Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Глава I Введение
1. Некоторые проблемы криминологических исследований
Криминология это самостоятельная междисциплинарная наука со своей историей, характеризующаяся оригинальными методами исследования и своеобразными институтами и организациями, имеющимися во всех странах мира. Криминология основывается на разработке и применении обществоведческих методов исследования (например, интервьюирование или психодиагностическое тестирование) к правонарушителям, жертвам преступлений, а также полицейским, судьям по уголовным делам и служащим в местах лишения свободы; вместе с тем она настолько переориентировала методы социального познания для своих нужд, что уже можно говорить о собственно криминологических методах. Криминология во многом обязана социологии, психиатрии, психологии и педагогике как в части различных находок и открытий, так и в плане общего развития. Во многом обогащают ее и исследования в области уголовной социологии и судебной психологии. В то же время рассмотрение проблем преступности и антиобщественного поведения (например, злоупотребление наркотиками и проституция) с позиций только одной-един-ственной науки, скажем социологии или психиатрии, неизменно оказывается однобоким и в силу этого не всегда достоверным, Поэтому задача криминологии должна состоять в том, чтобы ее выводы постоянно использовались юристами при разработке уголовного законодательства и в практике применения уголовного права, а ее данные принимались во внимание при исследовании фактов преступности либо антиобщественного поведения с учетом методов и теории общественных наук, приспособленных для целей криминологии.
Поэтому криминолог должен быть и юристом и обществоведом (например, социологом, психологом и др.). В настоящее время во многих странах (США, Канаде, Англии, ФРГ) уделяется большое внимание подготовке специалистов в области криминологии и уголовной юстиции. Конечно, спрос на специалистов-криминологов невелик, и потому не каждый университет может позволить себе иметь для этого особое отделение. Тем не менее
все юристы и обществоведы (например, социологи и психологи), как и служащие полиции и органов исполнения наказания, а также сотрудники органов социального обеспечения (например, отделов помощи условно осужденным) должны знать основы криминологии.
Криминология--наука эмпирическая, и она опирается на практический опыт. Однако факты недостаточно просто установить: их нужно подвергнуть проверке и исследованию с помощью надежных научных методов. Ведь фактами можно манипулировать как угодно. Поэтому довольно сомнительными являются, например, попытки сделать философскую антропологию некоей «золотой серединой» криминологических исследований (WUrten' berger 1957). В современной криминологии полемика и резкая, порой не относящаяся к делу критика, подменяют собой все еще преимущественно эмпирически фундированные теории (Wolfgang 19810), хотя общий уровень криминологических исследований в настоящее время несколько возрос. Стремление к большей научной специализации заставляет многих криминологов совершать ошибку, когда они ставят под сомнение полученные и подтвержденные эмпирическим путем результаты исследований и к тому же чрезмерно акцептируют внимание на различиях мнений, представленных отдельными направлениями или «школами», нередко противостоящими друг другу. Слишком редко отмечается то общее, что объединяет криминологов, так что внешнему наблюдателю представляется картина ужасающей разноголосицы. Подобное неверное впечатление делает и всю криминологию неоправданным образом недостоверной в глазах исследователей. Подчас невозможным оказывается и перевод результатов исследований в русло практических рекомендаций и предложений, поскольку те, кто заинтересован в сохранении такого неудовлетворительного состояния криминологических элементов в практике уголовного судопроизводства, всегда могут сослаться на то, что, мол, «эксперты не едины» в своем мнении.
К этому добавляется и то, что различные политические и экономические группировки стремятся оказать свое влияние на криминологию и использовать ее в собственных эгоистических интересах. К тому же криминологии, базирующейся на фактах и опыте, очень нелегко добиваться научной объективности. В игре оказываются задействованы слишком многие интересы. Криминология должна определиться, на чьей она сторонепреступника {Becker 1967), жертвы (Weis 1982) или общества. Результаты криминологических исследований нередко имеют политические последствия. Именно поэтому криминологам следует добиваться таких результатов, в которых не было бы ни партийности, ни предвзятости, стремиться к научной объективности (Kaiser 19800) даже тогда, когда подобный «нейтралитет» оказывается исключительно труднодосягаемым, а иногда и нежелательным (Binder, Geis 1983). Следует предоставить возможность каждому криминологу отстаивать свою личную точку зрения. При этом, конечно, не-
10
льзя не уделять внимания самокритике и стремлению к научному единству при полной свободе дискуссии и аргументированных споров.
Криминология ориентируется на научное познание. Она не занимается историями о происшествиях, отбираемых по признакам курьезности и необычности. Этим она отличается от «анекдотической криминологии», строящейся не на выработке и определении закономерностей, знание которых необходимо для предупреждения преступлений, должного отношения к правонарушителю и жертве преступления, а ориентированной главным образом на расцвечивание отдельных случаев любопытными подробностями ради развлечения людей. Вряд ли можно возражать против такой «анекдотической криминологии», если она, разумеется, не пытается с помощью неточностей и натяжек превращать эти случаи в сенсации. Все занимающиеся ею должны, безусловно, осознавать ее ограниченные задачи. Она никоим образом не должна придавать своей трактовке научный характер или даже видимость его, что позволило бы оппонентам криминологии обосновать свое убеждение в том, что подлинная криминология вовсе не стремится к научному познанию и на такое не способна. Поэтому ради сохранения своей достоверности научная криминология обязана четко отграничивать себя от всего анекдотического. Сегодня эти границы еще весьма нестабильны. И нельзя отметать в сторону научно-популярные работы о преступности и преступниках, особенно если они написаны со знанием дела и если ими не подменяется эмпирико-криминологический анализ.
