Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ВНИМАНИЕ!!! ВСЕ ПРАВА ЗАЩИЩЕНЫ. ТОЛЬКО ДЛЯ ЛИЧНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ!!! ПЕРЕПУБЛИКАЦИЯ В ИНТЕРНЕТЕ БЕЗ СОГЛАСИЯ АВТОРА ЗАПРЕЩЕНА!!!
Григорий Казанский
Готика-2. Чёрная Роза
Роман
© Григорий Казанский. Москва, 2011 г. Все права защищены.
Любое воспроизведение: печать, публикация в Интернете, полностью или частично, без согласования с автором ЗАПРЕЩЕНО!
Связаться с автором:
e-mail: grigoriy-kazanskiy@yandex.ru
Тел.: 8-916-194-89-99
1. Смятение чувств
Почему, почему такое происходит в этом мире?!! Откуда в людях берется тупая, бессмысленная жестокость?
Почему, если человек НЕ ТАКОЙ, КАК ВСЕ, в них внезапно просыпается ненависть? Неужели так легко причинить боль, унизить, пролить кровь и даже лишить жизни?.. Отчего так бывает?!! Не знаю… Наверное, есть на это какой-то ответ, но мне он неизвестен.
Начинаем это скорбное повествование…
С тех пор, как появилась Саша - Черная Роза, в жизни Алёши сразу всё перевернулось. Кто же она такая, эта Саша, что пронзила Алёшу, попав ему в самое сердце?..
«Песня хочет стать светом.
Ее в темноте пронзают
Фосфора нити, лунные нити,
А свет о желаньях своих не знает.
В опаловой раме он сам себя
Встречает, себе возвращая.»
Алёша закрыл книжку, еще раз переживая в душе странные, таинственные строки
Гарсии Лорки, поднял глаза и огляделся.
Солнце горело в полусфере эмалевого, по- утреннему синего неба, ярко освещая всё вокруг, словно золотым мёдом заливая стволы и кроны высоких корабельных сосен, просвечивая сквозь чащу. Было раннее весеннее утро, последние майские дни пришлись на выходные.
Алёша, студент первого курса одного московского художественного училища, стоял на конечной остановке трамвая, у опушки леса. Он ждал свою однокурсницу - Сашу. Ещё вчера с вечера они договорились отправиться вместе на пару дней с палаткой на речку, первый раз в этом году искупаться, позагорать и порисовать.
Алёша внимательно прислушивался, стараясь различить сквозь весёлый шум просыпающегося весеннего леса – не приближается ли стук колёс, но, кроме шелеста ветвей и пения птиц, ничего не было слышно. Вокруг было совершенно безлюдно, Алёша стоял на остановке один.
Это был высокий юноша неполных семнадцати лет, красиво сложенный, хотя ещё по-мальчишески хрупкий, сероглазый, с густыми, мягкими, льняного цвета волосами и правильными чертами лица, трогательно украшенного светлыми, едва заметными веснушками на щеках.
На нём была нарядная, новенькая кожаная куртка-косуха черного цвета, новенькие узкие черные джинсы, высокие зашнурованные ботинки, и вообще, несмотря на чёрные цвет одежды, весь он был нарядным и праздничным, словно с обложки журнала. У ног его, на траве, лежал этюдник с кистями и красками и большая спортивная сумка на молнии.
Всё – и элегантная, со вкусом подобранная одежда юноши, и то, как он следил за собой, все его движения, когда он время от времени приглаживал рукой непослушные волосы, каждый раз безжалостно растрёпываемые ветром, и книга стихов, которую он только что положил в карман, и то чудесное, мечтательное выражение его лица, с которым он рассеянно смотрел на сверкающий от капель прошедшего ночью дождя утренний лес, всякий раз останавливая взгляд там, куда уходили, исчезая за поворотом, трамвайные рельсы – всё выдавало в этом юноше живую, чувствительную натуру, жадно, по-мальчишески, немножко наивно впитывающую манящую красоту окружавшего его мира, и себя ощущающую неотъемлемой частью этого мира, причастной к его красоте.
Так оно и было в действительности.
Несмотря на то, что за свою небольшую жизнь – неполных семнадцать лет – Алёша не создал ещё никаких серьёзных произведений искусства, как он и сам понимал, кроме разве что ряда небольших учебных работ, про него смело можно было сказать, что он является истинным художником, настоящим поклонником красоты. Он видел её везде...
...По вечерам, когда город окутывали, постепенно сгущаясь, синие сумерки, Алёша всегда стоял на балконе. Он смотрел, как в соседних домах постепенно начинают светиться, одно за другим, жёлтые окна, как зажигаются на небе первые звёзды, как восходит луна, и душа его наполнялась тихим восторгом.
Он писал картины – небольшие, но вдохновенные полотна, пытаясь запечатлеть всё, что видел вокруг, хотя и понимал, что это лишь приготовления к чему-то действительно важному, серьёзному, что ему, возможно, предстоит создать в будущем.
Посещая музеи, художественные выставки, он подолгу простаивал перед шедеврами великих мастеров прошлого, стараясь разгадать их секреты, зачарованно рассматривал их картины и скульптуры. В училище преподаватели прививали ученикам любовь к красоте и гармонии обнажённого человеческого тела. Алёша воспринимал их уроки с чистотой детского сердца, старательно и увлечённо работал над штудиями, упражняясь в рисунках с натуры.
Ему было шестнадцать лет, и дома он всё чаще ловил себя на том, что задерживался подолгу перед большим зеркалом, рассматривая и изучая себя при ярком свете со всех сторон, чувствуя, как его душа наполняется смутным, неясным волнением. Он с удивлением видел, как меняется и взрослеет – это было интересно!
Ещё ничего не испытав в своей жизни, Алёшино отзывчивое сердце бессознательно искало любви, не зная по-настоящему, что это такое. Но если тебе шестнадцать с небольшим, если у тебя тонкая и нежная душа, то всё вокруг само приобретает неопределённые очертания любви, даже когда ты один.
Увлекаясь поэзией, читая о Прекрасной даме, о Незнакомке, Алёша и сам писал стихи – может быть, несколько наивные, но нежные и искренние, вкладывая в них ожидание тех чувств, которые ему ещё не пришлось испытать в жизни, но редко показы- вал эти произведения приятелям- однокурсникам, да и сам толком не понимал своих ощущений и переживаний…
А потом появилась Саша.
И сразу в Алёшиной жизни всё перевернулось…
Она появилась загадочным образом уже в октябре, когда занятия давно начались, первоначально как модель, то есть натурщица, но очень скоро была принята в число учащихся - как-то странно, без экзаменов, и оказалась на одном курсе с Алёшей.
Многие ребята, учась в этом художественном училище, очень часто позировали в качестве моделей обнажёнными, перед всем курсом, а некоторые, когда их просили, и отдельно для мастеров – преподавателей. Те специально выбирали самых красивых мальчиков и девочек на своём курсе для этой цели.
Алёша тоже иногда позировал. Это давало возможность заработать какие-то карманные деньги плюс к стипендии, и было намного легче учиться – юные красавцы-натурщики всегда пользовались особой любовью преподавателей, они же позволяли им сэкономить. Поэтому многие смазливые мальчишки и девчонки охотно шли на это – а что такого, все художники, все друг друга знают, стесняться было особенно некого. И никаких неприличных предложений Алёше пока никто не делал.
И вот появилась Саша.
Когда она появилась, она сразу привлёкла всеобщее внимание, и оказалась в центре жизни училища. Саша была яркая, красивая и странная девушка - ровесница Алёши. Она была высокая, почти одного роста с Алёшей, но гораздо уже его в плечах и очень хрупкого сложения.
Саша была готесса, как она сама величественно выражалась (или готка, готичка, херка – как ехидно выражались другие девчонки) – короче, девушка-гот, то есть, принадлежала к Готической субкультуре. Она, обладательница иссиня-чёрных, длинных волос, чёрной готической обводки глаз в сочетании с бледным цветом лица, ещё к тому же называла себя прозвищем Чёрная Роза.
Старые, вылинявшие черные джинсики, короткие и тесные, из которых она давно выросла, или рваные колготки (по готической моде) ещё больше, задорно подчёркивали его хрупкую девичью грацию. А короткая, узкая, почти детская курточка из блестящей кожи, делала её и вовсе похожей на девочку-подростка лет тринадцати, но только очень высокую – модельного роста.
У неё были очень красивые, длинные волосы – тяжёлые, необыкновенно густые и волнистые, которым позавидовала бы любая девушка, и огромные, светло-зелёные глаза – и откуда ты взялась, Саша, такая, словно нарочно сделанная? Лицо девушки было бледным, с нежным румянцем на щеках, словно никогда не знавшее солнца, и могло бы показаться несколько болезненным, если бы не было яркого блеска в её глазах, улыбки и неутомимой энергии, сквозившей во всех её стремительных движениях. Её улыбка, её глаза, её голос и весь её облик действовали магически.
Эта новая девочка-натурщица сразу сделался всеобщей любимицей. Она покорила весь преподавательский состав (они, утончённые эстеты, сдались без малейшего сопротивления – ещё бы!), и сразу стала другом авторитетных студентов-старшекурсников, членов молодёжных художественных объединений.
Она имела доброе сердце и была открытой и искренней, но в то же время обладала довольно острым язычком и со своими ровесниками нередко бывала насмешливой и ироничной, и разговаривала немного свысока.
Говорили, что Саша – девушка «с биографией», и у неё было довольно тяжёлое прошлое, но никто ничего не знал наверняка – кроме того, что она петербургская, что она сирота и живёт в Москве одна, то есть полностью самостоятельна. Это было необычно и вызывало некоторую зависть…
У натурщицы Саши, по прозвищу Чёрная Роза, были странные привычки. Когда она задумывалась, она постоянно грызла карандаш или спичку. На лекции она не могла спокойно усидеть на месте, постоянно вертелась, двигала под партой ногами и ёрзала, как на иголках. Она совсем не боялась холода, всегда была очень легко одета (привычка позировать обнажённой), но постоянно пользовалась кремом для рук и для лица, и носила в косметичке вазелин, которым смазывала губы, чтобы они не трескались на морозе.
От неё пахло безумными, какими-то просто нереальными духами, и ментоловыми сигаретами. Она много курила – хорошие, дорогие ментоловые сигареты, «Салем» или «Ньюпорт». Наверное, тратила на них половину стипендии, решил Алёша. В Сашином курении было что-то противоестественное, какой-то нонсенс, потому что она выглядела, как несовершеннолетняя девочка - подросток, но это, опять же, придавало ей особый шарм.
Саша сочиняла песни и прекрасно их исполняла, аккомпанируя на гитаре своему звонкому голосу. Она почти никогда не расставалась со своей гитарой, и приносила её в училище. Это была немецкая гитара, хорошая и дорогая, и Саша берёгла её. Она четыре года занималась в студии игры на гитаре и здорово играла – в основном, в стиле готики с этническим уклоном, поэтому и песни у неё получались в том же духе.
Если Алёшины стихи были нежные и застенчивые и в основном выражали его сокровенные чувства и переживания, то песни Саши были совершенно другие, романтически-страстные, полные двусмысленных намёков и таинственности, обычно повествовательного характера и всегда с каким-нибудь причудливым, изысканным сюжетом о какой-то другой жизни. И они волновали, словно она звала куда-то…
Саша позировала для всего курса на общих занятиях и, кроме того, для нескольких преподавателей – отдельно для каждого, в их собственных мастерских, в вечернее время. Во сколько и где у неё это «вечернее время» заканчивалось, сложно было сказать, поскольку она был иногородняя, из Петербурга и жила одна. Кто-то снимал для неё квартиру, и контролировать её было некому, так что всё это было покрыто тайной.
Утром на занятия она часто приходила усталая, невыспавшаяся, с синяками под глазами, словно похудевшая за ночь, и сладко зевала на лекциях – случалось, что преподаватель ласково отправлял её домой спать, а остальные с завистью вздыхали: «Везёт!»
То, как Саша позировала, резко отличалось от всего, что Алёша, юный художник, видел до сих пор и от того, как позировал иногда он сам – хотя, казалось бы, что тут можно выдумать особенного?
Но Саша Чёрная Роза именно позировала по-особенному, как-то дерзко держа голову, худенькие прямые плечи и бёдра, и тоже как-то по-особенному, по-балетному отводя острые локти, словно выставляя напоказ тонкие ключицы. Другие студенты, и Алёша в том числе, позировали в плавках или трусиках - стрингах, стеснялись, а она это делала совершенно голая, без всякой одежды – обнажённое тело для неё не могло быть предметом стыда.
Она не слишком-то старалась оставаться неподвижной, когда её рисовали – то рассеянно переступала с ноги на ногу, то отбрасывала изящно-небрежным жестом волосы со лба, играя острыми ключицами, то поворачивала голову – но почему-то ей преподаватели никогда не делали замечания.
Однажды она во время позирования совершенно спокойно подошла к вешалке, где висела её курточка, достала из кармана сигарету и вернулась на своё место. И учитель, вместо того, чтобы возмутиться, зажёг и поднёс ей спичку. Это было неслыханно – хотя ребятам уже разрешали курить, и были специальные места для курения – но делать это натурщику на занятии, во время урока!..
Алёша смотрел на Сашу – как она курила, стоя на подиуме, голая, на её ярко-алые губы, поразительно красивый разрез рта, словно на рисунках Бердслея, на её тело… У неё было удивительно стройное тело, прекрасно сложенное и очень изящное. Кожа Саши была гладкая, совершенно лишённая растительности, молочно-белого цвета, как и лицо.
Но главное – это та особая энергетика, которая исходила от неё при всяком её движении и даже тогда, когда она крайне редко оставалась неподвижной. Как говорили, шутя, учителя, если у всех других натурщиков метод позирования был «оборонительный», то у Саши – «наступательный».
Алёша смотрел на Сашу и не мог ничего нарисовать. У него всё перевернулось в душе. ТАКОЕ он нарисовать был не в силах. Он не мог понять, что с ним происходит.
В это время учитель что-то тихо сказал Саше и ласково погладил её по щеке. Девушка звонко рассмеялась, пронзив Алёшино сердце. Слушая этот беззаботный смех, Алёша понял, что «попался».
Он чувствовал злость и старался убедить себя, что Саша вовсе не красивая. Например, у неё очень маленькая грудь и совсем не развиты мышцы. И слишком большие глаза, и чересчур длинные ресницы. И вообще она похожа на мальчишку – немножко, хотя сейчас, без трусиков, конечно, видно, что девочка. Алёша старался убедить себя, но ничего не получалось. Он не знал, что делать.
Он пришёл домой, лёг ничком на кровать, лицом повернувшись к стенке, и заплакал. Весь его мир обрушился. Алёша, истинный юный художник, являясь поклонником красоты, с этого дня сделался её пленником – окончательно и бесповоротно, против всякой логики, против законов природы, против своего собственного желания.
Он понимал, что вот оно, настоящее, как это ни абсурдно, что он ВЛЮБЛЁН в эту девчонку с молочно-бледной кожей, влюблён не на жизнь, а насмерть. Её запах, запах дорогого парфюма и ментоловых сигарет, сводил Алёшу с ума. Он боролся с собой – но всё напрасно. Вокруг было много прекрасных девушек, целый мир – но Алёше теперь была нужна только Саша, Чёрная Роза…
Алёша смотрел на Сашу Черную Розу издалека. Его влекло к ней – и он боялся её. Он хотел дружить с ней – и не мог, стесняясь её, себя и своих чувств. Он и сам не мог понять, чего он хочет от Саши. Возможно, дружбы, взаимности, хочет держать её за руку, быть рядом – навеки вместе.
А Саша общалась тем временем с преподавателями и ребятами со старших курсов. Она смеялась с ними о чём-то, пела и играла им на гитаре свои готические песни. А ещё она скидывала майку, джинсы и всё остальное и позировала: днём в училище - для всех, вечером – для кого-то в мастерских (что они там с ней делают, что?), а утром сладко дремала на лекциях. И Алёша от этого ужасно мучился.
Но почему-то он не мог сказать кому-нибудь: «Познакомь меня с этой девушкой поближе, мне она нравится!» Он просто ходил и тихо страдал…
Алёша бродил по парфюмерным магазинам, просил показать ему самые дорогие духи, пытаясь найти те, которыми душилась Саша, но всё это было не то. Алёша начал курить ментоловые сигареты «Салем», как она, хотя это было ему не по карману.
Он упросил родителей купить ему чёрную кожаную куртку-косуху, как у неформала, высокие зашнурованные ботинки, сам купил себе рюкзак-мешок с изображением красного анкха – египетского креста бессмертия за двести пятьдесят рублей, как у гота. Ему хотелось приблизиться в этом к Саше. Но это было всё не то, всё было слабо. Были какие-то секреты, неведомые ему.
Он смотрел на себя в зеркало и едва не плакал от отчаяния. Он совсем не был похож на гота. Так себе, цивильный благополучный парень, с румяным лицом и веснушками, с некоторыми намёками на какой-то расплывчатый неформальный стиль – в лучшем случае, поклонник какой-нибудь российской рок-группы, типа «Король и шут».
Настоящие готы, особенно Саша, казались ему таинственными существами из другого мира, посвящёнными в какие-то особые тайны, с их мертвенно-бледными лицами, подведёнными глазами, с их прекрасными и страшными таинственными чёрными одеждами, серебряными украшениями. Но Алёша по-настоящему в этом ничего не понимал, и проклинал себя за эту отсталость. Он казался себе смешным и слабым, и боялся подступиться к Саше.
Однажды Саша уронила под парту бумажный носовой платок – салфетку. Когда никто не видел, Алёша осторожно подобрал её, чувствуя комок слёз в горле и сам себя презирая в этот момент.
Мятая салфетка издавала слабый запах Саши – запах сигарет, таинственного парфюма, какого-то крема для рук… Алёша спрятал её во внутренний карман, возле сердца, и дома, лёжа в постели, целовал её и плакал.
- Что ты со мной сделала? – говорил он сквозь слёзы. – Я люблю тебя… Навеки вместе…
Днём же, в училище, он, наоборот, сделался угрюмым и раздражительным. А Саша, словно что-то такое почувствовала и, наоборот, стала вдруг приветлива. Она улыбалась Алёше, кивала ему, здороваясь…
2. Художественная выставка
Шло время, наступила весна, первый курс заканчивался. Перед самым экзаменом, в ясный солнечный день они всем училищем, вместе с преподавателями, ездили в Пушкинский музей, где тогда была привезённая из Франции экспозиция - выставка импрессионистов.
Саша Чёрная Роза явилась туда в очень красивом и, видно, дорогом чёрном кружевном готическом мини-платье, с голыми ногами, с зачесанными назад, аккуратно прилизанными волосами – сейчас в её внешности было что-то испанское.
И что было самое неприятное для Алёши, она всё время находилась рядом с руководителем курса, Сергеем Александровичем. Они тихо о чём-то переговаривались. Учитель показывал девушке на полотна, объяснял что-то, обняв её левой рукой за узкие голые плечи. Саша заинтересованно слушала, кивала, а один раз засмеялась, показывая белые зубы.
Алёша страдал, испытывая муки ревности, ненавидя в этот момент и весёлую, ни в чём не повинную Сашу, и в общем-то симпатичного учителя.
Наверное, от Алёши исходила такая боль, что Саша неожиданно оглянулась и точно попала в него взглядом, безошибочно отыскав в толпе учащихся.
- А вот Алексей, - громко сказала она. – Давайте у него спросим!
- В самом деле, Алёша, идите-ка сюда, - позвал Сергей Александрович, высокий видный мужчина лет шестидесяти, с длинными седыми волосами, собранными на затылке в хвост, в тонких золотых очках, в модной рубашке на кнопках и в замшевом пиджаке, автор книги «Юная красота в древнем мраморе».
Эту самую красоту он сейчас обнимал за плечи, и чувствовалось, что ей это приятно…
- Вот объясните нам, в чём принципиальная разница между Моне и Сезанном, - сказал он. - Я спросил Сашеньку, но она не знает. Правда,Саша?
- Да, - сказала Саша весело. – Я глупая.
- Ну как же, - оживился Алёша. – Между ними огромная разница. Моне как бы световой художник, а Сезанн – цветовой. У Моне очень богатый колорит, и даже сложно выделить, определить какой-то отдельный цвет. Главное, он передаёт освещение и пространство. А у Сезанна освещение играет второстепенную роль, словно всё происходит в пасмурный день. Главное у него – это цветовая гамма. Мне он из наших художников чем-то напоминает Сомова или Бакста. Впрочем, возможно, я неправ, - закончил он неуверенно.
- Нет, нет, почему же, всё замечательно. Вы очень вдумчиво подошли к моему вопросу, - сказал одобрительно Сергей Александрович. – Видите, уважаемая Чёрная Роза, вам надо побольше общаться с Алёшей.
- А я и не против, - с живостью кивнула Саша, заинтересованно глядя на Алёшу. Она улыбнулась, и Алёше показалось, что вроде бы солнце стало светить немножко ярче.
Учитель взглянул на часы.
- Вот что, коллеги, - сказал он, откинув маленькую, изящную кожаную сумку на ремешке за спину, и правой, свободной рукой обняв за плечи Алёшу. – Экскурсия уже заканчивается, я думаю, они там без нас разберутся. Могу я вас обоих пригласить выпить чашечку кофе и кое-что обсудить?..
На улице, неподалёку от музея, под деревьями, освещёнными весенним солнцем, находилось небольшое уютное открытое кафе. Они подошли к высокой стойке бара.
- Что вы желаете заказать? – спросил Сергей Александрович. – Вам, Чёрная Роза, как всегда, «каппучино»?
- Да, - кивнула Саша. – И, пожалуй, вот это пирожное – «Нежность».
Глядя на губы Саши, когда она произнёсла это слово, Алёша заволновался. Он торопливо сказал:
- Я тоже хочу… «Нежность». И «каппучино». Как ей.
Саша хитро взглянула на него, затем на художника.
- Это для начала, - сказала она. – А там посмотрим. Правда, Сергей Александрович?
Шумела Москва, мимо проносились разноцветные автомобили, ветер дул с реки, солнце играло на куполах Храма Христа Спасителя.
Они сели за белый пластиковый столик на веранде, увитой зеленью. Учитель расположился с одной стороны стола, а ребята – напротив него. Он с ласковой улыбкой смотрел то на юношу, то на девушку, потягивая холодное немецкое пиво из высокой запотевшей кружки с рисунком. Когда он смотрел на Сашу Чёрную Розу, глаза его затуманивались какой-то особенной нежностью.
Саша бросала на учителя весёлые взгляды, тот ласково посмеивался, и вообще они вели себя, как близкие друзья. Когда же художник переводил взгляд на Алёшу, в глазах его просыпался живой интерес. Алёше было неловко, он чувствовал себя немного не в своей тарелке. Он думал: что же будет дальше?
Покончив с пирожным, Саша быстро допила свой кофе (она всё делала быстро), достала пачку «Салема», предложила учителю и Алёше, затем сама вынула сигарету. Учитель поднёс зажигалку Саше, затем Алёше. Все трое закурили, глядя на выходящую из музея пёструю толпу.
- Здесь сегодня много наших ребят, - сказал Сергей Александрович. – Вон, я вижу, все старшекурсники – обычно они не приходят. Вон Саша Челноков и Лиза Белкина, как всегда вдвоём. Вон Серёжа Синицын, почему-то один – надо будет спросить его, не случилось ли чего-нибудь. А вон, смотрите, - он особенно оживился, - смотрите, Саша! Вашего готического полку прибыло! Вон явились наши заочники, теперь они семейная пара: Женя Семицветова и Леонид Журавлёв. У Женьки на голове наушники плеера, я уже слышу в душе Третью или Пятую симфонию Густава Малера или «Элизу» Бетховена, или наоборот, что-то тяжёлое, металлическое! Видите, вон они, в чёрной машине!
Просто «в чёрной машине» - это было мягко сказано!..
Алёша увидел, как рядом, у края тротуара, где была стоянка, медленно остановились две машины: огромный, словно корабль, чёрный лимузин и большой чёрный джип. Стёкла лимузина были зеркальные, но одно из них было частично опущено, и в окно можно было видеть его пассажиров на заднем сидении – их было двое.
Из сопровождающего роскошный автомобиль джипа быстро выскочили три молодых охранника-атлета в чёрных банданах и с серебряными анкхами на шее, один красивее и готичнее другого, открыли дверцу лимузина и встали по сторонам.
Из машины вышел высокий стройный юноша, красавец брюнет с густыми, волнистыми волосами, спускающимися ниже груди, и густо подведёнными глазами – на вид ему было, может быть, года двадцать два. Через всю его левую щёку, сверху вниз, слегка оттягивая нижнее веко, проходил глубокий, бледный шрам, особенно заметный на его загорелом лице. На юноше был прекрасный чёрный костюм из тонкого бархата, на галстуке тускло блестели какие-то старинные украшения, а в руке он держал тонкий серебристый ноутбук.
Молодой готический аристократ отдал вполголоса какие-то распоряжения охране, они кивнули. В это время из глубины машины появился второй пассажир – это была девушка. Казалось, она была ещё моложе парня в тёмном костюме: высокая, худенькая, светловолосая, в больших солнцезащитных зеркальных очках, в тонком облегающем коротком платье, оставляющим открытыми её плечи и руки. Оно было из такого же бархата, как костюм её спутника, а на длинных ногах девушки были кроваво-красные колготки с дырками. Обута эта принцесса была в высокие зашнурованные ботинки «Гриндерс». Она вся была в украшениях – не то серебряных, не то платиновых, на шее был чёрный ошейник, а губы её были накрашены чёрной помадой. Похоже, они с кавалером собирались потом на какую-то светскую вечеринку.
Выходя из машины, она сняла с головы наушники плеера и бросил на сиденье. Охранники замерли по стойке «смирно».
Девушка в чёрном платье, уперев тонкие руки в бока, с улыбкой смотрела на голубей, гуляющих по асфальту, на золотые купола храма, на весенний город вокруг с таким выражением, словно всё это принадлежало лично ей. Зеркальные очки сверкали на солнце…
- Вот это и есть Женя Семицветова, по прозвищу «Женевьева, готическая принцесса», - сказал Сергей Александрович. – Она дочь президента крупной компании, торгующей золотом, миллионерша, богатая принцесса. Потом, когда ей исполнилось восемнадцать лет, она и сама стала директором южного филиала отцовского предприятия. Теперь ей никто не указ, она живёт, как хочет – отец безумно её любит. Он растил её один, без матери, и Женька его тоже очень любит. Между прочим, её отец – тоже гот, по прозвищу Готический король, довольно редкая и интересная личность. О нём можно прочитать в Википедии.
Вот этот молодой человек, высокий – Леонид Журавлёв, по прозвищу «Леонард, магистр готики». Он её муж, директор по развитию бизнеса, а его отец - начальник службы безопасности её отца. Между прочим, Леонард - замечательный парень, просто образец честности и надёжности, настоящий рыцарь без страха и упрёка…
- Ещё бы, - кивнула Саша, - конечно, если сумел так устроиться!
- Его отец, по прозвищу Ван Хельсинг, - продолжал Сергей Александрович, - полковник воздушно-десантных войск, участник Афганской кампании. Он тренировал Лёньку с трёх лет в различных видах спорта. Лёнька сам ещё сочинил такую теорию о воспитании тела и духа, о единении человека с природой, и они с Женькой вместе купаются в холодной воде, загорают на солнце, ходят обнажённые по лесу в дождь и в холод, и, что интересно, не мёрзнут.
- Да, - вставила Саша. – Я, кстати, тоже с ними гуляла… Голая. И не мёрзла…
- И при этом Леонард очень добрый парень, и удивительно скромный. Его отец - начальник службы безопасности Женькиного отца, президента компании. Леньку поместили в ту же школу, в тот же класс, где училась юная Женька, чтобы он её всячески оберегал – ну, и вы можете себе представить, как они нежно друг к другу привязались! Впоследствии Женька, конечно, сделала его своим помощником, директором по развитию бизнеса и так далее. Они оба, кстати, замечательные живописцы и рисовальщики для своего возраста. Они занимались у меня в студии живописи ещё тогда, когда учились в школе.
- А сама Женя Семицветова что из себя представляет? – спросил Алёша с интересом.
-Женька… Женька тоже добрая, и всегда поможет, если нужно. Но она бывает капризной и очень опасной, хотя внешне этого не показывает. Её хорошо иметь в качестве друга, но врагом – не приведи Господи. Особенно, если кто-то обижает слабых и беззащитных – и тех, кто ей нравится, тоже. Она ведь сама сирота – росла без матери, так что, при всём её благосостоянии, тоже по-своему чего-то лишёна. Поэтому умеет сочувствовать. А возможности её довольно велики! Она имеет большие деньги, её охрана – или, правильнее сказать, её собственная маленькая армия – прекрасно тренирована и вооружена. Ещё бы, если этим занимается Лёнькин отец. У Женьки есть свои юристы, адвокаты – так что с ней лучше не связываться. Но к вам это не имеет никакого отношения. Таким, как вы, ребятам она никогда не сделает ничего плохого – скорее даже, наоборот. Смотрите, сейчас будет кормить голубей! – Сергей Александрович засмеялся…
В это время Женевьева что-то сказала Леонарду, тот что-то сказал охраннику. Охранник кивнул, быстрым шагом направился в ближайший магазин и вскоре вернулся, держа в руке батон белого хлеба. Он улыбался, Женька и Лёнька тоже.
Вообще, Алёше понравилось, как они общались между собой. В Женьке, если присмотреться, не было ничего наглого, презрительного, хотя она и вёла себя с большим чувством собственного достоинства. В охранниках же не было подобострастия, они обращались с Женей, словно со старшей сестрой, которую действительно любили. Что касается Лёньки, то он всё время оставался серьёзным, даже когда улыбался. И он не отходил от Женьки ни на шаг, а та его как будто даже слушалась.
Женя стала крошить белый хлеб и бросать крошки голубям. Те слетелись к её ногам.
- Между прочим, она кормит не только голубей, - серьёзно сказала Саша. – Вот вы тут упоминали насчёт сирот. Вы же помните, Сергей Александрович, что это она сняла для меня квартиру на Тверской, и сразу оплатила за год вперёд, когда решался мой вопрос с жильём. Я ей объяснила, что не смогу вернуть такие деньги, и спросила, чем она хочет, чтобы я её отблагодарила. А она говорит: «Что ты, это же такие мелочи! Мы же готы, так же, как и ты. Ничего не надо - просто приходи к нам в гости, когда захочешь, мы с Лёнькой будем рады. И всегда говори, если что нужно».
Сергей Александрович кивнул:
- Да, они такие…
В это время Женевьева и Леонард увидели учителя с ребятами и заулыбались. Сергей Александрович помахал им рукой, и они быстро направились к его столику.
- Здравствуйте, Сергей Александрович! – сказала Женя весёлым голосом, подавая руку художнику. – Я смотрю, вы тут сидите прямо как в цветнике! – она весело блеснула своими большими зеркальными очками на ребят. – Приветик, Саша!
Саша радостно кивнула, привстав. Женя обняла её за плечи и поцеловала в щёчку.
- Познакомься, Женевьева, - сказала Саша. – Это Алёша, прекрасный художник и поэт…
- Да ладно тебе…- смущённо пробормотал Алёша, вставая со стула.
- Очень приятно! Принцесса Женевьева. Просто девочка. - Принцесса подала ему свою маленькую, холёную, руку в украшениях дружелюбно, но всё же как подарок. – А это Леонард. Он самый лучший и самый красивый. А ещё он решает проблемы, если надо. Любые проблемы. Вы же знаете, наверное: я дочь Готического короля, а он – сын его друга и помощника, Ван Хельсинга. Сейчас отец за границей, вместе с Жюстиной де Сад, Хельсингом и графом Владиславом (догадываетесь, о ком я?), и мы за них. Мы не любим, когда где-то творится непорядок, и если кого-то обижают. Лёнька, дай им на всякий случай свою визитку – вдруг пригодится?
Алёша пожал протянутую ему руку Леонарда. Рука готического аристократа была очень сильная, словно железная. Лёнька подал Алёше золотую прямоугольную визитную карточку. Там было написано: «Концерн «Южное золото». Журавлёв Леонид Павлович, директор по развитию бизнеса» - и телефоны, и адрес в Интернете.
- Присаживайтесь! – пригласил Сергей Александрович.
- С удовольствием, - Женевьева и Леонард взяли стулья из-за соседнего стола и устроились рядом, потеснив Сашу с Алёшей, но заказывать ничего не стали – наверное, они такого не едят (кофе, сладкие калорийные пирожные), решил Алёша.
- Сергей Александрович, а как насчёт выпускных экзаменов? – спросил Леонард. – Когда мы сможем прийти? Мы с Женькой специально прилетели – а то мы всё время на юге, на море…
- Здорово! Везёт вам, - улыбнулся художник. – Ну, какие вопросы! Звоните, когда удобно, договоримся.
- А Саша с Алёшей, значит, сейчас заканчивают у вас первый курс? – уточнила Женя.
- Да, - кивнул Сергей Александрович. – И небезуспешно.
- Из них получилась бы красивая пара, - невозмутимо сказала Женя, смерив ребят слепым взглядом своих зеркальных очков.
Саша поперхнулась и закашлялась, давясь от смеха и зажимая рот ладонью, а Алёша покраснел.
а учитель невинно-вопросительно взглянул на Женю:
- Простите, принцесса, в каком смысле?
- Я имею в виду, - пояснила Женевьева, - что было бы хорошо нарисовать их вместе, или написать красками на холсте – например, можно обнажёнными…
- Или мертвыми – будет готично! – опять захохотала Саша.
- Может быть, на природе – у моря или как-нибудь ещё… Они оба красивые! И они очень разные, но при этом как бы дополняют друг друга. Вроде нас с Лёнькой…
Сергей Александрович кивнул:
- Согласен с вами, Женя…
Саша скатала шарик из бумажной салфетки и кинул через стол в Женьку. Та, смеясь, ловко увернулась, припав к Лёнькиному плечу, и продолжала:
- Нет, серьёзно, я бы их нарисовала! Получилось бы здорово! Правда, Лёнька?
- Правда, Женька, - тихо ответил её супруг, тоже улыбаясь. Женька, шутя, толкнула его плечом, Лёнька легонько, осторожно толкнул её в ответ – они возились и играли, как маленькие.
«Как они удачно нашли друг друга, - подумал Алёша, завидуя белой завистью. – Какие они счастливые! Вот это и называется настоящая любовь – навеки вместе! Ах, если бы и мы…- он покраснел, постыдившись додумать свою мысль до конца, и покосился на Сашу.
Та, ослепительно улыбаясь, сверкая глазами, целилась в Женьку другим шариком из салфетки… Вообще, Саша с Женькой были чем-то очень похожи – особенно по темпераменту.
Женька молниеносно перехватила на лету брошенный шарик и, прицелившись, метнула в Сашу, точно снаряд – видно, она хорошо играл в волейбол, они с Лёнькой вообще выглядели очень сильными и спортивными, не смотря на худобу.
Саша, уклоняясь, с хохотом упала прямо на колени сидящему рядом с ней Алёше, перевернулась на спину и так осталась лежать на несколько секунд, откинувшись головой назад, содрогаясь от смеха и обводя компанию бессмысленным взглядом. У Алёши было такое ощущение, словно его облили кипятком…
«Ты жестокая, - подумал он с болью. – Ты беззаботная и жестокая! Как я люблю тебя!!! Нарисуй нас, принцесса Женевьева, нарисуй – на природе, обнажёнными или мёртвыми, как хочешь, мне всё равно. Пусть мы хотя бы на холсте будем вместе!»
- Уважаемая Чёрная Роза! – сказал Сергей Александрович с напускной учительской строгостью, нежно взяв Сашу двумя пальцами за маленькое покрасневшее ухо. –Саша, в конце концов, ведите себя прилично! Вы слишком возбуждены – отчего бы это? Что вы крутитесь, словно вам смазали в одном месте… не тем…
Последовавший за этим общий взрыв смеха заглушил его слова. Первой захохотала Женя Семицветова, за ней Саша, засмеялся даже Алёша, и даже Леонард снисходительно усмехнулся.
- А чем… чем надо было мне смазать, Сергей Александрович, чем? – давясь от смеха, простонала Чёрная Роза, утирая слёзы и ошалело моргая длинными ресницами.
За весёлой, шутливой беседой время летело незаметно. От деревьев протянулись тени, небо окрасилось в розоватый цвет, над городом начали сгущаться прозрачные весенние сумерки. Было уже очень поздно – стояли долгие майские дни.
Общий разговор за столом постепенно разделился на отдельные части: Женевьева с Сашей разглядывали иностранный журнал мод, оживлённо обсуждая вполголоса новые образцы мужской джинсовой и вечерней одежды от Кельвина Кляйна и от Карла Лагерфельда, а также изящные майки и трусики разных фирм, туалетную воду, кремы для лица и для тела и тому подобное.
Леонард, с наушником мобильного телефона в ухе, с отсутствующим видом печатал что-то на компьютере, иногда искоса поглядывая на Женьку, словно проверяя, на месте ли она, и тихо разговаривая с невидимым собеседником по мобильной связи – со стороны казалось, будто он думает вслух.
- Женя, - сказал он вдруг озабоченным голосом, - их представитель спрашивает твоего личного подтверждения.
Они переглянулись. Женька кивнула.
- Телефон, - сказала она тихо, ни к кому не обращаясь (оказалось, у неё под волосами тоже прятался миниатюрный наушник). Дождавшись ответа, она назвала имя абонента, затем сказала:
- Здравствуйте, Александр Николаевич. Скажите, что я даю согласие. Я думаю, цены ещё должны подняться, так что мы ничего не теряем. Насчёт письменного подтверждения – завтра вечером мы с Леонидом будем на Багамах. Подготовьте мне там в офисе полную документацию, я её рассмотрю и подпишу. Если что - по всем текущим вопросам обращайтесь к Леониду. Вот так мы и работаем, - сказала она учителю. – Днём и ночью, в машине, в самолёте, в кафе. Приходится помогать отцу. Особенно сейчас, когда его нет в стране.
- Молодцы! – улыбнулся Сергей Александрович. – Ну и как – не трудно?
- Трудно, - серьёзно кивнула Женька. - Иногда мозгов не хватает. Хотя нас ведь двое. Лёнька мне очень помогает!
«Да, вас-то двое…» - подумал Алёша с грустью.
За столом возникла пауза. Уже начинало темнеть. Зажглись круглые белые фонари на бульваре, сразу превратив вечерний город в сказку. Было уже около одиннадцати. Наверное, пора было идти домой, но очень не хотелось.
- Сергей Александрович, - спросил Алёша, - а что вы имели в виду, когда сказали, что хотите с нами кое-что обсудить?
Художник кивнул.
- Я вот что хотел сказать. Последнее время вы, Алёша, как-то немножко расслабились и стали отставать в академическом рисунке, особенно в том, что касается обнажённой натуры. Впрочем, я знаю ваше умение, и поскольку у нас, - он подчеркнул, - у художников, очень намётанный взгляд (не правда ли, дорогой коллега?), то я догадываюсь об истинной причине этого и склонен думать, что здесь кроется не только ваша вина, не только ваша… И я думаю, это нужно исправить. Вам следует договориться с нашей уважаемой Чёрной Розой, чтобы вы оба выбрали время, и она позировала для вас отдельно, как делает это для других. – Он испытующе взглянул на Алёшу, опустившего взгляд. – Неплохо я придумал? Скажем, в выходные, на природе – сейчас стоит такая чудесная погода! Отправляйтесь вдвоём и поработайте в своё удовольствие.
- Конечно! – живо воскликнула Саша Чёрная Роза, словно внимательно прислушивалась к их разговору. Поедем, Алёшка, поработаем! – сказала она просто и доброжелательно. – Когда нужно ехать? Я всегда готова!
Алёша густо покраснел, сердце его учащённо забилось.
«Конечно, ты-то всегда готова, - подумал он ревниво, - пионерка! Милая моя пионерка…»
- Вот и отправляйтесь в эти же выходные. Поезжайте на речку, позагорайте, поудите рыбку. Вы любите удить рыбку?.. Костерок, палатка, и так далее, а заодно Алёша и порисует как следует. И в понедельник представит мне работы, а я ему поставлю зачёт по рисунку. Годится?
- «Поезжайте на речку», - передразнила его Женевьева. – Не так нужно говорить об этом, Сергей Александрович, не так!
Она заговорила с особой, интригующей интонацией:
- Ночь… Туман стоит над спящей рекой… Угольки догорающего костра, ароматы дыма и леса…Восходит луна, освещая ваши лица и наводя шалые мысли – да, Сашенька?
Принцесса ласково погладила Сашу по щеке, та заулыбалась, а Женька продолжала своим коварным голосом:
- Нежные переборы гитарных струн… уж ты постараешься, я уверена! В импортной палатке будет тепло и уютно, особенно вдвоём с другом, особенно если в одном пуховом норвежском спальном мешке… холодно точно не будет…Тихие, нежные разговоры в ночи до утра о самом сокровенном…И так далее, и тому подобное… Палатку и спальник вам сегодня мой шофёр закинет… Ну вот. А ЗАОДНО, - воскликнула Женька, - заодно можно и порисовать! Правда, Сергей Александрович? А рыбка… при чём тут рыбка? Я не знаю!
- Да ну тебя, Женька! – выкрикнула Саша под общий хохот – даже учитель засмеялся, даже Лёнька, даже Алёша чуть-чуть улыбнулся, краснея, как утреннее солнце.
- Я согласен, Сергей Александрович, - сказал он взволнованно,- я согласен!
- Вот и отправляйтесь! Берите, Алёшенька, всё, что вам необходимо для работы, - сказал учитель, - и вперёд!
- Ну, а у Сашки всё своё всегда при себе, что необходимо для работы! В смысле, для позирования, – Женька по-дружески фамильярно ущипнула Сашу за бедро. – Так что вперёд, вперёд!
- А я тоже хочу рисовать! – запальчиво сказала Саша, туша сигарету в пепельнице. – Я, значит, буду перед ним голая красоваться на берегу реки, среди травы и васильков, да?
- Какая прелесть! – сладко сказала Женя Семицветова, продолжая дразниться по своему обыкновению.
- Да-а, а он всё это будет рисовать, расположившись, как барин! Ну уж нет, пусть тоже раздевается, иначе я не согласна, и пусть позирует мне – вот тогда это будет по-честному! –Саша задрала нос, вроде Жени Семицветовой, и хитро взглянула на Алёшу. – Ну как, согласен?
- Почему нет? Конечно, согласен! – Алёша, уже невольно настроившись на общую игривую волну, чувствовал себя вполне раскрепощённо в этой новой компании. Он весело блеснул глазами на Сашу. – Пусть всё будет по-честному. Что я, хуже тебя, что ли? – он засмеялся.
- Что ж, вполне разумное решение, - подытожил Сергей Александрович. – К тому же Алёшу приятно рисовать – у него очень хорошая фигура, развитые плечи и грудь, рельефные мышцы.
- Правда? – живо заинтересовалась Женька, одним глазом косясь на Леонарда, как тот отреагирует, но Лёнька уже давно знал Женьку и её шуточные приколы, когда она дурачилась, и невозмутимо продолжал читать что-то в Интернете.
Учитель продолжал:
- Это у вас с Сашей должно получиться нечто вроде обмена опытом. У вас, Алёша, неплохая теоретическая подготовка и очень развито чувство вкуса, а у Саши неисчерпаемая фантазия и очень ловкая, нежная рука: вы заметили, с какой лёгкостью она держит карандаш?
- Почему – карандаш? То есть, почему рука? Не только одна рука – она вся очень ловкая и нежная, а уж фантазий – фантазий ей не занимать, верно, Саша? – опять лукаво вставила Женька. Все опять засмеялись.
- В общем, договорились, - сказал Сергей Александрович. – В понедельник жду от вас обоих по самому настоящему шедевру. Надеюсь, - он выразительно взглянул на младших ребят, - что вам будет сопутствовать вдохновение. Вообще, я был бы рад, если бы вы стали друзьями – по-моему, вы очень подходите друг другу! Дружба – это красиво. Внутренней, духовной красотой. А то, что красиво, не может быть стыдно.
Он встал.
– Благодарю всех за приятную компанию, и пора по домам.
Алёша проводил Сашу до её новой квартиры на Тверской – отсюда ему самому было близко до метро. Весь путь от Пушкинского музея они проделали пешком, не спеша, беседуя о том, о сём, о предстоящей поездке, рассеянно глядя вокруг – на разноцветные огни реклам ночной Москвы, на огромные витрины дорогих магазинов, где товары были по карману разве что Женевьеве с Леонардом, но не им.
Игривая оживлённость, владевшая ими в компании за столом, постепенно улетучилась, когда они остались одни, сменившись лёгким смущением и тихой мечтательностью. Саша неловко предложила зайти к ней, выпить ещё кофе – на дорожку, Алёша так же неловко отказался, сославшись на то, что родители и без того уже беспокоятся.
Они попрощались у подъезда, условившись о месте встречи. Саша как-то по-особенному сильно пожала Алёше руку своими тонкими пальцами, и, весело блестя глазами во мраке подъезда, сказала: «Пока!»
Уже давно исчез где-то на лестнице огромного старинного дома звук быстрых Сашиных шагов, а Алёша всё ещё ощущал жаркое пожатие его руки в своей ладони.
Нежное сердце Алёши переполняли странные, непонятные, сладкие предчувствия.
Накануне назначенного дня он провёл беспокойную ночь, много раз просыпаясь в ожидании этого счастливого утра. Вечер, проведённый недавно в новой, весёлой компании, вспоминался, как волшебная сказка, полная необычайных встреч и знакомств, а мысли о приближающемся утре вызывали внутри сладкое томление. И когда он всё же изредка погружался в золотой зыбкий сон, его окутывали грёзы, которых он стыдился, которые не совсем понимал, но они ему жутко нравились. И ему хотелось пережить их ещё и ещё раз.
Он скользил ладонями по своему лицу, переворачивался на живот, обнимал себя за плечи, гладил своё тело – с боков, по животу, руки скользили ниже, ниже…Он переворачивался на спину и лежал, разметавшись, учащённо дыша и улыбаясь, воображая себе сам не зная что. И опять, и опять, снова и снова забывался в золотом сне.
А иногда, сквозь дремоту, ему вдруг становилось немножко страшно, появлялась какая-то робость перед завтрашним днём – а может, не ехать? Потом уже будет поздно, потом уже не остановиться! Но в голове возникали высокопарные рассуждения Сергея Александровича, мудрого философа - о поклонении красоте, святом долге художника, о стремлении к обладанию ею, полном и безоглядном: «Вперёд, вперёд!», вспоминались лукавые шутки Жени Семицветовой, шутки, подобные напитку, в котором сладкий мёд смешан с пьянящим дурманом.
Перед глазами являлась ослепительная улыбка Саши, блеск её глаз при свете уличных фонарей, слышался её звонкий смех, сводил с ума запах её волос, вспоминались стремительные движения её белых рук, чудились их лёгкие прикосновения – и где было Алёше устоять…
В комнате уже давно было светло, когда, наконец, прозвенел будильник, сгоняя последние остатки сна и объявляя, что всё, назад пути нет и пора собираться в дорогу.
3. Юные путешественники
Итак, Алёша стоял на конечной остановке трамвая и ожидал Сашу Черную Розу.
Ночью, на рассвете, прошёл дождь, и сейчас всё вокруг сверкало и переливалось на солнце от водяных капель. Воздух был пропитан свежестью и смолистым запахом хвойного леса. Было ещё по-утреннему свежо, но солнце припекало всё сильнее, и погода обещала быть чудесной. Но что-то Саша задерживалась – видно, из-за выходного дня транспорта было мало, и до сих пор не было видно ни одного трамвая, вот она и опаздывает.
Ничего, сейчас появится! Алёша не сомневался – он знал, что, несмотря на кажущуюся ветреность и легкомыслие, Саша ни за что не подведёт, если уж обещала – она не такая. Тем более, предстоящие дни и поездка, о которой они договорились, обещала много радости и наслаждения – как бы там ни иронизировала Женька Семицветова, но всё же – ещё бы! Лес, река, солнце, палатка, ночь у костра, творчество! И, главное, они одни, впервые вдвоём с Сашей – что может быть прекраснее! И почему-то страшно. Как-то неловко… Интересно, а что по этому поводу думает Саша? Может быть, она тоже волнуется? И где она сейчас?..
Подул свежий ветерок, кроны деревьев зашумели, и на голову Алёше, на его мягкие, густые льняные волосы упало несколько холодных капель, потекли по лицу. Он смахнул их ладонью, засмеявшись сам не зная отчего – так вокруг было хорошо, и на душе у него было легко и весело, страшно – и от этого особенно здорово. И тут как раз послышался звон, рельсы задрожали, и из-за поворота, среди высоких зелёных деревьев, сверкая вымытыми дождём стёклами, показался ярко-красный трамвай...
Алёшино сердце вздрогнуло и бешено забилось…Ещё издали он увидел в совершенно пустом вагоне, как в аквариуме, одного-единственного – единственного в мире! – пассажира, который высунулся в окно и махал ему рукой.
Это была Саша Черная Роза. Трамвай остановился, двери его с шумом открылись, и Саша резво сбежала по ступенькам на траву, радостно улыбаясь, как бы говоря: ну, вот и я, что мне делать дальше? Они обменялись рукопожатиями.
- Привет! Долго ждёшь? – спросила Саша.
Алёша кивнул:
- Минут двадцать. – Язык был как деревянный.
- Извини! Совсем не было трамваев, я и опоздала, - Саша смущённо опустила глаза. Интересно, отметил Алёша, в училище, при людях, она всегда была шумной, раскованной, а сейчас, когда они вдвоём, она была какой-то другой – скромной, даже немного застенчивой, и от этого особенно милой… Саша опустила глаза, бросила взгляд на часы.
- Или нет? Не опоздала? – спросила она озадаченно.
- Всего на три минуты! – рассмеялся Алёша. – Это не считается! Просто я пришёл раньше, как всегда.
- А-а, понятно, - кивнула Саша, тоже смеясь.
Видно было, что она тщательно готовилась, одеваясь к сегодняшней встрече.
Густые, волнистые волосы были аккуратно расчёсаны и красиво лежали по плечам. Их придерживала кепка с длинным козырьком, задорно сдвинутая на затылок. На Саше была чёрная готическая вельветовая курточка с капюшоном и узкие, короткие джинсовые шорты. Её голые ноги, длинные и стройные, украшали высокие вязаные гетры в разноцветную полоску, как бы подчёркивая белизну её кожи. На худенькой шее был повязан яркий платок.
Саша была похожа на немецкую или шведскую студентку из того рекламного полуэротического журнала, что она рассматривала тогда за столиком вместе с принцессой Женевьевой – миллионершей и такой же модницей.
Но Женевьева могла себе позволить всё что угодно – подумаешь, ещё одна лишняя тряпка за четыре штуки баксов! А вот Саше, студентке и сироте, чтобы выглядеть так же стильно, нужно было постараться.
Алёша даже улыбнулся - настолько Сашке всё это шло. Но главным украшением была, конечно, её улыбка…
«Интересно, какие на ней трусики? – вдруг, совершенно неожиданно для себя, подумал Алёша. – Или никаких?.. – и тут же мысленно сам оборвал себя с негодованием: - Что за глупости мне приходят в голову!! Хотя…почему?.. То, что красиво, не может быть стыдно, - вспомнил он слова учителя, - а Чёрная Роза красива. Почему я не могу на неё любоваться – пока в воображении. А скоро мы наглядимся друг на друга по-настоящему, когда будем рисовать.»
Кроме большого рюкзака, на хрупких, но, видно, не таких уж слабых плечах Саши висело много предметов: гитара в тёплом стёганом чехле, упакованная лучше, чем её хозяйка, такой же, как у Алёши, этюдник и большая синяя картонная папка с бумагой для рисования. «Пионерка, - подумал Алёша, - немецкая гёрлскаут! Какая она милая, какая открытая и весёлая - как утреннее солнышко!»
Снова подул ветер, и ребят осыпало с деревьев сверкающими на солнце каплями, словно с чистого неба внезапно пролился золотой дождь, благословляя их робкую зарождающуюся дружбу. Ну, если так… Алёша, неожиданно для себя, набравшись смелости, обнял Сашу за плечи и нежно поцеловал в мокрую щёку, в самый румянец!
«Надо же что-то делать, а то она поймёт, что я совсем неопытный сопляк...» - замирая от стыда, подумал он.
Но Саша, в отличие от него, ничуть не смутилась, а только быстро огляделась по сторонам, улыбаясь:
- Не надо, не надо, увидят! Здесь тебе не училище! – последнее высказывание вызвало у них обоих смех.
Вообще-то она зря опасалась – вокруг всё равно никого не было… Алёша перевёл дыхание, взял палатку и свой этюдник, а заодно снял с Сашиного плеча папку для рисунков. Та не возражала.
- Ну что, пошли?
- Пошли!
Они быстро зашагали по тропинке через лес и вскоре вышли к железной дороге. Солнце припекало всё сильнее, становилось даже слишком жарко. Ребята сложили вещи на платформе и расположились рядом на траве, ожидая электричку.
Они скинули куртки и остались в одних майках. Воздух был тёплый, хотя от земли ещё веяло холодом. В траве стрекотали кузнечики, вокруг во множестве цвели колокольчики, ромашки и яркие одуванчики. Саша дотронулась до одного из них и, не срывая, наклонила к себе.
- Смотри, - сказала она. – На тебя чем-то похож.
Алёша улыбнулся:
- В каком смысле?
- Ну… - Чёрная Роза замялась, - приблизительно. Смотри, - она осторожно провела пальцами по стеблю от основания к цветку. – Высокий, стройный, и головка жёлтая, золотая. Почти как твои волосы… Правда, не совсем: они, конечно, другого цвета, льняные – но так, в общих чертах. А я на какой цветок похожа? – она устремила взгляд на Алёшу.
- Ты? - Алёша удивился. – Ну, тебя же так и прозвали: «Чёрная Роза»!
- Да, это моё прозвище, - согласилась девочка. – Но из тех, что здесь растут, на какой цветок я похожа?
- Не знаю… Надо подумать. – Алёша огляделся. – На колокольчик!
- На колокольчик?! – Чёрная Роза рассмеялась. – Почему? Он же фиолетовый!
- Не знаю, но похожа, - сказал Алёша. – Похожа, и всё. Ты такая же…(нежная и красивая - подумал он).
Саша опять рассмеялась, разглядывая растущие вокруг колокольчики.
- Возможно, - она кивнула и повернулась к Алёше. – Ты знаешь, Сергей Александрович сказал бы, что у нас с тобой очень образное мышление.
При упоминании о преподавателе ребята почему-то оба дружно покраснели.
- Мне он говорил только то, что у меня хорошая фигура, - сказал Алёша. – Про образность мышления – пока ничего…
- Мне тоже… много чего говорил… насчёт фигуры и не только. – Саша смущённо улыбнулась, отворачиваясь и грызя травинку. На её голую белую коленку присела бабочка – павлиний глаз, то открывая, то закрывая крылья. Она осторожно следила за ней, стараясь не спугнуть.
- Например? Что он тебе говорил? – Алёша почувствовал острую боль в душе – муки ревности, глядя на эту, казалось, такую доступную голую коленку, на эту бабочку, хотя старался говорить шутливо и небрежно.
Чёрная Роза рассмеялась в ответ низким смешком, совсем смутившись и жутко покраснев.
