональную репрезентацию данного понятия на разных уровнях языка, но и средства прагматики, социокультурные, национально-культурные репрезентанты данного понятия. Номинация головных уборов концетрируют в себе национально-культурный код и значимую этно-, лингвокультурную информацию, связанную с нравственно-историческими и социокультурными ценностями, формирующими образные и аксиологические характеристики понятия «Coiffure» («головной убор») в языковом сознании социума. Линкво-культуремы национально- маркированные и ментально окрашенные образы и ассоциации. Головные уборы в данном случае служат опознавательными знаками, оказываются ментальными и социовербальными маркерами определенных сегментов действительности, на основе чего формируется национально-культурный код, детерминирующий статус понятия «Coiffure» («головной убор») в русской картине мира.
Номинации головных уборов являются источником образов и средством их стабильного изменения, закрепления, удерживания повторного воспроизведения. Законами изменения значений в сфере номинаций головных уборов являются общие законы ассоциативных связей.
Когнитивная и лингвокультурологическая исследовательские парадигмы, интегрирующие достижения целого комплекса гуманитарных наук, представляются весьма перспективными в плане выявления культурно значимой информации при анализе понятия «Coiffure» («головной убор»). В этом ракурсе изучаемое понятие «Coiffure» («головной убор») включается в число номинативных языковых знаков, участвующих в создании языковой картины мира. Данное понятие играет роль связующего звена между бытовым и научным миропониманием, отражая склонность русского народа постигать и воспроизводить внеязыковую действительность в мерах сознания.
Выбранные аспекты описания соответствующей лексики эксплицируют представления о головном уборе не только как о материальной ценности, но и как о духовной основе жизни русского народа. Головной убор, наряду с другими базовыми понятиями народного мировидения, соединяет по сути материальное и духовное, бытовое и сакральное, индивидуальное и социальное, этическое и эстетическое.
Дополнительной регламентации исходных теоретических положений и уточнения для проведенного исследования потребовали такие категории, как «понятие» и «концепт», проблема соотношения которых до сих пор остается открытой и дискуссионной, несмотря на многочисленные продуктивные научные разработки последних десятилетий. Нет необходимости доказывать разноплановую трактовку дефиниций этих категорий в лингвистической науке от их стратификацинно независимой функциональной сущности до синонимирования данные термины претерпели значительные аналитические изменения. Заметим, что уточнение сущности этих конструктов не утратило своей актуальности.
В своих научных предпочтениях мы исходили из известного постулата о целостном, системном представлении единиц языка и культуры в их корреляции и взаимодействии. В настоящее время большинство лингвистов сошлись во мнении о том, что понятие и концепт по своей природе – явления одного порядка, одного уровня, но не взаимозаменяемые. Несмотря на родство, близость терминов и объема их значения «концепт» и «понятие», на наш взгляд, различаются по некоторым основаниям. Для концепции настоящего исследования одним из облигаторных признаков лингвокультурного понятия является его вербализация и совокупность интегральных и дифференциальных признаков в его составе. Параметризация понятия с позиций лингвокультурологии позволяет установить его дифференцирующие признаки: отсутствие субъективности в структуре понятия признаками, проецируемая на языковые явления антонимии, синонимии, полисемии, в то время как концепт в своей структуре ассоциативен.
Специфика денотативного пространства детерминирована особенностями и условиями практической деятельности, а также социальными взаимоотношениями представителей французской лингвокультурной общности. Для языковой репрезентации понятия «Coiffure» («головной убор») существенным оказывается восприятие описанных артефактов не только и не столько как вещей, выполняющих экзистенциальную функцию, но осознание их как социокультурных объектов, необходимых для дифференциации людей, для социовербализации в зависимости от национальной, культурной, религиозной принадлежности, для маркировки в социально-профессиональной сфере и т.д.
Основными репрезентантами понятия «Coiffure» («головной убор») признаны видовые номинации шляпа − chapeau, шапка − bonnet, выполняющие родовую функцию и потенциально тяготеющие к родовым лексемам-классификаторам, вокруг которых группируются многочисленные подвидовые наименования. Сопоставления значений лексем bonnet − шапка и chapeau − шляпа позволило сделать вывод о том, что одним из главных критерий мягкости / жесткости конструкции головного убора, при этом дополнительным признаком является отсутствие / наличие полей. Данные диффиренцирующие признаки составляют основу формирования линговокультурного понятия «Coiffure» («головной убор») во французской языковой картине мира. Кроме того, в семантический объем указанных лексем входит общий интегративный признак – «Coiffure» («головной убор») и дифференцирующий гендерный признак – «мужской / женский». Другие релевантные признаки, на основании которых объективируется предмет и, соответственно, номинируется, входит в семантическую структуру номинаций в качестве дополнительных смысловых приращений. Процесс номинирования головных уборов основан преимущественно на образно-метафорических сопоставлениях, на образно-мыслительных ассоциациях, в которых определяющую роль играет соматический компонент как релевантный признак телесности.
К мужским головным уборам во французском языке можно отнести следующие лексические единицы: bonnet − шапка, chapeau − шляпа, casquette – фуражка, каскетка, картуз, кепка, kepi − кепи, бейсболка – base-ball, cloche − колпак, chapeau haut de forme − цилиндр,claque, gibus − шапокляк, melon, саре − котелок, chapeau tyrolien − тирольская calotte − тюбетейка, turban − чалма, shako, chapska − кивер, canotier − канотье, matelot − матлот и многие другие.
К женским же головным уборам относят в основном следующие лексические единицы, функционирующие в русском языке: шляпа – chapeau, шляпа-шлем – chapeau-casque; шляпа-таблетка – chapeau-tablette; шляпа-тюрбан – chapeau-turban; калабрийская шляпа – chapeau calabrais; охотничья шляпа – chapeau de chasse; шляпа-форейтор – chapeau-postion; шляпа-зюйдвестка – chapeau-suroît ; шляпа «а-ля Шанель» − chapeau à la Chanel, шляпа «а-ля Рембрандт»− chapeau à la Rembrandt / шляпа «а-ля Рубенс» − chapeau à la Rubens; чепец – capot, bonnet, cale; капор − capeline, капот − capot, чепец-турэ – capot-touré, куафюр − coiffure, ток − toque, шляпа-клоше – chapeau-cloche, шляпа-колокольчик – chapeau-clochette, болеро − boléro, бретон − breton, томи − tomi; платок − foulard и т.д.
Гендерный подход позволяет выявить особенности мужских и женских стереотипных представлений о мире в целом и о мире моды в частности. Для мужского мира моды первостепенным оказывается социально-имущественный статус головного убора и его индивидуально-личностное начало. Для женского мира моды значимыми оказываются: красота головного убора, его эстетическое начало, наличие или отсутствие различных деталей и др. Кроме того, для исчезающих, но культурно значимых этнографических реалий в сфере женских головных уборов облигаторными являются следующие признаки, представленные по степени значимости: семейное положение, защита от нечистой силы, а также религиозные, характерные для различных вероисповеданий требования к женскому головному убору и регламенту его ношения.
Головной убор всегда являлся знаком эпохи, социальной среды, моды; отражал исторические и культурные реалии, что и обусловилоего особую символическую роль в языке. Как одна из самых «говорящих» деталей одежды головной убор исторически свидетельствовал о социальном статусе, сословной принадлежности, об имущественном положении, образованности, о знании этикетных правил, возрасте, модных тенденциях, об эстетическом вкусе, о стилевом разнообразии и т.д.
