Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
|
Прошу, убей меня! (Please Kill Me) |
|
|
”Прошу, убей меня” - первая подлинная история самого нигилистичного из всех поп-движений, всеобъемлющий отчет о разнузданной и взрывной “эре панка” устами непосредственных участников, начиная со времен расцвета Фабрики Энди Уорхола в шестидесятые и до агонии в тисках “корпоративного рока” восьмидесятых. Лу Рид, Игги Поп, Дэвид Йохансен, Ди Ди Рамон, Нико, Патти Смит, Ричард Хелл, Малькольм Макларен и множество других культовых фигур панк-поколения говорят со страниц этой откровенной и шокирующей книги - фактически “документального романа” по формуле “секс, наркотики, рок-н-ролл”. |
|
Пролог - Все будущие вечеринки Ч.1 Лу Рид: …Все время один. Не с кем словом перекинуться. Давайте приходите, поболтаем… Стерлинг Моррисон: Предки Лу Рида терпеть не могли то, что он занимается музыкой и шляется с какими-то придурками. Лично я боялся родителей Лу – они славились тем, что в любой момент могли его отловить и отправить в дурку. над нами всегда висел этот дамоклав меч. Каждый раз, когда Лу заболевал гепатитом, его родители пытались поймать его и упечь в психушку. Джон Кейл: Так и рождались лучшие работы Лу. Его мать была бывшей королевой красоты, а отец, кажется, преуспевающим бухгалтером. В любом случае, они уложили его в больницу, где ему, тогда еще ребенку, проводили шоковую терапию. Вроде бы, он учился в университете в Сиракузах, и ему надо было пройти один из курсов по выбору: гимнастику или военную подготовку. Он заявил, что не пойдет на гимнастику, потому что сломает там шею. Так что он пошел на военку и попытался там убить инструктора. Потом кулаком разбил окно, что-то в этом роде, и его положили в психиатрическую лечебницу. Я не знаю точно. Лу каждый раз рассказывал эту историю немного по-другому. Лу Рид: Они суют тебе в горло такую фигню, чтобы ты не подавился собственным языком, а потом цепляют электроды на голову. Это придумали в округе Рокленд, чтобы снимать гомосексуальные желания. А в итоге ты теряешь память и становишься овощем. Прикинь, ты не можешь даже читать книги, потому что к семнадцатой странице уже забываешь, что на первой. Джон Кейл: В 1965 году Лу Рид уже написал «Heroin» и «Waiting For The Man». Первый раз я встретил Лу на тусовке, он играл свои песни под акустику. Я как-то не обратил на него внимания, потому что мне совершенно по хую эта фолк-музыка . Ненавижу Джоан Баэз и Дилана, слушать их ебнутые песни – это пытка! Но Лу упорно лез ко мне со своими текстами. Я прочел их; они ни капли не походили на то, что пели Джоан Баэз и все такие прочие. Билли Нейм: Ла Монти Янг был лучшим драгдилером в Нью-Йорке. У него всегда была отличная дурь. Кислота в больших таких «колесах», опиум, и, конечно же, трава. Ла Монти Янг: Я был, так сказать, любимец авангарда. Йоко Оно всегда говорила мне: «Как бы я хотела быть такой же популярной». Джон Кейл: Когда Лу в первый раз сыграл мне «Heroin», я был просто потрясен. И слова, и музыка были удивительно сексуальными и деструктивными. Более того, песни Лу идеально подходили к моей музыкальной концепции. В песнях Лу был элемент морального самоуничтожения. Он всегда идентифицировал себя с персонажами, которых описывал. Это был способ существования в песне. Эл Ароновиц: Я устроил для The Velvet Underground их первый концерт. Поставил их на открытие съезда высших школ в Нью-Джерси, а они первым делом сперли мой карманный магнитофон. Они были просто торчки, мелкие жулики и пакостники. Большинство музыкантов того времени несло в душе великую идею, «Вельветы» же были полными мудаками. Просто мерзавцы. Эд Сандерс: Никто не хотел идти в кафе «Бизар», потому что там надо было покупать их безумные напитки – пять ложечек мороженого и кокосовая шипучка. Местечко было для туристов. Но Барбара Рубин настаивала: «Вы должны услышать эту группу!» Пол Морисси: Энди Уорхол не собирался связываться с рок-н-роллом; это я хотел работать с рок-н-роллом, чтобы делать на нем деньги. У Энди даже мысли такой не было, не говоря уже о планах. Когда я все для себя решил, мне пришлось его заставлять буквально из-под палки. Конечно, тебе хочется думать, что это Энди решил это, Энди решил то, Энди все придумал. Если бы ты был в курсе, как все делалось на Фабрике, ты бы понял, что Энди не делал ничего, зато хотел, чтобы другие делали за него все. Роузбад: Когда Энди Уорхол, окруженный толпой, объявился в кафе «Бизар», он моментально впал в транс. Имидж был всё, а у The Velvet Underground имиджа хватало. Я просто не могла поверить, что все эти туристы сидят, потягивают свою шипучку и слушают, как «Вельветы» поют про героин и садо-мазо. Думаю, аудитория не просекала фишку, потому как тексты у «Вельветов» были – с ходу не въедешь. Но мне казалось, что это полный улет. Лу Рид: Все время не хватало громкости. Можно было буквально засунуть голову в колонку. Громче, громче, громче! Давай, Фрэнки, давай! О как. Ну давай, давай! Пол Морисси: Я понял, что эта группа мне подойдет. Поговорил вечером с «Вельветами», спросил: «У вас есть менеджер?» И осторожный Лу Рид ответил: «Да, ну, что-то типа, может, если честно, но, вот, да, нет». Так сказать, ни туда, ни сюда. Стерлинг Моррисон: Я не пытался произвести на Энди Уорхола впечатление. Что я о нем думал? Просто парень из творческой тусовки, который заинтересовался нашими песнями настолько, чтобы прийти их послушать, – но это совсем не было похоже на визит крутого продюсера. Он был просто художником, о котором я кое-чего знал – причем ничего плохого. В то время я явно предпочитал не поп-арт, скорее фламандский стиль, не знаю. Импрессионисты… Нет, прерафаэлиты. Думаю, я был в теме прерафаэлитов, которые были предтечами современного поп-арта. Эл Ароновиц: Я устроил The Velvet Underground в кафе «Бизар» и следующее, что я узнаю, – они уходят к Энди Уорхолу. Они сроду ни о чем таком не говорили, Уорхол ни о чем таком не говорил, это было в высшей мере непорядочно, против таких выкрутасов есть закон, правда. Лу Рид: Энди Уорхол говорил, что мы в музыке делаем то же самое, что он своим рисованием, фильмами, книгами – без балды. Я так думаю, что в музыке не было никого, кто хотя бы приблизился к реальности, ну, кроме нас, естественно. А мы делали такую хитрую фигню, очень, очень живую. Такая неприлизанная, абсолютно честная, пожалуй, единственное, что могло заинтересовать Энди. Потому что была у него такая черта, которую я больше всего любил – он был очень настоящий. Пол Морисси: Первое, что я заметил в The Velvet Underground – у них не было лид-певца, Лу просто устраивал какие-то натужные шоу. Думаю, он заставлял себя так выступать, потому что был весьма амбициозным, но он не был прирожденным исполнителем. И я сказал Энди: «Им нужен певец». Я сказал: «Помнишь, сюда как-то приходила девочка? Нико? Она еще оставила свою маленькую запись, милую такую запись, которую сделала в Лондоне с Эндрю Луг Олдхэмом?» Джерард Маланга: Мы с Энди познакомились с Нико, когда ездили в Париж. Было ясно, как дважды два, что Нико спала с Диланом. Это было очевидно даже ребенку. Боб написал для нее песню «I’ll Keep It with Mine», так что, думаю, и взамен он что-нибудь получил. Так сказать, баш на баш. Нико: Тогда, в Париже, Эди Седжвик возилась со своей помадой и не слушала, о чем мы говорили, а Джерард Маланга рассказывал о студии в Нью-Йорке, где они работали. Называлась она Фабрика. Он сказал, мол, будешь в Нью-Йорке – заходи, и тут Эди влезает с какими-то дурацкими комментариями насчет цвета моих волос. Однако Энди больше заинтересовался тем, что я снималась в кино и работала с Rolling Stones. Билли Нейм: Все на Фабрике были совершенно очарованы Нико. Ее сложно было назвать особо красивой или яркой личностью, но было в ней потрясающее обаяние, людей тянуло к ней как магнитом. Нико не носила все эти хиповские цветуечки, только брючные костюмы, белые или черные – настоящая нордическая красавица. Она была наше всё, скажу я тебе, так что мы думали только о том, как бы затащить ее на нашу сцену. Мы хотели дать ей главную роль, но поскольку она была певицей, Пол Морисси решил, что, мол, круто было бы определить ее петь с «Вельветами». Надо сказать, трудно было бы придумать для них что-нибудь более дурацкое. Пол Морисси: Нико была весьма эффектной. У нее была сильная харизма. Она была интересной. Она была особенной. У нее был чудесный глубокий голос. Она удивительно смотрелась. Она была худой. Она была нечто. Эл Ароновиц: Я знал подходы ко всем и к каждому, а Нико использовала меня, соблазняла и динамила. В смысле, все вокруг лизали мне жопу, а Нико приходила, обещала мне дать, но никогда не давала. Пол Морисси: Лу аж затрясло, когда он услышал, что ради хорошего паблисити в группе должна петь девушка. Я, конечно, не сказал, что без сколько-нибудь талантливого певца на сцене делать нечего, но именно это я имел в виду. Лу никак не хотел работать с Нико, но, похоже, что стараниями Джона Кейла он принял ее как часть нашего контракта. А Нико начала вертеться вокруг Лу в надежде, что он напишет для нее еще одну песню. Здесь она обломалась. Лу дал ей пару-тройку мелких поделок – и все. Джон Кейл: Лу в то время был жутко самовлюбленным и очень гомосексуальным. Мы звали его Лулу, а я был Черный Джек. Лу в роли женщины был настоящей стервой, постоянно на всех наезжал. Он любил быть в центре тусовки, а на Фабрике постоянно тусовалась толпа таких же псевдоженщин. Только Лу был ослеплен Энди и Нико. Энди вообще приводил его в ступор. Лу никак не мог осознать, как это можно быть сначала таким добропорядочным, а потом стать таким отвязанным – причем в том же духе трансвестизма, со всеми этими их пидорскими приколами. Нико: Лу любил манипулировать женщинами, знаете, как бы программировать их. Со мной он хотел сделать то же самое. Он сам мне сказал. Сделать из меня робота. Дэнни Филдс: Все любили всех. Мы были еще совсем дети, все получалось, как в школе. Ну там, сегодня этот любит того, а вот этот – вот того, зато не любит вот этого. Все эти любовные треугольники… это не было на полном серьезе. Так уж получилось, что потом все эти люди стали известны, потому как были очень сексуальными и красивыми. Но в то время мы этого не замечали, мы просто влюблялись и разлюблялись – и хуй кто мог разобраться в этом клубке. Джонс Микас: Я считал, что Энди Уорхол и Фабрика в шестидесятые играли роль Зигмунда Фрейда. Энди был Фрейдом. Он был как психоаналитик. Там, на Фабрике был такой большой диван, рядом сидел Энди и молчал, и ты мог предложить ему что угодно, рассказать что угодно, поплакаться ему в жилетку, зная, что он тебя не опустит. Энди был для нас отцом, матерью и братом в одном лице. Вот почему люди рядом с ним так хорошо себя чувствовали – они снимались в фильмах, говорили и делали, что хотели, и при этом были уверены, что их поймут и оценят. В этом и была гениальность Энди. Он восхищался звездами, а чтобы порадовать грустные, отчаявшиеся души, которые пришли к нему на Фабрику, Энди называл их «суперзвездами». Стерлинг Моррисон: Кто-то сказал: «Мы будем играть на съезде психиатров», а я сказал: «Нам правда больше нечем заняться?» Морин Такер: Черт его знает, почему они пригласили нас играть – двести психиатров и мы, чудики с Фабрики. Потом люди типа Джерарда и Барбары Рубин просто ходили со своими камерами и магнитофонами от стола к столу и задавали всякие нелепые вопросы. Народ был просто в шоке. Я вроде развалилась на стуле и спросила: «Какого хуя мы тут делаем?» А потом подумала, может, психарики хотели делать записи, типа того. Билли Нейм: Съезд психариков сначала казался ненастоящим. Когда они появились, мы смешались с ними, но все выглядело так, как будто тетка Эди Седжвик закатила немереную вечеринку. Мы, конечно, общались с ними, но не как с гостями, скорее как с родственниками Эди. Я тер кому-то про то, что читал Отто Ренка в юности, и сказал: «Ну, знаете, Ролло Мэй преподавал в Новой школе, так что я записался на пару курсов, просто чтобы посмотреть…» Джерард Маланга: Сразу после этого «Вельветы» отыграли неделю на «Синематеке». Джонс Микас предложил Энди устроить там ретроспективу фильмов. Энди сначала решил показать фильмы Эди Седжвик, но потом встретил в кафе «Бизар» «Вельветов», и идея переросла в нечто большее. Пол Морисси: На «Синематеке» должны были показывать ретроспективу фильмов Эди Седжвик? Бред. Полная ересь. Мы то ли пытались еще как-то помогать ей, тянуть ее, то ли думали использовать отснятую пленку ее ничегонеделания. Лу Рид: Энди должен был проецировать фильмы прямо на нас. Чтобы фильмы было видно, нам надо было надеть все черное. В любом случае, мы всегда одевались исключительно в черное. Билли Нейм: Это называлось «Напрягайся с Энди Уорхолом», и это не был фестиваль фильмов Уорхола, это был скорее хэппенинг с участием фильмов Уорхола – фильмы проецировались на людей, заснятых в фильмах, пока те танцевали на сцене под музыку. Мы и правда сделали фильм про The Velvet Underground и Нико, и проецировали его на них, пока они выступали на «Синематеке». Нико: Мое имя стояло в самом хвосте программы, и я заплакала. Энди сказал, мол, не бери в голову, это только репетиция. Они сыграли песню Боба Дилана «I’ll Keep It with Mine», потому что иначе мне почти негде было петь. Лу хотел все оставить себе. Я должна была стоять и подпевать. Каждый вечер, целую неделю. За всю мою жизнь я не сталкивалась с более дурацкой мыслью. Билли Нейм: Эди не особо радовалась тому, как развивалась ее карьера с Энди. Но к тому моменту мы – она, я, Одрин и Бриджид Полк – уже сидели на амфетамине, на апере. Естественно, это ставило крест на любой карьере, потому что ты сидишь дома и часами балдеешь. Нико: Можно быть рожденным для чего-то, так вот: Эди была рождена, чтобы умереть от удовольствия. Она бы умерла от наркотиков независимо от того, кто ее на них подсадил. |
|
Пролог - Все будущие вечеринки Ч.2 Стерлинг Моррисон: Когда мы впервые появились на сцене, мы уже вовсю сидели на транках, жрали «колеса» – торазин и всякие барбитураты. Секонал и торазин уверенно лидировали. Торазин можно было вырубить у врачей – и обычно мы были с терками. Это была классная аптечная штука. Рони Катрон: На выходе из лифта на Фабрике Пол Морисси повесил табличку: «Наркотики категорически запрещены». Поэтому народ ширялся на лестнице. На самом деле никто не приносил на Фабрику наркоту, кроме Энди, который таскал обетрол – такие маленькие оранжевые таблетки спида. Он принимал одну в день, и потом рисовал – он был трудоголиком. Такая фишка. Остальные ширялись на лестнице. Эд Сандерс: Я знал Энди Уорхола еще до того, как он оказался окружен этой урлой. Вот почему я тогда ушел – мне стало неуютно. На мой вкус они были слишком отвязанные. Меня от них просто тошнило. Их называли А-мозги, сокращение от «амфетаминовые мозги», потому что они все сидели на спиде. Сьюзен Пайл: Люди на спиде делают странные вещи. Был один товарищ, объявился в «Макс Канзас-Сити» с перевязанной рукой. Все сразу: «Что с тобой случилось?». Лу Рид: Старый звук держался на алкоголе. Наконец-то традиция была нарушена. Музыка – это секс, наркотики и радость. Причем радость она принимает лучше всего. Ультарзвук на записи, чтобы спровоцировать лоботомию. Эй, не бойся! Лучше прими это и учись любить ПЛАСТИК. Любой пластик – мягкий, жесткий, цветной, красочный, свободный пластик. Рони Катрон: Про шестидесятые говорят, что это свобода, открытые отношения, все круто… А на самом-то деле, все были правильные. Все были насквозь правильные, и тут пришли мы – кучка психов. Мы носили длинные волосы и постоянно убегали от людей. Народ бежал иной раз по десять кварталов с криками «Битл!». Они просто хуели от злости – вот реальность шестидесятых. Никто не носил длинные волосы – а ты был хуев уродец, тот еще фрукт, ты был не похож на всех. Лу Рид: Милый, я хуесос. А ты? Билли Нейм: Мы с Лу и Мэри Воронов привыкли ходить в «Макс Канзас-Сити» и на эти гейские танцульки в Виллидже, ну, вроде Стоунволла. Он закрывался в четыре, а мы с Лу на метедрине спать еще не хотели, зато хотели зажигать дальше. Так что мы находили открытое заведение, где еще можно было потанцевать. Когда светало, мы уматывали на Фабрику и выдавали очередной номер. Дэнни Филдс: Я был влюблен в Лу Рида. Я думал, что он самая пылкая и сексуальная штучка, какую я только видел в жизни. Похоже, он просто притворялся опытным ловеласом, ну, знаешь, весь из себя крутой и еще эти черные очки… О боже, сколько эмоциональной энергии я на него потратил – где была моя голова? Рони Катрон: Садо-мазо очаровывало меня еще тогда, когда я ничего о нем не знал. Мне стало любопытно, и я спросил Лу: «О чем «Венера в мехах»?» Лу ответил: «А, да так, макулатура». Я спросил: «Где бы мне ее взять?» Лу ответил: «А, там в конце квартала магазин». Я пошел и купил эту книгу. Я еще учился в школе, так что пришел в класс с «Венерой в мехах», «Историей О» и «Жюстиной» и сидел их читал. Джерард Маланга: После «Синематеки» мы увидели это шоу как целое. Танец с кнутами отлично гармонировал с «Венерой в мехах». Так что я начал потихоньку придумывать этюды для других песен, потому что не хотел выходить с кнутом на каждую песню, это было бы нелепо. Пол Морисси: Джерард любил выходить и танцевать. Он просто стоял на сцене, крутился сзади них. Потом он принес кнут, потом рядом появилась Мэри Воронов, а потом уже разные люди просто вставали и… давайте назовем их танцовщицами, типа того. Энди Уорхол: Мы все знали, что происходит революция. Кожей чувствовали. Если все кажется таким странным и свежим, значит, какой-то барьер преодолен. «Прямо как Крааасное моооре, – сказала Нико однажды вечером, стоя на балконе собора с видом на это действо, – туууса». Пол Морисси: Мы выступали в цирке на площади святого Марка около месяца. Я тогда поехал в Лос-Анджелес договариваться насчет работы в ночном клубе на Сансет-бульваре. Он назывался «Приход», представляешь? Жалкая хиповская херотень. Так что мы съехали из собора, потому что там не было кондиционера, а уже начиналось лето, и все хотели в Лос-Анджелес. Прикольная была мысль. Мэри Воронов: Мы вообще не хотели ехать в Сан-Франциско. Калифорния – какое-то странное место. Мы совсем разные. Они нас ненавидели. Морин Такер: Не люблю пиздеж про «мир-любовь». Джерард Маланга: Посмотреть на нас в «Приходе» приехал Джим Моррисон. В то время он учился в лос-анджелесском киноинституте. Считается, что именно тогда он перенял мой внешний вид (черные кожаные штаны), увидев, как я танцую. Пол Морисси: В Лос-Анджелесе мы залезли в студию и записали первый альбом. На него ушло две ночи и около трех сотен долларов, тогда немалые деньги. Энди сроду не тратил такую кучу денег ни на что. Фильмы Уорхола стоили пару сотен баксов на круг за штуку. Так что для меня выбить такую сумму из Энди… Энди Уорхол: Все время, пока писали альбом, никто не был в восторге, особенно Нико. Она вопила: «Хочу звучать так: Бауууу-диии-лаааа», и напрягалась, потому что звучала совсем по-другому. Лу Рид: Энди считал своим долгом убедиться, что на первом нашем альбоме язык останется нетронутым. Думаю, Энди хотел всех шокировать, дать людям хорошую встряску и чтобы не говорили, что мы идем на компромиссы. Он говорил: «О, вы должны, просто обязаны оставить там все нецензурные слова». В этом вопросе он был непоколебим. Ему не хотелось, чтобы текст выхолостили, и поскольку он был там, этого не сделали. И как результат, мы всегда знали, что идем своим путем. Игги Поп: Впервые я услышал запись The Velvet Underground и Нико на вечеринке в общаге Мичиганского универа. Саунд мне дико не понравился. Ну, в духе: «Как можно было сделать настолько говенную запись? Отвратительно! От всей этой компании так и хочется блевать! Хуевы отвратные хипатые подонки! Ебаные битники, поубиваю всех на хуй! Звук, как из помойки!» Пол Морисси: Verve/MGM не знали, что делать с альбомом «The Velvet Underground and Nico», потому что он вышел весьма специфическим. Они не выпускали его около года. Думаю, за это время в голове Лу созрела мысль, что альбом по-любому выйдет и, может, даже принесет определенные деньги. «А что, давайте порвем контракт с менеджерами, с Энди и Полом». Том Уилсон из Verve/MGM купил у меня альбом только из-за Нико. Он не видел в Лу таланта. Стерлинг Моррисон: С Нико были проблемы с самого начала. Ей идеально подходила туча песен, и она хотела петь их все – «Heroin», «I’m Waiting for the Man», впрочем, и все остальные. К тому же она пыталась добиться своего с помощью сексуальных фишек. Если кто-то мог повлиять на происходящее в группе, Нико, как пить дать, оказывалась рядом с ним. Так она ушла от Лу к Кейлу, но ни одна из этих связей долго не протянула. Рони Катрон: Нико была слишком эксцентричной, чтобы заводить с ней серьезные отношения. Дружить с ней или любить ее, да даже просто гулять или развлекаться… Нет, только не с ней. Она была слишком странная. С одной стороны очень холодная и замкнутая, с другой – раздражающе неуверенная. Нико: Каждый из «Вельветов» был законченный эгоист. Все они хотели быть звездами. Лу тоже ревновал меня к славе – конечно, он и так был звездой, но репортеры приходили всегда ко мне. Я всегда хотела спеть «I’m Waiting for the Man», но Лу не давал. Он был босс, и он был очень властный. Вы его встречали? И что о нем думаете – саркастичный? Это потому что он сидел на «колесах» – сочетание всех «колес», которые он глотал… Он очень быстрый, невероятно быстрый. А я тормознутая. Рони Катрон: Не забывайте, мы сидели на метедрине девять дней в неделю. Черт его знает, где грань между действительностью и воображением. Когда не спишь по девять дней подряд, может случиться что угодно, паранойя так сгущается, что можно резать ее на куски. И все обиды сидят внутри месяцами, иногда годами. Дэнни Филдс: Я не раз говорил Лу и Джону: «Знаете, ребята, вы слишком хороши для этой фигни. Почему бы вам не собрать отдельную группу?» Я считал, что визуальный ряд «Взрывной пластиковой неизбежности» тупой и пошлый, считал танцы с хлыстами тупыми и пошлыми, и еще считал диапроекцию Барбары Рубин тупой и пошлой. «Взрывная пластиковая неизбежность» была каким-то детским садом, она и рядом не стояла с мощью музыки. Вот музыка – это было серьезно. Если бы свет был таким же гениальным, как и звук, тогда да, но он не был – как думаете, фигуры из дырочек и фильмы, а? Джон Кейл: Уорхол был хорошим катализатором. С кем бы он ни работал, тот получал мощнейший творческий импульс. Поэтому вышло совсем не здорово, когда Энди начал терять интерес к нашему проекту. Мы ездили с концертами по всей стране, а Энди уже думал о чем-то другом. Настроение в группе было то еще. Представьте себе зоопарк из семнадцати человек, светоустановок и прочей ерунды. Если не хватает денег, перевозить его с места на место – занятие для сумасшедшего. А деньги мы зарабатывали только потому, что Энди был с нами. Пол Морисси: Еще до выхода альбома «The Velvet Underground and Niko» Лу, можно сказать, распустил состав и заявил, что собирается расторгнуть контракт. Он был недоволен уровнем менеджеров. Уровень менеджеров, каково? Они так и лабали бы в Квинсе, и никто бы о них никогда не узнал, если бы не я. Лу Рид: Уорхол был в ярости. Сроду не видел злого Энди – до того дня. Он рвал и метал. Он покраснел, как помидор, и обозвал меня крысой. Я сделал худшее из того, что он мог себе представить. Заставил его подняться с насиженного места. Пол Морисси: Рядом с Лу Энди становилось не по себе. Энди становилось не по себе рядом с каждым – но в миллиард раз хуже ему становилось рядом с Лу, в котором он видел двуличного, лицемерного, продажного типа. Так что когда Лу говорит о разборках между ним и Энди, это скорее плод его фантазии. Джон Кейл: Лу стал творить что-то странное. Привел этого редкостного змея, Стива Сесника, и сделал его нашим менеджером. Интрига завертелась. Лу называл нас своей командой, а Сесник пытался убедить его работать в одиночку. Может быть, это наркотики говорили устами Лу. В таком случае несли они полную ересь. Рони Катрон: Помню, как распалась «Взрывная пластиковая неизбежность». Мы выступали в зале «Сцена». В те дни мало кто танцевал, так что если ты танцевал на сцене, народ смотрел на тебя, как на диковинку. Типа «Вау, круто!» Но когда ВПН дала штук пятьдесят-сто концертов, народ поймал фишку. Эд Сандерс: Уйти в маргиналы – это всегда риск. Я хочу сказать, это все равно что увлечься сатанизмом, или экспериментировать со специфическими стилями жизни, или наркотиками, которые тебя раскрепощают. Не сказал бы, что я добродетельный человек, но когда ты выпускаешь некоторых джиннов, они могут овладеть тобой. Так что надо быть начеку. Лу Рид: Не всегда стоит оказываться в центре внимания. Я хочу сказать, Энди не надо было носить эти черные очки и кожаный жилет, две вещи, которые приковывали к нему взгляды. Ежу ясно, если в таком виде появиться на улице, ты привлечешь кучу самого разного люда – иногда доброжелательного, иногда не очень. Пол Морисси: Энди Уорхол делал подачки Валери Соланас, потому что был хорошим парнем. А потом он сказал: «Почему бы тебе не отработать их, Валери? Ты можешь сыграть в фильме». И вот так вместо того, чтобы дать ей двадцать пять долларов – просто чтобы она отвязалась, он попытался ее перевоспитать. Это было в его обычае – делать людей полезными. Так что он сказал: «Давай, смотри в камеру и скажи что-нибудь, потом мы дадим тебе двадцать пять долларов, получится, что ты их заработала». «A Man» был готов за одну ночь. Весь фильм сделали за два или три часа, а Валери появлялась в одной сцене на пять-десять минут. Ультра Вайолет: Валери Соланас пугала меня и одновременно привлекала. Я считала ее выдающимся человеком. Если знаешь ее манифест, ЧМО – «Человечество мужчин отвергает» – он, конечно, безумный, но яркий и веселый. Меня сложно назвать убежденной феминисткой, но когда я его читала, я ощущала в нем рациональное зерно. Ведь правда, мужчины контролируют мир со времен Адама и Евы, и пришло время с этим покончить. Пол Морисси: Я трижды пытался развязаться с Валери Соланас. А потом однажды она пришла к Энди и, когда никто не видел, просто достала пистолет и стала стрелять. Тупая идиотина. Она хотела пристрелить кого-то другого, но того не было дома, и она решила пристрелить Энди. Ты можешь ее понять? Анализу это не поддается. Никаких тебе глубинных мотивов. Энди вообще был ни при чем. Билли Нейм: Я сидел в темной комнате и услышал выстрелы. Точнее, я услышал какой-то непонятный звук, но я над чем-то работал. Я знал, что где-то поблизости Фред Хьюз и Пол, и решил, что они со всем разберутся. Так что я решил сначала закончить, а потом уже сходить посмотреть, что же там упало. Джерард Маланга: Дело было плохо. Он чуть не умер. Пульс был таким слабым, что ему засчитали клиническую смерть. Там было минимум две, а то и три пули. Он остался без селезенки. И еще потерял часть то ли легкого, то ли печени. И еще год носил корсет, чтобы удерживать кишки в правильном положении. Лу Рид: Я боялся звонить Уорхолу, а когда наконец собрался с духом, он спросил: «Почему ты не пришел?» Рони Катрон: После этих выстрелов у Энди не на шутку разыгралась паранойя. Особенно в отношении Фабрики. Похоже, он думал, что где-то в процессе его увело куда-то не туда и что не стоило окружать себя людьми, больными на всю голову. Так родилась обновленная Фабрика, галстучно-костюмная. Стерлинг Моррисон: Лу позвал Морин Такер и меня посидеть поговорить в кафе «Ривьера» в Западном Виллидже, где объявил об уходе Джона Кейла из группы. Джон Кейл: Вначале мы с Лу испытывали почти религиозный экстаз от того, что делали. Например, когда искали способ объединить идеи Ла Монти Янга или Энди Уорхола и рок-н-ролл. Но после первой записи мы потеряли этот драйв. Мы даже забыли нами же придуманные принципы. Лу Рид: Рок-н-ролл – глобальное явление. Людям стоит умирать за него. Ты не понимаешь. Музыка возвращает тебе твой бит и рождает мечты. Целое поколение, зажигающее с «фендеровским» басом… |
|
Глава 1 - Поэзия? Вы зовете это поэзией? Дэнни Филдс: Если я не ходил налево, то каждый вечер проводил в «Макс Канзас-Сити». Там, через два квартала от моего дома, был бар-ресторан, где можно было сидеть всю ночь и наливаться кофе. Вход был бесплатный. И ты всегда подписывал чек и никогда не платил по счету. У меня даже появился комплекс вины – следом за неоплаченными счетами на несколько сотен долларов. Да, в шестидесятые это была весьма приличная сумма. У меня были друзья, которые подписывали чеки «Дональд Дак» и «Фэтти Эрбакл». Все было так здорово, и официантки были прекрасные… И посудомойки… Можно было перетрахать всех посудомоек. Конечно, не прямо на месте, чуть попозже. Можно было выебать любого, кто входил в зал, потому что каждый хотел оказаться в подсобке. Подходишь и говоришь: «Пойдешь ебаться со мной – я усажу тебя за хороший столик». Ли Чайлдерс: Дэнни был корпоративным маргиналом в «Электра Рекордз». Его задачей было обеспечить хоть какой-нибудь контакт между тупым начальством компании и улицей. Отсюда и название его должности: «корпоративный маргинал». Он объяснял им, что хорошо, а что плохо, и чаще всего – что круто. Дэнни Филдс: Они нанимали на низкую ставку кого-то, кто носил клеша, курил дурь и кушал ЛСД в офисе – то есть меня. Я и в самом деле принимал ЛСД в офисе. Сидел там где-нибудь и тупо лизал его. У меня все руки были оранжевые. Стив Харрис: Я работал в «Электра Рекордз», и однажды в Калифорнии мы с Джейком Холцманом, президентом «Электры», пошли в «Виски», чтобы посмотреть на Doors. Когда мы вернулись, он сказал: «Я видел действительно интересную группу, думаю, я подпишу с ними контракт». Сказано – сделано. Потом они приехали в Нью-Йорк, устраивать шоу у Ондина, на Пятьдесят восьмой стрит, под мостом. Дэнни Филдс: Помню, Моррисон играл тогда «Light My Fire», потому что это была единственная нормальная его песня. Том Бейкер: Я сидел с Энди Уорхолом и его свитой за длинным столом рядом со сценой. Пэм Корсон, девушка Моррисона, сидела рядом со мной. Она казалась очень взволнованной. Она сказала мне: «Джим сегодня здорово зажигает. Забудь эту лажу у Газзари, сегодня ты увидишь настоящего Джима Моррисона». Дэнни Филдс: На следующий день мне надо было идти к моим звукозаписывателям, и я сказал им, что, мол, была у Джима песенка про огонь и что «будете выпускать сингл Doors, выпустите ее». Стив Харрис: Думаю, у Дэнни были большие проблемы с Джимом Моррисоном, потому что он пытался думать за Джима. Они вдрызг рассорились в Калифорнийском Замке, когда Джим мутил с Нико. Они слонялись по замку, Джим был в дупель пьян и крепко под кайфом, и Дэнни боялся, что в машине Джим разобьется насмерть. Так что Дэнни забрал у Джима ключи от машины. И Джим за это крепко на него разозлился. Дэнни Филдс: В Лос-Анджелесе я был в Калифорнийском Замке, вместе с Эди Седжвик и Нико. Они приехали в Голливуд, не помню уже зачем. Замок был двухэтажным домом какой-то старой голливудской звезды, которая сдавала его рок-группам. Там все останавливались – Дилан, Jefferson Airplane, «Вельветы». Владелец сдавал его рок-н-ролльщикам, потому что сильно ухудшить состояние этих развалин – надо было еще крепко постараться. Нико: Я ругалась с Джимом. Он спрашивал, пойду ли я гулять под стенами Замка. Я спросила: «Зачем?», а он не смог ответить. Рони Катрон: Я искренне любил Джима Моррисона, но он был не тем человеком, с кем прикольно отвисать в общественных местах. Я около года тусовался с ним каждый вечер. Джим вел себя так: склонялся над стойкой, заказывал восемь «отверток», клал на стойку шесть «колес» туинала, выпивал две-три «отвертки», принимал два туинала, потом ему надо было сходить отлить, но он не мог покинуть оставшиеся пять «отверток», так что он вынимал из штанов хуй и ссал на месте, тут появлялась какая-нибудь девка и принималась сосать его хуй, потом он приканчивал оставшиеся пять «отверток», а потом оставшиеся четыре туинала, потом он ссал прямо в штаны, а потом мы с Эриком Эмерсоном оттаскивали его домой. Рэй Манзарек: Джим был шаманом. Дэнни Филдс: Джим был циничным мудаком, грубым и омерзителным человеком. Я взял Моррисона к «Максу», а он повел себя как говнюк, как хуй собачий. И стихи его говно. Он опустил рок-н-ролл как литературу. Говенный студенческий лепет. Может, один-другой удачный образ. Джерард Маланга: Я шел по Восьмой стрит и услышал, как за моей спиной две девушки говорят: «Слушай, это не Джим ли Моррисон?» Ха-ха-ха! Я хотел сказать: «Нет, у меня язык похуже подвешен». Я почувствовал, что он меня затмевает, но мне было по херу, честно. Дэнни Филдс: Великие рок-звезды всегда остаются детьми. Как можно сохранить себя среди всего, что происходит? Для большинства рок-звезд, если по правде, жизнь приготовила только саморазрушение, людей, которые их используют, гибель всего, что им дорого, эксплуатацию и уничтожение. |
|
Глава 2 - Забытые миром ребята Рон Эштон: Мой младший брат Скотти и сосед Дэйв Александер были настоящими панками. Я был просто странный парень. В школе я был или чудак, тупица, или уродец. И меня называли «жирный битл», потому что на маскарад я всегда наряжался в битловскую одежду. У меня было мало друзей. По большей части меня интересовали всякие нацистские штучки. Я пошел в немецкий класс и учил наизусть речи Гитлера. Носил в школе эсэсовский значок, малевал в тетрадях свастики, пририсовывал всем портретам гитлеровские усики и нарисовал маленькие эсэсовские молнии на руке. Так что я не был истинным панком хулиганского толка, как Скотти и Дэйв. Игги Поп: Это были самые ленивые раздолбаи, самые грязные свиньи в мире. Их сгноили и разбаловали их собственные мамочки. Скотти Эштон был совершенно бестолковым ребенком. Их отец умер, его и Рона, так что дома у них с дисциплиной было туго… Знаешь, Дэйв Александер и Рон Эштон смылись из школы и отправились в Ливерпуль, чтобы быть поближе к Beatles. Рон Эштон: Мы с Дэйвом Александером съехали крышей на музыке. Постоянно тусовались, слушали записи и рассуждали о «Битлах» и «Роллингах». Уэйн Крамер: О Скотти Эштоне надо сказать, что он был отличным бойцом. Однажды он спас мою задницу, и заодно задницу Фреда Смита. Кэти Эштон: Впервые я увидела группу Игги, Prime Movers, в одном клубе в Анн-Арбор, он назывался «У Мамочки». Мне было четырнадцать, мои невинные девичьи деньки. Следующим вечером играли МС5. Они были из Детройта, и никто о них ничего не знал. Уэйн Крамер: Мы сменили немало обликов, прежде чем появился МС5. Сначала моя команда и команда Фреда Смита были соседями-конкурентами в Линкольн-парке, пригороде Детройта. Фредову группу называли Vibratones, а мою – Bounty Hunters, мы назвались так, когда Конрад Коб отдал нам одноименную тачку – страшную на вид и фиг догонишь на дороге. Кэти Эштон: После выступления МС5 «У Мамочки» Фред Смит отвез меня домой. Я была с подругой, которая собиралась остаться у меня на ночь, и я отправила ее в дом первой, потому что хотела остаться наедине с Фредом. Рон Эштон: Когда мы с Дейвом вернулись из Англии, я стал играть в его группе, Chosen Few. Потом группа распалась, и я ушел в команду, где ударником был Игги Поп, в Prime Movers. Игги Поп: Когда я услышал Paul Butterfield Blues Band и Джона Ли Хукера, Мадди Уотерса и даже Чака Берри, играющего собственные мелодии, я просто не мог вернуться и слушать Британское Нашествие, ну знаешь, группы типа The Kinks. Извини, конечно, The Kinks – это здорово, но когда ты молодой пацан и пытаешься понять, что же ты за хуй, получается «Эти ребята звучат как пёзды». Рон Эштон: Игги позвонил мне из Чикаго и сказал: «Эй, почему бы вам, ребят, не заехать за мной?» Это был первый шаг к решению: «А почему бы нам не собрать группу?» Игги Поп: Когда мы начали репетировать, была зима и я жил с папой и мамой, потому что у меня не было денег. Мне приходилось топать полмили сквозь метель до автобусной остановки. Потом еще минут сорок пять на автобусе, а потом еще десять пешком до дома Эштонов. Рон Эштон: Игги жил в трейлере на Карпентер роуд, на самой окраине Анн-Арбор. Он ездил к нам на автобусе. Помню однажды, когда он просил деньги на орган, его мама заставила его постричься. Она сказала: «Я дам тебе денег на орган, если ты пострижешься». Игги Поп: Штука была в том, что Ронни или Скотти еще не враз открывали дверь, они любили спать до самого обеда. Я звонил, звонил, звонил, звонил в дверь, и иногда они появлялись, иногда нет. Рон Эштон: Первый раз Игги увидел Doors, когда они выступали в Йост Филд хаузе, на выпускном вечере Мичиганского университета. Мы все туда поперлись, но только Игги попал внутрь, может, потому, что он привык ходить в университет и у него завалялся старый пропуск. Игги Поп: До выступления в Йост Филд хаузе Doors меня не сильно прикалывали, потому что их подход к музыке был совсем не похож на детройтскую рок-сцену. И МС5 не любили Doors. Фред Смит постоянно твердил: «Господи, ненавижу этих пиздунов». Рон Эштон: Первый концерт мы дали в Грэнд Болрум. Я сказал: «Давайте дадим Дэйву Александеру в руки бас, я возьму гитару, а брательник будет играть на чем-нибудь, издали похожем на ударную установку». Скотт Эштон: Игги сбрил брови. У него был друг, Джим Поп, с больными нервами, который потерял все волосы, в том числе и брови. И когда Игги сбрил брови, мы начали звать его Попом. Джон Синклер: Все было охуенно настоящим, просто трудно было поверить. Игги был не похож ни на что, что ты видел в жизни. Это было не похоже на группу, не похоже на МС5, не похоже на Джеффа Бека, не похоже вообще ни на что. Это был не рок-н-ролл. Рон Эштон: Ощутимую часть инструментов для того первого шоу мы придумали сами. Представь себе миксер и в чашке немного воды. Я просто включил его и засунул туда микрофон. На пятнадцать минут, перед нашим выходом на сцену. Звук был улетный, особенно учитывая усилки. Ревело любо-дорого. Еще была стиральная доска с контактными микрофонами. Игги надел ботинки для гольфа, встал на доску и начал елозить по ней ногами. Мы прилепили контактные микрофоны к пятидесятигаллонной бочке из-под бензина, на которой играл Скотти, а вместо палочек он пользовался двумя молотками. Скотт Эштон: Люди просто не знали, что и думать. Джон Синклер, менеджер МС5, просто стоял, открыв рот. Это и была главная цель – снести нафиг стены и выжать из людей все говно. Единственное, чего мы хотели – сделать это своим способом. Игги Поп: На мой двадцатиоднолетие мы играли на разогреве у Cream. Я потратил целый день, припер двухсотгаллонную бочку из-под бензина из Анн-Арбора в Детройт, и мы налепили на нее контактный микрофон, чтобы Джимми Силвер ударил по ней один раз в нашей лучшей песне. Я в одиночку волок ее три пролета по лестнице в Грэнд Болрум, а потом мы выяснили, что наши усилки не работают. А когда мы вышли на сцену, народ орал: «Давайте Cream! Мы хотим Cream! Валите отсюда, давайте сюда Cream!» |
|
