Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
child_prose
Холгер Янович Пукк
Юри
Широкоизвестная пионерская повесть о трудной судьбе эстонского школьника, которого выручили из беды учителя, пионервожатый и друзья по пионерскому отряду.
.0 — создание файла
Холгер Янович Пукк
Юри
Дорогие ребята! В городе Таллине живёт человек по имени Холгер Пукк. У него приветливая улыбка и проницательные, с прищуром глаза, которые часто замечают и такое, что остаётся не замеченным другими. Этот человек многое пережил, многое повидал на своём веку. Когда он был ещё совсем молодым, началась Великая Отечественная война, и Холгер Пукк встал в ряды защитников Родины. Он прошёл по трудным фронтовым дорогам с оружием в руках, а после победы над врагом вернулся в свой родной город, взял в руки перо и… дальнейшую свою жизнь посвятил детям. Несколько лет он сотрудничал в детском журнале «Сяде» («Искра»), потом долгое время был главным редактором журнала «Пионер», который издаётся в Таллине на эстонском языке. И все эти годы одновременно с работой в журналах Холгер Пукк писал детские книжки. Вот уже тридцать лет он создаёт повести и рассказы для маленьких ребят и для подростков. Из-под его пера вышли книги «Два красных галстука», «Честь отряда», «Повесть об одной команде», «Зелёные маски» и другие — всего более двадцати. Лучшие из его произведений были отмечены премиями имени Ленинского комсомола Эстонии, имени Юхана Смуула, имени Николая Островского. А совсем недавно писатель за многолетнюю плодотворную работу был награждён орденом «Знак Почёта».
Вы, наверное, уже догадались, что Холгер Пукк пишет на эстонском языке. Но многие из его произведений переведены на иностранные языки и на языки народов Советского Союза, в том числе и на русский, так что вы можете их прочесть. Книги Холгера Пукка всегда занимательны, в каждой из них он поднимает какую-нибудь важную проблему. Такова и повесть «Юри», которую ты держишь сейчас в руках. Повесть эта издаётся на русском языке уже в третий раз. В ней рассказывается о переживаниях и трудностях, выпавших на долю твоего сверстника, эстонского мальчика по имени Юри. Он не сумел сразу разобраться, кого из окружающих людей надо считать друзьями, кому можно довериться, а от кого лучше держаться подальше. Но Юри вовремя понял свою ошибку и нашёл в себе силы её исправить. И мы верим, что он вырастет настоящим человеком.
Н. Яворская
Весна выдалась ранняя и дружная. А спасибо за это надо сказать солнцу и тёплому южному ветру. На сей раз они не заставили себя долго ждать. Земля лежала усыпанная цветами. Работяги не забыли ни одного уголка сада, ни одного пригорка. По пригоршне синих весенних цветов умудрились они бросить под каждый кустик, хотя там было ещё сыро и держалась тень. А о сухих склонах холмов и говорить нечего — такое разнообразие красок может выдумать лишь весна. Каждое дерево, каждый куст щеголяли в новом, с иголочки, зелёном платье. А вишни красовались в белом наряде, словно девочки на выпускном школьном вечере. Глядя на них, хотелось воскликнуть: «Оставайтесь такими! Всё лето! До нового снега!»
И птицы уже были созваны на свои места. Пчёлы выманены из ульев. Ежи разбужены от зимней спячки. Лес наполнен щебетом, воздух — жужжанием, и даже мох весело шуршал под ногами.
Людей потянуло на природу — ведь природа прекрасна, а прекрасное нравится всем. Одни любовались собственным садом, другие вышли погулять в парк, а третьи приветствовали весну за городом.
В последнее воскресенье перед началом летних каникул отправились в поход на лоно пробуждающейся природы и пионеры шестого класса той самой средней школы, что расположена на улице Линды. Правда, это путешествие деловито назвали спортивной вылазкой, но все, и мальчики и девочки, прекрасно понимали, что спорт тут — дело десятое.
Солнце начало уже опускаться за кроны деревьев, когда отряд решил развести большой костёр, уничтожить последние запасы продовольствия и поговорить по душам.
Площадку для привала нашли такую, что лучше и не придумать: с высокого обрыва далеко был виден весенний разлив реки, на противоположном берегу, в долине, работал трактор, за ним тянулись чёрные борозды пашни, а дальше будто белый дым стелился по земле — это цвёл яблоневый сад колхоза «Будущее».
После сытной еды ребят охватила сладкая истома, никому не хотелось начинать разговор первым. Лежали, смотрели в белесовато-синее небо, слушали шум реки, гул трактора и вспоминали проделанный за день путь.
— Жаль, что Акси и Эндель не могли сегодня пойти вместе с нами, — прозвучал чей-то низкий грудной голос.
Это сказал высокий молодой человек лет двадцати. Он лежал на спине, закинув руки за голову и прикрыв глаза. На комсомольском значке, прикреплённом к его спортивной куртке, сверкало солнце.
— Что же у них за дела? — спросил один из мальчиков.
— Футбольные соревнования, встреча с командой мебельной фабрики.
Из группы ребят привстал живой коренастый мальчуган с белыми, словно лён, волосами, глаза у него были светло-голубые, точь-в-точь как сегодняшнее небо. Движения — стремительные. Казалось, он всё время думал о чём-то весёлом, до того радостным было выражение его круглого открытого лица.
— Послушай, Аарне, — спросил мальчик с жаром, — а у вас там, в бригаде, все обязаны жить одинаково?
Молодой человек от удивления приподнялся на локте и воскликнул:
— Откуда ты это взял?
— Говорят… — уклончиво ответил белоголовый мальчуган, беззаботно пожимая плечами.
— Кто говорит?
— Ну-у, слышал, когда был в гостях у тёти, — ответил мальчик уже смущённо, словно вдруг устыдился своего вопроса.
— И ты этому поверил?
Мальчик опять пожал плечами. В его лице появилась растерянность.
— Вроде бы и не верится… — начал он, запинаясь. — Иногда в голову мне приходит мысль, что…
— Ты, Юри, вообще великий мыслитель, — с доброй улыбкой заметил пионервожатый Аарне Конги и добавил уже серьезно: — Где правда, а где ложь — над этим не грешно и поломать голову. В особенности, когда надо решать сложные вопросы.
— Юри однажды думал три переменки подряд, стоит давать мне списывать арифметику или не стоит! — вмешался в разговор мальчик по имени Нээме.
— Ну и как, дал?
— Может, и дал бы, да было поздно. Я успел схватить двойку. — Улыбнувшись, мальчик поднялся с места.
Дети засмеялись. И Юри — вместе со всеми. Затем он, словно пружинка, вскочил, ловко кинулся под ноги Нээме и свалил его на землю. Весёлая возня закончилась лишь после того, как Юри с хохотом уселся на спину Нээме и наградил его вполне заслуженным подзатыльником…
Но такие стычки — а их было немало — не мешали мальчикам быть постоянными соседями по парте и хорошими друзьями.
Нээме Сайдла — первый весельчак в классе. В этом никто ни чуточки не сомневался. Он то и дело высмеивал других, но не боялся посмеяться и над собой и, конечно, при каждом удобном случае отпускал едкую шуточку.
Юри Кангур не блистал остроумием так, как Нээме. В созвездии шестого класса, состоявшем из тридцати двух светил, Юри считался звездой средней яркости. Но это был удивительно добрый мальчик — всегда весёлый, всегда готовый вступиться за других. В классе ещё и сейчас вспоминают экскурсию прошлой осенью в заповедник Нийдуметса…
Юри очень любит природу, он несколько дней подряд собирал сведения о редких растениях и деревьях, растущих в Нийдуметса. Заранее вооружился записной книжкой и лупой, зарядил фотоаппарат новой, особо чувствительной плёнкой и приложил много усилий к тому, чтобы все без исключения приняли участие в походе.
На полпути в Нийдуметса — а туда был добрый десяток километров — у одной девчушки подвернулась нога. Да так неудачно, что вся лодыжка распухла. Девочка и шагу ступить не могла.
Что делать?
Не колеблясь ни минуты, Юри сказал:
— Вы все идите дальше, а я сбегаю в колхоз. Видите, вон там показались колхозные фермы. Попрошу лошадь и телегу. Отвезу Майре назад в город.
— Но ведь тебе так хотелось побывать в заповеднике… — заметил кто-то.
На мгновение по лицу Юри скользнула тень сомнения. Но лишь на мгновение. Он тут же улыбнулся и ответил:
— Ничего, в другой раз…
И Юри, который больше всех стремился в Нийдуметса, раздобыл в колхозе подводу, отвёз Майре в город, побывал с нею у врача, доставил девочку домой, отвёл лошадь назад в колхоз и уже пешком вернулся в город. Со всем этим он управился как раз к тому времени, когда экскурсия в заповеднике закончилась.
Да, об этой истории ещё долго будут вспоминать ребята!
Юри Кангуру нельзя было отказать и ещё в одном качестве — в смелости. Кинуться ли в драку, защищая другого, признать ли свою ошибку, съехать ли на лыжах с крутой горы, доказать ли свою правоту — Юри был в таких вопросах на высоте…
Пионервожатый между тем сел, поворошил головешки в костре и произнёс:
— Я ведь уже рассказывал вам о нашей молодёжной бригаде. Но, если желаете, можем об этом поговорить ещё.
Ребята согласились. Аарне умел до того просто растолковывать даже самые сложные вещи, что каждому всё становилось понятным.
Нет, члены молодёжной бригады вовсе не живут так, словно они выкроены по одной мерке. Не носят галстуков одного цвета и не читают непременно одну и ту же книгу. Нет. Его товарищи Акси и Эндель играют в футбол, а он, Аарне, занимается плаванием. Акси изучает в институте машиностроение, Эндель — химию, а он, Аарне, — эстонский язык. Они трое — комсомольцы, а двое других членов бригады — Сулев и Юло — нет. В чём же тогда одинаковость?!
Конечно, у них есть одна, так сказать, общая цель: все хорошо работают, все учатся, все занимаются спортом, все помогают, если надо, друг другу. К любому делу все относятся очень и очень добросовестно.
Беседа у костра продолжалась; незаметно разговор зашёл о вопросах чести, о честности.
— И мы всегда будем честными! Все! Верно ведь? — воскликнула вдруг девочка с длинными чёрными косами, Вирве Вийкхолм, председатель совета отряда. Она стремительно вскочила с места и в такт словам стала размахивать маленьким сильным кулаком, словно хотела этим жестом придать своей речи больше веса.
— Всегда! — разносится в весеннем воздухе торжественное обещание пионеров. С высокого берега свежий южный ветер несёт его над землёй, теперь оно известно всем, всем.
— Юри! — восклицает вдруг Вирве. — А ты почему молчишь? Разве ты не хочешь всегда быть честным?
Глаза пионеров устремляются на Юри Кангура, а он, словно бы раздумывая, всё ещё сидит, опустив голову.
— Почему же не хочу? — встрепенулся мальчик. — Хотеть-то хочу, а вот смогу ли? Разве я вправе говорить о том, чего не знаю. Этого никто не может сказать, пока такие… ну, обстоятельства не наступят. Вот тогда всё и выяснится. Правда ведь? А хотеть-то, разумеется, хочу. Кто же не хочет!
Аарне поднимается. Он стоит, заложив руки за спину, и смотрит с обрыва вниз. Там течёт вздувшаяся от весенних вод река. Течёт изо дня в день, километр за километром. А если на её пути воздвигнуть преграду… Большую и прочную. Что произойдёт тогда?
Взгляд Аарне скользит по серо-жёлтым мутным волнам.
Возможно ли предугадать, справится ли с плотиной река? Сломает, сметёт её со своего пути или нет? Да, можно. Это нетрудно вычислить.
Но как заранее узнать, что произойдёт, если человеческая воля столкнётся с возникшей на жизненном пути преградой? Можем ли мы заранее сказать, что окажется сильнее? Нет, не можем. На такой вопрос даст ответ только сама жизнь.
Да… И всё же… Разве поведение человека — лишь игра судьбы, лишь случайность? А герои, которые высоко несут честь своей Родины, своего народа, своих товарищей, — разве достойные поклонения подвиги этих людей случайность? Нет, нет! Это не так!
К тому, чтобы в трудный момент своей жизни ты не уронил пионерской чести, можно себя подготовить. Разве твои честные поступки в пионерском отряде, в звене не готовят тебя к подвигу в жизни…
Об этом говорил Аарне со своим отрядом…
Солнце между тем опустилось и стало совсем не видным за вершинами сосен. Тени сделались длиннее, от реки повеяло сыростью, она ощущалась даже здесь, на высоком берегу. Пришло время вновь вскинуть на плечи походные рюкзаки.
С развевающимся флагом отряд промаршировал через весь город до самого школьного здания, только здесь ребята начали расходиться по два-три человека, кто — направо, кто — налево.
К бульвару Раннапуйестээ, протянувшемуся вдоль берега реки, свернула неразлучная троица: Вирве, Юри и Нээме.
Вирве и Нээме ходят вместе в школу уже начиная с первого класса. А Юри присоединился к ним недавно, он приехал в этот город всего лишь год назад. Раньше он жил в Таллине, но после того как отец мальчика ушёл из семьи, сын с матерью поменяли место жительства. Во-первых, потому, что мать устроилась художником-модельером на сапожной фабрике «Ялатс», и, во-вторых, потому что в Таллине всё напоминало об отце. Для матери уход отца был большим горем. Горе сильно подорвало её здоровье. Частые сердечные приступы грозили серьёзными последствиями.
Итак, трое друзей шагали по берегу реки. Рыбаков здесь было видимо-невидимо — с наступлением погожих дней они каждое воскресенье часами терпеливо вымачивали в воде червяков.
Нээме кивнул в сторону рыболовов, ожидающих добычу, и воскликнул:
— Как только выдадут табель, меня и след простынет. Уже на следующий день буду в деревне у бабушки и усядусь на берегу озера. Вот там действительно рыбалка: стоит взять удочку в руки, и рыба сама повалит к тебе на крючок, только знай не зевай да вытаскивай! А здесь — детские игрушки! На каждого рыбака приходится по ноль целых три десятых ерша.
— А я вначале побуду в городе. А потом… Оо! Отгадайте! — Вирве многозначительно замолчала. Но мальчики не проявили большого желания пошевелить мозгами, и девочке пришлось продолжать: — Потом уеду отдыхать в пионерский лагерь на две смены подряд. К самому морю. Что вы на это скажете?
— Да, ничего себе план, — протянул Юри, нарочно прикидываясь равнодушным; ему хотелось помучить девочку.
— Ничего себе! — передразнила его Вирве. — Не «ничего себе», а божественный!
— Божественный? — Нээме засмеялся. — Ну и напустила туману. О божественных вещах я имею весьма смутное представление.
Вирве махнула рукой и обратилась к Юри:
— А у тебя есть какой-нибудь интересный план?
На лице Юри появилась какая-то особенная мягкая улыбка.
— Мы с мамой собираемся вместе поехать в дом отдыха. Путёвки уже на руках, — сказал он. — Мама сможет немного отдохнуть. Она каждый день жалуется на сильную усталость. Потом мы думаем побывать в Ленинграде, конечно, если маме позволит здоровье.
В словах мальчика прозвучало столько тепла и заботы, что можно было с уверенностью сказать: Юри очень любит свою маму. И конечно, мама тоже очень любит сына. Ведь они друг для друга — всё. В особенности тут, в чужом городе, где у них есть лишь одна родственница — тётя Эрна.
Вирве украдкой взглянула на Юри. На скуластом лице мальчика застыло какое-то странное мечтательное выражение. И Вирве поняла: сейчас Юри в своих мыслях далеко-далеко, может быть, уже гуляет с мамой по Ленинграду.
Нээме свернул в первый переулок, Вирве и Юри остановились на мгновение на углу и проводили друга глазами.
— Правда ведь, замечательный был день! — воскликнула Вирве, повертев в руке пустой рюкзак.
— А сколько их ещё будет! — весело отозвался Юри, когда они вдвоём зашагали дальше. — Лето только начинается.
— До свиданья! — сказала девочка на следующем углу, шлёпнула мальчика по спине и пустилась наутёк.
— Пятна! Пятна! — крикнула она, отбежав на безопасное расстояние, и показала мальчику длинный нос.
— Ах, так! — пригрозил ей Юри и бросился следом за девочкой. Топот ног и весёлый детский смех нарушили тишину улочки.
Как раз в тот момент, когда Юри настиг Вирве, девочка шмыгнула в ворота своего дома. И — вскрикнула от неожиданности.
Ремень её рюкзака зацепился за ручку калитки и оторвался.
— Ой, что я наделала?! — испугалась Вирве. — Это чужой рюкзак. Мама не хотела его мне давать…
— Не беда, — успокаивал её мальчик. — Давай возьму его с собою, починю.
— А если мама спросит?..
— Скажи, что я его немного порвал.
— Но ведь порвал не ты!
— Так я же за тобой гнался.
— Это не считается.
— Ну и что же, а ты всё-таки скажи.
Оба рассмеялись.
— Так и быть, чини… — согласилась наконец девочка, протягивая рюкзак Юри. — Но маме я скажу правду!
Мальчик весело побежал к дому и, уже не оборачиваясь, крикнул:
— Пока! Завтра принесу в школу.
Юри вдруг почудилось, будто его сопровождает какой-то озорной мотив. Мотив этот звучал в воздухе, звучал словно где-то в ушах. Не оттого ли, что сейчас сразу он сможет рассказать матери о своей замечательной прогулке? Или оттого, что Вирве призналась: «Но маме я всё равно скажу правду!» А может быть, и от того и от другого вместе?!
Скоро за низким забором показался небольшой дом с красной крышей.
Все окна мансарды были раскрыты настежь, и Юри чрезвычайно удивился, с чего это матери вздумалось так поздно проветривать комнаты.
Мальчик толкнул калитку, торопливо прошёл сад и единым духом взбежал вверх по лестнице. Весёлый мотив по-прежнему звучал в ушах.
В их квартире толпилось много народу и стояла странная тишина. Все посмотрели на Юри молча и отошли в сторону, словно приглашали в другую комнату.
Юри быстро переступил порог.
Весёлый мотивчик, звучавший в ушах, внезапно оборвался.
Среди комнаты на столе лежала мать Юри.
Юри стоит возле раскрытого окна и смотрит вниз, в сад. Жёлтая, посыпанная свежим песком дорожка ведёт к низкой калитке из зелёных планок. За калиткой — улица.
Юри поднимает голову. Позади яблонь, цветущих в соседском саду, виден уголок бульвара Раннапуйестээ. На этом месте, уходя в воскресенье утром на прогулку, он обернулся и помахал матери рукой. А мать стояла вот здесь, где сейчас стоит он. Она высунулась из окна и махнула ему в ответ красной косынкой.
Юри переводит взгляд опять в сад.
На жёлтой дорожке лежат мелко нарубленные еловые ветки. Они зелёной лентой тянутся из калитки на улицу и сворачивают влево, в ту сторону, где находится Горное кладбище.
Юри кажется, будто он и сейчас ощущает острый запах еловых веток. В его ушах всё ещё звучит похоронное пение женского фабричного хора. А сквозь грустную мелодию словно бы слышатся голоса тех, кто так много хорошего говорил о матери Юри возле её могилы.
Как Юри ни пытается, он не может припомнить ни одного слова. Лишь голоса гудят в его ушах: низкий и грустный голос директора, сильный, уверенный голос Аарне…
Да, Аарне тоже был там. И Акси, и Эндель… Вирве, Нээме, почти весь их класс. А классный руководитель стоял возле Юри.
Мальчик закрывает окно и останавливается посреди комнаты. Мебель отодвинута к стенам, на полу — осыпавшиеся с цветов листья и лепестки.
«Надо прибрать комнаты, — устало думает мальчик. — Мама никогда не потерпела бы такого беспорядка».
Юри идёт на кухню за шваброй и только теперь замечает, что он всё ещё в пальто и в шапке. Классный руководитель и тётя Эрна, Аарне и Вирве проводили его с кладбища до самых дверей дома. Они хотели было подняться вместе с ним наверх, помочь ему, хотели приготовить что-нибудь поесть. Но в ответ им Юри лишь покачал головой. Тогда они стали звать его к себе. Но он отказался и от приглашений, ему хотелось побыть одному дома… А к ним он может пойти завтра или послезавтра.
Вот уже квартира прибрана. Столы, стулья опять на своих старых местах. Ковёр — на полу, журналы — на углу стола. Только от сосновой смолы, от еловых веток и от цветов в комнате остался какой-то особенный, тяжёлый запах…
Мебель-то на месте, но… как холодно и пусто в доме. Такой гнетущей пустоты Юри ещё никогда не ощущал. Она давит на него, словно камень, и мальчику становится жутко.
Он садится на край кушетки. Садится, но сразу же опять вскакивает.
Ему кажется, будто он должен куда-то спешить, что-то исправить, что-то доделать, ввести в прежнюю колею. Но что именно?
Он ходит по комнате, передвигает стулья, поправляет стопку журналов. Потом открывает дверцу книжного шкафа.
На полке стоит деревянная шкатулка, в ней мать хранила свои украшения и дорогие её памяти вещички. Когда Юри был маленьким, он частенько упрашивал мать позволить ему порыться в этой шкатулке. И когда мать в конце концов вытаскивала заветный ящичек из шкафа и ставила перед ним — какое это было счастливое мгновение!
В течение нескольких последних лет Юри уже не испытывал интереса к этой шкатулке. Но сейчас мальчик принёс её на стол. Повернул ключ, поднял крышку. И сразу же его охватило такое знакомое волнение. Словно что-то живое было спрятано здесь, в шкатулке.
Юри перебирает материнское ожерелье, приколки и большую брошку с красным камнем.
А вот и ещё старые знакомые — дедушкины часы с серебряным корпусом, правда, насколько Юри помнит, они никогда не тикали.
На дне шкатулки какие-то бумаги. Они разделены на две пачки, каждая перевязана синим шнурком.
Юри развязывает узелок на той, которая поменьше. По столу рассыпались письма — и длинные, написанные на двух-трёх страницах, и такие, где всего несколько слов.
Он узнаёт почерк. И от волнения у него перехватывает горло.
Это его письма, те, что он посылал матери из пионерского лагеря, из больницы…
И не только письма, а и записочки, которые он иногда оставлял ей на столе. Мама сохранила каждую написанную им строчку.
Юри держит в руках обрывок листа, вырванного из тетради в клеточку. На нём слова: «Мама! Не сердись. Я всё-таки пошёл в кино. Завтра этот фильм уже не идёт».
Перед мальчиком с удивительной ясностью возникает тот воскресный день, два-три месяца назад. Юри как раз выздоравливал после сильного гриппа. Мать не разрешала ему ещё выходить на улицу. Но в кино последний день демонстрировался какой-то увлекательный фильм. Как же он назывался?.. Не вспомнить… Юри тогда оставил на столе эту записку и ушёл.
Когда он вернулся домой, мать уже пришла с работы и готовила на кухне обед. На ней был надет тот самый передник, который Юри подарил ей на Новый год из сэкономленных карманных денег.
— Здрасьте! — воскликнул он как можно веселее.
Но мать не ответила на его приветствие, а с упрёком сказала:
— До чего же мы в конце концов докатимся, если я не смогу доверять тебе?!
Юри не сразу понял, что именно мать имеет в виду, и, запинаясь, ответил:
— Но… ведь я написал записку…
— Написать-то написал. Это хорошо. Но я верила тебе, думала, ты не нарушишь моего запрета. А как поступил ты?
Он тогда сказал матери, что это пустячное дело. Стоит ли из-за такой мелочи сердиться. Но мать ответила: когда речь идёт о доверии, тут нет мелочей. Да и как можно верить человеку в серьёзных вопросах, если он по пустякам тебя обманывает.
Юри даже испугался, услышав такое. Если бы мать сказала, что он может снова заболеть, у него нашлось бы множество возражении: он, мол, тепло оделся, погода, мол, была хорошая, и он шёл медленно, чтобы не вспотеть… Но то, что пустячный поступок мог обернуться таким серьёзным делом, — это ему и в голову не приходило.
И вдруг Юри почувствовал, как было бы хорошо, если бы мать сейчас стояла в дверях кухни и ворчала бы на него. Желание мальчика настолько сильно, что он поднимает голову и смотрит в ту сторону, где… Но на пороге кухни пустота. Только пёстрый передник матери висит на стене возле косяка двери. Из кармана передника торчит уголок красной косынки.
Юри вновь связывает письма шнурком и кладёт их назад, на дно шкатулки.
Во втором пакете писем гораздо больше. Целые листы заполнены неровным беспокойным почерком отца.
Мать и их тоже сохранила! Сохранила, несмотря на то, что однажды весенним вечером отец долго с издёвкой смеялся над нею и, наконец хлопнув дверью, навсегда ушёл из дому.
С недоумением перелистывает Юри письма отца. Почему мать не выкинула их? Не нашла в себе силы? Неужели она всё ещё любила этого человека? Наверное, да.
«А разве я сам не думаю о нём? Как было бы хорошо, если бы отец стоял сейчас здесь, рядом со мною, и мы были бы вместе. Пускай бы пил, пускай бы не ночевал дома, только бы приходил опять. Приходил хотя бы изредка. Сказал бы, что мне теперь делать».
И эту пачку писем Юри засовывает назад, на прежнее место. Он знает: отец не придёт. Если отец мог так надсмеяться над Юри и его матерью, то он не придёт.
Поставив шкатулку обратно в шкаф, Юри замечает в прихожей рюкзак Вирве.
Мальчик находит иголку, дратву, шило и приступает к работе. Скоро рюкзак в полном порядке. Юри относит его назад, в прихожую, и ложится на кушетку — он хочет немного отдохнуть и подумать. Но приходит сон и вытесняет все заботы, все мысли.
Когда Юри вновь открывает глаза, в комнате уже сумерки. Пока он спал, солнце скатилось с середины небосвода за крыши домов. Лишь по слабому красноватому зареву над цветущими яблонями соседского сада можно было угадать место, куда оно опустилось.
Юри поднимается. Пальто, которым он укрыт, сползает на пол. Босые ноги вздрагивают от прикосновения к холодному крашеному полу.
«Когда это я успел так основательно устроиться спать? Видали, даже подушка под головой! Что-то не припоминаю. Я ведь прилёг просто так, на минуточку, — рассуждает Юри и трёт припухшие от сна веки. — Здесь кто-то был, не иначе!»
Да. Стоило ему взглянуть на стол, и сомнений в этом не осталось — там что-то лежит, покрытое белой салфеткой.
Еда! На тарелке котлеты и поджаристая картошка. В бутылке молоко. На блюдечке — сладкие булочки. А рядом — записка. Юри нет надобности переворачивать листок на другую сторону и смотреть подпись, он и без того знает, писала Вирве. Это её размашистый почерк.
«Юри! Дверь была открыта. Я вошла. Порылась в вашем буфете. Не сердись. Когда проснёшься, котлеты, конечно, уже остынут, но мне не хотелось тебя будить. Хорошего аппетита! Дверь я защёлкну на французский замок. Попозже приду ещё. Спасибо за рюкзак.
Непоседа».
Юри невольно усмехнулся. Ишь как подписалась: Непоседа.
Однажды девочка — такой уж у неё характер — чем-то сильно увлеклась. Ну и суетилась, ну и шумела — весь класс гудел, словно осиное гнездо. Юри тогда возьми и скажи, дескать, вот непоседа-то! А ребята сразу это слово подхватили да так и прозвали Вирве Непоседой. Теперь это прозвище звучит в школе чаще, чем настоящее имя девочки.
От записки, от поставленных на стол тарелок на душе Юри становится теплее, словно всё опять — как прежде. Но в кухне висит передник, из его кармана торчит красная косынка… И они не понадобятся маме уже никогда.
Отступившая было на секунду пустота вновь заполняет квартиру, проникает в каждый угол и смотрит оттуда своими грустными глазами. Как видно, она неистребима.
Юри садится за стол, но аппетита у мальчика нет. А ведь он сегодня почти ничего не ел, только выпил чашку молока да проглотил кусочек хлеба. Вообще в последние дни его чуть ли не насильно кормили соседи. Есть надо, даже когда и не хочется. Не зря же об этом изо дня в день твердила ему мать. Юри всегда был никудышным едоком.
Мальчик отчётливо слышит слова матери, словно она стоит тут, рядом: «Поешь же, наконец. Иначе ты не сможешь бегать. Отстанешь от других и будешь плестись в хвосте. Неужели тебе не стыдно!»
Юри кажется, будто он слышит даже скорбные нотки в её голосе.
Рука Юри словно сама собой поднимается и наливает в стакан молоко…
Скоро тарелки на столе опустели. А Вирве словно только и ожидала этого момента — она уже открывает садовую калитку и спешит вместе с Нээме к дому.
Втроём дети моют посуду, прибирают комнату и, покончив с делом, садятся к столу. Сразу же наступает тишина. Что сказать? С чего начать? Скорбь пережитого угнетает их, делает робкими и неразговорчивыми.
Наконец Юри, словно бы между прочим, спрашивает:
— Что новенького в школе?.. Я ведь уже пропустил три… нет, четыре дня.
Напряжённость исчезает.
— Ничего особенного! — отвечает Вирве. — Прошла спартакиада. Нээме бежал быстрее ветра, только пятки сверкали. Ну и орала же я, чтобы его подбодрить! Вот он и прибежал первым.
— А то как же! Воодушевлённый нашим председателем совета отряда, я добился выдающейся победы! — подхватывает Нээме и, словно заправский оратор, с преувеличенной торжественностью размахивает своими длинными руками.
У Юри лишь уголок рта дрогнул в улыбке.
— Придётся мне вас догонять, — произносит он тихим голосом, словно говорит это не столько для других, сколько для себя.
Вирве поднимает вверх тонкий палец, он у неё совсем почернел от постоянной возни на грядках.
— Знаешь что?! Только имей в виду. Это большая тайна. Мне, может, и не следовало бы говорить тебе об этом. Ну да пусть. Расскажу. Знаешь что сказал старик?
— Ну? — оживляется Юри.
— Старик сказал, дескать, стоит ли Юри ещё приходить в школу до конца занятий. Если чего и не успеет пройти, то небось за лето сам подгонит. Этому мальчику можно доверять в таких вещах. Так именно и сказал: «можно доверять»!
— Когда он это говорил? — смущённо спрашивает Юри.
— На собрании совета отряда. Там о тебе зашёл разговор.
С Юри происходит что-то такое, отчего он вскакивает из-за стола, делает круг по комнате. Но, заметив, с каким удивлением смотрят на него друзья, поспешно садится на место.
…Значит, так сказал старик! А ведь из его уст, из уст классного руководителя Антона Роозма слово похвалы не часто услышишь.
«Об этом непременно надо будет рассказать маме!» — проносится у мальчика в голове. Делиться с матерью всеми новостями стало для него привычкой. Но он тут же спохватывается.
Юри отводит глаза в сторону и бормочет:
— Нет, я всё-таки завтра приду в школу.
— Прекрасно! — восклицает Нээме. — Мне уже стало скучно. Сидишь пень пнём. Не с кем…
— Тебе бы только болтать без умолку. Словно девчонка какая-нибудь! — с ехидством перебивает его Вирве.
— Это что, самокритика? — так же ехидно осведомляется Нээме.
Но девочка уже стала серьёзной.
— Когда же ты переезжаешь к тёте Эрне? — спрашивает она Юри.
— Завтра, — отвечает мальчик. — Сегодня вечером соберу свои пожитки, а завтра за ними придёт машина. Остальные вещи останутся пока здесь. Потом видно будет. Тётя обещала всё устроить.
Несколько минут в комнате царит молчание. По-видимому, все трое думают об одном и том же: как сложится жизнь Юри у тёти.
— А у неё большая семья? — вновь спрашивает Вирве.
— Нет. Тётя совсем одна. У неё места достаточно. Две комнаты, кухня. Возьмём отсюда письменный стол, книжный шкаф. И все книги, конечно.
— Это хорошо, — кивает Вирве. — Тётя у тебя, кажется, человек неплохой. Когда мы с кладбища возвращались, она всю дорогу так ласково со мной разговаривала.
Юри оживляется. И тихо, с улыбкой говорит:
— Да, она хорошая! Бывало, когда ни придёт к нам, всегда у неё с собой коробка пирожных. Маму называла дочкой, а меня — сынком и всё обещала научить нас, как надо жить на свете. Счастье, что у меня есть такая тётя!
Вирве и Нээме повеселели.
— Ты приходи теперь к нам почаще, — предложила Вирве. — Только не сюда, на улицу Кырре, а к нашему новому дому. Мы теперь все дни напролёт проводим там.
— А осенью приходи к нам. Каждый день. Вместе будем делать уроки. Ладно? — вставляет в свою очередь словечко Нээме и добавляет, словно извиняясь:
— Летом нам с тобой, наверно, не придётся видеться. Мы всей семьёй отправимся к бабушке, это уже дело решённое.
Юри провожает друзей до угла бульвара Раннапуйестээ. Идти дальше он отказывается, ведь ему надо ещё успеть упаковать вещи к завтрашнему переезду.
Сбор вещей окончен лишь далеко за полночь. Конечно, можно было бы управиться и раньше, но то один, то другой предмет вызывает воспоминания, и тогда руки останавливаются. Память уводит Юри то в магазин, где они с матерью покупали куртку, то возвращает его домой: вот он сидит на краешке дивана и учится штопать носки, вот стоит на пороге кухни, где у него с матерью происходит серьёзный разговор, о котором ему напомнила заплата на штанах. Воспоминания дороги его сердцу, но радости с собою не приносят…
Юри приходят в голову слова классного руководителя. Мальчик улыбается. В комнате становится вроде бы веселее. Вспоминается хлопотливая и заботливая тётя Эрна. Пустота и печаль отступают.
Юри хватает школьный портфель, засовывает туда учебники и тетради — они понадобятся завтра в школе — и быстро ложится спать.
Даже мельком оглядев квартиру тёти Эрны, вы поймёте: здесь живёт человек с достатком.
В прихожей стоит большое — от пола до самого потолка — зеркало. По обе стороны его красуются бра с хрустальными подвесками.
Пол в гостиной покрыт большим цветистым ковром, таким мягким, что в нём просто утопают коротенькие ножки двух тяжёлых кресел и дивана. Диван и кресла, покрытые зелёным плюшем, своими выгнутыми спинками напоминают гигантские раковины. На сиденьях покоятся круглые и четырёхугольные подушечки. На них вышиты цветы и бабочки, головы зверей и всякие пёстрые рисунки.
Возле Дивана стоит полированная тумбочка. На ней — радиоприёмник. На приёмнике — двурогая антенна и ваза для цветов.
Вдоль стены разместился массивный дубовый буфет. В его глубине за отшлифованными зеркальными стёклами искрится хрусталь.
У печки — торшер с шёлковым абажуром. Около него — мягкий стул с высокой спинкой. Как уютно сидеть на этом стуле, обложившись многочисленными подушечками и подставив под ноги обитую ковром крошечную скамеечку.
На столике из орехового дерева, прикреплённом к торшеру, лежит книга. На обложке изображён мужчина в цилиндре, он угрожает пистолетом девушке в красных брюках.
Кроме перечисленных предметов, в комнату втиснуты ещё два стола. Стол поменьше стоит перед диваном, поверхность его блестит, словно зеркало. Стол побольше — в углу между буфетом и торшером, у него массивные изогнутые ножки. На маленьком столе сверкает тяжёлая хрустальная ваза в серебряной оправе. На большом столе красуется фаянсовая тарелка с конфетами.
