Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУК РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«КУБАНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»
(ФГБОУ ВПО «КубГУ»)
Кафедра английской филологии
ДОПУСТИТЬ К ЗАЩИТЕ В ГАК
Заведующий кафедрой
д-р филол. наук, проф.
_________________ В.И. Тхорик
______________________ 2013 г.
ДИПЛОМНАЯ РАБОТА
ЛИНГВОАРГУМЕНТАТИВНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЖАНРОВ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ
(на материале речей Уинстона Черчилля)
Работу выполнила ___________________________ Е.М. Харченко
Факультет романно – германской филологии
Специальность 031001.65 Филология
Научный руководитель
д-р филол. наук, проф. ___________________________ В.И. Тхорик
Нормоконтролёр
д-р филол. наук, проф. ___________________________ В.И.Тхорик
Краснодар 2013
СОДЕРЖАНИЕ
Введение………………………………………………………………………….3
1 Аргументация в коммуникативном процессе……………………………….6
1.4 Дискурсивные характеристики политической коммуникации…………..24
2.2 Лингвоаргументативные характеристики жанров политической коммуникации…………………………………………………………………..39
2.3 Жанры политической коммуникации в дискурсе У.Черчилля…………43
Заключение………………………………………………………………………67
Библиографический список…………………………………………………….69
ВВЕДЕНИЕ
Дипломная работа посвящена характеристике жанров политической коммуникации на основе рассмотрения и анализа речей политического деятеля У. Черчилля.
Цель политического дискурса У. Черчилля – не столько «информировать», сколько сформировать при этом положительное или отрицательное отношение адресата к чему-либо или изменить его мировоззрение, повлиять на его образ мыслей. Поэтому функция воздействия в политическом дискурсе всегда присутствует. При этом успешность аргументации определяются степенью воздействия на адресата, достижением согласия между коммуникантами.
Несмотря на большой интерес в научных исследованиях к индивидуальным особенностям личности Уинстона Черчилля, отразившимся в его неординарных по языку текстах (У. Черчилль – лауреат Нобелевской премии по литературе 1953 года) самых разных жанров, которые подробно рассматриваются в работе; до сих пор, на наш взгляд, присутствует актуальность в изучении жанров политической коммуникации, которые предлагается рассмотреть через призму лингвоаргументативного подхода на материале речей выдающегося политика, и которые выступают объектом исследования в данной дипломной работе.
Предметом изучения являются лингвоаргументативные особенности построения и реализации стратегических линий коммуникативного поведения У. Черчилля в разножанровых речевых произведениях, изучение личностного фактора в аргументации, определяющего потенциал аргументативных средств в речевых актах.
Целью работы является выявление и описание лингвоаргументативных характеристик жанров политической коммуникации. Реализация поставленной цели обусловила необходимость решения следующих исследовательских задач:
– рассмотреть теории аргументации и коммуникации как наиболее соответствующий инструмент для всестороннего исследования жанров политической коммуникации;
– описать политическую коммуникацию, как особую форму коммуникации, которая лежит на пересечении разных научных областей и которая связана с анализом формы, задач и содержания дискурса, употребленного в определенной «политической ситуации»;
– проанализировать с лингвистической точки зрения дискурсивные практики вариативной интерпретации действительности, которые определяются устойчивыми наборами языковых средств, свойственных данному политическому субъекту, а также методы их исследования;
–выявить лингвоаргументативные характеристики жанров политической коммуникации и описать жанровый спектр политического дискурса языковой личности У. Черчилля;
– рассмотреть существующие концепции и классификации лингвоаргументативных стратегий.
Изучение речевого поведения, его лингвоаргументативных характеристик, в том числе речевых стратегий и тактик, способствует развитию интеграции гуманитарных дисциплин, о чем свидетельствуют исследования последних лет, являющиеся теоретической основой работы (Н. Д. Арутюнова, А. Н. Баранов, Д. Болинджер, Г.А. Брутян, М.Н. Грачев, Т.А. ванн Дейк, О. С. Иссерс, В.Б. Кашкин, В.П. Конецкая, О.Н. Паршина, Г.Г. Почепцов, А.А. Романов, С.А. Сухих, С. Тулмин, Е.И. Шейгал и др.).
Материал исследования – различные по историческому периоду, характеру, формату, жанрам и стилистике произведения У. Черчилля: личные письма; статьи и очерки; публичные (в т. ч. парламентские) речи; выступления (обращения) по радио и в других средствах массовой информации; политические документы; исторические исследования; автобиографические и биографические жизнеописания.
Материалы исследования являются практически значимыми для курсов теории языка, стилистики английского языка, риторики, теории коммуникации. Его результаты могут быть использованы в спецкурсах по политологии, прагма- и когнитивной лингвистике, логике, при обучении студентов эффективной аргументированной речи и критическому восприятию убеждающей речи, культуре речи и коммуникативистике.
В ходе работы были использованы различные методы исследования, обусловленные спецификой материала и поставленными задачами: описательный, типологический, сравнительно-сопоставительный, методы критического дискурс-анализа, интерпретации текста; приёмы контекстного, когнитивного, количественного анализа.
Еще в древние времена аргументация стала предметом размышления и исследования для великих умов человечества. Разработке проблем аргументации посвящали свои усилия философы Древнего Китая и Индии. Проблемы аргументации занимали Протагора и Сократа, Платона и Аристотеля. По мнению А. Алексеева, поиски Аристотелем ответа на вопрос, как нужно аргументировать и как не следует этого делать, явились одной из отправных точек в создании такой науки, как логика (Алексеев 1991).
Внимание к проблемам аргументации как в логике и неориторике, так и в лингвистике и, как следствие, формирование теории аргументации обусловлены двумя факторами, а именно, социологизацией знаний и углубляющейся внутринаучной специализацией, результатом которой стало появление множества новых научных дисциплин (социология коммуникации, когнитология, конфликтология, эпистемология, праксиология).
Аргументирование представляет собой форму деятельности человека, в которой он реализует себя как языковая личность, и в которой оказываются задействованными его знания и представления, система ценностей и здравый смысл, коммуникативные навыки и логическая культура, его эпистемическое и эмоциональное состояния, социальные параметры аргументативной ситуации. Все это свидетельствует о сложной природе аргументации как процесса и объясняет интегральный характер теории аргументации.
Аргументация реализуется как аргументативный дискурс, определяющими особенностями которого становятся противоречие, выражающееся в когнитивном конфликте, в столкновении мнений, и противопоставление как когнитивное моделирование сообщения, как техника убеждения.
По мнению многих исследователей, сама проблема аргументации продолжает оставаться одной из самых сложных в логике, и почти незатронутой в лингвистике (А.Н. Баранов; Е.Н. Белова; Т.В. Губаева; Н.Н. Ивакина; Е.В. Клюев; Н.Ю. Фанян). Сложность определения и построения теории аргументации заключается в комплексном характере последней. Поэтому дать определение аргументации, которое бы в равной мере устроило всех специалистов, вряд ли возможно. Едва ли можно согласиться, например, с определением аргументации, сделанным А. Бирсом: «Аргументация - это способ заставить другого сделать то, что не хочется делать самому» (Баранов 1990:5). Такая интерпретация касается только части процесса аргументации. Как речевое воздействие на ментальную сферу реципиента аргументация является объектом глобальной и междисциплинарной теории речевого воздействия. Область пересечения теории аргументации и теории речевого воздействия велика, но не поглощает первую контекстом, с учетом социальных факторов, моделей меняющегося поведения целиком, так как аргументация может осуществляться и невербальными способами, то есть неречевыми. Потребность в аргументативном доказательстве правоты своей точки зрения является одной из коммуникативно-деятельностных потребностей языковой личности, источником которых «является не имеющий границ процесс общественного производства духовных и материальных ценностей, деятельность в широком смысле слова» (Караулов 1987:212).
Слово «аргументация» восходит к латинским словам аrgumentum, arguo, означающим «пояснение», «проясняю». Аргументацию можно определить как социальную, интеллектуальную, вербальную деятельность, служащую оправданию или опровержению точки зрения, представленную системой утверждений, направленных на достижение одобрения у определенной аудитории (Алексеев 1991). В ходе аргументации говорящий действительно стремится как можно яснее представить свою точку зрения, игнорируя в некоторых случаях возможные последствия своих доказательств и реакцию адресата. По этой причине в основу многих других определений аргументации положен фактор разногласия. Кроме этого аргументация определяется как «техника речи, направленная на убеждение собеседника, аудитории» (Рождественский 1999), «приведение одних доказательств для подкрепления или обоснования других», «способ доказательства» (Клюев 1999). Г.А. Брутян, давая определение аргументации, указывал в качестве ее сущностного признака то обстоятельство, что в ходе аргументации “создается убеждение в истинности тезиса и ложности антитезиса как у самого доказывающего, так и у оппонента” (Брутян 1992).
Так как в процессе аргументации оратор стремится привести доводы и аргументы в защиту своей точки зрения, и тем самым убедить в его обоснованности утверждений или предположений аудитории, важное значение имеет обратная связь получателя информации. В зависимости от ее реакции корректировать свои аргументы или менять их. Целью аргументации или убеждения является достижение согласия с аудиторией.
Если аргументация является предметом исследования и изучения, то существует определенный заказ на эти исследования. Знание того, как происходит изменение взглядов индивида и принятие им определенной точки зрения, позволяет: 1) воздействовать на концептуальную картину мира и осуществлять власть; 2) быть свободным от манипуляций; 3) постепенно освобождаться от воздействия и становится способным принимать самостоятельные решения.
Многие исследователи строят свои определения аргументации с помощью ряда положений:
1) аргументация является социальной деятельностью;
2) аргументация является интеллектуальной деятельностью;
3) аргументация является вербальной деятельностью;
4) аргументация относится к вопросу мнения;
5) целью аргументации является оправдание или опровержение мнения;
6) аргументация состоит из набора утверждений;
7) аргументация направлена на получение одобрения от аудитории.
Следовательно, аргументация - это “социальная, интеллектуальная и вербальная деятельность, служащая тому, чтобы оправдать или опровергнуть мнение, состоящее из набора утверждений и направленное на получение одобрения от аудитории”. В процессе аргументирования говорящий реализует себя как языковая личность, демонстрируя свою языковую, коммуникативную и лингвистическую компетенцию. Задействованными оказываются его знания, представления, здравый смысл, ценностная система, его эпистемическое, эмоциональное состояние, а также его социальный статус и социальные роли, которые ему приходится «исполнять».
В становлении теории аргументации как научной дисциплины решающими оказались две «волны» во второй половине нынешнего столетия: 60-70-ые гг., когда С. Тулмин, Х. Перельман, Ольбрехт-Титека поставили вопрос о сущности аргумента и аргументация применительно к языковой аргументации, и исследования, последовавшие в 80-х гг., когда теория аргументации завоевала популярность. Но даже после двадцати лет исследований теорию аргументации описывали лишь как дисциплину будущего (would-be-discipline) (Willard 1982). Современная теория аргументации может быть определена как интегральная дисциплина, сочетающая данные логики, психологии, лингвистики, философии, социологии, праксиологии и многих других дисциплин (Баранов 1990:6).
Интеграция наук и их взаимовлияние привели к тому, что главными в теории аргументации стали факторы социального характера - фактор доверия при аргументации, дистанция между исходной и получаемой информацией, эмоциональное воздействие на реципиента, формирование его позиции и др. Это влечет за собой решение следующих вопросов: особенности аргументативного дискурса, соотношение аргументации и доказательства; соотношение аргументации в различных функциональных стилях; соотношение информативной достаточности и избыточности при аргументации; макро- и микро речевые акты; структурирование аргументации; текстовые категории в формировании аргументативного дискурса; конфигурация социальных ролей и ее влияние на аргументативный дискурс; монологический и диалогический типы аргументации; соотношение вербально и невербально передаваемой информации; типология конфликтности и характер ее соотношения с кооперативностью; контекстная обусловленность высказывания в аргументативном дискурсе; аффективные последствия аргументации; национально и исторически маркированные модели аргументации. Новый этап в развитии теории аргументации связан с повседневной коммуникацией, с непосредственным речевым воздействием (Конецкая 1997).