Глава 3 - Музыка, которую мы давно ждали Стив Харрис: Успех сингла Doors «Light My Fire» позволил «Электра Рекордз» уверенно встать на ноги, у нас появилась возможность подписывать интересные контракты. Мы перестали быть лейблом в духе «дорогие детишки, сегодня я расскажу вам…» Дэнни Филдс: Боб Рудник и Дэннис Фроли вели колонку в East Village Other, она называлась «Кокаиновая карма». И оба упорно грузили меня этой группой из Детройта, МС5 – аббревиатура от «The Motor City Five». Уэйн Крамер: Стая отморозков, которую называли МС5, быстро врубилась: хиповская тема катит. И катит серьезно, потому что на выходные в Детройт из пригородов приезжает куча народу в хиповских прикидах. И мы поняли, что самый простой способ завоевать сердца хиппи – это завоевать сердце (ну, и прочий ливер в комплекте) главного хиппи: тогда это был Джон Синклер. Дэнни Филдс: В 1968 году настроение в стране изменилось. Когда президент Линдон Джонсон заявил: «Я не буду баллотироваться, не буду выставлять свою кандидатуру», у меня просто не было слов. И кого, спрашивается, мы будем теперь ненавидеть? Джон Синклер: Мы пробивали выступление на «Празднике жизни» перед зданием, где проходил съезд демократов-68. Мы были молодой и голодной группой из Детройта – в смысле, мы пытались прорваться, хотели, чтобы нас заметили, искали варианты получить контракт на запись. Вот сколько всего мы хотели. Уэйн Крамер: За час перед выступлением к нам подошла туса людей и предложила угоститься печеньями с гашишем. Они сказали: «Берите по одной, штука забористая». Так что мы съели сначала по штуке, а потом на всех еще штуки четыре-пять: «Ух ты, давай еще по кусочку, ага, меня не вставляет, а тебя? Да, блин, надо еще чуток». Дэннис Томпсон: Когда я увидел эту кучу полицейских, единственное, о чем я мог думать, это господи боже мой, если это революция, мы проиграли. Я думал, что все закончится прямо на месте. Посмотрел через плечо и не увидел грузовиков других групп. Джон Синклер: Эбби Хоффман вышел на сцену, сгреб микрофон и начал вопить про «нацию свиней» и «осаду Чикаго». Уэйн Крамер: Наш грузовик стоял прямо сзади, и в ту же минуту, когда мы прекратили играть, мы побросали в него весь наш хлам. Меня еще тащило по полной, и я знал, что стоит нам перестать играть – и начнутся беспорядки. Мы уже не раз это видели – как только мы перестаем играть, толпе больше не на чем сосредоточить внимание, и начинаются беспорядки. И они начались. Джон Синклер: Я обернулся и увидел волны мусоров, накатывающие на толпу. Наш грузовик выруливал по полю, пофиг, что там не было дороги, нам просто нужен был самый быстрый путь отсюда – и на хуй. Навстречу из Анн-Арбора в грузовике ехали The Up, мы им сказали: «Лучше разворачивайтесь». Дэннис Томпсон: В Чикаго мы должны были выступить единым фронтом, черт побери. И это альтернативная культура? Да ладно. Где же были все остальные группы? Дэнни Филдс: Я пошел на выступление МС5 в первые выходные осени 1968 года. Они встретили меня в аэропорту и привезли к себе домой. Конечно, я был просто ошеломлен. Сроду не видел ничего подобного. Джон Синклер, менеджер МС5, озарял все вокруг своим обаянием, энергией и умом. Даже просто его внешность и размеры – из тех, кого я встречал, он был самым потрясающим человеком – и этот дом! Уэйн Крамер: Еще до чикагских беспорядков мы переехали из Детройта в Анн-Арбор, из-за расовых беспорядков в 1967 году. Это было по-настоящему страшно. Я жил на перекрестке Второй и Александрин, и первые несколько убийств произошли чуть ли не у меня под окнами. Всю кашу заварили полицейские убийцы. Мусора просто посходили с ума, и целую неделю стреляли там – убили человек сорок-пятьдесят. Дэнни Филдс: На Фратернити роу было что-то типа коммуны викингов. Повсюду сотни спален, каждую спальню хозяева разукрасили кто во что горазд, сплошная психоделика. Кровати на полу, с потолка свисают тряпки, типичные приколы шестидесятых. В подвалах сплошь печатные станки, дизайнерские студии, мастерские и темные комнаты. Оттуда, из подвального завода, вышла масса их пропагандистских плакатов. И везде «Красные книги». Кучи «Красных книг» Мао. У тебя обязана была быть «Красная книга». Их делали любых размеров, валялись они на каждом шагу. Уэйн Крамер: Каждый из нас был влюблен в собственную праведность. Вообще, слово «праведный» в то время использовали сплошь и рядом. «Это неправедно, чувак… Нет, это апогей праведности, чувак…» Дэнни Филдс: С одной стороны, политика революции, свободы и равенства, а с другой – молчаливые женщины в длинных платьях, собравшиеся на кухне, которые готовят и подают на стол груды хавки, а мужчины им потом даже не разрешают присоединиться к трапезе. Кэти Эштон: Джон Синклер был свиньей. Он запудрил ребятам мозги до такой степени, что они поверили в его политическую лабуду. В эту ересь в духе «брат и сестра», которая хорошо смотрелась на сцене, но… Уэйн Крамер: Мы были ублюдками-сексистами. Совершенно не политкорректными. Много трепались, что мы революционные, новые и иные, но на самом деле парни просто-напросто уходили ебаться, а женщины не имели права даже жаловаться на это. Дэнни Филдс: Конечно, я думал, что такая крепкая мужская дружба – очень сексуально. Я ведь пока ничего не знал об этом мире. Представь, есть легенда, что Beatles в «Хелп!» жили в смежных комнатах. Естественно, все понимали, что это только легенда, такие группы не живут в одном доме в смежных комнатах. А эта группа жила! Игги Поп: Джон Синклер всегда говорил: «Надо быть ближе к людям!» Джон Синклер: Люмпен-хиппи. Вот на кого мы делали ставку. Вот чем были «Белые пантеры». Мы стали голосом люмпен-хиппи, так же как «Черные пантеры» стали голосом люмпен-пролетариата – то есть рабочего класса, оставшегося без работы. Игги Поп: МС5 пошла дальше самоиронии и дошла в своем развитии до полновесной пародии. Они вели себя как черные отморозки с гитарами. В Детройте, если ты был белым ребенком, мечтой номер раз было стать черным отморозком с гитарой или хотя бы вести себя, как таковой. Дэнни Филдс: Не знаю, чего они ждали или с чем собирались бороться, но у них был полный набор министров. Министр пропаганды, министр обороны. Конечно, они назвали себя «Белыми пантерами», потому что и в музыке, и в политике они стремились подражать черным радикалам. Бобби Сил, Хью Ньютон и Элридж Кливер стали их политическими кумирами. Альберт Эйлер, Сан Ра и Фараон Сандерс были их музыкальными кумирами. Уэйн Крамер: Официальная линия «Черных пантер» Окленда заключалась в том, что мы «психоделические клоуны». Они говорили, что мы законченные идиоты, и старались держаться подальше от нас. Но мы неплохо уживались с анн-арборовским подразделением «Черных пантер». Мы же всю дорогу тусовались на одних и тех же улицах, они привыкли отвисать в нашем доме, и мы вместе ходили устраивать стрельбы. Дэнни Филдс: Конечно, в тот вечер, когда я приехал посмотреть на МС5, они собрали полный Грэнд Болрум. Они очень прилично оделись – все в атласе – и играли очень энергично. Шоу получилось потрясное, только они так и не вышли за грань рок-н-ролла. Нет, я ни в коем случае не критикую. У них получился очень классный приблюзованный рок-н-ролл. Со сцены шел мощнейший поток энергии, и Уэйн Крамер, парень весьма умный, наверно, что-то почувствовал, потому что на следующий день сказал мне: «Если мы тебе нравимся, наверняка понравятся и наши младшие друзья, Iggy and the Stooges». Игги Поп: Наше выступление подошло к концу, так что я просто бродил туда-сюда. На мне было платье для беременных, лицо было выкрашено в белый цвет, я делал всякие гадости, плевал в людей, типа того. Дэнни Филдс: Как только Игги спустился со сцены, я подошел к нему и сказал: «Я из “Электра Рекордз”». Игги Поп: Этот парень, Дэнни Филдс, заявил мне: «Ты звезда!», прямо как в кино. Он сказал, что работает в «Электре», а я подумал, небось, уборщиком или еще кем. Я ему не поверил, подумал: «Отвали, мужик». Дэнни Филдс: Утром в понедельник я звонил в Нью-Йорк из кухни дома МС5. Рядом со мной стояли Джон Синклер и Джим Сильвер, менеджер Stooges, когда я позвонил Джейку Холцману в Нью-Йорк и сказал: «Я в Анн-Арбор, смотрю группу, про которую рассказывал вам, МС5. Похоже, они добьются своего. В субботу вечером на их концерт продали четыре тысячи билетов; толпа буйствовала, на улице тоже собирались толпы. И еще: они самые профессиональные и готовые к работе из тех, кого я знаю». |
|
Глава 4 - Твое милое лицо отправляется в ад Кэти Эштон: Где-то через месяц после того, как МС5 и Stooges подписали контракт с «Электрой», Игги женился. Я запомнила день его свадьбы, потому что именно в этот день начались наши с Игги близкие отношения. Видишь ли, я никогда не носила ни юбок, ни платьев, просто ненавидела эту фигню, но в день его свадьбы я решила надеть открытое платье. В первый раз люди получили возможность увидеть мои ноги. И, пожалуй, можно сказать, что Игги уделял мне куда больше внимания, чем должен бы мужчина в день своей свадьбы. Он положил на меня ТВ-глаз… Скотт Эштон: Меня страшно колбасило от того, что девчонки вились вокруг Игги, как мотыльки вокруг лампы. Представь, они садились вокруг него и смотрели, как он ест бургеры. Не хочу сказать, что Игги тупо сидел и жрал бургеры, хотя именно так он и делал. Правда, случалось, зажигал он и повеселее. Однажды я видел, как он шел по улице, с ним его стандартный набор – пять девушек, он шел домой, а они метались вокруг него: «О, Игги, ох, Игги…» Рон Эштон: Мы называли жену Игги «Картофельная девочка». Она была миловидная, но ее личико дико напоминало красивую картофелину. Я говорил Игги: «Чувак, не женись на ней», но надо признать, свадьба прошла прикольно. Билл Читэм: Мы с Дэйвом Александером перед свадьбой пошли покупать новые теннисные тапки. Помню, когда мы шли по магазину, Дэйв сказал: «Готов спорить, эти ботинки продержатся дольше, чем брак Игги». Игги Поп: Ребята из группы сидели на крыльце, пили пиво, кидали монетки и спорили, на сколько нас хватит. Во весь голос: «Эй! Даю им от двух до пяти месяцев!» Рон Эштон: Картофельная девочка стала жить с нами. Она притащила для комнаты Игги кучу плетеной мебели. У них был собственный маленький холодильник, а на двери у него был маленький замок. Каждый раз, когда они уходили, мы со Скотти и Дэйвом прокрадывались в комнату, открывали его отмычкой и съедали всю их еду. Игги Поп: Во-первых, она любила спать ночью, а я любил спать, когда хочется. Я любил играть на гитаре в любое время суток. Однажды ночью мне пришла в голову новая фишка для песни, прямо посреди ночи, но у меня в постели лежала женщина. Рон Эштон: Она ушла через месяц. Я говорил, что они уложатся в месяц, – и вот через месяц они разбежались! Я выиграл. Игги Поп: Я снова был свободен. Бродил по улицам, одевался, как хотел. Как-то я пошел в забегаловку, где собирались детишки после школы. В этом самом месте я написал первую песню для Stooges. Просто наблюдал за их манерой поведения, а потом использовал это в песне. И вот я пошел туда, и, значит, увидел Бетси. Сроду не видел ничего подобного. Очень милая. Полная противоположность моей жены – блондинка цвета свежевыпавшего снега. Ей было тринадцать, она пронзительно смотрела на меня. Дальше, думаю, и так все понятно. Рон Эштон: Бетси было четырнадцать, эдакая миловидная и нежная девочка. Игги, конечно, поебывал девок на стороне, но всегда возвращался к Бетси. Я нудил: «Твою мать, Игги, она тут, блядь, проторчала два дня, ей же всего четырнадцать!» Джон Кейл: Мы с Дэнни Филдсом поехали в Детройт смотреть МС5, на разогреве играли Stooges, и я просто влюбился в них. Рон Эштон: Мы с Игги не раз бывали в Нью-Йорке и до того, как поехали записывать наш первый альбом. Первый раз мы там были еще до того, как подписали контракт с «Электрой». Это был тот самый случай, когда Игги впервые принял STP . Кто ж знал, что приход затянется на три дня… Угадайте, кому пришлось нянчиться с Игги? Мне. Игги Поп: Конечно, я был большим фанатом The Velvet Underground, но мысль о том, что Джон Кейл будет продюсировать мой первый альбом, не приводила меня в восторг. Чтобы чужой человек меня продюсировал? Мысль о том, что кто-то будет трогать мою музыку, возбуждала меня не больше, чем мысль о том, что кто-то будет трогать меня за всякое, ха-ха-ха! Рон Эштон: Я раньше никогда не был в студии: мы поставили маршалловские стеки и выставили их на десятку . Начали играть, а Джон Кейл сразу сказал: «Нет, так не пойдет…» Игги Поп: Пока мы писались, Нико и Джон Кейл обычно сидели в одной из кабинок. Смотрелись они как члены семейки Адамсов – Кейл носил плащ в стиле Дракулы с огромным стоячим воротником. Он выглядел как Зетмен в «По ту сторону Долины кукол», и у него была прикольная прическа. А Нико вязала. Пока рождался альбом, она все время вязала какую-то фигню, может, свитер. Рон Эштон: Когда альбом был дописан, Дэнни отвел нас на Фабрику познакомиться с Энди Уорхолом. Фабрика была украшена жестью, и, надо сказать, там было грязно. Мы были детьми Среднего Запада, нас напрягала эта атмосфера – все эти нью-йоркские спидовые дурики и гомосеки. Мы с Уорхолом даже не поговорили. Мы со Скотти и Дэйвом так напряглись, что просто забились на диван. От этого места нас пробил озноб, и мы ушли через полчаса. Дэнни Филдс: Сразу было ясно, что Нико должна влюбиться в Игги. В нем было все, что нравилось ей в мужиках: больной, яркий, хрупкий, но словно бы сделанный из стали, безумный, свихнувшийся. Игги Поп: Мы с Нико много занимались любовью. Много раз за день. Нико была особенной. Меня тянуло к ней. У меня не получалось влюбиться в кого бы то ни было, но мне было радостно быть рядом с ней. Она была старше, она была издалека. Мне это очень нравилось – у нее был непривычный акцент, все в ней было непривычно. Рон Эштон: Когда Игги заявил: «Нико приезжает», мы отреагировали: «Ну и ладно, нам пофиг». Когда Нико поселилось в Веселом Доме, мы ее редко видели. Игги держал ее на чердаке. Мы видели ее только, когда репетировали и шумно возражали против ее присутствия, потому что у нас было правило: никто не может находиться в репетиционной, особенно женщины. Иги Поп: Stooges не хотели никаких девушек в доме, особенно с таким глубоким голосом. Они передразнивали ее манеру говорить. Нико пыталась нам готовить: приготовила кастрюлю коричневого риса и вывалила туда полбанки острого соуса. У нее болели уши, и она думала, острый соус поможет бороться с инфекцией. Рон Эштон: Нико привезла в Мичиган какого-то киношника, и он сделал шестнадцатимиллиметровый фильм с Игги. Мы все поехали на ферму, и Нико заодно пригласила Джона Адамса, потому что он был похож на сфинкса: большой, длинный, плотный, с рыжими курчавыми волосами. Был конец зимы, и мы сидели и смотрели в окно, веселились, пока они раскладывали руки манекенов по всему полю – Джон без рубашки, Игги без рубашки, расслабляются. Да, это было великое искусство. Игги Поп: Мы бегали по всему картофельному полю и махали пластиковыми конечностями. Сроду не видел в этом смысла. Просто оттяг. Но мне нужен был обед. Получилось так, что Франсуа де Менил из «Тексас мани» хотел сделать фильм с Нико, а она сказала: «Если хочешь сделать фильм, приезжай в Мичиган и захвати Джимми». А он ответил: «Лады». Дэнни Филдс: Нико звонила мне все время из Анн-Арбора и говорила: «Не знааааю, люууубит ли он меняаа еще, он не оообращаает на меняааа вниманияаа, ооох, он так груууб со мнооой!» Игги Поп: Нико постоянно повторяла: «Жимми, о Жимми, чтобы делать то, что ты делаешь, надо быть большим извращенцем. Ты просто обыкновенный извращенец, а надо быть абсолютным извращенцем». Рон Эштон: Нико осталась надолго, месяца на три. Игги никогда не говорил, любит ли он ее или нет. Только помню, когда она уже уехала, Игги спустился вниз и попросил у меня одного совета. Подошел ко мне и сказал: «Знаешь, думаю, тут что-то не так, может, ты знаешь, в чем дело?» Он вытащил член, сжал его, и из него потекла зеленая слизь. Я сказал: «Дружище, у тебя триппер». |
|
Глава 5 - Начинается бунт Дэнни Филдс: Вечер, когда МС5 играли в «Филмор-ист», был вписан в историю рок-н-ролла и альтернативной культуры. Это было как раз после выпуска «Kick out the jams». Одним из приколов было то, что радикальная ист-виллиджская группировка под названием «Долбоебы» требовала у Билла Грэма уступить им «Филмор-ист» на один вечер в неделю, потому что Грэм сам состоял в Обществе. Обожаю это слово – «Общество». Они хотели готовить в «Филморе» еду и чтобы дети писали на кресла. На редкость неприятные товарищи. Были они бородаты и толсты, злы и агрессивны: старые, стремные и отстойные. И на редкость упертые. Уэйн Крамер: У Роба Тайнера есть дурная привычка встревать в разговор с самыми неподходящими комментариями. Он начинает нервничать, делает паузу – а потом говорит абсолютно не то, что надо. Дэннис Томпсон: Нас предупреждали, что там настоящие революционеры – и вот они, громят нашу аппаратуру, поджигают кресла и прорываются к нам через занавес. Нас поймали и вывели в центр театра. Вокруг стояло пять сотен «Долбоебов», ха-ха-ха! Потом начались их революционные подъебки. Один парень встал и заявил: «Вы, ребята, проповедуете революцию, так давайте ее устраивать, а? Момент подходящий, можно начинать прямо сейчас. Что скажете?» Уэйн Крамер: Мы выбежали наружу, нас ждал лимузин и толпа «Долбоебов» и их женщин, кричащая и вопящая. Мы раздали пачку бесплатных записей, а они начали кидать их в лимузин с криками «Вы нас продали! ВЫ НАС ПРОДАЛИ!». Дэннис Томпсон: Они были всюду, запрыгивали на машину, били по ней, кидали камни и бутылки. Как будто мы попали в клуб «домино кантри», где стоит показаться политику, и все прыгают по машинам. Мы выезжали, а эти обезьяны сыпались с нашей тачки. Дэнни Филдс: Люди махали цепями. Биллу Грэму заехали цепью по носу, он утверждал, что это Роб Тайнер. Мысль о том, что несчастный Роб Тайнер может кого-то чем-то ударить, сама по себе нелепа. Должно быть, это был другой парень с большой негритянской прической. Дэннис Томпсон: На нашем первом турне мы похитили Дженис Джоплин. Мы играли с ней в одном шоу в Сан-Франциско, а потом затащили ее в наш универсал. У нее была пара ящиков пива, и Фред Смит заявил: «Эй, сука, ты идешь со мной». Стив Харрис: Однажды мы ужинали с Джейком Холцманом, зазвонил телефон: это был дистрибьютор из Детройта. Они заявили, что выкидывают из магазинов всю «Электра Рекордз» и «Нонсатч Рекордз». Они сказали, что никогда больше не возьмутся продавать записи «Электры». Дэнни Филдс: Мы немало спорили на тему названия «Кончайте пиздить, долбоебы!», но группа согласилась на «Кончайте пиздить, братья и сестры». Они даже согласились убрать «долбоебов» из текста песни. Стив Харрис: Думаю, это самая смешная фишка из того, что я слышал. Но Джейку было не до веселья, потому что речь шла о серьезных деньгах. И некоторые наши исполнители начали возмущаться: «Эй, а почему нас не продают? Так нечестно!» Дэнни Филдс: Альбом добрался места до тридцатого в Billboard за счет паблисити. Они были на обложке журнала Rolling Stone, но больших продаж не было. Их не приглашали на радио, с ними было слишком сложно работать. Так что «Электра» от них отказалась. |
|
Глава 6 - Самое крутое время Стив Харрис: После этого случая с МС5 я пошел посмотреть на Игги и Stooges в павильоне Всемирной выставки в Квинсе. Это был первый его концерт в Нью-Йорке. Игги посмотрел в зал, поковырял в носу, кто-то бросил в него пивной банкой, Игги бросил ее назад, спел пару строк, кто-то бросил уже бутылку, бутылка разбилась о сцену, Игги поскользнулся и весь порезался. Алан Вега: Когда этот парень со светлыми баками, похожий на Брайана Джонса, вышел на сцену, я подумал, что это курица. На нем были рваные джинсы и какие-то странные туфли. Смотрелся он дико – уставился в зал и начал орать: «На хуй! Все на хуй!» Стив Харрис: Во время ланча кто-то в офисе читал вслух рецензию на концерт. Автор описал все именно так, как это видел я. Кто-то за столом спросил: «Кто попрется на него смотреть?» И все, кто слушал, дружно ответили: «Я». Дэнни Филдс: В павильоне штата Нью-Йорк на Всемирной выставке выступали Дэвид Пил, Stooges и МС5. Шоу пользовалось популярностью. Говард Стейн, промоутер, жаловался, что из-за нас у его жены случился выкидыш. Он собрал всех промоутеров и заявил: «Идите сходите послушайте Stooges, они обеспечат вам выкидыш». Алан Вега: Шестьдесят девятый стал поворотной точкой. Раньше все шло к тому, что шестидесятые изменят мир, что все пойдет по ЭТОМУ пути, но на самом деле все пошло по ДРУГОМУ пути. МС5 были моей любимой группой, но я не мог слушать их после Stooges. Они тоже это чувствовали. Ребята надрывали задницы и струны, ПЫТАЯСЬ, но Игги был для них недосягаем. Стив Харрис: Когда «The Stooges», первый альбом Stooges, вышел на «Электре» в августе 1969 года, у нас был разговор с промоутерами. Собрался, как мне казалось, авангард промоушена – люди из Денвера, Филадельфии, отовсюду. Они послушали Игги и сказали: «Ну, это не Doors, не Love, это не Джуди Коллинз, не Том Пэкстон, что это вообще за фигня? Сплошной шум!» Скотт Эштон: Игги начал зажигать на поп-фестивале в Цинциннати. Как раз тогда и сделали очень известную фотку, где он идет по рукам людей. Ну, и значит, он принес с собой на сцену две банки арахисового масла и пару фунтов гамбургеров и во время выступления открыл арахисовое масло и начал размазывать по себе. Потом он брал гамбургеры, плюхался на них и кидал их в зал. Рон Эштон: Дэйва Александера выгнали из группы после поп-фестиваля на Гуз-лейк, потому что он переборщил с подогревом. Из-за выступления перед такой толпой у него разыгрались нервы – и он сначала выпил пинту «Кесслера», потом выкурил кучу травы и накачался антидепрессантами. А когда вышел на сцену, у него вылетели из головы все песни. Скотт Эштон: Думаю, Дэйв хотел вернуться жить к родителям. Он и так проводил там кучу времени. В доме родителей у Дэйва было все, что нужно: стереосистема, книги, телевизор. Там о нем заботились, и, думаю, ему это нравилось. Игги Поп: Когда мы приехали в Нью-Йорк играть в «Унганос», я пошел к Биллу Харви, генеральному менеджеру «Электры», и сказал: «Я не смогу сыграть серию концертов без наркотиков – тяжелых наркотиков. Они обойдутся во столько-то, а потом мы вернем деньги…» Ли Чайлдерс: Концерт в «Унганос» для меня стал величайшим рок-н-рольным шоу всех времен и народов. Он был очень мощным и очень опасным: я имею в виду, только что Beatles и Dave Clark Five пели песни о любви, и тут на сцену выходит Игги в собачьем ошейнике и поет «Я хочу быть твоим псом». Рон Эштон: Каждый раз, как мы играли в Нью-Йорке, этот парень приходил и приносил нам маленькую бутылочку кокса, по собственной инициативе. В тот раз мы сидели с Майлзом Дэвисом, этот парень наконец-то появился и насыпал огромную кучу. У нас уже были наготове соломинки. Представь эту великую сцену: головы Майлза Дэвиса и всех Stooges рычат: «ПОНЕСЛАСЬ!» Скотт Кемпнер: Выступление Stooges в «Унганос» привело меня в ужас. Я шел туда увидеть невероятную группу и, казалось, был готов ко всему. Реальность оказалась в десять раз хуже чем то, на что я рассчитывал. Алан Вега: Вышел Игги в рваных джинсах, вместо трусов бикини, из которого висели его яйца. Он попытался петь и заблевал все вокруг. Он бегал по залу и срал, а потом прыгнул на Джонни Винтера, который сидел за спиной Майлза Дэвиса. Джонни Винтер ненавидел их, а Майлз Дэвис любил. Это было лучшее шоу из тех, что я видел в жизни. Джим Кэролл: Это Патти Смит в первый раз привела меня на Stooges. Игги снял рубашку и спустился к зрителям, он смотрел прямо на нас, и Патти сказала: «Думаю, он подойдет к нам». Стив Харрис: Игги вынул хуй и положил на колонку. Колонка вибрировала, хуй, соответственно, тоже. Игги остался доволен. Ли Чайлдерс: Выступление Игги вышло далеко за пределы простой сексуальности. Джери Миллер, суперзвезда Уорхола, сидела в кресле на том, что можно примерно описать как первый ряд. Игги подошел к ней, положил руку на ее лицо, довольно сильно ухватил, а потом начал таскать ее за лицо, а она пыталась удержаться за железное откидное кресло. То, что Игги вытворял с ней, было не сексуально, а скорее жестоко. Никто не знал, что и думать. Игги Поп: Я перестал нормально соображать, когда выступал четыре дня подряд. Потом я понял, что зрителям именно этого от меня и надо. А я, со своей стороны, радовался любому их участию. Дэнни Филдс: Когда дело дошло до Игги, ко мне цеплялись, что я совершаю смену поколений – продвигаю Игги как Джима Моррисона следующего поколения. У меня и в мыслях ничего такого не было. Между Игги Попом и Джимом Моррисоном не было ничего общего. Игги был опасен. |
|
Глава 7 - Тюремный рок Уэйн Крамер: Ситуация с МС5 ухудшалась уже не только и не столько из-за разборок со звукозаписывающими компаниями. Если ты занимаешь политическую позицию, особенно если выступаешь с призывами к насилию, тебе гарантирована жесткая реакция со стороны властей. В Детройте среди родителей, учителей, полицейских и прокуроров ходила мысль: «Ну, когда что-нибудь сделают с МС5? Сколько можно терпеть то, что они говорят?» Дэннис Томпсон: Никсон и хитрые товарищи в Зеленом кабинете, в мозговом центре правительства, сели и решили: «У нас есть легкий способ решить проблему. Давайте обломаем им кайф». Дэнни Филдс: Меня уволили из «Электра Рекордз» в день инаугурации Никсона, 20 января 1969 года. Парень, который уволил меня, попутно навешал мне пиздюлей за то, что я пересказал слушок о том, что какая-то его родственница залетела. Уэйн Крамер: Детектива по наркотикам, который в первый раз арестовал Джона за траву, звали Уорнер Стрингфеллоу. И Джон решил написать «Поэму, посвященную Уорнеру Стрингфеллоу». Ленни Синклер: Джона арестовал тот же парень, что и в первый раз, только одетый по-другому. Он был хорошим актером. На этот раз он выглядел точь-в-точь как хиппи и пришел с подругой. Подруга у него была очень молодая, в мини-юбке, с прической коротким ежиком. Они приходили на общий ужин и помогали работать на мимеографе. Дэнни Филдс: Джон Синклер был легкой целью. Думаю, погубила его пропаганда марихуаны, а не революция и не «ебля на улицах». Джон Синклер: Уорнер Стрингфеллоу был моей Немезидой. Я доставлял им проблемы. Мы были у них прямо под носом. В смысле, у нас все сидели на кислоте, знаешь ли… Уэйн Крамер: Мы с Джоном Ландау поговорили и попытались решить, какую часть своих заработков мы можем отдавать Джону, пока он сидит за решеткой. С Фредом Смитом мы сходили к жене Джона, сразу после того, как его посадили, и спросили, не нужны ли ей деньги. Она сказала, что все нормально. Джон Синклер: Когда присяжные вернулись и сказали «виновен», меня сразу отвезли в тюрьму, и там я провел следующие два с половиной года. И помочь мне никак было нельзя. Жена беременна, у нее на руках наша дочка двух с половиной лет от роду, а меня забрали. И МС5 меня просто оставили там. Просто оставили в тюрьме. Уэйн Крамер: Джон был зол и обижен. Думаю, ему казалось, что мы вымарываем его образ из нашей картины. Он говорил, что был в этом проекте не ради денег, а из любви к музыке. Он говорил: «Вы, ребята, хотите быть круче, чем «Битлы». А я хочу, чтобы вы были круче председателя Мао». Дэннис Томпсон: Нам не хотелось быть председателями Мао. Мы не хотели помогать всем – например, двум сотням людей. Уэйн Крамер: Что происходит с людьми в тюрьме – они начинают беситься. Когда тебя сажают – это очень больно бьет по нервам, причем все выглядело так, как будто Джона посадили из-за МС5. Джон Синклер: Джон Ландау продюсировал их следующую запись и определенно повлиял на них не лучшим образом. Он говорил, что они никогда ничего не добьются, если останутся связаны с нами – ну, представь: «Это сплошные психи, они просто обдерут вас, заберут все ваши деньги, просто используют вас…» Дэннис Томпсон: После подписания контракта нам досталось по штуке на брата. И мы все на пары с родителями купили по машине. Уэйн Крамер: Нас исключили из «Белых пантер» за контрреволюционные идеи, потому что мы вместе со своими родителями купили по спортивной машине. У меня был «Ягуар ХКЕ». Знаешь, это самое крутое, что дал мне рок-н-ролл. До сих пор вижу эту машину во сне. Ой, какая была милашка. Фред Смит купил подержанный «Корвет». Дэннис купил «Корвет Стингрей», 427-сильную машину. Майкл Дэвис купил «Ривьеру». Дэннис Томпсон: Мы все выросли на дрэг-рейсинге. Но мощные тачки и пиво плохо сочетаются с неочищенным рисом и дзеном. Они друг с другом конфликтуют. И конфликт этот – не политический, а культурный. Рон Эштон: В конце концов Five устали делиться со всеми. Они всегда узнавали, что у Stooges появился хороший хэш, приходили в Веселый Дом и говорили: «Можно у вас раскуриться и зависнуть? У нас дома полная фигня, сплошной коммунизм». Дэнни Филдс: Когда Джона посадили, я потратил кучу времени на разъезды между Нью-Йорком и Анн-Арбором. Мы с Джоном Ландау вместе управляли МС5. По очереди нянчились с ними. |
|
Глава 8 - Веселый дом Скотт Эштон: После первого альбома на нас не навалилась популярность и признание, и продажи шли не ахти как, но с нами подписали контракт на три альбома, и «Электра» решила, что мы будем делать второй альбом на их лос-анджелесской студии, так что мы писались там. В «Fun House», нашем втором альбоме, мы попытались воспроизвести тот звук, который был у нас до первого альбома. Больше свободы форм, много импровизации, плюс мы пригласили Стива Маккея сыграть на саксофоне. Получилось живое выступление на студии. Игги Поп: В апреле или мае 1970 года, когда мы вернулись в Детройт с записи альбома в Калифорнии, все изменилось. Из-за безработицы многие уезжали из города. Атмосфера здорово изменилась, и мы начали съезжать на тяжелые наркотики. Кэти Эштон: Однажды вечером, когда я зашла в дом, там сидел совершенно незнакомый парень. Он, так сказать, просто ворвался в Веселый Дом и тусовался там в ожидании Stooges. Я решила, что это один из фанатов – он знал кучу всего о группе, очевидно, знал, где они живут, и вбил себе в голову, что они его возьмут к себе. Рон Эштон: Мы встретились с Джеймсом Уильямсоном, когда играли в одной группе на концерте в институте. Его отец был бывшим военным, полковником. Ему очень хотелось вырвать Джеймса из рок-н-ролльной жизни, так что он послал сына в Нью-Йорк в школу для трудных подростков. Полковник ненавидел длинные волосы, так что нас не пускали в его дом. Но мы могли постоять на крыльце. Скотт Эштон: Мы дружили с одним парнем, работавшим с МС5, и как-то пошли с ним на бесплатный концерт, где играли Parliament и Funkadelic. Мы тусовались за кулисами и спросили одного из членов группы, не хочет ли он покурить с нами хэша. Рон Эштон: Джон Адамс, наш дорожный менеджер, был бывшим джанки, он опять развязал и одновременно втянул Скотти и Игги. Кэти Эштон: Первый раз, когда героин коснулся лично меня – это когда Игги позвонил мне из стремного отеля в Ромулусе, веселом квартале Детройта, и попросил принести травы. Он собирался поменять ее на героин. Игги дал мне адрес, но только когда я добралась на место, я поняла, что иду в очень стремное место. Рон Эштон: Мой брат жил в Торчковой галерее в Веселом Доме. Там была спальня, ванная, и все было заточено под тяжелые наркотики – темно-зеленый пол, большой круглый стол, белый подвесной потолок, как в кабинетах врачей. В стиле пятидесятых. Стены были коричневые, но хуже всего был кафель в пятнах крови. И по всему полу, и на стенах были большие пятна засохшей крови, потому что когда достаешь шприц из вены, в нем остается кровь, а как его очистить? Правильно, брызнуть кровью куда-нибудь. Дэнни Филдс: В 1971 году Stooges были готовы записать третий альбом. Джим Сильвер перестал управлять Stooges, потому что увлекся здоровым питанием, и это занятие приносило больше денег, чем Stooges, в которых деньги уходили как в прорубь. Так что он начал отходить от дел группы, и я стал их фактическим менеджером. Рон Эштон: Игги переехал из Веселого Дома в Университетские Башни в центре Анн-Арбор, чтобы быть ближе к наркосети. Веселый Дом для Игги и Скотти был слишком далеко на окраине, потому что ни у кого из них не было машины. Им надо было быть в городе, чтобы контактировать со своими. Уэйн Крамер: У нас с Игги был маленький наркобизнес. Я подключил его к моим связям в Детройте, мы использовали кое-какие его связи в Анн-Арбор, а потом пошел наш собственный наркобизнес. Народ должен был приходить в Университетские Башни и покупать у него, у меня были контакты, и мы скинулись по несколько сотен долларов и купили немало товара, ложек эдак девять. Но тут мне пришлось уехать в тур с МС5. Рон Эштон: Игги принес чеки родителей в «Дискаунт Рекордз» и обналичил их. Бля, там было несколько сотен долларов. Потом его наконец арестовали, но его родители перевели все деньги. Уэйн Крамер: Я рассчитывал, что, когда вернусь в город, мои деньги удвоятся, то есть у меня будет восемнадцать ложек наркоты. Типичная схема пирамиды «давайте-ка удвоим», сделка с наркотиками. Один раз она сработала. Во второй раз мне пришлось уехать в тур, а когда я вернулся, первым делом спросил свою подружку: «Ладно, где мои наркотики?» Она ответила: «Ох, ах, у Игги были проблемы с венами, он попал в больницу, деньги все пропали, наркотики все пропали». Дэнни Филдс: Мы с Биллом Харви вместе прилетели в Анн-Арбор на прослушивание нового материала Stooges, и мне казалось, что они настолько здорово отыграли, что Биллу не остается ничего, кроме как сказать: «Да, эта команда оправдывает возложенные надежды». Рон Эштон: Биллу Харви пришлось засунуть в уши затычки, пока мы играли. Он пытался быть вежливым и добрым, но явно чувствовал себя не в своей тарелке. Дэнни Филдс: Мы вернулись в отель в Анн-Арбор, и я с сияющим видом спросил: «Ну?» Билл Читэм: Ронни позвонил парень из налоговой и сказал, что у группы большая задолженность по налогам. Ронни ответил: «Знать ничего не знаю». Дэнни Филдс: Быть менеджером Игги – адова работенка. Мы все были в Нью-Йорке, они все были в Детройте, и никто из них не смыслил в деньгах. Если честно, то денег как раз и не было. Компания им не помогала, и записи их не продавались. Ди Ди Рамон: Первый раз я увидел Игги на концерте Stooges в «Электрическом цирке» на площади святого Марка в июне 1971 года. Они начали очень поздно, потому что Игги никак не мог найти веняк, чтобы ширнуться. С венами у него был полный пиздец. Он осатанел и не выходил из туалета, так что нам пришлось подождать. Игги Поп: Я сидел за сценой, искал вену и вопил: «Отвалите! Отвалите!» всем, даже своим друзьям – а они думали, мол, боже, он сейчас сдохнет, и все в таком духе. Ди Ди Рамон: В конце концов они вышли, Игги казался очень напряженным. Он весь был раскрашен серебрянкой, из одежды на нем были одни трусы. Пятна серебрянки были по всему телу, даже на волосах. Но волосы и ногти у него были покрашены в золото. Кто-то сделал из него сверкающее чучело. Они вышли и начали играть одну и ту же песню раз за разом. Единственные слова, которые звучали: «Я хочу твое имя, я хочу твой номер». Ли Чайлдерс: Джери Миллер опять сидела около сцены. Своим тоненьким мерзким голоском она заорала: «Блюй! Блюй! Когда же ты сблюешь?» И он сделал это! Он сблевал. Игги всегда делал то, чего хотела аудитория. Игги Поп: Я сделал это очень профессионально. Не думаю, что попал на кого-нибудь. Рассел Воленски: Я стоял перед сценой. На меня наблевали. Игги попал мне на плечо. Рон Эштон: В то время я уже привык к блюющему Игги. Обычно он прятался за усилки, но к тому моменту все уже были в курсе, что он там делает. Какая деградация… Дэнни Филдс: Все, что касалось моих отношений со Stooges, прямо в руках разваливалось на части. Я платил за них в отелях и давал им деньги в долг на собственный страх и риск. Так продолжаться не могло. У меня просто не было денег, а взять их было неоткуда. Ходили слухи, что они грабят по выходным автозаправки, чтобы платить за дом. Потом дом снесли – и на месте Веселого Дома провели хайвей. Рон Эштон: Мост на Вашингтон-стрит был известным убийцей грузовиков. Машину вел Скотти. Он ехал примерно тридцать пять миль в час и – БАМ! Крышу грузовику снесло напрочь – ее оторвало и загнуло назад. Скотт Эштон: Никто не предупредил меня, что мост ниже грузовика на один фут. Меня выбросило из кабины ярдов на пятнадцать. Один из нас врезался в панель, выбил себе все зубы и потерял сознание. Другой влетел в ветровое стекло, заработал большую рану на голове и ходил там с окровавленным лицом. Я думал, он погиб. Дэнни Филдс: Они раздолбили грузовик, музыкальные инструменты, взятые напрокат, и мост. Так что на них подали в суд владельцы грузовика, владельцы инструментов и администрация Анн-Арбора. И вот, в четыре утра они захотели узнать, что я собираюсь со всем этим делать. Билл Читэм: В конце концов, Скотти Эштон занял денег у банды байкеров, и они начали его преследовать. Скотти был им должен, так что они собирались прийти, надавать нам по соплям, забрать оборудование и разгромить дом. Рон Эштон: Когда нас выгнали, Дэнни вернулся в Анн-Арбор, потому что слышал кучу страшных историй про джанки. В моей квартире Дэнни стрелял в Джона Адамса. Мы молчали об этом, потому что любили его. Но я не знал, что Джон Адамс развозит героин по всем Штатам. Иначе мне было бы слишком стремно с ним летать. После того, как Дэнни стрелял в Джона, он сказал, что пора завязывать. Дэнни Филдс: Так продолжаться не могло. У меня кончились силы. Они были под кайфом, я был, похоже, тоже под кайфом, и я просто сказал: «Пора завязывать». |
|
Глава 9 - Кризис индивидуальности Пенни Экейд: Мои предки считали, что я – дитя Сатаны. Когда мне было семнадцать, я сбежала из дома. Случилось так, что родная мать накатала на меня жалобу, и мне пришлось целую ночь просидеть в тюряге родной Новой Англии, штат Коннектикут. На следующий день мать пришла, чтобы забрать меня оттуда. Мы шли домой, но для меня все уже было решено. Побывав в Провинстауне и Бостоне, я остановилась в Ист-Виллидже. Это была целая эпоха, эпоха наркоманских притонов и дорог на руках – самая что ни на есть культура джанки. Ее дух витал от отеля «Челси» до отеля «Эрл», до самого Генри Гудзона, до Севильи. Кто-то проникал в отель, снимал многокомнатный номер – и туда сразу же вваливалась толпа в полтора десятка человек. Правда, постоянно возникала проблема – кто-нибудь обязательно хотел меня выебать. А я была всего лишь ребенком, который искал, где бы ему переночевать. Ли Чайлдерс: Скандальный подпольный театр, в котором в конце шестидесятых – начале семидесятых заправляли Джон Ваккаро, Чарльз Лудлам и Тони Инграссиа, заработал прочную славу «нелепого театра», как торговая марка Театр абсурда. Джон Ваккаро считал, что его название – «Подмостки Театра нелепостей», а Чарльз Лудлам считал, что его название – «Нелепый театр компани». На деле же по сути родился новый творческий стиль, театральный стиль – «нелепый театр». Джон Ваккаро: У меня и в мыслях не было никакого «движения глиттера». Я использовал блестки в театре еще в середине пятидесятых. Но ни о какой вульгарности и речи не было. Мне неинтересно продвигать гомосексуальность. Мое восприятие плохо переносит вульгарность. Существовали две школы: гомосексуалы и театралы. Некоторые гомики думали, что занимаются театром: «А отчего бы нам ни пойти в ночной клуб и ни устроить там что-нибудь эдакое с переодеванием, в духе “La Cage Aux Folles” ». Вот-вот, именно «что-нибудь эдакое». Но это ни в коем случае не театр. Совсем не театр. Ли Чайлдерс: Помнится, Джеки репетировала с Джоном Ваккаро собственную пьесу, «Heaven Grand in Amber Orbit», в которой она сама же играла главную роль. И тут все как-то неожиданно обернулось. С Джоном вообще тяжело работать – он предпочитает насилие всем остальным методам убеждения. Он буквально вколачивал в актеров нужный ему стиль. А Джеки плотно сидела на спиде и была конченым параноиком – любая мелочь моментально приводила ее в бешенство. Они то и дело собачились, доходило до драк. В конце концов Джон разодрал в клочья всю ее одежду, швырнул ей туфли в лицо, уволил и спустил пинками с лестницы; он давно успел прославиться подобными выходками. Главная роль в пьесе досталась Руби Линн Райнер. Джон Ваккаро: Джеки Кертис – это самое бездарное создание, с которым я когда-либо работал. Полный нуль, никакого таланта. Трансвестит, который таскает за собой авоську с собственным архивом. Так они и жили. Повсюду носили с собой архив. В этом была их маза, их смысл жизни. Даже не способны себе представить, что можно куда-то пойти без архива. Ли Чайлдерс: Не знаю, правда ли люди поверили, будто Джеки покончила с собой. Вполне возможно, что весь Нью-Йорк прекрасно знал, что творилось на самом деле, – да и черт бы с ними. По-любому, это был потрясающий розыгрыш. Ребус. Тараканьи бега. Холли Вудлон оплакивал Джеки, периодически появляясь в подсобке у «Макса», и каждый раз на нем было все более идиотское бабье черное платье, с вуалью и прочей херней. Каждую ночь мы ходили к «Максу», каждый раз люди спрашивали: «Эй, какие новости? Слышно что-нибудь о Джеки?», и каждый раз мы отвечали: «Неа». Пенни Экейд: На сцене Театра абсурда можно было встретить кого угодно. Сплошные уличные звезды. Гомики, шлюхи, лесбиянки – пофигу, об этом никто и не думал. Они были аутсайдерами. И когда Джон Ваккаро позвал меня, я отказалась. Ли Чайлдерс: Джон Ваккаро был козлом. Считал себя богом и поступал, как последний кретин: швырял вещи и орал на всех матом. Он постоянно унижал этих несчастных подростков, которые играли в его театре. Они же торчали на спиде, спали прямо на грязном полу и не могли себе купить гамбургер в сраном «Макдональдсе». Он пугал их, и это пугало его. Может, из-за этого он заводился еще больше. Пенни Экейд: Джеки Кертис сочинила пьесу под названием «Роковая женщина». В основу легла история, как мы с Джеки и парнем по имени Джон Кристиан тусовались вместе. Но Джон Кристиан крепко подсел и заработал агорафобию. Он отказывался выходить из дома, и уж тем более не мог появиться на сцене. Поэтому Джеки сказала, что Джона будет играть девчонка по имени Патти Смит. Джейн Каунти : Джеки Кертис блестяще сыграла в «Роковой женщине». В конце ее распяли на айбиэмовской перфокарте. Мы достали перфокарту диких размеров и пришпилили к ней Джеки. Ли Чайлдерс: В «Острове» играла сногсшибательная труппа: Черри Ванилла, Патти Смит, Уэйн Каунти. Прообразом для пьесы стал Файр-Айленд. Спектакль состоял из кучи эпизодов, сюжетом там и не пахло. В конце все погибли, потому что правительство приняло решение уничтожить Файр-Айленд огнем боевых крейсеров. Энди Уорхолу спектакль очень понравился. Он счел его гениальным, подошел после представления к Тони Инграссиа, режиссеру-постановщику и произнес: «Вы знаете, я тут кое-что записал...» Джейн Каунти: Осью «Свинтуса» была девушка, которая играла Бриджит Полк, – она ширялась все время спидом и несла всякую чушь. Все остальные актеры крутились вокруг нее и болтали о своих фетишах и извращениях. Джейн Каллалотс, которая участвовала в постановке «Heaven Grand in Amber Orbit», изображала Пола Морисси. Она катала Энди Уорхола (его играл Тони Занетта) в кресле на колесиках. Тот просто сидел и гундел: «Мммм… Ну… ээээ…» Ли Чайлдерс: Вот в общих чертах и вся пьеса. Я был помощником режиссера в обеих постановках. Шесть недель мы выступали в Нью-Йорке, и потом еще шесть – в Лондоне. Но именно в Лондоне случился гигантский, чудовищный скандал. Глупые дети, мы ничего не знали о лондонской бульварной прессе. Как-то раз Джери Миллер отправилась на фотосессию к парадному входу дома королевы-матери. Стоило Джери вытащить свои сиськи наружу, как ее арестовали. И сразу же на первых полосах бульварных газетенок замелькало: «Порно-актриса из «Свинтуса» трясет сиськами перед домом королевы-матери». Они даже процитировали Джери: «Чего вы прицепились к сиськам? Они есть даже у королевы». Джейн Каунти: О Дэвиде Боуи говорили, что он, наверно, гермафродит, все дела, а на самом деле мы увидели волосатого чувака в народном костюме, который сел на табуретку и стал лабать фолк. Мы были так разочарованы… Единственное, что мы могли сказать про него: «Посмотрите на этого пробитого фолкового хиппи!» Ли Чайлдерс: Дэвид разочаровал нас, но его жена, Анджела Боуи, наоборот, всем понравилась. Энджи была шумной, изобретательной, сумасшедшей, она хватала нас за яйца и ржала, как лошадь – короче, веселилась. Джейн Каунти: Дэвид подпал под наше влияние и начал менять свой имидж. После знакомства с нами он стал грамотно наряжаться. Когда-то я заметила, что Джеки Кертис выбривает себе брови, – и стала делать так же. Дэвид стал выбривать брови вслед за мной. Он начал красить ногти, даже ходил с накрашенными ногтями по ночным клубам, как мы. Дэвид сменил образ, в нем появилась и начала развиваться фриковость. |
