Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
КНЯЗЬ-ПРАВИТЕЛЬ. РУССКАЯ ПРАВДА И УСТАВНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО
Выяснившийся из предыдущего общий характер правитель ственного значения древнерусских князей отчасти предрешает представление об их участии в правообразовании данной эпохи.
Не вдаваясь в сложные вопросы философии права и психо логии правообразования, мы можем ограничиться следующими исходными точками зрения для разбора вопроса о характере древнерусского права.
Из общего строя обычаев, какими определялось обычное тече ние древней общественной жизни, те приобретают правовой характер, назначение которых охранять личность и имущество членов общества. На практике это те из обычаев, которыми определяется деятельность самих общин и органов управления в сфере суда, в широком смысле слова «суд» как означающего всю совокупность приемов охраны прав населения от их нарушения и восстановления этих прав в случае их нарушения. Это древне русское значение слова, обнимавшего, как выше было отмечено, всю совокупность административных действий по установлению и защите внутреннего наряда.
В эпоху господства обычного права при возникновении вопроса о его нарушении и восстановлении оно, прежде всего, предпо лагается существующим и в отношении к данному случаю должно быть «найдено», «высказано», как красноречиво подчеркивают самые названия постановляющих приговор у германцев: «Rechts-sprecher», «Urteilsfinder»; то же основное представление лежит и в корне нашего слова «суд» (=суждение). Право надо в спорном случае 'найти и формулировать. Эти формулы права—в виде
наиденные
судебных приговоров — становятся прецедентами: формулы облегчают нахождение и применение права на буду щие потребы. Понятно, что сама формулировка может, естествен но, вносить сознательные или бессознательные изменения в дей ствующее право, обращаясь в его толкование, расширение, до полнение при его применении к новым случаям.
Усложнения жизни, создающие ряд явлений, не предусмотрен ных обычным правом, вызывают потребность в действиях, дающих правовое определение таким явлениям, которых не уложить в рам ки обычного права путем даже свободного и расширительного его толкования, так как они стоят вне обычного уклада жизни. Эта потребность, как мы видели, создает прежде всего значе ние княжого суда, как judicium aequitatis, не связанного строги нормами обычного права. И такое новое или измененное право, не коренящееся в обычноправовой мудрости и памяти старей-шин-старожильцев, естественно, раньше всего приводит к потреб' ности записи, начаткам кодификации. Ей удовлетворяют «уста вы», формулирующие нормы новой судебно-административной практики, или «своды», составляемые для памяти. Запись сама по себе вначале не меняет юридического характера этих норм и не имеет юридического значения. Но технические преимущества пи саного памятника перед простой памятью людей придают ему значение источника права, характер официальности. Запись стано вится уставной грамотой, уложением, авторитетным документом с правовым весом. Но такое значение памятников кодифика ции—позднейшее явление. Первые записи—лишь вспомога тельное средство для памяти, без самостоятельного правового значения. Поэтому и содержание их отличается неполнотой и односторонностью. Они и не стремятся обнять все содержание древнего права, предполагая основную массу его хорошо извест ной и памятной всем. Кроме того, самые условия возникнове ния старейших записей права предопределяют и еще одну их черту — отсутствие того, что мы назвали бы системой. Составители древних записей имели в виду не те или иные общие теоретические понятия о разных сторонах права, а практику суда и его орга нов. Перед ними картина судебного состязания, спора о праве, и они записывают те правила, по которым эти состязания должны вестись и разрешаться. Существенное содержание их сводится к определению предметов тяжб и. правил для их раз решения судом. Наконец, это содержание определяется и еще одним моментом: те интересы, обеспечение которых побуждало к составлению записи, диктовали особое внимание к той или иной стороне дела, например к доходам князя от судебного дела, к определению правил тяжб того или иного содержания и т. д.
Что сказать о древнейших записях русского права? Вопрос о них прекрасно поставлен Ключевским в XIV лекции его «Курса русской истории» ^ как вопрос, который еще не разрешен
440 Лекции по русской истории. Киевская Русь
нашей исторической наукой и для решения которого материалы далеко еще не собраны с желательной полнотой. Именно Клю чевский указывает на разбросанные в нашей древней письмен ности «следы частичной кодификации», состоящие в том, что в древнерусской письменности, преимущественно церковно-юриди ческой, встречаем «одинокие статьи русского происхождения, как будто случайно попавшие в то место, где мы их находим, не имею щие органической связи с памятником, к которому они прицеп лены». И Ключевский указывает примеры таких статей в сбор никах, как «Книги законные» ^' , «Мерило праведное» ^ , глав ное содержание которых — выдержки из византийского законо дательства, отмечая при этом, что «другие такие же бродячие статьи попадали только в некоторые списки Русской Правды более позднего времени, не попав в древнейшие».
Это наблюдение Ключевского имеет весьма существенное зна чение для правильного понимания так называемой Русской Правды, разъясняя ее характер как компиляции очень сложного состава. Указывая, что «систематической кодификации, из которой выходили памятники, подобные Русской Правде, предшествова ла частичная выработка отдельных норм, которые потом подби рались в более или менее полные своды или по которым перера батывались своды, раньше составленные», Ключевский полагает, что «участием такой частичной выработки и разновременного подбора статей в составлении Русской Правды можно объяснить несходство списков Русской Правды в количестве, порядке и изложении статей».
Итак, в ряде списков Русской Правды перед нами сложная компиляция, пересоставлявшаяся в течение долгого времени из разнородного материала. И в неизданных рукописях ее есть элементы, которые не вошли в списки обнародованные и изучен ные, так же как ряд элементов того же типа и той же эпохи находятся в других компиляциях, например в памятниках цер ковно-юридической письменности или в тех вопросах-ответах, какие возникали как результат пастырской деятельности еписко пов.
Русская Правда — сложная , компиляция, напоминающая своими судьбами в старой письменности наши летописные своды. Это необходимо иметь в виду при изучении права Русской Правды. Изучая его, мы стоим не перед законченной системой, а перед рядом наслоений, разновременных и разнохарактерных.
Сказанного не следует преувеличивать. Те разрозненные ма териалы и варианты, которыми необходимо окружить Русскую Правду для полного и систематического ее изучения, не могут существенно изменить наше представление об основных типах или редакциях памятника. По крайней мере все, что пока из вестно, не колеблет этого представления в его целом, хотя несом ненно, что понимание и оценка отдельных составных частей
т:
Лекция XIV
и статей Русской Правды может много выиграть от дальнейшего изучения указанного еще не использованного материала.
