Проблемы семантики археологических источников

Автор Лапина Л.И., к.и.н., Института истории и культуры народов Приуралья УдГУ   

На примере бронзовых зооморфных украшений прикамского костюма.

Зооморфные украшения принадлежат к числу наиболее ярких элементов материальной и духовной культуры. Эти изделия являются одновременно объектами археологической и этнографической наук, так как они - древние артефакты, а так же искусствоведения, поскольку они - произведения искусства.

Прикамская костюмная гарнитура с образами животных как археологический объект исследования – это часть оригинального и загадочного явления в евразийской культуре, известного как «пермский звериный стиль». С момента открытия и до наших дней изделия бронзовой пластики с зооморфными мотивами привлекают к себе внимание исследователей. Их изучению посвящено много трудов, но у учёных нет единой точки зрения в интерпретации этих предметов. Больший интерес, в основном, вызывали интригующие своими изображениями культовые вещи, костюмная гарнитура всегда оставалась в их тени. Кроме того, основная масса исследований этой категории бронзовых изделий посвящена формально-типологическим, статистическим, картографическим, этническим и другим характеристикам, семантике уделено недостаточно внимания. Хотя известно, что бронзовая костюмная гарнитура – это, во-первых, практически единственная сохранившаяся деталь одежды, а во-вторых, фиксатор наиболее значимых для прикамского населения культовых персонажей.

В последнее время намечаются новые пути расшифровки смыслового содержания вещевого материала благ.ря накоплению источников и всестороннему их изучению, это позволяет с большей степенью достоверности их интерпретировать. Именно в интерпретации артефактов, являющейся предметной областью наших исследований, особенно заинтересовано современное археологическое знание, поскольку описание и систематизацию данных можно считать свершившимся этапом в науке. Поэтому существует реальная потребность в разработке проблемы семантики костюмных украшений. Предлагаемая работа направлена на частичное восполнение пробела в этой области археологических знаний.

Изучение значения бронзовой костюмной гарнитуры затруднено фрагментарностью археологических источников, дошедших до наших дней. Изделия использовались в комплексе с одеждой и её деталями, вышивкой, элементами узорного ткачества, которые не сохранились. Этнографические материалы свидетельствуют, что пермские народы носили украшения в строго определённых сочетаниях. Ныне, вырванные из исторического и композиционного контекста, они являются сложной загадкой для исследователей.

Хронологические рамки настоящего исследования охватывают весь период бытования бронзовых зооморфных украшений. Впервые металлическая костюмная гарнитура появилась в прикамском регионе в середине I тыс. до н.э. и существовала почти до середины II тыс. н.э. (рис. 4,5,16,22,23). На протяжении этого периода – возникновения, расцвета и затухания - происходили изменения в хозяйстве и духовной культуре местного населения, что отражалось и в семантике изделий.

Территориальные рамки исследования ограничены бассейном р. Камы. Он занимает практически всю среднюю часть Приуралья. Заселение этой местности происходило по долине реки и её притокам. По водным маршрутам осуществлялись торговые и культурные контакты племён, обитавших на востоке Европы. В связи с этим, можно говорить о культурной и духовной целостности населения Камского бассейна. Среди перспектив данной работы можно обозначить сопоставление сходных артефактов с сопредельных территорий, в первую очередь – всего приуральского региона.

В исследовании использованы материалы 163-х памятников с территории бассейна р. Камы (рис. 1). Обширная коллекция артефактов (около 800 экземпляров), полученная в результате более чем полуторавековых изысканий, послужила информацией, позволяющей сделать определённые заключения.

Цель статьи – интерпретировать семантику бронзовых украшений прикамского костюма с зооморфными (териоморфными) изображениями.

Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи: 1. Систематизация зооморфных изделий костюмной гарнитуры Прикамья на основе выявления наиболее популярных сюжетов, иконографических типов и особенностей взаимовстречаемости различных элементов в композициях. 2. Изучение становления зооморфных культов в прикамском регионе, поскольку для определения семантики изображения важно установить его происхождение. 3. Семантический анализ композиций изображений на костюмных украшениях с использованием этнографических, мифологических и лингвистических данных.

В контексте данной работы считаю необходимым рассмотреть историографию проблемы и методы её решения.

В истории изучения семантики бронзовых зооморфных украшений Прикамья выделяются пять этапов (критерием выделения служит интенсивность исследования): первый – с 1860-х гг. до начала XX в., второй – 1920-е – 1930-е гг., третий – 1950-е гг., четвертый – 1970-е – 1980-е гг., 5 – с 1990-х гг. до современности. Отсутствие публикаций, посвящённых обозначенной теме, в 1940-х гг. объясняется Великой Отечественной войной, прервавшей археологические исследования, в 1960-е гг. – иными целями, стоящими перед прикамской археологией – глобальным изучением памятников бассейна р. Камы, формированием новой источниковой базы.

Зооморфные украшения стали объектом внимания исследователей ещё на этапе становления прикамской археологии, с момента первых находок и формирования первых коллекций в 1860-х гг. Стремление понять смысл их удивительных композиций возникло в это же время. На этом этапе изучения зооморфной костюмной гарнитуры интерес к семантике изделий выразился в попытке прочтения сюжетов, оценке их популярности, поиске методологических подходов. Учёными было отмечено влияние на прикамское творчество изделий восточного искусства. Бронзовые украшения с зооморфными сюжетами истолковывались как атрибуты шаманского культа (Теплоухов Ф.А., 1896; Смирнов И.Н., 1903; Спицын А.А., 1906).

Второй этап изучения отмечен накоплением нового материала. В этот период появились работы, посвящённые семантическому анализу отдельных образов бронзолитейного искусства. Зооморфные изделия учёные считали принадлежностями культовых церемоний (Шмидт А.В., 1927; Худяков М.Г., 1933). Появление образов животных в пермском искусстве объяснялось космогоническими представлениями (Худяков М.Г., 1933). Сопоставление в исследованиях археологических, этнографических и лингвистических материалов, применение комплексного анализа и метода этнографических параллелей позволило по-новому оценить изучаемый массив источников.