2. Предрассудки и табу
Изучением преступности и антиобщественною поведения так или иначе занимается не только криминология, но и все общество, так же как и многие отдельные группы людей. 3 то время как все эти различные группы рассматривают феномен преступности с собственной точки зрения и реагируют на антиобщественное поведение и преступность преимущественно с позиций морали и эмоций как на нечто иррациональное, в обществе уже сложились определенные клише и предубеждения в отношении преступности, преступников, антисоциальных элементов, а также криминологии и криминологов. Они сводятся к следующему:
^Общество рассматривает уголовных преступников и антисоциальных типов как группы чуждых, стоящих вне общества элементов, которых следует только ловить и заключать в тюрьму. Проблема преступности будет тем самым решена.'' Это неверное представление распространяют и на криминологию, которую в лучшем случае путают с криминалистикой, занимающейся расследованием конкретных преступлений и изобличением правонарушителей. Когда же криминология пытается рационально объяснить масштабы, формы проявления, развитие и причины преступности и антиобщественного поведения, а затем и дать рецеп-
ты правильного реагирования на преступность, ее именуют «наукой всепрощения» и всячески дискредитируют. В преступниках видят только «монстров» (делая из них своего рода пугало). Этим общество поступает с уголовными преступниками так же, как они поступают со своими жертвами.
В то время как тяжкие преступления, например насильственные, являются в действительности довольно редкими деликтами, фантазии по поводу таких преступлений приобретают характер наиболее распространенного феномена. Журналисты буквально «выкладываются» при описании «необычных» уголовных дел. Общество находит развлечение в разговорах о подобных преступлениях, кажущихся ему загадочными. И вину за тот образ, который оно создает в отношении преступности, оно переносит на криминологию, расправляясь с ней как с «несерьезной сенсационной наукой».
У практических работников уголовного правосудия на первом плане, вполне понятно, стоят те задачи, которые они призваны решать. Уголовная полиция обязана расследовать преступление и изобличить преступника. Уголовный суд должен в процессе судебного разбирательства, строго соответствующего нормам правового государстьа, вынести справедливое решение по делу. Органам исполнения наказания надлежит надежно и в соответствии с установленными правилами обеспечить лишение свободы осужденного. Все указанные инстанции склонны рассматривать криминологию в качестве науки, которая слишком далеко отошла от той конкретной действительности, с которой они сами вынуждены иметь дело. В таких важных вопросах, как сбор и оценка доказательств, выбор и назначение меры наказания, они руководствуются принципами «практического жизненного опыта» и «знания природы человека», что не имеет научного обоснования и слишком часто сводится к укоренившимся в обществе стереотипам. Упрек в «уходе теоретиков криминологии от жизненной практики» несправедлив, так как перед криминологией стоит задача исследовать с помощью научных методов социальные и психологические взаимосвязи преступности и антиобщественного поведения. Поэтому на практические вопросы уголовного правосудия она может дать лишь косвенные, а не прямые ответы. Все ее эмпирические изыскания и теоретические дискуссии направлены на то, чтобы прежде всего оказать посильную помощь уголовной юстиции.
Довольно большое число криминологов видит свою задачу не в том, чтобы собирать «точные сведения» и обучать полицейских или судей, а в том, чтобы заставить государственные институты (суды, полицию, органы мест лишения свободы, органы надзора за условно осужденными и отпущенными на свободу) постоянно сомневаться в правильности принятых ими решений и действовать в обществе «нефункционально», то есть доставлять им трудности (Bertrandв работе Grabiner 1973). Эти криминологи называют традиционную криминологию «старой» криминоло-
12
гией или «легитимационной (или полицейской) наукой»; сами же себя они считают «новыми» криминологами, развиваемую ими криминологию«критической». Они немало способствуют дальнейшему укоренению и без того широко распространенного предрассудка, что криминология является политической идеологией таких ревнителей порядка, которые используют «мягкие» социологические и психологические методы лишь для того, чтобы вести споры в «башне из слоновой кости», и не заинтересованы в практической помощи уголовной юстиции. Однако недопустимо оценивать всю криминологию только по позиции меньшей части ее представителей.
