Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Алла Полянская
Слишком чужая, слишком своя
От ненависти до любви –
Алла Полянская. Слишком чужая, слишком своя.
Желтые лучи фар прорезали темноту и разбили ее на мелкие осколки. Сейчас они выйдут из машины, хлопнет дверца, затрещит сухая трава, ломаясь под их яростными шагами. Может, не стоит прятаться? Все равно они меня найдут и... А еще так бешено стучит сердце – они уже слышат. Наверное, будет лучше, если все закончится прямо сейчас. Зачем сопротивляться неизбежному и так изматывать себя? Ведь все может прекратиться прямо сейчас, стоит мне просто... Нет. Нет! Черта с два они меня получат! Вот только немного успокою дыхание. Если затаюсь, они меня не найдут, здесь слишком темно. А после я переплыву эту реку – и все. Хватит с меня.
– Эй, Бенни, она там, стреляй! Да стреляй же, вот она! – Голос такой знакомый. И от этого еще хуже. Нет, ребята, у меня на сегодняшний вечер были другие планы. Как жаль – это мой последний нож. Ты сам этого хотел, Бенни, извини!
– Вы видели – она подрезала Бенни! О господи, да стреляйте же, вы что, ослепли все? – Да я до него даже пальцем не дотронулась, очень надо! Просто мои ножи всегда летят туда, куда я хочу. Но теперь у меня больше нет ножа. А вода такая холодная...
Боже мой, устроить такую пальбу! И этой воде не мешало бы немного потеплеть... Если в меня попадут, я не доплыву. Хорошо еще, что на мне шорты, а не платье или джинсы – я все-таки уступила лету. А оно могло бы уступить мне и подогреть эту проклятую воду в реке. Нужно нырять. Терпеть этого не могу, но парням на берегу патронов не жаль, а это значит, что придется.
Что-то острое и горячее ввинтилось в мое плечо. Умирать в такой холодной воде – черт подери! В грязной, не хлорированной воде...
Что-то отвратительное и темное накрывает меня с головой. Ну, и где, скажите на милость, свет, который должен быть виден в конце туннеля?
1
– ..А я ему говорю: «Не стоит дарить мне такую ерунду, разве что хочешь меня обидеть».
– А он тебе что?
– А он тогда вышел и хлопнул дверью. Скоро неделя как не звонит.
– Сама виновата. Разве такое можно говорить мужчине? Правильно сделал, что ушел. Тебе стоит извиниться. А вообще – твое дело. Значит, не нравился он тебе, если ты так себя повела. Теперь нечего жаловаться.
– Ты права, но...
Дверь закрылась, и разговор затих. Женщины пошли дальше. Что это за комната? Я не знаю. Я лежу на узенькой кровати возле стенки, до половины покрашенной в бледно-голубой цвет. Под потолком на шнуре – лампочка. Может, это тюрьма? Но почему я здесь? Напротив, у окна, такая же кровать. Там лежит женщина. Глаза ее закрыты. Какие-то трубки исчезают в ее теле. Слава богу, у меня таких нет. Игла на сгибе локтя и провода, прикрепляющие датчики, – это мелочи. Если это больница, то очень странная. Но почему я так думаю? Разве я видела какую-то другую? Я не знаю. И не помню, как тут оказалась. И кто я вообще. Разве такое может быть? Я не знаю, кто я такая!
Скрипнула дверь. В комнату зашли две женщины и мужчина. Слава богу, хоть кто-нибудь живой! Чего они на меня так уставились? У меня что, в срочном порядке отрасли рога?
– Кто проводил процедуры? – Это мужчина. Лет тридцать, довольно высокий для того, чтобы ходить, не подпрыгивая и не задирая голову. Симпатичный светловолосый человек в белом халате. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – это врач. Вот и хорошо, хоть что-то я понимаю.
– Медсестра Прохорова, только что сдала смену.
Это женщина. Полновата, но возраст ей уже позволяет.
– И она не заметила, что больная пришла в себя? Почему не сообщила?
– Виталий Петрович, возможно, больная очнулась только что? – предполагает вторая женщина, не столько толстая, сколько обрюзгшая, хотя и моложе той, первой.
– Возможно. Как вы себя чувствуете? – Это вопрос ко мне.
Наконец-то ко мне кто-то обратился. Стоят тут, болтают, будто я... Но почему я не могу ответить? Почему-то... Язык, на котором они говорят. Я понимаю его, но только что я думала на каком-то другом языке. И я растерялась. Я что, сошла с ума? Что здесь происходит, хотела бы я знать?
– Вы понимаете, о чем я спрашиваю?
Я утвердительно киваю головой. Я понимаю, но слова почему-то не хотят слетать с языка. Я хочу сказать это как-то не так. Я по-другому думаю. Или не думаю. Или просто я сплю, и мне все это снится. Или я умерла. Нет. Нет!
– Вы не можете говорить?
Да, парень, я пока не могу говорить, но я могу думать. Только... Я не знаю о чем.
– Возможно, мозг поврежден значительно глубже, чем мы предполагали? – говорит первая.
– Лариса Романовна, когда речь идет о повреждениях мозга, предположить можно что угодно. Но вы же видели снимки. А впрочем, переведите ее в восемнадцатую. После обхода я сам ею займусь.
Повреждения мозга? У меня? Как же это?..
Мои терзания, похоже, никого не интересуют. Меня грузят на холодную каталку, как какой-то неодушевленный предмет, и везут по длинному полутемному коридору. С двух сторон двери, двери... Я не хочу это видеть. У меня почему-то тяжело на душе и что-то давит в горле... Нет. Плакать я не буду.
Новая комната – точная копия предыдущей, только кровать напротив пустая. Я тут одна, и это меня вполне устраивает. Не хочу никого видеть. Я должна что-то вспомнить, но что? В голове гудит пустота. Я не знаю, что должна вспомнить, но я же могу, по крайней мере, что-нибудь сказать или нет? Тот симпатичный блондин обращался ко мне, почему я ему не ответила?
– Я понимаю, что вы мне говорите.
Мой голос. Совсем незнакомый. И слова приходится тщательно подбирать. Почему? Я что, сошла с ума? Кстати, а сколько мне лет? Может, я уже старуха? Это было бы отвратительно, потому что давешний доктор – настоящий красавчик А может, я уродина, каких мало? О, нет! Эй, кто-нибудь! Есть тут зеркальце?
Я ощупываю свое лицо, разглядываю руки. Нет, я не старая. И, судя по всему, блондинка. Зубы все на месте. Надо вставать, нечего тут валяться. Что это все значит?
– Что вы делаете? Вам нельзя! – Я не слышала, как открылась дверь. Эта женщина свалилась мне на голову, как кирпич с крыши...
– Вы испугали ее. Вы закричали! Надежда Сергеевна, вы понимаете, что с такими больными надо соблюдать осторожность? Разве можно так кричать в этом отделении? Я услышал вас даже в ординаторской. Теперь неизвестно, когда она опять придет в себя.
– Но она сидела на кровати и пыталась встать! Я просто хотела ее остановить, я испугалась.
– Вам не хватило самообладания? Очень жаль, но это ничего не меняет.
– Возможно, она просто потеряла сознание? В конце концов, она тут уже второй месяц. Никуда не денется. Я имею в виду то, что если уж она до сих пор не умерла, то...
– Хватит! Я позабочусь, чтобы вы больше не работали в этом отделении. Я не понимаю, как вы, медсестра, женщина, мать, наконец, могли такое сказать! На месте этой девушки могла бы оказаться ваша дочь. Вам лучше поискать другую работу. Это уже не первый случай, когда ваши действия вредили пациентам.
– Вы считаете, что поступаете правильно? Виталий Петрович, я все понимаю: вы учились и работали в Америке, и тут вам все в рот заглядывают, и вы, конечно, можете уволить меня. Но почему вы решили, что за свою мизерную зарплату я еще должна что-то принимать близко к сердцу? Поверьте, со временем и вы не станете этого делать. Не стоит так горячиться.
– Надежда Сергеевна, мне больше нечего вам сказать. Сдайте дежурство и обратитесь в отдел кадров.
А док не только красивый, но и суровый. Мне эта женщина не нравилась. Слишком толстая, не следит за собой. И хотя я ее видела всего ничего и более глубоких впечатлений у меня все равно нет, придется довольствоваться тем, что есть. Женщина мне не понравилась. Хорошо, что я ее больше не увижу. Но почему я лежу с закрытыми глазами? Почему я не сказала, что слышу их разговор? Что-то заставляет меня делать именно так Я не знаю почему. И это незнание, эта пустота в голове начинают меня раздражать.
– Я вижу, вам уже лучше, – проклятые двери открываются беззвучно. Он садится на стул около моей кровати. – Вы можете отвечать на вопросы?
– Я могу отвечать на вопросы, – слова даются мне с трудом. Так, будто язык, на котором ко мне обращаются, для меня чужой. Я хотела сказать совсем не то. Я спятила?
– Я так и предполагал. Это хорошо. Вы на пути к выздоровлению.
Мне нравится его улыбка, хотя ему больше лет, чем кажется на первый взгляд. Ему где-то тридцать пять. И я хочу задать ему кучу вопросов.
– Почему я здесь?
– На дороге произошла авария. Ваша травма оказалась почти несовместимой с жизнью, поэтому вас привезли сюда. Вы находитесь в институте нейрохирургии. Я здесь главный врач, меня зовут Виталий Петрович. А еще я ваш личный доктор.
Он приветливо улыбается, а я пытаюсь собрать в кучу все, что он мне сказал. Почему-то в памяти появилась темная вода... я вспомнила? Нет. Что-то словно блеснуло и сразу же погасло. Это меня раздражает.
– Что вас беспокоит?
– Что со мной?
– У вас была открытая черепно-мозговая травма. Я сделал вам операцию. После нее вы находились в бессознательном состоянии... довольно много времени. Сегодня вы пришли в себя. Жизненные показатели у вас почти в норме. Слабость скоро пройдет. Нужна еще терапия, но можете быть уверены: еще пара месяцев – и все будет хорошо. Что с вами?
– О чем вы?
– У вас такое выражение лица, словно вы мне не верите. Но я уверяю вас, что вам не о чем волноваться, потому что...
– Док, вы можете мне сказать одну вещь?
– Да, конечно. Мне нечего скрывать от вас.
– Тогда, возможно, вы мне скажете, как меня зовут и кто я такая? И дайте мне, пожалуйста, зеркальце. Я хочу, наконец, с собой познакомиться.
Он смотрит мне в лицо. Я так устала, разговаривая с ним, что мне уже все равно. Наверное, он решил, что я спятила. Я, кстати, тоже склонна так думать. Разве может человек забыть о себе абсолютно все? Не знаю. Мне хочется спать. Я страшно устала говорить и думать. А тут еще мой язык постоянно хочет сказать что-то другое, другими словами. Я не в порядке, что бы он там ни говорил.
– Я вижу, вы устали. Сейчас вам лучше поспать, а разговор мы перенесем на другое время. Мне надо все обдумать и посоветоваться с коллегами...
– Скажите, что со мной? Я сошла с ума?
– Ровно настолько, насколько все мы, человечество в целом. У вас амнезия, такое иногда случается. Принимая во внимание травму, которую вы получили, такое состояние можно считать нормальным. Но уверяю вас, я сделаю все, чтобы помочь. А теперь вам лучше уснуть. Кстати, сейчас принесут еду, поэтому...
Но я уже не слышу, что он там говорит. Темная вода сомкнулась над моей головой. Грязная холодная вода.
2
– Итак, никакого представления о себе вы не имеете?
Парень задает мне этот вопрос уже в сотый раз. Откуда только он взялся на мою голову? Высокий, тощий, почти совсем лысый – таким было мое первое впечатление. Потом уже я отметила спокойные серые глаза за стеклами больших очков – какой анахронизм! – но почему мне так подумалось? Не знаю. Этого человека привел Виталий Петрович, и теперь он надоедает мне какими-то дурацкими вопросами.
