Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
В 1939 году началась вторая мировая война. Довоенные попытки погасить ее первые очаги оказались безрезультатны. Внимательно наблюдая за механизмом агрессии Германии в Европе, советское руководство все больше понимало, что предстоит ожесточенная вооруженная борьба с сильным, опытным и беспощадным противником. Но до последней минуты, поддавшись иллюзии, оно полагало, что, если не "спровоцирует" Гитлера, войну можно не допустить.
1940 год. Германские войска захватили Данию, Норвегию, Белгию, Голландию и Люксембург. Французская армия сопротивлялась всего 40 дней. Потерпела поражение английская экспедиционная армия, ее соединения поспешно эвакуировались на Британские острова. Вермахт захватил ряд стран на Балканах.
В Европе, по существу, не оказалось силы, которая могла бы остановить агрессора.
C началом 1939 года Сталин все чаще обращает внимание на внешнеполитические проблемы. Ему казалось, что кровавая чистка, проведенная в партии и стране, стабилизировала общество.
Хотя принято считать, что вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года нападением Германии на Польшу, Сталин полагал иначе. Еще в марте того же года на съезде партии генсек заявил, что "новая империалистическая война стала фактом". И это было в значительной мере так. Япония продолжала завоевательные действия в Китае; Италия напала на Абиссинию, а затем и Албанию; была осуществлена широкая германо-итальянская интервенция против республиканской Испании. Мир был подожжен со многих сторон. Мюнхенская подачка Гитлеру, как считал Сталин, "лишь разожгла аппетиты агрессора".
Поняв всю бесплодность политики "умиротворения", а также попыток союза с Англией и Францией, Сталин начал добиваться подписания пакта с Германией.
В течении шести лет после прихода Гитлера к власти между СССР и Германией шла "холодная война". СССР активно участвовал в попытках создания системы коллективной безопасности против агрессии, Германия в ответ на это шла на соглашения с западными державами против СССР (наиболее известный пример - мюнхенский сговор 1938г.) . Однако конечные цели германской политики не могли быть достигнуты в рамках договоренности с Западом. Непосредственным объектом германской экспансии после захвата весной 1939 г. Чехословакии становилась Польша, которой Англия предоставила гарантии на случай войны, и поэтому для Гитлера большое значение приобретала позиция СССР. Гитлера не могло не беспокоить возможное противодействие со стороны СССР нападению на Польшу, хотя для него не было секретом ослабление Красной Армии после уничтожения Сталиным многих ее командиров в 1937-1938 гг. Оптимальной для Германии была бы нейтрализация СССР, и кое-какие симптомы свидетельствовали о том, что заправилы "третьего рейха" были бы не прочь нормализовать отношения с СССР.
Важным шагом СССР на пути к соглашению с Германией стало снятие 3 мая 1939 г. М. М. Литвинова с поста наркома иностранных дел и назначение вместо него В. М. Молотова, в то время занимавшего и пост председателя СНК. Это было проявлением смены внешнеполитического курса на коллективную безопасность, убежденным поборником которого был Литвинов. Кроме того, присутствовал и элемент, связанный с национальностью Литвинова: устраняя еврея с поста главы внешнеполитического ведомства, Сталин стремился "потрафить" Гитлеру. Первый же вопрос, заданный Гитлером Хильгеру (советнику германского посольства в Москве) , был: каковы причины, побудившие Сталина дать отставку Литвинову? Хильгер ответил: стремление последнего к соглашению с Англией и Францией. Утвердительно ответил Хильгер и на вопрос Гитлера, верит ли он, что Сталин готов установить взаимоотношения с Германией. Во время рассказа дипломата о положении в России "Гитлер весь подался вперед".
23 мая произошло событие, имевшее существенное значение для советско-германских контактов: совещание Гитлера с главными военными чинами, на котором было принято решение о нападении на Польшу "при первом же подходящем случае". Это значительно усиливало необходимость для Германии договориться с СССР.
20 мая состоялась первая беседа Молотова с Шуленбургом; в ходе ее Молотов сделал заявление, которое иначе как сенсационным не назвать. Он сказал: "Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. Без такой базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономические вопросы". До этого момента беседы представителей СССР и Германии не выходили за рамки экономических отношений; и вот руководитель советской дипломатии выступает с предложением перейти к сфере политических отношений как приоритетной. При этом СССР вел переговоры с англо- французским альянсом и играл на этом. Контакты с Англией и Францией осуществлялись и в целях маскировки, и для давления на Германию.
При этом Молотов уклонился от каких-либо конкретных предложений, предпочитая получить от Германии принципиальный ответ на свое предложение, хотя, учитывая сложившийся германо-польский конфликт, ответ Германии мог быть только положительным. Характер отношений начал понемногу меняться. На встрече 17 июня между Астаховым и Шуленбургом уже германский дипломат убеждал в необходимости улучшения политических связей.
