Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Феноменальная картина предмета "общественное сознание"
А. Шухов
Предмет "общественное сознание", о котором мы здесь говорим, давно определен, в чем элементарно просто удостовериться - открыв тот или иной философский или толковый словарь, легко увидеть требуемое определение. Но "не все определения подобны друг другу", хотя нам, с теоретических позиций, легко назвать доминирующий критерий их достаточности - определение обязано представить феноменальное описание определяемого предмета. Наверняка и общественное сознание, раз уж его определение присутствует в словарях, обладает соответствующим себе феноменальным описанием! Такая наша уверенность, основанная на заведомом доверии научной состоятельности философской концептуализации, так и останется нашей уверенностью поскольку, если уж мы откроем словари, как раз феноменального описания "общественного сознания" мы в них и не обнаружим.
Но философские словари, тем не менее, определяют "общественное сознание"; что именно, следует попытаться ответить на такой вопрос, приняло на себя функцию ключевого критерия предложенных словарями определений? Внимательное прочтение найденных в основных философских и нефилософских словарях определений предмета "общественное сознание" показывает странную вещь: общественное сознание показывается в существующих определениях именно как функция, но никогда не раскрывается как определенным образом локализованный феномен. Общественное сознание, если подытожить его энциклопедические определения, позволяет свою фиксацию как вполне очевидно отмечаемое действие, но никогда оно не представлено как объект, адресующийся к некоему конституирующему себя содержанию. Чтобы не быть голословными, мы процитируем здесь несколько найденных нами определений.
Один из представленных в Интернете философских словарей дает следующее определение общественного сознания, помещая его, между тем, в словарную статью "Сознание":
Общественное С. развивается через С. отдельных людей, будучи лишь относительно независимым от последнего: нерасшифрованные письмена сами по себе ещё не заключают в себе мыслительного содержания, только в отношении к отдельным людям книжные богатства библиотек мира, памятники искусства и т.п. имеют смысл духовного богатства. Общественное С. - это отражение общественное бытия, выраженное в языке, в науке и философии, в произведениях искусства, в политической и правовой идеологии, в нравственности, в религии и мифах, в народной мудрости, в социальных нормах и воззрениях классов, социальных групп, человечества в целом. Общественное С. обладает сложной структурой и различными уровнями, начиная от обыденного, массового С. и кончая высшими формами теоретического мышления. В состав общественного С. входят различные его формы: наука, философия, искусство, нравственность, религия, политика, право. Отражая общественное бытие, общественное С. обладает относительной самостоятельностью и оказывает обратное воздействие на общественное бытие.
Когда имеют в виду общественное С., то отвлекаются от всего индивидуального, личного и берут взгляды, идеи, характерные для данного общества в целом или для определённой социальной группы. Подобно тому как общество не есть "сумма" составляющих его людей, так и общественное С. не есть "сумма" сознаний отдельных личностей, а качественно особая духовная система, которая живёт своей относительно самостоятельной жизнью. Между личным и общественным С. происходит постоянное взаимодействие. Исторически выработанные обществом нормы С. становятся личными убеждениями индивида, источником нравственных предписаний, эстетических чувств и представлений. В свою очередь, личные идеи и убеждения приобретают характер общественной ценности, значение социальной силы, когда они входят в состав общественного С., приобретают характер нормы поведения.
Но еще общественное сознание получает, кроме показанного здесь его определения в виде фактора формирования сознания, и определение посредством своих производных форм, одной из которых выступает правосознание:
Правосознание - совокупность взглядов, идей, выражающих отношение людей к праву, законности, правосудию, их представление о том, что является правомерным или неправомерным; одна из форм общественного сознания. Концентрированным выражением П. является правовая идеология, система правовых взглядов, основывающаяся на определённых социальных и научных позициях. Психологическую сторону П. составляют привычки и чувства людей в отношении правовых явлений (например, чувство справедливости, отвращение к беззакониям, преступлениям и т.д.).
П. тесно связано с др. формами общественного сознания, и, прежде всего, с политическим сознанием.
Еще одно определение, принадлежащее Большой Советской энциклопедии, определяет общественное сознание через его продукт - общественное мнение:
…
Складывающееся на различных по глубине уровнях общественного сознания - на уровне теоретического знания (науки) и на уровне обыденного сознания, отражающее разнообразные интересы различных социальных групп, О. м. может быть в большей или меньшей степени истинным или ложным, адекватным или иллюзорным.
В развитом обществе привычными каналами (и формами) выражения О. м. являются: выборы органов власти, участие масс в законодательной и исполнительной деятельности, пресса и иные средства массовой коммуникации, собрания, манифестации и пр. Наряду с этим широкое распространение имеют также и высказывания, вызываемые политическим, исследовательским и т.п. интересом и принимающие форму референдумов массовых обсуждений каких-либо проблем, совещаний специалистов, выборочных опросов населения и т.д.
Активность функционирования и фактическое значение О. м. в жизни общества определяются существующими социальными условиями - всеобщими, связанными с характером производственных отношений, классовой структуры общества, уровнем развития производительных сил, культуры и т.п., и специфическими, связанными с развитостью демократических институтов и свобод, в первую очередь свободы выражения мнений - слова, печати, собраний, манифестаций.
Наконец, что в большей степени соответствует нашей постановке вопроса, справочные издания приводят и определение общественного сознания, сформулированное Э. Дюркгеймом. Однако нужное определение относится не к общественному сознанию, но к другой форме неиндивидуального сознания - коллективному сознанию:
Коллективное сознание - по Э. Дюркгейму - духовное единство общества:
- не являющееся простой суммой индивидуальных сознаний;
- существующее независимо от индивидуальных сознаний в виде обычаев, морали, права, традиций, знаний и иных социальных факторов;
- оказывающее сильное влияние на индивидуальное сознание.
Коллективное сознание создает моральную общественную среду, заставляющую людей принимать способы действия и мышления, распространенные в данном обществе. Формами коллективного сознания являются: коллективные представления и коллективные чувства.
