Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке ModernLib.Ru
Все книги автора
Эта же книга в других форматах
Приятного чтения!
Жан-Поль Сартр
Дьявол и господь бог
Пьеса в трех актах, одиннадцати картинах.
Первая постановка пьесы была осуществлена на сцене театра "Антуан"
в четверг 7 июня 1951 г.
Перевод Г. Брейтбурда.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ГiЦ. ГЕНРИХ. НАСТИ. БАНКИР. КАТЕРИНА. ХИЛЬДА. АРХИЕПИСКОП. СЛУГА. ПОЛКОВНИК ЛИНЕГАРТ. ГЕЙНЦ. ШМИДТ. ГЕРЛАХ. ЖЕНЩИНА. ПРОРОК. БЕДНЯКИ. БОГАТЫЕ ГОРОЖАНЕ. ЕПИСКОП. ЧЕЛОВЕК ИЗ НАРОДА. ОФИЦЕРЫ. САНИТАРЫ. ГЕРМАН. ФРАНЦ. КАПИТАН ШЕН. КАПИТАН УЛЬРИХ. КРЕСТЬЯНЕ. КАРЛ. ШУЛЬГЕЙМ. НОССАК. РИТШЕЛ. ТЕТЦЕЛЬ. СТАРИК. ПОСЛУШНИКИ. СВЯЩЕННИК. ПРОКАЖЕННЫЙ. СТАРУХА. НАСТАВНИЦА. КОЛДУНЬЯ. СОЛДАТЫ. НАЧАЛЬНИКИ.
АКТ ПЕРВЫЙ
Картина первая
Слева - словно повисший между землей и небом один из залов архиепископского замка. Справа - дом епископа и крепостные стены города. Освещен лишь зал в архиепископском замке, остальная часть сцены затемнена.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Архиепископ (стоя у окна). Где же он? О Господи! Пальцы моих подданных стерли мое изображение на золотых монетах, а твоя суровая длань, о Господи, стерла черты моего лица. Не архиепископ, а тень его! Если к вечеру придет весть о поражении, я, пожалуй, стану совсем бесплотным. А на что тебе. Господи, тень служителя?
Входит слуга.
Полковник Линегарт?
Слуга. Нет, банкир Фукр. Он просит...
Архиепископ. Сейчас, сейчас. (Пауза.) Где же Линегарт, чего он медлит? Я жду вестей. (Пауза.) На кухне идут толки о сражении?
Слуга. Только о том и толкуют, монсеньор.
Архиепископ. А что говорят?
Слуга. Сражение началось отлично. Конрад зажат между рекой и горой...
Архиепископ. Знаю, знаю. Но в драке можно оказаться и побитым.
Слуга. Монсеньор...
Архиепископ. Ступай!
Слуга уходит.
Как допустил ты это, Господи? Враг вторгся в мои земли. Мой добрый город Вормс восстал против меня. Пока я сражался с Конрадом, город Вормс всадил мне нож в спину. Я и не знал, Господи, что ты уготовил мне столь почетную судьбу. Неужто мне побираться слепцом вслед за поводырем-мальчишкой? Разумеется, я к твоим услугам, раз ты настаиваешь, чтобы воля твоя свершилась. Но молю тебя, Господи, вспомни, что мне уже не двадцать и я вообще никогда не имел призвания к мученичеству.
Издалека раздаются возгласы: "Победа! Победа!" Голоса приближаются. Архиепископ прислушивается и кладет руку на сердце.
Слуга (входя). Победа! Победа! Мы победили, монсеньор! Полковник Линегарт здесь!
Полковник (входя). Победа, монсеньор! Полная победа! Все по уставу! Образцовая битва! Исторический день: противник потерял шесть тысяч человек, их перерезали, утопили; уцелевшие бегут.
Архиепископ. Благодарю тебя. Господи! А Конрад?
Полковник. Он среди павших.
Архиепископ. Благодарю тебя, Господи! (Пауза.) Если он мертв - прощаю его. (Линегарту.) Дай благословлю тебя. Ступай! Распространяй повсюду эту весть!
Полковник (выпрямившись). Едва успело подняться солнце, как мы заметили тучи пыли...
Архиепископ (прерывает его). Нет, нет! Никаких подробностей. Победу, изложенную со всеми подробностями, трудно отличить от поражения. Ведь это победа, не так ли?
Полковник. Изумительная победа - само изящество, а не победа.
Архиепископ. Ступай, я буду молиться.
Полковник уходит, архиепископ пускается в пляс.
Победа! Победа! (Кладет руку на сердце.) Ох! (Преклоняет колени на молитвенную подушечку.) Лучше помолимся!
Освещается часть сцены, справа - верхняя часть крепостной стены. Дозорные Гейнц и Шмидт прильнули к бойницам.
Гейнц. Не может быть... Не может быть! Господь не мог этого допустить.
Шмидт. Погоди, сейчас они опять начнут. Взгляни-ка! Раз, два, три... три... и еще - два. три, четыре, пять...
Насти (появляется среди укреплений). Ну, что тут у вас?
Шмидт. У нас дурные вести. Насти...
Насти. Для тех, кто избран Богом, нет дурных вестей.
Гейнц. Вот уже час, как мы следим за сигнальными вспышками. Они повторяются. Погоди! Раз, два, три... пять. (Он показывает рукой на гору.) Архиепископ выиграл сражение.
Насти. Знаю.
Шмидт. Все погибло. Нас загнали в Вормс. Союзников нет, продовольствия нет. Ты говорил, что ГJц устанет, что он в конце концов снимет осаду, что Конрад разгромит архиепископа. И вот Конрад убит, войска архиепископа у наших стен соединяются с войсками ГJца. Наш удел - гибель!
Герлах (вбегает). Конрад разбит! Бургомистр и советники заседают в ратуше.
Шмидт. Черт возьми! Придумывают, как бы получше сдаться.
Насти. Есть у вас вера, братья?
Все. Да, Насти! Да!
Насти. Тогда не бойтесь ничего. Поражение Конрада - знак.
Шмидт. Знак?
Насти. Знак, поданный мне Богом. Ты, Герлах, беги в ратушу, разузнай, что решил совет.
Крепостные стены города исчезают во мраке ночи.
Архиепископ (вставая). Эй, кто там?
Входит слуга.
Пригласите банкира.
Входит банкир.
Садись, банкир. Ты весь забрызган грязью. Откуда ты?
Банкир. Я тридцать шесть часов провел в пути, чтобы помешать вам совершить безумный поступок.
Архиепископ. Безумный поступок?
Банкир. Вы хотите зарезать курицу, которая что ни год приносит вам золотое яичко.
Архиепископ. О чем ты говоришь?
Банкир. О вашем городе Вормсе. Мне сообщили, будто вы его осаждаете. Если его разграбят ваши войска, вы разоритесь сами и разорите меня. Неужто в ваши годы пристало играть в полководца?
Архиепископ. Не я бросил Конраду вызов.
Банкир. Может, и не вы, но кто мне докажет, что не вы заставили его бросить вызов вам?
Архиепископ. Он мой вассал и обязан мне повиноваться. Но дьявол внушил ему призвать рыцарей к мятежу и стать во главе их.
Банкир. Чего он желал прежде, чем восстать? В чем вы ему отказали?
Архиепископ. Он желал всего.
Банкир. Ладно, оставим Конрада. Конечно, раз его разбили, агрессор - он. Но ваш город Вормс...
Архиепископ. Вормс - мое сокровище! Вормс - любовь моя! Неблагодарный Вормс восстал против меня в тот самый день, когда Конрад пересек границу.
Банкир. Очень дурно с его стороны. Но из этого города поступает три четверти ваших доходов. Кто будет вам платить налоги, кто возместит мне то, что я роздал в долг, если вы, подобно Тиберию, на старости лет перебьете своих горожан?
Архиепископ. Они причинили урон священникам, заставили их укрыться в монастырях, оскорбили моего епископа и запретили ему покидать свой замок.
Банкир. Пустяки! Они не восстали бы, если бы вы их к тому не вынудили. Насилие хорошо для тех, кому нечего терять.
Архиепископ. Чего же ты хочешь?
Банкир. Чтоб вы их помиловали. Пусть заплатят изрядную дань - и позабудем об этом.
Архиепископ. Увы!
Банкир. О чем вы вздыхаете?
Архиепископ. Я люблю Вормс, банкир. Я великодушно простил бы город и без уплаты дани.
Банкир. За чем же дело стало?
Архиепископ. Не я начал осаду.
Банкир. А кто же?
Архиепископ. ГJц.
Банкир. Кто это ГJц? Брат Конрада?
Архиепископ. Да, лучший полководец Германии.
Банкир. Что ему нужно под стенами вашего города? Ведь он ваш враг?
Архиепископ. По правде говоря, я и сам не знаю. Поначалу союзник Конрада и мой враг, затем - мой союзник и враг Конрада. А теперь... У него переменчивый нрав, мягче о нем не скажешь.
Банкир. Зачем же вам понадобился такой ненадежный союзник?
Архиепископ. Разве у меня был выбор? Он вместе с Конрадом вторгся в мои земли. К счастью, я узнал, что между ними возник раздор, и тайно обещал ГJцу земли его брата, если он возьмет мою сторону. Не оторви я его от Конрада, война давно была бы проиграна.
Банкир. Итак, он перешел на вашу сторону вместе со своими войсками. А потом?
Архиепископ. Я поручил ему охрану тыла. Должно быть, он соскучился. Как видно, он вообще не любит гарнизонной жизни. В один прекрасный день он привел свои войска под стены Вормса и начал осаду города, хоть я его и не просил.
Банкир. Прикажите ему...
Архиепископ печально улыбается, пожимает плечами.
Он вам не подчиняется?
Архиепископ. Разве полководец на поле боя когда-либо подчинялся главе государства?
Банкир. Словом, вы у него в руках.
Архиепископ. Да.
Снова освещены крепостные стены.
Герлах (входя). Совет решил послать парламентеров к ГJцу.
Гейнц. Вот как... (Пауза.) Трусы!
Герлах. У нас одна надежда - ГJц выставит неприемлемые условия. Если он таков, как говорят, то не захочет даже, чтоб мы сдались ему на милость.
Банкир. Может, он хоть имущество пощадит?
Архиепископ. Боюсь, он не пощадит и людей.
Шмидт (Герлаху). Но почему же? Отчего?
Архиепископ. Он рожден в блуде, он никогда не знал отца. Ему одна отрада - чинить зло.
Герлах. Свиное рыло! Ублюдок! Он любит зло! Раз он хочет разграбить Вормс, горожане должны сражаться до последнего.
Шмидт. Если он и решит стереть город с лица земли, то не станет об этом оповещать заранее. Просто потребует, чтобы его впустили, и пообещает ничего не тронуть.
Банкир (возмущенно). Вормс должен мне тридцать тысяч дукатов, нужно остановить все это сейчас же! Отправьте ваши войска против ГJца.
Архиепископ (подавленно). Боюсь, как бы он их не разбил.
Зал архиепископа погружается во мрак.
Гейнц (Насти). Значит, мы и впрямь разбиты?
Насти. Господь на нашей стороне, братья! Нас не могут разбить. Этой ночью я выйду за стены города и проберусь через вражеский лагерь в Вальдорф, за неделю я там соберу десять тысяч вооруженных крестьян.
Шмидт. Как мы продержимся неделю? Они сегодня вечером могут открыть ворота врагу.
Насти. Наше дело не допустить этого.
Гейнц. Ты хочешь захватить власть?
Насти. Нет, еще не время.
Гейнц. Что же делать?
Насти. Нужно толкнуть богачей на такой шаг, чтобы они стали бояться за собственные головы.
Все. Как ты этого добьешься?
Насти. Только кровью.
Освещается площадка под крепостной стеной. У лестницы, ведущей к дозорным постам, сидит, уставившись в одну точку, женщина, ей 35 лет, она в лохмотьях. Мимо проходит священник, читая на ходу молитвенник.
Кто этот священник? Почему он не заточен, как все остальные?
Гейнц. Ты его не узнаешь?
Насти. Ах, это Генрих! Как он изменился!.. Все равно его должны были посадить под замок.
Гейнц. Бедняки любят его, он живет, как они. Мы побоялись вызвать их недовольство.
Насти. Он опаснее всех.
Женщина (заметив священника). Эй, поп!
Священник убегает, она кричит.
Куда ты бежишь?
Генрих. У меня больше ничего нет. Ничего! Ничего! Ничего! Я отдал все.
Женщина. Это не причина убегать, когда тебя зовут.
Генрих (устало возвращаясь к ней). Ты голодна?
Женщина. Нет.
Генрих. Чего же ты хочешь?
Женщина. Хочу, чтоб ты мне объяснил...
Генрих (быстро). Ничего я не могу объяснить.
Женщина. Ты даже не знаешь, о чем я говорю.
Генрих. Ну что? Только живо! Что тебе нужно объяснить?
Женщина. Почему умер ребенок?
Генрих. Какой ребенок?
Женщина (с усмешкой). Мой. Да. Ведь ты сам его вчера похоронил. Ему было три года, а умер он с голоду.
Генрих. Я устал, сестра, я никого не узнаю. Все вы на одно лицо, и глаза одни и те же.
Женщина. Почему он умер?
Генрих. Не знаю.