|
Глава 10 - Земля тысячи танцев Дэнни Филдс: Для меня «У Макса в Канзас-сити» навсегда останется подсобкой в подвале. Позже, когда в 1973 году появились постоянные группы и они выступали наверху, на сцене, «Макс» стал совсем другим местом. Наверху была дискотека, Уэйн Каунти ставил пластинки – и все было ништяк. Но это был не подвал. Не подсобка. По-настоящему клевый период закончился сразу же, как только набрали команды – вслед за ними приперлась огромная туча всякого отребья. Было время, когда «У Макса» считался привилегированной подвальной точкой, и туда могли попасть только свои. А как только на улице выстроились очереди желающих попасть на концерт, «Макс» кончился. Айлин Полк: Я ходила к «Максу» каждый вечер. Каждый божий вечер. Поначалу там было полно ребят Уорхола. В то время частенько можно было встретить самого Энди и его бригаду: Виву, Джейн Форт, Джо Даллесандро. Пьяного Тэйлора Мида, отвисающего в углу. Или какую-нибудь полоумную девчонку, с дредлоками и детской куклой в руках, разговаривающую сама с собой. Фабрика Уорхола была на Сорок седьмой улице, но потом они переехали на Семнадцатую, сразу после Юнион-Сквер-парк, в паре кварталов от «Макса». Проходишь через парк – и можешь потусоваться на Фабрике, если у «Макса» закрыто. Кстати, там постоянно ошивались люди с камерами и снимали всех подряд. Чем-то напоминает кусок из клипа Doors, когда они там познакомились с Нико, трахались и вмазывались героином. Дункан Хана: Мы с Дэнни Филдсом отвисали в нашем обычном закутке, с парой бутылочек бренди в загашнике. Тут подошел Лу Рид – у этого чувака на башке были выстрижены мальтийские кресты. Шел 1973 год. Лу подошел и окликнул Дэнни, тот сказал: «О, Лу! Присаживайся». Сидим себе втроем, познакомились, и тут Лу выдал: «Эй, он похож на Дэвида Кэссиди, прикинь!» Джейн Каунти: Подсобка была гнездом разврата. Порочное место. Каждый сидел на какой-нибудь дряни. А, например, если надо встать в туалет, ты боялся поворачиваться к ним спиной. Туалет был слева, и приходилось пятиться – только бы не показывать этим людям спину. Иначе – хана. Повернешься спиной – о тебе начнут говорить. Начнут говорить о тебе гадости, как только ты встанешь. Ли Чайлдерс: Патти Смит и Роберт Мэплторп поначалу никак не могли вписаться в компанию у «Макса». Все из-за внешности. Выглядели они беспонтово. Роберт предпочитал шляпы, мягкие замшевые шляпы, и огромные университетские рубашки. Смотрелось это ужасно. Патти смотрелась чуть круче – она носила уродливое грязное рванье. Терри Орк: Патти Смит и Роберт Мэплторп были очаровательной парочкой. Они были ощутимо извращенно чувственны, просто на редкость. Никогда больше такого не встречал. Я постоянно ездил к ним в отель «Челси», частенько мы вместе наряжались, чтобы пойти к «Максу». В «Челси» от них тащились все: Вива, еще кое-какие суперзвезды Уорхола, Бобби Ньювирт. Мэплторп еще был очень правильным. Больше всего смахивал на заблудшего католического юношу. Дэнни Филдс: В изложении Патти эта история звучала изумительно. Они с Робертом приходили к «Максу» каждый вечер, вставали на входе и таращились на богемную тусовку с единственной целью дождаться, когда кто-нибудь пригласит их присесть за столик или хотя бы просто войти внутрь. Завсегдатаи уже привыкли видеть эту милую сексуальную парочку, торчащую в проходе. Но никто не втыкал, кто они такие и почему не заходят внутрь. Тупеж продолжался день за днем. В конце концов, я не выдержал и сказал: «Эй, чего стоите? Заходите и садитесь. Вы кто будете?» Патти потом вспоминала, что я оказался единственным в «Максе», кто предложил им зайти и присесть. А получилось действительно смешно: «Да заходите уже, хватит торчать в дверях. Прикольно смотритесь, кто такие?» Пенни Экейд: Патти – это человек, который в девять утра мог поднять меня криком: «Пенни!» Я спрашивала: «В чем дело, Патти?» Она отвечала: «Сегодня день рождения Бобби». «Какого Бобби?» «Бобби Дилана». Всю жизнь ее глючило, будто бы она Джон Леннон, или Пол Маккартни, или Брайан Джонс, или еще кто-нибудь из рок-звезд. Джек Уоллс: Когда Патти гостила в Нью-Джерси у своей матери, ей позвонил Тинкербелл и сказал, что Роберт – педик. Патти была раздавлена. Подумай, что тут делать, как бороться? Если у него другая девушка, тут все более-менее ясно. Но если человек, которого ты любишь, заявляет, что он гей, вот тогда у тебя действительно большая проблема. Дункан Хана: Когда я первый раз попал в Нью-Йорк, Роберт и Патти все еще встречались. Клевая была парочка. Однажды я случайно встретил Патти, и та сказала: «Знаешь, мы с моим стариком расстаемся». Она очень доверяла мне и рассказала: «Прикинь, его плющит по мужикам. А что делать женщине, если ее парня тянет к мужикам?» Джек Уоллс: Роберт Мэплторп родился в пятидесятых. К моменту бунта в Стоунвол в 1969-м, когда началась гомосексуальная революция, ему было то ли девятнадцать, то ли двадцать. Это было целое движение, и в нем участвовали не только геи. В начале семидесятых все окончательно ударились в гомосексуализм. И Роберт тоже стал геем. Как раз в то время появились «грузовички» – около мясокомбината, на Четырнадцатой стрит, стояло несколько грузовиков, где гомики занимались анонимным сексом. Терри Орк: Не знаю, с чего там с все началось: гомосексуальность ли Роберта вылезла наружу или Патти начала заигрывать с рок-звездами. Вообще, Патти жила на публику. Целовала кого-нибудь – и смотрела на тебя. Чтобы убедиться, что ты все видел. Ну, как будто играла богемную даму из Парижа двадцатых. Она совершенно сознательно жила, как на сцене, и ебалась со звездами. Она этим гордилась. А кончилось все затяжным романом с Тодом Рандгреном. Патти Смит: Если бы я столько не загонялась по поводу себя, то стала бы убогим понтогоном. Ну вот, почитай мою книжку, «Седьмое небо», и кого ты в ней найдешь? Пенни Экейд: Патти была чертовски энергичной и всегда себе на уме. Она хотела выглядеть, как Кит Ричардс, курить, как Жанна Моро, ходить, как Боб Дилан и писать в стиле Артюра Рембо. Чудовищная коллекция масок и икон, которые она каждый раз на себя примеряла. Сама Патти считала это крайне романтичным. Когда-то она поступила в педагогический колледж, хотела стать учителем – но потом разом вырвалась из повседневной жизни рабочего класса Нью-Джерси. Биби Бьюэл: Это Патти Смит уговорила меня сниматься для журнала Playboy. К тому времени я уже снималась для обложек в Revlon, Intimate и Wella. Это были хорошие деньги. Но подражала я отнюдь не моделям. Я преклонялась перед такими девушками, как Анита Палленберг и Мариан Фэйтфул , смотрела на них снизу вверх и стремилась стать, как они. Пенни Экейд: Я всегда воспринимала Патти и Роберта как брата и сестру. И понимала, что Роберт – гей, но Патти упорно говорила о нем, как о своем парне. Мои отношения с геями начались с четырнадцати лет, мне знакомо чувство пылкой, но несексуальной влюбленности в гея. В общем, я никогда не поверю, что у Патти были сексуальные отношения с Робертом. Хотя, возможно, что-то у них и было. В любом случае, Патти всегда казалась чем-то похожей на меня – женщиной гомика. Мне прекрасно известно, что у них были проблемы. И что Патти ужасно злилась и расстраивалась. Я любила ее. Да, я была влюблена в Патти, и мне казалось, что она тоже влюблена в меня. Патти Смит: Ну да, я как-то пробовала заниматься этим с девушкой, мне не понравилось. Слишком мягко. А я люблю твердость. Мне нравится мужская волосня. Мне нравится член. Мне нравятся мышцы. И не нравятся все эти мягкие титьки. Пенни Аркейд: Ну, вообще-то нельзя сказать, что Патти меня физически привлекала. Да и не думаю, чтобы я ее возбуждала. Да, мы занимались любовью, но только один раз. Все случилось из-за эмоционального влечения, а не из-за физического. Я чувствовала так много всего по отношению к Патти… |
|
Глава 11 - Звездное небо поэзии Джим Кэролл: Как-то ночью я шел к себе в отель «Челси». У входа в отель встретил Патти Смит и Роберта Мэплторпа – стоят перед входом в отель и собачатся… Патти меня увидела, прекратила ругань, подошла и сказала: «Ты ведь Джим Кэролл? А я – Патти. Привет». Я говорю: «Ладно, давай. Я живу в номере…» Ленни Кай: Я написал заметку в Jazz and Pop и назвал ее «Лучшее из а капелла». Патти позвала меня, потому что она ее сильно воткнула. Я работал в «Виллидж Олдис», и она стала заезжать туда субботними ночами. Мы заводили Deauvilles или Moonglows и танцевали и в итоге близко сошлись. Она поинтересовалась, не подыграю ли я ей на гитаре на предстоящих поэтических чтениях в церкви святого Марка. Джерард Маланга: Терри Орк познакомил меня с Патти Смит и Робертом Мэплторпом. Патти прислала мне несколько стихов, и я ответил ей в весьма восторженном тоне. Должен признаться, она была панком в последней стадии: от мозгов до кончиков ногтей. В ответном письме она написала: «Я все равно считаю, что пишу стихи лучше тебя». В какой-то степени это было шуткой. Но с другой стороны, она говорила вполне серьезно. Ленни Кай: В первую очередь мы представили «Мэкки-Ножа», потому как был день рождения Бертольда Брехта. А потом Патти прочитала целую пачку стихов, в том числе и «Богохульство», то, где «Иисус умер за чьи-то грехи…» Джим Кэролл: Кто-то спросил Нико, не хочет ли она поучаствовать в чтениях Поэтического Проекта, поэтому она сказала мне: «Ты у нас вроде как молодой поэт? Меня тут зовут читать стихи в церкви святого Марка. Ты там выступал?» Джерард Маланга: После того, как мы с Патти выступили вместе, я помог ей издать книгу через «Телеграф букс». Виктор Бокрис и Эндрю Вайли заигрывали со мной на тему издать сборник моих стихов, а я, в свою очередь, посоветовал им издать сборник Патти. И точно так же порекомендовал им издать «Книгу шрамов» Бриджит Полк. Я договорился с ними на две-три книги. Виктор Бокрис: У Эндрю Вайли была книжная витрина на Джонс-стрит. Там и расположилась штаб-квартира «Телеграф букс». Эндрю жил в задней комнате, и я приезжал к нему из Филадельфии раз в неделю. Патти Смит: Я работала на фабрике, проверяла детско-колясочные бамперо-бибикалки. Пришло время ленча. В это время к нам приходил чувак с маленькой тележкой, развозил обалденные сэндвичи с сосиской. Мне захотелось сэндвич. Он стоил чего-то вроде доллара сорока пяти. Захотелось мне, значит, сэндвич… А этот чувак приносил только две штуки в день. И тетки, которые командовали нашей фабрикой, Стелла Дрэгон и Дотти Нук, уже купили оба. Джим Кэролл: Моя бывшая прислала мне ротаторный журнал из Филадельфии. Там было интервью с Патти. Один из вопросов звучал так: «С какими тремя поэтами ты бы хотела отправиться в турне?». И Патти ответила: «Мохаммед Али, Джим Кэролл и Бернадетт Мейер». Она сказала, что я – «единственный настоящий поэт в Америке». Джерард Маланга: Книжка вышла. И я прихуел от Патти. Потому что в ней она благодарила какую-то Аниту Палленберг, которую даже не знала, Бобби Ньювирта и кого-то еще. Эд Фридмен: Однажды вечером на чтениях Патти представляла Рут Клигмен, подружку Джексона Поллока. Вступление было такое: «Когда я росла в Джерси, представьте, пределом моих мечтаний было стать подружкой великого художника, музыканта или артиста, представьте, и поэтому первое, что я сделала, когда свалила из дома, – стала девушкой Роберта Мэплторпа. Прикинь, Рут Клигмен, насколько больше возможностей у тебя? Насколько больше?!» Джим Кэролл: Патти жаловалась, что никак не может договориться об участии в очередных чтениях Поэтического Проекта, говорила: «Они просто завидуют… Я так всем понравилась тогда». Думается мне, так оно и было. Короче, я им заявил, что на следующие чтения выйду вместе с Патти. Патти Смит: Все поэты в церкви святого Марка – сплошные рохли. Эти пиздоболы писали что-то типа: «Сегодня в 9:15 мы с Бриджит на пару загоняли по вене спид…» Клево получалось. На словах. Но стоило Джиму Кэроллу под кайфом ввалиться туда и начать блевать, как их тут же воротило. Видите ли, это уже не стихи, и типа так не катит. Дункан Хана: Про Патти я знал еще до переезда в Нью-Йорк. Чудо-смесь рок-цыпочки, девчонки-поэтессы и чего-то вроде историка, битницы. Экзистенциализм и рок-н-ролл, как раз по мне. Я думал: «Черт, круто!» Джим Кэролл: Помню, крепко заторчал в комнате у Сэнди Дейли, в отеле «Челси». Где-то спустя год после разрыва с Патти. И вот стою, приобняв ее за талию, и говорю: «Нам стоит держаться вместе, Патти!» Виктор Бокрис: Джон Калдер, возглавлявший «Калдер и Боярс» – что-то типа английского «Гроув пресс» – согласился издать антологию авторов «Телеграф». Поэтому мы вместе – Эндрю Вайли, Джерард Маланга, Патти Смит и я – в 1972 году отправились в Лондон. Джерард Маланга: Великое выступление. Мы выложились на полную мощь. Я уходил со сцены последним. Место было шикарное. Все обито красным бархатом, как в ковбойском фильме. Я был одет во все белое. Период исключительной духовности, я находился в поиске, как Дон Хуан. Читал Сэлинджера и Кастанеду и возбуждался, ха-ха-ха! Джерард Маланга: По странному совпадению Сэм Шепард оказался в Лондоне в одно время с нами. Поэтому, когда я понял, что Патти нужно место, где бы они могли встретиться, я дал ей ключи от своей комнаты в отеле: «Эй, держи. Сегодняшний вечер твой». Виктор Бокрис: Джерард сказал: «Только никому! Сэма Шепарда здесь не было!». Я ответил «Понял», хотя даже не знал, кто такой этот Сэм Шепард. Оказалось, что это вызывающего вида чувак с длинными волосами, который держался поодаль от нас с видом «Никому не говори, что я здесь». Он был женат и не должен был встречаться с Патти. Джерард Маланга: Вернувшись в Нью-Йорк, Патти Смит и Сэм Шепард написали пьесу под названием «Уста ковбоя». Это были два писателя, у них была связь, и они вместе написали эту пьесу. Это почти как заниматься любовью на сцене. Терри Орк: Сэм Шепард и Патти Смит репетировали «Уста ковбоя», когда я привел к ним Ника Рэя. Он ставил «Бунтаря без причины». Нужно было, чтобы он оценил постановку. Я изо всех сил пытался найти деньги, чтобы снять спектакль на пленку. Но сразу после премьеры Сэм вдруг простудился и покинул город. Не выдержал напряжения: фактически это была измена на глазах у собственной жены и ребенка... Это было чересчур для него. В-общем, он спекся. Эд Фридмен: Я видел Патти на групповых чтениях Поэтического Проекта в церкви святого Марка. Она была на голову, да еще и целые плечи выше всех остальных. В первую очередь я говорю о том, как она умела очаровывать публику. Она действительно могла быть звездой и была ей среди поэтов: помесь Рембо и Кита Ричардса, The Velvet Underground и Дженис Джоплин. И она говорила об этих людях. Ее работы звучали романтически. Но она умудрялась совмещать романтизм с характерными чертами попсы. В выступлениях она могла играть, словно настоящий мужчина. Помесь мужчины и женщины. Этакий гермафродит. Патти Смит: Мне особо скрывать нечего. Поэтому я пишу про девчонок, которые прощаются с девственностью. И пишу об этом так, как это делал Лорка. У меня есть одна вещь, там рассказывается, как брат изнасиловал мертвую сестру при свете белой луны, называется «Древо Пениса». Так вот главный герой посмотрел на тело сестры и произнес: «Ты так холодна в смерти. И ты еще холодней ко мне, чем была при жизни». Джоуи Рамон: Я встретил Патти в «Кеннис Кэствейс», в самом начале. Она читала стихи. Каждый раз, дочитав стихотворение, она комкала лист и швыряла его на пол. Или, например, читает, читает… Вдруг хватает стул, кидает его через всю комнату, он врезается в стену и разлетается в щепки. Меня так вставляло… Никогда о ней не слышал, но впечатлился будь здоров. Ричард Хелл: Я решил посмотреть на Патти, когда узнал, что она выступает в гей-клубах, в частности в «Le Jardin». И что она сводит этих чертей с ума. Это меня убило. «Неужели эта публика сходит с ума от стихов какой-то девчонки?» |
|
Глава 12 - Дом Dolls Ли Чайлдерс: После того, как кончился ангажемент «Свинтуса», я вернулся в Нью-Йорк и устроился на работу в журнал 16. Потом Лиза Робинсон уговорила Роя Холлингворта, журналиста из лондонского Melody Maker, нанять меня как фотографа. Рой сказал: «Я тут слышал о группе под названием New York Dolls. Подозреваю, что это нечто. И к тому же бесподобное нечто. Поехали, пофоткаем их, заодно интервью возьмем». Мы отправились на какой-то чердак на Бауэри. И конечно же, New York Dolls хорошо подготовились к встрече. Видимо, как-то пронюхали про визит представителей Melody Maker, поэтому вырядились в женские шмотки и накрасились. Одеваться в женское тогда считалось крутью. Дэвид Йохансен надел прозрачную блузку в горошек. Но мне понравилось. Шел 1970 год, и я был покорен этими эффектными парнями в женской одежде. Помню, я был уверен, что ни одного с нормальной ориентацией среди них нет. Джерри Нолан: В самом начале аудитория New York Dolls состояла в основном из геев, но, мы-то, само собой, стояли на своем. Нам нравились девки. И позволь сказать тебе кое-что: бабы об этом сразу же прознали. Это мужики почему-то смущались. А тетки знали, что нам по хую, что на нас надето. И они любили нас за это и за то, что нам хватает смелости так выглядеть и поступать. Им это нравилось. Ли Чайлдерс: Я думал, что все они – пидоры. Конечно же, я ошибался. Но они были очень забавные. Очень, очень забавные – и это важнее для меня, чем женская блузочка, гетеро- или гомосексуальность. Я ведь думал про них именно так, потому что они разговаривали по-пидорски. Они играли геев. Не помню точно, о чем мы болтали, но чего-то про секс, там было полно всякого в духе «хуи и гранд-хуи», ну и так далее. Дэвид Йохансен: Когда мы начинали New York Dolls, никто особо не умничал. Кучка перцев, продавцов из магазина, только-только собравшихся вместе. Я стоял у микрофона, Джонни Фандерс лабал на лид-гитаре, Сил Силвейн – на ритме, Артур Кейн играл на басухе, а Билли Мурсия сидел за барабанами. И никто никому не гундел: «Надень вот это или сделай вот то». Сиринда Фокс: Дэвид Йохансен позаимствовал у Театра абсурда пресловутую скандальность и привнес ее в рок-н-ролл, основав New York Dolls. Стопудово это сделал он. Ведь Дэвид стремился быть настоящим хипстером и плевал на условности. Мне кажется, он очень сильно хотел казаться частью именно театральной сцены. Театр абсурда куда больше захватывает, чем рок-н-ролл. Он более живой, что ли… По крайней мере, его не обстригали, не латали и не вылизывали, лишь бы выкинуть на потребу масс-медиа. Как это делали с тогдашним рок-н-роллом. Джерри Нолан: Dolls ринулись выступать, в основном по вторникам в Центре искусств Мерсера. И еще в отеле «Дипломат». Я влюбился в них сразу же. Я думал: «Вот блядь! Эти ребята делают то, на что никто уже не решается. Они возродили песни длиной всего в три минуты!» В то время стояло засилье десятиминутных соло на барабанах или же гитарных запилов на двадцать минут подряд. Песня могла занимать целую сторону альбома. Меня все это так достало! Бля, ну что это за «кто кого переиграет»? Скукотища та еще, короче. Рок-н-ролльщику делать было нечего. Ну, чуть позже появились Top Forty, можно было там поиграть и стабильно заработать свои несколько баксов… Но меня блевать тянуло от Top Forty. Дэвид Йохансен: Центр искусств Мерсера – многокомнатное заведение, работавшее по антрепренерской схеме «как заставить людей оставить свои деньги у нас в Нижнем Ист-сайде». В одной из комнат постоянно ставили какие-нибудь пьесы. Основной была «Пролетая над гнездом кукушки», именно она окупала аренду. В общем, у них были мини-театр, кабаре, бар. Стояли милые пластиковые сидения, везде сплошной модерн по тем временам. Сейчас, конечно, это смотрится безвкусно. Прощай, манхэттенский шик! В кабаре заправлял чувак по имени Луис Сент-Луис и его «Сент-луисский экспресс». Сам он играл на фортепьяно, а чернокожие девицы ему подпевали. Еще одну комнату называли «Кухня» или «зоокомната». Там был сплошной концепт-арт, там могло случиться все что угодно. И еще была комната Оскара Уайлда. Они сами не знали, что с ней делать. Ее-то мы и оккупировали для начала. Джерри Нолан: Я смотрел на Dolls и думал: «Черт! Как бы я круто сыграл эту песню! Или вот эту! Или эту!» Дэвид Йохансен: Публика была очень развращенной. И мы должны были быть такими же. Нельзя было выйти на сцену в костюмах-тройках, это бы их не вставило. За свои деньги они хотели чего-то большего. И мы были постоянно против них. Мы были неукротимы. Вступали в единоборство с публикой, кричали: «Эй, вы, тупари-ублюдки! Вставайте и танцуйте!» Вежливость не входила в список наших добродетелей. Ли Чайлдерс: Dolls устраивали шикарные перформансы. И посещать их скоро стало модно. В общем-то, туда ходили не столько Dolls посмотреть, сколько себя на их концерте показать. Дэвид Йохансен: Люди, которые смотрели на Dolls, восклицали: «Бля, да так каждый сможет!» И мне кажется, что самый важный вклад, который Dolls сделали в историю панка, – мы показали людям, что так действительно может каждый. Ричард Хелл: Музыка обросла жирком. Недоразвитые шестидесятники заполонили стадионы. Прикинь, с ними обходились, как с VIP, а они пыжились в ответ, изображая из себя VIP. Это ни фига не рок-н-ролл. Это картинная поза. Как правильно встать, откуда свет... А Dolls – это как будто на сцену вытащили кусок улицы, понимаешь? И еще одна классная фишка: что на сцене, что за ней – они везде одинаковы. Дэвид Йохансен: Все вышло очень просто. Вокруг не происходило ровным счетом ничего. Ни одной команды. Мы просто пришли, и все заорали: «О, Dolls – это лучшее со времен Bosco!» А мы были единственной командой, серьезно. Никакой конкуренции. Нам не надо было быть особенно крутыми. |
|
Глава 13 - Неограниченная власть Джейн Каунти: Когда мы вернулись из Лондона, Дэвид Боуи как раз собирался в турне Ziggy Stardust . Его убедили постричься и выкрасить волосы в оранжевый цвет – настоящий инопланетянин, поехавший в турне. Настояла на этом Анджела, его жена. Кроме того, Тони Ди Фриз нанял Черри Ваниллу, Ли Чайлдерса, Тони Занетту, Джеми Ди Карло – они собрали вокруг него всех этих фриков, чтобы он хорошо смотрелся. Но если бы не ради «Свинтуса» Энди Уорхолла, то не было бы никакого «МейнМена», то есть в нашем случае Зигги Стардаста. Ли Чайлдерс: Дэвид Боуи начал творить свою легенду еще в Лондоне. Неожиданно он стал настоящей суперсенсацией: как они с Миком Ронсоном жевали старые гитарные струны. И когда пришла пора везти Дэвида Боуи в Америку, Тони Ди Фриз, менеджер, договорился с Тони Занеттой, который играл Энди Уорхола в «Свинтуса». И эти двое организовали союз... Зачем – бог их знает… Пол Морисси: Тони Ди Фриз приволок смешного крошку Дэвида Боуи на Фабрику Уорхола. Всеми делами там заправлял я – никто ничего с Энди не обсуждал, потому что Энди просто не знал, что сказать. И все разговоры висели на мне. Биби Бьюэл: Я познакомилась с Дэвидом в «Максе». Была там с Тодом Рандгреном и друзьями. Дэвид с женой подошли к нашему столику. Он сказал, что я очень красивая, его жена сказала то же самое. Потом он представился, представил жену, Анджелу и спросил, как меня зовут. Дэвид Йохансен: Боуи частенько захаживал в Центр искусств Мерсера посмотреть на нас. Раньше я о нем ничего не слышал. Помню, он ходил в стеганых женских шмотках и спрашивал меня: «Слушай, кто тебе прическу делал?» Стив Харрис: О Дэвиде много говорили, ведь он почти подписал контракт с «RCA Рекордз». Когда его встретил кто-то из «Электры», ему сказали: «А почему бы тебе не сходить посмотреть «Электру», неплохая ведь компания?» Так он и сделал. Когда люди приходят в «Электру», они обычно спрашивают: «Расскажите мне о Джиме Моррисоне». Но когда пришел Дэвид, то он спросил: «Расскажите мне про Игги». Дэнни Филдс: Как-то ночью Лиза Робинсон позвонила из «Макса». Дэвид Боуи хотел познакомиться с Игги, который сидел у меня дома и пялился в телевизор. Я сказал: «Помягче с ним, он упоминал тебя в Melody Maker в списке лучших новых исполнителей». Ли Чайлдерс: То, что Дэвид Боуи так увлекся персоной Игги, объяснить очень легко. Боуи страстно желал воткнуться в рок-н-ролльную реальность, где жил Игги и куда никак не мог попасть сам Боуи. Он же обычный студент-гуманитарий из Южного Лондона. А Игги – настоящее детройтское отребье. И Дэвид понимал, что никогда не сможет постичь того, что Игги носит в себе с рождения. Поэтому он решил попробовать это купить. Дэнни Филдс: Когда Игги затусовался с Дэвидом Боуи, я стал видеть его гораздо реже и вздохнул с облегчением. Мое общение с Игги и его группой было слишком большим геморроей, чтобы я радовался возможности и дальше с ними работать. Дело уверенно двигалось в какую-то жопу. Поэтому я очень обрадовался, увидев, что Игги общается с кем-то, кто действительно способен ему помочь. Особенно, если этот кто-то – Дэвид Боуи. Рон Эштон: Так получилось, что я стал в Веселом Доме последним из могикан. Игги уехал в Нью-Йорк. Там его отыскал Дэвид Боуи, пригласил на ланч и познакомил с Тони Ди Фризом. А на следующий день Тони Ди Фриз пошел в CBS к Клайву Дэвису и добыл Игги контракт на сто тысяч. Анджела Боуи: Тони Ди Фриз тащился от Игги. Он смотрел на него и видел мешок с деньгами. Тони очень любил играть в вершителя судеб и с Игги у него это очень здорово получилось. Прежде чем отвести его в CBS, к Клайву Дэвису, Тони грузил Игги, что тут либо пан, либо пропал. Но в случае выигрыша удастся получить отличный «контракт на запись». Стив Харрис: В 1970 году я ушел из «Электры» и занял пост вице-президента CBS. Тогда-то Клайв Дэвис и объявил мне: «Знаешь, я хочу подписать контракт с этим Игги». Игги Поп: Клайву Дэвису я спел «The Shadow of Your Smile». Ну, и сплясал чечетку. Он начал расспрашивать меня, что я хочу делать. Я все время говорил «нет»: Рон Эштон: Землю, на которой мы жили в Анн-Арборе, поделили сразу же после того, как снесли Веселый Дом. На одной половине построили шоссе, на другой – банк. Я остался ни с чем. Анджела Боуи: Дэвид Боуи по жизни подбирал себе людей, которых, по его ощущениям, он мог продать. Или которые обладали влиянием, властью и инициативой. Думаю, что Энди Уорхол вызывал у него похожие ощущения. После встречи с ним Дэвид вернулся в Англию с намерением раскрутить Игги Попа. Но не только для этого. Он приехал в Англию, чтобы поговорить насчет Лу Рида и The Velvet Underground. После этого «Свинтус» обрушился на Лондон. Рон Эштон: Игги и Джеймс уехали в Англию. А три месяца спустя – как это похоже на Игги – он позвонил мне из Лондона и сказал: «Короче, мы тут перепропробовали сотни барабанщиков и басистов. Все – лохи. Как насчет приехать вместе с братом и заняться ритм-секцией?» Анджела Боуи: Произвести впечатление на Дэвида было несложно, ведь Англия столь консервативна. В смысле, педерастия там – подсудное дело. Короче, нужно понимать, откуда Дэвид родом. И тогда станет ясно, почему, когда Лу Рид рассказал ему про нью-йоркских трансвеститов, Дэвид счел Америку удивительным, душевным и замечательным местом. Игги Поп: Я частенько бродил по Лондону, по всяким там паркам, в пятнистом жилете из натуральной шкуры гепарда, с большим гепардом на спине. И старые лондонские пердуны подъезжали ко мне, останавливались и пытались его снять. Рон Эштон: Боуи репетировал перед выступлением в «Рейнбоу», и мы решили завалиться к нему. Было круто. Парни отчаянно готовились к своему первому большому шоу – «Дэвид Боуи/Пауки с Марса». Ночью мы пошли на само представление, заняли лучшие места. Дэвид пел, зал был полон. Мы с братом переглянулись: «Бля, мы все это уже видели. Пойдем-ка лучше по пивку». Анжэла Боуи: Лу был несколько более замороченным чуваком, чем Игги. Но если Лу вообще ничего не читал, то Игги иногда что-нибудь почитывал. Родители нанимали ему репетиторов, и Игги приходилось читать. Прикинь, всяких там достоевских. А у Лу была отличная черта, она есть у многих нью-йоркцев: он производил впечатление начитанного человека, даже если ни хера не читал. Но он нахватался по верхам, и этого вполне хватало, чтобы к концу беседы у тебя не ломило башку. Рон Эштон: Джеймс пилил на лид-гитаре, я играл на басу, а Скотти – на барабанах. Мы репетировали с полуночи до шести утра, как в отличной песне Pretty Things – «С полуночи до шести утра». Потом мы записали «Raw Power». Анджела Боуи: Игги чувствовал, что Тони Ди Фриз хочет его вытащить, спасти. Игги приходилось прилагать максимум усилий, чтобы все не развалилось. Я знала, что его тянет на героин. От этого я злилась, никогда не могла понять, что же люди в нем находят. Малькольм Макларен: Во времена «Raw Power», когда Игги жил в Лондоне с Боуи, он показался мне потерянным материалом, ведь он был чертовски красив. Но он не тронул меня так, как в свое время тронули Dolls. Рон Эштон: Перед отъездом из Англии, как только мы записали альбом, вышла одна фигня. Парни вдруг обнаружили, что буквально за углом можно купить сколько угодно жидкого кодеина. Благодаря, блядь, Джеймсу, весь последний месяц мы протусовались в комнате, заваленной бутылочками из-под кодеина. Джеймс и мой брат заливались им до потери пульса. Ли Чайлдерс: Пока их не выкинули, эти черти изгадили весь дом и окрестности. Их пришлось увезти из Англии. «МейнМен» не могли придумать, куда их девать, и боялись, что Игги вот-вот вышлют из страны. Рон Эштон: Пока Боуи мутил чего-то с Игги, я трахал жену Дэвида. Он не возражал, и я не возражал. Мы вообще не напрягались по таким поводам. |
|
Глава 14 - Билли Долл Марти Тау: Когда мы со Стивом Лебером и Дэвидом Кребсом подписали контракт с New York Dolls и стали их менеджерами, первым делом мы отправили их в Англию. Мы решили, что Америка – не то место, чтобы раскручивать Dolls, и подумали, мол, давай отправимся в Англию и устроим там крупный контракт, и в процессе вернемся домой, и подпишем контракт еще больше. Мы поехали в Англию и играли на разогреве у Рода Стюарта, перед 13 тысячами человек, а до этого играли максимум перед 350 в Центре искусств Мерсера. Сил Силвейн: Мы поехали в Англию, потому что Melody Maker написал про нас большую статью: «Репортаж из Нью-Йорка: New York Dolls – новая сенсация!» Джерри Нолан: Dolls поехали в Англию открывать концерт Рода Стюарта. Ни одна группа за всю историю рок-н-ролла не ездила в тур с крупной звездой, при этом не выпустив ни единого альбома, ни даже сингла. У них не было за душой даже контракта со звукозаписывающей компанией. И при этом они порвали всех. Мне постоянно рассказывали, как они зажгли в очередном городе. Но потом я начал волноваться. Они были жесткими, дикими ребятами. Они пили, но не принимали тяжелые наркотики. Ну, разве только изредка. Неожиданно я сказал своей подружке: «Знаешь что, Корин, что-то не так. В Англии что-то случилось. Я чувствую плохие вибрации». Марти Тау: Журналисты в Англии получили такой заряд в задницу, когда Dolls играли на разогреве у Рода Стюарта, что писали вещи в духе: «Я видел будущее рок-н-ролла!» Естественно, нашлись и те, кто писал: «Это самая говенная поебень, какую я только слышал». Сил Силвейн: Билли Мурсия был первым из New York Dolls, с кем я познакомился. Я шел в школу Ван-Вика в Квинсе, его брат подошел ко мне и сказал: «Эй, мой брат хочет с тобой драться. Сегодня, в три часа». Марти Тау: Первое, что я сделал, – заставил Dolls собрать чемоданы и улететь первым же рейсом. Я понимал, что их обязательно потянут на допросы, возможно, задержат в стране на недели или даже месяцы, и может выйти большой скандал. Я хотел избавить их от этих мук. Мне не нравилась мысль о скандале, так что я отправил их в Нью-Йорк посреди ночи. Сам я остался вместе со Стивом Лебером, чтобы дать показания Скотланд-Ярду. Джерри Нолан: Той ночью позвонил один друг. Он сказал: «Джерри, ты сейчас прихуеешь. Угадай, кто только что умер?» Марти Тау: Когда я вернулся домой, дочка заразила меня свинкой, и я пролежал в постели целый месяц. В это время мне звонили со всего мира – Rolling Stone, Bravo, New Musical Express – и мне приходилось все им объяснять. Джерри Нолан: Когда Билли умер, Dolls, можно сказать, развалились. Тогда я пошел поговорить с Дэвидом Йохансеном. Я сказал: «Слушай, Дэвид, я человек старой школы». Марти Тау: 19 декабря 1972 года было первое выступление New York Dolls, и они стали еще мощнее, чем раньше, из-за зловещего ореола смерти Билли. Village Voice выдал телегу о том, что этой смерти не должно было быть. И звукозаписывающие компании, которые уже считали Dolls трансвеститами, начали считать их наркоманами. Опасными наркоманами. Никому не нужны были социально опасные трансвеститы. Боб Груэн: Первый раз я увидел Dolls уже после смерти Билла, как раз после подписания контракта. Я тусовался с Ангелами Ада на Третьей стрит, мы метали ножи. Центр искусств Мерсера был неподалеку, и один мой друг посоветовал как-нибудь заглянуть туда. Однажды вечером по дороге домой я так и сделал. Поднялся вверх по лестнице и увидел там очень странную компанию, совсем не тех, с кем я хотел бы тусоваться. Один мой знакомый прошел мимо, у него была тушь на глазах. Я застремался и свалил оттуда. |
|
Глава 15 - Открытый и кровоточащий Ли Чайлдерс: Мое первое задание в «МейнМен» было встретить Игги в аэропорту. У Дэвида Боуи был тур с Rise and Fall of Ziggy Stardust и Spiders from Mars, его первый большой тур, и мне надо было забрать Игги и привезти его на шоу. Я знал Игги еще во времена Дэнни Филдса, мне не надо было представляться: «Привет, я представитель “МейнМен”». Он обнял меня, когда вышел из самолета, мы начали разговаривать. Ему было очень интересно, серьезная ли контора «МейнМен». Представь: «Во что это меня здесь втянули?» Я не мог дать ему четких ответов – я и сам их не знал. А зачем мне было забивать себе голову? Я ездил по всей стране, на полном обеспечении. И я сказал Игги: «Слушай, а чего нам терять?» Сиринда Фокс: У Дэвида Боуи и его жены Анджелы был очень открытый брак. Они спали, с кем хотели. У нас с Анджелой и Дэвидом была любовь на троих минут на пять, но потом я попросила ее уйти, мы с Дэвидом собирались поиграть. Анджела ебалась с черным телохранителем Дэвида, а мы с Дэвидом обычно становились на четвереньки перед их дверью и подглядывали в замочную скважину, как они ебутся. Я была для Боуи новой игрушкой в туре Ziggy Stardust. Но когда мы были в Сан-Франциско, он спросил меня: «Ты меня любишь?» Ли Чайлдерс: Когда я устраивал концерты в туре Ziggy Stardust, я оказался в Канзас-Сити проездом в Лос-Анджелес, и мне позвонила Лиза Робинсон. Я сказал: «Нас поселят в «Чото Мармонт», что-нибудь о нем знаешь?» Сиринда Фокс: Мне пока не хотелось назад в Нью-Йорк. Я стеснялась показаться на глаза Уорхолу и ребятам. У меня кончились деньги, я пыталась осветлить волосы и в результате осталась без волос. Я сама себе не нравилась. А потом выяснилось, что Ли поселил всех в «Беверли-Хилс», и подумала, что можно там пока зависнуть. Ли Чайлдерс: Потом Игги решил, что хочет жить в Калифорнии. Знаешь, если ты начал есть гамбургеры за счет Дэвида Боуи, следующее, что ты видишь, – это дом в Голливуд-Хилс. Короче, получаешь, что можешь. И вот Игги сказал: «Хочу жить в Голливуде». И мы ищем ему дом. Мне надо было уехать в Нью-Йорк, так что я попросил Сиринду Фокс присмотреть дом для Игги, пока она живет в «Беверли-Хилс». Сиринда Фокс: Однажды вечером Джеймса Уильямсона затошнило, он проблевался, но не донес это дело до толчка. Вся ванная была заблевана. По уши. И он просто так все и оставил. Я сказала: «Ты чего, издеваешься? Я не буду убирать за тобой эту хуйню!» Кажется, именно тогда я и сказала: «Все, я валю отсюда». И свалила. Тогда я вернулась в Нью-Йорк и опять начала гулять с Дэвидом Йохансеном. Рон Эштон: Сначала жить в доме на Торренсон драйв было прикольно – мы приходили с репы, а в бассейне уже ждали голые девки. Это классика рок-н-ролла: голые бабы в бассейне, «кадиллак» в гараже, деньги, служанки, куча травы… Сейбл Старр: Я жила не в самом Голливуде, мне надо было сорок пять минут добираться до него. Но однажды один мой друг позвонил мне и спросил: «Хочешь пойти на «Виски-Дискотеку»?» Мне было четырнадцать. Начать с того, что я была с пулей в голове, мне нравилось искать неприятности на свою задницу, так что я согласилась. Голливуд – я думала, там куда ни плюнь, попадешь в звезду. Так что я пошла на «Виски». Никогда не забуду девушек, которые там были. Они меня потрясли. Я тогда была совсем страшная, мне пришлось целый год над собой работать, пока я не начала там тусоваться. Я привела в порядок свой нос только к пятнадцати годам. Биби Бьюэл: Мне всегда нравились Сейбл Старр и Лори Мэддокс, две фанатки из Лос-Анджелеса. Памела Дес Баррес смешала их с грязью в своей книге «Я с группой». Интересно, кем возомнила себя эта Памела, Пиздой-Королевой? Мисс Памела опустила каждого, кого считала конкурентом. Лори и Сейбл это было по хую. Они с ней не конкурировали. Им было незачем. Каждая рок-звезда по приезде в Лос-Анджелес хотела с ними познакомиться. По-другому просто не бывало. Все происходило так: «Нам надо познакомиться с Сейбл Старр и с Лори Мэддокс, и еще надо познакомиться с Родни Бингенхаймером и Кимом Фоули». Есть определенная тусовка, с которой надо познакомиться, если ты приехал в Лос-Анджелес. Сейбл Старр: Дэвид Боуи приехал в город и захотел встретиться со мной, так что мне незачем было бегать за ним. Это были безумные дни, я носилась, как укушенная, от одного отеля к другому, потому что Silverhead остановились в «Хиатт Хаусе», а Боуи в «Хилтоне», и я постоянно бегала туда-сюда. Так что я пошла знакомиться с Боуи. Это было прикольно, он бисексуал, и с ним ездил такой мальчик, Фредди. Очень смазливый. Рон Эштон: Игги говорил о Сейбл: «Я люблю ее», потом: «Ненавижу ее», потом опять любил, но в конце концов он запал на сестру Сейбл, Корал, которая была правильной девочкой – совсем не фанаткой. Корал была прекрасна. По-настоящему прекрасна. У нее были очень длинные волосы в стиле Кристал Гейл. Корал была тихая, правильная, ничего не принимала и всегда приглядывала за Сейбл. Сейбл Старр: Одно лишь в моих предках было сурово. Это школа. Я могла приходить домой в шесть утра, лишь бы ходила в школу. В свои пятнадцать я ненавидела ее лютой ненавистью. Мне дали условный срок, и я стала жить с Игги Попом в Голливуд-Хилс и не ходила в школу с месяц. Ли Чайлдерс: Игги привел Сейбл в дом и хотел, чтобы она переехала к нам жить, но я не разрешал у нас ей поселиться. При этом со мной над гаражом жил славный мальчик, которого Сиринда сняла для меня на «Виски». Так что у меня не было морального права не пускать Сейбл, но я все равно не собирался ее пускать. Так что она к нам так и не переехала, просто пожила немного. Рон Эштон: Однажды мы репетировали, позвонил Ли Чайлдерс и сказал: «Быстрее возвращайся домой, Сейбл заперлась в твоей комнате и говорит, что покончит с собой!» Ли Чайлдерс: Я научился плавать из-за Игги. Когда я был маленьким, моя мама водила меня в бассейн и держала за пузо, как это делают все мамы. Я дергался по-всякому, но так и не поплыл. А когда мы начали жить с Игги, он обдолбался, естественно, упал в бассейн и плавал там лицом вниз. Я кричал: «Я не умею плавать, кто-нибудь, вытащите его! Вытащите его!» А остальные из группы заявили: «В пизду, он это заслужил». Игги Поп: «МейнМен» профессионально от нас отбрыкивались. Когда «Raw Power» был закончен, они не устроили нам тур, они вообще не пускали нас играть. Мы собирались поехать в тур по Америке, это вылилось в единственный концерт