Третий этап характеризуется появлением обобщающих работ. На основе систематизированной базы археологических источников были рассмотрены некоторые сюжеты и образы бронзолитейного искусства, в целом, и костюмной гарнитуры, в частности. Для их интерпретации использовался этнографический и фольклорный материал. Зооморфные мотивы на них понимались как отражение тотемических верований (Смирнов А.П., 1952) и космогонических мифов (Збруева А.В., 1952).

Четвёртый этап в истории изучения семантики прикамской бронзовой гарнитуры можно назвать самым плодотворным. В это время появился ряд крупных трудов, посвящённых проблемам духовной культуры и искусства народов древности и средневековья прикамского региона, были сделаны интересные выводы в области семантики бронзовых украшений Прикамья. Этому способствовала богатейшая источниковая база археологических материалов, созданная в результате масштабного изучения памятников бассейна р. Камы. Изделия бронзовой костюмной гарнитуры были систематизированы и статистически обработаны (Голубева Л.А., 1979. Рассмотрено начало композиционного оформления некоторых сюжетов и мотивов (Корепанов К.И., 1980, 1981). Прослежен генезис популярных образов с каменного века до позднего средневековья (Оборин В.А., 1976). Выдвинуты различные точки зрения на интерпретацию предметов бронзолитейного искусства. Сидоров А.С. (1972) и Грибова Л.С. (1975, 1980) считали, что основой зооморфных образов были тотемические верования. В исследованиях Доминяка А.В. (1978) и Чижовой Л.В. (1982, 1983) обосновывалась космогоническая концепция, отражённая в бронзовых изделиях.

На пятом этапе исследования, благ.ря, постоянно пополняющейся новыми находками, источниковой базе, происходит корректировка выводов предшественников и новая интерпретация некоторых образов.

В последние десятилетия исследованием содержания бронзовой пластики занимается Оятева Е.И.. В своих работах автор анализирует пермское литьё в контексте художественной системы, с соответствующим ей знаковым языком и предлагает свою классификационную систему изображений на украшениях. С помощью комплексного метода автор пытается дешифровать один из наиболее популярных зооморфных мотивов бронзовых изделий – мотив медведя и объясняет его появление в искусстве пермского звериного стиля древнейшими тотемическими представлениями (Оятева Е.И., 2002 а, б, в, г, д, е).

Проблемы семантики рассматриваются в работах Куликова К.И. и Ивановой М.Г. (1995, 2001). Ими изучены предметы средневекового искусства с точки зрения знаковой сути, проанализированы некоторые изобразительные мотивы и степень их отражения в пластах мифологической памяти.

Значение зооморфных украшений прикамского костюма не может рассматриваться без применения этнологических, лингвистических, и мифологических материалов. С этой целью в исследовании используются работы Г.Е. Верещагина (1996, 1998, 2000, 2001), В. Мункачи (1952), В.Н. Белицер (1951, 1958), В.Е. Владыкина (1994), В.В. Напольских (1990, 1993, 1997а, 1997б), В.Я. Петрухина (2003) и других.

Таким образом, прикамская бронзовая костюмная гарнитура - интереснейший археологический источник, позволяющий анализировать многие стороны материальной и духовной культуры. В изучении семантики этих артефактов определены главные образы и сделаны предположения об их генезисе, намечена территория распространения некоторых сюжетов, обозначена связь изделий с идеологией населения их создавших, их использование объясняется шаманской практикой. Однако, исследование зооморфной гарнитуры ещё далеко до своего завершения. Специальных работ, посвящённых проблемам семантики прикамской костюмной гарнитуры практически нет. Масштабный труд Л.А. Голубевой «Зооморфные украшения финно-угров» (1979), написанный почти тридцать лет назад, ставил своей целью составление каталога изделий и их типологию, проблемы семантики в нём были вторичными, кроме того, с момента его опубликования накоплен новый материал.

Характер изучаемого материала (бронзовая гарнитура) и поставленная цель (её семантический анализ) обусловили выбор общенаучного метода – системное исследование. Специально-научными методами работы являются: формально-типологический, ретроспективный, сравнительно-исторический и метод этнографических параллелей.

Формально-типологический метод в настоящем исследовании позволяет выявить наиболее популярные образы в пермском бестиарии, сюжеты с ними и иконографические типы. Анализ источника производится по этапам: первый – вычленение из предметов бронзовой гарнитуры изделий с зооморфными образами; второй – классификация их по образам изображений; третий – разделение изделий на категории по назначению (это оправдано целью исследования: семантика предмета и изображения на нём – неразделимы); четвёртый – группировка изображений по сюжетам; пятый – выявление иконографических типов сюжетов, то есть, зафиксированных определённых правил воплощения того или иного образа.

Ретроспективным методом производится реконструкция по прямому сходству или соотнесённости археологических реалий с информацией исторических, этнографических и фольклорных данных.

Благ.ря сравнительно-историческому методу возможны наиболее эффективные и достоверные реконструкции со стороны археологических и этнографических построений. Он позволяет выявить этническое своеобразие художественных приемов, демонстрирующих преемственность в развитии культуры и проследить генезис сюжетов, образов и приемов их воплощения.

Интерпретация археологических материалов всегда сопряжена с привлечением этнографических аналогий. Без них какие-либо выводы невозможны. В данной работе метод этнографических параллелей выступает одним из основных. Под ним понимается применение этнографических аналогий к обработанному археологическому материалу. В качестве критериев для сравнения данных двух наук были предложены следующие положения: 1) соответствие уровней социально-экономического развития; 2) сходные географические условия; 3) по возможности единый генезис (Шмидт А.В., 1935; Массон В.М., 1971, 1974; Хлобыстина М.Д., 1981), что полностью учтено в представленной работе.

