Введение.7

Работа добавлена на сайт samzan.net:

Содержание

Введение…………………………………………………………………………..3

1.  Демографические процессы крестьянства в городах и селениях Сибири в XIX – начале XX вв……………………………………………………………6
2.  Демография крестьянства России в XIX – начале XX вв……………..23
3.  Сравнительная характеристика крестьянства Сибири с крестьянством России XIX – начала XX вв…………………………………………………..29

Заключение……………………………………………………………………..42

Список использованной литературы…………………………………………44

Введение

В течение XX в. демографическая ситуация в регионах России изменялась как бы от одной крайности к другой, подобно резкому колебанию маятника. В начале столетия многие из этих регионов переживали аграрное перенаселение, в последние десятилетия века в них все больше стали проявляться черты депопуляции. В 1990-х отрицательный рост населения стал общегосударственной проблемой.

Многие современные политики, общественные деятели, публицисты, часть ученых склонны связывать демографические проблемы только с нынешними социально-экономическими трудностями. Безусловно, сегодняшняя ситуация в стране влияет на снижение рождаемости, сокращение числа браков и их устойчивость, рост смертности представителей средних возрастов и др. Но при этом явно не учитываются глубокие исторические корни современных процессов в народонаселении страны, которые связаны с особенностями демографического перехода, занявшего значительную часть XIX - XX вв.

Первая мировая война, революция 1917 г., гражданская война, хотя и повлекли огромные жертвы, не сломали модель традиционного демографического поведения российского крестьянства. Более того, получение в результате аграрной революции дополнительной земли, а в период  НЭПа относительно большой свободы пользования ею и продуктами сельского хозяйства породили у крестьянства надежды на возможность продолжения экстенсивного хозяйствования и соответственно весьма расширенного воспроизводства населения.

В 1950-е - 1980-е гг. опубликованы сотни работ по многим конкретным направлениям исторической демографии. Вместе с тем на ее изучении негативно сказались идеологизация, абсолютное подчинение доктрине марксистского обществознания, а также властный диктат вплоть до искажения и даже изъятия из сферы научного анализа целого ряда проблем исторического прошлого.

Развернувшееся с конца 1980-х гг. переосмысление отечественной истории не могло не захватить область исторической демографии. Больше того, при обращении к ранее запретным темам некоторые её проблемы оказались в фокусе широкого общественного внимания. Это относится прежде всего к выяснению численности потерь населения в ходе революций, последующих советских социально-экономических преобразований, массовых репрессий, в годы Великой Отечественной войны. Расчёты демографов вызвали немалые общественно-политические споры.

Представляют интерес сборники научных статей, посвященные изучению демографических и хозяйственных процессов в сибирских деревнях в XIX – начале XX вв.

Исследования первого сборника основаны на анализе сельскохозяйственной переписи 1917 г., материалы которой были впервые введены в научный оборот в виде базы данных, составленной по анкетам переписи группой алтайских ученых под руководством В.Н. Разгона. Продолжение исследований привело к опубликованию второго сборника, посвященного истории алтайской деревни, в котором была продолжена работа по изучению сельскохозяйственной переписи 1917 г., но в отличие от первого выпуска были опубликованы исследования не только по демографии и экономике, но также по этнографии и археографии.

В 2004 г. Институтом истории СО РАН был опубликован сборник материалов, посвященный переселению крестьян в Сибирь в конце XIX – начале XX в. Впервые были опубликованы материалы, которые позволили проследить условия организации переселенческого процесса, его восприятие крестьянами, направлявшимися в Сибирь. Особенно в этом плане интересны письма самих переселенцев, показывающие этот процесс «изнутри».

Важную роль в организации и регулировании миграционных процессов играло законодательство. Законодательная основа переселенческого процесса и устройства новоселов в Сибири являлась предметом специального анализа И.В. Островского.1

Расширение проблематики исследований по истории Сибири второй половины XIX – начала ХХ в., обращение к новым сюжетам внутренней жизни крестьянского населения, привели к включению в исследовательское поле таких новых направлений в отечественной исторической науке, как устная история и микроистория.

Предмет исследования: демография крестьянства в XIX –начале XX вв.

Объект исследования: крестьянство Сибири и России

Цель исследования: провести сравнительную характеристику демографии крестьянства в Сибири и России в XIX – начале XX вв.

Задачи исследования:

- рассмотреть демографию крестьянства Сибири в XIX – начале XX вв;

- рассмотреть демографию крестьянства России в XIX – начале XX вв;

- сравнить демографии крестьянства в Сибири и России в XIX – начале XX вв.

1.  Демографические процессы крестьянства в городах и селениях Сибири в XIX – начале XX вв.

Историко-демографические и смежные с ними по проблематике исследования Сибири  XIX – начала XX столетия долгое время развивались таким образом, что город и деревня – две крупнейшие поселенческие составляющие регионального сообщества – оказывались в определенной обособленности друг от друга. По существу, разобщенность продолжает сохраняться и теперь. Если рассмотреть наиболее продуктивный период развития советской историографии (начиная с 1960-х гг.) и современный период, то обнаруживается следующий расклад. Историки-«деревенщики», среди которых следует назвать Л. М. Горюшкина, Е. И. Соловьеву, В. И. Пронина, В. А. Зверева, наряду с другими вопросами, изучали сельское народонаселение Сибири – источники и порядок его складывания, динамику численности и размещения, сословную и социально-классовую структуру, семейную организацию, порядок физического и социокультурного воспроизводства. Историки города, в том числе А. Р. Ивонин, В. А. Скубневский, Н. М. Дмитриенко и особенно Ю. М. Гончаров осуществляли сходную работу применительно к городскому населению, преимущественно западносибирскому. Созданы труды, в которых нашли отражение некоторые общие параметры всего сибирского населения, но без подробного рассмотрения специфики и взаимосвязи его городской и деревенской составляющих2.

В то же время исследования, охватывающие и город, и деревню, тем более специально посвященные сопоставлению демографии обоих поселенческих комплексов, являются малочисленными, небольшими по объему, преимущественно постановочными. В конкретном плане в них рассматриваются немногие (хотя и немаловажные) вопросы на основе привлечения относительно небольшого круга вторичных источников3.

Докторская диссертация А. Н. Сагайдачного, защищенная в 2000 г., стала одним из немногих специальных, монографических по формату, исследований демографии Азиатской России эпохи капитализма. Хотя в ней не ставилась специальная задача выявления взаимосвязи, общих и особенных черт в демографии городских и деревенских комплексов Западной Сибири, замысел работы предполагал такую возможность. Диссертация и ее автореферат4 содержат многочисленные сравнительные характеристики демографических состояний, присущих селениям и городам.

Однако источники для исследования – реляционные базы данных, созданные автором в ходе обработки метрических книг и первичных карточек переписи 1897 г., включают сведения только о восьми селениях и трех малых городах, поэтому сам Алексей Николаевич вполне справедливо не считал возможным «абсолютизировать результаты этого достаточно локального исследования и распространять полученные данные и выводы на территорию всей Сибири».

Кроме того, в диссертации А. Н. Сагайдачного главным образом описывается статика различных элементов демографической подсистемы общества, но важно также выявить ее историческую динамику – описать и объяснить происходившие в изучаемую эпоху изменения.

Принимая в расчет состояние историографии темы, в настоящей работе мы  рассматриваем следующие задачи: 1) сопоставить важнейшие показатели развития «естественной» составляющей воспроизводства населения (брачность, рождаемость, смертность, естественный прирост, продолжительность жизни), раскрыть и объяснить динамику этих показателей в масштабах всей Сибири, в деревенском и городском региональных сообществах; 2) кратко охарактеризовать главные из обнаруженных демографических процессов, тот исторический тип естественного воспроизводства населения Сибири, который был характерен для периода 90-х гг. XIX в. – 1914 г.

Хронологические рамки охватывают период наиболее активного проявления в России признаков начальной стадии демографического перехода, или демографической модернизации5. Территориально Сибирь рассматривается в границах Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской губерний, Акмолинской и Забайкальской областей.

Нами  осуществлена обработка материалов текущей административной статистики о количестве населения, числе родившихся и умерших в городах и селениях сибирских губерний и областей – такие материалы ежегодно публиковались подразделениями Министерства внутренних дел.6

Обработана также информация о количестве браков, собранная губернскими и областными статистическими комитетами7. Проведено, в частности, суммирование ежегодных абсолютных показателей во всех административных единицах, осуществлена их хронологическая группировка по 4–5-летним периодам, вычислены важнейшие относительные показатели масштабов и интенсивности демографических процессов. Построенные диахронные ряды исчисленных показателей по Сибири сопоставлены с имеющимися в литературе или подсчитанными мною данными по Европейской России, Российской империи в целом, с сибирскими материалами других историков, и в итоге получены следующие выводы.

Динамика демографических процессов в Сибири в поселенческом разрезе (конец XIX– начало XX в.), на 1000 чел. населения8

Годы	Брачность	Рождаемость	Смертность	Естественный прирост
В сельском населении
1902–1905 1906–1909 1910–1914	7,9 9,2 8,3	48,0 52,7 52,6	30,9 33,6 32,2	17,1 19,1 20,4
В городском населении
1902–1905 1906–1909 1910–1914	7,4 10,0 7,2	42,7 49,1 40,9	34,4 38,1 29,2	8,3 11,0 11,7
В целом по региону
1892–1896 1897–1901 1902–1905 1906–1909 1910–1914	… 8,3 7,8 9,6 8,1	48,8 49,9 47,5 52,3 51,5	35,7 32,0 31,2 34,0 31,9	13,1 17,9 16,3 18,3 19,6

Как установлено отечественными учеными, в Европейской России, начиная с последней трети XIX в., общий коэффициент брачности населения последовательно снижался, в 1911–1913 гг. он упал до 8,2 ‰, в том числе в городах – до 6,7, в деревнях – до 8,4 ‰. Снижение в крупных городах было более заметным, чем в малых, в целом среди городского населения оно проявилось сильнее, чем в селениях9.

