Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Степи бескрайние российские встретили нас негостеприимно. Обдало холодным ветром, что завывал подобно стае волков и пытался загнать нас обратно в тот дом, который стал оазисом и убежищем для нас в ту ночь. А мы противились воле бездушного потока воздуха и шли дальше - все же отлучились с базы на куда большее время, чем планировали.
- Главное, чтобы начальство понимало нас! - вел дискуссию на высоких тонах с прапором Саня, активно жестикулируя, - Тогда не будет конфузов и ругательств и прочей суеты, к которой многие непривычны.
- Я тебе скажу сейчас кое-что открытым текстом, на который я старательно намекал все предыдущее время: Не стоит пугаться и ломать шапку свою пред старшими по званию! В этом случае - тем более, не с пустыми руками ведь возвратимся.
- Меня не покидают сомнения, - Меркурий пожал плечами, понизил голос и заговорил умными словами, - Ведь... С чего ты вообще решил, что падаю ниц пред теми, у кого воинское звание выше моего? Я общался со многими видными людьми, между званиями которых с моими разница подобна земле и небу, - Зазойский снова начал жестикулировать, пытаясь, видимо, скрывать свой истинный настрой за стеною жестов.
- Ты слишком нервозен стал в последнее время, ефрейтор! - бросил я, не оборачиваясь, - Я же говорил: ложка дёгтя в этой бочке мёда...
- Я помню, - вздохнул наш неугомонный ефрейтор, - Меня это не красит, и все хорошее, что связано со мной и что я могу претворить в жизнь, становятся пшиком. Да, но дайте мне оружие в руки и возможность убрать "порубленные дрова" в "чулан", так я себя покажу в таком спектре...
- Даже не мечтай - твои "возможности" не из того разряда, - стараниями Казимира оптимистические настроения Зазойского, что пережили бурю и хотели забить вверх гейзером, сошли на нет. Это надолго, - Эмм. Я начну издалека - вот во время службы дедовщина на тебе не отыграла симфонию боли?
- Нет. Это редкость, конечно, но у меня во взводе такие порядочные люди служили! - отвечал Санька, мечтательно предаваясь любованию окрестными видами - Я никогда не был так счастлив, так рад тому, что было окружение мое составлено из людей, которые могут отличить Чуковского от Чайковского, Шопена от Мендельсона... Хотя, знаете, было событие, которое я пережил и после которого вот то "счастье" полностью было перекрыто вот этим, - всю эту речь Зюзя сказал медленно и спокойно.
- Ну, не томи меня растлевающим душу ожиданием! Поведай нам об этом, - подал голос после длительного молчания Оплошковин. Видимо, так долго он переваривал это откровение.
- Ну, скрывать не буду, банально все и просто, как пареная репа. Хотя всегда есть свои нюансы...
- Чтоб тебя маньяки-лаконисты поймали! Коротко и по делу можно? - вот тут уже я начал понимать, что и мое терпение тоже имеет предел. Я глубоко вздохнул и начал вслух шепотом считать до десяти, ведь говорят люди, что такая метода хорошо себя зарекомендовала, но часто стандартные решения не могут дать положительного результата и приходится искать индивидуальное решение. Как говорил мой командир в бытность моей службы:" К каждому свой ключ искать надо. Может, этим и объясняется моя лояльность к каждому из моих подчиненных."
Я выдохнул. Стандартные, проверенные временем и истрепавшиеся от него же методы себя реабилитировали в полной мере; теперь, когда нет злости места в моей душе, я нашел в себе силы продолжить, ведь Зюзька все еще не начинал:
- Ну как, готов рассказывать?
- Да что там рассказывать, капитан! Если я тебе дату скажу, то и ничего дальше говорить не надо - там и так все понятно. - Зазойский зевнул, но продолжать не стал, заполняя тишину между разговорами загадочностью.
- Так что за дата? - вмешался бесцеремонно в диалог Казимир. Я лишь метнул в него гневный взгляд, как он не выдержал:
- Боня, а ты чего на меня так смотришь?
- Товарищ прапорщик, где же ваши манеры, в конце концов? - шутливо ответил я, усмехаясь.
- Мои манеры у меня! Как и ваши - у вас, - в том же ключе ответил он.
