Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Элвин ТОФФЛЕР
ШОК БУДУЩЕГО
АСТ
издательство
Москва 2002
УДК 821.111(73) ББК 84 (7США) Т50
Alvin Toffler
FUTURE SHOCK
1970
Серийное оформление и компьютерный дизайн А.А. Кудрявцева
Перевод с английского: Е. Руднева (введение, гл. 1—3); Л. Бурмистрова (гл. 4—5); К. Бурмистров (гл. 6—7); И. Москвина-Тарханова (гл. 8); А. Микиша (гл. 9, 15, 16); А. Мирер (гл. 10, 11): В. Кулагина-Ярцева (гл. 12—14); Н. Хмелик (гл. 17, 19, 20); Е. Комарова (гл. 18).
Научный редактор, автор предисловия — д.ф.н., проф. П.С. Гуревич
Печатается с разрешения автора и литературных агентств Curtis Brown, Ltd. и «Мэтлок».
Подписано в печать 06.02.02. Формат 84x108 1/32.
Усл. печ. л. 29,40. Тираж 1 500 экз. Заказ №154.
Тоффлер Э.
Т50 Шок будущего: Пер. с англ. / Э. Тоффлер. — М.: ООО «Изда тельство ACT», 2002. —557, [3] с. — (Philosophy).
ISBN 5-17-010706-4
Книга американского футуролога и публициста Э. Тоффлера «Шок будущего», несомненно, бестселлер последних десятилетий. Автор обращает внимание на неслыханный темп, который характерен для современных культурных, политических изменений. Человечество может погибнуть не из-за экологической катастрофы, ядерной реакции или истощения ресурсов. Шок, который испытывают люди, приводит к психологическому онемению, к самой реальной опасности, которая подстерегает человечество. Это главная угроза. Надо осознать ее и по возможности устранить. Автор надеется, что предложенные им меры смогут помочь человеку выжить в новой реальности и предотвратить шок будущего
УДК 821.111(73)
ББК 84 (7 США)
© Alvin Toffler, 1970
© Перевод. К. Бурмистров, 2001
© Перевод. Л. Бурмистрова, 2001
© Перевод. Е. Комарова, 2001
© Перевод. В. Кулагина-Ярцева, 2001
© Перевод. А. Микиша, 2001
© Перевод. А. Мирер, 2001
© Перевод. И. Москвина-Тарханова, 2001
© Перевод. Е. Руднева, 2001
© Перевод. Н. Хмелик, 2001
© Предисловие. П. Гуревич, 2001
Вы просыпаетесь утром и обнаруживаете, что мир, кото рый долгие годы воспринимался как фон вашей жизни, пере менился. Все, к чему вы привыкли, становится совсем иным. Причем в рекордные сроки, буквально ежесекундно. Скажем, еще в прошлом году этот день считался великим праздником. Вы сидели у экрана и смотрели демонстрацию. Вам звонили друзья, почтальоны приносили открытки. Этот день все еще считается праздником. Однако никто не звонит, не поздрав ляет. Осталась одна проформа. Зачем она?
Вы идете в магазин и поражаетесь, как выросли цены.
Нет, можно привыкнуть, что этот день совсем не праздник, но такие цены... Кто мог предвидеть, что пучок лука... Или, допустим, баночка с вазелином... Пора бы, наверное, сми риться, ведь впереди еще множество испытаний. Но душа не поспевает за переменами. Мир кажется враждебным и страшит непостижимым.
Звонит знакомая и рассказывает, что пигалица из их класса стала валютной проституткой. Вы долго обсуждаете этот вопрос и даже успеваете поинтересоваться, как здоро вье ее такой благовоспитанной мамы. А тот, кто сидел с пигалицей за одной партой и мечтал стать академиком, те перь, оказывается, ходит в роскошной кожаной куртке. Он подрабатывает дворником...
Сместились все представления. Знакомая назвала дурой приятельницу, которая поступила в аспирантуру. Подзем ный переход оглушает вас звуками аккордеона. Вы замед-
3
ляете шаг. Несколько месяцев назад вы видели этого музы канта на обложке модного иллюстрированного журнала... Вечером на экране появляется телевизионный ведущий и комментирует обвальное крушение рубля. Шахтеры пере крывают железнодорожные магистрали. Учителя и профес сора ищут работу в коммерческих ларьках.
Говорят, что волка может поразить инфаркт, если про странство, на котором он обитает, вдруг окажется обужен ным. А что происходит с человеком, который вдруг узнает, что не может показаться в другом районе, где живут люди иной национальности? Разом изменились все ценности. Учитель подчас не знает, что он должен теперь рассказы вать детям — времена изменились. Ученый поражен тем, что утратил общественный статус. Рабочий еще недавно перспективного предприятия неожиданно оказался безра ботным. Красный директор, трижды орденоносный, все еще надеется, что все вернется на прежний курс. Однако надеж ды становится все меньше...
Стремительно рушится привычный уклад жизни, уходит в прошлое то, что еще недавно составляло смысл нашего бы тия. Меняются ориентации. Специалист по атеизму носит православную бородку. Преподаватель научного коммунизма руководит кооперативом. Низвергаются святыни. Девушка, поступившая на работу в фирму, неожиданно получает при глашение переспать с шефом. «С какой стати?» — спрашивает она. Ей отвечают: «Ты что, психованная?» Политические до машние распри оборачиваются кровавыми расправами. Чело век остается одиноким перед надвигающейся неизвестностью.
Когда в начале 70-х годов в наших журналах появились отдельные отрывки из книги Элвина Тоффлера «Шок буду щего», мы читали эти страницы как некий фантастический роман. Нам, живущим в ритме застоя, в архаических соци альных структурах, все это казалось далеким, хотя и застав ляющим отдаться волнам воображения. Почти тридцать лет прошло с тех пор, как вышла книга американского журна листа и социолога.
Нужна ли она нам сегодня, на пороге нового тысячеле тия? Найдет ли она отклик в сердцах россиян? Наконец,
4
сбылись ли прогнозы модного предсказателя? Ведь сам ав тор признавал, что его работа в потоке стремительных пре ображений тоже окажется устаревшей. Книга Тоффлера — продукт яркого социального воображения. Хотя автор по стоянно ссылается на научные публикации, статистику, бытовые примеры, его работа раскрывает во многом мир фантазии, продуктивного заглядывания в будущее.
Тоффлер написал о том, что человечество захватывает неведомое ранее психологическое состояние, которое по своему воздействию может быть приравнено к заболеванию. Есть у этой болезни и свое название «футурошок» — «шок будущего». Человечество может погибнуть не от того, что окажутся исчерпанными кладовые земли, выйдет из-под контроля атомная энергия или погибнет истерзанная при рода. Люди вымрут из-за того, что не выдержат психологи ческих нагрузок.
Футурошок характеризуется внезапной, ошеломляющей утратой чувства реальности, умения ориентироваться в жиз ни, вызванной страхом перед близким грядущим. Еще до на чала XXI в. миллионы обычных физически здоровых и психически нормальных людей внезапно столкнутся лицом к Лицу с будущим. Смогут ли они приспособиться ко все более усиливающемуся давлению событий, знаний, науки, техники, различного рода информации? Не приведет ли это к серьез ным социальным и психологическим последствиям?
Неужели человечество только теперь столкнулось с этими проблемами? Разве только в нашей стране человек вытолкнут из привычной ниши? Средневековому человеку будущее ви делось как таинственная и темная сила. Даже радостный день он воспринимал с тревогой: а вдруг эти утехи обернутся каз нями на Страшном суде. Войны, эпидемии, голод восприни мались как признаки надвигающегося конца света. Фрески храмов, изображающие эпизоды Страшного суда, заставляли трепетать сердца верующих при одной мысли о том, что ждет их по ту сторону бытия, в загробном мире.
Пушкин сказал о своем герое: «И жить торопится, и чувствовать спешит». И в ту пору были люди, гоняющиеся за модой, жаждущие перемен, склонные ощутить мимолет-
5
ность в своих чувствованиях. Но у поэта все-таки сквозит ирония, проступает дистанция. Мир все-таки был прочным или, во всяком случае, казался таким. Гоняясь за новизной, люди все-таки жили в привычном окружении, в оковах пред рассудков и привычном течении жизни.
Однако в нашем столетии стали заметны поразитель ные преображения. Тоффлер показывает, что темпы пере мен неслыханно возросли. Мы теперь не можем даже представить, что произойдет, скажем, через пару лет. Если бы несколько лет назад мне, профессору Института фило софии, сказали бы, что напротив нашего здания на месте бассейна вырастет храм Христа Спасителя или что останки последнего русского царя будут хоронить с участием прези дента нашей страны, я бы, несомненно, испытал шок...
В советские годы была такая эстрадная шутка. Конфе рансье говорит: «Я люблю эту женщину на всю жизнь, про пишите ее в моей квартире на три месяца». Кто мог подумать, что спустя десятилетие Тоффлер будет всерьез обсуждать в своей книге идею временного брака как социологическую реальность. Человек может прописать в своей квартире не одну жену, а целую череду: браки теперь не заключаются на небесах, не порождены любовью и вовсе не предполагают, что новобрачные станут жить вместе до конца своих дней.
По истечении многих веков, на пороге иного тысячеле тия человечество, казалось бы, уже не должно страшиться своего будущего. Вооруженные новейшей техникой люди научились прогнозировать свою жизнь на несколько лет и даже десятилетий. Но вот беда — прогноз безрадостен. До дна исчерпаны кладовые земли. Нечем насыщать нашу про жорливую техническую цивилизацию.
Создав мощнейшую технику, человек изменил ритм и течение своей жизни. И тут действительно оказалось, что главнейшая беда — вовсе не дефицит сырья для производ ства, не разрушение экологической среды. Научная мысль пытается отвести эти катастрофы. Кошмар в ином: психо логические ресурсы человека не безграничны. Дело не в том, что образуется озоновая дыра или иссякнет нефтяная скважина. И даже не в том, что, засыпая в одном государ-
6
стве, вы можете проснуться совсем в ином... Раньше всего может не выдержать человеческая психика.
Несколько десятилетий назад газета «Известия» напе чатала фельетон «Воздушные хулиганы». Там рассказыва лось о том, как пилоты, проходя мимо памятника Пушкину в Москве, увидели у монумента пьяного. Они бережно по добрали его, внесли в самолет и, закончив рейс, положили, сердечного, возле памятника Тарасу Шевченко, уже в Кие ве. Представляете шок протрезвевшего, когда он очнулся?.. Впрочем, теперь это детские шалости. Вся страна может встретить рабочее утро возле новых скрижалей...
Книга Тоффлера еще надолго останется бестселлером. Однако не следует читать ее как безоговорочное откровение. Блестящему сочинению явно не хватает метафизической про работанности. Исследование весьма уязвимо с точки зрения культурологии, философской антропологии и психологии. Говоря о многообразии как воплощении свободы, автор опи рается на чрезвычайно обуженный культурологический фон. Социолог заворожен американской моделью жизни. Бог не мыслимых преображений — культ новизны — рожден имен но в этой стране.
Тоффлер убежден, что сверхиндустриальная цивилиза ция — универсальный феномен. Но ведь в мире существу ют сегодня самые разнообразные культуры. Станет ли модернизация вселенским процессом? — на этот вопрос человечество пока не располагает ответом. Да, многие стра ны Азии — Япония, Китай, Корея — продвигаются к сверхиндустриальной модели. Однако культурное своеоб разие не стирается, не устраняется. Остается разным во многих культурах и образ времени.
Не случайно родился другой американский бестселлер, ко торый предрекает не только мучительный процесс схождения цивилизаций, но и их грядущий конфликт. Читатель догадал ся, что речь идет о концепции Самуэля Хантингтона. Пробле ма человечества не только в том, чтобы привыкнуть к переменам. Она в ином — как сохранить ценностно-психоло гическое ядро культуры. В нашей стране тоже психологичес кий взрыв от перемен. Но мы испытываем шок не только от
7
будущего, но и от прошлого. Для нас это далеко не психоло гическая только проблема...
Мир не внял предостережению Тоффлера. Мало ли чем может испугать нас современный футуролог. Только отдель ные здравомыслящие люди поспешили изменить стиль жиз ни, точнее сказать, постарались оградить себя от радикальной динамики. Тоффлер не обращается к философской антро пологии. Он, по существу, не пытается поставить вопрос о том, какова же человеческая природа. Кто человек по своей натуре — новатор или консерватор? Или иначе — какие тенденции в обществе могут преобладать? Не должны ли они находиться в некоей гармонии?
Не случайно после выхода книги Тоффлера во многих западных странах начала набирать силу консервативная вол на. Философы, политики стали размышлять о том, насколько приспособлен человек к этим переменам как биологичес кое, психологическое существо. Неоконсерваторы загово рили о том, как важно для человека ощущать прочность бытия. Ведь в прошлом социальный цикл зачастую соотно сился с культурным, последний чаще всего был длиннее. Теперь же на протяжении жизни одного поколения куль турные циклы меняются один за другим, создавая лавину цивилизационных потрясений.
Тоффлер не ставит вопрос о том, что такое психологичес кая норма. Он полагает, что человек, мало приспособленный к меняющейся реальности, психологически ущербен. Ему надо разъяснить, что мир постоянно преображается. Если он хочет адаптироваться к реальности, ему важно перестроить свою психику, избежать футурошока. Но предположим, людям это удалось. Люди не ощущают дискомфортности от того, что все вокруг стремительно преображается, можно ли сказать, что человек, приладившийся к действительности, это не невро тик, а полноценная личность.
Разве это психологическая норма — человек, выбитый из лона семьи, из привычного ландшафта, утративший при вязанность и ощущение стабильности? Скорее всего такой человек, реализующий беспредельную свободу, как раз и окажется психопатом. Пожалуй, лучше всего об этом рас сказывает наша российская жизнь.
8
Человек, рожденный в яранге, способен поступить в вуз и обрести совсем иной статус. Он же может вернуться в родное селение и привнести в его жизнь элементы еще не знакомой культуры. Тоффлер видел исток футурошока толь ко в машине, в технологии. Это ее скорость рождает неслыханные темпы мутаций. Вот почему, как он считал, миллионы людей охвачены возрастающим чувством трево ги. Они не могут ориентироваться в окружающей жизни, теряют способность разумно управлять событиями, кото рые стремительной лавиной обрушиваются на их головы. Безотчетный страх, массовые неврозы, не поддающиеся разумному объяснению поступки, необузданные акты на силия — все это, по мнению американского эксперта, лишь слабые симптомы болезни, которая ожидает нас впереди.
Реальность российской действительности и тех стран, которые еще недавно составляли с ней единое простран ство, значительно изменили экспертизу Тоффлера. Дело не только в машинах, не в темпах жизни, которые навязывает нам техническая цивилизация. Преображается социальное и культурное бытие. Человек не просто включается в темп неслыханных ускорений. Он вообще катапультируется, при чем многократно, в иные миры.
Вчера еще респектабельный индивид вдруг становится изгоем. Тот, кто привык к земле предков, оказывается бе женцем. Православный попадает в исламское окружение. Человек, который всю жизнь взращивал в себе нравствен ность, неожиданно обнаруживает, что ему надлежит оби тать в воровской шайке. От бомжа ждут, что он развернет в себе качества умелого коммерсанта. Жертва синдрома «рас крестьянивания» приговаривается к владению земельным участком. Человеку, готовому променять свои акции на спирт и пачку гречки, предназначают роль совладельца капитала. Человеку, который впал в нищету от задержки пенсии, пред лагают оплачивать жилье по западным стандартам...
Опять спросим: только ли нашему времени свойствен но это явление? Конечно, похожие феномены можно про следить в любой исторической эпохе. Представьте себе состояние варвара-скифа, захваченного в плен и проданно-
9
го в рабство в какой-нибудь город античной Греции или Рима. Отрезанный от привычной среды, столкнувшийся лицом к лицу с незнакомой ему культурой, этот человек должен был пережить состояние шока.
Или пример другого рода. Вспомним известную повесть Марка Твена «Принц и нищий». Безродный и неимущий маль чик оказывается в положении наследного принца. Но вместо того чтобы возблагодарить судьбу, он испытывает постоян ную тревогу, страх перед непривычной действительностью.
Однако большинство людей, попадающих в незнакомую обстановку, живут надеждой на возвращение в родную страну с привычным укладом жизни или находят утешение в том, что в любой момент могут оказаться в своей среде. Жертвы футурошока этой утешительной мысли лишены. В нашей стране масштабы социальных и культурных метаморфоз фан тастически огромны. К тому же тот мир, куда зовет красно знаменная мечта и надежда, безвозвратно утрачен. Позади руины, впереди психологически непереносимые муки.
Оторвите человека от родной культуры и бросьте в со вершенно новое окружение, где ему придется мгновенно реагировать на множество совершенно новых представле ний о времени, пространстве, труде, сексе и т. п., и вы уви дите, какая поразительная растерянность овладеет им. А если вы еще отнимете всякую надежду на возвращение в знако мую социальную обстановку, растерянность перерастет в депрессию. Психологическое онемение — жуткий синдром сегодняшних дней.
Возле Иванова разбился самолет. Погибли пассажиры, экипаж. Отказала техника? Ничуть не бывало. Печальное стечение метеорологических условий? Фатальное совмеще ние грозных факторов? Не гадайте... Эксперты обвинили во всем командира экипажа. Он действовал правильно, гра мотно. Но в состоянии какой-то потрясающей медлитель ности. Командиру экипажа можно инкриминировать только одно — он руководил полетом в состоянии психологичес кой прострации... Однако вменяем ли он?
Не достоин ли этот случай внимательного постижения? Томимые безмерной человеческой усталостью, требуют уве личения зарплаты авиадиспетчеры. На последнем пределе
10
действует оператор ядерного щита. Безропотный чиновник превращается в маньяка, последним всплеском истерзан ной психики пытающегося восстановить утраченное равно весие. Спускается в забой шахтер, доведенный до отчаяния бессмысленностью борьбы за своевременную получку...
Представим себе, какой может оказаться дезориентация человека, если наступит хаос и вся иерархия ценностей ста нет постоянно меняться. Вообразим, что в обрисованный нами мир перенесли не отдельного человека, а целое обще ство разновозрастных людей, включая самых слабых, наи менее интеллигентных, наименее приспособленных. Результатом будет не просто футурошок, а нечто большее, не имеющее пока своего обозначения.
Перемены, происходящие вокруг нас, приняли характер грандиозного снежного обвала. Большинство людей совершен но не подготовлены к ним. Бабушка, которая всю жизнь ко пила на похороны и теперь осознавшая, что уйдет в иной мир без должного погребения. Жильцы кооперативного дома, от кладывающие деньги на капитальный ремонт дома и прознав шие, что этих денег не хватит даже на синьку. Академик, пестовавший атеизм. Физик, привыкший презирать «лири ков», которому не видать отныне заказов на исследования... Беременная женщина, неожиданно столкнувшаяся с тем, что закон не охраняет ее право на материнство.
Дело не только в том, что мы расширили сферу перемен, сделали их масштабнее — мы изменили их темп. На нас обру шивается лавина быстро меняющих друг друга событий, что приводит к преображению нашего восприятия времени. Мы «ощущаем» жизнь иначе, чем наши предшественники, и имен но в этом отличие современного человека.
Нафантазируем такую ситуацию... Средневековый рыцарь увидел на турнире прекрасную даму и влюбился. Добиваясь взаимности, он пишет ей страстные послания, и его гонец с величайшими ухищрениями доставляет письма своего госпо дина в замок дамы, живущей на другом конце королевства. Представьте себе, сколько времени должно пройти, прежде чем она получит это послание и, тщательно все обдумав, на пишет нежный ответ, который с еще большими предосторож ностями переправит своему возлюбленному.
11
В течение этого времени чувства как бы замирают. Наши герои способны переживать состояние, охватившее их в мо мент первой встречи, бесконечное число раз... Неизменной остается ситуация, в которой они находятся. Медленно по ступает информация, которая могла бы привести к переме не их чувств. Подобный роман может длиться годами, совсем не развиваясь. У несчастных влюбленных средневековья гораздо больше шансов умереть раньше своей любви, чем у наших современников.
Последним, имеющим в своем распоряжении сотовый те лефон, почту и другие средства связи, нет необходимости долгое время переживать волнение, охватившее их во время первого свидания, так как за ним стремительно следуют все новые и новые события. И часто у современных влюбленных просто не остается времени, чтобы разобраться в собственных чув ствах. Однако представим себе ситуацию в духе рассуждения Тоффлера о превратностях брака, о том, что брак будет мно горазовым. Допустим, пушкинская Татьяна говорит Онегину: «Как хорошо, что ты вернулся. Мой брак с генералом как раз завершается. Теперь я могу быть с тобою в течение несколь ких лет...» Получается диалог совсем в духе Бернарда Шоу:
— Можно ли вас на минуточку?
— Хоть на целую вечность, если это ненадолго...
Жизнь современного молодого человека мало чем напо минает жизнь его отца. Пропасть, разделяющая поколения, стремительно расширяется. В прошлые века жизнь текла гораздо медленнее. История прекрасной дамы могла про изойти как с ее прабабушкой, так и с ее внучкой. Размерен ный ритм жизни крепко связывал поколения друг с другом, не давая прерваться «связи времен».
Современные люди, ускорив темпы перемен, навсегда порвали с прошлым. Мы отказались от прежнего образа мыслей, от прежних чувств, от прежних приемов приспо собления к изменяющимся условиям жизни. Именно это ставит под сомнение способность человека к адаптации — выживет ли он в новой среде? Сможет ли приспособиться к иным императивам?
Ускорение темпов жизни больше не укладывается в рам ки нормального человеческого существования, под его на-
12
пором сотрясаются все социальные институты общества. У моего шефа украли машину. Он звонит высокому чину в милицию. Оттуда раздается нечто утешительное: «Если уг нали с ведома милиции, поможем, найдем. Но если это не организованная преступность, извините, не отыщем...» Как приспособиться к новому статусу стражей порядка?
Нарастание темпов перемен оказывает губительное воз действие на нашу психику, оно нарушает внутреннее рав новесие, меняет образ нашей жизни. Таким образом, внешнее ускорение переходит во внутреннее... Ускорение перемен сокращает длительность жизненных ситуаций. Это оказывает разрушительное воздействие на психику.
Затевая социальные нововведения, обсуждая детали даль нейших «реформ», мы совершенно не учитываем симптомы на званного нами феномена. Здесь царит полнейшее благодушие. Полнейшую апатию принимают порой за спокойное здравомыс лие. Психологическое онемение — за верноподданничество. Интеллигенция более истерична, чем народ, вещает с экрана руководитель правительственной команды.
«Не драматизируйте ситуацию», — увещевают нас. Хо чется писать о лучезарном. Но означает ли это, что мы дол жны проходить мимо грозных и неотвратимых предвестий, о которых говорится в книге Тоффлера.
Еще один аспект книги Тоффлера — в ней много гово рится о научных открытиях, которые ставят массу этичес ких и философских проблем. С некоторым промедлением, нежели предполагал Тоффлер, заговорили о клонировании человека, о возможностях модульного принципа человечес ких отношений. Совсем недавно биологи открыли ген, ко торый несет в себе завершение жизни природного организма. Именно в нем заложена информация, которая исчерпывает себя в распаде клетки, в смерти индивида. Вот она, тайна конечности человеческого существования, заведомый при говор к погибели. Кстати, ген опознан, и с помощью лазера можно выжечь его. Человек станет бессмертным? Возмож но. Не исключено, что в кругозоре биологии проблема вы глядит предельно ясной...
А в доминионе философии? Может быть, только мудрец способен предостеречь человечество от посягательства
13
на таинство жизни и смерти. Только философ благодаря своему призванию обязан представить на суд специалистов древние интуиции-предостережения, результаты огромной интеллектуальной работы мыслителей, толкующих о загад ках жизни и смерти. Лишь философу надлежит придать проблеме обостренное метафизическое звучание.
Философия — кладезь всяких возвещений, многие из которых вообще не имеют под собой теоретических осно ваний. Подчас эти откровения наивны, лукавы, безрассуд ны, оскорбительны для здравомыслия. Но если пресечь эту фонтанирующую мощь воображения, человек перестанет быть самим собой. Оскудеет и его разум. Сознание утратит собственный метафизический потенциал.
У Тоффлера есть замечательный образ. Он рассказывает о том, что карты средневековья способны вызвать сегодня усмешку. Но без них не было бы современного видения мира. Через догадку, через воображение, через философ ское постижение люди идут к распознаванию мира.
Но надо ли абсолютизировать скорость, перемены, смену ситуаций, возможность перемены мест. Помню, в годы застоя мне удалось поехать в Монреаль на Международный фило софский конгресс. Вернувшись, я с воодушевлением расска зывал всем о неожиданных впечатлениях, об открытии иных культурных стандартов. Знакомый художник, остудил меня фразой, смысл которой все чаще открывается мне теперь:
— Один радуется, что пробежал по проспектам эксцен тричного города, другой счастлив, что разглядел куст под окном.
Человечеству нужна активная деятельность, но потребно и созерцание. Оно должно обладать огромным потенциалом адаптированности. Однако не повредит людям и здоровый консерватизм. Свобода — это сбрасывание уз, но это и огра ничение. Не стоит быть рабом мимолетностей, бесконечных новых впечатлений, потока перемен. Жаль человека, который посадит дерево, но так и не увидит, как оно растет.
П. С. Гуревич, профессор
Это книга о том, что происходит с людьми, когда на них обрушиваются перемены. Она о том, как мы адаптируемся — или не адаптируемся — к будущему.
О будущем много написано. В большинстве своем кни ги, описывающие грядущий мир, имеют жесткую металли ческую интонацию. Эти страницы посвящены «мягкой», или человеческой, стороне завтрашнего дня. Кроме того, они рассказывают о том, как мы идем к завтрашнему дню. Про гноз имеет дело с общими, каждодневными вопросами — какие продукты мы покупаем и от каких отказываемся, ка кие места мы оставляем, в какие объединения вступаем, какие люди проходят через наши жизни, не задерживаясь рядом с нами. Исследуется будущее дружбы и семейной жизни. Рассматриваются странные новые субкультуры и стили жизни, а также множество других тем — от политики и спортивных площадок до прыжков с парашютом и секса.
Объединяет все это, как в книге, так и в жизни, грохо чущий поток перемен, поток настолько мощный в настоя щее время, что он опрокидывает институты, производит сдвиг ценностей и высушивает наши корни. Изменение — это процесс, с помощью которого будущее проникает в наши жизни, и важно посмотреть на него внимательно, не просто в великой исторической перспективе, но также с позиции живущих, дышащих индивидов, которые его ощущают.
Ускорение перемен в наше время само по себе стихий ная сила. Эта сила имеет личные и психологические, а так-
15
же социологические последствия. В последующих главах эти воздействия ускорения впервые систематически исследуют ся. Книга убедительно, надеюсь, доказывает, что, если че ловек быстро не научится контролировать скорость перемен в своих личных делах, а также в обществе в целом, мы обре чены на массовый адаптационный срыв.
В 1965 г. в статье, опубликованной в «Horizon», я впер вые употребил термин «шок будущего» для описания разру шительного стресса и дезориентации, которые вызывают у индивидов слишком большие перемены, происходящие за слишком короткое время. Захваченный этой идеей, я про вел следующие пять лет, посещая университеты, исследо вательские центры, лаборатории и правительственные агентства, читая бесчисленные статьи и научные доклады и беседуя буквально с сотнями экспертов, занимающихся раз ными аспектами изменений, практического поведения и будущего. Нобелевские лауреаты, хиппи, психиатры, вра чи, бизнесмены, профессиональные футурологи, филосо фы и специалисты в области образования высказывали свою обеспокоенность переменами, свою тревогу по поводу адап тации, свои страхи относительно будущего. Из этого опыта я сделал два беспокоящих меня вывода.
Во-первых, стало ясно, что шок будущего — не отда ленная потенциальная опасность, а реальная болезнь, от которой уже страдает все возрастающее число людей. Это психобиологическое состояние можно описать в медицин ских и психиатрических терминах. Это — болезнь перемен.
Во-вторых, я постепенно приходил в смятение от того, как мало на самом деле знают об адаптивности как те, кто призывает к преображениям и создает широкомасштабные перемены в нашем обществе, так и те, кто якобы готовит нас справляться с этими переменами. Серьезные интеллек туалы смело говорят об «образовании, нацеленном на пе ремены», или о «подготовке людей к будущему». Но мы на самом деле ничего не знаем о том, как это делать. Находясь в наиболее быстро изменяющемся окружении, в каком че ловек когда-либо пребывал, мы остаемся в жалком неведе нии, как человек справляется с проблемами.
16
Наши психологи и политики также озадачены тем внеш не иррациональным сопротивлением переменам, какое вы казывают некоторые индивиды и группы. Глава корпорации, который хочет реорганизовать отдел, преподаватель, жела ющий внедрить новый метод, мэр, который стремится к мирной расовой интеграции в своем городе, — все в тот или иной момент сталкиваются с этим глухим противостояни ем. Тем не менее мы мало знаем о его источниках. К тому же почему некоторые люди жаждут, даже рвутся к переме нам, делая все, что в их власти, чтобы их создать, а другие бегут от них? Я не только не нашел готовых ответов на эти вопросы, но обнаружил, что у нас нет даже адекватной тео рии адаптации, без которой чрезвычайно маловероятно, что мы когда-либо найдем ответы.
Цель этой книги, таким образом, помочь нам прийти к согласию с будущим — помочь нам справиться более эф фективно как с личными, так и с социальными перемена ми, углубляя наше понимание того, как люди на них реагируют. С этой целью в ней выдвигается новая общая теория адаптации.
Она также привлекает внимание к важному, хотя часто незамечаемому различию. Почти неизменно исследования в области воздействий перемен концентрируются на том, куда перемены нас ведут, а не на скорости этого путеше ствия. В этой книге я пытаюсь показать, что скорость пере мен имеет значение совершенно отличное и иногда более важное, чем направления перемен. Никакая попытка понять адаптивность не может быть успешной, если не осознать этот факт. Любая попытка определить «содержание» пере мен должна включать последствия, вызываемые самим тем пом, как часть этого содержания.
Уильям Огберн со своей знаменитой теорией культур ного отставания показал, как социальный стресс возникает из неравной скорости перемен, происходящих в разных сек торах общества. Концепция шока будущего — и теория адап тации, которая из нее выводится — ясно предполагает, что должно существовать равновесие не только между скорос тью перемен в разных секторах, а между скоростью измене-
17
ния окружения и ограниченной скоростью человеческой реакции. Ибо причина шока будущего — увеличивающийся разрыв между ними.
Однако задача книги заключается не только в изложе нии теории. Она также ставит целью продемонстрировать метод. Раньше люди изучали прошлое, чтобы пролить свет на настоящее. Я повернул зеркало времени, уверенный, что четкий образ будущего поможет нам лучше понять настоя щее. Сегодня нам все труднее осознавать наши личные и общественные проблемы без применения будущего в каче стве интеллектуального орудия. В последующих главах я намеренно использую это орудие, чтобы показать, на что оно способно.
Наконец, не менее важно то, что автор стремится неза метно, но существенно изменить сознание читателя. Поче му это необходимо, станет понятно из дальнейшего изложения. Для того чтобы успешно справиться с быстры ми переменами, от большинства из нас потребуется преоб разовать свое отношение к будущему, осознать роль, которую оно играет в настоящем. Цель этой книги — изменить по нимание будущего. Если читатель, закончив чтение этой книги, станет думать, размышлять или попытается пред восхитить будущие события, значит, автор справился со своей задачей.
Здесь уместно сделать несколько оговорок. Сегодня фак ты быстротечны. Каждый опытный репортер знает, что та кое работать над быстро исчезающей ситуацией, которая меняет вид и смысл, прежде чем слова записаны на бумагу. Сегодня весь мир — это быстро исчезающая ситуация. По этому неизбежно, что в книге, которая создавалась в тече ние нескольких лет, ряд фактов устареет ко времени публикации. Профессора, преподававшие в университете А, за это время начали читать лекции в университете В. Поли тики, придерживавшиеся взглядов X, успели перейти на позицию Y.
Хотя были предприняты добросовестные усилия во время написания обновить «Шок будущего», некоторые из приведен ных фактов уже, несомненно, устарели. (Это, разумеется,
18
можно сказать о многих книгах, хотя авторы избегают этой темы.) Обветшание данных имеет здесь особое значение: оно служит подтверждением содержащегося в этой книге положения о быстроте перемен. Писателям все труднее и труднее успевать за действительностью. Мы еще не научи лись задумывать, исследовать, писать и публиковать в «ре альном времени». Читатели, таким образом, должны больше обращать внимания на главную тему, а не на детали.
Другая оговорка касается глагола «будет». Ни один серь езный футуролог не занимается «предсказаниями». Их ос тавляют телевизионным оракулам и газетным астрологам. Ни один человек, хотя бы немного знакомый со сложнос тями прогнозирования, не претендует на абсолютное зна ние завтрашнего дня. Как говорится в одной восхитительно ироничной поговорке, приписываемой китайцам: «Проро чествовать чрезвычайно трудно — особенно в отношении будущего».
Это означает, что всякое утверждение о будущем должно основательно сопровождаться цепочкой оговорок — разных «если», «однако», «с другой стороны» и пр. В книге подобного рода углубляться в каждое подходящее определение — это значит завалить читателя лавиной всяческих «может быть». Я взял на себя вольность говорить твердо, без колебаний, рас считывая, что интеллигентный читатель поймет стилистичес кую проблему. Рядом со словом «будет» всегда подразумеваются слова «возможно» или «по моему мнению». Подобным обра зом все сроки, относящиеся к будущим событиям, нужно при нимать с оговоркой. Неспособность говорить точно и уверенно о будущем не может служить оправданием молчанию. «Точ ные данные», разумеется, всегда должны учитываться. Но если их нет, ответственный писатель — даже ученый — имеет и право, и обязанность полагаться на иные виды доказательств, включая впечатления, истории и мнения хорошо информиро ванных людей. Я это делал постоянно и не раскаиваюсь в этом.
Исследуя будущее, важно иметь воображение и озаре ние, чем быть на сто процентов «правым». Теориям не обя зательно надо быть «верными», чтобы быть чрезвычайно
19
полезными. Даже ошибка может сослужить свою службу. Карты мира, начерченные средневековыми картографами, были так безнадежно неточны, в них было столько факти ческих ошибок, что они вызывают снисходительные улыб ки теперь, когда почти вся поверхность Земли нанесена на карту. Тем не менее без них великие исследователи никогда бы не открыли Новый Свет. И теперешние улучшенные, уточненные карты не могли бы быть созданы, пока люди, работающие с ограниченными доступными данными, не изобразили на бумаге свои смелые представления о мирах, которые они никогда не видели.
Мы, исследователи будущего, работаем в духе старинных картографов: концепция шока будущего и теория пределов адаптивности представлены здесь не как окончательное сло во, а как первое приближение новых реальностей, наполнен ных опасностью и обещанием, созданных мощью ускорения.
Через три коротких десятилетия, отделяющих сегодняш ний день от XXI в., миллионы простых, психологически нормальных людей окажутся в резком конфликте с буду щим. Будучи гражданами самых богатых в мире и наиболее технически развитых стран, многие из них все с большим трудом будут поспевать за непрекращающимися требова ниями перемен, которые характерны для нашего времени. Для них будущее наступит слишком быстро.
Это книга о переменах и о том, как мы к ним адаптиру емся. Она о тех, для кого преобразования явно благотвор ны, кто радостно взлетает на их волне, а также о множестве тех людей, кто сопротивляется им или пытается от них убе жать. Она о нашей способности адаптироваться. Она о бу дущем и о том шоке, который сопровождает его приход.
Западное общество в последние триста лет было охваче но бурей перемен. Эта буря сейчас, похоже, набирает силу. Перемены проносятся по высокоразвитым странам волна ми, которые все набирают силу и оказывают беспрецедент ное влияние. Они несут в своем фарватере всевозможную любопытную социальную флору — от психоделических цер квей и «свободных университетов» до научных городов в Арктике и клубов обмена женами в Калифорнии.
Они также порождают эксцентричных людей: детей, которые в свои двенадцать лет на детей уже не похожи; взрослых, которые в пятьдесят словно двенадцатилетние дети. Есть богатые люди, играющие в бедных, программис-
21
ты, балдеющие от ЛСД. Есть анархисты, под грязными де шевыми рубашками которых скрываются ярые конформис ты, и конформисты с наглухо застегнутыми воротничками, которые в душе — ярые анархисты. Есть женатые священ ники, и священники-атеисты, и еврейские дзэн-буддисты. У нас есть и поп-арт... и оп-арт... и art cinétique*... Есть клу бы для плейбоев и кинотеатры для гомосексуалистов... ам фетамины и транквилизаторы... гнев, изобилие — и забвение. Много забвения.
Можно ли как-то объяснить эту странную картину, не прибегая к жаргону психоанализа или туманным клише экзи стенциализма? Странное новое общество явно пробивает себе дорогу среди нас. Есть ли способ понять его, направить его развитие? Как мы можем прийти к согласию с ним?
Многое из того, что сейчас поражает нас своей непос тижимостью, предстало бы иным, если бы мы по-новому взглянули на то, как перемены набирают скорость, из-за которой реальность иногда кажется калейдоскопом. Ибо убыстрение перемен не просто ударяет по промышленнос ти или странам. Это конкретная сила, которая глубоко про никает в нашу частную жизнь, заставляет нас играть новые роли и ставит нас перед лицом опасности новой и сильно подрывающей душевное равновесие психологической бо лезни. Эту новую болезнь можно назвать «шок будущего», и знание ее причин и симптомов помогает объяснить мно гое, что в противном случае не поддается рациональному анализу.
Параллельный термин «шок культуры» уже начал про никать в общеупотребительную лексику. Шок культуры — это воздействие, которое погружение в чужую культуру ока зывает на неподготовленного посетителя. Добровольцы
* кинетическое искусство. — Примеч. пер.
22
Корпуса мира испытали это на себе в Борнео или в Брази лии. Вероятно, Марко Поло также страдал от него в Катай. Шок культуры — это то, что происходит, когда путешествен ник внезапно оказывается в таком месте, где «да» может означать «нет», где вокруг «фиксированной цены» начина ются переговоры, где ожидание в приемной — не оскорбле ние, где смех может означать гнев. Это то, что происходит, когда знакомые психологические подсказки, которые по могают человеку функционировать в обществе, вдруг изы маются и заменяются новыми — странными и непонятными.
Феномен шока культуры объясняет во многом замеша тельство, фрустрацию и дезориентацию американцев, когда они имеют дело с другими обществами. Он вызывает срыв в общении, неверное прочтение реальности и неспособность справиться с ситуацией. Тем не менее шок культуры гораздо мягче по сравнению с гораздо более серьезной болезнью — шоком будущего. Шок будущего — это вызывающая голово кружение дезориентация, являющаяся следствием прежде временного прихода будущего. Он вполне может оказаться самой серьезной болезнью завтрашнего дня.
Вы не обнаружите шок будущего в «Index Medicus» или каком-либо справочнике психологических отклонений. Но если не предпринять разумных шагов по борьбе с ним, мил лионы людей окажутся во все большей степени дезориен тированными, все в возрастающей степени неспособными рационально контактировать со своими окружениями. Не удовлетворенность, массовый невроз, иррациональность и разгул насилия, которые уже ясно видны в современной жизни, это только предвестие того, что может ждать нас впереди, если мы не поймем и не станем лечить эту бо лезнь.
Шок будущего — это феномен времени, продукт сильно ускоряющегося темпа перемен в обществе. Он возникает в результате наложения новой культуры на старую. Это шок культуры в собственном обществе. Но его воздействие го раздо хуже. Ибо большинство участников Корпуса мира (фактически большинство путешественников) знают, что культура, из которой они вышли, останется на прежнем
23
месте, когда они вернутся. Жертва шока будущего этого не знает.
Извлеките индивида из его собственной культуры и по местите его внезапно в окружение, резко отличающееся от собственного, с другим набором подсказок — другими по нятиями о времени, пространстве, труде, любви, религии, сексе и всем остальном, — затем отнимите у него всякую надежду увидеть более знакомый социальный ландшафт, и его страдания от перемещения удвоятся. Более того, если эта новая культура сама находится в постоянном хаосе и если — еще хуже — ее ценности непрестанно меняются, чувство дезориентации еще больше усилится. Учитывая малое число подсказок, какого рода поведение рациональ но в радикально новых обстоятельствах, жертва может пред ставлять опасность для себя и других.
Теперь представьте, что не только индивид, а целое об щество, целое поколение — включая его самых слабых, наи менее умных и наиболее иррациональных членов — вдруг переносится в этот новый мир. В результате — массовая дезориентация, шок будущего в больших масштабах.
Вот перспектива, которая открывается сегодня перед человеком. Перемены лавиной обрушиваются на наши го ловы, и большинство людей до абсурда не подготовлены к тому, чтобы справиться с ними.
Это все преувеличение? Думаю, что нет. Уже стало из битой фразой, что мы сейчас живем в период «второй про мышленной революции». Эта фраза должна нас впечатлять скоростью и глубиной перемен вокруг нас, но она банальна и вводит в заблуждение. Ибо то, что сейчас происходит, по всей вероятности, больше, глубже и важнее, чем промыш ленная революция. Все больше респектабельных людей скло няются к тому, что данное движение представляет собой не
24
что иное, как второй великий раздел в истории человече ства, сравнимый по размаху только с первым великим раз рывом в историческом континууме — переходом от варварства к цивилизации.
Эта идея возникает все чаще в работах ученых и специ алистов по технологии. Сэр Джордж Томсон, британский физик и нобелевский лауреат, высказывает в «The Foreseeable Future» мысль о том, что ближайшая историческая парал лель с сегодняшним днем — это не промышленная револю ция, а скорее «появление сельского хозяйства в эпоху неолита»1. Джон Дайболд, американский эксперт по авто матизации, предупреждает, что «последствия технической революции, которые мы сейчас переживаем, будут более глубокими, чем какие-либо социальные изменения, кото рые мы испытывали раньше»2. Сэр Леон Багрит, произво дитель компьютеров из Великобритании, утверждает, что автоматизация сама по себе представляет «величайшую пе ремену во всей истории человечества»3.
Ученые и технические специалисты не одиноки в этом мнении. Сэр Герберт Рид, занимающийся философией ис кусства, сообщает нам, что мы живем в период «такой фун даментальной революции, что должны искать параллель во многих прошлых столетиях. Возможно, единственным срав нимым изменением является то, которое произошло между Старым и Новым каменным веком...»4 А Курт У. Марек, который под псевдонимом К. У. Серам больше известен как автор произведения «Gods, Graces and Scholars», замеча ет, что «мы в двадцатом веке завершаем период человечес кой истории длиною в пять тысяч лет... Мы не находимся, как предполагал Шпенглер, в положении Рима в начале эпохи христианства на Западе, а в 3000 году до нашей эры. Мы открываем глаза как доисторический человек, мы ви дим абсолютно новый мир»5.
Одно из наиболее поразительных замечаний на эту тему сделал Кеннет Боулдинг, выдающийся экономист и обладаю щий ярким воображением социальный мыслитель. Обосно вывая свою точку зрения о том, что наступил критический поворотный момент в истории человечества, Боулдинг заме-
25
чает, что «относительно многочисленные статистические дан ные о деятельности человечества свидетельствуют: дата, раз деляющая историю человечества на две равные части, находится на памяти нынешнего поколения»6. Действитель но, наше столетие представляет собой Великую Осевую Линию, бегущую из центра истории человечества. «Сегод няшний мир, — утверждает Боулдинг, — так же отличается от мира, в котором я родился, как тот мир от мира Юлия Цезаря. Я родился приблизительно в середине человеческой истории. Со времени моего рождения произошло почти столько же событий, сколько до него»7.
Это поразительное заявление можно проиллюстрировать разными способами. Например, было замечено, что если последние 50 000 лет существования человека разделить на отрезки жизни приблизительно в 62 года каждый, то ока жется около 800 таких отрезков жизни. Из этих 800 полных 650 прошли в пещерах.
Только за последние 70 таких отрезков жизни стало воз можным эффективно передавать информацию от одного поколения к другому благодаря письменности. Только в последние шесть отрезков жизни массы людей увидели пе чатное слово. Только за последние четыре стало возмож ным измерить время с любой степенью точности. Только в последние два кто-то где-то использовал электрический двигатель. И подавляющее большинство всех материальных благ, которыми мы пользуемся в повседневной жизни в настоящее время, были придуманы в течение настоящего, 800-го отрезка жизни.
Это 800-й отрезок жизни ознаменовал резкий разрыв со всем прошлым опытом человечества, потому что в течение именно этого отрезка отношение человека к ресурсам ра дикально изменилось. Это наиболее заметно в области эко номического развития. За период одного такого отрезка времени сельское хозяйство, основа цивилизации, утрати ло свою доминирующую роль во многих странах. Сейчас в десятке наиболее развитых государств в сельском хозяйстве занято меньше 15% экономически активного населения. В Соединенных Штатах, чье фермерское хозяйство кормит 200
26
-млн. американцев плюс еще 160 млн. человек в мире, эта цифра уже ниже 6% и быстро уменьшается8.
Более того, если сельское хозяйство — это первая ста дия экономического развития, а индустриализация — вто рая, мы теперь можем видеть, что внезапно достигнута еще одна стадия — третья. Около 1956 г. Соединенные Штаты стали первой крупной страной, в которой более 50% не сельскохозяйственной рабочей силы перестали носить си ние воротнички, ставшие синонимом фабричного или ручного труда. «Синие воротнички» оказались потесненными так называемыми беловоротничковыми. Это люди, занятые в розничной торговле, работники администраций, системы коммуникаций, науки, образования и др. В течение одного и того же отрезка жизни общество впервые в истории чело вечества не только сбросило иго сельского хозяйства, но также смогло в течение нескольких коротких десятилетий сбросить иго ручного труда. Была создана первая в мире экономика сферы услуг.
С тех пор одна за другой технически развитые страны двинулись в этом направлении. Сегодня в Швеции, Вели кобритании, Бельгии, Канаде, Нидерландах и в других стра нах, где сельское хозяйство находится на уровне 15% и ниже, «белые воротнички» уже численно превосходят «синих во ротничков». Десять тысяч лет сельского хозяйства. Одно-два столетия индустриализации. А теперь перед нами открывается супериндустриализация9.
Жан Фурастье, французский философ, занимающийся общественным планированием, объявил: «Ничто не будет ме нее индустриальным, чем цивилизация, рожденная индуст риальной революцией»10. Значение этого поразительного факта еще нужно осмыслить. Возможно, У Тан, Генераль ный секретарь Организации Объединенных Наций, ближе всех подошел к формулировке смысла этого сдвига к супер индустриализации, когда он заявил: «Главным фактом огром ной важности является то, что развитые экономики сегодня могут иметь в любое, хотя не ближайшее, время тот вид и то количество ресурсов, которые они решат иметь... Ресурсы боль ше не ограничивают решения. Теперь решения создают ре-
27
сурсы. Это фундаментальное революционное изменение — возможно, самое революционное, которое человек когда-либо знал»11. Это поразительное преобразование произошло в тече ние 800-го отрезка жизни.
Этот отрезок жизни также отличается от других огром ным расширением масштабов перемен. Ясно, что эпохаль ные перевороты происходили и в течение других отрезков жизни. Войны, эпидемии чумы, землетрясения и голод со трясали общественный порядок и раньше. Но эти потрясе ния и перевороты происходили в границах одного или нескольких близлежащих обществ. Сменялись поколения, даже столетия, прежде чем их влияние распространялось за пределы этих границ.
В наш отрезок времени границы сметены. Сегодня сеть социальных связей сплетена так тесно, что последствия со временных событий немедленно распространяются по все му миру. Война во Вьетнаме изменяет политический расклад в Пекине, Москве и Вашингтоне, вызывает протесты в Сток гольме, сказывается на финансовых сделках в Цюрихе, слу жит толчком к секретным дипломатическим шагам в Алжире.
Действительно, не только современные события немед ленно распространяются, теперь мы ощущаем влияние всех прошлых событий по-новому, ибо прошлое возвращается к нам с новой силой. Мы оказались в ситуации, которую мож но назвать «скачком времени».
Событие, затронувшее лишь горстку людей во время своего свершения в прошлом, может иметь широкомас штабные последствия сегодня. Пелопоннесская война, на пример, была по современным стандартам небольшой стычкой. Когда Афины, Спарта и несколько близлежащих городов-государств сражались, население остальной части земного шара в большинстве своем не знало о войне и не было ею затронуто. Индейцы из племени Запотеков в Мек сике совершенно о ней не подозревали. Древние японцы не чувствовали ее влияния.
Однако Пелопоннесская война глубоко изменила буду щий ход истории Греции. Преобразуя движение людей, гео графическое распределение генов, ценностей и идей, она
28
повлияла на последующие события в Риме и через Рим — во всей Европе. Сегодняшние европейцы в какой-то незна чительной степени другие люди из-за того, что произошел этот конфликт.
Сегодня в тесно переплетенном мире эти европейцы влияют на мексиканцев и японцев. Пелопоннесская война повлияла на генетическую структуру, идеи и ценности се годняшних европейцев, которые сейчас экспортируются ими во все части света. Таким образом, сегодняшние мексикан цы и японцы чувствуют отдаленное влияние этой войны, хотя их предки, современники этой войны, его не чувство вали. Так, события прошлого, перескакивая через поколе ния и века, преследуют и изменяют нас сегодня.
Когда мы думаем не только о Пелопоннесской войне, но о строительстве Великой китайской стены, эпидемии черной чумы, сражении банту с хамитами — о всех событи ях прошлого, — кумулятивное значение принципа скачка времени становится более очевидным. Что бы ни случилось с какими-то людьми в прошлом — это реально влияет на людей сегодня. Так было не всегда. Не вдаваясь в подроб ности, можно сказать, что вся наша история догоняет нас, и именно это различие, как ни парадоксально, подчеркива ет наш разрыв с прошлым. Сегодня диапазон перемен фун даментально иной. Во времени и пространстве перемены имеют такую силу и область воздействия в этот 800-й отре зок времени, какого не имели никогда.
Но качественное отличие между этим и всеми предыду щими отрезками времени легко упустить из виду: ибо мы не только увеличили диапазон и силу перемен, мы ради кально преобразовали их скорость. Наше время высвободи ло абсолютно новую социальную силу — поток перемен настолько ускорил свой ход, что он влияет на наше чувство времени, революционизирует темп повседневной жизни и сказывается на том, как мы «ощущаем» мир вокруг нас. Мы больше не воспринимаем жизнь так, как люди в прошлом. И это основное отличие, которое ставит истинно современ ного человека особняком. Ибо в этом ускорении кроется непостоянство (временность), которое проникает и пропиты-
29
вает наше сознание, радикально влияя на связь с другими людьми, с вещами, со всем миром идей, искусства и ценно стей.
Вступая в эпоху супериндустриализации, мы должны проанализировать процессы ускорения и рассмотреть по нятие временности. Если ускорение — это новая социальная сила, то временность — ее психологическая параллель, и без понимания ее роли в поведении современного человека все наши теории личности, вся наша психология не будут отвечать современным требованиям. Психология без поня тия временности не может учитывать именно те явления, которые особенно актуальны.
Изменяя наше отношение к окружающим нас ресур сам, сильно расширяя диапазон перемен и, что наиболее важно, ускоряя их темп, мы безвозвратно порвали с про шлым. Мы отрезали себя от старых способов мышления, восприятия и адаптаций. Мы расчистили сцену совершен но новому обществу и теперь устремляемся к нему. Это наиболее трудная проблема 800-го отрезка жизни. И это ставит вопрос о способности человека к адаптации: как ему будет житься в этом новом обществе? Может ли он приспособиться к его императивам? А если нет, может ли он изменить эти императивы?
Прежде чем попытаться ответить на подобные вопро сы, мы должны сосредоточиться на двух неразрывно свя занных друг с другом силах: ускорении и временности. Мы должны узнать, как они изменяют текстуру существо вания, выковывая из нашей жизни и психики новые, не знаковые формы. Мы должны понять, как — и почему — они ставят нас, впервые в жизни, перед лицом взрывного потенциала шока будущего.
1 Сравнение Томсона появляется в [175], с. 1.
2 Работа Дайболда взята из [57], с. 48.
3 Багрит цит. по: The New York Times, March 17, 1965.
4 Заявление Рида можно найти в его эссе «New Realms of Art» в [302], с. 77.
30
5 Цитата из Марека взята из [165], с. 20-21. Замечательная книжка.
6 Боулдинг о постцивилизации: [134], с. 7.
7 Ссылка Боулдинга на Юлия Цезаря взята из «The Prospects of Economic Abundance», его лекции на нобелевской конферен ции в Колледже Густавуса Адольфуса, 1966 г.
8 Данные о сельскохозяйственной продукции США приво дятся по: Malthus, Marx and the North American Breadbasket by Orville Freeman // Foreign Affairs, July, 1967, p. 587.
9 До сих пор не существует общепризнанного или вполне удов летворительного термина для описания новой стадии обществен ного развития, к которой мы, кажется, движемся. Социолог Даниел Белл придумал термин «постиндустриальный» для обозначения общества, в котором экономика основана главным образом на услугах, доминируют классы профессиональных и технических работников, теоретическое знание занимает центральное поло жение, интеллектуальная технология — системный анализ, пост роение моделей и тому подобное — высоко развита, а технология, по крайней мере потенциально, способна самостоятельно разви ваться. Этот термин подвергался критике за то, что он предпола гает, будто бы будущее общество уже не будет основано на технологии, хотя Белл специально тщательно избегает этого под текста.
Любимый термин Кеннета Боулдинга — «постцивилизация» — употребляется для противопоставления будущего общества и «ци вилизации» — эпохи оседлых сообществ, сельского хозяйства и войн. Проблема с «постцивилизацией» заключается в ее намеке на то, что все за ней следующее будет варварским. Боулдинг от вергает эту ложную коннотацию столь же решительно, как и Белл. Збигнев Бжезинский предпочитает выражение «технотронное об щество», подразумевая под этим общество, в значительной степе ни основанное на передовых средствах коммуникации и электронике. Здесь можно возразить, что, делая сильный упор на технологию, фактически на особый вид технологии, оно не дает характеристики социальным аспектам общества,
Еще, разумеется, есть «мировая деревня» Маклюэна и «элек трический век» — опять попытка описать будущее в терминах одного или двух довольно узких измерений: коммуникаций и еди нения. Возможны также другие термины: трансиндустриальное, постэкономическое и т. п. Я все-таки предпочитаю говорить о «супериндустриальном обществе». Здесь тоже есть серьезные не достатки. Этот термин служит для обозначения сложного, быстро
31
движущегося общества, опирающегося на высокопередовую тех нологию и постматериалистическую систему ценностей.
10 Фурастье цитируется в [272], с. 28.
11 Заявление У Тана цитируется в [217], с. 184.
В начале марта 1967 г. на востоке Канады одиннадцати летний мальчик умер от старости.
Рикки Голланту было только одиннадцать лет, но он страдал странной болезнью, называемой прогерия — про грессирующее старение организма, — и имел многие харак терные черты девяностолетнего человека. Симптомы прогерии: дряхлость, отвердение сосудов, облысение, сла бость и морщинистая кожа. Действительно, Рикки был ста риком, когда умер, биологическое изменение длиною в жизнь было спрессовано в его одиннадцать коротких лет1.
Случаи прогерии чрезвычайно редки. И все же в мета форическом смысле технологически развитые общества все страдают от этой странной болезни. Они не стареют и не дряхлеют. Но они ощущают сверхнормальную скорость пе ремен.
Многие из нас испытывают смутное «чувство», что все происходит быстрее. Врачи и руководители одинаково жа луются, что не успевают следить за последними открытия ми в своих областях. Сегодня практически ни одно совещание или конференция не проходят без ритуального упоминания о «том вызове, который нам бросают переме ны». Многих беспокоит, что преобразования выходят из-под контроля.
Однако не все разделяют это беспокойство. Миллионы людей, словно лунатики, бредут по жизни, как будто ничего не изменилось с 30-х годов и ничего никогда не изменится. Живя, несомненно, в один из наиболее волнующих периодов
32
в истории человечества, они пытаются отстраниться от него, отгородиться, будто, проигнорировав, его можно заставить уйти. Они стремятся к «сепаратному миру», дипломатической не прикосновенности для себя от преобразований.
Их встречаешь везде: старые люди, ушедшие на пенсию и доживающие свой век, пытаясь любой ценой избежать вторжения нового. Уже состарившиеся люди тридцати пяти или сорока пяти лет, нервно реагирующие на студенческие волнения, секс, ЛСД или мини-юбки, лихорадочно пытаю щиеся убедить себя, что в конце концов юности свойствен но бунтарство и то, что происходит сегодня, не отличается от того, что было в прошлом. Даже среди молодых мы об наруживаем непонимание перемен: студенты так плохо зна ют прошлое, что не видят ничего необычного в настоящем. Тревожно, что значительное большинство людей, в том числе образованных и умудренных опытом, считают мысль о переменах такой угрожающей, что пытаются отрицать их существование. Даже те, кто умом понимает, что преобра зования ускоряются, не прочувствовали это, не принимают этот важный социальный факт во внимание при планиро вании своей жизни.
Откуда нам знать, что перемены ускоряются? Ведь нет абсолютного способа измерить перемены. В пугающей слож ности Вселенной, даже в рамках любого данного общества практически бесконечное число потоков изменений проис ходит одновременно. Все «вещи» — от крошечного вируса до огромной галактики — в действительности вовсе не вещи, а процессы. Нет статической точки, нет нирваноподобной неизменности, относительно которой можно измерить пре образование. Изменение, таким образом, относительно.
- Изменение также неравномерно. Если бы все процессы происходили с одной и той же скоростью или ускорялись
33
или замедлялись в унисон, было бы невозможно наблюдать изменение. Однако будущее проникает в настоящее с раз ной скоростью. Таким образом, можно сравнивать скорость разных процессов по мере их развертывания. Мы знаем, например, что по сравнению с биологической эволюцией видов культурная и социальная эволюции происходят чрезвычайно быстро. Мы знаем, что некоторые общества технологически или экономически трансформируются бы стрее, чем другие. Мы также знаем, что разные секторы одного и того же общества показывают разную скорость изменения — это несоответствие Уильям Огберн назвал «культурным отставанием». Именно неровный характер пе ремен позволяет их измерить.
Нам, однако, необходим критерий, позволяющий срав нить сильно отличающиеся процессы, и этот критерий — время. Без времени изменение не имеет смысла. И без из менения время бы остановилось. Время можно представить как интервалы, в течение которых происходят события. Как деньги позволяют нам оценить и яблоки, и апельсины, вре мя позволяет нам сравнить непохожие процессы. Когда мы говорим, что нужно три года, чтобы построить плотину, мы в действительности говорим, что для этого нужно в три раза больше времени, чем Земля оборачивается вокруг Солнца, или в 31 000 000 раз больше времени, чем на заточку каран даша. Время — это разменная монета, которая позволяет нам сравнивать скорости развертывания очень разных про цессов.
Учитывая неравномерность перемен и вооружившись этим критерием, мы все же испытываем огромные трудно сти в их измерении. Когда мы говорим о скорости преобра зований, мы имеем в виду ряд событий, втиснутых в произвольно фиксированный интервал времени. Таким об разом, нам необходимо определить «события». Нам необхо димо точно отобрать наши интервалы. Нам необходимо тщательно взвешивать выводы, которые мы делаем из на блюдаемых различий. Более того, что касается измерения перемен, мы сегодня больше осведомлены о физических, чем социальных процессах. Мы знаем намного лучше, на-
34
пример, как измерить скорость, с которой кровь течет по сосудам, чем скорость, с которой слух распространяется в обществе.
Однако даже со всеми этими оговорками большинство — от историков и археологов до ученых, социологов, экономис тов и психологов — считают, что многие социальные процес сы поразительно, даже захватывающе убыстряются.
Рисуя широкую картину, биолог Джулиан Хаксли сооб щает: «Темп эволюции человека за время письменной ис тории по крайней мере 100 000 раз быстрее, чем темп эволюции до появления человека». Крупные изобретения или усовершенствования, на которые ушло, вероятно, 50 000 лет в период раннего палеолита, были, говорит он, «совер шены за одно тысячелетие до его конца, а с приходом осед лой цивилизации единица изменения вскоре была сведена к одному столетию». Темп изменения, ускоряясь в течение последних 5000 лет, стал, по его словам, «особенно замет ным за последние 300 лет»2.
К. П. Сноу, ученый и писатель, также комментирует оче видность перемен. До этого столетия, пишет он, социальное изменение было «таким медленным, что проходило незаме ченным за период жизни одного человека. Сейчас это не так. Скорость перемен возросла настолько, что наше воображение за ним не поспевает». Социальный психолог Уоррен Беннис отмечает, что скорость за последние годы увеличилась настоль ко, что «никакое преувеличение, никакая гипербола, никакое грубое приближение не может реалистично описать степень и скорость изменения... В действительности только преувели чение оказывается верным».
Какие перемены оправдывают такой эмоционально окрашенный язык? Давайте взглянем на некоторые из них, например на изменения в процессе формирования городов.
35
Мы сейчас переживаем наиболее экстенсивную и быструю урбанизацию, какую мир когда-либо видел. В 1850 г. только четыре города на планете имели население 1 000 000 или больше. К 1900 г. это число возросло до 19. Но к 1960 г. их было 141, и сегодня городское население в мире увеличива ется со скоростью 6,5% в год, согласно Эдгару де Вриесу и Д. П. Тиссу из Института общественных наук в Гааге. Толь ко одни эти голые цифры означают удвоение городского населения Земли за 11 лет3.
Один из способов понять значение перемен в таком феноменальном масштабе — это представить, что произошло бы, если бы все существующие города не развивались, а сохранились неизменными. В таком случае, для того чтобы разместить новые миллионы людей в городах, нам пришлось бы построить город-дубликат для каждого из сотен, кото рыми уже усеян земной шар. Новый Токио, новый Гам бург, новый Рим и Рангун — и все за 11 лет4. (Это объясняет, почему французские градостроители уже создают эскизы подземных городов — магазинов, музеев, складов и фабрик и почему один японский архитектор создал чертеж города на сваях над океаном.)
Та же тенденция ускорения постоянно проявляется в потреблении человеком энергии. Д-р Хоми Бхабха, покой ный индийский ученый-атомщик, который председатель ствовал на первой Международной конференции по мирному использованию атомной энергии, однажды про анализировал эту тенденцию. «Для иллюстрации, — сказал он, — будем использовать букву Q для обозначения энер гии, получаемой при сгорании 33000 млн. тонн угля. За во семнадцать с половиной веков после рождества Христова вся потребленная энергия составила в среднем менее поло вины Q за столетие. Но к 1850 г. скорость возросла до одно го Q за столетие». Это означает, грубо говоря, что половина всей энергии, потребленной человеком за прошедшие 2000 лет, оказалась использованной за прошедшие сто лет.
Столь же драматически очевидно ускорение экономи ческого роста в тех странах, которые сейчас устремились к
36
супериндустриализации. Несмотря на тот факт, что они начинают с широкой индустриальной базы, годовой про цент роста производства в этих странах внушителен. И темп роста сам растет.
Во Франции, например, за 29 лет между 1910 г. и на чалом Второй мировой войны промышленное производ ство выросло только на 5%. Между 1948 г. и 1965 г., только за 17 лет, оно увеличилось примерно на 220%5. Сегодня темпы роста от 5 до 10% в год — обычное явление для большинства индустриально развитых стран. Конечно, есть взлеты и спады. Но направление перемен не оставляет со мнений.
Так, в 21 стране, принадлежащей к Организации эконо мического сотрудничества и развития, среднегодовой темп прироста валового национального продукта в 1960-1968 гг. составил от 4,5 до 5,0%. Соединенные Штаты имеют темп прироста 4,5%, а Япония возглавила список с годовым при ростом в среднем 9,8%.
Эти цифры говорят о не менее революционном удвое нии валового производства товаров и услуг в развитых стра нах примерно каждые 15 лет — и периоды удвоения уменьшаются. Это означает, что по сравнению со своими родителями ребенок, достигший подросткового возраста, в любой из этих стран окружен двойным количеством всего заново созданного человеком. Когда сегодняшний подрос ток достигнет возраста 30 лет, возможно, и раньше, про изойдет второе удвоение. За отрезок времени в 70 лет, возможно, произойдет пять таких удвоений — это значит (поскольку рост умножается), что, когда человек достигнет преклонного возраста, общество будет производить в 32 раза больше, чем тогда, когда он родился.
Такие перемены в соотношении старого и нового воз действуют, как мы покажем, подобно электрическому раз ряду, на привычки, убеждения и самовосприятие миллионов людей. Никогда в предыдущей истории это соотношение не изменялось так радикально за столь краткое мгновение времени.
37
ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ ДВИГАТЕЛЬ
Технология — основа этих удивительных экономичес ких перемен. Это не означает, что технология — единствен ный источник изменения в обществе. Социальные перевороты могут быть вызваны изменением в химическом составе атмосферы, изменениями климата, плодородия по чвы и многими другими факторами. Тем не менее техноло гия, бесспорно, — главная сила, лежащая в основе ускоряющего рывка.
Для большинства людей слово «технология» вызывает в воображении образы дымящих сталелитейных заводов или лязгающих механизмов. Возможно, классическим символом технологии все еще остается сборочный конвейер, создан ный Генри Фордом полвека назад и превращенный в мощ ный социальный символ Чарли Чаплином в «Новых временах». Однако этот символ всегда был неадекватным, даже вводил в заблуждение, ибо технология — это всегда больше, чем фабрики и машины. Изобретение хомута для лошади в сред ние века привело к значительным изменениям в методах ведения сельского хозяйства и было таким же технологи ческим шагом вперед, как изобретение Бессемеровой печи столетия спустя. Кроме того, технология включает техни ческие приемы, а также машины, которые могут быть необ ходимы или необязательны для их применения. Она включает способы осуществления химических реакций, раз ведения рыбы, посадки лесов, освещения театров, подсчета голосов или преподавания истории.
Старые символы технологии еще более ложны сегодня, когда наиболее передовые технологические процессы про исходят далеко от сборочных конвейеров или открытых то пок. В электронике, в космической технологии, в большинстве новых отраслей промышленности относитель ная тишина и чистота окружающей обстановки оказывают ся характерной, а иногда существенно важной чертой. А сборочный конвейер — организация армии людей для вы полнения простых повторяющихся функций — это анахро-
38
низм. Пришло время поменять наши символы технологии в соответствии с убыстряющимися переменами в самой тех нологии.
Это ускорение часто подчеркивается кратким описани ем прогресса в транспортных средствах. Отмечалось, напри мер, что в 6000 г. до н. э. наиболее быстрым средством передвижения, доступным человеку для длинных расстоя ний, был верблюжий караван, передвигающийся со сред ней скоростью восемь миль в час. И только около 1600 г. до н. э., когда была изобретена колесница, максимальная ско рость увеличилась приблизительно до 20 миль в час6.
Это изобретение было таким впечатляющим, так трудно было преодолеть этот скоростной барьер, что почти 3500 лет спустя, в 1784 г., первый почтовый дилижанс, разъез жавший по дорогам Англии, преодолевал в среднем десять миль в час. Первый паровой локомотив, появившийся в 1825 г., смог развить скорость до тринадцати миль в час, а крупные парусные суда того времени не развивали и поло вины этой скорости. Вероятно, не раньше 1880 г. человек с помощью более передовой конструкции парового локомо тива смог достичь скорости сто миль в час. Миллионы лет ушли у человеческой расы на достижение этого рекорда.
Только 58 лет ушло, однако, на то, чтобы превзойти этот предел в четыре раза, и к 1938 г. человек на самолете пре одолел барьер 400 миль в час. Через какие-нибудь 20 лет эти цифры удвоились. К 60-м годам реактивные самолеты достигли скорости 4000 миль в час, а люди в космических кораблях летали вокруг Земли со скоростью 18 000 миль в час. На графике линия, представляющая прогресс за послед нее поколение, вертикально уйдет за край листа.
Рассматриваем ли мы пройденные расстояния, достиг нутые вершины, найденные минералы или используемую силу взрыва, мы видим одну и ту же тенденцию ускорения. Модель здесь и в тысяче других статистических выкладок абсолютно ясна и безошибочна. Проходят тысячелетия или столетия, затем, в наше время, — внезапный прорыв гра ниц, фантастический рывок вперед.
39
Причина этого в том, что технология сама служит себе питательной средой. Технология делает возможной все боль шее количество техники. Посмотрим на инновационный процесс. Технологическая инновация состоит из трех ста дий, связанных вместе в самовозобновляющийся цикл. Во-первых, имеется созидательная, осуществимая идея. Во-вторых, ее практическое применение. В-третьих, ее рас пространение в обществе.
Процесс завершен, круг замкнулся, когда распростра нение технологии, воплощающей новую идею, в свою оче редь помогает генерировать новые созидательные идеи. Сегодня есть доказательства, что время между каждой из ступеней этого цикла укорачивается.
Таким образом, не просто верно, как часто отмечается, что 90% всех ученых, которые когда-либо жили, живы и поныне. Новые научные открытия совершаются каждый день. Эти новые идеи приводятся в действие гораздо быст рее, чем когда-либо раньше. Время между оригинальной концепцией и практическим использованием радикально сократилось7. Это поразительная разница между нами и нашими предками. Аполлоний Пергский открыл коничес кие сечения, но прошло 2000 лет, прежде чем они были применены для решения инженерных проблем. Только че рез столетия как анестезирующее средство стали применять эфир, свойства которого первым открыл Парацельс.
Разрыв между открытием и внедрением был значитель ным еще недавно. В 1836 г. была изобретена машина, кото рая жала, молотила, вязала солому в снопы и насыпала зерно в мешки. Эта машина была сама основана на технологии, которая в то время уже была известна 20 лет. Но лишь 100 лет спустя, в 30-е годы, такой комбайн был выпущен на рынок. Первый английский патент на пишущую машинку был выдан в 1714 г., а в продажу машинки поступили через полтора столетия. Только через век открытие Николаса Апперта — консервация продуктов — заняло важное место в пищевой промышленности8.
Сегодня такой разрыв между идеей и ее реализацией почти невозможно представить. Мы не энергичнее наших
40
предков, но мы с течением времени изобрели все виды со циальных приспособлений для ускорения процесса. Таким образом, время между первой и второй стадиями иннова ционного цикла — между идеей и применением — резко сократилось. Франк Линн, например, исследовав 20 глав ных нововведений (замороженные продукты питания, ан тибиотики, интегрирующие схемы, искусственная кожа и пр.), обнаружил, что с начала нашего столетия более чем на 60% сократилось среднее время, необходимое для того, чтобы крупное научное открытие было переведено в полезную тех нологическую форму9. Сегодня широкомасштабная и рас тущая индустрия исследований и развития сознательно работает над тем, чтобы еще больше сократить отставание.
Но если уходит меньше времени на то, чтобы предло жить новую идею на рынок, меньше времени уходит на рас пространение ее в обществе. Таким образом, интервал между второй и третьей стадиями цикла — между применением и распространением — также сокращается и темп распрост ранения увеличивается с поразительной быстротой. Это подтверждается историей нескольких знакомых домашних приспособлений. Роберт Б. Янг из Станфордского исследо вательского института изучал промежуток времени между первым коммерческим предложением нового электропри бора и производственным максимумом.
Янг обнаружил, что для группы приборов, внедренных в Соединенных Штатах до 1920 г. — в том числе пылесос, электроплита и холодильник, — средний промежуток вре мени между предложением и максимальным производ ством был 34 года. Но для группы, которая появилась в 1939-1959 гг. — в том числе электрическая сковорода, те левизор и комбинация стиральной и сушильной машины, — промежуток времени был уже восемь лет. Отставание со кратилось более чем на 76%. «Послевоенная группа, — зая вил Янг, — ярко показала быстро ускоряющийся характер современного цикла»10.
Ускоренный темп изобретения, эксплуатации и распро странения в свою очередь еще больше ускоряет весь цикл.
41
Ибо новые машины или технологии — это не просто про дукт, а источник свежих созидательных идей.
Каждая новая машина или технология в некотором смыс ле изменяет все существующие машины и технологии, по зволяя нам сочетать новые комбинации. Число возможных комбинаций возрастает экспоненциально по мере того, как число новых машин или технологий возрастает арифмети чески. В самом деле каждая новая комбинация может сама по себе рассматриваться как новая супермашина.
Компьютер, например, сделал возможными сложные космические исследования. Соединенный с чувствитель ными приспособлениями, коммуникационным оборудо ванием и источниками питания, компьютер стал частью системы, которая в целом образует единую новую супер машину для исследования космического пространства. Но для того чтобы машины или технологии соединялись по-новому, их надо видоизменить, адаптировать, усовершен ствовать или внести какие-либо дополнения. Поэтому само усилие интегрировать машины в супермашины при водит к новым технологическим инновациям.
Кроме того, важно понимать, что технологическая ин новация — это не просто сочетание и перестановка машин и технологий. Новые технологии не только предполагают или требуют вносить изменения в технику, они предпола гают новые решения социальных, философских, даже лич ных проблем. Они изменяют все интеллектуальное окружение человека и его мировоззрение.
Мы все учимся у нашего окружения, постоянно ища в нем — хотя, возможно, бессознательно — модели для подра жания. Эти модели — не только другие люди. Все чаще это машины. Их присутствие незаметно заставляет нас думать в определенном направлении. Было отмечено, например, что часы появились вместе с предложенным Ньютоном образом мира — больше похожего на часы механизма, — и это фило софское понятие имело огромное влияние на интеллектуаль ное развитие человека. В этом образе космоса как больших часов были имплицированы идеи о причине и следствии и о важности внешних по сравнению с внутренними стимулов,
42
которые сегодня определяют ежедневное поведение всех нас. Часы также оказали влияние на нашу концепцию времени, мы органично воспринимаем то, что день разделен на 24 рав ных отрезка по 60 минут каждый.
Недавно компьютер вызвал бурю новых идей о челове ке как взаимодействующей части более крупных систем, о его физиологии, о том, как он учится, запоминает, прини мает решения. Практически каждая научная дисциплина — от политологии до семейной психологии — была затронута волной образных гипотез, вызванной изобретением и рас пространением компьютера, и его влияние еще не исчерпа но. Инновационный цикл, подпитывая сам себя, убыстряет темп.
Однако если технологию рассматривать как великий двигатель, мощный ускоритель, то знание следует рассмат ривать как его топливо. Итак, мы подходим к трудному воп росу процесса ускорения в обществе, ибо двигатель каждый день заполняется все более обогащенным топливом.
Скорость, с которой человек накапливает полезную ин формацию о себе и Вселенной, идет по спирали вверх в течение 10 000 лет. Эта скорость резко возросла вверх с изобретением письменности, но даже тогда она оставалась мучительно медленной в течение веков. Следующий боль шой скачок в приобретении знаний произошел только с изобретением печатного станка в XV в. Гутенбергом и дру гими. До 1500 г., согласно большинству оптимистичных оценок, Европа выпускала книги со скоростью 1000 назва ний в год. Это означает, в некотором приближении, что ушел целый век на выпуск библиотеки в 100 000 книг11. К 1950 г., спустя четыре с половиной столетия, скорость воз росла так резко, что Европа выпускала уже 120 000 назва ний в год, т. е. за десять месяцев выпускалось столько же
43
названий, сколько раньше за сто лет. К 1960 г., через 10 лет, произошел еще один значительный скачок: столетняя ра бота могла быть выполнена за семь с половиной месяцев. А к середине 60-х годов выпуск книг в мировом масштабе, включая Европу, приблизился к ошеломляющей цифре — 1000 названий в день.
Вряд ли можно спорить с тем, что каждая книга увели чивает прогресс знаний. В действительности кривая уско рения в публикации книг примерно параллельна скорости, с которой человек открывает новые знания. Например, до Гутенберга были известны только одиннадцать химических элементов. Антимоний, двенадцатый, был открыт пример но тогда, когда Гутенберг работал над своим изобретением. Это произошло целых 200 лет спустя с момента открытия одиннадцатого, мышьяка. Если бы тот же темп открытий сохранился, мы бы сейчас добавили только два-три элемен та в периодическую таблицу времен Гутенберга. Однако за 450 лет после изобретения печатного станка было открыто около 70 других элементов. А с 1990 г. мы выделяем остав шиеся элементы не со скоростью один в каждые 200 лет, а один в каждые три года12.
Более того, есть основания полагать, что скорость про должает резко возрастать. Сегодня, например, число науч ных журналов и статей удваивается, как промышленное производство в развитых странах, примерно каждые 15 лет. Согласно биохимику Филипу Сикевицу, «то, что узнали за последние три десятилетия о природе живых существ, зат мевает своими масштабами знаний любой сравнимый пе риод научного открытия в истории человечества». Сегодня только правительство Соединенных Штатов выпускает 100 000 докладов ежегодно плюс 450 000 статей, книг и сообщений. В мировом масштабе научно-техническая литература уве личивается со скоростью около 60 000 000 страниц в год.
Компьютер вырвался на сцену около 1950 г. С его бес прецедентной способностью к анализу и распространению чрезвычайно разных видов данных в невероятных количе ствах и с головокружительной скоростью он в последнее время стал главной силой ускорения в приобретении зна-
44
ний. В сочетании с другими все более мощными аналити ческими системами для наблюдения за невидимым миром он развил скорость приобретения знаний до ошеломляю щего темпа.
Фрэнсис Бэкон говорил: «Знание — сила». Это можно перевести на современный язык. В нашем социальном ок ружении «Знание — это перемены» — и ускоряющееся при обретение знаний, питающее великий двигатель технологии, означает ускорение преобразований.
Открытие. Применение. Влияние. Открытие. Мы видим здесь цепную реакцию изменения, резко возрастающую кривую ускорения социального развития человечества. Это ускорение теперь достигло уровня, при котором его уже нельзя при каком угодно большом воображении считать «нормальным». Институты индустриального общества боль ше не могут его выдерживать, и его влияние сотрясает их все. Ускорение — это одна из наиболее важных и наименее понятых из всех социальных сил.
Но это еще не все. Ибо ускорение перемен — это также и психологический фактор. Хотя его почти полностью иг норировали психологи, возрастающая скорость перемен нарушает наше внутреннее равновесие, преобразуя сам спо соб переживания жизни. Внешнее ускорение превращается в ускорение внутреннее.
Это можно проиллюстрировать, хотя в весьма упрощен ном виде, если мы представим жизнь одного человека как большой канал, по которому течет опыт. Этот поток опыта состоит из бесчисленных «ситуаций». Ускорение перемен в окружающем обществе резко изменяет поток ситуаций, иду щий через этот канал.
Нет четкого определения ситуации, но мы не могли бы учиться на опыте, если бы мысленно не разбивали его на
45
эти управляемые отрезки. Кроме того, хотя границы между ситуациями бывают нечеткими, каждая ситуация имеет оп ределенную «целостность», определенную интегрированность.
Каждая ситуация имеет также определенные идентифи кационные компоненты. Сюда входят «вещи» — физичес кое окружение естественных или созданных человеком предметов. Каждая ситуация происходит в каком-то «мес те» — действие происходит на определенном месте или аре не. (Не случайно латинский корень «situ» означает место.) Каждая социальная ситуация имеет, по определению, на бор персонажей — людей. Ситуации также включают рас положение в организационной сети общества и контекст идей или информации. Любую ситуацию можно проанали зировать в терминах этих пяти компонентов.
Но ситуации также включают отдельное измерение, ко торое, поскольку оно проходит через все остальные, часто упускается из виду. Это длительность ситуации. Две похо жие во всех других отношениях ситуации вовсе не одинако вы, если одна длится дольше другой. Время решающим образом изменяет смысл или содержание ситуаций. Если похоронный марш играть слишком быстро, он превращает ся в веселенькую мелодию, так и ситуация, растянутая во времени, имеет явно другой оттенок или смысл, чем та, которая ударяет нас на манер стаккато, проявляясь внезап но и также быстро исчезая.
Это первая важная точка, в которой усиливающийся удар большого общества обрушивается на обыденный опыт со временного человека. Ибо ускорение перемен, как мы по кажем, сокращает длительность многих ситуаций. Это не только разительно изменяет их «оттенок», но подстегивает их прохождение через канал опыта. Сейчас (по сравнению с жизнью в менее быстро меняющемся обществе) больше ситуаций проходят через этот канал в любой данный ин тервал времени, и это обусловливает глубокие трансформа ции в психологии человека.
Пока мы пытаемся сосредоточиться только на одной ситуации в один момент времени, возросшая скорость, с
46
которой ситуации протекают мимо нас, значительно ослож няет всю структуру жизни, умножая число ролей, которые мы должны играть, и выбор, который мы вынуждены де лать. Это в свою очередь объясняет ощущение удушающей сложности современной жизни.
Кроме того, ускорение ситуаций требует гораздо боль ше работы сложных механизмов сосредоточения, с помо щью которых мы переключаем наше внимание с одной ситуации на другую. Все больше переключений туда-сюда, все меньше времени на то, чтобы неторопливо углубиться в одну проблему или ситуацию в один отрезок времени. Вот что кроется за смутным ощущением, отмеченным ранее, — «Все движется быстрее». Все действительно движется быст рее. Вокруг нас. И через нас.
Ускорение изменения в обществе увеличивает труд ность преодоления жизненных проблем еще и потому, что на нас обрушивается фантастический поток нового. Каждая ситуация уникальна. Но ситуации часто похожи одна на другую. Это фактически позволяет нам учиться на опыте. Если бы каждая ситуация была абсолютно но вой, без какого-либо сходства с ранее пережитыми ситу ациями, наша способность справляться с ней была бы безнадежно подорвана.
Однако ускорение изменения радикально меняет рав новесие между новыми и знакомыми ситуациями. Возра стающие темпы перемен вынуждают нас не просто справляться с более быстрым потоком, но со все боль шим числом ситуаций, к которым предыдущий личный опыт не подходит. А психологические последствия этого простого факта, которые мы рассмотрим в последующих главах, — не что иное, как взрыв.
«Когда вещи начинают меняться вовне, у вас происхо дит параллельное изменение внутри», — говорит Кристо фер Райт из Института по исследованию влияния науки на человека. Характер этих внутренних изменений настолько глубок, что по мере того, как ускоряющий рывок набирает скорость, он будет проверять нашу способность жить в тех
47
рамках, которые до сих пор определяли человека и обще ство. По словам психоаналитика Эрика Эриксона, «в на шем обществе в настоящее время «естественный ход событий» заключается как раз в том, что темп перемен должен продолжать ускоряться до пока еще недостигну тых границ человеческой и институциональной приспособ ляемости»13.
Для того чтобы выжить, чтобы предотвратить то, что мы назвали шоком будущего, индивид должен стать бесконеч но более адаптируемым и знающим, чем когда-либо рань ше. Он должен искать абсолютно новые способы бросить якорь, ибо все старые корни — религия, нация, общность, семья или профессия — уже шатаются под ураганным на тиском силы ускорения. Однако прежде чем он сможет это сделать, он должен понять, как воздействия ускорения про никают в его частную жизнь, сказываются на его поведе нии и изменяют качество существования. Другими словами, он должен понять временность вещей.
1 О случае прогерии сообщается в выходящей в Торонто Daily Star, March 8, 1967.
2 Хаксли о темпе перемен см. в: [267], с. viii-ix.
3 Данные о росте городов взяты из: Ekistics, July 1965, Табли ца 4, с. 48.
4 Оценка темпов урбанизации взята из: World Health, December, 1964, с. 4.
5 Данные о производительности во Франции из [283], с. 64.
6 Скорость перевозок в прошлые годы приводится в: «Biggest Challenge: Getting Wisdom by Peter Goldmark // Printer's Ink, May 29, 1964, c. 280. См. также: [137], с. 61 и [151], с. 5.
7 Материал об отставании между изобретением и применени ем см.: [291], с. 47-48.
8 Ссылка на Апперта взята из: «Radiation Preservation of Food» by S.A. Goldblith // Science Journal, January, 1966, c. 41.
9 Исследование Линна кратко излагается в «Our Accelerating Technological Change» by Frank Lynn //, Management Review, March, 1967, c. 67-70. См. также: [64], с. 3-4.
48
10 Работа Янга опубликована в: Product Growth Cycles — A Key to Growth Planning by Robert B. Young // Menlo Park, Calif.: Stanford Research Institute, без даты.
11 Данные о выпуске книг взяты из: [206], с. 21, [200], с. 74 и [207], статья об инкунабулах.
12 Скорость открытия новых элементов дана по: [146], доку мент I, с. 21.
13 Высказывание Эриксона приводится в [105], с. 197.
До недавнего времени его изображение было повсюду: его показывали по телевизору, он смотрел на вас с реклам ных щитов в аэропортах и на железнодорожных вокзалах, с листовок, спичечных коробков и обложек журналов. Он был вдохновенным созданием Мэдисон-авеню — выдуманный персонаж, с которым миллионы людей могли себя подсоз нательно отождествлять. Молодой и аккуратно подстрижен ный, он нес портфель-«дипломат», бросал взгляд на часы и выглядел как обычный бизнесмен, спешащий на очеред ную деловую встречу. Однако на спине у него был какой-то огромный нарост. Сзади, между лопатками, у него торчал огромный ключ в форме бабочки, вроде тех, которыми за водят механические игрушки. Сопровождающий текст при зывал заведенных руководителей «ослабить пружину» — расслабиться — в отелях Шератон. Этот заведенный, по стоянно занятой человек был и остается убедительным сим волом людей будущего, миллионы которых чувствуют, что их подстегивают и подгоняют, как будто у них в спине тоже торчит огромный ключ.
Простой человек знает мало и беспокоится еще меньше о цикле технологических инноваций или связи между при обретением знаний и темпом перемен. Но в то же время он
49
остро ощущает темп своей собственной жизни — каким бы он ни был.
Простые люди часто говорят о темпе жизни. Но стран но, что ему практически не уделяют внимания ни психоло ги, ни социологи. Эта несостоятельность наук, изучающих поведение человека, удивительна, ибо темп жизни глубоко влияет на поведение, вызывая сильные и противоречивые реакции у разных людей.
Действительно, не будет преувеличением сказать, что темп жизни прочерчивает линию по человечеству, разделяя нас на лагеря, вызывая горькое непонимание между роди телями и детьми, между Мэдисон-авеню и Мейн-стрит, между мужчинами и женщинами, между американцами и европейцами, между Востоком и Западом.
Жители Земли разделены не только по расовому, ре лигиозному или идеологическому признаку, но также в ка ком-то смысле и во времени. Изучая нынешнее население земного шара, мы обнаруживаем небольшую группу людей, которые еще живут охотой и собирательством, как тысячи лет назад. Другие, их большинство, полагаются не на мед вежью охоту или сбор ягод, а на сельское хозяйство. Они живут во многих отношениях так же, как жили их предки столетия тому назад. Эти две группы вместе составляют около 70% жителей Земли. Это люди прошлого.
Более 25% населения Земли живут в промышленно раз витых странах. Они живут современной жизнью. Они про дукт первой половины XX в., сформированные механизацией и массовым образованием, воспитанные на оставшихся в памяти воспоминаниях о сельскохозяйственном прошлом своей страны. Они — люди настоящего.
Оставшиеся 2—3% населения планеты нельзя назвать ни людьми прошлого, ни людьми настоящего. Ибо в главных
50
центрах технологических и культурных перемен, в Санта-Монике (Калифорния) и Кембридже (Массачусетс), в Нью-Йорке, Лондоне и Токио о миллионах мужчин и женщин можно уже сказать, что они живут в будущем. Эти перво проходцы, часто неосознанно, сегодня живут так, как дру гие будут жить завтра. И хотя сегодня они составляют только несколько процентов населения земного шара, они уже формируют международную нацию будущего. Они развед чики человечества, самые первые граждане мирового рож дающегося в муках супериндустриального общества.
Что отличает их от остальных людей? Разумеется, они богаче, лучше образованы, более мобильны, чем большин ство. Они также дольше живут. Но что особенно отличает людей будущего — это то, что они уже попали в новый, ускоренный темп жизни. Они «живут быстрее», чем люди вокруг них.
Некоторые глубоко привязаны к этому высокоскорост ному темпу жизни. Они всячески пытаются вызвать его и чувствуют тревогу, напряжение или дискомфорт, когда темп замедляется. Они отчаянно хотят быть там, «где происходят события». (Действительно, некоторых едва ли волнуют со бытия, которые происходят в удобно быстром темпе.) Джеймс А. Уилсон обнаружил, например, что притягатель ность быстрого темпа жизни — один из скрытых мотивов широко дискутируемой «утечки мозгов» — массовой мигра ции европейских ученых в Соединенные Штаты и Канаду1. Исследовав 517 английских ученых и инженеров, которые мигрировали, Уилсон пришел к заключению, что их при влекли не только более высокая заработная плата и лучшие условия для проведения исследований, но также более бы стрый темп. Мигранты говорят, пишет он, что их «не отпу гивает «более быстрый темп» Северной Америки; напротив, они явно предпочитают этот темп другому». То же сообща ет ветеран движения за гражданские права в Миссисипи: «Люди, которые привыкли к ускоренному темпу городской жизни... не могут долго выносить жизнь на сельскохозяй ственном Юге. Вот почему люди всегда куда-то едут без особой причины. Путешествие — это наркотик нашего Дви-
51
жения». Эти разъезды, на вид бесцельные, служат компен саторным механизмом. Понимание сильной притягатель ности определенного темпа жизни для человека помогает во многом объяснить иначе необъяснимое или «бесцель ное» поведение.
Но если некоторые получают мощную подпитку от но вого быстрого темпа, у других он вызывает неприязнь, они ни перед чем не останавливаются, чтобы «избавиться от этой карусели», как они говорят. Принимать участие в зарожда ющемся супериндустриальном обществе — значит прини мать участие в мире, движущемся все быстрее, чем когда-либо, но они предпочитают не участвовать, а бездей ствуют на собственной скорости. Не случайно несколько сезонов назад в Лондоне и Нью-Йорке огромной популяр ностью пользовался мюзикл под названием «Остановите мир — Я хочу сойти».
Квиетизм и поиски новых способов «делать выбор» или «улизнуть», который характерен для некоторых (хотя не всех) хиппи, может быть менее мотивированным их громко вы ражаемым неприятием ценностей технологической циви лизации, чем бессознательной попыткой убежать от темпа жизни, который многие находят невыносимым. Не случай но они применяют к обществу специфический термин «бе шеная гонка».
Люди старшего поколения еще сильнее реагируют на всякое дальнейшее ускорение перемен. Для сделанного на блюдения имеется прочная математическая основа: возраст часто коррелирует с консерватизмом, так как для пожилых время идет быстрее.
Когда пятидесятилетний отец говорит своему пятнадца тилетнему сыну, что ему придется подождать два года, преж де чем он сможет иметь собственную машину, этот интервал в 730 дней составляет только 4% от жизни отца к данному моменту и более 13% от жизни мальчика. Поэтому мальчи ку отсрочка кажется в три-четыре раза длиннее, чем отцу. Два часа в жизни четырехлетней девочки может ощущаться как эквивалент 12 часов в жизни ее двадцатичетырехлетней матери. Просить ребенка подождать два часа, пока будет
52
готов пирог, все равно что попросить ее мать подождать 14 часов, пока сварится кофе.
Субъективная реакция на время имеет биологическое обо снование. «С возрастом, — пишет психолог Джон Коэн из Манчестерского университета, — календарный год кажется все меньше. В ретроспективе каждый год кажется короче, чем только что прошедший, возможно, это результат постепенно го замедления процессов метаболизма»2. Поскольку собствен ные биологические ритмы замедляются, пожилым людям кажется, что мир движется все быстрее.
Какими бы ни были причины, любое ускорение перемен, которое дает эффект втискивания все большего количества ситуаций в канал опыта в данный интервал времени, увели чивается в восприятии более старого человека. По мере уско рения перемен в обществе все большее число пожилых людей становятся аутсайдерами, замыкаясь в частном окружении, обрывая контакты с быстро движущимся снаружи миром, по гружаясь в собственное субъективное восприятие времени, в котором они пребывают до самой смерти. Мы можем никогда не решить психологические проблемы пожилого возраста, пока не найдем средство — с помощью биохимии или повторного образования — изменить их чувство времени или обеспечить для них структурированные группы, в которых темп жизни контролируется и даже, возможно, регулируется в соответствии с календарем со «скользящей шкалой», который отражает их собственное субъективное восприятие времени.
Причины большей части иначе непостижимых конф ликтов — между поколениями, между родителями и деть ми, между мужьями и женами — можно найти в разных реакциях на ускорение темпа жизни. То же самое верно о конфликтах между культурами.
Каждая культура имеет свой характерный темп. Ф. М. Эсфандиари, иранский романист и эссеист, рассказывает о коллизии между двумя по-разному движущимися система-ми. Немецкие инженеры перед Второй мировой войной помогали построить железную дорогу в этой стране. Иранцы и жители Ближнего Востока обычно более спокойно относятся к времени, чем американцы или западноевропей-
53
цы. Когда бригады рабочих-иранцев постоянно появлялись на работе с десятиминутным опозданием, немцы, сами сверх пунктуальные и всегда спешащие, увольняли их толпами. Иранским инженерам с трудом приходилось им объяснять, что по ближневосточным стандартам рабочие проявляли чудеса пунктуальности и что, если увольнения будут про должаться, скоро придется набирать на работу женщин и детей3.
Подобное безразличие к времени может сводить с ума тех, кто то и дело поглядывает на часы. Так, итальянцы из Милана или Турина, промышленных городов Севера, свысока смот рят на сравнительно медлительных сицилийцев, жизнь кото рых еще приспособлена к более медленным ритмам сельского хозяйства. Шведы из Стокгольма или Гётеборга чувствуют то же самое по отношению к лапландцам. Американцы с издев кой говорят о мексиканцах, для которых тапапа значит до вольно скоро. В самих Соединенных Штатах северяне считают южан неповоротливыми, а негры, принадлежащие к средне му классу, осуждают негров, принадлежащих к рабочему классу с Юга, за то, что они живут по «В. Ц.» — Времени Цветных. Напротив, по сравнению с почти всеми остальными белые американцы и канадцы считаются толкающимися, спешащи ми предприимчивыми дельцами4.
Население иногда активно противостоит изменению темпа. Это объясняет патологический антагонизм к «аме риканизации» Европы. Новая технология, на которой ос нована супериндустриализация, большая часть которой создана в американских исследовательских лабораториях, приносит с собой неизбежное ускорение перемен в обще стве и сопутствующее убыстрение темпа индивидуальной жизни. Хотя антиамериканские ораторы выбирают мише нью для своего остроумия компьютеры или кока-колу, дей ствительное возражение может вызывать вторжение в Европу чуждого чувства времени. Америка как передовой отряд супериндустриальности показывает новый, более быстрый и весьма нежелательный темп.
Именно темп вызвал сердитые протесты парижан про тив появления в городе аптек в американском стиле. Для
54
многих французов они — символ зловещего «культурного империализма» со стороны Соединенных Штатов. Амери канцам трудно понять такую страстную реакцию на совер шенно невинный фонтанчик с содовой. Это объясняется тем, что в аптеке испытывающий жажду француз торопли во проглатывает молочный коктейль, хотя еще совсем не давно он часок-другой потягивал аперитив на веранде кафе. Следует отметить, что так как новая технология распрост ранилась за последние годы, около 30 000 кафе повесили замки на свои двери навсегда, став жертвами, по словам журнала «Time», «культуры быстрого заказа». (Действитель но, вполне возможно, что широко распространенная не приязнь европейцев к самому «Time» не чисто политического свойства, а бессознательно связана с коннотацией его на звания. «Time» со своей краткостью и напряженным стилем экспортирует не только американский образ жизни. Он воп лощает и экспортирует американский темп жизни.)
Чтобы понять, почему ускорение темпа жизни может оказаться разрушительным и вызывать дискомфорт, важно понять идею «ожидаемой длительности».
Восприятие времени человеком тесно связано с его внутренними ритмами5. Но его реакции на время куль турно обусловлены. Уже у ребенка есть внутреннее ожи дание длительности событий, процессов или отношений. В самом деле одной из наиболее важных форм знаний, ко торую мы вкладываем в ребенка, является знание о ходе привычных вещей. Этому знанию обучают тонко, нефор мально и часто неосознанно. Без богатого набора социально адекватных ожиданий длительности невозможно жить.
С самого детства ребенок знает, например, что когда папа уходит на работу утром, это значит, что он не вернется в течение многих часов. (Если он возвращается, что-то слу-
55
чилось; порядок нарушился. Ребенок это чувствует. Даже живущая в доме собака, зная набор ожиданий длительнос ти, понимает, что привычный ход вещей «сломался».) Ре бенок вскоре узнает, что «время для еды» — это не одна минута, не пять часов, а от пятнадцати минут до часа. Он узнает, что поход в кино длится от двух до четырех часов, но что посещение педиатра редко длится более часа. Он узнает, что школьный день обычно длится шесть часов. Он узнает, что отношение с учителем обычно не прекра щается по окончании учебного года, но что его отноше ние со своими дедушкой и бабушкой имеет гораздо большую продолжительность. Некоторые отношения, как предполагается, должны длиться всю жизнь. В поведении взрослого человека практически все, что мы делаем — от отправки письма до занятия любовью, — исходит из опре деленных выраженных или невыраженных предположений относительно длительности.
Эта ожидаемая длительность, разная в каждом обще стве, но воспринятая с ранних лет и глубоко укоренившая ся, сотрясается, когда изменяется темп жизни.
Этим объясняется решающая разница между теми, кто остро страдает от убыстрившегося темпа жизни, и теми, кто явно подпитывается этим. Если индивид не адаптирует свои ожидания длительности к продолжающемуся ускорению, он, вероятно, может предположить, что две ситуации, похожие в других отношениях, также будут похожи по длительности. Однако сила ускорения предполагает, что по крайней мере некоторые виды ситуаций будут сжаты во времени.
Индивид, который внутренне чувствует принцип уско рения, который понимает и умом, и сердцем, что вещи дви жутся быстрее в мире вокруг него, автоматически, неосознанно компенсирует сжатие времени. В результате предвидения, что ситуации будут длиться меньше времени, его реже можно застать врасплох, чем человека, чьи ожида ния длительности застыли, и он обычно не предвидит час тое сокращение длительности ситуаций.
Короче говоря, темп жизни — это не только и не столько разговорная фраза, источник шуток, вздохов, жалоб или
56
этнических записей, это решающе важная психологическая переменная, которая практически игнорируется. В течение прошлых эпох, когда изменение во внешнем обществе было медленным, люди могли не осознавать, и не осознавали, эту переменную. В течение всей жизни одного человека темп мог измениться мало, однако сейчас сила ускорения иная. Возросший темп жизни, возросшая скорость широких на учных, технических и социальных изменений влияют на жизнь индивида. Поведение человека в значительной сте пени мотивировано привлекательностью или отрицанием темпа жизни, который навязывает индивиду общество или группа, в которые он включен. К сожалению, образование и психология еще не способны понять этот принцип и под готовить людей к плодотворным ролям в супериндустри альном обществе.
Большая часть наших теоретических рассуждений о со циальных и психологических переменах дает верный образ человека в сравнительно статичных обществах, но образ истинно современного человека искажен и неполон, по скольку не учитывается существенное различие между людь ми прошлого или настоящего и людьми будущего. Это различие суммируется в слове «временность».
Концепция временности дает давно отсутствующее зве но между социологическими теориями перемен и психоло гией отдельных индивидов. Объединяя и то, и другое, она позволяет нам по-новому анализировать проблемы высо коскоростных изменений. И, как мы увидим, она дает нам метод — неразработанный, но мощный — измерить темп потока ситуаций.
Временность — это новая «краткость» в каждодневной жизни, она вызывает чувство непостоянства. Философы и теологи, разумеется, всегда понимали, что человек эфеме-
57
рен. В этом великом смысле временность всегда была час тью жизни. Но сегодня чувство непостоянства более остро и глубоко. Так, персонаж Эдварда Олби, Джерри в пьесе «Зоопарк», характеризует себя как «постоянного временно го жильца». А критик Харольд Клерман, комментируя Олби, пишет: «Никто из нас не занимает безопасное жилище — настоящий дом. Мы все равно являемся «везде людьми в сдающихся квартирах», отчаянно и яростно пытаясь уста новить удовлетворяющие душу связи с нашими соседями». Мы все фактически граждане Века Временности6.
Однако не только наши отношения с людьми кажутся все более хрупкими и непостоянными. Если мы разделим опыт общения человека с окружающим миром, мы можем идентифицировать определенные классы отношений. Так, помимо связей с другими людьми, мы можем говорить об отношении индивида с вещами. Мы можем выделить для рассмотрения его отношения с местами. Мы можем про анализировать его связи с институциональным или органи зационным окружением. Мы можем даже исследовать его отношение к определенным идеям или к потоку информа ции в обществе.
Эти пять отношений — плюс время — формируют ткань социального опыта. Вот почему вещи, места, люди, органи зации и идеи являются основными компонентами всех си туаций. Именно характерное отношение индивида к каждому из этих компонентов составляет структуру ситуации.
И именно эти отношения, по мере того как в обществе происходит ускорение, являются в перспективе, просмат риваются через телескоп времени. Отношения, которые когда-то продолжались длительное время, теперь становят ся более короткими. Это сокращение, эта сжатость порож дают почти осязаемое чувство, что мы живем без корней и уверенности среди зыбучих песков.
Временность можно ощутить достаточно конкретно, если измерить темп наших связей и отношений. Хотя может быть трудно доказать, что ситуации быстрее проходят через наш опыт, чем раньше, можно разбить их на компоненты и из мерить темп, при котором эти компоненты появляются и
58
исчезают из нашей жизни, — измерить, другими словами, длительность отношений.
Понять концепцию временности нам поможет, если мы будем думать в терминах идеи «оборота». В гастрономе, на пример, молоко оборачивается быстрее, чем, скажем, кон сервированная спаржа. «Пропускная способность» быстрее. Внимательный бизнесмен знает темп оборота каждого про даваемого им предмета и общий темп для всего магазина. Он знает, что его темп оборота — ключевой показатель нор мального функционирования предприятия.
Мы можем по аналогии думать о временности как ско рости оборота разных отношений в жизни индивида. Более того, каждый из нас может быть охарактеризован в терми нах этого темпа. Для некоторых жизнь отмечена гораздо более медленным темпом оборота, чем для других. Люди прошлого и настоящего ведут жизнь с относительно «мед ленной временностью» — их отношения имеют тенденцию длиться долго. Но люди будущего живут в условии «высо кой временности» — условии, при котором длительность отношений сокращается, пропускная способность отноше ний чрезвычайно ускорена. В их жизни вещи, места, люди, идеи и организационные структуры — все «расходуется» быстрее.
Это безмерно влияет на их ощущение реальности, их чувство вовлеченности и их способность — или неспособ ность — справляться с ситуациями. Эта ускоренная про пускная способность в сочетании с возрастающей новизной и сложностью в окружении вызывает сильную нагрузку на способность адаптироваться и создает опасность шока бу дущего.
Если мы можем показать, что наши отношения с внеш ним миром становятся все более временными, мы имеем убедительное доказательство для предположения, что по ток ситуаций ускоряется. И мы можем по-новому, прони цательно, взглянуть на себя и других. Итак, давайте исследуем жизнь в обществе с высокой степенью времен ности.
59
1 Данные об утечке мозгов взяты из: Motivation Underlying the Brain Drain [131], с. 438, 447.
2 Ощущение течения времени разными возрастными группа ми обсуждается в: Subjective Time by John Cohen в [342], с. 262.
3 Беседы автора с Ф. М. Эсфандиари.
4 Более подробно о культурных различиях в отношении к вре мени см.: White People's Time, Colored People's Time by Jules Henry // Trans-action, March — April, 1965, c. 31-34.
5 О биологических ритмах человека см.: «The Physiological Control of Judgments of Duration: Evidence for a Chemical Clock» by Hudson Hoagland в [339].
Понятие «ожидаемой длительности» подтверждается изуче нием привычек питания тучных людей. Психолог Стенли Шехтер показал с помощью воображаемых часов, идущих со скоростью, рав ной половине нормальной, что голод частично обусловлен восп риятием времени. См.: «Obesity and Eating» by Stanley Schachter // «Science», August 23, 1968, c. 751-756.
6 Олби и Клерман цитируются по эссе последнего о первом The New York Times, November 13, 1966.
«Барби» — двенадцатидюймовая пластмассовая фигурка девушки — самая известная в истории и пользующаяся наи большим спросом игрушка. Со времени ее появления в 1959 г. количество населивших мир кукол Барби достигло 12 000 000 и превысило количество жителей в таких городах, как Лос-Анджелес, Лондон или Париж. Девочки обожают Барби, по тому что она похожа на настоящую женщину и так превосходно одета. Изготовители Барби — корпорация «Мэттел» — постав ляют для нее целый гардероб, включая повседневную одежду, наряды для торжественных случаев, одежду для плавания и катания на лыжах.
Недавно «Мэттел» выпустил на рынок усовершенство ванную куклу Барби. Новый вариант обладает более строй ной фигурой, «настоящими» ресницами, она может сгибаться в поясе и поворачивать верхнюю часть туловища, что дела ет ее еще более похожей на человека. Более того, фирма объявила, что на первых порах любой юной леди, пожелав шей приобрести новую Барби, предоставляется скидка за ее сданную старую куклу1.
Конечно же, ни слова не было произнесено о том, что, отдавая свою старую куклу в обмен на технически усовер шенствованную модель Барби, сегодняшние девочки, граж данки завтрашнего супериндустриального мира, усваивают основное правило нового общества: отношения человека с вещами приобретают все более временный характер.
Великое множество созданных руками человека матери альных предметов, которые окружают нас, находится в по-
61
истине безбрежном море природных предметов. Однако для человека все большее значение приобретает окружающая об становка, сотворенная при помощи техники. Фактура пласт массы или бетона, переливчатый блеск автомобиля при уличном освещении, ошеломляющее зрелище раскинувшего ся внизу города из окна самолета — все это близкие ему ре альности повседневной жизни. Созданные человеком вещи получают идеальное воспроизведение в его мышлении и ин дивидуализируют его сознание. Их количество как в абсолют ном, так и относительном выражении неуклонно возрастает в природной среде. Сегодня это еще не столь очевидно и в боль шей мере проявит себя в супериндустриальном обществе.
Антиматериалисты склонны высмеивать значение «вещей». Однако же вещи чрезвычайно важны не только из-за своей функциональной полезности, но и из-за их психологического воздействия. Мы проявляем специфическое отношение к ве щам. Вещи воздействуют на наше чувство преемственности или ощущение разрыва. У них своя роль в структуре ситуаций, и степень нашего отношения к вещам ускоряет ход жизни.
Кроме того, наше отношение к вещам отражает основ ные ценностные критерии. Ничто не впечатляет так, как различие между новым поколением девочек, радостно от дающих своих Барби ради новой усовершенствованной мо дели, и теми, кто, подобно их матерям и бабушкам, долго играл одной и той же куклой и был к ней нежно привязан, пока она не разваливалась от старости. В столь разном под ходе выражается главное различие между прошлым и буду щим, между обществом, базирующимся на постоянстве, и новым, быстро формирующимся обществом, базирующим ся на недолговечности.
Тот факт, что отношению человека к вещи все более свойственна быстротечность, хорошо прослеживается на явлениях материальной и духовной культуры, которая ок-
62
ружает девочку, обменивающую свою куклу. Этот ребенок с раннего возраста усваивает, что кукла Барби всего лишь один из материальных предметов, которые в великом множе стве появляются и быстро исчезают в этот период его жизни. Пеленки, нагрудники, подгузники, бумажные салфетки, по лотенца, пластиковые бутылки из-под напитков — все в доме быстро используется и безжалостно выбрасывается. Кукуруз ные лепешки приносят упакованными в жестяные банки, которые сразу же отправляются в мусор. Шпинат покупают в пластиковых мешочках, которые можно опустить в каст рюлю с кипящей водой для разогревания, а потом выбро сить. Готовые обеды часто разогреваются и подаются в одноразовой посуде-подносе. Дом похож на большую пере рабатывающую машину, в которую предметы стекаются, затем потребляются и исчезают со все большей скоростью. С самого рождения ребенок оказывается погруженным в одноразовую культуру.
Идея одноразового или краткосрочного использования изделия с последующей его заменой никак не согласуется с сущностью общества или людей, не расставшихся с психо логией бедности. Не так давно Юриель Рон, специалист по рыночной конъюнктуре, работающий во французском рек ламном агентстве «Publicis», сказал мне: «Французская до мохозяйка не пользуется одноразовыми изделиями. Ей нравится хранить вещи, даже если они старые, она ни за что не выбросит их. Мы пробовали протолкнуть на рынок одну фирму, которая намеревалась предложить пластико вые одноразовые занавески. Изучив спрос, мы обнаружили явное нежелание покупать их». И все же повсюду в разви тых странах сопротивление приобретению данного рода продукции ослабевает.
Так, писатель Эдвард Мейз подметил, что многие аме риканцы, посещавшие Швецию в начале 50-х годов, были поражены царящей здесь чистотой. «То, что на обочинах Дорог не валялись бутылки из-под пива и безалкогольных напитков, как к нашему стыду в Америке, вызвало у нас почтительное отношение. Но вот к 60-м годам пустые бу тылки внезапно разукрасили шведские автострады... Что
63
произошло? Швеция, следуя американскому образцу, стала приобретающим, использующим и выбрасывающим обще ством». В Японии одноразовые ткани получили сегодня столь широкое распространение, что пользоваться хлопчатобумаж ным носовым платком считается не только старомодно, но и негигиенично. В Англии за 6 пенсов можно купить одно разовую зубную щетку, которая продается уже покрытой зубной пастой, а после употребления выбрасывается. И даже во Франции повсюду применяются одноразовые зажигал ки. Все более многочисленными становились изделия, вы пускаемые для одноразового или краткосрочного использования, начиная от картонных молочных пакетов и кончая ракетами, которые снабжают силовыми двигателя ми космические корабли, и это стало главной чертой наше го образа жизни.
С введением в употребление бумажной и полубумажной одежды выбрасывать стали еще больше. В модных магази нах и тех, где продавалась рабочая одежда, возникли целые отделы, где предлагалась одежда из бумаги ярких расцветок и разнообразных фасонов. Журналы мод представляли по трясающе роскошные платья, костюмы, пижамы и даже свадебные наряды, сделанные из бумаги. Невеста была изоб ражена в эффектном платье с длинным белым бумажным шлейфом с кружевным узором, и все это сопровождалось пояснением, что после церемонии бракосочетания из тако го шлейфа можно сделать «замечательные кухонные зана вески».
Бумажная одежда особенно хорошо подходила для де тей. Один знаток моды писал: «Скоро девочки смогут заля пывать свои платьица мороженым, рисовать на них картинки и делать аппликации, а матери будут только улыбаться, гля дя на их проделки». И для взрослых была предусмотрена возможность выразить себя в творчестве, им предлагались комплекты с приложенными кистями для раскрашивания одежды по своему вкусу. Цена: 2 долл.
Конечно же, цена явилась определяющим фактором роста спроса на бумажные изделия. Так, в одном из отделов разрекламированной продукции продавалась обычная одеж-
64
да трапециевидного силуэта из «целлюлозного волокна и нейлона». Каждый предмет стоил 1,29 долл., для потреби теля дешевле купить новую вещь и после носки выбросить се, чем, имея обычную одежду, пользоваться услугами хим чистки. Скоро так и будет. Все это больше относится к об ласти экономики, однако распространение одноразовой культуры имело более важные психологические последствия. Потребление одноразовых изделий влияло на сферу ду ховной жизни людей. В числе прочих ценностей кардиналь ному пересмотру подверглось отношение к собственности. Распространение в обществе идеи одноразового использо вания заключало в себе сокращение продолжительности отношений человека и вещи. Вместо того чтобы в течение относительно долгого времени быть привязанным к одному предмету, мы на короткие промежутки имеем в своем рас поряжении предметы, непрерывно вытесняемые другими.
Тенденции к недолговечности проявляются даже в ар хитектуре, той части материальной среды, которая в преж ние времена главным образом порождала в человеке чувство постоянства. Девочка, которая сдает свою куклу Барби, конечно же, видит недолговечность домов и дру гих больших зданий в своем окружении. Мы перекраива ем городские территории. Мы сносим целые улицы и города и с умопомрачительной скоростью воздвигаем на их месте новые.
«Средний возраст жилища неуклонно уменьшался, — писал Э. Ф. Картер из Стэнфордского исследовательского института. — В пещерные времена он, в сущности, был без граничен... составлял примерно сто лет для домов, постро енных в Соединенных Штатах в колониальный период, а в наши дни он около сорока лет».2 А вот мнение англичанина Майкла Вуда: «Американец начал строить свой мир совсем
65
недавно, он хорошо знает, как хрупок этот мир и непосто янен. Здания в Нью-Йорке внезапно пропадают, и облик города за год может полностью перемениться»3.
Писатель Луис Очинклос сердито жалуется: «Ужас жиз ни в Нью-Йорке в том, что это город без истории... Все мои деды и прадеды жили в этом городе... но из домов, которые они занимали, сохранился лишь один. Как раз это я и имею в виду, рассуждая об исчезающем прошлом»4. У некоренных ньюйоркцев, чьи предки прибыли в Аме рику не так давно из кварталов Пуэрто-Рико, сел Восточ ной Европы или южных плантаций, совсем иное восприятие этого города. Однако же «исчезающее про шлое» — реальное явление и, судя по всему, оно получа ет все большее распространение, захватывая даже многие пропитанные историей города Европы.
Бакминстер Фуллер, архитектор-философ, однажды оха рактеризовал Нью-Йорк как «непрерывный эволюционный процесс освобождения, сноса, вывоза, временно пустующих участков земли, новых сооружений и повторение того же порядка. Этот процесс в принципе сходен с ежегодным цик лом земледельческих работ на ферме — вспашка, посев се мян, уборка урожая, выкорчевывание... и переход на другую сельскохозяйственную культуру... Большинство людей от носятся к строительным работам, преграждающим улицы Нью-Йорка... как временным неудобствам, на смену кото рым вскоре придет покой. Они по-прежнему считают обя зательным сохранение незыблемости, что является пережитком ньютонова взгляда на мир. Те, кто жил в Нью-Йорке и с Нью-Йорком с начала века, на опыте получили представления об эйнштейновском принципе относитель ности»5.
В том, что дети в самом деле усваивают «эйнштейнов скую относительность» по окружающей жизни, я убедился на собственном опыте. Некоторое время назад моя жена послала дочь, которой тогда было 12 лет, в супермаркет, находящийся в нескольких кварталах от нашего дома в Манхэттене. До этого девочка была там пару раз. Через пол часа она вернулась домой растерянная. «Должно быть, его
66
снесли, — сказала она, — я не могла найти его». В действи тельности это было не так. Еще плохо ориентируясь в но вом районе, Карен пришла не туда. Но она — дитя эпохи недолговечности, и ее предположение, что дом снесли и на его месте построили другой, было вполне естественным для ! двенадцатилетней девочки, живущей в Соединенных Шта тах в наши дни. Подобная мысль, возможно, никогда бы не , пришла в голову ребенку, столкнувшемуся с похожей ситу- ' ацией полвека назад. Материальная среда была более дол говечной, наши связи с ней не столь краткосрочными.
В прошлом неизменность была идеалом. Занимался ли человек пошивом обуви или строительством кафедрального собора, все его силы и помыслы были сосредоточены на том, как сделать то, что он производит, более прочным. Он хотел, чтобы творение его рук пережило время. Пока обще ство вокруг него было относительно устойчивым, каждый предмет имел свое определенное назначение, и экономи ческая логика подсказывала следовать курсом, не подвер женным переменам. Даже если нужно было время от времени чинить ботинки, которые стоили 50 долл. и носились 10 лет, они оказывались не такими дорогостоящими, как те, которые стоили 10 долл., а служили только год.
Но когда в обществе возрастает темп перемен, эконо мика постоянства неизбежно уступает место экономике не долговечности.
Первое: развивающаяся технология скорее движется в направлении снижения издержек производства, чем стоимо сти ремонтных работ. Издержки производства зависят от его автоматизации, ремонтные работы в значительной сте пени остаются ручной операцией. Отсюда следует, что час то вещь выгодней заменить, чем починить. Поэтому экономически разумнее производить дешевые, не поддаю-
67
щиеся ремонту одноразовые изделия, пусть даже они не служат так же долго, как вещи, которые можно починить. Второе: развивающаяся технология с течением време ни делает возможным усовершенствовать изделие. Ком пьютеры второго поколения лучше выпускавшихся прежде, а третьего — превосходят по своим характерис тикам предшественников. С тех пор как мы можем пред видеть дальнейший технический прогресс, все больше усовершенствований за укорачивающиеся промежутки времени, экономически выгоднее производить вещи, ко торые не будут служить долго, а не товары длительного пользования. Дэвид Льюис, архитектор и проектировщик, работающий в Союзе городского дизайна в Питтсбурге, рассказывал о некоторых многоквартирных домах в Май ами, которые были снесены уже через десять лет после их строительства. Улучшенные системы кондициониро вания воздуха в новых зданиях снизили число желающих снять квартиры в этих «устаревших» домах. Если произ вести экономические расчеты, то ясно, что выгоднее сне сти эти десятилетние дома, чем их усовершенствовать.
Третье: в то время как темп перемен ускоряется и они доходят до самых отдаленных уголков общества, возрастает неуверенность в будущих потребностях. Признавая неиз бежность перемен, но неуверенные в том, как они отразят ся на нас, мы не решаемся вкладывать большие ресурсы в жестко закрепленные предметы, призванные служить не изменным целям. Избегая «привязки» к установленным формам и функциям, мы производим изделия для кратко срочного использования или же пытаемся сделать их легко приспосабливаемыми. Мы стараемся действовать осмотри тельно с технической точки зрения.
Увеличение товаров одноразового использования — рас пространение одноразовой культуры — представляет собой реакцию на постоянно испытываемое давление. В то время как перемены ускоряются, а трудности множатся, мы мо жем предположить дальнейшее расширение круга действия принципа одноразовости, дальнейшего сокращения отно шений человека с вещами.
68
Помимо одноразового использования, существуют и дру гие явления, оказывающие тот же психологический эффект. Например, в настоящее время мы наблюдаем массовое произ водство предметов, призванных служить нескольким крат косрочным целям вместо одной-единственной. Они уж никак не одноразовые. Обычно они слишком крупные и дорогостоящие, чтобы просто выбросить. Но они сконстру ированы таким образом, что при необходимости могут быть демонтированы, а для очередного использования собраны вновь.
Так, местный отдел образования Лос-Анджелеса решил, что 25% классных комнат этого города станут в будущем временными сооружениями, которые, если нужно, могут быть преобразованы в другие помещения. В любом боль шом образовательном центре Соединенных Штатов сегод ня отчасти используются временные классные комнаты6. Эта тенденция будет расширяться. В самом деле временные классные комнаты для индустрии школьного строительства то же, что бумажная одежда для швейной промышленнос ти, — предвкушение будущего.
Предназначение временных классных комнат — помочь школьной системе справиться с быстро меняющейся плотно стью населения. Такие временные классы, подобно одноразо вой одежде, подразумевают более короткую продолжительность отношений человека с вещью, чем в прошлом. Таким обра зом, временная классная комната отчасти учит даже в отсут ствие учителя. Как и в случае с куклой Барби, ребенку дается понятие о непостоянстве его окружения. Пока он привыкает к новому помещению, узнает, каково в нем в жаркий день, как разносятся в нем звуки, какие здесь запахи, какова факту ра материалов, из которых оно построено, — все то, что при-Дает любой комнате только ей присущее своеобразие, он усваивает, что данная классная комната может быть изъята из его окружения и станет служить другим детям в другом месте.
Передвижные классные комнаты не чисто американское явление. В Англии архитектор Седрик Прайс спроектиро-
69
вал то, что он назвал «thinkbelt» — полностью передвижной университет, предназначенный обслуживать 20 000 студен тов в Северном Стаффордшире. «Нужно делать упор, — ут верждал он, — на полностью разборные здания, а не на стационарные». Необходимо «как можно шире использовать мобильные и разнообразные материальные средства» — к при меру, комнаты для занятий можно оборудовать внутри же лезнодорожных вагонов, а те где угодно могут быть установлены на запасном пути вдоль четырехмильной тер ритории университета7.
«Геодезические купола» вмещали выставки, надутые воздухом пластиковые пузыри использовались как команд ные пункты или строительные управления, великое множе ство разборных временных сооружений сходило с чертежных досок инженеров и архитекторов. В Нью-Йорке департа мент парков решил построить 12 «разборных спортивных площадок» — маленькие, временные площадки для игр со здавались на незанятых участках земли, пока решался воп рос их использования, а потом могли быть демонтированы и перевезены куда-нибудь в другое место. Было время, ког да спортивная площадка была постоянной принадлежностью городского района, и дети, а возможно даже и дети этих детей, могли ею пользоваться. Супериндустриальные стро ительные площадки отказываются оставаться на одном ме сте. Они временны по замыслу.
МОДУЛЬНЫЙ «ДВОРЕЦ РАЗВЛЕЧЕНИЙ»
Сокращение продолжительности общения человека с вещью, вызванное введением в употребление одноразовых предметов и временных сооружений, еще более усилилось с распространением модульного принципа конструкции. Модульность можно рассматривать как попытку придания структуре в целом большего постоянства за счет меньшей долговечности субструктур. Так, университетский проект
70
Седрика Прайса предполагал: квартиры студентов и препо давателей представляют собой модули из штампованной стали, которые могут с помощью подъемного крана встав ляться в остов здания. Этот остов был единственной срав нительно постоянной частью сооружения. Квартирные модули могли перемещаться по мере необходимости, а тео ретически даже сняты совсем и заменены.
Здесь необходимо подчеркнуть, что, с точки зрения про должительности отношений, существует разница между од норазовостью и разборностью, хотя и достаточно тонкая. Когда модули монтируются по-новому, в результате появ ляется новая конфигурация, новая вещь. По сути, получа ется, что одна материальная структура как бы отбрасывается, а возникает новая, даже если некоторые или все ее компо ненты остались прежними.
Даже многие считающиеся «постоянными» здания стро ятся сегодня по блочному методу, причем внутренние сте ны и перегородки можно переместить по желанию жильца и образовать новые огороженные структуры. Изменяющая ся внутренняя планировка действительно может служить символом быстро меняющегося общества. Сегодня как толь ко посетитель заходит в большую контору, он непременно наталкивается на бригаду рабочих, деловито передвигаю щих мебель и с помощью передвижных перегородок преоб разующих внутреннее пространство. В Швеции модульный принцип конструкции недавно одержал новый триумф: в выстроенном в Упсале жилом доме все стены и стенные шкафы могли перемещаться. Жильцу нужна была лишь от вертка, чтобы полностью перепланировать все и создать поистине новую квартиру8.
Тем не менее иногда модульность непосредственно связана с одноразовостью. Примером может служить про стая, повсеместно распространенная шариковая авторуч ка. Первому орудию для письма чернилами — гусиному перу — было суждено существовать долго. Обычно им пользовались долго, время от времени оно приобретало новую форму (т. е. восстанавливалось), что продлевало его жизнь. Авторучка стала великим техническим дости-
71
жением, потому что в ней была применена модульность. Новое орудие письма заключало в себе собственную чер нильницу, что значительно повышало степень его полез ности. Изобретение шариковой ручки знаменовало собой новый успех. Ко всем преимуществам предшественницы добавилось важное качество: шариковая авторучка была настолько дешевой, что, когда переставала писать, ее можно было выбросить. Появилось первое орудие пись ма одноразового пользования.
