Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Русанова И.П.
Славянские древности VI-VII вв.
© Русанова И.П., Издательство "Наука", М.,1976.
В книге рассмотрены славянские древности VI—VII вв., распространенные от Эльбы до Днепра и от Балтийского моря до Дуная. Автор показывает единство славянской культуры VI— VII вв., ее последующее дробление и начало развития локальных культур средневековых славянских народов. Особую убедительность историческим выводам придает разработанная автором методика исследования археологического материала.
Оглавление
1. Задачи и методы исследования
VI—VII века представляют собой один из важнейших периодов в истории славянства. К этому времени относится последний этап существования общеславянского языка, хотя уже начинается его распад на отдельные языковые группы. В середине I тысячелетия н. э. происходило широкое расселение славян, освоение ими новых земель, активизировались сношения с соседними народами. Славяне проникли на территорию Византии, и у византийских авторов появились первые подробные сведения об этом народе. Этим периодом датируются самые ранние достоверно славянские археологические памятники, и с этого времени можно говорить о последовательном развитии славянской материальной культуры вплоть до позднего средневековья.
Для изучения далекого прошлого славян необходимо комплексное использование данных таких наук, как история, археология, лингвистика, антропология, этнография. Каждая из этих дисциплин обладает своими возможностями и методами исследования. В основу археологической работы должны быть положены данные о материальной культуре и собственно археологические методы доказательства, которые при современном уровне знаний в ряде случаев дают положительные результаты. Лишь после этого выводы, полученные на археологических материалах, могут быть сопоставлены с итогами исследований других наук и сведениями письменных источников.
Активное исследование культуры славян VI—VII вв. началось лишь в 50—60-х годах XX в. За истекшие десятилетия на территории Средней и Восточной Европы накоплен огромный фактический материал, который позволяет по-новому ставить и решать многие вопросы ранней славянской истории. Но этот материал не обработан полностью и не приведен в единую систему; недостаточно разработана хронология памятников, что часто приводит к неверным выводам о раннесредневековой культуре славян До сих пор не выяснен характер славянских древностей VI—VII вв.: принадлежали ли они единой культуре или в то время существовало несколько славянских культур. От этого кардинального вопроса зависит решение многих других проблем истории славянства: о территории, занятой в тот период славянами, о путях их расселения, об эволюции культуры, об отношении с соседними этническими группами. Лишь после выяснения этих вопросов возможно будет искать истоки славянской культуры VI—VII вв. и решать проблемы славянского этногенеза.
Археологический материал VI—VII вв. на территории СССР, Польши, Чехословакии, ГДР, отчасти Румынии, Болгарии, Югославии, Австрии отражен в многочисленных публикациях и исследованиях, посвященных отдельным памятникам и областям. В последние годы вышло в свет несколько монографий, в которых рассматриваются исторические судьбы славян этого времени на широкой территории 1. Авторы этих исследований, П. Н. Третьяков, И. И. Ляпушкин, В. В. Седов, исходят из ряда общих теоретических предпосылок. Во-первых, все они единодушны в вопросе о том, что археологическая культура или группы родственных археологических культур соответствуют этнической общности 2. При этом под археологической культурой понимается комплекс материальных и духовных особенностей, присущих населению 3. Археологическая культура рассматривается как явление сложное, включающее элементы, связанные с уровнем развития производства, общественных отношений, с климатическими условиями, и комплекс признаков, отражающих этнические особенности населения (характер поселений, жилищ, погребального обряда, украшений, керамики и т. п. ). Во-вторых, в исследованиях последних лет придается большое значение изменениям в культуре, связанным с передвижениями населения, его смешением с соседними племенами и ассимиляцией, подчеркивается роль субстратного населения 4. В-третьих, все исследователи придерживаются положения, что о славянской принадлежности культур I тысячелетия н. э. можно говорить лишь при наличии непосредственной генетической связи их с достоверно славянской культурой рубежа I и II тысячелетий н. э. 5
Несмотря на эти общие теоретические предпосылки, все три автора приходят к разным выводам о характере славянской культуры и истории славянских племен во второй половине I тысячелетия н. э. В основном это вызвано не всегда последовательным применением теоретических предпосылок. Так, П. Н. Третьяков считает, что славянская культура VI—VII вв. сложилась на основе позднезарубинецкой культуры в Поднепровье и пшеворской — в Повисленье. При этом ее единство (по мнению П. Н. Третьякова, весьма относительное, так как к славянским культурам он относит пражскую культуру на западе, культуры типа Корчак и типа Пеньковки на Украине, древности типа Колочин в Верхнем Поднепровье и культуру длинных курганов) возникло путем «культурно-этнической интеграции» 6. Доказывая славянскую принадлежность археологических культур, П. Н. Третьяков не всегда придерживается принципа установления генетического родства с достоверно славянскими культурами. Так, он утверждает славянскую принадлежность зарубинецкой культуры и культуры типа Колочин, которые резко отличны от более поздней славянской культуры на территории Поднепровья 7.
И. И. Ляпушкин в противоположность П. Н. Третьякову подчеркивал единство славянской культуры второй половины I тысячелетия н. э., исключая из числа славянских материалы культуры Пеньковки и северные археологические культуры, представленные длинными курганами и сопками. Появление славянской культуры в северных лесных районах он относил только к IX в. 8 Единообразие славянской культуры второй половины I тысячелетия н. э. И. И. Ляпушкин объяснял общностью ее происхождения и длительной совместной жизнью славян на сравнительно небольшой территории 9. Расселение славянских племен, по мнению И. И. Ляпушкина, происходило из Подунавья и частично с запада 10, но эта гипотеза не подтверждена в его работах археологическими данными.
Автор третьего крупного исследования, касающегося славянских древностей VI—VII вв., В. В. Седов делит славянскую культуру середины I тысячелетия н. э. на три группы: наибольшая из них представлена памятниками с керамикой пражского типа, охватывающими территорию от Эльбы до Дпепра и Дуная; вторая группа распространена в Центральной и Северной Польше и прилегающих районах ГДР; третья группа включает памятники типа Пеньковки между Днестром и Нижним Днепром. Группы отличаются одна от другой характером домостроительства и особенностями керамического материала. Эти археологические группы В. В. Седов сопоставляет с тремя частями славянства, названными Иорданом склавинами, венедами и антами 11. В. В. Седов считает возможным, что славяне во II—V вв. составляли часть населения пшеворской и черняховской культур 12. Придерживаясь принципа генетической преемственности культур для доказательства их славянства, В. В. Седов приводит вполне веские аргументы в пользу славянской принадлежности двух первых групп, хотя никак не объясняет возникновение второй («венедской») группы славянских памятников, тогда как эта группа возникла не ранее VII—VIII вв. и при сложении ее, по-видимому, большую роль сыграли соседние и местные дославянские культуры. Археологических доказательств славянства третьей группы — памятников типа Пеньковки — у В. В. Седова пока нет. Ее принадлежность славянам обоснована не вполне ясными данными письменных источников.
Из всех археологических культур VI—VII вв., приписываемых славянам различными авторами, культура с керамикой пражского типа занимает наибольшую территорию. Ее памятники известны от Днепра на востоке до Эльбы на западе и от Припяти на севере до Дуная на юге. На всех этих землях собственно пражские памятники представляются удивительно единообразными. Это проявляется в керамическом материале, в домостроительстве, в погребальной обрядности. Связь этих памятников с более поздней достоверно славянской средневековой культурой не вызывает сомнения. Славянской считал пражскую керамику и впервые выделивший ее чешский археолог И. Борковский 13, и позднейшие исследователи. И. И. Ляпушкин видел в ней единственно достоверные славянские древности VI—VII вв. 14
Вместе с тем в понимании культуры пражского типа нет единства. Ее либо рассматривают как общеславянскую культуру или как один из локальных вариантов славянской культуры, либо вообще отрицают существование культуры пражского типа. Нет четкого представления и о хронологии памятников пражского типа: их начало относят к III, V или VI в., а конец — к VI, VII или VIII в. Совершенно неясным остается вопрос о времени и месте сложения культуры пражского типа. Ее истоки пытаются искать в пшеворской культуре, в культуре латенского времени Чехии, в прешовской культуре позднеримского периода Словакии, среди памятников Черняховского типа на Волыни.
Многие разногласия в понимании пражской культуры связаны с разными представлениями о керамике пражского типа и недостаточно четкой датировкой памятников. Существует узкое и широкое понимание керамики этого типа. В узком смысле под керамикой пражского типа подразумеваются сосуды, определенные И. Борковским как лепные сосуды, обычно не имеющие орнамента, высокие, расширяющиеся в верхней части, с коротким прямым или слегка отогнутым горлом 15. В более широком смысле под названием «пражской» некоторые исследователи объединяют весь керамический комплекс из раннеславянских памятников, куда попадают сосуды разных форм и разного времени. Так, в книге самого И. Борковского среди пражских форм встречаются низкие округлобокие сосуды и сосуды с ребром. Й. Поулик к первой ступени развития славянской посуды также относит разные формы сосудов 16. Широкого понимания керамики пражского типа придерживался Й. Эйснер 17. Основываясь на узком понимании пражского типа, И. Плейнерова и Й. Земан считают более правильным называть керамику VI—VII вв. Чехии «раннеславянской» и включать в нее все формы ранней посуды, в том числе и собственно пражского типа 18.
Польские исследователи для своей территории вообще не применяют термина «пражская керамика», объединяя все формы сосудов под названием «раннеславянские». Наиболее четко выделяют пражский тип сосудов, придерживаясь его понимания в узком смысле, археологи из ГДР 19. На территории Украины памятники пражской культуры обычно объединяются под названием древностей типа Корчак и часто рассматриваются как один из локальных вариантов этой культуры.
Вполне естественно, что в отдаленных районах огромной территории, занятой древностями пражского типа, существуют свои локальные особенности. Они могли быть вызваны разными причинами. Прежде всего, наблюдается постепенное расширение территории этой культуры, и в разных областях памятники датируются неодинаково. Поэтому можно отметить хронологические отличия. Кроме того, пражские древности не везде представлены в чистом виде. В разных частях ареала на них неизбежно должны были оказывать влияние более ранние местные и соседние им культуры — балтские, германские, аварские. В некоторых областях пражские древности выступают совместно с синхронными им памятниками других культур, что при суммарном рассмотрении материала дает неправильное представление о местной культуре.
Задачами настоящей работы являются выяснение особенностей культуры славян середины и начала второй половины I тысячелетия н. э. и освещение на основе археологического материала некоторых вопросов ранней истории славян. Наиболее важным представляется вопрос, существовала ли единая славянская культура в VI—VII вв. на всем протяжении от Эльбы до Днепра? Для ответа на этот вопрос необходимо выделить собственно пражский тип керамики в узком смысле (т. е. вполне определенную форму сосудов с выдержанными пропорциями), проследить, связан ли он с определенными формами поселений, жилищ и погребений, и определить сравнительно узкую дату памятников и их синхронность. Вторым вопросом может быть выяснение первоначальной территории, занятой культурой пражского типа, для чего также необходимы четкая датировка памятников и определение их эволюции. Третий вопрос касается локальных вариантов культуры. Их характеристику можно дать, только рассмотрев местные культуры римского времени на всей территории распространения памятников пражского типа, а также соседние с ней культуры. Четвертый вопрос заключается в том, какие из синхронных пражской культур могут рассматриваться как славянские, и ответ на него зависит от того, прослеживаются ли генетические связи этих культур с более поздними достоверно славянскими материалами.
В работе делается попытка подойти ко всему накопленному материалу с определенных методических позиций. Каждому народу свойственны свои этнографические особенности, которые отражаются в материальной культуре. Эти особенности в какой-то мере сохраняются даже при изменении условий жизни населения, развитии его хозяйства, смешении с другими народами и чуждых влияниях. Специфические черты культуры претерпевают хронологические изменения, но при этом прослеживается их эволюция, постепенная или более резкая, что связывается с коренными изменениями в жизни общества. Этнографические свойства населения позволяют очертить территорию, им занятую, и наметить генетическую связь с культурой, этническая принадлежность которой хорошо определяется по сведениям письменных источников и лингвистическим данным.
В основу работы положены все стороны материальной культуры VI—VII вв., выявленные при археологических исследованиях. Но наиболее показательным представляется керамический материал, самый массовый на памятниках того времени. Вылепленная в домашних условиях посуда отражает не только своеобразие культуры в целом, но и местные особенности, и хронологические перемены. В ней хорошо прослеживаются влияния других культур, соседних или субстратных. Единичные находки вещей помогают лишь уточнению хронологических рамок памятников, относительная датировка которых устанавливается по керамическим комплексам. Данные о конструкции жилищ и характере погребальных памятников могут дать лишь общее представление о культурах как из-за их сравнительной малочисленности, так и из-за разной методики раскопок.
Наибольшее значение при обработке керамики имеет ее подробная типология, сделанная по единому принципу. Существует много способов типологии керамики, отражающих ее местную специфику. Наблюдения показывают, что каждой культуре второй половины I тысячелетия н. э. на рассматриваемой территории свойственны определенные формы лепных сосудов, имеющих характерные пропорции. Различия между керамикой разных культур особенно четко видны по месту наибольшего расширения тулова — в средней части или в верхней трети сосуда, по большей или меньшей профилированности, по приземистости или вытянутости сосудов. Поэтому для большей объективности при сопоставлении форм керамики сравниваются основные пропорции сосудов
(рис. 1).
При этом наиболее показательны, как правило, соотношения четырех промеров сосудов и, следовательно, двух их пропорций. Так, при сравнении массового материала разных территорий и культур учитываются соотношения высоты сосуда (Н) и высоты его наибольшего расширения (H1), а также степень профилированности тулова, т. е. соотношения диаметра наибольшего расширения (D3) и диаметра горла (D2). Эти две пропорции четырех величин могут быть совмещены в корреляционном графике, который строится по системе координат, в результате чего каждый сосуд получает на нем свою определенную точку. Как правило, сосуды одной культуры, представленной в чистом виде, занимают на корреляционном графике обособленное место и не смешиваются с сосудами других культур. Этот же график помогает выделить инородные и нехарактерные примеси среди материалов каждой культуры. На основании этих пропорций сосуды подразделяются на типы. Внутри каждого типа обычно наблюдаются различия в соотношении диаметра дна (D4) и горла (D2), диаметра наибольшего расширения (D3) и высоты этого расширения (H1). По этим пропорциям выделяются виды среди типов сосудов.
Хронологические изменения, как правило, сравнительно мало отражаются на общей форме сосудов. Гораздо быстрее и выразительнее изменяется их верхняя часть — шейка и форма венчика. По этим признакам выделяются варианты внутри видов керамики. Различие между вариантами может быть также выражено математически в виде соотношений диаметров отверстия сосуда (D1), горла (D2) и наибольшего расширения (D3). Выделение вариантов особенно важно, так как практически приходится работать с фрагментарным материалом, по которому далеко не всегда можно определить, к какому виду относится сосуд. При обработке материала учитываются примеси в тесте сосудов, характер обработки его поверхности, особенности орнаментации.
Единая типология всего керамического материала, доступного исследованию, позволяет сравнивать посуду с разных территорий, из отдельных памятников и, что наиболее важно, из определенных закрытых комплексов. Такое сопоставление дает возможность, во-первых, наметить локальные особенности в керамике и, во-вторых, выделить синхронные комплексы. Учитывая стратиграфию памятников и находки отдельных датирующих вещей, можно определить относительную, а отчасти и абсолютную хронологию керамических комплексов. Их датировка позволяет проследить развитие материальной культуры и составить хронологическую шкалу керамики. На основании этой шкалы керамические комплексы поддаются более или менее точной хронологической дифференциации.
В работе по мере возможности учтены материалы, относящиеся к середине и началу второй половины I тысячелетия н. э., из публикаций и коллекций ряда музеев СССР, Польши и Чехословакии. Из-за широты рассматриваемой территории, неодинаковой степени ее изученности и различных методов обработки и публикации материалов в разных странах целесообразно рассматривать материал по частям: Северо-Западная Украина, Верхнее Поднепровье, Среднее Поднепровье и Поднестровье, территория Чехословакии, междуречье Одры и Эльбы — Заале, территория Польши и Нижнее Подунавье. В каждом из разделов работы приводится: краткая историография вопроса, дается характеристика памятников, делается попытка обработать материал по единому принципу и наметить его хронологию. Такой порядок изложения несколько нарушает целостную характеристику культуры пражского типа. Это относится прежде всего к главам о памятниках Верхнего Поднепровья (типа Тушемли — Колочин) и Среднего Поднепровья (типа Пеньковки). Но поскольку одной из задач работы является выяснение того, какие же из культур, синхронных пражской, могут быть отнесены к славянским, то предложенная последовательность изложения представляется логичной.
Обилие материалов, не всегда доступных для обработки, неизбежно вызывает неравномерность в исследовании и возможные неточности и ошибки, в чем автор отдает себе отчет. Кроме того, работа, конечно, не претендует на полный охват материалов.
2. Северо-Западная Украина
На территории Северо-Западной Украины, к западу от Днепра до границы с Польшей и Чехословакией, распространены памятники второй половины I тысячелетия н. э., делящиеся на два периода — древности VI—VII вв., получившие название памятников типа Корчак, и древности VIII—IX вв., относящиеся к памятникам типа Луки Райковецкой. Древности обоих периодов генетически связаны, и переход между ними настолько постепенен, что границы между типами памятников фактически провести нельзя. Некоторые хронологические изменения заметны в характере поселений, в их планировке, отчасти в конструкции жилищ, в деталях погребального обряда и в керамическом материале. Эти изменения обусловлены эволюцией хозяйственной и общественной жизни населения и развитием вкусов и потребностей общества. Близость памятников типов Корчак и Луки Райковецкой настолько велика, что их следовало бы рассматривать как два периода одной и той же культуры второй половины I тысячелетия н. э. Но культура каждого из этих периодов имеет свою историю, особые связи и разную территорию.
Корчакские памятники по всем основным чертам — характеру поселений, жилищ, погребального обряда, керамики — принадлежат к культуре пражского типа, известной на территории Центральной Европы и придунайских стран. Возникшие на их основе памятники типа Луки Райковецкой занимают лишь часть ареала пражских древностей и являются одним из локальных вариантов славянской культуры VIII— IX вв. Они постепенно распространяются к югу, северу и востоку за пределы «корчакской» территории. Таким образом, древности пражского типа и типа Луки Райковецкой занимают разные территории, лишь частично совпадающие в ареале собственно корчакских памятников. Кроме того, в силу особенностей местного развития локальные различия среди славянских памятников VIII—IX вв. настолько велики, что древности типа Луки Райковецкой следует отнести к самостоятельной культуре.
В 1973 г. вышел свод славянских памятников второй половины I тысячелетия н. э., распространенных в междуречье Днепра и Буга, куда вошли почти все материалы корчакского ареала 1. Он может быть дополнен новыми данными, полученными в последние годы и вносящими некоторые уточнения в прежние выводы. Но основные положения работы остаются неизменными, поэтому в настоящей главе дается сравнительно краткое изложение материала и добавляются некоторые математические методы при обработке керамики.
Первые раскопки памятников второй половины I тысячелетия н. э. были проведены С. С. Гамченко в конце XIX в., когда он изучал курганы между селами Мирополь и Ульха на р. Случь 2. В 20-х годах XX в. им же были обследованы окрестности Житомира и открыты многочисленные памятники того же времени, названные памятниками типа Корчак по названию села, находящегося на р. Тетерев в 15 км к западу от Житомира 3. Некоторые материалы из раскопок С. С. Гамченко сохранились в Житомирском краеведческом музее и были изданы Ю. В. Кухаренко, который датировал их в целом V—IX вв. и сопоставил с западнославянскими памятниками пражского типа 4. Он же обратил внимание на материалы из старых раскопок И. Ф. Левицкого в окрестностях Коростеня и Овруча и провел раскопки курганного могильника у с. Селец 5.
Ю. В. Кухаренко начал планомерные исследования раннеславянских памятников в Припятском Полесье и раскопал городища и селища у с. Хотомель Брестской области 6 и у с. Бабка Ровенской области, а также несколько курганов у с. Мирополь 7. Результаты исследований раннеславянских памятников были обобщены им в специальной статье и в выпуске «Свода археологических источников» 8.
Работы, начатые С. С. Гамченко и Ю. В. Кухаренко, продолжил с 1959 г. Древлянский отряд Приднепровской экспедиции. Около с. Корчак были полностью раскопаны 3 поселения и обследованы 14; велись раскопки селищ в окрестностях Житомира у сел Тетеревка, Шумск, Буки, на Случи — у с. Гульск и могильника в Мирополе, поселения Подриже на р. Стоход. Кроме того, проведены сплошные разведки по рекам Припятского бассейна, где выявлено много раннесредневековых памятников 9.
В южных районах Житомирщины на р. Гуйва около с. Райки несколько поселений исследовал В. К. Гончаров 10. Одно из этих поселений — Лука Райковецкая — дало название позднему периоду развития раннеславянских памятников. Поселение корчакского типа раскапывается в последние годы в Киеве на Оболони 11. Курган с керамикой типа Корчак открыт в окрестностях Турова 12.
В западных областях Волыни большие раскопки раннеславянских памятников проведены львовскими археологами. Здесь почти полностью раскопано городище Зимно на р. Луга 13; исследовались поселения около Рипнева, Бовшева, Демьянова, Зеленого Гая, материалы которых обобщены в книге В. Д. Барана 14. Совершенно новый материал, относящийся к разным периодам второй половины I тысячелетия н. э., открыт и исследован Б. А. Тимощуком в бассейнах Прута и Днестра в пределах Черновицкой области 15. Здесь известно около 200 памятников этого времени.
Большой материал, накопленный за последние десятилетия, позволяет с достаточной полнотой охарактеризовать культуру второй половины I тысячелетия н. э. на территории Северо-Западной Украины. В настоящее время известно несколько сот памятников этого времени, представленных главным образом открытыми поселениями, многие из которых более или менее полно раскопаны
(рис. 2). Погребальные памятники исследованы в меньшей степени, но также дают сравнительно ясное представление об обряде захоронения. Всего несколько городищ могут быть отнесены к третьей четверти I тысячелетия н. э. — Хотомель, Хильчицы, Зимно, но зато два из них раскопаны почти по всей площади.
Поскольку основную специфику памятникам типа Корчак придает керамический материал, то именно с его рассмотрения целесообразно начать характеристику культуры.
Типология керамики. Типологическое развитие лепной посуды, подкрепленное стратиграфическими наблюдениями и находками датирующих вещей, служит основой для хронологии памятников. Типология керамики помогает и при выделении специфических особенностей разных культур и их локальных вариантов. Поэтому подробная типологическая обработка материала имеет принципиально важное значение.
Подавляющая масса (80—90%) целых сосудов с территории Северо-Западной Украины характеризуется общими признаками и поэтому относится к одному типу — это горшки вытянутых пропорций, расширяющиеся в верхней части тулова и суженные у дна и горла (рис. 3). У сосудов более или менее выражены округлые плечики и короткая прямая или слегка отогнутая шейка. Для сосудов этого типа наиболее характерны следующие пропорции: Н1: Н = 0, 60—0, 80 и D3: D2 = 1, 10— 1, 40 (рис. 4). Они отражают специфику сосудов — расширение в верхней части тулова и степень профилированности. Эти пропорции свойственны как собственно корчакским сосудам, так и сосудам группы Луки Райковецкой. Лишь единичные сосуды бывают менее профилированными (Хотомель — сосуд с валиком и сосуд из Луки Райковецкой) и выпадают за пределы основных пропорций. У них соотношение D3: D2 = 1, 02—1, 04
(рис. 4). Посуда соседних с корчакской культур имеет другие пропорции.
Среди сосудов, объединенных в первый тип, встречаются вытянутые или более низкие горшки, широко открытые или с узким горлом, с широким или суженным дном. Все эти особенности отражаются в соотношении четырех промеров сосудов: диаметра дна (D4) и диаметра горла (D2), наибольшего диаметра (D3) и высоты наибольшего расширения (H1). Эти пропорции, совмещенные в корреляционном графике, помогают выделить шесть видов сосудов (рис. 5; 6):
Вид А — сосуды имеют вытянутую форму, узкое дно и неширокое горло.
Вид Б — также вытянутые сосуды, но в отличие от сосудов предыдущего вида у них более широкое горло.
Вид В — тоже высокие сосуды, но с более расширенным дном.
Вид Г — сосуды отличаются от предшествующих большей приземистостью, соотношение дна и горла у них такое же, как у сосудов вида А.
Вид Д — также невысокие сосуды, но с расширенным горлом (соотношение D4 и D2 такое же, как у сосудов вида Б).
Вид Е — приземистые сосуды с широким дном; очень немногочисленны (известно всего три целых горшка из разных памятников).
Между сосудами выделенных видов нет резких различий. Среди них много форм переходных, поэтому деление несколько условно, но оно помогает объективному разграничению общей массы посуды и сравнению материала из разных комплексов и областей. По профилю верхней части сосуды первого типа делятся на варианты:
1 — горшки без шейки, с краем венчика, загнутым внутрь сосуда;
2 — горшки с прямой чуть намеченной шейкой и пологим плечом;
3 — горшки с короткой прямой шейкой и более выступающим плечом;
4 — горшки с более высокой прямой шейкой;
5 — горшки с короткой шейкой и со слегка отогнутым наружу венчиком;
6 — горшки с удлиненной шейкой и более отогнутым венчиком;
7 — горшки с круто отогнутым венчиком и выступающим плечом;
8 — горшки с отогнутым и утолщенным венчиком;
9 — горшки с высокой цилиндрической шейкой и резко выступающим плечом.
Все последовательно расположенные варианты сосудов относительно слабо отличаются от соседних; между ними много переходных ступеней
(рис. 7), что указывает на постепенность развития профилировки сосудов.
Сосуды вариантов 1—5, как правило, тонкостенные, имеют в тесте мелкие примеси песка, дресвы, шамота. Поверхность их сравнительно ровная, шероховатая. Эти сосуды обычно не орнаментированы. Лишь изредка встречаются тонкая насечка по краю венчика и налепной валик по плечикам. Край венчика бывает срезан ножом горизонтально или наклонно и лишь иногда закруглен или утолщен. Днища сосудов часто имеют выступ наружу — закраину. Сосуды этих вариантов отнесены к группе Корчак, так как господствуют на поселениях около этого села.
Сосуды вариантов 6—9 сделаны из более грубого теста, их стенки толще, в тесте — крупные примеси дресвы и шамота, которые часто выступают на поверхности стенок, делая их неровными и бугристыми. Очень часто встречается ямочный орнамент по венчику, сделанный палочкой или пальцем
(рис. 8). Плечики сосудов иногда украшены ямками, неровной волной или другими прочерченными узорами. Днища сосудов обычно очень массивные, достигающие толщины 2—3 см. Переход от стенок к днищу внутри сосуда часто закруглен. Сосуды этих вариантов объединены в группу Луки Райковецкой, так как распространены на относительно более поздних памятниках, чем корчакские.
В комплексах с сосудами первого типа встречаются глубокие миски, которые составляют обычно не больше 1—2% от общего количества сосудов. В отличие от горшков у мисок диаметр горла превышает высоту сосуда (D2: H = 1, 10—1, 30). Миски имеют узкое дно и широкое горло (рис. 9). Иногда их тулово снабжено довольно резким перегибом — ребром (вид А). Есть миски с чуть намеченной шейкой и слегка отогнутым венчиком (вид Б). Встречаются миски усеченно-конической формы с загнутым внутрь краем (вид В). Миски всех видов, как и горшки, расширяются в верхней части тулова.
Из тех же комплексов известны глиняные сковородки. Их диаметр 10—20 см. Бортик у сковородок бывает коротким, плавно переходящим внутри к днищу (вид А), и более высоким, резко выделенным (вид Б). Сковороды вида Б часто украшены по венчику ямками или вдавлениями пальцев
(рис. 9). Противни так же, как и сковороды, различаются по форме бортика. Они имеют прямоугольные очертания с закругленными углами. Так как они очень толстостенны, а тесто их рыхлое с крупными примесями шамота и соломы, то целые экземпляры пока не найдены.
Кроме перечисленных форм посуды — горшков шести видов, относящихся к первому типу, мисок, сковород и противней, в различных районах Северо-Западной Украины в небольшом числе найдены другие формы сосудов — слабопрофилированные тюльпановидные и округлобокие низкие. Они будут рассмотрены в разделе, касающемся локальных особенностей культуры.
Хронология. В сочетании видов и вариантов посуды по комплексам наблюдается определенная закономерность. Сосуды вариантов 1—4 никогда не встречаются вместе с сосудами вариантов 7—9. Сосуды вариантов 5 и 6 более распространены и характерны для комплексов с первыми и последними вариантами. Стратиграфически сосуды первых вариантов лепной керамики более ранние — они господствуют в нижнем слое городища Хотомель, который перекрыт отложениями с сосудами вариантов 5—9 и с гончарной посудой. Варианты 3—5 составляют комплекс керамики жилища 7 в Подриже, перерезанного жилищем 5, содержащим посуду вариантов 4—6. На поселении Незвиско в более раннем жилище 8 обнаружены сосуды вариантов 3 и 5, а в перекрывающем его жилище 6 — более поздние, вариантов 5 и 6 16. В более ранних жилищах 3 и 4 в Гульске встречены сосуды вариантов 5 и 6, а в позднейших жилищах 1 и 2 преобладает лепная керамика вариантов 6—8 и гончарная посуда. Та же закономерность прослеживается в жилищах поселения Тетеревка, где посуда ранних вариантов постепенно исчезает, уступая место более развитым лепным сосудам и гончарной керамике 17. Такую же картину дают перерезающие друг друга жилища на поселении Кодын, где в стратиграфически ранних комплексах господствует посуда первых вариантов, в перекрывающих их более поздних сооружениях распространяется керамика вариантов 5—8 и появляется в небольшом количестве гончарная посуда (табл. 1, рис. 10).
Хронологическая последовательность керамических комплексов подтверждается находками датирующих вещей из металла. Их больше в поздних памятниках — конца I тысячелетия н. э. Так, на поселении у с. Буки под Житомиром вместе с лепной посудой вариантов 6—9 и одним обломком гончарного сосуда найден фрагмент бронзового пластинчатого браслета с расширенным концом, относящегося к IX в. 18 В сооружениях около Шумска, содержащих такой же набор посуды (гончарные обломки составляют 5%), встречен бронзовый литой перстень с гладким круглым щитком, имеющий аналогии в памятниках IX в. (рис. 11, 4) 19. На поселении Григоровка лепная керамика вариантов 5—9, найденная вместе с гончарной посудой, датируется перстнем с жуковиной из четырех лапок IX—X вв. 20 В верхнем слое городища Хотомель найдены вещи (браслет с расширенным концом, гитаровидная пряжка, трехлопастные наконечники стрел, копья, кресало, семилучевое височное кольцо), позволяющие датировать его VIII—X вв. 21 Нижний, более ранний слой городища, где найдены обломок трехлопастной стрелы и лепная посуда вариантов 3— 6, относится к VII в. Анализ дерева по С14 из жилища 5 в Подриже, содержащего лепную керамику вариантов 4—6, определил дату 710±50 гг. н. э., т. е. конец VII — начало VIII в. На поселении в Демьянове вместе с керамикой вариантов 5—6 найдена пальчатая фибула конца VII в. 22 В закрытом комплексе жилища 10 на поселении Кодын Черновицкой области при раскопках в 1974 г. обнаружена вместе с лепной керамикой вариантов 2 и 3 и керамикой культуры карпатских курганов железная фибула (рис. 11, 5), которая датируется IV—V вв. 23
На поселении Городок Хмельницкой области датировка жилищ была произведена геомагнитным методом с точностью до ±25 лет 24. Оказалось, что жилище 21 относится к середине VI в. 25, жилище 23, содержавшее лепную посуду вариантов 3—5, датируется второй половиной VI в., жилище 22, в котором найдена керамика вариантов 5 и 6, принадлежит концу VII в. и жилища 18, 20 — концу VII — началу VIII в. На этом же поселении в жилище 12 обнаружены стеклянная яйцевидная бусина зеленого цвета, датируемая VIII—IX вв., и керамика вариантов 6—8.
Все приведенные данные, сгруппированные вместе (табл. 2), показывают, что комплексы, содержащие сочетание вариантов 5—9 лепной посуды, могут быть датированы временем не раньше IX в. Лишь в самом конце I тысячелетия появляется гончарная посуда. Комплексы с вариантами 3—6, по-видимому, существуют в VII в. Сочетание вариантов 2— 5 в основном характерно для VI в., а лепная посуда вариантов 1—3 появляется, вероятно, в конце V — на рубеже V—VI вв.
Хронология керамических комплексов и их стратиграфическая последовательность показывают общую линию развития посуды. Слабопрофилированная лепная керамика ранних комплексов, имеющая короткую прямую шейку, постепенно выходит из употребления и заменяется более профилированной посудой с отогнутым венчиком и выступающим плечом. Постепенно меняется состав теста сосудов, в нем появляются более крупные примеси, оно плохо промешено, от чего поверхность сосудов делается бугристой. Со временем распространяется орнаментация венчика и плеч сосудов.
Хронологические изменения заметны и на формах сковород — они также делаются более профилированными и украшаются вдавлениями по бортику так же, как и горшки. Появившаяся в самом конце I тысячелетия н. э. гончарная посуда некоторое время употребляется вместе с лепной и лишь постепенно вытесняет ее. Ранние гончарные горшки относятся к двум видам: более грубые и примитивно сделанные сосуды повторяют профилировку лепных горшков поздних вариантов, а тщательно сделанные сосуды с усложненной профилировкой близки гончарной посуде блучинского типа в Чехословакии. Можно думать, что распространение гончарного круга происходило с юго-запада, из Подунавья. Вскоре местное население усвоило новую технику изготовления сосудов, но придавало им старую, традиционную форму.
На основе шкалы постепенного развития керамики можно недатированные комплексы расположить в закономерной последовательности и таким образом установить их относительную датировку (табл. 3). При этом нельзя опираться только на формы отдельных сосудов, так как их виды и варианты существуют довольно длительное время. Сочетание же разных вариантов посуды в комплексах занимает вполне определенное место и относится к короткому отрезку времени.
Вероятно, темпы развития не были совершенно одинаковыми в разных районах, но имеющийся материал не дает возможности выявить это. Наоборот, сравнительно хорошо датированные комплексы Северного Полесья (Хотомель), Восточной (Шумск, Буки) и Западной (Подриже, Демьянов) Волыни, Буковины (Кодын), Подолии (Григоровка, Городок) указывают на синхронное в общем развитие посуды в Северо-Западной Украине. Поэтому по керамической шкале памятники второй половины I тысячелетия н. э. можно датировать с точностью до одного столетия.
До открытий 1974 г. на поселении в Кодыне Черновицкой области можно было говорить, что самые ранние памятники, содержащие лепную посуду вариантов 1—5, относятся ко времени раньше VII в., т. е. к VI в. В составе керамики этих ранних памятников наблюдаются различия, указывающие как будто на их относительную разновременность. Но достаточных данных для более детальной датировки до сих пор не было. Раскопанные в Кодыне жилища 4, 10, 14, 16 содержали определенный набор посуды вариантов 1—3. В тех же комплексах — на полу и в печах жилищ — найдено небольшое количество гончарной керамики, принадлежащей культуре карпатских курганов, а в жилище 10 обнаружена фибула V в. Культурного слоя, относящегося к культуре карпатских курганов, на поселении нет, и поэтому случайности в находках и перемешанности слоев быть не могло. Эти данные позволяют датировать варианты 1—3 лепной посуды V — началом VI в.
(рис. 12).
Такой же состав лепной керамики встречен в некоторых комплексах поселений Тетеревка (жилища 1, 3), Корчак I (жилища 3, 5—7, 10), Корчак VII (жилища 1—3, 5, 7, 9—12), Корчак IX (жилища 2—4, 6, 7). В остальных жилищах на этих поселениях распространена керамика вариантов 2—5 (табл. 4). Различия между керамическими комплексами в жилищах незначительны и в какой-то мере могут быть случайными. Интересно, что жилища с разным составом посуды занимают на поселениях определенное место и, возможно, показывают постепенное разрастание поселков. Так, на поселении Корчак I жилища с керамикой вариантов 2—3 образуют один ряд, идущий вдоль оврага, тогда как в жилищах у берега реки и в глубине поселения господствует посуда вариантов 2—5. На поселении Корчак VII относительно более ранние жилища расположены наверху песчаной гряды, а более поздние занимают ее периферию. В двух случаях жилища, почти примыкающие друг к другу (6, 7 и 12, 13) и, вероятно, существовавшие не одновременно, содержали разную керамику
(рис. 13). На поселении Корчак IX два наиболее поздних по составу керамики жилища 1 и 5 находились на краю поселка у самого берега реки. Хронологическое различие между жилищами на этих поселениях, если и имело место, то было, вероятно, очень невелико: жилища ни разу не перекрывают друг друга. В целом по типологической шкале керамики жилища с посудой вариантов 2—5 относятся к VI в., но поселения, возможно, возникли уже в конце V или на рубеже V—VI вв.
Закрытые керамические комплексы, таким образом, распадаются на хронологические периоды, относящиеся к концу V, VI, VII, VIII и IX в. Различия между периодами незначительны и накапливаются постепенно. Отдельные варианты посуды существуют долгое время и встречаются в разных периодах, но их определенные сочетания характерны для сравнительно узкого отрезка времени (табл. 3). Постепенность появления и исчезновения вариантов посуды создает непрерывную линию развития посуды от рубежа V—VI до X в.
Относительная и абсолютная датировка комплексов показывает, что помимо изменения профилировки верхней части сосудов меняется и их общий облик — сосуды VIII—IX вв. отличаются от посуды VI—VII вв. большей грубостью и массивностью стенок, наличием орнамента. Поздние сосуды группы Луки Райковецкой делаются более профилированными и приземистыми. Среди них есть сосуды всех выделенных видов, но преобладают низкие горшки видов Г, Д, Е
(рис. 14). Датированных горшков раннего периода среди видов Г и Д очень мало и совсем нет среди вида Е. Тенденция к усилению профилировки, т. е. увеличение наибольшего диаметра (D3) по отношению к диаметру горла (D2) и высоте сосуда (Н), видна на рис. 15. Датированные комплексы позволяют заметить изменения в формах мисок и сковородок. Миски вида А с ребром на тулове встречены только в ранних корчакских комплексах. Виды Б и В мисок (горшковидные и конические) характерны для раннего и позднего периодов. В комплексе IX в. из Шумска известны глубокие миски почти конической формы со слегка загнутым внутрь краем. Сковороды с низким бортиком (вид А) распространены в раннее время. Позднее господствуют сковороды вида Б с высоким орнаментированным краем (табл. 5).
Предложенная датировка керамических комплексов второй половины I тысячелетия н. э. несколько расходится с хронологией памятников, встречающейся в литературе. Обычно хронология основана на общем сопоставлении керамики целого поселения с как будто хорошо датированными памятниками. При этом для каждого памятника существует своя типология керамики, сделанная по разным принципам, что затрудняет сравнение керамических комплексов и не дает возможности учесть все особенности и детали посуды. Не всегда материал поселений бывает разделен стратиграфически и на закрытые комплексы и часто рассматривается суммарно.
Огромное значение для датировки раннесредневековых комплексов мог бы иметь материал городища Зимно, где найдено около 50 вещей из металла, — больше, чем на всех остальных памятниках, вместе взятых. Раннесредневековый культурный слой этого городища имеет толщину от 0, 6 до 3, 8 м, но материал из него стратиграфически не разделен. Нет здесь и закрытых комплексов 26. Поэтому находки приходится рассматривать суммарно, хотя ясно, что жизнь на городище с таким мощным культурным слоем, разделенным на два строительных горизонта, должна была продолжаться длительное время. В. В. Аулих датирует городище сравнительно небольшим периодом — VI — первой половиной VII в. 27 — на основании аналогий вещам. Эти вещи неоднократно изданы 28, и нет нужды в их подробном описании. Среди них много наконечников стрел, копий, железных и бронзовых пряжек, бляшек, браслетов с утолщенными концами, есть перстень, шпилька, пинцет, трапециевидные привески, удила, коса-горбуша. Многим из них имеются аналогии на огромной территории «от Левобережья Днепра на востоке до Италии и Вюрттемберга на западе и от Крыма и Балканского полуострова на юге до Смоленщины и Прибалтики на севере» 29. Некоторые вещи относятся к VI—VII вв., но многие из них имеют более широкое время бытования — всю вторую половину I тысячелетия или конец этого тысячелетия. К таким вещам можно отнести многие стрелы, копья, имеющие аналогии среди вещей верхнего слоя городища Хотомель VIII— X вв., двусоставные удила с кольцами, косу-горбушу, трапециевидные подвески, гитаровидные пряжки 30. Керамический комплекс городища Зимно также датируется широко — VI—VIII вв. Он включает в себя лепную посуду вариантов 1—7, т. е. довольно ранние и поздние ее формы. Целые сосуды с городища относятся к видам Г и Д, встречающимся преимущественно в поздних комплексах. Следовательно, городище Зимно, по-видимому, не имеет узкой даты и не может служить эталоном для датировки других памятников (табл. 6).
Вторым памятником, материал которого часто рассматривается как основа для датировки, считается поселение Рипнев I Львовской области 31. На этом поселении В. В. Аулих выделяет четыре комплекса, относящихся ко второй половине I тысячелетия н. э. и к X—XI вв. Первый из них (жилища 7 и 4), содержащий небольшое количество обломков лепных сосудов, В. В. Аулих датирует по сходству с керамикой Зимно VI — началом VII в. Это вряд ли правомерно, так как керамика из этого комплекса Рипнева I маловыразительна и скорее относится к поздним вариантам лепной посуды, о чем говорит и ее бугристая поверхность. Кроме того, само городище Зимно не может так узко датироваться.
Ко второму комплексу Рипнева I принадлежит несколько построек, в которых распространена преимущественно гончарная посуда и в небольшом числе лепная профилированная керамика. В третьем и четвертом комплексах встречена только гончарная посуда. В. В. Аулих датирует второй комплекс VII—VIII вв. из-за того, что в мусорных ямах на поселении вместе с керамикой второго и четвертого комплексов найдены маленькая шпора с загнутыми концами, такая же шпора большего размера и литая бронзовая оковка от пояса аварского типа. Шпоры по датировке Я. Жака относятся к VI и VIII вв. 32; литые аварские украшения бытовали в VIII в. В мусорные ямы Рипнева I попали разновременные вещи и разнородный керамический материал. Стратиграфия поселения довольно сложна, постройки плохо сохранились, материал в значительной мере перемешан. Он не дает оснований датировать второй комплекс керамики и, следовательно, появление гончарной посуды временем, начиная с VII в.
К раннему времени — к VII—VIII вв. — относит распространение гончарной посуды на городище Плеснеск М. П. Кучера 33. Он не рассматривает материал городища Плеснеск по комплексам, а для датировки гончарной керамики привлекает материалы Рипнева и Луки Райковецкой. Но оба эти памятника доживают до конца I тысячелетия н. э. и содержат разновременные комплексы, а гончарная посуда появляется лишь в самых поздних из них. На Пастырском городище также нет закрытых комплексов с гончарной керамикой, близкой Плеснеску, которые датировались бы VII в. С каким керамическим комплексом можно связывать найденные в Плеснеске трехлопастную стрелу и шпору с загнутыми концами, из работ М. П. Кучеры остается неясным. Керамические аналогии с территории Польши, Чехословакии и Венгрии слишком отдаленные и недостаточно датированные.
В. Д. Баран делит памятники с лепной посудой на два периода, в основном соответствующие группам Корчак и Луки Райковецкой. В позднем из этих периодов наблюдается огрубление керамики, распространяется орнаментация по венчику и появляются сковородки с развитыми бортиками 34. Ранний период В. Д. Баран датирует временем с конца V — начала VI до конца VI — середины VII в.; поздний — VII в. Эта датировка опирается на аналогии с материалами городища Зимно и на положение, что гончарная посуда появилась уже в начале VIII в. В обоснование последнего В. Д. Баран ссылается на работы В. В. Аулиха и М. П. Кучеры о Рипневе I и Плеснеске, в которых, как уже говорилось, нет достаточных доказательств раннего распространения гончарной керамики. Зимно также из-за стратиграфической нерасчлененности не может служить эталоном для узкой датировки памятников. Кроме того, при сравнении керамических комплексов необходима подробная и четкая типология посуды, которой нет в работах В. Д. Барана. Он выделяет типы керамики по разным признакам — или по форме венчика, или по форме тулова, или по ширине горла. В результате в один тип попадают сосуды разных пропорций и с разной профилировкой. Это не дает возможности сравнивать керамические комплексы, и типология теряет свое значение.
К наиболее раннему времени — концу V в. — В. Д. Баран относит поселение у с. Зеленый Гай на Днестре 35. В трех жилищах на этом поселении вместе с лепной славянской посудой найдены обломки гончарной керамики, по мнению В. Д. Барана, Черняховского типа. Но на этом поселении есть слой липицкой культуры, и едва ли по небольшим обломкам днищ ее материал можно отличить от черняховского. Вполне вероятно, что обломки гончарной посуды попали в жилища случайно из более раннего слоя и не могут датировать памятник. Штампованный орнамент в виде розетки, обнаруженный на одном из сосудов Зеленого Гая, был распространен не только во второй четверти I тысячелетия н. э., но и в третьей его четверти: например, он есть на сосудах из могильника Девинска Нова Весь 36, из поселения VI в. в Беховицах в Чехии 37. Лепная посуда из поселения Зеленый Гай принадлежит в целом к вариантам 2—6 и при сравнении с другими керамическими комплексами должна датироваться VI в. (табл. 3). Возможно, что не все жилища на этом поселении одновременны, так как они содержат разный состав керамики. Так, в жилищах 4, 7, 9 и 10 обнаружена посуда вариантов 3—6, а в жилище 3 найдены только сосуды вариантов 2 и 3. Судя по общей шкале керамики, жилище 3 можно считать наиболее ранним — рубежа V и VI вв. (табл. 3).
И. С. Винокур датирует ранним временем поселения в Бакоте и Устье в Среднем Поднестровье, основываясь на находках черняховской керамики совместно с раннеславянской. Керамический комплекс поселения Бакота состоит из поздней лепной посуды с отогнутым венчиком, украшенным ямочными вдавлениями, и ранней гончарной посуды. Она идентична керамике группы Луки Райковецкой и не может быть датирована временем раньше VIII—IX вв. Черняховская керамика, найденная в жилищах вместе с лепной и гончарной древнерусской посудой, явно принадлежит к другому слою. Посуда поселения в Устье маловыразительна и немногочисленна. Она в целом может быть отнесена к VI— VII вв., и гончарные Черняховские обломки приходится рассматривать здесь как случайную примесь. Материалы этих поселений нельзя считать связующим звеном, показывающим трансформацию Черняховской культуры в славянскую VI—VII вв., как полагает И. С. Винокур 38.
На поселениях Городок Хмельницкой области 39 и Глубокое Черновицкой области 40 открыты разновременные жилища VI, VII и VIII вв. В некоторых из них найдены обломки черняховских сосудов и посуды культуры карпатских курганов. Гончарные обломки встречаются в поздних жилищах, например в жилище 11 Городка, что свидетельствует о случайном их попадании в жилища из другого слоя, как и трипольских обломков в некоторых жилищах 41. Рядом с городокским поселением расположено черняховское селище, а поселение Глубокое в основном относится к культуре карпатских курганов. К полуземлянке 21 на этом поселении примыкал гончарный горн, устье которого выходило во внутреннее помещение жилища и под находился на уровне пола дома. В горне найдена гончарная керамика культуры карпатских курганов, в полуземлянке — лепная керамика с отогнутым венчиком и поздние виды сковородок. Л. В. Вакуленко считает оба эти комплекса одновременными, подтверждением чему как будто служит то, что жилище 21 перерезало более раннюю землянку 13 42. Но, во-первых, поселение у Глубокого двуслойное, и находки гончарной керамики раннего времени в позднейших жилищах вполне возможны. Во-вторых, керамический материал жилища 21 сравнительно поздний и может быть датирован временем не раньше VII в. (варианты 6 и 7 лепной посуды), когда уже не существовало культуры карпатских курганов. В-третьих, жилище 13 углублено лишь на 0, 4—0, 5 м, тогда как гончарный горн находится на глубине 0, 8 м, и, следовательно, это жилище, если оно было более поздним, не могло повредить горн. Перерезал ли горн жилище 13 — из публикации неясно. По-видимому, над горном было сначала сооружено жилище 13, которое затем было перерезано жилищем 21, пол которого оказался на одном уровне с горном.
Приведенные данные показывают, что очень часто общая датировка памятников бывает заниженной и недостаточно обоснованной. Имеющиеся материалы не дают возможности датировать комплексы с развитыми профилированными вариантами лепной посуды VI в. и относить появление гончарной керамики к VII в. Совместные находки раннеславянской и черняховской посуды на многослойных памятниках не могут служить доказательством одновременности этой посуды и генетической связи разных культур. В то же время кажется вполне возможным, что культура славян какой-то непродолжительный период могла сосуществовать с памятниками позднеримского времени. Об этом свидетельствуют находки на поселении Кодын, возникшем в V в. и сохранившем некоторые черты местного населения культуры карпатских курганов. Локальные особенности, связанные с местными более ранними культурами, проявляются во всем ареале корчакских памятников.
Вопрос о локальных особенностях. Судя по датированным комплексам, синхронные памятники на территории от Днепра до Буга и от Припяти до верховьев Тетерева и Днестра содержали в основном однотипную керамику, развитие которой происходило в одном и том же направлении. Утверждение В. Д. Барана, что в Верхнем и Среднем Поднестровье корчакские сосуды составляют незначительный процент и что на ранних памятниках конца V—VI в. (Зеленый Гай, Устье) преобладают горшки с отогнутыми венчиками, близкие лепной посуде Черняховской культуры 43, опровергается при датировке памятников. На памятниках VI— VII вв. в Западной Волыни, Верхнем и Среднем Поднестровье, Закарпатье (Бовшев I, Великий Баратин, Здолбица, Зеленый Гай, Зозив, Рипнев II и III, Липа, Городница, Коровия, Ужгород, ранние жилища в Незвиско, Городке, Устье, Горошеве, Глубоком, Кодыне) господствует лепная керамика вариантов 1—6 того же типа, что и в Корчаке (рис. 16). Постепенно она сменяется более развитыми формами вариантов 6—9, относящимися уже к группе Луки Райковецкой.
Целые сосуды Западной Волыни и Поднестровья по своим пропорциям — соотношению диаметра дна (D4) и горла (D2), наибольшего диаметра (D3) и высоты наибольшего расширения (H1) — идентичны сосудам Житомирщины и Полесья и распадаются на те же виды А, Б, В, Г, Д
(рис. 17). Выпадают из общей градации лишь два найденных здесь сосуда: один из Рипнева II, относящийся к виду Д, но с относительно более широким горлом, чем основная форма этого вида 44, и другой — из Зимно, приземистый, с широким дном 45, выходящий за пределы пропорций вида Г. Нет в западных районах сосудов вида Е, изредка встречающихся на поздних памятниках Житомирщины и Полесья. Эти особенности в керамическом материале крайне незначительны и связаны в основном с находками единичных сосудов. К тому же целых сосудов известно пока мало, а по обломкам нельзя определить, к какому виду относится сосуд. В дальнейшем при накоплении материалов, возможно, различие между западно- и восточноволынскими комплексами сгладится, или, напротив, выявится более наглядно. Пока же можно говорить только об однородности керамики на всей этой территории.
По основным пропорциям — соотношениям высоты наибольшего расширения (H1) с высотой сосуда (Н) и наибольшего диаметра (D3) с диаметром горла (D2) — подавляющая масса сосудов западных областей Украины, Житомирщины и Полесья совершенно одинакова (рис. 18). Как видно на графике, выходят за пределы пропорций первого типа лишь пять сосудов, найденных в западных районах. Один из них — из поселения Козлов 46 — имеет почти коническую форму и загнутый внутрь край. Его профиль сохранился неполностью, и трудно судить о его действительной форме. Он найден вместе с поздней посудой, имеющей отогнутый венчик, украшенный ямочными вдавлениями, и очень близок по форме глубоким коническим мискам, известным на памятниках типа Луки Райковецкой (рис. 19, 1).
Три сосуда (Перебыковцы 47, Городок 48, Рипнев II 49) — низкие, с округлым туловом и расширением в его средней части
(рис. 19, 2—4) — напоминают по профилировке и пропорциям самый распространенный тип лепных горшков Черняховской культуры, имеющих слегка отогнутый край, пологие плечи и округлые бока с расширением примерно посредине высоты сосуда 50. Возможно, что округлобокие сосуды раннесредневековых комплексов, найденные в ареале черняховской культуры, связаны с традициями предшествующего времени. Их незначительное количество не меняет общего облика посуды западных областей Украины.
Пятый сосуд биконической формы найден на поселении Глубокое 51. Он несомненно принадлежит к керамическому комплексу типа Пеньковки. Обломки сосудов того же типа встречены на поселении в Городке 52. В появлении такой керамики в Поднестровье явно сказывается влияние соседней культуры пеньковского типа (рис. 19, 5).
В комплексе с корчакскими сосудами на территории Житомирщины и Полесья также обнаружена необычная посуда, которую, по-видимому, надо считать наследием местной более ранней культуры. Это сосуды тюльпановидной и ребристой формы, расширяющиеся в середине тулова и очень слабо профилированные. Плечики у этих сосудов отсутствуют, шейка чуть намечена (рис. 20). В отличие от корчакских край венчика у этой группы сосудов обычно закруглен или заострен, поверхность бугристая или подлощенная. По своим пропорциям они выделяются среди корчакских, что видно на графике (рис. 4). Эти сосуды найдены на поселениях в Корчаке, где они составляют от 1 до 3%; на поселении в Подриже их несколько больше — 10—15%; на городище Хотомель обнаружен один ребристый сосуд того же типа (рис. 20). Памятники с такой же посудой открыты при разведках по притокам Припяти и Днепра в северо-восточной части корчакского ареала (рис. 2) 53. По всем признакам сосуды этой группы принадлежат культуре типа Тушемли—Колочина, распространенной в Верхнем Поднепровье и Белоруссии. Эта культура, связанная с местными балтскими культурами железного века и резко отличная от более поздних славянских культур, скорое всего была оставлена балтскими племенами. Об этом же свидетельствуют данные гидронимии — ареал этой культуры густо покрыт гидронимами, оставленными балтскими племенами, жившими в Верхнем Поднепровье в I тысячелетии и первых веках II тысячелетия н. э. 54 Балтские гидронимы распространены и южнее Припяти, в восточной части ее бассейна — на Уборти, Славечне и Уже до Горыни на западе 55. Ареал балтских гидронимов южнее Припяти совпадает с распространением элементов культуры Тушемли—Колочина среди корчакских древностей. Балтское население южнее Припяти по археологическим и лингвистическим данным было сравнительно редким и не оказало существенного влияния на культуру второй половины I тысячелетия н. э. На памятниках типа Луки Райковецкой элементы балтских культур исчезают совершенно.
Территория Прикарпатья в первой половине I тысячелетия н. э. была занята культурой карпатских курганов 56. Для нее характерны наземные жилища и полуземляночные дома с глинобитными печами, курганы с трупосожжением на месте и специфический набор лепной и гончарной посуды 57. Лепные горшки, миски, кружки имеют лощеную или шершавую поверхность, часто красноватого и желтого цвета. Формы лепных горшков разнообразны 58, преобладают сосуды с пологими плечиками и расширением в средней части тулова. Венчик бывает прямым, утолщенным и отогнутым наружу, он часто имеет угловатый, гранчатый профиль. Все эти черты культуры карпатских курганов существенно отличают ее от культуры VI—VII вв., распространенной на той же территории и относящейся к древностям типа Корчак.
В то же время среди наиболее ранних комплексов, содержащих типично корчакскую керамику вариантов 1—4, встречаются лепные и гончарные обломки сосудов культуры карпатских курганов. Такие комплексы открыты на поселении Кодын (жилища 4, 10, 14, 16) и датируются найденной на полу жилища 10 фибулой V в. Среди лепной керамики этих жилищ в Кодыне встречены фрагменты серой гончарной посуды, типичной для культуры карпатских курганов, обломки лепных сосудов красноватого и желтого цвета с подлощенной поверхностью и с венчиками угловатого профиля. Последние имеют отогнутый край, иногда утолщенный, и резкий перегиб-грань с внутренней стороны сосуда. В какой-то мере эти венчики по профилю близки гончарным сосудам культуры карпатских курганов. На том же поселении в позднейших жилищах, в которых найдена лепная посуда вариантов 5—8, эти местные особенности исчезают. Развитие лепной посуды в Прикарпатье проходило тем же путем, что и во всем ареале памятников типа Корчак. Памятников корчакского типа на Буковине известно около 40 59. Многие из них расположены на местах поселений культуры карпатских курганов (большие раскопки проводились на поселениях Глубокое, Гореча), поэтому смешение разного материала в некоторых жилищах может быть случайным и не служит доказательством не только преемственности, но и хронологического стыка этих культур.
Во всех частях ареала памятников типа Корчак — в Поднепровье и в Полесье, в Западной Волыни и Поднестровье, в Прикарпатье — наблюдается единообразие лепной посуды и ее синхронное развитие. Местные особенности — примесь слабопрофилированной тюльпановидной посуды на востоке, округлобоких приземистых и биконических сосудов на западе, гончарных и лепных сосудов с гранчатым краем на юго-западе — вызваны традициями местных культур предшествующего времени и существенного влияния на развитие памятников типа Корчак не оказали. Эти особенности, связанные с ассимилированным субстратным населением, не дают пока основания для выделения среди корчакского ареала отдельных локальных групп. Единство культуры на всей территории распространения корчакских памятников подчеркивается однотипными погребениями, жилищами и поселениями.
Обряд погребения. Во второй половине I тысячелетия н. э. на территории Северо-Западной Украины безраздельно господствовал обряд трупосожжения. Известны урновые грунтовые погребения и сожжения под курганными насыпями. Погребений сравнительно немного, и сведения о них довольно отрывочны, но в целом они дают вполне определенное представление о погребальном обряде того времени.
Бескурганные трупосожжения известны в основном в районе Житомира и в Полесье. На Западной Волыни и в Закарпатье они открыты пока только в трех пунктах (рис. 21) 60. Больших могильников на территории Северо-Западной Украины нет. Здесь распространены или отдельные погребения, обнаруженные случайно (Вилы, Шумск, Барашевка, Хотомель, Звыняч, Корнешты, Ужгород) и при раскопках на поселениях (Корчак IX, Бабка, Тетеревка), или небольшие могильники, насчитывающие не больше 20 захоронений (Шумск, Тетеревка, Хорск). Все погребения расположены на площади поселений между домами или в непосредственной близости от селищ и городищ. На городище Бабка погребение находилось в валу; в Корчаке обнаружены два погребения в разных частях поселения на площади между домами; в Тетеревке найдено два горшка с костями, стоявших рядом с жилищем; в Шумске остатки 20 погребений примыкали к святилищу и входили в состав целого культового комплекса. В этот комплекс Шумска входило и специальное место для сожжения умерших — мощное кострище, окруженное ровиком. Возможно, грунтовые погребения имели на поверхности опознавательные знаки, как было на поселении в Тетеревке, где около урн прослежены ямки от небольших столбиков, полукругом ограждавших погребения.
Во всех случаях пережженные кости были собраны в урны или иногда накрыты перевернутым вверх дном горшком (Шумск, Хорск). Урна иногда бывает накрыта каменной плиткой (Барашевка) или глиняной сковородой (Суемцы). Поставлены урны в очень неглубокие ямки сразу под дерном, так что верхняя часть сосудов часто бывает разрушена пахотой. Глубина ям от 20 до 60 см, форма их круглая в плане, диаметром от 20 до 80 см. Ямы обычно заполнены черной углистой землей, тогда как кости, собранные в урнах, очищены от остатков погребального костра и даже вымыты (Корчак, Тетеревка).
Необычные погребения были зафиксированы лишь при случайных работах в Ужгороде. Здесь на глубине 1, 5—2 м от современной поверхности обнаружены кострища диаметром до 3 м, на которых сделаны вымостки из камней и на них поставлены урны с костями 61. Аналогии этим погребениям неизвестны. Может быть, здесь находились выровненные в позднейшее время курганные насыпи.
Вещей при погребениях не найдено, за исключением оплавившихся бусин из зеленого стекла (Тетеревка), глиняных «хлебцев» (Суемцы) и железной пряжки (Хорск), датируемой Ю. В. Кухаренко VI—VII вв. 62 Урны, найденные при погребениях, относятся к первому типу: это высокие, расширяющиеся в верхней трети тулова горшки с выступающими округлыми плечиками. Известны погребения с сосудами наиболее ранних вариантов, относящимися к корчакскому периоду (Корчак IX, Ужгород, Хорск), и более поздней керамикой типа Луки Райковецкой (Тетеревка, Шумск, Звыняч). По керамическому материалу можно судить, что бескурганные урновые трупосожжения были распространены на протяжении всей второй половины I тысячелетия н. э.
Курганные могильники располагались обычно вдали от поселений, на водоразделах или высоких берегах рек. Они состоят из низких и небольших насыпей, округлых в плане и окруженных ровиками (высота их 20—50 см, очень редко 1 м, диаметры от 4 до 10 м). В курганных могильниках насчитывается обычно от 10 до 50 таких насыпей. Известны они в районе Житомира (Буда Шеецкая, Мирополь, Корчак), в Полесье (Селец, Семурадцы, Зубковичи), на Волыни (Шепетовка, Климентовичи, Могильно) 63.
Во всех раскопанных курганах на горизонте находились небольшие ритуальные кострища, но сожжение всегда происходило на стороне. В некоторых случаях на кострищах стояли урны с пережженными костями (Корчак, курган 8; Шепетовка, курган 3; Мирополь, курган 3; Зубковичи). В каждом из этих курганов открыто по две-три урны, иногда одна из них перевернута вверх дном (Шепетовка). Все известные урны принадлежат лишь к самым ранним вариантам корчакской посуды. В большинстве курганов погребения безурновые — сожженные кости находятся в насыпи кургана, на горизонте или в ямке, вырытой в материке. Эти погребения сопровождаются или целыми сосудами (Мирополь, курган 5; Селец), или обломками нескольких сосудов, рассыпанными в насыпи и по горизонту (многие курганы в Мирополе, Корчаке, Шепетовке, Буде Шеецкой, Могильно, Климентовичах, Семурадцах). Керамика из этих курганов относится как к ранним (1—3), так и к более поздним (6—8) вариантам лепной посуды.
