Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
PAGE 21
51. Объяснение, понимание, интерпретация в социальных и гуманитарных науках
Объяснение и понимание как следствие коммуникативности науки.
Природа и типы объяснений.
Объяснение — функция теории.
Понимание в гуманитарных науках, необходимость обращения к герменевтике как «органону наук о духе» (В. Дильтей, Г.-Г. Гадамер).
Специфика понимания: не может быть репрезентировано формулами логических операций, требует обращения к целостному человеку/его жизнедеятельности, опыту, языку и истории. Герменевтика — наука о понимании и интерпретации текста.
Текст как особая реальность и «единица» методологического и семантического анализа социально-гуманитарного знания.
Язык, «языковые игры», языковая картина мира. Интерпретация как придание смыслов, значений высказываниям, текстам, явлениям и событиям — общенаучный метод и базовая операция социально-гуманитарного познания.
Проблема «исторической дистанции», «временного отстояния» (Гадамер) в интерпретации и понимании. Объяснение и понимание в социологии, исторической, экономической и юридической науках, психологии, филологии, культурологии.
ОБЪЯСНЕНИЕ
Юнити
Эксплананс (объясняющее) – совокупность утверждений, включающая в себя один или несколько законов природы и условий их применимости и используемая для объяснения некоторого явления.
Экспланандум (объясняемое) – утверждение, описывающее явление, которому дается объяснение.
Дедуктивно-номологическое объяснение – логический вывод предложения, выражающего объясняемое явление, из законов и начальных условий; подведение объясняемого явления под закон; указание на причинную связь объясняемого явления с другим известным явлением.
«Рациональное» объяснение – объяснение действий людей посредством указания на «разумность» этих действий в глазах действующих субъектов1.
Интенциональное объяснение – объяснение действий людей посредством указания на цели и мотивы действующего субъекта.
объяснение
В повседневном языке объяснить нечто означает сделать его понятным для нас.
Пытаясь понять окружающий мир, люди создавали мифологические, религиозные, натурфилософские системы, объясняющие события повседневной жизни и явления природы.
За последние века объяснять окружающее стала в основном наука.
Четкую формулировку дедуктивно-номологического объяснения обычно связывают с именами К. Поппера2 и К. Гемпеля.
Для иллюстрации воспользуемся простым примером. Допустим, мы наблюдаем некоторое событие, состоящее в том, что нить, к которой подвешен груз 2 кг, разрывается. Мы можем спросить: почему данная нить порвалась?
Ответ на этот вопрос дает объяснение, которое строится следующим образом.
Нам известно общее положение, которое можно считать законом: «Для всякой нити верно, что если она нагружена выше предела своей прочности, то она разрывается». Представим данное общее утверждение в символической форме:
«Ах (Рх --- Qx)»
(«для всякого х (Ах), если х нагружен выше предела своей прочности (Рх), то х разрывается (Qx)»).
Нам известно также, что данная конкретная нить, о которой идет речь, нагружена выше предела ее прочности, т.е. истинно единичное предложение «Данная нить нагружена выше предела ее прочности», символически: «Ра».
Из общего утверждения, говорящего обо всех нитях, и единичного утверждения, описывающего наличную ситуацию, мы делаем вывод: «Данная нить разрывается», символически: «Qа». Теперь наше рассуждение мы можем представить в символической форме:
Ах (Рх --- Qx)
Ра
_____________
Qа
Это и есть простейший вариант того, что называют «дедуктивно-номологической схемой» научного объяснения. С логической точки зрения, данное объяснение представляет собой вывод по правилам логики некоторого высказывания из других высказываний, принятых в качестве посылок.
С позиции методологии познания, объяснить какое-то явление значит подвести это явление под соответствующий закон.
Легко заметить, что представленная структура объяснения выражает логический вывод modus ponens, посылки которого называются экспланансом (объясняющее), а следствие – экспланандумом (объясняемое). Эксплананс должен включать в себя по крайней мере одно общее утверждение и экспланандум должен логически следовать из эксплананса.
Мы привели простейший вариант дедуктивно-номологического объяснения. Он допускает разнообразные модификации и обобщения. В общем случае в эксплананс может входить несколько общих и единичных утверждений, а вывод – представлять собой цепочку логических умозаключений. На месте экспланандума может находиться как описание отдельного события, так и общее утверждение (закон), и даже теория. Гемпель разработал вариант индуктивно-вероятностного объяснения, в котором используемое для объяснения общее положение носит вероятностно-статистический характер.
Если ограничиться дедуктивно-номологическим объяснением, то его общую схему можно представить следующим образом:
L1, L2, L3,… - Общие законы Эксплананс
С1, С2, С3,… - Утверждения о начальных условиях
Логический вывод
Е - Описание объясняемого явления Экспланандум
Каковы наиболее характерные особенности дедуктивно-номологического объяснения? Важнейшая из них, по-видимому, состоит в том, что оно придает необходимый характер объясняемому событию.
