Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
“ВЛАСТЬ” 2000 № 9
_ Мифы и мировоззрение
Николай ГОРИН
РУССКИЕ СКАЗКИ: ОКНО В РОССИЮ
Если в истории и социальной философии понятие "локальная цивилизация" сегодня стало общеупотребительным, а цивилизационный подход к анализу социоисторических явлений переместился с периферии в центр изысканий, то в социологии он пока занимает весьма скромное место, ограничиваясь рамками социологии культуры и религии В результате возникает определенный парадокс: с одной стороны, большинство трезвомыслящих социологов, политологов, экономистов ощущают определенную специфику России как цивилизации, ограниченность применимости в процессе российских реформ как западного, так и восточного опыта, с другой стороны, эти ощущения как бы висят в воздухе, не имея вполне научных оснований, превращаясь в наборы специфических черт российской культуры, среди которых могут быть как фундаментальные цивилизационные особенности России, так и пережитки или случайности.
О подходе
Предлагаемая вниманию коллег работа является попыткой: вычленить фундаментальные особенности российской цивилизации, основываясь на методологии юнгианского анализа мифологии. В теории коллективного бессознательного К.Г. Юнга центральную роль играют архетипы - "постоянно наследуемые, всегда одинаковые формы и идеи, еще лишенные специфического содержания", которые автор называет "доминантами бессознательного". Он подчеркивал, что "всякое осознанное представление и действие развиваются из этих бессознательных образцов и всегда с ними взаимосвязаны" {Юнг К Тсвистокские лекции. Киев, 1945 С. 46-47. Юнг К. О современных м„флх. М . 1994.}. Из этого следует, что фундаментальные корни наших ценностей, норм, представлений, реакций, способов действий и форм социальной организации следует искать в содержании архетипов
Разрабатывая фундаментальную теорию бессознательного, Юнг чаше всего говорит об архетипах вне расовых и культурных различий. Вместе с тем он неоднократно останавливается и на этнических стереотипах поведения, связывая их с историей рас, которым соответствуют разные пласты коллективного бессознательного. Таким образом, мы можем говорить об этнических, или цивилизационных, архетипах.
Этнический, или цивилизационный. архетип проявляет себя как бессознательная доминанта, лежащая в основе этнических стереотипов: постоянно воспроизводимых образцов представлений и действий. В определенном смысле этнический архетип ведет себя как Шпенглеровский прафеномен - первообраз культуры, "освобожденный от всего затемняющего и незначительного и лежащий как идеал формы в основе всякой культуры""'.
{ Шпенглер О. Закат Европы. Минск, 1998 С. 16}.
Правомерность такой аналогии можно проиллюстрировать следующей цитатой из Юнга: "Есть такие всеобщие духовные предрасположенности, под которыми следует понимать своего рода формы (платоновские эйдосы). служащие целостными образцами, когда они организует свои содержания. Эти формы можно назвать и категориями - по аналогии с логическими категориями, этими всегда и всюду наличными, необходимыми предпосылками мышления. Только наши "формы" - это категории не рассудка, а силы воображения. Поскольку построения фантазии в самом широком смысле всегда наглядны, то ее формы априорны и носят характер образов, а именно типических образов, которые я но этой причине вслед за Августином назвал архетипами" (Юнг К О психологии восточных религии и философии. С .771
Становление прафеномена во времени обеспечивает единство всех фундаментальных элементов цивилизации прежде всего ее культуры, форм социальной, политической и экономической организации общества.
Однако архетипы никогда не выражают себя непосредственно, их содержание тщательно скрыто от сознания . Тем не менее, как и содержания индивидуального бессознательного, они все же проявляются вовне. Наиболее типичной областью их проявления являются спонтанные фантазии - сказки, легенды, мифы
Конечно, не всякий миф или сказка являются подходящим для этого материалом. Мы можем выделить три существенных признака фольклорного материала, подходящего для наших целей:
1. Массовость пересказа, проявляющаяся в том, что представители определенной этнической популяции постоянно удерживают в сознании и периодически пересказывают этот материал, который ведет себя как навязчивый сон. Как и во сне, в нем может присутствовать некая абсурдность, отсутствие четко выраженной логики, иногда несоответствие вывода логике событий.
2. Присутствие знаков бессознательного, символов уробороса: змее- или яйцеподобных форм. Уроборос также выражает единство рождения и смерти: речка С-мор-родина, живая и мертвая вода также его знаки.