Определяющим образом на составе лексики мужских и женских головных уборов сказалось новое модное направление «унисекс», позволяющее маркировать равенство социального положения мужчин и женщин в современном обществе. В последнее время наметилась устойчивая тенденция к функциональной универсальности всех существующих головных уборов. Отличительным семантическим маркером понятия «Coiffure» («головной убор») является универсальность, позволяющая выявить значимые социальные категории для изучаемого лексико-семантического пространства: «status» («статус»), «prestige» («престиж»), «mode» («мода»).
Языковая «карнавализация», о которой в последнее время так много и часто пишут лингвисты, находит свое выражение и на уровне, казалось бы, устоявшегося лексического пласта, к которому относятся номинации головных уборов. Внутренняя мотивация данных номинаций тесно связана с прагматическим уровнем при сознательной установке на результативное эффективное воздействие в разговорной среде. Прагматический компонент значения номинации актуализирован и обусловлен ее коннотативным потенциалом, формирующимся в процессе функционирования в языке и тем уровнем прецедентности, который сообщен номинации в языковой картине мира.
Исследование показало, что внешне прозрачная внутренняя мотивация номинации «Coiffure» («головной убор») на самом деле имеет сложную смысловую структуру, которая включает как собственно языковые, так и экстралингвистические характеристики, имеющие различные языковые манифестации. Экстралингвистическое значение понятия «Coiffure» («головной убор») учитывает существенные семантические маркеры (например, форму, материал, размер, цвет, фасон, функциональное назначение, способ ношения, способ изготовления и др.), значимые для репрезентации исследуемых языковых единиц. Каждый из указанных маркеров позволяет выделить в семантической структуре лексической единицы ряд характерных признаков объекта номинации и в то же самое время выполняет классифицирующую функцию. Внелингвистистические основания способствуют процессу формирования изучаемого лексико-семантического пространства, поскольку появление новых номинаций обусловлено указанными параметрами. Полагаем, что все описанные в диссертации лингвистические и экстралингвистические основания комплексно эксплицируют семантическую структуру языкового знака, номинирующего головной убор.
«Лексический фон» наименований головных уборов включает разного рода дополнительные коннотативные созначения: эмоционально-оценочные, аксиологически оценочные, экспрессивные, стилистические; прагматические приращения. Многие прагматические созначения приобретают наименования головных уборов исключительно в оценочном контексте, передающем мнение либо одного номинанта, либо какого-то целого коллектива. В словарных статьях, как правило, прагматические пометы отсутствуют.
Тем не менее, у части таких лексем произошло уточнение значения: по критерию устройства головного убора (чалма – длинный кусок ткани, особым образом туго обертываемый вокруг головы и тюрбан – длинный кусок легкой ткани, традиционно обматываемого вокруг тюбетейки, фески, шапочки); по критерию размера (вуаль – вуалетка). Выявлены также и оформившиеся гиперо-гипонимические отношения внутри синонимического ряда: соломенная шляпа – канотье – матлот – жирарди – самбреро.
Семантическая и функциональная природа некоторых синонимичных пар позволяет сделать вывод об их эквивалентности, поскольку не обнаружены существенные семантические отличия (например, calot – glen-gerri − пилотка – глен-герри,chapeau haut de forme − claque − цилиндр – шапокляк). Таким образом, в одном синонимичном ряду могут функционировать однословные и составные языковые единицы, общеупотребительные и идиолектные, полисемичные и моносемичные, четко мотивированные и ложно мотивированные.
Некоторые лексемы вступают в омонимичные отношения с единицами языка, относящимися к другим понятийным сферам (например, испанка, султан, капот и др.)
Особую лингвистическую природу проявляет антонимия в исследуемом пространстве. Бинарное противопоставление основано на специфических логико-понятийных отношениях, свойственных данному таксону лексики, что позволяет квалифицировать данные оппозиции как эквиполентные: мужской / женский головной убор; летний / зимний головной убор; исторические номинации / современные названия; классический / авангардный стиль; изделия из натурального меха / изделия из искусственного меха; меховой / вязаный; повседневный, будничный / праздничный, нарядный, выходной, парадный; щегольской, пижонский / элегантный, изысканный, изящный и т.д.
Что касается русской культуры, то фразеологический уровень языка, связанный с наивной картиной мира, как нельзя лучше отражает «стереотипы народного самосознания». Единицы русской фразеологии демонстрируют самое разное отношение к головному убору в соответствии с народными традициями. Некоторые фразеологизмы, пословицы и поговорки отражают шутливое, ироничное отношение к головному убору, носят разговорный оттенок: шапку в охапку; шапочное / шляпочное знакомство, шапочно знакомство не пойдет в потомство; с шапкой по кругу, со шляпой в руке можно пройти по всей стране; аршин с шапкой; к шапочному разбору; греха шляпой не покроешь; дело в шляпе; повесил шляпу; под шляпку заглядывать; женщина везде оставляет шляпу, а мужчина – голову; гол, да в шляпе, -тот же шляхта; шапка на нем так копыл копылом и торчит; шапочка в две денежки – и та набекрень и др.
В русском языке еще весьма часто встречаются устойчивые выражения с пейоративной оценкой, выражающей уничижительное, пренебрежительное отношение и различные отрицательные коннотации, которые наделены особыми концептуальными признаками: свинья в ермолке; ломать шапку; получить по шапке; на воре шапка горит; под красную шапку; нам ненавистны тиранов короны; терновый венец; говорить сквозь шляпу – нести чушь; в голове нет – в шапку не накидаешь; шапку выиграл, а кафтан проиграл; цари дерутся, у народа шапки летят; носить две шляпы – работать на двух хозяев и др.
Фразеологически оформленное представление русского народа, отражающее специфику его миропонимания, на наш взляд, наиболее точно отражено в тех паремиях, которые передают своеобразный лингвокультурологический «портрет» головного убора, например: надень красивую шляпу на умную голову; по шапке встречают; в шляпе, но без штанов; джентльмена делает шляпа; пронести шляпу на ухе (щеголять); поменял шляпу – и образ мыслей поменял и др.
Антропогенная роль головного убора предопределяет его характерологическую функцию, в соответствии с которой в названиях головных уборов эксплицитно и имплицитно присутствуют прагматические компоненты, характеризующие внешний облик и внутренний мир человека и актуализирующиеся контекстуально.
В изучаемом лексико-семантическом пространстве функционирует большое количество наименований, в структуре которых можно вычленить национально-культурный компонент значения. Такие языковые единицы позиционированы в нашей работе как лингвокультуремы, которые представляют собой совокупность языковых и культурных (внеязыковых) смыслов. Лингвокультуремы в работе представлены в двух ракурсах: социально-историческом и социально-культурном.
Лингвокультуремы социально-исторической направленности включают единицы языка, маркированные национально-культурным кодом (например, шапка Мономаха, Казанская шапка, корона Российской империи; корона, венец как символы власти; буденовка и т.д.). К ним можно отнести и другие совокупности названий головных уборов, например, в контексте национального костюма. В дипломной работе можно выделить некоторые разновидности головных уборов, исторически характерных для быта русского народа ( например, кокошник, позатыльник, повойник, повой, повоец, кичка, кичка-сорока, настоящая сорока, сорока-сбруга, рогатая кичка, «копыто» - средняя часть кички, повязка, перевязка, лента, почелок, коруна, налобник, похватка, осицы, крылышки, заушники, шампура и т.д.).
