Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
НИЦШЕ "У" ПЕЛЕВИНА
Д.Фьюче, Москва - Калифорния - Колорадо - Москва, рубеж тысячелетий.
Из всего написанного люблю я только то, что пишется кровью. Пиши кровью - и ты узнаешь, что кровь есть дух. Нелегко понять чужую кровь: я ненавижу читающих бездельников. Кто знает читателя, тот ничего не делает для читателя. Еще одно столетие читателей - и дух сам будет смердеть.
Фридрих Ницше, конец XIX века.
1
Ницше... О чем думаешь ты, мой современник, когда слышишь это имя? Ты частенько слышишь его? Ты даже знаешь - кто это? Может ты даже читал что-то? А ты читал Пелевина? Да ну! Ты воодушевился? Но я все-таки вернусь к Ницше... Ты вроде что-то... такое... читал? Но ничего не припоминаешь? Хотя бы атмосферу, термины? Конечно, чтобы уметь чувствовать и передавать атмосферу, надо самому быть ... писателем. И внимательным читателем.
Трудно представить себе жизнь "учения Ницше" в современном обществе. Дело уже давно не в "незнакомстве" российской публики с ним, а в слишком поверхностном знакомстве, редко основанном на чтении хотя бы одного его произведения. Даже сейчас, после ренессансного издания его сочинений миллионными тиражами, невозможно встретить собеседника, отличающегося серьезным пониманием и прочувствованием его идей, без чего они превращаются в "ничто", в "ни для кого".
Перечитывать что-то дважды? Трижды??? Это "не про нас". Все "пропускается через мозг" и вскоре забывается, отметается как непрактичное. Это твое свойство, мой современник. Ты обладаешь самодостаточностью своего "высшего образования", но я бы сказал, что ты отягощен им. Ты имеешь обо всем свое суждение, мнение, убеждение, заблуждение, но мне кажется, что я все это уже где-то слышал. На все у тебя есть свое объяснение, своя теория, своя позиция, свое безразличие, наконец, но я вижу, что в голове твоей каша. Во всей своей глупой самовлюбленности эпохи побеждающего среднего класса, среди этих многочисленных новых лучших людей, великие идеи и устремления становятся почти недоступными. НИ ДЛЯ КОГО.
Мой современник, ты - поле, на котором медленно всходят плоды нигилизма. Вот ты уже не любишь само это слово "великое", оно чуждо тебе, оно затянуто болотом твоей образованности и всеведения. Ничто больше не убеждает, не удивляет, не вдохновляет тебя. Все многосторонне для тебя и поэтому так узко. Странно уже говорить с тобой о "великом", о будущем, о смысле, ты ведь кое-что знаешь и об этом! Постмодернизм - таким языком теперь обращаются к тебе, но ты вряд ли знаешь, что это такое. А зачем? Может ты правильно делаешь... Я пристально смотрю на тебя.
Мой современник, я знаю, насколько ты обделен по части созвучности своего существа тому, что смог выразить Ницше, но ты все-таки тот, к кому обращаются, к кому пишут, на кого надеются. Однако сколько ньюансов бывает в этом противоречивом чувстве!
Один мой приятель, с которым я считал возможным обменяться мнениями по поводу Ницше, сказал мне как-то, что пишет Ницше очень уж мудрено, тяжело для восприятия, требует большой концентрации мыслей, что приводит к быстрому засыпанию. "Вот если ты разбираешься в Ницше, - сказал он, - ты бы изложил его теории как-нибудь попроще и подоходчивей - глядишь, многим бы и на пользу пошло." Хорошая идея... однако не по мне. Лично мне нравится этот барьер для сонных. Для всех и ни для кого. Кому пришло время проснуться - тот уже в пути.
Но идеи, как известно, витают в воздухе. И не все продумывают одну и ту же идею одинаково, идею моего приятеля, видимо, тоже. Вот, например, Виктор Пелевин. "Культовый" писатель, пишет и думает необычно, и уж совершенно точно не так как я. Этот очерк является лестным утверждением, что упомянутая идея посетила и его. Нет-нет, она, конечно, посетила бессознательную часть его мозга, хотя оттуда до сознательной части не такая уж длинная дорожка. Ей богу, лучше мне ошибаться - быть может, это всего лишь бессознательное эхо сильного ницшеанского духа. Однако в любом случае роман Виктора Пелевина "Чапаев и Пустота", как, впрочем, и все его творчество, является классическим примером нескрываемого влияния "идей Фридриха Ницше", а также злорадной издевкой над ними.
Здесь бросается вызов и я должен ответить. Почему я? Ну что ж, заодно познакомимся немного и со мной.
2
Столь сильная фаршировка литературного произведения философской тематикой поистине делает его неординарным и устанавливает соответствующую планку читательской аудитории. Философские романы, впрочем, теперь не редкость. Эклектичная и одновременно последовательная система мировоззрения, основанная то на экзистенциализме, то на абсурде, то на буддизме и, наконец, на твердом реализме, вызывают в "понимающих" головах "уважительное" отношение.
Однако чувство "дежа вю", не покидавшее меня при чтении романа, заставило меня поглубже вникнуть в текст автора, что означает на практике прочитать его еще раз. Отгадка была для меня удивительна и необычна. Такое же чувство неожиданной, поразительной убедительности рождают тексты Ф. Ницше, такие же эклектичные, но органически единые и имеющие силу откровений. Говоря проще - некое подобие духа Ницше живет в этом романе и, я бы сказал, даже усиливается к его концу. Уж не читал ли - перечитывал Пелевин Ницше в перерывах между написанием своего труда?
Не меняет ничего в этом основном чувстве и многочисленные заходы на другие философские системы. Ницше преобладает. Давайте пройдемся по текстовому воплощению этого духа и немного развлечемся вместе с Виктором Пелевиным, талант которого вряд ли сможет развенчать подобная "критика". Она, на мой взгляд, скорее делает ему честь, хотя бы и без снисхождения.
Я буду стараться говорить поменьше, пусть говорит Ницше - сам и "у" Пелевина.
3
Шопенгауэр, Вагнер, Юнг, Хайдеггер, Рильке, Мережковский и др., - набор имен? Для "непосвященных" поясню, что эти, упоминаемые в романе имена, стоят в теснейшей связи с именем Ницше в истории культуры. Совпадение?... Другие имена, конечно, тоже есть... Но вот еще и Достоевский. В начале романа Петр Пустота убивает фон Эрнена. Достоевщина? "Достоевщина", - несколько раз повторяет сам Пелевин. Достоевский и Ницше - эти имена неизменно стоят в духовной близости для русской передовой мысли, поэтому "достоевщина" в контексте нашего анализа отнюдь не случайна.
Конечно, имена очень косвенная "улика", и как некий аргумент - так себе - баловство. В отличие, например, от экзистенциализма и абсурда, которыми фонтанирует роман и которые всегда вырастали из Ницше (жаль только, что никогда не дорастали до своего родителя).
Вместе с автором романа мы посмотрим на его героев и события глазами Ницше. Учитывая современную российскую публику, я остановлюсь только на некоторых основных и известных "постулатах" ницшеанства.
4
Народ - это, в основной своей массе, чернь и отребье, которого следует сторониться. Современная история - это восстание рабов в морали и победа черни в обществе.
Ницше:
"Жизнь есть родник радости; но всюду, где пьёт отребье, все родники бывают отравлены.
Всё чистое люблю я; но я не могу видеть морд с оскаленными зубами и жажду нечистых.
Они бросали свой взор в глубь родника; и вот мне светится из родника их мерзкая улыбка.
Священную воду отравили они своею похотью; и когда они свои грязные сны называли радостью, отравляли они ещё и слова.
Негодует пламя, когда они свои отсыревшие сердца кладут на огонь; сам дух кипит и дымится, когда отребье приближается к огню.
Приторным и гнилым становится плод в их руках: взор их подтачивает корень и делает сухим валежником плодовое дерево.
И многие, кто отвернулись от жизни, отвернулись только от отребья: они не хотели делить с отребьем ни источника, ни пламени, ни плода.
И многие, кто уходили в пустыню и вместе с хищными зверями терпели жажду, не хотели только сидеть у водоёма вместе с грязными погонщиками верблюдов.
Но некогда я спрашивал и почти давился своим вопросом: как? неужели для жизни нужно отребье? Нужны отравленные источники, зловонные огни, грязные сны и черви в хлебе жизни?
Не моя ненависть, а моё отвращение пожирало жадно мою жизнь! Ах, я часто утомлялся умом, когда я даже отребье находил остроумным!
И от господствующих отвернулся я, когда увидел, что они теперь называют господством: барышничать и торговаться из-за власти - с отребьем!
Среди народов жил я, иноязычный, заткнув уши, чтобы их язык барышничества и их торговля из-за власти оставались мне чуждыми.
И, зажав нос, шёл я, негодующий, через все вчера и сегодня: поистине, дурно пахнут пишущим отребьем все вчера и сегодня!
Как калека, ставший глухим, слепым и немым, так жил я долго, чтобы не жить вместе с властвующим, пишущим и веселящимся отребьем".
Пелевин:
Метод Тимура Тимуровича - это "использование свойственного человеку стадного чувства в медицинских целях".
Просто Мария - это конкретный образ безмозглого низкого существа. Ивановские ткачи - это конкретный образ стада, как формы существования черни.
Вот какие мысли возникают у Пустоты на вокзале перед толпой ткачей:
"Было тяжело смотреть на этих людей и представлять себе мрачные маршруты их судеб. Они были обмануты с детства, и, в сущности, для них ничего не изменилось из-за того, что теперь их обманывали по-другому, но топорность, издевательская примитивность этих обманов - и старых, и новых - поистине была бесчеловечна. Чувства и мысли стоящих на площади были так же уродливы, как надетое на них тряпье, и даже умирать они уходили, провожаемые глупой клоунадой случайных людей."
"Идиоты, Боже мой, какие идиоты...Даже не идиоты - тени идиотов...Тени во мгле", - думал Пустота, слушая песни этих ткачей. Вот еще:
"Зрелище это, надо сказать, было не из приятных. Бывает иногда, что в стеклянных глазах кабаньего или оленьего чучела живет некое подобие выражения, некое достраиваемое умом наблюдателя чувство, которое выражали бы глаза животного, если бы они выглядели точно так же, но были живыми, а не стеклянными. Здесь было нечто похожее, только наоборот - хоть во множестве глядящие на меня глаза и были живыми, а чувство, отраженное в них, казалось понятным, я знал, что они вовсе не выражают того, что мне мнится, и на деле я никогда в жизни не сумею расшифровать мерцающего в них смысла. Впрочем, вряд ли он того стоил."
