Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Право СМИ и право ЭОД: близнецы-братья?
Обсуждение на страницах "ЗиПа" (№ 1/97) грани сопряжения защиты персональных данных (ПД) и свободы массовой информации я закончил мыслью о том, что модели правового регулирования деятельности СМИ и работ с ПД имеют много схожего, даже родственного. Что же именно их роднит?
Дело в том, что наряду с традиционным правовым опосредованием отношений людей по поводу вещей, имущества, энергии и тому подобных материальных объектов прав, реальное становление мирового и национальных информационных обществ вызвало появление нового правового образования, которое, во след Рене Давиду, можно назвать правовым семейством. С той лишь разницей, что в него входят не глобальные правовые системы, а отдельные отрасли права самых разных правовых систем. В том числе - информационное право, право электронной обработки данных (ЭОД), право СМИ, коммуникационное право (Media Law, Datenverarbeitungrecht, Brodcasting Law / Rundfunkrecht, Communication Law ets).
Родственнообразующим признаком этих новых прав конца ХХ века является то, что их объекты не имеют традиционной и привычной для классических правовых установлений вещной, имущественной, материальной формы. Они являют себя миру в формах трудно осязаемых, именуемых то данными, то сведениями, то информацией, то иными нематериальными благами. По сути, на наших глазах происходит определенная смена вектора развития мирового правоведения.
В рамках этой смены, по аналогии с развитием ЭВМ, правоведение проходит путь от осознания и решения проблем правового "железа" (вещных, имущественных объектов прав) к значительно более тонким и сложным проблемам своеобразного юридического софтвар (software): правовому регулированию отношений по поводу информации, информационных аспектов чести, достоинства, доброго имени, деловой репутации, неприкосновенности частной жизни, личной и семейной тайны, права на имя, интеллектуальной собственности.
Результат правового регулирования разнообразных информационных отношений, их правовая форма - информационные правоотношения,- это и есть разновидность юридического софтвэра. Продукт продвинутого информационного правоведения и законодательства. То, что будет составлять и уже во многом составляет правовую базу мирового информационного общества. Вот лишь несколько цифр, иллюстрирующих уже достигнутый количественный уровень информационно-правового регулирования, как в России, так и за рубежом.
В действующей российской конституции имеется около двух десятков информационно-правовых норм.
Только за 90-е годы у нас было принято более 500 нормативно-правовых актов, тем или иным образом регламентирующих информационные отношения.
Порядка трех десятков из них в форме законов регулируют деятельность средств массовой информации и журналистов на территории России.
Персональным данным в этом перечне пока посвящены лишь единичные нормативно-правовые акты (см., например, Федеральный закон РФ "Об индивидуальном (персонифицированном) учете в системе государственного пенсионного страхования", действующий с 1 января 1997 г.). Но можно быть уверенным, что с принятием базового в этой сфере Федерального закона РФ "О персональных данных" эта нормативно-правовая ниша будет активно заполняться.
Что касается европейского правового пространства, частью которого мы становимся, то на сегодняшний день только по линии Совета Европы принято примерно сто международно-правовых актов в области информации.
Вместе с тем, не будем забывать, что само по себе большое количество нормативно-правовых актов по той или иной тематике далеко не всегда - благо. Об этом напоминал еще Тацит своей знаменитой максимой: в наиболее испорченном государстве - наибольшее количество законов.
Нормативная избыточность, гипертрофия нормативных установлений зримо способствует росту энтропии правовой системы, порождает своеобразную инфляцию права, когда юридических норм вроде бы много, но большинство из них не работает, а лишь "числится на работе". Этакие "нормативные подснежники". В этих условиях, в поиске потребных правовых ответов, реальная жизнь заставляет российских граждан чаще обращаться к закону говорящему - судебным институциям: судам общей юрисдикции, арбитражным судам, Конституционному суду, Судебной палате по информационным спорам.