Окончательный перелом произошел в конце июля 1939г. По-видимому, между 24 и 27 июля Гитлер принял соответствующее решение. 24 июля К. Шнурре имел длительную беседу с Астаховым и заместителем торгпреда Е. И. Бабариным, в ходе которой были обсуждены и политические отношения, причем наметилось явное взаимопонимание в этой области.
ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ К. ШНУРРЕ С ВРЕМЕННЫМ ПОВЕРЕННЫМ В ДЕЛАХ СССР В ГЕРМАНИИ Г. А. АСТАХОВЫМ И ЗАМЕСТИТЕЛЕМ ТОРГПРЕДА СССР В ГЕРМАНИИ Е. И. БАБАРИНЫМ 27 ИЮЛЯ 1939 Г.
Согласно данному мне указанию, я пригласил вчера на ужин в '"Эвесту" советского поверенного в делах Астахова и руководителя здешнего торгпредства СССР Бабарина. Русские оставались примерно до половины первого ночи.
1. В связи с замечанием Астахова о прошлом тесном сотрудничестве и внешнеполитической общности интересов Германии и России я объяснил, что мне и сейчас такое сотрудничество кажется достижимым, если советское правительство придает ему значение. Я мог бы выделить тут три этапа.
Первый этап. Возобновление сотрудничества в области экономики путем заключения договора по экономике и кредиту.
Второй этап. Нормализация и улучшение политических взаимоотношений. Сюда, среди прочего, относятся уважительное отношение прессы и общественного мнения к интересам другой стороны, уважительное отношение к научному и культурному достоянию другой стороны. Сюда же можно было бы отнести официальное участие Астахова в Днях немецкого искусства в Мюнхене, в связи с которым он обращался к г-ну статс-секретарю, или приглашение немецких участников на сельскохозяйственную выставку в Москву.
Третьим этапом послужило бы возобновление добрых политических взаимоотношений либо как продолжение того, что имело место в прошлом (Берлинский договор) , либо как новое соглашение, учитывающее жизненно важные интересы обеих сторон. Этот третий этап представляется мне достижимым, так как, на мой взгляд, на всем отрезке от Балтийского до Черного моря и на Дальнем Востоке нет каких-либо внешнеполитических противоречий, которые исключали бы возможность такого урегулирования отношений между двумя странами. Сюда следует добавить то общее, что существует, при всем различии мировоззрений, в идеологии Германии, Италии и Советского Союза: враждебное отношение к капиталистическим демократиям. У нас, также как и у Италии, мало общего с капитализмом Запада. Поэтому мне кажется довольно-таки парадоксальным, что социалистическое государство Советский Союз именно сейчас хочет встать на сторону западных демократий.
2. Астахов, активно поддержанный Бабариным, определил путь сближения с Германией как отвечающий интересам обеих стран. Однако он подчеркнул, что возможны только медленные и постепенные темпы сближения. Национал-социалистическая внешняя политика поставила Советский Союз перед лицом чрезвычайной угрозы. Мы нашли точное понятие для определения нашей нынешней политической ситуации: окружение. Именно так определялась для Советского Союза политическая ситуация после сентябрьских событий прошлого года. Астахов упомянул антикоминтерновский пакт и наши отношения с Японией, далее Мюнхен и достигнутую нами там свободу действий в Восточной Европе, дальнейшие последствия которой могут быть направлены против Советского Союза. Мы же считаем Прибалтийские государства и Финляндию, а также Румынию сферой наших интересов, что усиливает у советского правительства ощущение угрозы. В Москве не могут поверить в резкое изменение немецкой политики в отношении Советского Союза. Можно ожидать лишь постепенных перемен.
3. В своем ответе я указал на то, что за это время германская политика на Востоке претерпела изменения. У нас не может быть и речи об угрозе Советскому Союзу; наши цели имеют другое направление. Молотов в своей последней речи сам назвал антикоминтерновский пакт камуфляжем коалиции, направленной против западных демократий. Он знаком с данцигским вопросом и со связанным с ним польским вопросом. Я вижу здесь все, что угодно, только не противоречие германских и советских интересов. Наши пакты о ненападении и сделанные в связи с этим предложения достаточно ясно показали, что мы уважаем независимость Прибалтийских государств и Финляндии. У нас прочные дружественные отношения с Японией, но они не направлены против России. Германская политика направлена против Англии. Это - самое главное. Я мог бы показать, как уже говорилось выше, широкомасштабное равновесие обоюдных интересов, учитывающее жизненно важные для русских вопросы. Но эта возможность будет исключена в тот самый момент, когда Советский Союз, подписав договор, встанет на сторону Англии против Германии. Только по этой причине я возражаю против того, что взаимопонимание между Германией и Советским Союзом можно достигнуть лишь медленными темпами. Сейчас момент подходящий, но не после заключения договора с Лондоном. Об этом должны поразмыслить в Москве. Что Англия может предложить России? В лучшем случае, участие в европейской войне и враждебность Германии, но вряд ли хоть одну заманчивую для России цель. А что, напротив, можем предложить мы? Нейтралитет и неучастие в европейском конфликте, и, если Москве будет угодно, германское соглашение по урегулированию взаимных интересов, которые, как и в прежние времена, будут полезны обеим странам.