"Жужжание мух, в изобилии летавших над рядами", - удачная метафора подобных взглядов, как, впрочем, и эта: "Я подумал об этих людях, мечущихся в тяжелых облаках дыма среди безобразных химер, созданных их коллективно помутненным разумом, и мне стало невероятно смешно".
Или вот описание публики в заведении "Иван Бык". "Все лица, которые я видел, как бы сливались в одно лицо, одновременно заискивающее и наглое, замершее в гримасе подобострастного самодовольства".
Добро пожаловать в паб! Это избранное и, полагаю, достаточное для передачи атмосферы.
Далее будет аналогично.
Ницше:
"Что же случилось со мной? Как избавился я от отвращения? Кто омолодил мой взор? Как вознёсся я на высоту, где отребье не сидит уже у источника?
Разве не само моё отвращение создало мне крылья и силы, угадавшие источник? Поистине, я должен был взлететь на самую высь, чтобы вновь обрести родник радости!
О, я нашёл его, братья мои! Здесь, на самой выси, бьёт для меня родник радости! И существует же жизнь, от которой не пьёт отребье вместе со мной!
Слишком стремительно течёшь ты для меня, источник радости! И часто опустошаешь ты кубок, желая наполнить его!
И мне надо ещё научиться более скромно приближаться к тебе: ещё слишком стремительно бьётся моё сердце навстречу тебе: Моё сердце, где горит моё лето, короткое, знойное, грустное и чрезмерно блаженное, - как жаждет моё лето-сердце твоей прохлады!
Ибо это - наша высь и наша родина: слишком высоко и круто живём мы здесь для всех нечистых и для жажды их.
Бросьте же, друзья, свой чистый взор в родник моей радости! Разве помутится он? Он улыбнётся в ответ вам своей чистотою.
На дереве будущего вьём мы своё гнездо; орлы должны в своих клювах приносить пищу нам, одиноким! Поистине, не ту пищу, которую могли бы вкушать и нечистые! Им казалось бы, что они пожирают огонь, и они обожгли бы себе глотки!
Поистине, мы не готовим здесь жилища для нечистых! Ледяной пещерой было бы наше счастье для тела и духа их.
И, подобно могучим ветрам, хотим мы жить над ними, соседи орлам, соседи снегу, соседи солнцу - так живут могучие ветры.
И, подобно ветру, хочу я когда-нибудь ещё подуть среди них и своим духом отнять дыхание у духа их - так хочет моё будущее".
"Восстание рабов в морали начинается с того, что ressetiment (жажда мести) становится творческой и порождает ценности...
Восстание, имеющее за собою двухтысячелетнюю историю и ускользающее нынче от взора лишь потому, что оно - было победоносным..."
Пелевин:
События в романе происходят в апогей этого пророческого положения Ницше - в XX веке, до которого он не дожил несколько месяцев. А бунт в романе присутствует не только как общероссийский, но и вполне конкретный - бунт ткачей против своего командира, приведший к необходимости применения глиняного пулемета. Да, восстание стало повсеместным и повсеместно победоносным, Россия - лишь ярчайший, наглядный, ничем не завуалированный его пример.
Этот островок бытия, оставшийся после применения глиняного пулемета, подобен той одинокой высоте Заратустры, недосягаемой для черни. И Урал, как и родник радости Заратустры, не что иное, как сама жизнь в ее необузданном, завораживающем движении.
Можно, конечно, попробовать отцепить задние вагоны с ткачами, но куда можно уехать от них? Так что без глиняного пулемета или собственной высоты не обойтись.
"И существует же жизнь, от которой не пьёт отребье вместе со мной!" - разве можно не услышать этих слов у Пелевина? Разве не осуществляет их пелевинский Чапаев?
5
Не только чернь, но и вообще любой современный, так называемый образованный человек, представляет из себя довольно жалкое, малосодержательное явление.
Ницше:
"Куда ускользнуть от него, этого пасмурного взгляда, глубокая скорбь которого въедается в тебя навсегда, от этого вывороченного взгляда исконного недоноска, с головой выдающего его манеру обращаться к самому себе, - этого взгляда-вздоха! "Быть бы мне кем-либо другим! - так вздыхает этот взгляд - но тут дело гиблое. Я таков, каков я есть: как бы удалось мне отделаться от самого себя? И всё же - я сыт собою по горло!"... На такой вот почве самопрезрения, сущей болотной почве, произрастает всяческий сорняк, всяческая ядовитая поросль, и всё это столь мелко, столь подспудно, столь бесчестно, столь слащаво. Здесь кишат черви переживших себя мстительных чувств; здесь воздух провонял скрытностями и постыдностями..."
"Объективный человек в самом деле представляет собою зеркало: привыкший подчиняться всему, что требует познавания, не знающий иной радости, кроме той, какую дает познавание, "отражение", - он ждет, пока не придет нечто, и тогда нежно простирается так, чтобы на его поверхности и оболочке не пропали даже следы скользящих легкими стопами призраков. Все, что еще остается в нем от "личности", кажется ему случайным, часто произвольным, еще чаще беспокойным: до такой степени сделался он в своих собственных глазах приемником и отражателем чуждых ему образов и событий. Воспоминания о "себе" даются ему с напряжением, они часто неверны; он легко смешивает себя с другими, он ошибается в том, что касается его собственных потребностей, и единственно в этом случае бывает непроницательным и нерадивым. Быть может, его удручает нездоровье или мелочность и домашняя атмосфера, созданная женой и друзьями, или недостаток товарищей и общества, - и вот он принуждает себя поразмыслить о том, что тяготит его, - но тщетно! Его мысль уже уносится прочь, к более общему случаю, и завтра он будет столь же мало знать, что может помочь ему, как мало знал это вчера. Он потерял способность серьезно относиться к себе, а также досуг, чтобы заниматься собой: он весел не от отсутствия нужды, а от отсутствия пальцев, которыми он мог бы ощупать свою нужду. Если от него требуется любовь и ненависть, как понимают их Бог, женщина и животное, - он сделает что может и даст что может. Но нечего удивляться, если это будет немного, - если именно в этом случае он выкажет себя поддельным, хрупким, сомнительным и дряблым. Его любовь деланная, его ненависть искусственна и скорее похожа на un tour de force, на мелкое тщеславие и аффектацию. Его отражающая, как зеркало, и вечно полирующаяся душа уже не может ни утверждать, ни отрицать; он не повелевает; он также и не разрушает. Он также не может служить образцом; он не идет ни впереди других, ни за другими; он вообще становится слишком далеко от всего, чтобы иметь причину брать сторону добра или зла. Если его так долго смешивали с философом, с этим цезаристским насадителем и насильником культуры, то ему оказывали слишком много чести и проглядели в нем самое существенное - он орудие, некое подобие раба, хотя, без сомнения, наивысший вид раба, сам же по себе - ничто (пустота, прим. Д.Фьюче) - presque rien! Объективный человек есть орудие; это дорогой, легко портящийся и тускнеющий измерительный прибор, художественной работы зеркало, которое надо беречь и ценить; но он не есть цель, выход и восход, он не дополняет других людей, он не человек, в котором получает оправдание все остальное бытие, он не заключение, еще того менее начало, зачатие и первопричина; он не представляет собою чего-либо крепкого, мощного, самостоятельного, что хочет господствовать: скорее это нежная, выдутая, тонкая, гибкая, литейная форма, которая должна ждать какого-либо содержания и объема, чтобы "принять вид" сообразно с ними, - обыкновенно это человек без содержания и объема, "безличный" человек. Следовательно, не представляющий интереса и для женщин, in parenthesi."
Пелевин:
Он использует для обозначения этого современного человека, в России часто интеллигента, емкое определение - ПУСТОТА. Таково и имя его типичного представителя и главного героя романа. Вот что говорит нам Пелевин о современном человеке устами своих героев.
Пустота:
- "...Но, подумал я, разве дело со мной обстоит иначе? Если я точно так же не понимаю - или, что еще хуже, думаю, что понимаю - природу управляющих моей жизнью сил, то чем я лучше пьяного пролетария, которого отправляют помирать за слово "интернационал"?"
-"...человек чем-то похож на этот поезд. Он точно так же обречен вечно тащить за собой из прошлого цепь темных, страшных, неизвестно от кого доставшихся в наследство вагонов. А бессмысленный грохот этой случайной сцепки надежд, мнений и страхов он называет своей жизнью. И нет никакого способа избегнуть этой судьбы".
- "Никакая особая красота не свойственна моей душе...Единственное, что остается от меня, когда я вижу ее (Анну) - это засасывающая пустота"
- "Никакого особого света и смысла с появлением Анны из моей жизни не исчезло, потому что его там и не было"
- "Тайная свобода русского интеллигента, "хаз барагаз", - это когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх, тихо-тихо хихикаешь"
Котовский:
- " У интеллигента, особенно у российского, который только и может жить на содержании, есть одна гнусная полудетская черта. Он никогда не боится нападать на то, что подсознательно кажется ему праведным и законным. Как ребенок, который не очень боится сделать зло своим родителям, потому что знает - дальше угла не поставят. Чужих людей он опасается больше. То же и с этим мерзким классом".
Кавабата:
- "Все мы в этой жизни дремлем. А просыпаемся лишь с концом."
Анна:
- "В целом я бы сказала, что в воздухе чувствуется усталость, какой-то упадок энтузиазма".
Барон Юнгерн:
- "А разве это не обычное состояние человека - сидеть в темноте возле огня, зажженного чьим-то милосердием, и ждать, что придет помощь?"
Ну и, конечно, все это в метафорах:
"Костер - это целая маленькая вселенная, где какие-то крохотные корчащиеся существа, еле заметные тени которых мелькают между языков огня, борются за место возле падающих на угли плевков, чтобы хоть на несколько мгновений спастись от невыносимого жара. Печальна была судьба этих существ..."
6
Противоположный идеал - сильный, благородный, самодостаточный человек. Все человечество можно представить в виде огромной иерархической лестницы, где каждый в каждый конкретный момент жизни занимает свою ступеньку в зависимости от своей силы, ценности, зрелости и т.п., и где на верхней ступени появляется венец человечества - сверхчеловек.