Списки Русской Правды делятся на три редакции. Сергеевич первую из них расчленяет на две, что не составляет само по себе принципиального разногласия, так как первая редакция обычного счета (17+26==43 статьи) есть соединение в рукопи сях двух редакций Сергеевича (25+25 статей), причем никто не отрицает их разновременного происхождения. Кроме того, при пользовании Русской Правдой нельзя упускать из виду, что деление ее на статьи есть уже комментарий к ее содержанию: его нет в большей части рукописей, и встречающиеся в некото рых списках опыты деления на статьи (независимо от заголовка, с помощью киноварных букв) есть также комментарий, но не современного ученого, а старого книжника. А между тем, как мы видели на примере статей о наследстве, разрыв или призна ние связи по содержанию двух соседних статей имеют существен ное влияние на понимание их содержания.
Ключевский из своей характеристики компилятивного характе ра Русской Правды делает еще один существенный вывод, предостерегая от стремления видеть во всех статьях Русской Правды согласованное содержание. Так, он указывает, что не толь ко денежный счет Русской Правды не может быть сведен к единству, — в ее таксе денежных взысканий «отразились все де нежные курсы, испытанные русским рынком в XII в.», — но не может быть примирено и содержание некоторых статей без пред положения, что они разновременные и что Русская Правда — «сводная кодификация, старающаяся собрать в одно целое вся кие нормы, какие она находила в своих источниках». При меры приводятся такие:
Статья 57 III редакции: «Аже будуть холопи татие ... ихъ же князь продажею не казнить, зане суть не свободни, то двоиче платить ко истьцю за обиду».
Статья 83: «Аже холопъ обельный выведеть конь чин любо, то платити зань 2 гривны», т. е. столько же, сколько и со сво бодного по статье 55.
Статья 154: «Аже холопъ крадеть кого любо, то господину выкупитияи любо выдати и съ кимь будуть кралъ ... паки ли выкупает господинъ [и соучастников^».
Или статьи 25 и 27: «Аже кто ударить мечемь не вынезъ его или рукоятию, то 12 гривенъ продажи за обиду», «Аже кто кого ударить батогомь, любо чашею, любо рогомь, любо тыл^снию, то 12 гривенъ».
Статья 36: «Аче попъхнсть мужь мужа ... любо по лицю ударить. . . то 3 гривны продажи» '•".
Чтобы покончить замечания о том, что сделал Ключевский для правильной постановки вопроса о Русской Правде, я должен коснуться его объяснения и ее происхождения. Этому посвящена
Лекции по русской истории. Киевская Русь
лекция ХШ его «Курса русской истории», где доказывается, что Русская Правда явилась ответом на «нужды местной церков ной юрисдикции» и была попыткой «составить кодекс, который воспроизводил бы действовавшие на Руси юридические обычаи применительно к принесенным церковью или измененным под ее влиянием понятиям и отношениям».
Теорию эту, подробно развитую Ключевским, надо признать неудачной прежде всего потому, что она построена на простран ной редакции Русской Правды, а не на древнейшей, более перво начальной. Только к ней приложимо главное основание Клю чевского, что Русская Правда является не как особый само стоятельный судебник, а только как одна из дополнительных статей к Кормчей '^*. Другие же два, что Русская Правда не знает судебного поединка потому-де, что церковь его не призна вала и что Русская Правда «составлена не без влияния •памят ников церковно-византийского права», сильно преувеличены. Максимейко в статье «Русская Правда и литовско-русское пра во» '^ указал, что «всего вероятнее молчание Русской Правды о поединках объясняется тем, что она возникла в той мест ности, где поединки не практиковались: ни в законодательных памятниках, ни в судебных актах княжества Литовского нет ука заний на судебные поединки». В наших источниках судебный поединок упоминается впервые в договоре Смоленска с немцами 1229 г.^* Владимирский-Буданов и Сергеевич полагают, что су дебный поединок у нас был в ходу с древнейших времен и что умолчание Русской Правды случайно. Грушевский считает вопрос открытым '^. Но наблюдение Максимейко требует внимания и де лает .это умолчание многозначительным, впрочем, не в пользу Ключевского, так как, с одной стороны, в Русской Правде встре чаем испытания железом и водой, еще более трудно примиряе мые с воззрениями церкви и исчезающие в XIII в., а с другой — господство «поля» в праве московском трудно понять как реакцию в пользу обычая, столь резко осужденного церковью в древней Руси. Преувеличивает Ключевский и влияние византийского пра ва, видя его в статьях, которые не содержат ничего типично византийского, а дают нормы общие и западноевропейским варварским «правдам», где мудрено установить черты византий ского влияния. Таким образом, теория Ключевского 1) может относиться только к одной из редакций Русской Правды, 2) постро ена на соображениях по крайней мере спорных и 3) не раз решает вопроса о происхождении Русской Правды в его целом.
То, что я решился бы даже назвать основной ошибкой Клю чевского, состоит в недостаточной оценке древнейшей краткой редакции Русской Правды, т. е. первых двух редакций, по Сер геевичу, и в переоценке III редакции, пространной. Ключев ский о первой подчеркивает, что она «обыкновенно попадается в памятниках чисто литературного свойства, не имевших практи ческого судебного употребления» — в летописных сводах, а Рус ская Правда пространная встречается большей частью в сборни ках канонического содержания, — и отсюда заключает, что «Рус ская Правда жила и действовала в церковно-юридическом об ществе», и потому ее преимущественно и изучает как памятник действовавшего права .
Думаю, что ближайшее рассмотрение различных редакций Русской Правды приводит скорее к обратной оценке их сравни тельного значения.
Древнейшая редакция Русской Правды сохранилась всего в двух списках (Академический — в списке конца XV в. Новг. 1 летописи Академии наук и Археографиччский — рукопись Новг. 1 летописи Археографической комиссии половины XV в.) '^'*. Эти списки дают подряд два памятника, которые Сергеевич и различает как 1 и II редакции Русской Правды. Первая (17 ст.== ==25 ст.) носит печать наибольшей древности. «Краткую редак цию, — говорит Ключевский, — можно признать первым опытом кодификационного воспроизведения юридического порядка, уста новившегося при Ярославе и его сыновьях». Первая ее половина — древнейшая Русская Правда, по Сергеевичу, составлена в пер вой половине XI в., во времена Ярослава: это надо думать на том основании, что в нее внесена статья, припи сываемая III редакцией Ярославу (22 и 88 статьи «бьють— убьють», так [считают] Сергеевич, Владимирский-Буданов, Клю чевский). Грушевский считает ее еще более древней, доярославо-вой, на том основании, что в ней нет смертной казни, которая, судя по III редакции ст. 4 и 88, была в ходу при Ярославе, но отменена его сыновьями. Само по себе это соображение неубедительно, потому что 1) смертная казнь в древней Рус ской Правде указана, 2) статью 4 III редакции можно понять как литературное недоразумение.
Древнейшая Русская Правда говорит о мести за убийство, мести родственников, предполагая плату за убийство лишь в тех случаях, «аже не будет, кто мьстя».
