Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Предисловие к повести Григория КАЗАНСКОГО
«Мы – хиппи, или
Да здравствует рок-н-ролл!
(Предисовие написано поэтессой, журналистом, в прошлом тусовщицей андеграунда, в настоящее время членом Союза Писателей России, Катей Солнцевой)
… Шёл 1988 год. Не помню кто, кажется, Женька Зелёный затащил меня однажды в прогремевшее в Перестройку по всей Москве рок-кабаре Алексея Дидурова.
В полутёмном зале было накурено, за столами сидело много разного народа, а на освещённой площадке, заменявшей сцену, выступали, сменяя друг друга, музыканты…В этот раз, видно, в программе было мало интересного, мне не понравилось, и я собралась уходить, разозлившись на Зелёного. Но тут ведущий объявил следующего исполнителя. Зелёный сказал:
- Подожди, этого парня я хорошо знаю, он всегда здесь выступает. Давай только его послушаем. Это просто отпад, это потрясающе. Ты не пожалеешь, что мы остались.
В перекрестье лучей света вышел высокий юноша, почти мальчик в тёмной замшевой ковбойской шляпе, обнажённый до пояса, очень загорелый, почти шоколадный, словно никогда не носил одежды. Нереально стройный и тоненький, как тростинка, в меру мускулистый, удивительно красивый - молодой музыкант-хиппи с длинными светлыми волосами. В первый момент я даже было приняла его за девчонку – такую высокую-высокую, спортивную унисекс, каких сейчас много, если бы не открытое напоказ всем его голое тело с маленькими мальчишескими сосками.
Выглядел мальчик, я бы сказала, не просто смело, но даже очень дерзко – но в этом была изюминка, был особый драйв!
Он был босой и почти обнажённый. На нём были низко, даже слишком низко сидящие рваные джинсики, едва державшиеся на бёдрах, с огромными дырками и лохмотьями, почти прозрачные. Так, что со всех сторон отчетливо проглядывали стройные, длинные и, надо сказать, очень красивые, загорелые ноги и так же равномерно загорелые обнажённые бёдра – никаких плавок на нём не было, джинсы были явно надеты на голое тело. Вот и вся одежда, не считая шляпы.
На широком кожаном ремне сверкала красивая тяжёлая пряжка в виде сердца, с надписью «Long live the Free Love! (Да здравствует свободная любовь)». Его облик дополняло множество украшений на тонких запястьях. Всё то немногое, что на нём было – это, можно сказать, была не одежда, а лишь подчёркивание собственной красоты.
Словно дополняя свой откровенно смелый облик, он вёл себя крайне самоуверенно. И первое, что мне как взрослой женщине, захотелось - так это расстегнуть мальчику его крепкий кожаный ремень, который сам просился, чтобы его расстегнули, штанишки, которые едва держались на бёдрах, быстренько велеть снять. Разложить его голого, во всей красе, вот на этой отличной длинной скамье, на которой мы сидели. А потом, полюбовавшись на эту красоту, взять его же собственный, весьма подходящий для этого кожаный ремешок, сложить вдвое… и прямо здесь, при всех, как следует и выпороть! А уж потом пусть поёт…
Юноша звонко провёл длинными ногтями по струнам большой двенадцатиструнной акустической гитары (один из лучших инструментов, что можно было достать у нас в те годы), и запел. Слушая его, я почувствовала, как дрожь охватывает всё тело, как всколыхнулись все чувства – и старые и новые, всё перемешалось и переполнило душу, и комок подступил к горлу.
Это было нечто совершенно безумное – медленный, тяжёлый, сладко-пронзительный блюз. А голос юноши напоминал молодого Роберта Планта с ранних дисков – голос высокий, как у подростка, но невероятно сильный, похожий на сухой лёд, который обжигает.
У гитары был потрясающе мощный звук, и играл он на ней так темпераментно, словно… занимался сексом, он выражал руками свои эмоции, словно руки тоже пели: всё было на «подъездах», на «подтяжках», на флажолетах, и ещё он как-то по-особому постукивал костяшками кисти правой руки не то по струнам, не то по корпусу… даже, пожалуй слишком темпераментно, и это было здорово!
Меня сильно зацепили слова песни:
«…Когда мы обнимаем друг друга,
Это словно поток раскалённого ветра,
Ты таешь в моих руках,
Словно расплавленный воск.
