Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
В. Радаев
Об истоках и характере консервативного
сдвига в российской идеологии.
Введение
От идеологического "вакуума"
к идеологическому "калейдоскопу"
Мы смотрим на экономику и общество сквозь призму идеологических систем, предлагающих нам свои картины мира. И в немалой степени пейзаж за окном меняется для нас благодаря тому, что в окно вставляются разные стекла. Причем сегодня мы переживаем тот динамичный период, когда эти картины обновляются куда быстрее, нежели само общество. Еще не так давно в объяснении происходящего господствовала социалистическая парадигма. Она рассыпалась под напором демократической волны разоблачительной критики. Вскоре полусоциалистические иллюзии демократов были вытеснены либеральными идеями достаточно радикального толка. Но последние так и не успели по-настоящему утвердиться, как оказались перед лицом серьезного кризиса.
В подобной ситуации многим полюбились разговоры об "идео-логически нейтральных" позициях, об "усталости" от всякого рода идеологий (1). Оставаться вне конкретных политических партий, думаю, вполне возможно, но нейтральность ко всякой идеологии, убежден, - не более чем идеологический миф. Заявления об этой нейтральности вызывают в памяти удивительно простой физический фокус, в котором вертят вокруг оси раскрашенный радужными полосами круг, и семь цветов сливаются в одном блеклом бесцветии. Естественно, чем быстрее крутится идеологический калейдоскоп, тем больше желающих провозгласить наступление "идеологического вакуума".
Заметим далее, что этот своеобразный идеологический калейдо-скоп - нечто иное, нежели просто "плюрализм мнений". За сменой цветов должно быть что-то помимо чистой случайности или волевых актов отдельных политических лиц. Конечно, субъекты, отягощенные способностью к рефлексии, завоевывают некоторую (далеко не абсолютную) свободу индивидуального выбора. Но идеология как общественное явление, как господствующая система представлений и ориентаций людей, соприкасающихся с информацией не одного только бытового уровня, во многом предзадана конкретными социальными структурами и сложившейся исторической ситуацией. И какой бы момент времени мы ни взяли, та или иная мировоззренческая картина заполоняет и общественно-политическое сознание, и экономический лексикон.
То вокруг боролись за понимание "социалистического выбора", затем спорили о путях вызревания "истинно гражданского общества", вскоре акцент сместился к дебатам о построении "нормальной экономики", ныне же все заинтересовались содержанием "национально-государственных интересов". Все течет... И нужны какие-то объяснения идеологических сдвигов, не сводимые к смене премьеров и исполняющих их обязанности.
Когда начинают рассуждать о характере таких сдвигов, трудно избавиться от впечатления, что есть две перспективы, время от времени лихорадочно меняющиеся местами. Сложилась устойчивая привычка во всем видеть борьбу двух непримиримых полюсов (социализма и капитализма, рынка и административно-командной системы, демократии и тоталитаризма). Самое большее, что готовы допустить, - это наличие некоего непопулярного центра между двумя крайними позициями. Такое видение - не более чем частный результат прогрессистских иллюзий, что есть "хорошее" и "дурное", а история суть борьба "прогресса" и "реакции". Попробуем показать, что таких полюсов в области идеологии по крайней мере четыре, а взаимосвязь между ними несколько сложнее тотального взаимного отрицания.
Важно сразу же оговориться, что нас привлекает отнюдь не сцена политической борьбы со всеми ее программами, партиями и парла-ментскими фракциями, но те подмостки, с которых звучат господствующие в тот или иной момент, систематически выраженные взгляды на экономику и общество. И понятие "идеологии" используется здесь именно в этом мировоззренческом, а не политическом значении и понимается как "совокупность идей", а не как "классовая доктрина".
Любые идеологические системы не свободны от мифологии. И чтобы пробиться к какому-либо пониманию социально-экономических процессов, нужно по крайней мере отдавать себе отчет в том, на каком мировоззренческом фундаменте покоятся наши суждения и оценки. К сожалению, нельзя сказать, чтобы кто-то профессионально изучал закономерности российского идеологического калейдоскопа. Вдохновенные взоры устремлены либо в патриархальную Русь, либо в счастливое рыночное завтра. Рефлексией по поводу событий последних пяти-семи лет мало кто всерьез озабочен (очевидно, считается, что столь недавнее прошлое нам хорошо известно).
Задача данной работы - не просто показать, что мы окружены плотным потоком символических значений и текстов, но что этот дискурсивный поток, выглядящий внешне как совершенно беспорядочная мешанина, подвержен структурированию и что с ним можно работать, в том числе, в перспективе, работать эмпирически, причем в понятиях несколько более сложных, нежели вопрошание типа: "Как вы, за рынок или против рынка?"
Посмотрим же на развитие российских процессов (сначала на недавнее прошлое, затем на ближайшее будущее) через калейдоскопическую трубу, в которой раз за разом сменяются идеологические линзы. Но сначала попробуем определить систему координат, разобраться с содержанием самих идеологий. А разобраться с этим совсем невредно. Хотя бы для того, чтобы не путать себя и других "категориями" типа "левые" и "правые". Чтобы не смешивать идеологию и конкретные политические программы. Чтобы не называть "консерваторами" монетаристов чикагской школы, а "социалистами" - следователей НКВД.
1. К портрету основных идеологий
(экскурс в теорию)
А. Исходные определения
Итак, под идеологией понимается здесь не партийная доктрина и не свод политических установок по обработке сознания непросвещенных масс, но любой системный взгляд на развитие экономики и общества. Понятие идеологии берется нами вне уничижительного смысла, который начал придаваться ему с наполеоновской эпохи. Для нас - это конкретное мировоззрение; то, что К.Манхейм называл "рационально обоснованной системой идей" (2).
Это мировоззрение, во-первых, рисующее картину социального мира и образ личности в ее общественных проявлениях;
во-вторых, дающее более или менее целостное (относительно полное и непротиворечивое) объяснение основных тенденций в движении общества;
и в-третьих, вносящее сильный элемент нормативности - свои особые представления об общественном идеале, о том, что есть Добро, Благо и Справедливость.
Общественный идеал Справедливости и Добра расщепляется, на наш взгляд, в трех базовых ценностях: Свободы, Равенства и Единства (последнее может появляться под именами Товарищество или Братство, Кооперация или Солидарность, Сопричастность или Соборность). Это непростое семейство образует идеалы-цели в противовес идеалам-средствам, или способам социального устройства и самоопределения личности. Средства же эти видятся в формах государственности и коллективности, национальной и религиозной идентификации, способах распределения благ и утверждения социального порядка.
Для обозначения четырех базовых идеологий мы не станем выдумывать новых символов и будем пока пользоваться привычными "измами": Демократизм, Консерватизм, Либерализм и Социализм. Не потому, что, дескать, "пока не выработано лучших терминов". А потому, что за каждым из этих "измов" стоит своя сложная традиция, и потому, что все они продолжают работать. Выдумывать же новые слова - в большинстве случаев значит пытаться не глядя обойти предмет своего же интереса.
Нетрудно заметить, что все наши "измы" - западнические. И это не случайно. Современные идеологии - продукт западного рационализма. Они выступают в "светской", секуляризованной форме в Новое время, когда в расщепленном религиозном видении мира обозначаются столь разные способы мышления (понимая, конечно, что все они сохраняют, где тайно, где явно, стойкие элементы религиозного духа). Все эти идеологии - дети Просвещения, разбежавшиеся со временем в разные стороны.
Конечно, как бы они ни разбегались, между ними не вырастает Китайской стены. Разные идеологии относительно свободно перетекают друг в друга, заимствуют "чужие" элементы. Но для удобства типологического различения, особенно на первом этапе, пожалуй, лучше взять их в радикальных, наиболее "чистых" вариантах.
Делить идеологии, вменяя им конкретные ценности (Либерализм - за свободу, Социализм - за равенство, Консерватизм - за порядок), было бы решением слишком лихим и плоским. Любая идеология - более сложна и выражает свое понимание всех этих ценностных ориентиров, каждый из которых тоже отнюдь не однозначен. Попробуем убедиться в этом, набрасывая силуэты четырех основных фигур.
В этом разговоре мы постараемся избежать всяких рассуждений о прогрессивности или реакционности идеологических схем, так же как выискивания их классовых корней или вменения идеологических воззрений конкретным социальным группам. Не будем делить их на радикальные и умеренные, ибо степень радикализма - признак внутренних видовых различий. (Консерватизм может быть столь же "радикален", сколь Социализм "умерен".) Краткие характеристики идеологических типов будут сопровождаться примерами из политики и, в большей степени, экономики (последнее - в силу личных пристрастий автора).
Консерватизм
То, что Консерватизм нацелен на удержание и воспроизведение традиции, а не на коренную ломку существующих отношений, известно всем, но объясняет далеко не все. Нужно еще определить хоть какое-то содержание этой "традиции".
Идеал Консерватизма, будь то политика или экономика, видится нами в системе корпоративного устройства. Место индивида или группы здесь определено их принадлежностью к определенной корпорации - относительно замкнутой организации иерархического типа, будь то средневековый ремесленный цех, современная фирма или политическая партия. А наивысшей, можно даже сказать "священной", силой, объединяющей все прочие корпорации, является Государство.
