Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
ДЖОН КРАКАУЭР
Рассказ свидетеля трагедии на горе Эверест
СКВОЗЬ РАЗРЕЖЕННЫЙ ВОЗДУХ
Посвящается Линде,
а также памяти Энди Харриса, Дуга Хансена, Роба Хола, Йашуко Намбы Скота Фишера, Нгаванга Топче Шерпы, Чена Ю-Нана, Брюса Герода и Лопсанга Джангбы Шерпы.
Люди ставят трагедии потому, что не верят в реальность трагедии, разыгрывающейся в цивилизованном мире.
Хосе Ортега-и-Гассет
Вступление
В марте 1996 года, по заданию журнала Аутсайд (Outside), я отправился в Непал, чтобы принять участие в восхождении на гору Эверест и написать об этом статью. Я был одним из восьми клиентов экспедиции под руководством Роба Хола, хорошо известного гида из Новой Зеландии. Десятого мая я оказался на вершине, вершине за которую многие заплатили страшную цену.
Из пяти моих товарищей по команде, которые достигли вершины, четверо включая Хола, погибли в ужасной буре, которая началась почти без предупреждения, когда мы все еще были на горе. На момент моего спуска в базовый лагерь в списке погибших числились девять альпинистов из четырех разных экспедиций, еще трое пополнят этот список до конца месяца.
Я был сильно потрясен результатами экспедиции, и мне не легко было написать статью. Однако через пять недель после возвращения из Непала моя рукопись была в редакции журнала, и статью опубликовали в сентябрьском выпуске. После этого я попытался забыть об Эвересте, выкинуть его из головы и продолжить жизнь, но я не смог этого сделать. Пытаясь рассеять неясность эмоционального восприятия, я продолжал думать о том, что произошло на горе, и я, словно одержимый, все вертел и вертел в голове обстоятельства смерти моих товарищей. Статья в журнале было настолько точной, насколько это было возможно в тех обстоятельствах. Однако мои выводы были излишне жестокими, а последовательность событий слишком сложна для восприятия выжившими людьми, разбитыми усталостью, кислородным голоданием и шоком. Например, на одном из этапов моего расследования я опросил трех человек, ставших вместе со мной свидетелями одного и того же события, и все трое расходились в таких ключевых подробностях, как время, слова, сказанные участниками, и даже в том, кто принимал участие в произошедшем. Буквально через несколько дней после того, как статья в Outside пошла в тираж, я узнал, что несколько фактов, указанных в ней, ошибочны. Большинство ошибок были просто неточностями, неизбежными в работе журналиста, описывающего подобные события, однако одна из ошибок была непростительно грубой, и оказала ошеломляющее воздействие на друзей и семью одного из погибших.
Кроме допущенных ошибок сильно сбивало с толку ограничение объема статьи. Марк Бриант – редактор журнала, и Ларри Бурк – издатель, предоставили мне необычайный простор для изложения истории – 17 тысяч слов, что в примерно в пять раз больше чем, обычный объем статьи в Outside. Но даже в этом случае я чувствовал себя связаным, рассказывая о трагедии. Это восхождение на Эверест пошатнуло устои моей жизни, и для меня чрезвычайно важным стало передать все события самым подробным образом, а не в узких рамках журнальной статьи. Данная книга является плодом этого чувства.
Прогрессирующая ненадежность человеческого сознания на большой высоте усложнила мою работу. Чтобы не полагаться на свое собственное восприятие, я брал длинные интервью у большинства участников событий, причем по несколько раз. Когда представлялась возможность, я сверялся с записями радио переговоров, сделанных в базовом лагере, где люди не теряли ясности мышления. Читатели, знакомые со статьей, опубликованной в журнале, могут заметить некоторые расхождения с книгой, которые вызваны, в основном, новой информацией, которая стала известна в ходе моего исследования событий.
Несколько авторов и редакторов советовали мне не писать книгу так быстро, а подождать год или два, что бы в моем взгляде на события появилась некая перспектива. Их советы звучали разумно, но я, в конечном счете, не последовал им, по большей части потому, что случившееся на горе не давало мне спокойно спать. Я решил, что эта книга поможет мне оставить Эверест в прошлом.
Конечно, она не помогла. Более того, я согласен с тем, что читатели не очень-то помогают автору, который пишет для катарсиса, для очищения, как это было у меня. Но я надеялся, что достигну чего-то излив душу, и вкусив немедленные последствия, шумиху и скандалы. Я хотел, чтобы в моем рассказе была грубая сырая честность, которая стирается по прошествии времени и по мере утихания душевной боли.
Некоторые из тех, кто советовал мне не торопиться с написанием книги, в свое время отговаривали меня и от экспедиции на Эверест. И у меня было много разумных причин, по которым следовало отказаться от поездки, но попытка восхождения на Эверест – это в глубине своей нерациональный поступок: победа желания над здравым смыслом. Каждый, кто серьезно задумывается о восхождении на Эверест, практически, по определению стоит за гранью разумных доводов.
Простая правда в том, что я хорошо это знал, но все равно поехал. И, поступив таким образом, я принял участие в гибели хороших людей, и это то, что останется в моем сознании на очень долгое время.
Джон Кракауэр
Сиэтл
Ноябрь 1996 года
Глава Первая
ВЕРШИНА ГОРЫ ЭВЕРЕСТ
10 МАЯ 1996 года
29,028 футов – 8,848 метров
Кажется, словно какая-то граница проведена вокруг верхушек этих великих пиков, граница, которую не может переступить не один человек. В действительности, дело, конечно, в том, что на высоте 25,000 футов и выше, пониженное атмосферное давление так мощно влияет на организм человека, что любые сложные восхождения просто невозможны, а последствия даже несильной бури могут быть смертельны, что только идеальная погода и состояние снега предоставляют хоть какую-то возможность успешного восхождения, и что на последнем этапе восхождения никто не имеет возможности выбирать свой день…
Нет, не удивительно, что Эверест не покорился первым попыткам восхождений, было бы странно, если не грустно, сдайся он сразу, ведь это не пристало великим горам. Возможно, мы стали излишне самоуверенны с нашим новым прекрасным снаряжением вроде ледовых «когтей» и резиновых скальных туфель, с нашим веком легкого технического завоевания. Мы забыли, что у горы в руках главная карта, что доступ к ней будет открыт только лишь в правильное подходящее ей время. Иначе, как бы альпинизм по-прежнему сохранял свою притягательность?
Эрик Чиптон, На той горе 1938 г.
Стоя, на крыше мира, широко расставив ноги, одна в Китае, другая в Непале, я очистил ото льда кислородную маску, подставил плечо ветру и рассеянно уставился вниз в сторону бескрайних просторов Тибета. Сквозь затуманенное сознание, я понял на каком-то глубинном уровне, что вид земли под моими ногами необычайно красив. Я представлял этот момент и сопутствующие ему чувства в течение многих месяцев. И теперь, когда я, наконец, оказался здесь, на вершине Эвереста, я просто не мог найти в себе сил для каких либо эмоций.
Это было вскоре после полудня 10 мая 1996 года. Я не спал уже пятьдесят семь часов. Единственной едой, которую я смог проглотить за последние три дня, были чашка супа и горсть конфет М&М. Из-за сильнейшего кашля в течение последних нескольких недель у меня треснули два ребра, и теперь обычное дыхание было мучительным испытанием. На высоте 29,028 футов (8,848 м) так мало кислорода достигало моего мозга, что мои умственные способности снизились до возможностей недоразвитого ребенка. В данных обстоятельствах, я был не способен чувствовать что-либо, кроме холода и усталости.
Я оказался на вершине через несколько минут после Анатолия Букреева, гида из России, работавшего на американскую коммерческую экспедицию, и незадолго до Энди Харриса, гида Новозеландской команды, к которой принадлежал и я. Я мало был знаком с Букреевым, зато хорошо знал, и испытывал симпатию к Харрису, с которым общался последние полтора месяца. Я быстро сделал четыре фотографии Харриса и Букреева позирующих на вершине и, развернувшись, устремился вниз. На моих часах было 13:17. Это значило, что на вершине мира я провел не более пяти минут.
Через несколько секунд я остановился, чтобы сделать еще одну фотографию, на этот раз Юго-восточного гребня, по которому мы и совершали восхождение. Наводя объектив на пару альпинистов приближающихся к вершине, я заметил нечто, до этого момента ускользавшее из моего внимания. На юге, где небо было абсолютно чистым еще час назад, одеяло из облаков закрыло Пумори, Ама Даблам и другие окружающие Эверест вершины.
Позже – после того как найдут шесть тел, после того, как оставят поиски двух других, после того, как врач ампутирует правую руку моему товарищу по команде Беку Уизерсу – люди спросят почему, если погода начала ухудшаться, альпинисты, находящиеся высоко на маршруте, не обратили внимания на эти знаки? Почему опытные гималайские гиды продолжали двигаться вверх, в явно смертельную ловушку, сопровождая группу относительно неопытных любителей, каждый из которых заплатил 65 тысяч долларов за то, что бы целым и невредимым попасть на вершину Эвереста?
Руководители обоих групп, попавших в беду, не расскажут нам этого потому, что оба погибли. Но я могу официально заявить, что ничто из увиденного мной до полудня 10 мая не указывало на зарождение смертельно опасной бури. Для моего рассудка, изможденного кислородным голоданием, облака, поднимающиеся из широкой ледяной долины, известной как Вестерн Кум*, выглядели легкими безобидными нереальными. Блестящие в ярком полуденном солнце, они выглядели совсем, как безобидные облачка водных паров, которые поднимались из долины вместе с восходящими потоками воздуха почти каждый день.
Начав свой спуск с вершины, я был сильно встревожен, однако совсем не погодой: проверив манометр на моем кислородном баллоне, я обнаружил, что баллон практически пуст. Мне необходимо было спускаться как можно скорее.
Предвершинный участок Юго-восточного гребня Эвереста – это узкий, покрытый снежными карнизами скальный гребешок длиной в четверть мили , извивающийся между вершиной и второстепенным пиком, известным как Южная Вершина (South Summit). Преодоление зазубренного гребня не представляет особой технической сложности, но этот участок пути абсолютно открыт. Так, после пятнадцатиминутного шарканья ногами над двухкилометровой пропастью, я попал к печально известной Ступени Хиллари (Hillary Step), ярко выраженному участку маршрута, требующему некоторой технической работы. Прицепившись на закрепленную веревку, я уже было собрался спускаться, но в этот момент увидел тревожную картину.
Тридцатью футами ниже, более двенадцати человек выстроились в очередь у подножья Ступени. Еще трое уже висели на веревке, по которой я собирался спускаться. Все что мне оставалось – это отцепиться от веревки и отойти в сторону.
Пробка образовалась из членов трех разных экспедиций: моей команды – группы клиентов под руководством известного гида из Новой Зеландии Роба Хола; еще одной коммерческой экспедиции под руководством американца Скота Фишера; и некоммерческой тайваньской команды. Двигаясь очень медленно, что является нормой на высоте 26 тысяч футов , участники один за другим появлялись на вершине Ступени. Я, нервничая, ожидал возможности спуститься.
Харрис, покинувший вершину через несколько минут после меня, вскоре оказался рядом. Думая о том, чтобы сохранить некоторое количество кислорода в баллоне, я попросил его достать до кислородного клапана баллона в моем рюкзаке и закрыть его, что он и сделал. Следующие десять минут я чувствовал себя на удивление хорошо. В голове прояснилось. Мне даже показалось, что я не чувствую такой усталости как тогда, когда кислород еще поступал в мою маску. Но затем, внезапно, я почувствовал что задыхаюсь. Пелена застелила глаза, и голова сильно закружилась. Я был на грани потери сознания.
Вместо того, чтобы закрыть подачу кислорода, Харрис, пораженный гипоксией, по ошибке, открыл клапан на полную подачу. То есть, я только что зря потратил остатки моего кислорода. Через 250 футов меня ждал еще один баллон, но, чтобы попасть туда, мне необходимо было преодолеть самый открытый участок на всем маршруте без помощи кислорода.
И, кроме того, надо было еще дождаться, пока рассосется затор внизу. Я снял бесполезную теперь маску, воткнул ледоруб в склон и сел на корточки. Обмениваясь банальными приветствиями с проходящими мимо альпинистами, внутри я неистовствовал. «Быстрее, быстрее!» - бормотал я про себя, - «пока вы тут возитесь, у меня клетки мозга дохнут миллионами!»
Большей частью толпа, проходящая мимо, принадлежала к команде Фишера, однако в конце вереницы появились Роб Хол и Йашуко Намба. Сдержанная и замкнутая Намба в свои сорок семь была в сорока минутах от того, что бы стать самой старой женщиной, покорившей Эверест, и второй японской женщиной, покорившей высшие точки всех континентов, так называемые, Семь Вершин. Хотя она весила всего девяносто один фунт , ее худенькое тело скрывало в себе потрясающую смелость и решительность: во время восхождения Йашуко двигалась вверх, по большей части, благодаря не дюжей силе своего характера.
Еще позже на вершину Ступени выбрался Дуг Хансен. Еще один член нашей экспедиции, Дуг, был почтовым работником из пригорода Сиэтла, и стал моим ближайшим другом за время, проведенное на горе. «Дело в шляпе!» - прокричал я сквозь ветер, стараясь, чтобы мой голос звучал ободряюще. Выбившийся из сил Дуг, только что-то пробормотал в ответ, через свою кислородную маску, я не разобрал что, потом он покачал слабо головой и продолжил свой путь наверх.
Последним был Скот Фишер, которого я встречал изредка в Сиэтле, где мы оба жили. О силе и настойчивости Фишера ходили легенды, в 1994 он взошел на Эверест без использования кислорода, и я был удивлен, увидев, как медленно он двигался, и каким усталым выглядело его лицо, когда он снял маску, чтобы поприветствовать меня. «Брюююс!» - протянул он свое фирменное приветствие, с вымученной улыбкой на лице. Когда я спросил его как он себя чувствует, Фишер сказал, что все в порядке: «Тащусь почему-то слишком медленно сегодня. Не проблема» Спуск наконец был свободен, я вщелкнулся в оранжевую веревку, обошел Фишера склонившегося над ледорубом и шагнул за край.
Только после трех часов пополудни я оказался на Южной Вершине. Теперь туман уже накрыл 27,923х (м) футовую вершину Лхотзе и охватывал пирамиду Эвереста. Теперь уже было ясно, что погода портится. Я схватил баллон с кислородом, подсоединил к клапану и поспешил вниз в собирающиеся облака. Через несколько минут после начала моего спуска с Южной Вершины начал срываться снег, и видимость покатилась к черту.
Четырьмястами вертикальными футами выше, на вершине, все еще озаренной ярким солнечным светом, под безукоризненно чистым кобальтовым небом, мои товарищи занимались увековечиванием своего прибытия на высшую точку планеты. Разворачивали флаги и делали снимки, используя драгоценные секунды. Никто из них не мог и представить, какое суровое испытание им предстоит. Никто не подозревал, что в конце этого долгого дня каждая минута будет на счету.
Глава вторая
ДЕГРА ДАН, ИНДИЯ
1852 год
2,234 фута – 681 метр
Как-то, будучи очень далеко от гор, зимой, я разыскал размытое фото Эвереста в «Книге Чудес» Ричарда Халлибартона. Это была плохенькая репродукция, на которой зубцы пиков белели на фоне темного неба. Сам Эверест виднелся на заднем плане и даже не казался самым высоким, но это ничего не значило. Он был высочайшим, так говорила легенда. Мечты были ключом к этой картинке, ключом, позволяющим мальчишке проникнуть в нее, постоять на ветреном гребне, подняться к вершине, такой близкой теперь…
Это была мечта, которую не сдержать, такие обычно улетают, когда взрослеешь. Но я был уверен, что не только я мечтаю об Эвересте. К высшей точке земли, недоступной, чуждой всякому опыту, были устремлены порывы многих мальчишек и взрослых мужчин.
Томас Ф. Хорнбейн
Эверест: Западный гребень
Реальные подробности истории не известны, скрыты за пеленой разросшихся мифов. Но был год 1852, и происходило все в офисах Большой Тригонометрической Службы Индии и на северной, расположенной в горах, станции Дегра Дан. Согласно самой правдоподобной версии, описывающей происходящее, какой-то клерк ворвался кабинет сэра Эндрю Вога, главного геодезиста Индии и сообщил, что Бенгальский вычислитель Радханат Сикхдар, работающий в калькуттском бюро Службы, «открыл самую высокую гору мира» (во времена Вога, слово «вычислитель» обозначало, скорее, профессию, нежели аппарат). Тремя годами раньше, полевые топографы измерили угол ее крутизны двадцати четырех дюймовым теодолитом, и нарекли Пиком XV. Спорная вершина, выдавалась из Гималайского хребта и находилась в запретном королевстве Непал.
И пока Сикхдар не завершил вычисления, основанные на геодезической информации, никто и не находил в Пике XV чего-либо заслуживающего внимания. Шесть точек, с которых проводилась тригонометрическая съемка, находились на территории северной Индии, более чем в сотне миль от горы. Геодезистам, проводившим съемку, большинство других более близких вершин казались гораздо выше, чем Пик XV, затерянный на заднем плане. Но согласно скрупулезным вычислениям Сикхдара (он брал в расчет и кривизну земли и атмосферные искажения и отклонение по вертикали) Пик XV возвышался над уровнем моря на 29,002 фута* и был высочайшей точкой планеты.
В 1965 году, через девять лет после подтверждения вычислений Сикхдара, Вог удостоил Пик XV имени Эверест, в честь своего предшественника на посту, сэра Джорджа Эвереста. Однако тибетцы, живущие с северной стороны горы, уже называли ее более благозвучным именем, Джомолунгма, что переводится как «богиня, мать мира», а непальцы, проживающие на южной стороне, звали ее Сагарматха, «богиня неба». Но Вог намеренно игнорировал эти местные названия (как и официальная политика, направленная на искоренение местных устоявшихся названий) и название Эверест прижилось.
И раз Эверест был признан высочайшей горой мира, значит, вскоре должны были появиться люди, считавшие, что на его вершину необходимо взойти. После того, как в 1909 году американский исследователь Роберт Пири заявил, что достиг Северного Полюса, а Руальд Амудсен в 1911 привел норвежскую экспедицию к Южному, Эверест, так называемый третий полюс, стал самым желанным объектом наземного исследования. Достижение его вершины, по выражению Гюнтера О. Диренфурта, влиятельного альпиниста и историографа первых гималайских восхождений, стало «объектом, на который направлены общечеловеческие усилия, где нет пути к отступлению, какой бы ценой не досталась победа».
Вышло так, что эти потери оказались значительными. Со времени открытия Сикхдара в 1852 году, чтобы достигнуть вершины Эвереста, потребовались жизни двадцати четырех человек, усилия пятнадцати экспедиций и 101 год времени.
^ ^ ^
Среди альпинистов и просто исследователей геологических формаций, Эверест не пользуется славой особо привлекательной вершины. Его очертания не слишком изящны, он слишком грубо отесан. Но все недостатки в архитектурной красе, Эверест с лихвой возмещает огромной, подавляющей массой.
Обозначая границу между Непалом и Тибетом, возвышаясь более чем на 12,000 футов над долинами, лежащими у его основы, Эверест представляет собой трехстороннюю пирамиду из сверкающего льда и полосок темных скал. Первые восемь экспедиций на Эверест были британскими, все они пытались покорить вершину с северной тибетской стороны, не потому, что с этой стороны гора казалась существенно проще, а скорее потому, что в 1921 году тибетское правительство открыло границы для иностранцев, в то время как Непал оставался непоколебим.
Первым восходителям Эвереста приходилось преодолевать 400 тяжелых миль из Дарджилинга через Тибетское плато только для того, чтобы попасть к подножию горы. Их знания о смертельном влиянии большой высоты на человека были весьма скудны, а снаряжение просто жалким в сравнении с современными стандартами. И, тем не менее, в 1924 году член третьей британской экспедиции, Эдвард Феликс Нортон, достиг высоты 28,126 футов и был всего в 900 футах ниже вершины, прежде чем отступил, пораженный усталостью и снежной слепотой. Это было потрясающим достижением, вероятно, не превзойденным в течение следующих двадцати девяти лет.
Я говорю «вероятно» из-за того, что произошло через четыре дня после попытки Нортона. Восьмого июня, с первыми рассветными лучами солнца, двое других членов той же экспедиции, Джордж Лей Мэллори и Эндрю Ирвинг, вышли на штурм вершины из своего верхнего лагеря.
Мэллори, чье имя неразрывно связанно с Эверестом, был движущей силой первых трех экспедиций на гору. Это именно он во время лекции, которую он читал в Соединенных Штатах, в ответ на вопрос назойливого репортера о том, почему ему хочется взойти на Эверест, произнес, ставшее знаменитым: «Потому что он есть». В 1924 году Мэллори было 38 лет. Женатый школьный учитель и отец троих детей. Выходец из высших слоев английского общества, он был также эстетом и идеалистом, с, несомненно, романтическим восприятием мира. Атлетически сложенный, обаятельный и поразительно красивый человек, он быстро стал любимцем Литтона Страчи и Блюмсбурийского кружка . Сидя в палатках высоко на склонах Эвереста, Мэллори и его товарищи, бывало, читали друг другу вслух Гамлета или короля Лира.