- Не спрашивай… - Она помолчала. – Хотя я ведь сама собиралась тебе всё рассказать, уже решилась – раз уж мы поехали вместе и так далее… Ну, когда я ему позировала недавно, в его мастерской, он меня просил… - Чёрная Роза снова расхохоталась. – Я сейчас не могу! Я тебе потом сама расскажу, ладно? Вечером, на речке, когда будет другое настроение!
Алёша кивнул:
- Конечно! Как хочешь. – Он несколько успокоился, видя, что девушка (причём, настоящая готесса – а для него это было просто нереально) говорит искренне и дружелюбно, нисколько не кокетничая и не издеваясь над ним. Чувствовала ли она свою власть над Алёшей? Алёша не мог этого понять. Но видно было, что Саше приятно такое внимание с Алёшиной стороны, что Алёша ей интересен и Чёрная Роза явно старалась ему понравиться…
Это было так, Алёша готов был в этом поклясться… но спустя минуту ему снова казалось, что он ошибается, и опять его сердце разрывалось от муки.
- Смотри, вот что я хотела тебе показать, - сказала между тем Саша. Она порылась в карманах своих джинсовых штанишек и извлёкла маленький, блестящий чёрный сотовый телефон. – В тот день, когда мы расстались, ко мне заехал шофёр принцессы Женевьевы. Женька, как и обещала, прислала хорошую палатку и спальник, но, кроме того, вот этот телефон. Он особенный. Во-первых, в него вбит номер Леонарда (этого зловещего гота, помнишь?) таким образом, что если не набирать никакого номера, а просто нажать эту кнопку, - Саша указала на кнопку с зеленой трубкой, - то установится экстренная связь с Леонардом – его телефон не отключается ни днём, ни ночью. А он всегда рядом с Женькой, так что с ней тоже сразу можно связаться. Но, помимо всего прочего, в этом телефоне находится радиомаяк. Женька сказала, что, может быть, они с Лёнькой попозже к нам присоединятся. – Саша усмехнулась. – Им, видно, уже приелась южная экзотическая природа Багамских островов, и хочется отдохнуть просто где-нибудь на речке в Подмосковье. И чтобы не было проблем созваниваться, спрашивать, где мы находимся, она и дала мне эту игрушку. Лёньке ничего не будет стоить в два счёта отыскать нас на своём компьютере по этому маяку. У него знаешь, какая система! – Саша многозначительно поднял брови. – Великое дело техника. Так что, может быть, потом они к нам подъедут. Но, конечно, как Женька сказала, сначала позвонят, предупредят, - она улыбнулась. - Чтобы «не застать врасплох»! Вечно она со своими приколами!
- Мне кажется, - сказал Алёша задумчиво, - дело не только в этом. Она в каком-то смысле хочет обеспечить нам безопасность, она беспокоится за нас. Знаешь, вообще-то, мне кажется, Женевьева и Леонард хорошие ребята, надёжные – ты согласна?
Саша кивнула:
- Да, и тем более, они готы!
- Да ещё какие, настоящая готическая аристократия! – согласился Алёша.
Они снова рассмеялись. Было так здорово смеяться вдвоём…
Подошла электричка. Ребята быстро собрали свои вещи и поспешили в полупустой, жаркий, залитый солнцем вагон. Поезд тронулся. За окном медленно проплывали леса, поля, над которыми поднималось туманное марево отогревающейся на солнце земли.
До реки было часа два езды. За разговором время пролетело незаметно. И вот они уже шли по песчаному склону, спускающемуся к берегу реки, среди высоких, высоких сосен. Они пересекли просёлочную дорогу, миновали деревню, прошли мимо сельского клуба.
На стене висело объявление: «В субботу вечером – концерт рок-группы «Добей слабого». После концерта – дискотека».
- Фу, гадость какая! Ну и название! А может, заглянем?- предложила Саша, указав на вывеску. – Потанцуем?
Алёша улыбнулся:
- Твоих штанишек здесь не поймут, Саша! Не сомневайся!
- Это точно, - Чёрная Роза кивнула. – И того, что под ними, тоже…
Алёша густо покраснел, потом, чтобы показаться настоящим мачо, рассмеялся и ущипнул приятельницу за голую ногу – та вскрикнула и отскочила с хохотом, но больше для вида: ущипнуть было почти не за что, стройные ноги Саши были гладкие и крепкие на ощупь.
- Ты бы ещё Женю Семицветову с собой пригласила! – смеясь, добавил Алёша.
- Ну что ты! Женевьева и Леонард никогда бы не пошли на такую дискотеку и на такой концерт, - ответила Саша. – Это оскорбление их чувства вкуса и их принципов! Они слушают Баха в электронной обработке, а тут – «Добей слабого»! Если бы ещё какой-нибудь романтический рок, - предположила она, - а то фашизм какой-то! Знаешь, как они ненавидят фашизм, скинхэдов! Хотя конечно… На вкус и цвет господина нет… Если кому-то нравится, пусть слушают…Может быть, совсем безумная группа…Я бы сходила поржать…
Так, болтая, они незаметно углубились в лес.
Так, болтая, они незаметно углубились в лес.
Усыпанная хвоей земля мягко пружинила, шишки хрустели под ногами. В нагретом воздухе стоял запах смолы. Где-то стучал дятел, по стволам прыгали белки. Солнце весело пробивалось сквозь кроны деревьев. Не было видно ни одной тропинки – казалось, они забрели куда-то, где не ступала нога человека, но ребята ориентировались по компасу.
И они не ошиблись – лес на глазах становился всё реже и реже, светлее и светлее. Ещё немного – и впереди засверкала на солнце бликами голубая поверхность широкой, как озеро, реки, и они вышли к опушке леса.
Перед ними расстилался пологий, низкий берег, поросший кое-где редким кустарником. Под ногами была мягкая, густая зелёная трава, ближе к воде переходящая в жёлтый речной песок и белые камешки – ребятам сразу захотелось скинуть ботинки и пройтись босиком.
По небу медленно плыли, зеркально повторяясь в реке, маленькие лёгкие облака. Над водой кружили чайки, а высоко-высоко, в самом зените, почти неподвижно парил коршун. За рекой, на высоком берегу, стоял тёмный зубчатый лес. Прямо напротив них, вдали, над деревьями поднималась маковка белой сельской церкви – солнце играло на её золотом кресте. В траве неистово стрекотали кузнечики. Вокруг, сколько ни кинь взгляд, не было ни души.
- Как хорошо! – воскликнула Саша с детской непосредственностью. – Алёшка, как хорошо! Какое райское место! Вот здесь мы с тобой, конечно, и останемся! То есть, я хотела сказать, остановимся!
Он поискала глазами подходящее место для палатки, сложила на землю вещи, затем стала быстро раздеваться. Алёша смотрел на неё, чувствуя, что краснеет. Чёрная Роза скинула с себя всё - куртку, кепку и майку, затем – шорты, и на ней остались узенькие черные (какие же ещё, готические!) трусики и такой же бюстгальтер. Молодое солнце разлилось по её белому телу. В последнюю очередь она сняла свой шейный платок и ловким движением повязала вокруг головы, чтобы волосы не мешали в воде.
«До чего же красиво, - у Саши перехватило дыхание. – Как она так умеет? Интересно, она специально для меня всё это делает?..»
- Пойдём скорее, искупаемся! – Саша звонко шлёпнула себя по бёдрам и побежала к реке.
Алёша тоже быстро разделся и, секунду поколебавшись, последовал примеру девушки.
Саша первая с разбегу кинулась в воду, издав пронзительный вопль и поднимая тучи брызг:
- Ух ты-ы!!! Вот это да!!!
- Что, холодная? – крикнул Алёша, стоя у воды.
- Да!!! Прямо обжигает! Но знаешь, как здорово! Прыгай сразу, тогда нормально!
Алёша бросился в воду вслед за ней. Они стали гоняться друг за другом, плавая наперегонки, оглашая безмолвную реку радостными, счастливыми криками.
Накупавшись до посинения, ребята выбрались на берег. Они обсыхали прямо на ходу, не вытираясь – солнце уже жарило вовсю.
Алёша не боялся солнца – он легко загорал, его тело даже сохранило следы прошлогоднего загара. Но он с беспокойством взглянул на белую, нежную кожу Саши, склонившейся над своим рюкзаком – её худенькая спина с острыми лопатками выглядела так беззащитно.
- Слушай, а ты не обгоришь? – спросил Алёша с тревогой. – Ты такая… беленькая!
- А это мы сейчас поправим, - бодро ответила Чёрная Роза. Она как раз нашла то, что искала - большой жёлтый пластиковый флакон с кремом для загара.
- На, возьми, - сказала она, выпрямившись и, подойдя к Алёше, встала перед ним, повернувшись к нему спиной. – Намажь меня всю как следует! И себя, если хочешь. –
Она подала флакон Алёше. Крем издавал изысканный аромат не то лимона, не то каких-то зёрен… Этот запах кружил Алёше голову, его лицо густо залилось краской. Он ужасно разволновался и был рад, что Саша стоит к нему спиной и не видит этого…
- Втирай так, чтобы весь крем впитывался равномерно, - попросила Саша. – Иначе загар получится пятнами, будет некрасиво.
Кожа Саши была такая гладкая и нежная на ощупь… Легко прощупывались все мышцы и тоненькие косточки. Алёше вдруг почему-то стало её очень жалко – до боли. Алёша неожиданно почувствовал в своём теле огромную силу и одновременно понял, что никогда, никогда не смог бы сделать, например, ей больно, или как-нибудь обидеть...И никогда никому не позволит его обидеть. Никогда .Крем приятно холодил ладони, скользящие по телу…
- Нравится? – тихо спросила Саша, не оборачиваясь.
- Что? – с трудом выдавил из себя Алёша.
- Крем! – засмеялась Саша. – Ой, не щекочи! – она передёрнула лопатками.
- Нравится, - тихо сказал Алёша.
- Мне тоже… И как ты делаешь, тоже… Плесни-ка мне на руки – я намажу лицо. И спереди тоже давай… так здорово… - Лицо Саши разрумянилось, было видно, что ей приятно, и при этом она ничуть не смущалась.
Вскоре всё Сашино тело было покрыто ровным слоем крема. Крем быстро впитывался, как будто его и не было.
- Он тем хорош, что не пачкается, - сказала Саша. – Теперь-то я точно не обгорю. Если хочешь, можешь сделать то же самое. Или давай я тебе помогу? - она весело взглянула на Алёшу.
- Нет, лучше не надо, - с сомнением сказал Алёша. – Смотри, здесь осталось совсем мало, тебе на завтра может не хватить. Вообще-то, я никогда этим не пользуюсь. Я же не обгораю.
- Ну, как знаешь. Одеваться мы не будем! Так и будем ходить в купальнике и в плавках, – решительно сказала Чёрная Роза. – Во-первых, мы отдыхаем на природе, будем загорать – да тут и стесняться некого! А во-вторых, мы ведь ещё договорились друг другу позировать, - она значительно подняла палец, - всё равно придётся раздеваться!
- Точно, - улыбнулся Алёша. – Но пока давай установим палатку и разберём всё как следует.
Они, как были, раздетые, принялись деловито распаковывать вещи.
Большая оранжевая палатка, которую прислала им принцесса Женевьева, была очень проста в употреблении, да ещё к ней прилагалась инструкция – не прошло и десяти минут, как всё было готово. Поблизости, очень кстати, находилась небольшая яма – сюда можно было сложить продукты. Яркая палатка на зелёном берегу выглядела очень весело.
- Надо же, какой дом получился, - удивлённо сказала Саша. Он постучал пальцем по туго натянутому капрону – тот звенел, как барабан. Саша откинула полог и вошла внутрь, не нагибая головы. Алёша последовал за ней. Внутри царил интимный оранжевый полумрак, как от ночника.
- По-моему, здесь хватит места на несколько человек, а не только на нас двоих, - сказала Саша, смеясь. – Во всяком случае, если они приедут, места хватит на всех. – Она осторожно разложила на полу шёлковый стёганый спальный мешок. – Смотри, какой мягкий! И лёгкий. Пуховой! – Чёрная Роза лениво раскинулась на атласной, белой с узорами поверхности, закинув руки за голову, затем перевернулась на бок, на живот…опять перекатилась на спину, смеясь, раскинув руки в стороны, как крылья. – Прямо как на облаке! Ложись-ка рядом…
Кричали чайки, с реки пахло ветром и солнцем. Алёша плохо соображал – он сделал, как сказала Саша, медленно опустился на пуховую поверхность возле неё – как был, в плавках…
- А теперь, - сказала Чёрная Роза со смешком, - давай застегнёмся…
Они застегнули мешок. Минуту полежали неподвижно, чувствуя, как от пуховой стёганой полости по телу разливается блаженное тепло и нежная истома. Они смотрели друг на друга. Никуда не хотелось спешить. Возникла неловкая пауза, и она уже начала затягиваться…
- Да, - громко сказала Саша, - холодно ночью не будет. – Она посмотрела на Алёшу и расхохоталась. – Ты такой оранжевый! Ладно, хватит валяться! – она стремительно вскочила, даже слишком стремительно. – Давай занесём вещи в палатку – и начнём рисовать. Давай?
- Давай, - согласился Алёша, тоже встряхиваясь, сгоняя оранжевую истому. Они быстро разложили вещи, навели порядок и вышли на освещённый солнцем берег. Становилось всё жарче, было уже около двух часов дня. Время летело совершенно незаметно.
4. Урок рисования
- Давай сделаем так, чтобы нам обоим это было полезно, - предложила Саша. – Вот какую я придумала игру. Один рисует другого – сначала, как договорились, это будешь ты. Другой ему позирует – это, значит, буду я. И тот, кто позирует, объясняет вслух тому, кто рисует, как нужно строить композицию, как стоит модель, какие пропорции у частей тела и так далее. То есть, я буду являться одновременно и моделью, и как бы сдавать экзамен. – Она засмеялась. - И если я буду ошибаться, ты меня поправишь и объяснишь, что я говорю не так. Затем ты покажешь мне свой рисунок, и мы вместе его обсудим – что правильно, а что неправильно. А потом поменяемся ролями – ты будешь мне позировать, а я буду тебя рисовать. Таким образом, мы оба будем контролировать процесс – и отлично подготовимся. Годится?
- Годится, - улыбнулся Алёша. – Но это ещё не всё. Понимаешь, если по-настоящему серьёзно относиться к этому, то, как говорит Илья Сергеевич Глазунов, мы должны нарисовать не только «портрет кожи» - странное выражение, да? Но так он говорит… Не только портрет кожи, то есть внешний облик, но и портрет души. Не только уловить внешнее сходство, но и суметь передать внутренний мир… А для этого, мне кажется, мы должны рассказать друг другу о себе всё. Откровенно… Сначала я, а потом ты. Согласна?
Саша помедлила, став серьёзной, затем решительно кивнула:
- Согласна. По-моему, это действительно получится очень интересно…Только…- она умолкла, не договорив.
- Что «только»? – спросил Алёша настороженно.
- Ты не боишься? – Саша посмотрела на него как-то странно.
Алёша неловко улыбнулся:
- Если честно, то немножко… да. Но как мы иначе сможем действительно понять душу друг друга, если не будем откровенны? И разве мы должны друг друга стесняться?
Саша вздохнула, пожала плечами, затем кивнула:
- Нет…Конечно, не должны. Хотя есть определённый риск… Иногда боишься потерять то, что имеешь, в стремлении приобрести большее. Но в конце концов, ведь это искусство. Здесь мы всегда ходим по лезвию ножа…
Она замолчала. Алёша не совсем понял то, что она сказала. Саша помолчала, глядя куда-то вдаль, затем взглянула на Алёшу и улыбнулась, став прежней:
- Я согласна!
Алёша кивнул:
- Тогда готовься! Сейчас начнём…
И вот они собрались начать урок рисования…
Алёша достал из папки чистый белый лист плотной бумаги и укрепил на планшете, приготовил три карандаша «Faber – HB», заранее остро отточенные, и два одинаковых ластика «Hi Polymer». Он расположился на траве, удобно откинувшись на пологую, горячую от солнца стенку палатки.
Саша тем временем достала зеркало и гребешок, сняла повязку с головы и старательно, до блеска расчесала свои густые, влажные после купания локоны, красиво разложив их по плечам – но так, чтобы они ничего не скрывали.
Она сняла купальник, оставшись совсем голой, и это было вполне в порядке вещей. У студентов художественного училища было так заведено: если она разделась, чтобы позировать, то всё нормально, так надо, и в этом нет никакого флирта, и это ни к чему не обязывает. Другой вопрос, если бы они решили просто купаться голышом, это уже был бы намёк на что-то другое…
Она долго, придирчиво выбирала место и, наконец, встала на прибрежном песке у самой воды, чтобы трава не загораживала ноги. Она выбрала такое положение, при котором вся её фигура была хорошо освещена солнцем, но при этом освещение падало так, что минимальное количество тени прекрасно выделяло все формы тела.
Чёрная Роза стояла, выпрямившись, расправив плечи, чуть склонив голову набок, в лучших традициях эпохи Возрождения. Одной рукой она упиралась в бедро, дерзко, по-балетному отставив локоть. Другая рука была свободно опущена вдоль тела. Одну ногу она слегка отставил в сторону и чуть согнула в колене.
За спиной у неё сверкала синяя река и простиралась синева неба – из синего в синее. И кружили белые чайки. Сашины огромные светло-зелёные глаза, наполовину прикрытые густыми, длинными ресницами, в упор смотрели на Алёшу с каким-то отстранённым, задумчивым выражением, словно она думала о чём-то своём, далёком.
У Алёши даже зашлось сердце, и какой-то сладкий озноб пробежал внутри – такой красоты, как ему казалось, он ещё никогда не видел…
«Что это со мной такое странное? – подумал он. – Ведь это просто девчонка, просто студентка, такая же, как и я! Да, она красива. Но я уже видел её много раз, каждый день – и одетой, и обнажённой…Почему же я так дрожу? – и он сам себе ответил: - Потому что сейчас мы одни».
- Ну что же ты? – тихо спросила Саша. – Начинай! Рисуй…
- Ты похожа…- Алёша с трудом облизнул пересохшие губы, - на Венеру Боттичелли, рождающуюся из морской пены… У тебя такая же белая кожа…
Саша как-то странно улыбнулась.
- Да, наверное, - сказал она тоже внезапно охрипшим голосом, - только у меня фигура совсем другая – я более худенькая. И она гораздо красивее.
Алёша вдруг заметил, что у Саши чуть-чуть дрожат коленки.
Саша кашлянула.
- Ну что же ты? – повторила он. – Начинай.
Снова пауза.
Слышался плеск воды. Чайки шумели над рекой…
- Саша! – почти выкрикнул Алёша. – Я не могу ничего сделать! Я не могу изобразить это карандашом на бумаге…
- Саша! – почти выкрикнул Алёша. – Я не могу ничего сделать! Я не могу изобразить это карандашом на бумаге. Такое… такое невозможно нарисовать! – Он забылся и уже просто говорил то, что думал. – Ведь это не модель, это…это красота в чистом виде!!! Скажи – что, что ты делаешь?!
Саша опустила глаза, затем облизнула губы и снова взглянула на Алёшу.
- Нет, Алёшка… Это просто модель. Что я делаю? Я стою. Слушай меня и рисуй. Смотри, - она указал глазами сверху вниз, как бы вдоль своего тела. – Я нахожусь в центре твоего вертикально расположенного листа. Правильно выбери композицию. Построй центральную ось...
Алёша медленно, со скрипом карандаша начал набрасывать первые линии.
- Обрати внимание на освещение, - продолжала говорить Саша. – Солнечный свет падает на меня спереди, сверху и чуть-чуть слева. Определи, как должны ложиться тени. Так. Теперь прикинь, какой процент от общей высоты листа займёт моя фигура. Определил?
- Определил, - прошептал Алёша, то поднимая, то опуская глаза, старательно водя карандашом по бумаге.
- Ну вот. По-моему, я пока всё говорю верно. – Чёрная Роза помолчала. – Подели мой рост на необходимые части: ты сам знаешь, как это делается. Обрати внимание – я высокая. Голова у меня укладывается в общую высоту фигуры не восемь, а восемь с половиной раз… Я, между прочим, не совсем идеально сложена – не знаю, что ты там болтал насчёт красоты. Но общие пропорции у меня абсолютно правильные…
Саша говорила, а Алёша продолжал рисовать.
- Смотри: у меня узкие плечи. Их ширину ты можешь определить, если сложишь две длины моей руки и вычтешь из моего роста – ты и сам всё это знаешь не хуже меня, просто я тебе помогаю и одновременно проверяю свои знания.
Алёша кивнул: так работать действительно было намного легче.
- Определи центр моего тела. Смотри: у меня длинные ноги, поэтому «центр» находится несколько выше геометрической середины моего роста – нашёл середину на оси? Обрати внимание на ЭТО место – оно должно быть несколько выше… - Она лёгким движением ладони провела поперечную линию в самом низу своего белого, впалого живота, отчего Алёшу буквально всего обожгло…
- Построй мои ноги… Коленка находится посередине между тазобедренным и голеностопным суставами – не забыл? Обрати внимание: у меня достаточно развитые для моего сложения бёдра и сильные, стройные ноги – что да, то да. Надо будет взглянуть, что у тебя там получается.
Она с любопытством смотрела, как Алёша, закусив губу, старательно, быстро водил по листу карандашом, бросая на Сашу внимательные взгляды исподлобья. Он мало-помалу смог сосредоточиться на рисунке.
Саша продолжала:
- Внизу вроде бы всё ясно? Теперь сверху… а уж потом лицо. Но это потом. Итак, смотри: у меня узкие плечи (их угол ты должен определить), длинная шея и почти горизонтальные, ярко выраженные ключицы. Локтевой сустав находится на середине между плечевым суставом и запястьем, понял? А длина кисти высчитывается отдельно: она составляет одну четвёртую часть всей длины руки, и локтевой сустав тут ни при чём - ясно? Ясно…- сама себе отвечала Саша. – У меня тонкие руки, узкая грудная клетка, маленькая грудь и совсем не развиты мышцы плеч, - она засмеялась. – Так что здесь и рисовать-то нечего…
Алёша старательно рисовал…
- Теперь главное – лицо, - значительно сказала Саша. – Оно, как видишь, у меня продолговатое, с острым подбородком и округлыми щеками. Оно имеет довольно правильные черты. Ну, как строить общую схему лица – ты знаешь не хуже меня. Но обрати внимание на некоторые особенности, - она хмыкнула.- Так… Глаза большие, уж это точно, но расположены довольно широко и как бы в углублениях. Это красиво? Я не знаю, тебе виднее. Брови находятся высоко и как бы приподняты – видишь? Нос прямой, но небольшой и немножко вздёрнутый. Смотри – у меня довольно крупный и, говорят, довольно чувственный рот,- она засмеялась, - и имеет особенный, характерный разрез. Так говорит Сергей Александрович.
Саша помолчала, собираясь с мыслями.
- Волосы…Лучше сразу попробуй ухватить общую форму и потом разбить на отдельные основные пряди. Я всё правильно тебе говорю? Не ошибаюсь? Хотелось бы посмотреть, что там у тебя получается…- Она потянулась, закидывая руки за голову и выгибая спину.- Знаешь, Алёшка, я немного устала – давай сделаем перерыв!
Алёша прекратил рисовать, поднял глаза на Чёрную Розу:
- Давай! Я тоже отдохну немного.
Он поставил планшет с рисунком, прислонив его к стенке палатки.
– Иди сюда, посмотри, что получилось!
Алёша прекратил рисовать и поставил планшет с рисунком, прислонив его к стенке палатки.
– Иди сюда, посмотри, что получилось!
Чёрная Роза натянула трусики и бюстгальтер, достала сигареты и спички и улёглась на траву у ног Саши, блаженно вытянувшись. Они закурили.
Сейчас они были точь-в-точь похожи на двух персонажей эпохи классицизма – пастушка и пастушку с какой-нибудь картины, только вместо свирелей у них были сигареты.
Они внимательно разглядывали рисунок, над которым только что работал Алёша. Это был пока набросок – прекрасно построенный, тщательно выполненный эскиз. Все пропорции, все особенности Сашиной гибкой, ладной фигуры, все черты её лица были схвачены с точностью – хотя пока это был только набросок, словно призрак из стекла и воздуха. Он ещё не дышал жизнью.
- Здорово, Алёшка, - вдоволь насмотревшись, сказала Саша. – На этом этапе просто замечательно. По-моему, я вышла лучше, чем в жизни. Я даже боюсь, не испортишь ли ты рисунок, когда будешь работать над ним дальше.
Но скажи, - она нахмурилась, - почему ты меня так разместил? Я нахожусь у тебя не по центру, а сбоку! Зачем ты это сделал? Что, пейзаж сзади меня, что ли, очень понравился – больше чем я?
- Очень просто. Это мой замысел, - объяснил Алёша. – Чтобы мы двое были на одном листе. Вот здесь, рядом, ты сможешь нарисовать меня. Это будет такая композиция из двух фигур. Как тебе моя идея? – он вопросительно посмотрел на приятельницу, чувствуя дрожь в сердце. Ему хотелось сказать, что в свой замысел он вкладывал глубокий, сокровенный смысл, но он промолчал.
Саше Алёшина идея неожиданно понравилась.
- Ха! Ничего себе! Здорово! Такого, кажется, ещё не было! Композиция из двух фигур, но притом выполненных двумя разными художниками! Но послушай, Алёшка, тогда мы должны постараться выполнить их в одном ключе, иначе бред получится!
- Постараемся, - кивнул Алёша.
- Только сначала тебе осталось закончить рисовать меня. Давай докурим – и приступай, пока солнце не передвинулось!
- А может, так оставить? – с сомнением спросил Алёша, глядя на прозрачный, просвечивающий набросок, изображавший Сашу. – Так тоже интересно. Как-то необычно. Ты будто из стекла.
- Ну, нет! – решительно заявила Чёрная Роза, расхохотавшись. – Не хочу быть стеклянной! Я такое же существо из плоти и крови, как и ты! Может быть, даже в большей степени.
Она бросила сигарету и слегка поправила волосы. – Давай, кончай курить, бери карандаш и – вперёд!
Саша опять сняла купальник, и, снова голая, заняла место модели, приняв прежнее положение, а Алёша, вдохновлённый её похвалой, с воодушевлением взялся заканчивать свою работу, и под его рукой фигура на листе быстро начала приобретать плоть и жизнь.
Ему удалось передать в карандаше матовую бледность Сашиной кожи. Каждая мышца, каждая косточка словно излучала застывшее стремительное движение – знаменитый «наступательный метод» позирования.
Волосы, рассыпавшиеся по хрупким, угловатым плечам юноши, сверкали на солнце. Большие, широко расположенные, прекрасные глаза смотрели прямо в упор, словно пронизывая зрителя насквозь с каким-то вызывающе-дерзким задором: «Ну, и что ты мне дальше скажешь?»
Красивый, чувственный рот сложился в еле заметную, «фирменную» улыбку Саши: улыбались только уголки рта, и играли ямочки на щеках. Странная это была улыбка – порочная и в то же время какая-то стыдливая. Это была самая настоящая Саша – насмешливая, немного вредная и капризная, и в то же время добрая, искренняя и открытая, короче – такая, какая она есть…
Прошло минут сорок. Саша, позируя, ещё продолжала оживлённо болтать, как щебечет птичка, а Алёша уже отложил карандаш и молча подозвал её жестом, указывая на полностью законченный рисунок.
Чёрная Роза долго разглядывала его работу, то отступая, то прищуриваясь, то склоняя голову набок. Потом посмотрела на Алёшу внимательным, пристальным взглядом, хитро улыбнулась и покачала головой.
- Да, это я. Ты меня поймал, ты до меня добрался, - она легонько толкнула Алёшу плечом, - надо быть с тобой осторожнее! Вот это, наверное, и называется «портрет души». И в техническом смысле рисунок выполнен тоже прекрасно. Сергей Александрович будет тобой доволен!
- Возможно, - Алёша удовлетворённо кивнул. Он и сам видел, что рисунок удался.– Что ж, теперь твоя очередь! Давай, делай эскиз, пока солнце совсем не изменило положение!
Он бросил сигарету, тоже расчесал как следует волосы, секунду помедлив, снял плавки и занял место Саши.
– Что ж, теперь твоя очередь рисовать, а моя позировать! – сказал Алёша. - Давай, делай эскиз, пока солнце совсем не изменило положение!
Он бросил сигарету, тоже расчесал как следует волосы, секунду помедлив, снял плавки и занял место Саши, но в несколько другой позе, а Чёрная Роза села на место Алёши, взяв в руки планшет с рисунком.
- Вот так? – спросил Алёша. – Я правильно стою?
- Нет… Чуть-чуть опусти руку!
- Так?
- Да! Теперь не двигайся.
Чёрная Роза, прищурив один глаз, взяла карандаш и, держа его вертикально на расстоянии вытянутой руки, сделала несколько измерений, затем стала быстро наносить на бумагу первые линии.
- Сейчас я сделаю набросок, а потом опять поменяемся ролями и – до конца… Да, -напомнила Саша, - но я буду рисовать, а ты – комментируй. Принимай участие в процессе!
Чёрная Роза рисовала очень быстро, как и делала всё остальное. Быстрота вообще была присуща её темпераменту – карандаш так и шуршал по бумаге в её ловких пальцах.
Трудно было сказать, кто из ребят рисовал лучше, но Саша явно рисовала быстрее. Алёша стоял, стараясь собраться с мыслями, чувствуя себя очень неловко под проницательным взглядом приятельницы - да ещё и совсем голый, даже без плавок!
Он не знал, что сказать. Но, как Алёша по природе своей был немногословен, так Саша была болтлива – она первая не выдержала и нарушила тишину.
- Итак, смотри: ты выше меня на несколько сантиметров и намного шире в плечах. Твою фигуру, в отличие от моей, астенической, скорее можно назвать атлетической (прав был Сергей Александрович). Ну, и, конечно, она мужская! А в остальном у тебя те же пропорции: соотношение головы к росту, длина рук и ног и так далее.
Она задумалась и ненадолго замолчала, производя на листе расчёты. Постепенно она воодушевлялась, и когда она заговорила снова, то речь её стала принимать несколько иной оттенок.
- У тебя прекрасно развиты мышцы рук, широкие плечи и грудь. В твоей фигуре сочетается сила и природное изящество. Ты похож на статую Давида работы Микеланджело. У тебя гладкая, упругая кожа, она имеет золотистый оттенок лёгкого загара, видимо, ещё прошлогоднего, что особенно красиво сочетается с цветом твоих волос, которые чуть трепещут на ветру. У тебя правильные, благородные черты лица, прямой нос, и симпатичные веснушки на носу. И красивые серые глаза.– Она улыбнулась.- Ты весь как бы выполнен в серо-золотых тонах – так я тебя вижу…
- Хватит, Чёрная Роза! Не говори так! – улыбнулся Алёша, краснея и чувствуя от её слов сильное волнение и… возбуждение. Он понял, что сейчас это станет заметно… – Когда ты так говоришь, ты меня только смущаешь…
Но ему было приятно. Сашины речи здорово его заводили…
Так, перекидываясь словами, они продолжали свой урок рисования, совершенно не замечая, как летит время.
Саша настолько увлеклась, что не обратила внимания, как от эскиза перешла к отделке деталей и далее – к «портрету души». Она рисовала вдохновенно, и вскоре на бумаге стал возникать, словно живой, Алёша. Саша то поднимала глаза на своего приятеля, то смотрела вниз, на рисунок – и, наконец, отложила карандаш.
- Всё, готово! Я закончила. Дальше будет только хуже. – Она отставила планшет, прислонив его к стенке палатки, а сама закурила сигарету, и снова вытянулась ничком на тёплой, нагретой солнцем траве. – Иди сюда, полюбуемся вместе моей работой – и вообще, посмотрим, что у нас обоих получилось!
Алёша снова надел плавки, устроился рядом с Сашей и тоже закурил, внимательно изучая готовый рисунок.
- Ну что я могу сказать? Великолепно. Замечательно. Определённо, ты рисуешь лучше меня, - сказал он с улыбкой (со стороны, наверное, выглядело бы трогательно, если бы кто-нибудь это видел, как они оба не уставали расточать друг другу похвалы). – И, конечно, ты мне польстила!
- Скорее, недооценила, - скромно ответила Саша. – Я только постаралась добросовестно выполнить свою работу. И, конечно, передать в рисунке твою душу! Ну, и немножко вложить свою.
- И тебе это удалось! – убеждённо заявил Алёша. – Но всё-таки на самом деле я не такой красавец! Неужели у меня действительно такие плечи, такая грудь? Такая рельефная мускулатура? Мне всё время казалось, что я, наоборот, худенький. И потом, разве у меня такие красивые волосы? Неужели я действительно так выгляжу?- спросил он с сомнением, хотя ему очень нравилось, что Чёрная Роза видит его таким, и так его изобразила, подчеркнув самое лучшее в его облике. Или она смеётся?
- Абсолютно точно! Именно так ты и выглядишь! – искренне, без малейшей насмешки сказала Саша. – Во-первых, это называется не худенький, а… стройный, и у тебя отличное спортивное сложение. Твоё тело ярко освещено солнцем, и от этого особенно рельефно прорисовываются все мышцы. А во-вторых, твоими волосами, когда я их рисовала, всё время играл ветер – ну, вот я и попыталась это передать.
- И, главное, как ты сделала: что я положил руку тебе на плечо! Здорово, как будто с натуры! – похвалил Алёша. Эта деталь ему особенно понравилась. – Почему ты решила так нарисовать?
- Ну, надо же было как-то композиционно завершить этот рисунок, - объяснила Саша, скромно опустив ресницы. – А то получилось бы неинтересно, согласись. Как два отдельных портрета, или как будто солдаты в строю! А так намного живее! Тебе действительно нравится? – она осторожно взяла Алёшу за руку.
Алёша кивнул, и ребята, неизвестно отчего, снова дружно рассмеялись. Как ярко светило солнце, как весело сверкала река! Как хорошо было…
- Так, всё! Хватит работы! – решительно сказал Алёша, расправляя уставшие от неподвижности плечи. – Теперь – купаться!
И они снова с разбегу бросились в холодную воду, хохоча, и брызгая друг на друга…
Накупавшись вдоволь, до посинения, и вернувшись на берег, они первым делом осторожно упаковали рисунок в полиэтиленовый пакет и аккуратно заклеили скотчем.
Подумав, они не стали сразу убирать его в папку, а пока повесили на стенку палатки, чтобы любоваться. Затем ребята многозначительно переглянулись – и вроде бы оба вздохнули с облегчением. Главная задача поездки была успешно выполнена.
5. Над вечерней рекой
Увлечённые своими художественными занятиями, купанием, разговорами друг с другом, ребята и не заметили, как длинный, весенний день прошёл и приближается вечер.
Небо окрасилось в розовый цвет. Перед ними, на той стороне реки, за чёрным лесом и церковью, полыхал огонь заката, отражаясь в воде, над рекой поднимался вечерний туман, а сверху спускалась темнота, и уже зажигались первые звёзды. Вечерняя картина поражала художественное, нежное воображение юноши и девушки своей красотой.
Откуда-то поблизости, со стороны железной дороги, доносилась пронзительная, грохочущая музыка и грубый, хриплый вокал, звуки которого совсем не вязались с величественным пейзажем и ясным, погожим вечером. Ребята вспомнили, что это в деревенском клубе идёт концерт той самой фашистской рок-группы «Добей слабого» - а может быть, это уже шла дискотека.
Алёша взглянул на часы и удивился, как незаметно пролетело время: было уже около половины одиннадцатого – как всё-таки поздно темнеет весной!
Саша, в своём чёрном раздельном готическом купальнике, звонко шлёпнула себя по голой ноге, и почти сразу же после этого – по плечу, тихо ругаясь неприличными словами: начинали кусать комары. К тому же, становилось довольно прохладно. Ребята оделись – Алёша натянул свои джинсы, свитер и кожаную косуху.
Саша надела свою готическую чёрную вельветовую куртку с островерхим капюшоном, и достала из рюкзака длинные штаны, тоже вельветовые. Оказалось, это у неё был целый такой костюмчик.
И почти сразу же они почувствовали, как незаметно проголодались – ещё бы! Они весь день провели на свежем воздухе, да ещё раздетыми, много купались и загорали, но так были увлечены своим рисованием и общением друг с другом, что ни разу и не вспомнили о еде! И только теперь оба ощутили зверский голод.
Алёше не раз приходилось участвовать в походах, и он взялся разводить костёр, а Саша отправилась к их складу – неглубокой яме за палаткой, где они сложили свои припасы. Быстро спускалась ночь, становилось совсем темно.
- Чёрная Роза, открой мой чёрный пакет, - сказал Алёша, с улыбкой слушая, как Саша долго и неумело возится в темноте, шурша полиэтиленом.- Там есть варёная картошка, мы просто подогреем её с тушёнкой. Поищи, там рядом должны быть консервы. И ничего не нужно будет готовить. Да, и принеси котелок…
- О, здорово! С тушенкой! – обрадовалась Саша. – Блин, я безумно хочу жрать!
Вскоре она появился у костра с котелком, Алёшиным пакетом и ещё чем-то под мышкой. Это оказалась какая-то красивая коробка, упакованная в блестящую бумагу.
- Вот, смотри, - сказала Чёрная Роза, - это тоже прислала мне принцесса Женевьева. Она сказала, что это «потребительская корзина». – Они оба засмеялись. – Я ещё не смотрела, что там такое. Ну-ка…
Она открыл коробку и расхохоталась: - Ну, Женька, прикольщица!
Сверху лежали две небольших розы - белая и чёрная, символически перевязанные красивой голубой ленточкой. К ним была приколота маленькая глянцевая открытка в форме сердечка, так называемая валентинка, на которой было написано: «С пожеланиями ТВОРЧЕСКИХ успехов!”»
Ниже, под белой крахмальной скатёркой, в коробке лежало всего понемножку для приятного пикника на свежем воздухе: тонко нарезанное мясо белуги в фольге, сухая охотничья колбаска, замечательные спелые персики, завёрнутые по отдельности в папиросную бумажку, какое-то белоснежное домашнее печенье, издающее восхитительный, прямо-таки возбуждающий, запах ванили. Видно, Женька положила им всё подряд повкуснее, не особенно задумываясь, что к чему лучше подходит.
Была здесь даже бутылка какого-то, видно, очень хорошего и дорогого заграничного вина. Такая большая, округлая зелёная бутылка с золотыми надписями. При более внимательном рассмотрении оказалось, что это марочный португальский портвейн.
Саша удивлённо приподняла брови и присвистнула.
- Вот это совсем здорово! Как у пиратов Карибского моря. Как раз под картошку с тушёнкой! – сказала она убеждённо, взглянув на Сашу.
Алёша хмыкнул.
- Ты что, всерьёз думаешь, что такое вино надо пить под картошку с тушёнкой? – он даже не смог сдержать смех. – Я не уверен…
- Ну, тогда, значит, будем пить его под персики и печенье! – сделалf вывод Саша.
Алёша довольно легко управлялся с костром и котелком, и уже вскоре вокруг начали разноситься волнующие запахи пищи, смешиваясь с ароматами ночной реки, леса и дыма…
Ужин удался на славу. Печенье, персики и другие деликатесы тоже оказались замечательными. Выпив по очереди из стальной эмалированной кружки португальского портвейна, ребята развеселились. Алёша стал разговорчивее, а лицо Саши с влажно блестящими глазами приняло совсем уж вдохновенное выражение.
Они сидели, глядя на игру пламени костра, на луну, отражающуюся в реке, и говорили обо всём – обо всём на свете. Например, об искусстве – о том, как у них здорово получается работать вместе. Сегодня они в этом могли убедиться!
- Возможно, это потому, - предположил Алёша, - что мы перестали стесняться друг друга. Видимо, прав был Сергей Александрович, когда говорил, что мы должны стать друзьями – это плодотворно для нашего искусства…
- Да, - согласилась Саша, - но тогда надо действительно быть откровенными друг с другом по-настоящему…если так. Алёшка, - она повернула лицо, освещённое пламенем костра, к новому другу, - ты ведь пишешь стихи: почитай что-нибудь из своего!
Алёша смутился, пожал плечами, неловко улыбаясь:
- Пожалуйста, если хочешь!
Он немного помолчал, собираясь с мыслями, затем негромко стал читать.
П О П У Т Ч И К
Темное небо белеет слегка,
Скоро проснётся день.
В небе, бледнея, бегут облака,
Вокруг голубеет тень.
Мы по дороге к солнцу идём,
Навстречу грядёт рассвет.
Сколько тропинок прошли мы вдвоём,
Сколько мы бродим лет!
Верный попутчик, ласковый друг,
Как без тебя прожить!
Дай мне припасть к родникам твоих рук -
Жажду мою утолить!
Ночь на рассвете прохладнее дня.
Небо светлеет чуть.
Ветер дороги ласкает меня
Лёгким движеньем в грудь.
Здравствуй, осенний листок сентября,
Вестник багряных рощ!
Не для тебя ли явилась заря
Утренним гостем в ночь?
Верный попутчик, ласковый друг,
Как без тебя прожить!
Дай мне припасть к родникам твоих рук -
Жажду мою утолить.
Они немного помолчали.
- Здорово, - сказала Саша проникновенно, посмотрев Саше в глаза. – Просто чудесно. Пожалуй, чуть-чуть чем-то напоминает Киплинга. Ты, наверное, любишь стихи Киплинга?
- Немного, - кивнул Алёша. Ему было очень приятно такое сравнение. – Но в основном, если на военную, походную тематику…
- Я это заметила по твоей куртке и ботинкам! – улыбнулась Саша, но совсем не насмешливо. – Такая походная романтика, в военном стиле, да? Тебе обязательно должен нравиться Киплинг.
- Да, но это если на военную тему. А если просто про любовь – ну, тут многое нравится у Блока, но не всё. Кое-что я у него просто не понимаю, - он улыбнулся, - не дорос ещё!
Саша кивнула.
- Многое – у Есенина, - продолжал Алёша. - Ну и, конечно, Пушкин, как и всем, наверное!
- Слушай, а почему ты это написал? – осторожно спросила Саша.- То есть, я хотела спросить - для кого? Кому это посвящается?
Алёша сильно смутился.
- Видишь ли…Я давно это написал. И тогда ещё не знал – кому. Просто я, - он запнулся, - я давно хочу иметь такого друга, настоящего, верного. С которым я бы мог разделить опасность. Мог бы пойти в огонь и в воду. Такого друга, который никогда не предаст. Поэтому мне так близка тема войны. Но у меня не было такого друга. Не повезло! Поэтому оно никому не посвящено.
- Понятно, - сочувственно кивнула Чёрная Роза.
-Но сейчас, - Алёша помедлил, - хочешь, я посвящу это стихотворение тебе?
- Хочу! – живо кивнула Саша, глядя в огонь…
- Посвящаю!
Саша крепко пожала ему руку.
Алёша налил в чашку ещё вина, отпил немного сам, затем протянул Саше:
- Теперь ты исполни что-нибудь своё!
Саша кивнула, взяла из его рук чашку.
- Тут многовато, - заметила она, - больше, чем ты выпил! Я ведь напьюсь, буду хулиганить! – она рассмеялась. – Ну ладно!
Она одним махом выпила вино, затем ушла в палатку и вскоре вернулась, на ходу настраивая гитару.
Она села на траву, скрестив ноги, держа гитару, высоко подняв гриф, как делают испанцы, звонко ударив длинными ногтями, выкрашенными чёрным лаком, по струнам, взяла несколько аккордов, потом лихо пробежалась пальцами по грифу сверху вниз. Здорово у неё получалось! Ей бы играть в какой-нибудь группе.
С минуту она подумала, что спеть.
- Вот, - сказала она серьезно, - слушай. Это такая готическая баллада, как будто из старинной жизни, только не о подвигах, а о любви. «Жемчужный огонь». Слушай…
(Это была романтическая песня на старинный лад, вроде песен менестрелей… Звонкий голос Саши далеко разносился над простором ночной реки.)
У прибоя, у бледных цветов и лимонов
Нам несчастье случилось влюбиться детьми -
Изнывая в пучинах житейских законов,
Задыхаясь от глупой и нежной любви.
Это очень смешно...безнадёжно и больно,
Если минуло только четырнадцать лет!
Мы на улицах, пахнущих солнцем и солью,
Всё следили - не смотрит ли кто-нибудь вслед.
Помню тёмные волосы с ровным пробором,
И тобой мне подаренный бледный цветок...
Как со мной во сне убегал через горы!
Как, взойдя на корабль, плыли мы на восток!
О, ты помнишь, меня ты, когда мы купались,
Апельсиновым соком поил изо рта...
Мы в лимонном саду на камнях целовались,
И кричал попугай, и шумела вода.
Вот бы в это мгновение время застыло!
О, мы так бы смогли все пути повернуть,
Чтобы, за руки взявшись тогда, у обрыва,
Унестись в свой немыслимый огненный путь!
Мир понять не желал нашей страсти преступной,
Разделить нас пытаясь незримой стеной.
Мы в жемчужном огне, никому не доступном,
Любовались, как узники, первой звездой.
Это очень смешно - до рыданий, до муки!
Но когда БЫТЬ КАК ВСЕ больше стало невмочь,
Мы сцепили горячие, тонкие руки
И сбежали в кромешную южную ночь!..
Сотрясали цикады окрестности звоном,
И, когда серп луны за листвою погас,
В огнедышащем мраке, жемчужно-лимонном - ...
Мать и старый швейцар обнаружили нас.
А потом увезли тебя в город нездешний
Твой отец и семья его за океан.
И уже никогда...И в слезах, безутешна,
Я смотрела на синий стеклянный туман…
Мне никак не избыть этих детских мучений!
Светит бледный твой лик, и с тех пор для меня
Мир поблек, и ничто не имеет значенья!
И звезда. И прибой набегает, звеня.
В заключение Чёрная Роза взяла на гитаре красивый и пронзительный, чисто средневековый аккорд. Звук его ещё долго, долго плыл над ночной рекой, постепенно затихая, пока вовсе не умолк…
Алёша от такой песни буквально потерял дар речи.
- Вот это действительно замечательно, - искренне сказал Алёша. – Это лучше, чем у меня.
Саша отрицательно покачала головой:
- Нет. Всё-таки у тебя – чистая поэзия, она тоньше, нежнее. Ты передаёшь свои чувства через описание того, что видишь вокруг, обращаешься со словами к другу – ну, то есть теперь получается, что ко мне… - Она смутилась и улыбнулась. – А у меня – песня, у меня – повествовательное содержание, рассказ. Это уже попроще!
- Ну, не знаю, - Алёша вконец запутался. – Но слушать тебя не менее интересно, даже намного интереснее, чем меня! Мои чувства – это мои личные переживания, а ты – ты рассказываешь интересную, увлекательную историю, и, к тому же, что ты плетёшь? У тебя не меньше чувства, даже больше, чем у меня, и у тебя оно яркое, страстное – в общем, замечательно!
- Ничего не поняла из того, что ты сказал! – дурашливо замотала головой Чёрная Роза. – Слушай, мы с тобой пьяные! – она громко захохотала и уронила голову Алёше на плечо, хлестнув его волосами по лицу.
Алёша почувствовал их запах и протрезвел в то же мгновение – или, скорее, опьянел вдвойне. Сложно сказать, как в молодом теле смешивается адреналин с алкоголем…
И он спросил немного невпопад, но именно то, что его действительно интересовало:
- Ну, а почему ты это написала? О чём это? – и, не дожидаясь ответа, добавил: - Ты вспоминаешь кого-то из прежней жизни, да?
-Нет, не совсем так, - медленно ответила Чёрная Роза, с усилием, словно пытаясь решить какую-то задачу. – Не совсем так, как ты, наверное, думаешь. Это – не реальные события. Это, скорее, выдуманные воспоминания. А если смотреть глубже… Понимаешь, моя песня – она тоже о желании иметь друга, верного друга, надёжного, такого, который никогда не предаст. Так же, как и у тебя. Но…несколько иначе. У тебя идёт речь о дружбе на равных, а у меня…понимаешь, у меня был в жизни период, когда…
Она замолчала, задумалась. На её молодом лбу прорезалась одна глубокая морщина.
– Когда мне очень нужен был человек, который помог бы мне в жизни, протянул бы руку помощи. Который взял бы меня с собой в дальние страны. Я стала бы его рабыней, его игрушкой. И отдала бы за него жизнь.
- Понятно, - Алёша вымученно улыбнулся. – Ну и как? Такой человек нашёлся?
- И да, и нет, - просто ответила Саша, спокойно посмотрев ему в глаза. – К тому же прошу не понимать всё, что я тут сейчас пьяный наговорил, чересчур буквально. Что ж, были у меня разные случаи в жизни, было много разных друзей – но ненастоящих. Были, наоборот, прекрасные люди, которые во многом мне помогли – но они не стали по-настоящему моими друзьями.
И она произнесла слова, от которых Алёша содрогнулся:
- Например, был один человек, взрослый мужчина, в моей прошлой жизни. Он мне во многом помог…
Алёша почувствовал, словно тяжёлый камень лёг ему на сердце, и оно тоскливо заныло от боли. Ему стало невыносимо горько от ощущения своей ничтожности и никчёмности.
Только что он посвятил свои самые лучшие стихи этой девочке с такими душистыми волосами. Он, Алёша, готов десять раз отдать за неё жизнь. Но если там был… и может быть, ещё будет... взрослый, состоятельный мужчина, то, конечно, где уж Алёше, сопляку, тут с ним сравниться…ни по каким статьям. Почему-то Алёша действительно совершенно искренне так считал.
Он совсем не боялся этого воображаемого соперника – нет, Алёша вообще был неробкого десятка. Но что там какие-то его стихи по сравнению с тем, что может предложить Саше какой-нибудь молодой успешный бизнесмен…и многое попросить взамен – и где уж тут Саше устоять!…
Но Алёше тут же самому стало мучительно стыдно, что он так думает о Сашке. Она, конечно, немного вредная и жестокая, и любит дразнить и делать больно – иногда, и то в шутку. Но он совсем не мог обвинить её в продажности, это точно!
А Саша между тем продолжала говорить:
- Только здесь всё не так просто. Тот человек сделал для меня много, но всё же я не могу назвать его своим другом. Покровителем, помощником – да, я ему действительно очень многим обязана, но… он меня очень жестоко предал и оскорбил, и с этим всё покончено. Как ты говоришь, не повезло. В общем, настоящего друга у меня тоже нет. Да и не было.
- Значит, такой человек до сих пор не нашёлся? – спросил Алёша.
- Я не сказала бы «нет», я сказала бы «и да, и нет», - улыбнулась Саша. – Точнее, сначала нет, а теперь… теперь, когда мы с тобой так хорошо рисовали друг друга, потом вместе готовили ужин…
- Ужин я один готовил, - поправил Алёша, светлея лицом.
- Не усложняй! – махнула рукой Чёрная Роза, и они дружно рассмеялись.
-…и вот сейчас, когда вместе смеемся, и так откровенно разговариваем, в общем, Алёшка, скажи: а разве ты мне не друг? – она посмотрела на Алёшу.
- Конечно, друг! – Алёша даже удивился. – Конечно!
«А ты мне?!» – хотелось ему закричать.
О, как тяжелы, как болезненны были эти разговоры вокруг да около. «Жестокое, любимое, неуловимое существо! – мысленно восклицал Алёша. – Ты говоришь о дружбе – и словно ни о чём, ты рядом – но тебя словно нет…»
Он ждал, не скажет ли чего Саша. Но Саша молчала. Она о чём-то думала, медленно перебирая струны гитары. Стояла тишина. Лишь издалека доносилась музыка, да тихо потрескивали угли в костре…
6. Откровенный разговор
Молчание длилось довольно долго. Первой тишину нарушила Саша.
- Что, Алёшка, молчишь? Расскажи о себе. О своей жизни. О родителях. У тебя, наверное, есть родители? Расскажи о них!
Она с интересом взглянула на Алёшу.
Алёша знал, что у самой Саши родителей нет, что она сирота, и, конечно, для неё это самый волнующий вопрос, хотя и грустный – о том, чего она сама лишена. Алёше стало её очень жалко.
- Есть, конечно, - ответил он.
Он рассказал Саше о своих родителях – какие они добрые, о своём детстве в большом городе – в Москве, о школе, о том, как он готовился в художественное училище. Постепенно разговорившись, он поведал, как мечтает стать настоящим художником, о поисках красоты…
- И в последнее время, - сказал он, - у меня немного странное ощущение, словно я нахожусь на каком-то рубеже. Я не знаю, поймёшь ты меня или нет, но когда я вечерами стою на балконе и смотрю, как всё погружается в сумерки, как восходит луна, или утром, когда только-только начинается восход солнца - мне представляется, будто я нахожусь на огромном корабле. Я стою на капитанском мостике, и корабль должен вот-вот покинуть причал и выйти в открытое море. Я не знаю, что меня там ждёт, какие открытия, но в душе у меня рождается предчувствие чего-то неведомого и прекрасного. Каких-то тайн, которые мне откроются, как мореходам открывались неведомые земли. Не знаю, сумел ли я передать то, что хотел, поняла ли ты меня, но как тут лучше выразиться?
Он в задумчивости умолк, глядя в глаза Саше, потом отвёл взгляд.
- Я поняла тебя, - тихо сказала Саша, кивнув головой. – Я и сама так же чувствую. Какой ты, Алёшка, сейчас красивый! – она улыбнулась, переводя взгляд с пламени костра на Алёшу. – Посмотри на меня ещё раз так же, - попросила она. - Я тебя как бы начинаю лучше видеть. У тебя, - она запнулась, перевела дыхание, - такое красивое тело… и такая хорошая, нежная душа. У тебя прекрасные, чистые помыслы. И, знаешь, я очень, очень хочу, чтобы ты был моим другом. Вот такие дела, Алёшка. Не знаю, сумела ли и я передать то, что хотела, и понял ли ты меня, но как тут лучше выразится?
Она рассмеялась, повторив недавние Алёшины слова, и опустила глаза, и Алёша увидел, как лицо её заливает розовый румянец, и сам почувствовал, как краснеет, как начинает учащённо биться его сердце. Не стесняясь и не лукавя, Саша простодушно и открыто высказал ему всё, что хотел. Или ещё не всё?
Повисла неловкая пауза, как тогда, в палатке…
Но, как всегда, особенно в юношеских разговорах, за откровенностью начинается ещё большая откровенность.
- Алёша, а как насчёт … любви? – осведомилась Саша. – У тебя был в жизни такой… опыт? Ну, вообще, я имею в виду…- она не договорила и посмотрела на него вопросительно.
Алёша смутился, тем более, что ему нечего было рассказать. Кроме одного - но он не знал, как это выразить. Так же просто, как Саша? Просто взять и честно сказать, что очень хочет – до смерти как хочет – быть её другом, держать её за руку, быть рядом с ней всегда, отдать жизнь за неё.
Рассказать, как он мучился, как страдал и плакал – он, Алёшка, плакал! – все последние месяцы, как мучается и сейчас, не зная, что сказать, глядя на эту худенькую, длинноногую, бледную девчонку с влажно блестящими глазами, так вольно расположившуюся перед ним на траве с гитарой в руках? Вот это был бы честный ответ. Но Алёша не мог этого произнести, слова словно застыли у него на языке, все мысли в голове перемешались…
Он не был таким, как Саша, у которой всё просто, которая пряма, как стрела: сказала – сделала, что внутри – то и снаружи. Алёша был не такой. Остро, мучительно переживая всё в душе, он стеснялся говорить об этом вслух. Вот в чём была проблема.