Консерватизм предполагает неравенство, освященное правом и традицией. Помимо этого, его воззрения непременно проникнуты неким моральным Духом - Духом долга и ответственности, в соответствии с которым слабые должны подчиняться сильным, а сильные заботиться о слабых. Патернализм придает корпоративным объединениям характер сплоченной патриархальной семьи и отделяет их от чисто бюрократических образований.
Консерватизм стремится скорее не к равенству, но к единству, в котором каждая отдельная личность оказывается сопричастной некоему высшему порядку. Личность здесь не автономна и в определенном социальном смысле "не свободна", ибо ее свобода сопряжена с налагаемой на нее ответственностью. Консерватизм предполагает как исходное условие наличие надындивидуальной органической целостности, в рамках которой индивиды, инкорпорированные в организации и группы, воспроизводят и видоизменяют традиционно сложившийся порядок.
Консерватизм есть наиболее явное наследие средневекового аристократического общества, в котором он пребывал в некоем растворенном "естественном" состоянии. Оформление же его как более или менее четкой идеологической программы произошло как реакция на разрушительные силы Великой Французской революции на рубеже XVIII и XIX столетий (3). Итак принадлежность, или точнее, "семейная" привязанность к Корпорации - таковы альфа и омега консервативной идеологии.
Либерализм
Суть Либерализма (так же как и всех прочих идеологий) обозначена самим наименованием. Но это утверждение не просто абстрактной свободы, но неких особых условий - свободы индивида как результата принадлежащих ему "естественных" политических и собственнических прав. Либерализм исходит из существования независимого индивида, преследующего свои рационально понятые эгоистические интересы, ограничиваемые лишь эгоистическими интересами других индивидов.
Одним из стержней либеральной идеологии стал утилитаризм, основания которого были заложены в наиболее системном виде А.Смитом в экономике и И.Бентамом в области права. Он появился как утверждение самоценности личности и прав индивида в противовес средневековой корпорации и патриархальной семье.
Либерализм опирается на автономию полагающегося на свои силы субъекта. Обеспечивается эта автономия прежде всего через развитие прав частной собственности - как гарантия не только экономического благополучия, но и упомянутой социальной независимости.
В сфере экономики Либерализм предлагает в качестве идеала саморегулирующийся рынок и механизмы свободной конкуренции. Он проповедует Равенство, но это лишь весьма условное равенство исходных условий - равенство бойцов на ринге. Наиболее яркие либералы двадцатого столетия, - разумеется, экономисты, возглавляемые популярными фигурами Ф.Хайека и М.Фридмана.
Представления о благотворности свободной конкуренции переносятся в конечном счете и в сферу политики, где либеральный идеал достигается в парламентской борьбе соперничающих партий.
В сфере права Либерализм предусматривает ряд условий, которые обычно перечисляются в общем ряду "демократических свобод" (или являются оборотной стороной этих свобод), например право на жизнь и неприкосновенность личности, так же как и ее имущества, свобода занятия всякой профессиональной деятельностью, право на частную жизнь (неприкосновенность жилища, тайна переписки, телефонных разговоров), право на защиту всех этих прав в суде и пр.
Демократизм
Несущая идея Демократизма, в свою очередь, также выражена в самом этом слове - "народовластие", т.е. в принципе народного суверенитета, протягивающего нить от "Общественного договора" Ж.-Ж.Руссо к теориям современной социал-демократии. Демократизм оформился практически параллельно с Либерализмом в борьбе с привилегиями аристократического общества. Одновременно он выступил и как реакция на сам Либерализм, который, устанавливая формальное равенство в пользу сильных, оставлял большинство населения без фактической защиты.
Исходным предположением Демократизма служит наличие индивидов и групп индивидов, являющихся членами некоего сообщества (например, гражданами государства), обладающих правами в этом сообществе (государстве) и имеющих возможность эти права отстаивать. Утверждение же Демократизма производится в результате активности масс населения, входящих в данное сообщество или претендующих на то, чтобы в него войти.
Гражданские права обеспечиваются самим данным сообществом (государством), а также организациями ассоциативного типа, стоящими между индивидом и государством на защите его интересов от того же государства, что предполагает, в свою очередь, плюрализм власти и разделение властей. Идеалы Демократизма в области политики выражены, таким образом, институтами гражданского общества и правового государства, всеобщего избирательного права и конституционных свобод.
Демократизм - это "полноправное членство" (гражданство), означающее равенство прав каждого со всеми другими членами (гражданами), позволяющее индивиду как члену группы или сообщества участвовать в процессе принятия решений непосредственно или через выборных представителей. Это право на объединение под свои собственные интересы. Это любые формы самоуправления, возможность занятия руководящих (государственных) должностей, участия в выборах, создания организаций и партий, свобода слова, печати, собраний. Это на первом этапе обеспечение прав большинства по отношению к меньшинству, а затем защита прав меньшинств от правящего большинства.
Демократизм, таким образом, - это реализация индивидуализма посредством коллективной организации. Это декларирование обязательств сообщества (государства) по отношению к его членам (гражданам), в том числе гарантированное обеспечение минимально необходимых условий для их жизнедеятельности (право на жизнь, на труд и отдых, на минимальный достаток и минимальную информированность о происходящем).
В области экономики идеалом также становится институт само-управления, базирующийся на коллективной (объединенной) частной собственности (4). Кооператив или паевое товарищество, где все вовлеченные работники обладают равными правами собственности и равным правом голоса, можно считать идеальной формой демократии в экономике. (Принцип самоуправления частенько приписывают Социализму, но это верно только лишь для его непослушного "меньшого брата", каковым является анархо-синдикализм. В централистских версиях Социализма осторожные заигрывания с самоуправлением не заходят далее политических деклараций.)
Социализм
Взлет популярности Социализма оказался дальнейшей реакцией идеологии большинства на консервативные и либеральные установки. Это была такая радикализация Демократизма, в которой произошло размывание всяких демократических основ.
Исходная предпосылка социалистической идеологии содержится в предположении о наличии групп (классов) трудящихся, наделенных осознанным коллективным интересом и борющихся за уничтожение всяких экономических классов и социальную однородность общества.
Из той же необходимости установления всеобщего равенства социального и материального положения выводится и его решающее средство - равенство социальных условий, и среди них в первую очередь обобществление материальных факторов производства.
В области политики Социализм нацеливается на разрушение государства и права, в которых видятся преимущественно орудия подавления, дабы заменить их непосредственным волеизъявлением поднявшихся до высот господства трудящихся классов, а затем и таковым волеизъявлением всего народа.
Заметим, что не стоит смешивать социалистическую идеологию с реалиями "социалистического общества", для которого Социализм как идеология был скорее внешней упаковкой. Социализм как идеология господствовал во многом в противовес действительности "реального социализма" в результате массированной работы по его насаждению.
В экономике же Социализм предполагает установление всеобщей (безгосударственной) планомерной организации. Всеобщее обладание не принадлежащими никому средствами производства (при фактическом уничтожении собственности) становится естественной базой для утверждения всеобщности труда и уравнительного распределения.
Социализм стремится к Единству через построение особой всепроникающей общественной связи. Причем эта связь предполагает насильственное включение всех индивидов ("Кто не с нами, тот против нас"). Свобода же понимается как "осознанная необходимость" для личности отринуть свои индивидуальные права и притязания.
Всеобщее владение условиями жизнедеятельности, социальная однородность и тотальная включенность - вот что отличает максима-листские социалистические требования, выраженные марксизмом как наиболее чистой (иные говорят - единственной) формой Социализма (5).
Б. Сравнительные определения
Если попытаться максимально коротко зафиксировать приоритеты всех четырех идеологий, то окажется, что Либерализм делает акцент на права собственности, Социализм - на распределение условий и результатов производства, Демократизм - на самоуправление, Консерватизм - на нормативный порядок. Либерализм и Социализм имеют более выраженный утилитаристский налет и проявляют себя в первую очередь в сфере экономики. Демократизм апеллирует более к политике и праву, а Консерватизм - скорее к морали и праву.
Консерватизм ищет в "народе" младших членов корпоративной семьи, Демократизм - граждан государства, Либерализм - независимых личностей, а Социализм - братьев-трудящихся.
Лозунгом Социализма служит Всеобщее Равенство. Лозунгом Демократизма - Полноправное Членство. Либерализма - Индивидуальная Свобода. Консерватизма - Традиционное Единство. Но, разумеется, эти лозунги немало упрощают картину, и пользоваться ими без должной осторожности не стоит. Попробуем проговорить (или в ряде случаев повторить еще раз), чем различаются указанные идеологии в отношении к разным альтернативам в области идеалов-целей и идеалов-средств.
Свобода / принуждение
В Либерализме Свобода получает свое крайнее выражение как индивидуальная независимость, ограниченная лишь свободой точно таких же индивидов. Демократизм провозглашает Свободу индивида как члена определенного сообщества, наделяющего индивида соответствующими правами. Возникающая при этом привязанность к своему сообществу, безусловно, содержит и неизбежные элементы принуждения. (Возможность уйти, хлопнув дверью, - роскошь, которую реально не каждый может себе позволить.) Консерватизм в принципе более склонен к принуждению, обеспечиваемому силами семейно-корпоративного устройства. Свобода здесь ограничена традиционными устоями корпорации. Социализм же закладывает принуждение как один из базовых принципов обеспечения всеобщей общественной связи. Свобода оказывается здесь не более чем "осознанной необходимостью" подчинения.