Б. Н. Миронов трактует эти факты как важные проявления начавшегося в стране демографического перехода. Барнаульские историки В. А. Скубневский и Ю. М. Гончаров, опираясь на разрозненные данные за отдельные годы, пришли к выводу, что в городах Западной Сибири в изучаемый период тоже «прослеживается устойчивая тенденция к снижению уровня брачности»10. При аргументации этого положения они привлекли и наши данные об изменении коэффициентов брачности во всем населении Западной Сибири, без разделения на городское и сельское11.

Однако на самом деле эти и другие репрезентативные данные не дают оснований для столь однозначных выводов.

Теперь мы имеем гораздо более полную картину динамики общих коэффициентов брачности и в городах, и в селениях всей Сибири (см. таблицу). Выясняется, что интенсивность брачности в целом по региону сократилась в 1902–1905 гг. по сравнению с 1897–1901 гг., но затем в 1906–1909 гг. резко выросла, чтобы в 1910–1914 гг. снова уменьшиться – до уровня несколько более низкого, чем в 1897–1901 гг. Привлеченные источники не позволили высчитать показатели отдельно по городам и селениям за 1892–1901 гг., но в последующее время и городская, и деревенская динамика соответствует общесибирским закономерностям12.

Таким образом, не подтверждаются прозвучавшие в литературе выводы о том, что в условиях начавшегося в России демографического перехода в конце XIX – начале XX в. происходило последовательное снижение брачности сибиряков, в первую очередь – горожан. Конечно, можно быть уверенным, что понижение интенсивности брачности как латентная демографическая тенденция действительно пробивала себе дорогу. Ее подпитывали обстановка неурожайных лет (1900–1901, 1911), участие России в военных конфликтах (1900, 1904–1905, 1914 и последующие годы), революционные потрясения 1905–1907, 1917 гг. – условия, заставлявшие многих сибиряков откладывать свои свадьбы или вовсе воздерживаться от вступления в брак. Однако безраздельному господству этой тенденции противодействовал ряд мощных социальных, экономических, демографических и политических факторов. В долговременном плане модернизацию брачности тормозили: 1) «окрестьянивание», руризация городов в эпоху начинавшейся урбанизации (брачность в крестьянской среде была выше, чем у городских сословий – из-за сильного превышения числа мужчин над женщинами и роста безбрачия в городской среде); 2) натурализация и в деревнях, и в городах Сибири большого количества аграрных мигрантов, особенно в 1906–1913 гг. (переселенческая среда была относительно молодой, заинтересованной в быстром решении матримониальных проблем для пополнения своего рабочего состава); 3) возможно, рост благосостояния некоторых категорий населения Сибири в условиях «осереднячивания» здешней деревни, в периоды промышленного подъема в городах. Среди конъюнктурных факторов временного, но заметного повышения «свадебной активности» отметим только естественную для молодых людей необходимость компенсировать «брачную паузу» после окончания Русско-японской войны в 1906–1907 гг.  

Согласно исследованиям Б. Н. Миронова и его предшественников, со второй половины XIX в. в Европейской России повсеместно снижалась рождаемость, причем в городах быстрее, чем в селениях13. Наши подсчеты показывают, что снижение рождаемости было характерно для населения всей Российской империи: в интервале между 1892–1896 и 1910–1914 гг. рождаемость в стране сократилась с 44,5 до 40,6 ‰, при этом в городах конечный итог сокращения составил 32, а в деревнях – 41,9 ‰14. Что касается Сибири, то в литературе долгое время воспроизводились сведения А. Г. Рашина, согласно которым рождаемость в регионе в начале ХХ в. нисколько не уменьшалась, а удерживалась на высоком уровне в 48–51 ‰15.

Мои расчеты по Сибири уточняют и дополняют сведения А. Г. Рашина. Во-первых, они сделаны в более широких хронологических границах, включающих конец XIX в., с учетом уже скорректированных рамок этапов демографической истории региона. Во-вторых, уточнены территориальные границы Сибири – из них исключены Дальний Восток и Семипалатинская область. В процессе анализа результатов нового подсчета (см. таблицу) выясняются следующие обстоятельства.    

В нашем крае на рубеже XIX–XX вв. рождаемость имела несколько более высокие показатели, чем в Европейской России и в целом по стране, это касается и сельского, и городского населения. Долгое время она не сокращалась и даже, пожалуй, обнаруживала тенденцию к увеличению. Наибольшей интенсивности за весь досоветский период рождаемость и в городах, и в деревнях Сибири достигла в 1906–1909 гг. Главной причиной этого, по-видимому, стала высокая рождаемость в семьях многочисленных переселенцев столыпинской волны: большинство их образовалось недавно, они состояли из относительно молодых по возрасту людей, были заинтересованы в увеличении числа «земельных душ» и рабочих рук. Кроме того, здесь полезно вспомнить, что некоторое повышение рождаемости – это характерное проявление начального этапа модернизации демографической сферы общества: оно происходит ввиду общего улучшения благосостояния населения, стартовых успехов профессиональной медицины и пр.

В то же время в 1902–1905 гг. в регионе наблюдался временный спад рождаемости. Вероятно, он проявился и в городах, и в селениях – негативно сказались последствия неурожая начала века, политические потрясения 1904–1905 гг., сопровождавшиеся, в частности, массовым призывом на Русско-японскую войну молодых мужчин. Второй момент снижения рождаемости в Сибири пришелся на 1910–1914 гг., особенно сильно он проявился в городском населении. Этот спад пока еще принципиально не изменил демографическую ситуацию в регионе, рождаемость в селениях оставалась неконтролируемой. Однако применительно к городам, возможно, следует говорить уже об относительно зрелом признаке начавшегося демографического перехода: все более широкие слои городского населения втягивались в процесс «планирования семьи» и регулирования рождаемости.

В Европейской России, по данным С. А. Новосельского, которыми оперируют и современные ученые, в XIX – начале XX в. масштабы смертности населения постепенно снижались, причем в городах этот процесс происходил быстрее, чем в селениях, в крупных городах – заметнее, чем в малых, среди привилегированных слоев населения – значительнее, чем в низших слоях16. Наши расчеты применительно к рубежу XIX–XX вв. показывают, что такая закономерность действовала в рамках всей страны.

В период между 1892–1896 и 1910–1914 гг. в населении Российской империи общий коэффициент смертности уменьшился от 32 до 25,3 ‰, в интервале с 1902–1905 гг. до мировой войны в городах он снизился с 26 до 23, в деревнях – с 28,2 до 25,7 ‰17.

Сокращение масштабов смертности можно трактовать как проявление разворачивающейся в стране демографической модернизации, ведь последняя проявляется, в частности, в замене равновесия высокой рождаемости и смертности равновесием низкого уровня рождаемости и смертности.

В. А. Скубневский и Ю. М. Гончаров распространяют вывод о последовательном снижении смертности на рубеже XIX–XX вв. на города Западной Сибири, при этом они опираются на данные, опубликованные ранее мной и Н. М. Дмитриенко18. Результаты моих расчетов, привлеченные в более полном объеме, показывают, что на самом деле ситуация со смертностью развивалась в Сибири не столь прямолинейно (см. таблицу). Обращает на себя внимание тот факт, что в Сибири показатели смертности в изучаемую эпоху держались на уровне более высоком, чем в Европейской России и Российской империи в целом. В промежутке между 1892–1896 и 1902–1905 гг. коэффициент смертности населения Сибири сокращался. По-видимому, эта тенденция существовала и в городах, и в селениях, взятых по отдельности, но точно описать параметры ее проявления здесь невозможно ввиду отсутствия данных. В 1906–1909 гг. произошел скачкообразный прирост смертности и городского, и деревенского населения, который, впрочем, в масштабах всего региона не привел к ее возвращению на уровень начала 1890-х гг. Вряд ли увеличение смертности в годы Столыпинской аграрной реформы являлось проявлением каких-либо процессов возвратного, по отношению к демографической модернизации, характера. Главную роль здесь, как и в случаях с брачностью и рождаемостью, сыграл массовый наплыв в Сибирь переселенцев: в первые годы жизни на новых местах, в весьма неблагоприятных условиях, смертность (особенно детская) в их среде была гораздо выше, чем у сибиряков-старожилов.

Важно, что в 1910–1914 гг., после временного всплеска, смертность населения Сибири вновь снизилась, причем в городской среде очень сильно – сразу на 9 пунктов. В результате этого коэффициент смертности в городах впервые за все доступное нам для наблюдения время оказался меньше, чем в селениях. Вероятно, этот факт можно считать ярким симптомом начавшегося на востоке России демографического перехода. Динамика смертности в городах, где быстрее проявлялись прогрессивные изменения в медицинском обслуживании, санитарно-гигиенической культуре и жизнеохранительном поведении жителей, в условиях наметившейся урбанизации отражает одну из самых перспективных тенденций развития демографической сферы Сибири.

Естественный прирост населения объединяет рождаемость и смертность в рамках единой системы непрерывного физического воспроизводства поколений. Последовательное увеличение коэффициентов естественного прироста в масштабах страны или больших регионов, достижение высоких значений в диапазоне 15–20 ‰ однозначно трактуется специалистами как проявления начальной стадии демографической модернизации общества.