Преступность и социальные отклоненияразновидности человеческого поведения. Чтобы их изучать, необходимо вторгаться в частную и даже в интимную жизнь людей преступников и жертв, потенциальных преступников и жертв. Однако подобное вторжение сопряжено с нарушением конституции и прав человека. Высказывание мнения относительно того, как становятся преступником и жертвой, в различных сферах общества и определенными лицами, как и реакция на такие высказывания, могут нарушить известные табу, что используется как своего рода оружие в криминологических спорах при апелляции к чувствам. «Табу» полинезийское слово, которое можно перевести как «священный страх». Зигмунд Фрейд подчеркивал двойственный смысл слова «табу». С одной стороны, оно означает нечто священное, сокровенное, а с другойчто-то зловещее, угрожающее, запретное и нечистое. Табу влекут за собой определенные ограничения и запреты на те или иные поступки и мысли. Здесь налицо попытка иррационального использования отвращения, вызываемого чувственным восприятием, что, по-видимому, сопряжено со стимулированием страха перед действием демонических сил. Наука и табу полностью противоречат друг другу. Наука, подверженная влиянию табу, не имеет ни смысла, ни ценности. Научные поиски возможны только в атмосфере интеллектуальной свободы. Невозможно и нельзя постоянно подавлять истину. Конечно, очень часто слышатся такие доводы, что, мол, как раз в связи с преступностью и антиобщественным поведением и возникают «опасные» мысли и идеи, как бы подготавливающие и даже оправдывающие преступность. С одной стороны, верно, что мысли и идеи могут иметь в действительности опасные последствия. С другой стороны, часто выдвигается тот аргумент, что установление табу и проведение его в жизнь именно и нужно считать «опасными» мыслями. Опасность каких-то идей нужно доказывать исчерпывающей аргументацией. Ибо как раз подавление мыслей и идей и бывает опасным (Sagarin 1980).
Высказывание и защита непопулярных взглядов считается в науке проявлением гражданского мужества. Ученый может получить большие неприятности от «групп давления», защищающих определенные интересы. Его могут сделать объектом неформальных коллективных санкций: редакции журналов перестают
13
публиковать его работы, отменяются или проваливаются обсуждения его книг, коллеги не привлекают его к участию в конгрессах, к изданию сборников. Добиваются прекращения финансирования его исследований. Гонения могут принять форму физического или психического насилия.
Табуизация зачастую принимает самые удивительные формы. Так, например, в течение долгого времени табу налагалось на гомосексуализм; его попросту отрицали, считали непроизносимым и недостойным понятием. С недавних пор считается неприличным критиковать гомосексуалистов или высказывать им свое неодобрение. Такие слова, как «изнасилование» и «жертва», несут в себе весьма значительный эмоциональный заряд (Henson 1980). С часто цитируемым словом из лексикона «Осуждения жертвы» криминологи поступают так, что целые категории явлений остаются за пределами исследований (Gordon 1980). Майкл Левин (1980) высказал мнение, что феминизм в США превратился почти «в государственную религию». Рэй Джеффри (1980) выражает весьма пессимистический взгляд на академическое сообщество, считая, что оно отнюдь не стремится к истине, а чувствует себя обязанным поддерживать определенную идеологию, что истина лишь случайно и в результате ожесточенной борьбы пробивает себе путь и что в оправдание отказа от новых идей и их подавления приводятся самые гуманные доводы. Верно и то, что не только журналисты своими призывами к чувствам затрудняют исследования в криминологии, но и сами криминологи ненужным возмущением мыслями своих коллег способствуют их табуизации. В качестве примеров тем, на которые в криминологии наложены табу, можно назвать следующие: криминальная биология в США, уголовная социология и психоаналитическая криминология в ФРГ, а также комплексы проблем расы, интеллекта и преступности (Gordon, Кагтеп 1980), преступность среди женщин и девочек и преступность по отношению к ним (Henson 1980), содействие преступлению со стороны жертвы. Эти проблемы разрешено обсуждать, но практическое их решение допустимо лишь в определенной форме. Очень слабо освещаются вопросы половой преступности и насилия в семье (истязание женщин и детей), поскольку это требует серьезного вторжения в интимную сферу жизни людей и противоречит общественным стереотипам, согласно которым преступникэто всегда чужой человек, приходящий «извне». Весьма спорными являются также вопросы абортов (Leavy, Kummer, Drinan 1968), смертной казни (Pierce 1976). Проблем, связанных с политической и экономической преступностью, вообще стараются избегать, так как в большинстве случаев преступниками здесь являются сильные мира сего, в чьих руках и находится право определять характер тех или иных действий и клеймить людей. Наконец, повсеместно стараются замять вопросы национал-социалистского геноцида в отношении евреев во второй мировой войне, поскольку высказывания в этом плане могут быть неверно истолкованы, а немецкий народ может быть представлен как соучастник этого геноцида. 14
3. Наблюдение за антиобщественным поведением
Криминологияэто наука, имеющая дело непосредственно с реальностью. Она пытается выявить реальности уголовного и антиобщественного поведения и повлиять на них. Преступление как единичный акт и преступность как массовое явление следует рассматривать как некие феномены, которые невозможно наблюдать воочию, а составить о них представление удается лишь по другим данным, доступным для наблюдения. Ни за какими преступлениями нельзя наблюдать непосредственно, поскольку преступники делают все, чтобы третьи лица не стали свидетелями содеяяного ими, а также потому, что третьи лица, случайно наблюдавшие преступление, оказываются по крайней мере морально обязанными принять сторону жертвы и тем самым помешать преступлению. В этом кроются причины того, почему систематическое и непосредственное наблюдение случаев преступного поведения неосуществимо. Это, конечно, не означает, что криминология может реконструировать картину реального преступного действия только на основе фактов, содержащихся в уголовных делах и предназначенных для практических целей (расследование преступления, изобличение преступника), оставляя без внимания суждения и выводы, полученные в ходе расследования, поскольку сами уголовные дела являются лишь «отфильтрованной картиной» преступной действительности, то есть представляющей ее так, как ее видит судебно-следственная практика.