Но, когда Ирвин и Мэллори с трудом прокладывали свой путь к вершине Эвереста 8го июня 1924 года, туман скрыл верхнюю часть горы, не давая товарищам по экспедиции проследить продвижение двух альпинистов. В 12:50 дня облака на несколько мгновений разошлись, и участник команды Ноэль Оделл успел заметить Мэллори и Ирвина, высоко на маршруте, отстающих от плана примерно на пять часов, но двигающихся к вершине «осознанно и уверенно».
Однако двое восходителей не вернулись той ночью в свои палатки, и никто больше никогда не видел Ирвина и Мэллори. С тех пор предметом жарких споров остается вопрос: достиг ли один из них или они оба вершины, или нет. Оценка свидетельств говорит, что, скорее всего, не достигли. В любом случае, за неимением доказательств их восхождение не было засчитано.
В 1949 году, после веков недоступности, Непал открыл свои границы внешнему миру, а годом позже новый коммунистический режим в Китае закрыл Тибет для иностранцев. Таким образом, внимание будущих восходителей переключилось на южную сторону горы. Весной 1953 года большая британская команда, организация которой по рвению и своим масштабам больше походила на военную компанию, стала третьей экспедицией, пытавшейся взойти на вершину с юга. 28го мая, после двух с половиной месяцев непомерных усилий на юго-восточном гребне, на высоте 27,900 футов был организован маленький высотный лагерь. На следующий день ранним утром стройный новозеландец Эдмунд Хиллари и высокопрофессиональный альпинист шерпа Тенцинг Норгей вышли к вершине, дыша вспомогательным кислородом.
К 9ти часам утра они уже были на Южной Вершине и смотрели на головокружительно тонкий гребень, ведущий к главной вершине. Еще через час они оказались у подножья участка, который сам Хиллари описал, как «самая выдающаяся проблема на всем гребне – крутой скальный склон около 40 футов высотой… Сама скала, гладкая и почти без зацепок, могла бы стать интересной задачей для группы опытных скалолазов, где-нибудь в Лейк Дистрикт, но здесь это был барьер, превышающий наши слабые возможности»
Тенцинг волнуясь выдавал веревку, а Хиллари тем временем расклинившись между основанием контрфорса и вертикальным снежным карнизом, дюйм за дюймом прокладывал путь к вершине участка, который потом назовут Ступень Хиллари. Это потребовало немалых усилий, но Хиллари не сдавался, позже он напишет,
В конце концов, я дотянулся до верха скалы и выбрался из трещины на широкий уступ. Некоторое время я лежал, восстанавливая дыхание, и в этот момент в первый раз почувствовал яростную решимость и уверенность в том, что теперь ничто не остановит нас на пути к вершине. Я твердо встал на ноги и подал знак Тенцингу, чтобы он поднимался. Я с трудом выбирал веревку, на которой Тенцинг карабкался вверх по трещине, а когда он, наконец, выполз на полку, он был так изможден, что походил на большую рыбу, которую только что вытащили из океана после напряженной борьбы.
Борясь с усталостью, два альпиниста продолжили путь по восходящим изгибам гребня. Хиллари подумал,
без особого интереса, хватит ли нам сил, чтобы дойти до конца. Я обошел очередной снежный надув на гребне и увидел, что гребень впереди начинает спускаться вниз, и мы видим Тибет. Я посмотрел вверх, над нами был закругленный снежный конус. Несколько ударов ледоруба, несколько осторожных шагов и мы с Тенцингом на вершине.
Таким образом, вскоре после полудня 29го мая 1953 года, Хиллари и Тенцинг стали первыми людьми, взошедшими на вершину горы Эверест.
Спустя три дня, известие о восхождении достигнет королевы Елизаветы в преддверии ее коронации, и лондонская газета Таймс опубликует эту новость в своем утреннем выпуске от 2го июня. Сообщение было послано с Эвереста, в виде закодированной радиограммы (чтобы не позволить конкурентам опередить Таймс) молодым репортером по имени Джеймс Моррис, который по прошествии двадцати лет,, заслужив значительное уважение как автор, открыто сменил свой пол на женский, а свое христианское имя на имя Яна. Моррис написал через сорок лет после знаменательного восхождения в книге «Коронация Эвереста: Первое восхождение или сенсация, что возвела на престол королеву»,
Теперь уже трудно представить себе то почти мистическое чувство радости, с которыми Британия приняла совпадение этих двух событий (коронации и восхождения на Эверест). Забывая тяготы Второй Мировой войны и, вместе с тем, сталкиваясь с потерей могущества своей империи, британский народ воспринял коронацию молодой королевы как знак, предвещающий новый расцвет нации - век Елизаветы, как любили писать в тогдашних газетах. День коронации, 2 июня, должен был стать днем надежды, выражением высших патриотических чувств, и вдруг, чудо из чудес: в этот самый день, из далеких мест, от границ старой империи, приходит весть о том, что британская экспедиция достигла последней неисследованной точки планеты, вершины мира…
Целая гамма чувств переполняла британцев: гордость, патриотизм, забытая отвага, надежда на обновление… Люди определенного возраста, хорошо помнят этот день, помнят, как дождливым июньским утром они ждали королевскую процессию, направляющуюся в Лондон, и вдруг услышали волшебную новость о том, что вершина мира принадлежит теперь им.
Тенцинг стал народным героем сразу в Индии, Непале и Тибете, причем каждая страна заявляла, что он принадлежит только ей. Получив от королевы титул рыцаря, сэр Эдмунд Хиллари увидел свое изображение на почтовых марках, обложках журналов, в комиксах, книгах и кино. За одну ночь тихий пасечник из Окленда превратился в самого знаменитого человека в мире.
^ ^ ^
Хиллари и Тенцинг взошли на Эверест за месяц до того, как я был зачат. Так что я не разделил общего чувства радости и гордости, которое прокатилось по всему миру. Говорят, что по силе воздействия событие, вызвавшее это чувство, сравнивали с первой посадкой человека на Луну. Однако через десять лет другое восхождение изменило весь ход моей будущей жизни.
22 мая 1963 года, тридцати трех летний врач из Миссури, Том Хорнбейн, и Вилли Ансоелд, тридцати шести летний преподаватель теологии из Орегона, достигли вершины Эвереста по Западному гребню, где никто еще не проходил до них. К тому времени уже четыре группы и одиннадцать человек побывали на Эвересте. Однако маршрут по Западному гребню был заметно сложнее, чем оба уже испытанных до этого маршрута: через южную седловину и юго-восточный гребень или северную седловину и северо-восточный гребень. Восхождение Хорнбейна и Ансоелда заслуженно считалось и считается сейчас, одним из величайших достижений в альпинизме.
В день своего восхождения, два американца начали маршрут с прохождения крутого уступчатого скального участка - печально известной Желтой полосы (Yellow Band). Преодоление этого склона требовало высочайшего мастерства и неимоверных усилий. До этого случая, никто еще не проходил таких сложных технических участков на такой высоте. Успешно преодолев Желтую полосу, Хорнбейн и Ансоелд пришли к выводу, что спустится по пути подъема не представляется возможным, и их единственная возможность уйти с горы живыми – это дойти до вершины и спуститься по хорошо известному юго-восточному гребню. Такой план действий был в высшей степени рискованным и дерзким, особенно принимая во внимание время суток, незнакомый маршрут и быстро подходящий к концу запас кислорода.
На вершину они прибыли в 18:15, как раз на закате солнца. Ночь им пришлось провести на склоне, на высоте 28,000 футов , на тот момент, это была самая высокая ночевка в истории альпинизма. Ночь была холодная, но, к счастью, безветренная. Ансоелд отморозил пальцы ног, позже их ему ампутировали, но оба остались в живых и рассказали миру свою историю.
Мне тогда было девять лет и жил я в Корвалисе, штат Орегон, в одном городе с Ансоелдом. Последний был близким другом моего отца, и я часто играл с детьми Ансоелда, Регоном, который был всего на год старше меня и Деви, он был на год младше. За несколько месяцев до отъезда Ансоелда в Непал, я совершил восхождение на свою первую вершину. Это был неброский вулкан, высотой 9000 футов в Каскадной гряде (Cascade Range), на его вершину теперь провели канатную дорогу. Я был в компании своего отца, Вилли и его сына Регона. И неудивительно, что события 1963 года на Эвересте сильно повлияли на мое еще детское воображение. И когда мои друзья восхищались Джоном Гленом, Сэнди Кофэксом и Джонни Инитасом, моими героями были Хорнбейн и Ансоелд.
В тайне я мечтал о восхождении на Эверест. В течение более чем десяти лет это было моей самой желанной целью. К тому времени, когда мне исполнилось двадцать лет, альпинизм стал центром моей жизни и вытеснил все остальные увлечения. Достижение вершин было чем-то определенным, ясным и четким. Опасность, сопутствующая спорту, придавала моей жизни осознание целеустремленности, того чего мне очень не хватало. Мне нравилось возбуждение, которое возникало, когда я переворачивал вверх ногами обыденное существование.
К тому же альпинизм давал чувство общности с другими людьми. Стать альпинистом, значило присоединиться к самодостаточному обществу идеалистов, незаметному для широкой общественности и удивительно мало испорченному современным обществом. Культура восхождений определялась постоянным состязанием, однако по большей части мы были заинтересованы только в том, чтобы произвести впечатление на себе подобных. Попасть на вершину горы уже было не так важно, как то, как ты попал на нее. Уважение зарабатывалось прохождением самых сложных маршрутов, с минимумом снаряжения, самым дерзким образом. Никем так не восхищались как восхищались свободными соло: одиночками, совершавшими восхождения без веревок и снаряжения.
В те годы я жил на какие-то пять шесть тысяч в год, подрабатывая то плотником, то на рыбацких промыслах. Я работал ровно столько, сколько нужно было, чтобы заработать на очередную поездку на Бугабу, Тетонс или Аляску. Когда мне было лет двадцать пять, я забросил мечты об Эвересте. Тогда среди знатоков и ценителей альпинизма пошла мода обзывать Эверест «снежным холмом», вершиной лишенной достойных технических изощрений и эстетической привлекательности, то есть всего того, что привлекает в вершине «настоящего» альпиниста. А я как раз очень стремился таковым стать, и стал смотреть свысока на высочайшую гору мира.
Этот снобизм появился потому, что к 1980 году, по самому легкому маршруту, через южное седло по юго-восточному гребню, на Эверест взошли более ста человек. Я и мои товарищи величали юго-восточный гребень не иначе как «Козья тропа» Наше негодование только усилилось, когда в 1985 году, выдающийся альпинист, Дэвид Брешерс, завел на вершину Дика Басса, богатого техасца пятидесяти пяти лет от роду и с весьма ограниченным альпинистским опытом. Событие вызвало шквал положительных отзывов в средствах массовой информации.
Раньше Эверест был вотчиной альпинистской элиты. По выражению редактора журнала «Клайминг» (Climbing), Майкла Кеннеди: «Быть приглашенным в участники экспедиции на Эверест было честью, которую можно было заработать лишь пройдя долгую школу на более простых вершинах, а, попав, наконец, на вершину Эвереста, восходитель автоматически попадал в высший слой альпинистского сообщества» Восхождение Басса все изменило. Попав на вершину Эвереста, он прославился как первый человек покоривший Семь Вершин*, после чего толпы альпинистов бросились повторять это свершение и грубо оттолкнули Эверест в «прошлый век».
«Дик Басс вдохновил таких людей, как я,» - говорил Бек Уизерс в прошлом апреле на пути в базовый лагерь. Сорока девяти летний патологоанатом из Далласа, Бек был одним из клиентов Роба Хола весной 1996 года. «Басс показал, что Эверест в пределах досягаемости простых ребят,» - продолжал Уизерс с сильным техасским произношением, - «Конечно, при том условии, что ты физически полноценен и обладаешь необходимыми средствами, тут, я думаю, самым большим препятствием становится время, ведь надо бросить семью и работу на два месяца.»
И, как показывает практика, для многих восходителей не составляет такого уж большого труда оторваться от семьи и потратить некоторую сумму денег. За последние десять лет количество восхождений на Семь Вершин и особенно на Эверест многократно увеличилось. Соответственно, чтобы встретить запросы потребителей, увеличилось и количество компаний организующих подобные восхождения. Весной 1996 года на склонах Эвереста побывали тридцать различных экспедиций, и по крайней мере десять из них были организованны как чисто коммерческие предприятия.
Непальское правительство осознало, что толпы посетителей вершины создают множество проблем, как в вопросах охраны окружающей среды и безопасности, так и в чисто эстетических. И непальские чиновники пришли к оптимальному решению, которое и ограничивало приток альпинистов к Эвересту и приносило твердую валюту в бюджет государства: сделали разрешение на восхождение дороже. В 1991 году министерство туризма Непала взимало 2,300 американских долларов за разрешение, которое позволяло команде в независимости от количества участников совершить попытку восхождения. В 1992 году цены подняли до 10,000 долларов за команду до девяти человек, плюс еще 1,200 за каждого дополнительного участника.
Однако альпинисты продолжали нашествие на Эверест, несмотря на повышение цен. Весной 1993 года, на сороковую годовщину первого восхождения, рекордное количество экспедиций общим числом участников в 294 человека, попытались взойти на вершину с Непальской стороны. А следующей осенью непальское правительство взвинтило цены до отметки в 50,000 долларов за команду из пяти человек, плюс еще 10,000 за каждого следующего участника, но с максимальным количеством группы семь человек. Вдобавок к этому, был издан указ, объявляющий, что не более четырех экспедиций за сезон будут допускаться к непальским склонам Эвереста.
Вот только непальские чины не учли, что Китай берет с желающих попасть на Эверест, всего 15,000 долларов за разрешение на попытку восхождения, со стороны Тибета, для команды любого размера и без ограничения количества экспедиций. Масса альпинистов перетекла из Непала в Тибет, оставив сотни шерп без работы. Недовольство населения подвигло Непал к тому, чтобы в 1996 году, внезапно отменить ограничение на количество экспедиций. Правда, вместе с отменой ограничения правительство снова подняло цены на разрешения, теперь, чтобы взойти на Эверест необходимо было заплатить 70,000 долларов за команду из семи участников и еще 10,000 за каждого следующего. Но, судя по тому факту, что из тридцати экспедиций на Эверест совершенных последней весной, шестнадцать пытались взойти на гору с непальской стороны, можно заключить, что высокие цены на разрешение, не очень то отпугивают желающих.
Но даже до страшных событий 1996 года, работа коммерческих экспедиций была острой темой. Сторонники традиционных методов восхождений были обижены, тем, что высочайшая вершина мира продана богатым выскочкам, многие из которых без помощи гида не взошли бы и на самую захудалую вершину. А пуристы заявляли, что Эверест осквернен и обесчещен.
Критики так же указывали и на то, что вследствие коммерциализации Эвереста, он из ранга священной горы, опустился до объекта судебных разбирательств американских юристов. Заплатив кругленькую сумму за попытку восхождения, некоторые клиенты, не попавшие на вершину, подавали в суд на своих гидов. «Иногда, попадаются такие клиенты, которые думают, что покупают билет на вершину с гарантией удачного восхождения,» - жалуется Питер Атанс, уважаемый гид, совершивший одиннадцать попыток восхождения на Эверест, четыре из которых были удачными, - «Некоторые не понимают, что экспедиция на Эверест – не может происходить по расписанию, как швейцарский поезд.»
Грустно сознавать это, но не всякий эверестский судебный иск безоснователен. Были случаи, когда неответственные или обладающие плохой репутацией компании, не выполняли своих обязательств по снабжению экспедиции, например по заброске кислорода, и прочее в этом роде. Бывали экспедиции, когда гиды доходили до вершины без единого своего клиента, таким образом, невольно давая понять последним, что они просто послужили средством достижения вершины для своих гидов. В 1995 году руководитель одной компании исчез с десятками тысяч долларов, заплаченных клиентами, еще до начала экспедиции.
^ ^ ^
В марте 1995, мне позвонил редактор журнала «Аутсайд» (Outside) и предложил поучаствовать в коммерческой экспедиции на Эверест, старт которой предполагался через пять дней, и написать статью о растущей коммерциализации горы и противоречиях, возникающих в ходе развития этого бизнеса. Журнал предлагал мне не участвовать в самой попытке восхождения, а оставаясь в базовом лагере и описать происходящее на леднике Восточный Ронгбук, лежащего у подножья горы с тибетской стороны. Я отнесся к предложению со всей серьезностью и даже сделал необходимые прививки и забронировал билеты на самолет, но в последний момент отказался.
Учитывая многолетнее пренебрежение Эверестом, кто-то может подумать, что я отказался из принципа. На самом деле, предложение журнала неожиданно разбудило сильное, но давно забытое желание. Я отказался, потому что понял - будет просто невыносимо просидеть два месяца в тени Эвереста и не совершить попытки восхождения. Я решил, что если уж и ехать на другой конец земного шара, бросив дом и жену, то только ради возможности взойти на вершину.
Тогда я решил поговорить с Марком Бриантом – редактором журнала. Я предложил ему отложить мою поездку на год (в течение которого я бы тренировался, чтобы приобрести необходимую для участи в восхождении физическую форму). Так же я поинтересовался, не пожелает ли журнал заплатить за меня 65 тыс. долларов какой-нибудь уважаемой компании, с помощью которой я смог бы достичь вершины Эвереста. По правде говоря, я не ожидал согласия. За последние пятнадцать лет я написал более шестидесяти статей и заметок для «Аутсайд», и затраты на путешествия для выполнения моих заданий никогда не превышали двух трех тысяч долларов.
Бриант перезвонил мне на следующий день, он сообщил, что разговаривал с издателем, и они решили, что журнал не может вот так вот сразу выложить такую сумму. Но потом, он добавил, что материал о коммерциализации Эвереста они считают очень важным, и что, если я действительно хочу взойти на Эверест, то это можно устроить каким-либо другим способом.
^ ^ ^
За те тридцать три года, что я называю себя альпинистом, я предпринял ряд достаточно серьезных восхождений. На Аляске, я сделал сложный первопроход на Лосий Зуб (Mooses Tooth), и совершил сольное восхождение на Палец Дьявола (Devils Thumb), что потребовало провести три недели в полном одиночестве. В Канаде и Колорадо я прошел несколько вполне экстремальных ледовых маршрутов. Близ южной оконечности Южной Америки, где, по выражению местных жителей, ветер метет, как «божья метла» - «la escoba de Dios» я побывал на страшном пике, высотой в милю, состоящим из вертикальных и нависающих гранитных скал, который называется Сьерра Торре (Cerro Torre). Пик обдувается яростными ветрами и постоянно покрыт наледью, некоторое время он считался самой сложной горой в мире.
Но все это было годами раньше, в годы моей молодости. Теперь же мне было сорок два, и активный альпинизм был в прошлом, а в настоящем была седеющая борода, плохие десны и лишних пятнадцать фунтов вокруг талии. Я был женат на женщине, которую любил безумно, и которая любила меня. Случайно сделав неплохую карьеру, я впервые в жизни стал жить выше черты бедности. Моя жажда восхождений притупилась, успокоенная множеством маленьких радостей, которые складывались в какое-то подобие счастья.
Ни одно из моих былых восхождений не было высотным. Сказать по правде, я никогда не бывал выше 17,200 футов, что на деле, ниже, чем базовый лагерь на Эвересте.
Как добросовестный исследователь истории альпинизма, я знал, что Эверест стал могилой для 130 человек. Если считать с 1921 года, это, примерно, каждый четвертый альпинист, побывавший на вершине, и многие погибшие были намного сильнее меня и, более того, обладали гораздо большим опытом высотных восхождений. Но детские мечты не сдаются, и здравый смысл отправился ко всем чертям. В конце февраля 1996 года, Марк Бриант сообщил, что для меня зарезервировано место в готовящейся экспедиции Роба Хола. Когда он спросил, уверен ли я в том, что хочу пройти через все это, я ответил «Да» без малейшей задержки.
Глава Третья
НАД СЕВЕРНОЙ ИНДИЕЙ
29 марта 1996 года
30,000 футов – 9,145 метров
Грубо говоря, я рассказал им притчу. Я сказал, что речь пойдет о планете Нептун, об обычной планете Нептун, а не о Рае. Просто потому, что я ничего не знаю о Рае. То есть ты понимаешь, что это значит: ты, только ты и ничего больше. Значит так, потом я рассказал о том, что там была большая скала, а люди на Нептуне, скажу я вам, довольно глупы, хотя бы потому, что каждый из них привязан к своей нитке. И некоторые из них, те о которых я хотел бы специально рассказать, как-то совершенно определенно настроились на это гору. Вы не поверите, сказал я, жизнь или смерть, с пользой или без пользы, но у них появилась привычка, и теперь они потратили все свободное время и всю энергию преследуя призрак собственной славы и они вскарабкались вверх и вниз по крутейшим стенам своего района. И все и каждый вернулись в приподнятом настроении. Но даже и на Нептуне, уж поверьте мне, появились те, кто перешел на безопасные и легкие стены. Но в любом случае настроение приподнималось и у тех и у других, что видно было по их лицам и радости в их сияющих глазах. И как я уже сказал, это все было на Нептуне, а не в Раю, где все это и так само собой разумеется и делать больше нечего.
