Антропологический поворот в эллинской философии.
Работа добавлена на сайт samzan.net:
Билет №5
1.«Антропологический поворот» в эллинской философии. Софисты и Сократ.
2.Рассудок и разум. Гегель: «Кто мыслит абстрактно?»
1. Элинистическая философия берет свое начало, с развития империи Александра, когда греческая культура приобретает новые черты. Античность в лице эллинизма начинает восхождение к духовному стоящему по ту сторону материального и идеального.
Это движение в философском плане впервые зрело выражает себя в неоплатонизме.
В неоплатонизме античная философия вплотную приближается к своей максимальной полноте, на первый план вновь выходит идея элейского Единого, но теперь это уже не замкнутое в себе и внешнее к многообразию начало, но – все-единое, единое единого и многого, вбирающее в себя полноту материального и идеального многообразия мира.
В человеческой душе возникает путь, ведущий к сверх-синтетичному Единому и поднимающий человека на невиданную доселе высоту выхождения (экстаза) из сферы относительного бытия
Стоики и эпикурейцы
Коснемся очень кратко основных положений философии стоиков и эпикурейцев. Основатель стоической философии – Зенон из Китиона. Среди наиболее известных представителей школы находим имена Сенеки и римского императора Марка Аврелия.
1) Онтология стоиков. Стоики синтезируют в своей онтологии идеи Гераклита и Аристотеля. Есть материальный мир, сущие которого представляют из себя единство материи и формы. Формы суть одновременно логосы сущих, несущие в себе закон роста-развития сущего. Стоики называют такие логосы «сперматическими» – разумными семенами вещей. Одновременно каждый логос есть огонь - начало активности вещи. Все логосы образуют иерархию, на вершине которой находится высший мировой закон-рок, правящий миром. Ничто не может выйти из-под его власти. В личностях стоических мудрецов воплощают себя логосы-разумы, бессмертные по своей природе. В целом, мир стоиков «телесен» - все вещи представляют из себя живые растущие тела, в которых неразделимо слиты в живую плоть материальное и идеальное начало. Это некоторая «космическая биомасса» - живая, теплая и полная семян-логосов, которые местами спят в ней, местами активно прорастают вещами, гармонией, личностями и разумом.
Гносеология стоиков. В теории познания стоики являются приверженцами эмпиризма. Человек рождается с чистым сознанием, в котором нет какого-либо пред-данного знания. Познание вполне определяется чувственными впечатлениями. В то же время стоики не отвергают и значение рационального познания, лишь сводя его к роли промежуточного средства соединения разнородного содержания чувственного опыта. Но и этого оказалось достаточно для развития глубокого интереса стоиков к проблемам логики.
Аксиология стоиков. Стоики открывают в человеке некое наднациональное и универсальное начало, стоящее выше всех страстей и волнений мира. Через развитие такого центра неизменности и беспристрастности человек достигает угашения животной души, апатии. Одним из проявлений беспокойства животной души является «трение» об обстоятельства жизни, желание поменять естественный ход вещей, или слишком «зацепиться» чувствами за нечто преходящее и ускользающее. Когда в человеке угасают страсти, то судьба свободно протекает сквозь просветленную душу, не меняя ее глубинного состояния.
Софисты:
Наиболее известные представители софистической философской школы — Протагор, Горгий, Гиппий, Продик, Антифонт, Критий. В целом с философской точки зрения направление было весьма эклектичным, не объединённым едиными социально-политическими, культурными и мировоззренческими основами. Тем не менее, общим для софистов было противостояние появлявшимся в то же время Сократу и сократикам. От большинства софистов не сохранилось полных сочинений, а только фрагменты (собраны Дильсом — Кранцем, на русский язык переведены единственный раз Маковельским).
К IV в. начался упадок софизма. Постепенно из учений софистов уходили философские концепции и оставались только элементарные основы риторики, позволявшие оперировать словами и понятиями для абстрактного доказательства или опровержения чего-либо.
Сократ:
Сократ выводит античную философию из кризиса софистики и открывает новое измерение ее развития. Главная идея Сократа состоит в том, чтобы не выбирать из многообразия философских систем и точек зрения какую-то одну, но – собрать все эти точки зрения в некоторое более целостное учение, синтезировать их. Сократ находит и метод, позволяющий отделить объективное от субъективного в познании. Это – метод синтеза. Субъективным в познании является та энергия разделения и несовместимости, которая противопоставляет разные образы мира, замыкает каждый из них в себе, абсолютизирует их. Объективно, наоборот, начало единства, позволяющее представить каждый образ мира, каждую точку зрения как лишь одну из сторон высшего Единого. Отделить объективное от субъективного означает здесь преодолеть анализ синтезом, синтезировать разорванное слабым человеческим сознанием многообразие бытия.