И все же мы до сих пор не отделались от психологическо го состояния, которое порождает нехватка. Еще и сегодня многим людям кажется грехом выбрасывать уже исписанную ручку. Промышленность соответственно отреагировала на эту психологическую реальность, была создана шариковая ручка, построенная по модульному принципу — наружный корпус, который можно было оставлять для употребления, и внутрен ний пишущий элемент, который можно было выбросить и заменить новым. Если стержень использован, вещи в целом гарантирована продолжительная жизнь за счет субструктуры.
Здесь речь идет скорее о частях, чем о целом. Пусть даже человек использует сменные элементы, создавая но вое целое, а израсходованные выбрасывает, на протяжении жизни он все быстрей меняет вещи, все равно спад средней продолжительности отношения «человек — вещь» очеви ден. Возникает новая изменчивость, мобильность и недол говечность.
Одним из наиболее крайних примеров архитектуры, предназначенной воплощать эти принципы, явился проект, предложенный английским театральным режиссером Джо ан Литлвуд и разработанный с помощью инженера Фрэнка Ньюбай, консультанта по системам Гордона Паска и архитектора-модулиста Седрика Прайса.
Мисс Литлвуд мечтала о театре, где максимально была бы воплощена идея изменчивости, где могло бы происхо дить что угодно, обычный спектакль или политический съезд, танцевальное представление или соревнование по борьбе — предпочтительно в одно и то же время. Она хоте ла, по выражению критика Рейнера Бэнхема, «зоны абсо-
72
лютной возможности». Результатом стал фантастический проект «Дворца развлечений», известного также как «Пер вый в мире гигантский пространственный модуль». По за мыслу это был как бы строительный набор в натуральную величину, комплект модульных частей, которые могли скреп ляться вместе самыми разнообразными способами. Стави лись более или менее «постоянные» вертикальные башни различных служб — таких, как туалеты и оборудование элек тронного контроля, — а подъемные краны размещали мо дули на нужных местах и соединяли их, создавая любую желаемую временную конфигурацию. Когда заканчивался вечер развлечений, появлялись подъемные краны, демон тировали зрительный зал, выставочные холлы и рестораны и убирали конструкции.
Рейнер Бэнхем так отзывался об этом: «Дворец развле чений» — часть рассчитанного на десять лет потребления городского оборудования... Изо дня в день эта гигантская неофутуристическая машина будет двигать и перетасовы вать свои передвижные части — стены и пол, лестницы и галереи, управляемые эскалаторы, кресла и крышу, теат ральные подмостки и киноэкраны, системы освещения и звука, — иногда выгораживается лишь небольшая часть, но любопытствующая публика прогуливается по галереям и лестницам, нажимает кнопки, чтобы все происходило само собой.
Таким образом, когда это случится (а возможно, это произойдет очень скоро), неопределенность обретет новую силу: тут нет постоянного монументального внутреннего пространства или торжественного силуэта, которым сужде но сохраниться для потомства... Единственными постоянно видимыми частями «Дворца развлечений» станут башни «жизнеобеспечения», где будут крепиться меняющиеся ар хитектурные части».
Сторонники такой идеи, получившей название «встав ленной» («plug-in») или «скрепленной» («clip-on») конст рукции, задумывали целые города, создаваемые в стиле «недолговечной архитектуры». Отталкиваясь от принципов, заложенных в проекте «Дворца развлечений», они предла-
73
гали строительство различных типов модулей, предназна чавшихся для разных целей. Стержень «здания» мог слу жить по меньшей мере 25 лет, тогда как навешиваемым модулям помещений отводился срок только три года. Позволив себе полет фантазии, они строили планы под вижных небоскребов, опиравшихся не на стационарные фундаменты, а на гигантские наземные механизмы или воздушную подушку. Такое «строение» было бы свобод но от закрепленного местоположения, снабжалось ядер ной энергией и изменяло свою внутреннюю форму еще быстрей, чем сегодня Нью-Йорк.
Станут ли эти планы реальностью или нет, важно то, что общество движется в данном направлении. Распространение одноразовой культуры, создание все более временных соору жений, развитие модульного принципа конструкции про исходит быстро, и все это создает один психологический эффект: недолговечность связи человека с вещами, кото рые его окружают.
Еще один фактор радикально меняет характер связи че ловека и вещи — прокатный переворот. Распространение проката, характерная черта обществ, вступающих в супер индустриальную эпоху, тесно связано со всеми вышеопи санными тенденциями9. На первый взгляд, связь между электромобилями, одноразовыми полотенцами и «Дворцом развлечений» Джоан Литлвуд не видна, однако при внима тельном рассмотрении обнаруживается явное внутреннее сходство. Прокатная система также утверждает недолговеч ность.
В период депрессии, когда миллионы людей не имели работы и крыши над головой, страстное желание иметь соб ственный дом было в капиталистических обществах одним из наиболее сильных экономических стимулов. И сегодня в
74
Соединенных Штатах многие мечтают иметь свой дом, од нако со времени окончания Второй мировой войны в про центном соотношении количество домов, предназначенных для сдачи квартир внаем, неуклонно росло. Так, в 1955 г. в возводимом новом жилом фонде квартиры для найма со ставляли лишь 8%. К 1961 г. эта цифра достигла 24%. В 1969г. в Соединенных Штатах впервые число домов для кварти росъемщиков превысило число частных домов. По многим причинам на первый план выдвинулась аренда квартир. Приобретение квартиры внаем было особо распространено среди молодых людей, которые, по выражению профессора Массачусетского технологического института Барнхэма Келли, хотели «минимума затруднений в жилищном воп росе».
Минимум затруднений — это как раз то, что получает за свои деньги пользователь одноразового изделия. Именно это обеспечивает временная структура и модульные компо ненты. Непосредственное отношение к жилью возникало лишь на короткий срок по сравнению с отношением вла дельца дома к своей собственности. Таким образом, общее стремление к найму квартир отражало тенденцию ко все большему сокращению своих отношений с материальным окружением*.
Еще более поразительным является наблюдающееся в последнее время развитие прокатной системы в тех сферах, где прежде она не существовала. Дэвид Ризман писал: «Люди испытывают привязанность к своим автомобилям; им нра вится рассказывать о них при встречах друг с другом, одна ко подобная привязанность к какой-либо одной машине редко бывает длительной». Среднестатистический владелец
* Следует отметить, что миллионы американских «собствен ников» домов, заплативших при покупке 10% их стоимости или меньше, для банков и других организаций, выдающих ссуды, фак тически не являются домовладельцами в подлинном значении слова. Ежемесячная плата, которую эти семьи должны вносить в банк, ничем не отличается от платы, вносимой за снятую квартиру. Фактически их право собственности условное, и пока они не выкупили значительную часть дома, они сами не чувствуют себя в полной мере его владельцами.
75
автомобиля в Соединенных Штатах меняет машину через три с половиной года; более богатые люди меняют свой ав томобиль каждый год или раз в два года. В свою очередь, это привело к развитию в Соединенных Штатах торговли подержанными автомобилями, объем которой достиг 20 млрд. долл. Автомобильная промышленность первой стала разрушать традиционное представление о том, что крупная покупка предполагает длительное пользование. Ежегодный выпуск новых моделей, мощная реклама, подкрепляемые готовностью производителя принять старый автомобиль в счет оплаты нового, — все это сделало приобретение ново го (или нового подержанного) автомобиля обычным делом в жизни среднего американца. Сокращение отрезка време ни между очередными покупками автомобиля привело к сокращению продолжительности взаимоотношений между владельцем и его транспортным средством.
Однако в последние годы возникло набирающее размах новое явление, поколебавшее традиционные подходы, при нятые в автомобильной промышленности. Это широко по ставленная система проката автомобилей. Сегодня в Соединенных Штатах миллионы автомобилистов периоди чески берут автомобили напрокат на срок от нескольких часов до нескольких месяцев. Жители многих крупных го родов, особенно Нью-Йорка, где огромные трудности с хра нением автомобиля, отказываются иметь собственную машину и предпочитают брать ее напрокат, чтобы на вы ходные дни поехать за город или даже для поездок внутри города, если неудобно пользоваться общественным транс портом. Сегодня автомобили могут быть взяты напрокат без всякой волокиты с оформлением в любом аэропорте США, почти на любой железнодорожной станции, в каждой гос тинице.
Более того, американцы не захотели отказываться от удобств проката даже за пределами страны. Около полу миллиона из них каждый год пользуются прокатом автомо билей за границей. Предполагается, что к 1975 г. эта цифра возрастет до миллиона, и крупные американские прокат ные фирмы, работающие на сегодняшний день почти в 50
76
странах мира, начали сталкиваться с местными конкурен тами. А тут и европейские автомобилисты стали подражать американским. Карикатура в «Пари-матч» изображает ино планетянина, стоящего у своей летающей тарелки и спра шивающего полицейского, где он может взять напрокат автомобиль. Идея вполне понятна.
Тем временем развитие системы проката автомобилей шло параллельно с появлением в Соединенных Штатах но вого типа универсальных магазинов, где товары не прода вали, а предоставляли во временное пользование. Сейчас таких магазинов в Соединенных Штатах около 9000, и их годовой доход составляет примерно 1 млрд. долл. при еже годном приросте от 10 до 20%. Фактически 50 процентов этих магазинов пять лет тому назад не существовало вовсе. Сегодня трудно найти предмет, который нельзя бы было взять напрокат, это может быть лестница или сенокосилка, норковое манто или картина Руо.
В Лос-Анджелесе прокатные фирмы предоставляют на стоящие кусты и деревья для застройщиков, желающих вре менно оформить свои земельные участки вокруг домов. «Зеленые насаждения — живые растения напрокат» — было написано на борту грузового автомобиля в Сан-Франциско. В Филадельфии можно получить во временное пользова ние рубашки. Американцы теперь берут напрокат все: пла тья, костюмы, драгоценности, телевизоры, туристское снаряжение, кондиционеры, инвалидные кресла, постель ное белье, лыжи, магнитофоны, столовое серебро. Один мужской клуб на Западном побережье давал напрокат чело веческий скелет, а в рекламном объявлении, помещенном в «Wall Street Journal», предлагалась напрокат корова.
Недавно шведский женский журнал «Svensk Damtidning» выпустил в пяти частях приложение с мировым прогнозом на 1985 г. Среди прочего здесь говорится о том, что к тому времени «мы будем брать спальное место напрокат, как сей час берем во временное пользование стол, картины или сти ральную машину»10.
Нетерпеливые американцы не ждали 1985 года. Одним из наиболее важных аспектов прокатного бизнеса стало
77
расширение ассортимента. Некоторые производители и многочисленные прокатные фирмы за небольшую цену — от 20 до 50 долл. в месяц — предоставляют теперь полно стью обставленные маленькие квартиры, где есть все, включая портьеры, ковры и пепельницы". «Вы прибыва ете в город утром, — говорила одна из стюардесс, — а к вечеру в вашем распоряжении удобная постель». «Это не что новое, превосходно задуманное, — восхищался кана дец, который делал пересадку в Нью-Йорке. — Я беспрестанно разъезжаю по миру, и теперь при пересадках у меня нет никаких проблем».
Уильям Джеймс однажды писал, что «люди, стремящи еся обладать собственностью, гораздо менее свободны, чем те, кто стремится делать или быть». Развитие прокатной системы позволяет человеку избавиться от тяги к собствен ности и обратить свою энергию и помыслы в другое русло. Поскольку темп жизни все время убыстряется, люди долж ны легче приноравливаться к обстоятельствам, а потому им не следует отягощать себя собственностью. Они желают пользоваться благами изобилия и последними достижения ми техники, но не хотят ответственности, которую непре менно налагает накопление собственности. Они осознают, что для того чтобы выжить в обстановке непонятных быст рых перемен, им следует учиться менять свое местоположе ние, будучи ничем не обремененными.
Распространение системы имущественного найма еще более сократило продолжительность отношений человека с вещами, которыми он пользуется. Это особенно становится понятным, если задать простой вопрос: сколькими автомо билями — взятыми напрокат или собственными — пользу ется среднестатистический американец за свою жизнь? Ответ для владельцев собственных машин таков: от 20 до 50. Для тех, кто активно пользуется прокатом автомобилей, эта циф ра составляет 200 и больше. Тогда как отношения средне статистического покупателя с личным транспортным средством длятся месяцы, а то и годы, наниматель автомо биля связан с каждой машиной лишь очень короткий про межуток времени.
78
Система проката позволяет увеличить число людей, пос ледовательно вступающих во взаимоотношения с одним и тем же предметом, и тем самым снизить в среднем продолжительность такой связи. Поскольку подобный принцип распространяется на очень широкий круг вещей, можно прийти к выводу, что небывалое развитие системы имуще ственного найма не только сопровождает, но и усиливает воздействие на человека предметов одноразового использо вания, временных сооружений и модульных конструкций.
ВРЕМЕННЫЕ ПОТРЕБНОСТИ
Необходимо остановиться вкратце на таком понятии, как устаревание. Боязнь того, что их продукция устареет, вы нуждает бизнесменов внедрять новшества, а наряду с тем предоставлять потребителю возможность брать вещь напро кат, приобретать одноразовые изделия или изделия, рас считанные на короткий срок пользования. Само понятие устаревания противоречит укоренившемуся в человеке иде алу постоянства, и все же приходится принимать данное обстоятельство в расчет. Планируемое устаревание было совсем недавно темой многих критических работ, и у чита теля вполне могло возникнуть представление, что это есть главная или даже единственная причина углубления общей тенденции к сокращению жизни изделий. Нет сомнений, что некоторые производители сговариваются укорачивать полезную жизнь своих изделий, чтобы поддерживать сбыт. Несомненен и тот факт, что многие из ежегодно меняю щихся моделей, предлагаемых американским (и другим) потребителям, не содержат явных технических новшеств. Производимые в Детройте автомобили тратят галлон бен зина на такое же расстояние, как десять лет назад, а нефтя ные компании, превозносящие новые присадки, все же по-прежнему помещают на бензобак черепаху, а не тигра. Кроме того, неоспоримо, что Мэдисон-авеню часто пре-
79
увеличивает значение новых свойств и побуждает потреби теля освободиться от частично изношенного изделия, заме нив его на новое.
Верно то, что потребитель иногда попадает в ловко рас ставленную западню: производитель преднамеренно укора чивает жизнь старого изделия и одновременно выпускает «новую усовершенствованную» модель, разрекламировав ее как последнее достижение передовой технологии.
Тем не менее сами по себе эти причины не могут объяснить небывалый темп сменяемости предметов в на шей жизни. Быстрое устаревание есть всего лишь часть всеобъемлющего процесса ускорения, затрагивающего все общество в целом. Тесно связанный с развитием науки и ускорением в приобретении знаний, этот исторический процесс едва ли можно приписать проискам некоторых современных торгашей.
Конечно же, устаревание неизбежно, будь оно заплани рованным или нет. Что касается вещей, то устаревание про исходит при трех условиях. Оно случается, когда изделие портится до того состояния, когда уже не может далее вы полнять свои функции — подшипник разрушился, ткань порвалась, труба проржавела. Поскольку потребителю нуж но, чтобы эти функции по-прежнему выполнялись, а порча изделия препятствует этому, возникает потребность в его замене. Это есть устаревание, вызванное невозможностью функционировать дальше.
Устаревание происходит, когда на рынке появляется новое изделие, выполняющее те же функции более эффек тивно, чем прежняя вещь. Новые антибиотики более эф фективны против инфекции, чем старые. Новые компьютеры несравнимо более надежны в работе и дешевле по сравне нию с моделями начала 60-х годов. Это — устаревание, обус ловленное независимым техническим развитием.
Но устаревание неизбежно и потому, что меняются по требности потребителя, меняются сами функции, отводи мые изделию. Эти потребности не так просто описать, как иногда полагают критики планируемого устаревания. Лю бое изделие, будь то автомобиль или консервный нож, мо-
80
жет быть оценено по разным параметрам. Автомобиль, на пример, не только транспортное средство. Он выражает личность своего владельца, является символом его обще ственного положения, предметом удовольствия, получаемого от быстрой езды, источником самых разнообразных сен сорных ощущений — осязания, обоняния, зрения и пр. Удовольствие, получаемое от таких факторов и придающее автомобилю особую ценность, может значительно превы сить удовольствие от более экономного потребления бензи на или повышения мощности двигателя. ,... Традиционное представление, что предмет может иметь только одно легко поддающееся определению назначение, сталкивается с тем, что мы теперь знаем о психологии челове ка, о роли ценностных критериев в принятии решений и про сто о здравом смысле. Все изделия многофункциональны.
Вот прекрасный пример. Недавно в маленьком магазине канцелярских принадлежностей я наблюдал за мальчиком, покупавшим полдюжины розовых ластиков. Удивленный тем, что он берет так много, я выбрал один и принялся его рас сматривать. «Они хорошо стирают?» — поинтересовался я у мальчика. «Не знаю, — ответил тот, — но уж больно хорошо они пахнут!» И он был прав. Ластики были очень надушены японским производителем, возможно, для того, чтобы замас кировать неприятный химический запах. Короче говоря, по требности, удовлетворяемые изделием, зависят от покупателя и со временем меняются.
Когда в обществе дефицит, потребности соответственно универсальны и неизменны, поскольку они полностью соот носятся с «пищеварительными» функциями. С появлением изобилия человеческие потребности перестают быть непос редственно связанными с биологическим выживанием и все более индивидуализируются. Кроме того, в обществе, пере живающем сложные, быстрые перемены, потребности чело века, возникающие от его взаимодействия с окружающей средой, также преобразуются относительно быстро. Чем ско рее в обществе осуществляются перемены, тем более времен ными становятся потребности. При всеобщем изобилии в новом обществе оно может обеспечить удовлетворение боль шинства этих краткосрочных потребностей.
81
Часто, даже не имея четкого представления о том, какие потребности он хотел бы удовлетворить, потребитель испы тывает смутное желание перемен. Реклама поощряет и де лает деньги на этом чувстве, но едва ли ей следует доверять и полагаться на постороннюю помощь. Тенденция ко все большему сокращению продолжительности отношений че ловека и вещи имеет глубинный характер в общественной структуре в отличие от аргументов, обосновывающих пла нируемое устаревание или регулирование спроса, предлага емого Мэдисон-авеню.
Быстрота, с которой меняются потребности потребите ля, видна по поведению покупателей, перестающих приоб ретать изделие или сохраняющих свое пристрастие. Заместитель министра юстиции генерал Дональд Ф. Тер нер, главный критик рекламы, считает: одна из основных целей рекламы — поддержание «устойчивого спроса»12. Если так, то реклама не достигает своей цели; часто и повсемест но рекламируется продукция одних и тех же марок, и это, по словам одного издания пищевой промышленности, ста новится «одной из главных неудач национальной рекламы».
Многие торговые знаки перестали существовать. Мар ки, продолжающие производиться, постоянно меняются местами. Согласно утверждению Генри М. Шехта, «не столь многочисленная группа потребительских товаров... имеет на своей крышке клеймо, которое держится уже десять лет»13. Так, среди десяти ведущих марок американских сигарет лишь одна, «Pall Mall», сохранила в 1966 г. тот же уровень прода жи, который она имела в 1956 г. Спрос на «Camels» упал с 18 до 9%; на «Lucky Strike» еще более круто, с 14 до 6%. Другие марки повысили уровень продажи, например, «Salem» с 1 до 9%. Со времени появления данного обзора произо шли дополнительные изменения14.
Историку с его масштабным подходом такие данные могут показаться несущественными, однако происходящие за короткое время колебания и перегруппировки, на кото рые влияла, но не столь уж безусловно, реклама, свидетель ствуют о динамике. Они дают человеку ощущение скорости, беспорядочной суеты и неустойчивости в обществе.
82
Быстро меняющийся спрос, обусловленный стремитель ным развитием техники и технологии и в свою очередь вли яющий на него, не только приводит к быстрой смене изделий и марок, пользующихся популярностью, но и укорачивает жизненный цикл товаров. Эксперт по автоматизации Джон Диболд беспрестанно рекомендует бизнесменам ориенти роваться на короткую жизнь своей продукции15. Такие фир мы, как «Smith Brothers' Cough Drops», «Calumet Baking Soda», «Ivory Soap», завоевали репутацию, долгое время со храняя лидерство на американском рынке. Но в будущем, утверждает Диболд, немногие изделия будут обладать та ким долголетием. Со всяким потребителем случалось, что, придя за определенной покупкой в супермаркет или уни вермаг, он не мог приобрести ту же марку или то же изде лие. В 1966 г. в американских супермаркетах появилось 7000 наименований новых товаров. 55% продававшихся в них товаров десять лет назад не существовали. Из имевшихся тогда в наличии товаров 42% постепенно сошли с прилав ков. Каждый год процесс повторяется в более сильной фор ме. Так, в 1968 г. в сфере потребления было 9500 новых товаров, но лишь один из пяти достиг цели сбыта. Тихое, но быстрое устаревание убивает старое, новые же товары сметаются словно волной16.
«Товары, которые выпускались для продажи на двадцати пятилетний срок, — пишет экономист Роберт Теобальд, — теперь часто рассчитаны не более чем на пять лет. В изменчи вой фармацевтической и электронной областях этот период еще короче — шесть месяцев»17. Поскольку темпы перемен все ускоряются, производители могут создавать новые изде лия, отлично зная, что они продержатся на рынке всего лишь несколько недель.
И здесь тоже настоящее дает нам возможность почув ствовать будущее. Оно обнаруживается в неожиданном ме сте: по обществам высокой технологии волна за волной проносятся модные новинки. Только за последние пять лет
83
в Соединенных Штатах, Западной Европе и Японии мы были свидетелями стремительного взлета и падения популярнос ти прически под Бардо, «наружности Клеопатры», Джейм са Бонда и Бэтмана, не говоря уж об абажурах Тиффани, супермячах, железных крестах, воздушной кукурузе, знач ках и пуговицах с лозунгами протеста или порнографичес кими шутками, афишах Аллена Гинзберга или Хэмфри Богарта, искусственных ресницах и неисчислимом множе стве других безделушек и причудливых вещей, которые от ражают быстрые изменения в поп-культуре.
Поддерживаемые средствами массовой информации и продвигаемые на рынок, такие забавные безделицы произво дят фурор и стремительно исчезают. Люди, искушенные в изготовлении подобного типа продукции, заранее ориентиру ются на все более укороченный срок жизни своего товара. Так, в Сан-Габриэле, штат Калифорния, существует промыш ленная компания под названием «Wham-O Manufacturing Company», которая специализируется на модных новинках: в 50-е годы она ввела в употребление хула-хуп, а совсем недав но так называемые супермячи. Ее последнее изобретение — высоко подпрыгивающий каучуковый мяч — быстро завоева ло популярность не только у детей, но и взрослых. Посетите ли Фондовой биржи Тихоокеанских штатов изумлялись, видя, как весело скачут там по полу такие мячики. Биржевики Уолл стрит дарили их друзьям, а один высокопоставленный чинов ник радиовещательной корпорации жаловался: «Все наши служащие проводят время в холлах с этими супермячами». «Wham-O» и другие подобные ей компании не оказывались захваченными врасплох, когда их продукция переставала пользоваться спросом, они были к этому готовы. Они — спе циалисты в разработке и изготовлении таких «временных» товаров.
Тот факт, что модные причуды внедряются на рынок искусственно и повсеместно, лишь подчеркивает их значе ние. Даже инженерные причуды в истории не новость. Но никогда еще они не наводняли мир в таком изобилии и не завоевывали его с такой скоростью, никогда прежде не было столь четкой координации между теми, кто создает забаву,
84
средствами массовой информации, энергично ее популяри зирующими, и компаниями, приводящими весь механизм в действие.
Хорошо отлаженный механизм для создания и распрос транения модных забав сегодня представляет собой часть современной экономики. Его методы все больше перени мают другие производители, поскольку они признают не избежность укорачивания срока существования изделия. Граница между «модной причудой» и обычным изделием постепенно стирается. Мы быстро вступаем в эру времен ной продукции, изготовляемой временными методами и призванной удовлетворять временные потребности.
Текучесть вещей в нашей жизни безудержно возрастает. Мы сталкиваемся со все увеличивающимся потоком предме тов одноразового использования, неустойчивой архитектурой, мобильными и модульными изделиями, предоставляемыми внаем товарами и предметами потребления, изготовленными на короткий срок. Все эти факторы оказывают одинаковое воздействие, утверждая неотвратимую эфемерность взаимо отношений человека и вещи.
Определение наших связей с материальной средой, убы стряющаяся текучесть вещей представляют собой только малую часть всей совокупности обстоятельств. А потому позвольте нам далее продолжить наше исследование жизни в быстро меняющихся обществах.
1 История кукол Барби изложена в: Marketing Briefs // Business Week, March 11, 1967, с. 188.
2 О возрасте жилища см.: Homes of the Future by E. F. Carter in [136], vol. 2, c. 35.
3 Майкл Вуд изложил смысл недолговечности в своей статье America the Unreal // New Society, April 14, 1966.
4 Луи Очинклос цит. no: The New York Times, March 17, 1966.
5 Замечание Бакминстера Фуллера см. [146], Document 3, с. 61—62.
6 Сведения о временных классных комнатах взяты из: The Schoolhouse in the City, a report of the Educational Facilities Laboratories, Inc. He путать с [115].
85
7 Описание идеи передвижного университета см.: Potteries Thinkbelt by Cedric Price // New Society, June 2, 1966, c. 14.
8 О развитии сборно-разборной архитектуры см.: Reyner Banham Design Quarterly 63 // Minneapolis: Walker Art Center, 1965.
9 Сведения о бизнесе проката см.:
Correspondence with С.A. Siegfried, Jr., Executive Secretary, American Rental Association.
You Name It — We Rent It by Harland Manchester // Reader's Digest, July, 1966, c. 114.
10 Svensk Damtidning, November 2, 1965.
11 Значение имущественного найма еще не вполне осознанно. Продолжающееся развитие проката может изменить политичес кое равновесие между производителем и потребителем во многих отраслях промышленности. Рост многочисленных арендных орга низаций на национальном и международном уровне — это новая мощная сила, стоящая между производителем и потребителем. Герц и Авис, например, управляют таким громадным парком ав томобилей и приобретают их в таких количествах, что могут дик товать производителям цену, условия комплектации и сервисного обслуживания, на что индивидуальный покупатель автомашины не мог и рассчитывать. То же происходит в любой отрасли про мышленности. Таким образом, появление крупных прокатных организаций путем концентрации покупательной способности создало компенсирующую силу. Это обстоятельство не было упущено из виду американскими автомобильными промышленни ками, и по крайней мере один из них, Форд, озаботился возмож ностью воспрепятствовать подобному развитию событий, сам занявшись прокатным бизнесом.
Если промышленники входят в прокатный бизнес, имуще ственный найм вынуждает их производить революционные пере мены в организации производства и его перспективах. Несмотря на то что у рядового производителя нет необходимости думать о судьбе изделия после продажи, те, кто предоставляет оборудова ние во временное пользование, несут ответственность за его об служивание. Это диктует необходимость повышать надежность изделия. Кроме того, это может требовать радикальной переори ентации административной политики уже на проектном уровне.
Не так давно я брал интервью у главного инженера одной из крупнейших корпораций Соединенных Штатов — компа нии, которая, подобно некоторым производителям компьюте ров, предоставляет свое оборудование напрокат непосредственно пользователям. Я спросил его, как это повлияло на инженерный
86
персонал фирмы. Его ответ ясно обрисовывает разницу между проектом для продажи и проектом для проката.
«Первое — нужно изменить позицию людей, которым вы бу дете давать напрокат... Мы пригласили группу инженеров из дру гих отраслей промышленности и были счастливы, когда они сэкономили для нас две сотни, перепланировав кое-что. Мы были вынуждены объяснить, что подобные шаги могут нам стоить сер висного вызова, а сервисный вызов обходился от 20 до 30 долла ров... Очень трудно привлечь образованных людей для повышения качества и надежности изделия после того, как они были обуче ны совсем другому. Это свелось к следующему: мы не переклады вали на клиента свои заботы. Конечно же, в наших изделиях могли появиться неполадки, но именно мы несли за них ответствен ность, а потому брали на себя заботы по их устранению.
Экономика проката могла поднять качество продукции и из бавить потребителя от усиливающегося раздражения проблемами сервисного обслуживания и ремонта».
Использование арендных форм развивалось далее, а это при водило к повышению скорости и так довольно высокого темпа технических перемен. Компания, которая предоставляет напро кат вещь, может взять ее обратно. Договор имущественного най ма действует короткий срок. Он подразумевает, что, если на рынке появляется технически усовершенствованная модель, клиент мо жет без всяких трудностей вернуть устаревшую модель и взять новую. Такое условие рисует любому производителю ужасающую картину: однажды сразу тысячи их изделий вернутся назад; по добная пугающая перспектива заставляет их вкладывать высокий процент своих доходов в исследования и развитие производства, они беспрестанно и неистово стремятся быть первыми в своей груп пе. Не случайно IBM, которая предоставляет свои компьютеры, или корпорация «Ксерокс», которая снабжает копировальной техникой, столь много внимания и средств уделяют научно-исследовательс ким и опытно-конструкторским работам. Так, президент корпо рации «Ксерокс» Джозеф Вильсон предложил: «Именно мы, а не наши клиенты, должны взять на себя риск устаревания».
Прокат укоренился, но все же его значение для финансовой структуры любой экономики осознано не до конца. Постепенно возникает образ совершенно избавленного от собственности бу дущего. Реалистичен этот образ или нет, но прокат изменяет рас пределение капитала в обществе. Производитель или прокатная организация ссужает капитал для использования потребителем. Это позволяет потребителям перемещать капитал из сферы, на-
87
зываемой экономистами «недвижимой и частной собственнос тью», в ценные бумаги. И действительно, если представить целое общество, построенное на имущественном найме, где многочис ленные прокатные организации являются опорами власти и до ходов, лучшим помещением денег для всех может оказаться их вложение в систему проката.
12 Тернер: [67], с. 41.
13 О фабричной марке и распределении рынка см.: [67], с. 54.
14 Текучесть первенства фабричных марок обсуждается в Advertising, Competition, and the Anti-Trust Laws by Henry Schachtre // 26 American Bar Association Anti-Trust Section, c. 161.
15 Замечания Диболда см.: в [57], с. 19—20.
16 Темпы устаревания потребительских продуктов см.: The New York Times, June 9, 1967; также Time, October 24, 1969, c. 92.
17 Теобальд: [63], с. 29.
Каждую пятницу в половине пятого вечера высокий и седой администратор с Уолл-стрит по имени Брюс Роб за совывает груду бумаг в свой черный кожаный портфель, снимает с вешалки пальто и выходит из офиса. Все эти дей ствия он регулярно проделывает вот уже три года. Сначала он спускается на лифте вниз с 29-го этажа и выходит на улицу. Затем он десять минут идет по заполненной людьми улице к вертолетной станции. Здесь он садится на вертолет, который через восемь минут доставляет его в аэропорт Джона Ф. Кеннеди. Пересев на самолет «Транс-Уолд Эрлайнс», он приступает к ужину, в то время как огромный воздушный лайнер покачивается над Атлантикой, затем делает вираж и берет курс на запад. Через час десять минут, если нет задер жек, он торопливо выходит из здания аэропорта в Колумбусе, штат Огайо, и садится в поджидающий его автомобиль. Еще через 30 минут он прибывает на место, он дома.
88
Четыре ночи в неделю Роб проводит в одном из отелей в Манхэттене. Три другие — с женой и детьми в Колумбусе, за 500 миль от Нью-Йорка. Прекрасно устроившись в этом мире, имея работу в крупнейшем финансовом центре Аме рики и проживая с семьей в довольно спокойном местечке Среднего Запада, он ежегодно преодолевает 50 000 миль, ездя туда и обратно.
Случай Роба довольно редкий, но не столь необычный. В Калифорнии владельцы ранчо каждое утро отправляются самолетом в свои хозяйства из жилищ, расположенных на Тихоокеанском побережье или в Сан-Бернардино, а вече ром так же самолетом возвращаются домой. Один подрос ток из Пенсильвании, сын разъезжающего инженера, регулярно летает к ортодонту во Франкфурт, в Германию. Философ Ричард Мак-Кен, профессор Чикагского универ ситета, раз в неделю на протяжении семестра проделывает путь в 1000 миль, чтобы провести занятия в Новой школе социальных исследований в Нью-Йорке. Молодой житель Сан-Франциско каждый уик-энд видится со своей люби мой девушкой, проживающей в Гонолулу, поочередно они летают друг к другу, пересекая 2000 миль через Тихий оке ан. А одна почтенная мать семейства из Новой Англии ре гулярно совершает поездки в Нью-Йорк, чтобы посетить своего парикмахера.
Никогда еще в истории расстояние не значило так мало. Никогда еще отношения человека с местом проживания не были столь хрупкими и недолговечными. Во всех технически развитых обществах, а особенно среди тех, кого я назвал «людь ми будущего», совершать регулярные поездки на работу в го род из пригорода, путешествовать и регулярно менять местожительство семьи стало второй натурой. Выражаясь фи гурально, мы «используем» жилище и избавляемся от него во многом так же, как избавляемся от бумажного носового плат ка или банки из-под пива. Мы являемся свидетелями того, как утрачивается для человека значение места проживания. Мы воспитали новую расу кочевников, и лишь немногие от дают себе отчет, сколь многочисленна, повсеместно распрос транена и существенна такая миграция.
89
В 1914 г., по утверждению Бакминстера Фуллера, ти пичный американец в среднем преодолевал в совокупности 1640 миль в год, из которых около 1300 миль занимали пе шие переходы туда и обратно. Это означает, что только около 340 миль в год он преодолевал на лошади или механическом транспортном средстве1. Взяв эти 1640 миль за основу, можно прикинуть, что средний американец того времени проде лывал в целом за свою жизнь путь в 88 560 миль*. В наше время средний американец преодолевает на автомобиле ежегодно 10 000 миль, а живет он дольше, чем его отец или дед. «В свои шестьдесят девять лет, — писал Фуллер несколь ко лет назад, — я являюсь одним из группы в несколько мил лионов человек, каждый из которых на протяжении своей жизни преодолел 3 000 000 миль или больше» — расстояние в 30 раз большее, чем преодолевал американец 1914 г.
Общие цифры поражают. Например, в 1967 г. 108 000 000 американцев совершили 360 000 000 экскурсий с ночевками более чем за 100 миль от дома. Все эти поездки составили 312 000 000 000 пассажиро-миль.
Даже без учета парка больших реактивных самолетов, грузовиков, автомобилей, поездов, метро и т. п. наш со циальный вклад в мобильность поистине удивителен. Общая протяженность дорог и улиц с покрытием, допол няющих американский пейзаж, возрастает невероятны ми темпами — более 200 миль в день, так по крайней мере происходит ежедневно на протяжении последних 20 лет. Это составляет 75 000 миль новых дорог и улиц в год, т. е. достаточно, чтобы трижды опоясать земной шар. В то время как население Соединенных Штатов увеличи лось за этот период на 38,5%, протяженность дорог и улиц возросла на 100%. Если взять другой пример, то цифры еще более впечатляющие: пассажироперевозки в преде-
* Это рассчитывалось, исходя из продолжительности жизни 54 года. В 1920 г. средняя продолжительность жизни белых муж чин в Соединенных Штатах составляла 54,1 года.
90
лах Соединенных Штатов возросли по объему в шесть раз больше, чем население в последние 25 лет.
Это потрясающее увеличение движения через простран ство происходило более или менее одновременно во всех тех нически развитых странах. Всякий, кто видел напряженное движение в час пик по некогда спокойной Страндвег в Сток гольме, остался под большим впечатлением. В Роттердаме и Амстердаме улицы, проложенные всего лишь пять лет назад, уже не справляются с транспортными потоками: число авто мобилей увеличилось быстрее, чем предполагалось.
Помимо возросшего передвижения человека между до мом и разными другими ближними местами, чрезвычайно увеличилось количество деловых поездок и путешествий во время отпуска с ночевками вдали от дома. Почти 1 500 000 немцев этим летом проведут свой отпуск в Испании, а еще сотни тысяч заполнят пляжи Голландии и Италии. Шведы ежегодно принимают более 1 200 000 туристов из нескандинавских стран. Более миллиона иностранцев посещают Соединенные Штаты, тогда как 4 000 000 аме риканцев каждый год отправляются за границу. Автор одной из статей в «Фигаро» справедливо говорил о «ги гантском человеческом обмене».
Такое оживленное перемещение людей — одна из ха рактерных черт супериндустриального общества. Если срав нивать, то доиндустриальные страны кажутся застывшими, замороженными, их население прочно привязано к одному месту. Специалист по перевозкам Уилфрид Оуэн рассуждал о «расхождении между неподвижными и мобильными на циями». Он указывал, что для достижения той же пропор ции соотношения протяженности дорог к общей площади, которая существует сегодня в Европейском Экономичес ком Сообществе, Латинская Америка, Африка и Азия дол жны наложить покрытие на 40 000 000 миль дорог2. Такой контраст дает глубокие экономические последствия, но су ществуют также еле уловимые, оставляемые без внимания культурные и психологические последствия. Переселенцы, путешественники и странники совсем иные люди, чем те, кто живет на одном месте.
91
ФЛАМЕНКО В ШВЕЦИИ
Наверное, психологически самым важным перемеще нием человека является смена географического места про живания. Такая форма географической мобильности свойственна и Соединенным Штатам, и другим развитым странам. Говоря о Соединенных Штатах, Питер Друкер отмечал: «Самая многочисленная миграция в нашей ис тории началась во время Второй мировой войны и про должалась даже после нее с тем же темпом»3. А социолог Дэниел Элазар описывал большие массы американцев, которые «начали передвигаться с места на место внутри каждой [городской] зоны... сохраняя кочевой и в то же время городской образ жизни...»4
В период между мартом 1967 г. и мартом 1968 г. — за один только год — 36 000 000 американцев (без учета детей в возрасте менее одного года) сменили свое местожитель ство. Это больше, чем население Камбоджи, Ганы, Гвате малы, Гондураса, Ирака, Израиля, Монголии, Никарагуа и Туниса вместе взятых. Представьте, если бы все население этих стран внезапно поменяло место проживания. И такое массовое перемещение происходит в Соединенных Штатах ежегодно. Каждый год начиная с 1948 г. один из пяти аме риканцев меняет свой адрес, забирает детей, кое-какие до машние вещи и перебирается жить на новое место5. В сравнении с этой статистикой даже великие миграции мон гольских орд или перемещение европейцев на Запад в XIX в. кажутся незначительными.
Несмотря на то что высокий темп географической мо бильности в Соединенных Штатах, по-видимому, не имеет себе равного в мире (к сожалению, имеющиеся в распоря жении статистические данные неоднородны), даже в более традиционных из развитых стран вековые связи между че ловеком и местом были разрушены. Так, «New Society», из даваемый в Лондоне социологический журнал, писал: «Англичане более мобильная раса, чем сами они, возмож но, о себе думали... В 1961 г. почти 11% населения Англии и
92
Уэльса жили на одном месте менее года... Оказалось, что в некоторых частях Англии происходили бурные миграцион ные процессы. В Кенсингтоне свыше 25% проживали в своих домах менее года, в Хэмпстеде — 20%, в Челси — 19%». А Энн Лапинг в другом номере того же журнала отмечала: «Новые домовладельцы в отличие от поколения родителей рассчи тывают неоднократно сменить местожительство. Средний срок ипотеки — восемь или девять лет...» Это лишь немно го отличается от того, что в Соединенных Штатах.
Во Франции дефицит жилья замедлил внутреннюю мо бильность, но даже там, согласно утверждению социолога Ги Пурше, ежегодно от 8 до 10% французов меняют кварти ры6. В Швеции, Германии, Италии и Нидерландах темп внутренней миграции возрастает. А вся Европа переживает волну массовой международной миграции, которой она не видела со времен Второй мировой войны. Экономическое процветание в Северной Европе создало повсеместную не хватку рабочей силы (кроме Англии) и привлекло массы незанятых сельскохозяйственных рабочих из стран Среди земноморья и Среднего Востока.
Они приезжали тысячами из Алжира, Испании, Порту галии, Югославии и Турции. Каждую пятницу после полу дня 1000 турецких рабочих в Стамбуле забирались в поезд, направлявшийся на север к земле обетованной. Похожий на пещеру железнодорожный вокзал в Мюнхене стал мес том высадки многих из них; в Мюнхене теперь выходит газета на турецком языке. В Кельне на огромном заводе Форда четверть рабочих — турки. Другие иностранные ра бочие осели в Швейцарии, Франции, Англии, Дании и даже на севере — в Швеции. Недавно в Англии, в городке Пэнбурн, история которого восходит к XII в., нас с женой об служивали официанты-испанцы. А в Стокгольме мы посетили ресторан «Вивел». Расположенный в деловой час ти города, он стал местом встречи испанских переселенцев, которые за обедом жаждали слушать музыку фламенко. Из шведов здесь никого не было, только несколько алжирцев И мы, все кругом говорили по-испански. Поэтому неудиви тельно, что шведские социологи сегодня горячо спорят о
93
том, должны ли иностранные рабочие ассимилироваться в шведскую культуру или же следует поощрять их сохранять собственные культурные традиции, т. е. речь идет о том самом «тигле», о котором возбужденно толковали амери канские социологи во время массовой свободной иммигра ции в Соединенные Штаты.
Тем не менее имеется существенное различие между теми, кто перемещается по Соединенным Штатам, и теми, кого «подхватили» европейские миграции. В Европе значи тельная часть миграции вызвана продолжающимся перехо дом от сельского хозяйства к промышленности, от прошлого к будущему. Пока только малая часть связана с переходом от индустриализма к супериндустриализму. В Соединенных Штатах, напротив, продолжающееся перераспределение населения уже не связано в такой степени со снижением занятости в сельском хозяйстве. Скорее оно вызвано рас пространением автоматизации и новым образом жизни, свя занным с супериндустриальным обществом, будущим образом жизни.
Это становится понятным, если мы посмотрим, кто пе реезжает на жительство в Соединенные Штаты. Верно то, что некоторые технически отсталые и находящиеся в бед ственном положении группы (такие, как городские негры) отличаются большой географической мобильностью, одна ко в пределах того же жилого района или округа. Но эти группы составляют лишь малую часть всего населения, и было бы серьезной ошибкой предположить, что географи ческая мобильность в значительной степени соотносится с бедностью, безработицей и невежеством. Люди, за плечами которых хотя бы год высшего образования (а их количество возрастает), передвигаются больше и дальше, чем те, кто не имеет образования. Специалисты и промышленные рабо-
94
чие - наиболее мобильны. Возрастает число высокоопла чиваемых должностных лиц, которые ездят далеко и часто. (Среди работников концерна «Интернэшнл бизнес машин» есть ходячая шутка, что IBM держится только благодаря Кочующим администраторам.) В нарождающемся суперин дустриализме возрастает абсолютная численность специа листов, промышленных рабочих и менеджеров, а также пропорциональное отношение к совокупной рабочей силе. Они придают обществу характерный отпечаток, как неког да в прошлом рабочие ткацких фабрик.
Когда в Европе миллионы бедствующих и незанятых сельских рабочих совершают свой путь из сельскохозяй ственного прошлого в индустриальное настоящее, тысячи европейских ученых, инженеров и техников перебираются в Соединенные Штаты и Канаду, наиболее супериндустри альные страны. В Западной Германии профессор Рудольф Мосбауэр, лауреат Нобелевской премии в области физики, объявил, что он подумывает эмигрировать в Америку из-за разногласий с администрацией и в знак протеста против проводимой бюджетной политики. Европейские правитель ства, тревожась о «технологическом отставании», беспомощ но наблюдают, как «Вестингауз», «Олайд Кемикал», «Дуглас Эркрафт», «Дженерал Дайнэмикс» и другие крупные амери канские корпорации засылают разведчиков на поиски талан тов в Лондон или Стокгольм, которые соблазняют всех — от астрофизиков до инженеров по турбинам.
Но одновременно происходит «утечка мозгов» и внутри самих Соединенных Штатов; тысячи научных работников и инженеров движутся взад и вперед подобно частицам ато ма. Это движение отлично просматривается. Существуют два больших потока, один с Севера, а другой с Юга, оба они сходятся в Калифорнии и других тихоокеанских штатах с промежуточной остановкой в Денвере. Другой большой поток движется с Юга в направлении Чикаго и Кембриджа, Принстона и Лонг-Айленда. Встречный поток несет людей к предприятиям космической и электронной промышлен ности во Флориде7.
95
Вот типичный пример. Молодой инженер из числа моих знакомых оставил работу в космическом центре (RCA) в Принстоне и перешел в «Дженерал Электрик». Дом, кото рый он приобрел только два года назад, был продан, его семья временно переехала во взятый внаем дом в пригороде Филадельфии, пока для них строился новый дом. Они пе реберутся в этот новый дом — четвертый по счету за пять лет, — если он не перейдет или ему не предложат лучшую работу где-нибудь в другом месте. И все время его манит Калифорния.
Имеются менее яркие географические примеры пере мещения людей, работающих в сфере управления, но, по жалуй, текучесть среди них выше. Десятилетие назад Уильям Уайт в своей работе «Организационный человек» заявил: «Человек, который покидает дом, не является исключени ем в американском обществе, а составляет его основу. По определению, организационный человек — это такой чело век, который покидает дом и... продолжает перемещаться»8. Если его характеристика отвечала тому времени, то теперь она еще более верна. «The Wall Street Journal» пишет о «кор поративном кочевом образе жизни» в статье, озаглавлен ной «Как семья администратора приспосабливается к беспрестанному кочеванию по стране». В ней описывается жизнь М. Э. Якобсона, администратора сети розничной тор говли Монтгомери. Ко времени появления газетного мате риала ему и его жене было по 46 лет, за 26 лет совместной жизни они переезжали 28 раз. «Мне кажется, мы все время на колесах», — сказала его жена журналистам9. Несмотря на то что этот случай не типичен, тысячи таких же, как и они, в среднем раз в два года перебираются на новое место, причем их количество неуклонно возрастает. Это происхо дит не только потому, что корпоративная необходимость гонит человека с места на место, главный администратор обычно считает частую перемену местожительства своих потенциальных преемников необходимой ступенью в их обучении.
Такое перемещение должностных лиц из дома в дом, словно шахматные фигуры в натуральную величину на дос-
96
ке размером с континент, заставило одного психолога в шут ку предложить обменную систему под названием «Модульная семья». По этому проекту должностное лицо не только
покидает свой дом, но и свою семью тоже. Затем фирма на новом месте обеспечивает его подходящей семьей (тщательно подбираются кандидаты с теми же личностными характе ристиками, чтобы «продублировать» оставленных жену и детей). А какой-то другой кочующий администратор «встав ляется» в оставленную им семью. Похоже, никто не принял идею всерьез, но это пока.
Помимо большой группы специалистов, техников и ад министраторов, которые вовлечены в постоянную круговерть переездов, имеются и другие достаточно мобильные слои общества. Многочисленной военной элите, включая десят ки тысяч семей, и в мирное время, и во время войны при ходится беспрестанно перемещаться. «Больше я не занимаюсь никаким украшательством дома, — с иронией в голосе заметила жена армейского полковника. — Занавески из одного дома никогда не подходят в другом, а ковер вечно не того цвета или размера. Теперь я украшаю свой автомо биль». Десятки тысяч квалифицированных строительных рабочих дополняют этот поток, плюс более 750 000 студен тов, посещающих университет далеко от дома, плюс к ним сотни тысяч тех, кто находится далеко от дома, но ощущает себя в родных стенах. Для миллионов людей, а особенно для «людей будущего», дом там, где они находятся.
Такие приливо-отливные движения людей дают все виды редко подмечаемых побочных эффектов. Бизнесмены, на правляющие почту непосредственно в дома клиентов, тра тят огромные суммы, чтобы поддерживать свои списки адресов на должном уровне. То же относится и к телефон ным компаниям. В Вашингтоне из 885 000 абонентов, вне-
97
сенных в 1969 г. в телефонную книгу, более половины по меняли свои адреса. Различные организации и общества также испытывают большие трудности, сверяя списки сво их членов. Только за прошедший год треть членов Нацио нального общества программного обучения, организации, объединяющей педагогов-исследователей, сменили свое местожительство. Даже друзья с трудом поддерживают пе реписку, лишь приблизительно зная местонахождение друг друга. Можно лишь посочувствовать сетованиям бедного графа Ланфранко Распони, сокрушавшегося, что путеше ствия и переезды разрушили «общество». И нет в том ника кого социального смысла, утверждал он. Высказывания милого графа стоят того, чтобы быть процитированными. «В прежние времена, если вам нужно было пригласить на обед двадцать человек, вы должны были приглашать сорок, теперь же предпочтительней 200».
Несмотря на подобные неудобства, свержение тирании географии дало возможность миллионам людей ощутить вкус свободы. Скорость, движение и даже смена местожительства повлекли за собой положительные последствия для мно гих. Этим объясняется психологическая привязанность, проявляемая американцами и европейцами к автомоби лям — техническому воплощению пространственной свобо ды. Исследователь мотивации Эрнест Дихтер, который в свое время высказал немало ерунды фрейдистского толка, оказал ся весьма проницателен, когда говорил, что автомобиль — «са мое мощное орудие господства», имеющееся в распоряжении западного человека. Автомобиль стал современным символом инициации. Водительские права, выдаваемые с семнадцати лет, открывают доступ в общество взрослых».
В богатых странах, писал он, «большинство людей вполне сыты и достаточно хорошо обеспечены жильем. Достигнув этой тысячелетней мечты человечества, они тянутся к удовлетворению других потребностей. Они желают путеше ствовать, совершать открытия, чувствовать свою самосто ятельность. Автомобиль — подвижный символ мобиль ности...»10 Действительно, при испытываемых финансовых трудностях всякая семья от автомобиля отказывается в
98
последнюю очередь, а самое худшее наказание, которому американские родители могут подвергнуть подростка, — это лишить его возможности пользоваться автомашиной.
Девушки в Соединенных Штатах, когда их спрашивают, что, на их взгляд, главное в молодом человеке, прежде всего называют автомобиль. 67% опрошенных в недавно проводи мом исследовании считают, что автомобиль «необходим», а девятнадцатилетний юноша из Альбукерке, Нью-Мексико, Алфред Уранга уныло заметил, что «если у парня нет автомоби ля, у него нет и девушки». Трагической иллюстрацией того, насколько глубоко пристрастие к автомобилям среди молоде жи, явилось самоубийство семнадцатилетнего юноши из Вис консина Уильяма Нэбела, отец которого запретил ему пользоваться автомобилем после того, как у него отобрали права за превышение скорости. Перед тем как выстрелить из винтовки 22-го калибра себе в голову, юноша написал запис ку, которую закончил словами: «Без водительского удостове рения у меня нет машины, а значит, и жизни для меня нет. Вот я и считаю, что лучше покончить с ней счеты сразу». Ко нечно же, миллионы молодых людей по всему миру согласны с поэтом Маринетти, который еще полвека тому назад вос кликнул: «Ревущий, рвущийся вперед автомобиль... прекрас ней крылатой богини победы».
Свобода от закрепленного социального места настолько тесно связана со свободой от закрепленного географичес кого места, что когда супериндустриальный человек чув ствует, что жизненные обстоятельства тяготят его, его первым побуждением бывает поменять свое местонахожде ние. Подобная мысль редко приходит в голову сельскому жителю, выросшему в глубинке, или работающему в забое шахтеру. «Масса проблем решается при перемещении с ме ста на место. Надо постоянно быть в движении. Путеше ствовать!» — сказал студент, изучающий горное дело, который стремился вступить в Корпус мира. Движение ста ло позитивной ценностью само по себе, утверждением сво боды, а не только реакцией на окружающее или бегством от него. Исследование, охватившее 539 подписчиков «Redbook»,
99
ставило целью выяснить, почему в истекший год у них сме нился адрес. Среди таких причин, как: «Старый дом стал тесен для увеличившейся семьи» или «Желание жить в бо лее приятном месте», 10% опрошенных указали: «Просто захотелось перемен».
Крайнее проявление страсти к перемене мест — путе шествие женщин автостопом. «Голосующие» на дорогах стали составлять особую социальную группу11. Так, де вушка-католичка из Англии оставила свою работу в жур нале, где она продавала места для рекламных объявлений, и отправилась с подругой в путь, рассчитывая на попут ных машинах добраться до Турции. В Гамбурге их пути разошлись. Первая девушка, Джекки, побывала на гре ческих островах, в Стамбуле, а потом вернулась в Анг лию и нашла работу в другом журнале. Она намеревалась заработать денег на очередную такую поездку, но дело шло медленно. Тогда она ушла из журнала и стала рабо тать официанткой, от предложения стать старшей офи цианткой она отказалась: «Я не собираюсь долго пробыть в Англии». В свои двадцать три года Джекки — заядлая путешественница. Останавливая проезжающие автомоби ли, она неутомимо колесит по всей Европе с газовым пистолетом в рюкзаке, возвращается в Англию на шесть-восемь месяцев, а затем снова отправляется в дорогу. Рут, которой двадцать восемь лет, ведет такой образ жизни уже очень давно. Ее самое долгое пребывание в одном месте длилось три года. Путешествие автостопом как стиль жиз ни — это прекрасно, считает она, поскольку встречи с людь ми «не дают возможности погрязнуть в проблемах».
Особенно горячо стремятся к путешествиям девочки-подростки, возможно, чтобы вырваться из семьи, где, как они считают, ограничивают их свободу. Так, исследования, проведенные среди девушек, читающих «Seventeen», пока зывают, что 40,2% опрошенных минувшим летом соверши ли одно или более «больших» путешествий. 69% составили поездки за пределы родного штата, 9% — поездки за грани цу. Но непреодолимое желание путешествовать возникает задолго до подросткового возраста. Так, когда Бет, дочь од-
100
ного нью-йоркского психиатра, узнала, что один из ее дру зей вернулся из Европы, она была готова заплакать: «Мне уже девять лет, а я никогда не была в Европе!»
Положительное отношение к перемене мест отразилось в исследованиях, выявивших, что американцам присуще восхищаться путешественниками. Так, исследователи из Мичиганского университета установили, что респонденты часто называют путешественников «счастливыми» или «удач ливыми» людьми. Путешествовать — значит добиться опре деленного статуса, вот почему еще долго после возвращения из поездки многие американцы сохраняют бирки авиали нии на своем багаже или атташе-кейсах. Один шутник ут верждал, что некоторые даже отчищают и гладят старые этикетки, чтобы иметь репутацию путешественника.
Однако человеку, перебирающемуся с семьей на новое место, скорее высказывают сочувствия, чем поздравления. Каждый считает своим долгом порассуждать о неудобствах переезда. Но все говорит о том, что тот, кто однажды сме нил местожительство, скорее всего будет переезжать еще в отличие от того, кто никогда не двигался с места. Француз ский социолог Ален Турен объясняет: «Переселившись один раз и не будучи столь привязанными к окружающему, они более склонны к новой смене обстановки...»12 А англий ский профсоюзный деятель Р. Кларк в своем выступлении на международной конференции заявил, что мобильность могла быть привычкой, сформированной еще в годы сту денчества. Он обратил внимание, что те, кто учился вдали от дома, действуют в не столь ограниченных рамках, чем не имеющие образования и более привязанные к дому работ ники физического труда. Люди с университетским образо ванием не только более подвижны в своей последующей жизни, утверждал он, но свои жизненные установки, склон ность к перемене мест они передают детям. Тогда как для многих рабочих семей переезд — это тягостная необходи мость, вызванная безработицей или иным жизненным ис пытанием, для среднего и высшего класса переезд большей частью ассоциируется с улучшением жизни. Для них пере езд всегда радость. Повсюду в странах, переживающих пе-
101
реходный период к супериндустриализму, среди людей будущего движение является образом жизни, освобожде нием от ограничительных рамок прошлого, шагом в свет лое будущее13.
Однако же «не передвигающиеся» люди кардинальным образом отличаются друг от друга. Речь идет не только о заня тых в сельском хозяйстве жителях Индии или Ирана, которые большей частью закреплены всю свою жизнь на одном месте. То же относится и к миллионам рабочих, в особенности к тем из них, кто трудится в отсталых отраслях промышленности. Когда технологические перемены врываются в передовые эко номики, делая целые промышленные отрасли не соответству ющими современности и с невероятной быстротой создавая новые отрасли, миллионы неквалифицированных и малоква лифицированных рабочих оказываются вынужденными пере бираться на новое место. Экономика требует мобильности, и большинство западных правительств, особенно таких стран, как Швеция, Норвегия, Дания и Соединенные Штаты, расхо дуют значительные суммы, поощряя рабочих выучиться но вой специальности и перебраться в места, где они могут найти себе применение. Для шахтеров в Аппалачах, как и для рабо чих текстильных предприятий во французской провинции, это оказывается мучительно трудно. И происходящий в больших городах процесс обновления вынуждает рабочих переменить место жительства пусть не столь далеко от прежнего дома, но это воспринимается также болезненно.
По утверждению доктора Марка Фрида из Центра об щественных исследований Главного госпиталя Массачусет са, «вполне можно расценивать реакцию этих лиц как ощущение случившейся беды. Они испытывают чувство тягостной утраты, тоски, общей депрессии, крайней раз дражительности, проявляют симптомы психологического,
102
социального или физического недомогания... испытывают чувство беспомощности, склонны идеализировать утрачен ное место». Все это, констатирует он, «поразительно похо же на скорбь по случаю потери близкого человека»14.
Социолог Моника Вьо из французского министерства социального обеспечения говорит: «Французы очень при вязаны к местам, откуда они родом. Из-за работы они не охотно, крайне неохотно переезжают километров за тридцать или сорок от родных мест. Профсоюзы называют такое пе реселение «депортацией»15.
Даже некоторые образованные и состоятельные пересе ленцы болезненно переживают переезд на новое местожи тельство. Писатель Клифтон Фадиман, рассказывая о своем переезде из тихого городка в Коннектикуте в Лос-Андже лес, жаловался, что вскоре после того как он прибыл на новое место, на него «навалилась беспрестанная череда странных недугов, физических и душевных... В течение по лугода моя болезнь сошла на нет. Невролог... диагностиро вал мое нездоровье как «культурный шок»16. Переселение человека пусть даже в лучшие условия сопряжено с труд ной психологической приспособляемостью.
В известном исследовании канадского пригорода Криствуд Хайте социологи Дж. Р. Сили, Р. А. Сайм и Э. У. Лусли констатируют: «Скорость, с которой должен быть совершен переход, и сила его воздействия на личность таковы, что это требует чрезвычайной гибкости поведения и устойчи вости личности. Мировоззрение, а порой и манера гово рить, привычная еда, вкусы в оформлении должны сравнительно быстро перемениться, причем в отсутствие чет ких ориентиров поведения»17.
О том, как люди приспосабливаются к происходящим переменам, пишет психиатр Джеймс С. Тайхерст из уни верситета Британской Колумбии: «В области исследования людей, переживших иммиграцию, может быть обозначена несомненно стойкая модель. В начальной стадии человека больше всего заботит настоящий момент, когда он пытает ся получить работу, заработать денег и найти крышу над
103
головой. В это время обычно проявляется нетерпение и воз растающая психомоторная активность».
Когда усиливается чувство чужеродности и несовмести мости с новым окружением, наступает вторая стадия — «пси хологическое прибытие». «Его отличительной чертой являются возрастающая тревога и депрессия; глубокая оза боченность часто с соматической рассеянностью и сомати ческими симптомами; полный отход от общества по сравнению с предшествующей активностью, в некоторой степени враждебность и подозрительность. Чувство несхо жести и беспомощности все усиливается, и данный период характеризуется явным дискомфортом и растерянностью. Этот период большего или меньшего смятения может длить ся от одного до нескольких месяцев».
Потом наступает третья стадия. Человек относитель но приспосабливается к новому окружению, привыкает или же, в крайних случаях, «развиваются более сильные нарушения, проявляемые в более тяжелом душевном со стоянии, ненормальности психики и разрыве с реальнос тью»18. Некоторые люди никогда в полной мере не приспосабливаются.
Тем не менее после переезда люди уже не те, что были прежде, поскольку всякий переезд по необходимости раз рушает сложную, налаженную сеть взаимоотношений и со здает круг новых связей. Подобный разрыв, в особенности если он происходит неоднократно, приводит к утрате «чув ства причастности», которую многие писатели отмечали среди людей, часто меняющих места обитания. Постоянно переезжающий человек обычно недолго задерживается на одном месте, что мешает ему пустить тут корни. Так, когда администратора одной авиакомпании спросили, почему он преднамеренно уклоняется от участия в политической жиз-
104
ни своей общины, он ответил: «Потому что через несколь ко лет я уже буду жить в другом месте. Я сажаю дерево и никогда не вижу, как оно растет».
Такую непричастность или, в лучшем случае, ограни ченное участие резко критикуют те, кто видит в данной позиции угрозу традиционному идеалу установившейся де мократии. Однако они упускают из виду важное обстоя тельство: возможно, те, кто не дает в полной мере привлечь себя к участию в делах общины, проявляют больше мораль ной ответственности, чем те, кто демонстрирует рвение, а потом уезжает. Переселенцы горячо поддерживают расцен ки налогов, но избегают нести расходы, поскольку переби раются в другое место. Они деятельно участвуют в школьных финансовых делах и оставляют детей других людей претер певать последствия. Так не честнее ли остаться в стороне, чем поступать безответственно? Если человек устраняется от участия в общественных делах, отказывается вступать в организации, избегает сближения с соседями, иначе гово ря, избегает связывать себя, что произойдет с общиной и с ним самим? Смогут ли люди и общество выжить в такой ситуации?
Ограничение свободы действия принимает множество форм. Одна из них — прикрепленность к месту. Понять значение мобильности можно, только признав сначала цен тральность закрепленного места в психической структуре обычного человека. Многообразно проявление этой цент ральности в нашей культуре. В самом деле, цивилизация как таковая началась с земледелия, что подразумевало осед лость, окончание мрачных скитаний и миграций кочевни ков эпохи палеолита. Слово «укоренение», которому мы уделяем столь много внимания, по своему происхождению связано с земледелием. Первобытный кочевник, вслушива ясь в дискуссию о «корнях», вряд ли понял бы ее суть.
Понятие корней используется в значении закрепленно го места, постоянного «дома». В суровом, скудном и опас ном мире дом, пусть даже это всего лишь лачуга, всегда считался вросшим в землю убежищем, переходящим от по коления к поколению, поддерживающим связь человека как
105
с природой, так и с прошлым. Незыблемость дома счита лась сама собой разумеющейся, и литература насыщена бла гоговейными упоминаниями об особом значении дома. «Ищи дом для отдохновения, ибо дом — лучшее, что есть», — говорится в «Наставлениях по домашнему хозяйству», по собии XVI в. Томаса Тьюсера. «Дом человека — его кре пость», «Ничто не может сравниться с домом», «Дом, милый дом...» Быть может, кульминационного момента излишняя восторженность в прославлении дома достигла в Англии XIX в., как раз когда индустриализм искоренял сельских жителей и превращал их в городскую массу. Томас Гуд, певец не имущих, уверял нас: «Всякое сердце шепчет: дома, нако нец-то ты дома...», а Теннисон дает доставляющую наслаждение картину:
Английский дом — серые сумерки разлились По покрытым росой пастбищам, влажным деревьям, Нежные, словно сон, — все на своих местах в Приюте древней тишины.
В мире, взболтанном индустриальной революцией, в котором все, несомненно, было «не на своем месте», дом был надежной опорой, неподвижной точкой в вихре урага на». Только и можно было рассчитывать, что хотя бы он стоит на одном месте. Увы, это всего лишь поэзия, а не реальность, дом не смог сдержать напор, легко сорвавший человека с насиженного места.
Кочевник прошлого двигался через снежные бураны и иссушающий зной, вечно гонимый голодом, он нес с собой палатку из шкуры буйвола, с ним были его жена, дети и остальное его племя. Он нес с собой свое социальное окру жение и материальный образ того, что называл домом. Если сравнить с новыми сегодняшними кочевниками, то те вся-
106
кий раз оставляют материальный образ там, откуда уходят. (Это становится вхождением в мир, где происходит частая сменяемость вещей.) Все, кроме семей, ближайшего соци ального окружения, они оставляют там, откуда ушли.
Снижение значения места, утрата привязанности к нему выражались разным образом. Самый свежий пример — ре шение Айви Лиг Колидж в Соединенных Штатах перестать пользоваться при приеме студентов географическим прин ципом. Обычно эти элитные учебные заведения руковод ствовались географическим критерием, намеренно отдавая предпочтение мальчикам, проживавшим далеко от их кам пусов, стремясь сделать более разнообразным состав своих студентов. В период между 1930 и 1950 гг. Гарвардский уни верситет, например, наполовину сократил процентное со держание студентов, проживавших в Новой Англии и Нью-Йорке. Сегодня, говорит служащий университета, «мы отступаем от такого географического подхода».
Теперь признано, что место не столь уж обусловливает различия. Несходство людей больше не возводится к тому, откуда они родом. Ведь адрес на бланке заявления о приеме может быть временным. Многие люди в наши дни не живут достаточно долго на одном месте, чтобы приобрести харак терные региональные или местные особые черты. Человек, возглавлявший приемную комиссию в Йельском универси тете, говорил: «Разумеется, мы отправляем преподавателей для поиска абитуриентов в отдаленные места, вроде Нева ды, но Гарлем, Парк-авеню или Квинс ничем не отличают ся в этом плане». По утверждению этого чиновника, Йельский университет фактически перестал использовать такой подход при отборе. А его коллега из Принстонского университета заявляет: «Действительно, важно не то, отку да они, скорее мы обращаем внимание на несходство их происхождения».
Мобильность перемешивает все, как в тигле, существен ные различия между людьми больше уже не зависят столь явно от места. Нежелание связывать себя, по замечанию профессора Пенсильванского университета Джона Дикма-
107
на, зашло так далеко, что «верность городу или штату у многих гораздо слабее выражена, чем верность корпорации, профессии или добровольческому обществу»19. Таким обра зом, можно утверждать, что человек теперь испытывает обя зательства не перед соотнесенными с местом социальными структурами (город, штат, страна или округ), а такими (кор порация, профессия, общество друзей), которые сами по себе мобильны, изменчивы и по своим практическим це лям независимы от места20.
Причастность соотносится с продолжительностью друж бы. Мы все научились облекать эмоциональной сутью та кие взаимоотношения, которые кажутся нам «вечными» или не подверженными переменам, но мы, насколько возмож но, воздерживаемся от эмоций в кратковременных взаимо отношениях. Разумеется, бывают исключения, например преходящий летний роман. Но в целом в широком разно образии отношений проявляется соотнесенность. Таким образом, идущая на убыль привязанность к месту связана не с мобильностью как таковой, а с сопутствующим обсто ятельством мобильности — более короткой продолжитель ностью отношений с местом.
К примеру, в 70 крупных городах Соединенных Шта тов, включая Нью-Йорк, в среднем пребывание на одном месте длится менее четырех лет21. Это составляет контраст с проживанием всей жизни на одном месте — характерной чертой сельского жителя. Более того, смена места житель ства — решающий фактор в определении продолжительно сти многих других отношений с местом, так как когда человек завершает свои отношения с домом, он обычно прерывает свои отношения со всем, что его окружает. Он меняет супермаркет, бензоколонку, автобусную остановку и парикмахерскую, обрывая таким образом всю цепь отно шений с местом и домом. Следовательно, на протяжении жизни мы не только узнаем все больше мест, но и наша связь с каждым местом укорачивается.
Таким образом, мы начинаем более ясно представлять себе, как ускоряющиеся перемены в обществе затрагивают человека. Сокращение продолжительности отношений че-
108
ловека с местом точно соответствует сокращению продол жительности его отношений с вещами. В обоих случаях че ловек вынужден с большей быстротой рвать свои связи. В обоих случаях повышается степень быстротечности. В обо их случаях он испытывает ускорение темпа жизни.
1 Оценки Фуллера см.: [146], Document 3, с. 28—29.
2 Транспортные проблемы развивающихся стран рассмотре ны в: Immobility: Barrier to Development by Wilfred Owen в [243], с. 30.
3 Друкер: [140], с. 92.
4 Проблема кочующих городских жителей обсуждается в: Are We a Nation of Cities? by Daniel Elazar // Public Interest, Summer, 1966, c. 53.
5 Личности странствующих американцев взяты из: Population Characteristics, Series P-20, № 188. US Department of Commerce, August 14, 1969.
6 Французские данные из: A Cohort Analysis of Geographical and Occupational Mobility by Guy Pourcher // Population, March-April, 1966.
См. также: Supplement to Chapter Five, Les Moyens de Regulation de la Politique de l'Emploi by Thérèse Join-Lambert and François Lagrange // Review Française du Travail, January-March, 1966, с. 305-307.
7 Об «утечке мозгов» внутри США см. в: An Exploratory Study of the Structure and Dynamics of the R&D Industry by Albert Shapero, Richard P. Howell, and James R. Tombaugh // Menlo Park, California: Stanford Research Institute, June, 1964.
8 Уайт: [197], с. 269.
9 Историю Якобсона см.: Wall Street Journal, April 26, 1966.
Более недавнее исследование мобильности должностных лиц по казало, что средний администратор предвидит возможность смены местожительства от одного раза в два года до одного раза в пять лет. Один управленец сообщил, что за 25 лет он переехал 19 раз. Восемь десят процентов компаний предвидит увеличение темпа передвиже ния. См.: William F. Glueck in the Journal of Management Studies, vol. 6, № 2 или summary in New Society, July 17, 1969, c. 98.
10 Замечание Дихтера см. [76], с. 266.
11 О путешественницах автостопом см.: Traveling Girls by Ellen Goyder // New Society, January 20, 1966, с. 5.
109
12 Турен цит.: по Acceptance and Resistance, [49], с. 95.
13 Кларк: [249], с. 26.
14 Эмоциональный ответ переселенца является темой Grieving for a Lost Home by Marc Fried в [241], с. 151, 160.
15 Интервью с Моникой Вьо.
16 Сообщение Клифтона Фэдимана появилось в его эссе «Mining-Camp Megalopolis» // Holiday, October, 1965, с. 8.
17 Об изучении Криствуда см.: [236], с. 360.
18 Утверждение Тайхерста взято из его статьи The Role of Transition States-Including Disasters-in Mental Illness // [33], c. 154.
19 Высказывание Дикмана взято из The Changing Uses of the City в [173], с. 154.
20 Кончина географии, конечно же, имеет важные последствия для будущего города. Как говорит Мелвин М. Уэбер, преподава тель городского планирования в Беркли, «появляется новый тип крупномасштабного городского общества, которое все в большей степени независимо от города... Поскольку общества в прошлом были пространственно структурированы, а городские общества поступают так, будто они опираются исключительно на город, мы по-прежнему допускаем, что территориальность — необходи мый атрибут социальных систем». Это, убеждал он, ведет нас к абсолютно неправильному пониманию таких городских проблем, как склонность к наркотикам, расовые волнения, душевные бо лезни, нищета и т. д. См. его провокационное эссе The Post-City Age // Daedalus, Fall, 1968, с. 1091-1110.
21 Средняя продолжительность проживания взята из New Urban Structures by David Lewis в [131], с. 313.
Каждую весну во всей восточной части Соединенных Штатов начинается огромная миграция, как это бывает у леммингов. Поодиночке и группами, нагруженные спаль ными мешками, одеялами и купальными принадлежностя ми, примерно 15 000 студентов американских колледжей
110
забрасывают свои учебники и следуют исключительно точ ному внутреннему инстинкту, который ведет их к выжжен ной солнцем береговой линии Форта Лодердейл во Флориде. Здесь примерно в течение недели вся эта толпа поклонни ков солнца и секса отсыпается, флиртует, жадно глотает пиво, валяется на песке и оглашает пространство воплями. В конце этого периода девушки в бикини и их бронзовые поклонники упаковывают свои сумки и присоединяются к массовому исходу. И тогда каждый, кто окажется недалеко от палаток, воздвигнутых курортным городом специально для этого буйного войска, может слышать крики, усилен ные громкоговорителем: «Машина двухместная, приглашаю попутчика до Атланты... Нужно добраться до Вашингтона... В 10.00 отбываем в Луисвилль...» Через несколько часов не остается ничего от этой пляжной компании, склонной к выпивке, кроме банок и бочек из-под пива, а также при мерно полутора миллионов долларов в кассах местных тор говцев — тех, кто смотрит на это ежегодное вторжение как на некое благо, которое угрожает нормальной психике жи вущих здесь людей, но в то же время гарантирует им лич ную выгоду.
Молодых людей влечет сюда не только непреодолимая страсть к солнечному свету. И это не просто зов секса — секс доступен и в других местах. Скорее это чувство свобо ды, не связанной с ответственностью. 19-летняя студентка одного из нью-йоркских колледжей с совместным обуче нием, которая недавно побывала на этом веселье, высказа лась так: «Ты нисколько не беспокоишься о том, что ты здесь скажешь или сделаешь, потому что, честно говоря, ты никогда больше не увидишь этих людей»,
Ритуал посещения Форта Лодердейл дает возможность огромного разнообразия кратковременных межличностных отношений. И по мере того как мы движемся все дальше по пути супериндустриализма, именно эта кратковременность все в большей степени начинает характеризовать отноше ния между людьми.
111
Урбанизм, т. е. образ жизни городского населения, погло щает внимание социологов с начала нашего столетия. Макс Вебер указывал на тот очевидный факт, что люди, живущие в больших городах, не могут знать своих соседей столь же близ ко, как люди, жившие в небольших сообществах. Джордж Зиммель продвинул еще на шаг эту идею, высказав весьма оригинальную мысль о том, что если бы городской житель эмоционально реагировал на любого и каждого человека, с которым он вступает в контакт, или если бы он загромождал свой мозг сведениями об этих людях, то он был бы «совер шенно раздроблен внутренне и пришел бы в совершенно не мыслимое психическое состояние».
Луи Вирт в свою очередь отмечал фрагментированность отношений между городскими жителями. Он писал: «Ха рактерно, что городские жители встречаются друг с другом, выступая при этом в весьма ограниченной роли... Их зави симость от другого человека ограничивается лишь каким-либо частным аспектом деятельности последнего»1. Вместо того чтобы глубоко войти в целостную личность каждого индивида, с которым мы встречаемся, мы поддерживаем необходимые поверхностные и частные контакты с некото рыми из них, объяснял он. Мы заинтересованы только в том, насколько хорошо продавец обуви удовлетворяет наши нужды, и нам нет дела до того, что его жена страдает от алкоголизма.
Это значит, что с большинством окружающих нас лю дей мы вступаем в отношения ограниченного участия. Со знательно или неосознанно, но мы строим свои отношения с другими людьми по функциональному принципу. Посколь ку мы не принимаем участия в домашних проблемах про давца обуви, не разделяем его надежды, мечты и горе, он для нас полностью взаимозаменяем другим продавцом той же компетентности. Мы применяем модульный принцип к человеческим отношениям. Тем самым мы создаем личность, подобную предметам одноразового использования: Модуль ного Человека.
112
Мы не воспринимаем человека в целом, а включаемся, как вилка в розетку, в один из модулей его личности. Каж дая личность может быть представлена как некая уникаль ная конфигурация из тысяч таких модулей. Таким образом, никакой индивид не может быть заменен каким-либо дру гим, если рассматривать личность в целом, а не ее отдель ные модули. Поскольку мы хотим купить всего лишь пару ботинок, а не дружбу, любовь или ненависть, постольку для нас нет никакой необходимости в том, чтобы интересовать ся всеми другими модулями, формирующими личность про давца. Наши отношения весьма ограниченны. И склонность к ограничению существует с обеих сторон. Эти отношения влекут за собой принятые формы поведения и общения. Обе стороны, сознательно или неосознанно, понимают и ограничения, и законы, вытекающие из них. Трудности воз никают только тогда, когда одна из сторон переступает при нятые границы и пытается вступить в контакт с каким-либо модулем, который не имеет отношения к данной функции.
Обширная социологическая и психологическая литера тура посвящена сегодня проблеме отчуждения, которая обус ловлена, как полагают, именно фрагментацией отношений между людьми. Многое в риторике экзистенциалистов и в студенческих бунтах декретирует эту фрагментацию. Гово рят, что мы недостаточно «сливаемся» с близким челове ком. Миллионы молодых людей заняты попытками достичь «полного слияния».
Однако прежде чем согласиться с популярным выводом о том, что модуляризация в человеческих отношениях — явление отрицательное, следовало бы более пристально взглянуть на него. Теолог Гарвей Кокс, повторяя Зиммеля, указывает, что в условиях городской жизни попытка пол ного «слияния» с другим человеком может привести лишь к саморазрушению и эмоциональному опустошению. Он пи шет, что городской человек «должен иметь более или менее беспристрастные отношения с большинством людей, с ко торыми он вступает в контакт, чтобы выбрать тех, с кем у него будут дружеские отношения, и их-то и развивать... Его жизнь можно уподобить точке, на которую воздействуют
113
десятки систем и сотни людей. Его способность знать кое-кого из них лучше с необходимостью приводит к тому, что глубина его отношений со многими другими сводится к минимуму. Для городского человека выслушивание спле тен почтальона — акт чистого милосердия, поскольку у него скорее всего нет никакого интереса к людям, о которых хочет поболтать почтальон»2.
Кроме того, прежде чем сокрушаться по поводу модуляризации, необходимо спросить самих себя, действительно ли мы предпочли бы вернуться к традиционной ситуации, в которой каждый индивид был связан с личностью немно гих людей, а не с личностными модулями многих. Тради ционный человек воспринимается так сентиментально, в таком романтическом ореоле, что часто мы не понимаем последствий возврата к нему. Те же самые писатели, кото рые причитают по поводу фрагментации, требуют в то же время свободы; однако при этом они упускают из виду от сутствие свободы людей, связанных неразрывными узами. Ибо любые связи предполагают взаимные требования и ожидания. Чем более интимными становятся отношения между людьми, тем большее давление оказывают друг на друга партнеры, чтобы исполнились их ожидания. Чем тес нее и неразрывнее эти отношения, или, говоря другими словами, чем больше модулей при этом задействовано, тем сильнее возрастают требования, предъявляемые нами.
В любых отношениях модульного типа требования строго ограничены. Поскольку продавец обуви выполняет свою достаточно ограниченную миссию, обслуживая нас и удов летворяя таким путем наши довольно небольшие ожида ния, мы не будем настаивать, чтобы он верил в нашего Бога, или был опрятен дома, или разделял наши политические пристрастия, или любил ту же пищу или ту же музыку, что и мы. Мы предоставляем ему право быть свободным во всех других сферах, так же как и ему нет дела до того, атеист я или еврей, гетеросексуалист или гомосексуалист, Джон Бирхер или коммунист. Так не бывает и не может быть при целостных взаимоотношениях. До какого-то момента фраг ментация отношений и свобода идут рядом друг с другом.
114
Все мы, по-видимому, испытываем в своей жизни потребность в целостных отношениях. Но бессмысленно было бы утверждать, что мы можем иметь только такие отноше ния. Отдавать предпочтение обществу, в котором индивид имел бы холистические отношения с немногими, а не мо дульные отношения со многими людьми, — это значит же лать возврата к тюремной жизни прошлого — того прошлого, в котором индивиды были гораздо теснее связаны друг с другом, но в котором их жизнь была сильнее регламентиро вана социальными условиями, сексуальной моралью, поли тическими и религиозными ограничениями.
Это не означает, что модульные отношения не связаны ни с каким риском или что мир таких отношений — луч ший из возможных миров. На самом деле в такой ситуации таятся глубинные опасности, и мы попытаемся это пока зать. Однако до сих пор дискуссия по этому вопросу, пуб личная или профессиональная, была нацелена не на суть дела, ибо она упускала из виду основной параметр всяких межличностных отношений — их продолжительность.
Следует упомянуть социологов вроде Вирта, отметивших транзисторную природу человеческих связей в урбанизиро ванном обществе. Однако они не попытались систематически сопоставить феномен небольшой длительности человеческих связей с аналогичным явлением в других видах связей. Они не сделали также попыток обосновать документально посте пенное уменьшение этой длительности. До тех пор, пока мы не проанализируем временные параметры человеческих свя зей, мы будем совершенно неправильно понимать и весь про цесс перехода к супериндустриализму.
Уменьшение средней продолжительности человеческих отношений — вероятное следствие увеличения количества таких отношений. Средний житель города в наше время за
115
неделю, вероятно, вступает в контакт с большим количе ством людей, чем деревенский житель в феодальные време на в течение года, а может быть, даже и всей своей жизни. Узы, связывающие деревенского жителя с другими людь ми, включали в себя, несомненно, и какие-то кратковре менные отношения, однако большинство людей, с которыми он был знаком, он знал на протяжении всей своей жизни. Городской человек может иметь некую стержневую группу людей, с которыми он поддерживает связь долгое время, но в то же время он взаимодействует с сотнями или, может быть, тысячами людей, которых он видит только однажды или дважды и которые затем полностью исчезают из его поля зрения.
Каждый из нас подходит к человеческим отношениям, как и к другим видам отношений, имея внутри себя некий набор ожиданий относительно их продолжительности. Мы надеем ся, что определенные виды отношений будут более долгими, чем другие. На самом деле отношения с другими людьми можно классифицировать, исходя из их предполагаемой длительнос ти. Конечно, они варьируются от одной культуры к другой, от одного человека к другому. И тем не менее для широких слоев населения в развитых технологических обществах достаточно типичны следующие отношения:
Длительные отношения. Мы надеемся, что связь с нашей собственной семьей и — в меньшей степени — с другими родственниками будет длиться в течение всей жизни лю дей, относящихся к этой категории. Эта надежда далеко не всегда сбывается, о чем говорит рост количества разводов и распад семей. Несмотря на это, теоретически мы, вступая в брак, считаем, что «нас разлучит только смерть», и идеалом общества является связь, длящаяся всю жизнь. Реалистич но ли это ожидание для общества, меняющегося с большой скоростью, вопрос спорный. Однако ожидания таковы: се мейные связи будут длительными, может быть, на всю жизнь, и человеку, который разрывает такие связи, традиционно приписывается та или иная степень вины.
Отношения средней длительности. В эту категорию по падают четыре класса отношений. В порядке уменьшения
116
ожидаемой длительности: отношения с друзьями, соседя ми коллегами по работе и членами различных доброволь ных организаций, как, например, церковь или клуб.
Традиционно предполагается, что дружеские отношения длятся почти так же долго или вообще так же долго, как и семейные связи. Высокая оценка дается в нашей культуре такому феномену, как «старые друзья», а прекращение друж бы считается в какой-то мере предосудительным. Однако один вид дружеских отношений, называемый знакомством, оценивается как имеющий меньшую продолжительность.
Отношения между соседями не рассматриваются боль ше как длительные, поскольку скорость перемещений в пространстве сейчас слишком высока. Предполагается, что эти отношения равны времени, в течение которого инди вид остается на одном месте; продолжительность этого пе риода в среднем становится все меньше и меньше. Разрыв с соседом может быть связан и с другими причинами, но он не отягощен чувством серьезной вины.
Отношения на работе нередко «перекрещиваются» с дружескими отношениями и реже — с соседскими. Тради ционно, особенно конторские служащие, адвокаты, учите ля, инженеры и т. п., предполагают, что отношения, складывающиеся на работе, будут длиться относительно долго. Однако это ожидание, как мы увидим далее, уже не столь перспективно.
Отношения между членами различных добровольных организаций — в церковных или гражданских учреждени ях, политических партиях и т. п. — иногда перерастают в дружбу, но если этого не происходит, связи между индиви дами в таких объединениях распадаются быстрее, чем отно шения между друзьями, соседями или коллегами по работе.
Кратковременные связи. К этой категории относится боль шинство (если не все) отношений сервисного типа, скла дывающихся с продавцами, служащими служб доставки, газовиками, поставщиками молока, парикмахерами и т. п. Смена контактов в этой сфере происходит относительно быстро, и человека, который прекращает их, не за что стыдить. Исключение составляют отношения со специалиста-
117
ми, например с врачами, юристами и бухгалтерами; ожида ется, что они будут более длительными.
Такое распределение по категориям вряд ли бесспорно. Большинство из нас может сослаться на примеры «сервис ных» отношений, которые были более длительными, чем некоторые дружеские, рабочие или соседские отношения. Кроме того, у каждого из нас есть собственные примеры такого рода: мы посещаем в течение многих лет одного и того же доктора или поддерживаем самые тесные связи с одним из друзей по колледжу. Такие случаи вряд ли явля ются необычными, и все же их относительно мало в нашей жизни. Они похожи на цветы, возвышающиеся на своих длинных стебельках над целым полем, поросшим травой, где каждая травинка может быть уподоблена какой-либо кратковременной связи, какому-либо короткому контакту. И именно большая длительность этих связей делает их за метными. Такие исключения ни в коей мере не влияют на общее правило: средняя продолжительность межличностных отношений в нашей жизни становится все более короткой.
Продолжающаяся урбанизация — это лишь один ком понент тех воздействий, которые толкают нас ко все боль шей «временности» в наших отношениях с людьми. Урбанизация, как об этом говорилось ранее, приводит в соприкосновение большие массы людей, увеличивая таким образом количество их контактов друг с другом. Однако этот процесс еще больше усиливается в связи с ростом геогра фической мобильности, описанной в предыдущей главе. Географическая мобильность не только ускоряет «поток» различных мест, проходящий через нашу жизнь, то же са мое она делает и с «потоком» людей.
Увеличение количества путешествий сопряжено с рез ким возрастанием количества временных случайных свя-
118
зей — с пассажирами, служащими гостиницы, водителя ми такси, с теми, кто резервирует билеты на самолет, с носильщиками, служанками, официантами, с коллегами и друзьями ваших друзей, с работниками таможни, аген тами бюро путешествий и бесконечным количеством дру гих людей. Чем больше перемещается индивид, тем больше у него бывает коротких неожиданных встреч лицом к лицу, контактов с людьми, каждый из которых представляет собой отношение фрагментарное и, кроме того, сжатое во времени. (Такие контакты кажутся нам естественны ми и несущественными. Мы редко способны задуматься о том, сколь немногие из 66 млрд. людей, которые жили на нашей планете до нас, испытывали когда-либо такую высокую скорость перемен в человеческих отношениях.)3
Если путешествие увеличивает количество контактов, главным образом с работниками сферы обслуживания того или иного вида, то перемена места жительства также уско ряет поток людей, протекающих через нашу жизнь. Пере езд на новое место приводит к прекращению отношений почти в каждой из вышеописанных категорий. Молодой инженер подводной лодки, который переводится со своего места работы в Нэйви Ярд на Мэри Айлэнд, Калифорния, на работу в Ньюпорт Ньюс, Виргиния, берет с собой лишь ближайших членов своей семьи. Он покидает родителей и родню со стороны жены, соседей, знакомых из сферы об служивания и торговли, а также тех, с кем он вместе слу жил, и многих других. Он обрывает эти связи. Поселившись в новом месте, он, его жена и ребенок должны будут завя зать множество новых связей, которые опять-таки будут временными.
Вот как описывает этот процесс одна молодая женщи на, которой пришлось вместе с мужем переезжать 11 раз за последние 17 лет: «Когда вы живете в одном и том же мес те, вы можете наблюдать, что происходят те или иные из менения. Так, в один прекрасный день почту приносит новый почтальон. Через несколько недель после этого ис чезает девушка за прилавком супермаркета, и новая зани мает ее место. Потом вы узнаете, что заменили механика на
119
газовой станции. Тем временем сосед, живущий с вами ря дом, уезжает, и вместо него селится новая семья. Эти изме нения происходят все время, но постепенно. Когда же вы уезжаете, вы сразу рвете все эти связи, и вы должны опять создавать их заново. Вам нужно найти нового детского вра ча, нового дантиста, нового механика для вашей машины, который бы вас не обманывал; вы утрачиваете все, что было вами организовано, и должны начинать все заново». Итак, происходит одновременное нарушение целой группы сло жившихся отношений, что делает перемещение с места на место психологической нагрузкой для многих людей.
И чем чаще повторяется этот цикл в жизни индивида, тем короче, конечно, становится длительность его связей с другими людьми. Сейчас для значительной доли населения этот процесс происходит столь быстро, что это резко меня ет традиционные понятия о времени, сложившиеся по от ношению к связям между людьми. «Во время коктейля прошлой ночью в Фрогтаун Роад возник разговор о том, сколько времени живут в Нью-Ханаан участники этой ве черинки. Никого не удивило то, что чета «долгожителей» находится здесь всего лишь пять лет», — рассказывается в газете «Нью-Йорк тайме». В те времена, когда перемеще ния происходили редко, пять лет — это был период, лишь немного более длительный, чем период той ломки, кото рую переживала семья, переместившаяся в новое сообще ство. Это то время, которое требовалось, чтобы ее «приняли» на новом месте. Сегодня же период ломки всей жизни очень сильно сжат во времени.
Так, во многих американских пригородах имеется спе циальная коммерческая служба «Welcome Wagon» — рек ламный автофургон с буклетами, образцами местной продукции и т. п., раздаваемыми приезжим или новым по селенцам, — которая ускоряет этот процесс, знакомя вновь прибывших с главными магазинами и агентствами в дан ном районе. Служащий такой службы, получающий зар плату за свои труды (обычно это бывает женщина средних лет), посещает новичков, отвечает на их вопросы о сооб ществе, в которое они попали, оставляет им брошюрки и
120
иногда — сертификаты дешевых подарков, которые можно получить в местных магазинах. Поскольку это оказывает влияние лишь на отношения сервисного характера и вряд ли представляет собой что-то большее, чем одну из форм рекламы, постольку воздействие, оказываемое этой служ бой, весьма незначительно.
Однако процесс установления отношений с новыми со седями и друзьями очень часто эффективно ускоряется бла годаря некоторым людям — обычно это бывают разведенные или одинокие старые женщины, — которые выполняют функцию неформальных «интеграторов» сообщества. Такие люди встречаются во многих давно сложившихся пригоро дах и жилых кварталах. Их функция описана социологом-урбанистом Робертом Гутманом из университета Ратжер. Он отмечает, что хотя «интеграторша» сама по себе часто нахо дится вне основного потока социальной жизни сообщества, она получает удовольствие от того, что служит как бы «мо стиком» для вновь прибывших сюда людей. Она проявляет инициативу в организации вечеринок и других встреч. Но вички бывают польщены тем, что какой-то человек, живу щий здесь долго, «старожил» (во многих местах быть «старожилом» — значит прожить тут года два), хочет их пригласить. Увы, новоселы быстро понимают, что сама «ин теграторша» здесь лишь сторонний наблюдатель, поэтому они обычно скоро дистанцируются от нее.
«К счастью для интегратора, — говорит Гутман, — к тому времени, когда он или она занимались тем, чтобы ввести приезжего в сообщество, а приезжий уже начинал отдаляться от интегратора, туда снова прибывали новые люди, кото рым интегратор опять мог протянуть свою дружескую руку».
Другие люди в округе также помогают ускорить процесс установления связей. Так, говорит Гутман, в районах-ново стройках, «как показал опрос, агенты по продаже недвижи мости часто знакомили соседей друг с другом еще до того, как они стали владельцами. В некоторых случаях новых Домохозяек, поодиночке или группами, приглашали домо хозяйки, живущие по соседству. Соседские жены или их мужья встречались друг с другом случайно, работая в саду,
121
или убирая свой двор, или заботясь о детях. Кроме того, бывали и другие встречи, обычно инициированные детьми, которые часто первыми устанавливали контакт с людьми, живущими в этом новом районе».
Местные организации также вносят важный вклад в то, чтобы помочь человеку быстро включиться в новую обстанов ку. Это чаще бывает среди домовладельцев в пригородах, чем среди жителей жилых массивов. Церкви, политические партии, женские организации предоставляют возможность установить контакты, к которым стремятся новоселы. По Гутману, «иногда какой-либо сосед говорил приезжему о наличии доброволь ного объединения и даже приводил его на первую встречу, но даже и в этих случаях вновь прибывший должен был сам най ти свою собственную «первичную» группу внутри этого объ единения»4.
Понимание того, что эта перемена места не последняя, что кочевники опять будут собирать свои пожитки и миг рировать отсюда, препятствует созданию новых связей, ко торые были бы более прочными, чем модульные; это означает, что если отношения вообще должны создаваться, то пусть они входят в жизнь побыстрее.
Однако если период вживания в новую обстановку сжи мается во времени, то сокращается и период отвыкания от старых условий. Это особенно верно для сервисных отно шений, которые, будучи крайне ограниченными, могут и возникать, и заканчиваться очень быстро. «Они приходят и уходят, — говорит хозяин одного пригородного продоволь ственного магазина. Однажды вы обнаруживаете их отсут ствие, а потом узнаете, что они переехали в Даллас». «Лавочники в Вашингтоне, Колумбия, редко имеют шанс установить длительные отношения со своими покупателя ми», — пишет репортер в «Business Week». «Все время — разные лица», — говорит кондуктор пригородного поезда в Нью-Хавен.
Даже маленькие дети быстро осознают временный ха рактер человеческих связей. «Нянечка», которая была в про шлом, уступила свое место службе «бэби-ситтер», которая каждый раз, когда надо побыть с ребенком, присылает раз-
122
ных людей. Та же тенденция к усеченным во времени отно шениям отражается в отказе от семейного доктора. Старый семейный доктор, врач общей практики, не имел компе тенции узкого специалиста, но по крайней мере у него было одно преимущество — он мог наблюдать за одним и тем же пациентом в течение всей его жизни. Сегодня же больной не остается на одном месте. Он не общается с одним и тем же терапевтом, а порхает от одного специалиста к другому и меняет врачей каждый раз, когда переселяется на новое место. Даже в пределах какой-либо одной связи контакты между людьми становятся все более короткими. Так, авто ры «Крествудских Высот», обсуждая взаимодействия с раз личными специалистами и юристами, отмечают «малую длительность контактов друг с другом... Природа таких кон тактов, а они в свою очередь являются функцией очень на сыщенной жизни обоих участников, жизни в условиях до предела спрессованного времени, предполагает, что всякое сообщение должно быть сжато до пределов очень коротко го коммюнике, причем даже таких коммюнике не должно быть слишком много...»5 Влияние на здоровье фрагмента ции и сокращения времени отношений между пациентом и врачом — этот вопрос должен быть подвергнут серьезному специальному исследованию.
Каждый раз, когда семья сдвигается со своего места, она стремится также «отбросить» от себя определенное количе ство неблизких друзей и знакомых. Когда их покидают, то обычно и забывают. Но не все отношения прекращаются после территориального разделения людей. Мы скорее все го сохраним контакты с парой друзей из того места, где мы раньше жили, а также будем стараться время от времени общаться с родственниками. Однако с каждым новым пе реездом происходит неумолимое стирание этих связей. Сна-
123
чала оживленная переписка с обеих сторон, случайные ви зиты или телефонные звонки. Однако постепенно контак ты становятся все реже и в конце концов прекращаются. Типичный англичанин, живущий в пригороде Лондона, рассказывает о том, что с ним было после того, как он по кинул Лондон: «Вы не можете забыть его (Лондон). Ваша семья еще не полностью живет здесь. У нас еще остались друзья, живущие в Пламстеде и Элтхэме. Мы обычно быва ем там каждый выходной. Однако это не может длиться долго».
Джон Барт так изобразил чувство перемены, наступаю щей в дружеских отношениях, в повести «Плавучая опера»: «Наши друзья плывут мимо; какое-то время нас несет вме сте с ними; они уплывают вперед, и мы должны или пола гаться на слухи, или совсем потерять их след; но вот они снова плывут назад, и мы должны или обновить наши дру жеские связи — поймать то, чего уже нет, — или же при знать, что у нас больше нет с ними общего языка, мы уже не понимаем друг друга»6. Единственный недостаток в этом описании — умолчание о том, что возникают, исчезают и вновь возобновляются дружеские связи в русле лениво те кущей реки, которая то и дело петляет. Сегодня же этот поток движется с большим ускорением. Дружеские отно шения (если использовать ту же метафору) все больше ста новятся похожими на контакт гребцов разных каноэ, преодолевающих быстрины в реке перемен. «Очень скоро, — говорит профессор Эли Гинцберг из Колумбийского уни верситета, — все мы станем людьми столичного типа, не имеющими связей или обязательств по отношению к своим старым друзьям и соседям».
В замечательной статье о «Дружеских отношениях в бу дущем» психолог Куртни Тол предполагает, что «стабиль ность, основанная на близких отношениях с небольшим количеством людей, окажется неэффективной вследствие высокой мобильности, расширения круга интересов и раз личий в способности к адаптации и переменам, свойствен ным людям, живущим в высоко автоматизированном обществе... Индивиды будут развивать в себе способность к
124
формированию близких отношений приятельского типа на основе общих интересов или внутригрупповых связей, а также способность быстро прерывать эти дружеские связи, когда они переезжают на другое место или присоединяются к группе со сходными интересами или к другой ставшей для них интересной группе в том же самом месте... Интере сы будут меняться быстро...
Эта способность быстро вступать в дружеские отноше ния, а затем прекращать или сводить их до уровня простого знакомства, сопряженная с возросшей мобильностью, при ведет к тому, что каждый данный индивид будет иметь боль ше дружеских отношений, чем это возможно в настоящее время для большинства людей... Структура дружеских свя зей большинства людей в будущем даст им удовлетворение во многих отношениях, но при этом длительные дружеские связи с немногими, характерные для прошлого, сменятся близкими кратковременными отношениями со многими людьми».
Влияние новой технологии на занятия людей позволяет предполагать, что тенденция к временным связям сохра нится в дальнейшем. Даже если мегаполис перестанет «втя гивать» людей и они будут меньше переезжать, все равно связи между людьми резко возрастут, а длительность их со кратится из-за смены работы. Ибо внедрение прогрессив ной технологии, называем мы ее автоматизацией или нет, экономика требуют коренных изменений и квалификации, и личности работника.
Специализация увеличивает количество различных про фессий. В то же время технологические нововведения умень шают «время жизни» любой профессии. «Появление и исчезновение профессии будут такими быстрыми, что вызо вут постоянную неуверенность людей», — говорит экономист
125
Норман Энон, специалист по проблемам рабочей силы. Он отмечает, например, что профессия инженера авиалиний воз никла — и начала сходить на нет — в течение всего 15 лет.
Один только взгляд на страницы «спроса и предложе ния» в какой-либо крупной газете убеждает в том, что но вые профессии возникают с потрясающей скоростью. Системный аналитик, компьютерщик, кодировщик, библио текарь, работающий с магнитными лентами, и т. п. — это лишь малая часть тех, чья деятельность связана с компью терами. Извлечение информации, оптическое сканирова ние, тонкопленочная технология — все это требует новых видов специальных знаний, а старые профессии постепен но утрачивают свою важность или вообще исчезают. Когда журнал «Fortune» в середине 60-х годов провел опрос 1003 молодых администраторов в крупных американских корпо рациях, обнаружилось, что по меньшей мере один из трех выполнял работу, которой просто не существовало, пока он не приступил к ней. Другая большая группа занималась ра ботой, которую ранее выполнял один человек7. Даже тогда, когда название профессии остается прежним, содержание самой работы часто трансформируется, и люди, выполняю щие ее, меняются тоже.
Перемена работы, однако, — это не только прямое след ствие технологических изменений. Она отражает также про цессы, происходящие в разных видах промышленности, которые постоянно организуются и реорганизуются, при спосабливаясь к быстро меняющимся условиям, чтобы под держивать бесконечные сдвиги во вкусах и предпочтениях потребителей. Множество других сложных механизмов не прерывно создают эту неразбериху в профессиональной де ятельности. Так, опрос, проведенный недавно американским министерством труда, показал, что 71 млн. человек, заня тых принудительным трудом, сохраняли свою работу в сред нем в течение 4,2 года. Всего лишь три года назад этот показатель составлял 4,6 года; таким образом, длительность непрерывной работы сократилась на 9%.
В другом отчете министерства труда говорится: «В нача ле 60-х годов средний двадцатилетний рабочий мог ожи-
126
дать, что он сменит свою работу шесть или семь раз». Та ким образом, человек в супериндустриальном обществе бу дет планировать не какую-либо одну «карьеру», а «последовательные карьеры».
Сегодня с целью учета рабочей силы людей классифи цируют в соответствии с той работой, которой они сейчас заняты: «машинный оператор», «продавец» или «програм мист компьютера». Эта система, возникшая в менее дина мичный период, более неадекватна, по мнению многих специалистов по рабочей силе. Сейчас предпринимаются попытки охарактеризовать каждого рабочего не только ис ходя из его нынешнего места, но и с учетом той специфи ческой «траектории», по которой двигалась его трудовая деятельность. У каждого человека траектория, или линия его карьеры, отлична от таковой других людей, но все же определенные типы траекторий повторяются8. Если спро сить человека супериндустриального общества: «Что вы де лаете?», то он обрисует себя, исходя не только из его теперешней (временной) работы, но и из всей организации его рабочей жизни, из траектории его трудовой деятельнос ти. Такие характеристики больше подходят для суперинду стриального рынка труда, чем статичные описания текущего состояния, не принимающие во внимание того, чем чело век занимался в прошлом, или того, что он мог бы делать в будущем.
Высокая скорость перемены работы, очевидная для Соединенных Штатов, становится все более и более характер ной и для западноевропейских стран. Так, в Англии теку честь рабочей силы в производственной сфере оценивается 30—40% в год. Во Франции около 20% всей рабочей силы каждый год вовлекается в процесс смены работы, и, как считает Моника Вьо, эта цифра постоянно увеличивается. В Швеции, по данным Олафа Густафсона, директора швед ской ассоциации промышленников, «в среднем текучесть рабочей силы составляет 25—30% в год... Вероятно, во мно гих местах этот показатель достигает сейчас уже 35—40%».
Возрастает ли текучесть рабочей силы статистически достоверным образом или нет, не так важно, ибо те изме-
127
нения в этом процессе, которые поддаются измерению, — лишь одна часть вопроса. Статистики не учитывают изме нений работы внутри одной и той же компании или пред приятия или переходы из одного отдела в другой. А. К. Райс из Тайвисток института в Лондоне утверждает, что «пере ходы из одного отдела в другой, по-видимому, могли бы привести к началу «новой жизни» внутри предприятия»9. Поскольку суммарная статистика перемен работы не счита ется с такими ситуациями, то тем самым она серьезно не дооценивает количество тех переходов с места на место, которые действительно происходят; при этом каждый та кой переход означает разрыв старых и появление новых отношений между людьми.
Любое изменение в работе сопровождается определен ным стрессом. Человек лишается старых привычек, старых способов общения и должен научиться новым. Даже если задача, которую он решает на работе, остается сходной с прежней, все равно меняется обстановка труда. Как и при переезде на новое место жительства, перед новичком стоит задача быстрее завязать новые отношения. И здесь этот процесс может быть облегчен теми людьми, которые берут на себя роль неформальных интеграторов. И здесь новичок ищет человеческих отношений, присоединяясь к каким-либо организациям, обычно неформальным и небольшим, кото рые не связаны со структурами компании. Понимание того, что никакая работа не может быть истинно «постоянной», обусловливает формирование отношений, условных, модуль ных и в большой степени временных.
«НОВОБРАНЦЫ» И «ПЕРЕБЕЖЧИКИ»
При обсуждении географической мобильности мы от метили, что некоторые люди или группы людей более под вижны, чем другие. С точки зрения профессиональной мобильности, обнаруживается та же картина: некоторые индивиды или группы чаще меняют свою работу, чем про-
128
чие. Предварительно можно сказать, что люди, склонные к перемене мест, будут, весьма вероятно, и часто менять свою работу. Наименее обеспеченные, наименее квалифициро ванные группы меняют работу чаще. Подвергаясь самым сильным ударам и потрясениям со стороны экономики, требующей образованных, постоянно повышающих свою квалификацию рабочих, эти бедняки перелетают с одной работы на другую, как пинбол между бамперами. Их нани мают в последнюю очередь, а увольняют — первыми. Среди людей со средним уровнем образования и дос татка встречаются такие, которые намного подвижнее сель ских жителей и относительно стабильны. Чрезмерно высокая и постоянно растущая частота смены работы обнаружива ется в тех группах людей, чья профессия наиболее типична для будущего, — ученых, инженеров, высокообразованных специалистов и техников, администраторов и менеджеров.
Так, недавно проведенное исследование показывает, что темп смены работы для ученых и инженеров, работающих в научно-исследовательской и опытно-конструкторской сферах в США, примерно в два раза выше, чем в остальных отраслях американской промышленности10. Причину этого легко по нять. Это как раз и есть острие технологических перемен — та точка, в которой знания устаревают наиболее быстро. Напри мер, в Вестингхаузе полагают, что длительность так называе мого времени «полужизни» дипломированного инженера составляет всего лишь 10 лет; следовательно, по меньшей мере половина того, что он приобрел за годы обучения, устаревает в течение десятилетия11.
Высокие темпы перемен характерны также для средств массовой информации, особенно для рекламной индустрии. Недавно проведенный опрос 450 американцев, работающих в сфере рекламы, показал, что 70% из них сменили рабо ту за последние два года. То же самое разыгрывается и в Англии12; это отражение тех быстрых изменений, кото рые происходят в предпочтениях потребителей, в стилях живописного искусства, способах репродуцирования, в тех нологических линиях. Циркуляция персонала от одного агентства к другому время от времени вызывает тревогу внут-
129
ри самой этой области, и многие агентства отказываются давать статус постоянного работника тем, кто не прослу жил хотя бы год.
Но самые драматичные изменения постигли, вероятно, рядовых работников сферы менеджмента, когда-то хорошо защищенных от ударов судьбы и вызывавших зависть пред ставителей менее удачливых профессий. «Впервые в нашей области, — говорит доктор Гарольд Ливитт, профессор инду стриальной администрации и психологии, — устаревание ста новится, по-видимому, серьезной проблемой для менеджмента, поскольку впервые относительные преимущества опыта над знанием очень быстро теряются». Поскольку требуется все больше времени, чтобы обучить человека современному ме неджменту, а знания менеджеров устаревают, как и знания инженеров, примерно в течение десяти лет, то Ливитт пред полагает, что в будущем «мы будем, вероятно, заниматься пла нированием тех профессий, которые уже сходят со сцены, а не тех, которые будут развиваться со временем... Вероятно, максимум ответственности будет приходиться на начало карь еры, а затем работник скорее всего будет двигаться по служеб ной лестнице вниз или будет вытеснен из своей сферы и ему придется заниматься более простой деятельностью, требую щей меньшего напряжения»13.
В каком бы направлении он ни двигался — вверх, вниз или вбок, — в любом случае в будущем смена работы станет происходить в еще большем темпе. Понимание этого уже нашло свое отражение в изменении позиции тех, кто зани мается приемом на работу. «Когда я видел по резюме, что человек работал в разных местах, раньше меня это беспоко ило, — признает крупный чиновник из Силанез-корпорации. — Я опасался того, что этот парень любит прыгать с места на место или он умеет пользоваться подходящим случа ем. Но сейчас меня это не беспокоит. Все что я хочу знать — чем именно было вызвано каждое его перемещение по ра боте. Даже если за двадцать лет он менял работу пять или шесть раз — это может быть даже плюсом... На самом деле если мне надо сделать выбор между двумя людьми одина ковой квалификации, то я предпочту того, кто дважды ме-
130
нял работу по уважительным причинам, а не того, кто все это время работал на одном и том же месте. Почему? Да потому, что он легче приспособится на новом месте». Ди ректор административного персонала международной теле фонной и телеграфной компании доктор Фрэнк Маккейб говорит: «Чем более успешно вы привлекаете людей, при бывших откуда-то, тем выше будет у вас потенциальная ско рость «оборота» работников. Именно такие люди чаще увольняются с работы».
Сменяемость кадров на административном рынке имеет собственные закономерности. Так, журнал «Fortune» сообща ет: «Переход ведущего административного работника приво дит не только к ряду перемещений по работе, но и обычно к серии побочных передвижений. Когда босс переходит на дру гое место, его непосредственные подчиненные часто просят взять их с собой; если же он их не берет, то они сразу же начинают «высовывать свои щупальца в других направлени ях»14. Неудивительно, что отчет Стэнфордского научно-иссле довательского института об условиях работы в 1975 г. предсказывает: «Можно ожидать очень сильной турбулентно сти на уровне высокооплачиваемых служащих... атмосфера административной деятельности будет все более неустойчи вой и тревожной для тех, кто ею занимается»15.
Маневрирование с работой обусловлено не только ме ханизмом технологических инноваций, но и новой ситуа цией, открывающей новые возможности и в то же время повышающей уровень требований для самоудовлетворен ности. «Человек, пришедший на работу тридцать лет назад, считал, что он будет держаться за любую работу, пока не узнает, куда он может уйти. Но сегодня люди, по-видимо му, чуют, что есть и другая работа, в двух шагах отсюда», — говорит вице-президент отдела промышленных связей Филко, филиала автомобильной компании Форда. И в боль шинстве случаев так оно и есть.
Нередко новая работа — не просто новый работодатель, новое местоположение, новый набор сотрудников, но и со вершенно новый образ жизни. Так, модель «сериальной карьеры» проявляется в росте количества людей, которые,
131
убедившись в возможностях, предоставляемых богатой эко номикой, принимают решение сделать поворот на 180 гра дусов в своей деятельности именно тогда, когда многие другие просто ждут ухода на пенсию. Мы знаем специалис та по недвижимости, который оставил свою фирму, чтобы изучать социологию. Контролер рекламного агентства, про работав 25 лет на Мэдисон-авеню, приходит вдруг к выво ду: «Фальшивое очарование утратило свою новизну и стало скучным. Я просто должна была избавиться от него». Она становится библиотекарем. Торговый администратор из Лонг-Айлэнда и инженер из Иллинойса оставляют свою работу, чтобы давать уроки труда. Главный художник-офор митель возвращается в школу работать по программе борь бы с нищетой.
Каждая перемена работы предполагает увеличение скоро сти, с которой другие люди проходят через нашу жизнь, и поскольку частота таких перемен растет — длительность свя зей уменьшается. Это особенно ярко выражается в росте по пулярности так называемых служб временной помощи — человеческом эквиваленте революции в области проката. Се годня в Соединенных Штатах примерно один из каждой сот ни рабочих какую-то часть года работает по найму такой службы временной помощи, которая, по существу, отдает его или ее напрокат в те области промышленности, где наблюдается вре менная нехватка рабочей силы.
Около 500 таких агентств в наше время обеспечивают индустрию примерно 750 000 краткосрочных работников, от секретарей до инженеров по обороне. Когда одному из отделов авиационной корпорации понадобилось 150 инже неров по дизайну для выполнения срочного правительствен ного контракта, он получил их от нескольких служб проката. Вместо того чтобы тратить месяцы на прием на работу та кого количества специалистов, удалось собрать полный штат
132
незамедлительно. Люди, нанимаемые на короткое время, использовались и в период политических кампаний для ра боты на телефоне и ротаторе. Их призывали в случае необ ходимости в типографии, больницы и на промышленные предприятия. Они использовались в деятельности, связан ной с исследованием общественных отношений. (В Орлан до, штат Флорида, временные рабочие были наняты раздавать банкноты в один доллар в торговом центре, что бы привлечь внимание общественности к этому центру.) Обычно же десятки тысяч таких людей выполняют рутин ную офисную работу, помогая постоянному штату сотруд ников в периоды перегрузки. И вот одна из служб проката объявляет в своей рекламе, что она будет арендовать служа нок, шоферов, дворецких, поваров, мастеров на все руки, приходящих нянь, практикующих сиделок, водопроводчи ков, электриков и людей других профессий, нужных для обслуживания домашней жизни. Она добавляет в той же рекламе: «Так же, как Герц и Авис арендуют машины...»
Аренда временных наемных рабочих и служащих для временных нужд, так же как и аренда различных физичес ких объектов, все более распространяется по всему индуст риализированному миру. Крупнейшая из служб временной помощи, компания «Мэнпауэ», начала свою деятельность во Франции в 1956 г. С тех пор она каждый год увеличива лась вдвое, и сейчас во Франции существует 256 агентств этой компании.
Люди, нанятые на работу службами временной помо щи, выдвигают ряд причин, по которым они предпочитают именно такой вид работы. Вот что говорит Хоук Хаджетт, инженер-электромеханик: «Каждая работа, за которую я берусь, является авральной, и когда от меня требуется такое сильное напряжение, я работаю лучше». За восемь лет он служил в 11 различных компаниях, встречаясь, а потом рас ставаясь с сотнями людей, работавших вместе с ним. На самом деле для некоторых квалифицированных работников такого рода работа предоставляет даже больше гарантий безопасности, чем для служащих, считающихся постоян ными, но работающих в тех областях индустрии, которые в
133
высшей степени подвержены изменениям. В оборонной промышленности внезапные сокращения или временная безработица столь обычны, что «постоянный» работник все гда готов к тому, что его без особого предупреждения выки нут на улицу. А «временный» инженер просто перейдет на другую должность, где его проект будет завершен.
Для большинства «временных» работников чрезвычай но важно то, что они сами могут быть инициаторами пово ротов в своей жизни. Они могут работать очень много, если они этого хотят, и там, где им нравится. Для некоторых такая работа — один из способов расширить круг своих со циальных контактов. Одна молодая мать, вынужденная пе реехать в новый крупный город, куда перевели ее мужа, чувствовала себя одинокой, когда двое ее детей были в шко ле. Заключив контракт со службой временной помощи, она начала работать восемь или девять месяцев в году и, пере ходя из одной компании в другую, смогла установить кон такты с большим количеством людей, среди которых она нашла себе и друзей.
Рост темпа перемены занятий и распространение аренд ных отношений на систему найма рабочих и служащих бу дет приводить к дальнейшему увеличению темпа формирования человеческих контактов и их разрыва. Од нако это ускорение по-разному влияет на различные обще ственные группы. Так, в целом представители рабочего класса стремятся жить ближе к своим родственникам, и они в большей степени зависят от них, чем представители сред него и высшего классов. По словам психиатра Леонарда Дуль, «их родственные связи значат для них больше, и боль шие расстояния, для преодоления которых требуются день ги, становятся для них помехой». Представители рабочего класса, как правило, менее склонны к деятельности вре менного характера. Им требуется больше времени, чтобы
134
установить связи с другими людьми, и они не хотят их те рять. Неудивительно, что они не желают менять свою рабо ту или переезжать в другое место. Они делают это, когда вынуждены, но это редко их собственный выбор.
Напротив, отмечает тот же психиатр, «интересы пред ставителей интеллигенции, профессорско-преподаватель ского состава, высших управленцев [в Соединенных Штатах] простираются в самые отдаленные точки, и поистине мож но сказать, что они имеют больше функциональных отношений. Мобильность, легко дублируемые отношения и контакты, обусловленные интересом к определенным про блемам, — вот что характеризует эту группу»16.
Увеличение способности «пропускать» через себя лю дей в течение жизни связано с умением не только устанав ливать связи, но и разрывать их, не только объединяться, но и разъединяться. Люди, которые в наибольшей степени обладают такими адаптивными возможностями, наиболее высоко ценятся в обществе. Сеймур Липсет и Рейнгард Бендикс в своей книге «Социальная мобильность в индустри альном обществе» утверждают, что «социально мобильные представители лидеров бизнеса обнаруживают необыкно венно развитую способность рвать с теми, кто им мешает, и вступать в отношения с теми, кто может им помочь»17.
Они разделяют мнение социолога Ллойда Варнера, по лагающего, что «наиболее важным компонентом личности преуспевающих менеджеров и владельцев корпораций яв ляется то, что после разрыва глубоких эмоциональных свя зей с семьей, в которой они родились, они в дальнейшем не имеют привязанности к прошлому и поэтому могут лег ко устанавливать контакты в настоящем и будущем. Это люди, которые покинули свой дом и телом, и душой... Они легко могут вступать в контакты с другими людьми и столь же легко — прекращать их».
И еще раз в исследовании, проведенном вместе с Джейм сом Абегленом и озаглавленном «Лидеры большого бизне са в Америке», Варнер пишет: «Прежде всего они — люди в Движении. Они оставляют свои дома и все, что с этим свя зано. Они оставили позади себя какой-то уровень доходов
135
и образ жизни, чтобы приспособиться к иному способу жизни, совершенно отличному от того, что был им дан при рождении. Мобильный человек прежде всего покидает то место на земле, где он родился. Имеется в виду и дом, в котором он жил, и соседи, которых он знал, и во многих случаях даже город, штат и регион, где он появился на свет.
Этот уход в физическом смысле — лишь малая часть процесса тотального расставания, который должен испы тать мобильный человек. Он оставляет и людей, и места. Должны быть забыты друзья его ранних лет жизни, ибо зна комства прошлого, в котором его статус был низким, не совместимы с его настоящим преуспевающего человека. Часто бывает забыта и церковь, к которой он принадлежал по рождению, и клубы, и окружение его семьи и его юнос ти. Но самое важное, что он должен до какой-то степени оставить и своего отца, мать, братьев и сестер, так же как все другие человеческие привязанности своего прошлого»18.
Но если это так, то неудивительно читать в деловом журнале написанное в бесстрастной манере руководство для вновь выдвинутого руководителя и его жены. В нем предла гается постепенно разрывать связи со своими старыми дру зьями и подчиненными, чтобы свести к минимуму чувство обиды. Ему говорят, что нужно «находить логически обо снованные оправдания для того, чтобы не присоединяться ко всей группе во время кофе и ленча». Следует также «про пускать игры в шары или в карты, организуемые в отделе, но сначала делать это от случая к случаю, а потом — более часто». Приглашения, делаемые кем-либо из подчиненных, могут быть приняты, но они не должны быть взаимными; к себе домой можно приглашать лишь группу подчиненных. Через некоторое время все такие взаимоотношения надо вообще прекратить.
В руководстве отмечается, что жены — это особая про блема, поскольку они «не понимают правил этикета, при нятых на службе». Преуспевающему мужу предлагают проявлять терпение по отношению к своей жене, которая может дольше сохранять старые привязанности, чем он сам. Однако, излагает один руководитель, «жена может быть
136
прямо-таки опасной, если она настаивает на сохранении близких дружеских связей с женами подчиненных своего мужа. В этом случае ее дружба будет создавать трения, ис кажать его суждения о людях, которые находятся ниже его по служебной лестнице, подвергать опасности его работу». Более того, один человек из отдела кадров указывает, что, «когда родители отходят от своих прежних друзей, то же самое делают и дети».
Такие инструкции, говорящие, по сути дела, о том, как разрывать связи с людьми, выливают ушат холодной воды на голову тех, кто сохранил традиционные представления о том, что дружеские отношения — это надолго. Но прежде чем осуж дать мир бизнеса за его чрезмерную жестокость, важно осоз нать, что та же самая модель человеческих отношений используется и в других слоях общества, хотя часто она и скрыта под маской лицемерных сожалений. Профессор, которого выдвинули в деканы, военный офицер, инженер, назначен ный руководителем проекта, часто играют в ту же социальную игру. Более того, можно предсказать, что нечто, сходное с этой моделью, будет скоро распространяться далеко за пределы сферы труда и формальных объединений. Ибо если дружба основана на общих интересах или склонностях, то дружеские отношения не могут не преобразиться, если изменились ин тересы, даже если при этом социальный статус друзей остался прежним. И было бы крайне удивительно, если бы в обще стве, бьющемся в судорогах самых быстрых перемен, которые когда-либо знала история, интересы отдельных людей также не менялись бы, как в калейдоскопе.
На самом деле большую часть социальной активности индивидов можно описать сегодня как поисковое поведе ние — неустанный процесс социального поиска, в ходе кото рого человек ищет новых друзей, чтобы заменить тех, кого
137
уже нет, или тех, с кем утрачены общие интересы. Этот кру гооборот побуждает людей, особенно высокообразованных, ме нять место жительства и устраиваться на временную работу. Ибо найти людей с одинаковыми интересами и склонностями, на основе чего и может расцвести дружба, — это непростое дело в обществе, в котором столь быстро растет специализация. Рост специализации наблюдается не только в сфере трудовой и профессиональной деятельности, но даже и в проведении сво бодного времени. Далеко не всякое общество может предло жить такой широкий круг привлекательных и доступных способов проведения свободного времени. И чем больше раз личий в работе и отдыхе, тем больше выражена специализа ция и тем труднее найти подходящих друзей.
Так, по оценкам профессора Саржент Флоранс, в Вели кобритании в наше время требуется минимум 1 000 000 че ловек, чтобы профессиональный рабочий мог найти среди них 20 друзей со сходными интересами. Женщина, которая стремится поступить на временную работу с целью найти себе друзей, поступает в высшей степени разумно. Благода ря увеличению количества людей, с которыми она вступает в рабочие контакты, она повышает математическую вероят ность обнаружить тех немногих, кто имеет с ней сходные интересы и наклонности19.
Мы выбираем друзей из очень большого круга знако мых. Михаил Гуревич из Массачусетского технологическо го института провел исследование, в ходе которого он просил участников опроса проследить за всеми своими контактами с различными людьми в течение 150 дней. В среднем каж дый назвал около 500 имен. Социальный психолог Стэнли Милгрэм, который провел ряд потрясающих эксперимен тов, касающихся коммуникативных отношений, говорит, что у каждого американца от 500 до 2500 знакомых20.
На самом деле, как полагает профессор Флоранс, у боль шинства людей менее 20 друзей, хотя он определяет друж бу, вероятно, менее строго, чем обычные люди. При опросе 39 супружеских пар, относящихся к среднему классу, в Лин кольне, штат Небраска, их просили перечислить своих дру зей. Цель этого исследования была — выяснить, кто в семье
138
{муж или жена) сильнее влияет на выбор друзей для всей семьи. Исследование показало, что средняя супружеская пара насчитала примерно семь «дружеских единиц», представлен ных или отдельными людьми, или супружескими парами. Следовательно, количество людей, считающихся друзьями средней супружеской пары, могло колебаться от 7 до 14. Их значительная часть проживала в другом месте, и тот факт, что жены назвали таких друзей больше, чем их мужья, го ворит о том, что они менее склонны забывать своих друзей после переезда на другое место. Короче говоря, мужчины, по-видимому, обладают большим мастерством в разрыве сложившихся взаимоотношений, чем женщины21.
В наши дни обучение тому, как надо «отсоединяться» и «прекращать контакты» с людьми, начинается весьма рано. Можно сказать, что этот показатель представляет собой одно из главных различий между поколениями, ибо сегодня дети школьного возраста испытывают в своих классах очень вы сокую скорость перемен. Согласно данным Лабораторий по анализу педагогических условий, созданных Фордом Фаундэйшн, «стало вполне обычным, если в городской школе состав учеников в классе меняется наполовину в течение года»22. Эта исключительно высокая скорость перемен не может, конечно, не повлиять на детей.
Уильям Уайт указывал в своей книге «Организацион ный человек» («The Organization Man»), что такая мобиль ность «очень сильно влияет как на учителей, так и на учеников, ибо учителя при этом лишаются того чувства удов летворения, которое у них возникает при наблюдении за развитием ребенка»23. Однако эта проблема осложняется се годня еще и тем, что сами учителя меняются очень часто. Это справедливо не только для Соединенных Штатов, но и для других стран. Так, в отчете по Англии утверждается: «Сейчас нередко даже в средней школе ребенок изучает один
139
и тот же предмет у двух или трех разных учителей в течение одного года. И если преданность учителей школе столь мала, то какой же преданности можно ждать от детей? Если боль шая часть учителей готовится уйти на лучшую работу, пе рейти в лучший район, то они будут меньше заботиться о детях и меньше уделять им внимания». Можно только дога дываться, как повлияет все это на жизнь детей.