Джон Менлав Эдвардс
Письмо от Человека
Рейс Тайских авиалиний номер 311 из Бангкока в Катманду должен был продолжаться два часа, я покинул свое место и отправился в хвост самолета. Рядом с уборными, по правому борту располагалось небольшое смотровое окошко, сквозь которое я хотел хотя бы мельком углядеть какие-нибудь вершины. И мне повезло: на горизонте виднелись зазубренные пики Гималаев. Я оставался там до конца полета, очарованный, сидя на корточках рядом с мусорным бачком, наполненным пустыми банками от колы, и остатками обеда пассажиров, и прижавшись носом к холодному плексигласу.
Я сразу узнал гигантский растянутый силуэт Канченджанги, третьей вершины мира, высотой 28,169 футов ( м). Еще через пятнадцать минут появилась Макалу, пятая по высоте вершина, и, наконец, очертания Эвереста, которые нельзя было ни с чем перепутать.
Чернильно-черная пирамида выделялась на, кажущемся бедным, фоне окружающих пиков и хребтов. Вершина пика проделала заметную дыру в реактивной струе, тянувшейся на восток подобно длинному белому шарфу, сделанному из кристалликов льда. И, глядя на этот инверсионный след, я вдруг понял, что вершина Эвереста лежит примерно на высоте полета аэробуса, который нес меня по небесам. И тот факт, что я собираюсь взойти на вершину, которая вздымается на высоту полета реактивного лайнера А 300, показался мне в этот момент абсурдом, если не хуже абсурда. Мои ладони стали влажными на ощупь.
Через сорок минут, я был уже в Катманду. После таможни, когда я оказался в здании аэропорта, ко мне, обратив, наверное, внимание на две моих огромных сумки, подошел коренастый гладко выбритый молодой человек. Посмотрев в папку с фотографиями клиентов, он произнес с певучим новозеландским акцентом: «А вы, наверное, Джон?» Мы пожали друг другу руки, и он представился как Энди Харрис, один из гидов Хола, и сообщил, что пришел, чтобы встретить меня и доставить в отель.
Харрис так же сказал, что на том же рейсе что и я, должен прилететь еще один клиент по имени Лу Касисшке, пятидесяти трех летний юрист из Блумфильд Хиллс, штат Мичиган. Последний не появлялся, оказалось, что он потратил час, пытаясь найти свои сумки, а мы с Харрисом провели этот час, обмениваясь впечатлениями о восхождениях, которые мы оба совершили на одни и те же вершины в Канаде, и обсуждая преимущества лыж против сноуборда. Неподдельный энтузиазм Энди, его жажда новых восхождений заставили меня с грустью вспомнить тот период в моей собственной жизни, когда для меня альпинизм был неотъемлемой ее частью, и когда я видел свое существование в восхождениях, которые были, и в тех, которые я намеревался совершить.
Как раз перед тем, как высокий седовласый и как-то по аристократически подобранный Касисшке подошел к нам, я спросил Энди, сколько раз он бывал на Эвересте. «Вообще-то,» - признался он радостно, - «это будет мой первый раз, как и ваш. Посмотрим, как я там справлюсь.»
Хол забронировал для нас номера в отеле Гаруда. Приятное заведение располагалось в самом сердце Тамеля, живущего своей бурной жизнью туристского района Катманду. Гаруда, был местом популярным среди гималайских экспедиций, стены отеля были увешаны фотографиями знаменитых альпинистов, которые останавливались здесь: Рейнхольд Месснер, Питер Хабелер, Кити Калхаун, Джон Роскели, Джеф Лоу. Поднимаясь по лестнице в свою комнату, я обратил внимание на цветной плакат, на котором стояла надпись «Гималайская Трилогия» и были изображены Эверест, К2 и Лхотсе, соответственно первая, вторая и четвертая по высоте вершины Гималаев. На фоне пиков был изображен, улыбающийся бородатый человек в полной альпинистской экипировке. Подпись объявляла, что это Роб Хол. Плакат был рекламной акцией компании Хола «Адвенче Консалтантс», и отображал достаточно впечатляющее достижение Хола: восхождение на все три пика, в течение двух месяцев, в 1994.
А еще через час я встретил Хола во плоти. В нем было шесть футов и три или четыре дюйма роста, и он был худой как жердь. В его лице было что-то такое ангельское, однако, несмотря на это он казался старше своих тридцати пяти лет, может быть, из-за резких морщин вокруг глаз, а может из-за внушаемого одним его видом уважения. Он был одет в свободную гавайку и потертые джинсы с заплаткой на колене, на которой был нарисован символ «ин-янь». Непокорная шевелюра, густых коричневых волос скрывала лоб, а заросшая борода, видимо, давно не видела ножниц.
По натуре общительный человек, Хол, оказался интересным рассказчиком, обладающим своеобразным и довольно едким новозеландским чувством юмора. Он тут же начал рассказывать длинный анекдот про француза, буддийского монаха и особо упрямого яка, а приблизившись к кульминационному моменту, хитро скосив глаза, сделал паузу для эффекта, и, закончив, очень заразительно захохотал над своей собственной шуткой, не скрывая удовольствия от произведенного эффекта. Он мне сразу понравился.
Хол родился в городе Христчерче, в Новой Зеландии. В семье католиков из рабочего класса, он был младшим из девяти детей. Несмотря на научный склад ума и хорошие способности в тринадцать лет он покинул школу из-за склоки с учителем «аристократом» и в 1976 стал работать в небольшой местной компании «Альп Спорт», производившей альпинистское снаряжение. «Сначала он работал на разных работах, мог, например, сидеть за швейной машинкой и прочее в этом роде.» - вспоминает Бил Аткинсон, известный гид, так же работавший в то время на «Альп Спорт». «Но благодаря своим организаторским способностям, которые проявлялись уже тогда, когда ему было всего шестнадцать семнадцать лет, а через некоторое время он управлял всем производством компании»
В то же время он начал заниматься скалолазаньем и ледолазаньем и стал активным альпинистом. «Он очень быстро учился» - продолжает Аткинсон, постоянный напарник Хола по восхождениям, - «впитывал в себя знания и навыки, как губка, мог учиться у кого угодно»
В 1980 году, когда Холу было всего девятнадцать, он принял участие в трудном восхождении на Ама Даблам по северному гребню. Ама Даблам - это несравнимой красоты вершина высотой в 22,294 фута , в пятнадцати милях южнее Эвереста. Во время той экспедиции, Хол посетил так же и базовый лагерь под Эверестом и решил для себя тогда, что когда-нибудь обязательно взойдет на высочайшую вершину мира. Прошло десять лет, было предпринято три попытки восхождения, и вот, в 1990 году, Хол наконец попал на вершину Эвереста, в качестве руководителя экспедиции, в состав которой так же входил Питер Хиллари, сын сэра Эдмунда. С вершины Хол и Хиллари вели радиопередачу, которую в прямом эфире транслировали по всей Новой Зеландии и приняли на высоте 29,028 футов поздравления премьер-министра Джефри Палмера.
К этому времени Хол был уже профессиональным альпинистом. Как и большинство его коллег, он постоянно искал спонсоров для финансирования дорогостоящих гималайских экспедиций. И он, естественно, понимал, что чем больше внимания средств массовой информации он привлечет к своей персоне, тем легче будет заставить потенциальных спонсоров раскрыть свои чековые книжки. Поэтому он очень хорошо знал, как протиснуть свое имя в печать, а самому засветиться на экране телевизора. «О, да,» - вспоминает Аткинсон, - «у Роба всегда была склонность к тому, чтобы быть объектом общественного внимания.»
В 1988 году, ближайшим другом и напарником Хола стал Гарри Бол, гид из Окленда. Бол был вместе с Холом в 1990 на вершине Эвереста. А вскоре после возвращения в Новую Зеландию, они вместе состряпали план восхождений на высочайшие точки всех континентов a la Дик Басс, но собирались поднять планку еще выше, совершив восхождения за семь месяцев*. Восхождение на Эверест, самое сложное из семерки, у них уже было, и, заручившись поддержкой энергетической компании «Пауэр Билд» (Power Build), они двинулись в путь. 12 декабря 1990 года, всего за несколько часов до конца семимесячного срока, они были на вершине последней вершины – Массива Винсона в Антарктиде, что было достаточно восторженно принято на их родине.
Но, несмотря на свой успех, альпинисты серьезно задумались о своих перспективах в профессиональном альпинизме. «Чтобы продолжать получать поддержку спонсоров, - объясняет Аткинсон, - альпинист должен постоянно поднимать планку: каждое следующее восхождение должно быть еще более сложным и зрелищным, чем предыдущее. Это превращается в затягивающийся узел, и, в конце концов, ты уже не можешь справиться с этой гонкой. Роб и Гарри понимали, что рано или поздно, они уже не смогут выдерживать этот темп, или случится какой-нибудь, возможно, смертельный несчастный случай.
И они решили сменить направление и обратиться к высотным восхождениям с клиентами. Когда ходишь с клиентами, ты, конечно, не можешь выбирать вершины, так как тебе самому хочется. Тут вызов в том, чтобы довести клиентов до верха и спустить обратно, а это удовлетворение совсем другого рода. Но это гораздо более стабильный источник дохода, нежели гонка за спонсорами. Если ты предлагаешь достойные услуги, то клиентов у тебя будет сколько угодно».
Во время своего приключения «Семь вершин – семь месяцев», Хол и Бол решили, что будут водить клиентов именно по этим семи вершинам. Уверенные в том, что на свете полно мечтателей с тугими кошельками и недостатком опыта для самостоятельных восхождений, они основали компанию, которую нарекли «Адвенче Консалтентс» (Adventure Consultants – Консультанты по приключениям)
И почти сразу они добились впечатляющих успехов. В мае 1992 года они завели шесть клиентов на вершину Эвереста. Годом позже Роб и Гарри успешно сопроводили на вершину еще семерых клиентов, в тот день на вершину одновременно взошли сорок человек. Вернувшись домой из той экспедиции, они неожиданно встретили поток критики исходящей от сэра Эдмунда Хиллари, который осудил Хола за его роль в возрастающей коммерциализации Эвереста. «Толпы новичков, которых ведут на вершину Эвереста, - заявил сэр Эдмунд, - вызывают неуважение к горе».
В Новой Зеландии Хиллари один из наиболее почитаемых людей в стране. Его морщинистое лицо даже изображено на пятидолларовой банкноте. Хол был сильно огорчен, когда этот полубог, этот «первый» альпинист, бывший его героем с самого детства, публично его раскритиковал. «Здесь в Новой Зеландии Хиллари рассматривают, как живое национальное достояние», - говорит Аткинсон. «То, что он говорит, воспринимают серьезно, и подвергнуться его критике – это, наверное, очень больно. Роб даже хотел сделать публичное заявление, чтобы оправдать себя, но решил, что выступать против человека, которого практически боготворят, бесполезно».
Через пять месяцев после шумихи, поднятой Хиллари, Хола пошатнул еще один страшный удар: в октябре 1993, Гарри Бол погиб от отека мозга при попытке восхождения на Дхаулагири, шестую гору мира высотой в 26,795 футов . Бол умер на руках у Роба, в маленькой палатке на большой высоте. На следующий день Хол похоронил друга в трещине.
После экспедиции, в интервью новозеландского телевидения, Хол описал, как он взял их любимую веревку и опустил тело Бола в глубины ледника. «Альпинистская веревка – это нечто, предназначенное для того, чтобы соединять тебя и напарника, ты никогда не отпускаешь ее» - сказал он. «А тогда все что мне оставалось сделать - это просто отпустить ее»
«Роб был просто разбит смертью Гарри,» - говорит Хелен Вильтон, она работала с Холом в качестве менеджера базового лагеря в 1993, 95 и 96 годах. «Но он переносил все молча – это был его способ справляться с такими вещами» Хол решил продолжать работу компании в одиночку. Он продолжал систематически совершенствовать инфраструктуру компании, и ему все так же везло на удачные восхождения с клиентами новичками на высокие удаленные вершины.
Между 1990 и 95 годом, Хол завел на вершину Эвереста тридцать девять человек – это на три восходителя больше, чем за двадцать лет, прошедших с первого восхождения. Не безосновательно Хол заявлял в рекламе, что «Адвенче Консалтентс»: «лидер в восхождениях на Эверест, с большим количеством удачных восхождений, чем у любой другой компании» В брошюрах, которые получали потенциальные клиенты компании, было сказано:
Хотите приключений! Мечтаете о том, чтобы стоять на вершинах семи континентов. Большинство из нас никогда не осмеливаются воплотить мечту в жизнь, не делятся ею, не признаются в большом внутреннем желании.
Адвенче Консалтентс специализируется на организации и проведении восхождений. У нас есть опыт в превращении мечты в реальность, мы работаем, чтобы помочь Вам достичь вашей цели. Мы не будем тащить Вас на вершину – Вам придется поработать – но мы гарантируем максимальную безопасность и вероятность успешного восхождения.
Для тех, кто не боится своей мечты, наш опыт предлагает то, что не описать словами. Мы приглашаем Вас взойти на гору вместе с нами.
К 1996 году Хол брал 65 тыс. долларов с клиента за восхождение на Эверест. Как ни смотри – это большая сумма. Мой дом в Сиэтле стоит примерно столько же, а ведь в эту цену даже не входит билет до Непала или личное снаряжение. Ни одна компания не запрашивала за восхождение больше, более того, некоторые организации предлагали свои услуги за треть цены Хола. Но благодаря своим былым успехам у Хола не было проблем с клиентами и в этой, уже восьмой его экспедиции на Эверест. Если вы любой ценой хотели взойти на вершину, и у вас были достаточные средства, команда Хола была самым очевидным решением.
^ ^ ^
Утром 31 марта, через два дня после моего прибытия в Катманду, собравшиеся вместе члены экспедиции на Эверест компании «Адвенче Консалтентс» прошли по бетону международного аэропорта Трибхуван, чтобы погрузиться в русский вертолет Ми-17, авиакомпании Азиатские авиалинии. Обшарпанный реликт афганской войны размером со школьный автобус и насчитывающий двадцать шесть пассажирских мест, выглядел так, словно его собрали на чьем то заднем дворе. Как только бортинженер захлопнул дверь и раздал нам затычки для ушей, этот летающий бегемот с душераздирающим ревом поднялся в воздух.
Пол вертолета был завален сумками, рюкзаками и картонными коробками, а живой груз располагался по борту. Мы все сидели лицом внутрь машины, с ногами, прижатыми к груди. Дикий визг турбин делал беседу невозможной. Нельзя сказать, что полет был комфортным, но никто не жаловался.
В 1963 году экспедиция Тома Хорнбейна начала путь в Бенепе – это в нескольких милях от Катманду, им потребовался тридцать один день, чтобы добраться до базового лагеря. Мы же, как и большинство современных восходителей, предпочли перескочить через этот долгий пыльный переход одним прыжком. Вертолет должен был приземлиться в далекой деревне Лукла, расположенной у подножья Гималаев на высоте 9,200 футов . То есть, при условии, что мы не разобьемся в пути, мы должны были на три недели сократить путь Хорнбейна.
Оглядывая большой салон вертолета, я старался запомнить имена моих товарищей по группе. Кроме гидов Роба Хола и Энди Харриса, тут были так же Хелен Вильтон, тридцати девятилетняя мать четверых детей, для которой это был третий сезон в качестве менеджера базового лагеря. Затем, Кэролин Маккензи – альпинист и врач, доктор команды, не старше тридцати лет, она, как и Хелен, не собиралась подниматься выше базового лагеря. Лу Касисшке, юрист аристократичного вида, которого я встретил в аэропорту, уже побывал на шести вершинах, как и неразговорчивая Йашико Намба – сорока семи лет, работающая директором по набору персонала в Токийском отделении «Федерал Экспресса». Бек Уизерс – сорок девять лет, болтливый патологоанатом из Далласа. Стюарт Хатчисон, тридцати четырех лет, интеллектуал, облаченный в джинсы и футболку, щуплый канадский кардиолог, сбежавший на время от своей научной братии. Джон Таске, в шестьдесят пять самый старший член нашей группы, анестезиолог из Брисбена, он занялся альпинизмом после того, как уволился из австралийской армии. Френк Фишбек, тридцать три года, щеголеватый издатель из Гонконга, уже три раза пытался взойти на Эверест с одним их конкурентов Хола, в 1994 он дошел до самой Южной вершины, что всего в 330 футах по вертикали от вершины, прежде чем повернуть обратно.
Я не знал, что мне думать о моих товарищах по команде. Ни видом, ни наличием опыта они совсем не походили на тех прожженных альпинистов профи, с которыми я обычно ходил в горы. Но мне они показались весьма приятными в общении людьми, и в нашей компании не было явных сволочей, если и были то, по крайней мере, не проявляли себя на ранней стадии знакомства. Однако у меня не было ничего общего с кем-либо из команды, за исключением Дуга. Жилистый, с обветренным лицом, он напоминал игрока в футбол. Дуг в течение двадцати семи лет служил на почте. Он сказал мне, что для того, чтобы заплатить за восхождение он работал на почте в ночную смену, а днем на стройке. Я сам, до того как стать писателем, работал плотником восемь лет, да и сейчас графы дохода в наших налоговых ведомостях, наверное, не сильно разнились, поэтому мы с Дугом сразу отделились от других клиентов. Я чувствовал себя с ним комфортней, чем с кем-либо другим.
По большей части, я скидывал ощущение неловкости на то, что, я в первый раз участвовал в восхождении вместе с таким количеством людей, и не просто людей, а абсолютно незнакомых людей. Кроме одного путешествия на Аляску, двадцать один год назад, все экспедиции, в которых я участвовал, включали в себя двух трех верных друзей, или же я был один.
В альпинизме немаловажно быть уверенным в своих спутниках. Действия одного участника могут серьезно повлиять на всю команду. Последствия плохо завязанного узла, сброшенного камня, или еще чего-то в этом роде одинаково страшно сказываются как на допустившем ошибку, так и на его товарищах. Неудивительно, что альпинисты обычно неохотно ходят вместе с теми, кто им не совсем знаком.
Но доверие своему напарнику – это понятие недоступное людям, участвующим в восхождениях в качестве клиентов. Вместо этого они вкладывают свою веру исключительно в гида. И поэтому, сидя в вертолете, я, как, наверное, и все остальные, очень сильно надеялся на то, что Хол, поработал при отборе клиентов таким образом, чтобы избавить нас от недостатков друг друга.
Глава Четвертая
ФАКДИНГ
31 марта 1996 года
9,186 футов – 2,800 метров
Наши дневные переходы заканчивались обычно вскоре после полудня, однако почти всегда, уже после того, как наши ноги заставляли нас останавливаться и спрашивать каждого проходящего мимо шерпу, сколько же еще до лагеря. Скоро мы выяснили, что ответ всегда один: «Еще пара миль, сагиб…»
Вечера проходили спокойно. Дым, плавающий в тихом воздухе, свет, еще сияющий за хребтом, на котором мы будем ночевать завтра, облака, скрывающие пройденный отрезок пути. Но нарастающее возбуждение снова и снова уносило меня мыслями на западный гребень.
А еще, в закатном солнце было одиночество, но сомнения теперь приходили не часто. Потом я вдруг почувствовал, что вся моя жизнь осталась позади. Я знал, что когда окажусь на горе, это чувство уступит место полному погружению в восхождение, но временами задумывался, а не прошел ли я столь долгий путь, лишь для того, чтобы обнаружить, что на самом деле ищу что-то, оставшееся далеко позади.
Томас Ф. Хорнбейн
Эверест: Западный гребень
Из Луклы наш путь к Эвересту пролегал через неярко выраженную долину холодной, вытекающей из-под ледника, неглубокой реки Дад Кози. Первую ночь путешествия мы провели в поселении Факдинг. Деревня состояла из десятка домов, сбившихся в кучу на небольшой ровной площадке над берегом реки. Ночью воздух по-зимнему похолодел, и утром, уже на ходу, я замечал изморозь, блестящую на листьях рододендрона. Но Эверест лежит на 28 градусе северной широты, чуть выше тропиков, и поэтому, как только солнце взошло достаточно высоко для того, чтобы осветить глубины каньона, температура резко возросла. Ближе к полудню мы в четвертый раз за один день пересекли реку по высоко подвешенному ветхому пешеходному мостику. К этому времени я шел только в майке и шортах.
За этим последним мостом, наша тропа ушла резко вверх от реки, поднимаясь серпантином по крутому склону долины сквозь благоухающий сосновый лес. Красивые ледяные пики Тамсерку и Кусум Кангру устремлялись в небо на две мили выше нас. Это была чудесная страна, природа которой поражала не меньше, чем какая-либо другая на земле, но она уже не была такой дикой, как сотню лет назад.
Здесь каждый хоть немного плодородный участок земли был превращен в террасу и засажен ячменем, гречихой или картофелем. Ленты молитвенных флагов развевались на склонах холмов, на древних буддийских чортенах* и на стенах украшенных чудной резьбой мани? камней, застывших над высочайшими ущельями. Выше по тропе движение усилилось, путь был забит путешественниками, вереницами яков*, монахами в красных одеждах, и босоногими шерпами, сгорбленными под грузом дров для растопки, керосина и газировки.