Если как-то обобщить приведенные здесь примеры определений общественного сознания, которые предоставляют нам справочные издания, то практически ничего, что отвечало бы на поставленный нами вопрос, мы так и не смогли найти. Нас, на самом деле, не устраивают показанные в приводимых определениях схемы, в феноменальном смысле адресующие нас либо к определенным образом нормированному индивидуальному сознанию, либо к определенным смысловым коллекциям обыденного опыта. Если общественное сознание реально в феноменальном качестве, то оно должно существовать в собственном виде, а не принимать облик вторичной сущности, первичная "материя" которой принадлежит некоему стороннему феномену.
Но начнем же мы все же с того, что дадим собственное определение общественному сознанию, а далее уже постараемся подвергнуть анализу посылки нашего определения и корректность самой его формулы.
Итак:
Общественное сознание - это такая составляющая осведомленности о внешней среде и собственном теле, вычленяемая в каждой индивидуальной осведомленности, неотъемлемыми свойствами которой являются переносимость в смысле способности быть внушенной другому индивидууму и способность выражать перед индивидуумом его принадлежность к общественному действию, среде или порядку.
Благодаря общественному сознанию создаются присущие общественному коллективу отношения, например законопослушность или национальное и государственное самосознание, равно как и самоотождествление с определенным способом понимания.
Казалось бы, чтение данного нами здесь определения особых отличий от определений, приведенных выше, никоим образом не содержит. Формально, наше определение отличается от определений справочной литературы только тем, что в нем используется определение индивидуального сознания, принятое в когнитивной психологии. Когнитивная психология представляет, что - "в общем, под сознанием мы понимаем знание о событиях или стимулах окружающей среды, а также знание о когнитивных явлениях, таких как память, мышление и телесные ощущения" (Р. Солсо, "Когнитивная психология", с. 100). Но так может казаться только лишь на первый взгляд. Наше определение специально оговорило такой признак общественного сознания как переносимость. Это было сделано неспроста и как раз данную проблему нам и следует подвергнуть пристальному анализу.
Поднятая здесь проблема "переносимости" оказалось предметом одной из тех дискуссий, в которых я принимал участие, и особую остроту обсуждение данного вопроса принимает тогда, когда приходится рассматривать утрату неким идейным багажом ранее присущей ему общественной ценности. А собственно, речь идет о том, что в современном обществе проявляются признаки разочарования в коммунистической идеологии. Общественное сознание, если именно ему приписать утрату интереса к идеологическим максимам, наделяется тем самым возможностью собственной активности. Но в таком случае мои оппоненты не были готовы принять данную точку зрения в силу того, что они не наделяли общественное сознание такой возможностью как характеристика реакции, то есть они понимали его только лишь своего рода набором институций, что, в свою очередь, ясно видно из энциклопедических определений предмета общественного сознания.
В то же время факты отрицательного или, напротив, благожелательного отношения к тем или иным пропагандируемым воззрениям в обществе налицо. Это можно показать, например, на материале вопроса о том, "какие фильмы может ставить Голливуд?" Голливуд может ставить фильмы на материале любого нужного ему исторического и культурного фона, но всегда именно такие, сюжетная коллизия которых воспринимается той широкой аудиторией, которая единственно приносит кинопродюсерам обильные кассовые сборы. Съёмка в Голливуде фильма, рассчитанного на узкую элитарную аудиторию представляется очевидно невозможной; отсюда можно составить представление о "вкусе Голливуда", а на самом деле об интеллектуальности и уровне духовных запросов массовой аудитории.
Чтобы провести более тонкий анализ проблемы переносимости, попробуем построить некую модель. Положим, некто "творец" создает нечто "идею" и пытается обеспечить ее распространение. Предположим также, что подобная идея вполне банальна и касается, как выражается Б. Смит, "мезоскопического слоя" действительности. Какие в таком случае мы могли бы предположить мотивы, способные заставить вероятного адресата разделить предложенную ему идею? Либо, в одном случае, подобная идея будет вызвать интерес эмоционально-мотивационного плана, либо, в другом - она каким-то образом будет навязана потому, что окажется общим принципом общества или его части, и тот, кто не принимает эту идею, ограничивает себя в своих общественных возможностях.
Итак, мы располагаем коммунистической идеей, и проверяем ее на эмоционально-мотивационные возможности в современных условиях. Привлекательность ее обещания лучшей жизни за счет справедливости распределения не заинтересовывает потому, что конкретное наполнение подобных обещаний на фоне современного относительно благополучного уровня жизни не столь привлекательно. Остается второй канал влияния - распространенность подобной идеологии в обществе. Здесь важным моментом оказывается принятие этой идеологии элитой: поскольку элита не принимает названной концепции, то собственно и общественные возможности для разделяющих ее адептов не настолько велики.
Для поставленной нами задачи исследования предмета "общественное сознание" важен именно этот второй аспект. Коммунистическая идеология теряет свою общественную значимость именно потому, что она теряет свой потенциал переносимости; агитируемое лицо, стоит ему обратить внимание на состав адептов предлагаемых ему принципов, вполне способно прийти к выводу о том, что подобный общественный слой не столь влиятелен, или, к примеру, не столь активен. Поэтому он и будет принимать эту идеологию, - если он строит свое поведение именно по показанному здесь "второму механизму" - если для него значима именно эта общественная среда. Наше рассуждение приводит нас к мысли о том, что общественное сознание, в силу определяющего его "второго механизма" распространения, оказывается примером своего рода "кумулятивного эффекта", когда интересность причисления себя к тому или иному общественному слою формирует у личности и ее стандарты понимания вещей.
