Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Шумпетер, Йозеф
[править | править исходный текст]
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
|
Йозеф Шумпетер |
|
|
Joseph Schumpeter |
|
|
Дата рождения: |
8 февраля 1883 |
|
Место рождения: |
Тршешть,Моравия,Чехия |
|
Дата смерти: |
8 января 1950 (66 лет) |
|
Место смерти: |
Таконик, Коннектикут, США |
|
Страна: |
Австро-Венгрия→ |
|
Научная сфера: |
экономика |
|
Место работы: |
Гарвардский университет |
|
Учёная степень: |
Доктор философии (Ph.D.) |
|
Альма-матер: |
Венский университет |
|
Научный руководитель: |
О. фон Бём-Баверк, Ф. фон Визер |
|
Известен как: |
Экономические циклы |
|
Йозеф Шумпетер на Викискладе |
Йозеф Алоиз Шумпетер (нем. Joseph Alois Schumpeter; 8 февраля 1883 — 8 января 1950) — австрийский и американский экономист, социолог и историк экономической мысли. Популяризировал термин «Креативное разрушение» в экономике, и термин «Элитарная демократия» в политологии.
В 1986 году в честь заслуг экономиста и для изучения его творчества было создано «Международное общество Йозефа Шумпетера»; в2001 году в Берлине основан Институт Шумпетера. Часть личной библиотеки учёного хранится в токийском университете Хитоцубаси(библиотека Шумпетера).
Содержание
[убрать]
Биография[править | править исходный текст]
Йозеф Шумпетер родился 8 февраля 1883 года в немецкой семье небольшого городка Тршешть в Моравии, которая на тот момент входила в состав Австро-Венгерской империи. Отец Йозефа, также Йозеф, владел фабрикой по производству тканей. Он умер когда Шумпетеру было всего 4 года[1]. В 1893 году он вместе с матерью Йоганной Шумпетер (в девичестве Грюнер) переезжает в Вену[2]. Вскоре его мать вышла замуж за фельдмаршал-лейтенанта Зигмунда фон Келера, который был старше её на 33 года. Брак матери с высокопоставленным военным позволил Шумпетеру поступить в самую элитную школу Вены того времени Терезианум[3]. Из Терезианума Шумпетер вынес прекрасное знание древнегреческого, латинского, французского, английского и итальянского языков, что в будущем ему сильно пригодилось[4].
Учитель Шумпетера О. фон Бём-Баверк
По окончании школы он в 1901 году поступает на юридический факультет Венского университета. Среди его учителей были основоположники австрийской экономической школы Ф. фон Визер и О. фон Бём-Баверк[4]. В 1906 году защищает диссертацию на звание доктора права[5].
После завершения Венского университета продолжает своё обучение в Берлине, где в частности слушает лекции Густава фон Шмоллера, а затем и в Лондоне. В 1907 году женится на англичанке Гледис Сиверс (англ. Gladys Seavers). Брак оказался несчастливым и в 1920-м Шумпетер развёлся. В 1907—1908 годах работает адвокатом в Каире[5].
В 1908-м в Лейпциге вышла его первая большая монография «Сущность и основное содержание теоретической национальной экономии». Книга встретила весьма прохладный приём, как со стороны немецких, так и австрийских экономистов. Среди двух научных школ того времени —исторической и австрийской — шла весьма напряжённая дискуссия, вошедшая в историю как «спор о методах». Её результатом стал запрет на государственном уровне представителям австрийской школы преподавать в университетах Германской империи[6]. Работа Шумпетера содержала как описание теоретических достижений маржиналистов, которые отрицались исторической школой, так и математических приёмов в экономическом анализе, к которым скептически относились представители австрийской школы. В результате Шумпетер не смог получить место в Венском университете[4].
Вернувшись из Каира он получил должность приват-доцента Венского университета, а затем в 1909 году — профессора политической экономии вуниверситете Черновцов, которые входили в состав Австро-Венгерской империи. В 1911 году занял пост профессора политической экономииГрацского университета[5]. Эту должность он получил лишь при помощи своего учителя президента академии наук и экс-министра финансов Бём-Баверка, несмотря на то, что факультет проголосовал против его кандидатуры[4].
В 1913—1914 годах работает по обмену в Колумбийском университете Нью-Йорка. В 1916-м участвует в подготовке к изданию научного журнала «Архив социальной науки и социальной политики (нем.)русск.» (нем. Archiv für Sozialwissenschaft und Sozialpolitik). В том же году избран деканом юридического факультета университета в Граце. С 1917-го и до самого окончания I мировой войны в 1918-м работает сотрудником комиссариата экономики военного времени (нем. Generalkommissariats für Kriegs- und Übergangswirtschaft)[5].
С 15 марта по 17 октября 1919 года занимал пост министра финансов Австрии. На этом посту подписал декрет, в соответствии с которым долги, сделанные в полноценных довоенных кронах могли быть законно выплачены равным количеством обесцененных крон. В результате, согласно воспоминаниям нобелевского лауреата по экономике Ф. фон Хайека, стал крайне непопулярным. После ухода с должности министра финансов стал президентом одного из банков, который вначале процветал, но вскоре обанкротился[7].
В 1925-м женится во второй раз на Анне Жозефине Райзингер. Во втором браке Шумпетер также пробыл недолго. Его супруга скончалась через год после свадьбы. В третий раз Шумпетер женился на Элизабет Фируски в 1937-м году[5].
Впоследствии занимал должности профессора Рейнского (Бонн, 1925—1932) и Гарвардского университетов (с 1932-го года). В США труд учёного был высоко оценен. В различные годы он занимал посты президента эконометрического общества (1940—1941) и президента американской экономической ассоциации в 1948 году[5].
Умер Шумпетер в 1950-м году в небольшом городке в штате Коннектикут[5].
Научные достижения[править | править исходный текст]
В центре внимания Й. Шумпетера находятся проблемы динамического развития рыночной системы, факторы, которые обеспечивают прогресс и экономический рост. Данный учёный впервые стал изучать экономическую динамику в противовес статическому анализу представителей неоклассического направления[8].
Инновации, нововведения, функция предпринимателя[править | править исходный текст]
Промышленные революции периодически изменяют существующую систему производства, вызывая постоянное стремление к нововведениям. Согласно Шумпетеру экономическая динамика основана на распространении нововведений в различных сферах хозяйственной жизни. Результатом инноваций является влияние на экономические процессы или непосредственно на продукцию[9].
Типы нововведений согласно Й. Шумпетеру
Экономическое новаторство — функция индивидов, которых Шумпетер называет предпринимателями. Предприниматель — хозяйствующий субъект, функцией которого является непосредственно осуществление новых комбинаций и является активным элементом данного процесса. Экономическая функция предпринимателя не является постоянной, а выполняется лишь до тех пор пока комбинация не станет рутинной. Предпринимательство не является профессией. Новаторскую функцию предпринимателя Шумпетер отделяет от функции капиталиста, так как предприниматель не обязательно обладает правом на имущество. Рискует капиталист, который предоставляет необходимые средства. Также предприниматель не являются изобретателем. Он лишь реализует результаты их работы. Предпринимателей также следует отличать от менеджеров, которые не реализуют нововведения, а лишь выполняют рутинную работу[10].
Предпринимательство предполагает отход от обычного «движения по течению», требует творческого подхода и поэтому связана с особенностями личности предпринимателя. Шумпетер выделил специфическую мотивацию, которая требует не быстрейшего удовлетворения потребностей, а активной деятельности по созданию предприятия, победы над конкурентами, преодоление возникающих трудностей. Этого можно достичь на основании дара предвидения, сильной воли и развитой интуиции. Стремление к нововведениям, вера в собственные силы, умение рисковать, ощущение собственной независимости — черты личности, которые характеризуют предпринимателя и не зависят от классовой и социальной принадлежности. В то же время шумпетеровский предприниматель не обязательно обладает сильным интеллектом, так как он не может долго взвешивать и сравнивать различные варианты при принятии решений[11].
Динамическая концепция экономического цикла[править | править исходный текст]
Динамическая концепция цикла, в которой цикличность рассматривается как закономерность экономического роста, признаёт движущей силой роста инвестирование в основной капитал, вызванное внедрением инноваций. Условия для реализации нововведений и привлечения дополнительных объёмов денежного капитала формирует кредит. Кроме построения собственной теории цикла, Шумпетер стал автором современной классификации экономических циклов, согласно которой выделяют «длинные волны» (до 55 лет) Кондратьева, средние промышленные циклы (до 10 лет) Жюгляра, малые (денежные) циклы Китчина длительностью 3—4 года[12].
В результате Шумпетер приходит к парадоксальному выводу, что всё то, что считалось дестабилизирующими факторами — монополии, экономические циклы, конкурентная борьба, в действительности представляет факторы ускорения прогресса. Учёный считал, что разрушительная конкуренция, борьба за сферы влияния, ограничительная деятельность фирм (реклама, патенты) не тормозят, а ускоряют долгосрочный процесс развития[12].
В своём учении Шумпетер отказывается от доминировавшего в экономике модели совершенной конкуренции, которая приводит к равновесию и уничтожает прибыль, в пользу динамического подхода. Определяющей гипотезой Шумпетера является утверждение, что предприниматель для которого главным побудительным мотивом служит прибыль, представляет из себя новатора. Заслуга учёного состоит в том, что он отверг господствовавшую ранее теорию рыночного равновесия Леона Вальраса, согласно которой предпринимательство не имело особого значения. «Предприниматель Шумпетера» сам создаёт условия для получения прибыли, изменяя процессы производства и реализации продукции, и таким образом обуславливает прогресс[13].
Именно Шумпетер оказался первым экономистом, который ввёл понятия «нововведение» и «инновация» и связал их с темпами экономического развития. На микроэкономическомуровне нововведения обеспечивают получение прибыли и реализуются благодаря активному участия в инновационном процессе. На макроэкономическом — влияют на общий экономический рост и лежат в основе понимания экономического роста[13].
Социализм и капитализм[править | править исходный текст]
Тезис, который я постараюсь доказать, заключается в том, что капиталистическая система не погибает от экономического краха, но зато сам её успех подрывает защищающие ее общественные институты и "неизбежно" создаст условия, в которых она не сможет выжить и уступит место социализму. Таким образом, мой конечный вывод не отличается от того, что пишут большинство социалистов и, в частности, все марксисты, хотя моя аргументация совсем не такая, как у них. Но из этого вовсе не следует, что я социалист. Мой прогноз не подразумевает, что я приветствую такое развитие событий. Если врач говорит, что больной умирает, это не значит, что он желает такого исхода. Можно ненавидеть социализм или, по крайней мере, относиться к нему с холодным критицизмом, но все же предвидеть его приход [14].
В книге «Капитализм, социализм и демократия» на вопрос «Сможет ли капитализм выжить?» Шумпетер даёт отрицательный ответ. Идею саморазрушения капитализма он аргументирует наличием тенденций, каждая из которых возникает за счёт успешного развития капиталистических взаимоотношений[15].
Капиталистическая система приводит к возникновению большого бизнеса. Однако он угрожает существованию частной инициативы, которая является неотъемлемой частью развития самой капиталистической системы. Формирование акционерных обществ уничтожает класс частных собственников, так как ни менеджеры, ни акционеры не являются истинными хозяевами предприятий. В то же время частная собственность на факторы производства является определяющим признаком капитализма. Более того, расслоение общества и исчезновение среднего класса, который «охраняет» капитализм, приводит к формированию атмосферы социальной напряжённости и появлению «радикальных интеллектуалов»[16]. Это в свою очередь закладывает основы для потенциальных конфликтов, которые могут быть разрешены либо путём революционных восстаний, либо постоянными уступками со стороны капитализма. Данный процесс со временем завершится формированием социалистического общества.
Созидательное разрушение[править | править исходный текст]
Одним из главных вопросов для Й. Шумпетера является то, каким образом капитализм способен постоянно удалять устаревшие элементы и обновлять экономические структуры. Исходным положением экономической системы является состояние равновесия. Источником развития служат внутренние процессы, новые комбинации производственных ресурсов, которые приводят к внедрению инноваций. Равновесие нарушается действиями предпринимателя-новатора. Для осуществления инноваций берутся кредиты у «старых» фирм и компаний. Инвестиции направляются в новые сферы с постепенным вовлечением всё новых участников. Накопление не является постоянным и непрерывным процессом. Наоборот, процесс роста согласно Шумпетеру возникает скачкообразно, так как он обусловлен техническими новинками и освоением новых инвестиционных проектов[17].
Сначала один или несколько предпринимателей используют новые формы и пути получения прибыли, со временем их пример начинают повторять другие. Й. Шумпетер считает, что успех одного привлекает других, в результате чего в экономике возникает процесс реорганизации, который и составляет суть любого роста. Прибыль является вознаграждением за нововведение, так как новые комбинации дают возможность снижать издержки производства. Прибыль получает тот, кто раньше других использует нововведение. Соответственно прибыль является категорией, которая возникает и пропадает. При распространении нововведений издержки производства выравниваются, а получение прибыли усложняется. Для получения прибыли решающей становится не конкуренция цен или качества, а конкуренция новых продуктов, новых технологий, новых источников обеспечения и новых организационных форм[12].
Вследствие использования открытий, изобретений и новинок система отдаляется от равновесного состояния, чтобы в дальнейшем вновь устремиться к равновесию на другом уровне технической базы. Старые продукты и предыдущие формы организации вытесняются, провоцируя процесс «творческого разрушения». Формируется новое состояние экономической системы, к которому приспосабливаются фирмы, а развитие экономики в целом приобретает циклический характер[12].
Критика теории Маркса[править | править исходный текст]
«Наиболее сильным врагом марксизма является как раз австрийская теория» Н. И. Бухарин[18]
Шумпетер был учеником одного из самых ярких критиков марксизма О. фон Бём-Баверка. Учение австрийской экономической школы характеризовалось резкими идеологическим противоречиями с учением Карла Маркса и неприятием социализма. Один из наиболее выдающихся представителей данного направления экономической мысли нобелевский лауреат Ф. фон Хайек в своей работе «Дорога к рабству» ставит знак равенства между коммунистической советской и национал-социалистической системами. В отличие от своих коллег Шумпетер наряду с критикой марксизма указывает и на его положительные черты. Несмотря на это, книга «Капитализм, социализм и демократия», первые несколько глав которой посвящены разбору учения Маркса, в СССР была доступна лишь в спецхранилищах библиотек[4].
Так в первой главе «Маркс — пророк», Шумпетер указывает на то, что автор «Капитала» дал «миллионам человеческих сердец» учение о социалистическом рае. Для людей, которые лишились религии, новое направление стало лучом света и смыслом жизни[19].
|
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его. |
Основные работы[править | править исходный текст]
Шумпетер центральное место в динамике экономических процессов отводит предпринимательской функции. Для отображения реалий конца XIX — начала XX века он выдвинул теорию «эффективной конкуренции» — плодотворное взаимодействие сил монополии и конкуренции, базирующихся на инновациях и обеспечивающих экономическое развитие.
В динамической концепции цикла он рассматривает цикличность как закономерность экономического роста. Согласно Шумпетеру, движущая сила процветания — инвестиции восновной капитал, которые служат воплощению инноваций.
Память[править | править исходный текст]
Дом в котором родился Шумпетер в Тршеште. Ныне музей его имени
В 1986 году создано международное экономическое общество, названное в честь Й. Шумпетера. Именем учёного названа аллея в Бонне, городе в котором он преподавал[30].
В 2004 году в доме, где родился экономист (в городке Тршешть) президентом Чехии В. Клаусом был открыт Музей Шумпетера (Rodný dům J. A. Schumpetera)[31].
Литература[править | править исходный текст]
|
Йозеф Шумпетер на Викискладе? |
|
Часть либертарианской философии |
|
Либертарианство |
|
Происхождение[показать] |
|
Теория и идеалы[показать] |
|
Основные течения[показать] |
|
Люди[показать] |
|
Дискуссии[показать] |
|
Похожие темы[показать] |
|
|
|
Портал:Либертарианство |
|
п·о·р |
Работы Й. Шумпетера[править | править исходный текст]
О нём[править | править исходный текст]
См. также[править | править исходный текст]
Примечания[править | править исходный текст]
↑ Показывать компактно
Ссылки[править | править исходный текст]
По Й. Шумпетеру, производить — значит комбинировать имеющиеся в нашем распоряжении вещи и силы, а процесс производства есть процесс комбинирования производительных сил, результатом которого являются новые продукты. Понятие осуществления новых комбинаций охватывает следующие пять случаев:
1) изготовление нового, т.е. неизвестного потребителям, блага
или создание нового качества того или иного блага;
2) внедрение нового, т.е. в данной отрасли промышленности
еще практически неизвестного метода (способа) производства;
3) освоение нового рынка сбыта, т.е. такого рынка, на кото-
ром до сих пор данная отрасль промышленности этой страны еще
не была представлена, независимо от того, существовал этот рынок прежде или нет;
4) получение нового источника сырья или полуфабрикатов,
независимо от того, существовал этот источник прежде, или не
принимался во внимание, или считался недоступным, или его
еще только предстояло создать;
5) проведение соответствующей реализации, например, обеспечение монопольного положения (посредством создания трестов) или подрыв монопольного положения другого предприятия.
Фактически Й. Шумпетер описывает процесс функционирования предпринимательских организаций в условиях конкурентной рыночной среды.
Й. Шумпетер, «предпринимательство не является профессией и в подобном состоянии нельзя находиться длительное время... Предприниматели образуют особый класс только в
том смысле, что исследователь может при классификации вычленить их в отдельную группу, — предприниматели являются хозяйствующими субъектами особого и не всегда присущего одним и тем же индивидуумам вида, — но отнюдь не в смысле того социального явления, которое имеют в виду, когда говорят о формировании классов и “классовой борьбе” и т.д.».
В трудах Й. Шумпетера изложены важнейшие проблемы теории и практики предпринимательства, изучение которых имеет немалое значение для российского предпринимательства. Так, интерес представляет учение о сущности предпринимателей, их личностных качествах, мотивах деятельности и др.
«Предпринимателями, —
пишет Шумпетер, — мы называем хозяйствующих субъектов, функ-
цией которых является как раз осуществление новых комбинаций
и которые выступают как его активный элемент».
Шумпетер считает предпринимателями не только «самостоятельных» хозяйству-
ющих субъектов рыночной экономики, но и всех тех, кто реально
выполняет основополагающую функцию — комбинирование
факторов производства. Предпринимателями он считает и тех,
кто не имеет длительных связей с индивидуальным предприятием
и использует таковые только для проведения новых комбинаций.
По мнению Шумпетера, предприниматели представляют собой
особый тип людей, и их деятельность является специфической
проблемой, так как они выполняют функции создания чего-то
нового, а сделать что-то новое объективно труднее, чем произво-
дить привычное и испытанное.
Шумпетер считал, что предприниматель как руководитель
своего дела характеризуется, во-первых, особым взглядом на
вещи, причем главную роль играют не столько интеллект, сколь-
ко воля и способность выделять определенные моменты действи-
тельности и видеть их в реальном свете; во-вторых, способностью
идти вперед в одиночку, не пугаясь связанной с этим неопреде-
ленности и возможного сопротивления; в-третьих, его воздей-
ствием на других людей, которое он определяет понятиями «иметь
вес», «обладать авторитетом», «уметь заставить повиноваться».
Шумпетер еще раз подчеркивает такие качества предпринимателей, какспецифическое сочетание остроты видения и ограниченности кругозора с умением идти
вперед в одиночку. Предприниматель может быть лишен внешнего
блеска, но он — революционер в экономике и невольный зачина-
тель социальной и политической революции.
Предприниматель может быть изобретателем, но, по мнению Шумпетера, это в принципе всего-навсего случайность. Функция изобретателя и вообще технического специалиста не совпадает с функцией предпринимателя.
Й. Шумпетер считает, что своеобразие поведения предпринимателя заключается в двух моментах.
Во-первых, быть предпринимателем — значит делать не то, что делают другие;
во-вторых, быть предпринимателем — значит делать не так, как делают другие, а это требует качественно иных способностей, нежели способность просто давать оценки в рамках обычного кругооборота.
Предприниматель выполняет особую функцию в социально-экономическом процессе.
Й. Шумпетер разработал теорию предпринимательской прибыли.
Он считал, что сумма прибыли от нововведений в экономическом
процессе характеризует только основу предпринимательской при-
были, а общая сумма прибыли будет обнаруживать динамику, не
зависимую только от движения предпринимательской прибыли.
«Предпринимательская прибыль — это часть средств, остающаяся
свободной после покрытия всех издержек, свободной прежде всего
с точки зрения предпринимателя», — писал в своей книге «Теория
экономического развития» Й. Шумпетер.
Под затратами он понимает все расходы предпринимателя, прямо или косвенно связанные с производством. В них входят и соответствующее вознаграждение предпринимателю за его труд, и рента с возможно принадлежащего ему земельного участка, и, наконец, премия за риск.
По мнению Шумпетера, по сути своей предпринимательская прибыль — это результат осуществления новых комбинаций.
Предпринимательская прибыль является ядром так называемой учредительской прибыли, поскольку, что бы ни представляла
собой последняя, в ее основе всегда лежит временное превышение дохода над издержками производства у нового предприятия.
Согласно Шумпетеру, с экономической точки зрения предпринимательскую прибыль нельзя отождествлять с заработной платой даже тогда, когда она целиком достается рабочим.
Следует подчеркнуть, что без развития нет предпринимательской прибыли, а без последней не может быть развития предпринимательства. Поэтому стремление к получению предпринимательской прибыли путем новой комбинации факторов производства является важным условием экономического развития.
Первоначальным капиталом Шумпетер считает сумму денег,
идущую на учреждение и обеспечение нормального функциониро-
вания предприятия. Совокупная стоимость всех приобретенных
благ, сумма всех производственных вложений, словом, денежная
сумма, с которой начинается любое предприятие и которая являет-
ся первоначальным капиталом. Первоначальный капитал пред-
ставляет собой определенное количество покупательной способ-
ности, дающей предпринимателю возможность иметь в своем рас-
поряжении средства производства. Он делится на основной и
оборотный. Первый расходуется на приобретение земельных участ-
ков, зданий, машин и т.д., второй — на оплату необходимых услуг
труда, сырья и т.д. «Величина капитала — это тот критерий, по ко-
торому оценивается деятельность предпринимателя, это тот та-
лант, который он не зарывает в землю, а пускает в оборот».
Мотивы предпринимателя, по Шумпетеру, формируются под
девизом «Еще больше». Прежде всего это мечта и воля основать
свою частную империю и — в большинстве случаев, хотя и не все-
гда, — свою династию. Своя империя дает предпринимателю про-
стор для действий и чувство власти. Шумпетер выделяет следу-
ющую группу мотивов: одному нужна «свобода» и «условия для
развития личности»; другой хочет обладать «сферой влияния»;
третий движим «снобизмом», но не станет этого делать.
