У вас вопросы?
У нас ответы:) SamZan.net

опиумном свете и свой век Серебряный

Работа добавлена на сайт samzan.net: 2015-07-05

Поможем написать учебную работу

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Предоплата всего

от 25%

Подписываем

договор

Имя

Выберите тип работы:

Принимаю Политику конфиденциальности

Скидка 25% при заказе до 4.3.2025

ПОЭЗИЯ ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА

Русская литература отжила Золотой век, отжила в лунно-опиумном свете и свой век Серебряный. На смену гремел и наливался бронзой социализм. Было время, когда бронзовело всё вокруг: пряжки комиссаров казались восторженно-бронзовыми, московский ампир колол бронзой шпилей монолитное небо. И было наплевать, насколько всё это так на самом деле; оно казалось бронзовым, у той эпохи было бронзовое сердце машин и заводов. Затем пришло время расплавления, и большие бронзовые звезды были обрушены.

Дальше мягкие руки нежной интеллигенции развинтили великую бронзу и начались потерянные шатания «новой русской книги». Это было время бульона, повылезавших из щелей несносных графоманов, время блёклое. Усталые и постные, они строчили по-тараканьи быстро, меняли потёртые пиджаки на бутики и право телеэкранного пастырства. Появлялся и румянился коррумпированный литературный класс, проза обывателя воплощалась в подходящей ей услужливой пустотной литературе.

Но мы были иные, дышащие спёртым воздухом рухнувшей империи, и выхлопы её торжествующих подонков определяли наш выбор. Выбор был только один – вырваться по ту сторону свободы, внезапной и неуклюжей; «разорвать уровень», сказал бы осенний патриарх Эвола. Каждый из нас выбрал свой курс на обочину агрессивных. Ты и твои молодые псы посреди бетонных стен ежедневного, документального истерна.

В этой стране мы – тяжёлые росы незаконнорождённой страны – созрели поутру. Кто как, но каждый ушёл в свою войну с планетэр-идиотизмом навалившейся эпохи. Сглаженным новым ценностям по-своему отвечали волчьим, бескомпромиссно мужским поступком. Жест-манифестом, жесть-манифестом. Благородное освирипение, восхитительная ненависть – мы подняли это вверх, совершая разворот от того, что стало ценным, приятным и уютным классу ментальной буржуазии. Не было ничего жестокого, ничего чудовищного, чего не изведали бы наши жадные души.

Как звучала наша молодость? Один – гладиатор ринга – стирал себя и противников в неразличимое месиво. Воля к победе – воля к ничто. Другой – идеолог фашиствующих боевиков. Воля к власти – воля к террору. Третий – вооружённый налётчик, который имел свои планы на революцию. Воля к обречённости – воля к мятежу. У каждого была путеводная воля, и мы стали мюридами – теми, кто волит.

Этот круг герметичен, в нём нет случайных людей. Топливные баки политического экстремизма, разгораясь, мы диктовали волю переулкам и шли судьбами от противного этому порядку общей комфортабельной непритязательности. Метафашисты и консервативные революционеры никогда не поступаются

принципами и остаются лишними, а, значит, опасными бешеными зверьми.

Когда-то Маяковский зарядил бронзой своё время: «Мне не нужен ваш бог. Не нужно ваше искусство. Ваше искусство и ваша любовь». Сказав так, он породил Эру Бронзы, и так ли важно было, ответил ли хоть кто-нибудь, если сама история прогрохотала ему? Виселицей тридцатилетнего гения…

Мы говорили по-другому: нам нужен наш Бог, наша культура, наше искусство и наша любовь. Мы пришли заявить, что, вот, мы пришли. Кто поминает Бога как Оружие, тот утвердит меченосный, сабельный принцип. Он брезгливо отвергает сенсибельную литературу и искусство кружевных мечтаний – всё то, что было бы «человеческим, слишком человеческим». Не для того волей к пределу предтечи мостили себе ложе на иглах, чтобы сегодня Бог не был возвращён как протагонист №1 в этот роман. Таков наш джихад, и мы будем ожесточённо биться за Бога и ораторию лязгающего металла. – За право выстрелами доказать: Gott mit uns!

Бог – единственный герой, Бог – Единственный. Потому Господь Саваоф нетерпим и тоталитарен. Монотеизм – это всегда жестокость; она беспримесна, словно взята из пробирки, и специально вколота в нервы, револьверы и кулаки разъярённых мужчин. Предупреждаем о том, что под тяжестью наших молитв грядут те, кто способен дать бой и сгинуть. Духовная раса господ, любящих террор, ностальгирующих по концлагерным балладам. Фундаменталисты с сиянием просветлённых глаз палачей, оккультные всадники и жрецы Новейшего Халифата.

Мы первое жертвенное поколение, пришедшее ковать Железный век и воспеть ему могучую оду. Вращаться с огнемётами слов и действий, уподобившись дервишам-самоубийцам. Заколдовывать пространство высказывания, алхимической фразы, накликая войну и мистическое исступление – это opus таинственного Имама, к которому мы стремимся. Наш Имам – наш фюрер, наш сумрак – Султан. Наша земля – шорох лагерных ключей.

По случаю рождества Железного века воины бросают скупые цветы. К эфесам ятаганов привязываются розы, когда вселенная лоска отступает в зиму полуночи. Из этой зимы, из этого холода мерцают контуры отвердевшей фундаментальной онтологии. И где-то здесь в наших сапогах занимается утро чёрных тюрбанов. Это критический тео-реализм, книга беспощадности к либеральному миру и его обмельчавшему человечку. Железо и теология – вот, что нас интересует до ослепления. И мы стали исламистами в том возрасте, когда равновесно, жертвовать ли собой или изничтожить всё в радиусе одного экзистенциального взрыва.

Терзаемый бомбами и вербующийся в войска мёртвого полковника Каддафи, хоронящий своих братьев и сжигающий отработанную поэзию стариков некрофутурист, ты встаёшь под Сабли и Розы Ислама. К винтовке, молодой поэт-камикадзе, певец звукоточащего железа. Винтовки поют, ятаганы отвечают.

Только двое из нас считают себя поэтами, и, читая настоящий сборник, ты

почувствуешь это. Он рваный и резкий, разный и злой. Он такой же разный, как

публикации Хакима Бея. Остальные – хроникёры, инженеры крайней, преступной культурной террор-машины Ислама. Наши головы – квартиры янычар, мы сами по себе янычарская нация, присягнувшая демону Оттоманского Рейха на преданность.

Но каждую ночь, поднимаясь на молитву, и каждый день на баррикадах мы говорим о свежей, распускающей лепестки державе из блестящего сплава.

Говоря с нами, ты действуешь жестоко. Действуй с нами и повторяй про себя:

«Встань, ибо Твердь!»

Имам Геббельс,

Петроград, 2012

САЛМАН СЕВЕР

САЛМАН СЕВЕР – «ЧЕЛОВЕК И ЕГО ЯТАГАН»

Человек, у тебя есть роза и есть ятаган.

Ятаган – твоя ось и твоё продолжение.

Автономный Человек ятагана, в тебе работает ятаган, ятаган работает с тобой, ты работаешь с ним.

Автономный Человек единый делом и целью. Ты инструмент. Рука инструмент. Ятаган инструмент.

Святыни поест пустыня, а ты будешь стоять. Без страсти - в мечтах о соловье и розе.

Автономный Человек, опирающийся на ятаган. Центральное неподчинение.

Твой ятаган – твоя диалектика. Ответ, мнение, суд.

Ятаган – твоя автономия, Человек. Ты и ятаган – оба принципа действия.

Ятаган – центр, ты – тот, кто взял центр и сотворил из него ятаган, и вышел по ту сторону.

Вы вдвоём в ожидании. И вихрит, буря мчится...

Только вы вдвоём. Только ты один.

«Guerilla Metafisica»

К вам взываю, кровожадные псы Эдема,

Чьи морды струятся пурпуром

Взоров жестоких, клыков ненасытных

О, вы! Преданны аггелы Бога,

Исрафил вострубил и штандарты подняты.

Марсовых гончих рыщут дикие своры.

Други мои, к нам крадутся тревоги.

Бессмертие близко, звучит громобоем

Долг - воевать, иное и невозможно.

Икары пучин! Путь разметят собаки.

Увлажните нам грунт.

Мы космос засеем собою.

В той битве конца, в мясорубке

Мы станем чисты

И девственны станем.

Подобно рубинам, из пожара изъятым,

Этим ранам суровым.

Голым, зияющим ранам.

Как пепел в ногах Командора,

Годный пасть прахом...

Флаги да разовьются

Двадцать пять требований

Дубль, скомкавший камеру

Мы объявляем дизлексию современности

Нулевая лояльность

И каменная устойчивость

Отметая метанарратив эпохи

И скольжение вдоль и вниз по ризоме

Нам нужна стойкость опор, о костыли мученичества

Держись мёртвой линии, мой мальчик!

Дождись мёртвой линии.

Второй взрыв будет ещё менее неожиданным.

Насекомое ночью

на исповедь

начистоту, но как бы исподволь

вдоль воловьих ноздрей

возбуждённых клещей

вшей

насекомое ночи множится тысячью таких насекомых

восхищённо сгущение

наваждение

скорбное мщение

ляпис-лазурь и раскол

сновало меж вороватых пращей

римских прыщей

мхов и шипов

существо

в гуще ожога

смоге плащей

с чувством благодарности за пейзаж которому приказали: замри -

оно стало злым и прохладным

миракли

спонтанная виселица

резаки

кусты

зелень в смегме серого

увидят ослепшим

когда радиолы смолкнут

кто щурится будет в глазницы депо? -

тот кто пить заведёт на ручей

кормитель людей

Христос-скорпион

Торквемада-пион...

Час Меркурия

Каннибализм отцов-основателей

Гинекократы революций

Возраст и смерть в полдень

Он могущественный чёрт

Размыкает ларцы энергетик

Вихрит день в полдень

На краю кто стоит – видит

Шипит и плавится полдень

В озимые воды стекает солнце

Из огненных ванн алая дева -

Венера в ядерный полдень!