3. Прямая или косвенная сакрализация отдельных персонажей и элементов, что в соответствии с логикой юнгианского анализа всегда указывает на фундаментальность архетипов, скрытых за соответствующими образами и персонажами
"Репка", "Колобок" и "Курочка Ряба"
Наверное, одной из первых сказок, которую рассказывают каждому русскому малышу, является сказка про "репку" Сказка очень простая и незатейливая' посадил дед репку, когда же она выросла, то тащили ее все, кого смогли позвать. Сюжет уложился в 13 слов. Между тем сие повествование - целый рассказ. Акцент сказки перенесен на процесс интеграции ее персонажей. Это рассказ о сообществе, окружавшем деда и отношениях в нем. Очевидный вывод 'из сказки: то, что не под силу одному, можно (нужно) сделать объединившись. А для этого нужно дружить и с собачкой, и с кошкой и с мышкой, и даже с муравьем.
Однако что же с репкой? В сказке даже не сказано, что с ней сделали. Однако для каждого русского очевидно, что репку съели все участники сцены — кто сколько смог. Таким образом, садил репку дед, он ее поливал, полол, окучивал, "вырастил большую-пребольшую". Собственником же репки является не дед, а все окружающие его члены семейного клана. Это как бы само собой разумеется. Собственно, принцип жизнедеятельности описываемого сообщества укладывается в знаменитую формулу: от каждого - по способности, каждому - по потребности. Заметим, что кроме собственно членов семьи "деда" - бабы, внучки, условных членов - собачки и кошки, в клан входят и вовсе посторонние особи - мышка и муравей. Таким образом, в этой сказке мы видим идеальную модель общности, состоящей из разнородных членов, отношения между которыми построены по внутрисемейному принципу. Такая общность существенно отличается от европейской общины, где связи между ее членами опосредованы отношениями долженствования, а функции и объем прав каждого члена четко определены.
Сказка о "колобке" внешне очень мало напоминает "репку". Жили-были дед и баба. Испекла баба колобок красивый, да румяный, студиться на окно поставила. А он взял да убежал. Всем, кого встречал, рассказывал, какой он красивый да ловкий, пока его лиса не съела. Иначе говоря, колобка, которого должны были съесть дед и баба, в конце концов съела лиса. Однако вряд ли кому-нибудь придет в голову свести мораль сей сказки к формуле "От судьбы не уйдешь".
Так о чем же сказка? Малыши же знают, что это сказка о хвастливом, заносчивом и самонадеянном колобке. Мораль сказки сводится к формуле "Не высовывайся, не заносись" Состязательность, любые формы конкуренции между членами общины были губительны для нее, поэтому основной стереотип, на который ориентирует община своих членов, "живи как все".
Еще более интересна знаменитая "курочка Ряба" Снесла курочка золотое яичко.
Его зачем-то пытались разбить. Потом оно упало и разбилось. Тут почему-то все огорчились. Курочка же пообещала впредь нести обыкновенные яйиа. .Может быть, когда-то это был анекдот о глупых соседях? Но мы. заметьте, не заключаем сию сказку словами: "Вот какие глупые были дед и баба". Конец сказки носит не иронический, а скорее оптимистический оттенок. Так какова же мораль?
Прочтем сказку несколько иначе: курочка должна нести обыкновенные яйца, а она вдруг снесла золотое. Золото, конечно, ценная вещь, но курочка нарушила традицию, сделала то, чего от нее не ожидали. Поэтому яичко пытались разбить. Не разбили, успокоились, да тут мышка (госпожа случайность) побежала, хвостиком задела - оно и разбилось. Вот тогда-то курочка, осознав ненадежность новаций, пообещала впредь традицию не нарушать, что, вероятно, всех и обрадовало. Иначе говоря, традиция дороже золота. Мораль, следовательно, такова: поведение каждого должно соответствовать ожиданиям окружающих, установленной традиции.
Глубоко в подтексте этих сказок, который мы сознанием чаще всего не воспринимаем, спрятаны правила жизни: делать работу вместе, делить все поровну, жить как все и дорожить традицией.
Принадлежность к общине, как общности равных, своего рода семье, воспринималась и. полагаем, воспринимается русскими как более значимое, чем принадлежность к определенной профессиональной группе, цеху. Это во многом роднит нас с восточными обществами. Недаром российское общество постоянно стремится к воспроизводству структур общинного типа: традиционную сельскую общину сменил колхоз, дворовые коммунальные сообщества — гаражные и дачные кооперативы, да и предприятия наши во многом несли на себе тс же черты, став не только социообразующими центрами, но и по существу превратившись в коммунально-производственные общины.