Вторая группа мотивов связана с волей к победе. Сюда входят,
с одной стороны, желание борьбы, а с другой — стремление к ус-
пеху ради успеха. В обоих случаях, считает Й. Шумпетер, эконо-
мическая сторона дела сама по себе для предпринимателя совер-
шенно безразлична. Величина прибыли здесь — всего-навсего
показатель успеха — зачастую только потому, что другого нет, —
и символ победы. И в этой группе можно выделить такой мотив,
как стремление подняться вверх по социальной лестнице. Эти
мотивы поведения предпринимателя принципиально отличают-
ся от экономических.
Третья группа мотивов связана с радостью творчества, которая
проявляется и в других случаях, но только в предпринимательской
деятельности становится определяющим мотивом поведения пред-
принимателя. Это и просто удовольствие от работы, и радость, ко-
торую испытывает человек от «своего творения». И здесь блага
приобретаются не ради них самих, т.е. теряется обычный смысл их
приобретения.
Функция предпринимательства со-
стоит главным образом в революционизировании производства
путем использования изобретений или разнообразных возможнос-
тей для выпуска новых или старых (но новым способом) товаров,
открытия новых источников сырья, рынков сбыта, реорганизации
производства и т.п.
Содержанием предпринимательской деятель-
ности является осуществление «новых комбинаций факторов»
производства и разнообразных нововведений.
Й. Шумпетер считал, что для развития предпринимательства
необходимы два основных фактора:
а) организационно-хозяйственное новаторство;
б) экономическая свобода. Он был противником вмешательства государства в предпринимательскую деятельность, защитником свободного предпринимательства
Йозеф Шумпетер
Время от времени мы будем отрываться от нашего непосредственного предмета и обозревать окружающий «интеллектуальный ландшафт». Кроме того, для каждого из выделенных нами периодов мы несколько подробнее рассмотрим те особенности параллельного развития других наук (в нашем понимании этого слова), которые оказали или могли бы оказать влияние на развитие нашей науки. То, что мне хотелось бы сейчас сказать об этом аспекте нашей работы, настолько тесно связано с «философией», что я мог бы назвать эту главу «Экономическая наука и философия». Все остальное будет изложено в последующих двух абзацах.
После всего сказанного в предыдущей главе о важности исторических наук, а также статистики для экономического анализа,1-1 я думаю, не вызывает сомнений, что мы должны поддерживать некую связь с упомянутыми отраслями знания. В книге связь эта будет фрагментарной, но отнюдь не потому, что более систематическое исследование нежелательно, а только лишь в силу недостатка места и ограниченности моих знаний. Однако дело не в препятствиях — такое расширение исследования, будь оно возможно, утопило бы наше повествование в безбрежном океане фактов.
Аналогично не нуждается в доказательствах недопустимость игнорирования развития социологии. Этот термин мы употребляем в узком смысле как единую (хотя и далеко не однородную) науку, изучающую такие социальные явления и образования, как общество, группы, классы, отношения между группами, лидерство и т. д. Мы будем пользоваться им постоянно, в том числе и применительно к развитию этой науки за столетия до появления самого термина. В более широком смысле социология обозначает всю совокупность взаимопереплетающихся и некоординированных общественных наук, среди которых — наша экономическая наука, юриспруденция, политология, экология, описательная этика и эстетика (в значении социологии типов нравственного поведения и социологии искусства). Ниже, в сноске, приведен взятый из юриспруденции пример таких типов взаимоотношений наук, благодаря которым достижения в этой и других областях касаются также и истории экономического анализа. 1-2
Важность связей между социологией и экономической наукой мы признали, выделив «фундаментальную область анализа» под названием «экономическая социология» — область, в которой ни экономисты, ни социологи не могут сделать и шага, не наступив друг другу на ноги. Однако, во-первых, в реальности сотрудничество между двумя группами исследователей никогда не было особенно тесным и плодотворным. Во-вторых, сомнительно, что обе науки много выиграли бы от более тесного сотрудничества. Что касается первого пункта, следует отметить, что начиная с XVIII в. экономическая наука и социология расходились все дальше друг от друга, так что в наше время средний экономист и средний социолог совершенно безразличны друг к другу и предпочитают пользоваться соответственно примитивной социологией и примитивной экономической наукой собственного производства, вместо того чтобы применить научные результаты, полученные соседом, причем ситуация усугубляется взаимной перебранкой.
Что касается второго пункта, я отнюдь не уверен в благотворности более тесного сотрудничества, шумно одобряемого дилетантами. Оно вряд ли способно принести «чистую» выгоду, поскольку влечет за собой утрату преимуществ узкой специализации. Это справедливо даже для обособившихся подотраслей экономической науки и социологии в широком смысле слова. Как заметил один выдающийся экономист, «перекрестное опыление» легко может привести к «перекрестной стерилизации». Все это, однако, вовсе не отрицает необходимости хотя бы фрагментарно следить за развитием «соседних наук».
Из других наук для нас важнее всего логика и психология. Первая представляет ценность не только потому, что экономисты внесли в ее развитие существенный вклад, но и потому, что многие из них особенно склонны к догматическим спорам о «методе». Те экономисты, для которых характерно это увлечение, обычно находятся под влиянием трудов своих современников-логиков. Следовательно, эти труды, хотя больше по видимости, чем по сути, оказывают влияние (по праву или нет — другой вопрос) на предмет нашего исследования.
Что касается психологии, то в XVIII в. возникла (и с тех пор время от времени высказывается) точка зрения, согласно которой предметом исследования экономической науки, как и всех других общественных наук, является поведение человека. Исходя из этого психология лежит в основании любой общественной науки и всякое фундаментальное исследование должно вестись в психологических терминах. Указанную точку зрения, имеющую множество как яростных сторонников, так и противников, мы обозначим термином «психологизм». В действительности же экономисты никогда не позволяли своим современникам — профессиональным психологам влиять на экономический анализ. Напротив, они сами формулировали те предположения о психологических процессах, которые были для них наиболее удобны.
С одной стороны, такой подход иногда вызывает недоумение, поскольку ряд проблем в области экономического анализа лучше решать методами, выработанными психологами.
С другой стороны, не следует впадать в одно естественное заблуждение. Если мы используем предпосылку, которая, как нам кажется, относится к другой отрасли знания, это не обязательно означает, что мы вторгаемся в эту область. К примеру, так называемый «закон убывающего плодородия почвы» на первый взгляд связан с естественными науками. Но это не означает, что, формулируя данное предположение, мы переходим в область агрономии. Аналогично, высказывая предположение, что мой аппетит убывает с каждым последующим куском хлеба, я, казалось бы, говорю о психологическом явлении. Но при этом я не заимствую ничего — ни хорошего, ни дурного — из области психологической науки. Я всего лишь формулирую то, что я (правильно или неправильно) считаю общепризнанным фактом.
Приняв изложенную точку зрения, мы увидим, что в гипотезах экономистов гораздо меньше психологии, чем это кажется на первый взгляд. Говорить при этом о психологических законах (таких, как «основной психологический закон» Кейнса) — грубая ошибка, поскольку любой закон должен быть доказан, а никаких доказательств в данном случае не существует.
Тем не менее время от времени необходимо уделять внимание развитию психологической науки, а также, хотя и реже, других наук. В качестве примера приведу биологию, в которой существовал (или и по сей день существует) социальный и экономический дарвинизм. Если мы хотим дать оценку этому явлению, необходимо выяснить, что именно утверждал Чарльз Дарвин и на основе каких материалов и методов он сделал свои выводы.
Теперь обратимся к вопросу о взаимоотношениях экономической науки и философии, точнее, о степени влияния философии на экономический анализ. 3-1 Поскольку сам термин «философия» имеет множество значений, во избежание недоразумений рассмотрим их по отдельности.
Употребление слова «философия» в его первом значении позволяет с легкостью ответить на наш вопрос. Точнее, в данном случае не существует самой проблемы. Древнегреческий «философ» (он же — ритор, он же — софист) — это человек интеллектуальных занятий. В этом смысле философия — совокупность всего научного знания. Это была универсальная наука, в которой метафизика занимала не менее важное место, чем физика, а физика была не менее важна, чем математика или любая теория о природе общества и полиса. Такое значение слова «философия» существовало до тех пор, пока общий запас фактов и инструментов научного анализа был достаточно мал, чтобы уместиться в голове одного исследователя, т. е. приблизительно до середины XVIII столетия. Во всяком случае, можно с уверенностью сказать, что именно тогда закончилась эпоха эрудитов. 3-2
Как мы знаем, этого понимания философии придерживался Фома Аквинский. Все науки, кроме «священной доктрины», он считал философскими дисциплинами. Интересно отметить, что Фома при этом не приписывал «священной доктрине» никакого главенства над другими науками.
Рассматривая эти разносторонние научные системы, 3-3 мы неизбежно приходим к чрезвычайно важному для нас выводу: ни Аристотель, ни кто-либо из последующих эрудитов не смог и даже не попытался объединить различные части своего учения, и даже не стремился высказать в каждой из них собственные взгляды на «самые глубокие причины», «сущность вещей» и т. д.
К примеру, физические теории Аристотеля совершенно не связаны с его метафизикой. То же самое можно сказать и про его политическую социологию (в частности, исследования устройства греческих городов-государств). Аналогично взгляды Лейбница по вопросам внешней торговли никак не связаны с его фундаментальными воззрениями на устройство мира и общества: исходя из последних, он мог бы с тем же успехом быть сторонником свободы торговли. Таким образом, в рассматриваемую эпоху мы имеем дело скорее с совокупностью наук, чем с универсальной наукой.
Эта совокупность распалась на части, как только стали очевидными выгоды разделения труда. В XVII-XVIII вв. философия раскололась на естественную и моральную, что как бы предвосхитило соответствующее деление в Германии: на Natur- und Geisteswissenschaften (естественные и гуманитарные науки). 3-4
При употреблении слова «философия» в еще одном значении вопрос о ее влиянии на экономическую науку вообще не стоит. Это значение предполагает, что философия является такой же наукой, как и все прочие, решает определенные вопросы, использует определенный материал и получает определенные результаты. Проблемы, которые она рассматривает, примерно таковы: что такое материя, сила, истина, чувственное восприятие и т. д. Такое понимание философии, импонирующее многим нефилософам, делает философию совершенно нейтральной по отношению к другим наукам. Оно, по сути дела, приравнивает философию к эпистемологии — общей теории познания.
Проблема, и притом весьма серьезная, возникает в случае включения в философию всех теологических и нетеологических систем убеждений, касающихся абсолютных истин, абсолютных целей или ценностей, абсолютных норм. Этика и эстетика входят в эти системы не как описательные науки, изучающие определенный набор явлений (например, виды поведения), а как нормативный кодекс, санкционированный извне3-5. Может возникнуть вопрос, не является ли такая философия главным или просто одним из многих факторов, определяющих содержание экономических трудов того или иного автора.
Прежде чем ответить на этот вопрос, приведу несколько примеров из истории других наук.
Для каждого ученого, чья философия включает христианскую веру, его исследование — это прежде всего исследование творений божьих. Величие этого занятия он видит в том, что его работа открывает какую-то, пусть даже и малую, часть божественного порядка. Так Ньютон выразил свою христианскую веру в сугубо научном труде. Лейбниц легко переходил от чисто физических и математических проблем к теологии — очевидно, он не видел никакой разницы в методологии анализа той и другой области. Леонард Эйлер (1707-1783) защищал свой «метод нахождения кривых, обладающих некоторыми экстремальными свойствами», тем аргументом, что мир создан наиболее совершенным творцом и, следовательно, должен поддаваться описанию в терминах «максимум» и «минимум».
Джеймс Джоуль (1818-1889) — один из первооткрывателей фундаментального закона современной термодинамики — утверждал, что, если бы теплу не соответствовал эквивалент в форме движения, энергия была бы потеряна где-то в пространстве, а такое предположение оскорбляет божественное достоинство.
Два последних примера можно в принципе истолковать в том смысле, что верования Эйлера и Джоуля влияли на их аналитическую работу. Однако никто не сомневается, что это не так, т. е.: а) научные исследования четырех названных выше ученых не отклонялись от заданного русла под воздействием их теологических убеждений; б) эти исследования совместимы с любой философской позицией, и поэтому в) бессмысленно пытаться объяснить их результаты философскими позициями их авторов. Упомянутые авторы просто согласовывали свои методы и полученные результаты со своей христианской верой, как согласовывали с ней и все другие поступки. Они облачали свой научный труд в философское одеяние. Но если сбросить это одеяние, содержание работы не пострадает.
Я считаю, что этот вывод справедлив и для экономической науки: экономический анализ никогда не подвергался воздействию философских взглядов ученых-экономистов, хотя довольно часто искажался их политическими взглядами. Однако данный тезис следует формулировать весьма осторожно, поскольку здесь есть широкий простор для ложных интерпретаций. Целесообразно уточнить, чего мы не имеем в виду.
Во-первых, в этом тезисе нет «сциентизма» (см. гл. 2, § 3), т. е. я не пытаюсь доказывать его, проводя прямую аналогию между естественными и общественными науками. Наши примеры были лишь иллюстрациями, а никак не доказательствами: вопрос пока остается открытым. Во-вторых, мой тезис вовсе не означает, что само по себе человеческое действие и связанный с ним психический процесс, т. е. мотивы и способы мышления, не испытывают влияния философских, религиозных или этических убеждений. Правда, я полагаю, что эта корреляция незначительна: барон-разбойник вполне может искренне исповедовать кротость и альтруизм — но это уже совсем другой вопрос.
Если говорить о предположениях, которые науки, исследующие человеческое поведение, делают относительно предмета своего исследования, то мы не сомневаемся в необходимости учета религиозных и философских аспектов при любом объяснении этого поведения, претендующем на реалистичность.
То же относится и к политическим рекомендациям, которые могут давать ученые-экономисты. Наш тезис означает только то, что эти рекомендации не имеют отношения к инструментам анализа и «теоремам» экономистов3-6.
Так или иначе, сейчас я не стремлюсь доказать свой тезис. Я только формулирую и объясняю его. Доказательство содержится в следующих частях, где будет продемонстрировано, что аналитические исследования даже тех экономистов, которые придерживались вполне определенных философских взглядов: Локка, Юма, Кенэ, и прежде всего Маркса, фактически не испытывали на себе влияния философии своих творцов.
Причина столь пристального внимания к тезису о том, что философия в любом смысле слова не влияла и не может повлиять на экономический анализ, заключается в том, что противоположный тезис породил множество ложных объяснений эволюции экономического анализа. Эти ложные объяснения вызывают симпатию многих историков экономической науки, интересующихся в первую очередь философскими аспектами и придающих излишнее значение ссылкам на эти аспекты, которых действительно много в экономической литературе. Смысл этих ссылок не всегда легко распознать. На самом деле они не более чем ненужные украшения, которые затушевывают истинный процесс филиации научных идей.
1-1. В дополнение к сказанному я хочу указать, что все исторические науки и их подотрасли, которые возникли в результате специализации (главным образом филологическое умение работать с разными текстами), до некоторой степени касаются нашего предмета даже в тех случаях, когда они не рассматривают специфически экономические факты. Например, греко-римская цивилизация является предметом изысканий трех ясно различимых групп ученых, а именно: собственно историков, филологов и юристов. Все три группы занимаются многими вещами, которые нас не касаются. Но даже в этом случае они способствуют воссозданию картины культуры этого мира, которая в целом нам небезразлична; даже описывая историю войн или историю искусств, они пользуются теми же методами, что и при описании экономических или социальных событий и институтов; таким образом, нет такой строгой и постоянной границы, перед которой наш интерес должен был бы остановиться.↑
1-2. Наука или науки (в нашем понимании), предметом которых является писаное или обычное право, юридическая практика и юридическая техника, имеют отношение к истории экономического анализа прежде всего потому, что в значительной степени экономисты были юристами, которые перенесли привычные способы юридического рассмотрения на анализ экономических явлений. Например, социологические и экономические системы докторов-схоластов XVI в. (литература de jure et justitia, т. е. о праве и справедливости) не могут быть поняты, если мы не отдадим себе отчета в том, что первоначально они были трактатами о политическом и экономическом праве католической церкви и что их теоретическая техника была выведена в первую очередь из старого римского права, приспособленного к условиям времени. Во-вторых, правовые рамки, в которых протекает экономический процесс, и их (рамок и процесса) формирующее взаимовлияние представляют по меньшей мере существенную важность для экономического анализа. В-третьих, исторические корни понятия «экономический закон» лежат в чисто правоведческой концепции «естественного права» (см. ч. II, гл. 2). В-четвертых, некоторые экономисты XIX в. признавались, что заимствовали исторический взгляд на экономический процесс из школы юриспруденции, называвшей себя «исторической школой», возникновение и позиция которой должны быть поняты более полно, чтобы выявить элементы истины и заблуждения. Пользуюсь случаем, чтобы добавить следующее: социологический анализ права как социального явления — это одно; изучение техники юридической практики (то, что преподается в американских школах права) — это другое; историческая юриспруденция — третье. Итак, мы должны выделять по крайней мере три «науки» о праве, которые различаются по материалу, инструментам и целям и разрабатываются разными группами ученых (хотя эти множества и пересекаются). Аналогичная картина наблюдается в областях религиоведения, этики и эстетики. В данных обстоятельствах путаница почти извинительна, великие битвы по поводу принципов и «методов» (например, в искусствоведении) велись вокруг вопросов, которые автоматически прояснялись, как только становилось понятным, что спорщики целятся в разные мишени.↑
3-1. По причинам, о которых речь пойдет чуть ниже, мы по возможности не будем углубляться в обширную литературу, трактующую эти проблемы. Назовем здесь лишь широко известное английское издание: Sonar J. Philosophy and Political Economy. 1-е изд. 1893; 3-е изд. 1922.↑
3-2. Наиболее знаменитым из эрудитов был, пожалуй, Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646-1716). От чистой математики его мысль обращалась к политической экономии, возвращалась к физике, а затем к метафизической теории монад. Его экономические воззрения, заботливо собранные В. Роше-ром, не заслуживают особого упоминания. Но Джамбатиста Вико (1668-1744) был поистине выдающимся социологом и при этом обещал своим ученикам передать им все доступные знания {tutto possibile). Вспомним и о том, что Адам Смит писал — и блестяще писал — об астрономии. Разумеется, у многих эрудитов имелись определенные пробелы в знаниях. Так, большинство историков были только историками, большинство великих естествоиспытателей — только естествоиспытателями. Древнегреческие философы не занимались «утилитарными искусствами».↑
3-3. Следует обратить внимание читателя на то, что термин «система» — который на самом деле несет в себе не более определенный смысл, чем его греческий прототип, — используется в этой книге в нескольких различных значениях, которые нельзя смешивать; например: набор более или менее скоординированных принципов политических действий (либеральная система, система свободной торговли); организованная совокупность доктрин (схоластическая система, маршаллианская система); набор количественных величин, между которыми предполагается существование определенных соотношений (система цен); набор уравнений, выражающих такие соотношения (вальрасианская система). ↑
3-4. Ради краткости изложения мы пренебрегли тенденцией, достигшей высшей точки приблизительно в 1900 г. и породившей новое понимание философии, близкое тому, которое трактует ее как науку в целом: философия представляется как попытка создать связную картину эмпирического мира на основе вкладов, сделанных отдельными учеными. Мы рассмотрим эту концепцию в свое время, а сейчас достаточно сказать, что она не создает никаких трудностей или проблем при исследовании соотношения философии и экономической науки. Очевидно, философия в данном понимании не стремится ограничить самостоятельность какой-либо отдельной науки.↑
3-5. Это также относится и к материализму, понимаемому в философском смысле, т. е. к доктрине, которая не изменилась со времен Левкиппа и Демокрита и утверждает, что «материя» — конечная реальность, которая существует независимо от опыта. Пользуясь случаем, хочу объяснить читателю, что слово «материализм» многозначно и многие его значения не имеют ничего общего с упомянутым. «Идеалистическая» философия, вращающаяся вокруг предположения (которое лично для меня также лишено смысла), что в конечном счете реальность (или «мир») есть «дух», могла бы столь же успешно служить обеим целям: во-первых, на ее примере можно обсуждать проблему влияния на экономическую науку; а во-вторых, на ее примере можно рассмотреть многозначное слово, значения которого обычно путают; это слово «идеал».↑
3-6. Если читателю трудно понять это разграничение, я ему сочувствую. Большинство экономистов не согласны с нашим тезисом о нейтральности философии именно потому, что они принимают как факт связь экономического анализа и политических предпочтений экономиста, а связь последних с философией очевидна, особенно если включить в философию представления людей о том, что является «справедливым», «желательным» и т. д.↑
В первой части было разъяснено, что ни одна наука, согласно принятому там определению этого термина, никогда не бывает основана или создана одним индивидом или группой. Точно так же обычно невозможно установить точную дату ее «рождения». Существование экономической науки, как мы ее теперь называем, стало общепризнанным в результате длительного процесса, который протекал между серединой XVII и концом XVIII в. Однако в первой части было введено понятие, которое поможет нам внести некоторую ясность или хотя бы облегчить изложение материала, — понятие классического состояния. 1-1 Такое классическое состояние сложилось во второй половине XVIII в., а ранее подобное классическое состояние не возникало ни разу. С учетом этого мы могли бы соблазниться начать где-нибудь между 1750 и 1800гг., быть может, с главного достижения той эпохи— «Богатства народов» А. Смита (1776). Но любое классическое состояние подводит итог или консолидирует ту действительно оригинальную работу, которая к нему приводит, и не может быть понято само по себе. Поэтому в данной части мы попытаемся как можно полнее охватить промежуток времени продолжительностью более чем 2000 лет, который начинается от «истоков» и завершается примерно через двадцать лет после публикации «Богатства народов». Эта задача в значительной степени облегчается тем дополнительным обстоятельством, что с точки зрения целей данной истории многие столетия внутри указанного промежутка являются пустыми.
Классическое состояние второй половины XVIII в. явилось результатом слияния двух типов трудов, которые в достаточной мере отличаются друг от друга, чтобы это оправдывало их отдельное рассмотрение. 1-2На протяжении столетий работы философов постепенно пополняли запас эмпирических знаний и развивали понятийный аппарат. И почти независимо от них существовал запас фактов и понятий, накопленный практиками в ходе обсуждений текущих политических вопросов. Эти два источника нарождавшейся экономической науки не могут быть строго отделены друг от друга. С одной стороны, великое множество промежуточных случаев нельзя подвергнуть классификации, не разрубив большого числа гордиевых узлов. С другой стороны, вплоть до времен физиократов методы, применявшиеся учеными, оставались настолько простыми, что большая их часть была доступна обычному здравому смыслу и с ними легко могли соперничать необученные практики, работы которых поэтому нельзя игнорировать как не относящиеся к нашим задачам. Наоборот, они часто достигали такого уровня, который в этой книге мы называем научным. И тем не менее в общих чертах наше разграничение законно.
Давайте вспомним наше разграничение между экономической мыслью — теми взглядами по экономическим вопросам, которые преобладают в любое данное время в любом обществе и принадлежат скорее экономической истории, чем истории экономической науки, — и экономическим анализом, который есть результат научных усилий в нашем смысле слова.