Алгоритм исследования заключается в следующем. Первый этап – обработка археологического материала (описание, классификация, изучение иконографии композиций, картографирование, построение хронологического ряда), выявление происхождения сюжетов. Всё это необходимо для того, чтобы корректировать привлечение этнографических, фольклорных и лингвистических данных, которое производится на втором этапе исследования. Третьим этапом является сопоставление источников и выявление их взаимосвязи. Семантический анализ изделий зооморфной костюмной гарнитуры означает подход к ним как к знаковой системе, выражающей некое содержание и обладающей смыслом, понимание которого утрачено. Для его познания учитываются: во-первых, архетипичные, общечеловеческие мифологемы; во-вторых, религиозно-мифологические традиции финно-угорских народов; в-третьих, верования пермских народов (поскольку в соответствии с современными представлениями учёных, Прикамье можно рассматривать как регион, где издавна проживали пермские народы (Голдина Р.Д., 1999).

Образ медведя в бронзовой гарнитуре Прикамья

Медведь – один из главных персонажей в художественном творчестве Прикамья. Образ его в материальной и духовной культуре большинства народов Северной Евразии присутствует с глубокой древности и до наших дней. Культ медведя отражён в памятниках изобразительного искусства, в фольклоре, верованиях, обрядовой деятельности.

Изображения медведя в Прикамье возникли ещё в каменном веке, о чём свидетельствуют наскальные росписи (Генинг В.Ф., 1954; Бадер О.Н., 1954; Оборин В.А., 1976, с. 23; Широков В.Н., 2002, с. 95). Тогда же сложились некоторые иконографические типы и композиции с образом этого зверя: распластанная или помещённая на возвышение шкура медведя с головой и лапами (жертвенная поза), соседство с солярными мотивами и изображениями копытных (лося/оленя).

Одними из первых металлических украшений костюма с образом медведя в Приуралье являются поясные крючки (Пшеничнюк А.Х., 1968, 1976) (рис. 4). Их появление в бассейне р. Белой около IV в. до н.э. связано с влиянием кочевых культур.

В результате исследования бытования бронзовой костюмной гарнитуры с образом медведя, выделяются две основные хронологическо-территориальные области – «северная» и «южная». К «южной», более ранней, относятся памятники кара-абызской, чегандинской и мазунинской культур. К «северной» - гляденовской, ломоватовской, неволинской и поломской (рис. 2,3).

Археологические факты свидетельствуют о том, что образ медведя в Среднем и Нижнем Прикамье изображался в основном только на застёжках и пронизках. Его воплощение не отличалось разнообразием. На Верхней Каме он был представлен всеми иконографическими типами и разными категориями украшений (рис. 5). Можно сказать, что Верхнее Прикамье в к. V – IX вв. являлось эпицентром «медвежьих» изделий в Приуралье.

Сравнительный анализ материала позволил выделить несколько волн влияния в сложении образа медведя на предметах прикамской костюмной гарнитуры. Для «южной» группы (территория Средней Камы и р. Белой) первая по времени волна (с IV в. до н.э.) связана со скифо-савромато-сарматским кочевым миром. В этот период местное население восприняло идею изображения животных на поясных крючках. Второй импульс в Прибелье связан с приходом новых групп кочевого населения в V – начале VI вв. н.э. В результате этого воздействия произошла схематизация образа, что, вероятно, было связано с отсутствием в фауне «пришельцев» медведей. Если ранние (V в.) пронизки-медведи имели реалистичный вид, то поздние (VII в.) превратились в подобие колокольчиков, в которых лишь угадывается первоначальная «медвежья» основа.

Для «северной» группы памятников (Верхняя Кама) подобное явление деградации образа наблюдается только на примере пронизок, которые к VII в. так же теряют сходство с прототипом. Но вместе с тем о затухании культа медведя не может быть и речи. Напротив, можно говорить о расцвете, произошедшем в бронзовом литье с изображением медведя в VI в. (рис. 4,5). Это объясняется этническими процессами, происходившими в среде верхнекамского населения в эпоху Великого переселения народов.

Анализ бронзовых украшений прикамского костюма выявил единственный сюжет, воплощающий образ медведя, это «медведь в жертвенной позе». Происхождение его вызывает полемику в кругах исследователей евразийской художественной металлопластики (Липина Л.И., 2005 а). На наш взгляд, можно предположить три основных причины устойчивой иконографии сюжета «медведь в жертвенной позе» в Приуралье. Во-первых, общее возникновение из палеолитических верований, единых для всего человечества, следы которых сохранились в пещерах Монтеспан, Шове, Заповедная и других (Столяр А.Д., 1972, с. 31-76; Клотт Ж., 2001, с. 21; Котов В.Г., 2001, с. 86-105). Во-вторых, влияние кочевнической среды, откуда произошло заимствование внешней формы и некоторых семантических черт поклонения особо почитаемому животному. В-третьих, тесные контакты приуральского населения с кулайским миром, в результате чего закрепилось и отточилось воплощение этого сюжета в бронзе.

Поиск и изучение корней иконографии сюжета «медведь в жертвенной позе» конкретизировали круг возможных этнографических параллелей, что помогло выявить новые грани в его трактовке, проследить во всей его полноте участие разных художественных традиций в процессе формирования интересующей нас изобразительной схемы, семантика которой не была неизменной в течение всего времени его бытования в культурах прикамских финно-угров.

Первоначально зверь был объектом охоты и, следовательно, промысловой магии. Проявление промыслового культа многие исследователи видят в некоторых чертах медвежьего праздника, прежде всего, в сохранении всего костяка медведя для того, чтобы зверь возродился вновь (Соколова З.П., 2002, с. 46-48). Медведь был предком - тотемом в системе тотемических верований. О тотемических корнях медвежьего культа свидетельствуют этнографические факты ряда сибирских и прибалтийско-финских народов (Соколова З.П., 2002, с. 52; Косарев М.Ф., 2003, с. 48; Кошечкин Б.И., 2003, с. 120). В прикамском крае черты этих представлений отразились в преданиях о Кудым-Оше, связанных с обожествлением и утверждением в качестве своего предка – родового тотема – медведя (Ожегова М.Н., 1971). Образ медведя соотносился с героями космогонических мифов (Худяков М.Г., 1933, с. 71-81). Его цикличное засыпание и пробуждение явилось основой «дионисийской» темы у многих народов (Кузьмина Е.Е., 1987, с. 167), что и в охотничьей и в земледельческой магиях суть плодородия и продолжения жизни. В раннем железном веке, во времена повышенной военизации быта, медведь, как крупный хищник, стал символом вождистской идеологии (Коренюк С.Н., Мельничук А.Ф., 2003, с. 80; Мец Ф.Н., 2004, с. 126). Отношение к медведю как к сверхъестественному существу сыграло роль в шаманской интерпретации его образа (Грачёва Г.Н., 1881, с. 165). Поздняя форма почитания зверя является проявлением зоолатрического культа.