Вместе с тем в перечисленных сказках явно отсутствуют элементы сакрализации. С позиции юнгианского анализа это говорит о том, что выделенные нами элементы, хотя и являются очень важными в жизни российского социума, но не принадлежат к его фундаментальным характеристикам. Полагаем, что община и отношения, связанные с ней. могут рассматриваться лишь как исторически конкретная форма, и которой скрываются (и находят в нем выход) более фундаментальные черты российского общества
Рассмотренные нами сказки достаточно просты по сюжету, а их архетипические содержания легко узнаваемы. Сказка о ленивом. но удачливом Емеле - пример несравненно более сложный. Воспроизведем фабулу этой известной сказки: некто по имени Емеля случайно ловит ведром щуку, которая за свое спасение обещает выполнять все то желания. Однако вместо того, чтобы заставить щуку поставить ему приличный дом, завести конюшню, слуг Емеля загружает свою благодетельницу решением каких-то мелочных проблем: "но щучьему велению" носит воду, возит телегу в лес и обратно, рубит дрова, да еще укладывает их в сани. Апофеозом сказки является поездка на печи к царю и женитьба на его дочери.
Прежде всего отметим, что щука, благодаря ее змееподобной форме, является знаком уробороса. Однако мы имеем дело не просто со щукой, а с говорящей. Говорящая рыба - герой не слишком частый в мировой .мифологии. Наиболее древнюю аналогию .мы находим в шумерской легенде о великом потопе. Запись этой легенды найдена на одной из табличек, относящихся ко времени царя Хаммурапи, но сама легенда, как полагает Дж. Фрезер, значительно старше, гак как в конце третьего тысячелетия до налей эры, когда был найден текст таблички, шумеры как отдельный народ уже перестали существовать, растворившись в семитическом населении Вавилона4. Согласно этой легенде царь и жрец шумеров Зиудзуд-ду был предупрежден о потопе богом Энки и благодаря этому был единственным из людей, кто спасся и стал хранителем семени человеческого рода. Энки - бог водной стихии. В Вавилоне ему соответствовал бог Эа, изображавшийся в виде рыбо-человека. Таким образом. Бог рыбо-человек оказывается спасителем человеческого рода. Более чем тысячелетие спустя мы встречаем вариант этой легенды в 11-й песне Сказания о Гильгамсше.
Заметим, что более поздние варианты сказании о потопе, принадлежащие семитским народам, в частности ее библейский вариант, который, вероятно, испытал значительное влияние Сказания о Гильгамеше, не содержит эпизода с рыбой-спасителем. Спасителем рода человеческого в данном случае выступает сам Бог. Анализ многочисленных сказаний о великом потопе, про-деланный Дж Фрезером, показывает, что многочисленные сказания о потопе, принадлежащие народам Африки. Америки и значительной части Азии, также не содержат эпизодов с рыбой-спасителем Это может указывать на то, что архетип, связанный с этим образом, принадлежит народам арийской группы Именно поэтому ни евреи, ни египтяне, несомненно знакомые с первоначальным вариантом легенды, не воспроизводят указанного эпизода
Эпизод с рыбой-спасителем в несколько ином виде воспроизводит древнеиндийская легенда, записанная на санскрите, как полагают, не позже VI века до н.э. Легенда говорит о том, что некому Ману при умывании попала в руки рыба, которая в обмен на ее спасение сообщила ему о великом потопе и приняла непосредственное участие в его спасении во время потопа. Ману не только спасся от потопа, но и стал праотцом всех людей.
Содержание этой легенды говорит о том, что она не является вариантом шумерского сказания, а представляет достаточно самобытное явление Общим местом является по существу одно: образ рыбы-спасителя
Образ рыбы как символ Спасителя вновь появляется в начале I тысячелетия нашей эры у первых христиан. Образ этот, имея ту же символическую подоплеку, содержательно никак не связан ни с одной из рассмотренных легенд. Рыба - по-гречески "ёбтис" — становится первым тайным символом Христа. Формальным поводом к такой аналогии являются начальные буквы ''ёб", что означает "Иисус Христос" Обратим внимание, что в греческом языке достаточно слов, начинающихся с этих букв, но именно "ёбтис"-рыба становится его символом.
Рыба, выполняя желания Емели и являясь архетипическим символом Бога, выражает фундаментальность тех черт национального психического склада, которые скрываются за ''хотениями" Емели.
На первый взгляд, этот деревенский придурок проявляет просто поразительную скудость фантазии. Но на этот факт можно посмотреть и по-другому Желания, которые исполняет щука, проявляют ту область национального психологического склада, которая, выражаясь языком аналитической психологии, является слабой ментальной функцией: обустройство быта, решение личных бытовых проблем. В некотором смысле это свойства ментальности, которые могут быть выражены формулой "Надо, но не хочу " За "надо" в данном случае скрывается практически конкретное, целерациональное.