В Европейской России, согласно авторитетным данным А. Г. Рашина, Б. Ц. Урланиса, А. Я. Боярского, на которые опираются и современные исследователи, коэффициент естественного прироста с середины XIX столетия повышался, в период с 1896 по 1914 г. он достиг обычных значений в 16–18 ‰.19

В целом по Российской империи, по моим подсчетам, показатель, составлявший в 1892–1896 гг. 12,5 ‰, на рубеже веков, в 1897–1909 гг., достиг значений более 16, но немного снизился перед мировой войной, составив в 1910–1914 гг. 15,3 ‰. Интересно, что в начале ХХ в. в городах России фиксируется снижение естественного прироста – с 10,7 в 1902–1905 до 9 ‰ в 1910–1914 гг. В деревенской среде в том же временном диапазоне также обнаруживается небольшое сокращение (с 16,7 до 16,2 ‰), но прерываемое подъемом в 1906–1909 гг. – до 17,1 ‰20.

В отличие от центральных губерний и страны в целом, Сибирь изучаемого периода предстает как край с почти последовательно нарастающим естественным приростом населения (см. таблицу). В целом по региону коэффициент прироста увеличился между 1892–1896 и 1910–1914 гг. наполовину – на 6,6 пунктов. Некоторый сбой в указанной тенденции случился лишь в 1902–1905 гг., его можно объяснить социальной и политической напряженностью в обществе, последствиями неурожая начала века, перерывом в переселенческом движении. В начале ХХ в. естественный прирост в сибирских городах был заметно ниже, чем в деревнях, но в обоих видах поселенческих комплексов показатели неуклонно повышались. К концу изучаемой эпохи в селениях Сибири коэффициент превысил 20 ‰. Это означает, что в самом многочисленном слое населения, в среде крестьянства, начался «демографический взрыв» – яркое явление, характерное для начальной стадии демографического перехода.

Описанные выше количественные показатели режима естественного воспроизводства населения Сибири являются своеобразными индикаторами состояния качественных, содержательных характеристик демографической сферы общества. Обобщение количественных и качественных черт физического возобновления поколений горожан и сельчан позволяет обсуждать вопрос о наличном историческом типе воспроизводства населения.

Применительно к Европейской России, всей Российской империи в целом А. Г. Вишневский, Б. Н. Миронов и их последователи считают возможным утверждать: в XIX – начале XX в. здесь господствовал традиционный (экстенсивный, деревенский) тип естественного воспроизводства, который характеризуется слабой подконтрольностью, стихийной властью высокой смертности (особенно младенческой и детской), влекущей за собой непомерную компенсаторную рождаемость, низкую продолжительность жизни, большую «затратность» и высокую скорость смены поколений. В то же время наблюдались стартовые проявления, начальные признаки перехода к новому, современному (модернизированному, городскому) типу воспроизводства, которому присущи сознательное регулирование рождаемости, минимализация смертности, высокая продолжительность жизни людей, «экономный» режим замедленного возобновления поколений и т. п.

На рубеже XIX–XX вв. признаки начала перехода (или демографической модернизации) уже явственно обнаруживаются статистически, но в полной мере он развернулся только в 1920-х гг., по существу не завершившись до сих пор, поскольку развивался в обстановке неприятия обществом и государством главной ценности демографической модернизации – свободы личной жизни человека.

В демографической истории досоветской Сибири теорию демографического перехода применяли автор настоящей статьи, вслед за ним – А. Н. Сагайдачный, Ю. М. Гончаров и др. Можно считать доказанными (в том числе и материалами настоящей статьи) следующие наши выводы:

 1. Людность и структура семьи, брачность, рождаемость, смертность населения Сибири, как и России в целом, оставались на рубеже XIX–XX вв. в основном традиционными. Об этом свидетельствуют высокие, как в целом по региону, так и в отдельно взятых городах и деревнях, коэффициенты брачности, рождаемости, смертности, преобладание ранних браков, минимальная распространенность разводов, малое количество повторных браков, большое число деторождений у средней брачной пары, сверхвысокая младенческая и детская смертность, тесная связь годового цикла рождаемости и смертности, народного демографического и церковного календаря (распределения постов) и иные статистически и содержательно установленные факты.

2. В Сибири, как и в целом по стране, в XIX – начале XX в., но особенно явственно на рубеже столетий сформировались признаки начавшейся демографической модернизации. В нашем крае они были менее ярко выражены, чем в Европейской России. В городах Сибири, особенно в крупнейших, они проявились определеннее, чем в селениях, в Западной Сибири были более заметными, чем в Восточной21.

Материалы нашей работы, как нам представляется, свидетельствуют о наличии следующих признаков демографического перехода в Сибири: латентное снижение интенсивности брачности, явное сокращение общих коэффициентов смертности, увеличение естественного прироста населения до масштабов демографического взрыва. За пределами статьи остался анализ таких новых тенденций, как уменьшение людности семьи и семейного домохозяйства, упрощение их структуры, выравнивание количества мужчин и женщин в населении, повышение брачного возраста, увеличение количества повторных браков и т. п. Безусловно, специфика Сибири – интенсивно заселяемой аграрной окраины, экономической колонии, района преимущественного развития капитализма вширь накладывала свой отпечаток на характер и темпы стартового этапа демографической модернизации.

Есть своя специфика и в деятельности ученых, изучающих демографические процессы в досоветской Сибири. Некоторые особенности наличной источниковой базы нашей исследовательской работы, специфические трудности и перспективы последней можно показать на примере изучения еще одного сюжета – о росте продолжительности жизни как явлении, характерном для демографической модернизации.

Продолжительность жизни населения – это важный интеграционный показатель уровня и характера развития демографической сферы общества. Правильнее сказать – целое гнездо показателей, поскольку в демографии вычисляют среднюю продолжительность предстоящей жизни для лиц различного возраста, отсроченную среднюю продолжительность предстоящей жизни, медианную, модальную продолжительность жизни и другие величины, отличающиеся друг от друга по значению22.

Чаще всего оперируют величинами средней продолжительности предстоящей жизни для новорожденных, которую иногда для краткости именуют средней продолжительностью жизни. Вычисление этого показателя применительно к какому-то конкретному историческому моменту требует сведений: 1) о возрастной структуре всего жившего в указанный момент населения с годовым интервалом; 2) о погодовом распределении возраста всех умерших хотя бы за один полный год до интересующего нас момента и в течение года после него.

Историко-демографы, изучающие досоветский период отечественной истории, знают, что комплекс указанных сведений существует только по Европейской России конца XIX столетия. По той же Европейской России путем экстраполяции данных Всероссийской переписи населения 1897 г. и других источников специалистами была воссоздана следующая динамика: с середины XIX в. до Первой мировой войны средняя предстоящая продолжительность жизни для новорожденных выросла примерно на 7–8 лет. Согласно оценке, в 1894–1903 гг. в Центре страны она составляла 30,8 лет у мужчин, 32,6 – у женщин. В 1904–1913 гг. соответствующие показатели равнялись 32,4 и 34,5 лет23. По городам и селениям показатели не дифференцированы, однако и в таком виде они свидетельствуют о начале движения страны к новому типу воспроизводства населения, для которого, в частности, характерен медленный темп физической смены поколений при высокой продолжительности жизни.

Историкам-сибиреведам не повезло с демографической статистикой: за весь досоветский период (и далее до 1926–1927 гг.) не существует комплекса обобщенных данных, которые позволили бы надежно определить среднюю продолжительность жизни населения Сибири, ее отдельных достаточно обширных местностей, городских или деревенских комплексов. А. Н. Сагайдачный был одним из немногих, кто пытался работать хотя бы в локальных масштабах. Он создал необходимую базу данных по волостному селу Викулово Тарского округа-уезда Тобольской губернии за период 1863–1914 гг. путем обработки первичных источников – карточек переписи 1897 г. и метрических книг местной Троицкой церкви. На основе этих данных, как положено в таком случае, была построена таблица смертности и определен искомый показатель – 24,3 года24. Если эта цифра верна, она в статике фиксирует среднюю продолжительность жизни лишь в одном из многих тысяч сибирских селений. При этом, как выясняется, типичным для Сибири в демографическом отношении с. Викулово не являлось, при таких его коэффициентах за 1863–1914 гг.: брачность – 9,5, рождаемость – 40,5, смертность – 39,1, естественный прирост населения – всего 1,4.

Что касается сибирских городов, то историки до сих пор продолжают пользоваться малопригодным показателем – воспроизводят данные о среднем возрасте умерших в конкретный период, высчитанные статистиками середины XIX – первой трети XX в.25

Показатель этот малоинформативен хотя бы по той причине, что сильно зависит от масштабов миграции (в конкретном городе умирают люди, родившиеся и даже постоянно живущие в разных местностях). В одной из моих работ давался анализ и других применявшихся в исследовательской практике паллиативных вариантов определения продолжительности жизни сибиряков – горожан и деревенских жителей26. Системные изменения демографической сферы регионального сообщества во времени с помощью суррогатных методов определения продолжительности жизни и имеющихся вторичных источников выявить невозможно.

Мне известен лишь один источник по Сибири второй половины XIX – начала ХХ в., который позволяет в некоторой степени уловить динамику продолжительности жизни, но только по сравнительно небольшому региону. Это данные о смертности населения г. Киренска и Киренского округа Иркутской губернии в 1873–1897 гг., на основе которых можно вычислить распределение умерших по возрастам, дифференцировав полученные показатели по трем хронологическим этапам. При этом выясняется, что в 1873–1882 гг. пик смертности для взрослых людей приходился на возраст 30–40 лет, в 1883–1892 гг. – на 40–50 лет, а в 1893–1897 гг. чаще всего взрослые умирали уже в возрасте 60–70 лет. В то же время последовательно сокращалась среди умерших доля младенцев в возрасте до года. Если в 1873–1882 гг. на них приходилось 45,1 %, то в 1893–1897 гг. – уже только 43,3%. Уменьшилась среди всех умерших и доля детей до 5 лет – от 64,8 до 63,5 %27.