Мчит буран Гермес-воин

Мой Меркурий…

Le Turban Noir

В эту ночь ты посетишь наше собранье

Переступишь порог в золотом колпаке

Мы сдёрнем его, водрузим чёрный тюрбан

Корону царей, мастеров, принцев

В ту ночь, когда ты станешь одним из нас

Тебя слёзы умоют, изойдёт кровью сердце

Уподобишься безумной пчеле

Что летит пировать на цветочный пожар

Когда ты очнёшься, нас рядом не встретишь

Мы стали пеплом сухим в кубках ашиков

Пока ты тонул в океане, неубиенный

Нас пепелила горечь твоей жажды.

Он так сказал

Он замок отпирает

и входит

пламя свечное

Кто вошёл

восклицает:

"Аллах!"

Дабы пали

рыдая

сидящие в доме

Важный ключ

медоносный -

в дверях...

Поутру проснувшись

Занялось зарёю небо

Вот и дикая звезда всходит

Стонут вепри...

Бытовдыхание. Клаустрофобия

Найдены

пойманы

обнаружены

схвачены

Спеленаты в чистые скатерти

у дверей, у самой у паперти

Злачные

хищные

жвачные

ящеры

Неприютного долу

тощие падчерицы...

Формуляры нашего суицида

Двигайся в холода

Смерть-к-Полюсу

Проявляй стойкость

Это путешествие к хозяину нашему...

Обори мир желаний

Истреби тело

Проявляй безучастность

Это путешествие к хозяину нашему...

Упраздни яства

Придут вепри голода

Проявляй волю

Это путешествие к хозяину нашему...

Лиши себя сна

На пустырях разума

Проявляй силу

Это путешествие к хозяину нашему...

Всё прекрати

Отвергни и жди

Хозяина нашего

Будь обречён...

Шахидам будущих терзаний

Или

Нож

В бок

Или

Вдруг -

Бог...

Предельный враг

Роем могилы

Осредь гибельных мест

Изойдём в них

Отзвуки месс

Ржали кобылы

У гостей семерых

Не по нам крест -

Нам удел – шест

Во грехе стыл

Мои струпья – мех

Уходя, уходил

Тихо предал всех…

Прометей Обратившийся

Хороните живей, в гроб давите

уминайте бока, лярвы, гните

щелочами члены млады

изведите

Оботрите меня кислотой, окропите

Я - вольфрамовых солнц

раскалённые

нити!

Полнощные

Не забывай

томный шорох луны

Заунывную сагу

моря

Как на гребне

ртутном волны

Нас язвило

свирепое горе

Исход тайного доброжелателя

Вижу, там – на заре

Переедет меня трамвай,

Тесей.

И страшный кто-то –

Минотавр! –

Ляжет в мою постель...

Интерлюдия в красных тонах

стоит ли

щелчка

ужаленное

движение?

хор и

жгучий

шершень

финала.

когда

внезапные очи

выпорхнут

и печи

камеры свои

обнажат,

ставнями харкая.

сутулюсь, –

этому

пороху

навстречу.

звучит

секундная

интерлюдия

увечные

двери проёмов

вторят

сиплы.

и вот…

я вступаю

в тайный двор

с канонадами

кашлем

качельным

войны.

огненные

вьюнки

утром

приторны.

хрупкая бухнет

кость

копчёным углём

умоляю,

чистая девочка,

тёплому салу

оду сложи,

мясным лавкам,

стерегущим их

крылатым церберам.

всей нашей

грустной

коде

на утихание

ведь это - мои следы.

и всё-таки, как

мучителен

желудочный

тракт!

жар...

осушил –

и порами

впитываю

священного

олова

яд

к жерлу вулкана припал

с водопьющими

железными

птицами...

бурый понедельник,

крещение

сумрачный день распят.

окунает

Господь

в маринад…

в кипячёного

августа

Ад.

Элегия в синих тонах

Увядала

Весна –

Становилась

Тесна

В лучах

Золота.

Пробудились

Тела,

Осязали

Себя

Жнецы

Голода.

Колосились

Дотла

Ледяные

Хлеба –

Быть им

Солодом…

Наливали

Вина,

Одурманив

Сполна

Сизым

Холодом.

Повязала

Сестра

Два тугие

Узла:

Руки

Колоты.

То –

Врагиня-змея,

Мать-сырая

Земля

Злая

Смолоду.

Заклевала

Жена.

Уморила,

Стужа

Белым

Вороном.

И украдкою

Шла,

Накипая

Слеза

Горлом-

Воротом.

И красивая

Мгла

Извивалась

Юна

Лесом-

Городом

Тьма да зима

Голубая игла

Опознали

Тебя

Тихим

Шёпотом!

Дай

Повешусь-ка

Чтоб к тебе

Навсегда

Мёртвым

Коробом…

In memoriam

Тошнота. Слепой вечер

Черепки густой памяти

Вязкий немытый поток

Кочегар. Труд чёрен, вечен

В мнемотическом пламени

Жир истапливать в сок...

Alquimia Nuclear

Высокий Господин

С белым лицом

Радиоактивным пальцем,

Налитым свинцом

Хватает меня зашиворот,

Тянет меня навыворот.

Третий из четырёх,

Четвёртый из пяти.

Свадебный шатёр,

Горнее озеро,

Блеск Авроры...

Ноктюрналь

Нам

Нечего больше сказать

Друг другу

Труп - трупу

Брильянтовая ночь

Скажет за нас...

Тропами стихий

Очутившимся в смерче экстаза не до бриза спокойствия

Утонувшим в тайфуне не до штиля беззвучия

Сгоревшим в гнозисе не до прохлады невежества

Пусть это станет твоим убеждением

Потому что суфизм - самосожжение в пламени

Воля к смерти, путь бесстрашия

Наука суфиев не нуждается в защите, когда огонь подступает

Доказательства - не для сгоревшего...

Marg-e kofir (Посвящение движению «Талибан»)

"Посвящение движению Талибан"

Бародар!

Тюрбан

Талибан

Зиндабад!

Кандагар

Гуристан

Бамиан

Зиндабад!

Пешавар

Героин

Деобанд

Зиндабад!

Рахбар

Омар

Кошмар

Лашкар

Мулла

Омар

Аллах

Акбар!

Зиндабад!

Эфемеры

"Благоухает

Старый цветок

В доме Шейха..."

***

"Господи, спаси меня

Ради тех,

Кто спасся чрез меня"

***

"Помню вечерний трамвай,

Как он завернул за угол.

В миг кабину объял

Всполох пунцовой зари..."

***

"Я остановился вдохнуть сирень

Пышные гроздья она опускала

К "Англетерру"

Где вешался русский поэт

Холодным декабрьским утром"

***

"Лиловый закат рухнул на город

В немоте я застыл у окна:

"Птенцы, птенцы..."

Духота невыносимая, желчный жолтый воздух"

***

"Я строил свой дом долго и честно,

Валял в белой пене.

Поселил в доме невесту,

Целовал ей колени..."

ИГОРЬ МОЛОТОВ

Заговор синего имама

Психоз. Эпизод 2

Хрипело вырывалось из глотки
Арабской свинцовой вязью
Плевками обезумевших халифов
Мразью
На переломах 42-года
Безупречной продажи мяса
Пикапами форменного предательства
Ряса
Или мантия вся в крови
"Я не могу больше дышать
Армогеддон рушит мои ребра"
Блядь!
Опять, повторял Полковник
Вдыхая жаркий ветер пустыни.

Итак. Эпизод 3

Джихадом. Войной против всех
Напалмом. Разрушен апрель
Джихадом и адом потех
Напалмом гремит эхом "бель"

...

Винтовкой. Мои сновиденья
Листовкой. Мои мысли стерты
Винтовками - жрут виденья
Листовкой убивают упертых

...

Транзисторы. Бредят войною.
Войною.Я вижу виденья
Можешь ли ты говорить тому строю
Что воюют в моих сновиденьях?...

Предчувствие Гражданской войны (эпизод 3)

Зубами плюется смеется декабрь
Треск вой трансформаторов раннего утра
На мины шипы напоролся корабль
Теперь Капиталом звучит Камасутра.

Червивые швы полутемных туннелей
Метро. Электричка. Аптека. Фонарь
Полки настоящих - дивизии Берий
Блюет проститутка. Аптека и гарь.

И площади сыры, хрипят мостовые
А там где Володя не видел цветов
Играют в блэк-джек на телах постовые
Воняет гниеньем кровавых бинтов.

Знакомые лица разбиты кастетом
Разбитый фонарь. Темнота. Мостовые
Мы как-то немеем под звуки кларнета
Играют в блэк-джек на телах постовые.

Мир позади

Внутри словно гвоздями
В тебе - как-бы мирами
Чеканят - шаги. В Иране
Чеканят -твой мир клинками

Не слышно уже не важно
Не слышно закрашен краской
Твой мир. И не так напрасно
Твой мир выбирает красный

Гляжу замеряю шагом
Гляжу притворяясь Богом
Гроздь "Эфок" для тебя много
Без них - все же так плохо

Твой мир вырывает солнце
Твой мир пожирает землю
Твой мир отторгает солнце
Твой мир покидает землю.

Мир позади.

Трансформация

Изобилий протонов-чешуек - так модно
Реакторный сон - рокабили рептилий
Пробуждает во мне - кровью смазан, голодный
Хрипит некробогом в урановых лильях.

Когда ваши сны потеряют порядок
Усмотришь ты в зеркале лики Себека
Был тут приговор - и слишком он мягок
Для тех что когда-то звали "человеком"

Так выли шаманы - я слышал, гортанный
И видел я в чертогах старые митры
У пульта реактора в мантии драной
В шерсти, перс читает чуть слышно молитвы

Повсюду вода, саркофаги, могильник
Лязг медных катушек сменяет свинцовый
Свет вспыхнул - лицо с чешуей, крокодилье
Глядит сквозь пространство в сутане лиловой.

Святы пустотами

Войны. Колонны с севера
Север молчит. Кинжалами
Флаги горят-рвутся алые
Ворон издох словом "невера"

Пляски. Костров. Прелюдия
Исчерпал свой исход протоподлости
В дыму безразличий орудия.
Ржавых людских подробностей -

Шинельно - бессильные возгласы.
Алхимик набит дробью золота
В полосках асфальтной промозглости.
Где грохот тяжелого молота.