Статьи 6—7 предполагают месть и за нанесение побоев или оскорбительного удара с заменой ее платой, «аще ли себе не можеть мьстити» или если обидчика «не постигнуть». Статья 10 предполагает месть детей за изувеченного отца. О характе ре этой мести у нас в литературе большие разногласия. Сергеевич полагает, что «Русская Правда сохранила указания только на досудебную месть» '^. Максимейко доказывает, что Русская Прав да не знает «досудебной расправы» '^. Владимирский-Буданов занимает среднее положение, считая, что в статьях 6—7 «суд предваряет месть», но что «в большинстве случаев месть, конечно, предваряла суд. который лишь потом санкционировал ее, если она совершена законно» '^.
Лекции по русской истории. Киевская Русь
Содержание древнейших памятников права сложно и вызывает разногласия в толковании, потому что в них отражаются момен ты кризиса правового быта, переходные эпохи его истории, когда старое отмирает или изменяется, новое возникает. Явление мести и смысл самого термина имеет свою историю. Основное значе ние мести — «возмездие за уголовную неправду, совершенное руками потерпевшего» (Владимирский-Буданов). Месть — прежде всего бытовой факт. Правовой характер акты мести получают, когда она регулирована не обычаем только, а обычным пра вом, т. е. допустима «правая месть» под контролем обычного суда. Едва ли при этом для древнего правосознания была та кая принципиальная разница между «досудебной» местью и местью по приговору суда, как для современных ученых. И то и другое — акты правомерные. Русская Правда допускает убиение татя на месте кражи, признает, что нет вины, если кто на удар батогом ответит ударом меча, заменяет месть за обиду платой, только если не настигнут обидчика. По рассказу летописи (Лавр., 1070 г.) княжий муж Ян Вышатич спрашивает белозер-цев-повозников про волхвов: «,,Ци кому васъ кто родинъ убьенъ отъ сею?" Они же р^ша: ..Мн^ мати, другому сестра, иному роженье". Онъ же рече имъ: „Мьстите своихъ". Они же поимше убиша я и пов-Ьсиша я на дуб-fe. ,,0тмьстье, —добавляет летопи сец, — приимша отъ бога по правдЪ"» ^*. Что тут: месть или смертная казнь? Одно переходит в другое. И я думаю, что бело-зерцы не обращались бы к княжому мужу, если бы дело не шло о княжих смердах и если бы они не боялись волхвования. От этого их расправа с волхвами не потеряла бы характера правомерного акта.
Месть древнейшей Русской Правды есть форма смертной каз ни — «убиенья за голову». Так понял ее первый ее комментатор — составитель III редакции, усмотревший в постановлении Яросла-вичей о вирах за княжих мужей реформу, которую выразил в словах: «отложиша убиение за голову, но кунами ся выку-пати». Это он говорит, изложивши с некоторой перефразиров кой то, что считает «судом Ярославлим», т. е. статьи о мести и взыскании платы при отсутствии мстителя, а потом приводит то, что тут изменили Ярославичи, заключая: «а ино все яко же Ярославъ судилъ, такоже и сынове его уставиша».
Указывают еще на одну статью, 23-ю, Русской Правды, как упоминающую о каре смертью, но статья 22 дает текст испор ченный и неясный, а 23-я — ее заключение. Исследователи пони мают в ней слова «да биють его» как «да убьют», видя тут то самое постановление Ярослава, на которое ссылается III редак ция, статья 88.
Это приводит нас к следующему замечанию относительно состояния текста древнейшей Русской Правды, как он дошел до нас в своих поздних списках XV в. Если сравнить статьи 22—23 ее
с 87—88 III редакции, то не ясно ли, что архаические черты первоначального вида древнейшей Русской Правды подверглись некоторому влиянию, их исказившему, последующих редакций? Такое же сомнение вызывает во мне и статья 6: «Аще ли себе не можеть мьстити, то взяти ему за обиду 3 гривн^, а лечьцю мьзда», если ее сравнить со статьей 34 III редакции: «Аже ударить мечемь, и не утнеть на смерть, то 3 гривны продажи, а самому гривна за рану же лечебное [оже лечебно есть] », — именно двой ственность вознаграждения, понятная в III редакции, вызывает в 1 редакции недоумение '^.
Таким образом, для меня не убедительны приведенные основа ния в пользу доярославова характера древнейшей Русской Прав ды. Но самое это мнение надо, кажется, признать правильным, и вот почему. Основное отличие древнейшей Русской Правды — то, что она не знает вир и продаж. И это отличие трудно поставить на счет Ярославичам, установившим виры и продажи. По летописному сказанию, как мы видели, обращение вир в казнь, т. е. в уголовный штраф в пользу князя, относится ко временам Владимира. И я принимаю это известие не по текстуаль ному достоинству данного летописного отрывка, а по двум сообра жениям: 1) II редакция Русской Правды Ярославичей уже тракту ет уголовные штрафы как существующие и не содержит никаких указаний на то, что устанавливает их вновь; 2) тот крупный успех княжеской власти, каким надо признать введение уголов ной ответственности перед княжой казной, должен быть отнесен ко времени установления и организации княжеско-дружинного строя в Киевщине, т. е. ко временам Владимира и Ярослава, и едва ли исторически мыслим при Ярославичах, когда нача лось ослабление княжой власти и подъем значения веча.
Конечно, оба соображения эти гипотетичны и представляют собой обобщение данных, извлеченных из материала, как я ука зывал, недостаточно еще обработанного. В пользу его говорит, однако, и общий характер древнейшей Русской Правды, настоя щего судебника, не выдвигающего еще так энергично княжой интерес на первый план, как Русская Правда Ярославичей.
Эта II редакция Русской Правды так говорит о своем проис хождении: «Правда уставлена Руской земли егда ся совокупилъ Изяславъ, Всеволодъ, Святославъ, Коснячько, Перен-Ьгъ, Мики-форъ Кыянинъ, Чудинъ Микула». Исследователи довольно едино душно относят это заглавие только к первым четырем статьям. Не понимаю, почему? Вся эта Правда носит однородный харак тер в самом существенном. Это такса княжих доходов: виры за огнищанина, ездового, тиуна, конюха и уроки за княжих старост (сельского и ратайного), рядовича, смерда, холопа, кормилицу (1—8); продаж—по 12 гривен, по 3 гривны, 30 резан и по 60 резан за разные преступления (12, 14, 15, 16, 22); процентов с княжого дохода в церковную десятину и княжим чиновни-
Лекции по русской истории. Киевская Русь
кам; корма княжому вирнику (23—24), и мостнику пошлина (25). Тут 16 статей из 25. Остальные 9 распределяются на две группы: 1) II, 17, 18, 19, 20 касаются процессуальных правил, причем 11-я повторяет 4-ю древнейшей Русской Правды и обры вает изложение, которое там идет в 5-й и в 6-й по тому же вопро су, точно случайно вписана, а четыре остальных, связанных вместе, регулируют самоуправство над татем в пользу суда кня жого: 2) три статьи (9, 13 и 21) дают «уроки»—вознагражде ния за украденное имущество, причем на первом месте иму щество князя — его конь, его борть. Остальные уроки о скоте в III редакции названы «уроки смердам», и сюда же можно отнести четвертый урок за сено и дрова (ст. 21). Статья 10 остается для меня непонятной. Не могу объяснить, как она сюда попала. Назвать ее 12 гривен за обиду уголовным штрафом на основании статьи 47 III редакции, как делает Владимир-ский-Буданов, не могу, не вижу оснований. Подобно статье 10, она стоит в ряду статей Н редакции клином.