Еще через полтора часа я перевалил через широкий перевал, просочился через лабиринт, образованный высокими повозками, которые тянули яки, и очутился в центре Намче Базара – в центре социальной и коммерческой активности шерпского общества. Раскинувшийся на высоте 11,300 футов над уровнем моря Намче Базар занимает наклонную впадину, имеющую форму спутниковой антенны и расположенную невдалеке от опасных горных склонов. Более сотни зданий, соединенных узкими тропинками, облепили каменистую поверхность склона. В нижней части городка я отыскал постоялый двор «Кумбу» и, откинув полог заменяющий собой дверь, вошел внутрь, где и обнаружил своих товарищей по группе, попивающих лимонный чай за столом в углу.
Когда я подошел к ним, Роб Хол сразу представил меня Майку Груму, третьему гиду экспедиции. Тридцати трех летний австралиец с ярко рыжими волосами, он обладал телом атлета марафонца. Грум работал в Брисбене водопроводчиком, и только изредка подрабатывал в качестве гида. В 1987 году, на спуске с Канченджанги, ему пришлось провести ночь на большой высоте, он отморозил себе ступни, и впоследствии ему ампутировали все пальцы ног. Тем не менее, это не послужило для него поводом отказаться от карьеры в Гималаях: он взошел на К2, Лхотсе, Чо Ойю, Ама Даблам и в 1993 на Эверест без дополнительного кислорода. Исключительно выдержанный и предусмотрительный человек, Грум мог составить компанию, однако почти никогда не поддерживал разговор, и говорил обычно, только когда обращались к нему, отвечал всегда сжато, едва слышным голосом.
Во время ужина беседой владели три доктора: Стюарт, Джон и особенно Бек, впрочем, такая схема повторялась в течение всей экспедиции. К счастью и Бек, и Джон были ужасно остроумными, и все мы держались за животики. Правда, Бек то и дело обращал общую беседу в уничижительный монолог против либералов, а я, однажды, совершил ошибку, попробовав ему возразить. Я выразил свое о том, что поднять минимальный размер заработной платы было не такой уж и плохой идеей, в ответ на что, хорошо информированный и искусный полемист, Бек, в пух и прах разнес мое робкое заявление, и мне, из-за недостатка сведений, нечего было возразить. Так что мне оставалось только умолкнуть и слушать.
И в то время, как Бек продолжал словоизлияния по поводу бесчисленных недосмотров правительства, усугубленные растянутым техасским произношением, я тихонько отошел от стола, дабы избежать дальнейших столкновений. Вместо этого я подошел к хозяйке, чтобы попросить принести пива. Маленькая изящная шерпа, как раз принимала заказ у группы американских путешественников. «Мы хотим есть,» - громко объявил краснощекий мужчина, одновременно сопровождая слова активной мимикой. Говорил он с явным оттенком пиджина : «Хотим кар-тош-ку. Бур-гер из яка. Ко-ка ко-лу. Есть?»
«Не соблаговолите ли Вы просмотреть меню?» - спросила в ответ шерпа на чистом английском с намеком на легкий канадский акцент. «У нас достаточно обширный выбор. И еще не кончился яблочный пирог, если Вы пожелаете отведать десерт»
Американец, неспособный воспринять тот факт, что смуглая женщина гор обратилась к нему на четком классическом английском языке, продолжал использовать свой смехотворный жаргон: «Меню. Хорошо, хорошо. Да, мы хотим смотреть меню»
Шерпы остаются загадкой для большинства иностранцев, которые обычно рассматривают их сквозь призму романтики. Люди, незнакомые с демографией Гималаев, считают, что все непальцы шерпы, хотя на самом деле во всем населении Непала, насчитывается только около 20 тыс. шерп. Сам Непал – это страна размером с Северную Каролину и 20 миллионным населением, состоящим из почти пятидесяти различных национальностей. Шерпы – это люди гор, верующие буддисты, чьи предки мигрировали из Тибета пять или шесть веков назад. В восточном Непале разбросано множество маленьких деревушек, в которых проживают шерпы. В Индии, в Дарджилинге и Сиккиме также есть большие сообщества шерп, однако, главный район их проживания – это Кумбу, несколько долин, примыкающих к южным склонам Эвереста. Небольшой, очень труднопроходимый район, абсолютно лишенный дорог, машин, или каких-либо других колесных средств передвижения.
Земледелие в Кумбу недоразвито из-за высоты, низкой температуры и крутых склонов долин, и поэтому традиционно экономика шерп зиждилась на торговле между Тибетом и Индией и на выращивании яков. А в 1921 году, когда англичане собирали свою первую экспедицию на Эверест, их решение набрать шерп для помощи в организации восхождения, коренным образом изменило образ жизнь последних.
Из-за того, что королевство Непал держало свои границы закрытыми вплоть до 1949 года, первый отряд, разведывающий подходы, как и последующие восемь экспедиций, были вынуждены искать пути на вершину с северной ее стороны. Таким образом, регион Кумбу выскользнул из внимания будущих восходителей. Однако все первые девять экспедиций стартовали из Дарджилинга, куда эмигрировали многие шерпы, успевшие снискать среди колонизаторов славу трудолюбивых, приветливых и смышленых помощников. К тому же, целые поколения шерп рождались и умирали на высотах от 9,000 до 14,000 футов, и поэтому они были не так сильно подвержены влиянию большой высоты. По рекомендации А. М. Келласа, шотландского врача, который путешествовал и совершал восхождения исключительно с помощью шерп, экспедиция на Эверест 1921 года наняла целый их отряд в помощь при переноске грузов и в лагерях. С тех пор и по сей день, это стало обычной практикой для подавляющего большинства экспедиций.
Хорошо это или плохо, но последние двадцать лет экономическая и культурная жизнь Кумбу, неразрывно связанна с сезонным притоком путешественников и альпинистов, около 15 тыс. которых посещают регион ежегодно. Шерпы, обученные техническим альпинистским навыкам, и особенно те, кто побывал на вершине Эвереста, пользуются большим почетом в своей среде. У них есть шанс стать звездами альпинизма, однако, есть вероятность с таким же успехом расстаться с жизнью. С тех пор, как во время второй британской экспедиции, в лавине погибло семеро шерп, начался отсчет их смертей на Эвересте, который был непропорционален смертям западников. Случаи гибели шерп составляют более трети всех смертных случаев на Эвересте.
Но, несмотря на опасности, среди шерп существует жестокая конкуренция за те двенадцать - пятнадцать мест, которые обычно вакантны в средней эверестской экспедиции. Наиболее популярные позиции - это вакансии для самых опытных шерп- альпинистов, которые обычно получают от 1,400 до 2,500 долларов за два месяца сложной и опасной работы. Однако эта оплата достаточно привлекательна для людей живущих в стране, где средний ежегодный доход на душу населения составляет примерно 160 долларов.
Что бы удовлетворять нарастающий поток альпинистов, по всему Кумбу создаются новые постоялые дворы и чаёвни, больше всего их концентрация бросается в глаза в Намче Безаре. По пути в Намче я видел множество носильщиков, поднимающихся из низовий с грузами дров, по весу превышающих сотню фунтов . За эту изнуряющую физическую работу они получают около трех долларов в день.
Те иностранцы, что живут в Кумбу подолгу, очень опечалены туристским бумом, из-за изменений, внесенных в жизнь региона, который ранние путешественники считали настоящим раем на земле. Целые долины подверглись тотальной вырубке, вследствие возросшей необходимости в древесине. Молодежь, слоняющаяся по заведениям Намче, теперь одевается в джинсы и майки с логотипом Чикаго Буллз, а не в изящные традиционные одежды. А семьи проводят вечера у телевизоров, просматривая последние новинки с участием Швартснеггера.
Конечно, многие изменения в культуре Кумбу не к лучшему, однако я не видел ни одного шерпу жалующегося на перемены. С помощью валюты, приносимой альпинистами и путешественниками, а также при помощи благотворительных организаций,, поддерживаемых тоже по большей части альпинистами, были построены мосты, школы, больницы, снижена детская смертность и проведено электричество в Намче и другие деревни. Так что странно видеть западников, жалующихся на тоску по тем «старым временам», когда жизнь в Кумбу была проще и колоритней. Большинство жителей этой дикой местности не очень-то горят желанием отрезать от себя современный мир и «нечистое» течение прогресса. Шерпы в последнюю очередь хотят стать экспонатами в антропологическом музее.
^ ^ ^
Тренированный и прошедший предварительную акклиматизацию человек, может покрыть расстояние от ВПП Луклы до Эвереста за два три дня долгих переходов. Тем не менее, Хол берег нас, предоставляя более спокойный темп, так как мы все только что прибыли с уровня моря. Он давал нам время приспособиться ко все более и более разряженному воздуху. Мы шли обычно по три четыре часа, а несколько дней по плану Хола, мы вообще не трогались с места.
Третьего апреля, после дня акклиматизации в Намче, мы продолжили путь к базовому лагерю. Примерно через полчаса после выхода из деревни, я зашел за изгиб тропы и увидел захватывающий дух вид. Двумя тысячами футов ниже, прорезая трещину в породе, текла речка Дад Кози, похожая на извилистую серебряную нитку, мерцающую на дне пропасти. Десятью тысячами футов выше, словно призрак, нависал над долиной гигантский пик Ама Даблам. А еще семью тысячами выше , частично закрытая Нуптце стояла ледяная пирамида Эвереста, пред которым сам Ама Даблам уже казался карликом. Горизонтальные перья конденсата разлетались от вершины Эвереста подобно ледяному дыму, выдавая жестокость ветров, обдувающих вершину.
Я пробыл на том месте, наверное, минут тридцать, все смотрел на вершину и думал, на что же это будет похоже: стоять там, в самом зените, омываемым яростными ветрами. И хотя я взошел на сотни гор, сила моего воображения отступала перед этой задачей, настолько Эверест отличался от любой другой горы. Вершина его выглядела такой холодной, такой высокой, такой невозможно далекой. Мне показалось, что направляться на нее, это все равно, что собираться на Луну. Когда я продолжил свой путь, мои эмоции балансировали между нервным предвкушением и охватывающим ужасом.
В тот день я прибыл в Тенгбоче*, самый большой и самый главный буддийский монастырь в Кумбу. Чхонгба Шерпа, сгорбленный задумчивый человек, ставший нашим поваром базового лагеря, предложил устроить нам встречу с римпоче. «Главный лама Непала», - объяснил Чхонгба, - «очень святой человек. Только вчера он вышел из долгой медитации, он не разговаривал три месяца. Мы будем его первыми посетителями. Очень благоприятный знак». Трое из группы: Дуг, Лу и я дали Чхонгбе по сто рупий (примерно два доллара) для покупки церемониальных ката – белых шелковых шарфов, которые мы должны были преподнести ламе. Потом мы сняли обувь, и Чхонгба провел нас в маленькое помещение позади главного храма.
Там на парчовой подушке сидел небольшой полненький человек с блестящей лысиной. Он выглядел очень старым и усталым. Чхонгба благоговейно поклонился и быстро заговорил с ним на языке шерп, а потом подал нам знак подойти поближе. Затем лама благословил нас, по очереди завязывая нам, принесенные каты вокруг шей. А потом он блаженно улыбнулся и предложил нам чаю. «Эту кату ты теперь не должен снимать пока не поднимешься на Эверест», - сообщил мне Чхонгба торжественным голосом. «Она будет хранить тебя от напастей».
Неуверенный в том, как себя вести в присутствии святого и прославленного ламы, я ужасно боялся обидеть его, сделав что-то недопустимое тибетским этикетом. Пока я сидел, потягивая чай и думая о манере поведения, его Святейшество сбегал в смежную комнату, притащил оттуда большую книгу в украшенном орнаментом переплете и протянул ее мне. Я вытер об штаны грязные руки и с волнением открыл ее. Оказалось же, что лама недавно ездил в Америку и эта книга является фотоальбомом, рассказывающим о его поездке. Там был его Святейшество у мемориала Линкольну, его Святейшество у музея космонавтики и авиации, его Святейшество в Калифорнии и т.д. Широко улыбаясь, лама показал нам свои любимые фото: его Святейшество рядом с Ричардом Гиром, а на другой - вместе со Стивеном Сигалом.
^ ^ ^
Первые шесть дней нашего путешествия прошли, словно, в волшебном тумане. Мы проходили сквозь заросли можжевельника, мимо карликовых берез и голубых сосен, мимо гремящих водопадов, бурлящих потоков и прекрасных каменных садов. На закате солнце, последними лучами, освещало зубчатую стену пиков, о которых я читал еще в детстве. Большую часть нашего снаряжения несли носильщики и яки, поэтому в моем собственном рюкзаке не было ничего кроме куртки, нескольких шоколадок и фотоаппарата. Не отягощенный лишним грузом и никем не подгоняемый, я просто наслаждался прогулкой по дивной местности и временами даже впадал в какой-то транс, хотя эта эйфория никогда не продолжалась слишком долго. Рано или поздно я вспоминал, куда направляюсь, и тень Эвереста ложилась на мое сознание, заставляя вновь сосредоточится на конечной цели путешествия.
Все участники команды двигались в своем темпе, нередко останавливаясь, чтобы попить чаю в придорожных заведениях и просто потрепаться с прохожими. Я часто шел в компании Дуга Хансена и Энди Харриса, младшего гида экспедиции. Энди, которого Роб и все остальные новозеландские друзья звали Гарольдом, был мощным мужчиной, с телосложением хоккейного нападающего. Он выглядел очень мужественно, таких обычно берут рекламировать сигареты. Зимой он работал в качестве горнолыжного инструктора в компании, занимающейся заброской клиентов на гору с помощью вертолетов. А летом, Энди работал с учеными, проводящими исследования в Антарктике, или водил альпинистов по южным новозеландским Альпам.
Когда мы шли вместе, он много рассказывал о женщине, с которой жил, враче Фионе МакФерсон. Однажды, во время остановки он показал мне ее фото. Она была высокая, светловолосая и спортивно сложенная женщина. Анди рассказал, что они сейчас вместе строят дом в пригороде Квинстауна. Рассказывая о простых радостях укладывания черепицы и забивания гвоздей, Энди признался, что когда Роб предложил ему эту работу, он долго не решался согласиться. «Было трудно бросить Фи и дом», - сказал Энди, - «мы ведь только закончили крышу. Но ведь это шанс побывать на Эвересте. И к тому же поработать рядом с кем-то вроде Роба Хола».
Хотя Энди никогда до этого не был на Эвересте, Гималаи ему были знакомы. В 1985 он взошел на сложную вершину Чобутсе, высотой 21,927 футов , находящуюся в тридцати милях от Эвереста. А осенью1994 он провел четыре месяца в Фериче, унылом поселении на высоте 14,000 футов над уровнем моря, где он помогал Фионе в местной больнице. Наша команда провела там ночь с четвертого на пятое апреля.
Клиника эта была основана организацией Гималайская Спасательная Ассоциация ГСА (Himalayan Rescue Association, HRA) в основном для лечения высотных заболеваний (так же для бесплатной помощи местным шерпам) и для того, чтобы образовывать неопытных путешественников, объясняя им опасности высотных восхождений. На момент нашего визита в Фериче, в состав команды небольшой клиники входили: французский врач Сесиль Бовре, два американца, Ларри Сильвер и Джим Литч и энергичная американка, Лора Зимер – юрист по защите окружающей среды. Сама больница была построена в 1973 году после того, как четверо участников японской команды, слишком быстро поднявшись на эту высоту, умерли неподалеку. До создания клиники, острые приступы высотной болезни убивали одного-двух из каждых пятисот путешественников, проходящих мимо Фериче. Зимер, уточняет, что это не случаи смертей альпинистов на восхождении, а «гибель простых путешественников, которые никогда не покидают нахоженных троп».
Теперь же, благодаря проводимым семинарам и срочной медицинской помощи, предоставляемой добровольцами, работающими в клинике, уровень подобных смертей снизился до одного случая на 30,000 путешественников. И хотя идеалисты вроде Зимер, которые работают в Феришской клинике не получают никакой оплаты или просто компенсации за билеты в Непал, эта работа считается престижной и привлекает высоких профессионалов со всего мира. Кэролин Маккензи, врач экспедиции Хола, в 94м работала в клинике ГСА вместе с Фионой МакФерсон.
В 1990 году, когда Хол впервые взошел на Эверест, клиникой управляла Джен Арнольд, высокопрофессиональный врач из Новой Зеландии. Хол встретил ее, когда проходил Фериче, на пути к горе и был повержен. «Я прегласил ее на свидание в первый же вечер после спуска с Эвереста», - вспоминал Хол в ту ночь, что мы ночевали в Фериче. «И на первом же свидании, я предложил ей поехать на Аляску и взойти на МакКинли вместе. И она сказала да». Они поженились двумя годами позже. В 1993 Арнольд взошла на вершину Эвереста вместе с Холом, в 1994 и 95 годах она сопровождала его в экспедициях в качестве врача в базовом лагере. Она приехала бы и на этот раз, но была на седьмом месяце беременности и должность перешла к доктору МакКензи.
В четверг, в тот день, когда мы оставались в Фериче, Зимер и Литч пригласили Хола Харриса и Хелен Вильтон, нашего менеджера базового лагеря к себе в клинику, чтобы выпить по стаканчику и послушать последние сплетни. В ходе беседы они затронули тему опасностей восхождений и вождения клиентов на Эверест, и Литч вспоминает разговор с завораживающей точностью: Хол и Харрис, оба, полностью были согласны с тем, что рано или поздно неизбежно произойдет инцидент, в котором пострадает большое количество клиентов. Однако, Литч, который тоже был на Эвересте с тибетской стороны, рассказал, что Роб нисколько не волновался за свою экспедицию, а больше думал о том, что «придется спасать чью-то еще шкуру», да и вообще считал, что когда случится такая беда, она придет с более опасной северной стороны пика, с тибетской стороны.
^ ^ ^
В субботу шестого апреля, через несколько часов после выхода из Фериче, мы прибыли к нижней оконечности ледника Кумбу, двадцатимильному языку изо льда, который стекает по южным склонам Эвереста и, как я отчаянно надеялся, послужит нам прямым шоссе до вершины. Теперь мы находились на высоте 16,000 футов , и последние следы зелени остались позади. Двадцать каменных памятников стоят здесь в молчаливом ряду, по краю конечной морены ледника, глядя в закрытую мглой долину. Это памятники погибшим на Эвересте, по большей части шерпам. Отсюда и дальше окружающий нас мир станет бесплодным черно-белым нагромождением камня и льда. Несмотря на наш спокойный темп ходьбы, я уже начал чувствовать на себе влияние высоты: болела голова, и тяжело было дышать.
Теперь тропа была покрыта зимним снегом, кое-где в рост человека глубиной. Днем, когда солнце размягчило фирн, яки стали проваливаться в снег по брюхо. Недовольные погонщики яков изо всех сил стегали животных, чтобы хоть как-то ускорить их движение, временами угрожая нам повернуть обратно. Тем не менее, в тот день мы дошли до небольшой деревни Лобудже, там, на ужасно грязном и тесно постоялом дворе, мы нашли защиту от ветра.
Несколько низких ветхих зданий сгрудились в кучу на краю ледника Кумбу – это Лобудже. Мрачное местечко, заполненное шерпами и альпинистами из десятка различных экспедиций, все стремятся к базовому лагерю, до которого еще день вверх по долине. Такое скопление народа, как объяснил нам Роб, произошло из-за необычного обилия медленно тающего зимнего снега, который до последних дней не позволял якам дойти до базового лагеря. Несколько постоялых дворов, расположенных в поселении, были забиты, палатки теснились одна за другой на небольших участках грязной земли, непокрытой снегом. Множество Раи и Тамангских носильщиков из низин, одетых в ветхое тряпье, работающих на доставке грузов, расселились по пещерам в ближайших склонах или просто под валунами.
Три или четыре каменных туалета имеющихся в деревне, в буквальном смысле были переполнены экскрементами. У большинства людей эти уборные вызывали такое отвращение, что и непальцы и западники опустошали кишечники в чистом поле, где и когда нужда застанет. Человеческие фекалии были повсюду, невозможно было пройти куда-либо, не наступив на какую-нибудь кучу. Река талой воды, протекавшая через центр поселения, была открытой канализацией.
Комната в месте где мы остановились, была заставлена деревянными нарами в несколько уровней, рассчитанными человек на тридцать. Я нашел незанятое место, на втором этаже, вытряс, сколько мог вшей и блох из засаленного матраса и расстелил свой спальный мешок. Прямо напротив стены, у которой я лежал, была небольшая железная печка, огонь в которой поддерживали сухим ячьим навозом. После заката температура опустилась ниже нуля, и множество носильщиков забилось внутрь, спасаясь от ночного холода. Навоз яков вообще не очень хорошо горит, а на высоте 16,200 футов , в условиях бедного кислородом воздуха с горением еще сложнее. Помещение заполнилось густым едким дымом, как будто выхлопные газы дизельных грузовиков специально закачивались в комнату. Дважды посреди ночи, задыхаясь от непрерывного кашля, мне приходилось выбегать на улицу за глотком свежего воздуха. К утру мои глаза покраснели и слезились, ноздри были забиты сажей и копотью, и появился сухой кашель, который не покидал меня до самого конца экспедиции.