В самом деле, дедуктивно-номологическое объяснение представляет собой логическое выведение объясняемого положения из некоторых посылок, и если эти посылки истинны, а их истинность – одно из условий корректности объяснения, то выведенное положение необходимо должно быть истинно.
Выражая это в других терминах, мы можем сказать, что при дедуктивно-номологическом объяснении некоторого события мы указываем причину или условия существования этого события, и если причина имеет место, то с естественной необходимостью должно существовать и ее следствие. Мы связываем объясняемое событие с другими событиями и указываем на закономерный характер этих связей. Поэтому, если указанные законы справедливы, а условия их действия реально существуют, то обсуждаемое событие должно иметь место и в этом смысле является необходимым.
Как, например, Фарадей объяснил непонятный до него опыт Араго?
Этот опыт состоял в следующем: если над магнитной стрелкой вращать медный диск, то стрелка также начнет вращаться в том же направлении; и обратно, если над подвешенным медным диском вращать магнит, то вскоре и диск начнет вращаться. Медный диск не намагничивается, поэтому магнит не может оказывать на него никакого влияния.
Так почему же он все-таки вращается? Это было неясно и требовало объяснения. Фарадей ввел представление о магнитных силовых линиях, окружающих намагниченное тело; об индукционном токе, возникающем в теле при пересечении магнитных силовых линий; о порождении магнетизма электрическим током. Это позволило ему сформулировать эксплананс искомого объяснения в виде ряда законов:
«Каждый магнит окружен магнитными силовыми линиями»;
«Если проводник пересекает магнитные силовые линии, то в нем возбуждается электрический ток»;
«Индукционный электрический ток порождает в проводнике магнетизм, т.е. делает его магнитом»;
«Если один из находящихся рядом магнитов вращается, то начинает вращаться и другой магнит» и т.п.
Присоединив к этим общим утверждениям единичное высказывание «Данный магнит, подвешенный вблизи от медного диска, вращается», Фарадей смог вывести из них экспланандум: «Поэтому вращается и медный диск».
Он связал это вращение с действием законов природы, т.е. показал, что оно было необходимо. И если раньше казалось странным, что медный диск вращается, то теперь было бы странным, если бы он остался в покое.
Вторая важная особенность дедуктивно-номологического объяснения, на которую следует обратить внимание, тесно связана с первой. Общее утверждение, входящее в его эксплананс, должно быть законом природы, т.е. выражать необходимую связь явлений. В противном случае мы не получим объяснения.
По своей логической форме закон природы неотличим от так называемых «случайно истинных обобщений», т.е. некоторых общих утверждений, которые в силу случайных обстоятельств оказались истинными, например, «Все жильцы нашего подъезда имеют загородные дачи», «Все члены данного ученого совета – лысые», «Возраст всех присутствующих в данной аудитории не превышает 30 лет» и т.п. И законы природы, и случайно истинные обобщения выражаются общими высказываниями, но последние нельзя использовать для объяснения. Например, пусть истинно высказывание «Все мои друзья знают английский язык». Кто-то спрашивает об одном из моих друзей: «Почему это Г. так хорошо знает английский язык?». Я даю ему «объяснение»: Г. – мой друг, а все мои друзья хорошо знают английский язык, вот поэтому-то и Г. хорошо знает английский язык. Конечно, это никакое не объяснение: дружба с кем-то не является причиной хорошего знания иностранного языка, и возможно, уже завтра мое обобщение станет ложным, если мне посчастливится подружиться с человеком, не знающим английского языка.
Но отличить закон от случайно истинного обобщения может только научная теория: если общее высказывание включено в теорию, то оно выражает закон природы; если же общее высказывание не является элементом теории, то скорее всего оно является лишь случайно истинным.
2. «Рациональное» объяснение
Если для объяснения природных событий и фактов используется дедуктивно-номологическая схема, то для общественных наук, имеющих дело с объяснением человеческих действий, предлагаются иные формы объяснения.
Канадский философ У.Дрей показал, что в истории используют тип объяснения, который он назвал «рациональным» объяснением.
Суть его в следующем. При объяснении поступка некоторой исторической личности историк старается вскрыть те мотивы, которыми руководствовался действующий субъект, и показать, что в свете этих мотивов поступок был разумным (рациональным). Для иллюстрации и пояснения мысли Дрея рассмотрим один из типичных примеров исторического объяснения.