– Абсолютно никакого. По правде говоря, меня это немного раздражает. Разве такое может быть? И когда мне, наконец, хоть кто-то объяснит...
– Пожалуйста, не надо волноваться, вам это вредно. Мы уже почти закончили. Я сейчас вам кое-что объясню, все остальное скажет Виталий Петрович, – он отсоединяет от моего тела металлические, обтянутые резиной датчики. – Этот аппарат создан по типу детектора лжи, который до сих пор кое-где используется в юридической практике.
– Как долго я была без сознания?
– Сегодня у нас восемнадцатое апреля две тысячи девятого года. Так вот, о чем бишь я... А, вот. Этот аппарат сделан по принципу детектора лжи. Правда, он не только фиксирует степень вашей... откровенности, но и ставит диагноз. В данном случае могу вам сказать: такую глубокую амнезию мне еще ни разу не приходилось наблюдать. Но это уже наши проблемы, мы постараемся вам помочь. А сейчас вы должны...
– Я не спрашиваю у вас, что я должна. Я хочу знать, зачем вся эта комедия с вашим детектором и когда я смогу вспомнить хотя бы цвет своих глаз!
– Не надо сердиться. Я вам все объясню. Видите ли, амнезия – такое состояние, которое довольно легко симулировать, если человек в этом заинтересован. Например, когда вы в чем-то виноваты или просто хотите обратить на себя внимание, ну, и еще есть варианты, неважно. Можете мне поверить, такое случается нередко. Вот тут-то и приходит на помощь наше оборудование – кстати, самое новое. Что же касается непосредственно вас... Видите ли, мозг – наименее изученный орган. Сколько людей, столько же индивидуальных реакций. Мы можем что-то обобщить, но это лишь небольшая часть того, что бы мы хотели знать о человеческом мозге. Поэтому обещать вам что-либо наверняка будет с моей стороны просто шарлатанством. Вы меня понимаете?
– Да, конечно, – я хотела сказать как-то иначе. Как?
– Прекрасно. Теперь вы можете вернуться к себе в палату. Я вижу, вы хотите еще о чем-то спросить?
– Да, хочу. Скажите, здесь где-нибудь есть душ? Мне нужно помыться, иначе я сойду с ума. Это не слишком высокие требования?
– Нет, конечно, нет. Меня только удивляет, почему вы не скажете об этом медсестре. Ничего, сейчас мы это организуем, не волнуйтесь.
– Эта девица принесла мне тазик с теплой водой. Я бы на нее посмотрела, если бы ей дали столько воды для мытья.
Мне хочется хорошенько кого-нибудь стукнуть, но я сдерживаюсь. Этот человек ничего мне не должен. А вот симпатичную медсестру, которая приходила утром, я бы... Господи, откуда такие дикие мысли? Что со мной происходит?
– Не надо так. Вы же понимаете, что эта больница строилась довольно давно, а в те времена... Ну, хорошо, не буду вам докучать. Скоро будет готово новое помещение для нашего Центра, там все сделано по последним требованиям науки. А все палаты оборудованы душевыми кабинками.
Меня везут вдоль того самого коридора, мимо белых дверей с номерами. И опять мне становится так тоскливо, словно я чего-то боюсь. Чего-то страшного, безжалостного и неминуемого. Но мы уже приехали.
– Я сейчас вам помогу, – хорошенькая медсестра наклоняется ко мне. – Вам только надо пересесть в то кресло, и вы сможете принимать душ сидя. Мы сами придумали такое усовершенствование – тут бывает довольно скользко.
– Спасибо, я попробую сама, – голова кружится, но я встаю. – Почему здесь так темно?
– Но здесь не темно... – голос медсестры удивленный и какой-то далекий. – Солнце светит прямо в окно. Ой, это, наверное, у вас в глазах темнеет! Такое случается от слабости. Скоро пройдет.
И правда, скоро стало светлее. Я вижу, как она берет в руки полиэтиленовый пакет и направляется с ним ко мне. Вот то, чего я боялась. Как больно врезаются наручники в запястья, а мое лицо накрывают пленкой и мне нечем дышать, нечем дышать...
– Что с вами? Вам плохо? Скажите что-нибудь, о боже... Матвеевна, идите скорей сюда!.. – Ее испуганный крик заставляет меня очнуться.
– Я прошу прощения... все в порядке.
Я пытаюсь что-то вспомнить, но напрасно.
– Что вы сказали? Я не поняла...
Зато я поняла. Я перестала контролировать свой язык, и он сказал все не так. Или, наоборот, так, как надо?
– Я в порядке. Мне жаль, что я напугала вас. Что это у вас?
– Это? – Она удивленно смотрит на меня. – Это просто полиэтиленовая шапочка, чтобы прикрыть повязку у вас на голове. Доктор меня предупредил, чтобы я проследила. Такие шапочки продаются в магазинах, мы держим несколько штук – для таких случаев. Вы уверены, что с вами все в порядке? Может быть, мне лучше остаться и помочь вам?
– Нет, спасибо. Я попробую сама, – не хватало еще предстать перед ней в таком виде. – Скажите, а здесь где-нибудь есть зеркало?
– Конечно, есть, мы мимо него проехали, вы не заметили? Хотя... ну, хорошо. Я буду тут, рядом.
Она выходит, а я сижу и думаю. Я пытаюсь ухватить кончик своего воспоминания об... О чем? Не помню.
Ускользает. Вот будто бы сию секунду должна что-то вспомнить, что-то важное... Только не знаю, что. Ну ладно, имей в виду! Если ты у меня в голове, значит, никуда тебе не деться. Вот выйду отсюда, тогда уж... А куда я пойду? Куда я денусь, когда выйду отсюда? Наверное, это знает красавчик доктор. Он должен мне сегодня что-то рассказать, так сказал человек-детектор. Поэтому я сейчас здесь. Мне нужно привести в порядок свои мысли и впечатления. И сделать это я должна до разговора. Почему? Не знаю. Может, у меня паранойя, кто знает? Я открываю кран. Ужасно ценная штука – теплый душ.
Итак, что мы имеем? После аварии – какой, где, как? – меня привезли сюда, наверное, в качестве подопытного материала. Решили, видимо, что мне уже все равно. А может, и нет. Возможно, решили, что только здесь у меня есть шанс. Обе версии имеют право на существование, до тех пор пока я не узнаю, что же произошло на самом деле. Это первое. Я находилась здесь больше месяца в бессознательном состоянии после операции. Откуда это мне известно? Из разговора, который мне удалось подслушать. Но я вовсе не уверена, что услышанное не было спектаклем для одного зрителя – или слушателя в данном случае. Также может статься, что в моей голове ковырялись с другой целью и не было никакой аварии. Это во-вторых.
А в-третьих – это я сама. Почему я чувствую себя здесь... чужой? Нет, конечно, тут все вокруг чужое и незнакомое, но не ТАК. Мне чуждо здесь все: язык, на котором я говорю, а думаю на другом; разговоры между людьми, их стиль общения. Только тот доктор не кажется мне настолько чужим. Это не потому, что я положила на него глаз, нет. Что-то в нем есть... Не знаю, что-то... И почему меня вообще посещают такие мысли? Почему я сижу тут и накручиваю себя? Почему не может быть все так, как мне говорят? Я не знаю. Со мной происходит что-то странное. А может, я шпионка или преступница? Но тогда это было бы известно кому следует. А с чего я взяла, что им не известно? И кому это – им? Нет, я просто спятила. Все, хватит. Надо послушать то, что скажет мне док. Если ему есть что мне сказать.
– С вами все в порядке? – Сквозь льющуюся воду я вижу медсестру. – Вы так долго здесь сидите, что я забеспокоилась. Напрасно вы отказались от моей помощи!
– Я чувствовала себя такой грязной, что просто нервы не выдерживали. Поэтому решила немного посидеть и отмокнуть как следует.
– Напрасно вы так считаете. Пока вы были без сознания, вас мыли ежедневно – и очень тщательно.
Она улыбается, но мне неприятно слышать ее слова. Или как-то... Мысль о том, что кто-то касался меня, когда я не могла этого контролировать, для меня просто невыносима.
– Что мне теперь надевать? Нет, я ничего не имею против больничного белья, но можно хотя бы что-то чистое, только что из прачечной?
– Я как раз собиралась вам все дать, это ваши собственные вещи. Их принесли еще вчера вечером, но я не стала вас беспокоить, вы спали. Вот, пожалуйста, только давайте пройдем в раздевалку.
Обернув вокруг себя простыню, я медленно иду в соседнее помещение. Старый кафель чисто вымыт, скамейки под стеной и крючки на стенах. Это раздевалка, пахнет хлоркой. Около входа большое зеркало. Прекрасно.
– Я могу одеться сама.
– Конечно, если вы хорошо себя чувствуете.
У нее красивые карие глаза и маленький носик, а когда она улыбается, белоснежно блестят ровные зубки. Маленькая приветливая куколка. Но я хочу остаться одна. Она стесняет меня, сама не знаю почему. А еще мне очень хочется заглянуть в зеркало. И я ни с кем не хочу делить этот миг.
– Мне кажется, вы меня стесняетесь. Должна сказать, абсолютно напрасно. Я работаю здесь уже несколько лет, больные у нас в основном тяжелые, всякое бывало. Но с вами теперь все будет в порядке, вот увидите.
– Спасибо, я постараюсь учесть это. Кстати, а как вас зовут?
– Меня зовут Марина, а моего напарника – Марк
– Я его не видела.
– Его очередь проводить процедуры. Ну, ладно, одевайтесь, и вернемся в палату, вам следует отдохнуть.
Да, я устала. Но сейчас я должна еще кое-что сделать. Хорошо, что она оставила меня одну. Я открываю пакет с одеждой. Она сказала, что его принесли вчера. Кто принес? И это мои собственные вещи... Шелковая пижама золотистого цвета, темно-синий атласный халатик, украшенный вышивкой, такого же цвета тапки. Косметичка. Странно. Все эти вещи стоят совсем недешево, даже я это понимаю. Кто принес их для меня?
Я медленно одеваюсь. Шелк приятно холодит тело. И так красиво смотрится. Значит, я люблю красивые вещи и могу их себе покупать. Я с удовольствием разглаживаю ткань, хотя она выглядит безукоризненно. А я? Как выгляжу я? Что я там увижу? Там, в темном стекле? Я медленно подхожу к зеркалу, опустив глаза. Еще минуту, еще... Но я изнемогаю от любопытства и поднимаю взгляд. Сразу. О дьявол! Только не это!
На меня смотрит бледное, слегка удлиненное лицо. Темные круги под глазами. Нос, на мой вкус, слишком длинный. На чей угодно вкус. Глаза какого-то непонятного серо-голубого оттенка, ресниц и бровей нет. Вернее, они-то есть, но такие короткие и светлые, что могли бы не трудиться произрастать – все равно незаметно... А главное то, что это лицо мне совсем незнакомо. Господи, какой кошмар! Неужели это я? Теперь я понимаю, почему куколка Маринка так улыбалась. Отчего бы и не улыбнуться такой красотке, глядя на уродину? И как мне самой смотреть на себя? Ко всему прочему, еще и голова забинтована. Волосы наверняка сбрили – кто там церемонился... Почему они не дали мне умереть? Неужели я должна теперь жить – в таком виде? А еще вырядилась в роскошную пижаму... Больничного тряпья с избытком хватит для такой уродины.
Ладно, поехали дальше. Я довольно высокая, но нескладная фигура какая-то. Ужасно. Бедра слишком толстые, ноги недостаточно длинные, даже неплохая форма их не спасает. Нет. Я не хочу. Это какой-то кошмар. Где мой халат? А еще лучше – какой-нибудь мешок, накрыться им с ног до головы, чтобы не чувствовать такой горькой обиды. Неужели я могла спокойно жить с этим? Наверное. А может, и нет. Все равно не помню.