Равенство / неравенство
Социализм и Демократизм являются эгалитаристскими идеологиями, но Демократизм все же ограничивает эгалитарные установки сферой политики и права. В Либерализме эгалитаристские элементы носят формально-декларативный характер. Что же касается Консерватизма, то это единственная открыто антиэгалитарная идеология, предлагающая, словами И.А.Ильина, "живое созерцательное приспособление к человеческому неравенству" (6).
Либерализм и Демократизм предусматривают наделение индивида как собственника и гражданина определенными равными правами в политико-правовой области. Консерватизм наделяет их этими правами, но не предусматривает равенства, утверждая принцип иерархии. Социализм же устанавливает своеобразное равенство, не предоставляя этих прав никому.
В сфере экономической и Либерализм, и Консерватизм по-своему, но довольно отчетливо прокламируют фактическое неравенство. Демократизм пытается смягчить его, сблизить полюса, не посягая при этом на основы самого неравенства. Социализм же стремится к максимально возможному материальному равенству, нарушаемому в основном лишь являемыми во всеобщем труде естественно-физиологическими особенностями работников.
Хотя Социализм потенциально несет в себе элементы элитаризма, только не в части целей, а в части средств. Ведь ясно, что массы не смогут себя освободить, если не будут направляться и дисциплинироваться просвещенными вождями (так называемыми "слугами народа"). Впрочем, в рассуждениях об Идеале об этом, как правило, умалчивается.
Единство / автономия
Либерализм в данном отношении предлагает автономию, доводимую до уровня индивидуалистического эгоизма. Связь с обществом и другими субъектами здесь носит скорее негативный (вынужденный) характер. (Нужно развивать Кооперацию с партнерами, чтобы достигать желанной эффективности.) Демократизм противопоставляет этой индивидуальной автономии Солидарность, оставляя тем не менее индивиду поле для автономии и позволяя ему реализовать эту автономию, примыкая ("солидаризуясь") к разного рода коллективам. Социализм являет яркий пример антииндивидуализма (все попытки внести индивидуалистическое начало в социализм оставались беспомощной эклектикой). Он борется за Единство в форме Товарищества или Братства, снимая, таким образом, само стремление к автономии. Консерватизм же проповедует надындивидуализм (индивид как часть органического целого), который лучше всего характеризуется понятиями Сопричастность, Соборность.
Государственность и правопорядок /
безгосударственность и внеправовое
регулирование
Консерватизм ратует за сильную государственность. Консерваторы всех мастей - вообще наиболее ярко выраженные государственники. Они также пестуют "здоровое" правосознание, будь то в форме неписаных обычаев или в форме публично-правового закона. Демократизм предполагает правовое государство как свое непосредственное условие. Он борется за то, чтобы завоевать государство, используя для этого средства самого же государства (или превращая его в средство). Либерализмом государству отводятся довольно скромные роли - "охранника", стоящего на страже прав соревнующихся индивидов и отпугивающего желающих нарушить условия свободной конкуренции, а также "врача", смягчающего побочные эффекты и оказывающего первую помощь пострадавшим (7).
Социализм провозглашает безгосударственность как цель, хотя и признает за государством роль важного подавляющего и мобилизующего средства в некий переходный период. (Анархистская ветвь социализма в этом отношении более последовательна в отрицании государства и как средства. В области же конечных целей централистский социализм мало отличается от анархизма.) Социализм также отвергает и "буржуазное" право, заменяя его внеправовым непосредственным волеизъявлением народа. Такие институты, как всеобщее избирательное право, для него - не более чем средство пробуждения масс к общественной жизни и подготовка к завоеванию господствующих позиций (8).
Партикуляризм (национализм) /
универсализм (космополитизм)
Социализм - лишь по видимости интернационален, а на деле же националистичен (национал-социализм только лишь обнажил этот принцип). Социалистические идеологии на практике исходят из особых, уникальных хозяйственно-политических, правовых и социокультурных условий своего сообщества. Лозунг (псевдо) интернационализма выбрасывается для нужд внешней экспансии ("перманентной революции", "завоевания жизненного пространства"). Внутри же сообщества не ослабевает жестокая борьба со всякими проявлениями универсализма (космополитизма). (Потому, может, и сейчас в России необольшевики так легко превращаются в националистов.) Впрочем, в своем конечном идеале Социализм стремится к некоей новой универсальности, основанной на снятии всяких особых, в том числе национальных, различий. (Но "снятие" в этой традиции, напомним, всегда осуществляется "через борьбу".)
Демократизм, напротив, националистичен по форме, ибо принадлежность к государству (сообществу) становится исходным условием обретения гражданских прав. В особых исторических условиях (например, борьба прибалтийских республик за выход из СССР) Демократизм принимает явно националистическую окраску, становясь сначала на защиту прав большинства от некоей внешней угрожающей силы и подавляя противодействующие меньшинства внутри. А затем, в случае действительного продолжения демократического процесса, Демократизм становится на сторону и этих меньшинств. Однако в целом Демократизм несет в себе сильные импульсы к универсальности основополагающих принципов и единому мировому порядку, выражаемому в документах типа Всеобщей Декларации прав человека.
Либерализм доводит этот универсализм до предела Открытого общества, в котором начинает явно просматриваться конец всякой истории (9). Провозглашаемые им права объявляются естественными правами, каковые нельзя стеснить рамками никаких определенных сообществ. В результате он видит различия национальных экономик лишь в степени их относительной отсталости или приближенности к общему идеалу. Украина или Казахстан, объединенная Германия или необъединенная Корея - принципы желаемого развития едины для всех. Национальная же специфика признается скорее как досадное ограничение.
В противоположность этому Консерватизм не только отстаивает специфику национальных условий, сложившихся в данном государстве нравов и обычаев, но и призывает исходить из этих условий. Он постоянно заводит речь об особых национальных интересах (вместо заботы об интересах мирового сообщества или мирового пролетариата). При этом в отличие от агрессивного социалистического национализма, простирающего свои особые интересы на всю территорию земного шара, консервативный национализм выполняет скорее защитные функции, пытаясь замкнуть на себя свою внутреннюю традицию и культуру.
Управление хозяйством:
контроль сверху / снизу / сбоку
В хозяйственном управлении Либерализм отстаивает приоритет экономических прав собственника, измеряемых его долей в собственности данных хозяйств. Консерватизм поддерживает наследственные привилегии или придерживается принципа назначаемой сверху опеки со стороны собственника или сообщества (государства). Социализм выступает за общественный планомерный контроль (опеку со стороны "наиболее сознательной части общества"), а Демократизм - за "трудовое и гражданское право", за выборность управляющих и контроль за их деятельностью со стороны тех, кто непосредственно вовлечен в данное хозяйство или затрагивается результатами хозяйствования. В идеальном социалистическом хозяйстве рядового работника призовут трудиться на общественное благо. Либерализм будет уповать на привлекательность материальных стимулов. Консерватизм рассчитывает на выработанную привычку исполнения долга, а Демократизм - на пробуждение "чувства хозяина" данного конкретного производства. Что касается способов воспроизводства собственности, Консерватизм видит свой идеал в принципе единонаследия (майората), Демократизм - в дроблении (диффузии) собственности, Либерализму более соответствует отсутствие всяких жестких предписаний в использовании собственнических прав, а Социализму - отсутствие самих этих прав. В целом Либерализм и Демократизм стали прямым развитием интеллектуализма и рационалистических постулатов западноевропейского Просвещения. Консерватизм консолидировался как реакция восстановления вытесняемых волевых, интуитивных и моральных начал - иррациональных сил самостийно растущего организма. Сложнее всего с Социализмом, который явил причудливое сочетание рационалистических проектов и иррационального духа, или, точнее, "рациональное мышление иррационального действия" (10).
Вооружившись этим начальным пониманием, пора, однако, вернуться к реалиям нашего грешного мира и попытаться реконструировать российскую идеологическую сцену со второй половины 1980-х годов.
2. Что это было, или Инвентаризация
недавнего прошлого
(На примере экономики)
Каждая из рассмотренных идеологий не только вычерчивает свою идеальную картину, но (как мы далее увидим) дает относительно целостное объяснение тому, что происходит с экономикой и обществом. Местами их объяснения одних и тех же процессов различаются до противоположного, но каждое по-своему логично и находит свое место в умах и сердцах своих приверженцев.
Рассмотрим эти различия на примере того, как объяснялись в рамках основных идеологических систем суть экономического устройства Советской России и характер послезастойных преобразований.
Следует признать, что все четыре наименования оказываются не очень-то удачны, когда речь заходит о социальных пространствах России. Их следовало бы брать в кавычки ввиду того, что наши "социалисты" или "либералы", "демократы" или "консерваторы" - лишь грубый слепок, часто далекий от своего изначального понятия. Но если не забывать об этой условности, то со всеми данными терминами, по нашему мнению, вполне можно работать.