Всякий, знакомившийся с русской историей, по-видимому задавал себе вопрос, почему русский царь Иван Грозный, отличавшийся, как известно, жестоким деспотизмом и постоянно обуреваемый страхом потерять трон, вдруг в 1575 г. добровольно отрекся от престола и уступил его татарскому хану Симеону Бекбулатовичу, состоявшему на русской службе? Дрей так объясняет этот необычный поступок царя. Грозный вел постоянную борьбу с боярами – потомками русских удельных князей. В течение ряда лет в качестве орудия борьбы он использовал опричнину, которая нанесла серьезный удар боярской аристократии и содействовала укреплению самодержавия. Однако, в конце концов опричники вызвали к себе такую ненависть во всех слоях русского общества, что Грозный был вынужден отменить ее. Но боярство все еще внушало царю опасения. Введению нового режима террора препятствовала Боярская дума. «Полностью игнорировать Боярскую думу было рискованно, особенно в тот момент, когда обнаружилось, что охранный корпус царя – его «двор» - недостаточно надежен. Видимо, царь и его окружение долго ломали голову над тем, как без согласия думы возродить опричный режим и в то же время сохранить видимость законности в Русском государстве, пока склонность к шутке и мистификации не подсказала царю нужное решение. На сцене появилось новое лицо – великий князь Симеон. Трагедия неожиданно обернулась фарсом» (Скрынников Р.Г. Иван Грозный. М., 1980, с.200). Итак, комедия отречения понадобилась царю для того, чтобы без помех свести счеты с теми, кто еще уцелел после всех предыдущих репрессий. Согласно модели Дрея, данное объяснение можно реконструировать так: Грозный считал, что в сложившейся ситуации разумно прикрыть свои действия подставной фигурой. Поэтому он и посадил на свое место Симеона Бекбулатовича.
Появление модели объяснения Дрея вызвало оживленную полемику среди методологов науки. Центральным вопросом был вопрос: можно ли считать рациональное объяснение научным? Представители методологии естествознания утверждали, что дедуктивно-номологическая схема объяснения является универсальной, она должна использоваться при объяснениях в любой области, а модель объяснения Дрея не является научной, ибо она не использует законов. Если объяснить значит подвести объясняемое под закон, то рациональное объяснение нельзя считать подлинно научным объяснением.
Их противники указывали на то, что объявлять дедуктивно-номологическую схему объяснения единственно научной значит считать, что идеалы и нормы научного исследования, выработанные современным естествознанием, являются универсальными и те дисциплины, в которых эти нормы нарушаются, исключаются из числа наук. С этим трудно согласиться. Видимо, следует признать, что общественные науки – полноправные члены содружества наук, хотя и отличные от наук о природе. Нарушение идеалов и норм естественнонаучного исследования в области общественных наук должно рассматриваться как свидетельство ограниченной справедливости этих норм. В частности, вслед за Дреем, методология обществознания должна искать такие схемы объяснения, которые используются именно в науках о человеке.
Интенциональное объяснение.
Практический силлогизм
Хотя Дрею принадлежит та заслуга, что именно он одним из первых привлек внимание к особенностям объяснений в истории, его собственная модель страдала по меньшей мере двумя существенными недостатками.
Один из них – это неясность понятия рациональности, на которое опирается эта модель. Историк не может руководствоваться тем стандартом рациональности, который распространен в его время. Он должен реконструировать представления о рациональности людей изучаемой им эпохи. Более того, ему нужно установить, какими представлениями о рациональности руководствовался тот самый индивид, поступок которого требуется объяснить. Если принять во внимание то обстоятельство, что даже современные представления о рациональности весьма расплывчаты, то приходится признать, что историческая реконструкция понятия рациональности представляет собой весьма сложную и неопределенную задачу.
Второй недостаток заключается в существенной ограниченности области применения рационального объяснения. С точки зрения Дрея, объяснить некоторый поступок – значит показать, что он основывался на разумном расчете.
Критики Дрея сразу же указали на то, что чаще всего люди действуют без всякого расчета – под влиянием импульса, желания, страсти. Поэтому модель Дрея может быть использована для объяснения сравнительного небольшого числа человеческих поступков, которые были предприняты после серьезного размышления.
Вот эти довольно очевидные слабости рационального объяснения Дрея и привели к тому, что вскоре оно уступило место телеологическому, мотивационному или, как стали его называть, интенциональному объяснению. Последнее не связано с понятием рациональности и охватывает весьма широкую сферу человеческих действий и поступков.
Существо интенционального объяснения заключается в указании на намерение, цель индивида, осуществляющего действие. Например, мы видим бегущего человека и хотим объяснить, почему он бежит. Объяснение состоит в указании на цель, которую преследует индивид: он хочет успеть на поезд, поэтому и бежит. При этом нет речи об оценке рациональности его поступка и мы не спрашиваем даже, считает ли он сам, что поступает рационально. Для объяснения достаточно отметить, что его цель или интенция заключаются в том-то и том.
Логической формой интенционального объяснения является так называемый «практический силлогизм». Разделение выводов на теоретические и практические восходит еще к Аристотелю. Одна из посылок практического вывода говорит о некотором желаемом результате или о цели, другая посылка указывает на средства к достижению этой цели. Вывод представляет собой описание действия. Поэтому рассуждение и называется «практическим» силлогизмом. Его примерная схема выглядит следующим образом:
Агент N намеревается (желает, стремится) получить а.