Данные номинации в комплексе воссоздают самобытную специфическую историко-культурную и лингвистическую картину определенного отрезка времени. Установление системных связей между словом и обозначаемой им реалией предстает фундаментальным принципом изучения семантики лексем, реализующих понятие «Coiffure» или же «головной убор».
Лингвокультуремы социально-культурной направленности моделируют различные смыслы и представления об известных символах и образах, запечатленных в языковом коллективном сознании: шапка-невидимка, цилиндр Чарли Чаплина, обломовский колпак, малиновый берет Татьяны Лариной, Красная шапочка, фуражка Олега Попова, кепка Ю. Лужкова, шляпа М. Боярского (прообраз мушкетера); песня-легенда «синенький скромный платочек»; песенно-лирический образ «оренбургского пухового платка», «темно-вишневой шали»; «Шапка» В. Войновича, «Соломенная шляпка» (х/фильм) и др. Такие наименования, кроме вербально выраженной, содержат скрытую информацию, не просто объективируют образы, возникшие в сознании номинанта, а порождают у представителей лингвокультуры дополнительные, связанные с данными, ментально окрашенные образы и ассоциации. Данные символы и образы фактически представляют собой прецедентные феномены и тексты, что позволяет описать национально-культурный код лингвокультурного понятия во всей его значимости и глубине.
Важной языковой единицей, эксплицирующей значимую этнокультурную информацию, на наш взгляд, является номинация платок, которая выполняет родовую функцию в своеобразной микросистеме названий женских головных уборов. Головной платок в облике русской женщины существует века, образует непрерывную цепь традиций, переходит из поколения в поколение, оставаясь всегда актуальным для своего времени. История русских платков – это целая творческая лаборатория, в которой оказывается познавательным и знаковым для каждой из этих эпох абсолютно все: изготовление, технология их производства, ткацкое мастерство, художественный вымысел, декоративное богатство, материал и т.д.
Компонентный анализ лексического значения гиперонима платок позволил установить самые различные семантические корреляции. Нами предпринята попытка составить своеобразную оценочную матрицу лексемы «платок», которая позволяет представить не только оценочно-определительную валентность, но и обозначить ее своеобразный лексико-семантический потенциал, включающий в себя и прагматический, и ассоциативный слой его лексического содержания, и культурный код. Данная лексема обнаруживает семантическую связь с лингвокультурным концептом «Одежда», что актуализирует аттракцию для других номинаций, также соотносимых в языковом сознании не только с головным убором, но и с одеждой (платок – шаль – полушалок – косынка – покрывало, которые используются и как одежда, т.к. могут быть наброшены на плечи). Тем самым, можно утверждать, что значимость данной номинации для русской или французской языковой картины мира эксплицирована и в тех многообразных корреляциях, которые репрезентированы в изучаемом лексико-семантическом пространстве. Выявленный в ходе анализа лингвокогнитивный и ассоциативный потенциал данной лексемы позволяет установить ее многоуровневые корреляции с другими понятийными сферами.
Экспликаторами этнокультурных и лингвокультурологических сведений в работе являются номинации, мотивированные топонимически, широко представленные в исследуемой тематической лексике. Номинации головных уборов мотивационно могут быть связаны с конкретными этническими и географическими реалиями, которые ориентируют на определенную этнокультурную информацию (например, бретон, томми, сомбреро, панама, кубанка, зюдвейстка, ковбойская шляпа, тирольская шляпа, зальцбургская шляпа, калабрийская шляпа и др.).
При создании номинаций головных уборов активно используется «антропонимический подход». Номинации-персонимы (антропонимы) в своей семантике содержат набор денотативных признаков, которые неотделимы от конкретной личности. Прагматические созначения таких антропонимов предопределены и обусловлены кокретно-чувственным представлением о собственном имени его носителя. Номинации-персонимы закономерно вербально выделяют предметы, сохраняя не только языковую информацию, но и обязательно сведения этно-, лингвокультурологического и историографического характера (например: боливар, арафатка, лужковка, шляпа Гибуса, шапокляк, буденовка, фрунзевка, «а-ля Шанель», «а-ля Рубенс», «а-ля Рембрандт» и т.д.).
Ассоциативно-вербальный образ, относящийся к изучаемому понятию, в сознании носителей русского языка связан с головным убором как непременным атрибутом профессиональной принадлежности. Головной убор является необходимой деталью профессиональной одежды, спецодежды, своеобразным дресс-кодом, униформой, например: пилотка (например, стюардессы), бескозырка / матроска, мичманка, шлемофон (непример, космонавта), скафандр (космонавта, водолаза), шлем (танкиста, мотоциклиста, автомобилиста), москитная сетка пчеловода, резиновая шапочка для плавания, каска; береты (черные, зеленые, голубые, краповые); фуражка (военная, полицейская), шапка, шапочка, колпак, косынка (врача, повара, кондитера), конфедератка и т.д. В русском языке широко представлены номинации, репрезентирующие головной убор как часть форменной одежды. Они являются важными социовербальными маркерами, указывающими на профессию, род занятий, деятельность человека и т.д.
Различные социовербальные функции, свойственные головным уборам, предопределили неоднородность лексического состава. Головный убор выполняет не только экзистенциальную функцию, но и является ритуальным, магическим знаком (например, voile de mariée − фата, voile de deil − траурная косынка / повязка и др.); может быть украшением, и в этом случае он выполняет декоративную функцию (например, couronne − корона, венок, diadème − диадема, bandeau − бандо, perruque − парик, и т.д.). Кроме того, couronne − корона, diadème − диадема, couronne de laurier − венок (лавровый) являются также символом власти, социальной принадлежности, степени социального признания. Следовательно, в зависимости от доминирующих функций головной убор может быть не просто вещью, но социально-культурным объектом, репрезентирующим определенные знания и сведения социокультурологического характера.
Определенный лингвистический интерес вызывают номинации некоторых деталей головных уборов: вуаль, козырек, кокарда, околыш, тулья, капелина, поля, перья, султан, плюмаж, эгрет, эспри, мантоньерки, блонды и т.д., которые выполняют различные функции и имеют специфическое функциональное назначение.
Таким образом, номинации головных уборов содержат многослойную разноплановую ценностную информацию ментального, лингвокультурологического, этнографического и историографического характера.
Лексико-семантическое пространство понятия «головной убор» включает в себя весь «многоликий» мир лексических множеств и подмножеств, семантически связанных с опорным общим значением «головной убор». Антропоцентрически ориентированная методика исследования понятия «головной убор» позволила выявить его репрезентанты не только на языковом уровне, но и, что особенно важно, на уровне языкового сознания, поскольку номинации головных уборов отражают определенный сегмент коллективного сознания, легко проецируемый на действительность и человека. Исследуемые номинации репрезентируют определенный объем знаний, накопленный этносом в процессе познания и осмысления окружающего мира.
Лексико-семантическое пространство понятия «головной убор» включает в себя весь «многоликий» мир лексических множеств и подмножеств, семантически связанных с опорным общим значением «Coiffure» («головной убор»). Антропоцентрически ориентированная методика исследования понятия «Coiffure» («головной убор») позволила выявить его репрезентанты не только на языковом уровне, но и, что особенно важно, на уровне языкового сознания, поскольку номинации головных уборов отражают определенный сегмент коллективного сознания, легко проецируемый на действительность и человека. Исследуемые номинации репрезентируют определенный объем знаний, накопленный этносом в процессе познания и осмысления окружающего мира.