Это позволяет предположить, что в Иркутской губернии, как, скорее всего, и в масштабах всей Сибири в изучаемую эпоху продолжительность жизни увеличивалась темпами, сопоставимыми с таковыми в Европейской России. По моей оценке, которая опирается на косвенные данные (например, о возрастной структуре населения), ожидаемая продолжительность жизни для новорожденных в Сибири на рубеже XIX–XX вв. могла быть даже несколько выше, чем в Европейской России, составляя примерно 33–35 лет.

Более точные и достоверные показатели динамики продолжительности жизни сибиряков, характеризующие стартовый этап демографической модернизации в нашем регионе, могут появиться только путем создания и последующей обработки возможно более полных баз данных о возрастном распределении жителей Сибири, умерших хотя бы в течение года до проведения Всероссийской переписи населения в 1897 г. и года после нее. Иначе говоря, требуется развитие того направления историко-демографических исследований, у истоков которого в научном сообществе Сибири среди немногих специалистов находился А. Н. Сагайдачный. Смысл деятельности представителей этого направления можно обозначить так: описание и объяснение региональных, локальных и поселенческих аспектов демографической ситуации и демографических процессов в условиях досоветской России на основе создания полных баз данных, извлеченных из первичных материалов переписей городского и сельского населения, метрических книг и иных материалов первичного учета состояния и движения населения. Решение указанной задачи требует привлечения подготовленных кадров, немалых затрат средств и времени, но научная актуальность ее не вызывает сомнений.     

1.  Демография крестьянства России в XIX – начале XX вв

В России на рубеже XIX-XX  вв.  крестьянская семья была одновременно хозяйственной, экономической единицей,  производящей своим трудом часть общественного продукта,  а также репродуктивной ячейкой.  Высокая рождаемость вплотную подходила к физиологическому пределу.  Репродуктивные ориентации сельского населения были нацелены на многодетность,  на большее число сыновей,  которые по достижении совершеннолетия получали надел земли.

Демографическое поведение крестьян в конце XIX -  начале XX  вв.  определялось взглядами на брак,  семью и детей,  отражавшими нормы обычного права,  морально-этические нормы;  своим происхождением и существованием они обязаны комплексу социально-экономических факторов.  Важнейшими из них были необеспеченность старости со стороны государства или общины,  высокая смертность детей и взрослых,  а также невозможность ведения крестьянского хозяйства вне семьи.  Нормы семейного права были категорическим императивом.  Несоблюдение их ставило земледельца вне сельского общества или он подвергался осуждению крестьянского "мира". 28

Сельская община имела исключительные возможности по регулированию поведения крестьян,  включая семейно-брачные отношения.  Для крестьян отношения с односельчанами имели не столько интимный,  сколько публичный характер.  Принцип свободы личности, индивидуализма,  право на независимую от общества жизнь и т.д.  еще не проникли в семейные отношения.  Публичность межличностных отношений на селе подчиняла крестьянина строгим нормам поведения; демографическое поведение не было исключением.

Эти нормы для крестьян имели религиозно-мистический характер;  они были как бы получены предками от бога,  а предки завещали их для сохранения и передачи потомкам.  В деревне вообще имело исключительное значение все,  что было освящено божьим промыслом

Такие установки находили поддержку церкви.  Содержание этих норм и их отражение в реальной жизни большей части населения России характеризуется следующими чертами.

По мнению русского земледельца,  брак -  главное условие порядочности человека,  его материального благополучия и общественной значимости;  вступление в брак -  моральный долг. Крестьяне считали, что не женятся физически и нравственно больные люди.

Экономическая и морально-этическая необходимость заставляла крестьян жениться при первой же возможности,  делая безбрачие в их глазах практически невозможным.  Крестьянский парень до женитьбы в деревне всерьез не воспринимался;  он не имел голоса в семье,  на крестьянском сходе;  деревню ему не разрешали покинуть даже на короткий срок.  Только после свадьбы он становился полноправным членом семьи и  "мира" -  сельской общины, обладателем прав и обязанностей полноценного члена крестьянского общества.  Аналогичным было положение незамужних крестьянских девушек.  По крестьянским понятиям,  женщина без мужа не имела самоценности.  Девичеству крестьянка предпочитала самую худую партию.

Невозможность холостой жизни земледельца объясняется ролью материального расчета, что приводило наблюдателей крестьянской жизни к мысли, что брак - хозяйственная сделка, а не взаимная склонность,  эмоции и другие нематериальные соображения молодых и их родителей.

Неженатый крестьянин,  а тем более крестьянка,  не могли получить земельный надел - главный источник средств существования и  "сесть" в  "тягло":  платить налоги,  нести повинности. А без  "тягла" они не имели никаких прав в обществе. Весьма важным было и то, что крестьянское хозяйство могло нормально существовать только при наличии в нем и мужских и женских рук,  так как базировалось на возрастно-половом разделении труда,  не допускавшем выполнения  "мужиком"   женской работы,   а  "бабой"   -   мужской.   Полевые работы лежали в основном на плечах мужчин,  хотя и здесь не обходилось без женской помощи, в частности, при уборке хлеба. Вся работа по дому, бытовому обслуживанию мужчин считалась женским делом .

И  "малый",  и  "девка",  и их родители,  подталкивавшие их на ранний брак,  не питали иллюзий по поводу семейной жизни молодых; одни хотели получить работницу в дом, другие - боялись засидеться в девках. Родители девушки больше всего боялись  "греха": вдруг  "девка" согрешит до свадьбы и тогда позор ляжет не только на нее,  но и на них,  а также на всю родню.  По морально-этическим нормам деревни  "заблудящая"  девица никогда не выйдет замуж и навсегда опозорит доброе имя родителей.  Стремление к вступлению в брак было характерно и для крестьян овдовевших.

Отрицательное отношение крестьян к холостой жизни обусловило высокую брачность в деревне. К концу ХIХ - началу XX вв. доля состоявших в браке уменьшилась. За последнее десятилетие XIX в. коэффициент брачности понизился до 9%; за первое десятилетие XX в. он составил 8,5%;  за три года перед первой мировой войной он достиг 8,0%

По данным переписи 1897  г.,   удельный вес женатых и замужних крестьян в Европейской России составил 65,1%. Несколько ниже по сравнению с серединой XIX в. были показатели никогда не состоявших в браке лиц сельского населения в возрасте 40-50 лет -  около 3% мужчин и около 4% женщин. 29

Снижение брачности у крестьян на рубеже XIX-XX вв. было обусловлено рядом причин: повышение брачного возраста;  освобождение крестьян из-под опеки помещиков и местной администрации в решении матримониальных дел;  развитие промысловой деятельности и особенно отходничества;  усиление социальной дифференциации деревни;  интенсификация миграционных процессов, вызванная проведением столыпинской аграрной реформы. Тем не менее, брачность оставалась очень высокой и в начале XX века.

Характерным было стремление женить детей как можно раньше:   парней обычно в 18-20  лет,  девушек -  в 16-18  лет.  Однако в ряде губерний,  таких, как Курская,  Орловская, Рязанская и др., девушек выдавали в 15, 14, 13 и даже в 12 лет. Крестьяне этих губерний при обращении к епархиальным властям мотивировали просьбы разрешить вступить в брак до 16 лет необходимостью иметь в доме работницу или хозяйку. Земские врачи считали,  что браки до 20 лет преждевременны в силу неполной физической и половой зрелости крестьянской молодежи: в конце XIX в. около 8-10% новобранцев ежегодно получали отсрочку от призыва в армию по этим причинам.

Глубокая убежденность в том,  что брак и семья нерушимы,  предполагала прочность крестьянских семей.  Православная церковь и крестьяне на развод смотрели как на тяжкий грех,  так как,  по их мнению,  супруги даны друг другу  "по гроб":  крестьяне безоговорочно верили,   что брак  свят и расторгнут быть не может.   Лишь в исключительных случаях крестьяне решались на развод,  а церковь его санкционировала.  Разводы в деревне были большой редкостью. Так, в 1912  г.  число разводов среди 115 млн.  чел. православного населения России составило 3532,  а в 1913  г.  на 98,5  млн.  православных всех возрастов был расторгнут всего 3791 брак; абсолютное большинство разводов приходилось на города.

Гораздо более частым было прекращение брака по причине смерти одного из супругов.

По представлению крестьян,  вдовство -  наказание бога,  огромное несчастье.  Второй брак вдовцов не осуждался,  однако крестьяне относились к нему с некоторой опаской,  что и он окажется недолговечным и несчастливым. Третий брак крестьянская среда осуждала, так как не могла смириться с тем,  что вдовцы стремятся изменить свое семейное положение вопреки воле бога оставить их одинокими. Однако нужда заставляла вступить в брак второй и даже третий раз,  причем значительная часть вдовцов,  а особенно вдов, вступали в брак с овдовевшими.