Женщина. Но ты же священник.
Генрих. Да, я священник.
Женщина. Так кто же еще объяснит, если не ты? (Пауза.) А хорошо ли будет, если я наложу на себя руки?
Генрих (с силой). Дурно. Очень дурно!
Женщина. Так я и знала. Но мне хочется умереть. Вот почему нужно, чтобы ты все объяснил. (Пауза.)
Генрих (проводит рукой по лбу, делает над собой усилие). Ничто не совершается без дозволения Божьего. Господь есть добро: все что ни совершается - к лучшему.
Женщина. Не понимаю.
Генрих. Бог знает больше тебя. То, что для тебя зло, в его глазах - добро, он взвешивает все последствия.
Женщина. Ты-то сам все можешь понять?
Генрих. Нет! Нет! Я не понимаю! Я ничего не понимаю! Не могу, не хочу ничего понимать! Нужно верить! Верить! Верить!
Женщина (усмехнувшись). Говоришь - нужно верить, а сам-то, видно, и собственным словам не веришь.
Генрих. Сестра, вот уже три месяца, как я повторяю все те же слова; не знаю, по убеждению или по привычке. В одном не заблуждайся - верую, всеми силами верую, всем сердцем! Господи, будь свидетелем, ни на миг сомнение не коснулось моей души. (Пауза.) Женщина, твое дитя на небесах, ты его встретишь там. (Преклоняет колена.)
Женщина. Да, конечно. Но это - совсем другое дело. И устала я так, что уже сил не хватает радоваться. Даже там, на небесах...
Генрих. Сестра моя, прости!
Женщина. За что тебя прощать? Ты мне ничего не сделал.
Генрих. Прости меня. Прости меня и заодно со мной всех священников, богатых и бедных.
Женщина (удивленно). Прощаю тебя от души. Ты рад?
Генрих. Да. Теперь, сестра моя, помолимся. Будем молить Господа, чтобы он вернул нам надежду.
На последней реплике Насти медленно спускается по ступенькам лестницы, ведущей к крепостной стене.
Женщина (видит Насти ирадостно восклицает). Насти! Насти!
Насти. Что тебе нужно от меня?
Женщина. Булочник! Мой ребенок мертв. Ты знаешь все... Ты должен знать, почему он умер.
Насти. Да, я знаю.
Генрих. Насти, умоляю тебя, молчи. Горе тем, кто повинен в раздоре.
Насти. Твой ребенок умер оттого, что богачи нашего города восстали против епископа, своего богатейшего повелителя. Воюют друг с другом богачи, а подыхают бедняки.
Женщина. И Господь позволил им вести эту войну?
Насти. Нет, Господь им запретил.
Женщина. А вот он говорит - ничто не свершается без дозволения Господа.
Насти. Ничто, кроме зла, порожденного людской злобой.
Генрих. Ты лжешь, булочник! Мешаешь истину с ложью, вводишь души в заблуждение.
Насти. А ты смеешь утверждать, будто Господу угодны эти жертвы, нужны напрасные страдания? Он тут ни при чем, слышишь?
Генрих молчит.
Женщина. Значит, мой ребенок умер не по Божьей воле?
Насти. Разве он позволил бы ему родиться, если бы желал его смерти!
Женщина (с облегчением). Вот это мне по душе. (Священнику.) Видишь, я все понимаю, когда со мной так говорят. Значит, Господь в печали, когда видит мои муки?
Насти. Его печали нет предела.
Женщина. И он ничем не может мне помочь?
Насти. Конечно, может. Он вернет тебе ребенка.
Женщина (разочарованно). Да, знаю. Там, на небесах.
Насти. Нет, здесь, на земле.
Женщина (удивленно). На земле?
Насти. Только нужно пройти сквозь игольное ушко, претерпеть семь лет горестей, лишь потом наступит царство Божие на земле, и вернутся к нам мертвые наши, и все полюбят всех, и больше никто не будет голодать.
Женщина. К чему ждать семь лет?
Насти. Нужно семь лет драться, чтобы избавиться от злых людей.
Женщина. Крепко придется потрудиться.
Насти. Вот почему Господу нужна твоя помощь.
Женщина. Неужто всемогущий нуждается в моей помощи?
Насти. Да, сестра моя. Еще семь лет продлится царствие лукавого на земле. Но если каждый из нас будет смело драться, мы все спасемся, и Господь спасется вместе с нами. Веришь ли ты мне?
Женщина (встает). Да, Насти, я тебе верю!
Насти. Женщина, твой сын не вознесен на небо, он во чреве твоем, и будешь ты его носить семь лет, и настанет час - он зашагает рядом с тобой, вложит свою руку в твою, ты породишь его во второй раз.
Женщина. Я верю тебе, Насти. Я тебе верю! (Уходит.)
Генрих. Ты погубишь ее душу.
Насти. Почему ты меня не прервал, раз ты в этом уверен?
Генрих. Потому что она стала счастливей...
Насти пожимает плечами и уходит.
Господи! Я не посмел остановить его речи. Я согрешил, Господи. Но верую, Господи, верую в Твое всемогущество, в матерь нашу святую церковь, святую плоть Иисусову. Верю, что все решится по воле Твоей, даже смерть ребенка. Верю, что все на свете-добро. Верю, потому что это нелепо! Нелепо! Нелепо!
Вся сцена освещается. Горожане со своими женами толпятся вокруг епископского замка и ждут.
Голоса в толпе. Какие новости?..
- Никаких.
- Что здесь происходит?
- Ждут...
- Чего ждут?
- Ничего...
- Вы видели?..
- Справа.
- Да.
- Грязные рожи.
- Дерьмо в воде не тонет.
- Даже на улицу опасно показаться.
- Пора кончать войну. Быстрее кончать, не то быть беде.
- Повидать бы епископа. Повидать бы его.
- Он не покажется. Он слишком разгневан...
- Кто?.. Кто?..
- Епископ...
- С тех пор как его заточили, он иногда показывается в окне, приподнимает занавеску, глядит.
- Вид у него недобрый.
- Что вы хотите услышать от епископа?
- Может, у него есть новости.
Ропот.
- Епископ! Епископ! Покажись! Напутствуй нас!
- Что с нами будет?
- Конец света настал!
Из толпы выходит человек, прорывается к стене епископского замка и прислоняется к ней. Генрих отходит от него подальше и смешивается с толпой.
Пророк. Мир погиб! Повсюду падаль! Падаль! Падаль! С нами Бог!
Крики. Начинается паника.
Богатый горожанин. Эй! Эй! Спокойно! Это всего лишь пророк!
Голоса в толпе. Еще один пророк? Хватит!
- Замолчи!
- Отовсюду пророки полезли! Стоило наших попов запирать?
Пророк. От земли пошел смрад. Солнце взмолилось Господу: "Боженька, не хочу светить! Хватит с меня гнили. Чем больше землю греешь, тем сильнее смрад. Земля грязнит мои лучи. Беда,- говорит солнце.- Золотые кудри мои в дерьме".
Богатый горожанин (бьет пророка). Заткни глотку!
Пророк падает. Окно епископского замка распахивается на стежь. Епископ в парадных одеждах появляется на балконе.
Толпа. Епископ!
Епископ. Где войска Конрада? Где рыцари? Где сонмы ангелов, которые должны были обратить в бегство врага? Вы одни. Без друзей, без надежды. Вы прокляты. Горожане Вормса, отвечайте: вы хотели умилостивить Господа, заточив его служителей, но почему же Господь вас покинул?
Стоны в толпе.
Отвечайте!
Генрих. Не лишайте их мужества.
Епископ. Кто это сказал?
Генрих. Это я, Генрих, священник церкви святого Гильхау.
Епископ. Проглоти язык, богоотступник. Посмеешь ли ты взглянуть в глаза своему епископу?
Генрих. Простите их, если они оскорбили вас, монсеньор, простите их, как я прощаю вам вашу брань.
Епископ. Иуда, Иуда Искариотский. Иди повесься!
Генрих. Нет, я не Иуда.
Епископ. Почему же ты среди них, отчего ты стал их опорой? Почему тебя не заточили вместе с нами?
Генрих. Я на свободе оттого, что они знают, как я люблю их. И я не пошел в заточение вместе с другими священниками, чтоб в этом пропащем городе хоть кто-нибудь мог служить мессу и провожать покойников. Без меня здесь не было бы церкви. Вормс был бы беззащитен перед ересью, люди дохли бы, как псы, без причастия. Монсеньор, не лишайте их мужества!
Епископ. Кто вскормил тебя? Кто тебя воспитал? Кто научил тебя читать? Кто дал тебе звание? Кто сделал тебя священнослужителем?
Генрих. Церковь, пресвятая матерь моя.
Епископ. Ты всем обязан ей. Прежде всего ты принадлежишь церкви.
Генрих. Церковь прежде всего. Но я брат им...
Епископ (повышая голос). Прежде церковь!
Генрих. Да, прежде церковь, но...
Епископ. Я хочу обратиться к этим людям. Но если они будут упорствовать в заблуждениях и бунтовать, повелеваю тебе, вернись к церкви, к твоим подлинным братьям, в монастырь, куда их заточили. Готов ли ты подчиниться своему епископу?
Человек из народа. Не покидай нас, Генрих! Ты пастырь бедняков. Ты наш.
Генрих (с горечью, но твердо). Прежде церковь! Монсеньор, я подчиняюсь.
Епископ. Жители Вормса! Взгляните на свой белокаменный, на свой богатый город. Взгляните на него в последний раз. Он станет средоточием чумы и голода, и под конец богачи и бедняки истребят друг друга. Солдаты ГJца найдут здесь только трупы и развалины. (Пауза.) Я мог бы спасти вас, но вы должны смягчить мое сердце.
Голоса в толпе. Спаси нас, монсеньор! Спаси нас.
Епископ. Эй, обуянные гордыней! На колени! Просите прощения у Господа!
Богатые горожане один за другим становятся на колени. Бедняки по-прежнему стоят.
Генрих, преклонишь ли ты колена?
Генрих становится на колени.
Господи, прости нам прегрешения наши и умерь гнев архиепископа. Повторяйте за мной!
Толпа. Господи, прости нам прегрешения наши и умерь гнев архиепископа!
Епископ. Аминь! Встаньте! (Пауза.) Сначала вы освободите монахов и священников, затем откроете ворота города, встанете на колени перед храмом и будете в великом раскаянии ждать. А мы вместе выйдем навстречу ГJцу молить его, чтобы он пощадил нас.
Богатый горожанин. А если он будет глух к мольбам?
Епископ. Над ГJцем - архиепископ. Он наш отец и не оставит нас отчей милостью.
За минуту до этого у дозорных постов появился Насти. Он слушает молча и после этой реплики спускается по лестнице крепостной стены на две ступеньки вниз.
Насти. ГJц служит не архиепископу, ГJц служит дьяволу. Он присягал Конраду, своему родному брату, и затем предал его. Даже если он пообещал сохранить вам жизнь, неужто вы так глупы, что поверите ему?
Епископ. Эй ты, там, наверху! Кто бы ты ни был, я тебе повелеваю...
Насти. Кто дал тебе право приказывать мне? А вы? Зачем вы слушаете его? Кого вы сами избрали, тот вам и начальник, других нет.
Епископ. А кто избрал тебя, чучело?
Насти. Бедняки. (Обращаясь к толпе.) Солдаты на нашей стороне. Я выставил людей у ворот города. Смерть каждому, кто заговорит о том, чтобы открыть городские ворота!
Епископ. Ступай, нечестивый, веди их на погибель! Ты лишаешь их спасения!
Насти. Не будь надежды на спасение, я первый сказал бы вам сдавайтесь. Но кто посмеет сказать, будто Господь нас покинул? Вас хотят заставить усомниться в ангелах. Братья мои, ангелы здесь. Нет, не подымайте ваших глаз. Небеса пусты. Ангелы здесь, на земле. Ангелы напали на вражеский лагерь!
Богатый горожанин. Какие ангелы?
Насти. Ангел холеры и ангел чумы, ангел голода и ангел раздора. Запомните, город неприступен. Господь на нашей стороне. Солдаты снимут осаду.
Епископ. Жители Вормса! Адские муки ждут тех, кто послушает этого еретика. Клянусь своим райским блаженством.
Насти. Господь давно швырнул псу под хвост твое райское блаженство.
Епископ. Ну, а твое райское блаженство Господь, конечно, хранит в теплом местечке, ждет, пока ты сам явишься! То-то радуется сейчас Господь, слыша, как ты оскорбляешь его служителя.
Насти. Кто посвятил тебя в сан?
Епископ. Святая церковь.
Насти. Твоя церковь-потаскуха, распродает свои милости богачам. И ты возьмешься меня исповедовать? Ты отпустишь мне грехи мои? Господь скрепит зубами, глядя на твою душонку. Братья, нам не нужны попы! Каждый может крестить, каждый может отпускать грехи, каждый может молиться - истинно вам говорю. Каждый человек пророк, или Бога нет!
Епископ. Тьфу! Тьфу! Тьфу! Анафема! (Швыряет ему в лицо свой кошель для раздачи милостыни.)