В комнате два окна, они затянуты кружевными занавесками.
Между окнами стоит табуретка, а на ней, величиной с ведро, — горшок, обёрнутый красной гофрированной бумагой. В горшке растёт фикус.
С потолка комнаты свисает люстра, похожая на огромного паука. От молочно-белого брюха паука к каждой стене, к каждому углу тянутся золотые лапы, к ним подвешены тоже белые фарфоровые яйца и множество блестящих стеклянных подвесок.
Во вторую, спальную комнату тётя Эрна пускает только близких знакомых. Там перед гостем открывается примерно такой же вид, как и в гостиной. Помещение забито вещами так, что ступить некуда. Кажется, будто мебель вытеснила из квартиры даже воздух.
Да-а. Как видно, деньги у хозяйки водятся: у вещей внушительные не только габариты, но и цена. Однако очень уж им тесно в этой двухкомнатной квартире. Она напоминает комиссионный магазин, где самые разнообразные предметы стоят бок о бок, неважно, подходят они друг к другу или нет… Кичливость дорогими вещами сохранилась у хозяйки ещё с того времени, когда она держала маленькую лавочку и изо всех сил старалась казаться богаче своих соседей по улице. Те несколько лет, что прошли с момента восстановления здесь Советской власти, не успели ещё изменить её взгляды, да и вряд ли изменят…
В настоящий момент тётя Эрна руководит переселением в квартиру новых представителей царства вещей.
Первым прибывает на место письменный стол.
— Его надо поместить здесь, у окна. Отодвиньте фикус в сторону! — командует тётя Эрна рабочим. — А цвет поставьте потом на стол. Там будет его постоянное место.
С грехом пополам втиснув стол в простенок между окнами, грузчики втащили по лестнице книжный шкаф. Тётя Эрна распорядилась поставить его в угол позади обеденного стола.
— Господи, ну и теснота же у вас будет! — всплеснула руками заглянувшая в дверь старуха соседка.
— Да, ничего не попишешь, — ответила тётя Эрна сдержанно. — Видите ли, у меня племянница умерла. Её сынок, бедняжка, остался совсем один. Беру его к себе. Он ходит ещё в школу. Как же можно без письменного стола и без книжной полки?! Что поделаешь. Придётся потесниться.
Грузчики внесли в квартиру несколько пачек книг и одежду Юри, связанную в большой узел. Теперь, по мнению тёти Эрны, всё самое необходимое было перевезено.
— У-ух! Ну и устала же я! — произнесла женщина, прислоняясь к косяку двери. Слегка наклонив голову набок, она оценивающе оглядела новые вещи. Затем удовлетворённо улыбнулась, сбросила с ног туфли, прошла в чулках по ковру и опустилась в кресло.
Работница молочного комбината Эрна Казук — пожилая полная женщина. У неё вид человека, знающего толк в жизни. Быстрые глазки придают её лицу выражение любопытства и насмешливости.
Женщина следит за своей внешностью: небольшие сильные руки белы от мягкого крема. Только что завитые волосы пахнут парикмахерской. Воротничок блузки сверкает белизной. В ушах поблёскивают маленькие серьги.
По субботам за чашкой кофе подруги Эрны Казук то и дело повторяют, что хозяйка с каждым днём становится всё моложе и энергичнее. Возможно, в этих словах изрядная доля лести — благодарность за хороший кофе, — однако, без сомнения, Эрна Казук ещё и не думала о старости. Как-то она даже обмолвилась о своей тайной мечте, — не плохо бы разъезжать на собственной машине.
Немного отдохнув, хозяйка поднялась с кресла.
Да, рассиживать сейчас некогда! Скорее прибрать квартиру. Потом простирнуть кое-что из белья и приготовить обед, раз уж она получила свободный день, надо его использовать как следует.
Тётя засунула узлы с одеждой мальчика в стенной шкаф в прихожей. Она ещё со вчерашнего вечера освободила полки и вешалки под новые вещи.
Развязывать узлы тётя Эрна не стала. Пусть мальчик разберёт их сам!
Однако пачки книг она отнесла в гостиную, сняла с них бумагу и начала расставлять книги в шкафу. Издания похуже она засунула на дальние полки. А на самые видные места попали тома с золотым тиснением и с нарядными корешками, которые хорошо просматривались сквозь стеклянные дверцы шкафа. Таким образом, всё было перемешано, словно морковка с капустой в винегрете; теперь пороешься, пока найдёшь нужную книгу.
Эрна Казук вновь склонила голову набок и оглядела своё новое богатство: достаточно ли сильное впечатление произведут книги на гостей. Да, гости будут сражены наповал.
Случайно внесённая в комнату связка учебников отправилась назад в прихожую. Её место в стенном шкафу, среди узлов с бельём…
Около полудня вернулся из школы Юри. Мальчик нерешительно остановился перед дверью своего нового дома. Как поступить? Нажать на ручку и сразу войти? Как прежде — в дом матери. Или постучаться и подождать разрешения?
Он поднял было руку, чтобы постучать, но тут же вновь опустил её. Чего доброго, тётя рассердится, подумает, будто Юри считает её чужой, не признаёт её квартиру своим домом.
Но и на ручку нажать мальчик не решался. Ему словно бы что-то мешало. И это что-то было страхом: а вдруг тётя сочтёт Юри невежливым мальчиком, который лезет в чужую квартиру, не спросив разрешения.
Чем дольше Юри топтался у двери, тем мучительнее и неразрешимее становился этот вопрос. Мальчику казалось, будто от того, как он сейчас поступит, зависит очень многое, будто это определит всю его дальнейшую жизнь.
Но всё разрешилось неожиданно просто. Он случайно задел портфелем дверь, и тётя, которая как раз возилась в прихожей, сразу распахнула её.
— Ах, это ты! А я уже думала, не идёт ли кто чужой… Чего же ты стоишь? Входи. И закрой как следует дверь. Разве ты не чувствуешь, какой на лестнице чад? Задохнуться можно. Старуха, из квартиры напротив, вечно всю свою вонь выпускает на площадку.
Тётя говорила бойко, без запинок и щурила глаза, словно она наслаждалась тем, что умеет так легко, не подыскивая слов, излагать свои мысли.
Юри вошёл и аккуратно, как было велено, закрыл за собой дверь.
— Что это ты там на площадке так долго возился? — спросила тётя, направляясь на кухню.
Её простое обращение, как к родному человеку, словно бы подтолкнуло Юри на откровенность. Он слегка усмехнулся и сказал:
— Не знал, постучать или войти просто так.
Тётя остановилась на пороге кухни, через плечо быстро взглянула на мальчика и по-свойски пошутила:
— Ишь выдумал! Какой тут может быть стук. Я теперь тебе и мать, и отец, и тётя, и… страх и любовь… Заходи — и всё тут!
Юри ничего не сказал. От тётиных слов на душе у него стало тепло. Но… Как эта многоречивая встреча отличалась от спокойного приветствия скупой на слова матери.
Видя, что мальчик всё ещё держит портфель в руках, тётя вернулась, распахнула стенной шкаф и, кивнув в его сторону, проговорила:
— Верхние полки твои. И эта вешалка тоже. Уложи всё сам, как нравится. Но только сначала поешь. Я нажарила картошки. Она уже начинает остывать.
Во время обеда почти не разговаривали. Только по мере надобности тётя произносила короткие замечания. Было похоже, что Эрна Казук иной раз может и помолчать. Но если уж заговорит, то резко, громко и многословно.
Картошка была на редкость вкусной, этого Юри не мог не признать. Поджаристая, жирная, с большими ломтями ветчины. За картошкой последовали блины с вареньем и какао. Как видно, тётя Эрна любила хорошо поесть. Она не давала спуску и Юри. То и дело подкладывала ему то одно, то другое; парень уже не знал, куда деться.
— Ну, наелся? — спросила тётя Эрна, когда Юри поставил на блюдечко пустую чашку.
— Да, спасибо. Даже объелся.
— И прекрасно. А теперь вымой посуду. Мытьё посуды после каждой еды будет твоей обязанностью. Колоть и таскать дрова — тоже, — распорядилась тётя и шутливо добавила: — У нас нежничать не приходится. Кто не работает, тот не ест!
Юри понравилась конкретность заданий, и он быстро принялся за посуду. Тётя Эрна помогала ему, и скоро вся работа по кухне была закончена.
— А теперь — радио и конфеты! — весело скомандовала тётя. Обняла Юри за плечи и повела его в гостиную.
Вечер прошёл как нельзя лучше. Лакомились конфетами, слушали концерт, и под конец тётя начала рассказывать смешные истории о своих школьных годах. Хорошее, невыразимо хорошее настроение стало у Юри, он почувствовал себя дома.
Счастливо улыбаясь, мальчик откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.
— Ах, что это я всё болтаю да болтаю, ты, бедняжка, уже совсем уморился! — сразу же озабоченно запричитала тётя Эрна. — Давай-ка поужинаем — и на боковую.
Ужин был почти так же обилен, как и обед. Хотя Юри и сопротивлялся, ему пришлось ради тётиного удовольствия умять ещё два огромных бутерброда.
Тётя постелила для Юри постель тут же в гостиной на диване. И впервые за много дней мальчик спокойно и беззаботно заснул.
На следующий день, как раз в то время, когда Юри вытирал вымытую после обеда посуду, тётя окликнула его из гостиной, где прибирала буфет, и сказала:
— Когда освободишься, сходим в подвал, принесём оттуда полку и повесим на стену в кухне — для твоих школьных принадлежностей. Вытирай тряпкой кухонный стол получше, не то испачкаешь книги, когда начнёшь делать уроки.
От неожиданности Юри опешил. Он чуть было не уронил на пол чашку.
— А… а разве я… — начал мальчик, подавшись к дверям кухни.
— Что «а»?
— А наш стол? Разве я не на нём?.. — продолжал Юри запинаясь.
— Стол? — удивилась тётя Эрна, вскидывая брови. — Эээ… нет, — протянула она, показавшись на пороге гостиной. — Зачем же, его и поцарапать недолго!
И, точно опасаясь, что мальчик может усомниться в твёрдости её решения, повторила ещё раз:
— Эээ… нет. Об этом не может быть и речи!
— А дома я всегда… — попытался Юри отстоять свои права на стол.
— Видишь ли, Юри, — тётя Эрна взяла мальчика за руку. — Твой дом теперь здесь. И я не разрешаю портить стол и шкаф в нашей гостиной. Это дорогие вещи, их надо беречь. А ты прекрасно можешь заниматься и за кухонным столом. Понятно тебе?
Юри не проронил ни звука, и тётя добавила уже мягче:
— Кроме того, ко мне часто приходят знакомые на чашку кофе и… Как же ты станешь в гостиной заниматься? Не правда ли? И спать тебе тоже лучше на кухне, там для тебя места хватит. В подвале есть старая раскладушка. Принесём её сюда и…
Весь вечер Юри почти не открывал рта. На сердце у него скребли кошки, как обычно бывает, когда с тобой поступили несправедливо. Мальчик всячески старался убедить себя в том, что тётя, может быть, и права по-своему. Ведь есть такие люди — берегут свои хорошие вещи, словно безумные, ходят в залатанных штанах, а у самих в шкафу полдюжины новых костюмов. Мать однажды говорила ему о таких чудаках, неодобрительно покачивая головой.
Однако чувство обиды не проходило. Каждый раз, когда Юри бросал взгляд в сторону гостиной, ему казалось, стол притягивает его к себе, зовёт, прямо-таки стонет. Но теперь половину стола занимает фикус! Юри начинал всё больше и больше ненавидеть это растение с твёрдыми овальными листьями. Как смеет фикус стоять на столе, за которым работала мать Юри!
— Молодой человек, долго ты там ещё будешь заниматься зубрёжкой? Иди слушать радио! — донёсся из гостиной голос тётки.
Юри очнулся от своих мыслей. Лист тетради, лежащей перед ним, был так же чист, как и тогда, когда мальчик сел за уроки. А ведь Юри надо было догнать своих товарищей по классу, и сегодня он решил повторить весь материал по математике за те дни, когда его не было в школе.
— Мне надо ещё кое-что посмотреть… — ответил Юри нерешительно, но всё-таки встал и прошёл через переднюю в гостиную. Тётя уже хлопотала возле приёмника. Послышалась музыка, пение.
— Успеешь позубрить и потом, — небрежно сказала тётя Эрна. Наконец она настроила приёмник и, тяжело опустившись на диван, добавила: — Но запомни мои слова: неучи мужики умеют делать деньги ничуть не хуже учёных мужей. Вот так-то. Дай-ка мне конфеты и сам тоже возьми.
Юри взял со стола массивную вазу с шоколадными конфетами и поставил на диван между собою и тётей. Тётя брала в горсть конфеты и с удовольствием ела.
По радио передавали интересный спектакль. В нём говорилось о героическом подвиге двух молодых партизан, брошенных в фашистский застенок. Несмотря на пытки, партизаны молчали. И это спасло жизнь их товарищам.
— Ах какая глупость! — воскликнула вдруг тётя Эрна. Поднялась с дивана и раздражённо выключила приёмник. — Всё это было совсем не так. Каждому своя шкура дороже чужой.
Её слова были настолько неожиданны, что Юри даже подпрыгнул на диване. Широко раскрытыми глазами уставился он на тётю. А та взяла из вазы ещё одну конфету и засунула её за щёку. Затем придвинула вазу к Юри и проворчала:
— А чего ты-то не берёшь?!
Но у Юри рука не поднималась.
— Что с тобой? Чего ты на меня уставился?! Бери!
И так как Юри всё ещё не мог двинуться с места, тётя с сожалением пожала плечами и отнесла вазу на стол. Но по пути она многозначительно добавила:
— И нечего на меня так смотреть. Я ведь понимаю, что тебе пришлось не по носу. В школе твою голову забивают побасенками о подвигах пионеров, комсомольцев и прочим вздором… Небось мы её живо проветрим.
Остаток вечера Юри просидел за математикой. В голове, правда, роились всякие посторонние мысли, но Юри мужественно пытался их отогнать. А это занятие не из лёгких, ведь нет такой двери, которую можно запереть на ключ перед мыслями. Так, чтобы ты был по эту, а они по другую сторону дверей. Времени ушло в два раза больше, чем того требовалось, и всё-таки мальчик чувствовал: по-настоящему он правил не усвоил. Придётся завтра или послезавтра их повторять ещё раз.
Во время ужина тётя неожиданно спросила:
— А ты знаешь, где живёт твой отец?
Юри вздрогнул. Рука, державшая чашку, опустилась… Для чего тёте понадобились такие сведения?
— Не знаю.
— Только смотри не ври.
— Я никогда не вру! — Юри возмущённо тряхнул головой.
Увидев оскорблённое лицо мальчика, тётя Эрна рассмеялась.
— Ну чего ты так испугался! Отца придётся найти! Непременно.
Юри всем корпусом подался вперёд, будто хотел помешать ей говорить. Но тётя Эрна предостерегающе подняла руку.
— Да, да! Он должен давать деньги на твоё содержание. Инженер-строитель или кто он там есть… Небось большие деньги получает! И мы можем взять с него кругленькую сумму. Пускай-ка вычтут у него из зарплаты!
Теперь Юри уже не мог сдержаться.
— Нет, нет! Только не это. Мама этого не хотела! — воскликнул он с мольбой. Лицо мальчика залил густой румянец. Глаза округлились от испуга.
— Как это «нет»? — Тётя Эрна всплеснула руками. — Кто же деньгами швыряется! Твоя мать была гордячка: вбила себе в голову: дескать, выращу сына сама. Глупая! Ну чего стоит такая гордость? Грош ей цена!
Юри вскочил из-за стола. Да так резко, что стоявшая на нем посуда зазвенела, одна ложка даже упала сначала на стул, а потом и на пол.
— Моя мама никогда не была глупой! — воскликнул мальчик, губы его тряслись от обиды.
— Не скачи, когда ты за столом, — спокойно сказала тётя. — Подними с пола ложку и садись на место.
Юри опустился на стул. Он сидел неподвижно, уставившись взглядом в колени, светлые пряди волос спадали мальчику на лицо.
— Да, все те, кто пренебрегает деньгами, — глупцы! — ещё раз сказала тётя Эрна тоном, не допускающим возражений. Лицо её выражало крайнее недовольство. Она нетерпеливо поднесла ко рту стакан. Потом перегнулась через стол к Юри и добавила поучительно:
— Неужели ты думаешь, что я стану кормить и одевать тебя за «спасибо»?!
— Я пойду работать! — вскричал Юри и с мольбой посмотрел на тётю.
— На работу пойдёшь так или иначе, когда отучишься положенные восемь лет. А из зарплаты этого молодца каждый месяц урвём по крайней мере пятьдесят червонцев[1]. Небось его разыщут. Не зря же милиционерам жалованье платят! А теперь марш мыть посуду!
Лёжа на своей раскладушке, Юри напрасно пытался заснуть.
Из спальни доносился спокойный храп тёти Эрны. Где-то у соседей громко играло радио и время от времени слышалось резкое щёлканье костяшек домино.
На потолке боролись друг с другом светлые и тёмные пятна. Это оттого, что ветер раскачивал росший перед уличным фонарём каштан.
Так же боролись друг с другом печальные и радостные мысли в голове Юри. Порою брали верх радостные: у него снова есть дом, о нём заботятся… Но тут же чёрные, тяжёлые мысли яростно кидались в атаку, чувство облегчения исчезало. Сердце начинало ныть: всё существо Юри тосковало о добром слове и ласке.
«Как же быть? — уже в который раз принимался рассуждать Юри. — Тётя права. Такой закон действительно существует: отец должен давать деньги. Вот и мама говорила об этом, только она не хотела их брать. Раз отцу нет дела до нас, то и нам его деньги не нужны… Теперь мамы больше нет. А тётя ведь не обязана содержать меня на свою зарплату. Однако здесь есть что-то обидное. Что же это такое? Может быть, тётины слова? Они такие странные. Как нехорошо она назвала маму!»
Тут мысли мальчика перескочили на другое: он вспомнил услышанную по радио пьесу. Эти двое парней, которых мучили фашисты, были только чуточку старше его, Юри. Им, наверное, лет по шестнадцать. Ему в следующем месяце тоже будет уже тринадцать. Жаль, не удалось дослушать, что с ними произошло дальше. Правду ли сказала тётя, будто своя шкура всегда дороже чужой?
Но ведь когда Нээме осенью заболел и не посещал школу, Вирве целый месяц изо дня в день приходила к нему и объясняла домашние задания.
И для чего тогда Аарне тратит своё время на пятый пионерский отряд? В прошлом месяце он ещё и фотокружок в школе организовал. Разве ему больше делать нечего?
В конце концов Юри одолел сон, и глаза мальчика закрылись.
Опять воскресенье. Солнце светит с безоблачного неба и прямо-таки зовёт горожан на природу. Тех, которые не слышат его зова, меньшинство. На автобусных остановках — очереди чуть ли не в километр длиною. У шофёров такси столько работы, что удивительно, как моторы машин выдерживают такую нагрузку.
Хотя в лесу ещё сыровато, уже много загорающих. Там и сям сидят на расстеленных коврах целые семьи. Отцы и матери разговаривают, дети играют. А прихваченные с собою собачонки увиваются возле отдыхающих, выпрашивая кусочек повкуснее.
Аарне со своим отрядом снова за городом. На этот раз преодолевать расстояния им помогают велосипеды. У кого из ребят такого средства передвижения не оказалось, тем Аарне достал велосипед у членов своей заводской бригады. И вот весь отряд мчит гуськом по шоссе. Не хватает только Юри. Сегодня он решил пойти на кладбище, и товарищи не слишком настаивали на его присутствии. Вряд ли он сейчас почувствовал бы настоящую радость от похода. Пусть пройдёт первое, самое сильное горе. Мальчик ещё успеет нагуляться и наездиться с ними вдоволь. Ведь лето только начинается.
Держа шапку в руке, Юри сидел на краю холмика, покрытого цветами и венками. Большая часть цветов уже увяла, и могила, как показалось Юри, производила впечатление заброшенной. Купленный за двугривенный букетик анемонов не в состоянии был изменить этого впечатления.
Юри оглядел соседние могилы. Там уже зеленел дёрн, цвело множество ярких цветов. А в головах лежали гранитные плиты с именами умерших.
Да. Такой должна стать и могила матери. Хорошо прибранной, с весёлыми свежими цветами… Юри сам позаботится об этом. Станет приходить, поливать цветы. Но поначалу надо привести могилу в порядок. Этого он один сделать не сумеет.
И мысли Юри сразу обратились к тёте Эрне. К единственному оставшемуся у него родному человеку.
Тётя, конечно, поможет привести мамину могилу в надлежащий вид… Иначе быть не может. Кто же ещё?!
С лёгким сердцем зашагал Юри на автобусную остановку и поехал назад в город.
Всю дорогу мальчик думал о том, как они с тётей украсят могилу матери. В голове у него роились планы — один прекраснее другого, сразу и не выберешь, на котором остановиться. Ну да ведь он всё обсудит с тётей Эрной, может быть, у неё возникнет ещё более удачная мысль.
Тётя была дома. Сидела возле торшера на стуле с высокой спинкой и читала. Перед нею на столике стояли конфеты и недопитый стакан чаю.
— Ну, наведался? — Тётя Эрна сдвинула очки на лоб и зевнула. С обложки книги, упавшей ей на колени, в Юри прицеливался из пистолета человек в цилиндре.
— Наведался! — пылко начал Юри и присел на низкую скамеечку возле тёти. — Тётя, а когда мы приведём в порядок мамину могилку? Это дело нельзя откладывать в долгий ящик… Там всё завяло. Я уже обдумал, как она должна выглядеть.
И Юри доверчиво выложил тёте все свои планы, которые родились у него в голове по дороге домой.
Тётя Эрна недовольно взглянула на мальчика. Затем сняла очки и со стуком положила их на столик. Бросив рядом с очками книгу, она поднялась и, раздражённо сопя, зашлёпала на кухню.
Не понимая, что означает такой молчаливый уход, мальчик растерянно посмотрел ей вслед. Когда тётя дошла до передней, Юри вскочил со скамеечки и тихонько окликнул:
— Тётя Эрна!
Она обернулась, смерила племянника долгим суровым взглядом и проворчала:
— Хорошенькая история! Гранитную плиту, альпийскую горку и, чёрт знает, что ещё! А сколько это стоит?! Откуда взять такие деньги?
Юри увидел удалявшуюся спину тётки, но, сделав два-три шага, Эрна Казук недовольно проворчала:
— Там видно будет. Придётся поставить деревянный крест и… А теперь ступай в подвал! Принеси брикеты.
У Юри было такое чувство, будто разбилось что-то большое, прекрасное. Не на блестящие осколки. Нет. А на никудышные черепки.
Мальчик закрыл глаза рукой и воскликнул:
— Для чего крест?! Мама ведь не верила в бога!
Тётя презрительно усмехнулась:
— Понятно! Ты ведь этот самый, с красной тряпкой на шее — пионер! Такие креста не любят. Но не беда: и из тебя ещё можно сделать человека!
В это мгновение раздался стук в дверь.
Тётя поспешно открыла. И Юри услышал, как чей-то знакомый голос спросил:
— Простите, вы, кажется, товарищ Казук, Эрна Казук?
— Да, я Казук! — ответила тётя с вызовом. — Что вам угодно?
— Разрешите зайти на минутку?
Юри увидел на пороге своего классного руководителя, быстро вытер глаза рукавом и поспешил в прихожую.
— Я боюсь впускать в квартиру чужих людей, — возразила Эрна Казук. — Говорите побыстрее, какое у вас ко мне дело.
Юри в одно мгновение оказался возле тёти и вырвал из её рук ручку двери.
— Здравствуйте, учитель Роозма! — воскликнул мальчик так радостно, словно он уже давно ждал пришедшего.
— Аа! Дорогой Юри, это твой учитель. Тогда другое дело. Прошу вас, входите! — И тётя Эрна с готовностью распахнула перед гостем дверь.
Прежде чем войти в гостиную, учитель Роозма на мгновение задержался на пороге и внимательно оглядел комнату. Затем он снял очки и начал протирать их носовым платком. Казалось, он не верит своим глазам и опасается, что очки его обманывают.
Учитель Роозма был очень высокий и сильный мужчина. Его голова со светлыми вьющимися волосами доставала чуть ли не до косяка двери. Ручка же двери исчезала в огромной ладони, словно обломок спички. Как-то он в шутку пожаловался в классе ребятам, что у него в жизни есть две самые главные заботы. Во-первых, где найти такие большие ботинки, которые были бы ему по ноге. И, во-вторых, если сломаются очки, то выйдет целая история: попробуй найти оправу с такими длинными оглоблями, чтобы пришлись ему впору.
Однажды в школьном саду ребята никак не могли сдвинуть с места большой камень. Вдвоём поднять — не хватает силёнок, а втроём — никак не подступишься. Судили да рядили без конца. На их счастье в сад заглянул учитель Роозма. Мальчики сразу кинулись к нему жаловаться на своё горе. Учитель Роозма выслушал их. Обошёл разок вокруг глыбы и взялся за неё. Тут уж ей не было пощады: упирайся не упирайся, а ничего не поделаешь — катись туда, куда толкают.
— Ни дать ни взять — Большой Тылл! — с уважением прошептал кто-то из мальчиков. И с тех пор имя богатыря эстонских преданий — Большой Тылл — прочно утвердилось за учителем Роозма и быстро стало известно всей школе.
— Садитесь, пожалуйста! — пригласила тётя Эрна после того, как гость вновь водрузил очки на нос.
— Большое спасибо, спасибо, — поблагодарил учитель Роозма, по профессиональной привычке повторяя последнее слово фразы.
Гость опустился в удобное тётино кресло и вытянул ноги. В просвете между узкими светло-серыми брюками и модными туфлями показались пёстрые носки.
— Итак, стало быть, Юри уже переехал, — произнёс учитель Роозма и перевёл взгляд с тёти на племянника, который стоял возле письменного стола и время от времени шмыгал носом. Затем учитель обратился было опять к тёте, но что-то вынудило его ещё раз внимательно оглядеть Юри. Тот опустил глаза, словно боялся, что они выдадут недавние слёзы.
— Вот и письменный стол, и книжный шкаф на месте, на месте, — закончил преподаватель прерванную на время фразу.
— Да, — поспешила вступить в разговор Эрна Казук. — Мы привезли самое необходимое. И одежду Юри, и… да много ли у холостяка добра! — закончила она, силясь всё обратить в шутку. Её привело в бешенство, что учитель сразу узнал стол и шкаф Кангуров. Как это могло случиться? Не бегал ли Юри, чего доброго, жаловаться?
Тётя Эрна, разумеется, не знала, что классный руководитель в течение прошлого года несколько раз побывал в доме Кангуров. Стол и шкаф новейшей модели, сделанные по рисункам матери Юри, ему запомнились с первого взгляда. Такой мебели не было в доме ни у одного из учеников шестого класса.
— Стало быть, место для занятий у тебя есть? — Учитель протянул свою длинную руку и положил её на плечо Юри.
Прежде чем мальчик успел ответить, тётя Эрна воскликнула:
— Как же! Место для занятий, и постель, и всё остальное… Как полагается!
Рука учителя Роозма почувствовала, что плечо мальчика дрогнуло. Казалось, Юри хочет протестовать, возразить тёте. И всё-таки мальчик не произнёс ни одного слова, лишь упорно смотрел мимо тёти куда-то в сторону буфета.
— А что сталось с другими вещами? — спросил учитель словно бы между прочим, только затем, чтобы прервать затянувшееся молчание. Казалось, Антон Роозма обдумывает, как бы тактичнее начать очень важный для него разговор.
— Ах, эти… эти… остальные вещи? — Тётя Эрна смутилась; как видно, она подыскивала наиболее подходящий ответ. — Эти остальные… надо ещё решить, обдумать…
В комнате вновь воцарилось молчание. Учитель опять задумался. Тётя Эрна нервно потирала руки. Тут Юри шмыгнул носом, и гость словно очнулся от забытья.
— Стало быть, мебель всё ещё на старой квартире?
При этом вопросе учитель Роозма вдруг пристально посмотрел в глаза тёте Эрне.
— Там… там… а то как же.
— И квартира пустует?
— Ээ… Один мой знакомый молодой человек сейчас там. Временно, разумеется. На кухне.
Известие было для Юри новостью. Чужой человек — в их квартире! Среди вещей, принадлежащих его матери! Это было так странно слышать.
— Как вы собираетесь решить экономический вопрос? — продолжал спрашивать классный руководитель. Вдруг он улыбнулся и добавил: — Юри уже сойдёт за взрослого, особенно за столом!
— Как-нибудь справимся. — Тётя Эрна усмехнулась, выражение лица её при этом было такое, словно она хотела сказать: «О подобных пустяках можете не беспокоиться». — Обязательно разыщем отца нашего Юри. Пусть платит.
— Совершенно правильно! — одобрил учитель. — Это непременно надо сделать.
Тётя Эрна метнула в сторону Юри торжествующий взгляд.
Но тут мальчик произнёс, запинаясь от волнения:
— Этого мама… мама не хотела.
— Ха, ха, ха! — громко засмеялась Эрна Казук и махнула рукой в сторону племянника. — Я же сразу сказала тебе, что твоя мать в денежных вопросах вела себя неумно.
Юри словно бы стал даже выше ростом. Он хотел сказать что-то очень резкое и вызывающее, но спокойная рука учителя Роозма опустилась на его плечо и заставила проглотить горькие слова.
Все трое ещё некоторое время мирно беседовали. Учитель Роозма уговаривал Юри не стыдиться получать от отца деньги на жизнь, мол, это естественно и тётя совершенно права. Если мать решила отказаться от помощи отца, у неё на то были свои причины. Но у тёти этих причин нет. Да тётя и не обязана кормить и одевать Юри на свою зарплату.
Радость, с которой Юри встретил своего классного руководителя, постепенно угасла. И когда учитель Роозма, прощаясь, протянул Юри руку, мальчик ответил на её пожатие без всякой охоты.
Юри казалось, будто учитель поверил всему, что говорила тётя Эрна. Поверил, будто Юри готовит уроки за своим письменным столом. Поверил, будто Юри здесь хорошо. У мальчика создалось впечатление, словно Антон Роозма думает о его матери так же, как и тётя Эрна.
Неведомая до сих пор неприязнь к учителю закралась в сердце мальчика.
Он снял со стены ключ от подвала и поплёлся вниз по лестнице за брикетами.
— Нээме, покажи-и-и и нам! — визжали несколько мальчишек сразу. Их голоса были до того пронзительны, что казалось, вот-вот порвутся, как слишком сильно натянутая тетива лука.
— До-о-олго ты будешь разглядывать!
— Ай-ай, не влезайте на спину!
— Пусти-и-и по кругу!
Было ясно, такой галдёж поднялся из-за того, что в класс попал какой-то диковинный предмет, настолько диковинный, что все умирали от любопытства. Точнее говоря, умирали те, кто ещё не успел стать пионером. А пионеры во время вчерашнего похода уже не только разглядели во всех подробностях, но и подержали в руках эту невидаль — гигантский зуб доисторического чудовища!
Откуда же он взялся?
Во время очередного привала Нээме отправился на разведку в находившийся поблизости карьер — там добывали гравий. В самом глубоком месте лопаты рабочих обнажили слой чёрного торфа. Тут-то Нээме и попалась на глаза странная жёлтая кость. Расковыряв пальцем торф, мальчик в конце концов извлёк находку на поверхность.
Сегодня на первой переменке учитель Роозма весьма определённо заявил, что это зуб мамонта. А в таких вопросах Роозма не ошибается. Во-первых, он по специальности биолог, во-вторых, по его словам, он видел точно такой же зуб в ленинградском музее.
Толкотня вокруг находки не уменьшалась. Кто видел зуб один раз, у того вскоре возникало желание посмотреть на него вторично. По зубу старались определить, какой величины могла быть голова мамонта. А по голове пытались представить себе животное в целом.
Кто пробовал перочинным ножиком прочность эмали. Кто в обмен на любую вещь пытался выклянчить зуб у Нээме.
И Юри тоже разок взглянул на зуб и тоже постучал по нему черенком ножа, оценивая качество находки. Сделал он это первым, ведь Юри был соседом Нээме по парте.
А сейчас Юри сидел на краешке подоконника, так как его парта до последнего квадратного сантиметра была занята любознательными зрителями.
За окном частый дождик мыл проклюнувшуюся траву и ярко-зелёные листики; асфальт блестел. Автомобильные шины оставляли на нём зигзагообразные узоры; узоры спустя несколько мгновений вновь расплывались по мокрой поверхности асфальта. Мимо прошли девочки из соседней школы — три под одним зонтом. Не их ли звонкий смех выманил из-за туч солнышко?! Дождь прекратился внезапно, словно кто-то одним движением руки закрыл водопроводный кран.
Юри выковырял из подоконника кусочек замазки и кинул его на улицу. Сразу же перед окном школы опустилась целая стая голубей. Склоня головки набок, птицы убедились, что одурачены, и разочарованно отошли в сторону.
— Чего ты здесь делаешь? — Вирве подпрыгнула и уселась на подоконник рядом с Юри. — Разрушаешь школьное здание?
Девочка махнула рукой на голубей:
— Кыш!
И когда птицы, тяжело взмахивая крыльями, вновь поднялись на крышу дома, стоящего напротив школы, Вирве наклонилась совсем близко к Юри и спросила:
— Ну, ходил на кладбище?
— Ходил.
О чём спросить, что сказать дальше, она уже не знала. Все слова казались неуместными и ненужными.
— Ну, как там… в порядке?.. — чуть слышно пробормотала Вирве. Девочка вряд ли сумела бы сейчас и сама объяснить, к чему именно относился её вопрос.
— Нет, не в порядке! — быстро ответил Юри и швырнул выковырнутый из подоконника кусочек замазки далеко на середину улицы. — Цветы завяли. Тётя говорит, что позже, может быть, приведём в порядок… И крест поставим. А к чему крест?!
— А ты сам разве не сможешь украсить?
Юри беспомощно пожал плечами.
— Я не умею. Не знаю, как этот дёрн и цветы, и…
Вдруг кто-то крикнул с порога класса:
— Юри! К Большому Тыллу! В учительскую!
Не дождавшись ответа Вирве, Юри соскочил с подоконника и побежал в коридор.
Антон Роозма сидел в учительской на диване и что-то записывал в блокнот.
— Садись сюда, рядом со мною, — пригласил он, хлопнув по красному клетчатому дивану и продолжая писать.
Юри осторожно сел, словно боялся, что диван не выдержит тяжести двух человек.
Наконец Роозма спрятал блокнот в нагрудный карман и снял очки. У него были очень светлые глаза. От них к вискам, словно лучики, бежали морщинки. На ровной переносице виднелось маленькое красное пятнышко. Небось от очков.
Взгляд учителя был дружелюбным, но испытующим.
— Скажи мне, Юри, отчего ты перед моим приходом к твоей тёте плакал? — спросил учитель без предисловий.
Юри вздрогнул, но промолчал.
— Ну хорошо. А что ты хотел сказать, когда зашёл разговор о письменном столе?