Определенность со столь важным свойством общественного сознания как "переносимость", предоставляет нам все условия для сосредоточения нашего анализа на предмете именно "действия общественного сознания". То, что индивидуальное сознание способно воспринимать информацию и принимать решения - это вещь достаточно очевидная и никем не оспариваемая, но когда вопрос задается в постановке, присуща ли та же самая возможность реакции и общественному сознанию, то здесь сама по себе просто его постановка вызывает непонимание.
Чтобы придать самой проблеме более четкие контуры, нам следует выработать некоторое формальное определение такой сущности как "действие сознания". Что, в действительности, можно признать свидетельством того, что сознание выполнило какую-то операцию? Для индивидуального сознания мы примем здесь правило следующего разделения: если сознание выполняет действие внутри него самого, решает в уме математическую задачу, в частности, то здесь мы позволим себе говорить именно о его собственном действии, если имеет место сознательная координация поведения - то тогда речь уже ведется именно о поступке самого человека.
После этого нам следует решиться на попытку применения данного принципа, выделения "собственного действия", по аналогии и в отношении общественного сознания. Нам следует обнаружить такое действие, матрицирующееся на каждое отдельное индивидуальное сознание, "не выходящее за рамки" присущей ему "переносимой" осведомленности, которое реорганизует саму эту часть осведомленности с использованием только лишь предоставленных ей возможностей. В какой мере возможно такое действие, чтобы понять саму проблему возможности подобного действия, посмотрим как вообще возможна реорганизация переносимой части осведомленности о событиях внешнего мира и собственного тела.
Конечно, здесь, возможно, наилучшей моделью окажется представленная Куном концепция "научной революции", когда один взгляд на общие физические принципы сменяется иным пониманием фундаментальных категорий физических систем. Но мы, чтобы сжать наше рассуждение в приемлемые рамки, используем некий более простой пример. Перебирая кандидаты в такие примеры, следует наилучшей признать здесь модель того, как меняется маршрут автобуса. Идея "маршрута автобуса" несомненно, представляет собой пример именно функции общественного сознания, - чтобы автобус выполнял свое предназначение необходимо, чтобы пассажиры были осведомлены о маршруте его движения. Если автобус будет обслуживать маршрут, о котором никто не знает, он будет двигаться пустым.
Итак, мы говорим о случае, когда многочисленные клиенты автобусного маршрута вынуждены заменить ранее свойственное им знание о его пути на новое. Для этого, обязательно, человек пользуется формами мотивации своего поступка обновления знаний, адресуя свои представления к объявлениям о смене маршрута в автобусе или на остановках, или - опирается на сообщения того человека, которого он признает наделенным осведомленностью. Открытый нами фактор - ссылка на внешнюю осведомленность - представляет собой важнейший критерий, на основании которого человек позволяет себе заменить одно свое представление, относящееся к переносимой части его осведомленности на другое.
Но та "внешняя осведомленность", о которой мы говорим, является "внешней" для определенного круга людей, принадлежащих данному общественному сознанию, а для кого в какой-то момент, в особенности в начальный момент формирования этого представления, она оказывается "внутренней", а именно предметом его уверенности в правильности такого понимания положения дел. В таком случае и нам, оставаясь в пределах нашего примера, остается только проследить как маршрут, первоначально сформировавшись в голове диспетчера, проникая, благодаря средствам коммуникации, в сознание тех, кто его обеспечивает, становится достоянием более широкого общественного сознания, включая всех, кто может быть потенциальным пассажиром.
Первая стадия распространения переносимого элемента осведомленности, как мы можем понять из нашего примера - авторитарная. Диспетчер наделен соответствующими полномочиями и указывает водителям и службе движения как должен проходить маршрут. Эти службы всего лишь получают указание диспетчера и принимают их как должное. Второй этап продвижения переносимых элементов осведомленности основывается на факторе интересности (заинтересованности). Потенциальные пассажиры автобуса усваивают информацию об изменении его маршрута именно в силу тех соображений, что они заинтересованы в использовании подобных услуг.
Наш пример фактически назвал нам рамки той процедуры, которая должна происходить и в выделенном под общественное сознание фрагменте индивидуального сознания в том случае, когда происходит замена одного из составляющих его элементов осведомленности. Много людей одновременно, таким образом, должны ощутить в себе давление некоего, относящегося именно к "переносимой" части осведомленности, "авторитарного" понимания, вынуждающего их обозначить как "интересное" некое фокусируемое этим авторитарным пониманием условие. Располагая теоретической моделью, нам уже гораздо проще будет подыскивать соответствующий пример.
Например, наше доверие к качеству продукции некоего производителя, которое мы разделяли наряду с таким же отношением широкого слоя иных потребителей, начинает страдать в силу реального опыта потребления. И мы в отдельности, подобно и многим другим "в отдельности", формируем в себе такое "интересное" как необходимую предосторожность при выборе этой продукции. Но мы сами представляем собой только единичного потребителя, однако, если наше "интересное" совпадает в отношении данной проблемы с "интересным" других таких же, как мы людей, тогда оно, просто не блокируемое коммуникативными актами, обретает статус подлинного элемента общественного сознания.
Теоретическое представление позволяет нам приобрести знание о двоякой природе общественного сознания: последнее, с одной стороны, построено на устойчивых реакциях множества отдельных членов общества, и на, с другой стороны, благоприятной реакции общей коммуникации, встречающей подобную форму отношения. Причем эти два условия природы общественного сознания могут находиться, что вполне естественно, в совершенно разных отношениях: и, в одном случае, благоприятная встреча, укрепляет уверенность в собственной позиции, и, в другом, неблагоприятное отношение заставляет умалчивать о сформировавшемся понимании. Второй пример явно напоминает нам о временах несвободы слова, когда внутри общественного сознания выделялись явный и скрытый пласты, и последний служил для формирования альтернативной общественной среды.