Роб планировал, что мы проведем в Лобудже всего один день для акклиматизации и дальше двинемся к базовому лагерю, до которого оставалось всего шесть или семь миль. Наши шерпы уже были там, готовили место для нашего прибытия и готовили маршрут к вершине. Однако вечером седьмого апреля, из базового лагеря прибыл задыхающийся шерпа, принесший плохие новости: Тенцинг, молодой шерпа из нашей экспедиции, упал в 150 футовую трещину в леднике. Четверо других шерпов вытащили его живым, но он был серьезно ранен, возможно, сломал бедро. Роб, с каменным лицом, сообщил нам, что он и Майк Грум отправятся в базовый лагерь как можно быстрее, чтобы проконтролировать спуск Тенценга. «Мне жаль сообщать вам это», - сказал он затем, - «но все остальные вместе с Гарольдом, будут ждать здесь, пока мы не возьмем ситуацию под контроль».
Как мы узнали позже, Тенцинг с четырьмя товарищами, разведывал подходы к лагерю номер один, на относительно пологом склоне ледника. Они шли след в след, что имело смысл, однако не связались веревкой, что было серьезным нарушением правил безопасности. Тенцинг шел последним и провалился, на тонком слое снега, прикрывавшем трещину. Не успев и крикнуть, он камнем упал в непроглядные глубины ледника.
С высоты 20,500 футов, его уже нельзя было эвакуировать вертолетом, так как эти машины не могут безопасно летать в настолько разряженном воздухе – таким образом, Тенцинга необходимо было спустить на 3,000 футов ниже в базовый лагерь, через ледопад Кумбу, один из самых страшных и ненадежных участков на всем маршруте. Чтобы спустить его живым, потребовались бы непомерные усилия.
Роб всегда был заинтересован в благополучии шерп работающих с ним. Перед тем как наша группа выдвинулась из Катманду, он собрал всех и прочел нам строгую лекцию о том, что надо показать шерпам нашу благодарность и уважение. «Наши шерпы – одни из лучших в этом деле» - сказал он нам. «Они выполняют труднейшую работу, за не очень большие деньги по западным стандартам. И я хочу, чтобы вы помнили, что без их помощи у нас нет никаких шансов взойти на Эверест. Я повторяю: без помощи шерп никто из нас не взойдет на гору».
В последующем разговоре Роб признался, что последние годы он замечал среди некоторых руководителей экспедиций безответственное отношение к шерпам. В 1995 году молодой шерпа погиб на Эвересте, Хол считал, что несчастный случай произошел потому, что ему позволили работать высоко на горе без необходимой тренировки. «Я думаю, что предотвращать такие несчастные случаи – это ответственность тех, кто организовывает такие экспедиции» - говорил Хол.
В прошлом году, американская коммерческая экспедиция наняла в качестве поваренка шерпу по имени Ками Рита. Сильный и целеустремленный, в свои двадцать два он добивался, чтобы его перевели на работу на горе, сделали шерпом на восхождении. В виде награды за его энтузиазм и преданность, его желание исполнили, несмотря на тот факт, что он не прошел необходимой подготовки.
С 22,000 и до 25,000 футов стандартный маршрут проходит вдоль опасного крутого ледового склона, известного как «Стена Лхотсе» (Lhotse Face). В качестве меры предосторожности все экспедиции всегда провешивают там снизу доверху перильные веревки. И альпинисты пристегиваются к этим веревкам с помощью короткого страховочного шнура. Но Ками, молодой и самоуверенный, не считал нужным пристегиваться к веревке. И как-то, поднимая груз вверх по Стене, он потерял равновесие и пролетел более 2,000 футов , прежде чем оказался у подножья стены.
Френк Фишбек был свидетелем всего случившегося. В 1995 году он предпринимал свою третью попытку восхождения на Эверест в составе той экспедиции, что наняла Ками. Френк тогда как раз поднимался по тому же склону. «Когда я посмотрел вверх, я увидел человека кувырком летящего вниз. Он кричал, а позади оставался кровавый след». – рассказывал Френк взволнованным голосом.
Несколько альпинистов ринулись к тому месту куда упал Ками, но он скончался от множественных ранений полученных при падении. Его тело отнесли в базовый лагерь, где его друзья, по буддийским традициям, три дня приносили еду, чтобы кормить его тело. Затем труп отнесли в деревню рядом с Тенгбоче и сожгли. Когда тело Ками пожирало пламя, его мать безутешно стенала и билась головой об острый камень.
Именно о Ками думал Роб, торопясь к базовому лагерю, чтобы попытаться вернуть Тенцинга с Эвереста живым.
Глава Пятая
ЛОБУДЖЕ
8 апреля 1996 года
16,200 футов – 4,938 метров
Пройдя через ледяные башни, высящиеся в Долине Призраков , мы попали в усеянную камнями впадину на дне огромного «амфитеатра»…
Здесь ледопад резко поворачивал на юг, следуя изгибу ледника Кумбу. Тут мы и устроили базовый лагерь на боковой морене, образующей внешнюю часть этого поворота. Огромные валуны создавали ощущение неизменности этого места, однако шуршащие под ногами мелкие камни возвращали сознание к реальности. Все что здесь можно было увидеть, услышать и почувствовать – ледопад, морена, лавина, холод – все было непригодно и не естественно для жизни человека. Здесь не было текущей воды, ничто не росло – только разрушение и распад… Это место должно было стать нашим домом на несколько следующих месяцев, до окончания восхождения.
Томас Ф. Хорнбейн
Эверест: Западный гребень
Восьмого апреля, сразу после заката, портативная радиостанция Энди внезапно пробудилась к жизни – это был Роб, вызывающий из базового лагеря. Он передавал хорошие новости: усилия тридцати пяти шерп из различных экспедиций увенчались успехом: это заняло целый день, но они все-таки спустили Тенцинга вниз. Привязав его к алюминиевой лестнице, они пронесли его через ледопад, и теперь он отдыхал в базовом лагере. Теперь, если погода не испортится, утром вертолет доставит его в клинику в Катманду. Cо слышимым в голосе облегчением, Роб разрешил нам самим на следующее утро выходить к базовому лагерю.
И мы как клиенты сами были очень рады слышать, что с Тенцингом все в порядке. А еще больше мы были рады покинуть, наконец, Лобудже. Джон и Лу в этой нездоровой обстановке подцепили какую-то желудочную инфекцию. У менеджера базового лагеря Хелен постоянно болела голова. А мой кашель еще усилился после второй ночи, проведенной в заполненном дымом помещении.
На эту последнюю третью ночь в этом месте, я решил поселиться в палатке, которая пустовала после ухода Роба и Майка в базовый лагерь. Энди решил переехать вместе со мной. В два часа ночи я проснулся, разбуженный стоном Энди, сидящего рядом со мной. «Эй, Гарольд» - спросил я, не вылезая из спальника, - «ты в порядке?»
«Я не знаю. Что-то съел на ужин не то» - ответил он, и через секунду дернул молнию, закрывающую вход в палатку, и едва успел высунуться наружу, прежде чем его вырвало. Некоторое время после этого он без движения стоял на четвереньках, наполовину высунувшись из палатки, а потом вскочил на ноги, пробежал несколько метров в спринтерском темпе и рванул штаны вниз. Остаток ночи он провел на улице, избавляясь от содержимого желудочно-кишечного тракта.
Утром измученный и обезвоженный Энди страшно дрожал. Хелен посоветовала ему остаться в Лобудже, чтобы немного восстановить силы, но он отказался от такого предложения. «Я ни за что на свете не останусь в этой поганой дыре» - ответил он с гримасой отвращения на лице. «Я пойду в базовый лагерь вместе с вами, даже если мне придется ползти, черт возьми».
К девяти утра мы собрались и тронулись в путь. Большая часть группы быстро ушла вверх по тропе, а Хелен и я шли позади всех, вместе с Энди, который прилагал непомерные усилия только для того, чтобы передвигать ноги. Снова и снова он останавливался, согнувшись над лыжными палками, чтобы собраться с силами.
Несколько миль наш путь шел то вверх, то вниз между «живых» камней боковой морены ледника Кумбу, прежде чем выйти на сам ледник. Куски шлака, крупный гравий и осколки гранита и тут покрывали поверхность льда, но иногда тропа проходила участки чистого ледника – полупрозрачного вещества, сверкающего как отполированный оникс. Талая вода стекала по множеству каналов на поверхности и в толще льда, создавая призрачно-гармоничный шум, резонирующий в глубинах ледника.
К полудню мы дошли до причудливой вереницы отдельно стоящих ледяных остроконечных башен (самая большая из них высотой в 100 футов ), известных как Долина Призраков. Отточенные мощными солнечными лучами, мерцая кислотными оттенками бирюзового, башни возвышаются над окружающей местностью, словно гигантские акульи зубы. Хелен, не раз проходившая мимо этого места, сказала, что до лагеря теперь недалеко.
Еще через пару миль, в том месте, где ледник делает резкий поворот на юг, мы выбрались на вершину протяженного склона и увидели пестрый городок, состоящий из разноцветных нейлоновых куполов. Более трехсот палаток, вмещающих в себя шерпов и альпинистов из четырнадцати различных экспедиций, раскинулись на покрытом камнями льду. У нас ушло двадцать минут на то, чтобы найти свою группу, в этом разросшемся поселении. Когда мы преодолевали последний подъем, Роб поспешил нам навстречу. «Добро пожаловать в базовый лагерь Эвереста» - сказал он, широко улыбаясь. Альтиметр на моих наручных часах показывал 17,600 футов .
^ ^ ^
Эта искусственная деревня, которая должна была послужить нам домом на следующие шесть недель, располагалась в естественном амфитеатре, образованном склонами окружающих гор. Отвесные стены чуть выше лагеря были покрыты висячими ледниками, с которых в любое время дня и ночи сходили ледяные обвалы и лавины. Через четверть мили на восток, зажатый между стеной Нуптсе и западным плечом Эвереста, стекал нагромождением ледяных обломков ледопад Кумбу. Амфитеатр открыт на юго-запад и, таким образом, большую часть времени залит солнечным светом. В ясные безветренные дни можно было спокойно сидеть на улице в простой футболке. Но стоило солнцу опуститься за Пумори, конический пик высотой 23,507 футов , стоящий к западу от базового лагеря, как температура сразу опускалась на десяток градусов. Каждую ночь, возвращаясь в палатку, я слушал серенаду трещин и разломов, напоминающую о том, что я нахожусь на движущейся ледяной реке.
С грубостью окружающей нас природы резко контрастировали современный блага, присутствующие в лагере экспедиции Адвенче Консалтентс, в доме четырнадцати западников – которых шерпы называли одинаково «участник» или «сагиб» - и четырнадцати шерпов. В нашей общей палатке, которая представляла собой достаточно большую тентовую конструкцию, присутствовали: гигантский каменный стол, стерео система, библиотека и освещение на аккумуляторах, питающихся от солнечных батарей. В коммуникационной палатке, что находилась рядом, имелся спутниковый телефон и факс. Был импровизированный душ, сделанный из резинового шланга и корыта, воду подогревали наши кухонные работники. Свежий хлеб и овощи прибывали каждые два три дня на спинах яков. Продолжая традиции времен английского господства над Индией, установленные первыми экспедициями, каждое утро Чхонгба и его поваренок обходили всех клиентов, подавая прямо к спальному мешку кружку горячего шерпского чая.
Я знал множество рассказов о том, какую помойку устроили растущие с каждым годом толпы желающих взойти на Эверест, и знал о том, что главными виновниками считают участников коммерческих экспедиций. И хотя в 70е 80е годы базовый лагерь и вправду походил на большую мусорную свалку, в последние годы его превратили в относительно опрятное место. По крайней мере, он был самым чистым поселением, которое я увидел с тех пор как покинул Намче Базар. И надо сказать, что благодарить за эту очистку следует как раз коммерческие экспедиции.
Возвращаясь к Эвересту из года в год, гиды более заинтересованы в благопристойном виде лагеря, нежели одноразовые посетители. Частью экспедиции Роба Хола и Гарри Бола 1990 года, была компания по уборке пяти тонн мусора с территории базового лагеря. Параллельно с этим Хол и некоторые другие гиды сотрудничали с министерствами Непала, стараясь выработать политику, которая поощряла бы альпинистов к уборке мусора с горы. В 1996 году, кроме платы за разрешение на восхождение, экспедиции были обязаны вносить залог в 4,000 долларов, который возвращался, только если определенное количество мусора переносилось в Намче или Катманду. Даже бочки из наших туалетов необходимо было удалять из базового лагеря.
Базовый лагерь походил на муравейник. А палатки Адвенче Консалтентс служили своеобразным местом расположения правительства всего лагеря потому, что никто на горе не пользовался таким уважением как Хол. Что бы ни случилось: проблема с шерпами, срочная медицинская необходимость или нужен был совет при выработке тактики восхождения – люди шли к нашей общей палатке, чтобы поговорить с Робом. И он щедро раздавал накопленную годами мудрость даже прямым своим конкурентам, например, самому заметному из всех Скоту Фишеру.
До этого Фишер провел только одну удачную коммерческую экспедицию на восьмитысячник* – это было восхождение 1995 года на Броуд Пик в Карокарумском хребте Пакистана. Он также четыре раза пытался взойти на Эверест и один раз достиг вершины в 1994 году, однако не в роли гида. Весной 1996 года должен был состояться его первый визит на Эверест в качестве руководителя. В команде Фишера было восемь клиентов, также как и у Хола. Его лагерь, легко опознаваемый по гигантскому рекламному знамени Кофе Старбакс (Starbucks Coffee), висящему на гранитной скале размером с дом, располагался в пяти минутах ходьбы по леднику ниже нашего.
Мужчины и женщины, строящие свою карьеру на покорении величайших гор, образуют небольшое замкнутое общество. Хол и Фишер были конкурентами, но оба они являлись выдающимися представителями высотного братства и их пути часто пересекались, так что на определенном уровне они считали друг друга друзьями. Познакомились они в 1980 году в России на Памире, и часто встречались позднее в период с 1989 по 1994 на Эвересте. Оба строили планы совместного восхождения на Манаслу – сложный пик в центральном Непале высотой 26,781 футов. Восхождение намечалось сразу после работы с клиентами на Эвересте весной 1996 года.
Но в 1992 году они имели возможность по- настоящему хорошо узнать друг друга, когда встретились на К2, второй по высоте горе мира. Хол пытался совершить восхождение со своим товарищем и партнером по бизнесу Гари Болом, а Фишер был в экспедиции вместе с одним из лучших американских альпинистов Эдом Вистерсом. Спускаясь с вершины в сильный шторм, Вистерс, Фишер и третий американец Чарли Мэйс встретили Хола, который пытался помочь своему другу. Бол, испытывающий сильный приступ высотной болезни, был почти без сознания и не мог спускаться сам. Тройка американцев спасла Болу жизнь, спустив его в метель по лавиноопасным склонам. (Годом позже он погиб от высотной болезни на склонах Дхаулагири)
Фишеру исполнилось сорок лет. Это был человек мощного телосложения с длинными светлыми волосами, стянутыми в хвост. Он был переполнен какой-то маниакальной энергией. Когда ему было четырнадцать лет он жил в Баскинг Ридж (Basking Ridge), Нью Джерси. Тогда Скот и увидел по телевизору передачу об альпинизме, он был очарован. Следующим летом он поехал в Вайоминг и поступил на курсы выживания, устраиваемые Национальным Институтом Подготовки Инструкторов Экстремальных видов Спорта (НИПИЭС) (National Outdoor Leadership School - NOLS). А окончив среднюю школу, Фишер переехал на запад, чтобы работать в НИПИЭС в качестве инструктора, он сделал альпинизм центром своей собственной вселенной и никогда не жалел об этом.
Когда Фишеру было восемнадцать, он влюбился в одну из своих студенток на курсах НИПИЭС. Ее звали Джен Прайс. Прошло семь лет, они поженились, осели в Сиэтле и у них родились двое детей. Энди и Кейти Роз – им было соответственно девять и пять лет, в 1996, когда Фишер ушел на Эверест. Прайс получила удостоверение пилота, позволяющее ей летать на коммерческих рейсах, и стала капитаном «Аляска Айрлайнс» (Alaska Airlines). Эта престижная и хорошо оплачиваемая работа жены, дала Фишеру возможность не отрываться от занятий альпинизмом. Ее доходы также позволили ему создать в 1984 году компанию Маунтайн Мэднес (Mountain Madness).
Если название компании Хола, Адвенче Консалтентс , отображало методичные поиски лучшей стратегии восхождений, то имя Маунтайн Мэднес было еще более точным отражением стиля Фишера. Уже к двадцати годам он заслужил репутацию альпиниста сорвиголовы. В течение своей альпинистской карьеры, и особенно в ее начале, он пережил ряд неудач, каждая из которых, по всем признакам могла бы быть последней.
По крайней мере, дважды: однажды в Вайоминге и второй раз в Йосемитах, он падал на землю с высоты более 80 футов . Работая младшим инструктором НИПИЭСа в Вайлд Ривер Рэндж (Wild River Range), он провалился в 70ти футовую трещину в леднике Динвуди (Dinwoody). Но самое известное падение произошло во время занятия ледолазанием, когда Фишер был еще новичком в этом деле. Несмотря на недостаточное владение техникой, он решил сделать попытку первопрохода замерзшего каскада водопадов Брайдал Вейл (Bridal Veil) в каньоне Прово (Provo Canyon), штат Юта. Соревнуясь с двумя опытными ледолазами, Фишер потерял равновесие и упал, пролетев 100 футов .
К удивлению присутствующих, он поднялся с земли и сам отошел от стены, получив при падении сравнительно небольшие повреждения. Во время падения трубка клюва ледового инструмента насквозь пробила икру ноги Фишера, а когда клюв вытащили из раны, он вышел вместе с тканями мышцы, оставив в ноге дыру в которую можно было без труда вставить карандаш. Однако, покинув пункт скорой помощи, Фишер решил не тратить свои ограниченные средства на лечение, и вместо этого продолжил занятия альпинизмом и пол года ходил с открытой кровоточащей раной. Пятнадцать лет спустя, он с гордостью показывал мне свой шрам – две гладкие отметины, по обе стороны пяточного сухожилия, каждая диаметром с десятицентовую монету.
«Скот ставил себя за рамки физических ограничений», - вспоминает Дон Петерсон, известный американский альпинист, познакомившийся с Фишером после падения последнего на водопадах Брайдал. Петерсон стал своего рода наставником для Фишера, и следующие двадцать лет они время от времени совершали восхождения вместе. «Его сила воли поражала. Он продолжал путь, невзирая на то, сколько сил на это уходило. Он был не из тех, кто повернет назад только потому, что ногу натер» - говорит Петерсон.
«Скота жгло желание стать великим альпинистом, одним из лучших в мире. В штабе НИПИЭС было некое подобие спортзала, и Скот регулярно посещал его и вырабатывался там так, что его рвало, и он делал это регулярно. Не часто встретишь человека с таким зарядом».
Энергия Фишера, его открытость и бесхитростность, а также почти детский энтузиазм привлекали к нему людей. Неподдельно эмоциональный и несклонный к самоанализу, он обладал яркой магнетической индивидуальностью, и находил друзей повсюду – сотни людей, видевшихся с ним всего раз или два в жизни считали его своим закадычным другом. Кроме того, он был красивым человеком с фигурой атлета и улыбкой кинозвезды, что привлекало к нему представительниц слабого пола, а он в свою очередь, не избегал их внимания.
Будучи человеком с неудержимым темпераментом, Фишер курил много гашиша (хотя не во время работы) и выпивал выше нормы. Задняя комната офиса Маунтайн Мэднес служила для Скота чем-то вроде клуба: уложив детей спать, он любил посидеть там с друзьями, пустить трубку по кругу и посмотреть слайды со своих удалых восхождений.
В 80е годы Фишер, совершил ряд впечатляющих восхождений, который сделали его известным в своем узком кругу, но известности в мировой альпинистской среде не было. Несмотря на направленные попытки, он никак не мог получить спонсорской поддержки, которой пользовались известные альпинисты его уровня. Фишер считал, что многие альпинисты высокого уровня не уважают его.
«Признание было важным для Скота», - говорит Джейн Бромет, его публицист и доверенное лицо, сопровождавшая его в экспедиции Маунтайн Мэднес, чтобы отправлять отчеты о восхождении для Аутсайд Онлайн (Outside online). «Он стремился к признанию. Никто не замечал этого, но его действительно сильно волновало то, как его воспринимают. Он чувствовал пренебрежение к себе, и это его задевало».