Антиобщественное поведение можно наблюдать непосредственно, хотя в применении подобных методов перед криминологом возникает множество сомнений и трудностей. Размышляя над проблемами преступности, «кабинетный криминолог» может ощутить страх перед вхождением в предмет и свою оторванность от реальной действительности. Когда же он слишком тесно сближается с предметом своих исследований, то есть с антиобщественным поведением, его начинают ругать за то, что он не выдерживает дистанции отчуждения от антиобщественных типов и солидаризируется с ними. Так, если криминолог хочет исследовать проблему привыканияяк наркотикам, то он должен вести опрос наркоманов не только в «искусственной атмосфере» пункта консультации, клиники или реабилитационного центра. Здесь он не получит полного представления о действительности и в силу отсутствия собственного опыта не сможет непосредственно, то есть через наркомана, постичь эту действительность. Поэтому исследователь-криминолог должен некоторое время прожить в подпольном обществе наркоманов, чтобы серьезно изучить проблемы де-виантных субкультур.
Девиантной субкультурой, или антиобщественной «подкуль-турой», является такая система ценностей, норм и форм поведения, которую признает определенная группа антиобщественных элементов и строит на ней свои отношения друг с другом; эта подсистема ведет внутри всего общества сравнительно отчужденное
15
существование, что порождает ее конфликты с обществом в целом и столкновения с ним ее отдельных членов. Ганс-Хайнер Кю-не непосредственно наблюдал одну из таких субкультур наркоманов, названную им «Саарбрюккенской общиной». Он провел здесь опрос и психологическое обследование 93 наркоманов. В ходе этого наблюдения перед ним возникли следующие проблемы:
Связанное круговой порукой общество наркоманов относилось к нему с недоверием. Только по причине его внешнего вида (одежда, прическа) его причислили к «преуспевающим» и решили, что онполицейский агент-провокатор. В течение всего периода его наблюдений ему пришлось добиваться того, чтобы члены «сцены» приняли его в свои ряды.
После того как ему с трудом удалось установить контакт и добиться доверия, он понял, что не сумеет понять истинное состояние наркомана, если сам не станет принимать наркотики.
Поскольку ему не хотелось унижать наркоманов, делая их просто подопытными кроликами, он предложил им роли равноправных участников его исследований. Таким путем он постепенно сменил свою роль исследователя на роль советнэка и помощника во всех их жизненных делах. Так как наркоманы часто бывают лишены родительской заботы и участия, он скоро превратился в некое подобие отца. «Мои друзья из «общины» использовали меня в этом плане на все сто процентов...» (Kuhne 1974).
В результате утраты доверия к себе у него опять возникли определенные трудности, теперь уже для его исследовательской работы, вести которую так, как это было намечено, он не смог. Кроме того, как помощник наркоманов он был вынужден мириться с упреками в том, что за счет этой помощи он решает собственные проблемы.
Наконец, такое наблюдение с непосредственным участием в делах группы поставило его на грань уголовной ответственности, ибо ему становились известны факты нападений на аптеки, подделки рецептов, скупки наркотиков и оптовой продажи их, а также угона автомашин, к чему проявляли живой интерес и полиция и прокуратура.