Эта Русская Правда называет «покон вирной» «уроком Ярос-лавлим». Новое указание на то, что уголовные штрафы — виры — старше времени Ярославичей. Иное дело—продажи. Вопрос о времени их возникновения сложнее. Я уже имел случай указать, что при понимании смерда 11 редакции как смерда княжого, живущего на княжой земле под его вотчинной властью, возни кает соблазн предположить, что и взыскания продаж установи лись сперва в сфере вотчинной юрисдикции князя, чтобы потом распространиться на все население. Это соображение поддержива ется замечанием составителя III редакции, что «уроки» за скот, которые он берет из II редакции, — это «уроки смердам, оже пла тят князю продажу». Но III редакция и княжие грамоты XII в. ясно свидетельствуют о том, что продажи, как и виры, шли князю со всего населения. Если примем во внимание, что виры существуют уже в эпоху Русской Правды Ярославичей, что видно из 80 гривен за княжих мужей, что составляет не «двойную» виру, как мы это обычно называем, а 40+40 '^, т. е. виру+го-ловщину, так как обе шли князю, то, быть может, дело всего вернее будет так себе представить, что взыскания в пользу князя, выросшие в условиях его специального мира, распространи лись и на явления в области его роли как охранителя общего мира-наряда в земле-волости.
Не будем забывать, что первые две редакции Русской Правды в списках, какие знаем, представляют одно нераздельное целое. И это целое надо рассматривать как один памятник. Он пред ставляет собою компиляцию из элементов древнего обычноправо-вого судебника и княжого устава Ярославичей о княжих доходах и княжих людях. Когда и как он составлен, не знаем. Время его возникновения — последние десятилетия XI в. Ничто ни в со держании, ни в характере рукописной традиции на дает повода
Лекция XIV
связывать его с церковным обществом. Впрочем, этого и Клю чевский не делает.
Ill редакция Русской Правды носит более сложный характер. Основной ее источник — первые две редакции, древнейшая Рус ская Правда и Русская Правда Ярославичей. Сливая те их статьи, какие поддавались такой операции, и обобщая — иногда неудач но—их конкретные нормы, она получает главный свой остов. На этот остов наросли, однако, значительные дополнения. И пользоваться ею надо с большой осторожностью. Ее текст требует тщательной критики. Неудачный редакционный прием видим сразу вначале, сравнивая ее первые три статьи с первыми тремя древнейшей Русской Правды и первыми четырьмя Русской Правды Ярославичей. Внося из второй 80-гривенную виру за княжа мужа или тиуна княжа, она из первой сохраняет 40 гри вен за гридя и мечника. Можно ли заключить отсюда, что меч ник — не княжой муж? Или следует заключить иное: что нормы пространной Русской Правды получались иногда вследствие неу дачного приема компиляции и могут легко ввести в заблужде ние? (Ср. 1 редакцию, ст. 55 и II редакцию, ст. 9.)
Четвертую статью обыкновенно весьма ценят как известие о втором (про первый см. II редакцию) съезде Ярославичей и их ре форме уголовного права: отмене «убиенья за голову» и введении денежного выкупа взамен смертной казни. Сомнительна, нтобы слово «паки» указывало, как часто принимают, что составителю пространной Русской Правды известен был предыдущий съезд: он ясно говорит о суде «по Ярославе», причем одно только изменение и указывает в «суде Ярославлем» — «а ино же все, якоже Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша». Да и слово «паки» не означает обязательно «вновь», «опять». Тут оно связы вает статью 4 с предыдущими тремя как добавление к ним и может быть переведено: «кроме того», а еще «в свою очередь». Ср. «паки ль» в статье 5 III редакции.
Высокая ценность пространной Русской Правды как истори ческого источника зависит от того, что она содержит обильный материал, дополнивший данные старших редакций таким коли чеством новых, что их 50 статей тут тонут в числе 159. Кроме ряда статей процессуального характера, имеем тут устав Влади мира Мономаха о «резах», целыы «устав о закупах», с неко торыы вероятием приписываемый тому же князю, статьи о наслед стве и т. д.
Отличительная черта пространной Русской Правды та, что она в целом не стоит на княжеской точке зрения. Она вводит нас рядом черт в оборот гражданского быта. Но полноты отражения этого быыа в компиляции такого сборного и несистематического характе ра мы, конечно, искать не будем. Естественно подойти к ней с другим вопросом. Именно о том, какие стороны быта всего больше вызывали потребность в более четкой, письменной форму-
Лекции по русской истории. Киевская Русь
лировке регулировавших их норм права, какие из этих норм всего тщательнее собирались? Наблюдая пространную Русскую Правду с этой точки зрения, Ключевский нашел возможным от метить в ней «некоторую внутреннюю несоразмерность»: «вос производя правовое положение личчости, она довольствуется про стейшими случаями, элементарными обеспечениями безопасности, зато, формулируя имущественные отношения, ограждая интересы капитала, она обнаруживает замечательную для ее юридическо го возраста отчетливость и предусмотрительность, обилие вырабо танных норм и определений» *.
Попробуем расчленить с этой точки зрения содержание про странной Русской Правды. Интересы князя широко в ней представ лены. Правда, специальную защиту княжих мужей она вводит как бы мимоходом, беря ее готовой из своего источника— Русской Правды Ярославичей, может быть, более полной, чем та, что до нас дошла^.Но зато мы именно в пространной Русской Правде находим последовательное проведение уголовных штра фов — вир и продаж, последних по скале 60 кун, 3 гривны (ст. 30), 12 гривен — в пользу князя со всяких преступлений. Кроме того, находим ряд статей, перечисляющих доходы, шедшие в пользу княжих чиновников: вирнику (ст. 12) с отроком и метельнику, отроку сметная при оправдательном приговоре с истца и ответчика по гривне (ст. 21), помочное—за содействие при исполнении приговора (ст. 21), пошлина при испытании железом (ст. 112) — «то ти железный урок» (который, по-видимо му, платили обе стороны; ст. 113: один если ожегся, а «кто и будеть ялъ» — всегда), уроци судебные — пошлина «отъ вс^хъ тяжь» (ст. 139), ротные— при присяге, смотря по важности обвинения (ст. 141); наконец, «наклады»—княжому мужу с от роком и писцом, едущему для суда и расправы (ст. 99). Тут и более подробный перечень корма и платы городнику и мост-нику (ст. 126—127). Быть может, все эти пошлины извлечены из одного источника — устава княжого. Но в пространной Рус ской Правде они разбросаны между разнородными процессуаль ными статьями и стоят в контексте скорее как указание на су дебные расходы сторон, чем на судебные доходы князяяи его людей.