Тем не менее, к началу 1996 года, он уже пользовался уважением и считал его заслуженным. И большей частью это признание пришло после его восхождения на Эверест без кислорода в 1994 году. Окрещенная Экспедицией по очистке Сагарматхи (Sagarmatha Environmental Expedition), команда Фишера сняла с горы 5,000 фунтов мусора, что пошло на пользу и окружающей среде и отношениям Фишера с общественностью. А в январе 1996, Фишер стал руководителем громкой экспедиции на Килиманджаро, высочайшую вершину Африки, мероприятие собрало полмиллиона долларов на благотворительность. Таким образом, благодаря этим двум экспедициям, ко времени начала восхождения на Эверест, имя «Фишер» уже достаточно часто упоминалось в средствах массовой Сиэтла, и его альпинистская карьера шла на подъем.
И, конечно, в любом интервью журналисты задавали неизбежный вопрос: как Фишер умудряется совмещать опасности альпинизма и роль мужа и отца. Он же отвечал, что теперь рискует не в пример меньше, нежели во времена своей беспокойной молодости, что теперь он стал более последовательным и консервативным альпинистом. Незадолго до отъезда из Сиэтла Фишер в разговоре с писателем Брюсом Баркотом сказал: «Я на сто процентов уверен, что вернусь… Моя жена на сто процентов уверена, что я вернусь. Она вообще не волнуется за меня, когда я работаю гидом потому, что знает – я все сделаю, как надо. Я считаю, что несчастные случаи происходят только из-за человеческих ошибок, и я собираюсь исключить этот элемент. В молодости я видел много неудач, было много причин, но главной всегда оставалась ошибка человека».
Но, несмотря на все уверения, семье Фишера несладко приходилось из-за его карьеры странствующего альпиниста. Он бесконечно любил своих детей, и когда находился в Сиэтле, уделял семье все свое внимание, но альпинизм отнимал его у жены и детей иногда на несколько месяцев подряд. Из девяти дней рождения своего старшего сына, Фишер присутствовал лишь на двух. Да и, вообще, по словам некоторых его друзей, на момент отъезда Фишера на Эверест, его брак был под угрозой.
Но Джен не считает, что виной их разладам служило увлечение мужа альпинизмом. Она рассказывала, что больше всего их отношения пошатнулись из-за проблем с ее работодателем: Джен стала жертвой сексуальной агрессии на работе и весь 1995 год вела судебную тяжбу с «Аляска Айрлайнс». И хотя, в конце концов, дело закончилось в пользу Джен, само разбирательство было отвратительным процессом, и к тому же в течение большей части года она не получала зарплату. Доходов от альпинистской деятельности Фишера едва хватало, чтобы залатать брешь в семейном бюджете, возникшую после потери стабильного дохода от полетов Джен. «В первый раз, с тех пор как мы переехали в Сиэтл, у нас возникли финансовые затруднения» - жаловалась она.
Как и большинство подобных компаний, Маунтайн Мэднес была с самого момента создания крайне непродуктивна с финансовой точки зрения: в 1995 году Фишер заработал только лишь 12,000 долларов. Однако ситуация менялась, появлялись перспективы, отчасти благодаря возросшей известности Фишера, отчасти благодаря целенаправленным и взвешенным поступкам его компаньона и офис-менеджера Карен Дикинсон, которая компенсировала своей рассудительностью и организаторскими способностями стиль работы Фишера, который предпочитал действовать по наитию. Оценив успехи Хола в восхождениях на Эверест, которые позволили ему назначать гораздо более высокую цену на свои услуги, Фишер решил, что настал час и ему войти в эту реку. И если бы ему удалось повторить достижения Хола, то Маунтайн Мэднес очень скоро стала бы приносить ощутимую прибыль.
Сами по себе, деньги мало значили для Фишера. Он мало заботился о материальном аспекте жизни, но он жаждал уважения, и понимал, что для общества, в котором он живет, деньги являются ключом к успеху.
Через несколько недель после победного возвращения Фишера с Эвереста в 1994 году, я встретился с ним в Сиэтле. Я не очень хорошо его знал, но у нас были общие знакомые, и мы изредка виделись на скалах или альпинистских вечеринках. А на этот раз он схватил меня за рукав и заговорил о своей будущей экспедиции на Эверест, он уговаривал меня пойти с ним и написать статью для «Аутсайд». Когда я ответил, что было бы безумием, мне с моим скудным опытом высотных восхождений пытаться взойти на Эверест, он только сказал: «Эй, роль опыта переоценивают. Не высотное мастерство важно, а высота мысли, брат. С тобой все будет в порядке. Ты уже бывал в таких нездоровых местах, что даже хуже Эвереста. Мы просчитали большое Э, там все провешено. Я тебе говорю, мы построили на вершину дорогу, выложенную желтыми кирпичиками».
Скота понял мой интерес к идее восхождения с ним, и он не прекращал попытки уговорить меня. Каждый раз, когда мы виделись он заводил разговоры про Эверест и постоянно надоедал редактору «Аутсайд», Брэду Ветзлеру. И к январю 1996, во многом благодаря упорству Фишера, журнал был готов послать меня на Эверест, и, как отметил Ветзлер, весьма вероятно в команде Фишера. Для последнего, это звучало как свершившаяся сделка.
Но за месяц до предполагаемого отъезда, Ветзлер позвонил мне и сообщил об изменении в планах: Роб Хол предложил редакции существенно более низкую цену и Ветзлер предложил мне присоединиться к экспедиции Хола. Я знал Фишера и он мне нравился, а про Хола я ничего не слышал, и поэтому отнесся к предложению с неохотой. Но после того, как мой давний товарищ по альпинизму, которому я доверял, подтвердил безупречную репутацию Хола, я с энтузиазмом согласился присоединиться к экспедиции Адвенче Консалтентс.
Как-то раз, уже в базовом лагере я спросил Хола, почему он так хотел, чтобы я пошел именно с ним. Он честно признался, что был заинтересован не во мне и даже не в интересе публики, который могут вызвать мои статьи, а в рекламе, которая стала бы результатом сделки с «Аутсайд».
Хол рассказал мне, что по условиям соглашения с журналом, только 10,000 долларов из суммы оплачиваемой редакцией, уплачивались наличными, а остаток покрывался дорогостоящей рекламой в журнале, направленной на ищущую приключений публику из высших слоев общества – как раз на тех, кто обычно составлял костяк экспедиций Хола. И как он подчеркнул: «Публика американская, а процентов восемьдесят девяносто рынка клиентов коммерческих экспедиций на Эверест и остальные горы «Семи вершин» приходится на штаты. После этого сезона, и после того, как мой приятель Скот стал теперь гидом, у него теперь будет большое преимущество только потому, что он сам из Америки. А чтобы конкурировать с ним на равных мне придется существенно увеличить расходы на рекламу».
В январе Фишер узнал о том, что Хол переманил меня в свою команду – это было для него ударом. Он позвонил мне из Колорадо, был очень расстроен, но сказал, что не намерен так просто сдаться и признать победу Хола. (Фишер как и Хол, не скрывал, что заинтересован не во мне, как человеке, а скорее в сопутствующей огласке и рекламе) Однако, в конце концов, Фишер не решился перебить предложение Хола.
А когда я прибыл в базовый лагерь, как клиент Адвенче Консалтентс, Фишер не держал на меня зла. Я зашел повидать его в лагерь Маунтайн Мэднес и он налил мне чашку кофе, хлопнул по плечу, и мне показалось, что он искренне рад меня видеть.
^ ^ ^
Несмотря на признаки современной цивилизации в базовом лагере, мы не забывали о том, что находимся почти на три мили выше уровня моря. Простая прогулка до общей палатки перед обедом заставляла меня останавливаться, чтобы перевести дыхание. Если я слишком резко вставал, голова сразу начинала кружиться. Глубокий сухой кашель, который начался у меня в Лобудже, становился сильнее с каждым днем. Сон стал некрепким, обычный симптом неострой высотной болезни. Почти каждую ночь я по несколько раз просыпался, ловя ртом воздух, мне казалось, что я задыхаюсь. Порезы и царапины заживали очень медленно. Аппетит улетучился и пищеварительная система, требующая обилие кислорода для работы, отказывалась использовать большую часть с большим трудом поглощаемой пищи, вместо этого мое тело потребляло само себя для поддержания жизнедеятельности. Мои руки и ноги постепенно худели, становясь похожими на палки.
Некоторые товарищи по команде справлялись с высотой и нездоровой обстановкой еще хуже чем я. Энди, Майк, Кэролин, Лу, Стюарт и Джон страдали от кишечных расстройств, и не вылезали из уборных. Жестокая головная боль изнуряла Хелен и Дуга. Как описывал мне последний: «Как будто тебе гвоздь забивают между глаз».
Это была вторая попытка Дуга взойти на Эверест с Холом. Год назад, Роб развернул Дуга и трех других клиентов всего за 330 футов до вершины, из-за того, что было уже поздно, и гребень был скрыт под мощным слоем нестабильного снега. «Вершина была так близка», - вспоминал Дуг с угрюмой усмешкой. «Поверь мне, не прошло и дня с тех пор, когда я не думал о ней». Хол очень сожалел, что отказал тогда Дугу в возможности покорить вершину и уговорил Хансена сделать еще одну попытку, предложив ему значительную скидку.
Из всех клиентов, Дуг был единственным, кто мог находиться на горе без присмотра профессионального гида. Хотя он сам не был профи, однако, имея за плечами пятнадцать лет восхождений, он мог позаботиться о себе на высоте. По моим прикидкам, если кто-то из нашей экспедиции и должен был взойти на вершину, то это был Дуг, он был сильным, целеустремленным и уже бывал на высотах Эвереста.
Чуть меньше чем через два месяца Дугу должно было исполниться сорок семь лет. Дуг признался мне, что разведен уже семнадцать лет и с момента развода расстался уже со многими женщинами, каждая из которых сдавалась, устав от соревнования с горами за внимание Дуга. За несколько месяцев до поездки на Эверест, Дуг, во время визита к другу в Таксон, встретил женщину, в которую влюбился. Некоторое время они оживленно обменивались факсами, но затем прошло несколько дней без весточки от нее. «Наверное, она одумалась и выкинула меня из головы», - вздыхая, говорил удрученный Дуг. «Она очень хорошая женщина. Я уж было подумал, что она станет моей хозяйкой».
Но тем же вечером Дуг пришел к моей палатке, размахивая лентой факсимильного сообщения, зажатой в руке. «Карен Мэри переезжает в Сиэтл!» - выпалил он возбужденно. «Вау! Это уже серьезно. Мне надо взойти на вершину и выкинуть Эверест из головы пока она не передумала».
Кроме общения со своей новой подругой, Дуг посылал множество открыток ученикам начальной школы «Санрайз», общественного учебного заведения в Кенте, штат Вашингтон, которые продавали футболки, чтобы помочь ему собрать деньги на восхождение. Он показывал мне некоторые из открыток: «У некоторых людей большие мечты, а у других маленькие» – писал он маленькой девочке Ванессе. «Какой бы твоя мечта ни была – главное не переставать мечтать».
Еще чаще Дуг посылал факсы двум своим взрослым детям – Энджи, девятнадцати, и Джэйми, двадцати семи лет - которых он вырастил как отец одиночка. Он спал в соседней палатке, и как только приходил факс от Энджи, он читал его мне, восклицая: «Черт! Ну как только такой обалдуй вроде меня, мог вырастить такого чудесного ребенка?!».
Сам я почти не отправлял факсов или открыток. Вместо этого большую часть времени в базовом лагере я размышлял о том, как буду справляться с большой высотой, особенно в, так называемой, «зоне смерти» выше 25,000 футов . Конечно, я уделял много времени скальной и ледовой технике, гораздо больше, чем большинство клиентов и многие гиды. Но техническое мастерство почти ничего не значит на Эвересте, а на большой высоте я провел меньше времени, чем кто-либо из альпинистов экспедиции. Базовый лагерь – самое начало пути на Эверест, был самой высокой точкой, которую я когда-либо достигал.
Хотя Хола это, кажется, совсем не волновало. После семи экспедиций на Эверест, его план акклиматизации был великолепно отточен и выверен, и должен был помочь нам приспособиться к бедной кислородом атмосфере. (На уровне базового лагеря в воздухе примерно в два раза меньше кислорода, чем на уровне моря, на вершине в три раза меньше) Столкнувшись с условиями высоты, человеческое тело приспосабливается разными способами. Начиная с углубления и ускорения дыхания и заканчивая изменениями в составе крови и увеличением количества красных кровяных телец, переносящих кислород – все эти изменения требуют нескольких недель времени.
Хол, тем не менее, настаивал на том, что уже после трех выходов выше базового лагеря, каждый на 2,000 футов выше предыдущего, наши организмы приспособятся к окружающей среде настолько, что нам будет гарантирован безопасный проход на высоту вершины, 29,028 футов. «Пока что эта схема сработала тридцать девять раз, дружище», - уверил меня Хол, хитро улыбаясь, после того, как я признался в своих сомнениях. «И несколько ребят, что взошли на вершину со мной, были примерно в таком же плачевном состоянии, что и ты».
Глава Шестая
ЭВЕРЕСТ – БАЗОВЫЙЛАГЕРЬ
12 апреля 1996 года
17,600 футов – 5,365 метров
Чем невероятней, чем выше требования предъявляемые ситуацией к альпинисту, тем приятнее ток крови в его жилах после того, как все это напряжение уходит. И возможно тут и кроется то рациональное, что присутствует в экстремальных видах спорта. Вы нарочно повышаете уровень концентрации, таким образом освобождая рассудок от мелочей. Это маленькая модель нашей жизни, но есть различие: в жизни можно исправить ошибки, можно достичь какой-либо компромисс, а здесь ваши действия, в течение даже очень короткого времени играют решающую роль.
А. Альварес
Дикий Бог: Исследование самоубийства
Восхождение на Эверест это очень долгий и утомительный процесс. Ни одно из моих предыдущих восхождений не было таким долгосрочным проектом. Вместе с шерпами, в команде Хола насчитывалось двадцатьшесть человек, прокормить и укрыть которых на высоте 17,600 футов, в сотнях миль от современной цивилизации не простая задача. Однако Хол был выдающимся снабженцем и принял этот вызов не колеблясь. В базовом лагере он постоянно изучал пачки компьютерных распечаток содержащих в себе подробности экипировки и содержания экспедиции: обеденные меню, запчасти, инструменты, лекарства, системы связи, расписания доставки грузов, количество яков и т.д. и т.п. Прирожденный инженер, Роб обожал технику, электронику и всякие разные приборчики – когда выдавалась свободная минута, он постоянно возился с системой солнечных батарей или изучал старые выпуски журнала Попьюлар Саенс (Popular Science).
По традиции заложенной Джорджем Мэллори и другими восходителями, стратегия Хола заключалась в осаждении горы. Шерпы постепенно создадут ряд лагерей, каждый примерно на 2,000 футов выше предыдущего, поднимая грузы еды, топлива и кислорода из лагеря в лагерь, до тех пор пока на высоте 26,000 футов , в Южной седловине, не наберется все необходимое для нашего восхождения. Если все пойдет по плану Хола, то через месяц мы выйдем к вершине из этого нашего самого высокого, четвертого лагеря.
Как клиенты мы не обязаны были участвовать в переноске грузов*, но тем не менее тоже должны были совершить несколько выходов выше базового лагеря для акклиматизации. Роб объявил, что первый такой выход состоится 13 апреля, и будет путешествием туда и обратно, без ночевки, до лагеря номер один, расположенного у самого подножья ледопада Кумбу.
12 апреля – мой день рождения – мы провели подгоняя снаряжение. Когда мы разложили вещи среди камней чтобы отрегулировать страховочные системы, подогнать кошки к ботинкам (кошки – это два ряда двухдюймовых стальных шипов, присоединяемых к подошвам ботинок для передвижения по льду), лагерь стал напоминать домашнюю распродажу дорогого альпинистского снаряжения. Я был удивлен и обеспокоен увидев, что альпинистские ботинки Бека Стюарта и Лу совершенно новые и неношеные. Я подумал: а имеют ли они понятие о том, что это значит – ходить в не притертой обуви. Сам я лет двадцать назад, попал в одну экспедицию прихватив с собой пару новых ботинок, и теперь знаю, что может произойти с ногой, прежде чем жесткая альпинистская обувь нормально «усядется» на ступню.
Молодой канадский кардиолог Стюарт, вообще вскоре обнаружил, что его кошки совсем не подходят к ботинкам. К счастью, потратив на это некоторое время, Роб, с помощью своего большого набора инструментов поправил положение, прикрепив к кошкам дополнительную затяжку.
Собирая рюкзак для завтрашнего похода, я понял, что немногие из моих товарищей по экспедиции урвали, в течение последних лет время, чтобы сходить в горы. И хотя все были в великолепной физической форме, оказалось, что набрана она по большей части в на тренажерах, а не на горных пиках. Я был в замешательстве – физическая форма это конечно ключевой компонент альпинизма, но наряду с ним присутствуют и другие, не менее важные элементы, ни один из которых не наработаешь в спортзале.
Наверное я просто стал снобом, укорил я себя тогда. Но как бы то ни было, все мои товарищи, да и я сам, с нетерпением ожидали завтрашнего выхода и возможности вонзить наконец зубья кошек в настоящую вершину.
Наш путь к ней пройдет по леднику Кумбу, доходящему до середины подъема на вершину. От бергшрунда* на высоте 23,000 футов обозначающего её высшую точку, грандиозная ледяная река стекает растянувшись на две с половиной мили вдоль относительно пологой долины называющейся Вестерн Кум. На неровностях своей подложки ледник изгибается, и в местах сгибов появляются вертикальные разломы – трещины. Через некоторые трещины можно было переступить, другие были шириной в несколько сотен футов и полмили глубиной. Большие трещины были неприятным препятствием на нашем пути, а когда они скрывались под слоем снега, то представляли реальную опасность для жизни. Однако, за долгие годы восхождений люди научились предсказывать и избегать эту угрозу.
Ледопад – это другое дело. Ни одну другую часть маршрута через южное седло не боятся так альпинисты как это место. Примерно на уровне 20,000 футов , ледник подходя к нижней части долины, падает с крутой ступеньки – это и есть печально известный ледопад Кумбу. Самая технически сложная часть всего маршрута.
Движение ледника в районе ледопада происходит со скоростью трех-четырех футов в день. Скользя вниз по крутой неровной поверхности, масса льда превращается в хаос огромных шатких ледяных обломков, называемых сераками, некоторые из которых могут быть размером с небоскреб. Вследствие того, что маршрут проходит вокруг, между и под этими башнями, каждая прогулка через ледопад становится похожим на раунд игры в русскую рулетку: рано или поздно любой серак может совершенно неожиданно рухнуть, и вам остается только надеяться на то, что вас не будет под ним, когда это случится. С тех пор как в 1963 году товарищ по команде Хорнбейна и Ансоелда Джейк Брейтенбах был убит обрушившимся сераком и стал первой жертвой ледопада, еще восемнадцать человек погибли здесь.
Этой зимой, как и в предыдущие сезоны, Хол консультировался с другими руководителями экспедиций, и они сообща договаривались о том, какая команда будет ответственна за создание и поддержание дороги через ледопад. За это назначенная команда получала 2,200 долларов с каждой экспедиции идущей на гору. Последние годы такую схему принимают все больше и больше экспедиций и она стала почти универсальной, однако это не всегда было так.
Первый раз когда одна экспедиция вознамерилась брать деньги с других за прохождение ледопада случился в 1988 году, когда щедро финансируемая американская экспедиция объявила, что будет взимать 2,000 долларов с любой команды, желающей пройти по маршруту через ледопад, созданному этой экспедицией. Тогда некоторые команды, не понимающие еще, что Эверест уже не просто гора, а еще и товар, были в ярости. И громче всех кричал Роб Хол, руководивший в том году маленькой и небогатой новозеландской экспедицией.
Хол заявлял, что американцы «идут вразрез с духом восхождений» и применяют бесстыднейший способ альпийского вымогательства, однако Джим Фраш, несентиментальный юрист, бывший руководителем американской команды, никак не отреагировал. В конце концов Хол, стиснув зубы, подписал чек и отправил его Фрашу, получив таким образом право прохода через ледопад. (Позднее Фраш рассказывал, что никогда не отличался особой готовностью расплачиваться по своим долговым обязательствам).
Но через два года Хол кардинально изменил свои взгляды, переоценив такой способ работы с ледопадом и приняв его логику «платной дороги». Более того в 1993 и 95 годах он сам добровольно брал на себя прокладку трассы и получал за это деньги. Весной 1996 он решил не принимать на себя ответственность за ледопад и был рад заплатить за это лидеру конкурирующей коммерческой экспедиции*, бывалому восходителю на Эверест Малу Даффу. Таким образом задолго до того как мы прибыли в базовый лагерь, команда шерпов нанятая Даффом протянула извилистую дорогу через сераки, провесив около мили веревок и установив более 60 алюминиевых лестниц на изломанной поверхности ледника. Лесенки принадлежали шерпу-предпринимателю из деревни Горак Шеп, который получал неплохую прибыль сдавая их в наем каждый сезон.
И вот, в 4:45 утра, в субботу 13 апреля, я стоял у подножья легендарного ледопада, пристегивая кошки к ботинкам, в морозном предрассветном сумраке.