в Детройте, но людям все равно понравилось. Концерт был очень артистичным, но, конечно, у меня были проблемы с радио. У меня везде были проблемы. Я был проблемой. Я до сих пор проблема. Ли Чайлдерс: Игги разделся и начал дрочить на радио! Он говорил: «Я снял всю одежду, я ласкаю свои яйца…» Игги Поп: Радиостанция чуть не потеряла лицензию. У диджея, Марка Фарренто, были проблемы. Но мое поведение… Знаешь, за месяц до этого Тони Ди Фриз приехал в Лос-Анджелес посмотреть на свое новое приобретение, Iggy and the Stooges. Он повез меня кататься на лимузине и завел разговор: «Мы думаем над проектом фильма про тебя, и мы видим, ты Питер Пен как он есть». Рон Эштон: Тони Ди Фриз собирался сначала раскрутить Дэвида Боуи, а потом уже приняться за Игги и Stooges. Так что он просто кормил нас и поил до одурения. Помню, в один прекрасный день мы сидели у бассейна, я пил водку с имбирем, пришел Ли, он был очень напряженный. Он дал нам чеки и сказал: «У меня для вас очень плохие новости. «МейнМен» только что вас уволила». Ли Чайлдерс: Не могу поверить, что сам рассказываю о себе эту поганую историю, но Тони Ди Фриз позвонил мне и сказал: «Скажи Игги и остальным, что «МейнМен» больше с ними не работает, чтобы они убирались, прямо сейчас». Игги Поп: Ли сказал: «Да, они выгнали тебя, и у меня есть доказательства». У них была закопченная ложка из моей комнаты. Ха-ха-ха! Они послали Ли Чайлдерса, это «МейнМен» послала его покопаться у меня в комнате и собрать улики. Рон Эштон: Нас вышибли из дома, но, к счастью для Игги и Скотти, я запаслив, как белка, и коплю деньги. У меня было уже штук пять. Они были буквально у меня в матрасе: там была дырка между пружинами, туда как раз пролезала рука. Я складывал там бабки. Джеймс Уильямсон свалил в отель «Ривьера» и сказал: «Эй, народ, приезжайте в «Ривьеру», тут всего семьдесят баксов в неделю». Ли Чайлдерс: Игги буквально остался на улице. Ему было где спать, Игги всегда устраивается, но он выпадал в осадок в канаве. Он отрубался, обдолбанный, в канаве на Сансет-бульваре, и люди его даже не поднимали. За него не переживали, над ним прикалывались. Игги считался отбросом тогдашней рок-н-ролльной тусовки. К моему позору, я не ловил тачку и не несся его подбирать. Я не сказал: «Давай ко мне, пофиг, что там скажет Тони Ди Фриз, приезжай ко мне, оставайся здесь, с тобой все будет в порядке». Игги Поп: Корал со мной задолбалась. Я больше не был событием. Я закидывался, ширялся, удалбывался – и все больше и больше терял. И она все это прекрасно видела. Я потерял даже шарм. Если ты бедный и у тебя нет шарма, тебя не любят девушки. Это Америка. Стив Харрис: «Raw Power» вышел через год после того, как его записали, в мае 73-го. Я мог влиять на «CBS» еще меньше, чем на «Электру», потому что «CBS» была такой огромной. Но когда «Raw Power» все-таки вышел, у меня появилась идея, на мой взгляд, шикарная. Я позвонил парню по имени Сэм Худ, у которого был контракт с «Максом», и предложил: «Давай, Игги будет играть неделю каждый день в полночь». Он сказал: «Потрясно, так и сделаем». Игги начал выступать у «Макса», компания увидела его, над ним еще смеялись, но тут он получил немереную прессу, потому что на концертах он катался по битому стеклу. На третью ночь он так зажигал на стекле, что я подумал, он и вправду ранен. Что ему очень больно. Биби Бьюэл: Нашим столиком можно было гордиться. Мы сидели с Элисом Купером, Тодом Рандгреном, Джейн Форт, Синди Ланг и Эриком Эмерсоном, который был одет совсем как Игги – в маленькое бикини в порно-стиле, все в блестках. Там была вся тусовка, и Игги устроил самое клевое шоу из того, что я видела. Это было потрясающе. Он начал выступление с «Search and Destroy»… Найтбоб: Игги пытался ходить по столам. У «Макса» столики подходят к самой сцене, сцена маленькая, и иногда Игги шел бродить по столам. «Макс» был куда меньше, чем те места, где привыкли играть Stooges. В тот вечер я работал на сцене, и Игги упал со стола. Помню, увидел, как он пошел, и сказал: «Черт, неудачная идея», а потом он упал и поднялся, порезанный. Биби Бьюэл: Внезапно из маленького аккуратного разреза на груди Игги полилась кровь. Найтбоб: Игги – идиот. Из него хлестало, как из крана. Но он хотел закончить концерт и не прекращал играть. Я обалдел. Я твердил ему: «Хватит, перестань!» Группа говорила ему: «Давай перестанем!» Но Игги не унимался. Стив Харрис: После концерта я сказал Игги: «Я пошел домой», а он ответил: «Я тебя покину, у меня свидание в городе». Биби Бьюэл: Все считали швы сексуальными. И когда Игги поправлялся, в те два дня, когда он не играл у «Макса», мы впервые встретились на концерте New York Dolls в «Фелт Форум». Игги был удолбан вусмерть. Ему крепко досталось по башке, так, что пошла кровь. Никто на него не обращал внимания, люди просто проходили мимо. Игги Поп: Тем вечером, когда играли Dolls, я был в гостях у Лу Рида, попросил у него валиума, закинулся и сказал: «Мне надо идти, хочу сходить посмотреть New York Dolls». Биби Бьюэл: Игги был общественным кошмаром. Он спотыкался, падал, напрягал всех вокруг. Мне было его жалко. Я подумала: как грустно, это же Игги, и он такой беспомощный. Он обдолбан и не может встать. Он все падал, и падал, и разбил себе голову в кровь. Кровищи текло прилично, и никто не бросился помогать ему, даже Дэвид Йохансен, добрейшей души человек. Дэвид сказал: «Пиздец, вот чего нам только не хватало – это обдолбанного Игги на полу…» Тод Рандгрен сказал: «Оставь, пусть лежит». А я сказала: «Нет, я дам ему тряпку какую-нибудь…» Ленни Кай (статья в Rock Scene): «Невозможно опорочить Stooges», – сказал Игги после представления всей группы, сопровождавшегося прохладным морем пива, взятого с соседнего столика. Это был момент, когда свеженаписанный шедевр, «Open Up and Bleed», неожиданно приобрел завершенную форму. Слова менялись целую неделю, но неожиданно все невнятные пассажи стали отточенными, текст по мановению руки обрел фокус, музыка пришла без единого затыка или неверного шага. «Я сгорел…», – пел Игги в одном месте. «Я стоял в стороне, иногда растворялся и исчезал». Чуть позже: «Так не будет уже никогда…» Стив Харрис: «Raw Power» вышел в «Колумбии», и у нас в «CBS» были с Игги те же проблемы, что раньше у нас в «Электре». Никто не воспринимал его серьезно. Никто не считал это рок-н-роллом, но я продолжал твердить: «Может, вам и не нравится, но там, на улице, полно ребят, которые понимают эту музыку…» |
|
Глава 16 - Страх разлуки Сил Силвейн: Dolls только что отыграли неделю у «Макса», и до Конни дошел слушок, что мы собираемся в Лос-Анджелес на шесть дней, играть на «Виски-дискотеке». Конни Грип вроде бы играла в GTO, во что лично я не верю. Она была маньячкой, которая считала, что во всем участвует и без нее вообще мир остановится, хотя все прекрасно без нее обходились. Будь она мужиком, назвал бы ее мудозвоном, а так она была то же самое, только в женском роде. Она разозлилась на Артура. Они жили на Восточной третьей стрит, и Авеню А. Она заявила ему: «Эй, ты что, не берешь меня в Калифорнию?» Артур сказал: «Нет, мы не берем с собой девушек, у нас нет денег». И ночью, когда он спал, она порезала ему большой палец и повредила сухожилие. Питер Джордан: Конни была из тех подруг, которые запросто наварят тебе по роже, знаешь, просто в шутку: «А, так прикольно», ХУЯК! Айлин Полк: Артур рассказывал мне, что проснулся и обнаружил Конни, стоящую коленями на его груди в какой-то ритуальной позиции. Вроде бы она взяла нож и порезала ему большой палец, который нужен для игры на басу. Ди Ди Рамон: Все телки, которые отвисали вокруг глиттерных групп из тусовки у «Макса», были воплощенным злом. Они все работали в массажных салонах – тогда в Нью-Йорке таких было полно. Ты идешь туда за массажем, а там или тебе отдрочат, или отсосут. И все твои подружки работают в массажных салонах, день напролет делают «массаж». Айлин Полк: Эти девушки жили в мире фантазий. Они могли вообще не работать, потому что они были блядьми или стриптизершами и зашибали деньги пачками. Они так нравились парням, потому что не дружили с головой, зато платили за наркоту и за жилье мужиков. Малькольм Макларен: День, когда Конни напала на Артура, выдался ужасным. Но я не был удивлен –в Нью-Йорке я уже почувствовал дух насилия. Люди там слишком обдолбанные. Артур был алкоголиком, а Конни – сумасшедшей. Сил Силвейн: Артур позвонил мне из больницы «Бет Исраэл» и сказал: «Силвейн, ой!» Я был первым, кому он позвонил. Потом я позвонил Дэвиду Йохансену, потом поехал прямо в больницу, Дэвид уже был там. Мы спросили: «Что случилось? Что случилось?» Но что тут скажешь? Доктор сообщил, что все не так плохо, он просто наложил швы и загипсовал кисть. Питер Джордан: Dolls должны были отыграть еще один вечер в «Максе», так что мы тут же бросились к Леберу и Кребсу, и Джонни Фандерс сказал мне: «Ты, бля, знаешь все чертовы песни, может, сыграешь их?» Лебер и Кребс спросили меня: «Ты можешь это сделать?» Я сказал: «Говно вопрос». Мы порепетировали два часа, и потом я играл на концерте. Сиринда Фокс: Даже после того, как Конни попыталась отрезать Артуру палец, она все еще хотела быть с ним, и, думаю, он тоже собирался остаться с ней. Не думаю, чтобы он понимал, что это неправильно. Сил постоянно твердил Артуру: «НЕТ! НЕТ! НЕТ! Надо ее прогнать, она чокнутая, посмотри, что она натворила!» Боб Груэн: Мы вошли в вестибюль «Континентал Хиатт Хаус», где минимум дюжина фанатов поджидала Dolls. Я ездил с разными группами, с гораздо более известными группами, типа Alice Cooper, и когда они входили в отель, там ждал только портье: «Заполните, пожалуйста, эти бумаги». Но куда бы ни поехали Dolls, их везде окружала тусовка, везде ждали люди. Едем ли мы в Детройт – там в холле уже ждет тридцать человек, одетых под Dolls. Они ни разу не были в Лос-Анджелесе – но вот их встречает куча народу. Там был и Родни Бингенхаймер, и Сейбл Старр… Нэнси Спанджен: New York Dolls создавали тусовку. Они были центром внимания. Все остальное было после. Они были другими. Никто не одевался, как они, не разговаривал, как они, и не играл такую музыку, как они. Джерри Нолан: Девки всегда западают на музыкантов, но не так, как на Dolls. Они оставляли остальных музыкантов дрочить и сбегались к нам. Всё! Если мы были в городе, мы овладевали им. Вот так – мы овладевали им. Сейбл Старр: Dolls подкатили на лимузине, и первым вышел Джонни Фандерс. На нем был костюм из красной кожи – тот, в котором он на обложке первого альбома. А я просто знала, что у нас с ним что-нибудь выйдет. И что-нибудь вышло. Он попросил меня остаться на ночь, а на следующий день начал грузить меня: «Ты мне нравишься, ты мне не безразлична, в смысле я тебя люблю. Ты выйдешь за меня замуж? Ты поедешь ко мне в Нью-Йорк?» Питер Джордан: Взгляды Джонни и Сейбл встретились, гениталии соединились, и они провели вместе кучу времени. Думаю, Сейбл сильно удивилась, что Джонни так пылко и страстно ею заинтересовался. По плану он должен был попользовать ее и выкинуть из комнаты. В то время Джонни гулял с Синди Ланг, девушкой Элиса Купера. Синди жила с Элисом, но его по жизни не было в городе, он катался по турне, зашибал деньги. Так что Синди постоянно ходила к Джонни. Это было в общем-то нормально, как говорится, так и живем… Сейбл Старр: Мне только-только исполнилось шестнадцать, было лето, и мама начала оформлять меня в школу. И я убежала из дома. Менеджер Dolls не взял меня в Сан-Франциско. Он сказал: «Если она поедет, я отменю тур». И я поехала сразу в Нью-Йорк. Мама позвонила в полицию, они начали палить Dolls и сцапали другую фанатку вместо меня. Она сказала им: «Я не Сейбл Старр, я Сиринда Фокс, запомните это». Она, как и я, была блондинкой. Сиринда Фокс: Я работала моделью в Техасе, там должны были играть Dolls, так что я поехала встречать их в аэропорт. Я сидела и ждала, неожиданно появились огромные патрульные, техасские рейнджеры, ужас какие страшные ребята, которые подошли и окружили выход. Айлин Полк: Когда Dolls вернулись из этого тура, мы с Артуром встретились в «Кобре». Это ночной клуб, где держат кобру в аквариуме. Мы вместе надирались, и все говорили: «Какая парочка! Артур, бросай ты свою Конни, Айлин лучше, она такая милая». Питер Джордан: Что вышло у Джонни и Сейбл – Джонни стал охуительно параноидальным ебаным спидовым фриком. На Dolls уже не первый год работал парень, Френчи. Он был простой шестеркой, типичная обслуга из дорожной тусовки. Френчи был законченным амфетаминовым торчком, и Джонни начал закидываться спидом за компанию с Френчи. Джонни охуительно подсел. Он так охуительно подсел на спид, что стал буквально психом. Он принимал не, знаешь ли, таблетки для похудания, он загружался амфетамином по брови. Сейбл Старр: Мы жили с Джонни в Нью-Йорке, но ничего у нас не вышло. Мы собирались пожениться. Мы хотели ребенка. Я забеременела, но у меня случился выкидыш. Рон Эштон: Однажды вечером мы столкнулись с Джонни Фандерсом в «Макс Канзас-Сити». Я был рад его видеть, но он обматерил меня и начал собачиться с Сейбл. Она подошла ко мне и сказала: «Джонни злится, потому что я была с тобой, поэтому же он ненавидит Игги, потому что я ебалась с вами». Сиринда Фокс: Я с самого начала понимала, что Сейбл не выдержит. Ей не хватало хипповости. Это была лос-анджелесская девочка, там она была дома, жила дома, в любой момент могла пойти домой, переодеться и потом опять пойти зажигать. Она думала, это просто глиттер и глэм – и вот она попадает в Нью-Йорк. У нас жестокие улицы. Сейбл Старр: Джонни сошел с ума. Безумный и злобный. Больной. Возбужденный. Итальянцы вообще безумно ревнивы. Если он видел, как я говорю с другим парнем… Когда он в пятый раз попытался меня убить, я решила уехать домой. Сил Силвейн: Джонни Фандерс был самым щепетильным парнем, какого только можно представить. Боже, даже когда мы играли в «Клубе 82», когда мы наконец-то выступали в женской одежде. Он никогда бы не надел платье. Думаешь, в тот вечер на нем было платье? Ни фига. Он просто прицепил сверху пару тряпок, вот и все. Питер Джордан: Не знаю, верил ли кто-нибудь, что мы геи. Только один раз, на одном концерте они играли в платьях. На каждом было платье, кроме Джонни, который сказал: «Пошли все на хуй, я платья не ношу». Роберта Бейли: Я только что приехала в Нью-Йорк из Лондона, у меня был телефон одного местного парня. Я позвонила ему. «Какие планы? Показать тебе что-нибудь в Нью-Йорке?» Ронни Катрон: «Клаб 82» был старым добрым центром трансвеститов, где еще Эрол Флинн доставал из широких штанин хуй и играл им на пианино. Это было безумное место, но к этому моменту уже мертвое. Однажды вечером моя подружка Джиджи сказала: «Пойдем навестим мою семью». Мы пошли в «Клаб 82», там был только один старик по имени Пит и две барменши – Томми и Буч. Вот и весь народ – один клиент в баре и три трансвестита. И Пит, Томми и Буч сказали Джиджи: «Эй, может, ты соберешь к нам народ?» Мы с Джиджи тогда были королями Нью-Йорка. Джиджи была неистовой. Я тоже давал жару, потому что мы только что расстались с девушкой, и я заливал горе с Джиджи – мы ебались по шесть раз на дню, мы каждую ночь ходили на танцы, так и жили. Айлин Полк: Все тусовались у «Макса», а потом New York Dolls отыграли свой известный концерт в платьях в «Клубе 82». Я начала тусоваться там. «Клаб 82» раньше был известным трансвеститским баром на Четвертой стрит, напротив CBGB, а теперь вышел из моды. Я начала ходить туда очень рано и познакомилась там с кучей трансвеститов. Там я встретила Рэйчел, подружку Лу Рида. Рэйчел была очень женственной и красивой. Однажды она напилась в стельку и рассказала, что никогда не могла быть парнем, потому что у нее очень маленький хуй. Она показала его мне, что сказать, действительно маленький. Я сказала: «Рэйчел, все нормально. В пределах допустимого». И она сказала: «Ну, хорошо бы. Потому что мне всегда женщины нравились больше, чем мужчины». Дункан Хана: Как раз в это время я впервые увидел Dolls в «Уолдорф-Астории». Вроде бы это был мой первый хэллоуин в Нью-Йорке, я жил там всего два месяца. На мне был черный бархатный комбинезон, который я купил на Кингс-роуд в Лондоне, такой же, как носили Дэвид Боуи и Марк Болан. |
|
Глава 17 - Давай Рембо Патти Смит: Ко мне вернулась вера в поэзию, когда я увидела концерт Rolling Stones в «Мэдисон-сквер гарден». Джаггер очень устал и капитально отъехал. Дело было во вторник, это был уже третий концерт подряд, и Джаггер был на грани изнеможения – но того изнеможения, которое прорывается в магию. Джаггер устал настолько, что ему нужна была энергия слушателей. В тот вторник он был не рок-н-ролльщиком. В тот вечер он был ближе к поэзии, чем когда бы то ни было, потому что он дико устал, едва мог петь. Я люблю музыку «Роллингов», но передо мной была не музыка, а перформанс как он есть, перформанс в чистом виде. Это был перформанс в чистом виде – Джаггер зверски устал, он наговаривал в микрофон: «Очень тепло здесь/тепло-тепло-тепло/очень жарко здесь/жарко-жарко/Нью-Йорк, Нью-Йорк, Нью-Йорк/бах, бах, бах». Дункан Хана: В канун Нового 1973 года мы с Дэнни Филдсом пошли в Академию музыки посмотреть на New York Dolls, Kiss и Iggy and the Stooges. На мне был костюм из золотого атласа, который я надыбал на Кингс-роуд, и я пришел домой к Дэнни. У нас было немного кокса и шампани, мы оба накрасились, потому что нам казалось: «Глэм-рок! Глиттер! Ура!» Патти Смит: Физическая подача на концерте важнее, чем то, что ты говоришь. Конечно, качество никуда не девается, но если голова у тебя работает, твоя любовь к аудитории сильна и есть мощная физическая подача – ты обречен на победу. Виктор Бокрис: На следующий день у Поэтического Проекта церкви святого Марка было «Новогоднее чтение’74». Я сидел на сцене, Патти Смит прошла мимо меня к подиуму и плюнула в меня. Точнее, она плюнула не в меня, а на пол передо мной и сказала: «Ты должен мне денег, уебок!» А я ответил: «Пошла на хуй!» Джеймс Грауэрхольц: Патти выступала с Ленни Каем. Аудитория была от нее в полном восторге. Она знала толк в шоу-бизнесе, и это было потрясающе. Патти знала, как завладеть вниманием аудитории и провести зрителей через каждый закоулок своего сердца. Она поднимала их до небес – и бросала вниз, ловила на лету и опускала на землю. Уильям Берроуз: Патти начала с поэзии, потом стала рисовать, а потом неожиданно стала настоящей рок-звездой. Это было странно, я думаю, сама по себе она не могла стать ни толковым поэтом, ни нормальным художником. И вот она рок-звезда. Абсолютная. Патти Смит: Ко мне пришел успех, когда я начала писать длинные поэмы, близкие к рок-н-роллу. Мне нравилось выступать с ними, но я понимала, что хотя я классно их подаю, в них нет ничего такого выдающегося. Естественно, они мне нравятся и как тексты, но есть такая поэзия, которая построена на подаче. Вот, например, индейцы – у них не было осознанной поэзии. Они просто наговаривали что-то, создавали ритуальный язык, а язык ритуала – это язык мгновения. Дункан Хана: Патти Смит спросила меня: «У тебя на примете есть знакомые пианисты?» Я сказал: «Да, со мной живет пианист». Она сказала: «Класс, а он рокер?» Я сказал: «Да, в смысле, он классический пианист, но играет в нужном духе». Дэнни Филдс: Я был знаком с Ричардом Соулом, а Патти Смит и Ленни Кай говорили что-то про то, что хотят найти пианиста. Я их познакомил с Рикки, и вышло отлично. Но я не знаю, как они там договаривались: «Эй, есть идея. Ты будешь наговаривать свои поэмы, а я возьму пару аккордов…» Патти Смит: Сейчас я слишком долго прожила в этой комнате и в этом городе, так долго, что перестала их видеть, впрочем, и незачем. Последнее время я навожу порядок у себя в голове. Мои глаза ничего вокруг не видят. Так что я много сплю, записываю сны и пытаюсь глядеть внутрь себя. И меня это совершенно не беспокоит. Я просто жду момента, чтобы сесть на поезд или на самолет и уехать отсюда – и я знаю, во мне сразу проснется кипучая энергия, потому что я увижу кучу новых вещей. Помнится, Рембо говорил, что ему нужен новый пейзаж и новый шум. Мне тоже. |
|
Глава 18 - Подвал рок-н-рольного клуба Ричард Хелл: Мы с Томом Верленом пошли на концерт New York Dolls в Центре искусств Мерсера – и именно глядя на Dolls, я захотел организовать группу. Играть рок-н-ролл казалось гораздо интереснее, чем просто сидеть дома и писать стихи. Открывались безграничные возможности. Можно было работать с тем же материалом, над которым я корпел в одиночку в своей комнате, когда печатал мимеографические журнальчики, рассчитанные на десяток читателей. И мы действительно думали, что не хуже других. Так почему бы не пойти и не продать нашу работу? До того, как мы сходили на Dolls, Том время от времени играл на акустической гитаре на фестивале в одном клубе в Вест-Виллидже, раз в несколько месяцев. Вот и все, что он делал. Ничего серьезного от этих выступлений он не ждал. Но все-таки он написал пару песен, не знаю точно, сколько: пять, может, шесть. Правда, прикольных. А мы били баклуши. Импровизировали, пока Том играл на гитаре. Гоняли балду по стенам. Дункан Хана: У «Макса» была своя неофициальная иерархия. Если симпатичный паренек приходил в подсобку, я спрашивал: «Кто это? Хорошо, очень хорошо. Клевые шмотки. Куплено явно не у нас, брал в Лондоне. Хмм. Очень круто». Ричард Хелл: Мы с Том Верленом оба работали в киномагазине под названием «Синемабилия», а менеджером магазина был Терри Орк. Он неровно дышал к молодым мальчикам, и поэтому хотел с нами подружиться. Наши вкусы во многом совпадали, и Терри сказал, что знает паренька, который играет на гитаре. Он знал, что мы хотим собрать группу, и считал, что его паренек – именно то, что нам надо. Ричард Ллойд: Я подыскивал себе жилье и в «Макс Канзас-Сити» встретил парня по имени Терри Орк, который работал на Энди Уорхола. Терри Орк: Я был уверен в своем вкусе. Считал, что могу войти в комнату и заявить: «Этот парень шарит, этот парень не шарит». Да, Свенгали , спасибо. Героин активирует мозги, да? Ричард Ллойд: Терри продвигал идею группы, но, насколько я понял расклад, Тому Верлену это было неинтересно. Ричард, Том и Билли Фика играли в группе Neon Boys, они дали объявление в Creem. Там говорилось: «Нужен ритм-гитарист. Талант необязателен». К ним приходил Ди Ди Рамон. И Крис Стайн тоже, но, похоже, им не хватило «бесталанности». Ричард Хелл: Ди Ди пришел на прослушивание, когда мы с Верленом пытались найти второго гитариста для Television. Мы дали объявление, сколько-то человек откликнулось. Вышло прикольно, мы не могли прослушать больше четверых-пятерых, и двое из них были Крис Стайн и Ди Ди Рамон. До этого момента никого из них мы не знали. Ди Ди Рамон: Том Верлен и Ричард Хелл были очень расчетливыми, взрослыми и решительными людьми. Все остальные жили как бог на душу положит, но эти двое были совсем другими. Думаю, они были битниками. Ричард Хелл: Мы пытались объяснить Ди Ди Рамону песню, и он чуть не откинул копыта. Он не знал ни одного аккорда, мог только зажать одним пальцем несколько струн. Мы говорили ему: «Так, здесь “до”». Он начинал играть, и мы говорили: «До». Он говорил: «Ой, ах». И ставил палец в другое место. Метод проб и ошибок. Мы продолжали твердить: «Нет, нет. И не здесь. “До”!» Ди Ди Рамон: Меня не взяли, потому что я не мог нормально играть. Ричард Ллойд: Терри Орк наконец сказал Тому Верлену, что приглашает их репетировать у него на чердаке, купит им усилки, поможет деньгами, чтобы они могли сделать нормальное шоу. Думаю, что я был частью сделки. Терри Орк: Если мне не изменяет память, посадил на иглу меня Джим Кэролл. Точно, дело было в его комнате с видом на баскетбольную площадку. Мы с Джерардом Малангой жили на Пятьдесят третьей стрит и Третьей авеню, это был центр мужской проституции в Нью-Йорке. У нас была там классная квартира. В тот день мы устроили вечеринку и пошли домой к Джиму, чтобы достать героина или другой дури. Ричард Хелл: Впервые я попробовал джанк в компании Терри Орка. Мне понравилось. Мы вмазывались на свиданиях, каждый раз я с нетерпением ждал этого момента. Ричард Ллойд: Принимаешь наркоту – и потом можешь квасить всю ночь. Тебя не трясет, ты не напиваешься и не отключаешься, ничего не болит, играешь на гитаре так, как никогда раньше не мог, можешь ебаться пять-шесть часов без передыху, как машина, «Мистер Секс-Машина». Ричард Хелл: Вмажься и растворись в снах. Некоторые картины становятся такими яркими, что ты действительно их проживаешь – я хочу сказать, когда спишь, все равно получаешь жизненный опыт. Ты действительно переживаешь все, что приходит в видениях, и только проснувшись, понимаешь, что это был сон. Терри Орк: Том Верлен был весь из себя правильный: не курил марихуану, не кололся героином, даже не пил помногу. Похоже, Верлен боялся измененного состояния сознания. А вот Хелл был совсем другим. Он наслаждался этим изменением. Ричард Хелл: Мы с Томом Верленом оба учились в школе-интернате далеко в холмах Делавэра. Мы уже давно были близкими друзьями, когда начали обсуждать план побега из школы. Терри Орк: Между Ричардом Хеллом и Томом Верленом была ярко выраженная любовь-ненависть, и Ричард Ллойд идеально вписался в эту смесь. Ричард Ллойд: Я не был в своем уме, я был безумным. Я сделал несколько заходов в больницу, в сумме пролежал там от девяти месяцев до года. И там же сошел с ума. Меня клали в больницу или в медицинский центр, я благополучно пролетал над гнездом кукушки и выходил. И когда я приходил в себя после шоковой терапии и понимал, что опять могу распоряжаться собственной жизнью, в моей душе прописывался страх: «Неужели все опять повторится?» Ричард Хелл: Меня сильно впечатлило то, как New York Dolls подстраивают под себя окружающую действительность. Когда они только начинали, они каждый вечер выступали в Центре искусств Мерсера. Их имя ассоциировалось с Центром искусств Мерсера, и мне казалось, что это очень грамотно, потому что все знают, где и когда их можно увидеть. Не надо читать газеты, чтобы знать время и место концерта. Ричард Ллойд: Хилли спросил: «А что за музыку вы играете?» Мы сказали: «Ну, а что значит “CBGB-OMFUNG”?» Он сказал: «Country, Bluegrass, Blues, and Other Music for Uplifting Gourmandizers» . А мы сказали: «Мы играем всего понемножку, немножко рока, немножко кантри, немножко блюза, немножко блюграсса…» Дункан Хана: Казалось, Ричард Хелл и Том Верлен готовы взорваться в любую минуту – как будто они решили стиснуть зубы и попытаться сохранить мир. Иногда они начинали драться на сцене. Был вечер воскресенья, там сидело всего человек пятнадцать, и когда кто-нибудь лажал, Том Верлен начинал вопить на Ричарда: «А, еб твою мать!» А Ричард вопил в ответ: «Не заводись, мудофель!» Дэнни Филдс: Television казался мне изумительным! Руки Ричарда Хелла и шея Тома Верлена были настолько очаровательными, что ни искусство, ни жизнь, ни любовь, ни поэзия не могли бы сделать меня более счастливым. Они были самой потрясающим из всего, что я видел в жизни. Кожа этой парочки… У них была самая восхитительная кожа в мире. Про кожу Тома Верлена и кожу Ричарда Хелла можно было сказать: «Бог создал это и потом уничтожил формулу». И еще там был Ричард Ллойд, которого я ебал. Дункан Хана: Патти Смит не сразу стала ходить на выступления Television, но как только поползли слухи, она там появилась. Патти все время вела себя так, как будто она старая, но, подумай, сколько ей тогда было лет? Двадцать девять? Ну вот, значит, она пришла в «CBGB» посмотреть на этих мальчиков. Ричард Ллойд: Патти Смит начала ходить на выступления Television в «CBGB». Все были в курсе, что она без ума от Тома. Все переживали за их будущее. Думаю, только Том был против. Наверно, его не радовала перспектива погрязнуть в дебрях таких отношений, но если честно, мне было плевать. Терри Орк: Патти Смит пришла ко мне и заявила: «Я хочу его. Хочу Тома Верлена. Он выглядит, как Эгон Шиле». Она так прямо и сказала: «Устрой мне этого мальчика». Ричард Хелл: Меня не напрягло то, что Патти начала гулять с Томом. Единственное, я волновался, как бы он еще выше не задрал нос, ха-ха-ха, потому что это уже было бы существенно. Том считал, что его отношения с Патти – дело государственной важности. Но я никогда не тусовался с ними – в то время я не мог находиться в обществе Тома, я его просто ненавидел. Дункан Хана: Я знал, что Ален Ланье был бывшим мужчиной Патти Смит. Я жил на Томпсон-стрит, Патти тоже жила неподалеку, и я столкнулся с ней около ландромата, аппарата в духе Шангри-Ла: она стирала вещи Алена. Дебби Харри: Помню выражение лиц Патти и Тома, когда их застали целующимися за «CBGB». Тома бросило в краску, а Патти сказала: «Иди на хуй». Ричард Ллойд: Мы нравились Патти. Она была влюблена в Тома Верлена, и действительно хотела нам помочь. Ее группа как раз собралась, и они начали работать, и она спросила у Тома: «Как думаешь, нормально, если я выступлю в “CBGB”?» Терри Орк: Менеджером Патти была Джейн Фридмен, и, похоже, Клайв Дэвис, президент «Ариста Рекордз», хотел подписать контракт с Патти, но и она, и Джейн нервно относились к контрактам на запись. Ричард Хелл: Карьера определенно стал бешено развиваться. «CBGB» оказался в центре событий с того самого дня, как мы впервые там сыграли. Мы были уникальны. Ни одна другая рок-н-ролльная команда в мире не выступала с короткими волосами. Ни одна другая рок-н-ролльная команда в мире не выступала в рваной одежде. Все еще носили яркие и женские костюмы. Мы были тощими, как велосипеды, бездомными отморозками, и мы играли мощную, безудержную, агрессивную, но при этом странно лиричную музыку. Боб Груэн: В первый раз я увидел Ричарда Хелла, когда он вошел в «CBGB»: на нем была белая майка, на которой был нарисована мишень и написано «Прошу, убей меня». Ричард Хелл: Не помню, чтобы я носил майку «Прошу, убей меня», зато помню, как пытался заставить Ричарда Ллойда ее надеть. Самому мне не хватало смелости. Ричард Ллойд: Ричард Хелл сделал для себя майку с надписью «Прошу, убей меня», но не стал ее носить. Я согласился надеть ее. Так что я был в ней, когда мы играли наверху в «Макс Канзас-Сити», а потом ко мне пришли эти ребята. Эти наши фэны посмотрели на меня совершенно безумным взглядом – заглядывали мне в глаза настолько глубоко, насколько это вообще возможно – и спросили: «Ты это серьезно?» Терри Орк: Я пришел к Хилли и сказал: «Слушай, я хочу вернуться сюда с Television и я хочу организовать клуб». Я сказал: «Хилли, посмотри, что у нас вышло, посмотри, какая толпа народа к тебе ходит!» Я высоко поднял ставки, потому что мне нужен был контроль. Я сказал: «Каждый вечер тебе придется пускать новую музыку». У этой музыки в тот момент еще не было названия. |
|
Глава 19 - 53-я и 3-я Джим Кэролл: Я продавался за деньги. Когда мне было то ли четырнадцать, то ли уже пятнадцать, я ходил по ебаным Гринвич-авеню и Кристофер-стрит – пока кто-то не объяснил мне, что пока рядом есть люди, отдающиеся бесплатно, никто не станет платить тебе деньги. Куча детей, сбежавших из дома, тусовалась на Сорок четвертой стрит, как в «Подростковой похоти» Ларри Кларка, но мне это больше напоминало отстой в духе «Полуночного ковбоя». Потом один взрослый парень посоветовал мне пойти на Пятьдесят третью и Третью, где собирались чуть ли не все торгующие собой мальчики в Нью-Йорке. Микки Ли: Помню, я ехал по Пятьдесят третьей стрит и Третьей авеню и увидел Ди Ди Рамона, который там стоял. На нем была черная косуха, та самая, в которой он на обложке их первого альбома. Он просто стоял, так что я понимал, зачем он здесь. Я знал, что тут снимаются мальчики-геи. Так что я был в шоке, когда увидел там своего знакомого. «Ебать-копать! Это же Дуг стоит. Он и правда этим занимается». Джим Кэролл: Я обычно говорил: «Слушай, мне не надо платить пятьдесят, потому что я только разрешу тебе отсосать у меня, можешь заплатить мне сорок». Ди Ди Рамон: Песня «53-я и 3-я» говорит сама за себя. Все, что я описал, автобиографично и очень живо. Я по-другому и не умею писать. Легс Макнил: «53-я и 3-я» — страшная песня. В ней поется о парне, который стоит на углу Пятьдесят третьей и Третьей и пытается подцепить клиента, но никто его не берет. Потом, подцепив клиента, парень убивает его, чтобы доказать, что он не баба. Дэнни Филдс: Не думаю, чтобы Ди Ди все свое время тратил на проституцию, я знаю, что девчонки нравились ему больше, чем мужики. Думаю, все это было очень современно. Я за то, чтобы каждый мог ебать каждого, а кто какого пола вообще не играет роли. С этой точки зрения Ди Ди был очень современным. И не думаю, чтобы он стыдился того, что делал. Джим Кэролл: Часто все происходило в машине, но там я чувствовал себя неловко, и поэтому пытался убедить клиентов поехать в отель на Второй авеню, в тот, который напротив синагоги. Мужики считали, что я прошу слишком дорого, потому что им надо было еще платить пятнадцать-двадцать баксов за комнату. Но я объяснял им, что в отеле гораздо удобнее, чем в машине, и что нам не надо будет бояться проблем с законом. Ди Ди Рамон: Когда мне было пятнадцать, я начал покупать наркоту у фонтана в Сентрал-парке, приносить ее домой в Квинс и продавать. Я покупал полпартии у своего дилера, это было пятнадцать двухдолларовых пакетиков. У себя в Квинсе я брал по три доллара за пакетик. И, продав десять, я оставался при своих и с пятью пакетиками в кармане. Микки Ли: Джонни Рамон хорошо ко мне относился. Он кололся наркотой, но никогда не пытался затянуть меня в это дело. Тогда его еще звали Джон Каммингс, и я считал его крутым. Он носил мотоциклетную куртку. Черную кожаную куртку. Когда я только начал тусоваться вместе с ним, он очень хорошо ко мне относился. Не знаю почему. Чем-то я ему нравился. Может быть, он просто знал, что я умею играть на гитаре. Ди Ди Рамон: Мне приходилось тусоваться с разными ребятами, потому что с каждым я употреблял его наркотик. С Джоуи я затусовался, потому что он любил выпить. Но Джоуи не дружил с наркотиками. Он пробовал, но ничего хорошего они ему не дали. Он приходил в дикое возбуждение. Однажды я видел, как он покурил травы, упал на пол и забился в конвульсиях, свернувшись калачиком, с криками: «Кровь кипит! Бьет ключом!» Джоуи Рамон: Я толком не нюхал клей или «Карбону». Техника бумажных пакетов прошла мимо меня. Ну, не совсем мимо, но я никогда не увлекался этим так, как Джонни и Ди Ди. Ди Ди Рамон: Я не только курил хорошую траву, но еще и начал нюхать клей. Клей, туинал и секонал. Приколись, ты не можешь вынуть голову из пакета. Мы травились вместе с Эггом, моим другом, потому что Эгг был тот еще тип. Он не употреблял дурь, траву, кислоту, ему нравилось нюхать «Карбону» (это моющая жидкость) и клей. Обнюхавшись клея, мы начинали названивать по телефону. Микки Ли: Джоуи так достал маму, что она запретила ему у нас появляться. У нее была собственная картинная галерея под названием «Сад искусства». Джоуи прожил там какое-то время. Когда мать уезжала на выходные, я пускал его пожить без спроса. Джоуи Рамон: Я просто сидел с Ди Ди на углу бульвара Квинс, квасил и цеплялся к прохожим. К тому моменту меня уже вышвырнули из дома. Мать сказала, мол, это все для моего же блага. Ди Ди Рамон: Я жил где попало, но домом считал картинную галерею на бульваре Квинс. Ни мебели, ничего. Просто магазин картин, и мы спали на полу на складе. Микки Ли: Похоже, пребывание в дурдоме пошло Джоуи на пользу, он завел там кучу знакомых, особенно девушек. Ди Ди Рамон: Однажды я видел, как Sniper играли вместе с Suicide. Джоуи был лид-певцом, это было здорово. Смотрелся он, как полный псих. Думаю, что он был отличным лид-певцом именно потому, что так сюрно смотрелся. И у микрофона он стоял тоже очень сюрно. Мне всегда было интересно, как ему удается сохранять равновесие? Микки Ли: Джоуи был из самых ярких представителей глиттера. Лично мне глиттер не нравился. Он казался мне слишком вычурным и неестественным. Мне кажется, ты или гомик, или нет. А поскольку гомиком я не был, то и не собирался им становиться только потому, что Лу Рид был гомиком. Джоуи Рамон: Я ловил машину в полном обмундировании. Обычно я ходил в черном комбинезоне, специально для меня сшитом, в розовых сапогах до колен на огромной платформе, в куче фальшивых бриллиантов, в перчатках и на мне болталось несколько поясов. Меня подвозили, но именно тогда я впервые познакомился с педиками. Представь, на полдороге, неожиданно тебе говорят: «Слушай, может, постоим под мостом?» Обычно, если мы были достаточно близко от места назначения, я просто выскакивал из машины. Микки Ли: Как-то раз его избили. Разбили нос. Пришлось отвезти его в больницу Элмхерста. Мне было плохо. Джоуи Рамон: Это было время глиттера, в «Ковентри» выступали New York Dolls и Kiss, они приезжали из Манхэттена. Потом Sniper стали играть у «Макса», так что меня пускали бесплатно, и я ходил туда потусоваться и посмотреть на Dolls. Ди Ди Рамон: Я наконец-то устроился на работу, курьером. Утром я забирал почту и рассортировывал ее, у меня была тележка, я раскладывал на ней почту, учитывая порядок столов в офисе. Потом развозил почту и мог немного потрепаться с людьми. Потом все сначала, десять раз в день, а потом я шел домой и напивался. Джоуи Рамон: Однажды мне позвонили Джонни и Ди Ди и спросили, не хочу ли я пойти к ним в группу. Я ответил: «Да». Ди Ди Рамон: Монти Мелник сделал нам одолжение, пустив нас на репетиционную базу, которая называлась «Мастерские перформанса». Именно с этого и начались Ramones. Мы пытались снять несколько чужих песен, но не смогли. Я понятия не имел, как настраивать гитару, и знал всего один аккорд – «ми». Остальные были не лучше. Джоуи с первой же репетиции уселся за барабаны. На подготовку установки у него ушло два часа. Мы все ждали и ждали, пока Джоуи прицепит все барабаны куда надо. Мне все это надоело, и мы начали играть. Отыграв одну песню, мы остановились, и я посмотрел на Джоуи. У него не было сиденья на табуретке. Он сидел, как на колу. Это была наша первая репетиция. Джоуи Рамон: Нас было всего трое. Я играл на барабанах. Ди Ди играл на ритм-гитаре и пел. Когда Ди Ди пел, он переставал играть на гитаре, потому что не мог одновременно и петь, и играть. Ди Ди Рамон: В конце концов мы решили, что пора завязывать. Никто из нас не мог толком ничего сделать. Я был настолько пьян, что упал и звезданул по усилкам. Они начали прикольно свистеть, зато перестали работать. Монти на нас вызверился. Он сделал нам одолжение, пустил, а мы устроили бардак. Но когда мы пришли на следующей неделе, он опять нас пустил. Джоуи написал две новые песни. Одна была «What’s Your Game?», другая – «Suck Your Buss». Поскольку Джоуи знал слова, он пел, сидя за барабанами, и вот тогда-то мы поняли, что Джоуи у нас должен петь. Я взял в руки бас. Я сказал Джонни, что хочу, чтобы Джоуи стал певцом. Он согласился. Джоуи Рамон: Вышло так, что они играли все быстрее и быстрее, и я просто не успевал за ними на барабанах. Просто слишком быстро. На каждой репетиции они чуть-чуть ускоряли темп. Так что меня попросили петь, Ди Ди попросил, он видел меня в Sniper и считал, что я ни на кого не похож. Все остальные пытались подражать Игги или Мику Джаггеру. Ди Ди Рамон: Джоуи стал лид-певцом, Джонни на гитаре, а Томми Рамону, нашему менеджеру, наконец-то пришлось сесть за барабаны, потому что никто больше не хотел. Так собрался оригинальный состав Ramones. Но мы совершенно не понимали, что делать, когда начали играть. Попытались сделать пару песен Bay Sity Rollers, и у нас ничего не вышло. Мы просто не знали, как это делается. Так что мы начали писать собственные вещи и лепить их, как получается. Джоуи Рамон: Форест-Хилс был районом для «среднего класса», там жили сплошь богатые снобы и их вопящие выродки. Там просто кишмя кишели эти ебаные дети, которые доставали всех подряд. Нельзя сказать, чтобы родители их били, скорее это тебе хотелось загасить их всех, этих испорченных сопляков. Они были настолько неконтролируемыми и безнаказанными, что дико хотелось их всех порешить. Ди Ди Рамон: После одной из первых репетиций мы с Томми пошли в офис студии, потому что он хотел поговорить со мной. Он сказал: «Есть мысли, как нам назвать нашу группу?» Дебби Гарри: Мы с Крисом Стайном налетели на Томми Рамона на улице, и он сказал: «А, у меня тут группа. У нас тут репа, приходите посмотреть». Дэвид Йохансен: Чувствую себя идиотом. Однажды мы с Силом уходили из «Мастерских перформанса», там сзади у Монти репетировали Ramones. Мы шли мимо них, увидели Ramones и сказали им: «Ребята, забейте! У вас ничего не получится». |
|
Глава 20 - Так ты хочешь быть рок-н-рольной звездой Пенни Экейд: Я жила в Мэне. Мне надо было съездить в город повидать кое-каких людей, а Роберт Мэплторп сказал: «Слушай, ты не можешь уехать и не сходить на выступление Патти сегодня вечером. Horses только что вышли, и она наверняка выступит потрясающе». Он сказал, что она будет играть в «Оушен клаб» в Нижнем Манхэттене. И я решила: «Ладно, схожу». Я знала, что хозяин «Оушен клаба» – Микки Раскин, он же владеет и «У Макса», и я подумала, что если что, просто пойду в «Макс». |