Насти (показывая дверь замка). Эта дверь источена червями. Нажать плечом - и распахнется. (Пауза.) Сколько у вас терпения, братья? (Пауза. Обращаясь к народу.) Все они заодно: епископ, городской совет, богачи. Они хотят сдать город врагу, потому что боятся вас. А кто после сдачи заплатит за все? Вы! Всегда платите вы. Вставайте же, братья! Вперед! Нужно убивать, если хотите, чтоб настало царствие небесное.
Шум в народе.
Богатый горожанин (своей жене). Уйдем отсюда!
Другой богатый горожанин (своему сыну). Скорей! Запрем лавку на замок, укроемся в своем доме.
Епископ. Господи, ты свидетель - я сделал все для спасения народа. Во имя славы твоей умру без колебаний, ибо знаю, гнев твой обрушится на Вормс и разнесет его в прах.
Насти. Этот старик готов сожрать вас живыми. Откуда столько силы в его голосе? Ясно - он жрет вволю. Откройте его закрома, найдете там столько зерна, что целому полку хватит на полгода.
Епископ (кричит). Ты лжешь! Мои закрома пусты, ты это знаешь.
Насти. Взгляните сами, братья, взгляните! Неужто вы поверите ему на слово?
Богатые горожане поспешно спасаются бегством. Бедняки остаются с Насти. Генрих приближается к Насти.
Чего ты хочешь от меня?
Генрих. Ты же знаешь, что закрома пусты? Ты знаешь, что он живет впроголодь, отдавая последнее беднякам!
Насти. Ты за нас или против нас?
Генрих. За вас - когда вы страдаете, против - когда вы хотите пролить кровь церкви.
Насти. Ты за нас, когда нас убивают, и против нас, когда мы начинаем защищаться.
Генрих. Я принадлежу церкви, Насти.
Насти. Ломайте двери!
Люди наваливаются на дверь. Епископ молча молится.
Генрих (кидается к двери). Пусть прежде убьют меня...
Человек из народа. Убить тебя? Зачем?
Генриха отталкивают и швыряют на землю.
Генрих. Вы ударили меня. Я любил вас больше собственной души, а вы меня бьете. (Он поднимается и идет к Насти.) Только не трогайте епископа, Насти. Только не трогайте епископа! Убей меня, если хочешь, только не епископа.
Насти. Почему? Он морит голодом народ.
Генрих. Ты знаешь, что это ложь. Ты это знаешь. Ты хочешь освободить своих братьев от гнета и лжи, почему же сам начинаешь с обмана?
Насти. Я никогда не лгу.
Генрих. Ты лжешь, нет в его закромах зерна.
Насти. Все равно! Есть золото, есть драгоценные камни в церквах. Всех, кто подох с голоду у подножия мраморных распятий и мадонн из слоновой кости, всех убил он.
Генрих. Это совсем другое дело. Может, это не ложь, но и правды тут нет.
Насти. Твоей в том правды нет, а наша есть. Господь любит бедняков, и наша правда станет его правдой в судный день.
Генрих. Предоставь ему судить епископа, только не проливай кровь церкви!
Насти. У меня одна лишь церковь - все люди на земле.
Генрих. Люди? Значит, христиане, соединенные любовью. Ты же хочешь освятить свой храм кровопролитием.
Насти. Еще рано любить. Право на любовь мы завоюем кровью.
Генрих. Бог запретил насилие, оно ненавистно ему.
Насти. Ну а как же ад? По-твоему, грешников не насилуют?
Генрих. Господь сказал: взявший меч...
Насти, ...от меча и погибнет... Что ж, мы погибнем от меча. Все погибнем, но наши сыновья увидят царство Божие на земле. Уйди! Ты не лучше других.
Генрих. Насти! Почему вы меня не любите? Что я вам сделал?
Насти. Ты поп, а поп останется попом, что бы ни делал.
Генрих. Я ваш. Бедняк и сын бедняка.
Насти. Что ж, значит, ты предатель, только и всего.
Генрих. Они взломали дверь!
Дверь подалась, и люди ворвались в замок.
(Бросился на колени.) Господи, если ты еще любишь людей, если ты еще не отвернулся от них, воспротивься этому убийству!
Епископ. Мне не нужны твои молитвы, Генрих. Прощаю всех вас, не ведающих, что творите. А тебя, богоотступник, проклинаю!
Генрих. О! (Падает ниц.)
Епископ. Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
На него кидаются с кулаками, он падает.
Насти (Шмидту). Что ж, пусть теперь попробует сдать город.
Человек из народа (показываясь в дверях). В закромах не было зерна.
Насти. Значит, они спрятали его в монастыре. Человек (кричит). В монастырь! В монастырь!
Голоса в толпе. В монастырь! В монастырь!
Насти (Шмидту). Этой ночью я попытаюсь пробраться сквозь осаду.
Они уходят. Генрих подымается на ноги, оглядывается по сторонам. Теперь он остался один с пророком. Он замечает лежащего на балконе епископа, который глядит на него широко открытыми глазами. Генрих хочет войти в замок, епископ подымает руку, чтобы оттолкнуть его.
Генрих. Я не войду в замок, опусти свою руку. Если ты еще жив и можешь простить меня, прости. Злоба - великий грех. Земную злобу оставь здесь, на земле. Умирать надо легко.
Епископ пытается говорить.
Что?
Епископ смеется.
Предатель? Ну да, конечно. Ты ведь слышал, они тоже зовут меня предателем. Скажи мне, как это я только ухитрился предать всех зараз?
Епископ продолжает смеяться.
Отчего ты смеешься, ну отчего? (Пауза.) Они избили меня. А я любил их. Господи! Как я любил их! (Пауза.) Я любил их, но лгал им. Я лгал им своим молчанием. Я молчал! Я молчал! Я замкнул уста, стиснул зубы. Они мерли как мухи, а я молчал. Когда им нужен был хлеб, я нес им распятие. Ты думаешь, распятие съедобно? Ну опусти же руку, мы соучастники. Я хотел жить их бедностью, страдать вместе с ними от холода, мучиться их голодом, а они все равно умирали. Выходит, я предавал их на свой лад - убеждал их, будто церковь бедна. Теперь ими овладело бешенство, теперь они убивают. Они погибли. Им не видать ничего, кроме ада, и в этой и в той жизни.
Епископ произносит несколько неразборчивых слов.
А что мне было делать? Как я мог помешать им? (Оборачивается и смотрит, что происходит в глубине.) Площадь полна народу. Они взламывают двери монастыря. Двери прочны, монастырь продержится до утра, а я ничем не могу помочь! Ничем, ничем! Сомкни уста, умри достойно.
Епископ роняет ключ.
Что за ключ? От каких дверей? От дверей твоего замка? Нет. От дверей храма? Нет. От дверей ризницы? Нет. От дверей усыпальницы, что всегда заперты? И что?
Епископ. Подземный ход...
Генрих. Куда он ведет? Не говори! Если бы ты смог умереть прежде, чем скажешь...
Епископ. За город...
Генрих. Нет, я не возьму его. (Пауза.) Подземный ход из усыпальницы ведет за город. Ты хочешь, чтобы я отправился к ГJцу и впустил его тем же путем в Вормс? Не рассчитывай на меня.
Епископ. Двести священников, их жизни в твоих руках. (Пауза.)
Генрих. Вот отчего ты смеялся. Отличная шутка. Спасибо, епископ, спасибо! Бедняки убьют священников, или ГJц убьет бедняков. Двести священников или двадцать тысяч человек - вот какой выбор ты мне предоставил. Конечно, двадцать тысяч больше, чем двести. Нужно только выяснить, скольких стоит каждый священник, и решать должен я. В конце концов, я - это церковь. Нет, я не возьму твой ключ: попы отправятся прямо на небеса.
Епископ умирает.
Если только не умрут, как ты, со злобой в сердце. Что ж, ты свое сделал, прощай! Прости его, Господи, как я прощаю. Ключ я не возьму. Нет! Нет! (Поднимает ключ.)
Пророк. Господи! Да свершится воля твоя! Мир погиб! Погиб! Да свершится воля твоя.
Генрих. Господи! Ты проклял Каина и детей каиновых. Да свершится воля твоя! Ты допустил, чтобы боль пронзила сердца людей, прахом пошли их желания, дела рук их смердели. Господи! Да свершится воля твоя! Ты пожелал, чтобы уделом моим на земле стало предательство. Да свершится воля твоя! Да свершится воля твоя! (Уходит.)
Картина вторая
На подступах к лагерю ГJца. Ночь. В глубине - город. Появляется офицер, который рассматривает город. За ним сразу же появляется еще один офицер.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Офицеры, Герман.
2-й офицер. Что ты здесь делаешь?
1-й офицер. Гляжу на город. Порой мне кажется, что он в один прекрасный день куда-нибудь улетучится...
2-й офицер (первому). Никуда он не денется. Такой удачи нам не видать. (Внезапно поворачивается.) Что это?
Двое санитаров проходят с носилками, на которых лежит тело, покрытое простыней. Оба молчат, 1-й офицер подходит к носилкам, приподнимает простыню и тотчас опускает ее.
1-й офицер. Бросить в реку! Тотчас же!
2-й офицер. Значит...
1-й офицер. Уже весь почернел. (Пауза.)
Санитары продолжают свой путь. Больной стонет.
2-й офицер. Подождите! Они останавливаются.
1-й офицер. В чем дело?
2-й офицер. Он еще жив.
1-й офицер. И знать не хочу. В воду!
2-й офицер (санитарам). Какого полка?
Санитар. Полк "Синий крест".
2-й офицер. А, мой полк! Кругом!
1-й офицер. Ты с ума сошел! В реку!
2-й офицер. Я не позволю топить своих людей, словно котят.
Они глядят друг на друга, санитары обмениваются насмешливыми взглядами, кладут на землю носилки и ждут.
1-й офицер. Не знаю, жив он или нет, но, если мы его оставим, он заразит холерой всю армию.
3-й офицер (входя). Если не холерой, то паникой. Живо в воду!
Санитар. Он стонет. (Пауза.)
1-й офицер (со злобой оборачивается к санитару, в ярости выхватывает шпагу и наносит удар по лежащему на носилках телу). Теперь он не будет стонать. Ступайте!
Санитары уходят.
2-й офицер. Третий. Третий со вчерашнего дня.
Герман. Четвертый. Там еще один свалился, как раз посреди лагеря.
2-й офицер. Люди его видели?
Герман. Я же сказал: он свалился посреди лагеря.
3-й офицер. Будь я командующим, мы этой ночью сняли бы осаду.
Герман. Согласен. Но ведь командуешь не ты.
1-й офицер. Что ж, нужно с ним поговорить.
Герман. А кто же станет говорить? (Пауза. Глядя на них.) Вы сделаете все, что он захочет.
2-й офицер. Значит, мы пропали. Пощадит холера, так перережут свои же солдаты.
Герман. Если только сам он не подохнет.
1-й офицер. Он? От холеры?
Герман. От холеры или от чего иного. (Пауза.) Мне сказали, что архиепископ не был бы чрезмерно удручен его кончиной.
2-й офицер. Я бы не смог...
1-й офицер. И я не смог бы. Он мне внушает такое отвращение, что мне противно поднять на него руку.
Герман. От тебя ничего и не требуется. Только помалкивай и не мешай тем, чье отвращение не так сильно.
Пауза. Входят ГJц и Катерина.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, ГJц, Катерина.
ГJц (входя). Вам нечего мне сообщить? Вы даже не хотите доложить, что солдатам не хватает хлеба? Что холера убивает каждого десятого? Вы ничего у меня не просите? Вы даже не просите, чтобы я снял осаду, избежал гибели? (Пауза.) Вы так меня боитесь?
Все молчат.
Катерина. Как они глядят на тебя, мое сокровище. Не очень-то они тебя жалуют. Не удивлюсь, если когда-нибудь они воткнут тебе в брюхо большой нож.
ГJц. А ты меня любишь?
Катерина. Черта с два!
ГJц. И все же ты меня не прикончила.
Катерина. Не потому, что не хотела.
ГJц. Знаю, о чем ты мечтаешь, но я спокоен. В час моей смерти на тебя накинутся двадцать тысяч мужчин, это даже для тебя многовато.
Катерина. Лучше двадцать тысяч, чем один, если он тебе противен.
ГJц. То-то мне и нравится, что я тебе противен. (Офицерам.) Когда же я, по-вашему, должен снять осаду? В четверг? Во вторник? В воскресенье? Так вот, друзья: этому не бывать ни во вторник, ни в четверг. Я возьму этот город нынешней ночью.
2-й офицер. Этой ночью?
ГJц. Да, этой ночью. (Глядит в сторону города.) Видите там, вдали, синий огонек? Я каждый вечер на него гляжу. И каждый вечер он гаснет именно в эту минуту. Вон, видите, погас! Но сегодня он гаснет в сто первый и последний раз. Прощай! Приходится убивать то, что любишь. А вон еще... Гаснут другие огни. Черт возьми! Люди ложатся рано, потому что хотят завтра встать пораньше. Этого "завтра" у них не будет! Чудесная ночь! Не слишком светлая, зато как много звезд! Сейчас луна взойдет. В такие ночи ничего не ждешь. Все-то они знают, ко всему готовы. Даже к гибели. Но только не этой ночью. Такое чистое небо, оно им внушает доверие. Эта ночь принадлежит им. (Внезапно.) Какая власть! Господи, этот город мой, и я дарю его тебе. Сейчас я подожгу его во славу твою. (Офицерам.) Из Вормса сбежал священник. Он готов ввести нас в город. Его допрашивает капитан Ульрих.
