Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Глобализация — наивная мечта ХХ века
В начале 70-х годов прошедшего века, когда еще не было столь популярно понятие глобализации, внимание социальных мыслителей привлекали так называемые глобальные проблемы человечества, среди которых — предотвращение ядерной катастрофы, проблемы экологии, демографии, исчерпаемости ресурсов и т.д. — все, что несколько позже академик Н.Н. Моисеев назвал проблемой коэволюции человека и биосферы. Трудно переоценить ту роль, которую суждено было сыграть академику И.Т. Фролову в осмыслении глобальных проблем и в объединении усилий наиболее талантливых отечественных и зарубежных ученых, посвятивших себя их всестороннему исследованию.
Конец ХХ столетия останется в памяти человечества эпохой великих надежд, отчасти сбывшихся, отчасти нереализовавшихся. На протяжении ближайших лет предстоит увидеть, в какой степени эти ожидания были обоснованными, а в какой — иллюзорными. Особого внимания заслуживает вопрос о том, суждено ли воплотиться в жизнь мечте о глобализации современного мира, о свободном хозяйственном обмене между его регионами, едином информационном пространстве и доминировании в мировом масштабе принципов гуманистического социального устрой ства.
Идея глобализации — одна из самых молодых социологических конструкций; вплоть до 1987 г. в базе данных библиотеки Конгресса в Вашингтоне не содержится упоминаний о книгах, в названии которых использовалось бы поня тие “глобализация”. В научный оборот его ввел Р. Робертсо н, впервые использовавший данный те рмин в 1983 г.; в 1985 г. он дал его подробное толкование, а в 1992 г. изложил основы своей кон цепции в специальном исследовании. С начала 90-х годов количество книг и статей на эту тему стало увеличи ваться лавинообразно, и сегодня подавляющее большинство экономистов считает, что хозяйственная глобализация является наиболее значимым социальным процессом конца ХХ века, хотя многие признают в то же время, что “[переживаемый ныне] переходный период будет исключительно трудным для всех его современников”1[1].
Идея глобализации стала популярной по нескольким причинам. Во-первых, западный мир вышел из тяжелых испытаний 70–80-х годов и вос становил свою роль мировой экономической доминанты. Во-вторых, информаци он ная революция позволила связать воедино отдельные реги оны планеты. В-третьих, крушение коммунизма, а затем и кризис в Азии создали иллюзию победы либера льных ценностей в мировом масштабе. В-четвертых, серьез ное значение имел растущий культур ный обмен между странами периферии и “пер вым миром”.
Все эти обстоятельства играют, разумеется, значительную роль, однако реальной базой для гло бализа ции, на наш взг ляд, может выступать только неумолимая потребность отдельных экономик в активном взаимодействии друг с другом. Между тем технологический прогресс западных обществ, как это ни парадоксально, объек тивно вызы вает к жизни их возрастающую самодостаточность. Постиндустриальные страны Запада уверенно преодолевают зависимость от развивающихся стран в области поставок сырья (с 1980 по 1997 г. потребление нефти и газа в расчете на доллар валового национа льного продукта снизилось в США на 29%, а потребности экономик ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития) в природных ресурсах должны снизиться в ближайшие годы в десять раз — с 300 кг на 100 долл. производимого ВНП в 1996 г. до 31 кг в 2015). Они аб солютно доминируют в сфере высоких технологий (семь ведущих постиндустриальных стран обладают более чем 80% мировой компьютерной техники, более чем 90% высокотехнологичного про изводства и почти 90% всех зарегистрирован ных в мире патентов, затрачивая на НИОКР в среднем около 400 млрд. долл. в год). В 90-е годы они добились превосходства даже в сельском хозяйстве (сегодня себестоимость американского зерна ниже, чем производимого в африканских странах, а экспорт сельскохозяйственной продукции из США с начала 70-х годов вырос в сопоставимых ценах почти в десять раз). Следствием этого стала тенденция к самоизоляции постиндустриального мира, что особенно заметно при рассмотрении современной международной торгов ли, движения инвестиций и перетоков рабочей силы.
Таким образом, сама глобализация стала одной из важнейших глобальных проблем человечества.
