Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Info
Гай Адамс
Шерлок Холмс. Дыхание Бога
Книга сообщества http://vk.com/best_psalterium . Самая большая библиотека ВКонтакте! Присоединяйтесь!
В последние дни XIX столетия Холмс готов попрощаться с карьерой детектива. Джон Ватсон, его давний друг и биограф, тяжело переживает кончину своей обожаемой жены, поэтому он не в силах развеять затянувшуюся хандру гениального сыщика. Если что и способно вызвать хотя бы слабейший интерес у Шерлока, так это преступление, равных которому не было до сих пор.
И вот оно случается! Молодой Хилари Де Монфор, светский лев и богатый наследник, обнаружен убитым на лондонской улице. И не просто убитым — с баловнем судьбы, по всем признакам, расправилась некая сверхъестественная сила. Первое побуждение Холмса, не верящего в мистическую чепуху, — отказаться от участия в расследовании. Но как тогда быть с дерзким вызовом его профессионализму, его репутации?
Захватывающее новое дело бессмертного героя сэра Артура Конан Дойла
Если до сих пор вы не читали рассказов о Холмсе, руку даю на отсечение: можете смело браться за «Дыхание бога». Почему? Да потому, что этот роман меня самого заставил наконец-то прочесть «оригиналы». А если вы уже знакомы с творчеством Дойла, то и эта книга доставит вам удовольствие..com
Дабы противостоять чему-то невероятному и богопротивному, собирается команда самых выдающихся специалистов по оккультизму: доктор-медиум Джон Сайленс, маг-детектиВ Томас Карнаки, демонолог и руновед Джулиан Карсвелл… Но хватит ли у них сил и знаний? Вот-вот закончится столетие, и кажется, что Лондон готов сорваться в инфернальную бездну — а та продолжает расти, чтобы поглотить нас всех. «Дыхание бога» — увлекательнейшее новое расследование прославленного детектива Шерлока Холмса.Holmes: The Breath of God
. 1.0: OCR и создание FB2 — USER.
Гай Адамс
Шерлок Холмс. Дыхание Бога
Филу Джаррету, моему Ватсону
Глава 1
СМЕРТЬ ХИЛАРИ ДЕ МОНФОРА
Во избежание неясностей скажу сразу: я там не присутствовал.
Представляя читающей публике истории из жизни моего друга Шерлока Холмса, я, как правило, излагаю события от лица очевидца. Естественно, за исключением показаний многочисленных клиентов. Но даже в этих случаях — и особенно в этих случаях — я стараюсь передать их показания точно, насколько это позволяют сделать мои заметки. Одобряет это Холмс или нет (а он не одобряет), я всегда считал важным, чтобы в моих записках была правда и только правда. Иногда, конечно, я пытаюсь оживить повествование (ведь читателя надо увлечь, а не только информировать), но при этом никогда, даже в мелочах, не изменяю правде.
Приступая к рассказу о деле, которое за считаные дни до наступления нового великого века погрузило Лондон в хаос, я могу полагаться только на собранные полицией показания свидетелей, излишне эмоциональные репортажи в газетах и ясность, которую даёт взгляд в прошлое.
В общем, был я там или нет и могу ли поклясться в точности описания последних минут жизни Хилари Де Монфора (потому что, как часто бывает, завязкой всей истории послужила смерть), но с этого мы и должны начать. Ибо первым, кто ощутил на себе Дыхание Бога, стал молодой Де Монфор, светский лев и расточитель чужих банковских счетов.
А проявилось это Дыхание с невероятной силой.
Вечер 27 декабря 1899 года Де Монфор начал с карт и шампанского. А закончил, превратившись в мешок с переломанными костями, в центре Гросвенор-сквер. О том же, что произошло между этими событиями, постараюсь рассказать по возможности подробно. Естественно, для этого придётся покопаться в его жизни…
Лондон — это несколько городов в одном, от зловонной и грязной улицы Ротери с её опиумными домами до стерильно чистого квартала Мэйфейр. Выполняя различные поручения Холмса, я исходил Лондон вдоль и поперёк. И не раз бывал свидетелем самых невероятных событий… Я много путешествовал по миру, истекал кровью на поле боя в чужой стране, и всё же место, которое до сих пор заставляет меня испытывать благоговейный страх, — это город, ставший мне домом. Думаю, по одной только этой причине я не смог бы жить где-то ещё.
Подозреваю, что для Хилари Де Монфора Лондон был одним целым. Его жизнь, как и жизнь большинства молодых представителей высшего общества, вертелась вокруг клубов и модных мест города. Семья Де Монфора из поколения в поколение владела значительной частью Сассекса, и пока Хилари не созрел для того, чтобы исполнять фамильный долг и управлять поместьем, в его распоряжении было достаточно свободного времени и родительских денег.
Тем вечером, о котором идёт речь, он комфортно расположился за игровым столом в «Нейвсе». После закрытия знаменитого «Крокфорда» джентльменам пришлось переместить деньги и записные книжки для пари в другие игорные клубы, выросшие как грибы, и «Нейвс» — один из таких. Хилари был, без сомнения, неважным игроком: он мог с равным успехом сорвать куш в целое состояние, а мог разом спустить все свои сбережения. Но в тот вечер карты ему благоволили, и позже Лэнгфорд, швейцар из «Нейвса», припомнил, что молодой человек покинул клуб в весьма приподнятом настроении.
«Он сбежал с крыльца, перескакивая через ступеньку, — процитировала Лэнгфорда «Дейли ньюс». — Был жив-здоров и кипуч, как шампанское».
В таком виде он пребывал недолго.
На улице падал снег. Де Монфор шёл сквозь густую белую пелену к следующему пункту назначения. Ресторан «У Сальери» более всего подходил молодому человеку, которому деньги жгут карман. Мы можем только догадываться, почему он, несмотря на ненастную погоду, предпочёл отправиться туда пешком. Возможно, Хилари решил немного проветриться и освободить место для очередной порции алкогольных паров и табачного дыма.
Далее Де Монфор на секунду всплывает в нашей истории, когда в ужасе бежит по улицам недалеко от Гросвенор-сквер. Он до смерти напугал пожилого джентльмена, который возвращался домой. Молодой человек мчался по заснеженному тротуару, отчаянно крича и всё время оглядываясь. Очевидно, он был уверен в том, что за ним гонятся. Однако пожилой джентльмен на допросе в Скотленд-Ярде был готов поклясться, что на улице, кроме них двоих, не было ни души.
— Испугаться в такую погоду — это не удивительно, — сказал он инспектору Грегсону. — Дело не только в снегопаде, хотя он был довольно сильный. А вот ветер, лёгкий и почти неощутимый в начале моей прогулки, вдруг превратился в настоящий ураган.
Грегсон заметил, что свидетель, вспоминая тот ветер, разволновался.
— Мне пришлось ухватиться за перила уличного заграждения, иначе меня бы наверняка унесло по тротуару за этим бедным молодым человеком. В какое-то мгновение снег закружил так сильно, что, кроме тусклого фонаря над головой, я вообще ничего не видел.
— А когда прояснилось? — спросил Грегсон.
— Молодой человек исчез, как будто его и не было. Улица опустела, остались только большие заносы после ветра.
И действительно, полисмен, который первым прибыл на место, где обнаружили тело Де Монфора, упоминал о каких-то особенных снежных заносах. Этот констебль, парень по имени Вильсон, будучи новичком в полиции, даже разнервничался, когда ему на дежурстве попался такой «экземпляр» трупа. И тем не менее снежные заносы произвели на него столь сильное впечатление, что он даже попытался зарисовать их в своём блокноте.
Позднее он сказал Холмсу:
— Было похоже, будто за ним гналась рука самого Господа. Прямо через площадь. По мне, только что-то вроде этого могло сотворить такое. Да, парня жутко отмолотили…
И это правда. Подобные повреждения нельзя нанести в одиночку. Вряд ли в скелете Де Монфора осталась несломанная кость, а тело было чёрно-фиолетовым от кровоподтёков. Так иногда выглядит бедолага-утопленник, которого прибило к берегу Темзы, — разбухшее, обезображенное подобие человеческого тела. Мы могли только гадать о том, каким орудием нанесены эти увечья. На трупе не было характерных следов от удара палкой или дубинкой. Я мог бы поклясться, что тело упало с большой высоты. Но при всём разнообразии живописных видов нашей столицы здесь всегда не хватало только вида на горы. Хилари Де Монфор умер на ровном и пустом участке одной из лондонских площадей, и найти причину столь плачевного состояния его останков было нелегко.
Глава 2
ДОКТОР-МЕДИУМ
— Нет, Ватсон, я просто не могу в это верить! — воскликнул мой друг и театрально взмахнул руками. Так он любил обозначать свои самые категоричные заявления. — Как человек науки, человек, рационально мыслящий и твёрдо стоящий на земле, может даже допускать к рассмотрению подобный вздор?
— Я не говорил, что верю в это. — Я прикурил трубку и бросил спичку в камин. — Просто надо держать свой разум открытым для всего.
— Открытым? — Холмс закатил глаза и откинулся в кресле. — Ни одно выражение не способно наполнить меня таким ужасом. Открытый разум… Как можно даже помышлять об этом? Открытый разум в океане хлама. Всё равно что плыть по Темзе с широко разинутым ртом и без конца глотать всякую мерзость…
— Вы сами говорили, что ошибочно строить теории, не опираясь при этом на факты. Вы утверждали, что хороший детектив сначала впитывает всю информацию, а потом делает соответствующие выводы.
— Всю имеющую значение информацию, — уточнил Холмс. — Надо доверять логике и чувству рационального и отсеивать мусор, не имеющий отношения к делу. Разум не такой эластичный — не стоит лопатами загружать в него бессмысленный вздор. Факты надо накапливать аккуратно, избирательно, чтобы в результате сформировалось точное видение дела.
— И каким вам видится наш возможный клиент?
Холмс бросил визитную карточку на обеденный стол и занял наблюдательный пост у окна.
— Время покажет. Но логика подсказывает, что он либо шарлатан, либо дурак.
Я вздохнул. Продолжать спор не имело смысла: мой друг не из тех, кто охотно меняет свою точку зрения. Карточка принадлежала доктору Джону Сайленсу. Я с ним не встречался лично, но его репутация была мне известна. В Лондоне трудно отыскать специалиста в области медицины, который бы не слышал о враче, провозгласившем себя доктором-медиумом. Будучи человеком состоятельным (правда, никто не мог сказать, откуда у него такое состояние), Сайленс предлагал свою помощь тем, кто не мог себе позволить лечение за деньги. Многие люди моей профессии, включая и меня самого, конечно, практикуют какое-то количество часов в работных домах или других подобных местах, где требуется бесплатная врачебная помощь, но большинство из нас не может посвящать этому львиную долю своего времени.
Но не только щедрость была причиной широкой известности доктора Сайленса. В последние годы он переключил своё внимание с чисто физических аспектов медицины на то, что называл душевными расстройствами. Вопрос же, что именно доктор Сайленс имел в виду под этим термином, был предметом активных дискуссий в медицинских кругах. Его речи об одержимости демонами и вмешательстве потусторонних сил в земную сферу не играли на руку его репутации (и, конечно, способствовали столь категоричной реакции со стороны моего друга, преданного сторонника рационального взгляда на мир). Хотя нашлись и такие, кто рассматривал деятельность Сайленса как работу психиатра в более широком смысле этого слова.
Впрочем, как бы это ни называли, существовало немало свидетельств от людей, которым доктор Сайленс действительно помог. На что Холмс, естественно, возразил бы, что многие из тех, кто посещает так называемых ясновидящих, после часового театрального действа вполне могут почувствовать прилив сил, но это не означает, что надо поощрять шарлатанов.
Я тоже был весьма скептически настроен по отношению к ясновидящим, но отзывы о докторе Сайленсе были настолько положительными, что я считал правильным уделить его персоне хоть толику внимания. На мой взгляд, прежде чем судить о Сайленсе, следовало с ним встретиться и предоставить ему возможность рассказать о своей практике. Холмс смотрел на это иначе, но тем не менее согласился на встречу. За отсутствием других причин, пожалуй, только любопытство могло заставить его пожертвовать собственным временем.
Холмс уже несколько месяцев пребывал в дурном расположении духа, о чём после моего возвращения поспешила мне сообщить миссис Хадсон. Женившись, я, естественно, съехал с нашей съёмной квартиры. Но после безвременной кончины моей Мэри одиночество и, не буду скрывать, затруднительное финансовое положение подтолкнули меня к возвращению. Миссис Хадсон не сомневалась, что именно недостаток моего успокаивающего влияния на Холмса послужил причиной столь сильной перемены в его настроении. Честно говоря, я вовсе не обладаю способностью влиять на Холмса, — скорее, он способен влиять на других. Его же настроение может меняться, как курс лодки, выброшенной в океан. Одно я могу заявить с полной ответственностью: на поведении Холмса сказались обстоятельства его профессиональной деятельности, которые изменились не в лучшую сторону. Девятнадцатый век под занавес преподнёс ему несколько интересных дел. В течение ближайших лет моему другу предстояло оставить практику — уйти, несмотря на все прогнозы, в отставку и тихо, спокойно жить в деревне в Сассексе. Последние же годы Холмс был буквально завален предложениями, которые он считал недостойными своего внимания. Он всегда с пренебрежением относился к моим попыткам познакомить широкую публику с его работой, и время показало, что у него были на то причины. Практика Холмса стала настолько известна, что требующие немедленного вмешательства дела просто стопорились из-за объёма получаемой почты. В большинстве писем не было и намёка на какое-то дело. Их содержание варьировалось от жёстких просьб принять на работу (их присылали биографы в отставке, уверенные, что справятся с этой задачей лучше меня) до пламенных признаний в любви.
Признания приходили особенно часто и никогда не переставали меня удивлять. Я уже говорил о том, что Холмс, хоть и ценил привлекательные качества женщин, никогда не жаждал общения с ними. Злые языки пытались представить это так, будто его предпочтения лежат в другой области, но на самом деле его просто-напросто не интересовал этот вопрос. Холмс не был человеком плоти, о чём свидетельствовало его индифферентное отношение к потребностям собственного тела, — он был человеком разума, и количество надушённых страниц в конвертах никак не могло на это повлиять.
Каждое утро Холмс усаживался по-турецки у камина и просеивал корреспонденцию в поисках писем хоть с каким-то представляющим профессиональный интерес содержанием, и к дыму от сжигаемых любовных посланий и прочего вздора примешивался дым от его трубки. Потом наступал черёд писем о пропавших без вести и посланий от ревнивых супругов. Холмс давно отказался от попыток удовлетворить бесчисленные просьбы всех тех, кто внезапно обнаруживал, что количество членов его семьи уменьшилось. Люди исчезают каждый день, и большинство из них не хотят, чтобы их кто-то нашёл.
Меня несколько удивил тот факт, что письмо Джона Сайленса преодолело оба этапа отсева и достигло священной вершины — доктору была назначена встреча. Правда, к тому времени, когда он явился, настроение Холмса оставляло желать лучшего. Проведя несколько часов за неудачными химическими опытами, мой друг обречённо улёгся на кушетку. Его руки, в пятнах от кислоты, безвольно свисали по бокам. Холмс курил сигарету за сигаретой и напоминал опрокинутый и накрытый старым халатом паровой двигатель.
— К вам гость, сэр, — доложил в назначенный час Билли, мальчик-слуга Холмса. — Доктор Сайленс. Утверждает, что приглашён на встречу.
Холмс только зарычал в ответ и бросил то, что осталось от очередной сигареты, в сторону камина. Окурок не долетел до цели и прожёг ещё одну чёрную метку на ковре прежде, чем я успел его подхватить.
— Пригласи его наверх, Билли, — сказал я, твёрдо решив для себя, что хотя бы один из нас проявит уважение к гостю.
Доктор Сайленс оказался совсем не таким, каким я его себе представлял: ничего показного или мистического. Мужчина лет сорока, с безукоризненно подстриженной бородкой, худощавый. Одет соответственно случаю — официально, но без излишнего шика. Костюм сшит скорее для комфортного существования в своей среде обитания, чем для того, чтобы произвести впечатление на окружающих. Одним словом, мне доктор Сайленс показался человеком благородным и элегантным.
Будучи хорошо знаком с дедуктивным методом Холмса, я невольно взглянул на его брюки ниже колен и обратил внимание на пару коротких светлых волосков. Шерсть животного, слишком толстая для кошачьей: скорее всего, Сайленс держит дома собаку. А ещё на нём были новые кожаные туфли, и отсутствие грязи на них я бы не поставил ему в заслугу.
Я заметил, что Холмс, прежде чем вернуться к своему трагически опустевшему портсигару, бросил взгляд на гостя. Несомненно, он увидел всё, что увидел я, и более того.
— Доброе утро, — буркнул Холмс и махнул в сторону пустого кресла, даже не потрудившись пожать руку.
Вместо этого он переместился к книжным полкам и продолжил поиски сигарет.
— Доброе утро, — отозвался Сайленс, глядя на меня как на единственного присутствующего в комнате человека, который готов общаться на цивилизованном уровне.
— Джон Ватсон. — Я пожал гостю руку и жестом повторил предложение Холмса присесть.
— Ах да, конечно. — Сайленс кивнул и устроился в кресле. — Я слышал о вас.
— Все в Лондоне слышали о Ватсоне, — подтвердил Холмс и, чтобы добраться до небольшого коричневого пакета, убрал с полки стопку графиков судоходства. — Его рассказы пользуются популярностью.
— Это правда, — признал Сайленс, — хотя я имел в виду вашу профессиональную деятельность. В Бартсе мы с вами учились у одного профессора анатомии.
— Неужели? — Я рассмеялся, а Холмс тем временем вскрыл пакет с табаком. — Значит, вы знавали Кровожадного Барроу?
Сайленс улыбнулся и кивнул:
— И меня, осмелюсь предположить, как и вас, передёргивало от того, с каким наслаждением он орудовал скальпелем.
Я повернулся к Холмсу:
— Знаете, Холмс, где бы ваши пути ни пересеклись с Лайонелом Барроу, в его обществе вы всегда почувствуете атмосферу смерти.
Мой друг зажал сигарету в зубах.
— Имя ещё ничего не значит. — Холмс сделал глубокую затяжку, выдохнул, и густое облако дыма почти скрыло его скучающее лицо. — Может, мне оставить вас одних, чтобы вы могли… побеседовать?
От меня не ускользнула презрительная нотка, прозвучавшая в голосе Холмса. Для моего друга нет ничего ничтожнее, чем пустые светские беседы.
— Прошу прощения, — сказал Сайленс, — мне, конечно, чрезвычайно приятно застать вас в компании Ватсона, но всё же я пришёл сюда в надежде, что вы уделите мне немного времени.
— Уже уделил, — ответил Холмс и снова улёгся на кушетку. — Но только из-за шерсти лабрадора у вас на щиколотках.
Сайленс окинул взглядом свою одежду и принялся отряхивать брюки.
— Вы очень наблюдательны. Хотя я не понимаю, почему для вас это так важно.
— Ну, судя по вашему виду, вы исключительный чистюля, — проговорил Холмс. — Но пока добирались сюда, ни разу не обратили внимания на свой костюм. И это заставляет меня предположить, что ваш мозг был занят чем-то очень важным. Подобное состояние вызывает у меня неподдельную зависть, и я тёшу себя надеждой, что оно окажется заразным.
— Поверьте, у меня есть для вас потрясающая история. Думаю, вы осведомлены о том, что обычно я не советуюсь с другими, — напротив, я чувствую себя комфортно, когда советуются со мной.
— Я осведомлён — по меньшей мере благодаря вашей репутации — о роде ваших занятий. Но было бы нечестно с моей стороны сказать, что я это одобряю.
Сайленс улыбнулся:
— Я не ищу одобрения, мистер Холмс. Однако время покажет, сумеете ли вы остаться при своём мнении.
Холмс отмахнулся от этих слов, как будто мысль о том, что его мнение может измениться, настолько нереальна, что даже озвучивать её не имеет смысла. И всё же я заметил некоторые перемены в его поведении. Несмотря на демонстративное отсутствие интереса (и даже некоторое пренебрежение), он был очень внимателен к каждой детали в истории доктора, а к концу она его окончательно захватила.
Глава 3
Интермедиа:
РАССКАЗ САЙАЕНСА
— Вряд ли я вас удивлю, если скажу, что скептицизм — обычная реакция на мою работу, — начал Сайленс. — Единственное, что действует сильнее и убедительнее всех насмешек, — это благодарность тех, кому мне посчастливилось помочь. Таким образом достигается некий баланс, и я легко поднимаюсь над своими очернителями. Большинство критиков считают, что я занимаюсь неосязаемыми, не имеющими отношения к реальности вещами, но, смею вас заверить, моя работа строится на глубоких и всесторонних исследованиях. Я посвятил пять лет жизни расширению своих знаний о теле и прибавил к ним всё, что смог узнать о духе. Я учился по всему миру, от ашрамов на берегах Сабармати до храмов в самых негостеприимных уголках Тибета.
— Мой друг тоже получил кое-какие знания в Тибете, — вставил я в надежде, что этот факт сможет послужить фундаментом взаимного уважения между клиентом и детективом.
— Ценность знаний зависит не от географических координат, а от умственных способностей, — сказал Холмс, взмахом руки отклоняя мою ремарку. — Пожалуйста, Сайленс, давайте перейдём из области оправданий в область информации. Скажите, что именно вы хотите, чтобы я для вас расследовал.
— Хорошо. Хотя — и вы в этом убедитесь — я скорее посланник, чем потенциальный клиент. В последние год-два я стал существенно меньше практиковать как медик. Оказалось, мои эзотерические услуги более востребованы, и я был вынужден посвящать этому всё больше времени. Как бы то ни было, вчера меня посетил мой бывший пациент, моряк, которого я когда-то лечил. Он чуть не лишился ноги из-за несчастного случая на корабле.
И Сайленс поведал нам свою историю.
Симкокс вошёл ко мне, слегка прихрамывая, — неудивительно, учитывая нынешнюю холодную зиму.
— Здравствуйте, Симкокс. Надеюсь, не старый недуг привёл вас ко мне?
— О, вовсе нет, доктор. Эти кости крепки, как никогда. Я пришёл из-за другого. Вы помните мою Эльзу?
Эльза — его дочь. Маленькая симпатичная девочка, постоянно висевшая у меня на локте во время моих визитов к Симкоксам: ей всегда было любопытно, что я делаю.
— Конечно помню. Что-то беспокоит вашу малышку?
— Ах, если бы я только знал, сэр. — С этими словами Симкокс рухнул в кресло и разрыдался.
Я сразу понял: нервы невозмутимого моряка долгое время были натянуты как паруса. И когда он пришёл ко мне в надежде, что я избавлю его от напряжения, силы его покинули. Я вынул из буфета графин с бренди, налил ему немного и заставил выпить. Мы, врачи, знаем, что иногда самое простое лекарство — самое действенное.
Симкокс сделал пару глотков и проговорил:
— Простите меня, доктор. В последние дни на меня столько навалилось — и вот тут, у вас, я и сломался.
— Не за что просить прощения, — ответил я. — Надеюсь, что смогу вам помочь. Пожалуйста, расскажите всё по порядку.
— Это началось рано утром, примерно неделю назад. Мы с женой ещё спали. Я был дома уже пару дней и радовался твёрдой земле под ногами. Как и все моряки, я много времени провожу вдали от своих близких, поэтому, вернувшись, стараюсь побыть с семьёй. Накануне мы целый день гуляли в парке, развлекались. В общем, отдыхали, как настоящие джентри. — Симкокс широко улыбнулся своим воспоминаниям. — Но в ту ночь, когда счастливый смех Эльзы ещё звучал у меня в ушах, я проснулся и увидел, как она корчится и кричит на кроватке, будто сам дьявол вцепился в неё своими когтями. Может, так оно и было на самом деле…
Я соскочил с постели, моя любимая Салли — за мной, и мы побежали к дочке. Эльза сидела на кровати, сжимая в кулачках простыню, будто хотела разорвать её пополам. Она не отрываясь смотрела в какую-то точку на потолке, но я, сколько ни вглядывался, ничего не смог там заметить. Эльза же точно верила: там что-то есть.
— Ну разве ты не видишь, как оно извивается?! — снова воскликнула она. Вдруг глаза закатились, и она потеряла сознание.
Знаете, доктор, я даже подумал, что моя Эльза умерла… Мне довелось повидать немало смертей. Океан предъявляет счета, и нет моряка, который не сталкивался бы со смертью. Дочка обмякла у меня на руках, и я был уверен, что всё кончено. Я поднёс её безвольное тело поближе к свече, почти не надеясь разглядеть, что Эльза ещё дышит… но тут она пошевелилась и открыла глаза.
— Папа? — спросила дочка, словно не могла сразу понять, кто держит её на руках.
— Я здесь, милая. Мы с мамой здесь, с тобой. Тебе нечего бояться.
Она улыбнулась, а я, прости господи, подумал: беда ещё не миновала.
Мы уложили дочку обратно в кроватку и пошли спать, а про себя решили, что ей просто приснился дурной сон. Так мы в это и верили до следующей ночи.
И снова, только мы с женой уснули, с Эльзой случился припадок. Да, припадок, я просто не могу найти другого слова… Мы вскочили от криков дочки и подоспели к её кроватке, как раз чтобы увидеть, как её подбросило к самому потолку. Я рванулся вперёд, чтобы поймать её и не дать упасть на пол, но представьте себе моё изумление, доктор, когда ничего такого не случилось!.. Пальчики Эльзы словно прилипли к штукатурке, она тянулась в тёмный угол своей комнатки.
— Оно убегает! — кричала Эльза. — Оно хочет сбежать!.. Я его поймаю! Поймаю!
И она принялась колотить руками по потолку, словно пытаясь раздавить воображаемых пауков.
— Эльза! — Салли больше не могла это вынести. — Эльза!..
Дочка перестала стучать и медленно повернула голову в нашу сторону. Доктор, я знаю лицо своего ребёнка, так что поверьте: лицо, которое смотрело на меня из тёмного угла под потолком, точно не было лицом моей дочки. Это какая-то блестящая восковая маска, обличье потного, оскалившего зубы демона или другой твари, завладевшей моей девочкой.
Жена закричала, я, наверное, тоже (по правде говоря, не помню). Я и сейчас могу завопить от ужаса, как только вспомню, что увидел в ту ночь.
Крик жены вернул Эльзу в её тело. Черты лица постепенно разгладились, а пальцы отпустили чертовщину, которую они там держали, — и дочка упала прямо мне на руки.
О, доктор, она была такой горячей!.. От тела исходил жар, как от пылающих углей. В какой-то момент я её чуть не уронил, боясь обжечься. Потом отнёс дочку на кроватку, а жене дал знак, чтобы она молчала. Я не сердился на Салли за истерику, лишь хотел, чтобы моя девочка уснула. Только бы она снова стала нормальной; только бы мы могли забыть всё, что с нами произошло.
Я укрыл Эльзу одеялом и потянул жену к двери. Наша малышка была спокойна; она смотрела так, будто минуту назад видела странный сон. Возможно, для неё всё это и было всего лишь сном. Вскоре она уже крепко спала, а мы с женой пошли в свою комнату поговорить.
Мы знаем, чем вы сейчас занимаетесь, доктор. И всегда уважали вас за то, что вы не взяли с меня денег. Должен признаться, некоторые истории, которые мы о вас слышали, звучат не очень правдоподобно. Но, сэр, поверьте, мы никогда не сомневались в вашей репутации. Просто нам казалось подчас, что они немного приукрашены. Я имею в виду эти слухи про…
— В последнее время в моей жизни происходит много интересного, — сказал я Симкоксу. — Не могу сказать, насколько правдивы эти слухи, но, смею вас заверить, я видел достаточно, чтобы серьёзно отнестись к вашему рассказу.
Мои слова заметно успокоили моряка.
— Несмотря на всё, что о вас рассказывают, — признался он, — я всё же боялся, что вы посмеётесь надо мной.
— Ни в коем случае! Если дадите мне секунду, чтобы взять пальто и шляпу, я готов прямо сейчас поехать с вами и осмотреть вашу дочь.
Глаза Симкокса засветились неподдельной радостью. Вы не удивитесь, если я скажу, что много раз в своей практике видел этот взгляд. Зачастую первый шаг, чтобы помочь беднягам, — это готовность им поверить.
Нельзя было терять время, и я позволил себе нанять кеб. Мой спутник, конечно, не привык к такому декадентскому способу передвижения, но я, к счастью, не стеснён в средствах.
— Я в основном только так и передвигаюсь, — перебил Холмс.
Сайленс слегка улыбнулся:
— Да, я забыл, вы ведь берёте плату за свои услуги. А я, как вы знаете, делюсь своим даром бесплатно.
— Каждый получает, что заслуживает, — буркнул мой друг и прикурил очередную сигарету, — а моё время ценится высоко.
— Тогда не будем его тратить зря. Мне продолжать?
Холмс нетерпеливо кивнул в ответ.
Мы добрались до квартиры Симкоксов (они снимали комнаты в нижней части дома неподалёку от Кингс-Кросс).
Несмотря на послеобеденный час, девочка лежала в постели. Когда мы с её отцом вошли в комнату, она даже не пошевелилась.
— Ну вот и доктор, — сказал Симкокс жене. — Разве я не говорил, что он согласится помочь?
— Говорил, — улыбнулась мне Салли, — и я никогда в этом не сомневалась. Спасибо, что пришли, доктор.
— Буду рад вам помочь, — заверил я и склонился над кроваткой Эльзы.
Даже в тех случаях, когда есть подозрение, что в деле замешаны сверхъестественные силы, я всегда начинаю своё расследование с обычного медицинского осмотра. Отчасти это привычка; к тому же я не такой фанатик своей профессии, чтобы исключать возможность рационального объяснения происходящего. Меня не раз приглашали к пациентам с признаками одержимости (а в случае Симкокса я был уверен, что речь идёт об одержимости), и я устанавливал именно медицинские причины поведения больного. Лихорадка и высокая температура способны вызвать бред, а в таком состоянии человек может вести себя странно и издавать жуткие звуки.
— Но вряд ли температура и лихорадка могут быть причиной того, что девочка ползала по потолку, — произнёс я.
— Вы правы, — согласился Сайленс. — Однако никаких естественных объяснений этому тоже нет.
— Если всё произошло так, как рассказал ваш знакомый, — добавил Холмс, — это действительно непостижимо. Но, прошу, продолжайте… — Он заметил, что доктор бросил взгляд на часы на камине. — Или у вас назначена ещё одна встреча?
— Думаю, нас обоих ждёт ещё одна встреча, — ответил Сайленс. — Впрочем, временем мы пока располагаем.
Жара у Эльзы не было. Я не обнаружил никаких внешних признаков того, что она пережила ночью. Только незначительные следы побелки на ладонях, которые остались после её, как вы выразились, непостижимого путешествия по потолку.
Результаты медицинского осмотра были удовлетворительными, и тогда я перешёл к осмотру, требующему иной специализации. За многие годы я собрал коллекцию особых инструментов.
То, что принято называть сверхъестественным, безусловно, лежит в области психики; но я обнаружил, что есть определённые физические объекты, которые могут помочь мне в этой сфере деятельности. Средства для концентрации, травы, повышающие восприимчивость, кристаллы, которые можно использовать для фокусировки определённых энергий… Именно кристалл я и достал из своей сумки. Этот опалового цвета полудрагоценный камень мне подарил медиум из Голландии, вместе с которым я в течение нескольких месяцев обучался своему искусству.
С помощью такого камня можно привлечь внимание духов, выманить их, так сказать, из укрытия, чтобы опытный медиум мог их распознать.
В этом месте Холмс закатил глаза. Не знаю, видел ли это Сайленс, однако рассказа он не прервал.
Я положил кристалл на лоб девочки, погладил её по щеке и уверил в том, что всё будет хорошо. Время показало: это было довольно самонадеянно с моей стороны. Но я хотел, чтобы девочка вела себя спокойно.
Затем я начал шептать заклинание, которое обычно использую в подобных случаях. Это простое короткое стихотворение, в нём нет ничего особенного, но, как оказалось, оно довольно эффективное, когда надо очистить разум.
Прошло всего несколько секунд, а перемены в состоянии Эльзы стали очевидны. У неё задрожали веки, медленно зашевелились губы, словно она пыталась что-то сказать.
Я прикоснулся пальцами к кристаллу — девочка открыла глаза, и всё её внимание тут же сосредоточилось на мне. Но во взгляде читалась такая враждебность, что я растерялся.
— Здравствуйте, доктор, — сказала она. — Как хорошо, что вы пришли.
Это был голос Эльзы, только более низкий. Как будто она превратилась в старуху и годы слегка изменили его тембр.
Признаюсь, мне не раз приходилось бывать в ситуациях, когда я понимал: моя душа в опасности. Но сейчас в голосе дочери Симкокса послышалось нечто такое, что мне стало страшно, как никогда раньше. У девочки было невинное лицо ребёнка, а смотрела она на меня глазами неизмеримо старше моих. Я пришёл сюда, чтобы помочь, но теперь сам нуждался в помощи. Потребовалось услышать несколько слов и заглянуть в глаза существа, которое их произнесло, чтобы осознать всю степень опасности.
— С кем я разговариваю? — спросил я без всякой надежды на ответ.
В альтернативных науках имена имеют силу, джентльмены, и мне надо было удостовериться в том, что существо, к которому я обращаюсь, не Эльза.
Девочка улыбнулась. И снова это была улыбка взрослого человека. Так улыбаются ребёнку, который сказал смешное или сделал что-то, не соответствующее его возрасту.
— Вы же не настолько глупы, доктор, — проговорила она. — Даже если я назову вам имена, эти имена не будут моими.
— Имена! — потребовал я.
Она кивнула, а потом откинула назад голову и стиснула зубы, как будто впала в экстаз. Лицо пошло рябью; казалось, чьи-то пальцы гладят его под кожей. Мне стало страшно за девочку: когда игра будет кончена, это существо вряд ли оставит её в живых.
— Да, имена, — сказала она, то есть оно. — Три имени. Первое — Хилари Де Монфор, второе — владетель Боулскина, третье — Шерлок Холмс.
— Ха!.. — Мой друг вскочил на ноги и устремился к книжным полкам. По комнате за ним потянулась тонкая струйка сигаретного дыма. — Оно назвало моё имя? А я действительно знаменит, если обо мне знают даже в глубинах ада.
— Ничего удивительного, — отозвался Сайленс, — если учесть количество душ, которое вы туда отправили.
Холмс принялся просматривать свою коллекцию географических справочников.
— Не обращайте на меня внимания, — пробормотал он, водя пальцем по алфавитным индексам и перелистывая страницы. — Пожалуйста, продолжайте.
— Хорошо. Осталось совсем немного.
После того как Эльза передала мне имена, по её телу пробежала судорога, и кристалл, который всё это время светился, подпитываемый энергией, погас. Тело вдруг обмякло: очевидно, некая враждебная сущность покинула свою жертву.
— Эльза? — позвала Салли.
Пока я делал свою работу, родители девочки держались в стороне; теперь я жестом предложил им подойти ближе. Не было и тени сомнения: Эльза снова стала собой. Но чем так важны эти три имени? Неужели существо, обладающее невероятной силой, решило завладеть телом маленькой девочки только для того, чтобы передать их дальше? Мне должны оставить ещё одну подсказку! И она была дана чуть позже… Убедив Симкоксов, что Эльза свободна от одержимости потусторонними силами, я отправился домой.
Мне предстояло пересечь оживлённые улицы, тянущиеся вдоль железнодорожных путей. В этих местах никогда не смолкает инфернальный шум: грохот подвижных составов, визг паровозных свистков, карнавальная весёлость шарманок и непристойные песни, которые обильно льются из окон публичных домов. Что и говорить: этот квартал — недоброе место; мир, в котором не пользуются спросом правила поведения и манеры джентльмена. Признаюсь, мои нервы были расстроены. Казалось, все вокруг видят, что я не принадлежу к этому миру. Я ощущал атмосферу враждебности, словно за каждым моим шагом ведётся пристальное наблюдение. Не скрою, я уже готов был изменить план и нанять кеб. И наверное, так бы и поступил, если бы не насмешливый голос внутри: «Как? Ты столкнулся с демонами — и настолько разнервничался, что теряешь самообладание на улицах родного города?»
Увы, не стоило подвергать сомнению свои ощущения: они тоньше и острее, чем у многих, и отлично настроены на контакт с потусторонним. На улицах меня окружали не просто горожане. Это стало очевидным, когда я заметил, что все прохожие пристально смотрят на меня. Я даже ощупал лицо и взглянул на своё отражение в витрине магазина, но не увидел ничего, что указывало бы на отклонение от нормы. И тем не менее внимание ко мне не ослабевало: каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребёнок, когда я проходил мимо, поворачивались в мою сторону.
— Что во мне такого интересного? — спросил я у одного джентльмена.
Это был старик со слезящимися глазами и жутким запахом перегара изо рта. Старик улыбнулся, и в его мутных глазах вспыхнула искра. О, я узнал этот насмешливый взгляд, — взгляд существа из потустороннего мира!.. Такими глазами на меня смотрела маленькая Эльза.
— Я вижу тебя, — прошептал я. — Я вижу тебя, и я тебя вызываю!..
Чтобы продемонстрировать мне, как я его забавляю, существо вдруг завладело лёгкими всех, кто был на той улице, и начало смеяться. Меня окружал смех взрослых и детей, — смех, похожий и на старческое кудахтанье, и на тоненькое хихиканье малышей… Разворачивалось самое жуткое инфернальное представление в моей жизни, и я уже не сомневался: моё время пришло.
— Остерегайся Дыхания Бога! — хором завопили люди, окружавшие меня со всех сторон.
Оглядевшись, я увидел лица в окнах и в дверях домов и в ужасе подумал о том, насколько широко могла распространиться эта дьявольская зараза.
— Потому что когда Он начнёт дышать, — завывали отовсюду голоса, — то заберёт твою душу…
У меня сдали нервы, и я побежал через толпу, расталкивая всех на своём пути; а они смеялись мне вслед. Я выскочил на дорогу в надежде, что удача пошлёт мне пустой кеб и я вырвусь из этого кромешного ада. Мой спаситель появился прямо передо мной.
— Берегись! — крикнул молодой парень и придержал свою лошадь. — Под колёса угодишь!
— Спасибо! — проговорил я невпопад, будучи несказанно рад услышать в этом дьявольском хоре голос отдельного человека.
Быстро забравшись в кеб, я попросил кучера отвезти меня домой.
— Да… душераздирающая история. — Холмс уселся и свесил ноги с кушетки. — Но я всё никак не могу понять причину вашего прихода.
— Я подумал, что, поскольку ваше имя было упомянуто в числе трёх других, вы захотите, чтобы вас предупредили об этом, — ответил Сайленс.
— Предупредили? — Холмс пожал плечами. — О чём? Я не усмотрел в вашем рассказе никакой угрозы, разве что угрозу повышенного внимания масс. Но, боюсь, благодаря моему другу Ватсону и его плодотворному перу я уже успел к этому привыкнуть.
— Вы — объект внимания не только читающей публики, — горячо возразил Сайленс. — Всё намного серьёзнее, если ваше имя на устах у демонов.
— Видите ли, доктор, дело в том, что я… не верю в демонов.
— Зато они верят в вас, — сказал Сайленс и встал. — Что ж, с вашей помощью или без неё, но я намерен и дальше заниматься этим делом. На случай если вы сочтёте необходимым продолжить этот разговор, у вас есть моя карточка.
— Или на случай, если потребуется изгнать злых духов из нашей домохозяйки.
Впервые за время своего визита наш гость проявил признаки нетерпения. Он стукнул металлическим наконечником трости по полу:
Ваша шутка неуместна, Холмс! Я уважаю вас как мастера в избранной вами области, и с вашей стороны было бы вежливо ответить мне тем же. Это дело касается тёмных сил, и, хотите вы или нет, оно касается и вас.
— Время покажет, — заметил Холмс. — А пока благодарю вас за проявленное беспокойство.
Он подошёл к столу для химических опытов и взялся готовить очередную смесь, давая понять: аудиенция закончена. Я подхватился, неловко пожал нашему гостю руку и проводил его к парадной двери.
Вернувшись, я застал Холмса за любимым занятием. Всё внимание моего друга было поглощено булькающими химикатами и шипением бунзеновской горелки.
— Это невежливо, Холмс, — сказал я. — Даже для вас.
Холмс пожал плечами:
— Какое мне до этого дело? Вежливость — это неестественный способ поведения, которым пользуются, чтобы скрыть правду. Вежливые манеры не идут на пользу детективу.
Я взял утреннюю газету и предоставил Холмсу заниматься исследованиями. Когда он в дурном настроении, общаться с ним бессмысленно.
Однако через несколько минут я был вынужден нарушить молчание:
— Холмс, какие три имени называл Сайленс?
Холмс, не отрываясь от своих опытов, проговорил:
— Хилари Де Монфор, владетель Боулскина и ваш покорный слуга. А что, друг мой, вы тоже желаете меня предостеречь?
— Всё гораздо серьёзнее, чем вы думаете, — сказал я, развернул газету и процитировал одну из заметок: — «Молодой представитель высшего общества обнаружен мёртвым при весьма загадочных обстоятельствах».
Я бросил газету Холмсу. Он начал читать, одновременно помешивая бледно-розовую смесь, которая пенилась в реторте:
— «Сегодня утром на Гросвенор-сквер был найден мёртвым Хилари Де Монфор, сын достопочтенного лорда Габриеля Де Монфора. Полиция хранит молчание, но свидетель сообщил, что тело было найдено… — тут Холмс приподнял одну бровь, — в чрезвычайно пугающем состоянии».
Холмс отбросил газету в мою сторону.
— Боже, избавь меня от языка газет. Они претендуют на то, что им есть что сказать, но не сообщают ничего, имеющего отношение к фактам.
— Возможно, нам удастся обнаружить факты в блокноте инспектора Грегсона? — предположил я. — Если бы вы дочитали статью до конца, вы бы узнали, что дело ведёт он.
— Грегсон?
Холмс одобрительно улыбнулся: он симпатизировал инспектору, как, впрочем, любому представителю этой профессии. Должен сказать, однажды он зашёл в своей симпатии так далеко, что назвал инспектора Грегсона самым умным в Скотленд-Ярде.
— Что ж, возможно, нам всё-таки стоит нанять кеб.
— Как вы думаете, что это значит? — спросил я. — Доктор Сайленс упоминал имя этого молодого человека…
— Это означает, что многоуважаемый доктор хотел пробудить моё любопытство.
Холмс выключил горелку, внимательно посмотрел на приготовленный им кипящий раствор, потом встал, надел пиджак и добавил:
— И он в этом преуспел.
Глава 4
ЛУЧШИЕ В СКОТЛЕНД-ЯРДЕ
Мы взяли кеб до Скотленд-Ярда. Грегсон, как всегда, был рад нас принять.
— Спасибо, что отвлекли меня от скучной работы, джентльмены. — Он указал на заваленный бланками и бумагами стол. — Честно говоря, дело, которым вы интересуетесь, такое странное, что я буду рад любым предположениям с вашей стороны. Просто не знаю, как к нему подступиться.
Инспектор перешёл к детальному рассказу о последних часах жизни Де Монфора. Холмс внимательно слушал, а я делал записи.
