Будь умным!


У вас вопросы?
У нас ответы:) SamZan.net

м гг прошлого столетия характеризуется вообще говоря двумя чертами- вопервых общей неудовлетвореннос

Работа добавлена на сайт samzan.net: 2016-03-30

Поможем написать учебную работу

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Предоплата всего

от 25%

Подписываем

договор

Выберите тип работы:

Скидка 25% при заказе до 18.5.2024

Н.Н.Ланге

БОРЬБА ВОЗЗРЕНИЙ  СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ1

 

Кто знаком с современной психологической литературой, с ее направлениями тенденциями,  особенно в отношении принципиальных вопросов,  не может,  я думаю, сомневаться, что наша наука переживает ныне тяжелый, хотя и крайне плодотворный, кризис. Этот кризис, или поворот (начало которого можно отнести ещё к 70-м гг.  прошлого столетия),  характеризуется, вообще говоря, двумя чертами: во-первых, общей неудовлетворенностью той прежней доктриной или системой, которая может быть названа, вообще, ассоциационной2 и сенсуалистической психологией, и, во-вторых, появлением значи-тельного числа новых попыток углубить мысли психологических  исследований, причем обнаружилось,  однако,  огромное расхождение взглядов разных психологических направлений или школ.

Ассоциационная  психология  была построена, главным образом, трудами Д,ж. и Дж.С. Миллей, А.Бена, Г.Спенсера и их предшественников в Англии. В наше время ж сторонниками, более или менее правовер-шми, можно считать Т.Рибо и Т.Цигена, отмети Г.Эббингауза. Воззрения этих психологов далеко не во всем совпадают. Но главные, существенные учения у них общие и характерные для ассоцианизма. Последовательный ассоцианизм рассматривает психическую жизнь как копию или отражение в сознании внешнего мира, то есть отмечает по преимуществу параллелизм фактов сознания с фактами окружающей среды. Это соответствие касается, во-первых, содержаний сознания, во-вторых, связей между этими содержаниями.  Содержания сознания распадаются на два класса — ощущений и представлений, причем представления рассматриваются как копия ощущений. Последовательность в смене этих вторичных состояний, то есть их ассоциация, есть тоже копия последовательностей, в которых на нас действовали внешние раздражения. Иначе говоря, ассоцианизм сводит душевную жизнь почти исключительно к памяти, воспроизводящей или повторяющей во вторичных состояниях свойства и последовательности ощущений.

В противоположность ассоцианизму или по крайней мере в дополнение к нему новая психология выдвигает вперед своеобразие психической жизни и ее автономный характер. Эта автономность, главным образом, обнаруживается в общем селективном характере сознания, в том, что оно выбирает или подбирает целесообразно психические состояния. Как совершается такой отбор и в чем он состоит, разные психологи определяют весьма различно, но во всяком случае волюнтарный характер психики всегда подчеркивается гораздо ярче, чем в ассоцианизме. Далее, все противники ассоцианизма возражают и против сенсуализма, то есть сведения всех психических познавательных фактов лишь к ощущениям и их копиям — представлениям. Более глубокий и беспристрастный психологический анализ показывает им, что наряду с этими определенными и устойчивыми фактами мы находим в сознании состояния переходные и неопределенные, наряду с образами — мышление без образов и т.д.  Предположение, будто все психические процессы сводятся лишь к внешним ассоциациям, оказывается тоже несостоятельным, и наряду с ассоциациями выдвигаются разные акты, интенции, разные функции сознания и т.п. Коротко говоря, вместо механического образа психической жизни как конгломерата отдельных образов и ощущений (полипняка образов, как выражался И.Тен) эта жизнь рассматривается как сложная органическая функция, как процесс в слитном потоке изменений, как целесообразное построение и т.п. Механическая схема заменяется органической.

1 Ланге Н.Н. Психический мир. М.; Воронеж, 1996. С.69—100.

2 В современном употреблении — ассоциативной.


Начало этого движения новой психологии, противополагающей себя окоченевшему в отвлеченных формулах и конструкциях ассоцианизму и сенсуализму, должно отнести еще к семидесятым годам прошлого столетия. Оно было открыто, с одной стороны, Ф.Бренпгано (Психология с эмпирической точки зрения, 1874), родоначальником австрийской школы психологии (Х.Эренфелъс, А.Мей-нонг, С.Витасек и др.), с другой — В.Вунд-том, особенно после того, как его учение об отличии ассоциативных сочетаний представлений от апперцептивных и теория аффектов получили более или менее окончательную формулировку, то есть приблизительно со второго издания его "Основ физиологической психологии" (Очерки психологии, 1880). Не менее важную роль в этом движении должно признать и за знаменитым двухтомным трудом УДжемса, его "Принципами психологии" (1893). Поразительная яркость его психологических наблюдений, свободных от мертвого схематизма, тонкое умение подмечать своеобразие психических процессов в их отличии от свойств внешних предметов и решительность в разрушении догматических предрассудков ходячего ассоцианизма — все это внесло в психологию новую и полную жизненности струю. Далее, К.Штумпф в течение многих лет постоянно вносит в психологию ряд обновляющих ее идей, начиная с возрождения нативизма в области пространственных восприятий (в чем ему, впрочем, предшествовал физиолог Э.Геринг), затем учение о новой форме соединения представлений — их слиянии, или сплаве— в отличие от ассоциации, потом теорию реального взаимодействия между физиологическим и психическим процессами взамен устарелого психофизического параллелизма, наконец, в 1907 г., плодотворные идеи о необходимости различать психические явления или содержания от психических функций или отправлений (функциональная психология в противоположность структурной). Наряду со Штумпфом должен быть поставлен Т.Липпс, обновляющее и реформирующее значение идей которого испытывает ныне каждый психолог, в какой бы области науки он ни работал. Наконец, к этому перечню наиболее видных представителей новой психологии присоединим еще Э.Гуссерля <...> и новое движение в области экспериментального исследования мышления, начатое уже А.Бине и ныне плодотворно продолжаемое так называемой Вюрцбургской школой (О.Кюльпе, А.Мессер, Н Ах и т.д.), и многих других.

В этом общем обновлении психологической науки особенно замечательно то обилие новых основных психологических категорий, которые вводятся разными представителями этого течения. К тому крайне ограниченному числу основных понятий, которыми пользовались ассоциани-сты (ощущение, представление, ассоциация), ныне чуть не каждый психолог делает свои добавления: "поток сознания" и "переходные состояния сознания" у Джемса, "предметное сознание" в противоположность "сознаниям Я" у Липпса, его же "вчувство-вания", "интенция" у Гуссерля, "допущение" (Аппапте) у Мейнонга, "акты" у Мессера, "функции" у Штумпфа, "положения сознания" у К.Марбе, "психические позы" у А. Бине, "подсознательное" у Дж.Ястпрова и П Жане и т.д. и т.д. В этом огромном и новом движении при явном разрушении прежних схем и еще недостаточной определенности новых категорий, при, так сказать, бродячем и хаотическом накоплении новых терминов и понятий, в которых даже специалисту не всегда легко разобраться, мы получаем такое впечатление, будто самый объект науки — психическая жизнь — изменился и открывает перед нами такие новые стороны, которых раньше мы совсем не замечали, так что для описания их прежняя психологическая терминология оказывается совершенно недостаточной.