N считает, что для получения а нужно совершить действие b.
N совершает действие b.
По-видимому, это одна из самых простых схем практического рассуждения. Ее можно усложнять, вводя в посылки указание на время, на отсутствие помех для действия, на отсутствие у агента других целей в этот момент и т.д. Однако все характерные особенности объяснений данного типа представлены уже в этой простой схеме. По-видимому, такие схемы объяснения широко используются в общественных науках – истории, социологии, юридических дисциплинах, экономике и т.д.
Дискуссии по проблемам научного объяснения способны иногда породить впечатление, что защитники специфического характера объяснений в общественных науках вообще отрицают наличие законов, скажем, в истории развития человеческого общества. Действительно, вопрос порой ставится так: либо дедуктивно-номологическая схема и признание законов, либо только интенциональное объяснение и отрицание законов. Конечно, эта дихотомия ошибочна. В целом позиция «интенционалистов» является гораздо более мягкой: отстаивая специфику интенционального объяснения по сравнению с дедуктивно-номологическим, они, как правило, согласны с тем, что и в сфере общественных наук во многих случаях при объяснении используются законы и дедуктивно-номологическая схема.
В частности, историки широко используют естественнонаучные законы для оценки и критики исторических свидетельств, при реконструкции способов возведения сооружений древности, при анализе хозяйственной деятельности и ее результатов древних государствах и т.п.
Вот один из примеров. Царь Василий Шуйский после своего восшествия на престол объявил народу, что царевич Дмитрий, живший в Угличе, в своей смертный час играл орехами и обагрил их своей невинной кровью, когда пал от ножа убийцы. Мощи Дмитрия выкопали, привезли в Москву и выставили в церкви. Все могли видеть эти пресловутые орешки. Сохранились свидетельства очевидцев, сумевших даже разглядеть на них пятна крови. «Можно ли доверять таким показаниям? – ставит вопрос историк. – Как поверить в сохранность орешков, пролежавших в земле на разлагающемся трупе в течение 15 лет? Как поверить, что свидетель, на мгновение протиснувшийся к гробу, увидел следы крови на почерневших орехах, которые по всем законам природы давно должны были обратиться в прах? Одно из двух. Либо путал свидетель, писавший через 15 лет после обозрения мощей, либо в гробу действительно лежали ярко размалеванные орехи, и эта улика, грубо сфабрикованная теми, кто открыл мощи, ввела очевидца в заблуждение» (Скрынников Р.Г. Борис Годунов. М., 1983, с.68).
При объяснении крупных исторических событий – войн, восстаний, революций, падений государств – историк опирается на законы общественного развития. Каждое значительное историческое событие представляет собой единство необходимого и случайного. Необходимая, глубинная сторона общественных событий и процессов получает гипотетико-дедуктивное объяснение, включающее ссылку на социальные законы. Даже действия отдельных личностей – в той мере, в которой эти личности представляют определенные общественные слои и группы, - могут быть объяснены посредством дедуктивно-номологической схемы как действия, типичные для данного слоя и вытекающие из его социально-политических интересов. Однако свести историю к выявлению только необходимой, закономерной стороны событий прошлого значило бы превратить ее в философию или социологию. История говорит не только о том, что должно было случиться, но и показывает, как это реально случилось. Ее интересует не только необходимая сторона исторических процессов, но и те случайности, которые сопровождали осуществление необходимого. Поэтому историк не может отвлечься от конкретных исторических личностей, деятельность которых была включена в то или иное историческое событие, от их мыслей и чувств, целей и желаний. При объяснении же поведения отдельных личностей дедуктивно-номологическая схема неприменима. В этих случаях понимание достигается с помощью иных видов объяснения, в частности, рассмотренных выше.
Как я говорил выше, интенциональное объяснение непосредственно подводит нас к пониманию.
Понимание
Понимание нами уже рассматривалось в вопросе «Герменевтика».
Но кое-что добавим к нему здесь.
Постараемся лучше разобраться в самом процессе понимания. Сопоставим понимание с некоторыми близлежащими понятиями.
Межсубъектная связь, передающая определенные объяснения, пополняет знания.
Межсубъектная связь, реализующая со-переживания, со-страдания способствует пониманию. Понимание возможно лишь на уровне целостной жизнедеятельности человека, включающей его вовлеченность в многообразные социальные процессы.
Чаще всего, эти два процесса (пополнение знаний и возрастание понимания) не исключают друг друга, а наоборот – способствуют друг другу. В определенном смысле понимание связано с переходом от уровня знаний к уровню мудрости.
Наиболее глубоко и всесторонне проблемы понимания и интерпретации изучает герменевтика. Более специализированными аспектами понимания и интерпретации занимаются (или занимались):
психологическая герменевтика как искусство постижения чужой индивидуальности; была развита одним из классиков герменевтики Ф. Шлейермахером; подобную герменевтику Г. X. фон Вригт окрестил «методологией вчувствования».