Широкий круг дисциплин, связанных с аргументацией, и спектр рассматриваемых проблем указывают на то, что естественноязыковая аргументация является многогранным явлением. Она всегда предполагает диалектическое единство двух процессов - внутреннего (принятие решении) и внешнего (процесс социального взаимодействия с целью убеждения реципиента). Каждый из этих процессов определяется многочисленными, различными по своей природе факторами. Поэтому аргументирование, на наш взгляд, можно рассматривать как случай использования языка, который отождествляется не с установлением только истинностного значения, а с широкой интерпретацией фактов.
Аргументация динамична, так как это - всегда процесс. Неудивительно, что она связана прежде всего, с предикацией, поскольку любая мысль всегда предикативна. Особенность аргументации как процесса заключается в создании убедительности в установке; на убеждение адресата. В идеале стратегическая задача аргументации - убеждающее воздействие - достигается за счет достоверности аргументов, их непротиворечивости, достаточности и последовательности их представления.
Аргументация может быть охарактеризована как один из ментальных процессов, потому что как способ рассуждения аргументация - мыслительный процесс (Брутян 1992:46), требующий напряженной мыслительной деятельности. В качестве основных своих функций она предполагает объяснение, подтверждение, резюмирование, исправление, возражение и др. Безусловно, любые речевые акты (РА) оставляют ментальный след в голове адресата, в том числе и РА, не образующие макро акт аргументации. Однако аргументация сопровождается вызовом из памяти, из базы знаний обобщающих фреймов. В результате оказывается задействованной тезаурусная часть информации, следовательно, ментальный след становится "глубже".
Также, аргументацию можно определить как коммуникативный процесс - процесс воздействия на адресата преимущественно вербальными средствами с целью устранения когнитивного и аксиологического диссонанса. Когнитивный диссонанс в данном случае трактуется в соответствии с представлениями Л. Фестингера не как несоответствие между знаниями и поведением, а как расхождение между двумя разными видами знаний.
Причиной аргументации некоторые лингвисты считают разногласие между участниками коммуникативного акта (Губаева 1995; Фанян 2000). Думается, что это когнитивный или аксиологический диссонанс, конфликтность в широком смысле слова, понимаемая как несоответствие между объемом пропозиций, знаний, которыми они обладают. Несогласие, эксплицитно выражаемое одним из них, становится вызовом, стартовой точкой аргументации. В спонтанной коммуникациии аргументация нередко вырастает из конфликтных взаимоотношений, сопряженных с негативными эмоциями (argument with a negative conflictual experience barged with negative emotion) (Gilbert 1995).
В коммуникативном процессе конфликтная ситуация реализуется как аргументативная ситуация, которую также можно определить как когнитивную универсалию, поскольку общение строится на основе универсальных коммуникативно значимых семантических закономерностей. Отличие аргументативной ситуации от конфликтной заключается в том, что она предполагает нацеленность на разрешение конфликта вербальным способом. Учесть невербальные аспекты коммуникации, а также целый набор аргументативно-релевантных неязыковых компонентов, в том числе, антропологические и социальные факторы, позволяет понятие аргументативного дискурса. Именно в нем актуализируется аргументативная ситуация, учитывается интеракциональный характер коммуникации, поскольку дискурс - это всегда системный процесс координации деятельности коммуникантов. В нем языковая личность реализуется как вид полноценного представления личности, вмещающей в себя психологические, социальные, этические и другие, компоненты, но преломленные через ее язык, ее дискурс (Конецкая 1997).
Речевым способом выражения аргументации является текст, преимущественно в диалогической форме, хотя и не исключена и монологическая (например, научная статья). Если учитывать, что текст - есть сознательно организованный результат речевого процесса, и что целью аргументативного речевого процесса является убеждение, то в любом тексте потенциально возможно выделение аргументативных сегментов.
Не менее важно и то, что убеждение, являющееся целью аргументации, обязательно включает фактор добровольного выбора со стороны убеждаемого. Многие другие неязыковые элементы общения, такие как ирония, лесть, ложь, также должны получить место в соответствующих лингвистических построениях (Клюев 1999).
Установка на убеждение делает целесообразным выделение аргументативного фокуса. Чтобы обеспечить связность и действенность говорящий должен избирать такие средства вербализации, знаний, которые бы сохраняли текущий фокус или указывали на перемещение внимания с одного фокуса на другой. В перемещении фокуса особую роль играют риторические предикаты, тема-риторическое членение, референциальные характеристики пропозиции, синтаксические роли. Языковые единицы или речевые конструкты, помещаемые в аргументативный фокус, с точки зрения аргументатора способны обеспечить наибольшее воздействие на адресата. Ими становятся аргументемы.
Существуют практическое и теоретическое аргументирование (Баранов 1990). В теоретической аргументации важны правила сохранения истины (truth-preserving rule), дабы не прийти к ложным заключениям. Объектом практической аргументации является единое нормативное суждение. Практическое аргументирование в спонтанной коммуникации сводится не к истинным или ложным утверждениям, а скорее к разрешению создавшейся конфликтной ситуации. Поэтому, если и существуют правила практической логики, то соблюдение их означает способность придерживаться плана, оправдывающего достижение поставленных целей.
Виды аргументации включают аргументацию от конкретного к абстрактному, от абстрактного к конкретному, ассоциативное, описательное, аналитическое аргументирование. Аргументация может быть прямой и косвенной; собственно аргументацией, контекстно-обусловленной аргументацией и композиционно-обусловленной; имплицитной и эксплицитной. Для академического дискурса, например, характерна демонстративная аргументация с эксплицитными логическими связями, четким развертыванием доказательств. Спонтанную аргументацию «подпитывают» импликации. Расчет в ней делается на кратковременную память и непосредственное восприятие, на эмоциональность. В ней доминируют ассоциации. При аргументации в академическом дискурсе, например, происходит апелляция к глубинным уровням знаний, то есть имеет место когнитивная аргументация.
Возможно выделение одиночной (single), множественной (multiple) и подчиненной (subordinate) аргументации. Аргументация для выражения и поддержки первого основания - главная, для второго - второстепенная. Номинативная аргументация позволяет навязать концептуальную модель, интегративная аргументация - выделить слои в структуре знаний. Одним из видов аргументации является цитирование. Выделяют правовую, немонотонную (nonmonotonic), аргументацию здравого смысла (соmmon sense reasoning), аргументацию аннулирования (defeasible argumentation). Применительно к проблеме аннулирования аргументов возникает вопрос о едином состоянии мира или нескольких миров (multiple extension), множественных контекстах (multiple contexts), концентрации миров (cluster of worlds), рамках референций (frame of reference), поскольку при аннулировании происходит ревизия знаний и поиск знаний, информации о мире (Oostdam 1990:224).
Немонотонная аргументация, оформившаяся в 80-е годы XX века в связи с компьютерным программированием, и развивавшаяся на основании математического и логического моделирования, относится к числу лингвистически независимых. Считается, что немонотонная аргументация касается случаев рассуждения при недостаточных знаниях о мире, организуемых нелогическим путем (Engelfreit, Treur 1996:111). Различают аргументацию знаковую и каузальную. Знаковое аргументирование выходит за границы вербальной коммуникации, но чаще всего эти виды аргументации переплетаются. Помимо перечисленных выше видов существует:
- аргументация дефинициями, которые не тождественны словарным дефинициям. Это предполагает создание высказывания - актуализированного предложения. Это более сложно чем аргументация отдельными словами, поскольку выразить аргумент одним предложением чрезвычайно сложно. Результатом аргументации путем дефиниций стало рождение Конституции США: многие ее положения оформились именно в ходе дебатов между Линкольном и Дугласом;
- аргументация путем объяснения, основанная на каузальной связи. Доказательность и действенность аргументации зависят от источника данных, последовательности и связности отдельных фактов. Трудности при аргументации возникают в случае уязвимости, несостоятельности посылок, аргументов, выводов (defeasibility) и нарушений каузальных связей;
- аргументация путем иллюстрации, которая основывается на аналогии и предполагает сравнение, без которого никакая аналогия невозможна. Прямое сравнение может быть осуществлено в форме сходства, параллелизма, репрезентации. Антитеза, основанная на контрастном сравнении, более эффективна чем прямое сравнение. При этом как для адресанта, так и адресата важны соотнесенность с опытом (reference to experience) и ознакомленность со сравниваемыми объектами (familiarity);
- псевдоаргументация. Хотя в диалоге довольно много элементов, присущих аргументации (why-question, грамматическое отрицание, стилистический прием нарастания), диалог нельзя назвать аргументацией в прямом смысле этого слова, так как он неинформативен. Это просто обмен фразами, цитирование предыдущих реплик собеседника. Фактически все выделяемые виды аргументации так или иначе занимаются спецификацией аргументации здравого смысла (Баранов 1990).
Среди важных элементов дискурса можно выделить такие его категории, как тема, речевая стратегия, языковые средства. Исследование речевых стратегий происходит в рамках речевой коммуникации (Маркович 1998:420).
В коммуникации стратегия рассматривается как осознание целей и определение средств их достижения. Среди стратегий аргументативного дискурса, включенного в политический дискурс, в теории и практике коммуникации выделяют следующие: атака, защита, продажа (аргументы выглядят нейтральными по отношению к своей позиции и позиции оппонента), игнорирование, перехват инициативы. Сочетая несколько стратегий, возможно интенсифицировать или ослабить эмоциональный отклик и степень убеждения (Маркович 1998:418).
Основные стратегии аргументации, выработанные еще Аристотелем, включают убеждение через логико-причинные аргументы, аргументы, связанные с характером и репутацией убеждающего, и эмоциональные аргументы. Учитывается также, что убеждающие аргументы могут быть двух типов: прямые и косвенные. Прямые аргументы должны включать эксплицитный модальный компонент долженствования или императива (побуждающую формулу) плюс аргументы, понуждающие к определенному мнению или действию через давление.
По мнению американского специалиста по теории коммуникации П. Хани результатом нашего обращения к получателю сообщения станет его отношение к нам, и, что более важно, его поведение по отношению к нам, которое, в свою очередь, определяется, в значительной степени, нашим отношением к ним (Honey 1997:9). Это находится в полном соответствии с диалогическим, интерактивным принципом коммуникации. Люди не передают механически информацию друг другу, в своей совместной деятельности они создают последствия (перспективы) коммуникации. Сообщение никогда не отправляется ради сообщения как такового. Его цель – организовать действия получателя (или самого отправителя, как в случае размышления о своих действиях).
Разные авторы выделяют различные типы аргументативных стратегий. Так, К. Морик рассматривает рационализаторский тип аргументативных стратегий, в которых основные функции выполняет аргументатор. Согласно его классификации, аргументатор преимущественно использует: утверждение, обоснование, резюмирование. Главная цель адресата:
- быть понятым;
- быть принятым.
Для аргументатора также свойственно стремление к нормативности. В процессе обоснования своей точки зрения он преимущественно использует логические выводы, явные или косвенные указания на логические ошибки в своих и/или чужих рассуждениях. Наиболее распространённые аргументативные техники: использование очевидности (математические аксиомы), суждение по аналогии, апелляция к авторитету, использование образца/антиобразца (Morik 1982:227).