Юри опять промолчал. Ему казалось, что ответь он правду, это покажется жалобой. Жалобой на тётю Эрну, которая всё-таки взяла его в свой дом и кормит. К тому же вдруг учитель и теперь скажет, что тётя права.
— Ты что, Юри, не хочешь отвечать?
Мальчик помотал головой.
— Тебе нравится у тёти?
— Нравится.
— Вы ладите между собою?
— Да.
Воспитатель задал ещё несколько вопросов, но вызвать Юри на откровенный разговор ему так и не удалось.
После окончания уроков Юри немедля отправился домой — тётя велела ему поторопиться. Она хотела, прежде чем уйти на работу в вечернюю смену, кое о чём переговорить с мальчиком.
Когда Юри вошёл в прихожую, ему в нос ударил удушливый запах кухни. Это тётя варила гороховый суп, жарила свинину и, кажется, опять пекла блины.
Юри глотнул набежавшую слюну: сегодня в школе он ничего не ел.
Деньги у него кончились, а спросить у тёти Эрны ещё он не решался. Ведь только вчера был разговор о том, что денег мало.
— Ну! Мыть руки — и за стол! — весёлым голосом скомандовала тётя из кухни.
Обед показался Юри очень вкусным.
— Гляди-ка, полная тарелка супа исчезла моментально, словно её выплеснули на раскалённый камень, — пошутила тётя, наливая племяннику вторую порцию.
Когда ели блины, тётя Эрна, словно бы между прочим, сказала:
— У меня есть к тебе маленькая просьба.
Рот его был набит едой, и потому Юри в знак согласия молча кивнул.
— Ты знаешь, где находится молочный комбинат?
— Знаю.
— Вот и прекрасно. Сегодня вечером приходи туда точно в половине одиннадцатого. К задним воротам. Они напротив стадиона. Помнишь?
— Конечно, помню. Выкрашены красной краской.
— Правильно, красной. Прихвати с собою мою серую хозяйственную сумку. Я подам тебе из-под ворот пачку масла. Ты положишь её в сумку и отнесёшь домой.
Тётя отрезала новый кусочек блина с вареньем и сунула себе в рот. На её лице не было заметно ни малейшего волнения, словно она говорила о самой обыденной вещи. Ну, скажем, попросила Юри сходить в магазин.
— Ка-ак?! — воскликнул Юри и в испуге уставился на тётку. В этом восклицании был выражен весь охвативший его ужас. И тётя Эрна всё поняла, но спокойно дожевала блин и, лишь намазывая варенье на новый кусок, произнесла тоном, не терпящим никаких возражений:
— Так надо. Разве ты не любишь хлеб с маслом? А?
Блины сразу же показались Юри невкусными. Он положил нож и вилку на тарелку. Руки мальчика упали на колени.
— Ты не бойся. Никто не увидит. Там ходят редко. А если кому-нибудь и случится пройти… По обе стороны от ворот, вдоль забора, растут кусты…
Юри не отрываясь смотрел на тётю. Неужели она и вправду думает, что он просто-напросто боится попасться?
— Да нет, я не об этом… — пробормотал Юри, теребя скатерть.
Тётя перестала жевать.
— Ну, так в чём же дело?..
— Ведь это воровство! — выпалил Юри, всё ещё не отдавая себе отчёта, почему тётя не может понять самого главного.
Между тем Эрна Казук продолжала спокойно обедать.
— Воровство, — повторила она наконец с издёвкой. — Тоже мне событие! Пачка масла.
И тут она разозлилась, сощурила глаза, словно хотела просверлить взглядом сидевшего напротив неё мальчика.
— Выкручиваюсь я, тебя это не касается! Видали умника! Будешь делать, что тебе прикажут. Принесёшь торфяные брикеты, вымоешь посуду и придёшь с сумкой к воротам комбината. Заботься о тебе, а ты только и делаешь, что фыркаешь да рассуждаешь.
Надев пальто, Эрна Казук остановилась в передней и в упор посмотрела на мальчика, который в это время собирал в кухне посуду.
— Юри, поди сюда! — приказала она.
Юри, растопырив мокрые руки, пошёл к дверям.
— Вот сумка. В половине одиннадцатого изволь быть на месте. Не то… смотри…
Дверь захлопнулась, и тётя Эрна ушла. Юри словно окаменел на пороге прихожей. Перед зеркалом на стуле лежала огромная серая хозяйственная сумка. Казалось, она открыла пасть и смеётся над ним.
Когда посуда была вымыта и поставлена в буфет, Юри снял передник, но, так и не повесив его на место, сел на маленькую скамеечку возле плиты.
Большие часы, висевшие в спальне над тёткиной кроватью, медленно отбили три гулких удара.
«До половины одиннадцатого ещё много времени, — мелькнуло в голове у мальчика, и на сердце сразу стало легче. — До тех пор мало ли что может случиться. И мне не надо будет идти туда».
Но Юри прекрасно понимал, что ничего не случится и ему так или иначе всё придётся решать самому.
Мальчик старался отогнать от себя тяжёлые мысли.
«Чего я зря себе голову ломаю! Тётя велела прийти. Моё дело взять сумку и сделать так, как велено. Тётя даст мне масло. Я принесу его домой. Разве я знаю, откуда это масло? Я знаю только одно: мне приказано прийти и взять его».
Но успокоенность явилась лишь на мгновение. Словно солнце, которое торопливо выглянуло из-за бегущих по небу туч и вновь скрылось.
«Ведь я знаю, откуда это масло!» — настойчиво протестовал другой голос. И его атака была такой мощной, что не осталось места никакому оправданию.
В сердце мальчика закрался страх:
«А вдруг тётя больше не пустит меня к себе. Куда же я тогда пойду?»
Страх вынудил Юри снова ухватиться за спасительную мысль:
«Ах, что мне-то до этого! Сделаю, как велено. Зачем совать нос не в свои дела…»
Но какое бы ни принимал Юри решение, оно не приносило ему покоя, и всё начиналось сначала.
Тут Юри вспомнил об уроках. Он живо вскочил с места: надо браться за книги, а решение сложных вопросов можно отложить на потом.
Как приятно вытаскивать из портфеля учебники и тетради — старые знакомые, в их обществе чувствуешь себя так хорошо и уверенно. Страницы, покрытые чёрной типографской краской, дружелюбно шуршат; они словно потихоньку нашептывают что-то такое, чтобы только ему одному было слышно. И шёпот их прост и понятен: «Бери и читай! Бери и читай!»
Но лишь только Юри уселся за стол и склонился над учебником, как снова вспомнил старую хозяйственную сумку там, в прихожей.
Мальчик краешком глаза посмотрел в дверь.
Прямо перед ним зияла широко открытая, с никелированными губами пасть сумки. И по-прежнему насмешливо кривилась.
Юри вскочил и захлопнул дверь.
Сумка исчезла из глаз, но мальчику от этого ни чуточки не стало легче. Юри засунул руки глубоко в карманы и подошёл к окну.
На улице дул порывистый ветер, с шумом швыряя в окно капли дождя. Начавшийся в полдень мелкий дождик перешёл в ливень. В сером низком небе словно прорвало плотину.
Улица была пуста. По ней катился подхваченный где-то вихрем ком бумаги. Высокие ворота дома напротив то стремительно открывались, то закрывались, точно ими играла рука великана.
Справа появился сгорбившийся прохожий. Ветер трепал полы его мокрого пальто. Со шляпы струйками стекала вода.
Юри зябко повёл плечами. Он вдруг с необыкновенной ясностью ощутил, как ветер насквозь пронизывает одежду, как холодные струи дождя текут за ворот и вызывают дрожь во всём теле, — мальчик представил себя на месте этого прохожего. Только у него, у Юри, даже нет надежды попасть в тепло, потому что… потому что ему некуда идти. Тётя Эрна его к себе уже не пустит. У него нет больше дома…
Что же надо сделать, чтобы попасть под крышу, в тёплую комнату, где так приятно пахнет гороховым супом!.. Взять ту серую сумку и пойти?..
Нет! Нет!
Но почему же нет? Сходить разок, и всё в порядке. Никто никогда не узнает.
По-стариковски сгорбившись, Юри опять опустился на скамеечку у плиты. Упёрся подбородком в колени и прижался спиной к горячим кирпичам.
Приятное тепло разлилось по всему телу. Мысли смешались, и все заботы отошли куда-то в сторону…
Юри проснулся от боя часов в соседней комнате. За окном стоял сумрак. Мальчик заглянул сквозь дверь в спальню.
Уже десять!
Юри кинулся в переднюю, быстро надел пальто, натянул шапку, не отдавая себе отчёта в том, что делает, схватил со стула серую сумку и выбежал в коридор.
Дождь прошёл. Лишь ветер всё ещё метался по окутанным сумраком улицам.
Возле соседнего дома Юри почувствовал, что по ноге его ударил какой-то предмет. Мальчик посмотрел вниз и только теперь заметил в своей руке серую сумку.
Навстречу шёл человек. Поравнявшись с Юри, он кашлянул и равнодушно взглянул на мальчика.
Юри испугался. Взгляд прохожего показался ему подозрительным. Мало того, мальчику почудилось, будто встречный обратил внимание на серую сумку… Почему именно на сумку?
Юри быстро переложил её в другую руку, в ту, которая была ближе к стене дома. Пройдя несколько шагов, мальчик рискнул оглянуться.
Человек спокойно продолжал путь, и Юри облегчённо вздохнул. Однако его ноги словно сами собой пустились бегом и быстро понесли мальчика вниз по длинной улице, точно за ним кто-то гнался.
Юри уже не мог избавиться от ощущения, будто взгляды всех прохожих обращены на его сумку.
Мальчик свернул на боковую улицу. Здесь не было никого. Вдруг над его головой распахнулось окно, и из него высунулась какая-то женщина.
Юри в ужасе отпрянул в сторону и, размахивая сумкой, пустился бежать ещё быстрее. Задыхаясь от волнения и быстрого бега, мальчик остановился лишь на углу следующей улицы. Сумка показалась ему вдруг страшно тяжёлой, словно она уже доверху была набита жёлтыми пачками масла.
И тут Юри понял: он не пойдёт туда, к красным воротам. Не пойдёт! Будь что будет.
От сердца сразу же отлегло. Мальчик с каким-то особым удовольствием стал смотреть прямо в глаза встречным прохожим. Ему хотелось, чтобы людей было много, чтобы улицы были полны народа. А он бы шёл вместе со всеми, и все приветливо кивали ему.
Думать об этом было так приятно, что, уже ничего не замечая вокруг, он шёл всё дальше и дальше.
Впереди показался мост.
Уже набережная! Ну и что же из этого? Пойдём дальше. Прямо через мост. Пусть ветер свистит в ушах и теребит полы пальто. Пусть теребит! Это так хорошо!
На середине моста, прислонившись к парапету, стояли два парня. Третий сидел на перилах и болтал ногами. Все они были без шапок и одеты в необычно короткие пальто с поднятыми воротниками.
Когда Юри поравнялся с парнями, двое из них, стоявшие у парапета, словно по команде подскочили к мальчику и преградили ему путь.
Долговязый сутулый парень быстро вынул из кармана какой-то предмет. Что-то затрещало у Юри перед носом. Посыпались искры, вспыхнула зажигалка. Он невольно отступил на шаг и заслонил глаза рукой.
Парни захихикали.
— Голуба, неча дрожать, когда другой мужик закуривает, — нараспев произнёс владелец зажигалки, запалил торчавшую у него изо рта сигарету и выпустил струю дыма прямо Юри в лицо.
Затем синеватый огонёк зажигалки сделал круг, чуть было не задев Юри по носу, и направился ко второму парню, ростом поменьше. Но прежде чем огонёк коснулся его сигареты, зажигалка внезапно взвилась вверх, проделала в воздухе красивое сальто и горящей кометой полетела в сторону третьего парня, сидевшего на перилах моста.
Это Юри как следует стукнул долговязого под локоть.
В ту же секунду долговязый, растопырив руки, кинулся ловить зажигалку; с виду вялый и неповоротливый, он двигался неожиданно быстро.
Парень, который до сих пор сидел на перилах моста и болтал ногами, инстинктивно отдёрнул руки от перил и протянул их навстречу зажигалке.
В ту же секунду раздался его истошный крик.
На мгновение над парапетом мелькнули полосатые носки и ярко-жёлтые туфли. Затем послышался всплеск, словно в воду упал огромный камень.
— Билли! — закричал парень поменьше и перегнулся через перила.
В тусклом свете фонарей река блестела, словно расплавленный асфальт. Тонущий шлёпал руками по чёрной воде, и по ней кругами расходились тяжёлые волны.
— Спасите! Спасите! — истерично закричал парень маленького роста и, отчаянно жестикулируя, принялся бегать взад-вперёд по мосту.
Время было позднее, и нигде не появлялось ни души.
Но вот парень, бестолково кидавшийся из стороны в сторону, взглянул на своего долговязого приятеля и так и замер на месте, он даже рот раскрыл от удивления.
Облокотись на парапет, долговязый неотрывно смотрел вниз на реку. Казалось, он впал в оцепенение.
— Вялый! — закричал тот, что поменьше ростом, и подскочил к приятелю. — Что ты глядишь?! Делай же что-нибудь!
Долговязый, не поворачивая головы, прошипел:
— Хватит и того, что ты орёшь…
— Ты ведь умеешь плавать! — уговаривал маленький.
— Какое там умею!.. Нам обоим будет конец. Одежда намокнет и…
Вдруг с долговязым произошла странная перемена. Он оживился. Вялости и бесстрастности — как не бывало. Парень судорожно вцепился обеими руками в край парапета, перегнулся через него ещё больше и стал неотрывно смотреть на воду…
У самой воды лежала большая серая сумка. В нескольких шагах от неё, возле поддерживавшего мост бетонного быка, Юри торопливо стащил с себя пальто и швырнул на грязный берег. За пальто последовали пиджак, брюки, ботинки.
Вновь раздался всплеск воды.
Резко взмахивая руками, Юри плыл к середине реки.
Через несколько секунд перед ним появился барахтающийся в воде парень.
Юри схватил его за волосы. Но парень стал погружаться в воду. Он потащил за собою и Юри. Вот они опять показались на поверхности. Изо всех сил гребя одной рукой, Юри тянул тонущего к берегу.
Вот уже ноги мальчика коснулись дна. Бредя по грудь в воде, Юри тащил парня следом за собой. Тот перестал барахтаться и судорожно хватал ртом воздух. К счастью, помощь была оказана вовремя, и упавший в воду не успел захлебнуться.
Возле моста их уже ожидали сбежавшие по лестнице приятели тонувшего. Плюхая ногами по воде, они помогли окоченевшим от холода ребятам выбраться на берег.
Юри, шатаясь, дошёл до быка и прислонился к нему. Последние силы покинули мальчика. Тело его сотрясалось от озноба, и он едва держался на ногах. Мальчик прикрыл глаза.
Нет, нет. Так нельзя! Надо одеться. Брюки и пиджак сухие. Их надо немедленно натянуть.
Дрожа от холодного ветра, Юри стащил с себя мокрое нижнее бельё.
Долговязый парень протянул ему брюки, пиджак и пальто. Юри надел их прямо на голое тело. Ветер уже не мог добраться до него, сухая одежда сразу согрела, и мальчик перестал дрожать.
Только теперь Юри огляделся.
По другую сторону быка сидел парень, которого называли Билли. Владелец зажигалки вытащил из кармана бутылку и поднёс её к губам Билли. Тот закинул голову. Вино текло ему в рот, и он судорожно его глотал.
— Хлебни-ка и ты, — парни протянули бутылку Юри. — Быстрее согреешься.
Юри взял в руки бутылку, но больше одного глотка выпить не мог.
— Не хочу, — сказал он, возвращая вино.
— Эх! Ну и недотёпа, — протянул долговязый, пряча бутылку за пазуху.
Билли с трудом повернул голову. Его лицо было синим, губы дрожали.
— Замолчи, Вялый, — пробормотал он. — Парень что надо.
Юри собрал своё мокрое бельё и запихал в серую сумку. В это время возле моста остановилась легковая машина. Из неё выпрыгнул третий парень, тот, что пониже ростом, и сбежал вниз по лестнице к берегу.
— Пошли! — крикнул он. Опираясь на Вялого, Билли с трудом поднялся. Прежде чем тронуться с места, он взглянул на возившегося с сумкой Юри.
— Послушай, ты там! Пошли в такси. Отвезу тебя домой! — сказал он прерывающимся голосом.
На мосту стояло два-три поздних прохожих. Они уступили парням дорогу и о чём-то между собою зашептались.
— Врач нужен? — доброжелательно спросил какой-то пожилой человек в очках.
Услышав его вопрос, Билли выпрямился, сделал мокрой рукой снисходительный жест и бросил, влезая в машину:
— Мерси, дядя. Иди своей дорогой. Здесь маменькиных сынков нет.
В такси не задувал ветер и было тепло. Юри удобно устроился на мягком сиденье. Рядом разместились Вялый и его приятель, тот, что поднял на мосту крик. Билли усадили впереди, рядом с водителем.
— Перво-наперво отвезём домой парня! — скомандовал Билли. Казалось, он любуется своим великодушием: вот он какой — сначала позаботится о своём спасителе, а уж потом подумает о себе самом.
— Где ты живёшь?
Юри назвал адрес тёти Эрны.
— Моё имя Билли, — произнёс спасённый многозначительно и в знак приветствия поднёс к виску два пальца. — А твоё?
Юри хотел было назвать свою фамилию. Кангур, но тут ему вспомнилось, как звали его мальчишки на старом месте жительства, и ответил:
— Юрка.
— Превосходно! — похвалил его Билли. — Ты, брат, смельчак. Билли добра не забывает. Небось мы ещё встретимся.
Вялый заёрзал на своём месте. Парня мучила мысль, как это его обставил такой молокосос Не раздумывая долго, прыгнул в реку. А он, Вялый, который тоже умеет здорово плавать, испугался… Хотя атаман попал в беду.
— Ну уж, нашли героя… — с презрением проворчал Вялый. — Вся заваруха вышла по вине этого сопляка. Кто его просил руками размахивать.
— Замолчи! — гаркнул Билли. — Ты, шкура! Уж я-то тебя знаю.
— Н-не успел… — пробурчал долговязый, оправдываясь.
Невысокий парень, до сих пор сидевший тихо, фыркнул. Вялый бросил на него уничтожающий взгляд и умолк.
Машина остановилась. Подняв тяжёлую сумку, Юри вылез из такси.
— Привет! — Билли опять поднёс два пальца к своей вихрастой голове. — Будь здоров.
Медленно поднимался Юри по лестнице. Ноги, словно налитые свинцом, не хотели слушаться. На ступенях оставались грязные следы, из сумки при каждом шаге капала вода.
Тщательно выжав мокрую одежду, мальчик повесил её над плитой сушиться.
По спине пробежал озноб. Неужели это купание не обойдётся без последствий?.. Только бы не заболеть!
Вспомнились наставления матери, что нужно делать в таких случаях. Мальчик вскипятил чайник, сделал для ног тёплую ванну.
Когда он залез в постель, по телу уже распространилось приятное тепло. Ноги и щёки так и пылали… И на Юри навалился сон.
Юри снилось, будто Билли трясёт его за плечо и что-то сердито приказывает. Желая избавиться от навязчивого парня, Юри махнул рукой. Но Билли не отставал. Наоборот, сделался ещё настойчивее.
Юри с трудом приподнял тяжёлые веки.
Возле его постели стояла тётя Эрна. На ней было пальто, голова повязана платком. Тётя смотрела на мальчика злыми сощуренными глазами.
— Куда ты делся? — процедила она сквозь зубы.
Наконец Юри понял, чего от него хотят. Словно опасаясь удара, он съёжился и натянул на голову одеяло.
Но Эрна Казук, как видно, твёрдо решила получить ответ на свой вопрос. Она со злостью отбросила одеяло в сторону и вцепилась Юри в волосы.
— Встань, когда с тобой разговаривают!
Юри спустил ноги на пол.
— Куда ты делся? — повторила тётя Эрна свой вопрос, переходя на зловещий шёпот. И Юри стало ясно, почему она говорит так тихо, — наверное, она только что вернулась с работы, значит, сейчас полночь.
— Никуда… — пробормотал Юри, лишь бы что-нибудь ответить.
— Ах, так!!! Я рискую… А он… — Эрна Казук не находила слов. Она сдёрнула платок с головы и швырнула на стол. — Он… он дрыхнет. Ему хоть бы что!
— Какой-то парень упал в реку. Я его спасал, — сказал вдруг Юри и опустил голову.
Как только он это произнёс, ему стало стыдно. Почему он не говорит правду, а пытается вывернуться и смягчить тёткин гнев?
— Ах, так! Спасал какого-то парня! — передразнила тётя Эрна. — До чужих парней тебе есть дело, а до того, что я рискую, — нет! Хорошо ещё, всё обошлось. Небось есть вкусно и спать в тёплой комнате ты любишь?! А позови на помощь, так тебя и след простыл.
Такой оборот дела удивил мальчика настолько, что он не смог ничего ответить. Выходит, он и впрямь должен был оставить человека барахтаться в реке? Значит, вовсе не всегда надо помогать попавшему в беду? А только тогда, когда у тебя есть лишнее время? Нет, всё это не так.
Откуда было Юри знать, что тётя всю свою жизнь жила по правилу: какое мне дело до чужих забот, моя выгода и покой мне дороже всего…
— Ну хорошо, — сказала Эрна Казук, стаскивая с себя пальто, — мы ещё с тобой поговорим! Смотрите, как там, в школе, их, этих пионеров, воспитывают! Слов старших они вообще не слушают, делают что захотят!
На кухне она что-то пожевала всухомятку и, не раздеваясь, легла на кровать.
Юри натянул одеяло на голову. Он пытался представить, что же теперь будет, что тётя с ним завтра сделает. Но голова была тяжёлой, все мысли перемешались, под веки будто кто-то песку насыпал — и мальчик снова заснул.
Когда Юри проснулся, комната была полна весёлых солнечных зайчиков. Небось они-то его и разбудили.
«Сколько времени?» — с тревогой подумал мальчик. И тут же испугался: не опоздал ли он в школу?
Так оно и есть. Стрелки часов стояли одна над другой на двенадцати. Тут же прозвучало первое «бом», за которым последовало ещё одиннадцать гулких ударов.
Прежде чем прекратился бой часов, Юри вскочил с постели и торопливо оделся. Но тишина, последовавшая за последним ударом, его успокоила.
«Зачем же мне теперь-то спешить? Уроки в школе скоро кончатся». Юри сел на постель и невесело усмехнулся. «Сегодня я, стало быть, прогулял. В первый раз… Как же это случилось?»
Тут мальчик вспомнил, как вчера тётя возмущалась: дескать, с утра ей снова идти на работу, хотя она только в полночь вернулась с вечерней смены… Значит, тётя Эрна ушла в шесть часов. И не подумала разбудить Юри. Даже будильник не завела.
Юри вымыл под краном лицо, руки и поискал в буфете чего-нибудь съестного.
На сердце у него было тревожно — он жалел потерянный день. Полученное от воспитателя разрешение — не приходить в школу и выучить весь материал во время каникул — не успокаивало. Что из того? Занятия в школе сегодня он прогулял.
Но лишь только Юри вспомнил события вчерашнего вечера, школа была забыта. А вчерашнее пробуждение?.. Тётя тащит его за волосы, и он не смеет сказать правду. О-о, как он жалок! Испугался, а ведь правда на его стороне!
Мучимый этими мыслями, Юри начал шагать из угла в угол по кухне.
Вскоре после полудня тётя вернулась домой. С нею вместе пришли две пожилые женщины. Они громко разговаривали, смеялись, — казалось, квартира до краев наполнилась звуком их речи.
Юри, до этого понуро сидевший возле кухонного окна, поднял голову: приятно было слышать весёлые голоса. Мальчик вспомнил квартиру в Таллине, где к ним часто приходили гости, где звонко-звонко смеялась мама…
В кухне появилась тётя. Притворив за собою дверь, она быстро прошла к окну.
— Иди же. Гости хотят с тобой познакомиться.
У Юри отлегло от сердца.
— А об этом… о вчерашнем ещё поговорим! — Тётя погрозила пальцем у самого носа мальчика. Её голос был строгим. Чувствовалось, что она продолжает сердиться на него и только из-за гостей держит себя в руках.
Большими ясными глазами Юри посмотрел прямо в глаза женщине. Тётина угроза, словно бы ударившись о барьер, отскочила и рассыпалась на множество ничтожных кусочков.
— Что ты на меня уставился? — прошипела Эрна Казук.
И тут Юри сказал очень сдержанно и просто:
— Делайте что хотите. У красных ворот я вам не помощник.
— Слыхали?! — Тётины губы скривились в насмешливой улыбке. — Тоже мне гусь! Это мы ещё посмотрим. А теперь марш.
Юри большими шагами прошёл следом за ней в гостиную. Необычайно приятное и спокойное чувство, охватило мальчика. Как будто он только что совершил необыкновенно благородный поступок, и сердце его радуется, да и не только сердце, а всё существо: каждый мускул, каждый нерв, каждая клеточка.
И пока Юри сделал те несколько шагов, которые отделяли кухню от гостиной, ему стала понятной причина его сегодняшнего подавленного состояния. Он не осмелился сказать тёте в лицо правду ночью. Он не осмелился сказать ей, что решение не ходить к красным воротам было принято задолго до того, как он вытащил из воды Билли.
Но теперь-то всё стало ясно!
— Вот, знакомьтесь, это и есть мой приёмный сынок, — послышался тётин ласковый голос, когда они вошли в гостиную. Тётя представила Юри своим подругам, приветливо засмеялась и ласково потрепала мальчика по плечу.
«Как это она умеет так быстро меняться!» — пронеслось у него в голове.
Юри пришлось пройти ещё несколько шагов, так как одна из женщин протянула ему руку. На мгновение глаза мальчика и худощавой гостьи встретились, но только на мгновенье, и сразу же она спрятала глаза за белёсо-синими веками. Вид у неё был недовольный. Юри заметил, что она обратила внимание на его красный галстук и быстро выдернула свои пальцы из руки мальчика. Гостья словно бы хотела что-то сказать, но, как видно, передумала и не произнесла ни слова.
Вторая гостья была полной противоположностью первой. Толстая и неповоротливая женщина вяло откинулась на спинку кресла. На мясистом лице всё время держалась одна и та же ленивая улыбка. Полные руки расслабленно лежали на бархатных подлокотниках.
Когда Юри повернулся к ней, женщина медленно приподняла руку и безвольно опустила её в ладонь мальчика. Это слабое движение сопровождалось неожиданно обильным потоком слов.
— Здрасте, здрасте… Гм-кхе, гм-кхе… Да ты у нас мальчик хоть куда — гладкий. Да-ааа… Ну ничего… — Гостья перевела дух, улыбка на её лице сменилась плаксивой гримасой. — Сиротка, да… Сиротка, сиротка. Хорошо всё-таки, что есть на свете добрые люди. Сиротиночка. Ну да плохо ли тебе теперь здесь! Под крылышком тётушки Эрны!
Голос женщины был до того приторным, что у Юри появилось желание прервать её медоточивую речь. Но он не находил нужных слов и должен был ещё долгое время выслушивать причитания по поводу его горькой сиротской доли и невиданного великодушия тёти Эрны.
Наконец женщина умолкла. Тётя Эрна велела Юри сесть и развлекать гостей, пока сама она накроет стол и сварит кофе.
Юри сидел на краешке дивана, сложив руки на коленях. А взгляд мальчика был словно прикован к носку туфли разговорчивой гостьи. Туфля в такт словам женщины всё время двигалась вверх-вниз, вверх-вниз.
Но вот носок туфли застыл на месте, и гостья обратилась к Юри с вопросом, одним, другим; вопросам, казалось, конца не будет. Где мать работала, почему отец от них ушёл и тому подобное. И после каждого вопроса Юри всё сильнее хотелось вскочить с дивана и убежать. Но он заставил себя сидеть на месте и даже отвечать женщине, правда, как можно короче, а иной раз просто словами «да» или «нет».
В то же время Юри всё время ощущал на себе пристальное внимание тощей гостьи, она словно хотела пронзить его своим взглядом. Мальчик ясно видел, что она не сводит глаз с его груди, с его красного галстука.
Наконец тётя Эрна позвала Юри помочь ей на кухне, и мальчик избавился от неприятных расспросов.
Стол получился богатый. Как, впрочем, и всё в доме тёти.
По дороге с работы Эрна Казук купила пирожные и булочки, конфеты и печенье. А её товарки принесли большой торт «полено».
После первых глотков кофе разговор вернулся к Юри. И мальчик понял: он — виновник сегодняшнего угощения. Тёте не терпелось продемонстрировать перед гостями своё великодушие: ещё бы, ведь она взяла на воспитание бедного сиротиночку!
— Да, да-а! — вздыхала тётя Эрна, соглашаясь со словами тучной, не в меру разговорчивой гостьи. — Да-а. Это нелегко. Мальчик уже большой. Нужна одежда, обувь. О питании и говорить не приходится. Растущий организм. Но что поделаешь, если сердце не позволяет поступить иначе. Как оставить ребёнка на произвол судьбы… Попробуем перебиться… Не правда ли, Юри?
Вопрос был задан таким ласковым голосом, будто между ними не было ни малейшего недоразумения.
Юри понял, что тётя хочет показаться гостям в наилучшем свете. Хочет выставить напоказ свою доброту и щедрость по отношению к бедному, оставшемуся без семьи мальчику.
Её лицемерие было отвратительно, и Юри не произнёс ни слова в ответ… Он смотрел не отрываясь в свою чашку, стиснув в кулаки лежавшие на коленях руки. До чего же неловко и противно было ему чувствовать себя главным действующим лицом во всей этой комедии.
Когда стало ясно, что ответа не дождёшься, тётя Эрна похлопала Юри по плечу и сказала:
— Он у меня очень стеснительный. Но ничего, мы исправимся. Не правда ли?
Наконец Юри оставили в покое, разговор завертелся вокруг событий и новостей на комбинате, где работала Эрна Казук. Вспомнили о чьём-то обмене квартир и вновь заговорили о молочном комбинате. Затем под обстрел их языков попал некто Куремаа, лишь недавно назначенный главным инженером комбината.
— Тьфу, даже страшно подумать, каким типам ты должна подчиняться! — с презрением произнесла тощая гостья. Подняла чашку, отпила глоточек кофе и продолжала: — Его отец был в нашем доме дворником. А этот Куремаа бегал сопливым мальчишкой… А какая у них стояла грязища! Ужасно! Подумайте только, они даже мыла не покупали. Дескать, не было денег! Старуха ходила к моей прачке, выпрашивала кусочек. А теперь этот мальчишка Куремаа — вдруг главный инженер! Прямо досада берёт, как подумаешь…
Тощая гостья тяжело вздохнула и, чтобы немного успокоиться, вновь отхлебнула глоточек кофе. Как видно, эта тема разговора чрезвычайно взволновала тощую гостью — от её сдержанности не осталось и следа. Она вновь с наслаждением начала в самых неприглядных красках описывать детство главного инженера.
— Этот Куремаа, говорят, крупный партийный работник, — не то спрашивая, не то утверждая, произнесла тучная гостья и вновь начала постукивать об пол носком туфли.
— А то как же. Как же иначе его назначили бы главным инженером? Разве он мог соответствующий институт кончить?! Как же! Ждите!
Всё тревожнее бьётся сердце Юри. Кажется, словно какая-то мутная волна с шумом ворвалась в комнату и теперь плещется возле стульев и шкафов, с каждым словом поднимается всё выше и выше, становится всё грязнее и отвратительнее.
— С малых лет уродуют детей! Кроят на свой манер, принуждают… — продолжала возмущаться тощая гостья.
— Нацепят на шею красный галстук — и кричи «ура»!
Произнеся последние слова, женщина поверх чашки взглянула на Юри. И мальчик почувствовал, что вторая гостья и тётя Эрна тоже так и мечут в него осуждающие взгляды. Грязная, мутная волна захлестнула его с головой, и казалось, вот-вот задушит.
Мальчик поднял голову, выпрямился и заговорил:
— Наш классный руководитель тоже член партии. Его все уважают. Он прекрасный человек!
Тучная гостья затряслась от беззвучного смеха.
— Вы слышали! — еле выговорила она, колыхнув плечами. — Вот оно, теперешнее воспитание! Только и умеют грубить старшим!
Толстуха с трудом перевела дух. Наступившей паузой проворно воспользовалась другая гостья. Она презрительно скривила губы и сказала с издёвкой:
— Ну конечно, ты, деточка, и есть тот самый судья, который призван решать, что он за человек. Прекрасный или премерзкий.
Тут Юри поймал на себе взгляд тёти Эрны. Глаза её были холодны и враждебны.
— Нехорошо возражать старшим. Разве этому тебя учат в школе?
— А если то, что говорят старшие, неправда! — воскликнул Юри и вскочил с места. — Мама всегда говорила, что…
— Что говорила твоя мать, это нас не интересует, — отрезала тётя Эрна. — И эту красную… Тебе незачем дома на шее таскать. Если в школе заставляют, там и носи, а тут нечего, не смей…
— Никто меня не заставляет! — перебил её Юри, еле сдерживая подступившие к горлу слёзы. Однако голос мальчика звучал твёрдо и спокойно. Глаза смотрели прямо в лицо тётке. Точно так, как в тот момент, когда он сказал ей про красные ворота.
— Никто не заставляет! — повторил Юри гордо. — Я сам хочу!
Эти слова окончательно вывели тётю Эрну из равновесия. Её лицо и шея покрылись красными пятнами. Руки вцепились в край стола. Щёки задрожали. Губы её зашевелились, но звука не было.
Наконец тётя поборола себя. Руки отпустили край стола, пятна на лице стали бледнее, к ней вернулся дар речи.
— Вон! — произнесла она очень спокойным голосом. — Вон! И чтобы твоей ноги здесь больше не было!
Странное чувство облегчения охватило Юри. Он с высоко поднятой головой прошёл между стульями в переднюю. Казалось, с его плеч скатился тяжёлый камень и остался лежать на диване. От этого спина выпрямилась, а шаг стал твёрже.
Юри натянул пальто, надел шапку. Возле зеркала на стуле лежал портфель. Мальчик взял его под мышку и направился к двери.
Из столовой донёсся голос тёти Эрны:
— Если ты раскаешься и захочешь вернуться, то двери дома тёти Эрны для тебя всегда открыты.
Юри ступил на порог гостиной, приподнял шапку, поклонился и сказал:
— Счастливого вечера!
Закрыв за собою дверь квартиры, мальчик не переводя дыхания сбежал с лестницы и домчался до первого угла.
Куда-то торопились люди, шли машины, бежали дети. Улицы были полны движения. Каждый прохожий стремился к своей цели.
А у него? Куда пойдёт он? Прямо или налево, или, может быть, назад? Куда ему держать путь? Всё равно куда!
Хотя ему была предоставлена полная свобода действий, Юри понимал, что принять решение трудно. Для этого надо иметь цель. А какая цель у него? Куда ему стремиться? Он не знал.
Свернув по улице влево, Юри увидел парк. «Там можно посидеть и подумать», — решил мальчик и быстрыми шагами пошёл к парку.
Через несколько минут он уже стоял под старыми каштанами. Их листья были ещё крохотными и зябко скручивались в трубочки.