При этом, однако, обнаруживается вторая характерная черта новых психологических направлений, на которую мы указали выше: крайнее разнообразие течений, отсутствие общепризнанной системы науки, огромные принципиальные различия между отдельными психологическими школами. Все признают ассоцианизм и сенсуализм недостаточными, но чем заменить прежние, столь простые и ясные, хотя и узкие, психологические схемы — на это каждая "школа" отвечает по-своему. Ныне общей, то есть общепризнанной, системы в нашей науке не существует. Она исчезла вместе с ассоцианизмом. Психолог наших дней подобен Приаму, сидящему на развалинах Трои. Достаточно сравнить общие изложения психологии у Вундта, Липпса, Джемса, Эббингауза, Йодля и Витасека, чтобы в этом убедиться: каждое из этих изложений построено по совершенно иной системе, чем другие. В дальнейшем мы встретим целый ряд доказательств, подтверждающих такую общую характеристику современной психологии. Все основные психологические понятия и категории — ощущение, представление, восприятие, ассоциация, память, внимание, мышление, чувствование, воля — понимаются и толкуются ныне совершенно разно психологами разных направлений. То, что для одних является сложными явлениями, другие считают специфическими, элементарными фактами, например: сознание протяженности для Вундта — в противоположность взглядам на него у Джемса и Штумпфа, специфичность акта суждения для Брентано, Гуссерля, Мейнонга — в противоположность воззрениям Йодля, Эббингауза и других, элементарный характер волевого fiat для Джемса и других волюнтаристов — в противоположность эмоциональной (аффективной) теории воли у Вундта и ассоциационной у Эббингауза и т.д. В то время как некоторые для всех психологических процессов предполагают физиологические корреляты или даже все психические закономерности сводят к физиологическим (Авенариус, З.Экснер, Циген, отчасти и Эббингауз), другие признают существование особых чисто психических законностей (Вундт, Джемс, школа Мейнонга и др.). Одни видят задачу психологии лишь в описании содержаний сознания, другие признают в сознании еще особого рода функции и акты, отличные от этих содержаний (Штумпф, Гуссерль, Мейнонг, Мессер и др.). Этот перечень принципиальных разногласий можно было бы легко продолжить на целые страницы, ибо нет ни одного почти психологического вопроса, который не был бы втянут в эту борьбу разных направлений.Можно сказать, не боясь преувеличения, что описание любого психического процесса получает иной вид, будем ли мы его характеризовать и изучать в категориях психологической системы Эббингауза или Вундта, Штумпфа или Авенариуса, Мейнонга или Бине, Джемса или Т Мюллера. Конечно, чисто фактическая сторона должна остаться при этом той же; однако в науке, по крайней мере в психологии, разграничить описываемый факт от его теории, то есть от тех научных категорий, при помощи которых делается это описание, часто очень трудно и даже невозможно, ибо в психологии (как, впрочем, и в физике, по мнению П.Дюгема) всякое описание есть всегда уже и некоторая теория.

Специальные психологические журналы приносят нам ежемесячно десятки, по-видимому, чисто фактических исследований, особенно экспериментального характера, которые кажутся для поверхностного наблюдателя независимыми от этих принципиальных разногласий в основных научных категориях, разделяющих разные психологические школы. Однако, внимательнее приглядываясь к этим исследованиям, легко убедиться, что уже в самой постановке вопросов и в том или ином употреблении психологических терминов (как то: память, ассоциация, ощущение, внимание и др.) содержится всегда то или иное понимание их, соответствующее той или иной теории, а следовательно, и весь фактический результат исследования сохраняется или отпадает вместе с правильностью или ложностью этой психологической системы. Самые, по-видимому, точные исследования, наблюдения и измерения могут, таким образом, оказаться при изменении в смысле основных психологических понятий ложными или, во всяком случае, утратившими свое значение. Мы должны помнить, что такие кризисы, разрушающие или обесценивающие целые ряды фактов, которые усердно и старательно устанавливались в специальных работах, кризисы в самых основах науки, не раз уже бывали в разных научных областях. Они действуют подобно землетрясениям, возникающим благодаря глубоким деформациям в недрах Земли. Достаточно напомнить, например, падение алхимии, несмотря на множество точных опытов у старых алхимиков, или такие же радикальные перевороты в истории медицины.

Итак, мы должны признать, что в современной психологии происходит ныне некоторый общий кризис. Он состоит в смене прежнего ассоцианизма новой психологической теорией. Этот кризис, по существу благотворный, несомненно ведет нас к более углубленному пониманию психической жизни. Но в настоящее время разыскание новых основ для нашей науки порождает сильные колебания и значительные разногласия между отдельными психологическими направлениями. Нашей задачей должна быть ныне выработка из этих борющихся теорий обновленной системы науки, которая явилась бы столь же ясной и твердой, каков был в первой половине прошлого века ассоцианизм. Задача эта должна состоять в критической оценке современных психологических направлений и попытке их соглашения в связи с тем обширным фактическим материалом, который дает нам сама психология, далее физиология и биология, зоопсихология и нервная патология и, наконец, социология и социальная психология. Некоторую попытку содействовать разрешению этой общей задачи мы даем читателю в следующих главах.

Из сказанного видно, что понимание современной психологии необходимо предполагает некоторое знакомство как с ассоциационной психологией, так и с важнейшими из современных систем, стремящихся дополнить и реформировать этот ассоцианизм. Поэтому мы даем в дальнейшем пять кратких характеристик, имеющих целью ввести читателя в принципиальное понимание современных движений в психологии. Эти очерки излагают учения ассоцианизма, психологию Вундта, Джемса, актуалистов и волюнтаристов. Не претендуя на полноту, они должны служить лишь для более ясного понимания дальнейшего.

1. Общий очерк ассоциационной психологии

Как уже сказано, эта психология возникла в английской эмпиристической философии, получила биологический и эволюционный характер у Г.Спенсера и была дополнена некоторыми физиологическими основами, в частности учением о локализации психических явлений в коре большого мозга. В таком составе (например, в наше время у Т.Цигена) эта психология может быть изображена вкратце следующим образом.

Психическая жизнь есть совокупность дискретных душевных явлений, возникающих в нашем опыте. Носитель, или сущность, этих явлений — душа — нам неизвестна, ибо она есть метафизическое понятие. Поэтому и все попытки прежней метафизической психологии указать основные силы души, то есть ее "способности", совершенно бесплодны. Такие способности, вроде, например, мышления, фантазии, воли, суть лишь отвлеченные слова, обозначающие общие, сходные свойства в некотором ряде душевных явлений. Они имеют столь же мало объяснительного значения, как, например, "способность" пищеварения для физиологии пищеварения. Все психические факты или явления, как бы они ни были различны, могут быть разложены на некоторые элементы, каковыми надо считать: 1) ощущения или реальные состояния разного рода, возникающие при воздействии на нас внешних раздражений, 2) представления или идеальные факты, являющиеся, в сущности, копиями, или репродукциями, ощущений, но более бледными. К ощущениям принадлежат как ощущения внешних чувств — зрительные, слуховые и т.д., так и ощущения органические — холода, тепла, голода, жажды, боли, мускульного сокращения и т.п., и, наконец, ощущения отношений, или относительные ощущения сходства, различия и т.п.1 Сверх того, все эти ощущения могут иметь кроме своего указанного специфического содержания еще характер приятности или неприятности. Таково же различие и соответственных представлений или идеальных состояний.