Север молчит. Дни сменяются
Нам всем поменяли локации
Война блюет кровью, рождается
Я слышу хрипят матом рации.

Колонны в кольце. Право выбора.
Сверхновый бросок ваших слабостей
И от Ашхабада - до Выборга
От выстрела в спину, до радостей.

Север молчит. Ятаганами
Растерзано. Звездочки.. Звания...
Сквозь пустоты сверкаем мы ранами
Мы в восторге. Пустует сознание.

Сны о Абиссинии

Хороших ятаганов - сталь Дамаска
Веселых итальяно - в черной форме
Потертая песком у Дуче каска
В руках "Фашисто пополод информе"

Как влажен ветер -и янтарен на закате
Штандарты белые - кровавы фески
Ты видел в Африке такое,
Чтоб на песках - Да Винче фрески?

Веселость ятаганов - дуче молод
Веселые османы - в черной форме
Томимы львиностью - военный голод
В руках "Фашисто пополод информе"

Путь вечной пилы

Повсюду дым, бензин, электропилы
Картины живости безукоризненного рабства
Слишком законные дороги боли
Слишком надменные чужие взгляды
Рог изобилия иссяк
Иссякли роли
Седеют бороды в остатках яда.

Немеют глотки, улицы и фильмы
Конец эфира был не так и важен
Они молчат
Молчат и те, в рубильне
Струится кровь из освященных скважин.

Я глажу Томпсон, как лицо невесты
Я знаю то, о чем не знаешь ты.
Щедроты мира уже кончились
Нет места
Зато ты слышишь, я уверен, вой пилы.

Процесс идет, хрипит некрореактор
Сквозь пар эфира видишь ты лицо?
Лицо виновного Христа
Железный фактор?
Весь мир забит, струна спешит в кольцо.

Не в этом суть, все снова повториться
Как прежде я в костюме и сигарой
Стихом как скальпелем
Вскрывая лица
И прочь из мира вашего, со львом Тогаро.

Хрипят реакторы в песках-венах Востока
Я слышу гул - его не слышишь ты.
Джихад османов
Ятаганы рока...
Спасенье? Нет. Обрушены мосты.

Венец колючей проволоки – модно

В опасности опасность этой ночи
Движенье карабинов превосходно
Венец колючей проволоки
Хочет
Венец колючей проволоки - модно.

Сапог скрипит по свастике ковра
Гремит органно танковый Чайковский
Чуть мутно светит на окошке
Бра
Стоим актерами некромассовки.

Застали сталью - гарью футуризма
Гвоздеслогами здесь, стихометаллом
Манекеном валимся как
Атавизмом
Де Ануцио, другим, солдатам Сало.

Некрофутуризм - без приставок "нео"
Квазифашизмо без приставок "если"
Я лучше сплюну кровью там
И на родео
Сыграет мне воскресший Пресли.

И слово штык меняю я на ятаган
Коробит слух лязг банковских машин
Элис, бери его
А я наган
Идем туда где разливают джин.

В опасности опасность этой ночи
Движенье карабинов превосходно
Венец колючей проволоки
Хочет
Венец колючей проволоки - модно.

Некропоэзия (суть)

Разошлись по колыбелям психолиры
Мертвых ангелов тела баюкать, дальше
В шипении последнего эфира
Со звуками органа, полны фальши.

В доме доктора полно старых протезов
Вместо глаз его - натянуты веревки
На которых с дробью от обрезов
Ваши души так висят не ловко.

К мертвым я иду, а не живым.

Кошки Скорцени

Блюю на лица им стихастыми гвоздями
Мой слог - винтовки, мой буквы - боль
Чеканю шаг по комнате ночами
Некрописатель от фашизма, моя роль.

Vexilla Regis Prodeunt Inferni

Виски с кокаином, доктора- некропилоты
Знамена свернуты, разбиты черепа
На сотбисе, где покупают резво лоты,
Стихов что расчертила лапа мертвеца.

Vexilla
Regis
Prodeun
Inferni

Кошки Скорцени поют о любви.....

Снегоржавости (в подробностях)

Ржавь снежится кровью на стены
Различия спектрального листа
И только в вены
Железом в вены
Незрело повалившись на места
И да и нет
Года уходят вереницей патронташа
Расстрельные списки в столе Бога
Опоясанного бандажом
В блиндаже где ели мертвечину
Каннибалы переодетые в архангелов
Прикрытые овчиной
Овечье-волчьего пастбища стен
(там вы помните избыток вен)
Накреняли ржавость ложками
Прическами
Как в аду у некроэлвиса
При зачатии нового времени
Вырываясь из собственного желудка
Как проститутку
Целуя в пьяные губы
Свою взрезанную судьбу
Резьбу стен
Я разменял на эти подробности
Был повешен на веревках вен
Там где ржавью снежится небо
Патронташами в несколько смен.

Заражение

Ночь на лужах скалится
Незнакомыми черными лицами
Вспыхивая неживыми взглядами
Птицами
Оставляя грязную рябь
И говорят с тобой...
С тобой...С тобой....Что-скоро случится
Ночь фонарь больница
Ты делаешь грязную работу
И говоришь с лужами
Рвоту
Стирая с пыльных сапогов
Белоснежным шелком
Но богов
Больше нет, а в лужах твое отражение.
Скалится черными лицами
В городе уже заражение.
Завалены улицы птицами.

Пулеметное долголетие

Собери мне гербарии смерти
Пулеметного долголетия
пусть столетия
Врываются со мной в некромир
Глядя глазами-открытками
Действовать и под пытками
Смиренно припадая к амвону
Колючей проволоки и жертвенные камни
Дома
Не примут больше меня
Обратно из прогоревших лесов
Оставленных без боя и воя
По следам обезумевших псов
Заменяя собой все чужое
Одни гильзы
Одни слезы
Один смех
Может это и грех
Я сжимаю холодные пыльные руки
Человеческой отвратительности
Весь твой мир в глазах суки
В твоих подворотнях мнительности.

Петли, двери, числа

Мы все шагаем в петли честности
Возникаем в натюрмортах монотонных улиц
В кинолентах Рейми и Кустуриц
Расползаемся иконами известности

Нескончаемых поэм альтернатива
Жирных линий проржавевшее искусство
Сквозь прицелы эти возникают чувства
Что путч не ярче, чем бокалы пива

Переполнены телами тюрьмы- улиц
Как когорты. Кригс-шакаклы местности
Горят бобины Рейми и Кустуриц
Где мы болтались на веревках честности

. . .

Симфония оконченного смысла
Хрустят под сапогами грампластинки
Скрывают взгляд очками, в руках финки
И вместо жизни монолог и числа.

Кали-Юга. Завершение

Конца звериной Кали-Юги,
Чтоб насладиться в полной мере
В слоновьих тушах греют вьюгу
Эоны дохлости. И звери.

Югенд. Солнце. Рваными рядами
Звезды. Как столбы вдоль цитадели
Мертвыми. И сверкают кандалами
Причудливо условностями цели.

Спроси Ковалли о инцестах,
Как фаршируют в серп и молот,
Корзины касками протестов.
Инцестный протестантский голод.

Ты все услышал, даже больше
Строго. Острижены лужайки сновидений.
Все слаще боль теперь, и дольше
Чем у вождей шлейф убеждений.

Эоны дохлости. И звери.
В слоновьих тушах греют вьюгу
Чтоб насладиться в полной мере,
Конца звериной Кали-Юги.

Раз-два озверение

Какая разница – ведь все свершилось
Луна уже затмила солнце
Ведь небо снова провалилось
Лишь в этом мире … Мы – низложны…

Где был тот мир что мы узрели
Где звезды вместо проводов
Смотри , смотри мы позверели
Средь толщи безразмерных льдов

Все мы и в правду стерлись в вечность
И растворились в тишине
Теперь окупится беспечность
В холодном ледяном огне..

Когда то звери были в чащах
Теперь же мы вместо зверей
В кровавых и разбитых пастях
Осколки наших кораблей

Я делаю шаг..
Не оборачиваюсь..
Продолжаем движение…

Раз-два покаяние! Раз-два озверение..

Вседозволено-преступное

Вседозволено-преступное рвется парадигмами наружу
Девочками-ножами пробираются по миру
Сидами Вишезами и Чарли Мэнсонами
Образуются накрепко в сердце
Свастички налипают на посеревшие руки
И от скуки
Стучат барабанами револьверы
Как какие-то мэры
Какого-нибудь Нью-Йорка
(самодельная психоз сборка)
Самоподрывают себя на Манхеттене
Где диско-дахау сетами
Вдохновляют на чернофлаговый марш
Хоть и наверное ваш
Криптофюрер оценит тотальное восхищение
Девочками-ножами, черно-белыми куколками
Флиртующих глазок блик отмщения
Это так напоследок
Рваные кудри и вены деточек-крейзи
Рассыпанных по тротуарами и бульварам
Тут даром
Раздавали костюмы клоунов
Режуще-дробильной суеты
А мечты
Были только убивать
Опять
Бежать
Снять
В вседозволено-преступном озверении.

Витухновской

Теперь видно многое...
Как улыбки спадали вниз
Какофония несмелых призраков
Как ненужный тому свету приз
Пулеметных очередей
Минного порога отрешения
Значит поражение...
Того, да этого
Алины лица вечная печаль
Плата за встречу с молохом.
А жаль....
Что захлебнулась Барбаросса
Раскаленными печами
И ночами
Я думал о тебе как всегда
На небе РА, и снова РА
И может тихо, взорвалась на небе новая звезда
И тогда
Мы путались в веренице слов
Плевались самодельными гранатами
Среди мира безжизненных снов...
Рассыпались песком и агатами
Алина...
Стоп!

Помню

Я буду. Я помню. Я знаю.
Гремят не прерываясь чужие голоса
Заблудшие в собственном микрокосме
Застывшие на переломах улиц
Забывшие собственных хозяев
Повешенных когда-то на фонарях славы
В апогее безымянной драмы
Известных нескольких маршей
Бездарно выведенных судебных шаржей
И прочего крутого Абсолюта
И как когда-то опричник Малюта
Сдирал шкуры с таких же как я....
Я буду. Я помню. Я знаю.
Что наступит когда-то весело время
И не понадобятся более слова
Как тогда
Гремевшие с фонарей славы
Не хватило в этих мисках отравы
Вот и живем
Я буду. Я помню. Я знаю.
Дорогами боли - остаточность рая.