По ещё непросохшему песку парка между толстыми стволами деревьев весело бегали малыши. Кидали пёстрые мячики, мчались на маленьких велосипедах, сновали туда и сюда возле выкрашенного в красный цвет игрушечного домика. Какая-то девчушка в пушистой красной шапочке сидела на корточках и внимательно разглядывала ползущую по травинке букашку.
Няни устроились на скамейках, читали, занимались рукоделием или же ленивым взглядом следили за вознёй малышей.
Жизнь здесь текла уверенно и спокойно. Скоро все эти люди пойдут по домам, поедят, лягут отдыхать.
Не выбирая места, Юри присел на скамейку возле пруда. Положил портфель себе на колени и с силой сжал его ручку.
Сердце мальчика похолодело от страха. Теперь он совершенно одинок. Скоро стемнеет. Где он ляжет спать? Где возьмёт еду? В кармане у него лишь несколько рублей. На эти деньги можно купить две-три булочки. А дальше? Страх мешал ему думать. Широко раскрыв глаза, Юри уставился на зеленовато-серую воду пруда.
Малыши уже давно разошлись по домам. Только следы велосипедных колёс на дорожках и несколько забытых формочек для песка на детской площадке ещё напоминали об их пребывании.
Постепенно исчезли из парка и гуляющие: весенние вечера часто бывают сырыми и неприветливыми.
Низко спустившееся солнце вырисовывало на газонах длинные чёрные тени; они, словно гигантские стрелы, упирались в пруд и в сидящего возле него Юри.
Мальчик не помнил, о чём он думал в последние часы. Мысли, словно испуганные зверьки, разбегались в разные стороны. Собрать их воедино у Юри не хватало сил. Кто-то сел на скамейку рядом с мальчиком. Что-то у него спросил. Юри что-то отвечал незнакомцу, но о чём именно шла речь, уже не мог вспомнить.
Мозг мальчика неотступно сверлила одна мысль: надо искать ночлег. Уже сейчас в тоненьком пальтишке холодновато. А что будет, когда солнце попрощается с городом, когда темнота окончательно воцарится в парке?
Куда пойти?
И вдруг словно луч солнца ворвался в тёмное помещение. Страх отступил, даже словно бы стало теплее.
Ведь у него, Юри, есть дом! Там, где они жили с матерью. Там их вещи. Туда и надо пойти. Наверно, ключ внизу у дворника. Если молодой человек, знакомый тёти Эрны, и живёт на кухне — не беда. Места хватит обоим.
Счастливый, что всё так просто решилось, Юри пустился бегом по улице. Учебники и тетради весело подпрыгивали в портфеле. От быстрого движения мальчик согрелся. Заботы отошли в сторону. И в голове стали возникать планы, один лучше другого.
Дом у него есть. Может быть, удастся на лето устроиться на работу. Может быть, с платой за квартиру потерпят — дадут отсрочку… А пока можно и какую-нибудь вещь снести в комиссионный магазин. Например, фотоаппарат — давнишний подарок отца. Вещи матери, конечно, продавать нельзя.
Вот уже и бульвар Раннапуйестээ. Здесь поворот к дому Нээме. А там надо свернуть, если идти к Вирве. Может быть, сходить навестить их. Спросить, что нового произошло сегодня в школе.
Добравшись до угла, откуда были видны окна квартиры, где они жили с мамой, Юри остановился.
Что бы это могло значить?
Окна ярко освещены!
Медленно зашагал мальчик дальше. Ему не хотелось верить в то, что случилось непоправимое, но по мере приближения к дому предчувствие беды усиливалось. Однако Юри решил выяснить всё до конца.
Знакомо щёлкнула калитка, как прежде проскрипела лестница, даже половик возле дверей был тот же — сколько раз Юри вытирал об него грязные ботинки!
Но на дверях уже не висело таблички с именем матери. И это так испугало Юри, что он не смел двинуться с места. Стоял и смотрел на рамку, в которую прежде была вставлена карточка с двумя написанными рукой матери словами: «Эстер Кангур».
Теперь рамка была пуста и словно бы говорила стоящему за дверью сыну Эстер Кангур: «Здесь уже нечего искать».
Сквозь двери доносился громкий разговор и смех. В квартире, как видно, было довольно много народа.
«Ну и что же, — успокаивал себя Юри, — я ведь не собираюсь делать ничего плохого… Ведь здесь наши вещи. Вот и синий почтовый ящик висит на двери… и половик на полу…»
Мальчик поднял руку и надавил на кнопку звонка. Звонок был в неисправности, как и прежде: если нажать прямо, то не получается контакта, а если немного влево, то…
«Трррр…» — послышалось сразу из-за двери.
Смех и шум в квартире прекратились. К дверям приближались тяжёлые гулкие шаги. В следующее мгновение Юри стоял лицом к лицу с незнакомым молодым человеком.
— Что тебе надо, мальчик? — спросил тот, не дожидаясь, пока Юри поздоровается. — Ты, наверное, к прежним жильцам пришёл. Так они больше не живут здесь. Теперь эта квартира моя.
Пока молодой человек говорил, Юри смотрел сквозь открытую дверь в столовую.
С первого взгляда мальчик заметил, что все их вещи целы. Кушетка, стол, стулья, ковёр… Там, где стояли прежде письменный стол и книжный шкаф, на обоях выделялись невыгоревшие прямоугольники.
Круглый обеденный стол был раздвинут и накрыт праздничной скатертью, той самой, которую мама берегла для гостей. За столом сидели несколько молодых людей и девушек.
— Артур, кто там пришёл? Ещё гость? — спросил один из гостей.
— Нет, — ответил молодой человек, открывший Юри дверь. — Тут какой-то мальчик прежних жильцов разыскивает.
— Ну так чего ты там застрял? Нам без тебя скучно! Ведь ты именинник! — закричало сразу несколько голосов.
— И зачем это надо на ночь глядя в чужую квартиру ломиться, — сказал кто-то недовольно.
Молодой человек хотел ещё что-то спросить, но Юри уже не слушал его, он повернулся и выскочил за дверь.
Да, здесь, в его собственной квартире, он был посторонним.
Но что это значит? Неужели и вправду сюда пущены новые съёмщики? Ведь мать внесла квартплату за месяц вперёд. А может быть, это просто знакомые тёти Эрны, её друзья? А как же мебель? Что, если пойти и порасспросить обо всём соседей с первого этажа, например дядюшку Холлмана?
Юри, который как раз дошёл до калитки, обернулся назад и увидел, что нижний этаж не освещен. Наверное, старик Холлман опять уехал в Таллин к сыну.
Медленно передвигая ноги, доплёлся Юри до угла бульвара Раннапуйестээ. Лёгкий ветерок, тянувший с реки, принёс запах краски — в порту яхтклуба ремонтировали парусники и лодки.
Мальчик бросил последний взгляд на бывший свой дом и завернул за угол.
Улица уводила Юри всё дальше от дома. Но увести его от тяжёлых мыслей она не могла. Как ужасно, что в их квартире живут совершенно чужие люди, пользуются вещами, которые так берегли и содержали в таком порядке руки его матери!
Перед Юри вновь встал беспощадный вопрос: куда пойти?
Мальчик осмотрелся. Его окружали тихие вечерние улицы. Надвигающаяся ночь казалась ужасной. Словно огромные пасти, чернели открытые ворота домов. Река плескалась таинственно и жутко.
«Может быть, пойти к Вирве?»
Нет. У них крохотная комнатушка и большая семья.
«Ночью ступить некуда, а не то что лечь», — сказала однажды Вирве.
А к Нээме? К соседу по парте, к другу? У них свой дом. Там должно бы хватить места и для него.
Вновь появившаяся надежда заставила мальчика поторопиться.
Юри забыл о чернеющих пастях дворов, они уже не казались такими таинственными. И встречные прохожие тоже выглядели симпатичнее. Он перестал их бояться.
Окна дома Сайдла были темны. За выкрашенным в зелёный цвет забором мелькал Кааро — огромный серый с рыжими подпалинами пёс из породы овчарок, с ним Юри никак не удавалось установить дружеских отношений. Юри частенько бывал у Нээме в гостях, давал Кааро хлеб с маслом и конфеты, но как только собирался уходить, Кааро так и норовил цапнуть его за ногу.
Поэтому сейчас нечего было и думать о том, чтобы приблизиться к дому. Спущенный с цепи сторож бегал вдоль длинного забора, готовый помешать любой попытке Юри нарушить сон его хозяев.
Юри загремел ручкой калитки, чтобы вызвать Кааро на лай. Может быть, хозяева выйдут посмотреть, что это привело собаку в такую ярость, и увидят незваного гостя.
План в основе своей был правильным, но все усилия Юри оказались тщетными. Очевидно, семья Сайдла настолько привыкла к ночному лаю Кааро, что не обращала на это никакого внимания. Ни в одном окне даже не вспыхнул свет.
Вконец измучившись, Юри поплёлся прочь.
«Куда теперь? Куда теперь?» — неотступно стучали в его мозгу всё те же два слова. Неужели ему больше некуда деться?
Весь вечер мысль Юри лихорадочно работала в поисках выхода из создавшегося положения. Его не оставляла надежда найти хоть какой-нибудь ночлег. Но сейчас он должен был себе признаться: теперь действительно всё. Оставалось лишь обратиться к учителю Роозма, но где он живёт, Юри не знал. К тому же мальчик опасался, что классный руководитель просто-напросто заставит его вернуться к Эрне Казук!
Дорожка оборвалась на берегу под наклонившимися к воде ракитами. Рыбаки сколотили здесь из старых досок скамеечку.
Вода, плескавшаяся на повороте реки, казалась чёрной и густой, словно олифа. В голову Юри пришла странная мысль: если окунуть руку в такую воду, то рука, наверное, будет словно в дёгте вымазана. А с кончиков пальцев этот дёготь станет стекать длинными чёрными нитями…
«Ну и ерунда же лезет в башку!» — Юри усмехнулся своим мыслям.
Держась за руки, мимо него прошли молодой человек и девушка. Юри долго смотрел им вслед. И мысленно видел на их месте себя с матерью. Вот они разгуливают по нескончаемым дорожкам огромного таллинского парка Кадриорг, размахивают в такт шагам руками и разговаривают.
Когда же это было?
Очень, очень давно. Когда их бросил отец.
Они сели на скамейку на берегу моря и смотрели, как ветер швырял на камни волны, как возникали и исчезали на воде белые гребешки пены.
— Не беда, Юри, станем друг другу опорой. И всё будет хорошо.
Так сказала тогда мама.
От этого воспоминания на глаза навернулись слёзы. Деревья, дома и берег реки расплылись словно в тумане.
Юри вытер кулаком глаза и вновь двинулся в путь. Ноги сами собой несли его с одной улицы на другую, наконец внимание мальчика привлекла ярко освещенная витрина.
Это был дежурный магазин.
Юри вошёл в него. Заваленные продуктами полки напомнили мальчику о том, что он зверски голоден. Рука нащупала в кармане монетки.
Перед длинным прилавком с никелированными поручнями стояло много людей. Продавщица в белом халате разговаривала с низкорослым пареньком. Он тянулся на цыпочках к высокой стеклянной витрине и говорил что-то плаксивым голосом. Слов было не разобрать, но, по-видимому, возникло недоразумение из-за денег.
Юри пробрался поближе.
— Ты дал мне десять рублей, — строго сказала продавщица.
— Нет… Пятьдесят было. Хы-хы-хы… Последние деньги матери. И до получки ещё далеко. Отец в больнице… Хы-хы-хы…
— Да нет же… было десять! — возразила продавщица.
— У-у-у… — завыл парень на весь магазин.
Парень показался Юри вроде бы знакомым. Высоко обритый затылок, серое пальто… Где же он его встречал?
Тут в дело вмешались другие покупатели.
— Как вам не совестно обсчитывать ребёнка? — стыдил продавщицу солидный гражданин, грозя ей при этом, будто шкодливой девочке, пальцем.
Слова солидного гражданина словно бы послужили сигналом к тому, чтобы начали возмущаться и остальные покупатели.
— Хочет набить себе карман за счёт ребёнка! — кричали одни.
— Не притворяйтесь! — кричали другие.
— Вечное недоразумение с этой сдачей! — вторили им третьи.
Продавщица развела руками. Парень душераздирающе заревел. Покупатели зашумели пуще прежнего.
История закончилась тем, что продавщица усомнилась в своей правоте и открыла ящик с деньгами. Там действительно лежало несколько пятидесяток. Сколько их было раньше, кто знает… Может быть, она и впрямь была невнимательной? Уж очень жалобно мальчик плачет.
— Чего вы ещё ждёте?! Давайте же наконец ребёнку сдачу правильно! — рявкнул солидный гражданин. Тот самый, который вызвал бурю негодования в адрес продавщицы.
И паренёк получил сдачу — сорок пять рублей. Он быстро схватил купленный кусок колбасы, деньги и, вытирая глаза, направился к выходу.
Стоявший посредине магазина Юри так и застыл на месте. Парень был тот самый, который бегал за машиной для Билли, а во время пути молча курил, сидя рядом с Юри.
Проходя мимо Юри, парень бросил на него быстрый взгляд. На его узком лице мелькнула улыбка. Он шагнул к мальчику и протянул ему руку.
— Здорово, смельчак!
— Здрасте… — пробормотал Юри с изумлением — на него смотрели такие радостные с хитринкой глаза, что казалось непонятным, каким образом парень всего минуту назад мог так жалобно плакать.
— Пошли! — парень потащил Юри к дверям. А тот забыл, для чего зашёл в магазин, и послушно побрёл на улицу.
— Моё имя Щелкун! — представился парень. — А ты Юрка, правда ведь?
— Как это Щелкун? — растерялся Юри. — Это что, фамилия такая?
Парень рассмеялся.
— Ха… ха… фамилия! Не фамилия, а прозвище!
Когда они, завернув за угол, вышли на соседнюю улицу, из какой-то подворотни вынырнули Билли и Вялый.
— Глядите, Юрку нашёл! — Щелкун подтолкнул мальчика вперёд, да так, что тот чуть не налетел на Билли.
— Ого! Здрасте, здрасте! Как здоровье? — Билли протянул руку.
— Всё в порядке, — ответил Юри. Но тут же почувствовал, что в горле у него пощипывает да и в носу тоже. До сих пор он, занятый своими заботами, не обращал на это внимания. И добавил, махнув рукой: — Горло вроде бы немного побаливает.
— Что я говорил — парень смельчак! — Билли хлопнул Юри по спине. — Не хуже меня! А вода была всего семь градусов.
Тут Билли вспомнил о Щелкуне.
— Ну? — Он вопросительно взглянул на Щелкуна и сделал пальцами какой-то непонятный жест.
— Как всегда! — Щелкун поднёс кулак с зажатыми в нём бумажками к самому носу атамана.
— Ага. Порядок. Молодец, выплакал копеечку! — похвалил Билли.
Щелкун весело кивнул, затем сгорбился, вобрал голову в плечи и затянул жалобным голосом:
— Пятьдесят было-о! Ууу… ууу… Последние деньги матери. Хы-хы-хы… До получки ещё далеко…
Вялый и Билли фыркнули.
Юри понял, что в истории со сдачей не всё было чисто. Мальчику стало вдруг неприятно оттого, что люди видели его в магазине в компании Щелкуна.
— А ты чего здесь шатаешься? Да ещё с портфелем в руках. Такие, как ты, уже давно бай-бай. Десятый сон видят, — вновь обратился Билли к Юри.
Мальчик, широко раскрыв глаза, переводил взгляд с одного парня на другого. Что ответить? Сказать что-нибудь просто так, лишь бы отвертеться? Или рассказать обо всём? О том, что…
Зоркий взгляд Щелкуна сразу подметил: Юри что-то скрывает…
— Что с тобой? Ведь мы тебе не чужие. Вы с Билли на пару реку обследовали, — сказал он.
— А теперь на пару носами хлюпаем! — подхватил атаман и засмеялся. Его рука скользнула в карман.
— Хочешь, глотни разок. Прополощешь горло. Не то завтра станешь сипеть, как простуженная ворона! — продолжал он, играя под взрослого, и протянул Юри бутылку.
— Не хочу! — Юри оттолкнул руку с бутылкой.
Вялый презрительно усмехнулся.
— Тьфу! Молокосос и останется молокососом! Принесите, пожалуйста, соску и бутылку молока.
— А ты не зубоскаль! — прикрикнул на приятеля Билли и глубокомысленно добавил: — Одно смелое «нет» стоит больше, чем у иного десять трусливых «да».
— Браво! — крикнул Щелкун. — Да ты, атаман, ни дать ни взять мудрец!
Вялый отвернулся, сплюнул и вытащил из нагрудного кармана сигарету. На его скуластом лице появилась гримаса, как у человека, которого мучит зубная боль. Коротко подстриженные волосы торчком стояли над высоким лбом. Ворот рубашки был распахнут и обнажал острые ключицы.
— Ну, Юрка, выкладывай, что у тебя на сердце? — снова спросил Билли.
Юри улыбнулся.
Как приятно было сознавать, что кто-то тобою интересуется, спрашивает о твоих невзгодах и, может быть… может быть, хочет тебе помочь. Даже предложение отпить вина из бутылки теперь показалось Юри проявлением внимания. И он уже готов был пожалеть о том, что так резко отверг дружескую заботу Билли.
Неприятный осадок от истории с деньгами исчез. В ушах всё ещё звучали грубоватые, но лестные для Юри слова Билли.
Как здорово Билли отбрил Вялого! «Одно смелое «нет» стоит больше…» Эта сдержанная похвала словно согревала душу. Юри хотелось услышать ещё что-нибудь хорошее. Всё его существо тосковало по доброму слову.
— Мне негде жить, — сказал Юри без лишних проволочек. В этих словах звучало доверие к своим новым знакомым, просьба помочь и дать совет.
— Ка-ак? — не понимая, спросил Щелкун. А Вялый от неожиданности даже обернулся.
— Негде жить? — с недоумением переспросил Билли.
Действительно, это для всех троих было делом неслыханным. Они шатаются тут и там, иногда ночь напролёт, иногда и две. Но стоит им захотеть — и они могут вернуться опять домой. У них у всех есть дом. У Щелкуна там живёт бабушка, у Билли — бабушка и отец, у Вялого — мать, отец и маленькая сестрёнка. Приятели никак не могли представить себе такого положения в жизни, чтобы человек мог оказаться вовсе без дома, без того места, куда вечером отправляешься спать, где тебя всегда покормят, где можно вымыть лицо и руки.
Особенной любви к своему дому эти парни не питали. Он просто-напросто был для них приютом, в существовании которого они всегда были уверены. Дом принимал их, отдавал всё, что мог в настоящий момент отдать, а зачастую и то, чего давать не следовало бы.
— Так, значит, тебе негде жить? — снова спросил Щелкун с недоверием.
— Да. Мать умерла, тётя выгнала на улицу. И жить совсем негде.
— Фьююю! — присвистнул Щелкун. При этом лицо его вытянулось ещё больше, щёки ввалились, а нос стал тоненьким и острым.
— Ну, тогда тебе повезло: ты встретил как раз тех, кто тебе поможет! — Билли опять похлопал Юри по спине. — Помнишь? Билли добра не забывает!
У Юри вновь появилась надежда, она осветила всё вокруг, словно выглянувшее из-за туч солнце. Мальчик расправил плечи и с облегчением вздохнул. Казалось, будто все заботы отступили перед этой надеждой.
— Итак, приступаем к действию! — скомандовал атаман голосом, в котором чувствовалась привычка отдавать приказания Щелкуну и Вялому. Теперь в число тех, кому приказывали, попал и Юри.
— Ты ел?
— Нет, — Юри покачал головой.
— Ага… Ясно. Ты, Щелкун, марш в магазин. Стрельни там чего-нибудь. Встретимся во дворце. Колбаса для Юрки уже есть! — Билли выхватил из рук Щелкуна кусок колбасы и засунул его Юри в карман пальто.
Щелкун, сверкнув пятками, нырнул куда-то в темноту.
— А ты, Вялый, принеси ещё одно одеяло!
Долговязый недовольно пожал плечами и попытался возразить.
— Там уже есть. Куда их столько…
— Молчать! Тебе сказано: надо ещё одно. Парень простужен, а ты скулишь — лень одеяло принести.
— Ну хорошо, хорошо, — проворчал Вялый и, медленно переступая своими длинными ногами, направился вниз по пустынной улице.
— А мы пройдём здесь, — распорядился Билли. Он показал рукой на ворота, из которых они недавно появились с Вялым.
Билли провёл Юри через мощённый известняковыми плитами двор, через сад, отодвинул несколько полуоторванных досок какого-то забора; мальчики пролезли в образовавшуюся дыру и вновь очутились на улице. Дойдя до её конца, Билли повернул направо. Из темноты, словно чёрные ящики, выступали одноэтажные и двухэтажные дома городской окраины. Они стояли, протянувшись вдоль улицы, и словно смотрели вниз на пешеходную дорожку своими немногими освещенными окнами-глазами.
Наконец подошли к самому последнему строению на окраине города, за ним начинался заросший кустарником покос. В доме было темно и тихо. Подойдя ближе, Юри разглядел, что часть домика с мансардой обвалилась. Как видно, годы здесь сделали своё дело.
Билли посмотрел направо и налево. На улице и на покосе не было видно ни единой души.
— Пошли!
Атаман крепко ухватил Юри за руку и потянул за собою во двор дома. Спотыкаясь о ступеньки, они поднялись по тёмной лестнице на чердак. Билли открыл какую-то дверь и зашептал:
— Наклонись.
Юри зацепился ногой о высокий порог и ткнулся в спину Билли.
— Так. Теперь садись! — снова шёпотом скомандовал атаман.
Юри пошарил рукой вокруг себя. Стула он не нащупал, но пальцы дотронулись до чего-то мягкого. Вероятно, это была кушетка или кровать.
Мальчик осторожно сел и привычным движением положил на колени портфель.
Билли возился где-то рядом. После тихого щелчка выключателя в нескольких шагах от Юри вспыхнула лампочка. Её тусклый свет выхватил из темноты несколько ящиков, два-три сломанных стула и занавешенное рваным мешком окно.
— Вот так, — произнёс Билли, словно подводя итоги своей деятельности. Парень стянул с головы берет и сел на один из ящиков. — Здесь можешь спокойно спать. Крыша прочная. Дождь за шиворот не потечёт. Вялый принесёт ещё одно одеяло. Да-а…
Билли внезапно умолк и подсел вплотную к Юри. Он пытливо посмотрел в лицо мальчика, затем стиснул ему руку и сказал голосом, в котором звучало не только предостережение, но и угроза:
— Об этом доме ты не смей никому и словом заикнуться, понятно? Не то разыщем тебя… Если понадобится, достанем из-под земли. И вот этой штукой превратим в отбивную котлету!
Билли распахнул полу пиджака. Из внутреннего кармана выглядывала оплетённая кожей рукоятка нагайки.
По спине Юри пробежала дрожь. Конура, залитая синеватым светом, зловещий шёпот атамана, наводящая ужас нагайка… Всё это заставило Юри невольно съёжиться, словно он уже слышал над собою её свист.
Где-то внизу замяукала кошка. Долго и протяжно.
Билли отпустил руку Юри. Прислушался.
Вдруг лестница заскрипела.
Юри понял: мяуканье кошки было условным сигналом — это шли свои.
Из темноты лестницы появились лица Вялого и Щелкуна. В синем свете лампочки они казались мертвенно-бледными и внушали ужас.
Вялый бросил одеяло на угол кушетки и проворчал:
— На, парься, если охота…
— Теперь поешь. А потом айда спать. Выключатель здесь, у тебя в изголовье. И смотри, чтобы ты завтра не высовывал носа на улицу до тех пор, пока не придёт Щелкун. Ясно? А то, о чём я тебе говорил, заруби себе на носу. Иначе из-под земли достанем, — закончил Билли свои распоряжения и многозначительно похлопал рукой по внутреннему карману пиджака.
Затем лестница заскрипела под осторожными шагами. На чердаке воцарилась тишина.
Вдруг портфель Юри соскользнул с его колен на пол. Устрашающий грохот, казалось, потряс весь дом и был слышен даже в центре города.
Юри испугался и торопливо погасил огонь. Но сидеть в темноте было ещё страшнее. Рука мальчика вновь нащупала выключатель…
Немного успокоившись, Юри принялся есть. Отломил хлеба, откусил колбасы. На ящике рядом с бутылкой молока мальчик заметил коробочку. «Аспирин», — прочёл Юри. Сомнений быть не могло: лекарство принёс и положил сюда Щелкун.
Но для чего?
И вдруг Юри понял, в чём дело. Ведь он сам жаловался на боль в горле. Вот Щелкун и принёс лекарство. Да, мама всегда говорила, что при простуде лучше всего помогает, если пропотеешь. А от аспирина потеют. Поэтому, наверное, Билли и приказал Вялому принести второе одеяло.
В сердце Юри родилось горячее чувство благодарности к новым друзьям, и каморка на чердаке показалась мальчику не такой страшной, как прежде. Даже тишина, которая вначале пугала, теперь приятно успокаивала нервы. Она располагала к отдыху, усыпляла.
Юри принял аспирин, снял верхнюю одежду и залез под слегка влажные одеяла.
«Странно, что парни ни о чём больше меня не спрашивали, — подумал он, закрывая глаза. — Их вполне устроило то, что я сказал сам».
Казалось, тело с каждой минутой становилось тяжелее, будто наливалось свинцом. Под веками скребло.
Кто-то прошёл мимо дома, гулко прозвучали шаги по мостовой. Где-то далеко-далеко прогудел паровоз. Остановилась машина. Немного погодя дверца, машины громко захлопнулась, и машина покатила дальше…
Юри протянул руку и надавил на кнопку выключателя.
Лёгкий озноб пробежал по всему телу, как бы подтверждая, что аспирин был принят не зря.
Не помогли ни два одеяла, ни таблетки. На следующее утро у Юри поднялся жар. Лицо пылало, во рту пересохло, ставшие непривычно тяжёлыми руки и ноги сводило от боли.
В первый момент после пробуждения Юри, правда, приподнялся на кровати. Даже отпил глоток молока. Но сразу же вынужден был опуститься на постель и лежать не шевелясь. При малейшем повороте головы там словно бултыхался большой камень. Каждое движение сопровождалось долго не прекращающейся тупой болью.
Глаза мальчика вновь закрылись. Но сон его был неспокойным, и слух улавливал малейший шорох как в доме, так и на улице.
Скоро солнце начало прокалывать своими лучами мешковину, занавешивающую окно на чердаке. Правильнее было бы сказать не на чердаке, а в чуланчике, отгороженном от чердака дощатой переборкой, в нём-то и лежал сейчас Юри.
При солнечном свете Юри удалось разглядеть те предметы, которые трудно было различить вечером при синей лампе.
Возле стены валялись пустые бутылки с пёстрыми наклейками. В углу — две-три банки из-под консервов и вся в выщербинах эмалированная кружка. На ящике у самого окна лежала лопата с поломанным черенком.
Обзор всего этого скарба настолько утомил Юри, что он вновь заснул.
Около полудня явился Щелкун. Юри даже не слышал скрипа лестницы. Слух мальчика уловил шаги лишь тогда, когда Щелкун вплотную подошёл к его постели.
— Ого! Ты пылаешь, как после двадцать пятого фокстрота! — воскликнул Щелкун вместо приветствия. — Прими аспирин. Он, щелчок тебе в лоб, снижает температуру.
Юри проглотил таблетку и запил её молоком.
Щелкун вроде бы ещё говорил что-то. Кажется, обещал скоро вернуться и принести горячего молока. Но Юри не был уверен в том, что правильно понял его слова, — мальчик с трудом приподнимал отяжелевшие веки, а в ушах у него гудели какие-то машины.
Так прошло два дня. Затем жар начал спадать. Руки и ноги вновь обрели свой нормальный вес. Песок из глаз тоже куда-то исчез, большой камень в голове стал гораздо легче, не бултыхался больше и не причинял боли.
Очевидно, мальчик так легко отделался только благодаря своей хорошей закалке — весеннее купание могло вызвать и гораздо более серьёзные последствия. Во всяком случае, Билли, как выяснилось, тоже заболел и до сих пор лежал пластом. Он жаловался на колотьё в боку. Оно не давало парню ни повернуться, ни дышать нормально.
Обо всём этом Юри рассказал Щелкун, когда они вдвоём сидели на краю кушетки и за обе щёки уплетали хлеб с мясными консервами.
В течение двух последних дней Щелкун приходил навещать больного каждые три часа. То приносил в термосе горячую воду, то какие-то таблетки, то насильно заставлял Юри есть, то сидел просто так и болтал о всякой всячине.
Однажды вечером Щелкун принёс банку мёда, электрическую плитку, какой-то ковшик и воду в бутылке. Из всего этого должна была получиться, как он выразился, домашняя аптека. Мать, дескать, всегда лечила ему горло мёдом. Пусть только Юри сначала как следует наестся хлеба с мясом.
— В какой школе ты учишься? — спросил Юри, ложкой доставая из банки тушёнку.
— Ни в какой. Мне уже шестнадцать, — ответил Щелкун и добавил для ясности: — Шесть классов кончил — и баста!
— Значит, ты где-нибудь работаешь. Посоветуй и мне, к кому обратиться! — оживился Юри.
— Не хожу я на работу. Просто так шатаюсь по городу.
— Как это просто так?
— Ну, неужели ты не понимаешь? Ничего не делаю. Только старухе иногда дров наколю.
— Матери?
— Нет, бабушке. У меня больше никого нет.
— Если бы у меня была хоть бабушка! — вырвалось у Юри. Всё его горе, которое болезнь оттеснила было на второй план, в это мгновение вновь, словно тяжёлая глыба, навалилось на плечи.
— Такой бабушки, как моя старуха, я и врагу не пожелаю! — Щелкун махнул рукой. — Душу вымотает своими молитвами. И хоть бы только сама молилась. Так нет, и меня заставляет, да ещё кулаками! А если перед едой не помолишься, и есть не получишь.
Щелкун сделал паузу. Затем поднял руку к самой крыше, покрутил в воздухе пальцем и сердито сказал:
— Теперь атомы. Ракеты летают. Верно ведь, щелчок тебе в лоб. А она всё носится со своим Иеговой… Ах, знаешь, из-за этого мне и дом осточертел. Только спать туда хожу.
— Как тебя зовут?
— Эрви. Эрвин Яанович Коппель. Хе-хе-хее!
— А откуда ты еду берёшь?
— Ну ты и мастер допрашивать! Словно милиционер. Откуда я беру?! И там и сям. Ты же видел, как я четыре бумажки выплакал. Иной раз и почище коленце выкидываю.
С минуту оба молчали.
На худенькое лицо Эрви словно бы опустилась серая тень. Парень уставился в засыпанный песком пол. Обычно такие живые, глаза мальчика потускнели, — казалось, он вдруг увидел себя со стороны. Пальцы нервно потирали донышко только что опорожненной консервной банки…
Вдруг банка полетела в угол, к окошку. Эрви поднялся и вздохнул. Устремлённые на Юри глаза его словно бы спрашивали совета, спрашивали, долго ли всё это будет продолжаться, есть ли выход из создавшегося положения…
Юри опустил глаза. Взгляд Эрви был до того печален, что мальчик не в состоянии был его вынести.
Что мог он посоветовать? Как мог утешить Эрви?
— Поступи на работу, — высказал он первую пришедшую в его голову мысль. Ту самую мысль, которую он втайне лелеял.
Вопреки ожиданиям Юри, Эрви расхохотался.
— На работу! Ты что, за дурака меня принимаешь?! — сказал он презрительно. — Среднюю зарплату я и так, щелчок тебе в лоб, сварганю!
Было совершенно ясно, что Эрви стыдился своей недавней слабости: раскис перед чужим мальчишкой, не выдержал свой обычный нахальный тон. И теперь, отвечая на предложение Юри, Щелкун пытался исправить свой промах, пытался казаться этаким удальцом, которому больше всего по нраву его теперешняя жизнь.
Юри поинтересовался, кто такие Билли и Вялый и чем они занимаются. Вначале Эрви лишь махнул рукой: дескать, не твоего ума дело… Он помнил наказ Билли держать язык за зубами. Но через несколько минут заговорил о них сам.
В нём боролись странные, противоречивые чувства. Новичок нравился ему. В Юрке было что-то такое… напоминавшее Эрвину те времена, когда мать и отец Эрвина учили его плавать.
Эти воспоминания словно бы развязали Эрви язык, и он забыл о запрете атамана.
Так Юри узнал, что настоящее имя Билли — Биллем Уусвяли, а Вялого — Велло Эрман. Билли ходит куда-то на стройку, работает. Отец и бабушка лелеют и берегут парня пуще глаза. Всё началось два-три года назад, когда Билли был тяжело болен. Теперь парень здоров как бык, а они всё ещё продолжают его баловать. То ему нужны деньги, то модная одежда и… родные ублажают его как только могут. Ну да ведь на такого, как он, не напасёшься! Ему только подавай!
Вялый тоже «сам себе голова», как и Эрви. Его отец водится с подозрительными людьми, пьёт, да столько, что с трудом отличает светлый день от тёмной ночи. Когда приходит домой, то бьёт всех, кто под руку попадётся. Он уже не раз сидел в тюрьме за воровство и драки. Велло, боясь встречи с отцом, начал по вечерам убегать из дому. Ну, вот ему и понравилась вольная жизнь без узды.
— Вообще-то Билли парень ничего, не то что Вялый. Только больно уж командовать любит. А Вялый — просто змея подколодная. Жестокий и злопамятный.
Словно испугавшись, не выболтал ли он чего лишнего, Эрви заторопился уходить. Но сначала объяснил Юри, каким образом в дневное время, не привлекая к себе внимания, лучше всего выбраться из «дворца».
— Пойдёшь через двор в сад. Оттуда на покос, а дальше сделаешь круг и завернёшь к рынку.
Вскоре после ухода Эрви Юри натянул на себя пальто и решил пойти проветриться.
Дойдя до рынка, мальчик почувствовал, что ноги отказываются ему служить, — ослабли после болезни, а может быть, он и сейчас ещё не поправился. Разве узнаешь? Градусника — и того нету.
Юри прислонился к прилавку ближайшего ларька и сделал вид, будто интересуется ценами на продукты.
Голова кружилась. Консервные банки плыли вперемежку с какими-то кульками и опускались куда-то в глубь ларька.
— Здравствуй, Юри! — послышался вдруг девчоночий голос, он так и звенел от радости.
Банки выплыли из глубины ларька и вновь расположились аккуратно одна подле другой на прилавке.
Юри обернулся. Рядом стояла Вирве. Лицо девочки сияло, как видно, она была очень довольна встречей.
— Где ты пропадал?
От неожиданности Юри вконец растерялся и не мог выговорить ни слова.
Внимательные глаза девочки, казалось, изучали его. Юри смутился ещё больше и уставился в землю. Что ответить?
— Был болен… Простудился.
На лице Вирве, как в зеркале, отражалось её настроение. Сразу же девочка стала серьёзной и озабоченной.
— Ну конечно! Как это я сама не заметила! Ты белый как мел. Но не беда! Небось солнышко тебя опять подрумянит. Правда?