— Действительно необычное дело, — согласился мой друг, — и вторая необъяснимая история за сегодня. — Он взглянул в мою сторону и едва заметно усмехнулся. — Но коль скоро Ватсон намерен поведать об этом своим читателям, объяснение необъяснимого становится нашей главной задачей. Нам, вероятно, не позволят взглянуть на тело?
Грегсон почесал пальцем усы:
— Это, конечно, против правил, но вряд ли кто-то стал бы возражать, зная, что просьба исходит от вас.
— Превосходно! — констатировал Холмс.
Я был рад покинуть стены Скотленд-Ярда. Эта смесь из шумных арестантов и строгих полицейских, которые пытаются поддерживать порядок, всегда напоминала мне некое производство. Что-то вроде цеха для переплавки злоумышленников. Но только очень наивный лондонец, глядя на пойманных преступников, выстроившихся в ряд перед дежурным офицером, или на скованных наручниками арестантов в камере, может подумать, что они ищут исправления. Для большинства этих людей время, проведённое в полицейском участке или в тюрьме, лишь короткая передышка в криминальной карьере.
Путь до Центрального морга был недолгим. Когда переступаешь порог этого внушительного строения из кирпича, в пятнах сажи, с крышей из грязной черепицы, в нос сразу ударяет запах бедных городских больниц. Там так же остро пахнет дезинфицирующими средствами, кровью и гниющей плотью — живые силятся заглушить запах смерти. Не сомневаюсь, служители морга делают всё возможное, чтобы поддерживать там чистоту, но много ли можно сделать, если твоё рабочее место постоянно пополняется новыми трупами?.. Сюда привозили выловленных из Темзы раздутых утопленников, полуразложившиеся (или наполовину обглоданные) останки убитых, брошенных в тёмных закоулках или в тоннелях под нашим городом. Иногда я пребываю в мрачном настроении (мой друг назвал бы это глубоким раздумьем), и мне чудится, что мы живём на человеческих костях.
— Добро пожаловать, джентльмены, — поприветствовал нас Катберт Вэллс, судебный эксперт, с которым мы были знакомы. — Что привело вас в обитель жестоко убиенных?
— Мы бы хотели осмотреть то, что осталось от Хилари Де Монфора, — ответил Холмс.
— Ну, тогда вы как раз вовремя — а то родственники нервничают, требуют, чтобы им вернули тело. — Вэллс улыбнулся. — Снобизм не оставляет в покое бренную плоть. Монфорам не нравится компания, в которой оказался их сын.
Холмс оглядел холодный коридор:
— Я бы не стал их за это осуждать.
— Полноте, Холмс! Уверен, вам приходилось бывать и в менее здоровой обстановке.
— Значит, мы можем увидеть тело? — нетерпеливо вклинился в разговор Грегсон.
— Конечно, джентльмены. Следуйте за мной.
Вэллс провёл нас в небольшую прозекторскую.
Тело Де Монфора лежало на мраморном столе, укрытое плотной тканью.
Холмс откинул ткань, с тем чтобы осмотреть труп с головы до ног. Известный своей железной выдержкой, мой друг только резко вдохнул сквозь зубы:
— Да… Бедняга неважно выглядит. Что вы думаете, Ватсон?
Я подошёл ближе и, как это всегда бывает с людьми моей профессии, все эмоции по отношению к умершему испарились. Осталась только автоматическая реакция патологоанатома. Мне нравится думать, что я способен сопереживать ближнему (правда, Холмс считает, что эта способность у меня слишком развита), но человек, оказавшийся на столе в морге, превращается для меня в головоломку из ушибов, кровоподтёков и странгуляционных борозд, которую предстоит разгадать. Будучи врачом-практиком, я не склонен искать в трупе человеческую душу.
— Если бы я не знал, где нашли тело, я бы, пожалуй, решил, что Де Монфор умер в результате падения с очень большой высоты. В последний раз я видел нечто подобное, когда путешествовал с женой по горам Уэльса. — Я взглянул на своих друзей. — Мы с Мэри натолкнулись на тело молодого человека, упавшего с кручи Блоренжа. Это был испорченный отпуск.
— У нас возникло предположение, что погибший — жертва группового нападения, — внёс свою лепту Грегсон. — Если несколько мужчин избивали его ногами…
— То увечья носили бы совершенно иной характер, — перебил Вэллс. — Здесь же основные повреждения получены в результате одного удара, который был равномерно нанесён по всему телу.
— Такого эффекта можно ожидать, когда человек падает с большой высоты, — повторился я. — Или когда что-то падает с высоты на него.
— Но тогда мы бы обнаружили более явные переломы костей, — сказал Вэллс. — А в нашем случае повреждения мелкие, тем не менее они-то и привели к трагедии. — Вэллс хлопнул в ладоши, иллюстрируя свою мысль. — Бах — и все кости размозжены… И такие жуткие кровоподтёки…
— Это совершенно не поддаётся разумному объяснению, — проговорил Грегсон.
— Значит, это необъяснимо, — заключил Холмс.
Мы покинули стены морга и поехали на Гросвенор-сквер. Всю дорогу Холмс смотрел в окно кеба, не принимая участия в разговоре; он был увлечён собственными мыслями и не собирался отказываться от них ради светских приличий.
— Боюсь, эта тайна так и останется неразгаданной, — вздохнул Грегсон. — Для проведения следствия детективу необходимо топливо, а это дело повисло в вакууме.
— Вы, безусловно, были близки к истине, когда предположили, что на жертву напала банда головорезов. Основа разгадки — мотив преступления. Может, нападавшие хотели завладеть содержимым кошелька?
— Это первое, о чём я подумал, так как кошелёк мы не нашли, — признался инспектор. — Но такого рода преступники не преследуют своих жертв по улицам — они нападают в тёмном углу, наносят удар и исчезают.
Я подумал немного и высказал следующее:
— Допустим, Де Монфор узнал одного из нападавших. Может, этот человек работает в каком-нибудь клубе? Он состоит в банде, вычисляет, кто из посетителей уходит с крупным выигрышем, и наводит на него грабителей. Если дело обстояло именно так, преступники не могли позволить Де Монфору уйти. Скажем, они напали, но ему удалось вырваться. Свидетель видел, как он бежал по улице. Бандитам надо было, чтобы Де Монфор молчал, и за ним гнались до Гросвенор-сквер.
— Вполне может сойти за рабочую версию, — согласился Грегсон. — Я тоже её обдумывал.
Естественно, обдумывал! Он просто не мог позволить, чтобы кто-то был на шаг впереди него. Меня всегда это забавляло.
Я взглянул на Холмса в надежде, что он внесёт свежую мысль в нашу беседу, но мой друг продолжал смотреть на проплывающие мимо дома.
Как только мы подъехали к Гросвенор-сквер, Холмс выпрыгнул из кеба и двинулся вперёд по заснеженному парку.
— Боюсь, здесь уже не на что смотреть, мистер Холмс! — воскликнул Грегсон, следуя за ним на небольшом расстоянии.
— Безусловно, всё полезное для дела, что может предоставить сыщику место преступления, уже исчезло без следа, — согласился Холмс. — Но прочувствовать атмосферу не менее важно.
Мой друг повернулся кругом, указывая перед собой тростью, словно это была стрелка компаса, и попытался восстановить ход событий вчерашней ночи.
— Де Монфор пришёл сюда с севера по Брук-стрит и побежал к центру. — Холмс прошёл по воображаемым следам молодого человека. — Интересно почему.
— Вероятно, пытался оторваться от преследователей, — сказал я.
— Ватсон, если бы за вами гнались бандиты, вы бы наверняка держались улиц со сквозным проездом. И без умолку звали бы на помощь, правильно?
— Полагаю, что да…
— Значит, он прибежал в парк по какой-то конкретной причине, — констатировал Холмс. — Чувствовал, что здесь ему удастся спастись.
— Следует ли вообще искать логику в действиях человека, поддавшегося панике? — возразил Грегсон. — Он просто был перепуган и бежал куда глаза глядят.
— Нет, — стоял на своём Холмс, — не куда глаза глядят. Исходя из показаний вашего свидетеля, он шёл от «Нейвса», который находится на Сент-Джеймс-стрит, к ресторану «У Сальери», расположенному на Брук-стрит. Если бы он был просто напуган, вряд ли настолько отклонился бы от своего маршрута. Нет, Де Монфор оказался здесь по определённой причине.
— По какой? — поинтересовался инспектор с некоторой долей раздражения.
— Если бы я это знал, — ответил Холмс, — меня бы здесь уже не было.
Мой друг одарил Грегсона мимолётной улыбкой и зашагал к южному выходу из парка.
— Идёмте, Ватсон! — крикнул он. — Пора проконсультироваться с экспертом.
Глава 5
ЭКСПЕРТ ПО СЛУХАМ
Мы оставили Грегсона и направились в сторону Беркли-сквер.
— Боюсь, вы испортили нашему коллеге настроение, — заметил я.
— Коллеге?.. Вы ему льстите.
К Сент-Джеймс-стрит с её знаменитыми частными клубами мы шли через самые богатые районы Лондона — по маршруту, который в свою последнюю ночь выбрал Де Монфор.
— Холмс, этот эксперт, с которым вы хотите проконсультироваться… Я не ошибусь, если предположу, что это Лэнгдейл Пайк?
— Именно он, Ватсон. Никто лучше Пайка не способен осветить происходящее в светских кругах Лондона. Если мы хотим понять мистера Де Монфора изнутри, Пайк — тот, кто нам нужен.
Нельзя было не согласиться с Холмсом, хотя мой друг прекрасно знал: я не питаю большой любви к Лэнгдейлу Пайку.
Этот человек был сокурсником Холмса в колледже, а потом добился успеха довольно своеобразным способом. Именно его род занятий и вызывал моё неодобрение. Дело в том, что Пайк торговал сплетнями, наживался на скандалах и чужих секретах. В некоторых наименее уважаемых газетах публиковались его колонки, а представители лондонского света — обыкновенная моль, вообразившая себя бабочкой, — порхали вокруг Пайка, несмотря на то, что тот порой был весьма резок в своих оценках. Верно заметил Оскар Уайльд: «Хуже того, когда о вас говорят, может быть только одно — когда о вас не говорят». В разреженной атмосфере театральных премьер и торжественных приёмов, загородных вечеринок и парусных регат сплетники вроде Пайка — это горючее, которое помогает твоей звезде светить ярче.
Его «офис» располагался в клубе на Сент-Джеймс-стрит, в нише эркерного окна. Там Лэнгдейл Пайк просиживал целыми днями за столиком с блокнотом под рукой. В этот блокнот Пайк заносил поступающие слухи и сверялся с ним, когда затем сам их продавал. Он был скупщиком краденого, бездонной ямой для неподтверждённых новостей и голословных заявлений, а неизменными поставщиками всего этого выступали болтливые слуги и отправленные в отставку любовники. За каждую крупицу информации Пайк всегда готов был расплатиться новенькими, хрустящими купюрами. Платил щедро — он мог себе это позволить. Ходили слухи, что своими статьями в газетах он зарабатывает за год четырёхзначные суммы. Как человек, имеющий опыт в издательском деле, смею вас уверить: это немало.
Мой друг терпимо относился к бизнесу Пайка — на самом деле они часто обменивались информацией. Я же всегда считал: этот субъект воплощает собой всю порочность современного общества.
Заметив нас с Холмсом в окно, Пайк улыбнулся и поприветствовал вялым взмахом руки.
Пожилой официант проводил нас в «личную гостиную» Пайка. Вид у последнего был, как всегда, цветущий, а сияние шёлковой подкладки пиджака буквально заворожило старого слугу.
— Мой дорогой Шерлок! — Лэнгдейл Пайк встал и пожал Холмсу руку.
Он широким жестом предложил нам сесть, и воздух наполнился сладким ароматом одеколона.
— Вы, конечно, отобедаете со мной? У них здесь просто бесподобный пирог с дичью.
У меня вполне здоровый аппетит, но тут он сразу пропал. Я не испытывал ни малейшей охоты обедать в компании этого человека. Для Холмса же, в отличие от меня, источником жизненной энергии служил табак. Тем не менее мой друг заверил Пайка, что с удовольствием принимает его предложение.
— И чем я обязан вашему визиту, Холмс? Или мне угадать? — спросил Пайк.
— Я был бы разочарован, если бы вы не справились с этой задачей.
Пайк усмехнулся.
— Вы пришли, чтобы узнать, что мне известно о ныне покойном Хилари Де Монфоре, — сказал он. — Надеетесь, что я смогу пролить свет на эту, бесспорно, самую странную смерть из всех, о которых я слышал в последние двадцать четыре часа.
— Всего лишь?.. — саркастически заметил я.
— Это Лондон, мой дорогой доктор. Слава богу, здесь загадочные события происходят ежедневно. Полагаю, если бы это было не так, нам с Холмсом пришлось бы сменить место жительства.
— Боюсь, вы льстите этому городу, — не согласился Холмс. — Прошло уже много недель с тех пор, как он грозился завладеть моим вниманием.
— Ну, на мой взгляд, улицы изобилуют интригами. Но вам всегда было трудно угодить.
— Вы правы. Чтобы меня заинтересовать, нужно нечто большее, чем любовные романы или новые платья, — согласился Холмс. — К тому же я крайне нетерпелив.
— Это точно. — Пайк вздохнул и потянулся к своему блокноту.
Он перелистывал страницы, якобы освежая свою память, но я сомневался, что Холмс примет это за чистую монету. После гибели Де Монфора прошло совсем немного времени, и Пайк, приготовившись писать, наверняка уже восстановил в голове все сведения о погибшем.
— Конечно, молодой Хилари, — наконец заговорил эксперт по слухам, — всегда был паршивой овцой в семействе Де Монфор. Но с другой стороны, в таком унылом клане это естественно. Унаследованные деньги, унаследованные земли. Семейка из тех, где ставят на историю рода, а не на будущее. Живут, глядя в прошлое.
— Другими словами, люди благородного происхождения, — прокомментировал я.
Пайк пожал плечами:
— Как скажете. По мне, так имеет смысл смотреть только в одном направлении — в будущее.
— Таким образом, можно предположить, — сказал Холмс, — что молодой Хилари хотел заглянуть дальше, чем «здесь и сейчас».
— Да, пожалуй. Интересы Хилари Де Монфора были гораздо шире, чем вы можете себе представить. Он был членом «Золотой зари».
— «Золотой зари»? — переспросил я. — Что это? Новый клуб джентльменов?
— Не совсем, — ответил Пайк. — Герметический орден «Золотая заря» — оккультное общество, доктор, и в нём состоят некоторые знаменитости. Актриса Флоренс Фарр в их числе.
— Ну, нет никакой информации о том, в чём суть её устремлений, — заявил я.
— Верно, — кивнул Пайк. — Боюсь, нет никакой информации о том, в чём суть устремлений любого из членов этого общества. Я практически ничего не знаю о том, что у них там происходит.
Холмс удивлённо приподнял бровь.
— Они не приняли меня в свои ряды.
Услышав это признание, мой друг закашлялся от смеха.
— И по каким же стандартам вы им не подошли? — поинтересовался я.
— Думаю, они посчитали, что мои цели недостаточно благородны. Честно говоря, я не верю в магию и мало осведомлён в этой области. Если, конечно, не считать того, что вижу на сценах лондонских театров.
— Так значит, это серьёзное общество? — уточнил я.
— Более чем. Оно берёт начало от франкмасонов, основано для проведения оккультных ритуалов и так называемого духовного развития. Мне представляется, его члены режут глотки домашним животным и наряжаются в жуткие мантии.
— И что привлекло молодого аристократа в ряды этого общества? — спросил Холмс.
Пайк молча повёл плечом.
— Помимо свободных нравов? — продолжал Шерлок.
— Думаю, у них, как и у франкмасонов, очень развита взаимная поддержка, — заметил я. — Возможно, он хотел улучшить своё положение в светских кругах.
— Его положение в светских кругах было достаточно устойчивым, — насмешливо произнёс Пайк. — Симпатичный молодой человек, у которого денег куры не клюют. Положению таких баловней судьбы ничто не грозит.
— Может, азарт? — предположил Холмс. — Притягательность запретного?
— Вот это больше похоже на правду, — согласился эксперт по слухам. — Хилари был из тех, кому быстро всё надоедает.
— Ну, тогда мои симпатии на его стороне, — сказал Холмс.
Пожилой официант принёс нам обед.
Пайк был настоящим эпикурейцем, и хотя беседа с ним не способствовала моему пищеварению, должен сказать, пирог был действительно великолепен.
— А что вы думаете о причине смерти Де Монфора? — спросил Холмс.
— Очевидно, он жертва нападения шайки бандитов. Судя по тому, в каком виде найдено тело, трудно отыскать более подходящее объяснение.
— Но такого просто не могло быть! — возразил я.
Недавно я сам высказывал нечто схожее с версией инспектора Грегсона; но чем больше я размышлял, тем меньше в неё верил.
— Повреждения на трупе не соответствуют этой гипотезе. Готов поставить на кон свою профессиональную репутацию.
— На ваше счастье, доктор, делать это не придётся, — сказал Холмс. — В связи с необъяснимым характером преступления и учитывая высокое положение семьи погибшего, на судебного эксперта Вэллса, без сомнения, будет оказано существенное давление, и он подтвердит столь удобную для всех версию.
— Естественно. Они захотят, чтобы следствие было закончено как можно скорее, — согласился Пайк. — Для семейства с такой родословной внешняя сторона дела важнее истины. Главное — сделать так, чтобы всё было благопристойно.
— Любой ценой? — спросил я.
— Цена, мой благородный Ватсон, — это наша с вами забота, — с улыбкой проговорил Холмс. — Опять же, если мы сможем объяснить необъяснимое.
Он повернулся к Пайку:
— Лэнгдейл, что вы скажете о докторе Сайленсе?
— А, об этом карающем мече потустороннего мира? — Лицо Пайка засияло ещё ярче. — Я думаю, он просто мягкотелый, исполненный благих намерений сумасшедший.
— Значит, вы разделяете мнение Холмса? — вставил я.
— Нет, Ватсон, — возразил Холмс. — Я совсем не уверен в том, что его намерения благие. И последний вопрос, — он промокнул салфеткой губы, — прежде чем я задолжаю настолько, что мне придётся годами поставлять вам слухи.
— Мой дорогой Холмс, — усмехнулся Пайк, — я не сообщил вам ничего ценного. Вы оплатили свой долг, согласившись отобедать со мной. Каков же ваш последний вопрос?
— Лорд Боулскин. Вам знаком этот титул?
Пайк рассмеялся:
— Ещё как знаком! Вы обратились по адресу, так как не обнаружите его имя ни в одной газете. Лорд Боулскин — самозванец, его положение далеко от официального. Это молодой Алистер Кроули. Он провозгласил себя лордом после того, как приобрёл новый дом в Шотландии.
— Алистер Кроули? — Мне это имя ни о чём не говорило.
— Писатель и альпинист. И человек, который успел заработать себе репутацию самого злобного человека в мире.
Глава 6
Интермедия:
ЭКСТРАВАГАНТНЫЙ УЖИН ЛОРДА РУФНИ
Лорд Бартоломью Руфни прикурил сигару и долил в бокал бренди. Огонь за каминной решёткой щёлкал, как хлыст кучера, и выплёвывал в комнату клочки чёрного дыма. Руфни был крайне недоволен этим обстоятельством и намеревался утром напомнить экономке о том, что вычищенная труба не должна дымить. Он встал и с гордым видом прошествовал по медвежьей шкуре к противоположной стене комнаты, где располагались застеклённые шкафы.
У Руфни было множество хобби и отменный аппетит (о чём мог свидетельствовать любой из тех, кому доводилось сидеть с ним за обеденным столом), но главной его страстью была охота. Процесс преследования и поимки живого существа настолько захватывал Руфни, что от напряжения и азарта у него кружилась голова. Он верил: охота делает человека подобным Богу. Руфни прохаживался вдоль шкафов, где хранились его трофеи, пускал облачка сигарного дыма на стекло и припоминал каждое нажатие на спусковой крючок. Он смотрел в холодные, стеклянные глаза зверей и представлял, как в них угасает последняя искра жизни. Если бы этой искрой можно было завладеть вместе со шкурой, насколько ценнее была бы коллекция!.. Уникальная экспозиция мерцающего света, каждая блёстка которого поймана в самый последний миг перед исчезновением.
В дверь постучали. Вошёл Стивенс, дворецкий Руфни:
— Сегодня для меня будут ещё какие-нибудь распоряжения, сэр?
— Нет, если только вы не храните в винном погребе ёрш для камина, — ответил Руфни. — От этой Притчард никакого толку. Она позволила дымоходу засориться: чёртов очаг задымил всю комнату.
— Мои извинения, сэр, — проговорил дворецкий. — Я обязательно прослежу, чтобы всё было исправлено.
— Да уж, проследите, — сказал Руфни. — Я не желаю задохнуться в собственном кабинете.
Стивенс вежливо поклонился и вышел, а Руфни продолжил любоваться своими трофеями.
Помимо водружённых на стены голов, традиционных для охотничьего жилища, в его коллекции с течением времени появились экспонаты другого рода: свернувшиеся кольцом змеи, стоящий на задних лапах медведь, оскалившийся лис… Руфни был влюблён в каждое из этих идеально запечатлённых мгновений смерти.
Прогоревшие поленья обвалились и выбросили в комнату сноп искр. Руфни обернулся. Он стоял и наблюдал, как мелкие угольки остывают на полу, но даже шага не сделал, чтобы потушить их и спасти половицы от порчи. Волнения по таким низменным причинам были не для лорда Руфни: он считал, что даже мысль о половицах является нарушением светского протокола. Пусть угли прожгут пол — взор лорда устремлён к более высоким целям.
Раздумья о собственном предназначении привели к тому, что Руфни вспомнил об утренней почте, которую ещё не просматривал. Он сел за стол с обтянутой зелёной кожей столешницей и положил сигару на край массивной хрустальной пепельницы.
Порядок разбора почты у Руфни был прост: всю достойную внимания корреспонденцию он откладывал в левый верхний ящик стола, где она ожидала своего часа. Остальные письма отправлялись в правый ящик или, что случалось гораздо чаще, в горящий камин. Лорд не был сентиментальным, он не видел смысла хранить письма, если те не содержали важной для него информации.
Он достал из левого ящика небольшую пачку писем, положил её перед собой и, пыхнув сигарой, потянулся к ножу для бумаги.
Первое письмо, от какой-то благотворительной организации, содержало просьбу о финансовой помощи. Едва прочитанное, оно было приговорено к сожжению.
Во втором излагалось требование продолжить прокладку подземной железной дороги. Положение Руфни как главного держателя акций Центральных железных дорог Лондона было некомфортным в финансовом смысле слова. Он проклинал тот день, когда ввязался в это дело. С таким же успехом можно просто закопать свои деньги. Конечно, он пошёл на это добровольно. Ему сказали, что дорога скоро откроется… Всего каких-то десять лет планирования и строительства!.. Руфни бросил письмо туда, где оно уже не сможет помешать его пищеварению.
Третье было очередным покушением на его банковский счёт. Руфни состоял в совете управляющих лидстерской женской гимназии. Где-то на севере это унылое заведение постепенно приходило в упадок. В письме сообщалось, что школьный спортзал нуждается в ремонте. Директриса, существо из кружев и тесёмок, известное как миссис Челнок (если у неё и было имя, то оно исчезло за долгие годы трудов на ниве образования), писала: «Ремонт необходим для будущего здоровья наших подопечных». Руфни отправил её послание вслед за письмом из благотворительной организации.
Далее шло приглашение на премьеру новой пьесы. Руфни не любил театр, это шумное заведение, где все ждут, что ты будешь вести себя правильно: плакать, когда надо, и смеяться, когда надо… Это не доставляло лорду удовольствия. Так что письмо было обречено.
Огонь в камине оживился, его громкий треск, похожий на стрельбу, на мгновение перенёс Руфни в его охотничьи угодья. От дыма запершило в горле. Руфни закашлялся, сделал большой глоток бренди в надежде, что это поможет, и вернулся к почте.
Следующее послание уведомляло о званом обеде — вечере старых военных историй у майора Торкиппса, этого жирного фазана, и его прожорливой супруги. Это приглашение можно было и принять. Хозяева, жутко скучные люди, по совершенно непонятным для Руфни причинам имели хорошую репутацию в обществе, и за их столом часто собирались интересные гости.
И под конец небольшой чёрный конверт, в котором оказался совсем маленький клочок веленевой бумаги с одной строчкой каких-то странных символов.
Руфни поднёс бумагу к свету и попытался разобрать, что, чёрт возьми, на ней написано.
За двустворчатыми французскими окнами взревел ветер. Руфни вздрогнул и невольно выронил письмо. Оправившись, он положил веленевый листок на стопку писем, предназначенных для камина.
Ветер заревел снова, надавил на окна с устрашающим треском.
Видимо, надвигается буря, предстоит бессонная ночь.
Очередной порыв ветра грозил распахнуть двери настежь.
Руфни встал, но голова закружилась, и пришлось ухватиться за край стола.
«Наверное, это из-за дыма. — Он осушил бокал бренди. — Меня выкуривают, как барсука из норы».
Лорд пошёл к окнам — проверить щеколды и отгородиться от ненастной ночи.
Придерживая шторы, он оглядел залитую лунным сиянием лужайку перед домом. Луна светила ярко, и он подумал, что, возможно, его опасения по поводу бури напрасны. Но деревья раскачивались так, будто хотели вырваться с корнями, — нет никаких сомнений, что тучи набегут позже.
Руфни одним рывком задёрнул шторы, но через мгновение раздвинул их снова. Он точно что-то заметил, прежде чем тяжёлая ткань закрыла вид за окном. Так и есть!.. С дальнего края лужайки к дому медленно двигались трое.
«Что ещё за визитёры? Поздновато для законных дел. — Руфни следил, как три человека, сопротивляясь ветру, шаг за шагом приближаются к его дому. — Даже слишком поздно. Что ж, я окажу им гостеприимство!»
Он вернулся в кабинет и решительно направился к шкафу, где хранил ружья. Внезапно снова закружилась голова, он пошатнулся и одновременно ощутил сильный приступ тошноты. Всё вокруг заходило ходуном, пол закачался под ногами, как палуба корабля в шторм. Пытаясь сохранить равновесие, Руфни упёрся рукой в стену.
«Это что, из-за дыма? Но разве дым может гак действовать?..»
Вдруг он услышал за спиной глухой рык, обернулся и увидел, как чучело медведя напрягло свои пыльные конечности. Мгновение — и хвост мёртвой змеи чуть дёрнулся, а сухие позвонки с отрывистым стуком ударились друг о друга.
Что происходит?..
Вытянув вперёд руки и спотыкаясь, он прошёл через комнату к шкафу с оружием. В камине ревел огонь, дым продолжал сочиться по каминной полке и стене, оставляя чёрную копоть.
Руфни сорвал ключи с цепочки для карманных часов и отпер дверцу. Вытащив ружьё, повернулся к противоположной стене. Все экспонаты были неподвижны.
Чёрт, и что он себе вообразил? Конечно неподвижны: в этом зверинце нет и не может быть жизни.
Но надо разобраться с незнакомцами — с теми тремя, что шли к дому. Если только они тоже не привиделись.
Ну нет! Ему ничего не привиделось… Лорд Руфни не из тех, кто поддаётся фантазиям, он человек фактов и здравого смысла. С ружьём в руке он устремился к окнам, но на полпути резкая боль в животе согнула его пополам.
Да что же, чёрт возьми, происходит? Сначала мерещилась всякая чушь, а теперь… теперь… Нет, это не обычные трудности с пищеварением или газовые колики.
Эта боль была другой, хорошо знакомой, но такой острой, что лорд не сразу её распознал. Голод!.. Зверский голод настоятельно требовал заполнить желудок.
Но время совсем неподходящее! Руфни усилием воли заставил себя идти дальше. Он был полон решимости выпроводить чужаков со своей территории, но смог сделать всего несколько шагов — и боль, дикая и беспощадная, снова захлестнула его.
Он отступил назад и присел на стол. Желудок громко урчал, требовал пищи. Надо хоть на секунду прекратить эту пытку! Руфни развернулся и схватил первое, что попало под руку: лист промокательной бумаги. Выронив ружьё, Руфни принялся рвать бумагу и запихивать её в рот. Когда комки опустились в пищевод, боль как будто унялась, но через мгновение вернулась — ещё сильнее, чем прежде. Нужно найти что-то более существенное!..
Руфни лихорадочно шарил глазами по комнате и одновременно стягивал с шеи галстук. Потом скомкал тонкий шёлк, затолкал его в рот и проглотил. И снова — секундное облегчение, а вслед за ним жестокий приступ боли.
Окна и незваные гости во дворе больше не интересовали лорда: голод гнал его дальше в поисках пищи. Руфни подбежал к застеклённым шкафам. Чучела! Пусть в них больше нет мяса, но зато осталась выделанная шкура. Лорд потянулся к голове молодого лося, хотел снять со стены, но она крепко держалась на крючьях. Тогда Руфни подтянулся и вцепился зубами в сухой нос зверя. Он рвал куски кожи, жевал их и снова рвал. Его мокрые губы покрылись слоем пыли.
Ещё!.. Ещё!..
Он разбил кулаком стекло и добрался до самых крупных экспонатов своей коллекции. Подхватил лиса за лапы, сжевал его уши, выломал клыки, отчаянно пытаясь выдрать из пасти остатки кожи.
Зубы лорда, не приспособленные к такой твёрдой пище, крошились и шатались в дёснах.
Наконец-то он добрался до мяса, которого так жаждал!.. Но облегчение было недолгим.
Разум покинул Руфни: с багровым от удушья лицом он повалился на пол; выпученные глаза, не мигая, уставились в потолок; собственный откушенный язык, крошки костей и опилки забили ему глотку.
Он ещё успел заметить боковым зрением, как сильный порыв ветра распахнул окна.
Трое проникли в кабинет. Один направился к столу Руфни, другие к камину.
Руфни умер, а они занялись своими делами.
Глава 7
ВОЗВРАЩЕНИЕ САЙЛЕНСА
Историю лорда Руфни я узнал за завтраком, когда просматривал утренние газеты. Однако я бы покривил душой, если бы сказал, что она как-то повлияла на мой аппетит: я бывший солдат и мне приходилось хлебать суп под огнём, поэтому вряд ли что-то сможет помешать моему пищеварению.
— Вы видели это, Холмс? — спросил я, когда мой друг со взъерошенными после сна волосами появился из своей спальни. — Мне показалось, это достаточно претенциозно, чтобы заслужить ваше внимание.
Я сложил газету так, чтобы нужная статья оказалась наверху, подбросил её к тарелке Холмса, а сам занялся копчёным лососем.
— Да, таков мой жребий, — вздохнул Холмс. — Эксперт по странностям и сыщик для клоунов. — Он взглянул на статью и поднял бровь. — Хотя… подобную смерть трудно игнорировать.
На несколько минут Холмс погрузился в чтение, а потом отбросил газету в сторону.
— Итак, — сказал он, приподняв крышку над кастрюлькой с яйцами, — лорд Руфни умер смертью человека, потерявшего рассудок. Вопрос в том, был ли его психический недуг вызван естественными причинами, или этому поспособствовало нечто постороннее. — Холмс положил себе на тарелку пару яиц. — В любом случае нас это не касается: и без того есть чем заняться.
— Вы пришли к каким-то выводам?
— Только к одному: добрый доктор Сайленс определённо желает привлечь наше внимание.
— Тут не поспоришь, иначе он бы не стал искать встречи с вами.
— Но почему?.. Зачем всё это? Он ведь не нанял нас и не попросил разгадать какую-нибудь тайну.
— Смерть Де Монфора…
— Только часть истории. Это понятно. Но сколь велика эта часть? — Холмс приступил к еде.
— А что заставляет вас думать, будто смерть молодого человека играет второстепенную роль?
— Никто не приложит такие усилия, чтобы убить легкомысленного представителя высшего общества. Если бы кто-то и желал смерти Де Монфора, капля яда в бокале дорогого шампанского легко решила бы эту проблему. Смерть Хилари де Монфора лишь часть постановки, она направлена на то, чтобы привлечь внимание. Убийство не главная цель для тех, кто его совершил.
— Привлекать внимание убийством? — засомневался я.
Возможно, цель была противоположная: отвлечь от какого-то другого события или предупредить о событиях грядущих. О чём я и сказал Холмсу.
— Вполне вероятно, — согласился он. — Или это было своего рода сообщение.
— Очень грозный намёк, если ваше предположение верно.
Холмс с досадой взмахнул руками:
— У нас недостаточно свидетельств, чтобы строить какие-либо предположения.
Он встал и с явными признаками нетерпения начал расхаживать по комнате. Под ногами шуршали газеты, полицейские отчёты и карандашные наброски, которыми обычно усеян пол в наших апартаментах. Казалось, что все эти бумаги — результат утечки информации из мозга Холмса.
Вдруг он остановился у окна и повернулся ко мне. Следов раздражения на его лице как не бывало.
— Для нашей топки, Ватсон, ещё есть уголёк! — воскликнул он. — Таинственный доктор Сайленс возвращается!
Холмс снова занял своё место за столом и набросился на гренки со страстью изголодавшегося не на шутку человека. Когда миссис Хадсон проводила к нам гостя, мой друг воплощал собой джентльмена, чья жизнь всецело посвящена потреблению джема.
— Присаживайтесь, доктор, — сказал он. — Угощайтесь — кофе, гренки. У миссис Хадсон душа широкая, как у всех шотландцев. Уверен, она будет рада подать завтрак ещё на одну персону.
— Естественно, она будет рада, — изрекла миссис Хадсон. — Учитывая все обязанности, которые я выполняю в этом доме, лишний рот — ничто.
— Я уже позавтракал, — сказал наш гость. — Но чашечку кофе выпью с удовольствием.
Холмс пожал плечами и намазал джем на гренок.
— Чем мы обязаны повторному удовольствию быть в вашей компании, доктор?
— Я вижу, вы уже получили утреннюю прессу, — сказал Сайленс, указывая на стопку прочитанных мной газет. — И без сомнения, прочитали о крайне необычных обстоятельствах смерти лорда Руфни?
Холмс на секунду замер, не донеся гренок до рта.
— Разумеется, — подтвердил он. — Мы как раз её обсуждали.
— Но вы наверняка не осведомлены о том, что Руфни, как и молодой Де Монфор, являлся членом «Золотой зари».
— Как и владетель Боулскина мистер Алистер Кроули, — добавил Холмс и пристально посмотрел на доктора, ожидая увидеть его реакцию.
Сайленс ничем себя не выдал, просто кивнул и продолжил:
— Я вижу, мы с вами ведём расследование в одном направлении. Хотя мистер Кроули более не состоит в упомянутой организации.
— Вы с ним говорили?
— Нет. Насколько мне известно, в последнее время он редко покидает свой дом. Но мы, я уверен, могли бы поговорить.
— Мы? — уточнил Холмс с лёгкой улыбкой.
— Я подумал, что, учитывая последние новости, вы могли бы более не демонстрировать своё безразличие и помочь с раскрытием этого дела.
У меня даже дыхание перехватило от предложения, высказанного в столь назойливой форме. Холмс не любил «помогать» кому бы то ни было в каком бы то ни было расследовании — ни представителям властей, ни уж тем более тому, кого он в лучшем случае считал шарлатаном. Мой друг не замедлил поставить Сайленса на место:
— Я не из тех, кого можно назвать командным игроком, доктор. Если и возьмусь расследовать какое-то дело, будьте уверены, я буду действовать по собственной воле, и любое партнёрство при этом исключается.
— А ваше эго сильно пострадает, если время от времени мы будем обмениваться информацией? — поинтересовался Сайленс. — Или даже окажемся в одном вагоне? Исходя из того, что мы пойдём по одному следу, думаю, было бы просто неприлично игнорировать друг друга в пути. К тому же вряд ли вы обладаете информацией о том, с чем нам предстоит иметь дело. Я же не сидел сложа руки последние два дня, а собрал достаточно сведений, которыми готов поделиться.
Холмс рассмеялся:
— Дорогой доктор, простите моё профессиональное тщеславие. Как ни крути, это мир, о котором я практически ничего не знаю. Прошу вас, введите меня в курс дела.
— Я так и думал, что этот аргумент смягчит ваши манеры. — Сайленс улыбнулся. — Смею предположить, вы тоже не теряли время зря и, надеюсь, вскоре сможете рассказать о своих успехах?
Холмс промолчал, но в знак согласия кивнул.
— Я пытался исследовать феномен так называемого Дыхания Бога, — продолжил Сайленс. — О нём много упоминаний в библейских апокрифах, как, собственно, и в других священных текстах. В одном случае Дыхание Бога — это оружие, которым Господь Всемогущий через Своих ангелов разрушил Содом и Гоморру. Существуют также предположения, что Моисей призвал Дыхание Господа, чтобы уничтожить израильтян, отказавшихся следовать десяти заповедям. Некоторые учёные утверждают, что это синоним Божьей силы, поэтическое выражение, которое было призвано оживить Священное Писание. Другие считают, что Дыхание Бога имеет буквальное значение, то есть это грозная, неконтролируемая мощь, способная вызвать невероятные разрушения. Она даже может уничтожить человека на открытом пространстве и не оставить после себя никаких следов.
— Я так понимаю, это должно подтолкнуть нас к выводу, что Де Монфор пал жертвой Божественного галитоза, и всё только потому, что мы в настоящий момент не можем подыскать более подходящие ответы, — сказал Холмс. — Вы простите меня, если я займусь более приземлёнными версиями произошедшего?
— Я рассчитываю на нечто большее, — ответил Сайленс. — Вам будет небезынтересно узнать, что, согласно моим источникам, в рядах «Золотой зари» существуют разногласия. В результате этих разногласий Де Монфор, Руфни и Кроули оказались в оппозиции к более значительным членам организации. Это достаточно приземлённый повод предположить, что Кроули будет следующей жертвой?
Холмс поразмыслил немного и согласился:
— Этого, безусловно, достаточно, чтобы я запустил руку в карман и оплатил железнодорожный билет. Ватсон, узнайте в «Брэдшо» расписание поездов до Инвернесса. Только оставьте мне утро. Сначала мы должны попросить наших любезных друзей из Скотленд-Ярда, чтобы они позволили нам посетить ещё одно место преступления.
Глава 8
РУФНИ-ХОЛЛ
Поместье столь внезапно ушедшего из жизни лорда Руфни располагалось к северу от Биллерикея на пути в Челмсфорд. Условившись встретиться с Сайленсом в четыре часа на вокзале Сент-Панкрас, мы с Холмсом направились сначала в Скотленд-Ярд, затем на Ливерпуль-стрит, а уж потом выбрались за город.
Несмотря на всю мою любовь к Лондону, мне нравится бывать в сельской местности: свежий воздух восстанавливает жизненные силы, пейзажи радуют глаз. Но Холмсу подобный отдых не по душе. В самом деле, сколько я его знаю, на природе он всегда вёл себя так, будто свежий воздух для него — яд, будто он какое-то морское существо, которое вытащили из родной стихии и положили сохнуть на солнце. Я собственными глазами видел, как мой друг, стоя на вершине холма, едва ли не задыхался в потоках свежего ветра!.. Это, конечно же, вопрос эволюции — человек до такой степени погружается в табачный дым и туман, что в результате не может без них выжить. Вероятно, однажды мой друг уйдёт на покой и переберётся куда-нибудь на природу — и это лишь докажет, каким упрямым созданием он зачастую бывал.
— Главный следователь — местный, — сообщил мне Холмс. — Инспектор Манн. По общим отзывам, славный малый, он будет только рад нашему присутствию.
Из чего следовало, что любой офицер полиции не только обрадуется содействию такого невероятно проницательного человека, как Холмс, но — что, пожалуй, даже важнее — будет просто счастлив передать ему свои полномочия. Увы, опыт часто подтверждал обратное. Холмс верил, что со временем консультирующий детектив станет обычным явлением в нашем обществе и ему уже не придётся терпеть издёвки от полицейских чиновников, — скорее, распространённость этой профессии привнесёт изменения в сам подход к раскрытию преступлений. Мой друг предвидел время, когда все сторонники его дедуктивного метода разделят сферы интересов и каждый будет востребован в своей. Желаете расследовать отравление? Тогда вам нужно обратиться к консультанту, который специализируется на смертельных ядах. Кто-то застрелен? Тогда вам лучше поговорить с сыщиком, чья специализация — преступление с применением огнестрельного оружия. Впрочем, лично я сомневался в том, что полиция перейдёт на такую систему. Опыт показывал, что метод Холмса вызывает недоверие, а иногда и откровенную неприязнь. Иной раз Холмсу удавалось выстроить рабочие отношения с ведущим расследование полицейским, и тогда всё шло иначе; карьера многих офицеров полиции состоялась в немалой степени благодаря поддержке моего друга. Но я не могу припомнить ни одного, кто при первой встрече испытал бы к Холмсу тёплые чувства. Для начала мой друг высмеивал полицейские методы расследования, после чего переходил к своему.
Однако случай с инспектором Джорджем Манном оказался исключением из этого правила. Во-первых, инспектор был сама любезность — сразу стало очевидно, что он надеется получить от Холмса максимум информации за тот отрезок времени, который им предстоит провести вместе. Такой подход был весьма выигрышным, поскольку мой друг из тех, кто никогда не отпихивается от комплиментов. Манн был чуть старше тридцати, его аккуратная бородка красноречиво свидетельствовала: инспектор с большим трепетом относится к каждой мелочи. Судя по обхвату талии, можно было предположить, что он, выражаясь словами Майкрофта Холмса, любитель плотских удовольствий. У Манна был живот человека, разделявшего моё мнение: как ни важна дедукция, нельзя из-за неё отодвигать время обеда.
Инспектор встретил нас на станции и, чтобы мы быстрее смогли добраться до поместья, заботливо предоставил двуколку. Пока мы ехали по довольно извилистой узкой дороге, он постарался как можно подробнее рассказать о том, на какой стадии находится расследование.
— Честно говоря, здесь не привыкли к такого рода делам. С виду похоже на самоубийство, вот только способ, каким оно было совершено…
— В газетах писали, что Руфни умер в результате заглатывания инородных предметов, — сказал я. — Не могли бы вы уточнить, каких именно?
— Он съел впечатляющее количество чучел из собственной коллекции. В результате его зубы и челюсти значительно повреждены.
— А до этого он проявлял признаки психической нестабильности?
— Ни в коей мере, — ответил Манн. — Вообще-то, лорда Руфни можно было назвать образцом сельской респектабельности.
— Если не считать его увлечения оккультизмом, — вставил Холмс. — Хотя, возможно, за пределами Лондона это модно.
— Оккультизм? — переспросил инспектор.
Я пояснил:
— Он был членом герметического ордена «Золотая заря». Надеемся, этот факт подскажет нам, в каком направлении вести расследование.
— Да?.. Что-то мне трудно в это поверить.
— В то, что Руфни был членом оккультного общества, или в то, что это как-то нам поможет? — спросил Холмс.
— Честно сказать, и в то и в другое, — проговорил полицейский. — Люди здесь более консервативны, чем в больших городах, а Руфни был прихожанином местной церкви. Он активно участвовал в местных праздниках, в чтениях на рождественской мессе и так далее. Вы же знаете, как это бывает с подобными людьми: для них важно играть заметную роль в жизни сообщества.
— Это правда, — признал Холмс. — И возможно, именно это обстоятельство, а не какое-то там благочестие вынуждало его принимать участие в здешних богослужениях.
— Может, и так…
— И всё же вы не верите?