Теория глобализации стала квинтэссенцией наивно-оптимистичес кой со циологической традиции 90-х годов. Глобализация преподносилась как явление новое для эконо мической, социальной и культурной сфер, как средство повсеместного распространения за падных ценностей и инструмент формирования общемирового сообщества, как залог бы строго освоения повсюду в мире научно-технических достижений и вовлече ния пе риферий ных регионов планеты в мировое хозяйство. Каждый из этих аспектов глобализации нес определенную идеологическую нагрузку, оказавшуюся, с точки зрения теории, несостоятельной.
· Глобализация не может считаться принципиально новым явлением международной жизни. Чтобы убедиться в этом, можно даже не останавливаться на чисто количественных параметрах отдельных ее “волн”, на том факте, что в конце XIX века масштабы международных торговых, инвестици онных и особенно миграционных потоков были несравненно бóльшими, нежели в начале XXI. Гораздо более важным представляется иное обстоятельство, проясняющееся при более пристальном анализе самого понятия “глобализация”. Совершенно очевидно, что данный термин используется для обозначения процессов, в том или ином аспекте охватывающих весь мир. Но что представляет собой этот мир и кто отождествляет его с масштабами всей планеты? Разумеется, подобное тождество могут усматривать лишь представители западной цивилизации, способные свободно передвигаться по всему миру и получать адекватную и своевременную информацию обо всех происходя щих на планете событиях. Для большинства же наших современников, населяющих так называемую мировую периферию, мир ограничен пределами их локального сообщества, а всепланетный масштаб тех или иных процессов вряд ли доступен даже их вообра жению. На рубеже XX–XXI столетий новой оказалась не та совокупность явлений, которая стала обозначаться термином “глобализация”, а глубина нашего осмысления гло бализационных процессов; помещая понятие глобализации в центр современной социологии, мы нарушаем философское правило, предписывающее не умножать количество сущностей сверх необходимости.
· Глобализация не служит инструментом формирования под линно единого мира. Если в прежние эпохи происходило расширение границ различных, порой даже противостоявших друг другу миров, то современная глобализация, хотим мы того или нет, воплощает собой экспансию исключительно европейской цивилизации. Не следует считать глобализацию инструментом взаимодействия и развития различных культур и традиций; она была и останется средством построения евроцентричного мира. Так называемые “боковые ветви Запада” являются на деле европейскими ветвями, потому что история второй половины XIX и всего ХХ века не дает нам приме ров того, чтобы какая-либо из этих ветвей дала бы жизнь тому, что можно было бы назвать порождением Запада как такового. Анализ фактов приводит к выводу, что в современных условиях унификация становится все менее вероятной; об этом же говорит и эволюция методов европейской экспансии. Глобализация, на первых ее этапах поддерживавшаяся политическими методами, ныне переместилась в экономическую и финансовую сферу. Поэтому в наступившем столетии культурная интеграция (или унификация), против которой на правлены наиболее пафосные выступления антиглобалистов, не представляет собой необходимого ус ловия преобладания западных стран над остальным миром и потому вообще может быть снята с повестки дня. Европейская цивилизация сохраняет и сохранит свои куль турные основы в хозяйственно субординированном, но культурно и идеологически раз нородном мире.
· Глобализация в экономическом плане не сближает, а субординирует регионы и страны мира. Каждый этап европейской экспансии, начи ная с развития средиземноморской торговли и до наших дней, был обусловлен научно-тех ническими достижениями и поступательной сменой господствующих технологических укладов. Именно эта динамика позволила европейцам пройти ряд последовате льно сменявших друг друга форм социальной организации за два тысячелетия, в то время как в остальном мире традиционные общес тва сохранялись в практически неизменной фор ме. В истории Европы основные факторы, обеспечивавшие хозяйствен ный прогресс, сменились не один раз: военная сила античности уступила место средневековой монополии на землю, затем ведущую роль стали играть владельцы капитала. Так или иначе, контроль над наиболее редким в обществе ресурсом, редким фактором производства оставался основой социальной поляризации. Но если это так, то мировое неравенство в современных условиях непреодолимо. В самом деле, с начала ХХ столетия западные хозяйственные системы все в бóльшей степени обретали черты “экономик, основанных на знаниях”, где именно знания — способ ность перерабатывать получаемую информацию и производить новую — оказались гла в ным производственным ресурсом.
