Юрка знал это с самого раннего детства
Работа добавлена на сайт samzan.net:
Современный антиклерикальный рассказ
Бога нет. Юрка знал это с самого раннего детства. Сколько помнит себя, столько и знал. Знал он также и то, что об этом знании никому нельзя говорить. Иначе плохо будет.
– Люди во все времена не любили тех, кто от них отличается, – говорил отец, – А в наше время быть не таким особенно опасно. За атеистами сейчас идёт охота. Их ловят, сажают в тюрьму. Поэтому никому и никогда не говори, что ты не веришь в бога. Люди вокруг тебя, твои учителя, твои сверстники говорят глупости. Но ты должен делать вид что думаешь также, как и они. Ты должен произносить молитвы, креститься, причащаться. Если ты попробуешь спорить – ты погубишь и себя и нас. Ты лучше и умнее их, но никто знать об этом не должен. Молчи!
И Юрка молчал. Когда его вызывали к доске, он прилежно отвечал выученный урок, про Адама и Еву, про Авраама и Исаака, про Валаамову ослицу и про родословную Христа, про Петра и Павла, про Иуду и Голгофу. Учился он хорошо, но ни с кем в школе не дружил. После уроков он спешил домой, где было всё настоящее: Гайдар и Джани Родари, Коперник и Джордано Бруно, Дарвин и Войнич, Маяковский и Светлов. Пообедав и выполнив скучное домашнее задание он садился рядом с родителями и слушал. Про Большой Взрыв и галактики, про динозавров и неандертальцев, про Французскую революцию и Великую Октябрьскую революцию, про Мировую войну и про полёты в космос. А в тайнике лежали книги. И какие! И Юра читал запоем. И детские книги, в которых было добро, а бога не было (и пусть не врут учителя, что бог есть добро), и приключенческие, в которых смелые люди боролись с мерзавцами, поднимались на самые высокие вершины, опускались на дно океана, покоряли космос.
Ни компьютера ни видеомагнитофона дома не было: с некоторых пор держать такие вещи в доме было опасно. А по телевизору показывали только выступления царя, богослужения и новости. Ну, иногда, передавали музыку. В основном, церковную. Художественные фильмы, если и показывали, то соответствующего содержания. Что ж, родители, по возможности, заменяли Юре кинотеатр. Особенно папа, у которого была превосходная память.
Ещё папа, мама и Юрка любили петь. Иногда, собравшись вечером, они втроём пели старые хорошие песни. Тихо, чтобы соседи не услышали: «Интернационал», «Варшавянку», «Смело товарищи в ногу», «Мы кузнецы», «Песню красных кавалеристов», «Наш паровоз, вперёд лети». Очень трогала Юрку песня «Орлёнок». Так становилось жалко героя песни, оказавшегося в плену, среди врагов. Юрка представлял себе парня, прикованного к столбу с тоской и надеждой глядящего вдаль, откуда, он знает, к нему придут на помощь друзья.
А утром Юра снова шёл в ненавистную школу и снова выслушивал набившие оскомину рассказы про бога и святых, царей и пророков. Он знал, что когда-то было всё по-другому. В школах преподавали настоящие науки: физику, химию, биологию, астрономию, историю, книги не приходилось прятать в тайник, и можно было открыто заявлять, что в бога не веришь, когда можно было возражать, спорить, да, вообще о чём угодно говорить, ничего не боясь. Но постепенно власть в стране захватили клерикалы. Исподволь, потихоньку. Сначала очень аккуратно внушали людям, что бог, всё-таки есть. Что бог – это добро. А если человек не верит в бога – то человек этот пустой и бездуховный. А, раз так, злой и жестокий. Ведь он не боится божьей кары! А раз так, то способен на любое преступление. Потом церковники стали проникать всюду: в структуры власти, в армию, в школы, в университеты… Тогда ещё у страны была конституция, которая прямо говорила об отделении религии от государства. И правителям, которые были заодно с церковниками, приходилось хитрить и изворачиваться.