— Если ваша информация взята из достоверных источников, — ответил Манн, — что ж, тогда я вынужден поверить.
Мы подъехали к Руфни-холлу.
Огромный особняк из кирпича отбрасывал мрачную тень на ухоженные газоны. Мы подкатили по гравиевой дорожке к входу и выбрались из двуколки.
— Чем бы вы хотели заняться в первую очередь, Холмс? — спросил инспектор. — Осмотреть кабинет или опросить прислугу?
Холмс улыбнулся:
— Предлагаю начать с кабинета. Оценим свежим взглядом место действия, прежде чем показания прислуги уведут нас в сторону.
Манн проводил нас к нужной комнате. У двери он остановился и уступил дорогу Холмсу.
Мы с инспектором остались в дверях, откуда неотрывно следили за Холмсом. Всякий раз, когда я вижу своего друга за работой, я вспоминаю о том, как индейцы выслеживают зверя на охоте. Они словно читают по глубине и наклону следа, по качеству оставленной зверем шерсти… Гостиная и газон перед домом были сейчас для Холмса местом охоты, его долинами Юты и равнинами Среднего Запада. Мой друг целиком отдавался этому промыслу: он расшифровывал следы на ворсе коврика у камина, определял по запаху марку мебельной политуры, исследовал состояние угля в камине.
Подобное зрелище неизменно доставляло мне удовольствие. Я заметил, что и Манн был им увлечён. Он наблюдал молча, не то что его коллеги, которые, вместо того чтобы оценить способности Холмса, постоянно стремились продемонстрировать свои. В какое-то мгновение Манн достал блокнот и сделал несколько коротких записей. Это вызвало у меня улыбку: Холмс обрёл благодарного ученика.
— В комнате есть несколько намёков на то, что смерть Руфни не следствие обычного приступа безумия, — заявил Холмс. — Судя по следам сажи на изразцах, камин дымил сверх нормы. Сажа определённо содержит необычные для открытого огня частицы, но, прежде чем что-либо утверждать, я бы хотел провести анализ. Похоже, в этом камине, помимо дров, жгли что-то ещё.
— Это «что-то» могло стать причиной поведения Руфни?
— Вы думаете о «корне дьяволовой ноги»? — вопросом на вопрос ответил Холмс.
Я признался, что так и есть. В последнем деле фигурировал корень африканского растения radix pedis diaboli. Его сожгли в закрытой комнате, и все, кто вдохнул дым, лишились рассудка и погибли.
— Безусловно, сходство здесь есть, — согласился Холмс. — Что-то подействовало на Руфни настолько безжалостно, что он решил отужинать своей собственной коллекцией. — Мой друг осторожно пошевелил носком ботинка осколки на полу. — И, судя по крови на этих стёклах, притупило боль до такой степени, что он не обращал внимания на порезы.
— Так, вы полагаете, речь идёт об отравлении? — уточнил Манн.
Холмс поднял руку:
— Не отешите, инспектор, это только мои первые впечатления. До тех пор пока расследование не докажет, что впечатления являются фактами, называть их иначе было бы грубейшей ошибкой. А теперь скажите: вы или ваши люди забирали что-нибудь из этой комнаты?
— Нет, сэр, я знал, что вы захотите осмотреть комнату в том виде, в каком она была на момент смерти Руфни, и лично проследил за тем, чтобы ничего подобного не произошло.
— Очень любезно с вашей стороны. И ваши действия принесли первые плоды — теперь мы знаем, что некто забрал кое-что со стола Руфни уже после его смерти.
— Почему вы в этом уверены? — спросил я.
— Потому что на столе четыре письма и пять конвертов, — сказал Холмс, усаживаясь за стол. — Очевидно, этот печально закончившийся приступ безумия случился с Руфни, когда он просматривал свою почту. На столе порядок — он не из тех, кто оставляет бумаги где попало. Вот перед нами стопка писем. Одно — приглашение на премьеру, другое — на званый ужин. Вот письмо, адресованное ему как члену совета управляющих гимназии, а вот просьба о финансовой помощи от некой благотворительной организации. Это письмо, как вы можете видеть, было распечатано первым и отнесено к тем, на которые Руфни решил ответить отказом. Оно лежит под другими пятью конвертами. — Холмс огляделся. — Корзины для бумаг нет, а Руфни был человек аккуратный; можно заключить, что он собирался эти письма сжечь. Тот факт, что он этого не сделал, означает, что его прервали. Итак, где пятое письмо и что в нём было?
— А разве не может человек просматривать письма утром? — предположил я.
— Ответ зависит от того, имеет ли этот человек намерение на них отвечать. Лорд Руфни явно считал, что его корреспонденты могут и подождать. К тому же, — Холмс указал на стопку писем, — его корреспонденция была крайне скучной.
Мой друг склонился совсем низко над столом и улыбнулся.
— О, здесь был ещё и шестой конверт! Следовательно, могло быть и шестое письмо. — Он обратился к Манну: — У Руфни было что-нибудь при себе?
— Не в том смысле, что вы имеете в виду, сэр — заверил инспектор. — Никаких адресованных ему бумаг не было.
Холмс достал из кармана пиджака кожаный мешочек для инструментов и извлёк из него пинцет.
Он подцепил со стола небольшой треугольник чёрной бумаги и продемонстрировал его нам.
— Фрагмент конверта. Если осмотрите стол, вы убедитесь, что Руфни не пользовался ножом для вскрытия писем. А когда человек открывает конверты руками, обычно он первым делом отрывает уголок. Чёрная бумага — в равной степени зловеще и претенциозно.
— Кто станет отправлять письма в чёрных конвертах? — удивился я.
— Тот, кто желает окутать себя сатанинским флёром!
С этими словами Холмс опустил треугольный обрывок чёрной бумаги в небольшой конверт — из тех, что всегда носил при себе, — запечатал его и положил в карман. Вдруг ему пришло в голову, что этот клочок может быть уликой, а значит, его следует передать инспектору.
— Ах да… Вы, наверное…
Инспектор улыбнулся:
— Считайте, что вы — специалист, приглашённый мной для раскрытия этого дела. Только одна просьба: делитесь со мной всей информацией, которую вам удастся раздобыть. Я, естественно, отвечу тем же, хотя подозреваю, что ваш улов будет больше моего.
Холмс хлопнул по карману, в который спрятал конверт:
— Я выжму из этого всё до последней капли. И обязательно поделюсь своими соображениями.
Он разместился за столом поудобнее и положил руки на мягкую зелёную кожу столешницы. Я знал: в этот момент он представляет себя лордом Руфни.
— Итак, — через некоторое время проговорил он, — расскажите, что вам удалось узнать касательно развития событий в тот вечер?
Манн кивнул и открыл свой блокнот. Он ждал этого вопроса.
— Исходя из показаний Стивенса, дворецкого, его хозяин имел обыкновение разбирать свою почту по вечерам. Дворецкий заметил, что Руфни ещё не просмотрел письма, когда отпускал его на ночь. Также Руфни выразил своё недовольство тем, что в камине нет тяги, и попросил Стивенса напомнить экономке, миссис Притчард, о её прямых обязанностях. Стивенс утверждает, что дымоход чистили регулярно и в последний раз это было сделано два месяца назад. Но хозяин сжигает в камине много бумаги, и сажа всё время накапливается в трубе.
Манн взглянул на Холмса и улыбнулся: ему было приятно засвидетельствовать правильность некоторых догадок детектива.
— Стивенс освободился в четверть двенадцатого. По моим оценкам, Руфни умер вскоре после этого. Скажем так, через полчаса, самое позднее без четверти двенадцать. Всё говорит о том, что он был предоставлен самому себе на очень короткое время. Лорд был большим любителем выпить, однако из графина с бренди — Стивенс наполнял графин в тот вечер — отпита только пятая часть. Огонь в камине к моменту ухода дворецкого уже разгорелся. Как вы верно заметили, у Руфни было время просмотреть корреспонденцию, но он её не сжёг.
Мне кажется, когда он занимался письмами, кто-то отвлёк его со стороны двери в патио. Вы можете убедиться, в тот вечер она отворялась — на пороге лежат фрагменты опавших листьев, они занесены снаружи. А я уверен, что миссис Притчард, несмотря на невысокое мнение хозяина о ней, ответственно относилась к своим обязанностям и, конечно же, не позволила бы горничной оставить такой беспорядок на ковре.
— Следовательно, этот сор занесён в комнату позже. Верное заключение, — сказал Холмс. — А какая погода была вчера вечером? Могла дверь открыться произвольно?
— Забавно, что вы об этом спросили, — подхватил инспектор. — По всем свидетельствам, вроде бы это была тихая ночь. Вообще-то, я живу неподалёку и лично могу заверить вас в том, что погода в округе стояла хорошая. Стивенс же показал, что после того, как хозяин его отпустил, он не слышал никакого шума со стороны этой комнаты. Но… — Манн заглянул в блокнот и продолжил: — Но если учесть силу бури, Руфни, чтобы быть услышанным, должен был палить здесь из пушек.
— Сильная буря?.. — переспросил я. — Вполне вероятно, здесь пронёсся локальный ураган.
— Холл со всех сторон защищён деревьями, — возразил Манн, — к тому же дом построен в небольшой низине. Если в этих местах и есть более защищённое от непогоды жильё, то я о таком не слышал.
— Гм… ваши объяснения?
— Не могу предложить ни одного. Я опросил остальную прислугу, и все утверждают: буря была такой, что дрожали стены. Да, прогулка по саду также дала интересные результаты.
Холмс склонил голову набок:
— Вы меня заинтриговали, инспектор!.. Желаете, чтобы я сделал собственные выводы, прежде чем вы продолжите свой рассказ?
— Так будет даже лучше — это гарантирует объективность вашей оценки, — ответил Манн с широкой улыбкой.
Холмс встал из-за стола:
— Тогда прогуляемся!
Мы вышли из дома через кабинет и направились по ухоженным лужайкам к лесу, на который выходила задняя часть здания. Со всех сторон дом окружали усыпанные гравием террасы — на таких богатые землевладельцы любят устраивать большие приёмы. Всюду были расставлены скульптуры; строгие лица лесных нимф и девушек с кувшинами говорили о том, что вольностей они не потерпят. Несмотря на красоту и изящество форм, Руфни-холл являл собой образец архитектурного искусства, отвергающего любые виды развлечений. Каждый кирпич, каждый прямоугольник окна, каждый аккуратно подстриженный куст бирючины в живой изгороди казались воплощением серьёзности. Трудно было даже представить, что можно весело проводить время в подобном месте.
Именно чопорная аккуратность Руфни-холла указала нам нужное направление поисков. Холмс уверенно привёл нас к широкой полосе из хаотично разбросанных листьев и сломанных веток. Эта странная нерасчищенная полоса тянулась от леса и была нацелена прямо на дом.
— Просто поразительно! — Я застыл посреди лужайки — увиденное противоречило всякому здравому смыслу. — Конечно, слышал о мощных локальных ураганах, в частности об американских торнадо, но мне не приходилось видеть ничего подобного.
— Что верно, то верно, — согласился Манн. — Но самое странное ждёт нас впереди.
Когда мы почти добрались до кромки вечнозелёного леса, стало ясно, на что намекал инспектор. Холмс указал на ровный круг примятой травы — выглядело так, будто в этом месте на землю положили тяжёлый диск.
— Это началось здесь, — сказал Холмс, — а потом по дуге направилось к дому.
— Вы говорите как о живом существе, — заметил я.
— Да, — признал Холмс. — Или о чём-то неживом, но управляемом.
— Что невозможно, — сказал Манн.
Холмс кивнул:
— Именно. Совершенно невозможно.
Мой друг в задумчивости постучал рукояткой трости по подбородку и взглянул на нас с инспектором.
— Что ж, это дело определённо заслуживает самого пристального интереса, вы согласны?
Холмс принялся расхаживать по кругу, внимательно глядя себе под ноги, потом остановился и решительно направился в лес.
— Почуяли след? — спросил я, хотя был уверен: так и есть.
— Насколько я могу судить, — рассуждал Холмс, — возле этого круга собрались три человека.
Я пытаюсь восстановить маршрут, по которому они сюда пришли. Жаль, что наш необъяснимый ветер не захватил с собой пару дождевых облаков. Земля слишком сухая — в таких условиях чертовски трудно искать следы.
Мне оставалось только улыбнуться: Холмс подмечает все мелочи независимо от того, влажная земля или сухая. Моя вера в таланты Холмса была несокрушима, а его заявления о промахах в итоге всегда оказывались несостоятельными.
— Поблизости есть дорога? — спросил Холмс, пока мы углублялись всё дальше в лес.
— Да, чуть восточнее, — ответил инспектор. — Мы ехали по ней со станции.
— Я так и думал.
Пока они переговаривались, я прошёл вперёд и вдруг уловил блеск в зарослях ежевики.
— Сюда! Там что-то есть!
Я потянулся к блестящему предмету. Ежевика больно царапала руку. Стиснув зубы, я как можно аккуратнее, чтобы не лишиться кожи, достал из зарослей кольцо с камнем. На белом ониксе была выгравирована пятиконечная звезда.
— Осторожнее! — предостерёг Холмс и потянулся за пинцетом.
Аккуратно подцепив кольцо, сыщик поднёс его к свету:
— Внутри выгравировано «В дар С. Л. М. М.».
После этого он опустил кольцо в один из своих конвертов и обогнул меня.
— Лучше я пойду первым, — сказал он. — Мы ведь не хотим, чтобы вы уничтожили все улики.
— Спасибо, Ватсон, — пробормотал я ему в спину, — за исключительно важную находку.
Я прибавил шагу, чтобы успеть за Холмсом, но из-за слабости в левой ноге, раненной пулей из афганского мушкета-джезайла, потерял равновесие и совершенно неожиданно упал в густые заросли папоротника. Представив, насколько глупо выгляжу в глазах идущего следом инспектора Манна, я поднялся на ноги и приготовился парировать какую-нибудь остроту. Но парировать было нечего, потому что в лесу я находился совершенно один. Я был уверен в том, что Манн идёт следом, а Холмс всего в нескольких футах впереди, и тем не менее, оглядевшись, не увидел ни души.
Пока я оборачивался, пробивающийся сквозь сосновые ветки тусклый свет начал пульсировать, как блики солнца на морской глади. От этих ритмичных вспышек у меня закружилась голова, они пугали и в то же время словно гипнотизировали. Густой запах сырой земли усилился; казалось, меня со всех сторон окружает перегной, палая листва и тихий хруст сухих веток… А ещё — запах животного. Это был труп давно умершего лиса или барсука, с высохшей шкурой и открытой в прощальном оскале пастью. Пахнущая зверем плоть разжижилась и начала впитываться в землю.
Меня едва не вырвало от всех этих ощущений.
Чтобы найти точку опоры в этом вращающемся мире, я потянулся к стволу дерева. Моя ладонь прикоснулась к сырой коре и месиву из насекомых и червей — они лопались, как виноградины под прессом, — но опоры я не нашёл, и мир не перестал вращаться.
Снова подвернулась нога, я вскрикнул и повалился на спину. Листва и плющ поползли по моим щекам, устремляясь в глаза и рот.
Земля подо мной продолжала своё движение, словно гигантская приливная волна. Я чувствовал, как сырая прохладная почва принимает меня в свои объятия: она обволакивала ноги и руки, тащила меня туда, где я буду разлагаться и превращусь в пищу для толстых блестящих червей. Казалось, они уже кишат у меня в волосах. Я уходил вниз: свет исчезал, земля поглощала меня с головой и продолжала затягивать всё глубже…
Вскоре я был уже так глубоко, что не мог понять, где поверхность. Преодолевая боль в груди, я сделал медленный вдох, но втянул в себя только суглинок. Тогда я попытался выплюнуть эту сырую массу, но выплёвывать было некуда. Я задыхался, в ушах стоял рёв. Последнее, что я ощутил, — как жуки и черви забираются под одежду.
— Ватсон?
Я услышал знакомый голос и открыл глаза. Надо мной склонились Холмс и инспектор. Манн был очень встревожен. Признаюсь, моей первой реакцией было чувство неловкости, а второй — раздражение.
— Всё в порядке.
Я отмахнулся от протянутой руки и самостоятельно встал. Совершенно дезориентированный, огляделся по сторонам… Во рту всё ещё был привкус земли; я потёр лицо в полной уверенности, что насекомые ещё цепляются к щекам. Но оно было чистым.
— Что произошло? — спросил инспектор.
Я злился на себя, потому что не мог ничего толком сказать.
— Ерунда, просто споткнулся о корень, — солгал я. — Мы так и будем стоять?
Я протиснулся между инспектором и Холмсом, подавая им пример, но понял, что первым идти не смогу. Холмс умел преследовать по сломанным веткам и примятой траве, для меня же все эти знаки оставались невидимыми.
К счастью, мой друг обогнал меня. Взглянув мне в лицо и удостоверившись, что я в порядке, он сосредоточил своё внимание на тропе, где следы были для него как рисунок на бумаге.
Вскоре мы выбрались на дорогу, по которой ранее приехали в Руфни-холл.
— На станции можно нанять кеб? — поинтересовался я.
— Да, — ответил Манн. — Но я уже спрашивал станционного смотрителя, и он заверил меня, что с последним поездом никакие незнакомцы не приезжали. У нас здесь тихое место, доктор Ватсон, гостю трудно остаться незамеченным.
— Кроме того, — вставил Холмс, — если вы планируете дружественный визит, вы подъедете к парадному входу. Если же намерены остаться незамеченными — а то, что эти люди предпочли идти через лес, убеждает нас именно в этом, — вы не станете нанимать кеб.
— Вы правы, — согласился я и снова почувствовал досаду. — Это была глупая мысль.
— Вовсе нет. — Холмс дружелюбно посмотрел на меня. — Это предположение надо было высказать, чтобы потом отбросить. Только так мы и сможем добраться до истины. — Он присел на обочину и продолжил: — Их привезла лёгкая коляска. В траве, в том месте, где она на несколько футов съехала с дороги, отчётливо видны следы колёс.
— Значит, их путь был недолгим, — сделал вывод инспектор. — Только идиот станет путешествовать на большое расстояние в лёгкой коляске.
Холмс покачал головой:
— Не идиот, а группа осторожных мужчин. И один из них курит довольно необычный табак.
С этими словами Холмс подцепил несколько травинок и положил в очередной конверт.
— Они курили в дороге и здесь выбили трубки, скорее всего о колесо, а потом снова набили их, чтобы курить по пути через лес.
— Надо быть очень страстным любителем табака, чтобы курить трубку в таком лесу, — заметил я.
Холмс рассмеялся:
— Это точно. Даже я способен обходиться без табака какое-то время. — Он встал. — Что ж, я думаю, больше мы здесь ничего не узнаем. А теперь, если вы не против, предлагаю вернуться на станцию.
— Вы не хотите опросить прислугу? — спросил Манн с ноткой разочарования в голосе.
— Пока нет, — ответил Холмс. — Хотя я был бы рад, если бы вы позволили ознакомиться с вашими записями. Нам с Ватсоном предстоит долгий путь. Мне потребуется время, чтобы всё обдумать, да и вещи в дорогу надо собрать.
Глава 9
КОШМАР В МЕТРОПОЛИТЕНЕ
Мы попрощались с инспектором Манном и вскоре уже ехали в поезде в Лондон. Я надеялся уговорить Холмса пообедать перед дорогой, но он был уверен, что этот день приберёг для нас ещё много загадок и тратить время на еду непозволительно. Однако, когда я попытался выведать, какие это загадки, он промолчал. В общем, в Лондон я возвращался в несколько раздражённом состоянии, да и странный эпизод в лесу не лучшим образом подействовал на мою нервную систему. Я всё не мог понять, что же там произошло. По роду своей профессии я не раз оказывал помощь людям, которые падали в обморок или страдали временной потерей памяти, но теперь, как ни старался, не мог найти ничего общего между их недугом и моим случаем. Конечно, могло быть и так, что припадок в лесу — первый симптом чего-то более серьёзного. Но волнения не шли мне на пользу, и я решил пока выбросить все вопросы из головы. В конце концов, я знал отличного доктора — специалиста по этой части.
Как только поезд прибыл на Ливерпуль-стрит, Холмс сразу же со мной распрощался и растворился в толпе. Это был далеко не первый случай, когда он без всяких объяснений бросал меня в ходе расследования. Но сейчас, продолжая испытывать неприятное ощущение дезориентации в пространстве, я стоял на улице и казался себе брошенным на произвол судьбы.
Лондонцы двигались вокруг меня в единственно возможной для них манере — они шли встречными потоками, толкались, проскакивали мимо, словно огибающие друг друга стаи рыб. Я был для них очередным препятствием; меня осаждали со всех сторон, и не только физически — по мостовой, не смолкая, постукивали копыта лошадей, со всех сторон доносились крики уличных торговцев, на станции объявляли о прибытии поездов. И всё это на фоне доносящегося из-под земли низкого гула.
На какое-то время я потерял способность двигаться: жизнь огромного города поглотила меня точно так же, как недавно — воображаемая почва в лесу.
Меня словно вынули из привычного мира, и я всё никак не мог вернуться обратно, в город, который знал и любил.
Я пощупал лоб — не поднялась ли температура. Лоб был прохладным. Ничего удивительного, я и не чувствовал себя больным. Может, меня отравили? Мысленно я вернулся в кабинет Руфни и попытался вспомнить, к чему там прикасался. Ведь мог случайно дотронуться до неких химикатов, которые оказали столь сильное воздействие на психику. Но память не дала никаких подсказок; определённо, я ни к чему не прикасался и ничего не пробовал на вкус… Если бы эта отрава была распылена в воздухе, тогда она в равной степени подействовала бы и на меня, и на Холмса, и на инспектора…
— Так и будете тут стоять?
Я оглянулся и встретился взглядом с разносчиком газет. Судя по красному лицу, он уже не первый год прикладывался к бутылке. Всё начинается с глотка, чтобы согреться на холоде, а потом входит в привычку.
— Эдак вас точно затопчут, — продолжал он. — Вы вот думаете, что сейчас тут людно, но подождите, пока конторы закроются. Вот тогда увидите настоящий муравейник.
— К этому времени меня здесь не будет, — ответил я, чувствуя себя полным идиотом. — Просто потерял ориентацию.
— А, ну да, ориентация, — хмыкнул разносчик и вытащил из кармана фляжку, чем и подтвердил мои предположения. — Чтобы легко найти ориентацию, надо всегда держать под рукой компас. — С этими словами разносчик открутил крышку и сделал большой глоток, а потом улыбнулся, продемонстрировав две большие бреши в переднем ряду зубов.
Как врач, я тут же сделал вывод, что у этого человека диабет и причина заболевания — его выбор пищи либо нехватка таковой. Разносчик протянул мне фляжку, а я, к собственному удивлению, принял её и сделал довольно большой глоток. Дешёвый ром скорее обжигал, чем согревал.
Я пересмотрел свою прежнюю оценку и решил, что передо мной морской волк. Только бывший моряк, глотнув столь резкий напиток, способен получить удовольствие. Возвращая фляжку, я быстро оглядел запястья разносчика. Всё верно — из-под рукава выглядывал изящно изогнутый стебель розы.
«Ром и татуировка, — подумал я. — Ещё немного, и я почувствую запах солёной воды».
— Полегчало?
Спиртное в моём желудке было встречено громким недовольным урчанием, но ответ всё же был «да».
— А по мне, глотнёшь рому — сразу избавишься от всех, ну или почти всех, напастей, — сказал разносчик, и его глаза лукаво блеснули. — После рома плевать на проблемы. Он как политикан — ничего не исправляет, зато отвлекает.
— Временами не мешает принимать его на полный желудок, — заметил я.
— Что верно, то верно, доктор…
На долю секунды мне показалось, что это Холмс вышел на улицу в гриме. Абсурдное предположение. У моего друга были дела поважнее.
— Берегите себя, — сказал я на прощание разносчику.
В отличие от Холмса, я не владел бездонным банковским счётом, и по этой причине метро для меня всегда предпочтительнее кеба.
Спуск в отделанные кафелем тоннели обычно вызывает тревогу и одновременно пробуждает внутренние силы. Редко встретишь человека, на которого бы не произвела впечатления подземная железная дорога нашей столицы. Пусть она пока довольно коротка, но я не сомневаюсь, что со временем она разрастётся и станет самым популярным способом передвижения у лондонцев. Противники метрополитена указывают на тридцать лет, потраченные на его планирование, а также на огромные суммы, «похороненные под землёй».
«Не пора ли это прекратить?» — вопрошают они.
Но, исходя из собственного опыта, могу с уверенностью заявить: британцы, а в особенности лондонцы, не умеют сдаваться. Это просто не в нашей природе; мы бьёмся лбом о проблему, пока она не отступит.
Говорят, что скоро тоннели заполнятся поездами, которые, питаясь электричеством, будут с жалобным воем безостановочно курсировать под городом. А до той поры мы вынуждены передвигаться на паровозах, вдыхая чуждый нам воздух подземелий.
Протиснувшись сквозь толпу к платформе, я остановился в ожидании поезда. Густой запах табака и пота окружил меня липкой плёнкой.
Приближающийся поезд послал впереди себя воздушную волну, и я был вынужден придержать шляпу.
— Ну и ну, так и с ног свалить может! — хихикнув, воскликнула чрезмерно разукрашенная леди справа от меня.
Я вежливо улыбнулся. Очевидно, дама приняла меня за потенциального клиента. Она растянула губы, обнажив испачканные в красной помаде жёлтые зубы. Улыбка клоуна… или каннибала. Ветер подул сильнее, женщина придержала юбки, а я на всякий случай отвернулся. Неподалёку стояла молодая пара.
«Симпатичные, держатся за руки — наверняка решили провести день вместе», — подумал я.
Вокруг них чувствовалась атмосфера смущения и свежести отношений. Я вспомнил свою любимую Мэри, которая так рано покинула меня… Слёзы навернулись на глаза, загудел подъезжающий к платформе паровоз, и мне вдруг стало стыдно, что кто-то может заметить моё волнение.
«Ты не умеешь скрывать свои чувства, Джон», — сказала бы Мэри и с нежностью вытерла слезу с моей щеки.
Она, подобно Холмсу, считала, что все мои переживания видны как на ладони. А я бы не стал спорить, потому что это правда. Вот только Холмс расценивал это моё качество как недостаток, а Мэри — как достоинство. Я же до сих пор не решил, хорошо это или плохо.
Поезд подъехал к станции, и я вошёл в вагон. Сидя на обтянутой бархатом скамье, я разглядывал обшитые ореховыми панелями стены и чувствовал себя как в гробу — бархат, дерево и сладковатый запах сырой земли.
Молодая пара устроилась напротив, проститутка — в нескольких футах слева от меня. Когда она расправляла юбки, от неё пошёл аромат дешёвой лавандовой воды. Напротив жрицы любви сидел преклонного возраста священник; когда поезд тронулся, седые кудряшки запрыгали вокруг его розового лица. Священник листал потрёпанную Библию. Его губы время от времени шевелились, он издавал тихие свистящие звуки, похожие на последний вздох умирающего. Казалось, ещё чуть-чуть — и он начнёт читать вслух. Рядом со священником сидела пожилая дама, она пощипывала торчащие из её шляпки нитки. Лицо у неё при этом было мечтательное, словно пребывала она где угодно, но только не в поезде под землёй. В конце вагона двое парней смеялись и похлопывали друг друга по плечам; они ехали стоя.
Закрыв глаза, я слушал перестук колёс и чавканье двигателя, который поглощал уголь, чтобы его сердце продолжало пылать в своей железной клетке. Я представлял поезд жадным существом, которое вгрызается в землю, хватает на своём пути всё, что в состоянии проглотить, и никогда не может насытиться.
— Оно убьёт всех нас!.. — вдруг сказала проститутка.
Я открыл глаза и посмотрел в её сторону. Проститутка корчилась на скамье, как будто её тянули чьи-то невидимые руки. Она выгибалась дугой и хватала ртом воздух.
— Оно ударит с такой силой, что сотрёт нас с лица земли, — размахивая руками, продолжала женщина. — Дыхание Бога не остановить, оно рождается в раскалённых недрах мира.
— Может ей кто-нибудь помочь? — Я вскочил и попытался схватить несчастную за руки.
— Помощи ждать неоткуда, — проговорил старенький священник, словно прочитал эти слова в Библии. — Мы все сгорим.
— Дайте ей умереть, — ровным тоном в унисон произнесла пара влюблённых. Глаза у обоих одновременно закатились, челюсти синхронно задвигались. Смотреть на них было жутко. — Эта шлюха недостойна нашего внимания. Раскалённая кочерга и очищающий огонь — вот всё, чего достойно её грязное тело.
Я не оставлял попыток утихомирить проститутку, а бездушие молодых людей только придало мне сил.
— О боже, Джон! — произнесла проститутка голосом моей покойной Мэри. — Их руки… Я чувствую, как чёрные когти раздирают мою кожу. Неужели ты не можешь меня спасти?
— Мэри!.. — закричал я, словно в бреду.
Мне казалось, что наш похожий на гроб вагон всё глубже уходит под землю.
— Она принадлежит нам! — сказал один из парней, стоявших в конце вагона.
— Будем играть с ней, пока не порвётся, — поддержал его второй, и они направились в нашу сторону. — Твоя маленькая тряпичная кукла, твоя бедненькая Мэри..
Поезд сильно тряхнуло. Я потерял равновесие и отпустил женщину, говорившую голосом моей жены. Вагон подпрыгивал и раскачивался; я упал на пол и откатился к дальнему окну.
— Осторожно! — вскрикнула пожилая леди.
Она по-прежнему возилась со шляпкой, только теперь я увидел, что нитки влажные и красные: старушка чистила себя, как рождественский апельсин.
— Берегитесь! — снова закричала она.
Все пассажиры в вагоне встали; их рты открылись, превратившись в огромные чёрные дыры — бесконечные тоннели, по которым ехал наш поезд. Из этих ртов-тоннелей задул сильный ветер. Он с шипением вырывался наружу, раздувал пассажирам щёки, наполнял их тела и превращал в уродливые воздушные шары.
Ветер принёс с собой запах могил и смешанной с кровью земли с полей сражений моей молодости. Это был ветер канонады, грозный шквал, ураган смерти… Страшно было подумать, что я могу его вдохнуть. Сейчас ветер занесёт в меня загробную вонь — и я исчезну навсегда.
Я поднялся с пола, одним рывком открыл окно и глубоко вдохнул чёрный дым, который тут же начал заполнять вагон.
— Он сошёл с ума! — закричал кто-то… и этого оказалось достаточно, чтобы привести меня в чувство.
Сильные руки молодого мужчины оттянули меня от окна, а старенький священник, кашляя от дыма, закрыл окно.
Оказалось, что оттаскивал меня один из тех парней. Я поднял руки, демонстрируя всем в вагоне. что разум ко мне вернулся и я снова самый обычный пассажир. Но, глядя на испуганные лица, я понял: эти люди ничего не знают о моих видениях. Никто не сдвинулся с места, все пассажиры находились там же, что и в тот момент, когда я закрыл глаза. И теперь они смотрели на меня с ужасом и сочувствием одновременно. Я встретился взглядом с проституткой: в её глазах читалась откровенная насмешка. И ничего, что напоминало бы мою Мэри.
— Я, как его увидела, сразу поняла, что ненормальный, — сказала женщина, с презрением оглядывая меня с головы до ног. — Знавала одного такого.
«Клиента вспомнила», — не без злости подумал я.
— Тот вечно, как полнолуние, орал на весь дом, будто полоумный.
Мне было неловко ехать дальше в этой компании, и, как только поезд остановился, я схватил шляпу и трость и поскорее вышел из вагона. Я пробирался сквозь толпу на платформе и готов был бежать из тоннеля на поверхность. В горле всё ещё першило, я чувствовал привкус крови, ядовитый дым заполнял мои лёгкие.
Я поднялся в город неподалёку от Риджентс-парка и решил посидеть на скамейке — отдышаться и прийти в себя.
Мог ли я заснуть в вагоне? Нет. Я был уверен, что не спал. Тогда как объяснить два похожих эпизода за один день? Что со мной творится?.. Я понимал только одно: есть нечто общее между тем, что мне пришлось испытать, и сюрреалистическими видениями, которые недавно описывал доктор Сайленс. Мог ли он каким-то образом на меня повлиять? Или нас обоих настигла Божья кара? Последнее предположение мне нравилось меньше и не соответствовало моему рациональному взгляду на мир. Я решил вечером понаблюдать за Сайленсом и разобраться, что с ним не так.
Отдохнув, я вышел из парка и зашагал по Бейкер-стрит. Нужно рассказать обо всём Холмсу. Мой друг, естественно, отнесётся к этой истории скептически, но наверняка предложит какое-нибудь логичное объяснение. Сам я, как ни старался, не мог ничего придумать.
Однако по возвращении домой я понял: разговор придётся отложить. Холмс уже успел побывать в квартире. К каминной полке стрелкой от духовой трубки была приколота записка следующего содержания:
«Встретимся на вокзале. Прихватите свой револьвер».
«Типичный эрудит», — подумал я, а затем скомкал записку, бросил её в огонь… и пошёл паковать вещи.
Глава 10
ПУТЬ НА СЕВЕР
С небольшим портпледом в руках (мой старый армейский револьвер был аккуратно завёрнут в чистую сорочку) я отправился на вокзал Сент-Панкрас, чтобы встретиться там с Холмсом и доктором Сайленсом. Впечатления от пережитого в метрополитене были ещё слишком свежими, поэтому я решил не экономить и нанять кеб.
На вокзале было, как всегда, людно. Я не люблю вокзалы — эту массу растерянных людей, снующих во все стороны и переживающих, что могут разминуться со своими близкими или знакомыми. Меня напрягает атмосфера всеобщей паники и замешательства, и облегчение я испытываю лишь тогда, когда мой поезд отходит от платформы.
Я занял место в очереди за билетом. Времени, чтобы дойти до вагона, было ещё предостаточно, но всеобщее нетерпение вскоре передалось и мне: я начал притопывать. Пожилая дама впереди изогнула шею, подставляя менее глухое ухо к окошку кассы.
— Инвернесс, — прокричала она так громко, что ни у кого из окружающих не осталось сомнений по поводу пункта её назначения. — Только мне не донести все эти сумки.
— Буду рад помочь вам с багажом, — вызвался я только для того, чтобы ускорить весь этот процесс.
Старушка взглянула на меня с благодарностью.
— Какой добрый джентльмен, — сказала она, сложив руки, словно в молитве.
Я не смог сдержать улыбку. Вспомнился случай, когда мы с Холмсом, спасая свои жизни, договорились встретиться в вагоне поезда, отходящего от вокзала Виктории. Тогда я был абсолютно уверен, что мой друг опоздал, — ровно до той минуты, пока престарелый священник, который сидел напротив, не заговорил со мной голосом Холмса.
— Не хотел бы вам мешать… — послышалось у меня за спиной.
Обернувшись, я увидел молодого человека в безупречном дорожном костюме. Волосы его были настолько тщательно набриолинены, что даже шквалистый ветер не мог бы повредить причёску.
Молодой человек достал карманные охотничьи часы с замысловатой гравировкой на крышке и продолжил свою мысль:
— Но эта леди не единственная, кто хочет успеть на ближайший поезд до Инвернесса.
— Ваша правда. И я в их числе.
— А вы оптимист. — Молодой человек показал мне циферблат. — Отправление через десять минут. Вы надеетесь уложиться со своей спутницей в этот отрезок времени?
— Что он говорит? — поинтересовалась старушка.
Если только это действительно была старушка.
— Неважно. — Я обратился к кассиру, чтобы поскорее со всем этим покончить. — Будьте добры, два билета до Инвернесса. Один для этой леди и один для меня.
— О, молодой человек, вы так любезны. Вот если бы вы ещё донесли мой багаж…
С этими словами пожилая дама удалилась, оставив меня один на один с кассиром, с кожаным чемоданом и тремя шляпными коробками.
«Это наверняка Холмс», — подумал я, потому что больше ни у кого не хватило бы наглости бросить меня в подобной ситуации.
— Послушайте!.. — окликнул я старушку, но она либо была глуха от рождения, либо оглохла на радостях.
«Точно Холмс».
— Девять минут, — констатировал молодой человек у меня за спиной.
— Пощадите, — взмолился я, быстро оплатил билеты и подхватил с пола брошенный багаж.
Если эта леди — не Холмс, значит у меня заканчиваются наличные и терпение.
Я потащился за дамой через вестибюль и умудрился добраться до платформы, лишь один раз уронив шляпные коробки.
В окне одного из вагонов я заметил Сайленса. Он, видимо, уже не надеялся, что мы с Холмсом явимся в условленное время.
— Доктор Ватсон! — воскликнул Сайленс и спустился из вагона на платформу, чтобы помочь.
— Боюсь, я слишком легкомысленно подошёл к сборам в дорогу, — проговорил он, указывая на мой багаж.
— Это не моё, — попытался я откреститься от шляпных коробок и громко позвал старушку, которая шаркающей походкой продвигалась к дальнему концу платформы.
— Нам следует сесть ближе к голове поезда!.. — донеслось в ответ. — Мой сын говорит, так безопаснее.
— Эта леди — ваша знакомая? — спросил Сайленс.
— У меня есть подозрение, что да. Идёмте, надо её догнать.
Сайленс подхватил свою дорожную сумку и шляпные коробки. Мы устремились вдоль платформы, а когда проводник, предупреждая о скором отправлении поезда, взмахнул флажком, перешли на бег трусцой.
— Поднимайтесь в вагон! — заорал я. — Куда уж дальше?..
— Незачем так кричать, дорогой, — отозвалась дама и, пытаясь забраться в вагон, повисла на ручке двери. Казалось, она вот-вот рухнет на платформу, как вдруг чьи-то руки крепко схватили её и затащили внутрь.
— Холмс?..
— Ватсон! Я уже начал опасаться, что вы оба опоздали на поезд. Но теперь вижу: причина задержки — ваше благородство.
Мы поднялись в вагон, и я принялся запихивать старушечью поклажу на багажную полку. Холмс взял у меня шляпную коробку и отставил её в сторону.
— И каким же образом вы очутились в такой компании?
— Каким?.. — Сначала я хотел как-нибудь отвертеться, но потом решил, что Холмс всё равно раскусит. — Решил, что это вы загримировались под старушку.
Холмс расхохотался и подтолкнул нас с Сайленсом к выходу.
— Если вам ещё что-нибудь понадобится, мадам, не стесняйтесь — обращайтесь к моему другу. Мы будем в соседнем вагоне.
— Погодите секунду. — Я вдруг вспомнил о билете, за который был вынужден заплатить из собственного кармана.
— Не стоит обо мне беспокоиться, — проговорила леди. — Это, конечно, очень любезно с вашей стороны, но не нужно докучать мне всю дорогу до Шотландии. Займитесь своими делами и оставьте меня в покое.
От неожиданности я даже остолбенел, но, оправившись, развернулся и зашагал по коридору вслед за смеющимся Холмсом.
— Значит, вы считаете, что я способен на столь убедительное перевоплощение, — сказал Холмс. — Я польщён.
— День выдался тяжёлый.
— Да, мой бедный друг, последние минуты точно дались вам нелегко. Что ж, путь предстоит долгий, и будем надеяться, вам хватит времени, чтобы восстановить силы.
— Уверяю вас, при наличии комфортабельных сидений и хорошего вагона-ресторана к северной границе я прибуду в отличной форме.
Мы расположились в купе, и Холмс, устроившись поудобнее, набил трубку.
— Итак, — начал он, наполняя купе облаками дыма и запахом турецкого табака, — полагаю, будет очень неплохо, если мы используем оставшееся до обеда время для обмена добытой информацией.
И он рассказал Сайленсу обо всём, что нам удалось узнать в Руфни-холле (не забыв упомянуть о том, как я «подвернул ногу» в лесу).
— Уверен, этому есть простое и вполне щадящее с медицинской точки зрения объяснение, — произнёс я и сам почувствовал, как напыщенно это звучит.
Честно говоря, меньше всего хотелось обсуждать приключившееся со мной в присутствии Сайленса. Я выглядел в собственных глазах героиней бульварного романа, которая в самые драматические моменты повествования норовит шлёпнуться в обморок.
— Тогда, возможно, стоит воспользоваться случаем и выслушать мнение специалиста, — предложил Холмс. — То есть мнение ещё одного специалиста, — добавил он и посмотрел на Сайленса.
Сайленс, без сомнения, почувствовал, что мне неловко, и попытался уклониться от ответа.
— Я абсолютно уверен, что доктор Ватсон, будучи медиком, сам без труда разберётся в том, что с ним стряслось…
— О, бросьте! — перебил Холмс. — Вы же сами врач. Уверен, вы не раз сталкивались с образованными пациентами, которые в силу смущения пытаются скрыть важные симптомы своего недомогания.
— Если вы не забыли, Холмс, я всё ещё здесь, — недовольно пробормотал я.
Меня всегда раздражала неспособность моего друга принимать во внимание чувства других людей.
— Конечно, где же ещё, — ничуть не смутившись, согласился Холмс. — И пока не опровергли ни одного моего слова. После того обморока с вами не случилось ничего подобного?
— Так, ерунда, Холмс. Я…
Но ведь со мной действительно произошло нечто очень и очень странное!.. Глупо умалчивать об этом. Дважды я стал жертвой бредового состояния, и оба раза меня преследовали не поддающиеся логическому объяснению кошмары. Как врач, я не должен был это игнорировать.
— Это случилось, когда я ехал на встречу с вами, Холмс, — признался я и сколь мог подробно описал всё увиденное и услышанное в вагоне метрополитена.
Несмотря на всё своё самодовольство и толстокожесть, Холмс немного смутился, когда я упомянул покойную жену. Когда же я рассказал о послании, которое было мне передано, смущение Холмса быстро сменилось живым интересом.
— Просто замечательно! — воскликнул он и повернулся к Сайленсу. — Эта история весьма похожа на ту, которую вы поведали нам всего два дня назад.
— Весьма, — согласился Сайленс. — Если бы меня спросили, я бы сказал, что доктора посетили духи.
— О, всё это чушь! — возразил я. — Ничего подобного. Бредовое состояние, вызванное…
Но я не смог найти ни одного довода в свою защиту, что разозлило меня ещё больше. Я чувствовал себя загнанным в угол.
— Хорошо, — проговорил Холмс, — мы ещё разберёмся с тем, что же это было, но с нашей стороны глупо пренебрегать полученной информацией. В конце концов, — взглянул он на Сайленса, — тот факт, что голоса посетили именно вас, Ватсон, крайне важен.
— Однако, согласитесь, это странное послание не имеет практически никакого смысла. — Мне хотелось поскорее закрыть эту тему.
— Практически — да. И я нахожу это в высшей степени любопытным…
День за окном нашего купе постепенно уступал место вечеру, и мои мысли вернулись к вагону-ресторану. Признаюсь, желание вдохнуть глоток свежего воздуха было не слабее проснувшегося аппетита. Холмс настоял на том, чтобы окно купе оставалось закрытым: он утверждал, что дымная атмосфера помогает ему сконцентрироваться. Мне же дымная атмосфера помогала только кашлять. Поэтому я испытал огромное облегчение, когда Сайленс согласился составить мне компанию, а Холмс решил побыть в купе.
— Меня подпитывают собственные мысли, — сказал он, глядя на мелькающие за окном деревья. — Уверен, они гораздо существеннее того, что может предложить пассажирам шеф-повар Северо-Восточной железной дороги.