В некоторых курганах прослежены оградки вокруг погребения. Круговые оградки открыты в кургане 5 у Мирополя и в кургане около с. Семурадцы на Туровщине 64. В Мирополе оградка состояла из отдельных вертикальных столбов и больших камней. В Семурадцах была вырыта круговая канавка. Известны и четырехугольные ограждения около погребений, состоящие из столбов и горизонтально положенных бревен (Мирополь, курганы 1, 2).
Таким образом, во второй половине I тысячелетия н. э. в корчакском ареале встречаются погребения двух типов: грунтовые и под курганными насыпями. Они содержат одинаковую керамику, относящуюся к корчакскому периоду и к периоду Луки Райковецкой, и никак территориально не разграничены. Различия заметны лишь в их топографии — единичные грунтовые погребения расположены около поселений, тогда как курганные могильники удалены от них. Вероятно, происходило постепенное изменение в обряде, которое не поддается хронологическому членению. Тем более, что по отдельным находкам сосудов и черепкам от них нельзя детально датировать погребения. Возможно, в наиболее раннее время господствовали грунтовые погребения в урнах, позднее появились курганные насыпи с урновыми погребениями, которые со временем были вытеснены курганами без урн. Такое развитие погребального обряда подтверждается тем, что позже, в IX—X вв., были лишь курганы с безурновыми погребениями.
Особенности погребального обряда в курганах — трупосожжения на стороне, ритуальные кострища в насыпи и на горизонте, пережженные кости, собранные на кострище, разбросанные в насыпи и на кострище обломки от нескольких разбитых сосудов — сохраняются до X в., когда погребения сопровождаются уже гончарной керамикой. Лишь в некоторых случаях в позднее время отмечаются трупосожжения на месте сооружения насыпи. Курганы IX—X вв. широко известны в Поднепровье 65, на Волыни 66, в Закарпатье 67, на Днестре и Пруте 68. В курганах IX—X вв. сохраняется и обычай сооружать оградки около погребений. Такие оградки известны в курганах около Межирички на р. Уж, Милянович и Головно Волынской области. Эта деталь погребального обряда прослеживается и позднее, в курганах с трупоположением времени Киевской Руси 69. В древнерусских курганах продолжало существовать и обыкновение разбрасывать кругом погребения черепки сосудов. Эти детали подчеркивают преемственность в погребальном обряде на протяжении второй половины I и начала II тысячелетия н. э.
Жилища. На всех поселениях, где проводились раскопки, открыты жилища одного типа — полуземлянки с печами-каменками. Их известна уже более 200. Жилища обычно имеют прямоугольную или четырехугольную форму с прямыми углами и ровными стенками. В некоторых случаях отмечаются жилища не совсем правильной или даже овальной формы (Бовшев, Городок), по, вероятно, это объясняется или плохой сохранностью жилищ, или трудностью их расчистки в культурном слое и песчаной почве. Жилища очень небольшие — длина их стен от 2, 5 до 4 м. Со временем как будто намечается тенденция к увеличению площади жилищ. Так, размеры самого позднего жилища 2 в Гульске 5, 3 х 4, 7 м; на поселении Кодын поздние жилища больше по площади, чем ранние. Но в целом жилища вплоть до конца I тысячелетия н. э. сохраняют те же средние размеры, что и в раннее время. Углублены в материк они в большинстве случаев на 40—60 см, реже на 1—1, 20 м, но иногда глубина не превышает 20 см. Можно отметить, что в Полесье самые поздние жилища (Шумск, Буки, Хотомель) совсем мелкие, почти наземные. Еще позднее, в X—XIII вв., на той же территории распространены наземные дома. На территории Поднестровья, по наблюдениям Б. А. Тимощука, выявляется обратная тенденция — со временем жилища становятся глубже, и полуземлянки господствуют до XII в. 70
Большинство жилищ имело столбовую конструкцию стен. Столбовые ямы находятся в углах жилищ, иногда выступая за пределы котлована, и посредине стен. В последнем случае они несколько отступают (на 10—15 см) от земляной стены жилища. Иногда вдоль стен сохраняются следы горизонтально лежавших бревен (Корчак, Тетеревка, Буки, Кодын, Рипнев II, Подриже). Бревна, вероятно, опирались на угловые столбы диаметром до 30—50 см, в основание которых для упора положены камни (Кодын). С внутренней стороны помещения бревна поддерживались дополнительными столбами, поставленными вдоль стен. Иногда бревна лежат не на полу дома, а на небольшой материковой ступеньке, идущей вдоль стены (Корчак, Рипнев II). Ширина этой ступеньки 20— 50 см, и она из-за своей небольшой ширины, к тому же частично занятой деревянной стеной, не могла иметь производственного значения. Вероятно, в какой-то мере такая ступенька предохраняла бревна от сырости и гниения. В некоторых случаях столбовые ямы в жилищах не прослежены. Это еще не может свидетельствовать о срубной конструкции стен. Достоверные остатки деревянных срубов открыты только на поселениях Буки и Шумск, относящихся к IX в. При небольшой глубине жилищ и их малых размерах деревянные стены должны были подниматься над поверхностью земли и поддерживать крышу дома
(рис. 22; 23).
Печи в жилищах, как правило, сложены из камней и находятся в углу дома, не примыкая к его земляным стенам. Между печью и стеной остается пространство 15—20 см, соответствующее толщине деревянной облицовки. В основании печи часто ставились большие каменные плиты, вокруг которых и сверху в виде свода укладывались камни поменьше. При сооружении печи, вероятно, сначала строился деревянный каркас, на который опирались камни и который сгорал при пользовании печью. Ямки от столбов этого каркаса открыты в ряде жилищ Корчака. Топка печей была очень небольшой — приблизительно 40 х 60 см и в высоту 30—50 см. Под обычно подмазывали глиной или выкладывали каменными плитками. Горшки, видимо, ставили сверху на печь и укрепляли между ее камнями. Среди камней печи обычно много битой посуды.
На нескольких поселениях в северных районах Полесья и в Западной Волыни (Рипнев, Подриже, Городок, Хотомель, Зозив) в жилищах открыты печи из глины. Чаще всего эти печи устраивались в материковом останце в углу жилища или прямо на полу. Их свод в ряде случаев выложен из глиняных вальков — округлых или овальных кусков обожженной глины. Такая конструкция печи близка печам-каменкам и встречается в ранних жилищах — в Рипневе II и III, в Подриже (жилище 7). Возможно, подобная конструкция связана с тем, что в окрестностях поселений не было выходов камня, как в районе Подриже на р. Стоход.
Печи, целиком вылепленные из глины, появляются в более позднее время. В Подриже глинобитные печи находились в жилищах 5 и 6, относящихся к рубежу VII—VIII вв. В Городке и Зозиве в разных землянках открыты глинобитные печи и каменки. При этом в Городке печь из глины находилась в жилище 3, которое также датируется временем не раньше рубежа VII—VIII вв. 71 Глинобитные печи встречены на поселениях IX—X вв. в Хотомеле, Бабке, Скорбичах. В VIII—X вв. такая конструкция печей характерна для Левобережья Днепра и затем широко распространена в эпоху Киевской Руси.
Во внутренней планировке жилищ также заметны некоторые хронологические изменения. В VI—VII вв. печи занимали, как правило, северный, северо-западный или северо-восточный угол жилища. При этом на каждом поселении существовала строгая регламентация в расположении печей. Так, во всех жилищах около с. Корчак, кроме одного, печи находились в северо-восточном углу дома, в жилищах Рипнева II — в северо-западном. Входы в жилища (в тех случаях, когда они прослежены) были расположены у противоположной от печи стены, т. е. обращены к югу. В поздних поселениях такая традиция нарушается, и печи могут занимать разные углы в жилищах. В Луке Райковецкой есть печи, занимающие юго-западный, северо-западный и северо-восточный углы 72; в Незвиско — северный, восточный и южный 73; в поздних жилищах Подриже — северный и восточный; в Шумске — северо-западный и северо-восточный углы и т. д. Входы в жилища имели вид ступенек, вырытых в земляной стене, или постепенно понижающихся пристроек — коридоров. Такие входы есть в жилищах около Корчака. В поздних памятниках встречены лишь ступенчатые входы, иногда выложенные камнем (Буки, Гульск, Городок).
Пол в жилищах обычно земляной утрамбованный. В редких случаях он подмазан глиной (в Корчаке I, Рипневе II, Городке Хмельницкой области). На поселении IX в. в Буках открыто сгоревшее жилище, в котором прослежены остатки сруба и пола, выложенного деревянными плахами. В земляном полу жилищ выявляется много небольших ямок от столбов. На поселении в Городке Ровенской области в таких ямках сохранились остатки дерева 74. Вероятно, ямки, в беспорядке покрывающие пол жилищ, остались от ножек мебели — лавок и столов, которые могли неоднократно переставляться.
Поселения, хозяйство и общественные отношения. Памятники VI— VII вв. представлены в основном небольшими открытыми поселениями. Большинство этих поселений располагается по среднему течению рек Припятского бассейна — Ужа, Случи, Стыря, Турии и Стохода, по верхнему и среднему течению Тетерева, Днестра и Прута, т. е. они занимают районы с черноземными и оподзоленно-черноземными почвами, благоприятными для земледелия. В северной части Припятского Полесья, где преобладают торфянисто-болотистые и подзолисто-песчаные почвы, поселений известно гораздо меньше. Поселения обычно занимают мысы и отроги невысоких коренных берегов рек, обращенные чаще всего к югу и востоку. Поселения были окружены низинами и болотами, ограничены оврагами и ручьями, которые создавали естественные границы поселений и в какой-то мере служили им защитой.
Площадь ранних поселений очень невелика и в среднем не превышает 1 га. На поселениях насчитывается обычно 20—30 жилищ, а на полностью раскопанных поселениях около с. Корчак было всего 7, 12 и 16 жилищ. К тому же жилища на поселениях обычно разновременны (табл. 4) — в одно и то же время жизнь протекала лишь в пяти—семи домах. На песчанистых почвах Полесья разновременные жилища занимали отдельные участки поселения, в результате чего его площадь постепенно увеличивалась (Тетеревка, Корчак, Хотомель). Лишь в некоторых случаях на поселениях, расположенных на небольших возвышенностях среди болот, поздние жилища налегают непосредственно на более ранние. Так было, например, на поселении Подриже на р. Стоход, где раннее жилище 7 было перерезано более поздним жилищем 5. Напротив, для районов с плотными глинистыми почвами такая картина обычна. Так, на поселении Кодын на Буковине на одном и том же месте располагалось по два-три жилища, частично пересекающих одно другое (жилище 1—3 и 8, 9). Как правило, поселения существовали на одном месте сравнительно непродолжительное время — несколько десятилетий. Об этом говорят тонкий культурный слой — около 20—30 см, обычно слабо насыщенный находками, и небольшое число жилищ, каждое из которых могло стоять не больше одного-двух десятилетий.
На полностью раскопанных поселениях у с. Корчак прослеживается своеобразное расположение жилых и хозяйственных построек. Здесь небольшие дома, имеющие совершенно одинаковую конструкцию и близкую ориентировку, находились в непосредственной близости друг от друга. Около жилищ и на пространстве между ними располагались небольшие хозяйственные ямы, но скопление хозяйственных сооружений занимало отдельный участок поселения. Так, на поселении Корчак VII наземные хозяйственные постройки располагались в центральной части и по северному склону дюны, занятой поселением. Здесь же находились две печи для обжига железной руды и ямы для хранения запасов этой руды (рис. 13). На поселении Корчак IX такие же большие наземные постройки со столбовой конструкцией стен, обмазанных глиной, концентрировались в средней и восточной частях поселка и, вероятно, принадлежали всем его жителям.
По-видимому, жители этих небольших поселков, ведущие совместное хозяйство, составляли семейную общину. Такая община, по словам Ф. Энгельса, состояла из потомков одного отца, ее члены вели совместное хозяйство, питались и одевались из общих запасов 75. Семейная община могла состоять из 100 и более человек и занимать целый поселок, состоящий из отдельных домов, занятых парными семьями 76. Такое общественное устройство соответствовало уровню развития производительных сил того времени.
Ранние поселки VI—VII вв. часто располагаются группами вблизи друг от друга на соседних участках берега и бывают разделены между собой только ручьями и оврагами. Около с. Корчак насчитывается 14 таких почти одновременных маленьких поселений, и на расстоянии 5—7 км у сел Буки, Денеши и Тетеревка известны группы еще по три-четыре поселения (рис. 24). По два-три поселка на близком расстоянии друг от друга открыты у Бовшева и Рипнева. По-видимому, такие гнезда поселений соответствуют начавшемуся распаду большой семейной общины, когда из нее выделяются новые большие семьи, сохраняющие еще хозяйственное и общественное единство и объединенные в патронимию 77.
Характер поселений в VIII—IX вв. меняется. В это время появляются большие поселки, занимающие площадь в несколько гектаров, часто по берегу реки, на протяжении 1, 5—2 км. На них открыты многочисленные жилища, образующие параллельные ряды домов, как на поселениях Хотомель, Бовшев I 78. Иногда дома образуют отдельные группы, что, возможно, является наследием семейной общины и патронимии. Около жилищ обычны хозяйственные ямы и наземные пристройки. Так, на поселении Тетеревка дома, окруженные хозяйственными сооружениями, представляли собой отдельные усадьбы 79. Жители больших поселков, состоящих из индивидуальных усадеб, ведущих свое хозяйство, были, вероятно, объединены в сельские общины. Такая сельская община продолжала существовать и позднее, в период Киевской Руси 80.
Изменения в общественной жизни населения, приведшие к появлению поселений нового типа, были вызваны развитием хозяйства. Существование небольших поселков, в которых жили члены патриархальной семьи, ведущие общее хозяйство, отвечало подсечной системе земледелия. Подсечное земледелие было очень трудоемко и требовало усилий целых родовых коллективов при подготовке лесных участков для посева. Очищенный от леса участок истощался и переставал давать урожаи уже после первых трех-четырех лет обработки, и это заставляло земледельцев постоянно вырубать новые участки леса и оставлять старые. При такой системе земледелия необходимость использовать большие земельные площади ограничивала размеры поселков и число жителей в них 81. Примитивная система земледелия была связана с существованием разрозненных и замкнутых родовых коллективов 82.
Находки на поселениях VI—VII вв. как будто подтверждают такое представление о системе хозяйства. Земледельческий характер хозяйства при развитом скотоводстве в это время не подлежит сомнению Поселения всегда располагаются на удобных для земледелия землях. На некоторых из них найдены зерна пшеницы, ячменя, проса (Демьянов) и отпечатки их на днищах сосудов (Корчак). Следы соломы часто видны на обожженной глине и на днищах противней (Корчак, Тетеревка, Рипнев II, Зеленый Гай, Бовшев II). Частой находкой являются жернова и их обломки, иногда встречаются серпы, маленькие и слабо изогнутые (Корчак, Звиняч). Косвенным доказательством земледельческого характера хозяйства могут служить находки глиняных ритуальных «хлебцев», подражающих выпеченным хлебам (их форма и размеры соответствуют сковородам на ранних поселениях). По данным письменных источников, у славян в VI в. было большое количество разнообразного скота и «плодов земных, лежащих в кучах», в особенности проса и пшеницы 83. Но орудия пашенного земледелия того времени неизвестны.
Коренной перелом в развитии хозяйства начинается с VIII в. В это время у славян появляются первые пахотные орудия с железными рабочими концами — железные наральники и чересло на поселениях в Хотомеле, Городке и на одновременных памятниках роменской культуры, культуры типа Пеньковки и в Молдавии. Более совершенными становятся и серпы — они гораздо больше ранних (длиной 18—22 см) и сильно изогнуты (Хотомель, Скорбичи). Распространяющееся пашенное земледелие уже не требовало совместного труда целых коллективов, поэтому основной хозяйственной единицей становится индивидуальная семья. Не нужно стало осваивать большие новые земли, и в связи с этим поселения могли долго существовать на одном месте, а размеры их могли значительно увеличиваться. Такому уровню развития земледелия и соответствуют большие поселения VIII—IX вв., имеющие мощный культурный слой (на поселении Хотомель — до 1 м) и состоящие из индивидуальных усадеб.
Хозяйство на протяжении всей второй половины I тысячелетия н. э. носило натуральный характер. Никаких данных о широком развитии ремесла и торговли для этого времени нет. В VI—VII вв. были развиты домашние производства — изготовление глиняной посуды лепным способом, прядение и ткачество, деревянное строительство, примитивная обработка кости и камня, добыча железной руды и изготовление из железа мелких предметов хозяйственного назначения. Было знакомо населению и литье из бронзы, о чем говорят находки льячек и каменных формочек для отливки мелких украшений (Тетеревка, Зимно). Но широкого распространения бронзолитейное дело не имело, вещей из бронзы известно очень мало. Лишь на городище Зимно найдено много украшений из цветных металлов, но в массе своей они принадлежат к типам вещей, широко распространенных в Южной, Средней и Восточной Европе, которые Б. А. Рыбаков относит к единой европейской дружинной культуре 84. Находки в Зимно льячек, нескольких литейных формочек и заготовок для браслетов еще не свидетельствуют, вопреки мнению В. В. Аулиха, о высоком развитии ремесла на городище и местном производстве большинства найденных здесь вещей 85. Обнаруженные на городище литейные формочки предназначены для изготовления простейших предметов — каплевидных подвесок, пластинок — и сделаны очень примитивно. По этим находками можно судить лишь о зачатках бронзолитейного дела. Основная масса серебряных и бронзовых пряжек и бляшек, найденных в Зимно, вероятно, попала туда в результате торгового обмена или военных походов.
Распространение пашенного земледелия в конце I тысячелетия н. э. привело и к развитию ремесел. Повышение продуктивности земледелия создавало прибавочный продукт и позволяло части населения не заниматься непосредственно сельским хозяйством. В VIII—IX вв. появились условия для выделения ремесленников и постоянной дружины. Индивидуальное ведение хозяйства и удачные военные походы приводили к имущественному расслоению населения.
Такими поселками дружинников были, вероятно, городища Хотомель и Зимно. В ранний период своего существования в VII в. Хотомельское городище представляло собой убежище для окрестного населения. Это было маленькое укрепление диаметром 30—40 м, окруженное валом. Оно не имело никаких постоянных жилых сооружений. Кругом городища располагалось поселение, находки на котором совершенно такие же, как на городище, — обломки лепной посуды, железные ножи. Такие городища-убежища — Хотомель, Бабка, Хильчицы — возникали на северной окраине культуры корчакского типа, там, где ее памятники соприкасались с балтскими типа Тушемли — Колочин.
Позднее, в VIII в., городище Хотомель было сильно укреплено — подсыпан вал вокруг его площадки, сооружены дополнительные внешние вал и ров, которые частично уничтожили ранние жилища на поселении. Состав находок на городище резко меняется. Здесь найдены наконечники стрел и копий, пластинка от панциря, серебряный браслет и височное кольцо. На одновременном поселении состав находок остался прежним, появились лишь новые орудия сельского хозяйства — наральники, чересло, серп. Для конца I тысячелетия н. э., таким образом, можно говорить об имущественном расслоении населения и выделении среди него дружинной верхушки. По мнению Б. А. Рыбакова, «от такого дружинного поселка, занявшего срединное положение в общине и обладающего возможностями господства над ней, оставался один шаг до феодального замка» 86. Возможно, такими же укрепленными усадьбами являлись «древлянские грады» IX—X вв., где сидели «лучшие» мужи с «родами» своими (Искоростень, Малин и др. ) 87.
В конце I тысячелетия н. э. появляются ремесленные центры. Один из таких центров находился около поселения Григоровка Могилев-Подольского района, где открыто 25 железоплавильных печей, относящихся к IX—X вв. 88 Экономические условия сделали возможным появление гончарного ремесла, и в связи с этим распространяется гончарная посуда, постепенно вытеснившая домашнее производство лепных сосудов. Концентрация ремесленников могла происходить вокруг племенных административно-культовых центров 89. Так, в Шумске на р. Гнилопяти под Житомиром открыта гончарная мастерская. Здесь в землянке, которая не могла быть жилой из-за своих малых размеров (2, 20 х 2 м), около четверти ее площади занимала печь-каменка, находились запасы глины и большое количество обломков лепных и гончарных сосудов. В более раннее время такие помещения для изготовления керамики неизвестны.
Шумск был религиозным центром небольшой округи. Здесь находились святилище, могильник, место для сожжения покойников и один жилой дом, окруженный 14 наземными постройками-сараями 90. Дом и хозяйственные сооружения вокруг него представляли собой богатую усадьбу с большими хозяйственными запасами. Возможно, что здесь жил старейшина, выполнявший и функции жреца. На противоположном берегу реки находилось поселение Тетеревка, дугообразно окружавшее весь комплекс Шумска.
Религиозными центрами отдельных микрорайонов служили и большие курганные могильники, как, например, в Мирополе на р. Случь 91. Здесь насчитывалось 464 насыпи, разделенные на 24 группы. В 15 группах открыты курганы с трупосожжениями. Могильник расположен на отрогах высокого берега Случи, и в его ближайших окрестностях нет синхронных ему поселений. Следовательно, сюда на протяжении нескольких столетий свозили умерших с целой округи.
Вероятно, в конце I тысячелетия н. э. произошло объединение населения в микрорайоны, во главе которых стояли местные вожди и старейшины.
По сведениям византийских авторов VI в. Прокопия Кесарийского и Маврикия, славяне «не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве» 92, у них много предводителей, и нет между ними согласия 93. По-видимому, в это время у славян не было больших и прочных союзов племен. Но во время походов могли возникать временные союзы дружинников из разных племен 94. Под влиянием внешней опасности создавались более прочные союзы соседних племен. Таким союзом могли быть дулебы — одно из древнейших племенных образований славян, подвергшееся в первой половине VII в. нападению авар. По мнению В. В. Седова, топонимы, производные от «дулебы», распространены по всей территории, занятой корчакскими памятниками, и население, оставившее их, могло входить в дулебский союз 95. Позднее на его основе возникли племенные союзы волынян, древлян, дреговичей, очень близкие по этнографическим особенностям. Создание племенных союзов связано с периодом военной демократии.
Экономическое и социальное развитие населения — распространение плужного земледелия, появление ремесел, существование индивидуальных хозяйств, зарождение имущественной дифференциации, выделение дружины, образование союзов племен — создали в конце I тысячелетия н. э. предпосылки для появления классов и государства.
Этническая принадлежность. Археологические материалы, без сомнения, свидетельствуют, что на протяжении второй половины I и в начале II тысячелетия н. э. на территории Северо-Западной Украины обитало одно и то же население. В течение этого времени наблюдается постепенное развитие его материальной культуры и общественных отношений. Никаких резких изменений и перерывов в этом развитии не было. Эволюция прослеживается в характере поселений, в конструкции жилищ, в деталях погребального обряда, в особенностях керамического материала, в системе земледелия и ремесленном производстве. Путем постепенного развития культура местного населения непосредственно переросла в культуру Киевской Руси. Таким образом, археологические данные при ретроспективном подходе к ним доказывают славянскую принадлежность населения, оставившего памятники типа Корчак и Луки Райковецкой.
Этническая интерпретация этих памятников имеет и другие веские доказательства — сведения древних письменных источников о славянском заселении земель, занятых культурой пражского типа в целом, а также распространение на этой территории старой славянской гидронимии. В VI в., по описанию Иордана, славяне (венеды, анты и склавины) занимали земли от Вислы и Карпатских предгорий к северу и востоку до Днепра 96. Западная их граница проходила, по исследованиям Е. Ч. Скржинской, в Верхней Паннонии у р. Савы и оз. Балатон 97. В этих пределах известны и памятники с керамикой пражского типа, относящиеся к VI в.
Исследуя названия рек Правобережной Украины, О. Н. Трубачев пришел к выводу, что «на правобережье Припяти сосредоточена значительная часть древних чисто славянских гидронимов» 98. Они есть и на Верхнем Днестре 99, и «как раз районы распространения архаических славянских образований в гидронимии примерно обозначают места древнего обитания славян» 100. Старых довосточнославянских гидронимов нет севернее Припяти, а левобережье Среднего Днепра «имеет признаки зоны, куда шла экспансия с правобережья» 101. Таким образом, ареал архаичной славянской гидронимии совпадает с ареалом памятников типа Корчак (рис. 2). К выводу о том, что правобережная часть Среднего Поднепровья была занята славянами еще в период общеславянского единства, до VIII—IX вв., пришел В. В. Седов на основе изучения эпентетического «л» в славянских гидронимах 102. Эта территория была освоена славянами раньше, чем области Верхнего Поднепровья, Подесенья и левобережья Среднего Днепра.
Гидронимия выявляет и следы местного, дославянского, населения в ареале корчакских памятников. Так, в восточной части правобережного бассейна Припяти, где ощущаются элементы балтских культур, известны и балтские гидронимы 103. На территории Буковины, в Поднестровье, среди преобладающей массы славянских топонимов сохранились отдельные фракийские названия 104 и иллирийские гидронимы 105. Вполне возможно, что их передало славянам местное население, оставившее культуру карпатских курганов. Археологические материалы не дают возможности говорить о генетической преемственности славянской культуры VI—VII вв. с местными культурами предшествующего времени — культурой типа Тушемли — Колочин, карпатских курганов и черняховской. Культуры позднеримского времени отличаются от славянской по характеру домостроительства, погребальному обряду, составу керамических находок, по форме, технике изготовления и пропорциям сосудов. Лишь в отдельных, очень незначительных моментах прослеживается сохранение некоторых традиций раннего времени в культуре VI в. Следовательно, археологические данные свидетельствуют, что славянское население на территории Северо-Западной Украины появилось в середине I тысячелетия н. э. и постепенно ассимилировало местное население. Вопрос о происхождении славянской культуры VI—VII вв. можно ставить лишь после изучения этой культуры на всей территории ее распространения.
3. Верхнее Поднепровье
К северу и востоку от ареала древностей типа Корчак известны многочисленные памятники, также относящиеся к середине и третьей четверти I тысячелетия н. э. Они занимают территорию Верхнего Поднепровья, Подесенье, левые притоки Припяти, верховья Западной Двины, берега Сейма и Киевщину. Многие исследователи считают все эти памятники или некоторые из них славянскими. При этом иногда указывают на их близость к древностям типа Корчак и Пеньковки. Сравнение памятников Верхнего Поднепровья и Белоруссии с синхронными им древностями на Украине и их отношение к бесспорно славянским материалам конца I тысячелетия н. э. имеют существенное значение.
Наиболее полная карта верхнеднепровских памятников типа Тушемли — Колочин опубликована в книге В. В. Седова 1. Она может быть значительно дополнена благодаря работам, проведенным в последние годы в Подесенье, Белоруссии и на Украине 2. Теперь ареал этих памятников значительно расширился к югу. Они известны в районе Киева до р. Стугны, распространены по верхнему и среднему течению рек Сулы и Псла. Отдельные пункты можно отметить и на правых притоках Припяти. На территории Верхнего Поднепровья известны городища-убежища, иногда имевшие культовое значение, открытые поселения с наземными домами и с полуземлянками, грунтовые могильники с трупосожжениями и курганы
(рис. 25). Общая характеристика этих памятников дана в работах П. Н. Третьякова 3, Е. А. Шмидта 4, В. В. Седова 5, А. Г. Митрофанова и Л. Д. Поболя 6. Точки зрения, высказанные разными исследователями по поводу материалов Верхнего Поднепровья и Подесенья, оказываются противоречивыми и не всегда обоснованными.
П. Н. Третьяков, проводивший большие и целенаправленные исследования в Верхнем Посожье и в Подесенье и впервые обобщивший все известные здесь материалы I тысячелетия н. э., подразделяет памятники Верхнего Поднепровья на две культурные области с разным этническим составом населения в каждой из них. Памятники северной части Поднепровья, Верхнего Сожа и Северной Белоруссии он считает балтскими и связывает их с местными балтскими культурами железного века. Лишь в незначительной степени на них сказывается влияние более южной зарубинецкой культуры. Балтская культура или отдельные ее островки доживают, по его мнению, на Смоленщине до конца I тысячелетия н. э., когда ее сменяет совершенно иная славянская культура (культура длинных курганов) 7. Основным типом памятников балтов на Смоленщине П. Н. Третьяков считает городища-убежища типа Тушемли. Кроме них, он отмечает существование селищ с наземными столбовыми домами (например, поселения около Слободы Глушицы и Устья) 8. Бесспорно балтские погребальные памятники, по его мнению, здесь неизвестны. Распространенные на этой территории могильники он относит к славянской или смешанной балто-славянской культуре (например, могильник Акатово) 9.
Памятники южной части Верхнего Поднепровья (по рекам Снову, Ипути, Сожу, Днепру) и Подесенья П. Н. Третьяков связывает со славянским населением. Основанием для отнесения раннесредневековых памятников Подесенья к славянской культуре П. Н. Третьяков 10 считает сходство этих памятников со славянскими древностями Правобережной Украины. Это сходство, как он думает, проявляется в топографии памятников, расположенных низко у воды, в характере жилищ, в распространении грунтовых могильников и курганов с трупосожжениями, в появлении городищ и в близости керамических форм, особенно в наличии биконической посуды на памятниках типа Пеньковки 11. Из этого он делает вывод, что и зарубинецкая культура, связанная с более поздней деснинской, принадлежала славянам 12. В более поздней работе П. Н. Третьякова 13 рассуждения приводятся в обратном порядке: так как зарубинецкие памятники славянские (по характеру жилищ, наличию колоколовидных ям, по особенностям погребального обряда), то и связанная с ними культура Подесенья середины и третьей четверти I тысячелетия н. э. принадлежала славянам 14. Культура Подесенья и южной части Верхнего Поднепровья, относящаяся к середине и третьей четверти I тысячелетия н. э., приобретает в общей концепции П. Н. Третьякова ключевое значение. Ее возникновение он связывает с зарубинецкими и позднезарубинецкими памятниками Подесенья и таким образом утверждает непрерывное развитие здесь славянской культуры с первых веков нашей эры 15. Эта же культура послужила, по его мнению, основой при сложении культуры типа Пеньковки в Среднем Поднепровье 16, относимой им к антам или русам 17.
Ни в одной из своих работ П. Н. Третьяков не делает попытки связать верхнеднепровские и деснинские древности третьей четверти I тысячелетия н. э. с более поздними материалами VIII—X вв., принадлежавшими славянскому населению. Он ограничивается только замечанием, что к исходу третьей четверти I тысячелетия культура «приобрела все особенности, характерные для раннего славянского средневековья» 18. В то же время П. Н. Третьяков отмечает, что керамика предроменского времени на левобережье Днепра «совсем не похожа на роменскую» и что никаких «предроменских элементов в левобережной культуре третьей четверти I тысячелетия не обнаружилось» 19. Но без детального сопоставления более ранних деснинских и верхнеднепровских памятников со славянскими древностями конца I тысячелетия н. э. этническая принадлежность первых остается недоказанной.
Сравнение древностей роменской культуры с более ранними показывает резкое изменение во всех сторонах культуры, происшедшее в конце I тысячелетия н. э., — в характере поселений, конструкции жилищ, особенностях погребального обряда, общем облике посуды, ее пропорциях и орнаментации. Эти изменения свидетельствуют о появлении в VIII—IX вв. на территории Подесенья и Киевского Поднепровья новой культуры, генетически не связанной с культурой предшествующего времени.
Для того чтобы объяснить это явление, противоречащее его общей концепции, П. Н. Третьяков предложил новую теорию происхождения роменской культуры, сложившейся, по его мнению, на балтском субстрате в верховьях Днепра, Десны и Оки и проникшей южнее, в Подесенье и лесостепное Левобережье как новый элемент 20. Аргументом в пользу этой теории является распространение на памятниках середины I тысячелетия н. э., расположенных в Волго-Окском междуречье и принадлежавших балтскому населению, керамики, украшенной штампованными узорами и отпечатками палочки, обмотанной веревочкой 21. В какой-то мере эта орнаментация близка роменской. Но по одному элементу культуры едва ли можно делать вывод о ее происхождении. Тем более исследования последних лет показали, что веревочный орнамент появляется лишь в верхних слоях роменских городищ, более ранняя роменская посуда была неорнаментированной или имела ямочный орнамент по венчику 22.
Еще одной чертой, сближающей роменско-боршевские памятники с волго-окскими, П. Н. Третьяков считает существование «домиков мертвых» на городищах Березняки и Звенигород и деревянных камер под курганами роменско-боршевской культуры. Но такие камеры известны лишь на территории Подесенья и Подонья, их нет на Левобережье Днепра. Круговые канавки под курганами — явление, очень распространенное на огромной территории и в течение долгого времени (они есть в карпатских курганах, под курганами сарматов, в раннеславянских курганах корчакской культуры, под насыпями древнерусских курганов и т. д. ), и его, по-видимому, нельзя рассматривать как наследие только балтской культуры. По остальным чертам материальной культуры — по характеру домостроительства, деталям погребального обряда, массовому керамическому материалу — роменские памятники не имеют ничего общего с культурой Верхней Оки середины I тысячелетия н. э. Вопрос о происхождении роменской культуры очень сложен и требует специального исследования. Нельзя не отметить, что лепная роменская керамика, которую П. Н. Третьяков считает «бесспорно полноценным этнографическим материалом» 23, обнаруживает несомненную близость с посудой Правобережья Днепра, относящейся к типу Луки Райковецкой. Эта близость прослеживается в формах сосудов, их пропорциях, профилировке, характере поверхности. Несмотря на этнографические особенности роменских памятников, в их создании несомненно принимали участие правобережные славянские группировки. Независимо от решения вопроса о происхождении роменско-боршевской культуры остается фактом ее отличие от культуры третьей четверти I тысячелетия н. э., распространенной в Подесенье и на Левобережье Днепра. Следовательно, археологически славянская принадлежность культуры южной части Верхнего Поднепровья не обоснована.
Для доказательства славянской принадлежности культуры Подесенья третьей четверти I тысячелетия н. э. П. Н. Третьяков указывает на ее общность с памятниками типа Пеньковки, известными в Среднем Поднепровье и Южном Побужье. Но эта общность весьма относительна (см. ниже, стр. 103—105). Кроме того, этническая принадлежность памятников типа Пеньковки тоже спорна, и славянство населения, их оставившего, археологически еще никем не доказано.
Сравнивая археологические материалы северной и южной частей Верхнего Поднепровья, т. е. по мнению П. Н. Третьякова, памятники балтов и славян, он подчеркивает их различие. Оно состояло, как он считает, в разном характере жилищ (наземные столбовые дома у балтов и полуземлянки у славян), в распространении у балтского населения городищ-убежищ и в иных формах посуды 24. При характеристике балтской керамики он привлекает материал только одного городища Тушемля, для которого характерны слабопрофилированные баночные сосуды, иногда приближающиеся по форме к тюльпановидным, распространенным и на Десне (т. е. принадлежавшим славянам, по П. Н. Третьякову). Нет в Тушемле биконических сосудов и сковородок, характерных для деснинских древностей 25. Встреченную на других памятниках Смоленщины реберчатую керамику южного облика П. Н. Третьяков связывает с проникновением сюда славян и ассимиляцией ими местного населения, что привело, как он считает, к возникновению смешанных памятников, этническое определение которых не представляется возможным (Лахтеевское, Демидовское городища, Акатовский могильник) 26. Уже из этих данных, приведенных П. Н. Третьяковым, следует, что территориального различия между посудой южной и северной частей Верхнего Поднепровья фактически не обнаруживается.
Основное положение П. Н. Третьякова о разделении памятников Верхнего Поднепровья на две культуры вызвало возражения многих последователей. Единообразие керамики на всей указанной территории отмечается во всех работах, посвященных памятникам середины и второй половины I тысячелетия н. э. 27 По мнению Е. А. Шмидта, на пространстве от Западной Двины до бассейнов Припяти и Сейма практически невозможно выделить отдельные культуры. Сравнительную однородность керамики он объясняет одинаковыми условиями жизни, общим уровнем развития племен и их этнической близостью 28. В то же время он видит незначительные различия между керамикой Подесенья, Смоленского Поднепровья и Подвинья. Они проявляются в разных примесях к глиняному тесту и в некоторых отличиях в формах сосудов — присутствии ребра посредине тулова сосудов или в его верхней трети.
К одной культуре относит В. В. Седов памятники VI—VII вв. на территории всего Верхнего Поднепровья — от Западной Двины до Припяти и Сейма 29. Некоторым своеобразием, по его мнению, отличается только левобережная часть Верхнего Поднепровья, районы, занятые в предшествующее время зарубинецкими племенами, под воздействием которых здесь распространилась реберчатая керамика 30. В южной части Верхнего Поднепровья известны полуземляночные жилища, также восходящие к зарубинецкому влиянию 31. Отмечая распространение по всему ареалу верхнеднепровской культуры балтских украшений с эмалью и подчеркивая отсутствие преемственности в керамике этой культуры и более поздних, достоверно славянских памятников, В. В. Седов приходит к выводу о дославянской, балтской принадлежности верхнеднепровского населения третьей четверти I тысячелетия н. э. 32 Этот вывод находит подтверждение и в данных лингвистики 33.
Э. А. Сымонович, рассматривая культуру Верхнего Поднепровья тоже как единую, сближает ее с культурой типа Корчак. Общие черты он видит в распространении удлиненно-баночных горшков на памятниках типа Корчак и в Верхнем Поднепровье. Э. А. Сымонович связывает с верхнеднепровским комплексом отдельные находки биконической посуды и сосудов, украшенных валиком, на поселениях в Корчаке 34. Он объединяет памятники типа Корчак и Колочин в одну лесную культурную зону и противопоставляет им памятники лесостепной зоны типа Пеньковки. Э. А. Сымонович отрицает возможность связи культуры Верхнего Поднепровья с балтским населением и считает ее славянской. По Э. А. Сымоновичу, эта культура не могла быть оставлена балтами, так как она отличается от культуры балтских племен в Литве и Латвии. Но в таком случае неясно, почему Э. А. Сымонович считает возможным, что славянам в середине и второй половине I тысячелетия н. э. могли принадлежать разные культуры (типа Колочин — Акатово, Корчак, Пеньковка, западнославянские культуры, а еще раньше черняховская, зарубинецкая, пшеворская), а у балтских племен должна была существовать общая культура? Ведь известно, что в это время у балтов на территории Литвы, Латвии, Западной Белоруссии, Судавии были распространены многие непохожие одна на другую культуры. Э. А. Сымонович утверждает, что данные гидронимии нельзя датировать. Но это положение как раз неприменимо к конкретным материалам Верхнего Поднепровья, где балтский гидронимический слой датируется вплоть до начала II тысячелетия н. э., а славянский относится к восточнославянским языкам, т. е. появляется не раньше конца I тысячелетия н. э. Основной довод сторонников балтской принадлежности верхнеднепровской культуры типа Колочин — Тушемля — Акатово — отсутствие генетической преемственности этой культуры с позднейшими достоверно славянскими культурами на той же территории — Э. А. Сымонович обходит молчанием 35.
А. Г. Митрофанов отмечает, что на территории от Десны на юге и до Западной Двины на севере, от западной части Волго-Окского бассейна на востоке до бассейна белорусского течения Немана на западе была распространена в VI—VIII вв. сходная в своих основных чертах культура. Общность этой культуры проявляется в распространении открытых поселений, городищ-убежищ, наземных жилищ столбовой конструкции, слабопрофилированных и баночных сосудов, биконических пряслиц с широким отверстием 36. Автор считает эту культуру балтской, но находящейся под большим влиянием славян 37.
От решения спорных вопросов, связанных с памятниками Верхнего Поднепровья, зависит общее представление о славянской культуре VI— VII вв. Поэтому необходимо еще раз рассмотреть материалы Верхнего Поднепровья, Западного Подвинья и Средней Белоруссии и попытаться выяснить, существовала ли на всем этом пространстве единая культура и какое она имела отношение к культурам типа Корчак и Пеньковки. Необходимость комплексного изучения культур с учетом всех их особенностей очевидна, но дифференциация памятников и культур Поднепровья во второй половине I тысячелетия н. э. возможна в основном по массовому керамическому материалу. Ценность керамики как элемента культуры, отражающего этническое своеобразие, подчеркивает П. Н. Третьяков 38. Детали конструкций жилищ и особенности погребального обряда пока известны лишь в общих чертах и при выделении культур Верхнего и Среднего Поднепровья имеют в настоящее время лишь дополнительное значение. Рассмотрение керамических комплексов Верхнего Поднепровья целесообразно проводить по отдельным районам — Смоленщина, Северная и Южная Белоруссия, Подесенье и Киевское Поднепровье — для того, чтобы можно было сопоставить материал разных районов.
Керамика. Характеристика керамики по отдельным районам дана в трудах ряда исследователей. Среди посуды верхнего горизонта наиболее полно раскопанного памятника — городища Тушемля, расположенного в верховьях р. Сож на Смоленщине, — П. Н. Третьяков выделяет четыре группы сосудов. Самую многочисленную группу составляют высокие сосуды со слегка выпуклыми стенками, несколько суженной горловиной и чуть отогнутым наружу венчиком (тюльпановидные). Наибольший диаметр этих сосудов приходится на середину высоты сосуда или на его горловину. Во вторую группу входят сосуды баночной формы с прямым, почти непрофилированным венчиком, поверхность их плохо залощена. К третьей группе относятся высокие миски, иногда лощеные, черного цвета. На 3/5 высоты у них есть тупое ребро, шейка прямая, чуть отогнутая наружу. К четвертой группе принадлежит одна чашечка в виде низкой банки с выпуклыми стенками 39.
Аналогии керамике из верхнего горизонта городища Тушемля П. Н. Третьяков видит в посуде Банцеровского городища (около Минска) 40. Действительно, в верхнем горизонте этого городища представлены те же формы посуды — тюльпановидные и баночные, но, кроме них, есть еще ребристые вытянутые и приземистые сосуды с перегибом в средней части тулова 41. Сосуды этих же форм найдены на городищах, расположенных в непосредственной близости от Тушемли — в Демидовке 42, Лахтееве 43, Акатове 44 и еще севернее — на Западной Двине 45. Те же формы сосудов есть и среди материала городища Колочин в южной части Верхнего Поднепровья. Здесь самыми многочисленными являются баночные почти непрофилированные горшки с прямым или слабо отогнутым краем и расширением в средней части тулова (тюльпановидные). Другой тип сосудов представлен ребристыми горшками с цилиндрической или немного суженной верхней половиной и конической, суживающейся книзу придонной частью. По ребру у них бывает оттянут валик 46.
Характеризуя керамику Средней и Северной Белоруссии VI—VIII вв., А. Г. Митрофанов выделяет следующие группы сосудов: первая, наиболее многочисленная группа — слабопрофилированные горшки со слегка отогнутым краем, слабовыраженными шейкой и плечиками, наибольшим расширением тулова в средней части (тюльпановидные); вторая по численности группа — баночные сосуды с прямым или несколько вогнутым краем; третья — сосуды, верхняя половина которых либо цилиндрическая, либо несколько сужена, а нижняя имеет вид усеченного конуса, иногда посредине высоты проходит налепной валик; четвертая — горшки с выраженным плечиком, иногда округлым, иногда с переломом; пятая — мискообразные сосуды 47. Все эти группы посуды находят прямые параллели на Смоленщине.
В это же время в Подесенье распространены слабопрофилированные сосуды, которые по форме варьируют от биконических с закругленной гранью до тюльпановидных. П. Н. Третьяков делит ее на кухонную — с неровной, бугристой поверхностью и столовую — с гладкой лощеной поверхностью. Посуда представлена слабопрофилированными горшками с максимальным диаметром в середине или в верхней части тулова, цилиндро-коническими, биконическими, баночными сосудами, мисками, тарелками и сковородками 48. Следовательно, в Подесенье известны в основном те же формы сосудов, что и на Смоленщине, и в Белоруссии.
Такого же рода керамика обнаружена еще южнее — на Сейме 49, Суле и Псле 50, а также по Днепру в районе Киева 51, где она получила название «киевский тип». Здесь «основной тип представляют крупные толстостенные горшки с корпусом, расширяющимся от днища к поясу приблизительно на середине высоты, и прямо поднимающимися к верхнему краю стенками, переходящими в венчик с прямым краем. Перелом корпуса бывает острореберным и округленным. Верхняя часть корпуса прямая или слегка скошена внутрь. Шейка либо совсем не выражена, либо едва намечена» 52.
Как видно из этих описаний керамических комплексов Верхнего Поднепровья, по всей территории распространены слабопрофилированные и тюльпановидные сосуды того же типа, что и на городище Тушемля. Поэтому нет оснований выделять это городище из общей массы памятников Верхнего Поднепровья. Помимо тушемлинской керамики здесь представлены и другие формы посуды, а для выяснения вопроса о том, насколько единообразна керамика на пространстве всего Верхнего Поднепровья, по-видимому, недостаточны отдельные аналогии. Необходимо попытаться сравнить целые керамические комплексы из разных мест, предварительно сделав единую типологию сосудов. Типология может быть построена на основе общей профилировки посуды и ее пропорций.
Посуда третьей четверти I тысячелетия н. э. на всей территории Верхнего Поднепровья имеет одинаковые особенности — очень слабую профилировку и наибольшее расширение посредине тулова. Эти особенности отражаются в пропорциях наибольшего диаметра тулова и диаметра горла (D3: D2 = 0, 90—1, 20), высоты наибольшего расширения и высоты сосуда (H1: H = 0, 40—0, 60 для большей части сосудов). Встречаются сосуды с расширением в верхней части тулова (H1: H = 0, 60—0, 80), но все они тоже слабо профилированы (D3: D2 = 0, 90—1, 10).
На графике, построенном по этим пропорциям
(рис. 26), все сосуды Верхнего Поднепровья оказываются за пределами пропорций, свойственных керамике корчакского ареала. Лишь четыре сосуда близки по пропорциям к корчакским — это горшки с расширением в верхней трети тулова и с более выделенными по сравнению со всей массой верхнеднепровской посуды плечиками. Эти горшки найдены на Левобережье Днепра (Княжое 53 и Авдеево 54) и в Белоруссии (Замковая Гора 55 и Нижняя Тощица 56). Находки единичных сосудов корчакских пропорций не меняют общей картины — вся посуда Верхнего Поднепровья существенно отличается от корчакской.
Различаются эти группы керамики и по другим признакам. Среди посуды Верхнего Поднепровья преобладают груболепные сосуды с крупными примесями в тесте и с бугристой поверхностью (на городище Демидовка они составляют 77 %), встречаются также сосуды с гладкими подлощенными стенками, которых совсем нет среди корчакской керамики. Корчакская посуда обычно содержит мелкие примеси в тесте, поверхность ее шероховатая, но ровная, хотя и без признаков лощения. Край венчика у сосудов из Корчака, как правило, срезан ножом горизонтально или слегка наклонно, тогда как у верхнеднепровских он закруглен или заострен.
Сравнивая сосуды обеих групп, никак нельзя согласиться с Э. А. Сымоновичем, который сближает корчакские сосуды с посудой из городища Колочин 57. Помимо «общего стиля», выражающегося в наличии «удлиненно-баночных форм», он может назвать на корчакских памятниках лишь отдельные нехарактерные по форме сосуды. Упоминаемые Э. А. Сымоновичем биконические сосуды в Корчаке представлены сравнительно низкими и широкими мисками с резко выраженной биконичностью, не имеющими ничего общего с колочинскими высокими сосудами с ребром в средней части тулова и почти цилиндрическим верхом. Сосуд корчакского профиля, найденный около Колочинского городища, принадлежал завоевателям, уничтожившим это городище, как считает и Э. А. Сымонович, и никакого отношения к керамическому комплексу Колочина он не имеет 58. «Плечистости» сосудов из Корчака следует придавать гораздо большее значение, чем склонен думать Э. А. Сымонович, так как это — один из характернейших признаков поздней славянской керамики. В массе своей керамика типа Корчак и верхнеднепровская типа Тушемли—Колочин образует две обособленные группы (рис. 26) и два определенных ареала, внутри каждого из которых господствует посуда со своими характерными особенностями.
Детальное исследование посуды из верхнеднепровских памятников не входит в задачу данной работы. Поэтому здесь выделяются лишь основные ее типы (рис. 27), которые важны для решения вопроса о том, насколько однородной была керамика на всей территории Верхнего Поднепровья.
Тип 1. Конусовидные сосуды с почти прямыми, расширяющимися вверх боками. Наибольшая ширина у них приходится на отверстие, поэтому соотношение H1: Н для этих сосудов равно 1. Конусовидные сосуды в небольшом количестве найдены на Смоленщине (Акатово), в Южной Белоруссии (Колочин), на Левобережье (Княжое) и, возможно, на Десне (Целиков Бугор), насколько об этом можно судить по обломкам.
Тип 2. Слабопрофилированные горшки, имеющие в верхней части тулова хоть и слабые, но все же заметные плечики. Для них характерны следующие пропорции: H1: Н = 0, 60—0, 80 и D3: D2 = 0, 98—1, 10. Горшки этого типа бывают высокими и низкими. Они известны в Белоруссии (Новый Быхов, Нижняя Тощица, Банцеровщина, Замковая Гора), встречаются в Подесенье (Колодезный Бугор, Левкин Бугор, Заярье), один горшок этого типа найден на Смоленщине (Акатово). Некоторые горшки тех же пропорций имеют ребристое плечо (Замковая Гора, Новые Безрадичи, Обухов, памятники Подвинья).
Наиболее массовую группу составляют сосуды с расширением в средней части тулова (H1: H = 0, 40—0, 60). По степени профилированности (соотношению D3: D2) они делятся на несколько подгрупп и по профилировке распадаются на типы.
Тип 3. Цилиндро-конические сосуды с почти цилиндрической верхней частью и усеченно-конической нижней. Переход от верхней к нижней половине сосуда бывает резким, подчеркнутым валиком и более закругленным. Соотношение D3: D2 у этих сосудов почти равно 1. Но среди них есть посуда с не совсем цилиндрической, а со слегка расширяющейся верхней частью, и тогда соотношение D3: D2 оказывается 0, 90. Последние сосуды найдены только в Белоруссии (Банцеровщина, Колочин) и на Смоленщине, где встречаются обломки, по-видимому, таких сосудов 59. Многие сосуды этого же типа имеют не совсем цилиндрическую, а слегка суженную верхнюю половину, и соотношение D3: D2 у них около 1, 10. Цилиндро-конические сосуды широко распространены по всей территории Верхнего Поднепровья, Подвинья, в Подесенье и на Киевщине.
Тип 4. Ребристые сосуды близки по форме к цилиндро-коническим, но они низкие, и их верхняя половина более сужена. Но они тоже мало профилированы (D3: D2 = 1, 12—1, 20). Эти сосуды редки на Смоленщине (Лахтеево, Демидово), они есть в Белоруссии, но чаще всего встречаются в Подесенье и на Киевщине.
Тип 5. Самым распространенным типом сосудов являются тюльпановидные, тулово которых слегка расширено, шейка чуть намечена и край немного отогнут. По своим пропорциям они попадают в одну подгруппу с цилиндро-коническими, имеющими слегка суженную верхнюю часть, т. е. соотношение D3: D2 у них около 1, 10. Среди тюльпановидных сосудов есть высокие и более приземистые. Распространены они по всей территории.
Тип 6. Округлобокие сосуды близки по профилировке к тюльпановидным, но у них более узкое горло, от чего увеличивается соотношение D3: D2, равное 1, 12—1, 20. Они, таким образом, попадают в одну подгруппу с ребристыми. Лишь один сосуд, найденный на Левобережье Днепра около с. Курган Азак, оказался более профилированным: его пропорции D3: D2 = 1, 25. Среди округлобоких сосудов также есть более вытянутые и низкие. Распространены они широко, но пока неизвестны на Смоленщине, а наиболее многочисленны в Подесенье и на Киевщине.
Тип 7. Банковидные сосуды близки по общему облику тюльпановидным, конусовидным и цилиндро-коническим. Они почти непрофилированы, шейка у них не выделена, и соотношение D3: D2 равно почти 1. По пропорциям они попадают в одну подгруппу с цилиндро-коническими. Банковидные сосуды известны в основном на Смоленщине и в Белоруссии, в том числе и в ее южной части (Колочин). На Киевщине и в Подесенье целых сосудов такой формы как будто нет.
В комплексах с этими типами сосудов встречаются миски, у которых диаметр отверстия превышает общую высоту (D2: H > 1, 10). Известны миски горшковидные, ребристые, цилиндро-конические и биконические. Наиболее широко миски распространены в Подесенье и на Киевском Левобережье. Здесь же представлены глиняные диски и сковороды
Выделение всех перечисленных типов несколько условно, так как они очень близки друг другу и между ними трудно провести грань. Тюльпановидные сосуды иногда невозможно отделить от баночных или цилиндро-конических, а последние — от ребристых. Все эти сосуды слабо профилированы, плечики у них не выражены, наибольшее расширение приходится на середину тулова. При этом расширение тулова очень незначительно, почти незаметно, и его диаметр иногда меньше ширины горла. Поэтому проведенные подсчеты и составленный график помогают более обоснованному подразделению посуды на типы. Но это можно сделать лишь по целым формам. Для деления верхнеднепровской керамики на типы по обломкам пока нет объективных критериев.
Посуда всех перечисленных форм встречается на памятниках, суммарно датированных серединой и третьей четвертью I тысячелетия н. э. П. Н. Третьяков датирует некоторые памятники Подесенья с большей точностью: Колодезный Бугор — III в., Жуковку, Лавриков Лес, Киреевку — III—IV вв., Посудичи, Колочин, Новый Быхов, Демидовку, Артюховку и др. — серединой и третьей четвертью I тысячелетия н. э., Смольянь, Усох, Стрелицу, Целиков Бугор — VI—VII вв. 60 Но детальных сопоставлений керамики с этих поселений не сделано, и подобная датировка посуды пока невозможна.
При картографировании типов керамики оказывается, что на всей территории Верхнего Поднепровья от Смоленщины до Киевщины, в Подесенье и в Средней и Северной Белоруссии были распространены тюльпановидные, цилиндро-конические и ребристые сосуды (типы 3, 4, 5). Они есть в Смоленском Поднепровье (Тушемля, Демидовка, Лахтеево, Акатово), в Белоруссии (Банцеровщииа, Замковая Гора, Новый Быхов, Нижняя Тощица, Щатково, Тайманово, Колочин, Городище, Лукомль, Красная Зорька, Атоки), в Подесенье (Кветунь, Смольянь, Целиков Бугор, Трубчевск, Посудичи, Макча, устье Смяча, Форостовичи, Левкин Бугор), на Левобережье Днепра по Сейму, Суле и Пслу (Лебяжье, Княжое, Курган Азак, Большие Будки, Воробьевка, Суджа, Артюховка, Мотовиловка, Авдеево), а также в окрестностях Киева (Новые Безрадичи, Бортничи, Обухов, Белгородка, Ходосовичи, Погребы). На отдельных памятниках бывают представлены лишь некоторые из этих типов посуды, но это скорее результат недостаточных исследований или хронологических различий.
В распространении других типов керамики наблюдаются некоторые особенности. Так, баночные сосуды (тип 7) широко представлены на Смоленщине и в Белоруссии, но их совсем нет в Подесенье и на Киевщине. Зато Киевщину объединяют с Подесеньем и Белоруссией часто находимые здесь низкие округлобокие горшки (тип 6), которые неизвестны на Смоленщине. Горшковидные сосуды с округлым или ребристым плечом (тип 2) распространены в Белоруссии и на Киевщине, их меньше в Подесенье и Смоленщине. Ребристые миски встречены только в Подесенье и на Киевщине, а цилиндро-конические — на Смоленщине, в Белоруссии и Подесенье. На Киевщине и в Подесенье были распространены сковороды (табл. 7).
Таким образом, отдельные типы посуды то объединяют, то разъединяют между собой разные районы. В целом можно сказать, что на памятниках Белоруссии представлены все типы посуды. Материалы Смоленского Поднепровья очень близки белорусским, но среди них нет округлобоких сосудов. На памятниках Подесенья и Киевщины представлены то же типы сосудов, что и в Белоруссии, кроме почти непрофилированных баночных, но зато встречаются сковороды и в большем количестве известны округлобокие и ребристые сосуды, наиболее профилированные среди всех керамических форм Верхнего Поднепровья. Все эти незначительные особенности в керамическом материале не дают пока возможности выделить на территории Верхнего Поднепровья, Белоруссии и Киевщины локальные группы, имеющие хоть сколько-нибудь определенные границы.
Вероятно, в дальнейшем при более детальной типологии посуды и при помощи ее статистической обработки такие группы удастся выделить. Но общность керамического материала по всей территории представляется несомненной.
Некоторое своеобразие в керамике третьей четверти I тысячелетия н. э., проявляющееся в распространении сосудов отдельных типов — баночных на севере и округлобоких на юге, — возможно, связано с традициями местных культур предшествующего времени. Так, баночные сосуды известны в основном там, где до этого существовала слабопрофилированная посуда балтских культур железного века. Эти сосуды находят параллели и в одновременной им керамике, распространенной в более западных балтских землях. В более южных областях в керамике сильнее сказывается воздействие зарубинецкой культуры (в распространении округлобоких и ребристых сосудов). Зарубинецкое влияние не ограничивается только Киевщиной и Подесеньем, оно ощущается и в материалах Белоруссии. Слабее оно лишь в самых северных районах — на Смоленщине и в Подвинье.
Истоки верхнеднепровской керамики третьей четверти I тысячелетия н. э. исследователи обычно находят в местных культурах более раннего времени. П. Н. Третьяков связывает происхождение керамики верхнего слоя городища Тушемля с традициями культур железного века, Принадлежавших балтскому населению. Здесь «произошло как бы возрождение древних форм керамики» 61.
Рассматривая происхождение керамики деснинских поселений середины и третьей четверти I тысячелетия н. э., П. Н. Третьяков утверждает, что она «представляет собой не что иное, как дальнейшее развитие керамического комплекса местной позднезарубинецкой культуры» 62, но в сложении последней, в свою очередь, отразились «древние местные традиции, восходящие к милоградским, юхновским и древнейшим смоленским племенам» 63. Он признает, что в формировании наиболее массового вида посуды — сосудов тюльпановидной формы — сыграла большую роль местная традиция 64 и что посуда баночной формы восходит, по-видимому, также к местным восточнобалтским прототипам 65. Собственно позднезарубинецкое влияние проявляется в основном в форме реберчатых биконических мисок 66 и в распространении лощеной посуды. Зарубинецкие черты сильнее ощущаются на памятниках первой половины I тысячелетия н. э. и исчезают постепенно. П. Н. Третьяков считает, что степень сохранности зарубинецких элементов в культуре может служить основой для относительной хронологии деснинских древностей 67.
Действительно, позднезарубинецкая посуда Подесенья (селища Почеп, Синьково, Спартак 68), которая сильно профилирована, имеет отогнутый венчик и расширение в верхней части тулова, совсем не похожа на верхнеднепровскую слабопрофилированную керамику VI—VII вв. Особенности позднезарубинецкой посуды ощущаются лишь на ранних памятниках середины I тысячелетия н. э. (Посудичи, Жуковка), где есть профилированные сосуды с насечками и защипами по венчику 69. На позднейших памятниках Подесенья зарубинецкие традиции сохраняются лишь в формах мисок, сковород и в распространении цилиндро-конических сосудов.
Цилиндро-конические сосуды, хоть и в незначительном количестве, представлены на некоторых зарубинецких памятниках Полесья (Велемичи, Чаплин) 70. Можно думать, что эта форма сосудов была воспринята населением северных областей от зарубинецких племен, но в позднейшее время этим сосудам придавались излюбленные на севере вытянутые пропорции. Происхождение этой формы под воздействием зарубинецкой культуры признают В. В. Седов 71 и А. Г. Митрофанов 72. Возможно, с зарубинецкой традицией связывается и распространение низких округлобоких сосудов и ребристо-биконических, которые встречаются на некоторых зарубинецких памятниках Поднепровья 73.
Едва ли можно считать, что раннесредневековая керамика Подесенья явилась результатом внутреннего развития зарубинецких древностей, как думает П. Н. Третьяков. Зарубинецкие черты в керамике постепенно исчезают, растворившись в местной среде, и по всей территории Верхнего Поднепровья распространяются однородные типы вытянутых слабопрофилированных сосудов. В культуре третьей четверти I тысячелетия н. э. сохраняются лишь сравнительно слабые зарубинецкие традиции.
Гораздо больше общих черт с верхнеднепровскои керамикой V—VII вв. обнаруживается в посуде «позднезарубинецких» памятников Поднепровья типа Абидни. На поселении в Абидне встречены слабопрофилированные сосуды, близкие тюльпановидным и цилиндро-коническим, и почти непрофилированные баночные сосуды. Распространены здесь и горшки с округлыми и реберчатыми плечиками, известные в позднейшем комплексе Банцеровщины 74. Еще ближе к раннесредневековой посуде керамический комплекс, обнаруженный в Тайманове. Здесь широко представлены тюльпановидные и цилиндро-конические сосуды 75. Среди материалов Абидни и Тайманова есть все типы посуды, получившие позднее распространение на всем пространстве Верхнего Поднепровья.
Памятники типа Абидни не являются простым продолжением зарубинецких, в них наблюдается явное смешение зарубинецких черт с местными восточнобалтскими элементами 76. Слабопрофилированные баночные и тюльпановидные сосуды совсем не свойственны зарубинецким памятникам Полесья и Среднего Поднепровья. Их появление на памятниках типа Абидня и Тайманово следует объяснять традициями местного северного населения. Они имеют явные прототипы в балтской днепро-двинской культуре 77; параллели им есть и в более западных балтских культурах 78. Местную основу в среде культуры штрихованной керамики можно отметить и для слабопрофилированных горшковидных сосудов и сосудов с ребристыми плечиками 79. По-видимому, сложение верхнеднепровской раннесредневековой культуры началось в Поднепровье на основе традиций местного балтского населения и влияния пришлого зарубинецкого.