2.1.2 Средневековый головной убор во Франции (Шаперон).
Франция издавна славилась богатством и разнообразием головных уборов, например, в средние века представители разных сословий носили шаперон. Шаперо́н (фр. chaperon) – это средневековый головной убор. Вначале представлял собой капюшон с длинным шлыком и пелериной, затем превратился в пышное и достаточно дорогое сооружение, напоминающее тюрбан, дополнительно украшавшийся фестонами. Мода на ношение шаперона пришла из Бургундии, в начале XV века она охватила всю Западную Европу, к концу того же столетия постепенно ушла, и шаперон вернулся к первоначальной, чисто утилитарной роли.
Первоначально шаперон представлял собой капюшон с пелериной, скреплявшийся застежкой на шее, который использовался всеми классами общества как дорожная одежда для защиты от дождя и ветра, причем его носили равно женщины и мужчины. При необходимости капюшон можно было сбросить на спину, и использовать шаперон в качестве короткого плаща. В качестве дополнительного украшения пелерина могла быть присобранной или вырезанной по краям. Также сам капюшон часто дополнялся длинным шлыком. Появляется он впервые около XII века. Среди исследователей нет согласия, называлась ли эта ранняя форма собственно шапероном, или же носила имя «худ» (англ. hood − капюшон).
Само название «шаперон» восходит, по всей вероятности к позднелатинскому cappa — то есть «плащ с капюшоном», или просто «капюшон» — к чему был уже во французском языке был добавлен увеличивающий «-(r)on», давая общее значение «широкий капюшон», «большой головной убор».
Шаперон делился на следующие части, каждая из которых развивалась собственным путем и приобретала особое значение. Это — длинный шлык, вначале свисавший на спину, носивший у французов название корнетты (фр. cornette), у англичан — типпит (англ. tippit), также в обоих языках встречается его общее название лирипип (англ. и фр. liripipe). Пелерина для французских разновидностей шаперона именовалась патта (patte), у англичан — кейп (cape — то есть «плащ», «накидка») разновидность украшенная фестонами — «петушиным гребнем» (cockscomb). Позднее шаперон дополнительно украшали с помощью бурреле (фр. bourrelet) или «ронделя» (rondel) — широкой ленты из шелка или хлопчатобумажной ткани, обвязывавшейся вокруг головы на манер тюрбана или берета, со свисавшим вниз концом.
Около 1300 года некто, оставшийся неизвестным, предложил носить шаперон, надевая его на голову лицевым отверстием, так что пелерина и шлык (патта и корнетта) свешивались с двух сторон в качестве украшения. Существует предположение, что эта «шляпообразная форма», получившая в литературе название собственно шаперона, в начале носилась только в жаркое время года − но доказательств этому нет. Так или иначе, идея была подхвачена, и в XV веке шапероны начинают шить именно с расчетом на ношение их в виде шляпы.
Различаются разные виды ношения шаперона:
Корнетта и патта завязывались в узел на макушке, давая вместе нечто похожее на островерхий тюрбан; причем иногда обе части стояли стоймя или одна из них (корнетта или патта) свисали на затылок.
Патта спускалась и охватывала шею и прикреплялась к бурреле с помощью застежки, в то время как корнетта свободно свисала сбоку или со спины. Патту завязывали на макушке на манер петушиного гребня, в то время как корнетта свободно свисала сбоку или со спины. Корнетту завязывали на макушке, оставляя патту свободно свисать. Патта свободно свисала на затылок, в то время как длинную корнетту несколько раз обвязывали вокруг шеи и закрепляли. Подобный вариант был особенно удобен в зимнее время, при езде верхом. Считается, что именно его использовала Жанна д'Арк.
При необходимости, например предстать перед человеком более высокого ранга или во время церковного моления, шаперон снимали и укладывали на плечо, так что патта свисала на спину, корнета − вперед.
В начале XV века, как следует из миниатюр «Великолепного часослова герцога Беррийского», и «Охотничьей книге», крестьяне продолжали носить шаперон в его исконном виде, в то время как прислуга, входившая в свиту владетельных князей предпочитала оформлять его наподобие шляпы, изготовлявшейся, по-видимому, из шёлка. В середине века шаперон, несколько более простой и строгий по виду, становится также головным убором знати.
В середине того же века шаперон становится обычным головным убором знати и купцов, причем корнета удлиняется чуть не до земли, заставляя носящего обматывать ее вокруг шеи на манер шарфа, так что, например, на флорентийский шаперон этого времени уходило до 9,5 метров ткани (камки или шёлка). Бурреле свивается в жгут, причем иногда по-прежнему обертывается вокруг шаперона, или же несколько слоев дополнительно накладываются на сам шаперон.
Интересно, что величина бурреле соответствовала степени знатности его хозяина — чем больше бурреле, тем выше человек стоял на социальной лестнице.
Во Франции и Бургундии ношение шаперонов определенного цвета указывало на принадлежность человека к определенной политической партии — причем, сами партии могли иногда носить имя «шаперонов». Так участники парижского восстания 1356 г., направленного против дофина Карла − будущего Карла V, регента Франции в то время, как его отец Иоанн II был в плену у англичан, и добивавшиеся французского трона для Карла Злого, короля Наварры, носили двуцветные шапероны, у которых красный цвет символизировал Париж, голубой − Наварру. В 1379 граждане Гента восстали против Филиппа Смелого, герцога Бургундии, причем знаком принадлежности к повстанцам было ношение белого шаперона. Белый шаперон также символизировал принадлежность к восставшим во время парижский беспорядков в 1413 году.
Во Флоренции в XV столетии шапероны (по-итальянски «капуччи») выдавали принадлежность к республиканской партии, в то время как из противники носили «придворные шляпы».
Шапероны всех родов и видов часто изображались на миниатюрах XIV века, причем, как правило, в них были одеты крестьяне или прислуга — дань тому времени, когда шаперон только стал завоевывать себе место как модный головной убор.
Также шаперон весьма характерен для нидерландских портретов, как и для картин итальянского Ренессанса. Среди прочего их любил изображать Паоло Учелло, специально занимавшийся вопросом графической перспективы. По его мнению, сама форма шаперона помогала зрителю почувствовать глубину пространства картины.
Также в итальянском искусстве шапероны часто появляются в сценах Рождества Христова, как считается, потому что дата этого события пришлась на зиму − время года, когда ношение теплого шерстяного шаперона было более чем обычным. В шапероне часто изображается Святой Иосиф или пастухи, поклоняющиеся новорожденному Христу.
В 1480-х годах шаперон стал постепенно выходить из моды, хотя его продолжали носить горожане и купцы. Поздний шаперон лишился пышных украшений, лента-бурреле исчезла совсем или сильно укоротилась, патта уже ничем не украшалась. К 1500 году в Северной Европе шаперон исчез почти окончательно, в то время как его предок, капюшон или худ, продолжал носиться пастухами или крестьянами, особенно в холодное время года. Еще какое-то время собственно шаперон продержался как часть формального наряда законников, академиков и членов некоторых из рыцарских орденов (так, например, шаперон входил в орденское одеяние французских рыцарей Звезды). Но и в этих случаях шаперон был уже достаточно скромных размеров, часто лишенный бурреле, крепившийся к одежде на манер капюшона. В Италии мода на шаперон (как головного убора для пожилых) продержалась дольше всего, окончательно выйдя из употребления лишь к 1520-му году.