Замечательный русский историк Василий Осипович Ключевский писал, что в Древней Руси "дома жили неприхотливо, кой как". Отсюда постоянная неустроенность быта Местом лучших чувств и мыслей была церковь Туда человек нес свой ум и свое сердце, а вместе с ними и свои достатки. Иностранцы, въезжая в большой древнерусский город, прежде всего поражались видом мно-гочисленных каменных церквей, внушительно поднимавшихся над темными рядами деревянных домиков, уныло глядевших своими тусклыми слюдяными окнами на улицу или робко выглядывавших своими трубами из-за длинных заборов { Ключевский В Исторические портреты М , 1991 С 30}
Психологический склад великороссов таков, что область решения бытовых проблем, требующая известной целерациональности. постоянно оказывается на обочине внимания, Отсюда понятно, почему Емеля так настойчиво эксплуатирует щуку именно в этой области.
Обратим внимание еще на одну чрезвычайно важную деталь нашей сказки. Включаясь в деятельность, Емеля реализует отнюдь не свои желания: "Емеля, сходил бы по воду.., Емеля, привез бы дров...", - каждый раз обращается к нему его мать. Иначе говоря, механизм целеориентации Емели ;вязан не с личными потребностями, а с потребностями социального окружения. Это проявляет чрезвычайно важную черту российской ментальности - социоцентризм. полагаем, что общинность (в ее специфически русском понимании) представляет ту конкретно историческую форму, в которой реализуется наш социоцентризм.
Если персоноцентрированный европеец :способен к постоянной заботе о себе (в определенном смысле его сознание направлено на себя), то средний россиянин не способен к этому, пока не доведет себя до крайности. Он ждет, когда о нем кто-нибудь позаботится и воспринимает это как само собой разумеющееся Концентрически расширяя пределы общности от непосредственного окружения индивида до общества в целом, мы видим корни популярных в народе идей общественного попечения, социалистических по своему характеру ожиданий и умонастроений российского общества.
С мерой ориентации на других оказывается связанным и интегральный статус человека в среде своего окружения .
"Раскройте жалованну'ю грамоту императрицы Екатерины П на права и выгоды городам Российской империи, - пишет В Ключевский _ и вы найдете там ряд статей о том, как могли по закону выезжать люди разных городских состояний Городское населении по грамоте делилось на именитых горожан,. на купечество трех гильдий, на цеховых ремесленников и простых рабочих Эти знания приобретались городской общественной службой образованием, искусством и размером капитала, т е. величиной платимого с него в казну процентного сбора, значит, трудолюбием, талантом, услугами обществу и государству (Ключевский В Указ соч С 37). "На Руси дворянин тот, кто за многих один , - говорит известная русская пословица Среди авторитетнейших людей российского общества мы видим имена поразительно разных людей: этнических русских и инородцев, богатых и бедных, здоровых телом и юродивых Всех их связывает одно -служение общественным целям Общественное служение делом, славой. благотворительностью или предстоянием' перед Богом - вот та чудесная дверь, которая ведет к признанию человека в качестве "своего" -русского по духу.
Определенный парадокс зак„ючается в том, что в череде самых авторитетных лидеров российского общества оказываются люди не просто авторитарного, а тиранического склада, результаты ис,орической деятельности которых привели к крайней нужде и лишениям народа Иван Грозный, Петр I, Иосиф Сталин - вот череда лидеров' высокий рейтинг которых фиксируют социологические исследования ()ДНако это выглядит парадоксом только с позиции це-лерациональности, если судит:, с позиции ценностнорациональных критериев, то никакого парадокса нет: реализация идей выступающих как некая сверхценность, в этой системе оценки имеет более высокий ранг, чем достижение конкретных результатов' Иначе, значимым социальным результатом деятельности выступают не конкретные достижения, а реализация определенных ценностей.
М.Вебер различал 4 типа социального децствия:
в
Преобладание ценностнорациональных установок над целерациональными, вероятно, наиболее специфическая черта российского общества Она отличает нас как от Западной Европы, так и от обществ Юго-Восточной Азии Японцы, по общему признанию, социоцентрированы, пожалуй, в большей степени, чем любая другая нация, однако доминирующие целерациональные установки порождают направленность социального контроля и деятельности членов группы на прагматические критерии, качество работы и трудолюбие. Отсюда высокая эффективность групповой деятельности при ее весьма низкой специализации. (Возможно, базовым типом действия для Азии является традиционный тип – Пирогов).
Доминирующие ценностнорациональные установки, характерные для российского общества, порождают совершенно иные критерии оценки труда. Ценится не столько конкретный результат, сколько поведение в процессе труда, удаль, труд ''до седьмого пота'', лихость и даже риск, умение работать на одном духу, сноровка, реже кропотливость и пунктуальность Орудийно-техноло-гические компоненты труда играют в этом второстепенную роль, поэтому процесс модернизации в сфере труда требует известных усилий и эффективно протекает только тогда, когда соответствующие изменения находят позитивное отражение в общественной оценке труда.
Ценностная нагруженность сознания представлена сильной функцией национального психического склада, проявляющей себя в мифе о Герое Анализируя феномен Героя в стадиальном развитии человеческой психики Э Нойман пишет, что "судьба героя -это образец, в соответствии с которым должно жить человечество, и всегда жило, хотя нерешительно и непоследовательно'"(Нойман Э Происхождение и развитие созна ния М, 1498 С 157). Это положение можно полностью перенести и на случай этнической психологии национальный мифологический Герой, его жизнь и судьба - это канва, тренд, которому, хотя и с отступлениями, стремится следовать этнос.
Эта "канва" определенным образом оформляется и отражается в идеологии и представлениях об общественном идеале Однако, мы полагаем, что прежде чем соответствующие представления оформились в культуре, они уже присутствовали в мен-тальности этноса как архетип. Анализируя сказки, легенды с участием мифологического Героя, мы можем раскрыть содержание соответствующих архетипов и. таким образом, судить о том, что Шпенглер называет судьбой цивилизации, или ее историческим предопределением.
Выбор мифологического Героя для анализа не может быть случайным. Герой прежде всего должен устойчиво идентифицироваться с представителем данного этноса. Во-вторых, Герой - это обязательно личность, рождение или деятельность которой прямо или косвенно связана с сакральным, божественным началом. Египетский Гор, например, был сыном своего отца и в то же время сыном верховного Бога. Мать Тесея в одну ночь была оплодотворена Посейдоном и царем Эгеем. Геракл также был зачат Зевсом.
Однако такие подробности могут прямо и не присутствовать в мифе. В этом случае сакральное фиксируется косвенно - через происхождение, имя, титул Героя или каким-то иным способом. В судьбе Героев еврейской национальной мифологии Моисея и Самсона божественное начало символизируют события, связанные с их рождением Давида, со слов пророка Нафана, сам Бог нарекает своим сыном.
Герой европейской средневековой мифологии Роланд является обладателем чудо-меча - Дюрандаля, в рукоять которого вдавлена кровь святого Власия, нетленный зуб святого Петра, власы Дионисия, Божия человека, и обрывки ризы Приснодевы Марии. Эти вещи в представлении христиан обладают сакральной силой и способны переносить се действие на владельца меча
Богатырь Илья Муромец, например, как мифологический герой отвечает этому требованию уже постольку, поскольку само слово "богатырь" происходит от славянского "бог" и сарматского "тирар" — пасынок. Илья Муромец, таким образом, рассматривается как пасынок Бога. Однако его идентификация со славянским этносом настолько очевидна, что этот фольклорный материал оказывается неподходящим для наших целей
Наконец, третье условие - совершение Героем подвига Мифологические герои, как правило, все совершают подвиги, но нас интересует только подвиг - единоборство с существом, несущим на себе символ змеи-уробороса. Моисей, например, выводя свой народ из плена, совершает нравственный подвиг, в единоборство же с фараоном, одним из знаков которого являются змеи на короне, вступает сам Бог. Из множества подвигов Геракла нас интересует только один - бой с медузой Горгоной. Зигфрид убивает змея Фафнира. Роланд вступает в единоборство с Марсилием, на знаменах войска которого изображен дракон.
Первому требованию отвечают все русские сказки, где герой называется простым русским именем - Иван, Емеля или просто "мужик". Однако, ни "мужик", ни Емеля не совершают подвига. Остается образ Ивана. На первый взгляд этому образу явно не хватает божественного происхождения. Но в силу доминирования православия, героя с прямым указанием на божественное происхождение в национальном фольклоре мы никогда не найдем. Остается искать косвенные улики, указывающие на присутствие сакрального в образе этого героя русской сказки.
Начнем с установления некоторых общих моментов. Речь идет о ряде достаточно типичных сказок, где положительный герой -называемый "Иваном" - именем, ставшим нарицательным в отношении к русским, -едет за тридевять земель выручать свою суженую В этом деле ему помогают звери (волки, зайцы и т. д.), Баба-Яга, апофеозом же его подвига является битва со страшным чудовищем Битва эта заканчивается победой, обретением невесты и свадьбой, на которой рассказчик "был и мед, пиво пил."
"Вот пришел Иван Быкович под Калинов мост через речку Смородину Вдруг воды на реке взволновалися, орлы на дубах раскри-чалися — выезжает чудо-юдо шестиглавый Змей. Под ним конь споткнулся, черный ворон на плече встрепенулся, пес борзой позади ощетинился ..", — так звучит один из вариантов известной русской сказки.
Начнем с имени нашего героя - Иван. Точный перевод слова Иван (Иоанн) с древнееврейского - "Бог милует" Иван Быкович, Иван коровий сын, Иван-дурак, наконец. Иван Царевич - все эти имена, кроме последнего, в символическом смысле тождественны. Быковичем или коровьим сыном звали славянского бога Велеса — покровителя скота. Дураками (duга (лат) - тупой) на Руси часто величали пастухов - земных покровителей скота. Из-за образа Ивана Быковича - образа русской сказки - явственно выглядывает тень славянского бога Велеса - одного из древнейших и наиболее уважаемых богов славянского пантеона.
Велес, незримо стоящий за нашим героем, постоянно проявляет себя в особой интенции великорусского сознания к навязчивой идентификации себя со славянами. Эта идентификация настолько сильна, что иными, чем продолжателями, хранителями славянской культуры мы себя и не помышляем. Более того, не однажды уже витала мысль о примате русской культуры в ряду других славянских культур. И наоборот, все, что связано с угорскими корнями великорусского этноса, оказалось вытесненным, как бы забытым и поверженным. По наблюдению Ключевского, в русском языке из угорского сохранились Лишь названия рек и местностей, да около 60 слов.
Антипод главного героя - Чудо-юдо Змей, Змей-горыныч, Кашей бессмертный. Образ Змея-горыныча представляет собой сцепку двух архетипических пластов: угорского (змей) и славянского (Гор-богатыръ). "Чудо-юдо Змей" — образ той же природы, но с более выраженным угорским звучанием: чудь - одно из традиционных на Руси прозваний угро-финнов.
Однако есть и другая, более глубокая интерпретация образа Змея. Змей, змея, дракон — образ уробороса — змеи, кусающей себя за хвост. Уроборос — символ единства, целостности психического. Иногда уроборос изображается также в виде яйца. Таким образом и здесь мы имеем не трех различных сказочных персонажей, а по существу одного, являющегося символом уробороса или коллективного бессознательного этноса.
В смертельном сражении Герой сказки убивает своего противника: отрубает головы, разбивает яйцо, ломает иглу и т. д. Но победа, заканчивающаяся смертью противника, в психологической интерпретации означает его символическое поглощение, включение его в себя. Поглощенное становится органичной, хотя и невидимой частью Героя. В содержательном контексте речь идет о включении в область коллективного бессознательного угорского и славянского начал: Чудо-юдо-змей плюс Гор-богатыръ. По существу, в сказке в символической форме рассказывается о процессе этногенеза, поглощении славянским этносом угорского и содержании архетипов бессознательного великорусского этноса.
Другой символической формой, выражающей рождение нового этноса, является соединение Героя с невестой. В одной из сказок этого цикла "невеста" героя первоначально появляется в виде лягушки, сбрасывающей кожу. Но кожу сбрасывает только змея, поэтому очевидно, что речь идет об \'-мборосе - бессознательном. Содержания бессознательного в данном случае так же свя заны с угорским - лесным началом. Герой сказки вновь обретает похищенную невесту после победы над Кащеем, смерть которого находится в яйце. Уничтожение яйца психологически означает поглощение, включение в себя содержаний бессознательного. Итак, если в начале сказки "невеста" появляется как уроборос — бессознательное, то и конце сказки Герой обретает ее в качестве жены.
В этом цикле сказок Герой или сам является царевичем по происхождению, утверждающим свое право на царство, или невеста, с которой Герой в конце концов сочетается браком, является царевной (Царевна-лягуш-к.О9. Таким образом. Герой так или иначе ооретает право на царство, становится царем - Цесарем Иоанном. Это чрезвычайно важный момент, дающий нам возможность прочесть содержание этнического Эго-комплекса великоросса примерно так: "Я есть Велес, победивший Змея и обретший право на Царство".
Царем или Цесарем именовал себя римский император. В слове же "царство" сконцентрировано выработанное античным Римом представление о вселенской державе, простирающейся от Рима до границ Вселенной Преемницей раннехристианского Рима на Руси всегда рассматривалась Византия, связавшей романское понимание царства с особой миссией - христианизацией народов Недаром в представлениях русских Византия - это не просто царство, это хранительница Православия, некое совершенное царство, преддверие Царства небесного.
Эта интенция бессознательного находит прямое выражение в идеологии русского общества В начале XVI в. в послании к Василию III псковский инок Филофей написал фразу, ставшую одной из популярнейших на Руси: "Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти". Первый Рим на Тибре, второй - на Босфоре, Третий Рим, по мысли Филофея, - Москва. Но если "четвертому не быти", то в Русском государстве завершается история. Русь, таким образом, последняя и наивысшая точка мировой истории, завершающейся Вторым Пришествием и Страшным Судом. Русь, а вместе с ней и великорусская народность, утверждается не только преемницей Византии, но и единственным обладателем и хранителем святости до последних времен.
В той же мере, в какой Запад с его характерной экстравертной установкой использовал политику прозелитизма, огнем и мечом насаждая христианство на внешних территориях, интравертированное российское общество включало племена и народы внутрь государства-церкви. Отсюда вытекает колоссальная по своей значимости мессианская задача - взять под свой спасительный амафор возможно большее число племен и народов.