Для нашего обобщения мы можем добавить следующее положение: стать полноценным видом общественного сознания способна только такая лишь форма переносимых элементов осведомленности человека о событиях во внешнем мире и своем теле, распространение которой не блокируется условиями социальной коммуникации. Но формальным элементом общественного сознания следует признать и форму массовой реакции на некую встречающуюся в социальном развитии особенность. Другое дело, это только лишь "формальный" элемент, не гарантирующий, что в момент его появления только лишь нарождающиеся отношения общественного сознания вступят в силу. Общественное сознание укоренено в индивидуальном сознании, но может становиться таковым только тогда, когда фиксирующие его элементы индивидуального сознания будут признаны некоторой социальной средой.
Названные здесь посылки позволяют нам поставить теперь и вопрос о владельце общественного сознания. Скорее всего, поскольку контроль над формальными элементами, присутствующими в индивидуальном сознании, практически невозможен, нужно говорить о том, что контроль над общественным сознанием рождается в той сфере, где происходит переход индивидуальной идеи в доступное для общего пользования представление. То есть фактически общественным сознанием управляет тот, кто руководит аудиторией или, назовем так, "квазиаудиторией", площадкой, на которой индивидуальное сознание предает гласности рождающиеся в нем идеи.
После того, как мы рассмотрели проблемы функциональной организации общественного сознания, нам следует рассмотреть проблему контингента условностей понимания, которые мы относим к числу переносимых форм осведомленности. Здесь мы будем рассматривать то, что позволит назвать его символическим пространством, образуемым вещами, обладающими смыслом атрибутов коллективно формируемых целей деятельности. Доносимый подобными элементами символизм обладает в каждом случае своей специфической природой. В одном случае, например, это будет символизм обозначения, эмблематическое обозначение существующей общественной группы или одной из функций этой общественной группы. В другом случае это может быть символизм именования, принадлежности к той или иной традиции пользования тем или иным набором имен. Наконец, это может быть и символизм волеизъявления, принятия некоей общественной группой таких именно принципов организации или стандарта активности.
Символизм помогает обогатить общественное сознание такой возможностью как вовлечение в коллективное ощущение. Одним из приемов политической стратегии является привитие некоей общественной среде, например, пролетариату, самосознания "угнетенного класса". От недостаточных условий жизни и скудного существования до понимания какого-то конкретного положения как результата определенного построения социальных отношений пролегает довольно длинная дистанция. Усилия пропагандистов социалистических идей тратились совсем не напрасно, - именно им удалось воспитать в общественной среде наемных работников так называемое "классовое сознание пролетариата". Процесс подобного рода "обучения" как раз и прошел по показанной нами выше схеме: внедрение понимания отдельным представителям некоторого общественного слоя, создание из таковых новой коммуникационной площадки и вовлечение в участие в открывшейся коммуникации большего числа участвующих.
Мы рассмотрели случай намеренного внедрения эффекта общественного сознания, но с тем же основанием мы можем допустить и его спонтанное появление в общественном развитии. Объектом нашего внимания будут служить такие общественные явления как массовое возмущение или же массовый ажиотаж. Как правило, такие явления развиваются благодаря формированию среды слушателей, благожелательно воспринимающих определенного сорта идеи; хотя условия спонтанного развития и не предполагают предварительных планов или намерений, их роль принимает на себя некоторая "фокусная реакция", выразителем которой может оказаться тот или другой человек. Здесь общественное сознание, пока такая "фокусная реакция" не выработана, представляет собой "рыхлую" формацию, собранную из разнообразных вариантов устойчивых реакций отдельных людей. Стоит "фокусной реакции" сложиться, как подобное общественное сознание консолидируется на ее основе как на базе своего рода "массовой" идеи. Фокусной реакцией можно признавать, например, "спонтанные" проявления эмоций, которые люди понимают как обязательные для проявления в определенных ситуациях.
Но модель "спонтанного построения фокусной идеи" присуща не только комбинациям социально-политической активности, но и развитию такого инструмента общественного единства как язык. Слово или другая лексическая норма языка представляют собой ту же самую "фокусную идею", но только ту, которая позволяет оптимизацию поступка обозначения определенного денотата. Слово приходит всегда не просто так, а часто оказывается отобранным из множества вариантов, существующих в виде диалектизмов, когда среди многих в конечном счете выбирается то одно, что допускает более широкое его распространение. Но язык, в отличие от спонтанных реакций, в большей мере формируется благодаря заимствованиям, являясь, таким образом, не добровольной, а, скорее, принудительной формой общественного сознания, в огромной мере зависящей от предыдущего опыта своего развития.
Наша опора на некоторое уже выработавшееся у нас представление о феноменальной характеристике общественного сознания, позволяет нам получить, далее, и некоторое представление о взаимной связи развития общественного сознания и накопления опыта социализации. Процесс социализации допустимо представить посредством формальной модели наращивания масштаба и сложности социальных отношений, обуславливающих большую распределенность активности (обязанностей) и, кроме того, усложняющую цели деятельности. Развитие, связанное с дальнейшим структурированием общественной системы невозможно без соответствующего развития и модуля переносимой части осведомленности индивида. В условиях структурно избыточных систем поступок способны поддерживать только представления с достаточными детализирующими способностями, позволяющие строго согласовывать отдельные акты поведения. Функция же "детализирующего представления" естественно нуждается в развитых средствах описания, внимательных к деталям и способных к прецизионному выделению соответствующих признаковых характеристик. Требования же "детальности описания" ведут к тому, что речевая практика обращается в особое и сложное "искусство", ориентированное на пунктуальность передачи содержания.
Именно поэтому вхождение в общественное сознание развитого общества оказывается фактически закрыто в смысле свободного доступа для любого, элементарно знакомого с лексическим аппаратом, здесь требуется отныне умение гибкого обращения с принятой здесь системой обозначения. Барьер доступа в общественное сознание устанавливается в системе операций перенесения индивидуальной осведомленности - воспринимаются и вводятся в общественное сознание только те решения индивидуальной осведомленности, которым присуща нужная функциональность выразительного аппарата. Начиная с момента появления барьера доступа в общественное сознание, мы можем наблюдать процесс ветвления поначалу общего для некоторой коммуникационной площадки общественного сознания - выделение групп обладателей специфических способностей, отождествляемых, в силу активного проявления ими этих способностей, с определенными социальными ролями. Здесь общественное сознание уже фактически начинает выполнять и функцию построителя социальной стратификации.