Красная Шапочка в оригинале французской сказки именуется «Красным Шаперончиком» (Le Petit Chaperon Rouge).
Шапероном среди прочего во французском языке именуются клобучки для ловчих птиц.
В английском языке имя chaperon(e) получила компаньонка или дуэнья для молодой девушки.
Ношение черного шерстяного шаперона и снимание его в церкви было одним из обвинений, выдвинутых против Жанны д’Арк на Руанском судилище — этим «доказывалось» ее понятие о себе как о мужчине.
Шаперонами или шаферонами называются также налобники в форме щитка, в некоторых странах надевающиеся на лошадей, везущих погребальный кортеж.
2.2 Вербализация понятия «coiffure» («головной убор»)
2.2.1 Языковая репрезентация понятия «Coiffure» («головной убор»)
К наименованиям мужских головных уборов традиционно относят следующие лексические единицы: шапка − bonnet, шапка-ушанка – casquette avec oreillettes, шляпа − chapeau , фуражка , картуз − casquette , кепи − képi, кепка − casquette, бейсболка – base-ball , каскетка − casquette, ермолка (мурмолка) − calotte, колпак – capot, bonnet, боливар − bolivar, цилиндр − cilindre, шапокляк – claque, gibus, котелок – melon, cape, тирольская шляпа – chapeau tyrolien; тюбетейка − calotte, чалма – turban, кивер − shako, канотье − canotier, матлот − matelot и многие другие.
К наименованиям женских головных уборов традиционно относят следующие лексические единицы, функционирующие во французском языке: шляпа – chapeau, шляпа-шлем – chapeau-casque; шляпа-таблетка – chapeau-tablette; шляпа-тюрбан – chapeau-turban; калабрийская шляпа – chapeau calabrais; охотничья шляпа – chapeau de chasse; шляпа-форейтор – chapeau-postion; шляпа-зюйдвестка – chapeau-suroît ; шляпа «а-ля Шанель» − chapeau à la Chanel, шляпа «а-ля Рембрандт»− chapeau à la Rembrandt / шляпа «а-ля Рубенс» − chapeau à la Rubens; чепец – capot, bonnet, cale; капор − capeline, капот − capot, чепец-турэ – capot-touré, куафюр − coiffure, ток − toque, шляпа-клоше – chapeau-cloche, шляпа-колокольчик – chapeau-clochette, болеро − boléro, бретон − breton, томи − tomi; платок − foulard и т.д.
Лингвистический интерес представляют номинации молодежных головных уборов, в семантике которых обнаруживаются различные системные закономерности тематической парадигмы: кепка − casquette, бейсболка – base-ball, панама − panama, повязка – serre-tête, капор − capeline, бандана − bandana, пилотка − calot, наушники – serre-tête, casque à écouteurs, капюшон − capuchon, скафандр – scaphandre, costume de l’espace, сорбонна − sorbonne и другие. Особо следует подчеркнуть наличие эксплицированной коннотации в структуре значения данных номинаций.
Номинации детских головных уборов близки к так называемым диминутивам, в прагматический слой значения которых входят положительные эмоции, связанные с адресатом: чепчик − cornette, шапочка − chaperon, косыночка − gousset, беретик – petit béret, кепочка – petit casquette и др.
Языковая репрезентация понятия «головной убор» свидетельствует о наличии в собственно информирующих множествах номинацций прагматического фактора, оказывающего ощутимое влияние на деятельность языковой личности. Как показало исследование, номинации головных уборов небезразличны ко многим аксиологически оценочным категориям: «mauvais / bon» − «плохой / хороший», «beau / laid» − «красивый / некрасивый», «de haute qualité / de basse qualité» − «качественный / некачественный», «chère / bon marché» − «дорогой / дешевый», «comfortable / incomfortable» − «удобный / неудобный», «en mode/ démodé» − «новый (модный) / устаревший», «traditionelle / extraordinaire» − «традиционный / необычный», «du pays, nationale / etranger,importé» − «свой (отечественный) / чужой (импортный)», «classique / élégant» − «классический / стильный», «simple / alambiqué, choquant, compliqué» − «простой / замысловатый, вычурный, эпатажный» и многие другие оценочные оттенки по шкале «мелиоративность / пейоративность».
В результате метафорического переноса появились наименования, вербализующие различные формы головных уборов: цилиндр, котелок, наушники, таблетка, колесо, шар и т.д. Такие лексемы, как, например, бандана, болеро, появились вследствие метонимического переноса.
Для исследуемого лексико-семантического пространства характерно явление синонимии: cloche – bonnet – chape – chapeau – capot − cornette (колпак, чепец, шапочка); foulard – fichu − châle (платок, шаль, косынка); cylindre − chapeau haut de forme − huit-reflets – gibus – claque ( цилиндр – шапокляк); melon – cape – chapeau rond (круглая шляпа) и т.д. Кроме того, нами выявлены номинации, которые на первый взляд, могут восприниматься как синонимы. Тем не менее, у части таких лексем произошло уточнение значения: по критерию устройства головного убора (чалма – длинный кусок ткани, особым образом туго обертываемый вокруг головы и тюрбан – длинный кусок легкой ткани, традиционно обматываемого вокруг тюбетейки, фески, шапочки); по критерию размера (вуаль – вуалетка). Выявлены также и оформившиеся гиперо-гипонимические отношения внутри синонимического ряда: chapeau de paille − canotier – matelot – girardi – sombrero – manille (соломенная шляпа – канотье – матлот – жирарди – самбреро).
Таким образом, в одном синонимичном ряду могут функционировать однословные и составные языковые единицы, общеупотребительные и идиолектные, полисемичные и моносемичные, четко мотивированные и ложно мотивированные.
Особую лингвистическую природу проявляет антонимия в исследуемом пространстве. Бинарное противопоставление основано на специфических логико-понятийных отношениях, свойственных данному таксону лексики, что позволяет квалифицировать данные оппозиции как эквиполентные: мужской / женский головной убор; летний / зимний головной убор; исторические номинации / современные названия; классический / авангардный стиль; изделия из натурального меха / изделия из искусственного меха; меховой / вязаный; повседневный, будничный / праздничный, нарядный, выходной, парадный; щегольской, пижонский / элегантный, изысканный, изящный и т.д.
Основным и наиболее характерным признаком изучаемого лексико-семантического пространства является его парадигмальная организация, основанная на гиперо-гипонимических отношениях. Распространен принцип дополнительности: к исходному понятию последовательно присоединяются уточнители, образующие различные видовые корреляты (например, многочисленные названия меховых изделий – chapeau de zibeline, de lapin, de vison, d’ondatra, de renard bleu, de castor, de renard etc. (соболиная шапка, кроличья, норковая, ондатровая, песцовая, бобровая, лисья и т. д.).