Эта идея получает последующее выражение в концепции Святой Руси. А. Карташев, анализируя исторические корни этой идеи, доказывает ее народность, вместе с тем идея Святой Руси не содержит ничего националистического, в своем содержании она отражает мысль о служении православного народа и его ответственности за судьбу мира
Образ империи, рассматриваемой Римом как царства от моря до моря, присутствует не только в идеологии, но и в реальной практике государственного строительства России. Почти три века кровопролитных войн за Балтику, неукротимое движение России на юг и восток до пределов морей - до сих пор воспринимаются нами как эпохальные события. Конечно, можно говорить об определенных экономических выгодах морской державы, однако множество народов живут и процветают, не испытывая ущербности от своего сугубо континентального положения Россия же как будто испытывает ущербность, неполноценность своего существования без морей. Полагаем, что практика советского строительства, когда республиками как полноценными правосубъектными территориями признавались только территории, владевшие морской границей, вероятно, имеет те же архетипические корни
О живучести этой интенции нашего сознания, постоянной претензии на богоизбранность, ее непреходящем и неслучайном характере свидетельствует и последующая история.
Один из столпов русской социальной философии, гневный критик современного ему российского общества Петр Чаадаев, осмысливая историческую судьбу России, писал, что "мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество" Эта мысль об особой исторической миссии России становится истоком славянофильства - самого мощного направления российской социально-философской мысли XIX в
Полвека спустя, сокрушив самодержавие и православие, отказавшись от идеи Святой Руси, осмеяв и вымарав из своей истории славянофильство, советский народ с энтузиазмом, превосходящим все прежнее, строил коммунизм. Коммунизм же, по мысли его идеологов, завершал развитие производственных отношений и именовался не иначе как царством свободы, венцом развития человечества и началом подлинной его истории.
Ясно, что это почти дословное совпадение глубоко не случайно: и "Москва - третий Рим", и "особая судьба России", и строительство коммунизма в символическом смысле тождественны. В их основе лежит одна интенция национального сознания -его глобализм, направленность на обретение "царства" - особого места в истории
Анализируя этнические архетипы великороссов, нельзя обойти вниманием героев былин - легендарных чудо-богатырей. Большая часть населения и представления не имеет, кто такой "Дажбог", "Стрибог", "Посвист" или "Сива". Разве что обзовем кого-нибудь с иронией "Сивкой-буркой" или с сарказмом "Соловьем-разбойником", а то и с насмешкой - "Ильей Муромцем" Образы, связанные с нашими славянскими корнями, оказались вытесненными на второй план и неожиданно всплывают из глубины бессознательного лишь в моменты раздражения или дискомфорта. Это говорит о том, что эти образы занимают более глубокие и древние пласты коллективного бессознательного.
Особое место в почитаемой нами мифологии занимают былины с их легендарным героем Ильей Муромцем. Но кто же он -Илья Муромец? Прозвище "Муромец" происходит не от названия города (тогда бы было Муромский), мурома - название финно-угорского племени, этнически близкого к современной мордве. Следовательно, легендарный Илья - выходец из финно-угорского племени мурома. Был ли Илья Муромец реальным лицом, как, например, Добрыня Никитич - дядя великого князя Владимира, правившего в Новгороде, или это лицо мифологическое — значения не имеет. Для нас "богатырь Илья Муромец" — былинный мифологический персонаж.
В переводе с древнееврейского Илья или Илий звучит как "Бог мой Яхве". Таким образом. Илья Муромец — типичный мифологический Герой, связанный со славянским этносом. "Илья" также имя второго по значимости после Моисея пророка - христианского "громовержца".
В славянской мифологии громовержцем был бог Перун. Собственно его имя и означает "гром". Перуну приносили кровавые жертвы: бог сей принимал жертвы белыми конями и пленниками, среди коих особо почитал неприятельских предводителей. Жертвы сжигались на жертвенном огне, причем иногда заживо. Перун - покровитель воинства. Его умилостивали, отправляясь в походы, ему же воздавали хвалу и приносили жертвы, возвращаясь из них.
Чем же знаменит Илья-Перун? Илья, как известно, освободил от Соловья-разбойника дорогу прямоезжую, пленил его и привез в Киев-град притороченным к седлу. Разобидевшись на князя, Илья продемонстрировал князю и его свите Соловья-разбойника, который своим посвистом - Посвист или Похвист - бог бурь и ураганов - посдувал с куполов маковки. И наконец, Илья Муромец разогнал "поганых", осадивших Киев-град.
Таким образом, образ Ильи Муромца хранит в себе неосознаваемые цепочки ассоциации, за которыми стоит сложный архетип Его составляющими являются следующие элементы, соответствующие все более глубоким структурам бессознательного::
образ воина, освободителя земли Русской;
-образ громовержца", сотрясающего Киев-град
образ Перуна, требующего кровавой жертвы.