— Да, конечно, — кивнул Юри. Ему сейчас всей душой хотелось взять за руку эту добрую отзывчивую девочку и идти с нею рядом, слушать ее голос, рассказать о своём горе…
Но что-то удерживало. Было ли это нежелание показать себя несчастным человеком, у которого нет ничего, кроме невзрачной одежонки да школьного портфеля? Или он боялся, как бы Вирве не подумала, будто он жалуется на тётю? Или его удерживала угроза Билли, ужас перед его нагайкой? Или не хотелось ему этой весёлой девочке перед самыми летними каникулами портить радостное настроение? А может быть, и то обстоятельство, что все эти дни он ел краденые консервы, мясо, молоко…
Какова бы ни была причина, Юри не сказал ни слова о своих невзгодах. Он лишь стоял и смотрел на девочку.
— Как тебе живётся у тёти? Хорошо? Да? — один за другим задавала Вирве вопросы и тут же сама на них отвечала.
— Ничего… — пробормотал Юри. Эта ложь заставила его вновь опустить глаза. Взгляд его задержался на собственных пальцах, ухватившихся за край прилавка, — какая противная чёрная грязь под ногтями!
Вирве почувствовала, что с Юри не всё ладно. Но что же с ним случилось?
— Когда ты придёшь к нам?
— Не знаю. Там видно будет.
— Если надумаешь, то приходи на новостройку. У отца отпуск. Мы теперь целыми днями там возимся.
— Хорошо, приду туда.
От усталости мальчик еле стоял на ногах. Но почему-то ему стыдно было обнаружить своё состояние. Собрав всю силу, Юри оттолкнулся от прилавка.
— До свиданья… — пробормотал он, не глядя на девочку. — Мне надо идти… ээ… ждёт.
Еле волоча ноги, Юри скрылся за ларьком.
«Что всё это значит? — испуганно подумала Вирве, увидев, с каким трудом Юри передвигает ноги. — Почему он не хочет со мною разговаривать? Почему он совершенно больной ходит по улице?»
Забыв о покупках, Вирве побежала следом за мальчиком.
Но тут она столкнулась со знакомой старушкой. Старушка взялась рукой за корзинку Вирве, и девочке пришлось остановиться. Вирве старалась побыстрее закончить разговор, сказала, что спешит, но на вопросы старой тётушки пришлось отвечать.
Когда Вирве, наконец, освободилась и снова кинулась следом за Юри, она уже не нашла его. Девочка пробежала довольно большое расстояние вниз по улице Кийре, Юри как-то говорил ей, что его тётя живёт на этой улице. Но и здесь мальчика не было видно. Он исчез, как иголка в стогу сена.
Да разве Вирве могла догадаться, что Юри лишь зашёл за ларёк и там опустился на груду ящиков — немного передохнуть.
Встреча с Юри весь день не выходила у Вирве из головы. Девочка рассказала о ней и матери. Они вместе решили, что Вирве могла бы пойти к Юри в гости на новую квартиру. Адрес его тётушки Вирве когда-то записала себе на промокашку. Но когда девочка принялась её искать, выяснилось, что промокашки нигде нет. Кто знает, куда она подевалась!
Вирве помнила только улицу. Но одного этого было мало, чтобы разыскать Юри. Ведь на улице Кийре — более восьмидесяти домов. В тот день девочке пришлось отказаться от мыслей навестить своего приятеля.
Обычно бывает так: если уж какой-нибудь план тебе не удалось осуществить, то мысли начинают вертеться именно вокруг этого вопроса, и воображение рисует тебе картины одну страшнее другой. Так и случилось. Вирве не могла забыть сгорбленную спину Юри, когда он медленно заворачивал за угол, девочка почувствовала себя виноватой: может быть, Юри сейчас нуждается в помощи, а она ничем не может ему помочь. Как это она потеряла промокашку?! Из-за её неаккуратности Юри должен теперь страдать! Может быть, тёти нет дома, Юри сидит голодный, и ему, больному, пришлось идти на рынок.
И Вирве решила завтра же пойти в школьную канцелярию. Не знают ли там новый адрес Кангура?
Опустившись на один из ящиков, сваленных грудой возле ларька, Юри безвольно уронил руки и прислонился к стене. Здесь было так хорошо сидеть! Минуты проходили одна за другой, а Юри всё ещё не мог заставить себя подняться.
Вдруг кто-то толкнул его в плечо. Юри очнулся от дремоты и вскочил на ноги.
Перед ним стоял мужчина в белом халате.
— Что ты здесь рассиживаешь? Небось бутылки таскаешь? — спросил он угрожающе.
— Нет! Нет! — Юри испуганно замахал руками, словно хотел оттолкнуть от себя это обвинение. — Я отдыхаю.
— Отдыхаешь! — передразнил его мужчина. — А потом набьёшь карманы бутылками и мне же придёшь их продавать.
Только теперь Юри заметил, что в ящиках — пустые бутылки. Ведь они стоят по рублю штука, если он не ошибается. Неужели и вправду этот дяденька думает, будто он, Юри, способен на такое?!
Очевидно, испуганный вид Юри успокоил продавца, он понял, что имеет дело с честным мальчиком. Тогда мужчина махнул рукой и сказал:
— Ну, марш отсюда! Ещё, чего доброго, разобьёшь бутылки.
Юри отошёл от ларька, поднял воротник пальто и спрятал руки в карманы.
Скорее туда, во «дворец», на чердак! Там его никто не видит.
Неужели он, Юри, похож на вора?! А может быть, Эрви прав, когда говорит, дескать, если уж ступишь на наклонную дорожку, так и покатишься… вниз. Но что значит «наклонная дорожка»? Ведь он, Юри, не сделал ничего плохого. И ничего плохого не сделает — всё в собственных руках.
Так говорил Аарне, если в отряде кто-нибудь начинал скулить: дескать, я не смогу, у меня всё пойдёт вкривь и вкось.
«Что это за разговор! Вкривь и вкось! Держись крепче, всё в твоих собственных руках!»
Пришедшие на память советы старшего товарища немного успокоили мальчика.
«Только бы прошла эта страшная усталость», — думал он, взбираясь по лестнице на свой чердак.
Покрытая грязными одеялами кушетка так и манила к себе. Юри лёг. Разглядывал облепленные паутиной балки над головой и удивлялся — до чего же приятно лежать!
На следующее утро Юри, вопреки своим опасениям, проснулся бодрым и свежим. Волчий аппетит, в свою очередь, подтвердил, что болезнь окончательно отступила, — истощённый ею организм настоятельно требовал топлива.
Эрви вчера вечером, по-видимому, приходил проведать больного: на ящике стояла полная бутылка молока и лежало несколько пирожков. Наверное, парень не захотел будить заснувшего Юри и ушёл, так и не поговорив с ним.
Рядом с продуктами лежала какая-то книга. Она была аккуратно обёрнута плотной коричневой бумагой.
Юри с удивлением раскрыл её. Прежде всего в глаза ему бросился листок бумаги, на котором было что-то написано карандашом.
Привет, хвороба! — прочёл Юри. — Принёс тебе мировую книгу, развлекайся. Я покупаю такие иной раз, когда копейка выкраивается. Дома у меня, на чердаке, стоит ящик, так он скоро будет полнёхонек! Держать книги в комнате я не могу — старуха закаркает. Этот её Иегова лопнет от злости, если такое увидит.
Твой фельдшер Щелкун.
Юри усмехнулся. Видали, каков Щелкун! Ишь позаботился! А что он любит книги — уж этого-то Юри никогда не думал.
И в сердце мальчика шевельнулось тёплое чувство благодарности к Эрви.
Юри взглянул на титульный лист книги. «Два капитана» Каверина. Да, книга действительно мировая. Юри уже читал её, и даже два раза.
Он отложил книгу в сторону и жадно накинулся на еду.
Откусывая пирог и запивая его молоком, Юри начал прикидывать, какой же сегодня день. И какое число?
«Два дня проболел. Вчера был третий день… Ого! Как же я мог в самом деле забыть об этом, — ведь вчера в школе выдавали табели!
Вирве, наверное, посчитала меня за ненормального, если я даже не вспомнил о таком важном событии. Конечно, у Вирве опять круглые пятёрки. Надо было поздравить…
Где же может находиться сейчас табель Юри Кангура? У Тылла? Вряд ли. Учитель Роозма собирался сразу после окончания учебного года уехать на экскурсию. На юг. Путёвка у него, как говорили, уже давно была на руках… Наверное, табель в канцелярии. Там его можно получить в любое время!»
Юри заторопился. Он даже пирожок не доел, натянул на голову шапку и выскочил на улицу.
Интересно, какую отметку поставили по математике. Четвёрку или тройку? И с русским языком тоже пока не ясно. То тянет на четыре, то, как ни кинь, всё три получается. По правде говоря, в этих тройках виноват сам учитель по русскому языку. Ну и глаза у него! Так и пронизывает тебя насквозь. Хоть бы улыбнулся когда, ну хотя бы чуточку. У многих учеников, лишь только он вызовет, правило сразу вылетает из головы. С Юри дело обстоит не так уж плохо, он поспокойнее, но иной раз случается… Зря учитель русского языка такой строгий. Вот у Тылла лицо всегда весёлое, на его уроках ребята стараются изо всех сил. У кого же хватит совести бездельничать, если к нему так хорошо относятся.
К этому заключению Юри пришёл как раз в тот момент, когда он входил в школу.
Бодро взбежал мальчик по широкой лестнице на второй этаж. На последней ступеньке остановился, прислушался, да так внимательно, что даже голову наклонил набок.
Как тихо в длинных школьных коридорах! Двери классов распахнуты, не доносится ни единого звука: ни стука мела по доске, ни скрипа парт, ни детских голосов, ни слов учителей. Все ушли. На летние каникулы. В лес, к морю, на берег реки… Теперь бы и они с матерью обсуждали план поездки в Ленинград. На следующий день у неё должен был начаться отпуск.
Ах, ничего этого не будет…
Юри покачал головой и побежал вдоль коридора к канцелярии.
Табель действительно оказался в канцелярии.
Юри не вытерпел и раскрыл его здесь же, не выходя за двери.
Ого! Видал! По математике — четыре и… по русскому языку тоже! Вот здорово!
Табель что надо! Одна тройка, правда, там оставалась, как будто бы на развод, но в число первых десяти учеников класса Юри смело мог бы себя зачислить.
— Спасибо! — воскликнул мальчик на всю канцелярию.
Перепрыгивая сразу через несколько ступенек, сбежал он вниз по лестнице. На улице порыв ветра чуть не вырвал табель, который Юри держал за самый уголок. Юри аккуратно свернул документ в трубочку, как следует вытер ладонь о пальто и осторожно понёс табель в руке.
Его так и подмывало поделиться с кем-нибудь своей радостью. Показать кому-нибудь отметки. Но кому?
О, как бы он обрадовал маму! Она положила бы обе руки Юри на плечи, потом отстранила бы сына от себя и сказала бы:
— Молодец! Вот это по-мужски.
Хотя и жест матери, и её слова были Юри знакомы, каждый раз их так приятно слышать заново! Как тосковал он сейчас по доброму слову!
Дома, высокие и низкие, словно провожали мальчика. Их большие квадратные глаза сверкали улыбками. Дома как будто знали, почему так спешит светлоголовый мальчишка.
Автобуса на остановке не было.
Тяжело дыша, Юри встал в свою очередь.
На дне кармана рука нащупала монеты.
Нет. На эти деньги надо купить матери цветы. А до кладбища он дойдёт пешком.
Юри выбрался из очереди.
Времени у него хоть отбавляй. А эти монетки — его последние деньги. Что ему стоит отшагать пять-шесть километров! Пустяки!
Около полудня Юри вышел из ворот кладбища и поплёлся назад в город. Сегодняшняя долгая прогулка всё же была слишком утомительной для неокрепшего после болезни организма. Ноги вновь стали тяжёлыми и с трудом передвигались, как вчера вечером.
В нескольких шагах от дороги, в тени живой изгороди, приютилась скамейка для ожидающих автобуса.
Едва только Юри сел на неё, как сразу же обратил внимание на стоявшую у обочины дороги девочку. Девочка была с непокрытой головой, на спине — две тяжёлые тёмные косы. С белыми бантами.
Сомнений не оставалось: это была Вирве!
И Юри вспомнил, что новый дом Вийкхолмов находится недалеко отсюда, сразу же за кладбищем, на улице Лийва.
Вирве привычным движением провела рукой по волосам, пригладила выбившуюся от ветра прядь.
Мальчик поднялся. Тоска по доброму слову и человеческому теплу так и толкала его к девочке. Ведь на душе его после посещения могилы матери было так пусто! До этого ему казалось, будто мама ещё рядом: она разговаривала, радовалась вместе с Юри, давала советы, заботилась о нём. А там, возле её могилы, всё стало совершенно иным. Там мать словно бы исчезла. Юри видел лишь песок, а на нём увядшие цветы и венки, там всё было слишком суровым и реальным: принесли гроб, опустили в яму, забросали сверху песком — и готово. Всему конец.
Эта реальность происшедшего наполнила сердце мальчика ужасом и мрачной безнадёжностью. Да, ему действительно не с кем поделиться своей радостью, рассказать о хороших отметках.
Юри поднялся со скамейки, и Вирве сразу его заметила.
— Юри!
Девочка чуть ли не в один прыжок перемахнула усыпанную гравием площадку и схватила приятеля за руку. Этот жест был так знаком Юри, что мальчик улыбнулся.
— Как ты сюда попал? Ах, я и забыла… — Вирве вдруг смутилась и, запинаясь, закончила: — А… а там всё в порядке?
Девочка и сама не знала, что она подразумевает под словами «в порядке», но, как и в прошлый раз, не могла найти более подходящих.
— Нет! Нет! — быстро сказал Юри и опустился назад на скамью.
— Что, что нет?
— Не в порядке! — воскликнул Юри, и в голосе его слышалась такая обида, что Вирве испугалась. — У тёти нет денег… А сам я ничего не умею.
Теперь Вирве поняла: его мучает та же забота, о которой он говорил ей, сидя на окне в классе.
— Порядок мы наведём! Все вместе! Ты, я, Нээме… Нет, Нээме уже уехал. Нам помогут. Моя мать придёт, отец тоже обязательно поможет. Там ведь не так уж много работы.
— А гранит?
— Гранит?
— Ну да. Серый, небольшой камень. На котором будет высечено имя.
О гранитной плите Вирве сперва не смогла ответить ничего определённого. Но уже через несколько мгновений находчивая подружка постаралась развеять все сомнения Юри.
— Небось и плита будет. Непременно! Я сейчас точно не могу сказать… но будет! Честное слово! Кто-нибудь поможет нам. Ну конечно! Учитель Роозма! Ах, да… Он уезжает завтра на экскурсию. Ну и что с того! Кто-нибудь другой. Небось мы сумеем взять быка за рога.
Девочка так была занята разговором, так старалась утешить Юри, что не заметила, как подошёл автобус, остановился и двинулся дальше.
— А теперь поехали в город! — И, желая отвлечь Юри от грустных мыслей, Вирве перевела разговор совсем на другое. — Я страшно тороплюсь. Отец послал за гвоздями. — И она сунула под нос мальчику гвоздь, который прихватила с собою в качестве образца. — Ах, чёрт возьми, автобус ушёл! И ты тоже ничего не сказал!
— А я и не собираюсь ехать в автобусе, — пробормотал Юри. — Пешком идти приятнее.
— Ого! Да здравствуют юные путешественники! Но теперь-то ты поедешь на автобусе вместе со мною. Проводи меня. Помоги купить эти чёртовы гвозди! Хорошо?
Юри колебался. Открыть ли правду? Рассказать ли девочке, что он свои последние деньги потратил на цветы для матери? Или продолжать притворяться, будто его привлекает прогулка?
По обсаженному тополями бульвару приближался следующий автобус. Пассажиры подхватили свои пакеты.
— Пошли! — Вирве потянула мальчика за рукав.
Но Юри упёрся.
— Ну, какой ты! — Вирве обиделась. — Неужели не можешь поехать со мной. Заставляешь себя сто раз упрашивать!
Девочка хотела Юри добра, надеялась немного его успокоить, порасспросить о здоровье, и его нежелание поехать с нею больно задело её.
Поняв настроение Вирве, Юри быстро заговорил:
— Не сердись. Я бы поехал с тобою, но у меня… у меня нет денег. Ни копейки.
Девочка не ответила. Только в глазах сверкнула радость, будто слова Юри привели её в восторг. Затем она вновь схватила Юри за руку и бегом потащила к автобусу: в открытые дверцы как раз впрыгивал последний пассажир.
Места возле окошка на последнем сиденье были свободны. Дети пробрались туда и уселись, тесно прижавшись друг к другу. Здесь было уютно, словно в отдельной комнатке.
— Куда это ты вчера на рынке исчез? — шёпотом спросила Вирве, когда билеты у кондуктора были уже куплены. — Я с ног сбилась, разыскивая тебя. Потом хотела навестить тебя на новой квартире, но, знаешь, стыдно признаться, я потеряла адрес. Какой номер дома у вас на улице Кийре?
Вопрос казался простым, но ответа на него пришлось ждать долго. Автобус успел остановиться, забрать с десяток новых пассажиров и двинуться дальше, а Юри всё ещё молчал, уставившись на свои руки, словно он и не слышал вопроса.
— Неужели забыл? — спросила Вирве шутливо.
Но Юри было не до шуток.
— Я больше там не живу, — ответил он наконец коротко. Подняв глаза, мальчик внимательно смотрел на Вирве, словно старался прочесть на её лице, как она к этому относится.
— А где же ты живёшь?
— У знакомых парней.
— У каких? Из нашего класса?
— Нет, у других, они постарше.
— А почему ты больше не живёшь у тёти?
— Ну… Не мог там оставаться. Не поладили.
По тону, каким были сказаны последние слова, девочка поняла, что дело обстоит вовсе не так просто, как могло показаться на первый взгляд.
«Здесь что-то кроется! — думала Вирве. — Откуда эти парни? И что значит «не поладил с тётей»? Кто же его кормит?»
Последний вопрос Вирве задала вслух. Юри ответил:
— Парни дают кое-что.
Тут Вирве уже не могла сдержаться.
— Что это за парни? — воскликнула она громко, и Юри уловил в тоне девочки сомнение. Это было как раз то, чего он боялся: стало быть, Вирве подозревает, что с его новыми знакомыми не всё благополучно. И если он теперь продолжит свой рассказ, то даст девочке повод думать, будто эта компания не вполне для него подходящая. Нет, нет.
Юри боялся, как бы Вирве не заподозрила его в нечестности, не усомнилась в нём. Страх его был настолько сильным, что мальчик готов был выпрыгнуть из автобуса.
— Так где же ты теперь живёшь? — продолжала Вирве немного погодя, когда ей стало ясно, что предыдущий её вопрос останется без ответа. Девочку охватило беспокойство: Юри окружает какая-то тайна. И видно, в этой тайне нет ничего хорошего. А Вирве от всей души хотела помочь своему товарищу.
— Я не могу об этом рассказывать, — пробормотал мальчик; его вспотевшие от волнения руки судорожно мяли скрученный в трубочку табель.
— Ничего не понимаю! — Вирве тряхнула головой.
В этот момент сидевшая впереди них женщина оглянулась. На её широком лице выражалось жадное любопытство. Очевидно, она слышала весь разговор Вирве и Юри.
Дети замолчали. И, не обмолвившись ни словом, доехали до центра города.
Выйдя из автобуса перед старой ратушей, Вирве попыталась продолжить прерванный разговор:
— А что же будет дальше? Ведь ты не сможешь вечно оставаться на иждивении этих парней.
Дальше? Да, об этом Юри думал десятки раз: и во время болезни, и бродя по улицам, и ещё совсем недавно — на Горном кладбище, стоя перед свежим песчаным холмом.
У Юри есть два дяди. Один работает шофёром в Таллине, второй живёт на острове Сааремаа — он рыбак. Может быть, дядя Кустас, тот, что с острова Сааремаа, возьмёт его к себе.
Дядя Кустас несколько раз приезжал к ним в Таллин погостить. И Юри хорошо его помнит: он приятный, разговорчивый человек, он много знает и, что всего замечательнее, у него всегда отличное настроение.
А тот дядя, который работает шофёром, вечно ворчит: и то ему плохо, и это нехорошо. Мама не особенно-то его любила. Виделись они редко, и весь их разговор был «здрасте» да «до свиданья».
Но для поездки на Сааремаа нужны деньги. А если дядя Кустас его не возьмёт, что тогда?
Юри пошёл бы на работу, да только его не примут — молод ещё. Школу тоже нельзя бросить на полдороге. И нельзя, и не хочется. Но где жить? Откуда взять деньги на еду?
Так все планы приводили мальчика в тупик. Сегодня на Горном кладбище ему пришла наконец в голову хорошая мысль: у матери на поездку в Ленинград накоплены деньги. И, наверное, даже больше, чем надо на поездку. Мать зимою говорила, что собирается заказать себе и Юри новые пальто. В старых, дескать, уже стыдно ходить. Полы обтрепались. Наверняка эти деньги сейчас у тёти Эрны. Их хватит и на убранство могилы, и на билет в Сааремаа.
— У меня есть дядя на острове Сааремаа. Попробую поехать к нему, — проговорил наконец Юри.
Так они и расстались. Оба немного успокоенные, потому что надеялись на лучшее будущее.
Но дома девочку вновь стали мучить тревожные мысли.
Дядя на Сааремаа… Но как же Юри туда поедет, если у него нет денег? Что это за парни, у которых он живёт? Почему Юри ушёл от тёти? А что, если тётя его просто-напросто выгнала? Кто живёт в бывшей квартире Кангуров? Как-то девочка проходила мимо их прежнего дома. Возле калитки разговаривали двое мужчин.
— Вот здесь я и живу, — говорил один из них. — Пользуюсь квартирой да и мебелью в придачу. Всё это устроила мне одна женщина за небольшие деньги…
Сейчас Вирве вспомнила их разговор и задумалась: слишком подозрительной выглядит вся эта история с Юри. Сегодня же вечером надо сходить к учителю Роозма. Завтра он уже уезжает на экскурсию…
Учитель Роозма жил за рекой в новом районе. Здесь дома стояли перпендикулярно к улице, чтобы в окна попадало как можно больше солнца. Окна были широкие, просторные, из них открывался прекрасный вид на реку и город, особенно с четвёртого этажа, где находилась квартира учителя.
— Вирве! Здравствуй! — воскликнул Антон Роозма так, словно он с минуты на минуту ждал прихода председателя совета отряда. — Каким ветром тебя сюда занесло?
Антон Роозма был без очков и, возможно, поэтому показался Вирве несколько неуклюжим, но зато ещё более добрым, чем обычно.
— Я по важному делу, — сдержанно сказала Вирве, словно взрослая, не сразу выкладывая причину своего появления.
— Входи, входи. Тут уже есть один человек.
К удивлению Вирве, в комнате сидел Аарне. На его лице не было обычной весёлости. По-видимому, они с учителем Роозма беседовали о чём-то очень серьёзном.
Аарне поднялся и протянул Вирве руку.
— Учитель Роозма, я хотела поговорить с вами о Юри, — выпалила Вирве без дальнейших проволочек.
В нескольких словах она рассказала о двух странных встречах с Юри Кангуром. Начала тревожно, сбивчиво, но чем дальше девочка говорила, тем спокойнее становилась её речь. Закончив, наконец, свой рассказ, Вирве вздохнула с облегчением — с её плеч будто сняли тяжёлую ношу. Ведь если удалось поделиться с кем-то своей заботой, у тебя осталась лишь половина. А может быть, даже и меньше, потому что теперь помогут и учитель Роозма, и Аарне.
Для Вирве не осталось незамеченным, как учитель и пионервожатый во время её рассказа несколько раз переглянулись. Казалось, они мысленно соглашались с ней, будто её слова подтверждали их собственные предположения.
Наконец учитель Роозма сказал:
— Именно этого я и боялся. Хорошо, что ты пришла, Вирве.
— Учитель, а что с Юри?
Вирве не могла больше сидеть спокойно. Её пугало грустное лицо воспитателя, неужели случилось что-нибудь непоправимое?
— Юри остался без дома, — начал классный руководитель и посмотрел на Вирве так, словно пытался выяснить, понимает ли девочка, что означает такая потеря. — Мы как раз обсуждаем с Аарне, что предпринять…
А дело было так: тревога за судьбу ученика Юри Кангура со вчерашнего вечера не давала покоя учителю Антону Роозма. Эта тревога возникла в то самое мгновение, когда Эрна Казук, махнув рукой, сказала:
— Голод не тётка, небось прибежит назад как миленький.
«Нет, нет. Вы ошибаетесь! Мальчик для этого чересчур горд», — хотел было возразить ей учитель Роозма. Но промолчал.
«На женщину с таким злым лицом подобные слова вряд ли произведут впечатление. Она ничего не поймёт», — с отвращением подумал он. Дальнейший разговор подтвердил его предположение. У Эрны Казук не нашлось для Юри ни одного доброго слова, она только жаловалась. Мальчик, дескать, и непослушный, и злой, и неблагодарный, и по хозяйству ей не помогает… Однако она настолько великодушна, что возьмёт этого неслуха назад, в том случае, конечно, если он попросит прощения. Она, Эрна Казук, ради своей родственницы готова пожертвовать последней копейкой.
Слова женщины звучали фальшиво, а объяснения были полны противоречий. Во-первых, семья Кангуров была не такой уж нищей, как изображала Эрна Казук. Во-вторых, Юри вовсе не походил на такого шалопая, каким она его описывала. В-третьих, очень уж расходились уверения Эрны Казук с её действиями: на словах она готова была пожертвовать для мальчика последнюю копейку, а на деле выгнала его на улицу.
Мысли обо всём этом не давали учителю покоя. Он понимал: дело с Юри Кангуром плохо. Антон Роозма убедился в этом ещё раз, когда постучал в двери прежней квартиры Кангуров. Желание побывать там возникло у него сразу же, как только он вышел от Эрны Казук.
Где бы мог быть мальчик? Не на старой ли своей квартире? По словам тёти, там всё по-прежнему. Только в кухне временно живёт какой-то молодой человек.
Действительно, дверь Антону Роозма открыл молодой мужчина. И тут выяснилось, что он купил у Эрны Казук всю обстановку квартиры. При посредничестве той же Эрны Казук он договорился, что поселится здесь. Прежний жилец, какой-то мальчик, мать которого недавно умерла, выписан. Что? Сколько было уплачено за мебель и другие вещи? Ну, достаточно много!
До полуночи учитель Роозма обдумывал всё случившееся. Ясной, как день, стала для него цель Эрны Казук: хорошенько заработать на постигшем Юри несчастье. А потом, возможно, поместить мальчика в детский дом — воспитывать она его вряд ли станет. Да, дело о спекуляции чужим имуществом придётся передать в суд.
Но где Юри? Может быть, обратиться к помощи милиции? А если мальчика не найдут, что тогда? Город большой и многолюдный. К тому же Юри своей внешностью и поведением ни в ком не вызовет подозрений. А может быть, его уже и нет в городе.
Надо немедленно действовать. Голод вряд ли загонит Юри к тёте Эрне. Каждую минуту может произойти нечто более страшное. Юри, конечно, не способен на преступление, но отчаяние иной раз вынуждает человека делать то, чего при нормальных обстоятельствах он даже и в мыслях не допустил бы. Только в борьбе с трудностями узнаётся истинная цена человека, выявляется полностью его характер.
Необходимо всё как следует обсудить.
Антон Роозма поднялся. Широко шагая он прошёлся несколько раз взад-вперёд по комнате, затем остановился перед Вирве. Девочка невольно вскочила со стула, словно она находилась в классе и должна была отвечать урок.
— Теперь нас трое, — сказал классный руководитель. — Прости, что я сам не позвал тебя. Но я рад: сердце подсказало тебе правильный путь — ты пришла к нам.
Учителю хотелось сказать Вирве ещё много хороших слов, приласкать её, как свою маленькую трёхлетнюю дочурку. Ему было очень приятно, что Вирве так озабочена судьбой своего товарища. Антон Роозма испытывал к своей ученице чувство нежности и уважения.
Однако он промолчал. Он знал, что Вирве не нужны ни похвала, ни благодарности. Это могло даже оскорбить её — разве можно благодарить человека за то, что он честен и хороший товарищ? Такие качества — первый долг пионера.
— Да, теперь нас трое! — ещё раз повторил учитель Роозма. Он пододвинул кресло поближе к столу, сел на подлокотник, и тут все трое принялись обсуждать, как лучше помочь попавшему в беду товарищу.
После полудня имя Юри Кангура было уже на устах у десятков людей. Это имя произносили и те, кто знал мальчика, и те, кто слышал о нём впервые.
Где Юри Кангур?
Вирве привела в движение пионерскую цепочку своего звена. Не видел ли кто Юри, белоголового, коренастого мальчика, не говорил ли с ним? Никто не видел. В таком случае, начиная с сегодняшнего вечера и впредь до нового распоряжения, не выпускать из вида такие-то и такие-то улицы. Внимательно ко всему присматриваться и прислушиваться.
Первое звено потянуло за собою второе. Второе — третье… Вскоре в состоянии тревоги был весь отряд. За каждым звеном закрепили свой район.
Аарне обратился за помощью к товарищам по работе. Многие помнили Юри в лицо, ведь он прежде частенько приходил к фабричным воротам встречать маму. Даже те, кто его не знал, обещали быть начеку, проходя по улицам и паркам, чтобы ни один белоголовый мальчуган не ускользнул от их внимания.
Комсомольцы получили задание разведать, не появился ли в какой-нибудь компании или шайке подросток-новичок. Ведь Юри говорил Вирве, что он находится на попечении парней постарше.
Милиция тоже разыскивала белоголового мальчика. Каждый сотрудник, наряду со своими основными обязанностями, должен был помнить приметы Юри Кангура.
Уже через несколько часов начали звонить телефоны в отделении милиции и в квартире учителя Роозма. Порою сигналы подавали совершенно посторонние люди, случайно узнавшие о розысках мальчика.
Но каждый раз, когда учитель Роозма, Аарне или кто-нибудь из работников милиции прибывали на место, откуда последовал сигнал, выяснялось, что задержанный был вовсе не Юри. Белоголовых мальчиков в Эстонии очень много…
Поиски продолжались…
Попрощавшись с Вирве на автобусной остановке, Юри сразу же направился на улицу Кийре: никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня! Если ему повезёт, то через несколько часов он уже будет сидеть в поезде и ехать в Сааремаа.
Быстрым шагом перешёл Юри дорогу и оглянулся. Не увидит ли он ещё Вирве, прежде чем она исчезнет в толпе людей? Он с удовольствием пошёл бы с девочкой в магазин, где продают гвозди. Но Вирве не повторила приглашения, а сам он не решился предложить ей свою помощь. Она и так уплатила за проезд в автобусе. А тут он ещё станет навязываться в компанию.
Юри внимательно оглядел улицу, но ни по одну, ни по другую сторону от остановки девочки не было видно.
Куда же она подевалась? Так быстро невозможно уйти далеко.
Ого! Кто это в ярко-красной блузке стоит в очереди на автобус?
Вирве! Ну конечно, она!
Вот девочка поднялась на ступеньку автобуса, её длинные тёмные косы хорошо выделяются на красной материи блузки. Мелькнули белые ленты в косичках.
Почему Вирве не пошла в магазин? Не успела приехать в город и сразу же повернула назад. Непонятно!
Дверцы автобуса захлопнулись. Колёса покатились и понесли на своих плечах тяжёлую машину дальше, по нескончаемой улице.
Юри проводил автобус глазами до самого перекрёстка.
Странная история. Может быть, Вирве забыла что-нибудь дома? Но что? Гвоздь для образца был с собой. Кошелёк с деньгами — тоже. Юри хорошо его разглядел, когда Вирве искала мелочь, расплачиваясь в автобусе за билеты.
В недоумении покачав головой, Юри отправился дальше.
Вдруг мальчик остановился: а где табель успеваемости? Кажется, он перегнул его пополам и спрятал в карман пальто.
Юри сунул руку в карман. Пальцы сразу же ощутили гладкую бумагу табеля. Но что это за странный предмет там, на дне? Раньше его не было.
Юри быстро выдернул руку из кармана.
На его ладони лежал треугольный кошелёчек из зелёной кожи. Тот самый, который он видел в руках у Вирве!
Расстегнув кошелёк, Юри нашёл в нём десятирублёвую бумажку и копеек шестьдесят мелочи.
Теперь понятно, почему Вирве сразу же поехала обратно. У неё не осталось денег на покупку гвоздей.
Не замечая любопытных взглядов прохожих, Юри с кошельком в руках стоял посреди тротуара. Он улыбался. Ему казалось, будто он держит в руках не деньги, а письмо друга, и в письме — хорошие вести.
А что скажет девочке её мать? Юри забеспокоился: не попало бы Вирве дома.
Засунув кошелёк поглубже в карман, Юри заспешил дальше по многолюдному тротуару. Он ловко лавировал между прохожими, как, бывало, в те времена, когда бежал из школы домой. Тогда он торопился сообщить матери школьные новости или хотел поскорее приготовить уроки и заняться чем-нибудь очень интересным: забраться с книгой на диван, или отправиться на гору Ребасемяги кататься на лыжах, или предпринять ещё что-нибудь. Ведь на свете тысяча интересных занятий!
Куда же теперь они подевались? Ах, что это он опять начинает скулить! Всё уладится. И он, Юри, ещё найдёт себе новый дом. Непременно найдёт!
Подарок Вирве Юри принял как хорошее предзнаменование и ожидал, что теперь всё повернётся к лучшему.
Настанет время, и он, всеми признанный садовод, выведет такой замечательный сорт яблок, какого никто в мире ещё не видел. И назовёт его «Вирве»!
Юри было так приятно мечтать об этом.
Он представлял себе, как в один прекрасный день переступит порог дома Вийкхолмов. Мать Вирве выйдет ему навстречу, а из-за её спины будут выглядывать любопытные малыши, мальчики и девочки. Он поклонится всему семейству и спросит, где Вирве. Мать покажет рукой в сад. И вот уже Вирве идёт на большую стеклянную веранду. Она стоит в распахнутых дверях, а за нею светит солнце — девочка словно несёт с собою его лучи. У неё длинные косы с белыми бантиками, красная блузка и… Юри протягивает ей яблоко, которое красивее и вкуснее всех яблок на свете.
«Пожалуйста, возьми. Оно названо твоим именем: «Вирве»! — скажет он с улыбкой и погладит свою длинную седую бороду. — Этот сорт яблок я выращивал всю свою жизнь».
Вдруг Юри останавливается среди тротуара. В его мечтах что-то не то. Мальчик долго думает, в чём дело. Всё вроде бы в порядке. Стать селекционером — его давнишнее желание. И вывести новый сорт яблок в течение жизни одного поколения людей тоже возможно.
В чём же тогда он запутался?
Наконец Юри понял: когда у него будет, как у Мичурина, седая борода, у Вирве уже не будет ни косичек с бантиками, ни красной блузки, ни маленьких сестёр и братьев.
Мальчик громко засмеялся… Но вскоре не мог больше думать о таких приятных вещах, какие приходили ему в голову в начале пути. Пустой желудок настойчиво напоминал о себе. Словно догадывался о сокровище, которое чудесным образом оказалось в кармане у Юри.
Ну что же. Пойдём заморим червячка. Кстати, недалеко столовая, там можно будет вкусно пообедать…
К пяти часам Юри добрался до квартиры тёти Эрны.
Он позвонил, словно совершенно посторонний человек, который явился по какому-нибудь делу или в гости.