- Извините меня за то, что в ваши дела лезу так же бесцеремонно, как и вы частенько - в мои, но можно ли мне продолжить? - вежливый тон вмешался в наш разговор, и мы вспомнили, что не с того начинали, - Если да, то слушайте. Вам ничего не говорит эта дата: 15 октября 2015 года?
- Погоди... Октябрь пятнадцатого года... Тогда ведь бомбы упали на головы наши, не так ли?
- В десяточку! Без промаха! - крикнул неугомонный Зазойский, - Все верно.
- Ты - то хоть как этот армагеддон пережил? - поинтересовался я.
- Да там как случилось... У нас же учения были, нашему взводу приказали спуститься в бункер для обороны объекта. Ну мы всем консилиумом порешили, что война - не благородное занятие для нас, интеллигентов, и решили мы дать храпака, оставив особо рьяных защитников Отечества на посту для вида.
- Что было дальше? - перебил рассказчика прапор.
- Погоди... - Меркурий задумался, упершись кулаком в щеку и поставив руку на другую. Но только после пары минут затяжного молчания он продолжил свою историю рассказывать, при этом иногда тяжело вздыхая:
- Так вот, я проснулся потом со страшного бодуна. Видимо, спал два дня и без воды с едою, вот и обезвоживание заработал. Гляжу - никого нет. Я по бункеру полчаса метался вместе с этой головной болью, а только ведь за это время можно обойти его, бункер-то, раза два, и вернулся к казармам подземным. Ни души вокруг, лишь эхо мне вторило в больших коридорах и было тем единственным, с кем можно еще поговорить. Но если бы я на стол не обратил внимания, то могло бы и все по другому сценарию Судьбы завершиться, - тут рассказ ефрейтора прервался, а он сам лишь закрыл глаза рукой, но продолжил свое повествование, - Я записку на столе нашел и радиостанцию. Вторая пока не работала из-за импульса, а записка...
- Что там было?
- Я ее не сразу прочитал - в себя приходил долго. Так вот, записка та датирована была днем ранее, и подписана командиром взвода Боярышником. Там говорилось, что он взял свою группу и отправился на поверхность выживших искать и помощь, оставив меня и друга моего, Пашку Лихого в бункере дожидаться. Заодно черкнул, что связи не будет несколько дней, поэтому можно и не пытаться выйти с кем-нибудь на контакт.
- Ну как дальше все было? - терпение у нас уже начало сдавать свои позиции.
- Пашку я потом нашел... Около выхода. Сам по стенке сполз, в руках пистолет, мозги по стенке тоже вниз стекали... Отвратное зрелище было, зато я себе желудок прочистил...
- А потом-то что? - разочарованно выдохнули мы оба.
- Потом, - задумался Зюзя, - Потом пять дней одиночества, вот что. Еды было много, воды тоже в достатке, но обделили меня кое-какими материалами: собеседниками и книгами. Вы когда-нибудь были в полном одиночестве столько времени? А вот я был. Я общался со своим эхом около двух дней, но потом во мне разум сделал пару кульбитов, и мне стал жутко надоедать тот факт, что мы общаемся повторениями, а я... Я сам нахожу ответы на свои вопросы. Тогда я послал эхо то куда подальше, а оно — меня.
- Теперь мне становится ясно, с чего ты по ночам сам с собой разговариваешь, - хмыкнул Казимир.
- Я потерял счет времени, - невозмутимо отвечал Зазойский, - Общался строго в тот промежуток времени... А через те пять дней штаб вышел на связь, прислал по наши души людей... А потом меня чуть даже под трибунал не отдали.
- А как так получилось? - подали голос мы.
- Кому-то в голову пришла мысль обвинить меня в убийстве Пашки. Такие страсти кипели, ух... Я же тогда впервые в ход мат пустил, дико материл этого урода и всю его логику в прах испепелить хотел. Но мне не дали этого сделать, отпустили... Поверили на слово.
- Тот, как ты выражаешься, "урод" на тебя зуб точил?
- Да, разумеется. Меня знал весь штаб в лицо, со многими не один литр пива распили вместе, но вот он был новенький и до званий алчный... Решил на мне отыграться.
- А поверили тебе почему? - недоуменно спросил я.
- Я же говорю... У них ко мне был большой кредит доверия, да и к тому же... Матом я начал крыть от безысходности, а как командир потом сказал: "Зюзька матерится. Ему терять нечего, а посему и врать смысла нет". Уж как он судил - не знаю, но Гесер молодец...