– Вы уже закончили? Садитесь, пожалуйста, в кресло, пора возвращаться в палату.
Я не могу смотреть на нее. Я не хочу видеть ее улыбку: она смеется надо мной.
– Что случилось? Вы чем-то расстроены?
– Я в порядке. Просто немного устала.
На этот раз я не замечаю ничего вокруг. А в палате падаю на кровать, и мне хочется только одного: чтобы все оставили меня в покое. Не надо было мне смотреть в зеркало. Я бы и дальше представляла себя спящей красавицей. У меня даже мыслей не возникло, что может быть по-другому. Идиотка! Наверное, самый большой враг – это тот, кто лишает иллюзий. У меня теперь нет ни одной, даже самой завалящей. Проклятый кусок стекла!
– Вам сейчас принесут еду.
А, красотка еще здесь? Шла бы ты, девочка, куда подальше. Вместе со своим хорошеньким личиком. Нет, я не то чтобы завидую, но так и кажется, что она издевается надо мной.
– Я не голодна.
– Вам необходимо есть, чтобы набираться сил. Иначе процесс лечения затянется.
Маленькая шантажистка! Мне ничего не остается, как только согласиться. Вкуса еды я все равно не ощутила. Я просто молча проглотила все, что она принесла, и отвернулась к стенке. Я до крайности устала, да и нервы на пределе. Черт подери, что мне теперь делать? И где шляется мой «персональный врач»? Я хочу услышать историю моей жизни, если ему есть что сказать по этому поводу. Мне-то уж точно нечего. Вот только если бы можно было говорить с ним, отвернувшись к стене! Но уж нет. Ни у кого не должно даже тени подозрения возникнуть о причине моего дурного настроения, потому что это просто смешно. Я представляю, как они будут ухохатываться, обсуждая это между собой. Поэтому я должна вести себя так, как вчера. Только теперь это будет довольно трудно.
Я беру со столика косметичку. Бархатный мешочек с завязочками. Что у нас здесь? Тушь для ресниц – ну конечно же! Два карандаша – серый и розовый, несколько неинтересных помад... Неужели это моя косметика? Абсолютно не вдохновляет. Какие-то скучные цвета. Но ведь и внешность у меня – не блеск, должна признать. Все законно. Разве можно такую кошмарную вывеску разукрашивать яркими красками? Все правильно, так и надо. Но почему я должна смириться с этим? С другой стороны, что я могу поделать? Нет вариантов. Черт подери!
– Доброе утро! – Его голос заставил меня вздрогнуть. Проклятая дверь даже не скрипнула. Чем же это утро такое доброе, а, парень? Хотя это, конечно, для кого как!
– Доброе утро.
– Как вы себя чувствуете?
«Сказала бы я тебе!»
– Довольно сносно.
– Вот и отлично. Анализы у вас в норме, скоро снимем повязку. Я говорил о вас с Николаем Петровичем. – «С кем ты говорил? A-а, человек-детектор!» – Что поделаешь, иногда такое случается, но чаще всего ненадолго. Хотя бывали случаи, когда... Ну, об этом после. Я пришел поговорить о вас. Собственно говоря, я должен сейчас рассказать вашу биографию. Я тут принес несколько фотографий из вашего альбома. Возможно, это нам как-то поможет. Впрочем, не будем терять время...
– Ну, так не теряйте, док. Что вы там прячете в рукаве? Я вся внимание.
– Итак, начнем. Вас зовут Ясинская Юлия Павловна. Родились седьмого июля тысяча девятьсот семьдесят девятого года в Смоленске. Вот ваш паспорт, кстати. Вам скоро исполнится тридцать лет – прекрасный возраст для женщины!
Он еще издевается! Все впереди... Как же! Фотография в паспорте довольно удачная. Значит, при помощи косметики я могу быть даже человекообразной. Слабое утешение. Ну и черт с ним!
– Мне это имя незнакомо.
– Конечно. У вас слишком глубоко повреждена память. Но это – ваше собственное имя.
– Чем я занимаюсь?
– Вы – владелица и ведущий модельер дома моды «Эрика», шестьдесят процентов акций этого предприятия – ваша собственность.
Это значит, что у меня есть на что жить. Это хорошо. Но... Как быть теперь? Смогу ли я и в дальнейшем этим заниматься? Я не чувствую в себе ни малейшей склонности к таким занятиям. Правда, к чему я сейчас чувствую склонность? Ни к чему. В моей голове пусто и гулко. Закрыли тему.
– Юля, вы устали?
Я вздрагиваю. Он назвал меня по имени, но я ждала какого-то другого. Это не мое имя. Оно красивое, хорошо звучит, но чужое. Меня зовут как-то по-другому. Не знаю. Возможно, я просто спятила, а никто этого пока не заметил. Нет. Мне чужды это лицо, это имя, мне все здесь чуждо. Почему? И некому сказать... Не у кого спросить.
– У меня есть родственники, друзья? Кто-то... Кто-то близкий?
– К сожалению, ваши родители погибли, когда вам не было и полугода, вас вырастила бабушка. Но четыре года назад она умерла. Все необходимые документы я принес, потом, позже просмотрите.
– Кто принес мне вещи?
– Ваша подруга Светлана. У нее есть ключи от вашей квартиры. Там у вас кот и много цветов. Она ухаживает за ними. Вот она, на этой фотографии.
Со снимка улыбается кругленькая смуглая девушка. Наверное, услыхала что-то смешное, потому что смеются ее небольшие карие глаза, курносенький носик и ямочки на щечках. Она стоит, обнимая за плечи бледную светловолосую девушку с большими грустными глазами. А тебе не весело, блондиночка? Не очень, по всему видать. Потому что это... я?
– Что вас беспокоит?
«Нет, видели вы такое? Он еще спрашивает!»
– Скажите мне... только скажите правду... Когда это пройдет?
Он посерьезнел. Небольшая вертикальная морщинка прорезает его лоб, глаза потемнели. Господи, ну о чем я думаю? Как же, такой красавчик именно для такой уродины, как я! Но меня привлекает его лицо... Нет. Это просто нелепо и смешно.
– Юлечка, видите ли, дело вот в чем... А, черт! Ну, хорошо. Скажу как есть. Я не знаю. Правда, не знаю. В каком-то другом случае я попробовал бы определенную методику, но после такой тяжелой травмы – нет. Поэтому скажу прямо: возможно, память к вам вернется со временем. Возможно, вследствие какого-то внешнего толчка. А возможно, вам придется принять такое положение вещей и начать жить сначала. Поверьте, на свете есть достаточно людей, которые с удовольствием поменялись бы с вами местами, лишь бы забыть некоторые вещи.
– А мне есть что забывать? Что еще есть такое, что мне необходимо знать?
– Вы не замужем и у вас нет приятеля. Хотя, конечно, может, и есть, но вы не делились этим с подругой. Света говорит, что вы во многом были откровенны с ней, но что касается вашей личной жизни, то она ничего об этом не знает. Что само по себе уже довольно странно, вы не находите? Вообще, здесь много непонятного.
– Что вы имеете в виду?
– Вас характеризуют как человека жесткого и немногословного. Я могу ошибаться, но... Вы совсем такой не кажетесь. Возможно, из-за травмы... некоторая перемена в темпераменте... И тоже нет. А впрочем, об этом еще рано говорить. Если позволите, я хотел бы наблюдать вас и дальше, после выписки из больницы.
– Как за подопытным материалом?
– Именно так.
Это хорошо, что он не рядит правду в розово-сладенькие одежды приличий. Мы отлично поняли друг друга. Он сказал то, что и должен был сказать, что имел в виду. И меня это не раздражает нисколько.
– Вас не шокировала моя откровенность?
– Нет. Так и должно быть.
– Я почему-то сразу так и решил, что вы не потерпите словоблудия.
– Вы правы. Когда я могу отсюда уйти?
– Через пару дней. Снимем повязку, проведем несколько тестов, и вы сможете возвратиться домой. Хотя, конечно же, некоторое время вы не сможете приступить к работе. Но, уверен, все будет в порядке, самое страшное уже позади.
Все будет в порядке? Блажен, кто верует...
3
Старый дом встретил меня хмурым молчанием. Второй час пополудни. Желтое такси остановилось прямо перед подъездом. Я здесь живу? Не знаю. Но наверное, здесь, раз уж меня сюда доставили.
– Осторожно, не ударьтесь головой.
Какой внимательный кавалер, милейший Виталий Петрович! Вызвался сопровождать меня домой. Ему, видите ли, так спокойнее. Знать бы наверняка, что ему от меня нужно на самом деле! А все же лучше он, чем кто-то совсем незнакомый. Стоило мне представить себе, что рядом будет человек, которого я впервые в жизни вижу, который знает обо мне больше, чем я сама, мне надо будет поддерживать светскую беседу, все время болезненно напрягаясь от своего полного бессилия хоть что-то вспомнить, от неловких пауз и неискренних извинений... Нет! Я не хочу. Мне надо побыть одной. Поэтому я решила взять такси. Таксист не будет мешать мне. Но тут вмешался этот... эта жертва профессионального долга. Спешите видеть: привез мне одежду и поехал со мной. Черт с ним, пускай! Я к нему уже немного привыкла.
– Спасибо, не тревожьтесь. Все в порядке.
Машина уехала, а мы остались. Я хочу зайти и не хочу. Слишком уж красиво цветут клены, а их запах...что-то мне напоминает. Я помню этот запах – такой свежий, терпкий и сладкий одновременно. Где я могла его слышать? Хотя – конечно, если я здесь живу, то... Да только нет, не так... Я уверена, что со светло-зелеными соцветиями кленов у меня связано что-то... Нет. Не могу вспомнить.
– Вам что-то вспомнилось?
– Нет. Идемте.
Мы поднимаемся по лестнице. Наши шаги гулко отдаются под потолком – там, вверху, где заканчиваются ступеньки. Просторная лестничная клетка и две двери друг напротив друга. Доктор подает мне ключи:
– Ваша квартира – номер сорок четыре. Открывайте.
– Сделайте это сами.
Это хорошо, что он ничему уже не удивляется. Он столько всего видел в своей – и чужой – жизни, что его сложно чем-нибудь удивить. И это хорошо. Бронированная дверь, обитая деревом, мягко открывается, и я захожу в прихожую. Просто коридор, стены покрыты панелями под дуб, паркет виден там, где кончаются узоры ковровой дорожки. В углу – тумбочка какого-то темного дерева, просто в размер – треугольником. На ней – искусственные розы и красный телефонный аппарат. На стене какая-то невыразительная картина, которая удивительно подходит к этому помещению. Потолок из белого пластика, на нем – красивая стеклянная люстра: белые стеклянные цветы и прозрачные подвески. Очень удачно, даже стильно.
– Может, вам стоит переодеться и отдохнуть?
Как бы это ему намекнуть, чтобы он оставил меня в покое?
Я снимаю обувь и плащ, оставляю их в шкафу у двери. Прохожу дальше и открываю темные деревянные двери с цветными стеклянными вставками. Очевидно, это спальня. Розовые шторы, бледно-розовые обои, широкая красивая кровать, застеленная пушистым бордовым покрывалом, полированный гарнитур. Картины на стенах. Книги на полках, которые закрывают часть стены. Красиво. Если я тут живу, то мне уже нравится. И открываю дверцы шкафа. Платья, блузки, костюмы. В ящиках – белье. Несколько красивых халатиков. Но мне хочется надеть что-то другое. А впрочем, какая теперь разница? Мне бы только спровадить как-нибудь повежливее прекрасного в своем служебном рвении эскулапа. А потом... Я решу, что мне делать.
– Светлана тут подсуетилась и наготовила для вас всякой всячины. Поэтому отдыхайте. Я могу вам позже позвонить?
– Да, конечно. У вас есть номер моего сотового. Скажите, вы обо всех пациентах проявляете такую заботу?