4. В дальнейшем Астахов опять вернулся к вопросу о Прибалтийских странах и спросил, нет ли у нас там других, далеко идущих политических целей помимо экономического проникновения. Так же сильно его занимал и румынский вопрос. Про Польшу он сказал, что Данциг так или иначе отошел бы к рейху, и что вопрос о коридоре тоже нужно как-нибудь решить в пользу рейха. Он задал вопрос, не отойдут ли к Германии также бывшие австрийские территории, особенно территории Галиции и Украины. Описывая наши торгово-политические отношения с Прибалтийскими государствами, я ограничился тем, что сказал, что из всего этого не вытекает противоречие германо-русских интересов. В остальном же решение украинского вопроса показало, что мы не стремимся ни к чему такому, что угрожало бы Советскому Союзу...
После рассуждений русских у меня сложилось впечатление, что в Москве еще не приняли никакого решения, которое в конце концов примут. О состоянии и перспективах переговоров по договору с англичанами русские отмолчались. По всему кажется, что Москва придерживается тактики оттягивания и затягивания для того, чтобы отложить принятие решений, значимость которых они полностью осознают...
Хотя переговоры были первостепенным вопросом, обе стороны старались не показывать этого. Со стороны Германии это было в своем роде приманкой, при помощи которой гитлеровское руководство хотело сделать договор для СССР более привлекательным. Сталин же после 1933 г. опасался агрессии со стороны Германии. К тому же этот договор означал разрыв с Англией и Францией. Но тайну переговоров не удалось сохранить. Сотрудник германского посольства в Москве Г. Гервард фон Биттенфельд, имевший доступ к секретным документам, информировал американского дипломата Ч. Болена об их содержании. Таким образом, правительство США было в курсе переговоров и информировало о них правительства Англии и Франции. Но они не сделали из столь важной информации соответствующих выводов.
ПИСЬМО ВРЕМЕННОГО ПОВЕРЕННОГО В ДЕЛАХ СССР В ГЕРМАНИИ Г. А. АСТАХОВА ЗАМЕСТИТЕЛЮ НАРОДНОГО КОМИССАРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР В. П. ПОТЕМКИНУ 27 ИЮЛЯ 1939 Г.
1. В этой почте Вы найдете записи моих бесед со Шнурре, в которых последний, помимо постановки тех или иных конкретных вопросов, всячески пытается уговорить нас пойти на обмен мнениями по общим вопросам советско-германского сближения. При этом он ссылается на Риббентропа как инициатора подобной постановки вопроса, которую будто бы разделяет Гитлер. Как Вы помните, примерно то же, но в более осторожной и сдержанной форме, мне говорили Вайцзекер и Шуленбург.
Мотивы подобной тактики немцев ясны, и мне вряд ли стоит подробно останавливаться на этом. Не берусь я также и формулировать какое-либо свое мнение по этому вопросу, так как для этого надо быть в курсе деталей и перспектив наших переговоров с Англией и Францией (о каковых мне известно лишь из газет) . Во всяком случае, я мог бы отметить, что стремление немцев улучшить отношения с нами носит достаточно упорный характер и подтверждается полным прекращением газетной и прочей кампании против нас. Я не сомневаюсь, что если бы мы захотели, мы могли бы втянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от них ряд заверений по интересующим нас вопросам. Какова бы ни была цена этим заверениям и на сколь долгий срок сохранили бы они свою силу, это, разумеется, вопрос другой.
Во всяком случае, эту готовность немцев разговаривать об улучшении отношений надо учитывать и, быть может, следовало бы несколько подогревать их, чтобы сохранять в своих руках козырь, которым можно было бы в случае необходимости воспользоваться. С этой точки зрения было бы, быть может, нелишним сказать им что-либо, поставить им ряд каких-нибудь вопросов, чтобы не упускать нити, которую они дают нам в руки и которая, при осторожном обращении с нею, нам вряд ли может повредить...
2 августа Шнурре обратился с конфиденциальным письмом к Шуленбургу, в котором заметил, что в Германии политическая проблема России рассматривается с чрезвычайной неотложностью. Такой вывод он сделал из ежедневного общения с Риббентропом, постоянно контактировавшим с Гитлером. Шнурре писал далее: "Вы можете себе представить, с каким нетерпением здесь ожидают Вашу беседу с Молотовым". По словам Астахова, 10 августа Шнурре в беседе с ним сказал, что "германское правительство наиболее интересует вопрос нашего отношения к польской проблеме". В ряде донесений Астахов сообщал, чего можно ожидать от немцев. Так, 8 августа он писал: "Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность в судьбе прибалтов (кроме Литвы) , Бессарабии, русской Польши(с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину... чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей". 12 августа: "Отказ от Прибалтики, Бесарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине) - это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей".