Все как и раньше

Дверь растворилась в сумерках дня.
Закрытые новые дали слились.
В нетронутый ужин, на столе у огня,
О мир кульминаций в нейтральную высь!

Нейтральные земли обильных пустот,
Незримую совесть того чего нет
Паршивой сигары - эдемовый сорт,
Стилеты эффектно пронзают скелет.

В лучах независимый лик потаскух.
Воздержаний холодный привет на тот свет,
Тарелки-бордели преисполнены мух,
Разбитые губы - разбивает стилет.

Здесь багряным лучом утро режет ночь,
В кроватях их пустошь чужих одеял.
Одевая очки, под цилиндр и прочь
В карманах стилет и купюры, что смял.

Алиночка, помню и Вас и ее,
Так милы лица эти в чистоте синевы..
На картонной тверской, там где нищий умрет
Вам снятся теперь бесполезные сны.

Вы так прекрасны в дыму сигарет
Как сладок сейчас удовольствия стон
Плоть живота разрушает стилет
И снится потом бесполезный ваш сон.

Они

Все распухло преображением
Стенаньем евнухов по кругу.
Как зикр ушедших, в поражение
Но не поддавшихся тогда испугу.

Как раненые птицы по окошкам,
Их мысли светлы, как тотальны взоры...
Подруги их - взбесившиеся кошки
Оставят на спине мистерии узоры.

Не люди они вовсе, и не слышно
Как бродят по холмам весенним
Что хотели, то увы не вышло.
И не стало это им спасеньем.

Где-то шепот, перебиранье четок
На белых простынях их пусто...
В моих руках измятых куча "соток"
Как все мертво. Какие еще чувства?

Шумит гроза, подавлен я, и может
Увижу их когда-нибудь во сне.
Цветов им, сомневаюсь, не возложат...
Ведь в этом мире нету их нигде.

Черная зима. Конец ли?

Стало быть новое время
Завязло на зубах старого
Стало быть древнее племя
Лишь сильно мотивацией
Несущее тяжкое бремя
Застыть в ядерных обломках
Разбомбленной локации
Как мило вырывается пламя
Из башен реактора
В небе разорвано знамя
Рериховской мутации...
Здесь видно и мне и тебе и нам
Что кончилось солнце вовсе
В пустыни трупы - 90-то лам
Чернеющий крест, коптский
Хоть жарко тут, но все же холодает
Мы помним тех, чья здесь вина
И Снег чернеет, нет он не растает
На пороге мира - черная Зима.

Руины

Таллин в руинах, Сталин.
Настанет Железный танец
Таллин в руинах станет
Сталью каленной ранит
Таллин в руинах манит
Тебя своим чуждым миром
Настанет тот день и Сталин
Пробежит по стране сатиром
Развалин добей картечью
Немые признаки речи
Когда-то он и настанет
Твой невесомый Сталин.
Мерцают ночные тени
Холодный поток сновидений
И он когда-то восстанет
В руинах железных Таллин….

Ремингтон

Чудесное утро кровавых забав
Трактир уже слышит новый рингтон
Смотрю я на солнце, я все таки прав…
Поет акапеллу стальной ремингтон.

Вдыхая из старых сосудов пары
Задаю драм-машине траурный марш
Все, уже хватит, из этой дыры
Стоит наделать остаточный фарш

Где гуру, вожди, болота и грязь
Там вот и сердцу спокойнее будет
В лике лжепастора вижу я мразь
Мордою в пол и никто не осудит

Напрасно я ждал изменений процесса
Здесь видимо нет и не будет его
Прикрывши звериные морды прогрессом
Маскировав убежденно святостью – зло.

Избыточный вечер постылых забав
Грозно гремит сверхновый рингтон
Смотрю в ваши лица, я все таки прав!
Поет акапеллу родной ремингтон.

Себялюбие

Вот как то так сомкнулось время
Страницей апокрифической мертвой историей
Затертыми психонавтами безмерного эго
И все в себя
Неизменно
Неизбежно
Расслоились в погремушки поэзии
И претензии
Всех тех оставшихся
в вырезанном послесловии
Да… Условия…
Уже нам не годны
И не модно
Прошедшего шуршание листьями
Сломлен, и устал, и жалок
Смотрю одичало на новые трансформации мизантропии
В себялюбие.
Вот как то так…

Конец Эона

Немногим придет в голову
Раствориться в северном сиянии
Новой Швабии
В безумии холодного космоса
Безымянных пустынь Ирэма
Под сказки старого Брэма
В безымянном Хаосе
Ледяного плато Лэнг
В башнях Неведомого Кадафа
Каменных стен
Начинаний молодой звезды
Как вместе по ней
Не жди
На трещинах нет слез
Грез и печали
На стали верной бронемашины
Игривы слова их старых амбиций
Где птицы
Рвут куски мяса на лицах
Полиций кровавых противостояний
Зданий Мирового Террора
И сора мертвых философий
И такого вздора
Принимаю морфей
Что бы уже не видеть. Никогда.
Как приблизится, сквозь бронь Эона
Кроваво-красная звезда.

Утро

Решением перерезанных стен
Ответственностью на всех иных
Раненых и безоружных
Блюю напалмом на роскошь вен
На глазах не людей, не нужных
Как чертовы колеса в брошенных пашнях
Как цветы на могиле, рояли в башнях
Им нету памяти вовсе
Вспомнить твое лицо
Лишь кольцо
Когда то утраченное
Поворачивает веретено сансары
И стары, беззубы ее аргументы
И сантименты тут никому не нужны
Это последний бастион иллюзий
Оранжевыми пятнами контузий
Последнего взвода безобразно утраченных
Дорогих моих друзей

Насилие и жажда

Качаются обрывки вашего Ничто
Радужными нитями
Последних дел
Триумфального восшествия
В другое измерение
Как непорочное стремление
Оставить тех кто слаб и жалок
На гранитной пустоши армейских плацев
На фантастических вездеходах
Обещанных патронами дотаций
Прибавкой к зарплате
Кирками и лопатами
А также спецпутевками в миры
Разбитыми на сады камней
Но о ней
все мои мысли
Живут своей грешной жизнью
Как выстрел
Всепоглощающей жажды насилия.

Токсичный апокриф

Неслышно двигается в пустом зале
Где собирались безумные гости
Терпеливо смотрели
Валяются кости
Глазами смеялись в изношенных лицах
В петлицы
Черные розы сарказмы
Миллионы рваных шинелей
Оргазмов
Старого Мира пред Новым Богом
Порогом
Грядущих звездных войн
Оплачиваемых МОССАДом
А за Адом
Уже расцветают цветы
Не ты…
Не ты, обернешься нашим спасителем
Видели
Перегружая свое на чужого
Глотая зловонье токсичного смога.

И не остановить

Бинтом очередей на тот свет
Свирепыми лицами перерождений
И сжимая «Берету» залогом побед
Основой тотальных своих убеждений.

Разрезаны мира былые границы
Подвальных собраний отверженных форм
На небе летают, и вовсе не птицы
Уродливы морды… Надвигается шторм….

Есть пара пара обрезов, валяются вилы,
Коробка неполная старых сигар
И значит, наверное, есть пока силы
Превратить в баррикаду, заброшенный бар.

И партия в покер на дубовых панелях
Смешные этюды кровавого дня
Из прорезей масок, и серых шинелей
Что сжирает немыслимо пламя огня…

Наступает эпоха.

В память Вечного Юга

Мы положили их там триста тысяч.
На вечном Юге северных собак.
Ты выиграл Грант, но ты не победитель,
Война не кончилась и воцариться мрак.

Мы положили их там триста тысяч.
Коньены наполнив их кровью сухие,
Не сдержать им Юг теперь! Отныне
Ты видишь Север, кони мчат лихие?

Мы положили их там триста тысяч.
И реет флаг над трупами, конфедератов.
На фонаре стальном у дяди Бена
Мы вздернем вас, рабов-дегенератов!

Повержен север, и наступает мгла,
Уж не с трибуны ему кольтом тычить.
Хоть жалко что не миллион, но мы
Положили их там триста тысяч!

Тварь на пороге

Здесь продолжают холокост
Здесь виден дым и радость смерти
Стоят в «зеленке», триумфальный пост,
Вы партбилеты лучше сверьте…

Там жерла Ада, духовок духота
Там разливается свинец по венам
Идут в Ничто безликие стада
Разоблачаясь пулями на стенах

Как верные айнзац-команды
Вливали смертью нужные ходы
Их нету, вместо них здесь банды,
В наколках захмелевшие коты

Здесь новая система обобщений
Там радостное время поражений
И вместо лагерей тут пашни
Здесь обветшали и безлюдны башни

Последнего солдата измерений
Толчки земли, проснулся Древний Царь
Здесь радостное время поражений
И звуки… На пороге – Тварь…

Странное восхождение нового мира
Никто не заметил
Никто не опознал
Рассыпался древний идол в камни
Предсказаний
Страданий
Тысяч демонов Султаната
Маршами в никуда
Подыхает вот так вот душа
Разными видами поражений
И сражений
Кровавые разводы на моем сердце.
Полевая окопная любовь...

В пасти безумия

Я читаю ужасные строки
Здесь мертвы , проклятий не счесть
Тысяча убийц и мрачный Рокки
Их лежит печать здесь словом месть.

Мириады замков, копыт стуки
Червивых лиц холодный тот оскал
Вы помирайте от себя, от скуки
Я же вновь готов идти на карнавал

Веселый блеск железа как апокриф
Смертельных жезлов новых королей
На улицах безлюдных, пустых, мокрых
А ты ступай как знаешь, но смелей.

Переложи всю тяжесть покаяний
На плечи тех кто ждет не весть чего
Нам хватит запрещенных и не очень знаний
Винтовкой попирая плоть того

Кто долго говорил нам о триумфе
Смеясь над нами где ни будь в дворцах
На баррикадах, революциях и бунтах
На искореженных восходами бойцах.