Очень сложным представляется вопрос о происхождении южной группы верхнеднепровской культуры на Киевщине. Здесь распространены те же виды сосудов, что и на севере. Особенно комплекс посуды Киевщины близок белорусской керамике. Сосуды тюльпановидные, цилиндро-конические, с ребристым плечиком появляются уже в послезарубинецкое время на памятниках типа Казарович 80. Керамика этого поселения очень близка посуде из Абидни. Здесь также сочетаются элементы зарубинецкой культуры и черты северного типа. Еще в большей степени северные виды посуды представлены на более поздних памятниках Киевщины: Ходосовичи, Новые Безрадичи, Бортничи и др. Хронология этих памятников не разработана, материал часто отрывочен и случаен, не расчленен по времени. Может быть поэтому, на всех известных на Киевщине памятниках помимо материала северного типа представлена и посуда зарубинецкого облика — ребристые миски, сосуды с высоким плавно изогнутым горлом и выступающими ребристыми плечиками, с насечками по венчику. Здесь так же, как и в северных районах, слабопрофилированная и цилиндро-коническая посуда не может быть непосредственно связана с зарубинецкой культурой, и ее появление должно быть объяснено проникновением населения с севера.
Поселения и жилища. Верхнеднепровские памятники третьей четверти I тысячелетия н. э. представлены в основном небольшими открытыми поселениями, расположенными в низких местах около воды. Их жители, по мнению П. Н. Третьякова, входили в состав патриархальных общин, ведущих в той или иной мере еще нераздельное хозяйство 81. На Смоленщине и в Белоруссии известны городища-убежища. Возможно, такие городища имелись и в Подесенье (Владимирское, Макча). Городище-убежище Колочин расположено на Днепре в южной части Белоруссии.
Жилища третьей четверти I тысячелетия н. э. на всем пространстве Верхнего Поднепровья очень разнообразны. Здесь известны полуземлянки со столбом и очагом в центре помещения, полуземлянки с печью, помещенной в углу дома, и наземные дома столбовой конструкции.
В их распространении видна явная закономерность. Полуземлянки с центральным столбом и очагом господствуют в Подесенье, на Сейме
(рис. 28). В Подесенье жилища этого типа открыты на многих поселениях середины и третьей четверти I тысячелетия н. э. (Колодезный Бугор, Лавриков Лес, Левкин Бугор, Белокаменка, Заярье, Форостовичи, Киреевка, Смольянь, Стрелица и т. д. ). Такие полуземлянки имели прямоугольную дли квадратную форму и довольно большую площадь (стены их бывают длиной около 4 м). Углублены в материк они на 0, 4—0, 8 м. В большинстве случаев жилища имели столб в центре и остатки очага. П. Н. Третьяков считает, что облицовка стен жилищ представляла собой сруб, в некоторых случаях, возможно, стены были сделаны из плетня и обмазаны глиной (Смольянь) 82.
По мнению П. Н. Третьякова, полуземлянки с центральным опорным столбом и открытым очагом в центре помещения постепенно исчезли и господствующей формой жилища в третьей четверти I тысячелетня н. э. становится квадратная землянка без центрального столба и с печью в одном из углов 83. Это положение пока еще не доказано. Приведенные П. Н. Третьяковым примеры — жилища с глинобитной печью в Стрелице и на городище Макча — относятся к более позднему, роменскому времени, когда полуземлянки с печами были широко распространены. Время такого жилища из Целикова Бугра не определено из-за малого количества материала. Поэтому можно считать, что жилища третьей четверти I тысячелетия н. э. и роменской культуры относятся к разным типам. Полуземлянки столбовой конструкции с очагами в центре помещения встречены также на некоторых поселениях Белоруссии (Городище 84, Тайманово 85, Замковая Гора — Дедиловичи 86, Колочин и др). В отличие от Подесенья, в Белоруссии на одних и тех же поселениях были жилища разных типов. Здесь помимо полуземлянок столбовой конструкции с очагом в центре распространены полуземлянки с печами-каменками (Городище, Дедиловичи, Шатково) 87 и наземные столбовые дома 88. Полуземлянки с печами-каменками обычно несколько меньших размеров, чем с очагом в центре (длина их сторон от 2, 6 до 5 м). Они имеют столбовую конструкцию или в них бывают впущены срубы (Городище, Замковая Гора, Гурки). Наземные дома всегда столбовой конструкции, иногда в них встречается несколько очагов. Такие дома известны на поселениях Шатково, Красная Зорька, Нижняя Тощица 89.
На Смоленщине и на Западной Двине (Шугайлово 90, Устье 91, Демидовка, Близнаки) распространены наземные столбовые дома. Наземные постройки известны и далеко на юге, в Киевщине (Обухов 92).
Наземные дома столбовой конструкции имеют несомненные прототипы в местных культурах раннего железного века. Они характерны для памятников днепро-двинской, юхновской культур, культуры штрихованной керамики.
Появление углубленных жилищ в Подесенье исследователи связывают с проникновением сюда зарубинецкой культуры. В целом для зарубинецкой культуры характерны разные типы домов — полуземляночные, слегка углубленные и наземные 93. Наземные дома, как правило, имели столбовую конструкцию (Чаплин, Мохов 94). У полуземлянок стены большей частью сделаны из плетня, обмазанного глиной; внутри находились очаги из камней и глины или остатки глинобитных печей (Велемичи 95, Отвержичи 96, Пилипенкова Гора 97). Разнообразные типы зарубинецких жилищ в Поднепровье и на Припяти имеют мало общего с квадратными землянками раннесредневековых поселений Подесенья. Лишь в самом Подесенье на зарубинецких поселениях Спартак, Хотылево 98, Почеп 99 обнаружены квадратные полуземлянки с центральным столбом и очагом, которые имеют прямые параллели с более поздними жилищами на Десне. По-видимому, определенный тип жилища, углубленного в землю и имеющего столб и очаг в центре, складывается в Подесенье в первых веках нашей эры под влиянием зарубинецкой культуры. Распространены жилища на той же территории, где прослеживается зарубинецкое влияние. Для них нет прототипов в местных культурах железного века за исключением милоградской культуры, на поселениях которой известны углубленные жилища столбовой конструкции, имеющие опорный столб и очаг в центре помещения 100. Ареал милоградской культуры удален от Подесенья, поэтому распространение такого рода жилищ на Десне, Сейме, отчасти в Белоруссии, по-видимому, нельзя связывать с милоградскими традициями.
Полуземлянки столбовой и срубной конструкции с печами-каменками, открытые на некоторых поселениях Белоруссии (Городище, Дедиловичи, Шатково), близки жилищам более южных областей — полуземлянкам культуры типа Корчак и Пеньковки. Их распространение в Белоруссии можно было бы связывать с проникновением какого-то южного влияния. Но ото влияние не проявляется в других сторонах материальной культуры Белоруссии, в частности в керамике. Встречающиеся в Белоруссии на раннесредневековых памятниках горшковидные слабопрофилированные сосуды имеют отдаленные аналогии с корчакскими, но пока не разработана их хронология и пока не сделана их корреляция с жилищами, нельзя говорить о каком-то проникновении населения из южных районов. Следует отметить, что печи-каменки совершенно такой же конструкции, как в Белоруссии, известны не только на Украине, но и в Прибалтике на поселениях VI—VIII вв. Так, в Латвии на городище и селище Кентескалнс открыты деревянные срубные дома с печами-каменками, иногда с очагами, помещенными на полу или в углублении 101. Как уже говорилось, прибалтийские параллели есть и в керамике белорусских поселений 102. Кроме того, А. Г. Митрофанов раскопанные им в Белоруссии жилища считает собственно наземными, углубленными в землю только потому, что они находились на крутом склоне 103. Следовательно, эти жилища очень близки прибалтийским. Возможно, этот тип жилищ распространился в Белоруссии в результате западных, а не южных связей. В целом типы жилищ Верхнего Поднепровья складывались, по-видимому, на местной основе. В их распространении заметны локальные отличия: в Подесенье местный тип жилищ возникает под зарубинецким влиянием; на Смоленщине продолжаются традиции местных культур железного века; в Белоруссии распространены разные типы домов, связанные по своим особенностям с Подесеньем, Смоленщиной, Прибалтикой или с более южными районами.
Погребения. Погребальные памятники Верхнего Поднепровья представлены в основном двумя типами — грунтовыми могильниками и, вероятно, несколько более поздними подкурганными захоронениями. Во всех могильниках обнаружена керамика типа Колочин — Тушемля, и они несомненно связаны с поселениями именно этой культуры.
Большая часть погребений грунтовых могильников представлена круглыми или удлиненными ямами (диаметры 40 см — 1 м, иногда до 1, 80 м), заполненными углем, золой, пережженными косточками и обломками сосудов. Встречаются и пережженные кости, собранные в глиняные урны, но количество таких погребений невелико. Их совсем нет в грунтовом могильнике у с. Кветунь 104, у с. Шугайлово 105, в устье Смяча на Целиковом Бугре, Киреевке, Дехтяревке 106. Урновые погребения вместе с ямными представлены в ряде могильников, не везде они составляют небольшой процент (в могильнике Усох 3 урновых из 18 погребений 107; у с. Акатово 15 урновых из 37 ранних погребений 108; у с. Новый Быхов 3 урновых из 41 погребения; у с. Нижняя Тощица из 12 погребений лишь 4 было с целыми сосудами и 4 — со смешанными ямно-урновыми захоронениями 109. В могильнике у с. Тайманово Могилевской области, относящемся, по данным Л. Д. Поболя, ко времени от II до VIII—IX вв., вскрыто 165 погребений в круглых и овальных ямах, из которых только в 20 найдены целые сосуды 110. В большом числе урновые погребения найдены только в могильниках Княжое и Лебяжье: около половины всех захоронений (рис. 21) 111.
Известны захоронения, где пережженные кости или урны были накрыты перевернутым вверх дном сосудом (Акатово, Лебяжье, Новый Быхов, Нижняя Тощица). В некоторых случаях кальцинированные кости, возможно, были собраны в берестяные или деревянные сосуды, которые не сохранились. Как правило, пережженные кости бывают перемешаны с остатками погребального костра, хотя в больших могильниках встречаются и очищенные от золы и угля кости (Княжое, Лебяжье, Новый Быхов, Нижняя Тощица).
Могильники не располагаются вблизи поселений, а удалены от них на 200—500 м. Среди них встречаются очень большие, насчитывающие до нескольких десятков и сотен захоронений (в могильнике Новый Быхов Л. Д. Поболь раскопал 41 погребение, а всего их здесь было много сотен 112; в Лебяжьем вскрыто 110 погребений, но, по подсчетам Ю. А. Липкинга, их было не меньше 250). Известны отдельные захоронения и могильники, в которых открыто 4—5, иногда 20—30 погребений.
Близкие по обряду погребения — преимущественно безурновые, в круглых и овальных ямах — характерны для зарубинецких могильников. Но в зарубинецких погребениях в большинстве случаев кости бывают очищены от остатков погребального костра 113 и, кроме того, погребения сопровождаются целыми сосудами и не побывавшими в огне вещами.
Ближе к раннесредневековым верхнеднепровским могильникам по обряду погребения оказываются захоронения милоградской 114 и юхновской культур 115. Остатки сожжения в погребениях обеих культур помещались в круглые или овальные ямки, заполненные золой и углем, здесь же найдены обломки посуды и другие вещи, характерные для этих культур. Все погребения безурновые. Погребения других культур железного века в Верхнем Поднепровье пока неизвестны. Бескурганные могильники с трупосожжениями в ямах второй половины I тысячелетия н. э. открыты на территории Понеманья и в Центральной Литве 116. В могильнике около Абидни, где сочетаются черты зарубинецкой культуры и местные особенности балтских культур, также распространены погребения в круглых и овальных ямах 117. Вероятно, в обряде погребения третьей четверти I тысячелетия н. э. продолжались древние местные традиции, которые проявлялись сильнее, чем зарубинецкое влияние.
Курганные могильники с посудой верхнеднепровского типа известны на Десне около Кветуни 118, на Днепре 119, на севере Белоруссии в Витебской области (Дорохи 120, Повалишино 121). Курганы около с. Кветунь, частично перекрывавшие грунтовой могильник, и по керамике оказываются несколько более поздними, хотя и очень близкими по времени грунтовым погребениям. В целом могильник датирован V—VII вв. 122 Во всех курганах Кветуни трупосожжение было совершено на стороне с последующим захоронением костей в неглубоких ямках и лишь в одном случае — в урне. В курганах содержалось от двух до семи захоронений. В двух курганах открыты канавки от оградок, состоявших из вертикального частокола, затем сожженного. Одна из оградок имела трапециевидную, другая — прямоугольную в плане форму. Причины появления курганного обряда захоронения неясны. П. Н. Третьяков связывает его распространение с влиянием из западнобалтских областей, где он был известен с глубокой древности 123.
Вопрос о локальных особенностях. Рассмотренные материалы середины и третьей четверти I тысячелетия н. э. с территории Верхнего Поднепровья не дают оснований для выделения двух культурных областей — северной и южной, как это делает П. Н. Третьяков. На пространстве от Смоленщины до Киевщины в это время была распространена сравнительно однородная культура. Она характеризуется единообразными формами посуды, одинаковым обрядом погребения, однотипными открытыми поселениями и городищами-убежищами. По всей ее территории встречены вещи с эмалью балтских типов и одинаковые биконические глиняные пряслица с большим (до 1, 5 см) отверстием. Никакие специфические местные украшения того времени неизвестны. Встречаются лишь единичные фибулы, браслеты с расширенными концами, пряжки, наконечники стрел, принадлежащие к общеевропейским типам вещей. Много металлических украшений найдено лишь в могильнике Лебяжье — браслеты с расширенными концами, височные кольца, пряжки, бляшки от пояса, копье 124.
Внутри этой культуры можно отметить лишь некоторые локальные особенности, связанные с традициями предшествующих балтских культур раннего железного века и пришлой зарубинецкой культуры, с разными условиями жизни и социального развития. Эти особенности проявляются в распространении некоторых типов керамики, в характере домостроительства, в многочисленности городищ на севере. На основании этих особенностей можно наметить три района — Подесенье, Смоленщину и Белоруссию. Но эти районы настолько близки между собой, и общие черты материальной культуры выступают в них настолько рельефно, что население их следует считать этнически родственным.
По своему происхождению верхнеднепровская раннесредневековая культура связана с местными балтскими культурами железного века. Традиции этих местных культур сказались в основных формах слабопрофилированной посуды, в домостроительстве и в погребальном обряде. Некоторое влияние на верхнеднепровскую культуру, особенно в бассейне Десны, оказала зарубинецкая культура, воздействие которой было наиболее сильным в первой половине I тысячелетия н. э. и постепенно уменьшалось. В третьей четверти I тысячелетия н. э. по всему Верхнему Поднепровью складывалась единая культура. Вполне можно согласиться с П. Н. Третьяковым, что до середины I тысячелетия н. э. керамика «была весьма различной в разных частях территории древних балтов, но позднее ее облик повсюду более или менее унифицировался» 125.
Этническая принадлежность. Верхнеднепровская культура типа Тушемли — Колочин прекратила свое существование в конце I тысячелетия н. э. Она отлична от более поздних славянских культур, распространенных на той же территории, — роменской и культуры длинных курганов. «Керамика, происходящая из длинных курганов, — пишет П. Н. Третьяков, — совсем не похожа на посуду местных балтов. Это сосуды с отчетливо профилированной шейкой, нередко орнаментированные по плечикам гребенчатыми штампами» 126. Также и в южной части Верхнего Поднепровья, в Колочине, по мнению Э. А. Сымоновича, «посуда позднейшего времени, видимо, принесенная чуждыми племенами, разорившими городище, резко отличается своими особенностями от типов горшков середины I тысячелетия н. э. » 127. Эта посуда позднейшего времени представлена горшками с хорошо выраженными плечиками и сковородками роменского облика, она «совершенно чужда» посуде предшествующего периода 128. Керамика могильника у с. Кветунь на Десне, аналогичная колочинской, по мнению П. Н. Третьякова, заметно отличается от роменской 129. В могильнике у с. Акатово, содержавшем керамику, близкую посуде Тушемли и Колочина, были насыпаны длинные курганы с совершенно иной, хорошо профилированной посудой 130. Меняются и другие стороны материальной культуры — распространяются длинные курганные насыпи, появляются землянки с печами-каменками или глинобитными в одном из углов дома.
Для северной части Верхнего Поднепровья П. Н. Третьяков устанавливает смену населения в конце I тысячелетия н. э., когда группировка балтов, обитавшая в Верхнем Посожье, «была потеснена, а может быть, и разгромлена славянским населением» 131, городища балтов сожжены. Также резко сменилась культура и в южной части Верхнего Поднепровья, где в конце I тысячелетия н. э. распространяются памятники роменской культуры, несомненно связанной со славянским населением. Следовательно, и здесь в это время появилось повое население.
Таким образом, культура Верхнего Поднепровья, относящаяся к третьей четверти I тысячелетия н. э., и связанные с ней зарубинецкие памятники отличны от более поздних славянских культур и при ретроспективном методе подхода к археологическому материалу должны быть отнесены к населению дославянскому. Об этом же свидетельствует происхождение этой культуры, возникшей на основе местных балтских культур раннего железного века и впитавшей в себя лишь некоторые традиции пришлого зарубинецкого населения. Балтская принадлежность этой культуры подтверждается, кроме того, совпадением ее ареала с областью Поднепровья, занятой прибалтийскими вещами с выемчатой эмалью 132 Этот вывод согласуется и с данными гидронимии. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья, бассейнов Сожа, Десны и Березины показывает, что с отдаленной древности основным этническим компонентом на исследуемой территории вплоть до бассейнов Припяти и Сейма на юге были балты 133. Значительное количество балтских гидронимов и сплошной, довольно равномерный характер их распространения свидетельствуют об относительно недавнем пребывании балтов на этой территории — еще в первых веках II тысячелетия н. э. Постепенно это балтское население было ассимилировано славянами 134. Среди славянских гидронимов Верхнего Поднепровья нет архаических общеславянских названий 135, что указывает на относительно позднее заселение славянами этой территории.
При сравнении верхнеднепровской балтской культуры с памятниками типа Корчак, оставленными славянским населением, выявляются существенные различия. Ярче всего они видны в массовом керамическом материале — в форме и пропорциях сосудов, создающих два вполне определенных ареала. Для каждого из этих ареалов характерны свои типы пряслиц — с широким отверстием для северного и с маленьким отверстием для южного, корчакского ареала. Также различны жилища обеих культур. Среди корчакских жилищ нет наземных домов и полуземлянок с центральным опорным столбом. Для славянских жилищ характерны меньшие размеры, более правильный квадратный план, деревянная обшивка стен из горизонтально лежащих бревен, опорные столбы в углах помещения и печи-каменки в углу дома. Этот хорошо сложившийся тип жилища единообразен по всему ареалу корчакских памятников. Близки корчакским полуземлянкам лишь некоторые жилища с печами-каменками в Белоруссии.
Грунтовые погребения двух ареалов — памятников Верхнего Поднепровья и Подесенья, с одной стороны, и корчакских памятников — с другой, — оказываются в какой-то мере близкими, как и все вообще грунтовые трупосожжения, но различия между ними все же есть. В северном ареале преобладают большие могильники, насчитывающие до нескольких сот погребений, тогда как корчакские могильники — очень маленькие и состоят не больше, чем из двух десятков захоронений. В Верхнем Поднепровье обычны безурновые погребения в круглых и овальных ямах с углем и золой, а в корчакском ареале открыты исключительно урновые трупосожжения с костями, тщательно очищенными от остатков погребального костра.
Курганные могильники северного ареала также обнаруживают общие черты с курганами корчакского типа, но различия между ними есть: в Подесенье большинство погребений находилось в ямках под угольным слоем, в курганах насчитывалось от двух до семи захоронений, чего нет в корчакских курганах. Прямоугольные оградки в деснинских курганах состояли из вертикального частокола, тогда как в корчакских преобладают круговые оградки из отдельных столбиков и камней, а прямоугольные оградки сделаны из горизонтально лежащих бревен.
Таким образом, к северу и востоку от территории, занятой корчакскими памятниками, была распространена культура, отличающаяся от корчакской всеми особенностями, характеризующими археологическую культуру: составом керамики, конструкцией жилищ, деталями погребального обряда. Различие этих культур подчеркивается еще их разным происхождением и совсем несхожей дальнейшей судьбой. Если корчакские памятники явились основой развития культуры типа Луки Райковецкой, непосредственно влившейся в древнерусскую культуру, то верхнеднепровская культура не имела непосредственного продолжения и была перекрыта более поздними славянскими культурами, а население, оставившее памятники верхнеднепровской культуры, ассимилировано славянами.
Проникновение славян в балтскую среду происходило, по-видимому, постепенно. В восточной части корчакского ареала, на правобережье Припяти и Днепра, славяне, вероятно, застают балтское население, традиции которого проявились в находках в корчакских комплексах отдельных сосудов верхнеднепровского облика и в распространении балтских гидронимов. Корчакские памятники появляются на Днепре в районе Киева среди густого массива местных балтских поселений (Оболонь в Киеве). Продвижение славянского населения в это время дальше к востоку, на Левобережье Днепра, и к северу, на территорию Белоруссии, вполне возможно. Но элементы его культуры или ее влияние пока еще не выделены в материалах верхнеднепровских памятников. О продвижении славян с Правобережья к востоку за Днепр свидетельствуют данные гидронимии 136.
4. Среднее Поднепровье и Поднестровье
К югу от территории, занятой корчакскими памятниками, в лесостепи и отчасти еще южнее — в степных районах, распространены памятники третьей четверти I тысячелетия н. э., объединенные в тип Пеньковки. Они известны по Днепру и его притокам вплоть до Запорожья, на Южном Буге, в междуречье Днестра и Прута, самый восточный их пункт расположен в бассейне Северского Донца. Открыты эти памятники сравнительно недавно, уже в послевоенные годы, их материал не обобщен и не систематизирован. В археологической литературе существуют по поводу него самые разнообразные точки зрения.
В одной из первых публикаций материала из поселений пеньковского типа в Южном Побужье П. И. Хавлюк рассматривал его как славянский, антский. Он находил аналогии посуде из этих поселений в древностях пеньковского типа на Тясмине, в материале из Колочина в Южной Белоруссии и из памятников пражского типа в западнославянских землях 1. Появление пеньковских древностей в Южном Побужье П. И. Хавлюк относил к V в. и считал возможным связывать их происхождение с зарубинецкой культурой, подчеркивая при этом отличие пеньковских памятников от черняховских 2. Для более позднего времени, VII—VIII вв., он отмечает преобладание в антской культуре Побужья «северного, полесского, этнического элемента корчакского типа» 3. Связи с памятниками типа Луки Райковецкой служат для П. И. Хавлюка одним из оснований для отнесения пеньковских древностей к славянам 4. В целом их этническая интерпретация, по мнению П. И. Хавлюка, не требует доказательств, так как «тип жилищ и керамики поселений не вызывает сомнения в их славянской принадлежности» 5.
Д. Т. Березовец, обобщивший все материалы пеньковского типа, известные в Поднепровье, связал их с племенем уличей, опираясь приэтом на сведения летописи о расселении уличей вниз по Днепру и затем по Южному Бугу и по Днестру 6. Племенная культура уличей (типа Пеньковки), по мнению Д. Т. Березовца, очень близка культуре памятников типа Луки Райковецкой, хотя и имеет свои специфические отличия 7. По своему характеру она совершенно чужда Черняховской культуре, хотя, по-видимому, оставшаяся часть Черняховского населения смешалась с пришедшими с севера славянскими племенами 8.
В целом ряде работ, посвященных раннесредневековым древностям Поднепровья, П. Н. Третьяков сближает памятники типа Пеньковки с памятниками Верхнего Поднепровья. Основным аргументом для этого служат распространение реберчатой керамики в северных и южных областях, а также расположение поселений на низких местах, характер жилищ и погребальной обрядности. Из общего сходства памятников П. Н. Третьяков делает вывод, что тясминские, надпорожские и верхнебугские поселения могли иметь лишь верхнеднепровское происхождение 9. Он полностью отрицает связь этих поселений с черняховской культурой, от которой не сохранилось никаких пережитков 10. Область распространения пеньковских древностей, по мнению П. Н. Третьякова, хорошо укладывается в границы древнейшей Русской земли 11. Населению этой земли принадлежали «древности антов», или «древности русов», представленные многочисленными кладами вещей. «Форма жилищ, характер могильников, глиняная посуда и другие находки — все это не оставляет никаких сомнений в том, что здесь жили славяне» 12.
В статье, посвященной раннесредневековым культурам Поднепровья, Э. А. Сымонович противопоставляет памятники лесной зоны (типа Корчак и Колочин) лесостепным древностям (типа Пеньковки), хотя и считает все их славянскими. Он высказал гипотезу о происхождении культуры типа Пеньковки из черняховской культуры. Общность двух последовательных хронологических периодов в лесостепной зоне он видит в близости некоторых форм лепной керамики, в распространении углубленных в землю жилищ 13. Для обоснования этой гипотезы Э. А. Сымонович приводит одну сводную таблицу керамики, где помещены выборочные и не всегда сопоставимые между собой формы сосудов из разных памятников 14. В. В. Седов рассматривает древности типа Пеньковки как одну из трех группировок славян, известных древним авторам, и отождествляет ее с антами, жившими между Днестром и Днепром на изгибе Черного моря 15. Он придерживается мнения, что истоки культуры типа Пеньковки следует искать в черняховских памятниках, среди лепной керамики которых есть формы, близкие пеньковским 16. Анты, оставившие древности типа Пеньковки, входили, по мнению В. В. Седова, и в состав черняховского населения, так как Иордан упоминает их в связи с событиями IV в.
С противоположной точкой зрения выступил М. И. Артамонов. Исходя из того, что пеньковская керамика не имеет продолжения в позднейшее время, а сменяется культурой типа Луки Райковецкой, восходящей к пражско-корчакской группе, М. И. Артамонов ставит под сомнение славянскую атрибуцию пеньковской культуры 17. Керамика типа Пеньковки отлична от славянской, она встречается вместе с пастырской и, по-видимому, как считает М. И. Артамонов, оставлена одной из болгарских племенных групп — болгарами-кутригурами 18.
Для обоснования разных точек зрения исследователи ссылаются на сходство или отличие пеньковских памятников и синхронных им соседних культур или культур предшествующего времени. Все эти сопоставления обычно делаются по выборочному материалу, а выводы, к которым они приводят, связаны с общими концепциями авторов.
При рассмотрении древностей типа Пеньковки прежде всего встает вопрос, что понимается под этими древностями, действительно ли они относятся к одной культуре или в них прослеживаются различные напластования. Только после выяснения этого вопроса можно сравнивать пеньковские древности с памятниками других территорий.
Пеньковские древности представлены в основном поселениями, многие из которых подвергались раскопкам, и на них открыты многочисленные жилища. Жилища в ареале пеньковских памятников относятся к разным типам — наземные, углубленные прямоугольные с очагом или печью-каменкой, округлые. Могильники известны лишь в немногих пунктах — около с. Андрусовка на Днепре 19 и около с. Дмитриевка на Северском Донце 20, где в могильнике салтовской культуры найдено несколько сожжений в пеньковских сосудах. Вполне возможно, что к этим же древностям можно отнести Пастырское городище, хотя утверждать это трудно из-за недостаточных раскопок на этом городище и плохих публикаций его материала.
Сравнительно много украшений, найденных на пеньковских памятниках, относится к кругу древностей «антов» или «русов», и позволяет датировать эти памятники в целом VI—VIII вв. (зооморфные и пальчатые фибулы, фигурка льва, стилистически близкая фигурке из Мартыновского клада, височные кольца пастырского типа, браслеты). Основную же массу находок представляет керамический материал, обработка которого может помочь разрешению многих спорных вопросов, связанных с пеньковскими древностями.
Керамика. Керамические комплексы почти всех известных поселений пеньковского типа содержат разнохарактерный материал. Преобладает лепная посуда совершенно различных типов, встречается серая гончарная с пролощенным орнаментом и гончарная древнерусская посуда.
Гончарная керамика, близкая салтовской, распространена по всему ареалу пеньковских памятников. Так, на поселениях около с. Пеньковка на р. Тясмин (поселения Луг I, Луг II, Макаров Остров) найдены амфоры салтовского типа и сосуды с орнаментом из пролощенных полос 21. Они появляются на относительно раннем поселении Луг I, где составляют 5%, количество их возрастает до 27, 2% на более позднем поселении Луг II и снова значительно уменьшается (5, 86%) на следующем по времени поселении Макаров Остров 22. Близкая салтовской посуда встречена и на поселении Стецовка, расположенном на Тясмине недалеко от Пеньковки. Она представлена сосудами с округлым туловом и пролощенным линейным или вертикальным орнаментом 23. Есть на этом поселении и типично салтовская керамика черного или серого цвета, лощеная, иногда украшенная сетчатым орнаментом 24. Найдены в Стецовке и обломки амфор. Такого же типа посуда известна в ряде пунктов Поднепровья вплоть до Надпорожья. Она есть на Пастырском городище 25, на поселениях Игрень 26, у балки Яцевой 27. Керамика такого же облика найдена на поселениях, расположенных на Южном Буге (Семенки и др. ) 28, в Молдавии (Ханска 29, Селиште 30). В Селиште серая гончарная керамика с пролощенным вертикальным и ромбическим орнаментом составляет 0, 4%. Немного ее и в Ханске — 3, 3%. Здесь найдены горшки округлой формы с пролощенным линейным и ромбическим орнаментом
(рис. 29).
Исследователи обычно отмечают некоторое отличие этой посуды от собственно салтовской, которое проявляется в несколько своеобразных формах округлых сосудов в Поднепровье. Отсутствуют здесь и типичные салтовские кувшины. Вполне возможно производство этой посуды, близкой к салтовской, на месте — в Поднепровье, где известны ремесленные центры по изготовлению гончарной керамики. Гончарные горны открыты около Канцирки на правом берегу Днепра 31 и Мачухи около Полтавы 32, у с. Алексеевка Днепропетровской области 33, на Пастырском городище 34. Своеобразный комплекс керамики из балки Канцирки позволяет установить несомненные связи с салтово-маяцкой посудой и с памятниками Северного Кавказа, в частности Прикубанья, что проявляется в распространении некоторых форм сосудов и рельефного орнамента 35. Несомненно, что гончарная керамика этого типа в Поднепровье связана с жившим здесь аланским и болгарским населением.
Лепная посуда пеньковских памятников относится к разным типам. Здесь встречаются сильнопрофилированные сосуды с округлым и биконическим туловом, расширяющимся посредине. Широко представлены горшки с округлыми плечиками, расположенными в верхней части тулова. Кроме того, известны редкие слабопрофилированные сосуды. Все эти формы сосудов отражены на графике
(рис. 30), где показаны соотношения высоты наибольшего расширения сосудов (H1) и их высоты (Н), а также диаметра наибольшего расширения (D3) и диаметра горла (D2).
На этом графике выделяется группа сосудов, имеющих те же пропорции, что и посуда типа Корчак и Луки Райковецкой. Для этой группы сосудов характерны наибольшее расширение в верхней части тулова (H1: H = 0, 60—0, 80), хорошо выраженные округлые плечики (D3: D2 = = 1, 10—1, 40), суженное горло и прямой или отогнутый венчик. Венчик часто бывает украшен ямками и пальцевыми владениями.
Посуда типа Корчак и Луки Райковецкой найдена на большинстве пеньковских памятников Поднепровья (Луг I, Луг II, Макаров Остров 36, Стецовка 37, Игрень 38, Андрусовка 39, Крещатик 40, Пастырское 41, Сахновка 42), Побужья (Семенки, Самчинцы 43), Поднестровья (Ханска 44, Хуча 45, Реча 46), в Подонье (Дмитриевка). Большая часть найденных сосудов относится к типу Луки Райковецкой (варианты 6—8 лепной керамики). Венчик у них более или менее отогнут наружу и часто украшен ямками и вдавливаниями. Вместе с этой посудой найдены и ранние формы гончарных древнерусских сосудов (Луг, Макаров Остров 47, Коржевка 48). Более ранняя керамика типа Корчак известна лишь из некоторых пунктов (Крещатик, Семенки, Щуровцы, Ханска, Реча, Селиште). Сосуды этого типа менее профилированы и лишены орнамента. Относятся они к вариантам 2—5 лепной посуды (рис. 31). Несмотря на сравнительно широкое распространение керамики типа Корчак и типа Луки Райковецкой на пеньковских памятниках, она представляет собой лишь примесь к их основному керамическому комплексу. К сожалению, нельзя сказать, какой процент эта керамика составляет на пеньковских поселениях, так как исследователи обычно не выделяют ее из общего пеньковского комплекса. Можно сказать только, что со временем количество этой керамики возрастает и она постепенно вытесняет другие типы посуды.
В графике отражено (рис. 30), что помимо горшков, имеющих пропорции сосудов типа Корчак и Луки Райковецкой, на пеньковских памятниках найдены три сосуда, тоже расширяющихся в верхней трети, но очень слабопрофилированных (D3: D2 = 1, 02—1, 05). Эти сосуды имеют почти конусовидное нерасчлененное тулово. По облику и пропорциям они близки некоторым сосудам, найденным в корчакском ареале (рис. 20, 6) и на территории Белоруссии (рис. 27, 71). В ареале пеньковских памятников они найдены на Пастырском городище и на селище Макаров Остров (рис. 31, 7). Горшки типа Корчак и Луки Райковецкой, найденные на пеньковских поселениях, по соотношениям диаметров дна (D4) и горла (D2) и диаметра (D3) и высоты (H1) наибольшего расширения распадаются на те же виды, что и в основном своем ареале
(рис. 32). Они относятся к видам А, Б, Г, Д, Е. Среди них пока неизвестны лишь горшки вида В (высокие, со сравнительно широким дном). Распространение посуды одних и тех же видов еще больше подчеркивает общность сосудов корчакского и пеньковского комплексов.
Как показывает график (рис. 32), четыре сосуда из пеньковских памятников оказываются за пределами основных пропорций видов корчакской посуды. Один из этих сосудов, найденный в Ханске, имеет вытянутое тулово, широкое устойчивое дно, суженное горло и раструбообразный венчик. По своей форме он относится к типу Чурел, распространенному в бассейне Нижнего Дуная 49. Естественно, что этот сосуд выпадает по пропорциям из числа горшков корчакского типа
(рис. 33, 1).
Три остальных горшка, отличающихся по своим пропорциям от корчакских, найдены в Самчинцах 50, Стецовке 51 и Луге II 52 (рис. 33, 2—4). Это низкие, относительно слабопрофилированные сосуды с широким дном. По своим пропорциям, приземистости и устойчивости эти горшки близки салтово-маяцкой лепной кухонной посуде, подавляющее большинство которой состоит из горшков с яйцевидным туловом, слабопрофилированным венчиком и широким дном 53. Горшки такого облика распространены на всех салтово-маяцких памятниках, в Саркеле, Тмутаракани 54 и, как отмечает С. А. Плетнева, близки аварской и более ранней сарматской посуде 55. В аварских комплексах распространены такие округлобокие и овальнобокие сосуды с суженным горлом и плоским, сравнительно широким дном. Они представлены в могильниках на территории Чехословакии 56 и Венгрии 57. По форме и профилировке аварские сосуды этого типа еще больше, чем салтовские, близки пеньковским. Венчик у них также иногда украшен ямками. Подобный сосуд найден в Надпорожье Днепра (поселение у балки Яцевой) в комплексе с гончарной посудой (рис. 33, 6) 58.
Помимо уже отмеченной салтовской посуды и сосудов типа Корчак — Луки Райковецкой, на пеньковских памятниках представлена лепная керамика, которая придает им определенную специфику. По своим пропорциям эта керамика резко выделяется на графике (рис. 30). Общей отличительной чертой се служит форма — обычно это сравнительно низкие сосуды с округлым или овальным туловом, иногда имеющим посредине ребро, острое или закругленное. Наибольшее расширение у них обычно находится в средней части (H1: H = 0, 40—0, 60). Сосуды сильно профилированы, дно и горло у них сужены, наибольшее расширение хорошо выражено (D2: D3 = 1, 20—1, 50, а в некоторых случаях 1, 80 и 2, 0). Сосуды толстостенные, имеют в тесте примесь дресвы и шамота, поверхность их шершавая, часто бугристая, черепок тяжелый. Изредка поверхность сосудов подлощена.
Иногда встречается орнамент в виде насечек по краю венчика, налепного валика под венчиком, налепов — шишечек и полумесяцев — на тулове.
По форме сосуды этого типа делятся на несколько видов (рис. 34). Вид А. Биконические сосуды, имеющие наибольшее расширение посредине тулова и суженные верхнюю и нижнюю половины. Среди них встречаются сосуды без шейки и с короткой отогнутой шейкой. Ребро посредине тулова у этих сосудов бывает резким или закругленным (рис. 34, 1—7).
Вид Б. Округлобокие сосуды, также расширяющиеся посредине, но имеющие закругленный бочок. Горло и дно у этих сосудов тоже сужены, но все же дно сравнительно широкое и приближается по диаметру к ширине горла (D4: D2 = 0, 70—0, 80). Сосуды этого вида бывают более низкими и сильнопрофилированными или вытянутыми и профилированными слабее (рис. 34, 8—10).
Вид В. Горшки с расширением в средней части тулова, отличающиеся резко суженным горлом и дном, диаметры которых почти равны (D4: D2 = 0, 90), и сильно отогнутым раструбообразным венчиком. Один такой сосуд найден на поселении Хуча в Молдавии (рис. 34, 15).
На пеньковских памятниках найдено еще несколько сосудов, расширяющихся в средней части тулова, но слабопрофилированных. По пропорциям они оказываются в той же группе, что и верхнеднепровские слабопрофилированные сосуды (рис. 30). Два сосуда из поселения Семенки характеризуются овальным туловом и расширяющимися дном и горлом 59. Два сосуда из Семенков и Щуровец представляют собой вытянутые слабопрофилированные горшки 60, очень близкие тюльпановидным сосудам, распространенным на территории Верхнего Поднепровья
(рис. 34, 17).
Встречаются в пеньковских комплексах сковородки и миски. Миски по форме делятся на четыре вида (рис. 34, 18—23).
Вид А. Почти биконические миски, расширяющиеся посредине тулова и имеющие отогнутый венчик.
Вид Б. Горшковидные миски с плечиками, помещенными в верхней трети тулова, с узким горлом и слегка отогнутым венчиком.
Вид В. Низкие и высокие миски усеченно-конической формы с почти прямыми стенками.
Вид Г. Глубокие миски цилиндро-конической формы с суженной нижней и почти цилиндрической верхней частью.
Специфическая керамика пеньковского типа — без примеси пастырской и более северной, типа Корчак и Луки Райковецкой, — найдена пока лишь в нескольких пунктах — Молочарня 61, Андрусовка (могильник 4) 62, Волошское 63, Дереивка 64, Гайворон 65, Голики, о. Мытковский (жилище 3) 66, Жовнин 67, Лысковка 68, Кисляк 69, Сенча, Демидовка, Полтавцы 70, о. Кизлевый 71 (рис. 25). В этих пунктах найдены биконические и округлобокие сосуды, часто украшенные налепами, валиками, насечками. Вместе с ними встречаются миски и сковородки.
К этим же комплексам относятся металлические украшения типа «древностей антов» — зооморфная фибула в Молочарне, серьга пастырского типа в Гайвороне, пальчатые фибулы, браслет с расширенными концами, пряжки и фигурные бляшки от пояса в Волошском, зооморфная фибула, браслет, трапециевидная привеска, одно- и двуспиральные проволочные височные кольца, ромбическая и трехлопастная стрела на о. Кизлевом, браслет и бронзовая фигурка льва, по стилю близкая вещам из Мартыновского клада, найденные на о. Мытковском. Эти находки позволяют датировать памятники VI—VIII вв. В некоторых случаях с таким же комплексом посуды найдены обломки Черняховской гончарной керамики (Демидовка, Полтавцы) и мисок, напоминающих по форме черняховские (Жовнин — Василенки), что как будто может свидетельствовать о появлении этих комплексов в V в. На поселении Куня, откуда происходит, по сведениям П. И. Хавлюка, керамика такого же типа, как в Голиках, найдена арбалетная фибула IV—V вв. 72 На поселении Жовнин найдена миниатюрная костяная ложечка, которую Л. М. Рутковская датирует по северокавказским аналогиям IV—V вв.
Компоненты культуры Среднего Поднепровья. На поселениях, где найдена керамика собственно пеньковского типа — биконические и округлобокие сосуды, — открыты углубленные в землю жилища с очагами и наземные дома. В Дереивке жилище имело неправильную овальную форму и размеры 4 х 5 м. В его западном углу находился очаг (скопление золы) площадью около 1 кв. м. Возле жилища прослежена подковообразная кладка из крупных камней 73. У балки Звонецкой открыты каменные основания стен двух жилищ прямоугольной формы. Размеры одного из них 11 х 7 м 74. На поселении Жовнин исследованы жилища с глинобитными стенами и полом, вымощенным черепками и галькой и обмазанным глиной. В жилище обнаружен развал печины от очага или печи 75. В Молочарне жилища сохранились очень плохо, и их характер не вполне ясен. Два жилища не имели четких контуров, третье было квадратное и углублено в материк на 15—20 см, но оно изрыто ямами, а от четвертого сохранилось овальное углубление. Печей в них также не было — открыты пятна со слоем пепла и сажи и несколькими камнями 76.
В Голиках раскопано четыре углубленных жилища. В одном из них, имевшем правильную квадратную в плане форму и стороны длиной около 3, 5 м, находилась печь-каменка. Характер керамики из этого жилища неясен: найдены лепные горшки со слабоотогнутыми венчиками и иногда с налепным валиком. В трех остальных жилищах найдена типичная пеньковская посуда. Эти жилища имели прямоугольную, иногда не совсем правильную форму и стороны длиной от 3 до 5, 3 м. В полу одного жилища находился очаг, представлявший собой яму, заполненную золой и углем. Во втором жилище сохранился глиняный под очага и в третьем — пятно обожженной почвы. Третья землянка, возможно, служила производственным помещением, так как была заполнена железным шлаком (рис. 28) 77.
Следовательно, на чисто пеньковских поселениях не встречены полуземлянки с печами-каменками, типичными для корчакского ареала. Не характерны для них и землянки с опорным столбом и очагом в центре, распространенные на верхнеднепровских поселениях. Правда, два углубленных в землю сооружения на о. Мытковском были квадратными в плане, и в центре их находились ямы от столбов. В одном из сооружений рядом с центральным столбом прослежено углисто-зольное очажное пятно, и пол в ряде мест носил следы огня. Но в заполнении обоих сооружений найдены железный шлак, литейные формочки, обломки тиглей, обломки жерновов и керамика 78. Оба эти сооружения, судя по отсутствию очагов и характеру заполнения, были хозяйственными помещениями 79. Такие же хозяйственные постройки открыты П. И. Хавлюком на поселении у с. Кочуров 80. Известны они в Молдавии, например на поселении Хуча, где углубленные в землю прямоугольные постройки содержали в заполнении металлический шлак, кусочки меди, обломки тиглей и льячки 81.
Биконическая и округлобокая посуда пеньковского типа найдена при трупосожжениях в могильнике у с. Дмитриевка в бассейне Северского Донца, у с. Андрусовка на р. Тясмин 82 и около с. Селиште в Молдавии 83. Б Дмитриевке остатки сожжений были собраны в урны, поставленные в неглубокие ямки. В могильнике 4 у Андрусовки обнаружены биконические сосуды и скопления пережженных костей. В могильнике 3 у того же села встречены лишь миски биконической и цилиндро-конической формы, по которым трудно определить культурную принадлежность погребений. В этом могильнике трупосожжения безурновые, лишь иногда кости накрыты перевернутым вверх дном сосудом. Несколько пунктов с безурновыми трупосожжениями в больших ямах открыты А. В. Бодянским в Надпорожье, но данные о них отрывочны и не вполне достоверны. Около с. Селиште в Молдавии раскопано несколько погребений. Среди них есть трупосожжения в биконической урне и в ямах, а также трупоположения, ориентированные головой к востоку и западу. При погребениях найдены бронзовые пряжки, мозаичные и янтарные бусины, пальчатая фибула, перстень. Разнообразный обряд погребения, связанный с пеньковскими памятниками, сам по себе указывает на неоднородный состав жившего здесь населения.
Памятники, на которых найдены сосуды специфических форм — биконические и округлобокие — и встречены довольно многочисленные украшения типа «древностей антов», могут, по-видимому, рассматриваться как древности собственно пеньковской культуры. Для нее характерны открытые поселения с углубленными в землю овальными или не вполне правильными прямоугольными жилищами, с остатками очагов внутри помещения, урновые и безурновые трупосожжения и трупоположения. Существовали эти памятники, вероятно, в V—VIII вв. и известны пока в восточной части пеньковского ареала — на Левобережье и Правобережье Днепра, в Подонье и Побужье. В Поднестровье и Молдавии таких «чистых» пеньковских комплексов нет.
На большинстве поселений, которые обычно относят к пеньковскому типу, в том числе и на поселениях около самого села Пеньковка, встречается разнородный материал — сочетание элементов собственно пеньковской культуры, салтовской и более северной славянской типа Корчак и Луки Райковецкой. Черты пеньковской культуры на этих поселениях прослеживаются в домостроительстве, керамическом материале (распространение биконической и округлобокой посуды) и в украшениях «антских» типов (пальчатые и зооморфные фибулы, браслеты с расширенными концами, височные кольца пастырского типа, пряжки и другие вещи). Пеньковские традиции в домостроительстве сохраняются на позднейших поселениях, культура которых уже имеет смешанный характер: на некоторых из них раскопаны углубленные жилища не совсем правильной формы с очагами внутри. Такие жилища известны, например, на поселении Луг II (жилища 6, 12, 13), где нет печей, а открыты куски обожженной глины на полу и очажная яма 84. Углубленный очаг был в одном из жилищ поселения Ханска II в Молдавии 85. Со временем черты пеньковской культуры исчезают, и на памятниках пеньковского ареала господствуют керамика типа Луки Райковецкой и северный тип жилищ-полуземлянок с печами-каменками. Пеньковские сосуды на поселениях конца I тысячелетия н. э. встречаются лишь единицами (Задонецкое, Лысковка, Макаров Остров).
Распространенные на поселениях пеньковского ареала полуземлянки с печами-каменками относятся к тому же типу, что и корчакские жилища, и в них прослеживаются те же хронологические изменения. Жилища имеют относительно правильную квадратную в плане форму; печи-каменки в них обычно находятся в одном из углов помещения и не примыкают к его земляным стенам. Стены домов облицованы деревом и имеют столбовую или срубную конструкцию
(рис. 35, 1, 2). Ранние жилища в Молдавии отличаются такой же строго регламентированной планировкой, как и корчакские: печи в них всегда занимают один из северных углов дома. Позднее эта регламентация нарушается, и печи на одном и том же поселении могут находиться в любом из углов жилища. Прослеживается тенденция к увеличению площади жилищ 86. Более ранние жилища часто имеют столбовые конструкции, поздние — преимущественно срубные 87.
На всех поселениях пеньковской территории, где открыты жилища с печами-каменками, найдена керамика типа Корчак и Луки Райковецкой (рис. 25; 28). Корчакская посуда появляется в северной части пеньковского ареала. Она известна на поселениях Крещатик около Канева, Семенки и Щуровцы на Южном Буге, Ханска и Реча в Молдавии. Во всех этих пунктах открыты и жилища с печами-каменками. Посуда типа Луки Райковецкой проникает гораздо южнее, вплоть до Надпорожья и южных районов Молдавии 88. В ряде пунктов (Макаров Остров, Коржевка, Андрусовка и др. ) эта посуда господствует. На всех поселениях, где есть керамика типа Луки Райковецкой, распространены и жилища с печами-каменками. Такая же керамика встречена в могильниках с урновыми трупосожжениями 89, типичными для северного корчакского ареала.
Появление характерных черт корчакской культуры на пеньковских памятниках нельзя объяснить внутренним развитием последних или «трансформацией» пеньковской культуры в культуру типа Луки Райковецкой — Григоровки 90. Слишком различны особенности культуры типа Пеньковки и культуры типа Корчак и Луки Райковецкой. Это проявляется в характере домостроительства, составе украшений и в керамическом комплексе. Пеньковская и корчакская посуда совершенно не похожи одна на другую и по общей профилировке, и по пропорциям сосудов (рис. 30). Распространение культуры типа Корчак и Луки Райковецкой в пеньковском ареале несомненно связано с продвижением населения с севера, с основной территории корчакских древностей.
Это продвижение началось, вероятно, в начале VI в., судя по керамическому материалу, и происходило постепенно. Местное население с течением времени было ассимилировано, и черты его культуры растворились в культуре пришельцев. Влияние местной пеньковской культуры ощущается вплоть до VIII в. Оно прослеживается и на более северных, чисто корчакских, памятниках, например в появлении в южной части корчакского ареала биконических и округлобоких сосудов (Глубокое, Городок, Перебыковцы). На территорию Молдавии, где как будто нет «чистых» пеньковских памятников, возможно, проникает население, принесшее черты смешанной корчакской и пеньковской культур.
Процесс развития культуры в Среднем Поднепровье, Побужье и Поднестровье был усложнен проникновением на эту территорию элементов салтовской культуры. Помимо находок лепной и гончарной керамики салтовского типа, влияние этой культуры заметно и в домостроительстве. Так, на двух поселениях пеньковского типа (Луг II и Стецовка) известны сооружения круглой формы (рис. 35, 4, 6). На поселении Луг II открыто эллипсоидное углубление диаметрами 5 и 6 м и глубиной в материке от 5 до 45 см. В центре сооружения находилась столбовая яма, восемь ям располагались по краю. На поселении Стецовка жилище 8 представляло собой сооружение, окруженное канавкой глубиной 10—15 см. Диаметр канавки 6—7, 2 м. Площадь внутри круга была покрыта золистыми пятнами 91. По конструкции оба эти сооружения близки юртам — жилищам кочевников донских степей. Такие жилища открыты на Правобережном Цимлянском городище, в Саркеле, в Дмитриевке, на Дону, на Белой Калитве 92. Юрты были наземными или углубленными в землю на 15—60 см. Форма их круглая или овальная, диаметры — от 3 до 6, 5 м. По контуру юрт обычно находились столбовые ямы. В юртах встречаются очажки в виде пятен обожженной земли; золы и углей в них обычно мало. Около юрт располагаются хозяйственные ямы, как и на поселении Стецовка. Появление этих жилищ на пеньковских поселениях можно связать с проникновением болгаро-аланского населения, которому принадлежала и керамика пастырского типа. Возможно, с этим же населением связаны наземные дома каркасного типа, открытые на правобережной части Пастырского городища 93. Дома такого типа не характерны для cлaвян, но они известны у болгаро-аланского населения 94.
О связях пеньковского населения с болгарским свидетельствует открытие в салтовском могильнике у с. Дмитриевка на Северском Донце нескольких трупосожжений, помещенных в пеньковские сосуды 95. Здесь вместе с пеньковскими биконическими и округлобокими сосудами найден высокий сосуд с узким горлом, близкий по форме к аварским 96, что подчеркивает связи населения с кочевниками. Еще один сосуд, найденный в этом же комплексе, имеет округлое тулово и резко суженные горло и дно, диаметры которых почти равны (рис. 33, 5, 7). Прямые аналогии этому сосуду есть в кочевнической посуде: такой же горшок был найден в кочевническом погребении около Саркела 97.
Салтовские элементы появляются на пеньковских памятниках в сравнительно позднем периоде существования этих памятников. Л. М. Рутковская выделяет на поселении Стецовка два периода. К первому периоду относятся полуземлянки с печами-каменками и специфический набор лепной керамики, состоящий из сосудов биконической формы, из сосудов с овально-округлым туловом, расширяющимся в средней части, и горшков с более или менее выраженными округлыми плечиками, расположенными в верхней части тулова. Л. М. Рутковская считает всю эту керамику типично пеньковской и датирует ее концом VI—VII в. Ко второму периоду принадлежат наземные жилища с полом, выложенным из камней, и иногда с глинобитными стенами, а также две землянки с выступами, в которых могли находиться камельки и божницы, и круглая юрта. Среди керамики этого периода много сделанной на гончарном круге серой и черной посуды с залощенной поверхностью, с пролощенным орнаментом из вертикальных полос и ромбов, относящейся к пастырскому и канцирскому типам. Есть здесь и фрагменты биконических сосудов и лепных горшков с широким дном, а также горшков с отогнутым венчиком. Этот период Л. М. Рутковская относит к концу VII— VIII в. 98 Следует отметить, что среди лепной посуды как первого, так и второго периодов выделяется керамика типа Луки Райковецкой — горшки с расширением в верхней части, округлыми плечиками, отогнутым венчиком, иногда украшенным ямками 99. По-видимому, именно с этим типом керамики связаны и жилища-полуземлянки с печами-каменками первого периода в Стецовке.
П. И. Хавлюк также делит древности Южного Побужья на хронологические периоды. Для первого из них характерны землянки без печей и биконические формы посуды. Позднее распространяются плечистые горшки с четко выраженным венчиком и появляется серая гончарная посуда с пролощенным орнаментом пастырского типа. Последний этап П. И. Хавлюк рассматривает как переходный к культуре типа Луки Райковецкой — Григоровки и датирует концом VII — началом IX в. В это время распространена лепная керамика, орнаментированная по краям венчика пальцевыми вдавлениями или насечкой и валиком. Находки биконических форм посуды единичны. На памятниках этого периода господствуют полуземлянки и печи-каменки (Кочуров III, Семенки и др. ). Последовательность периодов подтверждается стратиграфией на поселении Семенки, где существовали разновременные сооружения, часто перекрывающие друг друга 100.
Вывод Л. М. Рутковской и П. И. Хавлюка о более позднем появлении на пеньковских поселениях гончарной посуды пастырского типа подтверждается тем, что на всех памятниках, где найдена эта керамика (Семенки, Стецовка, Подкова, Ханска), она сочетается с посудой типа Луки Райковецкой, относящейся к VIII—IX вв. Вещи, найденные в сооружениях с керамикой этого периода (серьга пастырского типа, обломок зооморфной фибулы, височное проволочное кольцо с завитком), имеют довольно широкую дату — VI—VIII вв. — и не противоречат приведенной датировке. Более ранние жилища в Семенках, не содержащие пастырской керамики, могут быть отнесены к VI—VII вв., судя по находкам лепной посуды корчакского типа (варианты 3—6) 101. На памятниках конца I тысячелетия н. э. (Самчинцы, Коржевка, Макаров Остров) керамика пастырского типа постепенно исчезает и преобладающими становятся посуда типа Луки Райковецкой и ранние формы гончарной древнерусской посуды.
Рассмотренные материалы как будто дают право сделать вывод, что культура памятников, объединенных в тип Пеньковки, представляла собой сложное явление и состояла по крайней мере из трех компонентов: из древностей собственно пеньковских, из элементов салтовской культуры и из материалов типа Корчак и Луки Райковецкой. Удельный вес этих компонентов в разные периоды менялся — черты собственно пеньковской культуры постепенно исчезали и усиливалась роль культуры типа Луки Райковецкой. Эта культура, по всем признакам оставленная славянским населением, в VIII—IX вв. стала господствующей в ареале пеньковских памятников.
Вопросы происхождения и этнической принадлежности памятников типа Пеньковки. П. Н. Третьяков находит сходство в памятниках типа Пеньковки с материалами из Верхнего Поднепровья. По его мнению, сходство проявляется в распространении реберчатой керамики, в расположении поселений, в характере жилищ и погребальной обрядности. Происхождение пеньковских памятников он связывает с продвижением к югу верхнеднепровского населения 102. Близость пеньковских и деснинских памятников служит для П. Н. Третьякова одним из основных доводов в пользу принадлежности деснинской культуры середины и третьей четверти I тысячелетия н. э. славянам. Сравнение всех сторон материальной культуры синхронных памятников Верхнего Поднепровья и типа Пеньковки должно помочь в решении этого вопроса.
Как уже говорилось, для Верхнего Поднепровья характерны наземные столбовые жилища или полуземлянки прямоугольной формы с очагом и опорным столбом в центре. На поселениях пеньковского типа распространены углубленные жилища овальной и не совсем правильной прямоугольной формы с очагами в углу или около стены помещения. Лишь две постройки на поселении о. Мытковского имели центральный столб. Но в этих помещениях не было очагов, и по характеру находок они были не жилыми, а хозяйственными сооружениями. Кроме того, на пеньковских памятниках широко представлены полуземлянки с печами-каменками в углу дома. Их распространение связано с появлением на пеньковской территории культуры типа Корчак и Луки Райковецкой.
Бескурганные могильники известны в обоих ареалах — верхнеднепровском и пеньковском. Их немного, и в общих чертах они близки, но в северном ареале преобладают ямные трупосожжения, а для южного как будто более свойственны урновые сожжения и, возможно, трупоположения. Курганов в пеньковском ареале нет.
Важной особенностью пеньковских памятников является распространение украшений «антских» типов. Вещи этого же типа встречаются в Подесенье, но в единичных экземплярах, кроме могильника в Лебяжьем на Сейме, где их много. Для северного ареала характерны биконические пряслица с большим отверстием. В пеньковских памятниках преобладают пряслица с малым отверстием — такие же, как в Корчаке. Известны здесь и круглые плоские пряслица, сделанные из стенок сосудов, что характерно для степных памятников, в частности для салтово-маяцких.
Наибольшее значение имеет сравнение массового керамического материала разных территорий. Сравнение целых сосудов показывает, что верхнеднепровская и пеньковская посуда в массе имеет разные пропорции и не смешивается на графике (рис. 30). Для пеньковского комплекса характерны биконические и округлобокие сосуды, гораздо более профилированные, чем верхнеднепровские. Совсем нет в пеньковском комплексе характерных для Верхнего Поднепровья конусовидных, цилиндро-конических, баночных сосудов. Лишь на поселениях в Семенках и в Щуровцах найдены два сосуда, близкие к тюльпановидным. По своим пропорциям эти сосуды отличаются от пеньковских и попадают в группу верхнеднепровской: посуды (рис. 34, 17). Но, по-видимому, эти единичные сосуды еще не дают права сближать два в целом разных керамических комплекса — верхнеднепровский и пеньковский.
Особое внимание П. Н. Третьяков обращает на существование в Верхнем Поднепровье и в пеньковском ареале сосудов ребристых форм. Действительно, cocуды этих форм в обоих ареалах близки — они расширяются посредине тулова и несколько сужены к горлу и ко дну, но они существенно отличаются по степени профилированности
(рис. 36). Сосуды Верхнего Поднепровья имеют почти цилиндрическую или слегка суженную верхнюю половину, иногда прогнутую, поэтому соотношение диаметров наибольшего расширения (D3) и горла (D2) у них равно 1, 10—1, 20. У сосудов пеньковского ареала верхняя половина сильно сужена, и сосуды имеют почти биконическую форму (D3: D2 = 1, 20—1, 90). Несколько отличаются сосуды южной и северной областей и по другим пропорциям — по соотношению диаметров горла (D2) и высоты сосудов (Н) У верхнеднепровских сосудов диаметр горла ненамного меньше высоты и иногда превышает ее (D2: Н = 0, 70—1, 10). Для пеньковских сосудов более характерен диаметр горла меньший, чем высота сосуда (D2: H = = 0, 50—0, 90). Лишь два сосуда из Лебяжьего на Сейме оказываются более профилированными и по пропорциям такими же, как пеньковские (D3: D2 = l, 23). В отличие от более южных верхнеднепровские сосуды часто имеют налепной валик посредине тулова, подчеркивающий ребро сосуда.
За исключением единичных сосудов верхнеднепровский и пеньковский керамические комплексы в целом существенно отличаются один от другого. Проникновение отдельных форм керамики на соседнюю территорию и взаимовлияния вполне возможны. Особенно это относится к территории Левобережья Днепра, где проходила граница обеих культур. Эта граница приблизительно намечена Е. А. Горюновым где-то по среднему течению левых притоков Днепра — Сулы, Псла и Ворсклы 103. Влияние южных пеньковских памятников особенно сказывается на материалах могильника в Лебяжьем, где есть некоторые формы сосудов южного типа и много вещей типа «древностей антов». Большинство сосудов из Лебяжьего слабопрофилированы, имеют тюльпановидную форму и относятся к верхнеднепровскому комплексу.
Формальная близость ребристых и биконических сосудов из верхнеднепровских и пеньковских памятников, возможно, связана с общим для них влиянием позднезарубинецкой культуры. Этот вопрос пока не разработан и требует дальнейших исследований 104.
Сравнение материалов Верхнего Поднепровья и пеньковского ареала показывает различия в культуре — в характере домостроительства, в наборе украшений и бытовых предметов, в формах и пропорциях сосудов. По всем этим данным верхнеднепровские и пеньковские памятники относятся к разным культурам. Поэтому нельзя согласиться с П. Н. Третьяковым, что пеньковские памятники имеют верхнеднепровское происхождение. К выводу, что среднеднепровские славяне не могли быть переселенцами из Верхнего Поднепровья, пришел В. В. Седов на основании антропологических материалов 105.
Если появление на пеньковских памятниках керамики корчакского и пастырского типов объясняется проникновением на пеньковскую территорию славянского населения из более северных областей и болгаро-аланского — из южных и восточных степей, то происхождение специфической пеньковской посуды требует своего истолкования. Ни в одной из синхронных культур на соседних территориях нет такого же керамического комплекса, как на пеньковских памятниках. В то же время все формы пеньковской посуды имеют аналогии среди черняховской керамики. Трудно ожидать полного соответствия в формах лепных сосудов, но близость всех видов посуды пеньковской к черняховской настолько велика, что позволяет искать истоки пеньковской культуры среди черняховских древностей (рис. 34).