Ницше:
"Люди благородной породы чувствуют себя мерилом ценностей, они не нуждаются в одобрении, они говорят: "что вредно для меня, то вредно само по себе", они сознают себя тем, что вообще только и даёт достоинство вещам, они созидают ценности. Они чтут всё, что знают в себе, - такая мораль есть самопрославление. Тут мы видим на первом плане чувство избытка, чувство мощи, бьющей через край, счастье высокого напряжения, сознание богатства, готового дарить и раздавать";
"Всякое восхождение типа "человек" на высшую ступень развития было до сих пор, как и будет впредь, делом рук аристократического общества, привыкшего верить в нерушимость длинной людской иерархической лестницы, в различную ценность различных людей и нуждающегося в рабстве в том или ином значении слова";
"Что такое благородство? Что означает для нас в настоящее время слово "благородный"? Чем выдаёт себя благородный человек, по каким признакам можно узнать его под этим тёмным, зловещим небом начинающегося господства черни, небом, которое делает всё непроницаемым для взора и свинцовым? Этими признаками не могут быть поступки: поступки допускают всегда много толкований, они всегда непостижимы; ими не могут быть также "творения". В наше время среди художников и учёных есть немало таких, которые выдают своими творениями, что глубокая страсть влечёт их к благородному, - но именно эта потребность в благородном коренным образом отличается от потребностей благородной души и как раз служит красноречивым и опасным признаком того, чего им недостаёт. Нет, не творения, а вера - вот что решает здесь, вот что устанавливает ранги, - если взять старую религиозную формулу в новом и более глубоком смысле: какая-то глубокая уверенность благородной души в самой себе, нечто такое, чего нельзя искать, нельзя найти и, быть может, также нельзя потерять. Благородная душа чтит сама себя".
"Я учу вас о сверхчеловеке.
Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?
Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?
Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором.
Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас ещё осталось от червя, Некогда были вы обезьяной, и даже теперь ещё человек больше обезьяны, чем иная из обезьян.
Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь растения и призрака. Но разве я велю вам стать призраком или растением?
Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!
Сверхчеловек - смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли! Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Они отравители, всё равно, знают ли они это или нет.
Но и теперь ещё, братья мои, скажите мне: что говорит ваше тело о вашей душе? Разве ваша душа не есть бедность и грязь и жалкое довольство собою?
Поистине, человек - это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым.
Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он - это море, где может потонуть ваше великое презрение.
Красота сверхчеловека приблизилась ко мне, как тень. Ах, братья мои! Что мне теперь - до богов!"
Пелевин:
Его роман изобилует такими сильными персонажами и симпатии автора несомненны.
Главный из них, разумеется, сам ЧАПАЕВ - удачнейший, талантливый выбор и великолепная новация известного персонажа. Вот он - невозмутимый, всесильный, захватывающий сверхчеловек, способный донести свою музыку до слушателей даже сквозь сон.
"...Почему-то я подумал, что он играет в ту же безумную игру, что и я, только дольше, виртуознее и, возможно, по своей воле", "отчего-то мне показалось, что этот человек стоит несколькими пролетами выше меня на той бесконечной лестнице бытия, которую я видел сегодня во сне" и т.п. слышим мы в течение всего романа высокую оценку Чапаева Пустотой, чьи отношения сразу превращаются в отношения учителя и ученика.
Встречается в романе и знакомая, модернизированная терминология, когда, например, люди, снующие по вокзалу, вдруг называются "недосверхчеловеками". Удержаться действительно трудно, у Ницше сильные слова.
Крутые характеры мы узнаем и в Котовском, и в Кавабате, сверхчеловека в бароне Юнгерне, и даже в ...Анне, но обо всех понемногу и по порядку.
Вспомним встречу Чапаева с Котовским... "Последовало несколько громких восклицаний и шлепков, как бывает, когда встречаются два человека, каждый из которых желает показать, что бредет сквозь пески жизни, не теряя бодрого мужества... У меня мелькнула мысль, что они принадлежат к какой-то странной секте, возглавляемой Чапаевым". В Котовском, по мнению Пустоты, "чувствовался стиль".
Взаимное уважение благородных (известное положение Ницше) четко выражено в романе. Кавабата, например, говорит: " Если между двумя благородными мужами и возникает какое-нибудь недоразумение, разве ж оно не рассыплется в прах, если оба они направят на него острие своих умов?"
Ницше:
"Эта тонкость и самоограничение в обращении с себе подобными является лишним проявлением её эгоизма - каждая звезда представляет собой такого эгоиста: она чтит себя в них и в правах, признаваемых ею за ними; она не сомневается, что обмен почестями и правами также относится к естественному порядку вещей, являясь сущностью всяких отношений".
Устами Кавабаты вещается не менее известное положение Ницше о благородном предпочтении свободной и своевременной смерти: "Готовы ли вы будете, как настоящий мужчина, бросить эфемерный цветок этой жизни в пустоту за краем обрыва, если к этому вас призовет ваше гири?", "Мы ведь не допустим, чтобы переменчивые тени, которые отбрасывают эти ничтожные пузыри бытия, омрачили наш дух?", "Уходить из жизни надо так, как исчезают за облаком белые журавли. И пусть ни одного мелкого чувства не останется в эту минуту в наших сердцах", "Умереть, как воин". Поистине, это метафоры, достойные Ницше и его Заратустры. Послушайте:
Ницше:
"Многие умирают слишком поздно, а некоторые - слишком рано. Ещё странно звучит учение: "умри вовремя!"
Умри вовремя - так учит Заратустра.
Конечно, кто никогда не жил вовремя, как мог бы он умереть вовремя? Ему бы лучше никогда не родиться! - Так советую я лишним людям. Но даже лишние люди важничают ещё своею смертью, и даже самый пустой орех хочет ещё, чтобы его разгрызли.
Серьёзно относятся все к смерти; но смерть не есть ещё праздник. Ещё не научились люди чтить самые светлые праздники.
Совершенную смерть показываю я вам; она для живущих становится жалом и священным обетом. Своею смертью умирает совершивший свой путь, умирает победоносно, окружённый теми, кто надеются и дают священный обет.
Следовало бы научиться умирать; и не должно быть праздника там, где такой умирающий не освятил клятвы живущих! Так умереть - лучше всего; а второе - умереть в борьбе и растратить великую душу.
Но как борющемуся, так и победителю одинаково ненавистна ваша смерть, которая скалит зубы и крадётся, как вор, - и, однако, входит, как повелитель.
Свою смерть хвалю я вам, свободную смерть, которая приходит ко мне, потому что я хочу.
И когда же захочу я? - У кого есть цель и наследник, тот хочет смерти вовремя для цели и наследника.
Из глубокого уважения к цели и наследнику не повесит он сухих венков в святилище жизни.
Иные становятся для своих истин и побед слишком стары; беззубый рот не имеет уже права на все истины.
И каждый желающий славы должен уметь вовремя проститься с почестью и знать трудное искусство - уйти вовремя.
Надо перестать позволять себя есть, когда находят тебя особенно вкусным, - это знают те, кто хотят, чтобы их долго любили. Есть, конечно, кислые яблоки, участь которых - ждать до последнего дня осени; и в то же время становятся они спелыми, жёлтыми и сморщенными.
Иной не бывает никогда сладким: он гниёт ещё летом. Одна трусость удерживает его на его суку.
Живут слишком многие, и слишком долго висят они на своих сучьях. Пусть же придет буря и стряхнёт с дерева всё гнилое и червивое!
О, если бы пришли проповедники скорой смерти! Они были бы настоящей бурею и сотрясли бы деревья жизни! Но я слышу только проповедь медленной смерти и терпения ко всему "земному". Ах, вы проповедуете терпение ко всему земному? Но это земное слишком долго терпит вас, вы, злословцы!
Но зрелый муж больше ребёнок, чем юноша, и меньше скорби в нём: лучше понимает он смерть и жизнь.
Свободный к смерти и свободный в смерти, он говорит священное Нет, когда нет уже времени говорить Да: так понимает он смерть и жизнь.
Да не будет ваша смерть хулою на человека и землю, друзья мои: этого прошу я у мёда вашей души. В вашей смерти должны ещё гореть ваш дух и ваша добродетель, как вечерняя заря горит на земле, - или смерть плохо удалась вам.
Так хочу я сам умереть, чтобы вы, друзья, ради меня ещё больше любили землю; и в землю хочу я опять обратиться, чтобы найти отдых у той, что меня родила.
Поистине, была цель у Заратустры, он бросил свой мяч; теперь будьте вы, друзья, наследниками моей цели, для вас закидываю я золотой мяч".
Образ барона Юнгерна самый близкий по силе к Чапаеву. Трудно не узнать в нем Унгерна Штернберга - диктатора Монголии - безумного белого барона. Когда он "начинал двигаться, в движением приходили не мы, а мир вокруг нас". Сверхчеловек? Несомненно. При этом в нем мы находим много черт самого Заратустры, о чем я скажу чуть ниже.
Пустота пытается понять этих сверхчеловеков, но они постоянно ускользают от него. На пороге смертельной опасности он "ощутил стыд за свою нервозность, которая выглядела особенно жалкой на фоне его (Чапаева) великолепного равнодушия".
Очень интересен женский образ сверхчеловека - Анны.
"В ее красоте было что-то отрезвляющее, что-то простое и чуть печальное..., это было настоящее, естественное, осознающее себя совершенство..."
" Вы словно бы зеркало, в котором я вдруг увидел, какой непроходимой пропастью я отделен от всего того, что я люблю в этом мире, от всего того, что мне дорого и вообще имеет для меня какое-то значение и смысл ... Только вы одна способны меня спасти ...", - говорит Пустота, после вопроса которого на безлюдном острове: "...что мы тут будем делать? Жить втроем?", мне даже показалось, что Пелевин кое-что знает и о Лу-Саломэ.
В конце концов, Анна всегда остается с Чапаевым, "пустые" ее не интересуют. Беззаботный, насмешливый, насильственный, - таков Чапаев, таков, каким его хочет настоящая женщина, сверхженщина.
Анна, Анна, моя современница, ... как далека ты ... как чужда... этому удивительному духу, снова рождающемуся в России. Способна ли ты прийти не из мистической истории, а из настоящего для будущего, как заловка и звезда для настоящих мужчин?
Посмотри, как бы я хотел поговорить с тобой!
Ницше: "Мы с тобою оба - сущие недобродеи и незлодеи. По ту сторону добра и зла обрели мы свой остров и зеленый луг свой - мы вдвоем, одни! Уже оттого и должны мы ладить друг с другом! И если мы не любим друг друга от чистого сердца, - то гоже ли злиться на то, что не любишь от чистого сердца? И что я лажу с тобой, и часто слишком лажу, ты знаешь это: и все оттого, что ревную тебя я к будущности твоей... Если бы будущность твоя сбежала однажды от тебя, ах! тогда мигом бы сбежала бы от тебя и моя любовь".
При этом для Пелевина, как и для Ницше, высшее, околосверхчеловеческое состояние человека возможно не только в будущем, оно достижимо и в настоящем.
