Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Российская монархия, реформы и революция
А. А. Искендеров
Глава вторая. Россия в ожидании демократических перемен
В России, как, впрочем, и в любой другой монархической стране, смерть самодержца почти всегда вызывала у верноподданных смешанные чувства: с одной стороны, чувства скорби и печали, а с другой,— чувства надежды и веры, которые помогали преодолевать состояние растерянности и беспомо щности. В зависимости от личности правителя и характера его деятель ности преобладающее значение имели одни или другие чувства и настро ения. Даже с уходом из жизни монарха, оставившего в народе добрую память о себе, надежда на то, что жизнь изменится к лучшему, не покидала людей. Такова природа человека. Хотя история, в том числе и российская, далеко не всегда следовала именно этой логике развития.
Когда народовольцы, выдававшие себя за поборников народного сча стья и социальной справедливости, покушались на царя-освободителя, они тоже, очевидно, полагали, что своим безрассудным поступком в состоянии приблизить Россию к демократии и прогрессу, хотя на самом деле лишь осложняли путь общественного развития страны, делали его мучительно сложным и долгим. Насилие и демократия вещи несовместимые. Императо ра Александра II убили в тот самый день, когда он намеревался издать высочайший манифест, который либеральная часть российского общества уже успела окрестить первой российской конституцией.
В те трагические дни русские люди, теряясь в догадках, с тревогой и надеждой взирали на нового царя, испытывая естественное беспокойство за судьбу реформ и обуреваемые сомнением, хватит ли у тридцатипятилет него монарха государственной мудрости, мужества и решительности, чтобы довести до конца дело, завешенное его убиенным отцом. Александр III стоял перед сложной дилеммой: продолжать реформы отца по либерализа ции российского общества или, отступив от них, взять жесткий курс на усиление неограниченной самодержавной власти. К сожалению (и неожи данно для многих россиян), выбор тогда был сделан однозначный — в пользу второго пути.
Прошло немногим более тринадцати лет, которые пришлись на царст вование Александра III, и его сыну, Николаю II, предстояло снова решать все ту же дилемму: идти ли по стопам отца, сохраняя в неприкосновенности систему абсолютной монархии, или возвратиться к идеям и заветам своего деда. И вновь, как и 13 лет назад, Россия с волнением и надеждой взирала на еще более молодого 26-летнего монарха, пытаясь предугадать, по ка-
Продолжени е. См. Вопросы истории, 1993, № 3. 89
кому пути пойдет страна в новое царствование. Ждать пришлось недолго: через три месяца после кончины Александра III новый царь объявил о своем решении, которое по всей России было встречено с негодованием и вызвало резкую критику.
Произошло это 17 января 1895 г., когда Николай II принимал в Зимнем дворце многочисленные депутации дворянства, земств и городов, приеха вшие в Санкт-Петербург, чтобы выразить свои верноподданнические чувст ва новому российскому императору и ознаменовать начало нового царст вования. Выйдя на середину огромного Николаевского зала государь произ нес краткую приветственную речь, которая своей неожиданностью и резкостью повергла присутствующих в состояние полной растерянности. Потрясенный услышанным предводитель тверского дворянства, находив шийся неподалеку от императора и намеревавшийся от имени всех депута ций поднести ему хлеб-соль, даже уронил на сверкающий паркет солонку, нарушив зловещую тишину зала. Царь сделал неловкое движение, желая поднять ее, но этим лишь усилил появившееся у присутствующих чувство неловкости.
Что же привело всех в такое замешательство? Смятение и растерян ность вызвала одна единственная фраза, а точнее два слова — «бессмыслен ные мечтания», которые, облетев всю Россию, приобрели роковое значение. Император заявил буквально следующее: «Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии пред ставителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что Я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самоде ржавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный, покойный родитель» '.
В земских собраниях и в самом деле звучали голоса тех, кто не скрывал надежд на торжество конституционных прав и свобод. Более того, об этом открыто заявляли в те дни многие губернские земства в своих адресах, направленных новому самодержцу. Так, в адресе Тверского губернского земства говорилось: «Мы уповаем, что счастье наше будет расти и крепнуть при неуклонном исполнении законов, как со стороны народа, так и пред ставителей власти, ибо закон, представляющий в России выражение монар шей воли, должен стать выше случайных видов отдельных представителей этой власти. Мы горячо веруем, что права отдельных лиц и права обще ственных учреждений будут незыблемо охранены. Мы ждем, государь, возможности и права для общественных учреждений выражать свое мнение по вопросам, их касающимся, дабы до высоты престола могло достигать выражение потребностей и мысли не только представителей админист рации, но и народа русского. Мы ждем, государь, что в Ваше царствование Россия двинется вперед по пути мира и правды со всем развитием живых общественных сил. Мы верим, что в общении с представителями всех сословий русского народа, равно преданных престолу и отечеству, власть Вашего величества найдет новый источник силы и залог успеха в исполне нии великодушных предначертаний Вашего императорского величества» '.
Назвав естественные стремления людей к демократическим переменам «бессмысленными мечтаниями», Николай II дал ясно понять, что не наме рен считаться с новыми веяниями в российском обществе и будет придер живаться такого же жесткого курса во внутренней политике, какой прово дил его отец, всеми мерами охраняя и укрепляя самодержавие. Выдержан ная в столь резких тонах речь Николая II не могла не вызвать негативной реакции в достаточно широких кругах российской общественности. Стре мясь хоть как-то ослабить эту реакцию, обострившую политическую об становку в стране, власти занялись распространением всевозможных истол кований пресловутой формулировки. Так, высказывалось суждение, будто царь просто ошибся и вместо слов «беспочвенные мечтания», как было в заранее подготовленном официальном тексте, лишь случайно употребил
90
выражение «бессмысленные мечтания», чему, собственно, и не следует придавать слишком серьезное значение. Утверждалось также, что текст речи готовил министр внутренних дел П. Н. Дурново и ее содержание не вполне выражает мнение самодержца и т. д. и т.п. Однако, как доносил посол Германии в России фон Вердер, Дурново вообще не имел никакого отношения к этой речи, собственноручно написанной царем, и узнал о пред стоящем выступлении императора от военного министра '.
Как бы то ни было, многие склонны были видеть за всем этим зловещую фигуру К. П. Победоносцева, духовного наставника двух послед них российских императоров. И хотя прямое авторство Победоносцева не установлено, высказанные молодым монархом идеи полностью соответ ствовали мыслям и мировоззрению обер-прокурора Святейшего Синода. Не случайно высоко оценив эту речь, Победоносцев сравнивал обстановку, складывавшуюся вокруг нового царя, с той, которую, как он отмечал, «мы пережили в 1881 году», в момент гибели Александра II. В этом же письме Николаю II, датированном 7 февраля 1895 г., он писал: «Многие из депута тов сказывали мне, с каким страхом и волнением ехали они в январе в Петербург и какой камень свалился у них с груди, когда послышалась речь Вашего величества. Но дело не кончено этим. По поводу этой речи поднял ся именно здесь глухой ропот — в среде чиновничества и интеллигенции. К прискорбию он слышится между высокопоставленными лицами, облечен ными властью. Вот почему теперь более чем когда-либо необходима твер дость воли Верховной [власти] во всех исходящих от нее распоряжениях» \
Победоносцев, конечно, лукавил, говоря, что ропот охватил лишь столичные сферы. Недовольство слышалось повсеместно. Об этом сви детельствуют письма, поступавшие в те дни в канцелярию императора и содержавшие несогласие с его заявлением. Приведем одно из таких писем, анонимный автор которого, судя по всему, был прекрасно осве домлен о ситуации, а возможно, и сам присутствовал на этой встрече. Письмо, написанное 19 января 1895 г., т. е. по горячим следам события, в полной мере передает обстановку, царившую на местах, и настроение людей, которые с вступлением на престол нового царя связывали свои надежды на демократические перемены в стране. Обращаясь к Николаю II, этот аноним писал:
«Вы сказали свое слово, и оно разнесется теперь по всей России, по всему культурному миру. До сих пор Вы были никому неизвестны, со вчерашнего дня Вы стали определенной величиной, относительно которой нет больше места «бессмысленным мечтаниям». Мы не знаем, понимаете ли Вы то положение, которое вы создали своим «твердым словом», но мы думаем, что люди, стоящие не так высоко и не так далеко от жизни, как Вы, и потому могущие легко видеть то, что происходит теперь в России, легко разберутся и в Вашем и в своем положении. Вы плохо осведомлены о тех течениях, против которых Вы решились выступить с Вашей речью. Ни в одном земском собрании не слышалось ни одного голоса против самодер жавной власти и никто из земцев не ставил вопроса так, как его поставили Вы. Наиболее передовые земства и земцы настаивали, или вернее, просили лишь о единении царя с народом, о непосредственном доступе голоса земства к престолу, о гласности и о том, чтобы закон стоял всегда выше административного произвола. Словом, речь шла лишь о том, чтобы пала бюрократическая придворная стена, отделяющая царя от России. Вот те стремления земских людей, которые Вы, только что вступив на престол, неопытный и несведущий, решились заклеймить названием «бессмысленные мечтания». Для всех сознательных элементов ясно, кто подвинул Вас на этот неосторожный шаг. Вас обманули, Вас запугали представители той бюрократической стены, с самодержавием которой никогда не примирится ни один русский человек. И Вы отчитали земских людей за слабый крик, вырвавшийся из их груди против бюрократически-полицейского гнета!