Установление "барьера доступа", о чем мы только что выше сказали, открывает проблематику и такой связанной с темой общественного сознания области как коллективные реакции. Барьер, мешающий буквальному восприятию человеком некоторой внушаемой ему со стороны осведомленности, еще представляет собой того рода индивидуальную реакцию, что входят в число формирующих общественное сознание в статусе феномена одинакового отношения многих его носителей. Коллективная же реакция, массовый крик болельщиков на стадионе в момент поражения ворот соперника, должна рассматриваться нами как одинаковое действие многих людей, побужденное в них идеей собственного сопричисления к числу деятелей данной "площадки" общественного сознания.
Но о коллективной реакции вряд ли можно сказать, что она просто так появляется на площадке общественного сознания, коллективная реакция требует формирования, и нашему анализу следует поставить вопрос о том, как именно могут коллективные реакции формироваться? Прежде, чем проявиться коллективной реакции, должно сформироваться понятие распространенного идентифицирующего стереотипного отклика. Так, болельщик некоей команды, причисляя себя к площадке общественного сознания "болельщики команды", определяет любую команду соперников как объект своего критического отношения.
На данной стадии следует выделить два типа развития общественного сознания: если площадка общественного сознания формируется под обслуживание сферы деятельности, то выделение переносимой части осведомленности в большей степени выполняет функцию фильтра, отсева участников коммуникации. Такого рода развитие мы и впрямь наблюдаем в научной и т.п. формах коммуникации. Там же, где источником формирования "площадки" общественного сознания служит эмоциональный фон (например, при образовании сообщества тех же болельщиков команды), в таком случае наблюдается дефицит содержания, который участники подобной коммуникации могли бы использовать в собственном развитии. Тогда эмоционально появляющееся содержание коммуникации провоцирует поиск форм деятельности, которые такая коммуникация способна обслужить благодаря рождающим в ней новым элементам переносимой части осведомленности. Это и выражается в известной нам по примерам поведения болельщиков театрализованной активности; образование же коллективов по признаку социального положения их членов ведет к формированию деятельности коллективного социального поступка, известного нам по восстаниям и забастовкам или показной роскоши, фестивалям и т.п.
Итак, наш анализ выделяет здесь важнейший вектор, - появлению новых возможностей деятельности всегда предшествует появление новых возможностей коммуникации, под которыми мы понимаем введение новых элементов переносимой части осведомленности, ориентированных на включение индивида в новую площадку общественного сознания. Наше последнее утверждение равнозначно заявлению: прежде чем образовалась семья (под которой мы понимаем именно устойчивые семейные отношения), мужчина и женщина должны сформировать устойчивую коммуникационную пару. Непростым в свете подобного нашего представления выглядит и акт формирования общины. Социумы, как предполагает наша модель, еще до своего образования как источника активности коллективных действий, формируются как площадка общественного сознания, и после прекращения активности в качестве источника действий еще некоторое время сохраняют связи еще действующей между ними площадки общественного сознания.
Но мы видим что нам, чтобы вывести возможность коллективной реакции из имеющего место общественного сознания, не хватает еще некоторых элемента или элементов. Почему, в частности, появляющийся эмоциональный настрой одной площадки общественного сознания разряжается посредством действия, когда реакцией другой площадки становится только лишь удрученное настроение или формы пассивного протеста, например? Чтобы подойти к решению поставленной проблемы, нам следует обратить внимание на два типа коммуникации - той, при которой активностью управляет получающая сторона, и той, активностью в которой управляет передающая сторона. Способность заимствуемой осведомленности побуждать действия индивида связана именно с показателем степени доверия такому заимствованию. Если заимствование осведомленности основывается на значительном "кредите доверия", то перенимаемые элементы осведомленности могут сослужить службу своего рода "откровений", блокируя естественно присущие индивидам возможности скептического понимания узнаваемой идеи.
Показанное положение необходимо требует вывода - для того, чтобы побуждать к действию, заимствование переносимых элементов осведомленности должно превратиться в "однонаправленное". Если восприятие переносимых элементов осведомленности отключает еще и рассудительную функцию сознания, то именно в таком случае механизм формирования общественного сознания превращается, кроме того, еще в механизм организации коллективного поступка. Об этом говорят и правила, в частности, военной дисциплины - подчиненный должен понимать приказ, но ему запрещено обсуждать распоряжение.
Поняв как устроено и как работает общественное сознание, мы можем попытаться понять, присущ ли общественному сознанию такой эффект как вложенность. Может ли существовать, назовем его так, "поток", переносящий элементы осведомленности с одной площадки общественного сознания на другую? И не распределяется ли подобный перенос на отдельные акты коммуникации или имеет место, например, тиражируемая форма коммуникации (в частности, выступление перед широкой аудиторией, "выезд агитаторов в деревню")?
В любом случае, общественное сознание следует представить развивающимся по так называемой "медленной" схеме, когда тиражируемым формам коммуникации остается только лишь служить службу функции "подкрепления" поступка заимствования переносимой части осведомленности в узком межличностном общении. Для индивида, выходящего на площадку общественного сознания и пытающегося присоединиться к ней, важна двусторонность этой коммуникации, важно не только то, что он найдет здесь возможность получения каких-то новых сведений, но и то, что здесь будут восприняты его собственные обращения. Индивид заведомо не желает присоединяться к той форме общественной интеграции, которая предлагает ему всего лишь роль "безропотного винтика". Поэтому-то успех социальной пропаганды, как правило, присущ активистам именно тех пропагандируемых моделей, которые лучше и убедительнее обещают больше возможностей социальной активности личности.