Информативный тип аргументативных стратегий, описанный С. Тулминым, наиболее удачно поясняет значение функции аргументирования в процессе коммуникации. Это процесс, в который вовлечён аргументатор, но который ориентирован лишь на передачу определённой информации. Схематично процесс аргументации по С. Тулмину выглядит так: данные – основание – поддержка – квалификатор – оговорка – точка зрения. Автор не учитывает внешних обстоятельств коммуникативного акта: условий, контекста, получателя сообщения, взаимодействия между коммуникаторами, личный особенностей адресата и адресанта. Эта схема – структура сообщения. В «классическом» подходе предполагается, что высказывания могут использоваться в аргументации именно в силу передаваемой ими информации, и аргументативность выводится из информативности. То есть сообщение само по себе без учёта мотивов, целей и используемых средств участников коммуникации несёт в себе строго информативную функцию (Тулмин 1984:107-108).
Упорядочивающий тип аргументативных стратегий ориентирован на кодировку передаваемой информации таким образом, чтобы смысловые поля адресанта и адресата совпадали. Код – это установление некоторого соответствия между означающим и означаемым, следовательно, можно говорить о том, что именно эта функция позволяет осуществить эффективную аргументацию, т.к. использование языкового кода позволяет трансформировать смыслы, заложенные аргументатором в сообщении таким образом, что они без труда считываются собеседником.
Не менее важным является также тип эмотивных аргументативных стратегий. Далеко не всегда мы аргументировано доказываем свою позицию только посредством логических операций. Зачастую наша аргументация включает в себя множество компонентов, таких как эмоции, чувства, моральные установки. Установление контакта между аргументатором и его аудиторией – немаловажное условие для организации коммуникативного процесса. В данном случае следует учитывать следующие характеристики успешной аргументативной коммуникации: апелляция к качествам партнера; апелляция к разуму; апелляция к авторитету; апелляция к чувствам, отношениям.
Ко всем перечисленным типам аргументирующих коммуникаций (рационализаторской, информативной, упорядочивающей, эмотивной) термин стратегия выбран не случайно. Считается, что средством коммуникации является язык (вербальный человеческий язык), точнее одним из средств, обеспечивающих коммуникацию между людьми (отдельными индивидами, индивидом и обществом, группами индивидов, и даже коммуникацию с самим собой). Термин «язык» может трактоваться также и в широком (семиотическом) смысле (включая и другие системы знаков). Языковую деятельность (languaging) У. Матурана сравнивает с танцем, которому свойственны не «иерархия» и «управление» и не «конкуренция», а взаимная подгонка действий, сотрудничество. «Человеческие существа являются биологически любящими (сотрудничающими) существами», – говорит он в одном из своих интервью, – «а язык – это наш биологический способ жизни». У. Матурана, кстати, подвергает сомнению и сам термин «передача информации», ведь в реальном процессе языкового взаимодействия ничего никому не передается в прямом смысле, и «передача» информации – всего лишь неудачная метафора совместной деятельности, в результате которой возникает сходный отклик: более или менее близкое взаимное понимание чего-то иного (Матурана 1995:92-142). Философ О. Розеншток-Хюсси, провозгласивший тождество «грамматики языка и грамматики общества», считал каждое высказывание политическим актом (своего рода стратегией), и видел в языке, в общении путь к миру в обществе: «Эта миротворческая миссия языка держится на его способности связывать воедино свободных и независимых людей». И еще: «речь укрепляет временную и пространственную оси, на которых держится общество» (цит. по Кашкин 2000).
Коммуникативная стратегия – это часть коммуникативного поведения или коммуникативного взаимодействия, в которой серия различных вербальных и невербальных средств используется для достижения определенной коммуникативной цели, как пишет Е.В.Клюев, «стратегический результат, на который направлен коммуникативный акт» (Клюев 1998:36). Коммуникативная стратегия – общая рамка, канва поведения, которая может включать и отступления от цели в отдельных шагах. Коммуникативная тактика, в противовес стратегии, как общей канве коммуникативного поведения, рассматривается как совокупность практических ходов в реальном процессе речевого взаимодействия.
Лингвисты, заимствуя данную терминологию, естественно дают свои дефиниции стратегии и тактики как коммуникативных понятий в филологии. В частности, О.С. Иссерс трактует речевую стратегию как результативное воздействие на слушающего, трансформация его модели мира в желательном для говоряшего направлении, как «комплекс речевых действий, направленных на достижение коммуникативной цели», который «включает в себя планирование процесса речевой коммуникации в зависимости от конкретных условий общения и личностей коммуникантов, а также реализацию этого плана» (Иссерс 1999: 54).
О.Н. Паршина понимает коммуникативную стратегию «как сверхзадачу речи, диктуемую практическими целями говорящего», как «определенную направленность речевого поведения в данной ситуации в интересах достижения цели коммуникации» (Паршина 2007:10-11). При этом автор считает, что «актуальность термина «стратегия» в лингвистике сопровождается отсутствием общепринятой интерпретации», а в научной литературе «отсутствуют четкие основания выделения типов стратегий и их соотношения с тактиками», о чем свидетельствует проведенный ею анализ определений коммуникативных стратегий, данных разными авторами (Паршина 2005).
С.Н. Плотникова понимает под стратегией цепь решений говорящего, коммуникативных выборов тех или иных речевых действий и языковых средств. К примеру, описывая неискренность как дискурсивную стратегию языковой личности, она считает, что эта стратегия направлена на интенциональное выражение ложных пропозиций и их соответствующее языковое оформление (Плотникова 2000).
Эти подходы, по мнению Л.И. Шадаевой (Шадаева 2004), не противоречат друг другу, а наоборот, дополняя друг друга, они в совокупности полнее раскрывают многоуровневую и полифункциональную природу естественного языкового общения и его строение. Прогнозирование речевых действий предполагает, что человек учитывает информацию о взаимосвязях между его будущими речевыми событиями и ситуацией. Следовательно, можно предположить, что до осуществления своего речевого действия говорящий располагает тремя видами информации (Дейк 1988:158):
1) информация о событиях (у говорящего в сознании конструируется ментальное представление о будущем речевом событии, что влечет за собой выражение необходимого семантического содержания);
2) информация о ситуации (уместность данной стратегии в той или иной ситуации общения; выбор соответствующих речевых актов, их приемлемость в определенных условиях общения);
3) информация о когнитивных пресуппозициях (учет определенных норм и ценностных категорий, установки и условности, относящихся к участникам общения).
Исследователи называют различные виды коммуникативных стратегий в разных дискурсах, в том числе в политическом: дискурсивные, стилистические, семантические, прагматические, риторические, диалоговые и т.д. Так, Е.И. Шейгал (Шейгал 2000) выделяет в политическом дискурсе следующие виды стратегий:
- стратегия вуалирования, затушевывания нежелательной информации (позволяет притушить, сделать менее очевидными неприятные факты);
- стратегия мистификации (сокрытие истины, сознательное введение в заблуждение);
- стратегия анонимности (деперсонализации) как прием снятия ответственности.
Исходя из приверженности к одной из этих основных стратегий, современные гуманитарные технологи делятся на два больших лагеря, поддерживающих два предпочтения стратегий, основанных на мировоззрении и слабо поддающиеся теоретическому обоснованию и аргументации – предпочтение манипуляционной стратегии (управление поведением) и предпочтение конвенциональной стратегии (конвенционализация).
Проведенный анализ понятия коммуникативных стратегий подводит к их пониманию как общей направленности речевого поведения, определяемой целями говорящего; как способа структурирования речевых действий, обусловленного стратегическими коммуникативными целями. Стратегия в данном случае – общая рамка, канва поведения, которая может включать и отступления от цели в отдельных шагах.
Коммуникация занимает важное место в жизни каждого человека, так как коммуникации - это общение, а без общения человек не сможет усвоить речь, правила поведения, не сможет стать личностью. Умение говорить, слушать, писать, читать - важнейшие способности, обеспечивающие совместную деятельность людей и позволяющие накапливать, передавать громадный запас знаний.
Однако, коммуникация - это сложный процесс, состоящий из взаимосвязанных шагов, каждый из этих шагов нужен для того, чтобы сделать мысли человека понятными другому лицу. Каждый шаг - это пункт, в котором, если человек будет небрежен, и не будет думать о том, что делает, - смысл может быть утрачен. Отсюда следует, что для успеха индивидов и организаций необходимы эффективные коммуникации. Неэффективные коммуникации - одна из главных сфер возникновения проблем. Эффективно работающие руководители - это те, кто эффективны в коммуникациях. Они представляют суть коммуникационного процесса, обладают хорошо развитым умением устного и письменного общения и понимают, как среда влияет на обмен информацией. Осуществляются коммуникации путем передачи идей, фактов, мнений, ощущений или восприятий, чувств и отношений от одного лица к другому в устной или какой-либо другой форме с целью получения в ответ желаемой реакции. Эффективная коммуникация требует от каждой из сторон определенных навыков и умений.
Термин коммуникация имеет достаточно много определений, например, по мнению Никласа Лумана, под коммуникацией следует понимать «некое исторически-конкретное протекающее, зависимое от контекста событие», специфическую операцию, характеризующую исключительно социальные системы, в ходе которой происходит перераспределение знания и незнания, а не связь или передача информации или перенос «семантических» содержаний от одной обладающей ими психической системы к другой (Луман 1995).
Обращаясь к теории коммуникации, приходится согласиться с бытующей точкой зрения о том, что, несмотря на мощное развитие и глобализацию коммуникационных процессов, все увеличивающееся число публикаций по данной проблеме, науки о коммуникации как определенной области знания пока не существует. Как справедливо замечает И.П. Яковлев, «парадоксально выглядит отсутствие интеграции знаний о коммуникационных процессах в виде особой науки. Объект, предмет, теории отрасли имеются, а науки нет» (Яковлев 1999:212). В качестве такой науки, по мнению И.П. Яковлева, могла бы выступить коммуникология, которая «должна быть наукой о месте и роли коммуникации в обществе, ее развитии, структуре, коммуникационных процессах, средствах и др.» (Яковлев 2006:14). А по мнению А.В. Соколова, «никакой теории коммуникации путем суммирования знаний, накопленных в разных научных дисциплинах, вырастить нельзя. Теория коммуникации не может состоять из разделов, заимствованных из антропологии, искусствознания, педагогики и т.д. Чтобы познать сущность и структуру универсума социальной коммуникации в целом, требуется не суммирование, а обобщение знаний» (Соколов 2002:7). Такое положение во многом объясняется тем, что «отраслевые теории коммуникации» более или менее независимо возникли в различных дисциплинах. Все это обуславливает необходимость поиска новой парадигмы и методологии исследования коммуникации как самостоятельной области знания, а именно науки о коммуникации (Василик 2004:3-4).
Таким образом, вопрос об объекте и предмете теории коммуникации достаточно дискуссионен. В его решении более или менее отчетливо обозначаются два подхода. Первый – «суммативный» – относится к определению предмета теории коммуникации как совокупности коммуникативных объектов и процессов и соответствующем комплексе знаний, отражает ситуацию, когда нет одной теории коммуникации, но есть много теорий коммуникации. Второй подход предполагает, что наряду с другими науками, в число интересов которых попадают коммуникационные процессы, должна существовать общая теория коммуникации, изучающая коммуникацию не в ряду прочих объектов, как, например, философия, психология, филология, социология и пр., а как единственный и основной объект. Между тем эти подходы к определению предмета теории коммуникации, на наш взгляд, не противоречат, а, наоборот, дополняют друг друга. Таким образом, в самом широком смысле теория коммуникации включает в себя все коммуникативное знание, представляя собой комплекс дисциплин, изучающих коммуникацию наряду со своим основным предметом, тогда как в более строгом значении теория коммуникации (или общая теория коммуникации) связана лишь с универсальными механизмами и закономерностями информационного обмена. Такая теория должна оперировать самыми общими понятиями: «коммуникация», «информация», «информационный обмен», «коммуникативное пространство» «языковая (коммуникативная) личность» и др.; рассматривать универсальный механизм информационного обмена и разрабатывать универсальную модель коммуникационного процесса, определять его необходимые элементы, выявлять всеобщие закономерности коммуникационных процессов в различных областях действительности.