Это, наверное, звучит резковато, но мне сейчас не до церемоний. Я должна знать. Потому что все это... Такое ощущение, что все ненастоящее. Ощущение какой-то временности и неопределенности событий. Как во сне.
– Нет, вы же сами это понимаете. Ваш случай особенный.
– Позвольте спросить, что в нем такого особенного? Ну, была авария, стукнулась я башкой, вы поковырялись в моих мозгах, теперь я себя саму позабыла. Ну, и что здесь особенного? Вы же сами сказали – такое иногда случается.
Проклятая пустота в голове никак не исчезнет. Я понимаю, что начинаю выходить из себя. Стоп. Он не должен это заметить. Не знаю, почему, но не должен.
– Видите ли, Юлечка, сейчас, вот прямо сию минуту, я не смогу вам всего объяснить. Мне еще надо поработать, понаблюдать, кое-что обобщить. Сейчас могу только сказать: вы – абсолютно здоровая женщина. Физически. А вот ваша амнезия... Здесь есть нечто странное. Со временем, когда я сделаю какие-то выводы, я все объясню, обещаю вам это.
– И когда это произойдет?
– Трудно сказать. Я предлагаю такой вариант: мы с вами будем встречаться ежедневно. Я проведу несколько дополнительных тестов, параллельно мы обратимся к вашему прошлому – при помощи ваших друзей, знакомых, коллег. И только тогда можно будет выносить вердикт, и то не окончательный. Что вы на это скажете?
– Зачем это вам?
– Я пишу научную работу. В ней идет речь именно о лечении некоторых посттравматических разладов памяти. Это, естественно, только часть моей работы, предлагаемые мной методики абсолютно новые, вот поэтому...
– Дальше можете не объяснять. Я согласна быть вашим подопытным кроликом.
– Вот и прекрасно. Вы практичная женщина, мне это нравится. Я думаю, у нас все получится. А сейчас мне пора, вы отдыхайте. Позже я вам перезвоню. Напрасно вы отказались от предложения Светланы. Лучше бы она была сейчас здесь, с вами. А впрочем... это ваш выбор. Мне пора. Всего хорошего.
– До свидания.
Наконец, наконец он догадался уйти! Я иду на кухню. Бело-розовые кафельные плитки радостно улыбаются мне. Или счастливы своей чистотой. Микроволновая печь, плита, мебель светлого дерева. Очень уютно. Мне, наверное, нравилось сидеть здесь и пить с подругами чай. А может, и нет. Но теперь мне это наверняка будет нравиться. Да, у меня же нет подруг... Ну ладно, не страшно.
В холодильнике салаты, жаркое, суп, сыр – много чего. Вот только я совсем не голодна. Я лучше осмотрю две другие комнаты. Гостиная в голубых тонах и золотисто-белый кабинет. Ничего лишнего, ничего, что могло бы сообщить мне о моих привязанностях и предпочтениях. Так, словно этот уголок старого дома мне... чужой? Да. Чужой. Что со мной такое? Я ужасно устала. Мне хочется прилечь и поспать. А почему бы и нет? Это же мой дом. Я здесь живу. Жила. Не знаю. Или мне все это снится. Так нет! Не может быть.
Я снова направляюсь на кухню. Что я здесь ищу? Ага, нот – набор ножей. Моя рука берет нож. Рукоять мне привычна. Зачем я это сделала? Зачем мне сейчас нож? Я не знаю. Нет, я знаю, но не могу вспомнить. А это одно и то же. Я кладу нож на место.
Не знаю, сколько я спала. Разбудил меня телефонный звонок, настойчиво зудящий в прихожей. Я проснулась. Нет, я вынырнула из отвратительной пустоты и какое-то время не могу понять, где нахожусь. Что это за комната? Почему-то в памяти всплывает кирпичный домик посреди веселых газонов, обсаженный кленами. На крыше вращается флюгер. Стеклянные террасы... Я знаю, что это – мой собственный дом.
Но воспоминание мелькнуло и погасло. Я помню, что именно вспомнила, но этого так мало! Возможно, это просто мое воображение. Телефон никак не заткнется. Ну, неужели так трудно сделать элементарную вещь – оставить человека в покое? Наверное, трудно, потому что телефон скоро потечет на пол ручейком расплавленной пластмассы.
– Слушаю вас.
– Юлька, ты чего трубку не берешь? Сотовый отключен почему-то, а домашний не отвечает, а я же точно знаю, что ты дома. Уже волноваться стала. Я привезу сейчас Макса, хочешь? Юлька, чего ты молчишь? Тебе что, плохо? Может, позвонить доктору? Юлька!..
– Простите, с кем я говорю?
От судьбы не уйдешь. Я все-таки должна по новой знакомиться со всеми своими знакомыми. На другом конце провода стало тихо. Словно одним движением перекрыли кран, из которого щедро лилась вода.
– Прости, пожалуйста. Так это все-таки правда? Господи... доктор говорил мне, что у тебя... Что ты... Но я как-то не думала, что... Я и представить себе не могла... Прости, я совсем спятила. Юльчик, это я, Светка. А Макс – твой кот. Он все время жил у меня, пока ты... Мне приехать?
– Как хочешь, дорогая.
– Я выезжаю.
Я не хочу, чтобы она приезжала. Но я не могу сказать ей об этом, ее бы это обидело, а она так заботилась обо мне. Присматривала за котом, приготовила обед. Но я не хочу никого видеть. По крайней мере сейчас. Может, стоило ей сказать? Но уже поздно.
Мне ужасно хочется... я знаю чего. Я хочу снять свою одежду и почувствовать теплые струйки воды. Чистой воды. А еще – аромат хорошего мыла. Классная штука – душ! Так я и сделаю. Розовое мыло пахнет розами и еще чем-то. Голубые оттенки ванной как нельзя лучше подходят к моему настроению. Как мало нужно человеку для счастья... По крайней мере мне в данную минуту.
Я снова заглядываю в зеркало. Что сказать, картина известная. Волосы начали отрастать, но рубец еще виден. Надо купить какой-нибудь парик. Подрихтую вывеску и вообще – сделаю что-нибудь, чтобы не чувствовать такого глубокого отвращения к самой себе. И не чувствовать себя такой... обманутой. На фоне чужих совершенных лиц и фигур.
Тренькнул звонок – быстро она добралась! Очень спешила? А если это вообще не она? Я набрасываю на себя халат и тихонько иду к двери. Сначала загляну в глазок. Ведь у нее есть ключ, почему же она звонит? Нет, это, конечно, она. Наверное, не хотела застать меня врасплох. Или мы договорились: если я дома, то открываю сама. Скоро я все узнаю.
– Юль, я так скучала без тебя, если б ты только знала! И принесла газеты, только что бросили в ящик. Какая ты странная с этой прической! Макс пусть немного побудет у меня, ты еще не сможешь о нем как следует позаботиться. А он же такой избалованный и требовательный! Ты молчишь?
Я молчу? Ах да, действительно. Я молчу. Я не знаю, что говорить этой кругленькой живой девушке с веселыми карими глазами и симпатичными ямочками на щеках. Я молчу – это единственное, что я, по-моему, могу сделать в этой ситуации. Я слушаю ее. Ведь говорят, что она – моя близкая подруга. Вернее, единственная. Была. А вот будет ли теперь – не знаю. Может, во мне самой что-то изменилось.
– Извини.
– Юль, неужели такое может быть? Ты все забыла? Совсем?
-Да.
Она долго вглядывается в мое лицо. Что она там хочет увидеть? Мне становится немного неуютно. Не такая уж я красотка, чтобы меня рассматривать. Что же теперь делать? Я хочу, чтобы она ушла. Но она об этом не догадывается.
– Ты очень изменилась, знаешь? – Конечно, как никто другой, знаю. Что толку об этом спрашивать и так все ясно!
– Нет. Я не знаю, какой я была.
– Ты была жесткой. На работе тебя все боялись, как черт ладана. У тебя не было друзей – только я.
– Почему?
– Ты не стремилась к этому. Для тебя главное – карьера и деньги, чтобы обрести независимость. Я помню, как ты рассказывала мне о той кошмарной, унизительной бедности, которую ты познала в детстве. Пенсия у твоей бабушки была крохотная, тебе как сироте выплачивали какую-то помощь, которой даже на хлеб не хватало. А твои одноклассницы щеголяли в модных нарядах. Многие смеялись над тобой. Это когда ты уже подросла, то стала шить себе такие вещи, каких не было ни на одном рынке, но унижение, которое пришло из детства, оставило след на всю жизнь. Наверное, потому ты иногда бывала жестокой к людям – ведь люди тоже были жестоки с тобой именно тогда, когда ты была абсолютно беззащитной.
– Я не об этом... Но все равно: почему ты дружила со мной, если я такая, как ты говоришь?
– Потому что вижу тебя по-другому. Ведь никто из твоих коллег не знает, что именно ты организовала в пригороде приют для сирот. Никто не знает, что ты перечисляла деньги на операции нескольким детям, и только благодаря этому они выжили и получили второй шанс. А ты даже не позволила раскрыть свое инкогнито, чтоб их родители поблагодарили тебя. Я дружу с тобой и люблю тебя, потому что знаю тебя настоящую.
– Все это так странно. Слышать о себе такое – а я же ничего этого даже вспомнить не могу. Что мне делать? И надо же как-то работать, а я не в состоянии ничего... Со мной раньше никогда подобного не случалось?
– Нет, никогда. Во всяком случае, с тех пор, как я тебя знаю – а это почти четыре года.
Четыре года. Именно столько прошло со дня смерти моей бабушки – туда-сюда полгода, судя по документам. Где-то в то же время я переехала в эту квартиру – согласно договору о купле-продаже. Я видела его в папке, которую дал мне док. Четыре года я знакома со Светланой. А что было до этого? Кто знал меня раньше? Откуда у меня средства, чтобы открыть собственный дом моды? Гдe-то должны быть более давние документы. Должны быть люди, которые помнят меня дольше. Четыре года... Странно.
– О чем ты думаешь?
– Так, ерунда. А как мы с тобой познакомились? – почему-то это важно для меня. Может, у меня паранойя? Кто знает...
– Я психолог. Ты пришла ко мне на прием. Сначала ты заинтересовала меня как пациентка, а уже потом мы по-настоящему подружились.
– Я нуждалась в помощи психолога? Почему?
– Ты вернулась из Парижа, с Недели высокой моды. Что-то там случилось, ты никогда не рассказывала подробностей. И это что-то тебя просто подкосило. Ты даже лежала в тамошней больнице с тяжелым неврозом. Возможно, просто стечение обстоятельств: ты очень хотела показать там свою коллекцию, много работала, а ладить с людьми тебе всегда было непросто... Как бы там ни было, произошел нервный срыв, ты некоторое время лечилась за границей, потом вернулась домой, но все как-то не могло вернуться на круги своя. И ты обратилась ко мне.
– Как ты могла помочь мне, если я ничего тебе не рассказала?
– Мы подошли к проблеме с другой стороны. Тебе следовало научиться общаться с людьми без конфликтов. Вследствие тяжелых детских переживаний ты всегда ждала от людей самого худшего – предательства, лжи, унижения. И сама поступала с людьми так, часто – безосновательно.
– Что-то изменилось?
– Да, мы были... скажем так, на пути к успеху. Ты оказалась слишком впечатлительной. И слишком хорошо помнила свое детство. Но это и неудивительно, ведь по гороскопу ты Рак. А для людей этого знака детство – самый важный период в жизни.
– Ты веришь гороскопам?
– Тем, что печатают газеты, – нет. Я отлично понимаю, что невозможно миллионам людей предсказать что-то одно. Но астрология – одна из самых древних наук, а думать, что древние были дураками, неверно.
– Может быть. Поедим? Я проголодалась.