Во французском языке нередко можно встретить устойчивые выражения, связанные с головным убором, имеющий ироничный, разговорный оттенок: chapeau bas! – шапку долой!; mettre chapeau bas – снять шляпу;mettre son chapeau sur l’oreille – принять вызывающий вид; enfoncer son chapeau – надвинуть шляпу, перен. принять самоуверенный вид; mettre son chapeau de travers – перен. принять угрожающий вид; je vous tire mon chapeau – я восхищаюсь вами; recevoir le chapeau – стать кардиналом; avoir la tête près du bonnet – быть раздражительным, parler à son bonnet – говорить с самим собой; mettre son bonnet de travers – вcтать с постели с левой ноги; jeter son bonnet par-dessus les moulins – пренебречь общественным мнением, правилами приличия; mettre la main au bonnet – снять шляпу, поклониться; gros bonnet – важная персона, шишка; il a pris cela sous son bonnet – это его выдумка; ce sont deux têtes dans un bonnet – они заодно; prendre sous son bonnet – взять с потолка, выдумать; opiner du bonnet – соглашаться с мнением других; être triste comme un bonnet de nuit – опечалиться, приуныть; c’est bonnet blanc et blanc bonnet – это одно и то же; être né coiffé – родиться в сорочке; être coiffé de qn – влюбиться в кого-либо. Нередко встречаются устойчивые выражения с пейоративной оценкой, выражающей уничижительное, пренебрежительное отношение и различные отрицательные коннотации, которые наделены особыми концептуальными признаками : prendre sous son bonnet – взять с потолка, выдумать; avoir le casque (de pompier) – быть в нетрезвом виде, быть во хмелю ramasser les casquettes – прийти последним (на велогонке); coiffer sainte Catherine – остаться старой девой; chien coiffé , chèvre coiffée – урод, уродина и др.
Ассоциативно-вербальный образ, относящийся к изучаемому понятию, в сознании носителей французского языка связан с головным убором как непременным атрибутом профессиональной принадлежности. Головной убор является необходимой деталью профессиональной одежды, спецодежды, своеобразным дресс-кодом, униформой, например: calot − пилотка (например, стюардессы), scaphandre − скафандр (космонавта, водолаза), casque − шлем (танкиста, мотоциклиста, автомобилиста), berets ( noirs, verts, bleus, bordeaux) − береты (черные, зеленые, голубые, краповые); casquette (militaire, policier) − фуражка (военная, полицейская), bonnet, foulard, chaperon (de médecin, de cuisinier, de confiseur) − шапка, шапочка, колпак, косынка (врача, повара, кондитера), конфедератка и т.д. Во французском языке широко представлены номинации, репрезентирующие головной убор как часть форменной одежды. Они являются важными социовербальными маркерами, указывающими на профессию, род занятий, деятельность человека и т.д. Различные социовербальные функции, свойственные головным уборам, предопределили неоднородность лексического состава. Головный убор выполняет не только экзистенциальную функцию, но и является ритуальным, магическим знаком (например, voile de mariée −фата, voile de deuil − траурная косынка / повязка и др.); может быть украшением, и в этом случае он выполняет декоративную функцию (например, couronne − корона, венок diadème − диадема, bandeau − бандо, perruque − парик, и т.д.). Кроме того, корона, диадема, венок (лавровый) являются также символом власти, социальной принадлежности, степени социального признания. Следовательно, в зависимости от доминирующих функций головной убор может быть не просто вещью, но социально-культурным объектом, репрезентирующим определенные знания и сведения социокультурологического характера.
Определенный лингвистический интерес вызывают номинации некоторых деталей головных уборов: voile − вуаль, visière − козырек, cocarde − кокарда, capeline − капелина, bords − поля, plumes − перья, soultan − султан, plumage − плюмаж и т.д., которые выполняют различные функции и имеют специфическое функциональное назначение.
Разным сферам деятельности присущи свои специфические подклассы наименований одежды и соответствующие им головные уборы. Так, религиозная сфера представлена особыми разновидностями головных уборов (например, kipe − кипа, calotte − скуфья, mitre − митра, tiare − тиара, calotte − тюбетейка, turban − тюрбан, чалма, voile orientale − чадра, paranja − паранджа, fez − феска и др.), которые имеют не только определенное функциональное назначение, но и семантическую спефику: в лексическом объеме представленных номинаций содержатся семантические маркеры, указывающие на национальную и религиозную принадлежность того или иного головного убора.
2.2.2 Лексические единицы, отображающие понятие «Coiffure» («головной убор»)
Существует множество лексических единиц, так или иначе связанных со словом «Coiffure». Вот, к примеру, некоторые из них, наиболее употребимые во французском языке:
Coiffure − Ce qui sert à couvrir, à orner la tête – То, чем покрывают, украшают голову.
Porter une coiffure − Носить прическу, головной убор.
Se couvrir la tête − Покрывать голову
Garder sa coiffure – Сохранить, беречь прическу
Rester couvert – Быть с покрытой головой
Ne pas porter de coiffure – Не носить головной убор
Être nu-tête – быть с непокрытой головой
Être en cheveux – быть простоволосым (без прически)
Coiffure d’homme – Мужской головной убор, прическа.
Couvre-chef (fam., plaisant) – Головной убор
Chapeau mou – Мягкая шляпа.
Feutre – Фетровая шляпа, подбитая войлоком. Taupé – Меховая шляпа. Chapeau tyrolien – Тирольская шляпа
Chapeau haut de forme − Цилиндр.
Haut-de-forme ou haute-forme. Huit-reflets − Цилиндр. Gibus – Шапокляк (Складывающийся цилиндр). Claque –Шапокляк
Chapeau de paille – Соломенная шляпа.
Canotier − Канотье. Panama − Панама. Manille – Шляпа из манильской соломы. Bangkok – Бангкок (Тайская треугольная шляпа). Bolivar – Боливар (Широкополая шляпа XIX в.)
Chapeau rond – Круглая шляпа.
Melon − Котелок. Cape − Котелок. Béret − Берет. Casquette – Фуражка, каскетка, картуз. Fez − Феска. Turban – Тюрбан, чалма. Chapeau à cornes – Треугольная шляпа. Bicorne − Двууголка, Tricorne − Треуголка.
Chapeau de marin – Морская шляпа.
Suroît – Непромокаемая шляпа у моряков. Bousingot – Матросская шапка. Galure, ou galurin (pop.) – Шляпа, шапка. Faluche (béret d’étudiant) – Студенческий берет.
Coiffure ecclésiastique – Церковный головной убор.
Barrette − Шапочка. Mitre – Митра, колпак. Tiare − Тиара. Chapeau de cardinal – Шляпа кардинала.
Coiffure militaire – Военный головной убор.
Béret − Берет. Bonnet (de marin) – Морская шапочка. Calot – Треуголка, донышко головного убора. Chéchia − Феска. Képi − Кепи. Shako − Кивер. Chapska − Кивер.
Coiffure de magistrate – Головной убор должностного лица.
Mortier – Бархатная шапочка (французских чиновников). Toque – Ток, шапочка или шляпа без полей или с очень маленькими полями.
Coiffure de femme – Женский головной убор.
Toque − Ток, шапочка или шляпа без полей или с очень маленькими полями.
Feutre – Фетровая шляпа.
Chapeau de paille – Соломенная шляпка.
Bibi (fam.) – женская шляпка
Chapeaux anciens – Старинные шляпы.
Capote – Капот, женская шляпка.
Capeline − Капор.
Cabriolet – Женская старинная шляпа.
Charlotte – Женская шляпа с воланами.
Bavolet – Кружевная женская шляпка.
Coiffure du Moyen Age – Средневековый головной убор.
Hennin – Средневековый женский головной убор.
Attifet – Чепец (XVI в.).
Cale – Каль, чепчик – плотно облегающая голову шапочка. В эпоху средневековья мужской и женский домашний головной убор типа чепчика. При выходе на улицу на каль надевали бонне, шаперон и другие головные уборы.
Coiffure sans fond – Открытые головные уборы, «без дна».
Diadème − Диадема.
Couronne − Корона.
Serre-tête – Повязка, наушники.