Рассмотрим динамику основных демографических показателей крестьянских семей во второй половине XIX -  начале XX  вв.  Во второй половине XIX  в.  в России среднегодовой коэффициент рождений составлял примерно 50,0%;  колебания рождаемости в 50  губерниях

Европейской России были незначительными - 49-51%.  Снижение показателей рождаемости стало заметно лишь в начале XX  в.,  а особенно накануне первой мировой войны.  За 1910- 1913 гг. коэффициент рождаемости составил 43,9%.30

Уровень рождаемости в годы войны сократился вдвое;  падение этого демографического показателя происходило из года в год.  Это и понятно,  так как мобилизация захватывала все большие категории мужчин сельского населения и одновременно условия жизни на селе непрерывно ухудшались.  Правда,  коэффициенты смертности в 1915-1917  гг.  несколько снизились по сравнению с 1913  г.  исключительно вследствие падения рождаемости.  Поэтому для получения правильной картины уровня смертности мы привели коэффициенты смертности населения старше 1  года.  При таком расчете падение рождаемости исключается лишь частично,  так как в то время весьма высока была смертность среди годовалых,  двух-  и трехлетних детей,  численность которых в селах к 1916-1917  гг.  значительно сократилась.

Таким образом,  и без того высокая смертность в мирное время еще более возросла в военные годы в результате новых лишений,  которые стали испытывать крестьянские слои населения во время войны.  По сравнению с предвоенными годами в стране образовался дефицит рождений,  в результате чего уменьшились абсолютные и относительные показатели численности детских контингентов.  По нашим подсчетам,  в масштабах страны из-за первой мировой войны родилось на 7  млн.  чел.  меньше.  Если же учитывать и последний год войны - 1918  г.,  то косвенные потери населения страны составили не менее 10 млн. чел.

Влияние войны на брачность сельского населения проявилось прежде всего в уменьшении числа заключенных браков,  вызванным мобилизацией мужчин,  а отчасти и ухудшением экономических условий.  Понижающее влияние войны на число браков отразилось в их снижении по сравнению с 1913 г. (100%) до 42-43% в 1915 г. и 1916 г., и 65% в 1917 г.

Обобщить данные о демографическом поведении русских крестьян можно так.  Взгляды крестьян в совокупности и образовывали социально-психологическую и морально-этическую модель демографического и семейно-брачного поведения,  желательного и идеального.

Сведения исторической демографии,  этнологии,  экономики,  социальной психологии и педагогики позволяют думать,  что соответствующий этой модели тип поведения сложился у русского крестьянства задолго до XIX  в.,  не претерпел существенных изменений в течении исследуемого периода,  и стал меняться в условиях перемен,  начавшихся в конце 20-х годов текущего столетия.

1.  Сравнительная характеристика крестьянства Сибири с крестьянством России XIX – начала XX вв.

В XIX—начале XX вв. в России шел процесс разложения феодально-крепостнического строя и роста в его недрах капиталистических отношений. Этот процесс охватил и сибирские окраины страны.

В Сибири разложение феодального строя в промышленности выразилось в постепенном упадке казенных и кабинетских предприятий, основанных на подневольном труде приписанных к заводам и рудникам крестьян, набираемых путем рекрутчины мастеровых и ссыльно-каторжных. В то же время росла, хотя и в ограниченных размерах, промышленность капиталистического типа (кожевенные, салотопные, мыловаренные, свечные, суконные, стеклоделательные, кирпичные, мукомольные, винокуренные и другие предприятия). Заводы и рудники, принадлежавшие феодальному государству, царскому Кабинету, уступали место капиталистическим предприятиям даже в таких отраслях, составлявших прежде казенную монополию, как золотопромышленность и железоделательное производство. Контингент наемных рабочих комплектовался из бывших мастеровых казенных заводов, ссыльно-поселенцев, городской и деревенской бедноты.

Возрастали экономические связи с центральными районами страны. Это стимулировало приток населения в города и села, расположенные на торговых путях, особенно на главном Московско-Сибирском тракте. Процесс внедрения товарно-денежных отношений в крестьянском хозяйстве получил дальнейшее развитие. Возрастал спрос на сельскохозяйственную продукцию на золотых приисках и других предприятиях, городского населения, внешней торговли. В результате происходило расширение рынка сбыта сельскохозяйственной продукции и продажи промышленных изделий. Расширением рыночных связей пользовались прежде всего купцы и зажиточные крестьяне, прибегавшие к эксплуатации наемного труда, ростовщическим и торговым операциям. Зарождалась сельская буржуазия — кулачество. Ссыльно-поселенцы и обедневшие крестьяне нанимались к купцам, золотопромышленникам, деревенским «мироедам» или брали у них ссуды под отработку долга из ростовщических процентов. В сибирской деревне совершался процесс расслоения крестьянства и развития капиталистических форм эксплуатации, но его тормозили существовавшие в стране феодальные отношения.

С развитием товарно-денежных отношений, переходом к денежной форме ренты феодальное государство было вынуждено до известной степени облегчить свободу передвижения государственных крестьян. В то же время дворянство Европейской России в целях расширения предпринимательского хозяйства стало захватывать и закреплять за собой казенные земли.    Сокращение землепользования государственных крестьян и угроза закрепощения побуждали их к переселению в Сибирь. Не прекращались также побеги крепостных крестьян, пробиравшихся в сибирские губернии. Такова была обстановка, в которой совершались переселение в Сибирь и экономическое развитие этой обширной части России в 19 и начале 20 вв.

Переселение в Сибирь, как и раньше, шло в двух основных формах — принудительной колонизации по инициативе феодального государства и в виде стихийного народного переселения, которому по-прежнему принадлежала решающая роль.

В первой четверти XIX в. правительство уделяло значительное внимание земледельческой колонизации Сибири. В 1799 г. возник проект заселения «Сибирского края, прилежащего к границам китайским». Правительство надеялось, что рост населения «а пограничных землях от Байкала до Нерчинска и Кяхты позволит увеличить доходы от русско-китайской торговли, обеспечить ее обслуживание, завести суконные и юфтевые мануфактуры «к наивящему споспешествованию китайского торга». По указу Сената к переселению назначались отставные солдаты, крестьяне, отданные помещиками в зачет рекрутов, и уголовные преступники. И на этот раз переселение, проводимое принудительным способом, не оправдало расчетов феодального государства. Из переселенцев, направленных в Забайкалье, туда прибыла лишь небольшая часть. Таковы же были результаты переселения в Забайкальский край государственных крестьян. Администрация всячески рекламировала Забайкалье, сообщая, что это край, «одаренный от природы как плодородным кряжем, так и благодарственным климатом», что в нем «отменные удобства для земледелия и скотоводства» и на каждую душу будет отведено по 30 десятин земли.

Однако, разорившись в пути, одни останавливались в Тобольской и Томской губерниях, другие добирались до Восточной Сибири и поселялись в Красноярском и Нижнеудинском уездах. Лишь немногие, терпя большие лишения в долгом пути, достигали Забайкалья.

В 1806 г. было составлено новое положение о переселении в Сибирь. «Водворение людей» должно было производиться по усмотрению губернаторов и под надзором генерал-губернатора. Учреждались должности смотрителей поселенцев, которые разделялись на «казенных» и «собственных». Первые водворялись в селениях, специально построенных за счет казны, вторые селились по своему усмотрению.

В Тобольскую и Томскую губернии направляли преимущественно государственных крестьян, прибывших по собственному желанию из внутренних губерний России. Они освобождались на 5 лет от платежа податей и выполнения повинностей, за исключением воинской, и получали от казны денежную ссуду, подлежащую погашению. Только к 1813 г. в Томскую губернию, преимущественно в Красноярский уезд, прибыло и поселилось до 16 тыс. государственных крестьян. В Иркутской губернии прежде всего расселяли крестьян, принятых от помещиков, отставных солдат и ссыльнопоселенцев. Но такая принудительная колонизация давала очень незначительные результаты. За 1800—1819 гг. в Нижнеудинском округе, за Байкалом и вокруг него было водворено всего лишь около 8 тыс. человек.

На каждую переселенческую семью полагались лошадь, корова, две-три овцы, сельскохозяйственный инвентарь. До первой жатвы на месте поселения переселенцы получали семена на посев и хлеб или кормовые деньги. Все категории переселенцев получали временную податную льготу. По прошествии льготного срока они были обязаны выполнять все казенные подати наравне со старожилами и в течение 15 лет выплатить ссуду.

Наиболее эффективным и прочным было вольное переселение. Сибирь была не только «краем изгнания» — местом каторги и ссылки, но и широким полем приложения труда многих вольных переселенцев. Их вынуждали к переселению в далекие сибирские края феодально-крепостнический гнет, наступление помещиков на земли государственных крестьян, малоземелье и поиски средств к существованию. В сенатском положении о переселении в Сибирь (1806 г.) эта категория переселенцев называлась «поселенцами, по собственному их желанию за малоземельем из внутренних губерний туда приходящими».

Преодолевая от 3 до 4 тыс. верст, переселенцы с ранней весны до глубокой осени находились в пути. В дождь и непогоду продолжали они путь, кочуя в поле под открытым небом, питаясь скудными подаяниями старожилов. Многих в пути заставали осень и зима. Значительные затраты по содержанию переселенцев несли сибирские старожилы. Н. Ядринцев писал, что «переселения предоставлены сами себе и силам народным. Они существуют без всякой поддержки... Целые караваны повозок в 100 и более семей, человек в 300 и 400 душ, за раз двигаются по сибирским дорогам. Переселенцы не имеют нигде крова, они останавливаются под открытым небом в поле».

В Сибирь прибывали также цеховые ремесленники, торговцы, рабочие, бежавшие с казенных, вотчинных и посессионных предприятий, Одни из вольных переселенцев селились в старожильческих селах и деревнях, другие образовывали новые населенные пункты.