Тётя Эрна открыла дверь. Юри стащил с головы школьную фуражку и поздоровался.
— А-аа, голубок! — воскликнула тётя Эрна насмешливо. — Небось пустой желудок загнал назад, в клетку?
— Не стану жаловаться, тётя Эрна, — ответил Юри с не свойственной ему дерзостью. — Я только что наелся до отвала: гороховый суп, котлеты, салат, кисель.
Юри давно понял: еда для тёти превыше всего на свете. Вот и сорвался с языка сам собою такой ответ.
Эрна Казук была уверена, что нужда рано или поздно заставит Юри постучать в её дверь. Поэтому независимый тон мальчика её озадачил. Но женщина быстро пришла в себя.
— В таком случае что тебе здесь нужно?
Юри протиснулся в прихожую. На лестнице ему не хотелось объяснять, зачем он сюда пришёл.
Не далее как вчера вечером Эрна Казук узнала из надёжного источника: отец Юри зарабатывает более двух тысяч рублей в месяц.
Из этой суммы на содержание мальчика ему придётся уделить рублей пятьсот-шестьсот. А разве на ребёнка столько истратишь?
— Тётя Эрна, — начал Юри сдержанно. — Я прошу, отдайте мне, пожалуйста, те деньги, которые скопила мама на отпуск… Они, наверное, у вас?
Слова мальчика огорошили женщину: поначалу она не в состоянии была произнести ни слова и только в упор смотрела на Юри. Но, как всегда, Эрна Казук быстро взяла себя в руки.
— Деньги?! — воскликнула она. — Ты требуешь от меня деньги? Живёшь и ешь здесь…
— Я не вернусь больше к вам, — перебил её Юри. — Поэтому отдайте мне мамины деньги и мои вещи. Учебники пускай пока полежат у вас. Я…
— Видали барина! — заорала Эрна Казук. — Он не вернётся! Ему лишь подавай деньги, неблагодарный! Копейки, которые остались от твоей матери, — разве это деньги? Тьфу! Не дам. С деньгами я тебя на улицу не пущу. Не пущу! Хочешь, приходи, живи здесь. Не хочешь — убирайся. А деньги тратить я тебе не позволю. Вот упрямый осёл! Взяла я на себя крест! Как же, жди благодарности от пионера!
— Вы… вы не имеете права так поступать! — в испуге закричал Юри.
— Ах ты! Ты приходишь ко мне разглагольствовать о правах! Не беспокойся! Законы я знаю. Значит, я не вправе забрать тебя с улицы?! Вот благодарность детей!
В голове у Юри всё смешалось.
Нет более тяжкого удара, чем тот, который уничтожает надежду.
Мальчик никак не мог сосредоточиться и по-настоящему возразить тётке.
Эрна Казук приободрилась, упёрла руки в бока; казалось, она разгадала мысли мальчика.
— И куда же ты собираешься идти? — насмешливо спросила она. — Туда… домой, что ли? Ха-ха… Смею тебя уверить: квартира сдана. Думаешь, её кто-то там для тебя бережёт?
— А вещи? Мамины вещи? — вскричал Юри с таким отчаянием в голосе, словно сознание, что их дома больше не существует, причиняет ему невыносимую боль.
— Вещи, вещи… — передразнила мальчика тётка. — Видали! Тоже мне, явился наследник! Ну-ка, пошёл вон! А если остаёшься, то не воображай, будто я разрешу тебе здесь командовать да ещё требовать от меня какие-то вещи. Подрасти сначала, а потом и приходи учить меня, старого человека…
Не отрывая глаз от тёткиного лица, Юри попятился к двери. Пошарив за спиной, нащупал дверную ручку. Дверь отворилась, и Юри сломя голову кинулся вниз по лестнице.
Как уверенно, с какими радужными надеждами шагал Юри всего лишь несколько минут назад по этой самой улице, а теперь он еле передвигал ноги, как потерянный. Все планы рухнули, словно башня из кубиков.
Неужели у него остаётся только один путь — назад к тётке? Брать серую сумку и крадучись идти к красным воротам… Придя из школы, возле дверей стаскивать с шеи пионерский галстук… По вечерам слушать, как насмехаются над всем, что тебе дорого… Неужели все другие дороги для него закрыты?
Ах, если бы у Юри был дом! Пойти бы туда и лечь на диван, на тот самый диван, где он спал с детства, где висит на стене вид таллинского Вышгорода… Но недавний визит в дом с мансардой окончательно разрушил надежды мальчика. Да, тётка права: у Юри уже нет ничего — ни дома, ни вещей.
По улице взад-вперёд снуют прохожие. Они все куда-то спешат. Домой, на работу, к знакомым, в кино… А вот молодой человек и девушка идут медленно, потому что они гуляют.
И Юри думает: «Как было бы хорошо, если бы и я куда-нибудь спешил, если бы и меня где-нибудь ждали. Как пусто сейчас на душе. Как страшно от мысли, что ты одинок и навсегда останешься одиноким».
Юри взбирается по скрипучей лестнице на чердак.
«Неужели уже ничего нельзя сделать? — думает мальчик и тут же утешает себя: — Я пойду работать. Может быть, возьмут куда-нибудь. Получу место в общежитии. Пошлю письмо дяде Кустасу!»
С улицы доносится кошачье мяуканье. Протяжное и жалобное.
Юри поднимается с кушетки. Прислушивается.
Да. Лестница начинает тихонько скрипеть. Похоже, идут несколько человек. Так оно и есть!
— Привет мастеру плавания! — вполголоса говорит Билли, чтобы его приветствие случайно не долетело до слуха какого-нибудь прохожего.
— Здрасте… — бормочет Вялый.
Всех сердечнее и проще относится к Юри Эрви. Протиснувшись между приятелями, он подошёл поближе к Юри, внимательно посмотрел ему в лицо и уверенно сказал:
— Температуры у тебя уже нет. Сразу видно: глаза ясные. Это здорово! Ну, что ты сегодня делал! Кишочки не переговариваются?
Эрви вытащил из кармана брюк кусок колбасы и две сплющенные булочки.
— Наверни-ка, Юри, всё одним махом!
— Кончай болтать! — ворчит Вялый и плюхается на один из ящиков. Длинные, в пёстрых носках ноги вытянуты так, что они достают чуть ли не до противоположной стены. Пальцы проворно тасуют колоду карт. Видно, это занятие для него дело привычное.
— Начнём! — Вялый большим пальцем проводит по ребру колоды — вжжиг!
— Да погоди ты, — возражает Билли. — Дай обменяться впечатлениями. Мы же с Юркой вместе болели. Ну, как дела, паря?
Юри пожимает плечами.
— Вроде ничего. Сегодня почти весь день был на улице. А вчера… — Он усмехнулся. — Вчера на рынке чуть было не упал.
Билли находит, что Юрка молодчага парень, ведь сам-то он, атаман, вчера не смел и носа на улицу высунуть. В груди страх как болело. Да и сейчас ещё хвастаться рановато. Но у Вялого нынче деньжата. Надо перекинуться в картишки.
Эрви вытаскивает на середину каморки ящик побольше: В центре ящика ставит пустую консервную банку, вместо пепельницы; возле ящика, в земляном полу, выкапывает неглубокую ямку и устанавливает в ней извлечённую из кармана бутылку вина с яркой наклейкой.
— Готово! — отрапортовывает он атаману.
— Ну, поехали! — даёт атаман команду. И обращается к Юри: — Может, попробуешь с нами?
— Не хочу, — отказывается Юри.
Вялый сразу же принимается зубоскалить:
— Боишься, что ли?
— Если у тебя нет денег, я одолжу, — предлагает Билли.
— Не хочу, — категорически отказывается Юри. — Раньше никогда не играл… на деньги. — И с удовольствием принимается грызть принесённую Эрвином колбасу.
— Никудышный ты человек. — Вялый махнул рукой, поплевал на пальцы и начал раздавать карты на троих.
— Не ворчи! — цыкнул на него Билли. — Законный парень; видишь, не побоялся отказаться. Это тоже дорого стоит.
— Ха-ха! Маменькин сынок и ничего больше! — Вялый протянул руку и напялил Юри шапку на глаза.
Юри чуть не задохнулся от злости.
— Кто это маменькин сынок? — Он вскочил с места.
Долговязый сделал вид, будто ничего не слышал, и лишь пренебрежительно усмехнулся.
— Что же ты замолчал! — наступает Юри, думая, что его смелый окрик испугал Вялого.
— Ого-о! Ишь раскудахтался! А вот это видел?
Вялый не спеша поднимает большой костлявый кулак к носу мальчика. Но сам остаётся по-прежнему сидеть на ящике.
Всё это до того оскорбительно, что Юри окончательно рассвирепел.
Он быстро отпрянул в сторону и дал Вялому хорошего тумака в грудь. Ноги долговязого взлетели вверх, словно две оглобли, мгновение поболтались в воздухе, и, перевалившись через ящик, Вялый медленно сполз на пыльный пол. Карты, описав в воздухе полукруг, посыпались на упавшего, словно стая разозлённых птиц. Но Вялый моментально вскочил на ноги и кинулся к Юри, пытаясь схватить его своими длиннющими руками.
Здесь, в тесной каморке, между разбросанными на полу ящиками, Юри удобнее драться, чем долговязому. Мальчишка наносит Вялому удар прямо под ложечку, да так, что у противника перехватывает дыхание.
— Ах, ты та-ак! — хрипит Вялый. Он останавливается, смотрит в упор на Юри и вытаскивает из кармана брюк нагайку.
— Брось, Вялый! — приказывает Билли. — Хочешь, чтобы сюда сбежался весь город?
Угроза подействовала. Вялый, сопя, садится на ящик и начинает собирать рассыпавшиеся по полу карты.
— Возись тут с маменькиными сынками… — цедит он сквозь зубы.
— Не успеешь и глазом моргнуть, как уже с ног сбивают, — поддел Эрви.
Шутке смеётся и атаман.
— Попомните мои слова! Этот парень нам когда-нибудь испечёт пирожок! — говорит Вялый. Сколько злости и ненависти в его голосе!
— Ты, Юрка, не лезь на рожон, — поучает Билли. Хотя новенький чертовски смелый парень, всё же не надо, чтобы у него создалось впечатление, будто он прав. Нельзя попирать железный закон дисциплины.
— А пусть он не задирает, — отругивается Юри.
Перебранку прекращает приказ атамана: пусть парни подадут друг другу руки, извинятся — и дело в шляпе, пора приступать к игре.
— Не стану я извиняться. Он задирает, суёт мне под нос свой кулак. Почему я должен извиняться?! — кричит возмущённый Юри.
Авторитет атамана под угрозой. Новенький так бойко сопротивляется, что только диву даёшься. Да и Щелкун наблюдает за происходящим с таким ехидным лицом, словно бы спрашивает: «Ну, атаман, а теперь что скажешь? Влип ты со своей мудростью».
Билли смотрит на Юри с ненавистью, словно хочет взглядом пригвоздить мальчика к стенке. Но Юри не отводит глаз в сторону. И продолжает спокойно грызть колбасу.
— Ну, чёрт с вами, — Билли махнул рукой. — Не извиняйтесь, если неохота. Пожмите просто так лапы и… и чтобы между своими парнями больше таких шуток не было.
Юри перекладывает колбасу в левую руку и протягивает правую противнику, расслабленные пальцы Вялого не спеша касаются её. На мгновение рука задерживается в руке, но все присутствующие, чувствуют: эти двое никогда не помирятся друг с другом.
Игра начинается. Карты с растрёпанными углами переходят из рук в руки. Иногда на краю ящика лежат лишь копейки, иногда даже рублёвки.
Странно, как меняет людей азартная игра, — она словно срывает с их лиц маски, обнажает тёмные стороны человеческого характера, о которых в обычной обстановке и предположить трудно.
Посмотрите!
Вялый так и пылает до самых кончиков ушей. При каждом ходе он ругается, хлопает себя картами по колену. Наваливается всем телом на ящик. В такие мгновения он — словно огромный, приготовившийся к прыжку зверь. Глаза жадно и недоверчиво следят за пальцами раздающего карты. Время от времени он в бешенстве кричит:
— Стой! Жульничаешь!
Но когда очередь тасовать карты доходит до Вялого, сразу обнаруживается: он уже успел засунуть две карты под край ящика.
Спокойнее всех ведёт себя Щелкун, хотя он беспрестанно проигрывает и ему всё время приходится занимать деньги у Вялого. Щелкун не поддаётся азарту игры. Он словно хочет лишь поддержать компанию.
Картёжная игра кончается, когда деньги Вялого оказываются в кармане у Билли.
Троица удаляется.
Юри ещё долго сидит возле маленького окна и украдкой смотрит сквозь пыльные в трещинах стёкла вниз, на улицу. Там не видно ни души. Да и кому понадобится в полночь идти на окраину города!
И всё же! С той стороны, где стоят последние дома, медленно приближается человек в форме.
Милиционер!
Юри быстро опускает уголок мешковины. Мальчика охватывает страх, в голове стучит одна беспокойная мысль: «Неужели я стал таким, что мне уже надо прятаться от милиционера? Нет. Почему? Я же не сделал ничего плохого. Но зачем пришёл этот милиционер?»
Юри выглядывает в щёлочку.
«Ого! Стоит как раз против нашего дома! А вдруг ему вздумается подняться сюда, наверх. Что тогда? Ничего особенного. Пусть приходит. Я не боюсь его. Да и зачем ему сюда забираться. Он прохаживается просто так по своему участку. Как хорошо, что я могу посмотреть ему прямо в глаза. Ему и всем остальным: учителю Роозма, Вирве… всем, всем».
Милиционер всё ещё стоит на краю тротуара и курит.
Юри поправляет рваную мешковину, чтобы она плотнее закрывала окно.
«Надо приниматься за дело, как говаривала мама. Завтра начну искать работу. Доброй ночи!»
Юри кивает стоящему под окном милиционеру и ощупью укладывается на кушетку.
Сквозь сон Юри слышит кошачье мяуканье. Он вскакивает. Сомнений быть не может: сейчас появится милиционер.
Действительно, лестница подаёт сигналы — кто-то поднимается на чердак.
— Юри!
— Да.
— Это я, Эрви.
— Что случилось?
— Зажги огонь. Ничего не видно.
В сумерках показывается знакомое узкое лицо с тонким носом и густыми бровями.
— Где милиционер?
— Какой милиционер? — Эрви пугается и замирает, словно боится сделать лишнее движение.
— Он стоял здесь, под окном.
— А-а! — Эрви облегчённо вздыхает. — Маленький? И начал закуривать?
— Да.
— Этот частенько прогуливается здесь. Его нечего бояться. А я уже подумал, будто милиционер здесь, наверху…
Эрви садится рядом с Юри на кушетку и сдёргивает с головы берет. К потному лбу прилипли пряди волос.
— Ух! Ну и жара! Я примчался бегом.
— Зачем же ты так бежал? Который теперь час?
— Уже утро. Около семи. Знаешь что, Юри, есть у тебя деньги? Наверно, нет?
— Есть.
— Есть?! — Эрви вскакивает и хлопает себя по коленям. — Сколько?
— Семь рублей.
Эрви весь поник, обхватив голову руками, словно не в силах пережить разочарования.
— Мало, — выдохнул он. Но вдруг оживился: — А какой-нибудь вещички нет? Для продажи?
— Нет. Только школьный портфель и несколько учебников.
— Покажи!
Юри вытащил из-за кушетки своё последнее имущество; это всё, что он захватил с собою, уходя от тёти.
Эрви оценивающим взглядом окидывает портфель и книги. Да, портфель ещё совсем новый. Учебники тоже в хорошем состоянии.
— Пойдёт. Знаешь что, Юри, одолжи мне их. Деньги и этот портфель со всем барахлом. Ладно?
— Но… у меня… не останется ни копейки!
— Не беспокойся. Вечером я буду здесь. Деньги, еду и портфель принесу с собой, небось к тому времени что-нибудь достану. А сейчас мне до зарезу нужны семь монет. Взял у старухи. А ей с минуты на минуту понадобятся. Грозилась выгнать меня, если не отдам. И она это, щелчок тебе в лоб, сделает. Куда я тогда денусь?
Парень так сильно расстроен, что Юри не может отказать ему. Ведь именно Эрви заботился о нём, приносил еду и лекарства.
— Бери, — говорит Юри коротко и вытаскивает из кармана куртки деньги. — А где ты их к вечеру раздобудешь?
— Ну-у! — в голосе Эрви звучит самоуверенность. — Ведь деньги на свете ещё не перевелись! Мне надо только немного времени… и… — Он лукаво подмигивает. — Магазины пока закрыты. Не беспокойся. Портфель и книги верну. А пока отнесу их одному старичку в залог. Не унывай!
Не дойдя и до середины лестницы, Эрви возвращается на чердак. Живые лукавые глаза парня смеются.
— Что случилось? — Юри отошёл от окна, куда он направился было, чтобы отдёрнуть «занавеску».
— Знаешь, Юри, до чего же здорово ты этому Вялому по физиономии съездил! Честное слово, здорово! Только будь осторожен. Вялый — парень хитрый, он на всё способен. Из-за угла по затылку камнем стукнет. И адьё. «Два капитана» прочёл?
— Я эту книгу читал раньше. Даже два раза.
— Я тоже два. На нашем чердаке. Светил карманным фонариком и… В другой раз поговорим подробнее.
Эрви ушёл, и Юри сразу же почувствовал беспокойство.
«Правильно ли я поступил, отдав ему всё, что у меня было? Уже сейчас в животе пусто. Как я до вечера дотерплю? А если Эрви не принесёт вещи назад, что тогда?»
Но Юри прекрасно понимал: отказать он не смог бы.
«Была не была, — успокаивал себя мальчик. — Всё равно семь рублей и старые книги меня не спасут. Надо искать работу».
Мальчик осторожно выходит из дома. Утренние улицы встречают его пронзительным ветром. Странно, у Эрви пот выступал на лбу, а Юри промёрз до костей. Может быть, это из-за болезни или от постоянного чувства голода, а может быть, его знобит оттого, что он спал в одежде. Скорее всего, и от того, и от другого, и от третьего.
Идти искать работу ещё слишком рано — учреждения открываются в девять-десять часов.
Юри бесцельно бродит по улицам, чтобы как-нибудь убить время. Приятно раздумывать о том, куда можно пойти работать! В памяти возникает много разных профессий. Садовник, работник природоведческого музея, шофёр, тракторист… Но тут же Юри понимает: на такую работу его не примут.
Если бы попасть куда-нибудь учеником. На фабрику, или в магазин, или… А почтальоном! Можно будет читать новые журналы и газеты, изучать интересные марки.
Итак, Юри прежде всего отправился на почту. По широкой лестнице поднялся он на второй этаж, где находился отдел кадров. Вот он, здесь, сразу у лестницы.
За большим столом сидела девушка и листала толстую книгу.
— Что тебе нужно?
— Извините, пожалуйста, не найдётся ли у вас для меня работы?
Девушка подняла тонкие брови. Слегка улыбнулась.
— Работы? Сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Слишком молод.
Юри продолжал стоять, переступая с ноги на ногу, словно надеясь убедить девушку в том, что дело можно уладить, лишь бы она пожелала этого.
— Ты слишком молод, — повторила девушка, повышая голос и не глядя на Юри. — Понял?
— Понял, — пробормотал мальчик и вышел.
Работа, которая несколько минут назад казалась просто предназначенной для него, теперь стала недостижимой. Он не может на неё рассчитывать, потому что «слишком молод».
Продовольственный магазин, сберкасса, сапожная мастерская, конфетная фабрика — во все эти учреждения Юри заходил без разбора. Очерёдность зависела лишь от того, какое из них оказывалось на его пути раньше.
Ничего. Ни малейшей надежды. Ответ повсюду один и тот же: слишком молод. То эти слова произносил пожилой седоголовый мужчина, и в его голосе слышалось сожаление; то небрежно, не оборачиваясь, бросала в ответ девушка, очень похожая на ту, которую Юри встретил на почте; то женщина средних лет, которая с интересом, подробно расспрашивала его обо всём, сочувствовала, но — отвечала то же самое: слишком молод. Закон запрещает брать на работу малолетних.
Солнце уже перевалило за полдень, когда Юри по извилистой лестнице огромного учреждения спустился на улицу. На маленькой площади, где он остановился, было жарко и душно, словно по узким улицам стекал сюда тёплый воздух. Хотя календарь показывал лишь первые числа июня, солнце успело накалить камни, словно в середине лета.
Юри стоял на краю тротуара.
Заходить ли ещё куда-нибудь? Наверное, не стоит. Закон везде одинаковый.
Как только мальчик осознал это, он почувствовал бесконечную усталость. Ноги дрожали. Голова казалась страшно тяжёлой, а живот… Он совершенно пуст. У Юри сейчас был не тот приятный аппетит, какой бывал, когда мальчик спешил из школы домой. Нет. Он голоден, он готов прямо тут же на месте без разбора проглотить всё что угодно. Но всего мучительнее жажда. Рот пересох, губы покрылись жёсткой плёнкой. Прежде он думал: лишь путешественники в пустыне могут ощущать такую жажду.
Вдруг Юри вспомнилась дверь туалета, мимо которой он прошёл всего несколько минут тому назад.
Он заставил себя сдвинуться с места.
Лестница на второй этаж казалась теперь страшно длинной, словно у неё за это время прибавилось много ступенек. Да и ступеньки будто бы стали круче — надо напрягать все силы, чтобы преодолевать их одну за другой.
Наконец-то мальчик в длинном, покрытом зелёным ковром коридоре. Белые двери смотрят на него недружелюбно, словно хотят сказать: «Что ему здесь надо?»
Последняя дверь справа с табличкой, которую Юри искал. Он проскользнул внутрь. Напротив двери, на стене, выложенной белыми кафельными плитками, узкое зеркало, под ним — кран с серебристо поблёскивающей ручкой.
Наконец-то!
Юри сделал ещё несколько торопливых шагов и… холодная освежающая вода полилась ему в рот, смочив лицо, защекотала, стекая по подбородку вниз. Ах, как приятно! Может ли быть на свете что-нибудь приятнее! И такое наслаждение люди называют просто «напиться воды»! Какие простые, обыденные слова.
Вытирая руки о висящее на вешалке полотенце, Юри обратил внимание на стеклянную полочку, укреплённую прямо под зеркалом.
На полочке лежал кожаный кошелёчек. Такой, какие женщины носят в ридикюлях или в хозяйственных сумках; там обычно бывают деньги.
Мальчик так и замер с полотенцем в руках.
Кошелёк был так туго набит, что застёжка на молнии не закрывалась до конца.
Юри вновь принялся усердно вытирать руки, но глаза его ни на мгновение не отрывались от кошелька.
Кто мог его здесь забыть? Вдруг владелица кошелька войдёт и возьмёт его? Что делать? Денег там, внутри, наверное, порядочно…
Руки мальчика выпустили полотенце и медленно опустились вниз. Они были чистые и порозовевшие. Только под ногтями всё ещё виднелась грязь.
Интересно, сколько в этом кошельке может быть денег?
Руки словно бы ожидали этого вопроса — они услужливо поднялись и торопливо потянулись к кошельку. Схватить его и дёрнуть молнию было делом одной секунды.
В кошельке оказалось три отделения. В одном лежало несколько монеток, во втором — смятая квитанция, в третьем… две перегнутые пополам сотни и ещё какие-то бумажные деньги, поменьше.
Руки вздрогнули, словно дотронулись до раскалённой плиты. Кошелёк упал на пол. Одна сторублевая бумажка выскочила и улеглась рядом с кошельком.
И опять руки потянулись за кошельком с деньгами.
В это мгновение мысленно Юри был уже на Сааремаа у своего дяди. Теперь для поездки туда нет никаких препятствий. Это вернее верного. Две сторублёвые…
По длинному коридору приближались шаги.
Никто не должен видеть его находки!
Руки запихнули деньги и кошелёк в карманы. Кошелёк — в левый, сторублёвку — в правый.
Кто-то толкнул дверь.
С быстротой молнии руки метнулись к висевшему на вешалке полотенцу. В тот момент, когда вошедший проходил мимо, мальчик вновь вытирал руки вафельным полотенцем.
Пожилой человек закрыл за собой дверь, ведущую в следующее помещение.
Юри повернулся. Только два-три шага… Вот уже и коридор. Ковёр заглушает шаги. Это хорошо. Иначе непременно открылись бы все белые двери и отовсюду раздались бы голоса: «Кто здесь бегает?»
Наконец-то коридор кончился. Впереди — тяжёлая дверь с медной ручкой. Потом улица. Люди. Почему-то визжат тормоза автомобиля, когда Юри перебегает площадь. Кто-то бранится и грозит ему. Опять люди. Впереди чья-то спина в красном пальто, всё ближе, ближе… Вот она уже совсем близко. Юри ощущает толчок в голову. Спина исчезает.
Вот уже невозможно бежать дальше. Повсюду народ, прилавки, ларьки.
Юри словно просыпается. Он на рынке.
В двух шагах от него висят тёмно-коричневые круги копчёной колбасы. На прилавке лежит розовый рулет ветчины. Рядом с ним пирамидой уложены пироги. Золотисто-коричневые, жирные. Если взять в руки, то пальцы вдавятся в пухлое тесто…
Юри делает два шага, отделяющие его от прилавка, и говорит:
— Пожалуйста, эти… пироги.
— Сколько, молодой человек?
Сколько? Сколько?
Все! Все… такие мягкие, жирные…
Но Юри пятится от прилавка. Пятится, сталкивается с кем-то и бросается бежать.
«У меня ведь нет денег! Последние одолжил Эрви. У меня ведь нет денег!»
Рука опускается в карман. Дотрагивается до шелестящей сотни.
«А это?»
Рука вырывается из кармана, словно она дотронулась до чего-то запретного. Но пальцы другой руки уже нащупывают сквозь пальто туго набитый кошелёк. Мальчик отдёргивает руку в сторону. Теперь ему кажется, будто при каждом шаге чужой кошелёк в кармане хлопает его по бедру.
Вот мучение!
Бесцельно бродит он среди ларьков. Налетает на встречных. Его то и дело ругают. Не говоря ни слова, он идёт дальше. Идёт то в одну сторону, то в другую, словно потерял дорогу и не знает, как выбраться отсюда, из толпы народа.
«Пойду на вокзал, куплю билет. Но куда? Я не знаю. Ведь поезд не идёт до Сааремаа. Ну да я спрошу там… в кассе на вокзале».
Но он хорошо знает, что билет останется некупленным. До этих денег нельзя дотрагиваться. Их надо отдать хозяину. Немедленно!
Юри вскакивает со скамейки, что стоит возле входа на рынок, — он и сам не помнит, как тут очутился.
Уже вечер. Рыночные ларьки закрыты. Между прилавками нет ни одного человека. Только голуби и воробьи поедают богатый ужин. Из-под одного прилавка к ним подкрадывается облезлый, с порванными ушами кот. Останавливается, несколько мгновений разглядывает хлопотливых птиц и идёт дальше — ненадёжная добыча не интересует его. Для чего утруждать себя? Разве мало перепало ему в течение дня мясных обрезков!
Юри взглянул на часы. Словно гигантское колесо с серыми шинами, висят они на стене кладовой контрольных весов.
Уже шесть! В тресте, где он пил воду, давно никого нет. Двери закрыты. В комнатах тихо.
А кошелёк? Как быть с ним?
Мальчику вспоминается бумажка, которая лежит в среднем отделении. Может быть, она поможет найти хозяйку. Надо посмотреть.
Юри беспокойно оглядывается. На скамейке напротив сидит пожилой мужчина и, кажется, смотрит прямо на него.
Нет. Здесь нельзя вытаскивать кошелёк из кармана. Нельзя.
Юри быстро направляется к центру города.
Вот полуоткрытые ворота. Двор кажется пустым. Подходящее место. Но нет! Как много окон выходит во двор. Кто-нибудь может оттуда увидеть.
Юри кидается обратно на улицу.
Ходит, ищет себе место.
Наконец-то! Тихий, грязный дворик — не видно ни единого окна.
Юри извлекает квитанцию, которая лежит в среднем отделении кошелька. На ней написано имя и адрес.
Через десять минут Юри уже стучит в зелёную дверь.
— Войдите! — слышит он.
Приоткрыв дверь, Юри видит женщину; она сидит на стуле, на коленях у неё маленький ребёнок, в руке — чашка. Женщина поворачивает голову.
Юри рывком вытаскивает кошелёк из кармана и кладёт на маленький столик возле двери.
Не говоря ни слова, он выходит в коридор.
Теперь вниз по лестнице. Ох, как хорошо получилось! Его всю дорогу мучила мысль о том, как всё объяснить.
Вот и наружная дверь. За нею — улица.
Над головой мальчика распахивается окно. Звонкий женский голос что-то кричит ему вслед. Снова кричит. Зовёт.
Лишь в конце улицы Юри замедляет шаги.
Навстречу ему идёт стайка девочек. Они громко смеются. Весёлые голоса наполняют воздух и разносятся далеко вокруг — кажется, будто звенит сама улица.
Юри улыбается девочкам. Он отступает на обочину дороги и каждой заглядывает в лицо. Он рад, что может смело смотреть девчонкам в глаза. А ведь ещё немножко, и ему пришлось бы прятать свой взгляд, как это делает Вялый, который никогда не смотрит на людей прямо…
Во «дворце» его уже ждёт Эрви; он весел и чрезвычайно доволен собою. Развалился на ящике, закинув ногу на ногу, во рту дымится сигарета, на шее красуется галстук-бабочка.
— А-а! Моенс! Садитесь к столу, уважаемый сэр! — приглашает он Юри, широким жестом указывая на второй ящик. На расстеленной там газете — алюминиевое ведёрочко, хлеб, два солёных огурца и кусок шпика.
Юри сглотнул слюну. Он готов наброситься на еду, но… вместо этого медленно опускается на кушетку и засовывает руки в карманы.
— Ну?! — восклицает Эрви. — Приступай. И… и долг платежом красен. С процентами!
Взмах руки — и на колени Юри летит десятка.
— Что это?! — Юри отталкивает деньги в сторону. Бумажка падает на край ящика, делает сальто и опускается на пол.
— О-го! Какая муха тебя укусила?
В синем свете лампочки вся обстановка каморки кажется Юри призрачной и жуткой. Как он, Юри Кангур, до этого дошёл: живёт на грязном чердаке, ест краденую пищу; вот лежат деньги, которые наверняка…
Мальчик передёрнул плечами.
Эрви наклонился вперёд и с любопытством уставился на сгорбленную фигуру приятеля.
Медленно поднимает Юри голову и чётко произносит:
— Я не хочу этих… этих краденых денег.
Под Эрвином скрипнул ящик. Он поднялся. Длинная чёрная тень ложится на стол. Всё теперь едва видно — очертания ведёрочка и буханки хлеба можно лишь угадывать.
— Ты смеешь говорить мне такое? А я ещё с ним возился! Да ты бы валялся сейчас где-нибудь под кустом! — возмущается Эрви. И тут же Эрви спохватывается: разве он имеет право упрекать парнишку в бездомности, это подло. И вообще чего тут злиться? Юрка прав. Эти деньги действительно…
Эрви, конечно, не отдаёт себе отчёта в том, что именно правда-то его и разозлила.
Юри медленно встаёт и направляется к выходу. Его шаги глухо стучат по земляному полу. Чёрная тень движется впереди, цепляется за ноги и закрывает дорогу.
Мальчик споткнулся, чтобы не упасть, он хватается за перила лестницы.
— Юри, да ты что… — Рука Эрви в темноте нащупывает его плечо. — Ты сказал мне, я тебе… Ну, мы квиты!
Эрви пытается шутить, но Юри не до смеха.
— Ну, вернись! Хорошо… если не хочешь процентов, возьми тогда свои семь рублей, и дело в шляпе. Портфель и книги принесу завтра. Оставил дома.
Перила лестницы, за которые держится Юри, сейчас для него словно пограничный столб — в какую сторону идти?
— Садись на кушетку, поешь! Ну и видок у тебя: сразу понятно, что маковой росинки во рту не было.
Всё ещё крепко держась за перила, Юри спрашивает:
— А эта еда тоже… ну?.. — И с отчаянием выкрикивает: — Тогда я не хочу! Не хочу!
Он словно боится, что у него не хватит сил отказаться. Ведь после вчерашнего куска колбасы он ничего не ел.
— Знаешь, такого, как ты, надо показывать в музее. Честное слово, щелчок тебе в лоб! — В словах Эрви — насмешка. Но в душе он рад, что может говорить правду этому упрямому мальчишке. — Еду приготовила старуха. Я сказал ей, что один мой приятель заболел. Поворчала, поворчала, но в конце концов дала.
Пока Юри ест, Эрви сидит на ящике и курит сигарету. Сквозь облако дыма он наблюдает за каждым движением мальчика: вот сильная рука проворно черпает ложкой из ведёрочка суп — ложка так и мелькает между ртом и ведёрком…
Эрвину всё больше и больше нравится новичок — он вызывает к себе уважение. В драке-то он, Щелкун, побил бы Юри, щелчок тебе в лоб, но всё же… Как здорово Юри швырнул в угол десятку! Вялый на четвереньках бы пополз под кушетку, только бы заполучить монету. Да-а, надо иметь твёрдый характер, чтобы отдать последнюю копейку, а самому день напролёт шататься без еды!
Необычайные мысли и воспоминания роятся в голове Эрви. И от этих мыслей неприветливая каморка на чердаке становится как будто уютнее.
Вспоминается отец. Весёлый водолаз — так называли его друзья. Возле него стоит мать — тихая худенькая женщина, которая плакала по любому поводу. Отец всегда говорил: «Глаза нашей мамочки на мокром месте».
Да… В тот год, когда какой-то пьяный шофёр наскочил на их «Москвич», ему, Эрви, было десять лет. После того страшного мгновения у него на голове остался шрам и на плече можно прощупать пальцем костную мозоль — там был перелом.
Эрви один остался в живых. И для чего? Для того, чтобы до изнеможения сидеть вместе с бабушкой в молитвенном доме, да ещё молиться перед завтраком, обедом и ужином… А потом, когда уже был сыт всем этим по горло, попасться в лапы Вялого. Вначале воровать сладости, позже, когда Билли стал атаманом, — вещи посерьёзнее.
— Спасибо! — Юри со звоном бросил ложку в пустое ведёрко. — Замечательный суп! Словно…
Фраза оборвалась на полуслове. Но Эрви понял, Юри хотел сказать: «Словно мама сварила».
— Да-а. Супы у старухи что надо! — подтвердил Эрви. — Только вот Иегову за суп заставляют славить слишком долго… Ну, что хорошенького ты сегодня сделал?
— Работу искал.
— И нашёл?
— Нет.
— Так ведь я же говорил: напрасно стараешься…
— Ничего не поделаешь, возрастом не вышел. Если бы мне твои годы, тогда бы и горя было мало!
Эрви наклонился над ящиком. Слова Юри неприятно задели его. В них парню послышалось презрение и упрёк, хотя у Юри ничего подобного и в мыслях не было.
Щелкун схватил с ящика нож, которым Юри резал хлеб, и принялся его чистить. Это был очень оригинальный нож — его лезвие легко пряталось в рукоятку.
С минуту никто из мальчиков не пытался возобновить прерванный разговор.
— Что ещё скажешь? — спросил в конце концов Эрви, опуская нож в карман.