Сравнительный анализ изображений медведя на бронзовых костюмных украшениях Прикамья и некоторые элементы угорского медвежьего праздника выявил общие черты, указывающие на то, что это изобразительная и обрядовая стороны одного культа (Липина Л.И., 2005 б). Обращение к угорским этнографическим материалам для интерпретации пермских изделий закономерно, поскольку поклонение медведю сохранялось в Зауралье вплоть до недавнего времени, благ.ря географическим условиям и образу жизни угорских народов, занимающихся преимущественно охотой. В европейской части следы поклонения медведю фрагментарны, что объясняется их давностью, поскольку охота, даже в северных районах Приуралья, ещё в XIX в. перестала быть ведущей хозяйственной отраслью (Белицер В.Н., 1958; Шаньгина В.В., 1997).

Этнографические и археологические материалы, зафиксировавшие образ медведя, свидетельствуют о его полисемантичности, сложном и неоднозначном отношении к нему населения Прикамья и о существовании медвежьего культа.

В бронзовых украшениях прикамского костюма сюжет «медведь в жертвенной позе» представлен двумя иконографическими типами - в профиль и анфас на шумящих подвесках арочной формы, подвесках-ложечках, поясных и нагрудных накладках, застёжках, наконечниках ремней, пронизках и браслете (рис. 6). Образ медведя присутствовал так же в бронзовых имитациях когтей и клыков, использовавшихся в виде привесок (рис. 7-13). Наиболее многочисленными категориями костюмных украшений являются пронизки, наконечники ремней и шумящие подвески. Анализ изображений медведя на бронзовых украшениях показал, что в образе зверя присутствует дионисийская (плодоносящая) и митраистская (солнечная) ипостаси небесного божества, это выражает идею высшего существа – посредника между людьми и богами, дающего плодородную силу и благополучие.

Пряжки и некоторые виды накладок (рис. 5-10; 11) относятся предположительно к мужскому костюму. Большая часть категорий бронзовой костюмной гарнитуры с образом медведя – арочные шумящие подвески (рис. 7,8), подвески-ложечки (рис. 9 – 1-4), пронизки (рис. 10), наконечники ремня (рис. 9 – 12-16), имитации клыков и когтей (рис. 9 – 5-11) - часть ритуального женского костюма (Голдина Р.Д., 1985; Крыласова Н.Б., 2001). Они заключают в себе символику верхнего таксономического ряда и являются отражением древнейших верований, связанных с обрядами перехода и весенними календарными праздниками, направленными на пробуждение воспроизводящих функций земли и животных, это предполагает ритуальное их использование. Изделия, благ.ря шумящим свойствам являлись также оберегами.

Образ лося/оленя в прикамской бронзовой гарнитуре

Можно говорить об обобщённом понятии образа копытных во всём евразийском регионе. Почитаемыми животными становились те, которые играли определяющую роль в экономике. Ритуальные действия, связанные с ними были сходными, что свидетельствует о всеобщности культа копытных в Евразии (Маточкин Е.П., 1990, с. 38; Погребова М.Н., 2001, с. 42; Ефремова Д.Ю., 2000, с. 46-48).

В искусстве образ лося/оленя проявился в наскальных изображениях, мелкой пластике из кости, рога, дерева и бронзы на жезлах, ритуальных ковшах, псалиях, пряслицах, рукоятях кинжалов. Большинство наскальных изображений лосей на территории Евразии входило в состав устойчивых композиций. Это: лось и лоси, лось и антропоморфная фигура, лось и хищный зверь, лось и солярные знаки (Генинг В.Ф., 1954). Эти же элементы содержатся и в композициях бронзолитейного искусства. Традиционная иконография образа лося в прикамском искусстве выработалась в позднеананьинское время.

К первым предметам бронзовой костюмной гарнитуры с образом лося/оленя относятся кара-абызские накосники и поясные накладки. Специфичность, временная и территориальная ограниченность использования этих изделий выявляет их чужеродность в прикамских культурах. Бронзовые костюмные украшения с образом лося/оленя бытовали преимущественно на Верхней Каме в V-IX вв. (ломоватовская и неволинская культуры) (рис. 15,16).

Все бронзовые предметы прикамского искусства с этим образом подразделяются на культовые вещи (рис. 19,20) и костюмную гарнитуру, состоящую из пронизок (рис. 18), накладок, подвесок, пряжек и наконечников ремней (рис. 17). Из почти 200 артефактов к принадлежностям костюма можно отнести чуть более трёх десятков предметов. Местонахождение изделий с образом лося в составе кладов, на святилищах и жертвенных местах, сложность их композиций и принадлежность основной массы к культовым вещам свидетельствуют об их огромном сакральном значении. Основным воплощением мотива лося на культовых вещах является его фантастическое слияние с антропоморфным существом, что свидетельствует о тотемных корнях образа. Возможно, в определённый период возникла необходимость зафиксировать историю становления народа сформированную в мифологической теме, где лось-прародитель или его потомки – основные действующие лица. Устное предание не сохранилось, остались его «иллюстрации». Образ человеколося «сульдэ» стал ключевым для пермского звериного стиля, его «визитной карточкой».

Анализ сюжетов на бронзовой костюмной гарнитуре позволил выделить следующие группы сцен и образов: лось как солярный символ (рис. 17 – 3,5,12); лось и медведь в сценах «объединённого противостояния» (рис. 17 – 1), или олень/лось в сценах охоты (рис. 17 – 6-11), «терзания» (рис. 18 – 4-10); образ лосептицы (рис. 18 – 1-3).