Статьи, знакомящие нас с народной общиной — вервью, — указывают, когда она должна платить виру (ст. 5) за убитого княжого мужа, как и Правда Ярославичей, но добавляют: «паки ль людинъ, то 40 гривенъ», и затем отмечают льготу-рассрочку и ряд случаев, когда вервь не обязана платить (ст. 6, 10, II, 20). На ряде процессуальных статей останавливаться не буду: ими уже приходилось пользоваться. Отмечу только ст. 110, где пространная Русская Правда подчеркивает роль общественного элемента в суде: «А тыя же тяжЪ всЪ судить послухи свобод ными».
Основное содержание остальных статей в общем удобно разла гается на несколько крупных групп: статьи об охране личности, об охране имущества с особым вниманием к владению холопами и к вопросам кредита и торговых сделок и, наконец, драгоцен ная группа в 21 статью (!), изображающая древнерусское наследственное право.
Разбирая вопрос, какое обычное право легло в основу статей русской Правды, Ключевский приходит к выводу, что в нем, «насколько оно служило источником для Русской Правды, надобно видеть не первобытный юридический обыччй восточных славян, а право городовой Руси, сложившееся из довольно разнообраз ных элементов в IX—XI вв.»^*. И действительно, вниматель ное рассмотрение пространной Русской Правды приводит к заклю чению, что она, кроме статей о верви и статей общего значе ния для всех слоев свободного населения, сосредотачивает преи мущественное внимание на вопросах, ближе касавшихся не сель ской массы, а социальных верхов древнерусского общества, вырос ших до значения руководящей социально-политической силы, опи' раясь на свою роль в городских центрах и на извлекаемую из этой влиятельной роли и деятельности экономиччскую мощь.
Увлекаясь своей теорией «торгового» происхождения древне русских городов, Ключевский называет «капитал самой при вилегированной особой в Русской Правде», причем подразуме вается главным образом капитал торгово-промышленный. «Лег ко, — говорит он, — заметить ту общественную среду, которая вы работала право, послужившее основанием Русской Правды: это был большой торговый город. Село в Русской Правде остается в тени, на заднем плане: ограждению сельской соб ственности отведен короткий (?) ряд статей среди позднейших (?) частей Русской Правды. Впереди всего, по крайней мере в древ нейших (?) отделах кодекса, поставлены интересы и отношения состоятельных городских классов, т. е. отношенияяхолоповла-дельческого и торгово-промышленного мира» ^*. В этой характе ристике есть большая доля правды при некоторой и весьма су щественной односторонности. Разберем и то и другое.
Значение торговли для быта, отразившегосяяв Пространной Правде, выступает в ее статьях 58—70 и 150. Статьи 58—59 определяют порядок решения дел по долговым обязательствам, а 60-я — упрощенное производство по делам о торговой ссуде, под чем можно разуметь и торговое товарищество. Статья 61 трактует о недоразумениях по сдаче товара на хранение. Статьи 66—69 определяют правила конкурса при банкротстве неисправного должника с различением преступной и несчастной несостоятельности. При этом выступает особое значение гостиной торговли в признании преимущественного права на получение долга полностью для гостя «из иного города или чужеземца» сравнительно с «домашними» кредиторами. Причем речь идет
29 А. Е. Пресняяов
Лекции по русской истории. Киевская Русь
Лекция XIV
и об иностранных купцах, и о купцах из иного города или иной русской земли. Статья свидетельствует о значительном раз витии внутренней торговли, как и торговли иностранной. Второе, как известно, — явление очень древнее для восточного славянства.
Мне уже приходилось отметить известия о разнообразии и интенсивности торговых и иных сношений с Западной Европой Киевщины, долго ^служившей передаточной станцией между Средней Европой и византийским Востоком. Киев XII и начала XIII в. выступает перед нами крупным торговым центром с тор говыми колониями новгородцев, латин, немцев '^, и именно эти известия составляют конкретный фон для разбираемых известий пространной Русской Правды. Это указание на то развитие торговли в конце изучаемого нами периода, которое создало значение Смоленска, отразившееся в его договоре с немцами 1229 г., где имеются статьи о кредите, сходные со статьями пространной Русской Правды, создало расцвет Новгорода, зна чение Волыни и Галича в XIII и XIV вв.
Торговля с русской стороны велась и купцами и господ скими холопами, как видно из статьи 150 (ср. статью 12 Смо ленского договора), боярскими и княжими («Ажелатинянинъдас-гь княяю хълопу въ заемъ или инъму добру человеку. . .»). Статьи 62—65 и 70 составляют «устав о резах», быть может целиком принадлежащий Владимиру Мономаху. Тут находим процес суальные правила для спора о процентном долге (ст. 62 и 64) и связанное с именем Мономаха ограничение ростовщичества. Его постановление гласит: «Уставили до третьяго р-Бза, оже емлеть въ треть куны: аже кто возметь два р^за, то то ему взяти исто; паки ли возьметь три р-Ьзы, то иста ему не взяти. Аже кто емлеть по 10 кунъ отъ л^та на гривну, то того не отм^тати». Статья 70 дает только неопределенную парафразу первой части этого постановления: «Аже кто многа р^за ималъ, не имати тому» (подразумевается — «иста»). А выше статья 63 говорит, что «месячный р^зъ» можно брать только «за мало» (Карамзин-ский список: «за мало дни»), но отбрасывается («погренути»), если «зайдуться куны до того же года»; в таком случае— «дадять ему куны въ треть».
Владимирский-Буданов все это так толкует: рост различается месячный, третной и годичный. Месячный допускается только при краткосрочных займах; если же заем на год или не уплачен в течение года, то взыскиваются уже не месячные, а третные проценты. Третной рост дозволено брать только два раза: полу чивший его в третий раз теряет право на получение «иста». Очевидно, заключает Владимирский-Буданов, сумма третных про центов, уплаченных трижды, превышала значительно капитальный долг. И рядом отмечает, что годичный рост (стало быть, при долгосрочном займе) допускался по статье 65 не свыше 10 кун на гривну, что составляет при 25-гривенной куне 40 % '^*.
Ключевский толкует иначе: в треть — значит на два третий, ^ е 50 %, и смысл статьи 65 в том, что при взимании роста в треть, то «брать до третьего реза»: дважды — 100 %+исто, а за третий рез — кара: получил 150 % — теряешь «исто». Годовой процент при краткосрочном займе — «в треть», на год, а не ме сячный рез, при долгосрочном —40%. В памятнике второй чет верти XII в., в «Вопросах Кирика», рекомендуется «брать легко», сбавляя с условия: «аще по 5 кун дал еси, а 3 куны возьми или 4^ — подразумевается на гривну, т. е. если дал по 20 %— взыскивай по 12 или 16 %. В одном получении неизвестного точнее времени как крайний предел допустимой лихвы указы вается «по три куны на гривну или по седми резан», т. е. 12—14 %. Это — идеал, внушаемый церковной проповедью, в принципе отри цавшей всякую лихву, допуская ее в сильном смягчении, «аще не можете отстати»^'*.