«Не рассказать ли ему о кошельке? Нет, такой поступок покажется Эрвину дурацким. Ему незачем знать это», — размышлял Юри и, придя наконец к твёрдому решению, как можно более спокойным голосом сказал:
— Ничего.
В ту минуту Юри не понял, что он просто-напросто постеснялся перед этим жуликоватым парнем хвалиться своим честным поступком.
— А что будешь делать завтра?
Этот, казалось бы простой, вопрос испугал мальчика. После сытной еды хотелось прилечь на кушетку. Усыпляющая слабость охватила тело. Хорошо было лежать так и ни о чём не думать… Заскрипев пружинами, Юри поднялся. Ногой оттолкнул в сторону ящик. Поерошил волосы; при сумрачном освещении они казались свинцовыми.
Действительно, что будет завтра, послезавтра, через неделю?
До сих пор он не решался об этом думать, отгонял мысли о завтрашнем дне. Но теперь Эрви ждёт ответа. Что ему сказать? Что ещё оставалось делать? Пойти к учителю Роозма? Он на экскурсии. К Вирве? У них у самих тесно. Да и какое может быть дело семье Вийкхолмов до какого-то Юри Кангура. А Аарне? Да, действительно! С Аарне можно было бы поговорить. Но он-то что может?.. Куда он его, Юри, денет? И всё же, всё же… Поговорить-то с пионервожатым всё-таки можно. Только поговорить.
Наконец Юри понял. Самое большое его несчастье заключалось в том, что ему некому до малейшей подробности рассказать о своих делах, о своём горе, которое гнетёт и давит. Вспомнив об Аарне, Юри почувствовал облегчение, к нему вновь вернулась надежда, ему показалось, что, зайди он к Аарне, — и его жизнь сложится совсем иначе.
— Завтра увидим! — воскликнул он, отвечая на вопрос Эрви, и в его голосе прозвучала радость, словно он хотел сказать: «Ещё не всё проиграно, есть ещё порох в пороховницах».
С улицы донеслось протяжное кошачье мяуканье.
Эрви прислушался. Сомнений не было: это условный сигнал. Кажется, идут Билли с Вялым.
Эрви вскочил с ящика, схватил Юри за плечи и зашептал:
— Постарайся как можно быстрее унести отсюда, то есть из нашей компании, ноги! Ясно?
В его голосе слышался не только совет, но и строгое приказание.
Эрви быстро вновь сел на ящик. В тот момент, когда в синих сумерках показались Билли и Вялый, Эрви щёлкнул зажигалкой и, жадно затянувшись, закурил новую сигарету.
— О чём вы тут размечтались? — весело спросил Билли, протягивая руку сначала Юри, а затем Щелкуну.
— А младенец всё ест да дрыхнет, — с издёвкой произнёс Вялый, исподлобья взглянув на Юри.
— Опять хочешь получить хорошую припарку? — В тон ему ответил мальчик.
— Ну начинается! Как кошка с собакой! — Билли развёл руками. — Запрещаю! Чтоб не пискнули больше. Будет, наконец, у нас порядок или нет?! Что вы друг к другу цепляетесь!
Через несколько минут все трое ощупью спустились с лестницы — отправились повеселиться в хорошую компанию. Билли приглашал и Юри, но тот наотрез отказался, и его оставили, как выразился Билли, «дворецким» — караулить «дворец».
Как только троица удалилась, Юри вспомнились слова Эрви. «Совершенно ясно — надо что-то предпринимать. Но что? Действительно, надо уносить отсюда ноги… Но куда? Куда? Может быть, Аарне скажет… И почему так настойчиво требует моего ухода именно Эрви? Разве он мне друг?..» С этими беспорядочными мыслями Юри, наконец, заснул.
Будь сегодня ровно в три часа в парке Медведя. Дело очень важное — есть работа.
Билли.
С недоумением читал Юри записку, которую он, проснувшись, нашёл на ящике. Очевидно, кто-то из троицы заходил ночью на чердак и оставил здесь это послание.
Подпись оканчивалась длинным хвостом, который чрезвычайно эффектно выделял её из других слов. Казалось, такой подписью атаман хочет подчеркнуть свою значительность и значительность своего письменного распоряжения.
Натягивая пиджак, Юри решил до полудня сходить ещё куда-нибудь, попытаться найти работу. Может быть, повезёт. Надо будет приврать — прибавить годика два!
Вселяла надежду и фраза, написанная Билли: «Дело очень важное — есть работа».
И ещё Юри решил, что на оставшиеся у него семь рублей надо покупать только хлеб. Его дадут больше всего. Геркулес был бы ещё выгоднее, но где его сваришь.
После встречи в парке Медведя — много ли она займёт времени! — надо сразу идти к воротам фабрики «Ялатс» и ждать Аарне.
К двум часам Юри так устал от поисков работы и был в таком отчаянии, что волей-неволей ему пришлось расстаться с мыслью найти себе какое-нибудь пристанище. Напрасно он прибавлял себе два года, когда речь заходила о возрасте, — это не помогало. Лицо выдавало его. А когда для установления истины спрашивали ученический билет, то в нескольких местах дело кончилось даже руганью. Были и такие, что дружелюбно интересовались, почему Юри столь необходимо устроиться на работу. Но у мальчика язык не поворачивался рассказать о своём горе совершенно чужим людям.
Оставалась единственная надежда — туманное письмо Билли.
С буханкой хлеба под мышкой Юри спустился по широким ступеням лестницы на дно большого рва. Здесь, возле древнего замка, был разбит маленький парк. Назывался он «парком Медведя» в честь статуи медведя, высеченной из гранита и установленной в густом кустарнике у самого входа.
Тут обычно бывало мало народа: крутая лестница в несколько десятков ступеней затрудняла вход основным посетителям тенистых парков — малышам и сопровождающим их старушкам. Поэтому-то здесь не соорудили ни ящика с песком, ни горок, а уж о качелях не могло быть и речи.
Юри выбрал приютившуюся между кустами жасмина скамейку, сел и принялся есть. Отломленные от буханки хлеба кусочки были такие вкусные, что Юри никак не мог понять, почему он дома никогда не ел хлеба. Вечно из-за этого были недоразумения.
Да разве не было недоразумений и по другим поводам. Взять хотя бы такое простое дело; как утреннее умывание. До чего же неприятно было обтирать холодной водой ещё разморённое сном тело! А теперь так противно, встав после сна, не умываясь, натягивать на себя одежду. Разве Юри думал, что когда-нибудь будет тосковать по утреннему умыванию!
Но, несмотря ни на что, сегодня настроение у него было гораздо лучше, чем всё последнее время. Словно этот день нёс ему радость. И Юри ждал её: сегодня он встретится с Аарне, он поделится с ним своим горем, спросит совета. Странно, как это он раньше не вспомнил о пионервожатом.
Небось и Билли тоже сообщит что-нибудь хорошее. Иначе зачем бы ему звать Юри… Интересно, какая это работа?
Кто-то с шумом сбежал вниз по лестнице. Юри выглянул из-за куста.
За перилами мелькнула серая куртка Эрви.
Юри быстро завернул буханку хлеба в бумагу. Словно стыдился показывать, что ему нечего больше есть.
Эрви остановился посреди аллеи, огляделся. Увидев Юри, он, кажется, испугался и вместо приветствия крикнул с досадой:
— Ты всё-таки пришёл?!
— Ну а почему бы и нет, если я получил приказ!
Эрви, широко расставив ноги, стоял перед сидевшим на скамейке мальчишкой и сердито смотрел на то, как Юри бережно держит на коленях завёрнутую в бумагу буханку хлеба.
— Дурень! — воскликнул вдруг Эрви и оглянулся. — Неужели ты не понимаешь…
Фраза осталась незаконченной — вниз по лестнице, посвистывая, спускались Билли и Вялый.
Эрви опустился на скамейку рядом с Юри. Открывая пачку сигарет, он быстро зашептал:
— Портфель принесу тебе в кусты позади «дворца»… Забирай его и сматывайся! Чтобы и духу твоего поблизости не было! Марш в детский дом!
Из-за кустов показались Билли и Вялый.
— Аа! Моенс! — Билли вскинул два пальца к уху. — Дай закурить, Щелкун! Ого, и Юрка на месте! Здорово! Дисциплина прежде всего. Приказ есть приказ! Щелкун с тобой достаточно понянчился. Теперь пора приниматься и за работу. Согласен?
— А то как же! — воскликнул Юри с облегчением. Все туманные намёки и советы Эрви тут же забылись. — Я уже два дня ищу себе работу. Говорят, молод ещё.
— Хо-хо-хо-о! — засмеялся Вялый.
Билли снисходительно улыбнулся. Так улыбаются взрослые, когда ребёнок по простоте душевной говорит глупости.
— Видишь ли, Юрка, мы присмотрели здесь одно подходящее дельце! — Билли щёлкнул пальцем и причмокнул языком. — И ты нам поможешь!
Хотя Юри до конца не понял, о чём именно идёт речь, у него зародилось сомнение… На всякий случай он отодвинулся подальше от Билли. Буханка соскользнула с колен и упала в песок: бумага развернулась, и показалась коричневая хлебная корка.
— Ха! После такого дельца можешь на это наплевать, — Билли ткнул буханку ногой. — Тогда у тебя будет кое-что по-вкуснее.
Словно защищая хлеб от надругательства, Юри вскочил с места и схватил буханку в руки.
— Ну, договорились?
Юри Кангур чувствовал, как все трое жадно смотрели ему в лицо. Он поднял голову.
Тяжёлый, исподлобья взгляд Вялого выражал презрение и чувство собственного превосходства над его, Юркиной, нерешительностью. Нерешительность, правда, не была высказана, но всё же она легко угадывалась по поведению мальчика.
Билли смотрел пристально, словно приказывал соглашаться, приказывал подчиниться и быть послушным. В противном случае он, атаман, сунет руку в потайной карман… за нагайкой…
Самый странный взгляд был у Эрви. В его прищуренных глазах таилось ожидание от Юри какого-то невероятного поступка, который должен удивить и покорить окружающих. Но моментально это выражение уступило место другому — Эрви словно бы уговаривал мальчика быть сейчас осторожным.
Поскольку Юри молчал, заговорил Билли.
— Не бойся, — сказал он, положив руку мальчику на плечо. — В первый раз дадим тебе задание попроще. Будешь стоять в стороне. На карауле. Если увидишь что-нибудь подозрительное, свистнешь. Вот и всё. Убежать тебе ничего не стоит… Засыпаться можем только мы. Щелкун будет работать с тобой на пару. Идёт?
Бумагу, в которую был завёрнут хлеб, надо было отряхнуть. Юри сделал это не спеша и очень тщательно.
— Нет, я не пойду! — произнёс он просто и спокойно.
— Ну, что я говорил?! — Вялый фыркнул. — Пентюх, он и есть пентюх!
Атаман, казалось, раздумывал, как поступить с упрямцем.
— Но-о… — протянул он наконец и отдёрнул руку от Юриного плеча. — Подумай как следует. Получишь хорошую монету. Такому, как ты, хватит на несколько месяцев. Разве не шикарная перспектива, а?
— Нет! — упорствовал Юри. — И вы… не смейте…
— Хо-хо-хо-о! — зарокотал Вялый и хлопнул ладонями по коленям. — Ну и кореш нам попался! Силён, брат!
Билли с сопением втянул носом воздух. На мгновение он, словно бы собираясь с силами, задержал дыхание и выпалил:
— Что не смеем?! Уж не ты ли собираешься нами командовать? А?
— Не смеете, да. Если не послушаете, заявлю в милицию.
На минуту среди кустов жасмина воцарилась гробовая тишина. В глазах Эрви Юри заметил испуг.
— Ты, парень, зашёл слишком далеко, — произнёс Билли неестественно спокойным голосом. — И видно, вполне заслужил, чтобы тебя немного проучили. Вялый, зажми-ка ему рот!
Юри рванулся было с места. Но Вялый молниеносно преградил ему дорогу. Билли вытащил из-за пазухи нагайку. Такая же висела и на руке Вялого.
Страх ледяными руками охватил сердце Юри. Надо немедленно бежать!
Мальчик повернулся на каблуке. Но рука Вялого была проворнее, Юри оказался сбитым с ног, но моментально вскочил на колени и бросился в ноги Вялому. Долговязый рухнул на четвереньки. Просвистела нагайка Билли. Спину словно обожгло раскалённое железо. Острая боль пронзила тело. Юри охнул и упал ничком на землю.
Послышался голос Эрви:
— Оставьте, парни!
Билли и Вялый с удивлением оглянулись. Юри воспользовался этим моментом и вскочил.
— Оставьте Юри в покое! — повторил Эрви. Он стоял, засунув руки в карманы куртки, нагнув вперёд голову и расставив ноги.
— Ого! Молчать! — прошипел Билли.
— Оставьте его, не то будете иметь дело со мной!
— Хорошо-о-о! — рявкнул Билли и устремился вперёд. — Тогда получай и ты!
Раз — и Эрви перепрыгнул через скамейку, да так, что она оказалась между ним и парнями; у него в руке сверкнул нож, тот самый, которым Юри так восхищался.
Атаман на мгновение заколебался, этим воспользовался Юри и прыгнул ему на спину. Они повалились в кусты.
Здесь Юри удалось оседлать противника. Мальчик изо всех сил стиснул хулигану руку, в которой раскачивалась нагайка. А коленями он прижимал Билли к земле.
В это время Вялый подкрадывался к скамейке. Неожиданно он толкнул её. Скамейка полетела прямо в Эрви, и тот потерял равновесие. Вялый использовал удобный момент и обеими руками с силой ударил нагайкой Эрви по голове. Удар пришёлся в висок.
Вялый обернулся и, пригнувшись, направился к Кангуру.
Эрви не шевелился. Спинка скамейки придавила ему шею. Раскрытый нож торчал, воткнутый в дёрн.
Вдруг Юри охватил панический страх. Он выбрался из кустов и кинулся, не разбирая дороги, бежать прямо через газон.
Тут перед ним вырос покрытый редкими кустиками вал. Не раздумывая, Юри начал карабкаться по нему на четвереньках; впиваясь ногтями в дёрн и подтягиваясь на одних руках, он поднимался всё выше и выше. Но устремившийся за ним Вялый схватил его за ногу. Мальчик изо всех сил лягнул преследователя свободной ногой. Удар пришёлся в цель. Вялый отпустил Юри, и мальчик полез дальше — наверх.
Теперь осталось ещё преодолеть выложенный плитняком низкий барьер. За ним — улица, люди.
Юри оглянулся и посмотрел вниз, в парк.
Билли и Вялый бежали с другой стороны парка вверх по ступенькам лестницы. Эрви по-прежнему лежал под скамейкой. Были видны лишь его голова и ноги.
Что делать? Вернуться назад? На помощь Эрви?
— Эй ты, светлоголовый! — позвал мужской голос с другой стороны улицы.
Милиционер! Сейчас заберёт!
Со всех ног кинулся Юри за угол. Извилистая улица была сплошь изрыта канавами — здесь что-то строили.
Не успел мальчик сделать нескольких десятков шагов, как почва исчезла из-под ног: он упал. Ногу пронзила острая боль. Какие-то доски рухнули на него сверху. Где-то рядом раздался тревожный свисток. Кто-то пробежал мимо. Послышались возбуждённые голоса. Затем голоса удалились.
Оказывается, Юри упал в плохо прикрытую яму. Липкая грязь текла по брюкам, ботинкам и рукам мальчика. Нога болела, на неё нельзя было ступить.
На четвереньках Юри вылез из ямы. Рядом возвышалось недостроенное здание.
Юри проковылял между грудами кирпича и спрятался в подвале, позади огромного котла парового отопления.
К счастью, рабочих нигде не было ни видно, ни слышно. Лишь при порывах ветра скрипели доски. На пустые мешки из-под цемента, грудой сваленные в углу, из плохо прикрытого крана капала вода: кап, кап, кап…
Что же с Эрви?
И сразу же Юри отчётливо увидел перед собой худенькое лицо своего приятеля. Затем его заслонила физиономия Вялого. Он вырастал, становился ужасающе большим, грозил убить.
В ужасе Юри закрыл глаза. Но жуткая картина не исчезла. Высокая сутулая фигура словно стояла рядом, склонялась над ним…
Какой кошмар!
Мало-помалу Юри успокоился.
Который может быть час? Надо спешить. Аарне уйдёт домой, а где он живёт — Юри не знает. Необходимо встретиться с Аарне на фабрике, рассказать ему обо всём, обо всём…
Юри торопливо принялся приводить себя в порядок. Вымыл ботинки, обтёр измазанные брюки, хотя от этого они ничуть не стали чище. Грязь впиталась в материю, и, для того чтобы её удалить, нужна была хотя бы щётка.
Нога распухла. Каждое неверное движение причиняло острую боль. Но надо идти.
Наконец-то Юри дохромал до ворот фабрики «Ялатс». Здесь он не раз ожидал мать. В проходной сидела знакомая старушка и вязала чулок.
— Здрасте! Скажите, Аарне Конги ещё на фабрике?
Старушка опустила спицы на колени и посмотрела на Юри поверх очков. Как только она узнала мальчика, взгляд её потеплел.
— Наконец-то объявился!
— А что случилось? — спросил Юри.
— Аарне как сумасшедший помчался со своими комсомольцами тебя искать.
— Меня?! — Юри испугался.
— Тебя, а то кого же! — подтвердила старушка, с осуждением покачав головой. — Звонили из милиции, дескать, возле парка видели какого-то белоголового мальчишку. Там была страшная драка и одного…
Дальше Юри не слушал. Он побежал. Куда? Не всё ли равно — куда!
«Я попал в шайку воров… Меня разыскивает милиция… И Аарне тоже сообщили! Аарне! О-о, как я теперь посмотрю ему в глаза! И там, в парке… Что с Эрвином? И милиционер тоже меня видел…»
Все эти страшные события словно нагромождались друг на друга, образуя огромную гору, которая в любой момент могла рухнуть и погрести его под собою.
Юри задыхался, он не мог больше бежать. Как пришибленный, плёлся он всё дальше от фабрики, туда, куда вела его улица.
Она перевела его через мост, вывела на другую улицу. Та, в свою очередь, вела мальчика всё вперёд и вперёд. Навстречу попалось шоссе. Широкое, недавно заасфальтированное, очень приветливое, оно тоже повело Юри по всем своим извилинам. Мальчик шёл мимо цветущих рябин, мимо подстриженных живых изгородей и пестрящих цветами покосов. Но Юри ни на что не обращал внимания. Он смотрел себе под ноги и думал, думал.
Наконец нить мыслей прервалась, и Юри остановился.
За кустарником виднелась постройка с ввалившейся крышей.
«Вот сюда я и пойду», — решил мальчик, словно он достиг заранее намеченной цели.
Ветхий, полуразвалившийся сарай принял гостя молча и неприветливо. Единственное, что он мог предложить пришельцу, — охапку прошлогоднего сена возле покосившейся стены. Но гость оказался не из капризных. Можно было подумать, что именно эту жалкую подстилку он и искал. Юри растянулся на ней и, вконец обессиленный, заснул.
Ранним воскресным утром в квартире, где жила бабушка Эрвина Коппеля, раздался робкий стук в дверь. Стук в комнате был слышен, но бабушка не хотела, чтобы её прерывали. Она сидела за столом и молилась. Под сложенными крестом пухлыми руками лежала чёрная книга, на её обложке был вытиснен золотой крест.
Над книгой на середине стола стояли две зажжённые свечки. Между ними — ваза с цветами. К вазе прислонена маленькая фотокарточка узколицего мальчика. Обе свечки обёрнуты чёрной материей.
Толстые губы старухи шевелились, и в комнате слышалось непонятное бормотание.
Стук в дверь повторился.
— Видали нечистого, как смущает! Не даёт слова божьего произнести, — проворчала старуха и поднялась из-за стола.
На пороге стоял коренастый широкоплечий мальчик, лицо его было бледным, одежда помята.
— Здрасте! — Мальчик стянул с головы школьную фуражку. — Здесь живёт Эрви… Эрвин Коппель?
Бабушка испустила глубокий вздох и кротко сказала:
— Дорогое дитя, ты опоздал. Небесный отец призвал нашего безбожного отрока к себе.
Мальчика точно судорога свела — его тело так вздрогнуло, что, боясь упасть, он ухватился за дверную ручку.
Огромными, застывшими от ужаса глазами смотрел он в спокойное лицо старухи.
Словно разгадав мысли ребёнка, испуганного её непоколебимым спокойствием, старуха немного нараспев сказала:
— Я ему всегда говорила, что всевышний не оставит безнаказанным того, кто не чтит имя божье. И вот возмездие настало. Заслуженное возмездие!
Юри тяжело опустил голову на грудь.
— Входи, дорогое дитя, — предложила старуха; она решила, что ребёнок проникся её словами о наказании божьем. — Как тебя зовут?
— Юри… Юри Кангур, — пробормотал мальчик, с трудом перешагивая порог. Он опустился на стул возле стола и тяжело вздохнул. Его вздох прозвучал как стон.
— Не печалься, Юри. Всё, что творит всесильный Иегова, всегда на благо.
Юри поднял взлохмаченную голову и с удивлением уставился на старуху.
— А разве вам его совсем не жалко?! — воскликнул мальчик с гневом и болью в голосе, словно ему было невыносимо горько слышать такие слова.
Старуха скрестила на груди руки. Вздохнула, закатила глаза к потолку и начала бубнить, словно заученный стих:
— Я благодарю Иегову за то, что он уже теперь позвал нашего отрока к себе, теперь, когда ноша его грехов ещё невелика. Наш Эрви с помощью господа избежал адских мук.
Юри стало противно: и зачем только он обнаружил своё горе перед таким человеком! Тысячу раз прав был Эрви, когда говорил, что дома можно находиться, только пока бабушка спит.
Надо идти. Здесь об Эрви не с кем поговорить.
— У него остался мой школьный портфель… Эрви говорил. Я прошу вас, отдайте его мне, — произнёс Юри и, вздохнув, поднялся из-за стола.
— Портфеля больше нет. Милиционеры унесли его с собою, — ответила старуха так же спокойно, словно всё это не имело к ней ни малейшего отношения.
— Милиционеры?!
Пальцы мальчика впились в край стола. Несколько мгновений он не мог прийти в себя, словно его ударили. Потом, еле волоча ноги, он побрёл к двери.
Надо немедленно бежать!
Страх придал Юри сил. Ноги обрели лёгкость и проворство. Юри одним махом сбежал вниз по лестнице и выскочил на улицу…
На окраине города ранним утром в воскресенье было совсем пустынно, люди ещё только просыпались, и Юри казалось, что идти по этой длинной, без единого поворота улице — безумная затея. Он весь будет словно на ладони.
Сразу за домом свернула налево какая-то немощеная улочка. Она упиралась в кустарник; кустарник, по-видимому, со всех сторон окружал эту часть города.
Только в густых зарослях ольхи осмелился Юри перевести дух. Он немного пришёл в себя, мысль его работала необычайно чётко.
«Теперь конец! Портфель Юри Кангура нашли в доме Эрви Коппеля. Значит, парни были знакомы. Вчера вечером как раз в это время милиционер видел Юри Кангура бегущим из парка Медведя. Дело яснее ясного».
Но тут же мальчика взяло зло на свою трусость.
«Что ясно?! Пойду в милицию и расскажу всё как было. Мне же поверят… А если не поверят? Вызовут Билли и Вялого. Они в один голос скажут: это был Юри, это он… Их двое, а я один. Почему работники милиции должны верить именно мне? Все мы одинаковые — обитатели «дворца»!» Юри, словно игрок в шахматы, заранее обдумывал все возможные комбинации.
Что же делать?
Откуда-то донёсся лай собак и напомнил Юри больших лохматых овчарок из уголовного розыска. Мальчик однажды ходил с пионерским отрядом в гости, в школу следователей. Там демонстрировали ловкость и умение этих умных животных. Разыскать человека по следу — для них плёвое дело.
Юри прислушался.
Да, лай приближался. Кто-то крикнул им, подал команду, и собаки ответили ещё более громким лаем.
Юри лёг на землю. Но вскоре в кустах воцарилась полная тишина. Лишь ветер шелестел в вершинах высоких ольх.
Земля в зарослях была очень сырая, как всегда в начале лета; одежда Юри на локтях и коленях промокла насквозь. Мальчика начинало знобить.
Юри поднялся.
Вокруг него были лишь серые стволы ольховника — одни толщиною в палец, другие потолще, а были и такие, что рукой не обхватишь. Густые заросли стояли вокруг плотной серой стеной, сквозь которую лишь там и сям пробивались одиночные косые стрелы солнечных лучей.
Раздвигая обеими руками ольху, Юри пошёл дальше. Зарослям не видно было конца. С трудом Юри продирался вперёд.
Наконец вдали показалось шоссе. На окраине города, возле самого шоссе, стоял выкрашенный в зелёную краску ларёк.
Выглядывая из зарослей, Юри увидел, как продавщица снимает с узкого окна ставни. За стеклом показались банки и коробки с яркими этикетками.
Юри вспомнил, что у него ещё есть деньги. Целых три рубля семьдесят копеек.
И сразу же мальчик ощутил нестерпимый голод, под его натиском страх и чувство осторожности отступили в сторону. Еда! Еда! Наконец-то он сможет поесть.
Юри вышел из кустов и пересёк шоссе.
Продавщица открыла окошечко. Из глубины ларька пахнуло съестным. Тут же, на прилавке, так, что можно было дотянуться рукой, лежала груда жёлтых пачек масла.
— Ну, что ты хочешь?
Голос продавщицы заставил Юри оторвать взгляд от колбас и сыров. Что можно купить на три рубля семьдесят копеек?
— У вас есть хлеб? — спросил он дрожащим от страха голосом: ведь хлеба в этом ларьке могли и не продавать.
— Есть. Тебе одну буханку или больше?
— Одну, одну! — воскликнул Юри.
На сдачу он ещё купил кусочек самой дешёвой ливерной колбасы.
Оставив продавщицу в полном недоумении, Юри исчез так же неожиданно, как и появился.
День прошёл в бесцельном шатании по рощам и кустарникам городской окраины. Около полудня, когда хлеб был съеден до последней крошки, Юри немного поспал в каком-то подвернувшемся на пути сарае. Но очень скоро холод поднял его на ноги и заставил идти дальше.
Под вечер мальчик добрался до соснячка. Ровные сосенки поднимались в гору. Юри очень устал и думал лишь о том, чтобы найти хоть какое-нибудь пристанище. Силы его были на исходе, повреждённая нога нестерпимо болела, в голове стоял гул. Поднявшись на пригорок, Юри тупо огляделся.
Поодаль, среди стволов сосен, виднелись яркие цветы. Между ними серыми и белыми пятнами выделялись гранитные плиты. Тут и там ходили люди.
Кладбище! Он вышел на Горное кладбище. Но с другой стороны, не с той, с которой приходил обычно. Поэтому-то он и не сразу узнал знакомое место.
Первой мыслью Юри было отыскать могилу матери и сидеть возле неё долго-долго… Приятное тёплое чувство охватило его — мальчику казалось: он нашёл именно то, что искал в течение всего долгого дня.
Под ногами росли курчавые кустики вереска. Юри наклонился и отломил несколько веточек, чтобы отнести их в подарок матери.
Всё его существо тянулось к могиле матери, и всё-таки он не мог выйти из леса. Его останавливал страх. Тот самый страх, который заставлял его весь день бродить по безлюдным кустарникам и рощам. А вдруг здесь, на кладбище, найдутся люди, которые знают, что милиция ищет по городу светлоголового мальчика? Того, который убегал оттуда… оттуда, где из-под скамейки торчала голова мёртвого Эрви.
«А чего я, собственно, боюсь? — подумал Юри. — Ведь я-то ничего плохого не сделал». Но тут же вспомнил: Эрви нет в живых, его, Юри Кангура, окликнул милиционер, портфель Юри Кангура забрали в милицию… И страх вновь охватил мальчика.
Только когда на кладбище не осталось ни одного посетителя, Юри осмелился выйти из-за деревьев.
Усыпанная гравием главная дорожка пролегла через всё кладбище. По обе её стороны тянулась богатая красками альпийская горка, где между серых известняковых плит росли десятки всевозможных цветов и декоративных растений. Маленькие альпийские горки были разбросаны там и сям между могилами. Глядя на них, Юри снова размечтался о том, что и могила его матери должна быть украшена точно так же.
Сжимая в руках букетик вереска, мальчик быстро дошёл почти до конца главной дорожки. Здесь слева должна быть похоронена его мама. Юри остановился в недоумении и начал оглядываться по сторонам. Знакомый песчаный холмик исчез!
Неужели он не может найти могилу своей матери?!
Вдруг мальчик увидел фамилию «Кангур». Она была выбита на серой прямоугольной плите, установленной среди зелёного дёрна.
«Эстер Кангур», — вновь прочёл Юри слова, высеченные на камне. Под ними — две даты, соединённые чёрточкой.
Всё было правильно. Сомнений быть не могло: Юри стоял возле могилы матери.
На обложенном свежим ярко-зелёным дёрном холмике, прямо перед плитой, красовались два ярких пышных цветка. Дёрн только что подровняли. Тут и там лежали ещё не успевшие завять травинки.
Не решаясь ступить на разровненный граблями песок, Юри остановился и стянул с головы шапку.
— Добрый вечер, мама! — сказал он задумчиво.
Как ему стало обидно, что он, сын, не принимал никакого участия в украшении могилы матери.
Но мало-помалу это чувство исчезло, и сердце мальчика заполнила радость: у его мамы теперь красивая могилка. Такая красивая, о какой Юри мог только мечтать.
Кто же это сделал?
Первой вспомнилась Юри тётя Эрна. У неё были и деньги, оставшиеся после матери… Но мальчик отогнал мысль о тётке, — ему не хотелось, чтобы всё это было делом её рук.
«Пусть кто угодно, только бы не она!» — подумал Юри в негодовании.
Веточки вереска выпали из рук мальчика, словно понимали, что они уже здесь не нужны. Мальчик наклонился, хотел поднять их, но заметил на песке у своих ног камешки, сложенные по-особенному, вряд ли они случайно рассыпались таким ровным рядком.
«Дорожный знак! Знак направления!» — внезапно понял Юри, камешки словно сразу заговорили с ним. «Здесь письмо!» — сообщили они на языке, который десятки раз помогал ему разгадывать труднейшие загадки во время игр на местности.
Юри пошёл туда, куда указывали ему камешки, и под ближайшей ступенькой нащупал жестяную коробочку.
Коробочка была мгновенно открыта. И вот уже Юри читал найденное письмо. Он узнал почерк Вирве.
Здравствуй, Юри! — говорилось в нём. — Неизвестно, где тебя и искать. Поэтому оставляю письмо здесь. Сюда ты, наверное, ходишь.
Надеюсь, ты не забыл, что во вторник твоя очередь кормить кроликов в школе. Приходи непременно. Все юннаты разбрелись кто куда — с ног собьёшься, пока разыщешь. А у меня во вторник как раз нет времени. Если ты не сможешь прийти, то обязательно сообщи мне.
Я же говорила тебе, что всё будет в порядке. И плита тоже. Вначале я и сама-то не очень этому верила, но, как видишь, всё обошлось! Оказывается, у Аарне брат каменотёс. Камень привезли на «Победе» отца Нээме прямо из карьера.
Ну, я разболталась. Когда встретимся, поговорим поподробнее.
От имени пионеров всего отряда
Вирве.
Р. S. Здесь на всякий случай выложены ещё два знака направления. Не обращай на них внимания. Больше писем нет!
Вирве.
Вновь и вновь перечитывал Юри весточку от Вирве. У него было такое чувство, словно он после долгого ожидания получил письмо от родных.
Наконец мальчик тщательно сложил письмо и спрятал его вместе с коробочкой поглубже во внутренний карман пальто. При этом его пальцы коснулись шёлковой материи. Пионерский галстук! Отправляясь на поиски работы, Юри снял его и спрятал в карман.
Прежде чем надеть галстук на шею, Юри на мгновение поднял его над головой — и галстук радостно затрепетал на ветру.
По дорожке приближался поздний посетитель. Поравнявшись с Юри, он, словно бы что-то вспомнив, остановился. Юри только теперь заметил его. У незнакомца были пышные седые усы и большие, костлявые, в морщинах руки. На голове — синяя шляпа с полями.
«Прямо как дядя Кустас. Только уж очень худой», — пронеслось у Юри в голове.
— Что, пришёл полить цветы?.. — спросил мужчина и взглянул на залитое заревом небо. — Как раз самое подходящее время, день кончается.
— Да-а! — пробормотал Юри.
Незнакомец внимательно осмотрел могилу.
— Ничего не скажешь, сделано на совесть. Не придерёшься. Я вчера всё время наблюдал со стороны, как детишки здесь хлопотали.
Он замолчал и всмотрелся Юри в лицо, словно стараясь что-то припомнить. Затем неуверенно пожал плечами и сказал:
— А тебя вроде бы и не было вчера…
Юри кивнул.
Теперь незнакомец, как видно, догадался, кто этот мальчик… Нет, он не просто один из тех, кто украшал могилу; здесь, наверно, похоронен очень близкий ему человек.
Морщинистая рука дотронулась до плеча Юри. И мальчик услышал неторопливые слова:
— Не беда, небось всё опять наладится.
Юри вздохнул, посмотрел незнакомцу в лицо и неожиданно для себя сказал:
— У меня нет дома.
В этих словах звучал вопрос: можете ли вы понять, что это значит?
— Да, я верю, что тебе тяжело, — мужчина кивнул головой. — Но ещё было бы тяжелее, если бы у тебя не оказалось друзей.
Юри ничего на это не сказал, но прекрасно понял, что имеет в виду незнакомец.
— Всего хорошего, молодой человек! — произнёс мужчина, но, прежде чем уйти, добавил: — А цветы полей обязательно! Там, под рябиной, в кустах лежит моя лейка. Пользуйся ею. Только не забывай на место ставить.
Под ногами уходившего заскрипел песок. Юри стало жаль, что незнакомец ушёл, что он не присел рядом с ним и не рассказал поподробнее о ребятах, которые вчера приводили в порядок могилу матери.
Юри ещё хотелось бы спросить у незнакомца: был ли и Эрви его другом? Сегодня этот вопрос ни на минуту не оставлял его. И, как это ни ужасно, мальчику всё время приходил один и тот же ответ: «Да, несомненно, Эрви был его другом. Очень хорошим другом».
Но так ли это на самом деле? Может ли такой парень, как Эрви, быть настоящим другом? Об этом-то ему и хотелось спросить у незнакомого старика.
Юри прекрасно знал: он никогда бы не осмелился задать такой вопрос незнакомому человеку, ведь тогда пришлось бы рассказать старику обо всём. И всё-таки мальчику было досадно оттого, что тот ушёл.
Юри без труда отыскал лейку в кустах под рябиной. Принёс воды, полил цветы и траву. Вода быстро впитывалась в землю, и Юри представлял себе, как жадно глотают растения освежающие струи.
Покончив с хлопотами, Юри присел отдохнуть. Страх, что его могут обнаружить, исчез. В душе мальчика возродилась надежда. Если бы кто-нибудь спросил у Юри, на что он надеется, тот наверняка не нашёл бы ответа. В сущности, для этого не было никаких оснований. И всё же! Могила матери, приведённая в порядок товарищами, слова незнакомого старика, письмо Вирве, напомнившее о его обязанностях, словно возвращали его к жизни, говорили о том, что ещё не всё потеряно.