Mantille – Мантилья, головной кружевной (или шелковый) шарф.
Voile – Вуаль, покрывало; voile de mariée – фата.
Turban – Тюрбан, чалма.
Coiffe bretonne – Бретонский чепец, аlsacienne − альзасский, Iorraine − лоррэнский, auvergnate − овернский, boulonnaise − булонский, bourguignonne − бургундский, vendéenne − вандейский, etc.
Bonnet − Шапочка.
Bonnet tuyauté – Гофрированная шапочка.
Bonnet plisse – Шапочка в складку, гофрированная.
Elements de coiffures – Элементы головных уборов .
Carcasse − Каркасс.
Passe − Тесьма.
Coiffe − Подкладка.
Bords − Края.
Retroussis – Загнутые кверху поля шляпы, отворот.
Matiere − Материал.
Velours – Велюр, бархат.
Soie − Шелк.
Feutre − Фетр. Fourrure − Мех. Paille − Солома.
Sparterie – Спартри (Плетеный материал для женских шляп).
Peluche − Плюш.
Garniture − Гарнитура.
Bordure – Край, бордюр.
Galon – Галун, нашивка.
Ganse – Петлица, петличный шнурок.
Bourdalou – Шнур, лента с пряжкой на шляпе.
Cordon – Шнурок, тесьма.
Aigrette – Султан, эгрет.
Dentelles − Кружева.
Plumes − Перья.
Plumet – Султан, плюмаж.
Pompon − Помпон.
Cocarde − Кокарда.
Brides – Завязка (у чепчика), петелька.
Mentonnière – Лента шляпы, завязывающаяся под подбородком.
Art de coiffer – Искусство стиля, искусство надевать головной убор.
Chapellerie – Шляпное производство, шляпный магазин.
Magasin de modes – Магазин модной одежды.
Modiste − Шляпница.
Chapelier − Шляпник.
Garnir un chapeau – Украшать шляпу.
Essayer − Примерять.
Conformateur – Болванка для головных уборов.
Chapeauter (fam.) – Украшать шляпой.
Coiffant (qui coiffe bien) – Хорошо сидящий.
Seyant – Идущий к лицу.
А также примеры и их значения некоторых разновидностей понятия «Coiffure», извлеченных из толкового словаря «Larousse»( Larousse, 1979):
Chapelet (Венок, четки) − (de chapeau) spécialisé au sens « couronne de fleurs » d’ou le sens religieux d’après la couronne de roses de la Vièrge.
Coiffer (Надевать головной убор, причесывать) − 1. Coiffer quelqu’un, lui couvrir la tète d’un chapeau, d’un morceau de tissu : la maman coiffe son bébé d’un bonnet
2. (sujet nom de personne) étre coiffé de; avoir la téte couverte de ; étre coiffé d’un béret, d’une casquette.
Coiffe (Чепчик) – tissu ou dentelle que les femmes portent sur la téte comme ornement dans certaines provinces.
Coiffure (Головной убор, прическа) – tout ce qui sert a couvrir la téte : « On voyait dans la foule des coiffures très diverses : feutres, chapeaux de paille, noeuds de ruban etc. »
Déccoiffer (Снимать головной убор, растрепать волосы) – décoiffer quelqu’un, lui enlever sa coiffure, son chapeau : « le veut l’a décoiffe et son chapeau a roule dans le ruisseau
Se décoiffer (Снимать головной убор с себя) – enlever son chapeau par respect
Recoiffer (se) (снова надевать головной убор, менять прическу) – remettre son chapeau
Coiffer ( Причесывать, делать прическу) – disposer les cheveux sur la téte : la fillette, munie d’une brosse et d’un peigne, coiffe sa poupée.
Raccourcir les cheveux : va te faire coiffer, tu as les cheveux trop long
Se coiffer (Причесываться) – disposer ses cheveux : elle a passe une demi-heure devant sa glace pour se coiffer.
Coiffeure, -euse (Парикмахер) – personne dont la proffession est de couper les cheveux, de les disposer selon la mode : Une boutique de coiffeur. Elle a pris un rendez-vous chez son coiffeur.
Coiffeuse (Туалетный столик) – petite table munie d’une glace et des objets que les femmes utilisent pour les soins de beauté : Une coiffeuse romantique.
Coiffure (Прическа) – manière ou art de disposer les cheveux : la mode était aux coiffures. Elle a plusieurs peignes dans sa coiffure. Salon de coiffure. Une coiffure qui dégage les oreilles. Elle a appris la coiffure.
Décoiffer (Растрепать волосы) − décoiffer quelqu’un, déranger l’ordonnancement de ses cheveux, sa coiffure : Le vent l’a decoiffée (syn. Depeignée).
Coiffer ( Управлять, устанавливать дисциплину) – coiffer un organisme, un cervice administratif, exercer son autorité sur cet organisme, ce service, être placé hierarchiquement au dessus : Le bureau central coiffe les différentes comités locaux (syn. Superviser).
Casquette (Фуражка, каскетка) – coiffure, ordinairement en étoffe, plate et munie d’une vissière: L’uniforme des officiers de marine et de l’armée de l’air comporte une casquette.
Béret (Берет) – coiffure plate et ronde que portent les hommes, notamment dans le Sud-Ouest de la France, les marins, les enfants etc., et que la mode a transformée pour qu’elle soit portee par les femmes. Georges, n’oublie pas de prendre ton béret de drap noir.
Voile (Вуаль, покрывало) – 1. Morceau d’étoffe plus ou moins transparent, servant a couvrir le visage ou la téte dans diverses circonstances : Voile de tulle, de mousseline. Voile de mariée. Voile d’infirmière. Voile de deuil. Voile de religieuse.
Bonnet (Шапочка) – Coiffure, en général souple et sans rebord (pour les hommes et pour les femmes) : Cet hiver, la mode a été de porter des bonnets de fourrure. Un bonnet de pàtissier. On mettait jadis un bonnet de nuit pour se couvrir la téte pendant le sommeil. Avoir la téte pres du bonnet ; étre vif et emporté (syn. Etre soupe au lait).
Foulard (Платок) – carré, mouchoir de tissu leger, de confection élégante: avoir un foulard autour du cou. Mettre un foulard sur les cheveux.
Chapeau (Шляпа) – coiffure de forms et de matieres tres variees, portee a l’exterieur par les hommes et les femmes : la mode des chapeaux change tres souvent, surtout dans la toilette feminine. Il a mis un chapeau de paille a larges bords por jardiner au soleil.
Couronne (Корона, венок) – 1. Ornément circulaire qu’on porte sur la tète en certaines circonstances : une couronne royale or enrichie de pierrerie. La mariée avait une couronne de fleurs blanches en tissu 2. Ornément porte sur la tète et qui est un signe de distinction, une recompence : Un héros représenté la tete ceinte d’une couronne de laurier. 3. Autorité royale, dinastie souveraine : Les Etats liés par des traites a la Couronne d’Angleterre. Les joyaux de la Couronne.
Turban (Тюрбан, чалма) – coiffure de certaines orientaux, fermée d’une longue pièce d’étoffe enroulée autour de la tète : Enturbanné – coiffe d’un turban.
Calot (Треуголка) – coiffure militaire ou bonnet du mème genre porte par des civils : Certaines receveuses d’autobus portent un calot (syn. Bonnet de police).
Calotte (Ермолка) – petit bonnet rond s’appliquant sur le sommet de la tète : les ecclésiastiques ont parfois une calotte.