Особой формой коммуникации, на наш взгляд, является коммуникация политическая, которая лежит на пересечении разных научных областей и которая связана с анализом формы, задач и содержания дискурса, употребленного в определенной «политической ситуации». Так считает Е.С. Ункуров, который подчеркивает, что «политика, как и любая другая сфера человеческой деятельности, изначально содержит в себе коммуникативное начало, проявляющееся в конкретно-исторических формах взаимодействующего общения различных субъектов политики – индивидов, социальных групп и выражающих их интересы институтов по поводу установления, функционирования и изменения власти в обществе» (Ункуров 2006:71).
Политическая коммуникация выступает своеобразным социально-информационным полем политики. В широком смысле понимание политической коммуникации представлено, в частности, точкой зрения В.В. Зеленского, который считает, что «политика определяется как набор некоторых действий, направленных на распределение власти и экономических ресурсов в какой-либо стране или в мире между странами. Этот официальный уровень политики включает в себя средства массовой информации, систему образования и все те социальные институты, которые контролируют явления социальной жизни. Второй уровень политики – личностный; он представляет собой сам способ, которым первый уровень актуализируется в индивидуальном сознании, как он проявляется в личности» (Зеленский 1996:370).
Изучение политической коммуникации восходит к Платону, но начало современным изысканиям положили исследования пропаганды в Первой мировой войне, проводившиеся после ее окончания. Конец двадцатого века вывел процессы коммуникации на новый уровень, когда в них в значительной степени оказались заинтересованными государства в первую очередь в военной области. Речь идет о феномене информационных войн. Впервые на эту тему заговорил Э. Тоффлер в своей теории типологии войн, который назвал этот феномен войной Третьей волны. «Войны информационного века будут вестись за средства обработки и порождения информации/знаний», – считает Э. Тоффлер (Toffler 1993). Согласно американским оценкам 120 стран в настоящий момент ведут разработки в этой области. Этим также в значительной мере объясняется то внимание, которое уделяется изучению форм и методов политической коммуникации, анализу средств передачи сообщений, их содержания, а также воздействия сообщений на их получателей.
Впервые политическую систему как информационно-коммуникативную систему представил К. Дойч. По его мнению, «процесс управления есть процесс власти, основанием которого выступает коммуникация» (Deutsch 1981). «Человек коммуникационный» – это отнюдь не виртуальное, а вполне реальное существо, жизнь которого во многом предопределяется не только и не столько вещественно-энергетическим, сколько информационным обменом с окружающей средой. Это позволяет человеку, познавая окружающую действительность, воздействовать на происходящие события и процессы в свою пользу, управлять ими, властвовать над ними, препятствовать мировой тенденции к уменьшению упорядоченности, количественно выражающейся в росте энтропии, посредством ее погашения противоположной по знаку информацией, извлекаемой в результате коммуникации, то есть направленного и осмысленного взаимодействия с внешней средой. С данной точки зрения власть рассматривается как некое созидательное начало, основанное именно на обладании информацией, на знании, постоянное совершенствование которого влияет на понимание целесообразности и своевременное изменение существующего порядка (Грачев 2005:24-25).
Интересна в этой связи также идея многоликости функций политической коммуникации, высказанная Р. Дентоном и Г. Вудвартом: «Политическая коммуникация выполняет функцию посредующего звена, нередко замещающего собственное физическое насилие, и делает возможным изменения в обществе в сторону упорядочивания, прокладывает путь к компромиссам, делая факты и аргументы достоянием общественности. В тоже время это язык фракционности (разделения), противопоставления общества на друзей и врагов. Он может обострить различия до степени непоправимости или, наоборот, сгладить их. Его способность трансформировать общество в лучшую сторону внушает оптимизм, но широко распространенное злоупотребление им вызывает отчаяние. Итак, политическая риторика многолика: она может информировать, воодушевлять, успокаивать, разделять и сеять вражду» (цит. по Шейгал 2006:35).
Будучи публичной, речь любого политика несет две основные функции: сообщение и убеждение, информация и воздействие, т.е. то, что, лежит в основе публицистической речи, и что, по мнению Н.Б. Ипполитовой, «определяет неразрывную связь двух основных функций публицистического стиля – информативной и воздействующей. Не просто передать информацию о событиях, людях, но сделать это так, чтобы произвести необходимое впечатление, вызвать ответную реакцию, привлечь на свою сторону слушателей – это главное, к чему стремится автор» (Ипполитова 2004:91).
Однако здесь следует отметить, что, стремясь убедить слушающих в справедливости своего мнения, истинности своей позиции, политик не всегда ориентируется только на логику, концентрирует внимание исключительно на аргументативной и доказательной стороне высказывания. Пытаясь вызвать интерес к собственной позиции, привлечь внимание слушающих яркостью, политик также стремится добиться максимальной эмоциональной окрашенности своей речи, заразить адресата своими эмоциями. В политической коммуникации логика и соображения здравого смысла уступают свое влияние эмоциям. Причем в первую очередь эмоциям конструируемым и провоцируемым. В этой связи В.И. Шаховский – один из создателей лингвистической теории эмоций – справедливо замечает, что в настоящее время эмоции «охватили всё коммуникативное пространство Homo loquens: СМИ, политику, бытовое и художественное общение. Эмоции стали важнейшими компонентами разума, мышления и языкового сознания современного человека, принадлежащего к любой лингвокультуре» (Шаховский 2010:5).
Е.И. Шейгал предлагает разграничить понятие «язык политики» и «политический язык», а под «языком политики» понимать «терминологию и риторику политической деятельности, где политики выступают в своей профессиональной роли». Тогда как «политический язык» – открытый для всех членов языкового сообщества ресурс, связанный со специфическим использованием общенародного языка «как средства убеждения и контроля, или, иными словами, это язык, применяемый в манипулятивных целях» (Шейгал 2004: 21-22). Именно такое понимание политического языка в его многообразных лингвоаргументативных проявлениях языковой личности применимо к нашему исследованию.
Вопрос об объеме понятия политическая коммуникация относится к числу дискуссионных. В первом случае политической называется коммуникация, связанная с политическими проблемами (Баранов 2001). При ином подходе политической называется коммуникация, субъектом которой являются политики (политические субъекты) или журналисты, которые пишут о политике (Шейгал 2004). При широком подходе политическая коммуникация - это коммуникация, которая посвящена политическим проблемам или в которой политические субъекты выступают в качестве автора политического текста или его адресата. Существуют следующие классификации продуктов политической коммуникации:
1. По характеру субъекта (автора, говорящего) выделяются следующие виды политической коммуникации:
- собственно политическая коммуникация (автор - политик);
- медийная политическая коммуникация (автор - журналист);
- непрофессиональная политическая коммуникация (автор - человек иной профессии, "избиратель", "представитель народа").
2. По характеру адресата различаются следующие виды политической коммуникации:
- адресат - политик или политический субъект (государство, партия и др.);
- адресат не относится к числу институциональных политических субъектов (читатель, зритель, "избиратель").
Не менее важным является противопоставление индивидуального и массового адресата, а также обозначенного и необозначенного адресата. Как будет показано ниже, возможны случаи несовпадения обозначенного и реального адресата политического текста. Еще одно важное противопоставление: тексты, обращенные к политическим единомышленникам, политическим оппонентам и "избирателям" (населению), которые не имеют единой политической позиции.
Самореализация языковой личности происходит в речевом потоке. За каждой языковой личностью стоит множество производимых ею дискурсов (Седов 1999:15). В этой связи одной из наиболее важных задач, стоящих перед прагмалингвистикой, становится создание типологии языковых личностей, построенной на основе различий в стилях мышления. Речевое, в том числе аргументативное общение языковых личностей подчиняется определенным правилам нормативного плана. Ситуативные нормы обнаруживаются в случаях, когда общение определяется конкретной экстралингвистической ситуацией.
Прагмалингвистическое рассмотрение аргументации как сферы человеческого общения предлагает учет основополагающих принципов данной дисциплины. При анализе этого феномена обращается внимание на самые различные его стороны, что отражается на предлагаемых различными авторами определениях аргументации. В силу специфики каждой области гуманитарного знания — логики, философии, риторики, лингвистики — аргументация трактовалась по-разному. Интердисциплинарность проблемы аргументации наиболее зримо предстает на уровне анализа естественного языка. Рассмотрение аргументирующего дискурса именно в контексте языковой области расширяет границы проблемы аргументации и выводит ее за рамки чисто логического подхода. При анализе аргументирующего дискурса возникает необходимость учета субъективного фактора, диктуемого структурой личности, ее знаниями, убеждениями, верованиями, желаниями, потребностями, волей, компетенцией, а также индивидуальными характеристиками личности как психологической данности (Фанян 2000).
С категорией аргументации связаны не только логические и риторические законы, которые изучались многие тысячи лет. Сила и успешность аргументации зависит как от правильности построения дискурса с точки зрения логичности, риторических законов, так и от его собственно языковых характеристик. Другими словами, это рассмотрение законов и механизмов того, на чем построена аргументация как любая вербальная коммуникация, то есть изучение соотношения языка и закономерностей его использования. С такой точки зрения аргументация является комплексом языковых средств, используемых для влияния на поведение людей (т.е. фактором, влияющим на принятие того или иного решения), а также особым типом дискурса. При этом в процессе создания аргументативного дискурса каждый стиль мышления выбирает особые языковые средства для выражения коммуникативной цели. Это позволяет определить общую направленность дискурса и способствует обобщению данных о том или ином стиле мышления. Анализируя этот выбор, можно сделать вывод о его причинах, мотивах и т.п., а, следовательно, можно диагностировать индивидуальность автора, потому что выбор отражает речевой опыт отправителя текста. Под речевым опытом отправителя текста мы понимаем результат его уподобления речевому окружению на протяжении всей жизни индивида. Опыт отражает возраст автора, его воспитание, культуру, образование, традиции окружающего социума, этнокультурные и диалектальные особенности среды, т.е. все, что входит в понятие пресуппозиции (Калашникова 2007). Кроме того, конкретный выбор высказывания зависит от учета автором элементов конкретной ситуации: целей и задач отправителя текста, места и время общения, конкретного получателя с его целями и задачами и пресуппозитивными свойствами, как их себе представляет автор, от возможностей языковой системы и уровня владения ею автором, от ограничений данного функционального стиля общения, выбранного речевого жанра, стереотипов социальной группы автора и предполагаемой социальной группы получателя.
Выводы по главе 1
Аргументирование представляет собой форму деятельности человека, в которой он реализует себя как языковая личность, демонстрируя свою языковую, коммуникативную и лингвистическую компетенцию; и в которой оказываются задействованными его знания и представления, система ценностей и здравый смысл, коммуникативные навыки и логическая культура, его эпистемическое и эмоциональное состояния, социальные параметры аргументативной ситуации. Аргументация реализуется как аргументативный дискурс, определяющими особенностями которого становятся противоречие, выражающееся в когнитивном или аксиологическом конфликте, в столкновении мнений; и противопоставление как когнитивное моделирование сообщения, как техника убеждения.
Потребность в доказательстве правоты своей точки зрения является одной из коммуникативно-деятельностных потребностей языковой личности. Процесс реализации этой потребности – это аргументация, возникающая только тогда, когда имеется различие во мнениях. Виды аргументации включают аргументацию от конкретного к абстрактному, от абстрактного к конкретному, ассоциативное, описательное, аналитическое аргументирование. Аргументация может быть прямой и косвенной; собственно аргументацией, контекстно-обусловленной аргументацией и композиционно-обусловленной; имплицитной и эксплицитной.
Речевым способом выражения аргументации является текст, преимущественно в диалогической форме, хотя не исключена и форма монологическая (например, статья). Если учитывать, что текст – есть сознательно организованный результат речевого процесса, то целью аргументативного речевого процесса является убеждение.