Современное исследование студентов высшей школы, проведенное Гарри Муром из Денверского университета, показало, что результаты тестовых испытаний детей, ме нявших свое местожительство от одного до десяти раз, не отличались существенно от результатов тех детей, которые все время учились в одной и той же школе. В то же время у детей, которые переезжали с места на место, отмечена оп ределенная тенденция — они избегают участия в доброволь ных школьных мероприятиях, таких как клубы, спортивные занятия, самоуправление учащихся и другие виды внепрог раммной деятельности. Это выглядит так, будто они хотят, насколько это возможно, уклониться от связей, которые все равно должны будут скоро прекратиться; короче говоря, они хотят замедлить поток людей, проходящих через их жизнь24.
Насколько быстро дети или взрослые — это не так важ но — должны устанавливать и разрывать отношения с людь ми? Может быть, существует какая-то оптимальная скорость, превышение которой представляет для нас угрозу? Этого никто не знает. Однако если к этой картине уменьшаю щейся длительности человеческих отношений мы добавим такой фактор, как разнообразие этих отношений (призна ние того, что каждая новая связь с людьми требует от нас особой формы поведения), то становится совершенно ясно одно: чтобы успешно приспосабливаться к постоянно воз растающим переменам в вашей личной жизни, нужен иной уровень адаптации, который никогда ранее не требовался от человека.
Объединим все вышеизложенное с высокоскоростным «пропусканием через себя» мест, вещей и людей, и тогда мы начнем слегка понимать, насколько сложное поведение требуется от людей сегодня. Очевидно, что логическим за-
140
вершением того направления, в котором мы сейчас дви жемся, должно быть общество, основанное на системе вре менных встреч и совершенно новой нравственности, исходящей из того убеждения, которое в столь краткой фор ме было высказано одной студенткой в Форте Лодердейл: «по правде говоря, вы никогда не встретите этих людей еще раз». Нелепо предполагать, что в будущем нас не ждет ни чего, кроме прямолинейной проекции тех тенденций, ко торые имеются в настоящем, и что поэтому мы вынужденно придем к предельно кратковременным человеческим отно шениям. В то же время есть смысл попытаться распознать то направление, в котором мы движемся.
Вплоть до настоящего времени большинство из нас исхо дило из предположения, что временные отношения между людьми поверхностны, и только длительно сохраняющиеся связи могут перейти в истинное взаимопонимание. По-ви димому, такое предположение ложно. По-видимому, и це лостные, немодульные отношения между людьми могут развиваться гораздо быстрее в быстро меняющемся обще стве. Может быть, станет более быстрым формирование истинно дружеских отношений между людьми и процесс взаимопонимания. Пока этого не произошло, и в ушах зву чит все тот же навязчивый вопрос: «Не является ли Форт Лодердейл нашим будущим?»
Итак, мы выяснили, что по отношению ко всем трем очевидным компонентам ситуации — людям, местам и ве щам — скорость перемен увеличивается. Теперь самое вре мя посмотреть те скрытые от глаз факторы, столь же важные для формирования нашего жизненного опыта, — информа цию, которой мы пользуемся, и организационные рамки, внутри которых протекает наша жизнь.
1 Ссылки на Вебера, Зиммеля и Вирта взяты из [239], с. 70-71.
2 Кокс об ограниченной степени вовлеченности: [217], с. 41-46.
3 О количестве людей, живших до нашего времени, см.: Nathan Keyfitz, How Many People Lived on Earth? // Demography, 1966, vol. 3, № 2, c. 581.
141
4 Концепция интегратора и цитата взяты из книги: Robert Gutman, Population Mobility in the American Middle Class, [241], c. 175-182.
5 Данные по «Крествудским Высотам» — из [236], с. 365.
6 Цитата из Барта — см.: [216], с. 13-14.
7 Обзор журнала «Fortune» — [84], с. 136-155.
8 Я признателен Marvin Adelson, в то время ведущему научно му сотруднику в System Development Corp., за идею траекторий трудовой деятельности.
9 Цитата из Раиса — см.: А. К. Rice, An Examination of the Boundaries of Part-Institutions // Human Relations, 1951, vol. 4, № 4, c. 400.
10 Перемена работы в среде ученых и инженеров обсуждается в книге: Albert Shapero, Richard P. Howell, James R. Tombaugh, An Exploratory Study of the Structure and Dynamics of the R&D Industry // Menlo Park, California: Stanford Research Institute, 1966, c. 117.
11 Данные о Вестингхаузе — см.: Thomas J. Watson, Jr., Creativity: A Major Business Challenge // Columbia Journal of World Business, Fall, 1965, c. 32.
12 Данные о текучести работников в рекламной сфере в Англии — см.: W.W. Daniel, The Rat Race // New Society, April 14, 1966, c. 7.
13 Цитата взята из: Harold F. Leavitt, Are Managers Becoming Obsolete? // Carnegie Tech Quarterly, November, 1963.
14 Цитаты должностных лиц компании взяты из: Seymour Freedgood, The Churning Market for Executives, Fortune, September, 1965, c. 152, 236. См. также: [84], с. 71.
15 Ссылка на отчет Стэнфордского научно-исследовательско го института — см.: [183], с. 148.
16 Различия в мобильности разных слоев общества обсужда ются в: Leonard Duhl, The Human Measure, [51], с. 138; Leonard Duhl, Urban Design and Mental Health // AIA Journal, March, 1961, c. 48.
17 Липсет и Бендикс — см.: [242], с. 249.
18 Цитаты из Варнера - см.: [350], с. 51; [96], с. 62.
19 Оценка Флоранса взята из: The Pattern of Cities to Come, New Society, March 10, 1966, c. 6.
20 Об исследованиях Гуревича и данных Милгрэма — см.: Stanley Milgram, The Small-World Problem // Psychology Today, May, 1967, c. 61-67.
21 Об исследовании, проведенном в штате Небраска, — см.: Nicholas Babchuk, Alan P. Bates, The Primary Relations of Middle-Class Couples, [122], c. 126.
22 О текучести состава учеников в классе — см.: The Schoolhouse in the City, a report by the Educational Facilities Laboratories, Inc., 1966, c. 8. He следует путать с [115].
23 Цитата из Уайта — см.: [197], с. 383.
24 Исследование Мура упоминается в: American Education, April, 1967.
142
Интересная заметка о явлении временности, быстротечности сегодняшней жизни — в бюллетене местного отдела фермерского хозяйства за лето 1969 г. (приводится в «Difficult but Possible Supplement to Whole Earth Catalog», Sept., 1969, p.23):
«Я надеюсь, что на этой неделе ферма достигла своего самого низкого показателя за лето, потому что, если спад продлится, мне негде будет жить... Я думаю об этом доме как моем времен ном жилье. Я люблю, чтобы в моем доме не было разбитых сте кол и ненужных бумаг, чтобы инструменты и запасы лежали на своих местах, я люблю принимать гостей, ухаживать за своими животными... Однако здесь все не так...
Наш средний фермер говорит самому себе: «Я здесь в гостях (на день, неделю, месяц или год), и на самом деле я не часть этой фермы, а просто гость, и не могу сделать ничего существенного, чтобы изменить ситуацию на ферме»... Я думаю, что ключ к ре шению этой проблемы вот в чем: СТАБИЛЬНОСТЬ ПРИВОДИТ К ЧУВСТВУ ОБЩНОСТИ.
У нас здесь очень не развито чувство общности... Это — рас пад общества. Естественные качества, формируемые семьей (по мощь друг другу, совместный труд, чувство любви и нежности), вытесняются эгоистическими наклонностями... Я считаю, что этот распад, это ощущение, что мы — просто свиньи у кормушки, обусловлены НЕСТАБИЛЬНОСТЬЮ.
Когда какая-нибудь стабильная группа из десяти человек жи вет вместе неделями, естественные силы работают на чувство общ ности. Когда на ферме более 20% туристов, когда семейная жизнь разрушается каждые один-два дня разными отъездами и приезда ми — тогда я не вижу никакой надежды».
143
Один из наиболее стойких мифов о будущем рассмат ривает человека как беспомощную мелкую сошку, «винтик» внутри огромной организационной машины. В этом кош марном прогнозе каждый человек видится замороженным внутри узкой и неизменной в своих размерах ниши в неко ем бюрократическом крольчатнике или муравейнике. Сте ны этой ниши выдавливают наружу его индивидуальность, уничтожают его личность, заставляют его в конце концов или приспособиться к ним, или погибнуть. Поскольку оче видно, что организации все время растут и становятся все более мощными, то будущее, согласно этим прогнозам, гро зит превратить всех нас в самые ничтожные создания, в бесхребетных и безликих функционеров.
Это пессимистическое пророчество завладело умами лю дей, особенно молодых. Страх перед бюрократией, вбитый им в головы потоком кинофильмов, пьес и книг, сочинениями известных авторов — от Кафки и Оруэлла до Уайта, Маркузе и Эллюля, — этот страх пронизывает все их мысли. В Соеди ненных Штатах каждый человек «знает», что именно безли кие бюрократы изобрели такие длинные телефонные номера, они рассылают открытки, на которых написано «не сгибать, не вытягивать, не портить», они неустанно дегуманизируют образование, с ними невозможно бороться в Сити Холл. Страх быть проглоченным этим механизированным чудовищем тол кает руководителей на бесконечные самопроверки, а учащих ся — на вспышки протеста.
Эта проблема вызывает так много эмоций, поскольку несомненно, что организация — неизбежный компонент всей нашей жизни, как связь человека с вещами, местами и другими людьми. Каждое действие, совершаемое человеком, происходит не только в определенном географическом ло кусе, но и в некоем организационном локусе, в особом локу-
* От ad hoc (лат.) — «для этого», «применительно к этому», (специально) для этого случая, для определенного случая. — При меч. ред.
144
се, находящемся внутри незримой географии человеческой организации.
Таким образом, если ортодоксальные социальные кри тики правы в своих предсказаниях относительно регламен тированного супербюрократического будущего, мы уже сейчас должны возводить баррикады, портить ЭВМ, исполь зовать каждую возможность для разрушения организаци онного аппарата. Однако если мы отодвинем в сторону наши концептуальные схемы и обратимся к фактам, то обнару жим, что бюрократия — та система, которая, как говорят, скоро сокрушит нас своей тяжестью — сама по себе страда ет под бременем изменений.
Эти критики необдуманным образом проецируют в бу дущее как раз те формы организации, которые с наимень шей вероятностью будут доминировать завтра. Ибо мы являемся свидетелями не только триумфа, но и распада бюрократии. Мы присутствуем при рождении новой систе мы организации, которая будет все более соперничать с бюрократией и в конце концов займет ее место. Это — орга низация будущего, которую я называю «ад-хок-ратией».
Пытаясь приспособиться к новому стилю организации, че ловек встретится с огромным количеством трудностей. Но он увидит себя не заключенным в узкую щель, уничтожающую его личность, а освобожденным, странствующим в мире кинетичес кой организации с новой, свободной формой. В этом незнако мом пейзаже его позиция станет постоянно меняющейся, текучей, разнообразной. И его организационные связи, так же как его связи с вещами, местами и людьми, будут обновляться с огром ной и постоянно увеличивающейся скоростью.
КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ И НЕБОЛЬШИЕ ГРУППЫ ПО ИНТЕРЕСАМ
Прежде чем мы сможем понять значение этого необыч ного термина — «адхократия», — необходимо осознать, что не все организации являются бюрократическими. Существу-
145
ют альтернативные способы организовать людей. Бюрокра тия, как указал Макс Вебер, стала основным способом че ловеческой организации на Западе лишь с приходом индустриализма.
Здесь не место детально описывать все свойства бюро кратии, но нам представляется важным отметить три ос новных факта. Во-первых, в этой специфической системе организации индивид традиционно занимал вполне опре деленное место в системе разделения труда. Во-вторых, он был вписан в некую вертикально ориентированную иерар хию: цепь указаний исходила сверху вниз — от босса и вплоть до занимающего самое низкое положение слуги. В-третьих, эти организационные отношения, как подчеркивал Вебер, стремятся к постоянству1.
Поэтому каждый индивид заполнял собой строго опре деленное место, занимал некую фиксированную позицию в составе более или менее фиксированной окружающей об становки. Он знал совершенно точно, где кончается его отдел и где начинается соседний; демаркационные линии между организациями и их подструктурами были жестко опреде лены в пространстве. Присоединяясь к какой-либо органи зации, человек брал на себя ряд обязательств в обмен на определенное вознаграждение. Эти обязательства и вознаг раждения оставались неизменными в течение больших от резков времени. Таким образом, индивид находился в относительно постоянной паутине отношений не только с другими людьми (которые также стремились сидеть в своих щелях подольше), но и с организационным каркасом, са мой структурой организации.
Некоторые из этих структур устойчивее других. Католи ческая церковь — это стальной каркас, который сохраняет ся в течение 2000 лет, причем некоторые из его внутренних подструктур остаются фактически неизменными в течение столетий. Нацистская партия в Германии сумела утопить в крови Европу, и все же как формальная организация она существовала меньше четверти века.
Как организации могут сохраняться в течение длитель ных или коротких периодов, так и отношения индивидов с
146
какой-либо специфической организационной структурой могут быть более или менее длительными. Так, привязанность человека к определенному ведомству, отделу, поли тической партии, правлению, клубу или чему-то подобному имеет свое начало и конец во времени. То же справедливо по отношению к его членству в неформальных организаци ях — каких-либо группировках, фракциях, компаниях, встре чающихся во время короткого перерыва на работе, и т. п. Его связь возникает тогда, когда он берет на себя обязанно сти члена какой-либо организации, просто присоединяясь к ней или записываясь в нее. Его связь с ней заканчивает ся, когда он покидает ее или освобождается от выполнения своих обязательств или когда сама организация перестает существовать.
Так происходит, конечно, тогда, когда организация фор мально распускается. Это бывает, когда ее члены просто утрачивают интерес к ней и перестают в ней участвовать. Однако организация может «прекратить свое существова ние» и в другом смысле. На самом деле организация — это не что иное, как собрание человеческих намерений, ожида ний и обязанностей. Другими словами, это некая структура ролей, заполненных людьми. И когда реорганизация резко •меняет эту структуру путем изменения значения этих ролей или их перераспределения, мы можем сказать, что старая организация умерла, а на ее месте возникла новая. Это вер но даже в том случае, если сохраняется старое название и остаются старые члены. Перестановка ролей создает новую структуру, как перестановка подвижных стен внутри зда ния превращает его в новую структуру.
Отношение между личностью и организацией разрывает ся по следующим причинам: человек выходит из организа ции, организация расформировывается или трансформируется путем реорганизации. Когда случается последнее, т. е. реорга низация, то индивид порывает свои связи со старой, знако мой ему, но более не существующей структурой и вступает в отношения с новой, которая заняла ее место.
Сегодня все возрастающее количество данных говорит о том, что длительность отношений человека с организацией
147
становится меньше, а сами отношения обновляются все быстрее. И мы увидим, что несколько мощных сил, вклю чая и этот, на первый взгляд, простой факт, обрекают бю рократию на разрушение.
Было время, когда штаты, или табельный список орга низации, представляли собой четко выстроенную серию ящиков, в каждом из которых содержались сведения о слу жащем и тех организационных субъединицах, за которые он отвечал. Бюрократическая организация любого размера, будь это корпорация, университет или правительственное учреждение, имела свой собственный табельный список, обеспечивая своих администраторов детально разработан ной картой организационной «топографии». Нарисованная однажды, такая карта становилась фиксированным компо нентом книги приказов организации и находилась в упо треблении многие годы. В наше время организационные границы меняются столь часто, что табельный список трех месячной давности часто рассматривается как историчес кий артефакт, что-то вроде свитков Мертвого моря.
Сейчас организации меняют свою внутреннюю форму с такой частотой, а иногда и стремительностью, что от этого кружится голова. Названия меняются почти каждую неде лю. Работа трансформируется. Ответственность меняется. Огромные организационные структуры разделяются, снова как бы скрепляются болтами, но в новых формах, затем снова перестраиваются. Ведомства и отделы возникают за одну ночь только затем, чтобы тут же исчезнуть в ходе сле дующей и следующей за ней реорганизации.
В какой-то мере эта лихорадочная перетасовка связана с потоком объединения и разъединения банков, предприя тий и т. п., который несется сейчас по Соединенным Шта там и Западной Европе. Конец 60-х годов продемонстрировал
148
огромную катящуюся волну приобретений, рост гигантских конгломератов и разнообразных корпоративных монстров. 70-е годы стали свидетелями столь же могучей волны ра зоблачений и вслед за тем — реквизиций: компании стре мятся консолидировать и освоить новые субсидии, а затем сбывают то, что представляется бесперспективным. Между 1967 и 1969 гг. Квестор-Корпорация (Questor Corporation, бывшая Dunhill International, Inc.) скупила восемь компа ний и продала пять. Другие корпорации поступали пример но так же. Как говорит консультант по менеджменту Алэн Зэкон, «в перспективе таких кругооборотов с отдельными структурами будет еще больше»2. Поскольку потребитель ский рынок сильно меняется, компании вынуждены посто янно подстраиваться под него.
За такими корпоративными сделками почти неизбежно следуют внутренние реорганизации, которые, однако, мо гут быть вызваны и многими другими причинами. Недавно в течение трех лет по меньшей мере 66 из 100 крупнейших индустриальных компаний в Соединенных Штатах публич но сообщили о крупных организационных перетряхивани ях. Но это лишь видимая верхушка всем известного айсберга. Происходит куда больше реорганизаций, чем об этом сооб щается. Большинство компаний пытается избежать пабли сити в период перестройки своей организации. Кроме того, небольшие и частичные реорганизации происходят посто янно на уровне отделов или более низком уровне, и на них смотрят как на столь мелкие или не важные, что они вооб ще не достойны упоминания.
«Мое собственное наблюдение как консультанта, — го ворит Д. Р. Дениэл, служащий одной крупной фирмы, кон сультирующей по вопросам менеджмента, — что одна крупная реструктуризация каждые два года — это, вероят но, скромная оценка скорости организационных измене ний среди крупнейших индустриальных корпораций в наше время. Наша фирма провела в прошлом году свыше 200 организационных исследований для отечественных корпо ративных клиентов, а за пределами Соединенных Штатов аналогичные организационные проблемы составляют даже
149
большую часть нашей работы»3. Более того, добавляет он, нет никаких признаков какого-либо выравнивания ситуа ции. Если что и происходит, так это рост частоты организа ционных переворотов.
Кроме того, эти изменения идут все дальше, возрастая по своей силе и размаху. Профессор Л. Е. Грейнер из Гарвард ской высшей школы деловой администрации говорит так: «Не сколько лет назад цель организационных изменений ограничивалась какой-либо маленькой рабочей группой или одним отделом... сейчас, однако, в фокусе находится вся организация как целое, и нередко ставится задача сразу ре организовать многие отделы и уровни и даже высшую адми нистрацию». Он называет «революционными» попытки трансформировать организацию «на всех уровнях управления»4.
Если установленный раз и навсегда табельный список не может сохраниться даже в индустрии, тогда то же самое становится все более и более справедливым в отношении крупных правительственных органов. Вряд ли в технологи чески развитых странах существует важное министерство или департамент, которые не претерпели бы в последнее время ряд организационных перемен. В Соединенных Шта тах за период с 1913 по 1953 г., несмотря на депрессию, войну и другие социальные потрясения, к правительствен ным структурам не прибавилось ни одного нового ведом ства на уровне кабинета министров. Однако в 1953 г. Конгресс учредил министерство здравоохранения, образо вания и социального обеспечения. В 1965 г. он создал ми нистерство жилищного строительства и городского развития. В 1967 г. появилось министерство транспорта, объединив шее в себе функции 30 различных служб; примерно в то же время президент объявил о слиянии министерства труда и министерства торговли.
Такие перемены внутри правительственных структур наи более заметны, но организационный тремор ощущается и во всех ведомствах более низкого уровня. Действительно, внут ренняя реорганизация стала повседневным явлением в Ва шингтоне. В 1965 г., когда Джон Гарднер стал министром здравоохранения, образования и социального обеспечения, и
150
перестройка сверху донизу потрясла это министерство. Ве домства, бюро и отделы перекраивались с такой скоростью, что давние служащие министерства пришли в состояние пол ного умственного истощения. (Когда эта перетряска достигла своего апогея, одна служащая, с которой я дружил, каждое утро, уходя на работу, оставляла своему мужу записку. В за писке был ее номер телефона на этот день. Перемены проис ходили так часто, что у нее не было постоянного телефонного номера.) Те, кто пришел вслед за мистером Гарднером, про должали переделывать организацию, и к 1969 г. Роберт Финч, проработав в министерстве 11 месяцев, произвел еще одну крупную ревизию, придя в конце концов к заключению, что министерство в том виде, в котором оно ему досталось, черес чур громоздко и неуправляемо.
В небольшой, но имевшей принципиальное значение книжке «Самообновление», написанной незадолго до прихо да в правительство, Гарднер утверждал: «Дальновидный адми нистратор... проводит реорганизацию, чтобы разрушить закостеневшие организационные границы. Он передвигает сотрудников с места на место... Он пересматривает саму ра боту, чтобы лишить ее чересчур жестких рамок»4. В другом месте Гарднер говорит об «организационном кризисе» в пра вительстве и предполагает, что и в общественном, и в частном секторах «большинство организаций имеют такую структуру, которая предназначена для решения уже не существующих проблем». Он дает определение «самообновляющейся» орга низации — организации, постоянно меняющей свою структу ру в ответ на меняющиеся потребности.
Гарднеровская идея означает призыв к перманентной ре волюции в организационной жизни, и все больше умудрен ных опытом управленцев начинают осознавать, что в мире, подверженном постоянно нарастающим переменам, реорга низация является и должна быть не травматическим актом, совершающимся один-единственный раз в жизни, а постоян ным процессом. Это понимание распространяется и за преде лами корпораций и правительственных органов. Так, газета «Нью-Йорк тайме» в том же номере, в котором сообщается о предполагаемых слияниях производств, выпускающих пласт-
151
массы, фанеру и бумагу, сообщает и о крупном администра тивном перевороте в Британской широковещательной корпо рации, о полном обновлении структуры колумбийского университета и даже полной реорганизации наиболее кон сервативного учреждения — художественного музея Метро политен в Нью-Йорке. Вся эта деятельность не случайна, она представляет собой историческое движение. Организа ционное изменение — самообновление, как это называет Гарднер — это необходимая, неизбежная реакция на ускоре ние социальных перемен.
Для индивидов, находящихся внутри этих организаций, перемены создают совершенно новый климат и новый круг проблем. Изменчивость организационной структуры озна чает, что связь индивида с какой бы то ни было структурой (а такая связь предполагает ряд обязательств человека пе ред организацией и систему поощрений его деятельности со стороны организации) становится усеченной, кратко временной. При каждой перемене он должен переориенти роваться. В наши дни «усредненному» человеку приходится часто перестраиваться, поскольку он пытается проникнуть из одной подструктуры в другую. Но даже если он остается в том же самом ведомстве, то часто обнаруживает, что оно само изменилось, перейдя на какой-либо весьма подвиж ный табельный лист, так что его привычное место внутри этого лабиринта тоже стало другим.
В результате этого отношения между человеком и орга низацией сегодня имеют тенденцию меняться такими быс трыми шагами, как никогда ранее. В среднем эти отношения менее постоянны, или более временны, чем когда бы то ни было раньше.
Высокая скорость обновления символизируется наиболее драматично в быстром росте феномена, который управленцы называют «проектным» или «оперативным» менеджментом.
152
Люди собираются вместе, чтобы решить определенные крат косрочные задачи. После этого, точно так же, как это бывает с мобильными спортивными площадками или площадками для игр, происходит «разборка» этих структур, в том числе и людей, которые в них входили. Иногда такие команды созда ются весьма наспех и всего лишь на несколько дней, иногда они работают в течение нескольких лет. Однако в отличие от функциональных ведомств и подразделений традиционной бюрократической организации, которые рассчитаны на по стоянное существование, эти проектные, или оперативные, структуры являются временными по самой своей сути.
Когда авиационная корпорация «Локхид» добилась ус пеха в подписании спорного контракта, связанного со стро ительством 58 гигантских военных транспортных самолетов С-5А, то для этой цели специально была создана новая орга низация в 11 000 человек. Чтобы завершить выполнение многомиллионного заказа, корпорация должна была коор динировать работу не только своих людей, но и тех, кто входил в сотни фирм-субподрядчиков. В итоге для произ водства более чем 120 000 отдельных деталей, необходимых для каждого из этих гигантских самолетов, потребовалось участие 6000 различных компаний. Проектная организация локхидовской корпорации, созданная для этой цели, имеет свою собственную администрацию и сложную внутреннюю структуру.
Первый самолет С-5А появился в марте 1969 г., в точном соответствии с намеченным сроком, через 29 месяцев после подписания контракта. Последний из 58 транспортных само летов должен быть выпущен через два года. Следовательно, вся эта внушительная организация, созданная для выполне ния данной работы, имела запланированный срок жизни в пять лет. То, что мы видим на этом примере, — не что иное, как создание организационной структуры с ограниченным сроком использования — что-то вроде бумажного платья или одноразового полотенца.
Проектные организации широко распространены в авиа космической индустрии. Когда какому-либо ведущему про изводителю удается добыть крупный заказ от Агентства
153
национальной аэронавтики и космоса, он собирает коман ду примерно из сотни человек из различных функциональ ных подразделений компании. Проектная команда работает примерно полтора года до официальной заявки правитель ства, чтобы собрать данные и проанализировать предстоя щую работу. Когда наступает время подготовить формальную заявку, называемую в индустрии «предложением», тогда команда, работавшая над его подготовкой, распускается, а ее участники возвращаются в свои функциональные под разделения. Затем набирается новая группа людей для того, чтобы написать истинное «предложение».
Команды для написания предложения работают вместе всего лишь несколько недель. Как только предложение при нимается, команда сразу же распускается. Когда происхо дит подписание контракта (если оно происходит), то последовательно создаются различные новые структуры, осу ществляющие разработку и, наконец, производство требуе мых товаров. Некоторые работники в течение этого процесса присоединяются к различным проектным командам. Одна ко, как правило, люди принимаются на работу лишь на ог раниченное время, соответствующее одной или нескольким стадиям выполнения проекта.
Хотя такая форма организации широко применяется именно в аэрокосмических компаниях, она все больше на чинает использоваться и более традиционными видами про мышленности. Ее берут на вооружение тогда, когда требуется решение нерутинной задачи, когда требуется одноразовая организация.
Как отмечает «Business Week», «буквально через несколь ко лет проектный менеджер станет совершенно обычным явлением». Проектная организация управления стала при знаваться особым искусством управления, и уже имеется небольшая, но постоянно растущая группа менеджеров (как в Соединенных Штатах, так и в Европе), переходящих от проекта к проекту, из одной компании в другую, нигде не задерживаясь надолго для выполнения рутинных или дол госрочных операций. Начинают появляться и книги по про ектному или оперативному менеджменту. А командование
154
военно-воздушными силами США в Дэйтоне, штат Огайо, организует школу подготовки персонала для проектного менеджмента.
Оперативные группы и другие ad hoc структуры в насто ящее время распространяются внутри правительственной и деловой бюрократии как в Соединенных Штатах, так и в других странах. Кратковременные команды, члены которых собираются вместе только для решения какой-нибудь от дельной задачи, особенно типичны для современной на уки; они помогают объяснить динамичные свойства научных коллективов. Члены таких команд постоянно находятся в движении, если не буквально в пространстве, то в органи зационном движении.
Джордж Козмецкий, соучредитель компании Теледин, а в настоящее время декан школы бизнеса в Техасском университете, проводит различие между «рутинными» и «нерутинными» организациями. Последние наиболее час то пытаются разрешить какую-то одну проблему. Он при водит статистику, показывающую, что нерутинный сектор (к которому он относит правительственные агентства и мно гие компании, связанные с передовой технологией) растет столь быстро, что к 2001 г. он будет охватывать 65% всей рабочей силы в Соединенных Штатах. Организации, входя щие в этот сектор, — это именно те организации, которые сильнее всего полагаются на краткосрочные команды и опе ративные задачи5.
Очевидно, что в идее собирать группу людей для решения какой-либо особой задачи, а затем «демонтировать» ее после выполнения задачи нет ничего нового. Новое заключается в той частоте, с которой организации вынуждены прибегать к созданию таких временных структур. Кажущиеся постоянны ми структуры многих крупных организаций — нередко имен но потому, что они противостоят переменам — сейчас в большой степени пронизаны этими временными ячейками.
Рост временных организаций может показаться не имею щим особого значения, если смотреть на него поверхностно. Однако такой способ управления разрушает традиционные представления об организации, состоящей из более или менее
155
постоянных образований. Организации, прекращающие свое существование после выполнения задачи, ad hoc команды или комитеты, т. е. структуры, специально создаваемые для опре деленной цели, не обязательно замещают устойчивые функ циональные образования, но они меняют их до неузнаваемости, лишая их людских резервов и власти. Сегодня там, где про должают свое существование функциональные подразделения, внутри них возникает, а затем исчезает все больше и больше проектных команд, оперативных организационных структур и т. п. И люди не заполняют раз и навсегда одни и те же, созданные для них пазы или щели, а движутся взад-вперед с весьма высокой скоростью. Часто они сохраняют свой функ циональный «дом», но то и дело уходят из него, чтобы стать участником временных объединений.
Таким образом, мы видим, что этот процесс, повторяю щийся достаточно часто, меняет верноподданнические чув ства людей, изменяет поведение начальства, увеличивает скорость, с которой индивиды вынуждены приспосабливать ся к организационным переменам. В данный момент важно осознать, что рост ad hoc образований — следствие нараста ния перемен в обществе в целом.
Пока общество относительно стабильно и неизменно, оно обычно ставит перед людьми проблемы рутинные и предсказуемые. В такой обстановке и организации могут быть относительно постоянными. Но если перемены уско ряются, появляется все больше и больше новых, впервые возникающих проблем, то традиционные формы организа ции уже не могут соответствовать новым условиям и не могут справляться с проблемами. Пока дела обстоят так, говорит доктор Доналд А. Шон, президент Организации по соци альным и техническим инновациям, нам нужно создавать «саморазрушающиеся организации... множество автоном ных, полуприкрепленных структур, которые можно... раз рушить, с которыми можно распрощаться, когда потребность в них исчезла»6.
Традиционные структуры функциональной организации, созданные для работы в не отличающихся новизной, пред сказуемых условиях, оказываются неспособными эффектив-
156
но реагировать на радикальные изменения окружающей обстановки. Таким образом, временные структуры созда ются тогда, когда организация как целое борется за то, что бы сохранить себя и обеспечить себе возможность роста. Этот процесс — точная аналогия того, что в архитектуре известно как сдвиг к модуляризму. Раньше мы определяли модуляризм как попытку придать большую долговечность целой структуре за счет сокращения срока жизни ее компо нентов. Это применимо и к организации; таким образом можно объяснить рост числа недолговечных, отбрасывае мых, когда в них отпадает надобность, организационных компонентов.
Поскольку ускорение продолжается, организационные реконструкции становятся постоянными. Согласно Бернарду Муллер-Тиму, консультанту по менеджменту, новая техно логия в комбинации с прогрессивными методами управле ния создает совершенно новую ситуацию. Он говорит: «То, что находится сейчас в нашей власти, — это такой вид про дуктивной способности, который содержит в себе массу информации, поэтому в своих лучших проявлениях он от личается исключительной гибкостью; если кому-либо это будет нужно, то есть возможность производить полную ре организацию промышленного предприятия каждый час». А то, что справедливо для предприятия, в еще большей степе ни применимо к организации как целому.
Короче говоря, можно ожидать, что организационная топография супериндустриального общества будет все бо лее кинетической, полной завихрений и перемен. Чем быс трее меняется окружающая обстановка, тем короче время жизни организационных форм. В административной струк туре, как и в архитектурной, мы движемся от форм, выдер живающих испытание временем, к временным формам, мы движемся от постоянства к быстротечности. Мы находимся на пути от бюрократии к адхократии.
Таким образом, давление, оказываемое ускорением, пре образуется в организацию особого сорта. Постоянство, одна из отличительных особенностей бюрократии, разрушается, и мы вынуждены сделать неумолимый вывод: связи челове-
157
ка с невидимой организационной топографией становятся все более и более текучими, точно так же, как его отноше ния с вещами, местами и людьми, входящими в эти посто янно меняющиеся организационные структуры. Как новые кочевники, люди мигрируют с места на место, из одной организационной структуры в другую.
Происходит и кое-что еще, а именно — революцион ный сдвиг в отношениях с властью. Дело не только в том, что крупные организации вынуждены менять свою внут реннюю структуру и создавать временные образования, но и в том, что им все труднее сохранять свою систему команд ных отношений.
Думать, будто в наше время работники сферы промыш ленности или правительства на самом деле «участвуют» в уп равлении своими предприятиями, независимо от того, идет ли речь о капиталистических, социалистических или комму нистических странах, думать так — значит смотреть на дей ствительность сквозь розовые очки. И все же есть свидетельства того, что бюрократические иерархии, отделяющие тех, кто «принимает решения», от тех, кто их выполняет, находятся в процессе изменения или разрушаются.
Этот процесс заметен в промышленности, где, согласно профессору Уильяму Риду из Высшей школы бизнеса при университете МакГилл, иерархическая организация разру шается «давлением, которому невозможно противостоять». Он заявляет, что «центральная, самая важная, решающая деятельность организаций все больше переходит от прямых отношений верх — низ к отношениям, направленным как бы «вбок»7. Такой сдвиг — подлинная революция в органи зационной структуре и человеческих отношениях. Ибо люди, общающиеся друг с другом таким образом, т. е. примерно на одном и том же уровне организации, ведут себя иначе,
158
работают, испытывая совсем не то давление, чем те, кто находится внутри иерархической системы верх — низ.
Для наглядности давайте посмотрим на типичную об становку, в которой действует традиционная бюрократичес кая иерархия. В молодости я работал пару лет помощником слесаря-монтера в литейном цехе. Здесь, в огромной тем ной пещере здания, трудились тысячи людей, создавая ав томобильные картеры. Сцена была как у Данте — дым и копоть оседали на наших лицах, черная грязь покрывала пол и пронизывала воздух, резкий, удушливый запах серы и сжигаемого песка опалял ноздри. Сверху скрипучий кон вейер доставлял красные горячие болванки и капал горя чим песком на стоящего внизу человека. Повсюду летали искры расплавленного железа, сияло желтое пламя огней, была слышна безумная какофония звуков: крики людей, грохот цепей, пронзительный свист сжатого воздуха, глухие удары прокатных станов.
Для постороннего человека эта сцена казалась хаотич ной. Но те, кто был внутри, знали, что все здесь тщательно организовано. Здесь доминировал бюрократический поря док. Люди все время делали одну и ту же работу. Каждая ситуация регулировалась своими законами. И каждый че ловек знал совершенно точно, какое место он занимает в вертикальной иерархии, которая простиралась от самого низкооплачиваемого рабочего до невидимых «они», зани мавших роскошные управленческие апартаменты в другом здании.
В том огромном ангаре, где мы работали, что-нибудь по стоянно делалось не так. Мог выгореть какой-нибудь подшип ник, какой-нибудь ремень мог лопнуть, а шестерня — сломаться. Как только это случалось в какой-либо секции, раздавался крик об остановке работы и безумные сообщения начинали циркулировать вверх и вниз по иерархии. Рабочий, ближе всего оказавшийся к месту поломки, должен был уве домить своего мастера. Тот, в свою очередь, должен был сооб щить об этом контролеру производства. Последний должен был сказать что-то ответственному за ремонт. И только тогда высылались специальные люди для ремонта.
159
В этой системе информация передается рабочим «вверх» через мастера к контролеру производства. Последний пере дает ее «вбок» — человеку, занимающему в иерархии нишу, находящуюся примерно на том же уровне (ответственному за ремонт), который, в свою очередь, посылает ее «вниз» — слесарям по ремонту, на самом деле исправляющим ситуа цию. Таким образом, прежде чем может начаться сам ре монт, информация должна пройти четыре ступени по вертикальной лестнице и одну ступень — по боковой.
Эта система исходит из само собой разумеющегося по стулата: грязные, потные люди внизу не могут сами прини мать разумных решений. Только тем, кто занимает более высокое положение в иерархии, доверяется судить и дей ствовать в соответствии с обстановкой. Служащие наверху принимают решения; люди внизу — их исполняют. Одна группа — мозг организации, другая — ее руки.
Это типично бюрократическое устройство идеально при способлено для решения рутинных проблем с умеренной скоростью. Однако когда скорость возрастает или пробле мы перестают быть рутинными, хаос часто вырывается на свободу. Нетрудно понять, почему так происходит.
Во-первых, ускорение темпа жизни (и в особенности увеличение скорости производства благодаря автоматиза ции) означает, что каждая минута «внизу», потерянная для производства, стоит больше, чем раньше. Задержка произ водства обходится все дороже. Информация должна посту пать быстрее, чем прежде. В то же время быстрые перемены увеличивают количество необходимой информации, по скольку возрастает масса новых, неожиданных проблем. Чтобы справиться с новой проблемой, требуется больше сведений, чем это было нужно для решения старой, с кото рой уже приходилось сталкиваться множество раз. Таким образом, одновременное требование большего количества информации и более быстрой ее передачи — вот что разру шает сейчас великие иерархические вертикали, столь ти пичные для бюрократии.
Радикальное ускорение могло бы повлиять на описан ный выше литейный цех тем, что рабочему просто было бы
160
разрешено самому обращаться к ответственному за ремонт ные работы или даже к самой ремонтной бригаде, а не пе редавать сообщение о поломке сначала мастеру, потом — контролеру производства. Таким образом из четырехступен чатого коммуникативного процесса можно было бы изъять один или два этапа, что сэкономило бы 25 или 50% време ни. Существенно, что этапы, которые можно было бы эли минировать, находятся внутри вертикали (верх — низ).
Сейчас такие способы экономии лихорадочно ищут ме неджеры, стремящиеся не отстать от перемен. Кратчайшие пути, идущие в обход иерархии, все больше используются на тысячах фабрик и заводов, в конторах, лабораториях, даже в армии. Кумулятивным результатом таких небольших из менений является мощный сдвиг от вертикальных к лате ральным коммуникационным системам. Результат, который предполагается достичь таким образом, — более высокая скорость коммуникаций. Однако этот процесс выравнива ния наносит сильный удар по когда-то священной бюро кратической иерархии; он подрывает и выше упомянутое сравнение с «мозгом и руками». Действительно, если вер тикальная цепочка команд все больше остается не у дел, то получается, что «руки» тоже начинают принимать решения. Когда рабочий в обход своего мастера или контролера сам зовет на помощь ремонтную бригаду, то он принимает ре шение, которое в прошлом было зарезервировано для «за правил», находящихся наверху.
Это совершающееся молча ослабление иерархической системы затронуло в наши дни и высшую исполнительную власть, и администраторов низкого уровня, работающих внутри производства. Ослабление иерархической систе мы усиливается благодаря появлению массы экспертов всякого рода — специалистов в жизненно важных, но столь узких областях, что часто даже те, кто находится наверху, не всегда их понимают. Все в большей степени управлен цы должны полагаться на суждения этих экспертов. Фи зики — специалисты по полупроводникам, компьютерные программисты, системные дизайнеры, операционные иссле дователи, специалисты по проектированию — именно та-
161
кие люди могут взять на себя функцию принятия решений в наши дни. Раньше они были просто консультантами, а право принятия решений сохранялось за управленцами. Сегодня последние утрачивают свою монополию на право принимать решения.
«Специалисты, — отмечает профессор Рид из универ ситета МакГилл, — не могут хорошо вписаться в команд ную систему; они не могут ждать, пока их экспертное предложение будет одобрено на высшем уровне». Посколь ку у них нет времени ждать, пока решения неторопливо перемещаются вверх и вниз внутри иерархической систе мы, «советники» просто перестают давать советы и прини мают решения сами. Часто они делают это в ходе прямых консультаций с рабочими и техническим персоналом низ шего уровня.
В результате, как говорит Франк Мецгер, руководитель отдела планирования Международной телефонной и теле графной корпорации, «сейчас нет жесткой привязанности к корпорации. В ходе одной встречи вы можете взаимодей ствовать сразу с пятью или шестью различными иерархи ческими уровнями. Вы пытаетесь забыть о различиях в зарплате и иерархическом положении и думать только о том, чтобы работа была выполнена».
Такие факты, как полагает профессор Рид, «свидетель ствуют о поразительной перемене в мыслях, действиях и принятии решений в организациях». Вполне вероятно, по мнению Рида, что «единственные эффективные методы ре шения проблем координации и коммуникации в нашей постоянно меняющейся технологии будут найдены в новых формах организации людей и ставящихся перед ними за дач, в таких формах, которые решительно порвут с бюро кратическими традициями».
Потребуется очень много времени, прежде чем исчезнет последняя иерархическая бюрократия. Ибо бюрократия хо рошо приспособлена для решения задач, которые требуют выполнения рутинных операций множеством людей со сред ним уровнем образования, и, очевидно, какие-то операции подобного рода сохранятся и в будущем. И все же ясно, что
162
со многими заданиями компьютер и автоматизированные устройства справляются гораздо лучше, чем люди. В супериндустриальном обществе, несомненно, многие задачи такого рода будут осуществляться огромными саморегулирующи мися системами машин, что ликвидирует потребность в бюрократической организации. Автоматизация не укрепля ет власть бюрократии над цивилизацией, а приводит к ее свержению.
Поскольку машины берут на себя рутинные операции, а ускорение меняет окружающую обстановку, все большая часть энергии общества (и его организаций) должна быть направлена на решение нестандартных проблем. Это требу ет такой степени воображения и творческих способностей, которых нет в бюрократической системе, с ее постоянными структурами и иерархическими отношениями, с ее органи зацией, в которой каждый человек занимает свое опреде ленное место. Таким образом, неудивительно, что повсюду, где организации вовлекаются сегодня в поток технологи ческих или социальных перемен, повсюду, где становится важным исследование и проектирование, повсюду, где люди должны справляться с впервые возникающими задачами, — крах бюрократических форм наиболее очевиден. И в этих передовых организациях быстро вырастает некая новая си стема человеческих отношений.
Чтобы жить, организации должны сбросить с себя те виды бюрократической практики, которые их иммобилизу ют, снижая их чувствительность и тем самым снижая их реакцию на перемены. Благодаря этому, как считает Джо зеф Рафаэль, профессор экономики Дрекселского техноло гического института, мы движемся к «обществу равных друг другу технических работников», в котором «демаркацион ная линия между руководителями и руководимыми стано вится расплывчатой».
Супериндустриальный Человек не стремится занять по стоянное, четко определенное место и осуществлять бес смысленные рутинные задачи, исходящие сверху, он все более понимает, что должен взять на себя ответственность за принятие решений, именно так он должен поступать,
163
находясь внутри организационной структуры, меняющей ся, как в калейдоскопе, и построенной на кратковремен ных и в высшей степени человеческих отношениях. Можно добавить также, что это не та старая, хорошо знакомая бюрократия, описанная Вебером, в которую — с большим опозданием — все еще мечут свои заржавевшие копья мно гие наши писатели и критики.
Если Макс Вебер впервые дал определение бюрократии и предсказал ее триумф, то Уоррен Беннис может войти в учебники социологии как человек, который впервые убеди тельно предсказал ее кончину и обрисовал контуры орга низаций, которые придут ей на смену. В тот самый момент, когда гневные протесты против бюрократии достигли свое го пика в американских университетах и в других местах, Беннис, социальный психолог и профессор промышленно го менеджмента, решительно заявил, что «в ближайшие двад цать пять — пятьдесят лет все мы будем свидетелями конца бюрократии». Он призывал нас начать обращать свой взгляд «за пределы бюрократии».
Беннис утверждает, что «в то время, как различные за щитники «добрых отношений между людьми» борются про тив бюрократии, исходя из гуманистических оснований и христианских ценностей, бюрократия, по-видимому, ско рее всего начинает погибать от своей неспособности адап тироваться к быстрым переменам...»
«Бюрократия, — говорит он, — процветает в условиях стабильной, высококонкурентной и недифференцирован ной среды, такой, какая существовала в период ее молодо сти, приходящийся на индустриальную революцию. Пирамидальная структура власти, концентрируемой в ру ках немногих... была и остается в высшей степени подходя щим социальным устройством для решения рутинных задач.
164
Однако окружающая обстановка изменилась таким обра зом, что действие этого механизма стало проблематичным. Стабильность исчезла»8.
Каждая эпоха создает форму организации, соответству ющую ее собственному темпу жизни. В течение долгого периода сельскохозяйственной цивилизации общество жило неспешно. Скорость, с которой передавалась информация, была медленной из-за трудностей коммуникации и транс портировки. Сравнительно медленным был и темп жизни отдельного человека. И перед организациями лишь очень редко возникали проблемы, требующие того, что мы назва ли бы сейчас «скоростным» решением.
Эпоха индустриализма принесла с собой ускорение темпа как индивидуальной жизни, так и жизни организаций. И именно это было причиной, обусловившей появление бю рократических форм организации. Ибо хотя они кажутся нам сейчас громоздкими и неэффективными, в то время они были способны принимать лучшие решения быстрее, чем рыхлые и обветшавшие структуры, которые им пред шествовали. Обладая правилами на все случаи жизни и на бором принципов, указывающих способы решения разнообразных рабочих проблем, бюрократические струк туры могли ускорить передачу необходимых команд и дос тичь того темпа, который пришел вместе с индустриализмом.
Вебер был весьма проницателен, отметив это; он ука зывал, что «исключительное увеличение скорости, с ко торой делаются публичные заявления и становятся известными новые факты экономической и политичес кой жизни, оказывает постоянное и сильное давление на убыстрение темпа административного реагирования...» Однако он заблуждался, говоря, что «оптимальное время реакции достигается в нормальных условиях только сильно бюрократизированной организацией». Сейчас ускорение перемен достигло такого высокого темпа, что его не мо жет выдержать и сама бюрократия. Информация обру шивается на общество лавиной, огромные изменения в технологии происходят столь стремительно, что будущее,
165
конечно, требует новых, обладающих более высокой ре активностью форм организации.
Что же в таком случае будет характерно для организаций супериндустриального общества? «Ключевым словом, — го ворит Беннис, — будет слово «временный»; возникнут адап тивные, быстро меняющиеся временные системы». Проблемы будут решаться оперативными структурами, создаваемыми из «относительно незнакомых людей, обладающих целым рядом профессиональных навыков».
В этой системе управленцы и администраторы будут выполнять функцию координаторов между различными ра бочими группами, созданными на определенный срок. Они будут понимать специфический жаргон, присущий разным группам специалистов, и осуществлять коммуникацию меж ду разными группами, выступая в качестве переводчиков и интерпретаторов с языка одной группы специалистов на язык другой. В этой системе, согласно Беннису, люди «бу дут дифференцироваться не по вертикали, в соответствии с их рангом и их ролью, а гибко и функционально, в соответ ствии с их навыками и профессиональными знаниями».
Вследствие высокой скорости перемещения из одной вре менной группы в другую, — продолжает он, — «обязательства по отношению к рабочим группам будут уменьшены... В то время как в общении между людьми профессиональные на выки приобретут еще большее значение, обусловленное все растущей потребностью в кооперации при решении сложных задач, одновременно будет наблюдаться и ослабление группо вой сплоченности... Люди должны будут научиться тому, что бы развивать быстрые и сильные отношения, связанные с работой; в то же время они должны научиться тому, чтобы переносить спокойно утрату более длительных рабочих кон тактов».
Такова картина грядущей адхократии — исключительно подвижной, обогащенной информацией динамической орга низации будущего, представленной временными рабочими ячейками и исключительно мобильными индивидами. Бо лее того, из этого краткого описания можно составить кое-какую характеристику людей, которые будут входить в эти
166
новые организации и которые уже сейчас присутствуют в организациях-прототипах. То, что возникает в таких струк турах, резко отличается от привычного стереотипа «челове ка организации», т. е. функционера. Ибо ускорение перемен И всевозрастающая новизна окружающей обстановки тре буют и новой формы организации, человека нового типа.
Три основные особенности бюрократии — постоянство, иерархия и разделение труда. Эти особенности сформиро вали особый сорт людей, из которых состояли эти органи зации.
Постоянство — понимание того, что связь между че ловеком и организацией будет достаточно продолжитель ной — повлекло за собой обязательства по отношению к организации. Чем дольше человек находился в ее объяти ях, тем больше он смотрел на свое прошлое как на вклад в эту организацию и тем крепче он связывал с ней свое личное будущее. Долгий стаж работы предполагал вер ность организации, привязанность к ней. В рабочих кол лективах эта естественная тенденция в огромной степени усиливалась пониманием того, что прекращение связей может привести к потере средств для существования. В мире, в котором многого не хватало, работа была боль шой драгоценностью. Таким образом, бюрократ был че ловеком иммобильным и ориентированным прежде всего на свои экономические гарантии. Чтобы сохранить рабо ту, он добровольно подчинял свои собственные интересы и убеждения потребностям своей организации.
У облеченной властью иерархии, посредством которой действовала администрация, был кнут, которым можно было держать индивида в строю. Понимая, что его отношения с организацией будут относительно перманентными (или по крайней мере надеясь на это), человек организации искал у нее одобрения. Награды и наказания спускались по иерар хии вниз, и человек, смотрящий обычно наверх, на следую щую ступеньку иерархической лестницы, постепенно приучался к подчинению и подобострастию. Система формировала слабого, нерешительного, склонного к пус тым разговорам функционера, человека без личных убеж-
167
дений или не смеющего их высказывать. Его конформизм был оплачен.
И, наконец, функционер должен был хорошо знать свое место внутри системы; он занимал вполне определенную нишу и выполнял только действия, предписанные закона ми организации; его труд оценивался в соответствии с тем, насколько точно он выполнял задания, записанные в кон торской книге. Сталкиваясь с относительно рутинными проблемами, он приучался к поиску стандартных ответов. Такие качества, как отступление от установленных правил, творчество, склонность к риску, не поощрялись, ибо они приходили в противоречие с предсказуемостью, которая требовалась от всех составных частей организации.
Сегодняшняя адхократия, находящаяся еще в эмбриональ ном состоянии, требует от человека совершенно другого соче тания качеств. Место постоянства занимают кратковременность и мимолетность — высокая степень подвижности при перехо дах от одной организации к другой, никогда не кончающаяся реорганизация внутри них, постоянное порождение и отми рание временных рабочих группировок. Неудивительно, что мы являемся свидетелями упадка старомодной «преданности» организациям и их структурам.
Уолтер Газарди, говоря о молодых управленцах в совре менной американской индустрии, отмечает: «Соглашения между современным человеком и современной организа цией не похожи на незыблемые законы, бывшие когда-то у мидян и персов. Они не предназначены быть вечными... Человек периодически оценивает свою позицию по отно шению к организации и ее отношение к нему. Если он не удовлетворен, то старается изменить ситуацию. Если это ему не удается, тогда он уходит»9. Джордж Пек, отвечающий за прием на работу, говорит: «Количество управленцев высо кого уровня, у которых в ящиках их письменного стола ле жат автобиографии*, удивительно велико».
Прежняя преданность человека-функционера, по-ви димому, исчезает как дым. Возникает преданность иного
* Заготовленные на случай перехода на другую работу. — При меч. пер.
168
рода — преданность своей профессии. Во всех обществах с новой технологией увеличивается специализация. В Со единенных Штатах с 1950 до 1969 г. число специалистов выросло более чем в два раза, и этот слой продолжает расти быстрее, чем какая-либо другая категория рабочей силы. Специалисты действуют не поодиночке, как сво бодные предприниматели. Миллионы инженеров, ученых, психологов, бухгалтеров и других специалистов вступают в ряды организации. Это хороший пример диалектичес кой противоположности. Веблен писал об индустриали зации профессионала. То, что мы наблюдаем сегодня, — это профессионализация индустрии.
Так, Джон Гарднер заявляет: «Преданность человека-про фессионала относится к его профессии, а не к организации, которая может служить в какой-то момент ему крышей. Срав ните химика или инженера-электронщика с администратора ми, не имеющими определенной профессии. Люди, о которых химик думает как о своих коллегах, — не те, кто находится в соседней конторе, а его собратья по профессии, где бы они ни находились и как бы они ни были удалены от него в масшта бах страны или даже мира. Благодаря этим братским узам с людьми, разбросанными по всему миру, сам он становится чрезвычайно мобильным. Но даже если он остается на одном месте, его преданность местной организации совсем иная, чем у настоящего функционера. Он никогда полностью не дове ряет ей.
Рост количества профессий означает, что в современ ной крупномасштабной организации немало людей с со вершенно иным представлением о том, что такое организация...»10 По существу — это «аутсайдеры», рабо тающие внутри системы.
Сам термин «профессия» стал приобретать новое значе ние. Вертикальные иерархии бюрократической системы разрушаются под совместным влиянием новой технологии, нового знания и социальных перемен, разрушаются и гори зонтальные иерархии, которые до сих пор определяли гра ницы различных областей человеческого знания. Стираются старые границы между специальностями. Люди все чаще
169
понимают, что новые проблемы, встающие перед ними, можно решить, только выйдя за пределы узких дисциплин.
Традиционный бюрократ поместил бы инженеров по элек тронике в один отсек, а психологов — в другой. Действитель но, у инженеров и психологов разные профессии. Однако в наши дни в аэрокосмической промышленности, в образова нии и других областях инженеры и психологи часто собира ются вместе в составе кратковременных объединений. Новые организации, в которых есть такие интеллектуальные объеди нения, иногда кажутся экзотическими. Сейчас они вырастают вокруг всех основных профессий, уже работают биоматемати ческие и психофармакологические группы, инженеры-библио текари и компьютерные музыканты. Различия между дисциплинами не исчезают, но становятся более тонкими, более проницаемыми, причем постоянно идет процесс пере смотра границ.
В такой ситуации даже профессиональные привязан ности превращаются в краткосрочные обязательства, и сама работа, задача, которая должна быть выполнена, проблема, которую нужно решить, — все это начинает создавать такой вид обязательств, который раньше был зарезервирован для организаций. Согласно Беннису, для специалистов-профессионалов, «по-видимому, наградой служат внутренние критерии совершенства, признание профессиональных коллективов, внутреннее удовлетво рение своей задачей. На самом деле они обязаны решить задачу, а не работу для начальства, причем решить в со ответствии с определенными собственными критериями. А поскольку они имеют научные степени, то они еще и путешествуют. Это не добрые «компанейские люди»; они не связаны никакими обязательствами, кроме стимули рующих их окружающих условий, в которых они могут «поиграть с проблемами».
Эти люди будущего уже входят в некоторые адхократии, существующие сегодня. Стимулирующая, творческая обстановка возникла в компьютерной промышленности, в сфере образования, в применении технических систем к урбанистическим проблемам, в новой океанографичес-
170
кой индустрии, в правительственных организациях, свя занных с охраной окружающей среды, и т. п. В каждой из этих областей, в большей степени представляющих не про шлое, а будущее, возник новый дух предприимчивости, абсолютно противоположный той ортодоксии и конформ ности, нацеленным на личную безопасность, которые присущи человеку-функционеру.
Новый дух, характерный для этих временных организа ций, ближе предпринимателю, чем функционеру. Бесстраш ный, не задумывающийся о будущем предприниматель, который затевает крупное дело, не боясь поражения или недоброжелательного мнения, — это народный герой эпохи индустриализма, в особенности в Соединенных Штатах. Парето заклеймил предпринимателей как «авантюристов, изголодавшихся по новизне... которые вовсе не напуганы переменами»11.
Вряд ли правильно утверждать, что эпоха предпринимате лей окончилась и что их место занимают исключительно функ ционеры или бюрократы. То, что происходит сейчас, представляет собой возрождение предпринимательства внут ри самой сердцевины крупных организаций. Тайна, стоящая за этим, — новая кратковременность и исчезновение боязни экономической ненадежности для больших масс образован ных людей. С ростом богатства появилась новая готовность идти на риск. Люди готовы пойти на риск, поскольку они не могут поверить, что им когда-нибудь придется голодать. Так, Чарлз Элуэл, управляющий производственными отношения ми в «Hunt Foods», отмечает: «Управленцы смотрят на себя как на индивидуальных предпринимателей, продающих свои знания и умения». На самом деле, как указал Макс Уэйс в «Fortune»: «Профессионал в управлении имеет прекрасную основу своей независимости, вероятно, более крепкую, чем имел когда-либо в своих правах собственности мелкий биз несмен».
Таким образом, на наших глазах возникает новый тип человека организации — человек, который, несмотря на свои многочисленные контакты, по существу, не присоединяет ся ни к какой организации. Он хочет использовать свои
171
навыки и творческую энергию, чтобы решать проблемы, ис пользуя оборудование организации, находясь внутри вре менных объединений, созданных ею. Но он делает это только постольку, поскольку проблемы интересуют его лично. Он имеет обязательства по отношению к своей собственной карьере, к своему собственному чувству самоудовлетворения.
И не случайно, в свете всего вышеизложенного, что тер мин «associate»* стал вдруг столь популярным в больших организациях. Теперь появились «объединенные руководи тели маркетинга», «партнеры по научно-исследовательской работе»; даже правительственные агентства полны «помощ никами директора» и «помощниками администратора». Сло во «associate» означает «равный другому», а не подчиненный ему, и тот факт, что оно стало широко распространенным, прекрасно отражает сдвиг от вертикальных иерархических структур к новым коммуникационным объединениям с пре имущественно боковыми связями.
Функционер занимал подчиненное положение по отно шению к организации, а для Ассоциированного Человека она почти безразлична. Человек организации был иммоби лизован заботой о своей экономической стабильности, а Ассоциированный Человек считает ее само собой разумею щейся. Человек организации страшился рисковать, а Ассо циированный Человек приветствует риск (понимая, что в богатом и быстро меняющемся обществе даже неудача яв ляется временной). В иерархической системе функционер пытался приобрести статус и уважение внутри организации, а Ассоциированный Человек ищет того же за пределами организации. Человек организации находился в заранее определенной для него щели, а Ассоциированный Человек переходит из одной ниши в другую неким сложным и само мотивированным образом. Человек организации посвящал свою жизнь решению рутинных проблем и в соответствии с жестко установленными правилами, избегая любого при знака неортодоксальности или творчества, а Ассоцииро ванный Человек, столкнувшись с новыми проблемами,
* Объединенный, связанный, присоединенный, товарищ, кол лега, партнер и т. п. — Примеч. пер.
172
вдохновляется возможностью инноваций. Человек органи зации должен был подчинять свою личность, «играя в ко манде», тогда как Ассоциированный Человек осознает, что сама команда недолговечна. Он может в каких-то пределах по собственному решению подчинять ей свою личность, од нако это «погружение» никогда не бывает перманентным.
Ассоциированный Человек несет в себе тайное знание: сама временность его отношений с организацией освобожда ет его от многих уз, которые опутывали его предшественника. В этом смысле скорость перемен является освобождающим фактором.
И все же есть еще одна сторона медали, о которой ему тоже известно. Обновление отношений с формальными организационными структурами приводит к ускорению пе ремен и в неформальных организациях, что требует более быстрой адаптации, поскольку каждая перемена заставляет учиться заново. Необходимо знать правила игры, которые постоянно меняются. Появление адхократии повышает приспосабливаемость организаций; однако оно усложняет адап тацию людей. Так, Том Берне, изучив ситуацию в британской электронной промышленности, отметил резкий контраст между менеджерами, работающими в стабильных организа ционных структурах, и теми, кто находится в условиях бы стро меняющихся образований. Он говорит, что «быстрая адаптация происходит за счет личного удовлетворения и при способления. Особенно сильны различия между людьми, за нимающими высшие управленческие должности в условиях быстро меняющихся и стабильных организаций. Она прояв ляется в уровне их личного напряженного состояния». О том же заявляет Беннис: «Справляться с быстро происходящими переменами, жить в условиях временной работы, устанавли вать (в очень малые сроки) необходимые отношения, а затем разрывать их — все это не может не привести к социальной напряженности и психологическому стрессу».
Возможно, что для большинства людей будущее — в том виде, в котором оно касается их отношения с организация ми, а также и других областей жизни — наступает чересчур стремительно. Для индивида переход к адхократии означа-
173
ет резкое ускорение «оборачиваемости» его отношений с организациями. Таким образом, наше исследование обще ства, характеризующегося высоким уровнем изменчивости, привело к выявлению новых проблем. Становится ясно, что это ускорение сокращает наши связи с организацией во многом так же, как оно обрывает наши отношения с веща ми, местами и людьми. Увеличенная «оборачиваемость» всех этих отношений накладывает на индивидов, выросших и воспитанных для жизни в социальной системе с более мед ленным темпом, тяжелый груз — необходимость адаптации в новых условиях.
Именно здесь и лежит опасность шока будущего. Эта опас ность, как мы увидим, становится еще больше из-за воздей ствия на человека процессов ускорения в мире информации.
1 О Вебере — см.: гл. 8 в [256].
2 Слова Зэкона — в Finding Buyers for the Bad Buys // Business Week, Sept. 13, 1969, c. 49-51.
3 Организационные перемены обсуждаются в статье D. Ronald Daniel, Reorganizing for Results // Harvard Business Review, Nov. — Dec., 1966, c. 96; см.: также Larry E. Greiner, Patterns of Organization Change // Harvard Business Review, May — June, 1967, c. 119-120.
4 Цитата из Гарднера — см.: [39], с. 26.
5 Об оперативных группах в науке и о росте «нерутинных» производств — см.: Howard Reiss, Jack Balderston // The Usefulness of Scientists, Science and Technology, May, 1966, c. 44; George Kozmetsky, How a Businessman Ramrods a B-School // Business Week, May 24, 1969, c. 84.
6 Шон цит. по: [179], т. 1, c. 106.
7 См. дискуссию по поводу The Decline of Hierarchy in Industrial Organizations, William H. Read, Business Horizons // Fall, 1965, c. 71-75.
8 Цитаты из Уоррена Бенниса на этой и др. страницах этой главы взяты из его статей: Beyond Bureaucracy, Transaction, July — August, 1965, с. 31-35; Changing Organizations, J. Appl. Behav. Sсi., vol. 2, № 3, c. 261; более подробно — см.: [252].
9 Газарди: [84], с. 71.
10 Гарднер: [39], с. 83.
11 Парето: [19], с. 231.
174
В обществе, которое привыкло к пище быстрого приго товления, блицобразованию и городам-однодневкам, суще ствует нечто, возникающее и предаваемое забвению с еще большей скоростью, чем все остальное. Речь идет о «знаменитостях-на-час». Нации, продвигающиеся к супериндуст риализму, с неизбежностью вносят свой вклад в эту продукцию «психоэкономики». «Знаменитости-на-час» дей ствуют на сознание миллионов людей как своеобразная имидж-бомба, и именно в этом состоит их назначение.
Потребовалось меньше года с того момента, когда де вочка-кокни по прозвищу Твигги впервые вышла на поди ум, чтобы ее образ запечатлелся в умах миллионов людей по всему земному шару. Твигги, блондинка с влажными глазами, плоской фигурой и длинными тонкими ногами, стала мировой знаменитостью в 1967 г. Ее обаятельное лицо и худосочная фигура внезапно появились на обложках жур налов Англии, Америки, Франции, Италии и других стран, и сразу же потоком хлынули накладные ресницы, манеке ны, духи и одежда в стиле «твигги». Критики глубокомыс ленно рассуждали о социальном значении Твигги, а газетчики отводили ей примерно столько же столбцов, сколь ко обычно приходится на долю мирных договоров или из брания нового Папы.
Однако к настоящему времени образ Твигги в умах людей в значительной степени стерся. Внимание публи ки переключилось на другие объекты. Действительность подтвердила ее собственную трезвую оценку: «Может быть, я не продержусь и полгода». Причина в том, что имиджи становятся все более и более недолговечными, и это касается не только моделей, спортсменов или звезд эстрады. Недавно я спросил весьма интеллигентную де вочку-подростка, есть ли у нее и ее одноклассников ге рои. Я сказал: «Например, считаете ли вы героем Джона
175
Гленна?» (На случай, если читатель не помнит, Джон Гленн — первый американский космонавт, остававший ся на орбите.) Девочка дала исчерпывающий и многое объясняющий ответ: «Нет, он слишком старый».
Сначала я подумал, что она считает сорокалетнего муж чину слишком старым для роли героя, но вскоре понял, что дело не в этом. Она имела в виду, что полет Гленна проис ходил слишком давно, чтобы представлять интерес. (Это было в феврале 1962 г.) Сегодня публика уже утратила ин терес к космонавту, а его образ потускнел.
Твигги, «Битлз», Джон Гленн, Билли Сол Эстес, Боб Ди лан, Джек Руби, Норман Мейлер, Эйхман, Жан-Поль Сартр, Георгий Маленков, Жаклин Кеннеди — тысячи «выдающих ся личностей» проходят по сцене современной истории. Ре альные люди, возвеличенные и приукрашенные средствами массовой информации, они запечатлелись в виде имиджей в умах миллионов людей, которые с ними никогда не были зна комы, никогда с ними не разговаривали, никогда не видели их «живьем». Но они представляют собой реальность почти такую же ощутимую, а иногда даже более ощутимую, чем мно жество людей, с которыми мы непосредственно общаемся.
С этими людьми-субститутами, людьми-имиджами у нас складываются такие же отношения, как с друзьями, соседя ми и коллегами. При этом «пропускная способность» на шей жизни в отношении реальных людей непрерывно возрастает одновременно с уменьшением средней продол жительности связи с каждым из них, и то же самое спра ведливо для личностей-имиджей, населяющих наш разум.
Скорость этого потока связана с реальной скоростью изменений в мире. Например, в политике мы видим, что в Великобритании с 1922 г. частота смены премьер-министров увеличилась на 13% по сравнению с периодом 1721-1822 гг.1 В спорте чемпионы среди боксеров-тяжеловесов меняются в два раза чаще, чем во времена юности наших отцов*. Уско-
* Между 1882 и 1932 гг. появилось десять новых чемпионов, и каждый из них держал первенство в среднем пять лет. Между 1932 и 1951 гг. было семь чемпионов, и каждый продержался в среднем 3,2 года. В период 1951-1967 гг. каждый из семи чемпи онов сохранял титул в среднем 2,3 года.
176
ряется поток событий, и это постоянно вовлекает все новых и новых людей в заколдованный круг знаменитостей, и
прежние имиджи уходят со сцены, уступая место новым.
То же самое можно сказать в отношении вымышленных героев, появляющихся на страницах книг и журналов, на телеэкранах, сцене, в кино. Ни одно из предшествующих поколений не имело дела с таким множеством вымышлен ных личностей. Историк Маршалл Фишвик в комментарии по поводу средств массовой информации с неудовольстви ем отмечает: «Не успеем мы привыкнуть к Супергерою, Хорошему Капитану и Плохому Джентльмену, как они ис чезают с телеэкрана навеки»2.
Эти люди-имиджи, как живые, так и вымышленные, играют существенную роль в нашей жизни, создавая мо дели поведения, роли и ситуации, согласно которым мы делаем заключения относительно собственной жизни. Хотим мы того или не хотим, но мы извлекаем уроки из их действий. Мы учимся на их победах и поражениях. Они дают нам возможность «примерить на себя» различ ные социальные роли и стили жизни без последствий, которые повлекли бы за собой подобные эксперименты в реальной жизни. Стремительный поток личностей-имид жей не может не способствовать увеличению нестабиль ности личностных параметров множества реальных людей, испытывающих трудности в выборе стиля жизни.
Интересно, что личности-имиджи зависимы друг от дру га. Каждый из них играет определенную роль в «обществен ной драме», которая, по словам социолога Оррина Клаппа, автора увлекательной книги под названием «Символичес кие лидеры», в значительной степени является продуктом новых коммуникационных технологий. Эта общественная Драма, в которой знаменитости все быстрее и быстрее вы тесняют и смещают друг друга, согласно Клаппу, усугубля ет нестабильность системы лидерства. «Неожиданные осложнения, разочарования, борьба, преступления, скан далы поставляют материал для развлечения публики и вер тят колесо политической рулетки. Причуды общественного мнения сменяют друг друга с ошеломляющей скоростью...
177
В стране, подобной США, идет открытая для обозрения общественная драма, в которой ежедневно возникают но вые имена, вечно идет борьба за первенство и всегда может произойти и происходит все что угодно». По словам Клаппа, мы становимся свидетелями «быстрой смены символи ческих лидеров»3.
Это утверждение, однако, можно значительно расши рить: происходящее — это не просто быстрая смена реаль ных людей или вымышленных персонажей, это смена образов и структуры образа в наших умах. Наши взаимоот ношения с образами, являющимися отражением реальнос ти и основой, на которой мы строим свое поведение, становятся все более и более краткосрочными, преходящи ми. Происходит переворот всей системы знаний в обще стве. Понятия и термины, в которых мы мыслим, изменяются ускоренными темпами и точно так же возрас тает скорость формирования и разрушения образов.
У каждого человека в сознании существует ментальная модель мира — субъективное представление о внешнем мире. Эта модель состоит из десятков тысяч образов. Они могут быть простыми, как отражение облаков, плывущих по небу, а могут представлять собой абстрактные построения отно сительно устройства мира. Можно назвать эти мысленные модели внутренним складом, вместилищем образов, в ко тором хранятся наши мысленные портреты Твигги, Шарля де Голля или Кассиуса Клея, наряду со всеобъемлющими представлениями типа «Человек по природе добр» или «Бог мертв».
Мысленная модель любого человека заключает в себе как образы, в значительной степени приближающиеся к реальности, так и искаженные и неточные. Но для того чтобы человек мог функционировать, а иногда даже для того что-
178
бы он мог выжить, его модель должна иметь некоторое об щее сходство с реальностью. Как писал В. Гордон Чайльд в работе «Общество и знание», «любое отображение внешне го мира, построенное и используемое для руководства в деятельности любым историческим обществом, должно до определенной степени соответствовать реальности. В про тивном случае общество оказалось бы нежизнеспособным; его члены, действуя согласно совершенно неверным пред ставлениям, не смогли бы обеспечить себя самыми просты ми орудиями, пищей и кровом для защиты от внешнего мира»4.
Ни одна мысленная модель окружающего мира не явля ется чисто личным произведением. Хотя некоторые из мыс ленных образов строятся на основе личных наблюдений, все большая их часть основывается на информации, постав ляемой средствами коммуникации и окружающими людь ми. Таким образом, степень точности мысленной модели в некоторой мере отражает общий уровень знаний общества. Постепенно новые знания, новые понятия, новые способы мышления вступают в противоречие с устаревшими идеями и представлениями, вытесняя их.
Если бы общество само по себе оставалось неизменным, индивидуум не испытывал бы необходимости пересматри вать собственную систему представлений и образов, чтобы увязать ее с новейшими знаниями, функционирующими в обществе. Пока общество стабильно или изменяется мед ленно, образы, на основе которых он строит свое поведе ние, также могут меняться медленно. Но для того чтобы существовать в быстро изменяющемся обществе, чтобы идти в ногу с быстрыми и многообразными переменами, инди видуум должен пересматривать свой набор образов со ско ростью, которая бы коррелировала с темпом этих перемен. Он должен приводить свою модель в соответствие с требо ваниями современности. При запаздывании ответ индиви дуума на изменения становится неадекватным, и его Деятельность встречает все больше препятствий и не при носит желаемых результатов. Постоянный пресс вынуждает индивида придерживаться общего темпа.
179
В настоящее время в технологическом обществе пере мены происходят так быстро и неотвратимо, что вчерашние истины вдруг оказываются фикцией, и большинство самых одаренных и интеллигентных членов общества признают, что справляться с лавиной новых знаний даже в очень уз кой области чрезвычайно трудно.
«По всей вероятности, уследить за всем, что вас интере сует, просто невозможно», — жалуется доктор Рудольф Столер, зоолог из Калифорнийского университета (Беркли). «От 25 до 50% моего рабочего времени уходит на то, чтобы быть в курсе всего происходящего», — говорит доктор И. Е. Уоллен, руководитель отделения океанографии Смитсониановского института (Вашингтон). Доктор Эмилио Сегре, нобелевский лауреат, физик, заявляет: «Невозможно про смотреть всю литературу, посвященную хотя бы одним толь ко К-мезонам». Еще один океанограф, доктор Артур Стамп, признает: «Единственный выход — запретить все публика ции лет на десять».
Новые знания либо расширяют, либо перечеркивают старые. И в том, и в другом случае человек, имеющий отно шение к той или иной сфере знания, должен пересматри вать свой набор представлений. Каждый день он вынужден переучиваться. Лорд Джеймс, проректор университета Йор ка, рассказывает: «Первую ученую степень по химии я по лучил в 1931 г. в Оксфорде». Держа перед глазами список вопросов по химии, предлагающихся на экзамене сегодня, он продолжает: «Я понимаю, что никогда не смог бы с ними справиться, поскольку по крайней мере две трети вопросов касаются знаний, просто не существовавших в то время, когда я сдавал экзамен на бакалавра». А доктор Роберт Хиллиард, главный специалист по образованию в Федеральной комиссии по средствам коммуникации, развивает эту мысль: «При современной скорости прироста знаний происходит следующее: к тому времени, как ребенок, родившийся, ска жем, сегодня, окончит колледж, общее количество знаний увеличится примерно в четыре раза, а к тому времени, как этот ребенок достигнет пятидесятилетнего возраста, — при мерно в тридцать два раза, причем 97% всего, что будет
180
знать человечество, оно узнает на протяжении этих пятидесяти лет его жизни».
Разумеется, термин «знание» в достаточной степени расплывчат, а подобная статистика с неизбежностью дает большие погрешности, но все же не вызывает сомнений тот факт, что растущая волна новых знаний обрекает нас на еще более узкую специализацию и требует ускорен ных темпов пересмотра нашего внутреннего образа ре альности. И это имеет отношение не только к чисто научной информации о физических частицах или генети ческой структуре. В равной степени это относится ко всем категориям знания, оказывающего влияние на повседнев ную жизнь миллионов людей.
Многие новые знания выходят за пределы непосред ственных интересов обычного человека. Его не интересует и не впечатляет тот факт, что инертный газ ксенон спосо бен давать соединения, а совсем недавно большинство хи миков считали это невозможным. Это знание может произвести впечатление, если найдет воплощение в какой-нибудь новой технологии, но до той поры обычный чело век останется к нему равнодушным. Однако многие новые знания связаны с повседневной жизнью обычных людей — работой, политикой, семейными отношениями, даже сек суальной жизнью.
Как пример можно привести сложное положение со временных родителей, которое обусловлено радикальными изменениями в образе ребенка и теории воспитания.
В частности, в конце прошлого века доминирующая тео рия воспитания отражала научные представления о наслед ственности как определяющем факторе поведения. Матери, никогда в жизни не слышавшие о Дарвине или Спенсере, воспитывали детей в полном соответствии с глобальными
181
идеями этих мыслителей. Вульгаризированные и упрощен ные, передававшиеся из уст в уста, эти идеи нашли вопло щение в расхожих представлениях миллионов людей типа «плохой ребенок — результат дурной наследственности», «склонность к преступлению — наследственная черта ха рактера» и т. п.
Однако в первых десятилетиях нашего века эти пред ставления отошли в прошлое под натиском энвайронментализма, а вера в то, что личность формируется окружающей средой и что раннее детство — самый важный период, по служила созданию нового образа ребенка. В общественное мнение стали проникать идеи Уотсона и Павлова, и новые поведенческие теории находили отражение в поведении матерей, которые отказывались брать на руки плачущего ребенка, кормить его по первому требованию и сокращали срок кормления грудью, чтобы ребенок быстрее освободил ся от зависимости к матери.
В исследовании Марты Вольфенштейн сравниваются советы, предлагаемые родителям в семи выпусках «Ухода за младенцем» — справочника, издававшегося Детским бюро США в период 1914—1951 гг. Она обнаружила существен ные изменения в отношении к кормлению грудью, соса нию большого пальца, мастурбации, тренировке кишечника и мочевого пузыря. Из этого исследования становится ясно, что к середине 30-х годов сформировался очередной новый образ ребенка5.
Приходит волна фрейдистских понятий, революциони зирующая практику воспитания6. Матери вдруг слышат о «правах младенца» и необходимости «орального удовлетво рения». Родители становятся снисходительнее и терпимее.
В скобках заметим, что в то же самое время, когда фрей довский образ ребенка производил глубокие изменения в поведении родителей Дейтона, Дубьюка и Далласа, изме нился и сам имидж психоаналитика. Психоаналитик ста новится культурным героем. Фильмы, телевизионные передачи, романы и журнальные статьи представляют его мудрым и добрым кудесником, способным восстановить разрушенную личность. С появления фильма «Зачарован-
182
ный» в 1945 г. и до конца 50-х средства массовой инфор мации выставляют образ психоаналитика в исключитель но положительном свете.
Однако уже к середине 60-х он превращается в коми ческий персонаж. В фильме «Что нового, кошечка» Питер Селлер сыграл психоаналитика гораздо более сумасшедше го, чем его пациенты, и не только нью-йоркские и кали форнийские умники, но и весь народ стал обмениваться «психоаналитическими» шуточками, их подхватили те же самые средства массовой информации, которые в первую Очередь и создавали миф о психоаналитике.
Резкое изменение публичного имиджа психоаналитика (а публичный имидж — не что иное, как сплав образов, присутствующих в сознании членов общества) отражало также изменения, связанные с дальнейшим развитием на учных исследований. Накапливалось все больше и больше свидетельств того, что психоаналитическая терапия не оп равдывает возлагаемых на нее надежд, а на фоне новых зна ний в области наук о поведении, в первую очередь в области психофармакологии, фрейдовские методы стали казаться архаичными. В то же время интенсивно развивались иссле дования в области теории обучения и соответственно про исходил новый поворот в практике воспитания — на сей раз в сторону своего рода необихевиоризма.
На всех стадиях этого пути широко распространенные системы представлений и образов вытеснялись новыми. Человек, придерживавшийся одной системы, подвергался воздействию отчетов, статей, советов авторитетов, друзей, родственников и даже случайных знакомых, проповедовав ших противоположные взгляды. Одна и та же мать, обра щавшаяся к одному и тому же врачу в разные периоды воспитания ребенка, получала разные рекомендации, осно ванные на разных представлениях о реальности. Если для людей прошлого представление о воспитании ребенка ос тавалось неизменным на протяжении нескольких веков, то Для людей настоящего воспитание детей, как и многие дру гие сферы реальности, превратилось в поле битвы систем
183
образов, многие из них появились в результате научных исследований.
Таким образом, новые знания видоизменяют старые. Средства массовой информации постоянно и настойчиво создают новые образы, а рядовые обыватели, ищущие по мощи в усложняющихся социальных условиях, пытаются за ними угнаться. В то же время события — независимо от научных исследований как таковых — также разрушают ста рую структуру образов. После восстаний в черных кварта лах только ненормальный может продолжать представлять себе негров как «счастливых детей», вполне довольных сво ей нищетой. А после молниеносной победы Израиля над арабами в 1967 г. вряд ли кто-нибудь станет цепляться за образ еврея-пацифиста, подставляющего для удара другую щеку, или еврея-труса, бегущего с поля боя.
В образовании, политике, теории экономики, медици не, международных отношениях новые образы — волна за волной — разрушают нашу оборону и мысленную модель реальности. Результат этой постоянной бомбардировки но выми образами — ускоренное вытеснение старых образов, увеличение умственной «пропускной способности» и новое глубокое ощущение непостоянства, недолговечности само го знания.
Эта недолговечность в более или менее явном виде ха рактерна для всего происходящего в обществе. Один из наи более ярких примеров — воздействие информационного взрыва на классическое вместилище знаний — книгу.
По мере того как знания становятся все более многооб разными и преходящими, мы наблюдаем исчезновение твер дой кожаной обложки и замену ее сначала матерчатой, а потом и бумажной. Сама книга, подобно информации, ко торую она содержит, становится все более недолговечной.
184
. Десять лет назад дизайнер коммуникационных систем, признанный пророк в области технологии библиотечного дела Сол Корнберг заявил, что чтение скоро перестанет быть основной формой получения информации. «Чтение и пись мо, — предположил он, — превратятся в устаревшие навы ки»7. (По иронии судьбы жена мистера Корнберга пишет романы.)
Прав он или нет, ясно одно: небывалый поток новых знаний означает, что каждая новая книга (увы, в том числе и эта) заключает в себе прогрессивно убывающую долю об щего знания. А революция в издательском деле, дешевые, доступные издания уменьшают ценность книги как пред мета в то самое время, когда быстрое устаревание знаний уменьшает ее информационную ценность. Так, в Соединен ных Штатах одна и та же книга в дешевой бумажной об ложке появляется одновременно на 100 000 книжных прилавков, а уже через месяц ее сменяет другое подобное издание. Таким образом, по сроку жизни книга приближа ется к ежемесячному журналу. И действительно, многие книги представляют собой не что иное, как «одноразовый» журнал.
Интерес публики к книге — даже очень популярной книге — постепенно угасает. Судя по списку бестселлеров, публикуемому в «Нью-Йорк тайме», средний срок жизни бестселлера быстро уменьшается. Разумеется, год на год не приходится, а некоторые книги выбиваются из общего ряда. Тем не менее если мы сравним первые четыре года, по ко торым существуют интересующие нас данные (1953—1956), с таким же периодом, но спустя десятилетие (1963-1966), то мы увидим, что в более ранний период бестселлер в сред нем находился в списке 18,8 недели, а десятилетие спустя этот срок сократился до 15,7 недели, т. е. за десять лет сред няя продолжительность жизни бестселлера уменьшилась почти в 1,5 раза.
Эти тенденции можно понять только в том случае, если осознать явление, лежащее в их основе. Мы — свидетели исторического процесса, который с неизбежностью приве дет к изменению человеческой психики. Ибо во всех сфе-
185
pax жизни, начиная с мелочей вроде Твигги и кончая три умфальными технологическими достижениями, наши внут ренние образы реальности в полном соответствии с возрастающими темпами внешних изменений становятся все более временными, недолговечными. Мы создаем и исполь зуем идеи и образы все быстрее и быстрее, и знания, как люди, места, предметы и организационные формы, приоб ретают все менее устойчивый характер.
Одной из причин «увеличения оборота» внутренних об разов реальности может быть увеличение потока имидж-содержащих информационных сообщений, воздействующих на сенсорные системы человека. Это явление недостаточно исследовано, но существуют явные свидетельства того, что частота воздействия имиджсодержащих стимулов на инди видуума возрастает.
Чтобы понять, почему это происходит, необходимо сна чала изучить основные источники системы внутренних об разов. Откуда берутся тысячи образов, составляющих нашу мысленную модель мира? Окружающая среда обрушивает на нас поток стимулов. На наши органы чувств воздейству ют сигналы, имеющие внешнее происхождение, — звуко вые волны, свет и т. п. Воспринятые, эти сигналы в ходе пока еще загадочного для нас процесса трансформируются в символы реальности, то есть в образы.
Поступающие извне сигналы бывают нескольких видов. Некоторые можно назвать некодированными. Например, предположим, человек идет по улице и замечает лист, кото рый ветер несет по тротуару. Человек воспринимает это событие посредством органов чувств. Он слышит шелест, он видит движение и зеленый цвет, он ощущает ветер. На основе этой сенсорной информации создается мысленный образ. Мы можем рассматривать эти сенсорные стимулы
186
как информационное сообщение. Но это сообщение никто специально не создавал, чтобы что-то кому-то передать, а его понимание человеком не зависит от того или иного со циального кода — набора специально оговоренных знаков и определений. Каждый из нас участвует в такого рода со бытиях, мы извлекаем из них некодированную информа цию и преобразуем ее в мысленные образы.
Однако из внешнего мира мы получаем и кодирован ные информационные сообщения. Кодированная инфор мация — это информация, смысл которой известен только знающим код. Все языки, на чем бы они ни были построе ны — язык слов, жестов, барабанов, иероглифическое, пик тографическое или узелковое письмо, — являются кодами. И вся информация, которая передается посредством язы ков, тоже кодирована.
Мы можем с известной долей надежности предполагать, что по мере того как общество растет и усложняется, увели чивается число кодов для передачи образов от одного чело века к другому и соответственно относительное количество некодированной информации, получаемой обычным чело веком, уменьшается. Другими словами, сегодня большая часть нашей системы образов строится на основе информа ционных сообщений, созданных человеком, а не на основе личных наблюдений «некодированных» явлений.
Далее мы можем отметить имеющие важное значение изменения в самой кодированной информации. Неграмот ный крестьянин аграрного общества получал в основном «самодельные» сообщения. Он участвовал в обычном раз говоре о хозяйстве, обменивался шутками с друзьями за кружкой пива, выслушивал ворчание, жалобы, хвастовство, детский лепет (и речь животных) и т. п. В силу своей при роды эта информация имела следующие особенности: она была расплывчата, растянута, неструктурирована и неотре дактирована.
Сравните эту информацию с кодированными сообще ниями, которые регулярно получает горожанин современ ного индустриального общества. В дополнение ко всему вышеупомянутому он получает также — в основном через
187
средства массовой информации — сообщения, искусно составленные специалистами по коммуникации. Он слу шает новости, он смотрит тщательно срежиссированные пьесы, передачи и фильмы, слышит подготовленные речи, музыку (которая является весьма жестко организованной формой коммуникации). Кроме всего прочего, в отличие от своего предка-крестьянина он читает по нескольку ты сяч слов ежедневно, слов, подвергшихся предварительной редакции.
Индустриальная революция, способствуя небывалому развитию средств массовой информации, вносит коренные изменения в природу информации, получаемой обычным человеком. В дополнение к некодированным сообщениям, получаемым из окружающей среды, и кодированным, но «самодельным» сообщениям от окружающих, индивидуум получает всевозрастающее количество кодированных и пред варительно спроектированных сообщений.
Эти спроектированные сообщения коренным образом от личаются от «самодельных»: они более сжаты, жестко органи зованны и менее расплывчаты. Они подчинены определенной цели, в них отсутствуют ненужные повторы, они сознательно созданы для того, чтобы содержать максимальное количество информации (теоретики коммуникации называют подобные сообщения «информационно обогащенными»).
С этим очень важным, но часто недооцениваемым фак том может столкнуться всякий, кто даст себе труд сравнить записанные на пленку 500 слов обычного домашнего разго вора (т. е. кодированного, но неспроектированного сооб щения) с 500 словами газетного текста (т. е. кодированного и спроектированного). Обычный разговор, как правило, изобилует повторами и паузами, идеи повторяются по не скольку раз, часто одними и теми же или почти одними и теми же словами.
500 слов газетного текста или кинодиалога тщательно отредактированы и сформированы. Идеи в них практичес ки не повторяются. Грамматические правила, а в случае устного выражения артикуляция, в них соблюдаются четче, чем в обычном разговоре. Все лишнее отбрасывается. Ре-
188
дактор, писатель, режиссер — все, участвующие в констру ировании сообщения, заинтересованы в том, чтобы «сюжет не стоял на месте», «действие развивалось». Не случайно в рекламе книг, фильмов, телеспектаклей звучит: «читается на одном дыхании» или «захватывающий приключенчес кий сюжет» и т. п. Ни один издатель или продюсер не ста нет представлять свое произведение как «монотонное» или «изобилующее повторами».
Итак, когда общество находится под непрерывным воз действием радио, телевидения, газет и журналов, когда доля спроектированных сообщений, получаемых индивидуумом, увеличивается (и соответственно уменьшается доля неко дированных и неспроектированных), мы наблюдаем неук лонное увеличение скорости представления индивидууму имиджсодержащей информации. Поток кодированной ин формации с небывалой силой воздействует на его органы чувств.
И это можно считать одной из причин постоянной спешки современного человека. Но если для индустри ального общества характерно ускорение обмена инфор мацией, то в супериндустриальном обществе этот процесс развивается дальше. Волны кодированной информации вздымаются все выше и выше и обрушиваются на нервную систему человека.
Ныне в Соединенных Штатах среднее время, уделяемое взрослым человеком чтению газет, составляет 52 минуты в день. Этот же человек, тратящий почти час на чтение газет, читает также журналы, книги, объявления, рецепты, инст рукции, этикетки на упаковках и т. п. Окруженный печат ной информацией, он «усваивает» из великого множества бомбардирующих его печатных слов около десяти — двад цати тысяч. Тот же человек, вероятно, около часа с четвер-
189
тью в день слушает радио (или больше, если у него есть приемник, настраивающийся на разные станции). Если это новости, реклама, политические комментарии или другие подобные программы, он слышит около 11 000 прошедших предварительную обработку слов. Он также смотрит теле визор — добавим еще около 10 000 слов плюс целенаправ ленно сформированные визуальные образы.
Ничто, однако, не носит такого целенаправленного ха рактера, как реклама, и сегодня средний американец под вергается воздействию около 560 рекламных сообщений ежедневно8. Из этих 560 он обращает внимание на 76, т. е. он «пропускает мимо ушей», чтобы сохранить запас внима ния для другой информации.
Все это отражает пресс спроектированных информаци онных сообщений на воспринимающие системы человека. И этот пресс непрерывно усиливается. Стараясь передавать все более насыщенные имиджнесущей информацией сооб щения со всевозрастающей скоростью, специалисты по ком муникации, художники и т. п. сознательно прилагают усилия к тому, чтобы каждое мгновение работы средств массовой информации несло возможно большую информационную и эмоциональную нагрузку.
Например, мы видим широкое использование символов для концентрации информации. Сегодняшний специалист по рекламе в стремлении вложить как можно больше ин формации в сознание потребителя в каждый данный мо мент времени усиленно пользуется приемами искусства, в частности образной символикой. Вспомним так часто ис пользуемого «тигра». В данном случае одно-единственное слово передает отчетливый визуальный образ, который в нашем сознании с детства связывается с мощью, силой и скоростью. Специальные журналы по промышленной рек ламе (такие, например, как «Принтерз Инк») полны изощ ренных методических разработок по использованию вербальной и визуальной символики для увеличения образ ного потока. Пожалуй, в наше время многим художникам следовало бы поучиться новым приемам создания образов у рекламщиков.
190
Если специалисты по рекламе, которым приходится платить за каждую секунду рекламного времени на радио или телевидении и сражаться за внимание читателя на страницах газет и журналов, стараются вложить макси мум образной информации в минимум времени, то есть свидетельства и того, что сама публика хотела бы увели чить скорость восприятия информации и преобразования ее в образы. Именно этим объясняется феноменальный успех курсов быстрого чтения у студентов колледжей, бизнесменов и политиков. Одна из ведущих школ быст рого чтения обещает увеличить исходную скорость чтения почти любого человека в три раза, а некоторые читатели заявляют, что умеют читать со скоростью буквально десят ков тысяч слов в минуту (что, однако, оспаривается многи ми специалистами). Возможно это или нет, но ясно одно: общая скорость коммуникации возрастает. Занятые люди совершают героические усилия, ежедневно стараясь «пере пахать» как можно больше информации. Предполагается, что в этом им может помочь быстрое чтение.
Увеличение скорости коммуникации ни в коей мере не ограничено лишь рекламой или печатью. Тем же желанием вложить максимальное количество информации в минимум времени объясняются эксперименты, проводимые психо логами Американского исследовательского института. Они проигрывали запись лекции студентам со скоростью, пре вышающей нормальную, а потом проводили тестирование слушателей. Целью эксперимента было установить, усвоят ли студенты больше, если лектор будет говорить быстрее.
То же намерение увеличить поток информации связано с недавним увлечением мультиэкранными фильмами. На Всемирной выставке в Монреале почти в каждом павильо не зрители видели не традиционный экран с последовательно сменяющими друг друга визуальными образами, а два, три, пять экранов, функционировавших одновременно. В этом случае демонстрируется несколько сюжетов одновременно, что требует от зрителя либо способности воспринимать в каждый момент значительно больше информации, чем вос принимал любой заядлый любитель кино в прошлом, либо
191
производить отбор, блокировать восприятие определенных сообщений, чтобы поток стимулов оставался в разумных пределах.
Автор статьи в журнале «Лайф» под названием «Револю ция в кино для человека с блицумом» описывает мультиэкранное кино следующим образом: «Видеть одновременно шесть образов, а за двадцать минут увидеть эквивалент полномет ражного фильма — это возбуждает и стимулирует разум». Да лее он высказывается по поводу другого мультиэкранного фильма, утверждая, что, «вкладывая больше в каждый момент, мы сжимаем время».
Та же тенденция к ускорению заметна даже в музыке. На конференции композиторов и специалистов по компью терной технике, не так давно состоявшейся в Сан-Фран циско, говорилось о том, что в течение последних веков в музыке происходит «увеличение количества акустической информации, передаваемой за данный отрезок времени»9. Известно, что современные музыканты исполняют Моцар та, Баха и Гайдна в более быстром темпе, чем в те времена, когда они были созданы10. Итак, мы занимаемся ускорени ем Моцарта.
Если наши образы реальности меняются все быстрее, а процесс передачи образов ускоряется, то параллельные из менения должны затрагивать и системы кодов, которыми мы пользуемся. Язык тоже преобразуется. Согласно утверж дению лингвиста Стюарта Берга Флекснера, главного ре дактора «Словаря английского языка» (Random House), «слова, которые мы употребляем, в наше время меняются быстрее и не только на уровне сленга, но на всех уровнях. Скорость, с которой слова входят в употребление и выходят из употребления, быстро растет. И это справедливо, по-ви димому, не только для английского языка, но и для фран цузского, русского или японского».
192
Флекснер иллюстрирует свою мысль интригующим пред положением, что из 450 000 английских слов, употребляю щихся сегодня, только около 250 000 были бы понятны Уильяму Шекспиру. Если бы Шекспир вдруг появился в современном Лондоне или Нью-Йорке, он смог бы пони мать в среднем пять из девяти произносимых слов нашего словаря. Великий поэт оказался бы полуграмотным.
Это означает, что если во времена Шекспира в англий ском было столько же слов, сколько сейчас, то за четыре прошедших века по крайней мере 200 000 слов (а возмож но, во много раз больше) вышли из употребления и были заменены. Более того, Флекснер считает, что около трети всего этого количества сменилось за последние пятьдесят лет11. Если это так, то, значит, сейчас словарь обновляется в три раза быстрее, чем в период 1564-1914 гг.
Это явление отражает изменения объектов, процессов и окружающего мира. Некоторые новые слова приходят пря миком из мира товаров широкого потребления и техноло гии. Так, например, такие слова, как fast-back, wash-and-wear, flashcube (кубик-обойма из четырех ламп-вспышек) пришли в массовый язык из рекламы. Другие появились благодаря газетным заголовкам. Sit-in (демонстрация против расовой дискриминации путем занятия мест в кафе и других местах, куда не пускают негров) и swim-in — продукт движений за гражданские права, teach-in (собрание) — кампании против войны во Вьетнаме, a be-in (дружеская встреча) и love-in (секс в общественных местах) — из субкультуры хиппи. Культ ЛСД привнес в язык такие новые слова, как acid-head (че ловек, регулярно пользующийся ЛСД) и psychedelic (психо делический).
На уровне сленга этот «словооборот» идет так быстро, что составители словарей вынуждены пересматривать свои критерии. «В 1954 году, — говорит Флекснер, — когда я начал работу над словарем американского сленга, я не вклю чал слово в словарь, если не находил свидетельств его трое кратного употребления в течение пяти лет. Сегодня такой критерий неприменим. Язык, как и искусство, становится все более подвержен быстротечным влияниям. Сленговые
193
термины fab (классный, сказочный) и gear (великолепный, отличный) не продержались и года. Они вошли в словарь подростков в 1966 г., а в конце 1967 г. их уже никто не употреблял. Пользоваться временным критерием для слен га больше нельзя».
Слова так быстро приходят в язык и уходят из него, потому что в современных условиях любое новое слово мож но с необычайной скоростью ввести в общее употребление. В конце 50-х — начале 60-х годов можно было детально проследить путь некоторых слов. Например, слова из науч ного жаргона, такие как rubrick (рубрика, заголовок) и subsumed (отнесенный к какой-либо категории), были взя ты из академических научных журналов и появились вна чале в малотиражных периодических изданиях вроде «New York Review of Books» или «Commentary». Потом их принял «Эсквайр» с его тиражом 800 000 — 1 000 000 и, наконец, эти слова вошли в широкое употребление с помощью «Тайм», «Ньюсвик» и других крупных массовых журналов Сегодня этот процесс не имеет промежуточных стадий. Из датели массовых журналов больше не пополняют свой сло варь за счет промежуточных интеллектуальных изданий. Они в своем стремлении «не отстать» выуживают новые словеч ки непосредственно из научной литературы.
Когда Сьюзан Зонтаг в конце 1964 г. выкопала из забве ния слово camp (лагерь) и построила на его основе очерк для «Партизан ревью», «Тайм» уже через несколько недель посвятил статью этому слову и давшей ему вторую жизнь писательнице, а еще через несколько недель это слово упо треблялось всеми средствами массовой информации12. Се годня оно уже снова вышло из употребления. Другое слово, промелькнувшее с поразительной скоростью, — teenybopper (девчонка-хиппи).
Более значительным примером постоянного обновления словаря является внезапное изменение значения слова «чер ный» (black). Многие годы чернокожие американцы счита ли употребление этого слова признаком расистских убеждений. Либерально настроенные белые добросовестно учили детей употреблять слово Negro (негр) и писать его с
194
заглавной буквы. Однако вскоре после того как Стокли Кармайкл в июне 1966 г. в Гринвуде, Миссисипи, провоз гласил доктрину «власть черным», слово «черный» стало предметом особой гордости как среди чернокожих, так и среди белых сторонников движения за расовую справедли вость. Белые либералы тогда пережили период некоторого смятения, не зная толком, как же теперь следует говорить — «черный» или «негр». Когда средства массовой информа ции приняли новый термин, слово «черный» было быстро узаконено. За несколько месяцев в язык вошло слово «чер ный», полностью вытеснив слово «негр».
Отмечены случаи еще более быстрого проникновения в повседневную речь новых слов. «Битлз», — говорит Флекснер, — когда находились на вершине славы, могли приду мать любое слово, записать его на пластинку, и через месяц оно входило в язык. Какое-то время во всем НАСА от силы пятьдесят человек употребляли слово «А-ОК» (в наилучшем состоянии). Но когда американский астронавт произнес его во время полета, который показывали по телевизору, оно за один день стало общеупотребительным. То же самое спра ведливо в отношении других терминов, связанных с космо сом, например «sputnik» (спутник) или all systems go (все в порядке)».
По мере того как новые слова входят в употребление, старые забываются. Сегодня картинка с обнаженной девуш кой уже не называется «pin-up» или «cheesecake shot», она носит название «playmate». «Hep» (знающий, информиро ванный) уступило место «hip» (то же значение), «hipster» — «hippie» (хиппи). «Go-go» (относящийся к танцовщицам в ночных клубах) вошло в обиход с ошеломляющей скоро стью, но столь же быстро исчезло.
Быстрое обновление затрагивает и невербальные фор мы коммуникации. У нас есть не только сленговые слова, но и сленговые жесты: большой палец, выставленный вверх Или вниз, большой палец, приставленный к носу, детский жест «как тебе не стыдно», жест, имитирующий перереза ние горла и т. п. Специалисты, занимающиеся изучением
195
языка жестов, отмечают, что он также стал изменяться бы стрее.
С изменением отношения к сексу некоторые жесты, ранее считавшиеся неприличными, стали более приняты ми. Другие жесты получили более широкое распростране ние, чем в прошлом. В качестве примера Флекснер приводит жест презрения и вызова, когда человек размахивает под нятым кулаком. Возможно, это связано с появлением на американских экранах итальянских фильмов в начале 60-х. Многие жесты выходят из употребления или приобретают новое значение. Кружок, образованный большим и указа тельным пальцем, — знак того, что все идет хорошо, по-видимому постепенно выходит из моды, а изобретение Черчилля — два пальца в форме буквы V, — когда-то озна чавшее победу, теперь используется как знак протеста про тив войны.
В прошлом человек овладевал языком своего общества и пользовался им на протяжении всей жизни, его «отноше ния» с каждым словом или жестом оставались неизменны ми. Сегодня эти отношения непрерывно меняются.
Искусство, как и жесты, представляет собой один из видов невербального выражения и основной канал переда чи образов. Эта форма человеческой деятельности в насто ящее время носит еще более эфемерный характер, чем прочие. Если рассматривать каждое художественное направ ление как язык, то мы увидим процесс вытеснения и заме ны уже не слов, а языков в целом. В прошлом человеку в течение его жизни достаточно редко приходилось быть сви детелем фундаментальных изменений художественного сти ля. Стиль или школа, как правило, держались по крайней мере поколение. Сегодня же различные направления в ис кусстве сменяют друг друга с такой скоростью, что начина-
196
ет рябить в глазах — едва зритель успевает познакомиться с новой школой и понять ее язык, как она уже исчезает.
Возникнув в последней четверти прошлого века, имп рессионизм был первым шагом в череде последовательных изменений. Он возник в то время, когда индустриализм совершал мощный рывок к вершине, что привнесло замет ные изменения в темп повседневной жизни. «Это превос ходит чудовищную скорость [технологического] развития, и ускорение кажется патологическим, особенно в сравне нии со скоростью прогресса в более ранние периоды исто рии искусства и культуры», — высказывается специалист по истории искусств Арнольд Хаузер по поводу смены ху дожественных стилей. Быстрое развитие технологии не толь ко ускоряет перемены в моде, оно также меняет критерии эстетического вкуса... Продолжительное и ускоряющееся вытеснение старых предметов повседневного быта новыми... определяет и скорость переоценки явлений философии и искусства...»13
Импрессионизм был господствующим направлением в искусстве примерно с 1875 по 1910 г., т. е. приблизительно тридцать пять лет. С тех пор ни одно направление, ни одна художественная школа от футуризма до фовизма, от кубиз ма до сюрреализма не занимала доминирующего положе ния в течение хотя бы такого же по продолжительности периода. Стили непрерывно сменяли друг друга. Наиболее устойчивое течение XX столетия, экспрессионизм, продержа лось почти двадцать лет, с 1940 по 1960 г. За ним в ураганном темпе последовали период «поп-арта», продолжавшийся примерно пять лет, и «оп-арт», школа, владевшая внимани ем публики два или три года. Потом появилось «кинетичес кое» искусство, самим принципом которого является подвижность, непостоянство.
Эта фантасмагория происходит не только в Нью-Йорке или Сан-Франциско, то же самое творится в Париже, Риме, Стокгольме и Лондоне — везде, где есть художники. Роберт Хьюз в «Новом обществе» пишет: «В Англии любимым спортом стало провозглашение новых гениев... Ежегодное открытие нового направления в искусстве превратилось в
197
настоящую манию. Это эйфорическая, почти истерическая вера в обновление». Он считает, что стремление каждый год «открывать» новое направление в искусстве и собирать новый «урожай» художников — это «пародия на ситуацию, которая сама по себе является пародией — сплошные аван гардистские перевороты в авангарде»14.
Если художественные школы можно уподобить языку, то отдельные произведения искусства можно сравнить со словами. В таком случае процесс, происходящий в искус стве, совершенно аналогичен тому, что мы наблюдаем на вербальном уровне. Здесь также слова, т. е. произведения искусства, входят в употребление и исчезают со всевозрас тающей скоростью. Работы художников на какое-то время запечатлеваются в нашем сознании, когда мы видим их в галерее или на страницах журнала, а потом они исчезают бесследно. Иногда они исчезают в буквальном смысле, по тому что многие их этих работ представляют собой коллажи или конструкции, созданные из недолговечных материалов, и они по прошествии некоторого времени просто разва ливаются на куски.
Неразбериха, происходящая сегодня в мире искусст ва, до некоторой степени связана с неспособностью куль турного истеблишмента осознать, что ориентация на элиту и постоянство отжили свое, — по крайней мере так счи тает Джон Макхейл, наделенный богатым воображением шотландец, художник и социолог, возглавляющий Центр интегративных исследований при Нью-Йоркском госу дарственном университете (Бингхэмптон). В смелом эссе «Пластмассовый Парфенон» Макхейл пишет, что «тра диционные каноны оценки произведений искусства и литературы выдвигают на первый план нетленность, уни кальность и непреходящую универсальную ценность». Он утверждает, что эти эстетические критерии были приемле мы в мире, где товары производились вручную и существо вал относительно тонкий слой элиты, формирующий вкусы общества. Однако эти стандарты «ни в коей мере не адек ватны современной ситуации, когда астрономическое чис ло произведений искусства создается в процессе массового
198
производства, циркулирует и потребляется. Эти произведе ния могут быть идентичны или иметь незначительные раз личия. Это произведения искусства «разового употребления», они не обладают непреходящей «ценностью» и не несут в себе никакой уникальной «истины».
Современные художники, как считает Макхейл, не ра ботают для немногочисленной элиты и не принимают всерьез идею нетленности как добродетели. По его мне нию, будущее искусства «не в создании шедевров, живу щих многие века». Современные произведения искусства недолговечны. Макхейл приходит к выводу о том, что «бы стрые изменения условий человеческого существования требуют соответствующего им потока быстро сменяющих друг друга символических образов и сиюминутных впе чатлений». Нам нужны «серийные, взаимозаменяемые «одноразовые» образы»15.
Можно не согласиться с убеждением Макхейла, что не долговечность искусства — желательное явление. Вероят но, уход от постоянства — тактическая ошибка. Можно даже говорить о том, что наши художники пользуются средства ми своего рода гомеопатической магии и поступают как примитивные народы, которые, сталкиваясь с недоступны ми пониманию силами, пытаются управлять ими, просто душно имитируя их действие. Но как бы мы ни относились к современному искусству, его изменчивость, недолговеч ность остаются неоспоримым фактом. Эту социальную и историческую тенденцию, являющуюся центральной для нашего времени, нельзя игнорировать. И совершенно по нятно, что художники также не могут не реагировать на эту тенденцию.
Именно этим движением в сторону изменчивости объяс няется появление самого быстротечного из произведений искусства — хэппенинга. Аллан Капроу, которому часто приписывают заслугу изобретения хэппенинга, неоднознач но указывает на связь этого художественного направления с особенностями нашей культуры. Согласно защитникам хэппенинга, в идеальном случае он должен происходить один
199
и только один раз. Таким образом, хэппенинг уподобляется чему-то вроде туалетной бумаги в искусстве.
Кинетическое искусство сродни конструированию из модулей в строительстве и технике. Кинетические скульп туры или конструкции ползают, свистят, скулят, изгиба ются, дергаются, пульсируют, мигают, в них крутятся магнитофонные ленты, а их пластмассовые, железные, стеклянные и медные составные части организуются и реорганизуются в рамках некоей заданной, хотя подчас трудноуловимой мысли. Наиболее неизменной их частью являются проводка и крепеж, совсем как во «Дворце раз влечений» Джоан Литлвуд, где самой долгоживущей час тью являются портальные краны, предназначенные для постоянной перестановки модулей. Сама цель кинетичес кого искусства заключается в создании максимальной из менчивости и максимального непостоянства. Джин Клэй говорит о том, что в традиционном произведении искус ства «отношение каждой части к целому определено раз и навсегда, в кинетическом искусстве соотношение форм непрерывно меняется».
Сегодня многие художники работают в сотрудничестве с инженерами и учеными в надежде использовать послед ние достижения науки и техники для достижения собствен ной цели — символического воплощения общей тенденции к ускорению. «Скорость, — пишет французский критик Франкастель, — стала поистине невообразимой, а постоян ное движение — интимным переживанием каждого челове ка». Искусство отражает эту новую реальность.
Итак, мы видим, что во Франции, Англии, Америке, Шотландии, Швеции, Израиле — по всему земному шару художники создают подвижные, кинетические образы. Их кредо, возможно, наилучшим образом выражено Иаковом Агамом, израильским кинетистом, сказавшим: «Мы отли чаемся от того, чем были три минуты назад, а еще через три минуты снова будем другими... Я пытаюсь найти пласти ческое выражение этого подхода, создавая сиюминутные визуальные формы. Образ появляется и исчезает, но ничто не сохраняется».
200
Кульминацией подобных устремлений, безусловно, явля ется создание вполне реальных так называемых дворцов раз влечений, ночных клубов, где клиент попадает в среду с непрерывно меняющимися световыми, цветовыми и звуко выми параметрами. В результате он оказывается как бы внут ри произведения кинетического искусства. И снова в данном случае самой долгоживущей частью целого является само зда ние, а дизайн интерьера рассчитан на создание временных комбинаций сенсорных сигналов. Считать ли это развлечени ем, наверное, зависит от конкретного человека, но общее на правление движения очевидно. В искусстве, как и в языке, мы стремительно движемся в сторону непостоянства. Отно шения человека с системой символических образов приобре тают все более и более временный характер.
События проносятся в бешеном темпе, вынуждая чело века пересматривать свои понятия, ранее сформированный образ реальности. Новые исследования опровергают старые представления о человеке и природе. Идеи приходят и ухо дят с безумной скоростью. (Эта скорость по крайней мере в науке, по существующим оценкам, возросла в 20—100 раз по сравнению с предыдущим веком.16) Имиджсодержащая информация обрушивается на наши чувства. Язык и искус ство, коды, посредством которых мы передаем эту инфор мацию, сами изменяются с возрастающей скоростью.
Все это не может не затрагивать человека. Он с большей скоростью должен оперировать своей системой образов для успешной адаптации к изменяющейся окружающей среде. В действительности никто не знает в точности, как мы преобра зуем поступающие извне сигналы во внутренние образы. И все же психологи и специалисты в области информации спо собны пролить некоторый свет на процессы, происходящие при рождении нового образа.
201
Для начала они предполагают, что мысленная модель организована как система весьма сложных образных струк тур и что новые образы встраиваются в эти структуры в соответствии с определенными принципами классифи кации. Вновь формирующийся образ подключается к ряду образов, относящихся к тому же предмету. Мелкомас штабные и ограниченные по значению умозаключения занимают более низкий уровень, чем крупномасштабные обобщения. Образ проходит проверку на соответствие с теми, что уже находятся в данном ряду. (Есть свидетель ства существования специфических нервных механизмов, ответственных за эту процедуру.) Каждый образ оценива ется: если он тесно связан с нашими целями, он обладает ценностью, в противном случае он для нас маловажен. Каждый образ оценивается и по признаку «хорош» или «плох» он для нас. И наконец, мы оцениваем его истин ность, решаем, насколько можно ему верить, достаточно ли он точно отображает реальность, можно ли на его ос нове строить свое поведение.
С новым образом, укладывающимся в уже сформиро ванную систему образов, касающихся определенного пред мета и соответствующего им, проблем не возникает. Но если, как это случается все чаще и чаще, новый образ неясен, если он не вполне соответствует или, хуже того, противоре чит предыдущим умозаключениям, то вся мысленная мо дель должна пересматриваться. При этом необходимо заново классифицировать, увязывать друг с другом и изменять боль шое количество образов, пока не будет решена задача их приемлемой интеграции. Иногда приходится перестраивать целые группы образных структур, а в крайних случаях воз никает необходимость коренной перестройки всей модели в целом.
Таким образом, мысленную модель следует рассматри вать не как статичную «библиотеку» образов, а как живое существо, обладающее энергией и активностью. Мы не по лучаем извне некую «данность» пассивным путем, мы не прерывно конструируем и реконструируем воспринимаемое. Без устали сканируя окружающую среду с помощью орга-
202
нов чувств в поисках информации, относящейся к нашим потребностям и желаниям, мы постоянно реорганизуем и «подгоняем» нашу мысленную модель.
В каждый момент времени бесчисленные образы исче зают в бездне забытого. Другие входят в систему и встраи ваются в ту или иную структуру. В то же время мы извлекаем образы, «пользуемся» ими и снова возвращаем в систему, возможно, на другое место. Мы постоянно сравниваем об разы, устанавливаем между ними связи, меняем их взаим ное положение. Именно эти процессы входят в понятие «умственной деятельности». Как и мышечная деятельность, умственная деятельность — это работа, и она требует боль шого расхода энергии.
Изменения, сотрясающие общество, увеличивают раз рыв между нашими представлениями и тем, что есть на са мом деле, между образами и реальностью, которую, как предполагается, эти образы отражают. Когда этот разрыв относительно невелик, мы можем более или менее рацио нально приноравливаться к изменениям, можем разумно реагировать на новые условия, т. е. мы сохраняем контакт с реальностью. Когда же разрыв велик, мы теряем способ ность к приспособлению, неадекватно реагируем, терпим неудачи, отступаем, наконец, впадаем в панику. В самом крайнем варианте, когда разрыв чрезмерно увеличивается, у человека развивается психоз, и он даже может умереть.
Чтобы сохранить приемлемую величину этого разрыва и способность к адаптации, мы стараемся обновлять свою систему образов, идти в ногу со временем, мы непрерывно переучиваемся. Ускорение процессов, происходящих во внешнем мире, вызывает ускорение процессов индивиду альной адаптации. Механизмы обработки образов, каковы бы они ни были, должны действовать с постоянно увеличи вающейся нагрузкой.
Все это имеет последствия, которым часто не придается должного значения. Например, когда мы занимаемся клас сификацией образа, мы расходуем определенное и, возмож но, поддающееся измерению количество энергии, что связано с деятельностью определенных структур мозга. В
203
процессе обучения расходуется энергия, а в процессе пере учивания ее расходуется еще больше. «Все исследования обучения, — пишет Гарольд Д. Лассвелл из Йельского уни верситета, — подтверждают, что как сохранение информа ции, так и ее стирание требуют затрат энергии»17. На уровне нервной деятельности это означает, что «любая сформиро ванная система действует на основе сложной сети нервных клеток, проводящих путей и биохимических процессов... В каждый данный момент времени соматические структуры представляют собой сложнейший набор фиксированных форм и электрохимических потенциалов». Он имеет в виду нечто чрезвычайно простое: на переучивание — или, в на шей терминологии, на пересмотр системы образов — рас ходуется энергия.
Во всех разговорах о необходимости постоянно продол жать образование, в популярных дискуссиях о переучива нии присутствует предположение, что человек может обучаться и переучиваться до бесконечности. Это не факт, а именно предположение, и оно нуждается в серьезной на учной проверке. Процесс формирования и классификации образов в конечном итоге является процессом физиологи ческим, зависимым от определенных характеристик нервных клеток и химических компонентов тела. Как теперь стало известно, возможности нервной системы конкретного че ловека формировать образы имеют некий предел, обуслов ленный наследственными факторами. Как быстро и как часто может человек пересматривать внутренние образы, прежде чем он достигнет этого предела?
Никто не знает. Очень может быть, что эти пределы настолько превышают повседневные человеческие потреб ности, что подобные мрачные размышления просто не имеют под собой основания. И все же бросается в глаза один факт: ускорение изменений во внешнем мире заставляет челове ка ежеминутно менять представление об окружающем, а это, в свою очередь, предъявляет определенные требования к нервной системе. В прошлом у людей, адаптированных к относительно стабильным условиям среды, система мыс ленных связей, отражающих положение вещей в реальном
204
мире, сохранялась достаточно продолжительное время. Мы же в своем движении к обществу, отличительным призна ком которого является изменчивость, должны непрерывно разрывать эти связи. И аналогично тому, как мы во все убы стряющемся темпе устанавливаем и разрываем свои связи с предметами, местами, людьми и организациями, мы долж ны все чаще и чаще перестраивать свои представления о реальности, мысленный образ мира.
В таком случае непостоянство, вынужденное сокраще ние продолжительности всевозможных связей человека — это не просто одно из условий окружающего мира. Оно от брасывает тень на нашу внутреннюю сущность. Новые от крытия, новые технологии, новое социальное устройство внешнего мира несут в нашу жизнь «ускорение оборота», сокращение продолжительности связей и отношений. Внеш ние изменения требуют ускорения темпа повседневной жизни. Они требуют нового уровня адаптационных возмож ностей. И они создают предпосылки для серьезной соци альной болезни — шока будущего.
1 Со всевозрастающей скоростью по сравнению с временами Ллойд-Джорджа меняются не только премьер-министры, но и кабинеты. По словам политолога Антони Кинга из Университета Эссекса, «для Великобритании сейчас характерна более высокая скорость смены высших министерских чиновников, чем для лю бой страны Запада, как, впрочем, и Востока. Эта скорость значи тельно выше, чем в 1914 г. или до 1939 г.». См.: Britain's Ministerial Turnover // New Society, August 18, 1966, c. 257.
2 Фишвик цитируется по: Is American History A Happening? by Marshall Fishwick // Saturday Review, May 13, 1967, c. 20.
3 Клапп цитируется по: [228], с. 251, 261.
4 Чайльд цитируется по: [203], с. 108-109.
5 Информацию о воспитании детей см.: в [102], с. 168-169.
6 Распространение фрейдизма обсуждается в: [190], с. 94-95.
7 Цитату из работы Корнберга можно найти в Libraries by Alvin Toffler in Bricks and Mortarboards, A Report from Educational Facilities Laboratories, Inc., on College Planning and Building, c. 93.
8 О потоке рекламы, воздействующем на человека, см.: [65], с. 5-6.
205
9 О конференции композиторов и специалистов по компью терной технике см.: The New York Times, November 14, 1966.
10 «Ускорение» музыки комментируется также Дэвидом Рисманом в [192], с. 178. Профессиональные композиторы и музы канты, с которыми я беседовал, также разделяют мнение, что сегодня мы играем быстрее. (Мы также исполняем классическую музыку в более высокой тональности, что бы это ни означало.)
11 Цитаты из Флекснера взяты из интервью с автором.
12 Статья о Зонтаг и слове «camp». См.: Time, December 11, 1964, с. 75.
13 Ссылка на Хаузера приводится в: [208], т. 4, с. 67.
14 Смена художественных направлений отмечается Робертом Хьюзом (Robert Hughes) в: Stop Wasting Time in New Society, February 2, 1967, c. 170-171.
15 Комментарии Макхейла приводятся из его эссе The Plastic Parthenon (draft version) from Lineastruttura, June, 1966; а также из его The Expendable Ikon // Architectural Design, February/March, 1959. См. также: [164].
16 О скорости изменения научных представлений см.: [200], с. 163.
17 Комментарии, касающиеся энергетической стоимости пе реучивания, взяты из The Changing Nature of Human Nature by Harold D. Lasswell // the American Journal of Psychoanalysis, vol. XXYI, № 2, p. 164.
Мы организуем новое общество. Не общество, слегка измененное. Не новую версию сегодняшнего «больше, чем жизнь» общества. А совершенно новое общество.
Эта простая мысль до сих пор не стала достоянием нашего сознания. Однако если мы не осознаем этого, то будем разрушать самих себя в попытках бороться с зав трашним днем.
Любая революция разрушает основные общественные институты и его властные структуры. Это в явном виде про исходит во всех высокоразвитых странах. Студенты в Бер лине и Нью-Йорке, Турине и Токио берут в заложники своих деканов, сотрясая до основания образовательную систему и угрожая сбросить само правительство. Полиция не вмеши вается в дела гетто в Вашингтоне, Чикаго и Нью-Йорке, где повсеместно нарушаются древние законы собственности. Сексуальные стандарты изменяются. Великие города пара лизованы забастовками, крупнейшими авариями и наруше ниями общественного порядка. Международные альянсы разрушаются. Финансовые и политические лидеры испы тывают тайный страх, но не перед коммунистическими или другими революционерами, которые угрожают им сверже нием, а оттого что привычная система перестает быть ста бильной и уходит из-под контроля.
Все это несомненные факты болезни социальной струк туры, которая уже не может функционировать по-старому. Наше общество испытывает муки революционных измене-
207
чий. В 20-30-х годах коммунисты использовали клише «об щий кризис капитализма». Сегодня ясно, что они слишком узко смотрели. То, что происходит — не просто кризис капитализма, а кризис всех индустриальных обществ, не зависимо от политических форм. Одновременно мы пе реживаем революцию молодости, сексуальную револю цию, расовую революцию, колониальную революцию, экономическую революцию и очень быструю и глубоко идущую технологическую революцию. Поэтому вполне можно говорить, что мы находимся в эпицентре сверхин дустриальной революции.
Непонимание этого факта ослабляет способность инди вида воспринимать настоящее, а также заставляет вполне ум ного человека говорить несуразные вещи в рассуждениях о будущем. Обычно это упрощенное прямолинейное мышле ние. Например, очевидность бюрократизма сегодня заставля ет их думать, что завтра будет еще больше бюрократизма. Такая прямолинейность свойственна в большей части разговоров и произведений о будущем, что заставляет нас заниматься лож ными проблемами будущего.
Необходимо некоторое воображение, для того чтобы про тивостоять революции, ведь она не развивается строго по пря мой. Она закручивает спираль изменений, движется рывками, иногда возвращаясь назад. Она принимает форму квантован ных рывков и диалектического единства противоположнос тей. И только исходя из тезиса, что мы движемся в направлении совершенно новой стадии экотехнологического развития — сверхиндустриальной стадии, — мы сможем понять наше вре мя. Только предполагая революционные изменения, мы смо жем раскрепостить наше сознание и попытаться решить задачи, которые ставит перед нами будущее.
Революция подразумевает новизну. Она наполняет но визной жизнь бесчисленного количества людей, противо поставляя их незнакомым институтам и новым ситуациям. Достигая самой глубины нашей личной жизни, быстрые и огромные изменения коснутся традиционных семейных структур и сексуальных установок. Они разобьют вдребезги привычные взаимоотношения между молодежью и стари-
208
ками. Они свергнут наши традиционные ценности — деньги и успex. Они изменят работу, игру и образование до не узнаваемости. Но при этом все будет сделано в рамках захватывающего, элегантного, но в то же время и пугающе го: научного прогресса.
Если быстротечность является одним ключом к пони манию нового общества, то «новизна» является вторым клю чом. Будущее будет разворачиваться как бесконечная последовательность причудливых происшествий, сенсаци онных открытий, невероятных конфликтов и совершенно новых противоречий. Это значит, что многие члены сверхин дустриального общества никогда не почувствуют себя в «сво ей тарелке» в будущем. Представив себе путешественника, который остается чужим в чужой стране, который только ее почувствовал и приспособился к ее нравам, но уже должен двигаться дальше, в другую чужую страну, мы можем по нять ощущения человека будущего.
Сверхиндустриальная революция может уничтожить голод, болезни, невежество и насилие. Более того, вопреки пессими стичным предсказаниям прямолинейных мыслителей, сверхин дустриализм не будет ограничивать человека, не будет требовать от него сурового и мучительного единообразия. Наоборот, он откроет массу новых возможностей для персонального роста, приключений и наслаждений. Он будет разноцветным и уди вительно открытым для индивидуальности. Проблемой каж дого человека будет не проблема выживания в условиях жестокого режима и стандартизации, а, как мы видели, про блема выживания в условиях полной свободы.
Пока человек не осознает этого, он никогда не сможет приспособиться к полному новизны окружению. Жить в более или менее знакомом окружении, даже во все более и более ускоренном темпе — не то же самое, что жить в не знакомой, странной и беспрецедентной атмосфере. Осво бодившиеся силы новизны поставят человека в условия необычные и непредсказуемые. Возникает проблема адап тации на новом и достаточно рискованном уровне. Быстро течность и новизна — это взрывоопасная смесь.
209
Для того чтобы все сказанное не казалось сомнитель ной спекуляцией, давайте посмотрим на некоторые из про явлений новизны, которые лежат на поверхности. Комбинируя рациональное мышление со всем воображе нием, на которое мы способны, давайте спроецируем нас самих (сильно, мощно, действенно) на будущее. Делая это, давайте не будем бояться ошибиться — страх сковывает сво боду воображения. Более того, думая о будущем, лучше ошибаться, проявляя смелость, чем осторожность.