Единственное, в силу справедливости правила "предпочтения активного участия" в действиях площадки коллективного сознание, условие вложенности мы можем представить себе в таком виде. Вложенность - это комбинация стадийной формы доступа или стадийной формы участия в активности площадки общественного сознания. Вспомним, например, хорошо знакомую нам структуру коммунистической партии, которая особым образом объединяла лиц молодого возраста в молодежные организации. Пользоваться механизмом "вложенности", как правило, предпочитают закрытые идеологические и социальные структуры, типа тех же масонов или церковных иерархий.
Но практика не даст нам успокоиться и потребует обсудить и другой возможный "формат" вложенности. Речь идет о выделении в общественном сознании коллективного сознания, как такой особой операционной формы переносимой осведомленности, которая ориентирована на обслуживание коллективно проявляемой активности. Предположим, игроков биржи отличает общественное сознание. Тогда того рода коллективным сознанием, о котором мы говорим, будет являться переносимая осведомленность, присущая тем, кто в настоящее время играет на повышение. Коллективное сознание, таким образом, следует рассматривать как особый транслятор переносимой части осведомленности, переносящий значения не в их исходной констуитивности, но так, чтобы придавать им выгодное для носителя коллективного сознания освещение. Именно консолидация условий интеллектуальной активности обеспечивает и концентрацию активности в коллективном действии, о чем следует спросить известных знатоков данной проблемы - тренеров спортивных команд. При этом коллективное действие, что важно, не следует рассматривать как множество стереотипно выполненных индивидуальных действий, ведь забивание гола обеспечивает выполнение именно сложной операции, то, что одни из числа игроков команды могут активно прорываться вперед, когда другие - так же целеустремленно опекать защиту соперника.
Важным аспектом проблемы коллективного сознания является проблема сознания групповой манеры. Распространение манеры происходит если и вербальным (или - формальным) способом, то - всегда непрямым. Здесь важное значение принадлежит источнику подражания и вообще способности к подражательности. Мы представим себе данную проблему следующим образом: групповая манера может быть представлена двумя стандартами - "быть как все" и "быть не как все" (классификация предложена В. Кононовым). Если "быть как все" по самому своему содержанию означает присоединение к группе, то "быть не как все", как может показаться, должно выступить свидетельством другой формы поведения. Однако "кричащая индивидуальность" - это такой же групповой признак, как и стремление подчинить свое поведение стороннему стандарту. Поэтому наше представление о групповой манере будет сведено именно к позиционированию человеком себя как носителя определенного стереотипа, хотя подобный стереотип и может представлять собой, в определенных случаях, и "контрстереотип".
При подобной постановке вопроса мы всегда говорим именно о причислении себя к группе, не указывая на то, является ли данный способ объединения концентрическим либо же диссипативным. Таким образом, группа для групповой манеры поведения оказывается способом формирования типажа социальной роли и в данном отношении представляет собой деятельностное развитие переносимой части осведомленности как раз и выраженное в формуле самой преподносящей подобность типичности.
Условность, о которой мы только что говорили, понимание человеком типичности принятой им на себя социальной роли, получает значение важного фактора оптимизации коммуникации и, тем самым, уменьшения времени отклика при коллективной реакции. Подобная проблема позволяет описать ее как проблему "работоспособности консилиума". Работоспособность консилиума связана с тем, насколько каждый участник данного механизма коллективного интеллекта отдает себе отчет в том, насколько и какие его предложения он мотивирует лучше, чем делают это другие участники. Отсюда мы можем вывести принцип, гласящий, что переносимой осведомленности, оптимизированной для организации коллективного поведения, должно быть присуще тщательное структурирование. Чем тщательнее структурированы представления в переносимой части осведомленности, тем легче выделить типаж эксперта (знатока) по той или иной проблеме.
Следовательно, та коллективная реакция, сама по себе представляющая собой изменение переносимой части осведомленности, есть действие, прежде всего, непосредственно формирования самой этой переносимой части осведомленности. Насколько участники консилиума открыты для восприятия идей друг друга, то, в какой степени они способны осознавать выносимые своими коллегами оценки, и определяет показатель эффективности их работы. В данном смысле решение консилиума - это показатель взаимопонимания и способности взаимного проникновения участников консилиума в аргументацию друг друга.
Коллектив, принимающий на вооружение общественное сознание с целью получения коллегиальных решений некоторых проблем, так или иначе, представляет собой консилиум. Другое дело, как работает тот или другой конкретный вариант такого "консилиума" - слаженно, анархически, еще как-то иначе - это вопросы совсем другого порядка. Но совместно действующий коллектив, конечно же, решает некую проблему, при этом подобное не означает, что и все члены коллектива решают ту же проблему, которую решает и коллектив в целом. Тогда та часть членов коллектива, что обуславливают свое участие в нем задачей преследования ими собственных целей, формируют для себя такие элементы переносимой осведомленности, которые только в качестве деклараций будут совпадать с переносимой осведомленностью общественного сознания данного коллектива. В таком случае нам нужно говорить о сложной структуре переносимой осведомленности, делящейся на две части - "фоновую" и "фактическую" части.
"Фоновой частью" переносимой осведомленности сложных коллективов оказываются постоянно провозглашаемые в данном коллективе декларации, "фактической" - желание сосредоточить общественный интерес именно на данном аспекте проблемы в ущерб другим. Например, когда коллектив сталкивается с тем, что в силу того, что ему невозможно решить ряд проблем сразу, он вынужден соблюдать очередность их решения, представители групп интересов обращают внимание именно на ту проблему, решение которой в чем-то связано с их собственной личной заинтересованностью. Отсюда можно вывести понимание предмета деятельностно объединенного коллектива как многократно повторенную цель деятельности его рядового члена (с декларативных позиций государство борется за благосостояние "всех граждан"). Но для "нерядового" члена такого коллектива его цель деятельности уже не проецируется на цель деятельности коллектива как такового.