Сталин и Молотов уже располагали сведениями о том, что подготовка нападения на Польшу вступила в завершающую фазу, и в этих условиях можно значительно преумножить свою долю добычи. И немцы знали это. 6 августа Вайцзеккер записал: "Москва ведет переговоры с обеими сторонами и наверняка еще в течении некоторого времени сохранит за собой последнее слово, во всяком случае более длительно, чем это согласовывалось с нашими сроками и отвечало бы нашему нетерпению". В связи с этим Германией предпринимались шаги к ускорению переговоров. В частности предлагалось отправить в Москву с делегацией одного из главарей фашистов с ярко выраженным партийным прошлым. В качестве такого кандидата Шнурре называл Г. Франка- одну из наиболее одиозных фигур среди соратников Гитлера. О том же свидетельствовало приглашение советских представителей на Нюрнбергский съезд НСДАП. По этому поводу Астахов 27 июля писал Потемкину: "С одной стороны, присутствие на съезде имеет большое информационное значение и дает большие возможности контакта, установления связей и проведения разъяснительной работы среди немецких и иностранных дипломатов. С другой стороны, наше появление впервые за все время существования режима вызовет, конечно немало толков в англо-французской печати. Вам предстоит решить, что важнее".
Кульминационным пунктом переговоров стала, вероятно, встреча Молотова с Шуленбургом 15 августа. Посол изложил инструкции, полученные от Риббентропа.
ИНСТРУКЦИЯ ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНСКОМУ ПОСЛУ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ 14 АВГУСТА 1939 Г.
Прошу Вас посетить господина Молотова и сообщить ему следующее: 1. Противоречие в мировоззрении между национал-социалистической Германией и СССР было в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и СССР противостояли друг другу в двух раздельных и борющихся друг против друга лагерях. Ход развития в последнее время, как кажется, показывает, что различные мировоззрения не исключают разумных отношений между обоими государствами и восстановлении нового хорошего сотрудничества. Период внешнеполитической враждебности мог бы тем самым быть законченным навсегда и стать путем в новое будущее для обеих стран.
2. Реальных противоречий в интересах между Германией и СССР не имеется. Хотя жизненные пространства СССР и Германии соприкасаются, но в своих естественных потребностях они не пересекаются. Тем самым заранее отсутствует причина агрессивной тенденции одной страны против другой. Никаких агрессивных намерений против СССР Германия не имеет. Имперское правительство придерживается того мнения, что между Балтийским морем и Черным морем нет такого вопроса, который не мог бы быть урегулирован к полному удовлетворению обеих стран.
Сюда относятся такие вопросы, как: Балтийское море, Прибалтика, Польша, вопросы Юго-Востока и т.д. Сверх того, политическое сотрудничество обеих стран могло бы быть только полезным. Это касается также германской и советской экономик, которые могли бы дополнять друг друга в любом направлении.
3. Нет никакого сомнения в том, что германо-советская политика подошла ныне к историческому поворотному пункту. Политические решения, которые предстоит в ближайшие дни принять в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для формирования отношений между германским народом и народами СССР на многие поколения. От них будет зависеть, скрестят ли однажды вновь и без всякой причины оба народа свое оружие или вернутся к дружественным отношениям. Обеим странам в прошлом всегда было хорошо, когда они были друзьями, и плохо - когда врагами. 4. Правдой является то, что Германия и СССР в результате многолетней идеологической вражды сегодня не доверяют друг другу. Еще предстоит устранить много скопившегося мусора. Но следует констатировать, что в течение этого времени естественная симпатия немцев ко всему русскому никогда не исчезала. На этом можно заново строить политику обоих государств.
5. Имперское правительство и Советское правительство в соответствии с имеющимся опытом должны учитывать, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистической Германии, так и СССР. Ныне они заключением военного союза снова пытаются втравить СССР в войну против Германии. В 1914 году эта политика имела для России плохие последствия. Настоятельный интерес обеих стран- на все будущие времена избежать растерзания СССР и Германии в интересах западных демократий.
6. Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а также английское подстрекательство к войне и связанные с этим стремления к союзу требуют быстрого выяснения германо-русских отношений. Иначе без германского содействия события могли бы принять такой оборот, который лишит оба правительства возможности возродить германо-советскую дружбу и в данном случае совместно разрешить территориальные вопросы в Восточной Европе. Поэтому руководство в обеих странах не должно допустить такого хода событий и вовремя активно вмешаться. Было бы роковым, если бы из-за взаимного незнания взглядов и намерений пути обоих народов окончательно разошлись. У Советского правительства, как нам известно, тоже имеется желание внести ясность в германо-советские отношения. Но поскольку, как свидетельствует предшествующий опыт, это может быть осуществлено по обычным дипломатическим каналам лишь медленно, господин имперский министр иностранных дел Риббентроп готов прибыть в Москву с краткосрочным визитом, чтобы от имени фюрера изложить господину Сталину взгляды фюрера. Только в ходе личной беседы может быть, по мнению господина фон Риббентропа, достигнуто изменение и возможность заложить при этом фундамент окончательного улаживания германо-русских отношений.
Дополнение: Прошу не передавать господину Молотову эту инструкцию в письменном виде, а дословно зачитать ее. Я придаю значение тому, чтобы она как можно точнее дошла до господина Сталина, и уполномачиваю Вас в данном случае по моему поручению просить господина Молотова об аудиенции у господина Сталина, чтобы Вы смогли сделать ему это важное заявление также непосредственно. Наряду с разговором с Молотовым предварительным условием моего визита была бы обстоятельная беседа со Сталиным.
Риббентроп
Молотов внимательно выслушал сообщение, назвал его крайне важным и заявил, что немедленно передаст его правительству. Что же касается приезда Риббентропа, то Молотов сказал, что "подобная поездка требует соответствующих приготовлений для того, чтобы обмен мнениями дал какие-либо результаты". Особенно заинтересовало наркома сообщение советского поверенного в делах в Риме о некоем германском плане урегулирования отношений с СССР, одним пунктом которого было заключение пакта о ненападении. Посол ответил, что с Риббентропом этот вопрос еще не обсуждался. В своем послании Вайцзеккеру Шуленбург отметил, что предложение о визите Риббентропа очень польстило Молотову. Следует также заметить, что в то же время советское правительство просило Англию и Францию прислать в Москву для переговоров министров, но прибыл представитель, не имеющий подобных полномочий.
Уже 16 августа Риббентроп потребовал у Шуленбурга, чтобы он снова встретился с Молотовым и сообщил ему, что Германия готова заключить пакт о ненападении сроком на 25 лет. Встреча состоялась 17 августа, и в ходе ее послу был вручен ответ советского правительства на заявление германской стороны, сделанное двумя днями раньше. В этом документе после напоминания о враждебных действиях Германии по отношению к СССР в прошлом выражалось согласие урегулировать отношения; первым шагом к этому может быть заключение торгового и кредитного соглашения; вторым - заключение пакта о ненападении или подтверждение Договора о нейтралитете 1926 года. Особо оговаривалась необходимость одновременно подписать специальный протокол, который определит интересы сторон в том или ином вопросе внешней политики и явится неотъемлемой частью пакта. Отсюда видно, кто являлся инициатором секретного протокола.
Во время беседы 17 августа Молотов говорил о будущем пакте значительно конкретнее, чем в ходе предыдущей беседы с послом. Для этого пакта, по мнению Молотова, примером могут послужить аналогичные пакты о ненападении, заключенные Советским Союзом с рядом других стран. Что же касается вопроса о протоколе, то он сказал: "Инициатива при заключении протокола должна исходить не только от советской, но и от германской стороны" и добавил, что вопросы, затронутые в германском заявлении от 15 августа (т.е. о Польше и Прибалтике) не могут войти в договор (он будет опубликован) , они должны войти в протокол (он будет секретным) . Молотов дал понять, что Сталин находится в курсе переговоров, и что вопрос с ним согласован. Советская сторона поддержала желание Риббентропа приехать в Москву, но было оговорено пожелание Москвы проделать всю работу без лишнего шума. Это диктовалось необходимостью подготовить общественное мнение в стране и за рубежом к столь резкой смене внешнеполитического курса.
И вновь Риббентроп потребовал встречи с Молотовым.
ДИРЕКТИВА ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНСКОМУ ПОСЛУ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ 18 АВГУСТА 1939 г.
Прошу Вас еще раз добиться немедленной беседы с господином Молотовым и использовать все имеющиеся средства для того, чтобы беседа эта состоялась без всякого промедления. Во время этой беседы прошу говорить с господином Молотовым, имея в виду следующее: Имперское правительство с большим удовлетворением восприняло из его последнего заявления позитивное отношение Советского правительства к формированию новых германо-русских отношений. Разумеется, и мы тоже при нормальных условиях были бы согласны подготовить и обычным путем осуществить новое урегулирование германо-русских отношений. Но нынешнее положение делает необходимым, на взгляд фюрера, использовать другой метод, который быстрее приведет к цели. По его словам, мы должны считаться с тем, что в любой день могут произойти инциденты, которые сделают неизбежный конфликт [с Польшей ]. Судя по поведению польского правительства, развитие событий в этом направлении находится не в наших руках. Фюрер считает во время выяснения германо-русских отношений не дать застигнуть себя врасплох началом германо-польского конфликта. Он считает их предварительное выяснение необходимым для того, чтобы в случае конфликта учесть русские интересы, а без такого выяснения сделать это было бы, разумеется, тяжело.