Я бы даже сказал, что Пустота - один и тот же персонаж, к которому обращается Чапаев, барон Юнгерн и ... Ницше. Вся фабула романа направлена на то, чтобы "прозреть" Пустоту и показать ему истинный путь человека - к сверхчеловеку, к учителю, к Чапаеву.
Высшее состояние иногда, на короткую секунду, доступно и Пустоте. "Отлично помню эту секунду... удивительное, ни с чем не сравнимое ощущение полноты, окончательной реальности этого мира. Наверное это было то чувство, которое пытаются передать словами "вдохнуть полной грудью", "жить полной жизнью".
Вот как рассказывает Пустоте об этом состоянии барон Юнгерн: "...позвольте сказать вам напоследок одну вещь. Может быть, самую главную...Насчет того, куда попадает человек, которому удалось взойти на трон, находящийся нигде. Мы называем это место "Внутренней Монголией". " Кто это "мы?" - спрашивает Пустота. "Считайте, что речь идет о Чапаеве и обо мне. Хотя я надеюсь, что в это "мы" со временем можно будет включить и вас... Что было бы глупей всего, так это пытаться описать вам, что это такое. Поверьте мне на слово хотя бы в одном - очень стоит стремиться туда всю жизнь. И не бывает в жизни ничего лучше, чем оказаться там".
Здорово, не правда ли? Один в один, и, также как Ницше, барон просит поверить ему на слово, что к сверхчеловеческому состоянию стоит стремиться. И мы ему верим, потому что чувствуем также, потому что чувствуем этот немыслимый потенциал в своем несовершенном существе. Все в нас. Сесть на свой внутренний трон, достичь своей Внутренней Монголии возможно уже сейчас.
Володин со своими бандитами достигают этого с помощью искусственных средств, - грибочков, точнее говоря, наркотиков. Весь разговор муссируется основная тема "вечного кайфа", как то же самое сверхсостояние на фене называет Володин.
"У нас внутри - весь кайф в мире... И даже такой есть, какого ты никогда здесь (с наркотиками) не попробуешь...Этому всю жизнь надо посвятить...Тут как вставит, так уж не отпустит никогда... Перестать быть внутренним прокурором, адвокатом и подследственным, а стать тем четвертым, который просто живет с этим вечным кайфом...Единственный способ стать этим четвертым, это перестать становиться всеми остальными... Самому своим внутренним президентом стать... Надо одновременно никем не становиться и перестать быть никем, понял? И сразу как вставит, как попрет! Только йокнуть успеешь. И навсегда."
И они достигают подобного состояния. Вместо голосов - некое присутствие.
"Никто не мог бы подумать...об этом нельзя подумать... И оказывается ничего страшного нет в мире...Все знаю...все вижу. Что хочешь увидеть могу и понять...", - так описывает это сверхсостояние Шурик, один из бандитов.
7
Смысл является противоположностью засасывающей пустоты. Универсальный смысл человека - движение от нижних ступеней к сверхчеловеку, как смыслу земли. Смысл способен превратить пустоту человека в сверхчеловеческое состояние полноты бытия.
Пустота:
Итак, идеал провозглашен. Каков же верный путь к нему? Какая основная проблема стоит перед современным человеком? Как перейти ему по мосту, отделяющему человека от сверхчеловека? Как Пустоте стать Чапаевым, вернее, подобным ему? Что разделяет их? Это одна из основных тем романа. ПУСТОТА. Пуст и бессмысленен мир современного человека. "Страшно человеческое бытие и все еще без смысла", - сказал нам Ницше. Еще раз взглянем на проблему пустоты, а затем вернемся к поискам смысла.
"Розовая пустота" души Марии - это только начало разворачивающейся темы "пустоты", проходящей красной нитью по всему роману, где само слово "пустота" одно из самых употребительных. Воистину, как выразился сам автор, "восемь тысяч верст пустоты". Я и здесь слышу перефразированного Ницше. Но я обещал говорить только о явном...
Вот Пустота летит в пролет пустоты между минорными звуками рояля, и уже никогда не может избавиться от засасывающего чувства пустоты, которое появляется у него то при виде своих художеств, то при виде Анны. "Пустота" - безусловно, отрицательное слово - им дразнили беднягу еще в школе. "Пустота" это также "нигде", "пустота" - это любая форма, "пустота" - это оцинкованные гробы с жизненным опытом, "пустота" - это центр черного бублика. Короче: "Для кого карма, для кого дхарма, а на самом деле один хрен - "пустота".
Но "пустота" это и ценное качество сосуда, "пустота" - это то из чего все возникает и куда все уходит. Кавабата: "В глубине российской души зияет та же пустота, что и в глубине японской. Именно из этой пустоты и возникает мир, возникает каждую секунду". Барон Юнгерн: "Вся эта темнота и пустота вокруг нас - на самом деле самый яркий свет, который только бывает". Как увидеть пустоту? Увидьте самого себя. Вот совет барона.
Ницше:
"Пустыня растет. Горе тому, кто таит в себе пустыню".
"...основной факт человеческой воли, его harror vacui (боязнь пустоты): ему (человеку) необходима цель, он предпочтет скорее желать ничто, чем ничего не желать. Понимают ли меня?.. Поняли ли меня?.. "Решительно нет, милостивый государь!" - Начнем в таком случае сначала".
"человек, животное человек не имело до сих пор никакого смысла. Его существование на земле было лишено цели; "к чему вообще живет человек?" - представало вопросом, на который нет ответа; для человека и земли недоставало воли; за каждой великой человеческой судьбой отзывалось рефреном ещё более великое: "Напрасно!" ... отсутствие чего-то, некий чудовищный пробел, окружающий человека, - оправдать, объяснить, утвердить самого себя было выше его сил, он страдал проблемой своего же смысла".
Страдал "пустотой", вторит ему Пелевин, как эхо. Человек - это все еще Пустота, - доносится до нас отовсюду в романе.
... похоже они говорят об одном и том же... видят одно и то же... Однако о смысле...
Пелевин:
Тимур Тимурович: "На Западе, в отличие от Востока, идеал мыслится не как оставшийся в прошлом, а как потенциально существующий в будущем. И это сразу же наполняет существование смыслом. Понимаете?"
"Разве связана неизмеримая трагедия существования с тем, чем именно человеку приходится заниматься в жизни?", - спрашивает себя Пустота. Риторический вопрос.
Кавабата: "...каким бы путем не шло ваше сердце, какой бы маршрут не наметила ваша душа, вы всегда возвращаетесь к одному!"
Пустота на вопрос: " Чего вы сильнее всего хотите в жизни?", назвал это что-то "золотой удачей", это "когда особый взлет свободной мысли, дает возможность увидеть красоту жизни". Таким видится ему его цель, отдающая, правда, малой длительностью.
Барон Юнгерн называет его внутренним троном, троном "бесконечной свободы и счастья", "огромным сверкающим, возвышающимся над всем этим миром" или Внутренней Монголией, которые находятся в "нигде", т.е. смыкаются с пустотой.
Володин, описывая его понимание смысла, "вечного кайфа", которое испытывает некто четвертый, скрытый внутри нас, называет его то милостью, то любовью, то сыном Божьим.
Четвертый. Внимательней присмотримся к нему. Он вроде бы появляется только под воздействием "дури", но в то же самое время присутствует всегда. Странно, но когда барон Юнгерн вместе с Пустотой подходят к костру, вокруг которого разворачивается сцена "Володин и два бандита", там сидело четверо. Не трое, а четверо. Загадка? Пелевин мастер загадок, но он всегда дает отгадки, не так ли? Сам автор считает ответ на загадку четвертого очень важным, раз впервые за все время повествования он решается появиться с собственным разъяснением. Вот оно, явление автора в романе:
"И действительно, кто же был этот четвертый? Кто его знает. Может быть, это был дьявол,... может быть, это был Бог. А может быть - и скорее всего - это был некто совсем другой. Некто гораздо более реальный, чем все сидевшие у костра, ... ты, ты, только что сам сидевший у костра, ты-то ведь существуешь на самом деле, и разве это не самое первое, что вообще есть и когда-нибудь было?"
Какой оборот, какой пафос!
Итак, читатель и есть этот четвертый. Читатель, вслед за писателем, введен в действие романа. Очень неслабый художественный прием. И если этот великий четвертый, внутренний президент, не дьявол и не бог, а "некто совсем другой, некто гораздо более реальный", то я скажу вам за Пелевина кто это - сверхчеловек.
Читатель - сверхчеловек? Конечно, нет. Это лишь скрытый, но узнаваемый призыв читателя к самому себе, как к смыслу, как к сверхчеловеку по Ницше. Ведь под именем "четвертый" объединен читатель и его смысл. Имеющие уши, да услышат... знакомый пафос ницшеанства.
Ницше:
"К созидающим, к пожинающим, к торжествующим хочу я, чтобы вы присоединились: радугу хочу показать я вам и все ступени сверхчеловека.
Одиноким буду петь я свою песню и тем, кто одиночествует вдвоем; и у кого еще есть уши, чтобы слышать неслыханное, тому хочу я обременить его сердце счастьем своим".
"Будущее и самое дальнее пусть будет причиной твоего сегодня: в своем друге ты должен любить сверхчеловека как свою причину".
"Когда возвысится ваше тело и воскреснет; своею отрадою увлечет оно дух, так что станет ваш дух творцом, и ценителем, и любящим, и властелином всех вещей.
Когда ваше сердце забьется широко и полно, как бурный поток, который есть благо и опасность для живущих на берегу...Поистине, это новое глубокое журчание и голос нового ключа!
Властью является эта новая добродетель; господствующей мыслью является она ..."
Для быстрочитающих поясню, что "господствующей мыслью" Ницше здесь называет смысл. Но, быть может, вас смущает слово "власть"? Пелевина же вот не смущает. Еще раз: "У нас внутри - весь кайф в мире... И даже такой есть, какого ты никогда здесь (с наркотиками) не попробуешь...Этому всю жизнь надо посвятить...Тут как вставит, так уж не отпустит никогда... Перестать быть внутренним прокурором, адвокатом и подследственным, а стать тем четвертым, который просто живет с этим вечным кайфом... Самому своим внутренним президентом стать... И сразу как вставит, как попрет! Только йокнуть успеешь. И навсегда". Курсив мой.
Сверхчеловек, как достигший продолжительного сверхсостояния индивид, и власть - это почти синонимы. Но какими разными словами выражена одна и та же идея! Посмотрите еще раз на пелевинских сверхгероев - все они олицетворяют власть и полноту жизни.
Здесь хочется поблагодарить Пелевина за наглядную и доходчивую демонстрацию главного различия сверхсостояния органического и искуственного - в длительности и результативности. Ницше: "Не сила, а продолжительность высших ощущений создает высших людей".