Как только мы вошли в вагон-ресторан, я невольно напрягся: там ужинала моя «знакомая» старушка. Но, к счастью, она уже поймала в сети очередную жертву — довольно бледного мужчину с изборождённым морщинами лбом.
— Он меня просто преследовал, — говорила она, шумно втягивая в себя консоме. — В конце концов я была вынуждена попросить, чтобы оставил меня в покое.
Усилием воли я подавил далеко не джентльменский порыв опрокинуть тарелку бульона на её колени, задрапированные шерстяной тканью, и провёл Сайленса в дальний конец вагона. Здесь можно было поужинать, не слушая, как это делает неугомонная леди.
Усаживаясь за столик (спиной к старушке), я встретился взглядом с молодым человеком в безупречном костюме — тем самым, который стоял за мной в очереди на вокзале. Молодой человек посмотрел на меня как на пустое место и вернулся к своему ягнёнку. Я всегда считал себя дружелюбным и коммуникабельным человеком, но, судя по всему, в этот раз умудрился обзавестись парочкой недоброжелателей. Отчасти поэтому я решил немного расслабиться в компании доктора.
Сайленс, хоть и не обладал искромётным чувством юмора, был человеком весьма приятным. Впрочем, без этого качества он вряд ли стал бы успешным психологом. Любой профессионал скажет вам, что практика психолога в равной степени зависит как от его знаний, так и от обаяния.
Мы легко нашли тему для разговора и предались воспоминаниям о студенческих годах. В колледже Святого Бартоломея мы обучались в разное время, но при этом у нас оказалось достаточно общих знакомых. Беседа потекла легко и свободно.
Очень скоро речь зашла о его нынешнем призвании.
— Как случилось, что вы решили специализироваться в области…
— Невероятного? — сформулировал доктор.
— Я бы сказал, в нетрадиционной для медицинской науки сфере.
Сайленс пожал плечами:
— Стоит однажды убедиться в существовании сверхъестественного, и потом это невозможно игнорировать. Возникает ощущение, будто перед тобой открылась другая сторона бытия: всё, что ты принимал как само собой разумеющееся, все физические законы и постулаты переворачиваются с ног на голову. И как только ты начинаешь в это верить, верить по-настоящему, тебе уже сложно посвятить свою жизнь чему-то другому. К тому же я далеко не первый уверовавший.
— Неужели?
— Да-да. К примеру, доктор Мартин Хесселиус задолго до меня выбрал два пути — медицину и оккультизм. Вы знакомы с его работами?
Пришлось признать, что нет.
— О нём слышали очень немногие — что лишь доказывает, как низко его ценили в научных кругах. — Сайленс вздохнул. — Впрочем, ничего удивительного: к первооткрывателям всегда относились как к безумцам. Доктор Хесселиус по большей части занимался теорией, изучал мифы и легенды, пытался отделить правду от вымысла. При этом сталкивался лицом к лицу со сверхъестественным — как, собственно, и его последователь Лоуренс Ван Хельсинг.
— А вот это имя мне знакомо. Но смутно. Кажется… у него были какие-то неприятности в Восточной Европе.
— Лоуренс попадал в непростые ситуации в разных краях, — подтвердил Сайленс. — При всей его мягкости, это самый упорный человек из всех, кого мне приходилось встречать. Но у Ван Хельсинга узкая специализация, в то время как я смотрю на вещи шире. Я провёл несколько месяцев в провинции Чунцин с ним и его протеже Чарльзом Кентом и могу вам сказать, что человек он достойный.
— Вы много путешествуете?
— О да. Мир полон загадок, но, чтобы их разгадать, надо пройти его дорогами.
— Философия просвещения.
— И я счастлив, что могу себе позволить её исповедовать. Жизнь ко мне благосклонна.
Мне приходилось снимать квартиру пополам с другом, и как человек, который хорошо знает, что такое платить по счетам, я вынужден был согласиться: Сайленсу можно только позавидовать. Однако мысли о нужде не смогли отвлечь моё внимание от десертного столика. Вы же понимаете: жизнь должна продолжаться.
— Тут есть ещё один момент…
Голос доктора начал постепенно стихать, и я оторвался от торта, чтобы посмотреть на собеседника. Лицо Сайленса стало каким-то безжизненным; его нижняя губа отвисла, а изо рта появилось нечто, сначала принятое мною за струйку дыма. Но приглядевшись к капающей на скатерть блестящей тягучей субстанции, я понял: это совсем не дым.
— Доктор Сайленс? — позвал я.
Ни звука в ответ. Передо мной сидел пустой сосуд.
На секунду мне показалось, что я снова стал жертвой бредового состояния. Но если это так, то остальные пассажиры в вагоне-ресторане разделили мою участь. Сайленс был не единственным, кто потерял сходство с живым человеком. Я переводил взгляд от столика к столику и видел пустые лица одних пассажиров и растерянные, как у меня, других. Многие выделяли изо рта и ноздрей одинаковую слизистую массу. Тонкие тягучие нити этого вещества образовывали паутину между головами людей и стенами вагона.
Я крепче сжал десертный нож в руке и потянулся к ближайшей нити, чтобы проверить её на прочность.
— Не прикасайтесь, — проговорил молодой человек в безукоризненном костюме, а потом громко обратился ко всем в вагоне: — Никто из вас не должен это трогать! Делайте, что я говорю; сохраняйте спокойствие, и у нас будет шанс освободиться.
Меня несколько задел его властный тон.
— А кто вы такой?
— Эксперт, — ответил молодой человек. — Томас Карнакки.
Глава 11
Интермедия:
РАССКАЗ ТОМАСА КАРНАККИ
Утро. Я открыл окна, чтобы выпустить тяжёлый запах сигар и впустить свежий утренний ветер с Темзы.
В комнате — беспорядок после вчерашнего вечера: бокалы из-под бренди, пустой графин, переполненные пепельницы… И запах тушёного ягнёнка по-мароккански. Аромат специй и дым от сигар — единственные гости, которые остались у меня на ночь. Прошлым вечером я рассказывал Доджсону и друзьям о таинственном мире Моката-Грейндж, который мерцает за границами мира людей.
Эта история, как обычно, благотворно подействовала на пищеварение гостей и дурно — на моё. Они любят мои истории, хотя, возможно, кое-кто и подозревает меня в том, что я их приукрашиваю. Для меня пересказ случившегося со мной не просто способ развлечь гостей после ужина. Но им этого понять не дано. Для меня это способ разобраться с невероятным. Повествуя, я беру нечто сверхъестественное и сажаю его на булавку, как усыплённую бабочку. Пока я говорю, Доджсон переносит всё на бумагу, и история становится для нас чем-то общим. Её разбавляет нервный смех; она кристаллизируется в чернилах ручки Доджсона. Если говорить кратко, из моей головы берётся нечто и помещается туда, где, будем надеяться, уже не сможет причинить мне вред. Или лишить сна.
Мне нечем дышать. Отложив уборку на потом, я набрасываю пальто и шарф и покидаю квартиру ради бодрящего зимнего воздуха на бульваре Чейни.
Неспешно иду вдоль реки. Солнце бросает лучи на воду, но не делится своим теплом. Пар от дыхания облачками плывёт у меня перед лицом, а я наблюдаю за чайками, снующими на отмели у противоположного берега. Я вспомнил о деле, которым сейчас занимаюсь. Вспомнил о Дыхании Бога.
Это совсем не то, что я накануне обсуждал с Доджсоном и друзьями, — там я повествую только о минувших событиях. Опасно делиться тем, что находится в стадии развития. Такие дела — как змеи, которых ещё не посадили в корзину. Я их ловлю, бросаю в корзину, закрываю крышку, а потом отбираю у них яд. Но до той поры…
Вернувшись после прогулки, мою посуду. Конечно, я мог бы нанять прислугу (унаследованное состояние исключило из моей жизни денежные хлопоты), но единственное, что я ценю выше приватности, — это независимость.
Прибравшись в квартире, начинаю подготовку к предстоящему путешествию.
Первый шаг — несложный: собрать свои записи, карту местности и смену одежды. Следующий этап — снаряжение — требует более тщательного подхода. Электрическая пентаграмма проверяется и пакуется в специальный футляр с мягкими стенками. Затем я исследую содержимое кожаного саквояжа, в котором храню необходимые в моей работе инструменты. Пузырёк со святой водой, причастные облатки, горсть кристаллов… Кроме того, револьвер и набор патронов: с серебряными пулями, из каменной соли и стандартные (печально, но зачастую угрозы, с которыми я сталкиваюсь, — исключительно земного происхождения). Далее — отрывки манускрипта Зигзанда, я собирал их много лет. Этот манускрипт обладает невероятной силой, и сила его кроется не только в словах — их я давно выучил наизусть, — но в каждом фрагменте самого пергамента.
И наконец, третий шаг: внутренняя подготовка. На это тоже нужно время. Сначала — очищение. Я принимаю ванну, втираю в тело масла, бреюсь и снова принимаю ванну. Затем сажусь по-турецки и медитирую. Моя кожа розовая и прохладная. После произнесения нараспев определённых текстов я перестаю ощущать собственную плоть, и начинается умственная работа. Я визуализирую свой мозг как большую кладовую. Всё, что там хранится, распаковывается, подвергается тщательному осмотру и аккуратно запаковывается. Когда я открываю глаза, утро уже на исходе и пора отправляться в дорогу.
Одеваюсь и быстро доедаю то немногое, что осталось от индейки карри. Я люблю стряпать. Хорошее блюдо — как удавшееся волшебство: всё зависит от выбора ингредиентов и готовности к подвигу. Погрузив багаж, еду на вокзал Сент-Панкрас. Искушение проделать весь путь на машине велико — даёт знать о себе моя самостоятельность (терпеть не могу от кого-то зависеть!). Но путешествие поездом предоставит мне время для чтения, и в Шотландию я прибуду отдохнувшим.
В очереди за билетом я почти впадаю в отчаяние, потому что застреваю за леди настолько древней, что некоторые из встреченных мной привидений покажутся в сравнении с ней младенцами. От компаньона старушки проку мало, но у меня возникает ощущение, что я откуда-то его знаю. Сверяюсь с часами (прекрасный экземпляр, я выгравировал на крышке символ Кроноса, так что мои часы не только отличный швейцарский хронометр, но и мощное оружие против суккубов). Вероятность опоздать на поезд вот-вот станет реальностью, и мои приготовления — насмарку! И всё из-за какой-то выжившей из ума старухи и её компаньона!.. Подобная перспектива меня совсем не радует. Я поторапливаю парочку и, купив билет, выскакиваю на платформу всего за несколько минут до отправления поезда.
Среди отъезжающих замечаю пару знакомых лиц. Интересно, их присутствие пойдёт мне на пользу или только всё усложнит?.. Первый — Джон Сайленс. Этот человек работает почти в той же области, что и я, только в менее активной манере. Из того, что о нём известно, можно заключить: он скорее предпочитает слушать, чем действовать. Второго также можно классифицировать как конкурента, хотя, насколько я знаю, сфера его интересов — мир материальный. Шерлок Холмс, знаменитый консультирующий детектив. Ну конечно, теперь я понимаю, что компаньон пожилой леди из очереди — Джон Ватсон, биограф Холмса. Трудно представить, с чего бы это он взялся сопровождать стоящую на пороге смерти старушку.
Появление этой троицы — простое совпадение или они следуют по тому же маршруту?..
Я устраиваюсь в купе с небольшой стопкой книг под рукой. Ответ на мой вопрос даст только время.
Когда глаза перестают различать выцветшие буквы апокрифа, я убираю книги в сторону. Пожалуй, пора поесть. Опыт научил меня не возлагать большие надежды на качество пищи в пути, но я рад возможности немного размять ноги.
Усаживаюсь за столик в вагоне-ресторане и делаю заказ. Еда оказывается даже лучше, чем я ожидал, в особенности гусиный паштет. Можно сказать, он вполне заслуживает вина, на которое пал мой выбор.
Входят Сайленс и Ватсон. Не затеять ли беседу, чтобы выяснить цель их путешествия?.. Пока что я не готов оторваться от вина и десерта. К тому же светские разговоры никогда не доставляли мне удовольствия.
Окончив ужинать, я собираюсь вернуться в свой вагон и помедитировать пару часов. Но внезапно начинается вторжение. Резко падает температура. Похоже, кроме меня, этого никто не замечает — все слишком увлечены беседой. На стекле в углу окна появляется тонкий, похожий на паутину слой инея. Я хочу дотронуться до него, но иней снаружи; следовательно, то, что оказывает на нас воздействие, довольно внушительных размеров и накрыло весь вагон. Уровень псионической энергии, которая требуется для подобного проявления, способен внушить ужас. А всё моё снаряжение, естественно, осталось в купе — только параноик вооружается, прежде чем отправиться на ужин.
Не сбегать ли за саквояжем?.. Пока я раздумываю, половина пассажиров в вагоне-ресторане подвергаются спиритической атаке. Они умолкают, их головы откидываются назад, и между ними медленно формируются эктоплазменные мосты. Тягучие нити образуют каналы для передачи жизненной силы атакованных пассажиров тому, что желает о себе заявить.
Я вижу, что Ватсон намерен перерезать десертным ножом одну из нитей эктоплазмы. Господи, спаси меня от любителей!..
— Не трогайте это! — Я встаю, чтобы призвать всех пассажиров к осторожности. — Никто из вас не должен это трогать!.. Делайте, что я говорю, сохраняйте спокойствие, и у нас будет шанс освободиться.
— А кто вы такой? — Ватсон раздражён.
— Эксперт, — коротко отвечаю я. — Томас Карнакки.
Боковым зрением я замечаю неугомонную старушку (это из-за неё я чуть не опоздал на поезд). Она тянется рукой к нитям эктоплазмы, выходящим изо рта её компаньона.
— Я сказал — не трогайте!
Но уже поздно: пальцы нарушили тонкий канал связи.
Мужчину, сидевшего напротив старушки, начинает трясти — это силы за пределами вагона пытаются восстановить потерянную связь. Эктоплазма вибрирует и петлёй охватывает шею несчастного. Он на секунду приходит в себя, крик ужаса вырывается из горла, и беднягу резко подбрасывает вверх. Нити эктоплазмы наматываются на тело мужчины, вращая его под потолком вагона. Раздаётся слабый треск: это душа покидает тело, служившее ей домом. Опустошённая оболочка падает на стол, опрокидывая кофейник, а эктоплазма заглатывает душу своей жертвы. Нить раздувается, продвигая добычу всё дальше, и это зрелище напоминает мне питона, поймавшего кролика.
Старушка вопит от ужаса и падает в обморок. И слава богу…
— Надеюсь, теперь мне не надо повторять? — говорю я. — Если вы к этому прикоснётесь, вы убьёте того, к кому эти нити ведут. Не двигайтесь, если не хотите привлечь к себе внимание и тоже лишиться жизни. Не разговаривайте, потому что я пытаюсь сконцентрироваться. Я ваш единственный шанс выйти из поезда живыми, так что проявите уважение.
— Невыносимый человек, — бормочет себе под нос Ватсон.
Мне остаётся только улыбнуться: полагаю, доктор смягчится, когда я разберусь со всем этим.
Вагон слегка потряхивает, но я не могу определить, что служит причиной — нечто находящееся снаружи вагона или неровные стыки рельс. За окнами темно, и чем дольше я в них вглядываюсь, тем больше убеждаюсь: эта темнота не следствие наступившего вечера. Окна непроглядно-чёрные: не видно ни огней городов, ни звёзд. Я даже начинаю сомневаться в существовании внешнего мира за стенами вагона-ресторана.
— Сейчас я пойду по вагону…
Наверное, мне следует информировать пассажиров о своих действиях, чтобы они не поддались панике и не побежали, — иначе гибель неминуема.
Сеть из нитей эктоплазмы постепенно приходит в движение. Вся эта желатиновая конструкция плавно покачивается, подобно змеям, танцующим под дудочку заклинателя.
Теперь я говорю почти шёпотом:
— Оно знает о моем присутствии, однако, если я буду двигаться тихо, не нападёт на меня. Оно только что насытилось, но стоит как-то себя проявить — и аппетит может проснуться. Прошу вас всех, не возбуждайте его больше.
Очень медленно, не отрывая подошвы от ковра, я пробираюсь вперёд и наконец оказываюсь рядом с дверью, ведущей в соседний вагон. За спиной раздаётся чей-то робкий голос:
— Вы уходите?
Спрашивает женщина, сидящая рядом со своим окутанным эктоплазмой мужем.
— Мне надо посмотреть, что за дверью. Сидите тихо и ждите.
— Вы!.. Вы убегаете! — кричит дама и поднимается с места.
Эктоплазма приходит в движение и образует толстые щупальца. Щупальца хватают женщину за руки и щиколотки и тянут её к потолку.
— Карнакки! — восклицает Ватсон. Как человек героического типа, он не может оставаться в стороне, когда даме угрожает опасность. — Сделайте что-нибудь!
Он тоже встаёт, и я понимаю, что больше не контролирую всех этих людей. Преодолев последние два фута, я рывком открываю дверь. Теперь сеть из нитей эктоплазмы переключила своё внимание на меня — я чувствую её спиной и затылком. В любую секунду она может до меня дотянуться, и тогда конец.
За дверью именно то, чего я так боялся. Пустота. Беспредельная тьма. Но назад пути нет, и я делаю шаг за дверь.
Ухватившись за небольшую лестницу слева, я забираюсь на крышу вагона. Отрезанный от остального состава и пребывающий в какой-то иной реальности, вагон с грохотом раскачивается, будто ещё хранит воспоминания о рельсах, и мне с трудом удаётся удерживать равновесие. Повезло, что нет ветра, но, уверен, в этой пустоте есть ещё что-то, кроме меня. Я стою на крыше вагона, смотрю вверх и ощущаю, как нечто ужасное взирает на меня с высоты. Невозможно разглядеть его очертания, но это и неудивительно для вторжения такой силы. Существа за пределами нашей реальности не подчиняются физическим законам. Их формы и размеры настолько далеки от привычной системы координат, что человеческий мозг просто не способен это вместить. Я вижу мерцающие цветные разводы, напоминающие поверхность разлитой неочищенной нефти, слышу, как «суставы» некой материи со скрипом двигаются в пределах своей оболочки. Нечто опускается, и ко мне тянутся длинные трубки, блестящие, словно кишки выпотрошенного животного.
Я произношу первые строчки из манускрипта Зигзанда. Без самого пергамента эффект заклинания значительно снижается, но у меня хотя бы есть время ослабить галстук и расстегнуть воротник сорочки. Нечто приближается: древние слова для него не преграда. Я срываю с себя смокинг и швыряю вверх. Мелкие крошки, осыпаясь, колют лицо; нечто заглатывает мою одежду своим инфернальным ртом. Зажимаю в руке запонки (подарок матери, со вставками из фрагментов костей святого Бенедикта — они слишком мне дороги, чтобы бросить их в пустоту) и срываю с себя рубашку. Тело обжигает разреженная атмосфера вакуума, моя кожа — тончайший барьер между двумя реальностями. Татуировки, или, точнее, магические знаки, на ней светятся в темноте.
Было бы крайне самонадеянно (если не сказать — глупо) соваться очертя голову в область сверхъестественного. Я потратил полгода на то, чтобы у меня на груди появилась самая сложная и подробная сеть оградительных татуировок. Они сделаны чернилами, которые освятил мой знакомый католический священник, и представляют собой комбинацию древних рун и китайских оградительных иероглифов. Если верить в таинство пресуществления — замены одной ткани другой, — то эти знаки на моём теле выведены кровью Христа. Вряд ли найдётся более мощное магическое орудие защиты!..
Воздух над моей головой дрожит, от резкой перемены давления вот-вот лопнут барабанные перепонки… и в следующее мгновение нечто массивное, нависавшее надо мной, убирается туда, откуда оно появилось, прихватив с собой эктоплазменную сеть. Всё следы его пребывания в этом мире исчезают. И тотчас наш поезд возвращается в свою реальность. Я попадаю в обтекающий воздушный поток, меня сбивает с ног волна встречного ветра.
Глава 12
ОБРАТНО В РЕАЛЬНОСТЬ
Тот случай в поезде мне часто вспоминается — даже после всего, что произошло потом. Вагон-ресторан и адская сеть… Как просветил меня Карнакки, эктоплазма — сопутствующий продукт спиритуального вмешательства, вторжения одной реальности в другую. Для трезвомыслящего человека, который твёрдо стоит на земле и не впускает в свой мир столоверчение и гадание по ладони, это была атака не только на тело, но и на разум.
Молодая женщина, видимо, решила, что Карнакки не собирается нам помогать, а хочет просто сбежать. От паники она совсем лишилась рассудка и бросилась вслед за ним к двери.
— Карнакки! — закричал я. — Сделайте что-нибудь!
Но Карнакки, видимо, почувствовал направленную на него агрессию и, принимая вызов, шагнул из вагона.
Нити эктоплазмы потянулись к женщине, а я, хоть и не понимал, что происходит, больше не мог оставаться в стороне. Когда чья-то жизнь в опасности, роль наблюдателя не для меня. Если бы было иначе, я, возможно, не получил бы пулю, которая стала причиной моей отставки.
— Держитесь!.. Я вам помогу!
Конечно, столь наивное обещание вряд ли могло успокоить даму, но я всё же схватил вилку со столика официанта и запрыгнул на стол. Я вонзил стальные зубцы в нить эктоплазмы. Это было равносильно попытке соломинкой убить медузу и, скорее всего, могло привести к ответной и более мощной атаке.
Эктоплазма образовала новую нить и обмоталась вокруг моей талии. Когда же эта нить, при всей её кажущейся хлипкости, стала сжиматься и выдавливать из моих лёгких воздух, показалось, что ещё немного — и затрещат рёбра. Я орудовал вилкой, а нить восстанавливалась с той же скоростью, с какой наносились удары. Кто-то из пассажиров схватил меня за щиколотки и с силой потянул вниз.
— Оставьте меня! Спасайте женщину!
Другие пассажиры уже пришли ей на помощь и сами запутались в тягучих, клейких щупальцах. Вагон наполнился криками людей, которые неистово боролись за свою жизнь в сетях эктоплазмы.
Те, кто с самого начала был пойман в тенёта, забились в диких конвульсиях. Карнакки успел сказать, что таким способом это нечто питается. Может, из-за дополнительного напряжения ему теперь требуется больше жизненной энергии? Если так, смогут ли пассажиры выжить? Или их постигнет участь того несчастного, которого первым подбросило к потолку?
Я уже вряд ли мог им чем-то помочь: хватка щупалец усилилась, у меня помутнело в глазах, и я понял, что теряю сознание.
…А потом без каких-либо видимых причин эктоплазма исчезла, и мы все снова оказались за своими столиками.
— Боже мой, — прошептал я, глядя на Сайленса, — это было на самом деле или я…
Сайленс прикоснулся к виску и поморщился от боли:
— Это было на самом деле. Я всё ещё чувствую его последействие.
Раздался громкий удар — и снаружи у нашего окна вдруг возник голый торс Карнакки. Молодой человек цеплялся за крышу и в любую секунду мог сорваться. Я быстрее открыл окно, и мы с доктором втащили эксперта в вагон.
— Но как, чёрт возьми, вы там оказались?
— Как обычно — сражался с инфернальным. — С этими словами Карнакки взял со стола мой бокал с вином и осушил его одним махом.
— Молодой человек! — воскликнула дама, ради спасения которой я рисковал своими рёбрами.
Странно, но недавние события не оставили на её лице никакого отпечатка. Единственное, что оно выражало, — это негодование.
— Неужели вы находите уместным появляться в подобном виде в вагоне-ресторане, где ужинают как леди, так и джентльмены?
Я растерянно взглянул на своих спутников:
— Простите, что?..
Женщина щёлкнула пальцами в сторону обнажённой груди Карнакки.
— Если вы, джентльмены, ещё не заметили, — на слове «джентльмены» она намеренно и не без сарказма сделала ударение, — этот человек прикрыт одеждой скуднее, чем мой салат соусом, а смотреть на него хочется и того меньше. Будьте добры, вернитесь в свой вагон и наденьте хотя бы сорочку.
— Мадам, — проговорил я, — а вам не кажется, что сейчас нас должны волновать проблемы более серьёзные, чем грудные мышцы это молодого человека?
— И, смею заметить, отлично развитые грудные мышцы, — пробормотал Карнакки.
— Грудь смуглая и вся в татуировках, как у пирата, сэр, — парировала дама. — И мне неприятно на неё смотреть. Не понимаю, что может быть важнее для джентльмена, если здесь вообще таковые присутствуют, чем чувства леди. Будьте добры, покиньте вагон…
— Но, мадам…
В дальнем конце вагона поднялся шум, и наше внимание переключилось на пожилую леди, которая всё ещё была у меня в долгу за билет до Инвернесса.
— Он умер!.. — кричала старушка, указывая пальцем на клерка средних лет, который сидел напротив. — Я только что с ним разговаривала!
— Ну, это естественно… — начал я, но Сайленс схватил меня за руку.
— Они не помнят, — сказал он. — Никто из них понятия не имеет о том, что здесь произошло.
— Но… как такое может быть?
Сайленс отошёл, чтобы успокоить старушку и осмотреть её спутника.
— Вы не поверите, но такое случается довольно часто, — подтвердил Карнакки. — Я был свидетелем того, как целое семейство проигнорировало невероятно гротескное вторжение только потому, что их мозги были не в состоянии это признать… В нашем случае реальность вернулась либо в силу подобного неприятия, либо в результате того, что загадочное нечто убралось восвояси.
Он достал из брючного кармана часы.
— Гм… возможно ли такое?.. Всё, что здесь случилось, вычеркнуто из нашей временной последовательности.
— Я ничего не понял из сказанного вами, — признался я. — Если они все забыли, почему помним мы? С точки зрения здравого смысла этому нет никаких объяснений.
Карнакки улыбнулся:
— Добро пожаловать в мой мир, доктор. Так находят утерянные бриллианты и разыскивают склонных к убийству вдов.
Вернулся Сайленс.
— Мужчина умер в результате сердечного приступа, — тихо сообщил он. — Никаких внешних повреждений.
— И ничего, что можно было бы связать со всем произошедшим? — спросил я.
— Ничего. Я должен поговорить с проводником.
— Добрый вечер, джентльмены, — донеслось из прохода между столиками. — Надеюсь, я ничего не пропустил?
Это был Холмс. Увидев наши лица, не говоря уже об обнажённом торсе Карнакки, он на секунду запнулся и продолжил:
— О… Кажется, всё-таки пропустил.
Глава 13
ВСТРЕЧА В БЛУМСБЕРИ
Мы все вместе покинули вагон-ресторан. Карнакки согласился присоединиться к нам, как только приведёт свой внешний вид в порядок, и направился к себе в купе.
Я же испытывал непреодолимое желание успокоить нервы глотком бренди. Или даже не одним. Как знать, возможно, достаточное количество алкоголя помогло бы мне разобраться в событиях того вечера.
Холмс хранил молчание и с явным удовольствием слушал рассказ Сайленса. Было очевидно, что по ходу повествования он делает свои выводы — и выводы эти носят скептический характер. Я никак не мог постичь природу подобного скептицизма. О каких сомнениях может идти речь? Перед нами не история одного человека, а серия происшествий, свидетели которых — целый вагон пассажиров… хотя большинство странным образом обо всём забыло. А ещё — труп человека, ставшего жертвой потусторонних сил. Даже Холмс, несмотря на весь свой рационализм, должен это принять.
Дверь в купе отворилась, вошёл Карнакки, теперь уже в сорочке и смокинге.
Холмс воспользовался возникшей паузой, встал, открыл окно и выбил трубку. Красные искры, постепенно угасая, полетели вниз.
— Какая-то мутная история, — сказал он. — Признаюсь, у меня возникло сомнение, что в этой мути может скрываться интерес логически мыслящего человека. Я привык иметь дело с реально существующими и весьма опытными преступниками — убийцами, ворами… С демонами мне не приходилось сталкиваться, разве только с их метафорическими воплощениями, пребывающими в наших тюрьмах. Или я что-то упустил?
— Логика и скептицизм вовсе не исключены из инструментария детектива, который берётся за дела, связанные со сверхъестественным, — сказал, присаживаясь, Карнакки и достал из кармана серебряный портсигар. — В сущности, я рассматриваю их как два самых мощных оружия в моём арсенале. Мне довольно часто приходилось консультировать или по собственной воле расследовать случаи, которые в конечном счёте имели вполне рациональное объяснение. Однажды я расстроил планы одарённых воображением контрабандистов, которые вознамерились отвлечь внимание от своих тайников, возрождая веру в моряка, исчезнувшего в Лалворте. Я поймал за руку как минимум трёх отпрысков, сумевших чуть ли не до смерти запугать своих родителей. И это именно я разоблачил Стивена Джонса, которого прозвали Кошмаром Уэмбли и который заявлял, будто является каналом связи с духами самых ужасных людей нашей эпохи.
В этом месте Сайленс насторожился, но, признаюсь, мне упомянутое Томасом Карнакки имя ничего не говорило.
— Так это были вы?.. — не удержался Сайленс.
Молодой человек кивнул:
— Этот тип всего лишь искал популярности для нового альманаха о сверхъестественных явлениях, который он на тот момент редактировал. Всё нажитое таким постыдным способом он превращал в виски.
Холмс набил трубку и закурил — обычная для него, хоть и нездоровая замена пропущенного ужина.
— Что ж, — сказал он, — значит, у нас ещё остаётся место для логики и дедукции. Из вашего рассказа следует, что, возможно, у кого-то есть желание увести нас от естественного к сверхъестественному.
— Но я просто не вижу, как иначе можно объяснить сегодняшние события, — признался я.
Холмс пожал плечами:
— Полагаю, на это и был расчёт. — Он посмотрел на Карнакки. — А как случилось, что вы занялись этим делом?
— Вы уже, наверное, догадались, что дела, за которые я берусь, делятся на две категории. Первые я выбираю сам, а для расследования вторых меня приглашают. Данное дело относится ко второй категории. Сожалею, но я мало что могу сообщить о нанявшем меня человеке. Он предпочёл, чтобы его личность осталась в тайне.
— Интересно, с чего вдруг такая секретность? — спросил Холмс.
— Обычное дело, — ответил Карнакки. — В моей работе часто приходится сталкиваться со скептицизмом…
— Тут вы не одиноки, — вставил Сайленс и с улыбкой посмотрел на Холмса.
Карнакки пропустил реплику мимо ушей.
— Многие из тех, кто нанимает меня для расследования, часто этого стесняются. Или даже боятся, что другие узнают о столь неортодоксальных шагах, предпринятых ими. Мой архив просто завален анонимными письмами. Но в данном случае любопытно то, что я всё же встретился с заказчиком лицом к лицу.
Первый контакт состоялся в читальном зале Британского музея. Меня интересовала литература по акустике: я надеялся сконструировать механизм, с помощью которого можно было бы нейтрализовать вой баньши. Убеждён, что в борьбе со сверхъестественным необходимо применять научные знания и практическое мышление.
Я как раз собрал свои записи и уже был готов выйти из дома, чтобы перекусить в одном уютном местечке в Фитцровии, — и тут обнаружил на своём столе чёрную карточку.
— Эта чёрная карточка у вас, случайно, не сохранилась? — спросил Холмс.
Карнакки отрицательно покачал головой:
— Вы не могли бы меня не перебивать?
Холмс улыбнулся и взмахнул рукой, как бы давая разрешение продолжить рассказ.
— В карточке была просьба о встрече в издательстве неподалёку от Грейт-Рассел-стрит. Также там указывалось, что эта встреча касается дела, представляющего «крайний интерес для обеих сторон».
Должен признаться, джентльмены, меня легко заинтриговать, к тому же я и так собирался сделать перерыв. В общем, я отправился по указанному адресу.
Издательство укрывалось в довольно непривлекательном уголке Гилберт-плейс. Табличка на дверях сообщала, что владелец — едва ли не самый известный специалист по оккультизму в стране. Претензия совершенно несостоятельная, ибо это имя мне ни о чём не говорило. Я вошёл и позвонил в колокольчик, лежавший на стойке администратора.
Спустя какое-то время из двери напротив появился джентльмен невысокого роста. Недостаток волос на его голове компенсировался их обилием на подбородке. Это была не просто борода, а в буквальном смысле помеха, так как она запуталась в стопке книг, которую нёс джентльмен. Водрузив книги на стол, он ещё какое-то время извлекал кудрявые пряди из-под обложек пыльных томов.
— Я могу вам чем-то помочь, сэр? — спросил он квакающим голосом библиофила, который зарылся в свои стеллажи и почти утратил контакт с людьми.
Я вручил ему чёрную карточку. Джентльмен пошарил в своей бороде, выудил оттуда пенсне на цепочке и, нацепив его на нос, внимательнейшим образом изучил приглашение.
— Ах да, — сказал он, — меня предупредили, чтобы я был к этому готов. Вы будете мистер Томас Карнакки?
— Есть и буду, — подтвердил я. — Стало быть, вы меня ждали?
— Так и есть, сэр.
Джентльмен, подумав немного, подал мне руку, но, заметив, что она вся в пыли, вытер её о свой ношеный-переношеный жилет и протянул снова.
— Я Элджернон Ньюмэн, владелец, издатель, главный редактор и главный художник издательства «Ньюмэн».
— И секретарь? — пошутил я, не сдержавшись.
У Ньюмэна хватило благородства улыбнуться в ответ.
— В наши времена крайне трудно найти бережливых и заслуживающих доверия сотрудников. Особенно если работаешь в самой… самой специфической сфере издательского рынка.
— Могу себе представить. — Я, конечно, ему сочувствовал, но так как мы отклонились от цели моего визита, вынужден был напомнить: — Вы сказали, что ждали меня.
— Ждал. — Ньюмэн жестом предложил следовать за ним в помещение, из которого появился. — Один из наших писателей, в высшей степени осведомлённый человек, выразил желание с вами познакомиться. Однако это пожелание он сопроводил весьма странными условиями.
— Неужели?
— Да, — подтвердил Ньюмэн, — но мы всегда рады пойти навстречу нашим авторам.
Мы двигались по коридору, и чем дальше, тем темнее он становился. Прекрасная возможность вообразить себя спелеологом: при всей скромности обстановки издательство было настоящим лабиринтом, тёмным и даже опасным — если говорить о качестве паркета.
— Э, будьте осторожны, — предупредил Ньюмэн, когда я натолкнулся на стопку книг в меховых обложках. — Эти тома обтянуты козьей шкурой и поэтому очень неустойчивы.
Не надо было спрашивать, почему их утеплили, будто на зиму. Как человек, часто имеющий дело с самыми странными эзотерическими книгами, могу сказать: козья шкура — самый подходящий материал для обложки.
Ньюмэн провёл меня через маленькую комнату в конце коридора и открыл дверь куда-то в темноту.
— Сэр, — сказал он, — надеюсь, вы простите моё неформальное поведение, но я бы хотел, чтобы вы взяли меня за руку. Боюсь, иначе я не смогу провести вас к месту встречи в целости и сохранности.
Я не стал возражать, и дальше Ньюмэн вёл меня, как поводырь слепого. Запах старых книг и кожаных переплётов, царивший в издательстве, здесь был особенно сильным. Ньюмэн двигался подобно танцору, исполняющему замысловатые па. Я слышал, как он шёпотом считает: столько-то шагов вперёд, столько-то влево, столько-то вправо… Да, весьма любопытный опыт, должен вам сказать.
— Это хранилище наших самых ценных книг, — пояснил Ньюмэн. — Некоторые тома настолько древние, что даже прикосновение солнечного луча может превратить их в прах.
— Как же тогда вы их читаете?
Он тихо рассмеялся:
— Никто не захочет читать эти книги, сэр, — они слишком опасны.
Наконец он остановился, развернулся и усадил меня на небольшой деревянный стул.
— Если вы согласитесь здесь подождать, сэр, наш автор очень скоро к вам присоединится. Я бы попросил вас самостоятельно не передвигаться по хранилищу, так как в этом случае не смогу уберечь вас от несчастного случая, который неизбежно произойдёт.
Была это вежливая угроза или просто бессмыслица, я так и не понял. Ньюмэн удалился и оставил меня одного в абсолютно тёмной комнате.
Лишённый возможности видеть, я попытался ощутить окружающую обстановку. Как уже было сказано, в помещении сильно пахло книгами, но имелись и другие подсказки. Я уловил сладковатый запах вечнозелёного растения, и на ум пришло сравнение с кладбищем. Скорее всего, это тис, решил я. Другой запах — не растительного происхождения. Пахло медной патиной: это был резкий запах садовой ограды или статуи в парке под дождём. Но откуда могли взяться такие ароматы в закрытой тёмной комнате?.. Вероятно, органы чувств вздумали пошалить: у меня появилась уверенность, что в комнате есть кто-то ещё. Показалось, что я слышу тихий топот и сопение мелкого животного, словно вынюхивающего пищу в подлеске. Это могли быть крысы, — уверен, владелец и не подозревал об их существовании. На какое-то мгновение я даже ощутил на лице дуновение холодного ветра (будто кто-то открыл окно или дверь), но через секунду снова погрузился в душную атмосферу старых книг.
— Мистер Карнакки? — сказал кто-то невидимый.
Он был в нескольких футах передо мной — достаточно далеко, чтобы его голос приглушили какие-нибудь преграды, например полки с книгами.
— Спасибо, что согласились со мной встретиться в такой необычной обстановке.
Голос был приглушённым не только из-за разделявших нас стеллажей — тот, кто ко мне обращался, пытался его исказить, он говорил как будто через раструб.
— Принимая ваше приглашение, я даже не представлял, насколько необычной будет встреча, — ответил я. — Но вам, безусловно, удалось меня заинтересовать.
— Это хорошо, — продолжал мой невидимый собеседник, — потому что именно это и было нашей целью… Скажите, что вам известно о Дыхании Бога?
— Насколько я знаю, о нём упоминается в довольно сомнительных апокрифах. Это некий вариант гнева Господня. В некоторых книгах говорится, что это смерч, который производят духи мёртвых. Не так-то много, — признался я. — Эти сведения лишь результат моего любопытства в области теологии.
— Действительно немного, — согласился голос. — Дыхание Бога — это реальное явление. Сила, которая вот-вот ворвётся в наш мир.
Заявление подобного рода вряд ли могло возбудить мой интерес. В конце концов, скорое возвращение демонов прошлого уже стало неким клише в оккультизме.
— Вы так считаете? Что ж, я рад, что вы меня просветили, но, увы, сейчас я слишком занят, так что не могу обещать…
— Пожалуйста, помолчите, мистер Карнакки! — прервал меня голос. — Я бы не стал с вами разговаривать, если бы обстоятельства дела не были куда определённее. Мне хорошо известно, кто вы, и я не тратил бы ни ваше, ни своё время на изучение расплывчатых теорий.
— Тому, кто заявляет, будто хорошо знает, кто я, непростительно забывать одно моё качество. Я терпеть не могу, когда меня перебивают.
— Прошу прощения. Но время дорого для нас обоих, и я хотел немного сэкономить.
— Хорошо. Тогда продолжайте.
— Не сомневаюсь, вы слышали об организации, которая называется герметическим орденом «Золотая заря». — Говорящий был настолько уверен в моей осведомлённости, что не стал ждать ответа. — Внутри организации существуют определённые силы, которые стремятся не только отколоться от ордена, но и привнести в наше общество перемены. Гибельные перемены. Очень часто люди, обретя потенциальную силу, забывают о своих первоначальных альтруистических планах и начинают использовать её для удовлетворения собственных амбиций. Печально, но это правда. В этом суть моего дела. Могущественные и влиятельные члены организации предпринимают попытки остановить отщепенцев, в то время как те уже близки к реализации своих безумных планов. Они никому и ничему не позволят встать на своём пути, мистер Карнакки. Вы слышали о гибели Хилари Де Монфора?
— Слышал.
— Это первый удар, и он не будет последним. Их цель — истребить всех, кто им препятствует. Они будут убивать, пока не останется ни одного человека, способного их остановить.
— И какое отношение всё это имеет ко мне?
— Я не могу афишировать свою причастность к этому делу и хотел бы нанять вас, чтобы вы действовали в качестве моего агента. Если ваша репутация заслуженна хотя бы наполовину, вы обладаете способностями и упорством, которых будет достаточно, чтобы уничтожить эту угрозу в зародыше.
— Моя репутация заслуженна на сто процентов, можете не сомневаться. Но вот ваша мне неизвестна — и тем не менее вы просите довериться вам.
— Я ни о чём таком вас не прошу. Вы не можете рисковать. Но я абсолютно уверен: как только вы начнёте расследование, у вас будет достаточно фактов, чтобы убедиться в моей правоте. Я должен дать вам только три имени: лорд Руфни, Шерлок Холмс и Алистер Кроули. Дальше вы действуете по своему усмотрению.
Снова повеяло прохладным ветром, и на этот раз он принёс в хранилище запах солёной океанской воды и водорослей. А когда ветер исчез и остался только всепроникающий запах старинных книг, я понял, что мой собеседник ушёл. Однако я был там не один… С самого начала я чувствовал чьё-то присутствие. Помните, я описывал, как некие существа сновали между стеллажами и что-то вынюхивали? Но теперь они вернулись, и их стало гораздо больше: отовсюду доносился топот сотен бегающих маленьких ног.
— Ньюмэн?.. — позвал я. — Ньюмэн!
Ответа не последовало. Сидеть и ждать неизвестно чего или достаться на ужин крысам? Чёрта с два!..
Я встал со стула и постарался вспомнить маршрут, по которому меня привели. Спички жечь не стал, чтобы не привлечь к себе внимание. Очень медленно, мелкими шажками я двинулся в направлении, которое мне показалось правильным, и почти сразу натолкнулся на стеллаж с книгами. Выругавшись, ухватился за полку и на ощупь пошёл дальше. Деревянные полки были хорошей подсказкой, но всё равно я то и дело спотыкался о стопки книг, опрокидывая их и едва не падая.
Одновременно я продолжал звать Ньюмэна, но то ли он оглох, то ли решил таким образом мне напакостить. При знакомстве он показался довольно приятным человеком, но дело приняло настолько неожиданный оборот, что я уже не был склонен оправдывать кого бы то ни было. Во всей этой истории мне виделось некоторое противоречие. Если эти люди хотели нанять меня для расследования их дела, почему они сами вели себя как враждебная сторона? Данное обстоятельство пугало даже больше, чем темнота, и мне не терпелось покинуть хранилище.
Но здесь обитали не только крысы. Я услышал, как ещё кто-то носится между стеллажами. Этот кто-то бегал босиком, потому что подмётки не могли так шлёпать по каменному полу. Я снова окликнул Ньюмэна, хотя уже понял: он не отзовётся. До сих пор звук собственного голоса, который эхом возвращался ко мне от дальней стены хранилища, где должен быть выход, помогал ориентироваться в пространстве. Но теперь это могло обернуться против меня.
Я старался двигаться как можно тише и держался ближе к полкам, определяя по ним направление к выходу.
Некто находившийся в хранилище, казалось, способен видеть в темноте и совсем не боится нанести себе телесные повреждения. Иногда он взбирался вверх по стеллажам: я улавливал отрывистое дыхание, слышал, как падают сброшенные с верхних полок книги. Кого это существо могло преследовать? И зачем эти люди натравили его на меня? Если они желали моей смерти, у них было достаточно возможностей меня убить. Но с другой стороны, вдруг всё это не было делом рук Ньюмэна и его таинственного автора? Это мог быть рядовой солдат оппозиции, некое существо, посланное тёмными силами «Золотой зари». А мой невидимый собеседник лежит где-то между стеллажами. Уже мёртвый, потому что осмелился выступить против них.