Производство информации и уникальной продукции, в которой запечатлены основные достижения культуры, ради кально отличается от производства других материальных благ: оно требует высокого, а не низкого, как в индустриальном обществе, уровня образования ра бот ни ков; в процес се производства происходит со вер шенствование рабочей силы, а не ее истощение; потребление науко- и информационноемкой продукции становится фак тором, способствующим, а не препятствующим накоплению капитала, и, наконец, информационный продукт может быть реализован многократно, при нося владельцу прибыли, но оставаясь при этом его собственностью. Именно с того момента, как западные экономики стали “основываться на знаниях”, любые попытки “догоняющего” развития, предполагающего мобилизацию традиционных факторов производства, оказались обречены. “Новое нера венство”, этот продукт новой экономики, выступает результатом не столько внешней экс пансии западного мира, сколько его внутреннего прогресса; глобализация же, которую нередко считают причиной углубления современного неравенства, не является таковой; просто она не способна стать значимым фактором его преодоления.
· Глобализация не преодолевает, а закрепляет периферийный ха рактер отдельных стран, что обусловливается ее внутренней логикой. На всех эта пах расширения пределов влияния той или иной цивилизации возникало хорошо известное историкам противоречие между метрополией, стремившейся навязать свою волю, и ко лониями или провинциями, желавшими бóльшей самостоятельности и автономии. Ес ли обратиться к опыту империй прошлого, мы увидим, что все они — от восточных дес потий и Древнего Рима до Британской империи и Советского Союза — распались именно в силу невозможности оптимизировать отношения между центром и периферией. В то же время сама идея колонизации исключала и исключает возможность полного ин корпорирования провинции в единое централизованное государство; даже в СССР, где были достигнуты впечатляющие результаты в решении этой вековечной проблемы, она так и не была снята с повестки дня. В этой связи следует еще раз подчеркнуть, что европейская модель расширения границ своей цивилизации базировалась не столько на покорении иных народов и их инкорпорировании в зону сво его влияния, сколько на создании новых обще ств европейского типа, в которых сами же европейцы составляли либо абсолютное большинство (как в мэддисоновских “боковых ветвях Запада”), либо значительную их часть (как в государствах Латинской Америки). Именно поэтому современную глобализацию схематически можно представить в виде нескольких концентрических кругов, идущих от центра к периферии. Первый из них охватывает Западную Европу, США, Канаду, Австралию и Новую Зеландию. Второй включает в себя страны с сильным европейским культурным влия нием и значительной ролью выходцев из Европы; сюда относятся Россия, Латинская Америка и некоторые государства Ближнего Востока, в первую очередь Израиль. В третий круг входят страны, бывшие колониями европейских метрополий и воспринявшие многие из западных ценностей; это, прежде всего, Индия, а также некоторые страны Северной Африки, ЮАР, ряд азиатских государств. Для стран четвертого круга обретение независимости стало ско рее проблемой, чем достижением — к ним относится большинство африканских го сударств. Совершенно отдельное место занимают страны Азии — Япония, Корея, Тайвань, Малайзия и Сингапур, — которые успешно копируют западный образ жизни, со храняя собственную систему ценностей, а также мусульманские страны, по сей день остающиеся малопонятными выходцам с Запада. Сохранение разделенности современного мира на центр и периферию обусловлено не столько различиями в параметрах экономического развития тех или иных стран, столько глубиной проникновения европейской культуры и европейских традиций в жизнь их народов. Сегодня как никогда очевидно, что перенос культурных достижений предполагает, по словам Т. фон Лауэ, не меньше, чем непрерывную “революцию окультуривания” (revolution of reculturation); возможность подобной революции не подлежит даже обсуждению в условиях, когда одно лишь предположение о перспективе массовой миграции из центра в направлении периферии вызывает улыбку. Таким образом, единый и унифицирова нный мир не был и не может быть целью глобализационного процесса.
· И, наконец дальнейшее развертывание процессов глобализации вряд ли может дать повод для исторического оптимизма. Это не значит, что мы солидаризируемся с каким-либо из современных антиглобалистских движений. Вовлеченность той или иной страны в процессы глобализации безусловно способствует ее экономическому, социальному и культурному развитию. Но интерес к культурным и социальным традициям стран периферии в наши дни, как и прежде, носит в развитых странах подчеркнуто антропологический характер, не предполагаю щий во с при ятия таковых в качестве значимого источника общецивилизационного про г ресса. Глобализация в ее современном виде способствует решению ряда проблем, стоящих перед стра нами периферии; она не является причиной нарастающего неравенства и ни щеты; между тем, и это необходимо четко сознавать, она не способна исправить недос татки и пороки современной системы, неотъемлемым элементом которой сама является.