Сделанное господином Молотовым заявление ссылается на Ваше первое сообщение от 15 августа. В моей дополнительной инструкции об этом сообщении ясно сказано, что мы полностью согласны с идеей пакта о ненападении, гарантирования Прибалтийских государств и оказания влияния на Японию. Таким образом, все конструктивные элементы для немедленного начала прямых устных переговоров и окончательной договоренности имеются.
В остальном Вы можете упомянуть, что названный господином Молотовым первый этап, а именно, завершение переговоров о новом германо-русском экономическом соглашении, на сегодня осуществлен, так что следовало бы приступить ко второму.
Поэтому мы просили бы [Советское правительство] немедленно сообщить о позиции, занятой им по отношению к предложенной в дополнительной инструкции моей немедленной поездке в Москву. Прошу при этом добавить, что я прибыл бы с генеральными полномочиями от фюрера, которые уполномочивают меня исчерпывающим и завершающим образом урегулировать весь комплекс вопросов.
Что же касается прежде всего пакта о ненападении, то для нас этот вопрос настолько прост, что не требует никаких долгих переговоров. Мы думаем здесь о следующих трех пунктах, которые я прошу господину Молотову зачитать, но в письменном виде не передавать:
Статья первая. Германский рейх и СССР ни в коем случае не прибегнут к войне или к другому виду применения силы друг против друга.
Статья вторая. Этот договор вступает в силу немедленно после подписания и действует без дополнительного продления на срок 25 лет.
Прошу при этом заметить, что я в состоянии (что касается данного предложения) при устных переговорах в Москве урегулировать все детали и в случае необходимости учесть русские интересы. Точно также я в состоянии подписать специальный протокол, который урегулирует интересы обеих стран в тех или иных вопросах внешней политики, например, разграничение сфер интересов в районе Балтийского моря, Вопрос о Прибалтийских государствах и т.п. Такое урегулирование, которое, как нам кажется, имеет большое значение, тоже возможно только в ходе устной беседы.
В связи с этим прошу подчеркнуть, что германская внешняя политика подошла сегодня к историческому повороту. Я прошу вести на сей раз беседу (не говоря уже о вышеизложенных статьях договора) не зачитывая данную инструкцию, а в духе предстоящих высказываний добиваться быстрого осуществления моей поездки и соответственно реагировать на все обновленные русские возражения. При этом Вы должны иметь в виду тот решающий факт, что быстрое возникновения открытого германо-польского конфликта является делом вероятным, и поэтому мы в огромнейшей степени заинтересованы в том, чтобы моя поездка в Москву состоялась немедленно.
Сказано достаточно откровенно, что Германии позарез нужен нейтралитет СССР по отношению к агрессии против Польши (в то момент речь шла еще только о нейтралитете) , и она готова уплатить за это. Данный документ показывает, что выбор в пользу Германии был сделан уже давно; соглашение с ней обеспечивало солидные территориальные приращения, к тому же СССР оставался в стороне от “большой” войны. В случае союза с Западом грозило очень скорое участие в такой войне, неподготовленность к которой была очевидна. Поэтому Сталин резонно выбрал Германию.
19 августа Молотов и Шуленбург встречались дважды (второй раз Молотов пригласил германского дипломата всего через полчаса после его возвращения из Кремля) . Во время второго визита (который понадобился, по-видимому, после доклада Молотова Сталину о содержании только что закончившейся беседы) Молотов вручил Шуленбургу советский проект пакта о ненападении. Вопреки недавней рекомендации, данной Молотовым немцам, этот проект в одном, но очень существенном пункте не совпадал с прежними пактами, заключенными СССР: в нем отсутствовала статья о денонсации в случае нападения одной из договаривающихся сторон на третью державу. Проект заканчивался постскриптумом следующего содержания: “Настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности договаривающихся сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта” . Комментируя советский проект, Молотов сказал: “Вопрос о протоколе, который должен являться неотъемлемой частью пакта, является серьезным вопросом. Какие вопросы должны войти в протокол, об этом должно думать германское правительство. Об этом мы также думаем” .
Немцев в этот момент интересовало прежде всего другоекак бы максимально ускорить приезд Риббентропа в Москву. Возник спор из-за даты визита. Сначала было решено принять германского министра спустя неделю после заключения договора по экономическим вопросам (он был подписан 19 августа) , а затем была назначена более близкая дата.
Последним аккордом стало личное послание Гитлера Сталину.
ГОСПОДИНУ СТАЛИНУ. МОСКВА 20 АВГУСТА 1939 г.