История экономической мысли начинается с письменных источников теократических государств древнего мира, в экономике которых происходили явления, в какой-то мере сходные с теми, что происходят у нас, и возникавшие проблемы решались в основном так же. Но история экономического анализа начинается только с греков.
В Древнем Египте существовала определенного типа плановая экономика, построенная вокруг ирригационной системы. В ассирийской и вавилонской теократиях были огромные военные и бюрократические организации и развитые правовые системы — среди них кодекс Хаммурапи (примерно 2000 г. до н. э.) является самым ранним законодательным памятником; они проводили активную внешнюю политику; они развили денежные институты до высокой степени совершенства, знали кредит и банковское дело. Священные книги Израиля, в особенности их законодательные разделы, обнаруживают великолепное понимание практических экономических проблем еврейского государства. Но здесь нет и следа попыток анализа. Больше, чем где бы то ни было, мы могли бы рассчитывать найти подобные следы в Древнем Китае, на родине самой древней из известных нам письменных культур. Здесь мы обнаруживаем высокоразвитое государственное управление, повседневно занимающееся аграрными, коммерческими и финансовыми вопросами. Эти вопросы часто затрагиваются — в основном с этических позиций — в дошедшей до нас китайской классической литературе, например в учении Конфуция (551-479 гг. до н. э.), который сам в различные периоды жизни являлся и администратором, и реформатором; Мэн-Цзы (372-289 гг. до н. э.; см. его труды в переводе Л. А. Лайалла, 1932), чьи сочинения позволяют представить всеобъемлющую систему экономической политики. Более того, у китайцев были методы денежного регулирования и контроля над товарообменом, которые предполагают определенный анализ. Явления, присущие возникавшим время от времени инфляциям, несомненно наблюдались и обсуждались людьми, значительно превосходившими нас с точки зрения утонченности культурного развития. Но до нас не дошло никаких рассуждений по строго экономическим вопросам, которые можно было бы назвать «научными» в рамках нашего понимания этого термина1-3.
Вывод, который мы можем отсюда сделать, отнюдь не бесспорен. Могли существовать аналитические исследования, записи о которых не сохранились. Но есть основания полагать, что их было немного. Мы видели ранее, что знания на уровне здравого смысла (по сравнению с научным знанием) в области экономики значительно более обширны, чем практически в любой другой сфере. Тогда совершенно ясно, что для того, чтобы экономические вопросы, сколь бы важны они ни были, возбудили собственно научное любопытство, должно пройти гораздо больше времени, чем в случае с явлениями природы. Природа полна тайн, в которые увлекательно проникать; экономическая жизнь представляет собой совокупность наиболее обыденных и скучных явлений. Общественные проблемы интересуют ученые умы в первую очередь с философской и политической точек зрения; с научной точки зрения они поначалу не кажутся особенно интересными или даже не считаются «проблемами» вообще.
Наверх
Насколько мы можем судить, зачатки экономического анализа составляют незначительную — крайне незначительную — часть того наследия, которое оставили нам прародители нашей культуры — древние греки. Так же как их математика и геометрия, их астрономия, механика, оптика, их экономическая наука является ключом ко всем последующим трудам. Однако в отличие от результатов в других областях их экономическая наука не смогла достичь независимого статуса и не получила даже собственного названия: их «экономика» (οιχος — дом и νομος — закон или правило) означает лишь практическую мудрость в управлении домашним хозяйством. «Хрематистика» Аристотеля (χρημα — владение или богатство), которая ближе всего к экономической науке в нашем смысле, обращается в основном к финансовым аспектам хозяйственной деятельности. Экономические рассуждения древних греков сливались с их общей философией государства и общества, и они редко рассматривали какой-либо экономический вопрос ради него самого. Этим, по-видимому, и объясняется тот факт, что их достижения в данной области были столь скромны, особенно по сравнению с их выдающимися достижениями в других сферах. Исследователи античности, а также те экономисты, которые дают древнегреческим ученым более высокую оценку, имеют в виду их общую философию, а не экономический анализ. Они также склонны ошибаться, провозглашая открытием все то, что предполагает дальнейшее развитие, и забывая, что в экономической науке, так же как и всюду, большинство утверждений и фундаментальных фактов приобретают значение только благодаря тому зданию, которое строится на их основе, а без такого здания они не более чем банальность. Доступные нам крупицы научных знаний, созданных греческой экономической мыслью, 2-1 можно обнаружить в трудах Платона (427-347 гг. до н. э.) и Аристотеля (384-322 гг. до н. э.).
Даже там, где греческая мысль становилась наиболее абстрактной, она всегда вращалась вокруг конкретных проблем человеческой жизни. В центре этих жизненных проблем в свою очередь всегда стояла идея греческого города-государства, полиса, который для греков являлся единственно возможной формой цивилизованного существования. Таким образом, благодаря уникальному синтезу элементов, которые, с нашей точки зрения, принадлежат различным мирам, греческий философ был в сущности политическим философом: он смотрел на вселенную из полиса, и вселенная — вселенная мысли, равно как и всех прочих человеческих забот — отражалась для него в полисе. Софисты, пожалуй, были первыми, кто анализировал эту вселенную во многом так же, как анализируем ее сейчас мы: в действительности они являются прародителями наших собственных методов мышления, включая наш логический позитивизм. Но цель Платона состояла отнюдь не в анализе, а в сверхэмпирическом видении идеального полиса или, если угодно, в художественном создании такового. Нарисованная им картина «идеального государства» в его «Государстве» 2-2 является анализом не в большей мере, чем изображение Венеры художником является научной анатомией. Совершенно ясно, что в этой плоскости противопоставление того, что есть, тому, что должно быть, теряет свой смысл. Художественные достоинства «Государства» и всей той литературы— по большей части утерянной, высшим достижением которой является «Государство», хорошо выражает немецкий термин Staatsromane (букв.: государственные романы). Из-за отсутствия удовлетворительного английского синонима нам придется использовать слово утопия. Читатель, по-видимому, знает, что под большим или меньшим влиянием примера Платона литература этого типа вновь снискала себе популярность в эпоху Возрождения и труды такого рода время от времени создавали вплоть до конца XIX в. 2-3
Но в конце концов появляется анализ. Существует некая связь между Венерой художника и фактами, описываемыми научной анатомией. Точно так же, как платоновская идея «лошадиности», очевидно, как-то соотносится со свойствами наблюдаемых лошадей, так же и его идея «идеального государства» связана с тем материалом, который доставляло ему наблюдение реальных государств. И нет причин отрицать аналитический или научный характер (не забывайте, что мы не вкладываем никакого хвалебного смысла ни в одно из этих слов) подобных наблюдений над фактами или связями между фактами, которые содержатся в созданной Платоном конструкции. Аналитические по природе рассуждения играют еще большую роль в более поздней работе — «Законы». Но они нигде не являются самоцелью. Соответственно, они нигде не заходят достаточно далеко.
Идеальное государство Платона являлось городом-государством, в котором предполагалось небольшое и по возможности постоянное число жителей. Таким же стационарным, как население, должно быть его богатство. Вся экономическая и неэкономическая деятельность жестко регулировалась — воины, земледельцы, ремесленники организовывались в постоянные касты, отношение к мужчинам и женщинам было строго одинаковым. Одной из этих каст — касте стражей или правителей, которые должны были жить вместе и не иметь личной собственности или семейных уз, — доверялось управление государством. Изменения, внесенные в «Законах», значительны,— в основном они представляют собой компромиссы с реальностью, — но они не затрагивают фундаментальных принципов. Это все, что необходимо знать для наших целей. Хотя влияние Платона явно присутствует во многих коммунистических схемах последующих веков, не имеет смысла называть его коммунистом или социалистом, равно как и предшественником будущих коммунистов или социалистов. Столь сильные и великолепные творения не поддаются классификации и должны быть поняты, если это вообще возможно, в своей исключительности. Аналогичные соображения не позволяют назвать его фашистом. Но если уж мы настаиваем на том, чтобы надеть на него сделанную нами смирительную рубашку, то фашистская смирительная рубашка будет сидеть на нем несколько лучше, чем коммунистическая: «конституция» Платона не исключает частной собственности, кроме как на самой вершине чистейшего идеала; в то же время она устанавливает строгие правила жизни индивида, включая допустимые пределы личного богатства и жесткие ограничения на свободу слова; в сущности она является «корпоративной»; и, наконец, она признает необходимость classe dirigente {правящего класса (фр.)} — все эти черты играют важную роль в определении фашизма.
Имеющаяся у Платона аналитическая подоплека выступает на первый план, как только мы задаем вопрос: почему требуется такая жесткая стационарность? Трудно дать иной ответ на этот вопрос (сколь бы прозаичным такой ответ ни показался истинному последователю Платона), кроме как: Платон сделал свой идеал стационарным потому, что ему не нравились хаотические изменения, происходившие в его время. Его отношение к современным ему событиям было определенно отрицательным. Он презирал сицилийских tirannos (мы не должны переводить это слово как тираны). Он почти наверняка ни во что не ставил афинскую демократию. Тем не менее он осознавал, что тирания выросла из демократии и в любом случае на практике являлась ее альтернативой. В свою очередь, демократию он рассматривал как неизбежную реакцию на олигархию, которая возникала из неравенства в материальном положении, что, как он думал, являлось результатом коммерческой деятельности («Государство», VIII). Перемены, экономические перемены, лежали в основе этого развития от олигархии к демократии, от демократии к тирании популярного лидера, которое было столь противно его вкусу. Что бы мы ни думали о стационарности, предложенной Платоном в качестве лекарства, не стоит ли за этим диагнозом почти марксистский социально-экономический анализ? У нас нет необходимости рассматривать многочисленные экономические вопросы, которых Платон касается мимоходом. Будет достаточно упомянуть два примера. Его кастовая система покоится на представлении о необходимости некоторого разделения труда («Государство», II, 370). Он развивает эту вечную экономическую банальность с большой тщательностью. Если в этом и есть хоть что-нибудь интересное, так это то, что он (а вслед за ним и Аристотель) делает упор не на увеличение эффективности, которое является результатом разделения труда как такового, но на увеличении эффективности как следствии предоставления возможности каждому специализироваться в том, к чему он лучше приспособлен по своей природе. Признание врожденных различий в способностях необходимо упомянуть потому, что эта мысль была полностью утеряна в дальнейшем. Опять-таки по ходу дела Платон замечает, что деньги являются «символом», предназначенным для облегчения обмена («Государство», II, 371). (Джоуэтт переводит (σνμβολον как «денежный знак».) Подобное случайное высказывание значит мало и не оправдывает приписывания Платону какого-либо определенного взгляда на природу денег.
Но необходимо отметить, что его рекомендации в области денежной политики, например его враждебное отношение к использованию золота и серебра или его идея денег для внутреннего обращения, которые были бы бесполезны за границей, действительно согласуются с логическими выводами теории, в соответствии с которой ценность денег в принципе не зависит от того материала, из которого они сделаны. Имея в виду этот факт, мне кажется, мы можем утверждать, что Платон был первым известным нам сторонником одной из двух фундаментальных теорий денег, так же как Аристотель может быть назван первым известным нам сторонником другой теории (см. ниже, § 5). Конечно, маловероятно, что они создали эти теории, но мы можем быть уверены, что они их преподавали и вкладывали в них тот же смысл, что и те авторы, которые вновь к ним вернулись начиная с середины средневековья и позднее. Мы можем быть полностью в этом уверены, так как данные авторы достаточно отчетливо обнаруживают влияние и Платона, и Аристотеля. Такая филиация может быть строго доказана.
Диалог «Эриксий», который не был написан Платоном, но дошел до нас вместе с его работами и не содержит ничего, что противоречило бы любым его известным взглядам, упоминается здесь только потому, что он является единственным известным нам сочинением той эпохи, полностью посвященным экономическим вопросам, и действительно рассматривает их как таковые. Во всех остальных отношениях содержание этого диалога — в основном исследования о природе богатства, которое увязывается с потребностями и тщательно отделяется от денег — не представляет особого интереса.
Наверх
Достижения Аристотеля совсем иные. И дело не только в том, что в его трудах отсутствует очарование Платона, а вместо этого мы обнаруживаем (если подобное можно говорить не нанося оскорбления столь великой личности) чинный, прозаический, слегка заурядный и более чем слегка напыщенный здравый смысл. И не только в том, что Аристотель в гораздо большей степени, чем Платон, — во всяком случае гораздо более откровенно, чем Платон, — соотносил и обсуждал существовавшие ранее взгляды, которые имелись, по-видимому, в достаточно обширной литературе.
Существенная разница заключается в том, что анализ, как самостоятельная цель, можно сказать (в некотором смысле), отсутствовавший в мышлении Платона, являлся главной движущей силой мышления Аристотеля. Это явствует из логической структуры его рассуждений. Это становится еще яснее, когда мы рассматриваем методы его работы: например, его политические понятия и доктрины были выделены из обширного собрания конституций греческих государств, на составление которых он затратил немало труда. Аристотель, конечно, тоже искал наилучшее государство, 3-1 в котором реализовалась бы наилучшая жизнь, Summum Bonum {высшее благо (лат.)} и Справедливость.
Он также высказывал множество ценностных суждений, претендуя на их абсолютную истинность (как и мы). Он также придавал нормативную форму своим результатам (как и мы). Наконец, он также пускался в нравоучения в вопросах добродетели и порока (чего мы не делаем). 3-2 Но сколь бы ни было все это важно для него самого и в течение более чем 2000 лет для его читателей, нас это совершенно не интересует; как я уже говорил, — и я буду использовать любую возможность повторить это вновь и вновь, — все это влияет на цели и мотивы анализа, но не на его природу. 3-3
Но лишь небольшая часть его аналитических достижений связана с экономическими проблемами. Его основные труды, так же как и его главные интересы в области социальных явлений, лежат в сфере того, что мы условились называть экономической социологией, или даже в сфере политической социологии, которой он подчинял и экономическую социологию, и собственно экономическую науку. Его «Политику» необходимо оценивать как сочинение или учебник о государстве и обществе. А его «Никомахова этика» — всеобъемлющее сочинение о человеческом поведении, рассматриваемом под нормативным углом зрения, — также посвящена преимущественно политическому человеку, человеку в городе-государстве, так что ее следует считать дополнением к «Политике», вместе с которой они составляют первое известное нам изложение единой социальной науки. Читатель, наверное, знает, что примерно до времен Гоббса все, что развивалось под рубрикой политической науки или политической философии, было вскормлено на Аристотелевом бульоне.
Для наших целей достаточно заметить: 1) что Аристотель как хороший аналитик был не только крайне осторожен при разработке категорий, но и объединял их в своем концептуальном аппарате, т. е. в системе инструментов анализа, которые были связаны друг с другом и предназначены для совместного использования — бесценное благодеяние для последующих веков; 2) что наряду с состояниями он изучал и процессы изменения, как это и предполагает его «индуктивный» подход, отмеченный выше; 3) что он пытался проводить различие между теми чертами социальных организмов или поведения, которые существуют благодаря всеобщей или внутренне присущей необходимости ((φνσει), и прочими, которые устанавливаются законодательными решениями или обычаями (νο`μω); 4) что Аристотель обсуждал социальные институты с точки зрения их задач и тех преимуществ и недостатков, которые, как ему казалось, с ними связаны, и поэтому он сам, а за ним и его последователи совершали рационалистическую ошибку определенного вида, а именно — телеологическую ошибку. 3-4 Отложив на будущее рассмотрение его понятия естественного права, мы ограничимся тремя характерными примерами его анализа.
Наверх
Вопреки широко распространенному мнению, Аристотель не был согласен с идеей Платона, что государство развилось из патриархальной семьи или gens {рода (лат.)}. Он так же не принял полностью идею общественного договора, которая, по-видимому, была широко распространена среди софистов, хотя эта идея постоянно возникает на его пути. Иногда он даже рассуждал о первоначальном соглашении {an original covenant}, так что эта идея легко приходила к любому его ученику. Это интересно по двум причинам. Во-первых, в XVII и XVIII вв. общественный договор стал центральным элементом направления научной мысли, выразители которого отнюдь не желали считаться последователями Аристотеля. Во-вторых, то, как Аристотель рассматривает этот вопрос, характерно для его общего отношения к идеям софистов. Многие воззрения Аристотеля позволяют говорить о сильном влиянии софистов и на него. Тем не менее он постоянно полемизировал с ними или даже скорее с теми взглядами, которых, как мы знаем, они придерживались. Наверное, такое отношение нетрудно объяснить, во всяком случае оно встречается нередко. В любом случае это не дает оснований забывать о том факте, что Аристотель воспринял некоторые мысли софистов и что преимущественно благодаря его трудам идеи софистов оказывали влияние на научную мысль вплоть до эпохи средневековья.
Во второй книге «Политики» Аристотель обсуждает частную собственность, коммунизм и семью — в основном в ходе критического рассмотрения взглядов Платона, Фалеев и Гипподама. Его критика Платона— единственного из этих троих, чьи тексты мы можем сопоставить с их критикой, — на удивление несправедлива и, более того, совершенно неправильно трактует сущность и значение творения Платона. Но в результате аргументы, которые он выдвинул в защиту частной собственности и семьи и против коммунизма, оказываются еще более удачными — они почти полностью совпадают с аргументами либералов XIX в., принадлежащих к среднему классу.
Аристотель жил в обществе и дышал воздухом цивилизации, жизненно важным элементом которой являлось рабство. Однако этот жизненно важный институт находился под постоянным огнем социальной критики. Иными словами, рабство превратилось в проблему. Аристотель попытался решить эту проблему, выдвинув принцип, призванный служить и в качестве объяснения, и в качестве оправдания. Этот принцип устанавливал то, что Аристотель считал бесспорным фактом, — «естественное» неравенство людей. По своим врожденным качествам одни люди предназначены для того, чтобы подчиняться, другие — для того, чтобы править. Он осознавал трудность отождествления этого утверждения с совсем другим: с тем, что люди первого класса в реальной жизни становятся рабами, а люди второго класса составляют категорию господ. Но он преодолел эту трудность, признав возможность «неестественных» и «несправедливых» случаев рабства, например таких, как огульное обращение в рабство греческих военнопленных.
Большинство из нас увидят в этой теории бесподобный пример влияния идеологии, а также апологетическую цель (как мы знаем, они не обязательно совпадают). Тем важнее выявить до конца, на чем же именно основывается такое впечатление. Оно, конечно, не может базироваться на нашем неприятии утверждения, что рабство объясняется врожденной неполноценностью. Нельзя считать достаточным и то, что в теории Аристотеля есть несколько недоказанных утверждений. Тогда были бы установлены ошибки в анализе, но не влияние идеологии. Тем не менее если все ошибки, сделанные в ходе рассуждения, указывают в одном направлении, а это направление соответствует тому, что мы считаем идеологией исследователя, то мы, наверное, вправе заподозрить влияние идеологии. Но даже тогда неприятие должно основываться не на подозрении в этом влиянии, а на доказательстве ошибок.
Наверх
1-1. Йозеф Алоиз Шумпетер не завершил разделы части I, где собирался обсудить свое понятие классического состояния и трудности, связанные с периодизацией, уделив особое внимание тем причинам, по которым он распределил материал истории экономического анализа по трем основным разделам, представленным в частях II, III и IV. Читатель, однако, обнаружит упоминания этих проблем в различных местах на протяжении всей книги, особенно в главе 1 части III и главе 1 части IV.