виталистская герменевтика как философско-психологическое направление, в основе которого лежит учение В. Дильтея (понимающая психология); его основные принципы
– экспериментально-эмпирическая психология упускает из внимания наиболее важные особенности человеческого сознания;
- важнейшую роль в психической жизни играет интуитивное постижение;
- «природу объясняем, душевную жизнь понимаем»;
- целесообразно особое внимание уделять исследованию того, как соотносятся, с одной стороны, переживания, а с другой – мировые культурно-исторические ценности;
понимающая социология развита М. Вебером на основе неокантианских идей В. Виндельбанда и Г. Риккерта о "науках о природе" и "науках о культуре", которые различаются по методу познания (соответственно, "номотетический" и "идеографический" подходы); саму социологию М. Вебер считал гуманитарной и относил к "наукам о культуре" – ведь эта наука стремится понимать "социальное действие" (его побудительные причины, форму протекания и следствия);
педагогика понимания исходит из того, что учащийся сначала имеет дело не с познаваемыми явлениями, а с устными или письменными текстами, которые должен понять; поэтому используется специальным образом применяемый метод «герменевтического круга».
Как считает Л.А. Микешина, «образование не существует вне знания, однако речь должна идти об определенном типе знания, которое Шелер называет «образовательным знанием». Это знание, происхождение которого уже невозможно установить, оно полностью усвоено, о нем не нужно вспоминать, оно всегда здесь, как «вторая натура», кожный покров, а не одежда, которую можно надеть или снять. Оно предполагает не применение понятий, правил, законов, но обладание вещами и непосредственное видение вещей в определенной форме и смысловом контексте, т.е. их понимание и осмысление»3.
Почему проблемы понимания стали сегодня более острыми? Раньше почти каждый человек считал, что все люди должны понимать окружающее только так, как он сам и его ближайшие единомышленники (на это влияли многие факторы - этноцентризм, национальные стереотипы, эгоцентризм и пр.). Любое иное понимание признавалось ошибочной точкой зрения (неявно полагалось, что существуют только две позиции – собственная и ошибочная). Конфликт интерпретаций принимали за конфликт между истиной и ложью.
Особенно остро проблема понимания и интерпретации встает при столкновении:
а) с иными самобытными культурами4;
б) с психологией иного пола и иных возрастов (дети, старики);
в) с идеологией альтернативных социальных движений;
г) с искусственным интеллектом (а в будущем, возможно, с внеземными цивилизациями).
Прокомментируем подробнее хотя бы последний вариант. Ст. Лему принадлежит такое мудрое соображение (изложу по памяти, сохранив основной смысл). Обычно в многочисленных научно-фантастических произведениях обсуждается три варианта встречи цивилизаций (нашей, земной и не нашей, инопланетной). Вариант первый: мы одолеваем их. Вариант второй: они одолевают нас. Вариант третий: приходим к доброму согласию и объединяем усилия вокруг общих целей. Однако, по Лему, вполне вероятен также четвертый вариант: встретимся и совершенно не поймем друг друга.
Нам в данном случае наиболее интересно то, что упомянуто последним, - проблема понимания и интерпретации при возможных будущих контактах с совершенно иной формой мировосприятия. Именно в этом случае проблема доводится до необходимости предельных обоснований.
Нам зачастую бывает сложно понять подобное себе существо, даже принадлежащее к единой с нами культурной парадигме. Где уж понять представителей других миров… И, тем не менее, в мироздании существуют универсальные закономерности, воспроизводимые на универсальных языках логики, математики, семиотики.
Этим-то и воспользовался голландский математик Ганс Фрейденталь, разрабатывая особый язык, предназначенный для общения с "инопланетянами". Язык получил название линкос (сокращение латинского сочетания lingua cosmica, означающего космический язык). Безусловно, создание подобного языка - интересная теоретическая проблема независимо от того, понадобится ли его практическое использование по прямому назначению хотя бы в отдаленном будущем. Дело в том, что существуют абстрактные идеальные модели, которым что-то соответствует не в реальном, а в виртуальном мире, но которые помогают лучше решать задачи, связанные с реальным миром (напр., понятие "абсолютный нуль температуры"). Создание предельно универсального языка позволит лучше понять многие "земные" языковые проблемы.
Задолго до Г. Фрейденталя саму идею и способ ее воплощения изложил К.Э. Циолковский5 . Однако работа, проделанная Г. Фрейденталем, поражает своей скрупулезностью и систематичностью. Ему удалось представить на искусственном языке не только такие понятия, как меньше, больше, равно и т.п., но даже довольно сложные моральные суждения.