Я читаю, ужасно милы эти строки
Смотрю я в далекую темную даль
Тысяча зверств и хохочет Рокки
Попирая винтовкой виновный Грааль….

Гаррота времени

Мы не увидим как кончится время
Заняты мы иными делами
Миллионам других не вынести время
Их заколотят кривыми штыками

Многие будут болтаться в веревках
Многим удел с гарротой на шеи
Что запрокинута дерзко и ловко
Киллерами Гипербореи.

Космическим страхом и вечной любовью
Весельем и зверством последнего дня
Мы продолжаем, и словом, и кровью
Возводить квазисолнце и сгустков огня.

Мне снилась сегодня что мы проиграли
Как будто всех нас увели на расстрел
Но на лицах нет слез, и они не страдали
Слыша грохот - рухнувших тел.

По тротуарам обрывки листовок
Спутаны струны как дикие змеи
Что запрокинуты дерзко и ловко
Киллерами Гипербореи.

Вероятнее концлагерь

Здесь невежество и страх
И топчут лица
Открытий нервная печать
Чужих амбиций
Столицей хмурой и не нашей
Я встречаю
Апостол Мира своего
Не разделяю
А ваших самых аргументов безобразный
Безумных улиц, здесь следы кровавы
И вперемешку с агитацией тут пули
Не добытой на траншеях славы
Я вижу вас всех и тебя
За мраком окон
Тут я смотрю как рушится виденья
Как усташа сбривает длинный локон
Как символ отрешения.
Впервые. Смотри на нас
Мы почти святые
Как словом обернется выстрел
И как Султан пойдет в столицу шагом быстрым.
Здесь топчут лица сапогами всеамбиций
Не то концлагерь тут, не то больница….

Конкистадор

Я рву ваши паруса страха
Растворяюсь в лозунгах эвтаназии
Разного рода приказами
И проказами
Патологических душ
Чушь
Я иду на Север
Я опровергну самого себя
И огня
Нет никогда мало
Траурный день да обрушится смертью
Круговертью
Позывных всех тонувших
Раненых и живых
Лживых
Рук слов и глаз
И не мой это класс
Не мои эти были боевики что в окопах
Галлюциногенных улиц
Говорят о революции
Конституцией
Я им ей не подчиняюсь
И поверь не слышу
Бывший
Но искренне ваш, хоть стреляй
Красно-коричневый негодяй.

Логика ветхого мира

Вечное время для избитых фраз
Колесницами ада далеко за полюс
Приближаю сильнее, и уже из нас
Колотится сердце прыгая то взад то вперед
То вернет круговорот вспять
Когда услышан будет
Радостный вопль о том
Что свершилось в закоулках хаоса
И не зная что будет потом
Поднялись преисполнены пафоса
В ветхие катакомбы
Где гулял лишь ветер и наполнял мрак
Отрешенно смотрю я
На производственный брак
Старого автомата
Осмысленно внимаю завыванью зверья
Что же с этого будет?
Здесь забита семья
Там босоногий мальчишка
Прибитый гвоздями к двери
И не ври,
И не ври мне о том что так надо
Когда первый раз я стою и смотрю
Что какая была отрада
Когда мы прикладом забили семью…

Инициация шакала

(Посвящается Карлосу Ильичу Рамирезу)

Попадая в неровные обрезки времени
С килограммами некровзрывчатки
Аятоллой ихних осмеянных грез
Ты их сможешь приблизить?
Ты их сможешь найти среди звезд?
Опрокинута ваша история
Взята на абордаж антикультуры
Абсолютных мотивов разврата
Триста смертей в подземном ужасе
Невозврата.
Звериных амбиций грядущего шторма
Кровавых чепчиков и сметенных столбов…
Бесспорно,
Ты приблизишь ее рыком шакала
Поправляя изломы черного берета
Безумие… В головах… На листовках…
И «Беретта»…
Все сильнее сжимаешь ее как посох
Рвешь изломы последнего часа
Завершается эра другая
Не услышать это из НАСА
Некровзрывчатка в лапах шакала
Сотни проклятий для большинства -
Грозные рыки из тронного зала.

Агонизирующая Криптоимперия

Шум мегафона, метание пламени
Жерла и кратеры вместо домов
Я поднимаюсь, в крови, со знаменем
Сквозь вереницу электростолбов.

Опаленные лица, отсутствуют руки
Гнев Азагтота им уже не унять
Флейт искореженных нервные звуки
Здесь только трупы и можно обнять…

Водородные праздники греют огнями
Расчищены улицы от метастаз
Я заворожен свирепыми днями
Я получаю последний приказ

Обломки гранита и ржавые балки
Бесчестных амбиций слепой приговор
Поджигая сигару от зажигалки
Сжимаю покрепче железный топор

Воздвигнуть имперью на трауре мира
Где жерла и кратеры вместо домов
На переломе всех линий пунктира
Сквозь вереницу электростолбов.

Химический Али

Радость химических опровержений
Прокатилась по земле колесом
Оставляя невнятные мутации
Заключая мир приветливым фразами
Кольцом
Из сырой протоплазмы
Остаточность полыхает
Безумие стекает со слезами
Твоего красивого лица
Переходами вен и сухожилий
Водонапорной системы
И стены
Внимают облупившейся краской
Твои сны так красивы
Красное зарево над землей
Директивы
И повестки ложатся на стол
Тысячами жизней опоздавших
Ложью непроверенных информаций
Металлоломом танков. Трансформаций
Из тебя прямо в меня.
Химические слезы на лицах
Нетленные пластинки в пламени огня.

Переломы

Миллениум сорвавшегося сердца
Как радость дней перетекающих в начало
Удар стилетом в ребра, переломы
Стали Сталину стало мало

На монументах триумфальный эгоцентрий
Развалены как данность ваши лица
Удар стилета в ребра, переломы
Я вижу день что скалится столицей

Разошлись угрюмо мира дети
Злобный смех орудий интифады
Удар стилета в ребра, переломы
Излишней боли смелые награды.

Под всплески неуверенных оваций
Достигнут жизни апогей абсурда
Удар стилета в ребра, переломы
От ваших мыслей уже как то дурно.

Несвежей похоти игривые стремленья
Корсеты мук, обтянуты тела
Удар столетьем в ребра, переломы
Наконец то опустилась ядерная мгла.

Добровольно похоронено

Вот снова…
Полетело в пух и прах
Успев разбиться
Разлететься, расколоться
На многолюдные подробности
Осознав, что потерял
В долгое красное лето
В нескончаемую и чудовищную
Похотливую весну
Где-то там
По степям
Хлопьями волос
Словно сто добровольных лет
Одиночества…
Утерянное прошлое
Заскорузло облюбованное
Горьким запахом Биркенау…
Она оставила что-то
Я засмеялся
С надеждой и любовью
Что не в последний раз
Так, что нынешнее время
Добровольно похоронено…
Или… безразлично…

Архипарады внутрь себя

Мозг перманентного разрушения
Наконец и разрушен
Вылезли штыри там и сям
Надменно прошлись архипарадами
По разбитому телу мысли
Куда то далеко на восток
И вышли
Заполняя некие пространства
Завершая странствия
В реконкистах убранства
Уже в фиолетовых небесах
Архаизмах виолончели
Оглянись внутрь себя
Качели
Болтаются тихо пустые качели
На пустыре твоего сердца…

Маяковскому

Я самый счастливый человек в России
И я должен застрелиться
Насилием,
Рассыпанным кристаллами
Буйная невыносимая кровь
Пусть дернется выстрелом бровь
Расстелена проститутками кровать
Маленькая девочка
Оказалась б . . . дь
Опять.
Как смешно
Насилием
Я самый счастливый человек в России
Не могу смотреть я в ваши лица
Поэтому я должен застрелиться.

Железная конница ребер

Промежутки величественного разума

Расторгнуты разного рода обязательствами
Накинута в знак надежды петля
Вычурного отражения
В ликах нового себя
Маршируют новобранцы в небесах
Тяжелым шагом утверждения
Вновь на смертности весах
Чеканят шаг… шаг… шаг…
Маршируют новобранцы в небесах.
А он в Аду бьет в барабан
На искривленных горнах упражняюсь
Разделывая в мясо звуки
Под лязги железных конниц
Но стуки…
Я слышу их из пробитых ребер
Клокотание черных птиц между легкими
Пролетает радостная весть
Исчезает на моих глазах
В вихрях черного дыма
Маршируют новобранцы в небесах.

Дождливое лето мое
Ушло растеклось на три плоскости
На юродивые вариации
О начале Апокалипсиса
Ужасающих прокламаций
Седовласых откровений
Вот и было все и исчезло
В микрокосме бытия
В глобальности опавшего листа
В душе догорает остаточность
Питикантропических мыслей
А я превращаюсь в бронзу…
Смерть договорилась с жизнью.

Без обмана

Разные стальные надежды
Как подаянье безумию
Горсть ржавых монет
Ничто не будет как прежде
Не взлетит крыльями
Беспроигрышного Абсолюта
Разрежет мировые тонкости
Глянет в дверь мясными конвульсиями
Первобытными убийствами
Злосчастными плясками
Старого слепого шамана
Вся чистота Все без обмана
Мачетами игристых слов
Мечетями волчьих обретений
Мечтанием апокрифичных блох
Метаниями туда и сюда
Окончание вечной казни
Сухим и отверженным: да
Эпохи рыбных голов
Власть свиных ушей и змеиных рогов
Как пляски старого шамана
В веретене хаоса
Диктатура нечисти,
Чтож, без обмана.

Ядерный сон

Ядерные взрывы озарения
Сливаются в кристаллов чистоту
В новогоднюю радость опричнины
Карнавальное веселье Пустоты
Винтовочные экстазы Неба
Огненные именины мира
Водящих хоровод чегевар
Гипнотических взглядов
Воплей медных гитар
Детские праздные кладбища
Тротиловые милости к нам
Все да будет
Все да знаем мы,
прилипшим к протезам штанам
Наблюдать с легкостью рая
Именитые трупы псевдосвятых
Пожирает которых стая
Одичавших зверей и больных
В метро где опалены дыры
Где крысы размером с свиней
Чудесные снятся картины
Последних избыточных дней.