Мы увидим, почему в определенный момент начинают обращать внимание на тех, кто уже сегодня создает это бу дущее. Послушайте, что они говорят о некоторых достиже ниях, которые вот-вот вырвутся из их лабораторий и фабрик.
«В ближайшие 50 лет, — говорит доктор Ф. Н. Спайс, руководитель Морской физической лаборатории Институ та океанографии Скриппса, — человек пойдет к морю и в море, освоит его и будет эксплуатировать его как интег ральную часть нашей планеты: для отдыха, как источник минералов, пищи, для хранения отходов, в военных целях и для транспортных перевозок и, из-за роста населения Зем ли, как реальное жизненное пространство»1.
Более чем две трети поверхности планеты покрыты оке анами, и только 5% морской территории хорошо изучено. Этот подводный мир богат нефтью, газом, углем, алмазами, серой, кобальтом, ураном, оловом, фосфатами и другими минералами. Он изобилует рыбой и другими живыми орга низмами.
Это огромное богатство будет завоевано и начнет экс плуатироваться в ошеломляющих масштабах. Сегодня только в США более 600 компаний, включая такие гиганты, как «Стандарт Ойл» и «Юнион Карбид», уже внутренне готовы к серьезному соперничеству за море.
210
Это состязание будет усиливаться год от года, оказывая далеко идущее влияние на само общество. Кто владеет дном океана и морской жизнью, которая его населяет? Когда горноперерабатывающие предприятия на дне океана станут экономически выгодными, мы можем ожидать нарушения баланса ресурсов между различными странами. Япония уже добывает 10 млн. тонн угля каждый год из подводных шахт; Малайзия, Индонезия и Таиланд уже добывают олово из океана. Через некоторое время вполне могут начаться вой ны между странами за отдельные участки дна океана. Из меняется также темп индустриализации стран, которые до сих пор считались бедными ресурсами.
С технологической точки зрения, новые индустрии бу дут переориентироваться на переработку продуктов океана. Отдельные отрасли будут специализироваться на производ стве сложнейшей и дорогостоящей техники для работы в условиях моря: глубоководные исследовательские корабли, спасательные подводные лодки, электронные «пастухи» «рыбных стад» и тому подобное. Темп морального старения оборудования и технологий в этих отраслях будет очень быстрым. Конкуренция будет стимулировать любые уско ряющие внедрения.
В наш язык быстро проникнут новые слова. Термин «аквасельхозкультура» (научное разведение источников морской пищи) займет свое место рядом со словом «сельс кохозяйственный». Само слово «вода», имеющее вполне определенные символические и эмоциональные ассоциа ции, приобретет совершенно новые дополнительные оттен ки. Вместе с новым словарем придут новые символы в поэзию, живопись, кино и другие искусства. Образы форм океанской жизни найдут свое воплощение в графических и индустриальных проектах. Веяния моды будут отражать наш интерес к океану. Появится новый текстиль, новые пласти ки и другие новые материалы. Будут найдены новые лекар ства для лечения болезней или для повышения иммунитета.
Что особенно важно, увеличение использования мор ских продуктов вызовет изменение рациона питания мил лионов людей, что само по себе несет много неизведанного.
211
Что произойдет с жизненной энергией людей, с их често любием, не говоря об их биохимии, их среднем росте и весе, скорости их мутации, длительности их жизни, их типичных болезнях, даже их психологических реакциях, когда обще ство сместит акцент с использования сельхозпродуктов на использование аквапродуктов?
Морские открытия могут принести с собой дух первоот крывателей — образ жизни, который сулит невероятные приключения, быстрое богатство и славу. Позже, когда че ловек начнет колонизировать континентальные шельфы и, вероятно, даже более глубокие места, за инженерами по следуют переселенцы, которые построят искусственные го рода под водой — рабочие, научные, медицинские и игровые города с больницами, отелями и жилыми домами.
Все эти достижения будущего видятся еще слишком да лекими и неправдоподобными, но для того чтобы понять, насколько это будущее близко, достаточно упомянуть д-ра Уолтера Робба, ученого из «Дженерал Электрик», который уже держит живого хомяка под водой в коробке, которая в действительности является искусственными жабрами. Она состоит из синтетических мембран, извлекающих воздух из окружающей воды и препятствующих проникновению ее внутрь. Эти мембраны сформированы снизу, сверху и на двух сторонах коробки с подопытным животным. Без «жабер» животное задохнется, а с ними оно способно дышать под водой. «Дженерал Электрик» (GE) утвержда ет, что мог бы снабжать воздухом жителей подводной экс периментальной станции, используя подобные мембраны. Они могут быть размещены на стенках подводных апарта ментов: домов, гостиниц и других строений или даже (не зря же они называются искусственными жабрами) на са мом теле человека.
Вся прошлая научно-фантастическая художественная литература о человеке с вживленными искусственными жаб рами не так уж и наивна, и не так уж надуманны все те проблемы, которые она подняла. Мы можем воспитать спе циалистов для работ в океане, мужчин и женщин, которые не только морально, но и физически будут готовы для та-
212
ких подводных работ, игр, любви и секса. Hо даже если мы не будем останавливаться на подобных радикальных проек тах, вполне вероятно, что освоение океана создаст не толь ко новые профессии, но и новые стили жизни, новые морские субкультуры и, вероятно, даже новые религиозные секты или тайные морские культы.
Необходимо только не мечтать о далеком и нереаль ном, а суметь распознать новое окружение, которое не избежно изменит жизнь, работу, восприятие мира, принесет новые сенсации, новые краски и формы, новые способы мышления и новые чувства. Более того, такое втор жение в море, свидетелями первой волны которого мы бу дем незадолго до наступления 2000 г., только одна из взаимосвязанных научно-технических тенденций, которые сегодня бурно развиваются. Все они, конечно же, наполне ны новыми социальными и психологическими формами.
СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ И ЛИЧНОСТЬ
Завоевания океана напрямую связаны с умением точного предсказания погоды и особенно с контролем климата. То, что мы называем погодой, — в значительной степени продукт взаимодействия солнца, воздуха и океана. Постоянно контро лируя океанические течения, состояние воды и другие факто ры, запуская для этого все новые метеорологические спутники, мы будем усиливать нашу способность точнее предсказывать погоду. Д-р Уолтер О. Роберте, в прошлом президент Амери канской ассоциации развития науки, пишет: «Мы предвидим проведение полного глобального и непрерывного наблюде ния за изменением погоды к середине 70-х, при этом по ра зумной цене. Такое наблюдение даст возможность получать более точный прогноз погоды, штормов, заморозков, пожа ров, даст возможность предотвратить многие стихийные бед ствия. Мы сможем предвидеть также потаенную, вне нашего сегодняшнего осознания, опасность потенциального оружия
213
будущих войн — умышленные манипуляции погодой для вы годы отдельных могущественных организаций и на погибель противнику (или конкуренту) и вероятным свидетелям»2.
В научной фантастике, в новелле, озаглавленной «Чело век погоды», Теодор Л. Томас изображает мир, в котором цен тральный политический институт — это так называемый институт погоды. В этом институте представители различных наций вырабатывают политику погоды и управляют массами, используя природные катаклизмы: шторма — здесь, засухи — там, что позволяет поддерживать значимость их указов. Се годня мы находимся только в начале пути такого тщатель ного управления погодой. Однако нет сомнений в том, что прошли дни, когда человек просто получал то, что ему по шлют небеса, не пытаясь вмешиваться в развитие природ ных явлений. Американское метеорологическое общество прямо заявляет: «Управление погодой сегодня — это реаль ность»3.
Реальная возможность управления погодой — одна из поворотных точек в истории человечества. Впервые чело век может активно влиять на развитие сельского хозяйства, транспортные перевозки, коммуникации, зоны отдыха. Если не пользоваться этим оружием с величайшей осторожнос тью, такой дар управления погодой вполне может привести к гибели человечества. Состояние погоды полностью взаи мосвязано; небольшое изменение в одном месте может выз вать губительные последствия в других местах. Даже без агрессивных целей попытка борьбы с засухой в одном мес те может вызвать торнадо в другом.
Кроме того, совершенно неизвестно, каковы социаль но-психологические последствия манипуляций погодой. На пример, многие из нас испытывают недостаток в солнечном свете — это показывает массовая миграция населения на по бережья Флориды, Калифорнии или Средиземноморья. Ад министрация национальной аэронавтики и космоса (НАСА) изучает концепцию гигантского орбитального зеркала, спо собного отражать солнечный свет в направлении ночной сто роны Земли. Официальный представитель НАСА Джордж Е.
214
Миллер заявил в конгрессе, что США будут способны вывес ти на орбиту огромный спутник, отражающий солнечный свет, уже где-то в середине 70-х годов (кстати, из его слов можно предположить, что вполне реально вывести такой спутник, который заслонит собой Солнце над определенными района ми, погружая их по меньшей мере в полутень).
Естественный сегодня цикл дня и ночи определяет биологические ритмы человека, которые еще не до конца изучены. Вполне можно представить использование орби тальных солнечных зеркал с целью изменения светового режима для сельскохозяйственных, индустриальных или даже психофизиологических целей. Например, введение более продолжительного дня в Скандинавии могло бы зна чительно изменить тип культуры и национальный характер (так называемый нордический характер) этого региона. В качестве шутки предположим, что случилось бы с взлеле янным Ингмаром Бергманом искусством, порожденным темнотой Стокгольма, если бы она была развеяна? Можно ли представить, чтобы «Седьмая печать» или «Ночной свет» были написаны в другом климате?
Растущие возможности изменения погоды, новые ис точники энергии, новые материалы (некоторые из них про сто сюрреалистичны по своим возможностям), новые транспортные средства, новые виды пищи (не только из моря, но и из гигантских гидропонных фабрик еды) — все это только первые воздействия на природу тех ускоряю щихся изменений, которые еще впереди.
В «Войне с саламандрами» — прекрасном романе Каре ла Чапека — человек, пытаясь приручить разные виды са ламандр, почти вызывает гибель цивилизации4. Сегодня, помимо прочего, человек учится использовать животный мир такими способами, которые вызвали бы улыбку Чапека.
215
Тренированные голуби используются для поиска и вытас кивания дефектных таблеток на конвейерах фармацевти ческих фабрик. На Украине советские ученые используют особые виды рыб для очистки от водорослей фильтров на сосных станций. Дельфины обучались приносить инстру менты водолазам, погружающимся у берегов Калифорнии, и защищать от акул тех водолазов, которые достигают рабо чей зоны. Другие тренировались таранить подводные мины. Взрывая их, дельфины совершали самоубийство во имя че ловека. Такое использование дельфинов вызвало потрясе ние в области межвидовой этики5.
Взаимодействие дельфина и человека очень полезно для предполагаемого контакта с внеземной цивилизацией, воз можность которого некоторые ученые считают практичес ки неизбежной. В то же время исследование дельфинов дает новые факты о том, что сенсорные аппараты человека и дельфина различны6. Это обусловлено некоторыми внешни ми ограничениями, в которых работает человеческий орга низм; восприятие, настроение, ощущения, не доступные человеку вследствие его биологического строения, могут быть теперь по крайней мере проанализированы или описаны.
Существование разнообразия видов животных — это не все, с чем мы можем иметь дело. Некоторые писатели в свое время писали о выведении новых форм живых орга низмов для специальных целей. Сэр Джордж Томсон заме чает, что «с развитием знаний о генетике можно серьезно изменить разнообразные виды животных»7. Артур Кларк писал о возможности «увеличения умственных способнос тей домашних животных или выведении совершенно но вых видов животных с более высоким, чем прежде, уровнем IQ8»*. Мы также изучаем способы управления животными на расстоянии. Д-р Хозе М. Р. Дельгадо провел серию экс периментов, ужасающих человеческими возможностями. Он имплантировал электроды в голову буйвола. Покачивая крас ной накидкой, Дельгадо возбуждал животное, провоцируя нападение. После этого, посылая сигнал от небольшого
* Коэффициент умственного развития. — Примеч. пер. 216
ручного передатчика, он заставлял животное разворачиваться и отбегать9.
Будем ли мы выращивать специальных управляемых животных, послушных нам, или мы пойдем по пути созда ния роботов-уборщиков для дома, в основном зависит от состязания между науками о жизни и физическими наука ми. Вполне возможно, что более выгодно создавать маши ны, выполняющие различные функции, чем выращивать и тренировать животных. Биологические науки сегодня раз виваются так быстро, что баланс может быть достигнут уже при нашей жизни. Фактически недалек тот день, когда мы для наших нужд будем выращивать машины.
Выращивать и тренировать животных может быть доро го. Но что произойдет, когда мы дойдем в эволюционных масштабах до уровня бактерий, вирусов и других микроор ганизмов? Сможем ли мы обуздать жизнь в ее примитив ных формах так, как мы объезжаем лошадь? На наших глазах появляется новая наука, основанная на принципах управ ления развитием микроорганизмов, которая обещает изме нить саму природу индустрии, какую мы знаем.
«В доисторическом прошлом наши предки одомашни ли различные виды растений и животных, — говорит био химик Марвин Дж. Джонсон из университета штата Висконсин, — но микроорганизмы не были приручены до самого последнего времени в первую очередь потому, что человек не знал об их существовании»10. Сегодня мы произ водим и используем в больших масштабах витамины, энзи мы, антибиотики, лимонные кислоты и другие полезные компоненты. Около 2000 г., если проблема питания будет расти так же интенсивно, биологи начнут выращивать мик роорганизмы для использования в питании животных и, быть может, самих людей.
217
В университете города Упсалы в Швеции я имел воз можность обсудить эти проблемы с Арне Тицелиусом, нобелевским лауреатом в области биохимии, в настоящее время президентом Нобелевского комитета. «Возможно ли, — спросил я его, — чтобы когда-нибудь мы смогли построить биологические механические системы, которые могут ис пользоваться в производстве, но которые будут состоять не из пластика или металла, а из живых организмов?» Он от ветил недвусмысленно: «Мы уже достигли этого уровня. Великое будущее индустрии связано с биологией. Один из наиболее ярких примеров начала этого огромного тех нологического процесса — это Япония, которая после войны имела не только свое собственное кораблестрое ние, но и свою микробиологию. Теперь Япония обладает огромными индустриальными мощностями, основанны ми на микробиологии. Большая часть их пищевой индус трии построена на процессах, в которых основную роль играют бактерии. Сегодня они производят много видов полезных продуктов. Например, аминокислоты. В Шве ции сейчас все говорят о необходимости усиления пози ций в области микробиологии.
Видите ли, необходимо научиться думать не только в тер минах вирусов или молекул... Индустриальные процессы по большей части основываются на процессах с участием чело века. Вы получаете сталь, обрабатывая железную руду с ис пользованием угля. Вспомните об индустрии пластиков — искусственных продуктов, сделанных из нефти. Но замеча тельно, что даже сегодня, несмотря на огромное развитие хи мии и химических технологий, не существует ни одного пищевого продукта, произведенного индустриально и способ ного соперничать с фермерским хозяйством.
В этой области и в большей части других областей про изводства природа пока безоговорочно главенствует над человеком, даже над наиболее опытными инженерами-хи миками и исследователями. Что же из этого следует? По мере того как мы постепенно узнаем, как природа что-либо создает, и по мере того как мы учимся имитировать приро ду, мы будем создавать совершенно иные процессы. Они
218
станут основой индустрии новых типов — биологических фабрик и биологических технологий.
Зеленые растения получают энергию с помощью Солн ца и атмосферного углекислого газа. Это очень эффектив ный механизм. Зеленые листья являются чудесными машинами. Мы знаем об их работе сегодня гораздо больше, чем 2—3 года назад, но все еще недостаточно, чтобы имити ровать этот процесс. В природе существует огромное коли чество таких механизмов».
«Когда-нибудь, — продолжал Тицелиус, — мы сможем использовать эти процессы. Не просто производить про дукты химическими способами, а выращивать их специаль ные виды».
Можно представить себе даже биологические компонен ты машин, например в компьютерах. «Вполне очевидно, — продолжал Тицелиус, — что компьютеры далеки от имита ции работы нашего головного мозга. Когда мы узнаем больше о работе нашего мозга, я не удивлюсь, если будут созданы виды биологических компьютеров... Такие компьютеры могут иметь электронные компоненты, вживленные наряду с биологическими компонентами в реальный мозг. А в бо лее далеком будущем вполне реально, что отдельные био логические компоненты сами могут стать частями машин»11. Именно такие идеи привели Жана Фурастье, французского экономиста и плановика, к довольно смелой формулиров ке: «Человек находится на пути интегрирования жизнен ных тканей в работу физических машин... мы сможем создать в ближайшем будущем машины, состоящие из металла и живых тканей одновременно... В свете этого человеческое тело само рассматривается по-новому»12.
Подобно географии планеты, человеческое тело до пос леднего времени представлялось неизменной основой че ловеческого знания, «данностью». Однако мы быстро
219
приближаемся к тому дню, когда тело перестанет быть данностью. Человечество в довольно короткие сроки по лучит возможность изменить не только человеческое тело, но и всю человеческую расу.
В 1962 г. д-р Дж. Д. Уотсон и д-р Ф. X. С. Крик получи ли Нобелевскую премию за описание молекулы ДНК. С тех пор периодически сообщается о все новых и новых дости жениях генетики. Молекулярная биология неудержимо вры вается в мир. Новые генетические знания позволяют нам уже сегодня работать с человеческой наследственностью и манипулировать генами для создания совершенно новой «версии» человека.
Одна из наиболее фантастических возможностей за ключается в том, что человек сможет сделать биологичес кую углеродную копию самого себя. С помощью процесса, известного как «клонирование», из ядер взрослых клеток будет можно выращивать новые организмы с теми же гене тическими характеристиками человека, которые присутству ют в клеточных ядрах. Получившаяся «копия» человека начнет жизнь с генетическими способностями, идентичны ми способностям донора, хотя другая культурная среда мо жет изменить не только личностное, но и физическое развитие клона.
Клонирование изменит отношение людей к своему соб ственному рождению и даст почувствовать, как мир скру чивается вокруг нас. Клонирование, среди прочего, обеспечит нам неопровержимое эмпирическое доказатель ство, которое поможет разрешить раз и навсегда древние противоречия: «природа против природы» или «наследствен ность против окружающей среды». Решение этой пробле мы и определение ценности каждого человека стало бы одним из наиболее ключевых моментов человеческого ин теллектуального развития. Целые библиотеки философских спекуляций могут быть в одно мгновение выброшены на свалку. Ответ на этот вопрос открыл бы пути для быстрого, квалифицированного развития психологии, философии, морали и дюжины других областей.
220
Но клонирование может создать и невиданные сложно сти для человеческой расы. Привлекательна идея сохранить копию Альберта Эйнштейна для будущих поколений. Но как быть с Адольфом Гитлером? Должен ли существовать закон, регулирующий клонирование? Нобелевский лауреат Джошуа Ледерберг, ученый с очень высокой социальной ответственностью, вполне допускает такой вариант: если человек самовлюблен, то его клон будет также самовлюб ленным и т. п.
Даже если нарциссизм скорее культурная, чем биологи ческая проблема, существуют другие неразрешимые труд ности. Ледерберг поднял такой вопрос: может ли человеческое клонирование, если оно разрешено, «идти бесконтрольно»? «Я использую эту фразу, — говорил он мне однажды, — почти в том же смысле, что и по отношению к ядерной энергии. Оно будет находиться под контролем, если будет достаточно позитивных причин сделать это... Эти при чины могут быть следующие: увеличение взаимопонима ния, особенно в области образования, между одинаковыми генотипами. Подобие неврологического и физического стро ения может сделать более легким передачу идентичным ко пиям технических и других знаний от одного поколения к другому».
Когда клонирование станет возможным? «Мы уже мо жем клонировать земноводных, — говорит Ледерберг, — и в принципе можем и млекопитающих. Для меня не будет сюрпризом, если сообщение о таком клонировании появится в один из ближайших дней. Когда же точно кто-нибудь возьмет на себя смелость сделать клон человека, я не бе русь сказать, однако предполагаю, что это произойдет в пределах 15 лет».
В пределах тех же 15 лет ученые научатся выращивать различные органы тела, и они, без сомнения, начнут экспе рименты с различными средствами их модификации. Как говорит Ледерберг: «Вещи, подобные размеру мозга и опре деленным чувствительным качествам мозга, скоро будут находиться под прямым эволюционным контролем... Я ду маю, что это вскоре произойдет»13.
221
Для неспециалистов важно понимать, что в научном обществе Ледерберг не один мучается сомнениями относи тельно перспектив развития науки. Опасность биологичес кой революции видят многие его коллеги. Новая биология подняла этические, моральные и политические вопросы, а также вызвала сомнения, колебания и страх. Кто будет жить, а кто умрет? Кто будет управлять исследованиями в этих областях? Кто такой человек? Как применять новые откры тия? Сможем ли мы избежать чувства отвращения и ужаса по отношению к тому, к чему человек еще не подготовлен? Многие лидеры мировой науки думают о часах, отсчитыва ющих время до «биологической Хиросимы».
Давайте представим, например, применение биологичес ких открытий в такой отрасли, которую можно определить как «технологию рождения». Д-р Е. С. Е. Хафез, всемирно известный биолог из Вашингтонского государственного университета, публично высказался — на основании своих удивительных работ по репродукции — о том, что «через каких-нибудь 10—15 лет женщина будет способна купить небольшой замороженный эмбрион, вручить его своему док тору, вживить в свою матку, выносить девять месяцев и после этого родить его, как если бы он был зачат в ее собствен ном теле. Эмбрион, как и было задумано, родится с гаран тией, что он будет свободен от генетических дефектов. Покупательница может также оговорить цвет глаз и волос ребенка, его пол, его вероятные размеры в зрелости и его вероятное IQ».
Через какое-то время можно будет вырастить человека и вне женской матки. Нет принципиальных препятствий для появления детей вне человеческого тела. Результаты работ, начатых д-ром Даниэлем Петруччи в Болонье и дру гих ученых в США и СССР, говорят о том, что это вопрос всего лишь нескольких лет. Женщины, которые хотят иметь детей без дискомфорта беременности, получат такую воз можность14.
Потенциальные применения таких открытий заставля ют вспомнить роман «О, дивный новый мир» Олдоса Хакс ли и поразительную научную фантастику. Тот же д-р Хафез
222
Предположил, что внеутробное оплодотворение может быть очень полезным при колонизации планет. Мы могли бы послать на Марс не взрослых, а обувную коробку, напол ненную такими клетками, и вырастить их, получив населе ние большого города уже на Марсе. «Посмотрите, сколько нужно потратить топлива, чтобы поднять каждый фунт со стартового стола, — проповедует д-р Хафез, — для чего же посылать взрослых мужчин и женщин на борту космичес кого корабля? Почему бы не отправить крошечные эмбрио ны под присмотром одного опытного биолога... Чем не пассажиры?»
Задолго до того, как в отношении внешнего космоса произойдут все эти изменения, наш дом на Земле испы тает на себе воздействие новейших технологий, разбива ющих наши представления о сексуальности, материнстве, любви, деторождении и образовании. Пока идут дискус сии о будущем семьи, в лабораториях варится «ведьмино варево». Моральный и эмоциональный выбор, который нам предстоит в ближайшее десятилетие, поистине мо жет свести с ума.
Среди биологов уже бушуют бешеные дискуссии об эти ческих проблемах евгеники. Должны ли мы задумываться о разведении расы «лучших» людей? И что при этом означает «лучших»? Кто сможет это решить? Вопросы не новы. Те методы, которые вскоре будут доступны, сломают традици онные ограничения в аргументации. Мы же можем себе позволить представить замечательную человеческую расу, состоящую не из фермеров, трудолюбиво разводящих скот, а из художников, использующих для этого разведения ши рокий диапазон новых ярких и необычных цветов, силу этов и форм.
Недалеко от дороги № 80, вблизи небольшого городка Хазарда, штат Кентукки, есть место, хорошо известное как Долина беспокойного ручья. Там в небольшом сооб ществе жителей лесной глуши есть семья, у членов кото рой голубая кожа. Если верить д-ру Мэдисону Кевину из Медицинского колледжа Университета штата Кентукки, который нашел эту семью и проследил ее историю, люди
223
с голубой кожей абсолютно нормальны во всех других отношениях. Их необычный цвет — следствие редкого дефицита фермента, и этот дефицит передается из поко ления в поколение15.
Учитывая быстрое развитие генетики, можно считать, что мы способны создать совершенно новую расу голубых, зеленых, пурпурных или оранжевых людей. В мире, все еще страдающем от моральных уроков нацизма, это сродни мыслям о колдовстве. Должны ли мы стремиться к миру, в котором все люди имеют одинаковый цвет кожи? Если мы захотим этого, то, вне всякого сомнения, найдем техничес кие средства для осуществления этого. Или мы, наоборот, должны стремиться к еще большему увеличению разнооб разия? Что тогда произойдет с самим понятием расы? Со стандартами физической красоты? Со стандартами полно ценности и неполноценности?
Мы со всей стремительностью приближаемся к тому времени, когда станем способны создавать высшие расы и низшие расы. Как определил в работе «Будущее» Тео дор Дж. Гордон: «Получив возможность делать на заказ расу, я удивился бы, если бы мы попытались «сделать всех людей одинаковыми», или мы все-таки выберем апар теид шаблонов? Эти расы будущего могут быть: расой руководителей, контролеров ДНК, расой смиренных слуг, расой специально выращенных атлетов для разных игр или расой ученых с 200% IQ и с небольшими телами...»16 Мы получим возможность создавать расы идиотов и ма тематических гениев.
Мы также получим возможность рожать детей с не обычными зрением и слухом, с тончайшим обонянием, не обычайно сильных или музыкально одаренных. Мы будем способны создавать сексуальных гигантов, девочек с супер грудью (и, вероятно, со стандартной грудью) и другими бес численными изменениями в ранее более однородном человечестве.
В конечном счете проблемы лежат не в научной или технической сфере, а скорее в политической и этической. Выбор и критерии выбора будут определяющими. Автор
224
знаменитых научно-фантастических произведений Уильям Тенн размышлял однажды о возможностях генетических манипуляций и трудности выбора. «Предполагаю, что в этот момент будет не диктатура, а вполне добродетельный пла нирующий комитет или всемогущий черный ящик, кото рый собирается проделать генетическую селекцию для будущих поколений, тогда кто или что это? Определенно, не родители...» Далее он говорит, что «они направятся с этой своей проблемой к своему доброму соседу, Сертифи цированному Генному Архитектору.
Мне кажется неизбежным, что появятся специальные конкурсные школы генной архитектуры... Функционеры будут убеждать родителей делать детей приспособленны ми для насущных нужд общества; прогнозисты будут пла нировать создание детей, которые будут занимать свободные ниши в обществе к 20 годам, романтики будут настаивать, чтобы каждый ребенок создавался по край ней мере с одним выдающимся талантом, наконец, нату ралисты будут рекомендовать творить индивидуумов, настолько генетически сбалансированных, чтобы быть почти идеально уравновешенными во всех жизненных ситуациях... Стили человеческого тела, подобно стилям одежды, станут соответствовать моде так же, как генети ческие кутюрье, которые будут их придумывать, будут входить и выходить из моды»17.
Спрятанная за этими словами неискренность является серь езным источником разногласий, причем они делаются бо лее глубокими из-за необъятных возможностей — некоторые из них настолько гротескны, что кажутся сошедшими с хол стов Иеронима Босха. Одна из них была упомянута ранее, когда говорилось об идее размножения людей с жабрами или с вживленными жабрами для жизни под водой. На встрече именитых биологов в Лондоне Дж. Б. С. Холдейн начал раз глагольствовать о возможности создания новых, оторванных от повседневной жизни, но приспособленных для космичес ких исследований форм человека. «Вполне очевидны ненор мальные условия жизни в космическом пространстве, — заметил Холдейн, — обусловленные различием в гравитации,
225
температуре, давлении воздуха, его составе и радиации... Оче видно, что гиббон лучше, чем человек, приспособлен для жизни в слабом гравитационном поле, таком, которое может суще ствовать на космическом корабле, астероиде или Луне. Плоскостопый, с цепким хвостом, он как раз подходит для таких условий. Генетические манипуляции могут сделать возмож ным объединение таких особенностей с человеческим телом».
В то же время ученые на этой встрече уделили много внимания моральным последствиям и опасностям биоло гической революции. При этом никто не оставил без вни мания заявление Холдейна о том, что мы можем, если захотим, однажды создать человека с хвостом. Ледерберг просто упомянул о негенетических, более легких способах достигнуть тех же результатов. «Мы собираемся модифици ровать человека экспериментально через физиологические и эмбриологические изменения, а также замещая неживы ми механизмами некоторые его части, — объявил Ледер берг. — Если мы захотим сделать человека без ног, нам не нужно выводить его, мы можем их просто отрубить; если же мы захотим создать человека с хвостом, мы найдем спо соб привить его»18.
На другой встрече ученых и студентов д-р Роберт Синсгеймер, биофизик из Калтеха, поставил проблему прямо: «Какое мы выберем вмешательство в древнюю природу человека? Хочется ли вам управлять сексом ваших отпрыс ков? Будет так, как вы захотите. Вам хочется иметь сына шести футов роста? Нет никаких проблем. Повышенная чувствительность, тучность, подагра? Все эти проблемы будут легко регулироваться. Для больных раком, диабе том и др. будут существовать специальные генетические терапии. Необходимые ДНК будут вырабатываться в нуж ных количествах. Вирусные и микробные болезни будут легко обнаруживаться и устраняться. Да, древние образ цы этапов жизни — рост, зрелость, старение — будут объектами нашего планирования. Мы не знаем внутрен них ограничений продолжительности человеческой жиз ни. Как долго мы хотим жить?»
226
И чтобы слушатели поняли его правильно, Синсгеймер спросил: «Не звучат ли эти проекты подобно ЛСД-фанта зиям, не выглядят ли они любованием в кривом зеркале? Не переступайте границ нашего сегодняшнего знания. Эти возможности не могут развиваться предлагаемым нам пу тем, но если они правдоподобны, если они могут реализо ваться, то это произойдет, и скорее раньше, а не позже»19.
Такие удивительные вещи не только могут быть вопло щены в действительности, но и будут. Несмотря на глубо кие этические вопросы о том, нужны ли они вообще, реальность такова: научная любознательность сама являет ся мощнейшей движущей силой нашего общества. Д-р Роллин Д. Хотчкис из Рокфеллеровского института говорит: «Многие из нас испытывают инстинктивное отвращение к опасности вмешательства в тонко сбалансированную и на сыщенную систему, которое может произвести какой-либо одиночка. Однако я уверен, что это, несомненно, будет про исходить или во всяком случае будут попытки сделать это. Здесь столкнутся альтруизм, личная выгода и невежество». К этому списку он мог бы добавить еще политические кон фликты и вежливое безразличие. Так, д-р А. Нейфах, глава исследовательской лаборатории Института эволюционной биологии советской Академии наук, с пугающим спокой ствием предсказывает, что мир вскоре станет свидетелем генетического эквивалента гонки вооружений. Его аргумен тация: капиталистические правительства заняты «борьбой за мозги». Для того чтобы выжать из них все, то или иное «реакционное правительство» будет «вынуждено» исполь зовать генную инженерию для увеличения гениальности и одаренности своих ученых. Поскольку это происходит «без относительно к их намерениям», международная генетичес кая гонка неизбежна. И поскольку ситуация именно такова, продолжает он, СССР должен быть готов «осуществить пры жок к оружию».
Критикуемый советским философом А. Петропавлов ским за его кажущуюся готовность и даже энтузиазм уча ствовать в такой гонке, Нейфах спокойно пожимает плечами20. Его, видимо, не страшит поспешное примене-
227
ние новой биологии. Он рассуждает просто: развитие науки невозможно остановить. Если же отбросить политическую логику Нейфаха, его заявления о страстях «холодной» вой ны как подходящем стимуле для развития генетического ремесла звучат пугающе.
Короче говоря, можно утверждать, что если не сделано специальных опровержений, если что-то может быть сде лано кем-то и где-то, то это будет сделано. Однако природа того, что может и должно быть сделано, сильно превышает нашу готовность принять новое.
Мы напрочь отказываемся смотреть в лицо этим фак там. Мы избегаем их, упорно не замечая скорости пере мен. Мы чувствуем, что лучше замедлить наступление будущего. Даже те, кто наиболее близок к переднему краю научных исследований, едва ли верят в реальность быст рых изменений. Даже они, как правило, привычно недо оценивают скорость, с которой будущее врывается в нашу жизнь. Например, д-р Ричард Дж. Кливленд говорил перед конференцией специалистов по имплантации органов, ко торая должна была состояться в январе 1967 г., что первая операция по пересадке сердца произойдет в «ближайшие пять лет». Однако еще до 1967 г. д-р Христиан Барнард про оперировал 50-летнего бакалейщика по имени Луи Вашкански и вслед за этим последовала серия операций по пересадке сердца, которые произвели сенсацию в научном мире. Непрерывно растет число успешных операций по пе ресадке почек, было несколько сообщений и об успешных пересадках печени, поджелудочной железы и яичников.
Эти впечатляющие медицинские достижения, измене ния методов лечения болезней должны были вызвать глу бокие изменения в нашем образе мыслей. Возникают совершенно новые юридические, этические и психологи-
228
ческие вопросы. Например, что такое смерть? Наступает ли смерть тогда, когда сердце перестает работать, как мы все гда считали? Или она наступает, когда перестает функцио нировать мозг? Лечебные учреждения близки к тому, чтобы поддерживать жизнь обреченного на смерть больного как носителя здоровых органов, используя современные меди цинские технологии. Какова этика решения поддерживать жизнь человека, который должен умереть, но у которого есть здоровые органы, необходимые для трансплантации другому человеку, который может выжить?
Нуждаясь в путеводных нитях или прецедентах, мы ба рахтаемся среди этических и моральных вопросов. Отвра тительные слухи распространяются среди медицинской общественности. «The New York Times» и «Комсомольская правда» рассуждают о возможности «будущих цепочек убийств людей для продажи их здоровых органов хирургам «черного» рынка, чьи пациенты не собираются ждать, пока такие органы появятся естественным путем для обеспече ния нужных им сердца, печени или яичников». В Вашинг тоне в Национальной академии наук, поддержанной грантом Фонда Рассела Сейджа, начинается изучение источников социальных проблем, связанных с развитием наук о жизни. В Станфорде на симпозиуме, также поддержанном Фондом Рассела Сейджа, исследуются возможности создания банка органов пересадки, экономические вопросы рынка органов, свидетельства расовой и классовой дискриминации в дос тупе к такому банку или к отдельным органам21.
Возможность использования человеческих тел или тру пов, предназначенных для поставки трансплантируемых органов, страшного по своей сути, приведет к ускорению дальнейших шагов в области исследования и создания ис кусственных органов — пластических и электронных заме нителей сердца, печени или селезенки. (В конечном счете даже это перестанет быть необходимым, когда мы научим ся регенерировать поврежденные или покалеченные орга ны и выращивать их, как ящерица отращивает оторванный хвост.)
229
Гонка по созданию запасных частей для страждущих человеческих тел будет возрастать в соответствии с запро сами. Производство рыночного искусственного сердца, как говорит проф. Ледерберг, «вот-вот преодолеет некоторые временные неудачи»22. Проф. Р. М. Кеннеди из биоинже нерной группы в Университете Страсклайда в Глазго, уве рен, что «примерно к 1984 г. искусственные заменители тканей и органов могут вполне стать привычным явлени ем»23. Для некоторых органов эта дата слишком пессимис тична. Уже более 1300 сердечных больных в США, включая судью Верховного суда, имеют возможность жить только благодаря тому, что в их грудные клетки вживлены неболь шие «задаватели ритма» — устройства, которые посылают электрические импульсы для стимуляции работы сердца.
Другие 10 000 пациентов уже снабжены искусственны ми сердечными клапанами, сделанными из дакроновой тка ни. Имплантированные искусственные слуховые органы, искусственные почки, артерии, бедренные суставы, легкие, глазные яблоки — это всего лишь первые шаги раннего раз вития технологии искусственных органов. Мы будем, и для этого не понадобится десятилетий, вживлять в человечес кое тело небольшие, не больше таблетки, датчики для мо ниторинга давления крови, пульса, дыхания и других функций организма и небольшой передатчик, посылающий сигналы тревоги, когда что-то не в порядке. Такие сигналы будут приходить в гигантский диагностический компьютер ный центр, на котором будет основана медицина будущего. Некоторые из нас будут носить небольшую платиновую пластинку и маленькие стимуляторы, прикрепленные к по звоночнику. Включая и выключая миниатюрное «радио», мы будем приводить стимулятор в действие и избавляться от боли. Начальные работы в этом направлении исследова ния уже проводятся в «Кейз Инститьют оф технолоджи». Некоторые сердечные больные уже снимают боль, просто нажимая на кнопку.
Такое развитие приведет к появлению множества новых биоинженерных индустрии, сети медицинско-электронных восстановительных станций, новых технических профессий
230
Я: реорганизации всей системы здравоохранения. Они из менят представления о жизни, таблицы компаний страхо вания жизни и вызовут важный сдвиг в перспективах человечества. Хирургия будет менее пугающей для среднего человека, имплантация станет привычным процессом. Че ловеческое тело будут рассматривать состоящим из заменя емых модулей. Посредством применения модульного принципа — представление о целом при систематической замене компонент — мы сможем продлить человеческую жизнь на два или три десятилетия. Если же при этом мы не будем глубоко изучать мозг, это может привести к тому, о чем предупреждал сэр Джордж Пикеринг, королевский про фессор медицины в Оксфорде: «Часть населения Земли со старческими (дряхлыми) мозгами будет непрерывно расти». «Я думаю, — добавляет он, — что это довольно пугающая перспектива»24. Такая «пугающая перспектива» приведет нас к ускорению исследований мозга, которые, в свою очередь, вызовут радикальные изменения в обществе.
В настоящее время мы предпринимаем усилия сделать искусственные клапаны сердца и искусственные артерии, которые имитируют естественные и проектируются для их замены. Мы пытаемся сделать их функционально эквива лентными. И однажды мы преодолеем все эти проблемы. Но мы не просто установим пластические аорты в людей, потому что их собственные пришли в негодность. Мы уста новим такие заменители, которые лучше оригинальных, и в результате мы придем к таким заменителям, которые по зволят их хозяевам приобрести новые способности. Как и генетическая инженерия, это может привести к созданию «сверхчеловека». Мы сможем создать спортсменов со сверхъемкими легкими и сверхвыносливыми сердцами, скульпторов с нейронными устройствами, которые усили вают чувствительность к материалу, любовников с сексу ально усиленными нейронными системами. Короче говоря, мы скоро будем использовать вживление не просто для со хранения жизни, но и для того, чтобы наполнить ее новы ми чувствами, состояниями, настроениями, на которые сегодня мы не способны.
231
Что же может произойти с нашими старыми представ лениями о человеческом? Какие ощущения мы, люди из протоплазмы и транзисторов, будем испытывать? Будут ли какие-либо интеллектуальные или эстетические ограниче ния в любви, сексе, работе? Что произойдет с нашим со знанием, когда изменятся наши тела? Ответы на вопросы, подобные этим, нельзя откладывать в долгий ящик: про блемы «киборга» — синтеза человека и машины — гораздо ближе, чем большинство из нас предполагает.
Человек с искусственным сердцем или искусственной аортой все еще может рассматриваться как человек. Имп лантированные элементы все еще не могут изменить его человеческого самоощущения, его личности или сознания. Но как только пропорции механических компонент возрас тут, что случится с его сознанием и его внутренним опы том? Если мы предположим, что именно с мозгом связано сознание человека и его умственные способности, а другие части тела не влияют на личность или на собственное «я» слишком сильно, то возможно ввести представление об ос вобожденном мозге, мозге без рук, без ног, без спинного мозга и других частей тела, как собственного «я», личности, воплощающей сознание. В таком случае можно соединить человеческий мозг со всем набором искусственных датчи ков, рецепторов и исполнительных механизмов, т. е. с тем, что называется сплетением проводов и пластика, в одно человеческое существо.
Все это может показаться сродни средневековым спеку ляциям о том, сколько ангелов могут разместиться на го ловке булавки. Однако первый небольшой шаг в направлении симбиоза человек — машина уже сделан, при этом он осуществлен не одним сумасшедшим ученым, а тысячами высокообразованных инженеров, математиков,
232
биологов, хирургов, химиков, неврологов и специалистов по теории связи.
Механические «черепахи» д-ра В. Г. Уолтера — это маши ны, которые ведут себя так, будто обладают разумом. Эти че репашки были первыми образцами растущего поколения роботов, которые выстраиваются в непрерывную череду от Перцептрона, который мог обучаться и даже обобщать, до более современного робота, способного исследовать местность, за нося в свою память «изображения» окрестностей, который может даже производить определенные операции сравнения и по крайней мере в некоторых отношениях производить «со зерцательные измышления» и «фантазии». Эксперименты Росса Эшби, X. Д. Блока, Фрэнка Розенблатта и других про демонстрировали, что машины могут учиться на своих ошиб ках, приспосабливая свои действия, в некоторых определенных видах обучения они даже превосходят обыкновенных студен тов. Как говорит Блок, профессор прикладной математики в Корнэльском университете: «Я не думаю, что существует ка кая-либо задача, которую вы поставили бы машине и она не смогла бы ее решить в принципе. Если ставите задачу, кото рую может решить человек, тогда и машина, по крайней мере теоретически, может это. Обратное тем не менее не справед ливо»25. Очевидно, что умственные способности и творчество не являются человеческой монополией.
Несмотря на некоторые задержки и трудности, создате ли роботов продвигаются вперед. Недавно у них вызвал кол лективный смех один из ведущих критиков роботостроения, бывший компьютерный специалист корпорации RANT) по имени Хьюберт Л. Дрейфус. Споря о том, что компьютеры никогда не смогут достичь умственных способностей чело века, Дрейфус написал чересчур длинную, полную сарказ ма статью. Среди прочих деклараций есть замечательное утверждение, что «шахматные программы никогда не смо гут играть на равных даже с любителями шахмат». Меньше чем два года спустя дипломник Массачусетского техноло гического института (MIT) Ричард Гринблатт написал шах матную компьютерную программу, вызвал Дрейфуса на матч и получил огромное удовольствие, наблюдая, как компью-
233
тер буквально уничтожил Дрейфуса. Это вызвало овации исследователей «компьютерного интеллекта»26.
Есть прогресс и в совершенно другой области робототех ники. Специалисты в Диснейленде создали весьма правдопо добные копии компьютерно управляемых гуманоидов, способных не только двигать руками и ногами, гримасничать, хмуриться и улыбаться, но и имитировать страх, радость и другие эмоции. Сделанные из чистого пластика, они, по сло вам одного репортера, «могут все, но за деньги»: гоняются за девочками, музицируют, палят из пистолетов и настолько точно воспроизводят человеческие формы поведения, что посетите ли обычно кричат от страха, вздрагивают и вообще реагируют так, будто они имеют дело с настоящими людьми. Цели, для которых были созданы эти роботы, кажутся тривиальными, но технология здесь использовалась высокосложная. Она в основном заимствована из космических проектов и очень быстро находит свое применение в нашей обычной жизни.
По всей видимости, не существует принципиальных доводов против того, что развитие робототехники пойдет от этих тривиальных и примитивных роботов к созданию гуманоидных механизмов, способных на весьма разнообраз ное поведение, даже на «человеческие ошибки» и внешне случайный выбор. Роботы могут стать такими, что без ме тодов сложного специального тестирования их будет невоз можно отличить от настоящих людей. С этой точки зрения мы оказываемся перед лицом совершенно новых ощуще ний при решении проблемы: как определить, является ли уверенный в себе и улыбающийся гуманоид, находящийся за стойкой заказа авиабилетов, милой девушкой или это великолепно сделанный робот*.
* Это увеличивает число полушутливых, полусерьезных про блем о связи человека с машиной, включая эмоциональные и даже сексуальные связи. Проф. Блок из Корнэла предполагает, что человеко-машинная сексуальная связь не может быть слиш ком далекой. Указывая, что люди часто испытывают эмоциональ ное соединение с машинами, которые они используют, он предположил, что мы будем вынуждены уделять внимание «эти ческим» вопросам нашего обхождения с «этими механическими объектами нашей привязанности и страсти». Серьезное обсужде ние этих проблем можно найти в статье Роланда Пуссетти в British Journal of the Philosophy of Science, 18 (1967), p. 39-51.
234
Вполне вероятно, конечно, что она и то, и другое.
Толчком к созданию форм человеко-машинного сим биоза могут стать изобретения в области коммуникации человека с машинами. Хорошо известно о работах по взаи модействию человека и компьютера. Но вдали от этих про блем русские и американские ученые экспериментируют с замещением или имплантацией детекторов, которые при нимают сигналы от нервных окончаний ампутированных конечностей. Эти сигналы усиливаются и используются для активации искусственных конечностей, чтобы они чутко реагировали на нервную систему человека. При этом чело веку не нужно «думать» о своих желаниях: даже непроиз вольные импульсы будут восприняты. Соответствующий отклик машины на поступающие импульсы должен полно стью соответствовать поведению замещаемой руки, ноги или глаза27.
В повести «Военный летчик»* Антуан де Сент-Экзюпери, романист, поэт и пионер авиации, описал сам себя, затянутого ремнями и сидящего в истребителе во время Второй мировой войны: «Все это сложное переплетение кислородных и обогревательных трубочек, эти «говоря щие» трубки, которые формируют систему, соединяющую членов экипажа. Эти маски, которые позволяют мне ды шать. Я соединен с самолетом резиновыми трубками столь же необходимыми, как пуповина для младенца. Новые органы были добавлены к моим собственным, и они, ка залось, были расположены между мной и моим сердцем...» Мы ушли далеко вперед от этих дней. Скоро благодаря космической биологии астронавт не просто будет затянут ремнями в своей капсуле, а станет частью ее в полном симбиотическом смысле этого слова.
Одна из целей науки — сделать космический корабль самодостаточной вселенной, в которой морские водорос ли выращиваются для пищи, вода восстанавливается из естественных отходов, воздух рециркулирует для очистки его от аммиака, попадающего в атмосферу из мочи и т. д.
* Полет в Аррас является сюжетной канвой этой повести. — Примеч. пер.
235
В этом полностью замкнутом регенерируемом мире чело веческое существование становится интегральной частью идущего микроэкологического процесса круговорота по среди безграничного космоса. Теодор Гордон, автор «Бу дущего» и в то же время ведущий космический инженер, пишет: «Вероятно, было бы проще обеспечить поддержа ние жизнедеятельности в виде машин, подключенных к астронавту. Он мог бы питаться внутривенно, используя жидкий питательный раствор, компактно хранящийся в сменных емкостях под давлением. Вероятно, непосред ственная обработка жидких отходов тела и преобразова ние их в воду могла бы выполняться искусственной «почкой» нового типа, встроенной в корабль. Вероятно, сон будет вызываться электронно... для понижения его метаболизма...»28 И так далее. Одна за другой функции человеческого тела будут переплетаться с функциями кос мической станции, становясь машинозависимыми.
Крайнее расширение таких работ необходимо не только для деятельности во внешнем космосе, это вполне может стать общей частью нашей ежедневной жизни здесь, на на шей родной планете. Например, подключение человечес кого мозга к компьютеру, минуя другие органы тела. Вполне возможно, что биологические компоненты суперкомпью тера будущего будут основываться на человеческом мозге. Возможность усиления человеческого интеллекта (или ма шинного) путем связи их органически вместе открывает невероятные перспективы настолько возбуждающие, что д-р Р. М. Пэйдж, директор Военно-Морской исследователь ской лаборатории в Вашингтоне, публично обсуждал веро ятные возможности таких систем, в которых человеческие мысли будут считываться автоматически в запоминающее устройство компьютера, формируя основу для принятия решений29. Среди работников корпорации RAND был про веден опрос, когда такие возможности могут появиться. Ответы были различны — от 1990 г. до «никогда». Но сред няя дата была 2020 г. — почти в пределах жизни сегодняш них школьников-подростков.
236
В то же время исследование различных источников позво ляет судить о направлении возможного развития. В одном очень привлекательном, пугающем и интеллектуально возбуждаю щем эксперименте из когда-либо зарегистрированных проф. Роберт Уайт, директор отделения нейрохирургии в Главной больнице в Кливленде, получил доказательство, что мозг впол не может быть изолирован от своего тела и поддерживаться живым после смерти остального организма. Этот эксперимент описан в замечательной статье Орианы Фаллачи, которая описала действия нейрохирургов: они отрезали голову обезь яны, соединили сонную артерию с другой обезьяной, чья кровь продолжала поступать в бестелесный орган, сохраняя его живым.
Как говорит один из членов этой медицинской команды д-р Лео Массопуст, нейрофизиолог: «Активность этого мозга гораздо выше, чем у мозга с телом... В этом нет никакого со мнения. Я даже предполагаю, что без ощущения тела он мо жет думать быстрее. О чем думать — я не знаю. Я предполагаю, что в первую очередь он обрабатывает информацию, получен ную, когда он имел свое тело; он не сможет развиваться даль ше, так как у него нет больше информации, получаемой из опыта. Хотя уже это, конечно, является новым опытом». Мозг прожил пять часов. Он мог бы прожить гораздо больше, если бы это было нужно для целей исследований. Профессор Уайт успешно поддерживал другой мозг живым один день, исполь зуя аппарат, а не живую обезьяну для обеспечения мозга кро вью. «Я не думаю, что мы уже достигли такой стадии, — говорит мисс Фаллачи, — когда мы сможем превращать человека в робота, в послушную овцу. И еще... это может случиться, по скольку не является невозможным. Если же мы предположим, что сможем перенести голову одного человека на тело другого, если мы учтем, что сможем изолировать мозг человека и поддер живать его работоспособность без тела... Для меня уже давно не существует какого-либо четкого разделения между научной фан тастикой и наукой... Мы могли бы поддерживать мозг Эйнштейна живым и его функционирование нормальным».
Не только, как подчеркивает профессор Уайт, мы мо жем перенести голову одного человека на плечи другого, не
237
только поддерживать мозг «живым» и работоспособным, но это все может быть сделано на основе уже «существующих технологий». Он заявил, однако, что «Япония будет первой в [поддержании изолированной человеческой головы жи вой]. Это будет не потому, что я еще не нашел решения дилеммы «Правильно ли это?»30. Благочестивый католик, д-р Уайт глубоко обеспокоен философскими и моральны ми проблемами своей работы.
Так как нейрохирурги и нейрологи проводят свои ис следования дальше, так как биоинженеры и математики, специалисты по теории коммуникации и роботостроители становятся все более искусными, поскольку космонавты и их капсулы все теснее и теснее «сживаются» друг с другом, поскольку машины начинают воплощать собой биологичес кие компоненты и человек вооружается сенсорами и меха ническими органами, достигается предельный симбиоз. Все эти работы сходятся в одну точку. И тем не менее величай шим чудом является не трансплантация, симбиоз, люди-амфибии, не технология и не сама наука.
Величайшим и наиболее опасным чудом является ориен тированное в прошлое благодушие человеческой расы, ее не готовность повернуться лицом к действительности ускорения. Человек очень быстро двигается в неисследованную Вселен ную, в полностью новую стадию экотехнологического разви тия, твердо убежденный, что «человеческая природа является неизменной» или что «стабильность вернется». Он ошибает ся, не замечая наиболее мощную революцию в человеческой истории, бормоча слова одного великого, хотя и близорукого человека, что «процесс модернизации... становится более или менее завершенным». Он просто отвергает будущее.
В 1865 г. редактор одной газеты говорил своим читате лям, что «хорошо информированные люди знают, что не возможно передать голос по проводам и что, если бы это
238
было возможно, такая штука не нашла бы практического применения». Едва ли десятилетие спустя из стен лаборато рии мистера Белла вышел первый телефонный аппарат и изменил весь мир.
В тот же самый день, когда братья Райт сделали крыло, газеты опровергали сообщения об этом событии из-за трез вых, твердо стоящих на земле редакторов, которые просто не могли позволить себе поверить, что такое возможно31. Знаменитый американский астроном Саймон Ньюком не задолго до этого уверял мир, что «никакой возможной ком бинацией известные формы механизмов и известные формы взаимодействий не смогут быть объединены в практичес кий механизм, с помощью которого человек полетит на да лекие расстояния»32.
Вскоре после этого другой эксперт сообщил, что «толь ко слабоумные могут ожидать, что кареты будут двигаться без лошадей»33. Шесть лет спустя первая миллионная ма шина Форда сошла с конвейера. И тогда уже жил вели кий Резерфорд, первооткрыватель атома, который сказал в 1933 г., что энергия атомного ядра никогда не будет реа лизована35. Девять лет спустя была осуществлена первая цепная реакция.
Снова и снова человек, включая первоклассных ученых, закрывает глаза на новые возможности будущего, сужает свои интересы, время от времени грубо сотрясаемые толч ками ускорения.
Это не означает, что абсолютно все научно-технические достижения, ныне отвергаемые, будут реализованы или осу ществятся в ближайшее столетие. Некоторые, без сомне ния, умрут так и не родившись, некоторые не смогут преодолеть узких границ применения. Другие же выйдут из лабораторий, но будут непрактичны по той или иной при чине. Однако все это не важно. Даже если ни одно из этих достижений не будет реализовано, другие, вероятно, еще более шокирующие, произойдут.
Мы едва соприкоснулись с компьютерной революци ей и широко ветвящимися изменениями, которые следу ют за ней. Мы лишь немного упомянули о приложениях
239
разработок для внешнего космоса, завоевание которого еще до 2000 г. радикально и непредсказуемо изменит всю нашу жизнь и наше мировоззрение. (Что бы случилось, если бы астронавт или космический корабль вернулся на Землю, зараженный быстро размножающимися, несущи ми смерть микроорганизмами?) Мы не сказали ничего о лазерах, голографии, о мощных новых инструментах пер сональной и массовой коммуникации, о новых технологиях преступлений и шпионажа, новых формах транспорта и стро ительства, о вызывающем страх химическом и бактериоло гическом оружии, о сияющих перспективах применения солнечной энергии, о поразительных новых инструмен тах и методах образования и о бесконечном списке дос тижений в других областях, в которых эти достижения являются как раз определяющими.
В ближайшие десятилетия развитие во всех этих облас тях унесет нас, как локомотив, из прошлого, погружая все глубже и глубже в новое общество. Это новое общество долго будет неустойчивым. Все будет дрожать и трещать невооб разимо. Ожидая человека, который хочет жить в свое вре мя, быть частью будущего, сверхиндустриальная революция не предлагает передышки от изменений. Она предлагает только сверхгорючую смесь мимолетного и нового.
Эта массированная инъекция скорости и новизны в структуры общества заставит нас не просто быстрее справ ляться с привычными ситуациями, событиями и моральны ми дилеммами, а преодолевать ситуации совершенно незнакомые, что называется «с первого раза», странные, не регулярные и непредсказуемые.
Значительно меняется баланс, который преобладает в любом обществе между привычными и непривычными эле ментами ежедневной жизни его членов, между предсказуе мым и непредсказуемым. Эту связь элементов жизни можно назвать «пропорциями новизны» общества, и, поскольку уровень новейшего и новизны возрастает, все меньше и меньше наших привычных форм существования. Все боль ше и больше усиливается усталость, осторожность, песси мизм, разрушается наша жизненная энергия. Окружающая
240
среда становится все более и более хаотической и бесконт рольной.
Сходятся две величайшие силы: неумолимое увеличе ние быстротечности создает потенциальную опасность уве личения «пропорций нового». Как мы увидим далее, эта новизна не может выражаться только в технологическом изменении общества. Мы можем предвидеть также соци альные изменения общества, чьи формы будут иметь стран ный, беспримерный, незнакомый вид.
1 Об освоении океана и работах Ф. Спайса см.: The New York Times, July 17, 1966; Lure of a Lost World в Kaiser Aluminium News,
№ 2, 1966; и The Feedback between Technology and Values by T. J. Gordon в: [131], c. 167-169. См. также: Aquaculture by J. Bardach, Science, September 13, 1968, p.1098-1106. Данные о мировой рыб ной индустрии можно найти в: [130], с. 43.
2 Dr. Walter Orr Roberts цитируется по своей работе Science — the Wellspring of Our Discontent, опубликованной в Space Digest, June, 1967, c. 78.
3 Утверждение Американского метеорологического общества взято из Forecast: Weatherman in the Sky в журнале Time, July 29, 1966, с. 18. См. также: Weather Modification by Gordon J. F. MacDonald в Science Journal, January, 1968, c. 39.
4 Чапек К. См.: [271].
5 Использование рыб и дельфинов описано в различных пуб ликациях в Bulletin of the Centre d'Etude des Consequences Générales des Grandes Techniques Nouvelles. Особо см.: № 32, Juny, 1965; № 33, August — September, 1965; а также № 35, January, 1966.
6 О связях между человеком и дельфинами см.: [294] и после дующие работы Лилли (Lilly).
7 Томсон о животных: [175], с. 125.
8 А. Кларк цитируется по: [137], с. 24.
9 Знаменитые опыты Дельгадо подытожены в популярной фор ме в Science Digest, August, 1965, с. 38. См. также его книгу [275].
10 Джонсон цитируется по своей статье Horizons of Industrial Microbiology в Impact, vol. XVII, № 3. Для великолепного введе ния в микробиологию на непрофессиональном уровне см.: также Living Chemical Factories by Robert К. Finn & Victor H. Edwards в Engineering, a Cornell University quarterly, Winter, 1968, vol. 2.
241
11 Тицелиус цитируется по интервью, данному автору.
12 Фурастье цитируется по: [78], с. 17.
13 Информация о клонировании извлечена из ксерокопиро ванного оттиска статьи Джошуа Ледерберга Experimental Genetics and Human Evolution (Department of Genetics, Stanford University School of Medicine) и из интервью, которое Ледерберг дал автору.
14 Работа Хафеза и Петруччи отражена в статье On the Frontiers of Medicine // Life, September 10, 1965, и в статье The New Man - What Will He Be Like by Albert Rosenfeld, Life, October 1,
1965.
15 О находке М. Кевина и голубых людях сообщалось в Medicine
at Work, vol. 6, № 4.
16 T. J. Gordon цитируется из: [149], с. 34.
17 Комментарии У. Тенна о генетических работах взяты из статьи The Playboy Panel — 1984 and Beyond, помещенной в жур нале Playboy, July, 1963, с. 36.
18 Холдейн и Ледерберг цитируются по: [177], с. 354, 362.
19 Замечание Синсгеймера взято из его речи на 75-й годовщи не Калифорнийского технологического института The End of the
Beginning.
20 О возможности различных омерзительных вещей д-р Хотчкис цитируется по: Science Digest, October, 1965, с. 7; спор между Нейфахом и Петропавловским описан в Spectre of a Genetic "Arms Race" by Victor Zorza в Guardian Weekly, December 13, 1969, c. 6.
21 Annual Report of the Russell Sage Foundation, 1967-1968, c. 13, 15.
22 Ледерберг цитируется здесь по интервью, данному автору.
23 Профессор Кеннеди цитируется по: [136], с. 204.
24 Слова Пикеринга взяты из его статьи Reflections on Research and the Future of Medicine, помещенной в журнале Science, July 22, 1966, с. 442.
25 Материал о роботах частично основан на интервью с Бло ком и на его статьях, включая Bionics and Robots в Engineering, a Cornell University quarterly, Winter, 1968; и The Perception: A Model for Brain Functioning, I из Reviews of Modern Physics, vol. 34, № 1, c. 123-135. См. также: The Psychology of Robots by H. Block and H. Ginsburg, Psychology Today, April, 1968, c. 50—55.
26 О различных мнениях относительно компьютеризации шах мат см.: Alchemy and Artificial Intelligence by Hubert L. Dreyfus, RAND Paper P-3244, the RAND Corporation // Santa Monica, California, 1964, the SICART Newsletter of the Association for Computing Machinery, October and December, 1967.
27 О кибернетике в медицине см.: [285], с. 281.
242
28 Т. J. Gordon цитируется по: [149], с. 170.
29 Д-р Пэйдж цитируется по: [285], с. 282. Данные корпора ции RAND взяты в: [155], с. 56-57.
30 Слова д-ра Уайта и д-ра Массопуста взяты из статьи Орианы Фаллачи The Dead Body and the Living Brain, опубликованной в Look, November 28, 1967, c. 99.
31 Отношение к изобретению телефона и работам братьев Райт описано в: [162], с. 11.
32 Слова С. Ньюкома взяты из: [137], с. 2.
33 Отношение к автомобилю взято из: [97], с. 177.
34 О миллионном автомобиле, сошедшем с конвейера, см.: [270], с. 151.
35 Слова Резерфорда обсуждаются в: [216], с. 34.
Двухтысячный год ближе к нам во времени, чем Вели кая депрессия, однако травмированные этим историческим крушением экономисты всего мира словно застыли в преж ней позиции. Экономисты, даже говорящие на языке рево люций, — существа особенно консервативные. Если бы удалось выудить из их голов суммарную картину, скажем, 2025 года, то год этот выглядел бы весьма похожим на лю бой из 70-х, и только.
Экономисты привыкли думать прямолинейно, и им чрез вычайно трудно вообразить себе альтернативы коммунизму и капитализму. В развитии широкомасштабной организа ции они не видят ничего, кроме линейного развития старо модной бюрократии. Технологический взрыв рассматривают как обычное, нереволюционное расширение прежних дос тижений. Эти люди рождены в скудости, научены мыслить в понятиях ограниченных ресурсов и вряд ли могут пред ставить себе общество, в котором основные материальные потребности людей удовлетворены.
243
Единственная причина подобной ограниченности вооб ражения такова: когда они размышляют о развитии техни ки, в зачет принимаются только средства экономической деятельности. Однако супериндустриальная революция рав ным образом подвергает сомнению и результаты деятель ности. Революция грозит изменить производство не просто в отношении как это «делается», но и в отношении «поче му». Коротко говоря, она трансформирует сами цели эко номической деятельности.
Перед лицом такого переворота становятся бесполез ными наиболее изощренные инструменты нынешних эко номистов. Таблицы вложений в производство и их отдачи, эконометрические модели и прочий аналитический ин струментарий экономистов даже отдаленно не могут учесть воздействия внешних сил, которым в ближайшие десяти летия предстоит изменить экономическую жизнь. Силы эти — политические, социальные и этические. Что будет означать «продуктивность» или «эффективность» для обще ства, принявшего как высшую ценность психическую са мореализацию? Что произойдет с экономикой, когда — что достаточно вероятно — понятие собственности станет практически бессмысленным? Как повлияет на экономи ки разных стран развитие межнационального планирова ния, единых налогов и управляющих органов? Или своего рода диалектический возврат к «надомной промышлен ности» (cottage industry), основанной на самых развитых ки бернетических технологиях? И самое важное: что произойдет, когда вместо «роста» целью экономики ста нет «отсутствие роста», когда валовой национальный про дукт уже не будет Святым Граалем?
Только выйдя за рамки ортодоксальной экономической мысли и рассмотрев эти возможности, мы начнем готовиться к завтрашнему дню. И нет возможности более важной, чем смена ценностей, которая, по-видимому, будет сопровож дать супериндустриальную революцию.
Живя в скудости, люди изо всех сил стремятся удовлет ворить свои повседневные материальные нужды. Ныне, в условиях изобилия, мы приспосабливаем экономику к но-
244
вому уровню людских потребностей. Систему, созданную для материального удовлетворения, мы стремительно пре образуем в экономику, нацеленную на психическое удов летворение. Этот процесс «психологизации», одно из важнейших направлений супериндустриальной революции, экономисты полностью проглядели. Однако он приведет к новой экономике, полной неожиданностей и доселе неиз веданной. В результате этого процесса великий конфликт XX века, конфликт между капитализмом и коммунизмом, будет ослаблен и станет сравнительно несущественным. Ибо последствия «психологизации» выходят далеко за пределы экономических или политических догматов. Они затраги вают, как мы попытаемся показать, не что иное, как здра вый смысл, способность человеческого существа отличать иллюзию от реальности.
Великие волнения вызвал прогноз, согласно которо му в ближайшем будущем в индустриальном обществе станет активнее развиваться сфера обслуживания. Мно гие специалисты видели в подъеме обслуживания даль нейшие перспективы. Они предположили, что скоро во всех индустриальных странах обслуживание оттеснит про изводство на задний план — и этот прогноз уже начинает подтверждаться.
Но вот чего не сделали экономисты — не задались очевидным вопросом: куда двинется экономика после это го, т. е. после эры обслуживания?
В наступающие годы высокоразвитым странам придет ся направить обширные ресурсы на восстановление окру жающей среды и улучшение того, что называется «качеством жизни». Война с загрязнениями окружающей среды, эсте тической деградацией, скученностью, шумом требует, без сомнения, огромных усилий. Кроме этого, мы можем пред-
245
видеть постепенные перемены в производстве товаров лич ного потребления.
Именно возбуждение, поднявшееся из-за стремитель ного роста сектора обслуживания, отвлекло внимание спе циалистов от других перемен, а они в будущем глубоко заденут и то, и другое: и товары, и обслуживание. Речь идет о переменах, которые ведут к очередной подвижке в эконо мике, к росту странного нового сектора, базирующегося на том, что можно назвать «индустрией ощущений». Ибо ос новой экономики, грядущей после эпохи обслуживания, будет психологизация всего производства, начиная с мате риального.
В любом высокотехничном обществе (особенно в США) производитель стремится оформить товар так, чтобы он был психологически привлекателен. Производитель снабжает основной продукт «довесками для психики», и покупатель с радостью платит за это.
Классический пример — действия производителя автомо билей. Он устанавливает лишние кнопки и рукоятки, добав ляет циферблаты на приборную панель. Производитель усвоил, что, увеличивая до предела число кнопок и прочего, он дает покупателю почувствовать себя водителем более сложной ма шины и посему человеком более искусным. Психологическая «надбавка» здесь встроена в продукцию.
Прилагаются усилия и к тому, чтобы сохранять пси хологическую привлекательность товара. Например, боль шая американская компания очень гордилась выпуском нового полуфабриката для выпечки: «Просто добавь воды!» Но оказалось, что женщины отказываются от этого про дукта и предпочитают смеси, требующие дополнительных усилий, т. е. такие, в которые, кроме воды, надо добавить еще и яйцо. Введя в полуфабрикат яичный порошок, ком пания сделала труд домашней хозяйки чересчур простым, лишила ее творческого ощущения. Из смеси поспешно изъяли яичный порошок, и женщины с наслаждением принялись разбивать яйца. Иными словами, и здесь про дукт был модифицирован для сохранения психологичес кого преимущества товара.
246
Подобные примеры можно приводить до бесконечнос ти, их можно отыскать почти во всех важных отраслях про изводства — от выпуска мыла и сигарет до изготовления посудомоечных машин и диетических напитков с колой. Вот что говорит доктор Эмануель Демби, президент «Мотивейшнл Прагрэммерз, Инкорпорейтид» — исследователь ской фирмы, обслуживающей такие первоклассные корпорации США и Европы, как «Дженерал Электрик», «Калтекс» и IBM: «В будущем учет психологических факто ров при разработке промышленной продукции станет важ ным критерием не только для потребительских товаров, но и для промышленного оборудования. Этот принцип сегод ня учитывается даже при создании больших подъемных кранов и дерриков — их обтекаемые кабины превосходны, как будто они из XXI в. Так делают все: «Катерпиллер», «Интернейншнл Харвестер», «Фергюсон». Зачем? Эти ме ханические чудища не станут лучше копать или поднимать грузы из-за эстетичности кабин. Но и подрядчикам, и ма шинистам, и заказчикам, нанимающим подрядчиков, они нравятся больше. Теперь даже производители землеройных машин начинают уделять внимание неутилитарным, т. е. психологическим факторам»1.
Кроме того, утверждает Демби, производители стали стремиться снизить напряженность, возникающую при пользовании некоторыми продуктами. Например, изго товители гигиенических салфеток получают информацию: женщины боятся, что салфетки могут засорить унитаз. «Выпускается новый вид салфеток, — говорит Демби, — растворяющихся при контакте с водой. Это не улучшает их основной функции, но зато устраняет некоторую тре вогу пользователя. Психологическая инженерия в самом чистом виде!»
Обеспеченные покупатели могут оплачивать такие удоб ства и охотно это делают. По мере того как растут их дохо ды, они все меньше заботятся о цене и все больше интересуются тем, что называют «качеством». Качество многих продуктов еще оценивается в прежних критериях: отделка, долговечность, свойства материала. Но есть стре-
247
мительно растущий класс продукции, где такие отличия фактически нельзя выявить. Покупательница не может на глаз отличить первосортный продукт от второсортного, но зачастую начинает яростно спорить, доказывая, что один из них лучше другого.
Это перестает выглядеть парадоксальным, если принять в расчет психологические свойства продукта, ибо даже иден тичные в других отношениях товары могут быть отмечены некими психологическими особенностями. Специалисты по рекламе стремятся придать каждому продукту свой, при метный облик. Он функционален — в нем содержится то, что нужно части покупателей. Однако товар должен отве чать более психологической, чем утилитарной потребности в обычном смысле слова. Таким образом, понятие «каче ство» все скорее связывается с настроением, духом покупа теля, его общественным положением, а в результате — с психологической коннотацией продукта.
Поскольку удовлетворяется все больше и больше основ ных нужд покупателей, можно твердо предсказать, что эко номика будет еще энергичней идти навстречу тонким, разнообразным и глубоко персональным потребностям по купателя, потребностям в красивых, престижных, индиви дуализированных и чувственно приятных для него продуктах. Производственный сектор направит еще больше ресурсов на сознательную разработку психологических особенностей продукции, приносящих удовольствие потребителям. Пси хическая составляющая товара будет становиться все более важной.
Однако это лишь первый шаг к психологизации эконо мики. Следующим будет расширение психологической со ставляющей в обслуживании.
Здесь мы опять-таки движемся в предсказуемом направ лении, что видно при беглом взгляде на воздушные сооб-
248
щения. Некогда полеты были всего лишь средством пере мещения из одного места в другое. Но довольно скоро авиа компании начали состязаться, привлекая пассажиров хорошенькими стюардессами, питанием, роскошной отдел кой самолетов, кинофильмами, демонстрируемыми в поле те. Компания ТВА недавно пошла еще дальше: она предлагает так называемые полеты с иностранным акцен том между крупными городами Америки.
Сегодня пассажиры ТВА могут выбрать лайнер, на ко тором еда, музыка, журналы, фильмы и мини-юбки стюар десс будут французскими. Можно выбрать «римский» рейс, на котором девушки будут наряжены в тоги, или рейс «Манхэттенский пентхаус»*. Можно сесть в лайнер «Добрая ста рая Англия»; там девушки зовутся «служанками», а декор похож на обстановку английской пивной.
Ясно, что ТВА больше не продает транспортные услу ги в чистом виде: заодно предлагается тщательно разра ботанная психологическая упаковка. Можно ожидать, что в недалеком будущем авиакомпании применят световые или мультимедийные эффекты, создавая для пассажиров меняющуюся внешнюю среду и ощущения, близкие к те атральным.
Скоро эксперименты могут выйти и за театральные рам ки. «Бритиш Оверсиз Эйруэй Корпорейшн» недавно объ явила (несколько неуверенно) о новом плане на будущее: неженатым пассажирам-американцам будут предложены «научно подобранные» свидания с незнакомыми дамами в Лондоне. В случае, если подготовленное компьютером зна комство окажется неудачным, будет предложена другая встреча. Предполагается также устраивать вечеринки с уча стием «лондонцев обоего пола и разных возрастов», так что путешественник, который побывает на дискотеках и в рес торанах, ни при каких обстоятельствах не останется в оди-
* Пентхаус — надстройка на крыше высокого дома, где рас полагаются особо дорогие квартиры, кафе и т. д. Особо славятся пентхаусы Манхэттена, центрального района Нью-Йорка. — При меч. пер.
249
ночестве. Эта программа, названная «Прелестные незамуж ние дамы Лондона», была внезапно аннулирована: «Бритиш Оверсиз», государственную авиакомпанию, раскритикова ли в парламенте2. Тем не менее мы можем предвидеть и дальнейшие экзотические попытки облечь в яркие психо логические одежды еще многие сферы обслуживания поку пателей, в том числе и розничную торговлю.
Каждый, кто прошелся по «Ньюпорт-сентер» — на ред кость приятному торговому центру в Ньюпорт-Бич (штат Калифорния), — наверняка был поражен вниманием, с ко торым дизайнеры отнеслись к эстетической и психологи ческой сторонам оформления. Высокие, белые, сияющие на фоне голубого неба арки и колонны; фонтаны, статуи, искусно устроенное освещение, детская площадка в стиле поп-арт и, наконец, огромная японская эолова арфа — все должно производить на покупателя впечатление необыкно венной изысканности. Это не простое изобилие украше ний; их рассчитанное изящество делает поход за покупками по-настоящему запоминающимся переживанием. Можно предвидеть фантастическое разнообразие и хитроумие тех же приемов при постройке магазинов в будущем. Мы вый дем далеко за границы любой «функциональности»; все виды обслуживания — в магазине, кафе, парикмахерской — пре вратятся в обдуманный, специально подготовленный источ ник впечатлений.
Мы будем смотреть кино или слушать камерную музы ку во время стрижки, а колпак, что надевают женщинам на голову в салоне красоты, станет чем-то большим, чем про стая сушилка для волос. Облучая мозг дамы электронными волнами, он сможет в буквальном смысле пробуждать в ней приятные фантазии.
Банки и торговцы недвижимостью, брокерские и страхо вые компании станут применять тщательнейше выбранные средства: декор, музыку, непрерывный круг изображений на цветном телевизоре, одорацию помещений; станут применять самое совершенное оборудование, чтобы по высить (или нейтрализовать) эмоциональное напряжение,
250
сопровождающее любую, даже самую рядовую сделку. Никакой вид серьезного обслуживания не будет предложен потребителю, прежде чем помещение не обследуют и не усовершенствуют специалисты по инженерной психологии.
Заглянув за границы простых разработок нынешнего времени, мы также станем свидетелями развития особой индустрии, продукцией которой будут не товары и даже не обычное обслуживание, а запрограммированные «ощуще ния». Эта индустрия ощущений может оказаться одним из столпов супериндустриализма, а на деле — основой эконо мики эпохи, грядущей вслед за эрой обслуживания.
По мере того как рост благосостояния и ускорение тем па жизни безжалостно подрубают древнее стремление к соб ственности, потребители начинают столь же сознательно и страстно собирать ощущения, как некогда собирали мате риальные предметы. Сегодня — это показывают примеры с авиакомпаниями — ощущениями торгуют, как дополнени ем к традиционным услугам. Ощущения, так сказать, слу жат глазурью на пирожном. В будущем, однако, все больше и больше ощущений станет продаваться в собственном сво ем качестве, точно так же, как вещи.
Именно такой процесс начинается уже сегодня. Он ста новится все более заметным в некоторых областях индуст рии, которые всегда — хотя бы отчасти — занимались производством ощущений. Хороший тому пример — сфера искусства. Индустрия культуры в основном предназначена для созидания или изображения особых психологических переживаний. Сегодня мы видим, как основанная на ис кусствах индустрия ощущений бурно растет практически во всех высокотехничных странах. Отдых, массовые развле чения, образование, некоторые виды психиатрии тоже «про дуцируют» ощущения.
251
Когда «Средиземноморский клуб» продает туристическую путевку и молодая француженка-секретарша едет на Таити или в Израиль, чтобы неделю наслаждаться солнцем и сек сом, ощущения для нее готовятся так же тщательно и систе матично, как в фирме «Рено» готовятся автомобили. Рекламы клуба подчеркивают эти цели. Так, заголовок над рекламным разворотом в «Нью-Йорк тайме мэгэзин» гласит: «Соберите 300 мужчин и женщин. Бросьте их на экзотическом острове и избавьте от всех социальных условностей». Сейчас этот фран цузский клуб владеет 34 «деревнями» для отдыха по всему миру.
Когда «Исэйлн инститьют», что в Биг-Сёр (штат Кали форния), предлагает недельные семинары по «телесному обу чению» и «невербальному общению» по 70 долл. с персоны или пятидневные практикумы за 180 долл., это обещает не рутинное обучение, а богатые, «приятнейшие» и новые лич ные ощущения. Эту рекламу многие воспринимают как обе щания сексуальных приключений или опытов с ЛСД. Групповые психотерапевтические сеансы и тренировки также дают комплексные ощущения. Иными словами, здесь сход ные группы явлений. Подобным образом, когда человек прихо дит в танцевальную студию Артура Марри или Фреда Астера, чтобы научиться новинкам степа, он действительно может овла деть искусством, которое даст ему радость в будущем, но заодно этот холостяк или незамужняя девушка получает приятные сию минутные ощущения. Именно переживания, возникающие при обучении, наиболее привлекательны для потребителя.
Все сказанное, однако же, дает лишь самое слабое пред ставление о свойствах грядущей индустрии ощущений и о крупных психологических фирмах, которые будут в ней вла ствовать.
Важной разновидностью продукции ощущений будут имитированные «мирки», где потребитель без риска для жиз ни или репутации ощутит вкус приключений, опасности,
252
сексуального возбуждения. Компьютерщики, роботехники, дизайнеры, историки и музейные специалисты общими уси лиями создадут своего рода «территории ощущений», на которых со всем мастерством, доступным изощренной тех нике, будет воспроизводиться величие древнего Рима, пом пезность двора королевы Елизаветы, «сексуальность» дома гейш Японии XVIII в. и тому подобное. При входе в эти храмы удовольствий потребители будут оставлять обычную свою одежду (и заботы), облачаться в соответствующие ко стюмы и затем участвовать в подготовленном спектакле. Он должен создать у потребителя подлинные ощущения того, что могла бы дать истинная, т. е. неимитированная реаль ность. Потребителям, по существу, будет предложена жизнь в прошлом или, возможно, даже в будущем.
Производство подобных ощущений развернется скорее, чем мы думаем. Его с отчетливостью предвещает участие зрителей в актах современного искусства. «Хэппенинги», в которых участвует аудитория, можно оценивать как первые неуверенные шаги к будущим имитациям окружающего мира. Это относится и к более ортодоксальным работам. Когда в Нью-Йорке был показан «Дионис в 69», критик определил идеи драматурга Ричарда Шехнера* следующим образом: «Традиционно театр говорил зрителям: «Сидите, а я вам поведаю одну историю». Но почему бы ему не ска зать: «Поднимайтесь, и мы поиграем вместе»? Пьеса Шех нера, вольная трактовка Еврипида, призывает зрителей присоединиться к танцам в честь Диониса.
Художники также начали создавать целые «мирки» — произведения искусства, в которые зрители на самом деле могут войти и внутри которых что-то происходит. Швед ский «Модерна Музеет» выставляет колоссальную даму из папье-маше по имени Хон (Она), внутрь которой зри тели проходят через вагину. Внутри статуи помещаются пандусы и лестницы, мигают огни, раздаются странные звуки и есть нечто, называемое «машиной для битья бу тылок»3. Десятки музеев Европы и США сейчас показы-
* Известный американский режиссер-экспериментатор, со здавший в 1968 г. свою труппу. — Примеч. пер.
253
вают такие «мирки». Художественный критик журнала «Time» предположил, что авторы намеренно бомбардиру ют зрителя «дурацкими изображениями, эксцентричны ми звучаниями, потусторонними картинами, имитируя все на свете, от ощущения невесомости до пьяных психоде лических галлюцинаций». Такие художники воистину есть «инженеры-экспериментаторы».
На обманчиво убогой улице Южного Манхэттена, за строенной фабриками и складами, я посетил «Церебрум», или «электронную студию соучастия». Почасовая оплата; клиентов вводят в поразительно белый зал с высоким по толком. Они снимают платье, надевают полупрозрачные одежды и с удобством располагаются на белых возвышени ях, заваленных подушками. Привлекательные «гиды» обо его пола, также прикрытые лишь легкими накидками, подают каждому клиенту стереофонические наушники и прозрачную маску, а затем время от времени подносят ша рики, калейдоскопы, тамбурины, пластиковые подушки, кристаллики, конфеты, слайды и аппаратики для просмот ра слайдов. В ушах звучит то народная, то рок-музыка; ее перебивают обрывки телевизионной рекламы, уличных шумов и лекции Маршалла Маклюэна или, возможно, лек ции о нем. Музыка становится более волнующей, и клиен ты вместе с гидами начинают танцевать на возвышениях и белых ковровых дорожках. С потолка плывут вниз мыль ные пузыри. «Хозяйки» снуют между ними, прыская в воз дух разными благовониями. Огни меняют цвет, и на клиентах, гидах, стенах возникают странные изображения. Общее настроение, вначале холодное, становится теплым, дружественным и умеренно эротичным4.
«Церебрум», это примитивное и в художественном, и в техническом отношении заведение, — скромное предвес тие «увеселительного суперкомплекса «Окружающий мир» стоимостью в 25 000 000 долларов», авторы которого с энту зиазмом объявляют, что в один прекрасный день они его построят. Какими бы эти люди ни оказались художниками, подобные эксперименты — прямая дорога к более изощ-
254
ренному строительству псевдомиров будущего. Уже сегод ня молодые художники и устроители спектаклей, в которых участвуют зрители, ведут исследования для будущих психо фирм и готовят им почву.
Знания, полученные при этих исследованиях, позволят соорудить фантастические имитации мира и, кроме того, создать сложное живое окружение, которое, с согласия по требителя, будет подвергать его опасностям или вознаграж дать. Достаточно бесцветный вариант такой игры — современные сафари в Африке. В будущем творцы ощуще ний могут, например, устраивать казино, в которых потре битель играет не ради денег, а ради ощущений: скажем, при выигрыше он получает свидание с очаровательной и подат ливой дамой, а при проигрыше — сутки одиночного заклю чения. По мере повышения ставок назначаются все более изысканные вознаграждения и наказания.
Проигравший может несколько дней служить «рабом» у выигравшего (по добровольно принятым условиям игры). Вознаграждением может быть бесплатное электронное воз буждение центра удовольствия в мозгу — скажем, на десять минут. Проигравший получает порку либо ее психологи ческий эквивалент: выигравшим разрешается целый день изливать на него свою агрессивность и враждебность — глу миться над ним, кричать, браниться и ущемлять «я» проиг равшего иными способами.
Игроки по-крупному могут пытаться выиграть сердце или иной орган для пересадки, если такое понадобится на будущее. Проигравшим будет грозить утрата почки. Созда тели ощущений могут обращаться за идеями к Крафт-Эбингу или маркизу де Саду. Их возможности будут ограничены лишь воображением, техническим снаряжением и повсеме стно ослабленной моралью. Поднимутся города игорных
255
домов, затмевающие Лас-Вегас и Дювилль, соединяющие в себе черты Диснейленда, всемирных ярмарок, мыса Кенне ди, клиники Мэйо*, притонов Макао**.
Вот еще примеры того, как события наших дней пред рекают будущее. Рядовая американская телевизионная про грамма «Игра в свидания» вознаграждает игроков ощущениями; аналогичная тема недавно обсуждалась в пар ламенте Швеции. Речь шла о том, что порнографический журнал премировал читателя недельной поездкой на Май орку в компании с одной из своих «топлесс-моделей». Кон сервативный член парламента внес запрос: пристойны ли такие действия? По-видимому, он ощутил облегчение, ког да министр финансов Гуннар Стренг ответил, что эти опе рации подлежат налогообложению5.
Возможны сочетания искусственно созданных и спон танных ощущений — сочетания, при которых резко нару шается контакт человека с реальностью. В ярком романе Рэя Бредбери «4510 по Фаренгейту» семейная пара, жители предместья, из последних сил копят деньги, чтобы приоб рести видеоэкраны на три или четыре стены — это позво лит им участвовать в некоей разновидности телевизионной психодрамы. Они станут актерами-соучастниками «мыль ных опер», длящихся неделями и месяцами, причем будут чрезвычайно глубоко погружены в действие. И сейчас мы с помощью развитых коммуникационных технологий факти чески начинаем продвигаться к внедрению таких интерак тивных фильмов. В будущем сочетание имитации с «реальностью» породит множество продуктов индустрии ощущений — и во множестве вариаций.
* Ричард Крафт-Эбинг (1840-1902) — немецкий психоневро лог, известный своими работами по сексопатологии. Лас-Вегас — город в США со знаменитыми игорными домами. Дювилль — фешенебельный французский курорт. Клиника Мэйо — извест нейший медицинский центр США с несколькими больницами и гостиницами. — Примеч. пер.
** Блистательное и дерзкое проникновение в суть азартной игры и ее философское осмысление см.: «Лотерея в Вавилоне» Хорхе Луиса Борхеса — аргентинского философа-эссеиста, рассказ опуб ликован в сборнике под названием «Лабиринты».
256
Однако психофирмы завтрашнего дня не будут торго вать лишь отдельными, штучными ощущениями. Они пред ложат последовательность ощущений, организованных таким образом, что само их сочетание будет придавать окраску, гармоничность или контрастность людской жизни, кото рой недостает этих качеств. Красота, волнения, опасности или восхитительные чувства будут по программе сменять друг друга. Такие цепочки (или последовательности) ощу щений смогут частично создать основу жизни для людей, которые в ином случае жили бы хаотично и неструктуриро ванно. Здесь психофирмы, без сомнения, будут сотрудни чать с общественными центрами душевного здоровья. В результате психофирмы скажут: «Позвольте нам спланиро вать для вас вашу жизнь — хотя бы частично». В текучем, полном перемен мире завтрашнего дня это предложение найдет множество заинтересованных потребителей.
Комплексные ощущения, ожидаемые в будущем, уйдут далеко за пределы воображения богатых потребителей; все вокруг будет наполнено бессчетными новациями. Психофир мы будут наперебой создавать самые диковинные, самые приятные ощущения. Скорее всего некоторые из этих ощу щений — как в случае со шведской «топлесс-моделью» — бу дут выходить за пределы даже грядущих, расширенных социальных ограничений. Их могут скрытно предлагать пуб лике незарегистрированные, подпольные психофирмы, и это лишь придаст ощущениям волнующий привкус запретного плода.
(Скрытно действует древнейшая разновидность индуст рии ощущений — проституция. Кроме нее, в этот подполь ный бизнес входит много других незаконных видов деятельности, но ему недостает воображения и технических средств. В будущем все изменится. Напрашивается простое сравнение с возможностями общества, которое к 2000 г. — или даже раньше — создает роботов, совершенные компь ютеры, индивидуальные наркотики, стимулирующее и при носящее удовольствие зондирование мозга, равно как иные технические новинки.)
257
Разнообразнейшая продукция ощущений, предлагае мая потребителю, будет разрабатываться дизайнерами ощущений, рекрутируемыми из наиболее творческих чле нов общества. Рабочая поговорка у них будет такая: «Когда не можешь подать на стол реальность, найди заменитель. Если хорошо сработаешь, потребитель в жизни не заме тит разницы». Границы между реальным и ирреальным будут размываться, и общество встретится с серьезными проблемами — что не отменит и даже не замедлит воз никновения «индустрии психообслуживания» и «психо фирм». Огромные синдикаты, опоясывающие весь мир, будут сооружать сверхдиснейленды, столь разнообразные по масштабам, возможностям и эмоциональному воздей ствию, что сегодня это трудно себе представить.
Поэтому мы можем лишь наметить смутные очертания сверхиндустриальной экономики будущего, идущей на смену экономике обслуживания. В сельском хозяйстве и промыш ленном производстве будет занято все меньше и меньше работников, поскольку обе отрасли станут почти полнос тью автоматизированными. Оформление этой новой про дукции и процесс разработки более прочной и красивой, более эмоционально насыщенной и «психологичной» упа ковки, напротив, потребует всей изобретательности самых лучших и находчивых предпринимателей завтрашнего дня.
Сектор обслуживания колоссально расширится по сравнению с сегодняшним днем, и в нем также увеличит ся процент времени, энергии и средств, выделяемых кор порациями на психологическую сторону обслуживания. Инвестиционные компании — например, с внутренними взаиморасчетами — могут применять игровые компонен ты обслуживания, предлагая держателям акций некое не коммерческое вознаграждение и дополнительные переживания. Страховые компании могут не только вы плачивать страховки по смерти, но и по нескольку меся цев опекать вдов и вдовцов, обеспечивая им сиделок, психологические консультации и иную помощь. Основы ваясь на подробной информации о своих потребителях, эти компании могут учредить компьютерный поиск но-
258
вых спутников жизни для овдовевших людей. Говоря ко ротко, обслуживание должно стать гораздо более сложным и тщательно разработанным. Будет уделяться внимание психологическим обертонам продукции в целом и всех ее составляющих.
В конце концов мы увидим неудержимый рост компаний, уже целиком занятых производством ощущений, увидим фор мирование абсолютно новых предприятий, как коммерческих, так и некоммерческих, которые станут разрабатывать, комп лектовать и распространять спланированные или программи рованные ощущения. Искусства станут — как сказали бы Рёскин или Моррис* — служанками индустрии. Психофирмы и другие предприятия будут нанимать множество актеров, ре жиссеров, музыкантов и оформителей. Рекреационная ин дустрия будет расти, поскольку сама природа досуга начнет определяться в терминологии ощущений. Средства связи и компьютеры также найдут для своих машин и программ важ ный рынок в производстве ощущений. Короче говоря, отрас ли, которые тем или иным способом связаны с технологиями, воздействующими на восприятие, отрасли, производящие что-то, кроме материальной продукции и традиционного обслу живания, будут расширяться наиболее стремительно. В итоге творцы ощущений создадут основной — если не главный — сектор экономики. И тогда процесс психологизации будет за вершен.
Сутью грядущей экономики, объявляет Служба долго временного планирования Стэнфордского исследователь ского института, будет «основной упор на внутренние потребности индивидуума и группы людей в той же мере,
* Джон Рёскин (1819—1900) — английский писатель, искусство вед и социолог. Моррис — по-видимому, имеется в виду Уильям Моррис (1834—1896), английский художник и поэт. — Примеч. пер.
259
как и на материальные нужды». Этот новый акцент, по мнению института, будет проставлен не только из-за требо ваний потребителя, а ради выживания самой экономики. «В странах, где все основные материальные потребности можно удовлетворить с помощью трех четвертей или даже половины производственного потенциала, необходимы фун даментальные изменения для поддержания здоровья эко номики»6.
Именно это совместное давление — со стороны потре бителей и тех, кто хочет развития экономики — продвинет развитые технические общества к индустрии ощущений будущего.
Это продвижение может быть замедлено. Измученные голодом людские массы во всем мире могут и возмутиться, когда привилегированное меньшинство этого же мира всту пит на путь психологических излишеств. Есть что-то отвра тительное, с точки зрения морали, в том, что группа людей стремится потворствовать себе психологически, ищет но вых и редкостных удовольствий, а основная часть рода че ловеческого живет в нищете и голоде. Развитые страны могут отсрочить явление «ощущенчества», временно поддержи вать обычную экономику, максимизируя традиционное про изводство, а затем учредить по-настоящему мощные программы борьбы с нищетой в других странах.
Выпуская «излишнюю» продукцию и, как следствие, отдавая ее на сторону, заводы смогут продолжать работу; излишки сельскохозяйственного производства найдут себе применение, и общество в целом будет по-прежнему наце лено на материальные потребности. Пятидесятилетняя, на пример, кампания по уничтожению голода во всем мире будет иметь огромное моральное значение, а развитые страны получат столь необходимое время для мягкого перехода к экономике будущего.
Такая пауза даст нам время всерьез поразмыслить о философских и психологических последствиях индустрии ощущений. Если потребители не смогут ясно отличать ре альное от имитированного, если целые отрезки их жизни будут на коммерческой основе программироваться, то пе-
260
ред нами встает комплекс психоэкономических проблем головокружительной сложности. Эти проблемы подвергают сомнению наши главнейшие понятия не только и не про сто о демократии и экономике, но о самой природе здраво го рассудка, здравого смысла.
Один из важнейших и до сих пор не заданных вопросов нашего времени: каково в нашей жизни соотношение меж ду искусственными, заимствованными и непосредственны ми ощущениями? Ни одно из предыдущих поколений не испытывало и десятой доли тех искусственных ощущений, что мы щедро отпускаем себе и своим детям. Никто не име ет истинного понятия о том, как такой кардинальный пере ворот воздействует на личность. Наши дети физически взрослеют раньше, чем мы. Время первых менструаций с каждым десятилетием наступает раньше на четыре — шесть месяцев7. Средний рост людей увеличивается еще быстрее. Телевидение, потоки информации обусловливают и преж девременное умственное развитие. Но что происходит с эмоциональным развитием, когда возрастает доля заимство ванных ощущений? Способствует ли возрастание заимство ваний эмоциональному взрослению или, напротив, замедляет его?
И наконец, что произойдет, когда, нащупывая новые направления, экономика всерьез займется производством ощущений уже в собственных целях? Таких ощущений, ко торые размоют границы между заимствованным и подлин ным, между подделкой и реальностью? Одно из определений здравого смысла — способность отделить реальное от ирре ального. Понадобится ли нам тогда новое определение?
Пора задуматься над этими вопросами, но, возможно, в любом случае обслуживание в конце концов возьмет верх над материальным производством, а индустрия ощущений — над обслуживанием. Рост производства ощущений может быть все го лишь неизбежным следствием изобилия, поскольку удов летворение простых материальных потребностей открывает дорогу для новых, более сложных и изысканных удовольствий. Мы продвигаемся от «экономики брюха» к «экономике души», ибо сейчас только душа требует насыщения.
261
Мы стремительно движемся к такому обществу, в кото ром вещи, предметы, материальные сооружения становятся все более недолговечными. Не только отношение людей к вещам, но и сами вещи. И возможно, ощущения — един ственное, что потребитель не сможет отторгнуть, выбросить в мусор, как одноразовую бутылку из-под шипучки или за зубренное бритвенное лезвие.
Для старинной японской знати любой цветок, каждая суп ница или пояс «оби» были наполнены многозначным смыс лом; любой предмет был символичен и имел ритуальное значение. Движение к психологизации материальных пред метов ведет нас в аналогичном направлении, но это вступает в противоречие с мощным рывком к быстротечному, мимолет ному, в котором предметы сами по себе становятся преходя щими. Потому нам и легче придать символическое значение обслуживанию, чем реальным вещам. И в конце концов мы уйдем за пределы экономики обслуживания, за пределы вооб ражения нынешних экономистов, мы станем первой цивили зацией в истории, которая заставит высокие технологии производить самый недолговечный, но и самый устойчивый продукт: человеческие ощущения.
1 Цитируется интервью Демби, данное автору.
2 Экспериментальная затея «Бритиш Оверсиз Эйруэй Корпо рейшн» была описана в The New York Times, September 13 and 16, 1969.
3 Хон была описана в Scandinavian Times, August — September 1966. Автор посетил «Модерна Музеет» летом 1966 г. и самолично «ощутил» это зрелище.
4 «Церебрум»: в день открытия автор сам облачился в про зрачное одеяние. «Церебрум» описан в Village Voice, November 7, 1968, с. 10-11.
5 О случае с «топлесс-премией» сообщалось в Sweden Now, April, 1968, с. 6.
6 Отчет Стэнфордского исследовательского института цит. по: A Social and Cultural Framework for 1975 by Ely М. Brandes and Arnold Mitchell в [183], с. 172.
7 Информацию о раннем созревании детей см.: [166], с. 39—40.
262
На нас вот-вот обрушится поток новаций. Из универси тетов и исследовательских центров — на заводы и в конто ры; с рынка и из массовых средств информации — на наши социальные отношения; из общества — на домашнюю жизнь. Новации глубоко проникнут в нашу частную жизнь и со здадут небывалые напряжения внутри семей.
Некогда семья считалась «могучим средством от ударов общества»; после сражений с большим миром человек воз вращался в семью избитым, в синяках и обретал здесь един ственно устойчивое место среди все более изменчивого окружения. Но по мере развития сверхиндустриальной ре волюции это «противошоковое средство» само становится источником шоков.
Для критиков общества наступило блаженное время спе куляций: семья «на грани полного исчезновения», заявляет Фердинанд Ландберг в труде «Наступающее преобразова ние мира»1. Ему вторит психоаналитик Уильям Вулф: «Се мья мертва; она держится первый год или два после рождения ребенка. Такой будет ее единственная функция впредь»2. Пессимисты уверяют нас, что семья стремительно уходит в небытие, но редко говорят, что именно придет ей на смену.
Напротив, оптимисты уверяют: как семья существовала во все времена, так и будет существовать. Некоторые даже пытаются доказать, что семья приближается к своему золо тому веку. С увеличением досуга, теоретизируют они, чле ны семьи будут все больше времени проводить вместе и получать большое удовлетворение от совместной деятель ности. «Семья, где все вместе играют, вместе и остается», — и так далее3.
Есть воззрения и более глубокие: бури грядущего вре мени заставят людей глубже уйти в семью. «Люди будут всту пать в брак, чтобы войти в устойчивую структуру», — пишет
263
доктор Ирвин М. Гринберг, профессор психиатрии Меди цинского колледжа Альберта Эйнштейна. С этой точки зре ния семья служит человеку «компактной корневой системой», страхующей его в бурях перемен. Короче гово ря, чем изменчивей и непривычней внешний мир, тем бо лее важной становится роль семьи.
Возможно, в этом споре обе стороны неправы, посколь ку будущее различимо яснее, чем кажется. Семья может и не исчезнуть, и не войти в новый золотой век. Вероятнее всего, что она разобьется вдребезги, но лишь затем, чтобы потом принять новый и странный облик.
Самая очевидная из всех сил, грозящих семье разруше нием в ближайшие десятилетия, — новая технология дето рождения. Ныне следует считать реальной возможность заранее выбрать пол младенца или даже запрограммировать его IQ, предопределить его внешний облик и черты лично сти. Имплантация эмбрионов, выращивание младенцев «в пробирке», возможность принять пилюлю и тем обеспечить себе рождение двойни или тройни — и более того, возмож ность пойти в «эмбриобанк» и попросту приобрести эмбри оны, — все это уходит столь далеко за пределы любого человеческого опыта, что в будущее надо смотреть скорее глазами поэта или живописца, чем социолога или традици онного философа.
Принято считать, что обсуждение таких материй не слишком академично и даже легкомысленно. Но достиже ния науки и техники — или даже одной репродуктивной биологии — могут очень скоро смести ортодоксальные по нятия о семье и ее обязанностях. Если детей начнут выра щивать в лабораторных колбах, то что тогда произойдет с самим понятием материнства? И что будет с представлени ями женщины о себе, если общество от начала времен счита-
264
ло первейшей миссией женщин рождение и воспитание детей?
Пока что немногие социологи начали заниматься этими проблемами. Один из них — психиатр Хаймен Г. Вайтцен, заведующий психоневрологической службой Нью-Йоркской поликлинической больницы. Он полагает, что цикл деторож дения «удовлетворяет главную творческую потребность боль шинства женщин... Они гордятся своей способностью рожать детей... Особая аура благости, окружающая беременных жен щин, нашла широкое отображение в литературе и искусстве как на Западе, так и на Востоке». Вайтцен задается вопросом: что произойдет с культом материнства, если «ребенок в бук вальном смысле не будет потомством женщины, а вырастет из генетически «выдающейся» яйцеклетки, перенесенной в ее матку от другой женщины или даже из чашки Петри?» По его мнению, если женщины будут иметь общественный вес, то уже не потому, что они могут рожать детей. Близится конец мистического отношения к материнству4.
Не только материнство, но и само понятие родительского статуса может быть радикально пересмотрено. На деле вскоре может оказаться, что в рождении ребенка могут участвовать больше двух биологических партнеров. Доктор Беатрис Минц, специалист по биологии развития из Филадельфийского ин ститута исследований рака, вырастила создания, которых на зывают «мультимышами», поскольку у них много родителей. «Мультимышей» получали следующим образом: из двух бере менных самок извлекались эмбрионы; их помещали в лабора торную кювету и выращивали там, пока два зародыша не превращались в единый растущий эмбрион. Тогда его поме щали в матку третьей мыши. Появившийся на свет мышонок нес на себе явные генетические характеристики обеих пар мышей-доноров. Эти типические «мультимыши», рожденные от двух пар родителей, имели белую шерсть и белые усы на одной стороне головы, темные шерсть и усы на другой сторо не, а на теле — полосы обоих цветов. Выращенные таким об разом 700 мышей уже произвели больше 35 000 потомков5. Итак, если уже есть «мультимыши», то почему бы не появить ся «мультилюдям»?
265
Кого надо считать родителем при таких обстоятельствах? Когда женщина вынашивает ребенка, зачатого в матке дру гой женщины, кто его настоящая мать? И совершенно так же — кто отец?
Когда супружеские пары действительно смогут покупать эмбрионы, статус родителей станет понятием юридическим, а не биологическим. Если такой процесс не будет под строгим контролем, то можно представить себе гротескную ситуацию: некая пара покупает эмбрион, выращивает его «ин витро»., а затем покупает второй эмбрион — от имени первого, в каче стве его доверенных лиц. Юридически эта пара может стать «дедом и бабкой», когда первый ребенок еще будет ходить в коротких штанишках. Нам потребуется новая терминология для обозначения таких родственных связей.
Более того, если эмбрионы продаются, почему бы фир ме не купить одну штуку? Или десять тысяч штук? И про дать их? А если не фирме, то как насчет некоммерческой лаборатории? Еще вопрос: покупая и продавая эмбрионы, не возвращаемся ли мы к рабовладению в новой форме? Таковы кошмарные вопросы, которые нам вскоре придется обсуждать. Поэтому абсолютно неразумно размышлять о будущем семьи только в общепринятых понятиях.
Перед лицом стремительных социальных перемен и по трясающих возможностей научной революции члены сверхиндустриального общества могут быть принуждены к экспериментам с новыми формами семьи. Возможно, пред приимчивые малые группы будут опробовать некие экзоти ческие семейные отношения. Они начнут с изменений существующих форм семьи.
Они внесут одну несложную перемену: упростят семью. Типичная семья допромышленной эпохи не только имела много детей, в ней было немалое число и других членов —
266
деды, бабки, дядья, тетки, двоюродные братья и сестры. Такие «расширенные» семьи хорошо подходили для выжи вания в медлительных сельскохозяйственных сообществах. Но такие семьи не приспособлены для переездов. Они им мобильны.
Индустриализация потребовала огромного числа рабо чих, готовых сняться с места в поисках работы и, если по требуется, переехать еще раз. Поэтому расширенная семья постепенно сбросила «лишний вес», и образовалась так на зываемая нуклеарная семья — компактная и состоящая толь ко из родителей и детей. Эта новая форма, более мобильная, чем традиционная расширенная семья, стала стандартом для всех промышленных стран.
Однако же супериндустриализация, этот очередной шаг технико-экономического развития, требует еще большей мо бильности. Поэтому можно ожидать, что в будущем многие останутся бездетными, семья примет самую простую фор му: мужчина и женщина. Два человека — возможно, со сход ными карьерами — сумеют более эффективно преодолевать социальные невзгоды, тяготы обучения, смены работы и переезды с места на место, чем семьи, отягощенные деть ми. Антрополог Маргарет Мид в свое время указала на то, что мы, возможно, уже продвигаемся к системе, в которой «родительские обязанности примет на себя только малая часть семей, главной функцией которых будет воспитание детей», а остальная часть населения будет «впервые в исто рии вольна действовать поодиночке»6.
Компромиссным решением будет, вероятно, отсрочка деторождения. Сегодня мужчины и женщины зачастую стоят перед тяжким выбором между карьерой и детьми. В буду щем многие пары будут решать эту проблему, откладывая процесс рождения и воспитания детей до ухода с работы.
Нашему современнику это может показаться весьма странным. Но когда деторождение будет оторвано от его биологической основы, ничто, кроме традиции, не заставит людей заводить детей в молодости. Почему бы не выждать и не купить себе эмбрионы позже, когда рабочая карьера останется позади? Поэтому, похоже, не молодые и средне-
267
возрастные семьи будут воспитателями детей, а люди, пере валившие за шестьдесят. Семья пенсионеров может стать признанным и заметным социальным институтом.
Если лишь малая часть семей воспитывает потомство, то почему дети должны быть рождены именно в них? Поче му бы не возникнуть системе, в которой функции ухода за детьми будут передаваться «профессиональным родителям»?
Воспитание детей, кроме всего прочего, требует воисти ну универсального мастерства. Мы не позволим первому встречному делать операции на мозге или, скажем, торго вать акциями и ценными бумагами. Любой государствен ный служащий, даже низшего ранга, обязан пройти проверку профессиональной пригодности. Но при этом мы разреша ем практически любому человеку, почти вне зависимости от его умственных и моральных качеств, воспитывать юные человеческие существа — только потому, что это родитель. Родительские обязанности остаются единственным — и ог ромным — заповедником для дилетантской деятельности, хотя задача воспитания становится все более сложной.
Когда треснет существующая система и по нашим голо вам прокатится супериндустриальная революция; когда вы растут армии юных правонарушителей; когда сотни тысяч подростков станут убегать из дома и во всех развитых стра нах студенты начнут громить университеты — тогда можно ожидать громогласных требований, чтобы родительскому дилетантизму был положен конец.
Есть способы разрешить проблемы юношества, однако наверняка будет предложено профессиональное родительство, хотя бы потому, что оно великолепно согласуется с неодолимым движением общества к специализации. Более того, есть сильнейшая, хотя и затаенная потребность в та кой общественной инновации. Уже сегодня миллионы ма-
268
терей и отцов, будь у них возможность, с радостью отказа лись бы от родительских обязанностей — притом не обяза тельно из-за безответственности или нелюбви к детям. Вечно спешащие, неистовые, загнанные в угол люди начинают по нимать, что эти обязанности им не под силу. При хороших доходах и наличии специально подготовленных и дипломи рованных профессиональных родителей многие биологи ческие родители уже сегодня отдали бы им своих детей. Отдали бы не просто с радостью, но смотрели бы на это, как на акт любви, а не измены.
Родители-профессионалы не должны быть врачами; они будут составлять настоящие семьи, призванные — за хоро шие деньги — растить детей. В эти семьи может входить несколько поколений, дети смогут общаться с разными ти пами взрослых людей и учиться у них, как это было при старинном фермерском укладе. Взрослым, которым платят за родительство, не придется постоянно переезжать в поис ках работы и возить за собой детей. Такие семьи могут при нимать новых детей по мере «выпуска» прежних, поэтому разделение по возрастам будет минимальным.
Возможно, в газетах будущего появятся объявления, ад ресованные молодым семейным парам, например: «Стоит ли задыхаться от родительских обязанностей? Мы можем вырастить вашего ребенка и сделать его ответственным и преуспевающим человеком. Предлагаем профи-семью 1-го класса: отец — 39 лет, мать — 36 лет, бабушка — 67 лет. Здесь же проживают дядя и тетка 30 лет, работающие по близости неполный день. В группе из 4 детей есть место для еще одного; возраст — 4—6 лет. Выверенное питание по стандартам правительства. Все взрослые имеют диплом по воспитанию и руководству детьми. Допускаются нечас тые визиты биородителей. Разрешены контакты по телефо ну. Летние каникулы дети могут проводить с биородителями. Религиозные, художественные и музыкальные занятия — по особому соглашению. Минимальный контракт — пять лет. О подробностях запрашивайте письменно».
«Настоящим» или «биородителям» в этой рекламе отво дится роль, которую сегодня исполняют усердные крест-
269
ные родители — дружественные посторонние помощники. Таким способом общество сумело бы и дальше сохранить все свое генетическое разнообразие, поручив заботу о детях матерям и отцам, эмоционально и интеллектуально при годным для воспитания детворы.
Совершенно другой тип отношений — групповая семья. По мере того как быстротечность времени усиливает оди ночество и отчужденность членов общества, можно ожи дать все больше экспериментов с разными формами групповых браков. Когда несколько взрослых и детей со здают единую «семью» — это некая страховка от одиноче ства. Даже если один-два человека покинут дом, семья сохранится. Такие коммуны возникли по моделям, изобра женным психологом Б. Ф. Скиннером* в работе «Уолден второй» и писателем Робертом Риммером в романе «Экспе римент и 31-й план Харрада». В позднейшей работе Рим-мер всерьез предложил узаконить «корпоративную семью», в которой от трех до шести взрослых принимали бы общую фамилию, сообща жили и воспитывали детей, объединив шись также и официально, чтобы иметь экономические и налоговые послабления7.
По мнению некоторых наблюдателей, уже есть сотни коммун, живущих открыто или тайно на всем пространстве Америки. Далеко не все они созданы молодежью или хип пи. Некоторые создавались ради специфических задач — например, три колледжа Восточного побережья потихоньку финансируют группу для подготовки студентов-новичков к жизни в университетском городке. Цели могут быть соци альными, религиозными, политическими; даже отдых мо жет быть общей целью. Поэтому вскоре мы увидим
* Скиннер, Беррес Фредерик (1904-1990) — известный аме риканский психолог-бихевиорист. — Примеч. пер.
270
групповые семьи любителей серфинга, рассыпанные по пляжам Калифорнии и Южной Франции (возможно, они есть уже сейчас). Увидим возникновение коммун, основан ных на политических доктринах и религиозных веровани ях. В фолкетинг (парламент) Дании уже внесен законопроект о легализации групповых браков. Хотя его не обязательно примут, но само появление законопроекта — знаменатель ный признак перемен.
В Чикаго 250 взрослых и детей уже живут в «семейном монашестве» под покровительством нового, быстро расши ряющегося религиозного общества — Экуменического ин ститута (ЭИ). Члены сообщества живут в общих квартирах, совместно готовят и едят, вместе молятся и растят детей, объединяют свои доходы. По меньшей мере 60 000 человек окончили курсы ЭИ; подобные коммуны начали создаваться в Атланте, Бостоне, Лос-Анджелесе и других городах. «Созда ется совершенно новый мир, — говорит профессор Джозеф В. Мэтью, глава ЭИ. — Но люди все еще оперируют поня тиями старого мира. Мы пытаемся переучить людей и дать им орудия для возведения новых социальных условий»8.
Своих последователей, похоже, найдет еще один вид семейного союза, который можно назвать «старческой ком муной», — групповой брак пожилых людей, объединившихся для общения и взаимной поддержки. Такие люди отчужда ются от продуктивной деятельности, требующей переездов, и они осядут в одном месте, объединят свои средства, ста нут нанимать общую прислугу и сиделок и так будут дожи вать отпущенное им время.
Коммунное движение создает нечто противоположное всевозрастающей пространственной и социальной мобиль ности, порожденной рывком к супериндустриальному уст ройству мира. Для коммун нужны «оседлые» люди. По этой причине на эксперименты с коммунами поначалу пойдут те члены общества, которые свободны от промышленной дис циплины: пенсионеры, молодежь, люди без определенных занятий, учащиеся, специалисты и инженеры, живущие «на вольных хлебах». Позже, когда развитие техники и инфор-
271
мационных систем сделает для многих возможной работу на дому с помощью компьютеров и средств связи, в коммунное движение вольется еще больше людей.
Мы увидим и множество «семейных объединений», со стоящих из одного взрослого-холостяка и одного или не скольких детей. Отнюдь не все такие взрослые будут женщинами. В некоторых местах неженатые мужчины уже могут становиться приемными отцами. Например, в 1965 г. в штате Орегон музыкант 38 лет по имени Тони Пиацца стал первым в этом штате (а возможно, и во всей стране) неженатым мужчиной, получившим право усыновить мла денца. Со своей стороны, суды стали охотнее поручать опе ку разведенным отцам. Лондонский фотограф Майкл Купер, женившийся в 20 лет и вскоре получивший развод, добился права воспитывать сына и выразил желание принять в се мью еще одного ребенка. Купер понял, что он не хочет же ниться еще раз, но любит детей. Он говорит: «Я бы хотел, чтобы можно было попросить прекрасную женщину родить для тебя ребенка. Или любую женщину, которая тебе нра вится, или ту, в которой есть что-то восхитительное. Мой идеал — иметь большой дом, полный детей. Разного цвета кожи, облика и возраста». Романтик? Женоподобный муж чина? Возможно. Однако в будущем подобные социальные установки широко распространятся среди мужчин.
Уже сейчас два смягчающих фактора воздействуют на культуру, готовя ее к принятию этой новации. Первый: в некоторых регионах много детей без родителей. Например, в Калифорнии диск-жокеи зачитывают платные объявле ния: «У нас много восхитительных младенцев всех рас и национальностей, которые ждут возможности принести доб ропорядочным семьям любовь и счастье... Звоните в Лос-Анджелесское окружное бюро по усыновлению». Второй: похоже, что средства массовой информации, не сговарива ясь, одновременно решили, что мужчины, воспитывающие детей, особенно интересны публике. Недавно чрезвычайно популярные телевизионные программы в самых привлека тельных чертах показывали домашние хозяйства, ведомые мужчинами без женщин, — мужчины мыли полы, готовили
272
и, что самое примечательное, ухаживали за детьми. Назы ваю для примера четыре программы: «Мои три сына», «Стре лок», «Бонанца» и «Отец-холостяк».
По мере того как гомосексуализм становится соци ально более приемлемым, мы начинаем даже обнаружи вать семьи, основанные на гомосексуальных «браках» между партнерами, взявшими на воспитание детей. В даль нейшем станет ясно, какого пола эти дети — того же или противоположного. Однако скорость, с которой гомосек суальные отношения ныне становятся респектабельными в индустриальных странах, ясно указывает, что процесс разворачивается. Не так давно в Голландии католичес кий священник «повенчал» двоих гомосексуалистов, а в ответ на критику сказал, что «они из тех верующих, кому следует помогать». Англия изменила соответствующие законы: теперь добровольные гомосексуальные отноше ния между взрослыми не считаются преступлением9. А в Соединенных Штатах на совете служителей епископаль ной церкви было решено и публично объявлено, что го мосексуализм при некоторых обстоятельствах можно считать «добром». Не исключено, что настанет день, ког да суд решит, что пара солидных и образованных гомо сексуалистов может считаться достойными «родителями».
Различимо также постепенное ослабление препятствий для полигамии. Полигамные семьи встречаются даже сей час, причем чаще, чем принято считать, и внутри «нормаль ного» общества. Писатель Бен Мёсон побывал в нескольких таких семьях в штате Юта, где полигамия все еще считается обязательной для некоторых мормонов-фундаменталистов. Он утверждает, что в Соединенных Штатах примерно 30 000 человек нелегально составляют полигамные союзы. Возмож но, по мере того как взгляды на отношения полов будут становиться более вольными, а имущественные права из-за растущего благосостояния — менее важными, обществен ные репрессии против полигамии начнут считаться ирра циональными. Этим переменам как раз может помочь мобильность жизни, которая заставляет мужчин проводить значительное время вне дома. Старинная мужская фанта-
273
зия насчет «рая для капитана»* обернется реальностью, од нако оставленные жены тоже потребуют права на внебрач ные связи. Вряд ли сегодняшние «капитаны» осознают эту возможность, но завтрашние могут взглянуть на нее совсем по-иному.
Во всяком случае, уже сейчас в нашей среде есть другие, новые семьи — сообщества, воспитывающие детей, кото рые я называю «сводными (aggregate) семьями». Они стро ятся на отношениях между разведенными и вступившими в другой брак парами; здесь все дети становятся частью «од ной большой семьи». Хотя социологи пока уделяют мало внимания этому явлению, оно уже столь распространено, что легло в основу веселой сцены в недавнем американ ском фильме «Развод по-американски». Можно ожидать, что в грядущие десятилетия сводные семьи будут приобре тать все большее значение.
Бездетные браки, профессиональное родительство, пен сионеры, воспитывающие детей, корпоративные семьи, ком муны, гомосексуальные семейные союзы, полигамия — все это, однако, малая часть семейных форм и отношений, над которыми новаторские меньшинства будут эксперименти ровать в предстоящие десятилетия. Разумеется, не все захо тят участвовать в этих опытах. Итак, что пожелает большинство?
Меньшинство экспериментирует; большинство придер живается обычаев прошлого. Можно уверенно сказать, что огромное число людей не станет выбрасывать за борт об щепринятые взгляды на брак и связанные с ним формы семейных отношений. Однако даже эти люди будут вынуж-
* «Рай для капитана» — кинофильм, в котором знаменитый актер Алек Гиннес играл двоеженца (1953 г.). — Примеч. пер.
274
дены в конце концов отступиться, ибо жизненные прегра ды могут оказаться неодолимыми.
Ортодоксальный план жизни предполагает, что двое молодых людей «найдут» друг друга и поженятся. Предпо лагается, что каждый будет удовлетворять психологические потребности партнера и что эти две личности будут долгие годы развиваться — более или менее в тандеме, продолжая соответствовать друг другу. Далее предполагается, что это продлится, «пока смерть не разлучит».
Такие установки прочно встроены в нашу культуру. Те перь не считается достойным вступать в брак без любви, как то было принято прежде. Любовь — уже не второсте пенное обстоятельство семейной жизни, а ее первейшее оправдание. Для многих людей поиски любви в семейной жизни фактически стали смыслом и сутью жизни.
Надо заметить, что любовь определяют в упомянутых уже понятиях совместного роста. Она понимается как оча ровательная смесь из дополнительных потребностей, пере текающих от одного партнера к другому, переполняющих обоих, создающих ощущение тепла, доброты и преданнос ти. Несчастливые мужья часто жалуются на то, что «жена отстала» — в социальном, образовательном или интеллек туальном росте. О партнерах в удачных браках говорят, что они «растут вместе».
Теория «параллельного развития» любви пользуется под держкой консультантов по вопросам семьи, психологов и социологов. Поэтому специалист по социологии семьи Нел-сон Фут указывает, что качество отношений между мужем и женой зависит «от уровня их соответствия в данной фазе их индивидуального, но сопоставимого развития».
Если любовь есть производное от совместного развития супругов и нам следует определять успешность брака по уровню и взаимному соответствию этого развития, то мож но дать решительные и зловещие предсказания на будущее.
Можно показать, что даже в сравнительно застойном обществе математическая вероятность решительно не в пользу пары, стремящейся к идеалу параллельного разви тия. Однако ее шансы на успех падают еще ниже, если возра-
275
стает темп изменений в обществе (что сейчас и происхо дит). В быстро развивающемся социуме, где многое изме няется, причем не одноразово, а постоянно; где мужья продвигаются вверх и вниз в различных экономических и социальных измерениях; где семьи вновь и вновь меняют свои дома и окружение; где люди все дальше отходят от своих родителей, своих исконных религий, своих традици онных ценностей, — в таком социуме будет почти что чу дом, если двоим удастся развиваться хотя бы относительно на равных.
Если средняя продолжительность жизни возрастет, ска жем, с 50 до 70 лет, а потому увеличится время, когда надо проделывать акробатические трюки с параллельным разви тием, то шансы на успех практически падают до нуля. По этому Нелсон Фут и заметил со сдержанной иронией: «Ожидая того, что в новых условиях брак будет длиться до бесконечности, вы хотите слишком многого»10. Желая, что бы до бесконечности длилась любовь, мы будем хотеть еще большего, но темп жизни и новации — против этого.
Именно падение статистических шансов на любовь и выражается в высоком проценте разводов и раздельной жизни супругов в большинстве высокотехничных стран. Чем выше темп перемен и продолжительность жизни, тем ниже становятся эти шансы. Что-то должно сломаться.
Точнее, нечто уже, разумеется, сломалось — прежняя приверженность к стабильности. Миллионы мужчин и жен щин ныне следуют тому, что им кажется разумной и кон сервативной стратегией. Они не выбирают какой-то новаторский вариант семьи, а они вступают в брак на тра диционный манер, затем пытаются заставить его «работать», потом, когда дороги партнеров окончательно расходятся, наступает развод или разъезд супругов. Большинство ищет
276
новых партнеров, чей уровень развития на данный момент отвечает их собственному.
По мере того как человеческие отношения становятся все более быстротечными и многосложными, стремление к любви становится, можно сказать, все более неистовым. Однако понятия о ее продолжительности меняются. По скольку традиционный брак все менее и менее способен дарить обещанную любовь до конца жизни, можно прогно зировать, что широкие слои перейдут к временным бракам. Не ожидая совместной жизни «пока смерть не разлучит», люди будут создавать семьи, заранее зная, что этим отно шениям суждено быть недолговечными.
Они также будут осознавать, что, когда дороги мужа и жены разойдутся (при слишком большом несоответствии уровней развития), пара может сказать «хватит», не испы тав при этом ни потрясения, ни смятения, ни даже боли, которая сопровождает разводы сегодня. И когда предста вится возможность, они будут вступать в брак снова — и снова, и снова...
Серийный брак — модель успешного временного союза — вполне соответствует Эпохе Быстротечности, в которой все взаимоотношения людей, все их связи с окружающим стано вятся непродолжительными. Такой брак естествен; он — не избежное порождение социального устройства, при котором автомобили берут напрокат, кукол отдают в счет покупки но вых, одежду перестают носить, надев ее один раз. Это главная модель брака недалекого будущего.
В некотором смысле серийный брак уже стал тщательно охраняемым секретом высокоразвитых стран. Профессор Джесси Бернар, всемирно известный социолог семьи, ут верждает: «В нашем обществе множественные браки сейчас более распространены, чем в обществах, где допускается полигамия. Основное различие в том, что мы ввели в обы чай не одновременную, а серийную, или последовательную, форму множественного брака». Повторные браки так учас тились, что в Америке почти четверть «новобрачных» уже успела прежде побывать перед алтарем. Это стало настоль ко обычным, что один служащий отдела кадров IBM сооб-
277
щил о таком пикантном случае: заполняя анкету, разведен ная женщина задумалась над графой «семейное положение». Закусила зубами авторучку, секунду поколебалась и напи сала: «Вторично не замужем».
Темп жизни неизбежно отражается на долговременных ожиданиях, связанных с реакцией на новые ситуации. Че ловек жаждет устойчивых отношений, но внутренний голос говорит ему, что это — роскошь, и чем далее, тем более невероятная.
Даже молодежь, которая страстно стремится к взаимо обязательным, глубоким связям с людьми — и с события ми, — ощущает могущество этого броска к быстротечности. Послушайте, например, что говорит юная чернокожая аме риканка, работающая в Движении за гражданские права. Вот как она выражает свои взгляды на время и на брак: «В мире белых замужество считают каким-то «концом», как в голливудских фильмах. Это не для меня. Не могу себе пред ставить, чтобы я обещала пробыть с кем-то всю свою жизнь. Сейчас я, может, и хочу замуж, но как насчет будущего года? Это вовсе не неуважение к институту [брака], а самое глу бокое уважение. В нашем Движении нужно иметь ощуще ние сиюминутности, чтобы делать свое дело так хорошо, как можешь, пока оно не кончено. При традиционных от ношениях время становится тюрьмой»11.
Не только молодежь — или меньшинство населения, или его политически активная часть — будет разделять подоб ные воззрения. Они расшевелят целые страны, когда нова ции зальют общество и темп жизни еще более возрастет. И тогда резко увеличится число временных — серийных — браков.
Эту мысль отчетливо подытожил шведский журнал «Svensk Damtidning», опубликовав интервью с несколькими ведущими шведскими социологами, правоведами и други ми специалистами на тему будущих отношений между муж чинами и женщинами. Журнал представил их изыскания в форме пяти фотографий. На каждой была одна и та же оча ровательная невеста, которую пять раз вносили в дом — пять разных женихов12.