Я искренне приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения в качестве первого шага к перестройке германо-советских отношений Заключение с Советским Союзом пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгую перспективу Я принимаю переданный Вашим министром иностранных дел Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю настоятельно необходимым самым скорейшим образом выяснить связанные с ним еще вопросы Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению к великой державе таково, что кризис может разразится в любой день.
Я считаю, что в случае намерения обоих государств вступить друг с другом в новые отношения, целесообразно не терять времени. Поэтому я еще раз предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, а самое позднее - в среду, 23 августа.
Адольф Гитлер.
Посол Германии в СССР Шуленбург вручил телеграмму в 15 часов 21 августа. Ультимативный тон телеграммы был очевиден. Сталин с Молотовым долго сидели над посланием, еще раз послушали Ворошилова о ходе переговоров с англичанами и французами, получили подтверждение о контактах Берлина с Парижем и Лондоном, угрожавших широким антисоветским альянсом. После взвешивания всех “за” и “против” , решение, наконец, было принято. Сталин продиктовал следующее сообщение:
РЕЙХСКАНЦЛЕРУ ГЕРМАНИИ А. ГИТЛЕРУ. 21 АВГУСТА 1939 Г.
Благодарю за письмо. Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создает поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами.
Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собой. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами.
Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа.
И. Сталин.
Гитлер, находясь с Риббентропом в Оберзальцберге, нервничал. Ему нужен был пакт. А русские всё искали шансы с англичанами и французами. Даже в тот час, когда Сталин подписывал телеграмму Гитлеру, состоялось еще одно, последнее, трехстороннее заседание делегаций. Генерал Думенк, - глава французской миссии, сообщал в Париж Э. Деладье:” Назначенное на сегодня заседание состоялось утром. Во второй половине дня последовало второе заседание. Входе этих двух заседаний мы обменялись вежливыми замечаниями по поводу задержки из-за прохода советских войск через польскую территорию. Новое заседание, дата которого не установлена, состоится только тогда, когда мы будем в состоянии ответить положительно” . Но нового заседания не состоялось.
23 августа два больших транспортных “Кондора” с делегацией Риббентроппа на борту приземлились в Москве. Надо сказать, что в результате несогласованных действий средств советской ПВО, в коридоре пролета в районе Великих Лук самолеты были обстреляны зенитной артиллерией и лишь по счастливой случайности не были сбиты.
Надо думать, советские руководители не обрадовались, узнав, что Риббентроппа сопровождают не 4-5 помощников, а свита в 37 человек. Но дело было сделано, сенсации не избежать, и вскоре начались переговоры. Их вел Сталин. Они затянулись далеко за полночь.
ИЗ ЗАПИСИ ЗАМЕСТИТЕЛЯ СТАТС- СЕКРЕТАРЯ ХЕНКЕ БЕСЕДЫ ИМПЕРСКОГО МИНИСТРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СО СТАЛИНЫМ И ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СССР МОЛОТОВЫМ, СОСТОЯВШЕЕСЯ В НОЧЬ С 23 НА 24 АВГУСТА 1939 г.
Обсуждались следующие вопросы:
Япония:
Господин имперский министр сказал, что германо-японская дружба никоим образом не направлена против Советского Союза. Более того, благодаря нашим хорошим отношениям с Японией мы в состоянии содействовать компромиссу в противоречиях между СССР и Японией. В случае, если господин Сталин и Советское правительство того желают, господин имперский министр иностранных дел готов действовать в этом духе. Он соответствующим образом воздействовал бы на японское правительство и поддерживал бы контакт по данному вопросу с советско-русским представителем в Берлине.
Господин Сталин ответил, что хотя Советский Союз и желал бы улучшения отношений с Японией, но терпение в отношении японских провокаций имеет свои границы. Если Япония хочет войны, она ее получит. Советский Союз ее не боится и к этому подготовлен. Если же Япония хочет мира- тем лучше! Господин Сталин считает содействие Германии в улучшении советско-японских отношений полезным, но он не хотел бы, чтобы у Японии возникло впечатление, будто инициатива в этом вопросе исходит от Советского Союза.
Господин имперский министр иностранных дел согласился с тем, что его содействие могло бы означать продолжение тех переговоров, которые он вот уже ряд месяцев ведет с японским послом в духе улучшения советско-японских отношений. Однако и с германской стороны тоже не было бы проявлено никакой инициативы в этом вопросе.
Некоторые из вопросов этих переговоров были мало освещены в печати. Например, обсуждение вопроса об “антикоминтерновском пакте” , когда Сталин и Риббентроп убеждали друг друга в том, будто этот пакт направлен вовсе не против СССР, а против Англии, и под конец Риббентроп рассказал имевшую хождение в Берлине шутку:” Сталин еще присоединится к антикоминтерновскому пакту” . И действительно, в ноябре 1940 г. СССР в принципе согласился присоединится к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии, который был агрессивным военным союзом и в этом смысле намного превосходил “антикоминтерновский пакт” с его преимущественно идеологической направленностью.