3-й офицер. Гм...
ГJц. В чем дело?
3-й офицер. Не доверяю предателям.
ГJц. Что ты? А я их обожаю.
Входит офицер, подталкивая священника, за ними - солдат.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, Генрих, капитан.
Генрих (падает на колени перед ГJцем). Пытайте меня! Вырвите мне ногти! Сдерите с меня заживо кожу!
ГJц (громко смеется. Падает на колени перед священником). Вырвите мне кишки! Колесуйте меня! Четвертуйте меня! (Встает.) Что ж, лед сломан. (Капитану.) Кто он?
Капитан. Это Генрих, священник из Вормса. Тот, кто должен выдать нам город.
ГJц. Ну и что же?
Капитан. Он отказывается говорить.
ГJц (подходит к Генриху). Почему?
Капитан. Говорит, что передумал.
3-й офицер. Передумал? Черт возьми! Выбейте ему зубы! Переломите ему позвоночник!
Генрих. Выбейте мне зубы! Переломите мне позвоночник!
ГJц. Вот бешеный! (Генриху.) Почему ты хотел выдать город?
Генрих. Для спасения священников, которых чернь хочет растерзать.
ГJц. А почему ты передумал?
Генрих. Увидел рожи ваших наемников.
ГJц. Ну и что?
Генрих. По ним все видно.
ГJц. Что именно?
Генрих. Ради спасения немногих я буду повинен в истреблении всех.
ГJц. А разве ты раньше не видывал наемников? Ты же знал, что они не слишком благообразны.
Генрих. Эти хуже всех.
ГJц. Ерунда! Все солдаты похожи друг на друга. Кого же ты думал встретить? Ангелов?
Генрих. Людей. И я хотел просить их пощадить других людей. Они вошли бы в город, только поклявшись, что оставят в живых всех жителей.
ГJц. Значит, ты готов был поверить моему слову?
Генрих. Твоему слову? (Глядит на него.) Ты ГJц?
ГJц. Да.
Генрих. Я... Я думал, что смогу на тебя положиться...
ГJц (удивленно). На мое слово? (Пауза.) Даю тебе слово.
Генрих молчит.
Клянусь тебе, если ты введешь нас в город, я сохраню жизнь его жителям.
Генрих. И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?
ГJц. Но ты сам говорил...
Генрих. Да, до того как увидел тебя.
ГJц (хохочет). Понятно! Тот, кто меня видит, редко верит моему слову. Должно быть, я кажусь слишком умным, чтобы сдержать его. Так вот, послушай: лови меня на слове. Ради того, чтоб проверить! Только проверить... Ведь я христианин: хочешь, поклянусь на Библии? Поверь мне, как это ни глупо! Разве вы, попы, не обязаны искушать нечестивцев добром?
Генрих. Искушать добром тебя? Представляю, как бы ты был рад!
ГJц. Ты меня раскусил. (Глядит на него, улыбаясь.) Убирайтесь все!
Офицеры и Катерина уходят.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ГJц, Генрих.
ГJц (почти с нежностью). Ты весь в поту. Как ты страдаешь!
Генрих. Моих страданий мало. Страдают другие, а не я. Господь пожелал, чтобы я мучился чужими, а не своими муками. Зачем ты глядишь на меня?
ГJц (по-прежнему нежно). У меня тоже бывала такая двуличная рожа. Гляжу на тебя и самого себя жалею: мы с тобой одной породы.
Генрих. Ложь! Ты предал своего брата, я своих братьев не предам.
ГJц. Ты их предашь этой ночью.
Генрих. Ни этой ночью, ни потом. (Пауза.)
ГJц (равнодушно). Что же бедняки сделают с попами? Повесят на мясных крючьях?
Генрих (кричит). Замолчи! (Овладевает собой.) Вот ужасы войны. Я только бедный священник, и я бессилен их предотратить.
ГJц. Лицемер! Этой ночью в твоей власти жизнь или смерть двадцати тысяч людей.
Генрих. Я не желаю этой власти. Она от дьявола.
ГJц. Хочешь или нет, но ты обладаешь ею.
Генрих убегает.
Эй, что ты делаешь? Если бежишь - значит, ты решился.
Генрих (возвращается, глядит на него и начинает смеяться). Ты прав. Бежать или покончить с собой - все это ни к чему. Все только способ умолчания. Но я избранник Божий.
ГJц. Лучше скажи, что ты похож на крысу.
Генрих. Все равно. Избранник - человек, припертый к стенке дланью господа. (Пауза.) Господи! Зачем твой выбор пал на меня?
ГJц (ласково). Последние муки... Как хотелось бы их сократить. Дай помогу тебе.
Генрих. Ты хочешь мне помочь, когда сам Бог молчит? (Пауза.) Так вот, я лгал, я не его избранник. Да и какой из меня избранник? Кто заставил меня покинуть город? Кто поручал тебя найти? По правде говоря, я сам себя избрал. Пришел просить тебя о милосердии к братьям, зная, что ничего не добьюсь. Я передумал - и не оттого, что у вас злобные рожи, просто теперь я вижу их наяву. Я хотел чинить Зло, увидев вас, понял, что и впрямь причиню его. Знаешь ли ты, что я ненавижу бедняков?
ГJц. Да, знаю.
Генрих. Почему они бегут от меня, когда я им протягиваю руки? Почему страдания их всегда неизмеримо больше моих? Господи, как мог ты допустить, чтобы на свете были бедняки! Почему не сделал ты меня монахом? Там, в монастыре, я был бы твой, но как быть нераздельно твоим, когда люди подыхают с голоду? (ГJцу.) Я пришел, чтобы выдать их тебе, надеясь, что ты их истребишь, и тогда я смогу позабыть, что они жили.
ГJц. Ну и что же?
Генрих. Я передумал, в город ты не войдешь.
ГJц. А что, если на то была Господня воля, если Господь хотел, чтобы ты впустил нас в город? Так послушай: ты промолчишь и священники погибнут этой ночью, наверняка погибнут. А бедняки? Ты думаешь, выживут? Осаду я не сниму. Через месяц в Вормсе все передохнут с голоду. Ты не властен решать - жить или умереть. Ты можешь только выбрать, как им умирать. Так выбирай же скорую смерть, они только выгадают, погибнув этой ночью, прежде чем перебьют священников. Умрут, не замарав рук, и все окажутся на небесах. Если ты оставишь им несколько недель, они запятнают себя кровью и отправятся в ад. Послушай, поп, а вдруг это дьявол велит тебе продлить их земную жизнь, чтоб они успели заслужить вечное проклятие? (Пауза.) Скажи мне, как проникнуть в город?
Генрих. Тебя нет.
ГJц. Что?
Генрих. Тебя нет. Твои слова умирают прежде, чем я их расслышу. Такие лица, как твое, не повстречаешь ясным днем. Я знаю все, что ты мне собираешься сказать, все твои поступки предвижу. Ты - мое создание, это я внушаю тебе твои мысли. Мне все это снится. Все мертво, в воздухе разлиты сновидения.
ГJц. Значит, ты тоже снишься мне, я тебя насквозь вижу, настолько, что ты мне уже надоел. Осталось только выяснить, кому из нас кто снится.
Генрих. Я не покидал города! Не выходил из него. Мы играем перед намалеванными декорациями. Что ж, ты мастер говорить, играй комедию! Знаешь ли ты роль? Я-то свою знаю: говорить "нет! нет! нет! нет! нет!" Ты молчишь. Это наваждение, обыкновенное наваждение, да к тому же еще нелепое. Что бы я стал делать в лагере ГJца? (Указывает на город.) Если бы только эти огни погасли! Почему этот город виден там, вдали, если я не выходил за его пределы? (Пауза.) Да, дьявольское искушение! Только не знаю какое. (ГJцу.) Одно мне ясно: я вижу дьявола. Спектакль начнется фантасмагорией, а потом пойдут рожи.
ГJц. Ты его уже видел?
Генрих. Чаше, чем ты свою мать.
ГJц. Я на него похож?
Генрих. Ты? Бедняга! Ты просто шут.
ГJц. Шут?
Генрих. Без шута не обойтись! Его роль - мне перечить. Я... (Пауза.) Я победил.
ГJц. Что?
Генрих. Я победил. Гаснет последний огонек. Исчезает дьявольское видение - Вормс. Постой, сейчас и ты исчезнешь, страшному наваждению придет конец. Ночь. Повсюду ночь... Какой покой!
ГJц. Продолжай, поп, продолжай! Я знаю все, что ты мне скажешь. Год назад... О да, мой брат, я знаю, как хотелось бы вместить в себя всю эту ночь! Как я хотел того же.
Генрих (бормочет). Где же я проснусь?
ГJц (внезапно смеется). Ты уже проснулся, штукарь! И знаешь это. Все наяву - взгляни же на меня, дотронься до меня! Здесь я, во плоти. Взгляни! Вот и луна показалась, вот снова твой дьявольский город выступает из мрака. Взгляни-ка, разве это призрак? Ведь это настоящая скала. И настоящие укрепления. Это настоящий город, в нем настоящие жители, а ты настоящий предатель.
Генрих. Предателем становишься, когда предашь. Зря стараешься, я не предам.
ГJц. Предашь, раз ты предатель. Послушай, поп, ведь ты уже предатель. Две стороны дерутся, а ты хочешь в одно и то же время быть и за тех и за других. Значит, ведешь двойную игру. Значит, говоришь на двух языках. Страдания бедняков на церковном языке это испытание, а по-немецки - беззаконие, несправедливость. Что изменится для тебя, если ты впустишь меня в город? Станешь предателем? Но ты уже предатель, только и всего. Предатель, который совершает предательство,- это предатель, который приемлет себя.
Генрих. Откуда ты все это знаешь, если не я внушил тебе эти слова?
ГJц. Я тоже предатель. (Пауза.) Я уже прошел тот путь, который предстоит пройти тебе. Ты только взгляни на меня, разве у меня не цветущий вид?
Генрих. Вид у тебя цветущий, потому что ты следуешь своей натуре. Все незаконнорожденные - предатели, уж это известно, а я не из ублюдков.
Генрих (хочет ударить его, но сдерживается). Помни: кто назвал меня ублюдком, больше не раскрывает рта.
Генрих. Ублюдок!
ГJц. Поп! Поп, ну образумься! Не то я отрублю тебе уши. Впрочем, это не поможет - язык-то у тебя останется! (Внезапно обнимает его.) Люблю тебя, мой брат. Мы оба появились на свет вне закона. Чтобы породить тебя, попам пришлось переспать с Нищетой. Зловещий акт. (Пауза.) Конечно, ублюдки предают. Что они, потвоему, еще могут делать? Я с самого рождения раздвоился: мать отдалась босяку; я как бы из двух половинок, которые никогда не склеишь, одна другой противна. А разве ты лучше меня? Полупоп, полубедняк - из этого еще ни разу не получался цельный человек. Нас нет, и у нас ничего нет. Законнорожденные дети даром радуются жизни на земле. Но это ни тебе, ни мне не дано. С детства я гляжу на мир сквозь замочную скважину. В мире у каждого свое место. Но для нас места нет, мы изгои. Откажись от мира, который не хочет тебя знать. Твори Зло! Увидишь, как тебе станет легко.
Входит офицер.
Чего ты хочешь?
Офицер. Прибыл посланец архиепископа.
ГJц. Пусть войдет.
Офицер. Он принес вести. Противник оставил семь тысяч убитыми. Это отступление.
ГJц. А мой брат?
Офицер хочет что-то сказать ему на ухо.
Не подходи ко мне и говори громко.
Офицер. Конрад убит.
С этой минуты Генрих начинает пристально вглядываться в ГJца.
ГJц. Вот так. Нашли ли его тело?
Офицер. Да.
ГJц. В каком виде, отвечай!
Офицер. Оно обезображено.
ГJц. Удар шпаги?
Офицер. Волки.
ГJц. Какие волки? Здесь есть волки?
Офицер. Арнгеймский лес...
ГJц. Хорошо. Дайте мне закончить одно дело, и мы направим против них целую армию. Я истреблю всех волков Арнгейма. Ступай!
Офицер уходит. Пауза.
Умер без причастия. Волки обгрызли его лицо. Но видишь, я улыбаюсь.
Генрих (мягко). Зачем ты его предал?
ГJц. Люблю завершенность... Поп, я сам стал тем, чем стал. Не моя заслуга, что я не знал отца, но званием братоубийцы я обязан лишь самому себе. (Пауза.) Теперь он мой, только мой.
Генрих. Кто? Что?
ГJц. Дом Гейденштамов. Им теперь конец. Весь род теперь сведен ко мне, от Альбериха - основателя, до Конрада - последнего наследника. Взгляни-ка на меня. Я - фамильный склеп. Отчего ты смеешься?
Генрих. Я думал, этой ночью увижу дьявола. Теперь, пожалуй, мы вдвоем его увидим.