|
Глава 21 - Смерт Dolls Дебби Гарри: Однажды я зашла к кому-то в гости на Тринадцатой стрит. Неожиданно прямо перед зданием остановился фургон, Малькольм Макларен откинул задний борт и стал доставать оттуда всякие резиновые платья и ботинки на платформе и продавать их прямо там, на улице. И все бросились к нему, чтобы что-нибудь купить. Малькольм знал Дженис, подружку Джонни Фандерса, и это она пригласила его приехать. Так что, наверно, он знал, что мы придем туда и обязательно захотим купить эту фигню, потому что в те дни мало где можно было купить резиновые платья. Малькольм Макларен: Dolls не раз приходили ко мне в магазин, когда были в Лондоне, и он потряс их до глубины души, потому что в Нью-Йорке не было ничего подобного. Никто в Нью-Йорке не продавал рок-н-ролльную культуру – и одежду, и музыку – в специальном месте. Боб Груэн: Малькольм сделал комплекты одежды для каждого члена группы New York Dolls. Дэвиду достался габардиновый костюм, кто-то требовал лакированную кожу. Но все было ярко-красным. Вся группа стала красной. Малькольм Макларен: New York Dolls были прикольными, потому что они были просто кучей бесполезных ублюдков, и мне кажется, будучи бесполезными ублюдками, они вцепились в нарциссистскую идею, которая была в крови у поколения шестидесятых: никогда и ни за что не стать взрослым. И вот эту идею вечных детей Dolls выражали транссексуальным стилем одежды, и их главной идеей стало остаться куклами, маленькими куклами. Терри Орк: Мне хотелось устроить совместный концерт Television и New York Dolls, а Малькольм Макларен как раз стал их менеджером, так что мы начали искать место, где обе группы могли бы вместе выступить. Кто-то предложил «Ипподром». Тогда мы с Томом Верленом пошли к Дэвиду Йохансену договариваться о сроках нашего общего концерта, а когда слезли с его чердака, Верлен сказал: «Мужик, ты это видел?» Гейл Хиггинс: Мы НЕНАВИДЕЛИ Малькольма. Он нарядил Dolls в эти красные прокоммунистические костюмы и устроил политическое шоу, а Dolls и политика – вещи несовместные. Они же вообще не разбирались в политике. Нам всем казалось, что это нелепо. Джерри Нолан: Вся эта поеботина с Маклареном была слишком арто-фартовой. Он одел нас в обтягивающие красные кожаные костюмы и заставил играть перед огромным красным флагом. Ужасная глупость. Айлин Полк: Шоу в «Ипподроме» ждал успех, так что они решили устроить турне Красной Кожи по Восточному побережью. Первой в очереди стояла Флорида, и вот когда они совсем уж было собрались уезжать, Малькольм сказал мне: «Знаешь, перед туром придется положить Артура в клинику для алкоголиков, потому что нельзя ехать, пока он в таком состоянии». Боб Груэн: Я помог Малькольму спасти их жизни. Он отправил Джонни и Джерри на реабилитацию, а Артура – в больницу, потому что тот пил до зеленых чертей. Все считают Малькольма менеджером New York Dolls, но на самом деле он устроил только несколько последних выступлений. Потому что больше никто для них ничего не делал. Малькольм Макларен: В те дни я был менеджером из «Желтых страниц». Я действительно просто пытался делать свое дело. Ну такой уж я, я англичанин, и у нас делают так: «Ладно, мужик, ты слишком много пьешь, надо бы тебя положить в клинику. Так, Артур, ты придешь в девять часов, жду около твоего дома, будь готов, собери маленькую сумку, тебя не будет пару недель, не волнуйся, все будет нормально, я буду тебя навещать каждые три дня и, конечно, я обязательно пришлю Джонни и Дэвида, я сам приеду с ними, не проблема. Да, у тебя будут какие-то деньги, тебе можно в день одно вареное яйцо, и я крайне рекомендую после этого ходить на свидания только с библиотекаршами». Айлин Полк: Артур вышел из клиники, им надо было ехать в тур во Флориду, и за час до того, как за ним пришел Малькольм, Артур завалился ко мне с бутылкой виски. Мне стало тоскливо, потому что он только что вышел из больницы, и я подумала, что они наверняка решат, это я дала ему бутылку, а я не давала. Сил Силвейн: Во Флориде мы остановились у матери Джерри Нолана. У нее стояли трейлеры, она использовала их как мотель. Там было шесть трейлеров, она сдавала их как комнаты. Малькольм привез туда Dolls, и она отдала нам три трейлера из шести. Джим Маршалл: Когда мне было пятнадцать, New York Dolls приехали на две недели во Флориду, туда, где я вырос. Не совсем понятно, зачем они приехали, потому что мы о них долго ничего не слышали. Их второй альбом, «Too Much Too Soon», вышел и прошел. Не думаю, что он хорошо продавался, и их точно не крутили на нашем радио. Питер Джордан: Малькольм – тупой. Он говорил вещи в стиле: «О мой бог!» Однажды мы пошли на пляж. Зрелище «Малькольм на пляже» — это было что-то. Он был одет, одет с ног до головы, в эти свои фирменные ебаные шмотки! Я сказал: «Малькольм, а на хуя тебе ботинки и носки? Мы же во Флориде на пляже!» Сил Силвейн: Как-то нам пришлось ехать в своем универсале на концерт в деревню, в какой-то деревянный зал – скорее даже не зал, а амбар – там было человек двадцать, они орали: «Сыграйте что-нибудь из Rolling Stones!» Так что мы понимали, что дела у нас идут неважно. Джим Маршалл: Сначала у нас были хорошие отношения с Дэвидом Йохансеном, но потом Дэвид и Сил стали возражать против нашего присутствия, потому что было ясно, что мы – источник наркоты. Потом одного нашего товарища, который, собственно, обычно и ездил в Овертаун, в Майами за дурью, поймали полицейские. Его продержали две ночи в тюряге в Майами, что, конечно, нелегко ему далось. Ему тогда было пятнадцать, и, надо думать, копы его побили. Так что никто больше не хотел ездить в Майами за дурью для Джонни и Джерри, и они ушли из группы. Джерри Нолан: Однажды мы ужинали и разговаривали, и Дэвид сказал: «В этой группе нет ни одного незаменимого человека». Вот и всё. Я встал и сказал: «Дальше без меня». Тогда Джонни тоже встал и сказал: «Если Джерри уходит, я тоже ухожу». Сил Силвейн: Джерри все решения принимал сходу, и ему было все равно, что он уходит из дома собственной матери и оставляет нас там. Что было, конечно, погано, ну да хуй с ним. Так что Джонни и Джерри свалили. Малькольм Макларен: Я думал, что они уезжают, потому что ненавидят группу и думают, что ни малейшего шанса на успех в Тампе у них нет. Джерри Нолан: Мы с Джонни Фандерсом сели в самолет и полетели обратно в Нью-Йорк. Даже в самолете Джонни все еще думал, что это просто угрозы. Я говорил ему: «Джонни, это не ночные потасовки, которые к утру уже забываются. Дело вполне серьезно». Элиот Кид: Я знал, что New York Dolls еще неделю должны быть во Флориде, и когда увидел Джонни и Джерри, сказал им: «Какого хуя вы вернулись обратно?» Ричард Ллойд: Том Верлен продолжал долбить Ричарда Хелла: «Ты не репетируешь, ты просто приходишь на репу и напиваешься, ты не занимаешься дома, сколько раз я говорил тебе, давай приду помогу, но тебе неинтересно, тебе просто неинтересно!» Дункан Хана: Думаю, Том так заводился, потому что Ричард постоянно был под чем-то, знаешь, приходил нажравшийся и обдолбанный. Но с точки зрения Ричарда именно это и был рок-н-ролл. Просто они видели мир совершенно по-разному. Надо сказать, Хелл действительно неважный басист, вдобавок ко всему он тупой – представь, как он прыгает вокруг и строит рожи, ну, словно его привели на религиозное шоу. Думаю, для Тома в этом было слишком много фарса. А Тому нравился спокойный, крутой стиль, понимаешь? Это не прикол. Ричард Хелл: Верлен накручивал себя все сильнее и сильнее, пока не осознал, что он превосходит всех и вся – и что он физически не способен облажаться. С ним стало ужасно. Он потихоньку пришел к тому, что живет по другим правилам, чем все остальные. А когда у него что-нибудь не получалось, он всегда говорил, что вот он, Том – непризнанный гений, что никто его не понимает. Роберта Бейли: Когда Ричард Хелл ушел из Television, он жил со мной. Том Верлен заворачивал песни Ричарда одну за другой. Ричард обычно пел половину песен Television; потом осталась единственная, «Blank Generation». Ричард Ллойд: В конце концов, Ричард Хелл заявил, что уходит из группы. А Том Верлен спросил Фреда Смита, басиста Blondie, не хочет ли он играть с нами, и Фред согласился. Дебби Харри: Фред Смит, блядь, ушел из Blondie. Я была в ярости. Я злилась на них на всех – на весь Television, на всю Patty Smith Group, на Патти и Фреда. Я злилась на Патти, потому что она уговорила Фреда уйти в Television. Ричард Хелл: Я ушел из Television в ту же неделю, когда развалились New York Dolls. Джонни Фандерс позвонил и сказал: «Мы с Джерри только что ушли из Dolls, не хочешь вместе собрать группу?» Боб Груэн: Дэвид Йохансен вернулся из Флориды и сказал, что группа распалась, потому что Джонни Фандерсу и Джерри Нолану надо было съездить в Нью-Йорк закупиться дурью, а Дэвид сказал им: «Если вам надо ездить домой за наркотой после каждого выступления, я не собираюсь играть с вами в одной группе». Вот так все закончилось. Айлин Полк: Артур Кейн позвонил мне из Флориды и сказал, что Конни добралась до него и там и что единственный способ сбежать от нее – поехать в Лос-Анджелес. А я сказала: «Ну что ж, если это надо сделать, то это надо сделать». Сил Силвейн: По дороге из аэропорта Малькольм начал говорить мне: «Силвейн, не переживай ни о чем. Не волнуйся, не волнуйся, не волнуйся». Малькольм Макларен: Путешествовать по Луизиане было прикольно, хотя я опять словил венерическую болезнь, которая опять испортила мне все настроение. Я думал, что мы попали, блядь, в венерическую деревню, а я затерялся здесь с остатками New York Dolls и очередной болячкой на конце и пытаюсь добраться обратно до Нью-Йорка. Сил Силвейн: У Малькольма были мандавошки. Он купил бутылки две этого говна, «А-200», а оно не помогло. Малькольм шептал: «Мне надо разобраться с этой проблемой до того, как я вернусь домой к Вивьен», — знаешь, Вивьен Вествуд, его жена. Малькольм Макларен: Ричард Хелл казался мне невероятным. Опять же, он подарил мне новую концепцию моды. Он не носил красный винил, высокие каблуки и не красил губы в убийственно-оранжевый цвет. Это был парень, полный противоречий, оборванный, как будто он только что вылез из канализации, словно он весь покрыт слизью, словно он не спал годами, словно он не мылся годами, словно он абсолютно всем вокруг по хую. Ричард Хелл: Мне нравился Малькольм, потому что ему нравился я. Я мало о нем знаю, но он вроде бы серьезно заинтересовался мной. Тогда было совсем немного людей, которые нас уважали, знаешь ли… Малькольм Макларен: Ричард Хелл был концентрированным, стопроцентным вдохновением. Если честно, помню, я сказал Sex Pistols: «Напишите песню, такую же, как «Blank Generation», но сделайте свою убийственную версию», а их версией стала «Pretty Vacant». Элиот Кид: Фрэнки дал Макларену двухмесячную ренту авансом, чтобы переснять квартиру Малькольма, а Малькольм кинул Фрэнки на деньги. Малькольм Макларен: Когда я вернулся в Англию, я знал, что делать дальше. У меня был в кармане имидж, с которым я вернулся, словно какой-нибудь Марко Поло или Уолтер Рэли. Вот, что я с собой привез: имидж бедного странного товарища по имени Ричард Хелл и эту фразу: «пустое поколение». |
|
Глава 22 - Может назовем это “панк”? Ди Ди Рамон: Однажды я выходил из «CBGB» в четыре часа утра и увидел Конни. Она сидела на крыше машины и полировала ногти. Я сразу на нее запал. На ней было черное вечернее платье, шипованные ботинки на высокой подошве, а в сумочке – бутылка ежевичного бренди. Так что она выглядела, как древняя графиня-вампирша, которая пришла по мою душу. Айлин Полк: Однажды, еще когда я только начинала ходить в «CBGB», мы сидели там с Энией Филипс, и тут в бар вошли Ди Ди Рамон, Джоуи Рамон и Конни. Артур Кейн уже смылся в Калифорнию, так что Эния сказала мне: «Смотри, Конни с новым парнем. Он из молодой группы, из Ramones». В ее словах явно звучал подтекст: «Давай-ка попробуем этих ребят». Ли Чайлдерс: В первый раз я пошел в «CBGB» с Уэйном Каунти. Там сидело шесть зрителей. Мы съели по порции чили (много лет спустя это привело Биби Бьюэл в ужас: «Как, вы ели чили? Стив рассказывал мне, что Dead Boys ходили в кухню и дрочили в него!»). Дэнни Филдс: Я редактировал журнал 16 и вел колонку в SoHo Weekly News, и я всегда проповедовал, как великолепны Television и потрясающи их выступления. Легс Макнил: Когда мне было восемнадцать, я жил в Нью-Йорке, работал в одной хиповской кинокоммуне на Четырнадцатой стрит и снимал этот кошмарный фильм про тупого рекламщика, который закидывался кислотой и чувствовал себя сексуально, эмоционально и духовно освобожденным. Фигня была полная. Мэри Хэрон: Мы с Легсом познакомились, когда я была поваром в «Тотал импакт», хиповской кинокоммуне на Четырнадцатой стрит. Легс тоже пришел туда, и он единственный, кто сказал, что фильм дерьмовый, а люди все чокнутые. Я спросила его, а что же он-то делал. Он ответил, что просто немного помог с техникой, и спросил, что делала я. Я сказала, что хотела стать писателем, и он в ответ сказал: «Мы как раз выпускаем журнал. Он называется Punk». Легс Макнил: Мы пришли в «CBGB», и когда шли вдоль стойки бара, я увидел парня с очень короткими волосами и в черных очках, который сидел за столиком. В нем я опознал Лу Рида. Хольмстром гонял ридовскую Metal Mashine Musik неделями. Это был двойной альбом Лу Рида, на котором не было ничего, кроме заведенной гитары. Это было ужасно, кошмарный шум, и именно это, по мнению Хольмстрома, и был главный панковский альбом. Мы всегда лезли с кулаками, когда Джон ставил запись: «Ну блин, выключи это говно!» Вот кем был Лу Рид в моих глазах. Мэри Хэрон: Я пришла в ужас, когда Легс и Джон подошли к Лу Риду и сказали, что хотят взять у него интервью. Я подумала: «Господи, что они творят?» Легс Макнил: Пока мы говорили с Лу Ридом, Ramones вышли на сцену. Это было потрясающее зрелище. Четыре яростных чувака в кожаных куртках. Как будто гестапо ворвалось в комнату. Эти были точно не хиппи. Джоуи Рамон: Тогда мы впервые встретились с Лу Ридом. Лу твердил Джонни Рамону, что тот играет на неправильной гитаре, что ему надо другую гитару. Джонни не пришел от этого в восторг. Надо сказать, когда он нашел эту гитару, у него было не слишком много денег – он купил ее за пятьдесят долларов. И Джонни нравился «Мосрайт», потому что больше никто не играл на «Мосрайте» – так что это была как бы его фирменная фишка. Поэтому он решил, что Лу – полный отстой. Легс Макнил: Потом Ramones вернулись, опять отсчитали начало и сыграли лучшие восемнадцать минут рок-н-ролла, какие я только слышал в жизни. Там был и Чак Берри, все, что я у него слышал, и второй альбом Beatles с каверами Чака Берри же. После выступления мы взяли у Ramones интервью, и они оказались такими же, как мы. Они говорили про комиксы и молодежную попсу шестидесятых и были очень циничные и саркастичные. Мэри Хэрон: Мы все пошли в «Локал», и ни у кого не было денег, так что мы ничего не могли заказать. Помню, Лу Рид заказал чизбургер, потому что мне дико хотелось жрать. Лу познакомил нас с Рэйчел, первым трансвеститом, которого я в жизни встретила. Очень красивая, но страшная. И точно парень – у Рэйчел была щетина. Легс Макнил: Хольмстром прыгал с воплями: «У нас на обложке будет Лу! У нас на обложке будет Лу!» Я не понял, что его так возбудило. Я просто сказал: «Ага, а ты видел ту телку, которая была с ним?» Мэри Хэрон: Когда я закончила писать статью про Ramones, было уже поздно, и я ночью пошла через весь город, чтобы отнести ее в «Свалку панка», офис Punk на Десятой авеню. Пришлось пройти десять авеню – ну, с одной стороны города на другую. Легс Макнил: Следующее, что мы проделали, – это вышли на улицы и заклеили весь город объявлениями, где было написано: «БЕРЕГИСЬ! ПАНК ИДЕТ!» Все, кто их видели, говорили: «Панк? А что такое панк?» Мы с Джоном смеялись. Мы думали: «Ну, скоро вы узнаете». Дебби Харри: Джон Хольмстром и его живая карикатура, Легс Макнил, как два маньяка, носились по городу и развешивали объявления, что, мол, «Панк идет! Панк идет!». Мы думали, что это окажется еще одна говенная группа с еще более говенным названием. Джеймс Грауэрхольц: Я жил в Бункере, это чердак Джона Джиорно на Бауэри, 222, который стал домом Уильяма Берроуза в Нью-Йорке. У нас с ним была любовь, а когда любовь закончилась, я начал на него работать. В то время Берроуз еще не был известен. Точнее, Уильям Берроуз был всемирно известен, но мало кто знал, кто это такой. Уильям как бы считался уже отработанным материалом. Ему поклонялись, но его книги уже не переиздавали. Так что я начал воспринимать себя как импресарио Уильяма, а он начал воспринимать нас как эдакое симбиотическое партнерство. Уильям Берроуз: Я всегда думал, что панк – это тот, кто все просек и на это забил. |
|
Глава 23 - Китайские скалы Филип Маркейд: Какая-то девушка подошла ко мне в «Мамочке», на мне был такой индейский шарф, и она сказала: «Вау, прямо как Кит Ричардс!» Она взяла мой шарф и обмотала вокруг своей шеи. Прошло время, я попросил ее отдать мне шарф назад, а она представилась и сказала: «У меня есть немного геры, но я не умею колоться, если ты меня ширнешь, я с тобой поделюсь». И мы пошли к ней домой на Двадцать третью стрит. Оказалось, что у нее только полпакетика. Мне бы точно не хватило забалдеть, и я так и сказал: «Мне ширяться без мазы». Элиот Кид: Первые два раза, когда мы встречались с Нэнси Спанджен, я с ней спал. Она заговорила со мной в «Максе», и я сказал себе: «Только не это». Ричард Ллойд: Примерно в то время в Нижнем Ист-сайде стало очень, очень популярно быть джанки. По утрам можно было видеть, как люди выстраиваются в очереди, словно в кино на хит – очереди метров на двадцать, а те, кто продает наркоту, бегают вдоль очереди и говорят: «Готовьте деньги, мы откроемся через десять минут». Или: «Никаких однодолларовых. Только пятерки и десятки». Филип Маркейд: Иногда затариваться в дурь-доме было по-настоящему страшно. Ты идешь в заброшенный дом, входишь, там совершенно темно, ты крадешься вверх по лестнице, где нет половины ступенек. Ты не видишь вообще ничего, абсолютная темнота, потом доходишь до лестничной площадки, а на каждом этаже по свечке. Ричард Ллойд: Мы с Ричардом Хеллом однажды пошли вырубать, и нас заловила полиция, затолкала в здание и обыскала. Они нашли у Хелла иглу и сказали: «Это откуда?» Ричард Хелл: Джанк-тусовка была как секс, просто веселуха. Я хочу сказать, на этом деле еще был притягательный налет запретности, но при этом никто не считал джанк опасным. Артуро Вега: Мне не нравится героин. Мне он совсем не нравился, но я ширялся несколько раз за компанию с Ди Ди. Первый раз, когда он меня уколол, я не мог двигаться. Я не мог встать. И мне дико хотелось сблевать. Меня тошнило, тянуло в сон, и я говорил, как те джанки на улице. Пэм Браун: Когда я впервые увидела Ramones в «CBGB» и увидела Джоуи Рамона, я сказала: «Мой клиент». Я в него безумно влюбилась. Так что я собрала чемоданы и переехала к нему жить. Ди Ди и Конни спали на кровати около окна, и мы с Джоуи каждый вечер, лежа под одеялом, прикрывали головы и надеялись, что в нас ничего не попадет, потому что Ди Ди и Конни дрались. Артуро Вега: Я пустил Конни, Ди Ди и Джоуи Рамона на свой чердак на Второй стрит. С Джоуи не было проблем. С ним все было отлично. Мы отлично уживались. И мне нравилась Конни. Она обычно звала меня «Артуро, моя ненависть» вместо «Артуро, моя любовь». Она говорила: «Я бы тебя возненавидела, но не могу». Ричард Хелл: Мы с Ди Ди тусовались вместе год или два, в основном вырубая дурь. Можно достать пакетик геры за три бакса. Это стандартная цена. Мы закупались на углу Двенадцатой стрит и Авеню А. Там торчало человек десять-двенадцать пуэрториканских детишек, лет по тринадцать, это были гонцы. Мы давали им три бакса, и они приносили пакетик. Айлин Полк: Меня тянуло к Ди Ди Рамону, потому что он играл в группе, а мне нравилось гулять с ребятами из групп. При этом он был красивый. Он был, можно сказать, восхитительный, но уверена, что какая-то часть меня просто хотела хаоса – то бишь украсть Ди Ди у Конни. Ричард Хелл: Однажды Ди Ди позвонил мне и сказал: «Я написал песню, которую Ramones не хотят играть». Он сказал: «Она еще не закончена. Может, я приду к тебе, покажу, и если тебе понравится, мы ее доделаем?» И вроде бы он принес с собой акустическую гитару. А у меня был бас. В основном песня была готова, не хватало одного куплета. Я написал две строчки. Вот и все. Это в основном песня Ди Ди, хотя тот кусок, который написал я, удался хорошо. Ди Ди Рамон: Я написал эту песню в пику Ричарду Хеллу, потому что он сказал, что хочет написать песню лучше, чем «Heroin» Лу Рида, а я пришел домой и написал «Chinese Rocks». Артуро Вега: Ramones поговорили о «Chinese Rocks» и решили ее не исполнять, потому что Томми Рамон сказал: «Никаких наркотиков. Ничего о наркотиках. Эта песня не для Ramones. Отнеси ее кому-нибудь еще». Ричард Хелл: Споры вокруг этой песни начались потому, что мы стали играть ее с Heartbreakers. Я принес ее на очередную репетицию, как приносил все песни в последние годы. Я пел ее сам, ведь это я ее принес, и она стала популярной в Нью-Йорке. Джерри Нолан: Heartbreakers все еще пытались собраться с мыслями. Но тут Ричарду Хеллу стало с нами плохо. Сначала Ричард думал, что будет фронтменом. У него был своеобразный стиль, но он просто не мог бороться с Джонни. Ричард очень самоуверенно считал, что нам надо избавиться от Джонни. Но я, блядь, просто поржал. Я сказал: «Ричард, извини, друг, но ты что, правда думаешь, я поругаюсь с Джонни ради тебя? Скорее это тебе придется уйти». Ричард Хелл: Меня начала доставать тупость песен Heartbreakers. Звучали они хорошо, но знаешь, тексты… «Гуляем с тобой, не могу смотреть на тебя – не могу не смотреть на тебя». Я просто не понимал, что они хотят сказать. Роберта Бейли: Heartbreakers совсем не помогло то, что Ричард гулял с Сейбл, бывшей большой любовью Джонни Фандерса еще времен New York Dolls. Думаю, не случайно Джонни порвал с Сейбл, и она начала гулять с парнем из его группы. И Ричарду нравилась телега «Подруги рок-звезды». Сейбл Старр: Мне было очень хуево из-за Джонни Фандерса. Я долго пыталась собраться с мыслями. Мы познакомились с Китом Ричардсом, и это было очень странно. Понадобился такой великий человек, как он, чтобы показать мне, насколько хороша я. Он прекрасный человек. Айлин Полк: Мне не нравилось, что Ди Ди принимает наркоту, из-за Конни – я заметила, что это ее дверь в его жизнь. И я не собиралась запрещать ему что-то, но время от времени он сам решал завязать. И пару раз таки завязывал, но каждый раз опять начинал. Он обходился без дури пару недель, но Конни всегда ждала его с большим «колесом» в кармане. Так она его и держала. Ди Ди Рамон: Конни вела себя странно: повернулась на ножах и розочках из бутылок, могла броситься на любого, кто попался под горячую руку. А однажды ночью она напала на меня. Дэнни Филдс: Я любил разборки между Конни и Ди Ди. Именно этим и должны заниматься мальчики и девочки: резать друг друга. Конечно, не стоит умирать, но быть на волосок от смерти – или от того, чтобы пропустить выступление – это наш метод. Ди Ди Рамон: Конни не раз приводила меня на грань смерти, но в чем-то она помогала мне остаться в живых. Она, больше никто. На мне лежала ответственность – надо было каждый вечер играть – и всем было по барабану, есть ли у меня крыша над головой, доза на вечер и что-нибудь пожрать. |
|
Глава 24 - Металлик КО Уэйн Крамер: В 1972 году когда развалились МС5, мы потеряли друг друга из виду. Это было словно потерять родных братьев – мы были друзьями еще со школы, мы вместе начинали, мы вместе прошли через огонь и воду. В конце, когда команда развалилась, это было так болезненно и так неприятно, что мы вообще перестали говорить друг с другом. Мы перестали быть друзьями. Так что я убрал свою гитару на полку и пошел в дурь-дом, потому что дурь убивает боль и все становится по барабану. Конечно, когда в тебе живет такая боль, начинаешь стремиться к примитивным удовольствиям. Биби Бьюэл: Когда мы в последний раз были вместе с Игги, я поехала с ним на поезде в Вашингтон, где ему надо было играть в Зале Конституции. Это было очень престижное выступление, и я взяла с собой эту подругу, а она взяла с собой этот наркотик, который чуть меня не отправил на тот свет – ПЦП, слоновий транквилизатор. Она насыпала дорожку и сказала, что это кокс, а я чуть не двинула копыта. Это было ужасно: я видела ангелов, летящих ко мне, у них у всех были гитары. Нет, честно, у меня пошли глюки, и там были ангелы с гитарами. Я уже решила, что на том свете. Игги Поп: Со мной никогда не знаешь – тем вечером мы играли в Атланте, а накануне я обожрался успокоительных, так они бросили меня в кусты, просто оставили на клумбе рядом с «Дейз-Инн». Я проснулся и не мог говорить. Джим Маршалл: Я поехал автостопом в Атланту, чтобы увидеть Stooges, и перед выступлением увидел, как они горстями хавают «ангельскую пыль». Это был один из последних их концертов. Самое странное, что в Атланту прилетел Элтон Джон, он хотел подписать с Игги контракт, что-то такое. Элтон надел костюм гориллы, выскочил на сцену и схватил Игги – схватил его сзади, через голову. Игги Поп: В то время я был совсем плохой, и не надо говорить, что я устал от поездок, – все было гораздо хуже. Наш нормальный день выглядел так: мы успевали на четвертый по счету самолет, на который пытались успеть, и вот, мы садились в самолет в Лос-Анджелесе, и я загружался еще до того, как самолет отрывался от земли. Скажем, мы ехали в Мемфис – когда мы подлетали к Мемфису, я уже нюхал что-нибудь у себя на столе и курил что-нибудь в косяке. Мы прилетали в Мемфис, во всех газетах была моя фотография с заголовком: «Полиция нравов будет наблюдать за сегодняшним концертом». Уэйн Крамер: Я был так себе преступником. Федералы прицепили ко мне информатора – федерального информатора, который был вором в дурь-доме. Игги Поп: Последний концерт Игги и Stooges был в Мичиганском дворце, и туда пришли байкеры. Знаешь, за вечер до него мы поехали в Детройт и отыграли маленький концерт, такой, чтобы поддержать основной концерт, ну, и заодно срубить денежку на оплату отеля. И тут один чувак стал швырять в меня яйца. Рон Эштон: Конечно, Игги не было особенно больно. Ему вообще трудно причинить боль. Может, он вообще заколдованный. Я видел, как он пропахал целый лестничный пролет, и все решили, мол, хана чуваку. Игги Поп: Мы вернулись и сыграли «Louie Louie». Если больше ничего не канает, давай «Louie Louie», правильно? Это то, что усваиваешь за пять лет игры в студенческой группе. Играй «Louie Louie» – это выход в любой ситуации. Скотт Эштон: Я сказал Игги: «Не вставай передо мной!» Потому что все метили в него. В меня ничего не попало, потому что передо мной были тарелки. У меня были две тарелки, так что я смотрел поверх них, что там в нас кидают – и если видел, как сверху, из света ламп, что-то летит в меня, падал на пол, и удар приходился в тарелки. Игги Поп: Потом пошли бутылки, фотики, камни, ножи, пояса, ботинки. Они сыпались градом, и это все осталось на пленке. Я выглянул и сказал: «Ладно, представьте, вы заплатили по пять баксов, а я уезжаю из города с десятью штуками, ТАК ЧТО ПОШЛИ ВЫ НА ХУЙ!» Рон Эштон: Игги и Джеймс Уильямсон поехали в Лос-Анджелес, а я приехал туда позже. Я жил в том же доме, что и Джеймс, в вонючем старом клоповнике около «Хиатт Хауса». Игги позвонил через неделю и сказал: «Все кончено, я ухожу, я психически вымотался, физически вымотался, и кроме того, Джеймс добил меня контрактом – дурацкой пачкой бумаги с кучей дурацких условий». Игги Поп: Последние несколько лет жизни Stooges Джеймс стоял рядом с нами, но он потерял уважение ко мне и веру в будущее группы и решил пробиваться в коммерческую индустрию Америки. Рон Эштон: Когда Stooges развалились, я собрал новую группу, New Order, с Джимми Реккой, Дэннисом Томпсоном из МС5 и Дэйвом Гилбертом. Когда я играл в New Order, Patty Smith Group приехала из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, чтобы отыграть на «Виски-дискотеке». У нашей новой группы не было денег, но мы хотели их поприветствовать. Они же в первый раз играли на «Виски-дискотеке», поэтому мы купили дюжину роз, пиздец, баксов шестьдесят. И двухлитровую бутылку хорошего шампанского. На этом все деньги, отложенные на хавку, и закончились. Дэннис Томпсон: Джеймс выглядел как джанковый дьявол – костистый и кожистый. Мы называли его Череп. Рон Эштон: New Order записали кучу материала, я вернулся в Детройт и показал записи Дэйву Александеру. Вечером, перед моим отъездом, мы закинулись, и Дэйв сказал: «Давай я провожу тебя в аэропорт?» Скотт Эштон: Потом с Игги случился нервный срыв. Он шел по улице и неожиданно упал в обморок. Все из-за громадного количества наркотиков – знаешь, нельзя одновременно принимать кислоту и квалюйд, не катит. Игги Поп: Мне просто хотелось забыть все, что было раньше. Мне было плохо, с головой было плохо. Я не мог заснуть, у меня была повреждена спина после того, как я упал с трехметровой сцены, и у меня постоянно что-то болело. Мне приходилось вгонять себя в ступор, чтобы хоть как-то с этим жить. Рон Эштон: Однажды мой брат сидел на подоконнике в очень старой квартире – у огромного двустворчатого окна на пятом этаже – и я сказал ему: «Эй, не сиди там, ты удолбан, чувак». Я сидел напротив него в кресле и гундел: «Не сиди там, чувак. Не опирайся на эти окна…» Игги Поп: Я лег в больницу, потому что пошел настолько вразнос, что понял – мне не станет лучше, пока я не окажусь там, где можно только есть и спать, и мне в руки не попадет ничего. И у меня была медицинская карточка, «голубой крест». Скотт Эштон: Когда группа развалилась, я вернулся в Анн-Арбор и залег на дно, так сказать, зализывая раны. Я пытался слезть, это заняло два долгих года. Словно начинаешь жизнь сначала. Трудно объяснить, но это правда страшно. Мне было очень плохо. Уэйн Крамер: Когда я сидел в тюрьме, один из моих товарищей принес мне подшивку журнала Biilboard. Я начал читать о Ramones – для меня они все выглядели, как Фред «Соник» Смит – оказалось, что их менеджером был Дэнни Филдс. Так что во всех статьях говорилось, что эти группы идут по стопам МС5, а там, где я сидел, слово «панк» звучало паршиво. Так что я смыл все статьи в толчок, потому что в тюрьме панк – это тот, кому дают по соплям и делают женщиной. Представь: «Я хочу сделать тебя своим панком» — за такие базары и убить могут. |
|
Глава 25 - Блицкриг бол Ди Ди Рамон: Первый альбом Ramones записали за пару дней. Мы сделали несколько других записей и демок с Крейгом Леоном и Марти Тау, только получилась полная фигня. Потому что по дороге домой из студии мы обдолбались вусмерть – ехали через лес, заблудились и постоянно видели куски людей вдоль дороги. Руки, головы... Причем этот глюк словили все. После такой веселухи мы были счастливы, что вернулись в Нью-Йорк. И решили делать альбом в студии, в той, которая в мюзик-холле «Радиосити». Артуро Вега: Когда мы писали первый альбом в мюзик-холле «Радиосити», я уже знал там все ходы и выходы, потому что таскал туда фильмы, когда работал курьером. Я знал все хитрые коридоры и лестницы; это было потрясно – разгуливать одному по мостику над сценой. Джоуи Рамон: Мы сделали альбом за неделю и потратили всего семь тысяч четыреста долларов – все просто обалдели. В то время люди не слишком парились на тему денег. Вокруг было столько бабла! Деньги крутились вокруг, и их тратили на что попало. С ними не было тогда так напряжно – были альбомы, которые влетали в полмиллиона долларов, а писались два-три года, как было, например, с Fleetwood Mac. Сделать альбом за неделю и потратить на него семь тысяч четыреста долларов было нереально, причем этот альбом действительно изменил мир. Этот альбом дал первый толчок панк-року, вообще ввел в игру новую тему – так же, как и нас самих. Ди Ди Рамон: Когда мы в первый раз выбрались из города с группой, то мы отправились в какое-то ужасное место в Новой Англии. Это было побережье океана и стремный, воняющий пивом большой зал под названием «Фроликс». Этим утром я не смог вырубить и чувствовал себя паршиво. Была зима, было холодно, а после концерта пришлось возвращаться в этот поганый отель. Дэнни Филдс: Линда Стейн, жена Сеймура Стейна, второго менеджера Ramones, имела очень интернациональный склад мышления. Она была, так сказать, загипнотизирована коммерческими перспективами Ramones на европейскам рынке. Ди Ди Рамон: Когда мы приехали в Англию, все происходило невероятно быстро. Записывающая компания предоставила нам неограниченную оплату услуг в отеле, и я заказал столько виски, что через два дня они получили счет на семьсот долларов. Когда они его увидели, они сказали: «Мы думали, вы закажете несколько сэндвичей с сыром и кока-колу». Это было потрясно. Я почувствовал себя большой рок-звездой. Наверно, именно к этому я и стремился. Микки Ли: Кажется, все были немного на взводе, ведь мы впервые уехали так далеко от родного района, в Лондон. Все мы, и Ramones, и менеджеры, шли пешком по аллее в сторону задней двери, ведущей за кулисы Раундхауса. На аллее, как взвод солдат рок-фронта, стояла группа Clash. Артуро Вега: Все лондонские группы торчали на аллее, пытаясь попасть в Раундхаус, чтобы увидеть Ramones. Джонни Роттен попросил у меня разрешения пройти за кулисы и познакомиться с ребятами. Ди Ди Рамон: В качестве маленькой шутки Ramones всегда добавляли чуток мочи то, чем угощали гостей. Когда Джонни Роттен пришел в Раундхаус поглядеть на Ramones, он спросил у Монти, можно ли зайти за кулисы с нами поздороваться. Джонни Рамон согласился и во время встречи вел себя с Джонни Роттеном очень дружелюбно. Он взял его за руку, похлопал по спине и предложил выпить пива. Ха-ха-ха! Дэнни Филдс: Мик Джонс и Пол Симонон из группы Clash были там. Пол тупо втыкал на белые носки, они были ужасно грязными, и я подумал: «Слушай, а прикольно». Я балдел от Пола, потому что мне нравились его носки. Это были по-настоящему грязные тонкие белые носки. По рисунку грязи можно было изучать ботинки Пола. Ди Ди Рамон: Сид Вишес ходил за мной хвостом. Это было еще до того, как он попал в Sex Pistols. Паренек был приятный и недалекий. Я все время за ним наблюдал. Полный атас был как-то ночью, когда мы собрали большую тусовку. Шло лето, в Лондоне стояла ужасная духота. Дело было в одном местечке, где все тогда тусовались и которое называется «Сельская кузина» или «Сельский клуб». Подавали вино и пиво, и все ужрались. Блевотина была по всему туалету – в раковине, в толчках, на полу. Это было и правда мерзко. Легс Макнил: Я сидел у Артуро на Второй стрит и ждал возвращения Джоуи Рамона из Англии. Когда он уезжал, я сказал: «На фига тебе Англия? Оставайся дома. Англия – отстой». Чита Краум: Когда Ramones выступали в Кливленде первый раз, мы сняли их, таскали им записи и дурь. Потом, когда они уезжали домой, мы их провожали. Им нужно было найти выезд на хайвей, и мы со Стивом Бейтосом в другой машине показывали им дорогу. Джеймс Слаймен: Когда Стив жил в Кливленде, он так развлекался каждую ночь. Мы напивались, Стив снимал штаны, а потом, не отпуская руля, забирался на ветровое стекло машины и показывал всем голую задницу. Это была его любимая фишка. Его член прижимался к ветровому стеклу, зато задница вылезала наружу для всеобщего обозрения. Чита Краум: Когда Джоуи Рамон вернулся из Нью-Йорка, он поговорил о нас с Хилли и договорился о прослушивании вечером в понедельник в «CBGB». Dead Boys до этого момента не существовали – мы собрали группу уже после того, как Джоуи Рамон договорился о прослушивании. Легс Макнил: Джоуи Рамон неофициально поселил к себе Dead Boys, пока они были здесь, так что мы с Джоуи зависали с ними, и они нам нравились. Ходил слушок, что это Стив подавал Игги арахисовое масло во время знаменитого концерта Stooges, когда Игги разгуливал по рукам зрителей. Мы не могли выяснить, правда это или нет, в любом случае, телега была отличная. Артуро Вега: Чем больше я прикалывался рисовать свастики, чем больше я о них думал, тем сильнее они мне нравились и тем яснее я понимал их силу. И тем больше я воспринимал рисование свастик как искусство. Яркий флюоресцирующий цвет кажется не слишком естественным, хотя этот цвет существует в природе – некоторые рыбы и птицы имеют флюоресцирующую окраску – но для меня этот цвет является олицетворением человеческого безумия. Если вы все время будете смотреть на флюоресцирующие цвета, вы ослепнете, они по-настоящему убивают ваше зрение, поэтому такой цвет сам по себе – достаточно радикальная штука. Потом, если вы смешаете нацизм с флюоресцирующим цветом, вы получите высшую степень человеческого безумия. Дэнни Филдс: Я написал статью в журнале High Times, чтобы выразить удивление по поводу запрета на слово «наци» в популярной музыке, при том что на полках магазинов невозможно найти книгу без свастики на обложке. Такая ситуация меня до сих пор забавляет. Я считал, что тексты у Ramones прикольные. Думаю, Ди Ди не говорил о расовом уничтожении, все это скорее имело иной смысл, знаете, типа: «Когда дверь в спальню закрывается, я становлюсь нацистом». Ди Ди Рамон: Я вырос в Германии, мы переезжали из одного дерьмового города в другой. Я жил в Бад-Тёльц, в Баварии, недалеко от гитлеровского Орлиного гнезда. Я жил в Мюнхене, потом мы переехали в Пирмазенс, маленький городок на французской границе. Немецкая сторона Пирмазенса называлась линией Зигфрида, французская сторона – линией Мажино. Во время Первой и Второй мировых войн обе враждующие стороны строили укрепления с «драконьими зубами», тяжелой артиллерией, бункерами и пулеметными гнездами. Я часто пробирался на окраину города и бродил среди старых бункеров и находил ржавые, но стреляющие автоматы, немецкие стальные шлемы, противогазы, штыки и ремни. Дэнни Филдс: Не было лозунгов: «Я – наци, и вы, евреи, готовьтесь!» Ничего подобного. Дело было не в политике, дело было в сексе. Я знаю, что сегодня не все понимают разницу, но это не было расистской угрозой. Я это видел лучше других, ведь мои родственники, хотя я их никогда не знал, были уничтожены нацистами за то, что они были евреями. Ди Ди Рамон: Моя мать часто рассказывала мне истории о войне. Она рассказывала, что бомбоубежища были переполнены и поэтому некоторые люди оставались снаружи, и когда после окончания воздушных налетов она выходила наружу, то видела их тела, трупы с кишками, висящими из открытых ртов. Сотрясение от взрывов бомб выдавливало из людей кишки наружу. Весь город горел. Иногда она упоминала тех родственников, которые раньше были наци: «Ах, твой дядя, он вернулся из России только через шесть лет после войны, пошел искупаться в воронке от бомбы и утонул». Я часто бродил в одиночестве, погружаясь в мир фантазий; порой, качаясь на качелях, я воображал себя боевым летчиком. Айлин Полк: У Артуро была черная эсесовская форма, она была подвешена к потолку его чердака рядом с бальным платьем. Я почти уверена, что Ди Ди и Артуро надевали их, когда никого не было рядом. Почти наверняка так и было. Я не знаю кто надевал платье, а кто форму, но я почти уверена, они так одевались. Филип Маркейд: Однажды ночью я был на вечеринке на чердаке у Артуро Вега. Мы все были совершенно обдолбанные, и я случайно оказался недалеко от Ди Ди и Артуро. Я слышал маленький, но потрясный отрывок их беседы. Клянусь богом, это правда. Ди Ди говорил Артуро: «Я перепробовал все наркотики, все-все, что можно сделать, я уже делал. В моей жизни было все. Я просто не знаю, чем заняться теперь». Айлин Полк: Ди Ди блестяще манипулировал людьми. Но когда доходило до обычной, повседневной беседы, он казался придурком и, как мне кажется, нарочно вел себя так. Он так делал, чтобы взрослые и полиция не приставали к нему. К примеру, когда однажды мы шли на чердак к Ramones и кто-то начал подниматься позади нас, Ди Ди открыл выкидной нож. Чита Краум: Во время одного из наших первых концертов Ди Ди Рамон подарил Стиву тот самый нож 007. Вы помните нож марки 007? С коричневой деревянной рукояткой, его длина в открытом виде составляла четырнадцать дюймов, а ширина лезвия – около дюйма. Он открывался сбоку. Это была не выкидушка, но лезвие здорово выбрасывалось. Хороший нож, такие до сих пор производят. Джеймс Слаймен: Когда Dead Boys во второй раз играли в «CBGB», Хилли Кристал подписал с ними договор и стал их менеджером. Я даже удивился. Они были группой, которая в Кливленде называлась Frankensteins и которую я так и не пошел смотреть, потому что, если честно, я никогда не принимал музыку Стива всерьез. Джиния Рейвен: Хилли позвонил мне и сказал: «Я хочу, чтобы ты послушала эту панк-группу. Они очаровательны». Айлин Полк: Однажды ночью Стив Бейтос выбрил свастику у меня на лобке, а Джимми Зеро это дело сфотографировал. Они увидели меня в «CBGB» с хлыстом, и в конце концов я отправилась к ним домой. Стив сказал: «У меня есть потрясная идея!» Биби Бьюэл: Кто-то посоветовал мне сходить в «CBGB» посмотреть величайшую группу в мире – Dead Boys. Однажды ночью, когда они играли, я пошла туда. И когда вошла внутрь, первое, что я увидела, был Стив, дававший отсосать какой-то герле прямо на сцене. Первое, что я увидела. Джиния Рейвен: Именно я подбила Стива дать отсосать прямо на сцене. Говорю вам, именно я устраивала себе и всем окружающим веселую жизнь. Той ночью я сказала одной официантке из «CBGB»: «Слушай, сходи и принеси взбитых сливок…» Биби Бьюэл: Не знаю, кто была та девушка, потому что не видела ничего, кроме ее затылка, но Стиву действительно отсосали прямо на сцене. А потом он повесился. После того, как ему отсосали, он перебросил свой ремень через трубу парового отопления и повесился на нем. Конечно, не по-настоящему. Джиния Рейвен: Официантка не делала минет Стиву на сцене, потому что парень должен был еще петь. Я не хотела помешать ему. Поэтому я сказала: «Не делай этого пока». Бедный парень. Джида Гэш: Однажды ночью я пришла в «CBGB». Я пришла туда прямо с работы. Мы, девушки, одевались по-особому из-за того, что работали топлесс-танцовщицами: нам приходилось носить шпильки, грим, парики, всякие штуки и еще перчатки, чтобы скрыть следы уколов. Джеймс Слаймен: Мне кажется, Джида стала встречаться со Стивом до появления Чита, но я могу ошибаться. Джида Гэш: Dead Boys вернулись в Кливленд, а я лучилась любовью, как мыльными пузырями. Через несколько дней Чита пришел ко мне на «CB» и сказал: «У меня для тебя сообщение от Стива. Ему пришлось задержаться в Кливленде еще на пару дней по какому-то делу, но он вернется в среду, и он хочет тебя увидеть». Джеф Магнум: Dead Boys был нужен бас-гитарист. У них не было своего, когда они первый раз приехали в Нью-Йорк, и во время первой записи на бас-гитаре играл Боб Клермаунтин. Ну, они притащили меня из Кливленда. Первое, что случилось в Нью-Йорке, – в «CBGB» мы уронили усилитель, тогда я подумал, что не смогу играть здесь. Это пиздец. Потом мы пошли на хату Dead Boys на Девятой стрит и я подумал: «Хорошо, по крайней мере, хоть жилье приличное». Погрязнув в негативе, я почти не выходил из квартиры в выходные. Я думал, что умру там. В первую ночь кто-то визжал за окном: «Хватай его! Он бежит по крыше!» |