Вы увлеклись так далеко в ненужном охранении того самодержавия, на которое ни один земский человек не думал посягать, что в участии пред ставителей земства в делах внутреннего управления усмотрели опасность
91
для самодержавия. Такой взгляд не соответствует даже тому положению, в которое земство поставлено Вашим отцом и при котором оно является необходимым участником и органом внутреннего управления. Но Ваши неудачные выражения не просто редакционный промах: в них сказалась целая система. Русское общество прекрасно поймет, что 17-го января Ваши ми устами говорила вовсе не та идеальная самодержавная власть, носи телем которой Вы себя считаете, а ревниво оберегающая свое всемогущест во бюрократия. Этой бюрократии, начиная с Комитета министров и кончая последним урядников, ненавистно расширение общественной самодеятель ности даже на почве существующего общественного порядка. Она держит самодержавного монарха вне свободного общения с представителями наро да, и самодержцы оказываются лишенными всякой возможности видеть их иначе, как ряжеными поздравителями с иконами и подношениями. И речь Ваша еще раз доказала, что всякое желание представителя общества и со словия быть чем-нибудь больше, всякая попытка высказаться перед престо лом, хотя бы в самой верноподданической форме, о наиболее вопиющих нуждах Русской земли встречает лишь грубый окрик...
Русская общественная мысль напряженно и мучительно работает над разрешением коренных вопросов народного быта, еще не сложившегося в определенные формы со времени великой освободительной эпохи и недав но в голодные годы пережившего тяжелое потрясение. И вот в такое время вместо слов, обещающих действительное объединение царя с народом и признания с высоты престола гласности и законности, как основных начал государственной жизни, представители общества, собравшиеся со всех кон цов России и ожидавшие от Вас одобрения и помощи, услышали лишь новое напоминание о Вашем всесилии и вынесли впечатление полного отчуждения царя от народа. Верьте, что и на самых смиренных людей такое обращение могло произвести только удручающее и отталкивающее дейст вие. День 17-го января уничтожил тот ореол, которым многие русские люди окружали Ваш неясный молодой облик. Вы сами наложили руку на Вашу популярность. Но дело идет не только о Вашей личной популярности. Если самодержавие на словах и на деле отождествляет себя с всемогуществом бюрократии, если оно возможно только при полной безгласности общества и при постоянном действии якобы временного Положения об усиленной охране, дело его проиграно, оно само роет себе могилу и раньше или позже, но во всяком случае в недалеком будущем, падет под напором живых общественных сил. Вы сами своими словами и своим поведением задали обществу такой вопрос, одна ясная и гласная постановка которого есть уже страшная угроза самодержавию. Вы бросили земским людям и с ними вместе всему русскому обществу вызов, и им теперь не остается ничего другого, как сделать сознательный выбор между движением вперед и само державием.
Правда, своею речью Вы усилили полицейское рвение тех, кто службу самодержавному царю видит в подавлении общественной самодеятель ности, гласности и законности. Вы вызвали восторги тех, кто готов служить всякой силе, ни мало не думая об общем благе и в безгласности и произволе находя лучшие условия торжества личных и узко сословных выгод. Но всю мирно стремящуюся вперед часть общества Вы оттолкнули. А те деятель ные силы, которые не способны удовольствоваться полной сделок и усту пок, трудной и медленной борьбой на почве существующего порядка, куда пойдут они? После Вашего резкого ответа на самые скромные и законные пожелания русского общества чем, какими доводами удержит оно на закон ном пути и охранит от гибели самых чутких и даровитых, неудержимо рвущихся вперед своих детей?!
Итак, какое действие произведет на русское общество первое и непо средственное обращение Ваше к его представителям? Не говоря о лику ющих, в ничтожестве и общественном бессилии которых Вы сами убедитесь вскоре. Ваша речь в одних вызвала чувство обиды и удрученности, от которых, однако, живые общественные силы быстро оправятся и перейдут к мирной, но упорной сознательной борьбе за необходимый для них
92
простор; у других она обострит решимость бороться с ненавистным строем всякими средствами. Вы первый начали борьбу, и борьба не заставит себя ждать» ".
Не надо было обладать особым чувством предвидения, чтобы понять, что в условиях, когда противостояние самодержавной власти нарастало и борьба за демократическое реформирование российского общества грози ла перерасти в открытые социальные конфликты, сохранить в неизменном виде политическую систему, которую так тщательно охранял и укреплял Александр III, уже не представлялось возможным. Новые времена требо вали новых решений. Этого не осознавали ни новый царь, ни его ближай шие наставники и советники, среди которых едва ли не главным оставался Победоносцев, перешедший к новому монарху как бы в наследство от отца.
Итак, с завершением тринадцатилетнего царствования Александра III с его жестким курсом на укрепление самодержавия история вновь поставила перед российским обществом все тот же мучительный вопрос: быть или не быть демократии в России? В 1881 году Александр III для того, чтобы уйти от ответа на этот вопрос, использовал Победоносцева. Его печально знаме нитая речь ^ на совещании высокопоставленных государственных санов ников, проходившем под председательством Александра III, явилась для нового монарха, пребывавшего в первые дни после убийства отца в состоя нии растерянности, своего рода спасительным средством, она как бы осво бождала его от необходимости следования курсом реформ, завещанным его отцом. Председательствующий несколько раз прерывал оратора, полно стью одобряя своими репликами то, что говорил Победоносцев,
Ситуация, сложившаяся в России к 1895 г., чем-то напоминала об становку 1881 года, но во многом и отличалась от нее. Общее состояло, пожалуй, в том, что к моменту вступления на престол и Александр III, и Николай II находились, в сущности, в одинаково сложных условиях, когда ни тот, ни другой в полной мере не были готовы самостоятельно решать внезапно обрушившиеся на них трудные и ответственные задачи, связанные с управлением огромной империей. Великому князю Александру Александ ровичу было уже двадцать лет, когда к нему перешло звание наследника: к восшествию на престол готовили не его, а его старшего брата Николая, безвременно скончавшегося в возрасте 22 лет. Будущий император не думал, что так скоро окажется на троне.
Что касается Николая II, то и ему пришлось почувствовать на себе сильные удары судьбы. Ничто, казалось, не предвещало близкого конца царствования Александра III, который находился в расцвете сил и весь был погружен в осуществление своих замыслов. Двадцатишестилетний цесаре вич Николай Александрович, для которого трон представлялся скорее как далекая перспектива, должен был взвалить на свои плечи непосильную монаршью ношу, к чему не чувствовал себя достаточно подготовленным. Даже бракосочетание с гессенской принцессой Алике, ставшей императ рицей Александрой Федоровной, пришлось проводить в спешке, не дожида ясь окончания 40-дневного поминания души усопшего царя. Этим в значи тельной мере объясняется, что и тот и другой, определяя основное направ ление своей политики, действовали недостаточно самостоятельно, прибегая к советам тех людей, кто по тем или иным причинам оказался ближе к трону. Едва ли не главным из таких советников был как раз Победонос цев, стоявший у истоков обоих царствований и сыгравший ключевую (и зловещую!) роль в выработке магистральной линии развития российского общества в очень трудные, а во многом даже переломные моменты его истории. Уникальность этой личности состояла прежде всего в том, что ему единственному из государственных деятелей удалось на протяжении целых трех царствований оставаться на российской политической сцене и активно влиять на исторические судьбы страны.
Однако эти две исторические даты— 1881 г. и 1895 г.—и глубоко разнятся. Этой разницы как раз и не смог уловить и понять Победоносцев, рассчитывавший в 1895 г. осуществить то, что ему удалось сделать в 1881 г., а именно: сохранить в неизменном виде самодержавие и тем самым
93
заморозить общественные отношения в России. Правда, влияние и ав торитет его при Николае II начали заметно падать. Во-первых, брал свое возраст. Ему было уже 68 лет. А во-вторых, и это главное, он никак не хотел считаться с теми изменениями, которые на рубеже веков происходили в российском обществе, когда рушились старые представления о власти, менялся сам настрой общества, когда формировались новые политические силы, возникали новые представления и взгляды, когда в на роде круто менялось само отношение к самодержавию. И тем не менее какое-то время, больше по инерции, он еще продолжал играть опреде ленную роль в российской политической жизни, пока, наконец, не вынужден был в 1905 г. уйти в отставку. В марте 1907 г. Победоносцев скончался в возрасте восьмидесяти лет.