Ощущения и порядок их смены в сознании зависят от порядка, в котором воздействуют на нас внешние раздражители. Представления же, то есть вторичные состояния, комбинируются в единовременные или последовательные комплексы по особым законам ассоциации. -

1 Некоторые из психологов этого направления не считают нужным выделять эту третью группу ощущений как нечто особое, например, Циген. Для него само сходство и различие ощущений совпадает с сознанием этого сходства и различия. Другие же ассоцианисты признают особый класс ощущений отношения, как, например, Спенсер.

Можно различать ассоциации по смежности (в пространстве и времени) и ассоциации по сходству содержаний. Первые суть копии тех последовательностей, в которых были даны нам в опыте комплексы ощущений, вторые же могут быть сведены к первым. Именно, если некоторое представление А вызывает или внушает нам сходное с ним представление А1, то сходство их состоит в частичном тождестве их содержаний.

А = а+Ь+с+d.

А=а+Ь+k-l.

Каждый из этих комплексов (а, Ь, с, и) и (а, Ь, 1с, 1), как уже имеющийся в нашем прежнем опыте, объединен ассоциацией смежности. Поэтому новое появление группы (а, Ь, с, и) может через посредство признаков а и Ь вызвать и ассоциированные с ними по смежности признаки 1с и I1.

Ассоциации представлений, вообще, объяснимы физиологически, поскольку физиологической основой представлений мы можем считать "следы", оставленные в коре полушарий соответственными ощущениями, связь же между этими "следами" обусловлена особыми, в опыте возникающими ассоциативными путями проведения нервных токов.

Из этих элементов — ощущений разного рода и соответственных им представлений — слагается вся душевная жизнь, все ее состояния суть разные комплексы или ассоциации указанных элементов. Так, восприятие любой реальной вещи есть комплекс непосредственно данных ощущений, ассоциативно восполненный некоторыми представлениями. Память, вообще, есть совокупность представлений, ассоциативно возбуждаемых. Фантазия есть тоже свое-города память, но память, в которой представления комбинируются в новые комплексы под влиянием разных эмоций. Внимание есть господство в сознании определенной группы представлений, причем прочие представления ими вытесняются или угнетаются. Всякое суждение можно рассматривать как ассоциационную связь представлений, между которыми существует сознание отношения (сходства, различия и т.д.). Эмоции суть совокупности органических ощущений или соответственных им представлений, соединенные с сознанием удовольствия или страдания. Понятия могут быть определены как ассоциация слов с рядом сходных между собою представлений и т.д.

Что касается воли, то есть волевых действий и сознательных поступков, при которых наши движения обусловлены нашими представлениями, то ее надо понимать как постепенно развивающееся в опыте усложнение простых рефлекторных актов, первоначально бессознательных и прирожденных. Рефлекторное движение оставляет в сознании представление об этом движении, которое ассоциируется с ощущением того раздражения, которое вызвало этот рефлекс. Таким образом, при повторении вновь того же раздражения возникает и представление или воспоминание о прежнем движении, то есть движение перестает быть слепым. Эти представления о движениях входят далее в разнообразные ассоциации со всей совокупностью других представлений, и, таким образом, между ощущением или раздражением, с одной стороны, и движением — с другой, помещаются разнообразные опытные представления, оказывающие влияние на характер и направление самих движений, что и составляет сущность волевого акта, то есть действия, определяемого сознательными мотивами личного опыта.

Наконец, психическая личность понимается как комплекс психических явлений, наиболее устойчивый и постоянный среди смены других впечатлений. Он слагается, главным образом, из всегда сопутствующих нам ощущений нашего тела и собственных представлений. Единство этого комплекса, конечно, весьма относительное, так же как и других опытных комплексов, соответствующих представлениям прочих опытных вещей.

Такова общая схема учений ассоциационной психологии, которую мы здесь наметили лишь в самых общих чертах ввиду ее общеизвестности, но которая у представителей этого направления, особенно у Дж.С.Милля, Бена, Спенсера, Рибо, разработана самым широким и последовательным образом. Эта схема у Спенсера дополняется учением о наследственности, так что многие стадии в психической эволюции

1 Так рассуждает последовательный ассоцианизм (например, у Эббингауза). У других мы встречаем утверждение двух независимых видов ассоциаций, у Спенсера же — даже попытку свести ассоциации смежности к ассоциациям сходства (смежность в пространстве есть сходство мест).

переносятся из опыта данного индивидуума на опыт его предков. Кроме того, у того же Спенсера, а также у Цигена, Рибо, Экснера и других эта схема сливается легко с основными учениями нервной физиологии, в частности с учением о локализации разных психических явлений в отдельных участках большого мозга и о существовании между последними нервных проводников, развивающихся или делающихся проводимыми лишь под влиянием опыта (ассоциационные системы волокон). Против этой-то ассоциационной и физиологической психологии и произошел ныне тот поворот, или кризис, о котором мы сказали выше. Посмотрим теперь, что выставляет новая психология против старого ассоцианизма, в чем она видит его недостатки и чем старается их возместить.

2. Психология В. Вундта

В. Вундт, главный основатель современной экспериментальной психологии, внес существенные поправки и дополнения к ассоцианизму. Можно даже сказать, что вся его деятельность как психолога была, главным образом, борьбой против крайностей этой теории. И эта критика явилась тем более важной, что в основе ее лежат не какие-нибудь априорные соображения, а те факты, с которыми Вундт постоянно встречался в разнообразных формах психологического эксперимента. Полное изложение его психологических учений слишком сложно, чтобы могло найти здесь место. Но мы должны вкратце охарактеризовать, во-первых, его новое, расширенное понятие об ассоциации, во-вторых, его учение об апперцепции как процессе, восполняющем ассоциацию.