|
Глава 26 - Ангийская интрига Боб Груэн: Когда я в первый раз отправился в Англию, у меня был только телефон Малькольма Макларена. Я познакомился с ним в Нью-Йорке, когда он тусовался с New York Dolls. Я позвонил ему, и он повел меня в «Клуб Луизы». Там тусовалась куча ребятишек в странной одежде, с торчащими во все стороны волосами. На сцене нарисовалась какая-то группа, оказалось, это Sex Pistols. Они смотрелись вызывающе нелепо – строили из себя крутых звезд. Все ребятки стояли вокруг них: «Ооох, это они, они такие великие!» Малькольм Макларен: Когда я был ребенком, взрослые часто заставляли меня писать «Я не буду плохим». Я просто выкинул «не»: получилось «Я буду плохим». Это меня немало забавляло, но уже в художественной школе фишка потеряла остроту. Для меня представление правящего слоя общества о плохом нуждалось в переосмыслении. И его представление о хорошем означало для меня вещи, которые обязательно надо было уничтожить. Мэри Хэрон: Осенью 1976 года в Лондоне можно было почувствовать, как мир зашевелился и затрясся. Наш нью-йоркский прикол на полном серьезе приняла более молодая и жестокая аудитория в Англии. Вспоминаю, как тем летом я пошла посмотреть на игру Damned, которые, по-моему, действительно были ужасны. Я была одета в майку с эмблемой журнала «Панк», и я смешалась с толпой. Не могу описать, как они на меня реагировали. Все дико воткнули на то, что я в майке с надписью «Панк». Джей Ди Даггерти: После выхода Horses группа Патти Смит приехала в Лондон и выступила в местечке под названием «Раундхаус». Там было то ли восемьсот, то ли тысяча мест, для нас тогда это было много. Малькольм Макларен: Я, по крайней мере, на поколение старше тех ребят, менеджером которых был. Я не из поколения Sex Pistols, я из шестидесятников. Мои отношения с Sex Pistols были напрямую связаны с тем экзистенциальным, происходящим от страха первичным побуждением что-нибудь сделать в рок-н-ролле – принеся в жертву карьеру; плюс было то самое «сделай сам», любительский дух рок-н-ролла. Это то, с чем я вырос, – способность делать дело. Мэри Хэрон: Я пошла, чтобы встретиться с Малькольмом Маклареном в его магазине. Он был слегка педерастический – очень театрально. Он был гротескный. Вычурный. Саркастичный. Но довольно милый. Я немного потрепалась с ним, и он пообещал мне дать проходку на выступление Sex Pistols у «Эрика», в Ливерпуле. Боб Груэн: На следующий день я зашел в помещение, где в то время репетировали Sex Pistols, и сделал фотографии для Rock Scene. Когда я зашел в зал, Стив спросил: «Хочешь чая?» Мэри Хэрон: Я знаю Англию, я там выросла, поэтому происходившее напоминало мне карикатуру, которая стала реальностью. Хотя не до конца. В этом было много позерства. Это было как в кошмарном сне – кругом бродили странные потерянные люди. Я прошла за кулисы, без проблем. Мне было страшно. Я вообще довольно робкая. А вот и Джонни Роттен. Вперед. Малькольм Макларен: В самом начале мне показалось, что Sex Pistols не состоятся, и я подумал: «Может мне стоит позвать Ричарда Хелла и предложить ему играть в Sex Pistols? Или пригласить самого Сила Силвейна». Мэри Хэрон: Все время, пока я была в Англии, я страшно спорила с разными людьми, с моими старыми друзьями. Когда началось панк-движение – я в первую очередь говорю, конечно, об английском панке, но это касается и американского панка – все полагали, что это ужасное правоэкстремистское, нацистское явление – расистское, с культом насилия и направленное против всего доброго в жизни. |
|
Глава 27 - Пассажир Рэй Манзарек: Однажды Дэнни Шугамен спросил меня: «Как насчет поработать вместе с Игги?» В то время Дэнни был менеджером Игги и работал с ним, и я ответил: «Игги, хм-хм. Знаешь, мне кажется, мы играем в совершенно разных стилях». Игги Поп: Кажется, тот случай, когда Рэй Манзарек вытащил меня из обезьянника, произошел, когда я отвисал в Голливуде. Это было, когда меня уже вышибли с небес и я поселился у шлюх. Однажды я расслаблялся, пил вино, а у одной подруги было платье, которое мне очень нравилось. Мне казалось, что она выглядит в нем просто потрясно. Ну, она надела платье на меня. Рэй Манзарек: Дэнни Шугамен позвонил мне и сказал: «Парень, твой лид-певец в тюряге. Надо идти вытаскивать Игги под залог». Рон Эштон: Игги сказал: «Рэй Манзарек кое-что для меня придумал». Они репетировали в доме Рэя, и Игги обычно вваливался в репетиционный зал, пританцовывая, весь обдолбанный, и начинал орать в микрофон. Рэй Манзарек: Мы собрались на репетицию, все музыканты пришли, мы настроили технику, после чего стояли и ждали, ждали, ждали; все было готово, я стал показывать ребятам аккорды, мы были готовы попробовать пару песен. Рон Эштон: Дэнни Шугамен позвонил мне и сказал: «Рон! Ты не поверишь!» Игги Поп: Я шел по Сансет-бульвару, когда рядом остановился лимузин. Окно опустилось, и кто-то сказал: «Привет, Игги!» Джеймс Грауэрхольц: Однажды мне позвонил Игги, которого я еще не знал. Забыл уже, откуда там он звонил, вроде бы они гуляли по Парижу, с Брайоном Гайсином, другом и любовником Уильяма Берроуза, который вместе с Уильямом придумал этот прикол. Игги с Брайоном тусовались около «Паласа», загружались кокаином и танцевали до утра. Брайон сказал Игги: «Тебе надо познакомиться с Берроузом. Когда будешь в Нью-Йорке, позвони Джеймсу Грауэрхольцу». Легс Макнил: Неожиданно пошел слух, что Игги в городе. Все шептались по большому секрету, потому что каждый хотел приберечь Игги для себя. Все так воткнулись в Игги, потому что о нем было известно только, что у него был нервный срыв и что его укатали в дурку в Лос-Анджелесе. Все было так интересно – Игги, вещь в себе, спускается с горы. Игги был мифом. Может, Игги был единственным, кого в массовом порядке уважала вся сцена – люди, которые вообще никого не уважали. Ну, был еще Лу Рид. Лу был потрясающим, но он был мудаком. Джеймс Грауэрхольц: Перед вечеринкой Игги неожиданно появился в моем пентхаусе. Мы не встречались раньше, и вот мы сидим, беседуем и курим, и тогда он прямым текстом сказал мне: «Знаешь, я действительно привел в порядок свои дела, потому что я в конце концов дошел до понимания того, что являюсь продуктом. Рок-н-ролл – это бизнес, а я – продукт, так что я работаю и собираюсь поддерживать форму и у меня все получится». Терри Орк: Как мне вспоминается, я предложил отсосать у Игги, а он ответил: «Э, просто полижи мой животик, ладно?» Так я продолжал лизать его живот и мне это нравилось. В таких делах он был на высоте. Мне кажется, каждый хотел отсосать у Игги. Понимаете, ТАМ было ТАК. Игги Поп: Я плохо помню вечеринку. Помню, что видел Джонни Фандерса. Это была забавная встреча, потому что он хотел делать то, что мы обычно делали, а я не хотел. Джеймс Грауэрхольц: Все были фанаты, но не в том стиле, которого придерживался Игги. Он носил очки, он был одет почти нормально, своим видом он говорил: «Я не хочу быть каким-то фриком, я хочу, чтобы меня принимали всерьез». Пэм Браун: Игги пришел в «CBGB», и мы все перлись, понимаете? Я взяла пару порций бухла, подошла к нему и сказала: «Я хотела бы взять у тебя пару интервью для журнала Punk…» Игги Поп: Я навестил Ramones на их чердаке. Они были хорошие ребята. Ramones были классные. Они дали мне понять, что слышали мои песни, но они не собирались писать кипятком и обливать меня медом. Они просто сказали, что им нравится мои работы, и мне это было приятно, очень приятно. Они упомянули одну или две песни, которые им понравились, и я подумал: «Эй, уже хорошо!» Роберта Бейли: Я уверена, это было первое интервью Игги после долгого перерыва, он только что закончил лечение, поэтому еще боялся воссоединения с человеческой расой. После интервью Игги пригласил меня и Джона Хольмстрома на ужин в «Фебу». Я заказала омара, довольно экстравагантно, правда? Я думала, за все платит Дэвид Боуи, но Боуи уже был в Европе. На следующий день Игги уехал в Берлин, где записал «The Idiot» вместе с Боуи. Анджела Боуи: У меня большая проблема с тупыми людьми – особенно с тупыми людьми, которым нравится фашизм. А у Дэвида Боуи была полоса тупизма, настолько же широкая, насколько длинная. Одной из причин гибели моей любви к Дэвиду стало то, что он увлекся немецким экспрессионизмом. Игги Поп: Берлин был похож на город привидений, со всеми вытекающими радостями. У полиции там очень дипломатичный стиль, можно сказать, «культовое поведение». И это такой пьяный город: всегда кто-нибудь идет по синусоиде. Кроме того, они не парятся по поводу торговли наркотой. Хотя неправильно говорить, что они не парятся по поводу наркоты, скорее они не парились над тем, что люди развлекались. Анджела Боуи: О боже мой! У Дэвида и Игги это был как медовый месяц. Это было отвратительно: английская жопа и американский сопляк думали, что они очаровывают Германию, а немцы смотрели на них и смеялись. Оба корчили из себя бонвиванов – швырялись деньгами, покупали всякое дерьмо, пытались представить себе, что живут в двадцатые или тридцатые годы, как Кристофер Ишервуд: «О! Мы планируем переехать в Берлин». Они вызывали у меня желание проблеваться. Не могу вам передать, как меня от них тошнило. Легс Макнил: Глиттер-рок был пропитан декадансом: туфли на платформе, юноши с подведенными глазами, Дэвид Боуи и гермафродитизм. Богатые рок-звезды подражали героям «Берлинских историй» Кристофера Ишервуда: помните, Салли Баулз, развлекающаяся с трансвеститами, шампанское на завтрак и минет, пока нацисты потихоньку забирали власть. Эд Сандерс: Панки напоминали мне броненосцев: прикид этих людей был разновидностью брони для защиты от щупалец глобальной системы. Это стиль «Армагеддон-конец света-я готов-сделай это-Гарри Гилмор». Знаете, вроде: «Если это должно произойти, давай, начали, я готов, можешь проблеваться на меня, мне не сложно почиститься». В этом есть что-то индивидуально апокалиптическое – персональный апокалипсис, закалка. |
|
Глава 28 - Лондон зовет Ли Чайлдерс: Я начал работать менеджером у Heartbreakers, когда из группы ушел Ричард Хелл. Джонни Фандерс позвонил мне и спросил: «Не выручишь нас? Нам нужен бас-гитарист, нам нужно организовать концерт, нам надо снова очень быстро раскрутиться». Тогда я позвонил Тони Занетта, который был большим фанатом рока, и спросил: «Будешь со мной менеджером Heartbreakers?» Джерри Нолан: Когда Ричард Хелл покинул группу, Heartbreakers пережили это. Мы взяли гитариста Уолтера Люра и бас-гитариста Билли Рата. Мы с Джонни крепко подсели на наркоту. По примеру Dolls мы всю дорогу шли этим путем. Все, чем бы мы не занимались, вращалось вокруг наркоты. Ни одна репетиция не проходила без наркоты. Что бы мы не делали, вначале мы должны были получить дозу. Ли Чайлдерс: Звонил телефон. Это был Малькольм Макларен. Он спросил: «Хотите приехать и провести турне с моей группой Sex Pistols?» Джерри Нолан: Малькольм сказал: «Ебись оно, два Dolls лучше, чем ни одного». И пригласил Heartbreakers. На афишах мы были вторыми после Sex Pistols. У нас не было записей, только куча мусора, но мы с Джонни верили, что наша группа охуенно понравится англичанам. Ли Чайлдерс: В тот вечер, когда мы приехали, Малькольм и Sex Pistols встретили нас в аэропорту. Они рассказывали о всяких вещах, вроде: «Мы только что снялись в стремном телешоу. Это было в натуре прикольно. Это было в натуре дебильно. Этот парень оказался в натуре сопляком, и мы сказали ему, куда бы он мог отправиться». Малькольм Макларен: Я знал, что шоу Билла Ганди обернется большим скандалом. Я интуитивно верил, что оно станет историческим событием, и во многих отношениях это оказалось именно так, потому что эта ночь действительно была началом – с точки зрения СМИ и публики – того, что стало известно как «панк-рок». Ли Чайлдерс: Мы, американцы, не осознавали, какой властью обладают британские таблоиды и как велика их способность погружать население в состояние помешательства. Во время турне «Анархия в Соединенном Королевстве» случалось, что мэр с кучей копов встречал нас на въезде в какой-нибудь город и отказывался даже пропустить наш автобус за городскую черту. Джерри Нолан: В турне «Анархия» принимала участие группа Clash, как, впрочем, и Damned. Но Damned сбежали после пары концертов, потому что они были слабаки. Барабанщик Чесоточная Крыса и гитарист Капитан Чувственность были крутыми ребятами, но остальные были кодлой лохов. Они хотели ехать отдельно в своем автобусе. Pistols тоже немного побаивались нас, но они очень старались этого не показать. Элиот Кид: После того, как Джонни Фандерс познакомился с Pistols, он позвонил мне в Нью-Йорк и долго рассказывал о них. Мы уже кое-что слышали. Мы знали, что Малькольм был в деле и что Pistols приобрели некую известность. Но мы не представляли, как они поют, как выглядят и мы не знали их имена. Элиот Кид: Heartbreakers были лучше, но в Pistols было больше ярости. Английские группы строили свой сценический образ в соответствии с тем, что, как они думали, принято в Нью-Йорке, и получался большой перебор. Типа панк, панк, панк, «Talking Heads – это круто? Television – это круто? Blondie – это круто?» Нэнси Спанджен: Панк начался в шестидесятые с гаражных групп вроде Seeds, Question Mark и Mysterians. Панк – это просто настоящий, коренной рок-н-ролл с хорошими риффами, он не похож на буги-рок. Панк-рок не был замысловатой, замороченной музыкой – он не сочетался с синтезаторами, он – настоящий, родной рок пятидесятых и ранних шестидесятых. Элиот Кид: Единственное, что отличало нашу музыку, – мы загоняли текст в такие пространства, где она до этого никогда не бывала. Искусство становится интересным, когда артист испытывает невероятную боль или невероятную ярость. Нью-йоркские группы жили в мире боли, а английские – в мире ярости. Песни Sex Pistols были построены на гневе, а Джонни писал песни потому, что его сердце было разбито из-за Сейбл. Малькольм Макларен: Sex Pistols были похожи на New York Dolls. Дэвид Йохансен был похож на Джонни Роттена, Джонни Фандерс был точно таким, как Стив Джонс, Артур Кейн был точно, как Сид Вишес, и в некотором роде, Пол Кук был похож на Джерри Нолана, кроме того, что не был наркоманом. Джерри Нолан: Я постоянно видел, как Джон Роттен, Стив Джонс и барабанщик Пол Кук стояли рядом со сценой и изучали нас. Они наблюдали взаимодействие между мной и Фандерсом, темп нашей игры. Потом они вставляли заимствованные у нас комбинации в свое выступление. Потом когда мы уходили за кулисы, они приходили в нашу гримерную и говорили: «Ах вы, ублюдки! Ах вы, подонки!» Филип Маркейд: Нэнси Спанджен всегда рассказывала мне о своей любви к Джерри Нолану. Однажды ночью она позвонила мне и прорыдала: «Филип, я только что вскрыла себе вены, я хочу умереть, я звоню только для того, чтобы попрощаться с тобой». Ли Чайлдерс: Мы с Heartbreakers пошли домой к Каролине Кун на рождественский ужин. Она была журналисткой, и у нее были деньги. А мы были рок-музыкантами, и денег у нас не было. В Лондоне на Рождество все закрывается. Автобусы не ездят, метро закрыто. Непонятно, заботит ли кого-нибудь, как небогатые люди будут добираться до родственников? Работают только такси, но они берут двойную плату. Мы собрали свои пенсы и взяли такси, чтобы доехать до дома Каролины Кун, потому что там можно было как минимум похавать. Джерри Нолан: В Нью-Йорке я много времени проводил вместе с Нэнси, но, честно говоря, я просто ее использовал. У нее были деньги на наркоту, а у меня не было. Она занималась стриптизом и проституцией и очень любила меня. Она всюду бегала за мной хвостиком и всем рассказывала байки о наших отношениях. Истории о сексе, которого у нас никогда не было, были попыткой убедить всех, что я ее парень. Потом, когда я ругался на нее за это, она все отрицала. Артуро Вега: В Лондоне я наткнулся на Нэнси. Я просто шел по Кингс-роуд и налетел на нее. Она начала рассказывать мне, как легко живется наркоманам в Англии, потому что правительство само сует тебе в руки наркоту, и как это классно. Мы шли по Кингс-роуд, была суббота, а в те времена по субботам панки махались с модами. Но тогда я про это не знал, а на мне была кожаная куртка. Тут мы увидели модов, шедших нам навстречу, и Нэнси вскрикнула: «О боже!» Ли Чайлдерс: Однажды я шел по Карнаби-стрит и внезапно почувствовал чью-то руку на своем плече. Это была Нэнси Спанджен. Малькольм Макларен: Когда Нэнси Спанджен вошла в мой магазин, мне показалось, что это Доктор Случайные Связи послал опасную заразу специально в Англию и специально к моему прилавку. Ли Чайлдерс: Как оказалось, Нэнси обрулила Heartbreakers и свалилась прямо в руки Сиду Вишесу. Я увидел ее дня через четыре на какой-то вечеринке, она шла под ручку с Сидом. Я подумал: «Ох, вот черт, о нет, как такое могло случиться? О нет!» Филип Маркейд: Нэнси позвонила мне через месяц или два, и у нее уже был британский акцент: «Хэй, Филиииип, это Нонси». Я сказал: «Чего?» А она сказала: «Ты не поверишь, с кем я сейчас гуляю, – я гуляю с СИДОМ ВИШЕСОМ!» Ли Чайлдерс: После турне «Анархия» Sex Pistols перестали выступать. Это была стратегия Малькольма, по которой они сыграли два-три бесплатных незаявленных концерта. Это оправдало себя: Малькольм был прав. Но у Малькольма были финансовые резервы, и он мог придерживаться такой стратегии. Мы не могли себе этого позволить. У нас было два варианта: или играть, или умереть. Гейл Хиггинс: В то время, когда Крис Стамп организовал для них договор с Track Records, у Джонни Фандерса появилась блестящая мысль изменить название группы на Junkies. Ли Чайлдерс: Track Records предоставили нам очень милую маленькую студию в Сохо, там работал очень милый маленький инженер записи. Я говорил Крису Стампу: «Держи Джонни подальше от героина, травки, кокаина и бухла. Не давай ему ничего, потому что он не просто сидит на героине, он сидит на зависимости». Гейл Хиггинс: Задолго до турне я знал, что Джонни – джанки. Тысячи раз мы говорили всю ночь, и он всегда говорил: «Я не хочу быть таким, Гейл, я хочу завязать, я хочу…» Джерри Нолан: Мы много тусовались с Sex Pistols. Именно я посадил Джонни Роттена на героин, я первый ширнул его. Этим я не горжусь. Мне не нравилось чувство, которое я при этом испытывал, и я изменил свое мнение о подсадке других на наркотики. С тех пор я не делал этого. Сида подсадила на героин Нэнси, которую я с ним познакомил. Одно время я колол Сида особым образом, направляя иглу вниз по вене, а не вверх, он еще не знал этого приема. Ему было страшно до усрачки, но он не хотел этого показывать. Ли Чайлдерс: Джонни Фандерс и Джонни Роттен не любили друг друга. Это было у них взаимно. Я знаю из разговоров с ними, что они очень не любили друг друга. |
|
Глава 29 - Развлекуха с Диком и Джейн Легс Макнил: Два явления породили идею журнала Punk: учитель Джона Хольмстрема в Школе визуального искусства Харви Курцман – карикатурист, создавший журнал Mad, и «Go Girl Crazy!» Dictators. Большой Дик Манитоба: Все время, пока мы писали «Go Girl Crazy!», я не просыхал. Я улегся на пол между двумя унитазами в мужском туалете, потому что пол был кафельный и холодный. Я заснул между двумя унитазами, и они нашли меня там только через несколько часов. Легс Макнил: До того, как я услышал «Go Girl Crazy!», я не думал, что кто-то видит мир так же, как мы. После того, как мы услышали запись, мы с Джоном и Джедом повторяли, как испорченная пластинка: «Мы должны найти этих ребят! Мы должны познакомиться с ними!» Мне больше всего на свете хотелось познакомиться с Большим Диком Манитобой. Так что мы создали журнал Punk, чтобы иметь возможность потусоваться с Dictators. Большой Дик Манитоба: Dictators появились позже ребят, живших в даунтауне и болтавшихся в Манхэттене, хотя мы первые сделали запись. «Go Girl Crazy!» вышел в 1974 году. Но мы были из Бронкса и никогда не чувствовали себя частью общей тусовки. Нас никогда не считали за своих – у меня было чувство, что нас воспринимали как эдаких хулиганов из Бронкса. Грубая деревенщина. Это было неправдой, но возможно, до некоторой степени нам это помогло. Энди Шернофф: После «Go Girl Crazy!» я пал духом, потому что «Эпик» нас выгнала. Я думал: «Эх, это я виноват! Я недостаточно хорош». Большой Дик Манитоба: У меня была репутация разрушителя домов и организатора маниакальных вечеринок. Не понимаю только, почему люди продолжали приглашать меня в гости. Похоже, я был самым горластым, самым шумным и самым неистовым парнем. Однажды мои родители отправились в отпуск во Флориду, и как только они уехали, я обошел все игровые площадки в Бронксе и позвал всех знакомых на большую вечеринку к себе домой. Джейн Каунти: Я родилась и выросла в Далласе, штат Джорджия, и коротко описать это место можно так: одиннадцать тысяч человек и один светофор. Это была большая деревня, провинциальный южный городок с грязными дорогами, проехать по которым после дождя было невозможно. Джимми Живаго: Первый гастрольный концерт, в котором я принимал участие с Уэйном Каунти, был заодно и моим последним концертом с Уэйном. Мы играли в каком-то католическом колледже, бог знает в каком захолустье. Скотт Кемпнер: Большой Дик две ночи тусовался в «CBGB», потому что там играл Уэйн Каунти. Ему нравился Уэйн Каунти. Он думал, что Уэйн Каунти действительно забавный. А я ненавидел Уэйна Каунти. Я считал его вульгарным. Мне казалось, что он бесталанный кусок дерьма. Джейн Каунти: Когда той ночью Большой Дик Манитоба пришел в «CBGB», у меня не щелкнуло в голове, что он певец группы Dictators. Я видел их в Ковентри, и они мне нравились. Но я не сложил два и два вместе, тем более представьте: сцена, свет, группа, музыка, и во мне четыре «черные красотки» . Энди Шернофф: Ричард встрял весьма громко и довольно непристойно. Уэйн Каунти схватил стойку микрофона и с размаху ударил Ричарда по плечу. Со стороны Ричарда не было угрожающих действий, не считая словесной агрессии. Уэйн утверждал потом, что была атака, но это не так. Джейн Каунти: Я постоянно слышал: «Трансвестит, ебаный пидор!» Я прокричал что-то в ответ типа: «Тупая ебаная задница!» Поэтому когда я увидел, что он идет к сцене, ну, точнее, к пяти «черным красоткам», и орет «пидор», я ждать не стал. Большой Дик Манитоба: Помнится, у меня не было никаких других намерений, кроме словесной агрессии, я не собирался нападать физически. Но тогда, чтобы добраться в «CBGB» до туалета, приходилось буквально пройти по сцене. Я все еще прикалывался над ним, а он принял какое-то мое движение за угрозу. Джейн Каунти: Сразу после того, как я схватила микрофонную стойку, в голове у меня мелькнуло: «Не попади по голове, не попади по голове, ударь куда-нибудь ниже, так, чтобы просто избавиться от него, только не убей его!» Боб Груэн: В «CBGB» я стоял сзади, народ волновался, мы не знали, что происходит, было видно только, что в зале царит хаос. Было похоже на бой – люди кричали и шумели. Следующее, что я увидел, – они выволокли наружу Большого Дика Манитобу, в буквальном смысле: его волокли двое парней, он почти висел между ними, и с его головы капала кровь. Они выволокли его за дверь, Уэйн поднялся на сцену и сказал: «Хотите, чтобы я ушел, или вы хотите рок-н-ролл?» Джейн Каунти: Я была забрызгана его кровью с головы до пяток, покрыта его кровью, и следующая песня была «Rock Me Jesus, Roll Me Lord, Wash Me in the Blood of Rock and Roll». Энди Шернофф: Я отвез Ричарда в отделение экстренной помощи больницы святого Винсента. Скотт Кемпнер: Уэйн сломал Большому Дику ключицу. Если бы удар пришелся по голове, Большой Дик был бы трупом, а расстояние между головой и ключицей не слишком велико, учитывая, что удар был нанесен с размаху и такой длинной штуковиной. По-моему, Уэйн так и не заплатил за это. Он до сих пор в колоссальном долгу перед Ричардом. Джейн Каунти: Я слышала, что Dictators за мной охотятся. Я работала диджеем у «Макса», поэтому покрасила волосы в черный цвет и прилепила фальшивые усы. Однажды ночью я пришла на работу, и слышала, как люди говорили: «Смотри, как тот тип похож на Уэйна!» Терри Орк: Все знают, что в мире нет более порочных и агрессивных гомосексуалистов, чем трансвеститы. Побить человека – для них не проблема. Все они сильные – если мужик одевается в женское платье, он должен быть сильным, чтобы выжить в пенном шквале говна, обрушивающегося на его голову. Боб Груэн: Эта драка стала линией раздела между тусовкой у «Макса» и тусовкой в «CB», потому что Манитоба обиделся, его ранили, вдобавок ему пришлось некисло отвалить за лечение. Кажется, Манитоба предъявил иск, и Уэйну пришлось нанять адвоката, а потом оплатить крупный счет за адвокатские услуги. Для Уэйна был организован благотворительный концерт. Там играло много народу – Патти Смит, Blondie, New York Dolls, Suicide. Сбор от концерта пошел на поддержку Уэйна. Легс Макнил: Произошла гомосексуальная революция. Гомосексуальная культура побеждала: Донна Саммер, диско – все это уже приелось. В Нью-Йорке внезапно стало круто быть геем, правда, это больше относилось к ребятам с окраин, которые сосали хуи и ходили на диско. В смысле, чего там, «диско, дисколохи»? Ну их на фиг. Скотт Кемпнер: Дэнни Филдс в своих статьях поливал нас дерьмом, разные люди писали о нас очень злобные вещи, куда бы ты не посмотрел, нас ненавидел весь Нью-Йорк, притом что Уэйн Каунти чуть не убил Ричарда. Энди Шернофф: Обратной стороной этой ситуации стало паблисити. Хорошее паблисити – это хорошая реклама, плохое паблисити – это тоже хорошая реклама, а вот отсутствие паблисити – плохая реклама. Некоторые люди говорили: «Ага, Манитоба надрал зад Уэйну Каунти!» Ходило множество идиотских баек, так что в конце концов история стала легендой. Джон Хольмстром: Лестер Бэнгс, редактор журнала Creem в Детройте, позвонил нам в «Свалку Панка» и сказал, что Punk – это величайший журнал из всех, которые он когда-либо видел, и что он хочет завязать с Creem и перейти работать к нам. Боб Груэн: Это было в начале гомосексуальной революции, когда быть гомосексуалом не только значило быть плохим и неправильным, это было незаконно, а избивать геев и унижать всех, кто «не такой», считалось нормальным. Вся эта история стала поворотной точкой. Пренебрежительное отношение к странным людям до этого момента считалось естественным. Но внезапно все изменилось – ты стал понимать, что речь идет о живом человеке, которого можно обидеть, может, о твоем друге. Джейн Каунти: Мне жаль, что все так получилось, мне жаль, что Большой Дик был ранен, но он в самом деле зашел слишком далеко. Я была на спиде, погрязла в паранойе, моя замешанная на адреналине реакция была молниеносной и автоматической. И пять «черных красоток». Представляете, что это такое – пять «черных красоток»? Скотт Кемпнер: Нас исключили из всех клубов; любой группе, вздумавшей играть вместе с Dictators, объясняли, что у «Макса» им больше нечего делать, а играть у «Макса» значило очень много. Ричард не мог ходить, ездил в инвалидном кресле на колесиках. Он был в плохом состоянии. Затем мало-помалу мы снова начали играть. Нас приютил «Клаб 82». Потом Хилли сказал: «Черный список? Никто не будет указывать мне, кого можно нанимать, а кого нет. Мне плевать на эту херню». Джон Хольмстром: После облома с гейской мафией я понял, что Лестеру Бэнгсу нельзя доверять. И действительно, потом он написал статью «Проповедники “белого шума”», в которой обозвал нас расистами. Фигурально говоря, он нас вымазал дегтем и обвалял в перьях. Я не знаю, зачем он это сделал. Потом я пытался поговорить с ним. Но он просто отмахнулся от серьезного разговора. Он только бросил мне: «Ну, чего ты так распереживался?» Я потом долго не разговаривал с ним. Еще раньше Лу Рид предостерегал меня. Лу говорил: «Не связывайся с Лестером. Он тебя объебет». |
|
Глава 30 - Кто сказал, что быть живым - это хорошо? Ричард Хелл: Я плохо подходил на роль профессионального рок-н-ролльного музыканта. Я думал, что от природы являюсь звездой рока, ха-ха-ха! Думал, что был и останусь звездой рока на всю жизнь, ха-ха-ха! В самом начале выступления вызывали во мне бурю чувств. Я получил именно то, что хотел. Бывали дни, когда я чувствовал себя королем вселенной. Я жил в мире, рожденном моим воображением. Боб Куин: Я видел Heartbreakers, когда они выступали в «CBGB». Они начали играть, и прямо в середине фразы «Going steady, going steady» изо рта у Хелла выпала жвачка. Я сказал тогда: «Этот парень – звезда». Айвен Джулиан: Когда я шел на репетиционную базу в «Дейли планет» на Тридцатой улице, я не знал, чего ждать. Вошел я в студию и увидел Марка Белла, который сидел в углу и глушил водку. Рядом с Марком сидели две цыпочки, блондинка и рыженькая, ростом около семи футов каждая, в крупноячеистых чулках: они передавали бутылку по кругу и материли друг друга. Две цыпочки бились за Марка, ха-ха-ха! Терри Орк: Когда мы первый раз встретились с Лестером Бэнгсом, я сказал ему, что спал с Лу Ридом, и это произвело на него большое впечатление. На самом деле я никогда не спал с ним. Но каждый раз, когда Лестер видел меня, он говорил: «Это тот самый парень, который ебал Лу Рида!» Лестер Бэнгс: Я долго и с нетерпением ждал возможности взять интервью у Ричарда. Тусуясь в «CBGB», я стал по-настоящему близким другом Ричарда и всех членов его группы, достаточно близким, чтобы заслужить право на интервью, когда их альбом «Blank Generation» в конце концов вышел в свет и оказался одним из самых бешеных прорывов рок-н-ролла в том году. Ричард Хелл (из журнала Punk, интервью Легса Макнила): В основном, у меня есть одно чувство… желание уйти отсюда. И все остальные мои чувства рождаются по ходу анализа того, почему я хочу уйти… Понимаете, я всегда чувствую дискомфорт, я просто хочу… уйти из комнаты. Это не желание уйти в другое место или найти другие ощущения, ничего в этом роде, это просто потребность уйти «отсюда». Лестер Бэнгс: Для протокола: мне бы хотелось, чтобы все, кому это небезразлично, знали, что я не считаю жизнь непрерывным погружением. И даже притом, что смерть действительно ужасна, то, что Ричард Хелл восхищается смертью, я считаю идиотизмом… И всякие там ричарды хеллы – это куриное дерьмо, которое низводит драгоценный дар до ерунды, и они не заслуживают, чтобы им верили, и следует пробудить их шоковой терапией или каким-нибудь другим насильственным образом. Ричард Хелл: Мне всегда казалось, что все, что я делал, было попыткой быть точным и честным, что бы это ни значило. У меня было полное ощущение – основа моего поведения – того, что все вопросы уже обсуждались, и меня это, собственно, не волнует. Мэри Хэрон: Я не была идеалисткой, меня тоже достала культура хиппи. Эти люди пытались удержать все те же идеи мира и любви, но эти идеи к тому времени сильно обесценились. Кроме того, наступила эра настоящего хип-капитализма, и на «мир-любовь» спроса не было. Тема была исчерпана, но так как хиппи стояли за добро, ни один человек не мог встать и сказать: «Это было, и это кончилось». Ричард Хелл: Мне приклеили ярлык нигилиста и солипсиста; значение второго слова мне пришлось искать в словаре. Это слово означает человека, верящего только в себя, ха-ха-ха! Прямо в точку. Биби Бьюэл: «Blank Generation» – один из моих любимых альбомов всех времен. И я думаю, что Ричард Хелл был просто… пожалуй, я хочу сказать, он был как идеал мужчины. Но мне всегда было слишком страшно заговорить с ним, потому что он был слишком крутой. Он был как Боб Дилан. Мне казалось, что он с другой планеты. Он был чертовски красив; я хочу сказать, давайте посмотрим правде в глаза, он был настоящим мужчиной и красивым парнем. Он был по-настоящему горячий, совершенно сумасшедший, прямо как на сцене, ладно, бог с ним. Айвен Джулиан: Вокруг Ричарда всегда крутилось много разных подруг, и он их использовал, чтобы раздобыть наркоты, понимаете? Они доставали для него наркоту и занимались с ним сексом. И если какого-то компонента не было, Ричард, насколько я понимаю, считал, что подруга очень занудная. Айлин Полк: Эния Филипс была прямо помешана на Ричарде Хелле. Она хотела вскрыть себе вены перед ним, и хотя ей не хватило духу на поступок, зато вполне хватило на разговоры: «Я собираюсь покончить с собой». Дебби Харри: Я познакомилась с Энией сразу после того, как она появилась в Нью-Йорке, потому что там не было других девушек, с которыми можно было бы потусоваться, поверьте мне. Там крутились в основном ребята, а немногие женщины, которые там были, кажется, были не в курсе, что они женщины. Деймита: Как-то в «CBGB» Эния Филипс пристально взглянула на меня. Сильвия Рид: Мы с Энией познакомились на Тайване. В школе мы выделялись из массы, потому что Эния очень тонко чувствовала стиль, а я была интеллектуалкой, что-то вроде книжного червя. Так что люди не знали, как нас понимать. Мы были странной парой, и мы всегда были вместе. Неразлучны. Айлин Полк: Эния стала принимать наркотики. Я не уверена, что это Ричард Хелл подсадил ее, но я знаю, что они употребляли наркотики вместе. Мне нравился Ричард Хелл, но он всегда рассказывал мне грустные истории. Он был всегда типа: «Я в такой депрессии. Жизнь – просто помойка. Я никак не могу собраться. Посмотри на меня – у меня рубашка порвалась». Сильвия Рид: Мы с Энией познакомились с Лу Ридом одновременно, это случилось в одном баре на Восьмой авеню. Мы вошли в бар, Эния увидела его и сказала: «Это он! Я пойду и познакомлюсь с Лу Ридом». Айлин Полк: Эния вела дневник, который хранила в ванной, рядом с унитазом, так что, если вы шли в ее ванную, можно было не брать с собой журнал, а почитать ее дневник. Каждому парню, с которым у нее был секс, в дневнике давалась оценка. И она писала о них очень оскорбительные вещи. Она ставила людям оценки: четыре звезды или три больших пальца, опущенных вниз. Каждого, с которым она спала, она детально описывала в дневнике: «У него не стоял, его член был вот такой…» Сильвия Рид: Когда Лу первый раз пришел к нам в квартиру, он втихаря украл два дневника Энии, потому что подумал, что это мои дневники. Я потребовала дневники обратно, он их отдал, и я передала их Энии – она пришла в настоящую ярость. Боб Куин: Сильвия привела Лу Рида в «CBGB», чтобы посмотреть Voidoids. Когда я сошел со сцены, он сгреб меня и сказал: «Ты охуенно великий гитарист!» Что мы тусовались вместе, когда он был в Velvets, он так и не вспомнил. Айвен Джулиан: Я был в группе новичком. Вначале Ричард Хелл относился ко мне довольно прохладно, но потом он стал брать меня с собой, он брал меня к «Максу», мы там бесплатно ели, и там я однажды видел, как он шел на выход и поджег сигаретой свои волосы. Мне было лет двадцать. Однажды ночью Ричард оставил меня с Терри Орком, который усердно накачивал меня бухлом. Потом Терри спросил: «Эй, хочешь, пойдем ко мне, послушаем музыку?» Я подумал: «Вау, какой славный парень». Ричард Хелл: В наше первое турне по Англии мы отправились с Clash в 1977 году. Я пошел на это дело в трезвом уме, но поскольку еще не знал, чего ждать, турне оказалось совершенно убогим. С одной стороны, я не знал, где вырубить дури, и маялся от этого, с другой стороны британская публика была совершенно ужасной. Абсолютно мерзкой. Знаете, это было на безрыбье. И хотя я старался видеть в этом светлую сторону – что это британский способ сказать «Мы вас любим» – но это капитально доставало. Боб Куин: Мерзкое ощущение, когда каждую ночь тебя заплевывают, и не обязательно от восхищения. В начале концерта, по крайней мере, в нас плевались пивом. Но когда пиво кончалось, они начинали просто харкать кто во что горазд. Иногда, когда я пел бэк-вокал, харчок прилетал мне прямо в рот. Каждую ночь, приходя в отель, я чистил одежду, оттирал гитару и надеялся, что наутро, к нашему отъезду вещи высохнут. Ричард Хелл: Куин маниакально заботится о своих гитарах. На сцене он обычно отодвигался назад как можно дальше, он хотел быть подальше от зрителей, которые плевались в музыкантов. Но кто-то попал в его гитару большим, густым харчком. Он видел, кто это сделал, и гитарой сломал тому парню челюсть. Боб Куин: Никто не шел на концерт, чтобы увидеть нас. Они были из Англии, они придумали рок-н-ролл, и они не хотели нас. И они скандировали: «Нам так надоели США». Айвен Джулиан: Вы можете себе представить: каждый день в восемь утра мы набивали собой маленький автомобиль, зная, что в семь вечера мы будем по уши в слюне и мокроте? Кроме того, Ричард был совсем плохим из-за наркоты… Ричард Хелл: Ох, мне было так погано, я не хотел никого видеть, лежал в кровати, потел и блевал. Боб Куин: Я никогда бы не стал джанки, потому что я всегда смотрел «Dragnet» – и я знал, что если ты покуришь марихуаны, то через две-три недели ты будешь грабить банки. Ричард Хелл: Я постоянно чувствовал себя разбитым и больным. И все, что происходило в Англии, было совершенно чуждым. Я знал, что мы не можем понравиться этим детям. Потому что я был там, где Clash и Sex Pistols были четыре года назад. Было ясно, что эти дети никогда не смогут проникнуться тем, что я делал, потому что все, чего они хотели, – достичь крайних степеней идиотизма. Понимаете, целеустремленно быть настолько кошмарным, мерзким и слабоумным, насколько ты можешь, а я к тому времени уже закончил эту игру. |
|