278
Когда серийные браки станут более обычными, мы нач нем характеризовать людей не по их семейному статусу на данный момент, а по их семейной карьере или «траекто рии». Она будет формироваться решениями, принимаемы ми человеком в некоторые жизненно важные поворотные моменты.
У большинства людей первый такой поворот будет про исходить в юности, при вступлении в «пробный брак». Уже теперь в Соединенных Штатах и Европе молодежь участву ет в массовом эксперименте с такими браками, устраивая формальные свадьбы или обходясь без них. В самых солид ных и степенных американских университетах начинают закрывать глаза на совместное проживание студентов. По ложительно к пробному браку относятся даже некоторые религиозные философы. Так, известно, что теолог Зигфрид Кайл из Марбургского университета настаивает на том, что он называет «ознакомительным пред-браком». В Канаде священник Жак Лазу публично предложил ввести «испыта тельный брак» на срок от трех до 18 месяцев13.
В прошлом социальное давление и недостаток средств сводили эксперименты с пробными браками до минимума. В будущем эти ограничения исчезнут. Пробный брак ста нет первым шагом серийной брачной «траектории» и его сделают миллионы людей.
Вторым решительным поворотом в жизни людей буду щего станет окончание пробного брака. В этот момент се мейная пара может либо решиться оформить свои отношения и сделать следующий совместный шаг, либо разойтись и искать новых партнеров. В обоих случаях перед ними будет стоять несколько возможных решений: остать ся бездетными, завести своего ребенка, одного или несколь ких, взять детей на воспитание или «купить». Они смогут растить детей сами или отдать их профессиональным роди телям. Эти решения они будут принимать, как правило, вскоре после своего двадцатилетия — в этом возрасте мно гие молодые люди будут уже состоять во втором браке.
279
Третий знаменательный поворот семейной карьеры на ступит, как и в наши дни, тогда, когда дети окончательно покинут родительский кров. Это поворот мучительный для многих, особенно для женщин, ибо в отсутствие де тей они лишатся смысла жизни. Даже сейчас после ухода детей из семьи следуют разводы, если родителям не уда ется приспособиться к травмирующей ломке привычного обихода.
Для самых консервативных семей завтрашнего дня, для тех, кто станет воспитывать собственных детей традицион но, этот момент по-прежнему окажется болезненным. Од нако наступать он будет раньше. Уже сегодня молодежь уходит из дома раньше, чем предыдущее поколение. Завтра она, возможно, станет покидать родителей в еще более юном возрасте. Множество юношей 15-16 лет станут уходить из дома, чтобы вступить в пробный брак либо зачем-то еще. Поэтому можно предвидеть, что для миллионов людей важ ный переломный момент семейной карьеры будет насту пать в 35—40 лет. Во время этого перелома многие решат вступить в третий брак.
Третий брак может оказаться самым продолжительным и ровным отрезком их семейной жизни — примерно от со рока лет до смерти одного из супругов. Фактически этот союз может оказаться и единственным «настоящим» бра ком, основой для единственных в жизни этих людей истин но прочных семейных отношений. Два зрелых человека, предположительно с совпадающими интересами и взаимо дополняющими психологическими запросами, находящих ся на сравнимом уровне личного развития, смогут с неплохой статистической вероятностью предполагать, что их союз окажется прочным.
Не все эти браки продлятся до самой смерти, ибо семью будет ожидать четвертый кризис. Он наступит — как часто бывает в наше время, — когда оба супруга или один из них оставят работу. Новая ситуация резко изменит повседнев ную жизнь и создаст в семье сильнейшую напряженность. Некоторые пары вступят на стезю «пенсионерской семьи»
280
и с этого момента займутся воспитанием детей. Такое ре шение может заполнить вакуум, в котором ныне оказыва ется так много семейных пар, закончивших трудовую жизнь. (Сегодня многие женщины поступают на работу, вырастив детей; завтра будет иначе: сначала отработают свое, потом займутся детьми.) Другие пары будут справляться с пенси онным кризисом другими способами, совместно создавая новый образ жизни, находя новые интересы и занятия. Но еще кто-то посчитает такую реорганизацию слишком тяже лой, попросту разрубит семейные узы и присоединится к «подвешенным» — к подвижному резерву временных холо стяков.
Без сомнения, найдутся счастливчики, которые благо даря умению ладить с людьми и высокому интеллекту су меют добиться успеха в длительном моногамном браке. Некоторым удастся, как и сегодня, сохранить единствен ный брак, взаимную любовь и привязанность на всю жизнь. Но другие не сумеют сделать даже последовательные браки сколько-нибудь продолжительными. Поэтому кто-то попы тается на последнем этапе создать семью с двумя или даже тремя партнерами. С учетом всех обстоятельств, среднее число браков на душу населения будет возрастать медлен но, но неуклонно.
Большинство людей, вероятно, будут идти в русле этой тенденции, заключая один «общепринятый» временный брак за другим. Но когда в обществе широко распространятся эксперименты с семьей, все больше смелых и отчаянных людей начнут делать вылазки в менее принятых направле ниях, возможно, экспериментируя с коммуной или воспи тывая детей в одиночку. В конечном итоге сложатся разнообразные брачные траектории, по которым двинутся люди, появятся расширенный выбор схем жизни и беско нечные возможности для новых опытов. Некоторые схемы станут более приемлемыми для большинства. Однако вре менные браки будут стандартной, возможно, доминирую щей формой семейной жизни будущего.
281
Мир, в котором брак есть состояние скорее временное, чем постоянное, в котором внутрисемейные связи разнооб разны и экзотичны, в котором гомосексуальные пары могут быть приемными родителями, а пенсионеры растят младен цев, — такой мир весьма отличается от нашего. Сегодня считается, что все мальчики и девочки найдут себе супру гов на всю жизнь. В мире будущего одиночество перестанет считаться чем-то неправильным. Супруги не будут вынуж дены оставаться вместе, как сегодня, не будут сохранять брак, который уже распался. Процедура развода станет легкой при условии, что дети будут надлежащим образом обеспечены. Фактически само учреждение профессионального родительства может поднять мощную освободительную волну разво дов, поскольку людям станет легче выполнять свои родительские обязанности, не оставаясь в оковах ненавист ного брака. Когда исчезнет сильнейшее внешнее давление, вместе будут жить лишь те, кто хочет, кого брак действи тельно удовлетворяет, короче говоря, люди, любящие друг друга.
Похоже, что при такой более свободной и разнообраз ной системе семейных отношений участятся браки между разновозрастными людьми. Все больше пожилых мужчин станут жениться на юных девушках и наоборот. В расчет будет приниматься не возраст, а значащие для обоих цен ности, интересы и, превыше всего, уровень личного разви тия. Говоря иначе, людей станет интересовать не год рождения, а положение партнера.
В сверхиндустриальном обществе дети будут расти в постоянно расширяющемся круге детворы, который можно назвать «полусестрами-и-братьями», — внутри целого кла на мальчиков и девочек, произведенных на свет их родите лями в разных браках. Было бы очень любопытно посмотреть, что произойдет дальше с такими «агрегатны ми» семьями. Отношения «полуродичей» могут стать таки ми, как отношения нынешних кузенов. Возможно, они будут
282
при нужде помогать друг другу в профессиональном смыс ле. Но они также создадут новые проблемы для общества, например: разрешать ли им жениться между собой?
Несомненно, в целом отношения между ребенком и се мьей станут драматически напряженнее. Семья — может быть, за исключением коммунальных групп — утратит то малое, что осталось от ее способности передавать свои цен ности молодому поколению. Это будет и дальше ускорять ход перемен и отягощать сопутствующие им проблемы.
Однако сквозь все изменения просвечивает — и даже уменьшает их значимость — нечто более важное и куда бо лее тонкое. В людских делах есть скрытая цикличность, которая до сей поры была одной из ключевых сил, стабили зирующих общество. Это семейный цикл.
Мы начинаем жизненный путь детьми, взрослеем, ос тавляем родительское гнездо; затем даем жизнь своим де тям, которые в свою очередь вырастают, уходят, и цикл запускается снова. Он крутится так давно, так самопроиз вольно, с такой неизменной повторяемостью, что люди при нимают его как данность. Он — часть общей картины человеческой жизни. Задолго до достижения половой зре лости дети уже знают роль, которую им предстоит сыграть, чтобы поддержать ход великого цикла. Эта предсказуемая последовательность семейных событий дает всем людям, во всех социальных стратах, ощущение преемственности, ука зывает им место в общем потоке времени. Семейный цикл был одним из постоянных хранителей здравого начала в человеческом бытии.
В наши дни этот цикл ускоряется. Мы раньше взросле ем, раньше оставляем родительский дом, вступаем в брак, рожаем детей. Разница в возрасте между детьми становится все меньше, и период родительских обязанностей сокраща ется. Доктор Бернис Нойгартен (Чикагский университет) пишет: «Общая тенденция — ускорение ритма событий на протяжении большей части семейного цикла».
Но если индустриальная эра с ее ускоренным ритмом жизни укорачивает семейный цикл, то сверхиндустриализм уже сейчас грозит разбить его вдребезги. С учетом реали-
283
зуемых фантазий специалистов по деторождению; с учетом экзотических опытов с семьей, производимых новаторскими меньшинствами, возможного развития таких институций, как профессиональное родительство, на фоне усиливающегося движения к временным и се рийным бракам можно предсказать, что цикл не просто за крутится еще стремительней. Нет, мы введем нечто непостоянное, неопределенное, непредсказуемое, словом, новое в то, что было таким же размеренным и обычным, как смена времен года.
Когда «мать» сможет сократить процесс деторождения до короткого визита в магазин, торгующий эмбрионами, когда пересадка эмбрионов из матки в матку уничтожит даже древнюю уверенность в том, что ребенка вынашивают де вять месяцев, тогда дети начнут расти в таком мире, где семейный цикл, в прежние времена ровный и неколеби мый, станет рваным и аритмичным. Так из обломков старо го распорядка жизни будет удален еще один ключевой стабилизирующий фактор, еще одна опора душевного здо ровья.
Вне сомнения, пути развития, очерченные на предыду щих страницах, отнюдь не неизбежны. В нашей власти на метить грядущие перемены. Мы можем выбрать либо то, либо другое будущее. Однако нам не дано сохранить про шлое. В семейных отношениях, как и в экономике, науке, технике и социальных отношениях, мы будем вынуждены иметь дело с новациями.
Сверхиндустриальная Революция освободит людей от варварства, вызванного тесной, сравнительно безальтерна тивной системой семейных отношений прошлого времени и нынешнего дня. Революция предложит каждому человеку неведомый доселе уровень свободы. Но за эту свободу она настоятельно потребует непомерную плату.
Очутившись в будущем, миллионы рядовых мужчин и женщин столкнутся с набором волнующих возможностей, настолько незнакомых и неизведанных, что прошлый опыт почти не сумеет помочь в них разобраться. В своих семей-
284
ных отношениях, равно как и во всех жизненных коллизи ях, им придется справляться не только с быстротечностью событий, но и с проблемой нового бытия.
Таким образом, во всех серьезных и всех маловажных действиях, в самых широких и гласных конфликтах и са мых частных, личностных событиях будет нарушено равно весие между рутинным и необычным, предвидимым и непредсказуемым, известным и непознанным. Коэффици ент новизны будет возрастать.
Следуя по жизненному пути в такой незнакомой и быс тро меняющейся обстановке, мы будем вынуждены выби рать из великого множества возможностей. Третья, главная характеристика близкого будущего — многообразие; к нему мы и должны теперь обратиться. Ибо окончательное слия ние указанных трех факторов — быстротечности, новаций и многообразия — формирует период исторического кри зиса приспособленности к жизни, являющегося темой этой книги — шока будущего.
1 Ландберг цит. по: [163], с. 295.
2 Замечания Вулфа — из его интервью автору.
3 О досуге как факторе, скрепляющем семью, см.: [183], с. 7.
4 Вайтцен цитируется по статье The Programmed Child in Mademoiselle, January 1966, c. 70—71.
5 Об экспериментах с «мультимышами» сообщалось в The New York Times, May 30, 1968.
6 Маргарет Мид писала о бездетности в работе The Life Cycle and its Variations: The Division of Roles в [132], с. 872.
7 О романах Скиннера и Риммера см.: [125], [126], [328].
8 Деятельность Экуменического института описана в The New York Times, November 9, 1968,
9 «Закон о сексуальных правонарушениях» в Англии принят 27 июля 1967.
10 Нелсона Фута цитирует Рубен Хилл: The American Family Today в [109], с. 93-94.
11 Чернокожая сотрудница Движения за гражданские права цит. по статье Элизабет Сазерленд ...Because He was Black and I was White by Elizabeth Sutherland // Mademoiselle, April, 1967, c. 244.
285
12 Статья из шведского журнала Svensk Damtidning, November 9, 1965 — четвертая в серии из пяти статей, озаглавленная «Женщина-85».
13 Цитаты из Кайла (Keil) и Лазу (Lazure) приводятся в статье Trial by Marriage в Time, April 14, 1967, с. 112.
14 Нойгартен (Neugarten) цитируется по ее неопубликованной работе The Changing Age-Status System. О раннем деторождении также см.: [121], с. 68 и [118], с. 33.
Сверхиндустриальная революция обречет на забвение большую часть наших представлений о демократии и буду щей возможности человеческого выбора.
Сегодня в технологически развитых обществах существу ет почти нерушимое единогласие относительно того, какой будет свобода. Максимальные возможности индивидуаль ного выбора считаются демократическим идеалом. Но боль шинство людей пишущих предрекают, что мы будем далеки от этого идеала. Они предсказывают мрачную картину бу дущего, в котором люди предстают как неразумные созда ния-потребители, окруженные стандартизированными товарами, получающие образование в стандартизированных школах, вскормленные стандартизированной массовой куль турой и вынужденные принимать стандартизированный образ жизни.
Подобные предсказания, как можно было ожидать, со здали поколение людей, ненавидящих будущее и технофобов. Один из самых ярких антипрогрессистов — французский религиозный мистик Жак Эллюль, книги которого пользу ются широкой популярностью в университетских кругах. По мнению Эллюля, человек был гораздо свободнее в прошлом, когда «выбор для него был реальной возможностью». На против, сейчас «человек больше ни в каком смысле не со вершает выбора». «В будущем, — считает Эллюль, — человек будет, очевидно, сведен к роли записывающего устройства». Лишенный выбора, он будет не действовать, а подвергаться
287
действиям. Он станет жить, как утверждает Эллюль, в тота литарном государстве, которым правит гестапо в бархатных перчатках1.
Та же тема — отсутствие выбора — проходит нитью че рез большинство работ Арнольда Тойнби2. Это же повторя ют все — от предводителей хиппи до судей Верховного суда, от издателей бульварных газет до философов-экзистенциа листов. В самой простой форме эта Теория Исчезнувшего Выбора основывается на голом силлогизме: наука и техни ка способствовали стандартизации. Наука и техника будут развиваться, делая будущее еще более стандартизирован ным, чем настоящее. Следовательно: человек постепенно утратит свободу выбора.
Однако если не принимать этот силлогизм слепо, а за думаться и проанализировать его, мы придем к необыкно венному открытию. Поскольку здесь не только логика ошибочна, но и сама мысль основана на абсолютном не знании фактов, имеющих отношение к природе, значению и направлению сверхиндустриальной революции.
Вся ирония в том, что люди будущего могут страдать не от отсутствия выбора, а от парализующего обилия выбора. Они могут стать жертвами этой своеобразной сверхиндуст риальной дилеммы: сверхвыбора.
Все путешествующие по Европе или Соединенным Штатам Америки отмечают архитектурное единообразие бензозаправочных колонок или аэропортов. Каждый, кто чувствует жажду, обнаруживает, что бутылки кока-колы почти абсолютно похожи. Явное следствие технологии мас совой продукции — единообразие некоторых аспектов на шего материального окружения — уже давно возмущало интеллектуалов. Некоторые осуждают «хилтонизацию» наших гостиниц, другие выдвигают обвинение в гомоге низации человечества в целом.
288
Разумеется, трудно отрицать, что индустриализация дает уравнительный эффект. Наша способность произво дить миллионы почти одинаковых вещей — это высшее достижение индустриальной эры. Таким образом, когда интеллектуалы оплакивают единообразие наших матери альных благ, они размышляют о состоянии дел при инду стриализации.
Но при этом они, однако, обнаруживают потрясающее неведение относительно характера сверхиндустриализации. Сосредоточившись на том, каким было общество, они не хотят видеть, каким оно вскоре станет. Общество будущего предложит не узкий, стандартизированный поток товаров, а величайшее разнообразие нестандартизированных товаров и услуг, какое только может представить себе любое обще ство. Мы движемся не к расширению стандартизации мате риальных благ, а к ее диалектическому отрицанию.
Конец стандартизации уже близок. Темпы разнятся от индустрии к индустрии и от страны к стране. В Европе пик стандартизации еще не пройден. (Это может занять бли жайшие двадцать — тридцать лет.) Но в Соединенных Шта тах имеются явные свидетельства того, что исторический поворот пройден.
Несколько лет назад американский эксперт по рынку Кеннет Суортц сделал удивительное открытие. «Нельзя на звать иначе, чем революционным преобразованием, то, что произошло на массовом потребительском рынке за послед ние пять лет, — пишет он. — Из единого и однородного массовый рынок превратился в ряд отдельных рынков, у каждого из которых свои нужды, свои вкусы и свой образ жизни»3. Этот факт положил начало изменению американ ской индустрии до неузнаваемости. Результатом стали уди вительные перемены в существующем потоке товаров, предлагаемых потребителю.
Например, компания «Филип Моррис» продавала единственную ведущую марку сигарет в течение 21 года. С 1954 г. она представила шесть новых марок в 16 вариантах. Сейчас курильщик может выбирать сигареты различных раз меров, с разными фильтрами, ментолом и пр. В этом не
289
было бы ничего особенного, если бы то же самое не повто рялось фактически в каждой большой области производ ства. Бензин? Несколько лет назад американский автомобилист выбирал между «обычным» и «первым сор том». Сегодня он, подъезжая к бензоколонке, должен сде лать выбор между восемью марками и смесями. Бакалея? В 1950—1963 гг. число различных сортов мыла и моющих средств на полке американского магазинчика возросло с 65 до 200; замороженных продуктов со 121 до 350; муки и сме сей для выпечки с 84 до 200. Даже количество сортов корма для животных возросло с 58 до 81.
Большая компания «Корн Продактс» производит сироп для блинчиков «Каро» двух видов, поскольку пенсильванцы по каким-то своим причинам предпочитают менее густой си роп, чем остальные американцы. В области декорирования и меблировки происходит тот же процесс. «Сейчас в десять раз больше новых стилей и красок, чем десять лет назад, — гово рит Джон Э. Сондерс, президент «Дженерал Файрпруфниг компани», один из ведущих производителей в этой облас ти. — Каждому архитектору требуется свой собственный отте нок зеленой краски»4. Другими словами, компании видят большое разнообразие потребительских нужд и налаживают производство так, чтобы удовлетворить их. Эту тенденцию под держивают два экономических фактора: во-первых, у потре бителя стало больше денег на то, чтобы их тратить на свои индивидуальные желания; во-вторых, и это даже более важ но, с совершенствованием технологии стоимость введения различных вариантов снижается.
Вот положение, которое наши социальные критики — большинство из которых не искушены в технологии — не могут понять: только примитивная технология предлагает стандартизацию. Напротив, автоматизация прокладывает путь к бесконечному, ослепительному, сбивающему с толку разнообразию.
«Жесткое единообразие и большие партии одинаковых изделий, которые являются отличительной чертой наших традиционных заводов массового производства, становятся
290
менее значимыми, — сообщает инженер-производственник Борис Явитц. — Станки с цифровым управлением быстро переходят от одной модели или размера к другим простым изменениям программ... малые партии изделий становятся экономически выполнимыми». По словам профессора Ван Курт Хейра-мл. из бизнес-магистратуры Колумбийского университета, «автоматическое оборудование... позволяет производить широкое разнообразие изделий малыми парти ями по ценам, не намного отличающимся от массового про изводства»5. Многие инженеры и эксперты по бизнесу предвидят время, когда разнообразие будет обходиться не дороже, чем единообразие.
Обнаружить, что неавтоматизированная технология дает стандартизацию, а развитая технология позволяет разнооб разие, можно при беглом взгляде на такое противоречивое американское новшество, как супермаркет. Как бензозап равочные станции и аэропорты, супермаркеты похожи и в Милане, и в Милуоки. Уничтожив тысячи «семейных» ма газинчиков, они, несомненно, внесли свой вклад в архи тектурное единообразие. Но поток товаров, который они предлагают потребителю, несравненно более разнообразен, чем мог предложить любой угловой магазинчик. Таким об разом, содействуя архитектурному однообразию, они в то же время способствуют гастрономическому разнообразию.
Причина этого противоречия проста: технология про изводства пищи и ее упаковки гораздо более развита, чем строительная технология. Строительство едва достигло уровня массового производства; оно остается в большой степени доиндустриальным ремеслом. Местные законы строительства и консервативные профсоюзы тормозят темпы индустриального развития технологического про гресса в строительстве. Чем более развита технология, тем дешевле разнообразие продукции. Поэтому мы можем с уверенностью предсказать, что, когда строительная ин дустрия достигнет такого же технологического развития, как и сфера производства, бензозаправки, аэропорты, гостиницы и супермаркеты не будут выглядеть так, слов-
291
но выполнены по одному трафарету. Единообразие усту пит место разнообразию*.
В то время как часть Европы и Япония все еще строят свои первые многоцелевые супермаркеты, Соединенные Штаты поднялись на следующую ступень — создание спе циализированных супермагазинов, которые еще больше расширяют (во что почти невозможно поверить) разнооб разие товаров, доступных потребителю. В Вашингтоне один из магазинов, специализирующихся на продуктах питания из других стран, предлагает такие деликатесы, как стейк из мяса гиппопотама, мясо аллигатора, дикого зайца-беляка и 35 сортов меда.
Мысль о том, что примитивная индустриальная тех ника приводит к единообразию, в то время как развитая техника отдает предпочтение разнообразию, находит яркое подтверждение в процессах, происходящих в автомобиль ной индустрии. Широкое распространение европейских и японских автомобилей на американском рынке в конце 50-х годов открыло множество новых возможностей для покупателя, увеличив выбор от полудюжины до полусот ни моделей. Сегодня этот широкий выбор кажется узким и ограниченным.
Столкнувшись с конкуренцией иностранцев, Детройт стал по-другому смотреть на так называемого массового потребителя. Был продуман не один единообразный массо вый рынок, а целое объединение временных мини-рынков. Выяснилось, как сказал один журналист, что «потреби тель хочет машину, как бы изготовленную на заказ, кото рая дает ему иллюзию обладания единственным в своем роде автомобилем». При прежней технологии поддержи вать эту иллюзию было бы невозможно; однако новая компьютеризованная сборочная система способна не только
* Там, где этот процесс начался, результаты потрясающи. Например, в Вашингтоне существует рассчитанный при помощи компьютера жилой многоквартирный дом — Уотергейт Ист, — в котором ни один этаж не похож на другой. Из 240 квартир 167 построены по различным планам. В планировке нигде не было сквозных прямых линий.
292
поддерживать эту иллюзию, но даже — в скором времени — реализовать мечту потребителя.
Так, прекрасный и эффектный «мустанг» предлагается фордом так: «автомобиль, который вы можете сконструи ровать сами», поскольку, как объясняет Райнер Банэм, «обычного, повторяющегося «мустанга» больше нет, а есть на выбор варианты в комбинациях из 3 (корпуса) х 4 (дви гатели) х 3 (трансмиссии) х 4 (основные комплекты усовер шенствованного двигателя) — 1 (базовый шестицилиндровый автомобиль, к которому эти модификации не применяют ся) + 2 (модели Шелби для дальних путешествий и для го нок подходят только к одному варианту корпуса и не ко всем комбинациям двигатель-трансмиссия)»6.
Здесь даже не принимаются в расчет возможные вари анты окраски, обивки и оборудования по выбору.
Как покупателей автомобилей, так и продавцов все боль ше смущает обилие выбора. Проблема выбора для покупа теля стала гораздо сложнее, появление каждого нового варианта создает потребность в большей информации, в большем количестве решений более и менее значимых. Так, тот, кто пытается в последнее время купить автомобиль (что пришлось сделать мне), скоро обнаруживает, что задача уз нать о различных марках, сериях, моделях и вариантах (даже в пределах определенной стоимости) требует нескольких дней чтения и езды по магазинам. Короче говоря, автомо бильная индустрия скоро достигнет точки, когда ее техно логия сможет в экономическом отношении производить больше разнообразных изделий, чем требуется или хочется потребителю.
Но мы только в начале пути дестандартизации нашей материальной культуры. Маршалл Маклюэн заметил, что «даже сегодня большинство автомобилей США в каком-то смысле произведены на заказ. Так, например, сосчитав все возможные комбинации стилей, вариантов и цветов для новой семейной спортивной машины, компьютер показал 25 000 000 различных ее вариантов для покупателя... Когда автоматизированное электронное производство достигнет полной мощности, сделать миллион различных изделий
293
будет почти так же легко, как миллион точных копий. Един ственным ограничением производства и потребления будет служить человеческое воображение»7. Многие утверждения Маклюэна в высшей степени спорны. Но это — нет. Он абсолютно прав, когда говорит о направлении, в котором движется технология. Материальные блага будущего вели ки, но они не будут стандартизированы. Мы движемся к «сверхвыбору» — точке, в которой преимущества различия и индивидуализации будут уничтожены сложностью про цесса принятия решений покупателем.
Важно ли это? Некоторые утверждают, что разнооб разие материального окружения не имеет значения, по скольку мы движемся к культурному или духовному единообразию. «В расчет принимается только то, что внут ри», — говорят они, парафразируя известную сигаретную рекламу.
Эта точка зрения серьезно недооценивает важность ма териальных благ как символического выражения индиви дуальных различий человека и глупо отрицает связь между внутренней и внешней средой. Те, кто боится стандартиза ции людей, будут тепло приветствовать дестандартизацию изделий, поскольку разнообразием изделий, доступных че ловеку, мы увеличиваем математическую вероятность раз личий в образе жизни современного человека.
Однако более важна сама посылка — мы идем к культур ному единообразию, — поскольку при ближайшем рассмот рении обнаруживается прямо противоположное. Говорить об этом не принято, но мы быстро движемся к дроблению и разнообразию не только в материальном производстве, но и в искусстве, образовании и массовой культуре.
Один в высшей степени показательный тест культурно го разнообразия в любом грамотном обществе связан с чис-
294
лом различных книг, публикуемых на миллион населения. Чем более стандартизованы вкусы публики, тем меньше названий публикуется на миллион жителей; чем более раз личны вкусы читателей, тем больше число названий. Уве личение или уменьшение этого показателя в определенный отрезок времени характеризует направление культурных изменений в обществе. Согласно исследованию, проводи мому ЮНЕСКО (исследование возглавляет Робер Эскарпи, глава Центра социологии литературы Бордоского универ ситета), издания книг явно свидетельствуют о мощном воз растании культурной дестандартизации в международном масштабе.
Так, с 1952 по 1962 г. индекс разнообразия возрос в 21 из 29 главных стран-издателей. Среди стран, где отмечено наи большее повышение литературного разнообразия, — Канада, Соединенные Штаты и Швеция, в них индекс повысился на 50% и выше. В Великобритании, Франции, Японии и Нидер ландах индекс повысился на 10—25%. В восьми странах — Индии, Мексике, Аргентине, Италии, Польше, Югославии, Бельгии и Австрии — индекс понизился, т. е. возросла стан дартизация литературной продукции8. Коротко говоря, чем более развита технология страны, тем больше вероятность того, что она идет в направлении литературного разнообразия, ухо дя от единообразия.
То же самое стремление к плюрализму заметно и в жи вописи, где спектр направлений невероятно широк. Реа лизм, экспрессионизм, сюрреализм, абстракционный экспрессионизм, поп, кинетическое искусство и сотня дру гих стилей существуют в обществе одновременно. То или иное направление может временно преобладать в галереях, но универсальных стандартов или стилей нет. Это плюра листический рынок.
Когда искусство было видом религиозной деятельности в племени, художник работал для всего сообщества. Позже он работал для единой небольшой аристократической эли ты. Еще позже его зрители представали как единая недиф ференцированная масса. Сегодня его зрители составляют множество мелких подгрупп. По словам Джона Макхейла,
295
«наиболее единообразный культурный контекст представ ляют типично примитивные замкнутые группы. Самая по разительная черта нашей современной масс-культуры — это огромный спектр и разнообразие ее альтернативного куль турного выбора... Эта «масса» даже при беглом рассмотре нии распадается на множество различных зрительских аудиторий»9.
Художники больше не пытаются работать для всей пуб лики. Даже если они думают, что творят для всех, на деле их работы, как правило, соответствуют вкусам и стилям, которые предпочитает та или иная подгруппа общества. Как производители автомобилей или сиропа для блинчиков, художники тоже работают для «мини-маркетов». И если число этих «мини-маркетов» возрастает, художественная продукция становится разнообразнее.
В то же время стремление к разнообразию создает ост рый конфликт в образовании. Даже с возникновением ин дустриализма образование на Западе и частично в Соединенных Штатах было организовано для массового производства в основном стандартизированных образова тельных программ. Не случайно, что именно в тот момент, когда потребитель начал требовать и получать большее раз нообразие, в тот момент, когда новая технология обещает сделать возможной дестандартизацию, волна протестов ох ватила университетские кампусы. Хотя эта связь отмечает ся редко, события в кампусах и события на потребительском рынке внутренне связаны.
Одна из основных претензий студентов в том, что к ним относятся не как к личностям, но как к массовому, а не штучному продукту. Подобно покупателю «мустанга», сту дент хочет сконструировать себя сам. Различие в том, что ин дустрия в высокой степени отвечает требованиям потребителя, образование же, как правило, безразлично к желаниям сту дентов. (В одном случае мы говорим, что «потребитель луч ше знает», в другом — настаиваем, что «отец — или замещающий его преподаватель — лучше знает».) Таким об разом, студент-потребитель вынужден бороться за то, что-
296
бы образовательная индустрия отвечала его требованию раз нообразия.
Большинство колледжей и университетов заметно рас ширили число предлагаемых курсов, но в то же время они все еще связаны с комплексными стандартизированными системами званий, специализаций и тому подобным. Эти системы определяют путь, по которому должны пройти все студенты. Хотя преподаватели быстро увеличили число аль тернативных путей, разнообразие приходит к студентам не достаточно скоро. Это объясняет, почему молодые люди устраивают «парауниверситеты» — экспериментальные кол леджи и так называемые свободные университеты, здесь студент свободен выбирать, что захочет, из ошеломляюще обильного «шведского стола» курсов от тактики партизан ской войны и техники работы на фондовом рынке до дзен-буддизма и театра андерграунда.
Задолго до 2000 г. вся устаревшая структура званий, спе циализаций и репутаций превратится в руины. Каждый сту дент будет идти по собственному пути образования, поскольку студенты, борющиеся сегодня за дестандартизацию высшего образования, выиграют сражение.
Знаменательно, например, что одним из основных ре зультатов студенческих забастовок во Франции стала децен трализация университетской системы. Децентрализация создает большее региональное разнообразие, курсы обуче ния, студенческие уставы и административная деятельность утверждаются на местах.
Параллельная революция происходит в средних шко лах. Там уже вспыхнул открытый протест. Как беспорядки в Беркли послужили началом всемирной волны студенчес кого протеста, так и в школе эта революция, на первый взгляд, началась с чисто локального события.
Так, в Нью-Йорке, где общеобразовательная система охватывает около 900 школ (т. е. ответственна за каждого сорокового ученика), состоялась самая заметная в истории забастовка учителей — именно по поводу децентрализации. Выстроившиеся пикеты учителей, бойкоты родителей и чуть ли не бунт были обычными событиями в школах города.
297
Разгневанные неэффективностью школы и тем, что они справедливо считали явными расовыми предрассудками, черные родители при поддержке различных общественных сил потребовали, чтобы вся школьная система была разби та на более мелкие, «управляемые общественностью» школь ные системы10.
На самом деле черное население Нью-Йорка, не добив шись расовой интеграции и квалифицированного образо вания, хочет собственной системы школ. Оно хочет курсов негритянской истории. Оно хочет большей вовлеченности родителей в школы, чем это возможно при нынешней ог ромной бюрократической и косной системе. Коротко гово ря, черное население добивается права создать иную школьную систему.
Однако основной предмет спора выходит за рамки ра совых предрассудков. До сих пор школьная система боль шого города в Соединенных Штатах обладала мощным гомогенизирующим влиянием. Фиксированные нормы и учебные расписания, выбор текстов и подбор персонала в рамках города поддерживали относительное единообразие в школах.
Сегодня стремление к децентрализации, которое уже распространилось в Детройте, Вашингтоне, Милуоки и дру гих больших городах Соединенных Штатов (и которое так же в иных формах распространится по Европе), представляет собой попытку не просто улучшить образование негров, но и подорвать саму идею централизованной школьной поли тики в рамках города. Это попытка создать локальное раз нообразие в среднем образовании путем передачи контроля за школами местной власти. Это, короче говоря, часть боль шой борьбы за разнообразие образования в последней тре ти XX в. Это усилие, временно приостановленное в Нью-Йорке по большей части упорным сопротивлением мощных профсоюзов, не означает, что исторические силы, стремящиеся к децентрализации, удастся всегда сдерживать.
Неудача попытки разнообразить образование внутри системы просто приведет к росту альтернативных возмож ностей образования вне системы. Так, сегодня ведущие де-
298
ятели образования и социологи, среди которых Кеннет Б. Кларк и Кристофер Дженкс, предлагают создать новые школы, конкурирующие с официальной системой общеоб разовательных школ. Кларк призывает к созданию регио нальных и государственных школ, федеральных школ, школ, которыми руководили бы колледжи, профсоюзы, корпора ции и даже военные подразделения. Такие конкурирующие школы смогут, утверждает он, создать разнообразие, в ко тором сейчас отчаянно нуждается образование. В то же вре мя, менее формальным образом, уже создаются различные «парашколы» — общинами хиппи и другими группами, счи тающими основное направление образовательной системы слишком однородным.
Следовательно, и главную культурную силу общества — образование — подталкивают к разнообразию продукции. И здесь, как и в области материального производства, но вая технология не способствует стандартизации, а ведет нас к супериндустриальному разнообразию.
Компьютеры, например, помогают составить более гиб кое расписание в большой школе. Они облегчают школе организацию независимых занятий с широким спектром предлагаемых курсов и более разнообразной деятельностью вне обязательного курса. Еще более важно то, что образова ние с применением компьютера, программных инструкций и тому подобной техники, несмотря на общую недооценку, коренным образом увеличивает возможность разнообразия. Технические средства позволяют каждому студенту продви гаться вперед в собственном индивидуальном темпе. Они позволяют ему следовать «сделанным на заказ», индивиду альным путем к знаниям, а не учиться по жестко установ ленным программам, как было принято в традиционных классах времен индустриального периода.
Более того, в мире образования будущего пережиток массового производства — централизованное место обуче ния — тоже будет менее значимым. Так же как экономи ческое массовое производство требует наличия большого числа рабочих на фабриках, образовательное массовое про изводство требует присутствия большого числа учащихся в
299
школах. Это само по себе, принимая во внимание единую дисциплину, специальные часы, учет посещаемости и тому подобное, служит стандартизирующей силой. В будущем развитая технология внесет изменения и в образование. Обучение будет происходить в основном в комнате учаще гося или в общежитии, в часы, выбранные им самим. С огромной базой данных, доступных ему через компьютер ные информационные системы, с собственными видеоза писями и видеомагнитофоном, со своей собственной лингвистической лабораторией и собственной кабиной для занятий с электронным оборудованием студент будет сво боден большую часть времени от ограничений и прочих неприятностей, ждавших его в замкнутом пространстве классной комнаты.
Технология, которая будет лежать в основе этой новой свободы, неизбежно распространится по учебным заведе ниям в ближайшие годы — ее достаточно активно продви гают такие большие корпорации, как IBM, RCA и «Ксерокс». В течение 30 лет образовательная система Соединенных Штатов и некоторых западноевропейских стран решитель но порвет с массовым производством педагогики прошлого и пойдет вперед, в эру образовательного разнообразия, ос нованную на освободительной мощи новых машин.
В образовании, следовательно, как в производстве ма териальных благ, общество неуклонно отходит от стандар тизации. Это не просто вопрос большего разнообразия автомобилей, стиральных порошков и сигарет. Социальная тяга к разнообразию и росту индивидуального выбора воздейству ет как на наше ментальное, так и на материальное окружение.
Из всех обвиняемых в унификации современных умов мало что подвергалось такой постоянной и жесткой крити ке, как масс-медиа. Интеллектуалы Соединенных Штатов
300
и Европы громят телевидение, в частности, за стандартиза цию языка, привычек и вкусов. Они представляют его себе огромной газонокосилкой, уничтожающей региональные различия, стирающей последние следы культурного разно образия. Преуспевающая научная индустрия выдвигает по добные же обвинения против журналов и фильмов. Хотя в некоторых из этих обвинений есть правда, сами обвините ли пропускают важные движения во встречном направле нии, порождающие не стандартизацию, а разнообразие. Телевидение, требующее высоких затрат на производство и обладающее ограниченным числом каналов, все еще по не обходимости зависит от очень большого количества зрите лей. Но почти во всех других информационных средствах мы можем проследить уменьшающуюся зависимость от мас совой аудитории. Везде действует процесс «сегментирова ния рынка».
Поколение назад американские любители кино не видели почти ничего, кроме голливудских фильмов, нацеленных на завоевание так называемой массовой аудитории. Сегодня в городах по всей стране к этой «основной» кинопродукции до бавились иностранные фильмы, фильмы по искусству, эроти ческое кино и целый поток специализированных фильмов «движения», сознательно ориентированных на субмаркеты — для любителей серфинга, мотоциклистов, любителей старых автомобилей и так далее. Продукция кинематографа настоль ко специализированна, что, например, в Нью-Йорке можно найти кинотеатр, постоянные посетители которого почти ис ключительно гомосексуалисты, которые смотрят специально снятые для них фильмы, главные герои которых трансвеститы или гомосексуалисты, переодетые в женское платье.
Все это помогает объяснить стремление к маленьким кинотеатрам в Соединенных Штатах и в Европе. Согласно журналу «Экономист», «Времена «Трокадеро» на 4000 мест... прошли... Массовая публика прежних дней, регулярно по сещавшая кино раз в неделю, совершенно исчезла». Сейчас увеличивается число малых групп зрителей, предпочитаю щих определенные виды фильмов, и экономика этой инду стрии поднимается. Так, «Синесента» открыла комплекс из
301
четырех 150-местных кинотеатров в одном здании в Лондо не, и другие прокатчики планируют открытие маленьких кинотеатров. И в этом случае развитая технология благо приятствует разнообразию: развитие малотиражных филь мов привело к созданию новой дешевой 16-миллиметровой проекционной системы, сделанной для мини-кинотеатров. Они работают без киномеханика, и вместо обычных двух проекторов здесь нужен только один. «Юнайтид Артисте» продает эти «киноавтоматы» на льготных условиях".
Радио тоже, хотя и в большей мере ориентированное на массовый рынок, выказывает некоторые признаки разно образия. Некоторые американские радиостанции передают только классическую музыку для знатоков, для высокооб разованных слушателей, другие специализируются на но востях, а третьи — на рок-музыке. (Рок-станции довольно скоро разделились на еще более мелкие категории: одни адресуются к подростковому рынку, другие к более стар шей группе, третьи — к неграм.) Существуют также зача точные попытки создать радиостанции, рассчитанные только на людей одной профессии — скажем, врачей. Можно пред видеть создание сети вещания для таких специализирован ных профессиональных групп, как инженеры, бухгалтеры, адвокаты. Далее рынок будет учитывать не только профес сиональные, но и социоэкономические и психосоциальные факторы12.
Однако самые неоспоримые признаки дестандартизации мы замечаем в издательском деле. До возникновения теле видения главным средством стандартизации в большинстве стран были массовые журналы. Принося те же самые вы мыслы, те же самые статьи и ту же самую рекламу в сотни тысяч, в миллионы домов, они быстро распространяли моды, политические мнения и стили. Как работники радиовеща ния и создатели фильмов, издатели стремятся получить са мую большую, всеобщую аудиторию.
Конкуренция телевидения уничтожила ряд больших американских журналов, таких как «Collier's» и «Woman's Home Companion». Те издания массового рынка, которые пережили шок появления телевидения, создали ряд регио-
302
нальных и сегментированных изданий. В 1959-1969 гг. число американских журналов, предлагавших специализирован ные издания, возросло со 126 до 235. Таким образом, каж дый многотиражный журнал в Соединенных Штатах сегодня печатает слегка отличающиеся издания для раз личных регионов страны (некоторые издатели предлага ют до 100 вариантов). Специальные издания тоже адресованы профессиональным и другим группам. 80 000 врачей и дан тистов, получающих «Тайм», каждую неделю берут в руки журнал, несколько отличающийся от издания для учите лей, который в свою очередь отличается от того, который получают студенты колледжей. Такие «демографические издания» становятся все более специализированными. Ко ротко говоря, издатели журналов дестандартизируются, раз нообразя свою продукцию, как производители автомобилей и электробытовых приборов13.
Более того, темпы появления новых журналов возросли. Согласно организации «Американских издателей журналов», за последнее десятилетие на месте одного закрывшегося жур нала появилось четыре новых. Еженедельно в киосках или на почте можно увидеть новые малотиражные журналы, журна лы, предназначенные для «мини-маркетов» — для любителей серфинга, подводного плавания и людей старшего возраста, для любителей старых автомобилей, владельцев кредитных карточек, лыжников и авиапассажиров. Возникло множество подростковых журналов, и вскоре мы станем свидетелями того, что ни один ученый в массовом обществе не осмелился бы предсказать еще несколько лет назад: возрождения местных еженедельных журналов. Сегодня десятки американских го родов, таких как Феникс, Филадельфия, Сан-Диего и Атлан та, гордятся своими толстыми, блестящими, выпускаемыми при мощной поддержке новыми журналами, посвященными исключительно местным или региональным проблемам. Это вряд ли можно считать знаком размывания различий. Пожа луй, мы получаем более богатую смесь, гораздо больший вы бор журналов, чем когда-либо ранее. И, как показывает исследование ЮНЕСКО, то же самое происходит и в книго издании.
303
Число различных названий книг, выпускаемых ежегод но, так резко возросло и сейчас настолько велико (более 30 000 в Соединенных Штатах Америки), что одна живущая в при городе дама жаловалась: «Трудно найти кого-нибудь, кто читает ту же книгу, что и ты. С кем же тогда побеседовать о прочитанном?» Возможно, она преувеличивает, но работ ники книжных клубов тоже говорят, что с каждым месяцем все труднее выбирать книги, интересующие большое число разных читателей.
Процесс дифференциации средств информации не ог раничивается лишь коммерческими изданиями. Множится число некоммерческих журналов. «Никогда еще в амери канской истории не было столько журналов, как сегодня», сообщает «Нью-Йорк тайме бук ревью»*. «Газеты андергра унда» возникают десятками в городах Америки и Европы14. Их не менее 200 в Соединенных Штатах, многие из них существуют за счет публикуемой рекламы ведущих произ водителей звукозаписи. Эти газеты, обращенные главным образом к хиппи, университетским радикалам и любителям рок-музыки, стали реальной силой в формировании мне ний молодого поколения. От лондонской «IT» до нью-йорк ской «East Village Other» и «Kudzu», выпускаемой в городе Джексоне, штат Миссисипи, все они помещают много ил люстраций, зачастую цветных, и набиты рекламой «психо деликатесов» и службы знакомств. «Газеты андерграунда» даже печатаются в высших учебных заведениях. Наблюдать рост этих стихийных изданий и говорить о «массовой куль туре» или «стандартизации» — значит закрывать глаза на новую реальность.
Знаменательно, что эта тяга к разнообразию средств информации обусловлена не только богатством, но и, как мы уже видели, новой технологией — теми самыми ма шинами, которые, как предполагается, должны унифи цировать нас и уничтожить все следы многообразия. Развитие офсетной печати и ксерографии существенно понизило стоимость малотиражных изданий, понизило до
* Литературно-критическое и библиографическое приложе ние к воскресному выпуску газеты. — Примеч. пер.
304
такой степени, что учащиеся высшей школы могут фи нансировать издание своей андерграундной прессы соб ственными карманными деньгами (и делают это). Офисные копировальные машины — некоторые их виды продаются всего за 30 долл. — позволяют выпускать на столько малотиражные издания, что, как говорит Маклюэн, каждый сейчас может стать своим собственным издателем. В Америке, где офисные копировальные ма шины распространены почти так же, как арифмометры, возможно, каждый уже стал. Резко выросшее число га зет, которые ежедневно ложатся на письменный стол, яркое свидетельство того, что издание — дело легкое.
В то же время ручные кинокамеры и новое видеообору дование подобным же образом революционизировали ки нематограф. Новая технология дала камеру и пленку в руки тысяч студентов и любителей, и андерграундное кино — сырое, кричащее, нарушающее нормы, в высшей степени индивидуальное и специфически местное — расцветает даже больше, чем андерграундная пресса.
Этот технологический прогресс имеет свой аналог в аудиокоммуникациях, где вездесущие магнитофоны позво ляют каждому стать своим собственным «радиовещателем». Андре Моосманн, главный эксперт по Восточной Европе французского радио и телевидения, сообщает, что в Польше и России широко известны певцы, которые никогда не вы ступали на радио или по телевидению, их песни и голоса распространяются только через магнитофонные записи. Например, записи песен Булата Окуджавы переходят из рук в руки, каждый слушатель делает собственную запись; этот процесс трудно прекратить либо контролировать. «Песни распространяются быстро, — говорит Моосманн, — если один делает одну запись, а другой две, то скорость распро странения очень велика»15.
Радикалы часто сетовали, что средства информации мо нополизированы немногими лицами. Социолог С. Райт Миллс зашел так далеко, если мне не изменяет память, что призывал работников культуры взять на себя руководство средствами информации. Вряд ли это будет необходимо.
305
Развитие информационной технологии незаметно и быстро демонополизирует информацию без единого выстрела. Ре зультат этого — дестандартизация культурной продукции.
Телевидение, возможно, все еще унифицирует вкусы, но другие средства информации уже прошли стадию, когда стандартизация неизбежна. Можно предположить, что ког да технологический прорыв изменит экономику телевиде ния путем введения новых каналов и снижения стоимости производства, то и это средство информации тоже станет поставлять различные виды продукции потребителю, нара щивая многообразие. Такие прорывы уже не на горизонте, а ближе. Изобретение электронной видеозаписи, возмож ность спутникового вещания прямо на систему кабельного телевидения указывают на заметный рост разнообразия про грамм. Очевидно, что тенденция к единообразию характер на лишь для определенной стадии развития любой технологии. Сейчас происходит диалектический процесс, и мы находимся прямо перед скачком к культурному много образию различных направлений.
Уже недалек день, когда книги, журналы, газеты, филь мы и другие средства информации, подобно автомобилю «мустанг», будут предлагаться потребителю на основе принципа «сконструируй сам». Так, в середине 60-х го дов Джозеф Нотон, математик и компьютерный специа лист Питтсбургского университета, предложил систему, которая бы хранила «портреты потребителя» — данные о его занятиях и интересах — в центральном компьютере. Машины могли бы сканировать газеты, журналы, видео записи, фильмы и другие материалы, подбирать их по индивидуальным интересам потребителя и немедленно уведомлять его, как только появится что-то, касающееся его. Система соединялась с факсимильными устройства ми и телепередатчиками, которые могли бы показывать или распечатывать материалы в собственной гостиной пользователя. К 1969 г. японская ежедневная газета «Asahi Shimbun» публично продемонстрировала низкую сто имость системы «Теленовости», предназначенной для пе чатания газет на дому, a Matsushita industries (Осака)
306
показала конкурирующую систему, известную как «TV Fax (H)»16. Это — первые шаги к газете будущего, в самом деле особой газете, которая предлагает каждому зрителю пред назначенный для него вариант. Массовая информация при действии подобных систем становится уже не массовой. Мы движемся от единообразия к разнообразию.
Совершенная ерунда — настаивать, видя все это, на том, что машины будущего превратят нас в роботов, украдут нашу индивидуальность, уничтожат культурное многообразие и т. д. и т. п. Примитивное массовое производство действи тельно вводит некоторое единообразие, однако это не озна чает, что развитие супериндустриальной техники приведет к таким же последствиям. Дело в том, что само стремление к будущему направлено от стандартизации — от одинако вых товаров, от единообразного искусства, от образования «массового производства» и массовой культуры. Мы дос тигли диалектического поворотного пункта в технологичес ком развитии общества. И технология не ограничит нашу индивидуальность, а послужит увеличению нашего выбора и нашей свободы — по возрастающей.
Окажется ли человек в состоянии совладать с возрос шим выбором материальных и культурных продуктов — это совершенно другой вопрос. Приходит время, когда выбор — одно из условий свободы индивида — станет настолько сложным, трудным и дорогостоящим, что мо жет превратиться в свою противоположность. Приходит время, коротко говоря, когда выбор превращается в сверх выбор, а свобода в несвободу.
Чтобы понять почему, мы должны выйти за рамки ис следования нашего растущего материального и культурного выбора. Мы должны посмотреть, что происходит с соци альным выбором.
1 Эллюль цит. по: [186], с. 77, 80, 93.
2 См.: Why I Dislike Western Civilization, Arnold Toynbee // The New York Times Magazine, May 10, 1964.
3 Кеннет Суортц цит. по: Fragmentation of the Mass Market, Kenneth Schwartz // Dun's Review, July, 1962. См.: также More
307
Sense About Market Segmentation, William H. Reynolds // Harvard Business Review, September — October, 1965.
4 Сондерс цитируется в статье Putting a New Face on the Office // Business Week, September 13, 1969, c. 152.
5 Слова Явитца цитируются по его статье The Anomie of the "Paper Factory" Worker. Замечания Хейра взяты из его доклада The Horse that Can Save More than a Kingdom. Обе работы напеча таны в Columbia Journal of World Business, vol. VII, № 3, c. 32, 59.
6 Цитата о «мустанге» взята из статьи Anti-technology, Reyner Banham New Society, May 4, 1967, c. 645. См. также: Selling the Golden Calf, Jeremy Bugler, New Society, October 17, 1968, c. 556.
7 Маклюэн цит. по: The Future of Education, Marshall McLuhan and George B. Leonard // Look, February 21, 1967, c. 23.
8 Данные о литературном многообразии взяты из: [206], с. 83.
9 Макхейл цит. по: Education for Real, McHale // World Academy of Art and Science Newsletter, Международный форум, June, 1966, с. З.
10 О тенденциях к разнообразию в образовании см.: Decen tralizing Urban School Systems, Mario Fantini and Richard Magat; The Community-Centered School, Preston Wilcox; Alternatives to Urban Public Schools, Kenneth Clark, все в: [115].
11 Лондонские кинотеатры обсуждаются в статье The Smaller the Better // Economist, January 11, 1969, c. 66.
О разнообразии кинематографического репертуара говорится в сообщении Уолтера Рида-мл. (Walter Reade, jr.), ведущего про катчика, The New York Times, August 10, 1969. Статья заслуживает того, чтобы ее процитировать:
«Посетители кинематографа в этой стране не так однородны и не так искушены, как можно предположить... Эта информация не так широко известна, но многие фильмы предназначены и сделаны исключительно для определенных регионов страны и для определенной аудитории.
Два года назад комедия Дона Нотта «Привидение и мистер Чикен», малобюджетный голливудский фильм, получила в про кате феноменальную цифру — 2,5 млн. долл. — за пределами Нью-Йорка. Где ее смотрели? На Среднем Западе и на Юге, в регионах «простых людей», которые любят также фильмы о гонках на авто мобилях и с музыкой в стиле кантри. Другая голливудская студия добилась больших успехов, снимая сериал из пляжной жизни и фильмы о мотоциклистах. Они очень недолго шли в Нью-Йорке,
308
но не сходили с экранов пригородных кинотеатров для автомоби листов со зрителями преимущественно моложе 25 лет.
На Западном побережье показывают десятки японских филь мов, так как там много жителей родом с Востока, а в Нью-Йорке один такой фильм появляется раз в два года... Что поделать с тем, что фильм «Айседора» провалился в Лос-Анджелесе и пользовал ся успехом здесь? А «Недостойная старая леди»? Этот фильм ус пешно шел здесь и в Лос-Анджелесе, но не везде».
12 Интересный эксперимент в проведении радиопередач для небольшой однородной аудитории был осуществлен в Буффало, штат Нью-Йорк, где станция WBFO-FM установила в помеще нии на первом этаже студию в негритянском гетто. Сами люди, живущие в этом районе, сделали 6-часовую передачу. Они ин формировали соседей о возможности получить работу, рассказы вали о негритянской истории и культуре, давали различные медицинские советы.
13 Тенденции индустрии журналов обсуждаются в The New York Times, April 17, 1966, April 27, 1969; The Wall Street Journal, August 18, 1964; и в статье Aiming at the Hip в Time, June 2, 1967. См. также: Fat Days for "How-To" Publishers // Business Week, July 30, 1966, и City Magazines are the Talk of the Town // Business Week, February 18, 1967.
14 Об андерграундной прессе см.: Admen Groove on Underground, Business Week, April 12, 1969.
15 Моосманн цитируется по интервью с автором.
16 Нотон цитируется по статье Goodbye to Gutenberg // Newsweek, January 24, 1966; о достижениях японцев сообщается в лондонс кой The Times, December 12, 1969.
В тридцати милях к северу от Нью-Йорка, неподалеку от его башен, автомобилей, от его городских соблазнов, живет молодой таксист, бывший солдат, который с гордос тью носит на теле 700 хирургических швов. Это швы не от ран, полученных на поле боя, и не последствия автомо-
309
бильной аварии. Это результат его излюбленного отдыха: состязаний на родео.
Из скромных доходов таксиста этот человек ежегодно тратит более 1200 долл. на содержание собственной лошади в конюшне и тренировки. Время от времени, прицепив к машине трейлер для перевозки лошадей, он проезжает не многим более ста миль до городка в Филадельфии под на званием Кау-Таун. Здесь вместе с такими же, как он сам, он участвует в ловле диких лошадей арканом, борьбе с быч ком, езде на оседланной дикой лошади и других рискован ных состязаниях, главный приз в которых — периодическое появление в больнице на машине «скорой помощи».
Несмотря на то что Нью-Йорк близко, он не вызывает у этого парня восхищения. Когда мы познакомились, ему было двадцать семь лет, и за всю жизнь он был в Нью-Йорке всего два или три раза. Все его интересы сосредоточены на арене родео, он — член крохотной группы фанатов родео, образующих малоизвестный андерграунд в Соединенных Штатах. Они не профессионалы, которые зарабатывают себе на жизнь, занимаясь этим атавистическим видом спорта. И не простодушные люди, которых пленяют ковбойские са поги, шляпы, джинсовые куртки и кожаные пояса. Это кро хотная, но подлинная субкультура, затерянная в огромном и сложном мире наиболее высокоразвитой в технологичес ком отношении цивилизации в мире.
Этой странной группе отдана не только страсть так систа, но и его время и деньги. Она оказывает влияние на его семью, его друзей, на его мысли. Она вводит ряд стандартов, по которым он судит себя. Коротко говоря, она дарит ему то, что многие из нас с трудом ищут: само идентификацию.
Технологически развитые общества, далекие от того, чтобы быть однообразными и монотонными, подобны со там с весьма колоритными группировками — хиппи и лю бители старых автомобилей, теософы и фаны «летающих тарелок», аквалангисты и парашютисты, гомосексуалы, ком пьютерщики, вегетарианцы, спортсмены, занимающиеся бодибилдингом, и «Черные мусульмане».
310
Сегодня сокрушительные удары супериндустриальной революции буквально раскалывают общество. У нас увели чивается число этих социальных анклавов, групп и мини-культур почти так же, как число моделей автомобиля. Те же самые дестандартизирующие силы, которые создают боль ший индивидуальный выбор продуктов и произведений культуры, дестандартизируют и наши социальные структу ры. Вот почему с кажущейся внезапностью появляются та кие новые субкультуры, как хиппи. Действительно, мы живем во время «субкультурного взрыва».
Нельзя недооценить важности этого. Поскольку мы все находимся в большой мере под влиянием, наши личности формируются воздействием субкультур, которые мы выби раем, сознательно или неосознанно, чтобы идентифициро вать себя. Легко высмеять хиппи или необразованного молодого человека, который готов получить 700 швов на теле в попытке проверить себя и найти себя. Но мы все участники родео или хиппи в одном смысле: мы тоже ищем свою личность, «прикрепляясь» к неформальным культу рам, сообществам или разного рода группам. И чем больше выбор, тем труднее поиски.
Рост числа субкультур более всего очевиден в мире тру да. Множество субкультур возникает вокруг профессий. Таким образом, по мере того как общество движется к боль шей специализации, оно порождает все большее разнооб разие субкультур.
Научное сообщество, например, делится на все более узкие сегменты. Это накладывается на структуру офици альных организаций и ассоциаций, число которых быстро увеличивается, специализированные журналы, конферен ции и встречи. Но эти «явные» тематические различия со провождаются также «скрытыми». У исследователей раковых заболеваний и астрономов не просто разная работа; они разговаривают на разных языках, стремятся выработать свой тип личности; они думают, одеваются и живут по-разному. (Эти различия настолько очевидны, что зачастую проника ют в межличностные отношения. Женщина-ученый гово-
311
рит: «Мой муж — микробиолог, а я физик-теоретик, и у меня возникает вопрос, существуем ли мы друг для друга».)
Ученые одной специальности стремятся держаться вме сте, образуя тесную маленькую субкультурную «ячейку», к которой они обращаются за одобрением и поддержкой, ко торая определяет и манеру одеваться, и политические взгля ды, и стиль жизни.
По мере развития науки появляются новые специаль ности и соответственно новые неформальные группы. Ко ротко говоря, специализация порождает субкультуры.
Этот процесс клеточного деления внутри профессии ярко виден в финансах. Уолл-стрит был когда-то относи тельно однородным сообществом. Один выдающийся со циолог, наблюдающий финансистов, говорил: «Обычно бывало так — вы приходили сюда из собора Святого Пав ла, зарабатывали много денег, были членом теннисного клуба, владели домами на Северном побережье, а ваши дочери начинали выходить в свет. Вы добивались всего этого, продавая акции своим бывшим однокашникам». Это, возможно, несколько утрированная картина, но Уолл стрит был действительно одной большой белой англо-сак сонской протестантской [WASP] субкультурой, и его члены стремились ходить в те же самые учебные заведе ния, заниматься теми же видами спорта (теннис, гольф, сквош), посещать те же самые церкви (пресвитерианские и епископальные) и голосовать за ту же партию (респуб ликанскую).
Если кто-либо до сих пор представляет себе Уолл-стрит так, то, значит, он черпает эти представления из старых романов, а не из новой, быстро меняющейся действитель ности. Сегодня Уолл-стрит раздроблен, и у молодого чело века, начинающего заниматься этим бизнесом, есть выбор среди целого ряда конкурирующих субкультурных групп. В банковском деле по инвестициям все еще сохраняются груп пы прежнего консервативного толка WASP. Еще проводит ся прежняя консервативная линия в фирмах, о которых говорят: «У них скорее будет черный партнер, чем они най-
312
мут на работу еврея». Но в части инвестиционного фонда, сравнительно нового специализированного сегмента финан совой индустрии, встречается множество греческих, еврей ских и китайских фамилий, есть несколько ведущих брокеров-негров. Здесь весь стиль жизни, подразумеваемое влияние группы совершенно иные. Инвестиционный фонд — это совершенно отдельное племя.
«Не всякому даже хочется оставаться WASP», — пишет один из ведущих финансовых журналистов. Действитель но, множество молодых, активных финансовых деятелей, если даже они WASP по происхождению, отказываются от классической субкультуры Уолл-стрита и стремятся иден тифицироваться с одной или несколькими плюралистичес кими социальными группировками, которыми переполнены каньоны Южного Манхэттена.
По мере того как специализация продолжается, по мере того как исследования захватывают новые области и все больше углубляются в них, по мере того как экономика продолжает создавать новые технологии и службы, коли чество субкультур будет продолжать увеличиваться. Со циальные критики, которые яростно выступают против «массового общества» и в то же время обличают «сверхспе циализацию», занимаются просто болтовней. Специализа ция означает движение от единообразия.
Несмотря на множество пустых разговоров о нужде в «специалистах общего профиля», мало что свидетельствует о том, что завтрашняя технология сможет обходиться без армии высокообразованных специалистов. Нам требуются все новые и новые виды специального знания, все большее число «мультиспециалистов» (людей, которые обладают глу бокими знаниями в какой-то области, но могут также рабо тать и в другой), а не закосневших «моноспециалистов». Но нам будут требоваться все более узкие специалисты по мере усложнения технической базы. По одной этой причине мы должны ожидать возрастания разнообразия и численного роста субкультур в обществе.
313
Даже если технология освободит в будущем миллионы людей от необходимости работать, мы обнаружим все то же движение к многообразию среди тех, кто будет иметь воз можность развлекаться. У нас уже есть множество «масте ров развлечений». Мы быстро увеличиваем не только виды работ, но также и виды развлечений.
Число доступных развлечений, хобби, игр, видов спорта быстро растет, и рост различных субкультур вокруг, напри мер, серфинга демонстрирует, что по крайней мере для не которых свободное времяпрепровождение тоже служит основой всего образа жизни. Субкультура серфинга — ука затель будущего.
«Серфинг уже развился в нечто символическое, что при дает ему характер тайного братства или религиозного орде на, — пишет Реми Надо. — Отличительными признаками служат зуб акулы, медаль Св. Христофора или мальтийский крест, которые носят на шее... В течение долгого времени самым распространенным видом транспорта был фордовский «универсал» устаревшей модели с деревянной обшив кой»1. Серфингисты с гордостью, как доказательство своей причастности к этому братству, демонстрируют синяки и царапины. Загар de rigeur*. Стрижка определенного фасо на. Члены этого братства проводят целые часы за обсужде нием мастерства таких героев этой группы, как Дж. Дж. Мун, его последователи покупают футболки с его портретом, серфинговые доски и становятся членами клуба.
Серфингисты — одна из многих субкультур, основан ных на развлечениях. Парашютистам, например, имя Дж. Дж. Муна неизвестно, так же как и особые ритуалы и обы чаи покорителей волн. Зато парашютисты толкуют об ис кусстве Рода Пэка, который не так давно прыгнул с самолета без парашюта, затем в воздухе взял приготовленный пара шют у своего товарища, надел его и благополучно призем лился2. У парашютистов свой собственный маленький мир,
* обязателен (фр.).
314
как и у планеристов, аквалангистов, любителей старинных машин, гонщиков и мотоциклистов. Каждый из этих мир ков представляет субкультуру, основанную на развлечени ях, организованную вокруг технического устройства. Поскольку новая технология делает возможными новые виды спорта, мы можем ожидать образования весьма разнообраз ных новых субкультур, основанных на развлечениях.
Занятия в свободное время будут приобретать все боль шую важность как основа различий между людьми, по мере того как общество само перейдет от ориентации на труд к большей вовлеченности в отдых. В Соединенных Штатах только с начала века трудовые обязательства сократились по времени на треть3. Это большое высвобождение времени и энергии общества. Когда эти обязательства еще умень шатся, мы приблизимся к потрясающей специализации раз влечений, основанной на сложной технологии.
Можно предвидеть создание субкультур, построенных вокруг космической деятельности, голографии, воздей ствия на мозг, глубоководного погружения, подводного плавания, компьютерных игр и тому подобного. Мы мо жем даже предугадать создание неких субкультур антисо циальных развлечений — крепко организованных групп людей, стремящихся разрушить работу общества не ради материальных благ, но ради чистого спортивного жела ния «разбить систему» — подобный ход событий пред сказали такие фильмы, как «Даффи» и «Дело Томаса Крауна». Эти группы могут подделывать компьютерные программы правительства или корпораций, запутывать работу почты, перехватывать или давать другие радио- и телевизионные передачи, устраивать детально разработан ные мистификации, мешать работе на биржевом рынке, фальсифицировать случайные выборки, на которых бази руются политические или другие списки избирателей, и даже, возможно, совершать хитро задуманные разбои и убийства. Писатель Томас Пинчон в романе «Крик Лота 49» описывает вымышленную андерграундную группу, орга низовавшую собственную частную почтовую систему и содержавшую ее в течение нескольких поколений4. Пи-
315
сатель-фантаст Роберт Шекли в страшном коротком рас сказе «Седьмая жертва» пишет о возможности существо вания в обществе легализованного убийства в среде неких своеобразных игроков, охотящихся друг за другом, за ними в свою очередь тоже ведется охота5. Эта рискованная игра позволяет тем, кто опасно агрессивен, освободиться от агрессии в пределах определенных правил.
Как ни странно это звучит, здесь не следует исклю чать ничего кажущегося невозможным, поскольку сфера развлечений в отличие от сферы труда редко сдерживает ся какими-либо практическими соображениями. Здесь свободно играет воображение, и человеческий разум мо жет изобрести невероятное разнообразие развлечений. При достаточном количестве времени и денег, а для не которых вариантов — и технических навыков — люди будущего будут развлекаться так, как никому раньше и не снилось. Они будут играть в непривычные сексуаль ные игры. Они будут играть с разумом. Они будут играть с обществом. И в процессе этого, выбирая среди невооб разимого числа возможностей, они будут создавать суб культуры и все дальше отстоять друг от друга.
Субкультуры множатся, общество раскалывается — в том числе и по возрастным линиям. Мы становимся «специа листами по возрасту», как по работе или по развлечению. Было время, когда людей делили грубо на детей, «молодых людей» и взрослых. С 40-х годов расплывчатое понятие «мо лодые люди» стало заменяться более точным понятием teenager, которое охватывало возрастную категорию от 13 до 19 лет. (До окончания Второй мировой войны это слово не было известно в Англии.)
Сегодня это грубое деление на три части явно не отве чает требованиям, и мы вводим гораздо более точные кате-
316
гории. В имеющейся сейчас классификации обозначены «pre-teens», или «sub-teens» — возрастная категория между детством и подростковым возрастом. Мы также начинаем встречать обозначение «post-teens» и далее — «молодые суп руги». Каждый из этих терминов представляет собой язы ковое признание факта, что мы не можем больше смешивать в кучу всех «молодых людей». Всевозрастающее глубокое разделение ставит границы между возрастными группами. Различия между ними очевидны, и социолог Джон Лофленд из Мичиганского университета прогнозирует, что они могут привести к «конфликтам, равным конфликтам между северянами и южанами, капиталистами и рабочими, им мигрантами и «аборигенами», суфражистками и мужчина ми, белыми и неграми»6.
В доказательство своего поразительного предположения Лофленд говорит о возникновении того, что он называет «молодежным гетто» — больших сообществ, почти целиком состоящих из студентов колледжей. Как для негритянско го, так и для молодежного гетто характерны убогое жилье, непомерная квартирная плата, весьма высокая мобильность, беспорядки и конфликты с полицией. Как и негритянское гетто, оно тоже совершенно разнородно, с многими суб культурами, каждая из которых борется за расширение сферы своего влияния в гетто.
Дети из четко организованных «семей-ячеек», не имея других взрослых героев и ролевых моделей, кроме своих родителей, все больше подпадают под влияние единствен ных доступных им людей — других детей. Они проводят больше времени друг с другом и становятся более подвер женными влиянию сверстников, чем когда-либо ранее. Вместо того чтобы поклоняться собственному дядюшке, они поклоняются Бобу Дилану, или Доновану, или кому-либо другому, кого группа сверстников выбирает как модель стиля жизни. Таким образом, мы начинаем создавать не только гетто студентов колледжа, но даже полугетто pre-teen'oв и teenager'oв, каждое со своими особыми клановыми харак теристиками, собственными увлечениями, модами, героя ми и злодеями.
317
Одновременно мы также наблюдаем деление взрослого населения по возрастным линиям. Пригороды населены в большинстве случаев молодыми супружескими парами с маленькими детьми, или парами среднего возраста с под ростками, или более пожилыми парами, дети которых уже покинули дом. Существуют специальные «сообщества пен сионеров». «Возможно, настанет день, — предупреждает профессор Лофленд, — когда некоторые города обнаружат, что их политики учитывают при выборах гетто возрастных категорий, подобно тому, как чикагские политики уже дав но учитывают этнические и расовые анклавы».
Это возникновение субкультур, основанных на возраст ном делении, можно рассматривать как часть поразительного исторического сдвига в основах социальной дифференциации. Время становится более важным источником различий между людьми, пространство — менее важным.
Теоретик коммуникаций Джеймс У. Кэри из Иллинойсского университета указывает, что «среди первобытных об ществ и на ранних стадиях истории западных стран относительно малые разрывы в пространстве вели к огром ным различиям в культуре... Племенные сообщества, отде ленные сотней миль, могли иметь... совершенно непохожие системы внешней символики, мифов и обычаев». В тех же самых сообществах, однако, существовала «неразрывная связь... поколений... огромные различия между сообщества ми, но относительно малые различия между поколениями внутри данного сообщества».
Сегодня, продолжает он, пространство «по нарастаю щей исчезает как различающий фактор». Но хотя в регио нальных различиях наблюдается некоторое ослабление, Кэри предупреждает: «Не следует полагать, что различия между группами будут уменьшаться... как считают некоторые тео ретики массового общества». Скорее, указывает Кэри, «ось многообразия переместится от пространственного... к вре менному или поколенческому измерению»7. Таким образом, у нас образовались резкие разрывы между поколениями, и Марио Сэвио подвел этому итог революционным лозунгом: «Не доверяй никому старше тридцати!» Ни в одном из преды-
318
дущих обществ подобный лозунг не мог бы так скоро стать модным.
Кэри объясняет этот сдвиг от пространственных к вре менным различиям, ссылаясь на прогресс коммуникацион ных и транспортных технологий, которые покрывают большие расстояния и, по существу, покоряют простран ство. Но есть и другой действующий фактор, который легко не заметить: ускорение изменений. По мере роста скорости изменений во внешней среде внутренние различия между молодежью и стариками неизбежно становятся более за метными. Темп изменений настолько ошеломляющ, что даже несколько лет разницы дают большие различия в жизнен ном опыте человека. Вот почему некоторые братья и сест ры, возрастная разница между которыми три-четыре года, субъективно ощущают себя принадлежащими к совершен но разным «поколениям». Вот почему среди тех радикалов, которые участвовали в забастовке в Колумбийском универ ситете, старшие студенты говорили о «разрыве поколений», отделившем их от первокурсников.
Общество, разделенное по профессиональным, «развле кательным» и возрастным линиям, также делится и по семейно-половым линиям. Даже сейчас мы уже создаем различные новые субкультуры, основанные на супружеском статусе. Ког да-то людей расплывчато классифицировали как одиноких, состоящих в браке и овдовевших. Сегодня это деление на три части не отвечает требованиям. Доля разводов в большинстве высокоразвитых стран так велика, что возникла определенная новая социальная группа — те, кто больше не состоит в браке, либо те, кто находится в периоде между браками. Мортон Хант, специалист в этой области, так описывает «мир людей, состо явших прежде в браке».
Эта группа, говорит Хант, представляет собой «субкульту ру... со своими собственными механизмами объединения лю-
319
дей, собственными моделями регулирования раздельной жиз ни или жизни в разводе, собственными возможностями друж бы, социальной жизни и любви»8. Поскольку ее члены отходят от своих женатых или замужних друзей, они все более изоли руются от тех, кто состоит в браке, и состоявшие ранее в бра ке люди, подобно teenager'aм или серфингистам, стремятся образовать социальные анклавы с собственными излюблен ными местами встреч, собственным отношением ко времени, собственными различными сексуальными кодексами и согла шениями.
Заметные тенденции указывают на то, что эта социальная категория разрастется в будущем. И когда это случится, мир «состоявших прежде в браке» в свою очередь расколется на множество мирков, на все большее число субкультурных групп. Поскольку чем больше субкультура, тем больше оснований думать, что она распадется и даст жизнь новым субкультурам.
Следовательно, если первый ключ к будущему социаль ной организации общества лежит в идее увеличения коли чества субкультур, то второй — в их размере. Этого основного принципа часто не замечают те, кто наиболее реализовался в «массовом обществе». Данный принцип помогает объяс нить существование различий даже при самом сильном стан дартизирующем давлении, поскольку при неизбежных ограничениях социальных коммуникаций сам размер дей ствует как сила, направленная на многообразие организа ции. Например, чем больше население современного города, тем более многочисленны — и различны — в нем субкуль туры; чем больше субкультура, тем выше отличия, которые приведут ее к делению и многообразию. Прекрасным при мером этого могут служить хиппи.
В середине 50-х годов небольшая группа писателей, ху дожников и их разнообразных прихлебателей объединилась в Сан-Франциско и около городков Кармел и Биг-Сёр на
320
Калифорнийском побережье. Их очень скоро окрестили битниками. Они вели своеобразную жизнь.
Наиболее отличительной их особенностью было про славление бедности — джинсы, сандалии, лачуги и хи барки; пристрастие к негритянскому джазу и жаргону; интерес к восточному мистицизму и французскому экзи стенциализму; общее неприятие общества, основанного на технологии.
Несмотря на большое внимание прессы, битники ос тавались крошечной сектой до появления на сцене тех нологического открытия — лизергиновой кислоты, больше известной как ЛСД. Прокламируемый мессиями Тимоти Лири, Алленом Гинсбергом и Кеном Кизи, свободно раз даваемый тысячам молодых людей безответственными эн тузиастами, ЛСД вскоре начал завоевывать приверженцев в американском кампусе и почти так же быстро распрос транился в Европе. Увлечение ЛСД сопровождалось вновь возникшим интересом к марихуане — наркотику, с кото рым битники долго экспериментировали. Из этих двух источников — субкультуры битников середины 50-х и «наркотической» субкультуры начала 60-х — возникла большая группа — новая субкультура, которую можно определить как корпоративное объединение двух назван ных групп: движение хиппи. Смешав джинсы битников с бусами и браслетами группы наркоманов, хиппи стали самой новой и самой широко рекламируемой субкульту рой на американской сцене.
Вскоре, однако, обнаружилось, что влияние новых при верженцев стало чрезмерным. Ряды хиппи пополнились тысячами teenager'oв; миллионы pre-teen'oв смотрели теле визионные передачи, читали журнальные статьи об этом движении и проникались к нему сочувствием; даже некото рые взрослые жители пригородов сделались «поддельны ми» хиппи или хиппи на уик-энд. Результат был предсказуем. Субкультура хиппи — как «Дженерал Моторз» или «Джене рал Электрик» — была вынуждена разделиться, распасться на дочерние субкультуры. Таким образом, из субкультуры хиппи вышло множество ее последователей9.
321
Для непосвященного все длинноволосые молодые люди похожи. Но внутри движения возникли важные подгруппы. Согласно Дэвиду Эндрью Сили, проницательному молодо му обозревателю, в период расцвета этого движения суще ствовало, «возможно, десятка два опознаваемых различных групп». Они отличались не только мелкими расхождения ми в одежде и интересах. Так, Сили сообщает: их деятель ность простиралась от «вечеринок с пивом до поэтических вечеров, от курения марихуаны до современного танца; и часто те, кто получал удовольствие от одного из видов дея тельности, не имели никакого отношения к другому». За тем Сили объясняет отличия таких групп, как фанаты рок-н-ролла (теперь по большей части исчезнувшие со сце ны), политически активные битники, фолк-битники и по том, только потом, оригинальные хиппи per se*10.
Отличия членов этих дочерних субкультур были значи мыми для посвященных. Фанаты рок-н-ролла, например, были безбородыми, многие из них зачастую были слишком молоды, чтобы бриться. Сандалии носили только в группе фолк. Облегающие или не облегающие брюки носили в зави симости от субкультуры.
На уровне идей было много общего недовольства гос подствующей культурой. Но по отношению к политичес кой и социальной деятельности возникли резкие различия. Взгляды разнились от сознательного ухода наркоманов-хиппи, невежественного равнодушия фанатов рок-н-рол ла до деятельной вовлеченности новых левых активистов и политически абсурдной деятельности групп, подобных «Датч провос», «Крейзис» и группы театра партизанской войны.
Корпорация хиппи, назовем ее так, стала слишком большой, чтобы управлять всеми своими делами стандартизированно. Она должна была расколоться и расколо лась. Она породила вполне оперившуюся субкультурную стаю11.
* Как таковые (лат.).
322
Когда это случилось, движение начало умирать. Са мые страстные вчерашние защитники ЛСД стали утверж дать, что «наркотики были скверным эпизодом», а различные андерграундные газеты начали убеждать пос ледователей хиппи против одержимости наркотиками. В Сан-Франциско состоялись пародийные похороны суб культуры хиппи, и излюбленные места хиппи, Хейт-Эшбери и Ист-Виллидж, превратились в туристские мекки. Изначальное движение корчилось и распадалось, образуя новые и многообразные, но более мелкие и слабые суб культуры и мини-кланы. Затем, как бы для того чтобы процесс начался заново, появилась другая субкультура — «бритоголовые». Их отличает особое снаряжение — под тяжки, высокие ботинки, короткая стрижка — и вызыва ющая тревогу склонность к насилию12.
Смерть движения хиппи и возникновение «бритоголо вых» дает совершенно новое понимание субкультурной структуры завтрашнего общества. Ведь не только увеличи вается количество субкультур. Они сменяют одна другую с большей скоростью. Принцип быстротечности здесь про слеживается тоже. По мере возрастания темпа изменений во всех других сферах общества субкультуры тоже становят ся более недолговечными.
Свидетельством уменьшения срока жизни субкультур может послужить исчезновение агрессивной субкультуры 50-х, шаек уличных бойцов13. В течение этого десятилетия опре деленные улицы в Нью-Йорке регулярно опустошались в результате особого вида городской войны — драки между подростками. Во время такой драки десятки, если не сотни молодых людей дрались друг с другом цепями, ножами с выкидными лезвиями, разбитыми бутылками и самодель ными пистолетами. Драки случались в Чикаго, Филадель фии, Лос-Анджелесе и даже в Лондоне и Токио.
Никакой прямой связи между этими вспышками наси лия в так далеко отстоящих друг от друга городах, разумеет -
323
ся, не было, но драки ни в коем случае не были случайными явлениями. Они планировались и осуществлялись с военной точностью высокоорганизованными «боп-бандами». В Нью-Йорке эти банды зачастую носили живописные названия — «Кобры», «Вожди пиратов», «Апачи», «Египетские цари» и т. п. Они воевали за господство в своих кварталах — особых зонах, которые они закрепляли за собой.
В момент расцвета в одном Нью-Йорке было около 200 таких группировок, и за один 1958 г. они совершили не менее 11 убийств. Но в 1966 г., по данным полиции, боп-группы фактически исчезли. Только одна группа ос талась в Нью-Йорке, и «Нью-Йорк тайме» сообщала: «Никто не знает, на какой усыпанной мусором улице... состоялась последняя драка. Но это случилось четыре-пять лет назад (что позволяет датировать прекращение драк всего двумя-тремя годами позже 1958 г., времени расцвета). Таким образом, вдруг, после десятилетия на растания насилия, эра уличных боев в Нью-Йорке кончи лась». То же самое, очевидно, произошло в Вашингтоне, Нью-Арке, Филадельфии и других местах. С исчезновени ем уличных бойцов эра спокойствия в городах, разумеется, не наступила. Агрессивные страсти, которые заставляли бедных пуэрториканцев и молодых негров в Нью-Йорке вести борьбу соперничающих друг с другом группировок, теперь направлены на саму социальную организацию, в гетто возникают субкультурные группировки.
Итак, продолжается процесс, в результате которого суб культуры множатся во всевозрастающем темпе и поочеред но умирают, чтобы освободить место для все большего количества новых субкультур. Происходит некий метабо лический процесс в кровообращении общества, и он уско ряется точно так же, как ускоряются остальные аспекты социального взаимодействия.
Для индивида возникают проблемы выбора на совер шенно новом уровне. Дело не просто в том, что число кла нов быстро увеличивается. И даже не в том, что эти кланы или субкультуры вливаются одна в другую, изменяя взаи моотношения все более и более быстро. Дело в том, что
324
многие из них недолговечны, человек не может оценить предполагаемые преимущества или ущерб от членства в них.
Человек, ищущий некий смысл в принадлежности к суб культуре, ищущий социальных связей для самоидентифи кации, движется сквозь туман, в котором его возможные цели членства движутся с высокой скоростью. Ему прихо дится выбирать из всерастущего числа движущихся мише ней. Проблемы выбора в таком случае возрастают не в арифметической, а в геометрической прогрессии.
Когда увеличиваются возможности выбора материаль ных благ, образования, культурного потребления, отдыха и развлечения, человеку предлагается и ошеломляющее изо билие возможностей социального выбора. И как существу ют границы желаемого выбора при покупке машины — в известный момент увеличение вариантов требует больше затрат на принятие решения, чем это того заслуживает, — точно так же мы можем скоро приблизиться к моменту со циального сверхвыбора.
Уровень нервного расстройства человека, неврозов и простого психологического дистресса в нашем обществе свидетельствует, что многим уже сейчас трудно создать ра зумный, интегрированный и постоянный личный стиль. Но существуют доказательства, что тяга к социальному много образию так же, как в сфере потребления и культуры, толь ко началась. Нам предстоят искушающие и ужасающие просторы свободы.
Чем больше субкультурных группировок существует в обществе, тем выше потенциальная свобода личности. Имен но поэтому доиндустриальный человек, несмотря на роман тические мифы, горько страдал от отсутствия выбора.
Сентименталисты лепетали о предполагаемо неограни ченной свободе примитивного человека, но данные антро-
325
пологов и историков говорят об обратном. Джон Гарднер пишет: «Примитивный клан доиндустриального сообщества обычно требовал гораздо более глубокого подчинения че ловека группе, чем любое современное общество»14. Одно му австралийскому социологу человек из племени темне в Сьерра-Леоне сказал: «Когда люди темне выбирают себе какую-то вещь, мы все должны согласиться с решением — и это мы называем сотрудничеством»15.
Мы, разумеется, называем это подчинением.
Причиной гнетущего подчинения, которое требовалось от доиндустриального человека, причиной того, что чело век племени темне должен «идти вперед» вместе со своими соплеменниками, является то, что больше идти ему некуда. Его общество монолитно, еще не раздроблено на несущее освобождение множество составляющих. Социологи назы вают такое общество «недифференцированным».
Как пуля, ударившаяся в оконное стекло, индустриа лизм раскалывает такие общества, разбивая их на тысячи специализированных учреждений (школы, корпорации, правительственные учреждения, церкви, армии), каждое из которых делится на все более мелкие и более специализи рованные субобъединения. То же самое деление происхо дит на неформальном уровне, и возникает множество субкультур: участники родео, «Черные мусульмане», мото циклисты, «бритоголовые» и многие другие.
Это раскалывание социального порядка аналогично про цессу роста в биологии. Эмбрионы по мере развития стано вятся все более различными. Весь ход эволюции, от вируса до человека, показывает беспрерывное движение к все бо лее высокой степени дифференциации. Очевидно, это дви жение живых существ и социальных групп ко все более дифференцированным формам непреодолимо.
Таким образом, мы не случайно наблюдаем параллель ные движения к многообразию — в экономике, в искусстве, в образовании и массовой культуре и в самом социальном порядке. Эти движения вместе образуют часть необыкно венно большого исторического процесса. Супериндустри альная революция может быть рассмотрена как продвижение
326
человеческого общества к следующей, более высокой сте пени его дифференциации.
Вот почему нам часто кажется, что наше общество тре щит по швам. Так и есть. Именно поэтому все усложняется. Где когда-то было 1000 организационных единиц — сейчас 10 000, связанных между собою все более кратковременны ми узами. Где когда-то существовало несколько относитель но постоянных субкультур, с которыми человек мог идентифицироваться, сейчас тысячи временных субкультур, сгруппировавшихся вокруг, сталкивающихся и увеличива ющихся в числе. Мощные узы, которые связывали индуст риальное общество — узы закона, общих ценностей, централизованного и стандартизированного образования и культурного производства, — сейчас разорваны.
Все это объясняет, почему города вдруг «не поддаются контролю», а университетами «невозможно управлять». Прежние пути интеграции в общество, методы, основан ные на единообразии, простоте и постоянстве, более не эффективны. Возникает новый, более тонко фрагментированный социальный порядок — сверхиндустриальный по рядок. Он основан на гораздо более многообразных и краткосрочных составляющих, чем любая предшествующая социальная система. Мы еще не научились, как связывать их вместе, как интегрировать целое.
Для человека этот скачок на новый уровень дифферен циации имеет пугающие последствия. Но большинство лю дей боятся не их. Нам так часто говорили, что мы идем к безличному единообразию, что мы недооцениваем фантас тические возможности, которые несет человеку сверхинду стриальная революция. И мы едва ли задумываемся о скрытых в ней опасностях сверхиндивидуализации.
Теоретики «массового общества» говорят о мире, кото рый уже исчезает. Кассандры, которые слепо ненавидят тех нологию и предсказывают будущее-муравейник, все еще рефлекторно реагируют на условия индустриализма. Но эта система уже вытесняется.
Разоблачать условия, порабощающие индустриального рабочего сегодня, замечательно. Но проецировать эти усло-
327
вия в будущее и предсказывать исчезновение индивидуаль ности, многообразия и возможности выбора — значит пус кать в обращение опасные клише.
У человека прошлого и настоящего относительно не много выбора. Люди будущего, число которых возрастает с каждым днем, столкнутся не с выбором, а со сверхвыбо ром. Для них наступит взрывное расширение свободы.
И эта свобода придет не вопреки новой технологии, а в большой степени благодаря ей. Если для ранней техноло гии индустриализма требовался бездумный, роботоподоб ный человек, чтобы исполнять бесконечно повторяющиеся задания, то технологии завтрашнего дня выполнят эти за дания более точно, оставив человеку только те функции, которые требуют решений, искусства общения и воображе ния. Супериндустриализм требует, и он создаст, не одина ковых «массовых людей», а людей, глубоко отличных друг от друга, индивидуальных, не роботов.
Человеческая раса не будет втянута в монотонное под чинение, она станет гораздо более социально многооб разной, чем когда бы то ни было. Новое общество, сверхиндустриальное общество, которое сейчас начинает формироваться, станет поощрять пестрые, как лоскутное одеяло, быстро меняющиеся стили жизни.
1 О серфингистах см.: Nadeu [231], с. 144 и Is J.J. Really King of the Surf, Jordan Bonfante // Life, June 10, 1966, c. 81.
2 Живописный рассказ о жизни парашютистов см.: Death-Defying Sports of the Sixties, Mario Puzo, Cavalier, December, 1965, c. 19.
3 Данные об уменьшении трудовых обязательств в обществе можно найти в: [74], с. 13-14.
4 Pynchon: [235].
5 Рассказ Шекли можно найти в: [237].
6 Возрастное деление обсуждается в статье The Youthg Ghetto, John Lofland // Journal of Higher Education, March, 1968, c. 126-139.
7 Замечания Джеймса У. Кэри взяты из его доклада Harold Adams Innis and Marshall McLuhan, представленного на Association
328
for Education in Journalism Convention, Айова, штат Айова, 28 ав густа — 3 сентября 1966.
8 Жизнь послебрачных кланов исследуется в статье The World of the Formerly Married, Morton М. Hunt // McCall's, August, 1966.
9 Лучшее краткое изложение происхождения и начального развития движения хиппи можно найти в: A Social History of the Hippies, Warren Hinckle // Ramparts, March, 1967, c. 5. См. также: [223], с. 63-68.
10 О различиях внутри субкультуры хиппи см.: статью Tell It Like It Really Is..., David Andrew Seeley // Center Diary, May — June, 1967.
11 Смерть движения хиппи описана в Love is Dead, Earl Shorris The New York Times Magazine, October 29, 1967, c. 27.
12 Описание появления феномена бритоголовых см. в статье Hippies vs. Skinheads // Newsweek, October 6, 1969, с. 90.
13 Материалы о шайках уличных бойцов: [240]; [114], с. 20; и Violence, James Q. Wilson, [179], vol. 4, с. 7.
14 Гарднер о подчинении: [39], с. 62-63.
15 Материалы о племени темпе взяты из: Independence and Conformity in Subsistence-Level Societies, J.W. Berry // Journal of Personality and Social Psychology, December, 1967, c. 417.
В ресторанах Сан-Франциско, куда служащие приходят на ленч, их обслуживают официантки с обнаженной гру дью. А в Нью-Йорке эксцентричная девица-виолончелист ка была арестована за то, что исполняла авангардную музыку в костюме «топлесс». В Сент-Луи ученые, занимающиеся психологией оргазма, нанимают проституток, чтобы заснять акт на камеру. Но в Колумбусе, штат Огайо, разгорелась городская дискуссия по поводу продажи кукол «маленький братец» с мужскими гениталиями. В Канзас-сити конфе ренцией гомосексуальных организаций объявляется кампа ния за отмену запрета гомосексуалистам служить в армии,
329
и Пентагон в самом деле осмотрительно идет на это. Но в американских тюрьмах сидит множество людей, которые арестованы за гомосексуализм.
Редко в какой стране проблема сексуальных ценностей так запугана. Но то же самое можно сказать и об остальных видах ценностей. Америка мучается неопределенным отно шением к деньгам, собственности, закону и порядку, расо вым вопросам, религии, Богу, семье и самой личности. Но не одни Соединенные Штаты мучаются головной болью при определении ценностей. Во всех технологически развитых обществах царит такая же путаница. Крах ценностей про шлого вряд ли прошел незамеченным. Каждый священник, политик, каждый родитель озабоченно качает головой по этому поводу. Но большинство дискуссий об изменении ценностей бесплодны, так как в них отсутствуют два основ ных пункта. Первый из них — это ускорение.
«Оборот» ценностей сейчас происходит быстрее, чем когда-либо в истории. В прежние времена человек, вырос ший в каком-либо обществе, мог ожидать, что обществен ная система ценностей останется в основном неизменной в течение его жизни; гарантировать такое утверждение сей час нельзя, разве что в самых изолированных дотехнологических сообществах.
Это подразумевает временный характер структуры как общих, так и личностных ценностных систем. Каково бы ни было содержание ценностей, которые возникают взамен ценностей индустриальной эры, они будут менее долговеч ны, чем ценности прошлых времен. Нет никаких доказа тельств того, что ценностные системы высокоразвитых технологических обществ могут вернуться к «устойчивому» состоянию. Если говорить о предвидимом будущем, следу ет предполагать еще более быструю смену ценностей.
В этом контексте, однако, раскрывается другое мощное направление. Ведь фрагментация общества приносит с со бой многообразие ценностей. Мы становимся свидетелями раскола консенсуса.
Большинство предшествующих обществ имело обшир ный основной набор общепринятых ценностей. Теперь этот
330
набор сократился, и мало оснований предполагать, что фор мирование нового широкого консенсуса случится в гряду щие десятилетия. Здесь действуют центробежные силы, а не центростремительные, силы, направленные к многооб разию, а не к единству.
Это объясняет фантастически разноречивую пропаган ду, которая обрушивается на людей, живущих в высокотех нологических обществах. Дом, школа, корпорация, церковь, сословные группы, средства массовой информации и ми риады субкультур — все рекламируют различные наборы ценностей. Результатом для многих стала позиция «все про ходит» — что само по себе тоже некая позиция. «Мы, — заявляет журнал «Ньюсуик», — общество, утратившее кон сенсус... общество, которое не может найти согласия в от ношении стандартов поведения, языка или манер, всего, что можно увидеть или услышать»1.
Картина расколотого консенсуса подтверждается откры тиями Уолтера Груэна, руководителя научных социальных исследований в Род-Айлендском госпитале. Он провел се рию статистических исследований того, что он называет «стержнем американской культуры». К своему удивлению, Груэн обнаружил не монолитную систему убеждений, ка кую приписывали среднему классу предшествующие иссле дователи, а «различие в убеждениях гораздо более поразительное, чем статистически подтверждавшееся одно образие. Возможно, — делает он вывод, — уже заблуждение говорить об «американском» культурном единстве».
Груэн полагает, что, в частности, в группе богатых, об разованных людей консенсус уступил место тому, что он называет «карманным набором» ценностей. Можно ожи дать, что по мере того, как количество и разнообразие суб культур будет возрастать, «карманный набор» тоже будет увеличиваться2.
Оказываясь перед различными противоречащими одна другой ценностными системами, сталкиваясь с ослепляю щим изобилием новых потребительских товаров, услуг, раз личными вариантами образования, занятий и развлечений,
331
люди будущего должны будут совершать выбор по-новому. Они станут «потреблять» стили жизни примерно так, как люди прошлого, менее богатого выбором, потребляли обык новенные продукты.
В елизаветинские времена понятие «джентльмен» опре деляло весь образ жизни, а не только факт рождения. Соот ветствующая генеалогия могла быть предварительным условием, но быть джентльменом означало: получить луч шее образование, иметь лучшие манеры, носить лучшую одежду, чем массы; участвовать в определенных (а не каких других) развлечениях; жить в большом, хорошо обставлен ном доме; держаться на расстоянии от подчиненных; коро че, никогда не терять вида классового «превосходства»3.
Класс купцов обладал своим собственным предпочитае мым стилем жизни, а крестьянство — своим. Эти жизнен ные стили, как и стиль жизни джентльмена, слагались из многих различных составляющих, начиная от места прожи вания, занятий и одежды и кончая жаргоном, характерны ми жестами и религией.
Сегодня мы еще создаем свой стиль жизни из мозаики составляющих. Но многое уже изменилось. Стиль жизни больше не просто демонстрация классовой принадлежнос ти. Сами классы разбились на более мелкие группы. Эко номические факторы стали значить меньше. Таким образом, сегодня важнее не классовая принадлежность, а связи с суб культурой, определяющей стиль жизни человека. У хиппи из рабочего класса и хиппи из Экзетера или Итона общий стиль жизни, хотя они принадлежат к разным классам.
Поскольку стиль жизни стал способом самоидентифи кации с той или иной субкультурой, подобное взрыву уве личение числа субкультур в обществе принесло с собой так же подобное взрыву увеличение числа жизненных стилей.
332
Таким образом, иностранец, оказавшийся сегодня в амери канском, английском, японском или шведском обществе, должен выбирать не между четырьмя-пятью стилями жиз ни, основанными на классовой принадлежности, а буквально между сотнями различных возможностей. Завтра, посколь ку субкультуры множатся, это число еще увеличится.
Следовательно, то, как мы выбираем стиль жизни и что это означает для нас, оказывается одним из основных воп росов психологии завтрашнего дня, поскольку выбор жиз ненного стиля, сознательный или неосознанный, в огромной степени предопределяет будущее человека, внося в его жизнь определенный порядок, определенные принципы и крите рии выбора.
Посмотрим, как такой выбор совершается в настоя щее время. Молодая пара, намереваясь обставить кварти ру, может просмотреть буквально сотни светильников: в скандинавском стиле, в японском, светильники в стиле французской провинции, лампы Тиффани, лампы-«молнии», светильники в американском колониальном стиле — десят ки, дюжины ламп различных размеров, моделей и сти лей, — прежде чем остановит свой выбор, скажем, на светильнике Тиффани. Пройдя целую «вселенную» воз можностей, они выбрали одну вещь. В отделе мебели они опять просматривают множество вариантов, затем оста навливаются на викторианском столике. Эта процедура просмотра-и-отбора повторяется — ковры, диваны, дра пировки, стулья для столовой и т. д. В действительности нечто подобное той же самой процедуре происходит не только в отношении меблировки их дома. Они соверша ют просмотр-отбор идей, друзей, лексики, которую они употребляют, и ценностей, которые они признают.
Поскольку общество бомбардирует человека головокру жительным, беспорядочным на вид набором альтернатив, сделанный выбор может быть только случайным. Потреби тель (столика или идей) приходит вооруженным сложив шимся набором вкусов и предпочтений. К тому же ни один выбор не может быть совершенно независимым. Каждый обусловлен предшествующим выбором. То, что молодая пара
333
остановилась на викторианском столике, обусловлено сде ланным прежде выбором лампы. Коротко говоря, существует некая последовательность, попытка личного выбора во всех наших действиях — сознательного или неосознанного, не важно.
Некоторые мужчины-американцы носят строгие рубаш ки, длинные носки, туфли и берут с собой атташе-кейсы. Если присмотреться повнимательнее, можно обнаружить, что выражение лиц и манеры выдают их желание прибли зиться к стереотипу чиновника. Вероятность, что такой че ловек отрастит шевелюру в стиле рок-музыканта Джими Хендрикса, необычайно мала. Он знает, как знаем мы все, что определенная одежда, манеры, речь, мнения и жесты сочетаются, а другие — нет. Он может знать это только ин туитивно, «по ощущению», наблюдая за другими людьми, но этим знанием определяются его действия.
Мотоциклист в черной куртке, который носит украшен ные стальными пластинками краги и оскорбляющую взгляд свастику, свисающую с шеи, дополняет свой костюм гру быми ботинками, не мокасинами и не строгими туфлями. Он идет преисполненный самодовольства и бормочет ба нальности, направленные против властей. Для него тоже важна последовательность. Он знает, что любой намек на элегантность или членораздельность разрушит цельность его стиля.
Почему же мотоциклисты носят черные куртки? Поче му не коричневые и не синие? Почему чиновники в Амери ке предпочитают атташе-кейсы, а не обычные портфели? Как будто они следуют одному и тому же образцу, пытаясь достичь некоего идеала, установленного свыше.
Нам мало что известно о происхождении моделей стиля жизни. Однако мы знаем, что популярные герои и знаме-
334
нитости, включая героев вымышленных (например, Джеймса Бонда), имеют к этому отношение.
Марлон Брандо, сыграв самоуверенного мотоциклиста в черной куртке, возможно, создал и, несомненно, разрек ламировал некую модель стиля жизни. Тимоти Лири, в сво бодном одеянии, украшенном бусинами, бормочущий мистические псевдомудрости о любви и ЛСД, ввел модель для тысяч молодых людей. Такие герои, по словам Оррина Клэппа, помогают «кристаллизовать социальный тип». Он ссылается при этом на покойного Джеймса Дина, который сыграл отчужденного от общества юношу в фильме «Бун товщик без идеала», или на Элвиса Пресли, который изна чально закрепил за собой образ рок-н-ролльного гитариста. Затем появилась группа «Битлз» с чрезмерно длинными (по тем временам) волосами и в экзотических костюмах. «Одна из главных функций любимцев публики, — говорит Клэпп, — это делать типы видимыми, что в свою очередь делает ви димыми новые стили жизни и новые вкусы»4.
Но законодатели стиля не обязательно должны быть идолами массовых коммуникаций. Они могут быть почти неизвестными за рамками отдельной субкультуры. Так, в течение многих лет Лайонел Триллинг, профессор Колум бийского университета, был образом отца для вестсайдских интеллектуалов, субкультуры Нью-Йорка, хорошо извест ной в литературных и академических кругах Соединенных Штатов5. Мэри Маккарти воплощала образ матери еще за долго до того, как к ней пришла слава.
В статье Джона Спейчера в молодежном журнале «Cheetah» перечислено несколько наиболее известных мо лодежных стилей жизни конца 60-х годов. Они колеблются от Че Гевары до Уильяма Бакли, от Боба Дилана и Джоан Баэз до Роберта Кеннеди. «Круг интересов американской молодежи, — пишет Спейчер, — переполнен героями». И добавляет: «Где есть герои, там есть и поклонники, после дователи»6.
Для человека, принадлежащего к определенной субкуль туре, герой, по словам Спейчера, становится «критической экзистенциальной необходимостью психологической са-
335
моидентификации». Разумеется, это не ново. Предыду щие поколения идентифицировались с Чарлзом Линдбергом и Тедой Бара. Новое и значимое здесь, однако, сказочное изобилие таких героев и мини-героев. По мере того как субкультуры множатся и ценности разнятся, мы обнаруживаем, пишет Спейчер, что «национальный смысл самоидентификации безнадежно раздроблен». У человека, подчеркивает он, большой выбор: «Существует огромный диапазон доступных культов, огромный диапазон героев. Можно сравнить это с покупками в магазине».
В то время как харизматические фигуры становятся за конодателями стилей, стили обретают плоть и продаются публике через субобщества или небольшие кланы, которые мы назвали субкультурами. Беря сырой символический ма териал из средств информации, они каким-то образом со ставляют вместе разрозненные фрагменты одежды, мнений, выражений и сооружают из них нечто связное: образец сти ля жизни. Как только модель готова, они действуют, как любая хорошая корпорация, — продают ее. Они ищут на нее покупателей.
Любому, кто сомневается в этом, следует почитать письма Аллена Гинсберга Тимоти Лиру. Эти два человека больше чем кто-либо ответственны за создание стиля жизни хиппи с его отличительной чертой — употреблением наркотиков.
Поэт Гинсберг пишет: «Вчера выступал на ТВ вместе с Н. Мейлером и Эшли Монтэгю, произнес большую речь... советуя всем «балдеть»... Общался со всеми либеральными сторонниками наркотиков, о которых знаю, что они опуб ликовали и распространили [некий доклад в защиту нарко тиков]... Я написал пятистраничный отчет об этой ситуации Кенни Лаву в «Нью-Йорк тайме», и он сказал, что, возмож но, напишет статью... которую затем может подхватить один
336
парень из «Юнайтед пресс», который даст информацию по всей стране. Я послал копию Элу Ароновичу в «Нью-Йорк пост», Розалинд Констейбл в «Тайм» и Бобу Силверсу в «Харперс»...»7
Неудивительно, что ЛСД и все события, связанные с движением хиппи, получали немедленную огласку в сред ствах массовой информации. Этот небольшой отчет об энер гичном взаимодействии Гинсберга с прессой читается просто как памятная записка какой-то огромной корпорации по связи с прессой из числа тех, что хиппи любили бичевать за манипуляции с общественным мнением. Успешная «рас продажа» модели жизненного стиля хиппи молодым людям всех технологически развитых обществ — это одна из клас сических торговых историй нашего времени.
Не все субкультуры так агрессивны и так талантливы в рекламной шумихе, но их совокупная сила в обществе огромна. Эта сила происходит от нашего почти универ сального безумного желания «принадлежать». Человек пле менного общества чувствовал сильную привязанность к своему племени. Он знал, что «принадлежит» племени, и с трудом мог вообразить себя отдельно от него. Однако тех нологически развитые общества настолько велики, сложны и недоступны пониманию человека, что, только «воткнув шись» в одну или несколько его субкультур, можно ощу тить некоторую самоидентификацию и свою связь с целым. Неудача в попытке самоидентификации с какой-либо груп пой или группами заставляет нас ощущать одиночество, отчуждение и свою бесплодность. Мы начинаем задаваться вопросом: кто же мы?
Напротив, чувство принадлежности, ощущение себя ча стью социальной ячейки, которая больше нас (но достаточ но невелика, чтобы быть понятной), зачастую настолько вознаграждает нас, что мы чувствуем глубокую привержен ность, иногда противоречащую нашим собственным сужде ниям, к ценностям, позициям и предпочтительному стилю жизни группы.
Однако мы платим за преимущества, которые получаем. Потому что если мы психологически принадлежим суб-
337
культуре, она начинает оказывать на нас давление. Мы об наруживаем, что нужно «идти вперед» вместе с этой груп пой. Нас вознаграждает теплом, дружбой и признанием наше согласие с ее моделью жизненного стиля. Но она безжало стно карает нас насмешками, остракизмом или каким-то иным образом, если мы отдаляемся от нее.
Распространяя свои излюбленные модели стиля жизни, субкультуры требуют нашего внимания. В процессе этого они непосредственно воздействуют на нашу самую уязви мую психологическую собственность, на наш собственный образ. «Присоединяйся к нам, — нашептывают они, — и ты станешь больше, лучше, сильнее, более уважаемым и менее одиноким человеком». Выбирая между быстро возникаю щими субкультурами, мы можем только неясно ощущать, что наша самоидентификация приобретет избранную нами форму, но чувствуем жаркую требовательность их призывов и призывов других. Нас притягивают и отталкивают их пси хологические обещания.
В тот момент, когда между ними приходится выбирать, мы напоминаем туриста, прогуливающегося по Бурбон-стрит в Новом Орлеане. Когда он проходит мимо кабаков и при тонов, швейцар хватает его за руку, тянет за собой и откры вает дверь, так что ему удается увидеть дразнящее зрелище обнаженной плоти стриптизерш на подиуме за баром. Суб культуры распространяют свое влияние, чтобы привлечь нас, и взывают к нашим самым интимным фантазиям гораздо сильнее и тоньше, чем любое изобретение Мэдисон-авеню.
Они предлагают не стриптиз и не новое мыло, и не сти ральный порошок. Они предлагают не продукцию, а супер продукцию. Они обещают человеческое тепло, дружеские отношения, уважение, чувство общности. Но то же самое обещают и те, кто рекламирует дезодоранты или пиво. «Чу десный ингредиент», особый компонент, единственное, что предлагают субкультуры и не могут предложить остальные торговцы, — это передышка от напряжения, вызванного сверхвыбором. Они предлагают не один продукт или идею, а способ организации всех продуктов и идей, не отдельное
338
удобство, а целый стиль, комплекс предписаний, которые помогут человеку свести всевозрастающую сложность вы бора к поддающимся контролю размерам.
Большинство из нас отчаянно хочет найти именно та кие предписания. В путанице сталкивающихся друг с дру гом нравственных позиций, в сумятице, вызванной сверхвыбором, самым мощным, самым полезным «супер продуктом» из всех является организующий принцип жиз ни человека. Именно это предлагает стиль жизни.
Разумеется, не каждый стиль жизни может оказаться подходящим. Мы живем на восточном базаре конкурирую щих моделей. В этой психологической фантасмагории мы ищем способ упорядочить свое существование, ищем стиль, соответствующий нашему собственному темпераменту и нашим обстоятельствам. Мы ищем героев и мини-героев для подражания. Человек, выбирающий себе стиль, подо бен даме, которая листает страницы модного журнала, что бы найти подходящий фасон платья. Она просматривает один журнал за другим, останавливается на привлекатель ной модели и решает сделать платье на ее основе. Затем она начинает подбирать необходимые материалы: ткань, нитки, отделку, пуговицы и т.п. Точно таким же образом создатель стиля жизни собирает нужные предложения. Он отращива ет волосы. Он покупает плакаты в стиле арт-нуво и статьи Че Гевары в мягкой обложке. Он учится спорить о Маркузе и Франце Фаноне. Он усваивает определенный жаргон, в его лексиконе появляются такие слова, как «релевантный» и «истеблишмент».
Это вовсе не означает, что его политические действия несущественны или что его мнения несправедливы или глу пы. Он может быть (или не быть) справедлив в своих взгля дах на общество. Но тот особый способ, который он
339
выбирает, чтобы выражать их, неизбежно представляет со бой часть его поисков собственного стиля.
Дама, моделируя свое платье, изменяет его там и тут, слегка отклоняясь от образца, чтобы оно больше подходило ей. Конечный продукт — настоящее сшитое на заказ пла тье; но оно разительно похоже на другие, сшитые по той же модели. Почти так же мы индивидуализируем наш стиль жизни, но это обычно завершается явным сходством с не которой моделью стиля жизни, которая еще до этого была упакована и продаваема субкультурой.
Зачастую мы не осознаем момента, когда отдаем предпоч тение определенной модели стиля жизни перед остальными. Решение «быть» Чиновником, или Черным активистом, или Вестсайдским интеллектуалом редко бывает результатом чис то логического анализа. Принятое решение не всегда бывает ясным сразу. Ученый-исследователь, который перестает ку рить сигареты и начинает курить трубку, может сделать это по соображениям здоровья, не зная, что трубка — часть целого стиля жизни, который привлекает его. Семейная пара, выб равшая светильник Тиффани, думает, что обставляет кварти ру; они могут и не видеть, что их действия — попытка воплотить всеобъемлющий стиль жизни.
Большинство из нас в действительности не думает о сво ей жизни в терминах стиля жизни, и у нас часто бывают трудности при объективном разговоре об этом. Еще больше трудностей возникает, когда мы пытаемся сформулировать структуру ценностей, заключенных в нашем стиле. Задача становится вдвойне сложной, поскольку в стиле жизни мно гих из нас сочетаются элементы нескольких различных мо делей. Мы можем подражать Хиппи и Серфингистам. Мы можем выбрать среднее между Вестсайдским интеллектуа лом и Чиновником — слияние, довольно распространенное среди издательских работников Нью-Йорка. Когда стиль человека представляет собой гибрид, довольно трудно раз личить множество моделей, на которых он основывается.
Однако после того как мы выберем себе определенную модель, мы энергично боремся за ее создание, а еще силь нее за то, чтобы охранить ее от перемен. Стиль становится
340
для нас необыкновенно важен. Это вдвойне справедливо в отношении людей будущего, когда забота о стиле станет просто неистовой. Эта чрезмерная забота о стиле вовсе не то, что литературные критики называют формализмом. Это не просто интерес к внешнему виду. Ведь стиль жизни вклю чает в себя не просто внешние формы поведения, но и цен ности, подразумеваемые под этим поведением, и никто не может изменить свой стиль жизни, не изменив свой соб ственный образ. Люди будущего станут не «осознавать свой стиль», а «осознавать свой стиль жизни».
Вот почему различные мелкие вещи будут иметь для них большое значение. Любая небольшая деталь жизни может обладать большим эмоциональным воздействием, если она изменяет с трудом выработанный стиль жизни, если она угрожает разрушить целостность стиля. Тетушка Этель да рит нам свадебный подарок. Мы приходим в замешатель ство, потому что он в стиле, чуждом нашему собственному. Это раздражает нас и сбивает с толку, даже если мы знаем, что «тетушке Этель ничего лучше не придумать». Мы быст ро запихиваем эту вещь на верхнюю полку кладовки.
Тостер или скатерть тетушки Этель не важны сами по себе. Но это послание из другого субкультурного мира, и пока мы слабы в том, чтобы придерживаться нашего соб ственного стиля, подарок представляет мощную угрозу. Психолог Лайон Фестинджер ввел в оборот понятие «ког нитивный диссонанс» для обозначения следующей тенден ции: человек опровергает или отказывается принять информацию, которая меняет уже сложившееся у него мне ние. Мы не хотим слышать то, что может нарушить нашу старательно выработанную систему представлений. Подоб ным же образом подарок тетушки Этель представляет со бой «стилистический диссонанс». Это угрожает подорвать наш старательно разработанный стиль жизни.
Почему стиль жизни обладает такой силой самосохра нения? В чем источник его силы? Стиль жизни — это меха низм, через который мы выражаем себя. Это способ сказать миру, какой именно субкультуре — или субкультурам — мы Принадлежим. Но это едва ли объясняет его огромную важ-
341
ность для нас. Подлинная причина, почему стили жизни имеют такое значение (и значение это возрастает по мере того, как общество становится разнообразнее), прежде все го в том, что выбор модели стиля жизни для подражания — решающая стратегия в нашей частной войне с ощутимым со всех сторон гнетом сверхвыбора8.
Решая, сознательно или неосознанно, быть «похожими» на Уильяма Бакли или Джоан Баэз, Лайонела Триллинга или равного ему по значимости для серфингистов Дж. Дж. Муна, мы спасаемся от необходимости принимать милли оны сиюминутных решений. Следуя стилю, мы можем от мести многие виды одежды и поведения, многие идеи и позиции как неподходящие для избранного нами стиля. Ученик колледжа, который выбирает модель Протестующего студента, не тратит зря энергию, мучаясь, голосовать ли за Уоллеса, носить ли атташе-кейс или вкладывать деньги в инвестиционный фонд.
Присмотрев для себя определенный стиль жизни, мы исключаем из дальнейших размышлений огромное количе ство альтернатив. Парню, выбравшему для себя модель Мотоциклиста, не нужно больше интересоваться сотнями типов перчаток, которые доступны ему на рынке, но разру шают дух его стиля. Ему нужно только выбрать из того типа перчаток, которые кажутся подходящими в рамках, постав ленных этой моделью. То, что сказано о перчатках, в рав ной степени применимо также к его идеям и социальным отношениям.
Предпочтение одного стиля жизни другому, таким об разом, представляет собой суперрешение. Это решение бо лее высокого порядка, чем обычные, каждодневные. Это решение суживает диапазон будущих альтернатив. Пока мы действуем в границах избранного нами стиля, наш выбор относительно прост. Предписания ясны. Субкультура, к которой мы принадлежим, помогает нам ответить на любой вопрос; у нее есть руководящие принципы.
Но когда наш стиль неожиданно меняется, когда что-то вынуждает нас пересмотреть его, нам приходится совершать другое суперрешение. Мы сталкиваемся с тяжелой необхо-
342
димостью изменить не только себя, но также и свой соб ственный образ.
Это трудно, потому что, освободившись от какого-то стиля, оказавшись отрезанными от субкультуры, породив шей его, мы перестаем «принадлежать». Хуже того, под воп рос поставлены наши основные принципы, и мы вынуждены заново принимать каждое решение, в одиночестве, без под держки определенной, постоянной линии поведения. Ко ротко говоря, мы снова сталкиваемся с полным, гнетущим бременем сверхвыбора.
Оказаться «между стилями» или «между субкультура ми» — значит находиться в жизненном кризисе. Люди бу дущего посвятят больше времени поискам стиля, чем люди прошлого или настоящего. Изменяя свою самоидентифи кацию, человек супериндустриального общества прочерчи вает собственную траекторию в мире противоречивых субкультур. Такова социальная мобильность будущего: не просто движение из одного экономического класса в дру гой, но от одной клановой группировки к другой. Бес престанное движение от одной кратковременной субкультуры к другой прочерчивает дугу жизни человека.
Существует множество причин этого беспрестанного движения. Не просто психологические потребности чело века меняются чаще, чем в прошлом; меняются также и субкультуры. По этим и другим причинам, поскольку при надлежность субкультуре становится даже менее стабиль ной, поиски индивидуального стиля будут все более интенсивными, можно сказать, неистовыми в ближайшие десятилетия. Снова и снова мы будем чувствовать себя огор ченными или утомленными, смутно неудовлетворенными тем, «как идут дела», — другими словами, сбитыми с толку нашим собственным стилем. И тогда мы снова начнем поис-
343
ки нового принципа, руководствуясь которым сможем со вершить выбор. Мы снова приходим к моменту суперре шения.
Если кто-нибудь станет подробно изучать наше поведе ние в этот момент, то обнаружит резкое возрастание того, что можно назвать Индексом Быстротечности. Темп оборо та вещей, мест, людей, организационных и информацион ных отношений резко возрастает. Мы ощущаем, что нам надоело шелковое платье, или галстук, или старый светиль ник Тиффани, ужасный викторианский столик на ножках-лапах — все эти символы наших связей с субкультурой прошлого. Мы начинаем, шаг за шагом, заменять их новы ми вещами, символическими для нашей новой самоиден тификации. Тот же самый процесс происходит и в нашей социальной жизни — «пропускная способность» людей уве личивается. Мы начинаем отказываться от идей, которых придерживались (или объяснять, или осмыслять их по-но вому). Мы вдруг оказываемся свободными от всех ограни чений, которые накладывали на нас наша субкультура или стиль. Индекс Быстротечности окажется чувствительным индикатором тех моментов в нашей жизни, когда мы наи более свободны, но в то же время наиболее потерянны.
Именно в такие периоды мы демонстрируем огромные колебания, которые инженеры называют «поисковым по ведением». Сейчас мы наиболее чувствительны к призывам новых субкультур, к их требованиям и требованиям других, которые сотрясают воздух. Мы склоняемся то к одному, то к другому. Могущественный новый друг, новое увлечение или идея, новое политическое движение, некий новый ге рой, возникший из недр средств массовой информации, — все это в такой момент затрагивает нас с особой силой. Мы более «открыты», более неуверенны, более готовы к тому, чтобы кто-то или какая-то группа говорила нам, что делать, как вести себя.
Решения — даже мелкие — приходят труднее. Это не случайно. Справляясь с давлением повседневной жизни, мы нуждаемся в большей информации о гораздо более баналь ных делах, чем тогда, когда мы были ограничены заданным
344
стилем жизни. И поэтому мы чувствуем себя беспокойны ми, задавленными, одинокими, и мы движемся вперед. Мы выбираем новую субкультуру или позволяем втянуть себя в нее. Мы обретаем новый стиль.
Следовательно, по мере движения к супериндустриализ му люди принимают жизненные стили и отбрасывают их в масштабах, которые поразили бы людей предыдущих поко лений. Стиль жизни сам стал неким предметом, который можно отбросить.
Это большое и нелегкое дело. Это объясняется наибо лее оплакиваемой «утратой следования», характерной для нашего времени. Когда люди переходят от субкультуры к субкультуре, от стиля к стилю, они должны охранять себя от неизбежной боли «непринадлежности». Они научатся справляться со светлой печалью расставания. Необыкно венно преданный католик, который бросает свою религию и погружается в жизнь активиста Новых левых, затем бро сается в другое дело, движение или субкультуру, не может заниматься этим всегда. Он становится, если приложить сюда понятие Грэма Грина, «пепелищем». Он учится на прошлых разочарованиях никогда не вкладывать себя прежнего во что-либо целиком.
И таким образом, даже когда он, как кажется, принима ет какую-то субкультуру или стиль, он сохраняет некую часть себя. Он подчиняется требованиям группы и получает удов летворение от принадлежности к ней. Но эта принадлеж ность уже не бывает такой, как прежде, и тайно он готов переметнуться. Это означает, что даже когда он, кажется, крепко «вбит» в свою группу или клан, он прислушивается в ночной темноте к коротковолновым сигналам конкуриру ющих кланов.
В этом смысле его членство в группе поверхностно. Он постоянно пребывает в позиции «не-следования», и без точ ного следования ценностям и стилям группы он лишается явного набора критериев, необходимых, чтобы пробираться сквозь дремучие джунгли сверхвыбора.
Супериндустриальная революция, следовательно, ставит всю проблему сверхвыбора на новый уровень. Она застав-
345
ляет нас теперь совершать выбор не просто между лампами и абажурами, но между жизнями, не между составляющими стиля жизни, но между стилями жизни в целом.
Эта интенсификация проблемы сверхвыбора толкает нас к непрерывному самоизучению, поискам души и сосредо точенности на самом себе. Она сталкивает нас с наиболее распространенной из современных болезней — с «кризи сом самоидентификации». Никогда раньше перед массой людей не стоял более сложный выбор. Поиски самоиденти фикации возникают не из-за предполагаемого отсутствия выбора в «массовом обществе», но именно из-за обилия и сложности возможностей нашего выбора.
Всякий раз, когда мы выбираем стиль, принимаем су перрешение, всякий раз, когда мы связываем себя с некоей определенной субкультурной группой или группами, мы что-то меняем в своем собственном образе. Мы становимся в каком-то смысле другими людьми, и мы воспринимаем себя иначе. Наши давние друзья, те, кто знал нас в предыдущих «воплощениях», при встрече только удивленно поднимают брови. Им все труднее и труднее узнавать нас, и мы тоже испытываем всевозрастающие трудности в идентификации себя с нашими прежними, пусть даже вызывающими сим патию «я».
Хиппи становится добропорядочным чиновником, чи новник становится парашютистом, не замечая ступеней перехода. В этом процессе он отказывается не только от внешних проявлений стиля, но также и от многих основ ных позиций. И однажды он задаст себе вопрос, который будет, как пригоршня холодной воды в заспанное лицо: «Что остается?» Что сохранилось от «я» или «личности» в смысле постоянной внутренней структуры? Для некоторых ответа практически нет, потому что они уже имеют дело не с «я», а с тем, что можно назвать «серийными я».
Сверхиндустриальная революция также требует новой концепции свободы — признания, что свобода, дошедшая до пределов, отрицает сама себя. Скачок общества на но вый уровень дифференциации неизбежно приносит с со бой новые возможности индивидуализации, и новая
346
технология, новые временные организационные формы тре буют новой породы человека. Вот почему, несмотря на «люф ты» и временные отступления, линия социального прогресса ведет нас к большей терпимости, более легкому принятию все более и более разнообразных человеческих типов.
Внезапная популярность лозунга «делай свое дело» от ражает этот исторический момент. Поскольку чем более фрагментировано или дифференцировано общество, тем большее число различных стилей жизни оно предлагает. И чем больше социально принятых моделей стиля жизни про двигает общество, тем ближе оно само к условиям, в кото рых и в самом деле каждый человек делает свое собственное, неповторимое дело.
Таким образом, несмотря на всю антитехнологическую риторику эллюлей, Фроммов и мамфордов, ясно, что сверхиндустриальное общество — наиболее развитое, чем когда бы то ни было, в технологическом отношении обще ство — расширяет возможности свободы. У людей будуще го станет больше возможностей самореализации, чем когда-либо прежде в истории.
В новом обществе мало условий для истинно устойчи вых отношений. Но оно предлагает более разнообразные жизненные ниши, больше свободы для продвижения внут ри и из этих ниш и дает больше возможности создавать собственные ниши, чем все существовавшие ранее обще ства, вместе взятые. Оно также предлагает самое потрясаю щее удовольствие — одолеть изменение, достичь его вершины, изменяясь и вырастая вместе с ним, — вот про цесс несравненно более увлекательный, чем кататься на доске по волнам, бороться с рулем, затевать опасные гонки на восьмиполосном скоростном шоссе или получать кайф от наркотиков. Это дает человеку возможность помериться силами с тем, что требует владения собой и высокого ума. Человеку, который вооружен этим и который делает необ ходимое усилие, чтобы понять быстро возникающую струк туру супериндустриального общества, человеку, который находит «верное» жизненное место, «верную» последова-
347
тельность избираемых им субкультур и моделей стиля жиз ни для подражания, обеспечен триумф.
Безусловно, эти высокие слова неприменимы к боль шинству людей. Большинство людей прошлого и настоя щего остаются заключенными в жизненных нишах, которые не они создали и на которые они не очень надеются при нынешней ситуации вечного бегства. Для большинства воз можностей по-прежнему мучительно мало.
Тюрьма прошлого должна быть — и будет — уничтожена. Но ее не уничтожить тирадами против технологии, «ощуще нием» или «интуицией» нашего пути в будущее, пока эмпири ческие исследования, анализ и рациональное усилие находятся в забвении. Те, кто действительно хочет разбить тюрьму прошлого и настоящего, должны не бичевать ма шины на манер луддитов, а содействовать контролирован ному — выборочному — внедрению завтрашних технологий. Для того чтобы заниматься этим, интуиции и «мистических озарений» вряд ли достаточно, нужно точное научное зна ние, квалифицированно применяемое к решающим, наи более чувствительным точкам социального контроля.
Здесь не поможет принцип максимализации выбора как ключ к свободе. Мы должны учитывать возможность, о ко торой здесь говорилось, возможность, что выбор превра тится в сверхвыбор, а свобода — в несвободу.
Несмотря на романтическую риторику, свобода не мо жет быть абсолютной. Ратовать за тотальный выбор (бес смысленная идея) или тотальную индивидуальность — значит ратовать против любой формы сообщества или об щества в целом. Если каждый человек, трудолюбиво делая свое дело, будет совершенно иным, чем любой другой, не найдется двух людей, у которых была бы хоть какая-то ос нова для общения. Ирония в том, что те, кто громче всех
348
сожалеет, что люди не могут «относиться» один к другому или не могут «общаться» друг с другом, зачастую являются сторонниками большей индивидуальности. Социолог Карл Манхейм сознавал это противоречие, когда писал: «Чем более индивидуализированы люди, тем труднее достичь идентификации»9.