Специалисты в сфере метрологии, исходя из внутренней логики развития своей науки, стали переходить от эталонов, изготовленных человеком, к естественным объектам и процессам, принимаемым за эталоны (причем принимаемым не по субъективным, а – насколько это возможно – по объективным причинам). При таком подходе единицей длины (для соответствующих процессов) становится длина световой волны, единицей времени – период колебаний естественного излучателя, единица электрического заряда соотносится с зарядом электрона, а единица массы – с массой какой-то элементарной частицы. Подобная объективизация и деантропологизация, безусловно, помогает облегчить взаимное понимание как на нашей планете, так и далеко за ее пределами.
Пока внеземные цивилизации остаются для нас чисто виртуальными моделями. Но изучая их, мы лучше узнаем себя самих, свою роль в мироздании, инвариантные черты собственной цивилизации.
Существуют разные степени понимания:
1) Полное взаимное непонимание. Именно таким оказался информационный контакт в романе Станислава Лема между фантастическим мыслящим "Солярисом" и его земными исследователями.
2) Кажущееся одностороннее понимание при встречном непонимании. Говорят, что знаменитый мореплаватель Кук, оказавшись в Австралии, спросил у аборигена, показывая на странное лихо прыгающее животное, как оно называется. "Кенгуру" - ответил абориген, что на его языке означало: "Я тебя не понимаю". Сколько подобных "кенгуру", рожденных нашим кажущимся пониманием, надолго закрепилось в мировой культуре…
3) Адекватное, но одностороннее понимание при встречном непонимании или кажущемся понимании. Нильс Бор, рассказав слушателям о парадоксах микромира, с надеждой спрашивал, поняли они его или нет. Услышав в ответ – "Поняли!" - он очень расстраивался и говорил: "Значит, я вам плохо объяснил… Ведь то, что я объяснял, настолько сложно, что вы не должны были меня понять…"
4) Должное взаимное понимание; оно возможно лишь тогда, когда каждый из общающихся не только искренне правдив и стремится, чтобы его правильно поняли6, но и словно становится частью другого.
Глубокое взаимное понимание нарождается только при гармоничном соучастии познавательных и чувственно-эмоциональных взаимоотражений и взаимовоспроизведений. "Собственно семантическая сторона произведения, то есть значение его элементов (первый этап понимания), принципиально доступна любому индивидуальному сознанию. Но его ценностно-смысловой момент (в том числе и символы) значим лишь для индивидов, связанных какими-то общими условиями жизни (… ) - в конечном счете узами братства на высоком уровне. Здесь имеет место приобщение, на высшем уровне - приобщение к высшей ценности (в пределе абсолютной)"7.
Понимать можно и природу, но только в том случае, если мы одухотворяем ее, переводим природные явления в наш субъективный (субъектный) мир. Обычно это сфера нашего воображения и эстетического восприятия. Вспомним лермонтовские строки:
Скажи мне, ветка Палестины,
Где ты росла, где ты цвела,
Каких холмов, какой долины
Ты украшением была?
Важно учитывать, что само истолкование того или иного текста зависит:
а) от контекста взаимоотношений (если Вы говорите приятелю: - Приветик! - это норма; если то же самое Вы говорите ректору – это наглость);
б) от контекста ситуации (фраза «Васюкин не попал в утку» имеет один смысл на охоте и совершенно другой – в больнице);
в) от контекста самой речи, как, например, в строфах Бальмонта:
Ты белых лебедей кормила,
Откинув тяжесть темных кос.
Я рядом плыл. Сошлись кормила.
Был луч заката странно кос.
г) от интонации и тональности (в диалоговом общении); спектр их оттенков весьма широк - от гневного проклятия до трепетного благоговения; дополняя информационно-констатирующее содержание сообщения, они передают эмоционально-ценностный и побудительно-императивный "контекст", способствующий лучшему пониманию.
Взаимное понимание может быть как репродуктивным, так и продуктивным (и даже творческим). Чтобы понять во всей полноте и глубине, важно вслушаться не только в слова, но в саму жизнь Другого. Лишь тогда откроется не только то, что говорит Другой, но и то, почему он это говорит.
Проникновенное понимание невозможно без сопереживания, сострадания (через перевоплощение, воображение и интуицию). Прекрасно сказал кинорежиссер Г. Козинцев: понять – это не просто усвоить (дойти умом); понять – это значит «почувствовать всем своим существом так, чтобы всё иное стало стыдным, невозможным».
(направление в немецкой философии и психологии 1-й трети 20 в., стремившееся рассматривать явления душевной жизни в их интуитивно постигаемых смысловых связях и культурно-историческом содержании. Главные представители — В. Дильтей и Э. Шпрангер, который ввел термин «понимающая психология»БЭКМ).
Особый интерес представляют проблемы понимания в связи с интерпретациями текстов.
Тексты и их интерпретация.
Ко всякому конкретному тексту как произведению культуры можно подойти двояко.