Суровые альпинисты старшего поколения, пережившие на своем веку немало случаев на грани жизни и смерти, любят говорить молодым протеже, что, для того чтобы выжить в горах, надо внимательно прислушиваться к внутреннему голосу. В наличии имеется множество историй о каком-нибудь альпинисте, который почувствовав недоброе решил остаться в спальном мешке и никуда не ходить, и таким образом остался в живых, в то время как все остальные, не внимавшие знамениям, погибли все до одного.
Я никогда не сомневался в важности подсознания. Пока я ждал Роба, прежде чем двинуться вперед, лед под ногами издал серию громких хрустов, напоминающих звук, который возникает когда ломаешь пополам небольшое деревце. При каждом новом звуке, исходящем из недр ледника я судорожно вздрагивал. Проблема была в том, что мой внутренний голос показал себя последним трусом: все время, что я потратил на завязывание шнурков он кричал, что я вот-вот погибну. Я тем временем сделал все возможное и невозможное, чтобы не обращать внимание на разыгравшееся воображение и решительно двинулся вслед за Робом прямо в этот зловещий голубой лабиринт.
Хотя я никогда не бывал на таком страшном ледопаде как Кумбу, я тем не менее побывал на многих других ледопадах. Обычно на них встречаются участки вертикального или даже нависающего льда, что требует серьезной техники владения ледовыми инструментами и кошками. На ледопаде Кумбу было предостаточно крутых ледяных стен, однако все они были снабжены лестницами или веревками или и тем и другим, что делало наличие инструментов и техники ледолазания практически не затребованным элементом.
Вскоре я понял, что на Эвересте даже веревка – самое что ни наесть основное в снаряжении альпиниста, используется не традиционным способом проверенным временем. Обычно альпинист 150футовой веревкой связан с одним или двумя другими альпинистами, т.е. каждый напрямую ответственен за жизнь других, связывание таким образом становится серьезным и глубоко личным действием. На ледопаде же необходимость диктовала иной способ передвижения, когда каждый идет совершенно самостоятельно, никак несвязанный с остальными альпинистами.
Шерпы Мала Дафа проложили веревочные перила через весь ледопад сверху донизу. К моей талии был привязан трехфутовый страховочный шнур с карабином на другом конце. То есть безопасность обеспечивалась не связыванием веревкой с товарищем, а просто закреплением страховочного шнура на веревке в процессе подъема. Эта схема позволяла с максимальной скоростью проходить самые опасные места ледопада и при этом не зависеть от альпинистов навыки и опыт которых тебе неизвестны. В течение всей экспедиции мне ни разу не пришлось связать себя веревкой ни с одним другим альпинистом.
Вместо традиционной альпинистской техники ледопад требовал целого ряда новых навыков: например способность пройти на цыпочках по трем шатким лесенкам, связанным между собой и перекинутым через кошмарную пропасть, и сделать это в альпинистских ботинках с кошками на них. Таких мостиков было много, но я так и не смог привыкнуть к хождению по ним.
В один из моментов, когда я в неясном утреннем свете балансировал на неустойчивой лестнице, аккуратно переступая с одной погнутой ступеньки на другую, лед поддерживающий лестницу с обеих сторон задрожал как будто при землетрясении. Секундой позже раздался взрывоподобный рокот, показалось, что обрушился один из сераков где-то надо мной. Я застыл на месте, сердце ушло в пятки, но масса льда прошла пятьюдесятью ярдами левее, за пределами видимости и не причинив никому вреда. Выждав несколько минут, я взял себя в руки и продолжил путь к другому концу лестницы.
Постоянное и подчас весьма интенсивное течение ледника добавляло элемент неожиданности при каждом проходе по установленным лестницам. Иногда трещины сжимались, ломая их словно зубочистки, а иногда наоборот раздвигались оставляя лесенки болтаться на веревках в пространстве между стенками трещины. Якоря,* на которые крепились лестницы и веревки, постоянно вытаивали из снега и льда, когда выходило полуденное солнце. Несмотря на каждодневные проверки маршрута, всегда существовала вероятность того, что какая-нибудь веревка выдернется из точки закрепления под весом твоего тела.
Но каким бы страшным и ужасным не был ледопад, он так же обладал и неожиданной привлекательностью. Когда рассвет смыл тьму с небес, разорванный ледник преобразился в трехмерную картину неестественной красоты. Температура была 6 градусов по Фаренгейту , мои кошки уверенно вонзались в тело ледника. Следуя по веревке я петлял через лабиринт голубоватых ледяных сталагмитов. Вертикальные скальные массивы слившиеся со льдом, распираемым между ними течением ледника, вздымались как гигантские плечи коварного божества. Поглощенный созерцанием окружающего меня мира и равномерностью движения, я наслаждался восхождением и даже забыл о своих страхах.
На одной из остановок по пути через ледопад к лагерю один, Хол заметил, что он никогда еще не видел, чтобы дорога через ледопад была в таком хорошем состоянии: «В этом сезоне это какое-то скоростное шоссе, черт возьми». – сказал он. Однако немного выше, на уровне 19,000 футов , веревки привели нас к основанию гигантского опасно накренившегося серака. Размером со здание этажей в двенадцать, он нависал над нами, отклоняясь от вертикали примерно на тридцать градусов. Маршрут проходил по полочкам вьющимся по нависающей стене: нам надо было преодолеть всю ее, чтобы проскочить эту опасную массу льда.
Безопасность, как я понял, тут зиждилась на скорости. Я рванулся к относительно безопасной вершине серака на максимально возможной скорости, но я не был еще достаточно акклиматизирован и в лучшем случае передвигался в темпе улитки. Каждые пять-шесть шагов мне приходилось останавливаться, зависать на веревке и отчаянно пытаться закачать в себя горящими легкими как можно больше сухого разряженного воздуха.
Добравшись до вершины серака целым и невредимым, я бездыханный рухнул на его плоскую вершину, сердце стучало словно отбойный молоток. Еще немного позже, около 8:30 я преодолел последние сераки и прибыл уже непосредственно на вершину ледопада. Безопасная обстановка в лагере один не принесла однако душевного спокойствия: я никак не мог забыть о зловещей наклонной стене, которая осталась чуть позади и о том, что если я собираюсь взойти на Эверест мне придется пройти через этот разваливающийся хаос еще по крайней мере семь раз. Те, кто ехидно называют этот маршрут «ячьей тропой», подумал я, никогда не ходили через ледопад Кумбу.
Перед тем как мы покинули палатки, Роб объяснил нам, что все повернут обратно ровно в 10:00, даже если кто-то и не достигнет к этому времени лагеря один. Это было необходимо для того чтобы вернуться в базовый лагерь до того как полуденное солнце сделает ледопад еще более нестабильным. К назначенному времени только Роб, Фрэнк Фишбек, Джон Таске, Дуг Хансен и я прибыли в лагерь один. Йашуко Намба, Стюат Хатчисон, Бек Уизерс и Лу Касисшке в сопровождении гидов Майка Грума и Энди Харриса не дошли до лагеря 200 футов по вертикали, когда Роб по радио дал им команду идти назад.
Первый раз мы имели возможность наблюдать друг друга в действии и оценить преимущества и недостатки людей, от которых каждый из нас будет зависеть на протяжении следующих недель. Дуг и Джон, который в пятьдесятшесть был самым старым членом команды, оба смотрелись солидно. Но самое хорошее впечатление произвел Фрэнк, спокойный издатель из Гонконга, он продемонстрировал нам опыт приобретенный в ходе его трех попыток восхождения на Эверест, начал он неспешно, но шел в постоянном темпе и постепенно обогнал всех, причем казалось что он даже ни разу не потерял дыхания.
Полной противоположностью был Стюарт – самый молодой и наверное самый сильный из нас, он вышел из лагеря первым, но вскоре выбился из сил и к вершине ледопада подходил с уже большим трудом одним из последних. Лу, все еще страдающий от мышцы ноги, которую он повредил еще в первый день пути к базовому лагерю, шел медленно но уверенно. А вот Бек и особенно Йашуко выглядели бледно.
Несколько раз они едва не падали с лесенок в трещины, к тому же казалось что Йашуко практически не имеет понятия о том как используются кошки*. Энди, который как младший из гидов должен был сопровождать самых медлительных клиентов, показал себя талантливым и удивительно терпеливым учителем – все утро он провел объясняя и показывая Йашуко основы техники хождения по льду.
Но несмотря на всяческие недостатки нашей группы, на вершине ледопада Роб объявил, что он доволен формой всех участников. «Для первого выхода за пределы базового лагеря вы все действовали просто замечательно» - произнес он словно отец гордый своими чадами. «Думаю, в этом году мы собрали хорошую сильную команду».
Спуск к базовому лагерю занял немногим более часа. К тому времени, когда я снял кошки чтобы пройти последнюю сотню ярдов до палаток, солнце казалось пробурило дыру в моей макушке. Головная боль обрушилась на меня с полной силой, некоторое время спустя, когда я болтал о чем-то в общей палатке с Хелен и Чонгбой. Я никогда не испытывал ничего подобного: сильная боль между висками – такая жестокая, что сопровождалась приступами тошноты, на некоторое время я потерял способность говорить членораздельно. Испугавшись, что это какой-то удар, я оборвал разговор на полуслове, вернулся в свой спальный мешок и закрыл шапкой глаза.
Боль обладала ослепляющей интенсивностью мигрени, и я не понимал чем она вызвана. Навряд ли это было из-за высоты, ведь голова заболела только после того как я вернулся в базовый лагерь. Скорее всего причиной служило жесткое ультрафиолетовое излучение, которое сожгло мне сетчатку глаз и спекло мой мозг. Но что бы не вызвало боль, она была безжалостной и неослабевающей. Следующие пять часов я провел в своей палатке стараясь избежать какой-либо двигательной активности. Когда я открывал глаза или даже просто двигал их из стороны в сторону под веками, меня пронизывал новый убийственный болевой разряд. На закате я уже не мог выносить это больше и спотыкаясь я побрел в мед палатку, чтобы посоветоваться с Кэролин, врачом экспедиции.
Она дала мне сильный анальгетик и посоветовала запить его большим количеством воды, но после нескольких глотков таблетки вместе с остатками ленча покинули мой пищевод. «Хмм», - произнесла Кэро, разглядывая рвоту вокруг моих ботинок, - «придется еще что-нибудь попробовать». Я должен был положить под язык маленькую таблеточку, которая предотвратила бы рвотный рефлекс, а потом проглотить пару таблеток кодеина. Через час боль начала стихать и я едва не плача от радости провалился в небытие.
^ ^ ^
Я еще валялся в спальном мешке, наблюдая за тенями, которые утреннее солнце отбрасывало на стену моей палатки, когда Хелен прокричала: «Джон! К телефону! Это Линда!» Я впопыхах нацепил на себя сандалии и бегом проскочил 50 ярдов до коммуникационной палатки, а схватив трубку попытался восстановить дыхание.
Весь аппарат спутникового телефона и факса был по размеру не намного больше обычного портативного компьютера. Звонки стоили не дешево, пять долларов за минуту, да и не всегда проходили, однако тот факт, что моя жена, сидя в Сиэтле, может набрать номер, состоящий из тридцати цифр и поговорить со мной, находящимся на горе Эверест, меня потрясал. И хотя телефонные переговоры сильно помогали, я все равно легко различал грусть в голосе Линды, пускай звучавшем с другого конца света. «У меня все отлично», - уверяла она, - «но лучше бы ты был здесь».
Тремя неделями раньше она расплакалась, провожая меня в Непал. «По дороге домой», - говорила она, - «я не могла удержать слезы. Расставание с тобой самое – это грустное событие в моей жизни. Я понимала где-то на подсознательном уровне, что ты можешь не вернуться, и это казалось таким глупым. Это казалось просто тупым и бессмысленным, черт возьми».
Мы были женаты уже пятнадцать с половиной лет. Через неделю после того как мы решились на этот шаг, мы пошли к мировому судье и составили брачный контракт. Мне тогда было двадцатьшесть и я как раз решил бросить альпинизм и серьезно задуматься о будущем.
Когда я познакомился с Линдой она сама была альпинисткой, причем талантливой. Но после того как она сломала себе руку и повредила спину, Линда осознала опасность присущую спорту и отказалась от продолжения карьеры. Она никогда бы не стала просить меня бросить альпинизм, но мое решение утвердило ее в решении выйти а меня замуж. Но я недооценил силу влияния, которое альпинизм оказывал на меня, и ту цель которую он придавал моей жизни. Возникла неожиданная пустота. Не прошло и года, а я уже стащил из подвала веревку и отправился на скалы. К 1984 году, когда я поехал в Швейцарию, для восхождения на известную своими опасностями вершину Эйгер Нордванд, мы с Линдой были на гране разрыва, и мое занятие альпинизмом было основной причиной.
Наши отношения оставались на этой грани в течении двух или трех лет, после моей попытки восхождения на Эйгер, но наш брак выдержал этот период. Линда приняла моё увлечение: она поняла, что это важная (если не ключевая) часть меня как личности. Альпинизм, служил для естественным выражением какой-то неясной области моей личности, изменить которую я не мог, как не могу изменить цвет глаз. И вот посреди этого хрупкого примирения журнал Аусайд подтверждает, что я отправляюсь на Эверест.
Сначала я претворялся, что еду больше как журналист, нежели чем альпинист, что я принял предложение, потому что коммерциализация Эвереста стала очень интересным сюжетом и платят хорошие деньги. Я объяснил выражающей скептицизм по поводу моего опыта гималайских восхождений Линде и всем остальным, что не намереваюсь подниматься слишком высоко. «Я скорее всего, поднимусь только чуть выше базового лагеря», - уверял я. «Просто, что бы попробовать, что же это такое высота».
Конечно все это была чушь собачья. Учитывая длительность путешествия и время что я потратил на подготовку, я бы сэкономил если бы остался дома и занялся другими статьями. Я принял предложение потому, что Эверест захватил меня в свои магические сети. По правде говоря, взойти на него мне хотелось больше чего-либо в жизни. С того момента, как я согласился поехать в Непал, я решил что поднимусь настолько высоко, насколько смогут поднять меня мои ноги и легкие.
К тому моменту, когда Линда привезла меня в аэропорт, она уже давно уяснила мои истинные намерения. Она чувствовала истинную глубину моего стремления и это ее пугало. «Если ты погибнешь», - сказала она со смесью гнева и отчаяния, - «это не ты поплатишься – это я буду расплачиваться за это всю мою жизнь. Тебе это все равно?»
«Я не собираюсь погибать». - ответил я. «Не драматизируй».
Глава Седьмая
ЭВЕРЕСТ – ЛАГЕРЬ ОДИН
13 апреля 1996 года
19,500 футов – 5,945 метров
Но есть люди, которых привлекает все недоступное. Обычно это непрофессионалы: их желания и иллюзии настолько сильны, что преодолевают те сомнения, которые неизбежно возникли бы у более осторожных людей. Воля и вера их главное оружие. В лучшем случае, таких называют эксцентриками, в худшем - сумасшедшими…
Эверест привлек к себе изрядное количество таких людей. Их познания в альпинизме были незначительными или же полностью отсутствовали, и уж, конечно, ни один из них не обладал способностями необходимыми для того, чтобы серьезно задумываться о таком восхождении. Все они обладали тремя общими чертами: верой в себя, стойкостью и несгибаемой волей.
Уолт Ансворт
Эверест
В детстве я обладал амбициями и настойчивостью, без которых я, несомненно, был бы намного счастливее. Я много думал, и мой взгляд был подобен взгляду мечтателя, всматривающегося в далекие горизонты. В душе я всегда стремился к вершинам, захватившим мое воображение. Я не знал можно ли добиться чего-либо, не имея в запасе ничего кроме упорства, но планка была поставлена высоко, и каждая неудача лишь делала меня еще увереннее в том, что, по крайней мере, одну самую главную мечту я осуществлю.
Ерл Денман
Один к Эвересту
Весной 96 года склоны Эвереста изобиловали мечтателями, шансы которых на восхождение были так же малы, как и у меня, или даже еще меньше. И когда пришло время оценить свои силы и прикинуть: что же каждый из нас может противопоставить могуществу высочайшей вершины мира, показалось, что половина населения базового лагеря находится в состоянии хронического самообмана. Хотя, наверное, это не должно было стать сюрпризом – Эверест всегда притягивал разных чудаков, безнадежных романтиков, людей, желающих привлечь к себе внимание, и прочих потерявших связь с реальностью личностей.
В марте 1947 года разорившийся инженер из Канады по имени Ерл Денман прибыл в Дарджилинг и объявил о своем намерении покорить Эверест не смотря на то, что он обладал весьма небольшим альпинистским опытом и не имел разрешения на въезд в Тибет. Каким-то образом он сумел уговорить двух шерпов: Анга Дава и Тенцинга Норгея пойти с ним.
Тенцинг (именно он впоследствии совершил первое восхождение на Эверест вместе с Хиллари) иммигрировал в Тибет в 1933 году, когда ему было только семнадцать лет. Он надеялся, что его возьмут в экспедицию известного британского альпиниста Эрика Шиптона, которая должна была двинуться к вершине весной того года. В 33 году молодого энергичного шерпа в экспедицию не приняли, но он остался в Индии и смог попасть в команду Британской экспедиции Шиптона на Эверест в 35 году. К 1947 году, когда Тенцинг согласился пойти на Эверест с Денманом, он побывал на склонах горы уже три раза. Позже Тенцинг признался, что сразу понял, что затея Денмана безрассудна, но он, как и сам Денман, был не в силах бороться с притяжением Эвереста:
В происходящем не было никакого смысла. Во-первых, мы даже не были уверены, попадем ли мы в Тибет. Во-вторых, если мы и попадем туда, но нас поймают, то и у Денмана и у нас, как у его проводников, будут большие неприятности. В-третьих, я не ни секунды не верил в то, что мы сможем совершить удачное восхождение, даже если дойдем до горы. В-четвертых, сама попытка восхождения была бы крайне опасна. В-пятых, у Денмана не было денег ни толком заплатить нам, ни предоставить приличную сумму денег нашим родным в том случае, если с нами что-то случится. И так далее и тому подобное… Любой здравомыслящий человек сказал бы нет. Но я не смог сказать нет. В глубине души у меня лежало желание такого похода, для меня притяжение Эвереста было сильнее любой другой силы на Земле. Мы с Ангом посовещались пару минут и приняли решение. «Что ж» - сказал я Денману, - «мы попробуем».
И вот маленькая группа отправилась к Эвересту через Тибет. Оба шерпа все больше проникались симпатией и уважением к канадцу. Ему не хватало опыта, но он поражал своей смелостью и физической силой. Но надо отдать Денману должное: когда они прибыли к склонам Эвереста и взглянули в лицо действительности, он имел смелость признать все свои недостатки и недочеты в подготовке. Жестоко пострадав от бури на высоте 22,000 футов , Денман признал поражение и повернул назад. Всего через пять недель после выхода из Дарджилинга он вернулся туда вновь живым и здоровым.
Не так был удачлив меланхоличный идеалист из Англии Морис Вильсон, который совершил подобную безрассудную попытку восхождения тринадцатью годами ранее Денмана. Движимый желанием помочь своему товарищу Вильсон сделал ошибочное заключение, решив, что восхождение на Эверест будет лучшим способом показать миру, что все болезни человечества можно излечить с помощью голодания и веры в силу Божью. Он разработал план: купить небольшой самолет, долететь на нем до Тибета, совершить аварийную посадку на склоны Эвереста и далее подняться на вершину. Тот факт, что он ничего не смыслил ни в альпинизме, ни в пилотировании не показался Вильсону серьезной помехой предприятию.
Вильсон купил самолет «Джипси Мот» (Gypsy Moth ) с крыльями, обтянутыми парусиной, окрестил его «Евер Рест» (Ever Wrest ) и научился азам летной науки. Пять недель он потратил на походы по холмам северного Уэльса и Лейк Дистрикта в Англии, дабы узнать об альпинизме то, что, по его мнению, могло понадобиться на Эвересте. И после этих приготовлений его маленький аэроплан вылетел к Эвересту по маршруту, проходившему через Каир, Тегеран и Индию.
К этому времени Вильсон уже достаточно широко был разрекламирован прессой. Он долетел до города Пуртабпор в Индии, где был вынужден продать самолет за пятьсот фунтов после того, как Непальское правительство запретило ему лететь над страной. Далее по земле он добрался до Дарджилинга, где узнал, что ему отказано в разрешении на вход в Тибет. Но и это его не сломило: в марте 1934 года он, наняв троих шерпов и замаскировавшись под буддийского монаха, бросил вызов властям и тайно прошел 300 миль через леса Сиккима и по Тибетскому плато. 14 апреля он был у подножья Эвереста.
По началу все шло хорошо, и он продвигался по усеянному скалами льду ледника Восточный Ронгбук (East Rongbuk). Однако незнание основ движения по ледникам оказывало свое влияние, и он постоянно сбивался с пути и выбивался из сил. Но Вильсон все еще не желал повернуть назад.