До сих пор не проанализированы высказывания Сталина в беседе с Риббентропом по поводу захватнических намерений Италии. “Нет ли у Италии устремлений, выходящих за пределы аннексии Албании, возможно, - к греческой территории?” - спросил Сталин. И далее продолжил: “Маленькая, гористая плохо населенная Албания… не представляет особого интереса для Италии.” Это было провокационное замечание, хотя, конечно, и не связанное напрямую с нападением Италии на Грецию в 1940 г. На сообщение Риббентропа о том, что Германия готова урегулировать отношения между СССР и Японией, Сталин согласился, что эта помощь может быть полезной, но он не хотел бы, чтобы у Японии сложилось впечатление, что инициатива исходит от Советского Союза.
В угоду Германии, уже изготовившейся для нападения на Польшу, в тексте пакта о ненападении отсутствовала статья о прекращении его действия в случае агрессии одной из сторон по отношению к третьей державе. Из этих же соображений предусматривалось его вступление в силу немедленно после подписания, а не после ратификации, о чем шла речь в советском проекте пакта. То и другое было отмечено мировой общественностью, отсюда и неуклюжие ответы Молотова (в его сообщении Верховному Совету СССР) “кое-кому, кто может вознамерится квалифицировать Германию нападающей стороной.” Молотов доказывал, что статья о денонсации якобы необязательна, “забыв” об аналогичных договорах, заключенных СССР и ссылаясь почему-то на польско-германский пакт о ненападении 1934 г.
Очень мало известно о том, как проходили обсуждение и формулирование Секретного протокола. В ходе переговоров объекты дележа были названы лишь в общей форме, подписанный же текст договора содержал детализацию.
В этом договоре обращает на себя внимание прежде всего статья, касающаяся Польши. Здесь, во-первых, устанавливалась граница сфер интересов Германии и СССР (по линии рек Висла, Нарев, Сан) на территории в тот момент еще независимого государства “в случае территориально-политического переустройства” областей, входящих в него. Во-вторых, ставился вопрос, “является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимости Польского государства и каковы будут ео границы” . Решение этого вопроса ставилось в зависимость от “дальнейшего политического развития” , а на деле- от исхода войны против Польши, которая должна была начаться через несколько дней. Таким образом Секретный протокол предполагал, по существу, четвертый раздел Польши.
Прибалтийские страны признавались сферой интересов СССР; она должна была простираться вплоть до северной границы Литвы. Отдельный пункт Протокола констатировал “интерес СССР в Бесарабии” и “полную незаинтересованность” Германии в ней. То был форменный международный разбой. Не случайно в Протоколе дважды говорилось о его строжайшей конфиденциальности.
Во время пребывания в Москве Риббентроп получил от Вайцзеккера телеграмму следующего содержания: “Фюрер очень бы приветствовал бы, если бы в рамках предстоящих переговоров было определено, что в результате договоренности Германии и России насчет проблем Восточной Европы последняя рассматривалась бы как принадлежащая к исключительной сфере интересов Германии и России” . Гитлер представлял себе дело так, что партнеры не только поделили целый регион между собой, но и изолировали его от остального мира.
Советско-германский пакт был заключен сроком на 10 лет. Что касается немецкой стороны, то там никогда не рассчитывали более чем на двухлетнюю его длительность. Вероятно, и советская сторона понимала, что ей отпущено не 10 лет, а значительно меньше. Но была ли необходимость заключения этого договора?
В основе сталинской концепции лежит утверждение, будто в 1939 г. СССР находился под непосредственной угрозой агрессии со стороны Германии. Это неверно, подобной угрозы тогда не было. Дело не только в отсутствии оперативных планов нападения на СССР. Главное заключалось в неподготовленности Германии к такой войне. СССР, хотя он и был ослаблен сталинскими “чистками” , - не Польша. По своим материальным и людским ресурсам он намного превосходил Германию. В 1939 г. В вермахте не хватало тяжелых танков, машин, средств связи. В 1939 г. Вермахт практически не имел боевого опыта. В 1941 г. За плечами германской армии был разгром нескольких стран, включая Францию. Это была уже друга армия.
Но, может быть, в 1941 г. СССР лучше был подготовлен к войне? Многое говорит об обратном. Продвижение на несколько сот километров вперед не дало выигрыша. Во-первых была разрушена первоклассная полоса сооружений на старой границе, а новую еще не возвели; во-вторых, крайне непродуманное размещение войск в прифронтовой зоне позволило немцам уже в самом начале войны нанести Красной Армии тяжелое поражение. Возможно, что если бы война началась в 1939 г., то она потребовала бы от советского народа не таких чудовищных жертв.