Толкование Ключевского ближе подходит к тексту, но при правильном понимании древнерусского денежного курса Рус ской Правды, о чем ниже, результат тот же—40% при долго срочной ссуде, 50 % — при краткосрочной (три реза значи тельно превышают исто). Неясным остается расчет месячного реза.
Устав Мономаха о «резах», вошедший в состав простран ной Русской Правды, — весьма крупное явление для истории кня жеской власти. Ведь из памятников «уставной» деятельности кня зей мы для времени до XII в. знаем только Русскую Правду Ярославичей, касающуюся княжих людей и княжих интересов, стало быть, представляющую акт не общего, а специального законодательства, да церковные уставы, дошедшие до нас в таких позднейших переработках, что в них трудно выделить их под линную старую основу, и представляющие, во всяком случае, акты столь же специального законодательства. Иное дело «устав о резах»: он регулирует отношения в области общего права городской общины. Возникновение его, естественно, ставят в связь с бурными событиями, разыгравшимися в Киеве после смерти князя Святополка Изяславича. Святополк оставил худую память в массе населения. Одно из сказаний «Печерского патерика», о Прохоре черноризце, говорит, что «бысть убо въ дни княжения Святополка въ Киев^ много насилие людем сотвори Святополкъ: домыбосильныхъбезвинныхъискоренивъи имения многыотъимъ» князь составил себе большое личное имущество '^. Ипатьевская летопись рассказывает, что о нем плакали его бояре и дружина, не упоминая о людях киевских, а «княгини же его много раздали богатьство монастыремъ и попомъ и убогымъ, яко дивитися вс^мъ челов^комъ, яко такая милости никто не можеть створи-ти» "^. Княгиня словно раздавала на помин души грешного князя неправедно собранное богатство. Упомянутый рассказ о чернориз це Прохоре раскрывает завесу происхождения этого богатства,
Лекции по русской истории, {(невская Русь
ления XI V
повествуя, как Святополк, начав войну с Володарем и Василь ком, прекратил торг из Галича и Перемышля с Киевом, «и не бысть соли во вс-Ьй Руской земли». Годы вообще были тяжелые: «Быша брани многы отъ половец, къ симъ же усобица бысть въ ти времена, и гладъ и скудота велиа во вс^мъ въ Руской земли». А продающие соль, «мневше себе въ ты дни богатство много преобрести въ соли», обратились к князю с жалобой на Печер-ский монастырь, который, по сказанию, даром раздавал соль, получая ее путем чудесного превращения в нее пепла. «Князь же, хотя им угодити» и себе богатство приобресть, стакнулся с куп цами и &с в-Ьщавъ съ своими советники цену многу соли, да, отъимъ у мниха, продавецъ съ ей будеть». Едва ли можно отри цать реальную основу под сказанием. Тут след усиления торговой эксплуатации населения княжеско-дружинным слоем в союзе с купечеством. Немудрено, что по смерти Святополка «кияни же разъграбиша дворъ Путятинъ тысячьского, идоша на жиды и разъграбиша я; и послашася паки кияне к Володимиру, глаголю-ще: ,,Пойди, княже, Киеву; аще ли не поидеши, то в-Ьси, яко много зла уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцьских, но и жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровь твою и на бояры, и на манастыр-Ь"»^*.
Грушевский думает, что «монастыри притянуты сюда для боль шего эффекта» , но мы знаем нечто о кредитных операциях древнерусских монастырей, хотя бы по духовной новгородца Климента XIII в., приведенной выше, где монастырю за долг в 20 гривен серебра достается земельное имущество завещателя. Да и само «чудо» Прохора слишком ли смело признать сви детельством об операциях монастыря с солью? Когда Мономах сел в Киеве, «вей людье рады быша, и мятежъ вл^же».
Приведенные обстоятельства, естественно, могли вызвать опре деление новых норм долгового права, которые потом вошли в состав пространной Русской Правды.
Такова одна сторона социальной физиономии пространной Русской Правды; она обращена к нуждам торгового быта и долгового права, стремясь регулировать эти все разраставшиеся отношения, смягчая нарастание социальной розни, ставя ее в за конные рамки и тем создавая новое право, закреплявшее со здавшиеся социально-экономические отношения, формулируя и упорядочивая их.
В приведенных чертах существенно отметить, что в них наряду с купцами, своими и иноземными, стоит княжеская и боярская среда как представительница капитала.
К этой же среде обращено внимание пространной Русской Правды в других отношениях. Ключевский выдвигает внимание пространной Русской Правды к интересам «холоповладельцев». При этом отдельно стоящая статья 38 вызывает некоторое сом нение. Ее сравнение со статьей 15 древнейшей Русской Прав-
дьг показывает, что перед нами обобщение статьи, указывав шей на определенный и притом для XII в. уже устаревший случай бегства челядина к иноземцу, варягу или колбягу. Обоб щение, быть может, только книжное, а не запись нормы, обоб щившейся в обычае. Статья 47 трактует свод при краже челяди-на. Остальные статьи (83, 87—89 и 142—155) можно назвать, пожалуй, «уставом о холопах», так как тут целый свод статей, притом объединенных термином «холоп» в отличие от более архаи ческого «челядина» статей 38 и 47. При этом то обстоятельство, что статьи 83, 87—89 попали в ряд статей о закупе и, с дру гой стороны, положение статьи 143, которую следует отнести к закупу, хотя он в ней и не назван, среди статей о холопстве указывает, по-видимому, на связь между двумя уставами — о полусвободных и несвободных боярских людях.
Характерны здесь, с одной стороны, определения источников холопства, с другой — большое внимание к различным вариантам темы о беглом холопе.
Статья 142 гласит: «Холопьство обельное трое. Оже кто хотя купить до полугривны, а послухи поставить, а ногату дасть перед сам^мъ холопомъ (Карамзинский список — «а без него»). А второе холопьство: поиметь робу безъ ряду; поиметь ли сърядомъ, то како ся будеть рядилъ, на томъ же стоить. А се третьее холопьство: тивуньство безъ ряду или привяжеть ключь къ соб-ь безъ ряду; съ рядомь ли, то како ся будеть рядилъ, на томъ же стоить».
Сводчик, по-видимому, добросовестно понял это как перечень видов «обельного холопства», не заметив, что тут отмечены не основные источники холопства (плен, рождение от холопа, прода жа в холопы за преступление, за несостоятельность и т. п.), а случаи наиболее спорные (фиктивная продажа, женитьба на рабе, личное услужение) и разрешены с презумпцией в пользу порабощения.