А. Прошлое глазами социалистов
В течение десятилетий эта идеологическая позиция внутри страны оставалась официальной и практически единственной объясняющей. Различие между политической экономией и, скажем, теорией СОФЭ (системы оптимального функционирования экономики) в этом смысле не было принципиальным. Не секрет, что данное социалистическое видение экономики у нас практически целиком строилось по принципу радикального отрицания капиталистической системы второй половины ХIХ столетия (11).
Фактически вся собственность на средства производства является неделимым общественным достоянием, что открывает возможность планомерно управлять всем народным хозяйством из единого центра. Любые затраты, включенные в план, считаются общественно необходимыми. Основная масса ресурсов распределяется путем фондирования. Товарно-денежные отношения, в том числе финансы и кредит, рассматриваются как инструменты плана, а цена выступает как плановый норматив. Полагается, что плановость обеспечивает одновременно бескризисное поступательное развитие экономики и полную занятость, научно-технический прогресс и высокие темпы экономического роста. При этом в отношениях с внешним миром делается ставка на собственные силы и устанавливаются заградительные барьеры в лице универсальной госмонополии.
Упор в экономическом росте делается в первую очередь на тяжелую промышленность и в целом на производство средств производства, опережающее развитие которого возводится в ранг объективного закона. При этом, скажем, легкая промышленность получает около одного процента всех централизованных капиталовложений, а доля промышленной продукции отраслей группы "Б" десятилетиями не поднимается выше одной четверти. Что не мешает говорить о подчинении всех хозяйственных деяний высшей цели повышения материального благосостояния и всестороннего развития людей. Просто более полная реализация этой цели постоянно отодвигается в будущие, более светлые времена.
В сфере мотивации работников первенство отдается моральным стимулам ("работа на себя" через "работу на общее благо"). Строго же контролируемое материальное вознаграждение принимается отчасти как неизбежное зло, отчасти как временное, но полезное подспорье.
Различия социальных классов (рабочие, колхозное крестьянство и прослойка интеллигенции) уже кажутся скорее формальностью. А вся система движется в направлении некоего всеобщего экономического самоуправления (хозрасчета, трудовой демократии), принципы которого, впрочем, формулируются весьма осторожно.
В этих воззрениях социалистов содержится целый ряд чисто мифологических элементов. Но многое, особенно в части отрицания, вполне справедливо. Институт частной собственности был разрушен, и вместе с нею растворился фундамент разделения на собственно экономические классы. Рынок со всеми своими атрибутами подавлен. Стремление к прибыльности предприятия или индивидуальному материальному успеху ограничено порою до предела. Открытая безработица отсутствует.
Социалистической парадигме не откажешь в определенной последовательности и полноте. Несоответствия схеме объясняются как "не-типичные случаи", как отклонения от некоей "нормы", что, разумеется, возможно лишь до поры до времени. И это время в конце концов пришло.
Б. Прошлое глазами демократов
Демократическая позиция, заступившая на смену социалистическому видению в разгаре перестройки, была внесена прежде всего так называемыми "шестидесятниками" (12). Основой этого взгляда также стали негативные характеристики. Но если социалисты используют оружие марксистской и неомарксистской критики буржуазного строя как инструмент описания противоположной, по их мнению, социально-экономической системы, то демократы берут ту же марксистскую критику (с учениями об эксплуатации, принуждении и отчуждении труда), но накладывают ее уже на общество самого "реального социализма". Это радикальная критика социалистического мировоззрения, осуществляемая при помощи того же понятийного аппарата.
По утверждениям демократов, в 1930-е годы происходит не просто порабощение экономики политикой, но и установление тоталитарной системы, несущей в своем облике многие черты осовремененного азиатского деспотизма. Экономические отношения оказываются подчинены всепроникающей государственной власти, ядро которой составляет подобие некоего нового эксплуататорского класса - "номенклатуры" или "партократии". Все общественное воспроизводство подчиняется целям воспроизводства государственной собственности - станового хребта тоталитарного монстра. Устанавливается жесткоиерархическая система управления. Эксплуатируемые производители лишены всякой хозяйственной самостоятельности и отчуждены фактически от всякой собственности на средства производства. И сама рабочая сила обращается в собственность всемогущего государства.
Распределение по труду является чистой декларацией. Господствуют уравниловка при общей недоплате за труд внизу социальной лестницы и должностные привилегии наверху. А поскольку работники лишены наиболее сильных трудовых мотивов, они привлекаются к труду с помощью жесткой дисциплины, силами внеэкономического или грубо экономического ("от нищеты") принуждения. Отсутствие же явной безработицы - совсем не то же самое, что реальная полная занятость.
Плановость управления экономикой оказывается скорее фикцией, нежели реальностью. Планы строятся на заведомо ложной информации, исходящей как сверху, так и снизу, никогда не выполняются, подгоняются под факт. Плановость оборачивается приказной анархией и крупными потерями на каждом шагу. Централизованный план вместе со всеми финансовыми рычагами оформляют сложную систему перераспределения материальных, финансовых и трудовых ресурсов между отраслями, регионами, группами населения. На это работают дифференцированные прямые изъятия (от нулевых платежей до 90% прибыли предприятий) и выборочные дотации; огромный налог с оборота; административная дифференциация цен на одну и ту же продукцию; поддержание "ножниц цен" на продукцию разных отраслей и т.д. В этой системе дешевый (1-2% годовых), полуавтоматический, а часто и безвозмездный кредит обращается в форму бюджетного финансирования, а деньги все более напоминают множественные расчетные единицы с весьма различной покупательной способностью.
Мощная перераспределительная машина позволяет поддерживать некоторый баланс, подпитывая слабые хозяйственные звенья за счет сильных, но не устраняет накапливаемых диспропорций. Собственно производство наращивается при явном отставании инфраструктуры, промышленность развивается за счет сельского хозяйства, материальное производство - за счет непроизводственной сферы (науки и образования, здравоохранения и культуры), продукция производственного назначения вырабатывается в ущерб потребительскому сектору.
Спускаемые сверху команды не способны заинтересовать производителей в освоении нововведений и серьезном улучшении качества продукции, что пытаются компенсировать наращиванием количественных показателей. В свою очередь, этот валовой подход при мягких бюджетных ограничениях порождает неограниченный спрос на ресурсы, а при жестко фиксированных ценах ведет к тотальному хроническому дефициту и этих ресурсов, и производимой конечной продукции. Дефицит же парадоксальным образом соседствует с перепроизводством и значительными хозяйственными потерями. Таким образом, данная система (она называется "административно-командной системой") критикуется не только за антигуманность, но и за вопиющую неэффективность. Накопление экономического потенциала осуществляется в ней во многом за счет дешевого принудительного труда (вся страна представляется одним большим ГУЛАГом) и растрачивания обильных природных богатств, т.е. за счет будущих поколений. Большая же часть успехов оказывается мнимой, как только пробивается первый ручеек более или менее правдивой статистической информации.
По мнению демократов, административно-командная система к 80-м годам уже исчерпала все свои возможности. В результате попытки ускорения ведут к продолжающемуся падению темпов роста, форсированное накопление оборачивается затуханием инвестиций, а попытки подкормить отощавший народ заканчиваются развалом потребительского рынка. И все это происходит на удручающем фоне разрушения элементарных нравственных и культурных основ общества. "Застой", "развал", "грозящая катастрофа" - вот те последние слова, которые подытоживают любое подобное описание.
Однако в демократических описаниях "реального социализма" вскоре стали проступать явные изъяны. Ибо многое в их критике бьет в наиболее удобную цель, каковой служит наше общество периода 30-40-х годов.
И не все заметили, что уже произошла смена мишеней.
В. Прошлое глазами либералов
Либеральная позиция окончательно оформилась в нашей стране уже во второй половине 1980-х годов. Она рассматривает хозяйствующих субъектов уже не в терминах подавления и насилия, но в терминах рационально преследуемых экономических интересов. Начиная с хрущевской "оттепели" и тем более во времена брежневского "застоя", ледяной панцирь тоталитаризма в сильной степени подтаял. И появление проталин экономической свободы (пусть даже весьма ограниченной) ознаменовало переход общества советского типа на принципиально новую ступень своего развития.
Огромная масса государственной собственности оказывается, во-первых, не такой уж и "ничьей", а во-вторых, строго говоря, не "государственной". В неформально-экономическом отношении эта собственность уже растянута, растащена по государственным ведомствам и крупным объединениям-монополистам, получившим немалую самостоятельность во взаимоотношениях с Центром. Усиливается и относительная обособленность местных (республиканских) правящих элит. В результате диктат Центра постепенно замещается сложной системой корпоративных групповых интересов.
Государственный центр утрачивает возможности эффективного по-давления. На месте административно-командной системы укрепляется система торгов за ресурсы на всех уровнях властно-хозяйственной иерархии, или "экономика согласований", прекрасно описанная в работах Я.Корнаи и его последователей. Все производители - от министра и директора предприятия до рядовых работников и специалистов - становятся пусть не всегда равноправными, но активными субъектами этого торга за более обеспеченное (или менее напряженное) хозяйственное существование.