Как указывал И. А. Шумпетер, в этой книге термин «классический» имеет три значения, которые следует отличать друг от друга. Раньше он относился к экономической литературе периода от А. Смита до Дж. Ст. Милля. «Этот смысл сохранялся до тех времен, пока слово „классический" не утратило свой хвалебный оттенок и не начало означать „устаревший"; лорд Кейнс употреблял это слово для обозначения учения А. Маршалла и его непосредственных последователей (докейнсианской экономической науки).» Сам И. А. Шумпетер использует термин «классическое состояние» для описания ситуации, когда после длительного периода борьбы и дискуссий достигается значительная степень согласия — происходит консолидация тех новых и оригинальных работ, которые велись ранее. Используя термин «классический» в его первом значении (от А. Смита до Дж. Ст. Милля), он «во избежание путаницы» помещает его в кавычки (часть III, глава 1, § 1).]↑
1-2. Как и периодизация, выделение этих типов есть не более чем средство упростить изложение. Хотя и то и другое основано на доказанных фактах, не следует принимать их слишком всерьез. Иначе то, что было задумано как помощь читателю, станет источником заблуждений. Периоды и типы полезны, только если мы об этом не забываем.↑
1-3. См., однако, работы: Э.Д.Томаса: Thomas E. O.Chinese Political Thought. 1927; Ly S. Y. Les grands concepts de la pensee economique chinoise dans la antiquite... 1936, и Чень Хуань Чана: Ниап Chang Often. The Economic Principles of Confucius and his School. 1911.↑
2-1. Нас не занимают здесь экономические условия и их отражение в общественном мнении. Читатель может без особого труда получить представление и о том, и о другом из работы Дж. М. Кэлхауна: Calhoun G. M. The Business Life of Ancient Athens. 1926. Кроме всего прочего эта книга убедительно демонстрирует, что между нашей реакцией на деловую практику и аналогичной реакцией древних греков существует любопытное сходство. Произведения древнегреческих поэтов и историков имеют значение лишь в данном аспекте и не будут здесь рассмотрены, хотя некоторые из последних, например труды Фукидида и Полибия, захватывающе интересны любому, кто изучает древнегреческое общество. Нет необходимости обсуждать и «Экономику» Ксенофонта, принадлежащую к тому типу одноименных трактатов по домоводству, которые существовали до XVI столетия. Его Poroi — трактат о государственных финансах Аттики — разумеется, очень интересен для историка экономики, как и приписывавшийся Ксенофонту трактат об Афинском государстве — единственное, что осталось из, вероятно, обильной литературы, написанной оппонентами радикальных режимов, существовавших в Афинах после Перикла. Среди «философов» Платон и Аристотель занимают «командные высоты», так что в очерке такого рода можно ограничиться ими. В огромной посвященной им литературе лишь незначительное — подчас дилетантское — внимание уделяется интересующим нас проблемам. Широкому читателю достаточно воспользоваться книгой М. Л. В. Лайстнера: Laistner M. L. W. Greek Economics. 1923, — которая содержит и переведенные фрагменты важнейших работ. См. также: Sonchon Augusts. Les Theories economiques dans la Grice antique. 1898. Однако невозможно не назвать такие классические труды, как: Coulanges Fustel. de. La Cite antique/Trans. by W. Small. l2th ed., 1921; Gomperz T. Griechische Denker/Trans. by Magnus and Berry. 1901-1912; Wilamowitz-Moellendorp U„ von. Staat und Gesellschaft der Griechen und der ROmer. 2nd, ed., 1923. Это мастерски исполненные картины культурного контекста, послужившего источником множества важнейших явлений и в их числе азов экономического анализа.↑
2-2. Стандартный английский перевод Б. Джоуэтта включает вводные очерки о жизни, произведениях и философии Платона, а также анализ самой книги.↑
2-3. Лучшей интерпретацией греческих «государственных романов», которую я знаю и которая сама является произведением искусства, можно назвать книгу Эдгара Салина (Salin E. Platon und die griechische Utopie. 1921). Эти произведения, естественно, отражают социальные движения своей эпохи, предмет, который мы не можем здесь рассматривать. См.: Pohlmann Robert, von. Geschichte der sozialen Frage und des Sozialismus in der antiken Welt. 1912.↑
3-1. Интересно отметить, что он тоже философствовал в первую очередь о греческом городе-государстве, который, несмотря на завоевания его знаменитого ученика, был и оставался для него единственной формой жизни, стоящей внимания. То, что великий эксперимент Александра Македонского по построению обширной политической конструкции не произвел на Аристотеля никакого впечатления и не повлиял на его творчество, в высшей степени характерно для этого человека.↑
3-2. Поэтому он не принял доктрины, объясняющие человеческое поведение стремлением получить наслаждение и избежать страданий, которые завоевывали популярность в современной ему Греции. Но хотя он не дал утилитаристского определения счастья, он поставил это понятие в центр своей социальной философии. Всякий, кто делает это, совершает первородный грех: говорит ли он вслед за тем о добродетели и пороке или о наслаждениях и страданиях — дело второстепенное: от одного к другому легко перейти.↑
3-3. Любое сомнение относительно аналитических намерений Аристотеля можно рассеять его программным заявлением: «Как и в других областях науки, в политике сложное [явление] всегда должно быть разбито на простые элементы или мельчайшие части целого» («Политика», I, 1). Конечно, термин «разбито» — буквальный эквивалент термина «проанализировано».↑
3-4. Телеология, или попытка дать причинное объяснение институтов и форм поведения через общественную потребность или цель, которой эти институты и формы поведения должны служить, очевидно, не всегда является ошибкой. Многие явления в обществе, конечно, можно не только понять через их цели, но и дать им соответствующее причинное объяснение. Телеология должна играть определенную роль во всех науках, имеющих дело с целенаправленным человеческим поведением. Но с ней надо обращаться с осторожностью — всегда есть опасность использовать ее неправильно. Распространенная ошибка состоит в преувеличении степени, в которой люди действуют и создают институты, в которых они живут, под влиянием четко наблюдаемых целей, которых они сознательно стремятся достичь наиболее рациональным способом. Поэтому телеологическая ошибка может быть названа частным случаем рационалистических ошибок. Однако интересно заметить, что за пределами своей социальной науки Аристотель был совершенно свободен от телеологических ошибок. В Physicae auscultationes (II, 8) он признает, например, что наши зубы приспособлены к шеванию пищи не потому, что они были созданы для этой цели, но потому, что, по его мнению, индивиды, наделенные крепкими зубами, имеют больше шансов выжить, чем все остальные. Любопытный случай дарвинизма!↑
Сениору принадлежит честь первой попытки сознательно и четко изложить постулаты, которые необходимы и достаточны для того, чтобы постепенно создать (сказать «вывести» было бы ошибочно) небольшой аналитический аппарат, обычно называемый «экономической теорией», или, иначе говоря, обеспечить для него аксиоматическую основу. Ценность данной попытки лишь незначительно снижена неполнотой перечня постулатов и некоторыми другими его недостатками, а также тем, что Сениор определил этот аппарат весьма узко и приравнял эту теорию к «политической экономии», за что был подвергнут нападкам. Ценность этой попытки усиливает тот факт, что она была предпринята в ходе общей чистки существующего теоретического построения и составила часть более широкой попытки строгой концептуализации. Вначале он отшлифовал концепции богатства и ценности (меновой); затем он выдвинул свои четыре основных тезиса — постулата; и наконец, он представил под неадекватной рубрикой «Распределение» (больше подошло бы название «Обмен» или «Ценность и распределение») ряд дополнительных концепций и зависимостей, которые, как предполагается, составляют теоретическую систему вместе с дальнейшим развитием постулатов, решающих большую часть проблем, обычно рассматриваемых под рубрикой «Производство». Как чисто теоретическое начинание его работа явно выше труда Рикардо. Теперь перейдем к рассмотрению постулатов, пользуясь при этом любой возможностью, чтобы заглянуть дальше.
Первый постулат гласит: «Каждый человек желает приобрести дополнительное богатство с возможно меньшими жертвами».1-2 Подобный тезис, по крайней мере неявно, лежит в основе всех теоретических рассуждений и с тем же успехом вписался бы и в тексты Рикардо или Мальтуса. Адам Смит и Дж. С. Милль принимали его как нечто само собой разумеющееся, Лодердейл близко подошел к тому, чтобы изложить его открыто. На языке следующего периода, например на языке Маршалла, это положение может быть выражено следующим образом: каждый человек желает максимизировать разницу между общей суммой своих удовлетворений и общей суммой принесенных жертв, причем то и другое должно быть приведено к настоящему моменту. Но какова природа и место этого тезиса?
Сениор называет его «продуктом сознания» и отличает от трех других постулатов, которые являются «продуктами наблюдения». Смысл не изменится, если мы назовем его продуктом интроспективного наблюдения. Более того, развивая это положение (см., например, р. 27-28), 1-3 он комментирует поведение голландцев, англичан и мексиканских индейцев, что, очевидно, основано на некоторого рода внешних наблюдениях. Следовательно, мы можем отнести и этот случай к результатам наблюдений и впредь применять эту общую характеристику ко всем четырем его постулатам или любому другому постулату, сформулированному любым экономистом. Таким путем мы подтвердим на примере (и частично оправдаем) мнение Сэя о том, что экономическая наука основана на наблюдениях (хотя он называл их «экспериментами»), что, как мы видим, несмотря на кажущиеся разногласия, вполне согласуется с позицией Сениора.
Никто никогда не отрицал и не опровергал на практике ту истину, что экономическая теория, подобно любой другой, основана на наблюдении. Сениор, не уделяя особого внимания наблюдениям и сосредоточившись на выводах из них, мог создать ложное впечатление, кроме того, он сам мог придерживаться ошибочных взглядов относительно сравнительной важности наблюдения и выводов, но на деле, а не на словах, он вовсе не трактовал экономическую науку как toto caelo {полностью} «дедуктивную». Факты, полученные в результате наблюдения, входят в теорию как гипотезы, предпосылки или «ограничения», т. е. как обобщенные утверждения, вытекающие из наблюдения. 1-4 Когда мы хотим подчеркнуть нашу уверенность в их обоснованности, то называем их «законами», как, например, «психологический закон» Кейнса о склонности к сбережению. В случае, когда мы просто хотим подчеркнуть нашу решимость не подвергать их сомнению в ходе данного конкретного обсуждения, мы называем их «принципами». Но в действительности все эти слова означают одно и то же, и нет причин философствовать по их поводу. Это относится как к фактам, находящимся на границе нашей области науки, так и к фактам, ей принадлежащим. Как указывалось выше, разница состоит только в том, что в первом случае мы не чувствуем полной ответственности за обоснованность наших утверждений, а во втором ее сознаем.
Совершенно другой вопрос — удовлетворены ли мы тем типом наблюдений, который использовали Сениор, Рикардо или Милль. Чтобы понять «классический» или любой другой теоретический метод, мы должны четко различать три аспекта данного вопроса. Во-первых, существует проблема выбора из двух способов наблюдения: путем интроспекции или путем повседневного опыта. Многие экономисты более позднего периода, особенно основатели так называемой австрийской школы, твердо стояли за использование обоих типов. В частности, Визер как будто полностью соглашался с Дж. С. Миллем, принимая обыденный опыт как законное основание, стартовую площадку для развития теории. Иногда критики заходили так далеко, что требовали исключить оба метода на том основании, что интроспекция и обыденный опыт всего лишь прикрывают чисто спекулятивные утверждения. В ответ на эту крайнюю форму критицизма можно возразить, что некоторые постулаты, например такие, согласно которым бизнесмены в целом предпочитают делать деньги, а не терпеть убытки, явно недалеки от истины, поэтому нет оснований настаивать на сложных исследованиях с целью их доказательства. Но менее радикальные формы такой критики не могут быть опровергнуты аналогичным образом. Есть случаи, например обычай делать сбережения, в которых нельзя убедительно сослаться на интроспекцию и обыденный опыт, и даже там, где эти методы можно применить, относительная важность и modus operandi {механизм действия} фактов, входящих в постулат, требуют подтверждения с помощью более надежных методов.
Теперь мы можем перейти ко второму аспекту нашего вопроса. Постулат Сениора включает наблюдение, но, возможно, неадекватное наблюдение. Можем ли мы в таком случае отбросить все, что находится между обложками его книги? Очевидно, нет. Если освободить постулат от излишних утилитаристских ассоциаций, его следует признать обоснованным. Все возражения, которые могут быть выдвинуты против постулата Сениора на том основании, что он преувеличил роль эгоизма, переоценил рациональный элемент в нашем поведении и пренебрег историческими различиями в интенсивности желания достичь «богатства» в различные периоды времени и в разных местах, достаточно полно учтены в его комментариях. Если мы все-таки испытываем недоверие, то следует начать соответствующее исследование. Все остальное — чистый обструкционизм. Пока очевидная на первый взгляд обоснованность постулата не будет опровергнута результатами исследования и пока не будут определены конкретные проблемы, для которых такая обоснованность неочевидна, но которые тем не менее пытались решить экономисты-критики, мы можем называть анализ Сениора примитивным, — все учение Сениора, Рикардо и Милля примитивно, причем выводы не меньше, чем наблюдения, — но мы не можем отрицать его научный характер или называть его в принципе ошибочным.
Третий аспект нашего вопроса выявляется, когда мы спрашиваем себя, нельзя ли изменить формулировку первого постулата Сениора таким образом, чтобы обойти возникшие или могущие возникнуть возражения. Но, поскольку экономисты рассматриваемого периода грешили психологизмом в значительно меньшей степени, чем экономисты следующего периода, нам лучше отложить обсуждение этого пункта.
Второй постулат Сениора устанавливает следующий принцип народонаселения: «Население земного шара, или, иными словами, численность населяющих его людей, ограничивается только моральным или физическим злом или страхом перед нехваткой тех предметов богатства, к которым привыкли люди каждого класса» (р. 26). Мы пользуемся данной возможностью, чтобы бегло коснуться вклада Мальтуса и развернутой по этому поводу дискуссии. Кроме того, уместно добавить несколько замечаний, касающихся истории теории народонаселения в последующий период, что позволит нам опустить это в части IV. Такое решение продиктовано тем, что во второй половине XIX в. интерес экономического анализа к этой проблеме значительно ослаб и она выросла в полусамостоятельную науку {демографию}, которую невозможно рассмотреть в данной книге. [Пометка Й.А.Ш.: «Интерес вернулся в наши дни».]
Мы уже видели, что все факты и аргументы, представленные Мальтусом в первом издании его «Опыта» (1798), вплоть до подробностей анализа и практического применения, были разработаны до него таким количеством авторов, что мы можем считать их широко известными и общепринятыми в начале 90-х гг. XVIII в. Следовательно, данный случай отличается от еще более многочисленных случаев, чаще встречающихся в экономической науке, чем в других науках, когда идея, которую мы связываем с определенным именем, была предвосхищена «предшественниками». Это не означает обвинения в плагиате или отрицания «субъективной» оригинальности. Но это снижает вклад Мальтуса, который лишь систематизировал и воспроизвел всем известные идеи. Значение его огромного успеха в то время (как у профессионалов, так и у политиков) подчеркивается тем фактом, что в течение почти целого следующего столетия теория народонаселения состояла из аргументов «за» и «против» мальтузианской теории.
Я также уже упоминал о попытках объяснения этого успеха и самой работы Мальтуса идеологическим механизмом. Приводя причины своего отказа принять подобное объяснение, я все же допустил, что существуют два факта, в какой-то мере его подтверждающие. Один из них — немедленное использование теории как довода против мер по повышению общественного благосостояния. Этим аргументом воспользовался Уильям Питт. Сам Мальтус опубликовал, мягко выражаясь, глупый памфлет, где доказывал, как до него это делал Таунсенд, что ни в коем случае нельзя поощрять строительство в приходах коттеджей, поскольку это может послужить стимулом для заключения ранних браков (Letter to Samuel Whitbread... 1807). В результате сложилось общественное мнение, что массы сами виноваты в своем тяжелом экономическом положении и здесь нельзя ничего поделать. Второй факт заключается в следующем: сам Мальтус рассказывал, что этот аргумент сформировался у него во время споров с «социально настроенным» отцом, а в подзаголовке к первому изданию «Опыта» он многозначительно упомянул «рассуждения г-на Годвина [автора библии радикалов того времени], 1-5 г-на Кондорсе и других авторов». Я по-прежнему думаю, что эти факты доказывают только то, что каждая идея может быть и будет приспособлена для служения какой-либо идеологической цели, как только она окажется в центре внимания.
Однако нас интересует не практическое применение этой теории (или какие-либо другие области ее применения, за исключением теории заработной платы, о чем будет говориться; ниже), а только сама теория. Как явствует из первого издания, целью теории было показать, что численность населения неизбежно возрастала быстрее, чем средства существования, и что это было причиной наблюдаемой нищеты. Геометрические и арифметические прогрессии, которым Мальтус, как и другие авторы, придавал немалое значение, равно как и другие его попытки добиться математической строгости, — это всего лишь ошибочные формы выражения его точки зрения, которые можно здесь опустить, отметив, что нет никакого смысла в том, чтобы пытаться сформулировать независимые «законы» поведения двух взаимозависимых величин. Работа в целом демонстрирует прискорбно низкий уровень владения анализом и почти глупа по содержанию. Однако, по крайней мере, не подлежит критике тривиальный вывод Мальтуса о том, что если рост численности населения будет продолжаться в геометрической прогрессии (со знаменателем больше единицы), то через некоторое время создастся такое положение вещей, когда люди на земле будут стеснены как сельди в бочке.
Второе издание «Опыта о законе народонаселения» Мальтуса (1803) представляет собой по сути новую работу, которая кроме обильного статистического материала содержит совершенно другую теорию, 1-6 поскольку введение понятия «морального ограничения», хотя и не являлось более новаторским, чем все остальное в теории Мальтуса, все же создает существенное отличие. Однако это 1) не повышает интеллектуальный уровень работы; 2) не увеличивает степень доказательности выводов; 3) не увеличивает объяснительную ценность его аргументации. Что касается первого пункта, то достаточно отметить, что Мальтусу не пришло в голову обсудить другие результаты упомянутого им морального ограничения, кроме его воздействия на численность населения, например обсудить, как это скажется на качестве населения или на системе мотиваций. Что касается второго пункта, то новая формулировка дала возможность сторонникам его теории по сей день отстаивать точку зрения, согласно которой Мальтус предвидел и учел практически все, что могли бы сказать оппоненты; однако и в этом случае теория приобретает только возможность отступить, сохранив боевой порядок, но потеряв артиллерию. В отношении третьего пункта можно сказать, что введение различных «если» оставляет от всех претензий на универсальную значимость только упомянутую выше тривиальность, а кроме того, дает возможность объяснить отдельные исторические ситуации тем, что другие элементы среды отстают в своем развитии от роста численности населения, что можно делать без какого-либо общего принципа. Профессор Кэннан (ор. cit, p. 144) ничего не преувеличил, утверждая, что аргументация «Опыта» «разваливается и остается только хаос фактов, собранных с целью проиллюстрировать действие несуществующих законов».
Сам Мальтус не желал признавать все следствия, вытекающие из его оговорок, сделанных в издании 1803г. Напротив, насколько это было возможно, он оставался верен своим первоначальным выводам, в частности заявляя, что его теория справедлива для его времени. Следовательно, не были излишними, несмотря на попытки приверженцев Мальтуса убедить своих читателей в обратном, утверждения Сениора и Эверетта1-7 (и других), которые, честно рассмотрев эти следствия или придя к своим выводам независимо от изучения оговорок Мальтуса и исходя при этом из разных точек зрения и разных аргументов, указывали, как мало осталось в действительности от первоначальной аргументации Мальтуса. Это особенно ясно выражено в формулировке принципа, данной Сениором в работе Outline: «...рост численности населения земного шара... ограничен только моральным и физическим злом или страхом перед нехваткой тех предметов богатства, к которым привыкли люди каждого класса». Тем не менее в отличие от Эверетта Сениор по-прежнему рассматривал этот принцип как основной постулат экономической науки. В еще большей степени такого мнения придерживались Рикардо, Джеймс Милль, Мак-Куллох и другие. В главе «О законе возрастания труда» («Основы». Книга I, глава 10) Дж. С. Милль очень кратко рассмотрел вопрос о народонаселении, мотивируя это тем, что данная тема была исчерпывающе разработана Мальтусом, и отсылая к нему своих читателей. Но можно предположить, что он невысоко оценивал важность этого принципа. У него были для этого основания, поскольку, следуя традиции, утвердившейся ко времени, когда он писал «Основы», Дж. С. Милль поставил закон народонаселения в зависимость от «закона» убывающей отдачи земли, что полностью отсутствовало в «Опыте» Мальтуса. Кроме того, как мы увидим, он был готов допустить наличие множества исключений и оговорок, относящихся к этому закону. Тем не менее он, несомненно, твердо верил в обоснованность и непосредственную важность мальтузианской теории. В «Основах» это проявилось в его интересе к проблеме стационарного размера населения (Книга IV. Глава 6) и особенно в его утверждении, столь же категоричном, как и необоснованном, что «плотность населения, необходимая для того, чтобы человечество в наивысшей степени воспользовалось преимуществами кооперации и социального взаимодействия, уже достигнута во всех наиболее густонаселенных странах». Тем самым предполагалось, что дальнейшей рост (европейского) населения не создаст ничего, кроме демографического «давления». Его согласие с теорией Мальтуса еще более убедительно подтверждается его несомненной поддержкой идеи контроля над рождаемостью. 1-8
А. Г. Эверетт, американский дипломат и издатель газет, с полным правом назвал свою книгу New Ideas on Population {Hoвые идеи о народонаселении} (1823), поскольку его основная идея, состоящая в том, что рост численности населения означает рост производства продуктов питания и, скорее всего, влечет за собой усовершенствование методов их производства, была нова в то время, в любом случае она была значительно новее того, что когда-либо сказал Мальтус. Он ввел две отсутствующие у Мальтуса зависимости между ростом народонаселения и ростом средств существования и вне всякой связи со специфически американскими элементами своей аргументации разработал полезный подход к проблеме народонаселения в целом.
Таким образом, мы наблюдаем интересное явление: учение Мальтуса, изложенное в его «Опыте», прочно закрепилось в системе экономической ортодоксии того времени, несмотря на то что уже к 1803 г. оно должно было быть признано и отчасти было признано принципиально несостоятельным или бесполезным. Новые основания для такого отношения продолжали быстро накапливаться. 1-9 Тем не менее учение Мальтуса стало считаться «правильным» взглядом на проблемы народонаселения, подобно тому как свободная торговля стала «правильной» политикой, которую можно было не принять только по невежеству или злонамеренности; это неотъемлемая часть набора вечных истин, которые следует соблюдать раз и навсегда. Возражающих можно было бы вразумить, если бы стоило тратить на это силы, но их нельзя принимать всерьез. Неудивительно, что некоторые люди, испытывая отвращение к этой презумпции, для которой было так мало оснований, начали ненавидеть эту «экономическую науку» совершенно независимо от классовых или партийных соображений. Это чувство во многом определило дальнейшую судьбу нашей науки.
Однако большинство экономистов, особенно в Англии, подчинились. После 1850 г. интерес экономистов к вопросам народонаселения снизился, но они редко упускали случай выразить свое уважение к фетишу. Так поступил Маршалл, хотя он практически опроверг все основные выводы Мальтуса, так поступили Бем-Баверк и Вальрас, хотя в своих теоретических работах они никогда не пользовались этой теорией. Единственным ведущим экономистом конца столетия, который принимал ее всерьез и неоднократно это подчеркивал, был Виксель. Он возродил также доктрину оптимальной численности населения, которая получила всеобщую поддержку. Можно было бы ожидать, что вся эта трескотня со временем заглохнет, но произошло обратное: после Первой мировой войны она превратилась в канонаду. Г-н Кейнс выступил с заявлением, что проблема, затронутая Мальтусом, по-прежнему жизненно важна и даже обрела новую жизнь, с тех пор как природа уменьшила свою отдачу в ответ на усилия, прилагаемые человеком (он датировал это первым десятилетием XX в.). Экономисты-профессионалы были в шоке, на что, возможно, и был расчет. Сэр Уильям Беверидж занял противоположную позицию. Полемика утихла по причине, не имеющей отношения к науке: в мире наблюдались резкое падение рождаемости и не менее поразительный рост производства не пользующихся спросом продуктов питания и сырья — людям приходилось решать множество насущных проблем. Г-н Кейнс в какой-то из работ заявил, что экономика— «опасная наука». Это действительно так. 1-10
Однако закат мальтузианской теории — или, во всяком случае, снижение ее роли в системе общей экономической теории — не был заслугой ее оппонентов.
Мы можем сделать краткий обзор взглядов этих оппонентов, которые, за исключением, возможно, уже упомянутых Годвина и Эверетта, едва ли поднимались до теоретического уровня. Но, рассмотрев непосредственную применимость теории Мальтуса, они сделали один немаловажный вывод: они достаточно убедительно показали, что его теория в лучшем случае могла бы найти применение в отдаленном будущем, но не годилась для объяснения бедности, существовавшей в тот период. Этого мнения придерживался Оппенгеймер, 1-11 но ранее такую позицию в каком-то смысле занимал Сениор и гораздо более определенно — Уильям Хэзлитт (Hazlitt William. A Reply to the Essay on Population. 1807). В этой же рубрике мы можем упомянуть «социалистов-рикардианцев» двадцатых годов XIX в., например У. Томпсона, 1-12 который подчеркивал, что мальтузианская теория будет совершенно по-разному работать при разных формах общественного устройства и было бы достаточно, например, экономической независимости женщин и более высокого жизненного уровня, чтобы представить дело в ином свете. Сюда же можно отнести Карла Маркса, превратившего эту «институциональную относительность» теории Мальтуса1-13 в смелую идею о том, что «перенаселенность», наблюдаемая в капиталистическом обществе, не имеет ничего общего с непреложными законами природы, а характерна только для данной формы общественной организации и является элементом существующего в ней механизма накопления.