Потом ввели закон об оскорблении чувств верующих. За оскорбление этих чувств, ввели серьёзные наказания. Указывать, что именно считать оскорблением, не стали. Таким образом, чтобы бросить человека в тюрьму, достаточно было, чтобы какой-нибудь верующий заявил, что этот человек оскорбил его религиозные чувства. А обидеться, ведь, можно на что угодно. На фразу «бога нет», на написание слова «бог» с маленькой буквы, на невинную шутку, на брошенное «чёрт возьми». Не перекрестился, проходя мимо церкви – обидел чувства верующего. Бедному верующему просто невыносимо смотреть, как этот тип нагло проходил мимо церкви и даже лоб не перекрестил! И так далее. Повсюду шастали православные патрули. Они останавливали всех, кто казался им недостаточно набожным и тут же чинили суд и расправу. В лучшем случае, с прохожего сдирали нескромную (по мнению патруля) одежду. В худшем могли забить насмерть. Конституцию поменяли, убрав все статьи о свободе совести и о светском характере государства и добавив статью об особой роли православия. А когда царя призвали, то совсем конституцию отменили. На площадях жгли книги: Чернышевского, Маркса, Энгельса, Островского, Шолохова, Лема, Стругацких… В конце концов всё государство стало насквозь религиозным. Атеизм стал законодательно запрещён. Атеисты в стране, конечно, были, но постепенно атеистов отлавливали группами и по одному. Юрка ещё помнил как они собирались у них дома на вечеринки. Человек по 15-20 с детьми. Было шумно и весело.
Постепенно людей становилось всё меньше. Последним исчез дядя Антон – силач, богатырь с русой бородой, шутник и балагур.
Маму и папу взяли, когда Юрка был в школе. Даже не удалось попрощаться. Юрка никогда не забудет этот день. Утро было самым обычным. На завтрак мама приготовила гречневую кашу с молоком. До конца дней Юрка не забудет вкус этой каши! Да, самое обычное утро. Обычные разговоры:
– Кончается соль. Надо будет сегодня купить.
Комната с синими обоями и люстрой-тарелкой под потолком. Папино рукопожатие. Мамин поцелуй. Всё!
А в школе всё как обычно. Те же молитвы. Те же скучные уроки. В середине урока священной истории в класс, вдруг, зашёл директор – отец Никифор. Дети, как и положено, встали, чтобы его поприветствовать. Директор показал жестом, что дети могут садиться.
– Ларионов, бери портфель и пошли со мной!
По коридору шли молча. Юрка терялся в догадках, зачем директор забрал его с урока? В кабинете директора сидел человек в полицейской форме и ещё один – в сером пиджаке. Юру посадили напротив серого. Тот сообщил Юре, что его родители арестованы за антигосударственную и антицерковную деятельность, что у них дома найдены запрещённые книги. И Юру теперь отправляют в детский дом – интернат. Вот так просто! Его даже не стали допрашивать. Наверное, посчитали маленьким. Ему даже разрешили зайти в квартиру и забрать личные вещи.
В квартире царил полнейший разгром. Шкафы выпотрошены. На полу – вещи, бумаги, битая посуда. Разумеется, в квартиру его одного не пустили. Толстый полицейский с красной распухшей рожей всё время стоял над душой, пока Юра складывал в сумку свои трусы, майки, носки, учебники и тетради. Всем своим видом полицейский показывал, что ему некогда возиться со всякими мальчишками. Юра не плакал. Он не мог позволить показать слабость.
Юрка увидел среди груды бумаг почтовую марку с портретом Гагарина. Улучив момент, когда полицейский отвлёкся, Юрка схватил марку и быстро сунул её в карман. И потом он хранил эту марку в нагрудном кармане как самую дорогую реликвию. Всю оставшуюся жизнь. Юрка бросил последний взгляд на квартиру, где прошла вся его жизнь.
Детский дом, в который перевели Юру, находился в деревушке. За глухим каменным забором – двухэтажные деревянные корпуса. Да, именно так. Забор каменный, а дома – деревянные, проще говоря, бараки. Покрашены все в коричневый цвет. В каждом бараке – по 8 спален плюс так называемая рекреация для игр. В каждой спальне по 6 кроватей. Кровати никелированные с матрацем типа панцирная сетка. Отдельное каменное здание – школа, она же столовая, клуб и церковь. Хотя, по торжественным случаям детей возили в большую церковь в ближайший город.
Водопровод и электричество в детдоме были, а парового отопления и горячей воды не было. В бараках стояли печки, отапливаемые дровами. А мыться в баню детей возили в город по субботам.
Для Юрки настали чёрные дни. Теперь он никогда не был один. Днём и ночью вокруг были люди. И не просто люди: враги. Особенно, его товарищи… Хотя, какие они, к чертям, товарищи? Эти злобные, кривляющиеся существа, с которыми ему приходилось учиться, разве это товарищи? В школе у Юры не было друзей, но отношения с одноклассниками были ровными, пусть и прохладными. С первых минут пребывания в детском доме ему пришлось отстаивать свою честь с кулаками. Юрка понимал, что если он даст слабину – это будет конец. Его раздавят. Он дрался, толкался, кусался. В конце концов заслужил, если не уважение, то, хотя бы, относительное спокойствие. Его продолжали задирать, но значительно реже, чем в самые первые дни. Ну, и мог ли он в таких условиях хотя бы просто зареветь в подушку?