Если конечный результат коммуникативной стратегии –
коммуникативная цель, то для коммуникативной стратегии убеждения целью должно стать склонить собеседника к своей точке зрения. Итогом убеждения является добровольные изменения во взглядах, а не изменение в результате давления или подтасовки фактов.
Политическая речь как речевое действие в значительной степени проявляется через систему используемой аргументации. В то же время аргументация речевого действия зависит от политического действия. В системе общественно-политической коммуникации аргументация и аргументативная стратегия выполняют особую функцию. Политическая аргументация – это одновременно и форма проведения политики, это – само по себе уже политическое действие, соединение политического и речевого действия.
В коммуникативном процессе участвуют все элементы структуры аргументации (компоненты логических и суггестивных действий). Тезис и основания (доводы) являются важнейшими составляющими логического обоснования. Тезис в логике – утверждение, требующее доказательства. В коммуникативном процессе каждая сторона может придерживаться своего тезиса. Любое утверждение, выдвинутое для рассмотрения реципиентом, выступает в качестве тезиса. Любой тезис требует соответствующей аргументации.
Теория жанра – одна из наиболее значимых областей теоретической разработки как в филологии, так и истории литературы. Дискуссия о жанрах ведется в фундаментальных монографиях по теории языка и литературы, появляются диссертации, проводятся конференции, выпускаются ежегодные сборники научных трудов. Следует особо отметить вклад отечественных ученых 1920-1930х годов в разработку теории жанров («социологическая школа»: В. Фриче, А. Цейтлин, М. Юнович, «формальная школа»: Ю. Тынянов, В. Шкловский). Принципиальное значение имело расхождение в 1920-е годы позиций Ю.Н. Тынянова и М.М. Бахтина по вопросу о жанрах. Ю.Н. Тынянов отстаивал представление о сменяемости всей системы жанров при смене исторических эпох, особо подчеркивал индивидуальность жанровых структур (Тынянов 1977), а М.М. Бахтин считал, что жанр – наиболее устойчивая совокупность способов коллективной ориентации с установкой на завершение; история литературы — это история жанров (Бахтин 1998). В результате заострения этих противоположных позиций допускались различные преувеличения, ошибки, но в ходе дискуссии сформировались основы современной теории жанров, сменяющих одна другую по мере развития исторического процесса.
Повышенный интерес современной лингвистической науки к исследованию речи, появление новой отрасли языкознания – речеведения, развитие прагматики, риторики обусловили рост популярности исследований речевых жанров как отечественными, так и зарубежными лингвистами (Акишина, Формановская 1986; Арутюнова 1992; ванн Дейк 1989; Вежбицка 1997; Баранов 1997; Бахтин 1979,1995; Дементьев 2001; Долинин 1999; Карасик 2002; Кожина 1999; Крысин 1989; Матвеева 1995; Орлова 1997; Седов 1998; Федосюк 1997; Формановская 1988; Чижова 1999; Шейгал 2000; Шмелев 1997; Bayley 1985; Swales 1990, Eggins 1997 и др.).
Считается, что высказывания, используемые в различных видах деятельности, отражают условия и цели разными способами, к которым относятся тематическое содержание, языковой стиль, выбор лексических, фразеологических и грамматических средств языка, но, прежде всего, композиционное построение. Эти параметры связаны в конкретном единичном высказывании, определяются спецификой сферы общения и, несмотря на индивидуальные различия высказываний, образуют устойчивый тип – жанр. Жанр – понятие, зародившееся в литературоведении; в современной лингвистике понимается как род, разновидность речи, определяемая данными условиями ситуации и целью употребления (Ахманова 1966).
Разработку понятия жанра связывают с именем М.М. Бахтина, определяющего речевой жанр как «относительно устойчивый тип высказывания» (Бахтин 1996:159). Понятие жанра чрезвычайно важно для М.М. Бахтина. По сути, это единственная форма бытия естественного языка. Жанр – это кристализованная в знаке историческая память перешедших на уровень автоматизма значений и смыслов. Жанр – это представитель культурно-исторической памяти в процессе всей идеологической деятельности (летописи, юридические документы, хроники, научные тексты, бытовые тексты: приказ, брань, жалоба, похвала и т.д.) В концепции М.М. Бахтина, существование жанров объясняется использованием языка в виде конкретных единичных высказываний участников в некоторой области человеческой деятельности. Поскольку различные виды деятельности имеют специфические условия и цели, то и используемые в них высказывания призваны отразить эти условия и цели несколькими способами: содержанием, языковым стилем (отбором словарных, фразеологических и грамматических средств языка), а также своим композиционным построением. Все эти три параметра связаны воедино в конкретном единичном высказывании, определяются спецификой сферы общения, и, несмотря на индивидуальные различия высказываний, образуют некий устойчивый тип, то есть жанр.
При таком подходе к жанру, как отмечает сам М.М. Бахтин, возникает трудность в исследовании и классификации жанров, т.к. в отличие от литературных жанров, количество речевых жанров необозримо. Каждая новая деятельность с использованием языка будет порождать все новые и новые жанры, типологию которых будет построить так же сложно, как и типологию человеческой деятельности вообще (Бахтин 1996:159-160). И здесь М.М. Бахтин дает ключ к ответу на вопрос о том, в какой мере жанр, как «устойчивый тип высказывания», дает возможность для самореализации языковой личности. Он отмечает, что не все жанры одинаково благоприятны для отражения индивидуальности говорящего в языке: наиболее благоприятными жанрами он называет литературные жанры, где выражение индивидуальности является первостепенной задачей; наименее – жанры, требующие соблюдения стандартной формы, такие как военная команда или официальный документ. Называя индивидуальные особенности речи данной языковой личности индивидуальным стилем, Бахтин утверждает, что «в разных жанрах могут раскрываться разные слои и стороны индивидуальной личности, индивидуальный стиль может находиться в различных отношениях с общенародным языком» (Бахтин 1996:165).
Таким образом, индивидуальный стиль речи вообще и аргументирования, в частности, являющийся предметом данного исследования, находится в тесной связи с жанром – «стиль входит как элемент в жанровое единство высказывания» (Бахтин 1996:166). По М.М. Бахтину, жанр преобладает над стилем, что выражается и в соотношении понятий языкового (функционального) стиля) и жанра: «функциональные стили есть не что иное, как жанровые стили определенных сфер человеческой деятельности и общения. В каждой сфере бытуют и применяются свои жанры; этим жанрам и соответствуют определенные стили. Определенная функция (научная, техническая, публицистическая, деловая, бытовая) и определенные, специфические для каждой сферы условия речевого общения порождают определенные жанры, то есть определенные, относительно устойчивые тематические, композиционные и стилистические типы высказываний» (Бахтин 1996:166). Итак, М.М. Бахтин лишь самым общим образом указывает на причину существования множества жанров – гетерогенность деятельности человека.
Одна из важнейших проблем теории речевых жанров – это проблема их таксономии. В разных подходах в основу классификации кладутся самые разные критерии: коммуникативно-компонентный, текстово-манифестационный, дискурсно-видовой, количественный, конвенциональный, тематико-содержательный; исследователи выделяют первичные и вторичные жанры, информативные и фатические, тематически обусловленные и свободные, жанры письменной и устной коммуникации, официального и неофициального общения, диалогические и монологические, речевые и риторические жанры и т. д. В силу такого разнообразия отправных принципов результирующие концепции нередко обладают непересекающимися признаками, и в силу этого оценка подходов по единой схеме бывает затруднена.
Так, Т.В. Шмелева считает, что существуют три различных подхода к проблеме речевых жанров (Шмелева 1997):
- лексический, предполагающий обращение к именам жанров, толкованию их семантики. Данный подход наиболее тесно связан с теорией речевых актов, во многом основанной на анализе употребления глаголов речи;
- стилистический, согласующийся с традициями литературоведения, предполагающий анализ текстов в аспекте их жанровой природы, включая композицию, отбор специфической лексики и т.д. Данный подход широко используется в исследованиях стилистов, психолингвистов, социолингистов, а также лингвистов, изучающих живую разговорную речь;
- подход, основанный на анализе моделей жанра, предполагающий исчисление этих моделей и изучение их воплощения в различных речевых ситуациях. Основополагающим моментом данного подхода является признание существования в речевом сознании «типового проекта», канона, схемы определенного речевого жанра.
При описании речевой модели жанра, как считает Т.В. Шмелева, релевантными являются следующие признаки, которые она называет жанрообразующими, выделяя коммуникативную цель как наиболее типологически значимый признак, противопоставляющий четыре типа речевых жанров: информативные, этикетные, императивные, оценочные. Кроме коммуникативной цели к жанрообразующим признакам она причисляет:
- образ автора (информация о нем как об участнике общения заложена в типовой проект речевого жанра);
- образ адресата;
- образ прошлого, акцентирующий внимание на эпизоде, предшествующем общению;
- образ будущего, подчеркивающий события, следующие за общением, предполагающий дальнейшее развитие речевых событий;
- тип диктумного (событийного) содержания;
- языковое воплощение речевого жанра, спектр возможностей языкового наполнения жанра, его лексические и грамматические ресурсы.
Шесть первых параметров, включенных в модель речевого жанра, по замечанию Т.В. Шмелевой, относятся к реальностям действительности и общения, последний, седьмой, связан с «дифференциацией языковых средств по требованиям речи» (Шмелева 1997: 97).
Т.В. Анисимова рассматривает возможные уровни описания жанров, выделяя три основных (Анисимова 2000):
- концептуальный уровень описания жанров, имеющий своей целью выделение и описание самых общих, глобальных признаков, присущих всем без исключения жанрам соответствующей группы. Главным в данном случае является установление системных отношений разных жанров друг к другу. Специфика жанра должна быть описана по трем наиболее важным признакам (первичность / вторичность жанра; предполагаемая реакция (отсутствие непосредственной ответной реакции или ее замедленность; непосредственная словесная реакция; реакция действием); интенциональная направленность жанра);
- определение жанра на уровне замысла, когда уточняется специфика жанра. На этом уровне возможно составить модель жанра, т.е. описать общие признаки конкретного жанра. Как результат, возникает формула жанра, которой впоследствии можно руководствоваться при разработке текста, чтобы не уклониться от жанрового стандарта;
- текстовый уровень, наиболее важный для определения специфики жанра. На данном этапе условная схема, созданная ранее, наполняется живым содержанием. Жанровая схема заполняется «словесной тканью», языковыми средствами.
На основе иллокутивного критерия построена типология жанров диалогического общения Н.Д. Арутюновой (Арутюнова 1998:653), которая выделяет:
- информативный диалог;
- прескриптивный диалог, основанный на деятельностном общении;
- обмен мнениями с целью принятия решения или выяснения истины; диалог, имеющий целью установление или регулирование межличностных отношений;
- диалог, имеющий целью установление или урегулирование межличностных отношений.
Справедливо замечая, что «в реальной жизни названные жанры редко бывают представлены в чистом виде», Н.Д. Арутюнова подчеркивает, что «они различны по своим целям – прямым и косвенным, степени запрограммированности ответных реакций, распределению ролей и коммуникативных интересов, «правовому кодексу», протяженности, интенциональным состояниям собеседников, условиям успешности, по модальным характеристикам» (Арутюнова 1998:650).
О.Б. Сиротинина предлагает разграничить понятия «речевой жанр» и «риторический жанр» (Сиротинина 1999). Она отмечает, что «один и тот же жанр может быть чисто речевым при отсутствии специально спланированного, сознательно использованного построения речи и употребления в ней определенных языковых средств и риторическим – в случае сознательного планирования и употребления тех или иных средств». Автор также указывает, что не всякий речевой жанр является риторическим даже в потенции, целенаправленно обучать можно лишь тем речевым жанрам, «которые одновременно являются или хотя бы могут быть риторическими» (Сиротинина 1999: 28-29).