Уже в первых своих экспериментальных работах, посвященных исследованию процессов чувственного восприятия, Вундт, в то время еще ассистент физиологической лаборатории Г.Гелъмгольца, пришел к выводу (близкому к воззрениям самого Гельмгольца), что наше восприятие чувственных вещей есть очень сложный психологический процесс, отнюдь не состоящий только из ощущений и репродуцированных представлений (воспоминаний бывших ощущений). Восприятия чувственных вещей, их перцепции, представляют сложные психологические образования, в которых участвуют особые синтезы ощущений,  дающие в результате совсем новые качества, в синтезируемых ощущениях еще не содержавшиеся. Впоследствии Вундт стал называть такие процессы вообще творческими синтезами психики.  Важнейшими продуктами такого психологического синтезами ощущений оказались пространственные! перцепции, далее, перцепции временных рядов ощущений и др. Все они, по исследованиям Вундта, в качествах отдельных ощущений, нами получаемых, еще не содержатся» но, как сказано, возникают лишь в процессе психического синтеза этих качеств. Таким образом, была признана своеобразная психическая деятельность уже в чувственных восприятиях, в которых ассоцианисты видели только простые, пассивные ощущения. Именно эти процессы психического син- теза, эти связи, вносимые в ощущения и представления самой психикой, Вундт и назвал ассоциациями, тогда как прежняя психология понимала под этим термином лишь временные последовательности в смене воспоминаний. Термин "ассоциация" получил, таким образом, у Вундта гораздо более широкое значение, а временная последовательность воспоминаний оказалась лишь одним из частных случаев этих синтезов, притом не первичным, а уже вторичным; первичными же являются ассоциации между самими ощущениями. Ассоциация означает у Вундта всякого рода) психические синтезы, порождающие новые качества в комплексах как ощущений, так; и представлений, как одновременных состояний, так и последовательных, как познавательных, так и эмоциональных психических явлений. Она для Вундта есть общее  обозначение для всех вносимых от самого субъекта психических синтезов или связей  между всякого рода душевными состояниями, в результате чего эти состояния обогащаются новыми качествами. Сюда подходит, следовательно, и все то, что Джемс  ныне называет "переходными состояниями сознания", а Эббингауз — интуитивными сознаниями отношений (сходства, различия,  протяженности, временных отношений и  т.д.). В этих синтезах, то есть сознаниях отношений или ассоциациях разного рода, обнаруживается, следовательно, особая психическая переработка данных извне ощущений. Психическая жизнь, таким образом, перестала быть лишь отражением, пассивным воспроизведением внешней действительности, но получила, даже в простых восприятиях, особую свою реальность, исследование закономерностей которой и является собственной задачей психологии. То, что в ассоцианизме было лишь внешней склейкой, внешним сложением, у Вундта оказалось жизненным психическим процессом.

Нет нужды здесь входить в подробное обсуждение отдельных видов этих синтезов, или ассоциаций у Вундта (слияние, ассимиляция, компликация, воспризнание, воспоминание), тем более что далеко не все установленные им формы, или виды, этих ассоциаций выдержали критику последующих исследований. К сказанному достаточно лишь прибавить, что тот случай ассоциации, который прежняя психология считала основным и даже единственным, то есть ассоциация представлений по смежности, в психологии Вундта оказался, напротив, весьма сложным процессом. Если, например, вид знакомого вызывает в нас воспоминание его имени, то, по Вундту, дело не просто в том, что в прежнем опыте два впечатления (зрительное и слуховое) были одновременно восприняты, а ныне прямо одно вызывает другое, как смежное. Этот процесс репродукции предполагает то, что 1) в прошлом нашем опыте одновременные впечатления синтезировались в некоторое цельное восприятие предмета (в данном случае нашего знакомого), 2) при новой встрече получаемое впечатление незнакомого человека быстро меняется благодаря отдельным чертам знакомого лица и вызывает неопределенное сначала, смутное чувство знакомости и 3) если это узнавание несколько задерживается почему-либо, если ассимиляция нового впечатления с прежним происходит не сразу, то возникает постепенная, последовательная ассимиляция, одним из моментов которой является имя лица. Иначе говоря, ассоциация смежности есть задержанный процесс узнавания.

Второе существенное дополнение, которое Вундт внес в психологию, есть его учение об апперцепции и об апперцептивных соединениях представлений как особых процессах, существующих наряду с ассоциациями и ассоциативными сочетаниями. Для чистого ассоцианизма, который рассматривал психическую жизнь как агломерат отдельных идей, лишь хронологически сцепленных в ряды, всегда являлось крайне трудным объяснить, чем отличаются осмысленные связи представлений от их случайных ассоциаций. Для ассоцианиста это различие было различием лишь по внешним результатам, а не психологическим: осмысленной оказывается та ассоциация, которая соответствует внешней действительности, хотя по психологической природе она совершенно одинакова с любой случайной связью. Такой симплицизм делал непонятным психологическое отличие суждений от простых ассоциаций, мышления от вихря бредовых идей, случайного набора слов от осмысленной фразы, планомерного разрешения проблем от ряда бессвязных воспоминаний. Кроме того, ассоцианизм, обращая психическую жизнь в ряд наличных переживаний, лишь с натяжкой мог объяснить единство сознания. Сознание, понимаемое атомистически, обращалось в сумму переживаний, его единство оказывалось обусловленным лишь физиологическими причинами, от фактов мыслимых субъектом связей между его переживаниями независимым. Сознание оказывалось лишь общим отвлеченным термином, обозначающим сознаваемость всех отдельных переживаний как таковых, но само не составляло реального фактора психической жизни, не имело своей особой структуры и функций и не могло поэтому оказывать какое-нибудь влияние на ход и характер этой жизни. И этот симплицизм прежней психологии тоже делал для нее непонятными некоторые очевидные факты, в которых ясно проявляются особая структура сознания, его реакции на содержание переживаний, в частности факты внимания.

В восполнение этих недостатков Вундт и вводит в свою психологию, во-первых, особую функцию сознания — апперцепцию, во-вторых, особые, обусловленные ею апперцептивные сочетания представлений1.

1 Должно заметить, что сначала, пока Вундт был еще более физиологом, чем психологом, понятие апперцепции употреблялось им в довольно неопределенной и сомнительной форме, весьма напоминающей старое учение об особых "способностях" — силах, со всеми его метафизическими несуразностями. Позднее он усиленно перерабатывал свои воззрения для устранения этого недостатка. Мы имеем в виду, конечно, его современный взгляд.


Кроме появления и исчезновения чувствований и представлений мы сознаем в себе, говорит Вундт, более или менее ясно процесс, который называем вниманием. Этот процесс состоит в том, что известное психическое содержание из всех других присутствующих в сознании становится более ясным и отчетливым. Назовем фигурально область ясного сознания фиксационным его полем, или полем внимания. Вхождение известного психического содержания в это поле внимания и есть апперцепция этого содержания, тогда как простое появление его в сознании вообще есть лишь перцепция, или, точнее, перцепирование. Содержания апперцепируются, то есть привлекают наше внимание, прежде всего, теми чувствованиями, которыми они окрашены. Такие чувствования — удовольствия и неудовольствия, напряжения и возбуждения — проникают в фиксационную часть сознания раньше, чем соответственные им содержания представлений сливаются с чувствованиями удовольствия и неудовольствия, разрешения и успокоения, характеризующими самый процесс внимания, и определяют в совокупности состав представлений, заполняющих внимание. Охарактеризовать, то есть дать точный отчет в этих мотивах внимания, в каждом данном случае, точно указать характерные для каждого представления чувствования в большинстве случаев мы совершенно не в силах по огромной их сложности. В ассоциативно воспроизводимых представлениях каждое следующее звено определяется однозначно предыдущим, в апперцептивных же последовательностях есть, конечно, тоже причинная закономерность, но здесь участвует и влияет вся совокупность того, что было вообще пережито данным индивидуумом, вся предшествующая история его развития, которую в каждом частном случае совершенно невозможно точно проанализировать. Апперцептивный процесс обусловлен всей индивидуальностью, в нем выражается вся психическая личность.