Бежать! Мысль о побеге никогда не оставляла его. Перемахнуть через трехметровый забор нереально. Самое реальное – во время похода в баню. Но как именно? Юрка не придумал ничего лучше, чем побег на рывок. На подходе к бане он чуть отстал от остальных, а потом бросился бежать.
Пробежал он недолго. Прохожий, бритоголовый громила в чёрной рубашке, поставил ему подножку, а потом навалился на него всем телом и удерживал, пока не подоспел разъярённый воспитатель.
Несколько затрещин от воспитателя, 10 розг. Подобострастное хихиканье «товарищей», во время экзекуции. Но главное, побег пришлось отложить на неопределённое время. Теперь и в баню и в церковь его водили на цепочке: один конец пристёгнут к его руке, другой – к руке воспитателя.
На территории детского дома было одно укромное место между дровяным сараем и забором. С двух сторон этот уголок закрывали ивы. Юрка повадился прятаться в этом уголке. Ото всех. Не очень часто – он очень боялся, что его убежище будет обнаружено. Обычно за полчаса до обеда за полчаса до ужина и после ужина перед вечерней молитвой, когда у детдомовцев было, так называемое свободное время. Он просто садился на пенёк. Сидел, вспоминал и мечтал. Вспоминал маму и папу, таких родных, таких ласковых, вспоминал их милую, уютную квартиру, каждую вещь вспоминал. Синие обои в родительской комнате и жёлтые в его, Юркиной, секретер из светлого дерева, за которым он делал уроки, уютный диванчик, на котором он спал, вспоминал чудесные вечера дома, пение втроём. Вспоминал мамины вкусные обеды: в детском доме кормили просто отвратительно.
Иногда Юрка доставал украдкой почтовую марку с портретом человека, в честь которого сам был назван. Ведь эта марка – последнее, что у него осталось. Он смотрел на улыбку первого космонавта, и ему становилось легче. «Ничего, - думал он, – так, как сейчас, вечно не будет. Придёт пора, народ очнётся. И в космос полетим!»
Юрка мечтал. Мечтал о свободе. И мечтал отомстить. Планы мести, один другого грознее, рождались в его голове каждый день. Как-то раз отец Трифилий очередной раз начал рассказывать детям про Самсона и его подвиги. И Юрка представил себя в роли Самосна, только атеистического. А что? Нет, у него, конечно, не такие сильные руки, чтобы сломать столбы, но если добыть взрывчатки… Храм Христа-Спасителя. Юрка был там дважды с классом. Со своим старым классом, разумеется. Когда-то на этом месте был замечательный бассейн «Москва», где люди могли плескаться прямо под открытым небом в любое время года, даже в самые лютые морозы. Потом бассейн сломали и на его месте поставили тяжёлое здание, ставшее символом эпохи возвращения к религии. А ещё родители рассказывали, что однажды в храм пришли несколько прекрасных девушек, которые взбежали на алтарь и стали петь и танцевать там в знак протеста. Они выступали против тогдашнего царя, с чьего ведома и согласия власть в стране захватывали клерикалы. И слыша их песню, видя их танец, попы скрежетали зубами от злости. Потом этих девушек бросили в темницу, где они томились почти два года. Потом их отпустили. Тогда ещё существовали законы, которые иногда даже соблюдались. Сейчас бы девушек живыми не выпустили… Нет, конечно, это только фантазия, а не план. Во-первых, это не так просто достать взрывчатку, заминировать и взорвать храм, где всегда полно народу. Во вторых, погибнут невиновные люди, дети. Это Самсону было всё равно, Юра же, всё-таки, не такой! В третьих, ну, и что это даст? Храм отстроят заново, погибших объявят святыми великомучениками… Нет, надо идти другим путём.
А, может быть, стоит попробовать заняться пропагандой? Юрке надо попробовать кого-то сагитировать. Вот, только, кого? Юрка понимал, что ошибка может стоить ему очень дорого. Поэтому, прежде чем к кому-то обратиться, он перебрал несколько кандидатур и, наконец, остановился на двух. Лёшка Шаров – здоровенный детина, хулиган и дебошир. То кнопку на стул учителя подложит, то мел к доске приклеит. Часто передразнивал учителей. Рисовал в учебниках, что считалось очень большим грехом. Грубый голос, грубые шутки. Розги получал чаще, чем все остальные вместе взятые. Бунтарь! Другой – Генка Щербаков. Наоборот, слабак, которого обижали все, кому не лень. Двоечник. В детдоме ему было, явно, очень плохо. А, значит, слова Юрки должны упасть на благодатную почву. Но с кого начать?