С одной стороны, текст может рассматриваться как "вместилище информации", которая должна быть оттуда извлечена. Это значит, что требуется определить степень достоверности содержащейся в нем информации и увидеть "за" ним "подлинную" реальность, которую он отображает. Человек, пытающийся таким образом разобраться в тексте, действует подобно врачу, который, слушая жалобы пациента ("текст"), стремится отделить их истинное содержание ("информацию") от субъективных мнений и фантазий пациента и интересуется действительными причинами, вызвавшими жалобы ("реальностью").
С другой стороны, к тексту можно относиться как к уникальному произведению, порожденному своеобразием личности автора, которое представляет интерес само по себе. В этом случае не то, что "за" текстом, а именно он сам и есть "подлинная" реальность. Читатель ставит своей целью понять текст так, как хотел того автор, понять его мысли и замыслы, его чувства и переживания. Он действует тут не подобно врачу, а как близкий пациенту человек, который сопереживает, сочувствует ему и в этом смысле "понимает" его боль и тревоги - независимо от того, насколько они соответствуют реальному положению дел.
Первый подход - это научный подход. Он дает возможность объяснять и объективно оценивать содержание текста. Но он не позволяет взглянуть на текст "изнутри", вступить с ним и с его автором в живое духовное общение, уловить в нем тайные субъективные смыслы, выражающие особенности видения мира глазами автора и, в конечном счете, своеобразие культуры, носителем которой является автор.
Второй подход - это специфически "гуманитарный" подход. Он предполагает неформализуемое, эмоционально насыщенное общение с текстом (или, что то же – с его автором), диалог с ним, проникновение "внутрь" его культурного мира. Но вместе с тем этот подход страдает субъективностью, бездоказательностью, необязательностью, он затрудняет объективную оценку текста как произведения культуры.
Таким образом, ни один из этих подходов не ведет к единственной, полной и окончательной истине. По-видимому, оба они нужны, они дополняют друг друга. Но если первый нацелен на объективное познание текста как исторического факта, то второй – на субъективное понимание, в котором текст осмысливается не как отчужденный от создателя, застывший и омертвевший продукт, а именно как произведение культуры - в его неотделимости от человека, наполненности субъективными смыслами, живом диалогическом взаимодействии со всеми интересующимися им.
При первом подходе данный текст сопоставляется с другими, оценивается в свете исторических данных, выясняется его место и значение в культуре, его соответствие распространенным в ней нормам и т.д. Правильность, объективная истинность полученных таким путем суждений о тексте может быть более или менее обоснована (хотя, конечно, надо иметь в виду, что, вообще говоря, могут быть впоследствии обнаружены новые факты, опровергающие их).
Иначе обстоит дело со вторым подходом. Читательская интерпретация текста в принципе никогда не может совпасть с авторской. И не только потому, что читатель и автор - разные и неповторимые личности. Существенное значение здесь имеет также различие культурных контекстов, в которых воспроизводится данный текст. Когда читатель знакомится с текстом, являющимся, скажем, художественным произведением прошлого, у него возникает "избыточное видение": ведь он знает то, чего создатель этого произведения знать не мог, а потому он способен к какой-то иной и в чем-то более глубокой интерпретации того, что автором сказано. Как пишет М.М.Бахтин, древние греки не знали о себе самого главного - того, что они древние.
Но та дистанция во времени, которая превратила их в древних греков, имеет огромное культурное содержание: она наполнена постепенным раскрытием в произведениях античной культуры все новых и новых смысловых регистров, о которых сами творцы этих произведений ничего не знали. Точно так же Трезини не мог увидеть свой Петропавловский собор в контексте современного архитектурного облика Петербурга, а Пушкин не мог осмыслить свое творения в контексте последующего развития русской культуры.
Не могли этого сделать и их современники. Текст, попадая в новый историко-культурный контекст, наполняется новым смыслом, отличным от того, какой он имел во время его создания.
ПРЕДПОНИМАНИЕ - в философии Хайдеггера способ развертывания понимания как онтологического определения человеческого бытия. П. есть изначальное, исходное понимание в отличие от вторичного по отношению к нему и производного от него понимания как метода познания. П. образует пространство созерцания и мышления, непреодолимый горизонт познания. П. не зависит от рефлексии, а, напротив, составляет основу и источник всех очевидностей сознания и самосознания. П. имеет не психологическую и не трансцендентальную природу, т.к. выражает не личностные особенности познания и не всеобщие характеристики познающего субъекта, а сам способ бытия человека в качестве действующего и познающего существа. Структуру П. образуют «пред-мнения», «предвидения» и «предвосхищения», составляющие основу человеческого бытия в мире и предопределяющие все его мышление и поведение. Исходная стихия П. - язык. Развивая хайдеггеровское учение о П., Гадамер вычленяет в качестве основного элемента его структуры «пред-рассудок» (Vor-urteil), т.е. дорефлективное содержание сознания, что не следует смешивать с предрассудками в обычном смысле слова. П., которое лежит в основе исходных схем человеческого опыта, задано традицией, имеющей языковую природу. В теологической герменевтике Бультмана П. обозначает «жизненное отношение» к предмету понимания (в частности, к тексту Библии), задающее способ постановки вопроса и тем самым определяющее характер истолкования.