В результате своих наблюдений и изысканий Кюне пришел к выводу, что угроза применения уголовно-правовых санкций с целью пресечения потребления наркотиков может запугать только тех, у кого еще нет опыта в приеме наркотиков, и что в то же время она лишь усугубляет проблемы, стоящие перед наркоманами, и ускоряет процесс выталкивания таких людей из общества
В глазах общественного мнения уличнаяя«автомобильная» проституция носит случайный, хаотический и совершенно нерегулярный характер. То, что эта точка зрения не соответствует действительности, хорошо показал Бернард Коэн (1980), который в течение двух лет непосредственно наблюдал в Нью-Йорке з? уличной и «автомобильной» проституцией. Для слежки Коэв использовал автомашину, и все свои наблюдения тут же записывал на пленку. Он установил, что уличная и «автомобильная» про-
16
ституция являются хорошо организованной субкультурой. У каждой проститутки есть свое «постоянное место» на панели, с которого она следит за медленно проезжающими мимо автомашинами и пытается обратить на себя внимание. Этим «постоянным местом», которое она сччтает своим «владением», она располагает на следующих основаниях. Во-первых, она настолько хорошо знает свой район вокруг «места», что в случае необходимости может быстро и легко спрятаться или убежать при возникновении какой-либо угрозы. Во-вторых, ее постоянные клиенты знают, где ее можно найти. В-третьих, ее сутенер имеет возможность постоянно следить за ней. Далее, ее конкурентки держатся на таком же расстоянии от нее и друг от друга, что это не мешает их «работе». В районах процветания проституции уличные и «автомобильные» проститутки распределены в соответствии с их возрастом, привлекательностью и теми сексуальными услугами, которые они предлагают. Более старые и менее привлекательные проститутки уже не могут держаться среди молодых и красивых девушек. Поэтому каждая из них выбирает себе или получает от коллег или от сутенера то «место», которому она соответствует. В этом отношении такая девиантная группа регулирует и контролирует свою деятельность самостоятельно. «Автомобильные» проститутки также все время караулят свое «место» и направляют сюда своих клиентов, так как только здесь они могут предложить им обговоренные услуги. К тому же здесь они оказываются под охраной своих сутенеров, защищающих их от нападения клиентов и одновременно контролирующих их. Сутенер не пользуется в преступном мире большим уважением, ибо у него нет никаких особых способностей, например таких, какими обладает профессиональный взломщик. Он модно одевается, носит драгоценности, имеет большой современный автомобиль и всяяески дает понять, что у него много денег. Его престиж находитсяяв полной зависимости от той репутации, которой пользуется в рамках девиантной субкультуры опекаемая им проститутка. Последняя же нуждается в сутенере, поскольку он понимает ее «профессию» и поддерживает ее эмоционально, охраняет ее и объясняет ей правила, принятые в данной девиантной субкультуре. Он хорошо знаком с преступным миром и часто используется уголовниками в качестве источника разных сведений, а иногда и денег.
На жаргоне гомосексуальной субкультуры туалеты в парках крупных городов зовутся «чайными домиками». Они вполне доступны, легко узнаваемы для посвяяенных и в общественном плане малозаметны. Американский криминолог Лауд Хэмфрис (1971, 1973) непосредственно наблюдал поведение гомосексуалистов
•в десяти общественных туалетах четырех различчых парков одного американского города с двухмиллионным населением. Гомо-
•сексуалисты создают свой механизм защиты от общества. Они ^скрывают свою подлинную сущность, они узнают друг друга и знакомятся с помощью условных жестов и гримас и соблюдают исключительную осторожность при контактах с посторонними
17
2225
и незнакомыми людьми. Поэтому Хэмфрису, поставившему себе цель изуччть гомосексуальную субкультуру, было непросто получить доступ к гомосексуалистам. По его мнению, путем опроса гомосексуалистов в барах, где они обычно собираются, получить истинную картину их антиобщественного поведения человеку «со стороны» невозможно, и потому, не желая делать гомосексуалистов простыми объектами исследования (поскольку они и так чувствуют себя отвергнутыми обществом), он сам стал выдавать себя за гомосексуалиста. Эти мужччны встречаются для совершения гомосексуальных действий в общественных туалетах по пути на работу или возвращаясь с нее. Во время подобных встреч, в которых, как правило, участвуют двое мужччн, рядом находится третий, играющий роль соглядатая, который предупреждает обоих действующих лиц о грозящей опасности и к тому же часто является войёром, испытывающим половое возбуждение и удовлетворение от наблюдения за сексуальным актом. Именно такую роль соглядатая и взял на себя Хэмфрис для видимости. На самом же деле он изучал гомосексуальное поведение методом прямого включчнного наблюдения, в ходе которого он после каждой такой встречч заполнял специальную анкету. Кроме того, он установил номера автомашин 134 мужчин-гомосексуалистов, парковавшихся возле общественных туалетов, выяснил в полиции имена владельцев, их адреса и проинтервьюировал их у них дома. Хэмфрис подвергся критике за то, что он скрывал свои истинные намерения при встречах с гомосексуалистами. Прозвучали заявления о том, что профессиональной научной этике противоречит преднамеренное сокрытие от опрашиваемых истинных целей исследования. Кроме того, вторжение в сферу личной жизни мужчин-гомосексуалистов было осуждено. Правда, Хэмфрис проводил опрос с полного согласия обследуемого и анонимно. Тем не менее утверждалось, что здесь было допущено недозволенное вмешательство в личную жизнь и в частные дела гомосексуалистов. Хэмфрис пытался защититься от этих обвинений не вполне убедительным аргументом, что эти мужчины добровольно допускали его вторжение в их частную жизнь потому, что свои гомосексуальные действия они совершали в общественных туалетах.
Исследование Хэмфриса дало следующие результаты. При «гомосексуальных играх» речь идет о поспешном обезличенном сексуальном удовлетворении, то есть о сексуальности без каких-либо персональных обязательств. Мужчины остаются незнакомыми друг другу; они не разговаривают друг с другом и обходятся условными знаками, жестами и гримасами; они не прибегают ни к какому принуждению и избегают любых контактов с несовершеннолетними. Хэмфрис выявил четыре различных типа гомосексуалистов. Большинство проинтервьюированных (54%) составляли женатые мужчины, живущие со своими женами. Они идут на безличные гомосексуальные встречи, поскольку в своем супружестве по тем или иным причинам не получают полового удовлетворения либо им недостаточно сексуального самоудов-
18
летворения, а на нормальные любовные отношения не хватает средств или времени, а также поскольку они любят своих жен и свою профессию, но к тому же хотят сохранить и свое гражданское положение в обществе. Их браки отнюдь не являются нестабильными, а их жены, как правило, ничего не знают об их тайных гомосексуальных встречах. Хэмфрис считает эти встречи «безвредными». Он пишет: «У меня нет никаких моральных или интеллектуальных если не считать довольно умеренных эстетическихвозражений против того, что происходит в «чайных домиках». Но я во всех случаях выражаю моральный протест против того, как общество относится к тем, кто участвует в этих действияя».