А Саша ждала…
- Что ты имеешь в виду? – спросил Алёша, неловко улыбаясь. – Знакомо ли мне чувство любви? Или более серьёзно, по-настоящему? Была ли у меня девушка?… Ты об этом спрашиваешь?
- А была? – спросила Саша, чуть улыбаясь краями губ и глядя куда-то в сторону.- Вообще-то ты ничего! Мне кажется, любая из них всё бы отдала, чтобы быть с тобой. – Она хохотнула. – Вот например я, если говорить чисто теоретически, могла бы в тебя влюбиться…
«Только чисто теоретически?» - с горькой иронией подумал Алёша и передразнил:
- Да-а, а ты тоже просто прелесть, если говорить чисто теоретически! – Он говорил, не замечая, что уже становится серьёзным. – В тебя просто невозможно не влюбиться.
- Только «если чисто теоретически» - или так, вообще, не взирая ни на что? – задорно спросил Чёрная Роза, блестя глазами и цокая языком. Алёша тоже показал ей язык, они начали хохотать при свете костра и долго не могли остановиться. Это было почти как экстаз.
- Короче, - спросила Чёрная Роза, отсмеявшись, - было у тебя с девчонкой или нет?
- Ну, если честно, то нет. Ну и что? – исполнившись решительности, сказал Алёша. – Разве это значит, что я не знаю, что такое любовь? У любого человека обязательно, ещё в детстве, бывает много всяких привязанностей…Любовь к родителям… Любовь к близким…
- Любовь к родине! – вставил Саша, и оба расхохотались.
- И ещё, Чёрная Роза, если серьёзно, - Алёша облизнул пересохшие от волнения губы.– Если серьёзно – когда между людьми просто настоящая дружба, бескорыстная – это тоже здорово! Помнишь, что говорил Сергей Александрович: «Дружба – это красиво, внутренней, духовной красотой».
Саша согласно кивнула.
- А принцесса Женевьева и Леонард? – напомнил Алёша. – Какие они счастливые, ты обратила внимание?
- Это точно, - согласилась Саша. – Так и сияют. Особенно Женька. А Леонард всё время такой серьёзный – но он за Женьку порвёт кого угодно, только тронь. Хотя, - добавила она, - таких, как они, разве тронешь…
- Вот у них настоящая любовь – нежная, искренняя. Разве это не так? Да… По-моему, настоящая дружба – это тоже ЛЮБОВЬ, особенно, если она возникает между юношей и девушкой. И она имеет…
- …имеет точно такое же право на существование! – с воодушевлением закончила Саша. – Полностью с тобой согласна! Я и сама собиралась тебе это сказать.
Они снова немного помолчали. Лица у обоих пылали – или это был отсвет огня?
- А у тебя уже был ТАКОЙ опыт? – тихо спросил Алёша, вороша палкой угли в костре. Саша снисходительно улыбнулся своей особой улыбкой – уголками губ и ямочками на щеках.
- Ну, если честно – то да. – Она многозначительно добавила: - Да и не один…если ты понимаешь, о чём я говорю.
- Конечно, - кивнул Алёша, стараясь говорить спокойно, но на самом деле у него перехватило дыхание от волнения. – Расскажи! – попросил он, и тут же поспешно добавил: - Хотя, конечно, если не хочешь, то можешь не рассказывать!
- Нет, что ты, почему нет? Конечно, расскажу! Ведь мы должны оба рассказать друг другу о себе? – он рассмеялась. – Тем более, мы же договорились с тобой быть откровенными до конца. Но тогда – всё по порядку…
Алёша кивнул:
- Конечно. Рассказывай. Теперь твоя очередь рассказывать, - напомнил он.
7. Первый раз в постели
Чёрная Роза улыбнулась и тяжело вздохнула, налила себе полкружки вина, выпила одним махом, затем достала пачку «Салема», взяла сигарету и предложила Алёше. Алёша достал из костра длинный уголёк, и они оба закурили.
Саша снова вздохнула и сказала:
- Эх, счастливый ты, Алёшка, у тебя папа и мама, ты живёшь с родителями. А я, ты же знаешь, сирота…
Она говорила с какой-то трагической иронией, будто подсмеиваясь над собой.
– Отца убили в драке, а мама потом с горя спилась. Ужасное было время. Мне было всего четыре года, а я их так хорошо помню, как будто это было вчера. Мама потом тоже погибла, зимой замёрзла на улице, в снегу. Несчастный случай. Я осталась с бабушкой. Она умерла, когда мне было пять лет.
Потом я жила с дядей. Собственно, он мне даже и не дядя, а какой-то дальний родственник по отцовской линии, но я привыкла называть его дядей. Дядя Эдик. Он был учителем и преподавал литературу как раз в той школе, где я учился. Он был мой опекун, жены у него не было, и мы жили вдвоём.
Хорошо было! Я его любила, он меня тоже очень любил и воспитывал, как родную дочь – не так, как мой отец. Тот порол меня ремнём за что попало, а когда был пьяный, вообще грозился убить. А дядя Эдик был такой интеллигентный, вежливый, вроде нашего Сергея Александровича.
Он был прекрасный фотограф-любитель, особенно меня любил фотографировать. Я в тринадцать лет стала увлекаться готикой, стала дерзко и сексуально одеваться и краситься, как другие готы. Моих друзей в школе родители за это ругали, а дядя Эдик наоборот меня только поощрял, ему это нравилось!
Представляешь, он купал меня в ванне – уже большую, лет в тринадцать и дальше. Намыливал меня всю, тёр мне спину и всё говорил мне, какая я красивая и так далее. Он много рассказывал мне о Древней Греции и Риме – какие свободные нравы царили там насчёт любви. Не так, конечно, как он нам преподавал в школе, а во всех красочных подробностях. Рассказывал многое из классической литературы, про то, как возникали отношения между взрослыми мужчинами и нимфетками, юными девочками. Особенно любил мне читать роман Набокова «Лолита» - там как раз про такую девочку, как я тогда была, и как у неё было с главным героем, во всех подробностях… ну, ты понимаешь, о чём я говорю!
Саша вопросительно взглянула на Алёшу, тот кивнул.
- И что же было дальше? – спросил он.
- А когда мне исполнилось четырнадцать лет, он мне устроил настоящий праздник. Разрешил пригласить моих друзей-готов из школы, накрыл роскошный стол. Играла музыка, группы «Лакримоза» и «Хим», так было здорово! Я сидела такая красивая – после ванны, в розовом готическом платье с кружевами, как у куклы (знаешь, есть такие дорогие красивые готические куклы, итальянские?), с серебряной заколкой, а волосы мне дядя Эдик сам причесал и уложил. И все меня поздравляли и дарили мне подарки. Дядя Эдик тоже много чего подарил. Представляешь, как я была счастлива!
А потом, когда ребята ушли, мы с ним долго сидели на балконе в плетёных креслах – ночью, при луне, и он открыл бутылку французского шампанского, чтобы отметить начало моей новой, взрослой жизни, как он сказал.
Налил мне сначала один бокал, через некоторое время – другой, так что я здорово опьянела – много ли надо было девчонке вроде меня? А дядя Эдик поздравлял меня с началом новой жизни и всё говорил, как он меня любит и как хочет, чтобы и я тоже так же любила его. Я даже удивлялась – разве же я его не люблю? Конечно, очень люблю – я ему это говорила, и ему это было так приятно…
Так мы сидели и любовались на луну. Он принёс гитару и попросил меня спеть какую-нибудь нежную, романтическую песню о любви. А я была такая пьяная, что у меня получалась полная ерунда, но он был в восторге, смеялся и аплодировал мне, гладил по голове и говорил, что это просто очаровательно.
Потом он опять читал мне о том, как Гумберт путешествовал с Лолитой по Америке, и как они в первый раз ночевали вместе в гостинице, и что и как у них там было…
- А сколько лет было Лолите? – спросил Алёша заинтересованно.
- Наверное, лет тринадцать, четырнадцать, ну вот как мне тогда…
-Ни фига себе, - присвистнул Алёша. – Всё ясно. Это же статья!
- Точно! Но меня это тогда очень рассмешило и позабавило, а я была совершенно пьяная. Я сидела, откинувшись в кресле, балдела, и мне было так хорошо! А дядя Эдик говорит: «Вот так Гумберт взял Лолиту в свои объятия и унёс её в царство любви», - и с этими словами легко поднял меня на руки – он был видный мужчина, дядя Эдик, высокий и сильный, а во мне и сейчас-то, при росте сто восемьдесят, всего пятьдесят пять килограмм. А тогда я хотя и была уже довольно высокая, но всё равно – как соломинка, в четырнадцать-то лет!
Он легко-легко поднял и понёс меня, как игрушку, но не ко мне, а в свою спальню и там уложил на постель. Он и правда, решил, наверное, что я уснула. А я только притворялась спящей, во мне появилось какое-то озорство. Не знаю, почему, но мне было так приятно, и я всё ждала, что он будет делать дальше.
В спальне, - Чёрная Роза загадочно понизила голос, - он выключил весь свет, оставил только маленький красный ночник и медленно-медленно сам начал меня раздевать «спящую». Он расстегнул и снял с меня розовое готическое платье, как у принцессы – это было так эротично… Знаешь, Алёшка, что удивительно – я ведь до этого перед ним столько раз раздевалась, в ванной и где угодно, я ведь, можно сказать, выросла при нём странно, да? Почему такие ощущения?
- Ну вот, значит, и выросла! – горько усмехнулся Алёша.
- Точно! И теперь всё было совсем по-другому. Я так волновалась, как будто это было какое-то таинство. Медленно, медленно он снял с меня совершенно всё – ух, как же я завелась! Но виду старалась не подавать – хотя, боюсь, всё-таки было заметно, что я не совсем сплю…
- Наверное, было заметно, но, видно, ему это нравилось, - сказал Алёша.
- Да, я тоже так думаю. Он стянул с меня носочки и, наконец, осторожно снял с меня трусики. - Чёрная Роза хмыкнула. – Тут я как бы «проснулась» и выразила некоторое удивление, а дядя Эдик ласково мне объяснил, что античные нимфы трусиков не носили, да и вообще – зачем нужны какие-то покровы, если юное тело и без них так прекрасно! .. Это он так сказал.
Она замолчала, выдерживая интригующую паузу, и курила, искоса поглядывая на Алёшу.
- А дальше? – хмуро спросил юноша. – Что сделал с тобой этот гад?
- А может, не надо рассказывать? - спросила Саша с сомнением. – Тебе может не понравиться.
- Ну уж нет, начала – так рассказывай, - ответил Алёша, вздохнув. – Мы же договорились быть откровенными. Да ты не думай, я ведь всё понимаю…
Саша рассмеялась и продолжала свой рассказ.
- Я заметила, - продолжала Саша, - что он стоит в одном расшитом восточном халате, и я сама лежу перед ним совершенно голая, раскинувшись на простынях – знаешь, как в какой-то сказке! Я улыбалась ему, трепеща от ожидания, и думая, что же будет дальше…
И он меня спросил:
- Хочешь, я покажу тебе, что добрый мудрый Гумберт делал с прекрасной Лолитой, когда они оставались одни?
Я кивнула.
Он, скинув халат, лёг рядом со мной и стал меня страстно ласкать и гладить везде, и я не сопротивлялась – наоборот, я сам поддавалась ему. Я же верил ему, дяде Эдику, во всём.
Он объяснил мне, что я должна делать. Я немножко испугалась и спросила :
- А стоит ли? – потому что его член был такой большой, и я не знала, сумею ли я, хрупкая девчонка, выполнить то, о чём он просит.
Но он успокоил меня, уверяя, что всё будет в порядке, а я была навеселе, и решила слушаться его во всём, чтобы испытать всё, чему он меня научит.
- К тому же, - добавил он, - в этом нет ничего постыдного и неприличного. Многие мужчины этим занимаются с девочками. Только никому не рассказывают. И мы никому не расскажем, правда?
- Ещё бы, конечно! – горячо заверила я его. – Не скажем никому ни слова!
- Только если будет немножко больно, пожалуйста, не кричи, а потерпи немножко, - ласково попросил он. – А то вдруг кто-нибудь услышит!
Я обещала, что не стану кричать, и позволила ему сделать со мной всё, что он хотел, по-настоящему – ну, ты понял… В общем, он лишил меня девственности… и чуть-чуть не разорвал на части.
Сначала было здорово больно, Алёшка, ох как больно! Весь хмель улетучился. Я задрожала, у меня хлынули слёзы, но он держал меня крепко. Я извивалась и еле сдерживалась, чтобы не закричать, но твёрдо решила не проронить ни звука, лишь крепко сжимала зубы, как он велел – смешно, да? – она улыбнулась.
«Ничего себе смешно!» – подумал Алёша, взволнованно, с болью слушая эту исповедь.
Саша продолжала:
- Когда всё завершилось, я лежала в изнеможении, не в силах пошевелиться, а он ещё немножко погладил меня, пока не успокоился, а потом выкурил сигарету, и уснул.
А я лежала, у меня всё болело, и на простыне оказалась моя кровь, но я была гордая, что я теперь настоящая женщина… Потом я тоже уснула…
Вот так это было у меня в первый раз. А потом мы жили так около года. Он меня ещё многому обучил. Но никто, конечно, ничего не знал. Это была тайна, наша великая тайна. И тогда я в него страшно влюбилась. Он был такой образованный, интеллигентный…
- Я где-то читал, что у жертвы иногда возникает особое, трепетное чувство к своему палачу… - прошептал Алёша и отвернулся.
Чёрная Роза усмехнулась, вздохнула и закурила новую сигарету.
- Ты смеёшься надо мной, ты осуждаешь меня? – она взглянула Алёше в глаза. – Но почему? Вот такая у меня была первая любовь. Самая настоящая. Я ведь любила его, знаешь, как любила!
Ему очень нравилось фотографировать меня – обнажённую, разумеется – во всех видах. На солнечной поляне - на траве, или на диване – на звериной шкуре. Или на балконе у перил в дождь, в тёплый летний дождь. Или зимой, возле бани - голую, хохочущую на снегу. Я даже не понимала – зачем ему столько моих фотографий, а он смеялся, говорил - для истории. А я помогала ему по хозяйству, прямо как жена или дочка, разбирала тетрадки младших школьников, которые он приносил на проверку домой, занималась с отстающими – в общем, была ему чем-то вроде подмастерья у художника. Вот так. Это было самое счастливое время моей жизни. Вот такая история.
Саша умолкла и медленно курила, глядя на отражение луны в реке.
Алёша тоже молчал, охваченный разноречивыми чувствами. Такого он ещё не слышал…
- Ты думаешь, это всё? – повернулась к нему Саша. – Нет, это ещё не всё. Самое интересное было как раз впереди.
8. Порка, рабство… и побег
Над рекой уже стояла глубокая ночь. Алёша слушал, а Саша рассказывала…
- Шло время. Скоро мне уже должно было исполниться пятнадцать лет. Мы жили душа в душу, и казалось, что так будет длиться вечно. Дядя Эдик, мой воспитатель и любовник, очень обо мне заботился и особенно уделял внимание моему здоровью и физическому развитию. Я очень подросла за это время, занималась плаванием и бальными танцами - тем, что, по мнению дяди, способствовало развитию красоты и пластики.
Кроме того, я продолжала усердно упражняться в пении и игре на гитаре. Дядя старался, чтобы я разучивала красивые, нежные песни о любви, что-нибудь готическое, в старинном духе. Его очень умиляло, когда я их исполняла. Постепенно я и сама стала сочинять, как ты уже знаешь.
По утрам дядя непременно заставлял меня заниматься гимнастикой – прыгать через скакалку, растягиваться, делать шпагаты, различные стойки и мостики, развивающие гибкость, водил к массажисту.
Он запрещал мне загорать – говорил, загар вредит коже, и после того, как я принимала душ, всегда намазывал моё тело специальным питательным кремом, а дома, когда мы были одни, всегда велел ходить почти полностью обнажённой, чтобы тело дышало свежим воздухом – да я думаю, ему и просто нравилось на меня любоваться! Мне и самой нравилось, когда он на меня смотрел, так что я не возражала.
Он лично занимался моей причёской – это по его замыслу я стала носить длинные, красиво начёсанные волосы, как у принцесс на старинных картинах – так что соседи уже гадали: не готовит ли он меня в модели или, может быть, в артистки?
Он по-прежнему купал меня в ванне, как в детстве. А мне нравилось!
И, конечно, спали мы вместе, в одной постели в дядиной комнате, которая к тому времени уже как бы стала нашей общей спальней. Он не уставал забавляться со мной по ночам, как хотел, обучая всё новым и новым премудростям искусства любви, так что в свои пятнадцать лет, смеялся он, я уже превзошла его самого. А что? Во мне было столько молодой силы и энергии, мне всё было мало…Да я и не видела в этом ничего постыдного!
…Алёша невольно поморщился, слушая эти слова. Его возбуждал рассказ Саши и радовала простодушная откровенность подруги, с которой она поведывала ему свои секреты, но было очень неприятно представлять тоненькую, нежную Сашу, ЕГО Сашу, в грубых похотливых объятиях сластолюбивого дядьки, которого Алёша уже откровенно возненавидел…
Саша продолжала:
- Всё это время дядя Эдик не переставал меня фотографировать – обнажённую, разумеется, в самых различных видах: во время занятия гимнастикой, или лениво раскинувшуюся в плетёном кресле на залитом солнцем балконе, с сигаретой и стаканом апельсинового сока, или даже спящую – на простынях, откинув одеяло.
Однажды дядя Эдик забыл по ошибке ключ от ящика письменного стола, я воспользовалась этим и нашла там роскошный фотоальбом, полный моих откровенных снимков – цветных и чёрно-белых, отлично выполненных фотографий!
Уж я тогда всласть налюбовалась! – усмехнулась она. – На некоторых я вышла такой красивой, что и сама удивилась не на шутку, да и остальные все были тоже очень хороши.
Я только не могла понять – для чего ему всё это нужно? Возможно, решила я, он действительно такой эстет, коллекционер, и к тому же очень меня любит – ему нравится наблюдать, как я расту, как развивается моё тело.
Чтобы не обидеть дядю, я аккуратно положила альбом на место и вставила ключ в замок так, как будто ничего не трогала, и ему тоже ничего не сказала. Только с этого дня я стала любить его ещё больше
Однажды дядя сказал, что сегодня у нас будет гость, его большой друг – будет весёлый ужин втроём. Меня он попросил одеться весело, ярко, по-летнему – стояли тёплые дни, а у меня было много таких костюмчиков.
Когда они явились поздно вечером, с кучей фруктов и других угощений, я встретила их в высоких белых гольфах и красивом, открытом красном платье, как у куклы, с вымытыми, высоко начёсанными волосами, распущенными по плечам, и с бантами – дядя остался очень доволен моим видом.
Гостя я узнала сразу. Это был дядин старый знакомый и один из спонсоров нашей школы, состоятельный человек. Дядя очень старался ему угодить. Мы уже встречались прежде в школе, на каком-то утреннике. Дядя тогда представил меня ему, и я ему тогда очень понравилась.
Вечер прошёл замечательно, было весело и непринуждённо, меня просили петь и играть на гитаре всякие песни про любовь, поэротичнее…
Наш гость был в восторге: «Замечательно, просто прелестно! Особенно трогательно, когда это поёт девочка-подросток!»
Меня угостили бокалом хорошего вина, и всё было очень хорошо. Потом дядя впервые достал при мне свой фотоальбом и показывал нашему гостю, особенно последние яркие, крупные снимки, и тот рассматривал их и хвалил с видом большого знатока, делая мне весьма пикантные комплименты. Я, конечно, немножко смущалась, но, если честно, то мне было приятно…
Я ещё ничего не подозревала. О, какая я была наивная!!!
Когда пришло время ложиться спать, я, как всегда, приняла душ и удалилась в нашу с дядей Эдиком спальню. Там я, как было заведено, выключила свет, оставив один красный ночник, приготовила на прикроватном столике напитки и сигареты.
Затем я быстренько скинула с себя красное платье и гольфы и, в одних кружевных готических трусиках и лифчике, улёглась на простынях, без одеяла – я ожидала дядю Эдика, думая, что он уложит спать в моей комнате своего друга и явится, как всегда, ко мне. Я лежала, игриво раскинувшись, когда в комнату неожиданно тихо вошёл…не дядя, а наш новый гость, спонсор из школы.
- Ну, вот и я, моя девочка, - сказал он сладким голосом, начиная расстёгивать рубашку и брюки. – Я смотрю, ты уже в полной готовности! Ты просто очаровательна на фотографиях, но, должен заметить, в жизни намного лучше и соблазнительнее. Уверен, что этой ночью ты меня не разочаруешь!
Я, как ужаленная, подскочила и села на кровати.
- А где дядя Эдик? – только и спросила я.
- Дяди Эдика сегодня не будет, - он заговорщицки подмигнул. – Сегодня буду я. С дядей Эдиком всё улажено, на сегодня ты полностью предоставлена мне, всё уплОчено, ты своё тоже получишь. Ну, иди ко мне, покажи-ка, на что ты способна! Твой дядя расхваливал тебя - говорил, что, несмотря на юный возраст, ты великая мастерица своего дела…
У меня волосы на голове встали дыбом. «Упло-очено»! За меня – уплочено!!! Я была потрясена, Алёшка, я не знала, что и думать. Ведь у нас же с дядей любовь до гроба – только он и я, а получается, он ему всё рассказал! А как же наша тайна, великая тайна? Я была ЕГО девочкой, его сладким, его единственным ангелом! Я сама была готова жизнь за него отдать – а тут «упло-очено»…
Мне моментально всё стало ясно: и заботы обо мне, и гимнастика, и массажисты, и особенно – альбом с фотографиями, где я представала обнажённой во всех видах и ракурсах – какой отличный рекламный проспект! В общем, оказалось, Алёшка, он действительно готовил и обучал меня, чтобы за хорошие деньги сдавать на ночь солидным дядькам, которым это нравится.
Меня захлестнули гнев и обида.
- Это невозможно! – воскликнула я. – Это никак невозможно! Пожалуйста, не надо! – взмолилась я уже другим голосом, думая пробудить в нём добрые чувства. – Не обижайте сироту!
- Не болтай глупостей, - сухо оборвал меня гость. – Ты же занималась этим с дядей?
- Ну да, но я ТОЛЬКО с дядей Эдиком! - пробормотала я. – Ну и что? У нас же с ним любовь! Это наша личная жизнь!
- Ну, а я чем хуже? Не будем терять времени! А то я вот расскажу где нужно про вас с Эдиком, а тебе всего четырнадцать лет! Его посадят в тюрьму, а тебя сдадут в детский дом, к шпане, тебя там будут все бить и насиловать – ты этого хочешь? Знаешь, я слишком дорого заплатил за ночь с тобой – хотя товар, так сказать, высший сорт, не буду отрицать, и стоит того. Так что иди сюда и будь умницей!
И он решительно двинулся на меня.
Завязалась потасовка. Силы были неравными, но я была намного увёртливее и ловчее. Он гонялся за мной по всей комнате, а я пряталась от него за креслами, обороняясь подушками и валиками. В одном углу ему всё-таки удалось схватить меня, и я, защищаясь, довольно сильно укусила его за руку – прямо впилась зубами, как могла, до кости, и он заорал.
На его крик распахнулась дверь, и вошёл дядя. Он был одет, словно и не ложился спать – видно, ждал, чтобы убедиться, что всё будет в порядке. Но он обманулся в своих ожиданиях!
И вот мы втроём в ярко освещённой гостиной.
Я стояла возмущенная и растрепанная, почти голая, в своих черных кружевных готических трусиках и лифчике – я так готовилась, дура, к каждой ночи, как к первому свиданию, а меня, оказывается, продали…
Дядя, мрачный и сконфуженный, старался не смотреть в мою сторону, и в то же время ему было неудобно перед солидным гостем, который яростно потрясал перевязанной левой рукой, которую я прокусила до крови. Он заявлял, что за такие деньги надеется получить обещанное, и к тому же требует удовлетворения.
- Не беспокойтесь, - заверил дядя, - всё будет в порядке. Это, так сказать, временные трудности – у нашей артистки дебют, понимаете? Согласитесь, это тоже чего-то стоит! Сейчас мы всё уладим.
- Дядя Эдик, но как же так, зачем? – я до сих пор не могла поверить в то, что происходило.
- Саша, не валяй дурака, - грубо оборвал меня дядя. – Ты уже большая девочка и должна всё понимать. Мне слишком дорого стоило твоё содержание и воспитание, так что пора вернуть затраты. Видела сегодня альбомчик? Красивая реклама, не правда ли? Петербург большой город, у меня много знакомых – ценителей тонких развлечений. Имей в виду, на тебя уже выстроилась целая очередь, ты пользуешься успехом! – он холодно усмехнулся. – Рынок диктует свои законы – есть товар, отличный товар, - он слегка шлёпнул меня по голой ноге, - есть спрос, так что пора начинать работать по семейному подряду!
Я горько зарыдала, услышав это.
- Дядя Эдик, - говорила я сквозь слёзы, - а как же наша тайна, как же наша любовь? Как же ваши слова, что я – только ваша девочка, нежная и сладкая, из молока и мёда?..
- Брось, - отмахнулся он. – Уверяю тебя, это будут очень, очень приличные деньги. Ты тоже, если будешь вести себя как надо, получишь свою долю – десять процентов всегда твои. Договорились?
Я рыдала, и он, не дожидаясь ответа, повернулся к солидному гостю:
- Не беспокойтесь. Ещё минута, и всё будет в порядке, как мы и договаривались…
- А кто мне компенсирует вот это? – визгливо спросил тот, потрясая укушенной рукой.
- Так вам и надо! - воскликнула я. – Вам бы ещё не то откусить…
Дядя сделал успокоительный жест:
- А вот я сейчас возьму ремень и дам ей как следует, тогда у неё сразу все в мозгу встанет на место Нужно её выпороть для профилактики, - жёстко сказал дядя. – Во избежание дальнейших конфликтов. Я надеюсь, нам предстоит с Сашкой ещё долгая работа в индустрии развлечений…Единственно, - он задумался, - мне не хотелось бы портить вид её красивого, нежного тела – товарный вид, так сказать…
- Нет, нет, ничего, - бойко ответил гость, - вообразите: озорная девчонка, за своё поведение хорошенько высеченная, но в дальнейшем, конечно, обещающая быть послушной во всём, что от неё попросят – в этом есть что-то очень трогательное и пикантное… И это обязательно нужно сфотографировать – это будет иметь потрясающий успех, сразу прибавится много желающих.
- Согласен, - кивнул дядя. – Тогда идём, Сашка!
Он взял меня за плечо.
Слезы мои мгновенно высохли, и во мне вспыхнула ярость.
- Ах, ещё и ремнем меня пороть?! – заорала я и принялась с ним драться.
Когда ты почти голая, и ничто тебя не сковывает, драться легко и удобно, а я вообще-то не очень слабая, я спортивная! И у меня знаешь, какая растяжка – я сажусь легко и на продольный, и на поперечный шпагат, и сальто легко делаю через голову, между прочим, и колесо.
Ну, он ведь меня сколько лет заставлял тренироваться! Вот и сам нарвался. Хотя драться-то я никогда не училась, но тут меня прямо взорвало!
Ух, как я ему здорово засветила ногой по морде, и ещё пару раз куда-то, прямо как Мила Йовович!
Но вдвоем они, конечно, меня быстро скрутили, как я ни отбивалась. Они затащили меня в спальню, уложили на кровать лицом вниз, и приковали за руки и за ноги наручниками из магазина «Интим», обшитыми весёлым розовым мехом. Я их сама когда-то выбирала, для секса…
В спальне включили яркий свет. Дядя повернулся ко мне.
- Александра! Знаком тебе этот предмет?
Я подняла на него глаза и похолодела: в руках он держал мою спортивную скакалку, от которой предварительно были отстёгнуты деревянные ручки.
Профессиональная скакалка – знаешь, что это такое, из чего она сделана? Это длинный и тонкий, очень гибкий ремень круглой формы, из тяжёлой сыромятной кожи. Я хорошо помнила, как она пронзительно свистит в воздухе и как бывает больно, если случайно, занимаясь, попадаешь себе по ноге.
Дядя продолжал:
- Сейчас ты будешь основательно подвергнута известной воспитательной процедуре, которая послужит примерным уроком за твоё поведение и, я уверен, пойдёт тебе на пользу – так, чтобы в будущем у нас с тобой не возникало проблем. Ну, а затем ты выполнишь всё, что должна была сделать сначала. Ты поняла меня, Александра?
Я гордо промолчала и отвернулась. Куда мне было деваться, Алёшка? Бороться было невозможно, и я решила хотя бы вытерпеть всё с достоинством, выражая моим обидчикам презрение.
А гость так и пожирал взглядом моё тело с головы до ног…
Я лежала, вытянувшись на белой простыне в каком-то унылом ужасе и отчаянии, и ждала, когда начнётся порка, и что будет дальше.
- Она хорошая девочка,- мягко сказал дядя Эдик, складывая тонкий, гибкий ремень вдвое, отмеривая нужную длину, а остаток аккуратно наматывая на руку. - Она будет вести себя послушно, и никогда больше не будет так поступать!
Он встал надо мной, взмахнул, примериваясь. Ремень пронзительно свистнул в воздухе и звонко хлестнул по моему телу - пониже спины…
Одежды на мне никакой не было, кроме крохотного лифчика и таких же трусиков, так что пороли меня, можно сказать, прямо по голому телу, да ещё так жестоко – с протяжкой, чтобы сразу до крови.
А у меня такая нежная кожа, блин – от поцелуев и то следы долго держатся…
Ты знаешь, Алёшка, как это было зверски больно!!! От первого же удара я вцепилась зубами в подушку, чтобы не завыть в полный голос. Слёзы хлынули у меня из глаз. Каждый новый удар, словно обжигал калёным железом. Ты представляешь, что такое гибкий, тяжёлый сыромятный ремень – не приведи Господи!
В принципе, меня уже приучили до этого терпеть боль – самую разную. Я сжала зубами подушку и молчала, только дёргалась, когда ремень снова и снова впивался в моё тело, причиняя страшную боль – так, что искры сыпались из глаз, не веришь?
Я беззвучно сотрясалась от рыданий – от боли, от обиды и от такого подлого вероломства дяди Эдика.
Уже не помню, как я вытерпела всё это - пятьдесят ударов, не меньше, за укушенную руку и строптивое поведение. Но я всё время молчала, сжимая зубы крепче, пока меня продолжали сечь, лишь подушка была вся мокрая от слёз.
Я делала над собой невероятные усилия, чтобы не потерять сознания, и всё-таки под конец у меня помутилось в голове, потому что я не помню, как всё кончилось.
Когда мрак перед глазами немного рассеялся, я чуть повернула голову и увидела, что дядя стоит рядом, настраивая свой фотоаппарат, а возле меня на простыне лежит, как бы небрежно брошенный, тот самый ремень, которым они меня пороли – так, чтобы его тоже было видно…
- Не двигайся, - приказал мне дядя и сделал несколько снимков с разных позиций. Я лежала с закрытыми глазами, но всё равно видела сквозь опущенные веки, как мелькала вспышка.
- Замечательно, - услышала я голос нашего гостя, - замечательно, особенно когда девочка немного повернулась, и так рельефно обозначились на спине её лопатки. Такая расслабленная, хрупкая, это прекрасное узенькое кружевное бельё, и эти алые следы ремня на её белой, нежной коже! Нет, это вышло прелестно!
Дядя убрал ремень и фотоаппарат. Вместе со своим гостем они осторожно отстегнули меня от спинок кровати, перевернули меня на спину, и снова пристегнули наручниками за руки и за ноги.
Затем дядя Эдик несколько раз ударил меня по щекам, чтобы привести в чувство. Я открыла глаза и вопросительно посмотрела на него.
- Теперь я оставляю вас одних, Саша – и смотри, будь умницей!..
«Будь умницей» - сказал тоже! А что я вообще могла сделать, распростёртая и прикованная наручниками? Я даже дёрнуться не могла, наручники сразу больно впивались в тело, даже обшитые мехом…
Дядя Эдик выключил свет, оставив знакомый красный ночник, и вышел, а гость, не спеша, снял одежду и лёг на кровати возле меня, приблизился, обдавая меня запахом винного перегара. Он деловито расстегнул на мне лифчик, обнажив мне грудь, а трусики на мне он просто порвал и отбросил в сторону.
И вот я оказалась перед ним совершенно обнажённая, с растянутыми в стороны руками и ногами, и всё у меня было открыто и беззащитно перед ним… в самом интимном месте… ну, ты понимаешь…
И он теперь мог делать со мной, что хотел. Везде трогал меня своими грубыми шершавыми пальцами, засовывать мне их … прямо туда, глубоко-глубоко… не думай, это совсем не приятно, если человек тебе не нравится. Так что я плакала и корчилась. Он кусал мне зубами до крови соски, когда они набухли, знаешь как больно, ну и вообще… Я рыдала от стыда и боли, извивалась и дёргалась в наручниках, а он только смеялся.
Потом он отхлестал меня ещё дополнительно ремнём от скакалки – спереди, по груди, прямо по соскам, и по животу, и ниже, по ляжкам, и главное, попадал все время посередке – прямо там, между ног, которые у меня были раздвинуты в стороны, и прикованы. Ты представляешь, там у нас, у девочек, всё такое нежное, просто так пальчиком не прикоснёшься, уже чувствуется, а тут - ремнём?!!
Мне было не просто больно, а меня даже тошнило, меня чуть не вырвало… Я орала и выла, вся в слезах, и умоляла, чтобы это закончилось, и чтобы меня скорее убили насмерть…
Это он мне так мстил, а заодно получал удовольствие. Понимаешь, оказывается, в действительности у него не стоял, он не мог меня по-настоящему трахать, и вот он всё это делал, гад, а сам в это время дрочил при мне, не стесняясь, и… в общем, делал это прямо на меня… Сволочь.
А мне уже было всё равно.
Эта ночь прошла для меня как в тумане, голова была тяжёлая, зверски болели рубцы на теле, и всё остальное во всех местах. Я просто поставила себе цель – выжить во что бы то ни стало, и не умереть или не сойти с ума.
Я как какая-нибудь партизанка, сжимала зубы и терпела. Я вытерпела всё, и когда это закончилось, была счастлива уснуть, так и прикованная к кровати… Они боялись, что я снова начну драться. А я уже и шевелиться не могла.
Ночью руки и ноги у меня затекли, я просыпалась каждую минуту от боли, потом усталость брала своё, и я снова засыпала… И мне снились кошмары, что меня кто-то душит или бьёт, и я не вижу, кто – очень было страшно…
Когда к утру мне всё-таки отстегнули наручники, я свернулась клубком, словно стараясь от всех куда-то спрятаться, накрылась с головой, и проспала до вечера, как убитая. И плакала во сне, а иногда просыпалась от своего крика. У меня волосы прилипли к лицу от высохших слёз…
…Алёша слушал, сжимая кулаки. Внутри у него всё кипело. Его доброе, отзывчивое сердце пронизывала боль от острой жалости к Саше. Ему хотелось отомстить за неё, я хотелось разорвать на части и подлого, лживого Эдика – растлителя невинной, наивной, доверчивой и чувствительной девчонки, лишённой родительской ласки и защиты. Эдика, воспользовавшегося её откровенной, пылкой натурой и любознательностью.
Хотелось и раздавить, как гадину, отвратительного мерзавца, эстета-сладострастника, любителя мучить красивых девочек.
Алёше хотелось уничтожить их обоих, посмевших жестоко хлестать его милую, любимую Сашу Чёрную Розу, такую беззащитную, тяжёлым тонким ремнём по нежной коже, причиняя ей страшную, невыносимую боль, а потом ещё надругаться над ней…
Алёша сделал бы всё, что только смог, чтобы её защитить, будь он там!!!
Неужели они так и остались безнаказанными, и спокойно живут дальше?! Его ужасно мучил этот вопрос.
И ведь до этого Эдик сам ласкал и гладил это тело, эти волосы, целовал это прекрасное лицо! Он заставил девочку искренне полюбить его!
А теперь он же хладнокровно полосовал её ремнём только лишь за то, что Саша простодушно желала сохранить верность своему любимому Эдику, совсем недостойному её любви… а потом отдал этому изуверу. Алёша не знал, за что именно он больше ненавидел этого Эдика – за первое или за второе… Но он его точно ненавидел. И второго дядьку не меньше.
- Господи, помилуй, Чёрная Роза, - вздохнул он, крепко обнимая девочку за хрупкие плечи (прямо ужасно хрупкие, как тонкие палочки, даже сквозь куртку!) и прижимая к себе, словно стараясь заслонить от чего-то. – Ну и пришлось тебе вытерпеть…
Саша усмехнулась:
- Да уж, точно… Девочка «О» отдыхает…
- А рубцы у тебя на теле страшные были?
- Ещё бы, спрашиваешь! Долго не сходили, всё болели. Я только на животе и могла спать – там было рубцов чуть меньше, а сидеть вообще не могла – вся спина, все бёдра были иссечены в кровь. А сейчас рубцы вроде сошли, ты же видел меня голую - и в студии, и сегодня со всех сторон, спину мне натирал кремом – вроде следов не осталось... если только очень присматриваться.
Вроде у меня кожа нежная, если хлестнуть – то сразу получается до крови, но и легко заживает, именно потому что нежная. Я же это… как силиконовая! - она рассмеялась.- У меня ничто не ломается, не рвётся, чего со мной только не делали – у меня действительно везде всё быстро заживает! – Она дерзко тряхнула головой: - Да хоть бы и остались рубцы! Подумаешь! Я не стесняюсь.
Она помолчала, потом закурила новую сигарету (сегодня она особенно много курила, заметил Алёша), и продолжала:
- Да. Вот такие дела. Но это было только начало…
Саша помолчала, потом закурила новую сигарету (сегодня она особенно много курила, заметил Алёша), и продолжала:
- Да. Вот такие дела. Но это было только начало….
- Только начало?! – ошеломлённо спросил Алёша. – А что было дальше?
- Дальше были ещё клиенты. Каждый день, всё новые и новые, а иногда повторялись те, что уже были … Теперь дядя не выпускал меня на улицу, а всё время оставлял дома, запирая на ключ.
В школу я уже не ходила – что он там наплёл, я не знаю. Телефон из квартиры он убрал, позвонить я никому не могла. Интернета тоже не было.
Мы жили на девятом этаже, окна – стеклопакеты тоже запирались на ключ, звук они не пропускают, кричи – не кричи, разбить их тоже было невозможно, у меня, во всяком случае, не хватало силы. Проветривалась квартира только через кондиционер или вечером, когда дядя был дома. Он на это время закрывал меня в ванной – как раз, когда я должна была готовиться к встрече с клиентом.
Он договаривался и рассчитывался с клиентами где-то заранее, говорил, что и я свои деньги получу, только потом. Он всё время говорил мне о деньгах, о десяти процентах, но я этих денег не видела, да и провались они к чёрту, - вырвалось у неё. – Какие деньги – я и на улицу вообще не выходила.
Я должна была следить за своим внешним видом, красиво причёсываться, пользоваться кремами, духами и косметикой, одеваться в какие-нибудь соблазнительные трусики и майки или вовсе не одеваться по целым дням – как сложится, встречать гостей, угощать их - вино, закуски всегда в изобилии имелись в холодильнике.
Потом я пела им под гитару какие-нибудь чувствительные песни про любовь – их очень возбуждало, когда об этом поёт девочка-школьница, а я люблю петь, Алёшка, ты же знаешь, я и пела с душой, старалась…
Ну, а затем, - она вздохнула, - я их провожала в спальню, и остальное уже зависело только от их желания.
Я им нравилась – мои волосы, моё тело, некоторых очень возбуждали красные рубцы на моей коже. Один даже приходил с плёткой – хотел тоже меня выпороть, но я попросила, чтобы он хлестал не очень больно, и порка получилась как бы ненастоящая, понарошку – мне даже понравилось! – она рассмеялась.
Вообще со всеми было по-разному. Иногда наутро мне трудно было даже пошевелиться, а иногда раз-раз – и готово, так хоть выспаться удавалось! Я не буду тебе про всё это подробно рассказывать, Алёшка, ладно? Я думаю, тебе самому не очень приятно это слушать.
- Это точно, Чёрная Роза, - Алёша горестно вздохнул и крепче обнял Сашу за худенькие плечи. Сейчас он испытывал к ней, самое что ни на есть, обыкновенное дружеское сочувствие и жалость.
И… ещё сильнее, ещё болезненнее любил ее, после всего того, что она ему честно, правдиво рассказала, доверившись ему. И он готов был встать за нее горой, что бы ни было…
- Иногда, - продолжала Саша со вздохом, - когда не было клиентов, ночью ко мне приходил дядя Эдик. Видно, тогда, когда его очень одолевало желание. Прежнее вспоминалось!
Но теперь отношения между нами окончательно испортились. И хотя я отлично помнила его ремень, понимала, что нахожусь от него в полной зависимости, и, конечно, была послушной, но при этом оставалась холодна с ним, как лёд. Он быстро, грубо делал своё дело и уходил. Ну, а потом опять – клиенты, клиенты…
Саша докурила сигарету и бросила окурок в костёр.
– Впрочем, скоро я всему этому положила конец, - сказала она.
- Каким образом? – оживился Алёша. – Как тебе удалось выбраться оттуда?
- Я хотя и вела теперь образ жизни, как в заключении, - объяснила Саша, - но смотрела телевизор – всякие бандитские сериалы, криминальные сводки и вообще, ха-ха! – она усмехнулась, - была развитая девочка не по годам.
И я уже достаточно хорошо знала (пока понаслышке, конечно), что такое, например, клофелин, и как он действует в сочетании с алкоголем.
Сам-то дядя Эдик отличался отменным здоровьем – ох, на себе убедилась! – хохотнула Чёрная Роза, - но он держал большую, хорошую аптечку для клиентов. Дядьки-то приезжали всё солидные, в возрасте, часто – сердечники, с давлением, ну, и так далее, и валидол, нитроглицерин, клофелин у меня всегда для них должен был быть под рукой.
Понимаешь, острые впечатления! Ведь девочка-то (ну, в смысле – я) такая молодая, такая, говорят, красивая, - она шутливо приосанилась, - и такая энергичная!
Вдруг кто-нибудь переусердствует, переволнуется или, наоборот, огорчится от собственной неудачи – такое тоже случалось, как они меня ни заставляли помочь им, - в общем, вдруг кому-нибудь из них, например, станет плохо. Ну, вот одному и…стало!
Она злобно расхохоталась, Алёша тоже, вслед за ней. Он слушал с горящими глазами, жалея Сашку и болея за неё всей душой.
- Однажды дядя Эдик утром сказал мне, уходя, что он сегодня не придёт ночевать (шёл куда-то с друзьями в баню), и что сегодня придёт один очень достойный клиент, которому он даст ключ, и он сам откроет дверь, а уходя, опять запрёт меня в квартире. Сказал, чтобы я была с этим клиентом очень ласковой – угостила его, развлёкла и затем обслужила по высшему классу.
- Какая сволочь этот Эдик! – вырвалось у Саши. – И что же было дальше? Как тебе удалось вырваться?
- И вот, значит, - продолжала Саша, - приходит этот гость. Такой весь солидный, вежливый, как они все. А я долго готовилась к его приходу, я понимала, что это мой единственный шанс, и в голове у меня созрел план. Значит, говоришь, я всем нравлюсь? Значит, в этом моя сила?! Ну, я сделаю так, что ты содрогнешься от моей силы!!!
Я встретила его в самом соблазнительном и очень готичном виде. А если честно… я была просто ходячая порнография! – она опять рассмеялась. - Я была похожа на русалку Лорелею или на прекрасную утопленницу: на мне даже вовсе не было лифчика, вся грудь напоказ, соски реально торчат, затвердели – я была так возбуждена!
На мне были надеты одни тоненькие-тоненькие и узкие чёрные кожаные трусики с серебряными украшениями. Неудобно, блин, везде врезаются, когда садишься или идёшь, но жутко сексуально. Серебряные бусы на шее (алхимия), и такие же браслетики на руках и на ногах, были сделаны в виде маленьких человеческих черепов.
Глаза были зверски накрашены чёрным и синим, причём так, как будто тушь у меня поплыла. Губы были накрашены синей губной помадой, и соски тоже подкрашены этой помадой, а ногти на руках и на ногах – синим лаком. Волосы были надушены и красиво расчёсаны по плечам. Это я сама придумывала для себя стиль – здорово, да?
- Красотища, - вздохнул Алёша. – И вообще, ты… такая прекрасная… Я с первого дня так тебя рассматривал, восторгался тобой… Жалко только, что всё это ты сделала для такой сволочи…
- Ну, жизнь ещё не кончилась. Я ведь и для другого могу одеться (то есть, пардон, раздеться) и разукрасить себя не хуже, а еще лучше… для того парня, который мне нравится по-настоящему… вот он пусть и пристегнет меня наручниками к кровати, и делает что хочет со мной, хоть разорвёт, но я плакать не стану… Хотя кричать, конечно, буду, да ещё как, но не от боли! Ох… И где же это… А что я, не заслужила немножко простого счастья… - пространно объяснила Чёрная Роза и грустно вздохнула, глядя куда-то в сторону.
- Это ты про какого парня, например? – заинтересовался сильно догадливый Алёша, и у него бешено дрогнуло сердце, и ещё что-то в другом месте… в штанах – так он живо себе все это представил.
Роза хмыкнула и сказала:
- Узнаешь. Всему свое время. Ты слушай, что было дальше. Я ему улыбнулась так сексуально, как только умела, и он сразу весь растаял. Я усадила его в кресло и подала ему шампанского, а сама, устроившись на ковре у его ног с гитарой, стала исполнять готическую песню, как обычно. Эту песню я выучила из Интернета, со страницы того гота, Леонарда, мужа принцессы Женевьевы, только тогда я ещё не знала их лично.
Я пела:
Когда ты меня обнимаешь,
Это словно поток раскалённого ветра,
Я таю в твоих руках,
Словно расплавленный воск.
Каждый раз я сгораю дотла
И вновь возрождаюсь из пепла,
С телом твоим сливаясь
И вдыхая запах волос.
Словно я на морском берегу,
В тропической пене прибоя…
Но порой я не верю теплу,
Я понять себя не могу…
Мне порой хотелось бы выйти
Из горячего южного моря,
И купаться, совсем обнаженной,
Белом пушистом снегу…
Кто ответит мне,, почему?..
Я путала слова, но пела так вдохновенно, с таким чувством, как я никогда ещё не пела. Надо было спеть что-то особенно чувственное… Вот я и постаралась. И при этом я очень завлекательно улыбалась, бросая на него огненные взгляды.
И я ещё рядом положила красивую плётку, вот, мол, если хочешь, можешь бить меня, а я сижу почти голая, в одних кожаных трусиках с железками(такие неудобные, блин!) вот, я вся твоя, и так далее. Но до плётки в этот раз не дошло.
В общем, всё было жутко сексуально.
Я видела, какой страстью разгораются его глаза. Он пил один бокал за другим, из запотевшей бутылки в ведёрке со льдом. Это было восхитительное шампанское, я сама немножко выпила для храбрости, когда ожидала его и готовилась, - Чёрная Роза коварно улыбнулась,– прежде, чем подмешать туда лошадиную дозу клофелина и подать ему.
Я подала ему сначала наполненный бокал, и затем уже открытую бутылку, и он не обратил внимания – он пожирал меня глазами, а я продолжала петь, ожидая, когда клофелин окажет своё действие.
Я нехорошая, да? – Саша вопросительно взглянула на Алёшу. Он ведь был уверен в моём дяде и, конечно, не ожидал такого подвоха, но, согласись, после того, как дядя так подло обошёлся со мной, о какой порядочности с моей стороны могла идти речь?
- Естественно! – кивнул Алёша. – Ты была абсолютно права! Ну, а дальше?
- Гость очень скоро погрузился в глубокий сон. Я проверила – он был совершенно бесчувственным, только громко храпел. Теперь надо было спешить – не дай Бог вернётся дядя. Было около двух часов ночи – непонятное время, мог ещё и явиться, он был на машине.
Пошарив в карманах пиджака этого господина, я нашла ключ от входной двери, достала его бумажник – там было около пятисот долларов. Ты знаешь, я не воровка, но я их взяла! Пусть потом разбирается с дядей, как хочет, а я их всё-таки заработала за всё это время, как ты думаешь? Пусть, подумала я, это будет мне компенсация за мои мучения и мои труды – хотя бы частичная!
Я перерыла все шкафы, отыскала самое главное – свой паспорт, оделась во всё своё самое красивое и готичное, и взяла большую спортивную сумку. На дворе была осень, становилось уже прохладно, поэтому я захватила тёплый свитер. Взяла, конечно, разное нижнее бельишко, колготки покрасивее, полотенце. Ну, там всякие предметы личной гигиены, кучу косметики, смягчающий кожу крем, одеколон, духи, я ведь привыкла ко всему этому. И, конечно, набрала побольше продуктов из холодильника. В общем, сколько поместилось всего в сумку.
Вообще-то теперь я понимаю, что оделась неправильно: мне хотелось быть покрасивее и выглядеть дерзко, я надела высокие полосатые гольфы, мини-юбку размером с узенький поясок, из под которой почти видны трусики…да не почти, а реально видны – кружевные, блин, готические, не трусы, а одно название.
Надела крохотную куртку из блестящей искусственной кожи, кружевной короткий топик-корсет, выставила на показ всему миру свой тощий живот с пирсингом в пупке, начесала волосы чёрт знает как, накрасилась, повязала черные банты на голове, как у готической куклы, вуаль с мушками…
А на самом деле в смысле тепла – почти как голая. Конечно, было холодно, но зато, блин – как круто!!! Вот, думала, сейчас пойду, с пупком, с длинными голыми ногами, в мини-юбке, ночью, буду выпендриваться…Мне хотелось свободы!
Дура я, конечно. Хорошо, хоть свитер взяла. – Она вздохнула. – И тёплые зимние трусы, хоть догадалась… не смейся, знаешь, как это важно. А вдруг случайно наступит зима!
Я оставила на столе записку для дяди Эдика: «Прощай, я ухожу. Я любила тебя по-настоящему, но ты - подлец, а я не терплю подлости».
Я взяла фотографии родителей и бабушки, попрощалась с родным домом, где прошли все годы моей жизни, целуя двери и ковер на стене, разревелась… смыла лицо, снова накрасилась пострашнее… затем открыла ключом дверь – и ушла в ночь.
- Классно! Отчаянная ты девчонка! – Алёша пожал ей руку. – А потом?
- Всю ночь до утра, - продолжала Саша, - я отсиживалась недалеко от дома, в парке, на скамейке среди зарослей, боясь встречи с дядей, если он вернётся. И только утром, когда открылось метро, отправилась на Московский вокзал, купила там билет и на первом же поезде уехала в Москву.
В поезде я со всеми трепалась, там ехали студенты с практики. Было весело, я им играла на гитаре, меня угощали пивом, пялились на мои голые ляжки и так далее, я чувствовала себя кем-то вроде поп-звезды, и думала: вот она, новая жизнь. Но так особенно ни с кем не сблизилась.
И вот, я приехала в Москву, на Ленинградский вокзал.
Сначала всё было отлично. Я сошла с поезда, и в лицо мне ударила свобода! Я была счастлива, я ликовала, я гуляла по проспектам, любовалась городом, покупала всякие лакомства, ловила взгляды красивых мальчиков, чуть-чуть с кем-то подружилась (мне это ничего не дало, никто серьёзно не собирался заводить отношения, ну и я никому не дала, ха-ха), сходила оторвалась пару раз в клуб, на ночную дискотеку, – но потом поняла, что совершенно не представляю, что мне делать дальше.
Некоторые думают: вот, молодая девчонка с длинными ногами, симпатичная, всем нравится, приехала в Москву – так она сейчас, сразу же будет ездить на лимузине и жить с олигархом, стоит только захотеть. А вот, фигушки! Всё оказалось гораздо сложнее, несмотря на мои длинные ноги и пупок с пирсингом… Да и больно нужен он мне, этот олигарх, подумаешь… Мне в жизни совсем другое нужно...
Да, действительно, все приставали со всех сторон, но все хотели легких отношений на один раз, а так чтобы по-настоящему помочь – как же, жди… А когда узнавали, что я малолетка, несовершеннолетняя, да ещё и иногородняя, так вообще сразу исчезали с глаз долой.
У меня не было ни дома, ни работы, ни учебы, ни парня, с которым бы я жила и который бы обо мне заботился – кто я тут, вообще, в Москве-то??? А о том, чтобы всё-таки вернуться в Питер, я даже не помышляла.
Ведь мою квартиру занимал дядя Эдик, как мой опекун он имел право ей распоряжаться, а куда обратиться, как мне его оттуда выжить, я даже не представляла. А вдруг, если бы меня у него всё-таки отняли, то меня бы отправили в детдом? Тоже приятного мало … В общем, я совершенно не понимала, что делать...
Тут-то и началось самое сложное.
Она горестно вздохнула.
… Стало совсем темно, только ослепительный диск луны среди лёгких, еле видных перистых, седых облаков, отражался в реке.
Ребята сидели, тесно прижавшись друг к другу, поплотнее закутавшись в куртки от ночной прохлады. Их беседа продолжалась уже более двух часов, но они не замечали хода времени. Тихо потрескивали угли в потухающем костре. Саша рассказывала, рассказывала – ей действительно хотелось выговориться, исповедоваться…
Алёша слушал зачарованно, и словно всё это видел своими глазами…
9. Злоключение Саши в Москве
В Москве Саше сразу пришлось тяжело. Девочке-подростку с петербургской пропиской всё время надо было опасаться столкновений с милицией. Пару раз, в первые дни, у неё проверяли документы, она что-то врала насчёт родственников, к которым приехала в гости, и её отпускали – вид у неё был приличный, аккуратный.
Но они вполне могли бы всё проверить, если бы захотели, поэтому она стала осторожнее. Устроиться жить было негде, она перебивалась кое-как, отсыпаясь то днём на вокзале, пристроившись поближе к какой-нибудь приличной семье, чтобы не бросаться в глаза, то в метро на кольцевой, кружа до бесконечности, то засыпая, то просыпаясь. Там тоже было опасно.
Несколько раз удалось снять угол на день-два у каких-то бабушек, но деньги кончились очень быстро, и стало совсем плохо.
Сами собой сложились знакомства со сверстниками – беспризорными, бродягами, и со взрослыми бомжами на вокзалах. Раньше Саша и представить себе не могла, что окажется в таких условиях. Но в компании стало немного легче. Ночевали то в подвалах, то в сточных коллекторах, но и за это приходилось расплачиваться: с кем-то модным шейным платком-арафаткой, с другим – теплым свитером… Так она раздала почти все свои вещи.
Вместе с другими пыталась заниматься каким-то делом: протирать стёкла автомобилей, собирать банки и бутылки, торговать в электричках. Но везде была конкуренция, а работодатели использовали немилосердно, и обычно обманывали с оплатой…
Естественно, появилась сразу масса претендентов на то, чтобы стать её любовниками, от 13 до 70 лет, все из вокзальной тусовки, и все выглядели абсолютно отталкивающе…
И ведь не то, что бы она была очень гордой, или искала какого-нибудь олигарха, или была о себе очень высокого мнения – нет, ничего подобного!