Одновременно система волевого перераспределения перерастает в систему "бюрократических рынков", где происходит обмен ресурсов и готовой продукции, неисчислимого множества хозяйственных и бюрократических услуг, где под прикрытием традиционных административных каналов, по горизонтали и вертикали, протягиваются нити неформальных экономических связей (13).
На этих "бюрократических рынках", смыкающихся во многих местах с развитой "теневой" экономикой, потихоньку растаскивающей государственную собственность "снизу", взрастают целые группы чиновных и нечиновных распределенцев (снабженцев, торговцев), занявших более или менее удобные места у потока вечно дефицитных ресурсов.
Но сдвиги в хозяйственной мотивации происходят не только в этих группах. В это время несколько возрастает уровень жизни населения, увеличивается доля социальных расходов государства (1955-1965 гг.). Начинается обратная перекачка вложений в сельское хозяйство, сопровождаемая при этом массовым оттоком сельского населения в города. Затем приоткрывается заслон на пути массового импорта потребительских товаров. Все это подкрепляет относительное усиление материальной заинтересованности самых широких социальных слоев и рост соответствующих потребительских ожиданий.
Разбалтывается механизм принуждения к труду. Работники за-крепляются за своим предприятием уже не уголовно-репрессивными мерами, а все более через жилье, социальные услуги, разного рода надбавки. (А немалая доля социальных нужд удовлетворяется именно по ведомственным каналам.) Принципиально то, что любое воз-награждение ожидается не в форме платы за квалифицированный и добросовестный труд, а в первую очередь в форме социальной гарантии. И на макро- и на микроуровнях, таким образом, выстраивается система своеобразного "социального обмена" между "верхами" и "низами", где невысокий, но гарантированный жизненный уровень при крайне низкой требовательности к труду и его результатам "обменивается" на некую минимальную выработку, дополняемую политической лояльностью (индифферентностью) к существующим порядкам.
Вместе с распространением этих сетей неформального обмена "административно-командная" ("казарменная", "репрессивная") система, по существу, сменяется другой общественной формой, которую можно условно обозначить как "патерналистская" система. И либералы с присущих им утилитаристских позиций показывают, что эта система носит законченный характер, обладает внутренней, вполне рациональной логикой и по-своему эффективна.
Общество и экономика советского типа от устремлений к внутренней и внешней экспансии переходят здесь к попыткам стабилизации, когда не только партгосбюрократия закрепляется и начинает ощущать себя в относительной безопасности от стихийных кадровых перетрясок, но достигается и заинтересованность в подобной стабильности куда более широких социальных слоев (пусть даже эти интересы сочтут "непосредственными" и "поверхностными"). Во времена "застоя" изменяется и социокультурный фон. Используя возрастающую мягкотелость, а иногда и безразличие правящих структур, начинают развиваться различного рода суб- и контркультуры.
Итак, аргументы либералов указывают на то, что в разветвленном обмене услугами самые разные субъекты - партийный секретарь и директор завода, продавец магазина и шофер автобазы - способны извлекать свою выгоду. В этом горниле утилитаризма и выплавляется ядро либеральной позиции в оценке нашего недавнего прошлого.
Г. Прошлое глазами консерваторов
В противоположность либералам, для которых экономика является универсальным и в общем-то вненациональным основанием, приверженцы консервативной линии исходят из того, что хозяйственная система глубоко "национальна", укоренена в социокультурных основах развития данного конкретного общества. Россия следует особому пути, и ключ к пониманию ее перспектив лежит в осознании специфичности ее традиционных социальных институтов.
Так, утверждается, что в России всегда была сильна традиция сильной авторитарной государственной власти, осуществляющей постоянное вмешательство в экономику. И политика московских князей, Иоанна Грозного, Петра I и Иосифа Сталина - всего лишь звенья одной длинной исторической цепи. Причем это не только властноориентированное, но и в сильной степени милитаризованное общество. И основные хозяйственные реформы здесь вызывались потребностью подготовки к войнам, ведения этих войн и их последствиями.
В российском обществе никогда не было развитой частной собственности. А сколько-нибудь крупное предпринимательство всегда кормилось подле государства, зависело от него. Более того, государство само инициировало важнейшие предпринимательские начинания. При этом оно по-своему заботилось о своих подданных. Это было патерналистское государство, старавшееся не допускать крайностей массовой безработицы, обнищания и голода. С этой точки зрения советское общество лишь воспроизводило, хотя зачастую и в уродливых формах, основы традиционной социальной структуры.
Как правило, речь идет о том, что в определенный исторический момент мы свернули с "истинного пути" и начали разрушать основы собственного хозяйства и общества. И разница только в том, в каком пункте видится точка "великого перелома". Для одних поругание России началось в феврале, для других - в октябре 1917 г., для третьих - в конце 1920-х, для четвертых - в годы перестройки. Одним мила Киевская Русь, другим - петровская, третьим - ленинский Союз.
Консервативная позиция, призывающая к восстановлению некоей традиции, ныне кажется более чем популярной. И круг претендентов на консервативную линию достаточно широк и весьма разнороден. Здесь и слегка подкрашенные социалисты, ратующие за возврат к "общественной" собственности, планомерности и распределению по труду. И всякого рода почвенники и национал-патриоты, помещающие свой идеал много дальше в прошлое и превозносящие, например, общинно-артельные начала организации производства. Звучат идеи религиозного, имперского и даже монархического возрождения. Появились новые евразийцы и доморощенные "новые правые". Многое в консервативной линии перекликается со взглядами более умеренных либералов неокейнсианского толка.
Консервативные позиции все более активизируются. Но они у нас слишком разнородны, да к тому же еще слишком рыхлы, чтобы выстраивать свою особую, сколь-либо завершенную историческую картину. А зачастую они и вовсе не консервативны (к этому мы еще вернемся). Но, главное, возникновение этих позиций произошло несколько позднее, когда основной объект интереса и критики уже сместился с копания в советском прошлом на оценки текущего состояния дел.
3. Что мы имеем:
четыре оценки реформаторского процесса
Для тех, кто сумел еще сохранить приверженность социалистической идеологии, нынешние реформы представляются как "сползание к капитализму периода первоначального накопления капитала", попытка повернуть вспять "объективные экономические законы".
Для демократов перестройка закономерно выступает как антитоталитаристская революция не только в политическом, но и в экономическом отношении, которая поднимается на восходящих потоках социальной активности широких слоев населения. Они рассматривают реформы как акт творческого разрушения "административно-командной системы". При этом их видение того, что идет ей на смену, по сути, редко выходит за рамки некоего "гуманного демократического социализма" (а наши демократы в большинстве своем - вчерашние социалисты), "капитализма с человеческим лицом" (сочетающего рыночные отношения с реальным производственным самоуправлением), довольно неопределенных контуров "смешанной экономики". И потому очень скоро демократы оказываются понуждаемы к перерождению или уходу с идеологической сцены.
На рубеже 90-х годов создается впечатление, что большинство специалистов, не говоря об основной массе населения, вместе с какими-то развенчанными идеалами утрачивают сколь-либо систематическое видение картины социально-экономических изменений. Разговоры о развале и катастрофе, если от них и не веет одной "чистой" политикой, часто свидетельствуют о фрагментарности, потерянности экономического мышления. А апокалиптические видения имеют свойство застилать существо процессов (даже если соскальзывание к катастрофе действительно возможно).
В этих условиях одним из исключений, претендующих на более или менее целостное понимание экономических трансформаций и выдвижение рабочих реформаторских программ, выступает позиция либералов (точнее, эконом-либералов, ибо ядро этих групп составляют профессиональные экономисты). Все сегодняшние изменения рассматриваются либералами как закономерное движение к некоей "нормальной экономике", под которой подразумевается рыночная экономика западного типа. Россия, по их мнению, в период своей модернизации сделала крутой зигзаг, но наконец возвращается на столбовую дорогу мировой цивилизации.
И здесь, заметим, завершается первый круг двойного отрицания. Напомним, что социалисты в своих интерпретациях всячески отталкивали от себя понятия капиталистического хозяйства. Демократы вернулись к этим понятиям для критики социалистического видения нашей экономики. Либералы же используют их позитивно - для описания новой становящейся системы современного рыночного хозяйства в России. Плюс к тому, они показали, что для измерения социально-экономических процессов пригодны не одни только приборы маркси-стского видения. И что схемы из "Economics" можно как-то адаптировать и к российской почве.
Либеральное мировоззрение в наших условиях есть одна из форм более или менее явного западничества. В то же время в понимании российских переворотов наши либералы достаточно искушены, чтобы оставаться "чистыми" либералами. Они скорее "либералы-корнаисты", понимающие разницу между "бюрократическими рынками" и рынком без кавычек. Но все же считается, что "бюрократические рынки" есть пусть выщербленная, но ступень на пути к рынку подлинному. (Иногда про кавычки предпочитают забывать, и переход оказывается более простым.)