8
Человек - это мост между животным и сверхчеловеком.
Ницше:
"Человек - это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, - канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращённый назад, опасны страх и остановка.
В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель. Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту".
Но как открыть современному человеку этот путь по мосту ведущему к сверхчеловеку? Теории и учения не даются этому образованному стаду. Не действуют на них слова, проповедь, история, не могут они заглянуть в суть вещей и заглянуть в глаза настоящей жизни. Не верят они в высший смысл и сверхчеловека. Что может помочь им, что может открыть им глаза на эти вещи?
У Пелевина есть несколько ответов на этот сложный вопрос.
Первое и самое главное - это экзистенциальный опыт, по-русски Испытание.
Испытание бывает разными вещами, но оно всегда приводит к обострению самосознания, собственной ценности и собственного смысла. В романе главное испытание для Пустоты скрыто - это бой на станции Лазовая, где он проявил себя с неожиданной сильной стороны, но который он ... забыл. Эта забывчивость снова откинула его в пустоту. Однако в глазах сверхчеловеков он стал носителем высокой надежды, не зря же они его берут в такой крутой образовательный и повышающий самооценку оборот. Они тянут Пустоту к себе, вверх, надеясь увидеть его среди равных себе. Еще раз повторю замечательную фразу барона Юнгерна: "...я надеюсь, что в это "мы" со временем можно будет включить и вас..." В момент смертельной опасности, еще одного испытания, в окружаемой ткачами бане Чапаев пытается объяснить Пустоте важные вещи. "Петр никак не хотел понимать. Был момент, когда я решил, что мы там и останемся".
Ницше:
"Всякому надо самому испытать себя в том, насколько он предназначен к независимости и повелеванию - и сделать это следует своевременно. Не следует уклоняться от самоиспытаний, хотя это может быть самая опасная игра, в которую можно играть и, в конце концов, эти испытания, которые свидетельствуют перед нами самими, а не перед каким другим судьей!"
"От этой болезненной уединенности, из пустыни таких годов испытания еще далек путь до той огромной, бьющей через край уверенности, до того здоровья, которое не может обойтись даже без болезни как средства и уловляющего крючка для познания, - до той зрелой свободы духа, которая в одинаковой мере есть и самообладание, и дисциплина сердца и открывает пути ко многим и разнородным мировоззрениям, - до той внутренней просторности и избалованности чрезмерным богатством, которая исключает опасность, что душа может потерять самое себя на своих собственных путях или влюбиться в них и в опьянении останется сидеть в каком-нибудь уголку, - до того избытка пластических, исцеляющих, восстанавливающих и воспроизводящих сил, который именно и есть показатель великого здоровья, - до того избытка, который дает свободному уму опасную привилегию жить риском и иметь возможность отдаваться авантюрам - привилегию истинного мастерства, признак свободного ума!"
Второе, не менее важное - это Демонстрация, самая простая из которых осуществлена Чапаевым, отцепившем вагоны с ткачами от своего поезда. Но это далеко не все.
Володин: " Было у меня два ассистента... И, короче, взял я себе за правило с ними о высоких материях говорить. И вот один раз так получилось, что поехали мы в лес, и показал я им. Все как есть. Да и не показывал даже - сами увидели." И раз уж бандит Колян смог увидеть это, то значит это может увидеть и понять каждый. А увидели они четвертого, а этот четвертый был... не буду повторяться.
Когда Чапаев отдает Пустоту в руки барона Юнгерна, он говорит: "нужна демонстрация, барон, нечто такое, чего он уже не смог бы игнорировать". Демонстрация барону удалась, при этом демонстрацией в основном был сам барон. Пустота: "Мне показалось, что вот-вот я пойму что-то очень важное, что вот-вот станут видны спрятанные за покровом реальности рычаги и тяги, которые приводят в движение все вокруг". В итоге он понимает, что ничего нет, кроме него самого, что он и есть свой единственный смысл.
Есть и другие интересные практические советы. Один из них дает Чапаев: "Если ты поймешь, что абсолютно все происходящее с тобой - это просто сон, тогда будет совершенно неважно, что тебе приснится. А когда после этого ты проснешься, ты проснешься уже по-настоящему. И навсегда. Если, конечно, захочешь". Проснуться по настоящему! Знакомый призыв. Слушай, слушай, мой современник!
Ницше:
"Теперь я понимаю ясно, чего некогда искали прежде всего, когда искали учителей добродетели. Хорошего сна искали себе и увенчанной маками добродетели!
Для всех этих прославленных мудрецов кафедры мудрость была сном без сновидений: они не знали лучшего смысла жизни. И теперь ещё встречаются люди, похожие на этого проповедника добродетели, не всегда, однако, такие же честные, но их время прошло.
И не долго стоять им, как уже будут они лежать. Блаженны сонливые: ибо скоро станут они клевать носом.
Громом и небесным огнём надо говорить к сонливым и сонным чувствам.
Отгони из глаз своих сон и все слабое, слепое! Слушай меня также своими глазами: голос мой целебное средство для слепорожденных.
И раз ты будешь бодрствовать, ты навеки должен остаться в состоянии бодрствования. Не в моем духе будить ото сна прабабушек для того, чтобы заставить их продолжать спать!
В устах барона Юнгерна это звучит другими словами: "Пусть в вашей памяти останется метафора - выйти из дома умалишенных".
Помочь людям найти смысл, повернуться к ним, отбросить от себя великое отвращение к человеку, вернуться, "спуститься" и пойти к людям. Кто не знает, поверьте мне на слово, - в этом весь Заратустра Ницше. Посмотрите на барона, послушайте его:
- Внутренняя Монголия - как раз и есть место, откуда приходит помощь.
- И что, - спросил Пустота, - вы там бывали?
- Да, - сказал барон.
- Почему же вы тогда вернулись?
Барон молча кивнул в сторону костра, у которого жались молчаливые казаки.
Он вернулся помочь своим воинам достичь Внутренней Монголии.
Володин: "Единственный способ стать этим четвертым, это перестать становиться всеми остальными, посмотреть на себя и стать самим собой". "Старо, как мир", - скажете вы, " и до сих пор не понятно", - добавлю я. Что такое стать самим собой? Ты все еще спрашиваешь об этом, мой современник? Прочти лучше что-нибудь из Ницше, а на худой конец еще раз "Чапаев и Пустота" Пелевина.
Пустота, пройдя через испытания и демонстрацию, выходя, наконец, из дома умалишенных, пытается проснуться по-настоящему и стать самим собой. И вот, в самом конце романа, ему "стало совершенно ясно, что делать дальше". Нужно сделать сильный шаг. В его случае вернуться в начало (романа) и сделать все по-иному, на этот раз по-своему. "Выстрелить в зеркальный шар этого фальшивого мира из авторучки. Какая глубина символа..., и как жаль, что никто из сидящих в зале не в состоянии оценить увиденное. Впрочем, как знать".
Я оценил, Виктор, еще как оценил. Я даже готов простить тебе эти завуалированные и некрасивые замечания, если эта последняя твоя фраза автобиографична...(хотя резюме это не меняет), ведь один и тот же человек произвел на нас известное впечатление. Ницше, русским вариантом идеала которого угадывается Чапаев (с добавлением современного абсурда и мистики), вместе с которым Пустота в конце концов устремляется к милой его сердцу Внутренней Монголии, к своему внутреннему ... сверхчеловеку.
Для того, чтобы осуществить внутренний прорыв, который, похоже, удается Пустоте в обоих своих снах, нужно достичь некоего рубежа, границы, за которой начинается свой собственный путь к величию.
Ницше:
"Что есть самое высокое, что вы можете пережить? Это - часть великого презрения. Час, когда ваше счастье превращается для вас в омерзение, так же, как и ваш разум и ваша добродетель.
Час, когда вы скажете: "Что в моем счастье! Нищета, грязь и жалкое удовольствие".
"Ты хочешь, брат мой, идти в уединение? Ты хочешь искать дороги к самому себе? Помедли еще немного и выслушай меня.
Кто ищет, легко сам теряется. Всякое уединение есть грех" - так говорит стадо. И ты долго принадлежал к стаду. Голос стада будет звучать ещё и в тебе! И когда ты скажешь: "у меня уже не одна совесть с вами", - это будет жалобой и страданием.
Смотри, само это страдание породила ещё единая совесть: и последнее мерцание этой совести горит ещё на твоей печали.
Но ты хочешь следовать голосу своей печали, который есть путь к самому себе? Покажи же мне на это своё право и свою силу! Являешь ли ты собой новую силу и новое право? Начальное
движение? Самокатящееся колесо? Можешь ли ты заставить звёзды вращаться вокруг себя?
Ах, так много вожделеющих о высоте! Так много видишь судорог честолюбия! Докажи мне, что ты не из вожделеющих и не из честолюбцев!
Ах, как много есть великих мыслей, от которых проку не более, чем от воздуходувки: они надувают и делают ещё более пустым.
Свободным называешь ты себя? Твою господствующую мысль хочу я слышать, а не то, что ты сбросил ярмо с себя. Из тех ли ты, что имеют право сбросить ярмо с себя? Таких не мало, которые потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от рабства.
Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре! Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего?
Можешь ли ты дать себе своё добро и своё зло и навесить на себя свою волю, как закон? Можешь ли ты быть сам своим судьёю и мстителем своего закона?
Ужасно быть лицом к лицу с судьёю и мстителем собственного закона. Так бывает брошена звезда в пустое пространство и в ледяное дыхание одиночества.
Ты принуждаешь многих переменить о тебе мнение - это ставят они тебе в большую вину. Ты близко подходил к ним и всё-таки прошёл мимо - этого они никогда не простят тебе.
Ты стал выше их; но чем выше ты подымаешься, тем меньшим кажешься ты в глазах зависти. Но больше всех ненавидят того, кто летает.
"Каким образом хотели вы быть ко мне справедливыми! - должен ты говорить. - Я избираю для себя вашу несправедливость как предназначенный мне удел".
Несправедливость и грязь бросают они вослед одинокому; но, брат мой, если хочешь ты быть звездою, ты должен светить им, несмотря ни на что!
Но самым опасным врагом, которого ты можешь встретить, будешь всегда ты сам; ты сам подстерегаешь себя в пещерах и лесах. Одинокий, ты идёшь дорогою к самому себе! И твоя дорога идёт впереди тебя самого и твоих семи дьяволов!
Ты будешь сам для себя и еретиком, и колдуном, и прорицателем, и глупцом, и скептиком, и нечестивцем, и злодеем.
Надо, чтобы ты сжёг себя в своём собственном пламени: как же мог бы ты обновиться, не сделавшись сперва пеплом!