- Так, ты погоди, - прервал рассказ Зюзи Казимир, - Гесер же начальник нашей, 177 армии!
- Конечно, мне это известно, - парировал без особой охоты Зазойский, - Но прежде он был в Пятой армии начальник... Разве вы не знали, что он заслан из другой структуры?
- Нисколько! - гаркнули мы с Казимиром.
- Ладно, переведем тему, - отмахнулся Меркурий. Надо признать, колебал он воздух такими выпадами не хуже того ветра, который до сих пор не унялся и продолжал на гнобить холодными потоками, метать нам в легкие очень и очень прохладный воздух, от которого какой-то дискомфорт внутри ощущался все время. - В общем, мне сейчас стыдно!
- Дозволите ль узнать, за что? - подал голос Казимир, - Не растлевай душу тлетворным ожиданием.
- Одно из двух, товарищ прапорщик! - поправил его я.
- С чего бы ты, Яхонт, вообще перешел на официальный тон? Тебя, случаем, наш галантный ефрейтор ночью не покусал?
- Никак нет, это воспитание дает свои плоды, - неохотно отвечал я.
- Ага. Зрелые, сочные, и невкусные до жути. Сорви с них пелену фунгицидов, откройся...
- Не больно-то охота.
- Городские, чтоб вас, - ухмыльнулся прапор.
- Я все так же извиняюсь сердечно, но... Разрешите ли начать? - вклинился в нашу перепалку Зазойский.
- Валяйте! - махнул рукой прапор, переводя свой незатейливый взгляд то на Саньку, то на меня.
- Приступай! - кивнул головой я, не сводя заинтересованного взгляда с Меркурия.
- Значит, что я там говорил? Ах, да, мне стыдно, - устремив указательный палец вверх и той кистью руки легонько качнув в направлении его глубокого взгляда, говорил, запыхаясь от чего-то, Саня.
- Извини сразу, у меня созрел вопрос, - положив руку на сердце, перебил рассказчика Казимир, - Тебе не за то ли стыдно, что матом в штабе ругался?
Он с какой-то небольшой долей испуга в глазах взглянул на третью заинтересованную сторону - на меня, проводя небольшой анализ своих действий. Я лишь криво улыбнулся, но гневных взглядов, аки молний, не метал. С чувством собственной гордости и пониманием того, что жизнь его не будет прервана в этот момент, он увел взор в другую сторону, смахнув ливший градом пот со лба. В принципе, он сделал всё правильно и даже что-то — за меня. Мне, как человеку, которому интерес здравый не чужд, тоже хотелось задать тот же вопрос.
Нависла недолгая тишина, прерванная Зазойским, как это обычно бывает:
- Да. Я еще в детстве, принимая обет интеллигента, зарекся сквернословить.
- А многие ведь говорят и предупреждают: не зарекайся, - протянул Казимир.
- Значит, я зря день и ночь молился о прощении и хотел заречься снова, - Саша оглянул нас обоих с головы до пят оценивающим и проницательным взором, вернул его на уровень наших лиц, и, положив одну руку на живот, а другой упершись в нее, иным концом - в подбородок, продолжил, - Я что сказать - то хотел... Не следи за мной кто-либо из Высшей Инстанции, я бы тут не стоял.
- Рассказывай, - спокойно и без особого интереса в глазах ответили мы оба: уже было ясно, что ничего хорошего он не расскажет.
- Я четыре дня был один в бункере. Изучал все схемы, данные, карты... Кое-где и ошибки поправлял. Там шкафов много было, забитых всякой макулатурой! Я сначала как - почитаю, исправлю ошибки, если оные имеют место быть, и жгу. Отопление быстро вышло из строя, и, однажды по моему пробуждению я бункер не узнал совсем - покрылся небольшой ледяной корочкой. Пришлось пожечь вообще всю бумагу... Читал, не читал - всё едино, нет там ничего интересного. Я тешил себя мыслями о том, что скоро меня отсюда заберут, смотрел на ярко пылающий и весело потрескивающий огонь, и чувствовал, как извилины в мозге начинают потихоньку выпрямляться. Пистолет всегда был рядом со мною, в нагрудной кобуре, и я мог разделить с Пашкой его участь... Тогда мне это казалось лучшим выбором, но жить хотелось сильнее... В той ситуации я неожиданно для себя понял и принял к сведению то, что могу наконец-то, могу отбросить в сторону свои принципы и манеры. Начал лазить по чужим шкафчикам в казарме... У Барнобира я нашел три книги. У человека, которого негласно и без его уведомления считал идиотом весь наш взвод!