Все это было пустое
Все это было ненужное
Все это было погребенное
Все это были слова
Все это был сон...

Смерть ангела Смерти

Архангел Исрафил, великий предержатель Трона Аллаха Пантократора. Одно крыло его находится на Востоке, другое - на Западе. Ступни его - ниже пределов седьмого яруса Земли на пятьсот лет, а семь небес доходят до его колен. Шея согнута под Престолом, а сам Престол покоится на его плечах. Исрафил опирается на левую ногу, а правая нога выставлена вперёд. Хранимая Скрижаль (Лаух аль-Махфуз) покоится у него на лбу. Труба поднесена ко рту, взор его устремлён на Престол и он прислушивается, ожидая, когда ему будет приказано подуть в трубу. Труба - это рог из света, с отверстием равным пространству между небом и землёй... Исрафил уже поднёс трубу ко рту, склонил голову.

От трубного гласа Исрафила содрогнётся мироздание и будут умерщвлены ангелы и люди, всё разрушится, кроме мечетей, и живы будут лишь четыре архангела. Пантократор направит Ангела Смерти умерщвлять Исрафила; третьего после Гавриила и Михаила.

И Архангел Смерти (Азраил) настигнет Исрафила и скажет ему: "О несчастный! Ты даже не знаешь, что тебя ожидает".

Исрафил же ответит: "Хвала Тому, Кто сокрушил смертью род человеческий. Благословен Тот, Кто Один вечен.

И будет он умерщвлён Азраилом. Останутся во всей пустоши лишь Аллах и Архангел Смерти...

И обратится тогда Господь к нему со словами: "О, Ангел Смерти, кто остался?" - хотя Сам знает лучше, что остался лишь Азраил.

Тогда Господь скажет: "Клянусь Моим могуществом и величием, Я заставлю тебя испытать то, что испытали рабы Мои! Ступай в область, что между Раем и Адом, и умри!".

И Азраил ступит туда и издаст страшный крик, способный умертвить всех тварей, если б не были они умерщвлены. И так умрёт сама Смерть.

И тогда опустеют небеса, ангелы и обитатели небесного свода исчезнут. Затем и Земля станет пустынной. Не останутся на ней ни люди, ни джинны, ни птицы, ни насекомые, ни звери, ни скот. Власть будет принадлежать Аллаху Единственному, Всемогущему, Который сотворил день и ночь. Не увидишь ни души, не услышишь ни шороха. Движение остановится, звуки затихнут, обитатели небес и земель исчезнут...

Тишина, тишина...

(Из "Китаб аль-Джаназа" / "Книги Погребения")

Турбоисламизм, или заговор Синего Имама.

Франция как континентальный лидер Европейского Ислама - тема по прежнему привлекательная. Кто помнит, есть такая насквозь христанутая толстуха Чудинова с её никудышной "Мечетью Парижской богоматери". Живописала, как останки некогда христианской Европы загнаны в катакомбы и оттуда мешают мусульманам "возвращать Бога на землю". Недавно Чудинова спелась с одним пучеглазым жидом, израильским документалистом, и, таки, экранизировала свою повесть. Вот уж точно, иудео-христианская мобилизация прёт изо всех щелей.

Есть примеры поталантливее. Возьмите Мишеля Уэльбека, которого сегодня книжные черви почитают за лучшего прозаика Франции. Гонкуровский лауреат, но атеист, мизантроп, полуфашист, педераст, активист движения за отказ от деторождения, алкаш и фенотипический вырожденец. Во что этот букет может вылиться? - Jawohl, в исламофобию. Своим романом "Платформа" и длинным языком педераст Уэльбек задел не только французских мусульман, вынудивших его смыться в Ирландию. Он задел даже меня, и я самолично отправился его "очень сильно наказать", когда он приезжал в Петербург. К сожалению, пидарас был упакован охраной по самые гланды и выловить его одного не удалось даже в гостиничном сортире...

Париж и впрямь вновь заявляет о себе. Ислам становится страшнее, его уже не выстебешь по-уэльбековски. Теперь страху на секулярного европейца нагоняет писатель и специалист по промышленному шпионажу (!) Бернар Бессон. Почитайте его книгу "Тайна Синего Имама", вышедшую в "Иностранной литературе". Если вкратце, то сюжет такой: могущественная исламистская группировка камикадзе, управляемая загадочным французом, принявшим Ислам под позывными Синий Имам, проникла на атомную элеткростанцию и теперь готовит самый жестокий теракт в мировой истории. Назначение большого бадабума - стереть с лица земли Париж, да и вообще открыть Исламу континент как сплошную ядерную пустыню. У французских легавых, знатных ротозеев, осталось всего двое суток...

Обратите внимание на фигуру автора. Бессон профессионально, так сказать, по долгу службы шарит в том, о чём решил предупредить. Если кто помнит, уже состоявшийся классик шпионского романа Томас Клэнси в мохнатом 1986-м опубликовал книгу "Красный шторм поднимается" о том, как радикальные исламисты-азербайджанцы (!) устраивают масштабный нефтяной теракт в Нижневартовске. Как следствие, вся экономика СССР под откос, и совки заваривают Третью мировую войну с НАТО. Клэнси, конечно, поспешил с прогнозами, но героев вывел правильных: исламских промышленных террористов, которым по барабану где взрывать и что взрывать.

Другой мэтр политической беллетристики, автор "Дня Шакала" Фредерик Форсайт в 1994 г. романом "Кулак Аллаха" предугадал последствия вторжения НАТО в Ирак

и подробно расписал, какая заваруха из этого случится. Так уж выходит, что писатели этого направления оказываются чуть ли не оракулами. Это вам не какие-нибудь истерические бабы навроде Чудиновой или перекошенные Силантьевы.

Фантастику "близкого прицела" с исламистским злодейством вы можете встретить и у Кирилла Бенедиктова в его "Пути шута" и у ещё туевой кучи авторов, за которыми даже не поспеваешь уследить. Здесь другая фишка: как правило, нехороший террористический интернационал готовит биологический Армагеддон руками этно-мусульманской (прежде всего, албанской) мафии. Т.о. вскрывается другой кошмар, витающий в воздухе благодаря диаспоре албанцев - мафиозный исламский терроризм.

Что касается происламской или даже исламистской литературы, то она обладает огромным стратегическим преимуществом. Она агрессивна. Нюни Рената Беккина не в счёт. Мы говорим о чём-нибудь типа тетралогии Юрия Никитина "Русские идут" (в России к власти приходит решительный диктатор, исламизирует русских и начинает тотальную зарубу с Западом) или первого романа в жанре industrial jihad - "Исламский прорыв" Дмитрия (Муслима) Ахтямова.

Что касается происламской или даже исламистской литературы, то она обладает огромным стратегическим преимуществом. Она агрессивна. Нюни Рената Беккина не в счёт. Мы говорим о чём-нибудь типа тетралогии Юрия Никитина "Русские идут" (в России к власти приходит решительный диктатор, исламизирует русских и начинает тотальную зарубу с Западом) или первого романа в жанре industrial jihad - "Исламский прорыв" Дмитрия (Муслима) Ахтямова.

Так вот чрезвычайное отличие исламофобской антиутопии от исламистской в том, что они нас боятся, а мы с гордостью питаем их страхи. Литература - слепок с общественных настроений, обслуживающая власть культурная машина, медиатор, как об этом писал в "Будущем интеллигенции" Шарль Моррас. Моррас был не дурак и, так на минуточку, отец интегрального национализма, интеллектуал и политик. Это он формировал идеологию Вишистского режима и рулил национал-монархистами из "Аксьон Франсэз".

Значит, среднеевропейский человек - или "культурный христианин", или пидор-мизантроп - панически боится Ислама. Значит он слаб и его нужно запинать окончательно. Интеллектуальный исламизм - это продолжатели "сверхчеловеческой и презирающей" линии Селина, Эволы и Ницше, а поэтому стоит задача породить буйство, бешенство исламистской культурной атаки. Европа сама прогибается и сдаётся нам через свои страхи. Оттого теперь категорически важно не прогадать с выбором правильной тактики наступления по культурному флангу.

Лично я считаю, что это должна быть зачистка, культурный холокост и только так, ни градусом ниже. Никаких оправданий и расшаркиваний перед кафирами; ибо если ты оправдываешься - то уже проиграл. Мусульмане должны отвоёвывать культурную гегемонию как победители, как сильные подонки, измывающиеся над слабаками. И ни в коем случае не признавать паритет с врагом или, упаси Боже, не вздумать лить розовую патоку о том, какой-де славный Ислам.

Нет же! Ислам - страшный, чудовищный, он смотрит на тебя, как на говно, и вот он

пришёл отобрать у тебя всё, вытрясти из тебя душу. Ты - враг и ты ничтожество, ты даже не способен быть противником, гумус, дерьмо. Поэтому мы считаем, что культуртреггеры-исламисты должны приоритетно сосредоточиться на жанрах "крутой литературы", а не вести полемику с вырожденцами и пидарасами, которых сметёт сама же история. Мы должны экспериментировать со шпионской прозой, с романом-якудза, с волевыми характерами Джека Лондона, Бёрджеса или Хэмингуэя, с метафизическим романом, с боевиком, "литературой заговора", и, конечно же, антиутопией.

Именно антиутопию, а вовсе не книжки, где тишь да гладь, предстоит поднять на знамёна. Коран приказывает нам внушать ужас в сердца кафиров, а антиутопия предоставляет для этого замечательный инструментарий. Ислам для кафиров не светит ничего иного, кроме антиутопии, тут мы говорим честь по чести. Диктатура, чистки, террор, ликвидация демократии, сворачивание прав человека, военная хунта, гетто для иноверцев, "ядерное средневековье", fall-out, летучие карательные отряды и шариатские суды, военная теократия, казни, джихадисткие ячейки, коллективизм, анархо-преступность, диверсионная война, индустриальный Апокалипсис - все эти образы нам на руку.