Одинокий, ты идёшь путём созидающего: Бога хочешь ты себе создать из своих семи дьяволов! Одинокий, ты идёшь путём любящего: самого себя любишь ты и потому презираешь ты себя, как презирают только любящие.
Созидать хочет любящий, ибо он презирает! Что знает о любви тот, кто не должен был презирать именно то, что любил он! Со своей любовью и своим созиданием иди в своё уединение, брат мой, и только позднее, прихрамывая, последует за тобой справедливость.
С моими слезами иди в своё уединение, брат мой. Я люблю того, кто хочет созидать дальше самого себя и так погибает".
Уже в начале романа Тимур Тимурович говорит по этому поводу: "Меня не столько интересует формальный диагноз, сколько та внутренняя причина, по которой человек выпадает из своей нормальной социально-психологической ниши". О диагнозе ниже.
Возможно, что этот опасный шаг подобен отцепке вагонов с ткачами, приводящий в дальнейшем развитии к непредсказуемым последствиям. "О, если бы действительно можно было так же легко, как разошелся Чапаев с этими людьми, расстаться с темной бандой ложных "я", уже столько лет разоряющих мою душу".
Этот рубеж имеет принципиально новый характер, это не те бесконечные переходы Пустоты из одного сна в другой. "Просто в какой-то момент становится ясно, что это сон. Когда становится уж слишком не по себе, вдруг понимаешь, что бояться на самом деле нечего..., потому что есть, куда просыпаться". Однако то, куда просыпаются по-настоящему, является неизвестным, новым, - вот что внушает Чапаев Петьке. И этим неизвестным, новым является для Пустоты реальность, реальный мир, в противоположность бесконечным снам.
"Мне вдруг пришло в голову, что сначала времен я просто лежу на берегу Урала и вижу сменяющее друг друга сны, опять и опять просыпаюсь здесь же. Но если это действительно так, подумал я, то на что я тратил свою жизнь? Литература, искусство - все это были суетливые мошки, летавшие над последней во вселенной охапкой сена. Кто, подумал я, кто прочтет описание моих снов? Я поглядел на гладь Урала, уходящую со всех сторон в бесконечность. Ручка, блокнот и все те, кто мог читать оставленные на бумаге знаки, были сейчас просто разноцветными искрами и огнями, которые появлялись, исчезали и появлялись вновь. Неужели, подумал я, я так и засну опять на этом берегу?
Не оставив себе ни секунды на раздумья, я вскочил на ноги, разбежался и бросился в Урал".
Бросился, замечу, вслед не растрачивающих себя на "размышления" учителей.
Пустоте потребовался не просто шаг, а прыжок. Он решил проснуться, также как в другом сне он выписывается из сумасшедшего дома.
Так почему же тебя не вдохновляют "советы" Пелевина, мой современник? Жаль, если ты просто не принимаешь их на свой счет. Здорово, если ты чувствуешь, что здесь чего-то не хватает, чего-то настоящего... Чуть ниже я вернусь к этому.
9
Может все это кажется неубедительным и крайне надуманным? Ну, действительно, где же, в каком романе не встретишь невозмутимых сверхгероев, мечущихся в поисках себя и смысла современников, чернь, а также различные способы и поучения, разгадывающие сущность жизни и открывающие правильный путь. При чем тут Ницше? И если это Ницше, то это слишком банально и неинтересно.
Повторяю. Ницше можно и нужно только чувствовать. Вот уж действительно, не хочется, а приходится доказывать там, где можно догадаться. Для особо недоверчивых поговорим и о более "сложных" идеях.
Вечное возвращение.
Ницше:
"Все идет, все возвращается назад; вечно катится колесо бытия. Все умирает, все снова расцветает, вечно бежит год бытия.
Все разрушается, все снова устраивается; вечно строится все тот же дом бытия. Все разлучается, все снова приветствует друг друга; вечно остается верным себе кольцо бытия.
В каждом мгновении начинается бытие; вокруг каждого здесь катится шар. Середина - повсюду. Изогнут в круг путь вечности.
Мои животные отлично знают, кто я и кем я должен быть; я - учитель вечного возвращения, - в этом теперь моя судьба! Что я должен первым преподать это учение - как же эта великая судьба могла не сделаться также моей величайшей опасностью и болезнью!
Я учу, что все вещи вечно возвращаются и мы сами с ними, и что мы уже существовали уже бесчисленное число раз и все вещи вместе с нами.
Я учу, что существует великий год бытия, чудовищно великий год; он должен, подобно песочным часам, постоянно снова переворачиваться, чтобы снова протекать и вытекать, - так что все эти годы походят сами на себя, как в величайшем, так и самом малом, так что мы сами в каждом великом году подобны самим себе, как в величайшем, так и в самом малом".
Пелевин:
Кавабата называет это "учением о прямом и бесстрашном возвращении в вечность".
Барон Юнгерн говорит о воинах в его мире, как о людях, которым приходится повторять унылый круг существования.
Вслушайтесь в диалог Чапаева и Пустоты:
- ...этот момент, эта граница между прошлым и будущим, и есть дверь в вечность?
- Этот момент, Петька, и есть вечность. Я называю его условной рекой абсолютной любви. Если сокращенно - Урал. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже Урала. Поэтому и говорят - мы, формы, Урал.
- Но зачем мы это делаем?
Чапаев пожал плечами.
- Не знаю.
- А если по-человечески? - спросил Пустота (курсив мой).
- Надо же чем-то занять себя в этой вечности, - сказал он. - Ну вот мы и пытаемся переплыть Урал, которого на самом деле нет. Не бойся, Петька, ныряй!
- А я смогу вынырнуть?
Чапаев смерил меня взглядом с ног до головы.
- Так ведь смог же, - сказал он. - Раз тут стоишь.
- А я буду опять собой?
- Петька, - сказал Чапаев, - ну как ты можешь не быть собой, когда ты и есть абсолютно все, что только может быть?
Котовский: "...Единственный путь к бессмертию для капли воска - это перестать считать, что она капля, и понять, что она и есть воск. Но поскольку наша капля сама способна заметить только свою форму, она всю свою короткую жизнь молится Господу Воску о спасении этой формы, хотя эта форма, если вдуматься, не имеет к ней никакого отношения. При этом любая капелька воска обладает теми же свойствами, что и весь его объем. Понимаете? Капля великого океана бытия - это и есть весь этот океан, сжавшийся на миг до капли. Но как, скажите, как объяснить это кусочкам воска, больше всего боящимся за свою мимолетную форму? Как заронить в них эту мысль?"
Взгляните на саму фабулу романа. Пустота возвращается, "Тверской бульвар был почти таким же, как и тогда..."
Нет, я, конечно, вижу это "почти", как и "вечное невозвращение" в последнем стихотворении Пустоты. Но это не обманывает меня и ничего не меняет в отношении происхождения этих фраз из этического открытия Ницше, которое он назвал вечным возвращением.
10
Музыка.
Для еще более чутких ушей, я могу указать еще на полумистическое, высокое и тонкое отношение Ницше и Пелевина к музыке. Послушайте.
Ницше:
"Все возможные стремления, возбуждения и выражения воли, все те происходящие в человеке процессы, которые разум объединяет обширным отрицательным понятием "чувство", могут быть выражены путем бесконечного множества возможных мелодий, но всегда во всеобщности одной только формы, без вещества, представляя как бы сокровеннейшую душу их, без тела..."
"Мир можно было бы с равным правом назвать как воплощенной музыкой, так и воплощенной волей; из чего понятно, почему музыка тот час же придает повышенную значительность всякой сцене действительной жизни и мира; и это, конечно, тем более, чем более аналогична ее мелодия внутреннему духу данного явления".
Пелевин:
"Доносившаяся до меня мелодия сначала как бы поднималась вверх по лестнице, а потом, после короткого топтания на месте, отчаянно кидалась в лестничный пролет - и тогда заметны становились короткие мгновения тишины между звуками. Но пальцы пианиста ловили мелодию, опять ставили на ступени, и все повторялось, только пролетом ниже. Место, где это происходило, очень напоминало лестницу дома номер восемь по Тверскому бульвару, только во сне эта лестница уходила вверх и вниз, насколько хватало глаз, и, видимо, была бесконечной. Я понял вдруг, что у любой мелодии есть свой точный смысл. Эта, в частности, демонстрировала метафизическую невозможность самоубийства - не его греховность, а именно невозможность. И еще мне представилось, что все мы - всего лишь звуки, летящие из под пальцев неведомого пианиста, просто короткие терции, плавные сексты и диссонирующие септимы в грандиозной симфонии, которую никому из нас не дано услышать целиком. Эта мысль вызвала во мне глубокую печаль, и с этой печалью в сердце я и вынырнул из свинцовых туч сна".
Чапаев появляется в мире Пустоты вместе с музыкой ("играл он превосходно") и такими словами: " Я пытаюсь сыграть одну довольно трудную пьесу. Но, к сожалению, она написана для четырех рук, и сейчас приближается пассаж, с которым мне не справиться одному. Не будете ли вы так любезны помочь мне? Кажется, вам знакома эта вещь. Бесподобно. Я никогда не понимал, зачем Богу было являться людям в безобразном человеческом теле. По-моему, гораздо более подходящей формой была бы совершенная мелодия - такая, которую можно было бы слушать и слушать без конца".
Или вот еще: " Несмотря на нелепость текста, в этой несущейся сквозь зимнюю ночь песне было что-то завораживающее и древнее - может быть, дело было не в самой песне, а в этом странном сочетании множества мужских голосов, пронизывающего ветра, заснеженных полей и редких маленьких звезд в небе. Когда поезд изогнулся на повороте, стала видна цепь темных вагонов - видимо, те, кто в них ехал, пели в полной темноте, и это дополняло картину, делая ее еще таинственнее и страннее. Некоторое время мы молча слушали".
Ну, прямо рождение трагедии из духа музыки (цитаты из одноименной работы Ницше я привел выше), не правда ли? Впрочем, я не жду от тебя, мой современник, невозможного - высокого понимания и особой любви к музыке. Она для тебя все еще фон, развлечение, иногда профессия, загадка. Что ж удивляться, что тебе не интересен Ницше - тебе не интересна музыка вообще, она не есть необходимая пища и состояние для твоего существа и духа.
"Редкий человек может гордиться своей способностью понимать новейшие веяния в искусстве и узнавать то вечное и неизменное, что скрывается за неожиданной и изощренной формой", - говорит Пустота и вполне оправдывает эту свою способность, когда, например, дает такую оценку российской попсе: "дикая музыка, похожая на завывание метели в тюремной трубе".
Так и хочется сказать: "Я люблю все редкое и пропагандирующее редкость, поэтому трудно мне не любить Ницше и роман Пелевина "Чапаев и Пустота".