– Так ты до сих пор ничего не ела? – Светлана срывается с дивана и мчится на кухню. – Ах ты, негодяйка! Я старалась, готовила, а она проигнорировала! Иди сюда, бродяга, буду тебя кормить. Нет, это же надо! Какая наглость! Решила подохнуть с голоду именно тогда, когда... Да идешь ты или нет?!
Я иду. Мне как-то... приятно, наверное, слышать ее стенания и обеспокоенный голос. Я чувствую, что ее забота абсолютно искренняя. Ей ничего от меня не надо. Или она тоже пишет какую-то научную работу? Нет. К чертям собачьим такие мысли, потому что от них может и крыша поехать! Я подумаю об этом потом.
Впервые за долгое время я ощущаю вкус еды. Наверное, я уже не так расстроена. Хорошо, что она приехала. Она мне нравится. Бог знает, сколько времени я бы приходила в себя без нее.
– Кстати, у тебя весьма привлекательный лечащий врач, мне очень понравился. Ты обратила внимание? – Ее глаза смеются, а я от неожиданности едва не подавилась. Господи, ну и тема для разговора!
– Нашла о чем говорить! – Я проглотила кусок пирога с яблоками. – Ничего особенного. Пристал как банный лист – пишет какую-то научную работу, а я нужна ему для опытов.
– Он сам тебе это сказал?
– Ну, да, так и сказал, а что?
– А ты ему что?
– Сама-то как думаешь? Естественно, я согласилась. Чего там разводить церемонии? Это обычный контракт: он использует меня для своих опытов, а тем временем его методика, возможно, даст нужный результат. Вот и все.
– Или окажется безрезультатной.
– Риск есть всегда. Но попробовать стоит.
– Ты сейчас совсем такая, как раньше. Тебя никогда ничего не шокировало. Все могли страшно возмущаться по тому или иному поводу, но не ты. Мне всегда было жаль тебя из-за этого. Я все думала: что же ты должна была увидеть в жизни, чтобы вот так... успокоиться, что ли?
– Теперь мы этого уже не узнаем.
– Возможно, – она снова улыбается. – А он все-таки красавчик, правда?
-Да.
– Ну, наконец! Я даже хотела немного поприставать к нему, но он не обратил на меня внимания. Как ты считаешь, он больше любит худеньких?
– Я могу спросить у него, хочешь? Он должен мне позвонить сегодня.
– Ты что, спятила? Не смей!
– Почему? – Мне немного смешно. – Вот возьму и спрошу. Ради тебя. Он ведь нравится тебе? Ну вот.
– А тебе разве не нравится? Ну, чего так смотришь? Пей, пей компот. Вот, еще кусочек пирога съешь. Так как?
– Даже если и нравится, что с того? Это выглядело бы просто смешно. Он ведь и вправду очень красивый мужчина, и умный, и вообще... А я – чучело и уродина. Поэтому меня не посещают подобные мысли. По одежке протягивай ножки.
Я вижу, что говорю что-то не то, что-то, что удивляет ее до крайности. Но я говорю, что думаю, то, что есть. Что же ее так удивляет? Разве раньше я по-другому выглядела? Так ведь нет, я видела фотографии. Я была в точности такая же, только с волосами и не такая бледная.
– Юлька, что ты несешь?
Она выглядит очень удивленной. С чего бы это?
– Не понимаю?
– У тебя что, развился комплекс неполноценности? Вот это номер! Неужели это из-за того, что... Да, здорово ты головой приложилась, если тебя стали посещать подобные мысли!
– Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Я сказала то, что есть. Разве нет? Я, конечно, еще немного не в себе, но ведь не слепая же!
– Раньше у тебя не возникало никаких сомнений насчет твоей внешности. Даже наоборот... Я просто ушам своим не верю. Ерунда какая-то! Это надо додуматься! Ты такая же, как и раньше. Очень красивая беленькая Снегурочка.
Нет, не похоже, что она смеется надо мной. Может, это я чего-то не понимаю? Или как-то не так вижу? Вот: я ожидала увидеть какое-то другое лицо, когда заглянула в зеркало. Что я хотела там увидеть? И почему?
– Ну, что с тобой? – Ее глаза смотрят на меня с таким искренним сочувствием, что я просто не знаю, что ей сказать.
– Сама не знаю. У меня были... отношения с мужчинами?
– Я не знаю. Но за то время, что мы знакомы, думаю, никого у тебя не было. Ты никому не доверяла настолько, чтобы так близко к себе подпустить. Хотя знаю нескольких мужчин, которые были влюблены в тебя.
– Были?
– Да. До того, как случилось это несчастье. Ты теперь другая. Я чувствую, что ты во многом изменилась. И я не могу это себе объяснить. Разве так бывает?
– Док тоже говорил, что в моей амнезии есть некоторые особенности. Как все произошло? Тогда, на дороге. Ты подробности знаешь?
– А ты уверена, что хочешь услышать?
– Абсолютно. Я должна кое-что понять, потом скажу.
– Ладно. Я и вправду знаю о том, что случилось, все, до мельчайших подробностей, потому что мой бывший муж работает в милиции. Поэтому я читала все отчеты, протоколы допросов свидетелей и прочее. У меня даже ксерокопия есть – но об этом молчок, это абсолютно незаконно.
– Когда я смогу увидеть эти документы?
– В ближайшее время. Они в банке, в моем сейфе. А я пока расскажу то, что помню. Так, случилось это второго марта, около двенадцати. Мы с тобой были в кафешке, пили кофе, ты почему-то сильно нервничала. Вы тогда готовили к показу новую летнюю коллекцию, поэтому я не расспрашивала. Ты рассказывала сама, если хотела, а если я начинала расспрашивать, тебя это иногда раздражало. Поэтому мы просто сидели и пили кофе. А потом ты сказала, что тебе пора, и подозвала официанта. В это время в помещение вошел какой-то мужчина, и ты сказала: «Я его в последнее время слишком часто вижу. Такое ощущение, что он за мной следит». Я тогда рассмеялась и сказала: «Значит, возле твоего вигвама есть новый скальп?» Но ты даже не улыбнулась. Я тогда решила, что ты переутомилась. Ты всегда была такая перед ответственными показами, тебе всегда казалось, что кто-то опередит тебя, сделает лучше. А тот мужчина купил пачку сигарет и вышел. Я видела, как он сел в синий джип и уехал. Ты в это время рассчитывалась с официантом и не видела то, что видела я. А потом ты еще раз взглянула на часы и сказала, что тебе пора, что у тебя назначена важная встреча. Я осталась доедать пирожные, а ты пошла на стоянку. Я видела, как ты отъехала.
– В какую сторону я поехала?
– В центр. Ты не сказала, с кем назначила встречу, а я доела пирожные и пошла к себе – у меня на час был записан пациент. Я решила позже перезвонить тебе. Но сколько я ни звонила, телефон молчал. Тогда я поехала к тебе домой, накормила Макса, приготовила ужин и стала ждать. А тебя все не было. Я беспокоилась, – голос ее начинает дрожать.
– Разве я никогда не задерживалась?
– Задерживалась, конечно. И не раз. Но ты заботилась о Максе, поэтому всегда предупреждала меня, и я приезжала и хозяйничала здесь. А в тот день ты ничего не сказала, а уехала такая... на взводе... Я страшно волновалась. А где-то уже ближе к одиннадцати вечера мой бывший наконец додумался позвонить мне на сотовый. Как он потом объяснял, ему попался на глаза какой-то облезлый котище на мусорнике, и он тут же вспомнил Макса – ничего себе ассоциативное мышление? – и вспомнил, что я часто ухаживаю за ним. Я чуть в обморок не грохнулась, когда услышала о несчастье, поехала в больницу, но тебя там уже не было, тебя забрали в тот институт. Дежурный врач позвонил туда, а ему сказали, что тебя только что привезли из операционной и дело плохо. Юрка повез меня к тебе домой, я была страшно расстроена. Он рассказал, что его вызвали на место аварии где-то около часа дня, это буквально минут через двадцать после того, как мы расстались. Все сходились на том, что твою машину просто занесло – гололед был страшный, но какая-то женщина утверждала, что тебя специально толкнула большая синяя машина. Мол, она обратила внимание на странные маневры автомобилей: один, большой и тяжелый, бьет маленький, красного цвета. Эта женщина не разбирается в марках машин, но упрямо доказывала, что именно большая синяя спихнула с дороги твою. А потом быстро уехала. Но ее слова никто больше не подтвердил. Как всегда у нас: никто ничего не видел и не слышал. На неудобную свидетельницу закрыли глаза и вынесли вердикт: несчастный случай. И все. Дальше ты знаешь.
– Тот мужчина, о котором я говорила, уехал на синем джипе?
– Я сама видела. Он поставил его прямо за окном, ты сидела к нему спиной. Он же просто забежал купить сигарет.
– И женщина-свидетель утверждает, что меня преследовала большая синяя машина? Ты не замечаешь странности?
– Господи, боже... Конечно же! Я и не подумала... наверное, потому, что даже мысли допустить не могла, что... А может, это быть просто совпадением?
– Я не верю в совпадения.
– Да, конечно... Но ведь эта женщина действительно могла все придумать?
– И зачем ей это понадобилось?
– Ну, не знаю. Чтобы обратить на себя внимание. Это возможно.
– Возможно. Поэтому я сама увижусь с ней и обо всем расспрошу.
– Зачем? Может, лучше будет обо всем забыть и жить дальше? Ой, прости... Я ляпнула глупость.
Конечно, дорогая, еще какую глупость. Забыть обо всем! Да я саму себя забыла! Как мне жить с этим?
– Ну и как ты себе представляешь? Если кто-то за мной следил, а поскольку паранойей я не страдаю, примем это как рабочую версию. Так вот, у этого кого-то были причины меня убить. Я еще жива – значит, эти причины у него есть до сих пор. Ты считаешь, я должна смирненько сесть и изобразить мишень? Как, по-твоему?
– Но можно обратиться в милицию...
– Это смешно! Они там скажут: «Приходите тогда, когда вас уже убьют. А пока сходите-ка, долечите голову». Ты сама это понимаешь. Дело о дорожно-транспортном происшествии закрыли, успешно отрапортовали, доказательств нет. Я сама должна позаботиться о себе.
– Детектив какой-то. Похоже на дурацкий американский триллер. Но этого не может быть, ведь... У тебя не было таких врагов. Тебя нельзя было назвать приятной в общении, но убивать из-за этого... Невероятно. Ты понимаешь?
– Я потеряла память, но не спятила.
Какое-то время мы сидим молча. Я даже не заметила, что стемнело. В доме напротив уютно светятся окна. Как хорошо иметь свое жилище в этом большом холодном городе, где цветут клены, где гудит поток машин и снуют люди! Разные люди, которых я не знаю. У них свои дела, они кого-то любят, им есть что вспомнить в жизни. Но наши дороги не пересекаются. Каждый – словно остров в океане. Один. Нет, скорее как архипелаг: у каждого есть родня, друзья, с которыми связана их жизнь. Но все они чужие мне. Я сама себе чужая.
– Что ты говоришь? – Это Светлана. Только она сейчас связывает меня со мной.
– О чем ты?
– Ты что-то говорила сейчас, но я не поняла. Я даже не знала, что ты так говоришь по-английски.
По-английски? Так это... вот что крутится у меня в голове, а мой язык пытается произнести! Но как?.. Я не знаю.
– А какие языки я знаю?
– Ты говоришь по-французски и по-итальянски. Но я не знала, что ты выучила английский... Да нет, ты говорила так, будто это твой родной язык. Этого не может быть. Я не считаю себя таким уж знатоком английского, поэтому, конечно, не могу судить... Но ты только что говорила по-английски, точно.
– Может, я и раньше могла?
– Все может быть. Ты была все-таки очень скрытной. А твой педантизм... Если ты что-нибудь делала, то всегда безупречно. Я даже думала иногда: как только не надоест?
Вот и объяснение, очень простое, как же я сразу не подумала! Ты же страшно педантичная, значит если уж взялась изучать язык, то... Вот видишь, ты уже начала что-то припоминать!