Если мы не готовы буквально вернуться назад, в при митивную дотехнологическую эру и принять все послед ствия этого — более короткая, более грубая жизнь, больше болезней, боли, голода, предрассудков, ксенофобии, фа натизма и тому подобного, — мы пойдем вперед ко все более и более дифференцированным обществам. Это ста вит трудные проблемы социальной интеграции. Каким образом мы должны скрепить узами образования, поли тики, культуры супериндустриальный порядок, чтобы по лучить функционирующее целое? Выполнимо ли это? «В основе такой интеграции, — пишет Бертрам М. Гросс из университета Уэйна, штат Мичиган, — должны лежать не кие общепринятые ценности или некая осознанная взаи мозависимость, если не совместно принятые задачи»10.
Общество, быстро расколовшееся на уровне ценностей и стиля жизни, изменяет все прежние интегративные меха низмы и требует совершенно новой основы для воссозда ния. У нас нет иного выбора, мы должны найти эту основу. Но при том, что мы столкнемся со сложными проблемами социальной интеграции, нас ожидают еще более болезнен ные проблемы индивидуальной интеграции, поскольку мно жественность стилей жизни изменяет нашу способность удерживать целиком собственное «я».
Какое из многих потенциальных «я» мы выберем? Ка кая последовательность серийных «я» составит наш порт рет? Как, коротко говоря, мы должны поступать со сверхвыбором на наиболее явно личностном и эмоциональ ном уровне? В нашем опрометчивом стремлении к разно образию, возможности выбора и свободе мы не успели осознать весь ужас, заключенный в многообразии.
Когда же многообразие сойдется в одной точке с быст ротечностью и новациями, мы дадим обществу толчок впе-
349
ред, к историческому кризису адаптации. Мы создаем ок ружающую среду настолько мимолетную, незнакомую и сложную, что она угрожает миллионам людей адаптивным нервным расстройством. Это нервное расстройство — шок будущего.
1 Утрата консенсуса обсуждается в статье Anything Goes: Taboos in Twilight, Paul D. Zimmerman // Newsweek, November 13, 1967, c. 74.
2 Груэн сообщает о своей работе в Composition and Some Correlates of the American Core Culture // Psychological Reports, vol. 18, c. 483—486. Материал взят из этого источника и из интервью.
3 Стиль жизни английского джентльмена исследуется в: [215], с. 138.
4 Клэпп цитируется по: [228], с. 37-38.
5 О субкультуре вестсайдских интеллектуалов см.: [234].
6 О роли моделей жизненного стиля см. статью The New Heroes, John Speicher, Cheetah, November, 1967, с. 27-28.
7 Письмо Гинсберга цитируется по статье In the beginning, Leary turned on Ginsberg and saw that it was good..., Timothy Leary // Esquire, July, 1968, c. 87.
8 О гнете сверхвыбора: Принятие стиля также ведет к непред сказуемости в обществе. Когда уровень новаций возрастает, мы становимся более неуверенными в поведении других людей, что приводит к отказу от повиновения, страху обнаружить свои чув ства или страху перед сильными чувствами. Когда молодые люди рядятся в странные одеяния, одежду из «секонд-хэнда» и диковин ные головные уборы, они вызывают некий страх у «правильных людей», поскольку своей манерой одеваться они демонстрируют, что их поведение может быть непредсказуемым. Но в то же время в силу своей привязанности к собственной субкультуре в своей группе они более предсказуемы. Они лучше прогнозируют пове дение своих сверстников и сотоварищей по субкультуре, чем по ведение людей во внешнем мире. Принятие стиля жизни или принадлежность к субкультуре могут рассматриваться как усилия снизить уровень новаций или непредсказуемости в микроокру жении.
9 Манхейм цит. по: [189], с. 46.
10 Гросс цит. по: The State of the Nation: Social Systems Accounting, Bertram М. Gross, [313], c. 198.
350
Миллиарды лет назад высыхающие моря выбросили на только что образовавшиеся берега миллионы не очень для этого приспособленных водяных существ. Лишенные при вычной окружающей среды, они умирали, задыхаясь и жадно хватаясь за каждое мгновение, отпущенное им вечностью. Лишь те немногие счастливчики, которые оказались более приспособленными к земноводному существованию, пе режили этот шок от изменения, происшедшего с ними. Се годня, говоря словами социолога Лоуренса Сума из университета штата Висконсин: «Мы переживаем период столь же болезненный, как и та эпоха в эволюционной предысто рии человечества, когда существа, обитающие в воде, стали существами наземными... Те, кто смог, приспособились; те, кто не смог, либо продолжали развиваться на менее высо ком уровне, либо исчезали, смытые прибоем».
Утверждать, что человек должен приспособиться, было бы преувеличением. Он уже показал, что принадлежит к наиболее приспособляемым формам жизни. Он способен пережить лето на экваторе и зиму в Антарктике. Он пере жил концлагеря Дахау и Воркуты. Он ходил по поверхности Луны. Такие достоинства дают возможность высказать мне ние, что его адаптивные способности «необыкновенны». Однако это не так. Несмотря на весь свой героизм и вынос ливость, человек остается биологическим организмом, «био системой», и как любая система может функционировать лишь в определенных жестких пределах.
351
Температура, давление, количество потребляемой энер гии (в калориях), соотношение в атмосфере кислорода и углекислого газа — вот набор абсолютных ограничений, выйти за которые не отважится ни один человек, по край ней мере сегодня. Поэтому, когда мы посылаем человека в открытый космос, мы окружаем его совершенной, проду манной микросредой, способной учитывать и поддерживать все эти факторы в пределах жизнеобеспечения. Странно, но когда мы (мысленно) запускаем человека в будущее, мы меньше всего берем в расчет те страдания, которые он ис пытает в результате шока от изменения, происшедшего с ним. Представьте, если бы НАСА* запустило Армстронга и Олдрина** в космос голыми.
Одно из основных положений этой книги таково: суще ствуют определенные (и мы их можем определить!) преде лы тех изменений в окружающей среде, к которым человеческий организм может приспособиться. Если зара нее не определить эти пределы и безудержно увеличивать эти изменения, мы можем подвергнуть массу людей таким воздействиям, которых они просто не выдержат. Мы очень рискуем, ввергая их в то необычное состояние, которое я называю шоком будущего.
Мы можем определить шок будущего как страдание, физическое и психологическое, возникающее от перегру зок, которые физически испытывают адаптивные системы человеческого организма, а психологически — системы, отвечающие за принятие решений. Проще говоря, шок бу дущего есть реакция человека на запредельное нервное раз дражение.
Разные люди реагируют на шок будущего по-разному. Симптомы этой реакции существенно меняются, как в за висимости от стадии и интенсивности заболевания меня ются его симптомы. Эти симптомы классифицируются, в зависимости от уровня страха, враждебного отношения к
* Национальное американское космическое агентство. — При меч. пер.
** Первые американские астронавты, посетившие Луну. — При меч. пер.
352
любому желанию помочь и бессмысленного озлобления, по добно таким заболеваниям, как депрессия или апатия. Жерт вы этих симптомов часто проявляют себя беспорядочными отклонениями во взглядах и интересах и в беспорядочном образе жизни, затем следует попытка «забиться в свою конуру», замкнуться в себе посредством социального, интеллектуального и эмоционального отчуждения, отстра нения от окружающего мира. Они все время чувствуют себя «затравленными» или потерявшими покой и безна дежно хотят уменьшить количество проблем, которые нужно решать.
Чтобы понять этот синдром, мы должны объединить такие разрозненные области знания, как психология, не врология, теория нейронных связей и эндокринология, — все, что наука может рассказать нам об адаптации человека. Это пока еще не будет наукой адаптации per se. И это не будет неким систематизированным списком болезней, свя занных с адаптацией. В настоящее время имеются данные, полученные в ряде научных дисциплин, которые дадут воз можность описать в общих чертах грубые контуры теории адаптации. И хотя исследователи, работающие в рамках этих дисциплин, часто игнорируют деятельность друг друга, их результаты прекрасно совместимы. Образуя ясный и увле кательный узор, они создают прочную основу для концеп ции шока будущего.
Что реально люди имеют в виду, когда говорят, что меня ют образ жизни снова и снова? Чтобы понять это, мы должны начать с человеческого тела, физического организма, с самого себя. К счастью, имеется ряд поразительных (хотя и неопуб ликованных) опытов, которые недавно высветили наличие связи этих изменений с физическим здоровьем.
353
Эти опыты выросли из работы покойного д-ра Гарольда Г. Вольфа, сотрудника Корнэльского медицинского центра в Нью-Йорке. Вольф постоянно отмечал, что здоровье ин дивида теснейшим образом связано с теми адаптивными требованиями, которые предъявляются ему окружающей средой. Один из его соратников, д-р Лоуренс Хинкль-младший, определил это медицинским термином «экология че ловека»1 и яростно доказывал, что болезнь не есть результат некоторой единственной, особой причины, как, например, состояние зародыша или воздействие вируса, но следствие влияния многих факторов, включая общую природу среды, окружающей человека. Хинкль годы проработал над тем, чтобы профессионалы медики почувствовали важность для медицины учета факторов окружающей среды.
Сегодня, когда так распространилась тревога в связи с загрязнением воздуха и воды, тревога, вызванная скучен ностью людских масс в городах и другими подобными фак торами, авторитетные специалисты все более и более склоняются к экологическому представлению, что нужды индивида следует рассматривать как часть общей системы и что его здоровье зависит от множества неуловимых вне шних факторов.
Однако другой коллега Вольфа, д-р Томас Холмс, выд винул идею, что не сами по себе изменения — не то или иное специфическое изменение, а общее количество их за жизнь индивида, — вот что может оказаться одним из важ нейших факторов воздействия окружающей среды. Начав работу в Корнзльском университете, Холмс сейчас работает в Медицинской школе университета штата Вашингтон, где он совместно с молодым психиатром Ричардом Рейхом со здал остроумную исследовательскую методику, которую назвал шкалой жизненных единичных изменений2. Это ме тод, позволяющий измерить количество изменений, кото рые испытываются в заданный промежуток времени. Его развитие стало важнейшим методологическим прорывом, впервые позволившим дать общую количественную оценку (пусть грубую) изменений в жизни индивида.
354
Исходя из того, что различные виды жизненных изме нений воздействуют на нас по-разному, Холмс и Рейх на чали с составления списка всех возможных жизненных изменений. Развод, свадьба, переезд в новый дом — каждое из этих изменений действует на нас по-разному. Более того, некоторые индивиды переносят большие потрясения, чем другие. Например, путешествие во время отпуска может оказаться приятным перерывом в обыденной жизни. Его невозможно сравнить с таким, скажем, потрясением, как смерть одного из родителей.
Холмс и Рейх затем составили списки жизненных изме нений для тысяч мужчин и женщин различных профессий и общественного положения, живущих в США и Японии. Каждый человек был опрошен по специальной анкете и классифицирован в соответствии с количеством жизненных изменений. Какие максимальные изменения требовались, чтобы человек еще смог поставить им заслон или приспо собиться к ним? Какие изменения были относительно ми нимальны?
К своему удивлению Холмс и Рейх обнаружили, что одни и те же изменения требуют от людей наибольшей адаптив ности, другие же воспринимаются всеми как сравнительно несущественные. Таким образом, «полнота переживаний» различных жизненных событий выходит за пределы даже национальных и языковых барьеров*.
Люди склонны знать и соглашаются даже на такие из менения, которые приносят тяжелейшие потрясения.
Получив эту информацию, Холмс и Рейх смогли при писать числовые значения («веса») каждому типу жизнен ных изменений. После этого каждая позиция в их списке была оценена количественно. Исследуя суммарные изме нения в одной человеческой жизни, можно ли узнать что-либо о влиянии жизненных изменений на здоровье человека?
Для того чтобы найти ответ на этот вопрос, Холмс, Рейх и другие ученые отобрали буквально тысячи индивидов с «множеством жизненных изменений» и начали сравнивать
* Работа, проделанная в США и Японии, в настоящее время дополнена исследованиями во Франции, Бельгии и Нидерландах.
355
их с их «историями болезней». Никогда до этого не было идеи о связи жизненных изменений и здоровья. Никогда до этого не было собрано столько подробных данных о харак тере изменений в жизни отдельных людей. И редко когда результаты эксперимента были столь наглядными. В США и Японии, среди служащих гражданских и военных, среди беременных женщин и больных лейкемией людей, среди студентов-спортсменов и пенсионеров-отставников — у всех были поразительно схожие характеристики: те, у кого был высокий уровень этого множества жизненных изменений, с большей вероятностью, чем их соседи по выборке, забо левали в следующем году. Эксперимент достаточно ярко показал, что скорость изменений в жизни человека и раз меренность его жизни теснейшим образом связаны с его здоровьем.
«Результаты были столь эффектны, — говорит д-р Холмс, — что сначала мы не решались их оглашать. Мы не публиковали наши первые открытия вплоть до 1967 года».
После этого и Шкала жизненных единичных измене ний, и Вопросник о жизненных изменениях были приме нены к широкому кругу людей, различных по социальному положению и другим параметрам — от чернокожих безра ботных до офицеров военно-морского флота. В каждом слу чае обнаруживалась корреляция между изменениями в жизни индивида и болезнью. Было установлено, что «перемены в образе жизни», которые требуют от человека больших уси лий для того, чтобы приспособиться и поставить преграду на их пути, коррелируют с болезнью — вне зависимости от того, были ли эти изменения инициируемы и находились под персональным прямым контролем индивида или они были неожиданны и нежелательны для него. Более того, чем в большей степени жизнь изменялась, тем выше был риск заболеть впоследствии тяжелой болезнью. И эти дан ные настолько доказательны, что можно, изучая жизнен ные изменения в совокупности, реально предсказывать уровни заболеваемости в различных слоях населения.
Так, в августе 1967 г. капитан первого ранга Рэнсом Дж. Артур, глава медицинской нейропсихиатрической исследова-
356
тельской части военно-морского флота США в Сан-Дие го*, совместно с Ричардом Рейхом, теперь капитаном этой части, решили предсказать диагнозы болезней в выборке из 3000 моряков. Д-р Артур и д-р Рейх начали с того, что раз дали Вопросник о жизненных изменениях матросам трех крейсеров, базирующихся в гавани Сан-Диего. Корабли собирались уходить в рейсы и должны были пробыть в море примерно по шесть месяцев. Все это время была возмож ность аккуратно вести медицинские карты, заведенные на каждого члена судовой команды. Ставился вопрос: могла ли информация относительно образцов жизненных изме нений этих людей помочь нам оценить вероятность того, что они заболеют во время рейса?
Каждого члена команды попросили рассказать, какие жизненные изменения случились с ним в предыдущем году. В анкете содержались вопросы, затрагивающие широчай ший круг тем. Так, спрашивалось, переживал ли человек более или менее сильные волнения, неприятности и т. п., связанные с начальством, в минувшем году. Спрашивалось о переменах в распорядке жизни — питании и сне. Выясня лось, были ли изменения в круге его друзей, в его одежде, а также в его развлечениях и отдыхе. Спрашивалось, произош ли ли какие-нибудь изменения в его социальной деятель ности, в семейной атмосфере, в финансовом положении. Были ли у него более или менее сильные ссоры, связанные с родней? А споры с женой? Их ребенок рожден в браке или усыновлен? Пережил ли он смерть жены, друга или родственника?
Далее в анкете были вопросы о количестве переездов на новое место жительства. Ставились в анкете и такие вопро сы: был ли человек возмущен судебным преследованием за нарушения в торговле или другие мелкие нарушения? Не слишком ли много времени проводил он вдали от своей жены? Это было вызвано характером работы или тем, что он испытывал супружеские трудности? Менял ли он рабо ту? Получал ли премии или выдвигался на повышение?
* штат Вашингтон. — Примеч. пер.
357
Изменялись ли его жизненные условия в результате пере стройки дома или ухудшения жизни в округе? Начинала или бросала работу его жена? Брал ли он заем или получал кредит по закладной? Были ли какие-нибудь сильные из менения в его отношениях с родителями в результате смер ти, развода, повторного брака и т. п.?
Короче говоря, анкета пыталась разобраться в качестве жизненных изменений, которые были частью нормального существования. Она не спрашивала, считает ли человек изме нение в своей жизни «хорошим» или «плохим», а просто — было ли или нет это изменение.
Шесть месяцев все три крейсера оставались в море. Не задолго до возвращения кораблей из рейса Артур и Рейх послали туда исследовательские группы, которые присту пили к детальному изучению медицинских карт. Кто забо лел? Какие заболевания зарегистрированы? Сколько дней содержались больные в корабельном лазарете?
Когда компьютерная обработка была полностью закон чена, связь между жизненными изменениями и заболевае мостью была подтверждена твердо. Те, у кого было более 10% условных единиц жизненных изменений (люди, кото рые смогли приспособиться к большинству изменений, про исшедших с ними за предшествующий год), в среднем болели в полтора-два раза больше, чем те, у кого жизнен ных изменений было менее 10%. Снова подтвердилось, что чем шире круг жизненных изменений и чем они глубже, тем серьезнее заболевания. Изучение характера жизненных изменений — а они интерпретировались как влияние окру жающей среды — значительно помогло обосновать возмож ность прогнозировать, предсказывать количество и серьезность заболеваний для различных групп.
«Прежде всего, — говорит д-р Артур, рассказывая об исследованиях жизненных изменений, — мы имеем града цию изменений. Если у вас за короткий промежуток време ни произошло много изменений в жизни, это сильно отразится на вашем организме... Слишком большое число изменений за короткий промежуток времени должно пода вить механизмы сопротивления».
358
«Ясно, — продолжает он, — что существует связь между защитными механизмами человеческого организма и тре бованиями к характеру изменений, которые налагаются об ществом. Мы находимся в непрерывном неустойчивом равновесии... Различные «пагубные» факторы, как внутрен ние так и внешние, всегда имеются и всегда ищут возмож ности вызвать болезнь. Например, обычные вирусы живут в организме человека и вызывают болезнь только в том слу чае, когда резко понижена сопротивляемость организма. Вполне возможно так систематизировать защитные систе мы организма, что не понадобится большого количества тре бований к характеру жизненных изменений, которые окажутся результатом действия всего двух систем — нервной и эндокринной».
Роль исследования жизненных изменений высока не только при изучении заболеваемости, но и самой смерт ности; эта роль может быть связана с глубиной адаптаци онных требований, предъявляемых к человеческому организму. Так, отчет д-ра Артура, д-ра Рейха и их колле ги д-ра Джозефа Маккина-младшего начинается с цита ты из автобиографии английского писателя Сомерсета Моэма «Подводя итоги»:
«Мой отец... уехал в Париж и стал юрисконсультом анг лийского посольства... После смерти матери ее горничная стала моей няней... Отец мой, насколько я понимаю, был романтиком. Он затеял постройку дома, где собирался жить летом. Купил участок на вершине холма в Сюренне... Но вый дом должен был напоминать виллу на Босфоре, верх ний его этаж был опоясан лоджиями... Дом был белый, ставни выкрашены в красный цвет. Перед домом разбили сад. Комнаты обставили, а потом мой отец умер».*
«Смерть отца Сомерсета Моэма, — пишут они. — на первый взгляд, выглядит внезапным, неожиданным собы тием. Однако если критически рассмотреть события одного или двух лет, предшествовавших смерти отца, обнаружива ются изменения в его работе, местожительстве, привычках,
* Уильям Сомерсет Моэм. «Подводя итоги». М., Высшая шко ла, 1991, с. 38-40. — Примеч. пер.
359
финансовом положении и составе семьи». Они приходят к мысли, что эти изменения вполне могли ускорить его смерть.
Эта линия рассуждений согласуется со статистикой: ко личество смертей, происшедших среди вдов и вдовцов в течение года после утраты супруга, больше, чем средняя смертность3.
Ряд исследований, проведенных в Великобритании, при водит к строгому выводу, что шок, пережитый от вдовства, ослабляет сопротивляемость болезням и приводит к уско рению процесса старения и вдов, и вдовцов. Ученые лон донского института общественных исследований изучили данные 4486 вдов и вдовцов и пришли к выводу, что «всплеск смертности в первые шесть месяцев почти наверняка реа лен... [Вдовство], по-видимому, влечет за собой внезапный прирост смертности примерно на 40% в первые шесть ме сяцев».
Почему это похоже на правду? Было бы спекуляцией утверждать, что горе само по себе ведет к патологии. Одна ко ответ может быть связан не с горем как таковым, а с сильным потрясением, которое приносит потеря супруга, заставляя оставшегося в живых совершать множество серь езных жизненных изменений в небольшой период времени после смерти супруга.
Работа Хинкля, Холмса, Рейха, Артура, Маккина и дру гих, нащупавшая связь жизненных изменений с болезнью, в настоящее время находится в начальной стадии. Но один урок уже, кажется, вполне ясен: любое жизненное измене ние требует определенной физиологической «оплаты». И чем радикальнее изменение, тем выше эта «оплата».
«Жизнь, — говорит д-р Хинкль, — ...подразумевает посто янное взаимодействие между организмом и окружающей сре дой». Когда мы говорим об изменении, которое вызвано
360
разводом, или смертью члена семьи, или сменой работы и даже отпуском, мы говорим о серьезных жизненных событи ях. Но, как известно каждому, в жизни масса очень мелких событий, постоянный поток которых как бы пронизывает и обтекает наше восприятие. Некоторое жизненное изменение воспринимается как сильное только потому, что оно обруши вается на нас водопадом небольших жизненных изменений, а они в свою очередь состоят из более мелких и мельчайших изменений. Для того чтобы бороться с трудностями в уско ренно развивающемся обществе, нам нужно видеть, что про исходит практически каждую минуту, отслеживать «микроизменения» нашей жизни.
Что же происходит, когда что-то изменяется в окру жающей нас среде? Каждый из нас постоянно буквально купается под ливнем сигналов, идущих от нее: визуаль ных, слуховых, осязательных и т. д. Большинство из них имеет обычный, повторяющийся характер. Когда что-то изменяется в пределах наших восприятий, характер сиг налов, идущих по каналам наших органов чувств в нашу нервную систему, тоже изменяется. Когда обычные, по вторяющиеся сигналы прерываются, мы реагируем на это особенно резко.
Существенно то, что, когда некий новый набор возбу дителей «ударяет» по нам, наше тело и наш рассудок узна ют—и всегда моментально, — что это нечто новое. Изменение может быть лишь цветовым отблеском, отме ченным краешком глаза. Это может быть осязание, как будто некто любящий нежно прикоснулся к нам, чтобы снять пылинку с лица или одежды кончиками пальцев, но мгно венно отдернул руку. Каким бы ни было изменение, в игру вступает громадный суммарный механизм физического воз действия.
Когда собака слышит незнакомый голос, она поднима ет уши и поворачивает голову. Мы делаем то же самое. Из менение — это спусковой механизм возбуждения, то, что в экспериментальной психологии называют «ориентирован ной реакцией». Ориентированная реакция (в дальнейшем будем употреблять аббревиатуру ОР) — это комплексный,
361
даже общефизиологический процесс, в котором участвует весь организм. Зрачки глаз расширяются. На ретине возни кают фотохимические изменения. Наш слух моментально становится более острым. Мы непроизвольно используем наши мышцы, чтобы направить действие наших органов чувств в сторону источника звука, или прищуриваемся, чтобы лучше видеть. Общий тонус наших мышц реагирует на лю бые изменения, все это, кстати, можно увидеть на энцефа лограмме. Наши пальцы рук и ног холодеют, когда их вены и артерии сужаются. Наши ладони потеют. Кровь прилива ет к голове. Наше дыхание и работа сердца учащаются.
Все это может произойти с нами при определенных об стоятельствах, более того, именно такова «реакция на ис пуг». Но даже когда нет причин для настороженности, эти физиологические изменения возникнут у нас всякий раз, когда мы ощутим нечто новое в окружающей нас среде.
Очевидно, в нашем мозгу имеется «специально встро енная аппаратура», своеобразный «детектор новизны», ко торый лишь сейчас привлек внимание неврологов. Российский ученый E. H. Соколов был первым, кто под робно описал, как проходит процесс ориентированной ре акции человека. Он высказал идею, что нервные клетки мозга хранят информацию о силе, продолжительности, ка честве и последовательности приходящих возбуждений. Когда приходят очередные возбуждения, они находят ана логичные среди построенных в коре головного мозга «не рвных моделей». Совсем новые возбуждения не находят аналогии ни с какой существующей в коре головного мозга моделью, и тогда происходит ОР. Если же процесс сравне ния показывает полное совпадение с ранее созданными моделями, сигналы проникают в кору головного мозга, в ретикулярную (сетчатую) систему активизации, передавая ей, по существу, приказ «воздержаться от реакции»4.
Отсюда следует, что уровень новизны воздействия на нас окружающей среды определяет и физические последствия. Более того, жизненно важно сознавать, что ОР не является чем-то необычным. Она происходит у большинства людей буквально тысячи раз в течение обычного дня как реакция на
362
различные изменения окружающей среды вокруг нас. Снова и снова ОР вспыхивает, даже во время сна.
«ОР велика! — говорит психолог-исследователь Арди Любин, эксперт по механизмам сна. — Весь организм за тронут. И когда у вас возрастает ощущение новизны в воз действии окружающей среды (это зависит от того, какое количество изменений мы имеем в виду), вы получаете не прерывную ОР. Вероятно, это ведет организм к стрессу. Это чертовски тяжелый груз для организма.
Если вы перегружены воздействием новых изменений в окружающей вас среде, вы одержимы страхом так же, как им одержимы невротики — люди, чья нервная система не прерывно «заливается» адреналином, у которых сердце по стоянно пульсирует и готово выпрыгнуть из груди, руки ледяные, растет сокращение и дрожание мышц — все это обычные характеристики ОР»5.
Ориентированная реакция — не катастрофа. Это обыч ная, данная от природы способность человека — один из ключевых адаптационных механизмов. ОР позволяет чело веку становиться более чувствительным, получать и пере рабатывать большее количество информации — например, лучше видеть и слышать. Она готовит его мышцы к неожи данным напряжениям, если это будет необходимо. Короче, эта реакция готовит человека для битвы. Конечно, как под черкивает Любин, каждая ОР оказывает утомляющее воз действие на человеческий организм, поскольку она требует энергетических затрат.
Таким образом, единственным результатом ОР является передача по нервам импульса энергии, предваряющего пе ренапряжение организма. Накопленная энергия есть в каж дом активном центре, таком как мышцы или потовые железы. Как только нервная система возбудится в ответ на сигнал, ее синаптические везикулы* лопаются, выделяя малые количества адреналина и норадреналина. Эти гормо ны в свою очередь работают как триггер, частями высво бождая накопленную энергию. Короче, каждая ОР не только
* пузырьки на синаптических нервных окончаниях. — При меч. пер.
363
высвобождает ограниченные запасы жизненной энергии человеческого организма, но даже привлекает к действию более ограниченные запасы энергии тех механизмов, кото рые осуществляют это высвобождение.
Необходимо подчеркнуть, кроме того, что ОР не просто реакция на обыкновенные сенсорные входные сигналы*. Она возникает тогда, когда мы воспринимаем, буквально «проди раемся сквозь» новые идеи или новую информацию — новые картины или звуки. Новая порция служебных сплетен, некая общая концепция или идея, даже новый анекдот или своеоб разный оборот в услышанной фразе — все это может стиму лировать такую реакцию.
Особым образом ОР приводит к стрессу, когда новое событие или факт затрагивает все сложившееся мироощу щение человека. Возьмем тщательно разработанную идео логию, католицизм, марксизм или что-то подобное, и мы сразу увидим (или подумаем, что увидели) хорошо знако мые черты в некоем противоположном новом раздражите ле, и это успокоит нас. На самом деле идеологии могут рассматриваться как большие картотеки для хранения мен тальной информации, в которых есть свободные ящики или щели для карточек, ждущие поступления новых данных. Поэтому идеологии способны уменьшить интенсивность и частоту ОР.
Но ОР происходит только тогда, когда новый факт не ожидается, когда он «сопротивляется» введению в нашу «кар тотеку». Классический пример: религиозный человек, вос питанный в вере в доброту Господа, неожиданно сталкивается со случаем, буквально потрясшим его, — с бес смысленным злом.
До тех пор, пока новый факт не будет примирен с его мироощущением или его мироощущение не изменится, он будет испытывать острое возбуждение, смятение и страх.
Мы любим разнообразие ощущений и впечатлений, когда новизна переполняет нас, поэтому ОР является по своей природе стрессовой. На уровне идей и познания это — «ага!-
* на обыкновенную информацию, воспринятую органами чувств. — Примеч. пер.
364
реакция», озарение в момент открытия, когда мы оконча тельно понимаем то, что было для нас проблемой, загад кой. Мы можем быть подготовлены к озарению только и исключительно случайно, но и ОР, и «ага!-реакция» непре рывно возникают, когда снижается уровень сознания*.
Следовательно, новость — некая воспринимаемая но вость — вызывает бурную активность в организме человека, особенно в его нервной системе. Вспышка ОР подобна фо товспышкам внутри нас, она (ОР) оценивает и определяет, что это случилось вне нас. Человек и окружающая его среда постоянно взаимодействуют, трепеща в ожидании.
В то время как новизна в окружающей среде приводит к росту или уменьшению скорости, с которой возникает ОР, определенные новые условия вызывают даже более сильный отклик в человеке. Мы мчимся по автомагистрали, слушая радио и грезя наяву. И вдруг рядом проносится автомобиль, заставляя нас отклониться от нашего ряда. Мы реагируем ав томатически, даже мгновенно, и наша ОР ясно выражена. Мы можем почувствовать, как забилось наше сердце и задрожали руки. И так продолжается, пока напряжение не спадет.
Но что будет, если оно не спадет? Что происходит, когда мы попадаем в ситуацию, которая требует целого набора физических и психологических реакций и в кото рой давление на наш организм поддерживается непре рывно и постоянно? Что происходит, если, например, ваш начальник ежедневно придирается к вам? Что происхо дит, когда серьезно заболел один из ваших детей? Или когда мы напряженно ждем «великой даты» или важного события в нашем деле?
* Имеется в виду переход деятельности мозга на подсозна тельный уровень, а не снижение уровня понимания решаемой проблемы. — Примеч. пер.
365
Такие ситуации не могут контролироваться быстрым приливом энергии, осуществляемым ОР, для этого у нас есть то, что нужно называть «адаптивной реакцией». Она очень близка к ОР. Однако эти два процесса столь тесно связаны, что ОР можно считать частью или первой фазой процесса адаптивной реакции. Но в той фазе, когда ОР ока зывается основной для нервной системы, адаптивная реак ция существенно зависит от работы эндокринных желез и гормонов, которые эти железы вносят в поток крови. Пер вая линия защиты связана с нервной системой, вторая — с гормональной.
Когда люди вынуждены снова и снова приспосабливаться к новому, а особенно когда они вынуждены адаптиро ваться в ситуациях, включающих конфликт и неопреде ленность, начинает работать маленькая железа размером с горошину — гипофиз, — вырабатывая свои гормоны. Один из этих гормонов, АКТГ (адренокортикотропный гормон*), поступает в надпочечники. Это в свою очередь приводит к тому, что вырабатываются определенные химические соеди нения, называемые кортикостероидами (гормоны коры над почечников). Когда это происходит, убыстряется метаболизм организма. Поднимается кровяное давление. Эти же гормо ны посылают в кровь противовоспалительные субстраты, которые борются с инфекцией в местах ранения, например. И они же начинают преобразовывать жиры и протеины в энер гию, которая затем собирается в человеческом организме в резервном хранилище биоэнергии. Реакция приспособления предусматривает наличие гораздо большего по силе и дли тельности накопления количества энергии, чем ОР.
Подобно ориентированной реакции, адаптивная реак ция — явление нередкое. Она дольше возбуждается и длит ся дольше, но случается несчетное число раз даже в течение одного дня, соответствуя изменениям нашей природной и социальной окружающей среды6. Адаптивная реакция вре менами известна под более драматичным названием —
* гормон передней доли гипофиза, активизирующий деятель ность коркового слоя другой железы внутренней секреции — над почечников. — Примеч. пер.
366
«стресс», она может быть вызвана изменениями и переме нами в психологическом климате вокруг нас. Беспокойство, потрясение, конфликт, неопределенность, даже предчувствие счастья, веселье и радость — все эти факторы заставляют железу гипофиз работать и выделять АКТГ. Сильное ожи дание перемен может послужить спусковым крючком к дей ствию адаптивной реакции. Необходимость изменить привычный жизненный уклад, сменить прежнюю работу на новую, влияние социальной среды, изменение социального статуса, преобразование образа жизни, конечно, все это ста вит нас перед лицом неизвестности и может «включить» адаптивную реакцию.
Д-р Леннарт Леви, директор клинической лаборатории изучения стресса при Каролинском госпитале в Стокголь ме, показал, например, что даже очень малые изменения в эмоциональном климате или в межличностных связях мо гут вызвать заметные изменения в химизме человеческого организма. Стресс часто измеряли количеством кортикостероидов и катехоламинов (адреналин и норадреналин, на пример), обнаруженных в крови и моче. В одной серии экспериментов д-р Леви использовал кинофильмы для воз буждения эмоций; затем он строил графики зависимости химических изменений в организме от этих эмоций7.
Группе шведских студентов-медиков мужского пола были показаны фильмы, насыщенные сценами убийств, драк, пыток, издевательств и жестокого обращения с животны ми. Был зафиксирован рост содержания адреналина в их моче в среднем на 70% при измерениях до и после сеанса. Рост норадреналина в среднем составил 35%. Следующей группе — женщинам-служащим — показали четыре различ ных фильма за четыре вечера. Первым был милый фильм о путешествиях. Испытуемые описали ощущение спокойствия и невозмутимости, а их показатель катехоламина снизился. Второй вечер: они смотрели фильм Стэнли Кубрика «Доро ги славы» и отметили ощущение возбуждения и гнева. Со держание адреналина пошло вверх. Третий вечер: они смотрели классическую «Тетку Чарлея» и оглушительно хохотали, покатывались со смеху над этой комедией. Не-
367
смотря на полученное удовольствие и отсутствие сцен на силия и проявления неистовства, их показатель катехоламина снова значительно вырос. Вечером четвертого дня они смотрели «Маску Дьявола», триллер, и по-настоящему кри чали от страха. Естественно, их показатель катехоламина буквально взлетел вверх. Короче, эмоциональный отзыв, по чти независимо от его характера, сопровождается (может быть, рефлекторно) активизацией работы желез внутрен ней секреции — надпочечников).
Аналогичные выводы были сделаны после вновь и вновь повторяющихся экспериментов с мужчинами и женщинами (не говоря уже о крысах, собаках, оленях и других подопыт ных животных), причем намеренно путались «реальность» и отличные от нее и «замещающие» ее переживания. Матросы-подводники из учебных подрывных отрядов, люди, побывав шие на отдаленных станциях в Антарктике, астронавты, заводские рабочие, руководящие работники — все имели оди наковые показатели химизма реагирования на изменения внешней окружающей среды.
Истинный смысл этого едва начал проясняться, но уже растут доказательства того, что повторяющееся воспроиз ведение адаптивной реакции может серьезно навредить орга низму; чрезмерное возбуждение эндокринной системы может повлечь за собой необратимое утомление (вплоть до истощения) организма. Так, д-р Рене Дюбо в своей книге «Человек приспосабливающийся» предупреждает нас, что такие изменяющиеся обстоятельства, как «ситуации конку рентности, существование и деятельность в перенаселен ной среде — суть изменения, которые вызывают очень своеобразную секрецию гормональной системы. Это мож но прочитать по анализам крови и мочи. Обычный контакт с общечеловеческой ситуацией автоматически дает почти полное представление об этом — это возбуждение всей эн докринной системы».
Что из этого следует? «Это, — заявляет Дюбо, — совер шенно ясно показывает, что может перевозбудить эндо кринную систему, и это имеет физиологические последствия, которые длятся всю последующую жизнь организма»8.
368
Многими годами раньше д-р Ханс Селье, пионер ис следований адаптивных реакций человеческого организма, писал, что «животные, у которых возникает и продолжается состояние стресса, испытывают его, по мнению некоторых ученых, из-за сексуальных расстройств... Клинические ис следования подтверждают тот факт, что реакция людей, подверженных стрессу, во всех отношениях очень похожа на реакцию подопытных животных. У женщин во время стресса менструации становятся нерегулярными или совсем прекращаются, а у детей недостаточно вырабатывается фер мент лактозы, перерабатывающий молоко. У мужчин при стрессе уменьшается сексуальное влечение и образование сперматозоидов»9.
С тех пор представительные коллективы экспертов и экологов не раз предъявляли доказательные заключения, что в подверженных сильному стрессу группах крыс, оленей и людей более низкие способности к оплодотворению, чем в подверженных менее сильному стрессу контрольных груп пах. Например, собирая большие группы, постоянно под держивали высокий уровень межличностных связей и создавали условия, вызывающие сильные адаптивные ре акции; по крайней мере у животных при этом повышалось содержание в крови адреналина и заметно падала способ ность к оплодотворению10.
Повторно вызванные ОР и адаптивные реакции, полу чаемые перенагрузкой нервной и эндокринных систем, сразу негативно сказывались на физическом состоянии организ ма. Быстрые, резкие изменения в окружающей среде при водили в действие запасы скрытой энергии организма. Это влекло за собой ускорение метаболизма жиров. В свою оче редь это создавало серьезные трудности для людей больных или предрасположенных к диабету. Заметное изменение окружающей среды вызывало даже симптомы простудных заболеваний. В отчете об исследованиях д-ра Хинкля было отмечено, что частые насморки у женщин-работниц в Нью-Йорке, которые коррелируют с «изменениями в настрое нии и характере деятельности женщины, случаются в ответ
369
на изменение связей с окружающими ее людьми и даже с тем, что она с кем-то ссорится»11.
Короче, если мы поймем цепь биологических событий, имеющих отношение к нашим возможностям приспосаб ливаться к изменениям и новостям, мы сможем понять, почему здоровье и изменение окружающей среды нераз рывно связаны друг с другом. Открытия Холмса, Рейха, Артура и других ученых, изучающих жизненные измене ния, ныне соединились с исследованиями в области эндо кринологии и экспериментальной психологии. Совершенно ясно, что увеличение скорости изменений в обществе или усиление новизны социальных отношений приведет к оп ределенным и довольно значительным изменениям в хи мизме человеческого организма у любого члена этого общества. С ростом научных, технических и социальных изменений мы вторгаемся в сферу химической и биологи ческой устойчивости человеческой расы.
Но нужно тут же добавить, что это не обязательно вос принимать как нечто плохое. «Есть вещи худшие, чем бо лезни», — напоминает нам д-р Холмс, криво улыбаясь. «Никто не может жить, не переживая все время определен ной степени стресса», — писал д-р Селье12. Для того чтобы исключить ОР и адаптивные реакции, нужно исключить все изменения, включая рост, саморазвитие и достижение зре лости. Это предполагает полную статику. Изменения — не просто необходимый элемент жизни, а сама жизнь. Образ но говоря, жизнь есть адаптация, приспособляемость.
Однако существуют определенные пределы адаптации. Когда мы меняем стиль нашей жизни, когда мы создаем или рвем связи с вещами, местами или людьми, когда мы как одержимые проносимся сквозь организованное геогра фическое пространство, где находится наше общество, ког да мы воспринимаем новую информацию и новые идеи — мы приспосабливаемся, мы живем. Все это происходит в определенных границах — ведь мы не бесконечно «упруги». Каждая ориентированная реакция, каждая адаптивная ре акция требует определенную плату, изнашивая человечес-
370
кий организм постепенно, ежеминутно, пока нанесенные повреждения не станут явно заметными.
Так человек остается в конце концов с тем, с чего он начинает в начале жизни: это биосистема с ограниченной способностью к изменениям. Когда эта способность сокру шена — последствие одно: шок будущего.
1 Термин «экология человека» в приложении к медицине об суждается в статье The Doctor, His Patient, and the Environment, by Lawrence E. Hinkle, Jr.; The American Journal of Public Health, January, 1964, c. 11.
2 Материал об исследовании жизненных изменений основан частично на интервью с д-ром Т. Холмсом в Медицинской школе университета штата Вашингтон, а также с д-рами Р. Артуром и Э. Гендерсоном из Военно-морской медицинской невропсихиатрической исследовательской группы в Сан-Диего (штат Вашинг тон). Кроме того, см. следующие статьи в журнале Journal of Psychosomatic Research: A Longitudinal Study of Life-Change and Illness Patterns by R.H. Rahe, J.D. McKean, Jr., and R.J. Arthur. Vol. 10, 1967, c. 355-366. The Social Readjustment Rating Scale by Т.Н. Holmes and R.H. Rahe. Vol. 11, 1967, c. 213-218. Magnitude Estimations of Social Readjustment by М. Masuda and Т.Н. Holmes. Vol. 11, 1967, c. 219-225. The Social Readjustment Rating Scale: A Cross-Cultural Study of Japanese and Americans by М. Masuda and Т.Н. Holmes. Vol. 11, 1967, c. 227-237. Quantitative Study of Recall of Life Events by R.L. Casey, М. Masuda and Т.Н. Holmes. Vol. 11, 1967, c. 239-247. Seriousness of Illness Rating Scale by A.R. Wyler, М. Masuda and Т.Н. Holmes. Vol. 11, 1968, c. 363-374, а также: Social and Environmental Factors in Illness Behavior by E.K.E. Gunderson, R.H. Rahe and R.J. Arthur. Статья представлена на ежегодный съезд Западной психологической ассоциации, Сан-Диего, Калифорния, март 1968. Life Crisis and Disease Onset — I. Qualitative and Quantitative Definition of the Life Crisis and its Association with Health Change; II. A Prospective Study of Life Crisis and Health Changes by R.H. Rahe and Т.Н. Holmes (оттиск). Department of Psychiatry, University of Washington School of Medicine, Seattle, Washington (штат).
Общие закономерности, полученные благодаря этим иссле дованиям, основаны на открытиях Джорджа Брауна (George Brown) и Бейли (J.L.T. Beiley) из Social Psychiatry Unit, Maudsley Hospital,
371
London. Браун и Бейли изучали случаи шизофренического реци дива и связь их с жизненными изменениями. См.: Journal of Health and Social Behavior, vol. 9, № 3 (1968), c. 263.
3 Смертность супругов рассмотрена в: The Mortality of Widowers by М. Young, B. Benjamin and C. Wallis // Lancet, August 31, 1963, c. 454-456.
4 Краткое, но исчерпывающее исследование реакции ориен тации см.: [21]. См. также: Neurophysiological Contributions to the Subject of Human Communication by Mary A.B. Brazier in [7], c. 63. Neuronal Models and the Orienting Reflex by E.N. Sokolov в Brazier, M.A.B.(ed.), The Central Nervous System and Behavior, New York: J. Macy, 1960, c. 187-276. Higher Nervous Functions: The Orienting Reflex by E.N. Sokolov //Annual Review of Physiology, 1963, vol. 3, c. 545-580. «Нейронная модель раздражения: I. Образование ней ронной модели повторным предъявлением раздражения», E. H. Соко лов, Доклады Академии педагогических наук СССР (1959), с. 93-96 (русский язык).
5 Люби» (Lubin) цитируется по интервью, взятому автором.
6 Ни одно обсуждение адаптивной реакции и стресса не мо жет обойтись без д-ра Ханса Селье (Hans Selye), чья работа зало жила основу для многих исследований последних лет. Его книга [26] стала классической.
Краткий параграф об АКТГ и его связи со стрессом появился в [10], с. 306. См. также [12], с. 330-334.
7 Работа Леви (Levi) обсуждается в [20]; в Life Stress and Urinary Excretion of Adrenaline and Noradrenaline by L. Levi в [24]; а также в Conditions of Work and Their Influence on Psychological and Endocrine Stress Reactions by J. Froberg, C. Karlsson, L. Levi, L. Lidberg and K. Seeman, Report № 8, The Laboratory for Clinical Stress Research, Karolinska Sjukhuset, Stockholm, October, 1969.
8 Дюбо (Dubos) цитируется по своей речи на Нобелевской конференции в Коллеже Густава Адольфа, 1966. Ее заглавие: «Adaptation to the Environment and Man's Future».
9 Селье цитируется по: [26], с. 176.
10 Данные об эффектах больших групп (толпа, теснота) мож но найти в [343]. См. также: Population Density and Social Pathology by J.B. Calhoun в [241]; The New York Times, December 28, 1966.
11 Исследования Хинкля (Hinkle) изложены в его статье Studies of Human Ecology in Relation to Health and Behavior // BioScience, August, 1965, c. 517-520.
12 Селье в: [26], с. VII (предисловие).
372
Если бы следствием шока будущего были только физи ческие заболевания, их можно было бы легко предупредить и излечить. Но шок будущего поражает и психику. В то время как тело разрушается под напряженным воздействи ем окружающей среды, перегруженный «рассудок» не спо собен принимать адекватные решения. При беспорядочных скачках механизмов изменений мы не только можем подо рвать здоровье, отчего уменьшится степень адаптации, но и утратить способность рационально реагировать на эти из менения.
Поразительные знаки нарушений работы психики, выз ванных частичным затемнением сознания, мы видим во круг себя: увеличение употребления наркотиков, рост мистицизма, периодические вспышки вандализма и неспро воцированного насилия, политика нигилизма и ностальгия по тираническим режимам, болезненное равнодушие мил лионов людей — все это может быть понято лучше, если выявить связь этих явлений с шоком будущего. Эти формы социального абсурда прекрасно отражают ухудшение спо собности индивида к принятию решений, вызванное на пряженным воздействием окружающей среды.
Психофизиологические исследования воздействия изме нений на различные организмы показали, что адаптация проходит успешно, только когда уровень возбуждения (ве личина изменения и новизны в окружающей среде) не слиш ком низок и не слишком высок. «Центральная нервная система высших животных, — говорит профессор Д. Е. Бер лин из университета г. Торонто (Канада), — способна спра виться с воздействиями окружающей среды, которые производят определенные... возбуждения. Это, естествен но, не относится к таким крайним воздействиям окружаю щей среды, как перенапряжение и перегрузка организма». Он делает аналогичный вывод относительно воздействия
373
окружающей среды, когда она перевозбуждает организм1. Однако опыты с оленями, собаками, мышами и людьми недвусмысленно показали существование явления, которое можно назвать «предел адаптации», ниже которого и выше которого способность индивида справиться с воздействием просто разрушается.
Шок будущего — это реакция на сверхвозбуждение. Она возникает, когда индивид вынужден управлять своим пре делом адаптации. Серьезные исследования были посвя щены изучению воздействия несоразмерных изменений и новых впечатлений на поведение человека. Результаты исследования людей, находящихся на научных станциях в Антарктике в полной изоляции, людей, лишенных ор ганов чувств, поведения заводских рабочих на рабочих местах сходны — везде при реакции на сверхвозбуждение показатель духовных и физических способностей падает. У нас есть косвенные данные о воздействии запредель ных возбуждений, т. е. драматичных и тревожных собы тий в нашей жизни.
Солдаты во время сражения часто оказываются захва ченными окружающей средой, быстро, непредсказуемо ме няющейся и незнакомой. Солдата бросает туда-сюда. То, что обеспечивало защиту, угрожает со всех сторон. Пули беспорядочно пролетают мимо. Огненные вспышки озаря ют небо. Громкие крики, призывы о помощи, стоны ране ных и грохот взрывов... Все меняется каждое мгновение. Чтобы уцелеть, выжить в такой сверхвозбуждающей среде, солдат вынужден управлять самыми высокими уровнями своего предела адаптации. Временами его выталкивает за границы этого предела.
Во время Второй мировой войны бородатый солдат Чиндит, сражавшийся в войсках британского генерала Уингей-
374
та в тылу линии японской армии в Бирме, как это ни стран но, уснул во время шквального пулеметного огня, букваль но бушующего вокруг него. Более позднее исследование показало, что этот солдат не только не реагировал на физи ческое утомление или недостаточный сон, а был сражен чувством сверхмощной апатии2.
Апатия, сопровождающаяся желанием умереть, действи тельно столь обычна для партизан, которые проникают сквозь вражеские боевые линии, что английские военные врачи дали этому явлению собственное имя. Они опреде лили его как глубоко проникающую нагрузку. Солдат, ко торый страдал от такой нагрузки, по словам этих врачей, «не способен делать простейшие вещи для самого себя и выглядит как взрослый с интеллектом малого ребенка». Эта смертельная летаргия не ограничивается только партизан скими войсками. Через год после случая с Чиндитом ана логичные симптомы неожиданно возникли у большого количества солдат в войсках союзников, вторгшихся в Нормандию, и английские врачи-исследователи после изу чения 5000 несчастных случаев среди английских и аме риканских войск пришли к выводу, что эта странная апатия скорее всего является заключительной стадией сложного процесса психологического коллапса*3.
Душевное расстройство часто начиналось с утомления. Затем возникало крайнее волнение, частичное затемнение сознания и нервная раздражительность. Человек становил ся сверхчувствительным к слабым возбуждениям вокруг него. Малейшее раздражение он сочтет «грязным покушением на свою жизнь». Он выказывает признаки замешательства. Он выглядит неспособным отличить звук вражеского обстрела от других, менее грозных звуков. Он становится напряжен ным, чего-то опасающимся и яростно вспыльчивым чело веком. Его начальство никогда не знает, когда он впадет в бешенство, даже в неистовство в ответ на самое незначи тельное неудобство.
А затем наступает последняя стадия эмоционального истощения. Солдат теряет всякое желание жить. Он отка-
* от лат. collapsus — ослабевший. — Примеч. пер.
375
зывается бороться за собственное спасение, перестает вес ти себя рационально во время сражения. Он становится, говоря словами Р. Свенка, возглавляющего английские ис следования, «тупым, вялым и неповоротливым... духовно и физически заторможенным, захваченным своими мыслями»4. Даже его лицо тупо и апатично. Стремление приспособить ся к обстановке рухнуло, иссякло. Наступила стадия пол ного отказа, ухода.
Человек, который ставится в условия сильных изменений и новизны, ведет себя нерационально, явно действуя против своих собственных интересов. Это подтверждается и исследо ваниями человеческого поведения во время пожара, наводне ния, землетрясения и других стихийных бедствий и катастроф. Даже наиболее стойкие и «нормальные», физически здоровые люди могут быть ввергнуты в состояние, когда они не смогут адаптироваться. Зачастую, доведенные до полного замешатель ства и помрачения рассудка, они не способны принять даже самое элементарное решение.
Так, в работе, посвященной изучению реакции людей на ураганы (торнадо) в Техасе, Г. Е. Мур пишет, что «пер вой реакцией... может быть полубессознательное замеша тельство, временами недоверчивое отношение или по меньшей мере отказ признать реальность факта. Это, как нам кажется, совершенно объясняет поведение отдельных людей и групп в г. Вако, когда он был опустошен ураганом в 1953 году... На уровне отдельных людей это объясняло, почему девочка забралась в музыкальный магазин через раз битое окно, спокойно купила пластинку и вышла наружу, хотя стекла здания разбивались порывами ветра и осколки летали по воздуху внутри магазина»5.
В работе, посвященной урагану в г. Удол в штате Кан зас, цитируется домохозяйка, которая рассказала: «Когда это накатилось, мы с мужем тут же оделись, выпрыгнули из окна и бросились бежать. Я не знаю, где мы бежали, но... я не волновалась. Мне просто хотелось бежать»6. Классичес кая картина такого бедствия изображает мать, держащую на руках умершее или раненое дитя, ее застывшее лицо непро ницаемо, как будто она совершенно не воспринимает ре-
376
альность вокруг себя. Иногда она изображается сидящей на ступеньках крыльца своего дома, нежно качая куклу вместо ребенка.
В стихийном бедствии, следовательно, как и во время военных действий, индивиды могут быть психологически подавлены. И снова письменные источники показывают высокий уровень воздействия окружающей среды. Жертва бедствия неожиданно оказывается в ситуации, в которой привычные вещи и связи совершенно изменились. Там, где стоял дом, нет ничего, кроме дымящихся руин. Человек может столкнуться с кабиной самолета, плывущей в потоке наводнения, или с лодкой, парящей в воздухе. Окружаю щая среда полна изменений и новизны. И снова и снова реакцией будут удивление, замешательство, страх, раздра жение и отторжение, переходящие в апатию.
Культурный шок (растерянность при столкновении с чу жой культурой) — т. е. глубокая дезориентация, испытывае мая путешественником, который без необходимых предварительных приготовлений погружается в чужую куль туру, — третий пример нарушения механизма адаптации. Здесь нет явных аналогий с войной или стихийным бедствием. Си туация может быть совершенно мирной и безопасной. И тем не менее ситуация требует повторяющейся реакции адапта ции к новым условиям. Культурный шок, если следовать пси хологу Свену Лундштедту, — это «форма личной слабой адаптации, которая есть реакция на временную безуспешную попытку приспособиться к новому окружению и людям».
Человек, испытывающий культурный шок, как солдат или жертва стихийного бедствия, усиленно пытается бороть ся с непривычными и непредсказуемыми вещами, связями и событиями. Его обычный способ действий и обращения с вещами теперь не срабатывает даже при решении таких простых задач, как звонок по телефону. Незнакомое обще ство меняется для него слишком медленно, для него все ново. Жесты, звуки и другие психологические сигналы об рушиваются на него прежде, чем он может понять их смысл. Чистый опыт приобретает сюрреалистическую окраску. Каждое слово, каждое движение неопределенно.
377
В такой обстановке утомление возникает быстрее, чем обычно. В связи с этим наш путешественник, столкнувшийся с иной культурой, часто испытывает то, что Лундштедт на зывает «субъективным чувством потери и ощущением изо ляции и одиночества».
Непредсказуемость, возникающая от новизны, подры вает его ощущение реальности. А он страстно стремится, как отмечает профессор Лундштедт, «в такую окружающую среду, в которой полное удовлетворение его основных пси хологических и физических потребностей будет предсказу емо и полностью определено». Он становится «страстно желающим, смущенным и часто впадающим в апатию». И Лундштедт заключает, что «культурный шок может рассмат риваться как стрессовая реакция на потерю эмоционально сти и интеллектуальности»7.
Тяжело читать эти (и многие другие) отчеты о наруше ниях в поведении под действием различных стрессовых ситуаций — появляется острое желание понять их сходство. Пока мы уверены, конечно, в разнице между солдатом в сражении, жертвой стихийного бедствия и путешественни ком в иную культурную среду. Все три случая связаны с большой скоростью изменения, высоким уровнем новизны или с обоими этими факторами. Во всех трех случаях требу ется быстрая и многократная адаптация к непредсказуемым раздражителям. И можно провести параллель между всеми тремя видами реакции с точки зрения их ответа на сверх возбуждение.
Первое: исследования засвидетельствовали смущение, потерю ориентации, искаженное восприятие реальности. Второе: проявления усталости, страха, напряженности и предельной возбудимости (раздражительности) одинако вы. И третье: во всех случаях есть точка, после которой нет обратного хода, — точка апатии и потери эмоцио нальности.
Короче, имеющиеся в нашем распоряжении данные сви детельствуют: сверхвозбуждение может привести к стран ному и неадаптивному поведению.
378
Мы все еще очень мало знаем об этом феномене, чтобы авторитетно толковать о том, почему сверхвозбуждение, как представляется, вызывает неадекватное поведение. Однако мы собрали важную информацию, позволяющую признать, что перевозбуждение может сказаться по крайней мере на трех различных уровнях: восприятие, мышление (осозна ние) и принятие решения*.
Легче всего понять уровень восприятия. Эксперименты с людьми, лишенными органов чувств, во время которых добровольцы были изолированы от нормальных возбудите лей их органов чувств, показали, что отсутствие новых сен сорных раздражителей может повлечь за собой эффект смущения, растерянности и ухудшения умственной деятель ности8. Кроме того, слишком большая дезорганизация, от сутствие четкости или хаотичность воспринимаемых раздражений могут иметь те же последствия. Это объясняет тот факт, что в профессиональной политической или рели гиозной борьбе для «промывки мозгов» используются не только способы лишения сенсорных раздражителей (напри мер, заключение в одиночную камеру или келью), но и бом бардировка сознания: яркие вспышки ламп, быстрая смена цветовых пятен, хаотические звуковые эффекты — весь ар сенал галлюциногенной калейдоскопии.
Религиозный пыл и причудливое поведение некоторых неумеренных поклонников хиппи могут вырасти не только из злоупотребления наркотиками, но и таких групповых «экспериментов», как лишение восприятия или бомбарди ровка сознания. Монотонное пение мантр**, попытки фо кусировать внимание индивида на внутреннем мире, своей
* Граница между каждым из этих уровней не совсем ясна даже психологам, но если мы просто, основываясь на здравом смысле, отождествим сенсорный уровень с ощущениями, осоз нание с мышлением, а принятие решения с решением опреде ленных задач, мы не будем слишком далеки от истины.
** Восточные, в основном кришнаитские заклинания. — При меч. пер.
379
внутренней сущности, персональный опыт, позволяющий не допустить в себя идущих извне раздражений*, — все это попытки вызвать, стимулировать сверхъестественные и по рой галлюцинаторные эффекты перевозбуждения.
На другом конце этой шкалы мы отмечаем затуманен ный пристальный взгляд и оцепенение, лишенные выраже ния лица юных танцоров в огромной рок-дискотеке, где вспыхивают световые пучки, движения повторяются на по лиэкране, децибелы криков, воплей и стонов, гротескные костюмы и кривляющиеся разрисованные тела создают сен сорную окружающую среду, характеризующуюся наличием высокой и экстремальной непредсказуемости и новизны.
Возможность организма справляться с ощущениями не зависит от его физиологической структуры. Природа орга нов чувств и скорость, с которой импульсы проходят по нервной системе, создают биологические границы, приня тые для количественных показателей сенсорных данных. Если мы будем измерять скорость передачи сигнала в раз личных организмах, мы обнаружим, что чем ниже уровень эволюционного развития, тем медленнее распространяется импульс. Например, у яиц морского ежа нервная система как таковая отсутствует, сигнал распространяется вдоль мембраны со скоростью около одного сантиметра в час. Ясно, что с такой скоростью организм может реагировать только на очень ограниченную часть окружающей его сре ды. По мере того как мы продвигаемся по лестнице эволю ции к медузе, которая уже имеет примитивную нервную систему, сигнал распространяется в 36 тыс. раз быстрее: десять сантиметров в секунду. У червей эта скорость под прыгивает до 100 см/сек. Среди насекомых и ракообразных нервный импульс распространяется со скоростью до 1000 см/сек. У антропоидов эта скорость доходит до 10 000 см/сек9. Эти примерные цифры не вызывают сомнения, они помо гают объяснить, почему человек, бесспорно, — один из наи более приспособленных живых существ.
У человека, который имеет скорость распространения нервного импульса около 30 000 см/сек., ограниченные
* йога. — Примеч. пер.
380
пределы системы впечатляют. (Заметим, что электрические сигналы в компьютере передаются в миллиарды раз быст рее.) Ограниченные возможности органов чувств и нервной системы означают, что многие события, происходящие в окружающей среде, имеют скорости распространения сиг нала слишком большие, чтобы мы могли их воспринять. Поэтому мы вынуждены в лучшем случае отбирать возбуж дения. Когда сигналы поступают к нам регулярно и повто ряясь, этот процесс отбора может дать довольно хорошее представление о реальности. Но когда степень дезоргани зованности поступающей информации высока, когда вос принимается новое и непредсказуемое, точность построения наших мысленных образов вынужденно снижена. Наше представление о реальности искажено. Этим можно объяс нить, почему, переживая сенсорные сверхвозбуждения, мы испытываем крайнее волнение из-за того, что расплывает ся линия раздела между иллюзией и реальностью.
Если сверхвозбуждение на сенсорном уровне увеличи вает искажение, с которым мы воспринимаем реальность, то когнитивное (на уровне сознания) сверхвозбуждение со здает помехи нашей способности «думать». Одни люди реа гируют на новость непроизвольно, другие сначала осознают и обдумывают ее, и это зависит от способности впитывать, обрабатывать, оценивать и хранить информацию10.
Рациональное поведение, как правило, зависит от не прерывного поступления потока данных от окружающей среды. Оно зависит от возможности индивида предсказать более или менее точно и честно последствия своих собствен ных действий. Индивид должен быть способен предвидеть, как будет реагировать окружающая среда на его действия. Поэтому здравый ум как таковой строится на этой челове ческой способности предвидеть свое непосредственное лич-
381
ное будущее, основываясь на информации из окружающей среды.
Однако когда индивид окунулся в быстро и хаотично меняющуюся ситуацию или в напичканную новостями сре ду, точность его предвидения стремительно падает. Он не может больше делать разумные корректирующие оценки, от которых и зависит рациональное поведение.
Для того чтобы компенсировать это, чтобы поднять точ ность своего предвидения до нормального уровня, человек должен схватывать и далее получать гораздо больше инфор мации, чем до того. Он должен это делать с экстремально большой скоростью. Короче, чем быстрее возникают изме нения и новизна в окружающей среде, тем в большей ин формации нуждается индивид, чтобы наиболее эффективно реагировать и принимать рациональные решения.
Однако есть пределы восприятия сенсорной информа ции, есть генетический ограничитель нашей способности перерабатывать информацию. Говоря словами психолога Джорджа Миллера из Рокфеллеровского университета, это «строгие ограничения на количество информации, которое мы в состоянии принять, обработать и запомнить». Класси фицируя информацию, реферируя и «кодируя» различны ми способами, мы в состоянии расширить эти пределы до тех пор, пока не получим веские основания считать, что наши возможности исчерпаны".
Для того чтобы обнаружить и измерить эти внешние пределы, психологи и специалисты в теории информации используют методы тестирования того, что они называют «пропускной способностью каналов» человеческого орга низма. Для того чтобы осуществить эти эксперименты, они рассматривают человека в качестве «канала»*. Информация входит в него извне. Она воспринимается и перерабатыва ется, затем «выходит» в виде поступка, основанного на при нятом решении. Скорость и точность переработки человеком информации может быть измерена сравнением скорости подачи входной информации со скоростью и точностью выходной информации**.
* по которому проходит информация. — Примеч. пер.
** или выходных действий. — Примеч. пер.
382
Информация определяется и измеряется в особых еди ницах, называемых бит*. Теперь эксперименты устанавли вают скорость обработки информации, включая широкий круг заданий: чтение, печатание на машинке, игра на пиа нино, чтобы создать числовые шкалы или вычислительное устройство. И поскольку исследователи расходятся в мне ниях относительно точности получаемых данных, они строго договариваются о двух основных принципах: во-первых, что человек имеет ограниченную «пропускную способность»; во-вторых, что переполнение системы приводит к серьезным нарушениям в поведении.
Представим себе, например, рабочего сборочного кон вейера на фабрике, производящей детские кубики. Его ра бота — нажимать на кнопку всякий раз, когда красный кубик проходит перед ним по ленте конвейера. Пока лента кон вейера движется с умеренной скоростью, у него не возни кает серьезных трудностей. Его деятельность проходит со стопроцентной точностью. Мы знаем, что, если скорость слишком мала, его сознание будет рассеиваться, мысли блуж дать и его деятельность будет ухудшаться. Мы также знаем, что, если лента движется слишком быстро, он будет рабо тать неуверенно, пропускать моменты нажатия кнопки, пу таться, возрастет несогласованность его действий и работы конвейера. Он станет напряженным и раздражительным. Он может даже ударить по машине — от полного бессилия. В конце концов он откажется участвовать в тестировании.
В этом случае требования к информации просты, но картина подходит и для более сложного испытания. Пусть теперь кубики, идущие по ленте конвейера, разноцветные. Рабочему полагается нажимать кнопку только тогда, когда появляется определенное сочетание цветов — ну, скажем, за желтым кубиком следуют два красных и один зеленый. В этом задании он должен получать и обрабатывать гораздо
* Бит есть величина информации, необходимая для того, чтобы сделать выбор между двумя равносильными (т. е. равно вероятными. — Примеч. пер.) решениями типа альтернативы. Количество битов, на которое должно превышать выбираемое решение, удваивается.
383
больше информации, перед тем как решить, нажимать ли ему на кнопку. Все остальное остается прежним, и у него будут такие же трудности, возрастающие по мере ускоре ния движения линии конвейера.
В еще более усложненном задании мы не только ставим рабочего в зависимость от количества данных, которые он должен переработать, перед тем как решить, нажимать ли ему кнопку, но мы заставляем его решать, какую из не скольких кнопок ему нажать. Мы также меняем число на жатий на каждую кнопку. Теперь его задание выглядит так: для набора цветов желтый-красный-красный-зеленый на жми на кнопку номер 2 один раз; для набора зеленый-голубой-желтый-зеленый нажми на кнопку номер 6 три раза; и т. д. Такие задания требуют от рабочего обрабаты вать большое количество информации, чтобы выполнить данное ему задание. Изменение скорости конвейера в этом случае сразу сведет на нет точность его работы12.
Подобные эксперименты были проведены для того, что бы оценить влияние дополнительной степени сложности задания на поведение исполнителя. Тесты усложнялись, они включали световые вспышки, музыкальные звуки, письма, символы, разговоры и широкий круг других раздражителей. Испытуемых просили постукивать пальцами по столу, го ворить отдельные фразы, решать головоломки, а также вы полнять набор других заданий — это приводило их к полной неспособности что-либо делать.
Результаты недвусмысленно показали, что, независимо от характера задания, существует скорость предъявления, превысив которую, задание выполнить нельзя — и не про сто из-за неадекватности мышечного усилия, отсутствия проворства, ловкости. Предел скорости чаще навязывался сознанием, а не мышечными ограничениями. Эти экспери менты обнаружили также, что чем больше времени дава лось испытуемому на выбор решения и доведение дела до конца, тем больше альтернативных линий поведения ему открывалось.
Ясно, что эти открытия могут помочь нам понять изве стные формы психологических и даже психических рас-
384
стройств. Руководители озабочены требованиями быстро го, непрерывного и комплексного принятия решений; люди завалены информацией, фактами и все время подвергаются тестированию; домохозяйки противостоят орущим детям, резким телефонным звонкам, сломанным стиральным ма шинам, воплям рока из комнаты подростков и жалобному вою телевизора из маленькой гостиной. Способность лю дей думать и действовать существенно ослаблена воздей ствием, наплывом информации, сокрушающей их органы чувств. И более чем вероятно, что некоторые симптомы, отмеченные у солдат, попавших в состояние стресса во вре мя сражения, у жертв стихийных бедствий и у путешествен ников, испытавших культурный шок, родственны этому типу информационной перегрузки.
Один из пионеров изучения информатики, д-р Джеймс Г. Миллер, директор института исследования душевного здоровья при Мичиганском университете, решительно зая вил, что «насыщение человека информацией в количествах, больших чем он в состоянии переработать... ведет к срыву». Он заявил, что уверен в том, что информационная пере грузка может быть причиной различных форм душевных заболеваний13.
Например, одна из поразительных черт шизофрении — «неточная ассоциативная реакция». Идеи и слова, которые должны быть связаны по аналогии в мозгу субъекта, не со единяются, и наоборот, соединяются те, которые у нормаль ных людей совершенно не ассоциируются друг с другом. Шизофреник стремится думать в случайных или чересчур субъективных категориях. Если дать набор различных фи гур — треугольников, кубов, конусов и т. п., — нормальный человек разберет их, исходя из их геометрических свойств. Шизофреник, которого попросят классифицировать их, скорее всего скажет: «Это все солдаты» или «Они все наво дят на меня уныние».
В книге «Беспорядки в информации» Миллер описыва ет эксперименты, в которых использовались тесты на ассо циации слов, позволившие сравнить нормальных людей и шизофреников. Нормальные испытуемые были разбиты на
385
две группы, у них просили найти ассоциации различных слов с другими словами или понятиями. Одна группа ра ботала в своем естественном ритме. Вторая работала под давлением ограничения по времени, т.е. в условиях убыст ряющегося поступления информации. Испытуемые, нахо дящиеся в условиях ограничения времени, выдали реакции, более похожие на реакции шизофреников, чем на реак ции нормальных испытуемых, работавших в собственном ритме14.
Аналогичные эксперименты, проводившиеся психоло гами Г. Уздански и Л. Чапменом, сделали возможным бо лее тонкий анализ типов ошибок, которые совершали испытуемые, работавшие под давлением ограничения вре мени и высокой скорости предъявления информации. Они тоже заключили, что возрастание скорости реакции среди нормальных людей дает ошибки того же характера, что и ошибки, характерные для шизофреников.
«Можно предположить одно, — заключает Миллер, — ...что шизофрения (как все еще непознанный процесс, воз можно, связанный с дефектом метаболизма, который уси ливает нервный «шум») снижает пропускную способность каналов, что включает в себя и обработку познавательной информации. Шизофреники, таким образом... испытывают трудности при получении информации, входящей с обыч ными скоростями, точно так же как нормальные люди ис пытывают трудности при получении информации с увеличенными скоростями. В результате шизофреники при обычных скоростях поступления информации делают та кие же ошибки, какие делают нормальные люди при уско ренных темпах поступления информации».
Короче, Миллер доказывает, что механизм человечес кого поведения ломается под действием перегрузки инфор мацией, что может быть связано с психопатологией, а это мы еще не начинали изучать. Но уже сейчас, не понимая ее потенциального влияния, мы увеличиваем скорости изме нений в обществе. Мы давим на людей, заставляя их адап тироваться к новым ритмам жизни, сталкиваться с новыми
386
ситуациями и справляться с ними за все более короткое время. Мы заставляем их выбирать быстро меняющиеся предметы. Другими словами, мы побуждаем их обрабаты вать информацию с гораздо большей скоростью и в более быстром ритме, чем в медленно меняющихся обществах. Поэтому можно не сомневаться, что мы подвергаем по мень шей мере некоторых из них перевозбуждению сознания. Какие последствия это будет иметь для душевного здоровья людей в технически развитых обществах — еще надо опре делить.
Соответствует или нет требованиям людей информаци онная перегрузка, она влияет на их поведение негативно, подвергая их еще и третьей форме сверхстимуляции — стрес су решений. Многие люди, воспитанные в скучном и мало меняющемся окружении, стараются перейти на новые места работы, меняя роли, которые требуют от них все более бы стрых и более сложных решений. Но среди людей будущего эти проблемы также будут. «Решения, решения...» — бор мочут они, решая задачу за задачей. Они чувствуют себя опустошенными и расстроенными, потому что быстротеч ные, совершенно новые ситуации и противоречивые требо вания держат их мертвой хваткой.
Удар ускорения и его психологический двойник — ско ротечность — вынуждают ускорять темп принятия реше ний и в личном, и в общественном смыслах. Новые нужды, проявления новизны и кризисы требуют быстрого отклика.
Неожиданная новизна вносит почти революционные изменения в природу решений, которые необходимо при нимать. Быстрые инъекции новизны в окружающую среду опрокидывают тонкий баланс «запрограммированных» и «незапрограммированных» решений в наших организациях и нашей личной жизни.
387
Запрограммированное решение привычно, повторяемо и легко выполняемо. Например, пассажир стоит на краю платформы, где в 8.05 должен остановиться поезд. Он подни мается в вагон, как он делает это каждый день, из месяца в месяц, из года в год. С давних времен он решил, что 8.05 — традиционное начало рабочего дня, поэтому конкретное решение сесть в поезд является запрограммированным. Это даже более похоже на рефлекс, чем на решение вообще. Непосредственные критерии, на которых такое решение основывается, — простота и легкая различимость, а посколь ку все окружение знакомо, он едва ли хочет задумываться о них. Ему не требуется обрабатывать большое количество информации. В этом смысле запрограммированные реше ния имеют низкую психическую стоимость.
С этим контрастирует другой сорт решений, подобных тем, которые пассажир решает в городе. Должен ли он при нять предложенную должность в корпорации X? Как он должен подать совету директоров свои предложения о рек ламной кампании? Такие вопросы требуют нетривиальных ответов. Они подталкивают его делать единовременные и впервые принимаемые решения, которые требуют новых навыков и поведенческих стандартов. Многие факторы нуж но изучить и взвесить. Огромное количество информации должно быть обработано. Эти решения нельзя запрограм мировать. Они имеют высокую психическую цену.
Для каждого из нас жизнь является смесью этих двух составляющих. Если эта смесь содержит относительно много программируемых решений, мы не испытываем проблем, мы считаем жизнь однообразной и глупой. Мы ищем способы, порой бессознательно, внести новизну в нашу жизнь, таким образом изменяя пропорции реше ний. Но если эта смесь содержит слишком много непрог раммируемых решений, если мы постоянно находимся под прессом такого количества совершенно новых ситуаций, что программируемость невозможна, жизнь становится бо лезненно неорганизованной, изнурительной и беспокой ной. У доведенного до крайности человека в конце концов развивается психоз.
388
«Рациональное поведение..., — пишет специалист по теории организации Бертран М. Гросс, — ...сложная ком бинация рутинности и творчества. Привычка является су щественной... [поскольку она] освобождает творческую энергию для нового, неожиданного ряда проблем, для ко торых рутинный подход — иррационален»15.
Когда мы не способны программировать большую часть нашей жизни, мы страдаем. «Не существует более жалкого человека, — писал Уильям Джеймс, — чем человек... для которого выкуривание каждой сигары, выпивание каждой чашки... начало каждого этапа работы являются объектом сомнения». Если мы не можем в достаточной степени про граммировать наше поведение, мы растрачиваем по мело чам огромное количество наших способностей по обработке и усваиванию информации. Вопрос заключается в том, что формирует наши привычки. Давайте взглянем, как некая комиссия прерывает свою работу для ленча и возвращается обратно в комнату заседаний: почти неизменно ее члены ищут те же места, которые они занимали ранее. Некоторые антропологи используют термин «территориальность» для объяснения такого поведения, когда человек требует «отре зать для себя» защищенный и освященный им «кусок дерна». Проще говоря, программированное поведение предостав ляет возможность переработки информации. Выбор одного и того же стула избавляет нас от необходимости просматри вать и оценивать другие возможности.
В этом же контексте понятно, почему мы способны уп равлять большей частью наших жизненных проблем с низ кой психической стоимостью, если часто пользуемся программированными решениями. Изменение и новизна поднимают психическую цену принятия решений. Напри мер, когда мы переезжаем на новое место жительства, мы вынуждены рвать старые связи и устанавливать новые. Это не может произойти без отказа от сотен запрограммирован ных ранее решений и выработки полного набора новых, дорогих, первостепенных, еще не запрограммированных решений. В результате мы вынуждены полностью перепрог раммировать самих себя. То же можно сказать и о неподго-
389
товленном визите в чужую культуру и о человеке, который, еще находясь в своем привычном обществе, попадает в вол ну будущего, не подготовившись заранее. Новизна и изме нения будущего делают все его болезненно связанные поведенческие привычки устарелыми. Он с ужасом обнаружи вает, что привычные решения только усугубляют проблемы, что требуются новые и до сих пор не программированные ре шения. Короче говоря, новизна нарушает пропорции, из меняя баланс в сторону очень трудной и дорогой формы принятия решений.
Известно, что некоторые люди лучше приспособлены к новизне, чем другие. Оптимальные пропорции различны для каждого из нас. Однако число решений и их тип не нахо дятся под нашим автоматическим контролем. Общество в основном определяет пропорции решений, которые мы дол жны делать, и скорость, с которой их необходимо прини мать. Сегодня в нашей жизни существует скрытый конфликт между давлениями ускорения и давлениями новизны. С одной стороны, от нас требуются быстрые решения, с дру гой — решения твердые, требующие больше времени на обдумывание.
Беспокойство, вызванное этим столкновением в наших головах, сильно обостряется растущим разнообразием ре шений. Неопровержимо доказано, что разнообразие выбо ра, стоящего перед личностью одновременно, увеличивает количество информации, которое необходимо проанализи ровать для принятия решений. Лабораторные тесты над людьми и животными также свидетельствуют, что чем боль ше выбора, тем меньше время реакции16.
Острое столкновение этих трех несравнимых требова ний и вызывает тот кризис принятия решений, который наблюдается сегодня в технически развитых обществах. Этот тройной прессинг соответствует термину «сверхстимуляция решений», который помогает понять, почему массы людей в этих обществах уже чувствуют себя опустошенными, бес полезными и неспособными решать задачи ближайшего будущего. Убеждение, что мышиная возня слишком опас на, что вещи находятся вне контроля, — неизбежное след-
390
ствие столкновения этих мощных сил. Неконтролируемое ускорение научных, технологических и социальных изме нений неизбежно опрокинет усилия человека, который при нимает разумные, компетентные решения относительно своей собственной судьбы17.
Когда мы объединяем эффекты стресса решений с чув ствительной и познавательной перегрузкой, мы произво дим несколько общих форм плохой индивидуальной адаптации. Например, один из наиболее распространенных откликов на высокоскоростные изменения — это полное отрицание. Стратегия маленького человека заключается в «блокировании» себя от непрошеной реальности. Когда тре бования принятия решений достигают пика, он решитель но отказывается получать новую информацию. Подобно жертве стихийного бедствия, чье лицо «регистрирует» об щее неверие, этот маленький человек также не может при нять очевидность своих ощущений, т. е. он решительно заключает, что все — неизменно и что все доказательства изменений являются просто кажущимися. Он находит ус покоение в таких клише, как «молодые люди всегда были бунтарями», или «ничто не ново под луной», или «чем больше вещи меняются, тем больше они остаются теми же».
Безымянная жертва будущего, маленький человек сам организует свою личную катастрофу. Его стратегия борьбы увеличивает вероятность того, что, когда он будет вынуж ден адаптироваться, его столкновение с изменениями пере растет в форму одиночного сильнейшего кризиса жизни, а не в последовательность поддающихся управлению и реше нию проблем.
Другой типичный отклик жертвы шока будущего — это специализация. Специалист не блокируется от всех новых идей или информации. Он энергично пытается идти в ногу
391
с изменениями, но только в исключительно узком секторе жизни. Так, физик или финансист использует все послед ние инновации в своей профессии, но остается совершенно закрытым для социальных, политических или экономичес ких инноваций. Чем больше университетов захвачено паро ксизмом протеста, чем больше вспышек восстаний в гетто, тем меньше он хочет знать об этом и тем больше он сужает щель, через которую смотрит на мир.
Внешне он справляется хорошо. Но он также стреми тельно движется к разладу с самим собой. Он может однаж ды утром проснуться и осознать, что его специальность устарела или неузнаваемо трансформировалась событиями, взрывающимися вокруг него.
Третий типичный отклик на шок будущего — это одер жимость возвращением к ранее успешным шаблонам адаптации (реверсионизм), которые в настоящий момент неуместны и неадекватны. Реверсионист упорствует в сво их предыдущих программируемых решениях и привычках с догматическим безрассудством. Чем сильнее изменение уг рожает извне, тем методичнее он повторяет прошлые режи мы действий. Его социальная перспектива регрессивна. Испытав удар будущего, он истерически пытается сохра нить не соответствующий действительности статус-кво или требует в той или иной замаскированной форме возврата к успехам прошлого.
Барри Голдуотер и Джордж Уоллес апеллируют к его трясущимся внутренностям, используя политику носталь гии. Они говорят, что полиция поддерживала порядок в прошлом, поэтому для поддержания порядка нам необхо димо усилить полицию. Авторитарная обработка детей ра ботала в прошлом, поэтому все сегодняшние несчастья от вседозволенности. Умеренно пожилые реверсионисты с правым уклоном тоскуют по простому, упорядоченному обществу небольших городков, где в размеренном социаль ном окружении все их старые шаблоны были уместны. Вме сто адаптации к новому они продолжают автоматически применять старые решения, увеличивая все больше и боль ше разрыв с реальностью.
392
Если старый реверсионист мечтает о восстановлении прошлых небольших городков, молодой реверсионист с ле вым уклоном мечтает даже о возрождении старой системы. Это объясняет некоторое очарование сельской общины, сельского романтизма, которыми наполнена поэзия хиппи и субкультура пост-хиппи, обожествление Че Гевары (отож дествляемого с горами и джунглями, а не с урбанистичес кой и постурбанистической окружающей средой), почитание дотехнологических обществ и преувеличенное презрение к науке и технике. Все эти красочные требования изменений, разделяемые по крайней мере некоторыми левыми течени ями, соответствуют тайным страстям Уоллесов и Голдуотеров по прошлому.
Их завиральные идеи такие же древние, как и их ин дейские головные повязки, их плащи эпохи короля Эду арда, их оленья охотничья обувь и обрамленная золотом посуда. Терроризм начала века и эксцентричный черный флаг анархии неожиданно вновь вошли в моду. Руссоист ский культ благопристойных дикарей процветает вновь. Старые идеи марксизма, применяемые в лучшем виде во вчерашнем индустриальном обществе, выдаются как бе зусловные рефлекторные ответы на проблемы завтраш него сверхиндустриального общества. Реверсионизм маскируется под революционность.
И, наконец, мы имеем Сверхупростителя. После того как свергнуты старые герои и институты, на фоне забасто вок, бунтов и демонстраций, пронзающих его сознание, он ищет простого, изящного уравнения, которое сможет объяс нить весь комплекс новизны, угрожающий его поглотить. Беспорядочно хватаясь за те или иные идеи, он временно становится истинно верующим.
Это помогает объяснить неистовую интеллектуальную придурковатость (фаддизм), которая уже угрожает опере дить темп изменения мнений. Маклюэн? Пророк элек трического поколения? Леви-Строус? Браво! Маркузе? Сегодня я вижу это все! Махариши Вотчмакаллит? Фантас тично! Астрология? Проникновение в сущность вечности!
393
Этот Сверхупроститель, отчаянно продвигаясь ощупью, принимает любую идею, к которой он случайно приходит, часто приводя в замешательство ее автора. Увы, идея моя или твоя не объясняет все на свете. Но Сверхупростителю нужны ответы на все случаи. Максимизация выгоды объяс няет Америку. Коммунистический заговор объяснят расо вые бунты. Демократия участия является самым верным ответом. Вседозволенность (или доктор Спок) — причина всех бед.
Этот поиск унитарного решения на интеллектуальном уровне имеет свои параллели в действии. Поставленный в тупик озабоченный студент, пинаемый родителями, неуве ренный в своем статусе, измученный стремительно отжива ющей образовательной системой, вынужденный заботиться о будущей карьере, системе ценностей и стоящем стиле жизни, неистово ищет способы упростить свое существова ние. Прибегая к ЛСД, героину и другим наркотикам, он выполняет нелегальный акт, который имеет по меньшей мере одно достоинство — объединить его несчастья. Он выдает множество больных, кажущихся неразрешимыми проблем за одну большую проблему и таким образом радикально, но временно упрощает свое существование.
Девочки-тинэйджеры, которые не справляются с ежед невно накручиваемым клубком стрессов, могут выбрать дру гой драматический акт сверхупрощения — беременность. Подобно наркотикам, беременность может очень сильно усложнить ее жизнь позже, но сегодня беременность делает все ее другие проблемы незначительными.
Насилие также предлагает «простой» способ борьбы с растущей сложностью выбора и всеобщего сверхвозбужде ния. Для старых поколений и политических организаций полицейские дубинки и военные штыки кажутся заманчи вым лекарством, способом покончить раз и навсегда с разногласиями. И черные экстремисты, и белые дружины самоуправления используют насилие для сужения выбора и «очищения» своей жизни. Тем, кто потерял понимание ок ружающего, ясную программу, кто не может справиться с новизной и сложностью ослепляющих изменений, терро-
394
ризм заменяет необходимость думать: терроризм не может свергнуть режимы, но он избавляет от сомнения.
Многие из нас могут быстро распознать эти образчики поведения в других и даже в самих себе, не понимая их причин. Ученые-социологи воспринимают отрицание, спе циализацию, реверсию и сверхупрощение как классичес кие способы борьбы с перегрузками.
Все они опасно отрицают сложности взаимосвязей. Они искаженно изображают действительность. Чем больше че ловек отрицает, чем больше он самоограничивается ценой более широких интересов, чем более механически он воз вращается к шаблонам прошлого в поведении или полити ке, чем более отчаянно он сверхупрощает, тем сильнее не соответствует действительности его реакция на новизну и выбор, заполняющие его жизнь. Чем более он полагается на подобную стратегию, тем больше в его поведении про являются неуправляемые и неустойчивые шараханья и об щая нестабильность.
Каждый ученый — специалист по теории информации знает, что многие из этих стратегий могут быть необходи мыми в условиях перегрузки, однако, если человек неясно понимает действительность, если у него нет четкой иерар хии ценностей, возлагать надежды на такие методы нельзя, адаптивные трудности будут только усугубляться.
Эти предварительные условия все труднее и труднее удов летворять. Таким образом, жертва шока будущего, которая действительно использует эти стратегии, испытывает всеуглубляющееся чувство смятения и неопределенности. Зах ваченный турбулентным потоком изменений, вынужденный принимать значительные, быстро следующие друг за дру гом решения, он чувствует не просто интеллектуальное за мешательство, а дезориентацию на уровне персональных ценностей. По мере того как скорость изменений возраста ет, к этому замешательству подмешиваются самоедство, тре вога и страх. Он становится все напряженнее, он устает. Он может заболеть. Поскольку давление неумолимо усилива ется, напряжение принимает форму раздражительности, гнева, а иногда выливается в бессмысленное насилие18.
395
Небольшие происшествия получают несуразный отклик, а серьезные происшествия вызывают неадекватную реакцию.
И. П. Павлов много лет назад описал этот феномен как «парадоксальную фазу» в поведении собаки, с которой он проводил известные эксперименты19. Последующие иссле дования показали, что люди, когда их раздражают, тоже проходят через эту стадию под ударами сверхстимуляции, и это может объяснить, почему бунты иногда случаются даже без серьезных провокаций, почему без какой-либо види мой причины тысячи тинэйджеров во время своих сборищ начинают неожиданно неистовствовать, разбивая окна, бро сая камни и бутылки, ломая автомобили. Это может объяс нить, почему бессмысленный вандализм стал проблемой во всех технически развитых обществах, серьезность которой редактор японской газеты «Japan Times» объяснил на не очень правильном, но эмоциональном английском: «Мы никогда до этого не видели чего-либо подобного по широте размаха, с которым эти психопатические акты сегодня доз воляются»20.
И наконец, мимолетное замешательство и неопределен ность, новизна и разнообразие — все это может объяснить глубокую апатию, которая выключает из общественной жизни миллионы людей, безразлично — старых или моло дых. Это неизученные, вырванные из жизни чувствитель ные индивиды, которые нуждаются в тихой безветренной жизни по крайней мере до тех пор, пока они снова не стол кнутся со своими проблемами. Это общая и полная капиту ляция перед напряжением принятия решения в условиях неопределенности и сверхвыбора.
Особенно много людей уходят в себя в период истори ческого перелома. Семейный человек, который проводит свой вечер с помощью небольшого количества мартини и позволяет телевизионным фантазиям усыпить себя, по край ней мере работает целый день, выполняя некие социальные функции, от которых зависят другие люди. Он только час тично убивает время. Но некоторые (не все) хиппи, многие праздные мечтатели уходят в себя полностью и навсегда.
396
Связь с остальным обществом может быть у них только че рез отпустивших их родителей.
На острове Крит, на берегу Матала, около тихой откры той солнцу деревни, есть сорок или пятьдесят пещер, кото рые заняли сбежавшие из дома американские троглодиты, молодые мужчины и женщины, которые большей частью отказались от каких бы то ни было попыток бороться со стремительно нарастающими жизненными сложностями. Их выбор до предела сужен и в пространстве, и во времени. У них нет проблемы сверхстимуляции. Им не нужно что-либо понимать и даже чувствовать. Репортер, посетивший их в 1968 г., принес им новость об убийстве Роберта Ф. Кенне ди. Их реакция: молчание. «Ни шока, ни ярости, ни страха. Это что — новый феномен? Побег из Америки и побег от эмоций? Я понимаю невовлеченность, разочарованность, даже нежелание иметь какие-либо обязательства. Но куда подевались все чувства?»21
Репортер сможет понять, куда делись все чувства, если поймет воздействие сверхстимуляции, апатию партизана Чиндита, стертое лицо жертвы стихийного бедствия, ин теллектуальный и эмоциональный уход в себя жертвы культурного шока. У этих молодых людей и у миллионов других — загнанных в тупик, неистовых и апатичных — уже видны симптомы шока будущего. Они — первые его жертвы.
Невозможно вызвать шок будущего у огромного числа индивидуумов без воздействия на рациональность общества как целого. Сегодня, если прислушаться к словам Даниэля Мойнигана, главного консультанта Белого дома по город ским делам, США «так воздействует на индивидуума, что это ведет к нервному срыву». Общее влияние сверхстиму ляции на чувства, мышление и принятие решений, не гово-
397
ря уж о физическом влиянии перегрузок на нервную или эндокринную систему, порождает в нас болезнь22.
Эта болезнь отражается на нашей культуре, нашей фи лософии, нашем отношении к реальности. Не случайно, что немало обычных людей относятся к окружающему нас миру как к «сумасшедшему дому»; тема умопомешательства ста ла последнее время основной в литературе, искусстве, теат ре и кино. Петер Вайс в своей пьесе «Преследование и убийство Жан-Поля Марата, представленное актерской труп пой госпиталя в Шарантоне под руководством господина де Сада» нарисовал турбулентный мир, видимый глазами обитателей психиатрической лечебницы Шарантон. В филь мах типа «Морган» жизнь духовная, внутренняя важнее ок ружающего мира. В фильме М. Антониони «Blow-Up»* кульминация наступает тогда, когда герой принимает учас тие в игре в теннис, в которой игроки бьют по несуществу ющему мячу, летающему туда-сюда над несуществующей сеткой. Это символическое отношение к воображаемому и иррациональному показывает, что он больше не в состоя нии распознавать и делать выбор между иллюзией и реаль ностью. Миллионы зрителей в этот момент могут быть идентифицированы с героем фильма.
Заявление, что мир «обезумел», надписи на стенах: «ре альность — это костыль», интерес к галлюциногенным нар котикам, тяга к астрологии и мистике, поиск истины в сенсациях, экстаз и желание проводить рискованные опы ты, крайний субъективизм, нападки на науку, растущая, как снежный ком, уверенность в том, что разум покинул чело века, — все это отражает ежедневный опыт массы обычных людей, которые больше не могут разумно противостоять изменениям.
Миллионы чувствуют, что воздух буквально пропитан патологией, но не понимают корней этого явления. Корни надо искать не в той или иной политической доктрине, еще менее — в некоей мистической сущности страдания или
* Название это не переводится, это термин фотографов, обо значающий резкое увеличение при проявлении снимка. — При меч. пер.
398
уединения, будто бы присущей «условиям человеческого существования». Корни скрыты не в науке, технике и рели гиозных требованиях к социальным изменениям. Они про слеживаются в неконтролируемой, неупорядоченной природе нашего проникновения в будущее. Они кроются в нашей неспособности осознанно и разумно направить движение к сверхиндустриальному обществу.
Таким образом, несмотря на свои экстраординарные успехи в искусстве, науке, интеллектуальной, моральной и политической жизни, США являются страной, в которой десятки тысяч молодых людей спасаются от действительно сти, выбирая наркотическое отупение; страной, в которой миллионы взрослых ввергают себя в постоянный телевизи онный ступор или в алкогольный туман; страной, в кото рой легионы пожилых людей прозябают и умирают в одиночестве; в которой бегство из семьи и от принятой от ветственности становится массовым; в которой широкие массы подавляют свои страстные желания различными тран квилизаторами и психотропными препаратами. Такая стра на, известно это или нет, пострадает от удара шока будущего.
«Я не вернусь обратно в Америку, — говорит Рональд Бьерл, молодой реэмигрант в Турцию. — Если вы можете создать для себя стабильное нормальное психическое со стояние, вы не должны тревожиться о нормальном психи ческом состоянии других людей. И поэтому так много американцев, которые готовы побивать камнями душевно больных»23. Многие разделяют столь неприятное мнение об американской действительности. Европейцы, японцы или русские еще самодовольны в своем душевном спокойствии, однако и их было бы неплохо спросить, не просматривают ся ли и у них подобные симптомы. Уникальны ли амери канцы в этом отношении или они просто первыми пострадали от нового удара на психику, от которого вскоре закачаются и другие страны тоже?
Социальная рациональность предполагает наличие ин дивидуальной рациональности, а она, в свою очередь, зави сит не только от определенного биологического (т. е. физического и душевного) снаряжения, но и от непрерыв-
399
ности, упорядоченности и регулярности окружающей сре ды. Это предполагает наличие определенной корреляции между темпом и сложностью происходящих изменений, с одной стороны, и способностью человека принимать реше ния, с другой. Увеличивая скорость изменений, уровень новизны и широту выбора, мы бездумно вмешиваемся в эти непременные экологические условия рациональности. Так мы приговариваем несчетные миллионы людей к воздей ствию шока будущего.
1 Ограничения нервной системы обсуждаются в статье Curiosity and Exploration by D.E. Berlyne // Science, July 1, 1966, c. 26.
См. также важную статью Psychophysiological Response to the Mean Level of Environmental Stimulation: A Theory of Environmental Integration by Bruce L. Welch. Она опубликована в [32]. Уэлч оп ределяет основной уровень возбуждения, который он назвал MLES (Mean Level Environmental Stimulation) и показал, как флуктуации от этого уровня могут вызывать явные психологические и пове денческие изменения в людях и животных.
Эффекты недовозбуждения исследовались в статье Adaptation of Small Groups to Extreme Environments by E.K. Eric Gunderson and Paul D. Nelson // Aerospace Medicine, December, 1963, c. 1114.
См. также:
Biographical Predictors of Performance in an Extreme Environment by E.K. Eric Gunderson and Paul D. Nelson // Journal of Psychology, 1965, № 61, c. 59-67.
Emotional Health in Extreme and Normal Environments by E.K. Eric Gunderson. Статья представлена на Международном конгрессе профессионального здоровья, Вена, 19—24 сентября 1966 г.
Performance Evaluations of Antarctic Volunteers by E.K. Eric Gunderson, Report № 64—19, US Navy Medical Neuropsychiatrie Research Unit, San Diego, Calif.
2 Случай с солдатом Чиндитом описан в Daily Telegraph (London), August 30, 1966.
3 Исследование, проведенное в Нормандии, опубликовано в статье Combat Neurosis. Development of Combat Exhaustion by R.L. Swank and E. Marchand // Archives of Neurology and Psychiatry, LV, 236; 1946. Более раннее сообщение можно найти в статье Chronic Symptomatology of Combat Neurosis by R.L. Swank and B. Cohen, War Medicine, VIII, 143; 1945.
400
4 На Свенка ссылаются в: [25], с. 38-39.
5 Бедствие в г. Вако описано в: [23], с. 311.
6 Случай в г. Удол рассмотрен в: [16]. Для более общего изу чения поведения во время стихийного бедствия см.: [54].
7 О культурном шоке см.: Personality Determinants and Assessment by Sven Lundstedt // Journal of Social Issues, July, 1963, c. 3.
8 Эксперименты на потерю чувствительности описываются в статье Sensory and Perceptual Deprivation by Thomas I. Myers [32].
См. также:
Effects of Experiental Deprivation Upon Behavior in Animals by John L. Fuller. Статья представлена на Третьем всемирном кон грессе психиатров, Монреаль, 1961. Более короткую версию мож но найти в [31].
Emotional Symptoms in Extremely Isolated Groups by E.K. Eric Gunderson // Archives of General Psychiatry, October, 1963, c. 362-368.
Summary of Research in Sensory Deprivation and Social Isolation by Howard H. McFann, NATO Symposium on Defense Psychology, August, 1961.
9 Скорость нейронной реакции описывается в статье Biological Models and Empirical Histories of the Growth of Organizations by Mason Haire, [37], c. 375, а также в [279], с. 107.
10 Понятное введение в теорию информации можно найти в статье Coping with Administrators' Information Overload by James G. Miller // Mental Health Research Institute, University of Michigan. Статья представлена в The First Institute on Medical School Administration, Association of American Medical Colleges in Atlanta, Georgia, October, 1963.
11 Ограничения способности обработки информации у людей обсуждаются в: [22], с. 41—42.
12 Нарушение исполнительности работника описано в: [6], с. 47-53.
См. также:
Automation: Some underlying Psychological Processes by E.D. Poulton // Transactions (Journal of the Association of Industrial Medical Officers), 15 (3), c. 96-99, 1965.
О ментальных, а не физических ограничениях упоминается в статье Components of Skilled Performance by Michael I. Posner // Science, June 24, 1966, c. 1712-1718.
13 Информационное насыщение обсуждается в статье А Theoretical Review of Individual and Group Psychological Reactions to Stress by James G. Miller, [14], c. 14.
401
14 Возможная взаимосвязь перегрузки с ментальными болез нями исследована в Disorders of Communication, vol. XLII, Research Publications, Association for Research in Nervous and Mental Disease, 1964, c. 98-99.
См. также:
Schizophrenic-like Responses in Normal Subjects Under Time Pressure by G. Usdansky and L.J. Chapman // Journal of Abnormal and Social Psychology, 60, 1960, c. 143-146.
15 Цитата Гросса из его статьи The State of the Nation: Social Systems Accounting, [313], c. 250.
16 Время реакции обсуждается в: Information Processing in the Nervous System by D.E. Broadbent // Science, October 22, 1965,
c. 460.
17 Для серьезного обсуждения режимов организационного от клика на условия перегрузки см.: Information Input Overload: Features of Growth in Communications-Oriented Institutions by Richard L. Meier, [41], c. 233-273.
См. также:
Some Sociological Aspects of Message Load by Lindsey Churchill, [41], c. 274-284.
Стратегии отрицания, специализации, реверсии и сверхупро щения — аналоги некоторых близких к организационным реак ций, обсуждавшихся в этих статьях.
18 Насилие как реакция на стресс обсуждается в статье Violence and Man's Struggle to Adapt by Marshall F. Gilula and David N. Daniels // Science, April 25, 1969, c. 404.
19 Парадоксальная фаза описывается в: [25], с. 30-32, 44.
20 Japan Times, July 3, 1966.
21 История о критских троглодитах рассказана в Crete: A Stop in the New Odyssey by Thomas Thompson // Life, July 19, 1968, c. 23.
22 Аналог нервного расстройства взят из Has This Country Gone Mad? by Daniel P. Moynihan // Saturday Evening Post, May 4, 1968, c.13.
23 Высказывание Бьерла взято из истории, рассказанной Томп соном в Life, July 19, 1968, с. 28.
В голубых просторах южной части Тихого океана, пря мо к северу от Новой Гвинеи находится остров Ману, где, как знает каждый первокурсник антропологического факуль тета, в XX в. в пределах жизни одного поколения возникла популяция каменного века1. Маргарет Мид в книге «Новое живет в старом» рассказывает историю этой, кажущейся чудом, культурной адаптации и утверждает, что первобыт ным людям намного труднее принять несколько разрознен ных осколков западной технологической культуры, чем сразу принять новый способ жизни целиком.
«Любая человеческая культура, как и любой язык, это нечто целостное, — пишет она, — и если «индивидуумы или группы людей должны измениться... самое главное, чтобы они менялись от одного целостного образца к другому».
В этом есть смысл, так как ясно, что напряженность возникает из-за несоответствия культурных элементов. Вво дить людей в жизнь города без канализации, без противо малярийных препаратов, без контроля за рождаемостью означает отбросить культуру и подвергнуть ее представите лей мучительным, часто неразрешимым проблемам.
Но это только часть истории, потому что существует предел новизны, который любой индивидуум или группа могут усвоить за короткий отрезок времени, вне зависимо сти от того, насколько хорошо интегрированным может быть Целое. Никого — ни жителя Ману, ни москвича — нельзя безболезненно вытолкнуть выше его адаптивного уровня —
403
его будет мучить тревога, он будет дезориентирован. Более того, обобщать опыт маленькой популяции Южного моря
опасно.
На счастливую историю Ману (рассказанную и пере сказанную, как современная народная сказка, часто ссыла ются как на свидетельство того, что мы в своих высокотехнологичных странах также способны совершить скачок на новую стадию развития без лишних неудобств. Однако наша ситуация — мы устремляемся в сверхиндуст риальную эру — радикальным образом отличается от ситу ации островитян.
Мы не в состоянии, как они, импортировать оптом ин тегрированную, хорошо сформированную культуру, созрев шую и испытанную в другой части света. Мы должны изобрести сверхиндустриализм, а не импортировать его. В следующие 30 или 40 лет мы должны ожидать не одну вол ну перемен, а ряд сильных ударов и потрясений. Части но вого общества не будут аккуратно подгоняться друг к другу, наоборот, нас ожидают разрыв связей и слепящие противо речия. У нас нет «целостного паттерна» для адаптации.
Еще важнее то, что скорость перемен настолько возрос ла, темп настолько форсированный, что мы попадаем в ис торически беспрецедентную ситуацию. Нас просят адаптироваться не к одной новой культуре, как жителей Ману, а к слепящей последовательности новых преходя щих культур. Вот почему мы, может быть, приближаемся к верхней границе пределов адаптации. Ни одно из предше ствующих поколений не сталкивалось с таким испытанием. Поэтому только теперь, на нашем веку, и только в тех нологических обществах выкристаллизовалась потенциаль ная возможность массового шока будущего.
Однако сказать подобное — значит создать серьезное не доразумение. Во-первых, многие авторы, обращающие вни мание на социальные проблемы, рискуют усилить и без того глубокий пессимизм, которым охвачены технологические об щества. Снисходительное к себе отчаяние сегодня — чрезвы чайно ходкий литературный товар. Однако отчаяние не просто прибежище безответственности, оно неоправданно.
404
Источником большинства осаждающих нас проблем, в том числе шока будущего, являются не неумолимые силы при роды, а созданные человеком процессы, которые, по край ней мере потенциально, подвластны нашему контролю.
Кроме того, существует опасность, что те, кто высоко ценит статус-кво, могут использовать концепцию шока бу дущего как оправдание, чтобы добиться моратория на пе ремены. Любая попытка подавить перемены не только потерпит неудачу и повлечет за собой еще большие, более кровавые, неуправляемые и невиданные изменения, но бу дет нравственным безумием. По любым человеческим нор мам определенные социальные изменения уже отчаянно запаздывают. Ответ на шок будущего не в неизменности, а в изменениях иного вида.
Единственный способ сохранить какое-то подобие рав новесия в ходе сверхиндустриальной революции — отве тить изобретением на изобретение: создать новые личные и социальные механизмы, регулирующие изменения. Следо вательно, нам нужно не слепое принятие или слепое со противление, а множество творческих стратегий, чтобы избирательно формировать, отклонять, ускорять или замед лять изменение. Индивидууму нужны новые принципы, чтобы задавать темп своей жизни и планировать ее вместе с кардинально новой формой образования. Ему также могут понадобиться специальные новые технологические помощ ники, чтобы повысить его адаптивность. В то же время об ществу нужны новые институты и организационные формы, новые буфера и регуляторы равновесия.
Все это, конечно, подразумевает еще большее измене ние — изменение изначально созданной модели, которое сможет обуздать ускоряющийся рывок, управлять им и за давать ему темп. Это нелегко будет сделать. Быстро продви гаясь на социальную территорию, не нанесенную на карты, мы не имеем ни проверенных временем методов, ни пла нов. Поэтому мы должны экспериментировать с широким спектром мер, регулирующих изменения, изобретая и от вергая их по мере продвижения вперед. Именно в этом эк спериментальном духе предлагаются следующие тактики и
405
стратегии, не как панацея, а как примеры новых подходов, которые необходимо испытать и оценить. Некоторые из них личностные, другие — технологические и социальные. Ведь борьба за то, чтобы направить изменения, должна происхо дить на всех уровнях одновременно.
Усвоив более ясное понимание проблемы и более ра зумный контроль над определенными ключевыми процес сами, мы можем превратить кризис в возможность, помогая людям не просто выжить, но достичь вершины волн пере мен, вырасти и получить новое ощущение господства над собственными судьбами.
Мы можем начать свое сражение, чтобы предотвратить шок будущего, на личном уровне. Осознаем мы это или нет, но наше повседневное поведение в основном — это попытка отразить шок будущего. Мы используем разнооб разные тактики, чтобы снизить уровни возбуждения, когда они угрожают поднять нас выше нашего адаптивного уров ня. Однако по большей части эти техники используются бессознательно. Мы можем увеличить их эффективность, подняв их до сознательного уровня.
Например, мы можем периодически сосредоточиваться на самих себе, изучить собственные телесные и психологи ческие реакции на изменения, на короткое время отключа ясь от внешней среды, чтобы оценить свою внутреннюю среду. Речь идет не о манифестации субъективности, а о хладнокровном рассмотрении наших собственных качеств. По словам Ганса Селье, чья работа по стрессу открыла но вые горизонты в биологии и психиатрии, индивидуум мо жет «сознательно искать признаки перевозбуждения»2.
Сердцебиение, тремор, бессонница или необъяснимая слабость вполне могут сигнализировать о перевозбуждении, точно так же как смятение, необычная раздражительность,
406
глубокая усталость и паническое ощущение, что все усколь зает из-под контроля, являются психологическими показа телями. Наблюдая за собой, оглядываясь на изменения в своем недавнем прошлом, мы можем определить, опериру ем ли мы спокойно, в пределах своих адаптивных границ или наталкиваемся на их внешние рамки. Короче говоря, мы можем сознательно оценивать собственный жизненный темп.
Сделав это, мы можем начать сознательно влиять на него, ускоряя его или замедляя, сначала в отношении мелочей, микросреды, а затем в условиях более крупных, структур ных паттернов опыта. Мы можем изучить наши собствен ные непреднамеренные реакции на перевозбуждение.
Мы используем дестимулирующую тактику, например, когда врываемся в спальню тинэйджера и выключаем сте реосистему, которая бомбардирует наши барабанные пере понки невыносимыми прерывистыми звуками. Поистине мы с облегчением вздыхаем, когда уровень шума снижает ся. Мы ослабляем сенсорную бомбардировку и иными спо собами: опускаем жалюзи, создавая в комнате полумрак, отдыхаем в тишине на пустынной полосе пляжа. Мы мо жем включить кондиционер не столько для того, чтобы сни зить температуру в комнате, сколько для того, чтобы заглушить непредсказуемые звуки с улицы равномерным, предсказуемым гудением.
Мы закрываем двери, надеваем темные очки, избегаем зловонных мест и шарахаемся в сторону от действующих на нас странных внешних впечатлений, когда хотим уменьшить количество новой сенсорной информации. Точно так же, как мы предпочитаем знакомую дорогу домой с работы, а не сворачиваем за новый угол, мы выбираем сенсорную не новизну. Короче говоря, мы используем «сенсорную защи ту» — тысячи тонких поведенческих уловок, чтобы «выключать» сенсорные стимулы, когда они приближаются к нашему верхнему адаптивному пределу.
Мы используем подобные тактики, чтобы контролиро вать уровень когнитивного возбуждения. Даже лучшие уче ники периодически устремляют взгляд за окно, блокируя
407
учителя, закрываясь таким образом от потока новых дан ных. Даже у ненасытных читателей бывает период, когда им невыносимо взять в руки книгу или журнал.
Почему на многолюдной вечеринке в доме приятеля одна гостья отказывается учиться играть в новую карточную игру, хотя другие уговаривают ее? Здесь играет роль множество факторов: самооценка индивидуума, боязнь показаться глу пой и тому подобное. Но одним из незамечаемых факто ров, обусловливающих нежелание, может быть общий уровень когнитивного возбуждения индивидуума в данный момент. «Не надоедайте мне новой информацией» — эту фразу обычно произносят шутливо. Но шутка часто маски рует реальное желание избежать слишком сильного давле ния новой информации.
Это отчасти объясняет наш специфический выбор раз влечений — чтение, фильмы, телепередачи в часы досуга. Иногда мы стремимся к высокому коэффициенту новизны, богатому потоку информации. В другие моменты мы актив но сопротивляемся когнитивному возбуждению и тянемся к «легким» развлечениям. Например, типичный детектив ный рассказ непредсказуем — кто-это-сделал? — в преде лах тщательно структурированной обрядовой рамки, набора не новых, а, следовательно, легко предсказуемых отноше ний. Таким способом мы используем развлечение для по вышения или снижения возбуждения, как регулятор эмоционального темпа, приводя его в соответствие с наши ми возможностями.
Используя такие тактики более сознательно, мы можем «тонко настраивать» свою микросреду. Мы также можем отсечь нежелательное возбуждение, чтобы облегчить свое когнитивное бремя. «Стремление помнить слишком много вещей, конечно, один из главных источников психологи ческого стресса, — пишет Селье. — Я совершаю сознатель ное усилие, чтобы немедленно забыть все, что не важно, и кратко записать данные, возможно, представляющие цен ность... Эта техника может помочь каждому добиться вели чайшей простоты, совместимой со степенью сложности его интеллектуальной жизни».
408
Мы также действуем, чтобы регулировать поток реше ний. Мы откладываем решения или делегируем их другим, когда страдаем от чрезмерного груза решений. Иногда наша способность принимать решения бывает просто парализо вана. Я видел, как женщина-социолог, только что вернув шаяся с многолюдной, весьма напряженной конференции, сидела в ресторане и была абсолютно не в состоянии сде лать заказ. «Чего бы тебе хотелось?» — спрашивал ее муж. «Реши за меня», — отвечала она. Когда ее попросили вы брать между специфическими альтернативами, она все рав но эксплицитно отказалась, сердито настаивая на том, что ей не хватает «энергии» принять решение.
Такими методами мы пытаемся, насколько возможно, регулировать поток сенсорного, когнитивного и связанного с принятием решений возбуждения, стремясь каким-то сложным и пока неизвестным способом уравновесить их между собой. Но есть и более надежный способ справиться с угрозой перевозбуждения — контролировать норму быст ротечности, новизны и разнообразия в нашем окружении.
На уровень текучести нашей жизни могут влиять, напри мер, сознательно принятые решения. Мы можем уменьшить изменение и возбуждение, сознательно поддерживать длитель ные отношения с различными элементами нашей физичес кой среды. Так, мы можем не приобретать выбрасываемые на рынок продукты. Мы можем еще один сезон цепляться за старую куртку; можем упорно отказываться следовать послед нему течению в моде; мы можем сопротивляться, когда торго вец уговаривает нас сменить автомобиль. Таким образом мы уменьшаем потребность устанавливать и разрывать связи с окружающими нас физическими объектами.
Мы можем применять ту же тактику по отношению к людям и другим параметрам опыта. Бывают времена, когда
409
даже самый общительный человек чувствует себя некон тактным и отказывается от приглашений на вечеринки и другие мероприятия, которые требуют социального взаи модействия. Мы сознательно избегаем контактов. Мы мо жем свести к минимуму поездки. Мы можем сопротивляться бессмысленным реорганизациям в своей компании, прихо де, братстве или общине. Принимая важные решения, мы можем сознательно взвешивать скрытые издержки перемен, сравнивая их с выгодами.
Однако это не значит, что перемены можно или нужно остановить. Нет ничего менее разумного, чем рекоменда ция герцога Кембриджа, который, как говорят, безответ ственно заявил: «Любое изменение в любое время по любой причине не следует одобрять». Теория адаптивных преде лов предполагает, что, несмотря на физические издержки, некоторый уровень изменения так же жизненно важен для здоровья, как вредно слишком большое изменение.
Некоторые люди по до сих пор неясным причинам на строены на гораздо более высокий уровень раздражителей, чем другие. Кажется, что они страстно жаждут изменений, даже когда другие отшатываются от них. Новый дом, новая машина, еще одна поездка, еще один кризис с работой, больше гостей в доме, выходов, финансовых авантюр и не удач — кажется, что они принимают все это и еще многое без очевидных болезненных последствий.
Однако пристальный анализ таких людей часто выявля ет то, что можно было бы назвать «зонами стабильности» в их жизни — определенные длительные отношения, кото рые тщательно поддерживаются, несмотря на все виды иных изменений.
Один мой знакомый прошел через ряд любовных ис торий, развод и новый брак за очень короткий отрезок времени. Он преуспевает в переменах, наслаждается пу тешествиями, новыми блюдами, новыми идеями, новы ми фильмами, пьесами и книгами. Он обладает высоким интеллектом и низким «порогом надоедливости», его раз дражают традиции, он неустанно стремится к новизне. На первый взгляд, он ходячий образец изменчивости.
410
Однако пристальный взгляд обнаружит, что он десять лет работает на одной и той же работе. Он ездит на потре панном автомобиле, которому семь лет, носит одежду, дав но вышедшую из моды. Его ближайшие друзья — это -коллеги, с которыми он связан уже долгое время, и несколько старых приятелей еще по колледжу.
Другой случай: человек меняет места работы со скорос тью, не укладывающейся в уме, перевозит свою семью с места на место 13 раз за 18 лет, очень много путешествует, берет машины напрокат, пользуется товарами, купленны ми на распродажах, гордится тем, что убедил соседей ис пробовать новые приспособления; кажется, он живет в беспокойном вихре новизны и разнообразия. Однако снова пристальный взгляд обнаружит в его жизни значимые зоны стабильности: хорошие, прочные отношения с женой в те чение 19 лет, постоянные связи с родителями, старыми дру зьями по колледжу, отношения с новыми людьми на уровне «знакомств».
Другой формой зоны стабильности является привычный образец, который постоянно остается с человеком, вне за висимости от того, каким другим изменениям подвергается его жизнь. Профессор, переезжавший с места на место семь раз за десять лет, постоянно ездящий в Соединенные Шта ты, Южную Америку, Европу и Африку, то и дело меняю щий работу, придерживается одного и того же режима дня, где бы ни оказался. Он читает с восьми до девяти утра, в обеденное время тратит 45 минут на физические упражне ния, а затем урывает полчаса сна до работы, которой зани мается до десяти вечера.
Поэтому проблема не в том, чтобы сдерживать измене ние — это сделать невозможно, — а в том, чтобы управлять им. Выбирая быстрое изменение в определенных секторах жизни, можно сознательно устраивать зоны стабильности в других местах. Наверное, сразу после развода не следует менять работу. Поскольку рождение ребенка изменяет все человеческие связи внутри семьи, вероятно, не нужно сразу же менять место жительства, постольку это влечет за собой огромную реорганизацию человеческих связей за предела-
411
ми семьи. Недавно овдовевшей женщине, наверное, не сле дует тотчас продавать свой дом.
Однако чтобы создать действующие зоны стабильности, изменить более широкие паттерны жизни, нам нужны го раздо более мощные инструменты. Прежде всего нам нуж на радикально новая ориентация на будущее.
В конечном счете, чтобы управлять изменением, мы должны принять его. Однако идее, что личное будущее до некоторой степени можно принять, противостоит стойкое человеческое предубеждение. В глубине души многие люди верят, что будущее — это неизвестность. Тем не менее правда в том, что мы можем навязывать возможности переменам, которые хранятся для нас про запас, особенно определен ным крупным структурным изменениям, и есть способы использовать наши знания в создании личных зон стабиль ности.
Например, мы можем с определенностью предсказать, что, если преждевременная смерть не оборвет нашу жизнь, мы станем старше; наши дети, наши родственники и дру зья тоже станут старше; с определенного момента наше здо ровье начнет ухудшаться. Результат такого простого умозаключения очевиден: мы способны в значительной мере делать прогнозы относительно своей жизни на год, пять или десять лет, предвидеть изменения, которые с нами про изойдут в этот промежуток времени.
Мало индивидуумов и семей систематически планиру ют будущее. Когда строятся планы, они обычно связаны с бюджетом. Однако мы можем так же, как предсказываем денежные траты, предсказывать свой расход времени и эмо ций. Таким образом можно приоткрыть наше будущее и оценить общий уровень перемен, ждущих впереди, перио дически составляя «Прогноз времени и эмоций». Это по пытка оценить процент времени и энергии, вкладываемых в различные важные аспекты жизни, и увидеть, как этот процент может измениться с годами.
Можно, например, записать в столбик названия тех сек торов жизни, которые кажутся нам наиболее важными: здо ровье, профессия, досуг, супружеские отношения, отношения
412
с родителями, сыновьями или дочерьми и т. д. Затем можно записать в каждой строке «предположительную оценку» вре мени, которое мы в настоящее время уделяем каждому данно му сектору. В качестве иллюстрации: работа с девяти до пяти, получасовая дорога и обычные отпуска и праздники. Человек, применив этот метод, выяснит, что тратит на работу пример но 25% своего времени. Можно также, хотя это, конечно, на много труднее, сделать субъективную оценку процента своей эмоциональной энергии, вкладываемой в работу. Если работа скучная и спокойная, он вкладывает в нее немного, то произ водить корреляцию между потраченным временем и эмоция ми не нужно.
Если он выполнит такое упражнение для каждого зна чимого сектора своей жизни, заставит себя написать про центы, даже используя самую приблизительную оценку, и суммирует цифры, чтобы удостовериться, что они не пре вышают 100%, он будет вознагражден — он проникнет в суть удивительных вещей. Ведь способ, каким он распреде ляет свое время и эмоциональную энергию, — это непос редственный ключ к его системе ценностей и его личности.
Однако расплата за участие в данном процессе по-на стоящему начинается, когда он мысленно переносится впе ред, честно и подробно спрашивая себя, как его работа, брак, отношения с детьми и родителями будут развиваться в пред стоящие годы.
Если, например, он сорокалетний средний менеджер с двумя сыновьями-подростками, еще живы двое его родите лей или родители жены, а у него самого начинается дуоде нальная язва, он может предположить, что лет через пять его мальчики поступят в колледж или будут жить отдельно. Время, уделяемое родительским заботам, вероятно, умень шится. Следовательно, уменьшится эмоциональная энер гия, которой требует его родительская роль. Поскольку его собственные родители и родители жены станут старше, ве роятно, что его сыновние обязанности увеличатся. Если они заболеют, ему, возможно, придется посвящать больше вре мени и сил уходу за ними. Если статистически вероятно, что в изучаемый период они умрут, ему нужно смотреть в
413
лицо этому факту. Он говорит, что может ожидать крупного изменения своих обязательств. В то же время его собствен ное здоровье нисколько не улучшится. Таким же образом он может осмелиться сделать некоторые предположения о своей работе — шансы на повышение, вероятности реорга низации, переподготовки и т. п.
Все это трудно и не дает «знания будущего». Это скорее помогает ему сделать эксплицитными некоторые из его пред положений относительно будущего. По мере того как он будет продвигаться вперед, заполняя прогноз на нынешний год, будущий год, пятый или десятый год, начнут появлять ся паттерны изменения. Он увидит, что в определенные годы нужно ожидать большего количества перемен и перерас пределений, чем в другие. Одни годы более беспокойны, больше наполнены переменами, другие — меньше. Тогда он может на основании этих систематических допущений решить серьезные проблемы в настоящем.
Следует ли семье переезжать в будущем году или и без того будет достаточно суеты и перемен? Следует ли ему ухо дить с работы? Покупать новую машину? Ехать в дорого стоящий отпуск? Отправить пожилого тестя в дом для престарелых? Завести роман? Может ли он позволить себе нарушить семейные обязательства или переменить про фессию? Следует ли ему пытаться сохранить неизменны ми определенные уровни обязательств? Эти техники — чрезвычайно грубые инструменты личного планирования. Может быть, психологи и социальные психологи разрабо тают более точные инструменты, более чувствительные к различиям вероятности, тонкие, пробуждающие интуицию. Однако если нам нужны скорее ключи, чем определенность, даже такие примитивные методы могут помочь нам уме рить или направить поток изменения в нашей жизни. Ведь помогая нам идентифицировать зоны быстрого изменения, они также помогают нам идентифицировать — или изобре сти — зоны стабильности, образцы относительного посто янства в непреодолимом и непрерывном движении. Они уменьшают противоречия в стремлении человека управлять изменением.
414
Стремление подавить или ограничить изменение нельзя назвать чисто негативным процессом. Проблема для любо го индивидуума, пытающегося справиться с быстрым изме нением, в том, как удержаться в пределах границ адаптивности, а помимо этого, как найти ту совершенную оптимальную точку, в которой он живет с максимальной эффективностью. Д-р Джон Л. Фуллер, научный сотрудник Лаборатории Джексона, биомедицинского исследователь ского центра в Бар Харборе, штат Мэн, проводит экспери менты по воздействию эмпирического лишения и перегрузки. «Некоторые люди, — говорит он, — достигают определенного чувства безмятежности даже среди суеты не потому, что они невосприимчивы к эмоциям, но потому, что они нашли способы воспринимать только «правильное» количество изменений в своей жизни»3. Стремление к это му оптимуму может быть тем, с чем соотносится понятие «погоня за счастьем».
На время пойманные в ловушку ограниченной нервной и эндокринной системой, данной нам эволюцией, мы дол жны разработать новые тактики, помогающие нам регули ровать возбуждение, которому мы подвергаемся.
Сложность в том, что такие личные тактики с каждым днем становятся все менее эффективными. Поскольку ско рость изменения нарастает, индивидуумам становится труд нее создавать необходимые им зоны личной стабильности. Издержки перемен увеличиваются.
Мы можем оставаться в старом доме — только чтобы увидеть, как изменилась округа. Мы можем сохранить ста рую машину — только чтобы убедиться, что счета за ремонт растут за пределы разумного. Мы можем отказаться переез жать в новое место — только в результате лишимся работы. В течение некоторого времени остаются меры, которые мы
415
можем принять, чтобы ослабить воздействие изменений на нашу личную жизнь, реальная проблема находится вне нас.
Чтобы создать среду, в которой изменение вносит раз нообразие в жизнь индивидуума и обогащает, а не подавля ет его, мы должны использовать не только личные тактики, но и социальные стратегии. Если нам нужно провести лю дей через период ускорения, мы должны сейчас начать встра ивать «абсорбционные колонны шока будущего» в саму фабрику сверхиндустриального общества. А это требует но вого подхода к проблеме изменчивости и неизменности нашей жизни. Это требует даже совсем иного способа классификации людей.
Сегодня мы делим людей на категории не в соответ ствии с изменениями, которые происходят с ними в насто ящий момент, а в соответствии с их статусом и положением между изменениями. Мы рассматриваем члена профсоюза как человека, который вступил в союз и еще не вышел. Фокус внимания направлен не на вступление или выход, а на «неизменную» ситуацию между ними. Получатель соци ального пособия, студент колледжа, член методистской цер кви — все это состояние человека, так сказать, между изменениями.
Однако есть принципиально иной способ смотреть на людей. Например, «тот, кто переезжает на новое место жи тельства», это классификация, под которую каждый день под падают 100 тыс. американцев, однако о них редко думают как о группе4. Классификации «тот, кто меняет работу», или «тот, кто входит в церковь», или «тот, кто разводится» — все осно ваны на временных, преходящих состояниях, а не на длитель ных состояниях между переходами.
Внезапный перенос фокуса с размышлений о том, кем люди «являются», на размышления о том, кем они «стано вятся», предполагает огромное множество новых подходов к адаптации.
Один из самых образных и самых простых подходов предложил д-р Герберт Герджой, штатный психолог Иссле довательской организации ресурсов человека. Он называет его «ситуативным группированием»; как многие хорошие
416
идеи, этот подход, очевидно, плодотворен, хотя он никогда не применялся систематически. Ситуативные группы впол не могут стать одной из ключевых социальных служб в бу дущем.
Д-р Герджой утверждает, что для людей, которые про ходят в одно и то же время через похожие жизненные изме нения, следует создать временные организации — «ситуативные группы». Такие ситуативные группы, заявля ет Герджой, нужны семьям, которые переезжают на новое место жительства, мужчинам и женщинам, собирающимся развестись, людям, которым предстоит потеря родителя или супруга, тем, кто ждет рождения ребенка, мужчинам, гото вящимся к переквалификации, семьям, только что пере ехавшим в сообщество, тем, кто готовится к браку последнего ребенка, тем, кто скоро уходит на пенсию, — иными слова ми, всем, кому предстоит важная жизненная перемена.