Обо всём этом я думал, пока продвигался к двери и, как я надеялся, к свободе.
Существо у меня за спиной постепенно приближалось, набирая скорость. Звуки то стихали, то становились громче: очевидно, оно перемещалось по хранилищу зигзагами. Почему это загадочное создание выбрало такой сложный маршрут? Может быть, его цель не просто напасть на меня, но сначала напугать, сломить мою волю и в конце концов раздавить?.. В таком случае оно было близко к успеху. Я всегда считал, что у меня крепкие нервы, и гордился своей выдержкой, но теперь, оказавшись отрезанным от внешнего мира и дезориентированным в пространстве, изо всех сил старался не запаниковать.
Вскоре, едва не закричав от радости, я добрался до дальней стены хранилища. Пока я ощупывал прохладную штукатурку, шлепки ног по бетонному полу достигли последнего стеллажа; их эхо разлеталось по всему помещению. На этот раз таинственный преследователь не собирался нырять в проём между рядами полок, а двигался прямо на меня. Наконец мои пальцы упёрлись в дверной косяк.
Шаги раздавались уже столь близко, что трудно было поверить в спасение. Я схватился за дверную ручку.
А если меня здесь заперли?.. Но ручка поддалась, я выскочил и захлопнул дверь. Существо с размаху врезалось в неё и едва не отбросило меня на пол. Я всем телом навалился на дверь, а неизвестный продолжал таранить её изнутри.
Пальцы вспотели, и ручка могла в любой момент выскользнуть. Вот сейчас загадочное существо пересилит меня и вырвется из хранилища… но тут оно вдруг сдалось. Я прислушался: босые ноги прошлёпали вглубь хранилища.
Может, где-то есть другой выход?..
Обратный путь я проделал, постоянно оглядываясь. Дверь в конце коридора оказалась закрытой: что-то тяжёлое подпирало её с другой стороны. Я толкнул дверь плечом — и подпорка отъехала в сторону на несколько дюймов. Очень скоро проём стал достаточно широким. Протиснувшись в приёмную, я увидел Элджернона Ньюмэна. Это его тело загораживало проход.
Я проверил пульс, хотя и без того было ясно: Ньюмэн мёртв. На меня смотрело застывшее, искажённое ужасом лицо — смерть издателя не была безмятежной. Когда я слегка надавил на его тело, послышался неприятный шуршащий звук. Невероятных размеров живот проваливался под моими пальцами, как старый дешёвый матрац. Изо рта выкатились два бумажных комка — страницы, вырванные из какой-то книги. Их скомкали, а потом силой пропихнули сквозь густую бороду в рот бедного Ньюмэна. Он был просто набит страницами из его же драгоценных книг.
Зрелище было отвратительное. Я поскорее выбежал из издательства и вдохнул холодный воздух Блумсбери.
Глава 14
АВАРИЙНАЯ ОСТАНОВКА
Вряд ли стоит говорить о том, что рассказ Томаса Карнакки увлёк нас всех без исключения. Даже Холмс, человек, не склонный слушать страшные истории при свечах, прервал Карнакки лишь однажды. Конечно, я понимал: аналитический ум моего друга выбрасывает из этого повествования все сверхъестественные элементы и, вооружившись логикой, препарирует каждый эпизод. И возможно, такое отношение было правильным. Я и сам до этого вечера повёл бы себя так же.
Однако после всего случившегося моя вера в логику практически улетучилась. Я больше не знал, во что верить, и могу честно сказать, это был самый неприятный опыт в моей жизни. Мы даже не сознаём, насколько ненадёжно это убежище — наша вера и наши убеждения. Оно может быть возведено Богом, или наукой, или элементами того и другого. Оно защищает нас и в то же время служит фильтром, через который мы воспринимаем жизнь. Мы читаем в газетах о трагедиях, видим смерть ребёнка, слышим лязг сабель на поле боя… Всё это группируется и соотносится между собой посредством веры и убеждений. А без этой простой конструкции, без этого самонадеянного предположения, будто мы понимаем, что есть мир и каково в нём наше место… без этого мы уязвимы, как младенцы.
— Конечно, — заключил Карнакки, — едва оказавшись на улице, я задумался: что всё это могло значить? Слишком много усилий приложено для того, чтобы вывести меня из равновесия и лишить присутствия духа. Само по себе это не так уж и странно. Вам, доктор Сайленс, хорошо известно — сверхъестественное часто проявляет себя, чтобы вызвать страх у того, кто стремится выжить. Страх жертвы делает палача сильнее. Но мне было интересно: с какой целью всё это разыграно? И кто же мой информатор — жертва или злоумышленник?
Успокоив нервы бокалом бренди в ресторане Фитцровии, я поразмыслил и пришёл к выводу, что вне зависимости от конечной цели устроителей шоу и недостатка информации мне придётся заняться этим расследованием. Я сделал анонимный звонок в полицию, сообщил о кончине Ньюмэна (не было ни малейшего желания просидеть весь день в допросной комнате), а потом вернулся в Британский музей, чтобы пополнить свои знания о так называемом Дыхании Бога. Но мне не удалось узнать практически ничего нового. На мой взгляд, Дыхание Бога — это расплывчатое понятие, которое используют наделённые воображением авторы религиозных книг, чтобы нагнать страху на своих читателей.
Достаточно вспомнить, какие кардинальные перемены происходят с Божественным началом на страницах Библии. Господь превращается из мстительного, можно даже сказать склонного к садизму, существа в существо, наделённое безграничной способностью к прощению. Полагаю, Дыхание Бога создано намеренно, чтобы напомнить о внушающей ужас первоначальной ипостаси. Это некая сила, которая обрушивается на врагов Господа и способна на разрушения, каких нам и не вообразить. Теологи любят держать читателей в страхе.
— Страх помогает заполнять церкви, — согласился Сайленс.
— И, со всём уважением, не оставляет вас без работы, — добавил Холмс. — Если бы люди не боялись тёмных сил и злых духов, они бы не нуждались в ваших услугах.
Сайленс и Карнакки не отреагировали на выпад. Карнакки продолжил рассуждать, как будто Холмс ничего и не говорил.
— С другой стороны, если Дыхание Бога — та сила, которая убила Де Монфора, к ней нельзя относиться пренебрежительно. Исходя из отчёта судебного эксперта, у полиции нет других подходящих объяснений его гибели.
— Как вам удалось узнать содержание отчёта? — удивился я.
— О, хирург Катберт Вэллс — мой хороший друг.
Я взглянул на Холмса, но тот только улыбнулся.
— Вообще-то, именно Вэллс устроил мне встречу с молодым инспектором Манном, с которым, вероятно, вы тоже недавно встречались.
— Всё верно, — подтвердил я. — Холмс очень помог ему в расследовании смерти лорда Руфни.
Карнакки кивнул:
— Как и я. Но, уверен, в рапорте инспектора появилось крайне мало сведений, которые могли бы удовлетворить его начальство.
— Тогда можно предположить — вы не очень-то ему помогли? — парировал я и в ту же секунду понял, что прозвучало это как-то по-детски.
Карнакки пожал плечами.
— Увы, Руфни был убит силами, которые действуют вне компетенции органов правопорядка, но при этом очевидны для любого человека с зачатками интеллекта.
— Всё зависит от того, как на это посмотреть, — возразил Холмс. — Если вы настроены мыслить рационально, то вы соответственно отнесётесь к версии о причастности к делу сверхъестественных сил. И постараетесь найти другое решение.
— Как вы можете быть таким скептиком? — воскликнул Сайленс. — После всего, что с нами произошло!
— Со мной пока что ничего не произошло, — невозмутимо ответил Холмс. — Зато я много чего услышал. Джентльмены, прошу прощения, но мне действительно стоит подумать об ужине. Мой реалистически настроенный разум требует подпитки. — Он обратился ко мне: — Не хотите составить мне компанию?
Я, естественно, согласился, и мы в неловкой тишине вышли из купе.
— Кажется, пора проделать манёвр Баскервилей, Ватсон, — сказал мой друг, как только мы устроились в вагоне-ресторане. — Поэтому я и вынудил вас пойти со мной. Нам надо поговорить без свидетелей.
Я чувствовал себя здесь крайне неуютно — сидел за столиком и тупо смотрел в потолок, откуда совсем недавно свисала жуткая паутина. Несчастного джентльмена, который не смог пережить случившееся, уже перенесли в другое место. Он будет лежать в пустом купе до визита полиции на следующей станции. Полицейским вряд ли понравится, что тело переместили, но официальное заключение доктора Сайленса должно их удовлетворить. Сайленс, конечно же, написал, что смерть наступила в результате естественных причин: для другой версии не было никаких оснований. Вот только меня это заключение совершенно не успокаивало… Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что пребывал в состоянии шока. Мой разум переключился с реальных событий на видения, зациклился на них, вместо того чтобы смириться с невозможностью их постичь. Смертельно усталый, я плохо соображал и с трудом поддерживал разговор.
— Манёвр Баскервилей?..
— Я не могу здесь оставаться, друг мой, — проговорил Холмс, просматривая меню.
Он выбрал эскалоп из телятины и бутылку кларета.
Я было запротестовал, но Холмс поднял руку, чтобы меня остановить:
— Простите, мой друг, но иначе я не могу. Нынешняя позиция непригодна для обороны. Что я не могу работать с ними, что они со мной. Наши убеждения диаметрально противоположны.
— Если бы вы видели то, что видели мы…
— Но я этого не видел и, следовательно, не могу в это верить.
— Вы можете поверить мне на слово.
— Мой дорогой друг, — стоял на своём Холмс, — я ценю ваше слово выше слова любого другого человека. Но, даже принимая в расчёт вашу честность, я могу с уверенностью сказать только одно: вы верите в то, что это произошло в действительности. Но это не значит, что я должен в это верить.
— Вряд ли вас что-то может переубедить. Разве что чёрт выпрыгнет из вашего супа и схватит за галстук.
— О чём и речь. А пока этого не случилось, давайте остановимся на том, что я испытываю к вам безмерное уважение, но остаюсь хладнокровным циником, который, прежде чем выслушивать очередную историю о привидениях, требует доказательств, добытых эмпирическим методом.
Я улыбнулся. Мне, конечно, хотелось, чтобы друг поделился со мной своими планами и всё объяснил, но, если бы он так поступил, он не был бы Шерлоком Холмсом.
— И на том спасибо, — сказал я. — Честно говоря, сам не знаю, что думать, но то, что я видел…
— Это то, что вы видели, — перебил меня Холмс, — и либо оно произошло на самом деле, либо не произошло. Позвольте дать вам только один дружеский совет. Подвергайте всё сомнению, но, чтобы сохранить рассудок, не теряйте способности верить. Я знаю, вы думаете, что я закостенел в своих взглядах на мир, но меня ещё можно переубедить. Вчерашняя магия — сегодняшняя наука. Как знать, может, непостижимое сегодня завтра станет общим местом? Но серьёзные утверждения требуют серьёзных доказательств, и, значит, мне нужно ещё многое повидать, прежде чем я стану иначе смотреть на мир.
— Хорошо, — согласился я. — Я продолжу наблюдать, постараюсь быть объективным и, насколько это в моих силах, рациональным. А вы чем намерены заняться?
— Ну, вы же меня знаете, — с улыбкой ответил Холмс, — я руководствуюсь своими методами расследования… А вот и телятина!
Вы представить себе не можете, насколько часто на моей памяти объяснения Холмса прерывались поданным к столу блюдом. Порой у меня возникает подозрение, что на него работает всё сообщество официантов.
Холмс понюхал телятину, и на его лице появилась самая невинная улыбка.
Многие считают, что Холмс — холодный человек, лишённый чувства юмора. Полагаю, в этом есть моя вина. Если такое мнение сложилось из-за моих рассказов, я оказал ему плохую услугу. Холмс может быть равнодушным и бесчувственным, но я никогда не сказал бы, что это от недостатка эмоций. Он просто не очень хорошо сходится с людьми. Мы знакомы не один год, и мне нравится думать, что я — исключение. Холмс скорее отгородится от человека своей грубостью, чем возьмёт на себя труд наладить с ним контакт. Но даже это утверждение теперь, когда я перечитываю свои записи, кажется мне неверным. Холмс мог быть в высшей степени обаятельным, особенно с женщинами, что, конечно, удивит его недоброжелателей. Возможно, разгадка его характера — в его противоречивости, а не в цельности. В хорошем расположении духа Холмс искрился остроумием, мог увлечь и очаровать любого. А в плохом — быть невыносимым и даже жестоким. Одним словом, Холмс непростой человек. Но с другой стороны, разве гений может быть предсказуем?
— Полагаю, вы хотите, чтобы я был на связи? — Я налил себе вина, в то время как Холмс приступил к эскалопу.
— Совершенно верно. Посылайте всю корреспонденцию на Бейкер-стрит, а уже оттуда мне её переправят.
— Не сложней, чем камень бросить, — заметил я.
— Естественно, я буду внимательно отслеживать ваши письма. Но в этом деле шпион на шпионе, и мне придётся попутешествовать, чтобы навести в нём какое-то подобие порядка.
— А что мне сказать остальным?
— Гм… это действительно важно. Не хотелось бы, чтобы они решили, будто я бросил расследование. Скажите им… — Холмс на секунду задумался, держа вилку с кусочком эскалопа на весу, а потом довольно улыбнулся. — Скажите, что семья Де Монфор оказывает давление на правительство и мой брат нуждается в поддержке. Скажите, я постараюсь как можно быстрее убедить его в том, что дело в надёжных руках, и сразу вернусь.
Что ж, это было вполне подходящее объяснение.
Покончив с эскалопом, мой друг сверился с часами:
— Боюсь, наши охотники за сверхъестественным скоро начнут беспокоиться. Вам пора вернуться к пастве и передать мои извинения.
— А… куда вы денетесь? Они же понимают, что мы находимся в движущемся поезде и вы не можете просто взять и исчезнуть.
— Не могу? А по-моему, для их ушей это прозвучит вполне нормально.
Проговорив это, мой друг встал и резко дёрнул за шнур стоп-крана.
— О, Холмс… — начал я, но визг тормозов и возгласы перепуганных пассажиров заглушили мои слова.
— Скоро увидимся, — крикнул Холмс и побежал к выходу.
Когда я возвратился в наш вагон, из купе выглянул Карнакки.
— Что случилось?
— Холмс, — сказал я. Не в первый раз это имя служило объяснением воцарившегося хаоса. — Он получил срочную телеграмму от своего брата Майкрофта.
Я занял своё место в купе и увидел на багажной полке знакомую сумку. Теперь я вынужден таскать её с собой.
— Кажется, семья Де Монфора не удовлетворена ходом расследования. Они воспользовались своими связями в правительстве и надавили на Майкрофта. Шерлок должен как-то их успокоить.
— Неблагодарная работа, — согласился Сайленс, — принимая во внимание обстоятельства дела.
— Так или иначе, Майкрофт настоял на незамедлительном возвращении брата. Таким образом он продемонстрирует родне Де Монфора, что для расследования дела предпринимаются все возможные меры.
— Может, это и к лучшему, — проговорил Карнакки. — Из ваших рассказов, Ватсон, я понял, что Холмс — талантливый детектив. Но раз уж я ввязался в дело, без этого таланта мы, надеюсь, сможем обойтись. Скептицизм Холмса — помеха для всех, а мы не на соревнованиях по бегу с препятствиями.
— Могу с уверенностью заявить, что его участие в расследовании всегда приносит только пользу, — возразил я. — И я не сомневаюсь в том, что он очень скоро вернётся.
— А я на это рассчитываю, — сказал Сайленс. — Духи назвали имя Холмса, так что его отсутствие не облегчает нам задачу.
— Расслабьтесь, доктор, — усмехнулся Карнакки, — эти духи вполне удовлетворятся мной!..
Глава 15
УБИЙЦА В НОЧИ
Поезд увозил нас всё дальше на север, а Карнакки рассказывал о своих подвигах. Он, конечно, самонадеянный тип, но истории его хороши, и я с увлечением их слушал. Вот только… если истории Карнакки — правда (о чём я не должен забывать), то, выходит, наш недавний опыт далеко не исключение?.. Этот вывод несколько подпортил мне удовольствие. Карнакки часто бывал вовлечён в расследования, где замешаны не сверхъестественные силы, а, скорее, злая воля людей, желающих убедить всех в обратном. Но оставался, к примеру, случай с вырванным языком, болтавшимся в столовой Брэкридж-Холла, или с визгом пиглордов, вселявших ужас в обитателей Моката-Грейндж.
Мир, хорошо знакомый Сайленсу и Карнакки, не был похож на тот, в котором я до сих пор жил. Моя уютная среда обитания теперь казалась лишь преддверием другой реальности. Я старался следовать совету Холмса — слушал, сохранял готовность поверить и в то же время не забывал о том, что эти истории могли обрасти фантазиями. Желатиновый призрак Эндовера вполне мог быть результатом неверно воспринятых свидетельств, событием, которое можно объяснить и научным путём.
Но я всё ещё не оправился от шока и, даже когда меня одолевала усталость, не мог закрыть глаза. Воображение сразу же рисовало картины, где в чёрном окне купе появлялись физиономии, свет становился тусклым, а под обивкой сидений шевелились чьи-то руки. Я потерял всякую веру в окружающую реальность.
Когда же мы наконец прибыли в Инвернесс, я был совершенно без сил и в то же время на взводе. Отчаянно хотел спать — но не мог уснуть.
Поезд остановился, и мы вышли из вагона. Я поставил на платформу свой багаж, сумку Холмса и взглянул на часы. До полуночи оставалось всего несколько минут. Мы планировали найти гостиницу где-нибудь поблизости от станции, заночевать, а утром отправиться в Фойерс, в поместье Боулскин. Вряд ли в это время суток мы были способны на нечто большее.
— Держу пари, здесь рядом должна быть гостиница, — сказал Сайленс. — Спрошу у кого-нибудь из носильщиков.
Он подошёл к невысокому мужчине с красным лицом, который бился с коробками небезызвестной старушки. Перекинувшись с носильщиком парой фраз, Сайленс вернулся.
— Есть одно место в пяти минутах ходьбы. И по всей видимости, скудость обстановки там щедро компенсируется обильным завтраком.
— Уверен, что останавливался в местах и похуже, — вздохнул Карнакки, подхватил свою сумку и пошёл вслед за Сайленсом.
Я собрался последовать его примеру — и заметил, что сумка Холмса исчезла. Она испарилась, хотя стояла всего в футе от меня!.. Оглядевшись по сторонам и уже приготовившись поднять тревогу, я вдруг сообразил: с такой ловкостью совершить кражу мог только один человек — хозяин сумки. Значит, есть вероятность, что Холмс и не покидал поезда после аварийной остановки.
— Невыносимый человек, — пробормотал я себе иод нос и поспешил присоединиться к Сайленсу и Карнакки.
От главного входа на станцию нас направили вверх по улице, и мы очень скоро оказались у дверей в маленькую гостиницу «Ансворт», где предоставлялись комнаты с завтраком. Несмотря на столь поздний час, дверь открыли почти сразу. Нас впустила невысокая женщина, пропахшая нафталиновыми шариками и словно застрявшая у дальней границы среднего возраста. Чёрно-белые волосы напоминали барсучью шерсть, а рот постоянно кривился, как от маринованного лука.
— Мистер Холмс и компания? — спросила она, не дав нам шанса поздороваться.
— Вообще-то, — сказал я, — мистера Холмса с нами нет. Я доктор Ватсон, а эти джентльмены — мои коллеги, доктор Сайленс и мистер Томас Карнакки. Выходит, вы нас ждали?
Холмс не говорил мне, что звонил в Инвернесс и заказал для нас номера, но он вполне мог это сделать.
— Естественно, ждала. — Женщина предложила нам пройти в дом. — Можете поверить, я не из тех, кто не спит до полуночи и гадает: вдруг кто-нибудь заглянет на ночлег? Она посмотрела на Карнакки. — А вот вас, молодой человек, в списке гостей не было. Мистер Холмс приедет позже?
— Увы, нет, — ответил я, — наши планы изменились в последнюю минуту.
Женщина кивнула, будто в «Ансворте» это было обычным делом.
— Ну, в таком случае он, — хозяйка мельком взглянула на Карнакки, — может занять комнату для гостей. В конце концов, я её вымыла и проветрила — будет обидно, если всё это зря.
— Вот и замечательно, — проговорил я, пока мы поднимались по узкой лестнице в дом.
На втором этаже располагалось несколько комнат.
Хозяйка отворила двери под номерами три, пять и семь и предложила нам выбирать.
— Вообще-то, они мало чем отличаются. Разве что в пятой слышна возня крыс. Эта комната как раз под чердаком, они там хорошо устроились.
Сайленс, который как раз входил в пятую комнату, задержался в дверях и обречённо вздохнул.
— Спокойной ночи, джентльмены. Надеюсь, я переживу эту ночь и встречусь с вами за завтраком.
Он закрыл за собой дверь, а я пожелал спокойной ночи Карнакки и собрался войти в комнату под номером три, но на пороге вспомнил, что хотел кое-что уточнить.
— Простите, — окликнул я женщину, которая уже спускалась по лестнице. — Я понимаю, это звучит глупо, но… кто заказал комнаты?
Хозяйка обернулась и пригвоздила меня взглядом, в котором явно читалось, что вопрос действительно нелеп.
— Я думала, вы сами знаете, — сказала она. — Конечно, мистер Кроули.
В гостиничном номере я чувствовал себя не намного спокойнее, чем в поезде. Откуда Кроули узнал о нашем приезде? Холмс послал ему телеграмму? Или, может, Сайленс? Но кто же из них? Вспомнив о дружеском совете Холмса, я, вместо того чтобы изводить себя вопросами, принял следующий вариант ответа: мистера Кроули предупредил о нашем приезде либо Сайленс, либо Холмс. И неважно, кто именно. Хотя мне было бы приятно, если бы меня поставили об этом в известность.
Я переоделся и приготовился лечь.
«Это не Сайленс, — думал я, — он ведь спрашивал у носильщика дорогу к ближайшей гостинице. Зачем спрашивать, если знаешь ответ? Следовательно, эго Холмс. — Я начинал злиться на себя из-за того, что всё время возвращаюсь к этому вопросу. — И он, как всегда, питая слабость к театральным жестам, решил сохранить всё в секрете».
Выключив газовый светильник, я побрёл к кровати. Вид залитой лунным светом улицы увлёк меня к окну. Полная луна и редкие облака позволяли хорошо разглядеть тихую улочку, жмущиеся друг к другу дома… Интересно, как их обитатели (безусловно, давно уже спящие) восприняли бы события минувшего вечера? Крепки ли они в своих убеждениях настолько, что никакие видения не заставят их усомниться? Или они способны поверить во что угодно?
Я уже решил отправиться в постель, но вдруг заметил в конце улицы силуэт какого-то человека. Очертания шляпы и трость, которой он помахивал на ходу… Кажется, они мне знакомы. Мысль о том, что Холмс где-то рядом, подействовала на меня успокаивающе.
За ночь я несколько раз просыпался.
Сначала мне приснился кошмар. Тягучая жидкость расползалась по лицу и телу, её щупальца забирались в ноздри и рот. Помню, как холодный воздух превращал в лёд ночную испарину у меня на спине. Подвешенный, я болтался в эктоплазменной «колыбели», и моя жизнь целиком зависела от невидимых сил, которые нависли над вагоном-рестораном.
Проснувшись и лёжа в темноте, я пытался избавиться от ощущения, что, кроме меня, в комнате есть кто-то ещё. Старался не замечать незнакомые силуэты мебели. Звуки, которые я слышал, без сомнения, были звуками моего собственного дыхания — просто их эхом отражал потолок. Секундная задержка во времени делала их похожими на дыхание постороннего человека. Сделав глубокий вдох, я замер. В комнате воцарилась тишина, и я с облегчением выпустил воздух из лёгких. Отовсюду слышался скрип… но все дома скрипят по ночам. Кроме того, хозяйка говорила о поселившихся на чердаке крысах. Возможно, шорох, который я принял за тихий стук в дверь, был всего лишь отзвуком крысиной возни.
В конце концов все мои глупые страхи исчезли, и я уснул — но лишь для того, чтобы вскоре снова проснуться. Что-то меня встревожило, и я не мог понять, что именно. Казалось, откуда-то доносится тихий плач мужчины. Я зажёг спичку и посмотрел на часы: без четверти три. Что заставит взрослого мужчину плакать в такой час? В воздухе растаял запах сгоревшей спички. Я вспомнил о своей Мэри… и это был ответ на вопрос.
Пробудился я рано. Рассвет просочился в щель между шторами и добрался до моей постели. Серый нездоровый свет утра не принёс радости, наоборот — только дурные предчувствия. Я надел тапочки и отправился на поиски горячей воды.
Хозяйка стояла посреди кухни и смотрела в пространство абсолютно пустыми глазами. Мне вдруг представилось, что она простояла вот так всю ночь — в ожидании, когда просьбы постояльцев вернут её к жизни. Из глубокой задумчивости её вывел скрип половиц под моими ногами. Женщина не очень-то дружелюбно посмотрела на меня и переключилась на свои утренние хлопоты.
— Можно попросить горячей воды? — Мне почему-то стало неловко, будто я требовал с неё налоги.
Женщина кивнула:
— Я принесу вам воды, сэр. Вы и ваши компаньоны захотите позавтракать?
— Думаю, да, — ответил я и зачем-то принялся объяснять, почему мне взбрело в голову требовать горячую воду в столь ранний час. — У нас на сегодня запланировано много дел. Чем раньше мы отправимся в путь, тем лучше.
— Я уже давно на ногах, — проворчала хозяйка. — Женскую работу никогда не переделать.
— Да, да, конечно, не переделать, — чуть запинаясь, согласился я.
Повисла неловкая пауза. Несколько секунд мы просто стояли и молчали. Наконец я решил: если не проявлю инициативу, то никогда не вернусь в свою комнату.
— Я могу отнести воду сам? Мне это не трудно.
— Если я сказала, что принесу вам воду, — ответила женщина, — значит принесу.
Она поставила в раковину большую кастрюлю и открыла кран, тем самым давая понять, что я свободен. Я поднялся к себе и присел в ожидании на кровать. Из соседней комнаты доносился какой-то шум, — наверное, Сайленс тоже проснулся.
Не постучаться ли к нему? Но тут хозяйка принесла воду.
Я тщательно помылся над тазом и быстро вытерся: было слишком холодно, чтобы растягивать удовольствие.
Теперь я почувствовал себя намного лучше — словно смыл все вчерашние кошмары — и собрался узнать, как обстоят дела у моих спутников. Сайленс действительно уже проснулся и, судя по виду, совсем недавно. Наверное, он, как и Холмс, не был ранней пташкой. Годы службы в армии привили мне ценное качество: как только открываю глаза, я сразу, вне зависимости от обстоятельств, готов действовать. Мы с Сайленсом договорились встретиться за завтраком через сорок пять минут.
Из комнаты Карнакки мне никто не ответил. Я спустился вниз и, договорившись с хозяйкой о завтраке, вышел из гостиницы на улицу. Хотелось подышать воздухом и немного прогуляться.
Я уже говорил о своей любви к Лондону. Конечно, ничто не может повлиять на это чувство, но должен признать: воздух в Шотландии свежее. Он дарит бодрость. Шагая от гостиницы к станции, я смаковал каждый его глоток.
Инвернесс уже был на ногах: в магазинах открылись двери, мальчишки-рассыльные засновали туда-сюда на велосипедах, и к уличному рынку потянулись люди. Я направился от центра города К реке. Красные кирпичные стены замка Инвернесс мерцали в лучах утреннего солнца. Прогуливаясь вдоль берега Несс, я приводил мысли в порядок и постепенно вновь обретал уверенность в себе. Я был готов достойно встретить всё, что преподнесёт грядущий день, каким бы ужасным оно ни было. Бессонная ночь вооружила меня знанием: я уже столкнулся с самым страшным в жизни любого мужчины. Я пережил смерть любимой… Всё, что случится со мной после этого, не сможет причинить мне такую сильную боль.
Вернувшись в гостиницу, я снова постучался к Карнакки. Из комнаты не доносилось ни звука. Тогда, просмотрев основные статьи в газете, я устроился в столовой в предвкушении завтрака. Появился Сайленс — сейчас он выглядел гораздо лучше.
— Скажите, доктор, хоть вы-то выспались? — поинтересовался он.
— Вообще-то, ночь была ужасной, — вздохнул я, — но, полагаю, достойный завтрак поможет о ней забыть.
Хозяйка принесла нам по тарелке овсяной каши — солёной и густой, как клейстер. Оставалось только надеяться, что это не единственное блюдо, а прелюдия к чему-то более аппетитному.
Я сообщил Сайленсу, что комнаты для нас заказал не Холмс, как я поначалу считал, а сам Кроули.
Это было сюрпризом и для Сайленса. Должно быть, Холмс послал Кроули телеграмму и от нашего имени договорился с ним о номерах в «Ансворте». Это также объясняло, почему Карнакки не было в списке гостей.
— А вы видели сегодня Карнакки? — спросил я.
— Нет. Но думаю, он скоро к нам присоединится.
— А я так не думаю. Разве что он включил в бесконечный список своих способностей телепатию, — проговорил я. — Мне не удалось до него достучаться.
Сайленс встревожился:
— Как вы считаете, с ним всё в порядке?
— После его вчерашних рассказов у меня сложилось впечатление, что он практически неуязвим. Наверняка он просто спит, и я не намерен его беспокоить, пока не позавтракаю. Конечно, если нам подадут что-нибудь ещё, помимо каши.
К счастью, хозяйка принесла бекон с яйцами, и его вкус очень быстро избавил меня от воспоминаний об овсянке.
Мы принялись за второй кофейник, когда наконец появился Карнакки. Как всегда, выглядел он безупречно.
— Боюсь, мы начали без вас, — сказал я и налил ему кофе.
— Я уже позавтракал, — заявил Карнакки. — Наша хозяйка была так добра, что позволила мне воспользоваться кухней за полчаса до того, как все в доме проснулись.
— О, так вы жаворонок? — удивился я.
— Сон не доставляет мне удовольствия — слишком уж он похож на смерть.
— Весёленькое заявление для начала дня!
— А вот ещё одно: этой ночью кто-то пытался меня убить.
Мы с Сайленсом онемели.
— Но мне повезло, — продолжил Карнакки, — я люблю, чтобы постель была жёсткой, а наша очаровательная хозяйка в этом отношении не смогла мне угодить.
Покинув ночью ваше общество, я решил изложить события прошедшего дня в своём дневнике. — И Карнакки достал небольшой блокнот в кожаной обложке. — Я веду эти записи, чтобы когда-нибудь выпустить серию книг, в которых подробным образом будет освещена вся моя профессиональная карьера. — Он мельком взглянул на меня. — Естественно, я не собираюсь взваливать эту работу на свои плечи — её выполнит кто-нибудь другой, но упаси меня бог зависеть от чувств какого-нибудь сентиментального биографа.
Итак, только я начал записывать подробности нападения на вагон-ресторан — и как блистательно я его отразил, — в коридоре послышались шаги. Сначала я подумал, что это наша хозяйка проверяет, выключен ли свет, или что там ещё проверяют бережливые хозяйки в этой части страны. Однако, когда шаги приблизились к моей двери, я понял, что это мужчина. Поступь была слишком тяжёлой для женщины, и к тому же я отчётливо слышал скрип кожаных подошв.
Я присел у двери и посмотрел в замочную скважину, но не смог разглядеть ночного гостя: в коридоре было слишком темно. Возможно, это один из постояльцев, которого мы разбудили своим появлением.
— А в гостинице есть ещё приезжие? — поинтересовался я, потому что к завтраку, кроме нас, никто не вышел.
— Кем бы ни был этот человек, — сказал Карнакки, — в скором времени он вышел из гостиницы и направился по улице. Я видел его в окно, но не берусь описать подробно. Могу лишь сказать, что он был в шляпе и с тростью.
Вне всяких сомнений, я заметил ночью того же человека, — выходит, Карнакки принял Холмса за мужчину, проникшего ночью в гостиницу. Исходя из его рассказа, так и было.
— Я вернулся к своему дневнику и писал ещё около получаса. Потом устроил себе спальное место прямо на полу: расстелил между кроватью и дверью два одеяла и положил сверху подушку. Мне повезло, что я выбрал для сна именно это место.
Около трёх часов меня снова разбудили чьи-то шаги в коридоре. Послышался тихий скрежет, как будто кто-то пытался взломать замок моей двери. Это было нетрудно. Перед сном я осмотрел замок и пришёл к выводу: данное устройство не соответствует своему назначению. Однако мой предполагаемый убийца-профессионал потратил на него немало времени. Если душегубство для него обычное дело, то проникновение со взломом точно не его конёк. Спустя две минуты мне так надоело слушать возню с замком, что я готов был встать и впустить его в комнату.
В конце концов он совладал с запором, и дверь тихо отворилась. В коридоре было темно, а сквозь задёрнутые шторы в комнату не проникал лунный свет, и я не смог разглядеть ночного гостя. Мужчина сделал несколько шагов; потом я услышал, как он стукнулся ногой о край кровати. Донёсся приглушённый звук, как будто кто-то кашлянул, и незнакомец быстро покинул комнату, прикрыв за собой дверь. Я выждал несколько секунд — на случай, если он ещё не ушёл. Но вдруг скрипнула дверь одного из номеров: значит, этот человек — такой же постоялец, как и мы.
Потом я зажёг свечу и осмотрел свою кровать. Кругом валялись перья, а в центре матраца зияла небольшая дыра. Неизвестный выстрелил из мелкокалиберного пистолета туда, где, по его расчётам, должна была быть моя голова. Он стрелял через подушку, чтобы приглушить звук. Дальнейший осмотр показал, что убийца выбросил подушку в коридоре за моей дверью. Сначала я хотел обойти все комнаты на этаже и устроить опрос постояльцев, но, поразмыслив, решил, что у меня нет никаких улик против злоумышленника. К тому же нам на руку, если враждебные силы до поры не будут знать о том, что их замысел не удался. Ничего больше я придумать не смог, поэтому лёг и спокойно заснул.
— Но это невероятно, — сказал я. — Кому понадобилось вас убивать?
— О, этот вопрос гораздо сложнее. У такого человека, как я, всегда найдутся враги. Покушение могло быть связано с текущим расследованием, но его причиной может быть и какое-нибудь старое дело. В мире достаточно людей, которые были бы рады увидеть мой труп.
«Даже не представляю почему», — подумал я, но, чтобы не показаться бестактным, произнёс:
— Мы рады, что покушение не удалось.
— Да, — согласился Сайленс, — вам действительно повезло.
На первом этаже звякнул колокольчик, и хозяйка, не скрывая неудовольствия, побрела к парадной двери. Да, подобная работа явно не для неё. Если тебя так раздражают люди, лучше вообще с ними не соприкасаться.
— Что вам? — громко и зло спросила женщина.
Тот, кто стоял у дверей, говорил гораздо тише, и ответ я не расслышал. Но у нас оставался шанс увидеть гостя, когда его проводят в столовую.
— Ваш экипаж внизу, джентльмены, — сказала хозяйка. — А теперь, пока вы не уехали, я бы не возражала получить плату за ваше проживание.
Я спросил, сколько стоит удовольствие познакомиться с такой милой женщиной, и мы расплатились за ночлег.
На пороге стоял худой, жизнерадостного вида парень, который назвался Чарльзом.
— Прибыл, чтобы доставить вас в Боулскин, — отрапортовал он. — С багажом помочь?
— Подождите пару минут, мы сами всё принесём, — ответил я. Мои спутники уже разошлись по своим номерам. — Боюсь, нам забыли сообщить о вашем приезде.
— Да уж, это очень похоже на моего хозяина, — сказал Чарльз, — вечно он витает в облаках. — Тут в его глазах мелькнула тревога; видимо, он испугался, что сказал лишнее. — Образно говоря, — добавил он, — со всем почтением.
Я улыбнулся и похлопал его по плечу.
— Не беспокойтесь, можете изъясняться, как пожелаете.
Если бы получилось наладить дружеский контакт с этим парнем, я бы смог больше узнать о Кроули. Я не раз бывал свидетелем того, как Холмс применял подобную тактику. Но моя попытка не удалась. Чарльз не на шутку струхнул, что его непочтительные слова дойдут до ушей хозяина, и совсем замолчал. А я отправился наверх за своим багажом.
Глава 16
ВЛАДЕТЕЛЬ БОУЛСКИНЛ
Вскоре мы выехали из Инвернесса, и потянулась бесконечно долгая дорога вдоль берегов Лох-Несс к Фойерсу.
Наверное, будь у меня другое настроение, это место показалось бы мне прекрасным. Однако сейчас серая гладь озера казалась безрадостной, погода была ненастной, дождь норовил смыть с земли тонкий слой снега — и всё это создавало гнетущую атмосферу.
Я наблюдал за ястребом, который парил в потоках сырого воздуха с перепуганным зябликом в копях, унося свою жертву прочь от озера. Обычно я спокойно отношусь к грубым проявлениям природы, но тут возник неприятный привкус во рту, и я отвернулся от окна.
Моё настроение словно передалось и моим спутникам: Сайленс вёл себя соответственно своему имени, а Карнакки с головой ушёл в чтение записей о былых подвигах. Никто из нас не предпринимал попыток затеять разговор. И тогда мне, возможно впервые со времени нашего знакомства, стало совершенно очевидно: мы путешествуем вместе скорее из-за того, что нас к этому подтолкнули, а не потому, что мы так захотели. Мы не знали друг друга и не имели большого желания узнать, оставаясь лишь вежливыми попутчиками.
Времени было более чем достаточно, и я решил написать Холмсу. Я в подробностях изложил всё, что случилось после его ухода. Мой друг всегда с трепетом относился к каждой мелочи в расследовании, поэтому я постарался не упустить ни одной детали. Писать в трясущемся на дороге экипаже — задача не из лёгких, но я не собирался просить прощения за свой ужасный почерк, тем более что про обстоятельства, на него повлиявшие, Холмс способен догадаться ещё до того, как вскроет конверт.
Наконец, после трёх часов дороги, экипаж нырнул под главную арку, и мы покатили мимо каменной сторожки, мимо отдельно стоящего дома для гостей, который, как я узнал позднее, назывался Браун-Лодж, и, что вселяло тревогу, мимо кладбища.
— У него тут весёленькая компания, — пошутил я.
Впереди замаячило главное здание. Должен признаться, меня поразили его размеры. По обе стороны внутреннего двора стояли два двухэтажных дома, их соединял между собой одноэтажный, — таким образом, весь комплекс имел форму квадратной скобки. Хозяин настаивал на том, чтобы постройку называли главным зданием, но это определение не отражало всей его грандиозности. Нечто подобное можно было сказать и о самом хозяине. Кроули не более чем талантливый публицист, но с годами, увлёкшись магией, приобрёл известность даже за пределами круга оккультистов. Он в равной степени вызывал страх и восторг у тех, кто в один прекрасный день повесил на него ярлык самого злобного человека в мире.
— Джентльмены! — окликнули нас от парадного входа.
Я воспользовался случаем, чтобы составить собственное мнение о человеке, который умудрился заработать такую репутацию. Весёлый голос, мягкое молодое лицо, Алистер Кроули в своём шотландском костюме совершенно не был похож на того мизантропа, каким я его себе представлял. И возможно, это его крест. Очень часто созданный публикой образ абсолютно не соответствует действительности. Видимо, с Кроули так будет всегда.
В тот день хозяин усадьбы был сама доброта. Даже вышел под дождь, чтобы открыть для нас дверь экипажа.
— Я так рад, что вы приехали, — сказал он. — Вы наверняка проголодались и замёрзли, — буду счастлив предложить еду и тепло!
Он махнул рукой худому мужчине, по виду дворецкому.
— Займитесь багажом, Макгилликади. — распорядился Кроули и пригласил нас в дом. — Добро пожаловать, джентльмены, безмерно вам рад.
В его сопровождении мы пошли по длинному коридору, который, казалось, тянулся через весь дом, а дворецкий забежал вперёд, чтобы принять у нас пальто и шляпы.
— Ах, если бы существовал менее затруднительный способ доставить вас к моим дверям, — вздохнул Кроули, когда мы очутились в просторной гостиной.
В большом камине пылал огонь, а сверху смотрели головы убитых на охоте зверей. Я невольно вспомнил кабинет Руфни, и это сравнение вселило в меня ещё большую тревогу.
— Надеюсь, вам удалось восстановить силы после поезда в нашем аскетичном «Ансворте»?
Кроули рассмеялся, пригласил нас присесть и устроился в кожаном кресле.
— Мы очень благодарны за такую заботу о нашем ночлеге, — сказал я. — Хотя, признаюсь, были несколько удивлены, узнав, что вы ожидаете нашего приезда.
— Бросьте, — с улыбкой ответил Кроули. — Был бы я практикующим магом, если бы не ждал вас?
Я вежливо улыбнулся.
— Но я полагал, мой коллега, мистер Шерлок Холмс, связался с вами.
— Ничего подобного, — проговорил Кроули, как мне показалось, с некоторым раздражением. — Более того, теперь уже вряд ли свяжется… Я думал, что он приедет с вами.
— Срочное дело потребовало его возвращения в Лондон. Но он намерен присоединиться к нам, как только позволят обстоятельства.
— О да, вот что значит оказаться во власти важных дел…
— Может, он просто устал от нашего общества, — сказал Карнакки. — Или почувствовал, что не в его силах разобраться со сложившейся ситуацией. — Он встал и протянул руку Кроули. — Томас Карнакки, рад знакомству.
— Мне очень хорошо известно, кто вы, — заверил Кроули, пожимая руку.
— Неужели? Я польщён. — Карнакки снова устроился у камина. — Знаете, вам грозит серьёзная опасность.
— Профессиональный риск.
— Послушайте, — наконец подал голос Сайленс, — вы не должны так легкомысленно к этому относиться. Мы считаем, что над вами нависла величайшая угроза.
— Не сомневаюсь, — ответил Кроули. — Благодарю за беспокойство, но ваше предостережение, хоть и сделано из лучших побуждений, излишне. Давайте сначала поедим, а потом вы узнаете, сколь хорошо я сознаю опасность своего положения. Последние несколько дней мой дом находится в осаде.
Глава 17
Интермедия:
РАССКАЗ АЛИСТЕРА КРОУЛИ
Я не жил в этом доме много месяцев. Да и вообще купил его у предыдущего владельца для проведения одного ритуала.
Моя жизнь здесь мало чем отличается от той, которую я вёл в Лондоне последние два года. Вы, вероятно, кое-что обо мне знаете. Позвольте только сказать, что, несмотря на возраст, моё продвижение в иерархии герметического ордена «Золотая заря» можно назвать стремительным. Я был инициирован всего два года назад, однако теперь, благодаря собственным исследованиям и опеке великого Арнольда Беннета, признан выдающимся адептом в стране.
Скажу честно, джентльмены, орден не таков, каким мог бы быть. Своей репутацией он обязан строгой секретности и магическим талантам его членов. Нет ничего интереснее, чем запертая комната, вы согласны? Это возбуждает, и мы невольно готовы поверить, что там происходят самые загадочные вещи.