Возможно, ради подобного результата вовсе не нужно было идти на столь большие научные и материальные затраты (вторжение в сферу интимной жизни). Что же касается определения исследуемых действий как безвредных, то из-за ограниченности собранного материала нельзя говорить об этом с полной убежденностью. Эмпирические исследования Хэмфриса, естественно, поднимают вопрос о моральных границах допустимого научного наблюдения и о возможности переступить их. Предмет исследования в данном случае весьма щепетилен. В подобных изысканиях нельзя забывать об этической и эмоциональной сторонах дела. Представляется весьма сомнительным право исследователя брать на себя роль антиобщественного элемента или уголовного преступника для достижения научных криминологических целей.
4. Карьера в преступном мире
Поскольку непосредственное наблюдение за преступностью невозможно, следует пользоваться методами непрямого исследованияя Нельзя, однако, наблюдение заменить «феноменологическим раскрытием сущности» и интуицией. К тому же эмпирическая наука не может ограничиться единичным наблюдением одного феномена. Более того, полученное наблюдение должно быть повторено другими исследователями, и они должны прийти к тем же результатам, если мы хотим, чтобы результаты исследований были повсеместно признаны. Формой опосредованного наблюдения яяляется интервью, которое криминолог берет у одного или нескольких преступников. Интервью в исследовательских целях в форме личного вербального взаимодействия двух человек совсем не похоже на обычную беседу или на интервью представителям средств массовой информации. Интервью как средство исследования представляет собой планомерную деятельность с научными целями, в ходе которой интервьюируемый с помощью ряда точно нацеленных вопросов побуждается к сообщению вербальной информации (Scheuch 19620).
Но для того, чтобы получить от обследуемого такую полезную информацию, необходимо установить с ним достаточно доверительные отношенияя Вопросы, которые будут поставлены
перед ним, должны быть научно подготовлены и при этом сформулированы таким образом, чтобы опрашиваемый, отвечая на них, понимал существо вопроса. Во время интервью исследователь должен постоянно «контролировать» и респондента, и методику исследования (постановку вопросов), и себя самого. Он обязан стремиться к тому, чтобы в процессе вербального взаимодействия с интервьюируемым выявить факты. При этом он не может полностью избежать интроспекции, то есть проникновения в психику наблюдаемого, если он хочет определить мотивы его поведения. Однако такое «понимание» должно служить лишь вспомогательным средством наблюдения, так как на психику можно оперетьсяялишь слегка. Он должен научиться различать аффектированные заяяления, заведомо ложные сведенияяи недостаточно серьезные ответы. Он обязан высветить небезразличие опрашиваемого к определенныы темам. Наконец, ему следует исключить такое воздействие, в результате которого его собственные взгляды, предрассудки и убеждения могли бы повлиять на характер вопросов, ответы на них или их интерпретирование (Kenig 1962b).
Эдвин Сазерленд был первым, кто вместе с одним профессиональным вором проследил его преступную карьеру и тем самым дал возможность наглядно увидеть формы поведения и образ мышления членов уголовных субкультур. Он подготовил для своего пятидесятилетнего респондента, который более двадцати лет был профессиональным вором и три раза приговаривался судом к лишению свободы, определенные вопросы, составленные на основе изучения криминологической литературы, на которые этот профессиональный вор должен был дать письменные ответы. Затем Сазерленд обработал полученный материал и написал работу, в которой первоначальные идеи и установки, а также язык профессионального вора были по возможности сохранены. Таким образом возник своеобразный отчет профессионального уголовника о своей жизни, своем поведении и взглядах. Этот отчет Сазерленд дал для изучения четырем другим профессиональным ворам и двум бывшим сотрудникам уголовной полиции. Проблемы и идеи своего респондента он обсудил с несколькими другими профессиональными ворами и другими сотрудниками уголовного розыска.