ГJц. Плевать мне на дьявола. Он только берет чужие души, но не обрекает их на проклятие. Я хочу иметь дело только с Господом. Ведь на него пошли и чудовища и святые. Бог видит меня, знает, что я убил своего брата, и сердце его кровоточит. Да, Господи, все верно - я его убил. А что ты можешь против меня? Я совершил страшнейшее из преступлений, а Бог справедливости меня не может покарать. Уже больше пятнадцати лет, как он меня проклял. Что ж, на сегодня хватит, сегодня праздник. Я буду пить.
Генрих (приближаясь к нему). Держи! (Достает из кармана ключ и протягивает его ГJцу.)
ГJц. Что это?
Генрих. Ключ.
ГJц. Какой ключ?
Генрих. Ключ от Вормса.
ГJц. Я же сказал, что на сегодня хватит. Черт побери! Ведь он мой брат. Не каждый день хоронишь брата, я могу себе позволить отпуск до завтра.
Генрих (приближается к нему). Трус!
ГJц (останавливаясь). Взяв ключ, я все сожгу.
Генрих. В самой глубине ложбины большая белая скала. У подножия прикрытая кустарником дыра. Войдешь в подземный ход и обнаружишь дверь - откроешь ее этим ключом.
ГJц. Как тебя полюбят твои бедняки! Как они тебя благословят!
Генрих. Мне теперь все равно, теперь я погиб... Но тебе, ублюдок, я доверяю своих бедняков. Выбирай!
ГJц. Ты сказал, что стоит лишь взглянуть на мою рожу...
Генрих. Я ее плохо разглядел.
ГJц. А что ты видишь теперь?
Генрих. Вижу, что ты противен самому себе.
ГJц. Это верно. Но только ты не слишком обольщайся. Я уже пятнадцать лет себе противен. Разве ты не понял, что Зло единственное, ради чего я живу? Дай мне этот ключ! (Берет ключ.) Что ж, поп, ты врал себе до самого конца. Решил, будто тебе удастся скрыть от себя собственное предательство, и под конец ты все же предал: ты выдал Конрада.
Генрих. Конрада?
ГJц. Не беспокойся. Ты так походишь на меня, что я тебя Принял за самого себя. (Уходит.)
Картина третья
Палатка ГJца. Сквозь щель в свете луны виден раскинувшийся вдали город.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Третий офицер, Герман, Катерина.
Герман входит и пытается спрятаться за походной кроватью. Его голова и тело исчезают, виден лишь толстый зад. Катерина входит и, подойдя к нему, дает ему пинка. Герман в растерянности вскакивает. Катерина хохочет и отступает.
3-й офицер. Если ты закричишь...
Катерина. Если я закричу, тебя схватят и ГJц велит тебя повесить. Лучше поговорим. Что ты хочешь с ним сделать?
Офицер. Будь у тебя в жилах кровь, ты, распутница, давно бы уже все сделала сама. Хватит! Убирайся и благодари Бога, что за тебя все сделают другие.
Катерина. А что будет со мной, когда он умрет? Весь лагерь набросится на меня.
Офицер. Мы дадим тебе бежать.
Катерина. А денег дадите?
Офицер. Немножко дадим.
Катерина. Дайте денег, и я пойду в монастырь.
Офицер (смеясь). Ты? В монастырь? Если тебе по нраву женское общество, лучше поступай в бордель. У тебя такие бедра... сможешь кучу золота заработать... Решай! От тебя я требую лишь молчания.
Катерина. Можешь не беспокоиться. Я тебя не выдам. Но вот позволю ли его зарезать?.. Неизвестно.
Офицер. Почему?
Катерина. У нас с тобой разные интересы, капитан. Честь мужчины на острие шпаги, ее всегда защитишь. А меня он превратил в потаскуху, это труднее исправить. (Пауза.) Ночью город будет взят. С войной покончено. Все разбредутся. Он придет сюда, и я спрошу его, как он намерен со мной поступить. Если он оставит меня при себе...
Офицер. ГJц оставит тебя при себе?! Да ты с ума сошла! Что он станет с тобой делать?
Катерина. Если он оставит меня, ты к нему не прикоснешься.
Офицер. А если он тебя прогонит?
Катерина. Что ж, тогда он твой. Если я крикну: "Ну, пеняй на себя!" - выходи из укрытия, он в твоих руках.
Офицер. Не нравится мне это: не люблю, когда дело зависит от юбки.
Катерина (все это время посматривавшая наружу). Ну что ж, тогда тебе придется встать на колени и просить его о пощаде. Вот он.
Герман быстро прячется. Катерина смеется.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
ГJц, Катерина, Герман в укрытии, позже Франц.
ГJц (входя). Чему ты смеешься?
Катерина. Своим снам. Видела тебя мертвым, с кинжалом в спине. (Пауза.) Ну, он заговорил?
ГJц. Кто?
Катерина. Поп.
ГJц. Какой поп? Ах, да, конечно.
Катерина. Значит, сегодня ночью?
ГJц. Тебя это не касается! Сними с меня сапоги!
Катерина снимает с него сапоги.
Конрад убит.
Катерина. Знаю. Весь лагерь об этом знает.
ГJц. Дай мне вина! Это нужно отпраздновать.
Катерина подает ему вино.
И ты тоже пей.
Катерина. Не хочу.
ГJц. Пей! Черт возьми, сегодня праздник.
Катерина. Чудесный праздник: начался убийством, кончится побоищем.
ГJц. Самый лучший праздник за всю мою жизнь. Завтра я отправлюсь в свои поместья.
Катерина (взволнованно). Так скоро?
ГJц. Так скоро! Вот уже тридцать лет, как я мечтаю об этом. Больше и дня не стану ждать.
Катерина кажется встревоженной.
Тебе нехорошо?
Катерина (овладевая собой). Ты заговорил о своих землях, а тело Конрада еще не остыло.
ГJц. Вот уже тридцать лет, как я владею ими тайно. (Поднимает свой бокал.) Пью за свои земли, за свой замок. Чокнись со мной.
Она молча поднимает бокал.
Говори: пью за твои земли!
Катерина. Нет.
ГJц. Отчего же, девка?
Катерина. Они не твои. Разве, убив брата, ты перестал быть незаконнорожденным?
ГJц смеется и хочет ударить ее. Она уклоняется от пощечины и хохочет, откинувшись назад.
Земли передаются по наследству.
ГJц. Да меня хоть озолоти, я не принял бы наследства. Своим я считаю лишь то, что беру сам. Ну, пей же, не то рассержусь.
Катерина. За твои земли! За твой замок!
ГJц. Пусть по замку ночами бродят разгневанные призраки.
Катерина. Конечно, комедиант. Что бы ты стал делать без публики? Пью за призраков! (Пауза.) Итак, мой милый, твое лишь то, что ты сам взял.
ГJц. Только это.
Катерина. Но кроме замка и поместий ты владеешь еще сокровищем, которому нет цены, ты как будто совсем о нем позабыл.
ГJц. Что за сокровище?
Катерина. Это я, мой дорогой. Разве ты не взял меня силой? (Пауза.) Что же ты намерен делать со мной?
ГJц (глядя на нее, думает). Заберу с собой.
Катерина. Заберешь с собой? (Шагает в нерешительности.) Зачем ты берешь меня с собой? Чтобы поселить потаскуху в историческом замке?
ГJц. Да, и положить тебя в постель моей матери. (Пауза.)
Катерина. А если я откажусь, если не пойду за тобой?
ГJц. Надеюсь, ты не станешь отказываться.
Катерина. Ага, значит, увозишь меня силой? Это мне нравится. По своей воле мне идти за тобой стыдно. (Пауза.) Почему ты всегда стремишься силой взять то, что тебе, быть может, отдали бы даром?
ГJц. Чтобы быть уверенным, что я свое получу в любом случае. (Подходит к ней.) Взгляни на меня, Катерина! Что ты скрываешь от меня?
Катерина (быстро). Я? Ничего!
ГJц. Ты с некоторых пор переменилась. Ведь ты меня все так же ненавидишь?
Катерина. Будь спокоен. Все так же.
ГJц. И все еще во сне мечтаешь меня убить?
Катерина. Не раз за ночь.
ГJц. И ты всегда помнишь, что я осквернил и унизил тебя?
Катерина. Всегда.
ГJц. Ты с отвращением переносишь мои ласки?
Катерина. Они меня приводят в дрожь.
ГJц. Великолепно! Если бы ты сказала, что испытываешь блаженство в моих объятиях, я тотчас же прогнал бы тебя.
Катерина. Но...
ГJц. Я ничего не хочу принимать, даже любви женщины.
Катерина. Почему?
ГJц. Я слишком многое брал от других. Вот уже двадцать лет, как все милостиво дают мне подачки. Жалуют даже воздух, которым дышу. Незаконнорожденный должен целовать кормящую его руку. О! Теперь я буду давать сам! Как я буду щедр!
Франц (входя). Посланец его преосвященства здесь.
ГJц. Пусть войдет.
Франц уходит.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же и банкир.
Банкир. Я Фукр.
ГJц. Я ГJц, а ее зовут Катериной.
Банкир. Счастлив приветствовать столь великого полководца.
ГJц. Рад приветствовать столь богатого банкира.
Банкир. Я принес вам три превосходнейшие вести.
ГJц. Архиепископ победил, мой брат мертв, его имение стало моим. Не так ли?
Банкир. Совершенно верно. Что ж, я...
ГJц. Отпразднуем это. Вы выпьете с нами?
Банкир. Мой желудок больше не переносит вина. Я...
ГJц. Не хотите ли эту красивую девушку? Она принадлежит вам.
Банкир. На что она мне - я слишком стар.
ГJц. Бедная Катерина! Он тебя не хочет. (Банкиру.) Может, вы предпочитаете мальчиков? Я пришлю вам вечером к вашей палатке.
Банкир. Нет, нет! Никаких мальчиков! Никаких мальчиков. Я...
ГJц. А что вы скажете о ландскнехте? Есть у меня один - рост шесть футов, лицо заросло волосами - ни дать, ни взять Полифем.
Банкир. О! О! Только не...
ГJц. В таком случае мы одарим вас славой. (Зовет.) Франц!
Появляется Франц.
Ты проведешь банкира через лагерь. Пусть солдаты кричат: "Да здравствует банкир!" Пусть кидают вверх шапки.
Франц уходит.
Банкир. Я вам весьма обязан, но мне хотелось бы сначала побеседовать с вами наедине.
ГJц (удивленно). Но разве мы с самого начала не наедине? (Показывая на Катерину.) Ах, она? Ну, она вроде комнатной собачонки, говорите без стеснения.
Банкир. Его преосвященство архиепископ всегда отличался миролюбием, вы знаете, что ваш покойный брат повинен в этой войне...
ГJц. Мой брат! (С яростью.) Если бы эта старая кляча не довела его до крайности...
Банкир. Господин...
ГJц. Позабудьте о том, что я вам сейчас сказал. Я был бы вам признателен, если бы вы не касались имени моего брата. В конце концов я ношу по нему траур.
Банкир. Итак, его преосвященство решил отметить воцарение мира исключительными мерами милосердия.
ГJц. Браво! Он решил открыть тюрьмы?
Банкир. Нет.
ГJц. Желает ли его преосвященство, чтобы я освободил от наказания тех солдат, которых решил покарать?
Банкир. Несомненно, его преосвященство этого желает. Но задуманная его преосвященством амнистия носит более широкий характер: его преосвященство желает распространить ее на жителей Вормса.
ГJц. Ах, вот как!
Банкир. Его преосвященство решил не карать их столь строго за временные заблуждения.
ГJц. Что ж, превосходная мысль.
Банкир. Неужели мы договорились? Так быстро?
ГJц. Да, окончательно договорились.
Банкир (потирает руки). Так, прекрасно; вы разумный человек. Когда вы намереваетесь снять осаду?
ГJц. Завтра все будет кончено.
Банкир. Завтра? Это все-таки немного рано. Его преосвященство желает вступить в переговоры с осажденными. Если ваша армия пробудет под стенами города еще несколько дней, это облегчит переговоры.
ГJц. Понятно. А кто же будет вести переговоры?
Банкир. Я.
ГJц. Когда?
Банкир. Завтра.
ГJц. Невозможно.
Банкир. Почему?
ГJц. Катерина, сказать ему?
Катерина. Конечно, мое сокровище!
ГJц. Ты ему и скажи. Я просто не смею, это его слишком огорчит.
Катерина. Завтра, банкир, все горожане будут мертвы.
Банкир. Мертвы?
ГJц. Все.
Банкир. Все мертвы?
ГJц. Умрут все. Этой ночью. Видите ключ? Это ключ от города. Через часок мы начнем их убивать.
Банкир. Всех? Даже богачей?
ГJц. Даже богачей.
Банкир. Но вы одобряли милосердие архиепископа...
ГJц. Я его и сейчас одобряю. Он оскорблен и он священнослужитель - вот две причины для прощения. Ну а зачем должен прощать я? Жители Вормса меня не оскорбляли. Нет, нет, я солдат, значит, должен убивать. И буду убивать, как велит мне мой долг. А архиепископ пускай прощает, как велит ему его долг. (Пауза.)
Банкир начинает смеяться. Катерина и ГJц тоже смеются.
Банкир (смеясь). Вы любите посмеяться.
ГJц (смеясь). Только это я и люблю.
Катерина. Не правда ли, он очень остроумен?
Банкир. Весьма. Он очень хорошо ведет свое дело.