Образ лося во всех сюжетах является представителем верхнего таксономического ряда. Его семантика на бронзовых изделиях ограничивается значениями: промысловой магии, являвшейся первопричиной большинства культов животных и ставшей основой космологических и космогонических верований жителей Прикамья, где лосиха – сама Вселенная, прародительница всего живого на Земле (Студзицкая С.В., 2001, с. 177-188; Петрухин В.Я., 2003, с. 11-13); тотемического культа, практически не проявившегося в костюмной гарнитуре, но ярко присутствующего в предметах культа; функциями помощника шамана (Новик Е.С., 1998 а, б, с. 521; Петрухин Ю.Я., 2003, с. 30-31). Сюжетное сходство некоторых изделий гарнитуры с культовыми вещами указывает на возможное использование их в ритуальной одежде шамана и свидетельствует о невозможности применения в качестве повседневных украшений костюма. Похоже, что все бронзовые элементы костюма с изображениями лося относились к принадлежностям отправления охотничьих обрядов, суть которых сводилась к просьбам об удачном промысле, о покровительстве небес к судьбам данного человеческого сообщества, о плодовитости зверей и людей. Отношение к лосю как к духу-хозяину мира, к благу, присланному свыше, солнечному божеству, всей Вселенной определило в целом светлое, положительное восприятие его образа. Его нельзя назвать полисемантичным, как образ медведя.

Образы лося и медведя были древнейшими на территории Прикамья. Они имели отношение к промысловой магии, с определённой степенью уверенности можно отметить их тотемическую окраску и небесное происхождение. Но суть этих персонажей бронзолитейного искусства, безусловно, различна. Разница значений образов медведя и лося заключается в том, что первый - существо, подобное человеку, но из параллельного мира, имеющее практически равные с человеком права, а второй – обеспечивает человеку его земное существование.

Образ коня в прикамской бронзовой гарнитуре

Особое отношение к этому животному обнаружилось ещё в каменном веке. Но термин «культ коня» обозначает «культ домашнего коня».

Этот образ в металлопластике Прикамья отличается от образов медведя и лося своим поздним происхождением. Знакомство с одомашненной лошадью произошло в культурах бассейна р. Камы в бронзовом веке благ.ря контактам с индоиранцами (Кузьмина Е.Е., 1977, с. 28-37; она же, 2002 б, с. 77; Нестеров С.П., 1990, с. 104-107). Первые изделия бронзовой костюмной гарнитуры зафиксированы в ананьинской культурно-исторической общности. Но они не доказывают наличие культа коня у прикамских народов. Мощным импульсом, благ.ря которому образ коня в бронзовом литье Прикамья был представлен ярко и разнообразно, явились традиции худяковской культуры (вятский вариант пьяноборья) (Лещинская Н.А., 1995, с. 100). Вероятным объяснением этого является тесное соседство вятского населения с финнами Поволжья, у которых уже в I тыс. до н.э. изображения лошади в бронзолитейном искусстве были очень популярны (Патрушев В.С., 1994, с. 12-13).

Стилистическое различие в исполнении бронзовых костюмных украшений в Верхнекамском регионе и на Средней и Нижней Каме свидетельствует о разных влияниях в образование культа коня на этих территориях.

Для осуществления исследования автором выполнена картография и хронология находок бронзовой костюмной гарнитуры с образом коня (рис. 21-23).

Основные семантические признаки образа коня в Прикамье выражены в его водной, хтонической природе, связи с культом солнца и огня, близнечным культом, объединяющим и противопоставляющим его водную и солнечную ипостаси и являющимся выражением темы повышенной плодовитости и цикличности жизни. Оберегательные свойства образа коня заключены в его медиативных и жертвенных функциях.

Его семантика у пермских народов не была однозначной. Явные воинские черты в его образе проявлялись в традициях ананьинской и гляденовской культур. Совмещение значений солнечной и водной природы животного широко применялось в аграрной магии, и было направлено на повышение плодородия (Худяков М.Г., 1933, с. 275; Владыкин В.Е., Перевозчикова Т.Г., 1987, с. 172-180). Образ коня как посредника между мирами выражался в использовании его в некоторых обрядах перехода, в частности, погребальном и свадебном (Атаманов М.Г., Владыкин В.Е., 1985, с. 147-149; Владыкин В.Е., 1994, с. 169-179). Конь был транспортом шамана при проникновении в иные миры и помощником при столкновении с вредоносными силами (Кузьмина Е.Е., 2001).

Общие евразийские признаки образа коня – хтонический, солярный, близнечный, плодородный, медиативный, жертвенный и тотемный (Бессонова С.С., 1989, с. 121; Иванов В.В., Топоров В.Н., 1998, с. 650-651; Лосев А.Ф., 1998, с. 446; Топоров В.Н., 1998 а, с. 80; он же 1998 б, с.122-123; он же 1998 в, с. 169; он же 1998 г, с. 475; Кузьмина Е.Е., 2002 а). Основные особенности образа коня в прикамских культурах заключались в отсутствии его тотемного значения и как атрибута царской власти, в непродолжительной по времени связи образа коня с военной элитой, разном использовании украшений с изображениями животного, в композиционных построениях.

Образ коня присутствует на подвесках шумящих и не шумящих, пронизках, нагрудных накладках типа «нагрудник» и «передник», поясных накладках, пряжках, гребешках и кресалах (рис. 27-32) (рассмотрено около 300 изделий). Все изображения лошади на деталях костюма объединяются в пять сюжетов: «змееборческий», представленный композицией «конь на змее» на пряжках, подвесках и накладках; «всадник», который встречен только на культовых изделиях; «солярный», выраженный в виде коньков-пронизок и подвесок, украшенных кружковым орнаментом, или комплексом, состоящим из солярных накладок и коньков-пронизок; «близнечный», воплощённый в композициях из раздвоенных в зеркальной симметрии коньков, развёрнутых в разные стороны или повёрнутых друг к другу на подвесках, пронизках, накладках и кресалах; «конь под мировым деревом», композицию этого сюжета составляют три, стоящих друг за другом лошади под деревом на арочных подвесках (рис. 24, 25).