После его смерти поднялась настоящая шумиха вокруг его имени ". Кажется, не было в России ни одной более или менее заметной газеты или журнала, которые бы, независимо от их политических позиций и идейных убеждений, не откликнулись на смерть Победоносцева и не высказали бы своего отношения к этой личности и ее роли в российской истории. Порази телен разброс мнений и чрезмерная крайность в оценках и суждениях! Если одни авторы причисляли его к первостепенным государственным деятелям и ставили в один ряд с таким выдающимся российским либеральным реформатором, каким был М. М. Сперанский ", подчеркивая роль Победо носцева в определении политических судеб России в самые трудные и крити ческие периоды ее истории, то другие, напротив, относили его к личностям заурядным, крайне консервативным, неуклонно толкавшим Россию вспять, насаждавшим в обществе чуждые нравы и порядки. Одни обвиняли его в том, что он на долгие годы отодвинул начало конституционной жизни в России, сделал процесс политического освобождения страны не только запоздалым, но и чрезвычайно болезненным, считали его творцом полити ки, которая зловещей нитью прошла через три царствования. Другие виде ли в нем спасителя России и русской культуры от тлетворного влияния Запада. Для одних он был «злым гением России», «старым вампиром с торчащими ушами», «нелепой галлюцинацией, диким кошмаром русской истории» и т. д., другие же считали его колоссом русской мысли и русской воли, личностью, масштабы которой могут понять только те, кто всем сердцем и всей душой предан русской идее.
Среди появившихся в ту пору публикаций внимание многих привлекла обстоятельная статья Б. Б. Глинского в авторитетном «Историческом вестнике». Автор справедливо отмечал, что к Победоносцеву никто безраз лично, не относился. «Он был определенным историческим знаменем, кото рое рвали бури и непогода, вокруг которого кипели страсти и борьба. И так не только в течение двадцати пяти лет, когда он стоял в ряду активных деятелей нашего государственного механизма, но даже когда он, обреме ненный годами и несогласный с новыми течениями правительственного курса, сошел с государственной сцены и утратил всякое влияние на ход событий. Даже после этого момента, последовавшего в 1905 году, он. не сошел в глазах и мнении современников совсем на нет, а продолжал оставаться все тем же несколько таинственным, с налетом драматизма, Победоносцевым, которому стоустая молва продолжала приписывать вся ческие легенды, связывать с его именем всевозможные слухи, порою самые фантастические, ожидать с его стороны какого-нибудь начинания, должест-вовавшего иметь на события дня решающее влияние. В этом психологичес ком настроении общества усматривается своего рода гипноз, не оправдыва емый фактами действительности, а относимый скорее на счет того глубоко го следа, который ближайший сотрудник императора Александра III оставил своей былой деятельностью на разных поприщах нашей историчес кой жизни. Прошлое засчитывалось в настоящее, откуда получилась опре деленная историческая преемственность и наличность определенного госу дарственного служения интересам родины» ".
Удрученный годами и болезнями, продолжал Глинский, умудренный громадным житейским и государственным опытом, Победоносцев, «сыгра-
94
вший в первые дни восьмидесятых годов прошлого столетия такую реша ющую роль в русской истории, через двадцать пять лет после тех приснопа мятных дней, когда он отринул приближение даже тени конституционализ ма на русскую землю, сходил медленно в могилу с арены жизни при торжестве именно тех начал, которым он когда-то нанес такой сильный удар и против которых он так упорно боролся. На его глазах и при его содействии создалась Россия Александра III и на его же глазах она посте пенно стала отходить в даль преданий и невозвратного прошлого. Руши лось все им созданное в этой области, и он, последний видный представи тель «сильной государственной власти», оказался бессильным чем-либо остановить ход этого разрушения. В этом бессилии, несомненно, наблюда ется элемент исторического трагизма, который в обработке талантливого драматурга мог бы послужить материалом для шекспировской темы» '°.
Более полное представ пение о взглядах Победоносцева дает опублико ванный в 1896 г. и выдержавший пять изданий «Московский сборник», автором которого он явпяпся. Наряду с вопросами государственно-церков ной жизни, которые волновали его в силу занимаемого им служебного положения, Победоноспев уделял внимание разработке проблем гражданс кого права, активно вторгался в сферу деятельности государства, особенно в области народного просвещения, содержания и организации системы образования. Победоноспев был решительным противником идеи отделе ния церкви от государства. Он выработал целую систему аргументов, призванную доказать, что не только для церкви не выгодно и неразумно отделяться от государства, но и для последнего это может иметь весьма опасные последствия. По его мнению, так называемая теория отношений между государством и церковью является искусственно созданной и вред ной, по крайней мере, применительно к России.
«Политическая наука,- писал он,— построила строго выработанное учение о решительном отделении церкви и государства, учение, вследствие коего, по закону, не допускающему двойственного разделения центральных сил, церковь непременно оказывается на деле учреждением подчиненным государству. Вместе с тем государство как учреждение в политической идее своей является отрешенным от всякого верования и равнодушным к верова нию. Естественно, что с этой точки зрения церковь представляется ни чем иным, как учреждением, удовлетворяющим одной из признанных государ ством потребностей населения - потребности религиозной, и новейшее государство обращается к ней с правом своей авторизации, своего надзора и контроля, не заботясь об веровании Для государства, как для верховного учреждения политического, такая теория привлекательна, потому что обе щает ему полную автономию, решительное устранение всякого, даже духо вного, противодействия, и упрощение всех операций церковной его полити ки. Но такие обещания обманчивы Этой теории, сочиненной в кабинете министра и ученого, народное верование не примет» ".
Необходимость тесного единения церкви и государства, а фактически зависимости ее от последнего Победоносцев обосновывал тем, что «церковь не может отказаться от своего влияния на жизнь гражданскую и обществен ную; и чем она деятельнее, чем более ощущает в себе внутренней, действен ной силы, тем менее возможно для нее равнодушное отношение к государ ству» ". Он не только теоретическими постулатами, но и своей практичес кой деятельностью, по существу, лишал православную церковь права быть независимой и самостоятельной.
Консерватизм Победоносцева отчетливо проявился и в его резко нега тивном отношении к любым формам демократии. «Одно из самых лживых политических начал,— утверждал он,- - есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени Французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и им^т основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интелл^си-ши - и проникла, к несча стью, в русские безумные головы» ". Подобные высказывания не покажутся столь уж удивительными и странными, ести помнить, что Победоносцев
95
был верным и последовательным сторонником самодержавия и решительно выступал против любых ограничений царской власти.
Как отмечали многие исследователи, пожалуй, самой сильной сторо ной Победоносцева была критика негативных явлений и социальных болез ней государства и культуры, однако у него почти не было позитивных идей по переустройству общества. Тем не менее некоторые его критические высказывания не лишены своей актуальности. Так, он считал, что общая и господствующая болезнь у всех так называемых государственных лю дей — это честолюбие или желание прославиться. «Жизнь течет в наше время,— писал он,— с непомерной быстротою, государственные деятели часто меняются, и потому каждый, покуда у места, горит нетерпением прославиться поскорее, пока еще есть время и пока в руках кормило. Скучно поднимать нить на том месте, на котором покинул ее предшествен ник, скучно заниматься мелкою работой организации и улучшения текущих дел и существующих учреждений. И всякому хочется переделать все свое дело заново, поставить его на новом основании, очистить себе ровное поле, tabula rasa, и на этом поле творить, ибо всякий предполагает в себе творческую силу. Из чего творить, какие есть под рукой материалы,— в этом редко кто дает себе явственный отчет с практическим разумением дела. Нравится именно высший прием творчества — творить из ничего, и возбужденное воображение подсказывает на все возражения известные ответы: «учреждение само поддержит себя, учреждение создает людей, люди явятся», и т. п.
Замечательно, что этот прием тем соблазнительнее, чем сильнее увле кает мысль государственного деятеля, чем менее он приготовлен знанием и опытом к своему званию. Этот прием соблазнителен еще и тем, что прикрывая действительное знание, он дает широкое поле действию политического шарлатанства и помогает прославиться самым дешевым способом. Где требуется деятельное управление делом, знание дела, на правление и усовершенствование существующего, там опытного и зна ющего не трудно распознать от невежды и пустозвона; но где начинают с осуждения и отрицания существующего и где требуется организовать дело вновь, по расхваленному чертежу, на прославленных началах, там чертеж и начало на первом плане, там можно без прямого знания дела аргументировать общими фразами, внешним совершенством конструкций, указанием на образцы, существующие где-то за морем и за горами; на этом поле не легко бывает отличить умного от незнающего и шарлатана от дельного человека; на этом поле всякий великий человек может, ничего не смысля в деле и не давая себе большого труда, защищать какой бы то ни было проект преобразования, составленный в подначальных канцеляриях кем-нибудь из малых преобразователей, подстрекаемых тоже желанием дешево прославиться... Это удивительное явление следует при числить, поистине, к знамениям нашего времени». И далее: «Поприще государственной деятельности наполняется всё архитекторами, и всякий, кто хочет быть работником, или хозяином, или жильцом — должен выставить себя архитектором. Очевидно, что при таком направлении мысли и вкуса открывается безграничное поле всякому шарлатанству, всякой ловкости лицемерия и бойкости невежества» "*.
