Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Саша Ковальчик
Дура
Ему опять не спалось. Она мерно дышала рядом, от неё пахло какими-то дурацкими цветами и супом. Её фланелевая спина раздражала теплом, и это раздражение медленно охватывало его с головы до ног. «Дура!» – шипел он, поворачиваясь на другой бок и отодвигаясь от неё. Его всё бесило в жене: её голос, походка, её отёкшие руки и маленькие серые глаза, её манера говорить, её одежда. Всё. Откинув резко одеяло, он встал с кровати и вышел на балкон.
Он раздражённо пнул попавшийся под ноги детский велосипед, опёрся на перила балкона и закурил. Нервно и зло. Колесо велосипеда, медленно докрутившись, странно взвизгнуло и притихло. «Дура!» – всё кипело в нём. А ведь когда-то он её любил, и поверить теперь в это сложно. Любил, когда она была худенькой, белобрысой девчушкой с добрыми и покорными глазами, улыбчивая и скромная. Ему нравилось эта почти собачья преданность. «Серёжечка, – говорила она – я ведь обычная, почему ты любишь меня?» Он крепко обнимал её и целовал в белокурую макушку, пахнущую молоком и мёдом. А потом – свадьба, рождение Светочки и Павлика, и его покорная Надежда располнела, обабилась и превратилась в вечную кухарку и няньку. Ему стало не интересно с ней, и он убивал скуку у своих многочисленных женщин, которые его боготворили. Жена, конечно же, всё чувствовала и мужественно переживала его измены. Светочка и Павлик всегда были накормлены, одеты, отец их очень любил, однако жена ему опротивела. Приходя с работы, он видел её по-собачьи грустные глаза, жиденькие волосы и широкий халат, скрывающий большой после родов живот и обвисшую грудь. Стол был всегда накрыт, дома – уют, не придерёшься… И тем не менее он срывался. Ни за что. Просто потому, что она его раздражала. Поначалу он контролировал себя, но это постоянное «Серёжечка… а как лучше?» или «Серёжечка, со сметанкой борщ или без?» выводили его из себя. Ему хотелось, чтобы она просто оставила его в покое, просто не трогала больше, исчезла. И да, вроде бы, старается Серёжа отвечать жене без раздражения, но оно закипает в нём и потом обрушивается на бедную Надю, как девятый вал: «Надя! Я могу поесть спокойно?!» - кричит он, бросает ложку и выходит на балкон. В такие моменты в детской становится тихо. Во всём доме становится тихо. А после Серёжа идёт к жене. Извиняться. Но в эти моменты ему хочется больше убить её, лишь бы она не смотрела на него такими глазами.
Жена его не возбуждала. Никак. Прикосновение этих припухлых пальцев не жгло, весь её образ не вызывал желания. Он морщился, кривил губы от каждого её «Ты спишь?». Но порой во время очередного выполнения супружеского долга, забывшись, в каком-то исступлении он шептал ей т а к и е слова, от которых тут же ёжился: ему становилось вдруг противно… Ну да. Противно. Именно так. И именно это «про-тив-но» он выговаривал каждый раз, когда за ним захлопывалась входная дверь. Хотя было не понятно тогда: противен ли зловонный подъезд, испещренные стены которого гласили неизменное «Катя – сука» или ещё что почище, или противна ему жена и супружеская жизнь вообще?
Конечно, ему противно. Куда уж Наде до Марины. У Марины глаза голубые, даже нет… нет такого цвета, наверное, а ведь если посмотреть – точь-в-точь русалка. Руки у Марины изящные, хоть маслом распиши холст в дань Марининым рукам. И улыбается она так, что внутри всё превращается в пластилин, и губы у неё яркие, томные, будто и они сделаны из пластилина. А что Надя? Мышь. Серая и скучная. И ведь какие у Марины вьющиеся густые рыжие кудри! Её греческий нос чётко вырисовывался на фоне светлеющего окна, когда она, сидя на кровати и прислонившись голой спиной к жёлтым обоям курила неизменную дрянь, от которой у Сергея рябило в глазах. Она же выдыхала после дым ему в лицо, непременно смеялась и непременно томно. После она медленно вставала, и, мерно покачивая стройными бёдрами, шла в кухню за очередной порцией рома. А после – очередная порция Марины. Пьянила Марина послаще рому. Попробуй тут устоять!.. Да он и не устоял. И вышло это ему боком. Точнее, жена не вовремя вышла на балкон. Таки увидела. Таки дозналась. Бедная Надя.
«Мы работаем вместе, что ты так смотришь?» – с порога рявкнул Сергей. Но она не спрашивала ни о чём. Она просто молчала. И нет бы ей накричать, устроить истерику, в конце концов. Сергей медленно, с напряжением выжидал. Он уже сам готов был устроить истерику. А Надя заперлась в ванной и молчала. Она, опёршись обеими руками о холодную плитку кафеля, глядела в зеркало на свои тусклые серые глаза, на усталые морщины и дико улыбалась. Надя понимала, насколько она жалкая, насколько она беспомощна перед этой жуткой женщиной… Жуткой в своей пластилиновой красоте. Она отвела глаза от зеркала и устало присела на краешек ванны. «Как жить?» – вопрошала она саму себя… Её жуткая улыбка не сходила с губ. Она осторожно, не раздеваясь, легла в ванну и сложила руки на груди, как покойница. Ей казалось, что в ней и правда что-то умерло. В дверь ванной осторожно постучали. Она вздрогнула, резко встала, оправила халат и вышла. Светочка захотела пить. Серёжи дома уже не было.
Неделю не было.
А сегодня… Сегодня она приходила к нему на работу. Бог мой, на что порой бывают способны женщины!.. Вырядившись в дурацкое синее платье, в таких же дурацких туфлях Надя выглядела жалко и смешно, даже трагично. Наверное, какая-нибудь Люська (или Ленка?) сказала ей, заведомо солгав, о том, как ей идёт это платье. Но, чёрт возьми, оно ей не шло! Обрезав свои волосы почти до ушей, она была похожа на беспомощную пташку, вывалившуюся из гнезда. Надя стояла перед Мариной, красивой, элегантной женщиной, которая удивлённо хлопала чёрными длинными ресницами и словно топила бедную Надю в своих синих глазах. Сергей не до конца понял, что произошло. Он вдруг услышал за стеклянной дверью знакомый голос, всё в нём содрогнулось, он опрометью бросился туда, откуда доносился истошный вопль его Наденьки. «Я жена его! – услышал он. – А ты… ты…» Он на дал её договорить, схватил её, раскрасневшуюся, за обе руки и силой вытолкал за дверь. В офисе воцарилась тишина. Марина белозубо рассмеялась, сказала «Всем спасибо. Спектакль окончен!» и ушла пить кофе. Позже, не глядя на него, она скажет «Оставь меня. Я на такси» и закурит свою дрянь.
А Надя… Вряд ли бы кто-то был преисполнен к ней такого отвращения, как её муж. «Дура!» – прошипел он и, докурив, бросил окурок вниз. С досады он пнул трёхколёсный велосипед так, что тот с грохотом полетел в угол. Вернувшись в спальню к жене, Сергей осторожно прилёг на краешек кровати. Кровать резко скрипнула. Надя открыла глаза и посмотрела на Серёжу. Он почувствовал её взгляд. «Спи, дура! Что уставилась?» – недовольно проворчал он.
Наверное, она и вправду дура…