Действительно, простое объяснение. Но что-то говорит мне, что надо искать не простоту, а истину. Только как ее искать? И стоит ли? Может, док прав: некоторые вещи лучше вообще забыть... Нет. Нет! Я должна знать. Если не вспомнить, то хотя бы знать, знать наверняка.
Зазвонил телефон. Я пошла в прихожую. Кто бы это мог быть?.. A-а, ну как же!
– Добрый вечер, Юля. Я не слишком поздно?
– Нет, мы еще не спим. Вы что-то хотели?
– Приехала Светлана?
-Да.
– Это хорошо. Тогда давайте договоримся: я завтра более-менее свободен, с утра только заеду в стационар, у меня есть несколько пациентов. А потом приеду к вам. Вы будете дома где-то в двенадцать?
– Я думаю, еще несколько дней буду дома.
– Отлично, договорились. Теперь отдыхайте, доброй ночи.
– До свидания.
Я кладу трубку и иду на кухню. Светлана моет посуду.
– Это Виталий звонил?
– Точно. Сказал, что завтра начнет свои опыты. Я тебе расскажу.
– Попробуй только не рассказать, улитка несчастная! Я тебя голодом заморю.
Мне становится так смешно, что я просто взрываюсь хохотом. Почему улитка? Ах да, я же не слишком контактный человек. Нет, это надо придумать? Улитка!
– Почему ты так смотришь на меня?
Действительно, уставилась на меня, глазенки круглые и растерянные. Что же я опять отколола?
– Ты... смеешься?
– А что? Нет, просто ты так смешно сказала, а я себе представила...
Нет, я просто не в силах удержаться, до чего смешно!
– Я никогда не видела, как ты смеешься! Иногда ты улыбалась, но так хохотать... Впервые вижу.
Последнее перышко сломало спину верблюда. Хорошенькая история. И я не знаю, как объяснить... Мы пришли туда, откуда и начинали. Господи, ну хоть маленький лучик пошли в мою башку! Нет. Не могу. Вот кажется: еще немного – и я все вспомню. Что-то очень важное. Но – нет. Чем сильнее я напрягаюсь, тем дальше уходит краешек таких нужных мне воспоминаний... Это меня бесит. Как дешевый латиноамериканский сериал.
Рукоять ножа привычно ложится в мою ладонь. Секунда – и, серебристо блеснув, лезвие вошло в деревянную дверь. Именно туда, куда я и целилась. Даже не взглянув на побледневшее личико Светланы, я молча направляюсь в спальню. Я хочу спать. Я взвинчена, сбита с толку и страшно устала.
Темная вода сомкнулась над моей головой.
4
– И все-таки, Юлечка, что вам сегодня снилось?
Его улыбка кажется мне слишком профессиональной, как и его интерес. У меня, конечно, паскудный характер, и, может быть, я просто придираюсь к мелочам, но я проснулась не в настроении. Мне и вправду снилось что-то весьма неприятное. Светлана несколько раз будила меня, потому что я стонала во сне – так она говорила. И я ненадолго вырывалась из липкого кошмара, а потом все начиналось по новой. Но что?
– Ничего особенного.
Не хватало мне еще свои ночные видения пересказывать ему!
– Света утром звонила мне. Она говорит, вы всю ночь кричали и метались. Что же вам снилось? Вы должны мне рассказать. Сны человека – это путь к его подсознанию. Сигнал. Так что вам лучше рассказать.
Ох уж эта мне Светка! Наш пострел везде поспел. Обо всем позаботилась. Вчера вечером безапелляционным тоном заявила, что пока поживет у меня, будет спать на диване в кабинете. По ее словам, я просто не в себе, и оставить меня одну в пустой квартире она не может. Ее, видите ли, напугал мой фокус с ножом. Знала бы она, как он меня напугал! Я и не подозревала, что умею проделывать такие штуки. Светлана, которая знала меня четыре года, тоже не догадывалась о моих талантах. И еще кое о чем. Хотя была для меня самым близким человеком. Так о чем я должна рассказать?
– Я не очень помню свой сон. Все размыто, как в тумане.
– И все-таки? Вспомнить нужно обязательно.
А, прах тебя побери! Зачем мне все это? Напрасно я согласилась.
– Я попробую, но... Ладно. Итак, мне снился коридор. Длинный коридор, с двух сторон которого находятся двери. Много дверей. Как в больнице. Только это была не больница и двери были другие.
– Какие именно?
Вот ведь пристал, зануда!
– Я не знаю. Просто другие. Не деревянные, а словно из пластика. Ах да, на них еще были какие-то окошечки и номера. Окошечки открывались только со стороны коридора. А я иду по коридору и мне почему-то очень страшно. Я не могу сказать, что меня так пугает, но страх и сейчас сидит где-то внутри.
– Там никого нет?
– Нет, сначала – никого. Я просто иду по этому коридору. Мимо дверей. Я не хочу, но почему-то знаю, что должна идти. Понимаете? Должна. И иду. А потом у меня за спиной появляется какой-то мужчина. Я его не вижу, но чувствую, что он там. Я хочу оглянуться, но не могу. Он закрывает мне лицо какой-то... не знаю, тряпкой или пленкой – и мне нечем дышать. У меня в руках...
– Что у вас в руках?
– Нет. Ничего. Я не могу вспомнить.
– Вы намеренно не хотите мне сказать. Юля, вы что-то утаили от меня.
– Я не помню. Это просто сон.
– Ну, хорошо. Оставим это. Скажите, а лицо человека вы видели?
– Нет.
– Откуда же вы знаете, что это был мужчина?
– Во сне я это точно знала. Я не видела его, но знала, что он там.
– Что было у вас в руках?
Ну, нет, парень, я в такие игры играю получше. Если я не хочу говорить, значит, не скажу – хоть на ремни меня порежь.
– Док, давайте пока оставим эту тему.
– Ладно. А вы очень упрямы. Видите ли, Юлечка, если вы не будете мне доверять, наши занятия будут напрасными.
– Видно будет. Лучше скажите мне вот что: мое лицо сильно пострадало в аварии?
– Нет. Ну, как водится: синяки, ссадины, но ничего катастрофического. Пластическую операцию делать не пришлось. А почему вы спрашиваете?
Слишком уж внимательно он смотрит, а именно этого мне бы и не хотелось. Светка может говорить что угодно, да только я останусь при своем мнении.
– Просто так.
– Вы не хотите поговорить об этом? Ведь я заметил, вас что-то сильно угнетает. Пожалуйста, расскажите мне.
– Я не думаю, что хочу об этом говорить. Особенно с вами.
– Ну, я прошу вас. Не ради нашей совместной работы. Просто ради вас. Попробуйте. Кстати, вы не предложите мне кофе?
– Конечно, я должна была сама предложить. Это страшно невежливо с моей стороны. Пойдемте в кухню, там еще оставался Светкин пирог с яблоками.
Мы идем в кухню, я включаю кофеварку. Но мне совсем не хочется кофе. Когда он сварился, я наливаю ему чашечку, ставлю пирог, а сама начинаю шарить по шкафчикам.
– Вы что-то ищете? И почему вы налили только мне?
– Мне совсем не хочется кофе. Я тут ищу... Может, найдется...
Приспичило мне томатного сока, просто до ужаса. Ага, есть!
– Вы любите томатный сок?
– Похоже, да, раз мне его хочется.
Мы сидим и молча пьем – каждый свое. Он уже не волнует меня так, как при первом знакомстве. Может, потому, что я...
– Как вы поладили со Светланой?
– Она просто чудо. Хотя поначалу нам было немного сложно, потому что... Нет, я не знаю, почему. Я действительно такая, как она говорила?
– Я тут уже ничем не могу помочь. Я ведь знал вас уже такой, как сейчас. Мы же не были знакомы раньше. Но я не могу поверить, что вы – плохой человек, как мне говорили.
– Кто говорил? – Вот это номер! Он обсуждал меня с кем-то, и меня за глаза облили грязью. – Мне интересно, расскажите.
– Вы уверены, что хотите знать?
– А вы как думаете? Конечно, хочу. Я даже должна знать. Мне ведь надо продолжать как-то жить.
– Я думаю, что мы поговорим об этом позже. А сейчас мне хочется вернуться к другому. Расскажите, что вас так угнетает. Пожалуйста. Я обещаю: этот разговор останется только между нами.
– Я не уверена, что... Впрочем, черт с вами, милейший Виталий Петрович, вы тоже чертовски упрямый человек. Я скажу вам, но если станет смешно, не хохочите слишком громко – у меня ранимая душа. Нет, не надо ничего говорить – я сейчас скажу. В тот день, когда меня проверяли на вашем детекторе лжи – ни смейте отрицать, это был детектор лжи, что бы там ни плел мне ваш лысый психиатр с иезуитским блеском в глазах, я и без детектора видела, что он врет как сивый мерин, так вот, в тот день я заставила вашу куколку Маринку повезти меня в душ. А там на стене есть зеркало. Понимаете?
– Честно говоря, пока что – не очень.
– Док, не стройте из себя идиота. Вы все прекрасно понимаете. Я же не помнила своего лица, вы это знаете. Вот и заглянула в зеркало. И все увидела. Из-за этого...
Длительное молчание меня уже тяготит. Я вижу, что ему не смешно. И совсем меня не жалко. Взгляд у него скорее ошарашенный. Так, словно... словно он не понял ни слова из того, о чем я ему толковала. Наверное, я спятила втихаря, раз люди перестали меня понимать.
– Юля, вы позволите мне задать вам несколько вопросов?
– Только не спрашивайте, какой сегодня день и сколько пальцев на руке.
– Да нет, речь не о вашей вменяемости, она сомнений не вызывает. Скажите, а что вы ожидали увидеть? Ну, там, в зеркале?
– Вы знаете, док, до того момента я почему-то была уверена, что красива. Я понимаю, как нелепо это звучит, но...
– Ладно. Теперь скажите мне, почему ваше мнение переменилось? О чем вы подумали в ту минуту?
– Я подумала: «Господи, только не это! Какая уродина! Как мне с этим жить?»
– Еще вопрос: что именно вам не понравилось?
– Все.
Он долгое время молчит, а я думаю о том, что напрасно рассказала ему. Никому нельзя доверять, потому что... А собственно, почему? Что меня постоянно сдерживает? Наверное, у меня с миром довольно тяжелые взаимоотношения, раз я так нервничаю и не могу поддержать обыкновенный разговор.
– Вам налить еще кофе?
Меня достает это молчание. Лучше бы ему уйти и не приставать ко мне с этой чепухой. Я сама разберусь со своей жизнью.
– Да, пожалуйста. Вы знаете, это очень странно. И совсем не соответствует вашему характеру. Я не знаю, как это объяснить. Пока не знаю.
– А что вас так удивляет?
– А как по-вашему? Молодая и, особо подчеркну, красивая женщина чувствует отвращение к собственной внешности. И это не каприз избалованной красавицы. Вы искренне страдаете из-за своей надуманной... некрасивости. Никто и ничто не может убедить вас в обратном. Я не понимаю, как такое могло произойти. Но... нет, я должен еще проверить... Знаете, давайте пока оставим эту тему. Благодарю за кофе.
– Вы уже уходите?
– Да, мне пора. Завтра в это же время я приду снова, договорились?
– Приходите.
Он ушел, а я иду в кабинет. Мне надо разобраться с бумагами. В верхнем ящике стола лежат рисунки. Неужели это я рисовала? Такие красивые платья, но, на мой вкус, немного вычурные. Надо как-то не так.
Я беру карандаш и чистый лист. Нет, я совсем не умею рисовать. Совершенно. Как я буду теперь работать? Наверное, со временем все вернется? Не знаю. Довольно скучное занятие.