Статьи о беглом холопе и о холопе-преступнике (144—155, 57, 83, 87—88) тщательно защищают интересы холоповладель-ца, предоставляя ему в последнем случае выбор между выку пом холопа и утратой его.
Иной тенденцией проникнуты статьи о полусвободных закупах (71—82, 84—87, 90, 143), о которых мне уже приходилось гово рить раньше. Они стремятся сохранить грань, отделяющую за-купничество от холопства. Что касается пресловутого спора о том, что лежит в основе закупничества — наем или задолженность, то я отмечу, что в пользу второго мнения говорит не только ана логия «закупов» литовско-русского права, подробно разработан ная Ясинским, но и статья 143; «а въ дачь не холопъ, ни по хл-Ьб^ роботять, ни по придатьц^: но оже не доходять года, то ворочати ему милость, отходить ли, то не виноватъ есть». Эта статья конкретнее раскрывает суть того определения закупни-
•Лекции по русской истории. Киевская Русь
Лекция XIV
чества, какие дает ему, например, Ключевский: это «сельские рабочие, селившиеся на землях частных собственников со ссудой от хозяев'^- ^*. Надо бы только прибавать: и должники, отраба тывающие долг в хозяйстве кредитора. Оба эти явления могли в древнем праве подойти под одно правовое понятие, так как сутью отношений в обоих случаях считалась задолженность н временная кабала. Что касается теории о закупе — наемном рабо чем, то она выросла на слове «наймит» статьи 80. Но что зна чило слово «наем» н языке XII в., видим из «Вопросов Кири-ка»: «а наимъ д^ля, рекше лихвы», и ниже: «не достоить ти имати наимъ», а если не могут воздержаться, то «възмете легко; аще 110 5 кунъ даль еси, а 3 куны възми или 4» ^*.
Экономическая роль холоповладения и закупничества уже от мечена выше в моем изложении. Это два основных орудия круп ного частного хозяйства, боярского хозяйства. Зная, какое круп ное значение в позднейшем княжеском и боярском хозяйстве играли бобровые ловы и бортные ухожаи, мы можем, естествен но, с той же точки зрения взглянуть на статьи, охраняющие частные права на эти промыслы в пространной Русской Правде (ст. 94, 95, 96, 97, 100, 101, 105), отметив и высокую кару за ястреба и сокола как особо ценившихся охотничьих птиц (ст. 106).
Это приводит нас к самой любопытной черте пространной Рус ской Правды — к тому, что в ней мы впервые встречаем термин «бояре». Пространная Русская Правда намеренно вводит этот термин в текст своих источников, вставляя «тако же и за боя-рескъ» после статьи «о княжи муж-Ь», дважды упоминая «тиуна боярского» (ст. 3, 89).
Что же нам разуметь под этими терминами? Одна из статей — 114-я по позднему списку—перечисляет классы населения так: «княжь бояринъ, или купечь или сирота» '^. Я уже как-то указы вал, что при всем желании не умею найти в древних русских источниках указаний на «земских» бояр, стоящих вне круга кня жих людей. Но пространная Русская Правда дает одно весьма важ ное указание на то, что к концу изучаемого нами периода боярство добивается значительной эмансипации от княжой власти. Разумею статью «О задниц^ боярстъй и о дружьн^й. Аже въ боярехь любо дружин^, то за князя задниця не идеть. Но оже не будеть сыновъ, а дчери возмуть» (III редакция, ст. 119-120).
Эта статья отмечает шаг в развитии личной семейной бояр ской собственности, весьма существенный, или признать эту статью относящейся и к земельным владениям боярства. Заме тим, что на Западе право наследования по женской линии полу чило раньше признание в крестьянской среде и дольше отрица лось в боярской среде. У нас оно, по-видимому, развилось в этой последней раньше, чем на Западе. И для XII—XIII вв. нет оснований отрицать приложимость статьи 119 к земельным имуществам. В других списках эта статья перередактирована так:
<Аже в боярех либо в боярстей дружине, то за князя задница не идеть». Или даже: «Аще въ боярстей дружини, то за князя задниця не иидеть». Это поздейшие наслоения. Право боярское укрепилось. Центр внимания переносится на вопрос о наследстве зависимых от бояр людей, которых власть бояр-вотчинников начинает закрывать от княжей власти. Мы с этими фактами уже вступаем в атмосферу нового уклада жизни — удельного, того, который у Павлова-Сильванского характеризован «феодальными отношениями удельного времени» ^*. Их зачатки успели отра зиться в поздних редакциях Русской Правды.
Еще два слова о терминах: «тиун боярский» и «боярская дру жина». По статье 89, боярский тиун — холоп, но отличенный в суде тем, что на него, как на закупа, «складают послушество», «по нужи» — в крайнем случае. Статья 3 заменяет этим же тер мином слово «ябетник» своего источника. Что же такое ябетник? Слово это германское — сравним северонемецкое arnbaht, сканди навское arnbatt, где его этимологическое значение «преданный» (ergebener) слуга из челяди (северонемецкое manahoubit — rnen-schen haupter) — слуга-челядин, слово, равносильное слову «тиун» готов (готское tius, северогерманское din, современное dienen). И в древнейшей Русской Правде видим упоминание ябетника княжого рядом с мечником. Русская Правда Ярославичей вместо ябетника называет тиуна княжа, выделяя его в ряд княжих мужей или, точнее, ставя его рядом с ними, как 80-гривенную голову. Пространная Русская Правда, повторяя статью 3 древ нейшей и сохранив в ней, думаю, ошибочно, мечника исклю чила ябетника, заменив его тиуном боярским. Это такой же прием, как приписка «такоже и за боярескъ» в статье «О княжи муж-Ь»^, причем это сопоставление должно предостеречь от слиш ком буквального понимания последней приписки. Тут княжие люди распределены на три категории: за тиуна княжого огнищного и за конюшего — 80 гривен, за отрока, конюха, повара — 40 гривен, за сельских слуг урок— 12 гривен и 5 гривен, а за боярского тиуна — 40 гривен по статье 3. Что же он такое? Один из вариантов к статье 89 (Карамзинский список, ст. 77) дает: «на боярьска тиуна на дворьскаго». Перед нами та же фигура при боярине, как тиун огнищный при князе. Это лицо — praeposi-tus, advocatus — во главе хозяйства крупного землевладельца феодальной Европы тоже иногда называлось amtrnann. Быть мо жет, в этом лишний предлог для замены ябетника древнейшей Русской Правды именно тиуном боярским. Под этим термином перед нами выступает один из боярских людей, один из пред ставителей «боярской дружины». Введение всех этих терминов в поздние редакции Русской Правды—слабо выраженный, но тем более ценный намек на усвоение черт княжого права и княжого быта средой бояр, крупных землевладельцев, в конце изучемого нами периода.