- Но ты же говорил, что у вас там все без исключения были... Порядочными и умными, - прервал его бестактно я.
- Барнобир был человеком сильным, добрым до жути и с хорошими манерами. То что ему немного соображалки не дали - то часто бывает. В общем, я его благодарил сердечно за эту манну небесную... Мне хватило.
- Еще один вопрос созрел, товарищ ефрейтор! - вмешался в монолог Оплошковин, - Разрешите?
- Да, конечно.
- А что со взводом случилось?
- Почти все погибли. Барнобир умер как-то глупо: поскользнулся и упал в реку... Там и остался, не выловили. Боярышника волк сцапал уже потом... Году в семнадцатом точно. От волка он отбился, но подхватил бешенство и умер. Тоже глупо. Остальных лучевой болезнью подкосило, а кто-то и в бою погиб. Из всего взвода я да Митька Зноб живы по сей день. Митяй, кстати, в штабе нашей армии секретарем служить пошел.
- Идиллия, чтоб её.
- Верно, но грустно, - зашмыгал носом ефрейтор, - Но в бою погибло меньше людей... Этот факт у меня из головы не выходит. Может, в их ряды при первой возможности войти?
- Куда?! - крикнул я, - Ты нам тут нужен, а не наверху.
- Я же брата родного повидать хотел, да и разговориться о том да о сем.
- Зазойский! Я тебе скоро приказ выпишу об отстранений от боевых действий!
- Зачем? - на его лице разыгралось неподдельное удивление.
- Я хочу, чтобы мы все увидели конец войны. Не с того света.
- И внесли свой вклад в победу? - подал тихо голос Казимир.
- Именно! - кивнул я воодушевленно, но поняв, что облачил себя в неподобающую мне мысленную одежду, сбросил её, часто пожимая плечами и стряхивая пафосное одеяние с них, - Тьфу ты!
- Ты чего? - взглянул на меня, как на человека, делающего что-то странное, прапорщик. После к нему присоединился и Зазойский, и смотрел он так же странно, скривив рот в гримасе.
- Мне кажется, что вот за такими разговорами успел примерить на себя одеяние пафоса, - стряхнул с плеч последние лоскуты я, - Но и поговорить хотел, и вовсе не об этом. Кто из вас знает, когда с рейда Горыныч с ребятами вернутся?
- А почему ты спрашиваешь это у нас? - слились жиденький голос прапора и немного сдавший свои позиции в плане твердости бас ефрейтора. Все синхронно.
- Вы же оба претендуете на звание серого кардинала, - ухмыльнулся я, оглядывая обоих с головы до пят точно так же, как это делал Меркурий несколько минут назад, - И не только в границах нашей базы... Но и области.
У обоих сразу весь оптимизм ветром сдуло.
- Ну не говори ерунды, - вздохнул прапорщик, переминаясь с ноги на ногу и потирая руки в черных кожаных перчатках, которые от таких действий аж скрипели, - Да, мы оба многое знаем, но ведь не всю подноготную.
- Я промолчу, но перед этим скажу, что тоже разделяю взгляд нашего многоуважаемого прапорщика, - без особого воодушевления произнес Зазойский.
- То, что вы ознакомили меня с вашими взглядами на это — хорошо. Но кто-нибудь ответит на мой вопрос? - сказал я им так же без особой радости.
В ответ — тишина гробовая. Оба сотоварища моих окончательно пожухли, поникли головами и смотрели пустыми глазами в черную от снега мерзлую землю. Что же, тем лучше для меня, уставшего от разговоров...
А, нет. Тут тишиной вовсе и не пахнет, и дело тут не во внезапном начале диалога между закадычными друзьями, а в ветре. Проявив педантичность в сих делах, я проверил направление воздуха старым, допотопным и очень надежным методом, правда, палец я не слюной мочил, а водой из фляжки. Брезгливость ли это, или банальное нежелание - того не ведаю, и знать не хочу, но выглядело в моих глазах и со стороны это крайне нелогично.
Я поднял палец вверх и резко отдернул его назад - и пяти секунд хватило, чтобы он начал ныть и попросту начал коченеть. Рассмотрев обмороженный немного и посиневший палец со всех сторон, я не мог сделать ничего большего, чем просто подуть на него и спрятать руку в карман.
Правой рукой из нагрудного кармана куртки юркнул мне на руки небольшой квадратный футляр. Щелчок кнопкой сбоку - и крышка отлетела вверх, открывая взору позолоченный компас, которому сегодня лет пять стукнет, а он
Ветер дул, если по ощущениям - со всех сторон, но выбрал я лишь превалирующие потоки. Компас не вертелся.
Я обернулся навстречу сильным потокам ветра. Он бил в лицо, и пришлось скорчить гримасу боли и закрыть глаза. Компас на расстоянии вытянутого запястья крепко держится в моих холодных руках. Стрелка золотая в ответ на такой мой выпад лениво крутанулась против часовой стрелки и вертелась, подобно юле, какие-то мгновения, после же застыла.
- Север, - констатировал я без особой радости, отворачиваясь от ветра, - Ветер с севера.
- Ба, да вы гляньте, братцы, вот там вдалеке избушка одинокая стоит... Не, там мигает что-то, - сказал Казимир, то прильнув взглядом к окну, то возвращаясь обратно, вытягивая шею.
- Ай да Казимир, ай да орел, ай да су... - я вовремя прервал свою тираду, и воодушевленно продолжил, - Мастерски стрелки переводишь, тебе бы научную степень по векторам в руки вручить.
- Не время язвить.... А ну как SOS?
- Нет, - протяжно и со знанием дела ответил Зюзя, - Мигает там что-то желтое. Кажется, фонарик... Четыре коротких, одна длинная. Темнота. Семь коротких. Темнота. Одна длинная.
- Странно все это, - без особого оптимизма протянул я, прерывая наблюдения ефрейтора и его мысли вслух, - Пошли, глянем. Никак, помощь кому нужна?
Ну и фиг с вами, потом на базе Пахмор или Медный мне глаза откроют. Поманив за собою товарищей боевых, но боем не шлифованных, мы сошли с длинного перевала, полного черной земли и снега вдалеке, и спустились в долину. Хоть там ветер в лицо не бил наотмашь и не гудел свою какофонию для троих его неблагодарных слушателей.
Дом нашли не сразу - плутали мы по большей части из-за меня, ведь ту экспедицию я вел уверенным шагом вперед. Я-то того дома и не видел особо - сливался с гребнем, ориентиром для меня по большей части служил свет фонаря... Что за черт?
Признав мое бессилие пред мистическим исчезновением единственного ориентира, буквально - путеводного света, я поручил Казимиру прокладывать маршрут, и уступил место руководителя. Под его эгидой мы дом нашли сразу. Казимир явно торопился, и мы с ним вместе; ветер сильнее дул, и даже тут, в низине, успел нас доконать, хоть уши закрывай.
Вот дом пред нами: приземистый и незаметный уже с сотни метров на фоне небольшого склона позади. Дом из древесины, аляповато выкрашенный суриком, но не во всех местах. Кое-где дерево мягко обтрепалось ветром, а некрашеные места приобрели мягкий серый цвет. Там, где такая аберрация для дома имела место быть, дерево было на ощупь подобно бархату, и что характерно - занозу поймать риск малый. Пара окон, одно из них заколочено досками, а другое такое грязное и мутное само по себе, что изнутри дом не виден совсем... А если и умудриться, то все размыто, четкой картины нет.
Он-то, склон, и выступил в роли спасителя нашего нежного слуха. Около дома - два засохших дерева, росточком чуть меньше его самого, чуть правее - колодец пересохший и кажется, совсем недавно засыпанный мерзлой землей - оттуда, от земли холодом веяло только так. Все в коричневых тонах! Сама земля тоже мерзлая, и холод от нее, да и от ветряных снежных змеек, ползших по земле, шипя, как настоящие, сильно морозили ноги, пусть те и были в утепленных ботинках, да с двумя парами носок. Кто знает, брешь какая ли в обуви, либо халтура производителей, или вправду так холодно - сказать не берусь. Правда там, где на коричневом лоне выступали черные плешинки впитавшей в себя снег земли, дело совсем другим было - там она была рыхлая и теплая. Для эксперимента я боднул носком по замерзшей земле, потом правою - по черному пятну. Как уже понятно, дело лучше шло с правой ноги. Так и будем действовать!
Тем временем Казимир с Зюзей пытались пробиться внутрь, но тщетно - кажись, кто изнутри забаррикадировал. И все сделали без меня: посмотрели друг на друга, кивнули, подтверждая тем самым свои мысли и то, что у обоих мысли одни и те же, и синхронно ухнули на многострадальную дверь. Та лишь противно скрипнула и ухнула вместе с виновниками сего инцидента на пол, слетая с петель и громыхая старым деревом. Что с людьми какофония делает...
Лишь улыбнувшись в ответ на такой исход дел, я не спеша пошел к двери, но был вынужден остановиться. Что поделать-то, если эти оба каждый час по одной части тела поднимают с некрашеной, уже треснувшей кое-где от таких испытаний дверь. А воспитание проходить в таких случаях в дверь не позволяло, и пришлось подгонять своих кнутом и пряником. Кнут был словесно-физический, но без мата. Вот так вот, несильно пиная своих сослуживцев, я сдвигался внутрь по четверти метра в минуту - те вообще вставать не хотели и ползли еле-еле перебирая руками. Движения их были очень сильно скованными, и не теснотой и чем-либо другим... Да они про меня совсем забыли, олухи?! Мне тоже охота стоять и слушать вой ветра и чувствовать всем телом его холод? Да хрен там!
Больших усилий мне стоил проход в спасительный оазис. Оба товарища моих встали с холодного не устеленного ничем пола, отряхнулись, никуда не отходя и не обращая внимания на мои препирания, и приступили к осмотру дома. Что за диво?
Мы вошли в дом и сразу попали в гостиную. Никаких узких проходов с двери не было, отсюда можно было хорошо рассмотреть все примечательные вещи в доме, если со зрением нет проблем.
Не сразу я заметил, что погребен был под этими двумя был небольшой коврик с надписью "Welcome", явно не предназначенный для того, чтоб об него вытирали ноги. Слева - обувная полка, но и невооруженным взглядом видно было, что не место ей там, и вообще она там не стояла, а чуть выше - большое зеркало, покрытое снежной корочкой; справа на стене косо прибита панелька с гвоздями для одежды. Те, конечно, не выглядели новыми, но должен признать, слишком большие для своих обязанностей... И тоже прибиты косо.
Зайдя в дом, мне и не сразу удалось избавиться от воя в голове, и только потом, когда я ступил в дом и кое-как поставил дверь на место, дабы не пущать никого, услышал веселое потрескивание костра, согревшее не только тело, но и душу, а треск стал целителем моего израненного воздушными массами слуха. Я подошел к костру. Обычный, разведенный из поломанных и полусгоревших досок, над ним - желоб, как в кузне, чтобы дым отводить.
Я резко сдернул перчатки, педантично спрятал их в карман, и вскоре наслаждался мягким теплом костра, сидя на краю большого пестрого ковра. Вскоре вернулись из глубины дома Казимир и Зазойский с новостями. Удобно усевшись около костра и подложив для удобства под себя небольшие коврики, начали доклады.
- В комнате я нашел живого человека. Вроде бы, - начал Зюзя, - рядом с ним карабин и большое количество патронов на полу раскидано - я ж чуть не споткнулся. Пришлось собрать...
- У меня ничего, - пожал плечами прапор, - холодильник пуст, ничего нет... Но если это не считать едой, то вполне и ценно! - он достал из-за пазухи бутыль коньяка.
- Что, кто-то превзошел тебя в искусстве расхищения припасов? - съязвил я, отогрев душу.
- Представь себе и радуйся...
- Ребят, а мужик-то что?
- Он с тобой говорил?
- Нет.
- Тогда посидим тут... И посмотрим, - махнул рукой я. В ответ костер протянул язычки пламени в сторону, мне противоположную.
Мы нежились не так уж и долго, и через четверть часа разошлись по своим делам.
Теперь, когда внимательно можно было рассмотреть пейзаж дома, я не стал вникать в подробности, но медленно переводил взгляд с одного интересующего меня объекта на другой. Головы зверей на стенах: пара волков, оскаливших зубы в агонии, лиса, все так же хитро смотрящая на мир сквозь призму своих глаз, и вепрь выпер зубы. Повешенная на один длинный гвоздик вертикалка, по соседству с ней - берданка. Неподалеку - шкаф с кучей алкоголя внутри... Целого.