Концепции глобализации, в рамках которых предпринимаются попытки осмыслить современный мир, в основных своих чертах сформировались во второй половине 80-х и в начале 90-х годов ХХ в. Это было время, когда уходило в прошлое конфронтационное политическое сознание, утрачивалось ощущение неизбежности социальных конфликтов, укреплялись надежды на бескризисное развитие, а главным инструмен том пост роения новой цивилизации считалось повсеместное утверждение обще челове ч е ских ценностей и демократических принципов. Последнее де сятилетие ХХ в., несмотря на то что оно принесло многим народам беды и разочаро вания, в мировом масштабе стало периодом исторического оптимизма.
Но в мире нет ничего более вдохновляющего, чем надежды, как и нет ничего более разочаровывающего, чем иллюзии. И если последовательные скептики упус кают из виду возможности, открывающие путь более благоприятному ходу событий, то и без удержные оптимисты зачастую не обращают внимания на факторы, угрожающие развертыванию многообещающих тенденций. Неправдоподобно быстрые социальные изменения на поверку чаще всего оказываются поверхностными, а связанные с ними тенденции быстро сходят на нет, не в силах преодолеть даже относительно слабых препятствий.
Многие историки предпочитают подразделять исторический путь человечества на периоды, не сугубо хронологические, а обусловленные циклами развития определенных тен денций. Иногда, следуя подходу, предложенному Ф. Броделем, их называют “длинными столетиями” (long centuries); рассматривая выстроенную таким образом периодизацию, нельзя не заметить, что, во-первых, она применяется лишь к последним семи-восьми векам, и что, во-вторых, границы каждой из выделяемых эпох все меньше выходят за хронологические пределы столетий. Воспроизводя подобный подход на более узком промежутке времени, мы можем выделить завершающее ХХ век “длинное десятилетие”, начавшееся с паде ния Берлинской стены 9 ноября 1989 г. и завершившееся 11 сентября 2001 г. апо калипсическими атаками террористов-смертников на Нью-Йорк и Вашингтон. Буквально на рубеже столетий произошла резкая смена ориентиров, характеризовавших завершающий отрезок прошлого столетия, и это примечательно прежде всего тем, что такая “смена вех” не только “закрывает” краткий исторический пе риод, но и ставит под сомнение многие концептуальные положения, сформировавшиеся на протя жении всей второй половины ХХ века.
Какие же должны были произойти изменения, чтобы можно было говорить о “смене вех” за одно лишь, с точки зрения истории, мгновение?
Прежде всего, 1998–2002 гг. ознаменовались масштабными трансформациями в хозяйственной сфере. Если еще пять лет назад мир находился на пороге технологического бу ма, то сегодня экономики развитых стран пожинают горькие плоды излишней увлече н ности информационными технологиями. Если пять лет назад мало кто сомневался на Западе, что для роста фондовых индексов практически нет пределов, то сегодня возникают сомнения относительно возможных пределов их падения. Если пять лет назад никого не смущали прог нозы, что в недалеком будущем страны Юго-Восточной Азии потеснят США и За падную Европу с лидирующих позиций, то в наши дни подобные сценарии могут быть восприняты лишь как неудачная шутка. Однако все эти перемены, сколь бы драмати чными они ни были, вряд ли требуют переосмыс ления широких социо логических концепций. Вместе с тем последнее десятилетие продемонстрировало, что политическая и социальная структура постиндустриальных стран, а в еще большей степени — исповедуемые их гражданами ценности и присущие им стереотипы поведения не опреде ляются экономическими факторами в той мере, в какой это допускали прежде. Если в 60-е годы известный французский социолог Р. Арон заявлял, что “Европа состо ит не из двух коренным образом отличных миров: советского и западного, а пред ставляет со бой единую ре альность — индустри альную цивилизацию”2[2], а американский экономист Дж.К. Гэлбрейт указывал, что “конвергенция между двумя мнимо отличными индустриальными системами идет по всем основным направлениям,.. и со временем, причем, пожалуй, даже раньше, чем можно предположить, она устранит ощущение неизбежнос ти конфликта [между ними], основанного на их непредолимых различиях”3[3], то к концу 90-х не только стало очевидно, что эти прогнозы не оправдались, но и появились основания предположить, что даже в рамках индустриальной системы западного типа существуют глубокие различия, причем они, скорее, не преодолевают ся, а нарастают.