«Членство в группе, конечно, временное, только для того, чтобы помочь человеку в трудностях перехода. Некоторые группы могли бы встречаться несколько месяцев, другим, вероятно, достаточно провести одну встречу».
Собирая вместе людей, которые переживают или кото рым предстоит пережить одинаковый адаптивный опыт, утверждает он, мы помогаем им тем, что даем им необходи мые знания. «Человек, которому нужно адаптироваться к новой жизненной ситуации, теряет некоторые основы сво ей самооценки. Он начинает сомневаться в собственных способностях. Если мы объединяем его с людьми, проходя щими через те же переживания, с теми, с кем он может идентифицироваться и кого он может уважать, мы вселяем в него уверенность. Членов группы объединяет чувство иден тичности. Они видят свои проблемы более объективно. Они обмениваются полезными соображениями и прогнозами. Что самое важное, они предлагают друг другу будущие альтер нативы».
Этот акцент на будущем, говорит Герджой, имеет реша ющее значение. В отличие от сеансов групповой терапии цель встреч ситуативных групп — не распутывание прошлого и погружение в него, не самораскрытие, а обсуждение лич-
417
ных задач и планирование практических стратегий в новой жизненной ситуации. Члены могли бы смотреть фильмы о группах, борющихся с аналогичными проблемами, они могли бы слушать тех, у кого уже есть определенный опыт. Коро че говоря, им дается возможность объединить в общий фонд свой личный опыт еще до момента перемен.
По существу, в этом подходе нет ничего нового. Даже сейчас некоторые организации основаны на ситуативных принципах. Группа волонтеров Корпуса мира, готовящихся выполнить свою миссию за границей, фактически такая же ситуативная группировка, как курсы для беременных и мо лодых матерей. Во многих американских городах есть Клу бы новоселов, которые приглашают новых жителей на обеды и другие встречи, позволяющие им общаться с другими не давно прибывшими и сравнить проблемы и планы. Может быть, стоило бы создать также «Клуб уезжающих». Новое в этом то, что в обществе систематически возникают соты подобных «курсов, обучающих справляться»5.
Не всякая помощь индивидууму может или обязательно должна исходить от групп. Во многих случаях человеку, на которого давят перемены, во время кризиса адаптации боль ше всего нужна индивидуальная консультация. На жаргоне психиатров «кризисом» называется любой значительный переход. Это приблизительный синоним «крупной жизнен ной перемены».
Сегодня люди в кризисе перехода обращаются к разно образным специалистам — врачам, консультантам по про блемам брака, психиатрам, специалистам в области профессий и другим, чтобы получить совет именно для себя. Однако для многих видов кризиса подходящих специалис тов не существует. Кто поможет семье или индивидууму, столкнувшимся с необходимостью переехать в новый город
418
В третий раз за пять лет? Кто поможет лидеру, которого бросает вверх-вниз перестройка его или ее клуба или орга низации сообщества? Кто поможет секретарю, которого отправили работать в машинописное бюро?
Такие люди не больны. Им не нужен психиатр, им не нужно его внимание, им нужны совершенно иные консуль танты.
Сегодня для множества жизненных переходов нет ни какой рекомендательной помощи, а в будущем вторжение новизны столкнет индивидуумов с абсолютно новыми ви дами личных кризисов. Гетерогенность общества стреми тельно увеличивается, и разнообразие проблем будет нарастать. В медленно меняющихся обществах типы кри зисов, которые испытывают индивидуумы, более единооб разны, и источники специализированных советов легче идентифицировать. Человек, застигнутый кризисом, идет к своему священнику, своему знахарю или местному началь нику. Сегодняшние персонализированные консультацион ные службы в высокотехнологичных странах стали настолько специализированными, что в результате у нас появились советчики второго уровня, которые только дают человеку совет, куда пойти за советом.
Эти справочные службы — дополнительная бюрократи ческая прослойка, задерживающая помощь, в которой нуж дается индивид. Поэтому нередко помощь приходит с запозданием, когда он, возможно, уже принял критическое решение — и совершил ошибку. До тех пор пока мы счита ем, что совет всегда должен исходить от специалистов-про фессионалов, мы можем предвидеть еще большие трудности. Пока специализация основывается на том, чем люди «явля ются», а не на том, чем они «становятся», она вообще упус кает из виду многие реальные адаптивные проблемы. Традиционные системы социальных служб не отвечают со временным требованиям.
Системе ситуативного группирования необходимо до полнение — консультативный аппарат, где полный рабо чий день заняты не только профессиональные советчики, но и непрофессиональные эксперты. Мы должны признать:
419
чтобы быть специалистом по какому-либо типу кризиса, не обязательно иметь формальное образование, порой опыт личного переживания может быть полезнее.
Чтобы помочь многомиллионному потоку людей в труд ных переходах, с которыми они, по-видимому, столкнутся, мы будем вынуждены «назначить» огромное количество не профессионалов — бизнесменов, студентов, учителей, рабо чих и других — на должность «кризисных консультантов». Завтрашние консультанты — не представители таких тради ционных дисциплин, как психология или медицина, а специ алисты по кризисным ситуациям: перемена места жительства, продвижение по службе, развод или субкультурные пробле мы. Вооруженные собственным недавним опытом, работаю щие как волонтеры или за минимальную плату, они выделят часть своего времени, чтобы слушать других непрофессиона лов, говорящих о своих проблемах, опасениях и планах. Вза мен они получат помощь, необходимую для их собственного адаптивного развития, от других.
В том, что люди ищут совета друг у друга, нет ничего нового. Новое — это наша способность, используя ком пьютеризованные системы, быстро собирать ситуативные группы, соединять индивидуумов с консультантами и де лать то и другое со значительным соблюдением права на личную тайну и анонимность6.
Сегодня «слушающие» и «заботящиеся» службы уже рас пространяются повсеместно. В Дэйвенпорте, Айова, оди нокие люди могут набрать телефонный номер и их соединят со «слушателем» — человеком из постоянно меняющегося штата волонтеров, которые находятся у телефона 24 часа в сутки. Программа, начало которой положила местная ко миссия по делам престарелых, подобна службе «Кольцо за боты» в Нью-Йорке. Служащие «Кольца заботы» за абонентную плату дважды в день в назначенное время зво нят своим подопечным. Абонент предоставляет службе дан ные своего врача, соседа, управляющего домом и близкого родственника. В случае, если на звонок нет ответа, служба спустя полчаса делает еще одну попытку. Если ответа по-прежнему нет, извещают врача и на место отправляют мед-
420
сестру. Службы «Кольца заботы» сейчас обретают права в других городах. В обеих этих службах мы видим прообразы кризисной консультативной системы будущего.
При такой системе предоставление и получение совета становится не «социальной услугой» в обычном, бюрокра тическом, безличном смысле, но в высшей степени адрес ной поддержкой, которая не только помогает индивидуумам справиться с переменами в их собственной жизни, но и связывает все общество в своего рода «сети любви» — ин тегрирующейся системе, основанной на принципе «Ты ну жен мне настолько же, насколько я нужен тебе». Ситуативные группы и кризисное консультирование от че ловека к человеку, по всей вероятности, станут значимой частью жизни каждого по мере того продвижения к не определенному будущему.
«Абсорбционной колонной шока будущего» совсем дру гого типа является «дом на полпути», идея, которая уже используется прогрессивными тюремными властями, что бы облегчить возвращение преступника в нормальную жизнь. По словам криминолога Дэниела Глейзера, отличи тельным признаком коррективных учреждений будущего станет идея «постепенного освобождения»7.
Раньше после монотонной, жестко регламентированной жизни тюрьмы человек без всякой подготовки оказывался в открытом обществе. Теперь его сначала переводят в промежу точное учреждение: днем он работает в общине, а на ночь возвращается в пенитенциарное учреждение. Постепенно ог раничения снимаются, пока он полностью не приспосаблива ется к внешнему миру. Тот же принцип используется различными психиатрическими учреждениями.
Вероятно, если использовать этот принцип «дома на полпути», можно значительно смягчить проблемы сельских
421
жителей, внезапно перемещенных в городские центры, об легчить им вхождение в новый образ жизни. По этой тео рии, городам нужно облегчить прием, т. е. на некоторое время создать условия «полпути» между сельским обществом, которое покинули мигранты, и городским обществом, в которое они стремятся проникнуть8. Если бы вместо того чтобы обращаться с ними как с мигрантами, которых город вынужден принять, и предоставить им самим найти соб ственный путь, их бы сначала «акклиматизировали», они адаптировались бы намного успешнее.
Подобная идея — фильтрование через специалистов, которые сами обеспокоены «незаконным заселением земель» в крупных городах — существует и в технологически слабо развитом мире. Вокруг Хартума в Судане тысячи бывших кочевников образовали концентрические круги поселений. В наиболее удаленных от города поселениях люди живут в палатках, весьма похожих на те, в которых они жили рань ше. Следующая группа живет в глинобитных хижинах с па латочным верхом. Те, кто еще ближе к городу, устроились в глинобитных хижинах с жестяными крышами.
Когда полицейские отправились сносить палатки, го родской планировщик Константинос Доксиадис порекомен довал не разрушать их, а предоставить жителям определенные муниципальные услуги. Он предложил рассматривать кон центрические поселения их как огромный обучающий ме ханизм, через который проходят индивидуумы и семьи, шаг за шагом вступая в урбанизированное общество9.
Однако применение этого принципа не нужно ограни чивать бедными, сумасшедшими или преступниками. Идея «вписаться» в перемены контролируемыми, градуированны ми этапами, а не резкими переходами, имеет решающее значение для любого общества, которое хочет справиться с быстрым социальным или технологическим смещением. Например, ветерана можно было бы освобождать от служ бы поэтапно. Студент из сельской местности мог бы до по ступления в крупный городской университет провести несколько недель в колледже в городе средней величины. Пациенту, который провел в больнице долгое время, мож-
422
но было бы до выписки разрешить раз или два побывать дома.
Мы уже экспериментируем с этими стратегиями, но возможны и другие. Например, уход на пенсию не дол жен быть резкой, разрушающей эго переменой — все или ничего, какой она является сейчас для многих мужчин. Нет никаких причин, по которым нельзя это сделать по степенно. Призыв на военную службу, обычно резко и почти насильно разлучающий молодых людей с их семь ями, можно проводить поэтапно. Легальную сепарацию, которая предположительно выполняет роль «дома на пол пути» при разводе, можно было бы сделать юридически менее сложной и психологически менее дорогостоящей. Пробный брак следовало бы поощрять, а не порочить. Короче говоря, в любом случае возможна поэтапная сме на статуса.
Ни одно общество, мчащееся навстречу грядущим бур ным десятилетиям, не сможет обойтись без специализиро ванных центров, в которых темп перемен искусственно сдерживается. Иначе говоря, нам понадобятся анклавы про шлого, в которых реорганизация, новизна и выбор наме ренно ограничиваются.
Это могут быть сообщества, где история частично замо рожена, как в поселках менонитов в Пенсильвании, или места, где искусно моделируют прошлое, подобные Уильямсбургу, Виргиния, или Мистику, Коннектикут. Однако в отличие от Уильямсбурга и Мистика, через которые поток посетителей течет в постоянном и быстром темпе, анклавы завтрашнего дня должны быть местами, где люди, столк нувшиеся с шоком будущего, по желанию могут скрывать ся от перемен неделями, месяцами и даже годами.
В таких сообществах люди смогут сохранить размерен ное и спокойное существование, которое им необходимо.
423
Сообщества должны быть сознательно изолированы, избира тельно отрезаны от окружающего общества. Следует ограни чить автотранспорт. Газеты должны быть еженедельными, а не ежедневными. Если вообще стоит сохранять радио- и теле вещание, то оно должно вестись не круглосуточно, а лишь несколько часов. На уровне, максимально эффективном, ка кой могут позволить передовые технологии, должны поддер живаться только специальные экстренные службы, например медицинская помощь.
Такие сообщества не следует высмеивать, их нужно суб сидировать как форму психического и социального страхова ния. Во времена чрезвычайно быстрых перемен более широкое общество, весьма вероятно, может совершить непоправимую, катастрофическую ошибку. Представьте себе, например, ши рокое проникновение пищевой добавки, которая, как вдруг оказывается, обладает действием талидамида. Можно пред ставить себе несчастные случаи стерилизации или даже гибе ли всего населения.
Распространяя анклавы прошлого, так сказать, живые музеи, мы увеличиваем шансы, что будет тот, кто в случае массового бедствия соберет осколки. Такие сообщества мог ли бы также служить экспериментальными обучающими механизмами. Так, дети из внешнего мира могли бы прове сти несколько месяцев в смоделированной феодальной де ревне, живя и действительно работая так, как дети столетия тому назад. Можно было бы сделать так, чтобы подростки в течение некоторого времени жили в типичном раннеиндустриальном сообществе и действительно работали там на мельнице или фабрике. Такое живое образование дало бы им историческое видение, какого не может дать ни одна книга. В этих сообществах мужчины и женщины, которым хочется более размеренной жизни, могли бы действительно сделать карьеру, «будучи» Шекспиром, или Беном Франк лином, или Наполеоном — не просто исполняя их роли на сцене, но живя, обедая, отдыхая, как их герои. Карьера «ис торической модели» привлекла бы великое множество ода ренных от природы актеров.
Короче говоря, каждому обществу понадобятся субоб щества, членам которых поручено оставаться в стороне от
424
самых последних увлечений. Может быть, мы даже захотим платить людям за то, что они не пользуются самыми новы ми товарами, не наслаждаются большинством автоматизи рованных и изощренных удобств.
По той же модели, точно так же, как мы создаем для людей возможность жить в более медленном темпе прошло го, мы должны создать для индивидуумов и возможность . заранее испытать аспекты их будущего. Значит, нам при дется создавать и анклавы будущего.
В каком-то смысле мы это уже делаем. Астронавтов, летчиков и других специалистов часто тренируют, помещая их в тщательно смоделированную ситуацию и среду, в ко торой им в будущем реально придется работать. Дублируя интерьер кабины или отделяемого модуля, мы позволяем им постепенно привыкнуть к будущей среде. Полицейские, разведчики, десантники и другие военные специалисты про ходят предварительную подготовку в кинозалах, смотря фильмы о людях, с которыми им придется столкнуться, о фабриках, куда им придется проникнуть, о местности, ко торую им придется преодолеть. Таким образом их готовят к тому, чтобы они справились с множеством будущих слу чайностей.
Нет причины, почему тот же принцип нельзя было бы расширить. Перед переводом работника на предприятие, находящееся в другом месте, ему и его семье нужно пока зать подробные фильмы об округе, где они будут жить, школе, куда будут ходить их дети, магазинах, где они будут делать покупки, может быть, даже об учителях, продавцах и соседях, с которыми они встретятся. Предварительно адап тируя их таким образом, мы можем снизить их тревогу по поводу неизвестности и заранее подготовить их к решению многих проблем, с которыми они, по всей вероятности, стол кнутся.
425
Завтра, по мере развития технологии эксперименталь ного моделирования, мы сможем пойти еще дальше. Инди видуум, проходящий предварительную адаптацию, сможет не только увидеть и услышать среду, в которую ему пред стоит войти, но и прикоснуться к ней, попробовать ее на вкус, ощутить ее запах. Он сможет модельно взаимодей ствовать с людьми из своего будущего, ощутить тщательно продуманные переживания, созданные, чтобы улучшить его способность справляться с ними.
«Психологические войска» будущего найдут изобильный спрос, создавая такие устройства предварительной адапта ции и работая с ними. Целые семьи могут приходить в анк лавы «работай-учись-и-играй», которые, в конце концов, станут музеями будущего, обучающими людей справляться со своими собственными личными «завтра».
«Загипнотизированные самой идеей перемены, — пи шет Джон Гарднер в Self Rennewal, — мы должны остере гаться представления, что непрерывность — это ничего не значащий, если не предосудительный, фактор в истории человечества. Непрерывность — чрезвычайно важный фак тор в жизни индивидуумов, организаций и обществ»10.
В свете теории пределов адаптивности становится ясно, что настойчивое требование непрерывности в нашем опыте не обязательно «реакционно», как и требование резкого или прерывистого изменения не обязательно «прогрес сивно». В застойных обществах есть глубокая психологи ческая потребность в новизне и новых стимулах. В ускоряющемся обществе вполне может быть потребность в сохранении определенных непрерывностей.
В прошлом важный буфер перемен обеспечивал ритуал. Антропологи говорят, что определенные повторяемые це ремониальные формы — ритуалы, окружающие рождение,
426
смерть, половую зрелость, брак и т. п. — помогали индиви дуумам в первобытных обществах восстанавливать равнове сие после того, как произошло какое-то крупное адаптивное событие.
«Неочевидно, — пишет С. Т. Кимболл, — что в секуля ризованном урбанистическом мире уменьшилась потреб ность в ритуализированном выражении...»11 Карлтон Кун заявляет: «Целые общества, каким бы ни был их размер и степень сложности, нуждаются в контроле, чтобы обеспе чить сохранение равновесия, и контроль осуществляется в нескольких формах. Одна из них — ритуал». Он подчерки вает, что сегодня ритуал выживает в появлениях глав госу дарств на публике, в религии, в бизнесе12.
Однако это представляет собой не более чем самую верхушку ритуального айсберга. Например, в западных об ществах посылать рождественские открытки — ежегод ный ритуал, но он не только дань традиции, он помогает индивидуумам поддерживать слишком временную друж бу и знакомства. Еще примеры — торжества по случаю дней рождения, праздников или годовщин. Быстро раз растающееся производство поздравительных открыток — ежегодно только в Соединенных Штатах продают 2 млрд. 248 млн. рождественских открыток — это экономический памятник продолжающейся потребности общества в ка ком-то подобии ритуала13.
Без конца повторяющееся поведение при выполнении определенных функций помогает придать смысл неповто ряющимся событиям, предоставляя фон, на котором выри совывается силуэт новизны. Джеймс Боссард и Элинор Болл, изучив 100 опубликованных автобиографий, обнаружили 73, где авторы описали процедуры, которые «недвусмысленно классифицировались как семейные ритуалы». Эти ритуалы, возникая из «каких-то простых или случайных фрагментов семейного взаимодействия, начинали устанавливаться, по тому что были удачны или удовлетворяли членов семьи, повторяясь, «отлились» в весьма определенные формы»14.
По мере того как темп перемен ускоряется, многие из этих ритуалов разрушаются или изменяют естественные
427
свойства. Однако мы стремимся поддерживать их. Одна нерелигиозная семья периодически предлагает за обеден ным столом светскую молитву, чтобы почтить таких благо детелей человечества, как Иоганн Себастьян Бах или Мартин Лютер Кинг. Мужья и жены говорят о «нашей песне» и периодически вновь посещают «место, где встретились в первый раз». В будущем мы можем ожидать большего раз нообразия ритуалов, которых придерживаются в семейной жизни.
По мере того ускорения и появления аритмических пат тернов в новых переменах, нам нужно оградить определен ные системы для сохранения точно таким же образом, как сейчас мы ограждаем для защиты определенные леса, исто рические памятники или заповедники для птиц. Может быть, нам даже понадобится создавать ритуалы.
Нам, больше не отданным на милость стихий, как ког да-то, больше не приговоренным к ночной темноте и ут реннему морозу, больше не помещенным в неизменную физическую среду, помогают сориентироваться в про странстве социальные, такие отличные от естественных, системы.
В Соединенных Штатах для большинства городских жителей приход весны отмечен не неожиданной зеленью — зелени на Манхэттене мало, — а открытием бейсбольного сезона. Первый мяч бросает президент или другое лицо, занимающее высокий пост, а затем день за днем миллионы граждан следят, как разворачивается массовый ритуал. По добным образом конец лета отмечен Мировой серией, как каким-то естественным символом.
Даже те, кто не интересуется спортом, осознают эти крупные и приятно предсказуемые события. Радио и теле видение несут бейсбол в каждый дом. Газеты полны спортив ных новостей. Бейсбольные образы формируют фон, своего рода музыкальное облигато*, входящее в наше сознание. Что бы ни происходило на рынке ценных бумаг, в мировой
* Облигато (um. obbligato, лат. obligatus — обязательный, не пременный) — обязательная партия аккомпанирующего инстру мента в музыкальном ансамбле. — Примеч. ред.
428
политике или семейной жизни, Американская лига и На циональная лига совершают то, что от них ожидают. Ре зультаты отдельных игр различны. Положение команд в таблице становится выше или ниже. Но драма разыгрыва ется в пределах набора успокаивающе жестких и давно су ществующих правил.
Ежегодное открытие Конгресса в январе; появление новых моделей машин осенью, сезонные изменения моды, 15 апреля — крайний срок подачи налоговой декларации; наступление Рождества; новогодняя вечеринка; фиксиро ванные государственные праздники. Все они предсказуемо перемежают наше время, обеспечивая основу временной регулярности, которая необходима (хотя едва ли достаточ на) для психического здоровья.
Однако давление перемен, вероятно, «отцепит» их от календаря, ослабит их и сделает менее регулярными. Часто в том, чтобы это сделать, есть экономическая выгода. Но в этом могут быть также скрытые издержки из-за потери ста бильных временных референтных точек, которые сегодня еще придают повседневной жизни некий паттерн и непре рывность. Вместо того чтобы уничтожать их оптом, мы мо жем пожелать что-то сохранить, ввести определенную регулярность туда, где ее не существует. (Матчи чемпиона та по боксу проводятся нерегулярно, в непредсказуемое вре мя. Может быть, эти весьма ритуальные соревнования стоит проводить в фиксированные периоды времени, как Олим пийские игры.)
Поскольку свободного времени становится больше, мы имеем возможность ввести в общество дополнительные точ ки стабильности и ритуалы, например новые праздники, карнавалы и игры. Такие механизмы могли бы не только обеспечить фон непрерывности в повседневной жизни, но и служить интеграции обществ и как-то смягчить фрагментирующее воздействие сверхиндустриализма. Мы мог ли бы, например, создать праздники в честь Галилея или Моцарта, Эйнштейна или Сезанна. Мы могли бы создать глобальное пышное зрелище в честь покорения человеком космоса.
429
Уже сейчас последовательность космических запусков и возвращений модулей начинает приобретать вид ритуаль ного драматического паттерна. Миллионы останавливают ся, пригвожденные к месту, когда начинается обратный отсчет времени. По крайней мере на краткий миг они раз деляют единство человечества и его потенциальную компе тентность перед лицом Вселенной.
Регламентируя такие события и добавив многое к пыш ному зрелищу, мы можем соткать из них ритуальную струк туру нового общества и использовать их для сохранения нормального психического состояния в эпоху перемен. Ко нечно, 20 июля — день, когда астронавт Армстронг совер шил «один маленький шаг человека и гигантский скачок человечества», должен быть превращен в ежегодный гло бальный праздник единства людей.
Таким образом, извлекая пользу из нового материала, равно как и из уже существующих ритуалов, вводя там, где возможно, изменения в форму скорее предсказуемых, чем беспорядочных цепочек событий, мы можем помочь обес печить элементы непрерывности даже посреди социально го переворота.
Культурная трансформация островитян Ману была про ще по сравнению с тем, что предстоит нам. Мы переживем ее, только если выйдем за пределы личных тактик к соци альным стратегиям, — предоставляя новые службы поддерж ки индивидууму, встревоженному переменами, встраивая непрерывность и буфера изменчивости в возникающую зав трашнюю цивилизацию.
Все это имеет целью минимизировать негативные послед ствия быстрых перемен. Но есть и другой способ атаковать проблему. Он заключается в том, чтобы расширить адаптив ные возможности человека — это центральная задача образо вания во время сверхиндустриальной революции.
1 История Maну рассказана в: [44], с. 415.
2 Ссылки Селье: [26], с. 265, 269.
3 Фуллер цитируется по интервью с автором.
430
4 Цифра 100 тыс. экстраполирована из Population Characteristics // U. S. Department of Commerce, August 14, 1969, Series P-20, №
188, с. 161.
5 Материал по ситуативному группированию был разработан
в интервью с Герджоем.
6 Обсуждение кризисной интервенции см.: Crisis: A Review of Theory, Practice and Research by Allen Darbonne // International Journal of Psychiatry, November, 1968, c. 372.
7 Упоминание о домах на полпути в уголовной сфере из Correctional Institutions in a Great Society by Daniel Glaser в Excerpta Criminologica, 3 (2/3)-3-6, 1965.
8 Аналогичное предложение для адаптации жителей трущоб к новому жилью делается Margaret Mead. См.: Chicago Sun-Times. November 2, 1966.
9 Хартум: основано на интервью автора с Доксиадисом.
10 Гарднер о непрерывности: [39], с. 6.
11 Кимболл цитируется из его введения к [50], с. xvii.
12 Замечание Куна из его статьи Growth and Development of Social Groups, [177], c. 124.
13 Данные о рождественских открытках основаны на Preliminary 1967 Census of Manufacturers // Industry Series — Greeting card publishers. MC-67 (P-27C-1) US Department of Commerce.
14 Семейный ритуал исследуется в: [5], с. 32.
Во всенарастающем соперничестве за приоритет в дос тавке людей и техники на другие планеты огромные ресур сы вкладываются в возможность осуществления «мягкой посадки». Тщательнейшим образом прорабатывается каж дая подсистема посадочного аппарата, чтобы он выдержал удар при посадке. Легионы инженеров, геологов, физиков, металлургов и прочих разных специалистов годами сосре доточенно трудятся над решением проблемы мягкой посад ки. Выход из строя при посадке любой из подсистем может
431
пагубно сказаться на жизни людей, не говоря уж об аппара туре стоимостью в миллиарды долларов и десятках тысяч человеко-лет труда.
Ныне один миллиард людей, т. е. все население раз витых в техническом отношении государств, спешит в новое сверхиндустриальное общество — супериндустриа лизм. Что нам предстоит испытать в будущем? Массовый шок? Или мы сумеем тоже добиться «мягкой посадки»? Скорость нашего «сближения» стремительно нарастает. В дымке завтрашнего дня уже проступают очертания ска листых утесов нового общества. Однако именно тогда, когда мы становимся к нему все ближе, выясняется, что опасно «заболела» одна из наших важнейших подсистем — образование.
То, что происходит сейчас даже в «лучших» наших шко лах и колледжах, свидетельствует об одном: система обра зования безнадежно устарела. Родители рассматривают образование своих детей как подготовку их к будущей жиз ни. Учителя предупреждают, что плохое образование резко снизит шансы ребенка адаптироваться в мире дня грядуще го. Правительственные чиновники, духовенство и средства массовой информации призывают, увещевают и предупреж дают молодежь не бросать школу, настоятельно подчерки вая, что ныне, как никогда прежде, будущее каждого практически целиком и полностью зависит от полученного им образования.
Однако несмотря на все эти разглагольствования о бу дущем, школы наши обращены в прошлое и сориентирова ны не на нарождающееся новое общество, а на уже отжившую систему. Огромных усилий стоит воспроизвод ство человека индустриального — т. е. штамповка людей, пригодных для выживания в системе, которая умрет рань ше, чем они сами.
Во избежание шока будущего мы должны сейчас сфор мировать супериндустриальную систему образования. А для этого мы должны искать свои цели и методы в будущем, а не в прошлом.
432
У каждого общества существует собственная специфи ческая установка по отношению к прошлому, настоящему и будущему, препятствующая адекватному восприятию вре мени, — своего рода предрассудок. Эта субъективная пара дигма времени, сформировавшаяся как реакция на скорость происходящих перемен, и является одним из наименее за метных, но наиболее мощных решающих факторов соци ального поведения, что четко отражается в способе подготовки обществом своей молодежи к взрослой жизни.
В застойных обществах прошлое плавно перетекает в настоящее и повторяет себя в будущем. Самый разумный способ подготовки ребенка в обществах такого типа — это вооружить его навыками и умениями прошлого, потому что они-то и понадобятся ему в будущем. «В старцах — муд рость», — наставляет Библия.
Отец передавал сыну вместе со всевозможными практи ческими навыками и четко сформулированную, крайне тра диционную систему ценностей. Знание передавалось не работающими в школах специалистами, а приобреталось в семье, религиозных организациях и в процессе обучения ремеслу. Ученики и учителя были рассредоточены по всей общине. Основа этой системы — беззаветная преданность сегодняшнему дню. Прошлое же было учебным курсом обу чения прошлому.
Технический век от всего этого не оставил камня на камне, потому что развивающейся промышленности нужен был человек нового типа. Она требовала таких умений и навыков, каких ни сама по себе семья, ни церковь не в состоянии были обеспечить. Она же ускорила и переворот в системе ценностей. Более того, она потребовала от чело века нового чувства времени.
Народное образование было тем искусным механизмом, который индустриализация создала для подготовки необхо димого для своих нужд взрослого контингента. Поставлен ная задача была непомерно сложна. Как подготовить детей
433
к новому миру — миру напряженного однообразного труда в помещении среди дыма, шума, механизмов, к жизни в условиях скученности, коллективной дисциплины, миру, время в котором регламентируется не лунным или солнеч ным циклом, а фабричным гудком и часами.
Решением стала такая система образования, которая уже самой своей структурой воспроизводила этот новый мир. Однако система эта возникла не вдруг. В ней и сейчас все еще сохраняются атавистические элементы доиндустриального общества. Хотя сама по себе идея сосредоточить в од ном месте массу учеников (сырья) для обработки ее учителями (рабочими) в расположенной в центре города школе (фабрике) принадлежит индустриальному гению. Административная иерархия сложившейся системы обра зования в целом повторяет модель промышленной бюро кратии. Сама организация знания строилась, исходя из индустриальных посылок, — по принципу неизменных дис циплин. Дети строем переходили из одного помещения в другое и садились на отведенное каждому место. Звонки оповещали о наступлении перемены, отмечая тем самым изменения во времени.
Таким образом, внутренний распорядок школьной жизни был зеркальным отражением индустриального общества, а тем самым и подготовительным этапом успешного в него вхожде ния. В настоящее время наибольшей критике подвергаются именно те характерные особенности образования — строгая регламентированность, отсутствие индивидуального подхода, жесткая система распределения учеников по местам, группам и классам, а также оценки их знаний, — которые как раз и делали систему народного образования столь эффективным инструментом адаптации к месту и времени.
Пройдя сквозь этот образовательный механизм, моло дежь вступала во взрослое сообщество, трудовые, ролевые и институциональные структуры которого были похожи на школьные. Школьник не просто узнавал факты, нужные ему впоследствии, он жил и знакомился с тем образом жиз ни, который в миниатюре повторял образ жизни, который ему предстояло вести в будущем.
434
Школы, например, постепенно и незаметно приучали к новой субъективной парадигме времени, ставшей столь не обходимой в условиях развивающегося производства. Стол кнувшись с невиданными прежде условиями, люди с удвоенной энергией осваивались в настоящем. Центр вни мания и в образовании начал постепенно смещаться от про шлого к настоящему.
То историческое сражение, которое вели Джон Дьюи и его последователи за введение «прогрессивных» мер в амери канское образование, было отчасти отчаянной попыткой най ти альтернативу прежней субъективной парадигме времени. Дьюи боролся против традиционной системы образования, обращенной в прошлое, стараясь переориентировать обра зование на задачи настоящего. «Вырваться из схоластичес кой системы, превращающей прошлое в самоцель, — заявлял он, — можно лишь сделав знание прошлого средством пони мания настоящего».
Несмотря на это, десятилетия спустя традиционалисты вроде Жака Маритена и неоаристотелианцы вроде Роберта Хатчинса все еще с гневом обрушивались на всякого, кто пы тался склонить чашу весов в пользу настоящего. Хатчинс, бывший президент Чикагского университета, а ныне руково дитель Центра по изучению демократических институтов, счи тал адептами «культа сиюминутности» тех преподавателей, которым хотелось, чтобы их студенты изучали проблемы со временного общества. Прогрессисты обвинялись в гнусном преступлении осовременивания — «презентизме»*.1
Отголоски этих битв вокруг субъективной парадигмы времени слышны и сегодня, например в. сочинениях Жака Барзена, настаивающего на том, что «абсурдно пытаться воспитывать... «для» дня сегодняшнего, который не подда ется определению»2. Наша система образования так еще до сих пор и не адаптировалась к индустриальному веку, а уже грядет новая — супериндустриальная революция. И точно так же, как вчерашние прогрессисты обвинялись в «презен тизме», реформаторы системы народного образования зав трашнего дня, вполне возможно, будут обвиняться в
* «Presentism» (англ.). — Примеч. пер.
435
«футуризме». Ибо мы поймем, что подлинно супериндуст риальное образование возможно только при условии, что мы еще раз сместим вперед нашу субъективную парадигму времени.
В технологических системах завтрашнего дня — быст родействующих, маневренных и саморегулирующихся — на машины обрушится поток физических материалов, а на людей — информационный поток, который обострит спо собность проникать в суть вещей. Машины будут все быст рее выполнять рутинные задания, а люди — решать интеллектуальные и творческие задачи. И машины, и люди не будут сосредоточены на гигантских фабриках и в про мышленных центрах, а будут разбросаны по всему земному шару и связаны друг с другом поразительно чувствительны ми, почти мгновенно действующими коммуникациями. Труд выйдет за пределы производственных цехов и многолюд ных офисов, люди будут работать в небольших коллективах и на дому.
Машины будут синхронизироваться — и некоторые из них уже синхронизируются — в миллиардную долю секунды, у людей же отпадет необходимость согласовывать свои действия во времени. Исчезнет фабричный гудок. Даже часы, этот «глав ный механизм современного индустриального века», как лет тридцать назад назвал их Льюис Мамфорд, утратят свою власть над делами людей, но не над чисто технологическими про цессами3. Соответственно и организации, необходимые для осуществления технического контроля, шагнут с уровня бю рократического на уровень руководства ad hoc: от неизменно сти — к мимолетности и от интереса к настоящему — к сосредоточенности на будущем.
В таком мире станут помехой наиболее высоко оцени ваемые атрибуты промышленной эры. Технологии будуще го не нужны миллионы малограмотных людей, готовых в
436
полном согласии трудиться над выполнением бесконечно повторяющейся работы, ей не нужны люди, безропотно исполняющие приказания, знающие, что цена хлеба насущ ного — это автоматическое подчинение начальству, — ей нужны те, кто способен к критическому суждению, кто может сориентироваться в новых условиях, кто быстро оп ределяет новые связи в стремительно меняющейся действи тельности. Ей нужны люди, у которых — по меткому замечанию Ч. П. Сноу — «будущее в крови».4
И наконец, если только мы не возьмем в свои руки кон троль над ускоряющимся напором (а пока мало что говорит о том, что нам это удастся), то человеку будущего придется справляться с гораздо более бурными переменами, чем нам сегодня. Образованию задание ясно: его первоочередная задача — повысить способность индивида преодолевать труд ности, т. е. способность быстро и экономно адаптироваться к непрерывно меняющимся условиям. И чем стремитель нее скорость перемен, тем больше внимания нужно уделять распознаванию модели будущих событий.
Джонни уже больше недостаточно понимать прошлое и настоящее, ибо нынешняя среда вскоре исчезнет. Джонни нужно научиться предугадывать направление и скорость перемен. Ему нужно, формально говоря, научиться регу лярно делать вероятностные, все более и более долгосроч ные прогнозы на будущее. Этому же нужно научиться и учителям Джонни.
Для создания супериндустриального образования мы должны, в первую очередь, выработать удачные альтерна тивные представления о будущем — представить себе, ка кие виды работ, профессий и склонностей будут нужны в будущем, лет через двадцать — пятьдесят, какие формы при обретет семья и какие человеческие взаимоотношения бу дут превалировать; какие проблемы морально-этического плана могут возникнуть; какая техника будет нас окружать и с какими организационными структурами придется нам срабатываться.
И только вырабатывая такие представления, определяя, обсуждая, систематизируя и непрерывно модернизируя их,
437
мы можем прийти к заключению о характере когнитивных и эмоциональных навыков, которые понадобятся людям будущего для того, чтобы пережить ускоряющий напор.
В Соединенных Штатах сейчас существуют два финан сируемых из федерального бюджета «научно-исследователь ских центра политики в области образования», один — в Сиракьюсском университете, а другой — в Станфордском научно-исследовательском институте, на которые возложе на обязанность внимательно изучать обстановку. Организа ция экономического сотрудничества и развития недавно создала в Париже отделение с аналогичными обязанностя ми. Группа ребят из студенческого движения также обрати ла внимание на будущее. И все же эти усилия ничтожно малы по сравнению с теми сложностями, которые стоят на пути перестройки образования, ориентированного на субъек тивную парадигму времени. Сейчас нужно массовое движе ние, чутко реагирующее на запросы будущего.
В каждой школе и в каждом населенном пункте мы дол жны создать Советы будущего — группы из людей, всецело посвятивших себя изучению будущего в интересах настоя щего. Проектируя варианты «предполагаемого будущего», определяя соответствующие им характеристики образова ния, вынося свои альтернативные варианты на всеобщее активное обсуждение, такие советы, чем-то напоминаю щие «прогностические ячейки», пропагандировавшиеся Робертом Юнгом из Берлинского высшего технического училища, могли бы оказать мощное воздействие на обра зование.
Поскольку ни одной из групп не принадлежит монопо лия на предвидение будущего, советы эти должны носить демократический характер. Присутствие в них специалис тов насущно необходимо. Однако Советы будущего не до бьются успеха, если их захватят профессиональные педагоги, плановики или еще кто-либо из нерепрезентативной эли ты. С самого начала нужно привлекать учащихся, но они не должны быть кооптированными «резиновыми штемпелями» для визирования мнений, высказанных взрослыми. Моло дые люди должны участвовать в руководстве, выступать
438
инициаторами создания этих советов, чтобы «предполагае мое будущее» могли формулировать и обсуждать именно те, кому и придется, по-видимому, созидать и жить в этом бу дущем.
Движение советов предлагает выход из тупика, в кото ром оказались наши школы и колледжи. Современные школьники, втянутые в систему образования, превращаю щую их в живые анахронизмы, имеют полное право бунто вать. Однако попытки радикально настроенной учащейся молодежи строить свою социальную программу, используя смесь марксизма XIX в. с фрейдизмом начала XX в., свиде тельствовали о такой же нерасторжимой их связи с про шлым и настоящим, как и у их старших предшественников. Революционизировать молодых могло бы создание групп специалистов по проблемам образования, ориентированных на будущее и формирующих его.
Ибо тем преподавателям, которые осознают банкротство современной системы образования, но не имеют четкого пред ставления о своих последующих шагах, движение советов могло бы указать не только дальнейшую цель, но и возможность ее реализации в союзе с молодежью, а не враждуя с ней. При влекая к участию родителей и общественность — бизнесме нов, профсоюзных деятелей, ученых и пр., — движение смогло бы создать широкую поддержку супериндустриальной рево люции в образовании.
Было бы ошибочно предполагать, что современная сис тема образования совершенно не меняется. Напротив, там идут быстрые перемены, но они направлены в первую оче редь на совершенствование существующей структуры, по вышение ее эффективности в достижении уже изживших себя целей. Это нечто вроде броуновского движения — са мопрекращающегося некогерентного беспорядочного пере мещения, в котором отсутствуют постоянство направления и логически обоснованный отправной момент.
Движение советов могло бы указать и направление, и отправной момент. Направление — это супериндустриализм. Отправной момент — будущее.
439
Движение такого типа должно будет преследовать три цели: трансформировать организационную структуру нашей системы образования, произвести коренную ломку ее учеб ных планов, сфокусировав внимание на будущем. А начать нужно с насущных вопросов о статус-кво, сиречь о суще ствующем положении.
Мы уже упоминали, например, что организационные основы современной школьной системы соответствуют фаб ричным. Многие поколения принимали просто как дан ность, что школа — это именно то место, где должно происходить обучение. Однако если новому образованию предстоит способствовать развитию общества будущего, то стоит ли вообще заниматься этим в школе?
По мере того как возрастает уровень образования, все больше и больше родителей интеллектуально уже готовы взять на себя некоторые обязанности, ныне делегирован ные школе. В штате Калифорния около города Санта-Моника, где находится правление корпорации RAND, в так называемом исследовательском поясе Кембриджа, штат Массачусетс, или в таких наукоградах, как Окридж, Лос-Аламос или Хантсвилл, большинство родителей явно спо собны преподнести своим детям отдельные темы гораздо лучше, чем учителя местных школ. Переход промышленно сти на числовое программное управление увеличил долю свободного времени, что привело к возникновению неболь шой, но знаменательной тенденции: высокообразованные родители стали заниматься со своими детьми по ряду дис циплин дома.
Данная тенденция получит энергичную поддержку в форме компьютерного обучения, электронной видеозапи си, голографии и других постоянно модернизирующихся технических областей. Родители и учащиеся получат воз можность подписывать с соседней школой краткосрочные «контракты на обучение», поручая сторонам обучить-изу чить определенные курсы или курсовые модули. Учащиеся
440
могли бы продолжать посещение школьных общественных и спортивных мероприятий или те предметы, которые не могут изучать самостоятельно или под руководством роди телей и друзей дома. Поскольку школа уже не отвечает тре бованиям времени, давление на нее будет возрастать: суды окажутся завалены делами, оспаривающими законность ус таревшего обязательного для всех посещения. Короче, мы можем оказаться свидетелями ограниченного отхода от су ществующей системы и диалектического возврата к домаш нему образованию.
Ученый-теоретик из Станфорда Фредерик Дж. Макдоналд предложил «мобильное обучение», где учащихся вы водят из класса не только для познавательных экскурсий, но и для участия в важных общественных мероприятиях5.
В нью-йоркском микрорайоне Бедфорд-Стайвесант, веч но неспокойном конфликтном квартале негритянских тру щоб, планировалось создать экспериментальный колледж, объекты которого располагались по всем магазинам, офи сам и домам квартала 45 так, что было бы трудно опреде лить, где кончается колледж и начинается микрорайон. Учащиеся колледжа обучались бы ремеслам у проживаю щих в квартале взрослых, а также у штатных преподавате лей. Предполагалось также, что учебный план будет формироваться как самими учащимися и жителями кварта ла, так и профессиональными педагогами6. Бывший член Комиссии Соединенных Штатов по образованию Харолд Хоу II предложил сделать наоборот: жителей квартала при гласить в школу, т. е. предоставить местным магазинчикам, косметическим кабинетам, типографиям место в школьном здании в обмен на бесплатные уроки, которые проводили бы их владельцы7. От этого плана, разработанного для школ городского гетто, было бы больше пользы, если бы была продумана концепция отбора и в школу пригласили, на пример, бюро компьютерного обслуживания, проектные конторы, медицинские лаборатории, местные радиостанции и рекламные агентства.
Где-нибудь еще разгорается дискуссия вокруг проекта программ среднего и высшего образования с исполъзова-
441
нием института «наставников», которые должны передавать не только профессиональные умения и навыки, но нагляд но демонстрировать, как абстрактные знания претворяются в жизнь. Бухгалтеры, врачи, инженеры, бизнесмены, плот ники, строители, плановики могли бы стать неотъемлемой частью «внеклассного факультатива» в условиях другого «ди алектического возврата», на сей раз к новому типу профес сионального ученичества.
Немало аналогичных перемен носится в воздухе. Они свидетельствуют о давно назревшем крахе «фабричной» модели школьной системы.
Сегодня школа не отвечает ни социально-географичес ким, ни временным требованиям. Совершенно ясно, что с быстрым устареванием знания и увеличением продолжи тельности жизни навыки, полученные в молодости, вряд ли сохранят свою актуальность к моменту наступления старо сти. Поэтому-то супериндустриальное общество должно предусматривать непрерывное образование на протяжении всей жизни по принципу подключения-отключения.
Если образование предполагается растянуть на всю жизнь, тогда не совсем справедливо заставлять малышей посещать все школьные занятия. Сочетание обучения «без отрыва от производства» с выполнением оплачиваемых или неоплачиваемых неквалифицированных общественных ра бот в течение неполного рабочего дня принесло бы больше удовлетворения многим молодым людям, да и большему бы их научило.
Подобные новшества вносят огромные изменения и в методические пособия. В настоящее время в классах все еще преобладает лекционный тип занятий. Данный метод олицетворяет собой старую нисходящую иерархическую структуру промышленности. Хотя лекции все еще нужны для выполнения небольшого круга задач, но такая форма занятий неизбежно отступит на второй план с введением новых обучающих методик, начиная от ролевых игр и кон чая компьютерными конференциями и погружением уча щихся в, так сказать, «воображаемые приключения». Разработанные корпусом психологов будущего методы эм-
442
пирического программирования, позаимствованные из сфер отдыха, развлечений и промышленности, заменят знакомую, нередко иссушающую мозги лекцию. Обучение может быть максимально интенсифицировано с помощью контролиру емого питания или применения лекарственных препаратов, повышающих коэффициент умственного развития, увели чивающих скорость чтения или улучшающих усвоение ин формации. Такие перемены и лежащие в их основе технологии облегчат фундаментальное изменение органи зационной модели.
Ныне существующие административные структуры об разования, которые зиждятся на индустриальном бюрокра тизме, будут просто не в состоянии справиться с трудностями и уровнем перемен, присущих выше описанной системе. Они будут вынуждены перейти к адхократическим органи зационным формам просто для того, чтобы сохранить не которую видимость контроля. Однако гораздо важнее такое организационное соучастие для классной комнаты.
Человек индустриальный подвергался обработке и под гонке на станке школы, чтобы занять сравнительно надол го свою щель в социально-экономическом устройстве. Супериндустриальное образование должно готовить людей к работе во временных формированиях, специально созда ваемых в каждом отдельном случае для решения конкрет ных задач адхократий будущего.
Дети, сегодня переступающие порог школы, незамед лительно оказываются частью стандартной организацион ной структуры: руководимого учителем класса. Один взрослый и определенное количество подчиненных ему молодых людей, сидящих обычно правильными рядами и смотрящих прямо перед собой, — вот основная стандарти зированная единица школы индустриальной эры. Переходя из класса в класс, учащиеся постепенно достигают все бо лее высоких уровней, но так и остаются в пределах одной и той же закрепленной организационной структуры. Они не приобретают опыта знакомства ни с иными формами орга низации, ни с проблемой перехода из одной организацион-
443
ной формы в другую. Не получают они и подготовки к ро левой маневренности.
Нет ничего, что было бы столь явно антиадаптивно. Школам будущего, если они захотят способствовать облег чению дальнейшей адаптации в жизни, придется экспери ментировать с гораздо более разнообразными типами внутреннего распорядка. Классы с несколькими учителями и одним-единственным учеником, классы с несколькими учителями и группой учащихся, учащиеся, организованные во временные коллективы для решения конкретной задачи или составления проекта, учащиеся, переключающиеся с работы в группе на индивидуальную или даже самостоя тельную работу; кроме того, всем им нужно найти приме нение, чтобы дать каждому учащемуся возможность заранее соприкоснуться в какой-то мере с тем жизненным опытом, с которым он столкнется впоследствии, когда начнет само стоятельное перемещение в организационно зыбком гео графическом пространстве супериндустриализма.
Таким образом, стало ясно, что перед Советами буду щего стоят следующие организационные задачи: глубо кое внедрение в общество, его рассредоточение и децентрализация, формирование адхократической адми нистрации, разрушение жесткой системы календарного и классификационного планирования. Когда эти цели бу дут достигнуты, любое организационное сходство между школой и фабрикой индустриальной эпохи станет чисто случайным.
Что же касается учебных планов, то Советам будущего не следует исходить из того, что каждый из преподаваемых ныне предметов преподается небезосновательно, следует начать с прямо противоположной посылки: ничто не долж но включаться в обязательный учебный план, пока не будет
444
подвергнуто тщательному анализу с точки зрения будуще го. Если придется выбросить за негодностью значительную часть «казенного» учебного плана — пусть так и будет.
Все вышесказанное не следует рассматривать как заяв ление, направленное «против культуры», или как призыв к полному уничтожению прошлого. Не означает оно также, что мы можем проигнорировать такие фундаментальные основы, как чтение, письмо и счет. Дело в том, что десятки миллионов детей на законном основании заставляют сегод ня тратить бесценные часы их жизни, усердно трудиться над материалом, практическая польза которого в будущем вызывает большие сомнения. (Никто даже и не заикается о том, весьма ли он полезен сегодня.) Стоит ли им тратить столько времени на изучение иностранного языка — фран цузского, испанского или немецкого? А те часы, что потра чены на изучение родного английского языка, использованы ли они с максимальной отдачей? Стоит ли от всех детей требовать изучения алгебры? А не извлекут ли они гораздо больше пользы из изучения теории вероятностей? Логики? Компьютерного программирования? Философии? Эстети ки? Массовых коммуникаций?
Приглашаем всякого, кто считает, что современный учеб ный план не лишен смысла и нужен, объяснить разумному сорокалетнему человеку, почему алгебра, иностранный язык или любой другой предмет имеют для него существенно важное значение. Взрослые почти всегда дают уклончивый ответ. А причина проста: современный учебный план — это бессмысленный пережиток прошлого.
Почему, например, преподавание должно строиться на таких неизменных дисциплинах, как родной английский язык, экономическая наука, математика или биология? А почему не на изучении периодов жизненного цикла чело века: курс, посвященный рождению, детству, юности, бра ку, карьере, старости, смерти. Или на изучении современных социальных проблем? Или на изучении техники прошлого и будущего? Или на изучении бесчисленного множества других нетрадиционных предметов, которые только можно себе вообразить?
445
Современный учебный план с жестким внутренним деле нием не имеет в своей основе никакой хорошо продуманной концепции современных потребностей человека. Еще мень ше в его основе осмысления какого бы то ни было понимания того, какие навыки понадобятся Джонни, который будет жить в эпицентре урагана перемен. В основе его — инерция и кро вавый конфликт академических гильдий, каждая из них стре мится к увеличению собственного бюджета, ставок зарплаты и повышения статуса.
Более того, этот отживший свое учебный план навязы вает типовое деление школы на начальную и среднюю. У молодежи практически нет выбора, предметы предопреде лены программой. Минимально и отличие одной школы от другой. Учебный план намертво закреплен жесткими тре бованиями поступления в колледж, которые, в свою оче редь, отражают профессиональные и социальные требования исчезающего общества.
В битве за модернизацию образования прогностические ячейки революции должны считать себя референтными со ветами учебного плана. Попытки нынешнего руководства системы образования то пересмотреть учебный план по физике, то усовершенствовать методы преподавания род ного английского языка или математики — в лучшем слу чае всего лишь частичные меры. Хотя, вполне возможно, и важно сохранить некоторые аспекты современного учебно го плана, а изменения вводить постепенно, но нам нужны не случайные попытки модернизации. Нам нужен систем ный подход к проблеме в целом.
Эти революционные референтные группы не должны, однако, ставить перед собой задачу создать один-единствен ный универсальный долговременный новый учебный план. Они должны создать ряд временных учебных планов, а од новременно с этим выработать процедуры развития и обо снования их с течением времени. Необходим системный подход к изменениям учебного плана, чтобы каждое нов шество не создавало конфликтных ситуаций.
Нужно вести битву и за изменение соотношения между стандартизацией и разнообразием в учебном плане. Разнооб-
446
разие, доведенное до крайности, может привести к фраг ментации общества. Отсутствие общих ценностных ориен тации затруднит общение между людьми еще больше, чем сегодня. Однако из-за опасения фрагментации общества нельзя сохранять крайне гомогенную систему образования тогда, когда остальная часть общества стремится к гетеро генности.
Единственный способ разрешения конфликта между не обходимостью разнообразия и потребностью в единстве — провести различие в образовании между «данными», как это было прежде, и «умениями и навыками».
Общество находится в состоянии дифференциации. Бо лее того, мы никогда не сможем предсказать — вне зависи мости от того, насколько совершенны будут наши прогностические инструменты — последовательность буду щих состояний общества. Самое лучшее в данной ситуа ции, как подсказывает здравый смысл, — это обезопасить выбор нашей системы образования. Точно так же, как гене тическое разнообразие способствует сохранению видов, раз нообразие систем образования повышает шансы общества на выживание.
Вместо стандартных учебных планов для начальной и средней школы, по которым все ученики подвергаются воз действию в основном одной и той же базы данных — т. е. обучаются той же самой истории, математике, биологии, литературе, грамматике, иностранным языкам и т. д., — ориентированное на будущее движение в системе образова ния должно постараться сформировать широкий спектр предлагаемой информации. Детям будет разрешен гораздо больший выбор, чем в настоящее время, их будут поощрять к знакомству с большим количеством различных кратко срочных курсов (возможно, продолжительностью в две-три
447
недели), прежде чем они решатся приступить к длительно му обучению. Каждая школа станет предлагать десятка два факультативных предметов, которые обязательно будут ос нованы на идентифицируемых предположениях относитель но будущих потребностей.
Достаточно широким будет и тематический диапазон. Помимо изучения «известных» (т. е. весьма возможных) элементов супериндустриального будущего, будут темы, рассчитанные на интерес к непознанному, неожиданно му, вероятному. Осуществить это можно с помощью «ве роятностных учебных планов» — учебных программ, созданных с целью подготовки людей к оперированию проблемами, которые не только пока еще не возникли, но, возможно, так никогда и не реализуются. Нам нужно, например, большое количество специалистов для работы в условиях потенциальных, хотя, пожалуй, и маловероят ных чрезвычайных ситуаций: заражения земли, занесен ного с других планет или звезд, контактов с внеземной жизнью, с чудовищными порождениями генетических экспериментов и т. п.
Уже сейчас нам следует готовить кадры молодых людей для жизни в подводных поселениях. Вполне возможно, что часть следующего поколения будет жить в океанских глу бинах. Нам следует вывозить группы школьников на экс курсии на подводные лодки, учить их нырять, знакомить их с материалами для строительства подводных жилищ, с энер гетическими потребностями, с опасностями и перспекти вами, сопряженными с внедрением человека в жизнь океана. И нам следует заниматься этим не только со старшекласс никами, но и с детьми из младших классов и даже дош кольниками.
Других молодых людей следует одновременно знакомить с космическими чудесами, давая им пожить вместе с кос монавтами или рядом с ними, узнать о планетарной среде, научиться так разбираться в космической технике, как боль шинство современных подростков разбирается в семейном автомобиле. Третьих следует не расхолаживать, а поощрять на экспериментирование с типами семьи будущего. Подоб-
448
ные эксперименты, осуществляемые под надежным руко водством и направляемые в конструктивное русло, следует рассматривать как часть соответствующего необходимого обучения, а вовсе не как приостановку или отказ от про цесса обучения.
В соответствии с принципом разнообразия при возрас тании выбора из числа сложных малоизвестных специаль ностей будет требоваться меньше обязательных курсов. Работая в этом направлении и формируя вероятностный учебный план, предвосхищающий непредвиденные обстоя тельства, общество сможет накопить широкий диапазон умений и навыков, включая и те, которые могут оказаться никогда не востребованными, но которые необходимо иметь наготове в случае, если наши высоковероятностные про гнозы будущего окажутся ошибочными.
Результатом такой политики станет появление людей с яркой индивидуальностью, многообразных идей, полити ческих и социальных подсистем.
К сожалению, необходимость в диверсификации пред ложения информационных данных усугубит для нас про блему чрезмерно богатого выбора жизненных путей. Поэтому любая программа диверсификации должна сопровождаться энергичными усилиями, направленными на создание у лю дей общих референтных точек с помощью унификации ква лификационной системы. Хотя от всех учащихся не будет требоваться изучения одного и того же курса, усвоения одних и тех же фактов или накопления совокупности одних и тех же данных, все учащиеся обязательно будут обучаться основам определенных, широко распространенных профес сий, необходимых в человеческом общении и для социаль ной интеграции.
Если предположить дальнейшее непрерывное нараста ние факторов быстротечности, новизны и разнообразия, то
449
характер некоторых из этих поведенческих навыков стано вится ясен. Людям, которые должны жить в супериндуст риальном обществе, понадобятся новые умения и навыки в трех ключевых сферах: умении учиться, умении общаться и умении выбирать.
Умение учиться. С началом дальнейшего ускорения разви тия мы сможем сделать вывод о том, что знание становится все более «скоропортящимся» продуктом. Сегодняшний «факт» превращается завтра в «дезинформацию». Это вовсе не довод против изучения фактов или суммы знаний — отнюдь нет. Однако общество, в котором отдельно взятая личность посто янно сменяет работу, место жительства, социальные связи и т. д. и т. п., расходует огромные деньги на эффективное про фессиональное обучение. А потому в школах будущего долж на преподаваться не только сумма знаний, но и умение ею оперировать. Школьники должны учиться умению отказывать ся от устаревших идей, а также тому, как и когда их заменять. Короче, они должны научиться учиться.
Первые компьютеры представляли собой «память», или банк данных, плюс «программа», или набор инструкций, объяснявших машине, как манипулировать данными. Боль шие компьютерные системы последнего поколения не толь ко накапливают значительно больший массив данных, но и обладают режимом мультипрограммирования, т. е. опера тор при обработке одной и той же базы данных может вос пользоваться одновременно несколькими программами. Таким системам тоже нужна управляющая программа, ко торая выбирает программу для компьютера в данный мо мент. Способность к наращиванию числа программ и дополнение их главной управляющей программой неизме римо повысила мощность компьютера.
Аналогичная стратегия должна использоваться и при наращивании адаптивных возможностей человека. Новым мощным дополнительным аспектом образования может стать инструктаж школьников о том, как учиться, как разучиться и как переучитъся.
Психолог Херберт Герджой из Организации по иссле дованию людских ресурсов дал этому простую формулиров-
450
ку: «Новое образование должно научить индивида, как клас сифицировать и переклассифицировать информацию, как оценивать ее достоверность, как при необходимости изме нять категории, как переходить от конкретного к абстракт ному и наоборот, как взглянуть на проблемы под новым углом зрения, как заниматься самообразованием. Неграмот ным в будущем будет не тот человек, который не умеет чи тать, а тот, кто не научился учиться»8.
Умение общаться. Если и дальше будет нарастать темп жизни, то можно предвидеть, что также все больше и боль ше станут возрастать трудности в установлении и поддер жании полезных контактов между людьми.
Если внимательно прислушаться к тому, о чем говорят молодые люди, то выяснится, что умение завязывать друж бу — некогда простое дело — приобрело для них уже новый сложный оборот. Когда школьники, например, жалуются, что «с людьми невозможно общаться», то они имеют в виду не просто досаду на различие между поколениями, а еще и проблемы, которые возникают у них между собой. «Новые люди, встретившиеся мне за последние четыре дня, — вот все, кого я помню», — пишет Род Маккюэн, поэт-песен ник, популярный сейчас среди молодежи9.
Коль скоро фактор быстротечности признан как причи на отчуждения, то становятся понятными некоторые мо менты в поведении молодых людей, на первый взгляд странные. Многие из них, например, считают секс быст рым способом «с кем-нибудь познакомиться». Они пред ставляют себе половые контакты не как итог длительного процесса любовных отношений, а как кратчайший путь к глубочайшему человеческому взаимопониманию.
То же самое желание ускорить дружеские контакты по могает объяснить их увлечение такими психологическими методиками, как «групповая психотерапия», «Т-группы», «микролаборатории», так называемые тачи-фили, невербаль ные игры и т. п., в целом всей совокупностью процессов и явлений подпадающими под определение групповой дина-Мики. Вызывающая у них бурный восторг жизнь в комму-
451
нах тоже объясняется скрытым чувством одиночества и не способностью «раскрыться», разоткровенничаться с другими.
Все эти «игры» ввергают своих участников в интимный психологический контакт без долгого подготовительного периода, а зачастую и без предварительного знакомства. Во многих случаях эти взаимоотношения и задуманы как не долговечные, если не сказать мимолетные. Цель игрового процесса — обострить эмоциональные отношения в дан ный момент.
Люди на огромной скорости проносятся через нашу жизнь, и мы не можем позволить себе потратить столько времени, сколь нужно на то, чтобы возникло чувство дове рия, чтобы сложилась и окрепла дружба. Таким образом, мы присутствуем при поиске способа прорваться сквозь культуру «примерного» поведения сразу к непосредствен ному интимному сближению.
Кто-то, возможно, и усомнится в эффективности этих экспериментальных методик, попытается развеять подозри тельность и заставить человека оттаять. Но пока «человеко-оборот» существенно не замедлится, образование должно помогать людям мириться с отсутствием глубокой дружбы, мириться с одиночеством и недоверием или оно должно искать новые способы формирования дружеских отноше ний в кратчайшие сроки. И все же, собирая в группы уча щихся, более одаренных творческим воображением, организуя трудовые коллективы нового типа с помощью ли вышеописанных методик или как-то иначе, но образова нию придется учить нас общению.
Умение выбирать. Если, допустим, переход к суперинду стриализму увеличит возможность выбора и сложность вста ющих перед индивидом решений, то совершенно ясно, что образование должно немедленно взяться и за проблему сверхвыбора, т. е. чрезмерно богатого выбора.
Адаптация также подразумевает, что человек должен сделать правильный выбор. Оказавшийся перед многочис ленными альтернативами индивид выбирает ту единствен ную, которая в наибольшей мере совпадает с его системой ценностей. По мере углубления проблемы сверхвыбора че-
452
ловек, у которого отсутствует четкое представление о соб ственных ценностях (не имеет значения, какими они могут быть), постепенно впадает в угнетенное состояние. Однако чем меньше желания у наших современных школьников попытаться разрешить проблему ценностной ориентации, тем большее значение она приобретает. Неудивительно, что миллионы молодых людей следуют в будущее неустойчи вым курсом, кидаясь то туда, то сюда, как неуправляемая ракета.
В доиндустриальных обществах, где система ценностей была относительно стабильна, практически не возникало воп роса о правомочности старшего поколения навязывать свои ценности молодежи. Образование в равной мере занимается как внушением моральных ценностей, так и передачей про фессиональных навыков. Как раз на заре индустриализации Герберт Спенсер подчеркивал, что «образование имеет своим предметом формирование характера», что в вольном прочте нии означает: заманивать или загонять молодежь силой в си стему ценностей стариков.
Когда мощные валы промышленной революции «проутю жили» старорежимную систему ценностей, а новые условия потребовали и ценностей новых, тут-то педагоги и отступили. В пику клерикальному образованию стало считаться прогрес сивным преподавание фактов и «дозволение учащемуся при нимать самостоятельное решение». Культурный релятивизм и появление научной нейтральности распространили это насто ятельное требование и на традиционные ценности. Образова ние осталось верным риторике формирования характера, однако педагоги избегали собственно идеи внушения ценнос тных ориентации, воображая, будто они не имеют ни малей шего отношения к ценностям бизнеса.
Сегодня многие учителя испытывают неловкость, когда им напоминают, что учащимся передаются любые ценнос ти, и если уж не через учебники, которыми они пользуют ся, то через неформальный учебный план. Учащиеся по-прежнему рассажены по местам, звучит школьный зво нок, сохраняется возрастное деление, социально-классовое разграничение, авторитет учителя. Они все еще находятся в
453
школе, а не собственно в обществе. Все эти организацион ные моменты в той или иной степени формируют соци альные установки и взгляды учащегося. Однако формальный учебный план продолжает сохраняться, как будто он совер шенно независим от системы ценностей. Идеи, события и явления лишаются всех ценностных смыслов и нравствен ного значения.
Хуже того, учащимся крайне редко рекомендуют анали зировать свои собственные духовные ценности, а также цен ности, на которые ориентируются их учителя и ровесники. Миллионы проходят через систему образования, и ни разу их не заставили поискать противоречия в их собственной системе ценностей, глубоко проанализировать собственные жизненные цели или хотя бы честно поговорить на эти темы со старшими или ровесниками. Учащиеся скачут из класса в класс. Учителя и преподаватели вечно спешат и все более и более отдаляются. Даже «разговор начистоту» — нефор мальные внеклассные мероприятия, на которых обсужда ются секс, политика или религия, что позволяет участникам определиться и прояснить свои ценностные ориентации, — проводятся все реже и реже и становятся все менее заду шевными, по мере того как нарастает общая атмосфера вре менности и неустойчивости.
Ничего лучше не придумаешь, чтобы плодить людей, неуверенных в своих целях, людей, неспособных прини мать эффективные решения в условиях сверхвыбора. Пре подаватели супериндустриальной эпохи не должны даже и пытаться навязывать учащемуся жесткий ценностный ком плекс, однако они обязаны систематически проводить офи циальные и неофициальные мероприятия, чтобы помочь учащимся определить, развить и проверить свои ценност ные ориентации, каковы бы они ни были. Наши школы так и будут выпускать человека индустриального, пока мы не научим молодых людей тем навыкам, которые необходимы им, чтобы выявлять и объяснять, если уж не улаживать, конфликты в своих собственных системах ценностей.
Поэтому в учебный план будущего должны включаться не только курсы чрезвычайно широкого диапазона, ори-
454
ентированные на усвоение данных. Надо прививать необ ходимые в будущем навыки поведения. Учебный план дол-ясен сочетать в себе разнообразную, насыщенную фактами содержательную часть с общей подготовкой, которую мож но было бы обозначить термином «жизненное ноу-хау» или назвать «знанием жизни». Нужно суметь заниматься и тем, и другим одновременно, передавая одно в условиях и об становке, которые формируют другое.
Строя таким образом определенные предположения от носительно будущего и планируя основанные на них организационные и учебные цели и задачи, Советы будущего могут приступить к формированию подлинно супериндуст риальной системы образования. Однако остается еще один, последний решающий шаг. Ибо недостаточно переориен тировать на будущее систему. Мы должны изменить субъек тивную парадигму времени самого индивида.
И триста пятьдесят лет спустя после смерти Сервантеса ученые все еще находят свидетельства, подтверждающие его глубокое понимание адаптационной психологии, выразив шееся в кратком афоризме: «Кто предостережен, тот воору жен». Казалось бы, самоочевидно, что в большинстве ситуаций мы можем людям помочь лучше адаптироваться, если просто снабдим их новейшей информацией о том, что их ждет впереди.
Изучение реакции космонавтов, семей вынужденных переселенцев и промышленных рабочих почти однозначно указывает на этот вывод. «Упреждающая информация, — пишет психолог Хью Боуэн, — допускает... поразительное изменение поведения»10. Идет ли речь о вождении автомо биля по запруженной народом улице, о пилотировании са молета, решении интеллектуальной головоломки, игре на виолончели или участии в межличностных конфликтах —
455
решение задачи заметно улучшается, когда индивид знает, к чему нужно быть готовым.
Мысленная обработка любых упреждающих данных, вероятно, сокращается до объема всей обработки и време ни реакции в течение фактического времени адаптации. Уверен, что именно Фрейд сказал: «Мысль — это репети ция действия».
Однако привычка опережать события гораздо важнее специфических битов упреждающей информации. Эта обус ловленная подготовкой способность заглядывать вперед играет в адаптации ведущую роль. В действительности одна из секретных пружин успешного преодоления, вполне воз можно, кроется в чувстве будущего, свойственном конкрет ному индивиду. Те из нас, кто идет в ногу с переменами, кому удается хорошо адаптироваться, по-видимому, обла дают более глубоким и более развитым чувством предстоя щего, чем те, кто плохо с этим справляется. Предвидение будущего стало у них привычкой. Шахматист, который пред видит ходы своего соперника, руководитель, который про гнозирует долгосрочные и перспективные планы, учащийся, который, прежде чем начать чтение с первой страницы, заг лянет сначала в оглавление, — всем им, по-видимому, жи вется гораздо лучше.
Люди весьма отличаются друг от друга тем, сколько они размышляют о будущем. Одни вкладывают гораздо больше душевных сил в заблаговременное самопрогнозирование — воображают, анализируют и оценивают будущие возмож ности и вероятности. Отличаются люди и тем, насколько далеко склонны они заходить в своих проектах. Одни при вычно мыслят в категориях «отдаленного будущего». Дру гие же проникают не далее «ближайшего будущего».
Таким образом, у нас имеются по крайней мере два па раметра «интереса к будущему»: как много и насколько да леко. Есть данные, что у нормальных подростков созревание сопровождается, по словам Стивена Л. Клайнберга из Принстона, «повышенным интересом к событиям отдаленного будущего»11. Тем самым предполагается, что людям разного возраста свойственно уделять будущему и разное внимание.
456
Могут различаться и их «временные горизонты». Однако не только возраст сказывается на нашем интересе к будущно сти. Влияет на него и общий культурный уровень, а уро вень изменения окружающей среды — это одно из важнейших культурных влияний.
Вот почему имеющееся у индивида чувство будущего играет такую важную роль в его способности преодолевать трудности. Чем стремительнее темп жизни, тем быстрее ус кользает от нас современная окружающая обстановка и тем интенсивнее потенциальные возможности реализуются. По мере того как наше окружение постепенно набирает оборо ты своего поступательного движения, мы не только вынуж дены все больше размышлять о будущем, но и расширять горизонты нашего времени, зондируя все более и более от даленное будущее. Водитель, тянущийся вдоль скоростной магистрали со скоростью двадцать миль в час, может впол не успешно вписаться в поворот на съездную полосу, даже если знак с отметкой «кратчайший путь» находится в не посредственной близости к съезду. Однако чем с большей скоростью он движется, тем дальше должен быть отодвинут знак, чтобы водитель успел прочитать и среагировать. Точ но так же и общее ускорение темпа жизни вынуждает нас увеличить горизонт нашего времени, иначе мы рискуем оказаться застигнутыми врасплох непредвиденными собы тиями. Чем быстрее меняется среда, тем больше интереса к будущности надо проявлять.
Конечно, некоторые люди заносятся в настолько отда ленное будущее, что их предвидения превращаются в эска пистские фантазии. Гораздо чаще, однако, встречаются люди, предвидения которых настолько беспомощны и крат косрочны, что они не перестают удивляться и приходить в смятение от совершающихся перемен.
Индивид с хорошими адаптивными способностями умеет перенестись во времени ровно на такое расстояние, какое необходимо, чтобы рассмотреть и оценить открытые перед ним альтернативные направления деятельности, прежде чем возникнет необходимость принять окончательное решение, и заранее принять несколько пробных решений.
457
Исследования, проведенные социологами Ллойдом Уорнером в Соединенных Штатах и Эллиотом Джейксом в Ве ликобритании, показали, например, насколько важен этот временной элемент для принятия решения в менеджменте. Человеку на поточной линии поручена работа, требующая от него сосредоточенности на событиях, близких к нему по времени. От человека, преуспевающего в менеджменте, ждут, что с каждым успешным продвижением по службе он все больше будет интересоваться событиями отдаленного буду щего12.
Социолог Бенджамин Д. Сингер из университета Запад ного Онтарио, специализирующийся в социальной психо логии, пошел еще дальше. По утверждению Сингера, будущее играет громадную, в значительной мере недооце ненную роль для поведения в настоящем. Он доказывает, например, что «я» ребенка — это отчасти возврат к источ нику, где все устремлено к становлению». Цель, к которой стремится ребенок, — это его «сфокусированный будущий ролевой образ», представление о том, как ему или ей хоте лось бы выглядеть в различные моменты будущего.
Этот «сфокусированный будущий ролевой образ, пишет Сингер, стремится... организовать и придать смысловое зна чение той модели жизни, на реализацию которой он (ребе нок) рассчитывает. Однако там, где наличествует только смутно определяемая или функционально несуществующая будущая роль, смысловое значение, которое приписывает ся поведению после оценки большим обществом не суще ствует, школьные занятия становятся бессмысленными, а равно нормы и правила средних слоев общества и требуе мая родителями дисциплина».
Проще говоря, Сингер утверждает, что каждый индивид несет в своей памяти не только мысленное представление о себе самом в настоящем, некий собственный воображае мый образ, но и ряд мыслеобразов о себе, каким бы он хотел быть в будущем. «Этот человек из будущего является для ребенка средоточием внимания, это притягивающий его магнит, можно было бы даже сказать, что это — созданная будущим общая схема настоящего»13.
458
Можно подумать, будто образование, занятое развити ем личности и повышением способности к адаптации, го тово сделать все, что в его силах, чтобы помочь детям в развитии соответствующего отношения к субъективной па радигме времени, приемлемой меры и степени интереса к будущности. Чудовищнее заблуждения и быть не может.
Остановимся, например, на колоссальной разнице в подаче современной школой материалов по пространству и времени. Каждому учащемуся практически любой школы старательно помогают локализоваться в пространстве. От него требуют изучать географию. Карты, диаграммы и гло бусы — все помогает ему точно определить свое место в пространстве. Мы не только показываем ему, где находится его город, регион или страна, мы пытаемся даже объяснить, как расположена Земля в космическом пространстве отно сительно других планет солнечной системы и, конечно же, всей Вселенной.
Однако едва дело доходит до локализации ребенка во времени, как мы тут же играем с ним жестокую и злую шутку. Его погружают в прошлое собственной страны и прошлое всего мира. Он изучает Древнюю Грецию и Рим, развитие феодализма, Французскую революцию и так да лее. Он знакомится с библейскими историями и легендами своего отечества. Он нашпигован бесконечными рассказа ми о войнах, революциях и переворотах, и все они заботли во снабжены ярлычками с соответствующими датами в прошлом.
В известной мере он даже ознакомлен с «текущими событиями». Его могут попросить принести газетные вы резки, а уж очень инициативный учитель может дойти даже до того, что предложит ему посмотреть по телевизору ве черние новости. Короче, от всего настоящего ему предлага ется лишь тонюсенькая щепочка.
А дальше время остановилось. О завтрашнем дне школа хранит молчание. «Не одни только курсы нашей истории заканчиваются годом их изучения, — лет тридцать назад писал профессор Осип Флехтхайм, — но та же самая ситуа ция складывается при изучении управления и экономичес-
459
кой науки, психологии и биологии»14. Время, разогнавшись, резко остановилось. Внимание учащегося направлено не впе ред, а назад. Будущее, так сказать, изгнанное из класса, из гоняется и из его сознания. И будто бы никакого будущего и не существует.
Это насильственное искажение чувства времени нашло отражение в наглядном эксперименте, поведенном психо логом Джоном Кондри, профессором кафедры эволюции человека Корнэльского университета. В ходе совершенно самостоятельных исследований в Корнэльском универси тете и Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе Кондри предлагал группам студентов первый абзац из рас сказа, где описывается вымышленный «профессор Хоффман», его жена и удочеренная ими кореянка. Девочка в слезах, платьице у нее разорвано, а остальные ребятишки стоят, уставившись на нее. Студентам предлагалось закон чить повествование.
Студенты были заранее разделены на две группы. Од ной группе первый абзац прочитали в прошедшем времени. Персонажи «слышали», «видели» или «бежали». Студентам предложили: «Расскажите, что мистер и миссис Хоффман сделали и что им сказали дети». Другой же группе весь аб зац был прочитан в будущем времени. Им предложили: «Рас скажите, что мистер и миссис Хоффман сделают и что им скажут дети». Не считая этой подвижки во времени, оба абзаца и полученные инструкции были абсолютно иден тичны.
Результаты эксперимента оставили неизгладимое впе чатление. В одной группе написали довольно увлекатель ные и интересные окончания рассказа. Творчески подойдя к делу, студенты ввели новые ситуации и диалоги. Концов ки у другой группы получились крайне схематичными, не убедительными, надуманными и вымученными. Прошлое оказалось богато представленным в восприятии, будущее же — бессодержательным. «Складывается впечатление, — поясняет профессор Кондри, — что нам гораздо легче гово рить о прошлом, чем о будущем»15.
460
Если адаптация наших детей к стремительным переме нам будет удачной, то это «искривление времени» прекра тится. Мы должны сделать их более чуткими к возможностям и вероятностям завтрашнего дня. Мы должны усилить их чувство будущего.
У общества есть немного встроенных ключей времени, которые помогают осуществлять связь нынешнего поколе ния с прошлым. Наше чувство прошлого выработано у нас общением со старшим поколением, нашим знанием исто рии, накопленным художественным, музыкальным, лите ратурным и научным наследием, дошедшим до нас сквозь года. Оно усиливается непосредственным контактом с ок ружающими нас предметами, каждый из которых связан с прошлым, каждый из которых снабжает нас энграммой отождествления с прошлым.
Нет таких ключей времени, которые усиливали бы наше чувство будущего. У нас нет ни предметов, ни друзей, ни родных, ни произведений искусства, ни музыкальных, ни литературных произведений, которые своими корнями ухо дили бы в будущее.
Несмотря на это, существуют способы послать челове ческое сознание как вперед, так и назад. Нам нужно начать с создания у народа более глубокого, ориентированного на будущее сознания, но отнюдь не с помощью комиксов с Баком Роджерсом, фильмов типа «Барбареллы» или статей о чудесах космических путешествий или медицинских ис следованиях. Конечно, и они вносят свой вклад, но сейчас необходимо все внимание сосредоточить именно на соци альном и личностном значении будущего, а не только на его технологических параметрах.
Если у современного человека есть желание справиться с эквивалентом тысячелетий изменения в сжатом проме жутке одной-единственной человеческой жизни, то он дол жен иметь у себя в голове достаточно правильные (пусть и грубые) образы будущего.
У людей средневековья был образ загробной жизни, «укомплектованный» живыми мысленными картинами рая и ада. Нам сейчас нужно распространять и разъяснять в
461
обществе динамические, но не сверхъестественные образы, показывающие, какой в стремительно надвигающемся бу дущем станет жизнь на слух, на вкус, на ощупь, какой у нее будет запах.
Чтобы создать такие образы и этим смягчить шок бу дущего, мы прежде всего должны сделать приемлемыми рассуждения и домыслы о самом будущем. Мы должны не высмеивать гадалок и прорицателей, а поощрять лю дей с самого детства свободно рассуждать, фантазировать не только о том, что сулит им грядущая неделя, а о том, что следующее поколение готовит всему человечеству. Мы предлагаем своим детям курсы истории, а почему бы и не курсы «Будущее», в которых получили бы такую же сис темную разработку возможности и вероятности будуще го, как общественное устройство древних римлян или расцвет феодального менора?
Роберт Юнг, один из ведущих философов-футурологов Европы, как-то заметил: «В настоящее время почти исклю чительное значение придается знанию того, что уже про изошло или уже сделано. В будущем... не менее трети всех лекций и практических занятий обязательно будет посвя щаться находящимся в работе научным, техническим и философским трудам, произведениям искусства, а также ожидающимся кризисам и потенциально возможным ре шениям этих сложных проблем в будущем»16.
Для этих курсов у нас нет литературы из будущего, но зато у нас есть литература о будущем, состоящая не только из великих утопий, но также и из современной научной фантастики. Как литературный жанр научная фантастика отнесена к разряду малопочтенных и, пожалуй, заслужива ет такого неуважения критики. Но если мы взглянем на нее не как на литературу, а как на разновидность социологии будущего, то увидим, что научная фантастика может иметь колоссальное значение для формирования привычки к пред видению. Нашим детям обязательно следует изучать Артура Кларка, Уильяма Тенна, Роберта Хайнлайна, Рэя Брэдбери и Роберта Шекли вовсе не потому, что эти писатели могут им рассказать о звездолетах и машинах времени, но, что
462
гораздо важнее, потому, что они могут провести юные умы путями воображаемого освоения джунглей политических, социальных, психологических и этических проблем, с ко торыми эти дети столкнутся, став взрослыми. Научную фан тастику следует включить в список обязательной литературы по программе «Будущее I».
Однако учащимся не следует ограничиваться только чте нием. Было разработано много развивающих игр для детей и взрослых на тему будущих возможностей и альтернатив. Игра «Будущее», распространявшаяся Кайзеровской алю миниевой и химической корпорацией по случаю своей двад цатой годовщины, знакомит играющих с различными техническими и социальными альтернативами будущего и побуждает их делать свой выбор. Игра показывает, насколько связаны между собой события, происходящие в технике и в обществе, поощряет играющих думать в категориях вероят ности и в различных модификациях может способствовать пониманию роли ценностей в процессе принятия решения. В Корнэльском университете профессор Хосе Вильегас с кафедры проектирования и исследования среды обитания создал с помощью группы студентов несколько игр, тема тически построенных на базе домостроения и обществен ной деятельности в будущем. Еще одна игра, разработанная под его руководством, преследует цель разъяснить, как бу дут взаимодействовать друг с другом техника и система цен ностей в грядущем мире.
С маленькими детьми возможны другие занятия. Чтобы усилить сориентированный на будущее ролевой образ ин дивида, учащимся можно предложить написать их собствен ные «будущие автобиографии», в которых они обрисуют себя через пять, десять или двадцать лет". Предлагая эти сочи нения для обсуждения в классе, сравнивая высказанные в них разумные предположения, можно выявить и проанали зировать противоречия в собственных прогнозах детей. В тот момент, когда «я» разбивается на ряд последовательных самостей, эту методику можно использовать для восстанов ления цельной личности. Если, например, пятнадцатилет ним подросткам дать их «будущие автобиографии»,
463
написанные ими лет в двенадцать, то они смогут наглядно убедиться, насколько созревание изменило их собственные образы будущего. Им можно помочь понять, как их ценно сти, таланты, навыки, умения и знания сформировали их собственные возможности.
Учащимся, которым предлагается представить себя че рез несколько лет, можно напомнить, что их братья, роди тели и друзья тоже станут старше, и предложить школьникам подумать о «значимых других», какими те станут в своей жизни.
Подобные практические занятия наряду с изучением вероятности и простых методов прогноза, которые могут быть использованы в личной жизни каждого, помогут на метить и модифицировать как личную, так и социальную концепцию будущего любого индивида. Они могут создать у индивида новую субъективную парадигму времени, но вую восприимчивость к будущему, которая окажется полез ной в преодолении трудностей дня сегодняшнего.
Среди высокоадаптивных индивидов, как мужчин, так и женщин, которые действительно живут в своем времени и чутко реагируют на него, отмечается реальная тоска по будущему. Нельзя сказать, чтобы они некритически вос принимали все потенциальные ужасы будущего или слепо верили в перемены ради перемен, просто их отличает все поглощающее любопытство, непреодолимое стремление уз нать, что случится потом.
Это непреодолимое стремление порождает необычайные и удивительные явления. Однажды я оказался свидетелем трогательной сцены: в группе новичков совершенно седой человек объяснял, что привело его сюда, на мои семинары по социологии будущего. В группу входили составители перспективных планов корпораций и сотрудники крупней ших фондов, издательств и научно-исследовательских цен тров. Каждый из участников выдвигал свои мотивации посещения семинара. Наконец очередь дошла до сидевше го в углу невысокого человека. Надтреснутым голосом он говорил языком английской риторики:
464
«Меня зовут Чарльз Стайн. Всю жизнь я работаю иглой. Мне семьдесят семь лет, и я хочу получить то, чего не смог получить в молодости. Я хочу узнать о будущем. Я хочу умереть образованным человеком!»
Необычайная тишина, с которой было встречено это простое заявление, все еще звенит в ушах присутствовав ших тогда. Перед этой элоквенцией низко склонились все регалии ученых степеней, титулованных корпораций и пре стижных должностей. Надеюсь, что мистер Стайн все еще жив, радуется своему будущему и учит других, как и нас научил в тот вечер.
Когда миллионы разделят эту страсть к будущему, у нас будет общество, гораздо лучше подготовленное к ударам перемен. Сформировать такую любознательность и созна тельную подготовленность — вот кардинальная задача об разования. Создать образование, которое сформирует эту любознательность, — вот третья и, пожалуй, основная мис сия супериндустриальной революции в школе.
Образование должно сместиться в будущее время.
1 Дьюи и Хатчипс цитируются в [112]: посвящение и с. 70.
2 Ссылка на Барзена взята из [101], с. 125.
3 Значение часов исследуется в работе Mumford, Lewis, The Monastery and the Clock [293], c. 61. См. также великолепную статью: Thompson E. P. Time, Work-Discipline, and Industrial Capitalism. // Past and Present, December, 1967, c. 56-97.
4 Сноу цитируется из: [306], с. 12.
5 Описание предложения Макдоналда см.: McDonald, Frederick J. Beyond the Schoolhcuse [115], c. 230.
6 О школе в Бедфорд-Стайвесанте см.: A College in the City: An Alternative // report issued by Educational Facilities Laboratories, Inc., March, 1969.
7 Советы и предположения Хоу изложены в его статье This City as Teacher [115], с. 22.
8 Комментарии Герджоя взяты из его интервью с автором.
9 Маккюэн цитируется по: [230], с. 60.
10 Цитату из Боуэна см.: [6], с. 52.
11 Развитие будущих перспектив анализируется в Klineberg, Stephen L. Changes in Outlook on the Future Between Childhood and
465
Adolescence // Journal of Personality and Social Psychology, vol. 7, № 2, 1967, c. 192.
12 Уорнер о времени см.: [350], с. 54-55; Джеке цитируется по [260], с. 231-233. См. также: Hill J. М. М. A Note on Time-span and Economic Theory // Human Relations, vol. XI, № 4, c. 373.
13 Будущее как организационный принцип исследуется в неопубликованной статье Бенджамина Д. Сингера, социологи ческий факультет, университет Западного Онтарио: The Future-Focused Role Image.
14 Комментарий об отсутствии будущих перспектив в учеб ном плане взят из Flechtheim, Ossip К. Teaching the Future // The Futurist, February, 1968, c. 7.
15 Описание эксперимента Кондри основано на интервью с экспериментатором и материалах тестирования. Проф. Кондри запланирована публикация. См. также: Le Shan, Lawrence L. Time and Social Class in [339].
16 Цитата из Юнга взята из его статьи Technological Forecasting as a Tool of Social Strategy // Analysen und Prognosen, January, 1969, с. 12.
17 Потрясающий отчет об экспериментах с будущими автоби ографиями душевнобольных пациентов см.: [345].
Шок будущего — болезнь перемен — можно предотвра тить. Но это потребует решительных социальных и даже политических действий. Не имеет значения, как индивиду умы пытаются задать темп своей жизни, не имеет значения, какие психические опоры мы им предлагаем, не имеет зна чения, как мы меняем образование — общество в целом все равно будет загнано вращать топчак*, пока не овладеет кон тролем над самим ускоряющимся темпом перемен.
* Топчак — машина, состоящая главным образом из располо женного по окружности плоского круга, насаженного на верти кальную ось, и вертикальных брусков, по которым человек
466
Высокую скорость перемен можно отследить по мно гим факторам. Рост населения, урбанизация, меняющееся соотношение молодых и стариков — все играет свою роль. Однако развитие технологии, очевидно, — решающий узел в сети причин; действительно это узел, который активизи рует всю сеть. Поэтому одна мощная стратегия в борьбе за предотвращение массового шока будущего включает в себя сознательный контроль над развитием технологии.
Мы не можем и не должны поворачивать выключатель технического прогресса. Только романтические глупцы бор мочут о возвращении в «естественное состояние», в кото ром дети чахнут и умирают из-за отсутствия элементарной медицинской помощи, в котором из-за недоедания лиша ются рассудка, в котором, как напоминает нам Гоббс, ти пичная жизнь «бедна, грязна, груба и коротка». Повернуться спиной к технологии было бы не только глупо, но и без нравственно.
Учитывая, что большинство людей лишь метафоричес ки живут в XX в., кто мы такие, чтобы даже размышлять о том, чтобы выбросить ключ к экономическому продвиже нию? Того, кто несет антитехнологическую чепуху во имя каких-то призрачных «общечеловеческих ценностей», нуж но спросить: «Каких людей?» Обдуманно повернуть время вспять означало бы обречь миллиарды на вынужденную постоянную нищету именно в тот момент истории, когда их освобождение становится возможным. Ясно, что нам нужно не меньше, а больше технологии.
Верно, мы часто применяем новую технологию глупо и эгоистично. Спеша выдоить из технологии немедленную экономическую выгоду, мы сделали свою окружающую среду физически и социально легковоспламеняющейся.
Ускоряющееся распространение, саморазвитие техноло гии — каждый шаг вперед облегчает не один, а много до полнительных дальнейших шагов, — тесная связь между
взбирается безостановочно, чем приводит круг в движение, сам же остается на одном месте. С помощью топчака приводили в движение жернова, водяные насосы и пр. В 1817 г. топчак был введен в английских тюрьмах в виде наказания. — Примеч. ред.
467
технологическими и социальными устройствами — все это создает «психологическое загрязнение», кажущееся неоста новимым ускорение темпа жизни.
Это психическое загрязнение происходит одновремен но с промышленным, загрязняющим наши небеса и моря. Пестициды и гербициды проникают в нашу пищу. Искоре женные остовы автомобилей, алюминиевые банки, стеклян ные бутылки, которые нельзя сдать, синтетические пластмассы формируют в нашей среде гигантские помой ки, в то время как наш детрит все больше и больше со противляется разложению. Мы даже еще не знаем, что делать с нашими радиоактивными отходами — закачивать ли их в землю, выбрасывать в космос или сливать в океаны.
Наши технологические мощности растут, но побочные эффекты и потенциальные опасности тоже увеличивают ся1. Мы подвергаемся риску термозагрязнения самих океа нов, их перегревания, уничтожения бесчисленных морских видов, может быть, даже таяния ледовых шапок на полю сах. На суше мы концентрируем на маленьких урбанисти ческих технологических островках такие большие массы населения, что возникает угроза использовать весь содер жащийся в воздухе кислород быстрее, чем он может быть замещен, и в воображении возникают картины новой Саха ры на тех местах, где сейчас города. Из-за такого разруше ния естественной экологии мы буквально можем, говоря словами биолога Барри Коммонера, «уничтожить эту пла нету как место, подходящее для обитания человека»2.
Когда результаты безответственного использования тех нологии становятся мрачной очевидностью, нарастает не благоприятная политическая реакция. Случай, когда в результате бурения в открытом море было загрязнено 800 квадратных миль в Тихом океане, вызывает сокрушитель-
468
ную волну возмущения во всех Соединенных Штатах. Го вард Хьюг, мультимиллионер-промышленник из Невады, готовит судебный иск, чтобы помешать Комиссии по атом ной энергетике продолжать подземные ядерные испытания. В Сиэтле общественность протестует против намерения ком пании «Боинг» строить транспортные сверхзвуковые реак тивные самолеты3. В Вашингтоне общественное мнение вынуждает пересмотреть политику в области ракет. В MIT (Массачусетский технологический институт), Висконсине, Корнэле и других университетах ученые оставляют прибо ры и логарифмические линейки во время «моратория на исследования», призванного обсудить социальный смысл их работы4. Студенты организуют «экологическое обучение», президент читает стране лекцию об экологической опасно сти. Дополнительная озабоченность нашим технологичес ким курсом внезапно возникает в Великобритании, Франции и других государствах5.
Здесь мы видим первые проблески международного бун та, который будет сотрясать парламенты и конгрессы в бли жайшие десятилетия. Этот протест против разрушений, которые производит безответственно используемая техно логия, может кристаллизоваться в патологическую, подоб ную фашизму, форму: страх перед будущим может привести к созданию концентрационных лагерей для ученых, как когда-то для евреев. Когда напряжение перемен сильнее давит на индивидуума и распространенность шока будуще го увеличивается, этот кошмар обретает плоть. Примеча тельно, что лозунг, нацарапанный на стене бунтующими студентами в Париже, гласил: «Смерть технократам!»6
Однако нельзя допустить, чтобы зарождающееся всемир ное движение за контроль над технологией попало в руки безответственных технофобов, нигилистов и романтиков руссоистов. Ведь мощь технологической гонки слишком велика, чтобы ее можно было остановить выступлениями луддитов. Хуже того, безрассудные попытки остановить тех нологию приведут к точно таким же результатам, что и без рассудные попытки продвинуть ее.
469
Зажатые между этими двумя опасностями, мы отчаянно нуждаемся в движении за ответственную технологию. Нам нужна широкая политическая группировка, рационально связанная с дальнейшими научными исследованиями и тех нологическими новациями, но только на селективной ос нове. Не нужно тратить энергию на публичные обвинения Машины или негативистскую критику космической про граммы, необходимо сформулировать набор положительных технологических целей на будущее.
Такой набор целей, если он понятен и хорошо прорабо тан, мог бы внести порядок в область, где сегодня царит полный кавардак. По мнению Аурелио Печчеи*, итальян ского экономиста и промышленника, к 1980 г. объединен ные расходы на исследования и развитие в Соединенных Штатах и Европе достигнут 73 млрд. долл. в год. Этот уро вень расходов достигает трех четвертей триллиона долларов в десятилетие7. Когда речь идет о таких громадных суммах, можно подумать, что правительства тщательно планируют технологическое развитие своих стран, связывая его с ши рокими социальными целями и настаивая на строгой под отчетности. Нет ничего более ошибочного.
«Никто — даже самый блестящий из ныне живущих уче ных — в действительности не знает, куда ведет нас наука, — говорит Ральф Лэпп, ученый, ставший писателем. — Мы находимся в поезде, который набирает скорость, мчимся по пути, где стоит неизвестное количество стрелок, веду щих к неизвестным пунктам назначения. В кабине парово за нет ни одного ученого, а у стрелок могут оказаться демоны. Большая часть общества находится в тормозном вагоне и смотрит назад»8.
Вряд ли обнадеживает то, что, когда Организация по экономическому сотрудничеству и развитию выпустила свой обширный доклад по науке в Соединенных Штатах, один из его авторов, бывший премьер-министр Бельгии, признал ся: «Мы пришли к выводу, что ищем что-то... чего нет: на учную политику». Комитет мог бы искать еще упорнее и с
* Аурелио Печчеи — один из создателей и президент Римского клуба с 1967 до 1984 г. Скончался 14 марта 1984 г. — Примеч. ред.
470
таким же малым успехом что-нибудь, напоминающее со знательную технологическую политику9.
Радикалы часто обвиняют «правящий класс», или «ис теблишмент», или просто «их» в осуществлении контроля над обществом способами, неблагоприятными для благо получия масс. Такие обвинения в некоторых случаях пра вомерны. Однако сегодня перед нами даже более опасная реальность: многие социальные несчастья в меньшей сте пени являются следствием угнетающего контроля, чем уг нетающего отсутствия контроля. Пугающая правда такова: за состояние технологии никто не отвечает.
До тех пор пока индустриализирующееся государство бедно, оно склонно приветствовать любую техническую инновацию, которая обещает увеличить экономическую мощность или материальное благосостояние. В действитель ности это не выраженная словами технологическая поли тика, и она может дать направление чрезвычайно быстрому экономическому росту. Однако это отвратительно грубая политика, и в результате все виды новых машин и процес сов изрыгаются в общество без учета их вторичных и долго срочных воздействий.
Как только общество начинает свой взлет в сверхиндуст риализм, эта политика «все годится» становится в целом рис кованно неадекватной. Помимо возросшей мощности и спектра технологии, также множатся возможности выбора. Передовая технология помогает создавать избыточный выбор во всем, что касается доступных товаров, культурной продук ции, услуг, субкультур и стилей жизни. В то же время избы точный выбор уже характеризует и саму технологию.
Все более разнообразные инновации выстраиваются пе ред обществом, и проблемы выбора становятся все более и более острыми. Старая простая политика, в рамках которой
471
выбор делался в соответствии с краткосрочной экономи ческой выгодой, становится опасной, приводящей в заме шательство, дестабилизирующей.
Сегодня, для того чтобы делать выбор между технология ми, нам нужны гораздо более изощренные критерии. Такие политические критерии нужны нам не только для того, чтобы предотвратить бедствия, которых можно избежать, но и для того, чтобы помочь нам открыть завтрашние возможности. Впервые столкнувшись с технологическим избыточным вы бором, общество теперь должно подбирать свои машины, про цессы, техники и системы по группам и подгруппам, а не по одному каждый раз. Оно должно выбрать способ, каким ин дивидуум выбирает свой стиль жизни. Оно должно прини мать сверхрешения по поводу своего будущего.
Более того, совсем как индивидуум может применять сознательный выбор между альтернативными стилями жиз ни, общество может делать сознательный выбор между аль тернативными культурными системами. Это новый факт в истории. В прошлом культура возникала естественно. Се годня впервые мы можем сделать этот процесс сознатель ным. Применяя наряду с другими мерами продуманную технологическую политику, мы можем очертить контур куль туры завтрашнего дня.
В своей книге «2000 год» Герман Кан и Энтони Винер перечисляют сто технических инноваций, «весьма вероят ных в последней трети двадцатого века»10. К их числу отно сятся многочисленные применения лазера к новым материалам, новые источники энергии, новые воздушные и подводные транспортные средства, трехмерная фотогра фия и «человеческое бездействие» для медицинских целей. Подобные списки следует создать повсюду. В транспорте, в коммуникациях, в каждой мыслимой и почти в немысли мых областях — море инноваций. Вследствие этого слож ность выбора становится ошеломляющей.
Это хорошо иллюстрируют новые изобретения и откры тия, которые имеют прямое отношение к проблеме адапта ционной способности человека. Подходящий случай — так
472
называемый OLIVER*, который стремятся разработать не которые специалисты-компьютерщики, чтобы помочь нам справиться с избыточным грузом решений. В самой про стой форме OLIVER был бы просто персональным ком пьютером, запрограммированным предоставлять индивидуу му информацию и принимать за него второстепенные решения. На этом уровне он мог бы хранить информацию о том, предпочитают его друзья Манхэттен или мартини, дан ные о транспортных магистралях, стоимости ценных бумаг и т. д. Можно установить устройство, чтобы оно напоминало о дне рождения жены или автоматически заказывало цве ты. Оно могло бы возобновлять его подписку на журналы, вовремя вносить арендную плату, заказывать бритвенные лезвия и тому подобное.
Кроме того, поскольку компьютеризованные информа ционные системы разветвляются, данные можно поместить во всемирный динамический пул информации, хранимой в библиотеках, корпоративных файлах, больницах, магазинах, торгующих в розницу, правительственных службах и уни верситетах. Таким образом, OLIVER стал бы для него уни версальным справочником.
Однако некоторые ученые-компьютерщики видят мно гое за этими пределами. Теоретически возможно сконстру ировать OLIVER, который бы анализировал содержание слов своего владельца, исследовал его выбор, делал выводы о его системе ценностей, обновлял собственную программу, что бы она отражала изменения его ценностей, и в конечном счете справлялся бы вместо него со все большим и боль шим количеством решений.
Так, OLIVER знал бы, как бы его владелец, по всей ве роятности, реагировал на различные предложения, сделан ные на собрании комитета. (В собраниях могли бы участвовать группы OLIVER'oв, представляющих своих ува жаемых владельцев без присутствия самих владельцев. Действительно экспериментаторы уже проводили конферен ции такого типа «с посредничеством компьютеров».)11
* On-Line Interactive Vicarious Expediter and Responder (Диа логовый замещающий диспетчер и ответчик, работающий в ре жиме реального времени). Акроним был выбран в честь Оливера Селфриджа, автора концепции.
473
OLIVER, например, знал бы, голосовал ли бы его вла делец за кандидата X, сделал ли бы он вклад в благотво рительное учреждение Y, принял ли бы приглашение на обед от Z. По словам энтузиаста OLIVER, психолога, про шедшего компьютерную подготовку, «если вы невежли вый грубиян, OLIVER будет об этом знать и действовать соответственно. Если вы брачный аферист, OLIVER бу дет об этом знать и помогать. Ведь OLIVER будет просто-напросто вашим механическим альтер-эго». Можно пофантазировать и представить себе OLIVER'ы размером с булавку, воткнутые в мозг младенцев и используемые в сочетании с клонированием для создания живых — а не просто механических — альтер-эго.
Еще одно технологическое продвижение, которое мог ло бы расширить адаптивные границы индивидуума, имеет отношение к коэффициенту интеллектуальности (IQ) че ловека. Эксперименты, о которых много рассказывали, были проведены в Соединенных Штатах, Швеции и где-то еще, и они упорно наводят на мысль, что в обозримом будущем мы, вероятно, будем способны увеличить ин теллект и способность управлять информацией. Иссле дования в области биохимии и питания показывают, что протеин, РНК каким-то неясным образом коррелируют с памятью и обучением. Широкомасштабные усилия уве личить интеллектуальные возможности будут вознаграж дены фантастическим улучшением адаптивности человека.
Может быть, именно сейчас подходящий исторический момент для скачка к новому сверхчеловеческому организ му. Но каковы последствия и альтернативы? Хотим ли мы, чтобы мир был населен OLIVER'aми? Когда? При каких условиях и обстоятельствах? Кто должен иметь к ним дос туп? Кто не должен? Следует ли использовать биохимичес кое лечение, чтобы поднять умственно неполноценных до уровня нормальных, следует использовать его, чтобы под нять средних, или нам следует сосредоточиться на попыт ках разводить сверхгениев?
В совсем иных областях множество сложных альтер натив. Следует ли нам рискнуть нашими ресурсами в
474
попытке получить недорогую атомную энергию? Или сле дует предпринять сравнимое усилие, чтобы определить биохимическую основу агрессии? Следует нам тратить мил лиарды долларов на сверхзвуковые реактивные самолеты или эти средства следует вложить в разработку искусственного серд ца?12 Следует ли нам возиться с человеческим геном? Или нам следует, как вполне серьезно предлагают некоторые, затопить внутреннюю часть Бразилии, чтобы создать внутренний оке ан размером с Восточную и Западную Германию?13 Скоро мы, несомненно, сможем класть в продукты, которые едим на завтрак, супер-LSD, или антиагрессивную добавку, или клеточное вещество, как у Хаксли. Мы скоро сможем се лить колонистов на других планетах и вживлять зонды удо вольствия в головы новорожденных младенцев. Но следует ли это делать? Кто должен решать? По каким человеческим критериям должны приниматься такие решения?
Ясно, что общество, которое выберет OLIVER, атомную энергию, сверхзвуковые транспортные средства, макроин женерию на континентальном уровне вместе с LSD и зон дами удовольствия, разовьет культуру, решительным образом отличающуюся от той, которую разовьет общество, решив шее повысить интеллектуальность, распространить антиаг рессивные средства и создать дешевое искусственное сердце.
Между обществом, которое избирательно подавляет тех нологическое продвижение, и обществом, которое слепо хватается за первую же подвернувшуюся возможность, бы стро возникнут резкие различия. Еще более резкие разли чия разовьются между обществом, в котором темп технологического развития умеряют и направляют, чтобы предотвратить шок будущего, и обществом, в котором мас сы простых людей лишают возможности принимать рацио нальные решения. В первом политическая демократия и широкомасштабное участие осуществимы; во втором мощ ное давление ведет к политическому правлению крошеч ной технологической и управленческой элиты. Короче говоря, наш выбор технологий решающим образом форми рует культурные стили будущего.
475
Вот почему на технологические вопросы больше нельзя отвечать только технологическими терминами. Это поли тические вопросы. Они оказывают на нас более глубокое действие, чем поверхностные политические проблемы, за нимающие нас сегодня. Вот почему мы не можем и дальше принимать технологические решения старым способом. Мы не можем позволить, чтобы их принимали случайно, неза висимо друг от друга. Мы не можем позволить, чтобы они диктовались только краткосрочными экономическими со ображениями. Мы не можем позволить, чтобы их принима ли в политическом вакууме. И мы не можем необоснованно делегировать ответственность за такие решения бизнесме нам, ученым, инженерам или администраторам, которые не осознают глубоких последствий собственных действий.
Чтобы взять под контроль технологию и через этот кон троль добиться определенного влияния на ускоряющий рывок в целом, мы, следовательно, должны начать подвер гать новую технологию серии проверок, прежде чем спус кать ее с привязи в своей среде. Мы должны задавать целую серию непривычных вопросов о любой инновации, прежде чем дать ей недокументированную закладную.
Во-первых, горький опыт уже научил нас, что мы долж ны гораздо внимательнее рассматривать потенциальные побочные эффекты любой новой технологии. Предлагаем ли мы новую форму энергии, новый материал или новый промышленный химикат, мы должны попытаться опреде лить, как они изменят тонкое экологическое равновесие, от которого зависит наше выживание. Кроме того, мы долж ны предвидеть их косвенное воздействие на больших вре менных и пространственных отрезках. Промышленные отходы, сброшенные в реку, могут подняться на поверх ность в океане в сотнях и даже тысячах миль от нее. ДДТ
476
может не проявлять своих эффектов годами после его при менения. Об этом написано так много, что, по-видимому, едва ли необходимо еще рассуждать об этом.
Во-вторых, и это гораздо сложнее, мы должны ставить вопрос о долгосрочном воздействии технологической ин новации на социальную, культурную и психологическую среду. Широко распространено мнение, что автомобиль изменил облик наших городов, сместил образцы домовла дения и розничной торговли, оказал влияние на сексуаль ные привычки и ослабил семейные связи. Считается, что на Ближнем Востоке быстрое распространение транзистор ных приемников содействует возрождению арабского на ционализма. Противозачаточные таблетки, компьютер, космические достижения, а также изобретение и распрост ранение таких «мягких» технологий, как системный ана лиз, привели к значительным социальным изменениям.
Мы больше не можем позволить себе допускать, чтобы такие вторичные социальные и культурные эффекты про сто «случались». Мы должны попытаться предвидеть их за ранее, по возможности оценивая их природу, силу и воздействие. Если есть вероятность серьезного ущерба, мы должны быть готовы заблокировать новую технологию. Это очень просто. Нельзя позволять технологии буйствовать в обществе.
Совершенно верно то, что мы никогда не можем знать все побочные эффекты какого бы то ни было действия, тех нологического или иного. Но неверно, что мы беспомощ ны. Иногда, например, есть возможность испытать новую технологию на ограниченных территориях, в ограниченных группах, изучив ее вторичные воздействия, прежде чем раз решить ее распространение. Если бы у нас было воображе ние, мы могли бы придумать живые эксперименты, даже сообщества добровольцев, чтобы они помогали управлять нашими технологическими решениями. Мы можем создать анклавы прошлого, где уровень перемен искусственно за медляется, или анклавы будущего, в которых индивидуумы могут предварительно испытать будущую среду. Мы можем организовать поодаль и даже субсидировать специальные
477
сообщества чрезвычайной новизны, в которых эксперимен тально используются и исследуются передовые препараты, источники энергии, транспортные средства, косметика, приборы и другие инновации.
Сегодня корпорация по заведенному порядку проводит полевое испытание продукта, чтобы убедиться, что он вы полняет свое основное назначение. Та же компания прово дит рыночное испытание продукта, чтобы удостовериться, будет ли он продаваться. Но за редкими исключениями никто не проводит последующих проверок потребителя или сообщества для определения побочных воздействий. Вы живание в будущем может зависеть от того, научимся ли мы это делать.
Даже когда живое тестирование невыполнимо, мы все равно можем систематически предвидеть отдаленные эф фекты различных технологий. Исследователи поведения быстро разрабатывают новые инструменты — от математи ческого моделирования и воспроизведения до так называе мого анализа Дельфи, — которые позволяют нам выносить более информированные суждения о последствиях наших действий. Мы составляем из кусочков концептуальные ап паратные средства, необходимые для социальной оценки технологии; нам нужно только использовать их.
Третий, еще более трудный и острый вопрос. Помимо реальных изменений в социальной структуре, какое воздей ствие предлагаемая новая технология окажет на систему ценностей общества? Мы мало знаем о ценностных струк турах и о том, как они меняются, но есть основание пола гать, что и на них технология оказывает значительное воздействие. Где-то я предлагал разработать новую профес сию «прогнозистов ценностного воздействия»14. Мужчины и женщины, получившие специальную подготовку на ос нове последних достижений различных наук о поведении, могли бы определять ценностные смыслы предлагаемой тех нологии.
В 1967 г. в университете Питтсбурга группа видных эконо мистов, ученых, архитекторов, планировщиков, писателей и философов в течение суток участвовала в экспериментальной
478
модели, цель которой — развитие искусства ценностного про гноза. В Гарварде Программа по технологии и обществу зани малась работой, относящейся к этой же сфере. В Корнэле и Институте по изучению науки в жизни людей в Колумбии предпринимается попытка построить модель отношений между технологией и ценностями и создать игру, полезную для ана лиза воздействия первой на последние. Все эти инициативы, хотя пока они очень примитивны, обещают помочь нам более точно, чем когда-либо раньше оценить новую технологию.
Четвертое и последнее: мы должны поставить пробле му, которая до сих пор почти не исследовалась, но которая имеет решающее значение, если мы хотим предотвратить масштабный шок будущего. Относительно каждой крупной технологической инновации мы должны задавать вопрос: каков ее ускоряющий смысл?
Проблемы адаптации уже намного превосходят трудность справиться с тем или другим изобретением или техникой. Наша проблема уже не инновация, но цепь инноваций, не сверхзвуковой транспорт или реактор по воспроизводству ядерного топлива, или основное действие машины, но все взаимосвязанные следствия таких инноваций и новизны, которую они посылают в мир.
Помогает ли нам предлагаемая инновация контроли ровать пределы и направление последующего продвиже ния? Или она имеет тенденцию ускорить множество процессов, над которыми у нас нет контроля? Какое воздействие она оказывает на уровень быстротечности, коли чество новизны и разнообразие выбора? Пока мы не будем систематически зондировать эти вопросы, наши попытки ис пользовать технологию в социальных целях — и установить контроль над ускоряющим броском вообще — будут сла быми и тщетными.
Вот какова насущная интеллектуальная повестка дня для общественных и естественных наук. Мы научились созда вать и конструировать мощные технологии. Теперь боль ной вопрос — узнать об их последствиях. Сегодня эти последствия грозят уничтожить нас. Мы должны узнать, и узнать быстро.
479
Однако нам брошен не только интеллектуальный, но и политический вызов. В дополнение к созданию новых иссле довательских инструментов — новых способов понять свою среду — мы также должны создать новые политические ин ституты, которые гарантировали бы, что эти вопросы действи тельно исследуются, и продвигали или притормаживали (а может быть, даже запрещали) определенные предлагаемые технологии. В результате нам нужен механизм для проверки благонадежности механизмов.
Ключевой политической задачей следующего десяти летия будет создание этого механизма. Мы должны пере стать бояться осуществлять систематический социальный контроль над технологией. Ответственность за его осу ществление общественные службы должны разделить с корпорациями и лабораториями, в которых рождаются тех нологические инновации.
При любом предложении контроля над технологией уче ные немедленно поднимают брови15. Вызывается призрак косорукого правительственного вмешательства. Однако кон троль над технологией не обязательно подразумевает огра ничения свободы проводить исследования. Речь идет не об открытии, а о его распространении, не об изобретении, а о его применении. Ирония состоит в том, что, как подчерки вает социолог Амитаи Этциони, «многие либералы, цели ком принимающие кейнсианский экономический контроль, придерживаются позиции невмешательства в технологию. Их аргументы использовались когда-то, чтобы защитить невмешательство в экономику: любая попытка контроли ровать технологию задушила бы инновации и инициативу».
Не стоит с легкостью игнорировать предупреждения об избыточном контроле. Однако последствия недостаточного контроля могут быть намного хуже. В действительности наука и технология никогда не свободны в абсолютном
* Ombudsman (англ.) — чиновник, рассматривающий претен зии граждан к правительственным служащим (Parliamentary Commissioner). — Примеч. ред.
480
смысле. Изобретения и границы, в которых они применя ются, находятся под влиянием ценностей и институций об щества, которое является их источником. Фактически каждое общество осуществляет предварительную проверку благо надежности технических инноваций до их широкого исполь зования.
Однако сегодня это делается бессистемно, и критерии, на которых основывается отбор, нужно изменить. На Запа де основным критерием для отсеивания определенных тех нических инноваций и применения других остается экономическая выгодность. В коммунистических странах конечные тесты должны установить, будет ли инновация способствовать общему экономическому росту и националь ной мощи. В первом случае решения носят частный харак тер и плюралистически децентрализованы. Во втором они носят общественный характер и жестко централизованы.
Сейчас обе системы устарели — они не способны справ ляться с проблемами сверхиндустриального общества. Они обе имеют тенденцию игнорировать все, кроме самых не посредственных и очевидных последствий технологии. Од нако нас больше должны беспокоить не непосредственные и не очевидные воздействия. «Общество должно организо вать себя так, чтобы надлежащее количество самых способ ных и обладающих наибольшим воображением ученых постоянно занималось долгосрочным прогнозом новой тех нологии, — пишет О. М. Соландт, председатель Научного совета Канады. — Наш нынешний метод зависимости от бдительности индивидуумов, предвидящих опасность и фор мирующих группы давления, которые пытаются исправить ошибки, будет недостаточным в будущем»16.
Одним из шагов в правильном направлении было бы создание технологического омбудсмена — общественной службы, уполномоченной получать жалобы, относящиеся к безответственному применению технологии, расследовать их и возбуждать по ним иски.
Кто должен быть ответственным за исправление небла гоприятных эффектов технологии? Быстрое распростране ние моющих средств, используемых в домашних стиральных
481
и посудомоечных машинах, усугубляет проблемы, связан ные с очисткой воды во всех Соединенных Штатах. Ре шение о массовом производстве моющих средств было принято на частном уровне, но побочные эффекты в ре зультате сказались на издержках, которые терпит налого плательщик и (в форме более низкого качества воды) потребитель вообще.
От загрязнения воздуха страдает и налогоплательщик, и общество, даже если, как это часто случается, источники загрязнения прослеживаются до отдельных компаний, от раслей или правительственных органов. Может быть, и ра зумно, чтобы расходы по очистке воздуха как вид социальных расходов несла общественность, а не определенные произ водства. Есть много способов распределить расходы. Но какой бы способ мы ни выбрали, абсолютно необходимо, чтобы границы ответственности были проведены ясно. Слишком часто ни одна служба, группа или учреждение не имеют ясной ответственности.
Технологический омбудсмен мог бы служить офици альным органом, расследующим жалобы. Привлекая вни мание прессы к компаниям или правительственным организациям, которые безответственно или без должной предусмотрительности применяют новую технологию, та кая служба могла бы оказывать давление, чтобы добиться более разумного использования новой технологии. Наде ленная властью начинать иски о возмещении ущерба, она могла бы стать значимой сдерживающей силой против технологической безответственности.
Но просто расследовать и распределять ответственность после события едва ли достаточно. Мы должны создать про верку экологической благонадежности, чтобы защитить себя от опасных вторжений, а также систему общественных
482
стимулов, чтобы побуждать развитие технологии, которая является одновременно безопасной и социально желатель ной. Для этого необходим правительственный и частный механизм для рассмотрения крупных технологических про движений перед тем, как они выпускаются в общество.
Можно ожидать, что корпорации создадут собственный «персонал для анализа последствий», чтобы изучать потен циальные эффекты инноваций, которые они поддержива ют. В некоторых случаях они могли бы осуществлять не только «пилотные» испытания новой технологии, но и де лать публичный отчет о ее воздействии, прежде чем будет позволено распространить инновацию в обществе в целом. Значительную ответственность следует делегировать самой промышленности. Чем менее централизован контроль, тем лучше. Если самоуправление будет работать, оно предпоч тительнее внешнего, политического контроля.
Однако там, где саморегуляция не удается, как это час то бывает, вполне может оказаться необходимым обществен ное вмешательство, и нам не следует уклоняться от ответственности. В Соединенных Штатах конгрессмен Эми лио К. Даддарио, председатель комитета палаты представи телей по науке, исследованиям и развитию, предложил создать Управление технологической оценки в федераль ном правительстве. Исследовательские работы Националь ной академии наук, Национальной академии прикладных наук, Законодательной справочной службы библиотеки кон гресса и программы по науке и технологии университета Джорджа Вашингтона направлены на определение подхо дящей модели такой службы. Мы можем спорить о форме, но ее необходимость несомненна17.
Общество также могло бы установить определенные об щие принципы технологического продвижения. Например, там, где введение инновации влечет за собой чрезмерный риск, можно было бы требовать, чтобы ответственная служба отложила средства на исправление неблагоприятных эффек тов, если они материализуются. Мы могли бы также со здать «пул технологического страхования», куда службы, распространяющие инновации, могли бы платить страхо вые премии.
483
Определенные широкомасштабные экологические вме шательства могут быть отсрочены или вообще запрещены, возможно, в соответствии с принципом: если вторжение в природу слишком велико или стремительно по своему дей ствию, которое можно отследить и, вероятно, исправить, его не должно быть. Например, были предположения, что Асуанская плотина, отнюдь не способствующая развитию сельского хозяйства Египта, в какой-то момент может при вести к засолению земель по обоим берегам Нила. Это ста ло бы бедствием. Но такой процесс не происходит внезапно. Поэтому его, вероятно, можно отследить и предотвратить. Напротив, план затопить внутреннюю часть Бразилии чре ват такими мгновенными и не поддающимися учету эколо гическими последствиями, что его вообще нельзя разрешать, пока не будет выполнен адекватный мониторинг и не ста нут доступными аварийные коррективные меры.
Для предотвращения негативных социальных послед ствий новую технологию можно было бы представлять на рассмотрение жюри ученых, изучающих поведение — пси хологов, социологов, экономистов, политологов, — кото рые, в меру своих возможностей, определяли бы вероятную силу ее социального воздействия в разные моменты време ни. Если есть вероятность, что инновация повлечет за со бой серьезные разрушительные последствия или породит неудержимые ускоряющие толчки, нужно ввести процеду ру подсчета социальных выгод и издержек. В случае сильно действующих инноваций службу технологической оценки можно было бы уполномочить искать ограничивающее за конодательство или добиваться судебного постановления о приостановке, пока не будет закончено всестороннее об щественное обсуждение и изучение. В других случаях такие инновации все же могут выпускаться для распространения при обеспечении достаточных предварительных мер, чтобы компенсировать негативные последствия. Таким образом, обществу не обязательно ждать катастрофы, чтобы заняться проблемами, порожденными технологией.
Рассматривая не просто специфические технологии, но и их отношения друг с другом, промежуток времени между
484
ними, предлагаемую скорость распространения и тому по добные факторы, мы могли бы в конце концов добиться некоторого контроля над темпом перемен, а также над их направлением.
Нет необходимости говорить, что эти предложения сами по себе чреваты взрывоопасными социальными последстви ями и нуждаются в тщательной оценке. Могут существо вать гораздо лучшие способы достижения желаемых целей. Но время истекает. Мы просто больше не можем себе по зволить с завязанными глазами мчаться к сверхиндустриа лизму. Политика технологического контроля вызовет острый конфликт в предстоящие дни. Но будет конфликт или нет, технологию необходимо укротить, если надо взять под кон троль ускоряющийся рывок. А ускоряющийся рывок необ ходимо взять под контроль, если надо предотвратить шок будущего.
1 Материал по эффектам технологии частично взят из: [322]. См. также: Man's Deteriorating Environment by Julian Huxley and Max Nicholson в The Times (London), October 7, 1969.
2 Цитата Коммонера из Attitudes Toward the Environment: A Nearly Fatal Solution. Статья представлена на ежегодной встрече Американской ассоциации за прогресс науки, Даллас, Техас, де кабрь 1968. См. также: The New York Times, December 29, 1968.
3 Дополнительный материал по технологическим воздействиям см.: [329] и The New York Times, March 31, April 15 and April 27, 1969.
4 Исследовательский мораторий описан в The New York Times, March 5, 1969.
5 Свидетельства беспокойства в Великобритании найдены в Britain: Scientists Form New Group to Promote Social Responsibility by D. S. Greenberg // Science, May 23, 1969, c. 931. Отчет о между народных усилиях см.: Of Muck and Men // Economist, December 20, 1969, p. 15.
6 Отношение молодежного движения к технократии обсуждает ся в Altering the Direction of Technology by Robert Jungk // Student World, № 3, 1968. Geneva: World Student Christian Federation, p. 224.
7 Цифры исследования и развития из: [169], с. 24.
8 Лэпп цитируется из: [290], с. 29.
485
9 В отсутствии научной политики обвиняет доклад OECD [335]; см. также: The New York Times, January 13, 1968.
10 Вероятные технологические инновации обсуждаются в: [159], с. 51-52.
11 Потенциальные возможности OLIVER'a исследуются в Computer as a Communications Device by J. С. R. Licklider and Robert W. Taylor // Science and Technology, April, 1968, c. 31.
12 Обсуждение сверхзвукового транспорта см.: The SST and the Government: Critics Shout into a Vacuum // Science, September 8, 1967, и Sonic Booms from Supersonic Transport by Karl D. Kryter, Science, January 24, 1969.
13 Предложение искусственного океана в Бразилии описано в A Wild Plan for South America's Wilds by Tom Alexander // Fortune, December, 1967, c. 148.
14 О прогнозировании изменения ценностей см.: Value Impact Forecaster — A Profession of the Future by Alvin Toffler в [131].
15 Сопротивление ученых регулированию комментируется в Change and Adaptation by Amitai Etzioni // Science, December, 1966, c. 1533.
16 Факты в пользу регулирования технологии высказываются в The Control of Technology by О.M. Solandt // Science, August 1, 1969. См. также глубокую дискуссию о проблемах политики в области науки и технологии в [333] и короткое заявление ведуще го защитника технологической оценки в конгрессе в [314].
17 Подробные теоретические и исторические исследования про блем технологической оценки см.: в статьях Мауо [323], [324] и [325]. См. также: Early Experiences with the Hazards of Medical Use of X-rays: 1896-1906 by Barbara Spenser Marx // Staff Discussion Paper 205. Program of Policy Studies in Science and Technology. Washington: George Washington University.
О необходимости технологической политики см.: [290], с. 220.
Может ли человек жить в обществе, которое вышло из-под контроля? Именно такой вопрос ставит перед нами концепция шока будущего. Ведь именно в такой ситуации
486
мы находимся. Если бы на свободу вырвалась только техно логия, наша проблема была бы достаточно серьезной. Од нако ужасно то, что многие другие социальные процессы также начинают выходить из-под контроля, сопротивляясь нашим огромным усилиям управлять ими.
Урбанизация, межнациональные конфликты, миграция, население, преступность — в голове возникают тысячи об ластей, где наши старания придать переменам форму вы глядят все более глупыми и тщетными. Некоторые из них тесно связаны с отрывом технологии, другие частично не зависимы от нее. Неуравновешенный, взлетающий уровень перемен, смещения и подергивания направления вынужда ют нас задавать вопрос, не стали ли технологические обще ства, даже сравнительно небольшие, такие как Швеция или Бельгия, слишком сложными, слишком быстрыми, чтобы ими управлять?
Как мы можем предотвратить массивный шок будуще го, избирательно регулируя темп перемен, повышая или снижая уровень возбуждения, когда правительства, в том числе имеющие лучшие намерения, по-видимому, не спо собны даже направить перемены в нужном направлении?
Так, ведущий американский урбанолог пишет с нескры ваемым отвращением: «За цену более трех миллиардов дол ларов Служба обновления городов значительно преуспела в уменьшении запаса дешевого жилья в американских горо дах»1. Можно упомянуть о подобных провалах в десятке областей. Почему сегодня программы социальных пособий скорее уродуют своих клиентов, чем помогают им? Почему студенты — эта, по общему мнению, избалованная элита — бунтуют и буйствуют? Почему скоростные шоссе увеличи вают транспортную перегрузку, а не снижают ее? Короче говоря, почему так много либеральных программ, создан ных с благими намерениями, так быстро протухает, созда вая побочные эффекты, которые уничтожают их основные результаты? Неудивительно, что Реймонд Флетчер, член британского парламента, пожаловался недавно на тщетность усилий: «Общество стало беспорядочным!»2
Если беспорядочность означает отсутствие паттерна, он, конечно, преувеличивает. Но если беспорядочность озна-
487
чает, что результаты социальной политики стали странны ми и труднопредсказуемыми, он попал точно в цель. Вот он, политический смысл шока будущего. Ведь если инди видуальный шок будущего происходит в результате неспо собности поспеть за темпом перемен, то правительства страдают от своего рода коллективного шока будущего — разрушения процессов принятия решений.