Так, округлобокие сосуды, близкие виду Б пеньковских памятников, широко распространены на черняховских памятниках: Компанийцы 106, Косаново 107, у овчарни совхоза Приднепровского 108, Журовка 109 и на многих других. Пеньковские сосуды вида А во всех вариантах (биконические без венчика, биконические с отогнутым венчиком и биконические со сглаженным ребром) распространены на многих черняховских памятниках: Косаново 110, Компанийцы 111, Черняхов 112, Леськи 113, Лохвица 114, Федоровка 115, Ново-Липовское 116, Бовшев 117, Рипнев 118, Будешты 119, Данилова Балка 120, Ломоватое 121, Викторовка 122, Каменка 123. Э. А. Сымонович считает горшки с округлыми боками и расширением примерно посредине высоты наиболее распространенным типом среди черняховской лепной посуды 124. Близкие по форме и пропорциям сосуды есть и среди гончарной черняховской керамики 125. Обнаруженные на черняховских памятниках биконические сосуды имеют те же пропорции, что и пеньковские
(рис. 37).
Прослеживается сходство с Черняховскими и у остальных, более редких на пеньковских памятниках сосудов. Так, аналогия сосуду из поселения Хуча, имеющему раздутое яйцевидное тулово и резко суженное горло (вид В), есть в Компанийском могильнике 126. Два сосуда, найденные в Соменках, — слабопрофилированные округлобокие с выделенным дном и горлом, попадающие по пропорциям в одну группу с верхнеднепровской посудой (рис. 30; 34, 16), — очень близки черняховским сосудам из Черепина 127, из могильника у совхоза Приднепровского 128, Ракобут 129. Такого типа сосуды есть на сарматских и позднескифских памятниках 130. Даже слабопрофилированные сосуды, близкие к тюльпановидным верхнеднепровским, встречаются на черняховских памятниках (Ломоватое 131, Успенка 132). Поэтому два сосуда этой формы, найденные на пеньковских памятниках в Семенках и Щуровцах, возможно, и не имеют непосредственной связи с верхнеднепровской культурой (рис. 34, 17, 39).
Распространены на черняховских памятниках и горшки с широким дном (рис. 33, 2—4), аналогии которым указывались среди салтовской посуды. Они есть в черняховских могильниках около Компанийц 133, у овчарни совхоза Приднепровского 134 и других пунктах. Известны такие сосуды и на позднесарматских памятниках. Здесь наряду с сосудами, имеющими раструбообразное высокое горло, встречаются и округлобокие горшки с коротким и слабо отогнутым горлом и устойчивым дном 135.
Все виды мисок пеньковских памятников известны и в Черняховских комплексах. Широко представлены высокие и низкие усеченно-конические миски (Рипнев, Комаров, Черепин, Неслухов, Компанийцы); встречаются горшковидные миски (Бовшев, Журовка, Ново-Александровка), цилиндро-конические (Гавриловка, Будешты, Бовшев — рис. 34, 41—43).
Хотя все виды пеньковской лепной керамики обнаруживают сходство с черняховской посудой, сама черняховская лепная керамика гораздо разнообразнее и богаче по формам 136. Лишь незначительный процент ее имеет продолжение в пеньковской культуре. Аналогичные пеньковским сосуды не одинаково распространены по черняховской территории. Так, округлобокие сосуды и конические миски, имеющие прототипы в сарматской посуде, известны по всей территории черняховцев. Они есть и на юге (Викторовка, Гавриловка). Лепные сосуды, близкие пеньковским биконическим, встречаются лишь на памятниках северной части черняховского ареала — в Среднем Поднепровье, в среднем течении Южного Буга, по Среднему Днестру
(рис. 38). Следовательно, эти сосуды характерны для той части черняховской территории, где позднее находились древности пеньковского типа. Это обстоятельство подтверждает, что в сложении пеньковской культуры принимало участие черняховское население.
Встречающиеся на черняховских поселениях углубленные жилища-полуземлянки также обнаруживают общие черты с пеньковскими жилищами. Черняховские полуземлянки чаще всего имеют овальную, реже не совсем правильную четырехугольную форму 137. Стены жилищ часто обмазаны глиной. В жилищах открыты очаги, сделанные из глины 138 или помещенные в ямах 139; реже встречаются глинобитные печи, представляющие собой обычно глиняный под и скопление глиняной печины 140. Очаги находятся в средней части помещения или у стены. Такие жилища известны на поселениях верховьев Днестра, Буга и в Поднепровье (Черепин, Рипнев II, Бовшев II, Неслухов, Ракобуты, Демьянов, Ломоватое, Журовка, Никольское, Незвиско, Леськи, Грушевка) 141. Эти жилища, близкие по конструкции пеньковским, расположены на той же территории, что и пеньковские памятники.
Как установил В. В. Седов по антропологическим материалам, черняховское население обнаруживает близость со славянами X—XII вв., заселявшими ложную часть Среднего Поднепровья и хоронившими своих умерших в подкурганных ямах. В то же время черняховское население Среднего Поднепровья по антропологическому строению близко скифам той же территории 142. Эти данные подтверждают связь черняховского населения с пеньковским, которое затем вошло в состав древнерусского населения Среднего Поднепровья и передало ему особенности местного антропологического типа.
Черняховская и раннесредневековая культура типа Пеньковки в целом различны. Это различие особенно резко ощущается при сравнении уровня развития ремесленного производства 143. Его упадок в середине I тысячелетия н. э., вероятно, связан с нашествием гуннов, разрушивших ремесленные центры, уничтоживших и вытеснивших часть местного населения. Особенно разгром сказался на производстве круговой посуды, которое прекратилось на несколько столетий. Но все же на пеньковских поселениях ремесленная деятельность продолжалась и, пожалуй, была развита в большей степени, чем в ареале корчакских памятников. Почти на всех поселениях открыты железоплавильные печи, следы обработки бронзы — льячки, тигли, литейные формы. На многих поселениях встречены производственные помещения, где проводилась обработка железа и бронзы. На Южном Буге около Гайворона находился крупный центр по производству железа — здесь открыты 24 железоплавильные печи 144. Много на пеньковских памятниках во всем их ареале от Днепра до Молдавии украшений типа «древностей антов». Их несравненно больше, чем в более северных областях. Нет данных о производстве всех этих украшений на месте, хотя это не исключено. Во всяком случае широкое распространение вещей из бронзы и серебра на пеньковских поселениях указывает на сравнительно высокий уровень развития производства и обмена.
Из сказанного следует, что население, оставившее собственно пеньковские памятники, сохраняло многие традиции черняховской культуры, которые проявлялись в формах посуды, в сравнительно высоком развитии ремесленного производства, в домостроительстве и, возможно, в погребальном обряде. По-видимому, и после гуннского разгрома в лесостепных районах продолжало жить местное население, передавшее особенности антропологического строения жителям южных областей Киевской Руси.
Черняховские памятники, на которых найдены биконическая и округлобокая лепная посуда и жилища-полуземлянки, известны в верховьях Днестра и Бута, где позднее не было пеньковских поселений. На этой территории в третьей четверти I тысячелетия н. э. были распространены поселения корчакской культуры. По-видимому, население, принесшее эту культуру, при своем продвижении к югу потеснило местные племена. В культуре пришлого населения прослеживаются лишь отдельные черняховские черты (округлобокие и биконические сосуды в Рипневе II, Городке, Глубоком).
На территории Молдавии среди черняховской керамики нет прототипов пеньковских биконических сосудов. Мало здесь на черняховских памятниках и углубленных жилищ. В раннесредневековой культуре Молдавии заметны существенные отличия от местных черняховских древностей (в характере поселений, в домостроительстве, в погребальном обряде, в ассортименте и технике изготовления посуды). Это позволило Э. А. Рикману и И. А. Рафаловичу прийти к выводу, что славянская культура генетически не связана с черняховской, а массовое заселение Днестровско-Дунайских земель славянами произошло в VI—VII вв. 145 В то же время авторы отмечают, что в лепной керамике черняховской и раннесредневековой культур есть некоторые сходные формы, в первую очередь среди приземистых горшков, наибольший диаметр которых приходится на середину высоты сосуда 146. Среди раннесредневековых древностей Молдавии неизвестны памятники чисто пеньковского типа, но обнаруживаются черты смешения пеньковской и корчакской культур. По-видимому, на территории Молдавии в середине I тысячелетия н. э. расселялось уже смешанное в этническом отношении население.
Характерные черты собственно пеньковских памятников — биконические и округлобокие сосуды, овальные и прямоугольные жилища с очагами — не находят продолжения в позднейшей славянской культуре типа Луки Райковецкой. На пеньковской территории происходила постепенная смена культур, связанная с приходом нового населения. Поэтому на основании археологических материалов собственно пеньковские памятники нельзя рассматривать как славянские.
Ареал пеньковских древностей сопоставим с территорией антов, известной по письменным источникам. По сообщению Иордана, анты жили от Днестра до Днепра на излучине Черного моря 147. По менее четким сведениям Прокопия Кесарийского, анты находились «выше» утигуров 148, т. е. где-то в районе Дона 149. Авторы VI в. считали славян и антов единым «народом», говорящим на одном языке, имеющим общие обычаи и образ жизни. Но современники всегда различали эти племена и их отдельных представителей 150. Следовательно, между ними существовало какое-то различие. Может быть, это различие объясняется тем, что анты VI в. представляли собой смешение племен из северных славянских областей с носителями пеньковской культуры. Это смешение ощущается в культуре антов уже в VI в. и особенно проявляется в юго-западной части пеньковского ареала, на территории Молдавии. Население этой территории, наиболее близкой к Византии и, вероятно, более знакомой византийцам, мало чем отличалось от славянского, имело, по-видимому, близкие к славянам обычаи и образ жизни, могло сохранять некоторые этнографические особенности, например, в распространении украшений «антских» типов и, возможно, в других деталях одежды, не улавливаемых на археологических материалах. Этнографические различия между славянским населением корчакского ареала и славянами, смешавшимися с местным пеньковским населением (антами), постепенно сглаживалось, что видно по их материальной культуре. Возможно, этим объясняется исчезновение названия «анты» уже в VII в.
Предположение В. В. Седова о том, что исчезновение названия «анты» связано с их разгромом аварами в начале VII в. 151, выглядит не вполне убедительным. На памятниках пеньковского ареала нет следов разгрома в VII в. Они продолжали существовать и в VIII—IX вв., когда население пеньковской территории заметно увеличивается за счет притока переселенцев из северных славянских областей.
Анты упоминаются в письменных источниках в связи с событиями конца IV в., когда эти многочисленные племена образовали союз, боровшийся с остроготами. Сопоставляя это сообщение со сведениями византийских авторов об антах VI в., исследователи обычно видят и в антах IV в. славян. Этот вывод не согласуется с данными археологии — население антской территории в VI в. в значительной своей части было уже иным, чем в IV в., — в его состав вошло население северных славянских земель. Как доказательство славянства антов IV в. обычно приводят имя их вождя Боза (условно называемого Божем), но оно имеет разночтения — Boz, Booz, Box — что дает возможность различных толкований 152.
Существует мнение об иранском происхождении термина «анты», что в таком случае значило бы «живущие на украйне, пограничные жители» 153. Иранское воздействие обнаруживается в восточнославянских языках 154, т. е на сравнительно позднем этапе развития славянского языка. Иранский компонент ощущается и в антропологическом строении славянского населения Среднего Поднепровья 155. Можно предположить, что взаимодействие славян с иранским населением происходило в период существования пеньковской культуры.
Вопрос об этнической принадлежности населения, оставившего пеньковские памятники, требует, конечно, специального исследования. Пока можно сказать только, что достоверно славянские памятники распространяются на пеньковской территории в VI в. и в это же время происходит интенсивный процесс славянизации местного населения — антов.
5. Территория Чехословакии
Раннесредневековые древности на территории Чехословакии многочисленны и разнообразны. Многообразие памятников в значительной степени может быть объяснено историческими судьбами этой области. Кельты, занимавшие всю Чехословакию, были вытеснены отсюда в первых веках нашей эры германскими племенами маркоманов и квадов, захвативших земли Чехии. Южная часть Словакии входила в состав римских провинций. Позднее в Чехословакию проникают лангобарды. Во второй половине VI в. (568 г. ) лангобарды под натиском авар ушли из Паннонии и, вероятно, из Чехии в Италию. Авары заняли Южную Словакию, их влияние продолжалось до конца VIII в. В Словакии известны многочисленные славяно-аварские могильники.
Распространение славян в Чехословакии обычно связывают с появлением керамики пражского типа (V или VI вв. ), иногда истоки славянской культуры ищут среди памятников позднеримского периода. Независимо от времени бытования славянской культуры на ней не могло не сказаться влияние чуждых ей культур других племен — германцев и авар. Смешение элементов различных культур было настолько сильным, что строгая дифференциация различных по этнической принадлежности памятников представляется очень сложной. Не только в украшениях и предметах быта, подверженных влияниям моды, но и в керамике теряются этнически самобытные черты и возникают смешанные типы. Поэтому впервые выделенные в окрестностях Праги славянские сосуды не могут в полной мере служить эталоном керамики пражского типа — на них сказывается влияние других культур.
Сосуды пражского типа впервые были выделены И. Борковским среди материалов Пражского музея, собранных в конце XIX — начале XX в. 1 Эти сосуды из сожжений или случайных находок в окрестностях Праги послужили основой при дальнейшем изучении керамики как в самой Чехословакии, так и в других славянских землях. И. Борковский называл сосудами пражского типа лепные горшки, обычно неорнаментированные, расширяющиеся в верхней части тулова и имеющие прямую или слегка отогнутую шейку. В работе, посвященной старославянской керамике в Средней Европе 2, И. Борковский привлекает аналогичные формы сосудов из Чехии, Словакии, Польши, Германии, т. е. почти со всех земель, занятых в древности славянами. Происхождение этой посуды он объясняет развитием автохтонной культуры полей погребальных урн, на которую наслоилась кельтская культура. Прототипы наиболее ранним сосудам пражского типа И. Борковский видит в позднелатенских материалах и считает возможным относить возникновение этого типа керамики к III в. 3 Его дальнейшим развитием явилась, по его мнению, раннегородищенская керамика, вместе с которой пражская посуда еще продолжает бытовать, но в основном она прекращает свое существование в VI в. Большую роль в развитии славянской керамики И. Борковский отводит влияниям провинциально-римской культуры и культуры эпохи переселения народов 4, но подчеркивает самобытный характер этой керамики и ее местное происхождение.
Й. Поулик прослеживает развитие славянской керамики в Моравии от сосудов пражского типа к городищенской посуде. Развитие пражского типа керамики происходило от сосудов, не украшенных, с прямой шейкой к сосудам, украшенным горизонтальными или волнистыми линиями и имеющим отогнутый край. Во второй стадии развития славянской посуды появляется примитивный гончарный круг 5. Пражский тип посуды не имел, по Й. Поулику, связи с местными культурами римского времени. Славяне не были автохтонами в Моравии, они начали проникать сюда в IV в. Пражскую керамику Й. Поулик относил к V—VII вв. на основании находок в могильниках Велатице и Пржитлуки железных пряжек и кресала, имеющих аналогии в памятниках эпохи переселения народов 6. Доказывая появление керамики пражского типа в V в., Й. Поулик ссылается на раскопки кургана с трупоположением времени переселения народов около с. Журань, в котором был найден сосуд пражского облика 7.
В связи с новыми материалами, добытыми при раскопках могильника в Пржитлуках и городища в Микульчицах, Й. Поулик в своих позднейших работах несколько изменил датировку керамики пражского типа. В Пржитлуках наряду с урнами пражского типа были найдены сосуды позднеримского времени, близкие пшеворским. Й. Поулик делает из этого вывод, что славяне проникли в Чехословакию уже в III—IV вв. из Южной Польши 8. Пражский тип керамики, возникший в V в. одновременно на разных территориях, исчезает в Моравии уже к началу VII в.: в нижнем слое городища Микульчицы, относящемся к VII в., господствует гончарная посуда, а лепная керамика пражского типа представлена единичными экземплярами 9. В противоположность точке зрения Й. Поулика о раннем времени распространения керамики пражского типа в Чехословакии существует мнение, что славяне пришли сюда уже после ухода германцев, т. е. в самом конце VI в. (после 568 г. ) или даже в VII в. 10 Вызывает возражение датировка Й. Поуликом вещей, найденных при погребениях в Велатице и Пржитлуках, — они имеют более широкую дату, чем V век, и кургана в Журани, который Г. Янкун датирует серединой VI в. 11 И. Вернер предполагал, что продвижение славян шло с юга, с Дуная, под натиском авар 12.
Занимаясь датировкой раннеславянской керамики в Чехословакии, Й. Земан пришел к выводу, что прямых вещевых свидетельств о времени появления пражской керамики нет — все единичные связанные с ней вещи имеют широкую дату 13. Датировать эту керамику можно лишь на основании стратиграфических данных. Так, к более позднему времени, чем лепная неорнаментированная керамика, относится горизонт, содержащий эту же керамику и посуду дунайского типа. Керамика дунайского типа распространяется в Чехословакии с VII в. 14: она встречена вместе с пражской посудой в могильнике Девинска Нова Весь, датированном временем с 625 по 800 г. 15 Следовательно, пражская лепная посуда употреблялась в VI в. К этому же времени относятся славянские жилища с пражской посудой, открытые на поселении Бжезно и существовавшие здесь одновременно с германскими жилищами, т. е. еще до ухода германцев из Чехии 16. Й. Земан допускает, что в Словакии и Моравии пражская посуда использовалась с более раннего времени, чем в Чехии 17. Связывать появление пражской керамики с аварским нашествием нет оснований, так как в древнейшем славянском горизонте не ощущается аварское влияние, а наблюдаются связи с германским населением 18.
Широкое распространение в Средней Европе славянской керамики и ее единство, как считает Й. Земан, заставляют искать область, где этот тип посуды складывался. Пока эта область не найдена. Представление о движении славян в Чехию с севера, из Польши, через «Моравские ворота», кажется Й. Земану недоказанным. По его мнению, было возможным движение славян с юга, с Дуная. Кроме того, он допускает, что ранней ступенью славянской культуры могла быть прешовская культура римского времени, известная в Восточной Словакии. Й. Земан в противоположность Й. Поулику отрицает прямую генетическую связь пражской посуды с городищенской. Пражские сосуды VII—VIII вв. встречаются вместе с керамикой дунайского типа, которая, по мнению большинства чехословацких ученых, является новым элементом, пришлым с Дуная (И. Эйснер, Д. Бялекова, А. Точик) 19. Пражская посуда постепенно выходит из употребления, ее почти нет среди материалов городищ 20, которые обычно не располагались на местах древних поселений. Б основе городищенской керамики лежит дунайский тип сосудов.
Близкой Й. Земану точки зрения придерживается Д. Бялекова, обобщившая материалы Словакии. Она также считает, что развитие пражского типа было прервано распространением дунайской посуды, которая легла в основу городищенской гончарной керамики 21. Д. Бялекова выделяет в Словакии первую ступень лепной керамики, допражской, которая связана с культурами римского времени, в частности с прешовской культурой 22. Появление керамики пражского типа она относит к V — началу VI в. на основании совместных ее находок с керамикой гуннского облика и эпохи переселения народов 23. В основном же памятники с пражской посудой Д. Бялекова относит к VI в. Она отмечает наиболее ранние памятники в Юго-Западной Словакии, в бассейне р. Ваг, откуда, по ее мнению, происходило дальнейшее продвижение на север. Существовал пражский тип керамики до конца VII в. 24
Рассмотрение всех перечисленных точек зрения позволяет признать достоверным существование сосудов пражского типа в Чехословакии в VI—VII вв. Все попытки отнести их появление к V в. представляются недоказанными. Также нет доказательств генетической связи славянской раннесредневековой культуры с культурами римского времени на территории Чехословакии. Но влияние более ранних культур на раннеславянскую несомненно. Это влияние придало некоторое своеобразие формам раннеславянской посуды и керамическим комплексам в целом.
В материалах первой половины I тысячелетия н. э., известных на территории Чехии и Моравии, никто из исследователей не видит связи с более поздней славянской культурой. В Чехии, по наблюдениям Б. Свободы, начиная с III в. было сильно влияние культуры, распространенной на Нижней Эльбе, хотя в основном местное население принадлежало к кельтским племенам 25. Смешение населения и разнородные влияния на него сказывались в материальной культуре Чехии от позднеримского периода до середины VI в. В это время были распространены погребения с трупосожжениями в урнах и трупоположениями. В лепной и гончарной посуде прослеживаются влияния римской цивилизации, местные кельнские традиции и пришлые германские элементы меровингской культуры, принесенной сюда лангобардами. Формы сосудов разнообразны, но в целом преобладают невысокие приземистые горшки с расширением в средней части тулова, округлого или имеющего ребро. Многочисленные миски имеют или почти коническую форму, или резкий перегиб посредине тулова. Памятники с этой посудой распространены в Средней и Северо-Западной Чехии, по рекам Эльбе (Лабе) и Влтаве 26. В целом эта посуда не имеет ничего общего с пражским типом.
Также резко отлична от пражской посуды керамика позднеримского времени в Моравии. Й. Земан связывает ее с культурой местного населения и пришедшими сюда в III в. квадами 27. Он прослеживает и сильное сарматское влияние. В Моравии в это время распространены низкие округлые сосуды с суженным горлом и миски разнообразных типов.
Близкая культура позднеримского времени и начала периода переселения народов известна в Юго-Западной Словакии 28. Т. Кольник связывает эту культуру с местным населением, находившимся под сильным влиянием квадов. Здесь сказываются традиции провинциально-римской и сарматской культур. Это население оставило большие могильники — в Бешенове раскопано 113 сожжений, и, как предполагает Т. Кольник, здесь всего было около 300 погребений. С конца IV — начала V в. распространяются трупоположения.
В Моравии и Средней Чехии известны трупоположения конца V— начала VI в., содержавшие оружие, украшения, типичные для периода переселения народов (фибулы, S-видные бляшки, пряжки), и керамику лангобардского облика 29.
Среди позднеримских материалов Юго-Восточной Словакии иногда выделяют отдельные черты, как будто близкие раннесредневековым славянским. Здесь культура римского времени делится на два периода — II—III вв. и IV в. 30 Для первого периода характерно смешение элементов многих культур — дакской, кельтской, пшеворской, провинциально-римской и местного населения. Во втором периоде преобладает местная посуда, среди которой много лепной толстостенной. По форме это более или менее округлые сосуды с расширением в средней части тулова, почти конические миски, иногда на поддоне, миски с отогнутым краем и широким или узким дном 31 Исследовательница этих памятников М. Ламиова-Шмидлова видит в местных лепных горшках общие черты с раннеславянской посудой и выдвигает предположение, что керамика славян V—VII вв. развивается на местной основе 32. С этим положением нельзя согласиться, поскольку такие же округлобокие сосуды римского времени есть не только в Юго-Восточной Словакии, но и в Моравии, и в памятниках Черняховской культуры. По своей форме и пропорциям эта посуда резко отличается от сосудов пражского типа. С другой стороны, в раннеславянской культуре с керамикой пражского типа могли сохраниться местные традиционные формы, что и позволяет находить среди посуды двух периодов некоторые общие черты.
В Северо-Восточной Словакии в римское время были распространены памятники прешовской культуры, среди материалов которой некоторые исследователи видят истоки раннеславянской культуры 33. Публикаций этого материала очень мало, и о нем можно судить только по раскопкам в самом Прешове. В. Будински-Кричка отмечает среди керамики из Прешова элементы разных культур — кельтской, дакской, пшеворской, черняховской, гунно-сарматской. Здесь есть и серая керамика и terra sigillata. Во второй фазе развития, которую В. Будински-Кричка датирует временем от середины III до начала V в., преобладают пшеворские черты. В это время, как считает В. Будински-Кричка, здесь распространяются лепные сосуды, близкие по форме пражскому типу в Чехословакии и одновременной ему славянской керамике Румынии и Украины 34. Действительно, среди массы разнообразных сосудов, происходящих из Прешова, есть формы, имеющие те же пропорции, что и пражские сосуды 35. Но пока это еще слишком малочисленный материал, к тому же очень фрагментарно изданный, и поэтому трудно судить, в каких комплексах найдены сосуды, близкие к пражскому типу. Кроме того, В. Будински-Кричка считает, что поселение в Прешове доживает до «эпохи исторических славян»; на поселении есть землянка с керамикой старшей и младшей эпох городищ; следовательно, здесь возможны и отложения раннесредневекового времени. Проникновение на территорию Словакии сосудов, близких пражскому типу, вместе с пшеворским населением вполне вероятно, но по имеющемуся материалу пока еще рано делать окончательные выводы.
Керамика. Керамика раннесредневековых памятников Чехословакии очень разнообразна. Встречаются сосуды как классической пражской формы, так и других форм и пропорций. Это видно и среди материалов, собранных И. Борковским и определенных им в целом как сосуды пражского типа, и среди других материалов Чехии, Моравии и Словакии. В литературе высказываются разные точки зрения о характере сосудов пражского типа. Одни исследователи (Й. Эйснер, З. Ваня) объединяют под названием пражского типа всю лепную раннеславянскую посуду в Чехословакии. У других (Й. Поулик, Й. Земан, Д. Бялекова, И. Плейнерова) существует более узкое представление о пражском типе, под которым они понимают лишь одну из форм раннеславянской посуды. При классификации раннеславянской керамики в Чехии И. Плейнерова и Й. Земан разделили целые лепные сосуды на основании их пропорций на пять групп, каждая из которых делится еще на несколько типов 36. При этом они учитывали соотношения диаметров отверстия сосудов и наибольшего расширения (D2: D3), высоты наибольшего расширения и высоты сосуда (H1: Н), диаметров дна и отверстия (D4: D2). Но при выделении групп и типов они используют то одни, то другие пропорции — в одних случаях соотношения H1: Н, в других — соотношения диаметров горла, дyа, наибольшей ширины. Нечетко выдержанный принцип классификации привел, как кажется, к не вполне правильному подразделению сосудов. Близкие по форме сосуды оказываются в разных группах и типах (например, группа I, тип 2 близки группе II, типу 1; группа II, тип 2 близки группе IV, типу 1 и т. п. ). В одни и те же группы попали сосуды с расширением в верхней части тулова и с расширением в его середине.
По-видимому, классификация керамики была бы более четкой, если в основу ее положить высоту наибольшего расширения сосудов (соотношение H1: Н) и степень профилированности сосудов (D3: D2). Как показывает изучение посуды на других территориях (Украина, Польша, ГДР), для славянских сосудов особенно характерно расширение в верхней части тулова, тогда как в культурах римского времени и эпохи переселения пародов широко представлены сосуды с расширением в средней части. Внутри этих двух больших групп могут быть разные колебания соотношений диаметров горла (D2), наибольшего расширения (D3) и дна (D4). Положив в основу деление сосудов по пропорциям, можно предложить следующую типологию лепных раннесредневековых сосудов в Чехословакии, которая отражена в графике
(рис. 39).
Тип I. Сосуды с наибольшим расширением в верхней части тулова, (H1: H = 0, 60—0, 80). Сосуды имеют сравнительно узкое дно, расширяющееся вверх тулово, более или менее выраженные округлые плечи и сильно или слабо суженное горло
(рис. 40).
В большинстве случаев сосуды высокие, но встречаются и более приземистые. Горло сосудов обычно короткое прямое или слегка отогнутое наружу. Венчик не выделен.
По пропорциям сосуды первого типа можно подразделить на пять видов. Наибольшее значение имеют соотношения диаметров дна (D4) и горла (D2), диаметра (D3) и высоты (H1) наибольшего расширения. Сочетания соотношений четырех разных величин характеризуют отдельные виды сосудов и отражены на графике (рис. 41).
Вид А. Высокие стройные сосуды со сравнительно узким горлом.
Вид Б. Такие же сосуды, но с более широким горлом.
Вид Г. Сосуды с теми же соотношениями диаметров дна и горла, что и у сосудов вида А, но более низкие.
Вид Д. Сосуды с широким горлом, как у вида Б, но более низкие.
Вид Е. Низкие сосуды с широким дном, по диаметру почти равным горлу.
Тип II. Сосуды с наибольшим расширением в средней части тулова (H1: Н = 0, 50—0, 60). Для них характерно округлобокое, довольно сильно профилированное тулово (D3: D2 = 1, 20—1, 40). Обычно сосуды имеют короткую, слегка отогнутую шейку. Встречаются сосуды без шейки, с загнутым внутрь венчиком. На графике, составленном по основным пропорциям, второй тип посуды отделяется от первого (рис. 39).
По соотношениям диаметров дна (D4) и горла (D2), диаметра (D3) и высоты (H1) наибольшего расширения сосуды второго типа делятся на четыре вида (рис. 42; 43).
Вид А. Низкие сосуды с широким горлом и узким дном.
Вид Б. Низкие сосуды с широким дном, диаметр которого приближается по величине к диаметру горла.
Вид В. Высокие сосуды с овальным туловом и широким дном, по диаметру почти равным горлу.
Вид Г. Высокие сосуды с овальным туловом и узким дном.
Тип III. Сосуды почти непрофилированные, баночной формы, с загнутым внутрь краем. Горло и дно у этих сосудов широкие. Наибольшее расширение находится в верхней части сосуда. Среди сосудов этого типа есть низкие, приближающиеся по форме к глубоким мискам (рис. 43, 10).
Помимо горшков трех типов, в комплексах встречаются глиняные сковороды и миски. Миски имеют горшковидную форму и усеченно-коническую, с почти прямыми стенками или загнутым внутрь краем
(рис. 44).
При сравнении сосудов первого типа из Чехословакии с посудой типа Корчак, распространенной на Украине, обнаруживается их большое сходство. Для сосудов Чехословакии и Украины характерны одинаковые пропорции — наибольшее расширение в верхней части тулова, довольно сильно выраженная профилировка (рис. 39). Лишь два сосуда из Чехословакии (Матушково, Потворице) 37 на графике оказываются за пределами основных пропорций корчакского типа — у них сильнее выступают плечики, т. е. они более профилированы. Очень близка общая форма сосудов первого типа из Чехословакии и корчакских горшков. Для них характерна короткая прямая или слабо отогнутая шейка, округлые плечики, суживающееся ко дну тулово. Сосуды обоих ареалов подразделяются на одинаковые виды А, Б, Г, Д, Е. Не встречены в Чехословакии только сосуды вида В — высокие с широким дном. Кроме того, два сосуда (Прага-Подбаба, Старый Коуржим) выходят за пределы пропорций вида Г, так как они более низкие, чем основная масса сосудов этого вида.
В отличие от корчакских комплексов среди сосудов первого типа в Чехословакии чаще представлены сосуды вида Д, т. е. сравнительно низкие горшки с расширенным горлом. Многие сосуды из Чехословакии имеют сферически выпуклое тулово — их стенки не прямо суживаются ко дну, а имеют несколько выгнутый профиль. Эта особенность посуды, может быть, появилась под влиянием местной керамики римского времени и эпохи переселения народов, для которой характерны округлобокие формы. Кроме того, в лепной посуде явно видно подражание сосудам дунайского типа, имевшим равномерно округленный профиль тулова. Эта близость к дунайской посуде особенно ощущается в материалах Словакии, где дунайская керамика широко представлена в аваро-славянских могильниках. Примером такой близости к дунайским сосудам могут служить горшки из Матушкова, Нитрянского Градка, Потвориц (рис. 45, 1, 2) 38.
Кроме этих незначительных особенностей, которые вполне могут быть объяснены местными историческими условиями, сосуды первого типа чехословацкой раннеславянской керамики и типа Корчак на Украине не имеют существенных отличий ни по форме, ни по составу теста, ни по орнаментации. Посуда той и другой территории вполне может быть объединена в один тип под условным названием «пражский». Таким образом, под керамикой пражского типа подразумеваются вполне определенные сосуды, имеющие строго выдержанные пропорции и профилировку, — наибольшее расширение в верхней части тулова, округлые плечики, более или менее суженные горло и дно, короткую прямую или слегка отогнутую шейку. Это определение соответствует описанию посуды пражского типа, данному И. Борковским.
Сосуды второго и третьего типов раннеславянских комплексов Чехословакии имеют несомненные прототипы, с одной стороны, в более ранних культурах эпохи переселения пародов, с другой — в кочевнической посуде. В культурах римского времени и эпохи переселения народов в Чехословакии широко представлены округлобокие невысокие сосуды с расширением в средней части тулова и в большинстве случаев с почти одинаковыми диаметрами дна и горла или иногда более расширенным горлом 39. В этих же культурах представлены округлобокие сосуды с загнутым внутрь венчиком 40 и конические миски 41. В материалах этого времени есть аналогии всем раннесредневековым сосудам второго типа (виды А, Б, В) и сосудам третьего типа (рис. 43).
Сосуды вида Г второго типа раннесредневековой керамики Чехословакии, вероятно, возникли под влиянием дунайской керамики. Дунайский тип посуды широко известен в Подунавье и распространен в славяно-аварских могильниках VII—VIII вв. в Юго-Западной Словакии (Девинска Нова Весь, Житовска Тонь, Ново Замки и многие другие) 42. Среди сосудов этого типа встречаются вытянутые горшки (рис. 45), расширенные в средней части тулова и покрытые линейным и волнистым орнаментом (группа I по 3. Чилийской) 43. Влияние дунайской керамики сказалось в изменении пропорций пражских сосудов, в появлении на них орнамента 44. Особенно сильно это влияние ощущается на памятниках Словакии (Абрахам, Карловски Хлмец, Потворице). З. Чилинска считает возможным датировать памятники, на которых заметно аварское влияние, второй половиной VII в. 45
Керамика славяно-аварских могильников имеет существенное значение для выяснения путей дальнейшего развития славянской посуды. В этих могильниках встречается посуда самых разнообразных форм и разной техники изготовления. Но типология этой посуды в настоящее время разработана недостаточно четко. З. Чилинска выделяет среди керамики могильника в Новом Замке четыре типа: дунайский, потисский, серую гончарную посуду (в основном в форме чарок и фляжек) и отдельные не характерные формы 46.
Сосуды дунайского типа бывают лепными и подправленными на гончарном круге. По форме З. Чилинска выделяет среди них четыре группы: 1 — сосуды с овально-выпуклым туловом, расширяющимся в средней части и покрытым орнаментом сверху донизу; 2 — сосуды с наибольшим расширением тулова в верхней части, округлыми плечиками, S-видным профилем шейки и венчика и орнаментированные только в верхней части; 3 — низкие сосуды не вполне определенной формы, с неправильно округлым туловом, расширяющимся в средней части (погребения 9, 18, 23, 40) или вверху (погребения 54, 60 и др. ); 4 — разные типы мисок.
К потисскому типу относится также недостаточно четко определенная форма лепных низких сосудов, имеющих широкое дно и расширение в средней (погребения 180, 284, 343, 344, 446) или в верхней части тулова (погребения 127, 225, 347, 499 и др. ). Сосуды потисского типа, как считает З. Чилинска, принадлежали к так называемой кочевнической посуде и имели в основном ритуальное значение, так как встречаются преимущественно в могильниках.
После того как будет проведено тщательное исследование керамики всех славяно-аварских могильников и сделана корреляция типов керамики с вещевыми находками и обрядом погребения, возможно, удастся выделить в этих могильниках различные этнические компоненты. Пока можно отметить лишь следующее. Среди керамики третьей группы дунайского типа и потисской посуды имеется много общих форм сосудов, аналогии которым есть в памятниках типа Пеньковки и в салтово-маяцких древностях (низкие округлобокие и овальнобокие сосуды с расширением в средней части тулова и низкие горшки с расширенным дном). Горшки такой же формы есть в керамике эпохи переселения народов в Паннонии и черняховской посуде на Украине (см. главу «Среднее Под-непровье и Поднестровье», стр. 106—108).
Сосуды второй группы дунайского типа — горшки, расширяющиеся в верхней части тулова, с округлыми плечиками и S-видным профилем — имеют в большинстве те же пропорции, что и поздние виды (Г и Д) сосудов пражского типа. Большинство сосудов этой группы отличается от пражских лишь тем, что они подправлены на гончарном круге и покрыты линейным и волнистым орнаментом. Но среди них есть и лепные неорнаментированные горшки, которые практически не отличимы от поздних вариантов пражского типа, имеющих S-видно профилированную верхнюю часть. Многие такие сосуды из славяно-аварского могильника Загорская Быстрица Л. Красковская относит к пражскому типу 47. Горшки именно этой группы дунайской керамики, как считают многие чехословацкие исследователи, легли в основу предвеликоморавской городищенской гончарной посуды. Как представляется по имеющемуся материалу, нет оснований резко противопоставлять пражскую, отдельные формы дунайской и городищенскую керамику — изменения произошли в технике изготовления сосудов, но не в их форме.
Датировка. Примесь инородной керамики в комплексах с посудой пражского типа указывает на время существования памятников. Традиции эпохи переселения народов свидетельствуют о том, что славяне застали на территории Чехословакии германское население, что могло быть в первой половине — середине VI в. Но находки местной керамики вместе с сосудами пражского типа едва ли дают возможность датировать такие комплексы временем с V в., как это делает Д. Бялекова 48. Эти комплексы показывают лишь, что некоторые традиции предшествующего времени продолжали существовать и позднее. В комплексах с пражской посудой не встречается масса характерной для эпохи переселения народов керамики, переживают лишь некоторые ее формы. Исключением, пожалуй, является поселение в Злехове, на котором встречена типичная керамика позднеримского времени, в том числе и гончарная, и сосуды пражского типа 49 В данном случае можно говорить лишь о двух периодах обитания селища, а не о раннем появлении пражских сосудов. На этом поселении существовали жилища трех типов, расположенные в разных его частях 50.
На период сосуществования славянского и германского населения в Чехии указывают раскопки поселения Бжезно 51. И. Плейнерова считает, что славянское поселение возникло здесь рядом с германским и после ухода германского населения продолжало существовать до X в. По керамическому материалу И. Плейнерова выделяет на поселении несколько периодов: I — германский; II — германский и славянский; III — славянский с керамикой пражского типа; IV — славянский VIII—IX вв. В первом периоде германское поселение занимало западную часть территории селища. Для него характерны длинные прямоугольные дома (всего их открыто 21) со столбами (обычно их шесть) вдоль узких сторон. Печей в этих домах нет. Открыты очаги в центральной части помещений. Для этого периода характерны грубые сосуды, не украшенные или покрытые врезным и штампованным орнаментом. Встречаются сосуды биконической формы и низкие широкие миски с прямыми стенками. Бронзовые кольца с заходящими концами и односторонний костяной гребень датируют этот период первой половиной VI в. 52
Во втором периоде в восточной части селища появляются славянские жилища-полуземлянки. Это типичные квадратные полуземлянки с печами-каменками в северо-западном углу. Опорные столбы располагаются не регулярно — в углах помещения или посредине стен. В полу прослеживается много мелких беспорядочных ямок. В этих жилищах найдена лепная керамика пражского типа. Раннеславянских жилищ на поселении открыто десять. И. Плейнерова считает, что во втором периоде на поселении одновременно существовали, но занимали разные участки, славянские и германские жилища. Об этом свидетельствуют находки посуды эпохи переселения народов в славянских жилищах и славянской керамики в некоторых германских постройках, а также некоторые черты смешения славянской и германской конструкции в жилищах. Так, в жилище 8 сочетается конструкция германского шестистолбового жилища со славянскими элементами — квадратным планом, печью в углу, многочисленными столбовыми ямками в полу. На основании этих наблюдений И. Плейнерова датирует появление славянского поселения первой половины VI в.
При сопоставлении керамики из Бжезно с керамикой типа Корчак обнаруживается определенное сходство в профилировке сосудов. Так, в ранних жилищах Бжезно (жилища 5, 6, 8) вместе с керамикой, напоминающей сосуды эпохи переселения народов, найдена лепная посуда, относящаяся к вариантам 2—5 корчакской керамики. Комплексы с посудой этих вариантов датируются на Украине серединой VI в., т. е. также, как и у И. Плейнеровой. В поздних жилищах Бжезно (например, в жилище 27) найдены керамика вариантов 5—8 и обломки дунайской посуды, что дает возможность датировать эти комплексы концом VII—VIII в.
Германское влияние прослеживается на поселении Беховице под Прагой, где на лепной керамике пражского типа встречается штампованный орнамент 53. С. Венцль считает, что штампованный орнамент на славянской лепной керамике Чехословакии (Бжезно, Девинска Нова Весь), Польши (Шелиги, Чеканово), Украины (Зеленый Гай, Луг II) распространяется в славянских землях в результате контакта с германскими племенами. На керамике V—VIII вв. гепидов, лангобардов, аламаннов, франков штампованный орнамент широко представлен. На славянской керамике он встречается до X—XI вв. 54 Поэтому этот орнамент не имеет сам по себе хронологического значения. Но расположение штампа в верхней части сосуда и отсутствие других орнаментальных мотивов на сосудах из Беховице было особенно модным в VI в. По другим данным (радиокарбонному анализу, характеру керамики) автор датирует это поселение также VI в. С германскими традициями можно связывать и округлобокий горшок из Беховице, резко расширяющийся в средней части тулова (жилище 55) 55.
Сравнение керамики из Беховице и корчакской посуды показывает сходство не только целых форм сосудов, но и профилировки их венчиков. По принятой для корчакской посуды типологии керамика из Беховице в целом относится к вариантам 2—6, т. е. датируется VI в. Для радиокарбонного анализа был взят уголь из двух жилищ и получены разные даты: для жилища 55—525±100 гг. н. э. и для жилища 28—650±100 гг. н. э. Венцль считает, что по археологическому материалу оба эти жилища одновременны и второй анализ ошибочен. Но оказывается, что керамика в этих жилищах различается
(рис. 46). В жилище 55 она относится к вариантам 2—5 и должна датироваться серединой VI в. В этом же жилище найден упомянутый сосуд, близкий керамике периода переселения народов, что тоже указывает на относительно раннюю дату (рис. 46, 7). В жилище 28 керамика относится к вариантам 3—5 и, следовательно, датируется второй половиной VI в. В этом жилище открыты остатки разрушенной глинобитной печи, которая находилась в северо-восточном углу дома, тогда как в остальных жилищах печи-каменки располагались в северо-западном углу. Появление глинобитной печи и изменение планировки жилища также свидетельствуют о более позднем его времени.
Д. Бялекова по керамическому материалу, сопровождающему пражские сосуды, делит памятники Юго-Западной Словакии на три последовательных хронологических этапа — конец V, VI и VII вв. Как кажется, для датировки комплексов V в. на основании некоторых форм, продолжающих традиции эпохи переселения народов, нет оснований. Среди опубликованных Д. Бялековой материалов есть комплексы, содержащие лепную посуду вариантов 2—5 и, следовательно, относящиеся к VI в. (Нитрянский Градок — Высокий Брег, Кошуты, Мала над Гроном, Мостова, Силадице IV, Горке Лефантовце, Пештаны).
На поселении Нитрянский Градок выделяются разновременные комплексы. Два перерезавших одно другое сооружения 132 и 132а содержали разную по составу керамику: в раннем из них найдена посуда вариантов 2—5 и горшок, близкий по форме посуде эпохи переселения народов 56; в позднем — посуда вариантов 7—8. На поселении в Силадице I встречена в основном посуда вариантов 5—6, т. е. относящаяся к VII в., и вместе с ней керамика, украшенная волной и датируемая тем же временем. В двух комплексах (9 и 10) на этом поселении не было орнаментированной посуды, и находки в них относились к более раннему времени — концу VI — началу VII в. — варианты 3—6 (табл. 8).
Развитие пражской керамики в Чехословакии было нарушено во второй половине VII в. распространением гончарной посуды дунайского типа. Но лепная керамика прежних пропорций продолжала бытовать вместе с гончарной в VII—IX вв. О развитии лепной славянской посуды говорится в работах Й. Поулика. Это развитие происходило путем изменения профилировки верхней части сосудов — распространяются формы с более удлиненной и отогнутой наружу шейкой. На развитых формах появляется волнистый, небрежно сделанный орнамент 57. Такое видоизменение сосудов Й. Поулик наблюдал на керамике из могил в разных частях могильника в Велатицах у Брно. В погребениях одной части могильника были найдены лишь сосуды пражского типа, в средней части — те же сосуды вместе с более развитыми формами, в третьей — встречены только сосуды поздних форм (дунайского типа). Приблизительно такая же картина отмечена Д. Бялековой в могильнике Матушково, где видна горизонтальная стратиграфия — в южной части могильника были встречены урны пражского типа, в более северной его части появились урны с отогнутым краем и S-видным профилем, а также орнаментированные сосуды, частично обточенные на гончарном круге 58.
Тот же путь развития наблюдается и на некоторых других памятниках, где встречена сравнительно поздняя лепная посуда. Так, на поселении в Сомоторе обнаружены землянки с дунайской посудой и лепными горшками, имеющими сильно отогнутый край и выступающее плечико 59. В могильнике в Скалице, относящемся ко времени с начала IX до начала X в., также встречена лепная посуда с отогнутым венчиком 60. Такая же более резкая профилировка шейки и венчика появляется у лепных сосудов поздних периодов жизни на поселении Бжезно, насчитывающем три фазы славянского заселения и существовавшем до VIII— IX вв. 61 Сильно профилированными оказываются и сосуды, близкие пражским, в могильнике VII—VIII вв. в Загорской Быстрице 62. Со временем изменяется не только профилировка венчика, но в какой-то мере и пропорции сосудов. И. Плейнерова делит сосуды из поселений Бжезно на две фазы по тесту и форме. Высокие, стройные сосуды пражского типа (соответствующие видам А и Б) преимущественно встречаются в старшей фазе, тогда как более низкие, приземистые (виды Г и Д) более характерны для младшей фазы. Отдельные формы сосудов могут существовать длительное время и встречаться в комплексах разных фаз. Такая же тенденция в развитии форм сосудов наблюдается в Северо-Западной Украине — в более позднее время чаще находятся низкие горшки видов Г и Д.
Приведенные факты как будто показывают, что лепная керамика пражского типа в Чехословакии развивалась в том же направлении, что и керамика типа Корчак на Украине. Постепенно лепные сосуды делались более профилированными, шейка у них — все более отогнутой, распространялись менее вытянутые сосуды. Развитие лепной посуды, судя по приведенным материалам, происходило в обеих областях почти синхронно. Но это развитие было осложнено в Чехословакии распространением гончарной посуды дунайского типа и существованием некоторых традиционных форм посуды, ведущих свое начало от эпохи переселения народов. Эти формы были восприняты славянским населением и продолжали бытовать очень долго. Даже среди гончарных сосудов конца I тысячелетия н. э. встречаются их подобия 63. Посуда дунайского типа распространяется с VII в. и постепенно заменяет лепную керамику. Поэтому уже во второй половине VII в. нарушается соответствие между культурой Чехословакии и Северо-Западной Украины, которое так хорошо видно на материалах VI в.
Памятники с керамикой пражского типа. Всего в Чехословакии известно около 100 памятников с пражской керамикой
(рис. 47) 64. В основном они сосредоточены в Юго-Западной Словакии (по рекам Ваг и Нитра), в Юго-Восточной Моравии (по рекам Дыя и Морава), в Центральной и Северной Чехии (по Эльбе (Лабе) и ее притокам Влтаве и Орже) 65. Следовательно, они располагаются в наиболее низинных местах Чехословакии, в горных и возвышенных районах их пока нет. Это было вызвано, по-видимому, стремлением к жизни на невысоких пологих местах около воды. По характеру расселения в Словакии Д. Бялекова делает вывод, что заселение шло с юга, от Дуная, на север вверх по рекам Ваг и Грон 66. Но ранние памятники исключительно с пражской лепной посудой расположены не только в нижнем течении этих рек, они есть и в более северных районах, в частности в Чехии (Бжезно, Беховице). Поэтому пока трудно определить направление, по которому происходило расселение славян. Среди памятников с пражской посудой в Чехословакии преобладают грунтовые могильники. Много их известно в Юго-Западной Словакии (рис. 47). Некоторые из них подвергались систематическим исследованиям (Вичапы-Опатовце 67, Потворице 68, Девинска Нова Весь 69, Ступава 70). Раскопки могильников были проведены в Моравии (Велатице 71, Ланжгот 72, Пржитлуки 73, Поганско) 74. В Чехии известны в основном отдельные погребения 75.
Как правило, могильники с пражскими сосудами очень невелики; и находятся около поселений. В большинстве случаев известны одиночные погребения или могильники, насчитывающие около 10—20 погребений (в Потворицах найдено 11 урн, в Вичапах-Опатовцах — 21 урна). Лишь в одном могильнике в Пржитлуках обнаружено около 436 погребений, но они разновременны — среди них есть погребения римского времени и более поздние раннесредневековые трупосожжения. По опубликованному материалу неясно, сколько было в этом могильнике погребений с пражской посудой 76.
Обычно погребения с пражскими сосудами представляют собой трупосожжения в урнах. Урны ставили в очень неглубокие (30—50 см) ямки, и они часто повреждены позднейшей распашкой. Известен случай, когда урна была обставлена камнями (Прага-Лоретанске) 77. В Пржитлуках есть погребения безурновые в ямах, но неясно, к какому периоду существования могильника они относятся. Вещей при урновых сожжениях почти нет. Найдены лишь одиночные и маловыразительные предметы — ножи, пряжки, кресала, бусины, обломки костяных гребней 78.
Несколько могильников (рис. 47) содержали только урны пражского типа (Кошуты, Мостова, Потворице 79 и отдельные погребения в Чехии и Моравии). В большинстве случаев в могильниках наряду с урнами пражского типа обнаружены и сосуды более развитых типов — гончарные урны дунайского типа и пражские сосуды с линейным и волнистым орнаментом (Абрахам, Дольне Кршканы 80, Ланжгот 81, Вичапы-Опатовце 82 и др. ). Из 20 погребений могильника Ланжгот пражские сосуды найдены лишь в пяти. В Велатицах Й. Поулик проследил постепенное разрастание могильника и появление сосудов поздних типов 83.
В некоторых могильниках, содержавших посуду разных типов, были открыты биритуальные погребения — трупосожжения в урнах и трупоположения. Биритуальные могильники особенно характерны для Словакии. В этих могильниках пражские сосуды иногда сопровождают погребения с трупоположениями. Так, в могильнике в Девинской Новой Веси (625—800 гг. ), где открыто 875 погребений, сосуды пражского типа найдены при 27 трупосожжениях и при шести трупоположениях 84. Эти факты свидетельствуют о смешении славянского и аварского населения. Позднее этот процесс заходит настолько далеко, что в многочисленных в Словакии славяно-аварских могильниках уже нельзя провести этническую дифференциацию погребенных. В поздних славяно-аварских могильниках господствует дунайская посуда, и сосуды пражского типа уже не встречаются 85.
Сосуды пражского типа известны и в погребениях под курганными насыпями. Самым ранним из этих курганных погребений, по-видимому, является могильник в Пржитлуках. Здесь на небольшом всхолмлении среди затопляемого луга находилось около 100 низких курганов, насыпанных на территории грунтового могильника. В курганах открыты трупосожжения, сопровождаемые сосудами пражского типа и более развитыми и украшенными формами посуды, а также позднейшие трупоположения.
Известно еще несколько курганных групп, где наряду с поздней посудой найдены единичные сосуды пражского типа (Гбелы 86, Скалица 87, Бжезодуны 88, Боровце 89, Надслав 90, Вельке Хосте 91). Судя по находкам керамики, курганы с трупосожжениями появились позднее грунтовых могильников и существовали вплоть до X в. (например, курганы в Скалице, Краловском Холмце 92). В курганах VIII—X вв. господствуют безурновые трупосожжения, часто с обломками специально разбитых сосудов 93.
Пражская керамика происходит также из открытых поселений, расположенных на мысах невысоких берегов рек или на дюнах. Крупные раскопки проводились лишь на некоторых из них (Нитрянский Градок, Силадице, Поганско, Бжезно, Беховице). Так же, как и в погребениях, на поселениях редко встречается только лепная посуда пражского типа (рис. 47). Обычно поселения существовали длительное время, и на них постепенно распространялись более развитые формы лепной посуды и появлялась гончарная керамика.
На всех поселениях с керамикой пражского типа, как и на более поздних поселениях в Чехословакии, раскопанных в гораздо большем количестве, был распространен один определенный тип жилищ. Это неглубокие (глубина в материке 20—60 см) полуземлянки, обычно правильной прямоугольной формы
(рис. 48), имеющие печь-каменку в одном из углов дома (чаще всего в северо-западном или северо-восточном). В редких случаях вместо печи бывает «огнище» с отдельными камнями. Но вероятнее всего, это тоже остатки разрушенных в древности печей (например, на поселении Высокий Берег около Нитрянского Градка). Стены домов имели срубную (Нитрянский Градок) или столбовую (Силадице) конструкцию. Жилища обычно небольшие (размеры наименьших 2 х 2, 5 м, наибольших — 3, 5 х 3, 8 м). Пол жилищ ровный, в некоторых случаях обмазан глиной. Иногда в полу сохраняются ямы от столбов, служивших опорой для конструкции дома или для его внутренней планировки. Основная масса керамических находок в жилищах концентрируется обычно около печей.
* * *
Если выделить из раннеславянской культуры Чехословакии черты, привнесенные в нее более ранним местным населением, влиянием германских и аварских племен (выраженные в некоторых особенностях керамического материала и погребального обряда), то славянская культура Чехословакии окажется удивительно близкой культуре типа Корчак на Украине. Эта близость проявляется во всех чертах вплоть до мелких деталей, а также в общей тенденции развития культуры.
Одинаковы формы сосудов (пражского типа) на обеих территориях и их хронологические изменения (постепенное распространение более низких и сильнее профилированных горшков). Одинаковы конструкции жилищ-полуземлянок с печами-каменками, многими столбовыми ямками в полу. Постепенно в жилищах исчезает обычай располагать печи строго в одном и том же месте — в северо-западном или северо-восточном углу, жилища становятся мельче. Одинаковы погребальные обычаи — трупосожжения в урнах, поставленных очень неглубоко в землю, и безурновые трупосожжения в курганах, сопровождаемые черепками сосудов. Роднит эти памятники и почти полное отсутствие в них металлических украшений. Несомненно, что по всем признакам памятники VI в. на территории Чехословакии и Северо-Западной Украины принадлежат к одной культуре. Ни в Чехословакии, ни на Украине эта культура не является автохтонной, она принесена сюда славянами, заимствовавшими лишь некоторые черты культур местного населения.
Но если в VI в. общность культуры на территории Чехословакии и Украины проявляется очень ярко, то уже в VII—VIII вв. развитие на этих землях происходит по-разному. На территории Украины оно идет последовательно, без существенных изменений и сильно ощутимых внешних влияний. На землях Словакии и Моравии со второй половины VII в. появляются новые памятники, распространяется аварское влияние, возникают предвеликоморавские городища, как Микульчицы. С этого времени в культуре ощущаются связи с Подунавьем, распространяется гончарная посуда и многочисленные металлические украшения 94. Лепная керамика на многих памятниках становится уже сравнительно небольшой примесью к основной гончарной посуде.
6. Междуречье Одры, Эльбы и Заале
Древнейшие славянские памятники между Одрой и Эльбой относятся к концу VI — началу VII в. н. э. Впервые славяне на Эльбе и Заале упоминаются у Фредегара в начале VII в., когда произошло их столкновение с франками. Баварский географ IX в. называет 12 славянских групп, среди которых выделяет и более мелкие племена. Крупные союзы славянских племен в это время были у сербов (сорбичи), велетов (лютичи), ободритов (бодричи), лужичан. По-видимому, славяне заняли почти пустую территорию, незадолго до их появления покинутую германцами. В V—VI вв. германские памятники, хоть и в небольшом числе, были распространены по всей земле между Эльбой и Одрой, особенно густо концентрируясь в бассейне Заале и по Средней Эльбе, тогда как в VII в. они единичны 1. Все же какой-то контакт славян с местным населением имел место, что прослеживается в материальной культуре и языке славян междуречья Эльбы и Одры.
Материал славянских памятников, известных на территории ГДР, хорошо обобщен и основательно исследован. Помимо старых работ, где собран керамический материал сравнительно позднего периода, начиная с VIII—IX вв. 2, в последнее время вышел в свет ряд крупных исследований, посвященных ранним славянам 3. В 30-х годах Г. Кнорр подразделял славянскую керамику междуречья на три хронологических периода-стиля, начиная с VIII в. В керамике второго периода он отмечал токарные особенности — в Северной Германии и части Польши сосуды характеризуются резким переломом в верхней части тулова, на юге распространены сосуды с S-видным профилем «саксонского типа».
Современные исследователи выделяют среди ранней славянской посуды междуречья Одры и Эльбы много типов, относящихся к разным периодам второй половины I тысячелетия н. э., — пражский, суковский, фельдбергский, менкендорфский, торновский и др. Развитие различных типов керамики продолжалось до XI—XII вв. В позднем периоде на основе ранних типов возникают их более развитые варианты — тип Бобжин, Тетеров, Випперов и другие, которые в какой-то мере испытывали влияние поздней германской культуры. Но славянская принадлежность всех этих разновидностей посуды не вызывает сомнения, так как она принадлежала уже хорошо известному по письменным источникам славянскому населению.
Й. Херрманн связывает некоторые типы ранней славянской керамики с отдельными группами славянских племен, на территории которых эти типы известны. Так, пражский тип посуды он относит к сорбичам, жившим на Эльбе и Заале в Саксонии. Близкая пражской суковская группа была распространена на территории ободритов в Мекленбурге и Гольштейне. Для лужичан по Одре и Шпрее, на территории Силезии и Бранденбурга, был характерен торновский тип посуды и для велетов на Нижней Одре, в пределах Померании и отчасти Мекленбурга, — фельдбергский.
Выводы Й. Херрманна вызывают некоторые возражения. Во-первых, различные типы посуды распространены не только на территории определенных племен. Например, торновский и фельдбергский типы встречаются на территории Польши, за Одрой и по Варте, и к западу, до Эльбы и Заале 4, где их находят совместно с пражским типом. Также и пражская керамика, хотя и с разной степенью концентрации, известна на всем протяжении междуречья Одры и Эльбы, вплоть до Балтийского моря. Во-вторых, на одних и тех же памятниках встречаются разные типы керамики. Например, на городище Торнов, давшем название особой группе посуды, торновская керамика составляет всего лишь от 42 до 49%. В-третьих, все эти типы посуды разновременны. Самым ранним из них является пражский, появившийся на немецкой территории уже с конца VI в. Другие типы распространились не раньше VII— VIII вв. 5 Разные типы посуды имеют неодинаковое происхождение.
Памятники с керамикой пражского типа. Роль посуды пражского типа в славянской культуре междуречья Эльбы и Одры по-разному расценивается исследователями. Й. Херрманн рассматривает пражскую керамику как одну из разновидностей славянской посуды, при этом ее форму он считает невыразительной и малохарактерной. По его мнению, эта форма встречается у разных народов и в разное время, границы ее установить трудно 6. В противоположность Й. Херрманну Б. Шмидт расценивает пражский тип посуды как основную форму раннеславянской керамики 7. Б. Крюгер также считает пражский тип «лейтмотивом» славянской керамики, но подчеркивает, что нужно строго придерживаться определения этого типа, данного И. Борковским 8. По его мнению, некоторые особенности местной славянской керамики были вызваны влиянием германской культуры, с остатками которой славяне столкнулись при продвижении в бассейн Эльбы 9.
Памятники с керамикой пражского типа занимают почти всю территорию междуречья Одры и Эльбы. Но в особенно большом количестве они концентрируются по Эльбе и ее притоку Заале. Здесь много могильников и поселений с этой керамикой. На севере, около Балтийского моря, находок меньше, и в основном они происходят из случайных сборов или из нижних слоев городищ и поселений, дающих уже другие формы посуды 10. По левому берегу Одры и по верховьям Шпрее посуда пражского типа встречается редко
(рис. 49). Само географическое распространение памятников с керамикой пражского типа — в основном по Эльбе и ее притокам — указывает на возможное продвижение славян с юга, из Северо-Западной Чехии, где они занимали верховья Эльбы. Такого мнения придерживаются большинство немецких и чешских исследователей 11. Они считают, что движение славян по Эльбе на север было вызвано натиском авар с юга. Возможно, славяне шли вместе с аварами, которые уже во второй половине VI в. столкнулись с франками 12. Проникновение славян на Среднюю Эльбу из Чехии подтверждается близостью культуры (керамики, домостроительства, погребального обряда) этих областей, а также распространением общих географических названий 13. Появляются памятники с пражской керамикой на Средней Эльбе в конце VI—VII в., т. е. несколько позже, чем в Чехии.
Керамику этого времени, известную на Средней Эльбе и ее притоках, большинство исследователей отождествляют с посудой пражского типа. Действительно, здесь распространены лепные высокие сосуды, обычно неорнаментированные и имеющие расширение в верхней части тулова
(рис. 50). По формальным признакам и по пропорциям они такие же, как в Чехословакии и на Украине. Их основные пропорции — соотношение высоты наибольшего расширения и высоты сосуда (H1: H), диаметров наибольшего расширения и горла (D3: D2), показанные на корреляционном графике
(рис. 51), полностью укладываются в рамки тех же пропорций сосудов пражского типа. Лишь один сосуд в комплексах с этой керамикой имеет другие пропорции. Это низкий округлобокий сосуд из погребения 8 в Дессау-Мозигкау 14. У него наибольшее расширение приходится на середину тулова, край отогнут. Сосуд приземистый и по общему облику резко отличается от пражских. Аналогии этому сосуду есть среди германской керамики эпохи переселения народов и раннесредневекового времени
(рис. 52, 1) 15.
Сосуды с основными пропорциями пражского типа так же, как и на других территориях, подразделяются на несколько видов. Виды отличаются друг от друга по более широкому или узкому горлу, по большей высоте или относительной приземистости. Для выделения видов наиболее показательны соотношения диаметров дна и горла (D4: D2) и диаметра наибольшего расширения и высоты расширения (D3: H1). Корреляция этих соотношений позволяет выделить среди сосудов пражского типа пять видов.
Вид А — высокие стройные сосуды с узким горлом.
Вид Б — высокие сосуды с широким горлом.
Вид Г — более низкие сосуды с узким горлом.
Вид Д — низкие сосуды с широким горлом.
Вид Е — приземистые сосуды с широким дном (рис. 53).