Каждый раз мы сгораем дотла
И возрождаемся вновь из пепла,
Переплетаясь телами
И вдыхая запах тёплых волос.
Словно мы на морском берегу,
В тропической пене прибоя…
Но порой я не верю теплу,
Я понять сам себя не могу…
И тогда мне хотелось бы выйти
Из горячего южного моря,
И купаться, совсем одному,
В этом чистом, холодном снегу...
И кто ответит мне, почему?..»
Песня была восхитительна и пробирала насквозь. Особенно когда её пел почти обнажённый юноша-красавец. Вторая песня потрясла ещё больше. Она была полна возвышенной грусти и боли, и … романтики. Светлая, как его льняные волосы…
Он пел, обращаясь к мёртвой девушке, которая оставила его (то есть его героя) семь лет назад. Как она холодной зимней ночью незримо является и рисует на его окнах прекрасные ледяные узоры…Там были такие слова:
«…Луна бросает свет в окно,
На царство белых крыш.
Весь мир уже уснул давно,
И ты семь лет, как спишь.
Ты мне рисуешь на стекле
Волшебных звёзд лучи.
И тают все углы во мгле
Вокруг меня в ночи.
Как мало здесь осталось нас,
Подруги наши и друзья!
Фонарь погас, фонарь погас,
И прежний свет вернуть нельзя.
Фонарь погас, лишь в глубине
Мерцает трепетный огонь.
Ложится, тая, синий снег
В мою дрожащую ладонь».
Ему бешено аплодировали.
Когда этого потрясающего парня сменил другой артист, он увидел Зелёного, подошёл, нехотя натянул поданную ему какой-то очень красивой девчонкой чёрную майку и присел за наш столик.
- Познакомься, - сказал Женька. – Это Гриша Казанский.
В тот же вечер я узнала о юном музыканте всё – пока его биография была ещё не очень длинной…
Григорий Казанский (в те годы известный ещё как Гриша Шлягер) – хиппи, поэт и рок-музыкант, также занимающийся и рисованием, и живописью, и прозой.
Григорий - яркий представитель творческого андеграунда, талант, зародившийся в среде хиппи.
Этот юноша казался кем-то вроде средневекового менестреля, который чувствовал, что должен петь и излить свою душу в песне. Он находился в том чудесном возрасте, когда все окружающее тебя вдруг начинает восприниматься по-новому. И хотя творчество влекло его и раньше, и проявлялось в нём ещё с детских лет, но именно сейчас он стал воспринимать это сознательно, Творчество накрыло его с головой, подхватило и понесло на своей волне.
Другим его увлечением со школы были прямо-таки спартанская гимнастика и закаливание – вероятно, поэтому он и выступал раздетым.
При этом он внимательно смотрел на огромный, как степь, пустырь перед домом… Дело было в том, что… Этим он проникся, увидев как девчонка из параллельного класса, такая же тоненькая и высокая, как Гриша, первая по физкультуре, среди девчонок, на рассвете, а зимой и вовсе затемно, выходила
совершенно обнажённая, в одних кроссовках, на зарядку - сначала вытягивалась в струнку, подняв руки вверх, затем раскидывала их в стороны, потом нагибалась, касаясь пальцами снега, и далее не меньше получаса вовсю занималась гимнастикой, потом пробегала несколько кругов по периметру, а затем вся, с лица и до пят, обтиралась снегом, и только после этого надевала трусики и бюстгальтер, и не вытираясь, вся мокрая от тающего снега, стекавшего по её телу ручейками, не спеша, гордо расправив тонкие плечи, шла домой, весело здороваясь с соседями. Он безумно влюбился в неё, и однажды, набравшись смелости, тоже надел плавки и вышел утром на стадион, затем, подойдя к ней, помедлив, снял плавки, дрожа от волнения, и остался совсем голый, как она …
- Давай делать гимнастику вдвоём, - глядя ей в глаза, предложил он задорно.