Возможно, именно тяга к таинственности стала причиной беспокойства некоторых моих товарищей по ордену. Нашлись те, кому не понравилась моя дружба с Арнольдом. Они заявили, что мы предаём доверие ордена и проявляем интерес к делам, которые нас совершенно не касаются. Что я мог на это сказать?.. Несмотря на все свои высокопарные декларации, орден — всего лишь горстка предсказуемых ничтожеств, из тех, что образуются, когда группа людей настаивает на своей исключительности. Я не желаю им зла, совсем наоборот. Но теперь стало ясно, что мои чувства к ним далеки от взаимности.
Оставив Лондон, я искал мирной жизни в этом поместье с видом на Лох-Несс. Здесь, в сельской местности, я чувствую себя как дома. Всё, чего я хотел, — это быть принятым в местную общину. И, рад сообщить, достиг определённых успехов, хотя и не без нескольких фальстартов… Кстати, я должен угостить вас местным ликёром в обмен на молчание! Здесь ещё живут люди, которые боятся сборщиков налогов…
Всё своё свободное время я проводил на озере. Ловил лосося или просто прогуливался — уверяю вас, здешний воздух не сравнить с тем, каким мы дышим в задымлённом Лондоне. Я принимал гостей, в том числе некоторых адептов ордена, и желания мои ничем не отличались от желаний обычного человека: я искал покоя.
И в эту жизнь вмешались мои бывшие товарищи по ордену. Дело вот в чём. Существует небольшая группа адептов, которых не устраивают цели ордена. Тут я мог бы им посочувствовать; но власть для них превыше обретения знаний и собственного совершенствования через магию. Они хотят поставить страну на колени. Конечно, такая задача им не под силу — у них недостаёт ни ума, ни энергии, — но они обладают достаточными знаниями, чтобы нанести большой вред. И вы уже знаете, на что они способны.
Естественно, многие из нас высказывались по этому поводу, настаивая на том, чтобы идиотов вычистили из рядов ордена и отправили в сточную канаву, где им и место. Но, увы, у них хорошие связи внутри организации. Они даже пользуются расположением Мазерса, а Мазерс — один из основателей ордена, он близок к тому, чтобы стать лидером. Последняя угроза в мой адрес, которую я с презрением проигнорировал, исходила именно от него.
На днях я устроил для нескольких друзей рождественский приём. Тогда это и случилось. Знаю, знаю, вы скажете, что такой человек, как я, не должен тратить своё время на подобные празднества, но по сути они языческие, и я люблю подарки!..
Мазерса я не приглашал, но, когда он вдруг приехал, принял его со всеми почестями. Когда-то мы были дружны, и в первый год моего пребывания в ордене он мне очень помог.
— Сэмюель, какой сюрприз! — поприветствовал я его у входа.
За аперитивом Мазерс был очень милым собеседником. В гостях у меня собралась смешанная компания: парочка местных; конечно, бедная Лаура (она так мне предана); Хилари Де Монфор с молодым другом — забыл его имя, по-моему, он грек или турок… Достаточно для вечера, но маловато для званого ужина.
Разумеется, был приглашён волынщик (я сторонник соблюдения церемоний). В общем, всё шло замечательно.
Мы сели за стол. Вилкинсон превосходный повар, и я надеялся, что этот вечер принесёт примирение. Но потом подали десерт.
То было безобидное лакомство — ревеневый силлабаб. Когда же гости приступили к еде, за столом началась паника. Сливки забурлили, как горячая грязь; один джентльмен успел проглотить целую ложку десерта, магия подействовала на его внутренности, и он закричал. Насколько я знаю, сейчас он идёт на поправку, но в тот вечер его рвало кровью в таком количестве, что мы думали, бедняга и получаса не протянет.
Тошнотворная гадость переполнила его внутренности и начала капать на стол, прожигая скатерть и въедаясь в дерево. Нам ничего не оставалось, как вынести стол во двор и сжечь.
Мазерс только посмеивался, так как это, безусловно, была его игра. Мы стояли на лужайке и наблюдали, как пузырится в огне эта мерзость.
— Маленькая шутка, — проговорил Мазерс; его тонкий голос потрескивал, как угли в костре. — Но в ней подсказка. Вы — цель, молодой человек. Вы сделали себя целью — образно говоря, сами нарисовали мишень на своей груди. И вы нигде не сможете спрятаться: ни здесь, ни в каком другом уголке мира. Где бы вы ни были, мы всегда будем стоять на вашем пути.
Он протянул руки к костру… но во всём мире не найти огня, который бы согрел Сэмюеля Мазерса.
— Сейчас Рождество, — продолжал он, — веселитесь, наслаждайтесь. А двадцать седьмого мы за вами придём. Вы думаете, что способны сразиться с нами. Возможно, и так, но только пока. Будьте уверены, до конца этого года мы вас убьём. И смерть будет такой страшной, что ваша душа никогда не перестанет кричать.
После этих слов он развернулся и зашагал по лужайке в направлении озера — неспешно, будто вышел на вечерний моцион. С тех пор я его не видел. Но я постоянно чувствовал его незримое присутствие, это точно.
Мазерс сдержал слово: следующие несколько дней прошли без каких-либо происшествий. Выпал снег, и я катался на лыжах. Что ж, если суждено умереть, решил я, последние дни надо прожить с удовольствием.
А потом наступил вечер двадцать седьмого, и, признаюсь, нервы мои были не в лучшем состоянии.
Я приготовился, насколько мог: прочитал несколько оградительных заклинаний, выполнил ритуал визуализации. Утром обошёл по периметру поместье, все тридцать шесть акров, и установил вдоль границ защитные талисманы. Кроме того, я никогда не отрицал эффективность грубой силы и поэтому расставил стальные капканы и проволочные растяжки. Конечно, я понимал: атака вряд ли будет лобовой (соратники Мазерса не пойдут через мои сады), но прекрасно знал, что магический натиск обладает гораздо большей силой, если исполнители держатся ближе к жертве нападения. Так что нужно быть готовым ко всему.
В полночь никаких явных признаков вторжения ещё не было, и я отправился в спальню, так как оборону можно было держать и там.
Устроившись в кресле, я выпил из графина добрую часть бренди и задремал. Сколько времени я так провёл, не знаю, но проснулся оттого, что кто-то хотел проникнуть в мою спальню. Я отчётливо слышал сопение — так сопят свиньи, когда пробираются через какую-нибудь преграду к пище. По половицам скребли когти — не острые, как у кошки, а скорее тупые, как у барсука. Казалось, будто плотник строгает дерево: рубанок мягко снимает стружку и с лёгким скрежетом срезает сучки.
Я прочитал заклинание Аттилы — его надёжность проверена веками. Считается, что это заклинание перемещает того, кто его произносит, на несколько секунд вперёд по отношению к настоящему: там этот человек в полной безопасности, и уже никто не в силах до него дотянуться.
Атмосфера в комнате нарушилась. Старинные напольные часы, стоявшие в коридоре у моей спальни, сбились с ритма (а может, это просто я потерял с ним связь), когда небольшое пространство вокруг меня сдвинулось в реальности. Кресло у меня за спиной деформировалось, будто оконное стекло разделило его надвое и исказило вторую половину. Ковёр под ногами пришёл в движение; шерстяные нити вздыбились, как трава на ветру.
Существо за дверью взревело. Однако такой мощный рёв не мог издавать тот, кто находился в коридоре. Звуки напоминали раскаты грома в здешних горах — низкое эхо парящих в небесах богов. От этих звуков дверь в спальню затрещала, как палуба корабля в шторм. Казалось, нет такой силы, которая защитит меня от моего противника.
И всё же, когда дверь слетела с петель и волна мрака захлестнула комнату, барьер вокруг меня устоял. Неважно, насколько большим было это существо, неважно, насколько сильным, — я пребывал вне той реальности, где оно рыскало в поисках добычи. Я был на несколько витальных секунд впереди него.
Оно тянулось ко мне, и его руки-тени обхватывали искажённую воздушную оболочку вокруг меня. С невероятной силой сущность эта ударялась о неё, как о барьер из прочного стекла, и разбивалась, как волна, налетевшая на скалы. Мрак клубился вокруг, но не мог до меня добраться. В таком положении я оставался до тех пор, пока снег за окном не начал отражать лучи восходящего солнца и темнота наконец не отступила перед холодным сиянием утра.
В первую ночь я выжил.
Позже я прошёлся и осмотрел капканы. Никаких следов вторжения не заметил, пока не натолкнулся на берегу озера на вдавленное в землю тело старика Джеми. Это местный браконьер и любитель крепких напитков. Больше ему не суждено напиться. Он выглядел так, будто его переехал товарный поезд. Труп в некоторых местах был таким искорёженным и продавленным, что мне в голову невольно пришло сравнение с рваным мешком, который едва удерживал в себе останки.
Сущность (иначе я просто не могу это назвать) унесла жизнь бедолаги, чтобы не возвращаться в ад с пустыми руками. Стыдно признаться, джентльмены, но я был рад, что не оказался на его месте.
Уверен, вы все понимаете: магия — комплексное искусство и, как всякое искусство, всё время пребывает в движении. Заклинание, которое спасло меня в ту ночь, в дальнейшем было для меня бесполезным. В магических битвах ничто не стоит на месте, и заклинания срабатывают только один раз. С наступлением ночи мне предстояло снова вступить в схватку со смертью, но теперь надо было придумать другой способ остаться в живых.
Днём снова повалил снег, и сады засияли белизной. Я ещё раз прогулялся вдоль границ поместья, но не ради практических целей, а, скорее, чтобы проветриться. При этом повторял мантры, которые часто помогали мне систематизировать мысли. Ключ к магии — концентрация, и обычно причина неэффективных заклинаний кроется в голове. Это аксиома.
Когда я вернулся с прогулки, меня настигла новость о гибели Хилари Де Монфора. После прочтения полицейских отчётов для прессы не осталось никаких сомнений: это дело рук Мазерса и его сообщников. В своём стремлении обрести власть он сумел вызвать страшные силы. Да, человек способен привлечь духов, которые существенно различаются по мощи и податливости, но дать выход Дыханию Бога, Божественному возмездию! Впустить в наш мир нечто настолько ужасное — только для того, чтобы использовать его как оружие… Самонадеянность этого человека меня просто поражала. Мазерс думал, что сможет удержать в руках орудие неземной мощи…
Конечно, возникал резонный вопрос: почему он не употребил эту силу против меня? Не хочу сказать ничего плохого о Хилари Де Монфоре, но убить его с помощью такого мощного колдовства — всё равно что прихлопнуть муху доской. Таланты Хилари были настолько незначительны, что он вряд ли смог бы защититься. Честно говоря, если бы не его обезоруживающий энтузиазм и высокое положение в обществе, он бы никогда не стал членом ордена… Но тогда почему Мазерс убил его именно таким способом? Почему не меня? Поразмыслив, я разобрался, в чём тут дело.
Не так-то легко выполнить ритуал, с помощью которого можно вызвать Дыхание Бога. Для этого требуется концентрация и энергия нескольких практикующих магов, и действовать они должны как одно целое. Стоит ли сомневаться, что подобный ритуал дорого обошёлся Мазерсу, даже если целью его было убийство Хилари или бедняги Руфни? Если бы он направил эту силу против меня, ему бы пришлось не только фокусировать свою энергию на большом расстоянии, но и побороться со мной. Не стану утверждать, что он бы непременно проиграл, — я не настолько самонадеян. Безусловно, я великий адепт, но встретиться с Дыханием Бога в одиночку… Сложно представить. С другой стороны, выполнение ритуала потребовало бы больших затрат энергии, а Мазерс не хотел терять силы на первой стадии осуществления своего плана. Но возможно, это было хорошим знамением? Я чувствовал, что он атакует меня не в лучшей своей форме.
Конечно, я на это надеялся, но совсем не хотел, чтобы самоуспокоенность свела меня в могилу. Остаток дня я провёл в моём храме — готовился ментально и физически к предстоящей ночи. Я решил использовать мел Варфоломея, привезённый мной из Индии. Считается, что он создан из святой воды и стёртых в порошок костей существа, которое можно обнаружить в одном из внешних измерений. Кусочек такого мела стоит целое состояние, но о какой цене может идти речь, если на кону твоя жизнь?
Мел Варфоломея, безусловно, обладал огромным потенциалом. Чтобы его взять, мне пришлось воспользоваться каминными щипцами. На паркете он оставлял не белые полосы, а чёрные обугленные дорожки. В прожжённые углубления я поставил чаши со смесью из моей крови и крови новорождённого ягнёнка. Невинность последнего должна была нейтрализовать порочность первого!..
Когда за окнами стемнело, я вошёл в начерченную пентаграмму и начал декламировать закон Глэйвена. Это заклинание мгновенно очищает воздух вокруг того, кто его произносит.
По прошествии некоторого времени я заметил: что-то пошло не так. В помещении, где я устроил свой храм, превосходная акустика: там чудесная гипнотическая реверберация (это очень помогает, когда входишь в транс). Слова закона Глэйвена постоянно возвращались ко мне эхом. Однако эхо всё больше и больше запаздывало. Сначала я подумал, что атака — как контрапункт к моей оборонительной тактике накануне — направлена на само время. Может, Мазерс намерился ускорить процесс моего старения или даже повернуть время моей жизни вспять? Мне приходилось слышать о подобных ритуалах, но, кажется, ни один из них не был проведён успешно.
К счастью, это было не так — атака оказалась гораздо проще по своей природе. Меня со всех сторон окружали тени. Эхо словно отражалось от них и звучало как самостоятельный голос. Я слышал шаги, будто за пределами досягаемости сияния свечей меня обходил очень осмотрительный человек. Он шёл медленно — можно было подумать, что у него в запасе целая вечность.
— Я слышу тебя, — крикнул я, обращаясь к теням вокруг пентаграммы. — Покажись!
— Я не тот, кого бы ты хотел увидеть, — ответил голос — точное отражение моего. — Посмотришь на меня — лишишься рассудка.
— Одним видом меня не довести до безумия, — сказал я. — Я не так прост, как ты думаешь.
— Ну хорошо, — отозвался голос, и гость вышел на свет.
Лицо, как и голос, было моим.
— Симпатичный парень, — пошутил я (иногда полезно бравировать перед демонами). — Можешь не волноваться, твоя внешность меня не травмирует.
— Увидим, — сказал мой двойник и, стоя у края пентаграммы, сбросил с себя всю одежду. — А теперь, — он достал из кармана пиджака, лежащего на полу, небольшой нож, — посмотрим, на сколько тебя хватит.
И принялся медленно себя уничтожать. Он снимал кожу и вырезал плоть из собственного тела, которое было точной копией моего. А я смотрел и ничего не мог с этим поделать. Меня словно парализовало: я не в силах был отвернуться или отвести взгляд, а передо мной продолжалось это чудовищное представление. Оно длилось целую вечность. С моего тела по кусочкам была срезана вся кожа, отделён каждый мускул, вся плоть до самых костей. Голова, чтобы я не забывал, чьё тело подвергается этой чудовищной процедуре, оставалась нетронутой до самого конца. Я видел, как искажается от боли моё лицо, а потом, когда и язык был вырезан, из горла вырывается лишь хрип блюющего животного. Вслед за языком было срезано и то немногое, что оставалось.
В эти минуты я был близок к безумию, как никогда в жизни.
То, что от меня осталось, — а я не мог воспринимать это как нечто, не имеющее ко мне никакого отношения, — положило нож на пол возле самой границы пентаграммы. Я лишился способности себя контролировать: казалось, сама природа требует, чтобы я своими руками завершил эту резню. Как я ни сопротивлялся, мои пальцы тянулись к тому месту, где лежал нож… И тогда я нашёл единственный выход: я начал себя душить. Перекрыв доступ кислорода в мозг, я надеялся потерять сознание и таким образом оказаться вне досягаемости демонов. Мои глаза затуманились, дыхание участилось, я сделал последний вдох и заткнул себе рот и нос. Голова едва не взорвалась от боли. Я рухнул на спину и сильно ударился затылком об пол. Последнее, вне всяких сомнений, и привело к желаемому результату.
…Когда я пришёл в себя, утренний свет заглядывал в окно. Мне удалось отвернуться, чтобы не видеть, как нечто, уже ничем не напоминавшее моё собственное тело, каким-то образом умудрилось собрать себя в одно целое и покинуть пределы храма. Я лишь слышал звуки, похожие на стук костей домино.
Голова раскалывалась от боли, и я ещё какое-то время пролежал на полу.
Алистер Кроули умолк, а мы сидели в полной тишине, пытаясь осмыслить его историю. Когда он снова подал голос, температура в комнате упала ещё ниже.
— Итак, — сказал он, — остаётся узнать, какое развлечение ждёт нас сегодня ночью!..
Глава 18
Отрывок из письма
ДОКТОРА ДЖОНА ВАТСОНА ШЕРЛОКУ ХОЛМСУ
Что ж, вы предупреждали меня о том, что, скорее всего, присутствие необъяснимого в этом деле будет только нарастать. Я пересказал вам историю Кроули так, как сумел её запомнить. Мне следовало бы вести записи, но в тех обстоятельствах, в которых я находился, это было бы некорректно, поэтому я решил положиться на свою память. Эта история, бесспорно, необычная и довольно жуткая, так что я не могу утверждать, что изложил её близко к первоисточнику. Признаю, некоторые необычные детали я мог запомнить неверно (например, имена и названия ритуалов), но при этом мне кажется, что кое с чем мы уже сталкивались. Вы помните кольцо, которое я нашёл в лесу возле Руфни-холла? Внутри кольца было выгравировано «В дар С. Л. М. М.». Не думаете ли вы, что это инициалы Сэмюеля Лиддела Макгрегора Мазерса? Если это так, то по крайней мере один фрагмент головоломки встал на своё место.
Вы сказали, что я должен быть готов поверить. С тех пор я размышляю — почему? Если бы вы присутствовали в гостиной Кроули, когда он описывал произошедшие события, вы бы вряд ли смогли выслушать всё молча. Уверен, вы бы весьма скептически отнеслись ко всему изложенному. И, полагаю, именно по этой причине вы и решили самоустраниться. Одни наделены способностью хранить молчание, слушая то, во что не верят, другие жаждут быть услышанными!..
Признаюсь честно: пусть большая часть услышанной истории показалась мне неправдоподобной, но я уже не мог просто взять и выбросить её из головы. Пережитый в поезде опыт всё ещё давил на меня, и как я ни старался, так и не смог найти логическое объяснение случившемуся в вагоне-ресторане. И если это было именно тем, чем казалось, тогда чем опыт Кроули отличается от моего?
Я бросил попытки определить свою позицию и решил описывать всё так, как оно происходит. Буду снабжать вас информацией, а вы поступайте с ней по своему усмотрению.
Если повествование Кроули изобиловало непонятной для меня терминологией и отсылками к тайным обрядам, то ответ Карнакки превзошёл его по всем статьям.
— Вы упомянули о том, что купили этот дом с целью провести в нём определённый ритуал, — сказал он. — Могу я спросить, какой именно?
— Конечно же, ритуал Абрамелина. Боулскин идеально подходит по всем географическим параметрам.
— Ритуал Абрамелина? — повторил Карнакки. Его рассердила подобная идея. — Вы в своём уме?
— Если я правильно понял, вы считаете, что это очень опасно? — спросил я.
— В процессе исполнения данного ритуала устанавливается контакт с самыми тёмными силами, после чего им открывается доступ в наш мир.
— И они используются на благо людей, — поспешил добавить Кроули. — В этом суть.
— Используются? — возвысил голос Карнакки. — Не вы ли только что обвиняли Мазерса в самонадеянности? Неужели думаете, что способны контролировать нечто настолько опасное? Да вы, сэр, идиот!
— А вы — гость в моём доме, — парировал Кроули. — Так что постарайтесь выбирать выражения.
Он сказал это спокойно, но в голосе чувствовалась сила, которая не оставляла сомнений: с этим человеком лучше не ссориться.
Карнакки не собирался отступать, но у него достало ума сменить тон.
— Дело не в выборе выражений, — сказал он. — Если исполнение ритуала в какой-то момент сорвётся, мы все окажемся в опасности.
— Оно не сорвётся.
Карнакки понял, что продолжать спор — пустая трата времени, и замолчал.
— Сейчас всё это не так важно, — вмешался Сайленс. — Главное — пережить эту ночь.
— Что верно, то верно, — согласился Кроули. — Но это не вопрос сегодняшней ночи. Мы должны сразиться с Мазерсом и его приспешниками до того, как они обрушат на нас тёмные силы. — Он посмотрел на меня и продолжил: — Будь ваш коллега сейчас с нами, боюсь, он бы сфокусировал своё внимание на мелочах и в результате упустил главное: если не остановить Мазерса, дело не закончится смертью парочки аристократов. Гибель грозит целой нации.
— И что же вы намерены предпринять, сэр? — спросил я. — Едва ли мы можем обратиться в полицию. Вашу историю там не примут всерьёз.
— Вот почему для нас было важно присутствие Холмса, — сказал Сайленс. — С его связями в полиции и, что важно, в правительстве он мог бы как-то повлиять на ситуацию.
— Что ж, — подытожил Карнакки, — Холмса здесь нет, так что предлагаю сконцентрироваться на собственных возможностях. До заката осталось несколько часов, и, кроме самих себя, нам не на кого рассчитывать. Если Мазерс настолько силён, значит у него есть информаторы и он уже в курсе того, что вы обзавелись союзниками. Впрочем, он мог узнать об этом, заглянув в магический кристалл.
Я не стал спрашивать, что это за кристалл, так как был уверен: ответ меня не устроит либо будет выше моего понимания.
— Ваша правда, — сказал Кроули. — К счастью, в наших рядах настоящие профессионалы. Я не рискнул поделиться своими подозрениями с кем-то из членов ордена. Кто знает, на чьей они стороне? Но они нам и не нужны: мы сами в силах остановить Мазерса. Я связался с одним из моих друзей, так что очень скоро к нам присоединится эксперт по демонологии, и тогда мы будем в полной боевой готовности. — Кроули взглянул на свои часы. — Кстати, он будет здесь уже через час. А пока предлагаю заняться укреплением наших границ!
Вряд ли я удивлю вас, Холмс, если скажу, что проку от меня было мало. Мне, как бывшему солдату, было довольно странно наблюдать эту картину. Трое взрослых мужчин активно готовились держать оборону, но использовали для этого не оружие, баррикады или взрывчатку — они насыпали на полу горки соли, рисовали на стенах мелом какие-то знаки и щедро окропляли всё водой (как я понимаю, святой). Это казалось мне смешным, но в то же время пугало. Карнакки, Сайленс и Кроули настолько серьёзно занимались приготовлениями, что сложно было усомниться: они готовятся защищать свою, вернее, нашу жизнь.
Прибыл последний гость. Это был невысокий полный мужчина с похожей на яйцо головой, лысина на макушке щедро компенсировалась обрамляющими её густыми волосами. Единственное, что во внешности этого человека соответствовало его… хобби или призванию (не знаю, как назвать то, чем занимаются эти люди), — это его мефистофельская бородка, острая, загнутая к самому носу. Такой странной по форме растительности на лице мне ещё видеть не приходилось.
— А вот и вы! — слишком уж радостно поприветствовал Кроули гостя и заключил его в объятия. — Теперь мы в полном составе! Друзья мои, знакомьтесь: ведущий эксперт в области демонологии и древних проклятий в нашей стране, а может, и в мире — мистер Джулиан Карсвелл.
— Должен сказать, Алистер, это всё так некстати, — ответил Карсвелл с лёгким поклоном. — На сегодня у меня был намечен праздник для местных детишек. Я устраиваю его каждый год, они так любят мои фокусы… И конечно, мороженое, которое готовит моя матушка.
В голосе его было что-то кошачье, как и в манере держаться. Несмотря на свою полноту, он был весьма пластичен.
Карсвелл оглядел всех нас и продолжил:
— Какое общество! Доктора Сайленса я, конечно, знаю. А вот вы, — он посмотрел на меня, — поправьте меня, если я ошибаюсь… Вы писатель? Вэтли? Вэйтс?
— Ватсон, — сказал я, чтобы прервать цепь его догадок. — Вообще-то, я врач; писательство — моё хобби.
— Неужели? Но вы наверняка знаете кое-кого в издательском бизнесе. Я был бы счастлив поболтать с вами на эту тему. Видите ли, я только что закончил книгу. «История ведьмовства» — так она будет называться.
— Очень интересно, — соврал я. — Но боюсь, что знаком только с редакторами журналов. Не уверен, что это их тема.
— Увы, конечно же нет, — согласился Карсвелл. — Не берите в голову — просто я подумал, одна-две рецензии… Не хочется рассылать рукопись по всем издательствам, к тому же не все готовы почувствовать тему. А я не из тех, кого вдохновляет критика. — Карсвелл повернулся к Карнакки. — И вы…
— Томас Карнакки. Ещё один эксперт по демонологии. Но, осмелюсь сказать, нас не так-то много.
— Эксперт? На вас посмотреть, так вы слишком молоды. Да, слишком молоды.
— Я могу вас удивить.
— Пожалуй, можете, — кивнул Карсвелл и обратился к Кроули: — Что ж, тогда начнём?
И приготовления продолжились теперь уже с участием вновь прибывшего. Я решил, что лучше им не мешать, попросил Макгилликади приготовить бутерброды и с удовольствием их съел, пока писал вам это письмо. Скоро уже стемнеет: здесь, на севере, дни короче. И тогда… Что ж, посмотрим, что будет тогда.
Обо всём напишу в следующем письме. Надеюсь.
Глава 19
БИТВА В БОУЛСКИНЕ
Так как у меня не было возможности переправить письмо на почту в Фойерс, я аккуратно его сложил и спрятал в свою сумку.
Потом я допил остатки кофе из кофейника, который дворецкий подал с бутербродами, и спустился в храм — посмотреть, как продвигается подготовка к битве.
Для человека, не обладающего талантами медиума, я был совершенно не готов к предстоящему противостоянию. Я знал: Карнакки видит во мне слабое звено, персонажа, которого лучше бы запереть в одной из комнат особняка, чтобы он не путался под ногами и не стал лёгкой мишенью для противника. И как бывший военный, я прекрасно его понимал. Штатский на поле боя всегда помеха.
Но как человек, сомневающийся в том, что Мазерс с соратниками представляют собой реальную угрозу, я мог стать независимым свидетелем и, так сказать, голосом разума.
Четверых мужчин я нашёл в разной стадии готовности. На полу была нарисована большая звезда — пентаграмма; в воздухе пахло жжёным деревом и воском (наверное, опять прожигали углубления в паркете). Каждый готовился к сражению по своей методике.
Доктор Сайленс беззвучно шевелил губами, — видимо, в этом заключалась его внутренняя подготовка. Он стоял лицом к одному из лучей пятиконечной звезды и читал какое-то заклинание, периодически постукивая пальцем по шву на брюках, как будто отсчитывая строфы.
Кроули предстал в образе настоящего сатаниста — в просторной пурпурной мантии он громко произносил какой-то текст на латыни и бросал шарики ладана в раскалённую курильницу. Ладан вспыхивал и превращался в облачка сладковатого дыма. Я посмотрел в глаза Кроули и по расширенным зрачкам догадался, что он находится под воздействием наркотиков. Этот взгляд был мне знаком ещё с «тёмных» дней Холмса… Гораздо позже я прочитал статью Кроули, в которой он заявлял, что для достижения нужного ментального состояния во время оккультных ритуалов необходимо использовать тяжёлые наркотики. Эта статья отрицательно повлияла на его репутацию в глазах медицинского сообщества.
Карсвелл был занят тем, что второпях писал какие-то иностранные буквы на плотных полосках пергамента. Каждая полоска аккуратно просушивалась, а потом складывалась в небольшую стопку в центре пентаграммы.
И наконец, Карнакки. Он подошёл к решению задачи с позиции учёного: присоединил стеклянные трубки к большому деревянному ящику и теперь заряжал револьвер патронами с пулями из каменной соли и серебра. Как он утверждал, это действенное оружие против тёмных сил.
Мне не хотелось мешать, но объявить о своём приходе всё же следовало.
— Джентльмены…
— Встаньте в пентаграмму, — сказал Карнакки, — и молчите.
— Хорошо, — согласился я и сделал, как было сказано, — ну почти. — А со мной патронами не поделитесь? — Я показал армейский револьвер. — Думаю, они подойдут к моему «энфилду».
— А вы стрелять умеете?
— Уверен — гораздо лучше вас, — с улыбкой проговорил я.
В кои-то веки Карнакки ответил улыбкой на улыбку и передал мне коробку с изготовленными на заказ патронами.
— Что ж, возможно, вы сможете оправдать своё присутствие.
Мы без лишних слов заняли свои позиции: каждый встал лицом к одному из лучей пентаграммы.
«Всё прямо как по плану, — подумал я. — Если бы Холмс поехал с нами, нас было бы на одного больше».
Начало темнеть. Пламя свечей стало ярче, тени сгустились.
Ещё раньше я заметил, что окна террасы перед храмом Кроули выходят на северную сторону. Вся терраса была усыпана толстым слоем песка с берегов Лох-Несс. Когда я поинтересовался у хозяина, для чего это сделано, он сказал, что так можно заметить следы демонов, даже если для человеческих глаз они останутся невидимыми. Посмотрим, какие же следы они оставят этой ночью.
Минут через десять окончательно стемнело.
Кроули распорядился, чтобы прислуга разошлась по своим комнатам и не покидала их до наступления утра. С таким хозяином она, конечно, привыкла к подобным приказам. Теперь звук шагов в коридоре мог означать только начало вторжения.
— Все замерли, — сказал Сайленс. Он вытянул вперёд руки и сделал глубокий вдох. — Первая волна уже здесь.
Сначала был слышен только тихий металлический лязг и постукивание по паркету. Потом, спустя минуту-другую, эти звуки слились в один, и из коридора до нас донёсся бешеный топот лошадиных копыт.
— Ангел Смерти? — спросил Кроули.
— Или просто дух лошади, — отозвался Карнакки. — Подождём, пока не увидим собственными глазами.
— Если это Ангел Смерти, лучше вам его не видеть, — заметил Карсвелл.
— Бросьте, — отмахнулся от него Карнакки, — мне не впервой смотреть в пустые глазницы костлявого ревенанта.
Стук копыт достиг такой жуткой громкости, что я даже зажмурился. Стены задрожали; со столов и полок посыпались книги и статуэтки.
А потом появились они!.. Полупрозрачная фигура лошади, а на ней всадник: мокрые ступни вставлены в стремена; торс голый, кожа да кости; не лицо, а скорее лишённый плоти череп; зубы, похожие на надгробные камни, отстукивают, как телеграфный ключ, какое-то послание.
— Позвольте мне, — сказал Сайленс, который всё это время не прекращал бормотать заклинания.
Сайленс ещё выше поднял руки, и, хотя он стоял ко мне спиной, готов поклясться — из его груди вырвались две огненные фигуры, словно сотворённые из пламени. Первая очертаниями походила на собаку средних размеров — на бордер-колли, например. Вторая — кошка с загнутым в форме вопросительного знака хвостом, из открытой пасти у неё вырывалось злобное шипение.
— Боже мой! — воскликнул Карсвелл. — Это духи защиты?
Доктор ответил не сразу: он полностью сконцентрировался на том, чтобы послать вперёд вызванных духов.
— Смоук и Флейм, — наконец выдавил он. — Духи животных, воплощение двух моих самых верных и бесстрашных друзей.
Сайленс зарычал и выбросил руки вперёд — его пальцы искривились, как сломанные.
— Взять его! — крикнул он, и огненные фигуры ринулись в атаку.
Собака принялась рвать когтями бока лошади. Кошка прыгнула прямо на всадника, протаранила мордой его грудную клетку и начала карабкаться вверх. Из глазниц, носа и рта всадника вырвался оранжевый свет, и его череп стал похож на фонарь из тыквы.
Лошадь встала на дыбы, но Флейм, дух собаки, тут же подпрыгнул — и его огненные клыки распороли брюхо. Оттуда вывалились внутренности, которые напомнили мне эктоплазменную массу в вагоне-ресторане. Между тем Смоук, дух кошки, оторвался от шеи всадника — и голова ревенанта разлетелась в клочья, будто внутри черепа взорвалась шаровая молния.
На паркет дождём посыпались тлеющие угли, а потом наступила тишина, которую нарушало только шипение Смоука и Флейма. Наши спасители уселись на пол, но их температура никак не отразилась на качестве паркета.
— Благодарю вас, друзья мои, — сказал Сайленс.
Парочка прыгнула в его сторону и исчезла.
— Первый раунд? — спросил я.
— Выигран вчистую, — ответил Карнакки, потом посмотрел на мои ноги и предостерегающе махнул рукой. — Не нарушайте границу пентаграммы. Стоит вам хоть немного за неё заступить, и вы лишитесь защиты. Но что ещё хуже — вы сотрёте мел, и тогда мы все будем открыты для атаки.
Я подался чуть назад.
— Извините. Вы не должны забывать — я новичок в этом деле.
— Молитесь, чтобы у вас хватило времени обрести нужный опыт, — проговорил Сайленс.
Глаза его затуманились. Я понял, что ему дорого обошлось отражение первой атаки.
— Думаю, будет лучше, если я уступлю своё место на передовой кому-нибудь из вас, — продолжил он. — Некоторое время я буду способен только стоять на ногах, и ничего больше.
— Надеюсь, у нас будет небольшая передышка, — сказал Карсвелл. — Я бы предпочёл, чтобы мы все были в состоянии…
Карсвелл умолк. Высокий звук, вначале едва различимый, становился всё громче. Более всего он напоминал визг сорвавшейся с дорожки граммофонной иглы. В комнате сгущалась тьма, а визг всё нарастал… И вот мы уже не видим стен храма: каждый из нас стоит в круге света от пламени ближайшей свечи.
В темноте появилась светящаяся точка. Казалось, она была так далеко, что не могла находиться в пределах храма Кроули, а звук словно сопровождал попытки неведомой силы проникнуть в наш мир.
— Ни минуты покоя, — проговорил Карнакки. — Что это?
— О нет… — прошептал Карсвелл. — Не может быть…
— Что?! — рявкнул на него Кроули — У нас нет времени на раздумья. Если вы знаете, что это, — действуйте!
Светящаяся точка увеличилась в размерах и выпустила тонкий хвост дыма. А потом дым стал расти, будто где-то там набирал обороты инфернальный паровой двигатель.
— Что-то привлекает его сюда! — заключил Карсвелл. — Ему необходим маяк, цель, куда бы оно направило свою силу!
— В пентаграмме нет ничего такого, только мы, — возразил Карнакки. — Почему кто-то из нас должен привлекать его внимание?
Дым продолжал клубиться и постепенно превращался в большой, висящий в воздухе шар.
— Вытащите всё из карманов! — вдруг скомандовал Карсвелл. — Это всех касается!
Мы подчинились. На пол в центре пентаграммы полетели монеты, перочинные ножи, трубки, табак — обычные для джентльмена мелочи.
— Постойте!.. Что это такое? — Я показал всем кусочек чёрной бумажной карточки, который обнаружил во внутреннем кармане своего пиджака. — Клянусь, раньше я этого не видел. Должно быть, подсунули.
— Подсунуть несложно, — пробормотал Карсвелл. — Вопрос в том, смогу ли я от него избавиться.
Клочок бумаги удивительным образом поднялся над полом; казалось, он вот-вот исчезнет без каких-либо усилий со стороны Карсвелла.
— Не сможете. — Карнакки поймал обрывок, словно назойливого комара. — Как его обезвредить?
— Никак! — уверенно заявил Карсвелл. — Единственное, что можно сделать, — это вернуть тому, кто его подсунул. Когда руна с проклятием выпущена в мир, обратного хода нет. Демон вечно будет за ней охотиться!
— Тогда я должен бежать и увести его от вас, — сказал я.
Шар из дыма тем временем заметно увеличился.
Карнакки улыбнулся:
— Очень благородно с вашей стороны, доктор. Но Карсвелл что-нибудь придумает. Я прав?
Грациозность и аристократизм Карсвелла чуть поблёкли под воздействием паники. Он посмотрел на Кроули, потом снова на нас с Карнакки, потом на шар, который был уже в два раза больше взрослого человека. В центре шара мерцал свет, похожий на искры бенгальского огня.
— Да, — выдавил наконец Карсвелл сквозь зубы. — Дайте мне эту карточку.
Карнакки осторожно, чтобы обрывок снова не улетел, передал его Карсвеллу. Я был изумлён, когда увидел, что бумага извивается, словно живая.
— А теперь добудьте немного его крови, — попросил Карсвелл, удерживая карточку двумя пальцами.
— Немного моей…
Но Кроули не дал мне закончить. Он схватил меня за руку, достал откуда-то из-под своей пурпурной мантии нож и провёл лезвием по моей ладони. Карсвелл взял за запястье мою руку и опустил кончик чёрной карточки в порез. Извивающаяся карточка впитала кровь, как лакмусовая бумага, и её тусклая поверхность стала глянцевой.
— Вот так, — сказал Карсвелл, поглядывая на дым.
— Поторопитесь! — крикнул Карнакки и указал на пол.
На паркете появился большой чёрный след. Его словно выжгла лапа трёхпалой ящерицы.
— Ииц инти трейц, — забормотал Карсвелл на незнакомом мне языке.
— Оно приближается! — воскликнул Сайленс.
— И с ним компания! — добавил Карнакки.
Я услышал поверх визга граммофонной иглы хрюканье свиней.
— Джон! — крикнул Карнакки. Я даже не сразу понял, что он обращается ко мне. — Приготовьтесь стрелять!
На полу отпечатался ещё один чёрный след.
— Виш лама хайц! — продолжал бормотать Карсвелл на своём странном диалекте.
Из дыма выросло нечто покрытое густой чёрной шерстью, с прямыми, как у альпийского козла, рогами. Оно устремилось на нас по какому-то фантастическому тоннелю, который открылся между домом Кроули и тем жутким местом, где эта тварь обитала.
— Райад, камма лан таш! — прорычал Карсвелл, и пропитавшийся кровью кусочек бумаги исчез.
Силуэт бегущего существа потускнел, а шар из дыма стал быстро уменьшаться: он уходил в себя, пока не стал размером с мяч для гольфа. В центре его сверкали яркие искры. Хлопок — и ничего!.. Тоннель исчез.
— Эта бумага… — срывающимся голосом проговорил Карсвелл. Ему не хватало воздуха; он выдохся, так же как Сайленс после первой атаки. — Заклинание на перемещение. Теперь она где-то далеко…
— Вы хотите сказать, что этот кошмар появится где-то среди ничего не подозревающих, ни в чём не повинных людей? — Я был в ужасе от одной мысли, что наши проблемы свалятся на чью-то голову.
— Подумайте лучше о себе! — закричал Кроули.
Хрюканье стало громче: из окружавшей нас темноты показались небольшие серые существа. С виду они были похожи на троллей, со свиными рылами и с длинными жёлтыми зубами, которые с трудом умещались в пасти. Двигались они медленно — большой вес мешал маневрировать.
Карнакки прицелился и попал в первого. Края круглой раны начали плавиться, из неё хлынула густая, как крем, красная масса. Существо рухнуло на пол и тут же испарилось. Карнакки выстрелил ещё раз, потом ещё…
— Мы должны менять друг друга, — обратился он ко мне. — Сначала я, потом вы: пока один стреляет, другой перезаряжает револьвер. Вы готовы?
— Я всегда готов, — ответил я и занял позицию рядом с ним, взвешивая на ладони свой «энфилд».
— Отлично. — Карнакки улыбнулся и сделал два последних выстрела. — За дело!
Шагнув вперёд, я прицелился и не торопясь выпустил свои шесть пуль. Паузы между выстрелами я выдержал так, чтобы Карнакки успел перезарядить свой револьвер. Перед последним выстрелом я опустился на колено и рассчитал траекторию пули, чтобы она поразила сразу двух тварей. Я не был уверен в том, что пуля пройдёт сквозь обоих, но решил попробовать.
— Пижон, — фыркнул Карнакки, но я почувствовал теплоту в его голосе.
Не скажу, что я искал его расположения, — я был бы вполне счастлив, если бы мне удалось пережить эту ночь. Я успел достать из кармана коробку с патронами, высыпать их на ладонь и перезарядить револьвер до того, как Карнакки сделал свой пятый выстрел.
В этой жизни я хорош в двух ипостасях: как солдат и как врач. У меня талант убивать и талант спасать жизнь. Увы, ирония этого обстоятельства меня ничуть не забавляет.
— Он скоро утомится, — проговорил Кроули.
— Он знает, что нас много, — отозвался Карнакки, заряжая револьвер. — А это… — он махнул рукой в сторону нападавших, — это всего лишь пушечное мясо. Отвлекающий манёвр перед действительно серьёзной атакой.
В то же мгновение, как по сигналу, земля вздрогнула. Карсвелл упал и выругался. Его полоски пергамента разлетелись во все стороны.
— Что это было? — спросил Сайленс.
— Позвольте, угадаю, — сказал я и выпустил ещё шесть пуль. — Действительно серьёзная атака.
Земля под ногами снова задрожала, и мы услышали, как где-то в коридоре разбилось стекло.
Тварей стало больше — гораздо больше, чем мы с Карнакки могли сдержать двумя револьверами. Карсвелл встал в один ряд с нами; он комкал свои пергаментные полоски и швырял их в приближающихся к нам зверей. Скомканный пергамент разрывался, как маленькие гранаты, и оставлял в тушах дыры. Сайленс тоже к нам присоединился. Он не стал вызывать своих преданных духов — вместо этого, он посылал из кончиков пальцев заряды сжатого воздуха, эффект от которых был таким же, как от револьверных пуль и комков пергамента.
Дом ещё раз тряхнуло, и против нас выступило нечто огромное и ужасное.
— Прикройте меня. — Карнакки потянулся к стеклянным трубкам, которые приготовил заранее, и принялся соединять их между собой. — А вы не очень-то помогаете, — добавил он, обращаясь к Кроули. — Это и ваш бой, не забыли?
Я был слишком занят отстрелом маленьких чудовищ и не расслышал, что ответил Кроули.
Бах!.. Ещё один мощный толчок. В этот раз подсвечники взлетели на целый фут. Пламя свечей закачалось, некоторые и вовсе погасли.
— Почти готово, — сообщил Карнакки у меня за спиной. — Почти готово.
Волна атакующих начала спадать, последнего сразил заряд сжатого воздуха.
— Жду цель, — произнёс Сайленс.
Его руки по-прежнему были вытянуты вперёд, длинные пальцы свела судорога.
Карсвелл воспользовался моментом, чтобы пополнить свой боезапас. Он быстро писал руны на пустых обрывках пергамента. Я видел эти «слова силы» в действии, так что, на мой взгляд, он всё делал правильно.
Ещё толчок — и абсолютная уверенность: в темноте перед нами появилось нечто. Нас накрыла волна тёплого воздуха. Я понял, что это выдох. Он принёс с собой сладковатую вонь соломы из звериной клетки зоопарка.
— Оно уже рядом! — закричал Карсвелл.
— Ненадолго. — Карнакки щёлкнул тумблером на ящике, стоявшем у него в ногах.
Что-то взвыло на высокой ноте, а затем вой перешёл в ровное низкое гудение. Стеклянные трубки в руках у Карнакки образовали точную копию пентаграммы, внутри которой мы стояли. Кислотная батарея, находившаяся в ящике, посылала энергию в окружённые металлическими шторками трубки. Карнакки шагнул вперёд.