В результате Сазерленд пришел к следующим выводам. Как и любой представитель легальной профессииврач, юрист, каменщик,профессиональный вор, действующий успешно, обладает определенными навыками и знаниями, которые он в отличие от любого представителя легальных профессий использует для планирования и осуществления преступлений, а также для сбыта краденого и чтобы избежать ареста. Характерными чертами его личности являются остроумие, дерзость и красноречие. Как и любой представитель легальной профессии, удачливый профессиональный вор пользуется определенным положением и уважением в своих кругах, что определяется его преступными способностями и навыками, его финансовым положением, связями, поведением
20
и профессиональным опытом. В рамках своей социальной группы у него развивается чувство гордости за достигнутое положение. Профессиональные воры чувствуют себя отвергнутыми обществом и вынужденными создавать свою подсистему общих для них ценностей, которые поддерживают каждого вора в его преступной карьере. Они гонят от себя все мысли о негативных последствиях для жертв совершаемых ими преступлений и о неминуемом конце преступной карьеры. Они постигают традиционные знания своей «профессии», передаваемые от одного поколения профессиональных воров другому, путем практической «учебы». Группа профессиональных воров, имеющая свою лексику, свои законы, традиции и обычаи, сама решает на основе постоянно идущих уголовных процессов и слухов, кого принимать в свою группу. Лицо, принятое в группу и признанное в качестве профессионального вора, обязано помогать любому своему «коллеге» в трудной ситуации. Профессиональный вор проводит свою жизнь в рамках одной преступной группы, в которой превыше всего ценится честность, естественно, ограниченная только рамками данной группы.
Особенности языка профессиональных преступников отражают их отношение к самим себе, своим жертвам, другим преступникам, к закону и обществу. Преступный образ жизни находит свое выражение в лексиконе его носителей. То, как преступник относится к самому себе и к другим, его мысли, радости, страдания, надеждыэто составные части его «мироощущения».
Педро Дэвид (1974, 1975) обследовал в ходе продолжительных интервью группу из пяти профессиональных взломщиков в возрасте от 20 до 35 лет, выпущенных из тюрьмы. Изучив деятельность лиц преступного мира, оправдательные аргументы преступников и образ мышления в их собственной интерпретации, переданной их языком, он пришел к следующим результатам. У наблюдаемых им взломщиков детство прошло в нищенских кварталах фактически без родительского надзора, да и родителям было безразлично, где и чем они занимались. Школа в их воспитании не принимала большого участия. Их семьи были нестабильными (наблюдались алкоголизм, самоубийства среди родителей). Интервьюируемые тесно контактировали с девиантными группами сверстников. С раннего детства были втянуты в антиобщественные действия, часто убегали из родительского дома, совершали кражи в магазинах, употребляли наркотики. Профессиональные взломщики сами оценивают себя как преступников. Они гордятся своими особыми познаниями и способностями, а преступления рассматривают как весьма доходный и импонирующий им образ жизни. По данным Дэвида, каждый из них совершал в среднем в год по 300 краж со взломом, а изобличен был только после первых 200300 преступлений. До ареста и изобличения у них был относительно высокий и стабильный доходв среднем до 500550 долларов США в неделю. Однако их благополучие всецело зависело от скупщиков краденого и укрывателей. Обследуе-
мые лица всегда были заинтересованы в скорейшей перепродаже краденого не только по экономическим причинам, но и из-за боязни быть арестованными. Без хорошо отлаженной системы скупки краденого активность профессиональных взломщиков угасает. Устрашающее и воспитательное воздействие полиции, судов и тюрем, по мнению взломщиков, довольно незначительно. После освобождения из мест заключения они всячески стараются в будущем не попадать в руки правоохранительных органов. Они тщательно взвешивают степень риска предстоящих правонарушений и всегда надеются на свою безнаказанность. При выборе времени, места и способа осуществления грабежа со взломом, по мнению взломщиков, они опираются на развитую у них интуицию, на них находит что-то вроде вдохновения (угадывание благоприятных обстоятельств). Оправдательным моментом при совершении кражи преступники считают то, что почти каждый застрахован, и, сообщив о случившемся своему страховому агенту, они тут же получат возмещение.
К настоящему времени проведено множество эмпирических обследований неудачливых преступников из числа отбывающих наказание в местах заключения. Однако нынешние криминологи стремятся собрать информацию об успешно действующих преступниках, наблюдая за ними в их естественной среде и проводя их опросы. Одного такого удачливого скупщика краденого сумел опросить Карл Клокарс (1975). Он интересовался историей его жизни, его «делами» и оправдательными мотивами. Изучив всю имеющуюся на то время литературу о скупке и укрывательстве краденого, он внимательно ознакомился с протоколами полицейских расследований и упорно интересовался мнением сотрудников полиции по поводу этой проблемы. Поскольку он не сумел найти в этих протоколах и при разговорах с осужденными по этой статье удачливых скупщиков краденого, он решил проинтервьюировать нескольких отбывающих наказание в тюрьме профессиональных воров, относительно их связей со скупщиками. Четверо воров указали на одного человека, которого они считали «идеальным» скупщиком краденого. Клокарс послал ему письмо, в котором рассказал о своей проблеме. Вместе с письмом он переслал ему книгу Сазерленда о профессиональном воре как пример того, что другой криминолог уже работал вместе с преступником и что они совместно даже написали книгу. Таким образом установив контакт с интересующим его лицом, Клокарс провел за 15 месяцев около четырехсот часов в компании этого скупщика, не только в беседах с ним, но и наблюдал за его контактами с ворами и покупателями. Клокарс сделал следующий вывод. Скупщик краденого тщательно изучает свои возможности, приобретает необходимые для его деятельности навыки и умения. Он должен уметь быстро и без всякой наводки собирать необходимые сведения, ибо любая ошибка (грозящая лишением свободы) вредит его делу и портит репутацию. Скупщик краденого покупает и продает как легально приобретенные, так и краденые товары. Наличием
22
легальных товаров он маскирует присутствие краденых вещей в его магазине. Скупщик краденого одновременно и старьевщик, . скупающий и перепродающий испорченные и вышедшие из моды вещи, которые в обычной торговле уже не пользуются спросом. Его цены всегда ниже цен в оптовой торговле. Однако самое главное в деятельности скупщика краденого состоит в том, чтобы нелегальные, преступные действия сделать неотличимыми от легального торгового предпринимательства. Поэтому:
Он скупает и перепродает украденные товары. Он должен иметь контакты с ворами и скупщиками. Как и всякий легальный предприниматель, он должен решать проблемы как финансирования, рекламы, спроса и предложения, так и распределения товаров.