Они жутко покраснели, потом расхохотались, стоя друг перед другом абсолютно голыми, мгновенно подружились и с этого дня выбегали на зарядку вместе. А летом они загорали голыми до шоколадного цвета и, конечно, по-прежнему тренировались до изнеможения, оставаясь, правда, такими же худенькими, но заметно укрепляя мышцы – это было видно со стороны. Однажды, летом с восьмого на девятый класс, у Гриши родители уехали на выходные на дачу, оставив его учить уроки, и дома у него никого не было… Юноша и девушка, надев купальник и плавки, как-то, не сговариваясь, сами незаметно для себя пошли к нему домой и, едва успев закрыть дверь, скинув свои лифчики-трусики, яростно набросились друг на друга, обнимаясь, оставляя царапины на теле друг у друга прямо на полу посреди мягкого ковра, до крови целуясь в губы, и буквально через минуту она откинулась на спину, раздвинув ноги, и сам своими руками взяла и, чувствуя содрогание, направила его туда, куда он с силой вошёл, и комната наполнилась стонами и криками, и оба они очень скоро задрожали и забились, ловя самые острые и сильные мгновения, и после оба раскинулись в изнеможении – то, о чём страстно мечтали с первого совместного занятия гимнастикой обнажёнными на снегу… Но отдых длился не более нескольких минут – так они успели завестись за эти месяцы, когда занимались гимнастикой обнажёнными лицом к лицу, не слишком стесняясь редких прохожих…
И провели у Гриши оба выходных, почти ни на секунду не отрываясь друг от друга, лишь изредка, чтобы наскоро что-нибудь съесть… Как их ещё не застали родители! Но нет, всё обошлось . Это был первый опыт и первая настоящая любовь для них обоих…
И для обоих была страшная трагедия, что родители вместе с дочкой осенью переехали на жительство в другую страну. Ребята долго по ночам потом рыдали, каждый в своей стране…
Но Гриша всё равно продолжал заниматься физкультурой и, конечно, играть на гитаре, стараясь забыться в игре, и отчасти это помогало. Если была зима, по утрам он просыпался раньше всех, словно что-то его будило. Светились тусклым фосфорическим светом звёзды на стенах, горели витые ароматные свечи. В доме стояла тишина, все ещё спали. Гриша неслышно откидывал простыню (он закалялся – спал совсем голый, укрывшись тонкой простынкой), открывал дверь на балкон, и, не одеваясь, взяв гантели, выходил босиком на снег – заниматься гимнастикой.
И потом, ещё неодетый, после утренней гимнастики, с растрёпанными светлыми волосами, брал в руки гитару и, набросив через плечо ремень, перед высоким зеркалом в старинной серебряной раме, украшенной бархатными пурпурными и чёрными розами, он что-то такое изображал, лишь ему понятное, беззвучно шепча и бегая пальцами по молчаливым струнам, представляя себя на сцене.
И потом он, всегда в задумчивости долго стоял у окна, словно ожидая чего-то, и глядя, как над белыми московскими крышами кружится в тёмном утреннем небе густой снег. Вот тогда и зарождалась в его душе первая собственная музыка, складывались какие-то строчки, какие-то неясные картины, словно он пел своей девушке…
Что до инструмента - это была его первая гитара, и, возвращаясь из школы, он подолгу терзал её струны и ещё больше, до крови – свои пальцы, работал с голосом, добиваясь нужного звучания. И уже тогда он определился со своими музыкальными пристрастиями: английский или американский рок, тяжёлый блюз, иногда регги, только слова русские, свои собственные… А стихи рождались от снега за окном, от первой любви, от смутных, неясных мечтаний о будущем…
В музыке у Гриши всё началось с музыки великого Боба Дилана, американского менестреля в широкополой шляпе, чей плакат висел у него на стене. Мелодии Дилана сменяли «Питер, Поль энд Мэри», потом «Лед Зеппелин», «Блэк Саббат», Кэн Хэнсли, «Джетро Талл» и многое, многое другое – все их фотографии он бережно хранил на стене. Странные сочетания вкуса, согласна, но он тогда жадно слушал всё, что ему нравилось.
Он жил в мире этой музыки. Из наших российских музыкантов на него оказали влияние, пожалуй, Гребенщиков и Градский (особенно в электричестве) – но только в известной степени.
Можно было смело сказать, что Гриша Казанский уникален и в действительности вряд ли на кого-нибудь похож.
Причём, что интересно, общаясь с ним в дальнейшем, я удивилась, как, оказывается, этот гениальный артист может перевоплощаться. В узком, домашнем кругу он великолепно исполнял песни, например, Вертинского - лучше, чем кто-либо из тех, кого я слышала, или Высоцкого, или Окуджавы, а про западных рок-музыкантов я и не говорю. Но на публике он всегда выступал только со своими песнями – он сам писал и стихи, и музыку к ним.