Вот только, Виктор, ... я обращаюсь сейчас к тебе лично. Интеллектуальное превосходство - не тот конек, на котором может держаться редкое и великое. Не думаю, что ты этого не знаешь. Поэтому подчеркивание этого, сделанное в виде утонченных издевок, когда, например, у тебя Чапаев играет вдруг фугу (!?) Моцарта, оставили неприятный осадок в моей душе и почти заставили меня написать о тебе вполне определенное резюме.
11
Тема сумасшествия.
Знакомая тема в связи с именем Ницше, не так ли? Причем совершенно определенный вид сумасшествия, тот, при котором его "жертва" считает и чувствует себя выше окружающих, основываясь на неизмеримо более глубоком понимании вещей, людей и явлений. Именно такое "несчастье" постигает Пустоту. "Жалуется на одиночество и непонятость", - вот квинтэссенция описания болезни своего пациента, Пустоты, данного Тимуром Тимуровичем.
"Да с самим твоим Ницше знаешь, что было?", "Вот с Ницше этим... как раз такой случай и вышел", - говорит Володин с сарказмом. Володин ли? Увы, - Пелевин.
Случайна ли эта компиляция? Может Пелевин взялся дать объяснение феномену Ницше, опираясь на избитый факт его сумасшествия? А может объяснить и сам этот факт?
Может он даже пытается показать близость Пустоты и Ницше? Я присматриваюсь.
Вот, например, записная книжка Пустоты с афоризмами. Узнаю. Именно так, в виде последовательных и внешне не связанных афоризмов, изложены почти все сочинения Ницше.
Вот склонность Пустоты к стихотворчеству, его музыкальность, одиночество, непонятость. Узнаю. Все это было присуще Ницше, как человеку.
Вот, наконец, сумасшедший дом. Узнаю, узнаю.
Делать выводы о созданном через личность создателя - очень "свежая" мысль, однако в отношении созданного Ницше безумно ошибочная. Ницше: "Я - одно, мои произведения - другое". Но оставим эту тему...
Разговор Володина и бандитов у костра заканчивается не только неким сверхсостоянием его участников, о чем я уже писал, но и картиной мистического порога безумия, в которое никто не решается сделать шаг. "Лучше я пять грамм возьму, чем с ума сходить", - эти слова Шурика очень точно отражают обычный выбор обычного человека и для него, подчеркну, правильный выбор. Сверхсостояние смыкается с безумием. Очень интересно. Вспомните еще раз барона Юнгерна - нельзя однозначно решить чего в нем больше - сверхсостояния или безумия.
Туринская катастрофа - так называют момент помешательства Ницше. Последний год его жизни проходил в состоянии невиданного вдохновения и напряжения всех физических и духовных сил. Создавалось лучшее, сильнейшее, удивительное! На фоне не прекращающихся приступов головных и всевозможных болей, этот человек заявлял: "Теперь я по-настоящему здоров. Я молодею..." Он сам устремлялся за своими созданиями. "Не время, не время!" - так доносилось со всех сторон, но он не мог остановиться, он устремился к своим пределам, к пределам обычного в сущности человека. Он хотел преодолеть свое время и себя в нем, и он, конечно, не выдержал...
Безумие! Это по-прежнему обывательско-мистическое состояние до сих пор неподвластно нашему обычному разуму. И здесь я тоже предпочту пройти мимо.
"На физическом плане в дурдом, а куда на тонком - не знаю даже. Загадка" - тут я почтительно соглашаюсь с Пелевиным.
12
Метафизическая основа "учения Ницше" - реализм.
Я бы сказал точнее - недоступной еще высоты реализм.
То же и у Пелевина. Или кто-то этого еще не понял? Лично меня не сбивают с толку экзистенциальные, буддистские, абсурдные и другие штучки Пелевина.
Девиз Пелевина - реальность и только реальность. Вспомните:
- Где находится эта лошадь?
- Ты что, Петька, совсем охренел?.. Вот она!
...
- Так кто же это? - спросил Чапаев, указывая на меня пальцем.
- Пустота, - ответил я.
- А это? - он указал пальцем на себя.
- Чапаев.
Повторю здесь еще раз слова самого Пелевина о реальности читателя, - "некто гораздо более реальный, чем все сидевшие у костра, ... ты, ты, только что сам сидевший у костра, ты-то ведь существуешь на самом деле, и разве это не самое первое, что вообще есть и когда-нибудь было?"
Пустота: "...удивительное, ни с чем не сравнимое ощущение полноты, окончательной реальности этого мира. Наверное это было то чувство, которое пытаются передать словами "вдохнуть полной грудью", "жить полной жизнью".
А вот еще, что в конце романа говорит господин с бородой, водитель "Победы", обращаясь опять же к Пустоте:
" Глупо, конечно, говорить с вами всерьез, но я должен заметить, что не вы первый порете эту чушь. Делать вид, что сомневаешься в реальности мира, - самая малодушная форма ухода от этой самой реальности. Полное убожество, если хотите знать. Несмотря на свою кажущуюся абсурдность, жестокость и бессмысленность, этот мир все же существует, не так ли? Существует со всеми проблемами, которые в нем есть?"
Ницше:
" Оставайтесь верны земле, братья мои, со всей властью вашей добродетели! Пусть ваша дарящая любовь и ваше познание служат смыслу земли! Об этом прошу и заклинаю я вас.
Не позволяйте вашей добродетели улетать от земного и биться крыльями о вечные стены! Ах, всегда было так много улетевшей добродетели!
Приводите, как я, улетевшую добродетель обратно к земле, - да, обратно к телу и жизни: чтобы она дала свой смысл земле, смысл человеческий!
Да послужит ваш дух и ваша добродетель, братья мои, смыслу земли: ценность всех вещей да будет вновь установлена вами!
Новой гордости научило меня мое Я, которой учу я людей: не прятать больше головы в песок небесных вещей, а гордо держать ее, земную голову, которая создает смысл земли!
Новой воле учу я людей: идти той дорогой, которой слепо шел человек, чтобы хвалить тело и землю, и не уклоняться от нее больше в сторону, подобно больным и умирающим!
Усталость, желающая одним скачком, скачком смерти, достигнуть конца, бедная усталость неведения, не желающая больше хотеть: ею созданы все боги и потусторонние миры.
Теперь это было бы для меня страданием и мукой для выздоравливающего - верить в подобные призраки; теперь это было бы для меня страданием и унижением..."
13
Реализм? А как же пелевинская мистика? Справедливый вопрос.
Как и для чего сочетаются эти несовместимые, казалось бы, вещи в романе? Здесь я подхожу к неким выводам, и мистика - это тот камешек, по которому удается многое понять и почувствовать.
Мистика, - через весь роман она проходит красной нитью. Трудно вынести до конца настоящий реализм, куда легче "улететь", упорхнуть от него в мистику и немного расслабиться, позабавиться. Если бы творчество Пелевина не претендовало на большее, чем развлекательное чтиво, этого очерка бы не было, вот почему я все-таки достаточно серьезен. Мистическое представление о сверхсостоянии и сверхспособностях сверхчеловеков - это тоже не новый взгляд на "нашу тему". С творчеством, например, Успенского, Пелевин, безусловно, также знаком.
Такого у Ницше, конечно, нет. Приятно пофантазировать вместе с Пелевиным о чудесных свойствах сверхчеловеков, может такими они и будут! Но для Ницше нет мистики в сверхчеловеке, мистика не является его опорой или спасением, как для пелевинского Чапаева. Мистика Ницше другого рода. Там, где его мысль пытается убежать за границу доступного - только там он пользуется мистическими объяснениями, но какими! Он дает мистическим вещам почти научное определение.
Ницше:
"Может быть покажется непонятным, что я сказал об "основной воле", поэтому я позволю себе дать пояснение. То повелительное нечто, которое народ называет духом, хочет быть господином в себе и вокруг себя и чувствовать себя господином: оно имеет волю, стремящуюся из множественности к единству, обуздывающую, властолюбивую и действительно господствующую. Ее потребности и способности в этом случае те же, какие физиологи установили для всего, что живет, растет и множится... Цель его при этом заключается в приобретении нового опыта, во включении новых вещей в старые ряды - следовательно в росте, или, точнее, в чувстве роста, в чувстве увеличения силы."
Зато сверхчеловек Пелевина обладает не только мистическими свойствами, способностями, но даже и ... предметами. Мистика присутствует в романе с самого начала, когда Пустота понимает, что "происходящее не заговор против меня - подобного никто просто не успел бы подстроить - а обыкновенный мистический вызов". Курсив мой. Далее мы встретим волшебные шашки Чапаева и барона Юнгерна, преодолевающие пространство и создающие эффект некоего мистического присутствия, наподобие того, что почувствовал Ленин; телепатию, когда многие мысли навязывались Чапаевым Пустоте; белых слонов, выходящих из-за куста; глиняный пулемет и прочие сказки.
"Чапаев, один из самых глубоких мистиков, которых я когда-либо знала", - говорит Анна.
Или вот что говорит сам Чапаев Петьке: "Страх всегда притягивает именно то, чего ты боишься. А если ты ничего не боишься, ты становишься невидимым". Поистине, весь русский фольклёр собран Пелевиным под крышей своего романа.
К концу романа мистика сгущается, воплощаясь в мистической реке УРАЛ, радужном потоке бытия, в котором содержится все и в котором исчезают даже сверхчеловеки.
Интересно! Интересно? Мистика... Красивый художественный прием в духе Булгакова? Составляющая авторского стиля? Пожалуй. Однако... Здесь открывается мне особое лицо Пелевина, здесь я вскрываю его вены. Здесь течет его собственная кровь, круто разбавленная наркотиком (прочтите эпиграф). Здесь дух начинает смердеть, кровь слабеть и вырождаться, потому что Пелевин не только писатель, но еще и читатель, а начитался он многого, может даже слишком. Мне кажется, я понимаю эту кровь, и она мне ... чужая. Я не люблю не только читающих, но и пишущих бездельников.
Вот вам "мое" мнение на счет мистики (угадайте за ним и еще чье-то). Конечно, легко быть сверхчеловеком, имея в стоге сена броневик с глиняным пулеметом, к которому ведет подземный ход, а также зная о том, что река УРАЛ есть спасение, а не смерть, и т.п. Можно тогда непринужденно бухать самогон в бане и получать удовольствие от своей "высоты" и "бессмертия". Вот только ... сказки все это, а сказки, как известно, обман. Детям нравятся, впечатляют, но вам, любители Пелевина, я может открою глаза - впечатляя вас сказками, автор лишь утонченно смеется над вами и смех его, в отличие от смеха Ницше, не так добр. Ведь сам Пелевин знает истинную цену мистики, как следствия и причины разбавления крови современным наркотиком или наркотиком современности - итоговой пустотой. Не скрывают от меня этй итоговую пустоту никакие наслоения загадок. Имеющий уши - да услышит.