ПОНИМАНИЕ (нем. - Verstehen, англ. - comprehension, understanding, франц. - comprehension) - уразумение смысла или значения чего-либо. В феноменологии, а также в аналитической философии смысл, или значение есть объективная величина, процесс познания которой следует строго отличать от психических процессов. Сводить идеально-логическое содержание смысла к субъективно-психическому «переживанию» или «вчувствованию» означало бы совершать ошибку психологизма - таков упрек, бросаемый Гуссерлем Дильтею и представителями аналитической философии сторонникам герменевтики.
Категориальный статус термин «П.» приобрел у Ф. Шлейермахера, переориентировавшего герменевтику с разработки правил истолкования конкретных текстов на исследование общих принципов их П. В концепции Шлейермахера П. есть обнаружение смысла текста, осуществляемое в процессе его «грамматической» и «психологической» интерпретации. П. осуществляется через реконструкцию смысла, который в конечном итоге сводится к замыслу. В исторической методологии Й. Дройзена П. есть постижение индивидуального, в отличие от объяснения, основным содержанием которого является подведение особенного под всеобщее. В герменевтике Дильтея П. представляет собой проникновение в духовный мир автора текста, неразрывно связанное с реконструкцией культурного контекста создания последнего. В философии Хайдеггера П. из метода познания превращается в специфически человеческое отношение к действительности. Человек, по Хайдеггеру, понимающе относится к своему бытию, представляет собой толкующее себя бытие, «бытие понимающее». Следовательно, П. есть не просто способ познания человеком мира, но прежде всего способ бытия человека в мире, оно, следовательно, имеет онтологический (а не психологический, гносеологический или логический) характер. У Гадамера хайдеггеровская трактовка П. получает разработку применительно к традиционной проблематике истолкования текстов. П. некоторого текста, по Гадамеру, неотделимо от самопонимания интерпретатора, поэтому предметом П. является не смысл, вложенный в текст автором, а то предметное содержание («суть дела»), с осмыслением которого связан данный текст. «Предметное П.», или «П. по сути», Гадамер противопоставляет историческому и психологическому подходам, методологической предпосылкой которых является разделенность субъекта П. и его объекта. Герменевтический подход к проблеме П. объединяет представление о процессе П. как поиске смысла - в противовес П. как приписыванию значений.
Различие взглядов на проблему П. внутри герменевтики обусловлено различием в решении вопроса о природе смысла. В зависимости от того, полагается ли смысл как имманентный тексту или как трансцендентный ему, П. выступает либо как воспроизведение (традиционная герменевтика), либо как «произведение» в хайдеггеровском смысле слова (философская герменевтика). У позднего Хайдеггера, в частности, предметом П. выступает не отдельный текст, а аккумулирующий в себе истину бытия язык, моментами самоизображения которого выступают отдельные тексты.
В последние десятилетия монополия герменевтики на разработку проблематики П. текста подорвана: герменевтическая методология либо дополняется психоаналитической и структуралистской, либо исследуется как эпистемологическая и логическая проблема.
1 Сформулировано канадским философом и историком У.Дреем в 1952 г.
2 «Дать причинное объяснение некоторого события - значит дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или несколько универсальных законов вместе с определенными сингулярными высказываниями – начальными условиями» Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. М., 1983, с. 83.
3 Микешина Л.А. Герменевтические смыслы образования. Философия образования. Сборник научных статей. Под ред. А.Н. Кочергина. М.: - Фонд «Новое поколение» 1996. стр. 43.
4 В романе Умберто Эко "Имя розы" суд инквизиции приговаривает к смерти ни в чем не повинную крестьянскую девушку. Она умоляет ее пощадить, так как не виновна, но ни судьи, ни монахи не реагируют. Они привыкли к своей латыни и не понимают «местный крестьянский говор... для них это набор звуков»// Г. С. Кнабе . Двуединство культуры// Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1993. С.20.]
5 Циолковский К.Э. Статья "Может ли Земля сообщить жителям других планет о существовании на ней разумных существ?" 1896.
6 Мы в ответе не только за то, что говорим, но и за то, чтобы нас правильно поняли. Как часто люди, не желая врать, говорят правду, но так, чтобы их поняли неправильно. Скажем, студент откровенно "клюет носом" на занятии. На вопрос преподавателя о причине этого, следует ответ: "Вы знаете, я до трех часов ночи занимался"... Преподаватель удовлетворен и не догадывается, что студент занимался совсем не тем, что связано с учебным процессом.
7 Бахтин М.М. Там же, с. 389.