Bande (Лента) – 1. Pièce de tissue, de caoutchouc, etc. Que l’on met autour de la tète ou du front, ou sur les yeux de quelqu’un (pour l’empecher de voir) : les infirmières portent un bandeau. Le condamné à mort refusa le bandeau qu’on proposait de lui mettre sur les yeux. 2. Pour une femme, cheveux divisés sur le milieu du front et lissés de chaque coté de la tète.
Scalp (Скальп) – chevelure detachée du cràne avec la peau, que les Indiens d’Amérique conservaient comme trophée.
Scalper (Скальпировать) – 1. Détacher la peau du cràne avec un instrument tranchant : Les Indiens d’Amérique scalpaient leurs ennemis vaincus 2. Arracher par accident la peau du cràne : dans la collision, il a été scalpé par des débris de verre.
Perruque (Парик) – (ital. Perruca « chevelure »). Coiffure postiche en vrais ou faux cheveux.
Diadème (Диадема) – (gr. Diadema). 1. Ornement que certains souverains de l’Antiquite portaient en bandeau sur le front comme insigne de leur dignité. 2. Parure en demi-cercle de joaillerie que les femmes portent au-dessus du front, dans les cheveux. Ceindre le diadème = devenir roi
Bandeau (Повязка) – 1. Mouchoir ou morceau d’étoffe pliè comme une bande que l’on met autour de la tète ou sur les yeux. 2. Cheveux plaqués sur les cotés de la tète.
Képi (Кепи, военная фуражка) – (allem. Kappi «petit bonnet»). Dans certains pays, coiffure d’uniforme (militaire, jendarme, agents de police, douanier, etc.), de forme cylindrique, avec visière de cuir ou de matière plastique.
Paname (Панама) – Chapeau souple et leger confectionné avec de fines lanière découpées dans les feuilles d’un arbuste de l’Amérique centrale.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В заключении можно сказать, что лексико-семантическое пространство понятия «головной убор» включает в себя весь «многоликий» мир лексических множеств и подмножеств, семантически связанных с опорным общим значением «головной убор». Антропоцентрически ориентированная методика исследования понятия «головной убор» позволила выявить его репрезентанты не только на языковом уровне, но и, что особенно важно, на уровне языкового сознания, поскольку номинации головных уборов отражают определенный сегмент коллективного сознания, легко проецируемый на действительность и человека. Исследуемые номинации репрезентируют определенный объем знаний, накопленный этносом в процессе познания и осмысления окружающего мира.
Что же касается самой лингвокультурологии, она рассматривается нами как практическая реализация культурологии, как прикладной аспект в процессе преподавания языка. Исходя из этого, понятие и термин лингвокультурологии справедливо представляют более широкими, и это наряду с конкретно культурологическим охватом проблем предполагает более углубленное эмпирическое изучение языковых фактов.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
1. Абульханова-Славская К.А. Личностные типы мышления // Когнитивная психология. Материалы финско-советского симпозиума. М., 1986.
2. Автономова Н.С. Рассудок. Разум. Рациональность. М., 1988.
3. Баткин Л.М. О некоторых условиях культурологического подхода // Античная культура и современная наука. М., 1985. С.303-312.
4. Берн Э. Игры, в которые играют люди: (Психология человеческих взаимоотношений). Люди, которые играют в игры: (Психология человеческой судьбы). М., 1988.
5. Витгенштейн Л. Философские исследования // НЗЛ. Вып.16: Лингвистическая прагматика. М., 1985.
6. Воробьев В.В. Лингвокультурология. Теория и методы. М., 1997.
7. Гаспаров Б.М. Язык. Память. Образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996.
8. Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985.
8. Гуревич П.С. Культурология. М., 2000
9. Делез Ж. Логика смысла. Екатеринбург, 1998.
10. Добродомов И.Г. Слово и время // Античная культура и современная наука. М., 1985.
11. Золотова Т.Н. Особенности национального мышления и грамматический строй языка // Язык и мышление: Психологический и лингвистический аспекты. Материалы Всероссийской научной конференции (Пенза, 15-19 мая 2001 г.). Пенза, 2001.
12. Караулов Ю. Н. Структура лексико-семантического поля. М., 2001.
13. Карасик В.И. Оценочная мотивировка, статус лица и словарная личность // Филология. Краснодар, № 3. 1994.
14. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб., 2000.
15. Красных В.В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. М., 2002.
16. Кузнецов А.М. Поле // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 2006.
17. Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов // НЗЛ. Вып. 23. М., 1988.
18. Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. М., 1969.
19. Лихачев Д.С. Раздумья. М., 1991.
20. Лотман М.Ю. Внутри мыслящих миров. М., 1996.
21. Мамонтов С.П. Основы культурологии. М., 1996.
22. Маслова В.А. Лингвокультурология. М., 2001.
23. Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997.
24. Музофарова С.Н. Особенности мусульманских головных уборов. М., 2010.
25. Нерознак В.П. Теория словесности: старая и новая парадигмы // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология. М., 1997.
26. Общая риторика: Пер. с фр. / Ж.Дюбуа, Ф.Тир, А.Тринон и др. - М., 1986.
27. Падучева Е.В. Тема языковой коммуникации в сказках Льюиса Кэррола // Семиотика и информатика. № 18.,С.76-119., М., 1982.
28. Потебня А.А. Полное собрание трудов: Мысль и язык. М., 1999.
29. Пропп В.Я. Морфология сказки. М., 1969.
30. Рахштейн А. Д. Сопоставительный анализ фразеологии. М., 2003.
31. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Б.А.Серебренников, Е.С.Кубрякова, В.И.Постовалова и др. М., 1988.
32. Рядчикова Е.Н. Синтактика и семантика конструкций с синтаксической аппликацией. Краснодар, 1996.
33. Серебренников Б.А. Как происходит отражение картины мира в языке? // Роль человеческого фактора в языке. М., 1988.
34. Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. М., 1999.
35. Серебренников Б.А. Как происходит отражение картины мира в языке? // Роль человеческого фактора в языке. М., 1988.
36. Степанов Ю.С. Слово // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология. М., 1997.
37. Сухих С.А. Прагмалингвистическое измерение коммуникативного процесса. Дис. докт. филол. наук. Краснодар, 1998.
38. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996.
39. Толстой Н.И. Этнолингвистика в кругу гуманитарных дисциплин // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология. М., 1997. С. 306-315
40. Фанян Н.Ю., Тхорик В.И. Лингвокультурология и межкультурная коммуникация: Учебное пособие под редакцией Г.П. Немца. Краснодар, 2011.
41. Хидекель С. С., Кошель Г. Г. Природа и характер языковых оценок // Лексические и грамматические компоненты в семантике языковых знаков. Воронеж, М., 1983.
42. Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М., 1986.
43. Щерба Л.В. Восточнолужицкое наречие. Пг., 1915.
44. Якубинский Л.П. О диалогической речи // Язык и его функционирование. Избранные работы. М., 1986.
Использованные словари
1. Ганшина К.А. Французско-русский словарь. М., 1979.
2. Ганшина К.А. Французко-русский словарь. М., 2005.
3. Ларош П., Маевская Е. Русско-французский словарь. М., 2007.
4. Librairie Larousse, (p. 142-143), P., 1979.
5. Энциклопедический словарь по культурологии. М., 1997.
6. Auzou Ph. Dictionnaire encyclopédique. P., 2006.
PAGE \* MERGEFORMAT1