Зачастую только их решения, содержащие "живое" право как некий синтез нормативно-правового текста и его судебной интерпретации применительно к конкретной жизненной ситуации, дают искомые ответы. Правда, процесс эффективного освоения россиянами судебного источника права лишь разворачивается. Исторически обусловленное недоверие граждан к суду как к средству защиты своих прав, свобод и законных интересов - одна из значимых болевых точек сегодняшней российской действительности. Она потребует для своего врачевания немало времени и разнообразных, энергичных усилий. Пока что, если, скажем, для американца обращение в суд - мера естественная и привычная (на сей счет даже поговорка есть: если американец не знает что делать, он идет в суд за советом), то для среднестатистического россиянина обращение в суд - мера крайняя, вынужденная, подневольная. Но живые ростки иного отношения к судебной защите своих прав уже пробиваются сквозь лед исторического недоверия граждан России к этому институту.
Причем характерно, что наиболее зримо это касается именно интересующей нас сейчас области информационных отношений, связанных с распространением через СМИ сведений, либо не соответствующих действительности и порочащих честь, достоинство или деловую репутацию граждан, юридических лиц, либо нарушающих конституционные нормы о праве граждан на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну.
М.А.Федотов недавно опубликовал интересные данные Верховного Суда РФ, иллюстрирующие динамику числа дел, рассмотренных судами общей юрисдикции за "пятилетку гласности" - 1990-1995 годы,- по гражданско-правовым искам к редакциям СМИ о защите чести, достоинства и деловой репутации (см.: Законодательство Российской Федерации о средствах массовой информации, М.,1996, с.277). По этим данным с 1992 года действует четкая тенденция ежегодного весомого роста числа такого рода дел. А вот использование также имеющихся в российском законодательстве уголовно-правовых мер защиты своей чести и достоинства, согласно теv же данныv Верховного Суда РФ, приведенных М.А.Федотовым, имеет обратную тенденцию. Скажем, число осужденных за клевету в СМИ за ту же "пятилетку гласности" сократилось с 53-х до 7-ми, т.е. почти в восемь (!!!) раз (см. там же, с.282).
В связи с этим будет небезынтересен учет соответствующего опыта США. Дело в том, что в ходе их "перестроечных" 60-х годов нашего века, когда в американском обществе активизировались различные формы борьбы за гражданские права, а их "шестидесятники" стали объектами уголовно-правового преследования за "клевету" в адрес властей предержащих, Верховный Суд США в ходе рассмотрения их исков отменил большинство законов штатов об уголовно наказуемой клевете. Причем сделал это с весьма значимой аргументацией. Все эти законы, с точки зрения Верховного Суда США, "были столь расплывчаты, что создавали угрозу либо практики репрессий в адрес непопулярного мнения, что противоречило бы Конституции, либо нарушения конституционных норм в каком-то другом отношении" ( Р.Вандерет, Американское диффамационное право и судопроизводство, ЗиП, № 1/97 ).
Мы живем не в Америке, но кое-какие выводы из сделать, на мой взгляд, все же должны. И, прежде всего, в отношении формально-логической четкости формулировок нормативных установлений, описывающих признаки как уголовных, так и гражданско-правовых составов правонарушений в этой сфере.
Возьмем для примера ключевое для такого рода правонарушений понятие - "порочащие сведения". В российском законодательстве, как в уголовном, так и в гражданском, его определение отсутствует. Определенным ориентиром практики является Постановление № 11 Пленума Верховного Суда РФ от 18.08.92г. согласно п.2 которого "порочащими являются такие не соответствующие действительности сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства или моральных принципов (о совершении нечестного поступка, неправильном (!!!- В.Н.) поведении в трудовом коллективе, быту и другие сведения, порочащие производственно-хозяйственную и общественную деятельность, деловую репутацию и т.п.), которые умаляют честь и достоинство гражданина либо деловую репутацию гражданина или юридического лица". Насколько логически и содержательно корректен этот "ориентир" я думаю долго объяснять не надо. С 1992 г. в это Постановление Пленума Верховного Суда России уже дважды (в 1993 и в 1995 гг.) вносились изменения и дополнения. К сожалению, качество данного определения они не затронули, да и вообще принципиально новых проблем по предмету этого Постановления не разрешали. Между тем жизнь, реальная практика эти проблемы ставит, и они постоянно требуют своего разрешения. Приведу лишь один, но достаточно яркий пример такого рода проблем.