Глава 31 - Падение Джим Маршалл: Среди ночи я часто звонил Лестеру Бэнгсу в офис журнала Creem. Например, часа в два. Я всегда страдал бессонницей, даже когда был ребенком; так вот, я звонил Лестеру, потому что он все ночи напролет сидел в офисе. Однажды ночью, когда я очередной раз позвонил ему, он дал мне послушать пробную пластинку первого альбома Патти Смит, Horses, запустил ее по телефону – всю целиком, от начала до конца. Поэтому я купил Horses в день выхода альбома. Музыка Патти меня полностью захватила. Я заказал по почте ее сингл «Piss Factory», и он мне очень понравился. Но потом меня разочаровал ее второй альбом, «Radio Ethiopia». Он был несколько более коммерческим и несколько более авангардистским – коммерция и авангард в одном флаконе. Я не врубился. Я не знал, что с ним делать. Легс Макнил: Когда Патти Смит писала в студии альбом «Radio Ethiopia», меня послали взять у нее интервью для передовицы в Punk. После интервью с Лу Ридом наша техника вовлечения людей в разговор строилась на том, чтобы вместе потусоваться, нажраться в стельку и подождать, пока все выродится до полного отупения. Джим Маршалл: Я пытался сделать фэнзин на ксероксе для музыкальных фанатов в то время, когда еще учился во Флориде в школе. Я знал много наркодилеров и других людей с деньгами, и понимал, что смогу найти средства на издание своего журнала. Когда я услышал, что Патти приезжает с концертом в Тампу, я позвонил ее менеджерам в Нью-Йорк, и они устроили для меня интервью. Знаете, я тогда был шестнадцатилетним ребенком с магнитофоном, который шел брать интервью с мыслью «Сейчас меня вышвырнут из их номера». Джей Ди Даггерти: Мы играли на разогреве у Боба Сигера, и они не разрешили нам включить все освещение. Патти упала со сцены, когда пела «Ain’t It Strange», песню о противостоянии Богу. Тема песни – обращение к богу: «Давай, покажи мне свой лучший удар, я могу принять его, ты, мудак!», очень дерзкий вызов – вроде: «Мы будем биться на твоих условиях!» Джеймс Грауэрхольц: Патти говорила мне, что она представляла себе это выступление как слияние в экстазе жизни и смерти. Во время выступлений она придерживалась философии «кружащегося дервиша» и думала, что впасть в транс – ее долг перед публикой. Она рассказывала мне, что часто мастурбирует на сцене. Ленни Кай: Мы с Патти всегда исполняли небольшой балет в середине «Ain’t It Strange». Потом она спела ту часть песни, где она бросает вызов богу – «Давай, боже, сделай первое движение!» – и закрутилась. Джей Ди Даггерти: Было темно, а на полу стоял монитор, который Патти не заметила, потому что он был черным. Она упала назад. Я видел, как она падала, и первой моей мыслью было: «О боже, она или погибла, или сейчас прыгнет обратно на сцену», – а потом пришла вторая мысль: «Ох, елки! Я остался без работы». Знаете, это нормальная человеческая реакция, но я до сих пор чувствую себя виноватым из-за того, что так подумал. Джим Маршалл: Патти буквально улетела спиной со сцены. Я стоял в метре от нее, когда она начала падать. Я поднял руки, пытался ее поймать. Ее брат, Тод, был администратором группы – он стоял с другой стороны, и он тоже пытался поймать ее. Ленни Кай: Концерты становились все безумнее и безумнее. Казалось, что тотальный хаос – единственный вариант выступления. Когда Патти упала со сцены в Тампе и сломала шейный позвонок, показалось, что это – точка. Джей Ди Даггерти: С тех пор мы ни разу не исполняли «Gloria». Мне кажется, Патти изменилась и осознала собственную духовность и некую духовную систему. Думаю, она стала воспринимать мир по-другому. Я не обсуждал с ней эту тему, это мое личное мнение. Она разрабатывала темы воскрешения и перехода в другое пространство, а я в то время размышлял над темой распятия, моей персональной Голгофой. Мы вернулись в Нью-Йорк и оказались безработными. Это было время, когда мне казалось, что надраться днем – не такая уж плохая мысль. Легс Макнил: Патти прислала мне записку, в которой благодарила меня за интервью и просила позвонить ей. Конечно, я позвонил. Я слышал о том, что она упала со сцены во Флориде, но я не знал, насколько сильно она разбилась. Я думал, что все не очень серьезно, потому что тогда из года в год появлялись истории о том, как Игги летал со сцены, и никто даже не задумывался, остался ли он целым. Джим Кэролл: Патти всегда казалась мне истинной христианкой; по-настоящему истинной христианкой. Она не ходила в церковь, но она часто читала Библию. Люди говорили о словах ее песни «Иисус умер за чьи-то грехи, но это были не мои грехи», но для меня она всегда оставалась христианкой. |
|
Глава 32 - Потому что ночь Легс Макнил: Панк казался нам свежим и ярким явлением, могучим культом. Панк не был явлением политическим. Хотя, возможно, в некотором роде он все же был связан с политикой. Однако панк был замечателен тем, что в нем не было политической программы. Сутью панка была настоящая свобода, свобода личности. Делать что угодно, лишь бы задеть взрослых. Просто быть таким отвратительным, каким сможешь. Это казалось восхитительным, радостно возбуждающим. Быть такими, какими мы были на самом деле. Знаете что? Я просто обожал это. Вспоминаю, что больше всего любил ночи, когда мы просто выпивали и бродили по Ист-Виллидж и валяли мусорные баки. Просто ночь. Просто ночь. Просто сознание, что такие ночи повторятся снова. И ты сможешь опять пойти гулять, понимаешь? Это казалось замечательным. Мурлыкать про себя какую-нибудь песню и ждать приключений – это было то, что надо. Снимать девочек. Рисковать своей задницей. Отправляться в такие глубины фантазии, где раньше никогда не был. Мэри Хэрон: Отправляясь в «CBGB», я каждый раз чувствовала радостное волнение – вначале там был квартал, когда вы проходили мимо оперного театра «Амато» и потом мимо отеля «Палас», иронический титул здания на улице Бауэри, хотя тогда ирония пропитывала все вокруг, – и потом, после отеля «Палас», на горизонте появлялся «CBGB». Дамита: Накануне моего совершеннолетия мы пошли в «CBGB», и Эния представила меня Силвейну Силвейну, бывшему гитаристу New York Dolls. Он сказал мне: «Знаешь, я иду домой. Пойдешь со мной?» Патти Джордано: На моем «Мустанге 66» с откидным верхом мы с ветерком носились из «Макс Канзас-Сити» в «CBGB». Мы мотались туда-сюда – между «Максом» и «CBGB» – смотря по тому, где какая группа играла. Если играли пять разных групп в разное время и в одном месте становилось скучно, мы говорили: «Все, уходим». Прыгали в тачку, ехали в другое место и слушали других. Дамита: По дороге в «CBGB» я заслонила Джоуи Рамона своим плащом, чтобы никто не видел, как он писает, а рядом стояла какая-то девчонка, которая шла за нами хвостом всю дорогу. Она плакала, почти рыдала: «Джоуи!» Пэм Браун: Однажды ночью, после того как Ramones закончили выступать в «Клаб 82», я возвращалась домой в четыре утра, рядом со мной остановился «кадиллак» и какой-то парень сказал мне: «Дам пятьдесят долларов, если отсосешь». Дэвид Годлис: Я начинал понимать, что хочу сфотографировать в «CBGB» тот особый облик, который вещи приобретают ночью. Я был увлечен книгой Брассая «Тайный Париж тридцатых». Книга рассказывала о вечерах, проведенных автором в Париже, в ней были фотографии, причем все сделанные ночью. Я просто проглотил эту книжку. Ричард Ллойд: Я познакомился с одной женщиной, которую звали Сьюзен. Она была связана парнем, который возил наркоту из Таиланда. Эти ребята нанимали толстых женщин, которые отправлялись туда якобы на отдых и каждый раз привозили около фунта наркоты, спрятав товар на заднице. Сьюзен запала на меня и стала снабжать бесплатным героином. Сильвия Рид: Хотя я была помешана на Лу Риде, я продолжала встречаться с другими ребятами. В те дни мы не болтали долго, мы просто шли вместе домой. Для меня блядство было защитной реакцией, попыткой спасти свою личность от одержимости Лу. Джида Гэш: Однажды ночью я попыталась пойти домой с Игги. Чита не заметил этого, потому что был совершенно пьяный. Я думала: «Вот это да, сам Игги Поп! Мой герой». Дункан Хана: Как-то раз я сидел у «Макса»; представьте мои французские сигареты, прическу в стиле Франсуа Трюффо, грязную рубашку и галстук – прикид французского гангстера. Амос Поу подошел ко мне и сказал: «Привет! Хочешь сняться в моем новом фильме?» Ричард Ллойд: Мы с Анитой отправились на Ямайку и остановились на сказочной пляжной вилле. Мы прихватили с собой двухнедельный запас героина и, само собой, прикончили его дня за три. У нас были с собой таблетки перкодана, но на нас они не действовали. Я отправился к местному врачу, меня буквально трясло, и я сказал ему: «Я не могу без наркотиков, и я застрял на вашем убогом маленьком острове совершенно без героина. ПОЖААЛУЙСТА, помогите мне!» Биби Бьюэл: Я пыталась пробиться в Лос-Анджелесе – встречалась с режиссерами, которые делали кино. Дункан Хана: Отзыв о фильме «Незаправленные кровати» вышел в New York Times. Как о самом настоящем фильме, представляете? Фильм отправился на какие-то европейские фестивали. Он шел на Берлинском кинофестивале. Там его посмотрел Дэвид Боуи и потом каким-то образом разыскал Амоса. Биби Бьюэл: Я так нервничала из-за Элвиса Костелло. Пэм сказала мне: «Как ты можешь быть вместе с ним, если ты постоянно убегаешь?» На следующий день Пэм сказала: «Слушай, тут надо кое-что отвезти Джеку Ривьере, я хочу, чтобы ты поехала со мной и просто посидела в машине, поболтала с Элвисом». Хауи Пиро: Я капитально тормознул. Я типа вез наркотики в Кливленд, и по пути оприходовал половину, а потом остановился в отеле на пару дней, чтобы закончить дело. Когда Dead Boys приехали в город, я стал тусоваться с ними, они были очень прикольные, полубезумные. Однажды они выступали в клубе. Зал был переполнен, и в середине выступления они сказали: «У нас здесь особый гость», и я стал оглядываться: «Вау, кто же здесь?» Стив сделал длинное вступление, а потом внезапно указал прямо на меня и сказал: «Джонни Фандерс!» |
|
Глава 33 - Молодой, шумный и злой Джеймс Слаймен: После выхода первого альбома Dead Boys было решено, что они будут выступать на разогреве у Игги Попа, на его концертах на Среднем Западе. Игги выпустил «The Idiot» и «Lust for Life» и вернулся на сцену. Blondie тоже играли на разогреве у Игги Попа в турне «The Idiot», а Дэвид Боуи играл на клавишах. Я с Blondie побывал в четырех или пяти городах, мне это очень понравилось. Это было величайшее шоу – Blondie и Игги Поп, и играющий на синтезаторе Дэвид Боуи. Все мы пришли в восторг, когда узнали, что Dead Boys будут открывать концерт Игги. Первое выступление было в Кливленде; решили, что раз мы собираемся выступать перед Игги, нам надо поужинать с ним, правильно? Поэтому я организовал этот ужин в «Чанг уэй», китайском ресторане в центре города, в который мы обычно ходили после закрытия, когда жили в Кливленде. Джефф Магнум: Второй альбом Dead Boys мы писали во Флориде, потому что Хилли сказал: «Если ребята остануться в Нью-Йорке, они будут слишком много пить. Они не могут работать в Нью-Йорке». Джеймс Слаймен: Мы познакомились с Bee Gees и Энди Гиббом. Они записывались на соседней студии, и хотели затусоваться с нами. Они много слышали о нью-йоркской музыке, которая оставалась для них совершенно чужой, но, тем не менее, они оценивали нас достаточно высоко. Думаю, Dead Boys привлекали Bee Gees своей новизной. Джефф Магнум: Стив дал Энди Гиббу поносить свою кожаную куртку, кто-то его в ней сфотографировал, и Энди сказал: «Надеюсь, мистер Стигвуд не увидит фотографию». Как будто Роберт Стигвуд получит инфаркт, если увидит одного из своих Bee Gees в черной косухе. Чита Краум: Наш альбом хотел продюсировать Лу Рид, но ребята до смерти его боялись. Поэтому они договорились с Феликсом Паппаларди, который совершенно не въезжал, какого хуя ему делать с Dead Boys. Он продюсировал Cream, поэтому я думал, что этому парню стоит оглянуться в прошлое и послушать некоторые старые записи Cream… потому что он просто не понимал, чего я хочу, – например, маршалловский полустек. Джида Гэш: Когда Dead Boys писали второй альбом в Майами, Чита был совершенно не в себе. Может, я что-то не понимала, потому что непосредственно не участвовала в творческом процессе, но Чита постоянно пил и жаловался на весь мир. Он позвонил Джеймсу Уильямсону из Stooges и сказал: «Пожалуйста, приезжай сюда, спаси наш альбом! Они ломают Dead Boys!» Джефф Магнум: В «Критериа Студиос» мы устроили вечеринку-прослушивание. Феликс был в костюме с узором в виде листьев марихуаны, который он называл «костюмом для вечеринок-прослушиваний». Это был самый идиотский костюм из всех, какие я только видел в жизни. Надеюсь, Феликса в нем же и похоронят. Я всегда представлял себе, что его именно так и похоронят. Джида Гэш: С осени 1977 года начался мертвый сезон. Это было началом конца, и это витало в воздухе. Это были жестокие дни – иногда, вечером, когда мы приходили в «CBGB», приходилось уклоняться от летящих бутылок. Однажды мне пришлость наложить три шва. Было море жуткой агрессии. Дни славы остались в прошлом. Джиния Рейвен: Я знала, что Dead Boys должны чем-то пожертвовать. Нью-Йорк не любит злых и агрессивных. Просто не любит. Dead Boys, хотя и казались себе очень крутыми, ничего не знали об улицах Нью-Йорка. Ничего страшного в том, чтобы повыделываться, стоя перед «CBGB». Но не пытайтесь так сделать на Первой авеню. Потому что кто-то поймет, что вы не из этого города, и вас на хуй просто убьют. Майкл Стикка: Я работал в команде сопровождения Blondie, и только что вернулся из их ебаного мирового турне. В Бордо я купил этот злополучный выкидной нож. Очень крутой. КЛИК – и нож открывался; лезвие плотно держалось в рукоятке: никакой разболтанности. Джеймс Слаймен: Я вернулся в отель «Парамаунт». Лежал в постели и спал. Было пять часов утра, когда позвонил Майкл Стикка и сказал: «Слушай, мы попали в переделку, мы с Джонни Блитцем, и сейчас Джонни везут в госпиталь. Я не знаю, что делать». Майкл Стикка: Мы только вышли из «CBGB», я с Маршей, подружкой Билли Рата, а Джонни Блитц был с Даниэлой. Мы все были очень пьяные и пошли в сторону «Дели стоп» на Пятой стрит, чтобы купить что-нибудь поесть. Джеймс Слаймен: Я позвонил Хилли и рассказал ему, что случилось. Хилли позвонил в больницу святого Винсента, чтобы выяснить, в каком состоянии Джонни. Еще ничего не было ясно. Хилли сказал: «Ладно, нам надо всем собраться около полицейского участка». Джефф Магнум: Вначале у меня мелькнуло: «Джонни порезали? Как? Во время бритья?» Джида Гэш: Мы с Чита жили в отеле «Ирвинг» на Грамерси-парк, туда нам и позвонили. Вначале мы просто не поверили ушам. Я не помню деталей. Мы тогда были под сильным кайфом. Джеймс Слаймен: Я разбудил Джимми Зеро, который был со Сьюзи Хэдбенгер. Они пошли с нами. Стив тоже к нам присоединился. В девять часов утра мы все отправились в полицейский участок. Майкл Стикка: Я шел по Девятой присинкт часа через два-три после того, как протрезвел и со всеми переговорил. Когда я добрался до полицейского участка, копы уже читали эти идиотские журналы. У них были ебаные фотки Dead Boys и весь этот фанатский хлам – они уже знали, что Джонни Блитц был панк-рок-музыкантом. Джеймс Слаймен: На следующий день мне пришлось на две недели оставить Dead Boys, Хилли и остальную компанию и отправиться в Лос-Анджелес. В тот же день на концерт в Лос-Анджелес уезжали Blondie, но я не собирался с ними работать. Майкл Стикка: Я рассказал общественному защитнику, этой тупой жопе, как все произошло, но он потом стал гнать какую-то охуенно нелепую историю, которую он придумал для ебаного судьи, и я сказал: «Это не то, что я говорил». Джеймс Слаймен: Джонни уебали напрочь: живот и грудь были истыканы и порезаны ножом. Он пролежал в больнице святого Винсента месяца четыре. В него натыкали кучу трубок, ему переливали кровь. Он был очень, очень, очень плох – и у него не было медицинской страховки для оплаты медицинских счетов. Тогда Хилли решил, что мы должны провести концерт в его пользу. Джида Гэш: Это я собрала тот ебаный благотворительный концерт, а вовсе не Чита. Именно я сидела на этом чертовом платном телефоне в «CBGB» со списком телефонных номеров, звонила всем, обсуждая с каждым порядок выступления – ну, знаете, кто за кем выходит на сцену. Джеймс Слаймен: Мы организовали большой благотворительный концерт в Нью-Йорке, который продолжался в «CBGB» с пятницы по воскресенье, и концерт поменьше в Кливленде. Во время нью-йоркского концерта я пришел в полный экстаз. Это был самый веселый уикэнд в моей жизни. Divine выходили на сцену вместе с Dead Boys, Джон Белуши играл на барабане с Dead Boys, выступали все нью-йоркские группы. Майкл Стикка: Благотворительный концерт в пользу Блитца? Совершеннейший грабеж. Хилли говорил, что это я должен был получить деньги, и только поэтому Blondie решили играть в концерте. Blondie собирались дать два концерта на Лонг-Айленде и отдать мне собранные деньги. Джеймс Слаймен: Наверно, что Blondie решили, что с залогом за Майкла Стикку все ясно, что Хилли об этом позаботится. Как я уже говорил, я и сам так думал, поэтому не стал их разубеждать. Я сказал: «Хилли и другие люди, которые с ним работают, позаботятся о залоге». Легс Макнил: Жаль, что все так вышло с Дебби и Крисом. Они по жизни просто тусовались. Можно сказать, они были опорой тусовки; знаете, Дебби оставляла свою машину перед «CBGB», и могла любого подбросить до дома. Дебби была великолепна, скажу больше, она была безумно веселой. Джеймс Слаймен: Дебби не хотела идти назад на вечеринку, где ее ждал парень из записывающей компании. Она сказала: «Они дают нам наркоту, чтобы постоянно держать нас под кайфом. Меня это достало. Забирай, если хочешь. Они постоянно дают нам наркоту. Это все, что мы получаем от этих разъебаев. Они хотят, они хотят, они хотят, и за все про все они дают нам это дерьмо! Джеймс, бери, если хочешь, я больше не хочу дури, вся моя комната в отеле ей забита». Майкл Стикка: Я не знал, что Джонни Блитц жив, пока не вышел из Райкерс. Чита Краум: Когда Джонни выпал из работы, у нас оказалось очень много свободного времени. У нас не возникало и мысли о том, что группа распалась. Мы знали, что с Джонни все будет в порядке, поэтому мы просто ждали, пока он снова сможет играть. Мы ходили в «CBGB» и тупо там тусовались. Джефф Магнум: Конечно, меня обвинили в том, что Джонни порезали. Когда ему стало лучше, мы играли в какой-то дыре в Квинсе, дела у нас шли неважно. Кажется, мы успели сыграть две или три песни, и ребята швырнули инструменты вверх и ушли со сцены. Майкл Стикка: Так или иначе, дело дошло до большого жюри; меня вызвали последним. Я рассказал им свою историю. И вдруг я на свободе: типа, что, блядь, это было? Джефф Магнум: Все чего я хотел, – зажигать на басу. Я не хотел тусоваться с этими маньяками. Боже, да что ж такое? Я даже не могу спокойно выпить, потому что у Чита сбилась наводка? И у них на заднем сидении даже не было ремней безопасности, похоже, они хотели, чтобы мы погибли, это же были места для смертников. |
|
Глава 34 - Анархия в США Боб Груэн: Когда Sex Pistols приехали в Америку, я отправился на их первый концерт в Атланте как свободный фотограф. Раньше я фотографировал их в Лондоне, до того как они стали знамениты, и тогда мы нашли общий язык. Поэтому когда стало известно, что Атланта будет первым городом в их американском турне, я решил отправиться на их выступление. Я собирался приехать в день выступления, посмотреть концерт, переночевать и вернуться домой. Итак, я отправился туда и посмотрел концерт. В Атланте меня удивило количество журналистов. Думаю, от 60 до 75 процентов слушателей было из прессы. И не похоже было, что все оплачено звукозаписывающей компанией. Люди приехали на свои деньги или на деньги своих газет. Я подумал тогда: «Как же мы все собираемся отбить потраченные деньги?» Дэнни Филдс: Я следил за публикациями о Sex Pistols и думал: «Вот ведь блин!». Они сильно мешали нашим планам по раскрутке Ramones –неважно, кто из них был лучше, а кто хуже. Они просто оттягивали внимание и энергию от того, что делали мы. Боб Груэн: То, что я видел во время путешествия и во время концертов, представляло собой разительный контраст. Концерты являли собой полный хаос, но в автобусе все было спокойно. Обычно мы пили пиво, пускали по кругу косячок и слушали простой реггей. Легс Макнил: Четыре года мы выпускали журнал Punk исключительно по приколу, а потом внезапно обнаружили, что все вокруг бредят ПАНКОМ. Боб Груэн: Приехал Джон Хольмстром, и после очередного концерта то ли в Тулсе, то ли в Оклахоме мы позвали народ праздновать его день рожденья. Все собрались в моем номере, и у нас было бухло на любой вкус, и к нам пришли несколько местных ребят, которые тоже были на концерте. Среди них была одна потрясная блондинка, но нам шепнули: «Между прочим, девочка Лора раньше была мальчиком Ларри». Дэнни Филдс: Каждый вечер Sex Pistols появлялись у Уолтера Кронкайта . Можете себе представить прессинг рекламы? Уолтер вещал: «И вот теперь они прибывают в Америку!» Боб Груэн: Когда в конце турне мы добрались до Сан-Франциско, в группе чувствовалось напряжение. Чтобы задобрить ребят, Ноэль Монк повез их за покупками. Мы отправились в магазин для геев, гигантский супермаркет кожаных вещей, чтобы ребята купили кожаные куртки. В магазине хватало всякого: были и фаллоимитаторы, и какие-то гели. Сид накупил кожаных браслетов, кожаных ремней, и кроме того – всяких гелей, смазок для ебли в жопу – и намазал себе голову. Они были как крем, и Сид выдавил себе на волосы целый тюбик и поставил их торчком. Джонни Роттен сказал: «Отлично, Сид! Теперь ты можешь засунуть свою голову в чью-нибудь задницу». Легс Макнил: Когда Хольмстром позвонил мне с дороги и попросил приехать в Сан-Франциско на последний концерт турне, у меня не было ни малейшего желания туда ехать. Но Джон сказал, что это моя работа, что я представитель Punk и я должен показаться там, что это нужно для рассказа, который он пишет. Кроме того, Том Форкейд, который снимал там фильм, по словам Джона, отвалил нам кучу денег, так что приехать на концерт – мой долг перед Томом. Боб Груэн: После шоу в Винтерленде все фанаты писали кипятком от восторга. Сид вернулся на сцену, осмотрел публику и вытащил четырех симпатичных девушек, стоявших в первых рядах. Он сгреб их и сказал: «Идем со мной». Легс Макнил: Концерт Sex Pistols в Винтерленде был отстойным. Он был просто позорным, но, казалось, зрителям все пофиг. Казалось, все кончали от восторга по поводу того, что вот они – великие Sex Pistols. После концерта Хольмстром отловил меня за кулисами и сказал: «Пойдем поговорим с Сидом. Он тебе понравится, он похож на тебя». Боб Груэн: Когда я проснулся на следующее утро, то увидел Дамиту на восьмом месяце беременности, спящую в ванной. Я сказал себе: «Какого хуя я делаю в Сан-Франциско?» Дэнни Филдс: Когда Sex Pistols распались в Сан-Франциско, все увидели, что панк нежизнеспособен. Что панк-группы обречены на саморазрушение, и что вкладывать в них деньги и время бессмысленно. Легс Макнил: Смешно, но слово «панк» в мировом сознании прочно соединилось с Англией. Когда мы начинали выпускать свой журнал, мы заключили договор с фирмой, которая присылала нам вырезки из газет каждый раз, когда слово «панк» появлялось в статьях, – таким образом мы наблюдали, как имя выросло до явления. Четыре года назад мы обклеили стены на улице Бауэри объявлениями: «БЕРЕГИСЬ! ПАНК ИДЕТ!» Артуро Вега: Когда Pistols распались, я просто охренел. Мне казалось, что это ужасно глупо. Пизданутая молодежь. Как говорил Оскар Уайльд: «Молодость! Зачем она достается молодым?». |
|
Глава 35 - Шумодав Чита Краум: Нас отозвали в офис Сеймура Стейна прямо из турне. Всю команду, Хилли, всех, так? Сеймур гундел: «Я поставил кучу денег на панк-рок. Но я ошибся! И если вы хотите сохранить взаимоотношения с лейблом, вам придется изменить свой имидж, сменить музыкальный стиль и придумать новое название команде». На этом месте Джимми и Джонни сказали ему: «В каком смысле, Сеймур?» Джефф Магнум: На каждое свидание с Сеймуром Стейном мы постоянно приносили стаканы с пивом прямо в «Сайе Рекордз». Типа: «Короче, пошли за пивом, а потом – на встречу с пузырями». Мы спрашивали Хилли: «На сколько стаканов затянется встреча? Сколько Сеймур будет на нас орать? Брать по стакану или по два?» Чита Краум: Сеймур сказал: «Ваш панк-рок – это все ненадолго. Вам надо двигаться в сторону поп-музыки». Стив купился на это дерьмо, карьерист несчастный. Я взял гитару, поднялся и вышел. За мной следом в холл вышел Стив, сказал: «Пошли назад». Я ответил: «Нет уж. Иди сам, потом расскажешь, чем дело кончилось». Джефф Магнум: Я мог бы ответить Сеймуру: «Я смотрю, у тебя геморрой с этой бандой получается? Хочешь, угадаю, почему? От твоих текстовиков прет сплошной отстой. Да плюс еще ударник-пчелка, у которого одно крыло вместо положенных двух». Дункан Хана: А потом все заполонила пресса. Внезапно люди из обеспеченных районов ринулись в трущобы. Меня это добило. «CBGB» вдруг оказался забит до отказа. А чем больше людей вокруг, тем больше среди них клонов, верно? Филип Маркейд: Мир сходил с ума. В то время я частенько отвисал в «Максе» с Джерри Ноланом. Как-то раз мы с ним спустились в нижний бар. Там у окошка есть скамейка, и в этот раз возле нее стоял здоровенный чувак. Огромный крендель в спортивном костюме. Больше всего похож на мафиозо. Натуральный хуй-с-горы. На подлокотнике скамейки стоял его коктейль. Который Джерри нечаянно задел штанами и опрокинул. Мэрайа Эквайр: Конни застукала Ди Ди, когда ему отсасывали. Это случилось на стоянке оперного театра «Амато», в двух шагах от «CBGB». Когда Конни увидела Ди Ди с той блондинкой, она завизжала и помчалась к ним. Естественно, эти двое предпочли свалить. Филип Маркейд: Чувак все еще лежал на полу, но уже пришел в себя. Джерри стоял как раз над ним. Крендель схватил разбитый стакан и попытался ткнуть им Джерри прямо в яйца. В яйца он не попал, промахнулся на пару сантиметров. Но зато попал Джерри в бедренную артерию. Ричард Хелл: После записи «Blank Generation» я остро почувствовал, что сделал в музыке все что мог. И сердцем я уже был не здесь. Айвен Джулиан: Однажды Ричард пригласил Сеймура Стейна к себе домой. Он показывал ему все подряд и приговаривал: «Смотри, смотри, как мы живем!» Потом открыл дверь в мою клетушку с осыпающимся потолком и продолжал: «Смотри, смотри!» Ричард Хелл: Всегда чувствую себя не в своей тарелке, если приходится общаться с каким-нибудь дельцом в офисе. Когда он, развалившись, разговаривает со мной через огромный стол. Меня такие люди слишком часто напрягали. Из-за этого я не склонен доверять никому из них и не испытываю ни капли уважения ко всей их братии в целом. Я человек невыгодный, со мной у них одни неприятности. Айвен Джулиан: Ричард решил, что мы будем играть только на панковских тусовках, ладно. Ну, а в то время по всей стране таких было, пожалуй, штуки три. Вот. Ричард Хелл: Похоже, что я готов был совсем бросить музыку. Мне не хотелось, чтобы она стала делом моей жизни. Я практиковался на басу только на репетициях. Или когда песню новую писал. Всегда считал себя писателем, текстовиком. Да по-любому, для рок-н-ролла надо быть ребенком. Это детская игра. Разве нет? В нем слишком многое построено на «kick out the jams» драйве. Примитивная реализация сдерживаемого потока энергии, фрустрации, злости и желания привлечь внимание. Все, что свойственно людям в определенном возрасте. Боб Куин: Марк Белл ворвался на репетицию и швырнул пачку счетов на пол. Счет за электричество, за газ, за квартиру… И заорал: «Кто будет платить за все это дерьмо? Я питаюсь хуже собаки! Что вы собираетесь с этим делать?» Айвен Джулиан: Я разговаривал с Куином, и он ответил мне: «Ну давай. Я уйду, если ты уйдешь». Но видно было, что уходить он не хочет. Все спрашивал: «Ну давай, чего же ты?» Я плюнул и сказал: «Легко. Лично я Ричарда не боюсь». Ричард Ллойд: Прямо посреди записи второго альбома Television (альбом назывался «Adventure») я серьезно заболел, и меня уложили в больницу. Эндокардит. Сердечное заболевание, следствие принимавшихся наркотиков. Та же бактерия, что вызывает и стрептококковую ангину, только распространяется через кровеносную систему. И в паузах между ударами сердца она садится на его стенки, размножается и пожирает сердечную ткань. Дэвид Годлис: Мне позвонил Терри Орк и поведал, что с выпуском альбома Television вышла какая-то задержка, и что им нужны паблисити-фотографии, дабы проиллюстрировать причину задержки. Сказал, что у Ричарда Ллойда какая-то болезнь с утомительно длинным названием. А тут еще ходили слухи, что Киту Ричардсу делали переливание крови… Может, у них с Ллойдом было то же самое? Ричард Ллойд: Television неплохо продвигалась. До тех пор, пока мы не отправились в турне с Питером Гэбриэлом. Заходишь в магазин – и не можешь найти там собственные записи. Любого музыканта это просто бесит, знаешь ли. Биби Бьюэл: В конце концов, я встретилась со Стивом Бейтосом. Случилось это на вечеринке в честь Kiss, в «Максе», наверху. Он был там с Синтией, своей невестой. Как сказала Лиз Дерринджер, «а вот и он, этот ебаный проныра». Джида Гэш: Стив всегда был очень сообразительным. Он был немного старше остальных и всегда готов был сделать все ради успеха. Я была сильно разочарована, когда он нацепил этот блядский розовый костюм и занялся попсой. Чита Краум: Я состязался с Миком Джаггером и Ричардом Ллойдом в беге на роликах. Упал, сломал запястье. Самое дурацкое, что могло получиться… Джида Гэш: В общем, команда хотела избавиться от Читы. Стив говорил: «Я собираюсь зарабатывать деньги. И мне по хуй, что думают на эту тему другие». В конце концов, мы пришли к мысли, что Чита теперь сопьется. И мы сразу стали принимать больше наркоты. Биби Бьюэл: Я любила Стива, он – отличный парень. Правда, по мере приема всяких субстанций у него стала потихонечку съезжать крышка. Он стал принимать много кокса и алкоголя. И начал меняться. Принимался буйствовать по пьяни. Да, в таком состоянии он мог причинить вред и себе, и людям вокруг. Или сломать чего-нибудь. Но я была крупнее его, так что на меня он не выебывался. Уэйн Крамер: После того, как я вышел из тюряги, я поселился в реабилитационном центре. И до меня дошли слухи, что Патти Смит выступает в Анн-Арборе. Я подумал: «Надо съездить и поблагодарить ее за то, что она поместила мое имя на обложке». Патти написала «Свободу Уэйну Крамеру!» на обложке альбома «Radio Ethiopia». Очень, очень смелый поступок. Ленни Кай: Группа Патти Смит встретилась с Джимми Ловином как раз в то время, когда мы заканчивали «Radio Ethiopia». Он был инженером, работал над записью Джона Леннона, над «Born To Run» Брюса Спрингстина – чувак что надо. Он работал в «Рекорд Плант» звукооператором. Мы подружились, и он влился, прикинь! Приносил Патти устриц от «Умберто», предлагал какие-то проекты. Джеймс Грауэрхольц: Съезд Сверхновой проходил в Театре «Интермедиа» в декабре 1978 года. По случаю годовщины творческой деятельности Уильяма Берроуза был организован саммит деятелей нью-йоркского авангарда. Что заставило многих артистов взглянуть туда, куда указывают их лидеры. А именно на Уильяма. Энди Остроу: После того, как Патти упала со сцены и записала свой хит, в ее жизни начался особый период. Она стала задумываться, что в жизни полно прочих радостей, прикинь? И рок-н-ролл не стоит того, чтобы посвятить ему всю свою жизнь. |
|
Глава 36 - Туинал из ада Джефф Магнум: The Dead Boys начали меня доставать. Я всерьез обеспокоился собственным душевным здоровьем. И с этими словами он вышвырнул Эйс из окна, как футболист. Запулил морской свинкой, словно заправский защитник. Даже не взглянул куда. Чита Краум: Когда Стив Бейтос общался с Сидом Вишесом, это было похоже на беседу слепца с монстром Франкенштейна. Других сравнений я подобрать не могу. Стив ходил, что-то там Сиду показывал, а Сид все кивал и кивал: «Ох… Д… а… Д… а… а… а… а… Это… круто, вау… Стив… это… реально… клево». Терри Орк: Какое-то время после того, как Sex Pistols развалились, я продолжал набирать команды для работе в «Максе». Сид и Нэнси жили в отеле «Челси», и Нэнси стала менеджером Сида. Они приходили в «Макс». Сид хотел сыграть концерт и зашибить бабла. Им нужны были деньги, поскольку эти ребята сидели на героине. Игги Поп: Я знал Нэнси Спанджен. Да, я знал ее, ха-ха-ха! Как-то раз я провел с ней ночь. Она не была красавицей, но мне нравилось. В ней было что-то очень пылкое. Но к тому моменту я уже стал большим мальчиком. И вот что я о ней думал: «Геморрой». Артуро Вега: Я общался с Конни и Ди Ди. Сид и Нэнси – это лишь продолжение. Знаешь, другие актеры – та же пьеса. Чита Краум: В один из наших первых кабацких концертов Ди Ди Рамон подарил Стиву Бейтосу нож «007». Стив таскал его с собой все время. Однажды, когда мы сидели в отеле «Челси», «007» одиноко лежал, по-моему, на тумбочке. Стив взял его в руки и вспомнил, что это – подарок Ди Ди. Сид Вишес был влюблен в Ди Ди до безумия. Ди Ди был его героем, и спустя какое-то время, когда Сид узнал, что нож подарен самим Ди Ди, он страстно захотел получить такой же. Через пару дней мы все отправились на Таймс-сквер, чтобы Сид мог купить себе нож. Элиот Кид: Мы тусовались в разных местах. И тут я услышал, что у Сида в отеле «Челси» намечается вечеринка. К четырем утра я с двумя девчонками подгреб в комнату Сида. Знаю, что Нэнси тогда еще была жива. Потому что она нам открыла дверь. «НЬЮ-ЙОРК ПОСТ», 13 ОКТЯБРЯ 1978 ГОДА: СИДА ВИШЕСА АРЕСТОВАЛИ В ОТЕЛЕ «ЧЕЛСИ». Звезда панк-рока обвиняется в убийстве своей девушки. Нэнси Спанджен: По сути дела, меня должны были отдать под опеку. Ну типа у меня были крутые проблемы. Я же совсем не такая, как все остальные. Я была гораздо умнее их всех. Короче, у меня выросли крутые траблы с предками. Я их вообще ненавидела. Предки запереживали и отвели меня к психотерапевту. Они даже не представляли, как я их ненавидела. Не переносила вообще на дух. К слову сказать, они не очень-то меня любили. Совершенно не втыкали в то, что мне было интересно, чем я жила. Короче, я двинула в Нью-Йорк. Такое вообще часто случается. Там я подрядилась танцовщицей. На протяжении года с момента переезда в Нью-Йорк я работала танцовщицей. Потом я познакомилась с кучей людей, а через них познакомилась еще с людьми. Куча моих хороших друзей – музыканты, и сегодня они играют в топовых группах Нью-Йорка. Боб Груэн: Не могу поверить, что Сид убил Нэнси. Не было такого в нем. В нем не было ни капли порока. И его кличка – это стеб, это имя «от противного». В том смысле, что Сид был полной рохлей, за что народ прозвал его «злобным». Элиот Кид: Я разговаривал с Неон Леоном на следующий же день. Он сказал, что когда свалил от Сида, там оставался какой-то стремный ебарь. Я спросил: «Что за хрен?» «Нью-Йорк пост», 17 и 18 октября 1978 года: «Вишес откинулся. Размер залога – 50 тысяч долларов! Откровения Сида: «Я в полном тумане». Айлин Полк: Когда Сид познакомился с Мишель Робинсон, я была в «Максе» вместе с Джоуи Стивенсом. Даже не думала, что у них что-то было. Я и представить не могла, что они будут вместе. Джим Маршалл: Все прекрасно знали, что той ночью Сид Вишес был в «Ура». Если рядом с тобой бродит кто-то настолько знаменитый, ты постоянно поглядываешь на него. Мельком, через плечо. А вдруг пропустишь, как он выкинет какой-нибудь фортель? Короче, могу поклясться, что видел собственными глазами, как Сид стукнул бутылкой Тода Смита, брата Патти Смит. Ленни Кай: Мы сидели в «Вудстоке», записывали последний альбом Патти Смит. И кто-то позвонил, сказал, что Сид исполосовал Тоди. Все охуели. Кажется, возник спор на тему разбить товарищу голову. Сам знаешь, бывают такие бандитские настроения: «А, сука, ты отпиздил одного из наших… Теперь тебе пиздец, чувак, тебе пиздец». «Нью Йорк пост», 9 декабря 1978 года: «ПО РЕШЕНИЮ СУДА СИД ВОЗВРАЩЕН В ТЮРЬМУ. Айлин Полк: После нападения на Тода Сиду пришлось вернуться в тюрягу. Мама Сида, кстати, проносила ему туда героин. Гениальный трюк: она прятала героин в туфле и специально надевала обувь с кучей металлических фенечек. Когда она проходила через металлодетектор, тот срабатывал. А она восклицала: «Ой, это наверное, мои туфли!» Элиот Кид: В ту же ночь, когда умер Сид, я схватил передоз. Мы все сидели за столиком в «Максе», и тут пришел этот английский хрен. Я, в принципе, близко с ним общался. В общем, он подходит к нашему столику и заявляет, что у него есть очень-очень реальная дурь. Мы не собирались закидываться тем вечером. Сдается мне, нарвались мы на квалюйде. Айлин Полк: Народ повалил толпой. Я точно помню, поздно вечером приперся этот английский хмырь, который впарил Сиду дрянь. Дрянь была очень и очень реальная. Хмырь зачастил в ванную, потом туда же отправился Сид. И когда вышел, он весь был иссиня-белый. Его тут же завернули в одеяла, оттащили на кровать, массировали и всячески пытались привести в чувство. Элиот Кид: Стало ясно, что жить я буду. Я даже мог, например, ходить. Но меня гораздо сильнее тянуло полежать. Син сказала: «Если будешь ложиться, убедись, что лежишь на животе. А то ты можешь отключиться и блевануть. Захлебнешься собственной блевотиной и сдохнешь». Айлин Полк: На следующий день мне позвонила Мишель. Она рыдала и сквозь слезы сказала: «Сид умер». «Нью Йорк пост», 2 февраля 1979 года: «СИД ВИШЕС НАЙДЕН МЕРТВЫМ. Элиот Кид: Я думаю, это свинство. Когда умер Сид, дело Нэнси просто закрыли. Кто-то ушел от обвинения в убийстве. Айлин Полк: Энн остановилась в доме моей мамы, потому как она совершенно не хотела, чтобы пресса знала о ее местонахождении. И я думаю, для нее это было лучшим местом. Поскольку обо мне никто ничего толком не знал. Только то, что я – девушка-панк со светлыми волосами. И что я вроде бы из Англии. В общем, это был идеальный вариант. |
|
Глава 37 - Слишком крут, чтобы умирать Мэтт Лолиа: Ramones сидели в Лос-Анджелесе, занимались своим видео «Высшая школа рок-н-ролла» и писали альбом с Филом Спектором. И тут Ди Ди отправляет меня в аэропорт встречать его новую подругу. Делает он это так: «Поезжай и найди девушку, которая выглядит точно, как Конни». Сажусь в микроавтобус, приезжаю в аэропорт. Подбираю ту самую девушку, которая выглядит точно, как Конни, и привожу ее назад в отель. Ее звали Вера. Мы все фигели от ее сходства с Конни. Как бы там ни было, Вера была очень симпатичной. Ди Ди Рамон: Помню только, что проснулся у подножья горы Синай. С ощущением, будто во мне поселились тролли. Копы знатно меня отпинали, когда я пьяный попал в тюрягу. Никак не могу вспомнить, за что же меня повязали. Джоуи Рамон: В Лос-Анджелесе Фил Спектор всегда заходил к нам на концерт и говорил: «Ну чего, перцы? Будете великими? Будете. Я вас ими сделаю». Артуро Вега: Фил Спектор приехал в «Виски», чтобы повидаться с Ramones. Подозреваю, он хотел их проверить. Там мы и познакомились. Он прибыл с двумя охранниками, похожими, как две капли воды. Я опешил: «Этот мудак и есть Фил Спектор? Вот этот мелкий шнырь?» Ди Ди Рамон: Однажды ночью Фил достал ствол и не хотел нас выпускать. Джон пытался как-то это уладить, он сказал: «Прекрати, Фил. Иначе мы свалим от тебя насовсем». Артуро Вега: Я слышал, что на следующий день Фил Спектор взял Ди Ди в заложники. Тот немало пересрал. Иногда Ди Ди не хватает способности адекватно воспринимать реальность. Он даже не увидел в случившемся юмора. И решил, что Фил опасен и настроен очень серьезно. Правда, с Фила станется. Джоуи Рамон: Стоило кому-нибудь случайно зайти в студию, как работа тут же прекращалась. Фил бесился по каждому поводу. И ни один незнакомец не имел никаких шансов туда попасть. В студии постоянно ошивалась какая-то шлюха. Фил все время на нее наезжал. Я так понимаю, она получала деньги за то, что послушно сносила его оскорбления. И студия постоянно смахивала на какой-то блядский холодильник. Артуро Вега: Фил – уебок редкостный. Его дом смахивал на музей. Повсюду развешана идиотская атрибутика. Ну, знаешь, наверное, всякая личная мелочевка, с ее помощью записывающие компании и радиостанции пытаются раскручивать команды. Дешевка. Я понимаю, что всякой вещи можно придать какое-то значение, и каждый увидит в этом свой смысл. Но, помнится, я думал: «У этого дебила столько денег! Почему же он натащил сюда какого-то барахла? Что вообще за херня с этими богатеями? Почему бы им не научиться жить, как следует?» Ха-ха-ха! Ди Ди Рамон: Фильм Роджера Кормена «Высшая школа рок-н-ролла» мы стали снимать одновременно с записью альбома «End of the Century». Над которым работали с Филом Спектором. Линда Стейн: Ди Ди должен был произнести одну-единственную фразу за весь фильм. Что-то типа «есть тут пицца?». Или «нам бы пиццы»… Или «дайте пиццу»… Не помню, короче про пиццу чего-то. Так вот, одна строчка – и он не мог ее выучить. Раз сорок пытался. Всех колбасило: а вдруг не сможет? И он таки не смог! Пытались все вместе отрепетировать с ним этот момент – все без толку. Как мы и ожидали, получился большой геморрой. Ди Ди Рамон: Нас поднимали с постели, даже не объясняя, в чем дело. Будили в 2 ночи, чтобы попасть куда-нибудь к 10 утра. Чего нельзя отнять у Ramones – так это высокой организованности. Так получалось, что днем мы снимали фильм, а по ночам писали «End of the Century». Джоуи Рамон: Ближе к завершению работы альбом вылетал уже в 700 тысяч долларов. Потому что Фил все пересводил и пересводил. В конце концов, Сеймур не выдержал и сказал: «Послушай-ка, Фил…». И что он, Сеймур, хочет альбом таким, какой он получился. И что Фила ничто не может удовлетворить. Этот перец все хотел сводить и сводить. И потихонечку отсылать песню за песней. Псих ненормальный. Ди Ди Рамон: Фил Спектор не мог свести наш альбом. После того, как запись была окончена, он довел себя до нервного истощения. Помню, как-то ехал домой из какой-то записывающей компании в Нью-Йорке, вместе с ребятами. И поставили что-то из нашего альбома, по-моему «I’m Affected» или что-то такое. Я не верил ушам, настолько погано она звучала. Какой-то пиздец. Ненавижу «Baby, I Love You». Порой кажется, что это самое большое дерьмо из всего, что я написал для того альбома. Но это с моей точки оно дерьмо. Тем не менее, по рейтингам Европы на том альбоме было два хита: «Baby, I Love You» и «Rock’n’Roll Radio». Артуро Вега: Когда Ди Ди женился на Вере, я этому очень обрадовался. Как и всему другому, что позволяло хоть как-то держать Ди Ди в узде. Вдобавок к этому Вера мне нравилась. Мне кажется, они с Ди Ди хорошо подходили друг другу. В любом случае, жениху с невестой всегда искренне желаешь самого доброго. И ждешь, что у них все получится. Мне кажется, что любовь – отличное лекарство от многих болезней. Я верю в силу любви. Поэтому я надеялся, что женитьба положительно скажется на Ди Ди. Линда Стейн: Удивительное дело, но факт. Ди Ди спал со всеми. Без исключения. Ди Ди спал со мной, Ди Ди спал с Сеймуром, по-моему, он спал с Дэнни. Короче, он спал со всеми и с каждым. И делал это исключительно хорошо! В смысле – выдающийся ловелас! Все повально влюблялись в Ди Ди. Ди Ди Рамон: Если не гастроли с Ramones – я тут же мчался в свою маленькую подвальную квартирку в Уайтстоун, Квинс. Уайтстоун – тоскливая дыра, обитель «среднего класса». Мы с Верой прожили там около десяти лет. Никогда не мог назвать это место своим домом. Наоборот, там меня всегда охватывала жуткая паранойя. Дэниел Рей: Когда мы с Ди Ди писали песни, ему постоянно приходилось бегать туда-сюда к разным докторам-психологам, аналитикам, терапевтам. Приходилось подгонять график под визиты к докторам. Боб Груэн: Знакомство с Верой возникло на почве ее дружбы с моим ассистентом, девушкой, которая в то время помогала мне по фотоделам. К тому моменту я порвал с женой, и поскольку гулял в холостяках, напарница познакомила нас с Верой. Мы даже пару раз куда-то выбирались. Потом я привел ее в «Макс» и познакомил с Ди Ди. И все. Тут понеслось. Она вляпалась в него по уши. Типа любовь с первого взгляда. Эти ребята не сводили глаз друг с друга. Артуро Вега: После того, как Ди Ди сошелся с Верой, я неоднократно встречал Конни на Третьей авеню. Она занималась проституцией. Навсегда запомню, как ужасно она тогда выглядела. В общем, я думал, что все это – дело времени. Даже пытался поболтать с ней. Говорил все, что, по моему мнению, могло ей помочь. Но, по ходу, дело зашло уже слишком далеко. Мы постоянно катались по гастролям, и в ту пору я стал видеть ее крайне редко, только когда проезжал мимо на такси. А она стояла на улице и завлекала клиентов. Лора Аллен: Это было ужасно. Ди Ди рассказал мне, что Конни нашли мертвой где-то под дверью. Она схватила передоз метадона и валиума. И дело по этому случаю так и не было возбуждено. Полагаю, она порвала со своими родственниками – и ни паспорта, ни каких-нибудь документов так и не нашли. Ее похоронили на Поттерс-филд, на Стейтен-Айленд. Ди Ди Рамон: Джоуи Рамон сообщил мне о гибели Конни. Он мне позвонил. И сказал: «Конни умерла». Лора Аллен: Забавно. Как-то я болтала с Верой. И та сказала: «Знаешь, я ведь ненавидела Конни. А потом поняла, что чего бы там она ни делала, кем бы ни была, она всегда пыталась дать Ди Ди ощущение домашнего уюта. По крайней мере в этом мне стоит отдать ей должное». |