К середине Мая он достиг верховья ледника Восточный Ронгбук, где на высоте 21,000 футов он воспользовался запасами провизии и снаряжения, оставленными неудачной экспедицией Шиптона 34 года. Отсюда Вильсон начал подъем по склонам, ведущим к Северному седлу. Поднявшись до отметки 22,700 футов и встретив на своем пути вертикальные ледовые стены, он был вынужден отступить обратно к Шиптоновским запасам. Но он все еще не хотел отступать. 28 мая Вильсон записал в своем дневнике: «Это станет последней моей попыткой, я предчувствую успех» - и снова пошел к вершине.
Годом позже, когда Шиптон вернулся на Эверест, его экспедиция обнаружила тело Вильсона под Северным седлом. «Обсудив ситуацию, мы решили похоронить его в трещине», – писал Чарльз Уоррен, один из альпинистов, обнаруживших труп. «Мы все сняли шапки, и, полагаю, каждый был очень опечален случившимся. Я думал, что привык к виду смерти, однако в данных обстоятельствах, во многом из-за того факта, что он пытался совершить то же что и мы, все приняли эту трагедию близко к сердцу».
^ ^ ^
Последнее время на склонах Эвереста появляется все больше и больше последователей Вильсона и Денмана: едва подготовленных мечтателей - таких много было среди моих знакомых, и этот процесс вызывает решительную критику. Но вопрос о том, кто подходит для Эвереста, а кто нет, гораздо сильнее запутан, чем может показаться на первый взгляд. Тот факт, что альпинист заплатил приличную сумму денег, чтобы участвовать в экспедиции под чьим-либо руководством, вовсе не означает, что этот альпинист недостаточно подготовлен. И в самом деле, по крайней мере, две коммерческие экспедиции из тех, что находились на горе весной 1996 года, состояли из опытных «гималайцев», подготовленных на самом высоком уровне.
Когда 13 апреля я ждал своих товарищей по команде, сидя в лагере Один на вершине ледопада, двое альпинистов из группы Скота Фишера проскочили мимо во впечатляющем ритме. Одним из них был Клев Шонинг, тридцати восьми летний строительный подрядчик из Сиэтла, бывший член сборной США по лыжному спорту. Он обладал исключительной физической силой, однако не имел опыта высотных восхождений. Но как бы то ни было, его спутником был его дядя, Пит Шонинг живая легенда Гималаев.
Пит Шонинг – долговязый, слегка сутулый человек, одетый в выцветшую поношенную гортексовую куртку, и собирающийся через пару месяцев отпраздновать свой шестьдесят девятый день рождения, вернулся на склоны Гималайских гор после очень долгого перерыва. В 58 году он вошел в историю как вдохновитель восхождения на Хидден Пик, гору в Каракорумском хребте в Пакистане высотой 26,470 футов , которое стало первым высотным восхождением в истории, совершенным американскими альпинистами. Большую известность, однако, ему принесло героическое участие в неудачной попытке восхождения на К2 в 53 году, в том же году, когда Хиллари и Тенцинг достигли вершины Эвереста.
Экспедиция, состоявшая из восьми человек, в ожидании возможности пойти на штурм вершины была прикована к месту разразившейся на склонах К2 бурей. В этот момент у одного из членов команды по имени Арт Гилки развился тромбофлебит: угрожающий жизни сгусток крови, формирующийся вследствие влияния высоты на организм. Осознавая, что единственная надежда спасти товарища – это скорейший сброс высоты, Шонинг и другие члены группы начали спуск пострадавшего по гребню Абрузи, не дожидаясь прекращения непогоды. На высоте 25,000 футов альпинист по имени Джордж Белл поскользнулся и поехал вниз, сдернув четырех своих товарищей по команде. Действуя скорее рефлекторно, Шонинг, обернув веревку вокруг ледоруба, он завел ее себе за плечи и каким-то образом умудрился, одной рукой удерживая Гилки, в то же время другой рукой задержать падение пяти альпинистов и не сорваться при этом сам. Этот случай стал одним их самых замечательных моментов в истории альпинизма, войдя в анналы, как «та самая страховка»*.
А теперь Пит Шонинг участвовал в восхождении на Эверест под руководством Фишера и двух его гидов-помощников: Нила Бейдельмана и Анатолия Букреева. Когда я спросил Бейдельмана, как он чувствует себя в роли гида с таким клиентом как Шонинг, он со стыдливым смешком быстро меня поправил, заявив: «Человек вроде меня, не может быть гидом Пита Шонинга. Я думаю, большая честь быть с ним в одной команде». Шонинг подписал контракт об участии в экспедиции Фишера не потому, что ему требовалась помощь в самом восхождении, просто он хотел избежать тысячи мелких проблем, связанных с выдачей разрешения, организацией доставки кислорода, оборудования, припасов, помощи шерпов и прочих деталей.
Через несколько минут после того, как Пит и Клев Шонинги прошли мимо меня по пути к своему лагерю Один, показалась Шарлота Фокс, их товарищ по команде. Активная статная тридцати восьми летняя Фокс работала в лыжном патруле Аспена Колорадо и уже покорила два восьмитысячника: Гашербрум II высотой 26,361 футов в Пакистане и соседа Эвереста Чо-Ойю высотой 26,748 футов . Еще чуть позже я повстречал члена коммерческой экспедиции Мала Дафа двадцати восьми летнего финна по имени Вейка Густаффсон, который уже успел побывать на Эвересте, Дхаулагири, Макалу и Лхотзе.
Для сравнения можно сказать, что ни один из клиентов Холла не имел опыта восхождений на восьмитысячники. Если сравнить ситуацию с бейсболом, то Пит Шонинг был звездой высшей лиги, а я и мои товарищи по экспедиции не более, чем слабенькая команда из провинциального городка, взяткой купившая себе билет на Чемпионат страны. Да, на вершине ледопада Хол назвал нас «хорошей крепкой компанией». Мы и в самом деле были достаточно сильны, возможно, даже сильнее тех групп, которые Хол заводил на вершину в прошлые годы, однако мне было ясно, что никто из нашей команды не имеет никаких шансов на удачное восхождение без постоянной помощи Хола, его гидов и его шерпов.
С другой стороны, наша группа была подготовлена гораздо серьезнее, чем ряд других команд, бывших в тот момент на горе. В экспедиции под руководством англичанина с незначительным опытом восхождений в Гималаях было несколько альпинистов, чьи способности вызывали серьезные сомнения. Но самыми неподготовленными личностями на горе оказались вовсе не клиенты коммерческих групп, а, напротив, члены классических некоммерческих экспедиций.
Возвращаясь через ледопад обратно в базовый лагерь, я обогнал двух альпинистов экипированных и одетых довольно странно. Было ясно видно, что они не очень знакомы с техникой передвижения по льду. Идущий последним альпинист все время цеплялся кошками и спотыкался. Остановившись, чтобы подождать пока они пересекут зияющую трещину по двум перекинутым через нее хлипким лесенкам, связанным между собой, я был шокирован, увидев, что они идут по лесенкам одновременно, шаг в шаг – излишне опасный способ, причем не вызванный особой необходимостью. После неловкой попытки завязать разговор уже на другой стороне трещины, я узнал, что они члены тайваньской экспедиции.
Впрочем, известность тайваньцы приобрели задолго до прибытия на Эверест. Весной 1995 года та же самая команда отправилась на Аляску, чтобы взойти на Мак-Кинли в качестве подготовки к восхождению на Эверест 1996. Девять альпинистов дошли до вершины, но на спуске семеро из них попали в бурю, потеряли направление и провели ночь на высоте 19,400 футов . Чтобы выручить их Государственной Службой Заповедника (National Park Service) была организованны весьма опасная экспедиция.
Отозвавшись на запрос Службы Заповедника, Алекс Лоу и Конрад Анкер, два опытнейших американских альпиниста, прервали свое собственное восхождение, поспешив с высоты 14,400 футов наверх, на помощь тайваньским альпинистам, которые на тот момент были уже едва живы. С большим трудом, практически рискуя жизнью, Лоу и Анкер, на себе спустили тайваньцев вниз до высоты 17,200 футов , на этой высоте уже мог работать спасательный вертолет. В итоге, пять членов тайваньской экспедиции: двое с сильными обморожениями и один на грани жизни и смерти были эвакуированы с горы вертолетом. «Только один парень умер», - рассказывал Анкер. «Но если бы мы с Алексом не подоспели вовремя, двое других тоже наверняка бы погибли. Мы еще раньше заметили их группу, потому что они выделялись своей неподготовленностью. Не удивительно было, что они попали в беду».
Руководитель экспедиции Гау Минг-Хо – бесшабашный фотограф, «свободный художник», называющий себя «Макалу» после штурма одноименной Гималайской вершины, был так же обморожен и спустился с вершины с помощью двух спасателей. «Когда ребята тащили его вниз», - вспоминал Анкер, - «Макалу кричал, завидев кого-нибудь проходящего мимо: «Победа! Победа! Мы сделали вершину!», как будто не было несчастья. Да уж, этот парень Макалу показался мне очень странным». Когда выжившие в неудаче на Мак-Кинли показались на склонах Эвереста в 1996 году, Макалу Гау снова был их руководителем.
Присутствие тайваньцев на Эвересте было причиной серьезного беспокойства большинства других экспедиций находящихся на горе. Многие действительно опасались, что тайваньцы снова попадут в беду, и это заставит другие команды принять участие в спасении, рискуя новыми жизнями, не говоря уже о срыве своих восхождений. Тем не менее, тайваньская экспедиция не была единственной плохо подготовленной группой. Рядом с нами стоял лагерь двадцати пяти летнего норвежского альпиниста Питера Неби, который объявил о своем намерении совершить сольное восхождение по Юго-Западной стене*, по одному из самых опаснейших и технически сложных маршрутов к вершине, и это не смотря на то, что его опыт восхождений в Гималаях ограничивался двумя восхождениями на Айланд пик, гору высотой 20,274 фута , расположенную в прилегающем к Лхотзе хребте.
А еще были южноафриканцы. Экспедиция под эгидой крупной газеты Йоханнесбург Санди Таймс, была движима чрезмерной национальной гордостью и перед отправкой на Эверест получила личное благословение Нельсона Манделы. Их группа стала первой южно-африканской экспедицией, получившей пермит на восхождение на Эверест. Смешанная по национальному признаку команда ставила своей целью завести на вершину первого чернокожего человека. Их руководителем был Ян Вудал, тридцати девятилетний велеречивый, похожий на крысу человек, обожавший рассказывать истории о своих бравых похождениях за линией фронта в те времена, когда он воевал за Южную Африку во время долгого жестокого конфликта с Анголой в восьмидесятых годах.
Вудал нанял трех сильнейших африканских альпинистов, которые должны были составить ядро его команды: Энди де Клерка, Энди Хакленда и Эдмунда Фебрэри. То, что команда состояла из альпинистов с различным цветом кожи, имело большое значение для Фебрэри, спокойного сорокалетнего чернокожего палеоэколога и известного в мире альпиниста. «Мои родители назвали меня в честь сэра Эдмунда Хиллари», - объяснял он. «Взойти на Эверест было моей мечтой еще с дней юности. Но что еще важнее, я вижу в этой экспедиции символ мощных усилий молодой нации, направленных на объединение и движение к демократии, на преодоление собственного прошлого. Я рос под гнетом апартеида и это меня очень печалит. Но теперь мы новое государство. Я твердо верю в путь, которым идет моя страна. Показать, что мы – люди из Южной Африки с разным цветом кожи можем стоять вместе на вершине Эвереста, будет великим поступком».
Целая нация стояла за спиной этой экспедиции. «Вудал поспел со своим проектом в очень удачный момент», - рассказывает де Клерк. «С падением апартеида южноафриканцы получили возможность путешествовать по миру, наши спортсмены стали участвовать в международных соревнованиях. Южная Африка только что выиграла мировой турнир по регби. Началась общенародная эйфория, настоящий подъем патриотических чувств, понимаете? Вот в этот момент появляется Вудал со своим проектом Южно-Африканской экспедиции на Эверест, всем идея понравилась, он смог собрать много денег, примерно несколько сотен тысяч долларов США, не отвечая ни на какие вопросы».
Кроме самого себя, трех альпинистов и британского альпиниста и фотографа Брюса Герода, Вудал хотел, чтобы в группе так же присутствовала женщина, так что перед отправкой из Африки он пригласил шесть кандидаток для отборочного восхождения на несложную технически, но выматывающую физически вершину Килиманджаро, 19,340 футов высотой. В итоге двухнедельного испытания, Вудал объявил, что он выбрал двух финалисток: Кейти О’Дауд, двадцать шесть лет, белая преподавательница журналистики с небольшим альпинистским опытом, дочь директора крупнейшей в Южной Африке компании «Англо Саксон»; и Дешан Дейзел, двадцать пять лет, чернокожая учительница физкультуры не имеющая альпинистского опыта и выросшая в отдаленной деревне. Обе женщины, по словам Вудала, должны будут дойти до базового лагеря вместе с остальными участниками, а там, на месте он выберет одну из них, основываясь на оценке их самочувствия в пути до лагеря.
Первого апреля, на второй день моего путешествия к базовому лагерю, я, к своему удивлению, встретил Фебрэри, Хакленда и де Клерка, спускающихся вниз и направляющихся в Катманду. Де Клерк, мой друг, рассказал мне, что трое альпинистов, а так же Шарлота Нобль, врач группы, отказались от дальнейшего участия в экспедиции, не дойдя даже до подступов к горе. «Вудал, наш руководитель, оказался полнейшим засранцем», - объяснил де Клерк. «Настоящий урод. Ему нельзя доверять – никогда не знаешь, он морочит тебе голову или говорит правду. Мы не захотели доверять свои жизни такому парню. Вот и ушли».
Вудал заявил де Клерку и остальным, что имеет обширный опыт высотных восхождений в Гималаях, включая пики выше 26,000 футов (восьмитысячники). На деле, весь альпинистский опыт Вудала ограничивался участием в двух коммерческих экспедициях Мала Дафа, в качестве клиента: в 1989 году Вудал не дошел до вершины скромненького Айланд пика, а в 1990 он уже на высоте 21,300 футов , т.е. в вертикальной миле от вершины, отказался от дальнейшего восхождения на Анапурну.
Кроме того, еще до отправки на Эверест, Вудал на Интернет сайте экспедиции хвастался своей замечательной военной карьерой, в ходе которой он якобы дослужился в британской армии до должности «командующего элитным Отрядом Дальней Горной Разведки, чьи учения проходили преимущественно в Гималаях». Более того, в интервью Санди Таймс, он рассказал, что служил инструктором в Королевской Военной Академии в Сандхерсте, Англия. Выяснилось, однако, что в британской армии не существует такого соединения как Отряд Дальней Горной Разведки, а так же что в Сандхерсте Вудал никогда не служил, как и не участвовал он в столкновениях в Анголе. По словам пресс-секретаря Британской армии, Вудал служил по контракту на должности клерка при штабе.
Вудал так же соврал насчет того, кто был перечислен в пермите, полученном от непальского министерства туризма. С самого начала экспедиции он говорил, что обе женщины и О’Дауд и Дейзел имеют разрешение на восхождение, а решение о том, кто пойдет на восхождение он примет уже в базовом лагере. Де Клерк же, уже после отказа участвовать в экспедиции, выяснил, что в пермите значилась только О’Дауд, вместе с шестидесяти девятилетним отцом Вудала и французом Тьери Ренаром (заплатившим Вудалу 35 тысяч долларов за то что бы присоединиться к южноафриканской экспедиции), а Дейзел – единственный чернокожий участник после ухода Фебрэри, разрешения не имела. Исходя из этого, де Клерк понял, что Вудал с самого начала не собирался позволить Дейзел участвовать в восхождении.
Кроме всего прочего, еще до выезда из Южной Африки произошло еще одно событие, подлившее масла в огонь: Вудал предупредил де Клерка, женатого на Американке и имеющего двойное гражданство, что он не будет допущен к восхождению, если въезжая в Непал не воспользуется своим южно-африканским паспортом. «Он поднял много шума», - вспоминал де Клерк, - «из-за того, что это первая южно-африканская экспедиция и все такое прочее. Но в итоге, опять же выяснилось, что у него самого южно-африканского паспорта нет, и он вообще не гражданин Южной Африки, он британец и въехал в Непал по своему британскому паспорту».
Многочисленные лживые уловки Вудала переросли в международный скандал, широко освещенный в прессе всех государств Британского содружества. Испугавшись такой огласки, страдающий манией величия руководитель экспедиции постарался всеми способами оградить оставшихся членов своей команды от влияния внешнего мира и общения с другими экспедициями. Он так же прогнал из своей группы репортера Кена Вернона и фотографа Ричарда Шори, работающих на Санди Таймс, и это, не смотря на то, что Вудал подписал контракт с газетой, в котором значилось, что в качестве ответной услуги за финансовую поддержку экспедиции эти двое журналистов «будут допущены к участию в экспедиции на всех ее этапах», а нарушение этого пункта «будет поводом для разрыва контракта».
Редактор Санди Таймс Кен Оуэн решил провести в Гималаях отпуск и должен был вместе с женой встретиться с Южно-Африканской экспедицией на месте базового лагеря, а в качестве его проводника выступала подруга Вудала молодая француженка по имени Александрин Годан. В Периче Оуэн узнал, что Вудал только что выгнал его фотографа и репортера из экспедиции. Пораженный редактор послал руководителю экспедиции послание, в котором объяснил, что у газеты вовсе нет желания вычеркивать Вернона и Шори из планов, и что они уже получили приказ вернуться в группу. Когда Вудал получил записку, он впал в бешенство и устремился из базового лагеря вниз в Периче, дабы выяснить отношения с Оуэном лично.
По словам Оуэна, он в ходе последовавшего объяснения напрямую спросил Вудала, есть ли имя Дейзел в пермите. На что Вудал ответил: «Это не твое дело».
Когда Оуэн предположил, что, наверное, «Дейзел пригласили в экспедицию в качестве этакого символа, чтобы придать команде некую африканскую образность», Вудал пригрозил убить его и его жену. Крайне возбужденный Вудал так же заявил: «Я оторву тебе голову и засуну ее тебе в задницу».
Как раз после этого разговора Вернон прибыл в базовый лагерь Южно-Африканской экспедиции, впрочем, только для того, чтобы тут же, воспользовавшись спутниковым факсом Роба Хола, сообщить: «по мрачному лицу мисс О’Дауд я понял, что в лагере мне не рады». Как Вернон впоследствии написал в Санди Таймс:
Я сказал ей, что она не имеет права выгонять меня из лагеря, за который заплатила моя газета. Но она продолжала настаивать, заявляя, что действует по приказу м-ра Вудала. Она сказала, что Шори уже вышвырнули из лагеря, а я скоро последую за ним, т.к. ни пищи, ни крова я здесь не получу. Я устал после подъема, меня дрожали ноги, все еще решая, стоит ли спорить или лучше уйти, я попросил чашку чая. «Никогда», - получил я в ответ. Мисс О’Дауд подошла к главному шерпу экспедиции Ангу Дордже и громко сказала: «Это Кен Вернон, один из тех, о которых тебе говорили. Ему нельзя помогать ни в коем случае». Анг Дордже был суровый неразговорчивый человек, мы уже разделили не одну чашку чанга, местного огненного напитка. К чести Анга надо сказать, что он поступил в лучших традициях гостеприимства шерпов, он только посмотрел на мисс О’Дауд и коротко бросил: «Ерунда». Он просто втянул меня в общую палатку и угостил чашкой горячего чая и печеньем.
После разговора с Вудалом в Периче, который Оуэн описал как «ужасный», редактор был «убежден в том, что атмосфера в экспедиции ненормальная, и что сотрудники газеты находясь в ее составе рискуют своими жизнями». Далее, Оуэн дал Вернону и Шори указание возвращаться в Южную Африку, а газета опубликовала сообщение о том, что она расторгает контракт о спонсорстве экспедиции на Эверест.
Поскольку Вудал деньги от газеты уже получил, последний поступок был более символическим и не имел ни какого влияние на положение дел в южноафриканской экспедиции. Поэтому Вудал так спокойно и отказался от предложения переложить руководство на кого-либо другого, даже после послание президента Манделы, призывающего к урегулированию этого конфликта, затрагивающего национальные интересы. Вудал продолжал упорно настаивать на том, что восхождение пройдет, как и запланировано - с ним во главе.
В Кейптауне, уже после распада группы, Фебрэри так описывал свое разочарование: «Может быть, я был наивным», - говорил он срывающимся от волнения голосом, - «Но я вырос в апартеиде. Взойти на Эверест с Эндрю и другими, было бы великим символом преодоления былого. Вудала не интересует рождение новой Южной Африки. Он взял мечты целой страны и использовал их в своих интересах. Решение о том, чтобы покинуть экспедицию было самым тяжелым в моей жизни».
С уходом Фебрэри, Хакленда и де Клерка в экспедиции (за исключением Ренара, который присоединился к группе только для того, чтобы попасть в пермит, а восходить собирался независимо с помощью отдельной команды шерпов) не оставалось ни одного опытного альпиниста, а двое участников, по словам де Клерка, «не могли сами кошки одеть».
Норвежский соло, тайваньцы и особенно южноафриканцы были частой темой для обсуждения в общей палатке Хола. «На горе так много неподготовленных людей», - сказал Роб одним из апрельских вечеров, - «вполне вероятно, этот сезон не обойдется без несчастья на высоте».