ГJц. Какое дело?
Банкир. Вот уже тридцать лет, как я руководствуюсь одним принципом: корысть правит миром. Люди оправдывали передо мной свое поведение самыми благородными побуждениями, я слушал их одним ухом и говорил себе: ищи корысть!
ГJц. Ну, а когда вы ее находили?..
Банкир. Тогда мы принимались толковать.
ГJц. В чем же моя корысть?
Банкир. Ну, знаете ли...
ГJц. В чем же все-таки?
Банкир. Не торопитесь. Вы принадлежите к очень трудной категории людей. С вами нужно вести дело осторожно.
ГJц. Что за категория?
Банкир. Вы идеалист.
ГJц. Что это такое?
Банкир. Видите ли, я разделяю людей на три категории: те, у кого много денег, те, у кого совсем нет денег, и те, у кого денег немного. Первые хотят сохранить то, что у них есть,- их корысть в том, чтобы поддерживать порядок. Вторые хотят взять то, чего у них нет,- их корысть в том, чтобы уничтожить нынешний порядок и установить другой, который им будет выгоден. И те и другие реалисты, это люди с которыми можно договориться. Третьи хотят уничтожить общественный порядок, чтобы взять то, чего у них нет, и в то же время сохранить его, чтобы у них не отобрали то, что у них есть. Это значит, что они на деле сохраняют то, что уничтожают в идее. Это и есть идеалисты.
ГJц. Бедняги! Как их спасти?
Банкир. Перевести в другую социальную категорию. Если вы сделаете их богаче, они будут защищать установленный порядок.
ГJц. В таком случае сделайте богатым меня. Что вы мне предлагаете?
Банкир. Земли Конрада.
ГJц. Вы мне их уже дали.
Банкир. Это верно. Помните ли вы, что обязаны ими доброте его преосвященства?
ГJц. Неужели вы считаете, что я об этом забыл?
Банкир. У вашего брата были долги.
ГJц. Бедняга! (Крестится, нервно всхлипывает.)
Банкир. Что с вами?
ГJц. Пустяки: привязанность к семье. Значит, у него были долги?
Банкир. Мы могли бы их оплатить.
ГJц. Мне в этом нет никакой корысти, поскольку я не намеревался их признавать. Это нужно его кредиторам.
Банкир. Рента в тысячу дукатов?
ГJц. Ну а мои солдаты? Что, если они откажутся уйти с пустыми руками?
Банкир. Еще тысяча дукатов для раздачи войскам. Этого хватит?
ГJц. Это слишком много.
Банкир. Значит, мы договорились?
ГJц. Нет.
Банкир. Две тысячи дукатов ренты. Три тысячи. Больше я не дам.
ГJц. Кто от вас этого требует?
Банкир. Чего же вы хотите?
ГJц. Захватить город и уничтожить его.
Банкир. Ну я еще могу понять желание захватить город. Но, черт возьми, зачем вы его хотите уничтожить?
ГJц. Потому что все только и хотят, чтобы я его пощадил.
Банкир (подавленный). Должно быть, я ошибся...
ГJц. Верно... Ты не сумел найти, в чем моя корысть... Посмотрим, в чем она. Ищи, ищи же! Но только торопись: ты должен обнаружить ее быстрее чем за час. Если ты за это время не отыщешь ниточки, чтоб дернуть за нее марионетку, я заставлю тебя самого пройтись по городу ты увидишь, как вспыхнут пожарища.
Банкир. Вы обманываете доверие архиепископа.
ГJц. Обманываю? Доверие? Вы, реалисты, все на один лад. Когда вам больше нечего сказать, вы начинаете говорить языком, взятым напрокат у идеалистов.
Банкир. Если вы снесете с лица земли город, вам не достанутся земли Конрада.
ГJц. Держите их при себе! Моя корысть, банкир, в том и была - получить эти земли, пожить на них. Но я не так уж уверен, что человек действует ради корысти. Берите их себе. Пусть его преосвященство усядется на них задницей... Я принес в жертву архиепископу своего брата, теперь от меня еще хотят, чтобы я сохранил жизнь двадцати тысяч смердов? Я приношу в жертву жителей Вормса загробной тени Конрада. Пусть жарятся в пекле в его честь. Ну а в поместье Гейденштамов пусть селится архиепископ, если захочет. Там он сможет посвятить себя сельскому хозяйству. Это ему пригодится. Сегодня ночью я намерен его разорить. (Пауза.) Франц!
Появляется Франц.
Возьми этого старого реалиста. Позаботься о том, чтобы ему были отданы все почести. Когда он вернется в палатку, скрути ему покрепче руки и ноги!
Банкир. Нет! Нет! Нет!
ГJц. Что?
Банкир. Поверьте, у меня жестокий ревматизм. Ваши веревки меня убьют. Хотите, дам вам слово не покидать палатку?
ГJц. Твое слово? Сейчас твоя корысть диктует тебе это слово, а вскоре твоя корысть велит тебе нарушить его. Ступай, Франц, и не забудь затянуть узлы покрепче!
Франц и банкир уходят. Тотчас же раздаются крики:
"Да здравствует банкир!" Сначала крики слышны вблизи, затем они звучат все дальше и постепенно стихают.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ГJц, Катерина. Герман в укрытии.
ГJц (хохочет). Да здравствует банкир! Прощайте, земли! Прощайте, реки и поля! Прощай, замок!
Катерина (смеется). Прощайте, земли! Прощай, замок! Прощайте, портреты предков!
ГJц. Не жалей ни о чем. Мы бы там смертельно соскучились. (Пауза.) Старый дурак! (Пауза.) Зря он бросил мне вызов.
Катерина. Ты злишься?
ГJц. Не твое дело. (Пауза.) Зло на то и зло, чтобы портить всем жизнь, и прежде всего тому, кто его делает.
Катерина (робко). А если ты не возьмешь город?
ГJц. Если я не захвачу его, ты станешь хозяйкой замка.
Катерина. Я об этом не подумала.
ГJц. Конечно, нет. Можешь радоваться: я захвачу город.
Катерина. Зачем?
ГJц. Ради зла!
Катерина. Зачем делать зло?
ГJц. Добро уже сделано.
Катерина. Кем?
ГJц. Господом. А я люблю выдумку. (Зовет.) Капитана Шена ко мне! (Стоит у выхода из палатки, выглядывая наружу.)
Катерина. Что ты разглядываешь?
ГJц. Город. (Пауза.) Хочу вспомнить, была ли луна.
Катерина. Когда? Где?
ГJц. Такая же ночь была в прошлом году, когда я брал Галле. Я стоял у входа в свою палатку и разглядывал дозорную башню над крепостными стенами. Утром мы начали штурм. (Возвращается к ней.) В любом случае я уберусь отсюда прежде, чем подымется вонь. Сяду на коня - и прощай!
Катерина. Ты? Ты уедешь?
ГJц. Да. Завтра, до полудня, никого не известив.
Катерина. А что будет со мной?
ГJц. С тобой? Зажми нос и моли бога, чтоб ветер не дул в эту сторону.
Входит капитан.
Две тысячи под ружье! Полки Вольфмара и Ульриха! Пусть через два часа будут готовы следовать за мной. Всю армию поднять по тревоге! Выполнять, не зажигая огней, и без шума!
Капитан уходит.
До конца акта будут слышны приглушенные звуки подготовки к бою.
Итак, крошка, не быть тебе владелицей замка.
Катерина. Боюсь, что нет.
ГJц. Ты очень разочарована?
Катерина. А я и не верила.
ГJц. Почему?
Катерина. Потому что знаю тебя.
ГJц (в порыве). Ты? Знаешь меня? (Умолкает и смеется.) Выходит, я тоже должен быть предусмотрителен. Тебе, должно быть, пришли в голову разные мыслишки насчет того, какой ко мне нужен подход: ты за мной наблюдаешь, ты меня разглядываешь.
Катерина. Собака тоже глядит на епископа.
ГJц. Но собаке кажется, что у епископа песья голова. Какая голова у меня? Песья? Рыбья? Голова шлюхи? (Он глядит на нее.) Иди в постель!
Катерина. Нет.
ГJц. Да иди же, говорят тебе...
Катерина. Ты никогда не был так настойчив.
Он кладет ей руку на плечо.
И никогда так не торопился. Что с тобой?
ГJц. Тот ГJц с головой шлюхи подает мне знак. Я хочу уподобиться ему. К тому же тревога побуждает к любовным утехам.
Катерина. А у тебя тревога?
ГJц. Да. (Проходит в глубину палатки, садится на кровать, повернувшись спиной к спрятавшемуся офицеру.) Ну, иди сюда.
Катерина. Иду! (Подходит к нему и силой заставляет его встать. Садится на его место.) Я твоя! Но скажи мне сначала, что будет со мной?
ГJц. Когда?
Катерина. Завтра и потом.
ГJц. Почем мне знать? Станешь кем захочешь.
Катерина. Потаскухой?
ГJц. Что ж, разве это не лучший выход?
Катерина. А если мне это не по душе?
ГJц. Найди дурака, который на тебе женится.
Катерина. А ты? Что будешь делать ты?
ГJц. Воевать. Говорят, гуситы зашевелились. Отправлюсь туда.
Катерина. Возьми меня с собой.
ГJц. Зачем?
Катерина. Тебе может понадобиться женщина. Будут ночи, будут лунные ночи, тебе придется брать город, ты будешь встревожен, почувствуешь себя влюбленным...
ГJц. Все женщины одинаковы. Стоит мне захотеть - и мои солдаты приведут мне целую дюжину.
Катерина (резко). Я не хочу!
ГJц. Не хочешь?
Катерина. Я могу стать двадцатью женщинами, сотней женщин. Хочешь - я стану для тебя всеми женщинами на свете. Усади меня с собой на коня, я легкая - конь не почувствует моей тяжести. Я буду твоим борделем. (Прижимается к ГJцу.)
ГJц. Что на тебя нашло? (Пауза. Глядя на нее, внезапно говорит.) Уходи! Уходи, мне стыдно за тебя!
Катерина (умоляюще). ГJц!
ГJц. Не смей глядеть на меня такими глазами. Ну и потаскуха же ты, если любишь меня после того, что я с тобой сделал!
Катерина (кричит). Но я не люблю тебя! Клянусь, не люблю! Люби я тебя, ты никогда не узнал бы об этом. А что тебе до любви, о которой тебе не говорят?
ГJц. К чему мне быть любимым? Ты любишь, и, стало быть, удовольствие достается тебе. Уходи, дрянь! Я не хочу, чтобы мною пользовались.
Катерина (кричит). ГJц! ГJц! Не прогоняй меня. У меня нет больше никого на свете.
ГJц пытается выбросить ее из палатки. Она вцепилась ему в руки.
ГJц. Ты уйдешь?
Катерина. Пеняй на себя! Пеняй на себя!
Герман выходит из укрытия и кидается на ГJца с поднятым кинжалом.
Берегись!
ГJц (поворачивается и хватает Германа за руку). Франц! Франц!
Входят солдаты.
(Смеется.) Все-таки мне удалось хоть одного довести до крайности.
Герман (Катерине). Гадина! Ты меня предала!
ГJц (Катерине). Значит, ты его сообщница? Это мне по нраву. (Треплет ее по подбородку.) Уведите его! Сейчас решу его судьбу.
Солдаты уводят Германа. Пауза.
Катерина. Что ты с ним сделаешь?
ГJц. Не могу сердиться на тех, кто хочет меня убить, я их слишком хорошо понимаю. Попросту велю его пробуравить, как толстую бочку, он так на нее похож.
Катерина. Ну а со мной?
ГJц. Да, верно. Я должен тебя покарать.
Катерина. Никто тебя не принуждает.
ГJц. Как знать. (Пауза.) У моих солдат слюнки текут, когда ты проходишь. Я подарю тебя им. А выживешь, подыщем тебе ландскнехта, косоглазого, сифилитика, пускай тогда поп из Вормса вас поженит.
Катерина. Не верю!
ГJц. Не веришь?
Катерина. Нет. Ты не такой... Ты этого не сделаешь. Знаю! Не сделаешь!
ГJц. Не сделаю? (Зовет.) Франц! Франц!
Входят Франц и два солдата.
Займись новобрачной.
Франц. Какой новобрачной?
ГJц. Катериной. Сначала торжественно переженишь ее со всеми. Ну, а потом...
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Те же и Насти.
Насти входит, приближается к ГJцу и бьет его по уху.
ГJц. Эй, мужлан, что ты делаешь?
Насти. Бью тебя по уху.
ГJц. Это я почувствовал. (Хватает его.) Кто ты?
Насти. Булочник Насти.
ГJц (солдатам). Это Насти?
Солдаты. Да, это он.
ГJц. Что ж, хороша добыча.
Насти. Я не твоя добыча - сам пришел.
ГJц. Называй как хочешь... Все едино. Сегодня Бог одаряет меня щедро. (Глядит на него.) Значит, вот он, Насти, повелитель всей черни Германии. Таким я тебя и представлял себе: непригляден, как сама добродетель.
Насти. Я не добродетелен. Добродетель придет к нашим сыновьям, если мы прольем кровь, чтобы дать им на нее право.
ГJц. Вижу - ты пророк.
Насти. Как и каждый человек на свете.