Иначе обстояло дело со ссыльно-поселенцами. В первой четверти XIX в. для них строились казенные селения. Дома состояли из двух половин (срубов), разделенных сенями. В каждой половине помещалось по два человека. Однако оседали на постоянное жительство в казенных селениях лишь немногие. В 30-х годах XIX в. устройство таких селений было прекращено. «Эти селения изменились: многие домы найдены пустыми, а надворныя строения совершенно разрушенными».5 Сибирская администрация была вынуждена признать, что цель правительства по приведению казенных поселений «в хорошее состояние» при сложившемся положении «не может быть достигнута». Их обитатели уходили на заработки в другие места. Оставшиеся на прежнем месте постепенно сливались с государственными крестьянами-старожилами. Соотношение между вольной народной колонизацией и правительственной деятельностью по принудительному заселению Сибири совершенно определенно характеризуется относящимися к Енисейскому краю цифрами о количестве основанных селений. К середине XIX в. там насчитывалось 674 селения, возникших в результате вольных переселений, и 104 селения, основанных в результате правительственной деятельности. Ссыльно-поселенцы увеличивали население Сибири, но это был неустойчивый и мало эффективный для освоения края источник. Отбывшие каторгу и тюремное заключение нередко выходили на поселение престарелыми, больными, увечными, нетрудоспособными. Таких ссыльных называли «пропитанными». Они существовали главным образом за счет незначительного казенного пособия и подаяния старожилов. Тюрьма и каторга подрывали силы ссыльных, деморализовали их. Из трудоспособных ссыльно-поселенцев одни нанимались в работники к зажиточным старожилам, другие обзаводились небольшим крестьянским хозяйством, третьи уходили на заработки на золотые прииски и частные заводы, занимались ремеслом. Наконец, многие ссыльные бежали и превращались в бродяг. В 1820 г. был издан указ Сената о принятии мер против беглецов из Сибири. В указе отмечалось, что в Пермской губернии, через которую пролегал главный Московско-Сибирский тракт, увеличивалось число беглых и бродяг, «между коими без сомнения находятся и бежавшие из самой Сибири». Большинство из них называло себя непомнящими родства, чтобы уклониться от новой ссылки в Сибирь. Сенат приказал отправлять их «в крепостные работы или на селение в отдаленные того края места».

В крестьянском хозяйстве и устройстве поселенцев на новых местах крупная роль принадлежала женщинам. Между тем ссыльно-поселенцы прибывали на места поселения одинокими. Они жили в казенных селениях обособленно от крестьян-старожилов. «Новопоселенцы же, без женщин и семейного быта, разными случаями... исчезают, дома пустеют»,9 — констатировалось в одном из официальных отчетов за 1833 г. В 1831 г. среди водворенных на жительство в Енисейскую губернию ссыльных мужчин было на 20 тыс. больше, чем женщин.

Ссыльно-поселенцы, имевшие семьи, последовавшие за ними в Сибирь, или женившиеся на поселении, прочно водворялись в сибирских деревнях и через определенное время причислялись к государственным крестьянам. Их потомки считали себя коренными сибиряками.

Среди административно-ссыльных было много крестьян. Попадая в Сибирь, они и там принимались за хлебопашество.

По данным Тобольского, затем Тюменского приказа, в Сибирь за 40 лет, с 1823 по 1862 г., было сослано 350 тыс. человек. Ссыльных отправляли в Сибирь пешком. «Еще на нашей памяти, — писал Н. М. Ядринцев, — длинныя вереницы этих несчастных странников с громом кандалов, с обозом женщин и детей, сидящих на мешках походнаго имущества, окруженные конвоем, переваливали через Урал. Эти партии, входя в селения, затягивали известную „милосердную" песнь, и навстречу им выбегали сердобольные жители, преимущественно женщины, вынося несчастным подаяние».

Несмотря на значительное количество ссыльных, в Сибири и в первой половине XIX в. преобладало вольное население. В 1840 г. в Тобольской и Томской губерниях на 1 294 730 жителей приходилось 67 453 ссыльных. В 1854 в Западной Сибири находилось 109823 ссыльных, составлявших около 8% населения этого края. По отдельным округам процент ссыльных был выше; в Канском округе—10%, в Томском—13%, в Мариинском — 24%.

Царское правительство не могло справиться с задачами регулярного и планомерного заселения Сибири, рационального и широкого использования ее богатых природных ресурсов. Заселение и хозяйственное освоение Сибири осуществлял сам трудовой народ в той мере, в какой это было возможно в существовавших условиях.31

Вольные и невольные переселенцы прибывали из разных частей страны. В «Выписке» Сената из рапортов губернских правлений о количестве отправленных в 1800 г. на поселение в Сибирь упоминается 39 губерний, в том числе прибалтийские и украинские.

Несмотря на наличие свободных земель в Сибири, правительство по-прежнему ограничивало переселение частновладельческих крестьян. Помещики, усиливая эксплуатацию крестьян, боялись лишиться дешевой рабочей силы. Поэтому они препятствовали переселениям. Но по мере разложения феодальной формации и роста крестьянского движения правительство вынуждено было пойти на некоторые реформы, проведение которых возлагалось на созданное в 1837 г. Министерство государственных имуществ во главе с П. Д. Киселевым. Перестраивалось управление государственной деревней. В целях повышения платежеспособности крестьянства феодальное государство, не затрагивая основ крепостничества, пыталось ликвидировать малоземелье государственных крестьян; подушное обложение заменялось оброком в зависимости от земельной площади и дохода от промыслов; проводились и другие мероприятия в этом направлении. В результате усиленного наступления помещиков на казенные земли площади земель под крестьянскими хозяйствами в Центральной России сокращались. Это вызывало стремление у государственных крестьян к переселениям. Правительство вынуждено было облегчать переселение малоземельных государственных крестьян, «для которых в губерниях внутренних нет свободных земель».

С 1838 по 1855 г. с разрешения Министерства государственных имуществ в Западную Сибирь прибыло более 93 тыс. таких переселенцев. Кроме того, правительство выкупало у некоторых помещиков крепостных и переселяло их в Сибирь.

Самовольное переселение в Сибирь помещичьих крестьян, безусловно, запрещалось, но крепостные совершали побеги в сибирские земли. «Наряду с узаконенным переселением, производившимся с разрешения... правительства, продолжалась и усиливалась тяга „беглых", не поддающаяся какому-либо учету». Официальные данные не дают четкого представления о числе крестьян, переселившихся в Сибирь без требуемого оформления. В одной только Томской губернии в 1826 г. было обнаружено 1102 самовольных переселенца. Комиссия государственных имуществ в 1841 —1842 гг. «открыла» деревни крестьян, не внесенные в ревизские сказки.

Писатель Г. А. Мачтет, находившийся в 1879—1885 г. в ссылке в Тобольской губернии, отмечал, что «открытие неизвестных деревень в Сибири не редкость». В его рассказе «Мы победили» описано такое «открытие» деревни заседателем: «И вдруг деревня оказалась „открытой", точно золотая жила, каменный уголь или даже Америка! .. Оказалась открытою с домами, с обывателями, стадами и всеми прочими атрибутами деревни. В ней пекли и варили, умирали и множились, работали и отдыхали, творили все человеческое без денег, без паспортов, без управ, без законных властей, без „питейного". Это было возмутительно и тем не менее несомненно!».

Отношение местной администрации к тем, кто бежал в Сибирь, было противоречивым. С одной стороны, сибирское начальство «чинило розыск» бежавших и отправляло их обратно по этапу, с другой — беглых использовали для заселения края, для работы на казенных заводах и частных золотых приисках. На сибирских просторах трудно было разыскать беглецов, объявлявших себя «непомнящими родства», заменявших свои фамилии случайными прозвищами, которые, разумеется, отсутствовали в многочисленных реестрах о розыске бежавших помещичьих крестьян, солдат, колодников.

Переселение в Сибирь резко сократилось во время Крымской войны, а затем стало снова возрастать.

С 30—40-х годов XIX в. в Сибири стала развиваться частная золотопромышленность, потребовавшая значительного количества рабочей силы. В связи с этим, по сведениям Сибирского комитета, увеличилось «число рабочих из крестьян Великороссийских губерний».15 Наиболее значительным центром золотопромышленности до 40-х годов XIX в. был Бирюсинский район, а в 40—50-х годах первенство перешло к Енисейскому району (в низовьях Подкаменной Тунгуски), где в это время добывалось до 90% всего восточносибирского золота. К 1854 г. на золотых приисках Енисейской губернии работало свыше 33 тыс. человек, почти половина из которых были выходцами из Западной Сибири и великорусских губерний. Однако расцвет золотопромышленности на Енисее был кратковременным и не оказал заметного влияния на численность и размещение населения.

В первой половине XIX в. продолжался процесс сельскохозяйственного освоения южной полосы всей Сибири. Удобнейшими для хлебопашества были земли «в западной части Сибири от 57° и в восточной от 56° северной широты, т. е. пространство между нынешнею большой Сибирской дорогой и китайской границею», — к такому заключению пришел профессор Усов, обозревавший в 1852 г. Сибирь «в сельскохозяйственных видах». Практически же крестьяне уже давно убедились в этом, осваивая южную полосу края.32

На размещение притекавшего в Сибирь из Центральной России населения большое влияние оказывали тракты, вдоль которых по преимуществу и происходило его оседание. Размещение населения по территории Сибири было неравномерным. В начале XIX в. более трети населения Томской губернии заселяло узкую полосу вдоль основного Московско-Сибирского тракта. После перенесения в 1838 г. губернаторской резиденции из Тобольска в Омск основной Московско-Сибирский тракт стал проходить из Екатеринбурга через Тюмень, Ялуторовск, Ишим, Тюкалинск, Омск и далее на восток через Барабинскую степь на Томск, Красноярск, Иркутск; за Байкалом дороги шли на Кяхту и на Читу и Нерчинск. Именно в этом направлении в конце XIX в. прокладывалась транссибирская железнодорожная магистраль. Этот тракт, по которому осуществлялось основное грузовое движение, имел ряд ответвлений на север (к Тобольску) и юг, к станицам оборонительных линий и горнозаводским поселениям Алтайского горного округа. Точно такая же картина наблюдалась и в Восточной Сибири. Даже в ее северной части с конца XVIII в. и на протяжении первой половины XIX в. якутами и русскими переселенцами из более южных районов заселялась дорога между Якутском и Охотском. В Западной Сибири наиболее населенными были Ишимский, Курганский, Ялуторовский, Тобольский, Тюменский округа Тобольской губернии. Первые три округа были известны как хлебородные, последние два — как промысловые. Большая заселенность этих округов объсняется непосредственным соседством с Центральной Россией и наличием плодородных земель и богатых промыслов. В Томской губернии наиболее населенными были округа Томский, Бийский, Барнаульский и Кузнецкий. Сравнительно большая плотность населения в них определялась развитием горнозаводской промышленности и плодородностью земель, особенно в районах степного Алтая.