— Электрическая пентаграмма, — пояснил он. Его лицо подсвечивал яркий голубой свет. — Моя конструкция. Газ в трубках обладает мистическими свойствами, его свет — невероятно мощное оружие.
Карнакки вышел к острию луча пентаграммы.
— Он сжигает.
С этими словами он хлопнул по большому медному переключателю, который был установлен на одном из проводов, обмотанных вокруг его пояса.
Свет от электрической пентаграммы начал пульсировать. Карнакки снова щёлкнул переключателем, и металлические шторки вокруг трубок закрылись, как лепестки цветка. Они превратили свет пентаграммы в сфокусированный луч, направленный в кромешную тьму.
На долю секунду мы увидели то, что там скрывалось. Свет отразился в бесчисленных чёрных глазах, блеснул на влажных ганглиях, которые подрагивали в том месте, где должен был быть рот… И всё. Дальше — ослепительная вспышка голубого света, ещё один толчок — и нечто вернулось туда, откуда пришло.
Электрическая пентаграмма задымилась в руках у Карнакки.
— Провода!.. — закричал он, запутавшись в связке проводов. — Отсоедините их!
Я рванул два тяжёлых провода из крышки ящика. Свет тут же погас.
Карнакки медленно опустил пентаграмму на пол и отступил назад.
— Нуждается в доработке, — заключил он, размахивая обожжёнными руками.
— А мне понравилось, — сказал я. — Бесспорно, эффективное оружие.
Карнакки кивнул:
— Это точно. Но если бы оно взорвалось, то наверняка проделало бы дыру в реальности. А это было бы не очень хорошо.
— Что с Кроули? — вдруг спросил Сайленс и бросился к нему.
Кроули плашмя лежал на спине.
— Он одержим, — сказал Карсвелл и отступил на шаг, когда тело Кроули начало судорожно дёргаться. — Что вы с ним сделали? — спросил он Карнакки.
— Я?! — Карнакки оскорбило такое предположение. — С чего вы взяли, что я с ним что-то сделал?
— Вы последний с ним говорили.
— Я всего лишь спросил, почему он не очень активно действует. Это было справедливое замечание!
— Джентльмены, сейчас не время для споров. — Я наклонился к Кроули, чтобы проверить пульс.
Судя по всему, с ним случился припадок — челюсти были стиснуты, лоб бороздили морщины, а по лицу катились капли пота.
— Бог ты мой!.. — воскликнул я и отпрянул.
На Кроули страшно было смотреть: его тело под пурпурной мантией распухало на глазах.
— Что с ним происходит? — закричал Карсвелл. — Он раздувается, как воздушный шар!
Сайленс протиснулся между мной и Кроули.
— Простите, доктор, — сказал он, — но для этого случая медицинских знаний может быть недостаточно.
Мне показалось неконструктивным спорить на такую тему, и я уступил место Сайленсу.
Сайленс удерживал Кроули на полу, а мантия того продолжала раздуваться, будто её накачивали воздухом.
— Дыхание Бога! — уверенно заявил Карсвелл. — Это оно.
Кроули распахнул глаза и зарычал, глядя в потолок… В помещение ворвался ветер. Он опрокинул на пол канделябры, разбросал курильницы и погасил огонь.
— Оно здесь! — разнёсся в темноте голос Кроули. — Помогите мне избавиться от него…
Внезапно наступила тишина. Несколько секунд ничего не было видно, а потом пламя спички осветило лицо Карнакки. Он поднял подсвечник и зажёг свечу.
— Ушло… — прошептал Кроули. — Оно ушло.
— Вы уничтожили его? — спросил я.
Кроули затряс головой:
— Нет, только послал в другое место. Освободил его…
— Освободил?! — Карнакки был вне себя от злости. — Вы дали ему уйти?
Кроули кивнул в ответ. А Карнакки… За время нашего знакомства я ещё ни разу не видел, чтобы он был так расстроен.
— Остаётся только гадать, сколько людей погибнет, прежде чем у нас снова появится возможность встать на его пути.
Глава 20
Отрывок из письма
ДОКТОРА ДЖОНА ВАТСОНА ШЕРЛОКУ ХОЛМСУ
(продолжение)
Холмс, я начинаю думать, что это письмо никогда не будет отправлено.
Несмотря на все мои благоприятные отзывы о сельской местности, надо непрестанно помнить о том, что здесь нет никакой цивилизации. Чтобы отослать вам письмо, мне придётся ехать в рессорном экипаже до деревни, а к часам работы почты там, мягко говоря, отношение снисходительное. В городе предприятие с таким графиком разорилось бы уже через неделю.
Впрочем, неважно. Я лишь надеюсь, что позже найду на это время, потому что дела здесь действительно зашли слишком далеко и нам необходимо ваше присутствие. Мне необходимо ваше присутствие. Хотя бы для того, чтобы вы сказали: всё это только сон.
Я описал вам, насколько возможно, события прошедшей ночи, нашу битву с некими сверхъестественными силами, которые вторглись из других измерений. О господи… я даже говорить начал, как мои товарищи по оружию. Холмс, вы представить себе не можете, насколько это было жутко! А ещё больше пугает то, как быстро в этих обстоятельствах перестаёшь задавать вопросы и принимаешь всё как есть. Холмс, я стрелял из своего армейского револьвера в ДЕМОНОВ! Я больше не способен смотреть на мир как прежде.
И — Мэри. Как я могу о ней не думать? Теперь, когда я знаю, что занавес между жизнью и смертью гораздо тоньше, чем я себе представлял? Когда знаю, что там обитают души и что они — всё те же, кем были при жизни? Ещё недавно, Холмс, моё отношение к загробной жизни можно было назвать скептическим. Думаю, так на это смотрят все солдаты — иначе им нельзя. Но теперь я начал сомневаться.
Мне так её не хватает…
Ну, довольно. Простите меня, друг мой, я знаю — вы не любите обсуждать подобные темы. Перейдём к фактам.
На чём я остановился?.. Ах да, Карнакки был очень обеспокоен тем, что Дыхание Бога получило выход в наш мир.
Не берусь утверждать, что точно уловил все аспекты их разговора. Как только битва закончилась — а она закончилась, потому что атак больше не было, — уровень адреналина у меня в крови понизился и я испытал те же ощущения, что и в поезде, в вагоне-ресторане. Я потерял ориентацию в пространстве. Кружилась голова, даже тошнота подкатывала к горлу. Последствия перенесённого шока — я как врач прекрасно это понимаю.
И всё же, несмотря на своё состояние, я постарался уловить суть беседы. Из услышанного мной следует, что под занавес Мазерс решил послать Дыхание Бога прямо внутрь Кроули. Не могу сказать, как ему это удалось: слова, объясняющие суть этой операции, просто не проникали в моё сознание. В тот момент у меня был, вероятно, совершенно отсутствующий вид — точь-в-точь как у Мэри, когда я забирался в дебри анатомии. Хочешь, чтобы женщина заснула, — говори на латыни.
Оставим объяснения; это всё, что с нами произошло. Чтобы защититься, Кроули дал нападавшей силе выход в какое-то другое место. В какое именно, он не смог сказать. Подозревает, что в Лондон (если так, то очень скоро вы будете знать об этом больше меня), потому что пытался направить его туда, откуда оно пришло. Но он не уверен, что это получилось.
Первые лучи солнца осветили пятерых обессиленных мужчин. План дальнейших действий таков: с помощью скраинга (не спрашивайте, что это) определить местонахождение Дыхания Бога. Но ещё до принятия плана все сошлись на том, что нам нужен отдых. Схватка со сверхъестественным отнимает очень много сил, что, полагаю, вполне логично.
Признаюсь, я не был уверен в том, что смогу заснуть после всего пережитого за ночь. Но сейчас, когда пишу эти строки, глаза у меня слипаются. Возможно, будет лучше, если я отложу…
Глава 21
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Кто-то грубо тряхнул меня за плечо, и я проснулся.
— Что?..
Я ничего не мог понять и, несмотря на яркий свет в комнате, не мог ничего толком разглядеть. Но кто-то меня разбудил! И всё же я готов был снова провалиться в сон, настолько инертным было моё сознание.
— Выпейте воды, — сказал знакомый голос, — это поможет.
— Холмс? — хрипло выдавил я.
В горле у меня пересохло.
Я огляделся и обнаружил, что он сидит рядом на кровати, подложив себе под спину лишние подушки. По всей кровати и на полу разбросаны исписанные листы.
«Моё письмо», — догадался я.
Я собрался выразить Холмсу своё неудовольствие, но он приложил палец к губам и улыбнулся:
— Говорите тихо, друг мой, у меня пока нет желания будить остальных.
Я последовал совету Холмса — выпил воды и откашлялся.
— Вы хотите сказать, они не знают, что вы здесь?
— Я влез к вам через окно. — Холмс усмехнулся. — Но прежде оставил весьма замысловатые следы на песке возле храма. Разгулялся там… просто не смог устоять!
— О Холмс…
— Забудьте об этом. Я прочёл ваше письмо и должен сказать: оно очень увлекательное. Вы пережили настоящее приключение.
— Приключение? Если бы вы это пережили, вы бы не нашли его таким уж увлекательным! Да я в жизни никогда…
У меня не хватало слов, от волнения перехватило дыхание, но уже через секунду я почувствовал крайнее раздражение. Мой друг не способен испытывать подобные чувства, и меньше всего мне хотелось показаться слабым. Я зарычал от злости и выпил ещё воды — только для того, чтобы не расплакаться.
— Я знаю. Простите меня, — дружелюбно сказал Холмс. Хоть на сочувствие я ещё мог рассчитывать. — Не следовало шутить. Но вы должны понимать: мне уже давно не приходилось иметь дело с таким интригующим набором обстоятельств.
Холмс весь сиял — прямо как электрическая пентаграмма Карнакки этой ночью. Дело, в которое втянули Холмса, оживило его, и он был очень возбуждён (подобное воздействие на него когда-то оказывал кокаин). Это было его любимое состояние.
Порой я задаюсь вопросом: сможет ли Холмс постареть? Ведь в старости такому человеку просто нечем будет заняться.
— Но верите ли вы в это… приключение? — тихо спросил я, боясь показаться глупым.
— Я верю, что вы видели всё, о чём написали в письме. — Холмс подхватил пару страниц с кровати и отбросил их на пол. — А ещё я верю, что мы близки к развязке.
— Но Дыхание Бога…
— Дует по чьей-то команде, — продолжил Холмс. — Вот на чём мы должны сконцентрировать всю нашу энергию.
Он встал.
— Я достаточно наблюдал за всем этим со стороны. Пора снова ввязаться в драку. — Холмс открыл окно и перекинул ногу через подоконник. — Но сделаю я это не как вор-форточник, а как гость — через парадный вход.
И прежде чем я успел что-то сказать, он исчез.
Когда мне пришло в голову взглянуть на часы, я с изумлением обнаружил, что уже половина четвёртого вечера. Конечно, усталость была веской причиной для такого долгого сна. Кто знает, сколько бы я ещё проспал, если бы не Холмс?
Я позвонил Макгилликади и попросил принести горячей воды. Заодно поинтересовался, проснулся ли кто-нибудь, кроме меня.
— Нет, сэр, — ответил дворецкий с очень хорошо замаскированным презрением в голосе. — Но в этом доме такое не редкость.
— Понимаю, — несколько смутился я. — Должно быть, непросто вести хозяйство по столь хаотичному распорядку?
Макгилликади взглянул на меня, якобы не понимая.
— Всё как пожелает хозяин, сэр, — сказал он и вышел из комнаты.
Так в очередной раз мне не удалось завязать дружеские отношения с прислугой.
Я умылся, оделся и спустился вниз в расчёте на завтрак. Или на обед. Или на послеобеденный чай.
В конце концов, договорившись о холодной закуске, я устроился за столом. Тут зазвонил колокольчик у парадной двери, и, как и следовало ожидать, явился Холмс собственной персоной. Можно только догадываться, какому испытанию он подверг профессиональные качества дворецкого. Ведь Макгилликади предстояло решить вопрос: как доложить о госте хозяину, который в данный момент крепко спит? Но вопрос разрешился сам собой. Я услышал, как Кроули громогласно приветствует гостя.
Вскоре они присоединились ко мне в столовой. Я решил вести себя соответствующим образом и притворился, будто появление Холмса для меня полная неожиданность.
— Как хорошо, что вы смогли приехать! — воскликнул я. — И так скоро! Кажется, прошло совсем немного времени с тех пор, как я видел вас в последний раз.
Холмс улыбнулся и занял место во главе стола.
— Я убедил Майкрофта, — сказал он. — Вы же знаете: когда надо, я могу вертеть им, как хочу.
Мой опыт не позволял согласиться с этим утверждением Холмса, но я не стал возражать. Тем более что Кроули отреагировал на него с большим энтузиазмом.
— Я так рад это слышать!.. Дело в том, что нам наверняка понадобится его помощь.
— О чём вы? — Мой друг сделал вид, будто понятия не имеет, к чему клонит Кроули. — Какую помощь может оказать правительство в такого рода делах?
— Мистер Холмс, — произнёс Кроули, — вся страна, а быть может даже весь мир, находится в большой опасности — и только такие люди, как мы, могут противостоять этой угрозе.
Далее он красочно описал Холмсу всё произошедшее с нами, при этом особенно подчеркнув тот факт, что Сэмюель Мазерс и его союзники в «Золотой заре» планируют новое нападение.
— Что ж, тогда пора действовать, — согласился Холмс. — Вы сами говорили: в этом деле могут разобраться только эксперты. Вы и есть эксперты, так что поступайте, как считаете нужным.
— Без поддержки и одобрения правительства? Те, против кого мы выступаем, — влиятельные люди. Более того, некоторые из них пользуются расположением самой королевы.
Кроули назвал несколько имён, и я могу подтвердить, что его слова не были преувеличением. Если верить Алистеру Кроули, авторы этого дьявольского плана занимали самое высокое положение в обществе. Он упоминал имена коммерсантов, политиков, людей с такой родословной… У меня даже возникли опасения, что мы никогда не сможем их одолеть.
— У вас есть доказательства? — поинтересовался Холмс.
— Мистер Холмс, прошедшей ночью мы воочию видели эти доказательства, и только благодаря нашим совместным усилиям мы выжили и готовы к новой битве.
— Со всем уважением, — проговорил Холмс, — но стиль атаки, которой вы подверглись, вряд ли поможет установить личности нападавших. Можете ли вы предоставить свидетельства того, что между людьми, имена которых вы перечислили, и действиями, которые вы им приписываете, есть связь?
— Если бы у меня были такие свидетельства, я бы к вам не обратился! Мазерс хочет с помощью магии совершить государственный переворот, ни больше ни меньше. Мы должны действовать, и как можно скорее, иначе его будет не остановить!
— Я всё понимаю, но, боюсь, одних ваших слов моему брату будет недостаточно.
— У него будет достаточно доказательств, когда страна окажется в руинах, а дьявол станет править миром!.. — не выдержал Кроули.
— Мой брат, как и я, не верит в дьявола.
— Это не имеет ровно никакого значения, — раздражённо воскликнул Кроули, — потому что дьявол верит в вас!
— Я польщён, — с улыбкой сказал Холмс. — Простите меня, мистер Кроули, мы конечно же сделаем всё, что в наших силах. Будем надеяться, нам удастся убедить правительство.
Кроули кивнул:
— О, конечно, удастся, можете не сомневаться. Если всё пойдёт, как я думаю, завтра в полночь оно получит свои доказательства.
— В полночь?
— Начало нового века, мистер Холмс! Более чем знаковая дата. Насколько я знаю Мазерса, он приступит к исполнению своего плана именно в это время. Мазерс хочет голосом магии заявить о своей власти в наступающем двадцатом веке!
После этой горячей перепалки Кроули — истинный джентльмен — снова превратился в радушного хозяина. Он разбудил остальных, и моя холодная закуска уступила место полноценному обеду.
Когда все сели за стол, уже начало темнеть, так что мы дружно сошлись в одном: с делами покончено.
Я опасался, что Мазерс может предпринять ещё одну попытку атаковать нас, но Кроули считал это маловероятным. Он был уверен, что наши противники не станут растрачивать силы и приберегут их для финального поединка. Поэтому нам следует взять пример с Мазерса и воспользоваться передышкой, чтобы восстановить собственные силы. Утром предстояла дорога в Инвернесс, а оттуда — в Лондон. Там мы рассчитывали до наступления полуночи обезвредить Мазерса и его соратников.
Я ожидал, что другие гости присоединятся к Кроули и примутся убеждать Холмса в необходимости привлечь на нашу сторону членов правительства и Скотленд-Ярд. Но они, видимо, поняли, что мой друг не из тех, кто с лёгкостью меняет своё решение, и воздержались. Кроули остыл; он потягивал вино и рассуждал о том, что с наступлением завтрашней ночи уже никто не сможет чувствовать себя в безопасности. Он лишь надеялся, что у нас достанет сил помешать Мазерсу.
Я с восторгом наблюдал за тем, как Холмс обсуждает с остальными вопросы сверхъестественного. Его позиция претерпела некоторые изменения. Холмс, безусловно, оставался скептиком, но теперь производил впечатление человека, которого всё же можно переубедить. Его интересовали законы, на которые опирался каждый участник битвы, и отличия в их методах противостояния схожим угрозам. Энтузиазм Холмса был сродни энтузиазму человека, открывшего для себя новое учение и жаждущего узнать больше. Подобное отношение к магии как к науке увлекло и Томаса Карнакки.
— Это всего лишь искажённая ветвь физики, — утверждал он. — Не сомневаюсь, в будущем многие сегодняшние тайны превратятся в достижения науки.
— И к существованию привидений мы будем относиться точно так же, как сейчас относимся к свету электрической лампочки или к сообщениям, которые посылаем друг другу по проводам, — сказал Холмс.
— Именно! — воскликнул Карнакки.
— Не могу с этим согласиться, — возразил Сайленс. — Магия — это древние, забытые людьми знания, а не навыки, которые будут обретены в грядущем. Человечеству не следовало торопиться с прогрессом: в этой слепой гонке оно потеряло то, о чём очень скоро пожалеет.
— Это правда, — поддержал его Карсвелл. — Все свои знания я почерпнул, изучая прошлое.
— Но, вооружившись этими знаниями, вы создаёте новые идеи для будущего. — Карнакки был уверен в своей правоте. — Возьмите мою электрическую пентаграмму или даже револьвер с пулями из каменной соли и серебра.
— Старые идеи с новым лоском, и ничего больше, — парировал Карсвелл.
К разговору присоединился Кроули.
— Что ж, — он взглянул на Карнакки, — я признаю достижения современной науки, но склонен согласиться с остальными. Магия — древнее искусство, она идёт из сердца, а не из головы. Это система, с помощью которой мы можем изменить реальность. И сила, необходимая для этого, живёт здесь. — Он приложил ладонь к груди.
— Магия — живое явление, — добавил Карсвелл, — нечто поднимающееся из недр земли, на которой мы стоим.
Он откинулся в кресле, повращал немного портвейн в бокале и, судя по всему, собрался рассказать нам какую-то историю.
— Впервые я познал её силу, будучи ещё ребёнком, — начал он. — Я гулял по поместью, которое теперь называю своим домом. У нас был зелёный лабиринт, — думаю, его посадили столетия назад. Круглой формы, из вечнозелёного кустарника. Сейчас за ним ухаживают, но, когда я в первый раз попал в него, это было кошмарное место. Живые изгороди разрослись вширь и ввысь, а вокруг них густо вилась ежевика — она так и норовила прицепиться ко всякому.
Мне, естественно, было запрещено входить туда (мама вечно всего боялась), но я не смог устоять.
И вот однажды, что вполне предсказуемо, я заблудился в джунглях нашего лабиринта. Не знаю, почему его так запустили. После смерти отца мама перестала следить за некоторыми участками поместья. А ещё, думаю, её пугало это место. Иногда я замечал, как она смотрит на лабиринт: будто там заключено нечто и это нечто мучительно пытается вырваться наружу.
Потерявшись в густых зарослях, я безуспешно искал выход и не переставая звал на помощь. Но вместо выхода добрался до самого центра.
Удивительно, но растительность в этом месте была не такой густой. Я сумел содрать ежевику и вьюнок с того, что находилось в сердцевине лабиринта, и увидел каменный постамент с глобусом звёздного неба. Солнце сюда едва проникало, но металл был таким горячим, что я побоялся обжечься и резко отдёрнул руку. Глобус повалился на постамент и раскололся, как яйцо… Я до сих пор помню запах, заключённый внутри шара. Казалось, он старше самого Господа. Он словно исходил из недр земли.
От этого запаха у меня закружилась голова. Оступившись, я повалился в заросли ежевики, и меня подхватили колючие ветки. Я висел над землёй лицом к небу и не шевелился, потому что боялся уйти глубже в кустарник. Колючки впивались в лицо, в руки и ноги, и я понимал, что, если стану вырываться, они сдерут с меня кожу. Моё детское сознание подсказывало: как только колючки попробуют мою кровь, их уже будет не остановить.
Я звал на помощь, я верил, что рано или поздно меня услышат — если не мама, то смотритель.
Небо над головой медленно темнело; тени деревьев и кустов вокруг становились длиннее, и я думал о том, что может прятаться в этих тенях. Я был абсолютно уверен: когда совсем стемнеет, а я так и буду висеть в этой ежевике между небом и землёй, я узнаю. Потому что свет — единственное, что удерживало этих существ. Это обитатели теней и ночи, и только солнце может испепелить их. Ещё я понимал: если меня не спасут до наступления темноты, утром искать будет некого. Меня не станет: сырые сосновые иглы утянут меня туда, где я превращусь в тлен.
И тогда я обратился к своему сознанию и представил воздух, который был выпущен из глобуса звёздного неба. Меня наполняло нечто древнее и мистическое; я чувствовал, что оно давно стремилось к этому. Я позволил ему завладеть мной. И — воззвал!.. Оказавшись в беде, я сотворил свой зов о помощи как самый громкий крик в мире, который мог бы встряхнуть весь дом вместе с фундаментом.
— И вскоре, — тут Карсвелл улыбнулся, — они пришли. Мама и смотритель неслись сквозь заросли, как слоны. Я подал голос, и меня освободили. Большие руки Перкинса подняли меня; они пахли землёй и потом.
После этого случая мама хотела выкорчевать весь кустарник, но я воспротивился. В тот день лабиринт открыл мне свой секрет и позволил впервые ощутить вкус магии.
Сейчас лабиринт ухожен, я часто сижу в его центре возле постамента с расколотым глобусом звёздного неба. Я оставил его там и запретил трогать. Это моё святилище, место, где родилась моя магия.
Карсвелл умолк. Некоторое время мы переваривали его рассказ. Первым заговорил Холмс.
— Это тоже об убеждённости, — сказал он. — Я прав? Вы были уверены, что зов будет услышан, и, когда вас нашли, вы не сомневались в том, как они это сделали.
— Вера — это ключ, — согласился Кроули, — для обеих сторон.
— Для обеих сторон?
— Вера того, кто посылает заклятие, и вера того, на кого оно направлено. Вера — это сила. Чем больше вы верите в то, что делаете, тем больше эффект от ваших действий.
— Таким образом, магия не для сомневающихся? — спросил Холмс.
— Совсем наоборот, — бестактно вмешался Карнакки. — Я бы сказал, что сомнение — характерное свойство многих любителей носить мантию и размахивать кадилом!
Презрение, с которым Кроули посмотрел на Карнакки, было настолько осязаемым, что, казалось, его можно подавать к столу в качестве отдельного блюда.
— У вас нет ни капли уважения к делу, которому вы, кажется, посвятили свою жизнь, — заметил он.
— Меня не интересует практическая магия как инструмент саморазвития, — ответил Карнакки. — Для этого я занимаюсь кулинарией. Я изучаю магию, чтобы узнать, как защитить людей, которые нуждаются в защите. Если практическую магию завтра запретят, я и слезы не пророню… хотя, наверное, растолстею.
Холмс рассмеялся, но, почувствовав атмосферу за столом, быстро сменил весёлую маску на серьёзную.
— Будем надеяться, что ваши знания магии находятся на должной высоте, — заключил Кроули, обращаясь к Карнакки, — потому что завтра вам придётся защищать собственную жизнь.
За бренди и сигарами начался ритуал скраинга. Мы с Холмсом держались в стороне, предоставив Кроули исполнять главную роль в этом действе. Похоже, такое амплуа было для него привычным.
Для ритуала понадобились карта, пара кристаллов и маятник из тяжёлой золотой цепи. Кроули установил кристаллы вверху и внизу карты, якобы для того, чтобы сфокусировать их энергию на интересующем нас районе. Маятник подвесили над центром Лондона. Кроули закрыл глаза, и цепь начала вращаться. Спустя несколько секунд она остановилась над определённой точкой на карте. На этой стадии Кроули должен был запомнить место и заменить карту на другую, более крупного масштаба, — и так до тех пор, пока точно не определит искомую точку.
— Любая магия имеет свой почерк, — шёпотом пояснял нам с Холмсом Карсвелл, пока Кроули совершал ритуал. — Как у всякого произведения искусства, автора можно определить по стилю исполнения и по его подписи. Кроули выделил подпись Мазерса — скорее всего, с помощью отсылки к событиям прошлой ночи — и теперь ищет наиболее концентрированные следы этой подписи в Лондоне.
— Можно не сомневаться, что следы приведут в храм «Золотой зари», — сказал Холмс. — Если из какого-нибудь здания в городе и просачивается магия, так это оттуда.
— Верно, — согласился Сайленс, — но след со временем блекнет. Место, которое Мазерс выберет для своей работы, должно быть для него безопасным и в то же время являться центральным для атаки или демонстрации чего бы там ни было. Сейчас он, скорее всего, там. Готовится к ритуалу, который совершит в полночь. Мазерс знает, что мы будем его искать, — значит, он где-то скрывается.
Холмс кивнул.
Ждать пришлось недолго.
— Тоттенхэм-Корт-роуд, — объявил Кроули и убрал со стола карты.
— Спрятался и чувствует себя в безопасности? — саркастически заметил Холмс.
— Ещё как спрятался. — Кроули отпил бренди из бокала. — Насколько я могу судить, он находится на довольно приличной глубине под землёй.
— Метрополитен? — предположил я.
— Именно, Ватсон, — подтвердил Холмс. — Там ведь сейчас строят новую станцию.
— Значит, он там, — сказал Кроули. — И будем надеяться, там и останется.
Глава 22
СНОВА В СТОЛИЦЕ
Ранний подъём не пошёл на пользу моему утомлённому мозгу, но надо было успеть на первый столичный поезд из Инвернесса. Я с трудом заставил себя уснуть накануне, пробудиться же оказалось ещё труднее. А самое худшее — это открыть глаза и обнаружить, что в изножье твоей кровати сидит Холмс с дымящейся трубкой в зубах.
— Не могли бы вы… — попросил я, отгоняя облака вонючего табачного дыма.
Холмс улыбнулся и вышел из комнаты, но через пару секунд заглянул в дверь:
— Кстати, Ватсон, откажитесь от завтрака.
— Это ещё почему? — возмутился я. — Я люблю завтракать.
— Естественно, любите, — отозвался Холмс. — Завтрак — это еда. А вы, насколько мне известно, к ней совсем не равнодушны. И всё-таки не надо ничего есть и пить. — Чтобы подчеркнуть важность сказанного, мой друг прицелился в меня мундштуком трубки. — Вообще ничего! Но другим об этом лучше не рассказывать. Я потом вам всё объясню.
И Холмс исчез, а я сидел на кровати, тёр кулаками заспанные глаза и чувствовал себя несчастным. Что за утро без бекона?
Спустившись вниз, я уловил ненавистный запах еды из столовой.
— Присаживайтесь, — пригласил Кроули, вставая из-за стола. — Если уж нам предстоит дорога в такую ненастную погоду, надо хоть поесть досыта.
— Спасибо, но я откажусь, — вздохнул я. — Что-то желудок побаливает.
— Тогда — кофе?
— Пожалуй, лучше не буду. Вот только проверю, всё ли упаковал, и присоединюсь к вам у входа. Когда? Через полчаса?
Мой отказ определённо расстроил Кроули. Мне стало неудобно: я понимал, как серьёзно он относится к своей роли хозяина.
— Если вы так уверены в том, что завтрак вам повредит, встретимся через полчаса.
К парадному входу я спустился пораньше. На сборы хватило нескольких минут, и я решил: чем ходить взад-вперёд по комнате для гостей, лучше подождать всех на свежем воздухе.
Стоя у крыльца, я сделал пару больших глотков холодного утреннего воздуха. Может, это и не было равноценной заменой кеджери с яйцами, но хотя бы помогло проснуться.
Так как нас стало больше, Чарльзу, кучеру, пришлось призвать на помощь своего брата. Тот с угрюмым видом восседал на козлах второго экипажа.
Один за другим мы погрузили свой багаж и заняли места, разделившись на две команды: в первом экипаже ехали мы с Холмсом и Кроули, а Карнакки, Сайленс и Карсвелл — во втором. Дорога от Боулскина до Инвернесса за прошедшие сутки не стала короче, а вид на укрытые снегом холмы и мерцающие серые воды озера был всё таким же унылым. Но, несмотря на это, мы все чувствовали себя бодро и уверенно. Ведь теперь мы выступали в роли охотников: возвращались в Лондон, имея пополнение и план (конечно, правильнее будет сказать «намерение») вступить в схватку с врагом.
Да и в Кроули мы нашли более разговорчивого попутчика, чем те, с кем я путешествовал сутки назад. По дороге он показывал нам чудесные холмы, на которые совершал восхождения, тропы, по которым бродил. Было очевидно: Кроули нравятся эти места. И всё же трудно было представить, что этот человек готов провести остаток своей жизни в Боулскине. Он из тех, кто любит путешествовать, кто готов каждое утро открывать для себя новые горизонты.
Холмс вежливо слушал (или делал вид, что слушает, а мысли его витали где-то далеко), но участия в разговоре не принимал. Вскоре мои спутники закурили. Трубки у Холмса и Кроули были похожи по форме, и мой друг оживился. Убийство, табак и дикая музыка — вот что безотказно делало Холмса разговорчивее. И конечно же, его собственная персона. Это была его самая любимая тема.
К тому времени, когда наконец открылся вид на замок Инвернесс, у меня затекли конечности и заурчало в животе от голода. Я был рад возможности выбраться из экипажа и с удовольствием потянулся.
Наше путешествие заняло больше времени, чем предполагалось, поэтому передышка была короткой и всем пришлось бежать к поезду.
Мы разместились в одном купе, и это было бы вполне комфортно, если бы в него пришлось вместить только наши физические тела, но вот объём багажа… Очень скоро я засомневался, что человек способен провести несколько часов в такой тесноте. Карнакки и Кроули развели дискуссию по вопросам этики, Холмс и Карсвелл схлестнулись на тему генеалогии, а мы с Сайленсом сидели возле дверей и старались не впутываться.
— Мне тут пришло в голову, — заметил я, — если бы вы не решили посетить Бейкер-стрит, встреча таких умов никогда бы не состоялась.
— И мир был бы более спокойным местом, — ответил Сайленс с улыбкой.
Я посмотрел на него и понял, насколько он устал. С самого первого утра в «Ансворте» Сайленс выглядел как человек, который нуждается в хорошем отдыхе. Такой активный образ жизни был явно не для него. Об этом я тоже сказал.
— Полагаю, вы правы, — признал доктор. — У меня есть квартирка на Ривс-Мьюс, рядом с Гайд-парком. Когда я там, мне так хорошо: сижу в уютной библиотеке, читаю, Смоук согревает мне колени, и совсем не хочется никуда уезжать. Боюсь, что путешествия уже не для меня, теперь мне по душе покой.
Я разговорился с Сайленсом о своей службе в Афганистане. Любой солдат скажет вам, что воспоминания о войне всегда у него «под рукой», даже если он и не любит разглагольствовать на эту тему. Потом рассказал о том, как трудно было адаптироваться к лондонской жизни; о том, как втянулся в работу с Холмсом, которая давала возможность поддерживать высокий уровень адреналина в крови, позволяла занять своё место в обществе, но при этом не терять приобретённых на войне навыков.
Сайленс спросил меня о Мэри. И здесь, должен признать, я начал мямлить.
Мы с Холмсом большую часть жизни провели на глазах у публики, и в этом виноват один только я. В конце концов, я не обязан был публиковать отчёты о нашей личной жизни. Порой для меня это было мучительно сложно. Почти так же тяжело, как в тех случаях, когда разговор заходил о смерти Мэри. Я не раз пытался вообще исключить эту тему, заявляя, что всё ещё женат. Неудачная тактика, и к тому же вредная для моих читателей. Какую ценность может иметь история, если ты не веришь рассказчику? Неискренний рассказчик… Мог ли я позволить себе стать таким? С другой стороны, мне всегда приходится выбирать между интересами читателей (их желанием услышать волнующую историю) и своим собственным (сохранить личное пространство).
Понимаете, я очень её любил. А когда пишешь, то словно заново проигрываешь в лицах какие-то драматические моменты своей жизни: погони и перестрелки, дедуктивный метод Холмса и сложные интриги тех, кто пытается его переиграть. Всё это достойно того, чтобы остаться увековеченным на страницах книг. Но с Мэри я так не поступлю. Я не стану превращать последние моменты её жизни — нашей жизни — в нечто вызывающее интерес или печаль. Я никогда не превращу её в героиню рассказа.
Так что простите меня. Мэри умерла. Точка.
Я сменил тему, и Сайленс как истинный джентльмен не настаивал на продолжении разговора.
Спустя какое-то время речь зашла о ланче, и мы все в полном составе покинули купе, чтобы отправиться в вагон-ресторан. Однако в последнее мгновение Холмс взял меня за руку и сказал:
— Джентльмены, если никто из вас не возражает, мне необходимо обсудить с Ватсоном кое-какие вопросы, касающиеся нашего предыдущего дела. Вы обедайте, а мы тут пока поболтаем.
— Бросьте, Холмс, — заметил Кроули, — поговорите за ланчем. А мы с удовольствием послушаем.
— Конфиденциальность клиента. Как бы глупо это ни звучало, особенно в свете того, что ждёт нас в столице, дело герцогини и пуделя не может обсуждаться прилюдно в вагоне-ресторане.
Холмс закрыл за нашими спутниками дверь и дал им время пройти какое-то расстояние.
— Послушайте, Холмс! — К этому моменту я уже начал терять терпение. — Что всё это значит?
Герцогиня и пудель. Звучит как какой-то водевиль.
— Daisy, Daisy, give me your answer do… — начал напевать Холмс.
Я дёрнул его за руку:
— Перестаньте, всё и так хуже некуда, чтобы ещё слушать ваше пение. Что происходит? Какие ещё конфиденциальные дела мы не можем обсуждать при всех?
— У них своя битва, у нас своя, — ответил Холмс. — Ни секунды не сомневаюсь в том, что сражаться мы будем на разных фронтах. — Он улыбнулся. — Я могу показать пару фокусов, но я не маг, так что мне нужен план. У вас есть на чём писать?
— Конечно, блокнот в сумке.
— Прекрасно, тогда достаньте его, и давайте нарисуем схему метрополитена.
— Метрополитена? — переспросил я. — Вообще-то, не думаю, что так хорошо его знаю.
— Знаете лучше меня. Вместе мы можем попытаться.
И мы попытались. Но заканчивали схему Сайленс и Карнакки: они успели пообедать и были только рады помочь.
— Готово. — Я провёл пальцем по маршрутам на схеме. — Только не могу понять, почему это так важно.
Когда я поднял глаза на Холмса, тот мирно спал. Я был в ярости.
Мой друг действительно мог быть самым невыносимым человеком на свете.
Учитывая расстояние от Инвернесса до Лондона, на Сент-Панкрас мы прибыли ближе к вечеру и сразу наняли два кеба до стройплощадки на пересечении Оксфорд-стрит и Тоттенхэм-Корт-роуд.
Движение даже в это время суток было очень активным. Кебы, двухколёсные и четырёхколёсные, разъезжали по многополосной дороге в обе стороны; нас плотной стеной окружали голоса сотен переговаривающихся пешеходов, и я не мог поверить, что всему этому грозит опасность уничтожения.
Котлован со всех сторон был ограждён забором.
— Может, нам стоило для начала обзавестись чьей-нибудь поддержкой? — спросил я.
— Боюсь, на данный момент даже я нуждаюсь в доказательствах того, что нечто значительное произойдёт в этом месте, — ответил Холмс.
— Доказательства… — вздохнул Кроули. — В то время как наш мир висит на волоске.
Холмс готов было возразить, но в ту же секунду прогремел страшный взрыв. Мы все как один обернулись и увидели, как в конце улицы взвился столб дыма.
— Что за чёрт?!.
Я напрягся: инстинкт врача тянул меня туда, где могла понадобиться моя помощь. Кто-то удержал меня за плечо.
— Постойте, — тихо сказал Сайленс. — Смотрите…
Замерев, я вдруг осознал, что слышу приближение ветра. Высокий пронзительный звук надвигающейся бури летел между зданиями. Поющий ветер.
Столб дыма над Оксфорд-стрит наклонился в нашу сторону, а потом просто исчез, растворился в воздухе. Повозки подпрыгнули над землёй, и колёса закрутились на месте. Люди закричали, лошади в панике забили копытами по мостовой.
Ветер двигался вяло, без какого-то определённого направления, от стены к стене; он вертел вокруг оси вывески магазинов и хлопал тентами над витринами.
Но перед воздушной стеной двигались люди. Они шли в нашу сторону, и их становилось всё больше. Горстка превратилась в толпу, толпа продолжала увеличиваться: к ней постоянно присоединялись всё новые и новые люди. Многие были ранены; они шли, волоча ноги по мостовой, по лицам с отвисшими челюстями струилась кровь, конечности искривлены, но ничто не могло их остановить. Растущая волна из людей, которые не переставали кричать и смотрели перед собой бессмысленными глазами.
— О господи, — проговорил Карнакки, — я слышал о них. Солдаты, которые были пушечным мясом империи Вассулу. Исследователи утверждают, что их создают, используя силу вуду… Нзамби!
— Что?
Карнакки посмотрел на меня — и в первый раз за всё время нашего знакомства я мог с уверенностью сказать, что ему страшно.
— Ходячие мертвецы!
Глава 23
ДЫХАНИЕ БОГА
— Мы должны спрятаться под землю до того, как они до нас доберутся! — Сайленс вынужден был кричать, иначе мы его не услышали бы в шуме приближающейся бури. — Быстрее!
Нас не надо было подгонять. Карнакки наклонился над висячим замком, который закрывал на цепь ограждение котлована. Спустя пару секунд цепь громко звякнула, и Карнакки оттянул на себя секцию высокого забора из досок, чтобы мы могли протиснуться внутрь. Как только мы все оказались на строительной площадке, он снова накинул цепь и щёлкнул замком.
Мы прошли вперёд в полной темноте, но потом вспыхнул свет — это Кроули зажёг один из фонарей, что висели на столбе у входа в котлован. Он передал фонарь Карсвеллу и зажёг ещё два.
У нас за спиной раскачивалась от мощных ударов ограда котлована, словно какой-то великан ломился в двери преисподней.
Вниз вели вырубленные в земле ступени, укреплённые камнями и деревянными балками. Мы спускались всё глубже, и темнота вокруг усиливала эффект замкнутого пространства.
Вскоре впереди забрезжил свет, и мы, чтобы не выдать себя, погасили фонари.
— Это, должно быть, Мазерс, — сказал я и в поисках поддержки бросил взгляд на Холмса.
Но мой друг промолчал; его лицо оставалось бесстрастным. С тех пор как прогремел взрыв, Холмс не проронил ни слова. Может, он в шоке? Может, его рациональный ум тщетно ищет объяснения происходящему?
— Холмс? — вполголоса позвал я, чтобы не поставить его в неловкое положение перед остальными. — С вами всё в порядке?
Холмс посмотрел на меня: его большие чёрные глаза пугали, как тоннель, в котором мы находились.
— Господи, Джон, — прошептал он, — я лишь надеюсь, что вы простите меня.
— Не говорите глупостей. У нас ещё многое впереди. И конечно, я вас прощаю!
Я неправильно истолковал его слова, но до поры не подозревал об этом.
Тоннель вывел нас к тому месту, где со временем должна была появиться платформа. Несмотря на наши попытки остаться незамеченными, с противоположной стороны платформы, где стоял самый обычный паровоз, кто-то громко закричал:
— Эй, кто там ходит?
Карнакки быстро шагнул вперёд, достал из кармана пистолет и прицелился.
— Я могу задать вам тот же вопрос, — сказал он.
— Можете, — спокойно ответил незнакомец, — но мне полагается быть здесь по работе, так что это вы объясняйте, что тут делаете.
— Вы один? — уточнил Карнакки.
— Веду малыша к «Бэнк», видите? — Мужчина показал на паровоз. — Проверяю, как он бегает. Землекопы разошлись по домам. Эй, — он махнул рукой в сторону револьвера, — это ни к чему. Я не собираюсь вам мешать. Мне не нужны неприятности.
Кроули повернулся к нам:
— Мы можем воспользоваться поездом! Доедем до развязки у «Бэнк». А там разработаем план обороны. — Он обратился конкретно к Холмсу: — Возможно, нам удастся сдержать их, пока вы свяжетесь с правительством и вызовете подмогу.
— Кто знает, с какой скоростью это распространяется, — заметил Карсвелл. — Пока мы доберёмся до Мазерса, половина населения Лондона может погибнуть.
— Тем более мы должны действовать быстро! — твёрдо произнёс Кроули и взглянул на машиниста. — Наверху произошёл жуткий инцидент. Довезите нас до «Бэнк», там мы оповестим власти о случившемся.
Мужчина кивнул в ответ, а у меня вдруг возникло ощущение, будто я переместился во времени. Я смотрел на его лицо… и чувствовал запах океана.
— Места всем хватит. У меня вагон па прицепе.
Он поднялся в свою кабину и щёлкнул двумя большими переключателями. Загудел электрический ток в цепи, поезд проехал чуть вперёд, и мы увидели вагон. Машинист снова щёлкнул переключателем.
— Прыгайте на борт! — крикнул он, и странное чувство перемещения во времени пропало.
Мы поднялись в вагон, снова загудело электричество, и состав пошёл по тоннелю. Конечно, сейчас эти чувства утеряны, но в то время электрические поезда казались пришельцами из грядущего. Лондонское метро будет построено, и «труба за два пенни» станет настолько популярным транспортом, что ощущение новизны очень быстро исчезнет. А тогда это было такой же магией, как и многое другое.
Я устроился поудобнее и осмотрел своих спутников.
Карнакки был заряжён энергией, как рельсы под нашим вагоном, — он отказался присесть и расхаживал взад-вперёд с револьвером в руке.
— Эй, — окликнул его Карсвелл и протянул небольшой свёрток. — Ваши отмычки. — Он улыбнулся. — Уронили, когда так мастерски взламывали замок на входе.
Карнакки растерянно взглянул на него, потом взял свёрток и положил его в карман.
— Спасибо. — Он продолжил расхаживать по вагону.
Карсвелл пожал плечами и сел. Он был на удивление спокоен.
Кроули тоже, принимая во внимание обстоятельства, держался расслабленно. Мне пришло в голову, что, когда ситуация подходит к своей кульминационной точке, он скорее примет всё как есть, чем станет предугадывать действия противника. Мне доводилось видеть Холмса в таком состоянии спокойной обречённости — когда загадок уже не осталось и впереди ждёт развязка.