Восхождение от анализа к синтезу имеет и свое соответствие в реальности. В самом бытии есть два уровня – один более аналитический, мир чувственных вещей, и другой - уровень умопостигаемых сущностей, принципов чувственных вещей, содержащий в себе разного рода начала единства и синтеза. Первый мир мы воспринимаем физическими органами чувств и смертным физическим телом. Второй мир познается бессмертной человеческой душой и ее органами познания, в первую очередь разумом. Второй мир даже более реален, чем мир материальный. Его наполняют «эйдосы» - идеальные формы и принципы, лишь в искаженной форме проявляющие себя в чувственном мире.
Метод Сократа называют также методом античной диалектики. В составе этого метода можно выделить три основных этапа:
1) Полилог – разговор многих (минимальной и первичной формой полилога является диалог – разговор двоих). Полилог есть первый этап познания, когда происходит порождение множества точек зрения, подходов к решению той или иной проблемы. Полилог – это своего рода генератор многообразия. Многообразие создается более обширное и разнородное, если оно образуется столкновением нескольких разных человеческих сознаний, а не просто порождается как ряд гипотез внутри сознания одного человека. Вот почему нужно общение более, чем одного человека, - как условие порождения усиленного гносеологического многообразия.
2) Монолог – разговор одного. На втором этапе – этапе монолога – мыслитель должен уйти в себя, оттолкнуться от наработанного вначале многообразия разных точек зрения и погрузиться в свой внутренний мир, через который пролегает путь ко второй реальности бытия – миру эйдосов. Во внутреннем созерцании мыслитель должен попытаться постичь в этом мире некоторый принцип единства, способный синтезировать все точки зрения, наработанные на этапе полилога.
3) Собственно диалектика – третий этап метода Сократа, как единство полилога и монолога. Теперь, владея многообразием полилога и принципом единства, постигнутого в моно-логе, необходимо скоординировать между собою эти два – анализ и синтез – вида бытия. Нужно анализ представить как анализ-синтеза, а синтез – как синтез-анализа. Для этого следует попытаться представить каждую полученную в полилоге точку зрения как тот или иной аспект-сторону достигнутого на этапе монолога единства. Если такую координацию удается достичь, то возникает синтез 2-го порядка – синтез анализа и синтеза, которым завершается фрагмент познания, внешне проявленный многообразием полилога.
2. Г.В.Ф.Гегель
КТО МЫСЛИТ АБСТРАКТНО?
Мыслить? Абстрактно? Sauve qui peut! — «Спасайся, кто может!» — наверняка завопит тут какой-нибудь наемный осведомитель, предостерегая публику от чтения статьи, в которой речь пойдет про «метафизику». Ведь «метафизика» — как и «абстрактное» (да, пожалуй, как и «мышление») —слово, которое в каждом вызывает более или менее сильное желание удрать подальше, как от чумы. Спешу успокоить: я вовсе не собираюсь объяснять здесь, что такое «абстрактное» и что значит «мыслить». Объяснения вообще считаются в порядочном обществе признаком дурного тона. Мне и самому становится не по себе, когда кто-нибудь начинает что-либо объяснять, — в случае необходимости я и сам сумею все понять. А здесь какие бы то ни было объяснения насчет «мышления» и «абстрактного» совершенно излишни;
порядочное общество именно потому и избегает общения с «абстрактным», что слишком хорошо с ним знакомо. То же, о чем ничего не знаешь, нельзя ни любить, ни ненавидеть. Чуждо мне и намерение примирить общество с «абстрактным» или с «мышлением» при помощи хитрости — сначала протащив их туда тайком, под маской светского разговора, с таким расчетом, чтобы они прокрались в общество, не будучи узнанными и не возбудив неудовольствия, затесались бы в него, как говорят в народе, а автор интриги мог бы затем объявить, что новый гость, которого теперь принимают под чужим именем как хорошего знакомого, — это и есть то самое «абстрактное», которое раньше на порог не пускали. У таких «сцен узнавания», поучающих мир против его желания, тот непростительный просчет, что они одновременно конфузят публику, тогда как театральный машинист хотел бы своим искусством снискать себе славу. Его тщеславие в сочетании со смущением всех остальных способно испортить весь эффект и привести к тому, что поучение, купленное подобной ценой, будет отвергнуто.
Впрочем, даже и такой план осуществить не удалось бы: для этого ни в коем случае нельзя разглашать заранее разгадку. А она уже дана в заголовке.