Другие противники теории Мальтуса пытались заменить мальтузианскую геометрическую прогрессию другими законами роста численности населения (например, Сэдлер в 1830г., Даблдэй в 1846 г.), которое у них не возрастает до бесконечности, а достигает максимума или стабилизируется раньше достижения точки давления избыточного населения по Мальтусу. Трудность заключалась в обосновании этих гипотез, без использования морального ограничения или других мальтузианских факторов. Об этот утес разбивались все корабли — кроме дилетантских намеков, ничего не предлагалось. Но эти гипотезы повлекли за собой появление других исследований, которые не приводили к каузальным выводам (по крайней мере, не обязательно приводили); их целью было описать существующие, а также путем рискованных экстраполяции будущие тенденции. Одну из самых ранних попыток такого рода проделал Ферхулст (1845), и с тех пор здесь пробовали свои силы многие статистики (например, Книббс, Перл, Хотеллинг). Разумеется, законы этого типа нейтральны по отношению к мальтузианской проблеме. Другие авторы, возражающие против теории Мальтуса (наиболее известными из них были Кэри и Чалмерс), подчеркивали значение смягчающих и компенсирующих факторов или нежелательных (с точки зрения евгеники) последствий регулирования рождаемости. Для наших целей не обязательно вдаваться в подробности этих идей1-14 или мнений, высказываемых биологами. В то же время необходимо упомянуть теорию, которая независимо от того, совместима она или нет с текстом Мальтуса, предлагает вывод, прямо противоположный выводу Мальтуса. Это «теория процветания» (Wohlstand») theorie) населения, выдвинутая Момбертом, согласно которой нам следует ожидать падения рождаемости в результате рационализирующего влияния на поведение людей более высокого уровня жизни. 1-15 В каком-то смысле мальтузианцы могли бы заявить, что это развитие их принципа «ограничения», морального или иного. Не тем не менее теория Момберта опровергает любое предсказание, что увеличение средств к существованию (в широком смысле слова) всегда или как правило приводит к росту рождаемости.
Простой смертный мог бы подумать, что падение коэффициента рождаемости сначала в высших, а затем в низших слоях общества, сначала в городах, а затем в сельской местности и быстрое приближение к стационарности населения должно бы успокоить волнения экономистов. Но такой смертный, судя по всему, не знаком с экономистами. Пока одни из них еще забавлялись с мальтузианской игрушкой, другие уже заинтересовались новой. Лишенные удовольствия беспокоиться и нагонять страх на других людей в связи с грядущей или уже существующей перенаселенностью, они начали поднимать тревогу по поводу грозящего обезлюдения мира.
[Как уже указывалось ранее, в примечании 1, данный раздел написан значительно раньше остальных пяти разделов и не согласован с остальной частью главы. К нему было приложено множество заметок, предназначенных для использования при пересмотре и переписывании.
Здесь не обсуждается третий постулат Сениора: «Производительная сила труда и других средств, создающих богатство, может бесконечно расти в результате использования их продуктов как средств дальнейшего производства». Этот третий постулат рассматривается ниже, в § 5 (Капитал) в подразделе «Вклад Сениора»].
Рассмотрим четвертый постулат, гласящий, «что при том же уровне умений в сельскохозяйственном производстве дополнительный труд, приложенный к земле в данном районе, обычно дает менее чем пропорциональную отдачу, или, иными словами, что хотя с каждым увеличением количества вложенного труда совокупная отдача возрастает, рост отдачи не пропорционален увеличению количества труда». По сути, это факт, или гипотеза, или принцип, или закон, или тенденция убывающей отдачи. В формулировке Сениора нет ничего примечательного, за исключением того, что он сильнее других, особенно сильнее Рикардо, подчеркивал важность необходимого условия обоснованности этого принципа — заданного и постоянного технологического горизонта, или, как у него сказано, «при том же уровне умений в сельскохозяйственном производстве». Кроме того, Сениор подчеркивал важность подлинных исключений из этого закона, которые значительно изменяют общий тон картины. 1-16 Однако в его трактовке убывающей отдачи есть один момент, заслуживающий особого внимания. Все ведущие экономисты того периода относили убывающую отдачу только к земле, а многие утверждали, что для промышленного производства действует противоположный «закон»,— особенно это касается Уэста и МакКуллоха. 1-17 Но, насколько мне известно, никто не настаивал на «законе» возрастающей отдачи в промышленном производстве так, как Сениор, утверждавший с небольшими оговорками, что «дополнительный труд, используемый в промышленном производстве, более эффективен, а в сельском хозяйстве менее эффективен в пропорциональном отношении» (Outline. P. 81 ff). При этом он не давал полного объяснения своим читателям, а может быть, и сам не вполне сознавал, что данный закон возрастающей отдачи, если таковой существует, по своей сути совершенно иной и его нельзя выдвигать в качестве альтернативы, на равных правах с законом убывающей отдачи. Таким образом, следует возложить на Сениора (или на Уэста и Сениора) ответственность за так долго не отмиравшую традицию трактовать сельское хозяйство как область убывающей, а промышленность — как область возрастающей отдачи. Эта вводящая в заблуждение классификация оставалась таковой до следующего периода. Первые шаги, направленные на опровержение подобной точки зрения, были предприняты Эджуортом. Маршалл, конечно, перерос этот взгляд, но вполне определенно от него не отмежевался. Он до конца связывал убывающую отдачу главным образом с производством сырья, что в какой-то мере согласовывалось с учением Сениора.
Нам остается воспользоваться данной возможностью, чтобы сделать обзор развития принципа убывающей отдачи в течение рассматриваемого периода. Мы видели, что этого принципа нет в «Богатстве народов». В сущности, все, что говорит об этом А. Смит, сводится к следующему: «постепенное совершенствование» приводит к увеличению «количества работы», которая может быть сделана тем же числом рук, причем «в сельском хозяйстве это происходит медленнее, чем в промышленности». Эта неуклюжая фраза описывает факт, который в одних случаях может подтвердиться, а в других нет, но не имеет ничего общего с убывающей отдачей. Но в ней содержится зародыш мнения, оказавшего большое влияние на последующую дискуссию относительно убывающей отдачи. Как указывалось выше, Рикардо и другие признавали, а Сениор настаивал на том, что действие убывающей отдачи прерывается в результате научно-технического прогресса. На первый взгляд кажется, что этого факта достаточно, чтобы разорвать связь убывающей отдачи с демографическим давлением (основополагающую для картины экономической эволюции, представленной Уэстом—Рикардо—Мальтусом). Однако этот вывод не был сделан (в итоге также и Сениором), поскольку было выдвинуто предположение о минимальных возможностях научно-технического прогресса в сельском хозяйстве. На основе смитовского предположения был выработан дополнительный постулат, согласно которому научно-технический прогресс в сельском хозяйстве в долгосрочном периоде не достигнет того уровня, который позволил бы преодолеть убывающую отдачу. В обозримом будущем 1-18 предельные затраты труда в производстве пищевых продуктов на самом деле возрастут, а не просто будут иметь «тенденцию к росту». Это пророчество— другого слова не подобрать — было действительно важно для рикардианской группы и публики, иначе убывающая отдача оценивалась бы по достоинству как аналитический инструмент, который сам по себе не имеет большого практического значения.
Главную заслугу в создании такого аналитического инструмента мы приписали, несмотря на наличие предшественников, сэру Эдуарду Уэсту (см. выше, глава 4, § 2), потому что, насколько мне известно, он был первым, кто создал форму, которую этот инструмент сохранил в течение всего периода и далее, включая «пророчество» — только что рассмотренный дополнительный постулат. 1-19 Он различает два случая, ставшие классическими: убывающая отдача как результат необходимости обращения к земле низшего качества и убывающая отдача, явившаяся следствием того «факта», что «нельзя вкладывать дополнительный труд в старую землю [Уэст не добавляет: после достижения определенной точки] с таким же успехом, что и раньше» (§ 10). Первый случай, который мы можем обобщить, включив сюда худшее местоположение земли (как справедливо поступил Уэст в § 9), логически элементарен и опирается на надежные наблюдения, согласно которым участки земли отличаются по степени плодородия при выращивании любого данного продукта или использовании любого метода сельскохозяйственного земледелия.
Однако это нам мало что дает, поскольку в данном значении убывающая отдача не является ни необходимой, ни достаточной для такого применения «закона», какое когда-либо осуществлял сам Уэст или кто-нибудь другой. 1-20Действительно важным является второй случай убывающей отдачи, который следует сформулировать (если мы ограничиваемся землей) следующий образом: допустим, что с целью получения определенного урожай на данном земельном участке последовательно используются одинаковые дополнительные количества труда (или фиксированной набора факторов), тогда при строгом соблюдении условия прочих равных будет достигнута точка, после которой последующие приросты продукта постепенно снижаются и падают до нуля (а если продолжать наращивать количества прикладываемого труда, то начнется прогрессирующее сокращение производства).
Эта мысль, правда менее четко, выражена у Рикардо, что является его заслугой. Должно быть, Уэст подразумевал то же значение, поскольку именно оно применимо к его работе Essay on the Application of Capital to Land. Но он выражался неясно и, если понимать его буквально, имел в виду скорее «закон» убыва ющей средней отдачи, чем «закон» убывающей предельной отдачи. Впоследствии именно первый из двух законов формулировался большинством авторов, которые либо путали его со вторым, либо ошибочно считали его наиболее важным из двух. 1-21 Это относится даже к работе Маршалла («Принципы». Книга IV. Глава 3, § 1)} который сформулировал «закон или тенденцию к убывающей отдаче» почти так же, как Сениор. Только в 1911 г., после того как на это указал Эджуорт, было четко установлено, что понятия средней и предельной убывающей отдачи не эквивалентны и что именно понятие предельной убывающей отдачи необходимо для решения всех проблем максимума. Несмотря на смешение двух понятий, здравый смысл помог избежать ошибок. Но именно эта путаница, насколько я могу понять, послужила главной причиной, помешавшей окончательной победе идеи убывающей физической отдачи привести ipso facto {в силу самого факта} к немедленному созданию теории предельной производительности и приведшей к тому, что последняя вообще имеет отдельную историю.
«Закон» убывающей отдачи — это, конечно, эмпирическое утверждение, обобщение наблюдаемых фактов, которое может быть подтверждено или опровергнуто только путем дальнейшего наблюдения. Интересно отметить, что теоретики продемонстрировали почти единодушное нежелание это признать. Экономисты один за другим пытались «доказать» данный «закон» на основании логически предшествующих и, по их мнению, более очевидных предпосылок. Это на самом деле можно сделать в отношении «закона» убывающей средней отдачи, который, как было показано, 1-22 вытекает из предпосылок более простых, чем сам «закон». Более того, если мы добавим допущения, которые никто не сочтет возможным оспорить, этот «закон» также вытекает из «закона» убывающей предельной отдачи. Но последний не может быть выведен таким путем, если только мы не включим дальнейшие допущения, которые превратят доказательство в тривиальность. 1-23
В начало
1-1. [Раздел 1 данной главы был написан значительно раньше остальной ее части. Рукопись, отпечатанная на машинке, была готова в декабре 1943 г. Очевидно, И. А. Шумпетер намеревался пересмотреть эти страницы, посвященные Сениору, и сделать из них вступление к этой главе. К машинописному тексту, написанному ранее, было приложено много примечаний. Ни данный раздел, ни глава в целом не имели заголовков, но почти все последующие разделы и подразделы озаглавлены. Данный раздел представлен в том виде, в каком он был написан, хотя в нем не хватает надлежащих вводных замечаний и И. А. Ш. не успел его пересмотреть.]↑
1-2. [Постулаты рассматриваются в работе: (Senior Nassau William. An Outline of the Science of Political Economy (1-е изд. — 1836; 6-е изд. — 1872; издательство Library of Economics — 1938).]↑
1-3. [Ссылки сделаны на страницы издания, опубликованного издательством Library of Economics.]↑
1-4. Следует отметить, что мы употребляем слово «гипотеза» только в одном из нескольких его значений. Мы встречались и с другими значениями. Это замечание относится также к словам «закон» и «принцип».↑
1-5. Уильям Годвин (1756-1836). Основная его работа: Godwin Willian. Enquiry concerning Political Justice. 1793 (2-е [исправленное] изд. — 1796). Его эссе, опубликованные в 1797г. под заглавием The Enquirer, являются в высшей степени интересными документами того времени и должны занять почетное место в любой истории политической мысли, в частности, как памятник буржуазному анархизму, осуждающему не только насилие, но и любой вид принуждения. Эта работа по сути носит антиэтатистский характер и провозглашает равенство как самоцель. Но попытки автора в области экономического анализа, что он и сам признавал, были слишком рудиментарными (хотя в меньшей степени, чем у других авторов той группы, представителем которой я выбрал Годвина), чтобы их рассматривать, за исключением его книги Of Population (1820). Любопытно отметить, и это говорит в пользу Мальтуса, что при выходе в свет его работы «Опыт о законе народонаселения» Годвин счел аргументы Мальтуса не только убедительными, но и новыми. Однако затем он изменил свое мнение относительно их убедительности и в своей собственной книге предпринял попытку опровергнуть доводы Мальтуса, при этом обнаружив значительные аналитические способности. Несмотря на противоположное суждение Бонара (Bonar. Malthus and His Work. P. 369 ff), я думаю, следует отметить, что Годвину удалось достичь успеха в отдельных вопросах, и это можно рассматривать как реальный вклад в экономический анализ.↑
1-6. [В данном разделе до некоторой степени повторен материал, уже представленный в главе 4 части III и в других местах. При просмотре рукописи И. А. Ш., несомненно, устранил бы повторы.]↑
1-7. В работе «Две лекции о народонаселении» к которым добавлена переписка между автором и преподобным Т. Р. Мальтусом» (1829), Сениор развил взгляды, впоследствии вновь изложенные в его Outline. Он всегда относился к Мальтусу с величайшим уважением и даже называл его благодетелем человечества (sic!), при этом делая все возможное, чтобы как можно меньше отклоняться от того, что он, по всей видимости, рассматривал как твердо установленную доктрину. Тем меньше оправданий можно найти для некоторых авторов более позднего времени, которые с внушающей отвращение важностью третировали Сениора как не слишком умного ученика Мальтуса, которого учителю приходилось поправлять. На самом деле Сениор совершенно ясно понял, до какой степени оговорки Мальтуса означали его отречение от прежних взглядов и в какой мере его верность прежним взглядам вела к противоречиям.↑
1-8. См.: Himes N. Е. John Stuart Mill's Attitude towards Neo-Malthusianism// Economic History: A Supplement of the Economic Journal. 1929. Jan. Мальтус, большинство его предшественников и некоторые его последователи, такие как Сениор, по-видимому, включили контроль над рождаемостью в число «пороков» или «моральных зол» наряду с проституцией. Но создается впечатление, что все ведущие философы-радикалы рассматривали эту меру как верное решение проблемы. Так считал сам Бентам и, конечно, Френсис Плейс. Джеймс Милль мыслил в том же направлении, о чем свидетельствует его работа Elements (1821. Р. 34). Того же мнения придерживался и Гроут. В таких делах небезопасно полагаться на логику. Отношение к этим вопросам связано с сокровенными элементами нашего психофизического устройства, способными оказать влияния, о которых мы даже не подозреваем: индивидуальные идеологии возникают не только на основе определенного социального положения. Я тем не менее думаю, что в отношении теории Дж. С. Милля можно констатировать давление чисто экономического диагноза мальтузианского типа, по крайней мере в виде рационализации.↑
1-9. Следует отметить, что жизнестойкости этого учения способствовало поверхностное наблюдение; наиболее очевидной причиной нищеты и убожества отдельной пролетарской семьи был ее размер. Вывод о том, что все были бы богаче и счастливее, если бы ограничили количество детей в своих семьях, представляет собой ту же логическую ошибку, что и другой вывод: если каждый стремится достичь наилучшего положения, то все получат «максимум счастья», если их предоставить самим себе.↑
1-10. Впервые Кейнс высказался по данному вопросу в своей знаменитой работе «Экономические последствия мира»(1919). Сэр Уильям Беверидж представил свою точку зрения в обращении к секции F Британской ассоциации, опубликованном в Economic Journal (1923), и в статье Mr. Keynes' Evidence for Overpopulation в журнале Economica (1924). Кейнс ответил, и газеты сделали все возможное, чтобы запутать проблему. О послевоенных дискуссиях см.: Wolfe А. В. The Population Problem Since the World Wary/Journal of Political Economy. 1928, 1929 (три статьи).↑
1-11. Oppenheimer Franz. Das Bevolkerungsgesetz des T. R. Malthus. 1900.↑
1-12. Thompson. Inquiry into the Principles of the Distribution of Wealth. 1824.↑
1-13. Данный термин был предложен в статье профессора Вулфа в Энциклопедии общественных наук (Wolfe А. В. Population//Encyclopaedia of the Social Sciences), к которой я, пользуясь случаем, привлекаю внимание читателя.↑
1-14. Следует все же добавить несколько ссылок: работа Ж. Гарнье (Gamier J. Du Principe de population. 1857) — яркое доказательство победы Мальтуса во Франции; работа А. Месседалья (Messedaglia A. Delia teoria della popolatione... 1858) — талантливая критика исследовательской техники Мальтуса; работа Л. Брентано (Brentano L. Die Malthussche Lehre und Bevolkerungsbewegung der letzten Dezennien//Abhandlungen der historischen Klasse der Koniglich Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Vol. XXIV) интересна уже тем, что предвосхищает важное достижение, которое будет упомянуто ниже. Интересно сравнить эту работу с ранее написанной книгой Треверса Туисса (Twiss Trauers. On certain Tests of Thriving Population. 1845). К. Каутский, официальный глава марксистской ортодоксии, также внес свой вклад (Kautsky К. Der Einfluss der Volksvermehrung auf den Fortschritt der Gesellschaft. 1880). Наконец, я приведу более позднюю мальтузианскую работу: Vergilli F. Problema della popolazione (1924) и вновь работу Р. Гоннара (Gonnard R. Histoire des doctrines de la population. (1923). Особенно следует упомянуть обширное исследование Дж. Дж. Спенглера (Spengler J. J. French Population Theory since 1800//Journal of Political Economy. 1936. Oct.; Dec. — две статьи).↑
1-15. См. работу Момберта по вопросам народонаселения (Bevolkerungslehre) в сборнике М. Вебера (Weber M. Grundriss der Sozialokonomik. 1932) или другую его работу: Bevolkerungsentwicklung und Wirtschatsgestaltung (1932). К числу «предшественников» относились Брентано (см. сноску 14) и, с натяжкой, сэр Арчибальд Элисон (Alison Archibald. The Principles of Population. 1840). О Момберте см. ниже, часть IV, глава 6, § 1b.↑
1-16. Мы облегчим себе задачу, если сначала перечислим возможные значения термина «убывающая отдача». Данное выражение может означать следующее: 1) если мы будем добавлять равные приращения к величине одного из используемых факторов, оставив другие постоянными, то общий продукт, начиная с некоторой точки, будет возрастать убывающим темпом; мы назовем это «убывающей предельной производительностью»; 2) если мы будем добавлять равные приращения к величине одного из используемых факторов, то общий продукт, деленный на величину этого фактора, будет падать, начиная с определенной точки; назовем это «убывающей средней производительностью»; 3) если мы будем добавлять к земле равные «дозы» всех других факторов, то полученные в результате приросты продукции или 4) полученные в результате средние объемы продукции будут падать; эти два последних положения, которые мы называем «убывающей отдачей по Миллю», сводятся к первым двум.↑
1-17. См.: West. Essay. 1815. § 25; McCulloch. Principles. 1825. P. 277.↑
1-18. Необходимо подчеркнуть, что этот рост должен произойти в обозримом будущем, поскольку именно это придало данному предположению практическую важность. Рикардо и Мальтус имели в виду больше, чем то, что можно при любыхтемпах научно-технического прогресса определить объем производства, который не может быть достигнут вообще или может быть достигнут при таком резком снижении отдачи, при котором предельные издержки возросли бы при любом темпе совершенствования производства.↑
1-19. Разумеется, нет причин подвергать сомнению его претензию на независимое открытие фундаментальной идеи, и не вызывает никакого сомнения, что он был первым, кто увидел эту идею во всех ее аспектах, имеющих отношение к вопросам экономической теории. Следовательно, работа Уэста (West. Essay on the Application of Capital to Land. 1815), хотя и далеко не безошибочная, должна быть поставлена в один ряд с наиболее оригинальными и важными работами в данной области.↑
1-20. Однако на протяжении всего рассматриваемого периода, и даже позднее, почетное место занимала убывающая отдача, взятая именно в данном значении, так как только оно пришло на ум Стюарту и Ортесу. Поэтому многие авторы полагали, что они отрицали теорию ренты Уэста—Рикардо, указывая, что в экономике не обязательно должна существовать земля, настолько бедная, чтобы за нее вовсе не платили ренту, и утверждая, что если бы все земельные участки были одинакового качества, то рикардианской ренты не существовало бы. Даже Менгер пользовался этим аргументом. Текст Рикардо до некоторой степени оправдывает такие рассуждения, поскольку он неосторожно сделал различную степень плодородия земли условием возникновения ренты.
Несмотря на то что убывающая отдача в этом смысле не представляется очень проблематичной, она вызвала критику оппонентов. Следует отметить, хотя бы в качестве примера, основное возражение Кэри... [Сноска не окончена.]↑
1-21. Так, Сениор говорит, что «при том же уровне умений в сельскохозяйственном производстве дополнительный труд, приложенный к земле в данном районе, обычно дает менее чем пропорциональную отдачу, или, иными словами, хотя с каждым увеличением количества вложенного труда совокупная отдача возрастает [бесконечно?], рост отдачи не пропорционален увеличению количества используемого труда». Значение словесных формулировок количественных по сути положений всегда сомнительно, но я думаю, что обе части фразы подразумевали следующее: обозначим суммарную отдачу через у, а общий приложенный труд через х, тогда дополнительный труд Δх произведет дополнительный продукт Δу, причем (у + Δу)/(х + Δх) < у/х. Это выражение обозначает уменьшение средней отдачи. Такой знаменитый автор значительно более позднего периода, как Бем-Баверк, иногда по неосторожности (но не в своей собственной работе) явно путал среднюю отдачу с предельной, за что ему досталось от профессора Карла Менгера (сына экономиста Менгера). Этому была посвящена статья последнего, представляющая собой нагоняй от лице логика, весьма полезный для любого экономиста, намеренного серьезно и ответственно относиться к логичности своих высказываний. Статью полезно изучить (Menger. Bemerkungen zu den Ertragsgesetzen//Zeitschrift ftir Nationalokonomie. 1936. March; Aug.), хотя, как отметил сам профессор Менгер, иногда он проявлял строгость только ради иллюстрации, а не ради важности практического использования обоих понятий. Любопытно отметить, что, несмотря на упомянутый нами решающий вклад Эджуорта, эти вопросы не были полностью решены до появления данной статьи. Следовательно, для их выяснения понадобился период с 1815 по 1936 г., и, возможно, потребовалось бы еще больше времени, если бы по счастливой случайности проблема не заинтересовала выдающегося математика. Данный факт показывает, в какой степени оправданы жалобы некоторых экономистов на то, что в их области слишком много внимания уделяется теории.↑
1-22. Это было сделано Карлом Менгером-сыном {Menger. Bemerkungen zu den Ertragsgesetzen. P. 48 ff), анализировавшим аналогичные, хотя и не тождественные доказательства, предложенные Бёмом-Баверком и Викселем. Эти доказательства не достигают цели, поставленной их авторами, которые хотели доказать, что закон убывающей отдачи является «математически непреложной теоремой», но доказали, что такой теоремой является закон средней убывающей отдачи в смысле, указанном выше. Таким образом, эти доказательства значительно превосходят выдвигаемые ранее, из которых наиболее примитивное и наиболее правдоподобное на первый взгляд было основано на ложном мнении, что достаточно простого факта возделывания любой земли, кроме наилучшей, поскольку нерационально обращаться к худшей земле, если только отдача на дополнительные вложения в лучшую землю не убывает. Некоторые из этих аргументов также были проанализированы Менгером, который, кроме того, представил точное доказательство (р. 43) теоремы, изложенной в следующем предложении. За неимением места мы не можем вдаваться в подробности, но следует упомянуть, что доказательства Бёма-Баверка и Викселя требуют, чтобы удвоение одновременно и земли и «капитала» (или приложенного труда) приводило самое большее к удвоению продукта, т. е. требуют отсутствия «эффекта масштаба».↑
1-23. Эмпирические исследования призваны не только найти конкретные формы функций предельной отдачи, но и удостовериться в их основном свойстве. Множество подобных исследований суммировано Э. Г. Фелпсом Брауном в статье The Marginal Efficiency of a Productive Factor (Econometrica. 1936. Apr.). Конкретные формы функций были выведены из гипотез, основанных на физиологии растений (см.: Mitscherlich E. A. Das Gesetz des Minimums und das Gesetz des abnehmenden Bodenertrages//Landwirtschaftliche Jahrbucher. 1909).
В любом случае Виксель определенно ошибался, утверждая, что обоснованность «закона почвы» не требует «экспериментального» доказательства, поскольку даже в случае средней отдачи требуется проверить упомянутое в сноске 22 допущение однородности. Но он был прав в ответе на критику Ватерштрадта (две статьи, опубликованные в Thunen Archiv в 1906 и 1909 гг.), который критиковал «закон», используя ошибочные методы.↑
АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ ТРАЙНИН
ЗНАЧЕНИЕ ИССЛЕДОВАНИЙ ЙОСИФА АЛОИЗА ШУМПЕТЕРА ДЛЯ СОВРЕМЕННОГО ЭТАПА РАЗВИТИЯ ТЕОРИИ ИННОВАТИКИ
C О Д Е Р Ж А Н И Е
В в е д е н и е стр. 2
ГЛАВА 1: ИССЛЕДОВАНИЯ ИННОВАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ ШУМПЕТЕРОМстр5
1.1. РАЗВИТИЕ СОВРЕМЕННЫХ ИДЕЙ ИННОВАЦИЙ НА ОСНОВАНИИ РАБОТ ЩУМПЕТЕРА стр. 8
1.2. МЕТОДЫ АНАЛИЗА ШУМПЕТЕРА ЦИКЛОВ ИННОВАЦИЙ стр. 9
1.3. ЦИКЛЫ ИННОВАЦИЙ ПО ШУМПЕТЕРУ стр. 11
Выводы стр. 15
ГЛАВА 2. ЗНАЧЕНИЕ ИССЛЕДОВАНИЙ ШУМПЕТЕРА ДЛЯ СОВРЕМЕННОГО ЭТАПА РАЗВИТИЯ ИННОВАЦИЙ стр. 16
2.1. ШУМПЕТЕР КАК ОСНОВОПОЛОЖНИК ТЕОРИИ ИННОВАЦИИ стр. 16
2.2. СТРУКТУРА СОВРЕМЕННОГО ИННОВАЦИОННОГО ПРОЦЕССА НА ОСНОВАНИИ ТЕОРИИ ШУМПЕТЕРА стр. 18
В ы в о д ы стр. 20
ГЛАВА 3. СТАДИИ СОВРЕМЕННОГО ИНОВАЦИОННОГО ПРОЦЕССА стр. 21
3.1. МЕТОДЫ ПЛАНИРОВАНИЯ И КОНТРОЛЯ ИННОВАЦИОННОГО ПРОЦЕССА НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ стр. 22
3.2. КЛАССИФИКАЦИЯ СТАДИЙ СОВРЕМЕННОГО ИННОВАЦИОННОГО ПРОЦЕССА стр. 24
В ы в о д ы стр. 27
Использованная литература стр. 28
В В Е Д Е Н И Е
Процессы инновации имеют большое принципиальное значение для развития расширенного производства, повышения его эффективности и повышения благосостояния общества.
Инновация означает нововведение, изменение. Любая инновация – это результат принятия решения или целой серии решений. Некоторые изменения навязываются извне, инициаторами других являемся мы сами.
Изменение курса доллара или экономической обстановки в целом диктуется экономическими структурами, которые в принципе и контролируют экономику страны. В ответ предприятие вынуждено предпринимать равнозначные действия, чтобы сократить убытки.
Большое влияние инноваций на хозяйственную деятельность, на производство, поставщиков и потребителей вызывает необходимость управления изменениями. Это и есть инновационный менеджмент.
Термин «инновация» происходит от латинского слова «innovato», что означает обновление или улучшение. В самом общем плане этот термин можно понимать как особую культурную ценность (материальную или нематериальную), которая в данное время и в данном месте воспринимается людьми как новая потребительская стоимость. Только в начале ХХ века стали изучаться закономерности технических нововведений.
Принято считать, что понятие "нововведение" является русским вариантом английского слова innovation. Буквальный перевод с английского означает "введение новаций" или в нашем понимании этого слова "введение новшеств".
Под новшеством понимается новый порядок, новый обычай, новый метод, изобретение, новое явление. Русское словосочетание "нововведение" в буквальном смысле "введение нового" означает процесс использования новшества.
В мировой экономической литературе "инновация" интерпретируется как превращение потенциального научно-технического прогресса (НТП) в реальный экономический результат, воплощающийся в новых продуктах и технологиях.
В литературе насчитывается множество определений понятия «инновация». Будем понимать под инновацией любое нововведение или изменение. Естественно, следует разделять научно-технические и управленческие инновации.
Первые основаны на новых научных и технических решениях, а вторые - на новых организационных решениях.
Наиболее авторитетным в области теории и практики экономических инноваций считается учёный-политик Иосиф Шумпетер, определивший ещё в 1911 году пять типичных изменений, с которыми имеет дело руководитель производства:
Й. Шумпетер считает, что «производить - значит комбинировать имеющиеся в нашей сфере вещи и силы. Производить нечто иное или иначе — значит создавать другие комбинации из этих вещей и сил». (Шумпетер Й.Теория экономического развития - М: Прогресс, - 1982. С. 158, 159)
В анализируемой работе Й. Шумпетера раскрывается содержание инноваций:
1. «Изготовление нового, т.е. еще неизвестного потребителям блага или создание нового качества того или иного блага.
2. Внедрение нового, т.е. данной отрасли промышленности еще практически неизвестного, метода (способа) производства, в основе которого не обязательно лежит новое научное открытие и который может заключаться также в новом способе коммерческого использования соответствующего товара.
3. Освоение нового рынка сбыта, т.е. такого рынка, на котором до сих пор данная отрасль промышленности этой страны еще не была представлена, независимо от того, существовал этот рынок прежде или нет.
4. Получение нового источника сырья или полуфабрикатов, равным образом независимо от того, существовал этот источник прежде, или просто не принимался во внимание, или считался недоступным, или его еще только предстояло создать.
5. Проведение соответствующей реорганизации, например обеспечение монопольного положения (посредством создания треста) или подрыв монопольного положения другого предприятия».
Позднее, в 1930-е годы, он рассматривал инновацию «как изменение с целью внедрения и использования новых видов потребительских товаров, новых производственных и транспортных средств, рынков и форм организации в промышленности».
В конце ХХ в. инновация имеет определение «как конечный результат инновационной деятельности, получивший воплощение в виде нового или усовершенствованного продукта, внедренного на рынке, нового или усовершенствованного технологического процесса, используемого в практической деятельности, либо в новом подходе к социальным услугам».
Здесь же следует выделить и такое направление теоретических исследований в области современных инноваций, как идея макрогенераций, которая в теоретическом аспекте была предсказана и в значительной мере разработана также именно Шумпетером.
В теории экономического развития он воспринимал экономику как специфическую систему комбинаций, где каждая из них есть исключительно индивидуальный способ соединения производительных сил, с помощью которого и создается некий единичный продукт.
Множество единичных комбинаций Й. Шумпетер разделил на два подмножества: старых и новых комбинаций.
Важной особенностью становления каждой новой комбинации является то, что новая комбинация должна забрать необходимые ей средства производства из той или иной старой комбинации. Это определение выведено из рассуждений Й. Шумпетера. (См.: Шумпетер Й. Теория экономического развития, с. 72.73).
При этом осуществление новых комбинаций он связал с наряду перечисленными выше пунктами и с проведением соответствующей реорганизации производства, например, путем обеспечения монопольного положения (посредством создания треста) или подрыва монопольного положения другого предприятия.
Сущность инновационной теории Й. Шумпетера состоит в том, что экономическое развитие происходит за счет не только увеличения национальных запасов, средств производства, но и собственного перераспределения средств производства, принадлежащих старым комбинациям, в пользу новых.
Отметим, что, по мнению Й. Шумпетера, новые комбинации появляются дискретно, через некоторые различные по продолжительности промежутки времени и при этом, как правило, в большом числе.
Именно массовым появлением новых комбинаций объясняются основные черты периода подъема, его инновационный результирующий вектор.
Й. Шумпетер не идентифицировал всю систему комбинаций, одновременно существующих в экономике, с производством ВНП. Однако, связав новые комбинации с периодами подъема, которые выражаются через динамику ВНП, он вплотную приблизился к такого рода идентификации.
Поэтому главный вывод, который мы считаем возможным сделать на основе процитированных фрагментов теории Й. Шумпетера, состоит в том, что периодически пов- торяющееся массовое появление новых комбинаций не только обусловливает фазу очередного экономического подъема в стране, но и одновременно составляет сущность новой макрогенерации.
Другими словами, новая макрогенерация - это кластер новых комбинаций, обеспечивающий фазу очередного экономического подъема и выражающийся прежде всего в годовом приросте ВНП.
Аналогичным образом старые макрогенерации представляют собой кластеры соответствующих старых комбинаций, возникших в рамках прошлых фаз экономического подъема.
По мере того, как единичные старые комбинации отдают свои средства производства новым комбинациям, они постепенно отмирают, вытесняются из макро-экономического пространства новыми макрогенерациями.
Пока старые макрогенерации сохраняют свою жизнеспособность, они продол- жают производить часть ВНП. Они не имеет отношения к годовому приросту ВНП (последний, как отмечалось, создается только новой макрогенерацией). Однако годовой ВНП любой страны состоит не только из прироста. Огромную роль в его формировании играет переходящее с прошлых лет существующее производство. Именно его осуществляют старые макрогенерации.
Строго говоря, новые макрогенерации обеспечивают не прирост ВНП, а своего рода его ввод (по аналогии с вводом основного капитала).
В свою очередь, старые макрогенерации образуют не просто переходящее с прошлых лет производство ВНП, а убывающее затухающее производство, поскольку часть продукта старых макрогенераций ежегодно выбывает.
Значение исследований Шумпетера в развитии инноваций на современном этапе мировой экономики более чем велико. Его теоретические и практические исследования являются вполне достойным материалом и базисом для совершенствования системы инноваций на современном этапе.
Основоположником теории инновации следует считать Йосифа Алоиза Шумпетера (на снимке слева), который полагал, что толчок развитию дают нововведения (инновации).
Под этим термином понимаются все причины изменений в круговом потоке промышленного производства. В широком общественном процессе внедрения нововведений принимает участие большое число людей, в результате чего изменяются решающие факторы экономики.
Процесс внедрения нововведений не протекает равномерно, он характеризуется скачками и рывками. Как только один передовой предприниматель преодолевает технологические и финансовые затруднения и открывает новые пути получения прибыли, другие поспешно следуют за ним. К концу такого периода процветания вся экономика приходит в расстройство и получение прибыли в дальнейшем становится сомнительным.
Как утверждают профессора Комков Николай Иванович (доктор экономических наук), Куличков Евгений Николаевич (доктор экономических наук) и Шатраков Юрий Григорьевич (доктор технических наук), «в передовых странах разработка и внедрение технологических инноваций — решающий фактор социального и экономического развития, залог экономической безопасности. Так, в США прирост душевого национального дохода за счет этого фактора составляет до 90%». (http://www.invur.ru/index.php?page=inno&cat=analit&doc=tech_inno)
Именно поэтому тема данной работы «Значение исследований Й. Шумпетера для современного этапа развития теории инноватики» является необходимой с точки зрения актуальности как для анализа, так и последующей разработкой моделей (в нашем случае рекомендаций) в преодолении кризиса производства и перепроизводства, нахождении таких решений, которые позволять не просто сохранять равновесие экономики, но и увеличивать её рост, особенно в части национального дохода на душу населения.
Цель данной работы – это обоснование значений исследований Шумпетера для современного развития теории инноватики.
Задачи, которые должна решить эта работа, состоят в следующем:
1. изложить сущность исследований инновационных процессов Шумпетером;
2. обосновать: Шумпетер – основоположник теории инновации;
3. дать описание циклов инноваций по Шумпетеру;
4. показать его методы анализа именно циклов инноваций;
5. показать структуру современного инновационного процесса на основании теории Шумпетера;
6. показать функционирование современного процесса инноваций именно на основании теории Шумпетера.
Напомним, что инновация означает нововведение, изменение. Любая инновация – это результат принятия решения или целой серии решений. Некоторые изменения навязываются извне, инициаторами других являемся мы сами.
Изменение экономической обстановки в стране в целом диктуется финансово-промышленным капиталом, который в принципе и контролируют экономику государства.
В ответ предприятие вынуждено предпринимать ответные меры, чтобы сократить убытки.
Большое влияние инноваций на хозяйственную деятельность, на производство, поставщиков и потребителей вызывает необходимость управления изменениями. Это и есть инновационный менеджмент.
Термин «инновация» происходит от латинского слова «innovato», что означает обновление или улучшение. В самом общем плане этот термин можно понимать как особую культурную ценность (материальную или нематериальную), которая в данное время и в данном месте воспринимается людьми как новая. Только в начале ХХ века стали изучаться закономерности технических нововведений.
Принято считать, что понятие "нововведение" является русским вариантом английского слова innovation. Буквальный перевод с английского означает "введение новаций" или в нашем понимании этого слова "введение новшеств". Под новшеством понимается новый порядок, новый обычай, новый метод, изобретение, новое явление. Русское словосочетание "нововведение" в буквальном смысле "введение нового" означает процесс использования новшества.
В мировой экономической литературе "инновация" интерпретируется как превращение потенциального научно-технического прогресса (НТП) в реальный экономический результат, воплощающийся в новых продуктах и технологиях.
В литературе насчитывается множество определений понятия «инновация». Будем понимать под инновацией любое нововведение или изменение. Естественно выделять научно-технические и управленческие инновации. Первые основаны на новых научных и технических решениях, а вторые - на новых организационных решениях.
Иосиф Шумпетер выделил ещё в 1911 г.выделил пять типичных изменений, с которыми имеет дело менеджер: 1) использование новой техники, новых технологических процессов или нового рыночного обеспечения производства (в процессе купли — продажи);
2) внедрение продукции с новыми свойствами;
3) использование нового сырья;
4) изменения в организации производства и его материально-технического обеспечения;
5) появление новых рынков сбыта.
Позднее, в 1930-е годы, он рассматривал инновацию как изменение с целью внедрения и использования новых видов потребительских товаров, новых производственных и транспортных средств, рынков и форм организации в промышленности.
В конце ХХ в. инновация стала определяется как конечный результат инновационной деятельности, получивший воплощение в виде нового или усовершенствованного продукта, внедренного на рынке, нового или усовершенствованного технологического процесса, используемого в практической деятельности, либо в новом подходе к социальным услугам.
В теории экономического развития Щумпетер воспринимал экономику как специфическую систему комбинаций, где каждая из них есть исключительно индивидуальный способ соединения производительных сил, с помощью которого и создается некий единичный продукт.
Множество единичных комбинаций Й. Шумпетер разделил на два подмножества: старых и новых комбинаций. Важной особенностью становления каждой новой комбинации является то, что новая комбинация должна забрать необходимые ей средства производства из той или иной старой комбинации. Это определение выведено из рассуждений Й. Шумпетера. (См.: Шумпетер Й. Теория экономического развития, с. 72.73).
Сущность инновационной теории Й. Шумпетера состоит в том, что экономическое развитие происходит за счет не только увеличения национальных запасов, средств производства, но и собственного перераспределения средств производства, принадлежащих старым комбинациям, в пользу новых.
Отметим, что, по мнению Й. Шумпетера, новые комбинации появляются дискретно, через некоторые различные по продолжительности промежутки времени и при этом, как правило, в большом числе.
Именно массовым появлением новых комбинаций объясняются основные черты периода подъема, его инновационный результирующий вектор.
Й. Шумпетер не идентифицировал всю систему комбинаций, одновременно существующих в экономике, с производством ВНП. Однако, связав новые комбинации с периодами подъема, которые выражаются через динамику ВНП, он вплотную приблизился к такого рода идентификации.
Поэтому главный вывод, который мы считаем возможным сделать на основе процитированных фрагментов теории Й. Шумпетера, состоит в том, что периодически пов- торяющееся массовое появление новых комбинаций не только обусловливает фазу очередного экономического подъема в стране, но и одновременно составляет сущность новой макрогенерации. Другими словами, новая макрогенерация - это кластер новых комбинаций, обеспечивающий фазу очередного экономического подъема и выражающийся прежде всего в годовом приросте ВНП.
Аналогичным образом старые макрогенерации представляют собой кластеры соответствующих старых комбинаций, возникших в рамках прошлых фаз экономического подъема.
По мере того как единичные старые комбинации отдают свои средства производства новым комбинациям, они постепенно отмирают, вытесняются из макро- экономического пространства новыми макрогенерациями.
Пока старые макрогенерации сохраняют свою жизнеспособность, они продол- жают производить часть ВНП. Они не имеет отношения к годовому приросту ВНП (последний, как отмечалось, создается только новой макрогенерацией). Однако годовой ВНП любой страны состоит не только из прироста. Огромную роль в его формировании играет переходящее с прошлых лет производство. Именно его осуществляют старые макрогенерации.
Строго говоря, новые макрогенерации обеспечивают не прирост ВНП, а своего рода его ввод (по аналогии с вводом основного капитала).
В свою очередь, старые макрогенерации образуют не просто переходящее с прошлых лет производство ВНП, а убывающее переходящее производство, поскольку часть продукта старых макрогенераций ежегодно выбывает.
Шумпетер считал математику важным инструментом в экономической науке, но полагал, что она никогда не заменит интуитивного понимания принципов устройства и развития хозяйства.
В 1950 г. он признал, что математические модели в изучении производственных циклов не были столь плодотворны, как он надеялся, и что из теоретического, статистического и исторического методов наиболее важным является последний. Однако именно его рассуждения о математических методах в экономике и послужили созданию многих моделей оптимизации.
Значение исследований Шумпетера в развитии инноваций на современном этапе мировой экономики более чем велико. Его теоретические и практические исследования являются вполне достойным материалом и базисом для совершенствования системы инноваций на современном этапе.
Именно на подтверждение данного положения и направлена настоящая работа.
ГЛАВА 1: ИССЛЕДОВАНИЯ ИННОВАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ ШУМПЕТЕРОМ
Шумпетер считает, что реальное планирование может осуществляться только в случае, когда бюджет государства в состоянии предотвратить влияние циклов стагнации мировой экономики, хотя, на наш взгляд, замкнутая система воспроизводства при обоснованном кадастре как полезных ископаемых, так и территорий для их переработке на перспективу не менее чем 20 лет, дают основание для составления оптимизационного плана и инновационных циклов в развитии народного хозяйства, так и тем более расчёта новых точек эволюции научно-технического прогресса в промышленности.
Система функционирования экономики, разработанная Шумпетером, с учётом происхождения, жизнеспособности и выхолащивания процесса воспроизводства при частной собственности, вылилась в теорию о производственном цикле, порядке функционирования денег, процентах и ценообразовании.
Первоначальная модель Шумпетера имела отношение к поведению обособленных экономических единиц в окружающей обстановке, на которую каждая из них практически не оказывает влияния. Эту модель, в основном традиционную, Шумпетер пытался заново сформулировать в условиях одновременности и взаимозависимости. В структуре модели неизменно присутствует понятие предельной
полезности. Хотим отметить следующий, на наш взгляд, важный факт: Шумпетер считал математику важным инструментом в экономической науке, но полагал, что она никогда не заменит интуитивного понимания принципов устройства и развития хозяйства.
В 1950 г. он признал, что математические модели в изучении производственных циклов не были столь плодотворны, как он надеялся, и что из теоретического, статистического и исторического методов наиболее важным является последний.
Одной из наиболее известных теоретических концепций, с которыми связано имя Шумпетеру, является концепция динамического равновесия хозяйства и роли так называемого «Новатора» в этом равновесии.
Коренная проблема всякой экономической системы, по мнению Шумпетера, заключается в достижении и поддержании равновесия.
В стандартной неоклассической теории изучается достижения стабильного равновесия, при котором экономическая деятельность просто повторяется, а теория описывает и изучает этот кругооборот ресурсов.
В рамках этой модели все фирмы находятся в состоянии устойчивого равновесия, доходы равны затратам, прибыль и процент равны нулю, цены образуются на основе средней стоимости, экономические ресурсы полностью используются. Но в этой модели никак не учитывается коренное свойство реальной экономической системы, а точнее реального поведения предпринимателей - не приближаться бесконечно к оптимуму в рамках существующей производственной функции, а радикализировать эту производственную функцию, чтобы получить принципиальные конкурентные преимущества на рынке.
Для описания такого поведения Шумпетер ввел в теорию концепцию так называемого Новатора, который всегда стремится получить большую прибыль, чем могут дать обычные способы.
Именно деятельность Новаторов является причиной колебаний экономической активности. Для достижения своей цели Новатору необходимы дополнительные кредиты, и возможность действовать обеспечивает Новатору банкир.
Одолжив необходимые деньги, Новатор выходит на рынок, чтобы купить новые факторы производства по более высокой цене, чем та, которую может предложить менее активный предприниматель.
Поток средств производства возрастает, а поток предметов потребления уменьшается. Первый из таких Новаторов прокладывает дорогу остальным, однако вскоре возможности для инвестирования иссякают. Ссуды становятся более дорогими, конкуренция новых и старых фирм возрастает, рынок уже затоварен старыми и новыми продуктами. Более слабые фирмы не выдерживают конкуренции, не могут вернуть кредиты и это вызывает временный спад. Но в итоге устанавливается новый равновесный кругооборот ресурсов. При этом экономика не возвращается к прежнему состоянию равновесия. Производство находится на новом уровне, изменяется состав продуктов, производимых обществом.
В своем варианте циклических изменений Шумпетер описал хорошо известные фазы процветания, спада, депрессии и оживления, однако в отличие от многих предшествующих исследователей деловых циклов, он отказался давать унифицированные характеристики различным циклам в истории капитализма.
Он считал, что каждый из них был уникальным явлением со своими специфическими чертами, и оснований для вывода новых толчков производства.
Как мы отмечали выше, Шумпетер полагал, что толчок развитию дают нововведения. Под этим термином понимаются все причины изменений в круговом потоке. В широком общественном процессе внедрения нововведений принимает участие большое число людей, в результате чего изменяются решающие факторы экономики. Процесс внедрения нововведений не протекает равномерно, он характеризуется скачками и рывками.
Как только один передовой предприниматель преодолевает технологические и финансовые затруднения и открывает новые пути получения прибыли, другие поспешно следуют за ним. К концу такого периода процветания вся экономика приходит в расстройство и получение прибыли в дальнейшем становится сомнительным.
Однако если до настоящего времени процесс воспроизводства на основе частной собственности функционировал успешно, то в будущем, утверждал Шумпетер, это уже невозможно. Причины гибели этого расширенного воспроизводства при частной собственности кроются не в экономике, а в системе его организации. «Сегодня»,- говорил Шумпетер,- «в результате технического прогресса функции предпринимателя по внедрению новшеств значительно сузились и сводятся к простой рутине».
Эти изменения приводят к вытеснению мелких предпринимателей; частная собственность и свобода заключения контрактов становятся архаичными правовыми категориями. Миллионы держателей акций, не участвующих в процессе производства, заменяют активных его участников. Экономическая система, в конце концов, оказывается недееспособной как экономически, так и юридически, так как финансовые средства для её поддержки оказываются полностью исчерпанными.
1.1. РАЗВИТИЕ СОВРЕМЕННЫХ ИДЕЙ ИННОВАЦИЙ НА ОСНОВЕ РАБОТ ШУМПЕТЕРА
В работах современных исследователей развиваются идеи Й. Шумпетера, конкретизация их имеет не только научное, но и практическое значение.
При этом следует отметить, что существующая официальная статистика существенно суживает имеющееся поле инновационных процессов, происходящих в российской экономике (включая приватизацию, акционирование), относя к ним преимущественно технико-технологические инновации. Суженная трактовка преобладает и в специальной литературе.
Русский экономист Кондратьев создал теорию “больших циклов конъюнктуры” длиной 48-60 (в среднем – 54-55) лет [2]. Таким образом, этот выдающийся российский ученый открыл названные его именем социально-экономические циклы, которые в дальнейшем приобрели название “кондратьевских длинных волн” или “К-волн”, в основе начала образования каждой из которых находился сформированный еще в кризисный период предшествующей волны кластер взаимодополняющих базовых инноваций. Последнее положение он определил как первую эмпирическую правильность его теории “К-волн”.
Выдающийся австро-американский ученый Йозеф Алоиз Шумпетер, работая на территории Украины, в Черновцах, принадлежавших тогда Австро-Венгерской империи, в начале 10-х годов ХХ века создал “инновационную теорию предпринимательства”, на основе которой уже в 30-е годы развил “кондратьевскую циклическую парадигму” в направления инновационной концепции “длинных волн”, изложенную в фундаментальном двухтомнике “Деловые циклы” [3], который вышел в свет в 1939 г. – то есть накануне второй мировой войны.
(Напомним ещё раз, что Кондратьевым была создана теория “больших циклов конъюнктуры” длиной 48-60 (в среднем – 54-55) лет [2], где этот выдающийся российский ученый открыл названные его именем социально-экономические циклы, которые в дальнейшем приобрели название “кондратьевских длинных волн” или “К-волн”, в основе начала образования каждой из которых находился сформированный еще в кризисный период предшествующей волны кластер взаимодополняющих базовых инноваций. Последнее положение он определил как первую эмпирическую правильность его теории “К-волн”).
Й.Шумпетер разработал не столько теорию волн, сколько успешный метод для понимания циклов вообще.
1.2. МЕТОДЫ АНАЛИЗА ШУМПЕТЕРА ЦИКЛОВ ИННОВАЦИЙ
Метод Шумпетера по сути не является междисциплинарным, поскольку в своих работах он старался ограничить рамки анализа к “экономической жизни”, жизни в которой “торжествуют частная собственность, разделение труда и свободная конкуренция” [4, 59-60].
Это все верно кроме осознанного им факта, что “социальный процесс на самом деле есть одним нераздельным целым”. Автор различал “факторы изменения”, которые являются эндогенными для капитализма, и те, которые являются экзогенными [6, 11-12]. Войны, революции, социальные волнения, правительственная политика, землетрясения и выращивание сельскохозяйственных культур считаются экзогенными. Для понимания эндогенных факторов необходимо постичь его представление относительно “Теории экономического развития” – так он назвал свою выдающуюся работу, которая увидела свет в 1912 г.
Он писал следующее: “Под развитием будем понимать только такие изменения в экономической жизни, которые не влияют на него извне, а происходят от его собственной инициативы, то есть изнутри” [4, 154]. Развитие - это процесс прерывчатых изменений и неуравновешенности, вызванных инновациями: “внедрение новых комбинаций” [4, 159].
Инновация играет центральную роль в теории Шумпетера. Он охарактеризовал ее, “как установление новой производственной функции. Это может быть производство нового товара, внедрение новых форм организации, таких как, например, слияние, открытие нового рынка и т. п.” [3, 62].
Инновация отличается от изобретения, которое является, так сказать, сырым материалом для инновации. “Лица, которые вводят новые производственные функции, которые отличаются от воспроизводимых старых производственных функций и изменяют пропорции и количество факторов производства в границах последних, называются предпринимателями” [3, 77].
Инновации требуют значительно больших усилий, чем обычное ведение бизнеса потому, что предусматривают внедрение неиспытанного. Но если новый способ производства становится известным другим предпринимателям, им становится легче “(1) делать именно то же, (2) улучшать и (3) делать подобные вещи в подобных направлениях”. Последние два вида Шумпетер назвал “индуцированными инновациями”, а первую, наверное, совсем нельзя назвать инновацией.
Это объясняет тот факт, что инновации распределены во времени неравномерно и появляются пучками или кластерами, вдобавок, “в конкретное время распределенные в экономической системе не случайно, а имеют тенденцию концентрироваться в определенных секторах и секторах, связанных с ними”.
Шумпетер предположил, что инновации внедряются новыми людьми и новыми фирмами. “Инновация дает возможность новой фирме получать прибыли лишь некоторое время, в конце концов она выбывает из конкуренции и приходит в упадок” [3, 69]. Но есть и исключения - случаи гигантских компаний, которые являются каркасом для сменного персонала, который в свою очередь последовательно проводит инновации.
Такое явление Шумпетер назвал трестовым капитализмом, чтобы отличить его от конкурентного капитализма. “Инновации обычно требуют создания нового оборудования (или модернизации старого) и требуют времени и расходов” [3, 68].
Деньги берутся благодаря созданию кредита или имеют источник бюджетных субвенций. Сбережения появляются главным образом вследствие прибылей, которые в свою очередь преимущественно происходят от инноваций. Поэтому по логике, сбережения в конце концов также образуются с кредита.
Сбережения определены, как “выделение домохозяйством части текущих прибылей для приобретения права на доход или для возврата долга” [3, 49]. Для фирмы это называется накоплением. Сбережение и накопление отличаются от удержания, от потребления и создания запасов; сбережения в понимании Шумпетера никогда не могут быть причиной кризиса. “Принятие решения о купле права на доход назовем инвестициями” [3, 51] – говорит Шумпетер. Для домохозяйств это означает куплю акций, облигаций, земли и недвижимости. Для фирм сюда входят также “затраты на все виды производственных товаров после замены”, которые называются “реальными инвестициями”. Поэтому сбережения и инвестиции - разные события.
Шумпетер применил равновесную концепцию в понимании одного из основателей теории маржинализма – выдающегося французского экономиста-математика Леона Вальраса, если “каждая фирма, промышленность и домохозяйство не имеют ни единых стимулов делать что-то свыше того, что они уже делают” [3, 20] Важность системы Вальраса состоит в тенденции экономики к равновесию, что и наблюдается в реальной жизни.
Предприниматели, проводя инновационную деятельность во время повышательной волны и передвигая экономику выше равновесия, обеспечивают базу для технологической ренты и, как следствие, благосостояние. Но технологические ренты уменьшаются по мере того, как предшествующие инновации становятся установившейся практикой в экономической жизни. Поэтому появляется понижательная волна.
До сих пор модель обсуждалась так, будто существует только одно волнообразное движение. Шумпетер утверждал, что «мы должны ожидать бесконечное количество циклов». Однако для аналитического удобства в своем историческом очерке он основал трициклическую схему: цикл Китчина (3-4 года), Жюгляра (7-11 лет), Кондратьева (48-60 лет).
1.3. ЦИКЛЫ ИННОВАЦИЙ ПО ШУМПЕТЕРУ
Шумпетер принимает без доказательств, что “каждый цикл Кондратьева должен содержать целое число циклов Жюгляра, который содержит целое число циклов Китчина” [3, 147]. И в этой априорной схеме он предугадал фракталы Бенуа Мандельброта, открытые через 30 лет.
Все циклы генерируются инновациями, хотя Шумпетер выразил сомнение относительно цикла Китчина, который “может быть волнами адаптации и включать 2 или 4 фазы, из которых депрессия и стабилизация не являются обязательными частями схемы” [3, 148].
Поскольку вышеупомянутые циклы интерферируют между собою, невозможно сказать наверное, каким будет окончательный результат, кроме предположения, что если все три находятся в одной фазе, в частности, в депрессии, развитие событий будет сопровождаться с необыкновенной интенсивностью.
Не более, как для иллюстрации Шумпетер предложил диаграмму, которая показывает три синусоиды и результат их сложения. Хронологически Шумпетер обнаружил три трехлетних цикла Китчина в каждом девятилетнем цикле Жюгляра и шесть циклов Жюгляра в каждом пятидесятичетырехлетнем цикле Кондратьева.
Из данной теории вытекает, что выпуск товаров потребления наибольше увеличивается во время рецессии и стабилизации. “Будем … считать, что факты будут согласовываться с изложенными выше ожиданиями лучше всего в цикле Кондратьева, меньше в случае цикла Жюгляра и меньше всего в цикле Китчина”.
Выпуск средств производства должен увеличиваться в фазах стабилизации и подъема и уменьшаться, или медленно увеличиваться в фазах рецессии и депрессии. Итак, “совокупный объем производства будет увеличиваться во всех фазах цикла за исключением “глубокой” депрессии, <...> исключением, которое едва ли когда-то распространяется на всю депрессивную фазу, поскольку обуславливается паникой и ошибочными спиралями, которые, как правило, длятся не больше года” [3, 436]
В принципе, уровень цен должен подниматься в фазу подъема и падать в фазе депрессии больше, чем он поднялся в фазе рецессии. Продолжительное падение цен в период депрессии имеет тенденцию корректироваться во время стабилизации, но поскольку объем производства продолжает увеличиваться в период стабилизации, коррекция не является завершенной. “Относительно ожиданий циклического поведения ставки процента, то … ставка процента будет расти с опозданием в период подъема и так же падать с опозданием в период рецессии, ... следующее падение обычно имеет место в фазе депрессии как следствие ограничения интенсивности коммерческой деятельности. Но, как и во всех других случаях, мы должны помнить, что процессы депрессии неустоявшиеся, даже если не принимать во внимание паники относительно ставки процента, которые характерны для депрессии” [3, 437]. Так, неуверенность в поведении ставки процента продолжается в период стабилизации, которая должна возвратить ставку процента к значению, близкому к равновесному.
“Конечно, логичным будет предположение об увеличении занятости меньшими темпами в фазе благосостояния, уменьшение с большими темпами в фазе рецессии, что темпы снижения будут максимальными, если система входит в депрессию, и занятость будет продолжать уменьшаться темпами, которые постепенно уменьшаются по мере движения к точке, в которой начинается стабилизация, после чего она будет увеличиваться сначала медленно, а потом все уверенней, по мере того, как процесс стабилизации набирает темпы, пока не достигнуто равновесие.
При циклическом движении, построенном согласно нашей модели, при условии, что это движение ограничено одной страной и экономический процесс в других есть стационарным или лишь возрастающим, экспорт будет увеличиваться, а импорт уменьшаться в положительной фазе. В отрицательной фазе все будет наоборот. Но мы не можем быть уверены, что обнаружим это”.
Из-за того, что на фондовом рынке значительно свободнее атмосфера, чем на любом другому рынке, “естественно предположить, что в общем будет оживление на фондовой бирже, а из-за отсутствия внешних неблагоприятных факторов настанет раньше и скорее будет набирать ход соответствующее оживление в деловой активности, то есть происходить уже на последней стадии стабилизации, когда дела начинают улучшаться день за днем и раскрываются новые возможности” [3, 437].
Так же цены на акции упадут к тому моменту, когда изменятся другие индикаторы, то есть, если на последней стадии подъема появляются ограничения и трудности, становится понятно, что возможные достижения исчерпали себя.
Денежные ставки заработной платы возрастают с опозданием в период подъема и падают с отставанием при понижательной волне. И снижение ставки заработной платы не является обязательным явлением как в рецессии, так и в период депрессии.
Реальные ставки возрастают больше в рецессии, депрессии и стабилизации, чем в период подъема, в особенности для волн Кондратьева. Во время фазы подъема, расходы производства все большее давят на прибыли, а фаза рецессии приносит уже настоящие проблемы для многих фирм. Все эти ожидания взаимодействуют с внешними факторами.
Каждая ошибка в ожиданиях не дискредитирует изложенную теорию, поскольку в таком случае можно найти внешние (экзогенные) факторы, которые объясняют отклонения.
В то время, как Кейнс направлял свое внимание больше на краткосрочные события, Шумпетера интересовало долгосрочное развитие капиталистической экономики. Оглядываясь назад в историю, кажется, что подходы обоих только бы выиграли, если бы приняли взгляды и идеи своего соперника. Оба, родившись в одном и том же 1883 году, имели много возможностей встретиться друг с другом и сотрудничать. Несмотря на то, каким бы было полезным сотрудничество этих двух гигантов, в действительности контакты были нечастыми и довольно холодными [8,95].
В отличие от Кейнса, Шумпетер никогда не уделял внимание проблемам государственной политики, хотя и был министром финансов Австрии. По его мнению, такая деятельность для ученых-экономистов есть второстепенной и отличается от чисто “научной работы”, более того, может навредить в проведении государственной политики.
В то время, когда Кейнс подчеркивал важность монетарной и фискальной политик для поддержания совокупного спроса, “Шумпетер сфокусировал внимание на ведущих промышленных секторах: текстильная промышленность в 18 веке, железные дороги в 19 веке и электроэнергетика в начале 20 века” [9, 381].
Во время “Великой депрессии” распространилась дискуссия относительно причин стагнации (бега на месте) экономики, в особенности после резкого спада в 1937 году, когда стало понятно, что полное возрождение из депрессии не придет автоматически. Шумпетер, с одной стороны, утверждал, что спад экономики перед полнейшим возрождением был результатом Нового Курса, хотя следствием не так его сути, как антиделовой философии тех, кто руководил им.
Саму “Великую депрессию” он объяснял синхронизацией в период 1929-1933 гг. нижней фазы цикла Кондратьева с нижними фазами циклов Жюгляра и Китчина.
“Стагнационизм”, который Шумпетер обнаружил у Джона Стюарта Милля и других, достиг наивысшего предела в карьере Кейнса, чье ощущение Англии в кризисе сформировало его “видение”, как экономиста. Это, утверждал Шумпетер, имело решающее значение для дальнейшего развития экономической мысли, поскольку Кейнс обладал наибольшим влиянием на следующее поколение теоретиков.
Признавая, что Кейнс есть наиболее выдающимся английским экономистом после Рикардо, Шумпетер подверг его критике за то, что он разделял склонность Рикардо к использованию теории прямо на практике [6, 160-161].
Й.Шумпетер утверждал, что Дж.Кейнс неправильно истолковал природу капиталистической промышленности. Он предположил, что не только методы промышленного производства не изменяются, а также и то, что количество оборудования остается постоянным. Это ограничивает его анализ в очень коротком периоде времени (3-10 месяцев). Более того, поскольку технологические изменения служат основой кейнсианского процесса и источником многих его проблем, данное предположение исключает выпуклые характеристики капиталистических реалий.
Сосредоточенность Кейнса на высокой “склонности к потреблению” как средстве для преодоления “Великой депрессии” перевернуло классическое представление, что сбережения есть положительной силой. В кейнсианской системе, сбережения действительно могут быть недостатком, который является не причиной формирования капитала, а причиной безработицы и разрушения капитала. Шумпетер утверждал, что достижения Кейнса были характерны для определенного времени и места, а его теория совсем не была “общей”. Таким образом, он заканчивает свою большую работу взвешенной, но критической оценкой Кейнса [5].
Противопоставляя Шумпетера и Кейнса, видим проблемы и противоречия разных стилей экономического анализа. Также видим, как полезность анализа зависит от времени и обстоятельств.
И когда “Великая депрессия” закончилась, эта политика, которую американские кейнсианисты отстаивали больше, чем сам Кейнс, имела тенденцию отбивать охоту от сбережений и находить оправдания огромным фискальным дефицитам. Она выдвигала обобщенную государственную деятельность на агрегированном уровне, не обращая внимание на отдельные секторы промышленности [9, 383]. Таким образом, в первые послевоенные десятилетия проявилась родственная связь между кейнсианством и методами экономической политики в США и Великобритании и согласованность экономической политики Японии и ФРГ с догматами Шумпетера с акцентом на инновационной политике, направленной на конкретные отрасли промышленности.
Неоспоримость использования инноваций как основы достижения стратегического конкурентного преимущества отраслей и компаний не требует особых доказательств. В фундаментальной работе Майкла Портера “Конкурентная стратегия” [11] прямо указывается: “Каждая успешная компания применяет свою собственную стратегию. Однако, характер и эволюция всех успешных компаний оказываются в своей основе одинаковыми. Компания добивается конкурентных преимуществ посредством инноваций. Они подходят к нововведениям в самом широком смысле, используя, как новые технологии, так и новые методы работы <…> После того, как компания достигает конкурентных преимуществ благодаря нововведениям, она может удержать их только с помощью постоянных улучшений <…> Конкуренты сразу же и обязательно обойдут любую компанию, которая прекратит совершенствование и внедрение инноваций”. Эта аксиома, высказанная впервые Шумпетером и развитая Портером в его многочисленных книгах по теории и практике международной конкуренции, стала завещанием для всех предпринимателей мира.
В Ы В О Д Ы
1. Шумпетер считает, что реальное планирование может осуществляться только в случае, когда бюджет государства в состоянии предотвратить влияние циклов стагнации мировой экономики;
2. Шумпетер полагал, что толчок развитию дают нововведения. Под этим термином понимаются все причины изменений в круговом потоке;
3. В широком общественном процессе внедрения нововведений принимает участие большое число людей, в результате чего изменяются решающие факторы экономики. Процесс внедрения нововведений не протекает равномерно, он характеризуется скачками;
4. Й. Шумпетер разработал не столько теорию волн, сколько успешный метод для понимания циклов вообще.
5. Инновация играет центральную роль в теории Шумпетера. Он охарактеризовал ее, “как установление новой производственной функции. Это может быть производство нового товара, внедрение новых форм организации, таких как, например, слияние, открытие нового рынка и т. п.”;
6. Шумпетер предположил, что инновации внедряются новыми людьми и новыми фирмами. “Инновация дает возможность новой фирме получать прибыли лишь некоторое время, в конце концов она выбывает из конкуренции и приходит в упадок”;
7. Шумпетер принимает без доказательств, что “каждый цикл Кондратьева должен содержать целое число циклов Жюгляра, который содержит целое число циклов Китчина” . И в этой априорной схеме он предугадал фракталы Бенуа Мандельброта, открытые через 30 лет.
8. После того, как компания достигает конкурентных преимуществ благодаря нововведениям, она может удержать их только с помощью постоянных улучшений. Конкуренты сразу же и обязательно обойдут любую компанию, которая прекратит совершенствование и внедрение инноваций”. Эта аксиома, высказанная впервые Шумпетером и развитая Портером в его многочисленных книгах по теории и практике международной конкуренции, стала завещанием для всех предпринимателей мира.
ГЛАВА 2. ЗНАЧЕНИЕ ИССЛЕДОВАНИЙ ШУМПЕТЕРА ДЛЯ СОВРЕМЕННОГО ЭТАПА РАЗВИТИЯ ИННОВАЦИЙ
2.1. ШУМПЕТЕР КАК ОСНОВОПОЛОЖНИК ТЕОРИИ ИННОВАЦИИ
Родоначальником теории инновационного развития в ее современном виде считается австрийский экономист Й.Шумпетер, который рассматривал инновации как изменения в технологии и управлении, как новые направления в использовании ресурсов.
По его мнению, новаторская деятельность рассматривается как основной фактор, вызывающий динамические изменения волнового характера в экономике.
Напомним, что обычно выделяют три типа волн. Длинные волны Н.Д.Кондратьева (средняя продолжительность 50-60 лет), связанные с появлением новых отраслей и технологий. Средние волны Жуглара (периодичность 7-11 лет), связанные с инвестициями в машины и оборудование. Короткие (40 месяцев) инновационные волны в рамках "цикла конъюнктуры".
На основе этих и других теорий в первую очередь Шумпетера была разработана концепция инновационных нововведений, в частности технологических укладов.
Понятие технологического уклада (в его современном значении) было введено в науку С.Ю.Глазьевым. Технологический уклад - группа технологических совокупностей, связанных друг с другом однотипными технологическими цепями и образующих воспроизводящиеся целостности. Глазьев и другие экономисты выделяют 5 технологических укладов или в западной терминологии - длинных циклов промышленности.
Каждый такой цикл начинается, когда новый комплект инноваций поступает в распоряжение производителей. Начало нашего 5-го цикла связывают с развитием новых средств коммуникации, цифровых сетей, компьютерных программ и генной инженерии. Начало каждого цикла характеризуется подъемом экономики, тогда как завершение - ее упадком (прекрасным примером чего служит великая американская депрессия).
Если проанализировать смену технологических укладов в историческом разрезе, можно заметить, что время господства укладов неуклонно сокращается. Если первый продержался около 60 лет, то пятый, свидетелями господства которого мы являемся, по большинству прогнозов будет продолжаться лишь около 30 лет и закончится в 20-х годах 21века.
Достаточно легко объяснить причину сокращения времени господства укладов. Дело в том, что в середине прошлого столетия очень сильно активизировалась инновационная деятельность как отдельных предпринимателей и компаний, так и целых государств.
На сегодняшний день все промышленно развитые страны имеют целые армии профессиональных новаторов на всех стадиях создания инновации - от изобретения собственно новшества до конечного внедрения данного новшества в производство. К тому же продуктивность большинства исследовательских лабораторий и институтов растет с каждым днем - сегодня она вдвое больше, чем была пару десятков лет назад.
Итак, пятая промышленная революция, которая началась в Америке в конце 80-х годов, следуя теории Шумпетера, будет продолжаться не более 20-30 лет. То есть мы уже, практически, десять лет находимся в этом новом цикле промышленности, однако, для отстающих и в частности для России еще не упущена возможность "поймать" эту волну.
2.2. СТРУКТУРА СОВРЕМЕННОГО ИННОВАЦИОННОГО ПРОЦЕССА НА ОСНОВАНИИ ТЕОРИИ ШУМПЕТЕРА
Как доказывают многочисленные примеры, появление новшества - это начальная и самая простейшая стадия инновационного процесса.
Процесс внедрения новшества в производство предполагает дополнительное выполнение следующих видов работ: изготовление головных образцов, организация серийного производства, реализация новой продукции. Предприниматели и большинство ученых давно поняли, что на следующих после появления новшества стадиях инновационного процесса затрачивается гораздо больше труда и капитала, чем на создание собственно новшества.
Инновационный менеджмент же до сих пор игнорируют промежуточные стадии инновационного процесса, считая, что если они инвестируют достаточно денег в фундаментальные исследования в НИИ, то это автоматически приведет к появлению новых технологий, которые будут приносить реальные доходы.
На самом деле все намного сложнее. Инновационный процесс представляет собой обширнейшую сеть сложных внутренних взаимоотношений и обратных связей. Это было доказано в начале 70-х годов в Манчестерском университете. Там была выпущена работа "Wealth from Knowledge", в которой авторы проанализировали 84 британские фирмы, получившие королевскую награду в области инноваций, чтобы выявить те факторы, которые являются залогом эффективности инновационного процесса.
Как показали результаты, фундаментальные исследования действительно важны, но не потому, что они позволяют совершать научные открытия. Намного важнее создание контингента квалифицированных новаторов, понимающих и умеющих решать насущные проблемы промышленности. А также наличие некоторого количества людей с научным образом мышления, умеющих "думать в заданном направлении". Наибольшего успеха на реальном рынке достигают те новаторы, которые придумывают как бы новую траекторию для движения инновационного процесса, своеобразный коридор характеристик готового продукта, который будет пользоваться успехом у покупателей.
В Америке в 1980-м году было принято два документа: "the Stevenson-Wydler Technology Innovation act" и "the Baigh-Dole act". Первый из них регулировал механизмы получения новых технологий из национальных лабораторий страны. Второй разрешал университетам, неправительственные исследовательским институтам и мелким бизнесменам проводить собственные исследования по государственному контракту, чтобы сохранить технологии, ими произведенные, внутри страны.
Конечно, потребовалось некоторое время, чтобы эти законодательные акты принесли желаемый эффект. Однако помимо ожидаемых прямых последствий они вызвали настоящий инновационный бум в Америке. Все больше и больше ученых при поддержке коммерческих фирм создавали частные исследовательские институты и лаборатории. Такая схема - сейчас широко распространенная по всему миру - подняла вопрос, имеет ли смысл и дальше дотировать государственные научно-исследовательские институты и лаборатории, и должны ли они и дальше освобождаться от налогов, когда они могут получать огромные прибыли от лицензирования интеллектуальной собственности.
Тем не менее, в целях лучшего контроля над инновационным процессом государства продолжают тратить огромные бюджетные средства на финансирование НИИ, КБ и национальных лабораторий. США, которые являются мировым лидером по вложениям в науку, потратили в 2006 году 330 млрд долларов, сообщает британская газета The Financial Times.(http://news.runet.ru/news/economy/05122006/n3264.html). Причем, около 1/3 этих денег пошло непосредственно в правительственные лаборатории, 1/3 - в университеты и 1/3 - в промышленность. Расходы в других развитых капиталистических странах были ненамного меньше.
В сегодняшних условиях фирмы, занимающиеся инновациями, даже если они работают по государственному контракту, не ждут указаний сверху. Они находятся в постоянном поиске инноваций и развивают те направления, которые кажутся им наиболее перспективными. И это есть одно из условий теории Шумпетера, что справедливо как для Америки, Германии и Японии, так и для Дании, Канады и Финляндии. Сюрприз заключается в том, что последние три страны, которые никогда не ассоциировались в уме обывателя с высокими технологиями, являются сегодняшними лидерами в мире по затратам на R&D в процентах от уровня продаж.
Обзор трехсот международных компаний, которые тратили более всех средств на R&D (Universal Research and Development = универсальные научные исследования) в прошлом году в процентах от общего уровня продаж, составленный британским министерством торговли и промышленности, показал, что средний уровень инвестиций в R&D для этих трехсот компаний составил около 4,6 % от объема продаж, однако показатели по отдельным странам сильно отличаются от этой цифры.
Этот обзор свидетельствует, что международная гонка за инновациями приобретает размах гонки вооружений в период "холодной войны". По сравнению с предыдущим годом средний уровень затрат на R&D вырос на 10%, а предприятия Швеции, Дании, Канады и Америки подняли уровень отчислений на 17-26%. Это связано с тем, что в этих странах уделяется особенно повышенное внимание развитию производств, связанных с высокими технологиями, тогда как старые отрасли промышленности, представляющие четвертую волну инноваций, постепенно теряют свое значение. Для сравнения британские и итальянские фирмы увеличили уровень расходов на R&D лишь соответственно на 5% и 3%. Такая тенденция полностью укладывается в теорию Шумпетера об инновационных процессах.
В Ы В О Д Ы
1. На основе теорий в первую очередь Шумпетера была разработана концепция инновационных нововведений, в частности технологических укладов. Понятие технологического уклада (в его современном значении) было введено в науку С.Ю.Глазьевым;
2. В середине прошлого столетия очень сильно активизировалась инновационная деятельность как отдельных предпринимателей и компаний, так и целых государств. На сегодняшний день все промышленно развитые страны имеют целые армии профессиональных новаторов на всех стадиях создания инновации - от изобретения собственно новшества до конечного внедрения данного новшества в производство;
3. фундаментальные исследования действительно важны, но намного важнее создание контингента квалифицированных новаторов, понимающих и умеющих решать насущные проблемы промышленности. Наибольшего успеха на реальном рынке достигают те новаторы, которые придумывают как бы новую траекторию для движения инновационного процесса;
4. Все больше и больше ученых при поддержке коммерческих фирм создают частные исследовательские институты и лаборатории. Такая схема сейчас широко распространенна по всему миру и отвечает на вопрос, имеет ли смысл и дальше дотировать государственные научно-исследовательские институты и лаборатории, и должны ли они и дальше освобождаться от налогов, когда они могут получать огромные прибыли от лицензирования интеллектуальной собственности;
5. В сегодняшних условиях фирмы, занимающиеся инновациями, даже если они работают по государственному контракту, не ждут указаний сверху. Они находятся в постоянном поиске инноваций и развивают те направления, которые кажутся им наиболее перспективными. И это есть одно из условий теории Шумпетера, что справедливо как для Америки, Германии и Японии, так и для Дании, Канады и Финляндии;
6. В этих странах уделяется особенно повышенное внимание развитию производств, связанных с высокими технологиями, тогда как старые отрасли промышленности, представляющие четвертую волну инноваций, постепенно теряют свое значение. Для сравнения британские и итальянские фирмы увеличили уровень расходов на R&D лишь соответственно на 5% и 3%. Такая тенденция полностью укладывается в теорию Шумпетера об инновационных процессах.
ГЛАВА 3. СТАДИИ СОВРЕМЕННОГО ИНОВАЦИОННОГО ПРОЦЕССА
Удачные инновации очень редко получаются в результате улучшения или модификации существующего продукта. Удачные инновации требуют коренного осмысления проблемы. Иногда приходится повторно рассматривать идеи и проекты, которые не получили должного внимания в прошлом. Достаточно часто удачные инновации являются результатом невероятного упорства отдельных инженеров, которые отказываются поверить в то, что их проект неудачен, и продолжают по личной инициативе его разрабатывать.
Появление на рынке революционных инноваций сильно отличается от внесения текущих изменений. Конечно, постоянные улучшения продукта необходимы, но такие "тюнинговые" изменения не завоевывают новых рынков. Не гарантируют они и выживание компании. В книге "Дилемма Новатора" британский экономист Клейтон Кристенсон развивает идеи Шумпетера и выделяет "поддерживающие" технологии, которые улучшают существующий продукт, и "подрывные" технологии, которые поначалу характеризуются худшей отдачей. С его точки зрения даже наиболее сложные поддерживающие технологии редко увеличивают конкурентоспособность компании на рынке. Смена лидеров в какой-нибудь области промышленности происходит тогда, когда подчас никому неизвестная компания поставляет на рынок принципиально новую "подрывную" технологию.
Помимо того, что они вытесняют с рынка уже существующие продукты, "подрывные" технологии обладают свойствами, которые привлекают множество новых клиентов: они обычно дешевле, проще в использовании и поэтому популярнее. Транзистор был такой "подрывной" технологией для индустрии вакуумных трубок в 50-х годах, а американская организация охраны здоровья вытеснила с рынка американскую же компанию, занимавшуюся медицинским страхованием в 90-х. Самой же подрывной технологией, без сомнения, является персональный компьютер. Рассматривавшийся в начале лишь как игрушка, он легко захватил рынок, потеснив даже позиции самой IBM. В самое ближайшее время ожидаются промышленные инновации в области роботостроения и космических технологий.
3.1. МЕТОДЫ ПЛАНИРОВАНИЯ И КОНТРОЛЯ ИННОВАЦИОННОГО ПРОЦЕССА НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ
К концу двадцатого века, как это ни странно, самой большой проблемой для большинства стран является поиск методов контроля инновационного процесса, чтобы стало возможным планомерное движение по пути инновационного развития. О чём собственно и предупреждал Щумпетер.
По данным IRI (Industrial Research Institute) - американская организация, занимающаяся мониторингом промышленности - эта проблема ставится на первое место американскими, канадскими учёными и большинством европейских исследователей. Однако в Южной Корее она находится лишь на третьем месте после приобретения конкурентоспособности на рынке знаний и развития НИОКР. Интересно, что японцы считают эту проблему лишь пятой по важности, считая более важными проблемы повышения эффективности НИОКР.
Поскольку, успешные инновации характеризуются очень высокой отдачей, не только государство, но и отдельные компании стремятся найти пути планирования своей инновационной деятельности.
Проведя собственные исследования, все тот же IRI разработал концепцию, позволяющую фирме перейти от поиска инноваций к их производству. За основу были взяты идеи Шумптера, то есть: во-первых, необходимо объяснить всем работникам компании насколько важную роль играют инновации в успешном существовании компании на рынке, то есть в повышении их доходов. Во-вторых, необходимо рассматривать все идеи, даже самые невероятные. В-третьих, необходимо особенно интенсифицировать исследования в тех областях, которые до этого почти не разрабатывались. И, наконец, самое главное, необходимо постоянно перемещать людей из одной лаборатории в другую, из одного отдела в другой, чтобы они получили четкое представление о потребностях рынка.
Как утверждал Шумптер, любивший математическую статистику и анализировавший методы оптимизации, нужно рассмотреть около трех тысяч хороших идей, чтобы, в конце концов, получить всего лишь четыре программы производства новых продуктов, причем, лишь, одна из них именно по статистике и приносит успех. Поэтому необходимо создать в компании такую атмосферу, которая способствовала бы развитию новых нестандартных идей. Прекрасным примером является 3M (Minnesota Mining and Manufacturing). В этой американской компании была создана целая инновационная культура, разработанная на основании трудов Шумпетера.
Блестящим примером человека, иллюстрирующим теорию современных инноваций на основании трудов Шумпетера, который благодаря своим идеям, сделал великолепную карьеру, является Арт Фрай, сотрудник компании 3М. Он, будучи участником церковного хора, искал наиболее простой способ, чтобы отмечать нужные места Псалтыри. Ему в голову пришла идея, что небольшие разноцветные кусочки бумаги, которые можно приклеивать, а потом удалять обратно, решат проблему. Он разработал специальный клеящий состав, однако его идея не получила поддержки, так как никто не видел пользы от клея, который не высыхает. Но мистер Фрай не отчаивался, и ему удалось убедить начальство принять его идею. Вначале он сделал небольшое количество маленьких клеящихся кусочков бумаги и бесплатно раздал их всем секретарям компании. Через несколько дней оказалось, что стикеры незаменимы, когда необходимо оставить какое-либо сообщение боссу или товарищу по работе.
Благодаря клеящейся поверхности и яркому цвету, листочек можно разместить в таком месте, где он будет сразу же замечен тем, для кого он предназначен. Когда все оценили преимущество этого блокнотика, состоящего из листков с клеевым краем, мистер Фрай перестал их раздавать бесплатно и добился того, чтобы его продукт был официально признан и запущен в производство. Сегодня повсеместно распространенные стикеры являются одним из наиболее продаваемых продуктов компании 3М.
Пример мистера Фрая показывает, что любая, даже наиболее гениальная, инновация нуждается в хорошей рекламе. Необходимо убедить клиента, что ему нужен именно твой продукт. Затраты на промоушен новых продуктов подчас составляют огромные суммы, однако, при правильно спланированной рекламной компании все эти затраты с лихвой окупятся доходом от продаж. И данный пример, как и сотни других, имеют именно подтверждение идей Шумпетера о начале отсчёта новых инноваций как процесса обновления производства и расширенного воспроизводства.
3.2. КЛАССИФИКАЦИЯ СТАДИЙ СОВРЕМЕННОГО ИННОВАЦИОННОГО ПРОЦЕССА
Практика показывает, чтобы хорошая идея превратилась в успешную инновацию, она обязательно должна пройти несколько стадий обработки внутри компании. Если хотя бы одна из этих стадий не будет пройдена успешно, то у проекта нет никаких шансов на осуществление. Не менее важны и переходы между разными стадиями инновационного процесса. На этих стадиях решаются технические, маркетинговые или производственные проблемы. На переходных участках мобилизуются необходимые для решения поставленной проблемы ресурсы.
Западные ученые выделяют пять стадий развития инновационного процесса:
• Стадия зарождения идеи - возникает идея возможного использования в коммерческих целях какого-либо научного достижения
• Стадия вынашивания идеи - разработка технологии производства нового продукта, которая может быть коммерчески реализована
• Стадия демонстрации - создание прототипа и презентация его перед потенциальными инвесторами и заказчиками
• Стадия раскрутки продукта - создание спроса на рынке на новую продукцию
• Стадия закрепления на рынке - приобретение уверенности в том, что новый продукт или технология будут иметь долгое и успешное будущее на существующем рынке.
В российской классификации процесс перевода новшества в инновацию разбивается на четыре основные стадии:
• Стадия появления новшества - оформленного результата фундаментальных или прикладных исследований, разработок и экстремальных работ в какой-либо сфере деятельности по повышению ее эффективности
• Стадия изготовления головного образца - создание реально работающего прототипа нового продукта
• Стадия организации серийного производства
• Стадия реализации новой продукции
Сравнивая эти две классификации нельзя не обратить внимания на то, что в российской отсутствует какое-либо упоминание о рекламе, о раскрутке нового продукта. Возможно, именно поэтому столь богатая на таланты земля российская не поставляет на рынок такого же количества успешных инноваций, как ведущие капиталистические страны.
Помимо выполнения выше перечисленных стадий инновационного процесса для создания успешной инновации необходимо соответствующая атмосфера. Обывательский менталитет может разрушить даже наиболее энергичную инновационную культуру. Поэтому окружение, в котором осуществляется разработка нововведений, должно быть лояльным к новшествам. Новаторы особенно ценят свободу от бюрократической волокиты. Некоторые фирмы, занимающиеся инновациями, иногда даже позволяют своим сотрудникам открывать небольшие частные предприятия по производству разработанного ими продукта.
Это позволяет находить необходимые для дальнейшего развития инновационного процесса инвестиции.
Иногда для создания успешной инновации необходимо полностью изолировать исследовательскую лабораторию от внешнего мира, чтобы исключить любое влияние не нее извне. Таким образом, исключается влияние общепринятых штампов на исследовательскую деятельность ученых, что позволяет самым безумным с точки зрения общественного мнения идеям становится успешными инновациями. Создав такую изолированную лабораторию в местечке Бока Ратон во Флориде, IBM преодолела бюрократическую традицию создания дорогих компьютеров, в основном предназначенных для корпоративного использования и вышла на рынок с принципиально новым продуктом - персональным компьютером.
Kакое значение имеют труды Шумпетера для современного этапа развития инноваций? Самое, что ни на есть основополагающее.
Эпохальный труд Шумпетера "Теория экономического развития" вышел в свет в 1911 году на немецком языке. В 1926 году Шумпетер выпустил второе, значительно доработанное немецкое издание, которое в 1934 году было переведено на английский язык. Шумпетер ввел в экономическую науку разграничение между экономическим ростом и экономическим развитием. Разницу между этими двумя понятиями легче всего объяснить словами самого Шумпетера: "Поставьте в ряд столько почтовых карет, сколько пожелаете — железной дороги у Вас при этом не получится". Экономический рост — это увеличение производства и потребления одних и тех же товаров и услуг (в частности, почтовых карет) со временем.
Экономическое развитие — это прежде всего появление чего-то нового, неизвестного ранее (например, железных дорог), или, иначе говоря, инновация.
Вот как определил инновацию сам Шумпетер: существовал ли этот источник ранее или его пришлось создать заново.
В обществе, переживающем экономический рост, товары и деньги движутся навстречу друг другу по давно установившимся путям. Шумпетер называл такое движение циркулярным потоком экономической жизни.
Экономическое развитие нарушает ход циркулярного потока, вызывает к жизни новые отрасли промышленности и прекращает существование устаревших. Например, изобретение автомобиля привело не только к созданию автомобильной промышленности, но и очень значительным изменениям в производстве стали, резины и стекла. В то же время автомобиль "похоронил" конные заводы и шорные фабрики — разведение лошадей и изготовление упряжи для них из промышленности превратилось в полукустарное ремесло. Однако экономическое развитие не может происходить непрерывно просто потому, что новые идеи появляются не каждый день. Инновация, а с ней и экономическое развитие, носит прерывистый характер. Именно прерывистым характером инновации Шумпетер объяснял экономический цикл.
Шумпетеру принадлежит одно из самых ярких выражений в экономической науке - "созидательное уничтожение". По Шумпетеру, предприниматель - это герой, который уничтожает старые экономические структуры и создает новые. Главным вопросом является не то, "как капитализм управляет имеющимися структурами, а то, как он их создает и уничтожает".
Шумпетер доказывал, что монополии на голову выше, чем абсолютная конкуренция. Надежды на монопольное право заставляют предпринимателей делать лучшее, на что они способны. Тогда как абсолютная конкуренция, наоборот, статична. Все фирмы в той или иной отрасли производят один и тот же товар по одной цене, с использованием одной и той же технологии.
Ромер, безусловно, согласен, что капитализм являет процесс "созидательного уничтожения", и одним из главных достижений ученого как раз и было продемонстрировать всю важность монопольного права.
Но, в отличие от Шумпетера, который центральной фигурой своих мыслей делает предпринимателя, Ромер возвеличивает саму мысль - идеи. Ромер, как американский аналитик, считает что хорошие идеи могут родиться у кого угодно - от предпринимателя Билла Гейтса до автостроителя, который находит оптимальный вариант на сборочном конвейере. И к такому выводу можно было прийти только на основании развития теории Шумпетера.
В Ы В О Д Ы
1. К концу двадцатого века самой большой проблемой для большинства стран стал поиск методов контроля инновационного процесса, о чём собственно и предупреждал Щумпетер;
2. В книге "Дилемма Новатора" британский экономист Клейтон Кристенсон развивает идеи Шумпетера и выделяет "поддерживающие" технологии, которые улучшают существующий продукт, и "подрывные" технологии, которые поначалу характеризуются худшей отдачей;
3. "Подрывные" технологии обладают свойствами, которые привлекают множество новых клиентов: они обычно дешевле, проще в использовании и поэтому популярнее. Транзистор был такой "подрывной" технологией для индустрии вакуумных трубок в 50-х годах, а самой же подрывной технологией, без сомнения, является персональный компьютер;
4. Как утверждал Шумптер, нужно рассмотреть около трех тысяч хороших идей, чтобы, в конце концов, получить всего лишь четыре программы производства новых продуктов, причем, лишь, одна из них и приносит успех. Поэтому необходимо создать в компании такую атмосферу, которая способствовала бы развитию новых нестандартных идей;
5. Хорошая идея может превратится в успешную инновацию, если она обязательно пройдёт несколько стадий обработки внутри компании. Но если хотя бы одна из этих стадий не будет пройдена успешно, то у проекта нет никаких шансов на осуществление. На этих стадиях решаются технические, маркетинговые или производственные проблемы;
6. Шумпетер ввел в экономическую науку разграничение между экономическим ростом и экономическим развитием. Разницу между этими двумя понятиями легче всего объяснить словами самого Шумпетера: "Поставьте в ряд столько почтовых карет, сколько пожелаете — железной дороги у Вас при этом не получится";
7. Шумпетер доказывал, что монополии на голову выше, чем абсолютная конкуренция. Надежды на монопольное право заставляют предпринимателей делать лучшее, на что они способны;
8. Именно идеи Шумпетера являются сейчас одним из локомотивов современной западной экономики. Совершенствование этих идей позволяет оптимизировать инновационные процессы с учётом перспектив развития новых производств.
Литература
1. Туган-Барановский Михаил Иванович. Промышленные кризисы в современной Англии, их причины и ближайшие влияния на народную жизнь. – СПб., 1894.; Туган-Барановский М.И. Избранное. Периодические промышленные кризисы. История английских кризисов. Общая теория кризисов. - М., 1997.
2. Кондратьев Николай Дмитриевич. Большие циклы конъюнктуры. // Вопросы конъюнктуры. 1925. Т. I. Вып. 1. - С. 28-79.; Кондратьев Н.Д. Избранные сочинения. – М., 1993. – С. 24-83; Кондратьев Н.Д. Большие циклы экономической конъюнктуры. Доклад. // Проблемы экономической динамики. – М., 1989. – С. 172-226.
3. Scumpeter J. Business Cycles: A Theoretical, Historical and Statistical Analysis of the Capitalist Process. – N.Y.-L., 1939.
4. Шумпетер Йозеф Алоиз. Теория экономического развития. - М., 1982.
5. Шумпетер Йозеф Алоиз. История экономического анализа. В 3-х томах. – СПб., 2001. – Т. 3, С. 1539-1557.
6. Йозеф А. Шумпетер История экономического анализа. В 3 томах. Экономическая школа 2004 год
7. Schumpeter Josef Alois. Essays on entrepreneurs, innovations, business cycles, and the evolution of capitаlism. // Josef A. Schumpeter; ed. by Richard V. Clemence; with a new introduction by Richard Swedberg.-Transactions Publishers, 1989.
8. Кейнс Джон Мейнард. Общая теория занятости процента и денег. // Антология экономической мысли. В 2-х томах. – М., 1992, Т. 2. – С. 137-432; Кейнс Дж. М. Избранные произведения. - М., 1993. – С. 224-518.
9. Schumpeter in the History of Ideas/Ed. by Yuichi Shionoya and Mark Perlman.-The University of Michigan Press,1994.
10. McCraw T.K. Schumpeter’s ascending. // American Scholar.- Summer 91, Vol. 60, Issue 3.
11. Heilbroner R. Analysis and vision in the history of modern economic thought. // Journal of Economic Literature, Sep. 90, Vol. 28 Issue 3.