Должно различать два вида, или типа, апперцепции: новое содержание или внезапно для нас вступает в фиксационное поле сознания, или мы уже прежде этого вступления сознаем мотивы нашего внимания, между собою конкурирующие. Первый случай можно назвать импульсивной (пассивной) апперцепцией, второй — волевой, активной.

Первая соответствует действиям по влечению, вторая — произвольным действиям, в которых борются разные мотивы. И Вундт тем легче мог сблизить понятия апперцепции и воли, что для него и внешний волевой акт есть тоже, в сущности, не что иное, как апперцепция, именно апперцепция будущего действия или движения, за которой следует само реальное движение. Эту свою эмоциональную (аффективную) теорию воли Вундт противопоставляет интеллектуали-стическим объяснениям, в которых воля строится из представлений (например, моторных, кинестетических). В основе воли лежат импульсивные чувствования или, точнее, ряды их, слитые в цельные комплексы. Такие комплексы импульсивных влечений Вундт называет аффектами. Воля, говорит он, не есть какая-нибудь первичная, и, однако, специфичная энергия сознания. Она не первична, ибо состоит из таких же элементов чувствований и представлений, как и другие факты в сознании. Но она специфична в том смысле, что соединения этих элементов в аффекты, влечения столь же своеобразны, как и соединения их в другие своеобразные, например, ассоциативные, сочетания. Иначе говоря, состав волевых процессов сложен, но этот состав — в смысле процесса — вполне типичен, своеобразен и несводим, например, к процессам ассоциации.

Ассоциативные сочетания представлений, как мы видели, суть пассивные переживания. Они могут являться мотивами для воли, но сами слагаются без ее участия, автоматически. Но есть другие сочетания представлений, которые возникают из процесса апперцепции, волевого по существу. Своеобразной чертой таких особых, апперцептивных сочетаний является кроме их активного характера то, что они тоже, как и сама апперцепция, обусловлены особыми сложными чувствованиями, именно чувствованиями общего единства или общего смысла в ряде частей. Эти чувствования как бы витают над цельностью данного состава представлений, и им соответствуют особые цельные представления, представления цельного смысла. Возьмем какой-нибудь ряд чисто ассоциационный (например, бессвязный ряд слов, первых пришедших в голову, — школа, сад, дом, твердый, мягкий, длинный, видеть и т.д.) и другой ряд в виде какой-нибудь осмысленной фразы (например, из Гете: "Весна пришла во всей своей красе, ранняя гроза прогремела в горах" и т.д.). Чем, спрашивается, различаются психологически эти два ряда? Недостаточно просто сказать, что первый ряд есть случайный набор слов, а второй имеет сам по себе смысл. Ибо случайность первого лишь кажущаяся, его происхождение было закономерно обусловлено ассоциациями. Осмысленность же второго ряда может и отсутствовать, например, для ребенка, который выучивает его просто на память. Притом и в этом втором ряде даже для понимающего его действуют тоже отчасти и ассоциативные связи. Но суть различия действительно в том, что для субъекта, понимающего вторую фразу, в ней есть кое-что, кроме ассоциаций. Именно у писателя, когда он составлял ее, должно было заранее предшествовать отдельным ее словам некоторое цельное общее представление, хотя бы еще и неопределенное. Это цельное и определило ход фразы. Для нас как читателей этой фразы этого цельного при начале ее прочтения, правда, еще не имеется, мы имеем лишь устремленное на целое чувство ожидания. Но и это ожидание достаточно для того, чтобы восприятие постепенно выясняющихся для нас частей фразы направлялось апперцептивно к получению этого цельного представления в конце прочтения фразы. В первом же ряде слов, чисто ассоциативном, это общее сочетание вообще отсутствует. В нем нет общей связности мысли, он похож на кучу камней, из которых можно построить дом, но для этого нужен кроме камней еще и общий план. Итак, суть осмысленной фразы состоит в особом соединении многого в субъективное единство, в особое общее сочетание частей, которое характерно для апперцептивных связей в их отличии от ассоциативных.

Такие и подобные им апперцептивные сочетания представлений возникают, как сказано, под влиянием воли или внимания. Они в известном смысле основываются на ассоциациях (поскольку и в последних уже даны разные отношения между представлениями), но, однако, не могут быть вполне сведены к этим последним, ибо в апперцептивных сочетаниях сами эти отношения становятся отдельными, самостоятельными содержаниями для сознания, стоящими наряду с содержаниями соотносящихся, или ассоциированных, представлений. Эти сознания отношений оказываются, таким образом, выделенными в сознании формами мысли, а представление для них — лишь материалом. Развитие таких форм и составляет всю высшую душевную жизнь, которая в обиходной психологии называется деятельностью рассудка, фантазии и других способностей. Но все это, в сущности, лишь различные виды апперцептивных сочетаний.<...>

3. Психология У.Джемса

Другой психолог, воззрения которого оказали такое же сильное влияние на современную науку о душе, как и учения В.Вундта, есть У Джемс. Он, как и Вундт, является реформатором современной психологии, и так же, как у Вундта, эта реформа направлена, главным образом, против ассоцианизма, против психологии А.Бена и Г.Спенсера. Но если сила Вундта состоит в построении некоторой системы новой психологии, в точном и последовательном проведении в ней основных начал, Джемс прежде всего повлиял на современную психологию необычайным мастерством в описании отдельных групп психических фактов, во всей их жизненности и непосредственности, помимо всяких теорий и искусственных построений. Он точно открыл современным психологам глаза на эту своеобразную психическую действительность, обратил нас к непосредственному опыту, показав все его неисчерпаемое богатство, которое было до тех пор закрыто теоретическими построениями. У многих после появления "Принципов психологии" Джемса (1890) точно спала какая-то повязка с глаз, и мы, так сказать, лицом к лицу встретились с этой непосредственной психической жизнью. Это влияние Джемса можно сравнить со струей свежего воздуха, которая вдруг ворвалась через открытое окно в душную комнату, перепутывая бумаги на столе и внося в мертвенную тишину теорий хаос и яркость реальной жизни.

Главным предметом ассоциационной психологии всегда было выяснение сложного состава наших идей о внешнем мире. Она видела свою задачу в том, чтобы показать, как простые идеи, соединяясь друг с другом через ассоциацию, составляют все содержание нашего знания о внешнем мире. А так как для эмпириста внешний мир есть лишь явление в сознании и совпадает со сферой доступного нам опыта, то задача ассоциационной психологии получила следующее значение: показать, как из простых идей строится для нас картина действительного мира или, если угодно, сам действительный мир как опытный объект. В противоположность этому Джемса интересует не сходство между нашими идеями и действительностью, а, напротив, своеобразие и отличие фактов сознания от внешней действительности, предметом его психологических описаний является психика в ее отличиях от внешней действительности, психические переживания как таковые, помимо их реальной значимости для познания окружающей нас действительности. Он стоит в психологии на точке зрения дуализма: есть внешний материальный мир, или окружающая нас среда, и есть своеобразная психическая жизнь в нас, обусловленная отчасти этой средой, но тем не менее существенно отличная от нее. Изучение этих отличий, этого своеобразия и есть прежде всего предмет психологии. Психологическая точка зрения состоит в том, чтобы видеть в наших идеях и вообще переживаниях не то, что в них соответствует действительности, а то, что в них отлично от этой действительности, смотреть на них не как на показатели этой действительности, а именно как на наши душевные и субъективные переживания во всей их конкретной и субъективной особенности. Психолога интересует, как искажается действительность в ее субъективном переживании. Согласно с этим Джемс выдвигает соответствия психики не с внешним миром, как ассоцианисты, а гораздо более с субъективными физиологическими и биологическими особенностями того организма, которому принадлежит данная психическая жизнь.