Все эти разновидности полностью соответствуют видам сосудов пражского типа в Чехословакии и корчакских древностей на Украине. Так же, как и в Чехословакии, отсутствуют только горшки вида В, иногда встречающиеся в корчакских комплексах, — высокие стройные с широким дном. Наблюдается также другое количественное соотношение видов — по числу находок преобладают сосуды вида Д, т. е. более приземистые горшки. Эта же закономерность видна при соотношении других пропорций сосудов — D3: D2 и D3: Н. На памятниках по Эльбе — Заале господствуют горшки, у которых диаметр наибольшего расширения (D3) почти равен или больше высоты сосуда: D3: Н = 0, 80—1, 25. (рис. 54).
Следовательно, у них сравнительно низкое тулово и резко выступающие плечики. Эти черты характерны для более поздней посуды на Украине и в Чехословакии.
Подавляющее большинство сосудов с территории Эльбы — Заале находит полную аналогию среди керамики второй половины I тысячелетия н. э. в Чехословакии и на Украине и по форме относится к ее поздним видам. За пределами пропорций видов пражской керамики оказываются лишь четыре сосуда, найденные в раннеславянских комплексах (рис. 50, 4, 8; рис. 52, 2): Винтшоф 16, Прюцке 17, Дессау-Мозигкау (погребение 22) и Зобериц 18. Все они низкие, широко открытые, близкие по форме глубоким мискам. В целом они могут быть отнесены к виду Е, однако у них более узкое дно. Подобные сосуды изредка встречаются в пражских комплексах на других территориях и широко представлены в северных районах междуречья Одры и Эльбы 19.
В рассматриваемых комплексах с пражской посудой довольно часто встречаются миски. По форме они относятся к четырем видам. Вид А — ребристые.
Вид Б — горшковидные с закругленными стенками и отогнутым краем.
Вид В — усеченно-конические с почти прямыми стенками и иногда отогнутым краем.
Вид Г — с закругленными стенками и загнутым внутрь краем (рис. 52).
Миски видов А, Б, В представлены, хотя в меньшем количестве, в комплексах с керамикой пражского типа на Украине и в Чехословакии. Но в памятниках на Эльбе усеченно-конические миски вида В встречаются гораздо чаще и иногда имеют характерный профиль сильно расширяющегося конуса или форму глубоких тарелок. Такие миски очень характерны для германских памятников эпохи переселения народов 20. Миски вида Г также часто встречаются в тех же памятниках 21. Кроме мисок, в местных раннеславянских комплексах содержатся глиняные сковороды.
О времени распространения памятников с керамикой пражского типа на Эльбе и по Заале можно судить по тому, что еще в VI в. здесь существовали германские древности, которые почти отсутствуют в VII в. Редкие вещи, найденные с пражской керамикой, подтверждают, что славянские памятники появляются здесь в VI—VII вв. Так, в могильнике Дрезден-Штецш найден наконечник стрелы аварского типа, относящийся к концу VI—VII в. 22, в Мершвице — обломок трехчастного гребня конца VI 23 или первой половины VII в. 24, в Прюцке — балтийская фабула VII—VIII вв. 25 или второй половины VI—VII в. 26 Несколько датирующих вещей происходит из поселения Дессау-Мозигкау. Б. Крюгер датирует это поселение временем с конца VI в. Основанием для этого послужили находки мисок тюрингского типа, которые прекратили свое существование в VI в., и сохранение некоторых традиций эпохи переселения народов в орнаментике посуды и конструкции жилищ (жилище 10). Большинство вещей, найденных на этом поселении, относится к VII — началу VIII в. (наконечник копья и подпружная пряжка, имеющие аналогии в франкских древностях VII и начала VIII в., нож с заклепками на рукояти, трехчастный гребень также могут быть датированы VII в. ) 27. Для подтверждения того, что славянские памятники на Эльбе распространялись с конца VI в., Б. Крюгер приводит сведения Павла Диакона о столкновении авар с франками на Эльбе во второй половине VI в. Путь авар, возможно, проходил через славянские земли, и соприкосновение авар со славянами отразилось в находке славянского горшка и аварской стрелы в одном погребении Дрезден-Штецш.
Анализ керамики из памятников междуречья Эльбы и Заале может помочь уточнению датировки. Большая часть сосудов пражского типа принадлежит не к самым его ранним видам и в целом может датироваться концом VI—VII в. По профилю верхней части лишь немногие из них относятся к вариантам 2—3 и, кроме того, встречаются они в сочетании с более развитыми вариантами и, следовательно, датируются поздним временем. Немногочисленные сосуды, найденные с вещами конца VI—VII в. в могильниках Мершвиц, Прюцке, Дрезден-Штецш, относятся к вариантам 3—6. Их датировка вполне согласуется с хронологией керамики на Украине и в Чехословакии.
На поселении Дессау-Мозигкау, где раскопаны многочисленные жилые комплексы, Б. Крюгер выделяет пять последовательных периодов 28. Он основывается на находках отдельных датирующих вещей и германских мисок тюрингского типа. Он отмечает постепенное развитие керамики от сосудов типично пражского типа к более резко профилированным, с выступающим плечиком и отогнутым краем 29. Такое развитие полностью соответствует эволюции керамики на других территориях. Но Б. Крюгер не приводит детальной типологии посуды по форме тулова и венчика, а объединяет ее в большие и нечеткие группы. Поэтому при сравнении керамики из жилищ, относящихся по Б. Крюгеру к разным периодам существования поселения, оказывается, что керамика во всех жилищах и периодах одинакова 30. Из-за этого выделение периодов на поселении остается необоснованным. Настораживает также и то, что пересекающие друг друга жилища (11 и 12, 16 и 17, 17а, b, 27 и 27а), явно разновременные, попадают в один и тот же период 31. Кроме того, два жилища датированы по радиокарбонному анализу, но при этом более раннее жилище 6 отнесено Б. Крюгером к позднему периоду 5, а позднейшее жилище 16 — к раннему периоду 3.
Применив предложенную выше типологию пражской керамики и учитывая распространение орнаментированной посуды, можно разделить жилища на поселении Дессау-Мозигкау на несколько периодов
(табл. 9; рис. 55). К первому из них относятся пять жилищ, содержащих только керамику вариантов 2—5; ко второму — семь жилищ, в которых найдена посуда вариантов 3—6; к третьему — шесть жилищ с сосудами вариантов 3—7; к четвертому — девять жилищ с посудой вариантов 5—7 и к пятому — девять жилищ с керамикой вариантов 6—8 и 9. Последовательность выделенных периодов подтверждается найденными в жилищах вещами. Так, в жилище 10, относящемся к первому периоду, найдена тюрингская миска VI в. В жилище 11 третьего периода обнаружен пинцет, датируемый концом VI — началом VII в. Жилище 6 четвертого периода по С14 датируется 590±80 гг. н. э., т. е., вероятно, началом VII в. Жилище 16 четвертого периода по тому же методу датировки относится к 628±120 гг. н. э., вероятно, к VII в. В жилище 5 пятого периода найдена пряжка VII—VIII вв., и в жилище 17 — нож того же времени. При такой периодизации оказывается, что перекрывающие друг друга жилища попадают в разные периоды и датировка по радиокарбонному методу в общем соответствует времени существования жилищ. Кроме того, наблюдаются еще некоторые хронологические изменения в периодах. Так, прочерченный орнамент и налепные шишечки на сосудах встречаются лишь в жилищах первого — третьего периодов, тогда как волнистый орнамент на сосудах, близких по форме к дунайским, появляется во втором и господствует в третьем — пятом периодах. Конические пряслица, характерные для германских культур, найдены в жилищах только второго — четвертого периодов, позднее господствуют обычные для славян биконические пряслица. В жилищах четвертого — пятого периодов иногда нарушается обычное расположение печей в северо-западном углу дома, и они находятся в северо-восточном, юго-восточном и юго-западном углах (жилища 3, 16, 17, 27), что также характерно для более поздних поселений на других землях.
По корреляции вариантов пражской посуды, по находкам дунайской керамики, по керамическим аналогиям и по вещевому материалу поселение в Дессау-Мозигкау датируется второй половиной VI—VIII в. Выделенные на поселении периоды относятся ко второй половине VI в. — началу VII в., к VII в., к концу VII — началу VIII в. и к VIII в. В целом поселение Дессау-Мозигкау и отдельные периоды на нем так же датирует Б. Крюгер. Эта датировка соответствует хронологии корчакской керамики на Украине.
Линия эволюции керамики подтверждается и материалами с других памятников немецкой территории. То же в общем развитии от слабопрофилированных сосудов с прямым венчиком к сосудам более профилированным и с отогнутой шейкой наметил еще в 1923 г. X. Альбрехт 32. Такие же наблюдения об эволюции керамики, распространенной к востоку от Заале, сделал Т. Фойгт. Здесь на позднейших памятниках найдены сосуды с более профилированными высокими плечиками 33. Развитые варианты славянской лепной посуды встречены в Гамбурге, где они датируются VIII — началом IX в. 34 К западу от Заале славянские памятники известны с VII в. 35, и лепная посуда относится к развитым сильно профилированным вариантам 36. Напротив, на сравнительно ранних и недолго существовавших поселениях к востоку от Заале (Кьекебуш 37, Шульцендорф 38) представлены только ранние варианты посуды. Таким образом, развитие посуды пражского типа в бассейнах Средней Эльбы и Заале шло тем же путем, что и в других землях, где были распространены сосуды этого типа. По-видимому, изменения в керамике по всему ее ареалу происходили более или менее синхронно.
Среди поселений в бассейне Средней Эльбы наиболее полно исследовано селище Дессау-Мозигкау, расположенное на небольшом возвышении (высота 4—5 м) над р. Мульда. Площадь его, как и у всех аналогичных поселений, очень невелика, толщина культурного слоя не превышает 25—30 см. Поселение раскопано полностью, при этом открыто 44 жилища. Все жилища углублены в землю в среднем на 30 см, иногда на 70—100 см. В плане они квадратные или немного вытянутые, длина сторон от 2, 5 до 5, 4 м. В одном из углов дома, чаще всего в северо-западном, находится печь-каменка и напротив нее — вход в жилище обычно в виде наклонного пандуса или ступеней, иногда выложенных камнем. Около стен домов и в их углах располагались столбовые ямы
(рис. 56). Многочисленные мелкие ямки часто покрывали весь пол жилища. В целом эти жилища полностью идентичны домам на поселениях типа Корчак на Украине и на поселениях Чехословакии. Лишь один из домов (10) Дессау-Мозигкау несколько отличается от остальных. Это длинное, углубленное в землю жилище, имевшее шесть столбов вдоль стен. Б. Крюгер сближает его с типичными для германцев «длинными» домами 39.
Б. Крюгер приходит к выводу, что в каждом из выделенных им на поселении периодов жилища располагались по кругу, в центре которого находилась общая хозяйственная площадь 40. Если следовать периодизации, предложенной в настоящей работе, то картина жизни на поселении резко изменится, а именно: самые ранние из жилищ расположены в центре поселения, а в дальнейшем происходит его постепенное разрастание к северу, к югу и западу вдоль берега реки (рис. 56). Точно такой же процесс наблюдается на поселениях около Корчака и Тетеревки под Житомиром. Поселение у Тетеревки по топографическому положению, характеру жилищ, времени существования наиболее близко поселению Дессау-Мозигкау.
Многочисленные могильники, известные по берегам Эльбы, Заале и Шпрее, находятся обычно в непосредственной близости от поселений 41. В большинстве случаев встречаются или одиночные погребения, или небольшие могильники, на которых открыты два—десять погребений (Грос-Зобериц, Мершвиц, Брамбах, Греппин, Эдериц) 42. Лишь в могильнике в Дессау-Мозигкау найдено 45 погребений 43. Все погребения представляют собой трупосожжения, помещенные в небольшие (диаметры 20— 40 см, глубина 20—50 см) ямки, заполненные черной землей с углем. В подавляющем большинстве случаев пережженные кости помещены в урну пражского типа или его развитых вариантов; в одном случае — в миску. Ямные погребения без урн встречаются очень редко: в Дессау-Мозигкау — три из 45 погребений были ямными; в Мершвице — одно из девяти. Урны (или в разрушенных погребениях только их нижняя часть) иногда прикрыты сверху черепком, камнем или другим горшком (Дессау-Мозигкау, погребение 37). Два погребения (Дессау-Мозигкау и Мершвиц) были завалены камнями. В целом погребения с пражскими урнами по Эльбе — Заале имеют такой же характер, как в Чехословакии и на Украине.
В памятниках VI—VIII вв., расположенных в бассейне Средней Эльбы, ощущается влияние германской культуры. Германцы в это время занимали области к западу от Заале и Эльбы. К востоку от Заале известны лишь отдельные германские погребения VII в., например Штоссен 44, Славянские памятники VII—VIII вв. распространены к западу от Заале, где наблюдается взаимное влияние двух культур 45. Культура германцев резко отлична от славянской по основной массе керамики, характеру домостроительства (у германцев были распространены углубленные в землю длинные шестистолбовые дома), обряду погребения (трупоположения у германцев и урновые сожжения у славян) 46. Но элементы германской культуры есть на славянских памятниках. Среди керамического комплекса поселения Дессау-Мозигкау встречены миски разных видов, типичных для германских памятников. Здесь же наряду с биконическими пряслицами обнаружены и усеченно-конические, распространенные у германцев. Штампованный орнамент характерен для германской керамики. Б. Крюгер видит в конструкции одного из домов на поселении Дессау-Мозигкау (10) германские черты. Единичные вещи из Дессау-Мозигкау (копье, пряжка, нож, гребень) также находят аналогии в германских древностях. Все эти факты свидетельствуют о соприкосновении славянского и германского населения. Об этом же говорят остатки германской гидронимики, заимствованной славянами 47. В целом германское влияние на славянских памятниках бассейна Эльбы очень незначительно, и в массе своей они сохраняли специфические славянские особенности в культуре. Наиболее ярко самобытность славянской культуры проявилась в массовом керамическом материале. Характерные черты германской посуды — приземистые округлобокие и биконические горшки, преобладание мисок и мисковидных сосудов — почти не отразились на славянской посуде.
Славянские памятники конца VI—VII в., расположенные по Средней Эльбе и Заале, несомненно, относятся к культуре пражского типа, с которой их сближают тип жилищ, особенности погребального обряда, характер лепной керамики, малое число металлических вещей и украшений. В отличие от других территорий, где распространена культура этого типа, на Эльбе и Заале пражские памятники датируются несколько более поздним временем, и в них ощущается влияние соседней германской культуры. Здесь так же, как в Чехословакии, начиная с VII в., распространяются подправленные на круге горшки с волнистым орнаментом, близкие к сосудам дунайского типа.
Памятники северных областей ГДР. На севере, между нижними течениями Одры и Эльбы, во второй половине I тысячелетия н. э. была распространена керамика суковского и фельдбергского типов
(рис. 57) 48. Суковский тип керамики выделен Е. Шульдтом по материалам городища Суков (округ Тетеров) 49. В нижнем слое этого городища, под валом, была найдена лепная неукрашенная посуда. По форме это горшки с наибольшим расширением тулова в верхней части, с округлыми плечиками, и коротким, почти прямым или отогнутым горлом. По профилю и по основным пропорциям эти горшки близки поздним видам пражского типа (виды Г и Д), но у них не заметно той тенденции в развитии венчиков, которая наблюдается на других территориях. Эти сосуды относятся к вариантам 3—6 и, вероятно, существовали очень непродолжительное время. Возникновение суковских горшков связывается большинством исследователей с пражским типом керамики 50. К этой же группе посуды относятся и отдельные находки сосудов пражского типа на побережье Балтийского моря, обнаруженные в нижних горизонтах ряда городищ и поселений. Карта памятников с суковской керамикой опубликована Г. Койлингом 51. Стратиграфически посуда суковского типа является самой ранней славянской керамикой на севере ГДР.
По наблюдениям Е. Шульдта, на городищах и поселениях Суков, Клейн, Марков, Горке, Вентшоф происходит постепенное развитие керамики. В более поздних, верхних, слоях этих поселений появляется керамика с орнаментом, иногда с орнаментальными валиками, горло сосудов постепенно приобретает больший отгиб, по краю заметны утолщения и выступы. Собственно происходит превращение суковской посуды в фельдбергскую 52. Того же мнения придерживается Г. Койлинг, который подчеркивает, что суковская и фельдбергская керамика очень близки по профилю и распространены на одной и той же территории 53. Суковская керамика предшествует стратиграфически фельдбергской, которую Е. Шульдт датирует VIII—X вв., следовательно, суковская посуда может быть отнесена к VII в. 54
Фельдбергская керамика представлена невысокими сосудами с широким горлом. Наибольшее расширение находится в верхней части сосуда. Плечики у сосудов округлые или имеют слабый угловатый излом, шейка короткая, слабо отогнутая. По форме они действительно близки суковской и поздним видам керамики, развившимся из пражского типа (вид Е). Но в отличие от суковской керамики фельдбергские горшки сделаны на гончарном круге, большая их часть орнаментирована. Орнамент на сосудах обычно представляет собой многорядную волну или горизонтальные линии, встречаются косые гребенчатые наколы и налепной валик под шейкой сосуда. Распространена эта керамика по побережью Балтийского моря западнее Одры и частично восточнее — на территории Польши 55. Происходит она в основном из культурного слоя городищ. Е. Шульдт датирует фельдбергскую керамику VIII—X вв. в основном по монетным находкам 56. Й. Херрманн считает, что посуда этого типа бытовала главным образом в VIII в., а появилась уже в VII в. Основанием для ранней датировки фельдбергской керамики служит находка -шпоры с загнутыми внутрь концами на поселении в Дамен (округ Тетеров) 57. По датировке Й. Жака эта шпора относится к VI в. 58 Но, во-первых, хронология Й. Жака нуждается в уточнении; во-вторых, датировать появление всей группы керамики по одной находке неосторожно; в-третьих, фельдбергская керамика не могла так долго (с VII до XI в. ) существовать без изменений. Утверждение Й. Херрманна, что фельдбергская керамика предшествует суковской, опровергается стратиграфическими данными. По-видимому, более правильна датировка Е. Шульдта. Й. Херрманн связывает происхождение фельдбергской керамики с культурами римского времени и времени переселения народов в Силезии. В этих культурах были распространены горшки с S-видным профилем (Krausengefässe), волнистый орнамент, гребенчатые узоры и пластичные валики 59. Эта точка зрения Й. Херрманна вызывает возражение прежде всего в связи с тем, что между культурами, известными в Силезии, и памятниками фельдбергского типа существует хронологический и территориальный разрыв. В Силезии нет хорошо датированных памятников VI—VII вв. Кроме того, близость фельдбергских горшков и сосудов с S-видным профилем в Силезии очень относительна. Сосуды из Силезии имеют, как правило, вытянутую форму и раздутое округлое тулово. По пропорциям они совершенно отличны от фельдбергских 60. Фельдбергские горшки близки суковским по форме, как считает Е. Шульдт. Распространение волнистого, гребенчатого орнамента и налепных валиков не является привилегией только Силезии. Эти орнаменты широко известны на раннесредневековой германской посуде в течение долгого времени (с начала III до VIII в. ) 61. Скорее всего, фельдбергский тип посуды представляет собой дальнейшее развитие суковской керамики, находившейся под сильным влиянием германской. На территории распространения фельдбергской посуды известны германские погребения конца VII в. 62
Памятники с торновской керамикой. Торновский тип посуды распространен по среднему течению Одры, Нейсе и Шпрее 63. Он встречен и на территории Польши
(рис. 58). Этот тип представлен очень характерными формами сосудов, которые делятся на два совершенно различных вида.
Вид А. Сосуды хорошо выраженной биконической формы. Наибольшее расширение приходится на середину тулова, горло и дно сужены. Выше перелома тулова располагается орнамент — волнистый, линейный, наколами и часто в виде нескольких пластичных валиков (рис. 59, 1—3).
Вид Б. Сосуды высокие, с расширением в верхней части тулова, но с резким угловатым изгибом плеча. Дно обычно узкое, горло широкое. Орнамент располагается выше перелома плеч и представлен ломаными пересекающимися линиями, прочерченными крестиками, черточками или вертикальной волной. Встречается глубокий линейный орнамент, придающий верхней части сосуда ребристые очертания (рис. 59, 4—6).
Й. Херрманн объединяет два эти вида сосудов в одну группу — торновскую — и подразделяет всю керамику из городища Торнов на формы и варианты по технике изготовления и характеру орнамента. Никаких хронологических изменений в материалах двух последовательных периодов обитания на этом городище ему проследить не удалось 64.
Помимо этих двух господствующих видов сосудов, на городище Торнов встречаются горшки с закругленными плечиками, близкие по форме и пропорциям поздним вариантам пражских сосудов. Рассматривая материалы поселений, расположенных около городища Торнов, Й. Херрманн выделяет эти горшки в особую форму и сближает их с развитыми вариантами посуды пражского типа 65. Эта форма посуды господствует в наиболее раннем периоде поселения Лютьенберг, которое Й. Херрманн по аналогии с памятниками пражского типа на Эльбе и Шпрее датирует VI—VII вв. (рис. 50, 2). В последующих по времени периодах того же поселения и на поселении Борхельт продолжают существовать те же формы сосудов и распространяются более развитые их варианты (варианты 5—7).
Торновские сосуды появляются на поселении Борхельт лишь во втором, более позднем периоде, который Й. Херрманн относит по находке браслета VII—VIII вв. и по радиокарбонной датировке — 635± ±80 гг. н. э. — ко времени от начала VII до начала VIII в. 66 По поздним вариантам лепной посуды, встреченным в этом периоде вместе с торновскими сосудами, появление торновского типа также можно отнести к концу VII—VIII в.
В следующих периодах, которые Й. Херрманн датирует VIII — началом IX в. и IX—X вв., количество торновских сосудов постепенно увеличивается (до 49% в верхнем слое городища Торнов), а затем, к концу I тысячелетия н. э., опять уменьшается. Торновские сосуды ни в одном из периодов не составляют большинства находок на памятниках. Самой характерной в раннее и позднее время является посуда пражского типа или производная от нее, более профилированная (73—75%) 67.
На территории распространения сосудов торновского типа, западнее Одры и на Шпрее, известны еще поселения, содержащие пражскую керамику (Муров 68, Шульцендорф и др. ) 69. Та же керамика найдена в нижних слоях ряда городищ (Визенау 70, Вильдберг, Лоссов, Столпе) 71. Следовательно, на этой территории горизонт с пражской посудой является более ранним, чем слои с торновской керамикой. Сосуды с ребристым изломом тулова, относящиеся к торновскому типу, представляют собой лишь более позднюю примесь к другим типам посуды (рис. 59, 4—6).
Й. Херрманн относит существование торновской посуды к VI—IX вв. 72 Само городище Торнов, по его мнению, возможно, возникло в VII в., но в основном существовало в VIII — первой половине IX в. По радиокарбонному методу нижний слой этого городища датируется 500—850 гг., а верхний — 825±100 гг. 73 Вещи, найденные на городище (железная тарелка, пряжка, ножи, топоры), имеют широкую дату — от VI до XII в. Следовательно, материалы городища Торнов не доказывают раннее, уже с VI в., появление торновской посуды. Приведенные Й. Херрманном материалы со всей территории распространения торновской посуды также показывают, что она появилась не раньше VIII в. и продолжала существовать до X—XI вв. 74 Для обоснования более ранней ее даты — VI— VII вв. — Й. Херрманн привлекает материалы городищ Польши — Кленица, Гостынь, Шелиги, Бониково, где наряду с другими типами керамики найдены и торновские сосуды. Но все эти городища многослойные, и датировка их слоев недостаточно обоснована. На памятниках Польши, имеющих четкую стратиграфию (Санток, Брущево), сосуды торновского типа появляются в поздних слоях и могут датироваться лишь с VIII в. 75
Происхождение торновской посуды так же, как и фельдбергской, Й. Херрманн связывает с культурами римского времени и эпохи переселения народов в Силезии, в частности с памятниками добродзеньской группы 76. Он сближает торновский и фельдбергский типы посуды, которые, по его мнению, бывают неразличимы, когда ребро торновских сосудов несколько сглажено. Это действительно можно сказать о сосудах второго (Б) вида торновской керамики, среди которых встречаются сосуды с нерезко выраженным ребром на плече, очень похожие на суковскую посуду и неукрашенные сосуды фельдбергского типа. Сосуды вида А торновского типа, имеющие биконическую форму и резкий перелом посредине тулова, представляют собой совершенно особую форму и совсем не похожи на фельдбергские, у них другие пропорции. В то же время Й. Херрманн считает возможным, хотя и не доказанным, влияние на славянскую керамику оставшегося в Бранденбурге и Мекленбурге редкого германского населения, отдельные памятники которого еще в VI — начале VII в. были здесь 77.
При сравнении торновской биконической посуды и керамики римского времени Силезии видно, что на обеих группах посуды встречаются близкие орнаменты — штампованный, накольчатый, в виде пластических валиков. Те же орнаменты распространены и на германской посуде широкой территории, в том числе и в Мекленбурге 78. Кроме того, в Силезии нет биконических сосудов, близких по форме торновским. Между памятниками Силезии и торновскими существует хронологический разрыв по крайней мере в два-три столетия. Поэтому связывать происхождение торновской посуды с керамикой римского времени из Силезии, как кажется, нет оснований.
Й. Неуступный указывает на параллели биконическим сосудам (торновского типа) из Лужицкой области среди керамики франкской и аламанской. По его мнению, биконические сосуды между Эльбой и Одрой распространились под влиянием более западных культур эпохи переселения народов и были заимствованы славянами 79. Прототипы этим сосудам среди германских культур эпохи переселения народов отмечает З. Ваня 80. Действительно, торновские биконические сосуды находят полную аналогию среди франкской керамики — по форме сосуда, по его пропорциям и орнаментам в виде пластичных валиков и штампов (рис. 59, 7, 9) 81. Франкские биконические сосуды были распространены с V до VIII в. и проникали далеко на восток. Они известны к западу от Заале 82 и в Мекленбурге 83. Сильное франкское влияние Б. Шмидт отмечает и в области между Майном и Хавелем 84. По письменным источникам славяне уже в начале VII в. воевали с франками, их столкновения продолжались и в VIII в. Вызывает удивление лишь то, что торновские биконические горшки в основном концентрируются по Одре и Шпрее, т. е. в наиболее отдаленных от границы с франками районах. Правда, эти сосуды встречаются и гораздо шире — до Эльбы и Заале, на побережье Балтийского моря, в Гамбурге как небольшая примесь к сосудам других типов. Может быть, их преимущественное распространение на среднем течении Одры связано с тем, что на этой территории существовали традиции довольно родственной добродзеньской группы и местное население охотнее воспринимало новую форму франкской посуды.
Славянское население, заимствовавшее чуждую ему форму биконических сосудов, долго сохраняло ее в измененных видах. Биконические формы сосудов продолжались в типах Випперов и Бобжин начала II тысячелетия н. э., распространенных по всему Поморью. На них встречаются богатый орнамент и пластичные валики в верхней части сосудов. Й. Неуступный считал, что в славянской среде происходило развитие биконических сосудов и это привело к возникновению второй формы торновских сосудов — высоких горшков с наибольшим расширением в верхней части тулова и ребристым плечом (вид Б) 85. Такой путь развития керамики кажется очень вероятным. Второй вид торновских сосудов сочетает в себе характерные черты славянских высоких горшков с коническим, расширяющимся вверх туловом, имеющим пропорции керамики пражского типа, и черты биконической посуды с изломом тулова. Возможно, славянское население, заимствуя инородные биконические формы, продолжало пользоваться излюбленной формой высоких сосудов, имевших в славянской среде длительную традицию. Горшки этого вида были широко распространены по побережью Балтийского моря до X в.
Германское влияние сказалось, вероятно, помимо керамики, и в распространении на территории торновского и фельдбергского типов посуды жилищ особой формы. Здесь известны длинные дома (длина стен 7— 12 м, ширина 4—6 м) со столбовой конструкцией стен 86, не характерные для остальных славянских земель. Эти дома открыты на городищах, относящихся к VIII—X вв.
Но на памятниках с суковской посудой встречаются полуземлянки 87. Возможно, что и на поселениях с торновской керамикой существовали углубленные дома. Так, на поселении рядом с городищем Форберг были раскопаны углубленные сооружения с ровным полом 88. На самом раннем поселении Лютьенберг около Торнова, где есть керамика пражского типа, открыты углубленные дома неправильной овальной формы. Й. Херрманн видит им параллели среди жилищ, распространенных на территории Польши, и поэтому связывает первую волну славянского заселения с движением славян с востока, из-за Одры 89. На более поздних поселениях около Торнова, на которых появляется керамика торновского типа, распространяются наземные дома столбовой конструкции. Такой же тип домов был характерен для поселений римского времени в Силезии и Малой Польше. Поэтому вторую волну славянского заселения Й. Херрманн связывает с движением населения с юго-востока.
Так же, как и по керамическому материалу, эти связи с Силезией по конструкции жилищ вряд ли можно считать доказанными. У местного германского населения, которое жило в районе Торнова в V и, возможно, в VI в. 90, были наземные дома столбовой конструкции, очень близкие позднейшим славянским. Хронологический разрыв между германскими жилищами и славянскими столбовыми домами такой же конструкции насчитывает 80—125 лет (по данным дендрохронологии) 91. Но в этот промежуток времени здесь появилось славянское население с пражской посудой и своим типом жилищ, которое могло воспринять местную традицию в домостроительстве.
* * *
Заселение славянами территории между Одрой и Эльбой происходило постепенно и разными путями. Культура пражского типа появляется на Средней Эльбе в конце VI—VII в., вероятно, с юга, из Чехословакии. Постепенно она продвигается к северу, к Балтийскому морю, где при соприкосновении с остатками германского населения приобретает новые черты в керамике и в домостроительстве. Вполне возможно, что второй путь заселения шел непосредственно с востока, из-за Одры, откуда славяне тоже принесли керамику пражского типа, но другой тип жилищ — неправильно-овальной формы. Торновский и фельдбергский типы сосудов, несомненно, принадлежали славянской культуре, о чем свидетельствует их долгое бытование, до X—XI вв., на славянской территории. Но возникают они, по-видимому, при соприкосновении славянской и германской культур. Славянская посуда, развивавшаяся в основном из керамики пражского типа, восприняла некоторые черты германской. С течением времени эти черты были переработаны славянами, и возникли новые формы посуды, в которых сохраняются древние славянские традиции и излюбленные пропорции сосудов.
7. Территория Польши
На территории Польши много памятников второй половины I тысячелетия н. э. Здесь есть поселения, с которых известен или подъемный довольно фрагментарный материал, или материал небольших раскопок. Сравнительно крупные исследования проводились лишь на нескольких поселениях. Гораздо в большей мере раскопки велись на городищах, стратиграфия и отдельные вещевые находки которых дают некоторую основу для датировки памятников и различных типов керамики (Бониково, Ходлик, Далешин, Барды, Кенджин, Шелиги, Санток и др. ). Бескурганные могильники известны единицами; так же немного и ранних курганов.
Для польской археологической литературы характерны многочисленные публикации раскопок, материал: которых представлен относительно полно, но иногда слишком дробно, и недостаточно систематизирован. Раскопки на небольшой площади, хоть и подробно изданные, не дают четкого представления о стратиграфии памятника и его закрытых комплексах. Материал часто рассматривается суммарно со всего памятника, и так же в общем ему указываются аналогии. Этот метод без предварительно проделанной типологической работы часто приводит к путанице и резкому расхождению в датировках у различных авторов.
Материалы Польши допястовского периода (600—950 гг. ) обычно делят на две большие области — северную, занимавшую территорию Поморья, Куявию, северную и среднюю части Великопольши и Нижнюю Силезию, и южную, включавшую земли южной Великопольши, Малопольшу и Силезию 1. Для каждой области характерны особые формы посуды и ее орнаментации. На севере распространены главным образом биконические или реберчатые сосуды, украшенные выше перелома тулова узорами из ломаных пересекающихся линий, штампами из крестов, кружков. В южной области господствуют сосуды яйцевидной формы, с более или менее отогнутым венчиком, украшенные волнистыми или горизонтальными линиями 2. Й. Костшевский, В. Хензель 3 и другие исследователи считают, что в Южной Польше параллельно существовали сосуды двух типов — лепные и обточенные на круге, что гончарный круг не исчезал после римского периода и что особенного регресса в технике в середине I тысячелетия н. э. не наблюдается.
В. Хензель, давая более подробную периодизацию раннесредневековой керамики Великопольши, делит ее на пять фаз: А — 400—600 гг., В - 600-800 гг., С - 800-950 гг., D - 950-1100 гг., Е — 1100-1250 гг. 4 Эти фазы выделены в основном по профилю венчиков сосудов и по технологии их изготовления. По мере развития керамики появляются сосуды с более отогнутым краем 5. Исследователь считает, что в южной части Польши сосуды, обточенные в верхней части на гончарном круге, существуют в раннем периоде и господствуют с VII в. В северной части обточеные сосуды также появились уже в VII в. (например, в Уйсьце). С X в. повсюду распространяется гончарная посуда.
З. Хильчерувна при изучении керамики бассейна Верхней и Средней Обры придерживается в основном периодизации, данной В. Хензелем, но несколько повышает дату первой фазы А — от конца V или рубежа V—VI вв. до начала VII в. 6 К этой фазе она относит лепную слабопрофилированную посуду, не имеющую орнамента. По ее мнению, одновременно с сосудами этой фазы были распространены памятники группы А1. Они наряду с такой же лепной посудой содержали и обточенную в верхней части на гончарном круге. Формы этой обточенной керамики разнообразны — или такие же, как у лепных горшков, или биконические с переломом посредине тулова. Последние богато орнаментированы углубленными горизонтальными линиями, волной и пластичными валиками 7. В фазе В распространены горшки, обточенные вверху на круге, но еще слабопрофилированные. Их профилировка развивается и делается более резкой в фазах С и D. Основой для датировки являются керамические аналогии и стратиграфия некоторых городищ (Бониково, Далешин).
Э. Домбровская делит керамику Малопольши на четыре группы, датировку которых дает по керамическим аналогиям 8. Она считает, что гончарный круг на юге Польши не исчезал и обточенные сосуды есть во всех периодах. К первой группе (V—VIII вв. ) ею отнесены лепные и частично обточенные в верхней части сосуды, имеющие яйцевидную форму, изредка орнаментированные и в целом близкие пражской керамике Словакии, Моравии, Чехии и Украины. Вторая группа (VI/VII— VIII/IX вв. ) включает обточенные вверху сосуды разных форм и с разной орнаментацией, близкие дунайской посуде Словакии. В третью группу (VIII—IX вв. ) входят лепные и обточенные сосуды округлых или биконических очертаний, обычно орнаментированные. Аналогии им имеются в поздней фазе дунайской и в моравской посуде. К четвертой группе (X—XII—XIII вв. ) относятся целиком обточенные на круге сосуды. Всего, по подсчетам Э. Домбровской, в Малопольше известно около 50 объектов VI—VII вв. и 19 памятников VIII—IX вв., но раскопки проводились лишь на нескольких из них (Демблин, Страдув, Щавориж, Жерники Дольни, Новая Гута-Могила) 9.
Особую датировку керамики предложил А. Гардавский. Основываясь на горизонтальной стратиграфии городища Ходлик на Висле, он выделяет четыре периода его существования 10. Городище было застроено наземными домами и не имело вертикальной стратиграфии. Оно, по мнению А. Гардавского, постепенно разрасталось и обносилось новыми валами. Керамика первого периода представлена лепными яйцевидными сосудами с сильно профилированным верхом и отогнутым краем, а также гончарными горшками, покрытыми линейным и волнистым орнаментом. По керамическим аналогиям и по находке шпоры с загнутыми внутрь концами А. Гардавский датирует первый период VI—VII вв. В остальных периодах вплоть до X в. распространены собственно те же самые формы посуды, иногда более «старательно сделанные» и разнообразнее орнаментированные.
На самом деле основная масса керамики Ходлика относится к дунайскому и блучинскому типам (VII—X вв. ). Вместе с ней найдены шпора VIII в., позднеаварская оковка от пояса VIII в. Анализ по С14 дает 790±50 гг. и 810±30 гг., т. е. VIII—IX вв. Именно к этому времени, по-видимому, и относилось все городище. Горизонтальная стратиграфия, постепенный рост поселения и существование раннего (VI—VII вв. ) периода остаются в работе А. Гардавского недоказанными. Из-за неясной стратиграфии городища неизвестно, с какой именно керамикой найдена шпора VI в. К тому же узкая датировка типов шпор, предложенная Й. Жаком, нуждается в пересмотре. Шпоры, появившиеся в раннее время, встречаются и в более поздних комплексах (Рипнев I — VIII— IX вв., Кенджино - VIII—IX вв. 11, Курдваново - VII-VIII вв. 12). Ссылка на то, что в странах Подунавья гончарная посуда с волнистым орнаментом употреблялась уже с первых веков н. э., не доказывает ее присутствия в Польше VI в.
В работе, посвященной раннесредневековым памятникам Малопольши, А. Жаки выделяет четыре хронологические фазы. Для раннего периода первой фазы (VI—VII вв. ) он считает характерными небольшие поселения, на которых открыты жилища-полуземлянки и найдена лепная посуда. Эта посуда представлена высокими неорнаментированными горшками с почти прямым или слегка отогнутым краем (подтип А первого типа), которые А. Жаки сближает с керамикой пражского типа. Еще несколько лет тому назад такие поселения не были известны на территории Малопольши, теперь А. Жаки отмечает их в 10 пунктах (Могила, Зофиполь, Иголомия, Злотники, Тынец, Мацькувка и др. ). Он считает, что для датировки материалов раннего периода нет достаточных оснований и их нельзя датировать точнее, чем в пределах VI—VII вв. В этом широком по времени периоде наряду с лепной употреблялась и подправленная на круге посуда. Лепная керамика пражского типа не встречается на городищах, которые, по мнению А. Жаки, появляются в VIII в. Лишь на городище Ходлик найдена шпора VI в., но, как отмечает А. Жаки, такие шпоры, по-видимому, не имели узкой даты и могли встречаться позднее. Кроме того, возможно, что в Ходлике эта находка связана не с городищем, а с более ранним поселением. В последующих периодах первой фазы (до конца VIII в. ) продолжали бытовать лепные сосуды первого типа, но других подтипов: более низкие горшки, а также сосуды с более отогнутым краем или широкооткрытые. В ото время и в последующих фазах получают распространение подправленные, а затем и целиком сделанные на гончарном круге сосуды 13.
Типология керамики. Типология форм лепных сосудов разработана З. Хильчерувной. По основным пропорциям тулова сосудов, а также по профилировке венчиков она выделяет девять типов: сосуды с расширением в верхней части тулова, слабопрофилированные, яйцевидные, с узким и широким горлом, с отогнутым краем, с ребристым переломом плечика, биконические и различные типы мысок 14. Разнообразие форм ранней посуды приводит З. Хильчерувну к выводу, что пражский тип не был единственной формой раннеславянской керамики 15. Остается не выясненным только время бытования разных типов посуды, так как датирующих вещей мало, а полного сопоставления разных керамических комплексов и корреляции типов не проведено. Применяя принятую в данной работе типологию, делим сосуды территории Польши на типы по их основным пропорциям — соотношению высоты наибольшего расширения (H1) с высотой сосуда (Н) и диаметра наибольшего расширения (D3) с диаметром горла (D2)
(рис. 60) и на виды — по соотношению диаметра дна (D4) с диаметром горла (D2) и наибольшего диаметра (D3) с высотой наибольшего расширения сосуда (H1). Каждый вид делится на варианты по профилю верхней части сосуда.
Тип I. Сосуды с расширением в верхней части тулова (H1: H = 0, 60— 0, 85) и с округлыми плечами. Среди них есть сосуды очень слабопрофилированные (D3: D2 = 1, 03—1, 09) и более профилированные (D3: D2 = = 1, 10—1, 35), иногда с округлым яйцевидным туловом. По корреляции соотношений D4: D2 и D3: H1 сосуды первого типа делятся на виды (рис. 61; 62).
Вид А — высокие стройные сосуды с суженным горлом.
Вид Б — высокие стройные сосуды с расширенным горлом.
Вид В — высокие сосуды с широким дном.
Вид Г — более приземистые сосуды с узким горлом.
Вид Д — приземистые сосуды с широким горлом.
Вид Е — широкие низкие сосуды, близкие по форме к глубоким мискам.
По степени отогнутости шейки и форме венчика сосуды первого типа подразделяются на девять вариантов.
Тип II. Сосуды с расширением в верхней части тулова и теми же пропорциями, что и у первого типа, но имеющие угловатый излом плечика. Они близки виду Б торновского типа.
Тип III. Сосуды биконические с резким переломом тулова почти посредине высоты (H1: Н = 0, 45—0, 60). Среди них есть лепные и обточенные на круге. Последние обычно орнаментированы желобками, валиками и насечкой. Эти сосуды относятся к виду А торновского типа посуды, но имеют некоторые свои разновидности (см. ниже).
Тип IV. Тюльпановидные сосуды, слабопрофилированные и имеющие расширение посредине высоты.
Миски и мисковидные сосуды имеют диаметр горла больший, чем высота сосуда. По своей форме миски делятся на два вида.
Вид Б — миски с суженным горлом, приближающиеся по форме к низким горшкам.
Вид В — миски, по форме близкие к усеченному конусу.
При сопоставлении керамики из Польши с керамикой других славянских территорий оказывается, что в массе своей польские сосуды первого типа имеют пропорции, характерные для сосудов пражского типа Украины, Чехословакии и ГДР. Единственной особенностью этого типа в Польше можно считать лишь большое число слабопрофилированных сосудов (D3: D2 = 1, 03—1, 10). Такие сосуды в небольшом числе есть на Украине, но их совсем нет на территории Чехословакии и ГДР. Как уже не раз отмечалось, в развитии славянской лепной посуды заметна тенденция к усилению профилированности сосудов. Меньшая профилировка свойственна относительно более ранним сосудам.
Сосуды первого типа в Польше делятся на те же виды, что и пражские сосуды на всей территории их распространения. Здесь так же, как в ГДР и Чехословакии, почти отсутствуют сосуды вида В, встречающиеся на Украине, но довольно сильно распространены сосуды вида Е — низкие мискообразные. Они известны также в Чехословакии и междуречье Одры и Эльбы и меньше представлены на Украине. В остальном количественное соотношение видов по всей территории почти одинаково. В этом отношении выделяется территория ГДР, где более многочисленны приземистые сосуды, что является показателем позднего времени.
Памятники с керамикой пражского типа и их датировка. Из массы памятников Польши, содержащих сосуды разных типов, но обычно датируемых VI—VII вв., выделяются пункты, в которых найдены только лепные сосуды первого типа с короткой почти вертикальной шейкой. Они распространены в средней и юго-восточной частях Польши от Одры до Буга (рис. 63). Здесь получены материалы со многих поселений, на некоторых из них проводились раскопки.
На поселении в Дзедзицах открыты остатки 40 жилищ-полуземлянок 16. Керамика этого поселения сделана от руки и относится к первому типу (пражскому). Среди целых сосудов есть высокие с узким горлом (вид А), с широким горлом (вид Б) и более приземистые сосуды (виды Г и Д). Некоторые горшки очень слабопрофилированы. Миски имеют форму низких горшков (вид Б) у одной из них, более открытой, несколько удлинена нижняя часть, как у мисок римского времени 17. Венчики сосудов иногда загнуты внутрь или очень короткие прямые, чаще отогнутые (варианты 1—7). Некоторые сосуды орнаментированы кружочками, оттиснутыми трубочкой, и неровной волной.
Такая же посуда найдена при раскопках на поселении Осечница (сосуды первого типа, варианты 2—5 и миски) 18, на поселении Пщево, где открыто одно жилище 19. Раскопки проводились на поселении в Новинах, где было раскопано четыре жилища 20. Керамика в них очень однородна — это лепные сосуды первого типа, среди них встречены слабопрофилированные. По форме венчика они относятся к вариантам 2—5. Слой с такой же керамикой есть на городище Хачки 21, на поселении около Бахуж 22. Такой же материал найден в землянке у Полановице 23. Керамика этого же типа (варианты 3—4) встречена на поселении Злотники, где раскопано одно жилище 24. Лепная керамика вариантов 3 и 5 найдена в Ярантове 25, вариантов 5 и 6 — в Котове 26, Крытове 27, вариантов 1 и 3 — в Пуховице 28. Несколько печей с керамикой пражского типа, относящейся к вариантам 2—3, раскопано на поселении Мацькувка 29. Много поселений с такой же керамикой зарегистрировано по подъемному материалу 30. Сосуды того же типа, в основном малопрофилированные, происходят из нескольких могильников — Мендзыборув 31, Непорент 32, Тухлин 33, Семония-Колония 34.
Кроме этих пунктов, слои с лепной посудой первого типа открыты на различных многослойных памятниках. На поселении Люблин-Чвартек раскопано несколько жилищ, иногда перекрывающих друг друга. В наиболее ранних из них встречена лепная керамика вариантов 2—5. В вышележащих домах найдена лепная и частично обточенная в верхней части посуда с сильно профилированной шейкой и венчиком
(рис. 64) 35. На многочисленных поселениях около Бискупина есть объекты только с лепной посудой (очаг на поселении 15а 36 и некоторые ямы на поселении 18 37). Под насыпью вала на городище Голанч открыт культурный слой, содержащий только лепную неорнаментированную посуду. Стратиграфически от относится ко времени раньше VIII в. 38 В нижнем слое поселения 2 около Колобжега найдена лепная посуда того же типа. Стратиграфически этот слой датируется рубежом VI—VII и VII в. 39
Богатейший материал происходит с поселения в Новой Гуте-Могиле, датированного в целом концом V—XI в. 40 В многочисленных ямах на поселении найдена посуда лепная, обточенная в верхней части и целиком на круге. Р. Хахульска-Ледвос на основании техники производства, формы тулова и профиля верхней части делит всю посуду из поселения на 33 типа и на виды. Корреляция всех разновидностей посуды позволила разделить ее на четыре периода и несколько фаз. Самую раннюю фазу IA, к которой относится только лепная посуда, исследовательница датирует по керамическим аналогиям из Словакии концом V—VI в. 41, что представляется не доказанным, так как в Словакии эта дата также не обоснована.
Лепные сосуды на поселении Новая Гута-Могила относятся к первому типу (пражскому) и принадлежат к пяти видам — А, Б, В, Г, Д. По форме венчика они подразделяются на восемь вариантов — от 2 до 9. В распределении вариантов посуды по комплексам — ямам и жилищам — существует определенная закономерность. Часть комплексов содержит керамику только вариантов 2 и 3, в других найдены сосуды вариантов 3—5 и 5—6. В большинстве комплексов встречена посуда вариантов 5—7, 5—9 и 6—9 (табл. 10). Посуда вариантов 6—9 не сочетается с сосудами вариантов 2—4. Здесь, так же как и на других территориях, заметно постепенное развитие керамики от сосудов с прямым коротким венчиком к сосудам с отогнутым краем и сильно профилированным плечом. Последовательность этого развития подтверждается, например, материалом из двух перекрывающих друг друга жилищ: в нижнем из них (6а/54) найдены лишь сосуды варианта 3, тогда как в позднейшем (6/54) встречены сосуды более развитых вариантов, частично обточенные на круге
(рис. 65). Подправка сосудов на гончарном круге появляется лишь с варианта 6. Датирующих вещей в комплексах поселения не найдено за исключением одной шпоры с загнутыми внутрь концами, относящейся к концу VII—VIII в. Она найдена в яме 2/56 вместе с лепной и обточенной посудой развитых вариантов. По-видимому, весь горизонт с такой посудой может приблизительно датироваться этим временем. Лепная посуда первых вариантов стратиграфически относится к более раннему времени.
Такая же закономерность — сочетание развитых вариантов лепной и обточенной на круге керамики — наблюдается на очень многих памятниках (Годурово, Борки, Буженин, Черхов, Дахнов, Демблин, Гуже, Грабоног, Кокожин, Ментово, Мишевко, Ниско, Петровице Вельке, Стшижув, Витов, Вшемиров, Жерпики Дольны и т. д. ). В некоторых случаях вместе с такой посудой найдены датирующие вещи. Так, на поселении в Челядзе Велькой 42 вместе с посудой вариантов 5—6, частично обточенной и украшенной волнистым и линейным орнаментом, найден нож с волютами на рукоятке VII—IX вв. 43 На поселении в Познани-Любони вместе со шпорой VII—VIII вв. встречена лепная и обточенная посуда варианта 6 первого типа 44. На поселении в Волайовицах в комплексе с лепной и обточенной посудой вариантов 6—7 обнаружена шпора VI—VII вв. 45 В кургане у Липско шпора VII—VIII вв., по-видимому, связана с обточенной посудой 46. С обточенной на круге керамикой, близкой по форме дунайской, обнаружена шпора VII—VIII вв. на поселении в Курдванове 47. На поселении в Хоруле 48 в слое с лепной посудой вариантов 6—7 и обточенной дунайского типа лежала аварская бляшка второй половины VII—VIII в. Приведенные материалы показывают, что подправленная на круге посуда появляется лишь в VII—VIII вв. и сочетается с лепными сосудами поздних вариантов.
По-видимому, нет данных для датировки VI в. обточенной посуды даже на территории Южной Польши. На поселении в Иголомии, где найдена обточенная на круге посуда, близкая по форме дунайскому типу, нет датирующих вещей, и Й. Махник датирует раннюю фазу поселения VI— VIII вв. только на основании того, что она позднее V и раньше X в. 49 Л. Гаевский относит одну из ям в Иголомии к VI—VIII вв. по керамическим аналогиям с дунайскими и пражскими сосудами. Но в этой яме вместе с дунайской посудой (VII—VIII вв. ) найдена обточенная керамика варианта 6 первого типа, не относящаяся к ранним вариантам пражского типа 50. Также нет оснований датировать V в. материал из поселения в Косьцелисках, где обнаружена обточенная посуда с волнистым орнаментом, близкая к дунайскому типу, и посуда римского времени 51. Здесь явно существовало двуслойное поселение, на котором открыты жилища разных типов — овальная землянка и наземный дом. Вероятно, таким же двуслойным памятником было и поселение в Хоруле, где наряду со средневековой найдена посуда римского времени и аварская бляшка второй половины VII—VIII в. 52 На городище Ленчица 53, в культурном слое которого оказались вместе лепные сосуды с отогнутым венчиком и волнистым орнаментом и посуда римского времени, а также фибула с подогнутой ножкой и монета Антонина Пия, несомненно были разные периоды в заселении.
Ранним временем — VI в. — обычно датируют поселение в Радзееве Куявском, где найдена скандинавская фибула с прямоугольной головкой V—VI вв. 54 Но на этом поселении открыто несколько ям, которые, как отмечают авторы публикации, относились к разному времени. В одной из них найдена лепная посуда вариантов 4—5, в других — лепная и обточенная посуда поздних вариантов. Фибула найдена в культурном слое, и с каким именно материалом ее можно связывать, — сказать трудно. Во всяком случае на основании этой находки нельзя все поселение в Радзееве относить только к VI в.
Все эти памятники — Иголомия, Косьцелиски, Хоруля, Ленчица, Радзеев Куявский, — датировка которых V—VI вв. более, чем сомнительна, часто служат основанием для отнесения к этому времени керамических комплексов с подправленной на круге посудой из других мест.
В. Шиманский датирует VI—VII вв. городище в Шелигах, основываясь на находках нескольких датирующих вещей — пальчатой фибулы, браслета с расширенными концами, пинцета, шпоры с загнутыми внутрь концами, псалия 55. Не все эти вещи имеют узкую дату, некоторые из них (браслеты с расширенными концами, шпоры, псалии) встречаются и позднее. Кроме того, на городище найдены топор, имеющий аналогии в Девинской Новой Веси и Микульчицах (VII—VIII вв. ), бубенчики, распространенные с VII по XIII в. 56
В культурном слое городища обнаружен разнородный керамический материал. Здесь есть сосуды первого типа, лепные и обточенные в верхней части, составляющие около 70% посуды. По форме венчика они относятся к вариантам 1—7, т. е. к более ранним и поздним. На городище встречаются сосуды ребристые, биконические, близкие к торновскому типу, тюльпановидные и разнообразные миски. Здесь явно есть и поздний материал — обломки сосудов блучинского типа. Слой городища делится на два горизонта, но толщина первого горизонта от 15 до 40 см, а второго — от 7 до 20 см. При такой толщине культурного слоя неизбежно смешение находок. Действительно, никаких стратиграфических изменений материала проследить не удалось. Поэтому В. Шиманский считает все типы посуды одновременными.
Но если в культурном слое городища встречены все типы керамики вместе, то в ямах, открытых в материке, — только лепная посуда ранних вариантов (табл. 11). Напротив, на поселениях, расположенных неподалеку от городища, найдена только лепная керамика развитых вариантов а вместе с ней посуда, обточенная на круге. Это заставляет думать, что городище было двуслойным и существовало длительное время, по крайней мере до VIII в., и в его культурном слое перемешан разновременный материал.
На многих памятниках нет четкого стратиграфического деления материала или закрытых комплексов, но несмотря на это памятники часто датируют суммарно по редким датирующим предметам или по керамическим аналогиям. Так, при старых раскопках на поселении в Любиче 57 найдено большое количество целых сосудов как лепных, так и гончарных.
Большинство сосудов относится к первому типу, среди них есть сосуды с коротким прямым венчиком и сосуды, обточенные на круге и украшенные волнистым и плетеным орнаментом. Здесь же встречены биконические горшки и сосуды с орнаментальными валиками. С поселения происходит шпора VII в. с загнутыми внутрь концами, но она, конечно, не может датировать весь нерасчлененный комплекс поселения. Также многослойное городище в Бискупине 58 нельзя датировать по отдельным предметам — пряжке V в. и браслету VII в.
Интересный раннесредневековый материал открыт в районе Зеленой Гуры на Одре 59. На поселениях Осечнища, Новый Дворек, Боровый Млын, городище Полупин найдена лепная посуда, иногда близкая по форме к пражскому типу и относящаяся к его примитивным вариантам (1—3). Вместе с ней найдены обломки «серой» керамики позднеримского времени, различные миски биконической и горшковидной формы, а также обточенные на гончарном круге сосуды с линейным и волнистым орнаментом. Памятники в большинстве случаев многослойные, включающие отложения от эпохи неолита до позднего средневековья. К сожалению, этот материал издан и, по-видимому, раскопан очень несистематично. В публикациях приведена лишь выборочная керамика без указания на стратиграфию памятников и без выделения комплексов. Поэтому утверждения Э. Домбровского о связях раннесредневекового материала с позднеримским и о совместном существовании разных типов посуды, в том числе лепной ранних вариантов и обточенной на круге, кажутся необоснованными. Шаткими представляются и рассуждения Э. Домбровского о датировке памятников V и VI вв. Тем более, что для подкрепления своих датировок он ссылается на материалы разновременных и не однослойных памятников — Хоруля, Косьцелиски, Радзеев Куявский, Шелиги. Также без всяких обоснований М. Качковский датирует поселения в Жуковицах второй половиной V, V/VI, VI и серединой VII в. 60
Приведенные факты показывают, что на территории Польши от Одры до Буга распространены памятники, содержащие только лепную посуду. Эта посуда относится к вариантам 1—5 сосудов первого типа и принадлежит к пражскому типу. Обточка на круге заметна лишь на сосудах с развитой профилировкой вариантов 6—7 и появляется не раньше VII в. Это опровергает мнение большинства польских археологов о том, что гончарный круг не исчезал в Польше, особенно в ее южных районах, в течение всего I тысячелетия н. э.
Датировка сосудов первых вариантов пражского типа в Польше представляет, как и везде, большие трудности. В горизонтах с этой керамикой не найдено датирующих вещей, но некоторые данные для ее хронологии все же есть. На многих памятниках (Люблин-Чвартек, Голанч, Новая Гута-Могила и др. ) горизонты с лепной керамикой, относящейся к вариантам 1—5 сосудов первого типа, перекрыты отложениями с лепной посудой более развитых вариантов, а также с сосудами, обточенными на гончарном круге, и с вещами VII—VIII вв. Следовательно, горизонты только с лепной посудой пражского типа должны относиться к более раннему времени.
На ряде памятников Польши найдена лепная посуда только вариантов 2 и 3 сосудов первого типа (некоторые комплексы в Новой Гуте-Могиле, Боровый Млын, Новый Дворек, Пуховице, Полановице, Новины, Мацькувка, Семония-Колония, Злотники, Мендзыборув, Непорент, Тухлин и др. ). Такое сочетание вариантов характерно для самых ранних памятников пражского типа (поселение Кодын, жилище 10; некоторые жилища на поселениях Корчак VII и IX, Зеленый Гай), которые можно относить к V и рубежу V и VI вв. Характерно, что такое сочетание вариантов неизвестно в комплексах Чехословакии и ГДР, куда пражская посуда распространяется лишь с середины VI в. На некоторых памятниках Польши вместе с этой посудой ранних вариантов найдены обломки «серой» керамики римского времени, например, в Радзееве Куявском, Мацькувке, Осечнице, где как будто нет отложений римского времени. На поселении в Мацькувке обнаружены еще фибула с подогнутой ножкой и римская шпора 61. Возможно, что все эти находки случайны и не связаны с основным периодом жизни на этих поселениях, но все же распространение наиболее ранней средневековой посуды в Польше вполне вероятно на рубеже V—VI вв. Это подтверждается и тем обстоятельством, что многие формы ранней посуды имеют прототипы в керамике римского времени в Польше 62. Примечательно также, что в раннесредневековых комплексах Польши почти нет сосудов варианта 1 (с загнутым внутрь венчиком). Эти сосуды есть в Польше на памятниках римского времени, но исчезают они здесь раньше, чем в других местах пражского ареала.
Стратиграфические наблюдения и отдельные данные для датировки позволяют наметить основную линию развития лепной посуды в Польше. Это развитие в общих чертах происходило так же. как и в остальном ареале пражского типа. Оно шло путем постепенного увеличения профилировки сосудов, некоторого изменения их пропорций; заметна общая тенденция к распространению более приземистых и профилированных горшков. Эта линия развития очень хорошо прослеживается по материалам из Новой Гуты-Могилы. Наиболее ранние сосуды здесь имеют вытянутую стройную форму и прямое короткое горло. В позднейшее время наряду с этим типом употреблялись и более низкие сосуды с сильно профилированной верхней частью 63.
Особенности раннесредневековых керамических комплексов. В развитии керамики Польши есть свои специфические особенности, которые нарушают прямолинейную эволюцию. Прежде всего они проявляются в распространении уже в VII—VIII вв. обточки верхней части сосудов на круге и в их орнаментации. Обточенные сосуды сохраняют основные формы, присущие лепной керамике, что хорошо показано З. Хильчерувной 64. Высокие сосуды первого типа, но с разной профилировкой шейки и плечиков, существуют в выделенных ею группах вплоть до конца IX в. Вместе с обточенной продолжает существовать и лепная посуда, что придает комплексам VII—VIII вв. смешанный характер. Кроме того, в это же время, особенно в южной части Польши, появляются сосуды яйцевидные с выпуклыми боками, близкие по форме сосудам дунайского типа Чехословакии.
Своеобразие некоторым комплексам в Польше придают редкие здесь, но все же нарушающие единство керамического типа, формы сосудов. Так, иногда в комплексах с сосудами первого типа попадаются очень слабопрофилированные тюльпановидные горшки с расширением в средней части тулова (тип IV). Несколько таких сосудов найдено на городище и поселениях около Шелиги
(рис. 66, 1—5) 65. Их можно связывать с влиянием восточнобалтской культуры. Связи с балтскими культурами В. Шиманский видит в особенностях устройства городища Шелиги и в найденных здесь украшениях (спиральки, привески, браслеты с расширенными концами) 66. С балтским влиянием, возможно, связано появление на городище Шелиги небольших округлобоких сосудов с широким дном, сосудов с угловатым изгибом плечиков и с раздутым почти биконическим туловом (рис. 66, 6, 7) 67. Подобная посуда была широко представлена на западнобалтской территории в римское время и в VI—VII bb. 68 Особую группу составляют сосуды с высоким прямым горлом, слегка отогнутым венчиком и раздутым туловом. Они в небольшом числе найдены в Шелингах (рис. 66, 8) 69, в Боникове 70, Осечнице71. Аналогии этим сосудам есть среди материалов позднепшеворских памятников 72.
Поздние виды пражской керамики
(рис. 67, 1, 3), относящиеся к VI— VII вв., проникают на территорию Поморья (Колобжег 2, Дзедзицы) 73. По профилю и пропорциям лепные сосуды здесь напоминают горшки суковского типа, распространенного в западном Поморье, на территории ГДР. Так же, как и у суковских сосудов, на керамике Польского Поморья не наблюдается той общей для пражской посуды линии развития, которая обычно выражается в усилении профилировки верхней части горшков.
В слоях, которые хорошо датированы VIII и IX вв., встречаются горшки с коротким, слегка отогнутым краем (рис. 67, 2), но уже обточенные на гончарном круге и орнаментированные (Барды, Будзистово, Голанч, Дагроцице, Кенджино, Сьвелюбе, Славно, Островец, Малехово 74). Такая посуда найдена на городище Радач вместе со шпорой VII—VIII вв. в слое, стратиграфически относящемся к VIII в. 75 В этих же слоях появляются обточенные в верхней части сосуды, украшенные валиками. Такие сосуды найдены на городище Кенджино с пятью арабскими монетами и вещами начала IX в. 76 Среди материалов Польского Поморья есть аналогии сосудам групп Менкендорф и Фрезендорф, распространенным в северных районах ГДР в VIII—IX вв. 77 Горшки с угловатым изломом плеч и богатой орнаментацией выше перелома (волнистый, линейный и разнообразный прорезной орнамент) — вид Б торновского типа — распространяются в западном Польском Поморье в IX в. (нижний слой городища Щецин, Сьвелюбы, Колобжег — Будзистово) 78. Эта датировка основана на стратиграфических наблюдениях и многочисленных вещевых находках. Таким образом, наиболее ранние керамические комплексы западного Польского Поморья представлены поздними вариантами керамики пражского типа. В конце I тысячелетия н. э. здесь распространяются те же формы посуды, что и в более западных славянских областях между Одрой и Эльбой.