Дальше лежат какие-то документы, я откладываю их в сторону. Потом посмотрю, что там. А вот это интересно: несколько альбомов с фотографиями. Я укладываюсь на ковер и кладу перед собой верхний. На первой странице старая черно-белая фотография немолодой женщины. Обведена зеленым фломастером. Я уже знаю: это моя бабушка. Она была моей единственной родственницей. Но она умерла пять лет назад или чуть больше. Что здесь еще? Неужели это я? Такая маленькая? Со светленькими косичками с бантиками. Черно-белые фотографии говорят об уровне доходов. А вот и цветная. Я была симпатичной девочкой, только грустной. Но, судя по тому, что я слышала от Светланы о своем детстве, у меня были причины для грусти.
Вот более поздний снимок – я здесь уже довольно большая. Неплохой костюмчик сшила себе, сразу видно – талант. Вот только где этот талант набрал денег, чтобы открыть такое дело? Кстати, о деньгах. Надо поехать на работу и немного осмотреться. Вдруг вспомню что-нибудь?
А вот и совсем уж странная фотография. Так, здесь дата... январь две тысячи пятого года. Я так понимаю, это перед моей поездкой за границу. Чем меня так зацепил этот снимок? Наверное, тем, что я уверена: это не мое лицо. Эта девушка только похожа на меня, но это не я. Или я – не она. И означает моя уверенность то, что я либо спятила и это какая-то неизвестная науке форма сумасшествия, либо... О боже, я не знаю! Я ничего не понимаю! Разве такое может быть? Кто я такая? Как и здесь оказалась? А Светлана... Та ли она, за кого себя выдаёт? И была ли вообще авария? Потому как уж очень все удобно: авария, потом сложная операция, потом – амнезия. И человек с детектором лжи. Они проверяли, насколько основательно я все забыла. Кто – они? Нет, невозможно. Я просто схожу с ума. Но это не я на той фотографии. Просто очень похожая светловолосая девушка с хмурым взглядом и жесткой не то улыбкой, не то угрожающей гримасой. Я не много любовалась собой в зеркале, но такой мимики точно не замечала.
Перво-наперво нельзя дать им понять, что я что-то заподозрила. Если Светлана – не та, за кого себя выдает, значит, обязательно где-то допустит ошибку. Если она ни при чем, я могу своими подозрениями обидеть ее, а не хотелось бы. Она успела понравиться мне. Пусть бы она оказалась невиновной в том, в чем я ее заподозрила!
Обязательно нужно просмотреть документы, о которых она говорила. Если они вообще существуют и если они не подделка. Это можно будет выяснить, но довольно сложно. Но у меня предчувствие, что все это – только цветочки. И в будущем ничего простого не предвидится.
Захлопнув тяжелую папку с документами, я иду в спальню и раскладываю все на кровати. Не знаю, как раньше, но сейчас, сидя за столом, я не могу ни на чем сосредоточиться. А так – просто грандиозно: лечь на живот, опереться на локти и рассмотреть то, что принесла.
Рисунки я сразу отложила в сторону. Они меня совершенно не интересуют – по крайней мере в данный момент. А документы... Вот договор об аренде помещения, подписанный мной и каким-то Богулевским А.И. шесть лет назад. Несколько контрактов с персоналом. Что они здесь делают? Еще какие-то бумаги, смысл которых мне непонятен. Нет, не понимаю. Ладно, оставлю на потом. А это что такое?
«Это» – запечатанный конверт, в нем какие-то бумаги. Разорвать конверт у меня просто рука не поднимается – неаккуратно как-то. Я без особого желания сползаю с кровати и начинаю шарить в ящиках туалетного столика. Ну, хоть что-нибудь – маникюрные ножницы, пилочка для ногтей... Но если что-то такое у меня есть, то лежит где-то в другом месте. Ладно, поищу в ванной, все равно ведь уже встала. А в ванной есть шкафчик.
Я выхожу в прихожую и включаю свет. Звонок в дверь прозвучал так неожиданно, что я едва не рухнула. Кто бы это мог быть? Я тихонько приближаюсь к двери и смотрю в глазок. Какой-то мужчина. Кто он? Что ему надо? Господи, какая же я сейчас беспомощная! Что мне делать? О том, чтобы открыть ему, речи быть не может. Я его впервые вижу, хотя справедливости ради стоит отметить, что о большей части человечества я могу сказать то же самое. Но и разговаривать с ним через дверь мне почему-то не хочется. Я... не хочу и все. Позвонит-позвонит да и уйдет. Пусть свяжется со мной по телефону, если уж так приспичило. А я спрошу у Светки, кто он такой и что мне с ним делать.
Стоп! Так нельзя. Я ни от кого не должна зависеть в своих решениях. Особенно если мои давешние подозрения – не просто параноидальный бред. А что-то мне говорит, что... Впрочем, у всех сумасшедших есть свой внутренний голос, следует быть объективной, особенно в отношении себя. Значит...
– Кто там? – Мой голос немного охрип. Не знаю даже, услышал ли он – дверь-то бронированная...
– Юля, это я, Олег. Впусти меня.
Какой Олег? Что мне делать? Господи, зачем все это? Что мне стоило тихо-мирно помереть в перевернутой машине или на худой конец в больнице... И не мучиться сомнениями и прочими непонятками. Нет. Нет!
– Ты извини, но я неважно себя чувствую, – это чистая правда, парень, можешь мне поверить. Мне сейчас очень паршиво! – Ты не мог бы прийти в другой раз? А еще лучше – позвонить.
Если он сейчас не уйдет, я сяду прямо на пол и разревусь.
– Юля, это важно. Я ждал, что ты появишься в офисе, но тебя не было, и я решил...
Либо он не знает о том, что со мной случилось, либо ему все равно. А может статься, что он все отлично знает и понимает, потому и заявился.
– Это не может подождать?
– Я не хочу говорить сквозь дверь. Юля, это просто смешно! Мы сто лет знакомы, поэтому если ты переживаешь из-за своего вида, то зря. Юль, тебя так долго не было, дела не терпят... Впусти меня.
– Ладно, немного подожди.
Я иду на кухню. Вот набор ножей. Так Два из них могут мне пригодиться, остальные – просто ерунда. Если, конечно, у меня будет время, ведь пуля летит быстрее... Бог с ней, с пулей. Я не дам себя убить, так ничего и не узнав.
Замок щелкает, как затвор винтовки. Меня уже не удивляют мои странные ассоциации. Он не выстрелил в меня. Он стоит и пялится как баран на новые ворота. Ну да, как я могла забыть! У меня же такая экзотическая прическа.
Ему немного за сорок. Русые волосы, карие глаза и тяжелая челюсть. Серый костюм-тройка и белоснежная рубашка. Нет, я его не знаю.
– Проходи.
Я отступаю от двери. Заходи, парень, только веди себя хорошо, не то я рассержусь и случайно отрежу тебе что-нибудь. Наверное, я не очень-то покладистая женщина. Но с этим уже ничего не поделаешь.
– Здравствуй.
Даже туфли снял, хороший мальчик Терпеть не могу грязь. Это я о себе уже знаю.
– Привет. С чего такая спешка? Я сказала: плохо себя чувствую. Чего тебе надо? – Как-то так я, наверное, и должна с ним разговаривать, если я правильно поняла то, что узнала о себе.
– Пахнет кофе. Угостишь? – Нет, вы видели такого нахала?
– Нет. Говори, что тебе надо, и выметайся.
Эта игра уже начинает нравиться мне. Интересно, как он отреагирует.
– Я понимаю, ты имеешь право сердиться... Но ты же знаешь, как я боюсь больниц и всего, что с ними связано. Я не мог навестить тебя. Хотел – и не мог. Но я звонил, интересовался, правда!
– Мне чихать на это. – Мы проходим в гостиную и устраиваемся на диване. – Рассказывай.
– Я принес портфолио нескольких девушек, которых взял с испытательным сроком на то время, пока ты поправишься. Вот, ознакомься. Нужно срочно решать, берем ли мы их, потому что скоро показ в Варшаве.
Красивые девушки, что и говорить. Только тощие до синевы. Вот их я и отбракую – у них нездоровый вид.
– Эти не подойдут. Вот эти четверо.
Я смотрю на него. Станет ли он спорить? И как? Мне нравится эта игра.
– Позволь спросить, почему? – Браво, очень корректно!
– Худосочные, почти прозрачные. Нашу одежду будут носить обыкновенные женщины, а не привидения. А это что такое? Ей еще нет шестнадцати? Не годится.
– Но девочка очень перспективная, такую жаль терять.
Они для тебя все – девочки, старый ты развратник. Наверное, успел переспать с ней, иначе почему так волнуется?
– К чему лишние проблемы и траты. По закону с ней должен ездить кто-то из родственников. Нам это нужно?
– Позволь, я напомню: вообще-то подбор моделей... Этим занимается Ольга. – Какая еще Ольга? Надо бы мне поскорее разобраться во всей этой кухне. – Я просто хотел узнать твое мнение.
– Как всегда, правда?
– Да, как всегда.
– И что тебе еще надо? Ты узнал мое мнение. А там делайте, что хотите, но если возникнет хоть одно из перечисленных мной осложнений, то...
– Я понимаю.
– Вот и отлично. Нам надо заботиться о своей репутации.
Общие фразы. Это просто прелесть – общие фразы. Люди могут быть разными, как день и ночь, но поддерживать разговор общими фразами. Люди могут ненавидеть друг друга, но цивилизованно общаться общими фразами. С их помощью я сегодня о многом узнала. И о себе в том числе. У меня таки паршивый характер. Или был паршивый? Потому как такой тон в разговоре – это актерство чистой воды. Но это в данный момент. А как было «до»?
– Ты в порядке?
– А почему ты спрашиваешь?
– Извини, но ты неважно выглядишь.
А это уже хамство. Откровенное. Не такие уж мы друзья, как я понимаю, чтобы ты мог говорить мне такие вещи.
– Я в порядке, просто до конца еще не оклемалась. Еще что-нибудь?
– Да, несколько писем.
Его пальцы перебирают бумаги. Ну, все, аут: у него маникюр. Мужчина с маникюром – какая гадость! Нет, я, конечно, не терплю под ногтями траур по дохлой крысе, но маникюр на мужских руках – это уже другая крайность.
– Вот они.
Он кладет их передо мной. Они запечатаны.
– Ты не читал?
– Нет. Это лично тебе – от нескольких постоянных клиентов. Они пришли в течение последней недели, и я решил подождать, пока ты выйдешь из больницы.
Напрасно я не дала тебе кофе. Хороший мальчик.
– Рассказывай новости.
Мне это нужно, как никогда. Какие-то новости, какую-то информацию, которую я скормила бы черной пустоте у меня в мозгах. Я запоминаю все кучей, истерично и жадно, чтобы хоть немного заполнить пустые файлы в моей голове. А потом уже разберусь, что к чему.
– Ничего особенного. К счастью, ты успела принести рисунки к весеннему показу буквально за пару часов до того, как... – он замолкает, осознав свой промах. – Прости. Я просто дурак.
– Да нет, все в порядке. Так и должно быть. Ты совсем не обязан сочувствовать, у тебя нет ни единой причины симпатизировать мне. Не надо извинений – я могу это принять.
И что ты теперь скажешь? Твой ход.. Где у тебя слабое место? Мне интересно.
Он молча смотрит на меня. У него красивые глаза, но... Он чем-то не нравится мне. Что-то в нем есть такое... Не знаю. Да, вот оно! Он смахивает на Дон Жуана (если бы тот смог дожить до его сорока с хвостиком). Такие мужчины кажутся мне... грязноватыми, что ли? Слишком много женщин, физический контакт. Одна, другая, десятая. На мой взгляд, это негигиенично. Если бы мне надо было переспать с таким типом, я бы его сперва прокипятила, а потом еще неделю стерилизовала в спирте. И даже после этого вряд ли решилась бы! Не люблю грязи в любом проявлении. Хотя насчет него я могу ошибаться.
– Почему ты так говоришь?
Так, приехали. Да разве я не безжалостная стерва, которая даже кофе для тебя зажала?