Психическая жизнь есть сплошной ряд последовательно переживаемых нами каче-ственностей, то, что Джемс фигурально называет потоком сознания. Этим сравнением он прежде всего хочет обозначить ту особенность психики, которую Вундт именует актуальностью души, то есть то, что душевные явления — ощущения, представления, мысли, желания, чувствования — суть не какие-нибудь сохраняющиеся вещи, а лишь процессы, постоянно сменяющие друг друга состояния. Если даже тот же самый внешний предмет вторично нами воспринимается, то новое переживание его не может никогда вполне быть сходным с предыдущим восприятием, ибо в каждое психическое переживание включено влияние всей предыдущей психической жизни данного индивидуума, и, следовательно, психический поток никогда не представляет полного возвращения к пережитому, он есть всегда нечто, отчасти по крайней мере, новое, еще не бывшее. Уже это обстоятельство делает невозможным воззрение на психическую жизнь как на перетасовки и ассоциации одних и тех же сохраняющихся идей, как то было в ассоциационной психологии. Ассоцианизм ложно гипостазирует наши переживания или представления, обращает их в вещи, тогда как в действительности они суть только процессы. Но этого мало. Как мы сказали, психическая жизнь есть постоянная смена качественностей. Это значит, что каждое переживание, как таковое, как психический факт, есть нечто простое, некоторое неделимое качество. Любое восприятие, например, этого листа бумаги сложно в том смысле, что оно зависит от разных органов чувств: от глаза и его зрения, от кожи и ее осязания и т.п., но, как психический факт, в смысле его содержания, оно есть лишь некоторая простая качественность, и, если бы я ничего не знал заранее о своем глазе и коже, не испытывал раньше по отдельности зрительных и осязательных качеств, я столь же мало мог бы отделить в восприятии листа белой бумаги осязательные элементы от зрительных, как не может во вкусе лимонада отделить кислоты от сладости тот, кто раньше не испытал по отдельности вкуса сахара и вкуса лимона1.

1 Это учение Джемса о чисто качественном составе наших переживаний и о неповторяемости их вполне усвоил в последнее время А.Бергсон, и его учение о "реальном времени" психической жизни есть лишь повторение воззрений Джемса. Но Бергсон основательно дополнил это учение Джемса тем, что признал в нашей психике еще другую сторону или другой аспект, обращенный к познанию внешнего мира с его повторяющимися качествами, с его количественными отношениями, с его математическим временем и т.д. Ибо если вместе с Джемсом признать лишь первый аспект, то совершенно необъяснимым будет то, как мы можем нашей лишь качественной психикой познать мир количеств, да и сама психология, если психические явления суть лишь неповторяющиеся оригиналы, будет невозможна как наука: перед ней будет лишь беспредельное число совершенно несравнимых объектов, которых невозможно даже описать: ввиду того, что каждый из них есть в полном смысле слова unikum.

Эта постоянная смена разных качественностей, составляющая поток нашего сознания, представляет, однако, цельный и непрерывный ряд благодаря тому, что все эти качественности связаны между собой сознаниями отношений — пространственных, временных сходств, различий и т.д. Эти сознания отношения Джемс называет переходными состояниями в том именно смысле, что они зависят и по своему возникновению и по своему содержанию от связываемых ими устойчивых состояний. Недостаточное исследование этих переходных состояний есть, по его мнению, главный недостаток ассоциационной психологии (упрек вряд ли верный, ибо, не говоря уже о Г.Спенсере, который посвятил много внимания этим переходным ощущениям отношений, мы находим у Д.Юма весьма разработанную теорию этой стороны сознания). Наконец, характерной чертой нашего потока сознания надо признать его селективность, то есть то, что в нем всегда имеет место подбор или отбор известных состояний и отклонение, угнетение других. Психические содержания не все имеют для нас одинаковое значение, но один важнее, интереснее, ценнее для нас, а другие менее ценны, менее значительны. Первые выделяются, вторые отступают на задний план, первые имеют для нас большую действительность, вторые — меньшую. Сознание в этом смысле может быть сравнено с полем зрения, в котором лишь фиксируемая часть видится нами ясно, а остальное — смутно и неопределенно. Или мы можем сравнить его с положением человека, окруженного густым туманом, в котором выступают для него лишь ближайшие (более интересные) предметы, а более далекие (менее интересные) постепенно и неопределенно уходят в туман, так что нельзя даже определить, где кончается граница их видимости и что находится на этом пределе. Этот селективный характер потока сознания распространяет свое влияние решительно на все наши переживания и придает им тот глубоко своеобразный и субъективный оттенок, который резко отличает их от всякого внешнего бытия, в котором все вещи имеют одинаковую степень реальности.

Итак, для ассоциационной психологии отдельные представления являлись теми душевными атомами, из которых она слагала сознание как их сумму, для Джемса же первичным фактом является поток сознания как некоторая психическая реальность, отдельные же переживания суть только мимолетные состояния этого живого процесса; для ассоциационной психологии все эти переживания существуют, так сказать, на одной плоскости, для Джемса же иные из них выдаются, как заметные вершины в общем потоке, а другие теряются в глубине и полумраке; для первой сознание есть дискретная множественность сложных образований, для второго оно есть сплошной ряд чистых качественностей; для первой отдельные представления внешним образом примыкают друг к другу, следуют лишь во времени друг за другом, для Джемса же каждое следующее переживание, так сказать, впитывает в себя предыдущее, получает от предыдущего особый оттенок, так что психика становится внутренним образом все содержательнее и индивидуально своеобразнее.

Столь же глубоко противоположны воззрения Джемса учениям ассоцианистов и во всех почти частных вопросах психологии. Не входя здесь в слишком большие подробности, укажем еще лишь на два из этих вопросов, именно, на его отношение к теории психофизического параллелизма и к теории психической эволюции. Ассоциационная психология, видящая в психических закономерностях прежде всего ассоциацию смежности, склонялась всегда, уже с самого начала своего, к мысли, что психические закономерности имеют вторичный характер, представляют лишь отражение в сознании первичных закономерностей внешней природы. Она всегда была склонна рассматривать психическую жизнь лишь как эпифеномен реального мира, как отражение этого реального мира в зеркале сознания. А с тех пор, как она вступила в тесное общение с физиологией, что произошло у Спенсера, а затем было дальнейшим образом развито Т.Цигеном, Г.Эббингаузом и многими другими, в ней окончательно укрепился принцип, что последовательность психических явлений зависит от последовательности физиологических явлений в мозге. Эти последние представляют реальные причинные связи, и психика на них никакого влияния оказать не может. Следовательно, и движения и действия человека и животных, рассматриваемые с физической стороны, представляют движение физических автоматов, и если бы сознание совсем угасло в них, их действия остались бы прежними. Эта "теория автомата" <...> нашла в Джемсе сильного противника. Он признает научную привлекательность таких воззрений, но полагает, что вероятность и практическая очевидность в отдельных случаях энергически свидетельствуют против попытки объяснить все наши действия чисто механически. Если бы сознание не оказывало никакого влияния на организм, было бы непонятно, почему оно могло развиваться в процессе эволюции и постепенно совершенствоваться вместе с развитием животных видов. Эволюция психической жизни доказывает, что последняя биологически полезна, то есть влияет как-то на физиологические процессы в организме. Она, по всей вероятности, играет роль избирательного принципа, в частности, сознание неудовольствия или боли должно влиять задерживающим образом на те движения и действия, которые вызвали это чувство, должно их угнетать или останавливать.