Такая литература выведет на сцену животные, варварские инстинкты, и нам пора всерьёз заняться тем, чтобы переиначить под себя образ варвара. Будет дан зелёный свет автарху, сильной личности, имморалисту-фанатику, жестокому и оголтелому, как Риддик, беззаконнику. Никакого общечеловеческого супергероизма, только - узкорелигиозный суперэкстремизм. Ноль толерантности, человеконенавистничество и кровожадность. Исламисты должны стать теми, кто олицетворяет природную экспансионистскую агрессию здорового вида, подавление и жестокость на самых сногсшибательных примерах.

Исламская антиутопия не просто средство интеллектуального запугивания и провокации, но форма агитации для акционирующих субъектов. С большим удовлетворением мы отмечаем, что на Западе любой известный исламофоб или мерзавец, нехило задевший чувства мусульман, вынужден жить в постоянном страхе. Приговорённого С. Рушди охраняет пара бодигардов, самому ему заказан въезд во многие страны и не появиться на улице без сопровождения. Уэльбек скрывается сейчас в Испании, и стоит ему не выйти на связь с журналистами пару дней, как те бьют тревогу: не съела ли нашего талантливого пидараса "Аль-Кайда"? Герту Вилдерсу покамест везёт больше, чем Тео ван Гогу, но и он обречен ссаться от каждого неучтённого шороха.

У нас радикальные субъекты перенимают эту волну и уже успели сакционировать в отношении одиозного попа и богохульствующего поэта. Мы не то, чтобы больно поддерживаем или, наоборот, критикуем методы наших собратьев. Нас это попросту мало волнует, ибо мы озабочены баталиями в культурном пространстве, Kulturkampf'ом. А т.к. в постмодерне нет культуры как чего-то цельного, мы призываем акционировать внутри субкультур, отсеивая вырожденческие и проводя свою селекцию здорового искусства.

Поэтому мы презираем придуманный американскими шиитами таквакор как явление больное, созданное ублюдками и магнетизирующее других ублюдков (панков, еретиков, наркоманов, фрилаверов, лесбиянок). Но мы настаиваем на

"железном стиле" и подминании под себя агрессивных субкультур, в первую очередь, завязанных на RAC и рэпе. Не случайно, что президент Лиги Тоталитарного Искусства - русский суфий и "некрописатель" Игорь Молотов. Он же музыкант ВИА "ГУЛАГ", рестлер и автор множества в высшей степени кровавых, воинственных и апокалиптических стихов. Вот, кто чувствует жесть грядущей эпохи.

Эта жесть, этот драйв открыт для любого отморозка, кто понимает, что Новое Начало возможно только после уничтожения современного мира. Для этого Ислам должен быть тотальным, реактивным, жестоким до озверения, варварским, преступным, свирепым. А также лютым, разрушительным, уничтожающим. И тогда мы навсегда перевернём старую страницу оправданий.

И откроем злую страницу турбоисламизма...

Салман Север

ЮCУФ МАЛИК (DUB DERVISH)

Выбирающимся из Акапулько

Снегом занесло его у чёрта на рогах,
Уставший, кое-как стоит на двух чужих ногах.
Покинув Акапулько, он включает свет в лесу.
Пешком идти нет мочи, так хоть может донесут.

Чёртов поворот супротив Божьего Пути,
Факир бросает камешки - их больше не найти.
"Ты где, о бородач" - воззвала дива в тишине.
А он, на сон грядущий, вслух катался на коне.

17.09.11

Чалма

На грязных ступенях лежала чалма,
Представившись тряпкой простой.
Факирам безвкусной казалась она,
А мне прошептала: "Постой.."

Я был среди тех, кто себя попрекал,
Был грешным султаном певцов.
За это к прощению горько взывал,
Шёл тихо, боясь голосов.

Факиры, бахвалясь, искали пути,
К сокрытым чертогам души.
Я в явном блуждал, будто пёс взаперти,
Я денно и нощно грешил.

От тихого шёпота мудрой чалмы,
Я принял важнейший совет.
Не требуй сокрытого, требуй тюрьмы,
Раз явный не видишь ответ.

Пусть плачут факиры и делают вид,
Что слёзы их - тайны итог.
Уста пусть молчат, а душа говорит,
В чертоге отброшен полог...

Мое дело

Между брошенных глупых фраз,
Между "вспыхнул" и "вдруг погас",
Между хриплым: "скорее, сейчас.."
Я рождаю рассказ. Для нас.

По дорогам, ведущим домой,
По пустыням, забытым водой,
По мостам, что летят над Невой,
Я гуляю. С самим собой.

Потому то и жив - назло,
Потому то мне так повезло.
Потому то и взял ремесло,
Моё дело. Меня. Спасло.

Моё дело - небрежных фраз,
Моё дело - незрячих глаз,
Моё дело - полёт, экстаз,
Моё дело - спасти всех нас.

Смутное время

Наше время - время смуты и чёрных дел. Тех, кто регулярно ходит в мечеть я знаю в лицо.
Горстка людей веры, горстка в кургане всей общины
И даже эта горстка вершащих молитву раскалываются.
В былые времена мусульманин, забывший молитву, был изгоем.
В новые времена мусульманин, совершающий молитву, есть изгой.

Среди прочего - изгой гордится: "Они грешники, а я склонён в земном поклоне!"
Среди прочего - изгой оценивает: "Он слишком много смеётся, вряд ли он читает намаз!"
Громкие заявления в эпоху Лихолетья, за секунду до Судного Дня.
А ведь кроме дел есть еще и намерения.
А кроме внешнего есть еще и внутреннее.

Ты видишь парня, который пыхтит кальяном по вечерам и читает рэп.
Ты порицаешь его. А быть может он держит пост Дауда?
Ты видишь шейха, который никогда не снимает чалмы и знает наизусть Коран.

100

Тиран

Влезая в улей, будь готов к ударам жал,
Гремел доспехами - в итоге убежал.
По рекам и озёрам, дикий крик,
Ещё вчера был нежным юношей старик.
Без тела голова - какой в ней прок?
Нет смысла ждать когда приходит срок.
Под звон будильников уснули поутру,
За это стыдно мне и я это сотру.
Сотру из памяти и выдвинусь вперёд,
В приёмной вепря - вепрь трубку не берёт.
По головам, по судьбам, через стыд,
Приди к победе, о тиран могильных плит!

101

Растерянно глядит и сдерживает плач,
Из рук листы летят, его бессильный стон.
Поэт оплёванный, будто подбитый грач,
Среди презренных и потасканных ворон.

Он вынул душу из себя и всем раздал,
Её разбив на двадцать тысяч огоньков.
Молчали люди, дождик шёл, шумел вокзал,
Бросая камни из под чёрных облаков.

Плебеев гнусных осуждение - в огне,
Пусть знает каждый здесь бедняк или богач,
Насильно не измыслит песен о войне,
Поэт оплеванный, будто подбитый грач.

102

Я очень боюсь, что на ней никогда не женюсь,
Я дико боюсь, что детей никогда не дождусь.
Ужасно смотреть на года, что летят словно дым.
Я страшно боюсь умереть - умереть молодым.

103

Пули

Восходят к пунктам неживые под дождём...
Они идут, хотя сказали: "Подождём
до лучших дней". И до последнего вчера
они стояли. И так было до утра.

Настало утро - утром солнце не взошло.
Вторило грому чьё-то сонное "алло".
Без рассуждений и беспочвенных угроз
запели пули, что не знают горьких слёз.

104

Раббани

посвящается двенадцатилетнему мальчику Раббани,
хафизу Св. Корана и муэдзину таджикского джамаата

* * *
Из глаз как нектар льётся нур,
В душе - сто четырнадцать сур.
Мне слов не найти, о Раббани!
О, юный мой страж о Коране!

Ты мера и радость для нас.
Для нас ты - пример и устаз.
За грязь, что идёт за мной шлейфом,
Стыдясь пред тобой, я зову тебя шейхом...

105

От пятницы до пятницы

От пятницы до пятницы, шагая легкой поступью
по улицам заброшенным измятых городов.
Он был здесь ненадолго, и владея рифмой острою,
внезапно сел в трамвай, достал билет и был таков.

Отсюда странный вывод, что любые океаны,
но не поздно и не рано превращаются в моря.
(имеются ввиду его душевные терзания
и весь осенний бред его, короче говоря)

По сути - метр с кепкой, а глядите - рассуждает,
и внутри себя гордится он. О, Легкость Бытия!
Он утром, днём и вечером на телефон взирает,
но на линии (без провода!) сегодня не она...

106

Бомбежка листьями

Согреюсь хоть чуть-чуть твоими письмами,
ведь у меня здесь дождь. Бомбёжка листьями
грядет. За целый год забыть не смог очей,
А как? Когда среди ночей я не жалел свечей.

Ты знаешь - здорово, но всё-таки пора уже
Взрослеть. Долгов - гора, как в мираже
Живу. И всё труднее петь, писать стихи.
Мне ничего не хочется. Со мной мои грехи.

С тобой - твои, приедешь - позвони,
Да что они! С тобой ли нам бояться болтовни?
Ты не вини меня... Бросает! Резко! - то туда,
а то обратно. Вот итог - пришла к нам в дом беда.

107

Слетают головы от песен топора

Слетают головы от песен топора,
Смеются искры догоревшего костра,
Ходи где хочешь, но ни шагу со двора,
А завтра утром... Завтра утром нам пора.
Пора бежать, под крики дикие - "ура!"
Дрожит от ужаса могучая гора,
В строю игрушечном ликует детвора,
В руках мечи блестят, как кончики пера.
Задуют грозные и знойные ветра,
От трона царства до помойного ведра,
Бросайте кости - то последняя игра,
Последний бой и в нём добро против добра...

108

Качели

Я проходил мимо качелей, улыбался,
Представив, что сейчас забрался в них.
Давным-давно, неделями катался,
Сейчас же сядешь на минутку, скажут - псих!

А впрочем, пусть и скажут! Всё равно!
Уже привычно, что так много говорят.
Я на качелях не катался так давно!
Я подойду сейчас и попрошу ребят...

"Пустите меня, дети, прокатиться!"
Схватить за хвост ушедшее - на миг.
Вернуться не хочу, хочу проститься,
Пока совсем в пучине будней не погиб.

109

Дьявол-Зевс

Бездонных бочек не бывает веселей,
С капризных дочек не бывает матерей.
В костре горят поленья - треск и хрип,
В палестре злое измышляет педотриб.