Либералы с удовлетворением отмечают все проявления индивидуализма и рационализма как ценностных ориентаций. Предполагается, что по крайней мере некоторая часть трудоспособного населения не утратила еще окончательно частнособственнических инстинктов и способностей к эффективному труду. Экономическая реформа - через оздоровление финансовой и кредитно-денежной системы и следующие за ним институциональные изменения (в первую очередь приватизацию) - постепенно раскрепощает их хозяйственную активность. При этом и население в целом поворачивается лицом к здоровым материальным стимулам. Те же, кто отвык поворачиваться, ставятся перед фактом новых, более жестких экономических условий. Для них рынок становится трудной, но облагораживающей школой принудительного воспитания. Что же касается определенного уровня безработицы, то он предопределен самой структурой нашей экономики.
То, что происходит в экономике, рассматривается (в "пику" демократам) как революция сверху. А поскольку широкие слои населения не готовы ко многим из предлагаемых жестких мер, это подталкивает реформаторов к авторитарным методам политического руководства. Под сенью же авторитарного государства, по возможности заключенного в правовые рамки, происходит вызревание экономических основ гражданского общества - в лице субъектов частной собственности, а затем и сети ассоциаций, выражающих и защищающих их интересы.
При этом государство постепенно уходит из экономики. Оно, конечно, способствует структурной перестройке хозяйства, например рационализации внешнеэкономических связей, демилитаризации и конверсии. Но в основном производители сами начинают суетиться в поисках подходящих ниш как внутри, так и за пределами российских рубежей.
Наряду с этим либералы примечают ростки открытости по отношению к мировому рынку, всерьез рассчитывают на привлечение иностранного капитала, указывают на необходимость западной экономической и технологической помощи.
Конечно, нельзя не заметить, что все меры, принимаемые для перехода к рынку, проходят, в лучшем случае, наполовину. Но, по мнению либералов, уже есть признаки некоторых позитивных сдвигов. В условиях более жестких финансовых ограничений и высоких кредитных ставок производители начинают считать собственные деньги. Высокие налоги латают хотя бы некоторые дыры в государственном бюджете.
В неизбежном падении производства видится в том числе сброс излишней активности, необходимый для перегруппировки ресурсов. Либерализация цен приводит к появлению на рынке многих видов остродефицитной продукции и определенному заполнению магазинных полок (пусть по высоким ценам, но заполнению). Имеется в виду также то, что положительный эффект многих либеральных мер должен проявиться лишь через некоторое время - люди несколько адаптируются к новой ситуации, сформируется сеть новых рыночных институтов, изменится структура капитала, что станет базой будущего экономического подъема.
Однако по мере хода реформ укрепляется иная точка зрения, в соответствии с которой особо радикальных или "революционных" изменений в экономике не наблюдается. И вообще "перестройка" выступила в первую очередь не как проявление глубинных разломов, но как кризис правящих верхов, проявляющийся в смене одряхлевшей элиты более молодой, динамичной элитой.
Новые формы собственности и хозяйствования, естественно, привлекают всеобщее и явно преувеличенное внимание, в то время как изменения в основной части экономики куда менее значительны. Смена вывесок порою создает видимость динамичных институциональных изменений. На деле же происходит довольно формальное преобразование описанной либералами-утилитаристами корпоративной собственности. Госсектор в экономике продолжает играть "первую скрипку" и в обозримой перспективе останется в этой лидирующей роли. Руководители же госпредприятий, завоевывая уже и формальную независимость от Центра, отнюдь не начинают вести себя подобно агентам рыночного хозяйства. Оставаясь в массе своей монополистами, они реагируют на ухудшение конъюнктуры повышением цен (нимало не заботясь об угрозе взаимных неплатежей) или сворачивают производство. При этом они продолжают рассчитывать на спасительное вмешательство государства, стараются переложить на него груз ответственности за свои действия.
Весомая доля предприятий и целых народнохозяйственных сфер, в том числе и многие высокотехнологичные производства, скажем, в рамках военно-промышленного комплекса, не готовы к вступлению в рынок. А поскольку массового разорения убыточных предприятий допустить никто не позволит, неизбежны дотации и сохранение широких зон государственного регулирования. К этому добавляется потребность в более активной структурной перестройке и поддержании на плаву ряда отраслей непроизводственной, в том числе социальной, сферы. Куда более льготного режима требует укрепление мелкого и среднего предпринимательства в городе и на селе.
Реакция социальных групп населения на экономические реформы более инертна, нежели ожидается либералами. За исключением не очень значительного активного меньшинства, руководители и работники продолжают тяготеть даже не к абстрактному коллективизму, а к специфическим патерналистским ценностям, к более или менее "обеспеченной зависимости" от государства или от своего предприятия.
Консерваторы осторожно относятся к западной помощи, опасаясь растущей хозяйственно-политической зависимости и превращения России во "второразрядную экономическую державу". Но наибольшее беспокойство вызывает снижающаяся управляемость экономики, утрата государством рычагов благотворного регулирующего воздействия, при отсутствии которого, в частности, привычное разбазаривание государственных ресурсов принимает характер целенаправленного разворовывания.
Исходя из этого, консерваторы указывают на неизбежность по крайней мере частичной "реставрации" (в которой демократы и либералы немедленно усматривают восстановление социалистической административно-командной системы, что, конечно, вряд ли возможно). Эта "реставрация" означает усиление государственного вмешательства в управление экономикой; смягчение бюджетных и кредитных ограничений; выдвижение протекционистских мер на границах России и активизацию промышленной политики внутри; а в политике приватизации - смещение ставок, делаемых на игру рыночных сил, к опоре на директорский корпус.
Конечно, все идеологически окрашенные виды могут местами наслаиваться и даже сливаться. Но человеку все же трудно смотреть сразу в несколько окон. И, выбирая свое "окно", люди по-разному интерпретируют одни и те же политические процессы, а на этой основе выстраивают и несхожие экономические схемы.
Например, распад Союза для социалистов означает потерю социальных завоеваний, крушение общественного строя. Демократы поддерживают разбежавшиеся республики, видя в их растущем суверенитете процесс самоопределения наций. Либералы указывают на обособление национальных правящих элит в качестве причины центробежного механизма. Их беспокоит в первую очередь разрывание тканей единого экономического пространства. Консерваторы же озабочены более нарастающей угрозой для российской государственности.
По-разному оцениваются и сами экономические преобразования. Так, в одной и той же приватизации государственной собственности социалисты видят путь к попранию социальной справедливости; демократы - освобождение работника от сил отчуждения; для либералов - это неизбежное устранение экономически неэффективных форм хозяйства (и к тому же скорее юридическое оформление уже наполовину свершившегося экономического факта); а для консерваторов - слишком резкое разрушение устоявшихся организационно-экономических форм.
Идеологические пристрастия проявляются и в выборе вариантов приватизационных программ. Демократическому взгляду более соответствует раздача прав собственности на предприятия работающим на них трудовым коллективам или, в более радикальном варианте, программа так называемой "гражданской собственности" (каждому гражданину - равную долю общей собственности). Для либералов приватизационная стезя пролегает через аукционы и открытые фондовые рынки (раздача ваучеров для них - демократический "пасс", нехитрый политический маневр). Консерваторы предпочли бы, чтобы приватизационные процессы (да и сколь-либо крупные приватизированные предприятия) не выходили из-под контроля государства. Социалисты же, безусловно, должны были бы отказаться от массовой приватизации вовсе.
Во всем этом видится нечто большее, нежели просто спор между монетаристами, кейнсианцами и институционалистами. И уж, конечно, нечто, несводимое к текущим политическим дебатам неких "левых", "правых" и "центристов". Это вообще вопрос не только методов реформирования экономики, но и более глубокого видения социально-экономических перспектив России.
При этом мы не станем утверждать, что описанная многоступенчатая смена идеологических парадигм вызвана соответствующим обновлением ценностного ядра российского общества (столь быстрое обновление вряд ли возможно в принципе). Скорее, на поверхность всплывают разные ценностные ядра.
4. Что нас ожидает:
идеологические основы реальной политики
А. Реальная политика и идеологические гибриды
(Короткие отступления в историю)
Господство тех или иных идейных воззрений не связано жестким образом с тем, кто в это время находится у власти. Более того, в по-следнее время политические деятели, бравшие в руки бразды российской исполнительной власти, опаздывали на этот поезд чуть ли не каждый раз.
Сначала М.Горбачев подтянул к рычагам пуска реформы умеренных социалистов абстрактно-прогрессистского толка (А.Яковлев, ряд фигур в рыжковском правительстве), когда концепция "социалистического выбора" уже была протерта до дыр. Августовский путч привел в коридоры исполнительной власти "демороссов" (среди которых было немало демократов) в момент, когда большинству из образованной публики стало ясно - парламентские дебаты хороши, но нужны достаточно сильная авторитарная власть и четкие либеральные экономические программы. Е.Гайдар же со своею командой появился, когда срок короткой популярности либерализма в интеллектуальной среде уже фактически истек.
Так люди, приходящие в российское правительство, хронически оказывались в идейной оппозиции. В.Черномырдин и подтягиваемые им потихоньку кадры явно более консервативны и поначалу находятся "в струе". Но не опоздают ли и они? Не грянет ли новое нечто?..