Победоносцев, кажется, и сам уже начал понимать, что он не очень-то вписывается в обстановку XX века и стал объектом постоянных нападок, всевозможных толков и слухов. Об этом можно судить по содержанию его письма Николаю II, в котором, заявляя о том, что ему недолго остается жить и действовать, просит монарха ознакомиться с прилагаемой, как он пишет, правдивой повестью о нем и о его судьбе. Вот эта повесть-исповедь:
«Родился я в Москве, в семье профессора Московского] университета. У отца моего было II человек детей, кои все устроены трудами отца. Воспитан в семье благочестивой, преданной царю и отечеству, трудолюби вой. Меня, последнего сына, отец свез в Петербург и успел определить в 1841 году в училище правоведения. Я кончил курс в 1846 году и поселился в родном доме в Москве, на службе в сенате.
96
По природе нисколько не честолюбивый, я ничего не искал, никуда не просился, довольный тем, что у меня было, и своей работой, преданный умственным интересам, не искал никакой карьеры, и во всю свою жизнь не просился ни на какое место, но не отказывался, когда был в силах, ни от какой работы и ни от какого служебного поручения. В 50-х годах Московс кий университет, оскудев профессорами юристами, обратился ко мне, и я не отказывался, оставаясь на службе в сенате, читать там лекции, по 8 часов в неделю, в течение 5 лет.
Когда начались реформы по кончине императора Николая, и в Пе тербурге закипала работа разных комиссий, меня перезывали туда, но я отказывался пуститься в неведомое море новой работы, которая пугала меня. Но наконец нельзя было уклониться. В 1861 году граф Строганов^ стал вызывать меня для преподавания юридических наук цесаревичу Ни колаю Александровичу. Из чувства патриотизма я не мог отказаться и переехал на целый год в Петербург. Это решило дальнейшую судьбу мою роковым образом.
В 1863 году меня пригласили сопутствовать цесаревичу в поездке по России. Я стал известен и двору. По окончании поездки я вернулся в Москву к своим занятиям и мечтал остаться тут.
Но богу угодно было иначе. Цесаревич скончался, оплаканный всею Россией. Новый цесаревич, слышав обо мне доброе от покойного брата, пожелал меня иметь при себе для преподавания. Я не мог уклониться и переехал в Петербург в 1866 году на жительство и на службу. Тут довелось мне последовательно вести занятия и с в. кн. Владимиром, и с цесаревною Марией Федоровной, и с в.к. Сергеем, и даже с в. кн. Николаем Констан тиновичем. Я стал известен в правящих кругах, обо мне стали говорить и придавать моей деятельности преувеличенное значение. Я попал, без всякой вины своей, в атмофсеру лжи, клеветы, слухов и сплетен. О, как блажен человек, не знающий всего этого и живущий тихо, никем не зна-емый, на своем деле!
Цесаревич сочувственно относился ко мне и показывал мне доверие. В Аничковом дворце я стал привычным лицом. Но в ту пору из министров и правящих лиц никто не имел общения с цесаревичем, и эта среда питалась всякими слухами и сплетнями о его характере и настроении. Меня они тоже не знали, и питали себя подозрениями о каком-то моем влиянии на цесаре вича, а государю тогдашние временщики, гр. Шувалов '", Валуев '"тл пр[очие], внушали такие же подозрения. С другой стороны, в силу того же мнения обо мне, люди, осуждая и браня меня на стороне, старались быть со мною любезными.
Безо всякого ходатайства с моей стороны и без всякого участия цесаре вича я был назначен членом Госуд[арственного] совета и тут получил возможность высказывать вслух всем свои мнения по государственным вопросам, мнения, коих никогда ни от кого не скрывал. Так мало-помалу приобрел я репутацию упорного консерватора — в противодействие новым направлениям и веяниям государственных либералов. К концу царствова ния эти веяния и направления приобрели господственное значение. Нача лось, ввиду общего недовольства, безумное стремление к конституции, то есть — к гибели России. Это стало в умах какой-то заразой: русские люди, сохранявшие еще разум и память прошедшего, ждали в страхе что будет, ибо покойного государя склонили уже совсем к этому гибельному шагу.
Таково было настроение, что и катастрофа 13 марта '" никого не образумила. Напротив, кучка людей, державших власть в руках, спешила, тем более в первые же дни после катастрофы, достичь своей цели. Молодой государь, захваченный врасплох страшным событием, казалось им, не мог воспротивиться; никто из них не знал его, и все они надеялись захватить его в свои руки и управлять им. Положение его было ужасное — он не знал как поступить и что делать, чтоб из него выйти. Я видел, до чего разгорались страсти и прямо боялся за его безопасность. Нечего и говорить, как боялся за судьбу России. И правда, чтоб выйти из этого положения, я убедил его сделать
4 3акач3619 97
решительный шаг — издать манифест 29 апр[еля] 1881 года ". Всем было более или менее известно мое в этом деле участие. И вот с этого рокового для меня дня начинается и продолжается, разгораясь, злобное на меня чувство, питаясь и в России и всюду за границей всеобщим шатанием умов, сплетнею, господствующею ныне во всех кругах общества, невежеством русской интеллигенции и ненавистью иностранной интеллигенции ко всякой русской силе.
К несчастию, и у нас и там существует закоренелое мнение, что в России при самодержавной власти есть непременно — тот или другой — один человек всесильный, который всем распоряжается и от которого все зависит. И вот этим человеком все и всюду стали считать меня и доселе считают, человека, всегда уклонявшегося от всякого исключительного при своения себе какой-либо власти. Естественно, что молодой государь на первых порах, чувствуя себя одиноким, растерянным, стал обращаться ко мне, к человеку, ближе ему известному и преданному. Он советовался со мною о людях и мне довелось в немногих случаях указывать ему на людей — на барона Николаи ^ для народн[ого] просв[ещения], на графа Дмитрия Толстого " для Министерства] внутренних] дел — и, к счастью, я не ошибся. Когда ко мне обращались, я отвечал; когда государь поручал мне работу, я ее исполнял. Но вот и все. Ни разу я не позволял себе ни выпрашивать для кого-либо милостей или назначений и тому под[обное].
Но люди воображали обо мне иначе, и тут пришлось мне видеть много людской пошлости в нашем обществе. Ко мне обращались за милостями и назначениями, а когда я отвечал, что не вмешиваюсь в эти дела и ничего не могу, кроме того что касается до порученного мне дела, мне не верили и бранили меня. С другой стороны, возбуждалась ко мне ненависть иных людей из придворной и других сфер, которым иногда случалось мне помешать в осуществлении разных своекорыстных планов. Я видел очень ясно свое положение. Несмотря на все доверие ко мне государя, я мог предвидеть, что и оно может поколебаться и знал, какими внушениями оно колеблется у государей. Стоит только заподозрить человека в том, что он ищет преобладания над волею и решением государя. Зависть и интрига — дело обычное в придворных сферах. Люди, составлявшие обычное обще ство Аничкова дворца, не зная меня, не имея прямого со мною общения, слышали только разговоры и анекдоты обо мне в гостиных, и, передавая их, успевали производить впечатление и на императрицу Марию Федоровну и на государя отчасти. Я продолжал исполнять его поручения, но уже чувствовал в последние годы, что на меня что-то насказано. Не мешаясь ни в какие дела других ведомств, я вел жизнь уединенную. Однако при всем том всюду — и в России и за границей я продолжал считаться всесильным человеком, от которого все исходит в России, и на мой счет ставились все и всякие распоряжения правительства, о коих я даже не имел понятия. Из разных углов России, из Европы, из Америки стекались мне злобные, угрожающие письма, то от нигилистов, анархистов, либералов всех оттен ков, то от жидов ", приписывавших мне лично все ограничения, все рас поряжения об их высылке и пр.