Хотя Саша уже и вполне созрела, как женщина, но она была совсем ребёнок в душе. пределом её мечтаний было найти такого же, как она, парня – гота, таинственного прекрасного принца, и даже ну совсем не богатого, ну абсолютно, только чтобы симпатичного и высокого – и доброго, ласкового, чтобы любил… чтобы не делал в постели очень больно, ну только если совсем чуть-чуть…
Целоваться с ним где попало и любить друг друга, и, может быть, найти какую-нибудь работу типа продавщицы в видеосалоне или в магазине нижнего белья, а не повезёт, так можно и кассиршей или уборщицей в «Макдональдсе»… а что, клетчатая рубашка, галстучек - очень даже прикольно! Только её в такие, нормальные места не брали, потому что она несовершеннолетняя, да ещё и иногородняя, без регистрации. А жаль, что не брали, было бы здорово.
И угол бы ещё найти где-нибудь в общаге, с девочками, а ещё лучше - у того,, воображаемого, парня в доме, если его мамка разрешит… Она бы ей помогала – картошку чистить, пол подметать, да что угодно, главное – свой дом, и любимый рядом… Эх, жаль, что он воображаемый!
Раньше воображение рисовало девочке какой-то романтический образ бродяги и странника, как в книжках, но в жизни это все оказались как на подбор пьяные мужичонки-забулдыги, или тупые, хамоватые подростки её лет, с наглыми лицами, пропахшие резиновым клеем, и главное, совершенно бессовестные, хитрые и лживые, готовые украсть всё что угодно. И с неё же снять трусы, трахнуть её, а потом её же обворовать. Хотелось просто сразу бежать от них… или дать по морде.
Поэтому большую часть времени она теперь бродила одна.
- Какая тоска и безысходность! – горестно усмехалась Саша, гордо переступая на своих длинных-длинных ногах, откидывая волосы и провожаемая похотливыми взглядами. – Не успеешь накрасить глаза, а они уже расплываются от слёз. Они у меня уже совсем распухли. Смешно, правда?.. А где же мой принц? И что мне есть сегодня? Я ужасно хочу есть, прямо всё сосёт изнутри, уже замучилась пить воду из крана, а всё равно сосёт... Скоро у них у всех ужин, а я ещё не завтракала…
И она уныло обводила глазами столики в вокзальном кафе – не оставил ли кто-нибудь на тарелке кусочек пиццы или хот-дога…
Были и просто конкретные предложения: возможность получить и постоянный ночлег, и питание, и карманные деньги (так они обещали), если Саша пойдёт работать по «профессии» - древнейшей профессии, единственной, которую бедная девочка освоила в этой жизни в совершенстве. Больше она ничего не умела.
Осторожные дяденьки заводили с ней об этом разговоры на вокзале, предлагая взять её «под своё крылышко».
Вокзальные ребята посмеивались:
- Да ты, с твоей-то внешностью, только для этого и создана! Соглашайся, всё равно больше ты ни на что не годишься! Ничего, кроме длинных ног и смазливой мордашки, у тебя нет, ты же абсолютная дура, не умеешь устроиться…
Это было истинно так, если рассуждать об этом по их представлениям о жизни.
Чёрная Роза никогда не согласилась бы воровать, с работой у неё ничего не клеилось, так что…
Но было противно и страшно. Она боялась вкрадчивых сутенёров, помня вероломство дяди, жестокую порку, рубцы от которой едва успели зажить, своё квартирное заточение, и избегала подобных предложений, хотя отвязаться от них было тоже трудно, и это опять создавало проблемы.
Вот если бы найти настоящего друга – верного, постоянного, который поможет, даст приют, который не обманет и не обидит – такому другу, если бы тот захотел, Саша сама отдала бы всю свою нежность, всю ласку, накопившуюся в её сердце. Она считала это вполне естественным, так она была воспитана, и действительно прониклась бы к нему чувством благодарности, и нежно бы его полюбила.
Но ни с кем подходящим ей не удавалось познакомиться, ни за кого не удавалось зацепиться.
А тут ещё наступила и самая страшная русская опасность – зима.
В этом году она была снежная и холодная. Снег бил в лицо, ноги мёрзли, тёплой одежды у Саши не было – так, клеенчатая куртка, мини-юбка да готические колготки с дырками... разве это одежда!
Она сразу простудилась, ходила с температурой и всё время находилась в полуобморочном состоянии, которое одновременно странно обостряет все ощущения: постоянный избыток волнения от окружающей опасности, горящая от простуды голова, мучительное чувство голода и тяжёлое, неистребимое желание спать, спать…
На Саше уже почти реально не осталось одежды – она всё раздала вокзальным знакомым в обмен на мелкие услуги ( немного еды, случайный ночлег ), которые, по большому счёту, ничего не меняли в её жизни.
Одежда, которая на ней осталась, едва прикрывала её наготу, хотя и выглядела ярко и сексуально – а что толку-то?!
К тому же было так отвратительно ей, привыкшей к чистоте, ежедневному купанию, кремам для кожи, духам и белоснежным простыням, спать где-то на вокзале, где всё засиженное, грязное, садиться почти голым телом на скамейки, где спали бомжи – её трусики и юбка почти ничего не прикрывали…
Она невероятными усилиями старалась всё время поддерживать себя в чистоте – послав куда подальше общественное мнение, раздевалась догола в общественном туалете на вокзале, перед умывальником, и мылась по частям, не обращая внимания на ругающихся тёток, завистливо сверлящих глазами её нереально стройную, длинноногую фигурку, со следами от хлыста на спине и бёдрах.
«Ну и смотрите», - думала она мрачно, стоя босыми ногами на холодном мокром кафельном полу и скорее домываясь, пока её не выгнали.
Раз в несколько дней Саша также обязательно мыла голову копеечным шампунем и ежедневно тщательно расчёсывала предмет своей гордости – длинные, иссиня-чёрные волосы.
А носки и трусики, которых у неё всё-таки сохранилось по две пары (чужие надеть она никак не могла, даже под пыткой), стирала там же с мылом и сушила потом где-нибудь на трубе, во время ночлега.
Таким образом, ей удавалось сохранять человеческий и даже вполне привлекательный облик, несмотря на постоянный голод, усталость и простуду – и скудную, хотя и красивую, но почти летнюю одежду, говорящую о жуткой нищете.
Саше, Черной Розе, очень хотелось курить, и она собирала окурки с земли возле автобусных остановок – иногда попадалась почти целая сигарета, раза два она нашла свои любимые ментоловые.
Но она не могла просто так взять их в рот и курить – чужие, да ещё с земли.
Пришлось приобрести для этого мундштук – он был очень готичный, под стать всему её виду, не нарушал гармонии. Прозрачный, из черного оргстекла.
Чёрная Роза выменяла его у вокзальной знакомой на предпоследнюю пару носков. Теперь их осталась всего одна пара, зато она отмыла мундштук с мылом, почистила его и теперь могла спокойно курить – маленькие удовольствия так много значат среди постоянных горестей!
Гуляя днём по улицам, Саша видела в витринах магазинов одежды и белья огромные цветные фотографии девушек-фотомоделей, шикарно одетых или почти обнажённых белозубых красавиц, рекламирующих эту одежду и это бельё.
Глядя на них оценивающим взглядом, она приходила к выводу, что ни в чём им не уступает – и это в действительности было так. Она прекрасно могла бы работать фотомоделью или, например, натурщицей в художественной студии, где нужно позировать обнажённой.
Это было бы здорово и интересно, особенно если фотомоделью – вот где пригодились бы и её внешность, и её улыбка, и артистизм. И сразу были бы и деньги, и интересные знакомства – в общем, началась бы другая, новая жизнь. Но она совершенно не представляла, куда для этого нужно обратиться, где искать эту работу, кого об этом спросить…
Трудно представить себе более неприспособленное к самостоятельной жизни существо, чем то, каким оказалась Саша – одна, в чужом городе. Она была честной и искренней, привыкла быть послушной, добросовестно выполнять то, что от неё просят, то, чему её научили в школе или дома, и простодушно радовалась, когда ей удавалось делать это хорошо.
Она был начисто лишена подлости и имела доброе сердце, поэтому ни за что не пошла бы на воровство или ещё какое-нибудь преступление, как некоторые другие вокзальные беспризорники – нет, для неё это было бы немыслимо.
А вот устроиться фотомоделью – это было бы здорово, да и натурщицей тоже, но как это сделать – Чёрная Роза не знала.
Да она и постеснялась бы явиться теперь в таком виде, измождённая и простуженная, в какое-нибудь приличное место – хотя, наверное, зря: вся её природная красота, её обаятельность, её милая улыбка – всё оставалось при ней, их не могло испортить ничто.
Но всё равно ей было неловко. Вот если бы кто предложил, позвал – а так, сама она почему-то стеснялась. Если бы с кем-нибудь познакомиться, кто поможет… но как и где!? Она не знала.
Вообще-то, решила Саша, наверное всё-таки надо с кем-нибудь познакомиться – только не с вокзальными, а с нормальным человеком. Хотя бы на время. Или хотя бы на один раз. Но всё равно, это уже будут какие-то знакомства, какие-то контакты.
Она уже знала места в Москве, где заводят такие знакомства – ну, в смысле, где тусуются девушки, чтобы их сняли. Может, попробовать? Если не удастся устроиться с работой, то, по крайней мере, решила она, может быть, удастся заработать немного денег относительно честным трудом – так, как она умела.
В конце концов, решила она, обозлившись на себя, ей-то чего стесняться? И что она, рассыплется, или измылится, что ли? Сейчас у неё, мягко говоря, НЕ САМЫЙ подходящий момент в жизни для нравственного чистоплюйства! Легко рассуждать о морали, когда ты сидишь дома, с семьей, перед телевизором, за сытным ужином…
Наверняка, прекрасный принц, которго она обязательно встретит в будущем, поймёт и простит её, если он умный и добрый - а какой же он может быть ещё?
И вообще, скажет она ему: до свадьбы не считается!
Пора начинать «трудовую жизнь» по профессии самой, без всяких дядь и сутенёров! Она уже большая девочка! А там, глядишь, и появится в жизни что-то определённое! Или кто-то определённый…
Она уже решилась – но утром, готовясь к «самостоятельному дебюту» и моясь по частям перед умывальником на вокзале, она взглянула на себя, обнажённую, в зеркало при ярком солнечном свете, и была поражена своей худобой и прямо-таки чахоточной бледностью. Она даже усмехнулась над собой: одни глаза остались, зелёные, сверкающие каким-то безумным блеском от постоянной усталости и недосыпания.
Нет, подумала Чёрная Роза, с этим надо что-то делать – такая она никому не понравится. Сейчас она похожа на туберкулёзника или на наркомана.
Недолго раздумывая, она продала за грошисвою фирменную готическую майку-топик с кружевами знакомой вокзальной алкоголичке. Та давно положила на неё глаз. Чёрная Роза без колебаний рассталась с ней.
«Ничего, похожу пока без майки, - решила она.- Всё равно от неё тепла никакого. Рискну - может, и удастся раздобыть что-то и получше, если повезёт».
На вырученные деньги она купила флакончик духов «Жасмин» из серии «Цветы России» - дешёвых, но с очень приятным, нежным запахом, тюбик хорошего косметического вазелина – смазывать губы и вообще кожу, чтобы она не раздражалась на морозе ( ну, может, и ещё на что-нибудь вазелин потребуется!), мятную зубную пасту с приятным запахом (это очень важно!), и самую дешёвую темно-фиолетовую губную помаду, а то её помада уже закончилась, а без помады никак нельзя - уж в этом-то Саша знала толк.
Привычно расчесав и уложив вымытые и высушенные под сушилкой волосы, надушившись и накрасив глаза и губы, она сразу почувствовала себя живее, и даже ощутила в душе какой-то азарт, какой-то кураж.
Застегнув на все пуговицы лаковую клеёнчатую курточку, надетую прямо на голое тело (под неё уже поддеть было нечего), она решительно направилась в метро, проскочила между турникетами и поехала на станцию «Охотный ряд», на Тверскую.
Вскоре она уже прогуливалась по краю тротуара, ёжась от холода и переминаясь с ноги на ногу. И довольно скоро уже заметила бросаемые на неё приветливые взгляды некоторых мужчин, довольно приличных. Но пока никто не подходил. И машины все проезжали мимо.
Только теперь ей пришло в голову, что солидные, респектабельные клиенты побоятся при ярком дневном свете, на виду у всех заводить разговор с явно несовершеннолетней девушкой. Надо было дожидаться вечера.
К тому же она уже чувствовала, что совершенно заледенела от холода. Ещё бы! Как на зло, мороз в этот день стоял страшный, градусов двадцать, и она уже почти не чувствовал своего тела, особенно своих голых ног.
Вернувшись в вестибюль метро, она села на корточки у стены, возле батареи, где было теплее, и, пытаясь согреться, стала ждать сумерек.
Едва зажглись фонари, и небо окрасилось в синий цвет (по счастью, в декабре темнеет рано), она снова вышла на улицу, на этот раз, невзирая на холод, расстегнув молнию куртки, почти полностью обнажив и выставив напоказ свою грудь.
Это сработало довольно быстро.
Едва зажглись фонари, и небо окрасилось в синий цвет (по счастью, в декабре темнеет рано), Саша снова вышла на улицу, на этот раз, невзирая на холод, расстегнув молнию куртки, почти полностью обнажив и выставив напоказ свою грудь.
Это сработало довольно быстро.
Усилившийся к вечеру мороз ещё только начал добираться до её костей, и ноги ещё только начали неметь от холода, как уже возле тротуара притормозила серебристая иномарка «Ауди», и приветливый лысоватый мужчина в очках предложил подвезти её.
- Обо всём договоримся по пути, - подмигнул он.
Чёрная Роза, не раздумывая, нырнула в машину. Она была готова сейчас куда угодно – она дошла до края, хуже уже всё равно не будет.
Они долго кружили по городу, незнакомец вёл шутливые разговоры на фривольные темы, вокруг сверкала огнями вечерняя Москва. Саша чувствовала, что согревается, и вместе с этим её начинает охватывать неудержимая сонливость.
- А какие барышня оказывает услуги? – спросил мужчина , почему-то в третьем лице. – Что ты умеешь делать?
Саша скромно улыбнулась и произнесла заранее заготовленную фразу:
- Я юная готесса из Петербурга, из хорошей семьи, меня называют Чёрная Роза. Лишь тяжёлые обстоятельства вынудили меня пойти на крайность и торговать своим телом… Я умею делать всё. Совершенно всё. Но кроме этого, больше я в жизни ничего не умею.
Незнакомец весело рассмеялся, с интересом посмотрев на девочку. Саша в ответ искоса бросила на незнакомца особенный завлекательный, огненный взгляд и ТАК ему улыбнулась, что тот чуть не выронил руль, и машина едва не перевернулась на полном ходу.
Они остановились где-то в тёмном месте, возле реки. В морозном небе светила луна. Вокруг никого не было.
Незнакомец что-то говорил о денежном вознаграждении, но Чёрная Роза плохо соображала. Окончательно разомлев в тепле, она чувствовала, что засыпает. Ей было так хорошо! Она махнула рукой: мол, всё в порядке, договорились.
Незнакомец разложил сидения автомобиля, превратив их как бы в большой диван.
- Позволь, я за тобой немного поухаживаю! – мягко сказал он, подкладывая Саше подушку.
- Спасибо, - Чёрная Роза кивнула с благодарностью, отчаянно зевая.
- Может быть, ты разденешься? – предложил клиент.
Чёрная Роза стала медленно расстёгиваться. Раздевание не заняло много времени – снимать было почти нечего.
Лицо клиента приняло озадаченное, серьёзное выражение. Вначале, на расстоянии, он не всё разглядел, но сейчас понял: под курткой у девушки НИЧЕГО из одежды не было, его взгляду сразу представилась её голая грудь безупречной, идеальной формы, совсем посиневшая от холода...
Когда она сняла мини-юбку, больше похожую на широкий пояс, на ней остались только узенькие черные, кружевные, неожиданно хорошие и дорогие трусики из «Дикой орхидеи» - остатки былой роскоши, и тоненькие, высокие полосатые летние гольфы... вот и вся одежда…
Когда и всё это было снято, Саша улыбнулась и сладко зевнула, устраиваясь поудобнее. Она вытянулась, закинув руки за голову, потом сказала сонным голосом:
- Простите, что я не угостила вас. Вы что предпочитаете – шампанское? Если пожелаете, я могу вам спеть – я умею играть на гитаре, знаю романсы, знаю готические баллады… Сейчас, я только принесу гитару…
И с этими словами она … уснула мертвым сном…
Мужчина с удивлением прислушался к её ровному дыханию – да, девочка спала.
Мужчина осторожно дотронулся до её плеча, потом слегка потянул за руку – нет, разбудить её было невозможно.
После мороза, очутившись первый раз в тепле и чистоте, первый раз сбросив одежду, Саша не смогла справиться с собой и заснула мёртвым сном.
Но незнакомец и не спешил её будить. Он осторожно пристроился рядом и с интересом разглядывал спящую девушку при свете луны, поражённый её ослепительной, какой-то фантастической красотой.
«Я готесса из Петербурга», - вспомнились ему слова девушки. – Готы…кто они такие? «Дети ночи, дети луны» … так их называют в каком-то журнале… Да человек ли она, вообще?..
Её разметавшиеся по подушке тёмные, волнистые волосы, её красивое, бледное лицо, её прекрасно сложенное тело, такое худенькое и истощённое… Вся она была словно полупрозрачная, словно уже и не совсем пребывала в этом мире, словно уже наполовину была призраком.
«Я умею делать всё… Вы предпочитаете шампанское?… Я принесу гитару… Я знаю готические баллады…» - вспомнились мужчине странные слова этой девушки.
В своих раздумьях незнакомец не заметил, как наступила ночь…
«Кто ты, удивительная девочка? - думал он, глядя на Сашу Черную Розу, которая спала беспробудным сном. - Откуда ты взялась, откуда ты выброшена на улицу, на этот жгучий мороз, почти без одежды, и вынуждена торговать собой, чтобы выжить? Откуда ты, из какого мира – где такие прекрасные девушки «умеют всё», где они так улыбаются, подают шампанское (интересно, кому?), где они играют на гитарах и знают готические баллады? Узнать бы»…
Он задумчиво улыбнулся, покачав головой. Осторожно просунув руку под голову Саши, он стал играть её густыми волосами. Они издавали таинственный, ночной запах жасмина. Странная красота девочки даже не позволяла допустить мысль о том, что это был всего лишь дешёвенькие духи. Мужчина осторожно коснулся её хрупких плеч, её ключиц.
«Какая нежная кожа! Просто чудо… Может быть, ты действительно явилась с Луны, или с другой планеты, как Аэлита? – подумал он, гладя освещённое луною бледное тело безмятежно спящей Чёрной Розы. – Что мне делать с тобой, бедная девочка? И как я могу тебе помочь?»
Он крепко задумался. Лёгкое развлечение, которого он ожидал, обернулось совершенно другой стороной.
«Послать всё к чёрту, перевернуть жизнь, бросить всё – и воспитывать, лелеять эту красоту…»
Но у мужчины была своя жизнь со своими обязательствами, семья, работа, и девочка с Луны никак не укладывалась в его земные планы…
Что произошло этой ночью, и произошло ли что-нибудь вообще – для Саши это осталось загадкой, так крепко она спала.
Рано утром, часов в семь (было ещё по-декабрьски темно), мужчина разбудил её, отлично выспавшуюся в тепле, у площади Трёх вокзалов и попросил поскорее одеться.
Ему было некогда. Он спешил на работу, скорее погрузиться в свои дела, затем домой, к семье, к горячему ужину, к телевизору – забыть, выкинуть из головы эту странную девочку с Луны, готессу, этот незнакомый мир, приоткрывшийся ему, дохнувший на него такой обжигающей красотой и одновременно - таким страшным холодом вопиющей нищеты, горя и безнадёжности.
Прощаясь, мужчина дал Саше полторы тысячи рублей.
Полторы тысячи рублей!!! Для Саши это было настоящее богатство! Как только открылись магазины, Чёрная Роза купила себе в универмаге на Комсомольской площади зимние тёплые, чёрные облегающие шерстяные рейтузы. Они выглядели прекрасно на Сашиных стройных ногах, и в них было так уютно, а свои полосатые готические гольфы она надела снаружи, поверх рейтуз.
О, какое счастье! Пусть кто-нибудь походит зимой в одних трусиках и в мини-юбке – тогда он Сашу поймёт!!! Хотя, конечно, всё равно этого мало, всё равно холодно, но, всё-таки… лучше, чем ничего, как было!
И еще, в Сэконд-хэнде, она выбрала какую-то курточку – черную, бархатную, на чуть-чуть утеплённой подкладке. Она была даже ей немножко мала и коротка, почти детского размера - а найти на Сашин рост вообще ничего было невозможно, руки по локоть торчали из рукавов. Зато выглядела курточка очень готично (а это главное), и была всё-таки немножко теплее, чем её клеёнчатая куртка.
И там же Саша купила пусть не новый, пусть и с каким-то химическим запахом, но очень приличный, чистенький длинный, и, вроде бы, шерстяной джемпер. Правда, на майку уже денег не хватило – ну и ладно… Пока можно поносить его и на голое тело, он вроде не колючий.
И ещё она купила зимние войлочные стельки в свои «Гриндерсы».
О Боже, какое счастье!!! Это ещё, конечно, нельзя назвать зимней одеждой, но жить уже стало намного легче. Одни тёплые рейтузы чего стоят…
Правда, на этом все деньги и кончились.
Осталось лишь немного денег на две пачки самых дешёвых ментоловых сигарет, на два замечательных, больших пирожка с повидлом (сейчас ей и пирожки с соломой показались бы замечательными), и чашку горячего кофе. И даже ещё чуть-чуть, на буханку чёрного хлеба впрок.
Одевшись во всё «новое», умытая, причёсанная, сытая, Саша прихлёбывала горячий кофе, курила сигарету «North Star» и чувствовала себя совершенно счастливой. Всё-таки жизнь налаживается!
Подошла знакомая вокзальная интеллигентная алкоголичка, торгующая в пригородных поездах сканвордами и газетами, и ехидно поздравила её с началом «трудовой жизни». Саша угостила её сигаретой.
- Как самочувствие? – осведомилась дама. – Ничего нигде не болит?
Чёрная Роза рассмеялась:
- Что вы! Наоборот, я полна сил и готова к новым свершениям!
- Ну что ж, каждый устраивается, как умеет, - рассудила дама, спившаяся преподавательница Истории КПСС.- Хороший джемпер. Тёплый. – Она внимательно разглядывала Сашину обновку. - И молодец, что взяла на вырост – мне будет в самый раз.
- В каком это смысле? – нахмурилась Саша.
- Есть предложение. Ты мне – джемпер, я тебе – постоянный ночлег.
- Как же вы мне это устроите? – удивилась Саша.
- Если у крайней лестнице, возле камеры хранения, пройти немного вправо, там тоже будет лестница – для рабочих. Нужно незаметно спуститься до подвала, там внизу есть решётка. Пролезть под неё тебе будет несложно, даже не испачкаешься,- она оглядел Сашину тоненькую фигурку. – Там, в подвале, проходят большие трубы отопления, и всегда очень тепло.
Если залезть под них, подстелив картон на пол, то там спокойно можно спать, сколько хочешь, и никто тебя не потревожит. Проблема для меня и других в том, что трубы находятся слишком низко над полом. Взрослый человек там просто никак не поместится, и бомжи туда не ходят. Но для тебя это будет в самый раз.
Тут была группа мальчишек и девчонок вроде тебя, и ещё моложе – они всегда там спали. Потом кто-то их вычислил, их стали гонять оттуда, и они перебрались на Курский вокзал или куда-то ещё – не знаю. Сейчас вроде об этом все забыли – и менты, и рабочие.
Если хочешь – я тебя туда провожу. Ты мне – джемпер, я тебе – ночлег.
Саша, не раздумывая, согласилась. Постоянный ночлег – это здорово. Теперь, правда, она опять оставалась почти голая, но «трудовая жизнь» только начиналась, впереди был новый вечер, так что, может быть, уже сегодня у неё будет новый джемпер или свитер. А там, может быть, и удастся осуществить её мечту – купить тёплую куртку и какие-нибудь красивые брючки, тогда будет хорошо.
Вечером, аккуратная, чистенькая и надушенная, с губами, накрашенными черно-фиолетовой помадой, она заняла прежнее место на Тверской – скромненько, с краю, возле фонаря…
Теперь на неё сразу должны обратить внимание, решила она.
Так оно и вышло.
- Какая хорошенькая, - услышала она за своей спиной. – Извините, девушка, а можно на вас посмотреть?
Саша оглянулась, приветливо улыбаясь.
Перед ней стояли две молодые женщины определённо того же рода занятия, что и Саша, только намного старше и гораздо солиднее одетых. Они переглянулись, оценивающе разглядывая девочку.
- А что, и правда ничего, - одна из них довольно бесцеремонно взяла Сашку за подбородок, повернула так и этак, затем профессиональным движением взяла за талию, повернула к себе спиной и бегло ощупала её плечи, спину и бёдра, как бы изучая её фигуру.
– Отлично. Просто супер. Длинноногая, хрупкая такая – не то мальчик-подросток, не то девчонка. Немного тощая, но если привести в порядок, приодеть, то можно сдавать вообще баксов за двести, за триста и больше. Она, дурочка, цены себе не знает! Только надо делать всё по умному.
- Чего вы хотите, девчонки? – с тревогой спросила Саша, слегка отстранившись.
- Ты сама-то откуда будешь, подруга? – лениво спросила вторая, с крашеными белокурыми волосами, но явно кавказской национальности. – Такая красотка!
- Ну, я питерская, а что?
- Паспорт-то у тебя есть? Ну-ка, покажи!
- Ещё чего! – Саша, чувствуя недоброе, поспешно отступила на шаг.
- Да ты не бойся, - мягко сказала первая, - мы просто хотели тебе предложить работать по серьёзному. С твоими данными у тебя большое будущее – такая фигурка, такое лицо, волосы классные. И возраст – самое оно. Тебе сколько – четырнадцать, пятнадцать? Смотри – будет и жильё, и питание, приоденем, ну и всё такое. Будешь работать либо на выезд, по вызову, либо у нас на квартире. Пятьдесят процентов твои стабильно. И безопасно, никто тебя не тронет. Если будет выезд к клиенту, то всегда с сопровождением. Ну как, подходит?
Саша, слушая её, усмехнулась, закипая от ярости.
- На квартире? И запрёте на ключ? – ехидно спросила она. – На улицу не будете выпускать? И ремнём пороть будете, и про деньги наврёте, ничего не дадите? Знаю, было у меня такое. А если я не согласна, тогда что?
Она тихонько отступила ещё на шаг, готовясь прыгнуть в сторону, если они попытаются её схватить – уж прыгать-то она умела, тут им за ней не угнаться! Да и вообще, всё, что связано с физкультурой, тут она была за себя спокойна.
Но первая девушка спокойно сказала:
- Тогда смотри сама – пропадёшь. Ты питерская, ты несовершеннолетняя, я же вижу. В Москве у тебя никого нет, это точно, иначе ты не ходила бы так – почти раздетая, по морозу. Если попадёшь в милицию, да ещё выяснится то, что ты занимаешься проституцией, то сто процентов окажешься в спецприёмнике. Там быстро выяснят, откуда ты сбежала, кто твои родственники. От хорошей жизни не бегут, а ты сбежала, значит, была причина. Вот тебя и возвратят к ним. Смотри, думай сама.
Другая добавила, как бы между прочим:
- Если ты не согласна сотрудничать, тогда зачем ты нам тут нужна? В Москве, знаешь, не любят конкурентов. С такой потрясающей внешностью, с таким экстремальным возрастом ты сразу всех переплюнешь, но и приобретёшь множество врагов. А ведь не все такие добрые, как мы. Обязательно найдётся какая-нибудь сволочь, и что-нибудь с тобой сделает…
- Что ты меня пугаешь? – недоверчиво спросила Чёрная Роза, сжимая тощие, но довольно крепкие кулаки. – Побьют меня, что ли, такие как вы? Подумаешь! Пусть ещё попробуют! Посмотрим, как это у них получится. А дома, когда меня пороли, мне что, лучше было?
- Побьют – ещё полбеды, а вот если испортят твою красоту? Лицо ножичком порежут, или прижгут сигаретой, или, например, кислотой плеснут из-за угла? Бешеных-то много… Как тогда будешь жить?
Она так это сказала, что Чёрная Роза в ужасе отшатнулась. А девица, выждав небольшую психологическую паузу, снова спросила:
- Ну как, не надумала?
- Да пошла ты! – вырвалось у Сашки.
Она круто развернулась, собираясь уйти от них, и неожиданно оказалась лицом к лицу со здоровенным бритоголовым парнем, который как раз подошёл в этот момент. Одет он был как охранник автостоянки, в камуфляже, с бэйджиком на груди, и с милицейской дубинкой в руках.
Правда, что-то не очень он был похож на охранника. Скорее, это был бандит, контролирующий действия проституток, и охраняющий их.
Девицы приветливо ему кивнули, он лениво и небрежно отдал честь.
- Привет жрицам любви. Эта готка сумасшедшая что – тоже с вами? – он подозрительно указал на Сашку.
- Да нет, - небрежно ответила кавказская, та, что была крашеная. – Так, приблудная какая-то. Питерская. Малолетка. Ходит тут, «снимается», клиентов завлекает. Она тут ко всем мужикам подходит, предлагает себя. Говорит, могу и орально, и анально, могу с двумя сразу, вот прямо здесь и сейчас… И нас посылает подальше – мол, скоро я вас всех тут за пояс заткну… Они, готки, все долбанутые, безбашенные…
- Это неправда! – воскликнула Саша, поражённая такой наглой ложью. – Зачем вы врёте? И нет такого слова: «готка». Я готесса из Петербурга, из хорошей семьи. И только тяжёлые обстоятельства вынудили меня пойти на крайность, и, в общем, это...
- Понятно, - не обращая на слова Сашки никакого внимания, усталым и угрожающим тоном произнёс бандит с милицейской дубинкой, окидывая девчонку скучающим взглядом. – Я второй день за ней наблюдаю. Думаю, чего она тут крутится.
- Я к родственникам приехала. У меня и документ есть – паспорт, - торопливо произнёсла Саша. – Я могу показать. Слушайте, что вам от меня надо? Как вам не стыдно. Я же никому не мешаю, просто гуляю, и всё. Правда, я к родственникам приехала!
- И по этому случаю решила сняться, денег подзаработать,- докончил бандит, а девицы нагло захохотали. – Слушай, пацанка! Бери-ка ты свой паспорт, и мотай с ним обратно в Питер, пока в спецприёмник не загремела! У вас там есть Катькин сад, там и околачивайся, а у нас тут своих забот хватает. У нас всё по-серьёзному. Малолеток нам ещё иногородних не доставало!
С этими словами он взял испуганную девочку за волосы (очень удобно – такие длинные, густые!), резко развернул лицом по направлению к метро, при этом три раза подряд ударив со всей силы тяжёлой резиновой дубинкой по пояснице, как раз по почкам…
О, Боже, это было так больно! Как молотом! Куда хуже, чем розги и ремень – по самому нутру! У Саши перехватило дыхание и подкосились ноги, она согнулась и скорчилась от боли, едва не упав в снег…
Но её ОЧЕНЬ трудно было вырубить!
Может быть, от таких ударов свалился бы сам бандит. Но она умела терпеть боль. И она отчаянно боролась за жизнь.
Кое-как справившись с собой, вдохнув побольше воздуха, она сотворила некое подобие улыбки, взглянула бандиту в глаза и прошептала:
- Спасибо, что хотя бы не разбил мне лицо… Было приятно. Мы ещё увидимся!
И она медленно заковыляла прочь, тяжело дыша, обхватив себя руками за бока и едва сдерживая слёзы...
***
Говорят, что Москва слезам не верит – нет, это неправда!!!
Москва, как и Нью-Йорк, и Токио, и Буэнос-Айрес, и Сан-Паулу и другие огромные мегаполисы, не верит НЕ ТОЛЬКО слезам!!!
Она не верит и потокам крови, и сломанным костям, и телам детей, проданных на донорские органы, и полуживым бродягам-старикам, умирающим в сточных коллекторах!!!
И трупам несчастных девчонок, приехавших в Москву за счастьем…и гниющим где-нибудь на помойке под кучей мусора, в разорванном белье из «Дикой орхидеи» или из «Готик Стайла», обглоданных крысами и насекомыми, с немым вопросом обративших в небо пустые глазницы!!!
А вы говорите – слёзы!!!
***
… Поесть в этот вечер Саша не смогла, хотя у неё и оставался ещё чёрный хлеб. Внутри у неё очень болело, ей всё время хотелось в туалет, по-маленькому.
Но когда она заходила в туалет, у неё ничего не получалось – только чуть-чуть, еле-еле. Было больно, и моча шла тёмно-красная, как свекольный сок.
Саше было очень страшно. Казалось, что она уже умирает…
- Ну, нет, - прошептала она. – Не дождётесь!!!
Ночью, лёжа в своём убежище, в подвале, на картонках, под горячими трубами, Саша Чёрная Роза то засыпала, то просыпалась от боли в рёбрах, в отбитых почках и вообще во всём теле, если неловко поворачивалась на бок.
Трубы гудели над головой.
Отчётливо было слышно вокзальное радио, которое объявляло:
«Поезд Москва – Хельсинки отходит с четвёртого пути в ноль часов тридцать минут. Нумерация вагонов начинается с головы состава».
«Поезд номер 651 Москва – Санкт-Петербург отходит с седьмого пути в один час пятьдесят пять минут…»
Саша лежала в тяжёлом полузабытьи, и ей казалось, что она едет в поезде, на верхней полке. Голова её покоится на мягкой подушке, в купе тепло, хорошо и уютно.
И поезд везёт её куда-то далеко-далеко, в какую-то загадочную страну, где живут все те же самые люди, что и здесь, но там они добрые, там все любят друг друга, никто никого не обижает, и её все любят, все ей рады, и она всем рада и всем улыбается.
Там всегда тепло, всегда светит солнце, там вечное лето. Там живут и её бабушка, и её мама.
И весёлый, трезвый отец катается с ней на лодке, они рыбачат вместе.
Вечерами все собираются за ужином, а Саша играет им на гитаре и поёт.
Ещё она занимается живописью, пишет картину, установив мольберт в саду, среди деревьев. Пишет масляными красками на полотне ветку яблони с большими красными яблоками. Потом их можно будет съесть. Так хочется яблочек… Она так и чувствовала их вкус во рту.…
А потом как будто наступила ночь, и она гуляла по этому саду, было тепло и тихо, в небе светила луна, в воздухе стоял запах цветов – особенно сильный, такой, как бывает только тёплой майской ночью…
И ещё там был один мальчик, и он был в неё влюблён, и она в него тоже, и они целовались… Но лица его Саша не могла разглядеть… и всё равно, это было такое счастье!..
…Саша проснулась, всё ещё с улыбкой на приоткрытых губах… проснулась на холодном, бетонном полу, от страшного чувства голода. Боль внутри как будто чуть-чуть поутихла. Она немного погрызла зачерствевший в кармане чёрный хлеб.
Радио объявило: «Электропоезд до станции Тверь отправляется в 8 часов 15 минут с 11-го пути. Остановки: Петровско-Разумовская, Химки, Крюково, далее со всеми остановками».
Значит, уже утро.
Так бы лежать, лежать и не вставать, и не открывать глаз! Видеть сладкие сны и не возвращаться к этой ужасной действительности! Но мучила жажда, и нестерпимо хотелось в туалет. Интересно, сейчас будет очень больно, как вчера, или не очень?
Чёрная Роза выползла из своего укрытия и побрела в бесплатный туалет.
Боль при мочеиспускании, по сравнению со вчерашней, не стала намного меньше. Наверное, она ещё к тому же всё себе там застудила.
Как жалко, что нет тёплых брюк! И тёплой куртки. И свитера. И сочувствия людей. И вообще ничего нет тёплого.
Да что об этом думать!
Саша напилась воды из крана, собрала волосы на затылке, закрепила их резинкой, разделась до пояса, чтобы умыться, и взглянула на себя в зеркало. Господи, какая она худая, какие страшные, чёрно-фиолетовые, огромные синяки у неё на боках! Это от дубинки.
Она вздохнула и стала умываться, причёсываться, мало-помалу приводить себя в порядок…
Надо было как-то жить дальше.
Она размышляла о том, что ей делать дальше, что вообще ждёт её в будущем. Никакую работу найти у неё не получается – иногородняя, несовершеннолетняя малолетка никому не нужна, вот разве если только, чтобы трахнуть, на один раз...
А возьмёт кто-нибудь на работу, так обманет, ей почему-то в этом всё время не везло. Значит, остаётся искать друга – такого, который поможет как-то устроиться, кого-нибудь из взрослых.
А среди кого искать, кому она, Чёрная Роза, нужна?
Ну, это и дураку понятно!
Как ей говорили: «Ничего, кроме длинных ног и смазливой мордашки, у тебя нет. Больше ты ни на что не годишься, кроме как торговать собой».
Придурки!
А разве они слышали, как Саша умеет петь и играть на гитаре, разве они видели, как она рисует, или как она умеет танцевать! Да возможно, с её данными, она могла бы сделать и спортивную карьеру в области гимнастики, если бы только было, кому ей заняться!
Но пока, на данный момент, получалось, что её вокзальные знакомые были правы. Кроме проституции,у неё других путей не было – разве только если помереть… Значит, ничего другого не остается, блин…
Только с этим теперь тоже возникли проблемы. Она вспомнила вчерашний вечер у метро «Охотный ряд» – теперь туда не сунешься.
Было в Москве, конечно, ещё много других мест. Но теперь Чёрная Роза уже сама боялась туда идти – наверняка там будет то же самое.
Существовали ещё разные клубы, дискотеки. Но она опасалась, что там повторится та же история, что и на Тверской. Ей поставят условия. А идти под крылышко бандитов она категорически не хотела.
Надо было искать в каком-то нейтральном месте.
«Куда пойти, куда податься?..» Чёрная Роза рассмеялась, вспомнив, как это четверостишие заканчивается в рифму: «Кого б найти, кому б отдаться?»
Это как раз про неё сказано!..
Короче, и смех, и горе…
Красиво причесав свои волосы, застегнув курточку на голом теле, Чёрная Роза вышла на улицу. Быстро, пока не успела замёрзнуть, она выкурила одну из оставшихся ментоловых сигарет, проскочила в метро и отправилась на север Москвы, на станцию метро «Речной вокзал», и оттуда - дальше, на автобусе номер 851 – к международному аэропорту Шереметьево – 2.
Там её ожидало разочарование.
Вначале она, было, обрадовалась, попав в огромное, светлое здание, где было тепло, где были скамейки-кресла, на которых можно было отдохнуть. Вокруг ходили интеллигентные, состоятельные господа, и уже пару раз подмигнули, заметив красивую, дерзко накрашенную девчонку в мини-юбке.
«Ага, - подумала Саша. – Сейчас что-то будет…»
Но, к сожалению, одновременно на неё обратила внимание и милиция. После проверки документов ей вежливо посоветовали поскорее отправляться домой. Пришлось убираться оттуда. Если она попадётся во второй раз, то обязательно окажется в спецприёмнике.
Та же история повторилась и во внутреннем аэропорту – терминале Шереметьево-1, но в менее вежливой форме, с применением дубинки. На этот раз только по спине, но все равно больно – по позвоночнику.
А в ней-то, при всех её спортивных прыгучих качествах, и при росте сто семьдесят восемь сантиметров, вес всего-то пятьдесят килограмм. Сколько можно бить ребёнка, тем более девочку?! Вот так сломают когда-нибудь её, как спичку, кончится её запас прочности…
Но она снова, переводя дыхание и глотая слёзы, подумала: «Нет, не дождётесь!»
Господи, какое мучение! Столько разочарований – и всего за каких-нибудь два, три дня.
Ничего не добившись, мечтая хотя бы как следует выспаться, она вернулась на Ленинградский вокзал, спустилась по лестнице к своему убежищу и…сердце её оборвалось.
Она увидела, что на месте старой решётки, под которую она легко пролезала, теперь стояла новенькая металлическая дверь, закрытая на висячий замок.
Больше здесь делать было нечего.
Кое-как она провела ночь в зале ожидания. Было множество народу, она затерялась среди них, и никто из милиции или дежурных по вокзалу не обратил на неё внимания – даже странно, наверное, Бог помог. Ну, хоть так, уже хорошо.
Она свернулась на скамейке клубком, подтянув колени к самому подбородку, и накрылась курткой с головой.
Это был новый способ, который она придумала. Гибкое тело позволяло ей свернуться как угодно, и не испытывать при этом особых неудобств. В таком положении она занимала совсем немного места, а если накрыться курткой, то она становилась похожа на небольшой мешочек, на чей-то багаж. И если пристроиться возле какой-то приличной семьи, то вполне можно сойти за их ручную кладь и спокойно спать до утра…
Саша лежала и в полусне думала … о Боге.
«Интересно, - думала она, - а что Бог думает обо мне? Какие у Него на меня планы? Если Он посылает мне такие испытания, то наверное, это не зря? Ведь Бог меня, конечно, любит, как и всех людей. Что-то должно случиться в конце концов. Может быть, меня ждёт какое-то небывалое счастье? Эх, дожить бы до этого, не сдохнуть бы… Ну что ж, будем терпеть…»
Надо отдать должное её прекрасному мужественному сердцу: даже проходя через все это, Чёрная Роза совсем не озлобилась на весь мир и тем более на Бога, в Которого искренне верила. И она не утратила своего оптимизма и веры в счастье, и твердо решила бороться и ждать, когда наступит её час…
…Когда открылось метро, она поспала ещё немного в вагоне, катаясь по кольцевой линии, и затем, подумав, снова отправилась в аэропорт Шереметьево.
Всё-таки там было много разных мест: и залы ожидания, и бензоколонки поблизости, где можно протирать стёкла автомобилей – за это тоже кое-что платят. А когда протираешь – можно и познакомиться, если дяденька попадётся подходящий.
А милиция работает посменно, каждый день меняется, так что… Главное – не мозолить никому глаза… Так она размышляла, приближаясь в полупустом утреннем автобусе номер 851 к международному аэропорту Шереметьево – 2.
Надо было как-то жить дальше.
10. А я-то тебе поверила!!!
К вечеру стало немного теплее, ветер утих, шёл мелкий снежок. На шоссе, неподалёку от терминала 2 аэропорта Шереметьево притормозил фургон с рекламой «Бочкарёв – правильное пиво». В окно выглянул водитель – крупный мужчина средних лет, с залысинами.
- Эй, подруга, не подскажешь, как тут проехать к бензоколонке? – спросил он одинокую, изящную фигурку с длинными тёмными волосами, топтавшуюся от холода с ноги на ногу у дороги.
Саша живо подбежала к машине.
- Бензоколонка налево, за поворотом, по направлению к Москве. – сообщила она своим звонким голосом. Затем, изящно отбросив со лба пряди волос, предложила: - А может быть, покатаемся вместе? Я готесса из Петербурга, из хорошей семьи, меня зовут Чёрная Роза. Но тяжёлые обстоятельства вынудили меня пойти на крайние меры и торговать своим телом. Интимные услуги для состоятельных господ! Я умею всё! – добавила она, очень мило улыбаясь шофёру.
Она, бедная, всё ещё улыбалась каждому новому знакомому.
Мужчина сразу чем-то расположил её к себе, приятно напомнив дядю Эдика– те же большие руки, те же залысины над высоким лбом. Саша почему-то очень быстро забывала всё плохое - такова была её натура. И прошлое всплывало в её памяти только в светлых красках. Только иногда, когда вспоминались отдельные моменты – тогда бывало больно.
Водитель с удивлением оглядел высокую и худенькую, как фотомодель, совсем юную девушку – лет четырнадцать, пятнадцать, не больше. Одета легко, не по-зимнему. Губы накрашены черно-фиолетовой помадой. А что, она, пожалуй, классная: красивенькая и, видно, очень сексуальная. Глаза так и сверкают.
- В машине отработаешь? – коротко спросил шофёр.
- Легко, - Саша с готовностью кивнула. – Цена семьсот… нет, пятьсот рублей – устроит?
- Не вопрос, - пожал плечами водитель. – Разве это деньги? Садись, - пригласил он.
Они поехали по тёмному шоссе, освещённому фарами фургона, в лучах которых мельтешили снежинки. Когда вдалеке показалась бензоколонка, они остановились.
- Вот здесь, - сказал водитель. – Давай…
Саша почувствовала в душе знакомое волнение. Этот мужчина уже был ей симпатичен. Девочке так захотелось хотя бы на полчаса почувствовать тепло человеческих рук, объятий. Наконец-то! Она была так одинока, так одинока – а этот мужчина сразу взял её с собой, в тепло, да ещё и обещал дать денег! И она уже была готова сделать для него что угодно.
Чёрная Роза медленно расстегнула и сняла курточку, улыбаясь, придвинулась поближе и осторожно попыталась расстегнуть рубашку шофёра.
- Не надо, - хмуро остановил её тот. – Давай, подруга, по-быстрому…
Он пригнул голову девочки вниз, зачем-то при этом взяв её за уши.
Саша прекрасно поняла его жест, только зачем за уши? Чтобы не убежала, что ли? А куда бежать-то…
Она хмыкнула, весело на него взглянув, осторожно убрала его руки. С готовностью опустилась перед ним на колени, и начала расстёгивать его ремень, затем – пуговицу и зиппер на брюках, сдвинула их вниз…
Конечно, было немножко противно заниматься этим вот так, в антисанитарных условиях, но Саша старалась об этом не думать. Не до того сейчас. Главное – это настроиться, и она уже чувствовала, как заводится сама.
Она доверчиво подняла глаза и взглянула на шофёра, ожидая увидеть на его лице ответную реакцию. Но взгляд водителя не выражал ничего. В тёмной машине сильно пахло бензином и машинным маслом, рябью скользили тени падающих за окном снежинок…
Когда всё было закончено, водитель сразу застегнулся, не говоря ни слова, а Саша, ещё не одетая, забралась с ногами на сиденье, расположилась там поудобнее, переводя дыхание и облизывая разгорячённые губы, и закурила ментоловую сигарету.
Она ждала каких-то слов от шофёра, но тот молчал.
«Бесчувственный какой-то, - с удивлением подумала девочка.- Похоже, я могла и не раздеваться!».
Тогда она сама спросила осторожно:
- Тебе понравилось?
- Нормально. Ты давай, одевайся…
Саша пожала плечами, надела и застегнула курточку.
Водитель завёл машину, и они подъехали к бензоколонке. Там же находился ярко освещённый стеклянный павильон магазина.
- Сейчас заправимся, я как раз разменяю деньги, - сказал водитель. – Заодно ещё поесть чего-нибудь возьмём.
- Ага! – обрадовалась Саша. – Можно, я посижу в машине?
Ей очень не хотелось снова на мороз.
- Нет, пошли со мной.
Саша кивнула, спрыгнула на снег и последовал за водителем. У дверей магазина тот сказал:
- Ты погуляй пока, подожди меня здесь.
Через несколько минут он вышел с пакетом и направился к своему фургону. Саша побежала за ним, предвкушая сытный ужин. У неё даже голова закружилась – так она была голодна. Водитель, открывая дверцу машины, оглянулся:
- Тебе чего?
- Как? А поесть? – весело спросила Саша.
- Чего тебе поесть? Всё, давай, пока.
Он хотел забраться в машину, но Саша остановила его за руку. Поняв, что с ужином ничего не выйдет, она сказала уже другим, равнодушным голосом:
- Ладно, тогда давай мои деньги, и я пойду.
- Какие деньги? – прищурился водитель. – Я что, тебе что-то должен?
- А пятьсот рублей? – удивилась Саша. – За то, что я тебе сделала… это? Мы же договорились! Я что, плохо сделала?!
- Какие пятьсот рублей, ты, прошмандовка? Я, честный человек, такой дряни, как ты, ещё должен что-то платить? А ну, вали отсюда!
Он огляделся – рядом никого не было, кто бы мог вмешаться, и вдруг, неожиданно, дал Саше такую затрещину, что у той из глаз посыпались искры. Она отлетела и упала на снег, ошеломлённо моргая: за что, за что?!
- Мы же договорились! – закричала девочка, а по щекам у неё текли слёзы, сразу превращаясь в мокрую ледяную корку, перемешиваясь с расплывшейся тушью.
- Ты ещё и недовольна?! – угрожающе спросил мужчина, поставил пакет на сиденье, достал из кабины монтировку и медленно сделал шаг к сидящей на снегу девочке…
Но Саша тут же вскочила на ноги. В руке у неё блеснул предмет, которого у неё раньше не было, но теперь в её жизни многое изменилось. Это была большая, складная, так называемая «опасная» бритва. Ужас до чего острая.
- А ну подойди, сволочь, тронь меня! – процедила она, яростно сверкая глазами. – Подойди, подойди, поговорим! – Бритва угрожающе поблескивала в её дрожащей, худой руке. - Честный человек! Я тебе поверила, сволочь, а ты!..
Водитель нерешительно остановился. Вообще-то он был смелым только против слабых, но сразу отступал, если видел решительное сопротивление. Он выругался, сплюнул и поскорее залез в кабину. Фургон с надписью «Бочкарёв – правильное пиво» рванул с места, и его огоньки быстро растаяли в темноте, а Чёрная Роза осталась одна на дороге…
Она стояла, леденея от холода, вытирая слёзы, замерзающие на щеках. Затем повернулась и медленно побрела, загребая снег своими «Гриндерсами» на высокой подошве, в сторону бензоколонки.
Надо было как-то жить дальше, как-то ухитриться не умереть. Может быть, кто-то даст протереть стёкла от снега за какие-то гроши, может быть, кто-то возьмёт её с собой. Может быть, где-то живёт сейчас, где-то ищет её настоящий, истинный друг!
Саша Чёрная Роза шла по пустынному заснеженному шоссе, громко разговаривая вслух, и по щекам её текли слёзы вместе с расплывшейся тушью.
- Неужели я так никому и не нужна на этом свете? – в отчаянии говорила Чёрная Роза, замерзая на ходу. – Почему? Неужели я такая плохая? Я же вежливая, послушная, и очень даже красивая, все так говорят. Я же добрая, я всех люблю.
Я никому в жизни не сделала зла, а сколько тепла и нежности накопилось в моём сердце, про то знает только Бог. И я готова отдать всё это не задумываясь, не оглядываясь, всю себя, без остатка!
Я была бы таким преданным, таким верным другом! Я могла бы стать служанкой, рабыней, - у неё уже всё путалось в голове, - могла бы трудиться, протирать стёкла, петь нежные, сладкие песни, я знаю даже готические баллады, обнимать и ласкать по ночам – что угодно, всё, что мне прикажут! Почему же я никому не нужна?
Друг, настоящий друг, мой прекрасный принц, если ты где-то есть, откликнись! Господи, помоги мне! – взывала она в отчаянии.
Постепенно её мысли приняли немножко другое направление.
– Если иначе нельзя, пусть я и дальше так же страдаю, но хотя бы буду не одна! На вокзале было столько знакомых – и мальчишек, и взрослых. Но им я тоже оказалась не нужна, у них своя компания.
Они смеялись надо мной, что я готесса, что я НЕ ТАКАЯ, КАК ВСЕ, что я не могу воровать и попрошайничать, что я не хочу пьянствовать и нюхать резиновый клей, что я моюсь и причёсываюсь каждый день, в конце концов!
А ведь, может быть, где-то есть один девчонка. Такой же, как я – бедный, одинокий, но добрый и благородный, тот принц, которому я нужна, очень нужна!
Как тяжело переносить испытания в одиночку! Если бы нас было двое, насколько легче и даже, может быть, веселее, было бы бороться за жизнь! Мы бы всегда могли поддержать, подбодрить друг друга добрым словом. Мы бы ночевали вместе где придётся, прижимаясь друг к другу, согревали бы один другого, нежно обнимая и целуя…
Да вдвоём и умирать не так страшно! А я одна, совершенно одна!
Господи, помоги мне! – в отчаянии молилась девочка. – Помоги мне!
Или, если уж и это невозможно, заморозь меня насмерть, только скорее! Избавь меня от этих мучений – у меня всё болит внутри и внизу, я уже почти не чувствую своего тела, я не ел уже не помню сколько времени, я очень хочу спать – это так невыносимо!!!
Заморозь меня, пусть меня засыплет снегом! Никто меня не увидит, я буду спать вечным сном. Я отправлюсь в ту далёкую страну, где всегда тепло, где живут мои родители и все, кого я люблю, и где меня все любят. Пусть меня засыплет снегом, Господи, пусть прекратятся мои страдания!»
И, словно в ответ на её слова, вдруг как будто стало немножко теплее, словно её пожалелели. Она из последних сил добрела до бензоколонки, подошла к ярко светящемуся стеклянному павильону магазина и открыла дверь...
И тут… произошло невероятное, немыслимое!
В двадцатиградусный мороз, зимой, в декабре, в небе раздался страшный гром, сверкнула молния, словно раскалывая мир на части! В ту же секунду подул страшный ветер, ударила метель, и с неба сплошной стеной повалил снег, кружась в воздухе, образуя целые потоки и завихрения!
И это произошло как раз тогда, когда Чёрная Роза уже успела войти в прихожую магазина. Она присела на корточки, спрятавшись за ящиком, откуда дул тёплый воздух, и, постепенно согреваясь, с удивлением смотрела, какая страшная вьюга разыгралась за стеклом.
Пока, видимо, Смерть отступила.
Возможно, у Саши был ещё один шанс.
ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ:
11. Спасите, я погибну здесь!
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО СМ. В ПРЕДЫДУЩИХ ГЛАВАХ
Ночью, 28 декабря, когда повсюду сияли разноцветными огнями украшенные новогодние ёлки, и страна готовилась к празднику, стоял сильный мороз, и вдруг синоптики всей страны были поражены тем, что началась страшная гроза – зимой, в декабре!!! Она сопровождалась невероятным по силе снегопадом. Мела метель, наметая такие сугробы, что в некоторы движение автомобилей приостанавливалось из-за заносов.
Машины двигались медленно. На шоссе, неподалёку от выезда с территории международного терминала-2 аэропорта Шереметьево, напротив магазина и бензоколонки, машины стояли, медленно проезжая вперёд по очереди, одна за другой – впереди был большой занос. Намело столько снега, что его постоянно убирали снегоуборочные машины, расчищая дорогу. И никто не мог понять, почему так – столько снега давно не выпадало, и как могла зимой начаться гроза.
Милиционер с полосатым жезлом регулировал движение, пропуская машины по одной. Стоящие сзади нетерпеливо сигналили. В темноте ярко светили фары машин, сиял стеклянный павильон ночного магазина, украшенный по-новогоднему. Горели разноцветные огни, снег кружился в лучах света. По обе стороны дороги белели высокие сплошные сугробы, освещённые фарами, а за ними, во тьме, не было видно ничего.
Регулировщик пропустил очередную машину – автоэвакуатор с краном (видно, где-то поблизости уже случилась авария). Немного подождав, за ней проехал большой автобус-экспресс «Шереметьево-2 – метро «Речной вокзал». Регулировщик снова опустил свой жезл, временно прекращая поток движения, показывая, что путь закрыт.
То, что последовало за автобусом, на некотором расстоянии, сразу привлекло его внимание.
К бензоколонке приближался кортеж из трёх автомобилей, двигавшихся, точно соблюдая дистанцию, один за другим. Впереди, ярко освещая дорогу мертвенно-белым, ослепительным светом, шёл большой чёрный джип с тонированными стёклами. За ним двигалась, собственно, основная машина кортежа – огромный, длинный чёрный лимузин. Только по фирменному знаку на радиаторе в нём можно было распознать какую-то особую, специальную модель «Мерседес-Бенц».