Исследователи проблем речевых жанров выделяют простые, «элементарные» жанры и более сложные – «комплексные», событийные жанры (сложные речевые события). К сложным речевым событиям относят события общественного характера, обычно планируемые, контролируемые (собрание, митинг и т.п.). Строение таких событий имеет общественно закрепленный, институционализированный, даже в значительной мере ритуализированный характер. Разным сферам деятельности, разным социумам свойственны свои комплексы сложных речевых событий, которые и составляют важный компонент речевой культуры общества (Паршина 2005).
2.2 Лингвоаргументативные характеристики жанров политической коммуникации
Выбор лингвоаргументативных стратегий и тактик языковой личности во многом определяется жанром политической коммуникации, потому как сам жанр накладывает на этот выбор свои ограничения. Здесь уместно даже говорить о жанровой компетенции говорящего, определенным образом отражающей его риторическую грамотность. Незнание особенностей жанровых форм политического дискурса мешает политическим лидерам создать эффективное, воздействующее речевое произведение. Владение риторическими жанрами – основа риторической грамотности человека, на которой в значительной степени базируется формирование культуры общения языковой личности, уровень ее коммуникативной компетенции.
Впервые наиболее подробную классификацию жанров политического дискурса, применимую, для анализа как русского, так и англоязычного политического дискурса, предложила Е.И. Шейгал (Шейгал 2000). По мнению автора, жанры можно дифференцировать:
- по параметру институциональности / официальности;
- по субъектно-адресатным отношениям;
- по вариантам политических социолектов;
- по событийной локализации;
- по степени центральности или маргинальности того или иного жанра в поле политического дискурса;
- по характеру ведущей интенции.
При градуировании по оси институциональности / официальности Е.И. Шейгал располагает жанры политической коммуникации в следующей последовательности (от максимальной неформальности общения до максимальной институциональности): от выступлений и тостов на неформальных обедах до публичных выступлений, принятия законов, указов и прочих политических документов, проведения международных переговоров и официальных встреч руководителей государств. Проводя стратификацию политического дискурса по субъектам политической деятельности, автор выделяет общественно-институциональную коммуникацию, коммуникацию между институтом и гражданином и коммуникацию между агентами в институтах. В первом случае коммуникация разграничивается по линиям «институт – общество» (она представлена жанрами лозунга, призыва, декрета, плаката как обезличенных «высказываний институтов» или жанрами указа, публичной речи как высказываний политических лидеров) и «общество – институт» (жанры петиции, обращения, листовки, наказов избирателей и т.п.). В дискурсе политиков-профессионалов Е.И. Шейгал выделяет особую область – речевые жанры, субъектами которых могут быть лишь лица, занимающие самые верхние этажи в политической иерархии, например, руководители государств: это такие жанры, как инаугурационная речь, послание конгрессу о положении дел в стране, прощальное обращение президента и др. В коммуникации между агентами в институтах выделяются внутренняя (служебная переписка, закрытое заседание) сфера и публичная сфера, в которой реализуются жанры переговоров, парламентских дискуссий, партийной программы, программной речи на съезде партии и др.
В качестве одного из возможных критериев стратификации политического дискурса Е.И. Шейгал называет отнесенность жанра к тому или иному событию политической жизни, которое может быть циклическим (выборы, инаугурация, съезд партии, церемония патриотического праздника, ежегодное выступление президента с посланием Федеральному собранию), календарным (встреча депутата с избирателями, парламентские слушания, визит политического деятеля) или спонтанным (митинг, политический скандал, референдум) (Шейгал 2000: 260-265).
Степень центральности или маргинальности того или иного жанра в поле политического дискурса определяется тем, в какой степени он соответствует основной интенции политической коммуникации – борьбе за власть. С этой точки зрения прототипными жанрами являются парламентские дебаты, публичная речь политика, лозунг и голосование. Помимо ведущей интенции, критерием прототипичности является первичность текста. В полевой структуре жанрового пространства политического дискурса автор выделяет в качестве первичных жанров заявления, речи, дебаты, переговоры, декреты, конституции, партийные программы, лозунги и т.д. К сфере вторичных жанров политического дискурса относятся интервью, анекдоты, аналитические статьи, мемуары, письма и т.п.
По характеру ведущей интенции автор разграничивает:
- ритуальные / эпидейктические жанры (инаугурационная речь, юбилейная речь, традиционное радоиобращение), в которых доминирует фатика интеграции;
- ориентационные жанры, представляющие собой тексты информационно-прескриптивного характера (партийная программа, конституция, послание президента о положении в стране, отчетный доклад, указ, соглашение);
- агональные жанры (лозунг, рекламная речь, предвыборные дебаты, парламентские дебаты) (Шейгал 2000:269-270).
Для того, чтобы состоялся переход от данных наблюдения к эмпирическим зависимостям и научному факту, то есть переход от наблюдаемых текстов к формулировке жанра, необходимы две сложные познавательные процедуры:
1) рациональная обработка данных наблюдения и поиск в них устойчивого, инвариантного содержания. Для формирования факта необходимо сравнить между собой множество наблюдений, выделить в них повторяющиеся признаки и устранить случайные возмущения и погрешности, связанные с ошибками наблюдателя,
2) истолкование выявляемого в наблюдениях инвариантного содержания. В процессе такого истолкования широко используются ранее полученные теоретические знания (Степин 1996:256).
Описанные выше подходы к жанру обладают незаменимыми чертами для жанровой категоризации дискурса. Однако их оказывается недостаточно потому, что концепция Бахтина в своем логическом завершении предполагает бесконечное количество жанров, что теоретически правильно, однако практически слишком дробная категоризация сводит на нет основную задачу любой науки – поиск инвариантов.
2.3 Жанры политической коммуникации в дискурсе У.Черчилля
В процессе анализа дискурса У. Черчилля нами были рассмотрены разножанровые документы, относящихся как к первичным жанрам (личная переписка, речи и тосты на официальных обедах, реплики в Парламенте и др.), так и вторичным (институциональным) жанрам (журналистские очерки и статьи; памфлеты; сборники речей, относящиеся к разным периодам; исторические книги; мемуары; исследования и др.). Следует сказать, что полное собрание сочинений У. Черчилля, за которые он был удостоен в 1953 году Нобелевской премии по литературе, составляет 71 том. В них входят все им написанные и произнесенные произведения с 1897 года (первая политическая предвыборная речь, произнесенная в городе Бат, Великобритания 27 июля 1897 года) по 1963 год (речь в Конгрессе США «На дарование почетного гражданства США» 9 апреля 1963 года); и включают весь авторский жанровый спектр от журналистских статей и эссе, начиная с описания подавления восстаний пуштунских племен в горной области Индии Малаканд («Story of the Malakаnd Field Force» 1898) и махдистского восстания в Судане («The River War», 2 volumes 1899); единственное крупное художественное произведение – роман «Саврола» («Savrola» 1900); многочисленные речи разных периодов («The Complete Speeches 1897-1963», 8 volumes 1974) и до многотомных произведений, посвященных анализу и итогам первой и второй мировых войн, мировому кризису («The World Crisis» 1923-1931, 6 volumes; «The Second World War» 1948-1954, 6 volumes); истории «англоговорящих» народов («A History of the English-Speaking Peoples» 1956-1958, 4 volumes); автобиографические («My Early Life» 1930) и биографические произведения, посвященные знаменитому английскому роду Мальборо («Marlborough: His Life and Times» 1933-1938, 4 volumes) и многие другие. В. Чухно, говоря об обширности, жанровом многообразии и значимости литературного творчества У. Черчилля во введении к русскому изданию отрывков из книг У. Черчилля «Мировой кризис», «Мои ранние годы» и избранных речей, заметил, что «если бы Черчилль не остался в памяти человечества как самый выдающийся политик ХХ века, он заслужил бы бессмертие как талантливейший писатель, публицист и историк» (Черчилль 2003:20).
Наряду с большим жанровым разнообразием текстов У. Черчилля необходимо отметить сложность и многомерность самого дискурса У. Черчилля, являющегося речевой проекцией его сложной и многомерной политической жизни. В различные периоды карьеры ему приходилось выступатъ во множестве ролей на сторонах разных политических лагерей (только в Британском Парламенте он переходил из стана консерваторов в стан либералов и обратно), не говоря о том невероятном количестве и значимости государственных постов, которые он занимал за свою долгую профессиональную карьеру (член парламента (1901-1922 г.г. и 1924-1964 г.г. – т. е. более шестидесяти лет – абсолютный рекорд в истории парламентаризма), Министр внутренних дел, Первый Лорд Адмиралтейства, Министр вооружений, Министр авиации, Министр по делам колоний, Канцлер казначейства, дважды (1940-1945 г.г.) и (1951-1955 г.г.) – Премьер-министр Великобритании, Лидер Консервативной партии Великобритании (1940-1955 г.г.) – и это не полный список)). Очевидно, что ему приходилось писать и говорить, а значит и выбирать соответствующие жанровые формы и способы аргументации в зависимости от того, выражал ли он свое личное мнение, или действовал от имени структур власти.
В нашей работе, на основе соизмерения типологических черт жанра, предложенных Е.И. Шейгал (2000), В.И. Карасиком (2000), О.Н. Паршиной (2005), М.Л. Макаровым (2003) и другими исследователями, и особенностей лингвоаргументативных характеристик языковой личности У. Черчилля мы выделяем следующий спектр жанров его дискурса от персонального до инстуционного, грань различий между которыми порой бывает, на наш взгляд, достаточно условной: эпистолярный жанр, статья (очерк) в газете, публичная (в т. ч. парламентская) речь, выступление (обращение) по радио и в других средствах массовой информации, политический документ (доклад, отчет, указ, закон, коммюнике), историческое исследование, автобиографические и биографические жизнеописания, роман. В классификации жанров мы игнорируем критерий «устный / письменный» дискурс, так как само по себе такое разграничение способа коммуникации может быть достаточно спорным.
Еще до недавнего времени существование эпистолярного жанра как самостоятельного ставилось под сомнение многими исследователями. Е.И. Прохоров писал «Многочисленность частных писем, обращение к актуальным явлениям общественной и литературной жизни послужили одной из причин неопределенности самого понятия письма, поскольку в личных письмах легко обнаруживаются стилистические элементы философской и художественной прозы, публицистики» (Прохоров 1964:17). Известная неупорядоченность терминологии в современных лингвистических и литературоведческих работах, затрагивающих стилистические проблемы эпистолярия, существует и сегодня. В специальной литературе последних лет распространены следующие термины: «эпистолярная речь», «эпистолярный стиль», «эпистолярный жанр», которые все еще достаточно противоречиво конкретизируются и разъясняются.
В случае с У. Черчиллем его личная переписка даже с близкими родственниками всегда носила высоко политизированный характер, четко отражавшей его жестко очерченную собственную позицию и отношение к тем или иным событиям. Так, будучи прикомандированным осенью 1897 года к экспедиционному корпусу, направленному на подавление восстания пуштунских племён в горной области Индии Малаканд, он в письме, адресованном бабушке, герцогине Мальборо, следующим образом описывал происходящие там события, в равной степени критикуя обе стороны за жестокость, а саму кампанию за бессмысленность:
Относительную условность отнесения отдельных произведений к разным жанрам подтверждает тот факт, что письма, статьи и очерки У. Черчилля с передовой были опубликованы в газете «Дейли Телеграф», и по окончании военной кампании, перейдя в жанр исторического исследования, легли в основу его первой книги «История Малакандского полевого корпуса» («The Story of the Malakand Field Force», 1898). Очевидный успех этого произведения подтолкнул У. Черчилля, благополучно вернувшегося из Малаканда, добиться поездки в Северную Африку с целью освещения подавления махдистского восстания в Судане. Его репортажи с места событий как всегда выгодно отличались особой яркостью и остротой. В них, к примеру, он критиковал командующего английскими войсками, своего будущего коллегу по кабинету генерала Китченера за жестокое обращение с пленными и раненными и за неуважение к местным обычаям. «Он великий генерал, но никто ещё не обвинял его в том, что он великий джентльмен» — сказал про него Черчилль в частной беседе, меткая характеристика впрочем, быстро стала достоянием гласности (Роуз 2008).