Настало новое царствование и все противоправительственные, лжели беральные элементы оживились новою надеждой. Оставаясь едва не старей шим из старых слуг трех царствований, я готов был на службу новому государю в чем мог. Но уже настало другое время. Люди вокруг меня и в кругах правительственных все переменились,— люди нового поколения, чуждые прежних преданий, прежних порядков, минувших событий. Я сам ослабел. На первых порах нового царствования я считал своим долгом говорить иногда молодому государю о делах и людях, но этому надо было вскоре положить предел, и я ограничился только делами порученного мне звания, а люди вокруг меня и около престола стали все новые, люди нового поколения, многие, знавшие и меня только по слухам обо мне и толкам. И несмотря на все это, не только не замолкли, но еще разгорались и усиливались нелепые обо мне слухи, будто я всесильный человек в России. Они не затихли и в высших кругах общества, судящих о положении дела
98
только по газетам, да на основании болтовни в гостиных, а в разрос шихся кружках анархистов, социалистов, радикалов — и за границей и в России — я стал, более чем когда-либо, человеком, стоящим на дороге против всякого прогресса и главным виновником всякого стесне ния, всякого преследования, гасителем всякого света. Таково ощущение всей обезумевшей теперь молодежи и в столицах и во всех углах России: толпа людей, не имеющих никакого понятия о ходе государственных дел, о пружинах администрации, о делах и о людях, выставляет меня виновником всех, что у них слывет, злоупотреблений, насилий, ретро градных мер и кричит, что во имя свободы надобно меня уничтожить. От этого предрассудка, от этого злобного обо мне представления, я, неповинный ни в чем, что мне приписывают, не в силах отделаться и принужден по необходимости терпеть его. Можно судить, как оно разлилось повсюду, когда представителем его явился из небольшого кружка самарского несчастный Лаговский, стрелявший в меня. В своем показании он прямо объясняет, что хотел истребить меня как главного .виновника всяких стеснений, мешающих прогрессу и свободе. Любопытно, что на первом месте в указании вин моих он ставит: «распространяет в народе суеверие и невежество посредством церковно-приходских школ». Из этого уже видно, в каком невежестве и в какой дикости ума и сердца растет и развивается эта масса недоучек или пролетариев науки, во спитанная на статьях либеральных газет, на нелепых прокламациях, на подпольных памфлетах, на слухах и сплетнях, из уст в уста передающихся. И мне ставится в вину дело, которое я считаю в нынешнее время самым важным и нужными для России делом, ибо в народе вся сила государства, и уберечь народ от невежества, от дикости нравов, от раз врата, от гибельной заразы нелепых, возмутительных учений можно убе речь только посредстром церкви и школы, связанной с церковью.
Вот судьба моей жизни. И я верю, что руководит ею провидение, которое, помимо моей воли, нередко вопреки ей, ставило меня в положения видныя на дело, от коего я не в праве был и не мог уклониться.
Слышу, что П. С. Ванновский " уволен уже от управления Министер ством народного просвещения: Кто может и должен заменить его — вопрос • великой важности в настоящую минуту, и новая ошибка, после двух бы вших, крайне опасна. Ввиду этих обстоятельств позволю себе предложить свое слово Вашему величеству.
После Делянова ^ выбор пал на Боголепова ": и он оказался жертвою. Он попал в положение, к которому приготовлен не был. По свойству своему человек кабинетный, не склонный к живому обращению с людьми, он вступил в среду центрального управления, совершенно ему незнакомую, и на первых порах, к сожалению, захотел устрашить тех людей, у коих в руках была до тех пор машина управления, и взял себе из Москвы новых людей, тоже незнакомых с ходом центрального управления.
Начались беспорядки. Бедный Боголепов должен был растеряться. Здесь, в среде управления, он не успел еще приобрести себе авторитета и, к сожалению, не встретил себе надлежащей опоры и в среде других минист ров. Его никто не знал и он сам по характеру своему не искал с ними общения, а от него, как от министра, ожидали и требовали и авторитета, и распорядительности. Это обнаружилось во время февральских беспоряд ков возле университета в 1899 году. Предупредить, их он не мог, но в бывшем по поводу их совещании многие несправедливо ставили их в вину ему, и это окончательно его обескуражило. Тут принята была, вопреки ему, мера, по мнению моему, имевшая роковое значение, мера, в существе своем, поколебавшая в корне дисциплину учебного дела. Уличной свалке толпы с полицией, событию, в сущности, ординарному, придано значение государственного дела, и поручено Ванновскому производить исследование, в сущности, направленное против действий полиции. Эта мера тотчас истолкована была в смысле либерального направления политики по делам ' университетским. Положение Боголепова пошатнулось. Беспорядки усилились, начались
.. 99
обструкции. Стали искать средств для предупреждения беспорядков, не обращая внимания на то, что университеты уже перестали быть собранием студентов под руководством профессоров, но стали местом сборища смешанной толпы, волнения коей мало-помалу принимали революционный характер. К этим-то волнениям положено было применить меру отдачи виновных в военную службу: решение неблагоразумное и несвоевременное в обстоятельствах времени. Не всякая мера удобна во всякое время. Что можно было сделать в прежние эпохи, то не годится в другую пору и в применении к движениям толпы (в коих и виновного не всегда возможно распознать) мера эта совсем не годилась, а применение в Киеве к целой массе было великою ошибкой, и проведено было без должной твердости, с неуверенностью, без должного единства в мнении и действиях разных органов администрации. Вместо затишья последовало усиление волнений, принявших характер эпидемической истерии. Несчастный Бо-голепов пал жертвою.
Министерство предложено было Ванновскому. Он счел своим долгом перед государем и отечеством не уклониться от этой жертвы. Но в самом начале можно было предвидеть, что он не может справиться с делом, которое принял на себя. Дело это, более чем всякое другое, требует близ кого знакомства с учебною частью, с ее прошедшим и настоящим, и с людь ми, которые ею орудуют. Ванновский ничего этого не знал, но, вступив в область совершенно неведомую, повторил ту же ошибку: вместо того чтобы искать на месте людей, коих опытом мог бы воспользоваться, он устранил прежних деятелей и взял себе товарищем человека, еще менее чем он сам приготовленного к делу школы, искусного, может быть, в писании бумаг и непросвещенного. Притом по прежней своей деятельности в Воен ном министерстве П. С. Ванновский известен был за человека, не любящего ни советов, ни возражений. Что возможно в военном деле, то уже немыс лимо в деле учебного устройства. Новый министр, не прибегая к советам с лицами, ближе стоявшими к делу просвещения и школе, приступил к реформам, разрушавшим все прежние учебные порядки, и к мерам, в сущности, послужившим не к утверждению, а к новому колебанию потрясенной уже учебной дисциплины. Нечего распространяться о многих ошибках его политики, нельзя, по доброй совести, ставить все эти ошибки в предосуждение старцу, желавшему доброй цели. Приходится сожалеть, что на долю его досталось в такую пору столь трудное дело.
Теперь он уходит: кто способен стать на место его, с надеждою лучшего! Нет столь сильных и крепких людей в наше время, обедневшее людьми характера, знания и опыта.
Осмелюсь, однако, высказать мысль свою. За уходом министра и Ме-щанинова временное заведывание министерством падает на другого това рища, Зенгера.
Зенгер — человек просвещенный и по характеру своему симпатичный в обращении. Но, смею думать, что едва ли способен он самостоятельно управлять министерством в такую пору. Искать такого человека вне учеб ной сферы было бы едва ли благоразумно, а в этой сфере мысль останав ливается разве на Шварце, недавно назначенном на должность попечителя Варшавского учебного округа. Должен сказать, что я и не знаю его лично, но все отзывы о нем лиц, знающих его на опыте, согласно изображают его человеком не только просвещенным, но и опытным педагогом, заявившим себя и спокойствием, и твердостью, и тактичностью в обращении. О нем в особенности может свидетельствовать Мин[истр] юст[иции] Муравьев, знающий его близко по Межевому институту, коим он управлял и откуда провожали его с сожалением.
Эту повесть мою долгом считаю в тяжкое наше время не умолчать перед Вашим величеством. Константин Победоносцев. 8 апреля 1902 г.» ".
Можно по-разному относиться к этой исповеди Победоносцева, судить о том, насколько она правдива, но нельзя, очевидно, не согласиться с тем, что это была его последняя попытка удержаться у власти, сохранить свое положение при дворе, даже если для этого пришлось бы в чем-то переме-
100
нить свои прежние взгляды, приспособиться к быстро менявшейся полити ческой обстановке в стране. Как писал один из его многочисленных недобро желателей, Победоносцев всеми силами «цеплялся за свою власть, которая с 1894 г., восшествия на престол ныне царствующего императора Николая II стала мало-помалу угасать, обесцвечиваться. Его мысли, его влияние отти раются новыми веяниями. Все разбитое в 1881 г. снова поднимает голову, и Победоносцеву с каждым годом приходится становиться все более бес сильным зрителем» ". Он по-прежнему присутствует на высоких государст венных собраниях и заседаниях, выступает на них, вносит какие-то предло жения, но всерьез его слова уже не воспринимают да и его самого уже почти не замечают. Последний раз он присутствовал на совещании, проходившем в Петергофе в июле 1905 года. Спустя три месяца он подает прошение об отставке. «Если бы я сегодня (17 октября 1905 г.) не ушел,— писал Победо носцев своему московскому другу,— завтра сняли бы меня с места» ^*.
Совещание в Петергофе, проходившее в течение пяти дней, с 19 по 23 июля 1905 года, формально было посвящено обсуждению вопроса об учреждении Государственной думы. Фактически же оно призвано было выработать более широкие подходы с тем, чтобы справиться с поли тической ситуацией в стране, которая накалялась с каждым днем и в любой момент могла выйти из-под контроля. Пришедшие в движение различные политические силы, партии и организации усиливали давление на власть, требуя обновления российского общества, придания ему облика совре менного демократического, правового государства. Это требование ста новилось всеобщим, его поддерживало практически все население страны, за исключением относительно небольшого слоя крайне правых сил, ко торые и в новых, сильно изменившихся условиях, продолжали цепляться за старые порядки.
Русско-японская война, обнажившая серьезные пороки существующего строя, всей системы управления страной, подъем массового революцион ного движения усиливали эти обновленческие тенденции и, по существу, ставили власть перед неизбежностью проведения демократических преоб разований. Она не могла уже не считаться с волей народа. Царизм понимал, что, не идя на уступки, можно было потерять все. Вопрос был лишь в том, как с минимальными для самодержавия потерями выйти из крайне сложной и напряженной ситуации. Именно этот главный вопрос вызвал острую боль и наибольшую озабоченность у правящих кругов. Все, включая самых несговорчивых монархистов, склонялись к признанию необходимости об разования выборного представительного органа, существование которого, при умелом маневрировании властей, могло бы укротить оппозицию и охладить революционный пыл масс.
На совещании председательствовал Николай II. В его работе уча ствовали великие князья, видные члены Государственного совета, почти все министры (министр финансов В. Н. Коковцов, внутренних дел А. Г. Булы-гин, иностранных дел В. Н. Ламздорф, военный министр А. Ф. Редигер, путей сообщения М. И. Хилков, народного просвещения В. Г. Глазов, юстиции С. С. Манухин), несколько сенаторов, обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев, заслуженный профессор, тайный советник, известный историк В. О. Ключевский, а также ряд важных царских санов ников и высокопоставленных правительственных чиновников.
Совещанию был представлен проект закона об учреждении Государст венной думы, разработанный министерством внутренних дел и одобренный Советом министров. Участники совещания были озабочены главным об разом тем, чтобы с учреждением Думы ни в коей мере не был поколеблен принцип самодержавной власти. Поэтому большинство участников рев ностно добивалось, чтобы ни одно положение обсуждавшегося проекта не содержало даже малейшего намека на то, что самодержавная власть как-то ограничивается. Такое опасение не было лишено оснований, поскольку все прекрасно понимали, что с Думой придется считаться, поэтому с самого начала надо существенно ограничивать ее функции, сделать ее не законода тельным, а законосовещательным учреждением.
101
Член Государственного совета тайный советник А. С. Стишинский выразил обеспокоенность, что «выборные от населения люди окажутся привлеченными не к законосовещательной только деятельности, но и к учч стию в законодательной власти», а это, по его мнению, может породить «намерение приблизиться к существующим на Западе порядкам издания законов, послужит, возможно, для Думы одним из поводов домогаться дальнейшего расширения представляемых ей прав и новых уступок, до установления ответственности министров включительно» ". Вместе с тем высказывались, хотя в крайне осторожной форме, и более реалистические сужденияя В частности отмечалось, что в таком государстве, как Россия, самодержавная власть не может действовать непосредственно, а должна иметь соответствующие органы в области законодательства, администрации и суда. Теперь же назрела «мысль постоянно выслушивать людей, которые с этими пользами и нуждами близко знакомы. Для осуществления этой мысли предположили мы сделать то, что сто лет тому назад проектировал Сперанс кий, признававший необходимость обсуждения законов в двух инстанциях, из которых первая, подготовительная, должна быть Государственная дума» "".
На совещании было немало и тех, кто прямо или косвенно выступал вообще против учреждения любого представительного органа, заявляя о том, что на каких бы основаниях ни была учреждена Дума, она будет представлять опасность для самодержавия. Такую позицию особенно рьяно отстаивал член Государственного совета, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, граф А. П. Игнатьев, выражавший сомнение в благонадежности Думы, поскольку она, по его мнению, построена на тех же основаниях, что и земские учреждения. «И если эти последние,— говорил он,— во многих губерниях не удалось удержать в границах отведенной им по закону деятельности и земские собрания обращаютсяянередко в политические говорильни, то еще трудней будет справиться с этой задачею в отношении к Думе при современном течении общественной мысли и стремлениях тех лиц, которые считаются ее руководи телями» ".
Графа А. П. Игнатьева решительно поддерживал граф А. А. Голени-щев-Кутузов, секретарь вдовствующей императрицы Марии Федоровны, который призвал держаться вековых заветов: царю — власть, народу — свобода мнений. При этом он утверждал, что нужна не постоянно дейст вующая Дума, а единожды созванный Земский собор для того, чтобы на нем царь мог услышать голос своего народа по важным вопросам. По его мнению, само «свойство выборов» в Думу не является исторически русским, и не сословным, а парламентским, заимствованным из западноевропейских образцов, чуждых русскому народу. Результаты таких выборов, утверждал он, поведут не к укреплению самодержавия, а к опаснейшим последствиям, возбуждая к себе, по различным основаниям, враждебное отношение всех групп населения, и внесут, несомненно, большую, чем ныне, смуту, а в конце концов и самый принцип самодержавия будет поколеблен. С ним солидари зировался сенатор граф А. А. Бобринский, заявивший, что если права Думы не будут ограничены, то с первых же своих шагов она станет стремиться к расширению круга вносимых в нее дел, и это явится основным источчи ком столкновений между Думой и правительством.
Разумеется, особенно ревностно защищали самодержавную власть чле ны императорской фамилии. Выражая их мнение, великий князь Николай Николаевиччподчеркнул: «Надо изложить проект так, чтобы не осталось никаких сомнений в том, что самодержавная власть ни в чем не ограничива ется ". Эту же идею отстаивал на совещании Победоносцев, настаивавший на том, чтобы в законе было четко указано, что Государственная дума учреждается лишь дляяпредварительной разработки и обсуждения законо дательных предположений, вносимых в Государственный совет и требу ющих утверждения императором. Успокаивая сторонников сохранения в неизменном виде самодержавного строя, Николай II заключил: «Возбуж дение Думою законодательных вопросов ни к чему еще не обязывает» ".
Острая дискуссияяразвернулась на совещании вокруг двух вопросов: предоставлять ли Думе право введенияяналогов и на каких принципах
102
должны проводиться выборы? Те, кто стремился с самого начала резко ограничить, права Думы и не допустить, чтобы она обладала большими правами, чем Государственный совет, настаивали на необходимости огра ничить право законодательной инициативы Думы в области установления новых и увеличения существующих налогов, полагая, что предоставлять ей такую инициативу было бы «неосторожно». С Таким подходом не согласил ся министр финансов В. Н. Коковцов, который резонно заметил: «Мне, как министру финансов, более чем кому-либо известно, что бремя взимаемых с населения налогов достигло крайних пределов и что в ближайшем буду щем не только не предвидится возможность облегчения податных тягостей, но предстоит даже изыскивать новые источники государственных ресурсов для покрытия предстоящих огромных расходов... Нет такого закона, кото рый не требовал бы прямых или косвенных, больших или меньших пожерт вований государственного казначейства. Если будет введено в учреждение Государственной думы ограничение законодательной инициативы предме тами, не- требующими новых расходов, то Дума фактически не будет в состоянии осуществить даруемое ей весьма важное право» ".
Что касается вопроса о системе выборов в Думу, то многие склонялись к тому, что они должны проходить по сословиям, мотивируя это свое мнение главным образом тем, что при так называемой смешанной системе будут ущемлены интересы дворянства. Против такого подхода решительно возражал В. О Ключевский: «Какое впечатление произведет сословность выборов на народ? Я не хочу быть зловещим пророком. Но она может быть истолкована в смысле создания Государственной думы для защиты сослов ных интересов дворянства. Тогда восстанет в народном воображении мрач ный призрак сословного царя. Да избавит нас бог от таких последствий. Я закончу тем, что при современных условиях несправедливо и больше чем неудобно, скажу прямо — опасно устанавливать выборы в Думу на сослов ном начале» ". .
Однако сторонники сословных выборов не хотели отступать, требо вали, чтобы этот принцип был распространен не только на дворянство и крестьянство, но и на духовенство. При этом они обвиняли авторов проекта в том, что вводимая ими смешанная система выборов, порывая якобы с историческим прошлым России, направляет судьбы отечества «на путь неизведанный». Выразители этой точки зренияянаивно полагали, что если в Думе будет преобладать дворянство, то тем самым удастся избежать возможных конфликтов между представительной властью и короной. Сто ронники такого подхода не учитыыали изменений, происходивших как в крестьянской среде, так и в положении дворянства.
Поведение самого императора на данном совещании свидетельствовало, что он не владеет ситуацией и слабо представляет, каким образом могут и должны строиться отношения между представительной и исполнительной властями, чтобы не обострялась и без того крайне напряженнаяяобстановка в стране. Из его реплик и высказываний по ходу прений видно, что его больше занимали сиюминутные интересы, ради которых он готов был пойти на незначчтельные уступки, только бы при этом ничего существенно не менялось в механизме государственной системы, и прежде всего, разумеется, самодер жавной вларти. Он охотно и энергично поддерживал любые предложения, которые имели в.виду сохранение самодержавия. Такие предложения и поправ ки принимались тут же. Любопытно, что император предлагал даже именовать Думу не государственной, а «Государевой». И лишь после того, как ему вежливо напомнили, что такое название не отвечало бы назначению и характе ру Думы как органа представительного, он отказался от своего предложения.
Как и следовало ожидать, общество не приняло того проекта Государственной думы, который обсуждался и был одобрен на совещании в Петергофе. Обнародованный 6 августа, он вызвал резкую критику практически со стороны всех слоев населения, справедливо расценивших его как стремление властей превратить Думу в придаток к существующему самодержавному строю, ничего в нем по существу не меняющий. Общество не мирилось с совещательным характером будущей Думы,
103.
как и с серьезными ограничениями избирательного права. Свое недовольст во выражали и те круги российского общества, например, дворянство, которые выступали за соблюдение принципа сословности при проведении выборов в Думу. В стране ширилось движение за наделение Думы всеми правами законодательного учреждения и за всеобщие выборы.
Резко накалившаяся внутриполитическая обстановка и сам настрой общества не оставляли царизму других надежд на разрешение политического кризиса, кроме как предоставлением населению гражданских прав и свобод, признанием за Думой законодательных функций, в сущности, введением в России конституционных начал. Конечно, теоретически существовала и другая альтернатива, связанная с использованием против народа военной силы: пролив потоки крови, можно было попытаться восстановить порядок в стране. Однако власти понимали, что этот путь не решал проблемы, ибо достигнутое таким путем «примирение» не могло быть ни продолжительным, ни стабильным.
После долгих обсуждений сложившейся ситуации с различными госуда рственными деятелями и мучительных колебаний император принял труд ное для себя, но правильное для страны решение. 17 октября он подписал манифест, который гласил:
«Смуты и волнения в столицах и во многих местностях империи нашей, великою и тяжкою скорбью преисполняют сердце наше. Благо российского государя неразрывно с благом народным и печаль народная — его печаль. От волнений, ныне возникших, может явиться глубокое нестроение народ ное и угроза целости и единства державы нашей.
Великий обет царского служения повелевает нам всеми силами разума и власти нашей стремиться к скорейшему прекращению столь опасной для государства смуты. Повелев подлежащим властям принять меры к устране нию прямых проявлений беспорядка, бесчинств и насилий, в охрану людей мирных, стремящихся к спокойному выполнению лежащего на каждом долга, мы, для успешнейшего выполнения общих преднамечаемых нами к умиротворению государственной жизни мер, признали необходимым объединить деятельность высшего правительства.
На обязанности правительства возлагаем мы выполнение непреклон ной нашей воли:
1) Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.
2) Не останавливая предназначенных выборов в Государственную ду му, привлечь теперь же к участию в Думе в мере возможности соответст вующей краткости остающегося до созыва Думы срока те классы населе ния, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установ ленному законодательному порядку, и
3) Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы, и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей.
Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед родиной, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле» ".
Манифест 17 октября явился компромиссом, на который, под давлени ем трудных обстоятельств, пошли люди из высших эшелонов власти, включая, естественно, и самого императора, придерживавшиеся разных взглядов на настоящее и будущее России и преследовавшие различные, в том числе и прямо противоположные, цели. Однако оказавшийся для многих — прежде всего революционных — сил, полной неожиданностью, манифест этот на том этапе сыграл позитивную роль: способствовал выхо ду страны из глубокого политического кризиса и заметному продвижению России по пути утверждения конституционных начал.
Однако и после опубликования указанного манифеста борьба между сторонниками конституционного строя и его противниками, и особенно
104
в высших сферах государства, не прекратилась. Она лишь приняла иные, в основном скрытые, формы. Характерно, что и на одном из последних перед выборами в Государственную думу заседаний высших правительственных чинов звучали голоса тех, кто продолжал упорствовать в своем неприятии конституционных изменений в государственном строе. Одни, например, граф А. П. Игнатьев, полагая, что манифест 17 октября сделал слишком решитель ный шаг к конституционному устройству, призывали на этом остановиться и не идти дальше того, что было даровано им. В то же время граф С. Ю. Витте утверждал, что манифест не устанавливает никакой конституции и что предлагаемые им преобразования представляют собой лишь «аппарат», в высшей степени важный, которым государь император желает управлять ".
Ничто не предвещало легкой и близкой победы на тернистом пути к демократическим, конституционным переменам. Начало XX века оз наменовалось для России историческим поворотом в ее политической судь бе. Теперь все зависело от того, устоит ли она на этом пути, не подстерега ют ли ее новые невзгоды и тяжелые испытания, не будет ли и на этот раз упущен данный ей историей шанс на национальное и социальное обновле ние. Россия шла навстречу первому своему парламенту.
(Продолжение следует)
Примечания
1. Полное собрание речей императора Николая II. 1894—1906. СПб. 1906, с. 7.
2. Отдел рукописей Российской Государственной библиотеки (ОР РГБ), ф. 169, д. 13, л. 55.
3. См. ОЛЬДЕНБУРГ С. С. Царствование императора Николая II. М. 1992, с. 47.
4. ГАРФ, ф. 601, оп. 1, д. 1327, л. 23.
5. ОР РГБ, ф. 218, д. 478-4, лл. 1—2.
6. Речь эта, произнесенная бледным, как полотно, крайне взволнованным Победоносцевым, дает представление о существе и характере противостояния между сторонниками и против никами реформ, позволяет в какой-то мере выявить причины, тормозившие их осуществле ние. Это была своего рода программа действий, вокруг которой разворачивалась острая политическая борьба вплоть до начала XX века. Приводим полный текст этой речи:
«Ваше величество, по долгу присяги и совести, я обязан высказать Вам все, что у меня на душе. Я нахожусь не только в смущении, но и в отчаянии. Как в прежние времена перед гибелью Польши говорили: «Finis Poloniae!», так теперь едва ли не приходится сказать и нам: «Finis Russiae!». При соображении проекта, предлагаемого на уважение Ваше, сжимается сердце! В этом проекте слышится фальшь, скажу более: он дышит фальшью. Нам говорят, что для лучшей разработки законодательных проектов нужно приглашать людей, знающих народную жизнь, нужно выслушивать экспертов. Против этого я ничего не сказал бы, если бы хотели сделать это только. Эксперты вызывались и в прежние времена, но не так, как предлагается теперь. Нет! В России хотят ввести конституцию, и если не сразу, то по крайней мере сделать к ней первый шаг...
А что такое конституция? Ответ на этот вопрос дает нам Западная Европа. Конститу ции, там существующие, есть орудия всякой неправды, источник всяких интриг. Примеров этому множество, и даже в настоящее именно время мы видим во Франции охватившую все государство борьбу, имеющую целью не действительное благо народа или усовершенство вание законов, а изменение порядка выборов для доставления торжества честолюбцу Гамбетте, помышляющему сделаться диктатором государства. Вот к чему может вести конституция! Нам говорят, что нужно сдравляться с мнением страны через посредство ее представителей. Но разве те люди, которые явятся сюда для соображения законодательных проектов, будут действительными выразителями мнения народного? Я уверяю, что нет. Они будут выражать только личные свои взгляды. И эту фальшь по иноземному образцу, для нас не пригодному, хотят, к нашему несчастью, к нашей погибели, ввести и у нас!..
Россия была сильна благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царем. Такая связь русского царя с его народом есть неоценимое благо. Народ наш есть хранитель всех наших доблестей и до брых наших качеств, многому можно у него поучиться! Так называемые представители земства только разобщают царя с народом. Между тем, правительство должно радеть
105
о народе, оно должно познать действительные его нужды, должно помогать ему справ-. пяться с безысходною часто нуждою. Вот цель, к достижению которой нужно стремиться, вот истинные задачи нового царствования. А вместо того предлагают устроить у нас говорильню вроде французских «Etats generaux». Мы и без того страдаем от говорилен, которые, под влиянием негодных, ничего не стоящих журналов, разжигают только народ ные страсти. Благодаря пустым болтунам, что сталось с высокими предначертаниями покойного незабвенного государя, принявшего под конец своего царствования мученичес кий венец? К чему привела великая святая мысль освобождения крестьян?