Для лидеров коллектива более значима, нежели сама цель коллективной деятельности другая цель - использование коллектива как базы для их власти. Для сподвижников лидеров (мелких начальников и лиц, действующих в сфере социальной коммуникации) более важная цель - получение выгод от услужения лидерам; и только для "человека толпы" коллективная цель по-прежнему остается и его индивидуальной целью. Поэтому в смысле мотора деятельностной активности, поскольку цель коллектива всегда задается лидерами и поддерживается сподвижниками, она оказывается именно псевдоцелью. Это весьма характерно для примера, типически проявившегося в современных революциях. Как в Будапеште 1956 года, так и в Тегеране 1980 года распространялся слух, что прежнее правительство содержало заключенных в такого рода подземной тюрьме, которая, несмотря на контроль революционеров над городом, еще остается вне их власти. Население, доверяющее подобной информации, активно принимало участие в поиске воображаемых тайных казематов, лидеры же, отчетливо представлявшие себе всю иллюзорность распространившихся домыслов, тем не менее, подогревали посеянные слухи, чтобы воспользоваться активностью населения в собственных целях. Здесь, если рядовой человек верил, что происходят "поиски тюрьмы", то руководитель, на словах распространяясь на подобную тему, подразумевал, конечно же, совершенно другое.
Пример же управляемого коллектива, когда "решения принимает фюрер", а прочие оказываются только лишь исполнителями, уже не относится к проблеме общественного сознания по той причине, что мы здесь наблюдаем всего лишь прямой информационный способ передачи команд. При подобном порядке общественное сознание, как таковое, вряд ли может быть сформировано.
Можно ли, стоит поставить и следующую проблему, - возможно ли элементы переносимой части осведомленности вносить в общественное сознание целыми блоками или комплексами? Может ли образовавшее данную площадку общественное сознание заимствовать культурный багаж более развитой площадки? Да, реальный опыт говорит нам о том, что происходит взаимопроникновение культур, но и он же - свидетельствует и о фактах выделения изолированных ветвей цивилизации. Говорить о процессах взаимодействия цивилизаций можно, если все же выделить два доминирующих способа подобного взаимодействия - или же сближение со сторонней цивилизацией (культурой, культурной традицией) оказывается для данной площадки коллективного сознания целью коллективной деятельности, или же - пополнение багажа переносимой осведомленности данного общественного сознания происходит посредством частных контактов отдельных индивидов этой площадки с участниками другой площадки.
Если общественное сознание централизованно создает возможности для своего развития, то для этого оно использует социальные средства - типа введения программ обучения или массового подключения к внешней коммуникации. Если, в другом случае, общественное сознание благоприятно воспринимает активность отдельных деятелей своей площадки, то оно поощряет их к созданию "фактической части" переносимых элементов осведомленности. Так, оно может поощрять выезд своих представителей за рубеж для получения образования. Здесь наблюдается следующее - в случае развития посредством инфильтрации общественное сознание само своими усилиями обеспечивает собственное развитие, при проведении масштабных преобразований внешняя разумность фактически трансформирует общественное сознание. Названные особенности приводят к тому, что организованное навязывание стандартов часто впоследствии встречает в некоторых из общественных сознаний реакцию их отторжения. Если же развитие общественного сознания следует путем инфильтрации, то здесь, несмотря на явную инертность подобного процесса, новшества способны прочнее ассоциироваться с переносимой частью осведомленности каждого человека.
В связи со способностью общественного сознания воспринимать и отторгать имплантируемое содержание (переносимую часть осведомленности) имеет смысл говорить об определенном свойстве иммунизированности общественного сознания. Превосходным здесь представляется пример с неудачей нацистской пропаганды в США в 30-е годы XX в. В США перед Второй мировой войной проживало 30 млн. потомков немецких эмигрантов, Гитлер на попытку сформировать из них "пятую колонну" для своей экспансии затратил порядка 100 млн. $ и, несмотря ни на что, так и не добился успеха. Общественное сознание этих людей, как оказалось, обладало таким потенциалом критической способности, которая не позволила сманить их предложением дешевых сантиментов.
Поэтому для площадок общественного сознания высокоразвитых обществ справедливо положение, что не все элементы переносимой части осведомленности понимаются ими обладающими равным статусом. Более того, такие площадки общественного сознания отказываются от принципа фиксируемости содержания переносимой части осведомленности. Отсюда подобные структуры общественного сознания видят своей целью не навязывание определенных стереотипов, но приучение к определенной скептической или аналитической манере. Признаком общественного сознания высокоразвитого общества становится теперь именно определенный стиль мышления, а содержание переносимой части осведомленности, как правило, редуцируется до осознания манеры построения умозаключений. Именно такое общественное сознание позволяет понимать его как характеристику сознания "правового общества".
Отрыв общественного сознания от конкретного содержания и сосредоточение его на конкретной уже методологии мышления актуализирует вопрос о потере индивидом локальных корней и приобретении им общекультурных корней. Представители современных развитых обществ мыслят себя в большей степени носителями определенных культурных стандартов, и в меньшей - представителями, в частности, национального общества либо же социального слоя. Подобного рода распределение ценностей ведет к тому, что переносимая часть осведомленности, несмотря на то, что она остается сама собой, условно делится на группы семантически самостоятельных и семантически функционально ограниченных элементов. Идеи конкретного порядка, например, содержание научных законов (предметное знание), сохраняет в таком общественном сознании свою семантическую самодостаточность, лексика же конкретного языка теперь понимается как функционально ограниченная часть, требующаяся лишь для того, чтобы поддерживать общение в конкретной языковой среде.
Рассуждая здесь о предмете общественного сознания, мы всегда подразумевали, что свою переносимую часть осведомленности человек формирует всегда осознанно. Но можно ведь и поискать ответа на вопрос о том, способны ли элементы переносимой части осведомленности формироваться бессознательно. Например, аудитория, смотрящая фильм с отрицательным героем, должна, как предполагают авторы, увидеть в нем персонажи злодея и жертвы именно не под влиянием анализа положения вещей, но непосредственно на эмоциональном уровне. Итак, наш вопрос сводится к следующему - непосредственно эмоциональные реакции, способны ли они создавать элементы переносимой части осведомленности?
Поскольку в данном случае невозможно говорить об "обмене эмоциями", поскольку общественное сознание представляет собой именно структуру вербальных элементов, то мы можем говорить только об обмене тем содержанием, которое из эмоционального преобразуется в вербальное. Разделяемые некоторой группой людей общие всем им грусть или радость могут иметь место и проходить, но действовать в качестве констуитивов общественного сознания они способны лишь в том случае, когда превращаются в основания для некоторого другого понимания. Именно в тех случаях, когда "оптимистические ожидания потребителей увеличивают спрос" мы можем говорить о том, что некая эмоциональная реакция преобразовалась в данном общественном слое в факт общественного сознания. То есть случилось то, что люди осознали свою эмоциональную реакцию как значение "своя эмоциональная реакция". Если эмоция способна превратиться в значение, то в таком случае и бессознательное превращается в условие развития общественного сознания. Здесь нет нужды говорить о том, что подобный способ развития общественного сознания в значительной мере характерен для примитивных обществ.
Общественное сознание, кроме того, что оно формирует общественную активность, воздействует на ту "оставшуюся" часть осведомленности индивида, которую он никогда и не собирался делать "переносимой". Превосходным примером такого рода можно назвать медицинское образование. Человек, знакомясь, например, с правилами гигиены (не только именно с этой одной частью медицины, но мы оставим для нашего примера именно ее) каким-то образом меняет свое сугубо индивидуальное поведение с тем, чтобы поддерживать собственное здоровье. Таким же образом для низшего культурного слоя правила, например, арифметики, без которых невозможно активная деятельность, оттесняются в "теневую" часть их переносимой осведомленности, когда ее "работающей" частью становятся предметные знания конкретной деятельности этих людей. На показанном примере мы видим, что развитие общественного сознания может происходить и посредством выведения переносимой части осведомленности в непереносимую часть, однако подобные эволюции претерпевают только те элементы осведомленности, которые относятся либо к сугубо персональной сфере, либо - к общеупотребительным элементам знания.
Завершив разговор о различных присущих общественному сознанию возможностях, нам следует попытаться каким-либо образом их классифицировать. Во-первых, нужно выделить ту форму конституции общественного сознания, когда оно возникает разумным образом ввиду преследования разумной поставленной цели. Нет нужды говорить, что лучшим примером подобным образом организованного общественного сознания оказывается наука и другие подобно ей организованные сферы - право, и, в какой-то мере идеология (религия, мифология). Второй формой конституции общественного сознания следует признать такие его площадки, которые образуются благодаря длительному синтезу межиндивидуальной коммуникации - например, народные традиции или "опыт практической деятельности". Третья форма конституции общественного сознания - это рациональные способы разумного оформления эмоций, агрессивности или вообще форм активности, представленный, в частности, современными стратегиями "активного маркетинга", а в прошлом - фанатической одержимостью участников крестовых походов, например.
Перед завершением в целом нашего разговора о проблеме общественного сознания нам следует остановиться на возможности характеризовать феномен общественного сознания признаком "состояние". Можем ли мы понимать осведомленность человека о событиях во внешнем мире и собственном теле как фиксированную, статичную конструкцию "состояния"? В какой мере потребности обращения сознания заставляют фиксировать имеющиеся представления, и в какой мере они требуют употребления особых усилий на свое поддержание и развитие? Так прямо поставленный подобный вопрос вряд ли предполагает, что на него существует ответ. Элементом переносимой части осведомленности может служить и знание условий непосредственного окружения, в частности, имен членов этого конкретного коллектива. С другой стороны, может потребоваться расшириться знания и общего порядка, например, если необходимо узнать новые правила правописания. Можно ли подобные формы расширения содержания переносимой части осведомленности понимать как "развитие общественного сознания"?
Скорее всего, все-таки развитием самого общественного сознания, а не его справочного багажа, следует признать его пополнение такими элементами осведомленности, которые меняют функционирование само собой осведомленности. Если некоторое общественное сознание меняет, например, правовые условия или правила грамматики, и эти изменения отражаются на его дееспособности, то в таком случае следует говорить о его развитии. Если происходит только лишь пополнение справочного багажа, то собственно общественное сознание и не меняется.
В результате можно сказать что, как мы не старались, мы не смогли найти такой условности общественного сознания, которая смогла отдельно сформировать феноменальную природу этой структуры действительности, не оказавшись при этом элементом, в свою очередь, и индивидуального сознания. Другое дело, найденная нами формализация коммуникативных связей индивидуальных сознаний в общественном сознании потребовала от нас ввести условность площадки общественного сознания, фиктивной среды, внутри которой индивидуальные сознания вступают в свое общественное взаимодействие.
Подобное положение заставляет нас подвергнуть некоторой коррекции наше первоначальное определение. У нас было:
Общественное сознание - это такая составляющая осведомленности о внешней среде и собственном теле, вычленяемая в каждой индивидуальной осведомленности, неотъемлемыми свойствами которой являются переносимость в смысле способности быть внушенной другому индивидууму и способность выражать перед индивидуумом его принадлежность к общественному действию, среде или порядку.
Благодаря общественному сознанию создаются присущие общественному коллективу отношения, например законопослушность или национальное и государственное самосознание, равно как и самоотождествление с определенным способом понимания.
Два данных положения, по результатам нашего анализа, мы расширяем посредством третьего:
Общественное сознание идентифицируется благодаря площадке общественного сознания - такой особой среде коммуникации, сам обязательный порядок построения и наполнения которой и определяет действительность этого общественного сознания.