Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
28. Динамика численности конфликтов в Европе в 1990-е гг.
Утверждение, что развал коммунизма и перемены в международной системе открыли новую фазу конфликтов, ожесточенность и длительность которых не смогло предвидеть большинство ученых и политиков, стало почти трюизмом. Динамика конфликтов в бывших коммунистических странах вскрывает характерный механизм позитивной обратной связи между локальными причинами и изменениями в международной системе. Ослабление советского контроля в Восточной Европе, распад самого Советского Союза и последующее падение биполярной системы уничтожили те факторы, которые сдерживали конфликтное поведение. В бывшем советском блоке таким фактором был фактический и прямой контроль, в то время как в Югославии мы столкнулись с последствиями как идеологического крушения коммунизма, так и исчезновения внешней угрозы - советской военной мощи, которая в большой степени предопределяла югославскую внешнюю политику и политику безопасности после Второй мировой войны и, возможно, была одной из причин сохранения национального единства.
По оценкам ООН, на начало 1995 г. 82% международных миротворческих операций, ведущихся с 1992 г., были связаны с урегулированием региональных конфликтов, возникших на почве внутригосударственных противоречий.
В первой половине 90-х гг. все вооруженные конфликты в Европе были связаны с экстерриториальным переделом, распадом многонациональных и формированием мононациональных государств. Однако уже в 1997 г. число конфликтов в мире, вызванных противоречиями по вопросу о власти в рамках одного государства, впервые с 1990 г. превысило число конфликтов, связанных с экстерриториальным переделом в результате распада и возникновения государств. Это позволяет предположить, что во второй половине 90-х гг. (условно к 1997 г.) конфликтный потенциал, вызванный непосредственно распадом советского блока и ряда посткоммунистических государств, был в основном исчерпан, а «окно возможностей», открывшееся для этнополитических движений после окончания «холодной войны», захлопнулось.
Середина 90-х гг. вообще несколько выбивается из общей логики развития конфликтного потенциала в последнее десятилетие XX в. — этот период даже заслужил у некоторых наблюдателей название «короткий мир». Две трети вооруженных конфликтов, зафиксированных во второй половине 90-х гг., начались в течение 5 лет: с 1989 по 1993 г. Однако с 1994 г. число «новых» этнополитических конфликтов резко упало. Более того, с середины 90-х гг. в ходе ряда вооруженных конфликтов впервые наблюдалась деэскалация — переход от активных боевых действий к переговорам и заключению перемирий. По некоторым данным, из 59 вооруженных конфликтов, отмеченных в 1998 г., 23 находились в состоянии деэскалации в то время, как угрозу эскалации представляли лишь 7, а в отношении остальных 29 конфликтов вообще не просматривалось какой-либо выраженной тенденции. Самый значительный спад наблюдался в отношении одного из наиболее затяжных и опасных видов локально-регионального противостояния — этнополитических конфликтов сепаратистского характера, как правило, представляющих собой серьезную угрозу региональной безопасности (к началу 1999 г. в мире насчитывалось всего 14 таких конфликтов — меньше, чем в любой год после 1970 г.).
Большинство западных экспертов склонны полагать, что наряду с завершением экстерриториального передела, вызванного распадом биполярной мировой системы, свою роль в ослаблении конфликтного потенциала в середине 90-х гг. сыграли военные, политические и экономические меры, предпринятые правительствами и государствами, территория которых стала ареной этнополитических конфликтов и гражданских войн, а также возросшие международные усилия по регулированию конфликтов. Действительно, в первой половине 90-х гг. число, например, международных операций по поддержанию мира резко возросло: за четыре с половиной года — с 1988 по середину 1993 г. — было выдано столько же мандатов ООН на ведение миротворческих операций, сколько за весь сорокалетний период — 1948–1987 гг.; при этом число «голубых касок», участвующих в миротворческих миссиях, возросло в 7 раз, а объем средств, выделяемых на их содержание, — в 10 раз).
В целом же, несмотря на «короткий мир» середины 90-х гг., в последующие годы общий уровень конфликтности на локально-региональном уровне не только не снизился, но даже не вполне стабилизировался. Достаточно сказать, что самые острые конфликты на территории относительно «спокойного» Европейского континента — международный кризис вокруг проблемы Косово (1998–1999 гг.) и очередное обострение кризиса вокруг Чечни в 1999 г. — произошли уже после завершения этнополитического передела, непосредственно вызванного распадом биполярной системы. В целом за счет повторного ухудшения обстановки к концу 90-х гг. тенденция к снижению локально-региональной конфликтности за десятилетие оказалась маловыраженной. Если в начале 90-х гг. активными участниками вооруженных конфликтов внутреннего интернационализированного типа были 115 этнополитических групп, то к концу десятилетия их число сократилось несущественно (всего до 95). Еще более 90 этнополитических групп в различных странах мира на рубеже веков находилось на грани вооруженного противостояния. (Это в мире). В целом создалось впечатление, что в «посткосовских» условиях большинству оставшихся в мире федеральных образований и многоэтничных государств грозил если не распад, то внутренняя нестабильность с возможностью ее последующей интернационализации.
Одной из причин сохранения повышенной локально-региональной конфликтности в начале XXI в. стал затянувшийся характер переходного периода в развитии международных отношений. Какое-то время, несомненно, на уровне локально-региональной конфликтности продолжал сказываться «эффект прецедента», то есть эффект от обретения независимости или повышения статуса этнополитических группировок, успевших воспользоваться «окном возможностей», открывшимся в ходе распада биполярной мировой системы. Есть, однако, основания предполагать, что ключ к пониманию исследуемых нами процессов следует искать не столько на локально-региональном, сколько на более высоком уровне, связанном с глубинными тенденциями мирового развития и более широкими интересами «международного сообщества», то есть в области интернационализации конфликтов.