На протяжении первой половины XIX в. по мере усиления сибирского казачьего войска довольно интенсивно росло население станиц на укрепленных линиях по южной границе Западной Сибири и Алтая. Помимо причисления крестьян в состав казачества, последнее росло за счет ссыльных и различных выходцев из Казахстана. Если в 1825 г. общее число жителей казачьего сословия составляло около 37 тыс. человек, то в 1856 г. оно достигло 84 тыс.

После принятия русского подданства казахскими родами Северного Казахстана (Младшего, а затем Среднего жуза) в административный состав Сибири был включен так называемый Степной край, заселение которого, если не считать основания нескольких укрепленных форпостов в 20—40-х годах, относится уже к пореформенному времени.

По сравнению с губерниями центральной России плотность населения даже в южной части Сибири, не говоря уже о Крайнем Севере, оставалась незначительной. В наиболее населенных округах Тобольской губернии — Ишимском и Ялуторовском — в начале 40-х годов XIX в. на каждую квадратную версту приходилось не более 2—3 человек. В Восточной Сибири наиболее населенными были Ачинский, Красноярский и Минусинский округа Енисейской губернии, Иркутский, Верхнеудинский и Нерчинский округа Иркутской губернии. На севере Восточной Сибири на протяжении первой половины XIX в. не произошло сколько-нибудь заметных изменений в расселении местного населения. Только с 50-х годов XIX в. в связи с общим развитием предпринимательской деятельности увеличилось число русских переселенцев на север Якутии, да с конца XVIII в. вновь начал заселяться Анадырь, откуда русские ушли в 70-х годах XVIII в. после упразднения Анадырской крепости.

За счет переселения и естественного прироста население Сибири заметно возрастало. Если к 1795 г. насчитывалось 595 тыс. ревизских душ (около 1200 тыс. человек), то в 1820 г. — 1 693500 человек, а в 1852 г.— 2712000 человек; из этого числа на долю аборигенного населения приходилось лишь 583 тыс. человек. Большая часть населения, как и раньше, проживала в сельскохозяйственных районах Западной Сибири.

Жители Сибири разделялись на два «состояния» — служилое (чиновники, духовенство, военные) и податное (крестьяне, ясашные, мещане, цеховые, купцы). Основную часть населения составляли государственные крестьяне; за ними следовали нерусские народы Сибири, крестьяне, приписанные к заводам, мещане и цеховые, ямщики, мастеровые при заводах. Количество помещичьих крестьян, как и прежде, было незначительно.

Сибирь по мере заселения и освоения русским народом и другими народами нашей страны превратилась в Закаменную (Зауральскую) Россию, одну из главных частей Русского государства, прямое продолжение российских земель на Восток. Народ, вложивший много труда в освоение новых земель, стал считать ее неотъемлемой частью своей родины. «Сибиряк на всем Востоке России чувствует себя как дома, знает все ее торговые пункты и деятельность свою стремится главнейше к ним направить.

По обычаям, по домашней жизни сибирский крестьянин тот же, что крестьянин Восточной   половины Европейской России».

Приток переселенцев способствовал развитию производительных сил, росту старых и образованию новых населенных пунктов. Переселенцы оказали положительное влияние на хозяйство народов Сибири. Но более широкое заселение Сибири, интенсивное и рациональное использование ее богатых ресурсов в интересах народного хозяйства тормозилось феодально-крепостническим строем. Крепостное положение крестьян лишало их свободы передвижения и, следовательно, препятствовало легальному переселению на сибирские земли. Переселение же государственных крестьян было ограничено необходимостью получить разрешение начальства, «очиститься» от всех недоимок по казенным податям и повинностям, а также от частных долгов и взысканий. Крайне отрицательно отражалась на переселении бюрократически-полицейская опека над крестьянством, взяточничество и произвол чиновников, расхищавших даже скудные средства, ассигнованные на переселение. Во всем сказывалось бесправие народа, «ибо крепостнические латифундии и господство кабалы в земледелии означают и соответственную политическую надстройку, господство черносотенного помещика в государстве, бесправие населения».

Заключение

В России на рубеже XIX-XX  вв.  крестьянская семья была одновременно хозяйственной, экономической единицей,  производящей своим трудом часть общественного продукта,  а также репродуктивной ячейкой.  Высокая рождаемость вплотную подходила к физиологическому пределу.  Репродуктивные ориентации сельского населения были нацелены на многодетность,  на большее число сыновей,  которые по достижении совершеннолетия получали надел земли.

Демографическое поведение крестьян в конце XIX -  начале XX  вв.  определялось взглядами на брак,  семью и детей,  отражавшими нормы обычного права,  морально-этические нормы;  своим происхождением и существованием они обязаны комплексу социально-экономических факторов.  Важнейшими из них были необеспеченность старости со стороны государства или общины,  высокая смертность детей и взрослых,  а также невозможность ведения крестьянского хозяйства вне семьи.  Нормы семейного права были категорическим императивом.  Несоблюдение их ставило земледельца вне сельского общества или он подвергался осуждению крестьянского "мира".

Материалы нашей работы, как нам представляется, свидетельствуют о наличии следующих признаков демографического перехода в Сибири: латентное снижение интенсивности брачности, явное сокращение общих коэффициентов смертности, увеличение естественного прироста населения до масштабов демографического взрыва. За пределами статьи остался анализ таких новых тенденций, как уменьшение людности семьи и семейного домохозяйства, упрощение их структуры, выравнивание количества мужчин и женщин в населении, повышение брачного возраста, увеличение количества повторных браков и т. п. Безусловно, специфика Сибири – интенсивно заселяемой аграрной окраины, экономической колонии, района преимущественного развития капитализма вширь накладывала свой отпечаток на характер и темпы стартового этапа демографической модернизации.

Список литературы

1.  Вишневский А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М., 1998. С. 112–157; Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.). СПб., 1999. Т. 1. С. 209–211; Демографическая модернизация России, 1900–2000 / Под ред. А. Г. Вишневского. М., 2006. С. 9–17, 62–64 и др.
2.  Волков Е.З. Динамика народонаселения СССР за 80 лет. М.-Л., 1930. -С. 19
3.  Воробьев В. В. Формирование населения Восточной Сибири. Новосибирск, 1975; Горюшкин Л. М. К характеристике народонаселения Сибири периода империализма // Вопросы истории социально-экономической и культурной жизни Сибири. Новосибирск, 1975. С. 75–89; Пронин В. И. Население Сибири за 50 лет (1863–1913 гг.) // История СССР. 1981. № 4. С. 50–69 и др.
4.  Воспроизводство населения в СССР / Под ред. А. Г. Вишневского, А. Г. Волкова. М., 1983. С. 250–251.
5.  Воспроизводство населения в СССР. С. 61 (табл. 2.5).
6.  Демографический энциклопедический словарь / Гл. ред. Д. И. Валентей. М., 1985. С. 348–349, 460–461.
7.  Дмитриенко Н. М. Сибирский город Томск в XIX – первой трети XX в.: управление, экономика, население. Томск, 2000. С. 116 и др.
8.  Зверев В. А. «Любо – так к венцу»: Брачность русского населения Сибири во второй половине XIX – начале XX в. // Православные традиции в народной культуре восточнославянского населения Западной Сибири в конце XIX – XX в. Новосибирск, 2005. С. 12–13.
9.  Зверев В. А. Воспроизводство сибирского населения на начальном этапе демографического перехода в России // «Сибирь – мой край…»: Проблемы регион. истории и ист. образования. Новосибирск, 1999. С. 138 (табл. 3).
10.  Зверев В. А. Воспроизводство сибирского населения… С. 133 (табл. 1).
11.  Зверев В. А. Воспроизводство сибирского населения… С. 142 (табл. 5).
12.  Зверев В. А. Продолжительность жизни сибиряков во второй половине XIX – начале XX в. (историография проблемы) // Проблемы аграрного и демографического развития Сибири. Новосибирск, 1997. С. 94–102.
13.  Зверев В. А. Семейная и брачная структура: Конец XIX – начало XX в. // Население Западной Сибири в ХХ в. С. 55.
14.  Кокоулин К. К. Естественное движение населения в Киренском уезде Иркутской губ.: (Брачность. Рождаемость. Смертность) // Известия / Рус. Геогр. о-во, Вост.-Сиб. отд. 1903. Т. 34, № 2. С. 144–146.
15.  Крестьянство Сибири в эпоху капитализма / Отв. ред. Л. М. Горюшкин. Новосибирск, 1983. С. 183 (табл. 8). Здесь в тематических заголовках таблицы и ее столбцов неверно указано значение показателей – «%, на 100 чел. населения», вместо «‰, на 1000 чел.», что завышает реальные масштабы естественного движения населения в 10 раз.   
16.  Миронов Б. Н. Социальная история России… С. 173.
17.  Миронов Б. Н. Социальная история России… С. 179.
18.  Миронов Б. Н. Социальная история России… С. 190–191.
19.  Обзор Акмолинской обл. за… [1897–1904, 1906–1914 гг.] Омск, 1898–1915; Обзор Забайкальской обл. за… [1897–1908, 1910–1911 гг.] Чита, 1898–1909, 1914–1915; Обзор Иркутской губ. за… [1897–1914 гг.] Иркутск, 1898–1915; Обзор Тобольской губ. за… [1897–1908, 1910–1914 гг.] Тобольск, 1898–1909, 1912–1916; Обзор Томской губ. за… [1897–1912 гг.] Томск, 1898–1914; Статистический обзор Енисейской губ. за… [1897–1914 гг.] Красноярск, 1899–1915. «Ведомости о движении народонаселения» приложены к текстам обзоров.
20.  Отчет Медицинского департамента Министерства внутренних дел за… [1891–1895 гг.] СПб.,1894–1898; Отчет о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России за… [1896/1901–1914 гг.] СПб.; Пг., 1905–1916.
21.  Подробнее см.: Зверев В. А. Начало и особенности демографического перехода в Сибири на рубеже XIX–XX вв. // Актуальные проблемы археологии, истории и культуры. Новосибирск, 2005. Т. 3. С. 22–26.
22.  Пронин В. И. Городское и сельское население Сибири в конце XIX – начале XX в. // Город и деревня Сибири в досоветский период. Новосибирск, 1984. С. 88–102; Зверев В. А. Особенности естественного движения городского и сельского населения Сибири (конец XIX – начало XX в.) // Город и деревня… С. 103–113; Население Западной Сибири в ХХ в. / Отв. ред. Н. Я. Гущин, В. А. Исупов. Новосибирск, 1997. С. 18–21, 38–40, 55–57, 67–69, 89–94, 105–110, 131–134, 150–153 и др.
23.  Сагайдачный А. Н. Демографические процессы в деревне Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в. Новосибирск, 2000. С. 93–94.
24.  Сагайдачный А. Н. Демографические процессы в Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в.: Автореф. дис. … д-ра ист. наук / Ин-т истории СО РАН. Новосибирск, 2000. 
25.  Скубневский В. А., Гончаров Ю. М. Города Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в. Барнаул, 2003. Ч. 1. С. 123–124.
26.  Скубневский В. А., Гончаров Ю. М. Города Западной Сибири… С. 158–160.