И вся эта "детская" пелевинская мистика проистекает, на мой взгляд, из этой умышленной иронии, а не из фантастических представлений Пелевина о сущности сверхсостояния или из известного наркоопыта. Впрочем, судите сами - чего здесь больше.
Мистика выбивает всю почву из под ног пелевинских сверхчеловеков. Все они выдуманы, все они не из мира сего, - и это ехидно бросается в глаза. Чапаев, барон Юнгерн, Котовский, Кавабата, Анна, как они "нарисованы" в романе, никогда бы не могли быть, и причиной тому - наполнение их мистикой. Все они не реальны, искусственны.
- Кто вы, Чапаев?
- Я отблеск лампы на бутылке, - вот ответ пелевинского сверхчеловека.
Реален только Петька Пустота и в нем я без труда узнаю тебя, мой современник, и с удовольствием порой смеюсь над тобой вместе с Пелевиным. Вот только смех мой не злораден, потому что я не стану рассказывать тебе сказки или восхищаться ими, а также "советовать" тебе нереальную, глупенькую, одурманивающую или абсурдную дорогу к мистическим горизонтам, в которую ты никогда и не поверишь. Я хотел бы показать тебе иной путь - высочайший реализм Ницше, звучащий, я знаю, все еще слишком мистически для тебя:
Ницше:
"Есть тысячи троп, по которым еще никогда не ходили, тысячи здоровий и островов жизни. Все еще не исчерпаны и не открыты человек и земля человека.
Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы, одинокие! Неслышными взмахами крыл веют из будущего ветры; и до тонких ушей доходит новая весть.
Вы, сегодня еще одинокие, вы, живущие вдали, вы будете некогда народом: от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный и от него - сверхчеловек.
Поистине, местом выздоровления должна еще стать земля! И уже веет вокруг нее новым благоуханием, приносящим исцеление, - и новой надеждой!"
И каждое слово на этом пути было написано кровью, настоящей человеческой кровью. Ох, сочувствую я всем, кому не дано или нелегко понять кровь Ницше, потому что она чужая им, потому что забыли они уже - что есть кровь.
Не стоит поэтому думать, что Пелевин воспринял и передал точным образом всю атмосферу Ницше. Скорее это похоже на крупные мазки ученика в манере учителя. Не схвачена Пелевиным и стержневая мысль Ницше - ВОЛЯ К ВЛАСТИ - то самое повелительное нечто, - лишь однажды мелькнула она в его рассказе "Происхождение видов", да на том и закончилась. Непонимание, нечувствование этого отличительного признака настоящей жизни от засасывающей пустоты, - здесь вот уже более ста лет пролегает пропасть между будущим Ницше и современностью. Эта пропасть делает бесполезными все иные правильные "советы" и "пути" Пелевина и оставляет его, его героев и тебя, мой современник, в современности, тешащей или развлекающей себя мечтами и фантазиями. "Посмешищем и мучительным позором" выглядит эта современность из будущего, "посмешищем и мучительным позором" является она для меня; и люблю я ее лишь постольку, поскольку нахожу в ней мосты, ведущие через пропасть, неиссякаемую волю к жизни, волю к власти, будущность.
Однако не это является темой настоящего очерка...
14
Ницше "у" Пелевина.
Для людей, совершенно незнакомых с творчеством Ницше, это очерк может выглядеть совершенно непонятным и неубедительным. Поэтому для них, а также для тех, кто по-прежнему не может ничего понять, я остановлюсь на самых явных указаниях рассматриваемой мысли "влияние, явное или скрытое, идей Ницше в романе Виктора Пелевина "Чапаев и Пустота" (и всем его творчестве)".
Это очень просто. Вспомните, как зовут директора дурдома, в котором содержится Пустота. !? Да-да. "Вовчик Малой, а кликуха его - Ницшеанец." Так вот этот Ницшеанец Коляну книгу одну дал, где "все про это растерто, хорошо растерто, в натуре. Ницше написал. Там, сука, витиевато написано, чтоб нормальный человек не понял, но все по уму. Вовчик специально одного профессора голодного нанял, посадил с ним пацана, который по-свойски кумекает, и они вдвоем за месяц ее до ума довели, так, чтоб вся братва прочесть могла. Перевели на нормальный язык". "Про это" - это про все то, о чем я говорил выше. Выделено мной.
Такое непосредственное признание устами своего "героя" делает честь Пелевину, но одновременно открывает мне и самую главную особенность оказанного влияния - вульгаризацию "учения Ницше", фривольное его восприятие вознесшимся авторским самомнением, что является уже привычным фактом в истории литературы, особенно русской. Зайдите на сайт nietzsche.ru, администратором которого я являюсь, в раздел Ницще в России. Перевод Ницше на нормальный, обычный язык, невозможен без вульгаризации, как невозможно без вульгаризации перевести обычный язык на феню, ведь это и есть сама вульгаризация.
Пелевин, подобно своему "герою" Сраминскому, развлекавшего ткачей своей жопой, "чутьем понял, что только что-то похабное способно вызвать к себе живой интерес этой публики". Этой пахабщиной становится у Пелевина его "детская" мистика.
Ницше здесь согласился бы со своей тенью, Пустотой, когда тот про себя воскликнул:
"Разве можно было бы найти символ глубже? Или, лучше сказать, шире? Такова, с горечью думал я, окажется судьба всех искусств в том тупиковом тоннеле, куда нас тащит локомотив истории. Если даже балаганному чревовещателю приходится прибегать к таким трюкам, чтобы поддержать интерес к себе, то что же ждет поэзию? Ей совсем не останется места в новом мире - или, точнее, место будет, но стихи станут интересны только в том случае, если будет известно и документально заверено, что у их автора два х..я или что он, на худой конец, способен прочитать их жопой. Почему, думал я, почему любой социальный катаклизм в этом мире ведет к тому, что наверх всплывает это темное быдло и заставляет всех остальных жить по своим подлым и законспирированным законам?"
Боюсь, что Пелевин не почувствовал здесь дикой самоиронии.
А вот и сам Ницше. Для незаметивших - он присутствует в романе с самого начала, да так и висит в нем фотографическим изображением "с чудовищными вьющимися усами и мрачным взглядом" в видении просто Марии. Но мне видится другое - то, что глазами просто Марии сам Пелевин увидел Ницше:
"Мария не поняла почти ничего из того вихря понятий, который ей открылся; к тому же этот вихрь был каким-то затхлым и мрачным, словно волна пыли, которая поднимается, когда из чулана выпадает старая ширма. Мария заключила, что имеет дело с сильно замусоренным и не вполне нормальным сознанием, и, когда все кончилось, испытала большое облегчение".
Ну что ж... испытаю это облегчение и я. Ницше популяризован. Ницше "высмеян". Ницше почти посрамлен.
Чтобы не оставалось сомнений относительно отношения Пелевина к Ницше, приведу пару цитат из других его произведений:
"На обложке брошюры была фотография автора, усатого мужчины, похожего на сильно похудевшего, поумневшего и протрезвевшего Ницше..."
"Сверхчеловек - вовсе не то, что думал Ницше" и т.п.
Может стоит согласиться с Сергеем Корневым, когда он говорит, что Пелевин скурпулезно устраняет все конкурирующие идеологии ради своей любимой Махаямы. Очень похоже. Или вот еще что мне понравилось у Корнева : "Проповедь идеи под видом издевательства над ней". Это можно было бы отнести и к Ницше "у" Пелевина, только в обратном смысле: "Издевательство, выливающееся в проповедь", потому что посмеяться над Ницше не так легко, как кому-то может показаться.
В отношении Ницше это получается очень плохо. И удивляться здесь не чему. Ницше оказывается сильнее Пелевина вопреки воле последнего. С точки зрения реализма по-другому и не может быть - Ницше объективно сильнее. Я думаю, это становится достаточно очевидным при сопоставлении их текстов, несмотря на всю мою предрасположенность к этому.
В наше время Ницше остается единственной недоступной высотой для всей нашей литературно-философской братии. Недоступной и потому раздражающей, ведь мои современники не признают "авторитетов", кроме самих себя. Но они чувствуют эту недоступность Ницше, они придумывают для спасения своей значимости различные решения - Ницше сумасшедший, Ницше старомоден, Ницше ошибался, Ницше превзойден нами, бла, бла, бла. Они не в состоянии выдержать той честности, которую потребовал от них Ницше. И при этом они черпают и черпают свое вдохновение из Ницше, черпают его дарящий дух, как все живое черпает солнечное тепло. Но все они остаются лишь ... его читателями, а столетие уже прошло (!!!), поэтому-то их душок слегка смердит - каждый по-своему. Не пришло еще время для последователей Ницше, продолжается время его насмешников и шутов, его обезьян.
Но позволю себе усмехнуться и я. Поищу-ка прообраз самого Пелевина в его романе. Пелевин, ау!
Да вот же он - Вовчик Малой по кличке Ницшеанец, смотритель дурдома, в котором содержится Пустота-Ницше и которого он оттуда все-таки выпускает. Все-таки выпускает! Да-да, тот самый директор дурдома, заказавший популяризаторскую версию учения Ницше и создавший ее, в конце концов, в виде рассматриваемого романа, выпускает его из дурдома к нам ко всем на свободу, признав его здоровым, а не умалишенным. Выпускает, замечу, не только физически... Вот вам и переплетение сна, реальности, литературы, автора, читателя, ницшевской атмосферы и всего этого одновременно. Гениально, Виктор!
Однако я обещал резюме о Пелевине. Для пущей его убедительности и ради справедливости, предоставлю высказать его самому Ницше:
"...люди минуты, экзальтированные, чувственные, ребячливые, легкомысленные и взбалмошные в недоверии и в доверии; с душами, в которых обыкновенно надо скрывать какой-нибудь изъян; часто мстящие своими произведениями за внутреннюю загаженность, часто ищущие своими взлетами забвения от слишком верной памяти; часто заблудшие в грязи и почти влюбленные в нее, пока наконец не уподобятся блуждающим болотным огням, притворяясь в то же время звездами, - народ начинает называть их тогда идеалистами; часто борющиеся с продолжительным отвращением, с постоянно возвращающимся призраком неверия, который обдает холодом и заставляет их жаждать gloria и пожирать "веру в себя" из рук опьяненных льстецов. И каким мучением являются эти великие художники и вообще высшие люди для того, кто наконец разгадал их!"
Подписываюсь под этим и я.
+++