Наиболее популярными иконографическими типами являются: профильное изображение стоящего коня и изображение фантастического соединения конских протом (рис. 26).

При формальном анализе прикамской бронзовой гарнитуры с изображением лошади, прослеживается непрерывная линия развития, усложнение простых композиций с её образом образами змеи, всадника, антропоморфным персонажем, шумящими дополнениями. Выявлены отличия в композициях, технике изготовления и использовании бронзовой гарнитуры с изображением лошади на памятниках разных культур бассейна р. Камы.

Анализ семантики сюжетов с образом коня показал, что основные идеи, заложенные в этих изделиях – плодородие и защита. Участие коня во всех сельскохозяйственных праздниках указывает на вероятное использование бронзовой гарнитуры с его образом в аграрной магии.

В семантиках образов лося/оленя и коня есть точки соприкосновения: и тот и другой были транспортным средством в потусторонний мир для умершего человека и служили поминальной жертвой. Однако считать оленя семантическим эквивалентом коня можно лишь в контексте жертвенной и солярной сторон этих образов, а не всего семантического комплекса.

Сопоставление атрибутов поклонения коню выявляет много общих черт с культом медведя. Некоторая «одинаковость» обрядов, связанных с почитанием коня и медведя подтверждается идентичной трактовкой этих образов в элементах прикамского костюма – пронизках, арочных подвесках и других изделиях. Лось не имел подобного воплощения в бронзовой гарнитуре. Возможно, здесь имеет место заимствование у более развитых в экономическом отношении степных народов некоторых ритуалов и мифологических воззрений на особо почитаемый зооморфный образ (рис. 34, 35).

Образ коня как бы вобрал в себя некоторые черты образов медведя и лося. Охотничьи символы плодородия и благополучия сменились земледельческим символом с этими же значениями. Если на древних охотничьих изделиях диалектическое единство мира было выражено в композициях космической охоты, или в наличии в костюмном комплексе образов лося, как солнечного существа и медведя (или ящера), как представителя нижнего мира, то в земледельческой культуре прикамских народов эти противоположные начала были заключены в одном образе – коня, который олицетворял жизнь и был символом солнца, а так же смерть и был символом подземного/водного мира.

Наличие в коньковых подвесках шумящих дополнений или использование самого образа коня в виде «колокольчика» свидетельствует о возможном функционировании этих изделий в качестве музыкального инструмента, сопровождающего ритуальный женский танец.

По зафиксированным этнографами удмуртским земледельческим обрядам об удачном урожае, их основными персонажами являлись: солнце, земля, вода, лошадь. Суть всех этих обрядов – желание защитить себя, близких, посевы от различного рода напастей и увеличить плодородие (Владыкин В.Е., 1994, с. 192-243). Изделия с конскими мотивами вероятно обладают сходным значением.

Таким образом, в статье рассмотрен широкий круг металлических украшений костюма, что позволило выявить самые популярные образы прикамского бестиария - это медведь, лось и конь. На протяжении большого хронологического (около 1,5 тыс. лет) и территориального (Прикамье) диапазона удалось проследить изменения композиций на бронзовых элементах костюма, сохранение и развитие в них древнейших традиций. Образы художественной культуры финно-угорских народов складывались в каменном веке. Однако, основные стилеобразующие элементы, мотивы и композиции определились, были закреплены и получили широкий резонанс лишь в середине I тыс. н.э. Постоянные контакты с соседствующими народами были причиной возникновения новых сюжетов, влияли на композиционные решения и технику изготовления бронзовых изделий. Но все инновации были переосмыслены прикамским населением в соответствии с их собственным духовным потенциалом.

Главными идеями, запечатлёнными в бронзовой гарнитуре, были идеи гармонии мира, плодородия и защиты. Изображение определяло семантику и прагматику всего изделия, используемого в обрядовых и оберегательных целях. Предположение ритуального функционирования зооморфной бронзовой гарнитуры объясняется культовым характером всего древнего и средневекового искусства. Эти изделия не могли быть элементами повседневной одежды. Анализ изображений на них приводит к выводу, что все они надевались в случаях обрядовых действий, возможно, были принадлежностью шаманского костюма.

Кроме того, бронзовая гарнитура – это особая группа изделий, где апотропеическая способность заключена в материале, из которого они изготовлены, в их семантике, следовательно, они могли употребляться так же в качестве оберегов.

Литература

1.  
   1.  
      1.  Атаманов М.Г., Владыкин В.Е., 1985. Погребальный ритуал южных удмуртов (кон. XIX-нач. XX вв.) // Материалы средневековых памятников Удмуртии. Устинов. С. 147-149.

Бадер О.Н., 1954. Жертвенное место под Писаным Камнем на р. Вишере // СА. Т. XXI.

Белицер В.Н., 1951. Народная одежда удмуртов (материалы к этногенезу) // ТИЭ. Нов. сер. М.: Изд-во АН СССР. 142 с.

Белицер В.Н., 1958. Очерки по этнографии коми XIX – н. XX в. // ТИЭ. Нов. сер. Т. XLV. М.: Изд-во АН СССР. 393с.

Бессонова С.С., 1989. Религиозные представления // Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. М.: Наука. С. 120-122.

Верещагин Г.Е., 1996. Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН. 204 с.

Верещагин Г.Е., 1998. Этнографические очерки. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН. 311 с.

Верещагин Г.Е., 2000. Этнографические очерки. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН. 251 с.

Верещагин Г.Е., 2001. Удмуртский фольклор: Предания. Легенды. Побывальщины. Сказки. Басни. Пословицы. Поговорки. Загадки. Ижевск.: УИИЯЛ УрО РАН. 222 с.

Владыкин В.Е., 1994. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск: Удмуртия. 383 с.

Владыкин В.Е., Перевозчикова Т.Г., 1987. К семантике и эволюции некоторых образов удмуртской мифологии и фольклора (в связи с проблемами этногенеза и этнической истории) // Проблемы этногенеза удмуртов. Устинов. С. 164-189.