Сэр Джоффри Викерс, выдающийся британский социо лог, идентифицировал проблему с ясностью, приводящей в уныние: «Темп перемен увеличивается с возрастающей ско ростью без соответствующего ускорения темпа, в котором можно давать дальнейшие ответы, и это подводит нас все ближе к порогу, за которым теряется контроль»3.
Мы являемся свидетелями начала окончательного разру шения индустриализма и вместе с тем распада технократичес кого планирования. Под технократическим планированием я понимаю не только централизованное национальное пла нирование, до недавнего времени характерное для СССР, но также менее формальные, более дисперсные попытки систематически изменить управление, которые происходят во всех высокотехнологичных странах, вне зависимости от их политических систем. Майкл Харрингтон, критик-соци алист, утверждающий, что мы отвергли плакирование, оп ределил наш век как «случайный»4. Однако, как показывает Гэлбрейт, даже в контексте капиталистической экономики огромные корпорации идут на многое, чтобы рационализи ровать производство и распространение, чтобы, насколько возможно, планировать свое будущее5. Правительства так же глубоко занимаются делами планирования. Кейнсианское манипулирование послевоенной экономикой может быть неадекватным, но оно не случайно. Во Франции Le Plan стал обычным признаком национальной жизни. В Шве-
488
ции, Италии, Германии и Японии правительства активно вторгаются в экономический сектор, чтобы защитить опре деленные отрасли промышленности, капитализировать дру гие и ускорить рост. В Соединенных Штатах и Великобритании даже на местном уровне есть то, что хотя бы называется отделами планирования.
Тогда почему, несмотря на все эти усилия, система дол жна вырываться из-под контроля? Проблема не просто в том, что мы слишком мало планируем, мы планируем слиш ком плохо. Отчасти трудности можно проследить до самых предпосылок, подразумеваемых нашим планированием.
Во-первых, само технократическое планирование яв ляется продуктом индустриализма, отражает ценности бы стро исчезающей эпохи. И в своем капиталистическом, и в коммунистическом варианте индустриализм был систе мой, сосредоточенной на максимизации материального благосостояния. Так, для технократа как в Детройте, так и в Киеве экономическое продвижение — основная цель, тех нология — основной инструмент. Тот факт, что в одном случае продвижение приводит к личной выгоде, а в другом теоретически к общественному благу, не меняет сути, об щей для обоих. Технократическое планирование экономо-центрично.
Во-вторых, технократическое планирование отражает субъективную парадигму времени индустриализма. Стремясь освободиться от подавляющей ориентации предшествующих обществ на прошлое, индустриализм пристально сосредо точивался на настоящем. На практике это означало, что его планирование касалось будущего, находящегося под рукой. Когда Советы в 20-х годах впервые предложили идею пяти летнего плана, она потрясла мир как безумно футуристи ческая. Даже сегодня, за исключением самых передовых организаций по обе стороны идеологического занавеса, про гнозы на один или два года считаются «долгосрочным пла нированием». Горстка корпораций и правительственных служб начала, как мы увидим, беспокоиться о горизонтах в 10, 20 и даже 50 будущих лет. Однако большинство — сле пые приверженцы следующего понедельника. Технократи ческое планирование краткосрочно.
489
В-третьих, отражая бюрократическую организацию ин дустриализма, технократическое планирование основыва лось на иерархии. Мир был разделен на управленцев и работников, тех, кто планирует и выполняет планы, и ре шения принимались одними для других. Эта система, адек ватная, пока перемены разворачивались в индустриальном темпе, разрушается, когда темп достигает сверхиндустри альных скоростей. Все более нестабильная среда требует все большего количества незапрограммированных решений сни зу; потребность в мгновенной обратной связи стирает раз личие между конвейером и персоналом; иерархия шатается. Планировщики слишком далеко, они слишком безразлич ны к местным условиям, слишком медленно откликаются на перемены. Поскольку контроль сверху не работает, ис полнители планов начинают требовать права участвовать в принятии решений. Однако планировщики сопротивляют ся. Ведь подобно бюрократической системе, которую оно отражает, технократическое планирование по сути недемо кратично.
Силы, увлекающие нас к сверхиндустриализму, больше нельзя канализировать методами обанкротившейся индуст риальной эпохи. В течение какого-то времени они могут продолжать работать в отсталых, медленно движущихся от раслях или сообществах. Но их неуместное применение в передовых отраслях, в университетах, в городах — там, где перемены идут быстро — может лишь интенсифицировать нестабильность, приводя ко все более и более диким шата ниям и кренам. Более того, по мере того как свидетельства провала накапливаются, появляются опасные политические, культурные и психологические течения.
Например, одним из откликов на потерю контроля яв ляется внезапное изменение отношения к интеллигенции. Наука первой дала человеку ощущение господства над сре дой и, следовательно, над будущим. Сделав будущее сози даемым, а не незыблемым, она расшатала религии, которые проповедовали пассивность и мистицизм. Сегодня расту щая очевидность того, что общество неподконтрольно, пи тает разочарование в науке. Вследствие этого мы становимся
490
свидетелями яркого возрождения мистицизма. Внезапно входит в моду астрология. Дзэн, йога, спиритические сеан сы и черная магия становятся популярными развлечения ми. Культы формируются вокруг поиска дионисийского опыта, невербальной и предположительно нелинейной ком муникации. Нам говорят, что важнее «чувствовать», а не «думать», как будто между одним и другим существует про тиворечие. Экзистенциалистские оракулы присоединяются к католическим мистикам, юнгианским психоаналитикам и индийским гуру в превознесении мистического и эмоци онального над научным и рациональным.
Неудивительно, что возвращение донаучных взглядов сопровождается огромной волной ностальгии в обществе. Антикварная мебель, афиши ушедшей эпохи, игры, осно ванные на памяти о вчерашних пустяках, возвращение Art Nouveau, распространение стилей Эдуардов, новое откры тие таких исчезнувших знаменитостей поп-культуры, как Хэмфри Богарт или У. С. Филде, отражают психологичес кое влечение к более простому, менее буйному прошлому. Мощные машины причуд включились в работу, чтобы из влечь выгоду из этого голода. Бизнес на ностальгии стано вится переживающей бум индустрией.
Провал технократического планирования и последовавшее за ним ощущение потери контроля питает также философию «теперешности». Песни и рекламные объявления приветству ют появление «нынешнего поколения», и ученые-психиатры, рассуждающие о предполагаемых опасностях подавления, со ветуют нам не откладывать удовольствия. Поощряется дей ствие и стремление к немедленному вознаграждению. «Мы больше ориентированы на настоящее, — говорит журналисту девочка-подросток после гигантского фестиваля рок-музыки в Вудстоке. — Это вроде как делать то, что ты хочешь делать сейчас... Если остаешься где-нибудь очень долго, то начина ешь строить планы... Поэтому ты просто движешься»6. Сти хийным образом личный эквивалент социальному отсутствию плана превратился в кардинальную психологическую добро детель.
Все это имеет свой политический аналог в возникнове нии странной коалиции правых и новых левых в поддержку
491
того, что можно назвать только «болтающимся» подходом к будущему. Так, мы слышим усиливающиеся призывы к ан типланированию или непланированию, иногда выражаю щиеся эвфемизмом «органичный рост». Среди некоторых радикалов это приобретает анархистскую окраску. Ненуж ным или неразумным считается не только составлять дол госрочные планы на будущее для организации или общества, которое они хотят низвергнуть, но иногда считается при знаком дурного тона планировать следующие полтора часа собрания. Прославляется бесплановость.
Утверждая, что планирование навязывает будущему цен ности, антипланировщики упускают из виду тот факт, что непланирование тоже это делает, часто с гораздо худшими последствиями. Разгневанные узким, экономоцентрическим характером технократического планирования, они призна ют негодным системный анализ, учет финансовых льгот и подобные методы, игнорируя то, что эти же самые инстру менты при ином использовании можно было бы превра тить в мощные техники для гуманизации будущего.
Когда критики заявляют, что технократическое плани рование античеловечно, т. е. пренебрегает социальными, культурными и психологическими ценностями, очертя го лову бросаясь максимизировать экономическую прибыль, они обычно правы. Когда они заявляют, что оно недально видно и недемократично, они обычно правы. Когда они заявляют, что оно недейственно, они обычно правы.
Но когда они погружаются в иррациональность, под держивают антинаучные взгляды, испытывают своего рода болезненную ностальгию и превозносят «теперешность», они не только неправы, но опасны. Их альтернативы индустри ализму — предындустриализм, их альтернатива технокра тии — не пост-, а предтехнократия.
Ничто не может быть опаснее дезадаптивности. Какими бы ни были теоретические аргументы, в мире свободны жестокие силы. Хотим ли мы предотвратить шок будущего или контролировать численность населения, препятствовать загрязнению или ослабить гонку вооружений, мы не можем позволить, чтобы глобальные решения принимались невни-
492
мательно, неразумно, беспланово. Выпустить ситуацию из рук — значит совершить коллективное самоубийство.
Мы нуждаемся не в возвращении к иррационализму прошлого, не в пассивном принятии перемен, не в разоча ровании и нигилизме. Мы нуждаемся в сильной новой стра тегии. По причинам, которые станут ясными, я называю эту стратегию «социальным футуризмом». Я убежден, что вооруженные этой стратегией, мы можем выйти на новый уровень компетентности в управлении переменами. Мы можем изобрести более гуманную, более дальновидную и более демократичную форму планирования, чем любая су ществовавшая до сих пор. Короче говоря, мы можем стать выше технократии.
Технократы страдают экономоцентризмом. За исключе нием военного времени и критических ситуаций, их исход ной предпосылкой является то, что даже неэкономические проблемы можно решить экономическими средствами.
Социальный футуризм бросает вызов этому основному допущению управленцев, как марксистов, так и кейнсианцев. В свое историческое время, на своем историческом месте це леустремленная погоня индустриализма за материальным про грессом хорошо послужила человечеству. Однако когда мы мчимся к сверхиндустриализму, возникает новый этос, в ко тором другие цели начинают приобретать паритет наряду с целями экономического благосостояния и даже вытеснять их. В личном смысле самоосуществление, социальная ответствен ность, гедонистический индивидуализм и множество других целей соперничают с голым стремлением к материальному успеху и часто затмевают его. Изобилие служит основой, от которой люди начинают стремиться к различным постэконо мическим целям.
В то же время в обществах, устремленных к сверхинду стриализму, экономические переменные — зарплаты, пла-
493
тежный баланс, производительность — становятся все бо лее чувствительными к изменениям в неэкономической среде. Экономические проблемы многочисленны, но вид ное место начинает занимать целый спектр вопросов, име ющих только второстепенное экономическое значение. Расизм, борьба поколений, преступность, культурная авто номия, насилие — у всего этого есть экономические пара метры, однако ни одним из них нельзя эффективно* заниматься, используя исключительно экономоцентрические меры.
Движение от материального производства к производ ству услуг, психологизация как товаров, так и услуг и в ко нечном счете сдвиг к экспериментальному производству — все эти факторы намного теснее связывают экономический сектор с неэкономическими силами. Предпочтения потре бителей меняются в соответствии с быстрыми изменения ми стилей жизни, так что приход и уход субкультур находит свое отражение в экономической неразберихе. Сверхиндус триальное производство требует от работников умения ма нипулировать символами — значит, то, что приходит им в головы, становится намного важнее, чем в прошлом, и на много больше зависит от культурных факторов.
Есть даже признаки того, что финансовая система начи нает больше реагировать на социальное и психологическое воздействие. Только в богатом обществе, находящемся на пути к сверхиндустриализму, мы видим изобретение новых инвес тиционных способов — например, взаимные фонды, — кото рые сознательно мотивируются или ограничиваются неэкономическими соображениями. Взаимный фонд Вандербильта и Фонд сбережений отказываются вкладывать сред ства в ценные бумаги производителей алкоголя и табака. Гигантский Товарищеский фонд с презрением отвергает ак ции любой компании, связанной с производством вооруже ний, тогда как крошечный «Фонд преимущества 10/90» инвестирует часть своих активов в отрасли, способствующие смягчению продовольственных проблем и проблем населения в развивающихся государствах. Есть фонды, которые вклады вают средства исключительно (или главным образом) в расо-
494
во интегрированное жилищное строительство7. Фонд Форда и Пресвитерианская Церковь вкладывают часть своих немалых инвестиционных портфелей в компании, отбираемые не только по их выплатам, но и по их потенциальному содействию в решении урбанистических проблем8. Такие проявления, хотя количество их пока невелико, ясно сигнализируют о направ лении изменений.
Тем временем крупные американские корпорации с фиксированными инвестициями в урбанистические цент ры, часто сами того не желая, втягиваются в ревущий вихрь социальных перемен. Сотни компаний сейчас вовлечены в программу занятости, в организацию программ по обуче нию грамоте и профессиональной подготовке и множество иных незнакомых им ранее видов деятельности. Такие но вые формы участия стали настолько важными, что самая крупная в мире корпорация, Американская телефонная и телеграфная компания, недавно организовала отдел проблем окружающей среды. На эту службу, являющуюся первопро ходцем, возложен целый спектр задач, в том числе пробле мы загрязнения воздуха, эстетика транспорта и оборудования компании, поощрение обучающих программ для дошколь ников в городских гетто. Это не обязательно подразумева ет, что большие компании становятся альтруистичными, это просто подчеркивает все более тесные связи между эконо мическим сектором и мощными культурными, психологи ческими и социальными силами.
Эти силы уже колотят в наши двери; а технократичес кие планировщики и управленцы в большинстве своем ве дут себя так, будто ничего не произошло. Они продолжают действовать так, как будто экономический сектор гермети чески закрыт от социальных и психокультурных влияний. Действительно, экономоцентрические предпосылки так уко ренены и их придерживаются столь многие и в капиталис тических, и в коммунистических государствах, что они искажают сами информационные системы, имеющие су щественное значение для управления переменами.
Например, все современные государства поддерживают детально разработанный механизм для оценки экономичес-
495
ких достижений. Мы фактически каждый день знаем о на правлениях перемен во всем, что касается производитель ности, цен, капиталовложений и тому подобных факторов. Набором «экономических индикаторов» мы измеряем здо ровье экономики, скорость, с которой она меняется, и об щие направления перемен. Без этих критериев наш контроль над экономикой был бы значительно менее эффективным.
Но мы не имеем ни таких критериев, ни набора сравни мых «социальных индикаторов», которые говорили бы нам, здорово ли также общество. У нас нет критериев «качества жизни». У нас нет систематического показателя, который говорил бы нам, в большей или меньшей степени люди отчуждены друг от друга; стало ли образование эффективнее; процветают ли живопись, музыка и литература; растут ли вежливость, щедрость и доброта. «Валовой национальный продукт — это наш Священный Грааль, — пишет Стюарт Удэлл, бывший министр внутренних дел Соединенных Штатов, — ...но у нас нет никакого индекса окружающей среды, никакой статистики, чтобы оценить, становится ли страна год от года более жизнеспособной»9.
На поверхностный взгляд, это могло бы показаться чи сто техническим вопросом, предметом обсуждения для ста тистиков. Но проблема имеет самое серьезное политическое значение, ведь без таких критериев трудно согласовывать национальную или местную политику с соответствующими долгосрочными социальными целями. Отсутствие такого показателя увековечивает вульгарную технократию.
Общественность мало знает об этом, однако вежливая, но все более острая борьба вокруг этой проблемы началась в Вашингтоне. Технократические планировщики и эконо мисты видят в идее социальных индикаторов угрозу своему прочному положению у уха творца политики. О потребнос ти в социальных индикаторах, напротив, красноречиво го ворят такие выдающиеся представители социальных наук, как Бертрам М. Гросс из Государственного университета Вэйна, Элинор Шелдон и Уилберт Мур из Фонда Рассела Сейджа, Дэниел Белл и Реймонд Бауэр из Гарварда. Мы являемся свидетелями, говорит Гросс, «широкомасштабно-
496
го бунта против того, что называют «экономическим фили стерством» нынешнего статистического истеблишмента пра вительства Соединенных Штатов»10.
Этот бунт получил энергичную поддержку небольшой группы политиков и правительственных чиновников, кото рые признают нашу отчаянную нужду в посттехнократи ческой социальной разведывательной системе. Среди них Дэниел П. Мойнихан, ведущий советник Белого дома; се наторы Уолтер Мондейл из Миннесоты и Фред Харрис из Оклахомы; несколько бывших чиновников Кабинета. В не далеком будущем мы можем ожидать, что подобный бунт поднимется и в других мировых столицах, снова проведя границу между технократами и посттехнократами.
Однако опасность шока будущего сама по себе указывает на потребность в новых социальных критериях, еще даже не упоминающихся в быстро расцветающей литературе о соци альных индикаторах". Например, нам насущно необходимы техники для оценки уровня быстротечности в разных сообще ствах, разных группах населения и в индивидуальном опыте. В принципе возможно создать «индекс быстротечности», ко торый мог бы обнаружить скорость, с которой мы устанавли ваем и разрываем отношения с вещами, местами, людьми, организациями и информационными структурами, входящи ми в состав нашей среды.
Такой индекс, среди прочего, показал бы фантастичес кие различия в опыте разных групп общества — статичное и монотонное качество жизни огромного количества лю дей, неистовое вращение жизни других. Правительствен ные политики, которые пытаются одинаково обходиться с обеими группами людей, обречены встретить гневное со противление одной из них — или обеих.
Нам также нужен показатель новизны в среде. Насколь ко часто сообщества, организации или индивидуумы вы нуждены справляться с ситуациями с первого раза? Сколько предметов в доме средней рабочей семьи действительно «новые» по функции или внешнему виду, сколько традици онных? Какой уровень новизны (предметы, люди или лю бой иной значимый параметр) требуется для возбуждения без перевозбуждения? Насколько больше новизны могут
497
впитать дети по сравнению с их родителями, если правда, что они могут впитать больше? Каким образом возраст со относится с меньшей терпимостью к новизне, как такие различия коррелируют с политическими и межпоколенческими конфликтами, раздирающими сейчас технологичес кие общества? Изучая и оценивая вторжение новизны, мы, вероятно, можем начать контролировать приток перемен в наши социальные структуры и личную жизнь.
А как насчет выбора и сверхвыбора? Можем ли мы выра ботать критерии степени значимого выбора в жизни людей? Может ли правительство, которое претендует на демократизм, не беспокоиться по этому поводу? При всей риторике о сво боде выбора ни одно правительство в мире не может заявить, что сделало какую-либо попытку оценить эту свободу. Просто существует допущение, что увеличение доходов и изобилия означает увеличение выбора, а увеличение выбора, в свою очередь, означает свободу. Не пришло ли время проверить эти базовые допущения наших политических систем? Посттехнократическое планирование должно заняться именно этими про блемами, если мы намерены предотвратить шок будущего и построить гуманное сверхиндустриальное общество.
Чувствительная система индикаторов, направленная к оценке достижения социальных и культурных целей и ин тегрированная с экономическими индикаторами, является частью технического оборудования, в котором нуждается каждое общество, прежде чем оно сможет успешно выйти на следующий этап экономотехнологического развития. Это абсолютное предварительное условие посттехнократического планирования и управления переменами.
Более того, гуманизация планирования должна также отразиться на наших политических структурах. Чтобы свя зать сверхиндустриальную систему социальной разведки с центрами принятия решений в обществе, мы должны институциализировать озабоченность качеством жизни. Так, Бертрам Гросс и другие представители движения за соци альные индикаторы предлагают создать Совет социальных консультантов при президенте. Такой Совет, как им пред ставляется, был бы устроен по образцу уже существующего Совета экономических консультантов (СЕА) и выполнял бы
498
параллельные функции в социальной области. Новая служ ба отслеживала бы ключевые социальные индикаторы точ но так же, как СЕА держит под наблюдением экономические показатели и истолковывает президенту изменения. Она выпускала бы ежегодный отчет о качестве жизни, ясно объяс няя наш социальный прогресс (или его отсутствие) в отно шении определенных целей. Таким образом, этот отчет дополнял бы и уравновешивал ежегодный отчет СЕА. Пре доставляя достоверные, полезные данные о нашем соци альном состоянии, Совет социальных консультантов начал бы оказывать влияние на планирование в целом, делая его более чутким к социальным издержкам и выгодам, не та ким холодно технократическим и экономоцентричным*.
Создание подобных советов не только на федеральном уровне, но также на муниципальном и уровне штатов не решило бы все наши проблемы; оно не уничтожило бы кон фликт; оно не гарантировало бы, что социальные индика торы используются надлежащим образом. Короче говоря, оно не удалило бы политику из политической жизни. Но оно дало бы признание — и политическую силу — идее, что цели прогресса выходят за пределы экономики. Создание служб, призванных наблюдать за индикаторами перемен в качестве жизни, поведет нас в длинный путь к гуманизации планировщика, что, по существу, и есть первая стадия стра тегии социального футуризма.
Технократы страдают близорукостью. Они инстинктив но думают о ближайших прибылях, ближайших последстви ях. Они незрелые представители теперешнего поколения.
* Сторонники расходятся во мнениях относительно того, следу ет ли Совету социальных консультантов быть организационно неза висимым или стать частью большего Совета экономических и социальных консультантов. Однако все стороны согласны в том, что необходима интегрирующая экономическая и социальная разведка.
499
Если региону нужно электричество, они додумываются до силовой установки. Тот факт, что подобная установка может резко изменить трудовые паттерны, что в пределах одного десятилетия она может оставить людей без работы, вызвать широкомасштабную переквалификацию работни ков и поглотить расходы ближайшего города на социальные пособия, — такие соображения слишком отдалены по вре мени, чтобы беспокоить их. Тот факт, что установка может повлечь спустя поколение опустошительные экологические последствия, в их временной структуре просто не регистри руется.
В мире растущих перемен следующий год ближе к нам, чем в более спокойную эпоху был следующий месяц. Этот радикально измененный факт жизни должен быть осознан теми, кто принимает решения в промышленности, прави тельстве и других местах. Их временные горизонты должны быть расширены.
Планировать на более отдаленное будущее — не значит привязывать себя к догматическим программам. Планы могут быть экспериментальными, текучими, подлежать постоян ному пересмотру. Однако гибкость не обязательно означает недальновидность. Чтобы перешагнуть через технократию, наши социальные временные горизонты должны прости раться в будущее на десятилетия и даже на поколения. Это требует большего, чем удлинение наших формальных пла нов. Это означает осознание всем обществом, сверху дони зу, нового, социально понимаемого будущего.
Один из самых здоровых феноменов последних лет — внезапное разрастание организаций, занимающихся изуче нием будущего. По сути — это гомеостатическая реакция общества на ускорение перемен. В пределах нескольких лет созданы ориентированные на будущее центры, подобные Институту будущего; образованы академические исследо вательские группы, подобные Комиссии 2000 года и Гар вардской программе технологии и общества; возникли футурологические журналы в Англии, Франции, Италии, Германии и Соединенных Штатах; в университетах введе ны курсы по прогнозированию и сопутствующим дисцип-
500
линам; состоялись международные встречи футурологов в Огайо, Берлине и Киото; появились такие группы, как Futuribles, «Европа 2000», «Человечество 2000», «Всемирное общество будущего».
Футурологические центры предполагается основать в Западном Берлине, Праге, Лондоне, Москве, Риме и Ва шингтоне, в Каракасе и даже в далеких джунглях Бразилии в Белеме и Бело Хоризонте. В отличие от традиционных технократических планировщиков, чьи горизонты прости раются не больше чем на несколько лет, эти группы озабо чены переменами в следующие 15, 25 и даже 50 лет.
Каждое общество сталкивается не просто с последова тельностью вероятных будущих, но с множеством возмож ных будущих и конфликтом по поводу предпочтительных будущих. Управление переменами — это попытка превра тить определенные вероятности в возможности, следуя пред почтениям, по которым достигнуто согласие. Определение вероятности требуется от науки футурологии. Описание возможности требуется от искусства футурологии. Выясне ние предпочтения требуется от политики футурологии.
Всемирное футурологическое движение сегодня еще не проводит четких различий между этими функциями. Оно уделяет особое внимание оценке вероятностей. Во многих этих центрах экономисты, социологи, математики, биоло ги, физики, исследователи-экспериментаторы и другие при думывают и применяют методы прогнозирования будущих вероятностей. В какой день аквакультура сможет кормить половину населения мира? Каковы шансы на то, что элект рические автомобили в ближайшие 15 лет вытеснят ма шины, работающие на газовом топливе? Насколько вероятна разрядка международных отношений между Китаем и Советским Союзом к 1980 г.? Какие изменения наиболее вероятны в досуге, городском управлении, расо вых отношениях?
Подчеркивая взаимосвязанность в корне отличных друг от друга событий и тенденций, ученые-футурологи также уделяют все больше внимания социальным последствиям технологии. Институт будущего, помимо прочего, исследу-
501
ет социальные и культурные эффекты передовой коммуни кационной технологии. Группа в Гарварде озабочена соци альными проблемами, которые, вполне вероятно, возникнут в результате биомедицинских достижений. Футурологи в Бразилии изучают вероятные результаты различных поли тик экономического развития.
Основной причиной изучения вероятных будущих явля ется вынужденность. Для индивидуума невозможно прожить даже один рабочий день, не делая тысяч предположений от носительно вероятного будущего. Пассажир, пользующийся сезонным билетом, который звонит, чтобы сказать: «Я буду дома в шесть», допускает, что поезд пойдет вовремя. Когда мать отправляет Джонни в школу, она мысленно предполага ет, что, когда он придет, школа будет на месте. Точно так же, как летчик не может вести самолет, не зная курса, мы не мо жем вести свою личную жизнь, не делая постоянно подобных предположений, сознательно или нет.
Общества тоже выстраивают архитектуру предпосылок, касающихся завтрашнего дня. Те, кто принимает решения в промышленности, правительстве, политике и других сек торах общества, без них не могли бы функционировать. Однако в периоды бурных перемен эти социально сформи рованные образы вероятного будущего становятся менее точными. Разрушение контроля в сегодняшнем обществе напрямую связано с нашими неадекватными образами ве роятных будущих.
Конечно, никто не может «знать» будущее в каком-то абсолютном смысле. Мы можем систематизировать и уг лублять свои предположения и пытаться определить их ве роятность. Даже это трудно. Попытки предсказать будущее неизбежно изменяют его. Подобным же образом, как толь ко прогноз распространяется, сам акт распространения (как ясно из исследования) также вызывает беспокойство. Про гнозы имеют тенденцию становиться самоисполняющими ся или самозащищающимися. Поскольку временной горизонт расширяется в более отдаленное будущее, мы вы нуждены полагаться на предчувствие и предположение. Кроме того, определенные уникальные события, например
502
убийство, в сущности, непредсказуемы в настоящем (хотя мы можем предсказывать группы таких событий).
Несмотря на все это, настало время раз и навсегда унич тожить популярный миф, что будущее «неведомо». Трудно сти должны дисциплинировать и вызывать отклик, а не парализовывать. Уильям Ф. Огбурн, один из великих уче ных мира в области социальных перемен, когда-то писал: «Мы должны принять в свое мышление идею приближе ний, то есть то, что существуют различные степени точнос ти и неточности оценки»12. Грубое представление о том, что ждет впереди, лучше, чем ничего, продолжает он, а для многих целей чрезвычайная точность совершенно не обя зательна.
Следовательно, мы не так беспомощны в том, что касает ся будущих вероятностей, как предполагают многие. Британ ский ученый, занимающийся общественными науками, Дональд Г. Мак-Рэй справедливо утверждает, что «современ ные социологи на самом деле могут сделать значительное ко личество сравнительно краткосрочных и ограниченных предсказаний с большой долей уверенности»13. Однако поми мо стандартных методов социальной науки, мы эксперимен тируем с потенциально мощными новыми инструментами зондирования будущего. Они охватывают спектр от сложных способов экстраполяции существующих тенденций до созда ния чрезвычайно замысловатых моделей, игр и конструкций, подготовки подробных вероятностных сценариев, системати ческого изучения истории в поисках относящихся к делу ана логий, морфологического исследования, анализа релевантности и тому подобного14. Во всестороннем исследовании техноло гического прогнозирования д-р Эрих Янтц, бывший консуль тант OECD и член исследовательской группы MÎT, определил множество новых техник, как используемых, так и находя щихся на стадии эксперимента.
Институт будущего (IFF) в Мидлтауне, Коннектикут, прототип футурологической мысли, является лидером в проектировании новых инструментов прогнозирования. Один из них — Дельфи — метод, в значительной степени разработанный д-ром Олафом Хелмером, математиком и
503
философом, одним из основателей IFF. Метод Дельфи по зволяет заниматься очень отдаленным будущим, применяя систематическое использование «интуитивных» догадок и оценок, которые делает широкий круг экспертов. Работа над Дельфи привела к дальнейшей инновации, которая имеет особую важность в попытке предотвратить шок будущего, регулируя темп перемен. Созданная Теодором Дж. Гордо ном из IFF и названная Матричным анализом перекрест ного воздействия, она прослеживает воздействие одной инновации на другую, впервые делая возможным предва рительный анализ сложных цепочек социальных, техноло гических и других случайностей и скорости, с которой они, по всей видимости, будут происходить.
Короче говоря, мы являемся свидетелями совершенно необычного прорыва к более научной оценке будущих ве роятностей, который, по всей видимости, сам по себе будет иметь сильное влияние на будущее. Все же было бы глупо переоценивать способность науки точно предсказывать сложные события. Но сегодня опасность не в том, что мы переоцениваем свою способность; реальная опасность в том, что мы ее недостаточно используем. Ведь даже когда наши пока примитивные попытки научного прогнозирования оказываются явно ошибочными, само усилие помогает нам идентифицировать ключевые переменные в изменениях, помогает прояснить цели и заставляет более тщательно оце нивать политические альтернативы. Такими способами, если нет других, зондирование будущего окупается в настоящем.
Однако предвидение вероятных будущих — только часть того, что нужно сделать, если мы намерены сдвинуть вре менной горизонт планировщика и вселить во все общество большее ощущение завтра. Мы должны также значительно расширить свою концепцию возможных будущих. К суро вой дисциплине науки мы должны добавить пылающее во ображение искусства.
Сегодня мы особенно нуждаемся в множестве видений, снов и пророчеств — образов потенциальных завтра. Преж де чем мы сможем рационально решить, который из аль тернативных путей выбрать, каким культурным стилям
504
следовать, мы должны сначала убедиться, какие из них воз можны. Предположение, размышление и фантастическая картина, таким образом, становятся такой же холодно прак тичной необходимостью, какой в прежние времена был твер до стоящий на земле «реализм».
Вот почему сегодня некоторые самые большие и самые догматично мыслящие корпорации мира, когда-то бывшие живым воплощением приверженности настоящему, нани мают в качестве консультантов футурологов, писателей-фан тастов и мечтателей. Гигантская европейская химическая компания берет на работу футуролога, который сочетает науку с теологией. Американская коммуникационная им перия привлекает социального критика, ориентированного на будущее. Производитель стекла добивается, чтобы писа тель-фантаст представил себе возможные корпоративные формы будущего. Компании обращаются к этим «парящим в облаках» «небожителям» не за научным прогнозом веро ятностей, а за нетривиальными размышлениями о возмож ностях.
Но не только корпорации должны обращаться за подоб ными услугами. Органы местного управления, школы, доб ровольческие ассоциации и другие также нуждаются в образном изучении своего потенциального будущего. Что бы помочь им, следовало бы создать в каждом сообществе «центры воображения», занимающиеся, при технической поддержке, мозговым штурмом. Это были бы места, где люди, обладающие скорее творческим воображением, чем техническим опытом, собирались вместе, чтобы исследо вать нынешние кризисы, делать предположения о будущих кризисах и свободно, даже играючи, размышлять о возмож ных вариантах будущего.
Каковы, например, возможности будущих городских перевозок? Уличное движение — это проблема, включаю щая в себя пространство. Как может завтрашний город спра виться с движением людей и объектов в пространстве? Поразмышлять над этим вопросом центр воображения мо жет призвать художников, скульпторов, танцовщиков, конструкторов мебели, обслуживающий персонал автосто-
505
янок и разных других людей, которые так или иначе, ис пользуя воображение, «работают» пространством. Такие люди в определенных условиях неизбежно пришли бы к идеям, о которых и не мечтали технократические плани ровщики городов, инженеры, проектирующие шоссе, и ру ководители транзита.
Музыканты, люди, живущие вблизи аэропортов, те, кто работает с компрессорами, машинисты метро вполне могли бы придумать новые способы организовать, замаскировать или подавить шум. Группы молодых людей можно было бы пригласить пошевелить мозгами в поисках неизученных подходов к улучшению санитарных условий в городах, ре шению вопросов скученности, этнических проблем, про блем ухода за престарелыми и тысяче других нынешних и будущих проблем.
В любой такой попытке подавляющее большинство вы двинутых идей, конечно, будут абсурдными, смешными или технически невозможными. Однако сущность творчества — это готовность валять дурака, забавляться абсурдом, лишь позднее предоставляя поток идей для резкого критического суждения. Применение воображения к будущему требует, таким образом, среды, в которой безопасно заблуждаться, в которой новые сопоставления идей можно свободно выра зить, прежде чем их будут тщательно и критично исследо вать. Нам нужны заповедники социального воображения.
Поскольку самые разные творческие люди должны сделать предположения о возможных будущих, им следует получить не медленный доступ (лично или через телекоммуникации) к техническим специалистам — от инженеров-акустиков до зоологов, которые могли бы указать им, когда предложение технически невыполнимо (при этом следует помнить, что невыполнимость часто временна).
Научные знания могли бы играть скорее генеративную, чем тормозящую роль в процессе воображения. Искушен ные специалисты могут конструировать модели, чтобы по мочь мечтателям изучить все возможные перестановки данного набора отношений. Такие модели представляют реальные условия жизни. По словам Кристофа Бертрама из
506
Института стратегических исследований, Лондон, их цель «не столько предсказывать будущее, но, изучая альтернати вы будущего, показывать открывающийся выбор»15.
Соответствующая модель могла бы, например, помочь группе мечтателей отчетливо представить себе город, в ко тором расходы на образование неустойчивы. Как, предпо ложим, это скажется на транспортной системе, театрах, профессиональной структуре и здоровье сообщества. Мо дель могла бы показать обратное: как изменения этих ос тальных факторов могут сказаться на образовании.
Стремительный поток необузданных, неортодоксальных, эксцентричных или просто фантастических идей, генери рованных в этих заповедниках социального воображения, должен, после того как идеи будут высказаны, подвергнуть ся безжалостной проверке. Только крошечная часть потока пройдет через этот процесс фильтрования. Однако эти не многие могли бы иметь чрезвычайную важность в привле чении внимания к новым возможностям, которые в другом случае могут остаться незамеченными. По мере того как мы движемся от бедности к изобилию, политика превращается из того, что математики называют игрой с нулевой суммой в игру с ненулевой суммой. В первом случае, если один игрок выигрывает, другой должен проиграть. Во втором — все игроки могут выиграть. Поиск для наших социальных проблем решений с ненулевой суммой требует всего вооб ражения, на какое мы только способны. Система генериро вания идей обладающей воображением политики могла бы помочь нам добиться максимального преимущества нену левых возможностей в будущем.
Итак, центры воображения сосредоточиваются на част ных образах завтрашнего дня, определяя возможные буду щие для одной отрасли, организации, города или его субсистем. Но нам нужны еще фантастические идеи широ кого охвата, касающиеся нашего общества в целом. Увели чение количества образов возможных будущих важно, но эти образы нужно организовать, кристаллизовать в струк турированную форму. В прошлом утопическая литература делала это для нас. Она играла практически решающую роль,
507
упорядочивая мечты людей об альтернативных будущих. Сегодня мы страдаем от нехватки утопических идей, ко торые организуют конкурирующие образы возможных бу дущих.
Большинство традиционных утопий изображают простые и статичные общества, т. е. общества, не имеющие ничего общего со сверхиндустриализмом. «Уолден-два» Б. Ф. Скиннера, модель нескольких существующих эксперименталь ных коммун, изображает доиндустриальный образ жизни — скромный, близкий к земле, построенный на фермерстве и ремесле. Даже две блестящие антиутопии — «Прекрасный новый мир» и «1984» — сейчас представляются чрезмерно простыми. Обе описывают общества, основанные на высо кой технологии и низкой сложности: машины чрезвычайно сложны, но социальные и культурные отношения фикси рованы и обдуманно упрощены.
Сегодня нам нужны мощные новые утопические и ан тиутопические концепции, которые смотрят вперед, на сверхиндустриализм, а не назад, на более простые обще ства. Однако эти концепции больше нельзя создавать старым способом. Во-первых, ни одна книга сама по себе не может эмоционально и адекватно описать сверхиндустриальное бу дущее. Любую концепцию сверхиндустриальной утопии и антиутопии необходимо воплотить во множестве форм — филь мах, пьесах, романах и произведениях изобразительного ис кусства, — а не в одном литературном произведении. Во-вторых, сегодня любому отдельному писателю — не важ но, насколько одаренному — слишком трудно убедительно описать сложное будущее. Следовательно, нам нужна рево люция в производстве утопий: коллективный утопизм. Нам нужно создать «фабрики утопий».
Один из способов мог бы быть таким: собрать небольшую группу выдающихся представителей общественных наук — экономиста, социолога, антрополога и т. д. — и попросить их поработать вместе, а может быть, и пожить вместе доста точно долго, чтобы совместно выковать набор хорошо оп ределенных ценностей, на которых, по их мнению, могло
508
бы основываться истинно сверхиндустриальное утопичес кое общество.
Затем каждый член команды мог бы попытаться опи сать в небеллетристической форме сектор воображаемого общества, построенный на этих ценностях. Какой была бы в нем структура семьи? Его экономика, право, религия, сек суальные практики, молодежная культура, музыка, искус ство, его ощущение времени, степень дифференциации, психологические проблемы? В результате совместной рабо та и сглаживания несоответствий может быть нарисована исчерпывающая и адекватно сложная картина цельной вре менной формы сверхиндустриализма.
После завершения подробного анализа проект перешел бы на беллетристическую стадию. Романисты, режиссеры, писатели-фантасты и другие, работая в тесной связи с пси хологами, могли бы подготовить художественные произве дения о жизни отдельных персонажей в воображаемом обществе.
Тем временем другие группы могли бы работать над противоположными утопиями. В то время как утопия А могла бы делать акцент на материалистических ценностях, ориентированных на успех, утопия В могла бы основывать ся на чувственных, гедонистических ценностях, С — на приоритете эстетических ценностей, D — на индивидуализ ме, E — на коллективизме и так далее. В конце концов из этого сотрудничества искусства, социальной науки и футу рологии возник бы поток книг, пьес, фильмов и телевизи онных программ, знакомящих огромные массы людей относительно с издержками и преимуществами различных предполагаемых утопий.
Наконец, если социальное воображение — это дефицит, мы испытываем еще большую нехватку людей, желающих подвергнуть утопические идеи систематической проверке. Все больше и больше молодых людей, разочарованных в индустриализме, экспериментируют с собственными жиз нями, организуя утопические коммуны, испытывая новые социальные устройства — от группового брака до коммун живого обучения. Сегодня, как и в прошлом, общество силь-
509
но давит на мечтателя, который пытается реализовать свою мечту или просто проповедовать. Мы должны не подвер гать утопистов остракизму, а воспользоваться их готовнос тью к эксперименту, поощряя их деньгами, относясь к ним терпимо, если не с уважением.
Однако многие сегодняшние «умышленные сообщества» или утопические колонии отдают предпочтение прошлому. Они могут иметь ценность для индивидуумов внутри них, но обществу в целом лучше служили бы утопические экс перименты, основанные скорее на сверх-, а не на предындустриальных формах. Почему общественная ферма, а не компания компьютерного программного обеспечения, про граммисты которой живут и работают сообща? Почему не компания образовательных технологий, члены которой объ единяют свои деньги и соединяют свои семьи? Почему вме сто того, чтобы растить редиску и шить сандалии, не заниматься сборкой океанографического оборудования, организованной в утопических рамках? Почему не группа медицинской практики, которая пользуется новейшей ме дицинской технологией, но члены которой согласны на умеренную оплату и объединяют свои доходы, чтобы орга низовать медицинскую школу совершенно нового стиля? Почему не набрать совместно живущие группы, чтобы ис пытать предложения фабрик утопий?
Короче говоря, мы можем использовать утопизм скорее как инструмент, чем как способ бегства, если положим в основу своих экспериментов технологию и общество зав трашнего дня, а не прошлого. Сделав это однажды, почему не подвергнуть результаты самому строгому научному ана лизу? Выводы могут оказаться бесценными, уберегут ли они нас от ошибок или поведут к более действенным организа ционным формам в промышленности, образовании, семей ной жизни или политике.
Подобные требующие воображения исследования воз можных будущих углубили бы и обогатили наше научное изучение вероятных будущих. Они бы заложили основу ра дикального дерзкого расширения временного горизонта
510
общества. Они помогли бы нам применить социальное во ображение к будущему самой футурологии.
Действительно, имея такую подготовку, мы должны на чать увеличивать число ощущающих будущее научных орга низаций общества. Научные футурологические институты должны быть вставлены, подобно узлам в неплотной сети, во всю правительственную структуру технологических об ществ, чтобы в любом учреждении, местном или нацио нальном, был штат людей, систематически занимающихся внимательным изучением вероятного долгосрочного буду щего в своей определенной области. Футурологов следова ло бы прикомандировать к каждой политической партии, университету, корпорации, профессиональной ассоциации, профсоюзу и студенческой организации.
Нам нужно обучить тысячи молодых людей представле ниям и техникам научной футурологии, предлагая им при нять участие в волнующем предприятии составления карты вероятного будущего. Нам нужны также национальные служ бы, предоставляющие местным сообществам техническую помощь в создании собственных футурологических групп. И нам нужен такой же центр, может быть, финансируемый совместно американскими и европейскими фондами, что бы помочь зарождающимся футурологическим центрам в Азии, Африке и Латинской Америке.
Мы мчимся между повышающимися уровнями неопре деленности, порожденной ускорением перемен и потреб ностью в разумно точных образах того, что в любой момент является наиболее вероятным будущим. Создание достовер ных образов наиболее вероятного будущего, таким образом, становится делом величайшей национальной — а в действи тельности интернациональной — важности.
Когда весь земной шар будет испещрен сенсорами бу дущего, мы могли бы обдумать создание международного института, всемирного банка данных будущего. Такой ин ститут, укомплектованный видными представителями есте ственных и социальных наук, имел бы своей целью сбор и систематическую интеграцию прогнозирующих отчетов, созданных учеными и обладающими воображением мысли телями всех интеллектуальных дисциплин во всем мире.
511
Конечно, работники такого института знали бы, что они никогда не смогут создать одну статическую схему будуще го. Продуктом их усилий была бы постоянно меняющаяся география будущего, все время создаваемый вновь образ, основанный на лучшем из прогнозов. Мужчины и женщи ны, занимающиеся этой работой, знали бы, что нет ничего определенного; они знали бы, что должны работать с не адекватными данными; они бы оценивали трудности, при сущие исследованию не нанесенных на карты территорий завтрашнего дня. Но человек всегда знает о будущем боль ше, чем он когда-либо пытался формулировать и интегри ровать каким-либо систематическим или научным способом. Попытки собрать эти знания вместе породили бы интел лектуальное усилие — одно из самых крупных в истории по числу участников и одно из самых значимых.
Только когда те, кто принимает решения, будут вооруже ны лучшими прогнозами будущих событий, когда в результа те последовательных приближений мы увеличим точность прогноза, наши попытки управлять переменами заметно улуч шатся. Ведь разумно точные предположения о будущем явля ются предварительным условием понимания потенциальных последствий наших собственных действий. А без такого по нимания управление переменами невозможно.
Если гуманизация планировщика — это первый этап в стратегии социального футуризма, то расширение нашего вре менного горизонта — второй этап. Чтобы перешагнуть тех нократию, нам нужно не только выйти за пределы своего экономического филистерства, но расширить кругозор до бо лее отдаленного будущего, как вероятного, так и возможного.
Однако в конечном счете социальный футуризм должен вклиниться даже глубже. Ведь технократы страдают не только экономомышлением и близорукостью, они также страдают
512
от вируса элитизма. Чтобы взять под контроль перемены, мы поэтому должны требовать окончательного, радикаль ного разрыва с технократической традицией: нам понадо бится революция в самом способе, которым мы формулируем свои социальные цели.
Повышение новизны делает неуместными традицион ные цели наших основных институтов — государства, цер кви, корпорации, армии и университета. Ускорение порождает более быструю текучесть целей, увеличивает временность задач. Разнообразие или фрагментация ве дет к неумолимому увеличению количества целей. Увяз шие в этой болтающейся, создающей мешанину целей среде, мы, шокированные будущим, шатаясь, бредем от кризиса к кризису, преследуя неразбериху противореча щих друг другу и отменяющих самих себя целей.
Нигде это не видно так ярко, как в наших жалких по пытках управлять городами. Жители Нью-Йорка в течение короткого промежутка времени страдали от кошмарной последовательности бедствий: нехватки воды, забастовки метро, расового насилия в школах, студенческого восста ния в университете Колумбии, забастовки мусорщиков, не хватки жилья, забастовки бензоколонок, аварии телефонной сети, забастовки учителей, отключения электроэнергии, и это далеко не все. В здании муниципалитета, как в тысячах зданий муниципалитетов во всех высокотехнологичных стра нах, технократы бросаются с пожарным рукавом от одного пожара к другому без малейшего подобия внятного плана или политики относительно городского будущего.
Не то чтобы никто не планирует. Напротив, в этом бур лящем социальном вареве технократические планы, субпла ны и контрпланы так и сыплются. Они требуют новых шоссе, новых дорог, новых силовых установок, новых школ. Они обещают лучшие больницы, жилье, центры психического здоровья, программы социальных пособий. Но планы от меняют друг друга, противоречат друг другу или случайно подкрепляют друг друга. Мало какие из них логически свя заны друг с другом и ни один не связан с каким-либо об щим образом предпочтительного города будущего. Никакое
513
видение — утопическое или иное — не снабжает энергией наши усилия. Никакие рационально интегрированные цели не вносят порядка в хаос. Отсутствие ясной политики отме чается в равной мере на национальном и интернациональ ном уровнях и опасно вдвойне.
Мы не просто не знаем, какие преследовать цели, буду чи городом или государством. Беда кроется глубже. Ведь ускоряющиеся перемены делают устаревшими методы, ко торыми мы добивались социальных целей. Технократы еще не понимают этого и, реагируя на кризис целей по типу коленного рефлекса, они тянутся за проверенными и под линными методами прошлого.
Так, скачкообразно, ошеломленное переменами прави тельство будет пытаться публично определять свои цели. Инстинктивно оно создает комиссию. В 1960 г. президент Эйзенхауэр использовал среди прочих генерала, судью, па рочку промышленников, нескольких президентов коллед жей и профсоюзного лидера, чтобы «разработать широкий спектр скоординированных национальных политик и про грамм» и «поставить ряд целей в различных сферах нацио нальной деятельности». В свое время появилась книга в красно-бело-синей бумажной обложке: доклад «Цели аме риканцев»16. Ни комиссия, ни ее цели не оказали ни малей шего воздействия на общество и политику. Бог перемен продолжал кружить над Америкой, не задетый, так сказать, управляющим умом.
Намного более значительное усилие по приведению в порядок правительственных приоритетов было иницииро вано президентом Джонсоном в его попытке применить PPBS (Системы планирования, программирования и ассиг нований) ко всему федеральному истеблишменту. PPBS — это метод намного более тесного и рационального связы вания программ с организационными целями. Так, на пример, применяя его, Департамент здравоохранения, образования и социальных пособий может оценивать из держки и выгоды альтернативных программ для достиже ния определенных целей. Но кто определяет эти более крупные, более важные цели? Введение PPBS и системного
514
подхода — крупное правительственное достижение. Оно имеет первостепенную важность в управлении крупными организационными усилиями. Но оно оставляет полностью незатронутым глубоко политический вопрос о том, как преж де всего следует выбирать общие цели правительства или общества.
Президент Никсон, по-прежнему обеспокоенный кри зисом целей, попробовал третью линию. Он заявил: «На стало время, чтобы мы сознательно и систематично обратились к вопросу, государством какого рода мы хотим быть...» Таким образом, он затронул самый существенный вопрос. Но снова метод, выбранный для ответа, оказался неадекватным. «Сегодня я приказал создать в Белом доме Исследовательский штаб по национальным целям, — объя вил президент. — Это будет небольшой, чрезвычайно спе циализированный штаб, состоящий из экспертов в области сбора... и обработки данных, касающихся социальных нужд, и проектирования социальных тенденций»17.
Такой штаб, находящийся от президента на расстоя нии крика, мог бы быть чрезвычайно полезным в сборе предлагаемых целей, в урегулировании (хотя бы на бума ге) конфликтов между службами, в предложении новых приоритетов. Укомплектованный замечательными пред ставителями социальных наук и футурологами, он мог бы оправдать свое существование, не сделав ничего, но зас тавив высокие должностные лица задаться вопросом об их основных целях.
Однако даже этот шаг, как и два предыдущих, несет отпечаток технократического менталитета. Ведь он также обходит стороной несущую политическую нагрузку суть проблемы. Как должны определяться предпочтительные будущие? И кем? Кто должен устанавливать цели для бу дущего?
За всеми подобными усилиями стоит представление, что национальные (и в развитии — местные) цели общества на будущее должны формулироваться наверху. Эта технокра тическая предпосылка прекрасно отражает старые бюро кратические формы организации, в которой линия и
515
персонал были разделены, в которой жесткие, недемокра тические иерархии отделяли лидера от ведомого, управляю щего от управляемого, планировщика от исполнителя плана.
Однако реальные в отличие от бойко вербализованных цели любого общества на пути к сверхиндустриализму уже слишком сложны, слишком быстротечны и в своем дости жении слишком зависимы от усердного участия управляе мых, чтобы они были понятны и легко определимы. Мы не можем надеяться обуздать неудержимые силы перемен, со бирая за кофе компанию стариков, чтобы они установили для нас цели, или перекладывая задачу на «чрезвычайно специализированный штаб». Нужен революционно новый подход к установлению целей.
Едва ли этот подход появится у тех, кто имитирует рево люцию. Одна радикальная группа, видящая все проблемы как манифестацию «максимизации прибылей», демонстри рует, во всей своей невинности, такой же узкий экономоцентризм, что и технократы. Другая надеется волей-неволей погрузить нас назад в доиндустриальное прошлое. Еще одна понимает революцию исключительно в субъективных и пси хологических терминах. Ни одна из этих групп не способна продвинуть нас к посттехнократическим формам управле ния переменами.
Привлекая внимание к растущей неспособности техно кратов и эксплицитно бросая вызов не только средствам, но и самим целям индустриального общества, сегодняшние молодые радикалы оказывают нам всем большую услугу. Но они знают о том, как справиться с кризисом целей, не больше, чем технократы, которых они презирают. Совсем как господа Эйзенхауэр, Джонсон и Никсон, они явно не способны представить какой-либо позитивный образ буду щего, достойный того, чтобы за него бороться.
Так, Тодд Гитлин, молодой американский радикал и бывший президент общества «Студенты за демократию», отмечает, что, хотя «ориентация на будущее является отли чительным признаком любого революционного — и в дан ном отношении либерального — движения последних полутора столетий», новые левые страдают «неверием в буду-
516
щее». Перечислив все очевидные причины, почему левое движение до сих пор не выдвинуло ясной концепции буду щего, он лаконично признается: «Мы оказались неспособ ными сформулировать будущее»18.
Другой теоретик из новых левых, как пушинка, кружа щий над проблемой, убеждает своих последователей соеди нить будущее с настоящим, фактически живя сегодня стилем жизни завтрашнего дня. До сих пор это приводило к жал кой шараде — «свободным обществам», кооперативам, до-индустриальным коммунам, немногие из которых имеют что-либо общее с будущим, но многие из которых страстно привержены прошлому.
Нельзя без иронии относиться к тому, что некоторые (хотя едва ли все) сегодняшние молодые радикалы разделя ют с технократами черту опасного элитизма. Принижая бюрократию и требуя «демократии участия», они сами час то пытаются манипулировать теми самыми группами рабо чих, негров и студентов, от имени которых требуют участия.
Рабочие массы в высокотехнологичных обществах пол ностью индифферентны к призывам к политической рево люции, нацеленной на замену одной формы владения собственностью на другую. Для большинства людей рост изобилия означает лучшее, а не худшее существование, и они смотрят на свою весьма презираемую «жизнь приго родного среднего класса» скорее как на осуществление, чем как на лишение.
Столкнувшись с упрямой реальностью, недемократич ные элементы в среде новых левых совершают скачок к маркузианскому выводу, что слишком буржуазны, слиш ком развращены и испорчены Мэдисон-авеню, чтобы знать, что для них хорошо. Значит, революционная элита должна установить более гуманное и демократическое будущее, даже если это означало бы запихнуть его в глотку тем, кто слиш ком глуп, чтобы понимать собственный интерес. Короче говоря, цели общества должны быть установлены элитой. Технократ и антитехнократ на поверку часто оказываются братьями по элитизму.
517
Однако системы формулирования целей, основанные на элитистских предпосылках, просто больше не являются «эф фективными». В стремлении установить контроль над си лами перемен они становятся все менее продуктивными. Ведь при сверхиндустриализме демократия становится не политической роскошью, а первейшей необходимостью.
Демократические политические формы возникли на За паде не потому, что несколько гениев захотели, чтобы они были, и не потому, что человек проявил «неутолимый ин стинкт свободы». Они возникли из-за исторического толч ка к социальной дифференциации и системам, обладающим большей скоростью, которых требовала чувствительная со циальная обратная связь. В сложных дифференцированных обществах огромные количества информации должны еще быстрее течь между официальными организациями и суб культурами, которые образуют целое, и между слоями и подструктурами внутри них.
Политическая демократия, вовлекая все больше и боль ше людей в принятие социальных решений, облегчает об ратную связь. И это именно та обратная связь, которая существенна для контроля. Чтобы взять на себя контроль над ускоренными переменами, нам понадобятся еще более передовые — и более демократичные — механизмы обрат ной связи.
Однако технократ, по-прежнему мысля в терминах вер ха — низа, часто строит планы, не организуя адекватной и мгновенной обратной связи с нужной областью, так что он редко знает, насколько хорошо работают его планы. Когда он все же организует обратную связь, то, о чем он обычно спрашивает и что получает от нее, в значительной мере ка сается экономики и неадекватно в социальном, психологи ческом или культурном отношении. Хуже того, он составляет эти планы, недостаточно принимая во внимание быстро меняющиеся потребности и желания тех, чье участие тре буется, чтобы сделать их успешными. Он берет на себя пра во устанавливать социальные цели самостоятельно или слепо принимает их от вышестоящей власти.
518
Он не способен признать, что более быстрый темп пе ремен требует — и создает — новый вид информационной системы в обществе: скорее виток, чем лестницу. Инфор мация должна пульсировать в этом витке со все большей скоростью, и выходной сигнал одной группы становится входным сигналом для многих других, так что ни одна груп па, каким бы политическим потенциалом ни обладала с виду, не может независимо устанавливать цели для целого.
В то время как количество социальных компонентов увеличивается, а перемены сотрясают и дестабилизируют всю систему, разрушительная сила подгрупп чудовищно возрастает. По словам У. Росса Эшби, блестящего киберне тика, существует математически доказуемый закон такого эффекта: «когда вся система состоит из ряда подсистем, та, которая стремится доминировать, наименее стабильна»19.
Действительно, когда количество социальных компонен тов растет и перемены делают всю систему менее стабиль ной, становится все менее и менее возможным игнорировать требования политических меньшинств — хиппи, негров, нижних слоев среднего класса, Уоллсайтов, школьных учи телей и вошедших в поговорку маленьких старушек в тен нисных туфлях. В более медленном, индустриальном контексте Америка могла отвернуться от нужд своего чер ного меньшинства; в новом, быстром кибернетическом об ществе это меньшинство может саботажем, забастовкой и тысячей других способов разрушить всю систему. По мере того как усиливается взаимозависимость, все меньшие и меньшие группы внутри общества обретают все большую и большую силу для решающего разрушения. Более того, когда скорость перемен нарастает, промежуток времени, в кото рый их можно игнорировать, превращается почти в ничто. Следовательно: «Свободу сейчас!»
Это наводит на мысль, что лучший способ обойтись с разгневанными или непокорными меньшинствами — боль ше открывать систему, вводя их в нее как полноценных партнеров, позволяя им участвовать в определении соци альных целей, а не пытаться подвергать их остракизму или изолировать. Красный Китай, не допущенный в Организа-
519
цию Объединенных Наций и широкое международное со общество, с гораздо большей вероятностью дестабилизиру ет мир, чем включенный в систему. Молодые люди, искусственно вгоняемые в затянувшееся отрочество и ли шенные права участвовать в принятии социальных реше ний, будут становиться все более и более нестабильными, и это создаст угрозу всей системе. Короче говоря, в полити ке, в промышленности определить цели без участия тех, на ком это скажется, будет все труднее. Продолжение техно кратических процедур постановки целей сверху вниз при ведет ко все большей социальной нестабильности, все меньшему контролю над силами перемен, ко все большей опасности катаклизма, гибельного для человека.
Чтобы руководить переменами, нам, следовательно, по надобится прояснение важных долгосрочных социальных целей и демократизация способа, которым мы достигаем их. А это означает не меньше чем следующую политичес кую революцию в технологических обществах — захватыва ющее дух утверждение народной демократии.
Пришло время драматической переоценки направлений перемен, переоценки, которую делают не политики, не со циологи, не духовенство, не революционная элита, не тех ники, не ректоры колледжей, а все люди вместе. Нам нужно вполне буквально «идти к людям» с вопросом, которого им почти никогда не задавали: «Какой мир вы хотите через десять, двадцать или тридцать лет?» Короче говоря, нам нужно инициировать непрерывный плебисцит о будущем.
Настал подходящий момент для формирования в каждом из высокотехнологичных государств движения за полный са мопересмотр, общественную самопроверку, направленную на расширение и определение (в социальных и экономи ческих терминах) целей «прогресса». На пороге нового тысячелетия, на грани нового этапа развития человече ства мы вслепую мчимся в будущее. Но куда мы хотим идти?
Что произошло бы, если бы мы действительно попыта лись ответить на этот вопрос?
520
Представьте себе историческую драму, силовое и эво люционное воздействие, если каждое из высокотехнологич ных государств определит ближайшие пять лет как период интенсивной национальной самооценки, если к концу пя тилетия оно создаст собственную экспериментальную по вестку дня будущего, программу, охватывающую не просто экономические цели, но, что так же важно, широкий набор социальных целей, если каждое государство заявит миру, чего оно хочет добиться для своего народа и человечества вообще за последние четверть века нашего тысячелетия.
Давайте созовем в каждой стране, каждом городе, каж дой местности демократические правомочные ассамблеи, поручив им социальную инвентаризацию, поручив им оп ределить и назначить приоритеты специфических соци альных целей на остаток века.
Такие ассамблеи социального будущего могли бы пред ставлять не просто географию, но социальные единицы — промышленников, рабочих, церкви, интеллектуальное сооб щество, художников, женщин, этнические и религиозные груп пы, студентов — с организованным представительством также и тех, кто не входит в организации. Не существует совершенной техники, гарантирующей всем равное пред ставительство или выявляющей желания бедных, молча ливых или изолированных. Но как только мы признаем необходимость учесть их, мы найдем способы. Действитель но, проблема участия в определении будущего — это не про сто проблема бедных, молчаливых или изолированных. Высокооплачиваемые администраторы, состоятельные профес сионалы, чрезвычайно разговорчивые интеллектуалы и сту денты рано или поздно чувствуют, что не могут уже оказывать влияние на направление и темп перемен. Присоединить их к системе, превратить их в часть руководящего механизма об щества — самая насущная политическая задача идущего по коления. Представьте себе результат, если все, кому предстоит жить в будущем, могли бы высказать свои желания относи тельно будущего. Короче говоря, представьте себе гран диозное, глобальное упражнение в предварительной демократии.
521
Ассамблеи социального будущего не должны — а учи тывая уровень быстротечности, и не могут — быть закреп ленными постоянными институтами. Они могли бы принять форму специальных групп, создаваемых через регулярные промежутки времени с участием каждый раз разных пред ставителей. Сегодня граждане, когда это нужно, работают в жюри присяжных. Они отдают несколько дней или несколь ко недель своего времени этой службе, признавая, что сис тема жюри — одна из гарантий демократии, что, хотя эта работа может доставлять неудобства, кто-то должен ее де лать. Ассамблеи социального будущего можно было бы организовать подобным образом с постоянным потоком новых участников, собираемых вместе на короткое время для выполнения работы «консультантов по будущему» для общества.
Эти обычные граждане выражают волю многих людей, которых прежде не спрашивали. Ассамблеи могли бы стать ратушами будущего, в которых миллионы помогают фор мировать собственные отдаленные судьбы.
Некоторым этот призыв к своего рода неопопулизму, несомненно, покажется наивным. Однако гораздо наивнее полагать, что мы можем продолжать политически управ лять обществом так же, как делаем это сейчас. Некоторым этот призыв покажется непрактичным. Однако непрактич нее всего пытаться навязать людям будущее сверху. То, что было наивным при индустриализме, может быть реалис тичным при сверхиндустриализме, что было практичным, может быть абсурдным.
Воодушевляет тот факт, что сейчас у нас есть потенциал для того, чтобы сделать громадный шаг вперед в демокра тическом принятии решений, если мы найдем требующее воображения применение новым технологиям, как «аппа ратным», так и «программным», которые имеют отношение к данной проблеме. Так, с развитием передовых телеком муникаций участникам ассамблей социального будущего не нужно лицом к лицу встречаться в одной комнате, они мо гут просто подключаться к всемирной коммуникационной сети. Встреча ученых для обсуждения исследовательских
522
целей будущего или целей качества окружающей среды могла бы собирать участников из многих стран одновременно. В ассамблее металлургов, профсоюзных деятелей и админис траторов, созванной, чтобы обсудить цели автоматизации и улучшения самой работы, могли бы участвовать работники прокатных станов, офисов и складов, независимо от того, насколько они разбросаны и удалены друг от друга.
Деятелям культуры Нью-Йорка или Парижа — худож никам и галерейщикам, писателям и читателям, драматур гам и зрителям, которые собрались чтобы обсудить соответствующие долгосрочные цели культурного развития города, — можно было бы показывать, используя видеоза пись и другую технику, художественную продукцию, о ко торой идет речь, архитектурные проекты, образцы новых художественных средств, ставших доступными в результате технологического продвижения и т. д. Какую культурную жизнь выберет великий город будущего? Какие ресурсы понадобятся, чтобы реализовать данный набор целей?
Все ассамблеи социального будущего, чтобы ответить на такие вопросы, могут и должны получать поддержку тех нического персонала в предоставлении данных по соци альным и экономическим издержкам различных целей и в демонстрации издержек и выгод предлагаемых сделок, что бы участники были способны делать, так сказать, разумно информированный выбор между альтернативными будущи ми. Таким образом, каждая ассамблея могла бы в результа те не просто неясно выражать надежды, а определять приоритеты на завтра, сформулированные так, как и заяв ления о целях, сделанные другими группами.
Не стоит называть ассамблеи социального будущего «го ворильней». Мы быстро разрабатываем игры и модели, глав ная красота которых в том, что они помогают игрокам прояснять собственные ценности. В Проекте Plato универ ситета Иллинойса Чарльз Осгуд экспериментирует с ком пьютерами и обучающими машинами, которые привлекут широкие массы общественности к планированию вообра жаемых предпочтительных будущих через игру20.
523
В Корнэльском университете Хосе Виллегас, профессор факультета проектирования и анализа окружающей среды, с помощью черных и белых студентов конструирует множе ство «игр гетто», которые открывают игрокам последствия различных предлагаемых образов действий и таким обра зом помогают им прояснить цели. Игра «Гетто 1984» пока зала, что произошло бы, если бы рекомендации, сделанные комиссией Кернера по бунтам (Национальной комиссией США по гражданским беспорядкам), действительно были приняты. Она показала, как последовательность, с которой эти рекомендации вводились, повлияла бы в итоге на ситу ацию в гетто. Она помогла игрокам, как черным, так и бе лым, идентифицировать свои совместные цели, а также их неразрешимые конфликты. В играх, подобных «Перу 2000» и «Город незаконных поселенцев 2000», игроки создают сообщества будущего.
В «Нижнем Ист-сайде» — игре, которую Виллегас надеет ся действительно разыграть в Манхэттенском сообществе, которое носит это название, игроками были бы не студенты, а реальные жители сообщества — бедные рабочие, белые пред ставители среднего класса, мелкие бизнесмены-пуэрторикан цы или молодые безработные негры, полиция, хозяева квартир и городские чиновники.
Весной 1969 г. старшеклассники в Бостоне, Филадель фии и Сиракузах, штат Нью-Йорк, участвовали в телевизи онной игре, включающей в себя смоделированную войну в Конго в 1975 г. В то время как по телевидению показывали команды, изображающие кабинеты министров России, Крас ного Китая и Соединенных Штатов, которые вырабатыва ли дипломатические и политические шаги, школьники и учителя смотрели, дискутировали и по телефону давали со веты главным игрокам21.
Подобные игры, включающие в себя не десятки, а сот ни тысяч и даже миллионы людей, можно было бы создать, чтобы помочь нам сформулировать цели на будущее. В то время как телеигроки играют роль высших правительствен ных чиновников, пытающихся справиться с кризисом — например, экологическим бедствием, — можно было бы
524
провести собрания профсоюзов, женских клубов, церков ных групп, студенческих организаций и других избирате лей, на которых большое количество людей могло бы смотреть программу, выносить коллективное суждение о том, какой выбор следует сделать, и доводить эти суждения до основных игроков. Специальные коммутаторы и компью теры могли бы собирать советы или подсчитывать голоса «за» и «против» и передавать их «тем, кто принимает реше ния». Большое число людей могло бы участвовать в игре прямо из дома. Таким образом, к процессу принятия реше ний были бы привлечены неорганизованные миллионы людей. При создании с воображением таких игр становится не только возможным, но и практичным получать цели бу дущего от масс, с которыми раньше не советовались.
Подобные техники, сегодня еще примитивные, станут фантастически изощренными в самые ближайшие годы, предоставляя нам систематический способ собирать и со гласовывать конфликтующие образы предпочтительного будущего, даже исходящие от людей, неискушенных в ака демических дебатах и парламентской процедуре.
Предполагать, что такие ратуши будущего окажутся упо рядоченным или гармоничным делом или что они будут орга низованы таким же образом где-нибудь еще, означало бы уподобиться Поллианне. В некоторых местах ассамблеи со циального будущего могут быть созданы организациями со обществ, советами по планированию или правительственными службами. Еще где-то их могут поддерживать профсоюзы, молодежные группы или отдельные, ориентированные на бу дущее политические лидеры. В других местах церкви, фонды или добровольческие организации могут инициировать их со зыв. И еще в каких-то местах они могут возникнуть не в ре зультате формального созыва, а как спонтанная реакция на кризис.
Точно так же было бы ошибкой думать о целях, очер ченных этими ассамблеями, как о вечных Платоновских идеях, плавающих где-то в метафизических недостижимых краях. Скорее их следует рассматривать как временные ука затели направления, широкие, но для ограниченного вре-
525
мени задачи и рекомендации, предназначенные избранным политическим представителям сообщества или государства.
Такие ориентированные на будущее, формирующие бу дущее мероприятия могли бы иметь огромное политичес кое воздействие. Они могли бы оказаться спасением для всей системы репрезентативной политики — системы, ко торая сейчас находится в ужасающем кризисе.
Массы избирателей сегодня настолько далеки от кон тактов со своими избранными представителями, поскольку проблемы, которыми те занимаются, настолько специаль ны, что даже хорошо образованные представители среднего класса чувствуют себя безнадежно исключенными из про цесса определения целей. Из-за всеобщего ускорения жиз ни между выборами многое происходит так быстро, что политик становится все менее объяснимым для «простых людей». Более того, эти простые люди продолжают менять ся. В теории избиратель, недовольный действиями своего представителя, может в следующий раз проголосовать про тив него. На практике для миллионов невозможно даже это. Массовая мобильность удаляет их из округа, иногда вообще лишая избирательных прав. В округ вливаются вновь при бывшие. Политик обращается ко все большему количеству новых лиц. От него могут никогда не потребовать отчета в его действиях или обещаниях, данных предыдущим изби рателям.
Еще более опасен для демократии временной уклон по литики. Временной горизонт политика обычно не прости рается дальше следующих выборов. Конгрессы, парламенты, городские советы — законодательные органы вообще — испытывают нехватку времени, ресурсов или организаци онных форм, необходимых, чтобы серьезно думать о долго срочном будущем. Что касается гражданина, последнее, о чем его когда-либо спрашивают, — это более масштабные, более удаленные цели для его сообщества, штата или госу дарства.
Избирателя могут в ходе опроса спросить о специфи ческих проблемах, но никогда об общей форме предпочти тельного будущего. В политике нет института, через который
526
простой человек может высказать свои идеи о том, каким должно быть отдаленное будущее по виду, ощущению или вкусу. Его никогда не просят подумать об этом, а в редких случаях, когда он задумывается, для него не существует орга низованного способа передать свои идеи на политическую арену. Отрезанный от будущего, он становится политичес ким евнухом.
По этим и другим причинам мы несемся к роковому разрушению всей системы политического представительства. Если законодательным органам вообще суждено выжить, им понадобятся новые виды контактов с избирателями, новые связи с будущим. Ассамблеи социального будущего обеспечивают средства нового соединения законодателя с его массовой базой, настоящего с будущим.
Проводимые часто и регулярно, такие ассамблеи — бо лее чувствительный критерий народной воли, чем любой из доступных нам теперь. Сам акт созыва таких ассамблей при влек бы в поток политической жизни миллионы, которые сейчас ее игнорируют. Сталкивая мужчин и женщин с бу дущим, спрашивая их об их собственных личных судьбах, а также о наших ускоряющихся общих траекториях, этот ин ститут зондировал бы глубокие этические проблемы.
Просто постановка перед людьми таких вопросов сама по себе утверждает освобождение. Сам процесс социальной оценки объединил бы и просветил население, смертельно уставшее от специализированных дискуссий о том, как доб раться куда-то, куда оно не уверено, что хочет идти. Ассам блеи социального будущего помогли бы прояснить различия, все больше разделяющие нас в наших быстро фрагментирующихся обществах; они бы, напротив, идентифицировали общие социальные нужды — потенциальные основы для временных объединений. Таким образом, они бы собрали разные политические устройства в новой структуре, из ко торой неизбежно возникли бы новые политические меха низмы.
Однако самое важное, что ассамблеи социального буду щего помогли бы сместить культуру к более сверхиндустри альному временному уклону. Сосредоточив внимание
527
общественности на долгосрочных целях, а не на одной на сущной программе, попросив людей выбрать предпочтитель ное будущее среди спектра альтернативных будущих, эти ассамблеи могли бы инсценировать возможности для гума низации будущего — возможности, слишком многие из ко торых уже отброшены как потерянные. Делая это, ассамблеи социального будущего могли бы спустить с привязи мощ ные конструктивные силы — силы сознательной эволюции.
К настоящему моменту ускорение, запущенное в ход человеком, стало ключом ко всему эволюционному процес су на планете. Уровень и направление эволюции других видов, само их выживание зависит от решений, принятых человеком. Однако нет ничего присущего эволюционному процессу, что гарантировало бы собственное выживание человека.
В прошлом, по мере того как разворачивались последо вательные стадии социальной эволюции, их осознание ско рее следовало за событиями, чем предшествовало им. Поскольку изменение было медленным, человек мог адап тироваться бессознательно, «органично»; сегодня это уже невозможно. Получив власть изменить ген, создавать но вые виды, заселять планеты и сократить население Земли, человек сейчас должен взять на себя сознательный конт роль за самой эволюцией. Избегая шока будущего, мчась по волнам перемен, он должен управлять эволюцией, при спосабливая завтра к человеческой потребности. Поднимать бунт против будущего бессмысленно, человек должен с этого самого исторического момента предвидеть и создавать бу дущее.
Итак, конечная задача социального футуризма — не про сто «перешагнуть» через технократию и ее заменить более гуманным, более дальновидным, более демократичным пла нированием, но подчинить сам процесс эволюции созна тельному человеческому руководству. Ведь это высший момент, поворотный пункт истории, в который человек либо покоряет процессы перемен, либо исчезает, в который из бессознательной марионетки эволюции он превращается либо в ее жертву, либо в ее господина.
528
Вызов такой силы требует от нас разительно нового, более рационального отклика на перемены. Эта книга претерпела изменение, как ее главное действующее лицо — сначала как потенциальный злодей, потом, по-видимому, как потенциаль ный герой. Призывая к умеренности, и регулированию пере мен, она требует дополнительных революционных изменений. Это менее парадоксально, чем кажется. Перемены существенны для человека, также существенны сейчас, в наш 800-й проме жуток жизни, как были существенны в первый. Перемены — это сама жизнь. Но неистовые перемены, неуправляемые и несдерживаемые, ускоренные перемены, подавляющие не толь ко физические защиты человека, но его процессы принятия решений, — такие перемены враждебны жизни.
Поэтому наша первая и самая настойчивая потребность, прежде чем мы сможем начать мягко управлять нашей эво люционной судьбой, прежде чем мы сможем строить гума нистическое будущее, — остановить ускорение, которое подвергает миллионы людей угрозе шока будущего, в тот же самый момент интенсифицируя все проблемы, которы ми они должны заниматься: войну, вторжения в экологию, расизм, неприличный контраст между богатым и бедным, бунт молодежи и подъем потенциально смертельного мас сового иррационализма.
Нет легкого способа справиться с этим безумным рос том, этим раком истории. Нет также магического средства для лечения беспрецедентной болезни, которую он несет с собой: шоком будущего. Я предложил альтернативы для индивидуума, подавленного переменами, и более радикаль ные лечебные процедуры для общества — новые социальные службы, обращенную в будущее систему образования, но вые способы управлять технологией и стратегию взятия пе ремен под контроль. Можно найти и другие способы. Однако основной смысл этой книги — диагноз. Ведь диагноз пред шествует лечению, и мы не можем начать помогать себе, пока не станем чутко сознавать проблему.
Эти страницы послужат своей цели, если они в извест ной степени помогут сформировать сознание, нужное че ловеку, чтобы осуществлять контроль над переменами,
529
управлять своей эволюцией. Ведь с воображением исполь зуя и направляя перемены, мы можем не только уберечь себя от травмы шока будущего, но и достичь отдаленных завтра и гуманизировать их.
Среди наиболее почитаемых стереотипов нашего вре мени — представления о том, что жизнь автора одинока, что его идеи возникают из некоего мистического внутрен него источника и что он пишет, находясь во власти вдохно вения. Многие профессиональные писатели знают лучше. Однако эти описания вполне могут применяться к другим авторам и другим книгам, но они неприменимы к этой. «Шок будущего» — результат сотрудничества, общения лицом к лицу и мысль к мысли с сотнями людей, действительно со столь многими в столь многих университетах, исследова тельских институтах и ведомствах, что я не смог бы назвать их всех.
Единственным самым значительным влиянием на эту книгу, помимо моего собственного, было влияние моей жены Хайди, которая была не вошедшей в поговорку «терпели вой супругой, не допускающей детей в берлогу автора», а скорее активным интеллектуальным партнером, обсуждаю щим пункт за пунктом, вынуждающим меня прояснять и интегрировать концепции, на которых основывается книга. Как и прежде, она была также домашним редактором, чи тающим или слушающим каждую главу, предлагающим со кращения, дополнения и свежие идеи. В значительной мере это и ее книга.
Несколько друзей также заранее читали всю рукопись или ее часть, делая ценные замечания. Д-р Дональд Ф. Клейн, руководитель психиатрических исследований в Хилсайдской больнице Нью-Йорка; д-р Герберт Герджой, психолог; д-р Бенджамин Сингер, социолог, и Гарольд Ли Страдлер были
530
достаточно добры, чтобы таким образом помочь мне. Я также должен поблагодарить мисс Бонни Брауэр, которая выполня ла роль помощника-исследователя на ранних стадиях проекта и бодро помогала мне фильтровать массы материала, време нами угнетающе громоздящегося на моем столе.
Особую благодарность я должен выразить профессору Элис Л. Филлипс из Школы права университета округа Колумбия и Фонду Элис Л. Филлипс за проявленное сверх человеческое терпение, позволившее мне снова и снова от срочивать важные обязательства перед Фондом, пока я заканчивал эту книгу.
1 Урбанолог Скотт Грир цит. по: Urban Environment: General by Daniel P. Moynihan в [313], с. 497.
2 Интервью автора с Реймондом Флетчером.
3 Викерс цит. по: Ecology, Planning and the American Dream by Sir Geoffrey Vickers в [241], с. 374-395.
4 Доводы Харрингтона см.: [318].
5 Позиция Гэлбрейта разрабатывается в [82].
6 Участница Вудстока цит. по: The New York Times», August 25, 1969.
7 Информация о фондах из Playboy's Guide to Mutual Funds by Michael Laurence, Playboy, June, 1969, c. 152. Неэкономические интересы совместных фондов обсуждаются в The Funds of the Future: 2000 A.D. by Alvin Toffler // Channing Balanced Fund Annual Report, New York, 1969, c. 6.
8 Фордовский проект «программы связанных инвестиций» опи сан в New Options in the Philanthropic Process // Ford Foundation statement of policy, New York: Ford Foundation, 1968. См. также: New Agency Lends First Million to Aid Ghetto Business by Vic Jameson // Presbyterian Life, reprint dated 1968; mimeographed PEDCO Guidelines for Loan Approval, issued by Presbyterian Economic Development Corp.
9 Удэлл цит. в: The Idea of a Social Report by Daniel Bell // Public Interest, Spring, 1969, c. 81.
10 Цитата Гросса из его предисловия к: [313], с. ix.
11 Движение социальных индикаторов — сегодня одна из са мых значительных сил в социальных и поведенческих науках. Однако литературы для анализа пока достаточно мало. Пять ос новных работ: [313], [317], [327], [330], [337].
531
12 Огбурн цитируется из длинного обсуждения предсказыва ния в [47], с. 304.
13 Замечание Мак-Рэя из его главы The Crisis of Sociology в
[298].
14 Ценные, хотя уже устаревшие, список и оценку методоло гий прогнозирования см.: [157].
Дельфи описывается в [155].
Короткое полезное введение к работе по перекрестному воз действию появляется в Initial Experiments with the Cross Impact Matrix Method of Forecasting by T.J. Gordon and H. Hayward // Futures, December, 1968, c. 100-116.
15 Кристоф Бертрам цитируется по его статье Models of Western Europe in the 1970's — the Alternative Choices, Futures, December, 1968, c. 143.
16 Доклад президента Эйзенхауэра о комиссии по целям см.: в [313]. Цит. с. xi.
17 Никсон: из Statement by the President on the Establishment of a National Goals Research Staff // White House Press Release, July 13, 1969.
18 The Politics and Vision of the New Left by Todd Gitlin, Radical Education Project, San Francisco, c. 2, 5.
19 The Application of Cybernetics to Psychiatry by W. Ross Ashby в [48], с. 376; ем. также: [1].
20 Проект Осгуда PLATO отмечен в Report of Developments since the Conference of Overseas Sponsors held in London in November, 1965 // Mankind 2000, London: Preparatory International Secretariat, август 1966, стр. 2; позже доклад появился в Involving the Public in Futures // Futures, September, 1968, c. 69.
21 Телевизионные игры упомянуты в Education Daily, April 25, 1969.
Всемирно известный американский социолог и футуро лог Элвин Тоффлер — автор трудов, имеющих большое зна чение. Его работами зачитываются более чем в 50 странах мира, он — один из наиболее известных американских ав торов. «Шок будущего», посвященный проблемам ускоре ния перемен, получил во Франции престижную премию «Тысячное зарубежное издание». Книга привлекла внима ние Белого дома, а ее название вошло в английский язык как идеома. «Третья волна», где описывается появление нового общества, вызвала интерес многих известных поли тических лидеров, начиная с Михаила Горбачева и кончая премьер-министром Японии. В Китае сначала эту книгу запретили, потом она стала «библией» китайской интелли генции, второй по популярности после речей Дэнсяопина.
Э. Тоффлер работает в тесном творческом контакте со своей женой Хайди Тоффлер. Она помощница и соавтор Э. Тоффлера. Их анализ современного меняющегося мира представлен как в вышеупомянутой работе, так и в книгах «Адаптивная корпорация», «Наметки и предпосылки» и «Эко-спазм». Эти работы внимательно читает высшее ру ководство. Их изучают во многих университетах мира на курсах экономики и бизнеса, социологии, литературы, фи лософии.
Э. Тоффлер начал свой путь вашингтонским корреспон дентом, потом вошел в состав редакции журнала «Форчун». Работал он и как приглашенный ученый-исследователь в Фонде Рассела Сейджа, и как приглашенный профессор —
533
в Корнтельском университете, а затем в штате факультета Новой Школы социальных исследований (США). В насто ящее время Тоффлер — член Международного института стратегических исследований.
За свои широкомасштабные работы он был принят в члены Американской ассоциации содействия развитию на уки, получил книжную премию Фонда Макензи за «выдаю щийся вклад в литературу по менеджменту», правительством Франции был удостоен чести именоваться кавалером орде на искусства и литературы. Хайди Тоффлер, человек широ ких творческих интересов, имеет почетную ученую степень доктора юридических наук и Медаль Президента Респуб лики Италия за свою работу футуролога.
[I] Ashby, W. Ross, Design for a Brain. (London: Chapman and Hall, 1952.)
[2] Beer, Stafford, Cybernetics and Management. (New York: John Wiley, 1964.)'«Яг»«Яг»
[3] Berlyne, D. E., Conflict, Arousal and Curiosity. (New York: McGraw-Hill, 1960.)
[4] Bettelheim, Bruno, The Informed Heart. (Glencoe, Ill: The Free Press, 1960.)
[5] Bossard, James H. S., and Boll Eleanor S., Ritual in Family Living. (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1950.)
[6] Bowen, Hugh М., Rational Design. Reprint of seven articles from Industrial Design, February-August, 1964. (Distributed by Dunlap and Associates, Darien, Conn.)
[7] Dance, Frank E. X, (ed.), Human Communication Theory. (New York: Holt, Rinehart and Winston, 1967.)
[8] Dubos, René, Man Adapting. (New Haven: Yale University Press, 1965.)
535
[9] Dunlop John.T., Automation and Technological Change. (Englewood Cliffs, NJ.: Prentice-Hall, 1962.)
[10] Ganong, William F., Review of Medical Physiology. (Los Altos, California: Lange Medical Publications, 1967.)
[11] Glass, David C., (ed.), Environmental Influences. (New York: Rockefeller University Press and Russell Sage Foundation, 1968.)
[12] Goreman, Aubrey, and Bern, Howard A., A Textbook of Comparative Endocrinology. (New York: John Wiley, 1962.)
[13] Grinker, Roy R., and Spiegel, John P., Men Under Stress. (New York: McGraw-Hill, 1945.)
[14] Grosser, George М., Wechsler, Henry, and Greenblatt, Milton, (eds.), The Threat of Impending Disaster. (Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1964.)
[15] Gurin, Gerald, Veroff, Joseph, and Feld, Sheila, Americans View Their Mental Health. (New York: Basic Books, 1960.)
[16] Hamilton, R. V., Taylor, R. М., and Rice, G. E., Jr., А Social Psychological Interpretation of the Udall, Kansas, Tornado. (Washington: National Academy of Sciences-National Research Council, 1955.)
[17] Hollingshead, August В., and Redlich, Frederick C., Social Class and Mental Illness. (New York: John Wiley, 1964.)
[18] James, William, The Principles of Psychology. (New York: Dover, 1958.) (2 vols.)
[19] Lee, Alfred McCling, Multi-Valent Man. (New York: George Braziller, 1966.)
[20] Levi, Lennart, Stress. (New York: Liveright, 1967.)
[21] Lynn, R., Attention, Arousal and the Orientation Reaction. (Oxford: Pergamon, 1966.)
[22] Miller, George A., The Psychology of Communication. (New York: Basic Books, 1967.)
[23] Moore, H. E., Tornadoes Over Texas. (Austin, Texas: University of Texas Press, 1958.)
[24] Raab, Wilhelm, Prevention of Ischémie Heart Disease: Principles and Practice. (Springfield, Ill.: Chas. C. Thomas, 1966.)
[25] Sargant, William, Battle for the Mind. (London: Pan Books, 1963.)
536
[26] Selye, Hans, The Stress of Life. (New York; McGraw-Hill, 1956.)
[27] Skinner, B. F., Science and Human Behavior. (New York: The Free Press, 1953.)
[28] Vernon, Jack. Inside the Black Room. (New York: Clarkson N. Potter, 1963.)
[29] Vickers, Sir Geoffrey, The Art of Judgment. (New York: Basic Books, 1965.)
[30] Wooldridge, Dean E., The Machinery of the Brain. (New York: McGraw-Hill, 1963.)
[31]-----------, Proceedings of the Third World Congress of Psychiatry. (Toronto: Toronto University Press, 1964.)
[32]-----------, Symposium on Medical Aspects of Stress in the Military Climate. (Washington: Walter Reed Army Institute of Research, Walter Reed Army Medical Center, 1964.)
[33]-----------, Symposium on Preventive and Social Psychiatry.
(Washington: Walter Reed Army Institute of Research, Walter Reed Medical Center, 1957.)
[34] Bloch, Herbert A., Disorganization. (New York: Alfred A. Knopf, 1952.)
[35] Demerath, N. J., and Peterson, Richard A., (eds.), System, Change and Conflict. (New York: The Free Press, 1967.)
[36] De Vries, Egbert, Man in Rapid Social Change. (New York: Doubleday, 1961.)
[37] Etzioni, Amitai and Eva, (eds.), Social Change. (New York: Basic Books, 1964.)
[38] Frank, Lawrence K., Society as the Patient. (New Bruns wick, N.J.: Rutgers University Press, 1948.)
[39] Gardner, John, Self-Renewal. (Evanston, Ill.: Harper, 1963.)
[40] Lerner, Daniel, The Passing of Traditional Society. (New York: The Free Press, 1958.)
[41] Massarik, Fred, and Ratoosh, Philburn, (eds.), Mathematical Explorations in Behavioral Science. (Home-wood, Ill: Richard D. Irwin and Dorsey Press, 1965.
[42] Mead, Margaret, Continuities in Cultural Evolution. (New Haven: Yale University Press, 1964.)
537
[43] Mead, Margaret, (ed.), Cultural Patterns and Technical Change. (New York: New American Library, 1955.)
[44] Mead, Margaret, New Lives for Old, (New York: New American Library, 1956.)
[45] Meier, Richard L., Developmental Planning. (New York: McGraw-Hill, 1965.)
[46] Moore, Wilbert E., Social Change. (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1964.)
[47] Ogburn, William F., On Culture and Social Change: Selected Papers. (Chicago: University of Chicago Press, 1964.)
[48] Smith, Alfred G., (ed.), Communications and Culture. (New York: Holt, Rinehart and Winston, 1966.)
[49] Touraine, Alain, Durand, Claude, Pecaut, Daniel, and Willener, Alfred, Workers' Attitudes to Technical Change. (Paris: Organization for Economic Cooperation and Development, 1965.) (Summary version entitled Acceptance and Resistance.)
[50] Van Gennep, Arnold, The Rites of Passage. (Chicago: University of Chicago Press, 1960.)
[51] Wingo, Lowdon, Jr., (ed.), Cities and Space. (Baltimore: Johns Hopkins Press, 1963.)
[52] -----------, Africa: Social Change and Mental Health.(London: World Federation for Mental Health, 1959.)
[53] -----------, Mental Health Aspects of Urbanization. (London: World Federation for Mental Health, 1957.)
[54] -----------, Training Requirements for Postattack Adaptive Behavior. (Report for US Office of Civil Defense, prepared by Dunlap and Associates, Darien, Conn., December, 1965.)
[55] -----------, Urban America and the Planning of Mental Health Services. (Philadelphia: Group for the Advancement of Psychiatry, vol. V, Symposium No. 10, November, 1964.)
[56] Bagrit, Leon, The Age of Automation. (New York: New American Library, 1965.)
[57] Diebold, John, Beyond Automation. (New York: Mc Graw-Hill, 1964.)
538
[58] Friedmann, Georges, Industrial Society. (Glencoe, Ill: The Free Press, 1955.)
[59] Greenberger, Martin, (ed.), Computers and the World of the Future. (Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1962.)
[60] Henderson, Mary Stephens-Caldwell, Managerial Innovations of John Diebold. (Washington: The LeBaron Foundation, 1965.)
[61] Michael Donald N., Cybernation: The Silent Conquest. (Santa Barbara, Calif.: Center for the Study of Democratic Institutions, 1962.)
[62] Simon, Herbert A., The Shape of Automation for Men and Management. (New York: Harper & Row, 1965.)
[63] Theobald, Robert, The Challenge of Abundance. (New York: New American Library, 1961.)
[64]-----------, Technology and the American Economy. (Report of the Commission on Technology, Automation and Economic Progress, vol. 1, February, 1966.)
[65] Adams, Charles F., Common Sense in Advertising. (New York: McGraw-Hill, 1965.)
[66] Anshen, Melvin, and Bach, George Leland, (eds.), Management and Corporations, 1985. (New York: McGraw-Hill, 1960.)
[67] Backman, Julius, Advertising and Competition. (New York: New York University Press, 1967.)
[68] Baird, Mary K., International Consumer Expenditure Patterns (Report No. 196). (Menlo Park, Calif.: Stanford Research Institute, December, 1963.)
[69] Barish, Norman, and Verhulst, Michel, Management Sciences in the Emerging Countries. (Oxford: England-Alden Press, 1965.)
[70] Berle, Adolf A., Jr., Power without Property. (New York: Harcourt, Brace & World, 1959.)
[71] Best, Katherine, and Hillyer, Katherine, Las Vegas: Play-town; USA. (New York: David McKay, 1955.)
539
[72] Bogart, Ernest L., and Kemmerer, Donald L., Economic History of the American People. (New York: Longmans, Green, 1946.)
[73] Borges, Jorge Luis, Labyrinths. (New York: New Directions, 1964.)
[74] Boyd, Robert D., (ed.), Changing Concepts of Productive Living. (Madison, Wis.: University Extension, University of Wisconsin, 1957.)
[75] Brightbill, Charles K., The Challenge of Leisure. (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1960.)
[76] Dichter, Ernest, Handbook of Consumer Motivations. (New York: McGraw-Hill, 1964.)
[77] Fabricant, Solomon, Basic Facts on Productivity Change. (New York: National Bureau of Economic Research [Occasional Paper 63], 1959.)
[78] Fourastié, Jean, Les 40,000 Heures. (Paris: Editions Laffont, 1965.)
[79] Fuchs, Victor R., The Crowing Importance of the Service Industries. (New York: National Bureau of Economic Research [Occasional Paper 96], 1965.)
[80] Galbraith, John Kenneth, The Affluent Society. (Boston: Houghton-Miffiin, 1958.)
[81] Galbraith, John Kenneth, The Liberal Hour. (New York: New American Library, 1960.)
[82] Galbraith, John Kenneth, The New Industrial State. (Boston: Houghton-Mifflin, 1967.)
[83] Gordon, Theodore J., A Study of Potential Changes in Employee Benefits. (Middletown, Conn.: Institute for the Future, April, 1969.) (3 vols).
[84] Guzzardi, Walter, Jr., The Young Executives. (New York: New American Library, 1966.)
[85] Johnson, Arno H., Jones, Gilbert E., and Lucas, Darrell В., The American Market of the Future. (New York: New York University Press, 1966.)
[86] Katona, George, The Mass Consumption Society, (New York: McGraw-Hill, 1964.)
[87] Larrabee, Eric, and Meyersohn, Rolf, (eds.), Mass Leisure. (Glencoe, Ill.: The Free Press, 1958.)
540
[88] Miller, Herman P., Rich Man Poor Man. (New York: Thomas Y. Crowell, 1964.)
[89] Packard, Vance. The Hidden Persuaders. (New York: David McKay, 1965.)
[90] Packard, Vance, The Pyramid Climbers. (New York-McGraw-Hill, 1962.)
[91] Packard, Vance, The Waste Makers. (New York: Pocket Books, 1964.)
[92] Scarff, Harold, Multifamily Housing (Report No. 151). (Menlo Park, Calif.: Stanford Research Institute, November, 1962.)
[93] Servan-Schreiber, J.-J., The American Challenge. (New York: Avon, 1967.)
[94] Tawney, R. H., Religion and the Rise of Capitalism. (New York: New American Library, 1948.)
[95] Uris, Auren, The Executive Job Market. (New York: McGraw-Hill, 1965.)
[96] Warner, W. Lloyd, and Abegglen, James, Big Business Leaders to America. (New York: Atheneum, 1963.)
[97] -----------, How American Buying Habits Change. (Washington: US Department of Labor, 1959.)
[98] -----------, Markets of the Sixties by the Editors of Fortune. (New York: Harper & Bow, 1960.)
[99] Asbell, Bernard, The New Improved American. (New York: McGraw-Hill, 1965.)
[100] Ashby, Eric, Technology and the Academics. (New York; St. Martin's Press, 1963.)
[101] Barzun, Jacques, The American University. (New York: Harper & Row, 1968.)
[102] Brim, Orville G., Jr., Education for Child Rearing. (New York: The Free Press, 1965.)
[103] De Grazia, Alfred, and Sobn, David, (eds.), Revolution in Teaching. (New York: Bantam Books, 1964.)
[104] Dewey, John, Democracy and Education. (New York: The Free Press, 1966.)
541
[105] Erikson, Erik H., (ed.), The Challenge of Youth. (Gar den City, New York: Anchor Books, 1963.)
[106] Erikson, Erik H., Childhood and Society. (New York: W. W. Norton. 1963.)
[107] Evans, Luther H., and Arnstein, George, (eds.), Automation and the Challenge to Education. (Washington: National Education Association, 1962.)
[108] Friedenberg, Edgar Z., The Vanishing Adolescent. (New York: Dell Publishing, 1959.)
[109] Ginzberg, Eli (ed.), The Nation's Children. (New York: Colombia University Press, 1960.) (3 vols.)
[110] Hamblett. Charles, and Deverson, Jane, Generation X. (Greenwich, Conn.: Fawcett Publications, 1964.)
[111] Hirsch, Werner Z., (ed.), Inventing Education for the Future. (San Francisco: Chandler, 1967.)
[112] Hook, Sidney, Education for Modern Man. (New York: Dial Press, 1946.)
[113] Newson, John and Elizabeth, Patterns of Infant Care in an Urban Community. (Baltimore: Penguin Books, 1965.)
[114] Salisbury, Harrison E., The Shook-Up Generation. (Greenwich, Conn.: Fawcett World Library, 1958.)
[115] Toffler, Alvin, (ed.), The Schoolhouse in the City. (New York: Praeger, 1968.)
[116] Weerlee, Duco van, Wat De Provo's Willen. (Amsterdam: Unitgeverij De Bezige Bij, 1966.)
[117] Bell, Norman W., and Vogel, Ezra F., (eds.), A Modern Introduction to the Family. (Glencoe, Ill. The Free Press, 1960.)
[118] Farber, Seymour, Mustacchi, Piero, and Wilson, Roger H. L., (eds.), Man and Civilization. (New York: McCraw-Hill, 1965.)
[119] Friedan, Betty, The Feminine Mystique. (New York: W. W. Norton, 1963.)
[120] Galdston, Iago, (ed.), The Family in Contemporary Society. (New York: International Universities Press, 1958.)
[121] Goode, William J., (ed.), The Family. (Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1964.)
542
[122] Goode, William J., Readings on the Family and Society. (Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall. 1964.)
[123] Hunt, Morton М., Her Infinite Variety. (New York: Harper & Row, 1962.)
[124] Ogburn, W. F., and Nimkoff, М. F., Technology and the Changing Family. (Cambridge, Mass.: Houghton Mifflin Co, 1955.)
[125] Rimmer, Robert, The Harrad Experiment. (New York: Bantam Books, 1967.)
[126] Rimmer, Robert, Proposition 31. (New York: New American Library, 1968.)
[127] Schur, Edwin М., (ed.), The Family and the Sexual Revolution. (Bloomington, Ind.: Indiana University Press, 1964.)
[128] Adelson, Marvin, The Technology of Forecasting and the Forecasting of Technology (Report SP 3151-000-01). (Santa Monica, Calif.: System Development Corporation, April, 1968.)
[129] Adelson, Marvin, Toward a Future for Planning (Report SP-2022). (Santa Monica, Calif.: System Development Corporation, June 1966.)
[130] Baade, Fritz, The Race to the Year 2000. (New York: Doubleday, 1962.)
[131] Baier, Kurt, and Rescher, Nicholas, Values and the Future. (New York: The Free Press, 1969.)
[132] Bell, Daniel, (ed.), Toward the Year 2000. (Boston: Houghton Mifflin, 1968.) (Book version of special issue of Daedalus, Summer, 1967, based on work of Commission on the Year 2000.)
[133] Bohler, Eugene, El Futuro, Problema del Hombre Moderno. (Madrid: Alianza Editorial, 1967.)
[134] Boulding, Kenneth, The Meaning of the 20th Century. (New York: Harper & Row, 1964.)
[135] Brown, Harrison, The Challenge of Man 's Future. (New York: Viking, 1954.)
[136] Calder, Nigel, (ed.), The World in 1984. (Baltimore: Penguin Books. 1965.), (2 vols.)
[137] Clarke, Arthur C., Profiles of the Future. (New York: Bantam Books, 1958.)
543
[138] De Jouvenel, Bertrand, Futuribles. (Santa Monica, Calif.: The RAND Corporation, January, 1965.)
[139] De Jouvenel, Bertrand, The Art of Conjecture. (New York: Baste Books, 1967.)
[140] Drucker, Peter F., America's Next Twenty Years. (New York: Harper & Row, 1955.)
[141] Drucker, Peter F., The Age of Discontinuity. (New York: Harper & Row, 1968.)
[142] Duffus, R. L., Tomorrow's News. (New York: W. W. Norton, 1967.)
[143] Ernst, Morris L., Utopia 1976. (New York: Rinehart, 1955.)
[144] Ewald, Willam R, Jr., (ed.), Environment For Man. (Bloomington, Ind.: Indiana University Press, 1967.)
[145] Franklin, H. Bruce, Future Perfect. (New York: Oxford Univeisity Press, 1966.)
[146] Fuller, R. Buckminster, and McHale, John, World De sign Science Decade, 1965—1975; Phcise I Documents 1—4. (Carbondale, Ill: World Resources Inventory, Southern Illinois University, 1963.)
[ 147] Gabor, Dennis, Inventing the Future. (New York: Alfred A. Knopf, 1969.)
[148] Gibson, Tony, Breaking in the Future. (London: Hodder and Stoughton, 1965.)
[149] Gordon, Theodore J., The Future. (New York: St. Martin's Presa, 1965.)
[150] Gordon, Theodore J., and Helmer, Olaf, Report on a Long-Rangé Forecasting Study. (Santa Monica, Calif: The RAND Corporation, September, 1964.)
[151] Gross, Bertram М., Space-Time and Post-Industrial Society. (Syracuse, N. Y.: Maxwell Graduate School, Syracuse University. Comparative Administration Group Occasional Paper, May, 1966.)
[152] Gumucio, Mariano B., Los Dias Que Vendrân. (Caracas: Monte Avila Editores, 1968.)
[153] Heilbroner, Robert, The Future as History. (New York: Grove Press, 1959.)
544
[154] Helmer, Olaf, Gordon, Theodore J., Enzer, Selwyn, De Brtgard, Raul, and Rochbert, Richard, Development of Long-Range Forecasting Methods for Connecticut. (Middletown, Conn.: Institute for the Future, September, 1969.)
[155] Helmer, Olaf, Social Technology. (New York: Basic Books, 1966.)
[156] Helton, Roy, Sold Out to the Future. (New York: Harper & Row, 1935.)
[157] Jantsch, Erich, Technological Forecasting in Perspective. (Paris: Organization for Economic Cooperation and Development, October, 1968.)
[158] Jungk, Robert, Tomorrow is Already Here. (New York: Simon and Schuster, 1954.)
[159] Kahn, Herman and Wiener, Anthony J., The Year 2000. (New York: Macmillan, 1967.)
[160] Kostelanetz, Richard, (ed.), Beyond Left and Right. (New York: William Morrow, 1968.)
[161] Lewinsohn, Richard, Science, Prophecy and Prediction. (Greenwich, Conn.: Fawcett, 1962.)
[162] Low, A. М., What 's the World Coming To ? (New York: J. B. Ltppincott, 1951.)
[163] Lundberg, Ferdinand, The Coming World Transformation. (Garden City, N. Y.: Doubleday, 1963.)
[164] McHale, John, The Future of the Future. (New York: George Braziller, 1969.)
[165] Marek, Kurt W., Yestermorrow. (New York: Alfred A. Knopf, 1961.)
[166] Medawar, P. В., The Future of Man, (New York: New American Library, 1959.)
[167] Michael, Donald N., The Unprepared Society. (New York: Basic Books, 1968.)
[168] Pauwels, Louis, and Bergier, Jacques, The Morning of the Magicians. (New York: Stein and Day, 1963.)
[169] Peccei, Aurelio, The Chasm Ahead. (London: Macmillan, 1969.)
[170] Platt, John Rader, The Step to Man. (New York: John Wiley, 1966.)
[171] Polak, Fred L., The Image of the Future. (New York: Oceana Publications, 1961.) (2 vols.)
545
[172] Ritner, Peter, The Society of Space. (New York: Macmillan, 1961.)
[173] Rodwin, Lloyd, (ed.), The Future Metropolis. (New York: George Braziller, 1961.)
[174] Shinn, Roger L., Tangled World. (New York: Charles Scribner's Sons, 1965.)
[175] Thomson, George, The Foreseeable Future. (New York: Viking, 1960.)
[176] Vickers, Geoffrey, Value Systems and Social Process. (New York: Basic Books, 1968.)
[177] Wolstenholme, Gordon, (ed.), Man and his Future. (London: J. and A. Churchill, 1963.)
[178] Zwicky, Fritz, Discovery, Invention, Research. (Toronto: Macmillan, 1969.)
[179]-----------, Commission on the Year 2000. Working Papers.
(Cambridge, Mass.: American Academy of Arts and Sciences, 1965—1967.) (5 vols.) Private circulation.
[180]-----------, El Futuro Immediate, (Barcelona: Plaza and Janes, 1969.)
[181]-----------, Prospect for America: The Rockefeller Panel Reports. (Garden City, N. Y.: Doubleday, 1961.)
[182]-----------, Prospective Changes in Society by 1980, (Denver: Designing Education for the Future, July, 1966.)
[183]---------, The World of 1975. (Menlo Park, Calif.: Stan ford Research Institute, 1964.)
Also consulted:
[184] Analyse et Prévision (Paris). A monthly.
Analysen und Prognosen (Berlin). A bi-monthly.
Futures (Surrey, England). A quarterly.
Futuribili (Rome). A quarterly.
Prospeccion Sigh XXI (Caracas). Irregular.
Prospective (Paris). Irregular.
The Futurist (Washington). A bi-monthly.
[185] Brooks, John, The One and The Many. (New York Harper & Row, 1962.)
546
[186] Ellul, Jacques, The Technological Society. (New York: Vintage Books, 1967.)
[187] Kardiner, Abram, The Individual and His Society. (New York: Columbia University Press, 1939.)
[188] Kluckhohn, Clyde, Mirror For Man. (Greenwich, Conn.: Fawcett, 1965.)
[189] Mannheim, Karl, Systematic Sociology. (New York: Grove Press, 1957.)
[190] Menaker, Esther and William, Ego in Evolution. (New York: Grove Press, 1965.)
[191] Odajnyk, Walter, Marxism and Existentialism. (Garden City, N. Y.: Anchor Books, 1965.)
[192] Riesman, David, Abundance, for What? and Other Essays. (Garden City, N. Y.: Doubleday, 1964.)
[193] Riesman, David, with Glazer, Nathan and Denney, Reuel, The Lonely Crowd. (Garden City, N. Y.: Anchor Books, 1950.)
[194] Riesman, David, Selected Essays from Individualism Reconsidered. (New York: Doubleday, 1954.)
[195] Sayles, Leonard R., Individualism and Big Business. (New York: McGraw-Hill, 1963.)
[196] Tenn, William, The Human Angle. (New York: Ballantine, 1968.)
[197] Whyte, William H., The Organization Man. (New York: Simon and Schuster, 1956.)
[198] Barraclough, Geoffrey, An Introduction to Contemporary History. (New York: Basic Books, 1964.)
[199] Barrett, William, Irrational Man. (Garden City, N. Y.: Doubleday Anchor, 1962.)
[200] Bell, Daniel, The Reforming of General Education. (New York: Columbia University Press, 1966.)
[201] Boulding, Kenneth, The Image. (Ann Arbor, Mich.: University of Michigan Press, 1956.)
[202] Bram, Joseph, Language and Society. (Garden City, N. Y.: Donuleday, 1955.)
547
[203] Childe, V. Gordon, Society and Knowledge. (New York: Harper & Row, 1956.)
[204] De Chardin, Teilhard, The Phenomenon of Man. (New York Harper & Row, 1959.)
[205] De Fleur, Melvin L., and Larsen, Otto, The Flow of Information. (New York: Harper & Row, 1958.)
[206] Escarpit, Robert, The Book Revolution. (London: UNESCO and George, G. Harrap, 1966.)
[207] Glaister, G. A., Encyclopedia of the Book. (Cleveland: World Publishing, 1960.)
[208] Hauser, Arnold, The Social History of Art. (New York: Vintage Books, 1958.) (4 vols.)
[209] Knight; Arthur, The Livelist Art. (New York: New American Library, 1959.)
[210] Kuhn, Thomas S., The Structure of Scientific Revolutions. (Chicago: University of Chicago Press, 1962.)
[211] Machlup, Fritz, The Production and Distribution of Knowledge to the United States. (Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1962.)
[212] Robinson, John A. T., Honest to God. (London: SCM Press Ltd., 1963.)
[213] Amory, Cleveland, Who Killed Society? (New York: Harper & Row, 1960.)
[214] Baitzell, E. Digby, The Protestant Establishment. (New York: Random House, 1964.)
[215] Barber, Bernard, Social Stratification. (New York: Harconrt, Brace & World, 1957.)
[216] Barth, John, The Floating Opera, (New York: Avon Books, 1956.)
[217] Cox, Harvey, The Secular City. (New York: Macmillan, 1965.)
[218] Dahrendorf, Ralf, Class and Class Conflict in Industrial Society. (Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1966.)
548
[219] Fishwick, Marshall, The Hero, American Style. (New York: David McKay, 1969.)
[220] Glazer, Nathan, and Moynihan, Daniel, Beyond The Melting Pot. (Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1963.)
[221] Goffman, Erving, Behavior in Public Places. (New York: The Free Press, 1963.)
[222] Goffman, Erving, Interaction Ritual. (Garden City, N. Y.: Doubleday, 1967.)
[223] Goodman, Paul, Growing Up Absurd. (New York: Vintage Books, 1960.)
[224] Greer, Scott, The Emerging City. (New York: The Free Press, 1965.)
[225] Hausknecht, Murray, The Joiners. (New York: Bed-minster Press, 1962.)
[226] Hyman, Herbert H., and Singer, Eleanor, (eds.), Readings in Reference Group Theory and Research. (New York: The Free Press, 1968.)
[227] Josephson, Eric and Mary, (eds.), Man Alone. (New York: Dell Publishing, 1962.)
[228] Klapp, Orrin E., Symbolic Leaders. (Chicago: Aldine, 1964.)
[229] McClelland, David C., The Achieving Society. (New York: The Free Press, 1961.)
[230] McKuen, Rod, Stanyan Street and Other Sorrows. (New York: Random House, 1963.)
[231] Nadeau, Remi, California: The New Society. (New York: David McKay Co., 1963.)
[232] Newcomb, Theodore М., and Wilson, Everett K., (eds.), College Peer Groups. (Chicago: Aldine, 1966.)
[233] Packard, Vance, The Status Seekers. (New York: David McKay, 1959.)
[234] Podhoretz, Norman, Making It. (New York: Random House, 1967.)
[235] Pynchon, Thomas, The Crying of Lot 49. (Philadelphia: J. B. Lippincott, 1966.)
[236] Seeley, John R., Sim, R. Alexander, and Loosley, Elizabeth W., Crestwood Heights. (New York: John Wiley, 1963.)
549
[237] Sheckley, Robert, Untouched By Human Hands. (New York: Ballantine Books, 1954.)
[238] Sherif, Muzafer, and Carolyn W., Reference Groups. (New York: Harper & Row, 1964.)
[239] Wirth, Louis, On Cities and Social Life. (Chicago: The University of Chicago Press, 1964.)
[240] Yablonsky, Lewis, The Violent Gang. (Baltimore: Penguin Books, 1966.)
[241] Duhl, Leonard J., (ed.), The Urban Condition, (New York: Basic Books, 1963.)
[242] Lipset, Seymour М., and Bendix, Reinhard, Social Mobility in Industrial Society. (Berkeley, Calif.: University of California Press, 1964.)
[243] Morton, Herbert C., (ed.), Brookings Papers on Public Policy. (Washington: Brookings Institution, 1965.)
[244] Neymark, Ejnar, Selectiv Rörlighet. (Stockholm: Personaladministrativa Radet, 1961.)
[245] Österberg, Gunnar R., An Empirical Study of Labour Reallocation Gains in Sweden Between 1950 and 1960. (Stockholm: Industriens Utredningsinstitut, 1965.)
[246] Rundblad, Bengt G., Arbetskraftens Rörlighet. (Stockholm: Almqvist and Wiksells, 1964.)
[247] Weil, Simone, The Need for Roots. (Boston: Beacon Press, 1952.)
[248] Woodward, Eliot G., and Kaufman, Joan, International Travel (Report No. 193). (Memo Park, Calif.: Stanford Research Institute, December, 1963.)
[249]-----------, International Joint Seminar on Geographical and Occupational Mobility of Manpower, (Finel Report). (Paris: Organization for Economic Cooperation and Development, 1964.)
[250]-----------, Joint International Seminar on Geographical and Occupational Mobility of Manpower; Supplement to the Final Report.
550
Castelfusano, Nov. 19—22, 1963. (Paris: Organization for Economic Cooperation and Development, 1964.)
[251]-----------, L'Evolution del'emploi dans les Etats membres
(1954—1958). (Brussels: Communauté Economique Europeene Commission, March, 1961.)
[252] Bennis, Warren G., Changing Organizations. (New York: McGraw-Hill, 1966.)
[253] Blan, Peter М., Bureaucracy in Modern Society. (New York: Random House, 1956.)
[254] Blau, Peter М., and Scott, W. Richard, Formal Organizations. (San Francisco: Chandler, 1962.)
[255] Boulding, Kenneth. The Organizational Revolution. (New York: Harper & Row, 1953.)
[256] Gerth, H. H., and Mills, C. Wright, (eds.), From Max Weber: Essays in Sociology. (New York: Oxford University Press, 1958.)
[257] Gross, Bertram М., The Managing of Organizations, (New York: The Free Press, 1964.) (2 vols.)
[258] Kafka, Franz, The Trial. (New York: Alfred A. Knopf, 1945.)
[259] Likert, Rensis, The Human Organization. (New York: McGraw-Hill, 1967.)
[260] Rice, A. K., The Enterprise and Its Environment. (London: Tavistock Publications, 1963.)
[261] Donham, W. В., Business Adrift. (New York: Whittlesey House/MeGraw-Hill, 1931.) (Introduction by Alfred North Whitehead.)
[262] Dunham, Barrows, Giant in Chains. (Boston; Little, Brown, 1953.)
[263] Gelmer, Ernest, Thought and Change. (Chicago: Uni versity of Chicago Press, 1965.)
551
[264] Huxley, Julian, Essays of a Humanist. (New York: Harper & Row, 1964.)
[265] Huxley, Julian, Man in the Modern World. (New York: New American Library, 1959.)
[266] Huxley, Julian, New Bottles for New Wine. (New York: Harper & Row, 1957.)
[267] Huxley, Julian, On Living in a Revolution. (New York: Harper & Row, 1942.)
[268] Schon, Donald A., Technology and Change. (New York: Dell, 1967.)
[269] Van Gennep, Arnold, The Rites of Passage. (Chicago: The University of Chicago Press, 1960.)
[270] Burlingame, Roger, Machines that Built America. (New York: New American Library, 1955.)
[271] Capek, Karel, War with the Newts. (New York: Bantam Books, 1964.)
[272] Cipolla, Carlo М., The Economic History of World Population. (Baltimore: Penguin Books, 1962.)
[273] Clarke, Arthur C., The Challenge of the Spaceship. (New York: Ballantine, 1961.)
[274] Clarke, Arthur C., (ed.), Time Probe. (New York: Dell, 1967.)
[275] Delgado, José М. R. Physical Control of the Mind. (New York: Harper & Row, 1969.)
[276] De Solla Price, Derek J., Little Science, Big Science. (New York: Columbia University Press, 1963.)
[277] De Solla Price, Derek J., Science Since Babylon. (New Haven: Yale University Press, 1961.)
[278] Dole, Stephen, Habitable Planets for Man. (Santa Monica, Calif.: The RAND Corp., March, 1964.)
[279] Ettinger, Robert C. W., The Prospect of Immortality. (New York: Doubleday, 1964.)
[280] Farrington, Benjamin, Head and Hand in Ancient Greece. (London: Watts and Co., 1947. )
552
[281] Fidell, Oscar, (ed.), Ideas in Science. (New York: Washington Square Press, 1966.)
[282] Forbes, R. J., and Dijksterhuis, E.J., A History of Science and Technology. (Baltimore: Penguin Books, 1963.) (2 vols.)
[283] Fourastié, Jean, Idées Majeures. (Paris: Editions Gonthier, 1966.)
[284] Fourastié, Jean, Les Conditions de l'Esprit Scientifique. (Paris: Editions Gallimard, 1966.)
[285] Gilman, William, Science: U.S.A. (New York: Viking, 1965.)
[286] Gordon, Theodore J., and Shef, Arthur L., National Programs and the Progress of Technological Societies. (Huntington Beach, Calif.: McDonnell Douglas Corporation, March, 1968.)
[287] Hanrahan. James S., and Bushnell, David, Space Biology. (New York: Science Editions, 1961.)
[288] Hulten, K. G. Pontus, The Machine. (New York: Museum of Modern Art, 1968.)
[289] Jewkes, John, Sawers, David, and Stillerman, Richard, The Sources of Invention. (New York: St. Martin's Press, 1958.)
[290] Lapp, Ralph E., The New Priesthood. (New York: Harper & Row, 1961.)
[291] Lesher, Richard, and Howick, George, Background, Guidelines, and Recommendations for use in Assessing Effective Means of Channeling New Technologies in Promising Directions. (Washington: National Commission on Technology, Automation and Economic Progress, November, 1965.)
[292] Levy, Lillian, (ed.), Space: Its Impact on Man and Society. (New York: W. W. Norton, 1965.)
[293] Lewis, Arthur O., Jr., (ed.), Of Men and Machines. (New York: E. P. Dutton, 1963.)
[294] Lilly, John C, Man and Dolphin. (New York: Pyramid, 1962.)
[295] London, Perry, Behavior Control. (New York: Harper & Row, 1969.)
[296] McLuhan, Marshall, Understanding Media. (New York: McGraw-Hill, 1965.)
[297] Newman, James R., (ed.), What is Science ? (New York: Washington Square Press, 1961.)
553
[298] Plumb, J. H., (ed.), Crisis in the Humanities. (Baltimore: Penguin Books, 1964.)
[299] Rapport, Samuel, and Wright, Helen, Science: Method and Meaning. (New York: Washington Square Press, 1964.)
[300] Reichenbach, Hans, The Rise of Scientific Philosophy. (Los Angeles: University of California Press, 1951.)
[301] Schmeck, Harold, Jr., The Semi-Artificial Man. (New York: Walker, 1965.)
[302] Schnapper, М. В., (ed.), New Frontiers of Knowledge. (Washington: Public Affairs Press, 1957.)
[303] Schramm, Wilbur, (ed.), Mass Communications. (Urbana, Ill.: University of Illinois Press, 1960.)
[304] Shannon, C. E., and McCarthy, J., (eds.), Automata Studies. (Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1956.)
[305] Snow, C. P., Science and Government. (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1961.)
[306] Snow, C. P., The Two Cultures and The Scientific Revolution. (New York: Cambridge University Press, 1959.)
[307] Stover, Carl F., The Government of Science. (Santa Barbara, Calif.: The Center for the Study ot Democratic Institutions, 1962.)
[308] Strachey, John, The Strangled Cry. (New York: William Sloane Associates, 1962.)
[309] Sullivan, Walter, We Are Not Alone. (New York: Mc Graw-Hill, 1964.)
[310] Vercors, You Shall Know Them. (New York: Popular Library, 1953.)
[311] Wiener, Norbert, The Human Use of Human Beings. (Garden City, N. Y.: Anchor Books, 1954.)
[312] -----------, Implications of Biomédical Technology.
(Cambridge, Mass.: Harvard University Program on Technology and Society, Research Review No. 1.)
[313] Bauer, Raymond A., (ed.), Social Indicators. (Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1966.)
554
[314] Daddario, Emilio Q., Technology Assessment. Statement by the chairman of the Subcommittee on Science, Research and Development of the Committee on Science and Astronautics, U.S. House of Representatives. Ninetieth Congress. First Session. (Washington: Government Printing Office, 1968.)
[315] Eisner, Henry, Jr., The Technocrats. (Syracuse, N. Y.: Syracuse University Press, 1967.)
[316] Gross, Bertram М., A Great Society ? (New York: Basic Books, 1968.)
[317] Gross, Bertram М., (ed.), Social Intelligence for America's Future. (Boston: Allyn and Bacon, 1969.)
[318] Harrington, Michael, The Accidental Century. (New York: Macmillan, 1965.)
[319] Huxley, Aldous, Brave New World. (New York: Bantam Books, 1958.)
[320] Kahn, Alfred J., Studies in Social Policy and Planning. (New York: Russell Sage Foundation, 1969.)
[321] Kahn, Alfred J., Theory and Practice of Social Planning. (New York: Russell Sage Foundation, 1969.)
[322] Lyons, Gene М., The Uneasy Partnership. (New York: Russell Sage Foundation, 1969.)
[323] Mayo, Louis H., Comments on Senate Resolution 78. (Washington: George Washington University, March 4, 1969.)
[324] Mayo, Louis H., The Technology Assessment Function. Part I. Internal Reference Document 25. (Washington: George Washington University, July, 1988.)
[325] Mayo, Louis H., and Rao, P. L., The Technological Assessment Function. Part II. Internal Reference Document 25. (Washington: George Washington University, July, 1968.)
[326] Orwell, George, 1984. (New York: New American Library, 1949.)
[327] Sheldon, Eleanor and Moore, Wilbert, Indicators of Social Change. (New York: Russell Sage Foundation, 1968.)
[328] Skinner, B. F., Waiden II. (New York: Macmillan, 1962.)
[329] -----------, Establish a Select Senate Committee on Technology and the Human Environment, Hearings on Senate
555
Resolution 68 before the Subcommittee on Intergovernmental Relations of the Committee on Government Operations, US Senate. (Washington: Government Printing Office, March and April, 1967.)
[330] -----------, Full Opportunity and Social Accounting Act (Seminar). Hearings before the Subcommittee on Government Research, Committee on Government Operations, US Senate. Ninetieth Congress. First Session. S. 843, Parts 1—3. (Washington: Government Printing Office, 1967.)
[331]-----------, Goals for Americans. Report of the President's Commission on National Goals. (Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1964.)
[332]-----------, Inquiries, Legislation, Policy Studies Re: Science and Technology. 2nd Progress Report. Subcommittee on Science, Research and Development of the Committee on Science and Astronautics, US House of Representatives. Eighty-ninth Congress. Second Session. (Washington: Government Printing Office, 1966.)
[333]-----------, Policy Issues to Science and Technology. Third
progress report. Subcommittee on Science Research and Development of the Committee on Science and Astronautics, US House of Representatives. Ninetieth Congress. Second Session. (Washington: Government Printing Office, 1968.)
[334]-----------, Préparation du Ve Plan: Rapport sur les Princi pales Options. (Paris: Journal Offciel de la République Française. 1964.)
[335]-----------, Review of National Science Policy- United States. (Paris: Organization for Economic Cooperation and Development, 1968.)
[336]-----------, Technology Assessment Seminar. Proceedings before the Subcommittee on Science, Research and Development of the Committee on Science and Astronautics, US House of Representatives. (Washington: Government Printing Office, September, 1967.)
[337]-----------, Toward A Social Report. (Washington: US Department of Health, Education and Welfare, January, 1969.)
556
[338] Abé, Kobo, The Woman in the Dunes. (New York: Berkley, 1964.)
[339] Beardslee, David C., and Wertheimer, Michael, (eds.), Readings in Perception. (Princeton, N.J.: Van Nostrand, 1958.)
[340] Cohen, John, (ed.), Readings in Psychology. (London: Allen and Unwin, 1964.)
[341] De Grazia, Sebastian, Of Time, Work and Leisure. (New York: Twentieth Century Fund, 1962.)
[342] Fraser, J. T., (ed.), The Voices of Time. (New York: George Braziller, 1966.)
[343] Hall, Edward T., The Hidden Dimension. (New York: Doubleday, 1966.)
[344] Hall, Edward T., The Silent Language. (New York: Doubleday, 1959.)
[345] Israeli, Nathan, Abnormal Personality and Time. (New York: Science Press Printing Company, 1936.)
[346] Mac Iver, R. М., The Challenge of The Passing Years. (New York: Pocket Books, 1962.)
[347] Poulet, Georges, Studies in Human Time. (Baltimore: Johns Hopkins Press, 1956.)
[348] Priestley, J. В., Man and Time. (New York: Dell, 1964.)
[349] Wallis, Robert, Time: Fourth Dimension of the Mind. (New York: Harcourt, Brace & World, 1966.)
[350] Warner, W. Lloyd, The Corporation in the Emergent American Society. (New York: Harper & Row, 1962.)
[351] Berelson, Bernard, and Steiner, Gary A., Human Behavior. (New York: Harcourt, Brace & World, 1964.)
[352] Chappie, Eliot Dismore, and Coon, Carleton Stevens, Principles of Anthropology. (New York: Henry Holt, 1942.)
[353] Deutsch, Morton and Krauss, Robert М., Theories in Social Psychology. (New York: Basic Books, 1965.)
557
[354] Hartley, Eugene, Maccoby, Eleanor, and Newcomb, Theodore, (eds.), Readings in Social Psychology. (New York: Holt, Rinehart and Winston, 1947.)
[355] Lindzey, Gardiner, (ed.), Handbook of Social Psychology. Cambridge, Mass.: Addison-Wesley, 1954.)
[356] Natanson, Maurice, (ed.), Philosophy of the Social Sciences. (New York: Random House, 1963.)
[357] Newcomb, Theodore, Turner, Ralph H., and Converse, Philip E., Social Psychology. (New York: Holt, Rinehart, and Winston, 1965.)
[358] Wattenberg, Ben J. with Scammon, Richard М., This U.S.A. (New York: Doubleday, 1965.)
[359]-----------, The American Workers' Fact Book. (Washington: United States Department of Labor, 1956.)