Его самое глубинное содержание может быть передано одним словом - "Ярость". Ярость – это гнев бога Ярилы - выжженные огнём нивы. В германской мифологии аналогичную роль выполняет Вотан – бродячий бог грозы,_ войны и ярости, в скандинавранник – бог-странник Один.
Придавленный архетипическими пластами “лесных” и “степных” предков, этот архетип "спит", а соответствующая психическая функц ия стала "слабой" — не проявляющейся в обычных стандартных условиях бытия. Ее выход наружу всегда связан с особыми обстоятельствами - обстоятельствами, в которых место сознания занимают глубинные слои коллективного бессознательного.
Условием оживления разрушительных архетипов является конфликт действительности с базовыми архетипами нации. Время войн - которые недаром у нас назывались отечественными _ время массового героизма всего народа. Начиная с Минина и Пожарского в обороне Отечества участвовали и "стар и млад" - корни этой традиции в наших национальных архетипах.
Значительное нарушение равенства, разрушение общцны - также могут быть стимулами активизации нашей слабой функции. "Русский бунт - бессмысленный и беспощаднып" — форма, которую может принимать процесс "оживления бессознательного".
В бунте "оживает" следующая ипостась Ильи Муромца _ сотрясателя "Киев-града". Ниже этого слоя бессознательного - Перун, требующий кровавой жертвы10.
( Хорошей иллюстрацией этому может служить "Истории Пугачева" А.С. Пушкин описывает взятие крепости: ''кники ворвались в дьгмящиеся • 'малышки были захвачены. Било-|'>ву С Елагина, человека тучного, 1лодсй вынули из него сало и мараны. Жену его изрубили.. Все 'Ш повешены". В другом месте '•тает Казань: "Состояние Казани ч) 2867 в ней находившихся 2057 'мгь пять церквей и три монасты-1'"ли. Гостиный двор и опальные '•' монастыри были разграблены '• хсот убитых и ранень[Х обывате-;тисот пропало без вести. ... Так “. за год тому бежавший из Какал свое возвращение'"
Восстание Разина, "пугачевщина ', гражданская воина -примеры воины народа с властью, которая по тем или иным причинам оказалась ответственной за несовместимые с национальными архетипами условиями бытия
Таким образом, славянские архетипы, связанные с образами былинных богатырей, — это "запасные" стереотипы поведения, проявляющие себя в обстоятельствах чрезвычайных Во времена стабильной и размеренной жизни архетип "богатыря" и "огня" спит "Сон" этой функции нашел отражение и в национальной мифологии, спит мертвым сном Руслан, спит на печи до 33 лет былинный богатырь Илья Муромец, спит в самый ответственный момент Иван-Царевич
Реформируя свое общество, мы постоянно забываем, что Россия является самостоятельной цивилизацией, с присущими ее населению мироощущением, ценностями и доминирующими формами отношений Мы постоянно соблазняемся уже готовыми моделями, ориентируясь то на "шведский социализм", то на германский, то на китайский путь Однако, чтобы реализовать эти модели, потребовалось бы как минимум сделать трепанацию черепа каждому россиянину. Лишь изменив структуры мозга, мы, возможно, могли бы увидеть мир иными глазами, ощутить как зов иные ценности и обустроить свой социальный макрокосм в соответствии с ними
Такая постановка вопроса отнюдь не означает, что нужно каждый кирпич непременно изобретать самим, вероятно, многое можно взять и из европейского, и из китайского опыта, но без надежного теоретического фундамента социологии российского общества наши поиски оптимальной социальной, экономической и политической модели превращаются в блуждания
Анализируя русскую мифологию, мы вычленили, содержательно описали и социологически интерпретировали ряд фундаментальных архетипов великорусского этноса, лежащие, как мы полагаем, в основании российской цивилизации Именно они определяют рамочные границы применимости тех или иных социальных моделей и технологий.
Либеральные модели управления социальной сферой, например, изначально рассчитаны на персоноцентрированного индивида и хорошо работают именно там, где этот тип является преобладающим В этой связи возникает вопрос о том, в какой мере население России — с характерным преобладанием ценностнорациональных установок и социоцентристских ориентации — способно жить в условиях либерализации социальной сферы
Невозможность отрицать реалии бытия породило надежду на то, что и течение одного, максимум - двух поколений население как-нибудь "перекуется", изменит свою природную ментальность Да, действительно, еще Юнг писал, что "господствующие архетипы не остаются неизменными раз и навсегда" Однако это потребует как минимум столетий Гораздо быстрее под влиянием крайних лишений из глубин нашего бессознательного может явиться на свет, да разгуляться по российским просторам русский родственник германского Вотана.