И Юри твёрдо решил во вторник с самого раннего утра пойти на кроличью ферму и навести там порядок. Он будет работать целый день. А если понадобится, то и второй, и третий. Может быть, какой-нибудь кролик заболел. Тогда Юри станет дни и ночи дежурить возле него. Будет каждый день давать животному лекарство, менять воду…
Мальчик горел желанием сделать что-нибудь хорошее для Вирве, для Нээме, для остальных ребят, для всего отряда, для всей школы.
Когда же мысли его возвращались к Эрви, то его охватывало горькое сожаление: ведь он не сделал для Эрви ничего хорошего, ни даже самой малости. А Эрви отдал за Юри самое дорогое — жизнь.
Опустившаяся на землю прохлада напомнила Юри: пора отправляться в путь.
Под скамейкой Юри нашёл грабельки; они тоже были новые, только что вышедшие из рук мастера. Их сделал или Алекс, или Ральф. Кто-нибудь из них. Другие не сумели бы сделать так аккуратно.
Юри зажал в руке гладко оструганный черенок и начал водить граблями по песку, оставляя на нём длинные ровные полосы. Он делал это не спеша, заботливо подбирая с песка каждую веточку и былинку. Чем меньше оставалось работы, тем больше он её затягивал. Наконец могила была приведена в идеальный порядок. Больше не к чему приложить руки — надо уходить. Но куда? Сколько ни старайся отгонять от себя мысли, всё равно никуда не уйдёшь от этого вопроса…
Возле железных кладбищенских ворот стоял автобус, идущий в сторону города. Два-три поздних пассажира один за другим скрылись за его дверцами.
Автобус напомнил, что новый дом Вийкхолмов в двух шагах от Горного кладбища.
«Пойду-ка я, оставлю Вирве записку. Во вторник утром я непременно займусь длинноухими. Пусть девочка не волнуется».
Юри прежде бывал здесь у Вирве, он помнил: дом Вийкхолмов покрыт светло-серой, похожей по цвету на гранит штукатуркой. Других таких поблизости не было. По этой примете узнать его пара пустяков, хотя Юри и не запомнил номер.
Мальчик не ошибся. Дом Вийкхолмов был найден. Но на дверях висел замок.
Юри беспомощно огляделся. Чем написать письмо? И на чём? Карандаша и бумаги у него в карманах не нашлось.
И тут у него мелькнула счастливая мысль: нацарапать записку концом гвоздя на обрезке доски, а доску привязать верёвкой к ручке двери.
Готово! Теперь в путь. Небось завтра утром его послание найдут.
Юри оглядел двор. В дальнем углу виднелся сарай, двери у него были открыты. Зачем идти дальше? Не всё ли равно, где переспать ночь?
И Юри зашёл в сарай.
К своей радости, он обнаружил здесь нары, набитую стружкой подушку и одеяло. Наверное, отец Вирве и сам не раз ночевал здесь.
Юри сел на нары и начал проворно расшнуровывать ботинки. Но узлы намокли и не развязывались. Он дёргал их, дёргал… А мысли в это время возвращались к пережитому: вот он направляется в дом Эрви, вот покупает хлеб в ларьке, вот разговаривает на кладбище с добрым стариком… Как много он сегодня перечувствовал, как много испытал — и страха, и радости… День, правда, закончился на кладбище, но на душе было радостно и тепло, как будто поговорил с друзьями.
Вот только какая-то мысль не даёт покоя. Вернее, даже не мысль, а странное ощущение: не сделано что-то очень важное, очень значительное.
Что же это такое?
Пальцы, занятые шнурками, двигаются всё медленнее. А теперь и вовсе замирают. Что бы это могло быть?
Порыв ветра распахивает дверь сарая настежь, словно приглашает Юри на улицу, приказывает идти…
Куда?
Юри поднялся, захлопнул двери и закрыл их на крючок.
Нет. Сегодня он никуда больше не пойдёт. Он устал. Он сейчас ляжет и уснёт.
Но и лёжа на нарах с закрытыми глазами, Юри никак не может успокоиться. Что-то мучает его, отгоняет сон. Снова и снова обдумывает мальчик события сегодняшнего дня.
…Он прячется в кустах, он боится людей… потом решает пойти на кроличью ферму, он…
И всё-таки не хватает самого важного! Что же это, наконец? Чего он не сделал?
И вдруг Юри понял: до сих пор он думал о себе, думал о кроликах… А об Эрви! Вернее, не об Эрви, а о Вялом он даже не вспомнил!
Этот выродок по-прежнему ходит по улицам. Может, совершает новые преступления… И он, Юри, допускает это!
Нет, нет! Всё ясно. Чего ему, Юри, бояться! Он пойдёт туда куда надо и скажет…
Эта мысль успокоила мальчика. Решение о самом важном принято. И сразу же сон вступил в свои права.
Юри даже не успел как следует укрыться одеялом, с грязного ботинка так и свисает неразвязанный шнурок…
Ясное, солнечное утро.
Молодые яблони тянут свои тонкие ветви к солнцу, словно просят у него ещё больше тепла и света.
Пчёлы кружатся над цветочной клумбой, собирают нектар, удовлетворённо жужжат. Одни опускаются, другие взлетают. Откуда-то появляется чёрная с белой манишкой кошка Вийкхолмов. Потягивается, зевает, шевелит усами.
Перед сараем она в недоумении останавливается. Дверь закрыта! Как же в таком случае добраться до чашки с едой и миски с молоком, которые молодая хозяйка поставила туда вчера вечером?
Но из любого положения есть выход. Недолго раздумывая, киска направляется к задней стенке сарая. Два-три головокружительных прыжка, и вот уже она сидит на высокой груде ящиков чуть ли не вровень с крышей. Здесь между стеной и крышей — щель. Чем не дверь для кошки?
Слышится царапанье когтей о стену сарая. Киска исчезает в щели и спрыгивает прямо на нары.
Тут происходит нечто неожиданное и ужасное.
На нарах кто-то есть! Этот кто-то одним махом вскакивает! Кошка. Она пулей летит в дальний угол сарая.
Юри пытается завязать знакомство с новой соседкой, но белая манишка в ответ только шипит из угла и предостерегающе вертит взъерошенным хвостом…
Лишь выйдя на улицу, мальчик почувствовал, как он ослаб. Ноги так и заплетаются. Носы ботинок задевают за любую неровность дороги. При каждом неосторожном шаге ноет ушибленная голень. Желудок до того пуст, что к горлу подступает тошнота. В кармане всего двадцать копеек. Этого не хватит даже на проезд в автобусе. А до города километров пять.
И Юри идёт. Он должен идти! Решение он принял уже вчера вечером, перед тем как заснуть.
Солнце поднимается всё выше. Кажется, словно с неба так и струится изнуряющий жар.
Юри опускается на обочину дороги, ложится. Подсовывает руки под голову, ему необходимо отдохнуть.
В небе снуют ласточки. Делают молниеносные повороты и исчезают из глаз, чтобы затем появиться снова. Интересно, это уже другие или те же самые…
Мимо, сотрясая землю, проезжает огромный самосвал. Юри очнулся от дрёмы.
Он идёт дальше. Снова отдыхает. Снова идёт.
Вот, наконец, и первые дома. Они стоят по обе стороны улицы почти вплотную друг к другу. Торопливо проходят хозяйки с сумками в руках. Перед магазином стоит вместительный хлебный фургон. Дверцы его открыты, и оттуда тянет невыносимо вкусным запахом свежего хлеба. Запах этот заполняет всю безветренную улицу.
Юри не в силах больше шагу шагнуть. Он стоит и глубоко вдыхает в себя аромат хлеба, словно пытается утолить свой голод.
Тут же, по другую сторону дороги, на тротуаре, лежит большая груда брикетов. Пожилая, суровая на вид женщина сгребает их лопатой в подвал, работа идёт медленно.
И вдруг Юри осеняет блестящая мысль. Он может заработать немного денег и купить себе один из этих коричневых хлебов! А потом он немедленно отправится дальше. Пойдёт в ближайшее от школы отделение милиции и скажет, что там, в парке Медведя…
— Разрешите мне помочь вам перекидать брикеты в подвал? — спросил Юри запинаясь, словно боялся отказа.
Женщина посмотрела на его светлые всклокоченные волосы, смятую одежду, умоляющее лицо и задумалась: как быть? Её очень удивило это странное предложение.
Наконец женщина резко спросила:
— Зачем?
— Я хочу немного заработать, — бормочет Юри. Он по-прежнему не отводит взгляда от лица женщины. Его глаза словно умоляют её согласиться.
И женщина соглашается. Она произносит лишь одно слово:
— Подожди!
Затем идёт в коридор, приносит вторую лопату, и они вместе принимаются за дело.
Подобной работой Юри доводилось заниматься и раньше. Бывало, лопата так и мелькала у него в руках, а матери он даже пальцем не давал прикоснуться к брикетам.
Теперь же лопата до того тяжела, что мальчик с трудом удерживает её в руках. И скоро Юри вынужден прислониться к стене, чтобы передохнуть. Голова у него кружится. Ноги дрожат.
Женщина не позволяет мальчику продолжать работу. Она ведёт его в комнату и кормит.
Наконец-то он может поесть!
Юри съедает без остатка всё, что ему предлагают.
Женщина внимательно смотрит на мальчика. Она не говорит ни слова. Только смотрит.
— Как тебя зовут? — спрашивает она лишь после того, как Юри кончил есть.
— Юри.
Мальчик быстро встаёт из-за стола.
— Спасибо!
— На здоровье.
Женщина засовывает руку в карман передника.
— Вот, возьми деньги.
Долгим взглядом смотрит Юри на деньги. И… отказывается от них.
— Нет. Я ведь ничего не заработал.
— Ну, бери!
— Нет.
— Тогда отдохни.
— Нет. Я должен идти.
— Ну отдохни же немного. Пока я не перекидаю брикеты в подвал.
Суровая молчаливая женщина произносит эти слова с такой лаской и заботой в голосе, что Юри не может отказаться. Только на несколько минут, только на несколько коротеньких минуток останется он здесь…
Торопливо работает женщина. Работает и думает:
«Небось мальчик попривыкнет… Тогда, может быть, он разговорится. Н-да, здесь что-то неладно…»
Но когда женщина возвращается в дом, Юри уже и след простыл.
В этом районе Юри не доводилось бывать прежде. Он спрашивает дорогу к центру города. Спешит с одной улицы на другую. Но тут же выясняется, что он заблудился. Мальчик чувствует: он должен снова отдохнуть. Непременно. Хотя бы самую малость.
Между домами — площадка с тремя скамейками, кустиками и ящиком для песка.
Как приятно сидеть. Привычно гудит вокруг полуденная жизнь окраины города. Где-то кричат дети, кто-то пилит дрова, хлопают двери, с тихим рокотом проезжает машина, оживлённо чирикают воробьи возле упавшего в ящик с песком куска булки.
Юри откидывает голову на спинку скамейки. Впервые за долгое время на сердце у него спокойно. Ничто не бередит его совесть. Словно наконец он нашёл выход из, казалось бы, совсем безнадёжного положения. Да, он прежде всего пойдёт в милицию… А вечером — к воротам фабрики «Ялатс», встречать Аарне.
Тёплые лучи солнца вызывают сладкую истому. Юри располагается на скамейке поудобнее.
На той стороне улицы — продовольственный магазин. В дверях движется бесконечный поток людей.
Сквозь большие окна видно, что магазин битком набит народом.
На асфальтированной площадке возле гастронома стоят детские коляски, разговаривают повстречавшиеся знакомые, шныряют юркие мальчишки.
Вдруг Юри вскакивает как ужаленный, всю его сонливость будто рукой сняло.
Перед магазином появился Вялый. Стоит, руки в карманы, одна нога выставлена вперёд, и со скучающим видом смотрит вокруг. Вот он поворачивает к гастроному и вместе с потоком людей проходит внутрь. В окно видно, как его лохматая голова, возвышаясь над толпой, движется к прилавкам.
Со страхом и отвращением следит Юри за желтоволосой головой — за человеком, который убил своего товарища. И хоть бы что! Бродит как ни в чём не бывало по улицам и занимается своими делишками…
Зачем Вялый здесь? Зачем вошёл он в магазин? Просто так, полюбоваться новым помещением или хочет купить что-нибудь? Нет. Конечно, нет! У него здесь свои планы!
При этой мысли от усталости Юри не остаётся и следа.
Мальчик перебегает улицу и пробирается в магазин. Люди толкают его то туда, то сюда и увлекают вперёд, к прилавку с молочными продуктами.
Мальчик поднимается на цыпочки. Где же Вялый? А-аа, вот он стоит. У самой кассы.
Юри выбирается из потока людей и осторожно приближается к кассе.
Вялый не должен его заметить!
Толкаясь среди покупателей, Юри вдруг ясно осознаёт, что у Вялого есть основания его бояться. И не следует ждать от Вялого ничего хорошего.
Этот сутулый верзила может, не моргнув глазом, убить и его, Юри.
Вялый оборачивается.
В испуге Юри прячется за чью-то спину.
Человек, стоящий впереди, беспокойно оглядывается, называет Юри невоспитанным мальчиком.
Теперь Юри в двух-трёх шагах от Вялого, от негодяя, которого он всем своим существом ненавидит и боится.
Юри держится за колонной. На противоположной стене — зеркало. Глядя в него, можно следить за каждым движением Вялого.
Минуты идут, но ничего особенного не происходит. Вялый стоит, засунув руки в карманы брюк, и делает вид, словно кого-то ждёт. Время от времени он даже смотрит через головы людей куда-то вдаль и неторопливо поглядывает на свои ручные часы.
«Наверное, я ошибся, — думает Юри. — У долговязого на этот раз нет злого умысла».
«Ну и пусть, — решает про себя мальчик. — Всё равно пойду за ним следом. Узнаю, где он живёт. Тогда милиционерам будет проще…»
Стоя в своём укрытии, Юри никак не может понять, почему он не рассказал обо всём милиционеру сразу же у парка Медведя? Почему он тогда испугался?
Но его мысли прервала перебранка, возникшая у окошка кассы. Вероятно, произошла ошибка, которую кассирша не хотела признавать. Шум и неразбериха нарастают с каждой минутой. В спор вступает всё больше людей. Стоящие ближе к кассе защищают: одни покупателя, другие девушку-кассиршу, стоящие подальше возмущаются задержкой. Более нетерпеливые начинают пробиваться ближе к кассе, уверенные, что их присутствие и полезный совет сразу же ликвидируют недоразумение.
Вялый проникает в самую гущу толпы. Вокруг него снуют хозяйки с сумками, корзинками и «авоськами».
Вдруг Юри видит в зеркале, как длинные пальцы негодяя осторожно скользят в сумку какой-то занятой спором старушки.
Юри выскакивает из своего укрытия.
К счастью, между ним и Вялым лишь два-три человека. Юри отталкивает их в сторону и обеими руками хватает Вялого за руку.
Тот уже успел вытащить из сумки кошелёк и держит его между пальцами.
— Что ты делаешь! — кричит Юри и всей своей тяжестью повисает на руке Вялого.
Окружающие не сразу соображают, в чём дело, и Вялый, воспользовавшись удобным моментом, разжимает пальцы. Кошелёк падает на пол, а Вялый хватает другой рукой Юри за воротник и кричит:
— Вот жулик! Так ты воровать! Ах ты, падаль, небось милиция тебе покажет!
Женщины видят упавший кошелёк, видят, что мальчика в помятом и грязном пальто держат за воротник, и, конечно, думают так, как хочется Вялому. Вот подлый мальчишка! Такой молоденький и уже ворует!
Брань сыплется со всех сторон.
— Это он воровал! — кричит Юри и в испуге смотрит вокруг. Неужели и вправду люди верят этому… этому…
Вялый уже не сомневается в своём успехе. Он злобно трясёт Юри за шиворот и нагло издевается:
— Слушайте его! Старая песня. Только бы свалить с больной головы на здоровую. Пошли!
Он выворачивает мальчику руку за спину и толкает его сквозь расступившуюся толпу к дверям.
Отчаянно извиваясь, Юри пытается освободиться. Но вывернутая рука причиняет страшную боль, и мальчик не в силах сопротивляться.
На улице Юри вновь пытается освободиться. Он вырывается, плачет, потеряв всякую надежду на спасение, кричит:
— Я не крал! Я не крал! Отпусти!
Но Вялый сильнее. Он ловит вторую руку Юри и с силой заворачивает за спину и её.
А сам кричит на всю улицу:
— Не ври! Я сам видел, кошелёк был у тебя в руках. Ах, так он не крал! Погоди! Небось милиция найдёт для тебя подходящее местечко!
Прохожие верят Вялому, никому и в голову не приходит, что вор тащит невинного.
По улице идёт пожилая женщина с очень строгим лицом. Та самая, которая утром накормила Юри и предлагала ему деньги.
Она уже повернула было к магазину, но остановилась на углу. Она увидела, как по другой стороне улицы какой-то верзила с бранью тащит обессилевшего мальчугана. Женщина не может прийти в себя от изумления. Она не верит своим глазам и ушам.
«Это ведь тот самый светлоголовый мальчик! И он — вор! Не может быть!»
Вялый, толкая Юри перед собою, исчезает за углом.
Женщина смотрит на прохожих. Люди останавливаются.
— Здесь дело нечисто! Пойдёмте следом! — зовёт она и грузно, как это свойственно немолодым людям, пускается вдогонку за Вялым и Юри…
От боли Юри даже не замечает, куда его тащат. У него уже не хватает сил кричать и вырываться.
Они наконец в каком-то дворе. Впереди каменная стена. Налево от неё — сараи, направо — сад.
Юри кричит. Вялый стукает его по затылку. Юри отлетает к стене.
— Ну, голубок, теперь я тебя поймал! — сквозь зубы цедит Вялый.
Юри оборачивается. Тупое лицо бандита невозмутимо. Он вытаскивает из кармана нагайку.
Собрав всю свою силу, Юри ударяет негодяя ногой по колену. На какой-то миг тот потерял равновесие, но тут же вновь кинулся на мальчика и швырнул его о серую стену. Юри медленно сполз прямо в крапиву.
Слышится свист нагайки.
Но в это время неподалёку раздаются возбуждённые голоса и топот ног. Какая-то женщина громко кричит:
— Сюда! Он потащил мальчика в этот двор!
Вялый, пригнувшись, прислушивается. Голоса приближаются. Вот они уже совсем рядом, за сараями…
Негодяй перепрыгивает через забор и скрывается в кустах.
Очнулся Юри в больнице.
Прежде всего он заметил на потолке круглую лампу. Мальчик удивился, почему она не горит. Лишь потом он сообразил, что лампу зажигают с наступлением темноты. А сейчас комната с белыми стенами залита радостным солнечным светом.
В дверях появляются пожилой мужчина в белом халате и молоденькая девушка.
— А-а! Здравствуй, Юри! — улыбается врач. — Уже проснулся.
Юри широко раскрытыми глазами смотрит на говорящего. Мальчик не может понять, откуда человеку в белом халате известно его имя.
— Голова болит?
Юри пытается покачать головой и чувствует, что голова и впрямь точно свинцом налита. Каждое движение причиняет боль.
— Спи, спи… Это самое хорошее лекарство… — Врач кладёт руку мальчику на лоб.
Юри послушно закрывает глаза и, словно по приказу, засыпает.
Когда он просыпается снова, он опять видит над головой ту же самую круглую лампу. Но теперь она горит; от резкого жёлтого света мальчик жмурится.
Он садится на кровать.
О-о, как больно! Он ощупывает руками голову. Она вся забинтована. Юри старается не двигаться. Боль утихает. Только стучит в висках.
Юри пытается восстановить в памяти всё происшедшее, но это даётся ещё с трудом. С того момента, когда он очутился в незнакомом дворе возле глухой стены, в памяти — провал.
И вдруг мальчик вспоминает: самое главное он так и не успел сделать!
Входит сестричка.
— Ого! Юри уже на ногах, — с улыбкой говорит она.
Его опять назвали по имени! И он спрашивает:
— Откуда вы знаете моё имя?
— Какая-то женщина привезла тебя сюда на машине. Она сообщила твоё имя. Рассказывала, что вы с нею вместе ссыпали в подвал брикеты.
Понятно! Как же тогда эта женщина… Странно…
Но тут Юри снова не даёт покоя мысль: что-то он должен сделать, и как можно быстрее.
Юри рывком отбрасывает в сторону одеяло и опускает ноги на пол.
Наконец-то вспомнил!
— Я должен немедленно идти, — говорит он тоном, не допускающим возражений, и, словно уже получив согласие, делает несколько шагов к двери.
— Рано тебе вставать. Потерпи немного. Скажи нам, лучше, кому сообщить о тебе… Дома наверняка беспокоятся.
— Не надо никому сообщать, — бормочет Юри у двери и всячески пытается убедить сестру: — Я должен сию минуту идти. Непременно. Где моя одежда?
— Лежи, лежи! Сейчас я принесу тебе поесть.
Юри понимает: сестричка хочет его отвлечь от беспокойных мыслей. Из больницы не так-то просто уйти.
— Я же совершенно здоров. Видите? — И он шагает по комнате. Больные, лежащие на соседних кроватях, с улыбкой следят за мальчиком.
Сестра сердится и уходит.
Юри немного переждал, затем сунул ноги в шлёпанцы и вышел из палаты.
В конце огромного коридора открыто окно.
«В него и вылезу, — решил мальчик. — Из дверей меня всё равно не выпустят».
Он подходит к окну и высовывается наружу.
Свежий ветер приятно холодит лицо. Играет волосами и сквозь открытый ворот пижамы забирается за пазуху.
Солнце исчезло за забором дома напротив. Только небо всё ещё пылает, словно оно подожжено солнцем.
Юри смотрит вниз. Цветочная клумба совсем близко, можно дотянуться рукой. Но голова у мальчика начинает кружиться, словно он стоит невесть как высоко. Конечно, сестричка права: не мешало бы ещё полежать. Но ничего не поделаешь. Надо идти! А потом можно и вернуться, если… если примут…
В коридоре нет ни единого человека. Юри быстро взбирается на подоконник. Прыжок — и вот уже мальчик на цветочной клумбе.
Голову пронзает острая боль. Ноги странно ослабли и при прыжке нисколько не пружинят, словно деревянные.
Юри осматривается — в какую сторону идти? И взгляд его падает на полосатую пижаму, в которую он одет. Нет, так на улице показываться нельзя. Надо поискать другую одежду.
Он осторожно заворачивает за угол. Словно по заказу, на перилах невысокого крыльца висит чей-то плащ.
— Пусть. Возьму. Будь что будет. Потом принесу назад.
Юри натягивает на себя плащ. Он длинен, но тем лучше — не видно пижаму.
Через несколько секунд за мальчиком со стуком захлопывается калитка.
Юри доходит до угла улицы. Останавливается и старательно запахивает полы плаща. Из карманов высовываются шлёпанцы. Мальчик снял их сразу же, за воротами. Слишком большие, мешают идти.
Да. Эта улица ему знакома. Она ведёт прямо к школе. А недалеко от школы есть отделение милиции. Единственное, которое Юри знает, сюда он и шёл утром.
Мальчик идёт дальше. Босые ноги шлёпают по асфальту. Полы плаща подметают тротуар.
В голове стучит. Ноги еле передвигаются. Немножко подташнивает, словно Юри кружится на карусели.
Вдруг его окликают:
— Юри!
Голос такой знакомый. Только у одного человека такой голос — низкий и ласковый.
Мальчик бежит навстречу этому голосу. И, словно ища опоры, падает в объятия учителя Роозма.
Добрые сильные руки поддерживают его.
Ни мальчик, ни учитель не говорят ни слова.
Наконец Юри поднимает голову.
Учитель Роозма не один. Возле него Аарне, Вирве и Нээме!
Широко раскрытыми глазами смотрит Юри то на одного, то на другого.
Чуть заметная улыбка пробегает по его лицу. В ней счастье, огромное, бесконечное счастье.
Мальчик отступает на шаг.
— Учитель Роозма, вы же должны были отправиться на экскурсию? — спрашивает он, и в голосе его звучат радость и удивление.
Но прежде чем Антон Роозма успевает сказать слово, Вирве уже ответила за него:
— Учитель Роозма не поехал! Он разыскивал тебя.
И Юри чувствует: учитель Роозма самый близкий ему человек. Первый после матери. Если бы только он, Юри, знал, что классный руководитель в городе…
— Да… а куда вы все идёте?
— К тебе. Официальный визит! — шутит Нээме.
— Но ты ведь уехал в деревню! — снова изумляется Юри.
— Уехал, да снова примчался в город.
Аарне обнимает Юри за плечи и говорит торжественно и ласково:
— Так ведь и ты, Юри, обязательно бы приехал, если бы Нээме, или Вирве, или кому-нибудь другому понадобилась твоя помощь. Не правда ли?
Юри опустил голову. Сердце его сжалось, к горлу подступил ком. Мальчик закрыл глаза, чтобы товарищи не видели его слёз, хотя это слёзы благодарности и счастья.
— Куда же ты направился? — спрашивает учитель Роозма. — Нам позвонили из милиции, мол, какой-то Юри находится в больнице, не тот ли, которого вы разыскиваете? Вот мы собрались и пошли… А ты уже… Ну и намучились мы с тобой, братец! Уж больно ты скрытный!
Слова учителя возвратили Юри к страшной действительности, к ужасным событиям, о которых знает он один и так долго молчал. Больше молчать он не в силах. Юри хватает учителя за руку.
— Вялого! Вялого надо поймать! Он убил Эрвина! — говорит мальчик прерывающимся голосом. — Я должен идти… сейчас… сообщить… в милицию. Я убежал из больницы… Он может ещё кого-нибудь убить!
Наступает молчание. Никто не может произнести ни слова. Первым опомнился учитель Роозма. Он отдаёт распоряжение: Аарне пойдёт в отделение милиции, остальные отведут Юри назад в больницу…
Этой же ночью Вялого поймали на вокзале, когда он пробирался к поезду.
На Горном кладбище под высокой пышной сосной стоит пионерское звено. Вечернее солнце посылает свои косые лучи сквозь ветки деревьев и вырисовывает на белых блузах замысловатые узоры. Когда солнечный свет падает на красный пионерский галстук, тот вспыхивает, словно ослепительное пламя.
На дне выкопанной в жёлтом песке могилы виден гроб.
Среди пионеров, собравшихся возле могилы, стоит и Аарне. С тяжёлым чувством смотрит он на гроб, где лежит Эрвин Коппель. Аарне произносит прощальное слово:
— Эрви! Так называет тебя наш Юри. Дорогой Эрви! Мы никогда не знали и не видели тебя, мы и теперь почти ничего о тебе не знаем, и всё-таки ты стал нам близким человеком.
Нам жаль, что многие годы ты прожил не так, как нужно. Но мы рады, что в самую трудную минуту своей жизни ты оказался настоящим человеком.
Ты был другом Юри. Ты встал на его защиту и даже отдал за него свою жизнь. Ты совершил благородный поступок. Ты достоин того, чтобы пионерский салют проводил тебя в последний путь. Прощай, Эрви!
Руки ребят поднимаются и на мгновение замирают — пионеры салютуют Эрвину Коппелю, оказывают ему последнюю почесть.
Лица детей торжественны.
Среди пионеров находится и Юри Кангур. Он не плачет, он знает: Эрви не любил нытиков.
Дети уходят.
У могилы стоит на коленях бабушка Эрвина. Она молится. Лицо её неподвижно, глаза закрыты.
«Небось благодарит своего Иегову за то, что тот покарал Эрви за грехи. Небось она верит, что сделала всё возможное для спасения Эрви. Ведь она с утра до вечера пичкала его словом божьим и три раза в день кормила супом и салом. Чего же ещё нужно человеку?»
Так думает Аарне, когда проходит мимо стоящей на коленях старухи.
«Не она ли исковеркала жизнь Эрви? Ведь не все оказываются сильными и стойкими, как наш Юри. Не каждый сможет…»
Вирве идёт рядом с Юри и оживлённо рассказывает:
— Как мы тебя искали! Каждый день по городу патрулировал наш отряд. Весь отряд! Аарне даже привлёк к этому делу комсомольцев из своего цеха! И ещё милиционеры! Но увидеть тебя так никому и не удалось. Только один милиционер там… там, возле парка Медведя… Но и в тот раз ты ускользнул из его рук. Единственная надежда была на письмо, которое, я оставила на кладбище.
Юри улыбается одними глазами. Мальчику очень приятно, что у него много друзей. Даже таких, о которых он и не подозревал…
Юри временно живёт у учителя Роозма.
Однажды, когда мальчик вернулся с Горного кладбища, его ожидал сюрприз: в комнате сидел высокий мужчина, с лицом, смуглым от ветра и солнца.
У него были голубые смеющиеся глаза, седые усы и высокий лоб.
— Дядя Кустас!
— Ну-ну! От кого же ещё может так пахнуть рыбой! — рокочет в ответ голос дяди. — Иди, пожми рыбаку руку.
Дядя Кустас большой и сильный. От просмолённых канатов и тяжёлых сетей его ладони покрылись мозолями. Юри кажется, когда он пожимает дяде руку, что он держится за крепкий корабельный трос.
— Ну, парень, как самочувствие после двенадцатибалльных ветров? Долгонько же они швыряли твою шлюпку!
— Всё в порядке.
Дядя сжимает плечо Юри, да так, что на глазах у мальчика выступили слёзы.
— Дельный ответ! — грохочет дядя на всю квартиру. — Так и должно быть. Кто в хороший шторм устоит, тот и сам становится вдвойне сильнее! Так-то.
Учитель Роозма рассказал, какая нелёгкая была задача найти дядю Кустаса. Его адрес удалось узнать лишь за день до того, как нашёлся Юри, — ведь Антон Роозма не знал фамилии дяди Кустаса!
А идею разыскать дядю Кустаса подала Вирве — из разговора с Юри она знала, что мальчику очень хотелось бы попасть на остров Сааремаа, к дяде.
— Дядя Кустас, как это вы так быстро сюда приехали?
— Ого! — опять гремит дядя. — Что я тебе за «вы»! Те, кто из одного котла уху хлебают, должны друг друга называть на «ты».
Юри улыбается.
— Да разве это быстро?! — продолжает дядя. — Скоро ракеты за два-три дня до Луны долетать смогут, а с нашего-то острова до Большой земли долго ли добраться! В особенности, если объявлено SOS. В этих случаях надо действовать не мешкая.
Лицо дяди омрачается, и он со вздохом добавляет:
— Я бы и раньше приехал… тогда… ну, когда мать у тебя… Но ведь эта стяжательница Эрна Казук не сообщила мне…
Супруга учителя Роозма приглашает всех к обеденному столу. Во время обеда разговор перекидывается с одного материка на другой — ведь дядя Кустас бывалый моряк. Только к берегу Австралии ему не пришлось пришвартовываться. Все остальные части света им пройдены и увидены.
— Сейчас у нас в колхозе набирают мужчин на судно, — говорит дядя Кустас. — План таков: отправиться к западному побережью Африки на ловлю сардин. У меня на сердце прямо кошки скребут. Так и ринулся бы вместе со всеми… Но куда там — ноги уже слабы. Хорошо ещё, что хоть на вёсельной лодке могу ходить, сети на угрей ставить.
— Ну что это за разговор! — восклицает учитель Роозма. — Если у вас ноги ослабли, то что же говорить нам, старикам?! Ведь вам наверняка нет ещё и пятидесяти пяти?
— Действительно, нет. Только через несколько дней будет! — Дядя усмехается. — Но если встанешь рядом с таким молодым человеком, как скажем, Юри, то почувствуешь, что ноги уже не те — одеревенели.
— А я тоже смогу выходить на лодке в море? — спрашивает Юри.
За время разговора не было произнесено ни одного слова о том, что Юри отправляется с дядей, но это вроде бы само собой разумелось — словно дело давно решённое. Поэтому никто не удивился вопросу мальчика.
— А то как же! — восклицает дядя Кустас. — У нас на побережье такие молодцы, как ты, частенько выходят в море ставить сети.
Компания поднимается из-за стола. Учитель Роозма и дядя Кустас начинают обсуждать, что ещё надо сделать и уладить до отъезда Юри на Сааремаа. Мальчик сидит около них и слушает. На душе у него спокойно. Все тревоги позади. Только одного жаль: здесь останутся друзья, учитель Роозма, Аарне, кладбище, где похоронена мать, Эрви. Юри понимает: с этим ничего не поделаешь. Но он непременно станет навещать друзей, часто-часто… И когда-нибудь подарит каждому из них выведенный им сорт яблок, под названием «Вирве». А матери? Матери… Лучший подарок для матери — всегда быть хорошим человеком.
До отхода поезда остаётся несколько минут. На платформе, вдоль которой расположились зелёные вагоны, снуют люди. Молодые и старые, уезжающие и провожающие. Широкие стёкла окон опущены. Оттуда выглядывают пассажиры; железный конь вот-вот тронется и помчит их к незнакомым местам. Уезжающие возбуждены, кричат что-то остающимся на перроне родным и знакомым. Некоторые пассажиры едут только до следующей остановки, но и они тоже волнуются в ожидании отхода поезда.
Перед одним из вагонов стоят друзья Юри — Вирве, Нээме и весь отряд. Здесь же и учитель Роозма, и Аарне. Все они окружили Юри. У мальчика от волнения горят щёки. Рядом стоит дядя Кустас и попыхивает трубочкой.
Вирве дотрагивается до рукава Аарне и шепчет:
— Ну теперь можно?
— Что? — Аарне не сразу её понимает.
— Ну, это…
— Ай!! Да, да!!
Вирве выбирается вперёд и поворачивается лицом к ребятам.
— Отряд, внимание! Смирно!
Разговор обрывается. Пионеры стоят по команде «смирно».
Вирве подходит к отъезжающему.
— Дорогой Юри! Будь всегда хорошим пионером. Этого желает тебе твой пионерский отряд! Троекратное «ура» нашему Юри!
И все звуки на перроне тонут в крике «ура!»
Юри всегда шёл в ногу со своим отрядом. Поэтому и он вместе со всеми кричит «ура!». В его голосе тоже слышится доброе пожелание друзьям.
Ребята ещё успевают быстро пожать товарищу руку. Раздаётся свисток.
Юри вскакивает на подножку вагона.
Белые блузы пионеров сливаются в большое светлое пятно на пёстром фоне перрона…
Поезд поворачивает налево, за живую изгородь высоких елей. И кажется, будто перед оставшимися на перроне опускается зелёный занавес.
Юри вспоминает, что он не успел сказать товарищам многих хороших слов, которые были у него приготовлены. В особенности — Вирве. И он страшно жалеет об этом. Но тут же утешает себя: добравшись до места, он непременно сразу же напишет своим друзьям письмо.
То же самое думают и пионеры, оставшиеся на вокзале.
И в этом нет ничего удивительного. Подобные чувства переживают все, кто куда-нибудь уезжает, все, кто провожает в путь друзей. Даже в тех случаях, если перед расставанием было произнесено невесть сколько прекрасных слов.
Но разве так уж нужны слова?
Не говорят ли дела в тысячу раз более понятным и правдивым языком!
Примечания
Здесь и далее имеется в виду достоинство рубля до денежной реформы 1961 года.