Памятники с керамикой торновского типа. Своеобразие керамическим комплексам западных районов Великопольши и Селезии придают сосуды торновского типа, встречающиеся здесь наряду с посудой других форм. Территория распространения торновских сосудов между Одрой и Вартой примыкает к ареалу этого типа за Одрой на территории ГДР и создает с ним единую область (рис. 58). По форме тулова и пропорциям торновские сосуды делятся на несколько видов. Три из них соответствуют видам, известным западнее Одры. Это низкие биконические сосуды с наибольшим расширением посредине тулова (вид А), более вытянутые горшки с переломом в верхней части тулова (вид Б) и также биконические сосуды с переломом в средней части тулова, но более высокие, чем первый вид А (вид В). Лишь сосуды вида Г известны исключительно на территории Силезии. Они близки по форме глубоким мискам с широким горлом и узким дном. Все биконические сосуды этих видов обточены в верхней части или целиком на гончарном круге и украшены выше перелома пластичными валиками или врезным линейным орнаментом. В отличие от сосудов этого типа, распространенных западнее Одры на территории ГДР, в Польше встречаются сосуды с прогнутой верхней частью. В целом же сосуды, известные по обе стороны Одры, могут быть объединены в один тип
(рис. 68). Находки сосудов этого типа в Польше послужили основанием для ранней датировки (с VI в. ) торновских сосудов на территории ГДР.
Наиболее полно торновский тип сосудов представлен на городище Бониково 79, на поселении в Брущеве 80, на городищах Кленица 81, Санток 82, Гостын 83, Далешин 84, Полупин 85, Челядзь Велька 86. На городище Бониково торновские биконические сосуды найдены с лепными и обточенными на круге сосудами первого типа в слое IV под валом. З. Хильчерувна датирует этот слой V/VI—VII вв., основываясь на находке фибулы с подвязанной ножкой III—IV вв., шпоры VI в. и пинцета 87. Но все эти вещи найдены в других слоях на городище и в предгородье с явно поздними керамическими комплексами. Датировка нижнего слоя городища по вещам, встреченным во вторичном залегании, представляется недостаточно обоснованной. Опровергает столь раннюю датировку нижнего слоя в Боникове и то обстоятельство, что в поздний период на городище употреблялись те же типы сосудов 88. Здесь они встречены с вещами VIII—IX вв. (шпора, нож с волютами на рукоятке) 89.
На городище Далешин сосуды с валиками найдены во второй фазе заселения, относящейся к VIII—IX вв. В первой фазе на этом городище найдены сосуды, принадлежащие к развитым вариантам керамики первого типа 90. Городища Кленица и Гостын также относятся к сравнительно позднему времени — VII/VIII—X вв. 91 На позднее время распространения ребристой керамики указывают материалы городища Уйсьце 92. В нижнем слое этого городища найдена лепная, иногда слегка подправленная на круге, неорнаментированная посуда. По форме тулова она относится к первому типу и по форме венчика — к его вариантам 3—6. Орнаментированная шпора с загнутыми концами датирует этот слой второй половиной VII—VIII в. В верхнем слое на городище обнаружена биконическая и ребристая керамика с орнаментом (следовательно, она еще более позднего времени).
Много биконической посуды с орнаментальными валиками найдено на городище и поселении Брущево. Эта керамика сочетается здесь с лепной и обточенной на круге посудой первого типа и высокими сосудами с валиками на плечиках и шейке, такими же как во второй фазе городища Далешин, Кленице и Гостын. В заполнении ям и жилищ наблюдается определенная закономерность. Так, во многих объектах (10, 11, 23, 49, 53) найдена только керамика первого типа и довольно ранних его вариантов 4—6. В других ямах (22, 25, 34, 63, 65, 68, 78) обнаружена посуда более развитых вариантов (6—9) первого типа и вместе с ней сосуды биконические и высокие с валиками. По-видимому, эти комплексы относительно более поздние.
Данные для датировки торновской керамики дают материалы городища Санток. Культурный слой этого городища насчитывает семь горизонтов и датируется временем от VII до XIII в. В нижнем горизонте городища найдена подправленная на круге посуда, по своей профилировке и пропорциям близкая к поздним вариантам пражского типа. Горизонт с этой посудой по стратиграфическим наблюдениям и по керамическим аналогиям с городищем Уйсьце датируется VII/VIII в. Вышележащий горизонт относится, судя по костяному гребню, аналогичному найденному в Старой Ладоге 93, ко второй половине VIII—IХ в. В этом горизонте наряду с такой же керамикой, как и в нижнем, появляется посуда фельдбергского типа. В горизонте, лежащем еще выше и датированном первой половиной IX в. (по костяным гребням, имеющим аналогии в Старой Ладоге и Бирке, по бусам), встречена новая форма — биконические сосуды, украшенные в верхней части валиками и глубоким линейным орнаментом и относящиеся к торновскому типу (вид А) 94. Сосуды торновского типа составляют в этом горизонте 24%, а остальная посуда относится к типам, существовавшим в предшествующее время. В следующем горизонте, относящемся тоже к IX в. (по найденным бусинам и лировидной пряжке), наряду с темп же формами посуды распространяются горшки (рис. 69) с острым изломом плечика (вид Б торновского типа). Последовательностью существования типов керамики на городище Санток доказывается сравнительно позднее появление торновского типа и как будто подтверждается высказанное ранее предположение о развитии сосудов с ребристыми плечиками (вид Б торновского типа) на основе биконических сосудов (вид А торновского типа) и сосудов пражского типа.
Рассмотренные материалы свидетельствуют, что на всех памятниках Польши горизонту с торновской посудой предшествуют слои с керамикой первого типа (Санток, Уйсьце, Далешин, Брущево). Появление торновской посуды можно относить ко времени не раньше рубежа VII—VIII вв., т. е. к тому же периоду или даже более позднему, чем на территории ГДР. Дальнейшее развитие сосудов этого типа, вероятно, Привело к распространению высоких горшков, украшенных валиками, которые широко представлены в верхних слоях многих городищ и поселений (Санток, Далешин, Челядзь Велька, Брущево).
Поздняя датировка торновского типа керамики сама по себе опровергает его непосредственную связь с керамикой римского времени. Лишь широкие мисковидные сосуды с изломом посредине тулова (вид Г), возможно, появились в более раннее время — в VI в., так как они найдены на городище Полупин 95, хотя стратиграфия и время существования этого городища не вполне ясны. Для этих сосудов З. Хильчерувна указывает аналогии среди мисок римского времени в Ратыни, Хорули, Лодзи-Реткини, Пивоницах, Вымыслове 96. Но ребристые сосуды этого вида не встречаются в других комплексах с торновской посудой. Биконические сосуды торновского) типа (виды А и Б) не характерны для памятников римского времени в Польше. Им З. Хильчерувна смогла указать лишь две довольно далекие аналогии (Познань-Кранькова и Ощчивильк) 97. По-видимому, распространение керамики этого типа среди славянского населения бассейна Средней Одры было связано с влияниями более западных культур.
* * *
Подводя итог всему рассмотренному керамическому материалу в Польше, можно сделать следующий вывод: в VI в. на территории Польши от Одры до Буга, исключая Верхнюю Силезию и Сувалкию, были распространены памятники с лепной посудой пражского типа. В целом эта посуда очень близка к пражскому типу на Украине, в Чехословакии и ГДР и относится к наиболее ранним видам и вариантам. Позднее продолжается развитие этой керамики в том же направлении, что и в других частях пражского ареала. Но это развитие усложняется распространением обточки сосудов на круге в VII в., влияниями из более южных чешских областей (появление посуды дунайского типа), соседних балтских, а также проникновением черт западных, свойственных славянам за Одрой (распространение сосудов торновского и фельдбергского типов). Все эти влияния привели к появлению локальных особенностей в керамике Польши. В позднейшее время продолжалось развитие всех известных в раннем средневековье типов посуды.
Поселения и жилища. Лепная керамика пражского типа в Польше известна на поселениях, часто многослойных, в нижних слоях городищ, в бескурганных погребениях и в курганах. Польские археологи не выделяют эту посуду в отдельную группу, и ее специальным изучением никто не занимался. Раскопки проводились большей частью на городищах более позднего периода или на многослойных поселениях. Небольшие ранние поселения с очень бедным и маловыразительным подъемным материалом требуют целенаправленных поисков и специальных разведок по берегам рек. Такие работы на территории Польши не проводились, чем, возможно, и объясняется малое число памятников с пражской керамикой.
Ранние поселения, обычно очень небольшие, располагаются на невысоких берегах рек. При раскопках на них вскрыты хозяйственные ямы: округлой или цилиндрической формы и жилые постройки. Жилищ на поселениях Польши открыто уже много, особенно более поздних, но конструкция их не отличается таким единообразием, как в других частях ареала пражской культуры. Жилища представлены несколькими типами: I — углубленные неопределенной формы, близкой к овалу, с очагом из глины или камней в центре; II — более правильной прямоугольной или квадратной формы, иногда с закругленными углами, также с очагом в центре; III — квадратной формы с печью-каменкой в углу; IV — квадратные с глинобитной печью.
Жилища первого типа неправильной формы известны на самых ранних поселениях с пражской лепной посудой (Новины, Новая Гута-Могила, Мацькувка, Дзедзицы, Радзеев) и на более поздних памятниках (Шелиги, Бискупин 15 А98, Брущево, Цеслин 99, Ленчицы, Челядзь Велька, Монастеж 100, Ниско 101, Петровицы Вельки 102). В Дзедзицах обнаружено около 40 овальных углублений диаметром от 2 до 4 м и глубиной до 80 см. В центре их находились очаги из камней. На поселении Бискупин 15А в углублениях неопределенной формы открыты развалы обожженных камней, в Брущеве — неопределенной формы углубления 8—10 кв. м.
Жилища более правильной прямоугольной формы встречаются также и на ранних, и на позднейших памятниках. Так, на поселении в Новой Гуте-Могиле среди ранних и поздних жилищ есть прямоугольные со сторонами от 2 до 4 м и глубиной около 40 см (ранними из них являются 6а/54, 191/54, 6в/62). Близкие к квадратным жилища открыты на поселениях около Шелиги (площадь около 16 кв. м и глубина 20—80 см), на поселениях в Злотниках, Мишевко, Боникове (прямоугольные полуземлянки, углубленные в землю на 50 см, со сторонами от 2, 5 до 5 м), Хоруле, Полановице, Радзееве (яма 15), Черхове 103, Далешине (стены около 3 м, глубина 20—30 см), в Кругдвице (2, 5 х 2 м, глубина до 1 м) 104, Курдванове 105, Монастеж, Ниско, Новины, Щавориж (глубина 1 м) 106. Квадратные жилища с печью из камней появляются на более поздних памятниках. Лишь два ранних жилища в Новой Гуте-Могиле (жилища 69/59, 50/62), где развалы камней найдены в углу помещения, и одно жилище около Бахужа, возможно, относятся к этому типу жилищ. Четкие прямоугольные землянки с печами-каменками открыты в Иголомии 107, Голанч, Кенджино, Барды 108, Немча 109, Страдув 110, Уйсьце, Злота (размеры 4 х 3, 5 м, глубина 90 см) 111, на предградье Ходлика, в Котове (вытянутая прямоугольная постройка 3, 10 х 1, 50 м с пережженными камнями в углу) 112, Витове (4, 5 х 3, 5 м, глубина до 1 м), Челядзе Велькой.
На позднейших поселениях появляются прямоугольные землянки с глинобитными печами. Так, открыта часть землянки (глубиной 40—50 см) с разрушенной глинобитной печью на городище VIII—IX вв. в Хлодове 113, землянка с глинобитной печью с Стжижуве 114, в Люблине (4 х х 3, 5 м, ее следами столбов в углах) 115, на поселении Манастеж 116, в Ниско.
Из приведенного перечня видно, что четкого территориального разграничения в распространении типов жилищ нет
(рис. 70). Овальные и прямоугольные жилища с очагами встречены по всей территории Польши, хотя преобладают в ее средней полосе и на юго-западе. Жилища с печами-каменками в основном концентрируются в южной и юго-восточной частях польской территории, но известны и в центральном и северо-западном районах. Оли появляются вместе с другими типами жилищ в раннем времени (Новая Гута-Могила, Бахуж).
Погребения. Бескурганные могильники с лепными урнами известны в нескольких местах в Польше — Тухлин, Непорент, Мендзыборув, Семония-Колония. На каждом из могильников при случайных работах найдено по два погребения и в Мендзыборуве — три. Все погребения были помещены в неглубокие ямки (глубина 48—55 см) округлой в плане формы (диаметры 60—75 см). Ямки заполнены черной землей с углем и в них поставлены урны с костями. Лишь в одной яме в Мендзыборуве урны не оказалось, и кости находились вместе с углем на дне ямы 117. Эти погребения принадлежат к тому же типу, что и во всем ареале пражской керамики. Бескурганные могильники с сожжением встречаются в Польше, особенно Северной, и позднее, до X в. 118
Ранняя лепная посуда пока найдена лишь в одном сильно поврежденном кургане у Слупно 119. Начиная с VII в. (Виниары, Тшебеславицы, Рацибож-Обожа) 120 и позднее, по всей Польше распространяются курганы с сожжением. Пережженные кости в них иногда собраны в урны, но чаще лежат на кострище в основании кургана. В некоторых случаях прослежены ритуальные круги-канавки кругом кострища, такие же, как в курганах на Украине 121. В курганах у Вульки Лясецкой 122 такие круговые канавки имели диаметр 9 м (ширина их 15—40 см, глубина в материке 5—20 см). В курганах с трупосожжениями встречаются и четырехугольные деревянные конструкции 123 того же типа, что и в курганах восточнославянских земель.
* * *
Анализ материалов позволяет прийти к выводу, что на территории Польши имеются древности, относящиеся к пражской культуре. Глубокое и всестороннее изучение этих древностей будет возможно после целенаправленных поисков их польскими археологами, после особенно тщательной датировки и стратиграфического расчленения раннесредневековых памятников. Сейчас можно констатировать, что для них, так же как на землях Северо-Западной Украины, Чехословакии и ГДР, характерны небольшие открытые поселения, бескурганные трупосожжения в урнах и более поздние курганные сожжения, лепная посуда пражского типа, малое количество вещей из металла. Тип жилищ — полуземлянок с печами-каменками, по-видимому, только складывался в Польше и не являлся господствующим. Славянская культура пражского типа приобретает локальные особенности в VII—VIII вв. по всей территории своего распространения. В это время и на землях Польши появляются новая техника обработки посуды и ее своеобразные формы.
8. Нижнее Подунавье
С VI в. по Среднему и Нижнему Дунаю начинаются вторжения славянских племен в пределы Византийской империи. Во время правления Юстиниана (первая половина VI в. ) гунны, склавины и анты почти ежегодно совершают набеги на Иллирик и всю Фракию, т. е. на все области от Ионийского залива вплоть до предместий Константинополя, в том числе и Элладу, и область Херсонеса 1. Склавины выступают совместно с антами и гунно-болгарами, а позднее с аварами, они сражаются с византийскими войсками, осадой берут крепости и иногда остаются на византийских землях на зиму, «как бы в своей собственной земле, не боясь неприятеля» 2,
Но до конца VI в. славяне в основном совершают только грабительские набеги за Дунай, возвращаясь с пленными и добычей в свои земли на левом берегу Дуная. Здесь, на левобережье Дуная, в 578 г. на славян нападает аварское войско, сожжены селения славян, разорены и опустошены их поля. В конце VI в. при императоре Маврикии Византия безуспешно пытается перенести военные действия на левый берег Дуная. С конца VI и в VII в. славяне расселяются уже за Дунаем, на территории империи, особенно в Македонии и Фракии, их поселения доходят до Пелопоннеса. Славяне заселяют целые районы; они входят в свободные общины и занимаются земледелием. Расселение славян оказало существенное влияние на развитие общественного строя Византии.
Славянские памятники VI—VII вв. известны на землях южнее Среднего Дуная и на левом берегу Нижнего Дуная. Они есть в Австрии 3, Венгрии 4 и Югославии 5, заселенных в то время разными племенами. На территории Австрии, где в VI в. жили лангобарды, а позднее аварские племена, была найдена лепная урна пражского типа (Хоенау), заполненная пережженными костями. По профилировке она должна относиться к концу VI—VII в. В лангобардских могильниках Австрии и Венгрии (Линц, Лангенлебарн, Сент-Эндре) обнаружено несколько сосудов пражского типа. Четыре из них, найденные в могильниках, датированных временем до 568 г. (уход лангобардов из Паннонии), относятся к ранним вариантам пражского типа. Один сосуд, более приземистый и профилированный, украшенный волнистыми узорами, обнаружен в могильнике Линц-Цицлау середины VII в. Несколько сосудов пражского типа
(рис. 71) происходят из случайных находок в Югославии (Бакар, Ослек, Винковци, Стеневец). В одном сосуде из Бакар находились пережженные кости. Типологически эти сосуды относятся к VI—VII вв. Недалеко от места находки в Стеневец найдена пальчатая фибула VII в. (рис. 72). Славянских материалов, относящихся к культуре пражского типа, на территории южнее Среднего Дуная известно пока мало. Все же можно считать, что славяне продвигались сюда уже в VI—VII вв.
Территория Румынии в третьей четверти I тысячелетия н. э. была заселена многими народами. Здесь жило местное дако-романское население, гепидские и аварские племена. В VI в. началось заселение земель по левому берегу Дуная славянами. Среди археологических материалов VI—VII вв. на территории Румынии выделяются памятники с чертами культуры, присущими всем этим народам. В большинстве же случаев наблюдается смешение особенностей разных культур, что вполне отвечает историческим условиям, сложившимся в то время. Смешение ощущается во всех сторонах археологической культуры: в домостроительстве, погребальном обряде, керамике и вещевом материале. Наиболее ранние славянские памятники происходят из восточной части Румынии, окрестностей Бухареста и юго-восточной части Трансильвании. На поселении Шипот около Сучавы 6 открыто несколько разновременных жилищ — прямоугольных полуземлянок с каменными печами в углу. В одной из полуземлянок найдена лепная посуда ранних (2—5) вариантов пражского типа 7.
Такая же посуда обнаружена на поселении Бэняса около Бухареста 8, где открыты 23 полуземлянки, относящиеся к трем хронологическим этапам и в некоторых случаях перерезающие друг друга. Часть лепной посуды на поселении принадлежит к характерным формам пражского типа, к ранним его вариантам. Вместе с этой посудой найдены обломки гончарной византийской керамики. Она сделана из чистого хорошо промешенного тоста серого цвета и представлена на многих раннесредневековых памятниках Румынии. Сосуды имеют хорошо профилированные округлые плечики, отогнутое горло и обычно украшены несколькими горизонтальными линиями. В более поздних комплексах на поселении Бэняса найдены лепная посуда развитых вариантов и обломок пальчатой фибулы.
Ранние варианты лепной посуды пражского типа есть на поселениях Чернат и Поян в юго-восточной части Трансильвании 9. На поселении Чернат раскопаны четыре полуземлянки с печами-каменками. Все жилища правильной четырехугольной формы, кроме одного, имевшего в плане вид эллипса. Лепная посуда этого поселения относится к вариантам 3— 5 пражского типа. Кроме того, найдены сковороды и лепной сосуд кочевнического типа 10. Здесь же встречена гончарная посуда, сделанная по византийским традициям. На поселении Поян открыты 32 жилища-полуземлянки с печами-каменками, относящиеся к двум периодам. В землянках раннего периода обнаружена лепная посуда пражского типа, принадлежащая к вариантам 1—5, и гончарная посуда византийского типа. На поселении, но не известно, в каких именно комплексах, найдены две фибулы: одна — маленькая пальчатая с птичьими головками; другая -с подогнутой ножкой, типа фибул из гепидских погребений и византийского слоя Истрии VI в. 11 На одном лепном сосуде был сделан отпечаток штампа — розетки, что тоже связано с гепидским влиянием. Обломки лепной посуды пражского типа и гончарной византийской керамики происходят и из раннесредневекового поселения в Тыргшор (рис. 73) 12.
Сосуды пражского типа часто встречаются на территории Нижнего Подунавья на памятниках типа Ипотешть-Кындешть-Чурел. Для этих памятников характерно сочетание гончарной посуды, сделанной в византийских мастерских Подунавья или по византийским традициям, с лепной посудой местного населения. Лепные сосуды типа Чурел имеют вытянутую форму, сильно суженное горло и воронкообразно расширенную, довольно высокую шейку. По находкам византийских монет VI в., пальчатых фибул и византийской посуды памятники этого типа датируются VI—VIII вв. 13 На поселениях открыты жилища-полуземлянки с печами-каменками и глинобитными. Распространение таких жилищ, по всей вероятности, связано с сильным славянским влиянием. Сосуды пражского типа найдены в сочетании с керамикой типа Чурел на многих памятниках (Чурел 14, Стрэулешть-Лунка 15, Боташана-Сучава 16, Кымпул-Божа 17 и др. ). Памятники такого типа, вероятно, указывают на интенсивный процесс смешения славян с местным населением 18.
Такое же смешение керамики разных типов обнаружено в могильнике в Сэрате-Монтеору. Здесь раскопано 1536 погребений, совершенных по обряду трупосожжения 19. В деталях погребального обряда заметны большие различия: погребения в ямах; в урнах, иногда поставленных вверх дном; в ямах, обмазанных глиной; с углем и без угля; иногда в погребениях встречаются кости коня и вола. Часть керамики, найденной в могильнике, относится к пражскому типу, но, по-видимому, только к его сравнительно поздним видам и вариантам — низкие, сильно профилированные горшки и высокие, с отогнутым венчиком 20. Кроме того, здесь встречены сосуды типа Чурел, гончарная посуда, близкая дунайскому типу, вместе с пальчатой фибулой VII в. 21, кочевническая керамика (низкие округлобокие сосуды) 22. В погребениях найдены пальчатые бронзовые и серебряные фибулы, железные и бронзовые поясные пряжки, желтые, зеленые, синие и полихромные бусины, серебряная литая бляшка, трехлопастные аварские стрелы. По-видимому, этот могильник существовал довольно длительное время, вплоть до конца VII в., и служил местом захоронения умерших из многих племен.
В более западных областях Румынии, на территории Трансильвании, славянские памятники появляются лишь с VII в. Здесь известна местная дакийская керамика, характерная посуда гепидов — низкие грушевидные сосуды со штампованным и пролощенным орнаментом, а также провинциально-византийская гончарная посуда 23. Славянская посуда появляется здесь одновременно с аварской и принадлежит к развитым вариантам (6—7) пражского типа 24. Она встречается совместно с аварской лепной посудой и сосудами дунайского типа. Известны здесь могильники с трупоположениями аварского типа и поселения, где прослеживаются местные традиции — гончарная посуда провинциально-византийского типа 25.
Памятников со славянской керамикой VII—IX вв. в Румынии очень много. На востоке Румынии к этому времени относятся поселения у Сучавы (Куртя-Домняскэ, Друмул-Национал), Глинча-Яссы, на юге — могильник и поселение Балта-Верде, многие памятники в Трансильвании, могильники Нушфалэу, Сомешень, Сату-Ноу и др. На них широко распространяется лепная посуда с отогнутым краем, часто украшенным насечкой и ямками (рис. 73, 10), и гончарная посуда с линейным и волнистым орнаментом. На поселении около Ясс найдена лепная посуда развитых вариантов (5—7) вместе с пальчатой фибулой VII в. 26
М. Комша выделяет два типа славянской керамики, связанных, по ее мнению, с притоком славянского населения из Поднепровья, принесшего керамику типа Луки Райковецкой, и из Словакии, откуда проникает керамика поздних видов пражского типа. Культура, близкая Луке Райковецкой (культура Глинча I) была распространена по Пруту, в Молдове и в Подунавье с конца VII до IX в. 27 В ее первой фазе существовала лепная посуда с ямками и вдавлениями по венчику, а во второй фазе появляется керамика, сделанная на круге и украшенная волнистым и линейным орнаментом. Параллельно с такой посудой встречается местная гончарная керамика, продолжающая византийские традиции.
Славянские памятники на левобережье Нижнего Дуная относятся по всем признакам к культуре пражского типа. Здесь известны лепные сосуды с характерными для пражской керамики пропорциями и профилировкой, жилища-полуземлянки с печами-каменками, грунтовые трупосожжения в урнах. Стратиграфические данные и вещевые находки подтверждают хронологические изменения в посуде, выявленные в других частях ареала пражской культуры: слабопрофилированные сосуды вариантов 2—5 датируются здесь VI в., в VII в. распространяются сосуды вариантов 5—7, посуда типа Луки Райковецкой бытует в VIII—IX вв., славянская гончарная посуда появляется в конце I тысячелетия н. э. Наибольшую близость культура второй половины I тысячелетия н. э. на Нижнем Дунае обнаруживает с культурой восточнославянских земель. Ранние славянские памятники VI в. известны на востоке Румынии, откуда и началось заселение славянами Подунавья.
Лингвистические исследования подтверждают присутствие на территории Румынии восточнославянского населения, оставившего здесь свои топонимы 28. По письменным источникам, на левом берегу Дуная в VI в. жили славянские племена склавинов и антов. Археологические материалы представлены собственно одним типом памятников — поселениями с полуземлянками, с печами-каменками и лепной посудой пражского типа. Вместе с этой посудой в некоторых пунктах найдены биконические сосуды, близкие по пропорциям к характерной пеньковской керамике, которую обычно связывают с антами (Стрэулешть, Сучава-Шипот, Милитари, Сэрате-Монтеору и др. 29). По-видимому, в Подунавье проникали славяне, имевшие уже смешанную культуру, в которой сочетались пражские и пеньковские черты, как это наблюдалось и на территории Молдавии.
К югу от Нижнего Дуная, на территории современной Болгарии, памятники с пражской керамикой VI в. неизвестны. Но в северо-восточной части Болгарии есть поселения (Джеджова Лозя, Стареца у с. Гарван, Волиндрын и др. ) и могильники (Джеджова Лозя и Старица), где найдена лепная славянская посуда поздних вариантов (5—7) пражского типа 30. Это горшки с конусовидным туловом, расположенными в его верхней части округлыми плечиками, отогнутым краем, иногда украшенным по венчику насечками. Вместо с ними найдены глиняные сковороды и противни и иногда встречаются гончарные сосуды с линейным и волнистым орнаментом. На поселениях открыты полуземлянки с печами-каменками или печами, вырезанными в материковом останце. В могильниках встречены трупосожжения в урнах, поставленных в неглубокие ямки. Вещей с этой посудой почти не найдено, кроме ножей, железной пряжки и разрушенного бронзового украшения. По стратиграфическим данным слои с этими находками залегают ниже слоев VIII—IX вв. (Джеджова Лозя, Стареца). По типологическим признакам найденную на этих памятниках посуду можно отнести к VII — началу VIII в.
Культура этого времени в Болгарии по своим особенностям — характеру поселений, домостроительству, погребальному обряду, типу керамики — принадлежит к славянской культуре и обнаруживает наибольшую близость с памятниками типа Луки Райковецкой. По-видимому, заселение славянами земель на правом берегу Дуная началось лишь в VII в., как явствует и из письменных источников. В более позднее время славянские памятники в Болгарии уже широко известны вплоть до ее южных районов 31.
* * *
Славянские памятники Нижнего Подунавья принадлежат к культуре пражского типа на всем признакам, характеризующим археологические культуры, — по типу домов, по особенностям погребального обряда, по составу керамики. Здесь заметны те же хронологические изменения, что и во всем ареале пражской культуры. В конце I тысячелетия н. э. наряду с землянками, имевшими печи из камней, появляются жилища с глинобитными печами; грунтовые трупосожжения в урнах сменяются подкурганными захоронениями; развитие керамики идет от слабопрофилированных сосудов ранних вариантов, относящихся к собственно пражскому типу, к профилированной посуде, близкой типу Луки Райковецкой. При этом изменения в культуре происходят как будто синхронно с ее развитием на других землях. Особенностью славянских памятников Нижнего Подунавья можно считать лишь большое влияние, оказываемое на них местными и соседними культурами. Распространение славянских памятников в VI в. на землях севернее Дуная и продвижение их в VII в. к югу за Дунай соответствуют данным письменных источников о славянском расселении.
9. Единство и различия в культуре пражского типа. Вопрос о ее происхождении
Наибольшую трудность при изучении славянских древностей середины I тысячелетия н. э. вызывает определение их хронологии. Малое количество металлических вещей, к тому же часто имеющих широкую дату, не дает возможности установить только по ним четкие хронологические границы памятников. Поэтому для датировки приходится пользоваться массовым керамическим материалом, эволюция которого позволяет выяснить относительную последовательность древних комплексов. Эта последовательность подтверждается стратиграфическими наблюдениями, находками отдельных датирующих вещей и довольно многочисленными радиокарбонными анализами.
Подробная типология керамики, основанная на форме и пропорциях сосудов, на профилировке их верхней части, технологии изготовления и орнаментации, позволяет сопоставлять материалы разных территорий, памятников и закрытых комплексов и выявлять среди них более или менее синхронные древности. Конечно, на огромной территории, занятой славянскими памятниками в VI—VII вв., есть локальные различия в развитии керамического материала, но по имеющимся данным все же можно составить предварительную эволюционную шкалу славянской посуды. Она показывает, что развитие посуды шло от высоких стройных сосудов, имеющих прямой короткий венчик, к сосудам более низким, сильнее профилированным и снабженным удлиненным и отогнутым краем 1. При этом оказывается, что отдельные виды и варианты посуды живут довольно долго и, взятые изолированно, не дают оснований для датировок; показательным является лишь их сочетание в комплексах. Большое значение имели бы статистические данные, показывающие не только наличие, но и преобладание в комплексах тех или иных видов и вариантов посуды. Они позволили бы уточнить, а возможно, и изменить некоторые из приведенных ранее датировок. Но такие подсчеты провести удалось лишь на памятниках, раскопанных автором.
Сопоставление и датировка памятников на большой территории показывают, что от Эльбы и Заале на западе до Днепра на востоке, от Поморья на севере до Дуная на юге в VI — начало VII в. существовали единообразные древности, которые по всем показателям могут быть объединены в одну археологическую культуру. Ее характеризуют:
1) небольшие (не больше десяти домов) открытые поселения, часто располагающиеся группами вдоль берегов рек и ручьев;
2) углубленные жилища с печами-каменками в углу, известные по всей территории; за исключением Польши, где этот тип жилищ еще слабо изучен;
3) небольшие грунтовые могильники с захоронениями, помещенными в урны, и позднее появившиеся курганы с урновыми, а в дальнейшем безурновыми трупосожжениями, иногда окруженными канавками или. прямоугольными деревянными конструкциями;
4) отсутствие среди находок специфических украшений, за исключением вещей общеевропейских типов;
5) лепные глиняные сосуды со строго выдержанными пропорциями (округлыми плечиками, расположенными в верхней части тулова), распадающиеся на несколько видов и вариантов, но условно объединенные в пражский тип;
6) хозяйственный уклад, имеющий в основном земледельческий характер при развитии скотоводства и домашних ремесел;
7) патриархально-общинный строй с намечающимся переходом к территориальной общине.
Развитие культуры пражского типа, осложненное сильным влиянием дунайских ремесленных центров, приводит к созданию средневековых славянских культур. Генетические связи пражских и позднейших достоверно славянских древностей дают археологические доказательства славянской принадлежности культуры пражского типа. Распространена эта культура на территории, занятой по письменным источникам славянскими племенами. Венеды, по Иордану, жили на севере от Карпат по реке Висле: «У левого их склона (Карпатских гор), спускающегося к северу, начиная с места рождения реки Вистулы, на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венедов». «Склавены живут от города Новиентуна и озера, именуемого Мурсианским, до Данастра, на север — до Вислы; вместо городов у них болота и леса. Анты же — сильнейшие из обоих племен — распространяются от Данастра до Данапра, там, где Понтийское море образует излучину» 2. Е. Ч. Скржинская, комментируя это сообщение Иордана, считает, что западная граница склавенов находилась в среднем течении Дуная на р. Саве и около оз. Балатон 3.
На землях, соседних с территорией пражской культуры, были распространены другие археологические культуры
(рис. 74). Как уже говорилось, по всем своим характерным особенностям (домостроительству, погребальному обряду, керамическому комплексу) эти культуры отличаются от пражской. В Верхнем Поднепровье и в Белоруссии культура типа Тушемли—Колочин, не имеющая генетической связи с более поздними достоверно славянскими материалами, принадлежала дославянскому, по лингвистическим данным — балтскому, населению. Памятники типа Пеньковки, расположенные южнее пражского ареала от Дона до Днестра и Прута, также не имели связей с позднейшей славянской культурой на этой территории и относились к дославянскому, скорее всего ираноязычному, населению. На их территорию постепенно продвигается население с севера, принесшее пражскую культуру и ее более поздние варианты. Здесь происходит ассимиляция местного населения носителями пражской культуры, и только после этого можно говорить о славянском населении на этой территории. Возможно, что местное население, носившее иранское имя «анты» («живущие на краю»), уже с VI в. говорило на славянском языке, но сохраняло еще свои этнографические особенности. В VII в. оно уже полностью растворилось в славянской среде, и название «анты» с этого времени исчезает.
Культуры, известные южнее пражского ареала — в Подунавье, к западу — за Эльбой, к северо-востоку — в Прибалтике, резко отличны от пражской по всем основным показателям. По письменным данным они принадлежали разным народам — аварам, болгарам, германцам, балтам.
Таким образом, из всех известных в Средней Европе культур VI— VII вв. только культура пражского типа имеет продолжение в более поздних археологических достоверно славянских культурах и только о ней можно говорить как о культуре славян VI в. Эта культура относится к последнему этапу существования общеславянского языка (V—VII вв. ), «когда общеславянский язык начинает распадаться на отдельные языки, однако вследствие традиции продолжает еще во всем существенном сохранять свое единство. Это время зарождения отдельных славянских языковых групп» 4.
Археологические материалы дают возможность увидеть постепенное расширение территории пражской культуры и, следовательно, расселение славянского населения. Так, наиболее ранние памятники пражского типа известны в Средней и Южной Польше (с конца V и в VI в. ). В это же время они распространяются по Северо-Западной Украине до Днепра и проникают южнее по Днестру. При своем дальнейшем продвижении к югу и юго-востоку пражские древности уже в VI в. перекрывают культуру местного населения, относящуюся к типу Пеньковки. В Чехословакии культура пражского типа появляется в середине VI в., а с конца VI и в VII в. ее памятники известны на Эльбе и Заале, в Польском Поморье. В это же время сосуды пражского типа появляются южнее Среднего Дуная и в Нижнем Подунавье
(рис. 75).
Постепенное расселение славян, носителей культуры пражского типа, неизбежно приводило к их соприкосновению с местным населением и появлению в культуре славян новых черт. Менее всего это местное влияние сказалось на территории Северо-Западной Украины, где наблюдаются последовательное и постепенное развитие культуры пражского типа и переход ее к культуре типа Луки Райковецкой, непосредственно предшествовавшей древнерусской культуре. Но и здесь славяне встретились, по-видимому, с редким местным населением, принадлежавшим по археологическим и лингвистическим данным к балтским племенам. Их наследие проявилось в распространении в северо-восточной части пражского ареала тюльпановидных сосудов, характерных для верхнеднепровской балтской культуры типа Тушемли — Колочин. На Верхнем и Среднем Днестре и Пруте в памятниках пражского типа ощущается влияние местных фракийских племен, оставивших памятники культуры карпатских курганов. Своеобразные черты возникают при смешении пражской культуры с пеньковской, принадлежавшей, вероятно, потомкам черняховского населения.
Вполне возможно, что при дальнейшем продвижении к востоку славяне — потомки носителей пражской культуры — создали на Левобережье Днепра роменскую культуру. Происхождение роменско-боршевской культуры на основе культуры Правобережья Днепра пока еще никем не обосновано, но роменская посуда имеет все характерные черты, присущие керамике типа Луки Райковецкой, и родство этих культур представляется очень вероятным. Специфической особенностью левобережной керамики является веревочный орнамент, но все его комбинации и мотивы известны и на других славянских землях. Своеобразие роменско-боршевским памятникам, конечно, придавали местные субстратные культуры и соседство с салтово-маяцкими древностями.
Прототипы, хотя и отдаленные, можно найти среди керамики пражского типа для глиняных сосудов, происходящих из длинных курганов. Сосуды из длинных курганов (второй тип по определению В. В. Седова) 5 имеют пропорции и общую профилировку, свойственную сосудам пражского типа, — расширение в верхней части тулова и округлые выступающие плечи. По своим особенностям — малой профилированности и широкооткрытому горлу — они ближе всего к раннесредневековым сосудам территории Польши. Сосуды из длинных курганов Смоленщины могут быть отнесены к поздним уже несколько деградированным видам пражского типа. Среди керамики длинных курганов обнаруживается большая примесь местных балтских сосудов баночной формы 6, а также влияние более западных балтских культур. Это влияние особенно ощутимо в керамике из новгородских сопок, где наряду с другими формами встречены низкие сосуды с ребристым переломом плеча 7, широко представленные в западнобалтских древностях VI в. и более раннего времени 8. Керамические аналогии как будто подтверждают мнение В. В. Седова о приходе славянского населения в Псковскую и Новгородскую земли с запада 9.
На территории Чехословакии в комплексах с керамикой пражского типа встречаются традиционные формы сосудов, характерных для эпохи переселения народов. Кроме того, здесь в VII в. распространяются южные влияния, принесшие новые типы посуды — дунайский и потисский. Все эти влияния придают смешанный характер раннесредневековым керамическим комплексам в Чехословакии и нарушают прямолинейное развитие лепной керамики пражского типа.
В междуречье Одры, Эльбы и Заале, где славяне застали остатки местного германского населения и, кроме того, испытали некоторое влияние более западных германских племен, создается несколько локальных культур с пражской, суковской, фельдбергской и торновской посудой. В основе каждой из этих керамических групп лежит посуда пражского типа. Славянское население, воспринявшее некоторые чуждые ему формы посуды, постепенно придает им свои излюбленные пропорции, в результате чего создаются типы высоких сосудов с расширением в верхней части тулова, но иногда имевших ребристый перелом плеча и украшение в виде пластичных валиков. Здесь же распространяются характерные для германских культур миски в виде низкого усеченного конуса и глубоких тарелок.
На территории Средней и Южной Польши в VI в. были распространены памятники пражского типа, сохранявшие некоторые традиционные особенности римского времени и эпохи переселения народов. В VII в. развитие местной культуры нарушается инородными влияниями. С юга проникает гончарная техника обработки сосудов и распространяется керамика дунайского типа. В западной и северной частях Польши усиливаются влияния западных славянских племен, в связи с чем появляются сосуды фельдбергского и торновского типов. Все это придает смешанный характер керамическому материалу VII—VIII вв., но в основе развития славянской керамики Польши, несомненно, лежит посуда пражского типа, основные пропорции которой доминируют и в поздней гончарной посуде.
Локальные особенности, возникшие на огромной территории, занятой в VI—VII вв. культурой пражского типа, были вызваны местной исторической обстановкой, связями славян с другим населением и влияниями южных ремесленных центров. Эти местные различия не нарушают единства славянской культуры VI—VII вв., сохраняющей устойчивое своеобразие при соприкосновении с чуждыми ей культурами.
Вопрос о происхождении культуры пражского типа является наиболее сложным и неразработанным. Для его разрешения требуется огромная исследовательская работа с привлечением материалов первой половины I тысячелетия н. э. с территории почти всей Европы. В этот период — период великого переселения народов, для которого и письменные и археологические источники свидетельствуют о передвижении огромных масс населения, о войнах и смешении народов, — по-видимому, не существовало «чистых» культур. Помимо мощного влияния римской культуры, традиций кельтского мира, в Центральной Европе происходило смешение разноэтничных культур, наблюдалось совместное существование на одной и той же территории различных археологических групп. Поэтому основной задачей при поисках истоков культуры пражского типа является расчленение культур римского времени и выделение среди них разных этнических и археологических компонентов. Пока по этому вопросу можно сделать лишь предварительные замечания.
Постановке вопроса о культуре славян в первой половине I тысячелетия н. э. и о территории, ею занятой, должна предшествовать работа по выявлению славянской культуры VI в. Если славянам VI в. в Европе принадлежала в основном культура пражского типа, то среди предшествующих культур нужно попытаться найти именно ее истоки. Единообразие культуры пражского типа предполагает ее возникновение на какой-то одной основе и на сравнительно ограниченной территории, откуда уже происходило распространение культуры на соседние земли.
На всем своем протяжении от Эльбы до Днепра культура пражского типа перекрывает полностью или частично различные культуры римского времени. В ее ареал попадают культуры пшеворская, отчасти черняховская, гото-гепидская типа Брест-Тришин, частично балтская типа Тушемли—Колочин, германские культуры за Одрой, германские и кельтские культуры в Чехословакии. На разных территориях памятники пражской культуры неодновременны, наблюдается постепенное расширение территории культуры. Эта культура сравнительно поздно распространилась на земли Чехословакии, в междуречье Одры и Эльбы, на территорию южнее Дуная. Наиболее ранние ее памятники, по-видимому, находились на землях Южной и Средней Польши и Северо-Западной Украины, т. е. в области, занятой в предшествующее время пшеворской и отчасти черняховской культурами (рис. 76). Именно в этих культурах следует искать начало памятников пражского типа. Это тем более вероятно, что среди других культур римского времени, оказавшихся перекрытыми пражской, как уже говорилось, нет ничего общего с пражской культурой ни в керамическом материале, ни в домостроительстве, ни в погребальном обряде.
На территории Западной Волыни и Верхнего Поднестровья в первой половине I тысячелетия н. э. были распространены памятники черняховской культуры и пшеворские погребения. На поселениях черняховской культуры (Рипнев II, Бовшев II, Черепин, Незвиско, Ракобуты, Демьянов II и др. ) открыты углубленные жилища не совсем правильной четырехугольной или овальной формы, внутри которых находились открытые очаги или глинобитные печи. На поселениях найдено почти равное количество гончарной и лепной посуды, последняя иногда даже преобладает 10. В. Д. Баран к этой же группе относит некоторые поселения Поднепровья (Ломоватое, Журовка, Никольское) и Румынии и видит типологическую связь в материалах этой группы черняховских памятников со славянскими древностями VI—VII вв. на той же территории 11. Черняховские поселения существуют до начала V в. и находятся в тех же топографических условиях, что и раннеславянские.
Теоретически генетическая связь между этими группами памятников вполне возможна. Но при конкретном сравнении лепной керамики черняховских памятников Волыни с посудой VI—VII вв. видна существенная разница. В. Д. Баран сопоставляет керамику по фрагментам сосудов, которые в ряде случаев оказываются близкими 12, но целые формы черняховских сосудов совершенно иные. Для черняховской посуды характерны округлобокие сосуды или биконические. имеющие расширение в центре тулова
(рис. 77) 13, тогда как в славянском комплексе господствуют сосуды вытянутых пропорций, с расширением в верхней части тулова и выраженными плечиками. Лишь некоторые Черняховские сосуды имеют пропорции, близкие к пражским, — вытянутое тулово с хорошо выраженными плечиками, что видно на графике
(рис. 78). При сравнении других пропорций — соотношения диаметра дна и горла (D4: D2) и диаметра наибольшего расширения и высоты наибольшего расширения (D3: Н1) — сосуды из Черняховских памятников на Волыни также оказываются за пределами пропорций посуды VI—VII вв.
(рис. 79).
Лишь четыре черняховских сосуда (Бовшев, Черепин, Псари) по пропорциям формально могут быть отнесены к посуде пражского типа (рис. 77, 6, 9—11). Но профилировка их шейки и плечиков не похожа на профилировку ранней славянской посуды. У черняховских сосудов этого типа округлые, сферические или угловатые плечи, короткая, резко отогнутая шейка. Эти формы яйцевидных сосудов не являются специфической принадлежностью только черняховских памятников Поднестровья и Побужья, а известны по всему черняховскому ареалу 14 и, следовательно, не связаны со «славянской» частью черняховской культуры, выделяемой В. Д. Бараном.
Кроме того, памятники Волыни, на которых найдены сосуды этого типа, многослойны, и не исключена возможность смешения материала разновременных слоев. Во всяком случае основная масса Черняховской керамики Волыни отличается от посуды VI—VII вв., и на основании нескольких сосудов нельзя делать вывод о генетическом родстве этих хронологически последовательных групп памятников. Различаются эти группы и по формам мисок, и по составу теста посуды, и по конструкции жилищ.
В то же время вполне возможно, что распространившееся на территории Северо-Западной Украины население, принесшее с собой керамику пражского типа, застало здесь местных жителей. О контакте с ними, может быть, свидетельствуют единичные находки необычных для памятников VI—VII вв. округлобоких и биконических сосудов на некоторых славянских поселениях (Рипнев II, Устье, Городок).
Пшеворская культура настолько богата и разнообразна по сравнению с пражской, что в целом производит впечатление совершенно ей чуждой. Немецкие исследователи, основываясь на данных письменных источников и, на некоторых аналогиях, считали, что пшеворская культура была оставлена германскими племенами вандалов 15. Действительно, среди носителей пшеворской культуры, вероятно, были и германцы. По сообщению Прокопия Кесарийского, «земли галов и венедов в большей своей части были заняты германцами» 16. Среди этого же населения были и кельты, влияние культуры которых на пшеворскую отмечают польские археологи. Вероятно, здесь же жили и славяне. Многие польские исследователи, опираясь на сведения письменных источников, называют пшеворскую культуру «венедской». Действительно, среди материалов пшеворской культуры есть элементы более поздней славянской культуры пражского типа. При этом еще следует иметь в виду, что славяне, жившие чересполосно с другим населением, могли в какой-то мере использовать чуждую им керамику, и, следовательно, археологически выделить их среди инородного населения не всегда возможно.
В польской литературе распространены разные точки зрения об этнической принадлежности пшеворской культуры. Й. Костшевский считал ее славянской и находил в ней общие черты с более поздними славянскими памятниками 17. К. Яжджевский рассматривал пшеворскую культуру как этнически смешанную, но с преобладанием славянского населения 18. Общие черты между пшеворской и ранней средневековой славянской керамикой отмечали З. Хильчерувна 19 и В. Шиманский 20. Однако некоторые исследователи (К. Годловский 21) отрицают наличие славянского населения среди носителей пшеворской культуры. Подчеркивая контраст между пшеворскими и раннесредневековыми памятниками на территории Польши, К. Годловский отмечает лишь один общий элемент — наличие на позднепшеворских памятниках лепной посуды, близкой по форме сосудам пражского типа (Ополе-Закшув, Турава и др. ) 22.
Существенным препятствием для установления связей пшеворских и раннесредневековых памятников в Польше является отмечаемый в настоящее время хронологический разрыв между ними. Пшеворские памятники не выходят за пределы первой половины V в., тогда как памятники с пражской посудой обычно датируются VI—VII вв. Исследователи делали попытки заполнить этот хронологический разрыв, датируя «серую» гончарную керамику временем до первой половины VI в. 23 или относя к V в. некоторые двуслойные памятники (Хоруля, Косьцелиска, Челядзь Велька, Радзеев, Бискупин, Бониково, Брущево) 24. Эти попытки вряд ли можно признать удачными. Более перспективной представляется датировка на основе типологии лепной керамики и стратиграфии памятников. Применяя этот метод, в дальнейшем, возможно, удастся выделить материалы V в.
Количество памятников пшеворской культуры во много раз превышает число более поздних славянских поселений. По подсчетам В. Шиманского, соотношение числа пшеворских и раннесредневековых памятников в Мазовии было 100: 15 25. Пшеворские памятники оставлены большими группами людей — известны огромные поселения и могильники, иногда насчитывающие более сотни погребений. Всего на территории Польши в настоящее время выявлено 436 могильников 26. Несомненно, что в период великого переселения народов отсюда ушла масса населения 27.
Пшеворская культура в целом очень разнородна по составу вещевых находок, по типам керамики, по характеру домостроительства и деталям погребального обряда. По-видимому, корреляция всех элементов культуры могла бы помочь выделению локальных особенностей и разных компонентов, входящих в ее состав. Пока можно наметить лишь некоторые связующие моменты между пшеворскими и раннесредневековыми памятниками.
Дома на пшеворских поселениях представляли собой или наземные столбовые постройки, обычно вытянутой прямоугольной формы, или углубленные в землю жилища овальной или четырехугольной формы. В центре жилищ находились открытые глиняные или каменные очаги. Жилища обоих типов часто встречаются на одних и тех же селищах (Топоров 28, Вулька Лясецкая 29, Лесьница 30, Пивонице 31 и др. ), но углубленных жилищ, по-видимому, было больше. Так, по подсчетам К. Годловского, в Силезии из 55 открытых жилищ только 11 были наземными, остальные — углубленными в землю. Углубленные жилища пшеворской культуры по своему плану, размерам, расположению очагов очень близки более поздним углубленным жилищам на территории Польши, содержавшим керамику пражского и позднейших типов.
Обряд погребения в пшеворских могильниках также разнообразен. Известны трупосожжения в ямах, в урнах, рассыпанные послойные сожжения и трупоположения. Кости в погребениях бывают очищены от остатков погребального костра или обсыпаны углем. Погребения встречаются и под курганными насыпями, сооруженными из земли и камней 32. Обычно погребения сопровождаются сосудами, украшениями, орудиями труда и оружием. Но среди них есть и одиночные урны, поставленные в неглубокие ямки, засыпанные углем и землей, что характерно для позднейших раннесредневековых могильников. Урны в пшеворских могильниках часто бывают накрыты миской или камнем, что известно и в позднейших захоронениях.
Керамический материал пшеворских памятников крайне разнороден. Здесь распространена и лепная, и гончарная посуда, часто лощеная и орнаментированная (меандр, штампы, ямки, штрихи и т. п. ). Формы сосудов также разнообразны, но в основном преобладают широкие и низкие сосуды округлых или ребристых очертаний, очень много всевозможных мисок. В массе своей эта керамика резко отлична от комплексов пражских, но среди этой разнообразной посуды встречается форма горшков, близких к пражским. Это высокие сосуды с наибольшим расширением в верхней части тулова, слабо выраженными плечиками и с прямым, чуть намеченным или загнутым внутрь венчиком. Эти сосуды так же, как и пражские, лепные, неорнаментированные. В отличие от пражских они более толстостенные и тяжелые
(рис. 80). Их пропорции (H1: Н и D3: D2) такие же, как у сосудов пражского типа. Но пшеворские сосуды гораздо менее профилированы, чем пражские, и среди них есть почти совсем непрофилированные, соответствующие по форме раннесредневековым сосудам, известным только на территории Польши и отчасти на Украине
(рис. 81; 82). По соотношению других промеров (D4: D2 и D3: Н1) сосуды из пшеворских памятников полностью укладываются в пределы видов А, Б, Г, Д сосудов пражского типа (рис. 83). По своей профилировке, очень слабо выраженной, по плавным маловыступающим плечикам и чуть намеченной короткой шейке эти сосуды из пшеворских комплексов должны типологически относиться к наиболее ранним видам пражского типа и его вариантам 1—3 (рис. 84).
Происходят эти сосуды с поселений и из могильников, но во всех случаях составляют лишь незначительный процент среди остального керамического материала. В могильниках эти сосуды служили урнами, были поставлены в неглубокие ямки и часто обсыпаны остатками погребального костра. Такие погребения обнаружены в могильниках Домарадзици (погребения 135 и 152) 33, Млодзиков (погребения 104, 155, 241) 34, Хоруля (погребение 46) 35, Лахмировице (погребение 5) 36, Копки (погребение 8) 37, Вилянов (погребения 4, 6, 9, 25, 29) 38, Вымыслов (погребение 37) 39, Задовице (погребения 2, 14, 30, 172, 235) 40, Садовия (погребение 2) 41, Спицымеж (погребения 32, 37, 67, 78, 103, 105, 129, 138, 149, 160, 175, 229, 240) 42, Конин (погребение 9) 43, Заспа (погребения 1, 2) 44, Суходол (погребение 7) 45, Нова Весь Кролевска 46, Варшава-Кавенчин 47. Все эти погребения относятся к разному времени — от позднелатенского до позднеримского. Среди них есть и богатые погребения, содержащие, кроме урн, другие сосуды, миски, ножи, копья, умбоны от щитов, пряжки, фибулы, ножницы (Доморадзици, Копки и др. ). Помимо погребений, содержащих сосуды, близкие пражскому типу, в тех же могильниках находились погребения с сосудами других типов.
На многих пшеворских поселениях найдены обломки сосудов, возможно, близких к пражскому типу, но по профилю только верхней части горшка трудно с уверенностью определить его тип. Целые сосуды известны лишь из нескольких пунктов — Пивонице 48, Посьвентне 49, Турава, Ополе-Закшув 50. Возможно, к этому же типу относятся находки на поселениях Островец 51, Вербовцы-Которово 52, Вулька Лясецкая 53, Полупин, Бялогура 54.
Этот список пшеворских памятников не претендует на полноту, и его, вероятно, можно значительно расширить. Но уже сейчас видно, что сосуды, близкие пражскому типу, распространены в пшеворских памятниках, расположенных в средней и южной частях Польши, между Одрой, Вислой и Бугом
(рис. 85). Именно на этой территории известно наибольшее скопление ранних средневековых памятников с керамикой пражского типа.
Помимо сосудов этого типа, в пшеворских памятниках известны прототипы всем видам мисок, распространенных в раннем средневековье, — глубоким горшковидным, ребристым, цилиндро-коническим. Также имеют соответствие в пшеворских материалах некоторые редкие в позднейших памятниках формы сосудов — сосуды с высокой шейкой и с раздутым туловом (рис. 86, 1). Очень часто встречаются среди пшеворской керамики более низкие горшки с округлыми плечиками, имеющие основные пропорции пражских сосудов и, возможно, соответствующие довольно распространенным в раннесредневековых памятниках Польши горшкам вида Е (рис. 86, 7).
Типологическая связь в керамике, в обряде погребения, в характере жилищ между культурой пражского типа и пшеворской, совпадение территории распространения ранних памятников пражского типа и близких им пшеворских позволяет усматривать между ними определенную преемственность. Такое предположение кажется вполне возможным, но для доказательства его требуется еще большая исследовательская работа. Пшеворские памятники оставлены этнически смешанным населением, и для выделения его компонентов следует искать новые критерии.
Изготовление сосудов пражского облика имеет на территории Польши очень древние традиции. Такие сосуды являются одной из основных форм посуды в подклёшевых погребениях, возникающих в период гальштата С (600—500 гг. до н. э. ) и выделяющихся в особую территориальную группу на стадии перехода от гальштата к латену (500—400 гг. до н. э. ), когда они занимают бассейн Средней Вислы и Варты 55. В погребениях этой группы среди разнообразных форм посуды, находящих параллели в лужицкой и поморской керамике, выделяется группа высоких сосудов, расширяющихся в верхней части, имеющих слабо выраженные округлые плечики и чуть намеченный прямой венчик
(рис. 87). По своим пропорциям и профилировке они идентичны наиболее ранним формам сосудов пражского типа. В могильниках этот тип сосудов использовался в качестве урн или «клёшей» — перевернутых вверх дном сосудов, накрывающих погребение.
Все предположения об истоках славянской культуры и территории, занятой ею в древнейший период, носят сугубо предварительный характер. Но они в какой-то мере согласуются со сведениями письменных источников и данными языкознания. Историки первых веков н. э., говоря о венедах, среди которых были, вероятно, не только славяне 56, помещают их где-то в районе Вислы (Плиний Секунд 57) и по всему Венедскому заливу (Клавдий Птолемей 58).
Ф. П. Филин на основе лексического анализа общеславянского языка пришел к выводу, что «Прародина славян, по крайней мере, в последние столетия их истории, как единой этнической единицы находилась в стороне от морей, гор и степей, в лесной полосе умеренной зоны, богатой озерами и болотами» 59, что само по себе очень растяжимо, но этому определению соответствуют и земли по Висле.
Выделяя три основных этапа в истории общеславянского языка, Ф. П. Филин отмечает, что первый из них длился примерно до конца I тысячелетия до н. э. «На этом этапе формировались основы общеславянской языковой системы, значительно отличавшие ее от других индоевропейских языковых систем» 60. На втором этапе — с конца I тысячелетия до н. э. до III—V вв. н. э. — происходят серьезные преобразования в славянской языковой системе, связанные в какой-то мере с заимствованиями из германских языков 61. На третьем этапе — V— VII вв. н. э. — общеславянский язык начинает распадаться на отдельные языки, однако вследствие традиции продолжает еще во всем существенном сохранять свое единство 62.
Археологическое деление материалов на подклешевую, пшеворскую и пражскую культуры как будто соответствует этой периодизации общеславянского языка. К третьему этапу его существования относится культура пражского типа, отражающая единство славянской культуры на широкой территории. В это же время начинается интенсивное расселение славянских племен, занявших земли от Днепра до Эльбы и от Балтийского моря до Дуная. Соприкосновение с различным в этническом и культурном отношении местным населением привело к появлению локальных особенностей в славянской культуре и к разным путям ее дальнейшего развития.
СНОСКИ
стр.6
1[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М. — Л., 1966; [i]Он же. [/i]У истоков древнерусской народности. — МИА, № 174, 1970; [i]И. И. Ляпушкин. [/i]Славяне Восточной Европы накануне образования древнерусского государства. — МИА, № 152, 1968; [i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. — МИА, № 163, 1970; [i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни мiж Днiстром i Прип'яттю. Киïв, 1972.
2[i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья, стр. 6.
3[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 6.
4[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне...; [i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Подвепровья и Подвинья.
5[i]И. И. Ляпушкин. [/i]Славяне Восточной Европы..., стр. 19, 26; [i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 254—285; [i]Он же. [/i]У истоков древнерусской народности, стр. 52—60; [i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья, стр. 7.
стр.7
6[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 249—250.
7Там же, стр. 254—273.
8[i]И. И. Ляпушкин. [/i]Славяне Восточной Европы..., стр. 172.
9[i]И. И. Ляпушкин. [/i]К вопросу о культурном единстве славян. — Исследования по археологии СССР. Л., 1961, стр. 207—209.
10[i]И. И. Ляпушкин. [/i]Славяне Восточной Европы..., стр. 171.
11[i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья, стр. 63—69.
12Там же.
стр.8
13I. [i]Borkovský. [/i]Najstarši slovanská keramika ze střednich Čech. — PA, XLI, 1939, стр. 97—107; [i]Он же. [/i]Staroslovanská keramika ve Středni Evropĕ. Praha, 1940.
14[i]И. И. Ляпушкин. [/i]Славяне Восточной Европы..., стр. 16—19.
15I. [i]Borkowský. [/i]Staroslovanská keramika ve Středni Evropĕ, стр. 84.
16J. [i]Poulik. [/i]Staroslovanská Morava. Praha, 1948, стр. 15—16, 89—94.
17J. [i]Eisner. [/i]Rukovĕt slovanské archeologie. Praha, 1966, стр. 138—139 рис. 2, табл. 2.
18I. [i]Pleinerová, J. Zeman. [/i]Návrh klasifikace časné slovanské keramiky v Cechách. — AR, XXII, 1970, 6, стр. 721-722.
стр.9
19[i]В. Kruger. [/i]Dessau-Mosigkau. Berlin, 1967, стр. 65; J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme zwischen Elbe und Oder. Berlin, 1968, стр. 35—39.
стр.12
1[i]И. П. Русанова. [/i]Славянские древности VI—IX вв. между Днепром и Западным Бугом. — САИ, вып. Е1-25, 1973.
стр.13
2[i]С. С. Гамченко. [/i]Раскопки в бассейне р. Случи. — Труды XI АС, т. I. M., 1896, стр. 360—384.
3[i]С. С. Гамченко. [/i]Пятилетие археологических исследований на Волыни (1919— 1923 гг. ). Архив ИА АН УССР, ф. 3, оп. 1, д. 24; [i]В. П. Петров. [/i]Памятники корчакского типа (по материалам раскопок С. С. Гамченко). — МИА, № 108, 1963, стр. 16—38.
4[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Славянские древности V—IX вв. на территории Припятского Полесья. — КСИИМК, 57, 1955, стр. 33—38.
5[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Курганы у с. Селец. — МИА, № 108, 1963, стр. 316—319.
6[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Раскопки на городище и селище Хотомель. — КСИИМК, 68, 1957, стр. 90—98.
7[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Миропольские курганы. — МИА, № 169, 1969, стр. 111—115.
8[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Памятники пражского типа на территории Приднепровья. — Slavia antique, VII, 1960, стр. 111—124; [i]Он же. [/i]Средневековые памятники Полесья. — САИ, вып. Е1-57, 1961.
9[i]И. П. Русанова. [/i]Славянские древности VI—IX вв....
10[i]В. К. Гончаров. [/i]Лука Райковецкая. — МИА, № 108, 1963, стр. 283—306.
стр.15
11[i]А. М. Шовкопляс. [/i]Раннеславянское поселение в Киеве. — АО 1969 г. М., 1970, стр. 266—267; [i]Она же. [/i]Раскопки на Оболони в Киеве. — АО 1971 г. М., 1972, стр. 357—358.
12[i]Л. Д. Поболь. [/i]Древности Туровщины. Минск, 1969, стр. 17—18.
13[i]В. В. Ayлix. [/i]Зимнiвське городище. Киïв, 1972.
14[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни мi[i]ж [/i]Днiстром i Прип'яттю. Киïв, 1972.
15[i]Б. О. Тимощук, О. М. Приходнюк. [/i]Ранньослов'янськi пам'ятки VI—VII ст. в Средньому Поднiстров'ï. — Слов'яно-руськi старожитностi. Киïв, 1969, стр. 71—79; [i]Б. А. Тимощук, Л. Г. Кулиниченко. [/i]Кодын — славянское поселение переходного периода. — АО 1971 г. М., 1972, стр. 368—369; [i]Б. О. Тимощук. [/i]Слов'яни Пiвнiчноï Буковини в V—IX ст. (в печати).
стр.21
16[i]Г. И. Смирнова. [/i]Раннеславянские поселения у с. Незвиско на Днестре. — РА LI, 1960, 1.
17Подробные таблицы встречаемости видов и вариантов керамики см.: [i]И. П. Русанова. [/i]Славянские древности VI—IX вв...., стр. 12—15, табл. II; III; IV; V; VI; VII.
18[i]И. П. Русанова. [/i]Славянские древности VI—IX вв...., стр. 18.
19Там же.
20[i]М. И. Артамонов. [/i]Славянские железоплавильные печи на Среднем Днестре. — Сообщения ГЭ, 7, 1955, стр. 28—29.
21[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Раскопки на городище и селище Хотомель, стр. 90—98; [i]Он же. [/i]Средневековые памятники Полесья, стр. 7—12, 22—27.
стр.23
22[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни..., стр. 62—63, рис. 45; [i]А. К. Амброз. [/i]Хронология раннесредневековых древностей Восточной Европы V—IX вв. Автореф. докт. дисс. М., 1974, стр. 34.
23[i]Е. Meyer. [/i]Die Bügelknopffibel. — Arbeits- und Forschungsberichte zur sächsischen Bodendenkmalpfloge, Bd 8. Leipzig, 1960, стр. 239—241; [i]К. Godłowski. [/i]Chronologia okresu późnorzymskiego i wczesnego okresu wędrówek ludów w Polsce pó[i]ł[/i]nocnowschodniej. — Rocznik Bia[i]ł[/i]ostocki, XII, 1974, стр. 90—91, табл. VII, [i]8.[/i]
24[i]И. С. Винокур, О. М. Приходнюк. [/i]Раннеславянское поселение на р. Смотрич. — Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, стр. 241.
25Материал из этого жилища, к сожалению, мне неизвестен.
стр.31
26[i]В. В. Аулiх. [/i]Зимнiвсько городище, стр. 8.
27Там же, стр. 89.
28Там же, стр. 40—86; [i]В. В. Аулiх. [/i]Металевi пряжки i прикраси з верхнього горизонту городища в с. Зимне Волинськоï областi. — МДАПВ, вып. 4, 1962, стр. 92— 105; [i]В. Д. Баран. [/i]Paннi слов'яни..., рис. 18; 19; 20; 21.
29[i]В. В. Аулiх. [/i]Зимнiвське городище, стр. 87.
стр.32
30[i]И. П. Русанова. [/i]Славянские древности VI—IX вв...., стр. 17—48; [i]А. И. Айбабин, [/i]В. В. Ayлix. Зимнiвське городище [Рец. ]. — CA, 1975, № 1, стр. 310—313.
31[i]В. В. Аулих. [/i]Славянское поселение у с. Рипнева (Рипнев I) Львовской области. — МИА, № 108, 1963, стр. 366—381.
стр.33
32I. [i]Żak. [/i]Najstarsze ostrogi zachodnioslowiańskie. Warszawa—Wrocław, 1959, табл. II, [i]3; [/i]VI, [i]5; [/i]VII, [i]3. [/i]Датировка шпор, предложенная Я. Жаком, нуждается в уточнении. Ей противоречат многие материалы комплексов Польши.
33[i]М. П. Кучера. [/i]Керамiка древнього Плiснеська. — Археологiя, XII. Киïв, 1961, стр. 143—147; [i]Он же. [/i]Гончарная керамика дофеодального времени из раскопок древнего Плеснеска. — СА, 1962, № 1, стр. 292—294.
34[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни..., стр. 66.
стр.34
35[i]В. [/i]Д. [i]Баран. [/i]Раннi слов'яни..., стр. 62.
36I. [i]Eisner. [/i]Děvinska Nová Ves. Bratislava, 1952, табл. 5; 6; 7; 8.
37[i]S. Vencl. [/i]Časně slovanské osidleni v Běchovicich, o. Praha-Východ. — PA, LXIV, 1973, стр. 340—388.
стр.35
38I. [i]С. Винокур. Iстор[/i]iя та культура черняхiвських племен. Киïb, 1972, стр. 34.
39[i]И. С. Винокур, О. М. Приходнюк. [/i]Раннеславянское поселение у г. Городок. — АО 1968 г. М., 1969, стр. 332—333.
40[i]Л. В. Вакуленко. [/i]Розкопки Глибоцького поселення культури карпатських курганiв. — Матерiали XIII конференцiï Iнституту археологiï АН УРСР. Киïв, 1972, стр. 282—284.
41[i]О. М. Приходнюк. Пi[/i]дсумки розкопок ранньослов'янського селища бiля Городка. — Матерiали XIII конференцiï Iнституту археологiï АН УРСР, стр. 278.
42[i]Л. В. Вакуленко. [/i]Раннеславянское поселение у с. Глубокого в Прикарпатье. [i]— [/i]Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, стр. 246.
стр.36
43В. Д. Баран. Paннi слов'яни..., стр. 48—49.
стр.37
44Там же, стр. 42, рис. 15, [i]2.[/i]
45[i]В. В. Аулiх. [/i]Зимнiвське городище, стр. 32, табл. VI, [i]1.[/i]
стр.38
46В. [i]Й. Довженок, О. М. Приходнюк. [/i]Работи слов'янського загону Середньоднiстровськоï експедицiï. — Археологiчнi дослiдження на Украïнi в 1969 р., 4. Киïв, 1972, рис. 1.
47Там же, рис. 7.
48[i]И. С. Винокур, О. М. Приходнюк. [/i]Работы славянского отряда Каменец-Подольского пединститута. — Археологические исследования на Украине в 1967 г., II. Киев, 1968, рис. 6.
49[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни..., рис. 13, [i]2.[/i]
50[i]Э. А. Сымонович. [/i]Лепная посуда памятников черняховской культуры Нижнего Днепра. — КСИИМК, 68, 1957, стр. 15.
51[i]Л. В. Вакуленко. [/i]Раннеславянское поселение у с. Глубокого..., рис. 3, [i]13.[/i]
52[i]И. С. Винокур, О. М. Приходнюк. [/i]Раннеславянское поселение на р. Смотрич, рис. 4, [i]1—4.[/i]
53[i]И. П. Русанова. [/i]Северные элементы на памятниках типа Корчак. — КСИА, 139, 1974, стр. 3—7.
стр.39
54[i]В. Н. Топоров, О. Н. Трубачев. [/i]Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. М., 1962, стр. 236, карта 2.
55Там же, стр. 233; [i]О. Н. Трубачев. [/i]Названия рек Правобережной Украины. М., 1968, стр. 285, карта 16.
56[i]М. Ю. Смiшко. [/i]Карпатськi кургани першоï половини I тысячолiття нашоï ери. Киïв, 1960, стр. 82, рис. 1; Б[i]. А. Тимощук, Л. В. Вакуленко. [/i]Новые поселения культуры карпатских курганов. — Археологические исследования на Украине в 1968 г., III. Киев, 1971, стр. 208.
стр.40
57[i]Л. В. Вакуленко. [/i]Население Карпатского предгорья в первой половине I тысячелетия н. э. Автореф. канд. дисс. Киев, 1974, стр. 8—12.
58[i]М. Ю. Смiшко. [/i]Карпатськi кургани..., стр. 98—102, табл. VI; VII; VIII; IX; X; XI; XII; XIII; XIV; XV; XVI; XVII; XVIII; XIX; XX; XXI.
59[i]В. О. Тимощук. [/i]Слов'яни Пiвнiчноï Буковини V—IX ст. (в печати).
стр.42
60И. [i]П. Русанова. [/i]Славянские древности VI—IX вв...., стр. 26—30; [i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни..., стр. 31; [i]О. М. Приходнюк. [/i]Раннеславянские поселения в Среднем Поднестровье. — Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, стр. 219.
61[i]С. И. Пеняк. [/i]Исследование древнеславянских памятников второй половины I тысячелетия на территории Закарпатской области УССР. — AR, XX, 1968, 5, стр. 596.
стр.43
62[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Средневековые памятники Полесья, стр. 7.
63Библиографию см.: [i]И. П. Русанова. [/i]Славянские древности VI—IX вв...., стр. 28—30.
64[i]Л. Д. Поболь. [/i]Древности Туровщины, стр. 65—67.
стр.44
65[i]И. П. Русанова. [/i]Курганы полян X—XII вв. — САИ, вып. Е1-24, 1966, стр. 26, 28—38, табл. 17.
66[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Средневековые памятники Полесья, стр. 31—32; [i]Он же. [/i]Древнейшие курганы волынян. — Liber J. Kostrzewski. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1968, стр. 328; [i]И. П. Русанова. [/i]Раскопки курганов на Волыни. — АО 1969 г. М., 1970, стр. 279.
67[i]С. И. Пеняк. [/i]Исследование древнеславянских памятников..., стр. 596—600.
68[i]Б. О. Тимощук. [/i]Слов'яни...
69[i]И. П. Русанова. [/i]Курганы XI—XII вв. у с. Буки Житомирской области. — КСИА, 110, 1967, стр. 42—47.
стр.45
70[i]Б. О. Тимощук. [/i]Слов'яни...
стр.47
71[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни..., стр. 159, рис. 42.
72[i]В. К. Гончаров. [/i]Лука Райковецкая, стр. 283—315.
73[i]Г. И. Смирнова. [/i]Раннеславянское поселение у с. Незвиско на Днестре, рис. 2.
стр.48
74[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни..., стр. 160.
стр.49
75[i]К. Маркс [/i]и [i]Ф. Энгельс. [/i]Соч., т. 21, стр. 62.
76[i]M. О. Косвен. [/i]Семейная община и патронимия. М., 1963, стр. 49.
77Там же, стр. 99.
78[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни..., стр. 17.
стр.50
79[i]И. К. Фролов. [/i]Поселение Тетеревка I (VII—VIII вв. ). — КСИА, 110, 1967, стр. 30—34.
80[i]Б. Д. Греков. [/i]Киевская Русь. М., 1949, стр. 91; [i]И. Я. Фроянов. [/i]Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории. Л., 1974, стр. 22—43.
81[i]В. П. Петров. [/i]Подсечное земледелие. Киев, 1968, стр. 7—19.
82[i]Б. А. Рыбаков. [/i]Первые века русской истории. М., 1964, стр. 16.
83[i]А. В. Мишулин. [/i]Древние славяне в отрывках греко-римских и византийских писателей по VII в. н. э. — ВДИ, 1941, № 1, стр. 253.
стр.51
84[i]Б. А. Рыбаков. [/i]Древние русы. — СА, XVII, 1953, стр. 63.
85[i]В. В. Аулiх. [/i]Зимнiвське городище, стр. 95—100.
стр.52
86[i]Б. А. Рыбаков. [/i]Первые века русской история, стр. 22.
87[i]П. Н. Третьяков. [/i]Древлянские «грады». — Сб.: Академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия. М., 1952, стр. 64—68.
88[i]М. И. Артамонов. [/i]Славянские железоплавильные печи на Среднем Днестре, стр. 28-29.
89[i]Н. Н. Воронин. [/i]К итогам и задачам археологического изучения древнерусского города. — КСИИМК, 40, 1951, стр. 13.
90[i]И. П. Русанова. [/i]Языческое святилище на р. Гнилопяти под Житомиром. — Сб.: Культура Древней Руси. М., 1966, стр. 233—237.
стр.53
91[i]С. С. Гамченко. [/i]Раскопки в бассейне р. Случи, стр. 360—384.
92[i]Прокопий из Кесарии. [/i]Война с готами. М., 1950, стр. 297.
93[i]А. В. Мишулин. [/i]Древние славяне в отрывках греко-римских и византийских писателей по VII в. н. э., стр. 254.
94История СССР, т. I. M., 1966, стр. 342.
95[i]В. В. Седов. [/i]О юго-западной группе восточнославянских племен. — Историко-археологический сборник. М., 1962, стр. 202.
стр.54
96[i]Иордан. [/i]О происхождении и деяниях гетов. М., 1960, стр. 71—72, 209—220.
97Там же, стр. 215—217.
98[i]О. Н. Трубачев. [/i]Названия рек Правобережной Украины, стр. 273.
99Там же, стр. 270.
100Там же, стр. 273.
101Там же, стр. 270.
102[i]В. В. Седов. [/i]Из истории восточнославянского расселения. — КСИА, 104, 1965, cтp. 6.
103[i]О. Н. Трубачев. [/i]Названия рек Правобережной Украины, стр. 284, карта 16.
104[i]Ю. О. Карпенко. [/i]Топонiмiя Буковини. Киïв, 1973, стр. 6—8.
105[i]О. Н. Трубачев. [/i]Названия рек Правобережной Украины, стр. 279.
стр.56
1[i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. — МИА, № 163, 1970, стр. 49, рис. 13.
2Очерки по археологии Белоруссии. Минск, 1970, стр. 225—254; Э[i]. О. Сымонович. [/i]Два ранньосередньовiчних поселения на Чернiгiвщинi. — Слов'яноруськi старожитностi. Киïв, 1969; [i]В. А. Ильинская. [/i]Новые данные о памятниках середины I тысячелетия н. э. в Днепровской левобережной лесостепи. — Сб.: Славяне и Русь. М., 1968, стр. 55—61. См. также: АО за 1967—1973 гг. и сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974.
3[i]П. Н. Третьяков, Е. А. Шмидт. [/i]Древние городища Смоленщины. М. — Л., 1963, стр. 3—140; [i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М. — Л., 1966, стр. 254—284.
4[i]Е. А. Шмидт. [/i]Некоторые археологические памятники Смоленщины второй половины I тысячелетия н. э. — МИА, № 108, 1963, стр. 51—67; [i]Он же. [/i]Некоторые результаты изучения археологических памятников третьей четверти I тысячелетия н. э. в Смоленском Поднепровье. — Древности Белоруссии. Минск, 1966, стр. 193—204.
5[i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья, стр. 48—62.
стр.57
6Очерки по археологии Белоруссии, стр. 225—254.
7[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 273—284.
8Там же, стр. 274.
9Там же, стр. 278.
10Там же.
11Там же, стр. 259—264.
12Там же, стр. 264.
13[i]П. Н. Третьяков. [/i]У истоков древнерусской народности. — МИА, № 179, 1970, стр. 53—60.
14Там же.
стр.59
15[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 254—272.
16Там же, стр. 271.
17[i]П. Н. Третьяков. [/i]О древнейших русах и их земле. — Сб.: Славяне и Русь. М., 1968, стр. 186.
18[i]П. Н. Третьяков. [/i]Древности второй и третьей четверти I тыс. н. э. в Верхнем и Среднем Подесенье. — Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, стр. 49.
стр.60
19[i]П. Н. Третьяков. [/i]Об истоках культуры роменско-боршевской древнерусской грунпировки. — СА, 1969, № 4, стр. 84.
20[i]П. Н. Третьяков. [/i]Древности второй и третьей четверти I тыс. н. э. в Верхнем и Среднем Подесенье, стр. 49.
21[i]П. Н. Третьяков. [/i]Об истоках культуры роменско-боршевской древнерусской группировки, стр. 85—89.
22[i]А. З. Винников. [/i]Славяне Верхнего и Среднего Подонья VIII—X вв. (по керамическому материалу). Автореф. канд. дисс. М., 1974, стр. 24; [i]А. В. Кашкин, А. В. Куза, А. А. Узянов. [/i]Работы Суджанского отряда. — АО 1973 г. М., 1974, стр. 55.
стр.61
23[i]П. Н. Третьяков. [/i]Об истоках культуры роменско-боршевской древнерусской группировки, стр. 83.
24[i]П. Н. Третьяков. [/i]У истоков древнерусской народности, стр. 62—63.
25[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 277—278.
26[i]П. Н. Третьяков. [/i]У истоков древнерусской народности, стр. 63—64.
стр.62
27[i]Э. А. Сымонович. [/i]Городище Колочин I на Гомельщине. — МИА, № 108, 1963, стр. 128, 136; [i]Он же. [/i]О связях лесных и лесостепных раннесредневековых культур Поднепровья. — СА, 1966, № 3, стр. 40; [i]А. Г. Митрофанов. [/i]Памятники VI— VIII вв. Средней и Северной Белоруссии. — Очерки по археологии Белоруссии, стр. 254; [i]И. П. Русанова. [/i]О керамике раннесредневековых памятников Верхнего и Среднего Поднепровья. — Сб.: Славяне и Русь. М., 1968, стр. 143—150; [i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья, стр. 52; [i]Е. А. Шмидт. [/i]О культуре городищ-убежищ левобережной Смоленщины. — Сб.: Древние славяне и их соседи. М., 1970, стр. 67.
28[i]Е. А. Шмидт. [/i]Племена Смоленского Поднепровья и Подвинья в эпоху великого переселения народов. — Сб.: Социально-экономическое развитие России и зарубежных стран. Смоленск, 1972, стр. 9—10.
29[i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья, стр. 48—53.
30Там же, стр. 51.
31Там же, стр. 48.
32Там же, стр. 52.
33[i]В. Н. Топоров, О. Н. Трубачев. [/i]Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. М., 1962, стр. 232.
стр.63
34[i]Э. А. Сымонович. [/i]О связях лесных и лесостепных раннесредневековых культур Поднепровья, стр. 43—44.
35[i]Э. А. Сымонович. [/i]О связях лесных и лесостепных раннесредневековых культур Поднепровья, стр. 42—45; [i]Он же. [/i]Раннесредневековая культура лесной полосы (типа Колочин — Акатово) и ее место в славянском этногенезе. — Slavia Antiqua, XXII 1975, стр. 26—28.
36[i]А. Г. Митрофанов. [/i]О происхождении культуры типа верхнего слоя Банцеровщины (V—VIII вв. ). — Беларускiя старажытносцi. Мiнск, 1972, стр. 162.
37[i]А. Г. Митрофанов. [/i]Новые данные о памятниках VI—VIII вв. Средней и Северной Белоруссии. — Древности Белоруссии. Минск, 1966, стр. 230—233.
стр.64
38[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 250.
39[i]П. Н. Третьяков, Е. А. Шмидт. [/i]Древние городища Смоленщины, стр. 67—69.
40Там же, стр. 69.
41[i]А. Г. Митрофанов. Б[/i]анцеровское городище. — Белорусские древности. Минск, 1967, стр. 258—259.
42[i]Е. А. Шмидт. [/i]О культуре городищ-убежищ левобережной Смоленщины, стр. 66— 67, рис. 2.
43[i]П. Н. Третьяков, Е. А. Шмидт. [/i]Древние городища Смоленщины, стр. 122, рис. 63—1.
44[i]Е. А. Шмидт. [/i]Некоторые археологические памятники Смоленщины второй половины I тысячелетия н. э., стр. 61.
45[i]Е. А. Шмидт. [/i]Некоторые результаты изучения археологических памятников третьей четверти I тысячелетия н. э. в Смоленском Поднепровье, стр. 201—202.
стр.65
46[i]Э. А. Сымонович. [/i]Городище Колочин I..., стр. 126—129.
47[i]А. Г. Митрофанов. [/i]Памятники VI—VIII вв. Средней и Северной Белоруссии, стр. 251—253.
48[i]П. Н. Третьяков. [/i]Древности второй и третьей четверти I тыс. н. э. в Верхнем и Среднем Подесенье, стр. 64—68.
49[i]Ю. А. Липкинг. [/i]Могильники третьей четверти I тыс. н. э. в Курском Посеймье. — Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, стр. 136—152.
50[i]В. А. Ильинская. [/i]Новые данные о памятниках..., стр. 55—61: [i]О. В. Сухобоков. [/i]Поселение середины I тысячелетия н. э. близ с. Курган Азак Сумской области. — Археологические исследования на Украине в 1968 г. Киев, 1971, стр. 229—233; [i]Е. А. Горюнов. [/i]Разведки на Полтавщине. — АО 1971 г. М., 1972, стр. 366—367.
51[i]В. Н. Даниленко. [/i]Славянские памятники I тысячелетия н. э. в бассейне Днепра. — КСИА АН УССР, 4, 1955, стр. 27—29; [i]В. Н. Даниленко, В. А. Дудкин, В. А. Круц. [/i]Археолого-магнитная разведка в Киевской области. — Археологические исследования на Украине 1965—1966 гг. Киев, 1967, стр. 209—214; [i]Р. С. Орлов. [/i]Поселение середины I тыс. н. э. у с. Казаровичи. — Археологические исследования на Украине в 1968 г. Киев, 1971, стр. 227—229; [i]Н. М. Кравченко. [/i]Исследования в Киевской области. — АО 1970 г. М., 1971, стр. 280—282.
стр.66
52[i]В. А. Ильинская. [/i]Новые данные о памятниках..., стр. 58.
стр.67
53[i]Ю. А. Липкинг. [/i]Могильники третьей четверти I тыс. н. э. в Курском Посеймье, рис. 2; 3; 4; 5.
54[i]Э. А. Сымонович. [/i]Новые открытия в селищах Авдеево и Воробьевка 2 возле г. Курска. — Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, рис. 1, 2.
55[i]А. Г. Митрофанов. [/i]Новые данные о памятниках VI—VIII вв. Средней и Северной Белоруссии, рис. 6, [i]9.[/i]
56[i]Л. Д. Поболь. [/i]Древности середины и третьей четверти I тыс. н. э. в Белорусском Поднепровье. — Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, рис. 12, 5.
57[i]Э. А. Сымонович. [/i]Городище Колочин I..., стр. 128; [i]Он же. [/i]О связях лесных и лесостепных раннесредневековых культур Поднепровья, стр. 43—44.
58[i]Э. А. Сымонович. [/i]Городище Колочин I..., стр. 122—129, рис. 20, [i]8.[/i]
стр.69
59[i]Е. А. Шмидт. [/i]Некоторые археологические памятники Смоленщины второй половины I тысячелетия н. э., рис. 3, [i]6, 7.[/i]
стр.70
60[i]П. Д. Третьяков. [/i]Древности второй и третьей четверти I тыс. н. э. в Верхнем и Среднем Подесенье, стр. 47—48.
стр.72
61[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 274.
62Там же, стр. 263.
63[i]П. Н. Третьяков, Е. А. Шмидт. [/i]Древние городища Смоленщины, стр. 24.
64[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 263.
65[i]П. Н. Третьяков. [/i]У истоков древнерусской народности, стр. 57.
66[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 263.
стр.73
67[i]П. Н. Третьяков. [/i]Древности второй и третьей четверти I тыс. н. э. в Верхнем и Среднем Подесенье, стр. 46.
68[i]А. К. Амброз. [/i]К истории Верхнего Подесенья в I тысячелетии н. э. — СА, 1964, № 1, рис. 2; [i]Ф. М. Заверняев. [/i]Почепское селище. — МИА, № 160, 1969, стр. 106— 110, рис. 9; 10; 11; 12; [i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 226—230, рис. 64
69[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 262—263.
70[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Зарубинецкая культура. — САИ, вып. Д1-19 1964, табл. 5, рис. 17; 18; 19; 23.
71[i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья, стр. 50—51.
72[i]А. Г. Митрофанов. [/i]Памятники VI—VIII вв. Средней и Северной Белоруссии, стр. 252.
73[i]Л. Д. Поболь. [/i]Славянские древности Белоруссии. Минск, 1971, стр. 65, рис. 40, [i]2, 3, 10, 12; В. П. Петров. [/i]Зарубинецкий могильник. — МИА, № 70, 1959, стр. 39, рис. 4, [i]6; И. М. Самойловский. [/i]Корчеватовский могильник. — МИА, № 70, 1959, табл. V, [i]109; П. Н. Третьяков. [/i]Чаплинское городище. — МИА, № 70, 1959, стр. 148, рис. 18, [i]3.[/i]
стр.74
74[i]Л. Д. Поболь. [/i]Отчеты о раскопках 1960, 1962 гг. Архив сектора археологии Института истории АН БССР, № 109, 125, 151. Фонды сектора археологии ИИ АН БССР.
75[i]Л. Д. Поболь. [/i]Памятники Южной Белоруссии. — Очерки по археологии Белоруссии. Минск, 1970, стр. 178, рис. 62. Следует отметить, что датировка таймановских находок и отнесение их к позднезарубинецкой культуре в работах Л. Д. Поболя ничем не обоснованы.
76[i]П. Н. Третьяков. [/i]Основные итоги и задачи изучения зарубинецких древностей. — МИА, № 160, 1969, стр. 15.
77[i]К. П. Шут. [/i]Городище Кублики Ушачского района. — Древности Белоруссии. Минск, 1969, стр. 262—286, рис. 3; 4; 5.
78[i]Э. Д. Шноре. [/i]Асотское городище. Рига, 1961, табл. XVI.
79А. [i]Г. Митрофанов. [/i]Памятники VI—VIII вв. Средней и Северной Белоруссии, стр. 252; [i]Он же. [/i]О происхождении культуры типа верхнего слоя Банцеровщины, стр. 158—159.
80[i]Р. С. Орлов. [/i]Поселение середины I тыс. н. э. у с. Казаровичи. — Археологические исследования на Украине в 1968 г. Киев, 1971, стр. 227—229; [i]Є. В. Максимов, Р. С. Орлов. [/i]Пам'ятки перших столiть нашоï ери бiля с. Казаровичiв. — Археологiчнi дослiдження на Украïнi в 1969 р. Киïв, 1972, стр. 229—235; [i]Е. В. Максимов, Р. С. Орлов. [/i]Поселение и могильник второй четверти I тыс. н. э. у с. Казаровичи близ Киева. — Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, стр. 11—21.
стр.75
81[i]П. Н. Третьяков. [/i]Древности второй и третьей четверти I тыс. н. э. в Верхнем и Среднем Подесенье, стр. 54.
82Там же, стр. 52—62.
83Там же, стр. 62.
стр.77
84[i]А. Г. Митрофанов. [/i]Селище VI—VIII вв. близ дер. Городище. — Древности Белоруссии. Минск, 1969, стр. 240—260.
85[i]Л. Д. Поболь. [/i]Селище у дер. Тайманово. — АО 1970 г. М., 1971, стр. 309.
86[i]А. Г. Митрофанов. [/i]Новые данные о памятниках VI—VIII вв. Средней и Северной Белоруссии, стр. 221—233.
87Очерки по археологии Белоруссии, стр. 170—171.
88К сожалению, имеющийся материал не дает возможности судить, насколько однотипна керамика в разного рода жилищах, и поэтому их приходится рассматривать как одновременный комплекс.
89Очерки по археологии Белоруссии, стр. 231—233.
90[i]Е. А. Шмидт. [/i]Изучение памятников I тысячелетия н. э. в Смоленском Подвинье. — АО 1969 г. М., 1970, стр. 68—69.
91[i]П. Н. Третьяков, Е. А. Шмидт. [/i]Древние городища Смоленщины, стр. 114—117.
92[i]Н. М. Кравченко. [/i]Исследования в Киевской области, стр. 281.
93[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Зарубинецкая культура, стр. 11.
94[i]П. Н. Третьяков. [/i]Чаплинское городище, стр. 124—128; [i]Л. Д. Поболь. [/i]Славянские древности Белоруссии, стр. 15—30; 52—54; [i]П. Н. Третьяков. [/i]Моховское второе городище. — КСИА, 81, 1960, стр. 46—47.
95[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Зарубинецкая культура, стр. 11.
96[i]К. В. Каспарова. [/i]Могильник и поселение у дер. Отвержичи. — МИА, № 160, 1969, стр. 158.
97[i]В. А. Богусевич, Н. В. Линка. [/i]Зарубинецкое поселение на Пилипенковой Горе близ г. Канева. — МИА, № 70, 1959, стр. 115; [i]Е. В. Максимов. [/i]Зарубенецьке городище Пилипенкова Гора. — Археологiя, 4, 1971, Киïв, стр. 43—49.
стр.78
98[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 226.
99[i]Ф. М. Заверняев. [/i]Почепское селище, стр. 92—98.
100[i]О. Н. Мельниковская. [/i]Племена Южной Белоруссии в раннем железном веке. [i]М., [/i]1967, стр. 35-38.
101[i]А. Я. Стубавс. [/i]Раскопки городища Кентескалнс в 1954—1956 гг. — Сб.: Вопросы этнической истории народов Прибалтики. М., 1959, стр. 196—198, рис. 5; 6.
102Там же, стр. 220—221, табл. VII; VIII.
103[i]А. Г. Митрофанов. [/i]Памятники VI—VIII вв. Средней и Северной Белоруссии, стр. 245, 253.
стр.79
104[i]Л. В. Артишевская. [/i]Могильник раннеславянского времени на р. Десне. — МИА, № 108, 1963, стр. 85—96.
105[i]Е. А. Шмидт. [/i]Некоторые результаты изучения археологических памятников третьей четверти I тысячелетия н. э. в Смоленском Поднепровье, стр. 199—201.
106[i]П. Н. Третьяков. [/i]Древности второй и третьей четверти I тыс. н. э. в Верхнем и Среднем Подесенье, стр. 70—74.
107[i]В. А. Падин. [/i]Раннеславянские поселения и могильник в районе Трубчевска. — СА, 1960, № 3, стр. 317-318.
108[i]Е. А. Шмидт. [/i]Некоторые археологические памятники Смоленщины второй половины I тысячелетия н. э., стр. 56—67.
109Очерки по археологии Белоруссии, стр. 231—234; [i]Л. Д. Поболь. [/i]Древности середины и третьей четверти I тыс. н. э. в Белорусском Поднепровье, стр. 159—180.
110[i]Л. Д. Поболь. [/i]Новое о раскопках в Тайманове. — АО 1969 г. М., 1970, стр. 301—302.
111[i]Ю. А. Липкинг. [/i]Могильники третьей четверти I тыс. н. э. в Курском Посеймье, стр. 136—152. К сожалению, материалы этих могильников изданы очень суммарно, без необходимой типологии вещей и керамики и без сопоставления находок и обряда погребения.
стр.80
112[i]Л. Д. Поболь. [/i]Древности середины и третьей четверти I тыс. н. э. в Белорусском Поднепровье, стр. 166.
113[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Зарубинецкая культура, стр. 16.
114[i]О. Н. Мельниковская. [/i]Племена Южной Белоруссии в раннем железном веке, стр. 41—48.
115О. [i]Д. Мельниковская. [/i]Первые сведения о погребальном обряде у племен юхновской культуры. — Сб.: Древние славяне и их соседи. М., 1970, стр. 50—51.
116[i]Ф. Д. Гуревич. [/i]Древности Белорусского Понеманья. М. — Л., 1962, стр. 68—69.
117Очерки по археологии Белоруссии, стр. 170—171.
118[i]Л. В. Артишевская. [/i]Могильник раннеславянского времени на р. Десне, стр. 85—86.
119[i]Г. Ф. Соловьева. [/i]Памятники конца I тысячелетия н. э. в Верхнем Поднепровье. — Сб.: Древние славяне и их соседи. М., 1970, стр. 98—100.
120[i]Г. В. Штыхов. [/i]Раскопки в Северной Белоруссии. — АО 1971 г. М., 1972, стр. 402.
121[i]Г. В. Штыхов. [/i]Исследования в Витебской и Минской областях. — АО 1970 г. М., 1971, стр. 313.
стр.81
122[i]Л. В. Артишевская. [/i]Могильник раннеславянского времени на р. Десне, стр. 95.
123[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 296.
124[i]Ю. А. Липкинг. [/i]Могильники третьей четверти I тыс. н. э. в Курском Посеймье, стр. 145—147, рис. 5, [i]10—16.[/i]
стр.82
125[i]П. Н. Третьяков, Е. А. Шмидт. [/i]Древние городища Смоленщины, стр. 30—31.
126[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 282.
127[i]Э. А. Сымонович. [/i]Городище Колочин I..., стр. 135.
128[i]Э. А. Сымонович. [/i]О связях лесных и лесостепных раннесредневековых культур Поднепровья, стр. 40.
129[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 257.
130[i]Е. А. Шмидт. [/i]Некоторые археологические памятники Смоленщины второй половины I тысячелетия н. э., стр. 54.
131[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 282.
стр.83
132[i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья, стр. 51—52.
133[i]В. Н. Топоров, О. Н. Трубачев. [/i]Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. М., 1962, стр. 232.
134Там же, стр. 236.
135[i]О. Н. Трубачев. [/i]Названия рек Правобережной Украины. М., 1968, стр. 270—273.
стр.84
136[i]О. Н. Трубачев. [/i]Названия рек Правобережной Украины, стр. 270.
стр.85
1П. [i]И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в средней части Южного Побужья. — СА, 1961, № 3, стр. 198—199.
2[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в средней части Южного Побужья, стр. 200—201; [i]Он же. [/i]Раннеславянские поселения Семенки и Самчинцы в среднем течении Южного Буга. — МИА, № 108, 1963, стр. 348—349.
3П. [i]И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения Семенки и Самчинцы..., стр. 350.
4П. [i]И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в средней части Южного Побужья, стр. 201.
5П. [i]И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения Семенки и Самчинцы..., стр. 349.
стр.86
6[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселения уличей на р. Тясмине. — МИА. № 108, 1963, стр. 145— 146.
7Там же, стр. 202.
8Там же, стр. 208.
9[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М. — Л., 1966, стр. 271; [i]Он же. [/i]У истоков древнерусской народности. — МИА, № 179, 1970, стр. 92—99.
10[i]П. Н. Третьяков. [/i]У истоков древнерусской народности, стр. 95; [i]Он же. [/i]Старожитнocтi I тисячолiття н. е. в Середньому Подесеннi. — Середнi вiки на Украïнi, I. Киïв, 1971, стр. 115.
11[i]П. Н. Третьяков. [/i]О древнейших руссах и их земле. — Сб.: Славяне и Русь. М., 1968, стр. 186; [i]Он же. [/i]У истоков древнерусской народности, стр. 72—92.
12[i]П. Н. Третьяков. [/i]У истоков древнерусской народности, стр. 85.
13[i]Э. А. Сымонович. [/i]О связях лесных и лесостепных раннесредневековых культур Поднепровья. — СА, 1966, № 3, стр. 47—49.
14Там же, стр. 46, рис. 3.
стр.87
15[i]В. В. Седов. [/i]Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970, стр. 68—69.
16Там же, стр. 69.
17[i]М. И. Артамонов. [/i]Болгарские культуры Северного и Западного Причерноморья. — Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. Вып. 15. Этнография. Л., 1970, стр. 23.
18Там же, стр. 28; [i]М. И. Артамонов. [/i]Етническата принадлежност и историческото значение на пастирската култура. — Археология, 3. София, 1969, стр. 7—8.
19[i]Д. Т. Березовець. [/i]Могильники уличiв у долинi р. Тясмину. — Слов'яно-руськi старожитностi. Киïв, 1969, стр. 58—70.
20[i]С. А. Плетнева. [/i]Работа Северодонецкого отряда. — АО 1967 г. М., 1968, стр. 63; [i]Она же. [/i]Работа Левобережного Днепровского отряда. — АО 1970 г. М., 1971, стр. 73; [i]Она же. [/i]Об этнической неоднородности населения Северо-Западного хазарского пограничья. — Сб.: Новое в археологии. М., 1972, стр. 108—118.
стр.88
21[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселение уличей на р. Тясмине, стр. 188—189.
22Там же, стр. 189.
23[i]В. П. Петров. [/i]Стецовка, поселение третьей четверти I тысячелетия н. э. — МИА, № 108, 1963, стр. 226.
24Там же, стр. 228.
25КСИА АН УССР, 7, 1957, стр. 94—96.
26[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселение уличей на р. Тясмине, стр. 194.
27[i]А. Т. Брайчевская. [/i]Поселение у балки Яцевой в Надпорожье. — МИА, № 108, 1963, стр. 251—282.
28[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в бассейне Южного Буга. — Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, стр. 183, 209.
29[i]И. А. Рафалович. [/i]Поселение VI—VII вв. у с. Ханска. — КСИА, 113, 1968, стр. 94—100.
30[i]И. А. Рафалович. [/i]Раскопки раннеславянского поселения VI—VII вв. у с. Селиште. — Археологические исследования в Молдавии. Кишинев, 1972, стр. 122—142.
стр.89
31[i]Т. М. Miнaeвa. [/i]Керамiка балки Канцирки в свiтлi археологiчних дослiджень на Пiвнiчному Кавказi. — Археологiя, ХIII. Киïв, 1961, стр. 119—128.
32[i]А. Т. Брайчевська. [/i]Розкопки гончарського горна в балцi Канцирка в 1955 р. — Археологiя, XIII. Киïв, 1961, стр. 114—118.
33[i]А. Т. Брайчевская. [/i]Поселение у балки Яцевой в Надпорожье, стр. 278.
34КСИА АН УССР, 7, 1957, стр. 95.
36[i]Т. М. Miнaeвa. [/i]Указ. соч., стр. 122—127.
стр.90
36[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселения уличей на р. Тясмине, рис. 9, [i]1, 4, 11; [/i]16, [i]2—5, 7; [/i]21, [i]2, 6.[/i]
37[i]В. П. Петров. [/i]Стецовка..., рис. 7, [i]1—10; [/i]8.
38[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселение уличей на р. Тясмине, рис. 23, [i]3, 8.[/i]
39[i]Д. Т. Березовець. [/i]Могильники уличiв..., рис. 3, [i]1[/i]—[i]3.[/i]
40[i]С. Ф. Покровська, В. Г. Петренко, Г. Т. Ковпаненко. [/i]Поселення VIII—VI ст. до н. е. поблизу с. Хрещатик на Канiвщинi. — Археологiя, 2, 1971, рис. 10, [i]1.[/i]
41Фонды ИА АН УССР, р. 28, № 2962.
42[i]Ю. В. Кухаренко. [/i]Раскопки у с. Сахновки. — МИА, № 108, 1963, рис. 3, [i]5, 8, 9, 10; В. И. Довженок, Н. В. Линка. [/i]Раскопки раннеславянских поселений в нижнем течении р. Рось. — МИА, № 70, 1959, рис. 5, [i]8, 10.[/i]
43[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннесланянские поселения Семенки и Самчинцы..., рис. 5, [i]1; [/i]6, [i]11, 12; [/i]8; 9, [i]1, 2; [/i]21, [i]1[/i]—[i]4; Он же. [/i]Раннеславянские поселения в средней части Южного Побужья. — СА, 1961, № 3, рис. 3, [i]1, 2.[/i]
44[i]И. А. Рафалович. [/i]Поселение VI—VII вв. у с. Ханска, рис. 30, [i]3.[/i]
45[i]И. А. Рафалович. [/i]Раннеславянское селище Хуча VI—VII вв. — КСИА, 105, 1965, рис. 30, [i]2, 4, 5, 6; [/i]31.
46[i]И. А. Рафалович. [/i]Раннеславянское поселение VI—VII вв. у с. Реча в Молдавии. — Археология, этнография и искусствоведение Молдавии. Кишинев, 1968, рис. 1, [i]3, 4.[/i]
47[i]Д. В. Линка, А. М. Шовкопляс. [/i]Раннеславянское поселение на р. Тясмине. — МИА, № 108, 1963, рис. 2.
48[i]П. И. Хавлюк. [/i]Славянские поселения VIII — начала IX в. на Южном Буге. — Археологический сборник, вып. 4. Л., 1962, рис. 2, [i]3.[/i]
стр.92
49[i]И. А. Рафалович. [/i]Славяне VI—IX веков в Молдавии. Кишинев, 1972, стр. 146— 149, рис. 22, [i]3.[/i]
50[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения Семенки и Самчинцы..., рис. 9. [i]3.[/i]
51[i]В. П. Петров. [/i]Стецовка..., рис. 6, [i]1.[/i]
52[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселения уличей на р. Тясмине, рис. 16, [i]6.[/i]
53[i]С. А. Плетнева. [/i]От кочевий к городам. М., 1967, стр. 103—106.
54[i]С. А. Плетнева. [/i]Средневековая керамика Таманского городища. — Сб.: Керамика и стекло древней Тмутаракани. М., 1963, стр. 10—14.
стр.93
55[i]С. А. Плетнева. [/i]От кочевий к городам, стр. 104.
56[i]Z. Čilinská. [/i]Slawisch-awarisclies Gräberfeld in Nové Zámky. Bratislava, 1966, табл. XXXVIII; XLI; XLII; L; LII; LV; LXII; LXX; LXXVII; LXXX; J. [i]Poulik.[/i] Jižni Morava země davných slovanů. Brno, 1948—1950, стр. 47, рис. 23; [i]Он же,[/i] >Staroslovanská Morava. Praha, 1948, стр. 110.
57J. [i]Kovrig. [/i]Das awarenzeitliche Gräberfeld von Alattyan. Budapest, 1963, табл. I, [i]32; [/i]II; VIII, [i]25; [/i]IX, [i]18.[/i]
58[i]А. Т. Брайчевская. [/i]Поселение у балки Яцевой в Надпорожье, рис. 9, 5.
стр.95
59[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в средней части Южного Побужья, рис. 4, [i]3.[/i]
60Там же, рис. 3, [i]2 [/i]и 4, [i]4.[/i]
61[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселения уличей на р. Тясмине, рис. 5.
62[i]Д. Т. Березовець. [/i]Могильники уличiв..., рис. 3, 7—8.
63[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселения уличей на р. Тясмине, рис. 24.
64[i]Д. Я. Телегин. [/i]Из работ Днепродзержинской экспедиции 1960 г. — КСИА АН УССР, 12, 1962, рис. 4.
65[i]В. I. Бiдзiля. [/i]Залiзоплавильнi горни середини I тисячолiття н. е. на Пiвденному Бузi. — Археологiя, XV. Киïв, 1963, табл. V.
стр.96
66[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в бассейне Южного Буга, стр. 184—193.
67[i]Л. М. Рутковська. [/i]Дослiдження поблизу с. Жовнiн Черкаськоï областi. — Археологiчнi дослiдження на Украïнi в 1969 р., IV. Киïв, 1972, стр. 227.
68Исследования Д. Я. Телегина в 1970 г. Материал хранится в ИА АН УССР.
69[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в средней части Южного Побужья, рис. 2.
70[i]Е. А. Горюнов. [/i]Некоторые вопросы истории днепровского лесостепного левобережья в V — начале VIII в. — СА, 1973, № 4, рис. 3.
71[i]А. В. Бодянский. [/i]Археологические находки в Днепровском Надпорожье. — СА, 1960, № 1, рис. 2.
72[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в бассейне Южного Буга, стр. 188, рис. 2, [i]2.[/i]
73[i]Д. Я. Телегин. [/i]Указ. соч., рис. 2.
74[i]А. В. Бодянский. [/i]Указ. соч., стр. 274.
75[i]Л. М. Рутковська. [/i]Дослiдження поблизу с. Жовнiн..., стр. 226.
стр.97
76[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселения уличей на р. Тясмине, стр. 150.
77П. [i]И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в бассейне Южного Буга, стр. 185—187.
78Там же, стр. 190.
79Там же. Данные об этих сооружениях уже были опубликованы раньше, и автор расценивал эти постройки как хозяйственные (см.: П. [i]И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в средней части Южного Побужья, стр. 192).
80П. [i]И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в бассейне Южного Буга, стр. 195.
81[i]И. А. Рафалович. [/i]Раннеславянское селище Хуча VI—VII вв., стр. 124.
82[i]Д. Т. Березовець. [/i]Могильники уличiв.., стр. 67—71.
83П. [i]А. Рафалович. [/i]Исследования раннеславянских поселений в Молдавии. — Археологические исследования в Молдавии в 1970—1971 гг. Кишинев, 1973, стр. 141— 143; [i]И. А. Рафалович, В. Л. Лапушнян. [/i]Работы Реутской археологической экспедиции. — Археологические исследования в Молдавии (1972 г. ). Кишинев, 1974, стр. 136—141.
стр.98
84[i]Д. Т. Березовец. [/i]Поселения уличей на р. Тясмине, стр. 179—182.
85[i]И. А. Рафалович. [/i]Славяне VI—IX веков в Молдавии, стр. 84.
стр.99
86[i]И. А. Рафалович. [/i]Славяне VI—IX веков в Молдавии, стр. 66—82.
стр.100
87[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в бассейне Южного Буга, стр. 198.
88[i]И. И. Ляпушкин. [/i]Славяне Восточной Европы накануне образования древнерусского государства. — МИА, № 152, 1968, стр. 28—48, карта, рис. 1.
89[i]Є. О. Петровська, Д. Я. Телегiн. [/i]Ранньослов'янський могильник на р. Тясминi. — Археологiя, XVIII. Киïв, 1965, стр. 178—179; [i]Д. Т. Березовець. [/i]Могильники уличiв..., стр. 58—66; [i]С. А. Плетнева. [/i]Об этнической неоднородности населения..., рис. 3, [i]1, 2.[/i]
90[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в бассейне Южного Буга, стр. 196.
стр.101
91[i]В. П. Петров. [/i]Стецовка,.., стр. 216.
92[i]С. А. Плетнева. [/i]От кочевий к городам, стр. 52—58.
93АП, т. V. Киïв, 1955, стр. 68—69.
94[i]С. А. Плетнева. [/i]От кочевий к городам, стр. 61—65.
95[i]С. А. Плетнева. [/i]Об этнической неоднородности населения..., стр. 108—118.
96Там же, рис. 5, [i]2.[/i]
97[i]С. А. Плетнева. [/i]Керамика Саркела — Белой Вежи. — МИА, № 75, 1959, стр. [i]233, [/i]рис. 22.
стр.102
98[i]Л. М. Рутковская. [/i]О стратиграфии и хронологии древнего поселения около с. Стецовка на р. Тясмине. — Сб.: Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974, стр. 22—38.
99Там же, рис. 2, [i]2—5, 7; [/i]3, [i]3; В. П. Петров. [/i]Стецовка..., рис. 5, [i]2; [/i]8, [i]1, 3.[/i]
100[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения в бассейне Южного Буга, стр. 181—210.
101[i]П. И. Хавлюк. [/i]Раннеславянские поселения Семенки и Самчинцы..., рис. 5, [i]1; [/i]8, [i]1-5, 11.[/i]
стр.103
102[i]П. Н. Третьяков. [/i]Финно-угры, балты и славяне..., стр. 240—273.
стр.104
103[i]Е. А. Горюнов. [/i]Некоторые вопросы истории днепровского лесостепного левобережья в V — начале VIII в., рис. 1, стр. 99—112.
стр.105
104[i]Л. М. Рутковская. [/i]О стратиграфии и хронологии древнего поселения около с. Стецовки..., стр. 30—31.
105[i]В. В. Седов. [/i]Формирование славянского населения Среднего Поднепровья. — СА, 1972, № 4, стр. 118.
стр.106
106[i]Є. В. Махно. [/i]Типи поховань та планування Компанiïвського могильника. — Середнi вiки на Украïнi, I. Киïв, 1971, рис. 3, [i]2; [/i]6, [i]1.[/i]
107[i]Н. М. Кравченко. [/i]Косановский могильник. — Сб.: История и археология юго-западных областей СССР начала нашей эры. М., 1967, табл. VI, [i]18, 19.[/i]
108[i]Э. А. Сымонович. [/i]Лепная посуда памятников черняховской культуры Нижнего Днепра. — КСИА, 68, 1957, рис. 5, [i]1, 2, 4, 5, 7.[/i]
109[i]Э. А. Сымонович. [/i]Северная граница памятников черняховской культуры. — МИА, № 116, 1964, стр. 27, рис. 3, [i]3.[/i]
110[i]Н. М. Кравченко. [/i]Указ. соч., табл. VI, [i]2.[/i]
111[i]Є. В. Махно. [/i]Типи поховань..., рис. 3, [i]1.[/i]
112[i]Э. А. Сымонович. [/i]Новые работы в селе Черняхове. — Сб.: История и археология юго-западных областей СССР в начале нашей эры. М., 1967, стр. 9, рис. 3, [i]10; [/i]5, [i]1.[/i]
113[i]А. Т. Смиленко, М. Ю. Брайчевский. [/i]Черняховское поселение в селе Леськи близ города Черкассы. — Сб.: История и археология юго-западных областей СССР, стр. 50, рис. 12, [i]4, 8.[/i]
114[i]Д. Т. Березовец, В. П. Петров. [/i]Лохвицкий могильник. — МИА, №[i] [/i]82, 1960, стр. 97, табл. I, [i]3.[/i]
115[i]А. Т. Брайчевская. [/i]Черняховские памятники Надпорожья. — МИА, № 82, 1960, стр. 190, табл. V, [i]22.[/i]
116Є. [i]В. Махно. [/i]Отчет за 1957 г. Архив ИА АН УССР, д. 1957/2.
117[i]В. Д. Баран. [/i]Раннеславянские памятники на Западном Буге. — Slovenská archeologia, XIII, 2, 1965, стр. 364, рис. 41, [i]8.[/i]
118[i]В. Д. Баран. [/i]До питання про лiпну керамiку культури полiв поховань черняхiвського типу у межирiччi Днiстра i Захiдного Бугу. — МДАПВ, вып. 3. Киïв, 1961, рис. 5, [i]2.[/i]
119[i]Э. А. Рикман. [/i]Памятник эпохи великого переселения народов. Кишинев, 1967, рис. 4, [i]6; [/i]8, [i]1; [/i]21, [i]3; [/i]44, [i]13.[/i]
120[i]Э. А. Сымонович. [/i]Орнаментация черняховской керамики. — МИА, № 116, 1964, стр. 279, рис. 5, [i]6.[/i]
121[i]Е. О. Симонович. [/i]Порiвняльне вивчення пам'яток черняхiвськоï культури в районi м. Черкас. — Археологiя, XXII. Киïв, 1969, рис. 2, [i]2.[/i]
122[i]Е. О. Симонович. [/i]Перший черняхiвський могильник в Пiвнiчному Причорномор'i. — Археологiя, XX. Киïв, 1966, рис. 2, [i]3.[/i]
123[i]Э. А. Сымонович. [/i]Лепная посуда памятников черняховской культуры Нижнего Днепра, стр. 16, рис. 5, [i]8.[/i]
124Там же, стр. 15.
125Интересно отметить, что в позднем слое Танаиса (IV в. н. э. ) появляются новые формы посуды, близкие Черняховским. Среди них есть и биконические горшки, также принесенные сюда новым населением [i](Д. Б. Шелов. [/i]Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры. М., 1972, стр. 317—319).
стр.107
126[i]Є. В. Махно. [/i]Типи поховань..., стр. 91, рис. 3, [i]16.[/i]
127[i]В. Д. Баран. [/i]Поселення перших столiть нашоï ери бiля села Черепин. Киïв, 1961, табл. VI, [i]4.[/i]
128[i]Э. А. Сымонович. [/i]Раскопки могильника у овчарни совхоза Приднепровского на Нижнем Днепре. — МИА, № 82, 1960, рис. 17, [i]1.[/i]
129[i]В. Д. Баран. [/i]Памятники черняховской культуры бассейна Западного Буга. — МИА, № 116, 1964, стр. 222, рис. 7, [i]1.[/i]
130[i]К. Ф.[/i] [i]Смирнов. [/i]Меотский могильник у станицы Пашковской. — МИА, № 64, 1958, рис. 8, [i]20; Н. Н. Погребова. [/i]Позднескифские городища на Нижнем Днепре. — Там же, рис. 27, [i]3, 9.[/i]
131[i]Э. А. Сымонович. [/i]Раскопки поселения Ломоватое 2. — КСИИМК, 79, 1960, рис. 8, [i]5.[/i]
132Раскопки Е. В. Махно. Материал находится в Институте археологии АН УССР.
133[i]Є. В. Махно. [/i]Типи поховань..., рис. 3, [i]4.[/i]
134[i]Э. А. Сымонович. [/i]Раскопки могильника у овчарни совхоза Приднепровского..., табл. 1, [i]2.[/i]
стр.108
135[i]В. П. Шилов. [/i]Калиновский могильник. — МИА, № 60, 1959, рис. 63, [i]5, 9, 12; К. Ф. Смирнов. [/i]Курганы у сел Иловатка и Политотдельское Сталинградской области. — Там же, рис. 13, [i]1, 5.[/i]
136[i]Г. Ф. Никитина. [/i]Классификация лепной керамики черняховской культуры. — СА, 1966, № 4, стр. 70—84: [i]В. Д. Баран. [/i]До питання про лiпну керамiку культури полiв поховань черняхiвського типу у межирiччi Днiстра i Захiдного Бугу, стр. 77— 87.
137[i]В. Д. Баран. [/i]Памятники черняховской культуры бассейна Западного Буга, стр. 218—242; [i]А. Т. Брайчевская. [/i]Черняховские памятники Надпорожья, стр. 150— 160.
138[i]Г. И. Смирнова. [/i]Поселение у с. Незвиско в первые века новой эры. — МИА, № 116, 1964, стр. 202.
139[i]А. Т. Смиленко, М. Ю. Брайчевский. [/i]Черняховское поселение в селе Леськи близ города Черкассы, стр. 48.
140[i]В. Д. Баран. [/i]Памятники черняховской культуры, стр. 218—242.
141[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни мi[i]ж [/i]Днiстром i Припяттю. Киïв, 1972, стр. 118—119, рис. 29.
стр.110
142[i]В. В. Седов. [/i]Формирование славянского населения Среднего Поднепровья. — СА, 1972, № 4, стр. 116—118.
143[i]В. В. Кропоткин. [/i]Клады римских монет на территории СССР. — САИ, вып. Г4-4, 1961, стр. 31—32.
144[i]В. I. Бiдзiля. [/i]Залiзоплавильнi горни середини I тисячолiття н. е. на Пiвденному Бузi, стр. 123—143.
стр.111
145[i]Э. А. Рикман, И. А. Рафалович. [/i]К вопросу о соотношении черняховской и раннеславянской культур в Днестровско-Дунайском междуречье. — КСИА, 105, 1965, стр. 42—58.
146Там же, стр. 53, рис. 4.
147[i]Иордан. [/i]О происхождении и деяниях гетов. М., 1960, стр. 72.
148[i]Прокопий из Кесарии. [/i]Война с готами. М., 1950, стр. 384.
149[i]Иордан. [/i]О происхождении и деяниях гетов, стр. 219.
150Там же, стр. 213, 220.
стр.112
151[i]В. В. Седов. [/i]Формирование славянского населения Среднего Поднепровья, стр. 127.
152Ф. П. Филин.[i] [/i]Образование языка восточных славян. М., 1962, стр. 63.
153Там же, стр. 60.
154[i]В. И. Абаев. [/i]Скифо-европейские изоглоссы. М., 1965, стр. 70—79; [i]О. Н. Трубачев. [/i]Из славяно-иранских лексических отношений. — Этимология 1965. М., 1967, стр. 37—44.
155[i]В. В. Седов. [/i]Формирование славянского населения Среднего Поднепровья, стр. 116—118.
стр.113
1I. [i]Borkovský. [/i]Nejstarši slovanská keramika ze střednich Čech. — PA, XLI, 1939, стр. 97—107.
2I. [i]Borkovský. [/i]Staroslovanská keramika ve Středni Evropĕ. Praha, 1940.
стр.114
3I. [i]Borkovský. [/i]Staroslovanská keramika..., стр. 59—64.
4Там же, стр. 41—56.
5J. [i]Poulik. [/i]Staroslovanská Morava. Praha, 1948, стр. 15—19.
6Там же, стр. 89—94.
7Siedlung und Verfassung Böhmens in der Frühzeit. Wiesbaden, 1967, стр. 8—9.
8J. [i]Poulik. [/i]Staroslovanskó mohylové pohřebištĕ v Přitlukăch na Moravě. — AR, III, 2-3, 1951, стр. 97—99.
9[i]Z. Klanica. [/i]Zur Frage der Anfänge des Burgwalls «Valy» bei Mikulčice. — AR, XX, 5, 1968, стр. 526—644.
стр.115
10[i]Н. Preidel. [/i]Die Anfänge der slawischen Besiedlung Böhmens und Mährens. München, 1954, стр. 59—70.
11Siedlung und Verfassung Böhmens..., стр. 10.
12J. [i]Werner. [/i]Die Langobarden in Pannonien. München, 1962, стр. 143.
13J. [i]Zeman. [/i]Zu den chronologischen Fragen der ältesten slawischen Besiedlung im Bereich der Tschechoslowakei. — AR, XVIII, 2, 1966, стр. 178.
14Там же, стр. 185.
15J. [i]Eisner. [/i]Devińska Nová Ves. Bratislava, 1952, стр. 382.
16J. [i]Zeman. [/i]Zu den chronologischen Fragen..., стр. 186—188.
17J. [i]Zeman. [/i]Beginn der slawischen Besiedlung in Bohmen. — Siedlung und Verfassung Böhmens in der Frühzeit. Wiesbaden, 1967, стр. 6.
18Там же, стр. 7.
стр.116
19J. [i]Zeman. [/i]Beginn der slawischen Besiedlung..., стр. 5—6.
20Там же, стр. 4.
21[i]D. Bialeková. [/i]Osadnictwo slowiańskie nad Srodkowym Wagiem i Gorną Nitrą. — Acta archaeologica Carpathica, IV, 1-2, Kraków, 1962, стр. 185.
22[i]D. Bialeková. [/i]Nové včasnoslovanské nálezy z juhozápadného Slovenska. — SLA, X, 1, 1962, стр. 134—136.
23Там же, стр. 135.
24[i]D. Bialeková. [/i]Zur Datierung der oberen Grenze des Prager Typus in der Südwestslowakei. — AR, XX, 5, 1968, стр. 619—625.
25[i]В. Svoboda. [/i]Čechy v debě stěhovaní národů. Praha, 1965, стр. 356—357.
стр.117
26[i]В. Svoboda. [/i]Указ. соч., рис. 77.
27J. [i]Zeman. [/i]Severni Morava v mladši době řimské. Praha, 1961, стр. 273—279.
28[i]Т. Kolnik. [/i]Popelnicové pohrebisko z mladšej doby řimskej a počiatku doby stéhovania narodov v Očkove pri Pieštanoch. — SLA, IV, 2, 1956, [i]Он же. [/i]Pohrebiske v Bešeňeve. — SLA, IX, 1-2, 1961.
29J. [i]Zeman. [/i]Pohřebište z doby stěhování národů v Mochově. — PA, XLIX, 2, 1958; [i]B. Novotný. [/i]Pohřebište z doby stěhování národů v Holaskách naMoravé. — AR, VII, 3, 1955; [i]J. Kudrná[/i]č[i]. [/i]Pohřebište z doby stěhování národů v Klučově. — AR, IV, 2, 1952, стр. 101—112.
30[i]M. Lamiová-Schmiedlová. [/i]Romerzeitliche Siedlungskeramik in der Stidostslowakei. — SLA, XVII, 2, 1969, стр. 403—489.
31Там же, рис. 39; 40.
32Там же, стр. 490—491.
стр.118
33J. [i]Zeman. [/i]Beginn der slawischen Besiedlung..., стр. 7; V. [i]Budinský-Krička. [/i]Sídlisko z doby rímskej a zo zacĭatkov stahovania národov v Prešove. — SLA, XI, 1, 1963, стр. 41.
34[i]V. Budinský-Krička. [/i]Sídlisko z doby rímskej..., стр. 35—36.
35Там же, рис. 16, [i]5; [/i]табл. IX, [i]6; [/i]XII, [i]6.[/i]
стр.119
36I. [i]Pleinerová, J. Zeman. [/i]Návrh klasifikace časně slovanské keramiky u Čechách. — AR, XXII, 6, 1970, стр. 721—728.
стр.122
37[i]D. Bialeková. [/i]Nové včasnoslovanské nálezy..., рис. 10, [i]6; [/i]47, [i]3.[/i]
стр.123
38[i]D. Bialeková. [/i]Nové včasnoslovanské nálezy..., рис. 10, [i]10, 11; [/i]14, [i]4; [/i]47, [i]1, 7, 8.[/i]
стр.124
39[i]В. Svoboda. [/i]Указ. соч., рис. XI, [i]8; [/i]LXII, [i]1; [/i]XLVI, [i]26; [/i]LXXVII, [i]11; М. Lamiová-Schmiedlová. [/i]Указ. соч., табл. II, [i]11; J. Zeman. [/i]Severni Morava, рис. 4, [i]а: [/i]39, [i]С; Т. Kolnik. [/i]Pohrebisko v Bešenove, табл. XIII, погребение 89; V, погребение 24 и т. д.; [i]V. Hrubý. [/i]Sidliště z pozdni doby řimské v Zlechově. — AR, XIX, 5, 1967, рис. 215, [i]1; [/i]216, [i]2; [/i]218, [i]1.[/i]
40[i]В. Svoboda. [/i]Указ., соч., табл. XI, [i]5; [/i]XLIV, [i]17; J. Zeman. [/i]Severni Morava, pис. 24, [i]A; [/i]73, [i]Д; T. Kolnik. [/i]Pohrebisko v Bešenove, табл. XII, погребение 77; XIII, погребение 87.
41[i]В. Svoboda. [/i]Указ. соч., рис. 60, табл. XLVII, 9; [i]V. Budinský-Krička. [/i]Slovanské osidlenie na severovychodnom Slovensku. — SLA, XI, 1961, рис. 19, [i]3; Т. Kolnik. [/i]Pohrebisko v Bešenove, табл. VII, погребение 50.
42[i]D. Bialeková. [/i]Prispevok k študiu po[i]č[/i]iatkov slovanského osidlenia na juhozápadnom Slovensku. — Študijné zvesti, 6. Nitra, 1961, стр. 125.
43[i]Z. Čilinská. [/i]Slawisch-awarisches Gräberfeld in Nové Zamky. Bratislava, 1966, стр. 130, табл. LXXVIIII, [i]1, 3, 7, 9; [/i]LXXIX, [i]14.[/i]
стр.125
44[i]D. Bialeková. [/i]Nové včasooslovanské nálezy..., стр. 135.
45[i]Z. Čilinska. [/i]Slawisch-awarisches Gräberfeld..., стр 205.
46Там же, стр. 128—142.
стр.126
47[i]L. Kraskovská. [/i]Slovansko-avarské pohrebisko pri Záhorskej Bystrici. Bratislava, 1972, рис. 10, [i]1; [/i]15, [i]2; [/i]17, [i]4; [/i]19, [i]13.[/i]
48[i]D. Bialeková. [/i]Nové včasnoslovanské nálezy..., стр. 135.
49[i]V. Hrubý. [/i]Sidliště z pozdni doby řimské v Zlechově, стр. 643—656.
50Там же, стр. 653.
51I. [i]Pleinerová. [/i]Výzkum osady z doby stěhováni národů a z doby slowanské v Březně u Loun. — AR, XVII, 4, 1965; [i]Она же. [/i]Germanische und slawische Komponenten in der altslawischen Siedlung Březno bei Louny. — Germania, 43, 1, 1965; [i]Она же. [/i]Poznatky a problémy vyzkumu v Březně. — AR, XIX, 5, 1967; [i]Она же. [/i]Zur relativen Chronologie der Keramik von Prager Typus aus Grund der Sielungsgrabung Březno bei Louny. — AR, XX, 5, 1968; [i]Она же. [/i]Druha předbežna zpráva о výzkumu sidlišt z doby stěhováni národů a slovanskego obdobi v Březně. — AR, XXIII, 6, 1971.
стр.127
52I. [i]Pleinerová. [/i]Druha předbežna zpráva..., стр. 705.
53[i]S. Vencl. [/i]Časně slovanské osĭdlení v Běchovicích, o. Praha-Východ. — PA, LXIV, 1973, стр. 340—385.
54[i]S. Vencl. [/i]Časně slovanské osĭdlení..., стр. 377—378.
стр.129
55[i]S. Vencl. [/i]Časně slovanské osidlené..., рис. 14, [i]7. [/i]
56[i]S. Vencl. [/i]Časně slovanské osidlené.., рис. 14, [i]1.[/i]
стр.130
57J. [i]Poulik. [/i]Staroslovanská Morava, стр. 17—19.
58[i]D. Bialeková. [/i]Nové včasnoslovanské nálezy..., стр. 100, 126.
59J. [i]Pastor. [/i]Staroslovanské zemnice v Somotore. — AR, IX, 6, 1957, рис. 333, стр. 830.
60[i]V. Budinský-Krička. [/i]Slovanské mohyly v Skalici. Bratislava, 1959, стр. 35—37.
61I. [i]Pleinerová. [/i]Zur relativen Chronologie der Keramik vom Prager Typus..., стр. 645—666.
62[i]L. Kraskovská. [/i]Slovansko-avarské pohrebisko pri Záhorskej Bystrici, рис. 10, [i]1, 19[/i]—[i]13 [/i]и др.
стр.131
63[i]L. Kraskovská. [/i]Zprava о staroslovanskom nálezisku pri Kútoch. — Historica Slovaca, V, 1947, табл. I, [i]1; B. Dostál. [/i]Slovanský mohylnik v Žlutavy. — Sbornik praci filosofické fakulty Brněnské University. Řada archeologicko-klasická, E2, 1957, табл. XI, [i]1, 7; [/i]XII, [i]9.[/i]
64J. [i]Zeman. [/i]Zu den chronologischen Fragen..., стр. 176—178.
65Там же, стр. 161, рис. 61.
66[i]D. Bialeková. [/i]Nové včasnoslovanské nálezy..., стр. 136.
стр.132
67[i]V. Budinský-Krička. [/i]Slovanské popelnicové pole z doby predhradištnej vo Výčapoch-Opatoviciach, okr. Nitra. — Historica Slovaca, V, 1947, стр. 135—144.
68[i]D. Bialeková. [/i]Nové včasnoslovanské nálezy..., стр. 109—111.
69J. [i]Eisner. [/i]Devínska Nová Ves.
стр.133
70[i]L. Kraskovská. [/i]Slovanské popelnicové pohrebisko v Stupave. — SLA, IV, 1956, стр. 163—167.
71J. [i]Poulik. [/i]Staroslovanská Morava, стр. 18—19.
72J. [i]Poulik. [/i]Jižni Morava — zemé davnych slovanů. Brno, 1948—1950, стр. 153.
73J. [i]Poulik. [/i]Jižni Morava, стр. 92; [i]Он же. [/i]Staroslovanské mohilové pohřebiště v Přítlukach na Moravě, стр. 97, сл.
74[i]В. Dostál. [/i]Slovanská minulost Pohanska. Břeslav 1964, стр. 18, рис. 17.
75I. [i]Borkovský. [/i]Staroslovanská keramika ve Středni Evropě, стр. 9—18.
76J. [i]Poulik. [/i]Stari moravané budují svuj stát. Brno, 1960. стр. 32—33.
77I. [i]Borkovský. [/i]Staroslovanská keramika..., стр. 9—10.
78J. [i]Poulik. [/i]Staroslovanská Morava, стр. 90—91, рис. 24; 25.
79[i]D. Bialeková. [/i]Nové včasnoslovanské nálezy..., стр. 136—140.
80Там же, стр. 136, 138.
81J. [i]Poulik. [/i]Jižní Morava, стр. 153.
82[i]D. Bialeková. [/i]Osadnictwo slowiańskie nad środkowym Wagiem u Gornę, Nitrą. — Acta archaeologica Carpathica, IV. Kraków, 1962, табл. II, [i]1, 3, 6; V. Budinský-Krička. [/i]Slovanské popelnicové pole z doby predhradištnej vo Vý[i]č[/i]apoch-Opatoviciach, okr. Nitra, табл. II; IV.
83J. [i]Poulik. [/i]Staroslovanská Morava, стр. 18—19.
стр.134
84J. [i]Eisner. [/i]Devínska Nová Ves, стр. 366—370.
85[i]Z. Čilinská. [/i]Slovansko-avarské pohrebisko v Žitovskej Toni. — SLA, XI, 1, 1963, табл. III; IV; V; VI; VII; VIII; IX; X; [i]A. Točik. [/i]Pohrebisko a sídlisko z doby avarskej riše v Prši. — SLA, XI, 1963, стр. 160—172.
86J. [i]Zeman. [/i]Zu den chronologischen Fragen..., стр. 182.
87[i]V. Budinský-Krička. [/i]Slovanské mohyly v Skalici, стр. 35—37.
88[i]L. Kraskovská. [/i]Staroslovanské popelnicové pohrebište na «Borovej» při Moravskom Sv. Jáne. — PA, XLIII, 1947-1948, стр. 118-119.
89Там же, стр. 119.
90J. [i]Zeman. [/i]Zu den chronologischen Fragen..., стр. 182.
91[i]D. Bialeková. [/i]Osadnictwo slowiańskie..., табл. II, [i]7, 8, 9.[/i]
92[i]V. Budinský-Krička. [/i]Staroslovanský mohylnik v Královskom Chlmci na východnom Slovensku. — AR, III, 1, 1950, стр. 70—74; [i]Он же. [/i]Slovanské mohyly na východnom Slovensku. — SLA, VI, 1, 1958, стр. 185—186.
93[i]V. Budinský-Krička. [/i]О pogriebalnom obriadie słowianskich kurganów w Słowakii. — Acta Archaeologica Carpathica, I. Kraków, 1958, стр. 63.
стр.136
94[i]Z. Klanica. [/i]Předvelkomoravské pohřebiště v Dolnich Dynajovicich. Praha, 1972, стр. 47—52.
стр.137
1[i]W. Schulz. [/i]Volkerwanderungs- und Merowingerzeit (5 bis 7. Jahrhundert). — AF, 1958, 4-5, стр. 271, рис. 13.
2[i]H. Knorr. [/i]Die slawische Keramik zwischen Elbe und Oder. Leipzig, 1937.
3Kultur und Kunst der Slawen in Deutschland vom 7. bis 13. Jahrhundert. Berlin, 1965; [i]B. Krüger. [/i]Dessau-Mosigkau. Berlin, 1967; J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme zwischen Elbe und Oder. Berlin, 1968; Die Slawen in Deutschland. Ein Handbuch. Geschichte und Kultur der slawischen Stämme westlich von Oder und Neisse vom 6. bis 12. Jahrhunrdert. Berlin, 1970; [i]E. Schuldt. [/i]Die slawische Keramik in Mecklenburg. Berlin, 1956.
стр.138
4J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 41—56; [i]Он же. [/i]Tornov und Vorberg. Berlin, 1966, рис. 51.
5[i]E. Schuldt. [/i]Die slawische Keramik in Mecklenburg, стр. 16—22.
6J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 57.
7[i]В. Schmidt. [/i]Die späte Völkerwanderungszeit in Mitteldeutschland. Halle, 1961, стр. 41.
8[i]В. Krüger. [/i]Dessau-Mosigkau, стр. 65.
стр.140
9[i]В. Krüger. [/i]Zur Nordwestausbreitung der frühslawischen Keramik im weiteren Elbe-Saale-Gebiet. — Varia archaeologica, 16. Berlin, 1964, стр. 221.
стр.141
10[i]Е. Schuldt. [/i]Die Slawische Keramik in Mecklenburg, стр. 10—25.
стр.142
11[i]Т. Voigt. [/i]Die frühesten Slawen. — AF, 1958, 4-5, стр. 286; [i]В. Krüger. [/i]Altslawische Besiedlungstendenzen im Gebiet westlich von Oder und Neisse. — AR, 1968, 5, стр. 674.
12[i]В. Krüger. [/i]Dessau-Mosigkau, стр. 8.
13Там же, стр. 115.
стр.143
14[i]W. Hoffmann. [/i]Frühslawische Brandgräber im mittleren Elbgebiet. — Jahresschrift für mitteldeutsche Vorgeschichte, 46. Halle, 1962, рис. 4, [i]e.[/i]
15[i]H. Rempel. [/i]Die früdeutsche Keramik in Thüringen. — PZ, XXXVII, 1-2, 1959, рис. 3; J. [i]Zeman. [/i]Severni Morava v mladši době římské. Praha, 1961, рис. 25, [i]A; [/i]55, [i]B.[/i]
16[i]E. Schuldt. [/i]Die slawische Keramik von Sukow und das Problem der Feldberger Gruppe. — Jahrbuch für Bodendenkmalpflege in Mecklenburg. Schwerin, 1963, рис. 162, сл.
17[i]W. Unverzagt, J. Herrmann. [/i]Das slawische Brandgräberfeld von Prützke, Kr. Eberwalde. — AF, 1958, 3, рис. 2, [i]a.[/i]
стр.144
18[i]W. Hoffmann. [/i]Frühslawische Brandgräber..., рис. 4, [i]d; [/i]8, [i]с.[/i]
19[i]К. Struve. [/i]Frühe slawische Burgwallkeramik aus Ostholstein. — ZFA, II, 1968, рис. 3; 4; 5; [i]R. Schindler. [/i]Die Datierungsgrundlagen der slawischen Keramik in Hamburg. — PZ, XXXVII, 3, 1959, рис. 2; 3; 4; 5; 6; 7.
20[i]В. Krüger. [/i]Beginn der Untersuchung einer germanischen Siedlung in Waltersdorf, Kr. Königs Wusterhausen. — AF, 1969, 3, рис. 2.
21[i]В. Krüger. [/i]Dessau-Mosigkau, стр. 69; [i]G. Behm-Blancke. [/i]Die altthüringische und fruhmittelalterliche Siedlung Weimar. — Schriften der Sektion für Vor- und Fruhgeschichte, 2. Berlin, 1952, рис. 7, [i]a; J. Bona. [/i]Die Langobarden in Ungarn. — Acta archaeologica, t. VII. Budapest, 1956, табл. XVI; [i]В. Schmidt. [/i]Die späte Völkerwanderungszeit in Mitteldeutschland, табл. 21, [i]a, b, c, e; W. Boege. [/i]Em Beitrag zum[i] [/i]Formenkreis der wandalischen Irdenware aus der Völkerwanderungszeit. — Altschlesien, 7, 1, 1937, рис. 6; [i]К. Bohner. [/i]Die frankischen Altertumer. Berlin, 1958, табл. 1, [i]5; [/i]6, [i]11, 15.[/i]
22[i]В. Krüger. [/i]Dessau-Mosigkau, стр. 106.
23[i]К. Jazdzewski. [/i]Das gegenseitige Verhältnis slawischer und germanischer Elemente in Mitteleuropa seit dem Hunneneinfall bis zum awarischen Landnahme an der mittleren Donau. — Archaeologia Polona, II, 1959, стр. 64.
24[i]В. Schmidt. [/i]Die späte Völkerwanderungszeit in Ostthüringen und das Einzugsgebiet der Slawen in Mitteldeutschland. — Wissenschaftliche Zeitschrift der Martin Luther Universitat, III. Halle, 1954, стр. 794.
стр.145
25[i]W. Unverzagt. [/i]Zur Armbrustsprossenfibel von Prützke, Кr. Branden-Land. — AF, 1960, 5, стр. 147.
26[i]В. Krüger. [/i]Dessau-Mosigkau, стр. 106.
27Там же, стр. 106—115.
28Там же, стр. 35—39.
29Там же, стр. 66—67.
30Там же, стр. 61, рис. 38.
31Там же, рис. 16; 17; 19.
стр.148
32[i]Ch. Albrecht. [/i]Beitrag zur Kenntnis der slawischen Keramik auf Grund der Burgwallforschung im mittleren Saalegebiet. Leipzig, 1923, табл. 1.
33[i]Т. Voigt. [/i]Zur Herkunftsfrage der Brandgräbergruppe mit slawische Kulturgut von 6—8. Jahrhundert im Elbe-Saale-Gebiet. — PZ, XXXVII, 3, 1959, стр. 167-168.
34[i]R. Schindler. [/i]Die Datierungsgrundlagen der slawischen Keramik im Hamburg. — PZ, XXXVII, 3, 1959, рис. 3.
35[i]H. Rempel. [/i]Die frühdeutsche Keramik in Thüringen, стр. 106—108; [i]Он же. [/i]Die sorbische Keramik in Thüringen. — PZ, XXXVII, 3, 1959; [i]Он же. [/i]Die archäologisch-kulturelle Zuordnung frühgeschichtlicher Funde westlich der Saale. — ZFA, II, 1968.
36[i]T. Voigt. [/i]Zur Herkunftsfrage der Brandgräbergruppe..., рис. 5.
37[i]В. Fischer. [/i]Zwei neue altslawische Siedlung südlich von Berlin. — AF, 1971, 3, рис. 3.
38[i]В. Krüger. [/i]Eine altslawische Siedlung von Schulzendorf. — AF, 1969, 3, стр. 148—152.
стр.150
39[i]В. Krüger. [/i]Dessau-Mosigkau, стр. 108.
40Там же, стр. 37—40.
41Там же, стр. 42.
42[i]W. Hoffmann. [/i]Frühslawischen Brandgräber..., стр. 325—344; [i]Т. Voigt. [/i]Zur Herkunftsfrage der Brandgräbergruppe..., стр. 160—168.
43[i]W. Hoffmann. [/i]Die frühslawischen Brandgräberfelder im mittleren Elbgebiet. — PZ, XXXVII, 3, 1959, стр. 169—174.
стр.151
44[i]В. Schmidt. [/i]Die späte Völkerwanderungszeit..., стр. 24.
45[i]H. Rempel. [/i]Die frühdeutsche Keramik in Thüringen, стр. 105—110.
46[i]В. Schmidt. [/i]Die späte Völkerwanderungszeit..., стр. 20—72.
47[i]В. Krüger. [/i]Dessau-Mosigkau, стр. 118.
48J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., рис. 6.
49[i]E. Schuldt. [/i]Die Ausgrabungen im Gebiet der «Alten Burg» von Sukow, Kr. Teterow. — Jahrbuch für Bodendenkmalpflege in Mecklenburg. Schwerin, 1963, стр. 217—238.
стр.152
50J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 61—63; [i]Е. Schuldt. [/i]Die slawische Keramik von Sukow und das Problem der Feldberger Gruppe, стр. 258; Z. [i]Váńa. [/i]Die Keramik der slawischen Stämme in Ostdeutschland. — Vznik a počatky slovanů, III. Praha, 1960, стр. 130—132; [i]В. Krüger. [/i]Altslawische Besiedlungstendenzen im Gebiet westlich von Oder und Neisse, стр. 680.
51[i]H. Keiling. [/i]Keramikfunde aus einer frühslawischen Siedlung von Cramonshagen. Kr. Schwerin. — AF, 1965, 4, рис. 2.
стр.153
52[i]Е. Schuldt. [/i]Die Slawische Keramik von Sukow und das Problem der Feldberger Gruppe, стр. 243—261.
53[i]H. Keiling. [/i]Keramikfunde aus einer frühslawischen Siedlimg..., стр. 186—190.
54[i]E. Schuldt. [/i]Die slawische Keramik von Sukow und das Problem der Feldberger Gruppe, стр. 261.
55J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 41—49.
56[i]Е. Schuldt. [/i]Die slawische Keramik in Mecklenburg, стр. 20—22.
57J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 41.
58J. [i]Žak. [/i]Najstarsze ostrogi zachodnioslowianske. Warszawa—Wrocław, 1959, табл. 11, [i]6.[/i]
стр.154
59J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 70—72.
60Там же, стр. 71, рис. 9.
стр.155
61[i]К. Böhner. [/i]Die frankischen Altertümer. Berlin, 1958, табл. I; III; [i]H. Dannheimer. [/i]Die germanischen Funde der späten Kaiserzeit und des frühen Mittelalters in Mittelfranken. Berlin, 1962, стр. 25—72; [i]E. Schuldt. [/i]Pritzier. Ein Urnenfriedhof der späten römischen Kaiserzeit in Mecklenburg. Berlin, 1955, рис. 9.
62[i]В. Schmidt. [/i]Die späte Völkerwanderungszeit in Mecklenburg, стр. 58—59.
63J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 51—52.
стр.156
64J. [i]Herrmann. [/i]Tornow und Vorberg, стр. 65—78.
65J. [i]Herrmann. [/i]Die germanische und slawische Siedlungen und das mittelalterliche Dorf von Tornow, Kr. Calau. Berlin, 1973, стр. 64—72, 167.
66J. [i]Herrmann. [/i]Die germanische und slawische Siedlungen..., стр. 13, 73, 265.
67Там же, стр. 64.
68[i]G. Sommer. [/i]Altslawische Funde von Mürow, Kr. Angermünde. — AF, 1971, 3, стр. 156.
69[i]B. Fischer. [/i]Указ. соч., стр. 158—160; [i]В. Krüger. [/i]Eine altslawische Siedlung von Schulzendorf, рис. 3, карта.
70[i]D. Buck, H. Geisler. [/i]Ausgrabungen auf dem älterslawischen Burgwall «Grodisch» bei Wiesenau, Kr. Eisenhüttenstadt, im Jahre 1970. — AF, 1971, 3, стр. 146—154.
71[i]G. Sommer. [/i]Altslawische Funde..., рис. 2, карта.
стр.157
72J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 53—56.
73J. [i]Herrmann. [/i]Tornow und Vorberg..., стр. 117.
74J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 122—124.
75[i]U. Dymaczewska. [/i]Ceramika wczesnośredniowieczna z Santoka pow. Gorzów WLKP. —. Slavia Antiqua, XVI, 1970, стр. 176—177, рис. 26.
76J. [i]Herrmann. [/i]Slawische Stämme..., стр. 73.
77Там же.
стр.158
78[i]Н. Keiling. [/i]Gräber der spätrömischen Kaiserzeit von Lassahn, Kr. Hagenow. — AF, 1972, 4, рис. 1; 2; [i]E. Schuldt. [/i]Pritzier, рис. 8; 9; 20.
79J. [i]Neustupny. [/i]Přispěvek k datováni hradiśtní keramiky v Polabí. — Slavia Antiqua, I, 1948, стр. 410—412.
80[i]Z. Váňa. [/i]Die Keramik des slawischen Stämme in Ostdeutschland, стр. 132—135.
81[i]H. Dannheimer. [/i]Die germanischen Funde der späten Kaiserzeit und des frühen Mittelalters in Mittelfranken, табл. 30; 43; 52; 57; 79; [i]К. Böhner. [/i]Die frankischen Altertümer, табл. 1; 3; [i]W. Нübinеr. [/i]Topographisch-statistische Untersuchungen zur merowingerzeitlichen Keramik in Süddeutschland. — Alamannischen Jahrbuch, 1964— 1965, табл. 2, [i]9; [/i]5, [i]26, 29.[/i]
82[i]G. Behm-Blanke. [/i]Ein fränkischer Knickwandtopf mit Kreuzsymbolem aus Thüringen. — AF, 1972, 5, рис. 2; [i]В. Schmidt. [/i]Die späte Völkerwanderungszeit in Mitteldeutschland, табл. 25, с, [i]g, d; [/i]85.
83[i]E. Schuldt. [/i]Pritzier, рис. 74; 75; 131; 139.
84[i]В. Schmidt. [/i]Zur Keramik des 7. Jahrhundert zwischen Main und Havel. — PZ, XLIII-XLIV, 1-2, 1966, стр. 218.
стр.159
85J. [i]Neustupný. [/i]Přispevek k datováni..., стр. 424—429.
86Die Slawen in Deutschland..., стр. 141.
87[i]H. Keiling. [/i]Keramikfunde aus einer frühslawische Siedlung..., стр. 188—189.
88J. [i]Herrmann. [/i]Tornow und Vorberg..., стр. 107, рис. 48.
89J. [i]Herrmann. [/i]Die germanische und slawische Siedlungen..., стр. 404—405.
90Там же, стр. 404.
91Там же, стр. 403.
стр.161
1J. [i]Kostrzewski. [/i]Wiełkopolska w pradziejach. Warszawa—Wrocław, 1955, стр. 265— 272; [i]Z. Rajewski. [/i]Zur Frage der Chronologie der frühmittelalterlichen Keramik im Polen. — PZ, XXXVII, 4, 1959, стр. 19; [i]W. Hensel. [/i]Słowianszczyzna wczesnośredniowieczna. Warszawa, 1956, стр. 288—300.
2J [i]Kostrzewski, W. Chmielewski, K. Jaźdźewski. [/i]Pradzieje Polski Wrocław—Warszawa— Kraków, 1965, стр. 308—310.
3[i]W. Hensel. [/i]Z badań nad polską ceramiką wczesnośredniowieczną. — Spr. Arch., II. 1957, стр. 162—165; [i]Он же. [/i]Forschungsprobleme der polnischen Keramik des frühen Mittelalters. — PZ, XXXVII, 4, 1959, стр. 200-205.
стр.162
4[i]W. Hensel. [/i]Studia i materiały do osadnictwa Wiełkopolski wczesnohistorycznej, t. I. Poznań, 1950; t. II. Poznań, 1953; t. III. Warszawa, 1959; [i]W. Hensel, Z. Hilczer-Kurnatowska. [/i]Studia i materiały do osadnictwa Wiełkopolski wczesnohistorycznej, t. IV. Wrocław—Warszawa—Kraków—Gdańsk, 1972.
5[i]W. Hensel. [/i]Słowianszczyzna wczesnośredniowieczna, стр. 281—294.
6[i]Z. Hilczerówna. [/i]Z badań nad genesa ceramiki wczesnośredniowiecznej. — AP, VIII, 1963, стр. 328.
7[i]Z. Hilczerówna. [/i]Dorzecze górnej i środkowej Obry od VI do początków XI wieku. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1967, стр. 62—78.
8[i]E. Dąbrowska. [/i]Uwagi o chronologii najstarszej wczesnośredniowiecznej ceramiki w Malopołsce. — Sprawozdania z posiedzeń komisji PAN. Styczeń-czerwiec. Kraków, 1963, стр. 52—60.
стр.163
9[i]E. Dąbrowska. [/i]Studia nad osadnictwem wczesnośredniowiecznym ziemi Wislickiej. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1965, стр. 153—161.
10[i]A. Gardawski. [/i]Chodlik. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1970, стр. 103—110.
11[i]W. Szymański. [/i]Szeligi pod Płockiem na początku wczesnego średniowiecza. Wrocław— Warszawa—Kraków, 1967, стр. 79; [i]A. Urbańska. [/i]Sprawozdania z badań wykopaliskowych na wczesnośredniowiecznym grodzisku w Kędrzynie, pow Kołobrzeg. — Spr. Arch., XIV, 1962, стр. 157.
12[i]A. Krauss. [/i]Sprawozdanie z prac wykopaliskowych w Kurdwanowie, koło Krakowa. — Spr. Arch., IV, 1957, стр. 91.
стр.164
13[i]A. Żaki. [/i]Archeologia Małopolski wczesnośredniowiecznej. Wrocław—Warszawa — Kraków-Gdańsk, 1974, стр. 178-190, 207, 369.
стр.165
14[i]Z. Hilczerówna. [/i]Dorzecze górnej i środkowej Obry..., стр. 53—78.
15Там же[i], [/i]стр. 74.
стр.167
16[i]A. Porzeziński. [/i]Dotychczasowe wyniki badań na osadzie wczesnośredniowiecznej w Dziedzicach, pow. Myślibórz. — Spr. Arch., XXIV, 1972, стр. 149—160.
17Там же, рис. 3, а.
18[i]Е. Dąbrowski. [/i]Rozwój zasiedlenia w okolicach Krosna Odrzanskiego od póznégo okresu lateńskiego po wczesne średniowiecze. — Slavia Antiqua, XVII, 1970, стр. 148—152.
стр.168
19[i]Е. Dąbrowski. [/i]Slowiańska chata z VI wieku. — Rocznik Lubuski, III. Zjelona Góra, 1962, рис. 1.
20[i]W. Hensel, Z. Hilczer-Kurnatowska. [/i]Studia i materiały..., t. IV, рис. 128.
стр.169
21Informator archeologiczny, rok 1971. Warszawa, 1972, стр. 175. Раскопки В. Шиманского.
22M. [i]Padewski. [/i]Bachórz. — Recherches archéologiques de 1973. Kraków, 1974, стр. 36— 37.
23[i]A. Cofta-Broniewska, E. Springer, К. Tymieniecka. [/i]Wyniki prac terenowych w 1960 roku w Kruszwicy, pow. Inowrocław. — Spr. Arch., XIV, 1960, рис. 9.
24Раскопки Е. Золь-Адамиковой.
25I. [i]Dąbrowska. [/i]Badania archeologiczne wczesnośredniowiecznego grodziska w Jarantowie, pow. Kalisz, w. 1966 roku. — Spr. Arch., XX, 1969, рис. 4.
26[i]A. Lipińska. [/i]Wczesnośredniowieczna pólziemianka w Kotowie pow. Nowy Tomyśl. — Fontes archaeologici Posnanienses, XII, 1961, рис. 2; 3.
27Материал находится в Археологическом музее Варшавы.
28[i]М. Gedl. [/i]Archeologiczne badania poszukiwawcze na terenie miasta Krakowa w 1960 roku. — Spr. Arch., XVI, 1964, рис. З.
29J. [i]Kolendo. [/i]Wyniki prac wykopaliskowych na terenie osady z okresu rzymskiego w Maćkówce, pow. Przeworsk. — Sprawozdanie Rzeszowskiego Ośrodka archeologicznego za rok 1965, 1966, рис. 5; 6.
30[i]W. Hensel. [/i]Studia i materiały..., t. I—IV.
31[i]W. Bernat. [/i]Wczesnośredniowieczne cmentarzysko ciałopalne w miejsc. Międzyborów, pow. Grodzisk Mazowiecki. — WA, XXII, 1955, стр. 81—82; [i]L. Rauhut. [/i]Naczynie 7, wczesnośredniowiecznego cmentarzyska ciałopalnego w miejsc. Międryborów. — WA, XXIV, 1957.
32[i]L. Rauhut. [/i]Wczesnośredniowieczny grob ciałopalny ze wsi Nieporęt, pow. Wolomin. — WA, XXIV, 4, 1957, стр. 382.
33[i]L. Okuliczowa. [/i]Naczynia wczesnośredniowieczne ręcznie lepione z Tychlina, pow. Wyszkow. — WA, XXVII, 1, 1961, стр. 122—123.
34[i]A. Krauss. [/i]Cmentarzysko rzymskie i osada odkryte w miejscowości Siemonia-Kolonia Podmlynie, pow. Będzin. — WA, XXII, 1, 1955, рис. 2; 3.
35[i]S. Hoczyk-Siwkowa. [/i]Sprawozdanie z badań Lublina, przedlokacyjnego w latach 1967— 1969. — Spr. Arch., XXVI, 1974, стр. 100—105, рис. 2.
36J. [i]Gąssowski. [/i]Wyniki badań archeologicznych na stanowisku 15a w Biskupinie w r. 1955. — Spr. Arch., V, 1959, рис. 1.
37Материал хранится в Археологическом музее Варшавы.
стр.170
38[i]W. Losińsky. [/i]Badania wykopaliskowe stacji archeologicznej Kołobrzeg IHKM PAN w 1961 roku. — Spr. Arch., XV, 1963, стр. 183, рис. З.
39[i]W. Losi[/i][i]ń[/i][i]ski, I. Olczak, K. Siuchni[/i][i]ń[/i][i]ski. [/i]Zródła archeologiczne do studiów nad wczesnośredniowiecznym osadnictwem grodowym na terenie województwa Koszalińskiego, t. IV. Poznań, 1971, стр. 86, рис. 56.
40[i]R. Hachulska-Ledwos. [/i]Wczesnośredniowieczna osada w Nowej Hicie-Mogile. — Materiały archeologiczne Nowej Hute, III. Kraków, 1971, стр. 7.
41Там же, стр. 199.
стр.171
42J. [i]Ladowski, Z. Trudzik. [/i]Sprawozdanie z badań osady i cmentarzyska wczesnośredniowiecznego w Czelądżi Wiełkiej, pow. Góra w latach 1958—1960. — Spr. Arch., XVI, 1964, рис. 2; J. [i]Ladowski. [/i]Badania wykopaliskowe na osadzie wczesnośredniowiecznej kólo Czelądżi Wiełkiej, pow. Góra, w 1963 roku. — Spr. Arch., XVII, 1965, рис. 2; 3.
43[i]W. Szymański. [/i]Przyczynki do zagadnienia chronologii i zasięgu występowania żeleznych noży z rękojeściami zako[i]ń[/i]czonymi wolutami. — WA, XXX, 3-4, 1964.
44[i]W. Hensel. [/i]Poznań w zarania dziejów. Wrocław, 1958, рис. 46; 47.
45[i]A. Uzarowiczowa. [/i]Wyniki badań sondazówych na osadzie wczesnośredniowiecznej w Wołajowicach, pow. Hrubieszow. — WA, XXX, 3-4, 1964, стр. 398—412.
стр.173
46[i]W. Drewko. [/i]Wiełki kurhan wczesnośredniowiecznego cmentarzyska we wsi Lipsko, pow. Zamość. — WA, XX, 3, 1954, рис. 1; 2; 3.
47[i]A. Krauss. [/i]Sprawozdanie z prac wykopaliskowych w Kurdwanowie..., puc. 2; 7.
48I. [i]Szyd[/i]ł[i]owski. [/i]Sprawozdanie z badań na osadzie VI—VII w. w miejsc. Chorula, pow. Krapkowice. — WA, XXIV, 1-2, 1957, табл. VIII.
49[i]I. Machnik. [/i]Zagadnienie chronologii najstarszej wczesnośredniowiecznej ceramiki w Igołomi. — Spr. Arch., III, 1957.
50[i]L. Gajewski. [/i]Sprawozdanie z prac badawczych, prowadzonych w 1957 r. w Igołomi, pow. Proszowice. — Spr. Arch., VIII, 1959, рис. 1.
51[i]Z. Trudzik. [/i]Osada z V w. n, e. w Kościeliskach, pow. Olesno Śląskie. — Archeologia Śląska, III. Wrocław, 1959, табл. I; II.
52I. [i]Szyd[/i]ł[i]owski. [/i]Указ. соч., табл. XI.
53[i]Т. Poklewska. [/i]Badania wykopaliskowe na kepie przy grodzisku Lęczyckim. — Studia wczesnośredniowieczna, III. Warszawa—Wrocław, 1955, табл. 88; 89, стр. 292.
54[i]L. Gabalówna, A. Nowakowski. [/i]Wczesnośredniowieczna osada na stanowisku 5 w Radziejowie. — Prace i materiały muzeum w Łodzi. Seria archeologiczna, № 11, Łódź, 1964, стр. 233.
стр.174
55[i]W. Szymański. Szeligi..[/i]., стр. 293—308.
56Там же, стр. 64—65.
57[i]В. Zielonka. [/i]Zabytki z osady wczesnośredniowiecznej w miejscowości Lubicz, pow. Toruń. — WA, XXVI, 3-4, 1959—1960, стр. 240—249.
стр.175
58Grod praslowiański w Biskupinie w pow. Źninskim. Poznań, 1938, табл. LVIII, [i]3, 4, 10.[/i]
59[i]E. Dąbrowski. [/i]Rozwój zasiedlenia w okolicach Krosna Odrzańskiego od póznégo okresu lateńskiego po wczesne średniowiecze. — Slavia Antique, XVII, 1970, стр. 146—158; [i]Он же. [/i]Dotychczasowe wyniki badań archeologicznych w Osiecznicy i Białogórze, pow. Krosno Odrz, na tle niekotórych zagadnień z pogranicza póznégo okresu rzymskiego i początków wczesnego średniowiecza. — Zielonogórskie zeszyty muzealne, II, 1971, стр. 39—82.
стр.176
60[i]M. Kaczkowski. [/i]Charakterystyka osadnictwa wczesnośredniowiecznego w rejonie Głogowa od połowy V do połowy XI wieku w świetle źrodeł archeologicznych. — Zielonogórskie zeszyty muzealne, II, 1971, стр. 5—37.
61J. [i]Kolendo. [/i]Wyniki prac wykopaliskowych..., рис. 5; 6.
стр.177
62Этот вопрос нуждается в специальном исследовании, но некоторые сопоставления все же возможны (см. далее).
63[i]R. Hachulska-Ledwos. [/i]Wczesnośredniowieczna osada w Nowej Hucie-Mogile, рис. 110; 111.
64[i]Z. Hilczerówna. [/i]Dorzecze górnej i środkowej Obry..., стр. 53—87.
65[i]W. Szymański. [/i]Szeligi..., рис. 11; 12; 13; 14; 15; 16; 17; 41, [i]2; [/i]54, [i]5; [/i]69, [i]3; [/i]73, [i]6.[/i]
66Там же, стр. 331.
стр.178
67[i]W. Szymański. [/i]Szeligi..., рис. 11, [i]28; [/i]19, [i]22; [/i]43, [i]1.[/i]
68[i]В. Barankiewicz. [/i]Cmentarzysko z okresu rzymskiego w Grodzisku Mazowieckim. — Maleriały starożytne, V. Warszawa, 1959, табл. 11; 12; 13; 14; I. [i]Okulicz. [/i]Cmentarzysko z III—V w. naszej cry z miejscowości Netta, pow. Augustów. — WA, XXII, 3-4, 1955, табл. XXXVII, [i]2; M. Kaczyński. [/i]Cmentarzysko z V—VI w. we wsi Wolownia, pow. Suwałki. — Rocznik Białostocki, VI, 1966, табл. VII, 5, [i]7; [/i]VIII, [i]1, 3, 5; [/i]IX, [i]8; [/i]XI, [i]6; [/i]XII, [i]3, 7, 8; Он же. [/i]Sprawozdania z bada[i]ń[/i] wykopaliskowych w 1957 r. na cmentarzysku kurhanowyin we wsi Bilwinowo, pow. Suwałki. — WA, XXVII, 1, 1961, табл. XXIV, [i]1, 4; Он же. [/i]Cmentarzysko kurhanowe z V—VI wieku w miejscowości Bilwinowo, pow. Suwałki. — Rocznik Białostocki, II, 1962, табл. VI, [i]4b, 5b; [/i]VI, [i]2, 9; [/i]IX, [i]1, 2, 5 [/i]и др.
69[i]W. Szymański. [/i]Szeligi..., рис. 25, [i]4; [/i]60, [i]12.[/i]
70[i]Z. Hilczerówna. [/i]Dorzecze górnej w środkowej Obry..., рис. 15, [i]h.[/i]
71[i]E. Dąbrowski. [/i]Rozwój zasiedlenia..., рис. 5, [i]d.[/i]
72Там же, рис. 1.
73[i]W. Łosiński. [/i]Pocz[i]ą[/i]tki wczesnośredniowiecznego osadnictwa grodowego w dorzeczu dolnej Parsęty (VII—X, XI w. ). Wrocław—Warszawa—Kraków—Gda[i]ń[/i]sk, 1972, стр. 35—37.
стр.179
74[i]W. Łosiński, J. Olczak, K. Siuchniński. [/i]Źrodla archeologiczne do studiów nad wczesno średniowiecznym osadnictwem grodowym na terenie województwa Koszalińskiego, IV. Poznań, 1971, стр. 11—213.
75[i]W. Łosiński. [/i]Początki wczesnośredniowiecznego osadnictwa..., стр. 56—57.
76Там же, стр. 64—65.
77Там же, стр. 70.
78Там же, стр. 73—79.
стр.180
79[i]Z. Hołowińska. [/i]Wczesnośredniowieczne grodzisko w Bonikowie w pow. Kościańskim, Poznań, 1956.
80[i]S. Jasnosz. [/i]Wstępne badania wykopaliskowe na wczesnośredniowiecznym grodzisku w Bruszczowie w pow. Kościańskim. — Przegląd archeologiczny, XVI. Wrocław, 1964; [i]Он же. [/i]Z problematyki badań wczesnośredniowiecznych osad otwartych na podstawie wykopalisk w Bruszczewie, pow Kościan. — Fontes archaeologici Posnanienses, XIV, 1965.
81[i]E. Petersen. [/i]Der Burgwall von Kleinitz, Kr. Grünberg. — Altschlesien, VII, 1, 1937, рис. 12.
82[i]U. Dymaczewska, A. Dymaczewski. [/i]Wczesnośredniowieczny Santok. — Slayia Antiqua, XIV, 1967, стр. 185—241; [i]U. Dymaczewska. [/i]Ceramika wczesnośredniowieczna z Santoka, pow. Gorzów WLKP. — Slavia Antiqua, XVI, 1970, стр. 146—194.
стр.181
83[i]К. Langenheim. [/i]Der frühslawische Burgwall von Gustau. — Altschlesien, VIII, 1939, табл. 21, [i]5.[/i]
84[i]Z. Hilczerówna. [/i]Wczesnośredniowieczne grodzisko w Daleszynie (st. 2) w pow. Gostyńskim. Poznań, 1960, рис. 34; 35.
85[i]E. Dąbrowski. [/i]Rozwój zasiedlenia..., рис. 11.
86J. [i]Lodowski. [/i]Sądowel we wczesnym średniowieczu. Wrocław—Warszawa—Kraków— Gdańsk, 1972, рис. 32, [i]8; [/i]57, [i]5; [/i]73, [i]g.[/i]
87[i]Z. Hilczerówna. [/i]Dorzecze górny i środkowej Obry..., стр. 76—78.
88Там же, стр. 84.
89[i]Z. Ho[/i]ł[i]owińska. [/i]Wczesnośredniowieczne grodzisko w Bonikowie.
90[i]Z. Hilczerówna. [/i]Wczesnośredniowieczne grodzisko w Daleszynie..., стр. 52.
91[i]W. Hensel. [/i]Wstąp do studiow nad osadnictwem Wiełkopolski. Poznań, 1948, стр. 182.
92[i]L. Leciejewicz. [/i]Ujście we wczesnym średniowieczu. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1961, рис. 30, [i]9, 10; [/i]43, [i]9, 11; [/i]67, 5; 84, [i]1; Он же. [/i]Badania na terenie osady i grodu wczesnośredniowiecznego w Ujściu, pow. Chodziez. — Spr. Arch., II, 1956.
стр.182
93[i]О. Т. Давидан. [/i]Гребни Старой Ладоги. — Археологический сборник ГЭ, вып. 4. Л., 1962, стр. 95—108.
94[i]U. Dymaczewska, A. Dуmaczewski. [/i]Указ. соч., стр. 209.
стр.183
95[i]E. Dąbrowski. [/i]Dotychczasowe wyniki badań..., рис. 7.
96[i]Z. Hilczerówna. [/i]Dorzecze górnej i srodkowej Obry..., стр. 70.
97Там же, стр. 71.
стр.184
98J. [i]Gąssowski. [/i]Wyniki badań archeologicznych na stanowisku 15A w Biskupinie. — Spr. Arch., V, 1959.
99[i]W. Szymański. [/i]Osady z początków wczesnego średniowiecza na stanowiskach Grodnia 2 i Cieślin w pow. Sierpeckim. — Spr. Arch., XXII, 1970, стр. 440.
100[i]A. Kunysz. [/i]Sprawozdanie z badań na osadzie wczesnośredniowiecznej VIII—X w. w Manasterzu, pow. Jarosław. — Sprawozdanie Rzeszowskiego Ośrodka archeologicznego, 1962.
101[i]A. Kwolek. [/i]Sprawozdanie z prac wykopaliskowych w osadzie wczesnośredniowiecznej w Nisku. — Sprawozdanie Rzeszowskiego Ośrodka archeologicznego, 1962 и 1963.
102I. [i]Gedigowa, B. Gediga. [/i]Sprawozdanie z badań osady wczesnośredniowiecznej na stanowisku 8 w Pietrowicach Wiełkich, pow. Raciborz. — Spr. Arch., XV, 1963.
стр.185
103I. [i]Kamińska. [/i]Gród w Ćzerchowie w świetle wykopalisk. — Przegląd archeologiczny, IX. Poznań, 1953, стр. 416.
104[i]A. Cofła-Broniewska. [/i]Przeszłość Kruszwicy w świetle badań 1959 roku. — Spr. Arch., XIV, 1962, стр. 233-235.
105[i]A. Krauss. [/i]Sprawozdanie z prac wykopaliskowych w Kurdwanowie...
106[i]E. Dąbrowska. [/i]Sprawozdanie z badań wykopaliskowych na wczesnośredniowiecznym grodzisku w Szczaworyśu, pow. Busko. — Spr. Arch., XX, 1969, стр. 285—286.
107Igołomia I. Osada wczesnośredniowieczna. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1961, стр. 165.
108[i]W. Losiński. [/i]Sprawozdanie z badań archeologicznych ekspedycji wykopaliskowej w Świelubi i Bardach, pow. Kotobrzeg. — Spr. Arch., XVI, 1964, стр. 166—168.
109[i]W. Holubowicz, Z. Kazmierczyk. [/i]Z badań Niemczy śląskiej w latach 1960—1961. — Spr. Arch., XV, 1963.
110[i]S. Nosek. [/i]Sprawozdanie z badań wykopaliskowych prowadzonych w latach 1958— 1962 w Stradowie, pow. Kazimierza Wiełka. — Spr. Arch., XVI, 1964, рис. 8.
111I. [i]Gąssowski. [/i]Materiały do osadnictwa wczesnośredniowiecznego Sandomierszyzny. — Materiały wczesnośredniowieczne, VI. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1969, стр. 312—321.
112[i]A. Lapińska. [/i]Wczesnośredniowieczna półziemianka w Kotowie pow. Nowy Tomyśl. —[i] [/i]Fontes archaeologici Posnanienses, XII, 1961, рис. 1.
113J. [i]Sikorska. [/i]Wyniki badań na grodzisku w Chłądwie, pow. Gniezno. — Spr. Arch., XX, 1969, стр. 215—219.
114[i]L. Rauhut. [/i]Osadnictwo wczesnośredniowieczne w Strzyżowie, pow. Hrabieszow. — WA, XXIV, 1-2, 1957, табл. XV.
115[i]S. Hoczyk. [/i]Ponowne badania wykopaliskowe osady wczesnośredniowiecznej na Czwartku w Lublinie. — Spr. Arch., XXI, 1969, стр. 273.
116[i]A. Kunysz. [/i]Sprawozdanie z badań na osadzie wczesnośredniowiecznej VIII—X w. Manasterzu pow. Jarosław. — Sprawozdanie Rzeszowskiego Ośrodka archeologicznego, 1963.
стр.187
117[i]W. Bernat. [/i]Wczesnośredniowieczne cmentarzysko ciałopalne w miejsc. Międzyborów, pow. Grodzisk Mazowiecki. — WA, XXII, 1, 1955, стр. 81—82.
118W.[i] Filipowiak. [/i]Badania ratunkowe na cmentarzysku wczesnośredniowiecznym w Wolinie. — Spr. Arch., III, 1957.
119[i]W. Szymański. [/i]Szeligi..., стр. 211—215.
120[i]H. Zoll-Adamikowa. [/i]Zu den Brandbestattungsbräuchen der Slawen im 6. bis 10. Jahrhundert in Polen. — Ethnographisch-areheologiscne Zeitschrift, 4, 1972.
121J. [i]Kostrzewski. [/i]Obrządek ciałopalny u plemion polskich i słowian połnocno-zachodnych. Warszawa, 1960, стр. 13.
122[i]W. Bender, В. Barankiewicz. [/i]Badania w Wólce Łasieckiej, pow. Lowicz w 1959 roku. — Spr. Arch., XIV, 1962.
123[i]H. Zoll-Adamikowa. [/i]Czworokątne konstrukcje drewniane w kurhanach ciałopalnych z Kornatki, pow. Myślenice. — Acta archaeologica Carpathica, X. Kraków, 1968, стр. 141—153.
стр.188
1[i]Прокопий Кесарийский. [/i]Тайная война. — ВДИ, 1938, № 4 (5), стр. 325.
2[i]Прокопий из Кесарии. [/i]Война с готами. М., 1950, стр. 373.
3[i]Н. Mitscha-Märcheim. [/i]Neue Bodenfunde zur Geschichte der Langobarden und Slawen im österreichischen Donauraum. — Beiträge zur älteren europäischen Kultur Geschichte, Bd II. Klagenfurt, 1953, стр. 363—364.
4[i]I. Bóna. Ü[/i]ber einen archäologischen Beweis des langobardisch-slawisch-awarischen Zusammenlebens. — Študijne zvesti, 16. Nitra, 1968, стр. 35—44.
5[i]Z. Vinski. [/i]Gibt es frühslawische Keramik aus der Zeit der südslawischen Landnahme? — Archaeologia Jugoslavica, 1. Beograd, 1954, стр. 71—81.
стр.190
6[i]M. D. Matei. [/i]Contribuţii la cunoaşterea cуramici slave de la Suceava. — SCIV, X, 2, 1959, стр. 409—432.
7Там же, рис. 3.
8[i]М. Constantiniu. [/i]Aşezarea autohtonă prefeudală de la Băneasa. — Cercetări arheologice in Bucureşti, II, 1965, рис. 12, [i]1, 3; [/i]15.
9[i]Z. Zsékely. [/i]Die frühesten slawischen Siedlungen in Siebenbürgen. — Slavia Antiqua, XVII, 1970, стр. 125—136.
10Там же, рис. 2, [i]1.[/i]
стр.191
11[i]Z. Zsékely. [/i]Die frühesten slawischen Siedlungen..., стр. 133, рис. 7, [i]1, 2.[/i]
стр.192
12[i]N. Constantinescu. [/i]Noi observaţii în legătură cu stratul prefeudal de la Tîrgşor. — SGIV, XI, 1, 1960, стр. 167—174.
13[i]V. Teodorescu. [/i]Despre cultura Ipoteşti-Cîndeşti în lumina cercetărilor arheologice din nord-estul Munteniei. — SCIV, XV, 4, 1964, стр. 485—504.
14[i]P. I. Panait. [/i]Săpăturile arheologice din Bucureşti. — MCA, VIII, 1962, рис. 2, [i]3, 4.[/i]
15[i]M. Constantiniu. [/i]Sectoral Străulesti-Lunca. — Cercetări arheologice in Bucureşti, I, 1962, стр. 79—104.
16[i]D. Teodor. [/i]Regiunile răsaritene ale României in secolele VI—VII. — Memoria antiquitatis, I, 1969, стр. 181—204.
17[i]V. Zirra, G. Cazimir. [/i]Unele rezultate ale săpăturilor arheologice de pe Cîmpul Boja din Cartierul Militari. — Cercetări arheologice in Bucureşti, I, 1962, стр. 67, рис. 15.
18[i]М. Комша. [/i]Проникновение славян на территорию Румынской Народной Демократической Республики и их связь с автохтонным населением. — Труды VII Международного конгресса антропологических и этнографических наук, т. 5. М., 1970, стр. 275-277.
19J. [i]Nestor, E. Zaharia. [/i]Săpăturile de la Sărata-Monteoru. —MCA, VII, 1961.
20J. [i]Nestor. [/i]La nécropole slave ďépoque ancienne de Sărata-Monteoru. — Dacia, I, 1957, табл. 1, [i]4, 10.[/i]
21J. [i]Nestor. [/i]Şantierul arheologic Sărata-Monteoru. — SCIV, VI, 3-4, 1955, стр. 510, рис. 11.
22J. [i]Nestor. [/i]Şantierul Sărata-Monteoru. — SCIV, IV, 1-2, 1953, рис. 1[i], 8.[/i]
стр.193
23[i]М. Комша. [/i]Указ. соч., стр. 277—278, рис. 3.
24[i]К. Horedt. [/i]Ceramica slavă din Transilvania. — SCIV, II, 2, 1951, табл. VII; VIII; XIII.
25[i]M. Комша. [/i]Указ. соч., стр. 280—282.
26[i]D. Teodor. [/i]Descoperiri din secolele VI—VII e. n. la Iaşi. — Cercetări istorice, II. Iaşi[i], [/i]1971, стр. 119—128.
27[i]M. Комша. [/i]Указ. соч., стр. 283—286.
стр.194
28[i]Э. Петрович. [/i]Географическое распределение славянских топонимов на территории Румынии. — Romanoslavica, IX. Bucureşti, 1963, стр. 12.
29[i]D. Teodor. [/i]La pénétration des slaves dans les régions du S-E de l'Europe d'après les données archéologiques des régions orientales de la Roumanie. — Balkano-Slavica, 1. Beograd, 1970, стр. 33, рис. 4.
30[i]Ж. Въжарова. [/i]Славянски и славяно-български селища в Болгарските земли, VI— XI век. София, 1965, рис. 3, [i]4, 5; [/i]60; 61; 81.
стр.195
31[i]Ж. Н. Выжарова. [/i]Памятники Болгарии конца VI—XI в. и их этническая принадлежность. — СА, 1968, № 3, стр. 148—156.
стр.196
1Эта эволюция посуды была, по-видимому, вызвана не только развитием вкусов, но и практической необходимостью, связанной с изменениями в конструкции печей.
стр.197
2[i]Иордан. [/i]О происхождении и деяниях гетов. М., 1960, стр. 71—72.
3Там же, стр. 213—218.
стр.199
4[i]Ф. П. Филин. [/i]Образование языка восточных славян. М. — Л., 1962, стр. 110.
стр.200
5[i]В. В. Седов. [/i]Длинные курганы кривичей. — САИ, вып. Е1-8, 1974, стр. 26—27, рис. 19, [i]1, 3; [/i]21; 22, [i]2—9.[/i]
6Там же, стр. 26.
7[i]В. В. Седов. [/i]Новгородские сопки. — САИ, вып. Е1-8, 1970, табл. XIII, [i]1—3.[/i]
стр.201
8J. [i]Antoniewicz. [/i]Wyniki dotychczasowych badań starożytnego osadnictwa jacwieskiego w dorzeczu, Czarnej Hanczy. — WA, XXV, 1-2, 1958, рис. 2.
9[i]В. В. Седов. [/i]Новгородские сопки, стр. 33.
стр.203
10[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни мiж Днiстром i Прип'яттю. Киïв, 1972, стр. 118—119.
11Там же, стр. 121—126.
12Там же, стр. 102—103, рис. 23, [i]а, б.[/i]
13[i]В. Д. Баран. [/i]Раннi слов'яни..., рис. 24; [i]Он же. [/i]Раннеславянские памятники на Западном Буге. — SLA, XIII, 2, 1965, стр. 364, рис. 41, [i]5—8; Он. же. [/i]Поселення черняхiвського типу поблизу с. Дем'янiв у Верхньому Поднiстров'i. — Археологiя, 1. Киïв, 1971, рис. 4, [i]2, 3; Он же. [/i]До питання про лiпну керамiку культури полiв поховань черняхiвського типу у межирiччi Днiстра i Захiдного Бугу. — МДАПВ, вып. 3. Киïв, 1961, рис. 2, [i]2; [/i]3, [i]1, 2; [/i]4, [i]2, 7; [/i]5, [i]1, 8; Он же. [/i]Памятники черняховской культуры бассейна Западного Буга. — МИА, № 116, 1964, стр. 216— 217, рис. 3.
стр.205
14Э. [i]А. Сымонович. [/i]Раскопки могильника у овчарни совхоза Приднепровского на Нижнем Днепре. — МИА, № 82, 1960, стр. 209, рис. 17, [i]2; Н. М. Кравченко. [/i]Косановский могильник. — Сб.: История и археология юго-западных областей СССР начала нашей эры. М., 1967, табл. VI, [i]17; [/i]VII, [i]9; Э. А. Сымонович. [/i]Лепная посуда памятников Черняховской культуры Нижнего Днепра. — КСИА, 68, 1957, рис. 5, [i]9.[/i]
15[i]Е. Blume. [/i]Die germanischen Stämme und die Kulturen zwischen Oder und Passarge zur römischen Kaiserzeit. Würzburg, 1912; [i]E. Petersen. [/i]Der ostelbische Raum als germanisches Kraftfeld. Leipzig, 1939.
16[i]A. В. Мишулин. [/i]Материалы к истории древних славян. — ВДИ, 1941, № 1, стр. 243.
стр.206
17J. [i]Kostrzewski. [/i]Zagadnienie pobyta germanów na ziemiach polskich. — Slavia Antiqua, XI, 1964; [i]Он же. [/i]Zagadnienie ciaglości zaludnienia ziem polskich w pradziejach. Poznań, 1961.
18[i]K. Jazdzewski. [/i]Das gegenseitige Verhältnis slawischer und germanischer Elemente in Mitteleuropa seit den Hunneneinfall bis zur awarischen Landnahme an der Mittleren Donau. — AP, IV, 2, 1959.
19[i]Z. Hilczerówna. [/i]Dorzecze górnej i środkowej Obry od VI do początków XI wieku. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1967, стр. 53—78.
20[i]W. Szymański. [/i]Szeligi pod Płockiem na początku wczesnego średniowiecza. Wrocław— Warszawa—Kraków, 1967, стр. 308—327.
21[i]К. Godłowski. [/i]Die Przeworsk-Kultur der mittleren und späten Kaiserzeit. — ZFA, 1968, № 2, стр. 256-275.
22[i]К. Godłowski. [/i]Kultura przeworska na Górnym Sląsku. Katowice—Kraków, 1969, стр. 222.
23[i]К. Jazdzewski. [/i]Uwagi o chronologii ceramiki zachodniosłowiańskiej z wczesnego średniowiecza. — Przegląd archeologiczny, X, 1954—1956, стр. 164.
24J. [i]Hasegawa. [/i]Z badań nad wczesnośredniowieczną ceramiką zachodniosłowiańską. Łódź, 1973, стр. 28—33.
стр.207
25[i]W. Szymański. [/i]Szeligi..., стр. 328.
26[i]Г. Ф. Никитина. [/i]Погребальный обряд культур полей погребений Средней Европы в I тысячелетии до н. э. — первой половине I тысячелетия н. э. — В кн.: Погребальный обряд племен Северной и Средней Европы в I тысячелетии до н. э. — I тысячелетии н. э. М., 1974, стр. 106—128.
27[i]К. Jażdżewski. [/i]Problematika i potrzeby badań nad V—VII wiekiem. — AP, XIII, 2, 1968, стр. 283—285.
28[i]E. Kaszewska. [/i]Sprawozdanie z badań w Toporowie, pow. Wieluń, w 1966 roku. — Spr. Arch., XX, 1969, стр. 143—145.
29[i]W. Bender. [/i]Prace wykopaliskowe w miejscowości Wólka Łasiecka, pow. Łowicz. — Spr. Arch., XIV, 1962.
30J. [i]Kostrzewski. [/i]Badania prehistoryczne w powiecie Lublinieckim na Sląsku w roku 1936. — Prace prehistoryczne, 3, 1938, стр. 87.
31[i]К. Dąbrowska. [/i]Osadnictwo z okresów póznolateńskiego i rzymskiego na stanowisku I w Piwonicach, pow. Kalisz. — Materiały starożytne, IV. Warszawa, 1958.
стр.208
32[i]Г. Ф. Никитина. [/i]Указ. соч., стр. 55—64.
стр.210
33[i]В. Kostrzewski. [/i]Cmentarzysko z okresu późnolateńskiego i rzymskiego w Domaradzicach, pow. Rawicz. — Fontes archaeologici Posnanienses, VI, 1954, рис. 179; 155.
34[i]A. Dymaczewski. [/i]Cmentarzysko z okresu rzymskiego w Młodzikowie, pow Środa. — Fontes archaeologici Posnanienses, VIII-IX, 1958, рис. 183; 268; 427.
стр.211
35J. [i]Szydłowski. [/i]Cmentarzysko z okresu wpływów rzymskich w Choruli, pow. Krapkowice. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1964, рис. 44.
36[i]В. Zielonka. [/i]Cmentarzysko z okresu cesarstwa rzymskiego w Lachmirowicach, w pow. Inowrocławskim. — Przegląd archeologiczny, IX, 2-3, 1953, рис. 3.
37[i]R. Jamka. [/i]Cmentarzysko w Kopkach, pow. Niski, na tle okresu rzymskiego w Małopolsce zachodniej. — Przegląd archeologiczny, V, 1936, рис. 4; 9.
38J. [i]Marciniak. [/i]Cmentarzysko ciałopalne z okresu późnolateńskiego w Wilanowie koło Warszawy. — Materiały starożytne, II. Warszawa, 1957, табл. V, [i]3; [/i]VIII, [i]9; [/i]XI, [i]1; [/i]XXII, [i]6; [/i]XXV, [i]4.[/i]
39[i]S. Jasnosz. [/i]Cmentarzysko z okresu późnolateńskiego i rzymskiego w Wymyslowie, pow. Gostyń. — Fontes praehistorici, II. Poznań, 1952, рис. 26 [i]a.[/i]
40[i]A. Abramowicz. [/i]Materiały z cmentarzyska w Zadowicach, pow. Kalisz. — Prace i materiały muzeum archeologicznego i etnograficznego w [i]Łodzi, [/i]1, 1956, табл. XVIII; XXIII; XXVII; XXVIII.
41[i]S. Jasnosz. [/i]Cmentarzysko z okresu rzymskiego w Sadowia, pow. Ostrów Wlkp. — Fontes archaeologici Posnanienses, V, 1954, рис. 8, [i]1.[/i]
42[i]A. Kietlińska, T. Dąbrowska. [/i]Cmentarzysko z okresu wpływów rzymskich we wsi Spicymierz, pow. Turek. — Materiały starożytne, IX. Warszawa, 1963, табл. V, [i]1; [/i]X, [i]4; [/i]XI, [i]14; [/i]XIV, [i]1, 26; [/i]XXIII, [i]22; [/i]XXV, [i]19; [/i]XXXII, [i]21, 25; [/i]XL, [i]6; [/i]XXI, [i]4; [/i]XVII, [i]18; [/i]XIX, [i]в.[/i]
43[i]В. Kostrzewski. [/i]Cmentarzysko z okresu rzymskiego w Konine (woj. Poznańskie). — Przegląd archeologiczny, VII, 11, 1947, рис. 12, [i]11.[/i]
44[i]В. Kostrzewski. [/i]Cmentarzysko z póznego okresu rzymskiego w Zaspach w pow. Tureckim. — Przegląd archeologiczny, VI, 2-3, 1939, рис. 3, [i]9; [/i]4, [i]1.[/i]
45[i]H. Rozańska. [/i]Cmentarzysko z okresu lateńskiego w miejscowości Suchodól, pow. Sochaczew. — WA, XXXV, 1, 1970, рис. 10, [i]p.[/i]
46[i]К. Godłowski. [/i]Przyczynki do poznania kultury przeworskiej na Górnym Sląsku. — Liber Josepho Kostrzewski. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1968, рис. 4.
47[i]В. Jankowska. [/i]Cmentarzysko z póznego okresu rzymskiego w Warszawie-Kawęczynie. — WA, XXVIII, 4, 1962, табл. LXX, [i]12.[/i]
48I. [i]Dąbrowska, K. Dąbrowski, W. Szenicowa. [/i]Sprawozdania z prac wykopaliskowych w Piwonicach w latach 1959—1960. — Spr. Arch., XIV, 1962, рис. 7.
49J. [i]Pyrgała. [/i]Settlement microregion between the Vistula and the lower Wkra in the La Téne and Roman period. — Archeologia Polona, XII. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1970, стр. 341, рис. 5.
50[i]К. Godłowski. [/i]Kultura przeworska..., рис. 5, [i]6.[/i]
стр.212
51[i]M. Miśkiewicz. [/i]Groby halsztackie i osada z okresu rzymskiego; w Ostrowcu Świętokrzyskim, pow. Opatów. — Materiały starożytne, 3. Warszawa, 1958, табл. LXV, [i]9, 10.[/i]
52[i]Т. Liana, Т. Piętka-Dąbrowska. [/i]Sprawozdanie z badań ratowniczych przeprowadzonych w 1959 r. na stanowisku I w Werbowicach-Kotorowie, pow. Hrubieszów. — WA, XXVIII, 2, 1962, табл. XXXI, [i]2, 9, 14.[/i]
53[i]W. Bender, В. Barankiewicz. [/i]Badania terenowie ekspedycji wykopaliskowej w Wólce Łasieckiej, pow Łowicz. — Spr. Arch., XIV, 1962, рис. 3, с, [i]d.[/i]
54[i]E. Dąbrowski. [/i]Rozwój zasiedlenia w okolicach Krosna Odrzańskiego od póżnego okresu lateńskiego po wczesne średniowiecze. — Slavia Antiqua, XVII, 1970, рис. 1, [i]3.[/i]
стр.213
55[i]Т. Malinowski. [/i]Obrządek pogrzebowy ludności kultury pomorskiej. Wrocław—Warszawa—Kraków, 1969, карта IV.
стр.214
56Венедами, возможно, называли народы Севера, живущие у Балтийского моря [i](К. Tymienecki. [/i]W okresie wencdzkim. — Liber Josepho Kostrzewski. Wrocław— Warszawa—Kraków, 1968, стр. 209—210).
стр.215
57[i]В. В. Латышев. [/i]Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе, т. II, вып. I. СПб., 1904, стр. 176.
58Там же, стр. 228-231.
59[i]Ф. П. Филин. [/i]Образование языка восточных славян, стр. 122.
60Там же, стр. 101.
61Там же, стр. 103—106.
62Там же, стр. 110.