Всё решил случай. Однажды вечером Юрку и Генку вместе направили дежурить на кухню – мыть посуду. Тарелки-то, ложки – ещё ничего. Самое тяжёлое – котлы. Времени было полно. И Юрка решился. Сначала он завёл с Генкой разговор о том, как тяжело и тошно живётся в детдоме. Вызвал Генку на откровенность. А когда тот согласился с Юркой, что жизнь в детдоме, таки да, не сахар, Юрка и выложил ему всё. Рассказал и про то, что он не верит в бога, и про то, что бога, вправду, нет. Что его придумали древние люди, которые не могли объяснить себе причин всего, что происходит в природе. Рассказал про костры Инквизиции, про эксплуатацию человека человеком, про то, как хорошо жилось людям, пока власть в стране не захватили попы, и как хорошо ему жилось с родителями, пока родителей не арестовали. А его не забрали в детский дом. И что надо бороться против власти и против церкви. Во имя свободы, во имя блага всего Человечества.
Генка слушал очень внимательно, поддакивал, иногда задавал уточняющие вопросы. Давал советы, кого ещё стоит, агитировать, а кого нет. Обещал сам поговорить с Сашей Поповым и Димой Ефименко. Даже название организации придумали: Союз Революционных Свободных Атеистов – СРСА. На прощание, перед тем, как идти ко сну, Юрка согнул в локте руку со сжатым кулаком и сказал:
– Рот фронт!
И Генка ответил:
– Рот фронт!
В эту ночь Юрка уснул почти счастливым.
На следующий день, сразу после занятий, всех воспитанников и весь персонал, собрали в клубе. Кроме охранника, который остался в будке у ворот. На трибуну поднялся директор, отец Алексий. Выдержав паузу он начал:
– Я собрал вас всех по чрезвычайному поводу.
Снова многозначительная пауза.
– Четырнадцать лет руковожу я нашим детским домом. Всякое было. И хорошее и плохое, но такого ужаса и позора не было никогда. И ничего подобного не было. Поздравляю нас всех! В нашем детдоме действует подпольная революционная сатанистская организация. СРСА! Воспитанник Ларионов! ВСТАТЬ!!!
Юрка встал.
– Иди сюда. Встань вот тут! Тебе не стыдно?
Юрка молчал.
– Позор! – за него продолжил директор, – Какой позор!
Далее, он произнёс длинную, прочувственную речь. Поведал о том, что именно Господь Всевышний создал этот Мир. И что мы все должны любить и почитать его. Рассказывал о Сатане, который отвращает людей от Бога. Вот даже в их чудесное заведение, оказывается, Сатана посетил и сбил с панталыку отрока Юрия. Рассказывал о муках Иисуса, о первых христианах, которых бросали на съедение львам и о других мучениках за веру христианскую.
– Люди на смерть шли, за веру! А ты… Ты предал их память!
Говорил о большевиках, которые преследовали христиан и разрушали храмы. О мужественных людях, которые в годы большевистского ига, рискуя жизнью и свободой, всё-таки молились Всевышнему и учили Вере своих детей. А теперь – благодать! Всюду церкви, монастыри, семинарии. Не надо ни от кого прятаться. И какой же надо быть неблагодарной скотиной, чтобы вместо того, чтобы возносить Господу хвалу, готовить подлый удар в спину Православной церкви. И… нет, как его язык поганый повернулся такие вещи говорить! И как его мозги повернулись! Нет, ну, очень он неблагодарный! Страна о нём заботится, кормит его, поит.
– Ты хоть знаешь, красная неблагодарная свинья, сколько стоит твоё содержание в детском доме? Сколько власть, которую ты так ненавидишь, тратит на тебя? Тебя забрали от преступников-родителей, спасли от их влияния. Но тебя не оставили на улице умирать. Тебя подобрали, обогрели. Кормят три раза в день, учат. Что ж ты, сволочь, кусаешь руку, которая тебя кормит?
Ну, и уж, конечно, попытка создания антицерковной, антиправительственной, атеистической, коммунистической организации, к тому же поставившей целью свержение законного Православного Государя – это уголовное преступление, за которое полагается смерть. И про великую православную страну Россию, и про то, сколько у неё врагов. Про американский империализм, про всемирный масонский заговор:
– Ты же русский! – восклицал директор, – Твоя фамилия Ларионов, а не Цукерман! А русский должен быть православным. Русский, который не ходит в церковь и не соблюдает обрядов, это как порхающий бегемот. Как ты мог предать свою нацию!
И далее, в том же духе. Директор всё говорил и говорил. Иногда он обращался к Юрке:
– Ну, что молчишь? Скажи своим учителям, товарищам! Отвечай!