И ковер на стене, немного подмерзший.
Все бы напомнило старый добрый пейзаж, но те вышеперечисленные детали говорили о том, что это охотничий домик был. Но расположение на редкость неудачное - чернеющий на западе лес, столпотворение высохших сгоревших неполностью стволов некогда и елей начинается километрах в трех оттуда...
Мое внимание привлек стол, а точнее - записка на нем. Резко схватив записку, я начал читать неразборчивый почерк при слабом свете костра и естественного освещения.
"Все. Я уже пятый день сижу тут и засыпаю с карабином в обнимку. Забаррикадировал все окна и двери, я пишу это письмо при свете тлеющей лучинки. Тут даже свечи нет!
Я уже две недели как сбежал с Закордонной, пришел сюда... Окон нет - затянул полиэтиленом. Порубил всю прихожую в дрова.
Каждый день и каждую ночь одна и та же музыка - днем ветер воет, ночью - волки. Каждую ночь я, закутавшись в плед и крепко сжимая карабин, сижу, прижавшись к стене и стиснув зубы. Я жду рассвета, зная, что в один прекрасный день не увижу светлых туч.
Фонарь мой давнишний, купленный в Москве на одном из рынков у барыги кавказской национальности, исправно работавший всегда, стал дико барахлить. То светит вспышками, то не врубается... А врубается тогда, когда мне этого не нужно. А еще он катается все время... Как я заметил, траектория такая же, как и у стрелки компаса... Лампой на Юг. Символично."
- Мда. В верхнем полку прибыло! - донеслось из гостиной. Казимир сказал, тщательно осматривая окоченевшее тело, завернувшееся в махровый плед, уже коркой покрывшийся, со всех сторон и не взаимодействуя с ним никак.
Да, с фонарем неполадки - это из того письма на столе ясно. Но как он перекатился, да так, что теперь ярким оком желтого света уперся в стену?
Ответ был очевиден. Правда, на ум пришел как всегда - позже остальных, более логичных и проработанных версий, ведь разум мой привык действовать, повинуясь логике и всецело ей доверяя.
А опыт мой и других показывает, что больших успехов добиваться можно лишь тогда, когда мыслим мы абстрактно... Таков мир - он уже и не собирается многим постулатам логики подчиняться.
Просто кто-то не придумал ничего лучше, чем просто выбить дверь крепким ударом ноги. Вот и вся арифметика!
А мужик-то из той деревни сбежал. И теперь еще ясно, почему обувная полка не там должна была быть...
- Да хрен там! - воодушевленно крикнул прапорщик на весь дом и околицу, - Он пьян в дупель и уснул. Таким перегаром несет.
- Вроде дышит. И пульс есть, -констатировал Зазойский.
- Слава Богу, - выдохнул я, - Значит вот что, ребята... Не задерживаемся, а мужика с собой возьмем. Может, видел он, что там за черт.
Мы шли. Ветра больше не было.
Я шел впереди, крепко сжимая короткоствольный автомат внутри мокрыми кожаными перчатками; будь я без них, мне бы крепко досталось - сильнее бы от холода держал автомат, а тот бы норовил выпрыгнуть - было уже такое, и по ощущениям ствол такими штучками напоминал мыло. Приходилось со всей скрупулезностью наблюдать за окрестностями, а заодно и глядеть назад.
Казимир с Санькой на старых моих складных носилках, полагавшихся мне по профессии, тащили деревенского бедолагу, который пока в сознание не приходил. Они частенько цедили что-то крайне неодобрительное сквозь зубы, но идти продолжали. Носилки были и не самым лучшим вариантом, но самым меньшим злом... Дай тем свободу выбора, и они оставили парня там... Пусть это и скоротечный вывод, никто того варианта не отменял.
Мне пришлось поставить точку в споре со способом передвижения деревенского беглеца, предложив носилки... Все единогласно приняли мой вариант.
- А кто-то говорил, что зря я таскаю с собой этот хлам на горбу, - ехидно хмыкнул я.
- Прекрати язвить, - громко прорычали оба. Уж что-что, но вот чую, что еще один такой выпад... И все.
Что ж. Подведем итоги: мы пополнили арсенал, завербовали почти в свои ряды еще одного парня из местных, узнали про лагерь америкосов на отшибе около Закордонной...
Не зря прогулялись.