Помимо этих легальных моментов скупщик краденого должен учитывать и необходимость процветания его нелегального бизнеса. У него должно быть достаточно изобретательности, чтобы маскировать украденные вещи под легальные.
Рано или поздно скупщик краденого приобретает известность. Он даже обязан стать известным, чтобы быть удачливым. О нем, конечно, заявляют в полицию, и та производит у него обыск. И тут она не должна никоим образом найти какой-либо товар, связанный с кражами и прочими деликтами. Если полиция не находит таких вещей, он становится удачливым скупщиком краденого и получает высокую репутацию в тех кругах, с которыми он имеет дело.
Скупщик краденого в оправдание своих преступных действий перед самим собой и другими приводит весьма своеобразные доводы: я деловой человек. Я никогда в жизни ничего не украл. Мне предлагают украденные вещи. Если не куплю я, то их приобретут другие. Скупка и продажа краденого никому не наносит вреда. Сегодня почти каждый застрахован. И очень может быть, что благодаря кражам и грабежам суммы страховых премий возрастают, но растут и цены. Поэтому каждый может компенсировать этот рост цен, покупая у меня более дешевые товары. Я не из тех подонков, которые на всех перекрестках продают и перепродают, а вполне «порядочный» и уважаемый скупщик краденого. Кроме того, я весьма великодушен по отношению к своим поставщикам и покупателям. Ко мне все относятся хорошо. Я уже многим помогал, когда они оказывались в затруднительном положении. Скупщик краденого отрицает свою ответственность. Ведь к нему ходят многие уважаемые граждане, даже полицейские и судьи, чтобы купить что-то подешевле. И то почтение, которым пользуются эти граждане, наделяет и его самого, разумеется только в его собственных глазах, личным уважением.
Клокарс осуждает ту практику, согласно которой криминолог, проводящий подобное эмпирическое исследование, лишен права отказа от дачи свидетельских показаний. Поскольку проведенное исследование не остается в тайне, полиция в любое время может потребовать выдачи установленных ученым фактов. Вполне воз-
можна и конфискация исследовательского материала {Wolfgang 1981 в). Такая неудовлетворительная защищенность ученого сильно затрудняет проведение криминологических исследований.
Публичный дом, или бордель,нелегальное предприятие, в котором постоянно происходят мимолетные и нестабильные человеческие контакты. Среда, в которой он функционирует, отличается бесконтрольностью, и хозяин (или хозяйка) борделя всегда должен быть готов ко всякого рода неожиданным, непредсказуемым ситуациям. Историю жизни одной такой хозяйки борделя, сводницы, в молодости работавшей проституткой, исследовала и описала Барбара Шерман Хэйл (1979) после того, как она в течение трех лет брала у нее интервью. Она опрашивала также родителей, друзей и врача своей респондентки, а также проституток в борделе, хозяйкой которого была эта женщина. Она дополнила эти интервью некоторыми биографическими данными респондентки и ее подопечных, используя для этого письма, частные документы и судебные дела. Так как этот публичный дом специализировался на обучении молодых, начинающих проституток, Шерман Хэйл могла наблюдать, как хозяйка наставляла начинающих. Они изучали основные правила и приемы своей «профессии». На уроках с распределением ролей их знакомили с техникой самозащиты и с тем, как обслуживать клиента. Их посвящали в систему ценностей этой девиантной субкультуры и систематически отчуждали от нормального, конформистского общества. У хозяйки борделя как руководительницы нелегального предприятия были поначалу все те же трудности, которые испытывает и легальный предприниматель, финансирование, реклама, подготовка новых кадров. Помимо этого она сталкивалась и с множеством других проблем, так как дело, которое она вела, было нелегальным. Так, проститутки всячески пытались уйти из-под ее контроля и поставить под удар ее авторитет. Они страдали от прогрессирующей душевной депрессии (подавленности) и психосоматических расстройств. Сутенеры пытались игнорировать ее распоряжения. Полиция стремилась уличить ее в уголовно наказуемых действиях. Клиенты жаловались, выражая недовольство обслуживанием. Во всех этих трудных ситуациях хозяйке борделя приходилось доказывать и отстаивать свою интерпретацию конфликтных ситуаций.