В январе 1994 г. в программе НТВ "Итоги" выступил бывший тогда министром иностранных дел России А.Козырев. В своем выступлении он дал оценку политическим взглядам лидера ЛДПР В.Жириновского. В.Жириновский посчитал, что в ходе этого выступления А.Козырев распространил о нем сведения, порочащие его честь и достоинство. В связи с этим он обратился в Пресненский межмуниципальный народный суд с иском о защите чести и достоинства к НТВ и А.Козыреву. Козырев же, параллельно с разбирательством этого дела в народном суде, обратился в Конституционный Суд Российской Федерации с просьбой признать не соответствующей Конституции Российской Федерации редакцию статьи 7 ГК РСФСР. Именно по этой статье Жириновский и просил суд привлечь его к гражданско-правовой ответственности в 1994 г. (Сегодня эта статья практически в том же виде переместилась в действующий ГК РФ под номером 152.)
Позиция обращения Козырева базировалась на том, что по действующей тогда ст.7 ГК, как впрочем и по сегодняшней ст.152 ГК, возможно опровержение с помощью судебного иска о защите чести и достоинства любых сведений, в том числе представляющих собой личные мнения и убеждения граждан. Иными словами, получается так, что в противоречии с нормой ч.3 ст.29 Конституции в России возможно судебное принуждение к отказу каждого от выражения "своих мнений и убеждений". Выход из этого положения видится в судебной или законодательной дифференциации общего понятия "сведения" в такого рода составах правонарушений на:
сведения - факты, которые могут быть верифицированы, проверены судом на предмет соответствия действительности;
сведения - мнения, оценки, суждения, которые такого рода судебной проверки в принципе проходить не должны, поскольку субъективны в силу своей природы и не могут быть опровергнуты в судебном порядке.
К сожалению, реакция высшего судебного ареопага России - Конституционного Суда - на обращение А.Козырева была половинчатой, бланкетной. Признав, что проблема существует и даже сформулировав ее в виде вопроса: "Как добиться в каждом конкретном случае, чтобы требования защиты чести и доброго имени не противоречили интересам свободной дискуссии по политическим проблемам в демократическом обществе?", Конституционный Суд своим Определением от 27.09.95 г. "Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Козырева А.В."отнес ее разрешение к компетенции судов общей юрисдикции. Именно они должны решать, сказал КС в этом определении, "как отграничить распространение недостоверной фактической информации от политических оценок и возможно ли их опровержение по суду". И, входя в реальное положение российских судов, продолжил: "Для предупреждения вынесения необоснованных судебных решений и принимая во внимание особенности и сложность исследования такого рода обстоятельств, Верховный Суд Российской Федерации может использовать свое конституционное правомочие и дать судам разъяснения, касающиеся судебной практики по данной категории дел". Завершил же с пафосом: "Суды общей юрисдикции вправе и обязаны обеспечивать должное равновесие при использовании конституционных прав на защиту чести и достоинства, с одной стороны, и свободу слова - с другой. На фоне закрепленного Конституцией Российской Федерации (ст.13) идеологического и политического многообразия и многопартийности, в условиях активных политических предвыборных кампаний указанные полномочия судебной власти приобретают особое практическое значение".