Юрка молчал. Директор и не настаивал. Он был слишком увлечён своей речью. Потом говорили другие учителя. Говорили «товарищи» (Какие они, к чёрту, товарищи!). Его ругали, оскорбляли, проклинали. Хвалили Генку, который сорвал Юркины коварные планы. Генка сидел важный, гордый. По его лицу блуждала счастливая улыбка. Герой! Ему тоже предоставили слово, и он сравнил Юрку с Иудой.
Юрка молчал. В голове его звучала песня.
«Орлёнок, Орлёнок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди!
Навеки умолкли весёлые хлопцы,
В живых я остался один»
Это же о нём песня! Вот он сейчас один! Один среди врагов. Вот только дальше… Дальше не так, как в песне.
«Орлёнок, Орлёнок, гремучей гранатой
От сопки солдат отмело.
Меня называли орлёнком в отряде,
Враги называли орлом»
… А Юрку называют гадёнышем, мразью, вражьим выкормышем.
«Орлёнок, Орлёнок, мой верный товарищ,
Ты видишь, что я уцелел.
Лети на станицу, родимой расскажешь,
Как сына вели на расстрел»
Не расскажет. Нету больше родимой.
Директор закончил речь тем, что, хотя такой негодяй как Юрка заслуживает самой тяжёлой кары, на первый раз его простят. Ведь это так на него воспитание повлияло. Поэтому его сажать в тюрьму и расстреливать не будут: директор добрый! И все они тут очень добрые! И, вообще, какое умение для христианина главное? Правильно: прощать! Директор даже назвал Юру деткой, погладил его по голове и сунул ему для поцелуя холёную руку с большим перстнем. Юре очень хотелось ухватить эту руку зубами, но он, всё-таки, изобразил поцелуй.
Наказание оказалось не таким серьёзным, как ожидал Юрка. Как и обещал директор, никто не стал его расстреливать и даже сажать в тюрьму. Ему дали 50 розг в два приёма по 25. Назначили епитимью: не менее часа в день работа в саду, каждый день переписывать от руки 3 страницы из Библии, и 15 минут перед сном стоять на коленях. Терпимо. Не страшно и то, что на уроках учителя стали к нему придираться и, нет-нет, да говорили о нём гадости. Страшно другое: «товарищи» теперь знали, что он не такой, как они. А, значит, над ним можно издеваться. Даже нужно! Ведь он – враг веры! Дети часто издеваются над сверстниками. Им и повод не нужен. А тут – вполне законный повод.
Когда Юрка поступил в детский дом, ему, как любому, пытались устроить «прописку» и ему пришлось отстаивать свою честь кулаками. Теперь было хуже. Много хуже. Всеобщая лютая ненависть. Каждый старается ударить, оскорбить, уколоть. Юра мог расслабиться только на уроке или в церкви (вот ирония судьбы), где он чувствовал себя в относительной безопасности.
Однажды на перемене на него набросились Петухов и Вок. Петухов заломил ему руку:
– Скажи: «Отче наш! Иже еси на небеси!», а то руку сломаем, - сказал Петухов. И повернул руку так, что Юрка взвыл от боли.
– Скажи! – Повторил Петухов.
– Отче наш, иже еси на небеси! – простонал Юра.
Петухов отпустил руку:
– Хороший мальчик! – сказал он и потрепал Юрку по щеке.
А у Юрки горело лицо. Ему было больно и стыдно. Он дал слабину. Всё! Теперь заклюют!
На следующей перемене это повторилось. На сей раз его заставили прочесть «Благодарение за всякое благодеяние Божие». Потом это стало повторяться регулярно. От Юрки требовали прочесть ту или иную молитву. Ему даже перестали руку заламывать, а потом и перестали и угрожать. Хороший мальчик! Молитвы читает! За это его можно даже не побить! Иди, мальчик!
Сдался? Да нет, не сдался! Просто ему надо было выиграть время. Он снова задумал побег. План был таков: заболеть и попасть в больницу. Ну, в самом деле, не будет же воспитатель его там охранять! Да, наверняка в больнице таких пациентов тоже как-то охраняют. Вполне вероятно, что бежать оттуда ничуть не проще, чем из детдома. Но кто его знает? А вдруг, проще? Этот шанс и упускать его нельзя. Самый лёгкий вариант – простудиться. Были ещё два: напиться грязной воды или что-нибудь себе повредить. Но их Юрка оставил про запас. Всё-таки убегать с больным животом несподручно. Как-то в дождливый день воспитанников повели в город в церковь на очередной праздник.
Юрку, как обычно, вели на цепочке, что являлось неиссякаемым источником шуток для «товарищей»
– Собачку выгуливают!
Юрка специально вышел без свитера, хотя было холодно. Намеренно промочил ноги. Вода в ботинках так и хлюпала. И Юрка… не заболел.