Мы находимся в приличном обществе, где принято считать, что каждый из присутствующих точно знает, что такое «мышление» и что такое «абстрактное». Стало быть, остается лишь выяснить, кто мыслит абстрактно. Как мы уже упоминали, в наше намерение не входит ни примирить общество с этими вещами, ни заставлять его возиться с чем-либо трудным, ни упрекать за легкомысленное пренебрежение к тому, что всякому наделенному разумом существу по его рангу и положению приличествует ценить. Напротив, намерение наше заключается в том, чтобы примирить общество с самим собой, поскольку оно, с одной стороны, пренебрегает абстрактным мышлением, не испытывая при этом угрызений совести, а с другой — все же питает к нему в душе известное почтение, как к чему-то возвышенному, и избегает его не потому, что презирает, а потому, что возвеличивает, не потому, что оно кажется чем-то пошлым, а потому, что его принимают за нечто знатное или же, наоборот, за нечто особенное, что французы называют «espece», чем в обществе выделяться неприлично, и что не столько выделяет, сколько отделяет от общества или делает смешным, вроде лохмотьев или чрезмерно роскошного одеяния, разубранного драгоценными камнями и старомодными кружевами.
Кто мыслит абстрактно? — Необразованный человек, а вовсе не просвещенный. В приличном обществе не мыслят абстрактно потому, что это слишком просто, слишком неблагородно (неблагородно не в смысле принадлежности к низшему сословию), и вовсе не из тщеславного желания задирать нос перед тем, чего сами не умеют делать, а в силу внутренней пустоты этого занятия.
Почтение к абстрактному мышлению, имеющее силу предрассудка, укоренилось столь глубоко, что те, у кого тонкий нюх, заранее почуят здесь сатиру или иронию, а поскольку они читают утренние газеты и знают, что за сатиру назначена премия, то они решат, что мне лучше постараться заслужить эту премию в соревновании с другими, чем выкладывать здесь все без обиняков.
В обоснование своей мысли я приведу лишь несколько примеров, на которых каждый сможет убедиться, что дело обстоит именно так. Ведут на казнь убийцу. Для толпы он убийца — и только. Дамы, может статься, заметят, что он сильный, красивый, интересный мужчина. Такое замечание возмутит толпу: как так? Убийца — красив? Можно ли думать столь дурно, можно ли называть убийцу — красивым? Сами, небось, не лучше! Это свидетельствует о моральном разложении знати, добавит, быть может, священник, привыкший глядеть в глубину вещей и сердец.
Знаток же человеческой души рассмотрит ход событий, сформировавших преступника, обнаружит в его жизни, в его воспитании влияние дурных отношений между его отцом и матерью, увидит, что некогда этот человек был наказан за какой-то незначительный проступок с чрезмерной суровостью, ожесточившей его против гражданского порядка, вынудившей к сопротивлению, которое и привело к тому, что преступление сделалось для него единственным способом самосохранения. Почти наверняка в толпе найдутся люди, которые — доведись им услышать такие рассуждения — скажут: да он хочет оправдать убийцу! Помню же я, как некий бургомистр жаловался в дни моей юности на писателей, подрывающих основы христианства и правопорядка; один из них даже осмелился оправдывать самоубийство — подумать страшно! Из дальнейших разъяснений выяснилось, что бургомистр имел в виду «Страдания молодого Вертера».
Это и называется «мыслить абстрактно» — видеть в убийце только одно абстрактное — что он убийца и называнием такого качества уничтожать в нем все остальное, что составляет человеческое существо.
Иное дело — утонченно-сентиментальная светская публика Лейпцига. Эта, наоборот, усыпала цветами колесованного преступника и вплетала венки в колесо. Однако это опять-таки абстракция, хотя и противоположная. Христиане имеют обыкновение выкладывать крест розами или, скорее, розы крестом, сочетать розы и крест. Крест — это некогда превращенная в святыню виселица или колесо. Он утратил свое одностороннее значение орудия позорной казни и соединяет в одном образе высшее страдание и глубочайшее самопожертвование с радостнейшпм блаженством и божественной честью. А вот лейпцигский крест, увитый маками и фиалками, — это умиротворение в стиле Коцебу,
разновидность распутного примиренчества — чувствительного и дурного.