Генинг В.Ф., 1954. Наскальные изображения Писаного Камня на реке Вишере // СА. Т. XXI. С. 259-280.

Голдина Р.Д., 1985. Ломоватовская культура в Верхнем Прикамье. Иркутск. 280 с.

Голдина Р.Д., 1999. Древняя и средневековая история удмуртского народа. Ижевск: Удмуртский университет. 464 с.

Голубева Л.А., 1979. Зооморфные украшения финно-угров // САИ. Вып. Е1- 59. М.: Наука. 114 с.

Грачева Г.Н., 1981. Культовый комплект нганасан // Сб. МАЭ. Т. XXXVII. С. 153-168.

Грибова Л.С., 1975. Пермский звериный стиль. Проблемы семантики. М.: Наука. 148 с.

Доминяк А.В., 1978. Рец. На кн.: Грибова Л.С. Пермский звериный стиль. М., 1975 // СЭ. № 6. С. 68-73.

Ефремова Д.Ю., 2000. Лось и олень в языческих представлениях восточных славян и финно-угров Поволжья // Финно-угорский мир: история и современность. Саранск. С. 46-48.

Збруева А.В., 1952. История населения Прикамья в ананьинскую эпоху // МИА. № 30. М.-Л. 329 с.

Зыков А.П., Фёдорова Н.В., 2001. Холмогорский клад: Коллекция древностей III – IV вв. из собрания Сургутского художественного музея. Екатеринбург. С. 38-126.

Иванов В.В., Топоров В.Н., 1998. Ярило // Мифология, 1998 / БЭС / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: БРЭ. С. 650-651.

Иванова М.Г., Куликов К.И., 1995. Тайны умолкнувших символов. Ведийские корни удмуртской мифологии // Памятники Отечества. Вып. 33. М.

Клотт Ж., 2001. Последние данные о пещере Шове // Проблемы первобытной культуры. Уфа: Гилем. С. 18-32.

Коренюк С.Н., Мельничук А.Ф., 2003. Гляденовские волки с переплетенной пастью // В круге культуры. Пермь. С. 75-80.

Корепанов К.И., 1980. Особенности генезиса звериного стиля в прикладном искусстве Среднего Поволжья и Прикамья VII-III вв. до н.э. // Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово. С. 295-303.

Корепанов К.И., 1981. Изображение медведя в искусстве Прикамья второй половины I тысячелетия до н.э. // ВАУ. Вып. 15. С. 130-136.

Косарев М.Ф., 2003. Основы языческого миропонимания: По сибирским археолого-этнографическим материалам. М.: Ладога-100. 325 с.

Котов В.Г., 2001. Культ медведя на Урале по данным пещеры Заповедная // Проблемы первобытной культуры. Уфа: Гилем. С. 86 – 105.

Кошечкин Б.И., 2003. Саамы // Прибалтийско-финские народы России. М.: Наука.

Кузьмина Е.Е., 1977. Распространение коневодства и культа коня у ираноязычных племён Средней Азии и других народов Старого Света // Средняя Азия в древности и средневековье. М.: Наука. С. 28-122.

Кузьмина Е.Е., 1987. Дионис у усуней (О семантике каргалинской диадемы) // Центральная Азия: Новые памятники письменности и искусства. М. С. 158-181.

Кузьмина Е.Е., 2001. Мифологические представления о коне в культуре индоевропейцев // Миф 7. София. С. 117-135.

Кузьмина Е.Е., 2002 а. Конь в религии и искусстве саков и скифов // Мифология и искусство скифов и бактрийцев. М. С. 47-73.

Кузьмина Е.Е., 2002 б. Сюжет противоборства двух животных в искусстве азиатских степей // Мифология и искусство скифов и бактрийцев. М. С. 74-80.

Куликов К.И., Иванова М.Г., 2001. Семантика символов и образов древнеудмуртского искусства. Научно-методическое пособие. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН. 64 с. с илл.

Лещинская Н.А., 1995. Хронология и периодизация могильников в бассейне р. Вятки // Типология и датировка археологических материалов Восточной Европы. Ижевск. С. 88-128.

Липина Л.И., 2005 а. К проблеме происхождения сюжета «медведь в жертвенной позе» на бронзовой костюмной гарнитуре // Седьмая научно-практическая конференция преподавателей и сотрудников УдГУ, посвящённая 245-летию г. Ижевска. Ч. I. Ижевск. С. 122-126.

Липина Л.И., 2005 б. О культе медведя в Прикамье // Коми-пермяки и финно-угорский мир. Кудымкар. С. 149 – 150.

Лосев А.Ф., 1998. Посейдон // Мифология, 1998 / БЭС / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: БРЭ. С. 446-447.

Массон В.М., 1971. Метод палеоэкономического анализа в археологии // КСИА. № 127. С. 3-9.

Массон В.М., 1974. Вопросы социологической интерпретации древних жилищ и поселений // Реконструкция древних общественных отношений по археологическим материалам жилищ и поселений. Л.: Наука. С. 5-8.

Маточкин Е.П., 1990. К расшифровке петроглифов грота Куйлю // Семантика древних образов. Новосибирск: Наука. С. 35-53.

Мец Ф.И., 2004. О возможности балканской параллели одному из сюжетов западносибирской металлопластики («медведь в жертвенной позе») // Ханты-Мансийский автономный округ в зеркале прошлого. Вып.2. Томск – Ханты-Мансийск. С. 125-136.

Напольских В.В., 1990. Древнейшие финно-угорские мифы о возникновении земли // Мировоззрение финно-угорских народов. Новосибирск. С. 5-21.

Напольских В.В., 1993. Как Вукузё стал создателем суши. Миф о возникновении земли и древнейшая история народов Евразии. Ижевск. 158 с.

Напольских В.В., 1997 а. Введение в историческую уралистику. Ижевск. 268с., с илл.

Напольских В.В., 1997 б. Происхождение названия медведя / дракона в пермских языках. // Linguistica Uralica, Tallin, XXXIII. №1. С.27-31.

Нестеров С.П., 1990. Конь в культурах тюркоязычных племён Центральной Азии в эпоху средневековья. Новосибирск: Наука. 143 с.