Стёкла лимузина были зеркальными и совершенно не просматривались. Снег скрипел под тяжестью его веса, на дороге оставались глубокие следы от его колёс. За ним на точно выдержанном расстоянии следовал такой же, как и впереди, чёрный джип, замыкая процессию. В них явно ехала охрана. Кто же находился в самом лимузине, угадать было сложно.
Три автомобиля совершенно синхронно притормозили и медленно остановились, как вкопанные.
Следовавший за ними уже знакомый нам фургон с надписью «Бочкарёв – правильное пиво» выдержал приличную дистанцию и встал поотдаль.
Регулировщик тоже, на всякий случай, отошёл на почтительное расстояние. По опыту он предпочитал не приближаться к таким автомобилям.
Вдруг, совершенно неожиданно, из-за угла бензоколонки, со стороны магазина, выбежала высокая, худенькая как тростинка, удивительно красивая девчонка лет пятнадцати, Она была в черной одежде, в высоких зашнурованных ботинках, как одеваются готы, бледная, с огромными, лихорадочно сверкающими глазами. На её длинных, тёмных волосах таяли снежинки. Губы её были накрашены черно-фиолетовой помадой.
Конечно, это был Саша. Она в одно мгновение оказалась возле прекрасной чёрной машины и прильнула к её стеклу, в котором ничего не было видно, кроме её собственного отражения. В руке у неё была тряпка. Сделав для вида несколько движений, как бы протирая лобовое стекло, при этом с опаской оглядываясь в сторону милиционера, она торопливо проговорила с измученной улыбкой:
- Я юная готесса из Петербурга, из хорошей семьи! Меня зовут Чёрная Роза! Тяжёлые обстоятельства вынудили меня пойти на крайность и торговать своим телом! Интимные услуги для состоятельных господ! Я умею всё, совершенно всё! У меня хорошее сложение – вот, смотрите!
Она торопливо расстегнула курточку, под которой у неё ничего не было, скинув её до самых локтей, обнажив посиневшее от холода тело, невероятно худое, хотя действительно сложенное очень красиво.
– Я стою очень дёшево, можно даже бесплатно, мы договоримся. Только возьмите меня с собой! – продолжала девочка, снова застёгивая куртку, и уже с полным отчаянием в голосе воскликнула: - Я очень хочу есть, я замерзаю одна на дороге, пожалуйста, не оставляйте меня здесь, я здесь погибну!!!
Никто ей не отвечал.
Внезапно она поняла, что обращалась всего лишь к водителю, что салон лимузина отделяет от кабины перегородка, а возможно, её даже и вовсе не услышали сквозь толстое непробиваемое стекло, и душой её окончательно завладело отчаяние. Но она ошибалась: те, кто находились в салоне лимузина, прекрасно видели её и в окно, и на мониторе, слышали по радиосвязи каждое её слово, и уже приняли решение…
В это время регулировщик поднял жезл, давая понять, что дорога освободилась и можно ехать. Но лимузин и сопровождавшие его машины продолжали стоять, несмотря на то, что сзади уже нетерпеливо сигналили. Они стояли, и было понятно, что это как-то связано с Сашей.
Милиционер, которому уже давно примелькался эта надоедливая девчонка, неожиданно появляющийся то там, то здесь, направился к ней, но не очень решительно: она стояла слишком близко к лимузину, а ему туда подходить не хотелось, и он не знал, что делать.
С другой стороны, из фургона «Бочкарёв – правильное пиво», не спеша вылез уже знакомый Саше шофёр и тоже двинулся в её сторону. И в руке у него была монтировка.
Видя это, девочка неожиданно для всех повернулась спиной к машине и крепко прижалась к ней всем телом, словно распятая. Что-то ей подсказывало: они не посмеют её ударить, пока она находится в таком положении, они побоятся случайно задеть машину! Она уже и сама была не рада, что заварила эту кашу, и высматривала наиболее удобный путь к отступлению – к прыжку за сугробы, в снег, в темноту, если машина тронется, бросив её пропадать на дороге.
Но машины стояли, как вкопанные, и чувствовалось, что в них происходит какое-то движение: кто-то переговаривался с кем-то по радио, отдавал какие-то распоряжения.
Вдруг распахнулись сразу все двери чёрных джипов, стоящих спереди и сзади. Из них вышли рослые бойцы, одетые в чёрное, без всякой символики и опознавательных знаков, по четыре человека из каждой машины. Каждый был вооружён короткоствольным автоматом, который держал в руке, а на поясе у каждого висел боевой нож и внушительная стальная дубинка. Это была целая маленькая армия. Таких охранников она ещё не видела.
Они неподвижно встали, образовав кольцо вокруг лимузина. Саше стало не по себе: она оказалась внутри этого кольца. Но они как будто не обращали на неё внимания, а ожидали кого-то другого, кто должен был появиться.
А в это время к ней уже приближался милиционер, выразительно помахивая дубинкой, хорошо знакомой несчастной девочке. Но один из охранников сделал предостерегающий жест, и милиционер остановился и отступил в нерешительности. Он прекрасно понимал, что приближаться к такой машине значит подвергать свою жизнь опасности, и способна на это разве что вот такая отчаянная, безумная девчонка, которой нечего терять.
И милиционер отступил.
Водитель с монтировкой, наоборот, подошёл слишком близко, видимо, желая угодить знакомому милиционеру и владельцам лимузина, избавив их от надоедливой бродяжки. Ему, наверное, не терпелось схватить дрянную девчонку за шиворот и хорошенько пройтись монтировкой по её рёбрам.
Где-то в глубине души он чувствовал, что поступил с ней нехорошо, и от этого был особенно на неё зол. То она, паршивка, деньги требовала, теперь вот мешает проезду… Уже каких-нибудь три шага отделяли его от Саши.
Но другой охранник, видя, что он не собирается останавливаться, сделал к водителю быстрый шаг, взмахнул рукой, в которой держал тяжёлый автомат, нанеся водителю быстрый удар рукоятью в челюсть. Тот полетел на снег, на дорогу, выронив монтировку, затем испуганно вскочил, и, держась за лицо, отбежал на порядочное расстояние, к своему фургону, и смотрел издалека.
Пауза.
И тогда открылась дверь лимузина. Из него вышел очень высокий, худощавый парень постарше Саши Чёрной Розы лет на семь, в чёрной куртке, с надвинутым капюшоном.
Через всю его левую щёку, сверху вниз, проходил глубокий, бледный шрам, особенно выделяясь на его загорелом лице. Несмотря на это, он был очень красив, даже слишком – какой-то холодной, мужественной красотой, как у Аполлона. Во всех его движениях, грациозных, как движения пантеры, чувствовалась большая физическая сила и особая выучка.
Охранники, как по команде, повернули к нему головы. Было видно, что все они ему подчиняются.
Он внимательно посмотрел на Сашу, так что глаза их встретились, помедлил секунду, затем решительно направился к ней. Вот его Саша почему-то действительно очень испугалась – она бы и сама не смогла объяснить, почему…
«Наверное, - подумала девочка в страхе, - на этот раз я ошиблась и действительно влезла куда-то не туда!»
Все остальные – и милиционеры с их дубинками, и грубый водитель-подлец с его монтировкой, и другие люди, которые её обижали, обманывали, били и гнали отовсюду – все они были привычными, все были похожи на обычных людей, и с ними вполне можно было как-то бороться. Наврать что-нибудь, убежать или договориться.
А этот холодный красавец со шрамом на лице был словно из другого мира. От него веяло какой-то неумолимой силой, которой невозможно противостоять. И она пугала.
Не раздумывая, Чёрная Роза бросилась прочь от машины к краю дороги, легко перемахнула через сугроб в темноту, и упала в глубокий снег. Она тут же вскочила на ноги и попробовала бежать, но это было почти невозможно – при каждом шаге она проваливалась в снег чуть ли не по пояс, и наконец, в изнеможении, снова упала и уже не мог подняться. Двигаться больше у неё не было силы.
Саша осторожно оглянулась в сторону дороги, желая убедиться, что темнота уже надёжно скрывает её, и тут же в страхе поспешно спрятала лицо в снег и замерла, как неживая - она увидела, как бесшумно приблизилась и склонилась над ней чёрная тень…
Парень в чёрной куртке с капюшоном осторожно ощупал её, потом мягко взял за плечи и слегка приподнял. Саша не шевелилась, словно уже была мёртвая.
Незаметно правой рукой она вытащила из кармана куртки своё оружие – складную бритву, хотя прекрасно понимала, что всякое сопротивление бесполезно, и, наверное, пришёл её конец.
- А вот этого не надо, - услышал она у себя над ухом тихий голос, и в то же мгновение сильная, словно железная рука быстро перехватила руку Саши у запястья и в долю секунды, очень аккуратно разжав её пальцы, извлекла из них бритву, совершенно не причинив девочке боли.
Парень со шрамом поднял Сашу за плечи, повернул к себе лицом и увидел её испуганные глаза. Чёрная Роза дёрнулась и сделала попытку вырваться, но не смогла. Незнакомец бережно, но крепко держал её.
- Тихо, тихо… готесса из Петербурга, - проговорил незнакомец, словно успокаивая испуганного ребёнка. - Всё, всё, всё. Чего ты так испугалась? Всё в порядке. Ты же сам просила забрать тебя отсюда? - он улыбнулся Саше так, что тот сразу немного успокоился. – Ну и пошли к нам! Вообще-то я не один. Тебя там ждут, - добавил он.
- А вы кто? – осторожно поинтересовалась девочка, снова насторожившись.
- Друзья, - заверил её парень со шрамом. – Мы – твои друзья. Не бойся, тебя не обидят и ничего плохого тебе не сделают. Я тебе это обещаю! Даю слово мужчины. Вот тебе моя рука!
Саша пожала протянутую ей руку. Она испытала ощущение, словно её небольшая ладонь побывала в железных тисках – но тёплых, дружественных тисках! Никогда ещё мужчина, парень, да ещё такой красивый, не пожимал ей руку. Целовали, обнимали, спали с ней - но руку не пожимали. Это было что-то новое. И у неё приятно дрогнуло сердце.
Она посмотрела на нового знакомого, как она умела, по-особому: чуть искоса, из-под полуопущенных ресниц, и улыбнулась своей улыбкой, откидывая волосы со лба.
- Ну, всё в порядке? - тоже улыбаясь, спросил юноша со шрамом. – Тогда пошли?
Не дожидаясь, пока Саша сама освободится от снега и встанет, он легко, как пушинку, поднял её на руки и понёс.
Его волосы издавали еле уловимый, тонкий, свежий запах дорогого одеколона. От его рук, от его тела исходило тепло. Саша, словно зверёк, интуитивно почувствовала, что в нём нет подлости и коварства. Наоборот, от него веяло прямотой и честностью.
Неожиданно для себя Саша обнаружила, что доверчиво прижимается к нему, склонив голову ему на плечо и обнимая руками за шею…
Ей совсем немного нужно было, чтобы проникнуться к человеку доверием. И сейчас она уже думала: как здорово, вот бы так несли и несли её, до бесконечности! Вот бы ей иметь такого друга и защитника! Нет, этого не может быть, это было бы слишком хорошо…
Парень со шрамом вынес её на дорогу и осторожно поставил возле машины на ноги. Затем достал из кабины какую-то мягкую пушистую щётку, и аккуратно отряхнул её всю от снега, с головы до ног. Это было щекотно и очень Сашу рассмешило. Парень посмотрел на неё и тоже улыбнулся.
Милиционер молча взирал на происходящее издали, даже машины сзади перестали сигналить. Парень открыл перед Чёрной Розой дверь лимузина:
- Прошу!
Что-то подсказывало Саше: сюда она больше не вернётся. Она помедлила в дверях, словно прощаясь, оглянулась на снег, на темноту, на дорогу, на регулировщика, и вдруг громко рассмеялась и показала ему язык, а затем, повернув руку ладонью кверху, показала отставленный «третий палец».
- Ну что?! Я ведь вам говорила?!! – насмешливо крикнула она всему миру.
Затем обратила свой взор к небу.
- Спасибо Тебе! – прошептала она с благодарной улыбкой. – Я верила, я не сомневалась!
И только после этого нырнула в полумрак просторного благоухающего салона.
Парень в капюшоне махнул рукой своим бойцам и тоже скрылся в лимузине. Охранники мигом заняли свои места в джипах, машины двинулись с места и, быстро набирая скорость, исчезли в темноте.
И тут регулировщик заметил, что метель кончилась, и ветра нет, снегопад почти прекратился, и только падают мелкие, сверкающие в лучах света, новогодние снежинки…
ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ:
12. Таинственные Дети Ночи
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО СМ. В ПРЕДЫДУЩИХ ГЛАВАХ
- Вот. Привёл, - сказал высокий юноша в куртке с капюшоном, со шрамом на лице, обращаясь к кому-то в полумраке. – Вытащил почти из-под снега. Ты знаешь, это девушка-воин: она чуть не зарезала меня своей бритвой, пока мы сражались! Будь с ней осторожнее! – и он улыбнулся в темноту салона.
Послышался тихий, нежный смех, и негромкий голос произнёс:
- Спасибо, Леонард. А теперь давай-ка, поищи в сети то, что я тебя просила. Зайди на петербургские сайты, где…ну, ты знаешь!
Тот, кого назвали Леонардом, кивнул. Он откинул капюшон и снял куртку, и Чёрная Роза поразилась: у него были длинные чёрные волосы, длиннее, чем у самой Саши. На нём была чёрная рубашка из дорогого тонкого бархата, а на руках серебряные браслеты и кольца.
Оказывается, это был гот, да ещё какой! И на такой машине! Ну, и дела! Сашу так и подмывало поговорить с ним на эту тему, но она пока постеснялась.
Леонард сбросил ботинки, и, забравшись с ногами на диван, достал откуда-то и раскрыл на коленях тонкий ноутбук с модемом для выхода в Сеть, и углубился в него, ища что-то в Интернете.
Лимузин быстро набирал скорость. Ход его был таким мягким, словно он плыл по воздуху над дорогой. Вокруг расстилались заснеженные поля, тонувшие во мраке ночи. Только и было видно, как мелкие снежинки, освещённые фарами идущей сзади машины, сопровождающей лимузин, кружась, летят за окном…
Саша присела на краешек дивана рядом с Леонардом, спиной к кабине водителя, отделённой стенкой, и с удивлением оглядывала салон лимузина, думая, куда же она попала.
В салоне было тепло. Просторное четырёхугольное помещение, менее всего напоминавшее салон автомобиля, было освещено приглушённым красноватым светом, исходившим от небольших плафонов на стенах, напоминающих свечи, и светящихся мерцающим красным светом.
В воздухе стоял нежный запах цветов, будто вокруг цвели живые розы. Или, может быть, это были такие духи, или ещё что-то, но благоухание было просто божественным. Словно переплетаясь с ним и дополняя его, звучала классическая музыка. Живая, сильная, она сразу завладела душой Саши, хотя она и не помнила, что это такое (в действительности, это была сороковая симфония Бетховена в электронной обработке).
Пол был сплошь устлан пушистым, чёрным ковром с высоким, мягким ворсом. Два огромных, мягких дивана, спереди и сзади, расположенные лицом к лицу, обтянутые чёрным бархатом, сверху были покрыты шкурами снежного барса, причём, как убедилась девочка, пощупав их, шкуры были настоящими! Стены и потолок салона были отделаны чёрным деревом с резьбой и тем же чёрным бархатом. И всё это освещалось приглушённым красным светом.
«Вау… Как готично!» - с изумлением подумала Чёрная Роза.
Под потолком, в передней стенке, над головами Саши и Леонарда, светились экраны мониторов, показывавшие всё, что происходило снаружи, со всех сторон. Было понятно, что на мониторы проецируются изображения с камер, установленных и на лимузине, и на передней, и на задней машине сопровождения.
Там же, сверху, был телевизор, а с боков переднего дивана находились музыкальный центр, небольшой холодильник и бар. На окнах висели занавески из очень красивой воздушной ткани – тёмно-лиловой, с серебряными узорами.
«Странно, что тут ещё нет бассейна, - мелькнула мысль у Саши. – И пункта обмена валюты».
Всё вокруг было удивительно, но не это великолепие убранства сейчас привлекло внимание девочки.
В полумраке, на большом диване по ходу автомобиля, напротив Саши, на шкуре снежного барса, сидела девушка и молча, внимательно смотрела на неё изучающим взглядом. По виду она была ровесницей Леонарда, стройная и изящная, и, как признала Саша, очень красивая. На ней была одна только длинная, лёгкая чёрная туника – в машине было очень тепло. Она сидела (точнее, полулежала), откинувшись на спинку дивана, подобрав длинные стройные ноги, и курила тонкую, коричневую сигарету. У девушки были длинные волосы, как у Леонарда, но очень светлые, льняные, а лицо, плечи, красивые, изящные руки и голые ноги, были тёмно-золотистыми от загара.
Её лицо казалось Чёрной Розе странно знакомым, но она никак не могла вспомнить, где же она могла видеть это лицо…
На пальцах таинственной девушки сверкали кольца: вроде бы оправленное в металл гранёное стекло, но при свете ламп эти стекла ослепительно переливались всеми цветами радуги, являя собой великолепное зрелище. Чёрная Роза поняла, что это такие большие бриллианты.
Металл, в который они были оправлены, не был золотом. По виду, это было серебро, и Саша даже удивилась. Но серебро это имело какой-то мертвенный, холодный оттенок. Платина? Саше снова стало немного не по себе.
А светловолосая девушка продолжала её внимательно разглядывать, и на губах её появилась чуть заметная улыбка. Наконец она заговорила.
-Энди Уорхол, - сказала она негромко. – «Юная балерина в чёрном платье».
- Что? – не поняла Саша.
Леонард усмехнулся, не отрывая взгляда от компьютера.
- Есть такая картина, - объяснила девушка в черной тунике. – Энди Уорхол – это такой американский художник-авангардист. Садись рядом, балерина в чёрном платье!
Саша послушно заняла место на диване возле неё.
Они продолжали внимательно изучать друг друга: девушка с бриллиантами на пальцах – откровенно, с чуть заметной улыбкой, а Саша – смущённо. Ей было почему-то неловко, она хотела отвести взгляд, но светловолосая владелица этого кортежа словно ей не позволяла.
У неё были очень интересные глаза – золотые. Вообще-то, они были серые, но вокруг зрачка – золотые, и во все стороны расходились мелкие лучики, как у звёздочки. Взгляд их был сильнее, чем руки Леонарда, острее, чем бритва Саши.
Саша испытывала странное ощущение от глаз, от лукавой улыбки белокурой девушки: она словно раздевала Чёрную Розу своими глазами, словно проникала дальше, в самое сердце. Это было здорово, очень волновало и заводило, и вместе с тем было немного страшно.
Девочка чувствовала, будто её окунули в ванну шампанского с пузырьками, пронизывающими её тело тысячей мельчайших уколов. Внутри у неё пробегал холодок, и по позвоночнику скользили мурашки.
Вдруг белокурая девушка сказала:
- У тебя помада размазалась, юная балерина в чёрном платье! Дай, я тебе помогу стереть её. Не волнуйся, потом накрасим заново.
Она засмеялась и достала чёрный шёлковый платочек.
Саша кивнула и послушно придвинулась к ней, подставляя губы. Это было так приятно, так приятно! Она ещё не знала, кто сидит перед ней, но уже чувствовала её силу и уже понимала: что бы эта девушка ни сказала кому-нибудь, ответом всегда будет: «Да».
- Как тебя зовут, малышка? – ласково спросила золотоглазая, когда с помадой было покончено, когда она стёрла её с губ девочки. Та моргала глазами, словно в трансе, и молчала.
- Тебя зовут Чёрная Роза, - подсказал Леонард. – Отвечай, когда тебя спрашивают.
- Ага, - кивнул девочка. – Чёрная Роза. А в миру – Саша. Я готесса из Петербурга, из хорошей семьи… - И тут она выпалила: - А мне кажется, я вас знаю!
Золотоглазая улыбнулась:
- Конечно. Меня вообще-то знает весь готический мир! Я принцесса Женевьева.
Саша уставилась на девушку с золотыми глазами, потом энергично замотала головой и прошептала:
- Да, конечно. Я не узнала вас без готического мэйк-апа. Но этого не может быть! Принцесса Женевьева, дочь Готического короля! Конечно, я же вас всё время видела и в журналах, и в Интернете! Да и Леонарда тоже, я теперь вспомнила! Нет, этого не может быть. Я наверное, уже замёрзла там, на дороге, в снегу, лежу в забытьи, и мне всё это чудится…
- И тем не менее, это правда, - сказала принцесса. – Моим отцом является Николай Семицветов. Он старый неформал, в юности играл в рок-группе «Метод», был хэви-металлистом, а потом стал готом. Сейчас он миллиардер, владелец «империи», выпускающей золотые, серебряные и платиновые украшения, и всякие товары для неформалов и особенно – для готов, Детей Ночи, для таких, как мы и таких, как ты!
Дети Ночи – это одно из старых названий готов вообще, но так ещё мы называем непосредственно наше общество, и наших приближённых. Моего отца называют Готическим королём, и по справедливости: он всем помогает, кто нуждается в помощи, выделяет деньги сиротам и больным, бомжам, наркоманам. И устраивает для людей всякие мероприятия, клубы для общения и многое другое – особенно, конечно, для готов.
А ещё… ещё он защищает тех, кого обижают, и борется со всяким злом в нашем мире. Он сделал это своим служением человечеству. Мой отец – это настоящий готический рыцарь, только он существует не в компьютерных играх и не в книгах, а в реальности.
Он является первым из тройки Больших Готов.
Вторым Большим Готом является правая рука Готического короля – отец Леонарда, бывший военный, полковник морской пехоты, награждённый орденами за участие в Афганской кампании, Павел Журавлёв по прозвищу Ван Хельсинг. Он командует армией его бойцов в сто человек – все бывшие морские пехотинцы, и все настоящие готы, Дети Ночи. Это Ван Хельсинг сделал так, что сейчас никакие скинхэды не смеют тронуть молодых неформалов, во всяком случае в нашем районе, и никто не смеет торговать среди молодёжи наркотиками.
И помогает ему в этом его советник, граф Владислав Дракула – конечно, не тот легендарный граф Дракула, правитель Трансильвании, но его самый настоящий потомок - да, да! Он очень сильный экстрасенс (и, я думаю, маг), он видит на расстоянии, читает мысли других людей, а также видит во времени – и в прошлом, и в будущем. Свою силу он принял от самого Вольфа Мессинга, Великого Волка Миссии, когда графу было двенадцать лет. И если надо, может воздействовать на других людей, и очень жёстко – он имеет огромную силу. Но граф – порядочный человек, и никогда не использует свой дар во зло, или для своих корыстных целей.
Сейчас мой отец с Ван Хельсингом и графом Владиславом отправились на место одной катастрофы на Ближнем Востоке, там было землетрясение, и под обломками зданий осталось много людей… Отец там финансирует спасательные работы и сам всем руководит, Ван Хельсинг со своими бойцами осуществляет эти работы. А граф Владислав, пользуясь своим даром ясновидца, указывает, где под обломками есть живые люди.
Ну, а пока они, Большие Готы, выполняют там свою миссию, мы, их дети, или Дети Ночи, остались здесь за них, смотрящими, и мы немножко присматриваем, чтобы всё было в порядке, никто не погибал и никого не обижали. Особенно нашего брата, и таких хороших маленьких девочек, - она ласково погладила Сашу по щеке. – Вот такие дела, Чёрная Роза.
- Круто, - уважительно сказала Саша.
Принцесса помолчала, задумчиво оглядывая девочку с ног до головы.
– Ну, и что же мы будем с тобой делать? Что мы будем с ней делать, Лёнька? – она вопросительно посмотрела на Леонарда.
Саша поспешно выпалила, как бы очнувшись и вспомнив, зачем она здесь:
- Интимные услуги! Я всё могу, всё умею. Я сделаю всё, что ты захочешь!
Женевьева снисходительно улыбнулась.
- Я тоже могу многое, очень многое… Правда, Лёнька? – они с Леонардом переглянулись и рассмеялись. – Ты говоришь, что ты сделаешь всё, что я захочу? Но это тоже для меня не новость. Почти каждый готов сделать всё, что я захочу. Но мы, пожалуй, сыграем с тобой в другую игру. Давай, - она подчеркнула, - я сделаю всё, что ТЫ захочешь в этой жизни – ну, если сама сочту это нужным, конечно! Ты понимаешь меня? – она выжидающе взглянула на девочку.
Та кивнула, не понимая, и произнесла, как бы извиняясь:
- Я могу, если надо, с двумя, прямо в машине. Только не высаживайте меня, пожалуйста, на снег, в поле! Если можно, подвезите меня хотя бы до города! Вы же тоже готы! Ну, то есть это я «тоже», а вы – готы с большой буквы! Поэтому не бросайте меня в поле, ладно? – и она жалобно улыбнулась.
- Господи, Боже мой, несчастный ребенок, - тихо прошептал Леонард и горестно вздохнул.
Принцесса Женевьева взяла Чёрную Розу за руку, и ласково убрала ей волосы со лба.
- Какое поле, какой снег, Саша? Ты что, бедная, думаешь, что мы с Леонардом взяли тебя с собой, чтобы воспользоваться твоими «интимными услугами»?! Нет, конечно!!!
- Ну, если только совсем чуть-чуть, немножко… - шутливо вставил Леонард.
Женевьева дёрнула его за ухо, и продолжала:
- Ты наш гость, понимаешь? Ты наш с Лёнькой гость – сегодня, завтра и сколько понадобится. А то мы уже надоели друг другу, - сказал она серьёзно, - нам скучно вдвоём. Правда, Лёнька? Вот ты, Саша, и несколько украсишь нашу компанию. Едем к нам домой, встречать Новый год. Теперь понимаешь?
- Но…почему? – совершенно невпопад спросила Саша. Просто спросила то, что думала.
- Потому, что я так хочу, - серьёзно ответила Женевьева. – Ты ведь сказала, что ты сделаешь всё, что я хочу?
- Да, - кивнула Саша.
- Ну вот, я так хочу, - он обняла Сашу и привлекла её к себе, так что её голова склонилась принцессе на грудь, и стала гладить, перебирая её волосы, как когда-то делал дядя Эдик.
И тут Чёрная Роза вдруг расплакалась…
Как всё это произошло? Как вышло, что автомобиль остановился, хотя принцессе Женевьеве никогда бы и в голову не пришло останавливаться у этой бензоколонки.
Её кортеж пролетел бы на полной скорости по шоссе, по самой середине, ни на кого не обращая никакого внимания, прямо по белой полосе, ослепляя фарами встречных. Но из-за снегопада пришлось ехать окружной дорогой – и произошла эта встреча….
Откуда взялся этот небывалый снежный занос, почему среди зимы ударила гроза?
Не оттого ли, что чаша страданий бедной девочки, Чёрной Розы, переполнилась, и она так молила Бога послать ей хоть какое-то избавление, и Бог услышал её молитву!
Почему принцесса Женевьева, принцесса состояния в несколько миллиардов, двадцатидвухлетняя совладелица холдинга «Южное золото», не проехала мимо? Почему она решила принять участие в судьбе Саши Чёрной Розы, «девочки с Луны»?
Принцесса Женевьева, а в прошлом - просто Женя Семицветова, сама росла без матери. У неё не было ни брата, ни сестры. Она знала, что это такое. И Бог сделал так, что две сироты встретились ночью на заснеженной дороге.
Всё вышло так, как просила Чёрная Роза – только немножко иначе и немножко лучше.
Принцесса Женевьева гладила и гладила Сашу Чёрную Розу по волосам, и лицо её было задумчиво. Леонард продолжал свои поиски в Интернете. Лимузин, в котором они находились, продолжал плавно нестись по шоссе среди заснеженных полей.
«Этого не может быть, - думала Чёрная Роза, - это мне снится».
Играла музыка, было тепло, пахло цветущими розами, руки принцессы были такими нежными и ласковыми. Вся эта картина, вся эта обстановка не исчезала, ничто не проваливалось сквозь землю, машина не превращалась в тыкву, а ребята – в мышей, как в сказке про Золушку, и Саша постепенно перестала плакать.
Женевьева оторвалась от своих раздумий и сказала, спохватившись:
- Какая она замёрзшая! Прямо такая холодненькая, как ледышка! Нужно срочно её согреть. Лёнечка, приготовь ей подходящий напиток! Сейчас мы её отогреем. Чёрная Роза, немедленно раздевайся! Смотри – ты вся промокла от снега. Снимай всё! Не беспокойся, сложим твою замечательную готическую одежду в пакет, потом всё высушим, ничто не пропадёт.
Она достала тёплый шерстяной плед в шотландскую клетку.
– Разденешься, потом накроешься вот этим.
Чёрная Роза кивнула и стала быстро расстёгиваться. Ловкие руки принцессы помогали ей освободиться от промокшей одежды.
Женевьева разглядывала её с нескрываемым интересом и восхищением, ничуть не стесняясь. Похоже, принцесса вообще ничего не стеснялась, не считала нужным скрывать свои эмоции и привыкла, чтобы ей во всём подчинялись.
- Какая она хорошенькая, - проговорила она нежно, вполголоса, лишь слегка дотронувшись до голого плеча девочки, но ту словно обожгло, такая странная сила была в руках и в глазах Женевьевы, - какая хорошенькая, правда, Лёнька? Удивительно, какая она чистенькая! При её-то образе жизни – никогда бы не подумала! Это действительно нужно иметь силу воли, чтобы не распуститься и так следить за собой! От неё пахнет лишь её чистым телом, холодом и снегом. А от волос…от волос пахнет жасмином. Почему от них пахнет жасмином, а, Саша? – спросила она, улыбаясь, гладя Сашу по голове.
- Это духи такие, - засмеялась девочка. – Правда, духи. Называются «Жасмин». Линия называется «Цветы России».
- Очень хорошие духи, - уважительно сказала Женевьева, без тени насмешки. – Такие нежные!
- Я дам тебе, если хочешь! – с готовностью предложила Саша. – У меня ещё осталось немного.
- Обязательно, - кивнула принцесса, помогая ей расстегнуть пуговицу на мини-юбке и снять её . – А я дам тебе свой парфюм, если не побрезгуешь – любой, какой хочешь! Надеюсь, тебе тоже понравится. Какие симпатичные трусики, - заметил она, когда ничего другого на Саше уже не осталось.
- Это настоящая «Дикая Орхидея», - сказала девочка. – Правда, красивые? Готические, с кружевами.
- Очень красивые, - кивнула Женевьева. – Ножки у тебя тоже очень красивые – такие длинные, стройные! Можешь не стесняться, оставайся в трусиках – мы с Лёнькой натуристы и художники, для нас обнажённое тело – это нормально. И встань, пожалуйста. Дай, я постелю для тебя плед.
Чёрная Роза, уже в одних трусиках, встала, но, поскольку высота потолка не позволяла выпрямиться, он опустилась на колени, а затем села, подложив себе бархатную подушку с дивана, на мягкий, пушистый ковёр у ног принцессы.
Женевьева тем временем раскладывала на диване клетчатый шерстяной плед, но не очень-то спешила, откровенно любуясь Сашей, как какой-нибудь статуэткой, или, скорее, куклой.
- Правда, она хорошенькая? – спросила Женевьева у Леонарда, поглаживая Сашу по голове, как мать или как старшая сестра. Чёрная Роза смотрел на неё зачарованно, преданным взглядом. Леонард усмехнулся, глядя, как принцесса нянчится с девочкой.
Машина на большой скорости неслась по шоссе, среди заснеженного поля, снежинки кружились за окном. Саше было так странно, так необычно: за окном летел снег, а она сидела, почти голая, в одних готических трусиках, на мягкой бархатной подушке, и ей не было холодно! Вокруг стояло благоухание цветов, звучала музыка Бетховена.
И теперь, наверное, у неё в жизни тоже начнётся что-то очень приятное, незнакомое, чего ещё никогда не было…
- Может быть, мне растереть её? – неуверенно предложил Леонард. – Чтобы она получше согрелась. Я умею!
- Ага, сейчас, разбежался, - ехидно улыбаясь, ответил Женевьева, и все рассмеялись, даже Саша. – Нет, я её согрею по-другому. По-настоящему. Есть такой метод американских эскимосов. Если человек замёрз, надо его раздеть, самому раздеться, лечь с ним в постель и завернуться с ним вместе в тёплое одеяло. И желательно ещё дать ему крепкого вина…
-… и трахнуться, - закончил Леонард, и все захохотали.
- Я тебе дам «трахнуться»! Нет, всё может быть вполне невинно. Сейчас мы это с ней проделаем. Только ты в этом участвовать не будешь!
- А ты что, ревнуешь? – осведомился Леонард, скосив на принцессу глаза.
- Тебя ревновать – время зря тратить. Это всё равно, что обижаться на ветер за то, что он дует, или на солнце – за то, что оно светит, - сказала Женевьева со смехом. – Ты всё делаешь так естественно, что странно было бы тебя в этом упрекнуть. Да ладно, я шучу. На самом деле, Саша, он очень верный и преданный. Так что не рассчитывай на него, место занято…
Все снова рассмеялись.
- Вот именно, - кивнул Леонард. – Слышишь, Саша, какие красивые сравнения, какие мудрые слова? Это она про меня говорит. Значит, действительно любит. Верно, Женька?
Чёрная Роза улыбалась, слушая, как они дразнятся. Ей было весело, ей очень нравились эти ребята, Дети Ночи, нравилось в этой новой компании.
Женевьева нажала какую-то клавишу на стене. Спинка дивана начала медленно опускаться и отодвигаться в глубину салона. Через минуту это уже был не диван, а огромная, длинная кровать шириной во весь салон, покрытая шкурой снежного барса.
Женевьева сбросила свою тунику, так что одежды на ней осталось не больше, чем на Саше - лишь белые шёлковые трусики, если не считать великолепных бриллиантов на пальцах.
Теперь уже Саша рассматривала её.
Ей был отлично знаком образ принцессы Женевьевы по фотографиям в журналах и в Иртернете. Мертвенно-бледное лицо, чёрная губная помада, глаза, резко подведённые синим и чёрным. Бархат, кружева, платина, бриллианты. Потустороняя, фантастическая красота. Девушка из иного мира.
А в жизни она оказалась совсем другая!
Всё тело принцессы, стройное и гибкое, было покрыто золотистым загаром, как и её лицо. Грудь её была просто совершенство. Она была сложена примерно так же, как и Чёрная Роза, но, может быть, не настолько худая.
Она расположилась на кровати, на барсовой шкуре, подложив под голову одну из бархатных подушек, и позвала Сашу:
- Ну-ка, иди сюда! Хватит сидеть на полу, как собачка!
Саша с готовностью забралась на кровать и устроилась рядом с Женевьевой. Вместе они укрылись широким пледом – да в машине и так было не холодно. Температуру в салоне можно было регулировать, при этом свежий воздух всё время поступал через кондиционер.
Можно было курить – дым всё равно уносился через особую систему вентиляции, и в воздухе оставалось только нежное благоухание цветов…
Леонард в это время закончил поиски в Интернете. Он нашёл то, что искал, выразительно переглянулся с принцессой и закрыл ноутбук.
Теперь он занимался угощением – раскрыв холодильник и бар, он достал всё необходимое, и вскоре поставил на кровать перед девушками небольшой серебряный поднос.
- Извини, что нечем угощать, - сказал он Саше. – Мы особенно не запасались – не знали, что у нас появятся гости. Дома нас ждёт роскошный ужин – я уже распорядился по электронной почте, предупредив, что у новый гость, и нас будет трое. А пока – так, просто небольшая закуска.
Чёрная Роза кивнула с благодарностью, не зная, с чего начинать. На подносе, кроме нарезанного свежего хлеба, от запаха которого у неё уже закружилась голова, ещё находились, в серебряных, прекрасной работы, вазочках сливочное масло, красная и чёрная икра, на блюдечках из того же сервиза – тонко нарезанная ветчина, сыр. И отдельно, на хрустальном блюде – свежий, сладкий виноград без косточек.
Женевьева тут же сама стала намазывать Саше бутерброд с икрой.
- Ты только смотри, не объешься с непривычки, - предупредила принцесса. – Говорят, от этого можно умереть!
- Я представляю, как можно умереть от голода, - уверенно ответила Чёрная Роза, беря у неё бутерброд с чёрной икрой, - а как можно умереть от еды, совершенно не могу представить!
Саша старалась вести себя прилично и не есть слишком много и слишком жадно, но она так изголодалась, что, казалось, её теперь ничем не накормишь. Ребята весело переглядывались, предлагая ей то одно, то другое.
Леонард подал в серебряных чашах горячее, со специями, крепкое красное вино. Саше он налил побольше, чтобы она согрелась.
- Подожди, - остановила её Женевьева, взяв бокал из рук Саши и отодвигая поднос в сторону, - не пей! Я покажу тебе, как это делается по-настоящему…Саша, открой рот, - сказал она тоном медсестры, затем поднесла чашу к губам, набрала в рот вина, прильнула к раскрытым губам Саши и передала ей всё содержимое своего рта.
Саша пила маленькими глотками, стараясь не очень спешить – это было так здорово и необычно! Когда она проглотила всё, Женевьева поднесла к её губам чашу, сказав:
- Теперь пей всё, до дна!
Саша кивнула и выпила всё, до последней капли. Она почти сразу же почувствовала себя пьяной – от еды и от вина. А вино было горячее, со специями, и очень, очень крепкое. И такая большая чаша для худенькой девчонки, истощённой и измученной хроническим недосыпанием, да ещё с мороза – такая чаша для неё, пожалуй, была слишком велика.
Но Саша послушно выпила всё – и сразу почувствовала, как будто жидкий огонь разлился по всему её телу. Внутри словно всё растаяло, и стало так хорошо! Щёки её зарумянились, глаза заблестели. Она неожиданно громко расхохоталась. Женевьева, глядя на неё, тоже не могла удержаться от смеха.
- Ого! – заметил Леонард, наблюдающий со стороны за происходящим. – Я смотрю, метод эскимосов действует!
Он убрал поднос и теперь сидел на противоположном диване, закинув ногу на ногу, с чашечкой кофе и с сигаретой.
Немного погодя принцесса сказала капризно из-под одеяла, где лежала в обнимку с Сашей Чёрной Розой:
- Леонард, допивай быстрее свой дурацкий кофе, раздевайся и спеши ко мне на помощь! Срочно требуется твоя помощь, а то одного моего тепла недостаточно! Всё-таки, чтобы согреть девушку, нужен парень!
- А как же ты говорила, чтобы я в этом не участвовал?
- Я передумала! Но чтобы без претензий на секс, понял?!
- Принято. Ясное дело! – пожал плечами Леонард, медленно, будто нехотя сняв рубашку и начиная расстёгивать ремень на джинсах. Он был такой же загорелый, как и Женевьева. Неудивительно, если они всё время проводили вместе.
В одежде Лёнька казался худощавым, но сейчас, когда он остался в одних плавках, было видно, насколько он идеально сложен: высокий, длинноногий, широкоплечий, он, казалось, весь состоял из одних мускулов. Саша такие тела видела только в глянцевых спортивных журналах.
- Ну, как мы тебе нравимся? – Женевьева совсем откинула плед с себя и с Саши. Теперь они обе лежали перед Леонардом в совершенно одинаковом положении, на спине, обе в трусиках, обняв друг друга за плечи, одинаково улыбаясь.
– Как мы тебе нравимся? Кто красивее?
- Я даже не знаю, - покачал головой Леонард.- Даже не знаю, кто мне больше нравится. Вы во многом похожи между собой. У вас примерно одинаковый рост и похожие фигуры.
Он придирчиво их разглядывал, как драгоценные изделия в ювелирном магазине, на бархатных подушках, а они кокетничали перед ним, строя ему глазки, золотые и зелёные, с одинаково длинными, тёмными ресницами.
– Вы обе стоите друг друга. Не знаю, кто лучше: ты – загорелая и светловолосая, или Саша – белокожая, с тёмными волосами. Прямо рябит в глазах! – Он глубокомысленно пожал плечами. – Даже не знаю, с кого начинать заниматься любовью: с тебя, Женевьева – по субординации, или с Саши – всё-таки она гость…
Последние его слова были встречены дружным хохотом.
- А если серьёзно? – спросила принцесса, отсмеявшись. – Она красивее меня?
- Если совсем серьёзно, Женевьева, я хочу сказать, что ты для меня – это ты. Так было, так есть и так будет всегда, ты же знаешь. Помнишь нашу клятву, когда нам было по пятнадцать лет, как ей сейчас? Как же я могу тебя с кем-то сравнивать? Но эта Саша, так же, как ты, имеет право на существование, и ничуть не менее тебя красива и приятна во всех отношениях.
- Вот именно, - кивнула Женевьева. – Значит, мы обязаны быть с ней ласковы и принять её как можно лучше! Ложись рядом, будем вместе её греть!
Все опять засмеялись. Леонард согласился с принцессой:
- Даже сам граф Владислав Дракула не мог бы рассудить более мудро.
- Аминь, - кивнула Женевьева.
- Ну-ка, подвиньтесь, - сказал Леонард, - пустите меня к себе!
Теперь Саша Чёрная Роза оказалась в постели между принцессой Женевьевой и Леонардом, на огромных бархатных сидениях лимузина, которые в горизонтальном положении превратились в огромную кровать. Лимузин, мягко покачиваясь, мчался на большой скорости.
Саша чувствовала себя прекрасно, она была на седьмом небе. Она уже забыла про все свои недавние мучения и обиды, про холод, про голод, и, главное, ей совершенно не хотелось спать. Усталость как рукой сняло.
Она не догадывалась, что пряности, добавленные в вино, содержали в небольшом количестве экстракт из листьев эфедры, которая, как известно, снимает усталость как рукой, если ей не злоупотреблять. Всё вокруг воспринималось ярко и нереально, как одна бесконечная, сладкая грёза…
Саша пыталась разобраться в своих ощущениях и не могла понять их до конца. Она чувствовала себя, словно попала в настоящую готическую сказку или компьютерную игру. «Что они со мной сделали, что? Почему мне так хорошо?» - не могла понять Чёрная Роза. Но она стеснялась говорить и в основном молчала.
Чёрный лимузин, словно волшебный корабль, нёсся на большой скорости по шоссе, сопровождаемый спереди и сзади двумя машинами с охраной, ярко освещая дорогу белым, ослепительным светом мощных фар, среди летящих снежинок, обгоняя другие автомобили.
Кортеж двигался по шоссе Е-95, стремительно приближаясь к Москве. Впереди была «транспортная развязка» - въезд на Московскую кольцевую автодорогу. Далее следовал путь по ней до Рублёвского шоссе. И далее, по Рублёвке – до небольшого озера изумительной красоты, спрятавшегося среди сосен, искусственно созданного уединённого места, маленькой Швейцарии неподалёку от Москвы, места, отгороженного от густо поставленных вдоль Рублёвки коттеджей.
Они направлялись к загородному дому Николая Семицветова, Готического короля, президента компании «Южное золото» и владельца многих других предприятий, в настоящее время находящегося со своей женой, Жюстиной, и со своими помощниками, за границей, где он оказывал благотворительность.
Машины двигались в направлении «скромного убежища» миллиардера, и везли его юную, нежно любимую дочь, принцессу Женевьеву, совладелицу одного из крупнейших филиалов компании, и в перспективе собиравшуюся унаследовать всю «империю».
Дочь, которая прилетела с мужем в Москву на собственном самолёте, со своей виллы на Багамских островах, чтобы встречать в Москве Новый год и заниматься делами, действуя от имени отца и от своего собственного имени.
Через час она должна была ступить на порог дома с Леонардом и со всей своей свитой. В доме шли поспешные приготовления к приезду дочери и наследницы хозяина.
Ярко освещённый трёхэтажный особняк среди высоких корабельных сосен, на берегу замёрзшего озера, стоял, убелённый снегом, окружённый девственными сугробами, между которыми были аккуратно расчищены дорожки, и царящее в нём оживление говорило о скором наступлении праздника.
Близился Новый год.
Кортеж из трёх автомобилей стремительно мчался по шоссе. Высокие «Хаммеры» с охраной шли спереди и сзади лимузина, точно сохраняя дистанцию. Снег кружился в лучах света.
А в благоухающем салоне лимузина, под звуки музыки Бетховена, льющейся с компакт-диска МР-3, на огромной постели, покрытой шкурами леопарда, трое молодых готов, юноша и две девушки: два представителя готической аристократии, и одна готесса из народа.
Они лежали, накрывшись клетчатым шотландским пледом, и, по выражению Леонарда, «релаксировали».
Расслабленные, слегка опьяневшие, они лежали втроём, обнявшись и переплетясь телами, напоминая три розы, или трёх граций, подложив под головы мягкие бархатные подушки.
Посередине устроилась принцесса Женевьева. Леонард лежал слева, а Саша Чёрная Роза справа. Правой рукой принцесса обнимала Сашу, которая лежала на боку, обняв Женевьеву за шею.
Саша пригрелась, разомлела, и думала: надо же! Ещё только час назад она замерзала там, на ночном шоссе, возле бензоколонки, униженно предлагая любому водителю почти бесплатно свои «услуги», а теперь она здесь!
Вот так бы лежать и лежать, как сейчас, уткнувшись в нежное, с тонкими косточками, плечо принцессы, к машине которой опасается подходить даже милиция, и с которой не шутят! Только бы не прогнали. Но сейчас об этом думать не хотелось. И она старалась не думать.
Ребята курили по очереди одну тонкую коричневую, ароматную кубинскую сигару. Они передавали её друг другу, и тихо, неторопливо переговаривались.
Женевьева сделала лёгкую затяжку, выдохнула душистый дым, передала сигару Леонарду и сказала:
- Чёрная Роза, ты – чудо! У меня прямо такое ощущение, будто мы тебя знаем давным-давно. Ты как подарок нам к Новому году. Правда, Лёнька?
Леонард кивнул, передавая сигару Саше через голову принцессы, и весело переглянулся с Чёрной Розой. Саше было приятно, но она насторожилась. Это было хорошо, что она понравилась обоим ребятам… и особенно, кажется, Леонарду.
Но если принцесса станет ревновать к ней Леонарда и невзлюбит Сашу – тогда будет плохо. Это может быть куда страшнее любого бандита или милиционера, подумала она…
А Женевьева продолжала:
- У тебя такое классное тело – словно точёное, и очень красивые волосы! Правда, Лёнька? – Она, тихо смеясь, крутила ладонями Сашину голову вправо и влево, чтобы лучше разглядеть со всех сторон. – Ой, как мне нравится в тебя играть!
Она говорила очень доброжелательно, но Саша, хотя и была по натуре доверчивая, теперь уже всего опасалась на уровне интуиции, и сейчас ей стало очень страшно. Очень.
- Поздравляю, - сказал вдруг Леонард снисходительно, томным голосом. – Сегодня твой день, Чёрная Роза. Проси у неё сейчас, что хочешь, она выполнит всё, уж я-то знаю. Только надо просить прямо сейчас, пока она тёпленькая. Она обязательно сделает, она на самом деле добрая. Правда, цветик-семицветик? – последние слова прозвучали с явно заметной повелительной интонацией.
Он ласково растрепал шелковистые, мягкие волосы принцессы, совсем закрыв ей лицо. Женевьева в ответ рассмеялась и укусила Лёньку за ухо.
Саша поняла Лёнькин шутливый совет по-своему: мол, понимай всё-таки, кто мы и кто ты. Ну, пригрели тебя, понравилась ты, но это ещё не значит, что мы на равных. То есть, ей следует воспользоваться моментом и попросить какие-то деньги… Может, глядишь, и дадут… если пожелают…
Она как-то сразу вспомнила, кем она здесь, в сущности, является, и ей стало немножко грустно. Наверное, Леонард специально ей об этом намекнул: мол, не забывайся.
Ну что ж, жизнь есть жизнь. Спасибо, что хоть накормили и согрели…
Тогда снова возникал вопрос: сколько ей следует просить? Вроде, она же им не оказывала никакие услуги. Ясно, что Женевьева – да и Леонард тоже, находясь всё время при ней и имея на неё какое-то влияние – конечно, не считают денег. Для них что один доллар, что тысяча. Это не то, что водитель на дороге. Но просить слишком много было тоже неудобно.
Она задумалась.
И тут принцесса Женевьева заговорила, перебив её мысли:
- Конечно, надо будет как-то решить с ней серьёзно. Нельзя же, в конце концов, вот так обнадёжить, а затем просто сунуть ей за ухо двести баксов, и выкинуть её на улицу!
- Вот именно, - кивнул Леонард. – Саша не игрушка, она живая девочка. Ты, Женевьева, в ответе за того, кого приручила. Взгляни, как она на тебя смотрит! От тебя сейчас зависит её дальнейшая жизнь. Когда-то твой отец приручил моего отца, простого офицера – хоть и с орденами, но с нищенской пенсией. Ты могла бы выгнать меня на улицу, скажи? А чем Чёрная Роза хуже? У меня теперь, по крайней мере, есть квартира, машина, есть деньги, и я бы не пропал. А у неё ничего этого нет, у неё нет даже майки на теле под курткой. Ты просто обязана устроить её жизнь – теперь, после того, как ты её угощала, иначе не стоило и браться. Какой смысл перевязывать раны тому, кого отдают на казнь? А уж если спасаешь, так спасай до конца! Ты помнишь, как говорит граф Владислав? Заповедь для высшей касты – магов и королей (он относится к первым, а тебя можно отнести ко вторым): «Если ты МОЖЕШЬ сделать добро, значит, ты ДОЛЖЕН его сделать! А если ты не сделаешь его, когда тебе предоставляли эту возможность, то Бог с тебя за это спросит!» Что тебе стоит? Разве для тебя это – расходы?
Чёрная Роза удивлённо взглянула на него с благодарностью. Теперь ей ещё больше нравился честный и добрый Леонард. А она-то думала, что они к ней относятся свысока...
- Верно, - сказала принцесса. – И потом, она мне очень нравится. Даже чисто внешне. Ты только посмотри, какая прелесть! – Она сорвала с Саши плед, любуясь её стройной фигуркой. – Словно статуэтка из слоновой кости! Но дело не в этом. Важнее то, что при своей красоте она ещё и по-своему скромная, и доброжелательная, а это особенно ценно, обычно такое редко бывает. Хотя, конечно, я представляю, сколько ей пришлось испытать – тут не мне её судить, мне такое и представить невозможно... А она ещё и улыбается всем, она не обозлилась. Она совсем не похожа на этакого волчонка, затравленного жизнью – она могла бы им стать, но не стала. За это я её уважаю, и даже очень.
Она снова укрыла девочку пледом и замолчала в раздумье. Саша тоже молчала, хотя внутри у неё всё сжалось. Она понимала, что сейчас решается её судьба.
Молчал и Леонард. Он тоже слушал очень напряжённо, и лицо его было серьёзным.
Наконец принцесса Женевьева снова заговорила.
- Разумеется, я хочу помочь тебе, устроить как-то твою жизнь, придумать для тебя какое-нибудь занятие, к которому лежит твоя душа! Я тебя уважаю, Чёрная Роза, ты такая же, как я, во многом, и я хочу, чтобы ты была нашим другом. Надо что-то придумать насчёт тебя. Даже не знаю…
Она снова замолчала. Потом сказала:
- А пока я хотела бы сделать тебе, как другу, небольшой знак внимания. Не подумай, что это подачка или милостыня, а то ещё обидишься! – Она хитро прищурилась. – Я ведь могу поддержать друга в трудный для него период?
Чёрная Роза заулыбалась и скромно кивнула.
- Да хоть бы и милостыня, всё равно спасибо! Я потом отдам, - сказала она.
Женевьева рассмеялась.
- Разумеется, отдашь, и сегодня же! Куда ты денешься! Если поцелуешь меня в щёчку – считай, что мы в расчете.
Она указала пальцем на свою щёку. Чёрная Роза радостно чмокнула её.
– Ну, вот ты и расплатилась! Отлично. Лёнька, где у нас деньги?
Леонард соскользнул с кровати, достал ключи, отпер сейф под передним диваном и передал Женевьеве небольшую коробку. Та открыла её и достала две пятитысячные купюры.
- Извини, у нас мелких нет. Это тебе пока на расходы, для начала, - сказала она. – Но тебе их и положить-то некуда, разве что действительно за ухо…
Она достала из коробки красивый готический бумажник в виде гробика из крокодиловой кожи, с серебряным крестом, и вложила туда деньги.
– На, возьми деньги вместе с бумажником!
«Что-то мне сегодня действительно везёт, - подумала девочка, взяв бумажник и машинально прижимая его к груди, не зная, куда его спрятать. – Сегодня действительно мой день. Всё-таки этого не может быть, это сон…»
Но, похоже, это была действительность. И Чёрная Роза ещё крепче прижалась к принцессе, удобнее устраиваясь на её плече.
Машина неслась дальше. Играла музыка.
- Да, кстати, - спросила принцесса Женевьева, - а что это был за мужик, который полез на тебя с монтировкой и которому Лёнькин боец так здорово врезал? Ну, милиционер – это понятно. А это кто?
Чёрная Роза рассказала о своём приключении с водителем фургона. Как она оказала ему свои «оральные услуги», как тот обманул и побил её, и чем всё это кончилось. Ребята слушали с сочувствием.
- Какой подлец! – сказала Женевьева. – И сколько, говоришь, ты у него просила?
- Пятьсот рублей, - ответила девочка.
Женевьева презрительно усмехнулась.
- Только и всего, такую мелочь! И он пожалел их для тебя?
Чёрная Роза пожала плечами:
- Выходит, так.
- Ну, значит, он получил за дело, - сказал Леонард. – Такому ещё мало! Жаль, что это сделал не я!
- Что ты, - ответила Женевьева. – От тебя бы он знаешь, как рванул! Только пятки бы сверкали! Такие люди – они смелые только против слабых. А ты, Чёрная Роза, молодец! Представляю, как он обосрался, когда увидел тебя с бритвой!
Все трое долго смеялись. Чёрная Роза уже чувствовала себя героем дня.
Машина неслась дальше. За окнами летели снежинки…
- Сколько тебе лет, Чёрная Роза? – спросила принцесса.
- Будет шестнадцать, - ответила девочка. – Через полгода.
- А как у тебя обстоят дела со школой?
Чёрная Роза вздохнула.
- В восьмом классе я отучилась только месяц. Потом меня забрали из школы… - она замолчала, боясь сболтнуть что-то лишнее.
- Понятно, - кивнула Женевьева, пристально взглянув на неё. – Ты питерская?
- Да, - ответила девочка.
- Извини пожалуйста, а как давно тебе приходится этим заниматься? – как бы между прочим спросила Женевьева. – Ну, в смысле, интимными услугами… Я смотрю, на самом деле тебе это вовсе не свойственно… Обстоятельства, понимаю…
- С четырнадцати лет. Так получилось. Я не нарочно!
- Бедная!.. Ну и ладно, всё это в прошлом, забыли! А что, кажется, ты и петь умеешь, и играешь на гитаре? И даже знаешь готические баллады?
- Точно! – удивилась Чёрная Роза. – А ты откуда знаешь?
- И дома тебя серьёзно наказывали – пороли, и даже до крови?
- Да. Было такое дело, - вздохнула девочка.
- Это ничего, - сочувственно сказала Женевьева. – Меня, принцессу, тоже один раз здорово выпороли! Причем это сделал Леонард.
- Так я же с любовью! А меня зато один раз выпорола Жюстина де Сад, или Фея воспитания! – вставил Леонард, и все снова засмеялись.
- Но откуда ты всё знаешь? – снова спросила Чёрная Роза.
- Считай, что я волшебница, - Женевьева повернулась к ней и нежно поцеловала в лоб. – А теперь, знаешь что? Поспи! Ехать ещё около часа. Отдохни, поспи немножко, ты же вымоталась! Всё в порядке, всё хорошо. Мы рядом. Спи! – С этими словами она получше укрыла девочку пледом и погладила по голове, снова повторив: - Спи, спи…
Как только она это сказала, Саша вдруг почувствовала, как смертельно устала, какой блаженный покой разливается по её телу, как тепло в машине, как приятно лежать раздетой, на звериной шкуре, под пледом из нежной шерсти.
Она осознала, наконец, что больше не надо никуда идти, ничего искать, не надо ни от кого прятаться – всё, поиски окончены, она дома. У неё есть деньги, есть друзья – сразу двое, и каких! И, возможно, теперь начнётся новая жизнь. Она сладко зевнула, глаза её сами закрылись.
Она ощущала давно забытое чувство – чувство покоя и защищённости, и сама не заметила, как уснула здоровым, крепким сном…
Кортеж из трёх машин стремительно мчался по шоссе, ослепляя встречных ярким светом. Все уступали им дорогу.
Отступила во второй ряд серебристая «Ауди» знакомого Чёрной Розе представителя малого бизнеса, её ночного клиента.
Боязливо притормозила на повороте, пропуская кортеж, «девятка» с двумя дамами, содержательницами притона проституток, и бандитом-сутенёром с Тверской, который недавно избил её.
Остановил испуганно на обочине свой «Фольксваген-пассат» фотограф Эдуард, бывший опекун Чёрной Розы, тот, что лишил её девственности в четырнадцать лет, и насильно сделал из неё проститутку – он как раз возвращался из Москвы в Петербург.
Страшно было попасться на пути таким машинам, да ещё несущимся на такой скорости – они не станут тормозить, разобьют тебя в лепёшку своими мощными бамперами из толстых никелированных труб, размажут по асфальту, и ты сам ещё будешь потом за всё платить… если жив останешься…
И если бы они знали… Но никто из них не знал, что в салоне чёрного лимузина с зеркальными стёклами, от которого они так испуганно шарахнулись - что в салоне этого лимузина, прижимая к щеке подаренный драгоценный бумажник с десятью тысячами рублей, сладко спала Саша Чёрная Роза – «девочка с Луны».
Как только она уснула, Женевьева очень осторожно переместила её голову со своего плеча на подушку, после чего подвинулась к Леонарду и сама устроилась на его плече.
- Ну-ка, покажи, что ты там нашёл!
Леонард раскрыл ноутбук, вошёл в Интернет, и через несколько секунд на экране появились прекрасные цветные изображения юной красавицы-чаровницы, стройной как тростинка, высокой девчонки лет тринадцати-четырнадцати, с тёмными длинными волосами и молочно-белой кожей, совершенно обнажённой, ослепительно улыбающейся, позирующей перед объективом без малейшего стыда.
Она была сфотографирована в самых различных позах, с разных точек - так, чтобы можно было лучше рассмотреть её фигуру: девочка на балконе, освещённая солнцем; девочка в кресле, с бокалом шампанского и с сигаретой в изящных, тонких пальцах. Девочка, раскинувшаяся на простынях, хохочущая, запрокинувшая голову так, что волосы свисают с края кровати – совершенно очаровательная, по своему бесстыдству, фотография. Та же девочка, но уже с гитарой, которую держит, высоко подняв гриф, зажимая такие аккорды, как в песнях готических групп «Лакримоза» и «ХИМ», и по выражению лица и движению губ видно, что она что-то поёт.
На самых последних фотографиях девчонка лежала, вытянувшись на постели, лицом вниз, на животе, пристёгнутая наручниками, в трусиках и бюстгальтере. Тело её было исполосовано длинными красными рубцами с проступившими алыми капельками крови, как после жестокой порки. Рядом, на простыне, был брошен хлыст, которым, вероятно, это было сделано: что-то вроде длинного, свёрнутого шнура из кожи.
Конечно, эта девчонка была не кто иная, как Саша. Все фотографии сопровождало послание: «Элитные секс-услуги для состоятельных господ. Очаровательная, весёлая и нежная девочка-подросток четырнадцати лет приглашает к себе в гости приятно провести время. Со мной возможно ВСЁ, и никто ничего не узнает! Жду тебя, мой радостный, мой сладостный!..» Далее следовал телефон и адрес электронной почты.
Некоторое время ребята молча разглядывали фотографии и текст объявления. Наконец принцесса Женевьева сказала:
- Да, это она. Я сразу её узнала, как только увидела на мониторе, когда она подбежала к машине. Я как-то уже натыкалась на эти фотографии в Интернете. Ну-ка, увеличь эту фотографию. Надо же, какая она здесь аккуратненькая, ухоженная, причёска классная – просто прелесть, что такое! – Она хмыкнула: - Потом распечатай для меня!
Женевьева помолчала в раздумье, потом сказала:
- Интересно, какая сволочь её использовала по полной программе, торгуя ей через Интернет – да так, что сама она оказалась на улице – без денег, без жилья и почти совсем голая? Разумеется, это не она сама давала объявление. У неё совсем другая натура: она готесса, она романтичная, как я, ей нужен прекрасный принц, как ты, а не это опасное и унизительное занятие… И если бы она делала это сама, то она бы написала: «Приеду в гости…» и так далее. Вряд ли у неё у самой есть квартира для встреч. А тут кто-то же должен был предоставлять квартиру для свиданий, встречаться с клиентами, привозить их на место… Значит, был какой-то сутенер.
- У неё, скорее всего, нет родителей. Возможно, этим занимался кто-то из её близких. Какой-нибудь опекун или воспитатель, от которого она зависела, - высказал предположение Леонард.
- Возможно. Интересно было бы найти этого человека и побеседовать с ним. Основательно побеседовать! – сказала принцесса, и взгляд её сделался холодным и жёстким. – Ты смог бы его найти?
- Конечно, - кивнул Леонард. – В этом нет ничего сложного. Только знаешь, что мне кажется? Никаких поисков не понадобится. Подожди, она проснётся и сама тебе всё расскажет о себе. Она тебя ещё достанет своими рассказами, вот увидишь! – Леонард добродушно улыбнулся. – Хорошая девчонка! Добрая, простая и чистая душой. Она всегда будет тебе благодарна. Смотри, как она спит с твоим бумажником!
Женевьева оглянулась и тоже не смогла сдержать улыбки.
Девочка тихо спала, свернувшись клубком под одеялом, как она привыкла во время скитаний, чтобы меньше мёрзнуть, хотя сейчас-то ей было тепло и хорошо. Волосы почти закрывали её лицо. Она подложила сложенные руки под щёку, с зажатым в них бумажником. Сейчас ей на вид можно было дать не больше двенадцати лет.
- Спи, - тихо сказала принцесса, осторожно коснувшись её волос. – Спи, никто не потревожит твой сон. Теперь я буду беречь тебя, теперь я возьму тебя под свою защиту. Я сломаю хребет любому, кто посмеет тебя обидеть.
- А я, - сказал Леонард, - я лично приведу это в исполнение. Начиная с этого опекуна, или кто он там есть.
Женевьева кивнула. Некоторое время они лежали молча.
- Леонард, - тихо произнесла принцесса, - я хотела тебе сказать. Вообще-то мне очень нравится эта девочка, и я хочу серьёзно ей помочь в жизни. Если я решила, я это сделаю. Это решённый вопрос. Но есть ещё кое-что… Она очень красивая, это факт. Это я говорю – я, принцесса Женевьева, фотомодель, «лицо» компании «Южное золото» во всех готических журналах и в Интернете. Но она действительно очень красивая – не красивее ли меня? А что, если я тебя к ней ревную?!
Она нежно потёрлась о плечо Леонарда, скосив на него глаза.
- Что ты, цветик-семицветик, - проникновенно ответил он, - то, что между тобой и мной – это навеки, до самой смерти. Если умрёт один из нас, это всё равно будет продолжаться, пока не умрёт другой. И потом, уже ТАМ, мы снова встретимся, и будем навеки вместе. Что же беспокоиться по этому поводу? Мы ещё успеем надоесть друг другу, правда?
Он улыбнулся, гладя принцессу по голове, как ребёнка, и продолжал:
– А пока – ну что ж? Я думаю, это хорошо, чтобы у нас было побольше друзей, которые способны нас понять – готических друзей, добрых, искренних, как эта девчонка, и к ним тоже надо относиться серьёзно. Дружба – ведь это радость! В жизни не так много радостей – зачем же отвергать их? А любовь у меня одна, и всегда будет одна – это ты! А у тебя одна любовь – это я, ведь правда?
- Точно, точно, - улыбнулась в ответ Женевьева. – Побольше друзей, побольше подружек… И так далее, и тому подобное. Ты такой красноречивый! Чего только не наплетёшь. Все вы, парни, одинаковые… Но всё равно, я ей помогу.
Они опять немного помолчали, слушая музыку.
- Леонард, - сказала вдруг принцесса, - а знаешь, когда ты приехал тогда из Питера, и я в первый раз увидела, как тебя ранили скинхэды (ну, ты им тогда здорово врезал, я знаю), - она нежно потрогала шрам на лице молодого мужа, - ты знаешь, я тебе не показывала, но я тогда так плакала!
- Да знаю я, - тихо ответил Леонард, - я же всё видел. У тебя всё время глазки были красные! Твои золотые глазки… Женевьева, у нас ещё есть немного времени? Иди ко мне…
Он осторожно сдвинул в сторону плед, чтобы не потревожить спящую Сашу, затем обнял принцессу и привлёк к себе, нежно целуя её плечи и грудь.
С каждым поцелуем её ревность постепенно таяла и таяла…
ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ:
13. Сладкая жизнь
ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО СМ. В ПРЕДЫДУЩИХ ГЛАВАХ
Они прибыли на место назначения в два часа ночи. Трёхэтажный заснеженный особняк над озером сиял огнями. Лимузин въехал прямо в подземный гараж, и ребята, почти не одеваясь, накинув лишь что-то из одежды, прямо из машины ступили на мягкие ковры подмосковной виллы Семицветова-старшего и его дочери, которая в настоящее время была здесь единственной владелицей.
Саша, освежённая недолгим, но крепким сном и чашкой не менее крепкого, ароматного кофе, который ей подали сразу, по указанию Женевьевы, с восхищением смотрела по сторонам. Она никогда ещё не видела такого богатого дома.
Роскошное убранство, камины и позолоченные колонны, а также обилие произведений искусства напоминали Зимний дворец в её родном Петербурге. В основном, среди скульптур здесь преобладали прекрасные копии (а может быть, кое-где даже и подлинники) знаменитых античных статуй работы Фидия, Праксителя и Леокара, а в живописи – картины мастеров эпохи Возрождения, в основном так называемой Большой тройки: Микеланджело, Леонардо да Винчи и Рафаэля, и других.
Всё – и статуи, и полотна – изображали прекрасных юношей и девушек, одетых или обнажённых, образцы цветущей красоты на любой, самый изысканный и утончённый вкус.
Ребята шли по пушистым коврам, и со всех сторон их окружали смотрящие на них с полотен, среди колонн и кованых каминных решёток, томные взгляды и вьющиеся кудри – итальянские чёрные, германские золотые и огненно-рыжие, и гибкие, стройные тела с упругими мускулами, или округлыми женскими формами.
И сами они - Женевьева, Леонард и Чёрная Роза, тоже полуобнажённые, были не менее прекрасными. Казалось, будто бы они сошли с этих полотен. Это было забавно! Они глядели на стены, затем – друг на друга, на себя, и улыбались.
В спальне Женевьевы и Леонарда (из неё, кстати, был прямой выход к бассейну) – над широкой кроватью висело огромное, в полстены, прекрасное полотно, исполненное нежности, работы знаменитого Никаса Сафронова: «Адам и Ева в раю».
Здесь в виде Адама и Евы были изображены сами Женевьева и Леонард, среди райских цветов и деревьев, ещё более красивые, чем они были в жизни. В руке у золотоволосой Женевьевы было прекрасное румяное яблоко, которое просто грешно было не съесть. На самом деле, они лично позировали художнику, который в это время отдыхал у них в гостях, на их вилле, на Багамских островах.
Саша была в полном восторге, и долго не могла отвести глаз этого полотна.
«Ах, вот бы и меня так с кем-нибудь нарисовали, голыми, среди цветов, и с яблоком в руке, - вдруг подумала она мечтательно. – И когда-нибудь нарисуют, наверное. Вот только с кем?»
Весь дизайн в доме был делом фантазии Женевьевы. Дело в том, что Николай Семицветов был, как он сам себя определял, «человек бизнеса», а юная Женевьева была художником с тонким, изысканным вкусом, как считал отец, и вполне заслуженно. И Николай трепетал перед художественными талантами обожаемой дочки.
Поэтому, когда занимались оформлением загородного дома, Николай смиренно устранился, и всецело предоставил это дело ей, и она дала волю своей буйной фантазии.
Точно так же ранее он предоставил оформлять городскую квартиру своему помощнику, графу Владиславу, потомку легендарного Дракулы, и тоже остался тогда очень доволен.
Ребята долго плескались в бассейне, после чего Женевьева предложила Саше одежду из своего гардероба, ещё ни разу не надетую: совершенно прелестную, безумно дорогую тунику из нежного шёлка чёрного цвета, и трусики-шортики из такого же материала – прелесть, что такое, как раз для юной готессы. Сама Женевьева тоже оделась подобным образом, а Леонард – в лёгкую рубашку и шорты, потому что в доме было очень тепло.
- Можешь ходить в этом, - сказала принцесса, - или не надевай вообще ничего. Лёнька, во всяком случае, не станет возражать! – вздохнула она. – А скоро мы купим тебе подходящую одежду на выход, нижнее бельё и обувь.
Потом они ужинали. Точнее, это было нечто среднее между поздним ужином или ранним завтраком. За огромным, в полстены, окном, среди сосен, было видно заснеженное озеро. На столе горели высокие витые свечи.
За ужином Саша рассказала всю свою историю с самого рождения – про смерть родителей, про дядю Эдика и про все свои злоключения. Она говорила без остановки. Ей давно не с кем было поговорить о своей жизни, никому она была не нужна. А сейчас эти ребята внимательно её слушали, и она выкладывала им всю свою душу.
При этом, однако, она успевала поглощать всё, что ей подкладывали на тарелку – ещё никогда её не угощали так вкусно.
А ей всё казалось, что это должно когда-нибудь кончиться, и она подсознательно будто старалась наесться впрок. Она тихонько спрятала в кармашек туники два маленьких пирожка, про запас.
Ребята видели это, и сердце у них сжималось от жалости.
Затем они отправились устраиваться на ночь – Леонард и Женевьева вдвоём, а Чёрной Розе выделили отдельную спальню – подумать только!.. На огромной постели могли, кроме неё, разместиться ещё, по меньшей мере, три таких Саши.
- Пойдёмте, перед сном посидим у камина, поболтаем, - сказала принцесса. - Ты когда-нибудь сидела у камина, Сашенька?
Снова играла музыка, но теперь это уже был Густав Малер в электронной обработке. Потрескивал огонь в камине, горели ароматизированные восковые свечи. Ребята долго разговаривали, глядя на огонь, и разошлись спать только под утро.
Когда Саша открыла глаза, она в первый момент никак не могла понять - где она?
За окном переливался и сиял девственный снег. Корабельные сосны над спящим озером отбрасывали голубые тени. Часы на камине показывали тринадцать часов тридцать минут. Рядом с кроватью, на кресле, Саша увидела чёрную шёлковую тунику и на себе - такие же шортики. На кресле также лежал бумажник из крокодиловой кожи в виде гробика с серебряным крестом, её собственный паспорт, зубная щётка и флакон с остатками духов «Жасмин», то есть всё её имущество.
Чёрная Роза сразу вспомнила всё, что с ней было вчера.
«Всё-таки это был не сон, - подумала она радостно. – А где мои новые друзья?»
Но Женевьевы и Леонарда рядом не было. Не успела она встревожиться, как открылась дверь, и появились они. На них не было ничего, кроме плавок и купальника, волосы были мокрыми – ребята только что выскочили из бассейна.
Схватив Сашу под руки с двух сторон, они, смеясь, увлекли её за собой, и, через несколько мгновений, все трое с шумом плескались в тёплой, прозрачной воде. Было весело и солнечно.
Выбравшись из бассейна, Женевьева и Леонард оделись в свои тунику и шорты, но Саше одеться не дали. Обтерев её нежно большим махровым полотенцем и переодев в сухие трусики и лифчик, они проводили её в соседнюю комнату, где их уже ждала группа людей – два врача, которые постоянно лечили семью Семицветовых, и при них – две медсестры.
Теперь их пригласили специально, чтобы они осмотрели девочку, и они устроили ей настоящую диспансеризацию. Ей прослушивали сердце, лёгкие, считали пульс, даже проверили состояние зубов, и, главное, взяли все необходимые анализы. Результаты должны были быть получены к вечеру, но и сейчас уже было ясно, что ни воспаления лёгких, ни даже небольшой простуды у Саши нет.
- Странно, какая она здоровенькая, - удивилась Женевьева. – Мне кажется, я бы давно уже погибла на её месте.
- Ничего странного, - возразил Леонард. – Отец рассказывал, на войне, в горячих точках они тоже ночевали в горах, на снегу, в мокрой одежде – и никто не заболевал. Потому что в экстремальных условиях организм работает по-другому. Да ведь и мы с тобой сколько закалялись, обтирались снегом, и наоборот, стали только здоровее!
- Ну, хорошо, что хоть нет воспаления лёгких, - тихо, чтобы Чёрная Роза не слышала, сказала Женевьева. – Хотя, если честно, меня больше волнуют результаты анализа крови из вены. Ладно, не будем пока об этом.
И они отправились в столовую, где для них уже был сервирован роскошный завтрак. Но никто им не прислуживал. У Женевьевы, в отличие от Николая, Готического короля, любившего средневековую пышность, так было заведено: слуги, всё приготовив, удалялись, и ребята чувствовали себя совершенно свободно…
Весь последующий день был посвящён отдыху. Они отправились на лыжах через заснеженное озеро в соседний лес, испытывать новое, прекрасное снаряжение от самых лучших фирм, выписанное принцессой к Новому году.
В лесу стояла удивительная тишина. Только и было слышно, как упадёт снег с какой-нибудь ветки, или белка пробежит по стволу. Солнце проникало сквозь кроны сосен и елей. Скрип снега под ногами и звонкий ребячий хохот весело нарушали этот таинственный зимний покой.
Саша уже и не помнила, когда она в последний раз каталась в лесу на лыжах. Всё как-то времени не было. Ярко-красный лыжный костюм, вязаный шарф и шапочка с помпоном, подаренные Женевьевой, были ей очень к лицу. На щеках её играл румянец, глаза сверкали, она смеялась и болтала без умолку и выглядела совершенно счастливой.
Женевьева поглядывала на неё с тревогой. Она думала о результатах анализов.
«Какая хорошая девчонка! Она так радуется жизни после всего, что ей пришлось испытать, - думала Женевьева. – Жалко будет, если у неё окажется что-нибудь серьёзное… Но мы и тогда её всё равно не оставим. Я сделаю всё зависящее от меня…»
Она уже успела привязаться к этой девочке, и болела за неё душой, а Леонард – и того больше…
Опасения принцессы оказались напрасными.
Первый, кого они увидели по возвращении, был врач, приехавший из лаборатории с результатами анализов – у Семицветовых всё делалось быстро. Тесты на СПИД и на всё остальное, что беспокоило принцессы, оказались отрицательными.
- Ну, слава Богу, - Женевьева облегчённо вздохнула, обняла Сашу, и крепко шлёпнула её пониже спины. – Обещай без резинок больше на улицу не выходить! А то выпорю! Ах ты, баловница!
- Единственно, Женевьева, - сказал доктор, - она немного застудила себе…кое-что, и у неё повышенное количество лейкоцитов. Я выписал ей курс лёгких лекарств, и ещё…- он улыбнулся, - купите ей тёплые штанишки и носочки – то, чего эта неформальная молодёжь почему-то никогда не носит! Включая, извините, вас и Леонарда!
- О! Это мы обязательно сделаем, - живо ответил Женевьева. – Завтра же пойдём покупать ей подарки – и одежду, и обувь, и нижнее бельё тоже!
- Главное, чтобы верхняя одежда была действительно тёплая, как я без неё намучилась! А тогда насчёт белья – можно ограничиться и минимальным, - сказала Саша весело, - или вовсе обойтись без него! Так прикольнее. И раздеваться интереснее. Я не люблю всякие кальсоны, фуфайки…
- Это значит, у тебя хороших не было! – сказала Женевьева. – Подожди, мы тебе в крутом магазине такое фирменное зимнее бельё купим! Вот увидишь, когда наденешь его перед зеркалом, ты сразу сама заведёшься! – она захохотала, ещё не успев закончить фразу. – Леонард, когда посмотрит на тебя, думаю, тоже! Правда, Леонард?
- Да, - сотрясаясь от смеха, ответил её супруг. – Но особенно, когда Саша снимет его обратно…
Все трое долго хохотали. Чуть помедлив, к ним из вежливости подключился и доктор.
Всегда, когда принцесса смеялась или грустила, всё её окружение поспешно делало то же самое. Единственным, кто не угодничал перед ней, был Леонард – тот, кто любил её по-настоящему, и имел над ней определённую власть...
Но сейчас у них обоих действительно было радостно на душе – из-за результатов анализов девочки, которую они уже успели полюбить за этот день – такая она была хорошенькая и весёлая, всё время улыбалась, всякий добрый жест принимала как великий подарок.
А сама Чёрная Роза так толком и не понимала, в чём дело, отчего они радуются, а просто она была счастлива смеяться вместе с новыми друзьями.
Они отправились обедать. Снег за высоким окном уже был синим, начинали светить фонари вдоль дорожек, красное солнце садилось за лесом. Снова на столе горели свечи. Играла музыка.
За обедом принцесса Женевьева завела разговор о том, к какому делу можно было бы пристроить Сашу.
Разумеется, можно было легко найти ей любую работу при Женевьеве или при Леонарде, каким-нибудь помощником, секретарём или курьером. Но принцесса твёрдо решила, что если уж она взялась ей помочь, то не ограничиваться просто тем, чтобы обеспечить ей хлеб насущный.
Конечно, это полезно, думала она, для формирования характера, если юноша или девушка начнёт свою трудовую деятельность с самых низов, и постепенно добьётся успеха. Так было с её отцом, Николаем.
Но, с другой стороны, сама Женевьева выросла на всём готовом, в тепличных условиях. А эта Чёрная Роза уже достаточно намучилась в жизни, и поэтому, считала принцесса, она имеет право на некоторые привилегии. Почему бы Женевьеве не устроить этой девочке то же самое, что она, Женевьева, получила с рождения, и вернуть таким образом свой долг в этой жизни? Принцесса была уверена, что она просто обязана это сделать.
«Закон для высшей касты – магов и королей: если ты МОЖЕШЬ сделать добро, значит, ты ДОЛЖЕН его сделать!» - вспомнились ей слова графа Владислава Дракулы-младшего, и она решила действовать именно так.
(Надо отдать должное её доброму сердцу, ведь не всякий богатый наследник так рассуждает!)
Если для принцессы совершенно безразлично, в какие расходы входить, то почему не дать девочке раскрыть свои творческие способности? Пусть её новая жизнь будет наградой за прежние страдания. И Женевьеве будет приятно, что это сделала она, а не кто-то другой.
- В первую очередь, нужно уладить твои дела с аттестатом за среднюю школу. Не хмурься, не хмурься, это необходимо. Ну, а насчёт дела жизни подумаем… Может быть, хочешь попробовать стать готической рок-певицей? – спросила принцесса. – Можно организовать тебе группу, купить аппаратуру. Я бы могла это финансировать, вложить в это деньги – может быть, это даже мне принесёт доход. Будешь исполнять свои песни в готическом стиле, вроде «Лакримозы» – ты ведь любишь это направление? И внешность у тебя как раз то, что надо. Может быть, получится что-то интересное? Заработаешь денег, прославишься, а?
- Да нет, Женевьева. Спасибо, конечно, но лучше не надо,- подумав, ответил Саша.-
Боюсь, я не потяну этот уровень. Я, конечно, люблю петь и сочинять в своё удовольствие. Но так, чтобы сделать это своей профессией – на это у меня не хватит терпения! А я не хочу вас с Леонардом разочаровывать.
- Ну, а чего тебе самой хочется? – спросила принцесса. – Какое дело ты избрала бы сама – так, чтобы тебе это нравилось?
- Ну, а чего тебе самой хочется? – спросила принцесса. – Какое дело ты избрала бы сама – так, чтобы тебе это нравилось?
- Я-то? – прищурилась Саша. – Надо подумать. Знаешь что, - воскликнула она воодушевлённо, - а ты могла бы сделать меня фотомоделью? Готической! Я давно об этом мечтала!
- Только не это! – отрезала Женевьева, не обращая внимания на то, как лицо девочки сразу приняло унылое выражение. – Ты красива, я не спорю, и очень фотогенична. Но только я этого не хочу. Можно со мной посчитаться?! Есть для меня кое-что важнее того, что ты фотогенична. Готическая фотомодель здесь – я, и не много ли нас будет на один квадратный метр жилья – что скажешь, Леонард?
- Уж это точно, - усмехнулся её муж, не очень довольный словами принцессы. – Роль модели, Саша, изволь оставить Их высочеству, поняла? Они-с так-с желают-с!
- А что, одной фотомодели тебе мало? Хочешь, чтобы рядом с моими фотками появились чьи-то ещё, помоложе?!! – резко спросила Женевьева, мигом взорвавшись, как порох, и яростно сверкнула своими золотыми глазами, но не на Леонарда, а на Сашу, и та похолодела и сжалась под её взглядом...
- Сашенька, пожалуйста, не сердись, - сказала принцесса, успокаиваясь и беря себя в руки. – Помнишь, я ведь сказала тогда, что сделаю для тебя всё, но только то, что САМА сочту нужным. Я не буду делать тебя фотомоделью. Да и всё равно, это только до определённого возраста. Не обижайся и не грусти, а лучше подумай, чего бы ещё тебе хотелось такого, чтобы на всю жизнь?
- Не знаю, - честно призналась Чёрная Роза.
- Ну ладно, отложим этот разговор на завтра, - махнула рукой Женевьева. – А пока, знаете что, ребята? Леонард, давай покажем ей мастерскую. Пусть посмотрит наши картины!
Мастерская, где ребята занимались живописью, находилась на третьем этаже. Это было полукруглое помещение с большими окнами и частично застеклённым потолком. Днём здесь было светло, как на улице.
В мастерской стояло несколько мольбертов разной величины. По стенам были развешены полотна, написанные масляными красками, и работы, выполненные в карандаше и иной технике. Другие холсты, в рамах и без рам, стояли, прислонённые к стенам. Везде лежали папки с рисунками, стояли банки с кистями и карандашами, пахло красками и растворителем – короче, здесь была обычная обстановка для мастерской художников.
Работы Женевьевы и Леонарда отличались между собой, и в то же время чем-то были очень схожи. Эти ребята были уже настолько близки друг другу, что, видно, и думали, и чувствовали, как один человек. И, надо сказать, оба они превосходно владели кистью, и работы их были живыми и интересными.
Здесь были и пейзажи – море, осень, заснеженный лес, готические храмы и замки. Были натюрморты, тоже готические – с розами, черепами, с фруктами, бокалами и свечами. Но в основном, конечно, преобладала та же самая тема, что и в убранстве всего дома: красивые юноши и девушки, обнажённые или одетые, среди которых мелькали то Леонард, то Женевьева – они часто рисовали друг друга в самых разнообразных вариантах.
Чувствовалось, что их не интересовали большие, монументальные сюжеты, исторические или социальные. Они лишь воспевали любовь и таинственную, нежную красоту, и старались в рисунке передать душу – а может быть, это и есть самое главное?
Саша долго, с увлечением разглядывала картины – она ведь и сама увлекалась рисованием, и пробовала свои силы в масляной живописи – но как это было давно!..
Саша долго, с увлечением разглядывала картины.
- Классно, - сказала она с уважением. – Действительно, здорово. Особенно, как вы прекрасно выписываете тела и волосы, и складки ткани, и глаза. А вот такую штуку, пожалуй, я бы тоже смогла нарисовать!
Она указала на небольшую штудию – учебный рисунок в карандаше: гипсовый конус, куб и шар, а сзади – драпировка из ткани.
- Можешь? – спросила Женевьева. – Серьёзно? А ну, попробуй!
Её усадили за мольберт, с приколотым к доске листом ватмана, поставили перед ней композицию из гипсовых наглядных пособий, и она углубилась в работу. Ребятам было так интересно, что же у неё получится, что они встали у неё за спиной и смотрели, не замечая, как идёт время.
Примерно за час она создала вполне приличный ученический рисунок, с правильно построенной композицией и довольно неплохо наложенным штрихом.
Женевьева одобрительно взглянула на девочку.
- Слушай, Чёрная Роза, а что же ты мне не сказала, что умеешь так здорово рисовать?
- А что, разве здорово? – улыбнулась девочка. – Я и лучше могу, просто давно не рисовала. Но мне нравится это дело!
-Так вот что тебе нравится! – сказала принцесса. – В таком случае, решено: ты будешь учиться на художника, на какого-нибудь дизайнера или книжного графика. Я устрою тебя в училище, где занимаемся мы с Леонардом, только на дневное отделение. Училище имеет статус высшего учебного заведения. А что касается твоего желания стать моделью, здесь тоже всё в порядке. На дневном отделении постоянно работают с обнажённой натурой, и все более или менее симпатичные мальчишки и девчонки из студентов предлагают свои услуги, а тебе уж сам Бог велел. Там ты будешь пользоваться популярностью – если уж тебе обязательно надо крутиться перед всеми, выставляя напоказ свои юные прелести. Ну что, ты согласна учиться на художника?
- Конечно! – воскликнула Чёрная Роза. – Как это я раньше не догадалась!
- Телефон, - громко сказала принцесса. В ответ откуда-то с потолка прозвучала музыкальная фраза из нескольких нот. – Сергей Александрович, - сказала Женевьева в пространство, и Чёрная Роза поняла, что это она назвала номер. Через несколько секунд голос ответил:
- Да, я слушаю! Здравствуйте, Женевьева, очень рад вас слышать!
- Здравствуйте, Сергей Александрович! – сказала принцесса. – С наступающим вас.
Нужно встретиться! У меня тут для вас замечательный девочка!.. Ну что, Чёрная Роза, всё решено! Ты довольна?..
На следующий вечер состоялась встреча с профессором из Художественного училища. Он растаял, едва увидев Сашу. Так окончательно определилась дальнейшая судьба Чёрной Розы.
Потом наступило тридцать первое декабря, день подарков и поздравлений.
Как новая семья, Женевьева и Леонард отправились с Сашей на машине в Москву, покупать ей одежду и развлекаться. Машина неслась по шоссе среди заснеженного поля. Сияло солнце. Было по-настоящему празднично.
- Сейчас мы выберем тебе всё готическое, но в лучших магазинах, - мечтательно сказала Женевьева. - Ботиночки, пальто, платье «от кутюр»…
- Очень ей нужен твой «кутюр», пусть даже и готический, - засмеялся Леонард. – Куда она в нём будет ходить – на приёмы, на день рождения Киркорова? Она что, жена депутата или президента нефтяной компании? Ну, ты скажешь тоже! Всё-таки ты же неформалка, пусть и не беднее их!
Своди её в нормальные неформальные магазины: «Готик Стайл», «ХХI век», «Камелот», «Танцы» и всякие другие. Купи ей конкретно готические шмотки: прикольные платья с кружевами подороже, колготки с дырками, джинсики, курточки, какие-нибудь совсем безумные ботинки на высокой подошве, топики, майки и трусики-ниточки (ну, такие, из одного названия).
Ей бы очень пошли большие украшения из кожи и металла – на шею и на руки. Какие-нибудь солнцезащитные очки с синими или красными стёклами. Вообще, высоким и худым всё идёт. Побольше креатива и дерзости, людям это нравится! Она ведь у нас теперь кто? Студентка художественного училища.
Да, и кроме того, надо выбрать ей подходящий одеколон или туалетную воду – я примерно представляю, какие композиции ей подойдут.
Женевьева только руками развела.
- Ну что я могу сказать? Вот, познакомься, Чёрная Роза, - она указала на Леонарда, - это твой новый персональный стилист. Думаю, он абсолютно прав! Ещё, Чёрная Роза, надо будет купить тебе сумку или рюкзачок получше – с чем ты будешь ходить в училище? И хороший небольшой ноутбук – тут Лёнька тебе поможет, он мастер, компьютер – это его второе имя! И, конечно, как художнику, купим тебе хороший альбом, чтобы он всегда был при тебе, и карандаши, и резинки.
- Ты про какие резинки говоришь? – спросил Леонард. – Про ластики или…?
- Я говорю и про те, и про другие, - невозмутимо ответила Женевьева. – Чего стесняться? Она же собирается быть ещё и натурщицей, и позировать обнажённой! Ты хочешь сказать, студенты, увидев её, такую красивую, в обнажённом виде, не проявят к ней никакого повышенного внимания?.. И ей внимание с их стороны тоже будет совсем неинтересно? Сомневаюсь! Значит, те, вторые резинки вскоре понадобятся тоже!
Весело смеясь, они отправились по магазинам.
- Какая фигурка, а? – восхищённо сказал продавец в готическом магазине на ВДНХ. - Вот это фигурка! На такую девочку что ни надень, всё будет выглядеть здорово.
-Точно, - кивнул Леонард. – Но лучше всего она выглядит, когда на ней вообще ничего нет.
В это время Чёрная Роза, в одних новеньких готических трусиках-ниточках, даже без лифчика, никого не стесняясь (ей уже все были как родные), натягивала перед зеркалом узкие, расклешённые внизу, чёрные бархатные джинсы, поворачиваясь то так, то этак, фирменным движением откидывая со лба волосы.
Продавец улыбнулся и достал серебристый фотоаппарат-мыльницу. Но Леонард поймал быстрый взгляд Женевьевы, и ловким движением прикрыл ладонью объектив фотоаппарата.
Продавец возмутился.
- А со мной вы договорились? – грозно спросила принцесса. – Эта девочка моя собственность, я имею на неё эксклюзивные права.
- Всего один снимочек, - умоляюще попросил продавец. – Ваша девушка могла бы стать вторым лицом нашей фирмы! Ну, после вас, конечно…
Он прекрасно знал Женевьеву и Леонарда, знал и отца Женевьевы. И её нрав.
- Нет, - отрезала Женевьева, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не взорваться. – Она будет художником. Верно, Леонард? Да, кстати, я тут всё думала… а не прикрыть ли ваш гадкий магазинчик? Вот отец приедет, мы решим, как быть…
Впрочем, на самом деле магазин был отличный, хотя и дорогой (но не для принцессы, конечно), и красивых нарядов они в этом магазине всё-таки накупили. И в других магазинах тоже.
Потом они втроём гуляли по Москве, заходили в кафе, любовались ёлками и иллюминацией, а лимузин с двумя охранниками следовал за ними по пятам.
Они прошли от Пушкинской площади по Тверской вниз, до Охотного ряда, и оказались на том месте, где Чёрная Роза пыталась предлагать свои «услуги». Уже вечерело. Там стояла огромная новогодняя ёлка. Она была красиво освещена фонарями, падал мелкий снежок. Чувствовалось приближение праздника.
- Вот и Охотный Ряд, - сказала Женевьева. – Давно я здесь не была. Смотрите, какую красивую ёлочку поставили для жриц любви! Чёрная Роза, а твоих знакомых тут нет?
Девочка пригляделась внимательнее и сказала:
- Ну как же, есть! Вон тех двух накрашенных гадюк я знаю. Помните, я рассказывала про двух девиц, типа содержательниц притона, которые приглашали меня работать у них проституткой, а когда я отказалась работать с ними, сдали бандиту, своему сутенёру? Кстати, а вот и он – в камуфляже, с бэйджиком на груди, с милицейской дубинкой – типа, охранник автостоянки! Это он тогда отбил мне почки своей дубинкой! Я потом ещё долго в туалет по-маленькому ходила кровью…
- Вот как? – сочувственно сказала Женевьева, и лицо её приняло сначала жалостливое, а потом жестокое выражение. – Ну что ж, сейчас мы с Леонардом подойдём, поговорим с ними!
- Ага, - кивнул Леонард, вынимая из кармана тонкие кожаные перчатки, - сейчас посмотрим, кто кому чего отобьёт. Не могу терпеть, когда бьют девушек. Это дело так оставлять нельзя, - добавил он убеждённо.
И они направились к тем, на кого указала Саша.
Две девицы, содержательницы притона проституток, беседующие возле новогодней ёлки на Тверской, оглянулись на прозвучавшее приветствие, и их лица приняли удивлённое выражение!
Перед ними стояла Чёрная Роза – выспавшаяся, ухоженная, одетая как модель из ультрамодного готического журнала. На её губах, накрашенных чёрно-фиолетовой помадой, играла издевательская улыбка. По сторонам от неё стояли парень и девушка постарше - тоже готы, и по всему было видно, что это очень, очень серьёзные люди!
Девушка – стройная, с длинными светлыми волосами, в зеркальных очках и длинном средневековом пальто с откинутым капюшоном, курила тонкую сигарету, и на пальцах у неё сверкали платиновые кольца с большими бриллиантами.
С другой стороны от Саши стоял высокий мускулистый красавец с глубоким шрамом на лице, в кожаной куртке, застёгнутой доверху, со скучающим видом поглядывал не на девиц, а в сторону бандита, медленно натягивая чёрные кожаные перчатки, и это движение было красноречивее любых слов. А справа и слева, оказывается, подходили ещё два аналогичных парня– это были охранники.
Глаза содержательниц притона беспокойно забегали.
- Привет, уважаемые коллеги! – жизнерадостно сказала Саша. – С наступающим вас! Я приехала выразить вам своё соболезнование. Угадайте, у кого на Тверской улице сейчас серьёзные проблемы? Или вам подсказать? – прищурилась он.
Но они и так уже ясно видели – у кого.
- Что ж вы, сволочи, не дали девчонке заработать, если она отказалась от вашего предложения? – холодным, ленивым голосом спросила принцесса, пуская им дым в лицо. В силу своего общественного положения она с детства умела говорить так, что у всех пробегал мороз по коже. – Что, не себе, так никому? Где же ваша солидарность? Разве можно так обращаться с коллегами по цеху?
- А что такое, простите? В чём дело? Мы же ей ничего не сделали! Она классная девушка, мы сразу ей сказали – давай работать вместе, а не хочешь – как хочешь, пожалуйста, работай сама! - нервно затараторила одна из девиц, та, что была крашеная блондинка, кавказской национальности.
Другая торопливо стала знаками подзывать бандита-сутенёра, наблюдавшего эту сцену издалека. Он направился к ним, но что-то не очень охотно – он-то уже видел, как рядом припарковывался чёрный лимузин, из которого вышли двое охранников, которые стояли теперь рядом с готами.
- Да? Ничего не сделали? – насмешливо спросила Чёрная Роза, медленно закипая. – А кто угрожал прижечь мне лицо сигаретой, или порезать ножом, или плеснуть на меня кислотой?
- Что я слышу?! – грозно спросила принцесса, и посмотрела на огонёк своей сигареты. – А что? Неплохая мысль. Так что же вы предпочитаете – сигарету или ножичек? – Она внимательно посмотрела на их лица, словно раздумывая, откуда начинать резать. – Или, может быть, сразу кислотой? – Она быстро опустила руку в карман, будто собираясь вынуть пузырёк с кислотой. Девицы с испуганным визгом попытались отскочить, но не тут-то было: сзади их вежливо удержали, подступив вплотную, два бойца-охранника.
- А вот, кому-то сейчас будет плохо…- задумчиво сообщил в это время Леонард, глядя на приближающегося к ним бандита, и постукивая правым кулаком в ладонь левой руки. Кулак в кожаной перчатке выглядел очень тяжёлым и крепким. – Кому-то сейчас будет очень, очень плохо…
Тут подошёл бандит-сутенёр. Внешне он старался выглядеть как охранник автостоянки, и вёл себя соответствующе.
- Что здесь происходит? – спросил он и нахмурился, но как-то очень неубедительно, и обращался почему-то только к одной Саше. Он говорил почти вежливым, почти отеческим тоном, даже немножко игривым. – Опять ты здесь? Я же предупреждал: если ещё раз тебя увижу, будет плохо!
Ему никто не ответил. Вместо этого Леонард спросил Сашу, так, чтобы слышали все:
- Вот этот урод тебя избил?
Саша утвердительно кивнула, и злорадно сказала бандиту:
- Привет, свиная рожа! Вот и я. Помнишь, я говорила, что мы ещё встретимся! Ну, ударь меня снова! Где твоя дубинка?!
В ту же секунду Леонард нанёс удар бандиту в лицо. Всего один удар. Но это был удар большого мастера – драться Леонарда учил его отец, сам Ван Хельсинг. Бандит, конечно, тоже был здоровый, но он даже не успел отреагировать - у Леонарда был совсем другой уровень.
Бандит растянулся на земле, выронив дубинку, и матерясь со стоном. Охранники взяли его под руки и аккуратно поставили на ноги перед Леонардом. Под глазом у него быстро образовывался огромный синяк…
Леонард подобрал дубинку, которую он выронил, и грозно взвесил в руке. Бандит в руках охранников испуганно задёргался, пытаясь закрыться, но страшный гот просто держал дубинку в руках, поигрывая ею, и ничего не делал.
- «Будет плохо», говоришь? Тебе самому сейчас будет плохо, - проникновенно сказала Женевьева и зевнула. – Мы возьмём тебя с собой. Упакуем в багажник автомобиля. В Подмосковье много лесов, много старых кладбищ... Мы прикуём тебя к чугунной ограде, так, чтобы ты не мог пошевелиться, и вороны будут клевать тебя, выклёвывать у тебя глаза – у живого… Или ты предпочитаешь сидеть в тюрьме?
Она помолчала и нахмурилась:
- Ты зачем избил девочку?! Тебя что, в школе не учили, что девочек бить нехорошо? У меня есть заключение врачей о нанесённых ей тяжких телесных повреждениях – гематомах и внутренних разрывах. Короче, о нанесении увечий, повлекших за собой нетрудоспособность.
Чёрная Роза взглянула на принцессу с некоторым удивлением, а бандит растерянно спросил:
- Какие разрывы, какие увечья? Я же ей ничего не сделал, так только…скорости придать! Слушай, у тебя же всё нормально? – он посмотрел на свежую, ухоженную Сашу, словно ища поддержки.
- Скорости придать? Так ты у нас физик?! – Леонард злобно сплюнул на снег. – А массой тебя не угостить, на всякий случай?! – и он поднёс к лицу сутенёра его же милицейскую дубинку. – Не дёргайся, и слушай, что тебе говорят, пока я не вырвал твоё гнилое сердце!
- Заключения врача будут, какие хочешь, - с убийственным спокойствием сказала Женевьева. – У меня целый штат врачей, и адвокаты – из лучших в Москве. Они тебе быстро натянут, какую надо, статью. И будешь ты сидеть. А эти девицы пойдут свидетелями! Верно я говорю, девушки?!
Девицы испуганно молчали.
Женевьева снова обратилась к бандиту:
- А ты знаешь, что с тобой сделают в тюрьме? Вижу, что знаешь. Тебя опустят! А всё из-за того, что ты любишь обижать беззащитных девушек, которые тебе не могут даже ответить – ах ты, фашист! Ну ладно. Вот сейчас докурю, и поедем на Петровку. Один генерал МВД всегда, когда у нас в гостях, с моим отцом в бане парится и на охоту ходит. Так что стоит мне шепнуть словечко… Вот сейчас, докурю и поедем! Это в том случае, если мы решим сажать тебя в тюрьму. Но я ещё подумаю, пока курю. Может быть, мы казним тебя сами. Разберемся на обратном пути, где-нибудь подальше от шоссе… Что скажешь, Леонард?..
Леонард с беспокойством посмотрел на принцессу Женевьеву.
Конечно, она никогда никого не казнила и не мучила, она говорила это просто для устрашения. Но сейчас она была возбуждена, на её губах играла коварная улыбка. Чувствовалось, что она вошла во вкус и действительно собирается сделать всё, что обещала – а кто её знает, она действительно не могла терпеть, когда обижают сирот, она же сама сирота, так что, вполне возможно...
Леонард перевёл взгляд на Сашу. Та стояла с напряжённым лицом, нахмурившись, и ждала, что будет дальше.
Эти трое, которые её обидели, конечно, сволочи, подумал Леонард. Но нужна ли девочке эта настоящая, жестокая расправа над ними? Нет, конечно! Ей совсем другое нужно. А если принцессу сейчас не остановить, Чёрная Роза сама потом будет мучиться.
- Есть ещё вариант, - сказал Леонард, дёргая бандита за локоть. – Ничего этого не будет, если вы трое просто принесёте юной барышне свои извинения. Понятно?
Он переглянулся с принцессой Женевьевой.
Та помедлила, но затем утвердительно кивнула:
- Нормальный ход.
Сутенёр и девицы оживились. У Саши лицо тоже сразу просветлело.
- Слушай, подруга, - с чувством сказал бандит. - Ты это, короче, извини, ладно? Я, короче, не хотел. Так получилось. В общем, прости! Я больше не буду!
- И мы тоже, - наперебой сказали содержательницы притона, - приносим свои извинения! Сожалеем! Мы действительно были неправы.
Крашеная блондинка кавказской национальности помолчала и добавила:
- А ты действительно классная. И эта фиолетовая помада к твоим зелёным глазам очень идёт!
Чёрная Роза рассмеялась и махнула рукой.
- Ладно, - сказала она. – Я зла не держу. Всё нормально.
Она улыбнулась снисходительно, как это делала принцесса Женевьева, и подала руку: сначала бандиту, который эту руку поцеловал, а потом, по очереди, обеим девицам, которые её пожали. Вся обида Чёрной Розы мгновенно улетучилась.
На прощание бандит неловко поклонился, косясь со страхом на принцессу, и особенно на Леонарда, и сказал Саше:
- С наступающим тебя, красавица! И вас также, господа!
Чёрная Роза послала ему воздушный поцелуй с ладони и сказала:
- А мне всегда в сказках нравились разбойники – что-то в вас есть… Но мне нравились только благородные разбойники, понял?! – и она погрозила ему пальцем.
И они расстались, словно друзья.
Потом ребята отправились на машине в готический клуб под названием «Жизнь после смерти». Этот клуб построил и открыл для готов Николай Семицветов, Готический король, отец принцессы Женевьевы. Дизайн придумали Женевьева и Леонард, а автор идеи и названия был граф Владислав.
Здесь был танцпол с лучшей готической музыкой. Было и тихое кафе со свечами, где царил полумрак, а в стенах, в огромных аквариумах плавали красивые тропические рыбы. Была и библиотека в старинном готическом стиле. И тренажёрный зал, оформленный как камера пыток, с цепями и перекладинами. И бассейн – точная копия круглого бассейна Карла Великого, если кто пожелает искупаться после танцев.
И всё было очень дёшево, по карману простым неформалам из народа. На самом деле это всё реально, если подойти с душой и любовью к людям, а не только с целью драть за всё побольше денег. Кстати, подобные клубы, только иначе оформленные, он открывал и для пенсионеров, и для детей-сирот, и для анонимных алкоголиков.
Ребята не меньше двух часов отрывались на танцах. А потом Чёрная Роза выпила энергетический коктейль, ей жутко «вставило», и она до того разошлась, что взяла ещё один коктейль и нарочно облилась им с головы до ног, хохоча. И когда начался «народный стриптиз», когда любой желающий может выступить (что Готический король не одобрял, но вынужден был разрешить, идя навстречу пожеланиям посетителей), она выскочила на середину, танцуя и раздеваясь, и раскидала по залу всю свою новую одежду.
Она сразу затмила всех, и все смотрели только на неё. Уж как она танцевала – как язык пламени!
- Фантасмагорично! Этого не может быть, - с сомнением сказал Леонарду и Женевьеве один знакомый гот, компьютерный ботаник в очках. – Кто это, огненная саламандра, суккуб, гомункула, сильфида? Кого вы привели? Простая девушка не может быть такой красивой. Человек не может так танцевать и так изгибаться! Похоже, у неё совсем нет костей…
- Совести у неё нет, вот чего! – грозно сказала принцесса и решительно направилась в конец зала, где на возвышении за пультом, со своей ленинской бородкой и в очках сварщика, сидел известный ди-джей Ворон.
- Она так прекрасна! Как анимационная девушка из компьютерной игры! - вздохнул гот-ботаник, высказав свою наивысшую похвалу, и глядя на Чёрную Розу в красно-синих лучах света. – Она полностью обнажённая, и не стыдится этого! Я никогда не видел наяву таких девушек!
- Молчи, дурак, – тихо ответил Леонард. – Если бы ты знал, как я тебя понимаю! Но если принцесса услышит, она придушит нас обоих, а уж что она сделает с Сашкой, я и не представляю…
- Принцесса тоже прекрасна, хотя она и одета, - опять вздохнул романтично настроенный гот, и пошёл искать среди танцующих готов и готесс ещё какую-нибудь прекрасную девушку, но попроще.
Он не дерзнул приблизиться к Чёрной Розе и познакомиться. Во-первых, он не представлял, как он подойдёт к девушке, когда она совсем голая. Во-вторых, как и большинство интеллигентных юношей, он казался себе ужасно некрасивым…
Пока Саша вытанцовывала, Женевьева пробралась к ди-джею Ворону, взяла у него микрофон и властно крикнула в микрофон на весь зал:
- А теперь – обратно!
И кинула Чёрной Розе её трусики-ниточки.
Тут все стали кидать ей её одежду – «по возрастанию», предмет за предметом, а она совершала «обратный стриптиз», теперь уже одеваясь в танце под всеобщий одобрительный хохот и аплодисменты.
Потом, остывая, они сидели в «Зале рыб», среди зелёных светящихся аквариумов, и пили прохладный горьковато-кислый тоник.
А затем, уже в одиннадцатом часу, среди ночных фонарей, отправились домой, где их ждала великолепная ёлка, Пятая и Седьмая симфонии Густава Малера в компьютерной обработке и прекрасно сервированный праздничный ужин на троих.
А потом Сашу ожидала её новая собственная комната – только для Чёрной Розы лично, и навсегда!
Эта была большая комната в боковом крыле здания, с видом на озеро и лес, освещённая тысячей маленьких разноцветных фонариков, с раскрытой постелью с чёрными шёлковыми простынями. В комнате было всё – и огромное зеркало, и гитара, и компьютер с выходом в Интернет, и музыкальный центр, чтобы Саша могла слушать свои любимые «ХИМ» и «Лакримозу».
На стене даже уже висел огромный фирменный плакат группы «Лакримоза», с уплывающим парусным кораблём и печальным клоуном в белых одеждах, с готическими накрашенными глазами – ребята уже постарались!
Саша была в полном восторге, долго не ложилась спать, и всё ходила из угла в угол, всё рассматривала… Такого плаката, такой постели и такой роскошной, уютной комнаты у неё ещё никогда не было!
14. Разговор Леонарда с Эдиком
Эдуард, он же «дядя Эдик», учитель литературы в школе и известный в определённых местах Интернета фотограф, специалист по детской порнографии, со своим приятелем и бывшим однокурсником, ныне вполне преуспевающим бизнесменом (он занимался торговлей книгами и журналами), сидели за столом и пили коньяк.
Они сидели на кухне в петербургской квартире на Литейном проспекте, доставшейся по наследству Саше Чёрной Розе, опекуном которой, до наступления её совершеннолетия, Эдуард являлся.
С тех пор, как девчонка сбежала в неизвестном направлении, Эдуарда мучили неприятные мысли. Но среди этих мыслей не было беспокойства о судьбе самой девочки. Он никогда по-настоящему не любил Сашу.
Но эта сирота с квартирой в Петербурге, его дальняя родственница, оказалась неожиданной возможностью для него, провинциального фотографа с педагогическим образованием.
В своём далёком городе он просиживал бессонные ночи за компьютером, отыскивая в Интернете порнографические сайты с голыми несовершеннолетними девочками, и срывая потом зло на своих учениках, и особенно на хорошеньких ученицах-старшеклассницах, от невозможности воплотить свои фантазии.
Эта сирота оказалась для него неожиданной возможностью устроиться в северной столице и найти работу по специальности и в соответствии со своими наклонностями.
Он не любил Сашу, когда купал её, ещё совсем малышку, в ванне, называя её ласковыми словами и уже испытывая к ней мрачную, мучительную похоть, которая год от года усиливалась и возрастала, по мере того, как сама девочка взрослела и становилась всё красивее.
Эдуард почти ненавидел её, когда ему всё-таки удалось её соблазнить в четырнадцать лет (это оказалось совсем нетрудно), почти ненавидел из-за того, что вечно должен был терзаться опасениями – вдруг кто-нибудь узнает о его преступных действиях.
В то время как девочка, лишённая родительской ласки и защиты, верила ему, с готовностью исполняла все его желания, действительно по-настоящему любя его, и свято не понимая, что же в их нежной дружбе может быть дурного.
Эдуард её ненавидел, как наркоман иногда ненавидит наркотик, в зависимость от которого попал, и без которого он уже не может жить.
И потом, нанося ремнём удары, оставляющие кровавые следы на её теле, продавая Сашу за деньги клиентам, он испытывал некое мрачное удовольствие от ощущения своей полной власти над этой девочкой, такой молодой и такой красивой, которая была послушна ему во всём и полностью от него зависела.
И вот Саша сбежала. Где она – всё ещё в Петербурге, или уже где-нибудь в другом месте? Эдуард этого не знал, и его терзали неприятные мысли. Он боялся огласки и скандала, и поэтому не объявлял розыск на девочку. А вдруг, оказавшись в милиции, она всё им расскажет? Вдруг милиции удастся найти её бывших клиентов, то есть соучастников Эдуарда? Тогда будет плохо…
Эдуард специально пригласил своего приятеля, чтобы поделиться с ним своими сомнениями – того приятеля, который участвовал в расправе над Сашей и был её первым клиентом, если не считать самого «дядю Эдика». Они сидели за столом на кухне, и пили коньяк.
Они выпили по первой рюмке и уже собирались налить по второй, как вдруг в прихожей щёлкнул замок.
Эдуард специально пригласил своего приятеля, чтобы поделиться с ним своими сомнениями – того приятеля, который участвовал в расправе над Сашей и был её первым клиентом, если не считать самого «дядю Эдика». Они сидели за столом на кухне, и пили коньяк.
Они выпили по первой рюмке и уже собирались налить по второй, как вдруг в прихожей щёлкнул замок…
Кто-то вошёл в квартиру, открыв дверь своим ключом. Кроме самого Эдуарда, это могла быть только Саша. Эдуард стремительно повернул голову.
В прихожей стоял незнакомый парень с длинными волосами, одетый в чёрное. Он не выглядел богатырём, даже, скорее, был худым, но, тем не менее, в нём явно чувствовалась большая сила и уверенность, а взгляд внимательных, умных глаз был точным и острым, как у снайпера. Красивое, загорелое лицо сверху вниз пересекал глубокий шрам. На руках молодого человека были тонкие, чёрные кожаные перчатки. И он вошёл в квартиру, открыв дверь своим ключом.
Эдуарду стало страшно. Он почувствовал, как по спине у него побежали нехорошие мурашки. Незнакомец и бывший опекун молча смотрели друг на друга. Бизнесмен тоже с тревогой уставился на парня, не понимая, что происходит. Наконец Эдуард не выдержал напряжения.
- Что это значит? – спросил он раздражённо. – Кто вы такой?..
- Здравствуйте, Эдуард, - спокойным голосом сказал незнакомец. – У вас проблемы, господа! Вам привет от Саши!
Не дожидаясь приглашения, незнакомец прошёл на кухню, взял один из стульев, сел на некотором расстоянии от Эдуарда и его приятеля, закинув ногу на ногу, и, не спросив разрешения, закурил. Эдуард заметил, что он очень молод – года двадцать два – двадцать три, не больше. И что лицо его не внушает ничего хорошего.
- Вы от Саши? – беспокойно спросил Эдуард. – Где она? И что с ней?
- Значит, ситуация такова, - невозмутимо сказал Леонард (а это был, конечно, он). – Саши в Петербурге нет. Из-за того, как вы с ней обращались и что вы с ней делали, она была вынужден бежать. Ей пришлось перенести много тяжёлых испытаний, она даже находилась, по вашей вине, на краю гибели, и чудом осталась жива. Но сейчас у неё всё в полном порядке. Она находится под покровительством очень состоятельного и могущественного человека – это принцесса Женевьева. Она является совладелицей предприятий своего отца, состояние которого превышает несколько миллиардов. Не вам с ней бороться. Принцесса, несмотря на то, что она очень молода, гораздо более, чем вы, достойна того, чтобы взять на себя заботу о бедной девушке. Если она взяла её под свою защиту, то никогда её не оскорбит, не обидит и не причинит ей вреда. Она в состоянии устроить всю её жизнь, и возле неё Саша всегда будет в полной безопасности.
Леонард сделал паузу, стряхнул пепел и продолжал:
- Цель моего визита такова: прояснить вам ситуацию и подготовить к вашим дальнейшим действиям. Завтра, в это же время, к вам явится опытный адвокат – на всякий случай, в сопровождении нескольких бойцов. Он всё устроит. Нужно переоформить опекунство на новую Сашину покровительницу – принцессу Женевьеву, в миру Евгению Николаевну Семицветову. Вы должны отказаться от всех своих прав, а затем освободить эту квартиру – она принадлежит Саше, и будет ждать приезда своей владелицы. После этого вы должны уехать из Петербурга к себе домой, и больше не появляться ни здесь, ни в Москве. В противном случае я вам ох как не завидую! Вопросы есть?
Он докурил, бросил окурок в раковину умывальника, и скрестил руки на груди, выжидающе глядя на Эдуарда.
Вообще-то, Сашин опекун, как и его приятель, не отличались смелостью. Они могли разве что издеваться вдвоём над несчастной девочкой, да и то, когда она уже была скована наручниками – а без наручников и её боялись.
А сейчас они оба сидели притихшие и бледные. Их пугала холодная, властная речь и сам вид этого парня – явно очень сильного и опасного, и, вполне возможно, вооружённого. Но когда речь зашла о том, что Эдуард должен оставить квартиру в Петербурге, и навсегда покинуть этот город, его словно подбросило.
- Нет, нет! – заговорил он возмущённо. – Это совершенно неприемлимо! Забирайте девчонку, пожалуйста! Хотя, не скрою, мне жаль с ней расставаться – я люблю её, как родную дочь. Но если так вышло – что ж поделаешь! – он лицемерно изобразил на лице огорчение. – Только при этом вы должны оставить мне эту квартиру – тогда я не стану возражать против того, чтобы вы забрали Сашу. Только так, а не иначе! Таковы мои условия!
Леонард лениво, будто делая одолжение, встал, сделал шаг вперёд, двумя руками сгрёб Эдуарда за лацканы халата и резким движением поднял его с кресла на ноги. Теперь они оказались лицом к лицу. Эдуард попробовал высвободиться, но руки гота были словно стальные тиски, и он больше не пытался.
Леонард смотрел на него в упор, приблизив своё лицо почти вплотную. Эдуард почувствовал запах дорогой туалетной воды и хороших сигарет.
- Какие ещё «твои условия»? – тихо, скучающим голосом спросил Леонард. – Слушай, ты, урод! Тебе ещё повезло, что принцесса Женевьева не приехала к тебе сама, со своими бойцами. Уж она-то точно не успокоилась бы, пока они бы не переломали вам обоим все кости, и бросили бы, связанных, подыхать в закрытой квартире – за то, что вы делали с Сашей (Леонард, конечно, немного преувеличивал). Вероятно, Саша об этом догадывался, поэтому упросила принцессу, чтобы она направила сюда меня. Но принцесса ещё может изменить решение и всё-таки навестить тебя лично. Так что, если ты не исчезнешь в ближайшие дни, то пеняй на себя. К сожалению, Саша взяла с меня обещание, что я не буду делать тебе очень больно. А жаль.
Леонард тяжело вздохнул и продолжил:
– Она, бедная, всё ещё плачет, когда вспоминает, как ты купал её в ванне, называя «своей милой девочкой из молока и мёда». Она доверяла тебе! А ты попользовался ей в своё удовольствие, а потом отхлестал ремнём до крови, и стал продавать чужим мужикам за деньги! А теперь ещё собираешься забрать у неё квартиру, доставшуюся ей от покойных родителей! Какое же ты всё-таки дерьмо!
Сказав это, Леонард внезапно отпустил лацканы халата, и, чуть подавшись назад, мгновенно нанёс Николаю сухой, короткий удар в челюсть. От этого мастерского удара фотограф отлетел к противоположной стене, опрокинув кресло, и растянулся на полу.
Он открыл глаза и попытался приподняться. Лицо у него было разбито, и с кровью он выплюнул несколько зубов. Он смотрел на грозного гота в паническом страхе.
- Надеюсь, что я не сделал тебе очень больно, - сказал Леонард, встряхивая кистью руки. – Эй, ты, толстый, - обратился он к бизнесмену, который неподвижно, словно парализованный, наблюдал за происходящим. – Я знаю, кто ты такой! Ты тот, кто помогал пороть Сашу ремнём, и тот, кто первый насиловал её за деньги. Значит, ты должен помочь своему дружку быстро и чётко выполнить всё то, что я ему говорил. Если будет что-то не так, мы спросим с тебя тоже. И ещё, знаешь, что я думаю? Пожалуй, после того, как твой приятель уедет, ты должен сделать девочке евроремонт в этой квартире – за твой счёт. Ключи возьмёшь у Эдуарда. Я думаю, это будет стоить недорого – где-то десять тысяч баксов, не больше. Но смотри, если пожадничаешь – мы сочтём это свинством с твоей стороны, и возьмём с тебя вдвое. Мои бойцы будут регулярно тебя навещать. Если что-то будет не так – то тебе конец. А вот это тебе для профилактики!
С этими словами Леонард молниеносно схватил его за остатки волос на затылке – так быстро, что он не успел ничего сделать – и резко рванул его голову вперёд, ударив его изо всей силы мордой о своё колено. Затем он разжал руку, и бизнесмен тяжело рухнул на пол.
- Вот так, ребята, - сказал Леонард напоследок, направляясь к двери. – Храните бережно в памяти всё, что я вам сказал. Помните: девочек бить нехорошо, а то придут мальчики, и побьют вас. Напоминаю: адвокат будет завтра, в это же время. Как только всё будет сделано, ты, Эдуард, берёшь билет и сваливаешь из Питера. А ты, толстый, можешь сразу приступать к ремонту. Я прослежу, чтобы всё было нормально. Ну, удачи, ребята! Пока!
Дверь закрылась за ним.
15. Художественное училище
Женевьева и Леонард переехали в свою московскую квартиру на Тверской улице, и взяли с собой Сашу – они теперь стала членом их семьи. Здесь ей тоже выделили собственную комнату, самую весёлую и светлую во всей квартире, чтобы скорее исчезли из её памяти кошмары прошлого.
Женьке удалось всё уладить с её аттестатом за среднюю школу, и она могла спокойно поступать в художественное училище. Она пока ещё по-прежнему проводила большую часть времени с Женевьевой и Леонардом, с ними она была как за каменной стеной. Теперь никто не смел её обидеть.
Они вместе развлекались, отдыхали, гуляли по лесу за городом. Она охотно так бы и жила дальше. Но скоро должны были начаться занятия в училище, и Саше было бы сложно каждый день ездить туда из загородного дома, поэтому нужно было перебираться в Москву, что тоже было здорово и интересно.
Саше очень нравилось её новое, собственное жильё, и она обживала его с большой радостью. С высокого девятого этажа открывался прекрасный вид, и девочка часто вечерами стояла у окна и курила свои любимые ментоловые сигареты (теперь это был «Салем» или «Ньюпорт»), любуясь на разноцветные, неоновые огни Москвы, на красные звёзды Кремля, на золотые купола вдалеке, над рекой. И в голове её рождались смутные, неясные мечты о будущей жизни, и душу переполняли какие-то весёлые, сладкие предчувствия…
Иногда она брала в руки гитару, подаренную ребятами на Новый год, начинала задумчиво перебирать струны, что-то сочинять. В один из таких вечеров и родилась песня «Жемчужный огонь».
Саше вспоминалось, как точно так же она смотрела в окно у себя дома, в Петербурге, когда была маленькой, когда ещё были живы родители. Точно так же шёл снег, с высокого этажа было видно всё вокруг.
У неё возникало странное ощущение, что всё, что произошло с ней, начиная смертью родителей и приездом дяди Эдика в Петербург, и кончая тем днём, когда она замерзала на дороге в Шереметьево, пока её не подобрали Женевьева с Леонардом – всё это был бесконечный, дурной сон. А сейчас она проснулась, и вот, только теперь-то и начинается её настоящая жизнь…
Шли первые дни января – зимние каникулы студентов и школьников. Каникулы кончились, и Чёрная Роза начала свои занятия в Художественном училище.
В первый день она явилась с Женевьевой и Леонардом, когда шли занятия, и в просторных вестибюлях и коридорах, украшенных статуями и картинами, в разное время выполненными выпускниками и преподавателями, было пусто и тихо. Из-за дверей аудиторий раздавались приглушённые голоса. Друзья поднялись по кованой, с затейливыми узорами и завитушками, чугунной лестнице. Чёрная Роза немного робела – всё вокруг было незнакомо.
Сергей Александрович, профессор, ждал их, как условились, в своей аудитории, где сейчас никого, кроме него, не было. Это был высокий, интересный мужчина лет шестидесяти, с длинными седыми волосами, собранными на затылке в хвост, в тонких золотых очках, в модной рубашке на кнопках и в замшевом пиджаке, автор книги «Юная красота в древнем мраморе».
Они сдали ему Сашу с рук на руки, и, после недолгого разговора, отъехали по своим делам, и девочка осталась с профессором наедине.
Сергей Александрович был с ней очень ласков и приветлив. Он внимательно просмотрел привезённые Сашей рисунки, выполненные за последние дни натюрморты в карандаше, в основном фрукты с кувшинами и чашками. Сделал несколько метких замечаний, но в основном хвалил, говоря о лёгкости руки и забавной, типично ученической аккуратности.
Затем профессор, немного помедлив и откашлявшись, предложил:
- Почему бы нам не прокатиться ко мне домой, в мою домашнюю мастерскую? Увидишь берлогу старого холостяка – там есть, на что посмотреть. Для такой впечатлительной барышни с художественным вкусом, как ты, там много интересного. Я знаю о тебе от Женевьевы, что ты сирота, и у тебя было тяжёлое прошлое, я даже примерно догадываюсь, какое, - он сочувственно улыбнулся (мол – ах, бедненькая, но мы-то всё понимаем!), - и, конечно, нам необходимо ЛИЧНО познакомиться поближе! Кроме того, если ты не возражаешь, я хотел бы тебя немного порисовать. У тебя потрясающие внешние данные!
Саша не нашла причины, почему она должна отказаться от такого любезного предложения.
В мастерской профессора – мансарде с высокими окнами до самого потолка, всё было густо заставлено картинами и рисунками, как и у Женевьевы с Леонардом – но, в основном, на античные темы, на классические сюжеты. Конечно, в его собственных работах чувствовалась железная рука профессионала, даже отдавало каким-то занудством.
Они сидели на широком, мягком диване, курили и пили кофе, а Сергей Александрович объяснял, показывая Саше свои иллюстрации к книгам, где были изображены только юные девочки, в основном обнажённые:
- Смотри, милая, какое совершенство линий, какая дивная грация в этих прелестных созданиях! Вот это Суламифь, прекрасная юная наложница царя Соломона. Между ними была потрясающая любовная история. Суламифь его страстно любила, даже невзирая на то, что Соломон уже был пожилым человеком, и делала всё, чтобы угодить своему повелителю. Так и должны поступать хорошие, воспитанные девушки. А вот это Лолита из романа гениального писателя Набокова. – Он перевёл взгляд на Сашу.- По-моему, она очень похожа на тебя, только ты тёмненькая, и ростом повыше!
Чёрная Роза кивнула:
- Мне это уже говорили. Историю Лолиты я хорошо знаю, в подробностях. И «Историю О» на своём теле испытала.
И она мысленно добавила: «И здесь то же самое, что и везде!»
- Правда?! На своём теле? – восхитился профессор. – Потрясающе! Да, я понимаю… Когда красивая девочка – сирота, то что ж поделаешь…
Он допил кофе и взглянул на часы (было около восьми вечера).
– Надеюсь, у нас ещё есть время? Ты никуда не спешишь? – спросил он.
А Саша не знала, может она попрощаться и уйти, или нет. Наверное, нет…
- Нет! – засмеялась Саша. – Куда мне спешить? Если надо, могу гулять хоть до утра! Причина-то уважительная, была в гостях у своего профессора!
- Прекрасно. – Профессор снова откашлялся, поправил воротник и сказал: - Ну что ж, тогда раздевайся, малышка! Попробую сделать с тебя несколько набросков.
Чёрная Роза понимающе кивнула и начала расстёгиваться. Команда «раздевайся» была ей хорошо знакома. Когда она сняла всё, профессор рассмеялся:
- До чего забавно! Ты необычная девочка. Другие, когда я говорю «раздевайся», снимают одежду и становятся на подиум для позирования. Ты же, скинув с себя всё, села возле меня на диване!
- Я машинально!!! – воскликнула Саша, вскочила и надела обратно длинную майку. – Простите меня, глупую! Я не в этом смысле! А куда надо было встать? Я же не знаю!
- Нет, нет, пожалуйста, садись обратно на диван, так лучше! И зачем ты снова надела майку?! Нет, ты просто прелесть! И всё ловишь на лету! Должен тебе сказать, ты потрясающе красива. Твоё лицо и твоя фигура – это просто чудо! Ты мне очень нравишься! И майку снимай, снимай – сейчас будем рисовать!
Он снова расхохотался, гладя девочку по голове и откровенно любуясь ей. Чёрная Роза тоже сразу заулыбалась в ответ. Она никогда не могла оставаться равнодушной и твёрдой в ответ на малейшую ласку или комплимент.
Они весело провели этот вечер, и Чёрная Роза, понятно, осталась у него на ночь.
При этом Саша всё время терзалась вопросом: должна ли она ложиться в постель с этим профессором? Так-то он был вообще-то ничего, по сравнению со многими клиентами из её прошлой жизни. И он её профессор, он её принял в училище, теперь у неё будет высшее образование, и новая жизнь…
Но всё-таки не может быть, чтобы это был её прекрасный принц, её суженый!
Значит, всё продолжается по-прежнему? Так и будет она ложиться в постель со всеми подряд, как раньше? Тьфу, прямо как туалетная бумага, кто хочешь бери и используй – она даже обозлилась. Ох, какая тоска…
А с другой стороны, как откажешь?! Сразу испортятся отношения… И перед принцессой неудобно: та её устроила, а она всё разрушит в первый же день…
Но когда они уже были в постели, профессор оказался не на высоте. Просто у него вообще не встал, и вопрос отпал сам собой. Всё закончилось, не начавшись, и перешло в сентиментально-дружескую беседу.
Точнее, говорил только профессор, глядя на обнажённую Сашу при свете луны из окна. А она лежала, вежливо слушала, кивала (иногда ей действительно было интересно), и боролась с собой, чтобы не заснуть…
***
А утром профессор сварил им обоим крепчайший кофе, они позавтракали и на машине отправились в училище.
- Тебе понравилось наше творческое общение? – спросил Сергей Александрович по дороге. – Я всегда считал, что между преподавателями и учениками должен существовать близкий контакт. Это очень освежает душу, это так оживляет отношения!
Лицо его выглядело бледным и помятым после бессонной ночи.
Чёрная Роза кивнула, зевая так, что едва не разорвала себе рот. Глаза её сами закрывались.
- Хорошо, когда у тебя много друзей, - ответила она, неизвестно к чему.
В аудитории Сергея Александровича она зашла в подсобное помещение, где стояли холсты и подрамники, прилегла, не раздеваясь, на кушетку («На одну минутку», сказала она), и тут же отключилась.
Профессор не стал её будить, и она крепко проспала до конца занятий. Затем Сергей Александрович отвёз её на машине домой.
Так прошёл первый учебный день Саши Чёрной Розы, студентки и натурщицы.
За первым учебным днём последовали другие дни.
Саша Чёрная Роза быстро перезнакомилась со всеми ребятами первого курса, на котором оказалась. Она сразу привлекла всеобщее внимание и оказалась в центре жизни училища.
Сергей Александрович договорился с ней, что Чёрная Роза будет позировать обнажённой перед всем курсом, а иногда и отдельно для него – в его домашней мастерской.
Чёрная Роза, конечно, согласилась – во-первых, она сама об этом мечтала, во-вторых, она вообще не имела обыкновения отказываться. Да здесь она и не могла.
Но она уже заметила, что Сергей Александрович, этот пожилой эстет, проживший, наверное, довольно бурную молодость, охотно и много говорит «про ЭТО», то есть мечтает, но в действительности не представляет никакой сексуальной опасности, потому что уже ничего не может.
Просто ему нравится, когда красивая голая девочка ему позирует, или просто с ним общается. Это его вдохновляет, как художника. А взамен она всегда имеет его доброе отношение и поддержку во всём, практически даром – ну, подумаешь, разделась, жалко что ли, трудов-то… Ей самой приятно, когда на неё смотрят.
Поэтому, когда он её приглашал, она охотно соглашалась, и их отношения вылились в такую своеобразную, забавную дружбу.
А потом Саша увидела Алёшу.
Высокий, светловолосый юноша стоял в коридоре у окна и читал книгу.
И сразу в жизни Саши всё перевернулось.
«Вот он, мой принц. Высокий, с золотыми волосами и с серыми глазами. И в готической курточке! Всё, мне конец…» - подумала она, и не ошиблась!
Она сама не могла понять, что с ней происходит. Никогда с ней раньше такого не было. Она пыталась разобраться в своих чувствах, но это было сильнее её, оно полностью подчинило её себе. И сравнить было не с чем.
Когда-то ей, как ей теперь казалось, очень-очень давно, она была сильно привязана к дяде Эдику – но это больше было похоже на любовь дочери к отцу, несмотря на секс.
А то, что она чувствовала к Алёше, было совсем другое. Особенно это ощущалось, когда она позировала, стоя обнажённой перед всем курсом. И, как назло, или, наоборот, на счастье, Алёша сидел впереди всех. Его мольберт был в двух шагах. Только сделай шаг, протяни руку – и вот она, я.
И как Алёша на неё смотрел, как он смотрел! Словно электрический ток пронизывал Сашино чувствительное тело. Эта девчонка, созданная для любви, для чувственной любви, и так вся была как один нерв, как одна эрогенная зона, а сейчас она чувствовала, как её словно пронзило насквозь, как её охватывает жуткое возбуждение.
Чтобы срочно сбить эту волну страсти, которая уже была готова перерасти во взрыв хохота или неудержимую истерику, или в рыдание (у неё такое бывало), Чёрная Роза взяла сигарету и закурила, даже не подумав, что она находится в учебной аудитории.
Сергей Александрович, всё видевший своим проницательным взглядом, с готовностью зажёг ей спичку, чем ещё больше удивил учеников. Он прошептал Саше на ухо:
- Видишь, как на тебя смотрит этот юноша! Ты явно ему нравишься!
Чёрная Роза нервно рассмеялась, чувствуя, как Алёшин взгляд проникает ей в самое сердце, чувствуя, что вот оно, настоящее, что она ВЛЮБЛЕНА в этого высокого, светловолосого, тихого юношу с его веснушками и книжками стихов, влюблена окончательно и бесповоротно, до гроба… И ей конец…
Итак, Саша Чёрная Роза поняла, что - вот оно, настоящее, что она ВЛЮБЛЕНА насмерть в этого высокого, светловолосого, тихого юношу с его веснушками и книжками стихов, влюблена окончательно и бесповоротно, до гроба. И ей конец.
Или надо действовать!
Она специально рисовалась перед ним, выставляя всю себя напоказ, как только она умела. Она пустила в ход всё своё обаяние: и белые зубы, и ямочки на щеках, и взгляды из-под ресниц, и все её стремительные, танцевальные движения. Она использовала аромат духов и кремов, и волосы, откинутые со лба, и совершенно безумные готические песни под гитару.
Она никого ещё так не завлекала.
Вокруг неё распространялась такая убийственная сексуальная аура, что преподаватели и старшекурсники падали штабелями, из-за неё ругались и дрались, она стала самой популярной фигурой в эстетских кругах училища. Но для неё всё это было неважно, ей был нужен только Алёша.
Чёрная Роза улыбалась ему, волновалась, лишь завидев его в коридоре. На уроках, чувствуя на себе его взгляд, она беспокойно ёрзала, не в силах усидеть на месте – и ждала, ждала. Но Алёша не подходил, не заговаривал с ней.
Чтобы заглушить сердечную боль, Чёрная Роза попробовала удариться в «сладкую жизнь», насколько позволяли средства. Она посещала готический клуб «Жизнь после смерти», отрывалась на танцполе, танцевала «народный стриптиз», готовая не только сорвать с себя одежду, но и содрать собственную кожу.
Она знакомилась там с готами - парнями и взрослыми мужчинами, болталась с ними по ночному городу, но привести домой всё-таки стеснялась, и к ним тоже не шла. Не могла она теперь ни с кем, и всё.
Ведь в мыслях у неё уже был парень, её прекрасный принц, только он сам ещё этого не знал - но это не важно!
Она проводила вечера в весёлых компаниях преподавателей и старших студентов, позировала, оставался на ночь с одним или несколькими, (но в близости отказывала всем), пару раз даже напивалась или обкуривалась травы – даже Женевьева потом её отругала и отшлёпала, но не сильно, а с любовью.
Так проходил месяц за месяцем, и вот наступила весна. А Алёша всё молчал и смотрел издалека.
Не в силах терпеть, Саша дома била посуду и рыдала. Она подбирала с пола осколки и резала ими руки - но не насмерть, конечно, не до самых вен, а просто, чтобы физической болью заглушить более сильную, душевную боль. На руках выступали красные капельки крови, и этой кровью Саша писала на оконном стекле имя «Алёша»…
Женевьева и Леонард приехали поздно вечером с Багамских островов, где у них, на их вилле, была деловая встреча, и застали бедную Сашу в слезах.
Саша рассказала ребятам без утайки о своей любви, подобной огненной буре, как и вообще все эмоции, что испытывала эта чувствительная девочка, Чёрная Роза. Леонард ей сочувствовал и успокаивал по-дружески, а Женевьева – о, эта хитрая Женевьева был мастерица в разрешении сложных любовных ситуаций!
Женевьева выслушала Сашу и придумала план – он был мудр и очень прост. Всего-то навсего, нужно попросить Сергея Александровича, чтобы он направил Сашу вместе с Алёшей одних, поработать на природе, на этюдах, и порисовать друг друга. А уж там, на природе, у ребят волей-неволей будет возможность поговорить и познакомиться друг с другом поближе. Тогда, возможно, всё решится само собой.
А тут как раз подвернулся экзамен по рисунку, по которому Алёша здорово отстал. Они решили не откладывать это дело в долгий ящик, и незамедлительно привели план в исполнение.
План сработал. И круг замкнулся.
16. Признание в любви
- И вот, мы сидим с тобой одни, на берегу реки, и я рассказываю тебе о своей жизни, и думаю: что же с нами будет дальше? – закончила свой рассказ Чёрная Роза.
Она посмотрела на Алёшу своими большими глазами и тихо, загадочно рассмеялась. Её рассказ длился, наверное, не менее трёх часов. Костёр давно потух. В небе стояла луна, заливая реку, лес и лица ребят своим светом, и всё было видно.
Некоторое время они сидели молча. Был слышен лёгкий плеск воды и шум леса. Со всех сторон раздавалось пение соловьёв. Чёрная Роза первая нарушила это звонкое молчание.
- Вот такие дела, Алёшка, - сказала она, вздохнув. – Я всё тебе рассказала. Мы были откровенны друг с другом. Так и надо, если уж мы решили стать друзьями. Мы рассказали друг другу о себе всё, как есть. Мой рассказ получился несколько длинным. – Она снова вздохнула. – Ну что ж, из песни слова не выкинешь. Это я тебе говорю, как специалист по песням. Зато теперь ты всё знаешь.
И она умолкла.
Алёша молчал, переживая в душе то, что он услышал. Он не знал, как выразить словами переполнявшие его чувства. Всё смешалось в его сердце: болезненный восторг от Сашкиного подробного, откровенного признания в любви, и острая жалость к этой девчонке, которой пришлось вытерпеть столько – и потерю родителей, и жестокие побои, и холод, и голод, и жуткое одиночество.
Но ещё… ещё Алёшу жгло изнутри чувство, в котором он сам стыдился себе признаться.
Это была горькая, мучительная ревность, когда он представлял себе, сколько ловких, похотливых рук, сколько жадных губ целовали, ласкали, гладили и тискали это нежное, гибкое тело, эти волосы, эти глаза, эти ямочки на щеках – всё то, что он так безумно любил.
Он словно ощущал незримое присутствие всех этих людей, против которых, самих по себе, в принципе, ничего не имел, и даже сам презирал себя за эту непристойную, отвратительную ревность, но всё равно, ничего не мог с собой поделать.
- Бедная Чёрная Роза, - вырвалось у него, - сколько же тебе пришлось вытерпеть…всякого…
- Жалеешь меня? – Саша усмехнулась. – А что меня жалеть? Что, вообще, во мне такого жалкого? – спросила она запальчиво. – Я прекрасно понимаю, о чём ты думаешь. А что?! Я в порядке, я сыта, я одета, я пользуюсь популярностью, да и денег у меня теперь, наверное, больше, чем у тебя! А ты хоть когда-нибудь ночевал на улице?! Тебе когда-нибудь отбивали почки? Ты когда-нибудь отмораживал себе вот здесь всё (Чёрная Роза показала, где именно), когда приходится ночью сидеть на холодной скамейке? Ты хоть знаешь, что это такое? И в чём же ты меня упрекаешь? Подумаешь, лишний раз с кем-то трахнулась! Что я, рассыплюсь, что ли?! А что прикажешь делать, если у тебя нет ничего, кроме длинных ног и смазливой мордашки? – Она порывисто встала и резко повернулась к Алёше. – Это так прекрасно, когда тебя все любят!!!
Алёша тоже вскочил, словно его подбросило.
- Ты как будто хвастаешься! – воскликнул он. – Как будто это доставляет тебе удовольствие!
Он смотрел на эти, освещённые луной, губы, словно сохранившие следы поцелуев, на эти гордо сдвинутые брови, и почувствовал внезапный приступ ярости. Они оба застыли, стоя почти вплотную, лицом к лицу, сверля друг друга глазами.
- И это – награда за то, что я была искренней и честной с тобой?! – выкрикнула Чёрная Роза так пронзительно, что у Алёши зазвенело в ушах. – Может быть, ты меня ещё и ударишь? Давай, давай! Мало, наверное, меня били, ещё ты добавь! Ты вон, какой здоровый – много усилий не потребуется!
Она постояла несколько секунд, выжидающе глядя на Алёшу, затем резко повернулась, отошла и остановилась поотдаль, лицом к реке. Её тонкий, изысканный силуэт вырисовывался на фоне лунного света. Ветер медленно шевелил её волосы. Вот она как-то подозрительно поднесла руку к глазам…
Алёша вдруг потрясённо осознал происходящее, и спросил себя с ужасом, что же он делает?! Он ведь поехал сюда, чтобы сказать этой девочке, что любит её! Он посвятил ей стихи, он готов защищать её всегда, и даже отдать за неё жизнь, а вместо этого он накричал на неё, он оскорбил её, упрекнув в том, в чём упрекать не имел ни малейшего права, и, кажется, даже довёл до слёз…
В отчаянии Алёша опустился на землю и зарыдал, уткнувшись головой в свои колени.
Неожиданно он почувствовал, как лёгкие руки обвивают его плечи, и он услышал возле своего уха дыхание.
- Ну что ты плачешь, Алёшка? Что ты, маленький? – нежно проговорила Чёрная Роза прямо ему в ухо. – Что ты плачешь? Эх, Алёшка! Милый ты мой…
Она рассмеялась, смахнула остатки своих слёз и села рядом, обняв Алёшу. Она нежно взяла его голову в ладони и повернула лицом к себе. Чёрная Роза всё ловила на лету, она прекрасно понимала, что Алёше сейчас нужна её помощь.
- Прости, - сквозь слёзы сказал Алёша.
- За что, Алёшка? Что ты такого сделал?
- Ну, я оскорбил тебя, обидел тебя. Я знаю, что не имею права предъявлять к тебе никаких требований, тем более за то, что было раньше. Но я ничего не могу с собой поделать, Чёрная Роза! – он зарыдал ещё сильнее. – Потому что ты мне очень нравишься. Потому что…потому что я люблю тебя. Я тебя люблю, Чёрная Роза, понимаешь?
- Да, да! – воскликнула Саша, обнимая Алёшу за плечи и стараясь заглянуть ему в лицо. – И я тебя люблю, Алёшка, и я тебя люблю! По-настоящему! Ты понимаешь меня? Это же я, я всё устроила, чтобы мы поехали сюда, чтобы оказались здесь вдвоём с тобой! Но почему же ты плачешь? – она даже потрясла его за плечи.
- Не знаю, Чёрная Роза, - пробормотал Алёша, утирая слёзы. – Я как будто всё время вижу этих людей рядом с тобой…
Словно ножом, Сашу больно резануло по сердцу. У неё даже перехватило дыхание, так это больно её резануло. Резануло, и …медленно отпустило. Она не могла обижаться на Алёшу, что бы тот ей ни сказал – тем более, было ясно, что он это говорит потому, что действительно любит её – а ведь именно об этом она, Чёрная Роза, мечтала.
Алёшка – девственник, и его душа – это совсем не то, что душа Саши, прошедшей огни и воды, опытной и по-своему мудрой. Алёшка никогда ещё ничего такого не испытал, всё для него было ново, и для Саши Алёша, такой большой и сильный, был всё равно что ребёнок. Чёрная Роза не могла на него обижаться и понимала, что это она должна быть сейчас сильнее и умнее.
- Алёша, - сказала она ласково и терпеливо. – Ты, наверное, ожидал, что я должна была сейчас обидеться? И из-за этого плачешь. А вот, ничего подобного! – Она старалась подыскать нужные слова. – То, что я общалась …ну, со всеми подряд – понимаешь, во-первых, у меня не было другого выхода, а во-вторых, это от одиночества. И вообще, Алёшка, - она рассмеялась, - как скажет Женевьева: «До свадьбы не считается!». Просто я никак, никак не могла встретить тебя, моего прекрасного принца, настоящего, готического! О, как я долго тебя искала!!! И ночью, лёжа на бетонном полу, в подвале, больная, голодная и избитая, я всё равно думала о тебе, хотя ещё не знала тебя! Ты мне даже снился! Но теперь-то мы встретились! Мы же встретились! – она снова потрясла Алёшу за плечи. – И всё! Теперь уже ничто нас не разлучит! Теперь мы будем навеки вместе!
- Правда? – осторожно спросил Алёша, утирая слёзы и переставая плакать. – Ты действительно так считаешь?
- Ну конечно! Господи, хорошо-то как! Ведь это же счастье!
Потом она расхохоталась и погрозила Алёше пальцем.
– А вообще-то, я не ожидала, что ты такой единоличник! Нельзя быть таким! Ну, подумаешь, перепихнулась я с кем-то по-быстрому, прямо на автобусной остановке – ну и что? Подумаешь, какая драгоценность! – она звучно расстегнула и застегнула зиппер на своих джинсах, стараясь рассмешить Алёшу. – Как открыла, так и закрыла! Что, меня убудет, что ли? А ты возьми и встань в очередь! Но теперь ты можешь не сомневаться: магазин закрыт для посетителей навсегда, идёт обслуживание V.I.P.-клиента!
Алёша не мог удержаться и тоже расхохотался, ещё не успев вытереть слёзы – так Чёрная Роза смешно говорила.
- Да нет, Чёрная Роза, я ничего, я просто думал…ну, наверное, ты ко мне не совсем серьёзно относишься…я думал… я для тебя один из многих…
- Ничего подобного!!! Ты – мой принц! Да разве мне теперь кто-то другой нужен?!! Думал он… А ты не думай! Умный какой! Всё в полном порядке, и все довольны! Да ладно, я шучу. А если серьёзно, - сказала Саша проникновенно, - ведь до чего же здорово, что мы нашли друг друга, что мы теперь вместе! Представляешь, Алёшка, какая теперь пойдёт жизнь! Мы будем вместе гулять, ходить на пляж, купаться, вместе рисовать, как Женевьева с Леонардом, будем заниматься спортом, ходить на танцы в готический клуб «Жизнь после смерти» – я теперь знаю такие места, что ты! А у меня, между прочим, есть комната в Москве, в центре! Можем вместе там жить, если хочешь, или просто встречаться – я думаю, Женевьева и Леонард не станут возражать, а только порадуются за нас. И ещё целая квартира в Петербурге! Можем поехать туда на каникулы, устроить медовый месяц! – она весело рассмеялась. – Оторвёмся по полной программе, на все сто! С деньгами проблем не будет. У меня кое-что есть, и принцесса, когда узнает, что и как, будет рада помочь! И поедем! Представляешь, как нам будет здорово?
- Ты знаешь, Саша, я всё ещё не верю, - покачал головой Алёша, вытирая остатки слёз. – Мне кажется, будто это сон. Неужели это ты, и ты действительно меня любишь?..
Саша посмотрела на него долгим взглядом, потом неожиданно прижалась к нему, обняла и припала губами к его губам в глубоком, чувственном поцелуе…
Алёша весь задрожал, затем тоже обнял Сашу, пытаясь ей отвечать, как мог. Она нежно усмехнулась в душе: «Милый, милый Алёшка, ничего-то ты не умеешь, но у нас всё впереди, ещё научишься!»
Потом, оторвавшись от Алёши, она облизнула губы и спросила:
- Теперь веришь?
Алёша ошалело перевёл дыхание, и тихо ответил:
- Теперь – да…
Неожиданно он обнаружил, какая красота вокруг, какая чудесная весенняя ночь, как сверкают звёзды на небе, какая огромная луна отражается в реке…
Чёрная Роза взяла его за руку, и при свете луны Алёша увидел, каким вдохновенным огнём сверкают её огромные глаза.
- Значит, Алёшка, теперь мы навеки вместе?
- Навеки, - кивнул Алёша серьёзно.
- Поклянёмся?
Алёша с готовностью кивнул:
- Клянусь!
- И я клянусь! – ответила Саша и добавила: - Теперь нужно поцеловаться. По-настоящему!
Так они и сделали – теперь уже без спешки, обстоятельно, тщательно изучая губами и языком каждый уголок рта друг друга, так, что у обоих внутри всё начало разгораться…
Тут Саша отпрянула и сказала с нежным смехом:
- Подожди, подожди, не всё сразу! Так будет приятнее, вот увидишь! Не спеши! Ты знаешь, ведь эта ночь больше уже никогда не повторится. Правда, будут и другие ночи, ничуть не хуже этой – но эту мы должны запомнить.
Тут в её памяти неожиданно возникло живописное полотно, картина, которую она видела в спальне принцессы и её мужа: «Адам и Ева». Она вскочила на ноги.
– Знаешь, что мы сейчас сделаем? Где наш рисунок? Вот он, висит на стенке палатки!
Чёрная Роза быстро распечатала полиэтиленовый пакет, в который рисунок был упакован от ночной росы, и достала из кармана карандаш.
– Сейчас мы подпишем на рисунке число, и вот здесь, посередине, напишем: «Навеки вместе». И так и привезём Сергею Александровичу, а потом выставим у нас в училище на выставке – пускай завидуют! Хорошо я придумала? – она посмотрела на Алёшу. – Давай, ты пиши одно слово, а я – другое!
И они это сделали. Но Саше и этого было мало – она не привыкла останавливаться на полпути. Она достала большую синюю папку, с которой они приехали на этюды, баночку золотой акриловой краски и кисточку, и быстро, одним махом, написала красивыми буквами на папке: «Навеки вместе».
Потом они долго сидели и разговаривали, или молчали, и курили одну сигарету на двоих. Они старались растянуть время, они не торопили эту ночь, зная, что она никогда не повторится. Будут и другие ночи, но эта не повторится никогда…
Прижавшись друг к другу под одной курткой, они любовались луной в реке. Саша склонила голову на плечо Алёши.
- Почитай какие-нибудь стихи, - попросила она. – Мне очень нравится, как ты читаешь!
Алёша кивнул, подумал немного, затем достал из кармана томик Гарсии Лорки, полистал его, нашёл то, что хотел, и прочитал:
Крик растворился в ветре
Кипариса холодной тенью.
(Я плачу.
Оставьте меня в этом поле!)
Тишина завладела миром -
Всё остальное исчезло.
(Я плачу.
Оставьте меня в этом поле!)
Впилась в ночной горизонт
Костров щербатая челюсть.
(Я ведь сказал вам: я плачу.
Оставьте меня в этом поле.)
- Прекрасно, - прошептала Саша. – Прямо настоящая готика, хоть Лорка и латинос. А почему ты именно это читаешь?
- Не знаю, - ответил Алёша. – Здесь так хорошо…Мы вместе, и мне хочется остаться здесь, чтобы всё оставалось так навсегда.
- Конечно, - кивнула Саша. – Только почему нужно плакать? Надо, наоборот, радоваться, ведь так всё хорошо!
- Не знаю, - снова ответил Алёша. – У меня почему-то такое чувство, что когда всё так хорошо, то жди беды.
- Глупости! – засмеялась Саша. – Чего нам бояться? Мы одни! Здесь, кроме нас, только звёзды, луна и река! Пойдём спать!
При слове «спать» у Алёши бешено забилось сердце…
Действительно, надо было когда-то ложиться спать. Хотя Алёша не очень-то торопил этот момент. Он и ждал его, и боялся – как они вместе с Чёрной Розой окажутся в одной постели. У него бешено стучало сердце и перехватывало дыхание, а у Сашки блестели глаза, она была очень возбуждена, и была словно пьяная…
Ребята зашли в палатку, где горел электрический фонарь, и разложили постель: надувной широкий матрас, пуховой шёлковый спальник.
Надо было раздеваться. Чёрная Роза, подавая пример, первая скинула с себя всё, даже трусики, и вытянулась на шёлковой постели, закинув руки за голову. Она засмеялась:
- Алёшка, давай смелее – раздевайся! Глупо – мы весь день провели вместе, голые, не стесняясь, рисовали друг друга - так неужели мы будем спать в одежде? Логично? Разве мы должны стесняться друг друга? Конечно же, нет! И ты поклялся!
«Одно дело днём, - подумал Алёша, - и совсем другое дело – теперь…»
И ещё – ему было стыдно, потому что он был жутко возбуждён… А у ребят это сразу заметно, и она сейчас это увидит… Ему казалось, что это очень стыдно (но какой бешеной завистью позавидовал бы ему сейчас профессор Сергей Александрович!!!) Его так трясло, что даже Саша это почувствовала и спросила:
- Хочешь, я выключу свет?
Алёша кивнул.
Чёрная Роза погасила фонарь.
Алёша снял одежду и осторожно лёг на некотором расстоянии от Саши. Сквозь пластиковое окно светила луна. Они прекрасно видели друг друга.
- Какое у тебя тело сейчас, в лунном свете… как у архангела, или у инопланетянина, - прошептала Чёрная Роза. - Вот так, Алёшка. Теперь нас не разделяет ничто – даже одежда.
Пауза.
- А ты заметила, - сказал Алёша, - что я тоже последнее время смотрел на тебя, и как я смотрел? То, что ты мне тоже очень нравишься.
- Ха! Конечно, - усмехнулась Чёрная Роза. – Думаешь, я слепая? Только я не знаю, когда у тебя это началось.
- Тогда, когда ты позировала с сигаретой, - признался Алёша. – А ты это заметила?
- Конечно, - кивнула Чёрная Роза. – И Сергей Александрович мне тогда шепнул: «Видишь, как Алёша на тебя смотрит! Определённо, ты ему нравишься!» Меня пронзило. Я с тех пор только об этом и думала. Ты мне тогда уже тоже очень нравился.
Она помолчал, затем продолжила:
- Но я всё ждала, когда ты ко мне подойдёшь. У меня такой характер - я не могу навязываться! Мне надо, чтобы меня позвали за собой. Но иногда я всё-таки сама навязываюсь, - она хмыкнула.
Пауза.
- А я хотел подойти – и боялся, - сказал Алёша.
- Я поняла это. Что ты сам не подойдёшь, - вздохнула Саша. – И вообще, с тобой – не так, как с другими. Ну, например, Сергею Александровичу я нравлюсь, но он относится ко мне несерьёзно. Ему просто нравится моё тело, я его забавляла, как игрушка…
- И часто ты его так «забавляла», милая игрушка? – ревниво спросил Алёша.
- Во-первых, только на расстоянии, то есть зрительно – он просто смотрел, но ничего со мной не делал, - торопливо ответила Чёрная Роза. – Во-вторых, это было в прошлом, а в третьих, с учителем не считается! Это всё равно, что быть на приёме у врача. И, в четвёртых, - сказала девочка серьёзно, - у него же совсем не стоит! Поэтому он и сам давно считает, что мне надо найти друга – достойного друга, близкого по возрасту и по интересам. И чтобы у него, это…не как у Сергея Александровича… В общем, чтобы мне с ним было хорошо в постели, по-настоящему. Я, это… очень темпераментная. И я нашла. Тебя. Вот так.
- Хм…Ну ладно, убедила, - улыбнулся Алёша с гордостью, сразу почувствовав себя признанным мачо, хотя это выглядело смешно. – Проказница.
Они оба рассмеялись. Потом некоторое время молчали.
Некоторое время они лежали молча, и смотрели друг на друга. В окно палатки светила яркая весёлая луна…
Наконец Саша спросила:
- А когда ты на меня так смотрел, чего ты хотел от меня?
Она уже завелась, и начинала терять терпение. А Алёша не знал, что делать, с чего начать…
- Дружбы, - ответил Алёша. – Взаимности… любви…
- Так бери её! – воскликнула Чёрная Роза с воодушевлением. – Вот она, вся твоя, без остатка! Только протяни руку! Почему тем, кто мне не нравился, было можно, а тебе, которого я люблю, нельзя??? Или мы что, так и будем лежать на пионерском расстоянии? – спросила она шутливо-капризным тоном. – Так неудобно! Мы должны согревать друг друга! Мы же навеки вместе, блин! Иди ко мне!
- Вместе так вместе! – Алёша смущённо рассмеялся. Чёрная Роза – тоже. Они прижались друг к другу, обнялись, соприкоснувшись губами и телами. И опять рассмеялись…
Алёша впервые ощутил Чёрную Розу так близко. Он видел её лицо, плечи, руки, залитые лунным светом, вдыхал запах её волос. Сашины волосы пахли рекой, ветром и её таинственными духами.
- Что за духи? – прошептал Алёша, почувствовав, что его голос охрип. – Я испробовал на запах все, самые дорогие духи в парфюмерных магазинах – и не мог найти…
- Ты и не мог найти их здесь, в России, - ответила Саша, тоже шёпотом, касаясь губами его уха. – Это женский готический парфюм, его изготавливает фирма Пако Рабанна очень маленькими партиями, называется «Мёртвая невеста». Мне его подарила на день рождения принцесса Женевьева. Ты напрасно искал.
Алёша держал Сашу в объятиях. Они ласкали и гладили друг друга всё смелее…
- Как у тебя бьётся сердце, - тихо сказала Чёрная Роза.
- У тебя тоже, - ответил Алёша. – Ты что, боишься?
- У меня – из-за тебя, - непонятно сказала Саша. И добавила: - Алёшка, обратной дороги нет! Мы с тобой уже стали одной душой… Ой, что это с тобой? – спросила она с беспокойством, заметив, как изменилось лицо возлюбленного.
- Чёрная Роза, милая, - произнёс Алёша умоляюще. – Извини меня! Можно, я выйду на секундочку, воздухом подышать? Со мной сейчас такое творится, что я боюсь, как бы мне не потерять сознание…
- Конечно, конечно, - участливо ответила Саша, неохотно разжимая объятия и выпуская его. – Иди, если нужно, не беспокойся – я же не дура какая-нибудь. Только поскорее возвращайся! – сказала она серьёзно. – Я так долго тебя искала, я не смогу больше оставаться без тебя!
17. Могила влюблённых
Алёша надел джинсы и свою кожаную куртку-косуху, и вышел из палатки. Пели соловьи, всё вокруг было залито лунным светом. Вдыхая холодный ночной воздух, он спустился к реке, зачерпнул руками воды, умылся, окатил водой плечи и грудь, затем присел на бревно и перевёл дыхание. Он не мог разобраться в своих чувствах, и ему был необходим этот тайм-аут, чтобы собраться с мыслями. Постепенно он успокоился, глядя на лунную дорожку, на лёгкие, прозрачные облака в небе. И всё стало ясно.
Сомнений быть не может. Он уже сделал выбор. Чёрная Роза любит его, она сама это сказала. И поклялась. И он любит её. Теперь – только вдвоём, только с ней вместе. Навеки вместе.
И пусть его ругают респектабельные родители и друзья-мажоры из бывшей школы, пусть говорят, что он нашёл себе невесту – неформалку, готессу, накрашенную как покойница, с которой переспало полстраны. Подумаешь, ерунда! Просто они ничего не понимают, потом он им всё объяснит. Он-то знает, что она самая лучшая, самая чистая в душе, и самая красивая – уж это точно! Готические девушки вообще самые красивые, а Саша лучшая из них! Друзья будут ему только завидовать, что у него такая девушка, а родители его любят, они его поймут…
Он не предаст Сашу, не предаст свою любовь, он будет верным ей до конца. И они вместе, плечом к плечу, пройдут через всё, что бы им не угрожало, и сохранят своё таинственное счастье…
Алёшины размышления неожиданно прервал какой-то шум. Поблизости раздались голоса, послышался грубый, пьяный смех и треск сучьев. Алёша встал и оглянулся.
Из лесу, со стороны сельского клуба, где, судя по доносящейся оттуда отрывистой музыке, всё ещё шла дискотека, спускалась пьяная компания. Явно, это были местные.
Их было человек десять. Только парни, девушек не было. Все были молодые, лет где-то от семнадцати до двадцати трёх. В основном, они были стрижены коротко, почти наголо. У некоторых на головах были кепочки-восьмиклиночки, с маленьким козырьком, характерно приплюснутые. Вид у ребят был самоуверенный и агрессивный.
Таких ребят называют «гопники», и они готовы порвать любого встречного за свой район…
Впереди шёл жирный, крепко сбитый парень, в короткой куртке, которая делала его ещё шире, в кепке, с красной мясистой рожей - судя по всему, их предводитель. За ним шёл тощий парень помоложе, в такой же кепке, с ярко-рыжими волосами. Ещё один был одет в грубую солдатскую шинель без погон, поверх спортивного костюма.
И так далее, в таком же духе.
У всей компании в руках были бутылки и банки с пивом. Они шумели, матерились, грубо отбрасывали ногами попадавшиеся на пути сучья и шишки. И они направлялись в сторону палатки – где в тепле, откинув одеяло, нежная Чёрная Роза доверчиво дожидается возвращения возлюбленного!!!
У Алёши всё похолодело внутри. Он стремительно бросился по склону вверх, к палатке, проклиная себя: как же он мог оставить Сашку одну! Издалека он уже видел, как гопники остановились возле палатки.
У Алёши всё похолодело внутри. Он стремительно бросился по склону вверх, к палатке, проклиная себя: как же он мог оставить Сашку одну! Издалека он уже видел, как местные ребята остановились возле палатки.
А когда приблизился, его взору предстала неожиданная картина: Чёрная Роза, в своих узеньких, чёрных готических трусиках-ниточках и в таком же бюстгальтере, с сигаретой, стояла у входа в палатку и абсолютно смело беседовала с главарём местных. Подумаешь, она встречала и не таких! Остальные с интересом разглядывали палатку, и особенно Сашу.
- Как концерт? – осведомилась Чёрная Роза. – А как дискотека?
- Ништяк, - ответил толстый главарь. – Ещё не кончилась. К утру ещё пацаны подойдут.
Он оценивающе разглядывал нереально стройную фигуру, грудь и длинные ноги Саши, и прекрасную импортную палатку, освещённую луной.
– А ты что тут, одна?
- Да нет, я с другом, - ответила Саша, оглядываясь вокруг. Глаза её блеснули радостью: она увидела подходящего Алёшу. – А вот и он!
Алёша подошёл и встал рядом с Сашей.
- Привет, ребята, - сказал он, чувствуя, как у него напрягаются все мышцы, и на всякий случай чуть заслоняя собой Чёрную Розу. Он примерно догадывался, чем эта беседа может кончиться, и старался сохранять спокойствие и самообладание.
- Кабан, палаточка у них – супер. И шмотки тоже. И девочка… - сказал вполголоса рыжий, трогая толстого за плечо, и указывая на Сашу.
- Увянь пока, Рыжий. Вы что, городские, что ли, в натуре? – спросил Кабан.
- Городские, а что? – спросил Алёша спокойно, зная, что иначе с гопниками разговаривать нельзя.
- Да ничего.
Кабан смерил его взглядом. Алёша был высокий, у него были очень хорошо развиты плечи и грудь, и выглядел он достаточно серьёзно. Хотя, конечно, их с Сашкой было всего двое, и Сашка – девочка, от неё толку мало, наоборот, только боишься за неё... Получается, Алёша был один. А деревенских ребят было в десять раз больше. И все они были здоровые.
Вот он и пришёл, час испытания. Ну, что ж, с Богом…
- Чего приехали? – спросил Кабан Алёшу. – На рыбалку, что ли? Что, бля, своей рыбы в Москве нет?
- Да нет. Просто так, отдыхаем. Романтическая вечеринка, - ответил Алёша непринуждённо, надеясь, что, может быть, они сейчас уйдут. Но не тут-то было…
Алёша надеялся, что, может быть, гопники сейчас уйдут, и они останутся с Сашей одни. Но не тут-то было…
- Давай, пацаны, садись, - махнул рукой своим ребятам Кабан, и обратился к Алёше с Сашей: - Пить будете? Рыжий, налей городским!
Отказаться было сложно. Алёша кивнул. Гопники разместились на траве возле палатки, разложили на газете хлеб, лук, огурцы, расставили белые пластмассовые стаканчики. Алёша и Саша с тоской присели рядом.
Рыжий достал двухлитровую пластиковую бутылку самогона, жёлтого, как виски, и налил им первым – по полному стакану. Алёша слегка поклонился вместо тоста, и, зажмурившись, выпил залпом – это было где-то градусов шестьдесят, не меньше. Ему сразу ударило в голову.
Саша сделала глоток и закашлялась, мотая головой.
- Давай, до конца! – заорали со всех сторон деревенские. – За наше здоровье!
Саша кивнула, собралась с духом, и тоже залпом опрокинула весь стакан. Алёша смотрел на неё с тревогой. Чёрная Роза сразу покраснела, на лбу у неё выступила испарина, она глубоко дышала открытым ртом. Она хотела взять огурец, но Кабан отстранил её руку:
- Первую не закусывают.
Саша убрала руку.
А Рыжий уже наливал по второй. Алёша решительно замотал головой.
- Всё, спасибо, ребята. Мы не будем больше, нам хватит! Всё, всё, спасибо.
Чёрная Роза молчала, но выглядела она неважно.
Кабан, не слушая, поставил стаканы перед ними.
- Слышь, вы нормальные люди или как? – спросил он Алёшу. – Давай по второй! Вас что, уговаривать надо? Мутные какие-то… Вы что, бля, нас не уважаете?!
Другие местные тоже зашумели. Кабан уставился на Алёшу, потом – на Сашу, и в его взгляде уже чувствовалась явная агрессия.
– Вы откуда вообще такие, в натуре?
- Мы студенты художественного училища, - ответила Чёрная Роза. – Мы приехали сюда на этюды для экзамена.
- А-а, понятно! – протянул Кабан. – Студенты, бля! Из художественного? На дизайнеров? Компьютерные игры будете оформлять? Или всякие помещения? Во, бля, устраиваются городские, мы так не можем. И что вы там делаете?
- Рисуем! – пожал плечами Алёша.
- Это что, в натуре – ваш рисунок?!
Кабан только сейчас обратил внимание на рисунок «Навеки вместе», висящий на стене палатки. До этого он принимал его за какой-то рекламный плакат. Он встал, подошёл поближе и присвистнул:
- Нормально...- Он махнул рукой своим приятелям: - Сюда, пацаны!
Многие были заняты разговором между собой, над поляной стоял пьяный гомон. Но трое-четверо подошли на его призыв, и тоже присмотрелись к рисунку, осветив его карманным фонариком. Их глазам предстала идиллическая картинка: Алёша и Саша, совершенно обнажённые и несколько идеализированные, стояли, обнявшись, на берегу реки, а внизу было написано: «Навеки вместе». Деревенские парни помолчали несколько секунд, затем над берегом раздался их грязный хохот. Остальные вскочили и тоже подошли посмотреть. Потом они вернулись и сели кружком возле Саши и Саши. Кабан насмешливо смотрел на них.
- Нормально! Что, первая брачная ночь? Ну и как, получается?
Гопники снова захохотали.
Кабан насмешливо смотрел на них.
- Нормально! Что, первая брачная ночь? Ну и как, получается?
Гопники снова захохотали, а Кабан фамильярно похлопал Сашу по щеке, потом попытался ущипнуть за грудь в тоненьком бюстгальтере.
Чёрная Роза вскинулась, открыла было рот, но Алёша остановил её жестом. Ему уже начинало всё это серьёзно надоедать, и трудно было сдерживаться – особенно, когда Кабан насмехался над Сашей и над их любовью. Да и самогон уже ударил ему в голову.
- Так, я бы попросил повежливее!.. – сказал он решительно. – Это всё-таки наше личное дело. И руки, пожалуйста, не распускай! Это моя девушка, понятно?
- Слышь, - перебил его Кабан, - а что это у тебя волосы такие длинные? – и он бесцеремонно подёргал Алёшины волосы, которые, кстати, едва доходили до плеча (не то что, например, у Готического короля, у Леонарда или у графа Владислава). – Мужчины так не носят, в натуре.