Существенно отличаются воззрения Джемса от взглядов ассоцианистов и на тот эволюционный процесс, с помощью которого образовались врожденные формы сознания. Джемс, как и Спенсер, полагает, что то, что является ныне врожденным (априорным) для индивидуального сознания, — инстинкты, логические формы мышления, сложный состав пространственных представлений и т.п. — есть результат наследственности от предыдущих поколений, для которых эти априорные формы были индивидуальным приобретением. Но процесс этого первоначального приобретения Джемс представляет иначе, чем Спенсер и ассоцианисты вообще. Для Спенсера оно явилось прямым приспособлением психики к окружающей среде: образовавшиеся при таком приспособлении ассоциации стали постепенно от бесчисленных повторений наследственными, причем лишь те организмы, которые имели правильные, то есть биологически полезные, ассоциации, могли выживать в этой борьбе за существование. Соответственно тому, согласно Спенсеру, психологический анализ состава нашей современной психики может показать нам и весь старинный процесс ее происхождения и развития.

Джемс, напротив, признает более правильной теорию А.Вейсмана, согласно которой индивидуальный опыт вообще не наследуется. Он не считает возможным в составе нашей психики открыть условия ее происхождения, ибо этими условиями были реальные физиологические факторы, необъяснимые ассоциационно. Способ, которым мы ныне познаем сложные объекты, вовсе не должен непременно напоминать тот способ, которым возникли первоначально элементы познания и инстинктов. Джемс именно полагает, что эти элементы не были прямым приспособлением психики к окружающей среде, а возникли из подбора первоначально случайных физиологических особенностей, прокинувшихся в зародышевой плазме или в природных особенностях нервной системы данного индивида, но которые, оказавшись затем полезными, подверглись отбору в борьбе за существование. По-видимому, говорит он, высшие эстетические, нравственные, умственные стороны нашей жизни возникли первоначально из воздействий побочного, случайного характера окружающей среды на зародышевую плазму, на ее молекулярное строение, проникли в наш мозг не по парадной лестнице, не через воздействие этой среды на органы чувств, а по черной лестнице эмбриологии, зародились в известном смысле не извне, а внутри дома. Но, оказавшись полезными в борьбе за существование, то есть дав тем индивидуумам, в которых они случайно прокинулись, лишние шансы жизни, они укрепились этим отбором.

Таким образом, для Джемса эти наследственные формы психики являются первоначально случайными идиосинкразиями и, следовательно, подлежат уже не психологическому, через ассоциации, объяснению, но лишь физиологическому или эмбриологическому.

4. Психология актов или функций

В своих последних обзорах годичных итогов психологии (за 1910 и 1911 гг.) А.Бине, один из самых проницательных, беспристрастных и тонких психологов нашего времени, усиленно обращает внимание на непрерывно растущий ряд новых исследований мышления без образов. Исследования эти, в которых сам Бине явился деятельным участником своимиработами "О психологии знаменитых счетчиков и игроков в шахматы" (1894) и "Экспериментальное изучение ума" (1903), состоят, вообще говоря, в возможно точнейшем субъективном наблюдении наших переживаний, когда мы размышляем о каком-нибудь вопросе или предмете. Такие исследования производятся обыкновенно вдвоем: "экспериментатор" задает "наблюдателю" какой-нибудь вопрос (например: "Что вы думаете делать завтра?"), а наблюдатель, ответив на вопрос (например: "Я предполагаю завтра уехать на дачу"), должен затем немедленно точно описать все свои переживания, которые испытал в этом опыте. При таких опытах обнаружилось то замечательное обстоятельство, что процесс мышления идет совершенно определенно и точно к своей цели, а отдать себе отчет, что мы при этом переживаем, крайне трудно; лишь какие-то обрывки образов мелькают в сознании (например, при словах "завтра", "уеду", "на дачу" и т.п.), а часто даже не обрывки образов, а неопределенные чувствования (ожидания, внимания, удивления, успокоения и пр.). Процесс мышления, твердый и целесообразный сам по себе, очевидно, не исчерпывается этими случайными и эскизными содержаниями, промелькнувшими в сознании, и не состоит из них; эти образы (включая и словесные), скорее, суррогаты мышления, чем его действительная природа. Иначе говоря, в нашем мышлении есть что-то иное, кроме содержания образов и представлений слов, это процесс, не исчерпывающийся подобными содержаниями сенсорного характера. Недавно было доказано, например, что возможно ожидать какое-нибудь событие, даже вполне определенное, не имея, однако, вовсе образа этого события: этот образ, значит, не составляет природы нашего ожидания. Равно возможно узнавать предмет, вовсе не относя его к прежнему опыту, узнавание вовсе не есть сравнение' двух образов — настоящего и прошлого. Возможно также чувствовать, что какое-нибудь слово не подходит к данному случаю, что рассуждение ошибочно, что данное предположение невероятно, что какой-нибудь поступок скверен, не совершая при этом никаких определенных форм суждения и не отдавая себе отчета в мотивах таких оценок. Джемс называл такие неопределенные факты, несводимые к содержанию образов и слов, "обертонами сознания", сливающимися в какой-то общий "тембр данной мысли".

Все эти новые экспериментальные исследования мысли, которые мы лишь вкратце упоминаем здесь (исследования К.Марбе, НЛха, Г.Уатта, АМессера, К.Бюлера, Р.Вудвортса, Г.Штерринга, Астера, Дюра, Бове,А.Пика,Абрамовского и др.), вместе с прежними исследованиями самого А.Бине относительно процессов счета у знаменитых счетчиков, процессов игры а Гауеи^1е у шахматистов и представлений смысла слов и фраз у детей и взрослых приводят к общему заключению, что ходячая психологическая теория о том, что мысль есть только совокупность образов (зрительных, слуховых, осязательных, двигательных), должна быть отвергнута. Эта теория была лишь сенсуалистическим предрассудком, фиктивной конструкцией ассоциационной психологии, которая разрушается ныне показаниями более точного психологического наблюдения. Мышление не есть только последовательный ряд образов: эти образы являются лишь значками, отдельными светлыми пунктами в каком-то психологическом процессе нечувственного характера, и этот процесс должен быть отличаем от таких содержаний.