|
Глава 38 - Фредерик Кэти Эштон: Когда мой брат Скотти вернулся из Лос-Анджелеса и слез с иглы, он остался жить у матери. Однажды он сказал мне, что Фред Смит и Скотт Морган предлагают ему играть в их новой группе. Я не видела Фреда несколько лет, но когда они собрали Sonic Rendezvous Band, я в конце концов опять начала с ними тусоваться, потому что мне понравилась эта группа. Потом мы с Фредом возобновили наши отношения. Биби Бьюэл: Когда Патти Смит решила, что пора завязывать – когда она решила выйти замуж и стать домохозяйкой, – единственный, кто знал об этом, был Тод Рандгрен. Он продюсировал «Wave», и только он знал, что это ее последняя запись. Она даже не сказала группе. Потом Тод рассказал мне, но я поклялась никому не говорить. Мне даже нельзя было показывать Патти, что я знаю. Но однажды я пришла в студию и заплакала, а Патти сказала: «Ты чего, подруга, с дуба рухнула?» Я просто ревела, и Тод вытащил меня на улицу. Джеймс Грауэрхольц: Патти сказала мне: «Я нашла мужчину, которого люблю, и оказалось, что все, что мне нужно в жизни, – мужчина, которого я люблю. Я хочу детей, хочу быть хорошей матерью и хорошей женой, это все, что мне надо». Джей Ди Даггерти: Последние два концерта Patty Smith Group играла в Болонье и Флоренции. В Болонье Патти попала в совершенно кошмарную ситуацию. Мы должны были играть на огромном стадионе, и толпа вырвалась из-под контроля. Немало народу попало внутрь бесплатно – наверно, проломились через ворота. Одно из условий сделки, которую пришлось заключить нашему промоутеру с местной компартией, было то, что они обеспечивают охрану. Ленни Кай: Все ребята из зала поднялись на сцену, и уже казалось, что они сейчас ее разгромят, но они просто уселись на сцене. Это было высшее проявление уважения и почета. Словно эти ребята – ходячая метафора – словно мы отдали им сцену, и настал их черед уйти отсюда и стать тем, чем они хотят стать. Джей Ди Даггерти: Все охранники куда-то делись. Не было никого. Ни промоутеров, ничего, ни полицейских. Люди просто поднимались на сцену, брали инструменты и начинали на них играть. А мы старались вести себя приветливо, чтобы выйти живыми из этой очень взрывоопасной ситуации. Я сказал кому-то: «Прошу прощения, но на этих барабанах мне по идее сегодня еще надо играть». Ленни Кай: В начале мы играли перед 250 слушателями церкви святого Марка, а в конце играли перед 70 тысячами на футбольном стадионе во Флоренции. Действительно красивая история. Джей Ди Даггерти: Официально наша группа прекратила существовать, когда мы были в офисе нашего бухгалтера… Патти сказала: «Группы больше нет. Мы уйдем элегантно – мы не будем объявлять о распаде группы». Ленни Кай: Когда Фред и Патти официально оформили свои отношения, она переехала в Детройт. Очень трудно поддерживать связь, когда основного человека в группе нет рядом. Ведь по сути мы занимались тем, что обеспечивали поддержку Патти, а уж она задавала эстетическое направление, так что без нее мы оказались в ступоре. Если послушать «Wave», она всю запись прощается – это совершенно очевидно. Джей Ди Даггерти: Патти хотела чего-то иного. Она хотела делать с Фредом замечательную музыку, и думаю, что он, как любой нормальный мужик, хотел ее всю для себя – фишка, которую я тоже попытался бы провернуть, если бы хоть чуть-чуть верил, что у меня получится, ха-ха-ха! Ленни Кай: Иногда я думаю, что мы последняя группа шестидесятых. Мы любили длинные хаотичные песни, мы любили двадцатиминутные импровизации. Мы не были Ramones, мы не были ироничными, как Blondie, мы были больше похожи на нью-йоркское отделение «Белых пантер». Кэти Эштон: Я злилась на Патти?! Ха-ха-ха! Я не чувствовала, что мы с ней враги. Я чувствовала, что меня просто оставили позади, но с другой стороны, я никогда не считала, что у нас с Фредом постоянные отношения, хотя мне и казалось, что у меня отобрали любимую игрушку. Джеймс Грауэрхольц: Патти на самом деле сделала очень хитрую штуку. Она умерла в рок-н-ролле, при этом не умерев по-настоящему. |
|
Глава 39 - Вырвать поражение из цепких лап победы Уэйн Крамер: Я собрал группу, как только меня выпустили из тюрьмы. С год мы играли, не особенно напрягаясь, а потом я отправился в Англию и записал сингл для «Радар Рекордз». Собирался записать целый альбом, но все планы рухнули. Я вернулся из Англии как раз, когда Джонни Фандерс приехал в Детройт с Heartbreakers. Ребята из моей команды знали дилера, который пас Фандерса, и они предложили мне встретиться с Джонни. «Слушай, Джонни хочет с тобой встретиться. Ты ему нравишься». Мик Фаррен: Gang War была хорошей группой, но с родовой травмой. Когда я услышал, что Уэйн и Джонни собираются что-то делать вместе, то подумал: «Это будет замечательно – пока дело не дойдет до героина». Джонни выдержал несколько часов, а Уэйн – несколько недель, а потом настала полная жопа. Филип Маркейд: Джонни Фандерс звонит мне и говорит: «Слушай, мы с Уэйном Крамером собираем группу! Да, это будет что-то! Ага, и мы будем называться Gang War. Хочешь быть нашим ударником?» Уэйн Крамер: Мы придумали одно выражение, прикол про Джонни Фандерса. Мы говорили: «Он готов на все, чтобы вырвать поражение из цепких лап победы», потому что даже при отличной подготовке Джонни умудрялся все испортить. Несколько голландских студий собирались дать нам сорок штук на запись альбома, всё, что останется, мы могли забрать себе. Джонни явился к ним и уговаривал записывать одного его и договариваться с ним напрямую, приперся обдолбанный, напугал всех до смерти и обломал сделку. Такое случалось постоянно. Мик Фаррен: Уэйн женился на Марсии Резник. Как такая хуйня случилась? Может, зря я их знакомил? Кажется, Уэйну было негде жить; был какой-то мутный период. Уэйн, по-моему, женился только для того, чтобы иметь крышу над головой. Черт его знает – у Марсии был большой дом, они взяли и поженились. Но протянул их брак недолго. Биби Бьюэл: В 1980–1981 году Марсия Резник много фотографировала Джонни, меня иногда тоже, и мы стали часто встречаться у нее дома. Мы снова подружились, Джонни, кажется, почти влюбился в меня. Он в самом деле тянулся ко мне, и если бы не его шелудивость и все такое, я могла бы и ответить, но я его боялась. Сиринда Фокс: Я умоляла Джонни: «Перестань, ты погубишь себя!» Он зашел уже слишком далеко. Я плакала, просила, умоляла его: «Джонни, пожалуйста, ты умрешь, и мне будет некого любить, у меня больше нет друзей, у меня не осталось никого из друзей, пожалуйста, не умирай!» Уэйн Крамер: Когда Gang War развалилась, Джонни нашел одного парня по имени Брим, он торговал наркотиками, и договор был – Брим снабжает Джонни дурью, Джонни играет музыку, а Брим будет его менеджером. Для Джонни сделка была отличная, за исключением того, что Брима заказал кто-то из коллег по цеху. Он стал менеджером Джонни, и его убили, потому что он продолжал барыжить. Брим со многими вел дела, и, похоже, кто-то сказал: «Зачем я ему плачу, когда его можно просто пристрелить? Почему я должен отдавать ему двести тысяч баксов за эти наркотики, когда все, что нужно – пристрелить его?» Мик Фаррен: Все рухнуло, так? Восьмидесятые. Кокаин. Хоть греби лопатой. Не надо много ума, чтобы наглотаться «колес», наверное, поэтому мы все опустились до уровня Сида, который, можно сказать, являл собой высшую точку развития всего панк-движения. То есть совершенно никому не был нужен, ха-ха-ха! Боб Куин: Я время от времени читал нотации Лестеру, потому что в самом деле считал, что он близок к самоубийству. Пил он так неумеренно, что я сказал: «Ты сам знаешь, что стал алкоголиком. Тебе пора завязывать». Микки Ли: Мы с Лестером Бэнгсом входили в группу Birdland, но больше я не мог никого уговорить остаться, Лестер распугал всех, кого мог. В конце концов я тоже ушел. Через несколько месяцев, может быть, через полгода, я выпустил сингл «On the beach». На другой стороне была «Living alone», песня о Лестере. Интересно, понял он или нет? Looking like a farmer in your Sunday best |
|
Глава 40 - Один посреди толпы Джеймс Грауэрхольц: Билли, сын Уильяма Берроуза, умер в марте 1981-го. А Уильям снова сел на геру еще летом 1978-го – когда Билли делали операцию по пересадке печени, он жил в Болдере и затусовался с местными панками. А они, как и многие другие, прямо кончали от радости, если появлялась возможность подогреть Уильяма Берроуза. Такие у них были понты. Типа: «Мы ширялись вместе с Берроузом». То есть: «Что, съели?». Это примерно как: «Сегодня папа римский отслужил мне персональную мессу». Ага? Похоже, да? Вот такая пошла мода. Когда Уильям вернулся в Нью-Йорк, ему тоже таскали героин. На это было страшно смотреть. Уильям выглядел так, как будто постоянно пытался что-то скрыть от меня, и настроение у него было такое подавленное. И все время он ходил какой-то обдолбанный. А хуже всего, самое отвратительное в наркотах – какими они становятся тупыми. Только сидят и разговаривают про ширево. Как будто там есть о чем говорить. Джеймс Ченс: Когда The Contortions только начинали играть, моей основной целью – я думаю, в этом нет ничего особенного – было показать, что я не хуже других. Публика тогда состояла по большей части из этих чуваков из Сохо, которые доставали меня до невозможности. Стоят постоянно, морда кирпичом и изображают, какие они все крутые. У меня едва не пропало желание вообще появляться на сцене, и я подумал: «Нет, пидоры, вы у меня будете втыкать!» В основном это шло от моей абсолютной злобы и ненависти. Сильвия Рид: Я думаю, что Джеймс – талантливый человек, но когда он появился в нашей жизни, мы с Энией больше не могли нормально общаться. Она стала очень неуравновешенной, и каждая попытка поговорить с ней, когда она была рядом, заканчивалось дракой – настоящей дракой между ней и кем-нибудь еще, обычно Джеймсом. Один раз было выступление в Paradise Garage, а промоутер там был большая скотина, и они, конечно, не собирались никому платить. Приходят их вышибалы и говорят типа: «Все, давайте отсюда» – а все такие: «Где деньги?» Джеймс в ответ на это встал в углу и стал кричать, чтобы привлечь к себе внимание. Они хотели подойти к нему и выкинуть оттуда, а он взял и чем-то себя порезал. Джеймс Ченс: Мы с Энией были почти уверены, что панк мертв и настало время для чего-нибудь другого. Она побывала в Германии и увлеклась террористами – Баадером и Майнхоф. Сказала, что должна принять решение: стать террористкой или заняться чем-нибудь таким, на чем можно заработать. От Contortions она просто балдела, так что в конце концов стала нашим менеджером. Сильвия Рид: Эния никогда не говорила прямо, что у нее рак. Только что-нибудь вроде того, что у нее нашли какую-то шишку за ухом и смотрят, нет ли их где-нибудь еще… Я думаю, что она сама долго не верила. Мы сидели в ресторане, когда она рассказала про это, и самое удивительное – она выглядела великолепно. Она сильно похудела, была красиво одета и вообще смотрелась превосходно. Ей очень нравилось, что она избавилась от лишнего веса, спрашивала: «Ну, как я выгляжу?», и все говорили «отлично». Джеймс Ченс: Настоящим отцом Энии был генерал армии Чан Кайши, тайванец. Мать, представительница пекинской аристократии, уехала с Тайваня, когда власть захватили коммунисты. Созидательная и творческая натура, она была драматургом, но потом, когда отец Энии бросил ее, вышла замуж за какого-то американского военного, тогда сержанта. Она заставила его делать карьеру, он дослужился до майора, что-то вроде того. Но так и остался простаком, обычным заурядным парнем. Сильвия Рид: Как-то она сказала мне, что не боится смерти, и тогда она действительно не боялась, но мне кажется, в последние дни она была в ужасе. Когда мы с Лу жили на Кристофер-стрит, она позвонила и сказала что-то вроде: «Поехали со мной в Лондон», а я ответила: «Я не могу поехать в Лондон. Ты уверена, что тебе это нужно? Разве тебе не лучше лечь в больницу?» Она подумала и решила ехать – я вспоминаю ее поездку, потому что после нее она уже не вышла из больницы. Джеймс Граэурхольц: В конце концов, аренду в Бункере повысили с 375 баксов до 750, так что Уильям решил тоже переехать в Канзас. Сейчас и подумать смешно, да? Но тогда мы не могли платить столько. И Уильям уже устал. Сказал: «Ну все. Надо сваливать. Поеду в Канзас». |
|
Глава 41 - Прирожденный неудачник Ди Ди Рамон: Бесконечный рок-н-ролл как-то поумерил мое бунтарство. Пятнадцать лет подряд без перерыва мы разъезжали с гастролями. Меня уже тошнило от нашего фургона – сидишь сзади, пялишься в окно. Поговорить не с кем. Джонни с Джоуи не разговаривали несколько лет. Когда-то мы ездили в автобусе с четырьмя отдельными комнатами. В одной Джон со своей подругой. В другой Марк – со своей. В третьей – Джоуи с Линдой. В четвертой я. Мы старались не попадаться друг другу на глаза. Не могли вместе выйти из автобуса. Не могли вместе забрать ключи от номера. Просто не могли друг на друга смотреть. Много чего меня раздражало в Ramones. Больше всего доводила эта сраная песня, «Pinhead» , которую мы играли на каждом концерте. У меня все зубы в щербинах потому, что я пел в ней припев. Наш менеджер – его называли Пузырем, он весил триста фунтов – одевался в костюм булавки и прыгал по сцене. Вся сцена тряслась, когда эта туша бегала по ней, и микрофон долбал меня по зубам. Я ненавидел эту чертову песню. Как же я рад, что больше не надо ее петь. Единственное, что в ней было хорошего, – она стояла в самом конце программы. Хоть одно утешение. «Последняя песня, – говорил я себе, – и можно сваливать». Была еще одна, «Glad to See You Go». Когда она начиналась, я думал: «Ну вот, три четверти есть. Скоро я уже буду сидеть у себя в отеле». Боб Груэн: Раз уже после того, как Ди Ди ушел из Ramones, я наткнулся на него в «Кэт клаб». Он говорит мне: «У меня нет жены, нет друзей и нет группы. Совсем один, никому я не нужен». Я сказал: «Ди Ди, ты нужен мне», – ведь он в самом деле мне нравился. Только это не особо помогло, потому что ему было очень одиноко, от него все отвернулись – то есть он сам от всех отвернулся. Лора Аллен: Я жила с Ди Ди, когда он ушел из Ramones. В первый год мы купили у какого-то испанца на Десятой стрит пистолет. Ди Ди всегда носил нож, кастет и груду разного железа, но кастеты и ножи меня на самом деле не волновали. Только из-за пистолета я немного за него боялась, потому что как-то раз, когда мы пошли вырубить травы, к нам привязался коп. «Так, давай сюда, к стене. Так, что там у тебя в кармане?» Сиринда Фокс: Я переехала в квартиру Джека Дугласа и разрешила Джонни Фандерсу пожить у меня. В квартире был диван темно-синего цвета, Джонни, естественно, спал на нем – не может же он спать в моей постели. «Поспи на диванчике, мы останемся просто друзьями». Нда. Лора Аллен: Стив Баторс хотел, чтобы Ди Ди играл с ним в группе в Париже. Стив звал его в Париж, говорил, что будет отлично. Звонил нам домой: «У нас огромная квартира. Можешь остановиться тут». Джеймс Слаймен: Когда Dead Boys развалились, Стив Баторс отправился в Лос-Анджелес, записал там несколько мощных поп-синглов с Грегом Шоу, а потом уехал в Лондон и собрал Lords of the New Church. Майкл Стикка: Гондон немытый этот Стив. Мне никто не рассказывал про изменения в составе Lords of the New Church. Я говорю Стиву: «Не бери в голову», а он налетает спиной на монитор. Потом начинается: «Ох, спина болит! Как у меня спина болит». Нам пришлось устроить два или три дня выходных и вернуться в Лондон, а потом продолжить. Стив все то же самое: «У меня спина болит». Я говорю: «Вернемся в Лондон и найдем тебе доктора. Ты остаешься с нами». Он: «Нет, мне нужно в Париж, мне нужно к Каролине». Все на измене, потому что у нас программа, и мы по-любому должны ее отработать. Короче, мы висим над пропастью на охуенно тоненьком волоске. Устраиваем прослушивание. Стив откопал наше объявление про нового вокалиста, сорвался из Парижа в Лондон и отработал с нами один концерт. Отработал этот ебаный концерт и говорит: «Идите все на хуй. Я ухожу». Джеймс Слаймен: Пока Стив жил в Лондоне, у него была эта… Анджелика? Александра? Нет, подожди, стоп, вычеркни из протокола. Анастасия. Анастасия, а Стив всегда называл ее Стейси. Англичанка, довольно ничего, блондинка и знаток черной магии. У них было что-то типа свадьбы даже, магический ритуал, но официально он конечно ничего не значил. И все-таки Стиву она сильно нравилась, да и мне тоже. Лора Аллен: Мы с Ди Ди приехали в Париж, к Стиву с Каролиной. Пару дней все было нормально. Был ужин с главным челом на французском MTV. Чел говорил про выпуск альбома «Whores of Babylon» в Париже, да и сам по себе ужин был отличный. Париж – очень красивый, романтичный, прекрасный город. Только сразу началась твориться фигня. Биби Бьюэл: Мне казалось, что Стив с Каролиной могли погубить друг друга. И еще – что они по-настоящему любят и просто созданы друг для друга. Я не думаю, что они жили в согласии, но это не значит, что Каролина мне не нравилась. Она на самом деле любила Стива. Никто его так не любил. Она никогда не оставила бы его и не изменила бы ему, но разве они заботились друг о друге? Они нормально питались? Не думаю. Они нормально спали? Ха, по-моему, такого пункта вообще не было в их расписании. Лора Аллен: Пока мы жили у Стива с Каролиной, Джонни Фандерс все время лежал на диване и спал. Ужасно. Ему постоянно нужно было ширево. Вскоре после приезда у меня пропали часы, темные очки, а у Ди Ди – пальто. Чита Краум: Сначала мне рассказал об этом Ди Ди. Он начал с того, что Джонни Фандерс трахал Каролину – это, конечно, полная чушь. Потом рассказал, как он изорвал одежду Джонни, облил ее «Клороксом» и разбил его гитару. Причем не сказал из-за чего. Джонни, когда он вернулся в Нью-Йорк, было очень плохо. Он не понимал, что случилось. Наверное, Ди Ди считал, что Джонни спер у него «Chinese Rocks». Патти Джордано: Джонни жил со мной на Двадцать второй стрит, когда вернулся из Парижа. Он сильно злился на Ди Ди. Говорил, что зря Ди Ди это сделал, что Ди Ди – урод, и он еще посчитается с ним. То есть для Джонни это был настоящий удар, он возмущался и хотел отомстить Ди Ди. Я пробовала даже починить его гитару. Отнесла ее в студию, один мастер в компании звукозаписи, где я работала, должен был починить ее. Джеймс Слаймен: Из Парижа позвонила Каролина и сказала, что Стив умер. Я позвонил его родителям. По ходу, Стива сбила машина, когда они с Каролиной гуляли по городу. Водитель вроде был пьяный. Майкл Стикка: Так глупо все. Мы через столько всего прошли со Стивом, а когда он ушел из Lords of the New Church, я наговорил ему всякого: «Ну и хуй с тобой, мудила, нашел время, когда съебываться, не мог подождать до конца тура, ну и иди на хуй, кому ты тут нужен». |
|
Глава 42 - Джанки больше нет Биби Бьюэл: Последний раз мы виделись с Джонни в «Лаймлайт», вместе с Ли Чайлдерсом и еще несколькими знакомыми. Мы все пришли посмотреть на группу, которой занимался Ли, – Rockin Bones, что-то такое. На Джонни был блестящий зеленый костюм, сам он выглядел паршиво. Щеки впалые, на коже желтоватые пятна – не знаю, что это такое, я не доктор, но смотреть на них было страшно. Только он мне все равно нравился и, на самом деле, я особенно нежно смотрела на него в этот вечер. Я крепко обняла его, больной он или нет – было наплевать, понимаешь, о чем я? Я так радовалась, в общем, сказала себе: «Не знаю, может быть, это и заразно, но сегодня я просто не буду об этом думать». Ли Чайлдерс: Боб Груэн повел меня с группой, Биби и Джонни на лестницу, чтобы устроить там фотосессию. Джонни был как в лихорадке, лицо местами желтое, местами бледно-зеленое. Он выглядел просто ужасно. И, должен признаться, я показал на него своему любовнику – одному пареньку из группы – и сказал: «Посмотри на него и подумай, стоит ли пробовать наркотики. Просто посмотри на него». Боб Груэн: Я последний раз видел Джонни после того, как он вернулся из Японии. Он отыграл там свой тур, потом, кажется, поехал в Бангкок – ну, закупить костюмы, затариться наркотиками. Потом приехал сюда, позвонил мне в полдевятого утра и спрашивает, не хочу ли я с ним позавтракать. Я очень удивился, что в такую рань он уже не спит, но подумал, может, он еще не перешел на наше время. И понадеялся, что это не из-за того, что он не спал всю ночь. Джерри Нолан: У нас с Джонни, конечно, иногда получалось сыграть, но все равно он порой был невыносим. Когда начинался концерт, Джонни всегда пытался что-нибудь отмочить, и приходилось говорить ему: «Джонни, бери гитару и играй, а то я засуну ее тебе куда-нибудь». Боб Груэн: Вечером я снова поехал к Джонни, попрощаться с ним перед отъездом. В аэропорт его собирался отвезти Дэнни, его двоюродный брат. Пока Рэйчел собирала ему чемодан, Джонни сидел на полу в ванной и пытался поймать вену. Вилли Девилль: Новый Орлеан – чудесный, но очень странный город. Много всякого может случиться с неосторожным человеком в Новом Орлеане. Люди из Нью-Йорка приезжают сюда, смотрят на стройплощадки, которые уже заросли деревьями, и думают, что никто их тут не тронет. Ну, а на самом деле тут надо быть осторожным. Перепьешь как-нибудь в баре, или попробуешь достать у кого-нибудь наркотиков, или пойдешь с кем-нибудь в незнакомое место… В Новом Орлеане пропало столько людей, что страшно подумать. В воздухе тут что-то такое. Что-то трагическое, еще со времен невольничьих рынков, наверно. Ли Чайлдерс: Вечером того дня, перед тем как умер Джонни, мне позвонила Биби Бьюэл и сказала, что у ее группы будет выступление в «CBGB». Мы все пришли, отлично провели время, потом кто-то остался, а мы пошли пообедать, и зашел разговор про Джонни. Вилли Девилль: Не знаю, откуда стало известно, что я живу рядом, но телефон у меня просто разрывался. Звонили из Rolling Stone, из Village Voice, звонили родственники, а потом позвонил еще его гитарист. Я не знал, что говорить. Да, все закончилось трагически – в смысле, Джонни ушел в ореоле славы, ха-ха! Ну, я и подумал, что могу сделать его вообще героем – понимаешь, чисто из уважения к нему – так что я взял и рассказал всем, что, когда Джонни нашли, он лежал на полу, а в руках у него была гитара. Чита Краум: Я играл в «Континентале» вместе с Lost Generation. Ко мне подошел один знакомый и спросил: «Мне только что сказали, что умер Джонни Фандерс. Это правда?» Вилли Девилль: На следующий день ко мне пришла одна девушка, которая работала в отеле, и попросила: «Вилли, ты не сходишь со мной в ту комнату? Мне нужно собрать его одежду и остальные вещи и отослать родственникам. Я раньше никогда не убирала комнату, в которой кто-то умер, и чуть-чуть боюсь туда заходить». Ди Ди Рамон: Мой друг Марк Брэди хотел, чтобы я снова начал выступать. Он снимал фильм про Джонни Фандерса и выделил там для меня маленькую роль. Когда съемки были окончены, мы поехали домой к знакомой, Рэйчел, расслабиться и раскуриться. Мы сидели там, и зазвонил телефон. Звонил Стиви, гитарист Джонни Фандерса. У него были плохие новости. Джонни умер. Биби Бьюэл: На похороны и на поминки мы с Бобом Груэном пошли вместе. На поминках можно подойти к гробу, встать на колени и прочитать молитву . И вот, каждый из нас по очереди подходил и говорил что-нибудь. Я рассказывала, о чем мы тогда разговаривали с Джонни, да? Когда я стояла у гроба, то сказала ему: «Ну, ты ведь знаешь, что мы сейчас будем думать, почему ничего не получилось. Почему у нас ничего не было». Сиринда Фокс: Как же мне было жалко, что на месте Джонни не оказался мой бывший муж, Стивен Тайлер. Он стоял там и повторял: «Ведь это мог бы быть я!» |
|
Глава 43 - Мраморная доска Джим Кэролл: Я торчал в «Мэбаха гарденс» – для Сан-Франциско он как «CBGB» – и пытался клеиться к телкам из «Go-Go’s». У меня была с собой очень качественная кока; и вот, я рассыпал чуть-чуть у менеджера в офисе, мы взбодрились – и тут ни с того ни с сего появляется Нико. Она замечает коку и спрашивает: «Это кокаин?» Потом говорит: «А, ты Ж-жим Кэролл. Читала про тебя. А ты такой тощий. А я такая жирная». Пол Морисси: Нико была ребячливой и непосредственной, такой очаровательной, но наркотики сотворили с ней что-то страшное. Все пятидесятые она была знаменитой моделью такого немецко-блондинистого вида. Но из-за отравы, которая болталась внутри нее, она решила сделать из себя уродину, потому что в мире наркоманов принято быть непривлекательным и издавать неприятные звуки. У нее теперь отлично получалось и то, и другое. Но настоящее самоубийство было, когда она подсела на героин. Очень долго она пыталась сторчаться окончательно, потом все-таки отказалась от этой затеи. Перешла на метадон, но, наверное, все равно наступило истощение. Ари Делон: Поздним утром 17 июля 1988 года мама сказала мне, что должна съездить в город, чтобы купить немного марихуаны. Она сидела перед зеркалом и заматывала голову черным шарфом. Очень внимательно смотрела в зеркало и старалась не допустить ни единой ошибки. Потом уехала вниз по склону холма на велосипеде: «Я ненадолго». Времени было уже около часа дня, на улице – тридцать пять градусов. Пол Морисси: Нико умерла потому, что у нее на Ивисе не было медицинской страховки. Она носила стремные хипповские шерстяные шмотки, чтобы скрыть недостатки фигуры, возникшие из-за употребления наркотиков. Она ехала на велосипеде, в шерстяной одежде, летом, по жаре и заработала солнечный удар. Сам по себе солнечный удар – это не страшно. Кто-то подобрал ее на дороге, отвез в больницу, но ее там не приняли, и в других больницах на Ивисе тоже. В конце концов ее отвезли в больницу Красного Креста, там она и умерла. Ари Делон: Когда мама умерла, Алан Уайз привел меня в нотариальную контору, чтобы мне передали права на ее гонорары – и ее долги. Первые отчисления с гонораров я потратил на геру. Подсел, вгонял себе по грамму в день. Решил позвонить своему психиатру в Париже и провел две недели в больнице. Слез с героина. Потом получил чек от «Вельветов» и купил билет до Таити, на Раройя. Я торчал на валиуме с травой и пивом, меня избили, потом арестовали, а потом кто-то хотел убить меня гарпуном. Ронни Катрон: Воссоединение Velvet Underground было замечательно. Как-то я приехал на прослушивание в Праге, где были только мы с «Вельветами». Я старался не попадаться им на глаза, забился в угол, как фанат, и чувствовал, что волосы у меня встают дыбом. Морин Такер: Моя мама первый раз увидела Velvet Underground в 1993 году в Европе. Мы приехали туда с ней и всеми моими детьми, потому что я подумала – это будет что-то. К черту расходы: «Доставай билеты, сколько бы они ни стоили». Я в самом деле хотела, чтобы она нас услышала, потому что когда я играла в «Вельветах», я жила дома, зарабатывала около десяти долларов в неделю, и она могла просто сказать: «Кончай страдать фигней». Ну, там: «Найди работу и достань денег». Но вместо этого она одолжила мне машину! Ронни Катрон: Мы замечательно провели время, но потом Лу и Джон снова начали ссориться. Они проездили вместе один тур, а потом, ну, разошлись. Как бы: «Мы друг друга понимаем, но просто никак не можем договориться». |
|
Глава 44 - Конец Джерри Нолан: Каждый день еще тяжелее, чем вчера. Очень одиноко, и я сильно скучаю по Джонни. Мне совсем не нравится жизнь без него. Мы были так похожи! Ничего не приходилось объяснять. Иногда мы и без всяких разговоров понимали, что нужно делать. У него не было отца. И я был ему как отец, как брат. Несправедливость. Куда ни плюнь, везде подражатели Джонни. Poison, Motley Crue. Можно назвать сотню групп, которые копируют Джонни Фандерса. Сиринда Фокс: Мне было так жалко, что Джонни Фандерс умер, что я пошла навестить Джерри Нолана в больнице. Когда я увидела его, то просто начала читать «Богородицу». Чита Краум: В больнице я взял Джерри за руку и сказал: «Джерри, слушай, друг, я не хочу видеть тебя таким, понимаешь? Если бы ты увидел меня такого, тебе бы это не понравилось. Я молюсь за тебя». Сиринда Фокс: Толстые трубки торчали у него изо рта, он все время сжимал их зубами: «ннннннн…» Он жевал, жевал, жевал эти трубки, а глаза вращались во все стороны. Его девушка сказала мне, что он не понимает, что еще жив. Джерри Нолан: Моя мама снова вышла замуж, за военного, и мы переехали на Гавайи. Мы жили в Перл-Сити. Это там, где бомбили Перл-Харбор. Мы с сестрой Розой – дети Бруклина. Мне было десять, ей почти четырнадцать – такая крутая телка, в самом расцвете. В Бруклине она состояла в банде и все такое. Перемены для нас были огромные. Никогда в жизни мы не были за пределами пяти кварталов Вильямсбурга – и вдруг попадаем на Гавайи. Сиринда Фокс: «Помню». Я знаю, он сказал это, и никто мне не докажет, что этого не было. И его взгляд – самый глубокий взгляд, какой только может быть в этой жизни. Я сразу подумала: он хочет сказать, что помнит все, что было, New York Dolls и все остальное. Джерри Нолан: На Элвисе была белая куртка, просторные черные спортивные штаны с разрезом на белой подкладке, с мелкой белой строчкой. На ногах двуцветные туфли: сверху белые, по бокам черные – рок-н-ролльные туфли. По-моему, еще на нем была серебряного цвета рубашка с короткими рукавами. А пряжка ремня, тонкого кожаного ремня, была застегнута на боку – для крутости. |
|
Авторское послесловие к карманному изданию В издании «Прошу, убей меня» в твердом переплете, выпущенном издательством «Гроув Пресс», в «Действующих лицах» оказалась масса ошибок, которых быть не должно. Наш дорогой друг Джим Маршалл (совладелец Lakeside Lounge, менеджер Prissteens, знаменитый диджей WFMU и ведущий рубрики в журнале High Times) просмотрел и отредактировал для нас с Джиллиан список действующих лиц, пока мы старались уложиться в отведенные для работы над книгой сроки. К несчастью, из-за спешки при подготовке к изданию вместо отредактированного Джимом Маршаллом был опубликован первоначальный вариант, полный ошибок. Мы с Джиллиан хотим извиниться за все эти ошибки, особенно перед Джейком Хольцманом, про которого в первом издании написано, что он умер. Он вполне живой. Прости нас, Джек. Чтобы искупить свою вину, в это издание мы включили новый, дополненный список действующих лиц и дополнительные 22 страницы наших любимых рассказов, которые до этого оставались в архивах. (Из пятисот часов записей интервью, взятых в время сбора материала для книги, мы использовали лишь малую часть. Поскольку в работе над записями устных рассказов не к кому обращаться за помощью, нужно было собрать как можно больше материала для создания хорошей базы. К сожалению, пришлось выкинуть много отличных историй, потому что в книге уже было более 420 страниц). Legs & Gillian Suite H |
|
Действующие лица Мэрайа Эквайр: Бывшая сотрудница CBGB. Рон Эштон: Музыкант. Лид-гитарист (1967–1971) и басист (1972–1974) в Stooges. Лид-гитарист в New Order, Destroy All Monsters и Dark Carnival. Играл вместе с Гуннаром Хэнсеном (Кожаное лицо) в фильме Mosquito. Старший брат Кэти и Скотта Эштона. |
|
Не спрашивай, на что способен бойскаут Интервью с Роном Эштоном, пленка 1, 27 июня 1994 года, Анн-Арбор. Я протянул вверх руку, Кеннеди стоял совсем рядом со мной. Моя голова точно напротив его члена, и он пожал мне руку, прикинь. Ну, скорее просто коснулся ее пальцами – и в этот момент он смотрелся просто охрененно. |
|
Апокалипсис Интервью с Джимом Кэроллом, пленка 1, 16 июня 1995 года, Нью-Йорк. Один из братьев в католической школе сказал мне: «Не беспокойся, если включатся сирены: в 10 утра мы все соберемся в гимназии, у нас будет запас галет и воды на три месяца, уж три месяца мы там продержимся». |
|
Подержи меня за руку Интервью с Ричардом Хеллом, пленка 1, 22 марта 1989 года, Нью-Йорк. |
|
Удар по системе Интервью с Джоном Джиорно, пленка 1, 14 июня 1995 года, Бункер, Нью-Йорк. Дрожа, мы обнялись, прижались друг к другу. Я заплакал, Энди тоже. Мы обливались слезами. То, что случилось, было символом катастрофы в нашей жизни. Мы поцеловались, и Энди всосал мой язык; мы поцеловались первый раз – и чувство было такое, как будто целуешь смерть. Такое опьянение, как будто тебя ударили по голове, и перед глазами летают искры. Не то чтобы Кеннеди мне особенно нравился, я даже никогда не голосовал. Но его убийство все изменило – погиб наш человек. |
|
Избегать ненужного риска Интервью с Дэнни Филдсом, пленка 1, 5 января 1994 года, Нью-Йорк. |
|
Ненормальная прогулка Интервью с Джимом Кэроллом, пленка 2, 16 июня 1995 года, Нью-Йорк. |
|
Ленни Брюс без цензуры Интервью с Роузбад Фели-Петет, пленка 1, 17 мая 1995 года, Нью-Йорк. И вот он зовет меня в ванную, там он ширяется и говорит: «Слушай, я тут придумал классную штуку. Может, пока я торчу, ты мне отсосешь, и я типа кончу и мне вставит одновременно? По-моему, будет полный улет!». |
|
Принял немного с час назад Интервью со Скоттом Эштоном, пленка 3, 15 февраля 1995 года, Анн-Арбор. Ну так вот, Игги со своими закусками отрубился прямо перед телевизором, та чикса поняла, что он в отрубе, стянула с него штаны, вывалила на улицу его хер и начала что-то с ним делать. Но он не реагировал. Я сидел там, смеялся, а она смотрела на меня такими глазами, типа: «О боже!» |
|
Разбитое стекло Ч.1 Интервью с Игги Попом, пленка 1, 6 июня 1995 года, Нью-Йорк. |
|
Ночевка на сеновале Интервью с Ричардом Хеллом, пленка 1, 22 марта 1989 года, Нью-Йорк. Кажется, ее звали Рэйчел. Выглядела и разговаривала она как деревенщина. Деревенщина и была. Волосы каштановые. Веснушки по всему телу. Тогда все взбивали волосы, делали прически с начесом. |
|
Синхронное плавание Интервью со Скоттом Эштоном, пленка 1, 15 февраля 1995 года, Анн-Арбор. |
|
Полуночные ковбои Интервью с Дунканом Хана, пленка 4, 3 мая 1994 года, Нью-Йорк. Было, кажется, лето 75-го, мы сидели дома и пили. Снаружи было градусов тридцать пять, а мы пили какую-то дрянь… Как всегда, этот «Дункан Скотч». Стоил он типа четырех с половиной за кварту. Жуткое пойло. Мгновенно начинается похмелье. Какое там опьянение – пьешь, будто какой-то похмельный концентрат. |
|
Я жду своего… бармена Интервью с Дэнни Филдсом, пленка 3, 9 февраля 1994 года, Нью-Йорк. Я никогда не видел героин. Вообще не видел никаких наркотиков на Фабрике. Лу Рид в основном пил. Люди преувеличивают. Хвастаются, как они торчали по-черному, а на самом деле только бухают. |
|
Сленг нью-йоркских наркоманов Интервью с Филипом Маркейдом, пленка 1, 22 апреля 1995 года, Нью-Йорк. Я ее не видел с тех пор, как она ездила в Англию, несколько месяцев. Говорю: «Здорово, как поживаешь?» |
|
Толстый Фонзи Интервью с Большим Диком Манитобой, пленка 4, 11 июня 1990 года, Нью-Йорк. Джин Симмонс, наверное – самый большой козел, какого я только встречал за свои пятнадцать лет в рок-н-ролле. Нас выкинули из тура Kiss, потому что я говорил на идиш. Я типа сказал несколько слов на идиш Джину Симмонсу, серьезному религиозному еврейскому чуваку. |
|
Извини, мама Интервью с Питером Джорданом, пленка 2, 22 сентября 1994 года, Нью-Йорк. И получается что-то типа: «На хуй! На хуй! На хуй! На хуй! Ой, мам, извини». |
|
Music Machine Интервью со Скоттом Эштоном, пленка 3, 15 февраля 1995 года, Анн-Арбор. Мы выступали в «Music Machine», и после окончания за кулисы подошли Боуи и Роттен. Все сидят там за большим столом, и Боуи с Игги открытым текстом объясняют Джонни, что ему нужно делать. Ну типа: «Сделай вот это, пошли тех чуваков, соберись, пойди поговори вот с кем…» А он просто сидит и молчит. В конце концов Джонни встал и сказал: «Идите на хуй. Заебали». |
|
Гостиничный сервис Интервью с Ли Блэком Чайлдерсом, пленка 7, 26 января 1994 года, Нью-Йорк. Кажется, они приехали в Лидс. В комнате она и пара музыкантов из группы, и тут они слышат стук в дверь. Входит чувак с пушкой: «Спокойствие, спокойствие, не волнуйтесь. Я из охраны. Ловим террориста». |
|
Психнациевробаблотелки Интервью с Роном Эштоном, пленка 5, 27 июня 1994 года, Анн-Арбор. Тогда я начал немного понимать его: как он сам использовал их и почему им надоедал. Кончилось тем, что я тоже стал их использовать, вместе с их лимузинами. Я появлялся в доме Алекс – в «Большом Доме» – и говорил: «Блин, а если придет твой отец?» |
|
Разбитое стекло Ч.2 Интервью с Джен Кармайкл, пленка 1, дата неизвестна, телефонный разговор. Он давал интервью одному журналу и сказал: «Цинциннати великолепен. Моя подруга оттуда – мы встретились в Огайо. Свежесть, естественность, никаких дел, никаких забот». |
|
Давление со стороны окружающих Интервью с Дэнни Филдсом, пленка 1, 5 января 1994 года, Нью-Йорк. Когда я пришел на тусовку, Энди сидел на диване с Джерардом Малангой и Айви Николсон, тогдашней «девушкой года» в Vogue. Айви Николсон напилась и стала ползать по полу перед Энди. Она как-то извивалась и лапала Энди за ноги – клала руку ему на колено и говорила: «О Энди, Энди, я люблю тебя!» Не знаю, просила она сняться в его фильме или нет. Наверно, да. Наверно, так: «Я тебя люблю зпт дай мне сняться в фильме». |
|
Воскресное утро Интервью с Дунканом Хана, пленка 3, 3 мая 1994 года, Нью-Йорк. В смысле – Нико, она же живет на Ивисе, ее уже никто и не надеялся еще раз увидеть. Она, типа, уехала. Так что я сказал: «Да». |
|
Радость воздержания Интервью с Уэйном Крамером, пленка 5, 11 июля 1994 года, Лос-Анджелес. |
|
Мо, Ларри, улыбочку! Мо, Ларри, улыбочку! Интервью с Роном Эштоном, пленка 3, 27 июня 1994 года, Анн-Арбор. Я стоял там со стаканом. Спросил: «Что ты пьешь?» |
|
Кое-что на память обо мне Интервью с Биби Бьюэл, пленка 3, 22 июля 1994 года, Нью-Йорк. |
|
Снова прощание Смерть в рассрочку. Интервью с Ричардом Ллойдом, пленка 3, 24 июня 1994 года, Нью-Йорк. Я занимался вещами, которые ради того же не требуют куда-то идти или лететь. Да, от этого умирают, но разве те, кому обыкновенные люди ставят памятники, не делают что-то такое же безумное? |
|
Заключительное слово Заключительное слово. Интервью с Уэйном Крамером, пленка 7, 11 июля 1994 года, Лос-Анджелес Мы с Фредом всегда ужасно соперничали. Как два брата. Когда мы вместе, мы непобедимы, но при этом между нами всегда какие-то разногласия. Я все время старался устроить что-нибудь такое, чтобы Фред почувствовал себя беспомощным. В ответ Фред начинал пассивно протестовать – ну там, опаздывал или не приходил, создавал проблемы. |
HYPERLINK "http://www.readfree.ru/" http://www.readfree.ru/ - лучшая электронная библиотека «Альтернативной литературы».