На следующий день выглянуло солнце. Был выходной и никого из старших, не считая охранника, в детском доме не было, и воспитанники остались предоставлены сами себе. Вообще-то в этот день за детьми должен был присматривать отец Тихон, но он смотался в город по каким-то своим делам: а что с ними случится за пару часов? Так уже бывало не раз. Такие дни Юрка особенно не любил. Разумеется, не от того, что ему так приятно было общество старших. Просто при учителях и воспитателях «товарищи» вынуждены были себя сдерживать.
Сколько мог, Юрка простоял в своём убежище. Последний раз он вытащил марку, полюбовался на портрет Гагарина, погладил его пальцем, убрал обратно в нагрудный карман и вышел.
Они стояли и ждали его. Их было много. Похоже, весь детский дом. Человек пять ближе. Остальные подальше. Ну, ясно: авангард и основные силы.
От авангарда отделился Сашка Васильев.
– Здорово, краснопузый! – сказал он, – а ну-ка прочти «Символ веры»!
– Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго… – Юрка произнёс молитву до конца.
– Молодец! Хороший мальчик! Молитвы знает! Скажи, краснопузик, а где твои папа и мама?
– Сам знаешь, – буркнул Юрка.
– Нет, ты расскажи! А мы послушаем.
– Их арестовали.
– Бедненькие! А за что их арестовали?
– За атеизм.
– Ой! Что я слышу! Так они в Господа нашего не верили, Вседержителя? Вот, гады, правда? То ли дело их сын Юрочка! И в церковь ходит и молитвы знает!
Юрка молчал, он ждал, когда Васильев подойдёт поближе. Тем временем, от толпы Мартынов и по кривой траектории двинулся куда-то в сторону, чтобы зайти Юрке за спину. Плохо. Очень плохо.
– Юрочка, а, правда папа у тебя козёл, а мама проститутка? Нет, ну что ты молчишь? Ведь только козлы и проститутки в Бога не веруют. Скажи громко: «Мой папа козёл! Моя мама проститутка!» Тогда мы тебя бить не будем.
Васильев подошёл достаточно близко. Юрка быстрым движением, как учил папа, выбросил руку вперёд и врезал Васильеву в челюсть, и через четверть-секунды ударил не глядя каблуком назад. Удачно! Спереди взревел от боли Васильев. Сзади ойкнул Мартынов.
– Ты что?! – удивился Васильев, – он не ожидал удара.
Тем временем, Юрка, не давая врагам опомниться, снова врезал Мартынову, на сей раз не слишком удачно, по скуле по касательной и бросился бежать. Куда? К будке охранника. Поняв его манёвр, враги кинулись наперерез. Юрка увидел возле скамейки пустую бутылку. Оружие. Только бы добежать! Не дали. Догнали, повалили. Потом снова подняли. Сзади его держали двое, а Василев бил его по лицу.
– Сволочь краснопузая! На кого руку поднял, сявка! На МЕНЯ? Вот тебе!
Юрка попытался пнуть Василева ногой. Но тот увернулся:
– От, гадёныш! Ещё и дерётся! Свяжите его!
Пока бегали за верёвкой, «товарищи» снова прижали юрку к земле, да так, что он едва мог дышать, держали руки и ноги. Потом, связав руки и ноги, потащили к фонарному столбу, который стоял возле клуба. Юрка старался вырваться, но ему не удалось. Единственное, что у него получилось, это укусить чей-то палец, оказавшийся в опасной близости от его лица.
– Он ещё и кусается!
Удар!
Наконец Юрку привязали к столбу.
– Это позорный столб – сказал кто-то из «товарищей». Кто именно – Юрка не видел: говорящий находился сзади него, а по голосу Юрка помнил не всех.
Потом к нему подходили по одному. Били, плевали лицо, дёргали за волосы. Издевались.
Витька Пономарёв просил каждого:
– Слишком сильно не бей! А то потеряет сознание и отключится.
И правда, били пока не особенно сильно. Некоторые, похоже, боялись. Чего? Что Юрка развяжется и даст сдачи? Или что старшие накажут?
– Ну, врежь ему, не бойся! – уговаривал Васильев щуплого малыша-первоклассника, – Ударь! Он тебе ничего не сделает.
Юрка молчал. Ну, где этот чёртов Тихон? То целыми днями ошивается, а когда нужен, так и след простыл!
– Давай-ка, «Призывание помощи Духа Святаго на всякое дело доброе», – важно сказал Петухов.
Главное, выйти относительно целым из приключения. А потом он попадёт в больницу. Даже простужаться не надо. Враги, сами того не зная, помогли ему. Наверняка он сейчас весь в синяках и кровоподтёках. Завтра скажет воспитателю, что не может встать с кровати, и пусть попробуют не отвезти его в больницу!