Вообще залезание в сферу политики несет исследователю идеологий массу трудноразрешимых проблем. И даже грамотные политологи (к коим автор себя относить не имеет оснований), способные разъяснить в деталях, скажем, отличия "новых правых" от неоконсерваторов, а всех их вместе - от традиционалистов, порою смешивают более глубокий идеологический слой со слоем политических программ.
Дело в том, что каждая идеология предлагает свою относительно замкнутую и непротиворечивую картину угрюмого настоящего и менее угрюмого будущего. Но в соответствии с популярным принципом неполноты Геделя (точнее, его "творческим" переиначиванием), если некая формальная система непротиворечива, то она заведомо неполна. И любая реальная (и реалистичная) политика практически всегда строится на идеологических гибридах и содержит в себе изрядные дозы эклектики. Политики руководствуются необходимостью действия, а не чистотой идеологических принципов. Они отбирают и сочетают разные принципы, не смущаясь противоречиями "чистой" логики.
Потому, к неудовольствию интеллектуалов, любая политическая программа изначально преисполнена внутренних несоответствий, и чтение ее вызывает ощущение мутное и обволакивающее. Но не стоит поддаваться соблазну и сваливать замечаемую непоследовательность на скудомыслие авторов. Эклектика в данном случае уже не просто терпима, она необходима такой программе для ее полноты и для усиления внешней привлекательности провозглашаемых идеалов в глазах тех слоев населения, которых эта программа пытается побудить к каким-то свершениям. Потому каких-то чисто "либеральных", "социалистических" или "консервативных" политических программ не бывает и в принципе быть не может (14).
Идеологии оформляются в непрерывном взаимном отталкивании и подвергаются теоретической концептуализации. А в это время реальная государственная политика, по крайней мере в ведущих западных странах, как минимум с XIX в. строится исключительно на компромиссах и идеологических гибридах. И любые изменения в проводимой политике в большинстве случаев становятся не коренной сменой идеологической линии, но лишь смещением акцентов.
И либеральные, и демократические доктрины, возникнув в свое время как критическая реакция на старый феодальный консерватизм, в развитых буржуазных обществах успели достаточно утвердиться, чтобы, с одной стороны, потеснить мощные слои старого и нового консерватизма, а с другой - не допустить неуправляемой цепной реакции распространения социалистических идей. Благодаря успешному за-креплению в общественном сознании идеологических гибридов несоциалистического толка сам социализм, внедрившись, свернулся в невоинственных эклектических "лассальянских" формах.
Но наиболее "счастливым", если можно так выразиться, для этих обществ оказался гибрид Либерализма и обновленного Консерватизма, дополняемый реальными социалистическими и демократическими элементами в качестве подпитывающих "оппозиционных" идеологий.
Консервативно-либеральная система оказалась неплохо сбалансирована, поддерживая, с одной стороны, сильную государственность и правопорядок, а с другой - свободу в экономической деятельности. В ней достигается симбиоз (сочетание и отчасти взаимное погашение) прогосударственных и антигосударственных начал, националистических и универсалистских элементов.
Либерализм привносит сюда некий динамичный дух, Консерватизм удерживает этот дух от радикальных поползновений. А социал-демократизм заботится о том, чтобы не произошло забвения эгалитарных принципов. При этом современная консервативная и либеральная идеологии во многом попросту слились, породив, кстати, изрядную путаницу в наименованиях, когда консерваторов называют либералами, либералов - консерваторами, и вообще непонятно, кто где.
Что же касается России, то в ее государственной политике Консерватизм долгое время оставался единственной глубоко укорененной идеологией. Были, конечно, периоды относительной либерализации в годы правления Екатерины Великой или Александра Второго. Но в целом либеральные и демократические элементы, не говоря уж о социалистических, с трудом в эту политику допускались, по крайней мере до начала двадцатого столетия. Да и проникали они в довольно специфической форме. Например, подобие либеральной линии во внешней торговле, являемой фритредерством, выражало сугубо консервативную позицию в основных политических и внутриэкономических вопросах. А уроки демократического движения давались третьему сословию (к этим урокам довольно равнодушному) не иначе как просвещенными дворянами-земцами.
При фактически безраздельном господстве политического Консерватизма демократические и либеральные взгляды так и остались на обочине в слабых и недоразвитых формах и не смогли стать сколь-либо надежным "буфером" на пути мощного просоциалистического движения, стремительно заполнившего идеологические пустоты и принявшего в результате формы революционно-разрушительные.
Но и судьба самого "победившего" Социализма в России в итоге оказалась весьма и весьма печальной. С каждым послеоктябрьским десятилетием он все более превращался в официозную идеологическую оболочку, за которой скрывалась совершенно иная партийная, хозяйственная и социальная политика. Постепенно произошла обратная реакция заражения и выедания социалистической идеологии мутирующим консервативным духом. Социализм сохранялся как система более или менее успешно пропагандируемых символов, но это было уже скорее своеобразное оформление нового Консерватизма, утратившего былые аристократические черты и спрямленного единой партийной линией. (В этом смысле реальная роль Социализма в российской истории остается, между прочим, совершенно непроясненным вопросом.)
После коротких и малоудачных военно-коммунистических экспериментов началось куда более последовательное выстраивание корпоративных форм организации политических структур, хозяйства и всей жизнедеятельности общества. Но поскольку все же многие вполне уверовали, что прописанные партией социалистические очки гарантируют обещанное стопроцентное видение, а так называемые "отклонения" просто недостойны серьезного внимания, образовался особый идеологический гибрид Социализма и Консерватизма (назовем его "Консер-вативным Социализмом"). "Истинные" же социалисты, искренне настаивавшие на своих "заблуждениях", были беспощадно стерты с политической карты.
В постсталинский период, и в особенности в пресловутые годы застоя, консервативное наполнение все более растягивало свою социалистическую оболочку, делая ее все тоньше и эфемернее. (Поэтому, когда перестроечные адепты "реального социализма" ратовали за "очищение" Социализма, формально говоря, это не было лишено исторического смысла, хотя сомневаюсь, что им удалось бы воплотить задуманное хотя бы наполовину.)
Перестройка явила собой очередной всплеск радикализма. Первая волна реакции на консервативно-социалистические устои носила черты выраженного Демократизма, заявившего индивидуальные и групповые права на собственность и гражданские свободы. С явным ухудшением положения дел в народном хозяйстве подтянули дальнобойные орудия либерально-экономические силы, имеющие за спиной прочные тылы утилитаристской науки. На короткое время либеральные и демократические веяния захватили господствующие высоты в идеологическом пространстве, а августовские события 1991 г. даже немало поспособствовали их приверженцам в атакующем прорыве к редутам политической власти.
Но победные громы звучали не слишком долго. И вскоре предлагаемые стратегии развития успеха, при всей их безусловной внешней привлекательности, были оценены не более как чистый плод "холодных" западнических изощрений, туго прививаемый к заскорузлому российскому стволу. Исключительно фарсовым элементом общей картины стала узурпация славным В.В.Жириновским титула главного вождя либерал-демократизма, к которому он, конечно, имеет такое же отношение, как зулусы к работе североамериканского Конгресса.
Б. Куда движемся:
прогноз недалекого будущего (15)
Утвердится ли счастливое сочетание консервативных и либеральных струй, окрашенных легкими блестками демократических свобод и социалистической благотворительности, покажет время. А пока были тихо и надежно захоронены мечтания о чилийском или китайском вариантах развития событий. Консервативный социализм уступил на время кресла в первом ряду либеральным и демократическим проектам. Но не успел опуститься занавес по окончании первого акта реформаторской пьесы, как подновленный и демонстративно отбросивший социалистические одеяния Консерватизм поспешил заявить свои права на место. С ним пришла вторая реформаторская волна, несущая с собой стабилизационные антиреформы (16).
Перемены в реальной политике вряд ли заставят кого-либо томиться в ожидании. Президент России, хоть и прошедший грамотную либерально-демократическую выучку, по истокам своим далеко не либерал и не демократ. Подтянута соответствующая кандидатура премьера. Аппарат большей частью и вовсе никуда не уходил. Директорские корпуса - надежда и опора хозяйственного возрождения - также не меняли мест дислокации. Неизбежные острые углы будут сглажены легкими персональными заменами и мирным перекрашиванием знамен, на которых по-прежнему будут красоваться эмблемы "Свободы" и "Демократии", демонстрируя Западу неизменность курса и твердость поступи на пути в мировое сообщество.
Либерально-демократическая интеллигенция вынуждена будет вернуться к столь привычным ей исторически оппозиционным ролям, чтобы сохранить свои уже наполовину дискредитированные политическими практиками сценарии. Впрочем, повторим, данные группы идеологов оказались в фактической оппозиции еще до того, как ощутили мягкие подталкивания к выходу.
Видимость острой борьбы за свободу и демократию будет сохраняться. Основная же внутренняя идейная борьба, осадок которой и будет выпадать в виде реальной политики, поведется на иных фронтах - между социалистическими, национал-патриотическими и прочими формами самого Консерватизма. Социалистическое прошлое, при всей своей идеологической рыхлости и эклектичности, не уйдет бесследно и не откажется от реванша, хотя бы и под видоизмененными именами. Новые съезды старых коммунистов - только пена, прикрывающая более глубокие слои, над которыми старые коммунисты, впрочем, уже не властны в силу своей одиозности. Так что новому Консерватизму никак не очиститься от социалистического налета, даже если Социализм будет поноситься на каждом углу (что тоже переменится, дайте срок). Впрочем, к какому-то союзу с Консерватизмом в ближайшем будущем будут стремиться все идеологические течения.
Итак, уже сделаны ходы в новой шахматной партии, где эклектичный постсоциалистический Консерватизм играет "белыми", а "черные" оставлены столь же эклектичному Либерально-демократическому альянсу (просим не путать с жириновцами. - В.Р.). Осталось посмотреть, кто из новоиспеченных консерваторов успеет захватить ключевые фигуры.
В. Новый консерватизм:
борьба за интерпретацию
Итак, Консерватизм наступает. И даже если большинство еще чурается пока самого этого слова, то символическая борьба за интерпретацию содержания консервативной позиции уже развернулась вовсю. Но все же что-то удерживает нас от того, чтобы назвать всех наших поклонников "традиции" "консерваторами". Видимо, на растревоженной российской ниве даже Консерватизм принимает слишком радикальные, порою нигилистические формы. Нашим потенциальным консерваторам частенько недостает разумной умеренности и некоего духовного аристократизма. Они слишком легко срываются на крик и революционно-разрушительные лозунги. И слишком подвержены страсти к утопии (а утопия почти всегда черпает свой материал из прошлого, в этом конкретном смысле она "консервативна").
Изначально Консерватизм открывал новое в прошлом, которое было ненавистно всем - либералам, демократам и социалистам, заряженным соответственно на открытие этого нового в будущем. Но с течением времени каждая из трех "антиконсервативных" мировоззренческих позиций оставила немало следов в Истории. Причем не только в литературных опусах, но и в самом общественном устройстве. С обретением же истории своих свершений у них появилась питательная почва для собственных "консервативных" побегов. Когда имеется запасник, из него время от времени можно доставать запыленные полотна - саморегулирующегося рынка или, напротив, планомерно организованного хозяйства. И при этом, заметьте, апеллировать к определенной социальной традиции.
В настоящее время мы имеем дело, таким образом, по меньшей мере, с двумя группами консервативных взглядов. Первая группа - это радикальная реакция на существующий порядок, с отысканием в прошлом более рациональных проектов общественного развития (неважно, демократических, либеральных или социалистических). Осмелюсь утверждать, что это не более чем псевдоконсерватизм, эксплуатация чужой идеологической формы.
Вторая группа взглядов оформляется как защитная реакция против всякого радикализма. За этими "камнями" как раз и прячется содержательный консервативный дух, более близкий изначальному понятию своему, протягивается некая "сквозная" консервативная линия.
Однако антирадикализм и умеренность сами по себе тоже не дают понимания Консерватизма. Важно понять, что это не просто "центр", отрицающий крайности "левых" и "правых" уклонов и заворотов. Но нечто, опирающееся на ряд положительных взаимоувязанных принципов. Перечислим эти принципы.
1. Консерватизм рассматривает хозяйство и общество как саморазвивающийся организм и принимает (но не оправдывает) все болезни и пороки данного организма.
2. Консерватизм подчеркивает, таким образом, сквозную историческую преемственность в социально-экономическом развитии. В членении истории на периоды "золотых веков" и "темного царства" им видится изрядная вольность. И уж во всяком случае Консерватизм не склонен лишать никакие "темные" исторические периоды, советские или досоветские, их важной конституирующей роли.
3. Консерватизм ищет опору в традиционных формах организации хозяйства и общества и поддерживающих их институтах (в таких, например, как семья, сохранившая, несмотря ни на что, свое значение не только как социальный, но и как хозяйственный институт; а также в традиционных корпоративно-общинных формах).
4. Консерватизм ориентируется на ценностно-нормативное единство общества (воспитание государственного правосознания, религиозности, трудовой и деловой этики).
5. Консерватизм предполагает наличие сильной государственной власти, выражающей национальные интересы и апеллирующей к формирующемуся национальному самосознанию.
6. Консерватизм тяготеет к аристократическим формам правления, но ищет согласия в самых разных социальных слоях и представительских учреждениях при жестком отпоре всяким попыткам силового воздействия снизу.
7. Консерватизм проповедует постоянный, но умеренный реформизм, исходящий из наличных хозяйственно-политических сил более чем из желательного порядка вещей (со всеми минусами такого выбора), при осторожном отношении ко всяким радикальным и скорым нововведениям (17).
Конечно, все эти принципы нелегко формулируются, и еще более трудно они проводятся в жизнь. Но возрождается Консерватизм хоть и на плохо обустроенном, но уж все-таки не на "голом" месте. Конечно, скептики скажут, что подобной "благородной" версии Консерватизма, возможно, суждено занять весьма скромное место в нашей пестрой идейной палитре. И они вряд ли ошибутся. По крайней мере первое время консервативные позиции спокойно отдавались на откуп неокоммунистам и национал-патриотам. Но важно знать о том, что иное возможно, что такая интерпретация консервативных взглядов существует и имеет собственную традицию.
После всего сказанного не хотелось бы остаться превратно понятым. Автор не берет на себя смелость утверждать, что консервативное мировоззрение-то и есть выражение некоего "объективного" идеала, "золотой ключик" ко всем российским проблемам. Просто гигантский идеологический калейдоскоп совершает свой круг. И круг скорее всего не последний.
(1) Теоретически эта позиция подпитывалась давними либеральными рассуждениями о "конце идеологии" (См., например: Bell D. The End of Ideology. N.Y., 1960). Назад
(2) Манхейм К. Идеология и утопия. М., ИНИОН РАН. 1992. Часть 1. С. 64. Отдавая дань классической позиции К.Манхейма, мы все же предлагаем другое понимание "идеологии" (в частности, оно раскрывается нами вне связи с проблемой "ложного сознания") и другую классификацию идеологических систем. Назад
(3) Современный консерватизм связывается в первую очередь с именами Э.Берка, Ж. де Местра, а также А.Токвиля, которого порою по чистому недоразумению относят к стану "демократов". Назад
(4) Хорошим выражением данной позиции служит книга Р.Даля "Введение в экономическую демо- кратию" (М., Наука, СП ИКПА, 1991). Назад
(5) Подробнее наши взгляды на природу социалистической идеологии изложены в работе: Радаев В. Взглянуть на себя со стороны: социализм как учение. М., Институт экономики РАН. 1992; Радаев В. Исчез ли социализм? Опыт интеллектуальной самокритики. Родина. 1993. #2. С. 96–102. Сравнительный анализ социализма и либерализма, см.: Радаев В. В борьбе двух утопий. Вопросы философии. 1992. #4. С. 31–39. Назад
(6) Ильин И.А. О монархии и республике. Вопросы философии. 1991. #4. С. 126 Назад
(7) В России, впрочем, с девятнадцатого века существует философская традиция "государственного" или "охранительного" либерализма, пытающегося совместить либеральные ценности с уважением к твердой власти (см., например: Чичерин Б. Различные виды либерализма. Общественные науки и современность. 1993. #3. С. 116–123). Назад
(8) См.: Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., Пресса. 1991. С. 304. Назад
(9) В качестве избитого примера, см.: Фукуяма Ф. Конец истории? Вопросы философии. 1990. # 3. Назад
(10) Манхейм К. Идеология и утопия. Часть 1. С. 164. Назад
(11) В этом легко убедиться, открыв любой советский учебник по политической экономии социализма. Назад
(12) Многие работы демократического направления публиковались в толстых журналах и серии сборников издательства "Прогресс" ("Иного не дано", "Постижение", "Погружение в трясину" и т.п.) вперемешку с работами либералов. Назад
(13) Одним из ярких примеров либерального дискурса служат работы В.Найшуля. См., например: Найшуль В. Высшая и последняя стадия социализма / Ноткина Т.Б. (ред.) Погружение в трясину. М., Прогресс. 1990. С. 31–62. Назад
(14) Политика ориентирована на массу, воспринимающую идеологии ситуативно, эклектично, эмоционально и неотрефлексированно, на уровне лозунгов и здравого смысла. Идеологии действуют здесь в растворенном состоянии, не имея конкретного субъекта или четкого носителя. Рационализация, структурирование идеологического пространства, доходящие до выделения "чистых" идеологических систем, – исключительный удел исследователя-теоретика, который от этого не становится единственным субъектом или творцом идеологии. Более того, влияние этого субъекта на символическое пространство, как правило, опосредовано и предполагает, помимо удачных интерпретаций, совпадение массы случайных и неслучайных обстоятельств. Так что исследование развитых идеологических систем есть лишь часть того, что названо П.Бурдье "социологией формирования мировоззрений" (Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть. Тезис. Весна 1993. Т.1, Вып. 2. С. 142). Назад
(15) Поскольку весь наш текст был завершен в начале 1993 г. и не подвергался нами принципиальным изменениям, данный раздел уже не является чистым прогнозом. Назад
(16) Подробнее см.: Радаев В. "Львов" сменяют "лисы". Новое время. 1994. #14. Назад
(17) Это выражено принципом Дэн Сяопина: "Мы должны двигаться вперед решительно, осторожными шагами". Назад