Мне довелось однажды услышать, как совсем по-иному расправилась с абстракцией «убийцы» и оправдала его одна наивная старушка из богадельни. Отрубленная голова лежала на эшафоте, и в это время засияло солнце. Как это чудесно, сказала она, солнце милосердия господня осеняет голову Биндера! Ты не стоишь того, чтобы тебе солнце светило, — так говорят часто, желая выразить осуждение. А женщина та увидела, что голова убийцы освещена солнцем и, стало быть, того достойна. Она вознесла ее с плахи эшафота в лоно солнечного милосердия бога и осуществила умиротворение не с помощью фиалок и сентиментального тщеславия, а тем, что увидела убийцу приобщенным к небесной благодати солнечным лучом.
— Эй, старуха, ты торгуешь тухлыми яйцами! — говорит покупательница торговке. — Что? — кричит та. — Мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты! Да не твоего ли отца вши в канаве заели, не твоя ли мать с французами крутила, не твоя ли бабка сдохла в богадельне! Ишь целую простыню на платок извела! Знаем, небось, откуда все эти тряпки да шляпки! Если бы не офицеры, не щеголять тебе в нарядах! Порядочные-то за своим домом следят, а таким — самое место в каталажке! Дырки бы на чулках заштопала! — Короче говоря, она и крупицы доброго в обидчице не замечает. Она мыслит абстрактно и все — от шляпки до чулок, с головы до пят, вкупе с папашей и остальной родней — подводит исключительно под то преступление, что та нашла ее яйца тухлыми. Все окрашивается в ее голове в цвет этих яиц, тогда как те офицеры, которых она упоминала, — если они, конечно, и впрямь имеют сюда какое-нибудь отношение, что весьма сомнительно, — наверняка заметили в этой женщине совсем иные детали.
Но оставим в покое женщин; возьмем, например, слугу — нигде ему не живется хуже, чем у человека низкого звания и малого достатка; и, наоборот, тем лучше, чем благороднее его господин. Простой человек и тут мыслит абстрактно, он важничает перед слугой и относится к нему только как к слуге; он крепко держится за этот единственный предикат. Лучше всего живется слуге у француза. Аристократ фамильярен со слугой, а француз — так уж добрый приятель ему. Слуга, когда они остаются вдвоем, болтает всякую всячину—смотри «Jacques et son maitre» Дидро,—а хозяин покуривает себе трубку да поглядывает на часы, ни в чем его не стесняя. Аристократ, кроме всего прочего, знает, что слуга не только слуга, что ему известны все городские новости и девицы и что голову его посещают недурные идеи, — обо всем этом он слугу расспрашивает, и слуга может свободно говорить о том, что интересует хозяина. У барина-француза слуга смеет даже рассуждать, иметь и отстаивать собственное мнение, а когда хозяину что-нибудь от него нужно, так приказания будет недостаточно, а сначала придется втолковать слуге свою мысль да еще и благодарить за то, что это мнение одержит у того верх.
То же самое различие и среди военных; у пруссаков положено бить солдата, и солдат поэтому — каналья; действительно, тот, кто обязан пассивно сносить побои, и есть каналья. Посему рядовой солдат и выглядит в глазах офицера как некая абстракция субъекта, принимающего побои, с коим вынужден возиться господин в мундире с портупеей, хотя и для него это занятие чертовски неприятно.
2. реферат дисертації на здобуття наукового ступеня кандидата технічних наук Харків 1999 Д
3. Электрохирургия. Дарсонвализация и терапия током надтональной частоты
4. Основные черты экономической системы в СССР Отмена частной собственности прежде всего на средства пр
5. Topic 4. Inflmmtory diseses of femle genitls
6. тематике мероприятия.html
7. Агроэкосистемы будущего фантазия или реальность
8. . Простым числом называется целое число которое делится без остатка только на единицу и на себя.
9. Курсовая работа- Расчет и проектирование вертикального кожухотрубного теплообменника для пастеризации продукта
10. Природный газ
11. Нагаев Алексей Иванович
12. основной Рейтинг- R Жанр- Драма-Романтика- Мифические существа Размер- Мини Статус- Закончен События-.
13. ЛЕКЦИЯ 3 Режимы работы трансформатора 23.
14. 3. Физиологические особенности детей среднего и старшего дошкольного возраста [0.html
15. Признаки государственности отраженные в эпосе Манас.html
16. ТЕМА 16. Классическая американская модель управления Целью данной главы является изучение сложившихся на оп
17. Инерциялы~ емес сана~ ж~йесі
18. і ~ытай Халы~ Республикасы т~те жазу- ~~ Ж~~xуа Халы~ Республикасы; же~іл
19. темах Организационноправовые формы предприятий
20. Тема 2 Фактори зовнішнього впливу на поведінку споживачів Мета лекції- розуміння аудиторією сутності фак