Изложенные воззрения Бине являются, однако, лишь частью гораздо более обширного течения в современной психологии, которое в совокупности можно назвать функциональной, или актуальной психологией. Если ассоциационная психология сводила все психические процессы к ассоциациям представлений и, вообще, содержаний сознания, то указанное направление считает это невозможным. Кроме ассоциаций оно признает целый ряд других психических актов или функций, содержание же сознания считает лишь материалом для этих функций. Соответственно тому и задача психологии определяется, как 1) анализ содержаний сознания, 2) изучение функций сознания. Эти акты, однако, разные психологи понимают и определяют весьма различно. Одно из направлений, пользующееся ныне широким распространением, ведет свое начало от австрийского психолога Брентано, получило более точную формулировку у Гуссерля, Мейнонга и Штумпфа,

разделяется Витасеком, Мессером, Бюле-ром, Ахом и многими другими. Ф.Брентано ("Психология с эмпирической точки зрения", 1874) доказывал, что суждения вовсе не суть ассоциации представлений, но что в них есть нечто вполне своеобразное, именно утверждение или отрицание, относящееся не к фактам сознания, то есть не к представлениям, но к их объектам, к самой действительности, которая подразумевается в суждении и составляет его действительный смысл. Если, например, представление "небо" вызывает по ассоциации представление "голубого цвета", это есть хронологическая последовательность (или, допустим даже, одновременность) двух представлений, но здесь нет еще вовсе суждения "небо — голубого цвета". Эта последняя связь относится к чему-то трансцендентному вашим представлениям, к действительному (или хотя бы воображаемому) предмету, и является связью особого рода, отличной от простой ассоциации. Такой объективный смысл суждений Брентано называет интенцией, интенциональным актом, то есть направленностью нашей мысли на некоторый объект, вне нашей мысли находящийся и мыслимый нами в данном представлении.

Э.Гуссерль и А.Мейнонг основали на этом целую теорию познания. Сущность этой теории состоит в утверждении, что •ощущения и представления, а также и чувствования и желания лишь содержание или материал, но в этих ощущениях и представлениях мы мыслим самые объекты, и к ним, а не представлениям относятся и наши чувствования и желания. Это составляет смысл или объективное значение наших ощущений, представлений и желаний. Когда я воспринимаю белый цвет этой бумаги, или, когда мыслю, что 2x2 = 4, или когда желаю взять этот предмет, ощущение белого цвета получает объективное значение, моя мысль относится мною не к представлениям в моем сознании, а к действительной математической истине, мое желание имеет тоже объективный, интенциональный смысл. Все это суть особого рода интенциональные акты — познавательные, эмоциональные, волевые, в которых во всех есть особое признание, или верование в их объективное значение. Эти акты как таковые не имеютсами по себе чувственного характера, они не могут быть разложены на ощущения и представления, они составляют особые психические функции, отличные от содержания сознания.

Таким образом, наряду с изучением  чувственного содержания сознания, которым занималась ассоциационная и сенсуалистическая психология, возникает новая задача — изучить и описать эти функции! или акты, составляющие структуру сознания. Подобные же по существу дела воззрения выставил и К.Штумпф в своей статье "Психические явления и функции". Он называет явлениями содержания сознания — ощущения, представления, отдельные чувствования и т.п. — и отличает от них функции сознания — замечание явлений, их соединение в комплексы, образование понятий, восприятие объектов и суждение, душевные движения и желания. Эти функции сознания мы должны отличать от явлений или содержания сознания, ибо функция может быть одной и той же при разных содержаниях, как и одно и то же содержание сознания может являться материалом для разных функций. Такие же ; воззрения находим мы и у Т.Липпса, тоже : отличающего содержания сознания от его актов. И у многих из современных американских психологов встречаются подобные же учения, например, М.Калкинс различает структуральную психологию, анализирующую содержание сознания (ощущения, представления, чувствования и т.п.), и функциональную, изучающую психические отправления. Особенное развитие получили эти взгляды в так называемой Вюрцбург-ской школе, в исследованиях Мессера, Уат-та, Аха и других.

Заметим, однако, в заключение этого очерка, что понятие акта или функции толкуется разными представителями этого направления далеко не одинаково. Некоторые полагают, что функции сами по себе непосредственно не сознаются нами, сознаются же только содержания или явления, другие утверждают сознательность самих актов. Иные считают сознательными лишь • эмоциональные акты, а умственные — предположениями научной гипотезы, другие-признают и те и другие сознательными, Липпс оттеняет активный их характер в противоположность пассивному или рецептивному характеру явления. Штумпф —функциональный в противоположность содержанию явлений. Бине видит в этих актах вообще моторные приспособления и называет их 1ез аШ1и(1ез, позами, готов-ностями (к движению). Умственная готовность (аШ1ис1е), говорит он, кажется вполне подобной физической готовности, это — подготовка к акту, эскиз действия, оставшийся внутри нас и сознаваемый через те субъективные ощущения, которые его сопровождают. Предположим, что мы готовы к нападению, нападение не состоит только в действительных движениях и ударах, в его состав входят также известные нервные действия, определяющие ряд актов нападения и производящие их; устраним теперь внешние мускульные эффекты, останется готовность, останутся все нервные и психические предрасположения к нападению, в действительности не осуществившемуся; такой готовый, наступающий жест и есть готовность. Она есть двигательный факт, следовательно, центробежный. Можно сказать с некоторым преувеличением, что вся психическая жизнь зависит от этой остановки реальных движений, действительные действия тогда замещаются действиями в возможности, го-товностями.

Не входя здесь в критику всех этих учений, заметим только, что понятие психического акта вообще должно быть так определено, чтобы оно не повело нас назад, к старому и бесплодному учению о психических способностях, и вообще не заключало в себе ничего метафизического. Весьма возможно, однако, что в таком случае это понятие отождествится просто с понятием психического процесса, то есть закономерности в ряде психических содержаний.




1. Любовь в жизни и творчестве Василия Андреевича Жуковского
2. Тема 4 ЭКОЛОГИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ И НАДЗОР ЗА СОСТОЯНИЕМ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ И СОБЛЮДЕНИЕМ НОРМ ЭКОЛОГИЧЕСКОГО
3. Форма бухгалтерского учета ~ это совокупность учетных регистров для отражения хозяйственных операций1
4. Реферат- Понятие о стилях речи русского языка
5. Тема 7 Технология формированияиноязычных фонетических навыков При чтении настоящего материала обратите
6. Ребенка бьют- к вопросу о происхождении сексуальных извращений
7. Yers of UN pecekeeping efforts
8. Для пап и мам; СПб- Кристалл
9. . Я люблю тебя. 2.
10. БЕСЕДА С РОДИТЕЛЯМИ
11. интернат Выполнила- Журавлёва Венера Равильевна
12. новая эра общее название совокупности различных мистических течений и движений в основном оккультног
13. БУКОВЕЛЬ интереснейшие экскурсии и посещение уникальных музеев комфортное проживание в отеле в старинно
14. Аутгоинговый туроператор специализируется на разработке продвижении и реализации выездных международны
15. Погрешности при измерениях
16. Механизм составления федерального бюджета
17. на тему- ldquo;Нестор Махно- історично ~ політичний портретrdquo;.
18. то чемто leiden Сожалеть n D dem Der Krnke leidet n einer Vergiftung
19. Реферат- Демография стран юго-восточной Азии
20. Вариант 2 ПМ 04 1