Разбитыми губами Юрка начал произносить слова молитвы:
Творче и Создателю всяческих, Боже, дела рук наших, ко славе Твоей начинаемая, Твоим благословением спешно исправи, и нас от всякаго зла избави, яко един всесилен и Человеколюбец.
– Умничка! – похвалил Петухов, когда Юрка закончил, – ну, что, отпускаем его?
– Нет, подожди, – возразил Васильев, – пусть он сначала скажет, что его мать – проститутка, а отец – козёл.
– Что ж,– сказал Петухов, – вполне законное требование. Его родители арестованы за то, что Бога не любили и против царя-батюшки гадости замышляли. Кто же они ещё? Давай, Юрочка! Закончим и отпустим тебя. И целый день потом мучить не будем. Ну, повторяй за мной: «Моя мать проститутка!»
– Твоя мать проститутка! – зло сказал Юра.
– Я сирота, – ласково оскалился Петухов, и тут же влепил Юрке пощёчину. Добрые следователи тоже иногда бьют подследственных. Потом Петухов продолжил всё тем же ласковым голосом:
– Не хочешь на свободу? Дурак ты! Что ты их защищаешь? Они же против БОГА!
– Какого бога? – Юрка изобразил удивление, – Не знаю никакого бога!
– Ну, продолжай.
И Юрка продолжил. Он говорил про происхождение Вселенной, про происхождение видов и человека, про Джордано Бруно, Галилея и Коперника, про Ламарка и Дарвина, про Ленина и Че Гевару, про Парижскую коммуну и лейтенанта Шмидта, про ДнепроГЭС и покорение полюса, про космические корабли и ядерные реакторы. Нет, он не был настолько наивен и не надеялся, что ему удастся переубедить всю эту прыгающую, кривляющуюся публику. Какой смысл метать бисер перед свиньями? Но смысл был. Ему нужно было любой ценой потянуть время до возвращения Тихона. Ну, где его черти носят! Как картёжник, оказавшийся в тяжёлой ситуации, он клал на стол козырного туза. А во вторых, впервые за все эти годы он мог не прятаться, и открыто высказывать свои мысли. Он не подбирал слова. Слова как бы сами текли из него. И плевать, что они гогочут, что задают провокационные вопросы. Но где же этот Тихон?
Какое-то время спустя, забава надоела. Юрку слушали всё с меньшим интересом, Всё чаще, за непонравившиеся слова, он получал тычки или плевки. Разговор плавно перетёк в перебранку, в которой за каждое слово Юрку карали ударом, а ответить ударом он не мог. Только бранью. И Юрка ругался. Он всячески поносил своих мучителей, самыми страшными словами, которые знал, он ругал царя, церковь, патриарха, бога. За что каждый раз получал удар. «Злых» и «Добрых» следователей больше не было. Били все.
В какой-то момент Шаров сказал:
– Ну, хватит. Будем его кончать.
– Как кончать?
– А что ещё с ним делать? Он Государя-Императора обзывает. Бога обзывает. Мешок на голову и в воду.
– В какую воду? Где ты тут воду видел?
– Ну, это я так, образно сказал. Зарежем или повесим.
– Ты с ума сошёл! Накажут нас.
– За ТАКОГО? Не накажут!
– Так нельзя же убивать! Грех!
– Грех? Нельзя убивать просто людей. А врагов Христа убивать можно и нужно! Мы – воинственная церковь. Имеем право! Помнишь, сколько раз в Библии карали за богохульство? Или надо было безбожников по головке гладить?
– Прав Лёха! Богохульник он! Смерть ему!
– Смерть! Смерть собаке! – галдели «товарищи»
– А как убивать будем?
– Медленно. Чтобы мучился подольше!
– У меня есть перочинный нож.
– Нет, кровь нельзя проливать?
– Кто сказал?
– Я знаю! В нём сидит бес и с кровью он убежит. Его сжечь надо. Тогда и бес сгорит в нём.
– Да я не против. Сжечь, так сжечь.
– Тащите дрова! Его надо всего обложить.
– Бензину бы добыть!
– Где его добудешь? Ничего. И так сгорит.
– Ах ты мой краснопузенький! Там твои мамочка и папочка в аду заскучали. Прыгают сейчас по раскалённой сковородочке и плачут: «Где ж наш сыночек Юрочка?» Ну, ничего! Скоро ты их увидишь! Вместе с твоей Чегебарой.
– Братва! Верёвки сгорят и он вырвется.
– Правильно! Проволокой нужно.
Притащили проволоку, которая больно впилась в запястья. Вот она, смерть… Эх, Юрка! Ничего-то ты не успел в этой жизни. Революцию не устроил, царя не убил, ни даже полицейского не ударил! Разве что этим уродам от тебя хоть немного попало? Даже не пожил как следует! Нигде не был. Ничего не видел.