ГJц. В самом деле? Значит, я тоже пророк?
Насти. Любое слово - свидетельство Господне, в каждом слове сказано все обо всем.
ГJц. Черт возьми! Придется быть осмотрительным в речах.
Насти. Зачем? Все равно любое слово выдаст тебя.
ГJц. Ладно. Теперь отвечай на мои вопросы. Только постарайся не говорить все обо всем, иначе разговору конца не будет. Итак, ты - Насти, пророк и булочник.
Насти. Да, это я.
ГJц. Говорили, будто ты в Вормсе.
Насти. Я ушел оттуда.
ГJц. Этой ночью?
Насти. Да.
ГJц. Чтоб говорить со мной?
Насти. Нет, искать подкрепления, чтобы напасть на тебя с тыла.
ГJц. Отличная мысль! Почему же ты передумал?
Насти. Проходя по лагерю, я узнал, что нашелся предатель, который выдал вам город.
ГJц. Представляю, как тебе было скверно.
Насти. Очень скверно.
ГJц. И что же дальше?
Насти. Я сидел на камне за палаткой, видел, как зажегся свет, как заметались чьи-то тени. В эту минуту мне было велено войти к тебе, говорить с тобой.
ГJц. Кто же тебе велел?
Насти. Как ты думаешь?
ГJц. В самом деле, кто? Счастливый ты человек! Тебе велено, и ты знаешь - кем. Представь себе, мне тоже было велено. Знаешь что? Сжечь Вормс. Но никак не узнать, кто мне повелел. (Пауза.) Это Бог повелел тебе дать мне по уху?
Насти. Да,
ГJц. Зачем?
Насти. Не знаю. Может, чтоб пробить воск, который залепил тебе уши.
ГJц. За твою голову назначена высокая плата. Бог предупредил тебя об этом?
Насти. Богу незачем меня предупреждать. Я всегда знал, чем кончу.
ГJц. Выходит, ты и впрямь пророк.
Насти. Тут не нужно быть пророком. У таких,как я, только две возможности умереть: смиренные умирают с голоду, бунтарей вешают. С двенадцати лет каждому известно - смирится он или нет.
ГJц. Ну что же, бросайся предо мной на колени!
Насти. Зачем?
ГJц. Чтобы вымолить у меня пощаду, конечно! Разве Бог не велел тебе этого?
Франц натягивает на ГJца сапоги.
Насти. Нет, у тебя нет милосердия. И у Бога тоже. К чему молить тебя о милосердии? Когда придет мой черед, я и сам никого не пощажу. Никого!
ГJц (поднимаясь). Тогда какого черта ты сюда пришел?
Насти. Открыть тебе глаза, брат мой.
ГJц. Какая чудесная ночь! Все ожило, все дышит. Сам Господь шагает по земле, звезды падают с неба на мою палатку. Вот самая прекрасная из звезд - Насти, пророк и булочник. Пришел открыть мне глаза. Кто бы мог поверить, что небо и земля станут утруждать себя ради города, в котором всего двадцать пять тысяч жителей? В самом деле, булочник, а кто тебе докажет, что ты не стал жертвой дьявола?
Насти. Когда солнце светит в глаза, разве нужно доказывать, что на дворе день, а не ночь?
ГJц. Но если ночью предаешься мечтам о солнце, кто докажет тебе, что это на самом деле день, а не ночь? А что, если я тоже видел Бога? Значит, солнце против солнца. (Пауза.) Все они у меня в руках, все! И та, кто хотела меня убить, и посланец архиепископа, и ты, король черни; перст Господень предотвратил заговор, разоблачил виновных, больше того, один из служителей Господа по его поручению принес мне ключи от города.
Насти (его голос зазвучал властно и отрывисто). Служитель Господа? Кто он?
ГJц. Что тебе за дело, раз ты умрешь? Признай, Господь на моей стороне.
Насти. На твоей? Нет. Ты не человек, избранный Богом. Ты в лучшем случае трутень Господень.
ГJц. Откуда тебе знать?
Насти. Люди, избранные Господом, разрушают или строят, ты лишь сохраняешь все как было.
ГJц. Сохраняю?
Насти. Ты сеешь беспорядок, а беспорядок - лучший слуга установленного порядка. Предав Конрада, ты лишил рыцарей прежней силы, и ты ослабишь горожан, разрушив Вормс. Кому из этого выгода? Великим мира сего. Ты служишь им, ГJц, и всегда будешь служить. Бедные становятся беднее, богатые - богаче, а могущественные - еще более могущественными.
ГJц. Значит, я делаю все наперекор самому себе. (С иронией.) Какое счастье, что Бог послал тебя просветить меня. Что ты мне предложишь?
Насти. Новый союз.
ГJц. Новое предательство. Вот спасибо! Я к нему привык. По крайней мере останусь самим собой. Но с кем мне заключить союз, раз я не должен идти на сговор ни с горожанами, ни с рыцарями, ни с князьями. Мне просто неясно, с кем я должен объединиться.
Насти. Захвати город, перебей богачей и священников, отдай город беднякам, подыми армию крестьян и прогони архиепископа завтра вся страна пойдет за тобой!
ГJц (поражен). Ты хочешь, чтобы я присоединился к беднякам?
Насти. Да, к беднякам! К черни городов и деревень.
ГJц. Странное предложение!
Насти. Они твои естественные союзники. Если хочешь разрушать по-настоящему, если хочешь смести с лица земли воздвигнутые сатаной дворцы и церкви, разбить непристойные статуи язычников, бросить в огонь тысячи книг, распространяющих дьявольскую науку, если хочешь уничтожить золото, иди к нам! Без нас ты тратишь силы понапрасну, ты причиняешь зло лишь самому себе. С нами ты станешь бичом Господним.
ГJц. Что вы сделаете с богатыми горожанами?
Насти. Мы отберем их имущество, чтобы одеть тех, кто наг, и прокормить тех, кто голоден.
ГJц. А с попами?
Насти. Мы отошлем их в Рим.
ГJц. А с аристократами?
Насти. Мы отрубим им головы.
ГJц. А когда мы прогоним архиепископа?
Насти. Придет время строить град Господень.
ГJц. Что мы положим в основу?
Насти. То, что все люди равны, все люди братья, все люди в Боге и Бог в каждом. Святой Дух говорит устами каждого. Все люди священники и пророки. Каждый может крестить, бракосочетать, благословлять и отпускать грехи. Каждый живет открыто на земле пред лицом всех, и каждый одинок в душе пред лицом Бога.
ГJц. Боюсь, что в вашем городе разучатся смеяться.
Насти. Можно ли смеяться над тем, что любишь? Законом станет любовь.
ГJц. А кем стану я?
Насти. Ты будешь равен каждому.
ГJц. А если мне не по душе быть равным вам?
Насти. Выбирай - быть равным среди равных или лакеем князей.
ГJц. Это честное предложение, булочник. Только вот бедняки нагоняют на меня скуку. Им ненавистно все, что нравится мне.
Насти. А что же нравится тебе?
ГJц. Все, что вы хотите уничтожить: статуи, роскошь, война.
Насти. Ты просто одурачен. Луна ведь не твоя, а ты воюешь за то, чтобы аристократы могли ею наслаждаться.
ГJц (с глубоким и искренним убеждением). Но я люблю аристократов!
Насти. Ты? Ты их убиваешь.
ГJц. Да, я их понемногу убиваю, но у них плодовитые жены рожают десятерых за каждого убитого мной. Не хочу, чтобы вы их всех перевешали. Зачем я стану помогать вам гасить и солнце и земные огни? Наступит холодная ночь.
Насти. Значит, ты хочешь по-прежнему шуметь без толку и без пользы?
ГJц. Да, без пользы. Без пользы для людей. Но что мне до людей? Бог слышит меня, и я терзаю его слух, этого с меня довольно. Бог - единственный достойный противник. Есть Бог, я и прочие тени. Этой ночью я распну Бога, убив тебя и еще двадцать тысяч; страдание Господа бесконечно, а стало быть, бесконечен тот, кто заставляет страдать. Этот город будет сожжен, Господь об этом знает. Ему сейчас страшно, я это чувствую. Его взгляд прикован к моим рукам, его дыхание касается моих волос, его ангелы плачут. Он, словно простой смертный, говорит себе: может быть, ГJц не осмелится. Плачьте, ангелы, плачьте - я осмелюсь! Сейчас я выступлю вопреки его страху и гневу. Этот город вспыхнет пламенем; душа Господня - галерея зеркал, и отсвет пламени повторится в них миллионы раз. Вот тогда я буду знать, что стал настоящим чудовищем. (Францу.) Мою шпагу!
Насти (изменившимся голосом). Пощади бедняков! Архиепископ богат, ты можешь ради развлечения разорить его. Но мучить бедняков - сомнительное развлечение.
ГJц. О нет, это не развлечение.
Насти. А что же?
ГJц. У меня тоже есть своя миссия.
Насти. Молю тебя на коленях!
ГJц. Я думал, тебе запрещено умолять.
Насти. Нет никаких запретов, когда речь идет о спасении людей.
ГJц. Мне кажется, пророк, что Бог завлек тебя в ловушку.
Насти пожимает плечами.
Ты знаешь, что с тобой будет?
Насти. Знаю: пытка и виселица. Сказано тебе, я всегда знал это.
ГJц. Пытка и виселица... Пытка и виселица... Как это однообразно. Самое скучное в зле то, что к нему привыкаешь. Нужен талант, чтобы выдумать что-нибудь новое. Но сегодня ночью я лишен вдохновения.
Катерина. Дай ему исповедника!
ГJц. Кого?
Катерина. Ты не можешь послать его на смерть без отпущения грехов.
ГJц. Ты гений! (Насти.) Конечно, милый человек, я дам тебе исповедника! Исполню свой христианский долг. Я подготовил для тебя сюрприз. (Францу.) Пойди-ка отыщи того попа! (Насти.) Люблю, чтоб все было на самой грани... Хорошо ли, дурно ли? Не знаю... Теряешь рассудок...
Насти. О нет, поп меня не осквернит!
ГJц. Тебя будут пытать, покуда ты не исповедаешься ради твоего же блага.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и Генрих
Генрих. Ты не мог причинить мне больше зла, чем уже причинил. Отпусти меня.
ГJц. Что он делал?
Франц. Сидел в темноте, качал головой.
Генрих. Чего ты хочешь от меня?
ГJц. Есть для тебя работа по специальности. Женщину нужно тотчас же выдать замуж. А этому - отпустить грехи перед смертью.
Генрих. Ему? (Видит Насти.) А!
ГJц (притворно удивлен). Вы знаете друг друга?
Насти. Значит, этот служитель Господа дал тебе ключ?
Генрих. Нет! Нет! Нет!
ГJц. Поп, тебе не стыдно лгать?
Генрих. Насти!
Насти даже не глядит на него.
Я не мог допустить убийства священников.
Насти не отвечает.
(Подходит к нему ближе.) Скажи, мог я допустить, чтобы их перебили? (Пауза. Поворачивается, идет к ГJцу.) Зачем ему исповедь?
ГJц. Его должны повесить.
Генрих. Тогда давайте быстрей! Только быстрей! Только быстрей! Поищите ему другого исповедника.
ГJц. Ты или никто:
Генрих. Значит - никто. (Хочет вычти.)
ГJц. Эй!
Генрих останавливается.
Неужели ты дашь ему умереть без отпущения грехов? Генрих (медленно возвращается). Нет, шут, нет. Ты прав. (Насти.) Стань на колени. (Пауза.) Ты не хочешь? Брат, моя вина не падет на церковь. Ее именем отпущу я твои грехи. Может, ты хочешь, чтоб я покаялся при всех? (Ко всем.) Из лукавства и злобы я предал свой город, выдал жителей его на избиение, я заслужил всеобщее презрение. Плюньте мне в лицо. Только хватит болтать.
Насти не пошевельнулся.
Ты, солдат, плюнь мне в лицо!
Франц (веселым тоном, ГJцу). Плюнуть?
ГJц (добродушно). Развлекайся, сынок.
Франц плюет.
Генрих. Теперь - конец. Генрих умер со стыда, остался священник, первый повстречавшийся тебе священник. Перед ним ты должен преклонить колена. (После минуты ожидания с силой бьет его.) Убийца! Безумие унижаться перед тобой, когда во всем повинен ты один.
Насти. Я?
Генрих. Да, да! Все по твоей вине! Ты разыгрывал из себя пророка... Теперь ты побежден, в плену, ждешь виселицы, а все, кто тебе доверился, умрут. Все! Ха! Ха! Ха! Ты говорил, что умеешь любить бедняков, а я не умею. А теперь видишь, что вышло? Ты причинил им больше зла, чем я.
Насти. Больше чем ты, мерзавец? (Кидается на Генриха.)
Их разнимают.
Кто предал, ты или я?
Генрих. Я! Я! Но я никогда не пошел бы на это, если бы ты не убил епископа.
Насти. Бог повелел мне убить его за то, что он заставлял бедняков голодать.
Генрих. Бог? Неужели? Как это просто! Значит, Бог повелел мне предать бедняков за то, что они хотели истребить монахов.
Насти. Бог не мог тебе повелеть предать бедняков, Он за них.