Итак, именно суды общей юрисдикции, с точки зрения КС России, имеют полномочия по обеспечению должного равновесия между конституционными правомочиями каждого на свободу слова, на выражение своих мнений и убеждений (ст.29), а также на защиту своей чести и доброго имени (ст.23). Представляется, что эффективная реализация этих полномочий совершенно невозможна без надлежащего развития по этой проблематике судебно-правовой ипостаси права СМИ. Необходима большая и разносторонняя работа, с подключением возможностей Фонда защиты гласности, Центра права и СМИ, Судебной палаты по информационным спорам, иных структур, работающих в этом информационном поле, по обобщению соответствующей судебной практики и ее глубокому анализу. Разработанные в ходе этой работы рекомендации могли бы составить основу нового Постановления Пленума Верховного Суда РФ по вопросам, возникающим при рассмотрении судами дел о защите чести и достоинства граждан, а также деловой репутации граждан и юридических лиц.
Но параллель с развитием этого направления российского права СМИ необходима активизация усилий и на другом его направлении. Речь, опять-таки, об обеспечении должного равновесия, но уже между другими конституционными установлениями: с одной стороны, свободы массовой информации (ч.5 ст.29 Конституции РФ), а с другой стороны, права каждого на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну (статьи 23 и 24 Конституции РФ). Именно на этом направлении родственные связи права СМИ и права ЭОД наиболее тесны и зримы, а, следовательно, наиболее взаимозависимы. Ведь,- по аналогии с известным утверждением о том, что Голливуд - это фабрика грез, современные СМИ вполне можно уподобить фабрикам массовой информации. Причем очень часто первичным информационным продуктом, перерабатываемым на этих фабриках, выступают как раз чьи-то ПД.
Вначале - несколько соответствующих примеров из практики Судебной палаты по информационным спорам.
В популярной телепередаче ОРТ "Человек и закон" был показан сюжет об успешном расследовании преступлений некой банды. В том числе и о попытке убийства ими президента финансово-промышленной корпорации "Би-Газ-Си" А.Воловика - доктора экономики, фигуры, достаточно известной в мире российского бизнеса. Рассказывая об обстоятельствах этого покушения тележурналист интригующе произносит: "Что за отношения и какие общие дела могли быть у г-на Воловика с этими бандитами, мы сказать не можем ничего. Сейчас любые выводы на этот счет могут носить лишь характер предположений. Поэтому делайте их сами". Эти слова звучат за кадром, а в кадре в этом время чередуются выразительные фотографии преступников и не менее выразительный видеоряд из частной жизни А.Воловика (кадры "серебряной" свадьбы и другие персональные данные). Таким образом, авторы передачи, не говоря об этом прямо, весьма прозрачно намекают телезрителям о какой-то общности А.Воловика с преступниками, в которой в будущем, мол, разберется следствие. Судебная палата, рассмотрев спор А.Воловика против программы ОРТ "Человек и закон", квалифицировала действия журналистов, готовивших эту передачу, как нарушение конституционного права гражданина на неприкосновенность его частной жизни (ч.1 ст.23 Конституции РФ) и на получение согласия на "использование и распространение информации о частной жизни лица" (ч.1 ст.24 Конституции РФ).
Интересно отметить, что в кулуарах тележурналисты из "Человека и закона" оправдывали свои действия по несогласованной с А.Воловиком демонстрации персональных данных из его личной жизни некими общественными интересами. При их наличии, мол, в соответствии с Законом РФ "О средствах массовой информации" мы это делать вправе. Да, действительно, ст.49 и ст.50 этого Закона такого рода информационные преференции журналистам предоставляют. Но тогда будьте добры публично и официально обосновать, в чем именно, применительно к данному случаю, эти общественные интересы состоят?! Если это не делается или делается в неофициальном порядке, эти журналистские преференции не работают.
Ряд решений Судебной палаты, связанных тем или иным образом с проблемой распространения через СМИ различных ПД, достаточно внушителен. Выделю из него лишь самые "громкие".
Решение от 20.04.95г. № 11 в связи с публикацией Э.Черного, члена Общественной палаты при Президенте РФ, "Загадочные страницы из биографии члена правительства " в газете "Известия" от 24.03.95 г. В этой публикации были приведены искаженные и неточные ПД тогдашнего Председателя ГКАП Л.А.Бочина.
Решение от 22.09.95г. № 27, по обращению депутата Государственной думы Лысенко В.Н., в связи с неточной информацией, прозвучавшей в программах "Время" (ОРТ) и "Сегодня" (НТВ). В данном случае неточность тележурналистов состояла в неполноте ПД, идентифицирующих публичных политиков-однофамильцев.
Решение от 19.10.95г. № 32 в связи с грубым нарушением тележурналистом А.Невзоровым неприкосновенности частной жизни женщин-осужденных. Это наше решение получило большую прессу, среди наиболее интересных откликов - материал А.Дудина в "Журналисте" № 2 за 1996 г. "Орел над зоной".
Наконец, это решение от 20.11.95г. № 42 по спору: С.Н.Терехов против "Московского комсомольца". Спор был вызван публикацией в "МК" от 27.10.95 знаменитого в то время "черного списка Рябова". Публикацией этого списка, полученного Центизбиркомом от МВД, были преданы широкой огласке не совсем точные, но весьма чувствительные ПД тех кандидатов в депутаты Государственной думы, которые, как писали раньше в анкетах, "состояли под судом и следствием", а также отбывали наказание в местах не столь отдаленных.
Перечень решений СПИС из этого ряда можно продолжать достаточно долго, существует уже аналогичная практика и в судах общей юрисдикции. И та и другая практика достаточно недвусмысленно свидетельствует о том, что одних конституционных положений, закрепленных в статьях 23 и 24 Конституции России о неприкосновенности частной жизни, личной и семейной тайне, запрете сбора хранения, использования и распространения информации о частной жизни лица без его согласия явно недостаточно. Настоятельно необходима более развернутая нормативно-правовая база реализации этих конституционных правомочий граждан.
В том числе - и в форме соответствующих норм в подготавливаемом Федеральном законе "О персональных данных". Этот законопроект готовится рабочей группой Совета Безопасности РФ долго и серьезно. Приятно отметить, что не келейно. В обеих российских столицах в минувшем году прошла серия его общественных обсуждений, в том числе с участием европейских и американских специалистов. На основе российского законопроекта рабочей группой подготовлен вариант модельного закона "О персональных данных" в качестве рекомендательного законодательного акта для стран СНГ.
Вместе с тем, проект еще имеет солидное пространство для совершенствования, определенные точки уязвимости. В частности, в нем полностью отсутствуют нормы, опосредующие специфику работы с ПД фабрик массовой информации - СМИ. А ведь и наш, и мировой опыт говорит о том, что такая специфика есть и она требует своего учета как со стороны права СМИ, так и со стороны права ЭОД.
Первопроходец в сфере правового регулирования электронной обработки данных - Федеративная Германия - уделяла и уделяет этим вопросам самое серьезное внимание как на теоретическом уровне, так и на практическом, законодательном. В результате она имеет уже достаточно развитые правовые институты, объемно регулирующие эти весьма специфические информационные отношения.
Немецкая модель их правового регулирования представляет собой сочетание базовых статей в Федеральном законе "О защите данных" (ст.41 "Обработка и использование ПД средствами массовой информации, ст.42 "Ответственность за защиту данных в федеральных телерадиокомпаниях") и корреспондирующих этим статьям правовых установлений в нормативно-правовых актах, регламентирующих деятельность электронной прессы Германии. Например, содержащихся в параграфе 28 "Защита данных" Государственного договора о радио и телевидении в объединенной Германии, действующего с 1992 г. Содержательная часть этих правовых норм заключается в установлении, прежде всего для электронной прессы Германии, элементов особого правового режима защиты ПД. Различным особенностям этого режима и посвящены статьи о защите данных (обычно их 2-3) в основных нормативных актах, регулирующих деятельность электронной прессы Германии.
Представляется, что подобного рода модель вполне могла бы быть воспринята и у нас. Во всяком случае опыт Германии в этой сфере должен быть внимательно изучен и учтен российскими законодателями при принятии Федерального закона "О персональных данных".
Виктор Монахов
Титульный лист | Законодательство и право | Содержание номера