К тому, что дана им свобода, но не устроено над ними надлежащей власти, без которой не может обойтись масса темных людей. Мало того, открыты повсюду кабаки, бедный народ, предоставленный самому себе и оставшийся без всякого о нем попечения, стал нить и лениться к работе, а потому стал несчастной жертвой целовальников,, кулаков, жидов и всяких ростовщиков. Затем открыты были земские и городские учреждения, говорильни, в которых не занимаются действительным делом, а разглагольствуют вкривь и вкось о самых важных' государственных вопросах, вовсе не подлежащих ведению говорящих.
И кто же разглагольствует? Кто орудует в этих товорильнях? Люди негодные, безнрав ственные, между которыми видное положение занимают лица, не живущие со своими семействами, предающиеся разврату, помышляющие лишь о личной выгоде, ищущие-популярности и вносящие во все всякую смуту. Потом открылись новые судебные учрежде ния,— новые говорильни, говорильни адвокатов, благодаря которым самые ужасные преступления, несомненные убийства и другие тяжкие злодеяния остаются безнаказан-. ными. Дали, наконец, свободу печати, этой самой ужасной говорильне, которая во все концы необъятной русской земли, на тысячи и десятки тысяч верст, разносит -хулу и порицание на власть, посевает между людьми' мирными и честными семена раздора и неудовольствия, разжигает страсти, побуждает народ к самым вопиющим беззакониям.
И когда, государь, предлагают учредить по' иноземному образцу новую верховную говорильню? Теперь, когда прошло лишь несколько дней после совершения самого ужасающего злодеяния, никогда не бывавшего на Руси, когда по ту Сторону Невы, рукой подать отсюда, лежит в Петропавловском соборе непогребенный прах благодушного русского царя, который среди белого дня растерзан русскими же людьми. Я не буду говорить о вине злодеев, совершивших это ужасающее, беспримерное в истории преступле ние. Но и все мы, от первого до последнего, должны каяться в том, что так легко смотрели на совершавшееся вокруг нас; все мы виноваты в том, что несмотря на постоянно повторявшиеся покушения на жизнь общего нашего благодетеля, мы в бездеятельности и апатии нашей не сумели охранить праведника! На нас всех лежит клеймо несмываемого позора, павшего на русскую землю. Все мы должны каяться.
Государь, в такое ужасное время надобно думать не об учреждении новой говорильни, в которой произносились бы новые растлевающие речи, а о деле. Нужно действовать». (Запись об этом заседании, сделанная одним из его участников, опубликована в январьс-ком номере журнала «Былое» (1906 г., с. 197—198). См. также: БОГУЧАРСКИЙ В. Я. Из истории политической борьбы в 70-х и 80-х гг. XIX века. Партия «Народной воли», ее происхождение, судьбы и гибель. М. 1912, с. 262—264).
7. Подробный обзор прессы того времени, относящейся к характеристике Победоносцева, см. ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ И. В. Константин Петрович Победоносцев. Его личность и деятель ность в представлении современников его кончины. СПб. 1912.
8. Сперанский Михаил Михайлович (1772—1839) —ближайший советник императораАлександра 1, автор плана государственных преобразований, предусматривавшего ряд конституционных реформ: разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную, учреждение Государственной думы и Государственного совета (учреждена 1810 г.). В 1812 г. был уволен со службы и сослан. С 1816 г. пензенскийгубернатор, в 1819 г. генерал-губернатор Сибири, с 1821 г. член Государственного совета, в 1826 г. член Верховного уголовного суда по делу декабристов, руководил изданием «Полного свода законов Российской империи» (1832—1839 гг.).
9. ГЛИНСКИЙ Б. Б. Константин Петрович Победоносцев .(материалы для биографии).— Исторический вестник, 1907, апрель, с. 247—248. -
10. Там же, с. 249—250.
11. Московский сборник. Издание К. П. Победоносцева. М. 1896, с. 6.
12. Там же, с. 22.
13. Там же, с. 31.
14.Тамже,с.117—118,120. ' . ''
15. Строганов Сергей Григорьевич (1794—1.882) — граф, воспитатель детей Александра II —
106
великих князей Николая, Владимира и Алексея. Принимал участие в совещании 8 марта 1881 г.. на котором выступал против введения в России основ конституционного строя.
16. Шувалов Петр Андреевич (1827—1889) — граф, генерал-адъютант, генерал от инфантерии. В 1861—1864 гг. начальник штаба корпуса жандармов и управляющий 3-м отделением. В 1866—1874 гг. шеф корпуса жандармов и начальник 3-го отделения. С 1866 г. член Государственного совета. В 1874—1879 гг. посол в Лондоне.
17. Валуев Петр Александрович (1814—1890) — граф, с 1861 г. член Государственного совета. В 1861—1868 гг. министр внутренних дел, в 1871—1877 гг. министр государственного имущества, в 1877—1881 гг. председатель Комитета министров.
18. Речь идет о покушении на Александра II, совершенном 1 марта 1881 г. по старому стилю.
19. 29 апреля 1881 г. был обнародован царский манифест, составленный Победоносцевым и его сподвижником журналистом М. Н. Катковым, провозглашавший волю нового царя сохранять и укреплять самодержавную власть. В нем были такие слова: «Посреди великой нашей скорби глас Божий повелевает нам стать бодро на дело правления, в уповании на божественный Промысел, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений».
20. Николаи Александр Павлович (1821—1899)— барон, с 1875 г. член Государственного совета, с 1881 г. министр народного просвещения.
21. Толстой Дмитрий Андреевич (1823—1889) — граф, в 1865—1880 гг. обер-прокурор Синода, которого на этом посту сменил Победоносцев. В 1866—1880 гг. министр народного просвещения. С 1882 г. министр внутренних дел, шеф жандармов. Президент Петербургс кой Академии наук.
22. Победоносцева за его антисемитизм резко осуждала прогрессивная российская интеллиген ция, его высмеивали и в анекдотах, они часто рождались из реальных историй, в которые он попадал. Одну их них поведал читателям известный в ту пору журналист и публицист И. В. Василевский, выступавший под псевдонимом He-Буква: «Когда, в свое время, он тонул в Севастополе, и его вытащил из воды и спас от смерти известный гипнотезер Осип Фельдман, бедному Фельдману долго не могли простить этой ошибки. «Не всегда надо тащить из воды то, что в ней плавает»,— писал А. В. Амфитеатров. К. П. Победоносцев в беседе со своим спасителем побил все рекорды лаконизма. Даже Леонид при Фермопилах не мог бы показать такой марки. «Еврей?» — грозно спросил К. П. Победоносцев. «Еврей»,— испуганно ответил гипнотизер. «Креститесь!» — сурово сказал К. П. Победо носцев» (ВАСИЛЕВСКИЙ И. В. (He-Буква). Николай II. Пг.-М. 1923, с. 49—50).
23. Ванновский Петр Семенович (1822—1907), в 1881—1897 гг. военный министр, в 1901—1902 гг. министр народного просвещения.
24. Делянов Иван Давыдович (1818—1897)— граф, с 1865 г. сенатор, с 1866 г. товарищ министра народного просвещения, с 1874 г. член Государственного совета, с 1892 г.— министр народного просвещения.
25. Боголепов Николай Павлович (1846—1901), с 1898 г. министр народного просвещения, за отправку студентов в солдаты был смертельно ранен эсером П. В. Карповичем.
26. ГАРФ, ф. 601, оп. 1, д. 1327, лл. 66—76.
27. Там же, ф. 579, оп. 1, д. 2559, лл. 3-^.
28. Там же, л. 6.
29. Петергофские совещания о проекте Государственной думы. Петергоф. 1917, с. 13—14.
30. Там же, с. 19.
31. Там же, с. 20. Граф А. П. Игнатьев, по свидетельству его сына, так и не принял Государственную думу. «„Мы попали в тупик,— говаривал он мне,— и придется, пожалуй, пойти в Царское с военной силой и потребовать реформ." Как мне помнится, реформы эти сводились к укреплению монархического принципа. Спасение он видел в возрождении старинных русских форм управления с самодержавной властью царя и зависимыми только от царя начальниками областей. Для осуществления этих принципов он был готов даже на государственный переворот» (ИГНАТЬЕВ А. А. Пятьдесят лет в строю. Т. 1. М. 1989, с. 21).
32. Петергофские совещания, с. 69.
33. Там же, с. 57.
34. Там же„ с. 53—-54.
35. Там же, с. 94.
36. Цит, по: ОЛЬДЕНБУРГ С. С. Ук. соч., с. 289—290.
37. Протокол заседаний совещания под личным его императорского величества председатель ством для рассмотрения предложенных в учреждениях Государственного совета и Госуда рственной думы изменений. 14 и 16 февраля 1906 г. СПб, 1906, с. 10, 15.