Ещё с двенадцати лет он упрашивал родителей, чтобы ему купили гитару. Первую гитару подарил ему отец в 6-м классе. Он быстро освоил несколько аккордов, и вскоре вполне прилично (на уровне подростка) мог аккомпанировать себе. А девчонкам-то как нравилось, да и они ему, наверное, тоже! Чуть позже он сам стал сочинять песни, и везде носил с собой гитару, с которой уже не расставался.
Спустя три года и сам заработав деньги, таская ящики на рынке, он купил себе 12-струнную ленинградскую гитару – большую, сверкающую лаком, с объёмным корпусом и таким мощным звуком, с которым могли сравниться только действительно дорогие иностранные инструменты. Это был лучший инструмент, что в те годы можно было достать в СССР.
За несколько лет его профессиональный уровень вырос настолько, что это можно было сравнить только с тем, с какой скоростью росли его волосы – так, что в девятнадцать лет его уже трудно было узнать – это уже был Мастер. Точнее – уникальное Явление.И песен он написал за это время очень много.
…Хиппианские сейшены устраивались на флэтах. Перевожу для цивильных: я имею в виду концерты, которые устраивались на квартирах.
Такие концерты давал и Гриша Казанский, под именем Гриша Шлягер, в Москве и в Питере, и они пользовались ярким успехом как среди хиппи - таких же молодых ребят и девчонок, как и он сам так и среди взрослых представителей творческой интеллигенции.
С такими концертами он объехал почти все крупные города европейской части СССР, передвигаясь автостопом и зарабатывая на жизнь исключительно музыкой, и ему это удавалось! И знали его уже везде. Правда, в Советском Союзе, к сожалению, такая жизнь не приветствовалась…
В 1984 году Гриша Казанский организовывает рок-группу «Чёрный доктор» (важно: название писалось латинскими буквами на английском языке. В настоящее время имеется современная группа «Чёрный доктор» (название пишется кириллицей, по-русски), иногда происходит путаница из-за названий, но эта новая группа к группе Григория Казанского никакого отношения не имеет.
Группа Григория просуществовала до 1989 года, входя в состав Московского областного рок-клуба (не помню официальное название), пока не была запрещена. Записи тех времён, к сожалению, не сохранились.
Тогда же, в конце 80-х и начале 90-х годов, Гриша Казанский был приглашён выступать в рок-кабаре «Кардиограмма», которым руководил Алексей Дидуров, где я и увидела его впервые. Там он стабильно проработал несколко лет, примерно до 93 года.
***
Многое произошло за эти годы. Григорий много путешествовал, занимался живописью и графикой, писал картины на заказ. Его приняли в Союз Художников России, он преподавал, четыре года провёл в монастыре, расписывал храмы, затем перешёл на компьютерную живопись. Он экспериментировал с несколькими рок-группами, работал в различных направлениях, от церковного пения до кибер-индастриела. Он занимался многим и порой почти исчезал из видимости публики, но, однако, не переставал играть и сочинять новые песни, и не ушёл из профессии.
Сейчас Григорий записывается и выступает снова один, аккомпанируя себе на акустической гитаре. По его словам, это дает ему наибольшую свободу в творчестве, возможность ни от кого не зависеть. Он вернулся к своим истокам, к своему раннему неповторимому стилю, и он всё тот же – легенда андеграунда в СССР, хиппи, рок-музыкант с одной гитарой (теперь уже со звуком, облагороженным электрическими приспособлениями, как и голос), но в целом - словно совсем и не повзрослевший, словно только что с флэтового сэйшена, почти не изменившийся даже внешне, разве только в лучшую сторону!)
На этом сайте представлены песни Григория Казанского – старые и новые, в восстановленных и новых записях, но это далеко не всё. Гриша давно собирается записать в самом высоком качестве все до одной свои песни – а их больше тысячи. Вот тогда мы действительно сможем по-настоящему насладиться его музыкальным искусством.
А теперь – начитайте читать его повесть, написанную ярко и необычно, как и всё, что делает в творчестве этот удивительный человек.
(с) Катя Солнцева, Москва, 1988 - 2013 гг.