Не менее существенными оказались и социальные перемены — и в отдельных странах, и в мире в целом, — пришедшиеся на 1998–2002 гг. После имевшего место в первой половине 90-х годов сокращения масштабов материального неравенства в США и За падной Европе проблема имущественного расслоения приобрела новую остроту. Реальностью стало формирование относительно замкнутых социальных об щ ностей, структурирующих прежде относительно однородный средний класс. Масшта бное повышение доходов высокообразованных работников создало новые оси социаль ного противостояния. Разрыв, порожденный информационной революцией, очевидно проявляется при сравнении положения дел в различных регионах планеты. Если в середине ХХ века средние доходы в расчете на душу населения в развитом мире пре восходили показатели стран, ныне относящихся к “развивающимся”, в 7–9 раз, то сущест вующий в наши дни разрыв составляет 50–75 раз. “Расколотая цивилизация” ста ла реальностью.
Период 1998–2002 годов запомнится современникам и серьезными политическими сдвигами, изменившими облик нашего мира. В значительной мере оказалась преодолена свойственная всему послевоенному этапу истории тенденция к политической партикуляризации и сегментации. Резко заявив о себе в начале 90-х годов, она постепенно начала уступать место консолидационным и интеграционным процессам, самым впечатляющим примером которых стало со здание Европейского союза с последующей унификацией законодательства, гражданст ва и даже денежного оборота. Вне зависимости от того, считают исследователи про текающие в Европе процессы наиболее адекватной формой глобализации или вообще не относят их к проявлениям таковой, с точки зрения политолога формирование пост национальных политических образований, возникновение новых оснований гражданст ва, модернизация демократических принципов и иные процессы, тесно связанные с европейской интеграцией, представляют особый интерес. И несмотря на то, что современная объединенная Европа последовате льно выступает за неприменение силы в международных отношениях, многие рассмат ривают ее в качестве единственного противовеса беспрецедентному геополити ческому влиянию США. Вне всякого сомнения, события 11 сентября 2001 г. положили начало новой геополитической реальности; тем не менее, процессы, порожденные террористическими актами, имеют, как мы полагаем, преходящий характер. Они неспособны повернуть вспять трансформацию государства-нации. Такая трансформация, включающая в себя изменение внутренних основ гражданства, модификацию де мокра ти ческих процедур и принципов функционирования гражданского общества, составит значительную часть политических процессов в новом столетии.
В последние годы наметилось серьезное переосмысление места человека в современном обществе. Дискуссии на эту тему затрагивают весьма широкий спектр актуальных вопросов. В первую очередь, разуме ется, западные исследователи акцентируют внимание на дроблении и, соответственно, усложнении структуры самих развитых обществ, на уменьшении роли публичной сферы, на росте индивидуализ ма и автономности граждан. Именно на рубеже XX–XXI столетий явно негативные акценты, преобладавшие в оценке подобной трансформации (от риторического “сможем ли мы жить вместе?” А. Турена до “индивидуализированного общества” З. Баумана) сменились более нейтральным отношением к ней как к процессу станов ления скорее не индивидуализированного, a персонализированного общества. Но вместе с тем обнаружилась и весьма сомнительная тенденция применения традиционных принципов либера льной политической и социальной теории не только к индивидам, но и к группам и сообществам, формирующимся в том числе по этническим, расовым или национальным признакам. В какой-то мере эта тенденция представляет собой понятную реакцию на слишком прямолинейные концепции “конфликта цивилизаций”, но она бросает вызов концептуальным идеям соподчинения человека и общества, на которых веками базировалась за пад ная модель социального устройства.
Сегодня можно без преувеличения утверждать, что проблема человека — наиболее сложная и актуальная во всем комплексе общественных наук (на чем всегда настаивал академик И.Т. Фролов) — вновь вышла на первый план в теоретической социологии. Нет сомнений, что необходимы новые подходы к ее осмыслению, что одна из настоятельных потребностей обществоведения в XXI в. заключается в творческом пересмотре ряда сложившихся стереотипов, и в этом может сыграть свою положительную роль творческое наследие И.Т. Фролова.
4[1] Wallerstein I. Utopistics, оr Historical Choices of the Twenty First Century. N.Y., 1998. P. 35.
5[2] Aron R. Twenty Eight Lectures on Industrial Society. L., 1968. Р. 42.
6[3] Galbraith J.K. The New Industrial State. L., N.Y., 1967. Р. 384.
1
2
3
4
5
6