А так натурально У. Черчилль, принявший личное участие в генеральном сражении при Омдурмане, описывал одну из кавалерийских атак британской армии:
В дальнейшем У. Черчилль также принимал участие в англо-бурской войне, получив должность лейтенанта лёгкой кавалерии без жалования, и продолжая при этом работать в качестве спецкора «Морнинг Пост», был захвачен в плен, бежал из него. Побег из плена сделал его знаменитым, он получил несколько предложений баллотироваться в парламент, в том числе телеграмму от олдхэмских избирателей, обещавших отдать ему голоса «вне зависимости от политических пристрастий» (Holmes 2005). Непосредственное участие в важнейших для Британской империи военно-политических кампаниях и разносторонний журналистский труд вкупе с врожденным литературным талантом У. Черчилля стали солидной основой его дальнейшей блестящей политической карьеры и не менее значимой литературной успешности в самых разных жанрах.
В 1990 году У. Черчилль опубликовал своё единственное крупное художественное произведение – роман «Саврола, история о революции в Лаурании» (Сhurchill «Savrola, a Tale of the Revolution in Laurania», 1900). Многие биографы Черчилля и литературоведы считают, что в образе Савролы – главного героя романа – автор изобразил самого себя, а в других героях – других близких ему людей. По этому поводу Рой Дженкинз пишет, что в книге образ главной героини – Люсиль – очевидно скопирован с образа матери Черчилля – леди Рэндолф Черчилль. Люсиль – жена правителя Лорании, Морала, уходит от него к Савроле, в чертах которого угадывается сам У. Черчилль. Саврола представлен как «властный, возвышенный и бесстрашный человек», получающий удовлетворение лишь в «обстановке действия и опасности». В романе присутствует еще один персонаж – няня, которая также очень напоминает его собственную няню – миссис Эверест. В целом же книга посвящена офицерам 4-го гусарского полка, в котором служил и сам У. Черчилль (Jenkins 2001:32-34). Непосредственно к жанру биографии собственной и всего рода Мальборо У. Черчилль обратится на более позднем творческом этапе.
В этом же (1990) году У. Черчилль вернулся в Англию и вскоре в свои 26 лет впервые стал членом Палаты общин Британского Парламента, в стенах которого на протяжении практически всей своей жизни он произносил речи, многие из которых стали эталоном риторического красноречия. Здесь закономерен вопрос, что понимается под красноречием и какова его связь с публичной речью, к жанру которой мы относим многочисленные выступления У. Черчилля в Британском Парламенте, Конгрессе США и другие, приравненные к ним по протоколу и статусу.
Политическое красноречие нового времени резко противоположно политическому красноречию древности. Характер парламентских и внепарламентских прений сравнительно редко дает возможность заранее подготовиться к речи. Подготовка состоит в приобретении знаний, научном ознакомлении с предметом прений, выработке способности говорить экспромтом, возражая на замечания противников. Тщательно обдуманная жестикуляция, заранее подготовленные повышения и понижения голоса везде повели бы за собою фиаско речи, которая по современным требованиям, даже будучи подготовлена заранее, должна звучать, как импровизированная. В понятие ораторского искусства для политического оратора входит, таким образом, не только умение составить хорошую речь и хорошо произнести ее, но также находчивость. Последняя нужна как для того, чтобы искусно парировать возражения противников, так и для того, чтобы самому отыскивать у противников слабые места и метко возразить на них или выставить их на всеобщее осмеяние. Это уменье составляет искусство дебатера, входящее как составная часть в искусство политического оратора. Политическое красноречие делится на парламентское и внепарламентское.
Парламентские речи адресуются непосредственно к депутатам – следовательно, к людям образованным и специально подготовленным к обсуждению каждого данного вопроса; но так как у депутатов взгляды бывают обыкновенно составлены заранее, то оратор редко рассчитывает убедить их в чем-нибудь; для парламента каждая речь имеет скорее значение манифеста какой-либо группы депутатов.
Публичная «ораторская речь, – по мнению В. В. Виноградова, – особая форма драматического монолога, приспособленного к обстановке общественно-бытового или гражданского «действа» (Виноградов 1980). Это особая форма речевой деятельности в условиях непосредственного общения, речь, адресованная определенной аудитории, ораторская речь, которая произносится с целью информирования слушателей и оказания на них желаемого воздействия (убеждение, внушение, воодушевление, призыв к действию и т.д.). По своему характеру она представляет собой монологическую речь, то есть рассчитанную на пассивное восприятие, не предполагающую ответной словесной реакции. Оратору отводится роль отправителя речевого сообщения, а аудитории – роль пассивного получателя. Впрочем, в силу наличия достаточно сильной обратной связи (соположенность порождения и восприятия текста во времени) публичная речь может легко переходить в другой жанр – дискуссию. Естественная, допустимая в рамках жанра коммуникативная деятельность аудитории состоит в выражении поддержки оратору (аплодисменты) или, наоборот, в различных формах выражения недовольства. Прекрасным примером «помпезной», обреченной на успех была речь в Парламенте Премьер-министра У. Черчилля 6 июня 1944, которая посвящалась успешной высадке англо-американских войск во Франции:
Для современного монолога типичны значительные по размеру отрезки текста, состоящие из высказываний, имеющих индивидуальное композиционное построение и относительную смысловую завершенность. Эти признаки свойственны и публичной речи.
Однако строгих границ между монологом и диалогом не существует. Почти в любом монологе присутствуют элементы «диалогизации», стремление преодолеть пассивность восприятия адресата, желание втянуть его в активную мыслительную деятельность. Особенно это характерно для ораторской речи. Если рассматривать публичное выступление с социально-психологической точки зрения, то это не просто монолог оратора перед аудиторией, а сложный процесс общения со слушателями, причем процесс не односторонний, а двусторонний, то есть диалог. При этом роль сильного оратора (коим Черчилль, безусловно, был) всегда выглядит более предпочтительной по сравнению с ролью аудитории, которой зачастую навязывается конъюнктурная позиция выступающего. Вот пример выступления У. Черчилля в Палате общин Британского Парламента (8 сентября 1942 года) в начале 2-й мировой войны, когда ему был выгоден положительный образ Сталина:
Однако после окончания войны Черчиллю был нужен уже другой образ Сталина, который он ярко (и, наверняка, убедительно для слушателей) обрисовал в своей речи, произнесенной перед конференцией Консервативной партии 9 октября 1954 года:
Еще один жанр, который не может быть обойден нашим вниманием, и который был также активно использован самыми видными политиками того времени (в том числе партнерами по антигитлеровской коалиции – Ф.Д. Рузвельтом и И.В. Сталиным) – радиоречь (радиообращение). Жанр «радиоречь» требует специального пояснения из-за того, что его нередко обозначают термином «публицистическое выступление у микрофона», «радиослово», «радиообращение», имея в виду форму общения с аудиторией. Но любая работа в студии (диктора, журналиста, ведущего программу, гостя) – всегда выступление у микрофона. Любое вербальное действие в студии – это радиоречь, или речь на радио. Под жанром же «радиоречь» обычно понимается публичное ораторское выступление политического лидера, крупного общественного деятеля.
Радиоречь – жанр, вбирающий в себя все возможности аналитической публицистики, дающий автору широчайший простор для выражения своей позиции, убеждений, точки зрения на мир и актуальные события современности (а в случае с лидером страны – государственную позицию по тому или иному вопросу). Одновременно он открывает простор для эмоционального проявления личности. Радиокоммуникация связана со временем, поэтому она необратима, одномоментна, линейна в своем движении. У слушателя нет возможности остановить ее (если, конечно, не брать в расчет отключение радиоприемника). Сведения усваиваются непрерывно в потоке поступления все новых фактов, мыслей. Поэтому радиоинформация действует в значительно большей степени на эмоции слушателя и обращена к его чувствам.
Вот пример подобной возвышенной эмоциональности из речи У. Черчилля, прозвучавшей по БиБиСи 14 июля 1940 года («The War of the Unknown Warriors, July 14, 1940), сразу после начала бомбардировки (10 июля 1940 года) Британии немецкими ВВС:
Атмосфера повышенной эмоциональности передается оратором посредством целого набора языковых средств, как лексических (многочисленных эпитетов, метафор и других фигур речи), так и синтаксических (разнообразных параллельных конструкций и др.). Однако кульминация «накаленности» речи наступает, в соответствии с законами жанра, в ее концовке:
На радио важно не только то, что сказано, но и то, как сказано. Вариации тональности, логические и эмоциональные ударения, паузы, усиления и понижения силы звучания, темп, ритм – все это является приемами обращения к слушателям, факторами воздействия на аудиторию. Известна пометка У. Черчилля в тексте одной из его речей: «Довод слаб – усилить голос». Характер звучания может быть дополнительным аргументом в речи выступающего у микрофона. И, наоборот, вызвать антипатию у слушателя к самому человеку, а значит, и к тому, о чем он говорит.
Так в еще одном известном радиообращении, посвященном окончанию Второй мировой войны («The End of the War in Europe», May 8, 1945), У. Черчилль «награждает» целым арсеналом негативных образов («evil-doers», «Japan, with all her treachery and greed», «detestable cruelties») поверженные страны – инициаторы ее развязывания:
Не останавливаясь подробно на жанре политического документа (доклад, отчет, указ, закон), потому как он предполагает творчество коллективное (парламентской фракции, Кабинета Министров и т. д.) и не отражает лингвоаргументативных особенностей изучаемой языковой личности, рассмотрим жанр исторического исследования (сочинения, хроники), которому У. Черчилль посвятил большую часть своего литературного наследия. В данном случае определение жанра также затруднено, так как оно трактуется и классифицируется на отдельные подвиды разными авторами по-разному. Так, В.С. Антипов считает что, употребление термина «жанр» по отношению к историческим сочинениям более предпочтительно, ибо «точнее выражает специфику этого вида историографических источников как текста» (Антипов 2001:8). Автор считает, что жанры исторических сочинений (и исчезнувшие, и ныне употребляемые) очень многообразны. Вот только некоторые из них: анналы, хроника, средневековая «история», хронограф, биография, автобиография, трактат, монография, научная статья, рецензия, историческое эссе, исторический очерк, книга и т.д. При выделении отдельных жанров используется ряд признаков (критериев), носящих устойчивый, исторически повторяемый характер. Эти признаки выступают в виде некоей суммы приёмов труда автора, ориентированных на определённую читательскую аудиторию. Жанры различаются, во-первых, по объёму (размеру) текста – от статьи – до книги; во-вторых, по композиции и структуре текста, как пример можно привести различия по этим критериям между трактатом и хроникой; в-третьих, по особенностям стилистики, степени присутствия в изложении личностного начала (Антипов 2001:8). Во многом соглашаясь с подобной типологией, мы все же считаем, что особенно в случае с У. Черчиллем его исторические сочинения и автобиографические жизнеописания относятся к принципиально разным жанрам.
Монументальные многотомные исторические произведения У. Черчилля («Мировой кризис», «Вторая мировая война», «История англоговорящих народов» и др. – см. библиографический список) в силу гигантского охвата фактического материала, временного пространства и политической значимости описываемых событий (первая и вторая мировые войны, послевоенное устройство Европы и мира, создание ООН и т. п.) скорее можно было бы отнести к политико-историческим эпосам. В подтверждение этому можно привести только небольшое представление «Мирового кризиса» У. Черчилля («The World Crisis 1911-1918»), написанное в предисловии к изданию 2005 года известным британским историком, официальным биографом У. Черчилля сэром Мартином Джилбертом:
Масштабность и правильность выводов и предостережений У. Черчилля подтвердила Вторая мировая война и глобальные кризисы последующих исторических периодов.