Новик Е.С., 1998 а. Сэвэн // Мифология, 1998 / БЭС / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: БРЭ. С. 521

Новик Е.С., 1998 б. Сэлли // Мифология, 1998 / БЭС / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: БРЭ. С. 521.

Оборин В.А., 1976. Древнее искусство народов Прикамья. Пермский звериный стиль. Пермь. 190 с.

Обыдённов М.Ф., Корепанов К.И., 2002. Искусство Урала и Прикамья VIII в. до н.э.-III в. н.э. Уфа. 204 с., 143 табл.

Ожегова М.Н., 1971. Коми-пермяцкие предания о Кудым-Оше и Пере-богатыре. Пермь. 131 с.

Оятева Е.И., 2003 а. Бронзовая фигурка медведя из собрания Строгановых (опыт семантической дешифровки) // Искусство Прикамья по материалам художественной металлической пластики. Пермь. С. 13-24.

Оятева Е.И., 2003 б. К вопросу о методе изучения художественной металлической пластики Прикамья I – начала II тысячелетия н.э. // Искусство Прикамья по материалам художественной металлической пластики. Пермь. С. 24-39.

Оятева Е.И., 2003 в. Язык искусства (по материалам художественной металлической пластики Прикамья I – начала II тысячелетия н.э.) // Искусство Прикамья по материалам художественной металлической пластики. Пермь. С. 40-56.

Оятева Е.И., 2003 г. «Дарственные пластины» в художественной металлической пластике Прикамья I – начала II тысячелетия н.э. // Искусство Прикамья по материалам художественной металлической пластики. Пермь. С. 60-75.

Оятева Е.И., 2003 д. Бляхи-медальоны с изображением медведя с реки Кын // Искусство Прикамья по материалам художественной металлической пластики. Пермь. С. 76-82.

Оятева Е.И., 2003 е. Мифологические персонажи и их отражение в художественной пластике Прикамья I – начала II тысячелетия н.э. // Искусство Прикамья по материалам художественной металлической пластики. Пермь. С. 82-98.

Патрушев В.С., 1994. Древнее искусство финно-угров Поволжья. I тысячелетие до н.э. Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство. 80 с., 32 л. ил.

Петрухин В.Я., 2003. Мифы финно-угров. М.: Астрель. 464 с.

Погребова М.Н., 2001. К особенностям культа оленя на Южном Кавказе // Миф 7. София. С.30-48.

Пшеничнюк А.Х., 1968. Охлебининский могильник //Археология и этнография Башкирии. Т. 3. Уфа: Башкирское книжное издательство. С. 59-104.

Пшеничнюк А.Х., 1976. Шиповский комплекс памятников (IV в. до н.э. – III в. н.э.) // Древности Южного Урала. Уфа. С. 35-132.

Сидоров А.С., 1972. Идеология древнего населения Коми края // Этнография и фольклор коми. Сыктывкар.

Смирнов А.П., 1952. Очерки древней и средневековой истории народов Среднего Поволжья и Прикамья // МИА. №28. М.-Л. 216 с.

Смирнов И.Н., 1903. Чудские древности // Энциклопедический словарь / Брокгауз Ф.А., Эфрон И.А. Т. 39.

Соколова З.П., 2002. Культ медведя и медвежий праздник в мировоззрении и культуре народов Сибири // ЭО. № 1. С. 41-62.

Спицын А.А., 1906. Шаманские изображения. – ЗОРСА. Вып. 1. Т.8. СПб. С. 29-145.

Столяр А.Д., 1972. О генезисе изобразительной и её роли в становлении сознания (К постановке проблемы) // Ранние формы искусства. М.: Искусство. С. 31-76.

Студзицкая С.В., 2001. Некоторые мотивы древнего искусства лесной Евразии (семантический аспект) // ЭО. Миф 7. София. С.172-191.

Теплоухов Ф.А., 1896. Рисунки древностей пермской чуди, принадлежащих Пермскому музею // Тр. ПУАК. Т. 3. С. 247-290.

Топоров В.Н., 1998 а. Ашвины // Мифология, 1998 / БЭС / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: БРЭ. С. 79-80.

Топоров В.Н., 1998 б. Вивасват // Мифология, 1998 / БЭС / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: БРЭ. С. 122-123.

Топоров В.Н., 1998 в. Дадхикра // Мифология, 1998 / БЭС / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: БРЭ. С.169.

Топоров В.Н.,1998 г. Савитар // Мифология, 1998 / БЭС / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: БРЭ. С. 475.

Хлобыстина М.Д., 1981. К социальной интерпретации археологической культуры (по материалам погребальных комплексов) // Методологические аспекты археологических и этнографических исследований Западной Сибири. Томск. С. 105-108.

Худяков М.Г., 1933. Культ коня в Прикамье // Из истории докапиталистических формаций. Изветия ГАИМК. Вып.100. М.-Л. С. 251-279.

Чижова Л.В., 1982. Об одном сюжете культовых пластин Прикамья // СА № 1. С. 260-261.

Чижова Л.В., 1983. Идеология древнего населения Урала и Западной Сибири: По мотивам культового литья / Автореф. дисс…. канд. ист. наук. Л.

Шаньгина В.В., 1997. Экономика во второй половине XIX – начале XX века // Историко-культурный атлас Республики Коми / Науч. рук. и сост. Э.А. Савельева. М.: Дрофа, ДиК. С. 70.

Широков В.Н., 2002. Медвежья тема в наскальном искусстве Урала // Уральский исторический вестник. № 8. Екатеринбург: Академкнига. С. 93-108.

Шмидт А.В., 1927. К вопросу о происхождении пермского звериного стиля // Сб. МАЭ. Т. VI. Л.: Изд. АН СССР. С. 125-167.

Шмидт А.В., 1935. Очерки по истории северо-востока Европы в эпоху родового общества // Известия ГАИМК. Вып. 106. С. 13-96.

.Мunkacsi B., 1952. Volksbrauche und volksdichtung der wotjaken. Helsinki. 715 p.