Лекции по русской истории. Киевская Русь
Это наблюдение придает особо существенное значение вопросу о времени составления пространной Русской Правды. Из нее са мом можно извлечь только одно указание: она не старше вре мен Мономаха, так как пользуется его «уставом о резах».
Ключевский считает Русскую Правду памятником, который по лучил «законченный состав во второй половине XII или в нача ле XIII в.». Свой окончательный состав Русская Правда в простран ной редакции «получила позднее половины XII в.». Указание на это Ключевский находит в денежном счете, которого держится Русская Правда. Денежные взыскания высчитываются в ней на гривны кун и их части '^.
В Карамзинском списке вставка о прибыли скота и пр. (Карам-зинский список, ст. 50) дает: 90 1 12 коз по 6 ногат — 27 033 гривны 30 резан, т.е. 1 гривна=20 ногат=50 резан. Так и по преды дущей статье 49 о рунах — 1 гривна=50 резан ^*.
Ключевский принимает по 25 кун на гривну на основании расчета епископа Нифонта (в «Вопросах Кирика»), что за пять сорокоустов — гривна, а за один — 6 кун, предполагая скидку при оптовом заказе, и получает, что куна равна 2 резанам^*. Это подтверждается сравнением статей о вепрях и о свиньях (Карам-зинский список, ст. 52—53; Сергеевич, ст. 4—5), где цена вепря раз дана 6 ногат, другой — 15 резан, и то и другое равно 7 '/а кун (20 ногат—25 кун—50 резан). Этот расчет, установленный еще Карамзиным, надо признать верным, но им не объяснить со отношения всех цифровых данных Русской Правды ^'. Дело в том, что пространная Русская Правда часто сохраняет цифры Рус ской Правды Ярославичей; заменяя при них резаны кунами (статьи 9 и 56, 16 и 106: цены на скот и птицу; статьи 24 и 12; в среду—резана; в среду куна «оже» сыр. Ср.: Карамзинский список, ст. 56; Сергеевич. Прил. 1 — цена сыра — резана) и в «уроках» и в продажах (ст. 15 и 104, 12 и 52, 22 и 53). Клю чевский видит в этом сильное падение ценности денег, так что куна стала теперь покупать на рынке то, за что прежде платили резану. И «по привычке обозначать иноземную (?) монету ту земными названиями равноценных ей мехов» резану стали назы вать куной. Это толкование Кл'ючевский поддерживает наблюде нием над весом «гривен» в наших археологических находках. Гривны XI — начала XII в. — по две на фунт серебра, по 48 зо лотников. Гривны же конца XII и начала XIII в. упали в весе до '/4 фунта, так что и '/зд такой легковесной гривны стала равной прежней резане. Устав князя Святослава новгородскому Со фийскому собору 1137 г. говорит о «новых кунах». Отражение этой пертурбации на денежном рынке древней Руси в простран ной Русской Правде и заставляет Ключевского относить ее ко второй половине XII или к началу XIII в.
Грушевский, считая теорию Ключевского слишком гипотетич ной, предпочитает относить пространную Русскую Правду к первой
Лекция XIV
четверти XII в., допуская, что она позднее подверглась лишь д^оростепенным изменениям и дополнениям. Но в том все и дело, какие элементы пространной Русской Правды считать более позд ними, чем времена Мономаха, и насколько. Впрочем, едва ли можно относить ко временам Мономаха компиляцию, в которую и его «устав о резах» вставлен, очевидно, не в первоначальном виде, а как элемент компиляции.
Однако если и по форме и по содержанию пространную Русскую Правду естественно относить к той эпохе, к которой ее приурочивает Ключевский, то сама его теория о свойствах денежного счета Русской Правды действительно вызывает неко торые сомнения. Была ли замена резаны куной следствием удвоения цен или только изменением монетной чеканки и системы, остается неясным. А между тем в самой пространной Русской Правде есть намеки на то, что ее составитель или какой-либо его предшественник понимал, что, переводя счет с резан на ку ны, надо изменять и цифры. Так в статье 9 II редакции находим среди резанного счета цену третьяка 15 кун, а в статье 56 III редакции — 30 кун. По-видимому, ясна ошибка: читай во II редакции 30 резан, а в III—30 кун, если цифровая поправка не сделана, и 15, если она имела место. Или, например, ср. статьи 16 и 106—во второй исчезла продажа 60 резан; не потому ли, что за нее составитель принял 30 кун, в которые по недоразу мению вместо 15 обратился у него «урок» в 30 резан.
Конечно, эти намеки столь скудны, что на них ничего опереть нельзя. Но представляется недоказанным, что пространная Рус ская Правда не просто переводит устарелое слово «резана» (ко торого в ней нет) словом «куна», а и сознательно сохраняет счет старый, давая тут нечто, имеющее реальное значение. Ключевский далек от такого сомнения. Для него пространная Русская Правда — памятник права, действовавшего в церков ных судах. Но именно его главное основание, что эта Русская Правда встречается в составе вспомогательных статей к Кормчей, наводит на сомнение в ее практическом значении, так как и це лый ряд других элементов Кормчей, извлеченных из византий ских законов, едва ли мог иметь практическое приложение на Руси. Да и сам Ключевский отметил несогласованность между собой различных статей пространной Русской Правды, подры вающую приложимость ее к практике. Но, во всяком случае, различие денежных систем само по себе несомненно, и одного этого обстоятельства достаточно, чтобы признать значительную разницу в возрасте между Русской Правдой Ярославичей и прост ранной и принять датировку, установленную Ключевским. Это источник для изучения социальной истории древней Руси вто рой половины XII и начала XIII в., хотя и заключающий целый ряд элементов права предыдущей эпохи, отчасти для ее времени уже устаревших.
458 Лекции по русской истории. Киевская Русь
В общей сумме источников для изучения древнерусского права, кроме актов специального законодательства. Русской Правды Ярославичей о княжих людях и церковных уставов, одиноко стоит указание на более широкое по значению законодатель ство Мономаха, его «устав о резах», быть может, и о закупах. Но при ближайшем рассмотрении и это законодательство не теку щее, не общегосударственное в полном смысле слова, а вызван ное особыми обстоятельствами — моментом поднявшегося народ ного движения — и коснувшееся интересов тех слоев, которые близко связаны были, а в значительной степени и слиты с княжеско-дружинной средой социальных верхов киевского общества. И если мы видим, что тенденция этих уставов направ лена к ограничению их эксплуататорских инстинктов, то это дела не меняет. Уставы Мономаха были актом самозащиты социальных верхов от народного раздражения. И недаром рядом и в связи с ними стоит «устав о холопах». И не только дальше этого не пошло развитие княжого законодательствования, но и иных его созданий мы не знаем, кроме грамоты князя Всеволода церкви св. Иоанна на Опоках 1130-х годов, но это уже явление иного порядка.