Безусловно, особым жанром в исполнении У. Черчилля представляются мемуары, которые наряду с единственным чисто автобиографическим произведением «Мои ранние годы. 1874-1904», пронизывают в том или ином виде практически все произведения автора, описывающего исторические события (а их было предостаточно), происходящие в период его бурной политической жизни.
Мемуары – жанр весьма многообразный, смыкающийся с другими, пересекающийся с ними. По мнению В.В. Кабанова, мемуары – специфический жанр литературы, особенностью которого является документальность; при этом документальность их основывается на свидетельских показаниях мемуаристов, очевиднее описываемых событий. Воспоминания способны восстановить множество фактов, которые не отразились в других видах источников. Мемуарные частности могут иметь решающее значение для реконструкции того или иного события. При этом воспоминания – это не только бесстрастная фиксация событий прошлого, это и исповедь, и оправдание, и обвинение, и раздумья личности. Поэтому мемуары, как никакой другой документ, субъективны. Это не недостаток, а свойство мемуаров, ибо они несут на себе отпечаток личности автора. Все достоинства и недостатки мемуариста невольно переходят и на воспоминания. В противном случае мемуары безлики. (Кабанов 1997:133).
Интересным фактом является то, что У. Черчилль обращался к мемуарам, как правило, после очередной политической неудачи (а таковые тоже случались в его карьере) в периоды относительно спокойной и размеренной жизни, способствовавшие, по-видимому, его философским реминисценциям.
Безусловным шедевром жанра являются мемуары У. Черчилля (W. Сhurchill. My Early Life. 1874-1904. London, 1930), в которых он, «как и все предусмотрительные люди, избавил своих будущих биографов от необходимости ломать голову над занятными подробностями детства, юности и возмужания героя, когда он осваивал езду на ослике, учился отыскивать компромисс в отношениях с няней – словом, еще не был известен широкой публике, но Черчиллем уже был» (Черчилль 2003:4). Вот пример полных лиризма и юмора детских воспоминаний, стиль которых заметно отличается от обычно безукоризненно точного, политически выверенного и, порой, сухо научного стиля У. Черчилля, о самых первых годах жизни, проведенных в Ирландии, где его отец работал в качестве секретаря у его деда – герцога Мальборо, вице-короля Ирландии:
Другим часто воспроизводимым преподавателями грамматики классических языков ярким описанием является воспроизводимый в мемуарах диалог юного Черчилля с учителем латыни:
Боже мой, что бы это могло значить? Где тут хоть какой-то смысл? Все это показалось мне полнейшей белибердой. Оставалось только одно – выучить все это наизусть. Посему я и приступил, скрепя сердце, зазубривать выданный мне урок, больше смахивавший на какую-то шараду.
В назначенный срок учитель вернулся. – Ты все выучил? – спросил он.
– Мне кажется, сэр, что я могу это повторить, – ответил я и промямлил указанный текст. Он, похоже, был весьма удовлетворен моим ответом, причем настолько, что я даже осмелился задать вопрос. – Сэр, а что все это означает? – То, что написано, то и означает. Мensa, то есть стол. mensa – это существительное первого склонения. Всего существует пять склонений. Ты выучил единственное число первого склонения. – Но что это значит? — настаивал я. – mensa означает «стол», – ответил он. – Тогда почему mensa означает еще и «о стол»,— поинтересовался я,— и что означает «о стол»?
– mensa, «о, стол»,— это звательный падеж, – ответил он. — Но почему «о, стол»? – с искренним любопытством переспросил я. – «О, стол» ты будешь использовать при обращении к столу, призывая стол. – Тут, видя, что до меня не дошло, он пояснил: – Ты используешь эту форму, когда говоришь со столом. – Но я никогда такого не делаю! – выпалил я в искренним удивлении. – Если ты будешь дерзить, то тебя накажут, причем, уж поверь мне, накажут самым суровым образом, – пообещал он, закрыв прения этим веским аргументом. Таково было мое первое знакомство с классическими языками, из которых, как мне говорили, многие из наших умнейших мужей извлекают утешение и выгоду» (Черчилль 2003:32-33).
Каково место мемуаров в ряду других литературных жанров? Нередко им отводят второстепенную роль, а то и вовсе низводят до иллюстративного материала. Значение мемуаров зависит от темы, к разработке которой они привлечены. Скажем, для написания биографии писателя, для воссоздания политической истории страны, для реконструкции какого-либо исторического факта мемуары – важнейший источник. «Что же касается широких социально-экономических полотен прошлого, массовых общественных движений, истории народного хозяйства, – считает Кабанов, – здесь мемуары играют второстепенную (или даже третьестепенную) роль, уступая место статистике, отчетам и пр.» (Кабанов 1997:138). Эта точка зрения не представляется нам справедливой в случае с мемуарами У. Черчилля, как к четырехтомным исследованием о своем знаменитом роде Мальборо («Marlborough: His Life and Times», 1933...1938), которое скорее можно отнести с жанру жизнеописания событий, в которых автор участия, естественно, принимать не мог, так и шеститомной истории Второй мировой войны («The Second World War. 1948-1954») – масштабного и в то же время основанного на личном опыте произведения историко-мемуарного жанра, и которое лучше любого отчета и статистики дает представление о самой масштабной и беспощадной трагедии человечества. Несмотря на то, что не всегда, на взгляд многих советских и российских исследователей творчества У. Черчилля, его оценки были справедливы по отношению к нашей страны, он все же стремился с разных сторон оценивать ее роль в победе над фашизмом:
«Война – это по преимуществу список ошибок, но история вряд ли знает ошибку, равную той, которую допустили Сталин и коммунистические вожди, когда они отбросили все возможности на Балканах и лениво выжидали надвигавшегося на Россию нападения или были неспособны понять что их ждет. До тех пор мы считали их расчётливыми эгоистами. В этот период они оказались к тому же простаками. Сила, масса, мужество и выносливость матушки России ещё должны были быть брошены на весы. Но если брать за критерий стратегию, политику, прозорливость и компетентность, то Сталин и его комиссары показали себя в тот момент Второй мировой войны совершенно недальновидными» (Черчилль. Вторая мировая война. - Т. 3, гл. 20).
Таким образом, с понятием речевого жанра тесно связано также представление о речевой роли, которое соответствует статусу языковой личности (Карасик 2002). Притом, что жанр предписывает ей определённые нормы коммуникативного взаимодействия, каждое жанровое действо уникально по своим свойствам. Члены дискурсивного сообщества используют жанры для коммуникативного достижения целей своего сообщества. При этом общие для них цели использования жанра не в одинаковой мере осознаются полноценными членами (более или менее сознательно), новичками (частично) и посторонними (осознаются или не осознаются). Понимание цели использования жанра дает представление о некоторой его логической сути, которая в свою очередь, налагает ограничивающие конвенции на деятельность конкретной языковой личности. Конвенции имеют свойство постоянно развиваться, против них можно восставать, однако они имеют всеобщее влияние (Swales 1990:53).
Выводы по главе 2
Во второй главе рассматриваются жанры политической коммуникации, а также их лингвоаргументативные характеристики на примерах текстов У. Черчилля.
Выбор лингвоаргументативных стратегий и тактик языковой личности во многом определяется жанром политической коммуникации, потому как сам жанр накладывает на этот выбор свои ограничения. Владение риторическими жанрами – основа риторической грамотности человека, на которой в значительной степени базируется формирование культуры общения языковой личности, уровень ее коммуникативной компетенции.
Изучение того, как организовано жанровое пространство политического дискурса (определение функциональной иерархии его жанров, описание прототипических жанров политического дискурса и т. д.) является важным компонентом изучения политического дискурса. Всякий дискурс, в том числе и политический, будучи конгломератом определенных жанров, представляет собой полевую структуру, в центре которой находятся жанры, прототипные для данного типа дискурса, а на периферии – маргинальные жанры, имеющие двойственную природу и находящиеся на стыке разных типов дискурса. Степень центральности или маргинальности того или иного жанра в поле политического дискурса определяется тем, в какой степени он соответствует основной интенции политической коммуникации – борьбе за власть.
Традиционно первичным считается бытовое, межличностное общение (общение на близкой социальной дистанции), а вторичным – общение официальное, публичное, институциональное. Критерием различения первичных и вторичных жанров выступает простота – сложность: первичные жанры – простые, сложившиеся в условиях непосредственного речевого общения (реплики бытового диалога, частное письмо). Вторичные (сложные) жанры – романы, драмы, научные исследования всякого рода, большие публицистические жанры и т. п. – возникают в условиях более сложного и относительно высокоразвитого культурного общения (преимущественно письменного) – художественного, научного, общественно-политического.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Язык политики выступает как система коммуникативных средств кодирования политической информации, провоцирования политических действий и управления ими. Язык политики становится политическим дискурсом, когда он сопровождает политический акт в политической обстановке, где субъект, адресат, речевые образования и их содержание относятся к сфере политики. Таким образом, мы рассматриваем политику как специфическую сферу человеческой деятельности, по своей природе являющейся совокупностью речевых действий, а ключевым, организующим механизмом дискурса У. Черчилля признаем интенцию «борьбы за власть», основанную на важнейшей культурной константе «свой - чужой».
Язык не только репрезентирует политику, он сам и есть политика. Значение языковых политических символов не выводимо при этом из лексического содержания слов и предложений, оно задается конкретной политической ситуацией. Политический дискурс составляет значительную часть коммуникации и обладает высокой степенью аргументации как для отстаивания точки зрения, так и для оправдания, для опровержения мнения или для получения одобрения от аудитории. Целью же любой политической коммуникации и используемых при этом различных речевых жанров, стратегий и тактик является проведение определенных интересов и намерений.
На основе соизмерения типологических черт жанра, предложенных Е.И. Шейгал (2000), В.И. Карасиком (2000), О.Н. Паршиной (2005), М.Л. Макаровым (2003) и другими исследователями, и особенностей лингвоаргументативных характеристик языковой личности У. Черчилля нами выделен следующий спектр используемых им в разные периоды жанров: эпистолярный жанр, статья (очерк) в газете, публичная (в т. ч. парламентская) речь, выступление (обращение) по радио и в других средствах массовой информации, политический документ (доклад, отчет, указ, закон, коммюнике), историческое исследование, автобиографические и биографические жизнеописания, роман. Своеобразие использования каждого из жанров проиллюстрированы в работе примерами из речей и произведений У. Черчилля.
Анализ речей У. Черчилля показал, что они сочетают в себе как аргументативные тактики, так и элементы логической аргументации. Текст насыщен аргументами, логическими доводами, перечислениями, рассуждениями с опорой на фактически-статистическую информацию. Мы пришли к выводу, что для эффективного воздействия на аудиторию политический деятель прибегал к различным средствам аргументации. Среди таковых можно выделить: лексические (местоимения, ключевые слова, метафоры, сравнения, образные высказывания), стилистические (стратегии и тактики аргументации и убеждения), композиционные (речи имеют введение, основную часть и заключение). В целом анализ аргументативной коммуникации позволяет определить позиции политического деятеля, установить способы воздействия на аудиторию и проследить структуру построения аргументов, чтобы определенным образом воздействовать на сознание слушателей.
Практический материал, приведенный в исследовании, подтверждает правомерность разграничения аргументативного (убеждающего) речевого воздействия от манипулятивного, а также тот факт, что успешность речевого воздействия определяется тем, насколько широк и гибок арсенал используемых коммуникативных стратегий и тактик. При этом как аргументативное, так и манипулятивное речевое воздействие осуществляются при помощи определённых языковых средств, выступающих как четко структурированная система коммуникации, обладающая необходимым инструментарием на всех ее уровнях, и арсеналом которых блестяще пользовался яркий политик, оратор и литератор У. Черчилль.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Список лексикографических источников:
Список сетевых источников: