Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Санкт-Петербургский государственный политехнический университет
Гуманитарный факультет
Кафедра русского языка
Курсовая работа
Комплексный лингвистический анализ текста отрывка романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»
Выполнила:
Калинина А.С.
гр.3125/1
Проверила:
Волошинова Т.Ю.
Санкт-Петербург
2013
Введение 3
Глава I. Анализ художественного пространства текста 4
Глава II. Анализ художественного времени текста 6
Глава III. Анализ номинаций героев текста 8
Глава IV. Анализ речесубъектной организации текста 10
Глава V. Анализ парадигматической организации 12
Заключение 15
Приложение I. Оригинальный текст фрагмента 16
Приложение II. Оригинальный текст фрагмента с выделенными маркерами 20
Приложение II. Лингвистический комментарий к тексту 24
Данная курсовая работа посвящена комплексному лингвистическому анализу отрывка романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Актуальность исследования заключается в том, что работ по данной теме выявлено не было.
Мы выбрали именно это произведение для анализа, поскольку роман «Преступление и наказание» вызывает у нас особый интерес своей детективной и в то же время нравственной направленностью, а выбранная нами сцена убийства старухи является быстрой, динамичной резкой, вызывая интерес к анализу именно этой сцены романа.
Цель курсовой работы: проведение комплексного лингвистического анализа отрывка из произведения.
Для достижения цели необходимо выполнить следующие задачи:
Объектом исследования является оригинальный текст произведения.
Данная курсовая работа состоит из введения, в котором раскрывается актуальность данной темы и ставятся основные цели и задачи, шести глав, в которых поэтапно раскрываются положения проведенного анализа текста, заключения, в котором делаются выводы, а также приложений.
В выбранном нами для анализа фрагменте мы отметили достаточно большое количество маркеров художественного пространства. Исходя из выделенных маркеров, мы выделили пространство «квартира старухи-процентщицы», которое включает в себя несколько подпространств:
Необходимо отметить, что данная сцена показывает убийство старухи главным героем Раскольниковым: все его мысли и действия хаотичны и быстры, поэтому и пространства во фрагменте постоянно меняются. Действие фрагмента начинается в «подпространстве комнаты», затем переходит в «подпространство спальни» и затем еще несколько раз в «спальню» и «комнату». Затей герой «совсем было потерялся» и действие на некоторое время переместилось в «подпространство прихожей». Следует учесть, что все эти перемещения происходят в считаные минуты, пространства меняются очень быстро. Затем действие перетекает в «подпространство кухни», где герой, уже совершивший убийства старухи и Лизаветы, в более спокойном темпе «вытащил и топор, вымыл железо, и долго, минуты с три, отмывал дерево», «осмотрел пальто, панталоны, сапоги». Однако, осознав, что же он сделал, действие быстро перемещается в «подпространство прихожей» под бормотание героя «Надо бежать, бежать!» и на этом фрагмент логически завершается.
Следует учесть что «подпространство прихожей» имеет две номинации: «прихожая» и «передняя».
Несколько личное пространство: старуха (тело: волосы, лицо, шея; одежда (карман)), Раскольников, Лизавета (лицо: верхняя часть лба).
Стоит отметить, что выбранный нами отрывок из романа «Преступление и наказание» является одним из самых значимых событий в романе – это сцена убийства старухи-процентщицы и ее сестры Лизаветы. События развиваются на наших глазах, мы как будто наблюдаем за главным героем, изменением его эмоций, характера действий.
Мы проанализировали все лексико-грамматические маркеры художественного времени, имеющиеся в данном фрагменте. Следует учесть, что маркеров пространства гораздо больше, чем маркеров времени, которые к тому же и очень часто повторяются, например, наречие «вдруг» в относительно небольшом фрагменте используется целых 12 раз.
Маркеры художественного времени произведения мы разделили на:
Данный текст имеет динамичность, от начала и до конца всё происходит как будто внезапно, «вдруг», «тут же», «тотчас же». Они создают впечатление того, что главный герой – Раскольников – торопится и очень рассеян, старается не наделать глупостей, но, тем не менее, делает их. Это связано с тем, что Раскольников – убийца, совершивший одно запланированное и даже одно непреднамеренное убийство. В анализируемом нами отрывке описывается именно сцена преступлений. Как известно, герой совершал убийства в первый раз, а, следовательно, весь его образ в данном отрывке соткан из нервов и адреналина, хаотичных, быстрых действий. Художественное время данного отрывка определяется минутными маркерами, такими как «в ту минуту», «с минуту или две», «после двухминутной возни», что указывает на сиюминутность происходящих событий – всё происходит здесь и сейчас. Герой должен быть точен, как и описываемое автором время, однако его «руки все еще дрожали», он «совсем было потерялся», он был «в нетерпении», а «страх охватывал его все больше и больше».
Необходимо уточнить, что весь фрагмент описывает события, происходящие как будто бы прямо на наших глазах (приведем в пример собственно-грамматический маркер «сует»), однако текст изобилует маркерами прошедшего времени: «ударил», «отступил», «стал набивать», побежал», поскольку текст написан от третьего лица, автор рассказывает о том, что уже произошло, но описывает его, как будто всё происходит в данный момент.
Глава III. Анализ номинаций героев текста
В данном фрагменте номинации героев не богаты разнообразием. Более того их достаточно мало и они неполные, например главный герой всего романа Раскольников, естественно фигурирующий в тексте, в этом отрывке не назван даже по имени и отчеству (прим. Родион Романович). Жертва героя обозначена автором в данном фрагменте только как безликая «старуха» (прим. Алёна Ивановна), что, по нашему мнению, указывает на то, что это могла быть любая старуха, занимающаяся похожей деятельностью. Автор показывает, что важен сам образ, а не его конкретность и субъективность.
Количество номинаций героев в отрывке так же свидетельствует о значимости героя в данной сцене: Раскольников, главный герой, имеет 8 разных номинаций, старуха – 7, а её сестра, вторая жертва убийцы, Лизавета – всего 4.
Необходимо отметить, что автор в номинациях главного героя практически не называет его, а только лишь использует безликие местоимения. В номинациях старухи мы видим такие слова как «мертвая» и «тело», автор использует их уже после ее смерти, что логично, таким образом превращая её из живого человека в нечто неодушевленное. Ниже мы приводим таблицу, в которой указаны все имеющиеся в данном отрывке номинации героев.
|
Раскольников |
старуха |
Лизавета |
|
он |
она |
она |
|
его |
её |
её |
|
по нём |
ей |
неё |
|
в нём |
мёртвая |
|
|
ему |
тело |
|
|
им |
сестру |
|
|
себя |
Речесубъектная организация представлена в тесте несколькими видами речи. Рассказ основан на собственно-авторской речи, но с элементами собственно-прямой речи. Автор выступает в роли автора-рассказчика, но наличие прямой речи главного героя добавляет эмоциональности и позволяет нам углубиться и лучше понять картину происходящего:
"Боже мой! Надо бежать, бежать!" - пробормотал он и бросился в переднюю.
Сама реплика содержит восклицательные предложения, что показывают экспрессивность «бормотания» героя.
Остальная речь во фрагменте представлена в виде внутреннего монолога героя:
"Красное, ну а на красном кровь неприметнее", – рассудилось было ему, и вдруг он опомнился: "Господи! С ума, что ли, я схожу?" – подумал он в испуге.
Небольшое количество речи в данном фрагменте объясняется наличием всего одного действующего лица, поскольку двое других явились лишь жертвами и ничего сказать не успели.
По той же причине, по нашему мнению, вся речь представлена или в виде внутреннего монолога, то есть беззвучна, или в виде «бормотания», что является тихим и невнятным выражением мыслей.
Необходимо отметить авторский прием – восклицательные в прямой речи главного героя, что показывает беспокойство героя, его излишнюю эмоциональность, например: "Господи! С ума, что ли, я схожу?"
Если говорить о речи автора, то его можно назвать рассказчиком – повествование ведется от третьего лица. В данном случае, автор является наблюдателем со стороны.
Перейдем к парадигматической организации рассматриваемого нами текста.
Так же в тексте присутствуют предложения с рядами однородных членов, что дает читателю полностью увидеть ту обстановку, в которой находится главный герой: «Действительно, между тряпьем были перемешаны золотые вещи – вероятно, всё заклады, выкупленные и невыкупленные, – браслеты, цепочки, серьги, булавки и прочее».
В ходе анализа были выявлены лексические повторы и предложения с синтаксическим параллелизмом, которые используются для изображения эмоциональности речи главного героя и для того, чтобы подчеркнуть тот или иной предмет или действие, например: «Странное дело: только что он начал прилаживать ключи к комоду, только что услышал их звякание, как будто судорога прошла по нем».
Автор умело использует и причастные и деепричастные обороты, придающие предметам и действиям дополнительный оттенок:
Использование предложений с многоточиями, по нашему мнению, указывает на сомнения героя в своих действиях, какая-то недосказанность мысли, указание на то, что герой растерян: «может быть, не то надо делать, что он теперь делает...».
При анализе текста нами было выявлено несколько тематических полей:
Глава VI. Анализ синтагматической организации текста
В первую очередь необходимо отметить использование автором большого количества устаревших слов и выражений, таких как «финифть», «сафьян», «заклад». Так же в тексте встречается просторечная лексика «снурок».
Кроме этого, автор часто использует прием инверсии для того чтобы конкретизировать действие, структурировать речь:
Также текст богат сравнительными оборотами, такими как «кровь хлынула, как из опрокинутого стакана» (необходимо отметить, что образ крови очень важен в данном отрывке), «он остановился и притих, как мертвый» (данный оборот используется автором для того чтобы соотнести живых и мертых), «смотрела в оцепенении на убитую сестру, вся белая как полотно» и прочие.
Сравнительные обороты используются автором для того, чтобы выделить конкретный образ.
Исходя из всего вышеизложенного, следует отметить, что, проведя комплексный лингвистический анализ фрагмента романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», мы смогли полностью понять данный текст.
Можно сказать, что лингвистический анализ выявил общую тенденцию фрагмента – и в пространстве, и в художественном времени, и в речесубъектной организации прослеживается так называемая психология убийцы: хаотичность и необоснованность движений, неаккуратность, мгновенные изменения пространства, быстро бегущее время, бессвязная речь и лихорадочные мысли героя. То есть, мы выделяем высокую эмоциональность данного фрагмента.
Парадигматическая и синтагматическая организация текста опять же подчеркивает всю напряженность текста.
Номинации героев в отрывке не обладают оригинальностью и не играют особой роли в тексте.
Приложение I. Оригинальный текст фрагмента
Старуха, как и всегда, была простоволосая. Светлые с проседью, жиденькие волосы ее, по обыкновению жирно смазанные маслом, были заплетены в крысиную косичку и подобраны под осколок роговой гребенки, торчавшей на ее затылке. Удар пришелся в самое темя, чему способствовал ее малый рост. Она вскрикнула, но очень слабо, и вдруг вся осела к полу, хотя и успела еще поднять обе руки к голове. В одной руке еще продолжала держать "заклад". Тут он изо всей силы ударил раз и другой, все обухом и все по темени. Кровь хлынула, как из опрокинутого стакана, и тело повалилось навзничь. Он отступил, дал упасть и тотчас же нагнулся к ее лицу; она была уже мертвая. Глаза были вытаращены, как будто хотели выпрыгнуть, а лоб и все лицо были сморщены и искажены судорогой.
Он положил топор на пол, подле мертвой, и тотчас же полез ей в карман, стараясь не замараться текущею кровию, - в тот самый правый карман, из которого она в прошлый раз вынимала ключи. Он был в полном уме, затмений и головокружений уже не было, но руки все еще дрожали. Он вспомнил потом, что был даже очень внимателен, осторожен, старался все не запачкаться... Ключи он тотчас же вынул; все, как и тогда, были в одной связке, на одном стальном обручке. Тотчас же он побежал с ними в спальню. Это была очень небольшая комната, с огромным киотом образов. У другой стены стояла большая постель, весьма чистая, с шелковым, наборным из лоскутков, ватным одеялом. У третьей стены был комод. Странное дело: только что он начал прилаживать ключи к комоду, только что услышал их звякание, как будто судорога прошла по нем. Ему вдруг опять захотелось бросить все и уйти. Но это было только мгновение; уходить было поздно. Он даже усмехнулся на себя, как вдруг другая тревожная мысль ударила ему в голову. Ему вдруг почудилось, что старуха, пожалуй, еще жива и еще может очнуться. Бросив ключи, и комод, он побежал назад, к телу, схватил топор и намахнулся еще раз над старухой, но не опустил. Сомнения не было, что она мертвая. Нагнувшись и рассматривая ее опять ближе, он увидел ясно, что череп был раздроблен и даже сворочен чуть-чуть на сторону. Он было хотел пощупать пальцем, но отдернул руку; да и без того было видно. Крови между тем натекла уже целая лужа. Вдруг он заметил на ее шее снурок, дернул его, но снурок был крепок и не срывался; к тому же намок в крови. Он попробовал было вытащить так, из-за пазухи, но что-то мешало, застряло. В нетерпении он взмахнул было опять топором, чтобы рубнуть по снурку тут же, по телу, сверху, но не посмел, и с трудом, испачкав руки и топор, после двухминутной возни, разрезал снурок, не касаясь топором тела, и снял; он не ошибся – кошелек. На снурке были два креста, кипарисный и медный, и, кроме того, финифтяный образок; и тут же вместе с ними висел небольшой, замшевый, засаленный кошелек, с стальным ободком и колечком. Кошелек был очень туго набит; Раскольников сунул его в карман, не осматривая, кресты сбросил старухе на грудь и, захватив на этот раз и топор, бросился обратно в спальню.
Он спешил ужасно, схватился за ключи и опять начал возиться с ними. Но как-то все неудачно: не вкладывались они в замки. Не то что бы руки его так дрожали, но он все ошибался: и видит, например, что ключ не тот, не подходит, а все сует. Вдруг он припомнил и сообразил, что этот большой ключ, с зубчатою бородкой, который тут же болтается с другими маленькими, непременно должен быть вовсе не от комода (как и в прошлый раз ему на ум пришло), а от какой-нибудь укладки, и что в этой-то укладке, может быть, все и припрятано. Он бросил комод и тотчас же полез под кровать, зная, что укладки обыкновенно ставятся у старух под кроватями. Так и есть: стояла значительная укладка, побольше аршина в длину, с выпуклою крышей, обитая красным сафьяном, с утыканными по нем стальными гвоздиками. Зубчатый ключ как раз пришелся и отпер. Сверху, под белою простыней, лежала заячья шубка, крытая красным гарнитуром; под нею было шелковое платье, затем шаль, и туда, вглубь, казалось, все лежало одно тряпье. Прежде всего он принялся было вытирать об красный гарнитур свои запачканные в крови руки. "Красное, ну а на красном кровь неприметнее", – рассудилось было ему, и вдруг он опомнился: "Господи! С ума, что ли, я схожу?" – подумал он в испуге.
Но только что он пошевелил это тряпье, как вдруг, из-под шубки, выскользнули золотые часы. Он бросился все перевертывать. Действительно, между тряпьем были перемешаны золотые вещи – вероятно, всё заклады, выкупленные и невыкупленные, – браслеты, цепочки, серьги, булавки и прочее. Иные были в футлярах, другие просто обернуты в газетную бумагу, но аккуратно и бережно, в двойные листы, и кругом обвязаны тесемками. Немало не медля, он стал набивать ими карманы панталон и пальто, не разбирая и не раскрывая свертков и футляров; но он не успел много набрать...
Вдруг послышалось, что в комнате, где была старуха, ходят. Он остановился и притих, как мертвый. Но все было тихо, стало быть, померещилось. Вдруг явственно послышался легкий крик, или как будто кто-то тихо и отрывисто простонал и замолчал. Затем опять мертвая тишина, с минуту или с две. Он сидел на корточках у сундука и ждал едва переводя дух, но вдруг вскочил, схватил топор и выбежал из спальни.
Среди комнаты стояла Лизавета, с большим узлом в руках, и смотрела в оцепенении на убитую сестру, вся белая как полотно и как бы не в силах крикнуть. Увидав его выбежавшего, она задрожала как лист, мелкою дрожью, и по всему лицу ее побежали судороги; приподняла руку, раскрыла было рот, но все-таки не вскрикнула и медленно, задом, стала отодвигаться от него в угол, пристально, в упор, смотря на него, но все не крича, точно ей воздуху недоставало, чтобы крикнуть. Он бросился на нее с топором; губы ее перекосились так жалобно, как у очень маленьких детей, когда, они начинают чего-нибудь пугаться, пристально смотрят на пугающий их предмет и собираются закричать. И до того эта несчастная Лизавета была проста, забита и напугана раз навсегда, что даже руки не подняла защитить себе лицо, хотя это был самый необходимо-естественный жест в эту минуту, потому что топор был прямо поднят над ее лицом. Она только чуть-чуть приподняла свою свободную левую руку, далеко не до лица, и медленно протянула ее к нему вперед, как бы отстраняя его. Удар пришелся прямо по черепу, острием, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнулась. Раскольников совсем было потерялся, схватил ее узел, бросил его опять и побежал в прихожую.
Страх охватывал его все больше и больше, особенно после этого второго, совсем неожиданного убийства. Ему хотелось поскорее убежать отсюда. И если бы в ту минуту он в состоянии был правильнее видеть и рассуждать; если бы только мог сообразить все трудности своего положения, все отчаяние, все безобразие и всю нелепость его, понять при этом, сколько затруднений, а может быть, и злодейств еще остается ему преодолеть и совершить, чтобы вырваться отсюда и добраться домой, то очень может быть, что он бросил бы все и тотчас пошел бы сам на себя объявить, и не от страху даже за себя, а от одного только ужаса и отвращения к тому, что он сделал. Отвращение особенно поднималось и росло в нем с каждою минутою. Ни за что на свете не пошел бы он теперь к сундуку и даже в комнаты.
Но какая-то рассеянность, как будто даже задумчивость, стала понемногу овладевать им: минутами он как будто забывался или, лучше сказать, забывал о главном и прилеплялся к мелочам. Впрочем, взглянув на кухню и увидав на лавке ведро, наполовину полное воды, он догадался вымыть себе руки и топор. Руки его были в крови и липли. Топор он опустил лезвием прямо в воду, схватил лежавший на окошке, на расколотом блюдечке, кусочек мыла и стал, прямо в ведре, отмывать себе руки. Отмыв их, он вытащил и топор, вымыл железо, и долго, минуты с три, отмывал дерево, где закровянилось, пробуя кровь даже мылом. Затем все оттер бельем, которое тут же сушилось на веревке, протянутой через кухню, и потом долго, со вниманием, осматривал топор у окна. Следов не осталось, только древко еще было сырое. Тщательно вложил он топор в петлю, под пальто. Затем, сколько позволял свет в тусклой кухне, осмотрел пальто, панталоны, сапоги. Снаружи, с первого взгляда, как будто ничего не было; только на сапогах были пятна. Он помочил тряпку и оттер сапоги. Он знал, впрочем, что нехорошо разглядывает, что, может быть, есть что-нибудь в глаза бросающееся, чего он не замечает. В раздумье стал он среди комнаты. Мучительная, темная мысль поднималась в нем, – мысль, что он сумасшествует и что в эту минуту не в силах ни рассудить, ни себя защитить, что вовсе, может быть, не то надо делать, что он теперь делает... "Боже мой! Надо бежать, бежать!" - пробормотал он и бросился в переднюю. Но здесь ожидал его такой ужас, какого, конечно, он еще ни разу не испытывал.
Приложение II. Оригинальный текст фрагмента с выделенными маркерами (прим.: зеленым цветом выделены маркеры пространства, голубым – маркеры времени)
Старуха, как и всегда, была простоволосая. Светлые с проседью, жиденькие волосы ее, по обыкновению жирно смазанные маслом, были заплетены в крысиную косичку и подобраны под осколок роговой гребенки, торчавшей на ее затылке. Удар пришелся в самое темя, чему способствовал ее малый рост. Она вскрикнула, но очень слабо, и вдруг вся осела к полу, хотя и успела еще поднять обе руки к голове. В одной руке еще продолжала держать "заклад". Тут он изо всей силы ударил раз и другой, все обухом и все по темени. Кровь хлынула, как из опрокинутого стакана, и тело повалилось навзничь. Он отступил, дал упасть и тотчас же нагнулся к ее лицу; она была уже мертвая. Глаза были вытаращены, как будто хотели выпрыгнуть, а лоб и все лицо были сморщены и искажены судорогой.
Он положил топор на пол, подле мертвой, и тотчас же полез ей в карман, стараясь не замараться текущею кровию, - в тот самый правый карман, из которого она в прошлый раз вынимала ключи. Он был в полном уме, затмений и головокружений уже не было, но руки все еще дрожали. Он вспомнил потом, что был даже очень внимателен, осторожен, старался все не запачкаться... Ключи он тотчас же вынул; все, как и тогда, были в одной связке, на одном стальном обручке. Тотчас же он побежал с ними в спальню. Это была очень небольшая комната, с огромным киотом образов. У другой стены стояла большая постель, весьма чистая, с шелковым, наборным из лоскутков, ватным одеялом. У третьей стены был комод. Странное дело: только что он начал прилаживать ключи к комоду, только что услышал их звякание, как будто судорога прошла по нем. Ему вдруг опять захотелось бросить все и уйти. Но это было только мгновение; уходить было поздно. Он даже усмехнулся на себя, как вдруг другая тревожная мысль ударила ему в голову. Ему вдруг почудилось, что старуха, пожалуй, еще жива и еще может очнуться. Бросив ключи, и комод, он побежал назад, к телу, схватил топор и намахнулся еще раз над старухой, но не опустил. Сомнения не было, что она мертвая. Нагнувшись и рассматривая ее опять ближе, он увидел ясно, что череп был раздроблен и даже сворочен чуть-чуть на сторону. Он было хотел пощупать пальцем, но отдернул руку; да и без того было видно. Крови между тем натекла уже целая лужа. Вдруг он заметил на ее шее снурок, дернул его, но снурок был крепок и не срывался; к тому же намок в крови. Он попробовал было вытащить так, из-за пазухи, но что-то мешало, застряло. В нетерпении он взмахнул было опять топором, чтобы рубнуть по снурку тут же, по телу, сверху, но не посмел, и с трудом, испачкав руки и топор, после двухминутной возни, разрезал снурок, не касаясь топором тела, и снял; он не ошибся – кошелек. На снурке были два креста, кипарисный и медный, и, кроме того, финифтяный образок; и тут же вместе с ними висел небольшой, замшевый, засаленный кошелек, с стальным ободком и колечком. Кошелек был очень туго набит; Раскольников сунул его в карман, не осматривая, кресты сбросил старухе на грудь и, захватив на этот раз и топор, бросился обратно в спальню.
Он спешил ужасно, схватился за ключи и опять начал возиться с ними. Но как-то все неудачно: не вкладывались они в замки. Не то что бы руки его так дрожали, но он все ошибался: и видит, например, что ключ не тот, не подходит, а все сует. Вдруг он припомнил и сообразил, что этот большой ключ, с зубчатою бородкой, который тут же болтается с другими маленькими, непременно должен быть вовсе не от комода (как и в прошлый раз ему на ум пришло), а от какой-нибудь укладки, и что в этой-то укладке, может быть, все и припрятано. Он бросил комод и тотчас же полез под кровать, зная, что укладки обыкновенно ставятся у старух под кроватями. Так и есть: стояла значительная укладка, побольше аршина в длину, с выпуклою крышей, обитая красным сафьяном, с утыканными по нем стальными гвоздиками. Зубчатый ключ как раз пришелся и отпер. Сверху, под белою простыней, лежала заячья шубка, крытая красным гарнитуром; под нею было шелковое платье, затем шаль, и туда, вглубь, казалось, все лежало одно тряпье. Прежде всего он принялся было вытирать об красный гарнитур свои запачканные в крови руки. "Красное, ну а на красном кровь неприметнее", – рассудилось было ему, и вдруг он опомнился: "Господи! С ума, что ли, я схожу?" – подумал он в испуге.
Но только что он пошевелил это тряпье, как вдруг, из-под шубки, выскользнули золотые часы. Он бросился все перевертывать. Действительно, между тряпьем были перемешаны золотые вещи – вероятно, всё заклады, выкупленные и невыкупленные, – браслеты, цепочки, серьги, булавки и прочее. Иные были в футлярах, другие просто обернуты в газетную бумагу, но аккуратно и бережно, в двойные листы, и кругом обвязаны тесемками. Немало не медля, он стал набивать ими карманы панталон и пальто, не разбирая и не раскрывая свертков и футляров; но он не успел много набрать...