1 Островский, И.В. Аграрная политика царизма в Сибири периода империализма / И.В. Островский. – Новосибирск, 1991.

2 Пронин В. И. Население Сибири за 50 лет (1863–1913 гг.) // История СССР. 1981. № 4. С. 50–69

3 Пронин В. И. Городское и сельское население Сибири в конце XIX – начале XX в. // Город и деревня Сибири в досоветский период. Новосибирск, 1984. С. 88–102

4 Сагайдачный А. Н. Демографические процессы в Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в.: Автореф. дис. … д-ра ист. наук / Ин-т истории СО РАН. Новосибирск, 2000. 

5 Вишневский А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М., 1998. С. 112–157

6 Отчет Медицинского департамента Министерства внутренних дел за… [1891–1895 гг.] СПб.,1894–1898; Отчет о состоянии народного здравия и организации врачебной помощи в России за… [1896/1901–1914 гг.] СПб.; Пг., 1905–1916

7 Обзор Акмолинской обл. за… [1897–1904, 1906–1914 гг.] Омск, 1898–1915; Обзор Забайкальской обл. за… [1897–1908, 1910–1911 гг.] Чита, 1898–1909, 1914–1915; Обзор Иркутской губ. за… [1897–1914 гг.] Иркутск, 1898–1915; Обзор Тобольской губ. за… [1897–1908, 1910–1914 гг.] Тобольск, 1898–1909, 1912–1916; Обзор Томской губ. за… [1897–1912 гг.] Томск, 1898–1914; Статистический обзор Енисейской губ. за… [1897–1914 гг.] Красноярск, 1899–1915. «Ведомости о движении народонаселения» приложены к текстам обзоров.

8 Составлено по данным: Зверев В. А. Воспроизводство сибирского населения на начальном этапе демографического перехода в России // «Сибирь – мой край…»: Проблемы региональной истории и исторического образования. Новосибирск, 1999. С. 133, 138, 142; Он же. «Любо – так к венцу»: Брачность русского населения Сибири во второй половине XIX – начале XX в. // Православные традиции в народной культуре восточнославянского населения Западной Сибири в конце XIX – XX в. Новосибирск, 2005. С. 12.

9 Миронов Б. Н. Социальная история России… С. 173

10 Скубневский В. А., Гончаров Ю. М. Города Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в. Барнаул, 2003. Ч. 1. С. 123–124.

11 Зверев В. А. Семейная и брачная структура: Конец XIX – начало XX в. // Население Западной Сибири в ХХ в. С. 55.

12 Зверев В. А. «Любо – так к венцу»: Брачность русского населения Сибири во второй половине XIX – начале XX в. // Православные традиции в народной культуре восточнославянского населения Западной Сибири в конце XIX – XX в. Новосибирск, 2005. С. 12–13.

13 Миронов Б. Н. Социальная история России… С. 179.

14 Зверев В. А. Воспроизводство сибирского населения на начальном этапе демографического перехода в России // «Сибирь – мой край…»: Проблемы регион. истории и ист. образования. Новосибирск, 1999. С. 138 (табл. 3).

15 Крестьянство Сибири в эпоху капитализма / Отв. ред. Л. М. Горюшкин. Новосибирск, 1983. С. 183 (табл. 8). Здесь в тематических заголовках таблицы и ее столбцов неверно указано значение показателей – «%, на 100 чел. населения», вместо «‰, на 1000 чел.», что завышает реальные масштабы естественного движения населения в 10 раз.   

16 Миронов Б. Н. Социальная история России… С. 190–191.

17 Зверев В. А. Воспроизводство сибирского населения… С. 133 (табл. 1).

18 Дмитриенко Н. М. Сибирский город Томск в XIX – первой трети XX в.: управление, экономика, население. Томск, 2000. С. 116

19 Воспроизводство населения в СССР / Под ред. А. Г. Вишневского, А. Г. Волкова. М., 1983. С. 250–251

20 Зверев В. А. Воспроизводство сибирского населения… С. 142 (табл. 5).

21 Зверев В. А. Начало и особенности демографического перехода в Сибири на рубеже XIX–XX вв. // Актуальные проблемы археологии, истории и культуры. Новосибирск, 2005. Т. 3. С. 22–26.

22 Демографический энциклопедический словарь / Гл. ред. Д. И. Валентей. М., 1985. С. 348–349, 460–461.

23 Воспроизводство населения в СССР. С. 61 (табл. 2.5).

24 Сагайдачный А. Н. Демографические процессы в деревне Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в. Новосибирск, 2000. С. 93–94.

25 Скубневский В. А., Гончаров Ю. М. Города Западной Сибири… С. 158–160.

26 Зверев В. А. Продолжительность жизни сибиряков во второй половине XIX – начале XX в. (историография проблемы) // Проблемы аграрного и демографического развития Сибири. Новосибирск, 1997. С. 94–102.

27 Кокоулин К. К. Естественное движение населения в Киренском уезде Иркутской губ.: (Брачность. Рождаемость. Смертность) // Известия / Рус. Геогр. о-во, Вост.-Сиб. отд. 1903. Т. 34, № 2. С. 144–146.

28 Воспроизводство населения в СССР / Под ред. А. Г. Вишневского, А. Г. Волкова. М., 1983. С. 250–251.

29 Воспроизводство населения в СССР / Под ред. А. Г. Вишневского, А. Г. Волкова. М., 1983. С. 250–251.

30 Волков Е.З. Динамика народонаселения СССР за 80 лет. М.-Л., 1930. С. 19

31 Воспроизводство населения в СССР / Под ред. А. Г. Вишневского, А. Г. Волкова. М., 1983. С. 250–251.

32 Воспроизводство населения в СССР / Под ред. А. Г. Вишневского, А. Г. Волкова. М., 1983. С. 250–251.

PAGE   \* MERGEFORMAT 44

1. Lovers trvelled specificlly to different regions or countries in order to try the locl food.
2. Бытовые машины и приборы В
3. ТЕМА- Проектирование аспирационных и вентиляционных установок и сетей Группа Студент
4. Синтез какого специфического белка при этом нарушается ЗАДАЧА 2 На препарате мышечной ткани видно ч
5. Реферат- Инновационное развитие регионов России
6. Организация рекламной деятельности на примере ООО Ангстрем
7. Определить размеры искусственного заземлителя подстанции напряжение 10-04 кВ в виде замкнутого контура с
8. Пионерская правда
9. Екатеринбурге Кафедра Социальной педагогики и социальной работы
10. Реферат- Подземный мир Крыма
11. Dbei steht die Frge zentrl ws der Zusmmenhng zwischen der Litertur und der Zeit ist in der die Litertur entstnden ist
12. . ПЕРВИЧНЫЕ ЧУВСТВА желание любви защищенности безопасности рядом с матерью и т
13. Дипломатиялы~ ~атынастар
14. вещественную форму включая энергию
15. Становление различных систем регулирования капитализма.html
16. Дворцовые перевороты и внешняя политика России в 18 в
17. VI тыс до нэ происходит заселение речных долин сначала Северной а затем в V тыс
18. техническая информация Профессиональная информация
19. Нуклеи~новая кисло~та от лат.html
20. Нефть России 4 за 1998 г

Материалы собраны группой SamZan и находятся в свободном доступе