Это уже была явная провокация.
Но тут вдруг ответила Чёрная Роза, да ещё как ответила! Она, видно, тоже опьянела…
- Мы с Алёшей – готы! – сказала она очень громко. - Есть такое прославленное неформальное движение, чтоб вы знали. У нас и мужчины тоже носят длинные волосы. И при этом наши мужчины – это настоящие рыцари! Встретили бы вы Ван Хельсинга или Леонарда! Они никогда не позволили бы вам приставать к одинокой влюблённой паре! И мой Алёша - такой же! Поэтому он тоже носит длинные волосы. Вот так, ребята!
У Алёши сердце затрепетало от счастья: его публично назвали готом, и кто назвал – его любимая девушка, из-за которой он и мечтал стать готом! И она поставила его в один ряд с самыми авторитетными готами, с готической аристократией, с настоящими рыцарями! Он был на седьмом небе от счастья! Да ради этого он был готов встретиться не с десятью, а с сотней гопников, или любых гоблинов и упырей – словно он действительно был Ван Хельсингом или Леонардом…
- Готы?! – Кабан ощерился. – Это которые на кладбища ходят трахаться, что ли? Типа сатанисты, вампиры, да? Ну и как вам, дьявол помогает, в натуре? У вас что, х…й лучше стоит на кладбище?
Остальные опять захохотали, откровенно издеваясь.
Ещё минуту назад (до Сашиных слов о настоящих готических рыцарях) Алёша ответил бы на его вопрос: «Нет, нет, что ты! Скажешь же такое! Мы что, придурки? Это всё так, фигня. Ну, просто мода такая, и всё». И тоже поржал бы, сведя всё на шутку. Тем более, что то, что сказал Кабан - это была полнейшая чушь. Но сейчас он даже считал ниже их достоинства оправдываться перед этими гопниками, такими бесцеремонными и грубыми.
Он взглянул на Сашу, вспомнил, сколько ей пришлось пережить страданий и издевательств, взглянул на рисунок, на надпись под ним. А Саша смотрела на него широко открытыми глазами, смотрела как на защитника, рядом с которым она ничего и никого не боится.
Есть такие девушки, которые одним взглядом из неуверенного юноши-ботаника могут сделать Ван Хельсинга и Леонарда. Это – настоящие девушки. И рядом с ними мы становимся мужчинами.
И словно какая-то холодная волна смелости и злости захлестнула Алёшу. Он посмотрел на Кабана в упор и сказал очень спокойно и холодно (он вспомнил, как разговаривал Леонард, а тот когда-то перенял эту интонацию у Ван Хельсинга):
- За выпивку, конечно, спасибо, но нам уже достаточно. Насчёт того, что ты сказал про готов – всё это неправда. Мы с Сашей – готы. Я не знаю, что ты вкладываешь в это высокое слово, а я знаю, как есть на самом деле. Какая тебе разница, к какому движению мы себя относим, если нам нравится? Мы никому не мешаем и хотим, чтобы нам тоже не мешали.
Он замолчал, с достоинством глядя на Кабана. Чёрная Роза смотрела на Алёшу с восхищением, крепко сжав его руку, и Алёша был счастлив.
А теперь будь, что будет…
- Нет, я что-то не понял: ты чего - борзый?! Ты чего - дерзкий?! – угрожающе спросил Кабан, поражённый, однако, его смелостью. Остальные деревенские молчали.
Алёша тоже молчал.
- Ты чего, отвечать не можешь, когда тебя спрашивают? – спросил Кабан ещё более грозно, и вдруг сказал: - А я, это… всегда хотел трахнуть готку, понял? Надо делиться… Ты, пацанка, быстро иди сюда! Парни, а ну держите её! Мы сейчас её на всех пожиже разведём!
Он сделал резкое движение, пытаясь схватить Сашу за волосы, но, конечно промахнулся. Девочка стремительно пригнулась и отскочила с места, словно пружина, метра на два – её ещё надо было суметь поймать!
Гопники повскакивали с мест. Всё, охота началась…
Алёша тут же метнулся вперед и заслонил подругу, оттолкнув Кабана. Алёша четыре года занимался кикбоксингом в школьной секции и был в неплохой форме, с хорошо поставленным ударом. В следующую секунду он очень удачно попал Кабану в челюсть, и тот рухнул на землю – правда, он тут же поднялся на ноги, вращая головой на толстой шее, и глаза его наливались яростью. Над берегом поднялся пьяный крик и мат.
- Мочи вампиров! – заорал кто-то.
- Беги в лес!!! Они тебя не догонят! – заорал Алёша Чёрной Розе. – Я сам разберусь! Потом встретимся!
Она, конечно, могла убежать, её бы никто не догнал. Но она не хотела бросать своего защитника, которого сама сделала рыцарем, и она была рядом.
Если бы она могла привести подмогу, она бы это сделала – но звать было некого, а мобильный телефон был далеко, в палатке, в кармане её джинсовых шортиков. А на ней сейчас были только трусики и лифчик.
Есть девушки, которые сами готовы защищать своих защитников, когда они попали в беду, и хоть бы и пришлось за них погибнуть – кто сказал, что это мужская привилегия? И Саша была такая – настоящая девушка.
И она не убежала, а осталась. Её тут же схватили и оттащили в сторону, хотя она яростно отбивалась. Но ей заломили руки за спину и крепко держали.
Гопники окружили Алёшу.
- Спокойно, братва! Один на один, но без правил! Бить можно куда угодно, – сказал Кабан, претендуя на благородство.
В кругу оказались Кабан с Алёшей.
Алёша скинул куртку, и остался обнажённым по пояс, как в фильмах про бои без правил, чтобы двигаться было легче. Он понимал, что в драке с Кабаном его преимущество только в быстроте реакции.
Саша смотрела на него горящими, влюблёнными глазами, и это придавало ему силы и храбрости.
Они закружились, как боксёры на ринге. Кабан был здоровый, но тяжёлый и толстый. Ему больше подошла бы борьба сумо. Но Алёша не подпускал его близко, не давал обхватить себя руками, и старался увёртываться от его ударов, подобных ударам кузнечного молота.
Не прошло и нескольких секунд, как Алёша снова сбил его с ног, и Кабан растянулся на траве. Кругом загалдели, заматерились.
- Молодец, Алёшка! Ты мой готический воин! – выкрикнула Саша, и тут же застонала: один местный сильно дёрнул её вверх за заломленные назад руки, а другой ударил ребром ладони по шее. Над беззащитным надругаться всегда удобно и приятно – тем более, если он городской, у него импортная палатка, фирменные трусики и если это девушка...
Но Алёша в эту секунду, пользуясь тем, что Кабан ещё не поднялся, быстро повернулся в сторону Саши и здорово засветил ногой в морду тому, кто ударил его возлюбленную – и тот полетел на землю.
Все заорали и рванулись с места.
Пять-шесть человек набросились на Алёшу, остальные стояли, помогая Кабану подняться, а двое держали Сашу. Алёша бешено отбивался, нанося удары ногами направо и налево, а руками прикрывая голову, но в конце концов его повалили на землю. Его долго били ногами, пока он не затих.
Чёрная Роза вырывалась и кричала, пытаясь прийти на помощь, но её держали крепко. Алёшу подтащили к стоящему поблизости от палатки большому, развесистому дереву, крепко связали ему запястья веревкой, отрезанной от палатки, а веревку перекинули через толстый сук, и так привязали Алёшу – за вытянутые руки, почти в подвешенном состоянии, что он едва касался ногами земли. Он не подавал признаков жизни.
Кабан, который уже привёл себя в порядок, вместе с другими выпил стакан самогона, занюхал разрезанной луковицей и сказал, желая отыграться за свой позор перед приятелями:
- Сейчас мы будем пытать вампиров, в натуре!
Остальные зашумели, захохотали, предвкушая предстоящую забаву.
У кого-то из них была с собой металлическая цепь, которой приковывают к ограде велосипеды и мотоциклы. Они стали хлестать Алёшу этой цепью по рёбрам. Жёсткая, ребристая цепь сразу рассекала кожу, по телу юноши потекли струйки крови. Он открыл глаза и застонал от боли, дёргаясь от ударов. Он пытался высвободить руки, на узел был очень крепкий.
Сашу, пытавшуюся ему помочь, грубо сдерживали.
В это время Кабан подошёл к ней, приблизился, дыша на неё перегаром, и дал ей два раза по шее – так, что у девочки чуть не оторвалась голова. Но всё же Чёрная Роза, яростно сверкая глазами, плюнула Кабану в рожу и едва не укусила его за руку.
Гопник утёрся рукавом и презрительно засмеялся.
- А ну, поставьте её раком, - скомандовал он. – Сейчас мы её, это…оприходуем! А ты давай, не дёргайся, проститутка! Ты же это любишь!
И он одним рывком порвал на Саше готические трусики и бюстгальтер – единственное, что на ней оставалось из одежды, и отбросил их в сторону. Все захохотали.
Девочку пытались поставить на колени и нагнуть лицом вниз, но она так сопротивлялась, так бешено извивалась в их руках, пытаясь вырваться и кусаясь, что они долго ничего не могли с ней сделать. Одного она так укусила за кисть, что тот с воем отскочил – и тут же со злостью, примерившись, ударил девочку ногой в лицо.
Из губ Саши потекла кровь. Алёша, видя это, кричал ей:
- Чёрная Роза, плевать на них, они сволочи! Расслабься пока, не делай себе хуже! Уж мы потом с ними разберёмся за всё! Я тебя люблю! Навеки вместе!!!
В это время Кабан ударил Сашу тяжёлым ботинком прямо в живот. Чёрная Роза согнулась и закашлялась, а Кабан ударил ещё и ещё. Под конец державшие Сашу разжали руки – она уже всё равно не могла сопротивляться. Она бессильно свалилась на землю, а они стали бить её сапогами и тяжёлыми ботинками по нежному телу, оставляя кровавые подтёки и ссадины. Она бесчувственно каталась по траве под их ударами, как сломанная кукла.
Алёша заорал истошно, снова пытаясь вырваться. Тогда Рыжий подскочил и, подобрав с земли возле дерева тяжёлый сук, размахнулся и со всей силы ударил Алёшу – тоже по животу, в область солнечного сплетения. Алёша дёрнулся ещё раз и замолчал. Голова его бессильно повисла, он потерял сознание.
Кабан грубо приподнял Сашу с земли, перевернул лицом вниз, кое-как поставил её на колени. Девочка была в обмороке, она всё время падала, и вообще было непонятно, живая она или мёртвая.
Тем не менее, главарь местных расстегнул штаны и, смазав слюной своё хозяйство, кое-как совершил некое подобие вторжения в бесчувственное тело Чёрной Розы, измазанное кровью и грязью – больше символически, для порядка, чтобы со стороны казалось, что он это делает, так как после самогона и драки с Алёшей он был не совсем в форме… Затем он отбросил её, ещё раз напоследок пнул ногой, и произнёс, повернувшись в сторону Алёши:
- Вот так мы, в натуре, поступаем с городскими вампирами и с их тёлками…
Надо сказать, его действия уже не вызвали особого восторга у приятелей. Теперь, когда Алёша был без сознания, и не видел этого, а Чёрная Роза уже тоже ничего не чувствовала, это было ни к чему и выглядело как-то странно, всё равно, что некрофилия.
Но Кабан спокойно застегнул штаны, выпил стакан самогона, и, так сказать, вечеринка продолжалась…
Кабан спокойно застегнул штаны, выпил стакан самогона, и, так сказать, вечеринка продолжалась.
- Ну-ка, посмотрим, что у них там из барахла, в натуре!
Кабан махнул рукой Рыжему, и тот, вместе с другими гопниками, быстро повыдёргивали колышки палатки готов из земли. Подняв палатку со всех сторон, они высыпали её содержимое на землю. Можно было, конечно, просто войти в палатку и всё посмотреть. Но они были пьяные, им хотелось всё громить и рушить.
С печальным звоном выкатилась на траву гитара, которую тут же подобрали – такого хорошего инструмента здесь ещё не видели никогда. За ней посыпались спальник и матрас, разные шмотки и сумки…Деревенские бросились искать деньги в одежде и вещах несчастных ребят…
Никто не заметил, как Чёрная Роза, живучая, как ящерица, приоткрыла глаза и, лёжа на земле, внимательно присматривалась, как они перебирают вещи. Она знала, что ей нужно.
И когда кто-то, бегло осмотрев её джинсовые шортики, отбросил их в сторону (ни на кого из деревенских они бы всё равно не налезли), Саша улучила момент, из последних сил сделала несколько движений и приблизилась к тому месту, куда они упали. Она незаметно протянула руку и нащупала в кармане маленький четырёхугольный предмет – мобильный телефон, в котором был установлен радиомаяк.
Чёрная Роза нажала зелёную кнопку, и через несколько секунд услышала звучный голос Леонарда на автоответчике: «В данный момент мы не можем подойти к телефону. Оставьте своё сообщение после сигнала, и мы вам перезвоним. Спасибо!» Раздался гудок, и Чёрная Роза проговорила, с трудом разлепляя губы, покрытые запёкшейся кровью:
- Леонард, Женевьева! Мы с Алёшкой теперь вместе. Но на нас напала местная шпана. Алёшку убили насмерть. Меня пытался изнасиловать Кабан, и тоже всё отбили, и я умираю. Мы на берегу, напротив станции, на другой стороне реки – церковь…
Она не договорила: незаметно подошёл Кабан и ударил её ногой в лицо.
- Эй, что это у тебя, в натуре?
У девочки помутилось в глазах, по щекам потекли слёзы, рука разжалась. Из носа и из губ её хлынула кровь, весь сапог Кабана был в её крови. Она выронила мобильник на траву. Кабан подобрал его.
- Кабан, дай поглядеть мобилу, - сунулся Рыжий, заглядывая сбоку.
- Засохни, Рыжий, - отдёрнул руку Кабан, опуская в карман импортную игрушку с радиомаяком.
- Ты покойник, - прошептала Чёрная Роза и зловеще улыбнулась окровавленным ртом. – Клади, клади мобильник в карман! Он принесёт тебе счастье! Я всё-таки успела позвонить. Теперь ты уже никуда не денешься. Вы смогли одолеть нас, но вы не знаете, кто такие Дети Ночи! Принцесса Женевьева придёт за вами и уничтожит вас всех, люди Леонарда переломают вам кости – и за меня, и за Алёшку…
К горлу её подступала тошнота, голова кружилась, она чувствовала, что отключается. Всё-таки кончился её невероятный запас прочности, как кончается электричество в батарее! И, угасая, она произнесла еле слышно:
- Спокойной ночи, сволочь. Но мы ещё встретимся.
И она закрыла глаза.
В эту секунду телефон зазвонил!!!
Но Кабан на всякий случай прервал звонок…
(Спокойно, читатель! Не заглядывай в конец книги! Скоро всё узнаешь!)
Гопники выпили ещё по стакану самогона, перерезали веревку, на которой висел Алёша, и его тело скатилось на землю. Его положили рядом с Сашей. Ребята уже не чувствовали, как их заворачивали в палатку, как сбросили в яму, где у них до этого хранились продукты, как закидали сверху землёй, песком и сосновыми ветками.
- Что, готы, любите кладбища? Ну, вот вам персональное кладбище! - сказал кто-то.
Рыжему гопнику попалась на глаза валяющаяся поблизости папка с надписью, сделанной аккуратными золотыми буквами: «Навеки вместе».
Они посмеялись, затем Рыжий оторвал от папки переднюю крышку с надписью, взял одно из высоких креплений для палатки, заострённое внизу, как кол, укрепил на нём эту картонку, и забил в землю, посередине холмика над зарытыми влюблёнными.
Шутка показалась очень удачной. Они хохотали, глядя на эту могилу.
…Алёша на мгновение очнулся, почувствовав острую боль: металлический кол разодрал его тело до самой кости, скользнув по бедру. Дышать было тяжело. Он видел перед глазами сплошную темноту, и ощущал холод и тяжесть земли, только спиной чувствуя тепло от Сашиного тела.
Алёша уже не подавал признаков жизни. Но он был ещё жив. В последние мгновения сознания у него промелькнуло в голове: «Вот и всё. Это конец. Но я сам сделал выбор. Жаль, что я так ничего и не успел создать в этой жизни. И родителей жаль, - с особой болью подумал он. – И я столько не успел сказать Саше. Но я дрался за неё, я не предал её…»
А рядом Чёрная Роза, теряя сознание и задыхаясь, подумала как-то удивлённо: «Не может быть! Я совсем не видела счастья, я только сейчас нашла своего принца – настоящего, храброго и благородного, который отдал за меня жизнь – и вот, мы уже умираем? Алёшка, неужели это всё?..»
Но это было ещё не всё!
Гопники допили самогон, сложили вещи, которые собирались забрать с собой, и огляделись – не забыли ли они чего.
- Жаль оставлять палатку, - сказал Кабан. Но брать её нельзя – вещь опасная, приметная. А это ещё кто? – он не договорил и осёкся.
Со стороны реки, из темноты, послышались голоса и быстрые шаги многих людей. Хулиганы вскочили, озираясь, чувствуя неладное, и увидели, как к ним приближаются не менее двух десятков человек в длинных чёрных одеждах – все в монашеских шапках-скуфьях и с бородами. В руках они держали горящие факелы.
Впереди, без факела, шёл невысокий, широкоплечий монах средних лет, с широким румяным лицом и густой русой бородой. Нос его был перебит, как у боксёра, а над правой бровью, на лбу, был глубокий старый шрам. Глаза его сверкали гневом.
Монахи прямиком направлялись к свежей могиле с табличкой, словно не обращая внимания на хулиганов.
Гопники попытались встать у них на пути.
- Кто такие? В чём дело? – с пьяным напором попробовал выступить тот, что был в шинели.
Но широкоплечий монах, не сбавляя шагу, нанёс ему тяжёлым кулаком такой удар в челюсть, что тот рухнул, как подкошенный, на землю, и надолго отключился.
Монах перешагнул через него и быстро двинулся к Кабану, безошибочно выделив его среди компании. Остальные шли вслед за ним, шли, как стена, прямо на гопников.
С воинствующими монахами связываться очень опасно, это известно издавна. Они не боятся смерти, и они бесстрастны. Говорят, когда монах вынужден сражаться (такое бывает редко, но всё-таки бывает), то небесное воинство помогает ему напрямую!
Гопники вряд ли знали такие подробности, но они увидели в лицах монахов что-то такое, что наводило на мысли о жизни вечной – то есть, о жизни после смерти.
- Бежим! – крикнул Рыжий, толкая Кабана в плечо. Раздумывать было некогда, тут было не до вопросов чести. Двое подхватили парня в солдатской шинели, и вся компания отважно бросилась в сторону леса, по направлению к сельскому клубу…
18. Возмездие Детей Ночи
Леонард пробудился среди ночи в постели, в загородном доме над озером. Рядом, уютно свернувшись под одеялом, мирно спала принцесса Женевьева. Леонарда разбудил музыкальный сигнал телефона и его, Леонарда, собственный голос, записанный на автоответчик, и звучавший по громкой связи.
По своей многолетней привычке днём и ночью «служить и защищать», он тут же сел в постели, прогнав остатки сна, и стал напряжённо слушать. После гудка послышался сдавленный, глухой голос Саши, с трудом произносивший слова:
- Леонард, Женевьева! Мы с Алёшкой теперь вместе! Но на нас напала местная шпана. Алёшку убили насмерть. Меня пытался изнасиловать Кабан, и тоже всё отбили, и я умираю. Мы на берегу, напротив станции, на другой стороне реки – церковь…
Голос прервался, затем послышался стук, грохот, и грубый голос поотдаль сказал:
- Эй, что это у тебя, в натуре?
Снова грохот, и тихий, как шелест, голос Саши произнёс:
- Ты покойник!.. Клади, клади мобильник в карман! Он принесёт тебе счастье! Я всё-таки успела позвонить. Теперь ты уже никуда не денешься. Вы смогли одолеть нас, но вы не знаете, кто такие Дети Ночи! Принцесса Женевьева придёт за вами и уничтожит вас всех, люди Леонарда переломают вам кости – и за меня, и за Алёшку… Спокойной ночи, сволочь. Мы ещё встретимся!
- Кабан, дай поглядеть мобилу! – послышался тоненький мальчишеский голосок, тоже чужой.
- Засохни, Рыжий, - ответил прежний, грубый голос. И связь прервалась.
«Бедная, храбрая девчонка! – с болью и восхищением подумал Леонард, вскакивая с постели. – Всё-таки как же мы отпустили их! Нельзя терять ни минуты!»
- Саша! – крикнул он, пытаясь перезвонить (телефонные номера набирались в доме Готического короля таким образом). Послышался быстрый набор в тональном режиме, затем один длинный гудок, другой – и раздались короткие гудки. Связь не устанавливалась.
«Не отвечают. Боятся, наверное», - подумал Леонард.
Связь ещё не успела прерваться, а он, уже полностью одетый, будил принцессу:
- Женевьева, вставай! С Сашкой беда! Срочно выезжаем!
Пока Женевьева вскакивала и одевалась, Леонард поднял по тревоге своих бойцов, и через несколько минут из подземного гаража, через распахнутые ворота, на шоссе выехал кортеж – чёрный лимузин и два джипа, как обычно. В каждом джипе находилось по пять человек тренированной и вооружённой охраны.
Машины мчались по ночному шоссе. Женевьева молчала, глядя в окно, на проплывающие вдали очертания леса. Луна ушла, короткая весенняя ночь близилась к рассвету.
Леонард, не отрываясь, смотрел на экран ноутбука, который держал на коленях. Он следил за сигналом радиомаяка, в квадрате возле реки, напротив той станции, куда отправились ребята. Время от времени он звонил по телефону на номер Саши, но никто не отвечал.
Следуя указаниям Леонарда, машины свернули по просёлочной дороге в лес. Они пересекли железнодорожный переезд возле станции. Ночью здесь было пустынно, но откуда-то слышалась музыка. Леонард следил за маяком на экране.
- Дальше вперед, по дороге, - скомандовал он. На голове у него были наушники с микрофоном, он переговаривался с водителем. – Мы где-то близко.
Женевьева опустила окно лимузина. В салон ворвался холодный, свежий ночной воздух. Они проехали ещё немного. Музыка стала громче. Вскоре они подъехали к сельскому клубу.
- Стоп, - скомандовал негромко Леонард. – Это здесь.
Они остановились на поляне, на некотором расстоянии от старого, обшарпанного деревянного здания, откуда раздавалась музыка – какие-то безумные, отрывистые ремиксы известных мелодий, по-видимому, творчество местного ди-джея. На стене висел от руки написанный плакат.
- «Добей слабого», - прочитала Женевьева. – Гадость какая, фашистская!
Чёрная Роза ошибалась: принцесса всё-таки посетила этот клуб.
– Ну, как будем действовать? – спросила она Леонарда. – Пройдёшься со своими ребятами по дискотеке? А потом – и по деревне? – прищурилась она.
- Провести зачистку? Как в горячей точке? – усмехнулся Леонард, деловито поправляя кобуру с пистолетом под мышкой, затем застёгивая сверху куртку. – Не думаю. Не надо шуметь. Пусть бойцы сидят наготове. Я попробую вытащить его сам. Он же здесь, ты видишь.
Леонард надел маленький наушник с микрофоном. Густые, длинные волосы совсем закрывали его.
– Я буду на связи. Что ты так смотришь на меня, Женевьева?
- Можно, я пойду с тобой? – вдруг спросила она. Она тоже была настоящая девушка, принцесса Женевьева.
- Не вздумай. Я знаю, ты можешь. Но ты нужнее здесь. Ты же мозговой центр операции, - сказал Леонард нежно, чтобы хоть что-нибудь сказать. На самом деле смысл был такой: «Я тебя люблю, и не хочу, чтобы с тобой тоже что-то случилось».
- Леонард…Будь осторожнее, - сказала принцесса тихо.
- Что ты волнуешься? – улыбнулся гот. – Подумаешь, какая-то деревенская шпана, шелупонь! Хотя, по нынешним временам, конечно, чёрт его знает!.. – пожал он плечами, проверяя обойму в пистолете. Затем он надел перчатки и вышел из машины, в рассветный туман. Он подмигнул Женьке, и лёгкими шагами двинулся по направлению к раскрытым дверям клуба, возле которых курила группа местной молодёжи.
Женевьева проводила его беспокойным взглядом…
Оказавшись внутри, Леонард незаметно, двигаясь по тёмным углам зала, стараясь не бросаться в глаза уже достаточно пьяной, поредевшей к утру публике, рассматривал присутствующих.
«Кабан…Рыжий…», - вспоминал он. Что-то никто не подходил под это описание. Он снова достал телефон, поднёс его к губам, и тихо сказал: «Саша». Он услышал длинные гудки, и вдруг кто-то отрывисто, грубо сказал:
- Ну? – Помолчал и повторил: - Ну? Чего?
- Привет, - спокойно сказал Леонард. – Это Кабан?
На другом конце помолчали, потом грубый голос спросил:
- А чего надо-то?
Леонард обвёл глазами зал, не разговаривает ли кто-то по мобильнику. Но вроде таких не было, да и в мобильнике музыки не было слышно. Они где-то рядом, но не здесь.
- Кабан, где ты? – спросил Леонард. – Выходи, я тебя всё равно найду. Скажи, где девушка и её друг? Если скажешь, будет лучше. И не вздумай делать глупости. Иначе будет плохо.
«Главное, не спугнуть», - подумал он.
- Да кто ты такой, в натуре? – спросил Кабан.
- Это зависит от твоего ответа, - мягко сказал Леонард. – Договоримся? Отдашь мне ребят? Они в порядке, надеюсь?
- Да пошёл ты! – ответил Кабан раздражённо. – Кто ты такой, мать твою?!
Леонард понял, что он теряет время зря.
- Я? – переспросил он. – Я – твоя смерть. Скоро увидимся! – И он отключился.
«Разговаривая, он прерывался на несколько секунд, и было слышно, как он выдыхал дым, - подумал Леонард. – Он курил. А здесь, в зале, не курят. Может быть, он у входа?»
Леонард вышел на крыльцо.
- Слышь, - небрежно спросил он одного из куривших подростков с банкой пива. – Кабана не видал?
- Он туда пошёл, - кивнул парень в сторону двора за клубом. – В туалет, наверное.
Деревянный туалет из двух кабинок находился в углу двора, среди кустов и мусора. Возле них прогуливался в полумраке рыжий, тощий паренёк в кожаной куртке и кепке. Он кого-то ждал, поглядывая в сторону туалета.
Неожиданно он обнаружил, что сзади к нему кто-то беззвучно прижался, мягко и неощутимо, как утренний туман, и обнимает его за шею таким образом, что локоть этого неизвестного лежит под самым его подбородком, и горло его как бы находится в замке.
- Тссс, - загадочно прошептал ему на ухо тихий голос, - не шевелись. Иначе умрёшь. Отвечай тихо, или я сломаю тебе шею. Ты – Рыжий?
- Да, - пробормотал парень, трясясь от страха.
- Это заметно, - согласился Леонард. – А где Кабан? Он там, в кабинке?
Парень молчал.
- Рыжий, мы здесь одни, - напомнил Леонард. – Кабан тебе не поможет. Ты останешься в этих кустах навсегда. Он там?
Рыжий кивнул.
Леонард отступил назад, к зданию клуба, увлекая за собой Рыжего. Возле стены стоял ржавый корпус трактора без колёс. Леонард быстро вытащил наручники, пристегнул парня за руку к трактору, и многозначительно поднёс палец к губам.
– Молчи, - сказал он. – Вообще-то, твоё присутствие облегчает мне задачу. Теперь мне не обязательно оставлять Кабана в сознании. Ты сам сможешь указать нам дорогу.
Он неспешно зашагал к деревянному туалету. Дверь заскрипела и открылась. Толстый, коренастый парень в приплюснутой кепке-восьмиклинке вышел на двор.
Издалека он увидел высокую, худощавую фигуру в чёрной куртке, и в первую секунду ему показалось, что это Алёша, гот, выкопался из земли, и пришёл с того света, чтобы завершить неоконченный поединок… Он вздрогнул: чёрт его знает, от этих готов всего можно ожидать…
Сейчас он уже испугался Алёши. Но он ошибся, это был не Алёша. Тот, на кого он смотрел, был гораздо сильнее и опаснее: это был Леонард.
Леонард опытным глазом заметил на его одежде и обуви мелкие следы крови и почувствовал, как его наполняет ярость. Они оба замерли на секунду, глядя друг на друга.
- Здорово, Кабан, - сказал гот холодным голосом. – Привет тебе от Чёрной Розы, готессы из Петербурга! Я Леонард, один из Детей Ночи. Я пришёл за тобой. Помнишь, я говорил тебе, что я – твоя смерть? Ну что, сволочь, вот мы и встретились. Только вряд ли это доставит тебе удовольствие.
Кабан вспомнил это имя, произнесённое той девочкой, готессой, и ему стало не по себе. Если бы была возможность, он бы скрылся. Но проход был преграждён Леонардом, и деваться было некуда.
Кабан грязно выругался трёхэтажным матом и угрожающе двинулся навстречу Леонарду.
Леонард стоял, опустив руки в карманы.
Кабан ударил, и едва не упал: его кулак словно прошёл сквозь пустоту! Леонард всего лишь чуть-чуть отклонился в сторону, ровно настолько, чтобы удар прошёл мимо.
Кабан ударил снова – повторилось то же самое. И в третий, и в четвёртый раз…
Кабан уже задыхался. Он бил кулаками воздух, а страшный гот между тем всё стоял перед ним, мрачно сдвинув брови и глядя ему прямо в глаза, и лишь чуть-чуть переступая с места на место. Он даже не вынимал руки из карманов. Он был бесстрастным, как монах, или как ангел смерти.
Это было несколько хуже, чем драться с Алёшей. Кабан вообще не понимал, как дерётся этот человек – да и человек ли он?!
Кабан страшно выругался и остановился, и тут Леонард неожиданно изменил положение, просвистел первый его удар, и у Кабана тут же словно замёрз и отнялся подбородок, и помутилось в глазах…
Он не смог проследить второй удар – в солнечное сплетение, но тут же согнулся пополам. В эту секунду ему почему-то вспомнилась худенькая, обнажённая девочка-готесса, которая каталась по земле, и они все били её ногами в живот… Вот так, наверное, и ей было больно…
Кабан взмахнул рукой и выдохнул:
- Всё, хватит, сдаюсь! Твоя взяла!
Но Леонард, неумолимый, как смерть, отчётливо произнёс, глядя на Кабана:
- Капитуляция не принимается! Что заслужил, то и получи!
В следующую секунду он как-то очень интересно отступил на шаг, и нанёс Кабану стремительный, как молния, удар ногой в область подбородка.
Кабан отлетел, как от крупнокалиберного выстрела, назад, к кабинкам туалета, и грохнулся о дощатую дверь.
Леонард подошёл к нему, приподнял за волосы и кулаком в перчатке нанёс два коротких, быстрых, как выстрелы, удара по морде, затем разжал руку. Кабан сполз на землю по деревянной двери и остался лежать неподвижно у входа в туалет, в рассветном полумраке.
Леонард едва удержался, чтобы не продолжать наносить и наносить удары по Кабану, но у него было правило: поверженного противника не бить.
Кабан лежал на земле без сознания. Рыжий, прикованный наручниками к ржавому корпусу трактора без колёс, трясся от страха, ожидая, что сейчас этот страшный гот, похожий на вампира, сделает с ним.
Леонард, абсолютно спокойный, отряхнул руки и закурил сигарету.
- К сожалению, здесь больше добавить нечего, - сказал он, обращаясь к принцессе Женевьеве через свой наушник с микрофоном. – Жаль, что удовольствие продлилось так недолго. Женевьева, можешь прислать двоих… нет, четверых бойцов, забрать Кабана. Он лежит, расслабленный, у входа в туалет, на заднем дворе. У меня тут один пленник, я веду его к тебе.
Он подошёл к Рыжему, отстегнул его от трактора и пристегнул к своей руке.
– Сейчас ты нам расскажешь, где наши ребята, и где ваши остальные. Если с нашими что-то не так, пеняйте на себя!
- Ничего я не скажу, - пробормотал Рыжий.
- Принцессе Женевьеве ты точно расскажешь всё, и даже то, чего не делал, - проникновенно сообщил Леонард, так, что Рыжий сразу сьёжился. – Мой совет: расскажи мне сейчас, так будет намного лучше для тебя. Не хочешь? Напрасно. Ну ладно, мы уже пришли.
Он раскрыл дверь лимузина и втолкнул туда понурого парня. Тот споткнулся о порог и упал на пол, на мохнатый ковёр. Леонард вошёл следом и закрыл дверь.
Принцесса сидела в окружении бойцов и курила тонкую коричневую сигарету. Она был бледна, и смотрела на Рыжего брезгливо и хмуро. Бриллианты на пальцах тускло поблескивали в утренней полутьме.
- Ну? – без всякого выражения спросила она, глядя ему в глаза. – Где наши друзья?
Леонард, не говоря ни слова, деловито расстелил на полу лимузина большую белую клеёнку.
- Это чтобы не запачкать ковёр,- просто объяснил он Рыжему.
Он взял его за волосы, наклонил голову вперёд, затем вынул пистолет, снял с предохранителя и вставил Рыжему в ухо холодный ствол.
– Скажешь, когда стрелять, - обратился он к принцессе.
Рыжий тут же выразил готовность сотрудничать!
Он подробно рассказал, что произошло на берегу, вплоть до того, как появились невесть откуда взявшиеся монахи с факелами, и как они, деревенские, доблестно бежали с места происшествия. Разумеется, он опустил половину событий, но всё равно, по мере того, как он рассказывал, лица принцессы и Леонарда каменели…
В это время принесли Кабана. Он понемногу приходил в себя. Принцесса Женевьева распорядилась посадить его в машину на противоположное сидение.
- Сторожите его, и если он хоть шевельнётся – убейте его на месте, - спокойно сказала она охранникам. – А вы, - обратилась она к другим бойцам, - возьмите вот этого, - она указала на Рыжего. - Идите с ним на дискотеку и соберите всех, кто участвовал в ночном происшествии. Он вам их укажет. Если он не станет этого делать, или попытается сбежать, спокойно сверните ему шею – он тоже убийца.
Через каких-нибудь десять минут взяли всех – уже достаточно тёпленьких, но трезвеющих на глазах. За последним из них пришлось съездить на джипе край деревни. Все они тряслись от страха. Они кое-как разместились в лимузине, как кильки в банке.
- Садитесь, садитесь, не стесняйтесь, - приглашала принцесса. – Вечеринка продолжается. Сейчас поедем гулять на речку. Верно, Леонард?
Светало. Над рекой стоял белый туман. Трава была мокрой от росы. Сучья и шишки трещали под колёсами. Лимузин медленно остановился у того места, где недавно стояла палатка. Вокруг были разбросаны мелкие вещи и предметы одежды, которые не привлекли внимание негодяев и были брошены.
Первым делом Женевьева и Леонард бросились к месту, которое указал Рыжий. Вокруг ямы была разбросана земля, рядом валялся алюминиевый столбик с картонной табличкой «Навеки вместе». Но могила была пуста. Женевьева и Леонард переглянулись.
- Может быть, они живы? – робко предположил Леонард.
- Или эти сволочи куда-то их перепрятали, - мрачно сказала принцесса, - и не говорят, куда. Видишь, палатки тоже нет.
Лицо её ещё более побледнело. Она медленно повернулась к Рыжему и, сжав маленький кулак, со всей силы ударила того по физиономии.
- Говори, скотина, - тихо приказала она. – Куда вы их дели?
- Я ничего не знаю! – в панике закричал Рыжий, держась за щёку. – Появились монахи, мы убежали, а дальше я не знаю! Может быть, они их забрали.
Женевьева мрачно прошлась по поляне, зябко кутаясь в куртку от утренней сырости и холода. Леонард следовал за ней.
На траве, среди других вещей, валялся чуть примятый рисунок. Он был аккуратно запечатан в полиэтилен, поэтому он не пострадал от влаги. Женевьева подняла его. Они долго его рассматривали.
- Как прекрасно нарисовано! Какие они оба милые! – сказал с болью принцесса. – Сколько в этом рисунке нежности, сколько тепла…Они ещё ничего не успели по-настоящему сказать друг другу! А вот эти гады пришли, и…- она не договорила.
Они посмотрели вокруг. На глаза им попались маленькие, почти детского размера, джинсовые штанишки Саши, с отпечатавшимся на них следом рифлёной подошвы чьего-то большого сапога. Рядом валялись на траве грубо разорванные, в пятнах запёкшейся крови и грязи, чёрные готические трусики – из тех, что Женевьева купила Саше зимой. Принцесса подняла и то, и другое, и некоторое время молча глядела на них. Леонард тоже молчал.
- Фашисты, - произнесла Женевьева, скрипнув зубами. – Ну ладно…
И она зашагала к своей машине. Леонард последовал за ней.
В машине Женевьева села напротив Кабана. Гопники притихли и замерли.
- Зачем вы это сделали? – раздельно выговаривая слова, спросила принцесса. – Чем эти ребята вам мешали?
Гопники молчали. Сказать им было нечего.
Женевьева показала разорванные, окровавленные трусики. При этом губы её сжались и побледнели, брови мрачно сдвинулись, и её красивое лицо приняло такое жестокое выражение, что гопники просто похолодели от страха. Она продолжала:
- Кабан, тебя даже нельзя судить или лечить – ты чудовище. Как можно объяснить ваши поступки?
Разве эти дети вам чем-то мешали? Они никому, никогда в жизни не сделали зла. Два милых, добрых создания, они занимались живописью и писали стихи. А эта девочка-готесса, над которой ты глумился – она прекрасно пела песни.
Они приехали сюда рисовать, они радовались солнцу, радовались весне. Посмотрите, - она показала рисунок, - посмотрите, как они улыбаются! Одного из них, - принцесса указала на Алёшу, - дома ждут мама и папа, которые очень любят своего сына, свою надежду. Они его целовали, качали на руках, пели ему колыбельные песни. А вы так поступили с чужим ребёнком, сволочи, даже не узнав, как его зовут. Хорошо было бы отдать вас им… на перевоспитание, а?
Она расхохоталась.
– Ну ничего, вас ждёт перспектива ещё интереснее… А вот у этой девочки, - она указала на Сашу, - не было родителей с ранних лет. Она сирота. Она пережила столько страданий, что вам и не снилось. Над несчастным сиротой удобно издеваться, если некому заступиться за него, и можно чувствовать себя безнаказанным. Но это не всегда так. И скоро вы на собственной шкуре в этом убедитесь!
Она помолчала, затем продолжила:
- И всё-таки… Вот, они приехали сюда – купаться, рисовать, улыбаться друг другу. Скажите, чем эти нежные ребята провинились перед вами? Есть на это ответ? – она выжидающе посмотрела на них.
Гопники сидели бледные, и молчали.
- И что мне теперь с вами делать? – задумчиво спросила принцесса. – Вы хоть понимаете, что вы совершили? Кабан, ты это понимаешь? Если мы сейчас найдём ребят (а мы их найдём, живых или мёртвых), мы можем завести на вас дело, и вы пойдёте по статье, в лучшем случае лет на пять, в худшем – ну, может быть, лет на восемь, даже не знаю. Вам нравится эта перспектива? Мне она не нравится. Я считаю, в данном случае наш суд слишком милосерден.
Она опять помолчала, и вдруг сказала жёстко:
- А что, если это сделаю я вместо правоохранительных органов? Если я сама накажу вас за то, что вы совершили? Если я заставлю вас самих прочувствовать на собственной шкуре то, что вы сделали с этими ребятами, которые мне очень дороги?
Она тонко улыбнулась и приблизилась к Кабану, глядя ему прямо в глаза.
У того на лице выступил пот.
- Значит, тебе нравится развлекаться с готическими девушками? – спросила принцесса. – Так вот, я к твоим услугам! Я тебе нравлюсь? – Она приоткрыла ворот платья, показывая ключицы и грудь. – Моя кожа нежна, мои поцелуи опьяняют, мои лёгкие руки подарят тебе вечность. Как ты прикасался к Саше, а? – спросила она, присаживаясь сбоку и обвивая своими руками шею Кабана.
У того застучали зубы, как от холода.
Принцесса подмигнула ему:
- Не сопротивляйся! Я буду ласкова с тобою, я провожу тебя далеко, в ту страну, где ты всё узнаешь, и больше не будешь совершать необдуманных поступков. Но что же ты отвёл глаза, Кабан? Ты боишься меня?
Женевьева нежно заглянула ему в глаза.
- Ну, и где же твоё мужество? Ты осуждал, ты взял на себя право судить этих ребят, за то, что они НЕ ТАКИЕ, КАК ВСЕ, а себя считал настоящим мужчиной, настолько настоящим, что это даёт тебе право судить других? Но ты дрожишь от моего взгляда, а Саша открыто плевала тебе в лицо – уже одна, беззащитная, против вас всех, своры пьяных зверей! Я сама прослушивала эту телефонную запись. Что ты на это скажешь?
Принцесса помолчала и усмехнулась:
- А сказать-то тебе и нечего… Что это?! Э, да ты обмочился от страха! Фу, мне даже его стало жалко… Не к месту проявился материнский инстинкт. Хорошо, что Леонард постелил клеёнку на пол.
Она повернулась к Леонарду и спросила:
- Что мы с ними сделаем?
Тут обмочившегося Кабана словно прорвало, и он заговорил:
- А вы лучше убейте нас, в натуре, чтобы мы больше не мучились! Лучше смерть, чем такая жизнь! – закричал он, глядя принцессе в глаза.
Леонард тут же хотел его «успокоить», но Женевьева его остановила:
- Не надо, пусть выскажется.
- А чего тут высказываться? И так всё ясно, - с досадой воскликнул Кабан. – Мы, молодёжь, рождённая в бедных семьях, да ещё в провинции, изначально никому на хрен не нужны…Тут, в натуре, станешь злым на весь мир!
- Кабан верно говорит, - срывающимся, тонким голосом подхватил Рыжий. – Вы думаете, мы тут все придурки? Вот я в этом году поступал в МГУ на математическое отделение. Мне не хватило одного балла. А тот пацан, который сдал все экзамены на тройки, прошёл на платное отделение.
Из всей нашей деревни только я один из семи ровесников закончил одиннадцатилетку. Остальные пошли работать грузчиками на рынки или в палатки, в магазины, где они насмотрелись на то, как современные торгаши делают деньги из воздуха. Там их научили и водку пить. А чего делать-то? Тут путь один, точнее – два: или бухать по-чёрному, или податься в группировки, в бандиты…
Из семерых прежних одноклассников трое в колониях, один в тюрьме. Я думал, что я один из всех дотяну до армии. Но, как видите, не вышло. Я не хочу больше жить. Глядя на вас, сразу понимаешь, что мы вообще не живём по сравнению с вашей «сладкой жизнью». А вы с жиру беситесь, уже не знаете, что придумать, чтобы не было скучно…
- Всё это, конечно, очень серьёзно, - кивнула принцесса. – И я вам действительно сочувствую. В других обстоятельствах я бы вам даже серьёзно помогла. Но почему ваше недовольство жизнью вылилось в такую невероятную жестокость по отношению к этим, ни в чём не повинным ребятам?
Между прочим, одна из них, как я уже говорила, сирота. Мы подобрали её на дороге, около бензоколонки, где она умирала от голода и от холода. Ей было намного хуже, чем вам, а вы на ней решили отыграться. Нет, ребята, ничто не может оправдать такие поступки! Леонард, что же мы всё-таки с ними сделаем?
- Смотри. Тебе решать, - тихо ответил Леонард, глядя на гопников бесстрастным взглядом ангела смерти. – Я скажу одно: если бы это сделали с тобой, я бы порвал их на месте, не напрягаясь и не думая, что мне с ними делать. А чем Алёша и Саша хуже тебя? Моя рука не дрогнет, и мои ребята наготове, только скажи слово. В этой реке, - он указал за окно машины, - уже скрыто, я думаю, много тайн!
- Слушайте, а может, договоримся? – трясущимися губами пробормотал Кабан. Все остальные тоже робко зашумели, перебивая друг друга.
Принцесса мрачно улыбнулась:
- Может быть, вы ещё скажете: «Мы больше не будем?»
В это время с Леонардом заговорил по радиосвязи один из бойцов, охранявших машину снаружи. Леонард выслушал и ответил:
- Принято.
Затем он обратился к принцессе:
- Женевьева, там пришёл священник, настоятель здешнего монастыря. Он хочет говорить с тобой. Идём?
- Охраняйте их! – указала Женевьева бойцам на гопников, и вышла из машины, застегнув куртку. Леонард, как всегда, последовал за ней, не отходя от неё ни на шаг. Он никогда не оставлял Женьку, когда та выходила на улицу, уже много лет.
На поляне, ожидая их, стояло несколько монахов разного возраста.
- Бог в помощь, - сказал густым басом невысокий, широкоплечий священник с голубыми глазами и пышной русой бородой. – Меня зовут иеромонах Никита, я настоятель здешнего скита во имя преподобного Никиты Столпника. Это – братия из нашей обители.
- Здравствуйте, батюшка, - с уважением кивнула принцесса. – Меня зовут по-церковному Евгения. Это – мой муж и помощник Леонид. Мы – Дети Ночи. Но это неважно. Мы ищем наших друзей!
- Понимаю. Я вижу, кто вы такие, - иеромонах глубокомысленно поднял брови. – Между вами, готами и нами, монахами, есть много общего: и те, и другие носят чёрные одежды, и те, и другие задумываются о загробной жизни.
Вы, конечно, догадываетесь, по какому поводу мы пришли. Этой ночью наш звонарь поднялся на колокольню – кое-что починить к утреннему богослужению, - священник указал на другой берег, на колокольню, купол которой уже начинал сверкать от восходящего солнца, хотя внизу, над рекой, ещё был рассветный сумрак. – И он заметил здесь, на другом берегу, драку.
Присмотревшись, он увидел, что группа хулиганов избивает двоих ребят, юношу и девушку. Потом юношу подвесили на дереве за руки и подвергли бичеванию, а над девушкой, - он кашлянул, перекрестился и сказал тихо: - над девушкой, прости Господи, надругаются самым непристойным образом. – Он снова вздохнул. – Наш брат даже подумал, не наваждение ли это!
Но тут он увидел, как несчастных ребят, к тому времени находящихся без сознания, но, возможно, ещё живых, завернули в ткань – это оказалась их палатка, - сбросили в яму и забросали землёй! Брат понял, что нельзя терять ни минуты – может быть, их ещё удастся спасти. Он поскорее спустился вниз, разбудил нас всех, и мы поспешили на помощь. Нам удалось обратить негодяев в бегство, и мы сразу же бросились раскапывать могилу. По счастью, юноша и девушка оказались ещё живы.
Их спасла палатка, иначе они бы обязательно задохнулись.
Конечно, они очень сильно пострадали, - он покачал головой. – У юноши, которого подвешивали за руки, сломаны два ребра, и изранено всё тело. У девушки все кости целы, хотя на ней просто нет живого места. Удивительно, как они выжили. Сейчас они в нашей лечебнице, в обители, но пока без сознания. Это ваши друзья? – он участливо взглянул на Женевьеву и Леонарда.
- Да, - кивнула принцесса. – Мы тоже спешили к ним на помощь, хотя немного опоздали. Но вы нам помогли! – Она сердечно поклонилась. – Мы вам очень благодарны! Простите, мне неловко, но не могу ли я выразить свою благодарность более ощутимым способом – сделать пожертвование для вас лично и для братии из вашей обители? Я хотела бы сделать это сегодня же!
- Почему же нет? Конечно, можете, хоть прямо сейчас, – улыбнулся иеромонах. – Милостыне, сделанной от чистого сердца, Господь всегда радуется. И наш небогатый монастырь тоже… Творящему милостыню прощаются многие грехи, очень многие…
- Простите, отец, а откуда это у вас? – спросил Леонард, указывая глазами на глубокий шрам на лбу священника над правой бровью. Что-то очень знакомое было в этом шраме. – Если, конечно, не секрет…Извините, что я так спрашиваю.
- Нападение сатанистов на обитель, - улыбнулся иеромонах Никита. – Ну, а я до пострига, когда служил офицером в армии, был мастер спорта по боксу – вот и пригодилось искусство… Только самому досталось тоже, как видишь. А у тебя откуда шрам?
- Нападение фашистских молодчиков, скинхэдов! Они решили, что я сатанист – и совершенно напрасно. Напрасно ещё и для них самих, потому что я им здорово навалял – я тоже мастер спорта по боксу, и ещё имею чёрный пояс по каратэ.
Они засмеялись, пожали друг другу руки.
- А мы сможем забрать наших ребят прямо сейчас? – спросила Женевьева. – У нас машина, мы повезём их бережно!
- Конечно, вы заберёте их, - кивнул священник, - конечно, заберёте. Только, прошу вас, - он проницательно взглянул на принцессу, - позаботьтесь о них, как следует! Пусть они будут осторожны в дальнейшем! Ведь это глупо - вот так потерять жизнь в самом её начале! Сберегите их!
- Попробуем, - вздохнула Женевьева, - постараемся! – Она засмеялась: - Да мы и сами-то безбашенные. Нас бы самих кто сберёг!
19. Навеки вместе
Саша открыла глаза и сразу зажмурилась от яркого солнечного света. Затем снова осторожно открыла их и огляделась, не понимая, где она находится. Она не поверила своим ушам: да, она действительно слышала равномерный, близкий шум моря и крики чаек, как в детстве, и чувствовала солёный, йодистый, неповторимый запах морского ветра. Но где же она находится?
Чёрная Роза огляделась. Она лежала на огромной кровати, в роскошно убранной готической комнате полукруглой формы, с высокими окнами и дверью посередине. Дверь и окна были открыты, и по комнате гулял свежий морской ветер, шевеля прозрачные занавески. Дверь выходила на балкон, за ним были видны высокие, тонкие, как свечи, кипарисы, а за ними виднелось до самого горизонта синее-синее, как на открытке, море, и над ним кружили белые чайки.
Чёрная Роза лежала в кровати, обнажённая, чистая, как после ванны, в благоухающих, модных разноцветных простынях, укрытая вышитым одеялом, и забинтованная в разных местах. Всё её тело немного болело, но лежать было так приятно!
У готической комнаты был сводчатый потолок, на стенах висели прекрасные полотна и гобелены. Возле кровати находился низкий столик, а на нём в хрустальной вазе стояли розы – чёрные, белые, чайные и красные. Рядом, на серебряном блюде, лежали фрукты – виноград, персики и яблоки. Тут же стоял высокий графин, тоже хрустальный, наполненный оранжевым соком (наверное, апельсиновым), а рядом – накрытые салфеткой стаканы и соломинки.
- Красота! – вслух сказала Чёрная Роза.
Она ещё осмотрелась. Оказалось, она была в комнате не одна! На той же самой кровати, на расстоянии вытянутой руки от него лежал бледный юноша с чёрными синяками вокруг глаз, с забинтованной головой. Это был Алёша! Бледный, несчастный, но живой!
Чёрная Роза просияла.
-Алёшка! – позвала она.
Юноша открыл глаза и тоже огляделся.
- Привет, Чёрная Роза, - улыбнулся он. – Ты живая?
- Если честно, не знаю, - призналась девочка. – Может быть, мы уже умерли, и это рай?
- Ты точно думаешь, что мы должны были попасть в рай? – усомнился Алёша.
- Но посмотри сам – что-то это не очень похоже на ад!
Действительно, всё вокруг было похоже на рай – во всяком случае, на то, как могли представить его себе готы и воспитанники художественного училища. Вид за окном, свечи, цветы, фрукты, благоухающая постель, окружающая их готическая роскошь, прекрасные юноши и девушки на картинах…
Как будто в довершение ко всему, откуда-то поблизости послышалась музыка – это была Сашина любимая рок-группа «Лакримоза».
Чёрная Роза рассмеялась.
- Ну, так бы и сказали! Всё ясно! Мы где-то у Женевьевы и Леонарда! Но только где?
Тут как раз открылась дверь, и вошли Женевьева и Леонард – оба сияющие, радостные, словно явились на праздник.
- Ну, слава Богу, проснулись! – сказала Женевьева. – Я думала, вы так и будете теперь всю жизнь спать. Ну, ничего, пока отлёживайтесь. Бедные…Как вы, вообще?
- Да ничего, - ответила Чёрная Роза. – Женевьева, а мы где?
- На нашей даче возле Чёрного моря, - сказал принцесса. – Мы прибыли сюда вчера на моём самолёте. Жалко, что вы были без сознания – вам это было бы интересно. Вы будете здесь лечиться, и отдыхать, пока не поправитесь. Не беспокойтесь, с училищем всё улажено. С твоими родителями, Алёша, тоже: скоро они сюда приедут навестить тебя. Я уже отправила за ними мой самолёт. Я сказала им, что здесь у меня нечто вроде частного санатория.
- Спасибо, - улыбнулся Алёша.
- Ребята, - спросила Саша, - а где эти, деревенские?
- Тоже здесь. Мы взяли их в плен. – Женевьева и Леонард переглянулись и не могли удержаться от смеха. – Мы не знали, что с ними делать. Думали завести на них уголовное дело, но не захотели возиться с формальностями, да и вас беспокоить тоже. Пока они под наблюдением Лёнькиных бойцов занимаются уборкой территории, чистят канализации и так далее.
- Вы что, их похитили?! – воскликнула Чёрная Роза и расхохоталась.
- Ну, не похитили, а так, чисто по-человечески, попросили задержаться, и прокатиться с нами, - невозмутимо ответил Леонард, еле сдерживая смех. – Ну, и бойцов приставили… так, чтобы им не было скучно. Мы решили подождать, пока вы полностью не поправитесь, и тогда сами определите их судьбу.
Алёша сказал, подумав:
- Я лично не хочу мстить им. Чёрная Роза, я думаю, тоже. Мы – ведь это не они! Я думаю, они уже и так страху натерпелись…при задержании!
- До конца жизни хватит, - согласилась Женевьева.
- Оставьте их мне на перевоспитание, - подсказал Леонард. – А то как раз нужно возводить новый корпус… Говорят, труд облагораживает… Он создаёт из обезьяны человека… А как увидим, что превращение совершилось, хвост отвалился, дикий голос исчез (как там у Чехова) – так и отпустим, пускай идут домой!
Все рассмеялись.
- Точно, - кивнула принцесса. – Можно сказать, что им повезло. Может быть, так оно и лучше. Да, а мы ведь вам кое-что принесли! – спохватилась она. – Лёнька, давай её сюда!
Леонард поставил на край кровати вновь аккуратно склеенную синюю картонную папку с золотой надписью. Они раскрыли её, извлекли и повесили на стену совместный рисунок Саши и Алёши.
- Как видите, он в полной сохранности, - сказала Женевьева. – Теперь мы выйдем, и оставим вас одних. Погода чудесная, и мы с Лёнькой идём кататься в море на катере, а вы отдыхайте. Я уверена, вам есть о чём поговорить! Пока вам тяжело двигаться, но вы ещё будете и бегать, и танцевать, и смеяться, и многое другое… Я в это верю, я знаю это точно, и как ты думаешь, почему? – обратилась она к Леонарду. - Потому что это всецело зависит от нас, а мы их любим, и обязательно позаботимся о них.
Наши юные друзья, ни о чём не беспокойтесь. Теперь вы точно НАВЕКИ ВМЕСТЕ.
6 июня 2010 г., г. Москва – г. Железнодорожный.
PAGE 2