«Орлёнок, Орлёнок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет.
Не хочется думать о смерти, поверь мне,
В шестнадцать мальчишеских лет»
Юрке даже не шестнадцать. Ему тринадцать. Ах, как не хочется о смерти думать! И скоро не будет для него ни солнышка, ни травки, ничего...
«Орлёнок, Орлёнок, товарищ крылатый,
Ковыльные степи в огне.
На помощь спешат комсомольцы – орлята,
И жизнь возвратится ко мне»
Никто не спешит на помощь. Никого нет. Один ты остался, Юра! Последний.
На секунду Юрка представил, как во двор врывается красная конница. Все молодые, красивые, в остроконечных буденовках с большими красными звёздами. Товарищи! Действительно, ТОВАРИЩИ! Они рубят налево и направо Юркиных врагов. В глазах у воспитанников – ужас. Они бегают по двору, кричат, плачут. Но вскоре все они оказываются порубленными. Несколько всадников спрыгивают с коней и развязывают Юру. И тут к Юрке подходит командир. Высокий, красивый… Да это же папа!!!
Юрка улыбнулся.
– Что лыбишься, макака краснозадая? Предвкушаешь встречу с родителями? Скоро, скоро увидишь, как на твоей мамуле черти катаются!
Нет красных всадников. Нет даже лысого отца Тихона. «Отца», какой он, к чёрту, отец?
– Щербаков, поджигай!
Огонь понемногу занялся. Запахло дымом. Тихон не шёл. Конец!
***
Суд был недолгий. Адвокат говорил долго и прочувственно. Да, ребята совершили преступление, убили своего товарища, что, конечно, нехорошо, но, во-первых они несовершеннолетние, во-вторых, они бедные сиротки, в-третьих, теперь установить, кто был зачинщиком, кто организатором, кто исполнителем. Не сажать же в колонию всех! Наконец, в четвёртых, потерпевший сам их спровоцировал. Он же оскорбил самое святое для них, да и, вообще, для любого россиянина и христианина: он оскорбил их религиозные чувства. Ну, разве могли эти несчастные ребята спокойно слушать, как потерпевший глумится над Россией, над Его Святейшеством Патриархом Всея Руси, над его Величеством Государем, наконец, над самим Господом Богом? Нет, не могли! К тому же они все как один глубок и искренне раскаялись. Конечно же, они виноваты, но, они достойны и снисхождения.
В результате все воспитанники получили разной степени епитимьи. Директор за недогляд получил выговор и тоже епитимью: трёхдневный строгий пост, в течение месяца – земные поклоны с произношением молитвы "Боже, буди милостив ко мне, грешному.» Наиболее сурово был наказан отец Тихон. Кроме епитимьи он был снят с должности и уволен из детского дома без выходного пособия, и расходы на похороны пострадавшего были удержаны из его зарплаты. Впрочем, сам он, по собственной инициативе решил уйти в монастырь, замаливать грех.
Воспитанники, которые очень натурально каялись на суде, выйдя из зала, сразу стали прыгать и поздравлять друг друга с победой.
А Юрку похоронили в полном соответствии с православными обрядами, и помолились за его душу, как и положено. А на могиле его поставили серый железобетонный крест.
17.02.2104. Кирьят-Экрон
Источник www.proza.ru/2014/03/02/2480
2. тема команд арифметического сопроцессора.
3. Эминем
4. тематики и информатики Экономикоматематические методы и прикладные модели Ауд
5. Территориальные споры
6. Фантазий в манере Калло
7. воаппаратов Услуга Наименование услуги Наименования используемых
8. Tracheitis Текст з перекладом
9. по теме- Учение о Конституции
10. Особенности цветного проявления оценка качества аппаратуры и программного обеспечения
11. Контрольная работа- Тайга
12. тема XYZ МКО 1931 Основные цвета- удельные цветовые координаты спектральные характеристики
13. волевая незрелость у детей с ЗПР сочетается с несформированностью произвольного внимания что проявляется в
14. Лабораторная работа 2 Работа в текстовом редакторе Word Задание 1 Создайте в текстовом редакторе Word
15. тематическая модель- lnX0 i1n lnX lnX x 1 ^ i - i x Блоксхема- Код программы- Privte Sub Commnd1Click Dim
16. Політичний режим
17. . Философия и мировоззрение
18. Метро 2033 Дмитрия Глуховского ~ культовый фантастический роман самая обсуждаемая российская книга послед
19. РЕФЕРАТ дисертації на здобуття наукового ступеня кандидата психологічних наук Київ200.html
20. Синтез та дослідження тригерних схем на основі логічних елементів