Разбиты идолы - и что важней всего,
Из всех богов они признали Одного.
Вставай, мой друг, вставай пока я жив,
Я укажу тебе на тех, кто терпелив.

Вот Дьявол-Зевс повержен и рассержен,
Желает на Олимпе восседать он, как и прежде.
Таких Олимпов ещё много в головах,
Так что вставай и возглашай "Аллах!"

110

Джавхар Кутб

Русский исламист, петроградец. Был традиционалистом и фашистским боевиком, устраивал вооружённые налёты на враждебные расе и нации объекты. Основатель джамаата «Харакат ат-Тахрир аль-Кутуб» («Движение Освобождённого Знания») – группировки интеллектуальной диверсии.

111

Пуд соли в глотку

в ноздри жжёный порох.

От ядовитой экзистенции в пучину войн.

Разверзнут своё чрево горы

и громогласно заклокочет горн…

112

Плесневела на небе горбушка-луна

И стонали солёные звёзды-печали

Ты когда-то от берега смерти отчалил

А сегодня встречает тебя глубина

И дотоле спокойный - вскипел океан

Пеной-простынью брег укрывая

И из самого дна на вершину взлетает

Тот, кого пригласил к себе Левиафан

113

Osmanenerbe

Власть чалме и ятагану,

Кованому Осману

С цветущею розой в груди.

Рецитация Ясина’а

С уст героя-паладина.

Богоносцы и бунтари.

Парафиновое человечье,

Отгоревшие христовы свечья,

Затонувшие корабли.

И одним где конец печален,

Там другие рассвет встречают,

Улыбаясь в ответ зари.

Азан звучал – а все молчали

И длани лишь клинки сжимали.

114

Янтарные сны

Анархизмы наших урочищ,

Императоры наших сердец,

Слышу голос во сне янтарном,

Я в янтарном сне вижу конец.

Альстромерии ржавые головы

Надо мною сплелись в венец.

Ветви сакуры гнуться голые,

А под ними лежит мертвец.

Чёрный череп повис во мраке,

За спиною рыдал отец.

Я сижу в ледяном бараке,

Седовласый бродяга-юнец.

В круговерти распяты смыслами,

Что таила слепая ночь.

Убиенна рукою присною

Одномерная сутолочь.

115

Deadh in June

Чёрными тянутся нитями
сны из опавшей листвы.
Мы лишь их мёртвые зрители,
тени от блеклой Луны.

Горными водопадами
мы разбивались о твердь,
и пред лесными фасадами
нас настигала смерть.

ОкровлЁнными хлопьями
разметают снега
наших душ необузданных -
молодые тела.

116

Opus Dei – акт 1

Каменные ночи.
Даже мертвецы не пускаются в пляс.
Стихли гулкие ветра и запал угля угас.
Здесь nigredo окончен,
А albedo ещё не настал

117

Осыпаться прахом под ноги Расуля
Нас сжигало кипящее Солнце июля
Серде чёрное - плямя златое калило
Выдували меха трубный стон Исрафила

Мустафа - последний побег...
На глаза - жжёный снег...

118

Клинок, что режет душу

Уничтожьте меня, украдите!
отнимите меня, отнимите!
дайте вдоволь насытиться рознью,
что приходит с осенью позднею.
И пускай изорвёт меня в клочья
черногривое время волчье.
Лишь бы век не томиться мне в заводе
занавешанной тихою памятью,
и ночами забвенно-дремучими
беспробудно сидеть у излучины.
О лихие морозы-разбойники,
оживите меня, покойника,
седеною окутайте властною,
разграбляя моё богатство!

119

Какая ночь, зачатая с размахом...
И молча он сидел, налитый страхом.
А тот, напротив, рубище снимая,
Закрыв лицо руками, восклицает -
Аллах! Аллах! Аллах!

120

Тягучее небо с копчёным лицом

- прощальная ветошь войны –

Над чёрной землёю застыло венцом,

Землёю с резьбой бараны.

Деревья-изгои раздевшись торчат,

Впиваясь руками в глаза,

И тёмные воды под льдами молчат,

Лишь тихо шумит лоза.

И в этих краях безвозвратных, постылых,

В пространстве без света и дна,

Белёсые кости над нивой могильной

Сияют, как жемчуг-луна.

121

122

В казематах промёрзших стынет

Птичий кречет и лай собак

Но под вечер смердяще хлынет

Голос смерти и в наш барак.

И в соседстве ещё томятся

Распухающие тела

Нам однажды во сне явятся

Распростёртые их крыла.

Так живые завидуют мёртвым

Нет надежд в онемевших глазах.

Обезличь нас рукою твёрдой,

Мраком скрой в тишины гробах.

123

День, когда падут личины

Хрустальный день объял все величины

Иссякла тень под навесным мостом

И образов зеркальные личины

В пространстве сгинули пустом.

124

АНВАР ХАСАРОВ

Кумык, родился в Махачале, вырос в ортодоксальной суфийской атмосфере. С появление ваххабизма в Дагестане похоронил двух братьев, одного со стороны суфиев, другого со стороны ваххабитов. Стал ваххабитом, но при более тщательном разборе этих вопросов стало очевидно, что ваххабизм - детище постмодерна. Теперь москвич, инженер, традиционалист. Исследует эстетику бусидо, эволаизм, генонизм…

126

Манифест

Вот они Мы, - злые с доброй душой,

Поддельными помоями облитые.

Творения -из духовного племени "В плащ Завернувшегося".

Противопоставим Мир самому себе.

Нет иного,

Если все капитулировали.

Мы - заберём Откровение в руки свои!

Мы - устроим революцию выпрямляющую позвонки!

Спояем цепь преемства молотом Истины...

Глашатай обрадует вас чтением Манифеста:

Наш путь - Путь Бусидо.

Из заимствованной луны

На Свет!

Он озарил вас, но вы отвернулись.

Как жалок исход -

Жертвующих навечно червям своё тело.

Прислушайтесь к своей сонной артерии.

Приветствуйте Господа,

В плотных рядах стремящихся к порхающей зелени.

Пришло время обычное и этим провоцирующее.

Распустится роза - ароматом Идеального,

Распахнёт покрывало коматоза,

Возбудит ревнителей вечности...

Ивознамеримся!

Разверзнись Знамя Печати Пророчествующих!

Будто из наших душ! Вымученных! Взрощённое!

И обнови багряную кровь буквализма!

Под штурмом сердечным.

И пронесись ало-красным потопом!

И промой душиот мук инфернальных...

Уста цепью Ядерных реакций глаголят слова,

Взывая к потомкам, с губ кровавых слюною брызжа.

Вы - поколения Гигантов и не прощающих ошибок.

Вы апробируйте наших решений союзы.

Идите за нами!

Спешите за нами!

Армады Засвидетельствовавших и Чуждых

127

Уснувший мозг

Уснувший мозг,

Живущий без идеи.

Душа пуста,

Потерянная в бездне.

В земных утехах утопил себя.

Легла на сердце мраком - пелена.

А жизнь прельщает телом,

То проверка,

Проверка для меня, как и всегда,

Его я в цепи заковал.

Постом и воздержанием от греха...

И намерения той отдал.

Что не подводит никогда,

Стремящаяся ввысь!

К Творцу!

Чрез погружение в могилу,

Моя,

Ничем не омраченная душа...

Она и есть спасение, поспеши.

Закрой глаза на миг.

И искренне молитву повтори.

Как вдруг.

Наполнит разум Внеземная Суть

И бренный Мир покажется началом.

Чего-то большего,

Чем даже Млечный Путь.

А озарение пришло..

Что гром!

Своим копьём,

Своим мечом!

Я вспахиваю землю и собираю жатву .

Я - есть глава, в пристанище своём.

Вот понял смысл.

Вот взял себя в кулак.

Вот - закружился в танце Звёздном.

Нырнул в поток Аль-Хакк.

128

Поставив жизнь в пример своим потомкам.

И к Господу воззвал.

В молитве гласом громким!

Единый Дай мне сил!

Я воин твой.

Восставший ото сна.

Иду к тебе чрез горы,

Чрез пустыни.

Отринув всю земную грязь.

На латах, райской речи вязь.

В руках орудие сил добра,

Сияющий Коран - спасенье от огня.

129

Рецепторы головного мозга

размножаются так просто

и становится возможно

увеличить нашу прочность

Мы диктуем эту тему

тем кто добр тем кто в гневе

мы пришли ломать систему

если против - вскройте вены

Вот стоим мы перед дверью

а за ней мир без веры

что готовит он для нас

полон лжи в грехе погряз

Видя это каждый час

изменить его пытались

как об пламя обжигались

погасить его не сможем

но попытки мы продолжим

бесконечно повторяет

каждый в этот мир шагая

Хочешь Мир спасти от мук

Ты начни с себя мой друг

Излечи души недуг

И придёт момент когда

Устремишься в облака

Вам за что, такие блага

Спросят люди удивляясь

Колоссально сложен и прост

Наш ответ, на ваш вопрос.

Справедливость панацея

Вот какая в нас идея.

130

ИВАН АХМАД ШИН

Родился в Казахстане, в г. Рудный, в 1984 году. По образованию инженер, был радио- и тележурналистом на местных каналах, фотокорреспондентом, охранником в банке. В настоящее время проживает в Новосибирске. Поэт, «лирический исламист».

131

Бульвар катастрофических закатов

Виолончель аллеи на ветру

Скользящему вдоль сумерек костру

Играет исключительно сонаты

И бьются рыбки света в фонарях…

Как снег на тротуары ноября

Ложатся неизвестные солдаты

Их не поднять.

В беспамятстве горят

Отчаяньем пробитые бушлаты

Минувшего стекает керосин…

– О, ни о чем меня ты не проси…

В гранит одеты нищие. И звезды

блестят в метафизической грязи

Новосибирск сияющий и грозный

Валькириями будет умерщвлен…

По хрусталю пылающий неон

Стекает в гиацинтовые лужи

Но разноцветных бликов Ахерон

Тройным кольцом забвения окружит

Всех тех, кто смотрит этот странный сон…

132

Деревья согбенные гермафродиты

Вершинами трутся о брюхо земли

В живой катехизис по пояс зарыты