Генрих. Если Он за них, почему же их мятежи никогда не удаются? Почему Он допустил, что и твой бунт привел к отчаянию? Ну, отвечай! Отвечай же! Не можешь?
ГJц. Вот она! Вот эта минута!.. Вот оно, смятение и кровавый пот. Как прекрасно смятение! Как мне нравится твое лицо! Гляжу и вижу: двадцать тысяч умрут. Я люблю тебя. (Целует его в губы.) Слушай, брат мой! Еще не все сказано: да, я решил взять Вормс, но если Бог на твоей стороне - что-нибудь еще случится, что может мне помешать. Насти (глухо, с убеждением). Да, случится. Генрих (кричит). Нет! Ничего не будет! Ничего не случится! Это было бы слишком несправедливо. Если Бог должен был совершить чудо, почему Он не совершил его прежде, чем я предал? Почему Он должен был погубить меня и спасти тебя?
Входит офицер. Все вздрагивают.
Офицер. Все готово. Солдаты построены у рва, за повозками.
ГJц. Уже? (Пауза.) Скажи капитану Ульриху, что я сейчас буду.
Офицер выходит. ГJц устало садится.
Катерина. Вот твое чудо, мой миленький.
ГJц проводит рукой по лицу.
Иди же! Грабь и убивай! Счастливого пути!
ГJц (сначала устало, затем с напускной экзальтацией). Настала минута прощания. Я вернусь, забрызганный кровью, моя палатка будет пуста. Жаль, я уже привык к вам. (Насти и Генриху.) Вы проведете ночь вместе - как двое влюбленных. (Генриху.) Ты, исповедник, будешь нежно держать его за руку, когда начнется пытка калеными щипцами. (Францу, указывая на Насти.) Пытку прекратите, когда он согласится исповедаться. Повесьте его, как только ему отпустят грехи. (Как бы вспоминая о Катерине.) А, новобрачная! Франц, ты сходишь за конюхами и представишь их этой даме. Пусть делают с ней все, что хотят, лишь бы осталась жива.
Катерина (внезапно падает перед ним на колени). ГJц, пощади! Только не это, только не этот ужас! Пощади!
ГJц (отступает от нее в удивлении). Ты только что так мне дерзила! Ты не верила?
Катерина. Нет, ГJц, не верила.
ГJц. В глубине души я и сам не верил. В Зло всегда веришь потом.
Катерина обнимает его колени.
Франц,освободи меня от нее!
Франц хватает ее и швыряет на кровать.
Вот так, вот так... Я ничего не забываю. Ну, теперь все! (Пауза.) А чуда нет и нет: начинаешь верить, что Бог предоставил мне свободу действий. Спасибо, Господи, я так тебе признателен. Спасибо за изнасилованных женщин! Спасибо за посаженных на кол детей! Спасибо за обезглавленных мужчин! (Пауза.) Если бы я только захотел сказать все, что знаю. Мне все известно, грязный лицемер! Послушай, Насти. Тебе я скажу без обиняков. Бог пользуется мной. Сам видишь, и этой ночью тоже! Он снова послал мне на помощь своих ангелов.
Генрих. Кто же эти ангелы?
ГJц. Все вы. Катерина, конечно, ангел. Ты - тоже. Ну и банкир. (Снова обращаясь к Насти.) А ключ?.. Разве я просил у него ключ? Я даже не подозревал об его существовании! Но ведь он сам поручил одному из своих священников вложить его мне в руки. Ты, конечно, знаешь, Бог хочет, чтобы я спас его попов и монахов. Значит, он искушает меня, но на свой лад, тонко, ничем себя не запятнав. Если я попадусь, он вправе от меня отречься: в конце концов я мог бы выбросить ключ в овраг.
Насти. Да, конечно, мог. Ты еще и сейчас можешь.
ГJц. Подумай-ка лучше, мой ангел. Ты-то хорошо знаешь, что не могу.
Насти. Почему?
ГJц. Не могу стать иным, чем есть. Ладно же! Пусть будет кровавая баня во славу Господню. А когда придет конец, он зажмет нос, чтобы не слышать смрада, и закричит: я не хотел этого. Ты и впрямь этого не хочешь, Господи? Тогда еще не поздно вмешаться. Я не настаиваю на том, чтоб небо обрушилось мне на голову: хватит и просто плевка. Поскользнусь, сломаю ногу - и на сегодня все! Нет? Ладно, я не настаиваю. Вот, Насти, взгляни на этот ключ! Как хорошо иметь ключ, как это полезно! А вот и руки! Какая отличная работа! Воздадим Господу хвалу за то, что он дал нам руки. Ключ в руке - совсем не плохо. Воздадим Господу хвалу за все руки, которые в это мгновение держат ключи во всех краях света! Но Господь снимает с себя всякую ответственность за то, что делает с ключом рука, его, бедняжки, это не касается. О Господи, ты ведь сама невинность! Ты, ставший мерой полноты всего, как можешь Ты понять, как можешь осознать Ничто? Твой взгляд есть свет, и он все превращает в свет. Как можешь ты познать потемки моей души? Как может твой всеведущий разум проникнуть в мои мысли, не нарушив их хода? Ненависть и слабость, насилие, смерть, отвращение - все это лишь от человека, все это лишь мое царство, в нем я один. За все, что в нем произойдет, в ответе только я. Хорошо, хорошо, я все беру на себя и промолчу. Даже в день последнего суда - молчок! Буду молчать как рыба. Я слишком горд - дам себя осудить, не проронив ни слова. Но неужели тебя самого нисколько не смущает, что ты осудил на вечное проклятие своего подручного? Иду, иду! Солдаты ждут, и этот добрый ключ зовет меня, он хочет вернуться в замочную скважину. (Уходя, оборачивается.) Кто равен мне? Я - человек, который смущает самого всемогущего Господа. Из-за меня Господь противен самому себе. Есть двадцать тысяч аристократов, есть тридцать архиепископов, есть пятнадцать королей. Люди видели трех императоров, был папа, был антипапа. Но назовите мне другого ГJца! Иногда мне кажется, что ад - пустыня, которая ждет лишь меня одного. Прощайте!
Хочет уйти. Генрих смеется.
Что такое?
Генрих. Дурак! Ад - это ярмарка.
ГJц останавливается и глядит на него.
(Остальным.) Вот чудак, вот фантазер: верит, что лишь он творит Зло. Каждую ночь на землях Германии пылают живые факелы, десятки городов в пожарищах, и полководцы грабят их запросто, не задумываясь. Убивают по будним дням, по воскресеньям скромно исповедываются. А этот принял себя за дьявола во плоти лишь оттого, что выполняет свой долг солдата. (ГJцу.) Ну, шут, отвечай! Если ты дьявол, то кто же я - человек, притворявшийся, что любит бедняков, и предавший их тебе?
ГJц (на протяжении всей этой реплики глядит на него, словно зачарованный. Под конец выпрямляется). Чего ты требуешь? Права на вечную погибель? Даю тебе его. Ад достаточно велик, чтобы мы с тобой разминулись.
Генрих. Ну а с другими?
ГJц. С кем?
Генрих. Со всеми. Не всем дано убивать, но все к тому стремятся.
ГJц. Я злобен по-иному, чем они. Они творят Зло из сластолюбия или корысти. Я творю Зло ради Зла.
Генрих. Причины не в счет, раз заведено, что можно творить лишь Зло.
ГJц. Так заведено?
Генрих. Да, шут. Так заведено.
ГJц. Кем?
Генрих. Самим Богом. Бог пожелал, чтобы Добро стало невозможно на земле.
ГJц. Невозможно?
Генрих. Совсем невозможно. Любовь невозможна. Невозможна справедливость! Попробуй возлюби-ка ближнего - сам увидишь, легко ли это.
ГJц. А почему бы мне не полюбить ближнего, если такова моя прихоть?
Генрих. Потому что достаточно одному человеку возненавидеть другого, чтобы ненависть охватила все человечество.
ГJц (продолжая свое). А вот он любил бедняков.
Генрих. Ловко врал им. Возбуждал в них самые низменные страсти. Принудил их убить старца. А что я мог поделать? Ну что я мог поделать? Я был невинен, преступление набросилось на меня, как хищник. Где было тогда Добро, подлец? Где оно было? Где было меньшее Зло? (Пауза.) Ты хвастаешь своими пороками, усердствуешь ради пустяков. Если хочешь заслужить ад, достаточно не вылезать из своей кровати. Мир несправедлив; раз ты его приемлешь - значит, становишься сообщником, а захочешь изменить - станешь палачом. Ха! Земля смердит до самых звезд!
ГJц. Значит, все прокляты?
Генрих. О нет! Не все! (Пауза.) Верую, Господи! Верую! Не впаду во грех отчаяния! Я заражен до мозга костей, но знаю, что ты спасешь меня, если на то будет воля твоя! (ГJцу.) Мы все в равной мере виновны, ублюдок, все в равной мере заслужили ад, но Бог прощает, когда ему угодно прощать.
ГJц. Наперекор мне он меня не простит.
Генрих. Ничтожная соломинка! Не тебе восставать против его милосердия, не тебе истощить его бесконечное терпение. Он возьмет тебя в руки свои и поднимет к себе в рай, если на то воля его. Одним взмахом мизинца он разобьет вдребезги твои дурные помыслы, он разомкнет твои уста, он силой вольет в тебя свою благодать, и ты почувствуешь, как станешь добрым, вопреки собственному желанию. Иди жги Вормс, иди грабь и режь! Только время и труд даром потеряешь. Как и все люди, ты окажешься в чистилище.
ГJц. Значит, все люди творят Зло?
Генрих. Все.
ГJц. И никто никогда не творил Добро?
Генрих. Никто.
ГJц. Превосходно. (Возвращается в палатку.) Готов поспорить с тобой: я буду делать Добро.
Генрих. Что?
ГJц. Буду делать Добро. Идешь на пари?
Генрих (пожимая плечами). Нет, ублюдок, никаких пари.
ГJц. Зря. Ты учишь меня, что Добро невозможно, а я готов поспорить, что стану делать Добро. Пожалуй, это лучший способ остаться в одиночестве. Я был преступником, теперь я изменюсь. Перелицую свои одежды, готов поспорить, что стану святым.
Генрих. Кто сможет об этом судить?
ГJц. Через год и один день. Тебе остается только принять пари.
Генрих. Ты уже проиграл, дурак. Добро ты станешь делать, лишь бы выиграть.
ГJц. Верно. Что ж, давай кинем кости. Если выиграю я значит Зло торжествует, если проиграю... Если проиграю, тогда мне ясно, что делать. Ну, кто станет играть против меня? Насти?
Насти. Нет.
ГJц. Почему?
Насти. Это дурно.
ГJц. Конечно, это дурно. А ты что вообразил? Послушай, булочник, я еще зол.
Насти. Если хочешь делать Добро, решайся и делай его попросту.
ГJц. Хочу прижать Бога к стенке. На этот раз - да или нет. Если он даст мне выиграть, город будет сожжен, а его ответственность точно установлена. Итак, играем. Если Бог на твоей стороне, тебе нечего бояться. Ты не осмеливаешься, трус? Предпочитаешь виселицу. Кто осмелится?
Катерина. Я!
ГJц. Ты, Катерина? Почему бы и нет? (Дает ей игральные кости.) Играй!
Катерина (играет). Два и один. (Вздрагивает.) Тебе трудно будет проиграть.
ГJц. А кто вам сказал, что я хочу проиграть? (Берет кости.) Боже, я зажал тебя в угол. Теперь ты должен на что-то решиться. (Играет.)
Катерина. Один и один... Ты проиграл!
ГJц. Значит, подчиняюсь воле Господа. Прощай, Катерина!
Катерина. Обними меня! Прощай!
Он обнимает ее.
ГJц. Возьми этот кошелек и направляйся куда хочешь. (Францу.) Франц, скажи капитану Ульриху, чтоб он отправил солдат спать. Ты, Насти, возвращайся в город. Еще не поздно остановить мятеж. Если вы с рассветом откроете ворота, если священники покинут Вормс невредимыми и придут под мою защиту, я в полдень сниму осаду. Согласен?
Насти. Согласен.
ГJц. Ты вновь обрел свою веру, пророк?
Насти. Я никогда не терял ее.
ГJц. Счастливец!
Генрих. Ты возвращаешь им свободу, ты возвращаешь им жизнь и надежду. А мне, собака, мне, которого ты вынудил предать, вернешь ли ты мою невинность?
ГJц. Твое дело самому обрести ее вновь. В конце концов, ничего еще не случилось.
Генрих. Разве важно то, что случилось? Важно мое намерение. Я буду идти за тобой по пятам, день и ночь. Знай, я сам буду судить твои дела. Будь спокоен, ровно через год и один день я найду тебя, куда бы ты ни скрылся.
ГJц. Уже заря. Какая холодная! Заря вместе с Добром вошла в мою палатку. Но мы не стали веселей: эта женщина плачет, поп меня ненавидит. Будто мы на краю гибели. Может, Добро вызывает отчаяние?.. Впрочем, не важно, не мне судить о Добре - я должен его творить. Прощайте! (Уходит.)
Катерина (начинает хохотать, смеется до слез). Он смошенничал! Я видела! Он смошенничал, он хотел проиграть!
ЗАНАВЕС
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке ModernLib.Ru
Все книги автора
Эта же книга в других форматах