Однако мой друг пребывал в совершенно ином состоянии: его глаза быстро обшаривали вагон, а великолепный мозг суммировал все факты, как счётная машинка бухгалтера.
Сайленс выказывал признаки беспокойства. Его лоб блестел от пота, и вообще казалось, что он близок к обмороку. Очевидно, нервное напряжение всё-таки его доконало.
— Что вы сделали?
Голос был таким тихим, что я даже сначала не понял, кто говорит.
— Что вы сделали?
Это был Холмс. Он смотрел на Кроули, и в его глазах было столько злости, что, должен признаться, даже я испугался.
— И чему я позволил случиться, не вмешавшись сразу?
— О чём вы? — удивился Кроули. — Я всего лишь делаю, что могу, чтобы спасти наши жизни. — На его лице застыла маска негодования. — И жизни всех, кого можно спасти. Мазерс, должно быть, надеется, что…
— А ну, заткнитесь! — взревел Холмс и стукнул металлическим наконечником трости об пол. — Мистер Сэмюель Лиддел Макгрегор Мазерс не имеет никакого отношения к тому, что произошло наверху. И никогда не имел!
— Но ведь… — начал я, но моему другу хватило одного взгляда, чтобы слова застряли у меня в горле.
— Это всегда были вы, Кроули, — продолжал Холмс. — И Сайленс. — Он пригвоздил взглядом доктора, сидевшего с виноватым видом. — И Карсвелл. — Последним, на кого посмотрел Холмс, был Карнакки. — Должен признать, единственный, в ком я не был уверен, так это вы. Но вы так же невинны, как я и Ватсон.
— О чём вы говорите, дружище?! — воскликнул Карнакки.
— Слушайте внимательно, и я всё объясню. Да, и не могли бы вы навести револьвер на наших друзей? Я бы не хотел, чтобы меня перебивали.
— Если вы думаете, что я позволю поливать нас грязью… — начал Кроули.
Но в этот раз Сайленс нашёл что сказать:
— Алистер, заткнитесь и делайте, что он говорит. Всё это слишком далеко зашло.
— Действительно, — подтвердил Холмс. — Слишком далеко.
Кроули хотел ещё что-то возразить, а потом вдруг (я глазам своим не поверил) улыбнулся.
— Хорошо, — процедил он, — пользуйтесь моментом. В любом случае уже слишком поздно. Вы ничего не сможете сделать, даже если у вас есть доказательства, в чём я очень сомневаюсь.
— Нет никаких доказательств, — согласился Холмс и полез в карман за портсигаром.
Мой друг никогда не мог рассуждать без сигареты в руке — глупая привычка!
— Но я всё же расскажу вам то, что знаю.
Глава 24
ПОСЛЕДНИЙ ВЗДОХ
— С самого начала всё это было очень подозрительно. — Холмс прикурил сигарету и глубоко затянулся. — Почему добрый доктор Сайленс оказался на нашем пороге? Да ещё в таком несвойственном для следящего за собой человека виде? Он не примчался к нам после описанных им странных событий. Это следовало из его истории. Кроме того, на брюках доктора была шерсть его собаки. Он явился прямо из своего дома… — Холмс взглянул на Сайленса. — Кажется, вы сказали Ватсону, что у вас квартира на Ривс-Мьюс?
— Так и есть.
— Как раз напротив Гросвенор-сквер. Я так понимаю, Де Монфор в тот вечер, когда погиб, бежал к вам за помощью?
Сайленс кивнул.
— Помощи он не получил, — продолжал Холмс. — Но об этом позже, не будем сваливать всё в одну кучу.
Полагаю, причины, вынудившие вас спешно покинуть свою квартиру, очевидны: вы были растеряны и встревожены. Другими словами, не в себе. Что же вас так взволновало? Уверен: не детали вашей истории. Если ваша репутация заслуженна, то одержимые и всякий бред — ваш хлеб с маслом. Подобные вещи (возможно, пугающие других людей) не могли вызвать отклонения в вашем обычном поведении. И всё же вас явно что-то беспокоило. Может, это было что-то очень простое, например визит ко мне? Вы что-то должны были сделать? Что-то, от чего вы чувствовали себя некомфортно?
— В таких делах я никогда не чувствую себя комфортно, — вставил Сайленс. — Но я делал то, что считал правильным.
— Это оправдание во все времена используется для совершения чудовищных злодеяний, — парировал Холмс. — Естественно, в вашей истории не было ни слова правды; она была придумана только для того, чтобы возбудить мой интерес, вовлечь меня. Какой ещё могла быть причина вашего визита, если исходить из того, что ваши намерения изначально далеки от благородных (а я именно от этого и отталкивался)? Тогда эта идея была только теорией. Но она была единственно верной, если исходить из предположения, что вы — лжец.
— Обычное для всех циников предположение, — не удержался я.
— Верно, — согласился Холмс. — Я же сказал вам в поезде, что вы должны иметь желание поверить? Мой дедуктивный метод строится на противоположном: если допустить, что всё, во что меня хотят заставить поверить, — неправда, тогда как объяснить факты? Это единственный способ прийти к верному выводу. Исходить из того, что всё неправда, пока не сможешь доказать обратное.
— Вы хотите сказать, всё было сфальсифицировано? — изумился Карнакки. — А как же то, что мы видели?
— О, там, безусловно, что-то было, — сказал Холмс. — Некая сила, которой мы можем дать определение «сверхъестественная», потому что на данный момент не можем это объяснить. Хотя, должен признать, — тут он улыбнулся Карнакки, — ваша позиция (магия — это просто наука будущего) мне ближе, чем предрассудки ваших коллег.
Но давайте не будем уходить в сторону. Я изложил вам, в чём заключается мой метод. Если смотреть на дело под этим углом, что мы имеем? Сайленс поведал нам далёкую от реальности историю, выдумал какую-то омерзительную сказку и хотел, чтобы мы в неё поверили! То же самое с Кроули. В его саге об атаках сверхъестественных сил правды столько же, сколько искренности в его желании стать шотландским помещиком. Ничего этого не было.
— А как же всё то, что я видел? — У меня голова пошла кругом от таких заявлений. — Это ведь было на самом деле!
— Мой дорогой друг, — сказал Холмс, — может, что-то и было на самом деле, но всё это точно было преувеличением.
Это лишь вопрос веры. Вы многое мне вчера объяснили, Кроули. Во всяком случае, это помогло найти различия между гибелью Де Монфора и смертью лорда Руфни.
Смерть Де Монфора была более убедительной: травмы, которые никак нельзя объяснить, разве что вмешательством сверхъестественных сил. Сайленс очень старался внушить нам, что эти силы — Дыхание Бога.
А потом мы едем в сельскую местность и видим место преступления в Руфни-холле. И снова множество свидетельств вмешательства сверхъестественных сил. Но, несмотря на всё это, Руфни был отравлен. Его лишили рассудка (это предположение Ватсона): запустили через дымоход в комнату какой-то газ.
Джентльмены, у кого-то может возникнуть вопрос: если гнев Господень марширует по ближним графствам, зачем убивать Руфни таким красочным, но в конечном счёте земным способом? Это было неразумно. И — в который раз — подозрительно.
Во время нашей прогулки по Руфни-холлу мы нашли свидетельство того, что в деле замешаны три человека. Полезная информация. Теперь мы, по крайней мере, знали, что искать надо не одного убийцу, а нескольких. Причём один из них — любитель курить смесь табака и гашиша. — Холмс посмотрел на Кроули. — Вы, приехав в Руфни-холл, выбили свою трубку. Но тогда, можете мне поверить, я не знал о ваших пристрастиях. Это всплыло во время нашего недавнего разговора в экипаже.
Тут я вспомнил, что, пока мы ехали из Инвернесса, Холмс и Кроули обсуждали сорта табака, которым каждый из них отдаёт предпочтение.
— Также мы нашли кольцо с пентаграммой на ониксе. Внутри кольца было выгравировано: «В дар С. Л. М. М.». Очень грубая подсказка, джентльмены. Я должен был подумать, будто мои противники разгуливают ночью по лесу с кольцами не по размеру на пальцах? Естественно, предполагалось, что мы его найдём или, скорее, я должен был его найти, потому что кольцо было предназначено для определённой цели. — Холмс посмотрел на меня. — Когда вы подняли кольцо с земли, что с вами произошло?
— Ну, я зацепился рукой за ветку ежевики, — сказал я. — Ничего удивительного — там такие густые заросли…
— Конечно, ничего удивительного, — согласился Холмс. — И так вы получили первую дозу химического вещества, которое с того момента воздействовало на вашу способность здраво оценивать ситуацию. И то, что у вас вскоре были галлюцинации, совсем не случайность.
— Я был отравлен?
— Несомненно. Именно по этой причине сегодня я держал вас подальше от любой еды и питья; в вашем случае — чрезвычайно трудная задача.
Кольцо — ваша первая доза. Вторую вы получили от разносчика газет, который так щедро поделился с вами ромом.
— Машинист! — закричал я и показал в голову поезда. — Я понял, что уже встречал его!
— Он работает на Кроули, — подтвердил Холмс. — Четвёртый член банды.
— А в поезде на Инвернесс? — спросил я. — Мы ведь все что-то видели?
— Вы что-то испытали, это точно. Каждый пассажир в вагоне-ресторане испытал нечто. Но опять же еда была отравлена, как и каждый кусочек, который вы съели у Кроули. — Холмс посмотрел на Кроули. — Я полагаю, вы были в поезде?
Кроули кивнул, но улыбка не слетела с его лица.
— Значит, вы должны были отравить и мою телятину, — констатировал Холмс и вернул улыбку Кроули. — Если бы вы так поступили, я бы не смог сохранять ясность рассудка и придерживаться своего метода расследования.
За спиной Холмса появилась станция «Британский музей». Над почти достроенной платформой висели лампы, и в этой внезапной вспышке света я заметил, что к нашему поезду прицеплен ещё один вагон. Он был тщательно укрыт брезентом. Что это за груз?
— Итак, повторю, — произнёс Холмс и подался вперёд. — Я никогда не утверждал, что в происходящих событиях нет ничего необычного. Я рационалист, но это не значит, что я идиот. В действие приведены силы, которые я не в состоянии объяснить, не в состоянии понять… Но их мощь сильно преувеличена, и каждое столкновение с ними было постановочным актом. Какова же цель всего этого? На этот вопрос у меня есть ответ.
Жадность — вот причина всего происходящего. Непрекращающееся представление ужасов, от первой смерти до акта терроризма на Оксфорд-стрит, — всё это спланировано, чтобы три человека предстали перед нами как наши будущие спасители и всесильные маги: Алистер Кроули, Джулиан Карсвелл и доктор Сайленс.
— Нет, мы не настолько мелочны, — убеждённо возразил Сайленс. — Цивилизация развивается слишком быстро! Люди забывают мощь и духовность прошлого. Мы должны были напомнить им, заставить заново выучить забытые уроки, чтобы они вспомнили, в чём настоящая сила. Надо было заставить их бояться.
— И естественно, чем больше людей поверит в ваше могущество, в могущество этих сил, — Холмс указал на темноту за окнами вагона, — тем большую власть над людьми вы обретёте. Потому что так это и работает. Вера — это ключ. Ключ для обеих сторон.
Хилари Де Монфор верил. И посмотрите, как эффективно подействовал на него дьявольский ветер.
Лорд Руфни? Не очень. Лэнгдейл Пайк покопался в его прошлом, и я могу сказать, Руфни не был оккультистом. Он был главным держателем акций подземной железной дороги, по которой мы с вами сейчас едем. Я полагаю, вам были нужны его бумаги. Фальшивые разрешения на работу под землёй.
— Нам нужно было получить разрешение на использование этого поезда по собственному усмотрению, — сказал Сайленс. — На ближайшие месяцы не было запланировано какое-либо движение на этом отрезке дороги.
Холмс кивнул:
— И вам пришлось обставить ещё одну смерть, такую же абсурдную, как всё это. Всё ради шоу, верно? И я должен был исполнять отведённую мне роль — держать в возбуждении читателей популярной прессы, чтобы они жили в ожидании очередного ужаса?
— Но зачем вовлекать именно вас? — спросил я.
— Мы сами озвучили ответ в начале этого дела. У меня репутация детектива, который находит объяснение необъяснимому. Я бы в любом случае оказался вовлечён в расследование. Для заговорщиков было гораздо лучше, чтобы я действовал под их контролем и постепенно принял их версию происходящего. И, что главное и на чём они так часто настаивали, я должен был наладить контакт со Скотленд-Ярдом и в конечном счёте с правительством. Слово Холмса? Самого известного рационалиста в стране? Можно ли придумать рекомендацию лучше, чем эта!
Я только одного не понимаю: зачем вам понадобилось привлекать к этому делу Карнакки? Знаю, это Карсвелл его нанял. Вонь в храме на открытом воздухе, тисовое дерево и патина на статуе — вот вам и отгадка. — Холмс посмотрел на Карнакки. — Поздравляю, у вас отличная память и острое восприятие. Почти как у меня, кстати сказать.
— Вы мне льстите, — заметил Карнакки.
— Но не слишком ли это было рискованно? — продолжал Холмс. — Нанимать человека, который мог вас раскусить?
— Это всё Карсвелл, — вставил Кроули. — Должен признать, я считал, что это перебор, но он был убеждён: если мы смогли одурачить вас, то с Карнакки проблем не будет. Ещё одна рекомендация не помешает. В конце концов, он на хорошем счету у некоторых землевладельцев.
— Многих из них я провёл через обряд экзорцизма, — сказал Карнакки. — Но дело, конечно, не только в этом?
— Я рассчитывал, что вы познакомите меня с вашим другом, писателем Доджсоном, — признался Карсвелл. — Думал, с его связями в журнале «Айдлер» он поможет мне найти издателя.
Холмс даже рассмеялся, когда услышал такое:
— Поверить не могу! Вы соорудили этот театр теней только затем, чтобы соблазнить человека, у которого есть возможность помочь вам напечататься? Жуткие существа в книгохранилищах!.. Это вы убили издателя таким способом!
— К тому моменту он уже отверг рукопись, — пожав плечами, сказал Карсвелл. — Недальновидный!.. Он прожил достаточно долго, чтобы пожалеть об этом. Я скормил ему рукопись, одну гениальную страницу за другой.
Холмс презрительно ухмыльнулся:
— Вы жалкий мелкий человечишка.
— Не смейте оскорблять меня, или, клянусь, вы пожалеете! — заорал Карсвелл и инстинктивно ткнул пальцем в сторону Холмса. — Кто меня оскорбит, тот умрёт!
— Мне угрожали люди посерьёзнее, чем какой-то книжный червь, — пренебрежительно заметил Холмс. — А теперь продолжим. — Он посмотрел на нас с Карнакки. — Химикат, с помощью которого отравили вас обоих, точно так же отравил тех несчастных, которые пострадали от взрыва бомбы наверху…
— Нзамби, — проговорил Карнакки.
— Ничего подобного. Просто галлюцинирующие жертвы. Ещё одно представление, выдуманное для финального акта.
— Для какого? — спросил я.
Холмс взглянул в конец вагона:
— Вы заметили, что мы тащим за собой грузовой контейнер? Я думаю, в нём газ, действие которого мы видели наверху.
Сайленс кивнул:
— Я лично его синтезировал. Вы видели, какие галлюцинации он способен вызвать.
— Да уж. Вы планируете выпустить его на «Бэнк», я прав?
Сайленс снова кивнул:
— Оттуда можно получить доступ ко всему метрополитену. Газ расползётся по городу, его вдохнут тысячи людей.
— Массовое убийство, — констатировал Холмс. — Надеюсь, вас мучает совесть, доктор.
— Газ никого не убьёт! — упорствовал Сайленс. — Ватсон — тому доказательство. Но они кое-что увидят!..
— Достаточно, чтобы убедить любого в существовании ангелов и бесов. — добавил я.
— Именно, — согласился Сайленс. — А когда весь город убедится в существовании сверхъестественных сил, придёт наш черёд. Мы спасём жизни и души людей, вернём общество на более скромный и более духовный уровень. Всё это мы делаем во благо человечества, хотя вам может показаться, что во зло.
— Вашего газа оказалось достаточно, чтобы убить Руфни, — возразил Холмс. — Видения довели его до жуткого самоубийства. И когда столица превратится в империю страха, погибнут ещё многие. Несмотря на все ваши высокие моральные принципы, ваши руки, как и руки ваших приятелей, по локоть в крови. Но это неважно. Мы проследим за тем, чтобы газ остался в контейнере.
— Ну, не знаю, — сказал Кроули, — я не думаю, что у нас есть выбор. Я не сидел сложа руки, пока Холмс читал нам свои проповеди.
В окнах вдруг вспыхнул яркий свет — мы подъехали к «Ченсери-лейн». Лицо Кроули исказила жуткая гримаса.
— Я призвал нашего преданного слугу ещё раз помочь нам на пути к нашей цели.
Поезд внезапно взбрыкнул, как будто его сзади пнуло так называемое Дыхание Бога. Карнакки качнулся вперёд и выронил пистолет. Из-за резкого торможения дико заскрежетали железные колёса. Воцарился хаос. Холмса отбросило к стене, Кроули потянулся к его горлу. Сайленс обхватил голову руками и покатился по полу к кабине машиниста. Я потянулся к Карнакки в надежде предотвратить его падение. Действия Карсвелла были самыми разумными — он рванулся за пистолетом.
— Нет! — закричал Сайленс, лёжа на спине возле первого выхода из вагона. — Всё зашло слишком далеко!
Карсвелл прицелился и выстрелил Сайленсу точно в переносицу.
— Никто не смеет мне указывать, что делать! — вопил он. — Никто!
Карсвелл повернулся в сторону Карнакки, но молодой человек уже пришёл в движение.
— Быстрее, доктор! — крикнул он и метнул трость Холмса в Карсвелла. — Дверь!
Трость угодила Карсвеллу в лицо. Он вскрикнул, его руки непроизвольно поднялись вверх, и палец нажал на спусковой крючок. Пуля ударила в потолок вагона — во все стороны полетели мелкие щепки и пыль. Воспользовавшись моментом, я открыл ближайшую дверь, и мы с Карнакки выпрыгнули на платформу.
Ветер продолжал кружить по станции, провода и афиши хлопали по кафельным стенам и хлестали воздух у нас над головами.
— Нельзя останавливаться! — крикнул мне Карнакки. — Вперёд!
— Но Холмс!
Я оглянулся и увидел в окно вагона, что мой друг схватился с Кроули. И ещё я заметил, что Карсвелл снова приготовился выстрелить.
— Пригнитесь! — крикнул Карнакки.
Мы побежали по платформе к выходу. Две пули ударились о стены тоннеля; нам в волосы полетели мелкие осколки кафеля и крошка штукатурки.
Выход с платформы был перекрыт.
— Пойдём по рельсам, — предложил Карнакки и схватил фонарь, — другого пути у нас нет.
Он потащил меня мимо кабины машиниста. В окно я увидел, как старый морской волк прячется там от шальных пуль.
Карнакки бежал к началу платформы.
— Смотрите под ноги, — предостерёг я, — центральный рельс под напряжением!
Мы как можно осторожнее соскользнули с платформы на пути и побежали в темноту. У нас за спиной с нарастающей силой ревел ветер.
— Мы не сможем обогнать его! — сказал Карнакки и передал мне фонарь. — Наш единственный шанс — сразиться с ним.
Он снял запонки, с нежностью их поцеловал, а потом развернулся и бросил в тоннель. Всё это время он шёпотом произносил одно из своих заклинаний. В темноте было трудно разглядеть, что именно произошло, но по всему тоннелю заискрился яркий свет, как будто кто-то зажёг вдоль путей бенгальские огни.
— Не останавливайтесь! — велел мне Карнакки. — Я не знаю, как долго это сможет его удерживать.
Было такое ощущение, словно из тоннеля откачивают воздух. У меня заложило уши, и я, чтобы восстановить способность слышать, начал тереть их ладонями. Слух вернулся как раз вовремя: я услышал то, что боялся услышать, — гул электрического тока. Кроули снова контролировал ситуацию.
— Поезд приближается! — закричал я. — Он нас собьёт! — А потом мне в голову пришла другая идея. — Или подберёт.
Я повернулся и швырнул фонарь в стену. Тот взорвался, и вдоль грязной кирпичной стены тоннеля полетели осколки стекла.
— Что вы делаете? — спросил Карнакки.
Объяснять было некогда. Как я и ожидал, низкое гудение электричества превратилось в визг — это машинист, ложный пьяница, запаниковал при виде вспышки в тоннеле и замедлил ход поезда.
— Запрыгивайте!
Мы побежали обратно к поезду и забрались на наклонный отбойник. Поезд снова набрал скорость, а мы висели, вцепившись в тонкие рамы окон по обе стороны от кабины машиниста.
— Будем надеяться, мы не сорвёмся! — крикнул я Карнакки и посмотрел в лицо разъярённого машиниста.
— Он может стать свидетелем другого исхода! — отозвался Карнакки.
Поезд разогнался. Держаться, вцепившись пальцами в рамы окон, было всё труднее.
— Может, попробуем спрыгнуть на следующей станции? — предложил я.
— Один из нас может! — согласился Карнакки. — Зависит от того, на чьей стороне будет платформа.
Карнакки был прав. Если у одного из нас появится шанс спрыгнуть с поезда, второй вряд ли успеет перебраться вдоль кабины машиниста на ближайшую к платформе сторону.
— Тогда оба приготовимся! При первой возможности прыгаем!
Мы висели на кабине и оба, вывернув шеи, смотрели вперёд. Вскоре мы увидели свет.
— С вашей стороны! — закричал Карнакки, а мне оставалось только посочувствовать ему. — Удачи!
Перенеся вес тела влево, в противоположную от платформы сторону, я ждал подходящего момента. Надо было, используя инерцию движения, прыгнуть вправо. Я надеялся, что встречный ветер поддержит меня. Поезд двигался достаточно быстро, чтобы причинить массу всевозможных увечий, и достаточно медленно, чтобы мне не оторвало ноги. Оставался только один способ узнать, к чему всё это приведёт. Я напрягся и прыгнул в сторону света и возникшей справа от меня платформы. На одну жуткую секунду я завис в воздухе. Получится или нет? А потом — сильный удар. Я кувыркнулся на платформе и постарался как можно быстрее встать на ноги. Успею или нет? Я рванулся обратно к поезду.
Мне всё-таки удалось запрыгнуть на последний вагон, и я ухватился за стропы, которые удерживали брезент. Грузовой вагон был меньше пассажирского. Я забрался на контейнер с газом и сумел заглянуть в заднее окно.
Холмс едва держался на ногах и продолжал драться, хотя, судя по быстро разрастающемуся синяку на скуле, ему приходилось несладко. Он повернулся в мою сторону, и я понял, что он меня заметил. Мой друг занял позицию спиной ко мне, чтобы Карсвелл и Кроули, которые стояли в начале вагона, не смогли меня увидеть.
Я думал о Карнакки и надеялся, что он сможет удержаться на кабине машиниста.
Пробравшись вперёд, я хотел найти способ отцепить грузовой вагон от пассажирского. Вот только нельзя было поднять голову — потолок тоннеля тут же снёс бы её с моих плеч.
В вагоне закричали; я увидел, что Холмса потеснили в сторону и к заднему окну бежит Карсвелл.
— Я так и знал! Кроули! Он там, этот негодяй там!
Карсвелл одним рывком открыл окно и прицелился в меня.
— Не будьте идиотом! — завопил Кроули. — Вы пробьёте контейнер!
Мне оставалось только пригнуть голову. Грохнул выстрел. Пуля не попала в цель (как потом выяснилось, Холмс успел толкнуть Карсвелла), но после выстрела я услышал примерно в футе от себя хлопок, похожий на звук пробки, вылетевшей из бутылки. А вслед за хлопком — шипение. Карсвелл пробил стенку контейнера.
Я понимал, что газ распространяется вокруг меня, и постарался задержать дыхание. Но было уже поздно: отрава начала действовать. Колёса вагона, как молот кузнеца, всё громче и громче стучали на стыках рельс. Брезент подо мной сдвинулся.
— Джон… — прошептал тихий, почти неслышный из-за стука колёс голос, — возьми мою руку, я спасу тебя.
Брезент соскользнул в сторону, и я увидел, во что превратилась моя жена после смерти. Время не пощадило её. К моей щеке прикасались тонкие пальцы — они были гораздо тоньше изящных пальцев женщины, которую я любил всем сердцем.
— Но это всё ненастоящее…
И всё же я умолял себя поверить, даже когда она расстегнула мне сорочку и начала царапать грудь влажными и слишком твёрдыми для человека ногтями.
— Это всё фальшь! — повторил я.
— О Джон! — Существо задыхалось, будто его лёгкие были проколоты и сдувались, как воздушные шары. — Я всегда была для тебя настоящей.
Мы подъезжали к «Бэнк». Я закричал. Мой крик почему-то был похож на звук тормозов поезда. Яркий свет открыл невыносимую для глаз картину. Продолжая вопить, я повалился на платформу.
Люди вокруг меня кричали на все лады, и я сначала подумал, что их вопли — часть моей галлюцинации; но, конечно, это были последствия утечки ядовитого газа. Может, свет от ламп превратился для них в раскалённое железное клеймо и с шипением потянулся к коже. Или черви заполнили весь тоннель и теперь пробирались к лестнице, чтобы выползти на поверхность. А может, люди на платформе, как и я, с ужасом наблюдали, во что превращаются любимые, когда мы остаёмся жить без них.
Пассажиры в панике кинулись к лестницам. Каждый стремился быстрее убежать от окружавшего его кошмара.
— Ватсон!
Это был голос разума и логики, голос, который часто возвращал меня в реальность, когда я был на волосок от смерти. Иногда он выводил меня из терпения или дико раздражал, но он всегда был рядом. Он сделал мою жизнь такой, какая она есть. Плохая или хорошая — другой у меня нет.
Чьи-то руки схватили меня; я начал отбиваться. От грохота выстрела я пришёл в чувство и понял, что это Холмс держит меня. Я поднял голову и увидел, что к нам с пистолетом в вытянутой руке бежит Карсвелл.
— Возвращайтесь к своим книгам, Карсвелл, — выдавил я.
С трудом встав на ноги, я приложил всю свою волю, чтобы избавиться от ощущения, будто Мэри по-прежнему цепляется за мою спину и пытается проникнуть внутрь.
А потом я решил сменить тактику. Это не моя Мэри, рассудил я, но, будь она настоящей, неважно, как она выглядела, я бы любил её. Если бы она обняла меня, я бы не испугался, наоборот, её объятия придали бы мне сил.
Я улыбнулся:
— О, ещё моя жена просит вам передать: научитесь считать!
Карсвелл нажал на спусковой крючок, но к этому моменту он уже расстрелял все шесть патронов. А я с такой силой ударил его в челюсть, что потом ещё двадцать четыре часа получал наслаждение от боли в кисти.
Холмс стоял, опираясь рукой о стену.
— Как вы себя чувствуете, мой друг? — спросил я.
Он посмотрел на меня, и я увидел в его глазах точное отражение собственной решимости.
— Одними фантазиями меня не остановить, — сказал он. — Давайте избавимся от этих имбецилов раз и навсегда.
У машиниста не выдержали нервы — то ли от воздействия газа, то ли от осознания того, что впереди его неминуемо ждёт тюрьма. Он с дикими воплями помчался по платформе к лестнице. Взбираясь по ступенькам, не переставал отбиваться от летающих вокруг его головы воображаемых тварей.
Карнакки, подтянувшись, медленно взобрался на платформу. Его руки дрожали от перенапряжения; глаза под воздействием газа вылезли из орбит. Он выкрикивал какие-то угрозы и размахивал кулаком.
Между нами стоял Кроули: длинные волосы гладко зачёсаны набок, зрачки расширены, а лицо абсурдно счастливое.
— Да! — кричал он. — Вот он!.. Это мой мир!
Я понятия не имею, что за призрачные существа окружали Кроули, но видеть, какое удовольствие он получает в их обществе, было невыносимо. Последние несколько свидетелей произошедшего бежали с платформы, и мы с Холмсом имели возможность наблюдать картину из предполагаемого будущего Кроули: обезумевший деспот наслаждается страхом людей.
Холмс прошёл мимо Кроули, по пути задев его плечом, и забрался в кабину машиниста. Вскоре поезд дал задний ход, а Холмс спрыгнул обратно на платформу. Состав постепенно набрал скорость и, толкая перед собой контейнер с ядовитым газом, исчез в тоннеле.
— Доедет до конечной станции, — проговорил Холмс, — а там эффектно остановится. Газ улетучится в пути.
— Нет!.. — закричал Кроули. — Вы не отнимете у меня моих прекрасных демонов!
Пронзительно взвыл ветер, и платформу заполнило Дыхание Бога. Оно закружило от стены к стене и сбило нас с ног. Холмс, Карнакки и я ползком пробирались к выходу.
— Я обрету мой мир! — не переставая кричал Кроули. — Я обрету!..
Холмс медленно поднялся на ноги и направился к нему. Ветер продолжал дуть всё с той же силой.
— Нет, — спокойно сказал мой друг, — не обретёте. Потому что наступает век перемен и человечество в этом столетии, как и во всех предыдущих, будет упрямо двигаться вперёд. У людей не останется времени на ваш тёмный мир с его страхами и предрассудками, с его богами гнева и демонами скорби, с его кровью, которой хватит, чтобы окрасить океаны. Человечество повернётся спиной к этому миру, забудет о нём. Людей увлечёт прекрасный яркий свет будущего. Оно перестанет в вас верить — в этом всё дело!
Холмс и Кроули теперь стояли лицом к лицу. Волосы последнего были гладко причёсаны, потому что для него ветер не дул.
— Вера, — произнёс Холмс. — Без неё вы ничто — просто человек, который кричит в темноту.
Ветер стих, и Кроули со слезами на глазах побрёл прочь. На другой стороне платформы показался Карсвелл, обалдевший от ветра и от крепкого удара, которым я встряхнул его тупой мозг. Кроули схватил его за руку и потянул за собой вглубь новой ветки метрополитена.
— Пойдёмте, — проговорил он. — Наше время ещё настанет! Они увидят, наше время ещё придёт!..
И они исчезли в тоннеле. Спустя несколько секунд оттуда эхом донёсся крик Кроули:
— Придёт наше время!.. Оно уже близко!
Послышался свист приближающегося поезда.
— Да, — добавил Холмс, — как девять сорок пять на Ватерлоо.
Из тоннеля долетели дикие вопли Кроули и Карсвелла. Мой друг посмотрел на меня:
— И это, как прогресс, не остановить.
Поезд затормозил у платформы, и Холмс с мрачной улыбкой пригласил нас с Карнакки следовать за ним.
— Мы заслужили хороший новогодний ужин!
На следующее утро пережитый кошмар вернулся в форме газетных отчётов о жертвах двух газовых атак. В результате взрыва на Оксфорд-стрит и панического бегства со станции «Бэнк» погибли тридцать девять человек, получивших физические увечья — в два раза больше, а число пострадавших психически просто нельзя назвать. Это, пожалуй, было самым тяжёлым последствием — людей заставили увидеть самое худшее, что они могли себе представить, и теперь им предстояло жить с этим дальше. А Джон Сайленс думал, что всё делалось во благо человечества! Воистину благими намерениями вымощена дорога в ад.
Нам троим не терпелось забыть обо всём за хорошим столом. Ничто так не обостряет аппетит, как близость смерти.
Мы сделали небольшую остановку в Скотленд-Ярде и снабдили слегка растерявшегося Грегсона сведениями, которыми он должен был располагать на тот момент.
На следующее утро Холмс был счастлив обсудить дело в деталях, но тогда он просто хотел оставить всё позади. А благодаря репутации, на которую мой друг так часто жаловался, временами он позволял себе самое возмутительное поведение.
В общем, мы удрали Б любимое заведение Холмса, небольшое бистро неподалёку от Мэйфейра.
— Да, это без преувеличения было дьявольское дело, — произнёс я, когда мы покончили с едой. — Я даже не могу приступить к его анализу.
— Сможете, — с улыбкой сказал Холмс. — Ещё один бокал вина, и начнёте.
— Послушайте, — Карнакки, несмотря на весь свой снобизм, остался доволен меню, — кто же, по-вашему, пытался меня застрелить?
— Сайленс, — ответил Холмс. — Ватсон слышал, как он рыдал в ту ночь: совесть мучила. Несомненно, Кроули решил, что ваше присутствие слишком усложняет ситуацию. Они встретились вскоре после того, как вы разошлись по своим комнатам. Думаю, это Сайленса вы оба видели на улице возле гостиницы.
— А я думал, что это вы, — сказал я.
— Вот почему вы отличный врач и посредственный детектив.
— Сайленс считал, что поступает правильно, — проговорил я. — Он действовал согласно своей вере.
— Как только ваша вера забирает жизнь хотя бы одного ни в чём не повинного человека, — возразил Холмс, — вы теряете право на любые оправдания. Закон существует для всех. Теперь эта троица выучила урок. Для неё — фатальный.
Но всё оказалось не совсем так. Если тело доктора Сайленса обнаружили там, где оно должно было быть, то есть в захваченном злоумышленниками поезде, то ни о Кроули, ни о Карсвелле этого не скажешь.
Первый объявился в Америке, нашёл пристанище в Нью-Йорке. Там он пытался вести номинальную жизнь писателя. Конечно, сыграли свою роль его непомерные амбиции. Холмс поклялся, что заставит этого человека ответить за все совершённые им преступления (хотя приемлемых доказательств у нас так и не было) и будет отслеживать все перемещения Кроули, чтобы в подходящий момент схватить его за руку. Вскоре стало ясно, что в этом нет необходимости. Кроули до сих пор надеется что-то изобрести, величая себя самым злобным человеком в мире, как его назвали в «Дейли экспресс» (справедливости ради замечу, что там раздают подобные эпитеты практически ежедневно). Тем не менее Кроули — отыгранная пешка. Его боготворят те, кто всегда склонен кого-то боготворить, и боятся те, кого легко испугать. Верит ли он сам? Нет. Большинство воспринимает его как обыкновенного скандалиста и мошенника. Я бы не стал спорить с такой характеристикой. В ту жуткую ночь, на пороге нового века, он поставил перед собой недостижимые цели. Но в грядущем столетии он оказался не нужен, и уж конечно, он не входил в число тех, кто мог бы заинтересовать Холмса.
Что касается Карсвелла, наблюдалась какая-то возня вокруг публикации его магнум-опуса с прозаическим названием «История ведьмовства». Книга была ужасно принята прессой. Холмс даже забеспокоился, что не обойдётся без его вмешательства, поскольку один из литературных обозревателей, некто Харрингтон, умер при весьма загадочных обстоятельствах. В конце концов дело постепенно сошло на нет, и нам уже не о чем было волноваться.
Но всё это происходило уже в новом столетии.
А в ту ночь ощущения от случившегося ещё не притупились. Я силился понять, что было реальностью, а что — нет. Многое из того, что я испытал, просто не поддавалось объяснению. Я не знал — и до сих пор не знаю, — что обо всём этом думать.
— И кто скажет, во что мы теперь верим? — Я улыбнулся и, как и предвещал Холмс, поднял бокал с вином. — Мы столько повидали… Придётся как-то корректировать свои взгляды на мир.
— Мои взгляды не изменились, — проговорил Холмс. — Когда устраняешь всё невозможное, то что остаётся, и есть правда, какой бы неправдоподобной она ни казалась.
О ТОМ, ЧТО РЕАЛЬНО, А ЧТО — НЕТ
(читать после романа)
Короткий ответ: всё это неправда.
Длинный ответ: довольно большая часть этого — правда. С некоторыми оговорками.
Наша главная забота — Алистер Кроули. Остальные персонален вымышленные, а следовательно, вполне жизнеспособны, чтобы позаботиться о себе (что они и делали десятилетиями, пока я не наложил на них свои пыльные руки библиофила). Однако для понимания того, что публичный образ Кроули зачастую так же далёк от реальности, как и образ Холмса, не требуется прочитать много книг. Было бы крайне несправедливо не указать на то, что является чистейшей воды вымыслом. Кроули много и успешно работал, чтобы обрести свою дурную славу, и в моей помощи он не нуждается.
Многие годы считалось обязательным описывать Кроули как злодея. Даже газета «Дейли экспресс» навесила на него ярлык «самый злобный человек в мире», о чём Ватсон и упомянул в своих записях. Это полная чушь. Кроули — противоречивая личность, фанатичная и, возможно, немного не в своём уме, но он, конечно же, никогда не был реальным злодеем. PI тем не менее он возбудил интерес у многих авторов. Кроули стал прообразом Мокаты в романе Денниса Уитли «И исходит дьявол», Оливера Хаддо в «Маге» Сомерсета Моэма и, кто бы мог подумать, Джулиана Карсвелла в рассказе Монтегю Джеймса «Читающий руны» (но о нём после).
Позднее биографы восстановили баланс: многие описывали жизнь Кроули в позитивном свете, представляли его скорее как философа и литератора, чем скандально известную личность. Год 2002-й был эпохой ренессанса для Кроули — его имя внесли в список Би-би-си «100 великих британцев». И он занял там семьдесят третье место, на четыре пункта обогнав поп-звезду Робби Уильямса. Вообще-то, в наше время выставлять его злодеем так же странно, как и героем. Я подозреваю, что Кроули, как и мы все, был немного тем, немного другим, но крайне редко кем-то одним.
Мазерс был современником Кроули. Он действительно купил Боулскин с целью провести там ритуал Абрамелина. Очевидно, он вызвал множество потусторонних сил, но под воздействием личных обстоятельств не сумел завершить ритуал и изгнал их. Есть люди, которые верят в то, что Кроули осквернил дом, проводя в нём ритуалы. Это трудно комментировать, потому что, как говорил Холмс, вера мешает усваивать информацию. Что касается нашего случая: в документальном фильме о времени, которое Кроули провёл в Боулскине, увлекающийся паранормальными явлениями писатель Колин Уилсон недвусмысленно утверждал, что Кроули открыл существование магии. Так как я в магию не верю, то на его месте сказал бы, что Кроули открыл для себя существование магии. Но в то же время я рационалист, который вдруг начал писать о вещах, в которые не верит. Это, как вы уже поняли, и есть главная тема моей книги.
Итак, мы подошли к вымышленным персонажам, которых я позаимствовал. Или, как сказали бы некоторые, стащил. Трюк с использованием старых литературных героев не нов, и я надеюсь, что играл по правилам, когда привнёс в их образы что-то новое и интересное. В противном случае мой роман превратился бы в банальную кавер-версию и мы все только зря потратили бы на него время.
Карнакки первый предложил свои услуги. Я долгие годы был поклонником Уильяма Хоупа Ходжсона. В его рассказах предлагался новаторский подход к охоте на привидения, хотя зачастую Карнакки представал перед читателем с банальным топором в руках. Если чего-то и не хватало в тех историях, так это описания человеческих качеств Карнакки. Он в них какой-то двухмерный — скорее фантастическая идея, чем личность. Также я позаимствовал у Ходжсона пару девайсов. Электрическая пентаграмма у меня используется и описана более подробно, чем в оригинале. Остальное — татуировки, запонки и увлечение Карнакки кулинарией — всё придумано мной лично.
Доктора Сайленса создал Элджернон Блэквуд, чьи странные произведения любил более популярный автор Г. Ф. Лавкрафт. Блэквуд известен в основном благодаря своему рассказу «Ивы». Удивительный поворот, который так любят все авторы: Блэквуд был членом ордена «Золотая заря» — правда, уже после Кроули. Как и Карнакки, Сайленс — второстепенный персонаж в моей книге.
Его компаньоны, кот Смоук и пёс Флейм, действительно появляются в одном из ранних рассказов Блэквуда «Психическое вторжение». Они, конечно, животные, но в моей книге выступают в качестве духов.
В рассказе Монтегю Джеймса «Заклятие рунами» Карсвелл выступает в роли злодея. Этот человек, совершенно не способный воспринимать критику (подобный момент я обыгрываю в романе), обрекает своих литературных врагов на смерть, посылая им клочки бумаги с рунами. Джеймс — мастер сверхъестественных историй, я просто не смог удержаться и взял у него фрагмент для своей книги. На рассказ Карсвелла о лабиринте в его родовом поместье меня вдохновила другая история Джеймса, «Мистер Хамфриз и его наследство». В экранизации этого рассказа (фильм 1957 года «Ночь демонов») роль Карсвелла исполнил актёр Ниалл Макгиннис. Появление демона в дыму во время битвы в Боулскине также кивок в сторону кино, как и наглая шутка, которую я сыграл с диалогами. Фанаты Кейт Буш быстро обнаружат эту связь.
Я надеюсь, что читатели, не знакомые с этими историями, начнут на них охоту и перед ними откроются произведения, во многом превосходящие мой труд. А ещё я от всего сердца рекомендую аудиокнигу «Заклятие рунами», которую озвучил Эндрю Сакс (найти её можно на www.textbookstuff. com).
И под конец давайте взглянем на Холмса и Ватсона. Авторы новых историй о Холмсе взяли себе привычку копировать стиль Конан Дойла. Я решил избежать рабского подражания. Это не значит, что я не хотел верно отразить суть характеров и добавить свой роман к бесчисленному количеству произведений, которые, по моему мнению, заслуживают внимания. Но я рассказчик, а не подражатель. Я хотел написать полнокровную историю, которую мог бы одобрить Конан Дойл. (Экшн и эффекты превыше логики и стиля, если уж быть невыносимо честным.) И ещё мне хотелось дать волю этим двум великим героям, чтобы они развлеклись на полную катушку. Они с самого моего детства радовали меня, и дух захватывало оттого, что я мог какой-то отрезок времени руководить их действиями.
Лэнгдейл Пайк также плод воображения Конан Дойла, хотя этого персонажа мы не встречаем на страницах его произведений. В своём романе я взял на себя смелость придать ему сходство с Питером Вайнгардом из телевизионной адаптации 1994 года «Вилла «Три фронтона»».
Я старался придерживаться хронологии событий, но не смог отказаться от шутки в адрес нестыковок у Конан Дойла. Холмс, человек, который ненавидит деревню, уходит в отставку и начинает заниматься пчеловодством. Этот момент просто выбил из колеи моего благородного редактора. Флуктуирующему браку доктора Ватсона я в своей книге придал определённость. Мне хотелось, чтобы у человека, который мне искренне нравится, было право погоревать. Любой, кто испытал в своей жизни любовь, не станет смеяться над ним из-за этого.
БЛАГОДАРНОСТИ
Я искренне благодарен «Титан букс» в целом и Кэт Тречмэн в частности за предоставленную мне возможность написать эту книгу. Если она доставит читателю хотя бы половину удовольствия, которое доставила писателю… тогда я буду всегда к себе снисходителен.
И как всегда, книга не могла быть создана без помощи и поддержки моей замечательной семьи. Принцесса Лубринс читала и говорила, что ей нравится, но всякий раз, когда считала нужным, делала замечания. Старушка Хадсон пришла к выводу, что это лучшее из всего написанного мной, — это скорее характеризует старушку Хадсон, а не меня. Храбрые спорщики и разоблачители из «Арчес» Шарп Райр Сеф и Данкин Дэнни интересовались, как идут дела, хотя совсем не обязаны были это делать.
И наконец, спасибо сэру Артуру Конан Дойлу, гиганту, на чьих широких плечах я стоял.