Вдруг послышалось, что в комнате, где была старуха, ходят. Он остановился и притих, как мертвый. Но все было тихо, стало быть, померещилось. Вдруг явственно послышался легкий крик, или как будто кто-то тихо и отрывисто простонал и замолчал. Затем опять мертвая тишина, с минуту или с две. Он сидел на корточках у сундука и ждал едва переводя дух, но вдруг вскочил, схватил топор и выбежал из спальни.
Среди комнаты стояла Лизавета, с большим узлом в руках, и смотрела в оцепенении на убитую сестру, вся белая как полотно и как бы не в силах крикнуть. Увидав его выбежавшего, она задрожала как лист, мелкою дрожью, и по всему лицу ее побежали судороги; приподняла руку, раскрыла было рот, но все-таки не вскрикнула и медленно, задом, стала отодвигаться от него в угол, пристально, в упор, смотря на него, но все не крича, точно ей воздуху недоставало, чтобы крикнуть. Он бросился на нее с топором; губы ее перекосились так жалобно, как у очень маленьких детей, когда, они начинают чего-нибудь пугаться, пристально смотрят на пугающий их предмет и собираются закричать. И до того эта несчастная Лизавета была проста, забита и напугана раз навсегда, что даже руки не подняла защитить себе лицо, хотя это был самый необходимо-естественный жест в эту минуту, потому что топор был прямо поднят над ее лицом. Она только чуть-чуть приподняла свою свободную левую руку, далеко не до лица, и медленно протянула ее к нему вперед, как бы отстраняя его. Удар пришелся прямо по черепу, острием, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнулась. Раскольников совсем было потерялся, схватил ее узел, бросил его опять и побежал в прихожую.
Страх охватывал его все больше и больше, особенно после этого второго, совсем неожиданного убийства. Ему хотелось поскорее убежать отсюда. И если бы в ту минуту он в состоянии был правильнее видеть и рассуждать; если бы только мог сообразить все трудности своего положения, все отчаяние, все безобразие и всю нелепость его, понять при этом, сколько затруднений, а может быть, и злодейств еще остается ему преодолеть и совершить, чтобы вырваться отсюда и добраться домой, то очень может быть, что он бросил бы все и тотчас пошел бы сам на себя объявить, и не от страху даже за себя, а от одного только ужаса и отвращения к тому, что он сделал. Отвращение особенно поднималось и росло в нем с каждою минутою. Ни за что на свете не пошел бы он теперь к сундуку и даже в комнаты.
Но какая-то рассеянность, как будто даже задумчивость, стала понемногу овладевать им: минутами он как будто забывался или, лучше сказать, забывал о главном и прилеплялся к мелочам. Впрочем, взглянув на кухню и увидав на лавке ведро, наполовину полное воды, он догадался вымыть себе руки и топор. Руки его были в крови и липли. Топор он опустил лезвием прямо в воду, схватил лежавший на окошке, на расколотом блюдечке, кусочек мыла и стал, прямо в ведре, отмывать себе руки. Отмыв их, он вытащил и топор, вымыл железо, и долго, минуты с три, отмывал дерево, где закровянилось, пробуя кровь даже мылом. Затем все оттер бельем, которое тут же сушилось на веревке, протянутой через кухню, и потом долго, со вниманием, осматривал топор у окна. Следов не осталось, только древко еще было сырое. Тщательно вложил он топор в петлю, под пальто. Затем, сколько позволял свет в тусклой кухне, осмотрел пальто, панталоны, сапоги. Снаружи, с первого взгляда, как будто ничего не было; только на сапогах были пятна. Он помочил тряпку и оттер сапоги. Он знал, впрочем, что нехорошо разглядывает, что, может быть, есть что-нибудь в глаза бросающееся, чего он не замечает. В раздумье стал он среди комнаты. Мучительная, темная мысль поднималась в нем, – мысль, что он сумасшествует и что в эту минуту не в силах ни рассудить, ни себя защитить, что вовсе, может быть, не то надо делать, что он теперь делает... "Боже мой! Надо бежать, бежать!" - пробормотал он и бросился в переднюю. Но здесь ожидал его такой ужас, какого, конечно, он еще ни разу не испытывал.
Заклад – то же, что и залог.
Киот – полка с иконами.
Аршин – единица измерения, 0,711 метра.
Снурок – то же, что и шнурок.