– Потому что это правда.
Наконец, наконец мне не скучно!
– Может, в отношении других, но мы так давно с тобой знакомы, что я уже не воспринимаю твои выверты.
Это уже интересно. Сколько же мы с тобой знакомы?
– В этом что-то есть. Сколько же лет мы тянем эту лямку? – Я пытаюсь спросить так, между прочим. Словно этот вопрос для меня риторический.
– Действительно, это стоит подсчитать, – он откидывается на спинку дивана, устраиваясь поудобнее. – Ты взяла меня на работу в апреле две тысячи пятого года. Нет, не в апреле. В мае, в конце мая. Ты тогда как раз только вернулась из Франции. Значит, скоро четыре года.
Он начинает собирать свои бумаги, а я сижу как громом пораженная. Четыре года. А что было до этого? Кто мне может ответить, что я делала до того, как собралась во Францию? И что случилось там? Что же это за клиника, в которой я лечилась? И что я там лечила? Где-то должны быть люди, у которых есть ответы.
– Ты сегодня какая-то странная, – он уже собрался. – Ты уверена, что все в порядке?
– Да. Но с твоей стороны очень мило поинтересоваться. Да, я же потеряла свою записную книжку и сотовый. Дай мне свою визитку, мне телефоны надо заново вбивать.
– Сейчас дам. – Он вынимает из внутреннего кармана несколько визиток и кладет на столик. – Ты новый ежедневник уже купила?
– Я еще нигде не была. Сотовый Света привезла. Мне еще нельзя выходить. А почему ты спросил?
Он кладет на столик свой дипломат и что-то ищет в нем. Ну что еще? Проваливай, мне надо подумать.
– Вот, возьми, если хочешь. – Передо мной лежит новенькая записная книжка в синем кожаном переплете. – Я купил себе, но заеду и куплю другую.
– Спасибо, не стоит...
– Ну, пожалуйста, Юля. Это же мелочь. Ты ничем не будешь мне обязана, ты же этого всегда избегаешь? Лишь бы не быть никому ничем обязанной?
– Наверное, ты прав... Ладно, я возьму. Спасибо. Займусь хоть этим, а то скучища!
– Кстати, я тут подумал над тем, что ты сказала. Насчет девочек... – небось переспал уже со всеми, маньяк – Ты, как всегда, права.
– Прекрасно. Я рада, что ты понял. Отошли их назад в агентство – и делу конец. А взамен пусть пришлют совершеннолетних и не таких заморенных.
– Ты права, так и сделаю. Ты когда появишься?
– Не знаю, но, наверное, не на этой неделе. – А что, если показать ему рисунки, которые я обнаружила в столе? – Подожди минутку, я хочу тебе кое-что показать.
Если это новые рисунки, я надолго избавлюсь от него. За это время я разберусь, что к чему. Если нет – что-нибудь все равно придумаю. Рисунки мне все равно не нужны. Стоп, а если они не мои? Или старые? На них ведь нет ни даты, ни подписи. Вот дура! Едва не прокололась.
– Прости, – все это ужасно неприятно, но это – меньшее из зол. – Я передумала. В другой раз.
– Ладно, в другой раз – так в другой раз. Я позвоню, если будет что-то срочное, а ты отдыхай.
Дверь закрылась, снова щелкнул замок. Пока мы говорили, ножи успели нагреться. Ничего, береженого бог бережет. Я беру визитку. На синем фоне белые буквы: Вишневецкий Олег Иванович, дом моды «Эрика», менеджер. И телефоны.
Ладно. Это потом. А сейчас я должна кое-что сделать. Я иду в спальню и открываю оставленный там конверт – твердая визитка именно то, что надо. Очень аккуратно. Итак, что у нас тут? Фотографии. Не очень большой формат, где-то пятнадцать на двадцать. Для профессиональных небольшие, но явно сняты знатоком своего дела. И дата: пятое марта две тысячи пятого года. Париж. Значит, это фотографии с того показа. Я углубилась немного дальше четырех лет.
Но в этих кадрах нет ничего особенного. Вот модели на подиуме, прекрасно видны мельчайшие детали. Где-то среди них, наверное, и те, которые представила я. Но мне это сейчас неинтересно. Так, а здесь немного другой ракурс: объектив зацепил часть зрителей. Один снимок, вот еще несколько – под разными углами снята публика. Все, кто присутствовал тогда. Что меня так напугало? Не знаю. Но... Я отложу эти снимки отдельно. Мне еще так много нужно сделать! Только я почему-то устала.
Наверное, об этом времени у меня останутся не слишком-то приятные воспоминания. Ужасное состояние. Мне нужно поскорее объять необъятное, но мое тело просит отдыха. Нет, милочка, у тебя нет времени на отдых! Хотя... Я просто все вообразила. Следовало сразу понять это, а я напридумывала себе бог знает какой чертовщины и ищу черную кошку в темной комнате. А кошки-то никакой нет и не было! К чертям собачьим! Хватит. Я хочу жить нормальной жизнью. Без постоянного ожидания... чего-то. Без кошмарных мыслей и агрессивных поползновений. Я просто переутомилась. Перенесла сложную операцию. Но теперь уже все позади. И до сих пор мои подозрения так и остались подозрениями. Чего мне тревожиться? Нет. Все. Вот сейчас пойду и сделаю какую-то совсем обычную вещь. Посмотрю телевизор, например. Где-то должны быть диски. Посмотрю кино. Сто лет не смотрела.
В гостиной еще не выветрился запах одеколона господина менеджера. Странно как-то называть по имени человека, которого и видишь-то впервые в жизни. Ничего, я привыкну. Господи, и зачем я все это выдумала? Что на меня нашло? Вот, какая-то комедия. «Операция «Ы». Возможно, это именно то, что нужно. Возможно. Посмотрю. Какая роскошь: для меня теперь все новое и интересное. Будем смеяться.
Фильм и вправду довольно смешной, главный герой недотепа необыкновенный, а троица жуликов должна была бы все спланировать получше, тогда бы у них дело выгорело. Даже в условиях сценария. Например, «снять» охрану должен был тот, большой человек, а они послали трусливого типа. И вообще, связываться с хлороформом – это уже дилетантство... нет, ну о чем я думаю? Откуда в голову приходят такие мысли? Чем я занималась «до того», если даже комедию я анализирую... с такой стороны. Как боевую операцию. Почему?! Почему я не могу просто лечь и расслабиться, посмеяться – фильм смешной, как ни крути. Почему же я веду с собой такую ненормальную борьбу? Я не знаю. Нет вариантов – и это все больше раздражает меня. Черт! Хорошо, если я просто окажусь сумасшедшей. Так ведь нет! Никто: ни Светлана, ни Виталий Петрович – а они-то знают толк в таких вещах, – никто из них даже не заподозрил у меня сумасшествия. Будь все проклято...
Звонит телефон.
– Юлька, я через час приеду. Что купить?
Это Светлана. Несмотря ни на что, я рада слышать ее голос. Пока еще рада.
– Купи томатного сока.
– В кухне, в правом шкафу.
– Уже нет, я выпила.
– Это просто безобразие. Я держала его на случай приготовления борща. Ладно, куплю еще. А ты никогда раньше не пила томатный...
Я кладу трубку. Как мне это надоело! Я никогда не делала то, не делала се... Так что с того? А теперь делаю все, как хочу. Никого не касается. При случае придется ей это растолковать. Всем им. Если послушать их, то что я делала раньше? Придумывала фасоны одежды, мучила коллег и подчиненных. Жила с котом и цветами на подоконнике, не имела друзей и пила кофе с пирожными. И много чего такого, о чем я позабыла. Но я найду людей, которые помнят меня немного раньше, чем Светка и мой новый знакомец Олег. И обо всем узнаю. Я не люблю кофе и чувствую отвращение к пирожным. Это плюс. А для того чтобы мне рассказали остальное, я должна измениться до неузнаваемости. Это нетрудно, надо только... Я точно знаю, что для этого надо.
В прихожей снова кто-то трезвонит. Это Светлана, так я и думала. В руках у нее большой пакет и какая-то клетка. Что она притащила ко мне в дом?
– Бери, вот он.
Она подает мне клетку, а я уже знаю, что там. Вернее, кто. Я открываю переднюю стенку и вижу кота. Огромный сине-голубой красавец с большими оранжевыми глазами. Вот это да! И золотая цепочка на шейке. И большие сильные лапы. И синеватые усики. И бархатные ушки. Да, это именно то, чего мне недоставало. Зачем держать в доме мужа, если есть такой кот? Никто из этих надменных, злых и похотливых существ не стоит даже кончика правого когтя этого... синего тигра.
– Макс...
Мне очень хочется взять его на руки, погладить шерстку, услышать мурлыканье, но – видишь, дорогой, такая незадача – я не помню наших отношений. Может быть, Ваше Величество не терпит фамильярности? А может, ты просто воплощение демократичности и я могу тебя даже погладить? Ну, что ты мне скажешь, царь львов?
Не спеша, как и следует особе королевской крови, он подходит ко мне. Долго смотрит в лицо, а потом... тыкается мне в ладонь своей бархатной мордочкой и тяжело вздыхает. Как человек! Ты скучал без меня, мой Сфинкс? Я забыла, но, наверное, тоже скучала без тебя. Нас только двое на всем свете – ты и я. Только ты и я...
– Юля, Юлька, ну не плачь! Пожалуйста, не надо! – Светлана обнимает меня за плечи. – Все хорошо, вот увидишь, все образуется. Ты дома, Макс тоже. Мы вместе. Все будет хорошо, нужно только верить.
Верить! Я никому не верю. Кроме Макса. Бывают минуты, когда я сама себе не верю. Легко сказать – все образуется! Может, когда-нибудь и образуется, если я разгадаю ребус, которым оказалась моя жизнь. А пока – ничего хорошего. Почти ничего.
– Макс очень умный. – Света возится с ужином. – Все время, которое провел у меня, ни разу сам не подошел ко мне. Неохотно позволял себя гладить. Ел неплохо, но без аппетита. И все время к чему-то прислушивался. Я видела, что он ждет.
– Он такой красивый. Я уже его люблю. – Виновник торжества лежит у меня на коленях, свернувшись клубком. Мордочкой ткнулся мне в ладонь. – Как я могла его забыть? Что угодно, кого угодно, но не его.
– Садись ужинать, – она ставит приборы. – Тебе раньше нравилась такая картошка, ешь и теперь. Забыла обо всем, и о нем тоже. Ты не виновата. Как прошел день? Что ты делала?
– А, ничего особенного. Приезжал какой-то Олег Вишневецкий, утверждал, что он – менеджер в моем офисе.
– И ты его впустила? Почему ты мне не позвонила сначала? Это мог быть кто угодно!
– Нет, не мог. Кому известно, что у меня проблемы с памятью? Тебе и доку. Значит... Да, вкусная картошка. Надо и мне как-нибудь попробовать что-то приготовить. – Макс прыгнул на пол, скрипнул паркет. – А он все-таки очень большой!
– Нельзя быть такой беспечной. Что ему было нужно?
– А, привез портфолио нескольких манекенщиц, которых предложили в агентстве. Я представляю, какой же у меня характер, если даже такие вопросы утрясают со мной. Я нескольких отклонила – одна несовершеннолетняя, другие слишком гремят костями. Вот и все.
– Почему ты не перезвонила мне? – Она и вправду волнуется.
– Потому что мне пора учиться жить самостоятельно. Ты же не будешь постоянно водить меня за руку? У тебя масса собственных проблем. А я даже не сказала ему, что у меня амнезия. Обошлась общими фразами, он ничего не заметил. Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал. Это сделает меня слишком уязвимой. Понимаешь?
– Ты права. Кстати, Олег влюблен в тебя, прими к сведению. – Светлана улыбается своими ямочками на щеках. – Ты не заметила?
– Да я об этом и не думала. Так старалась вести себя согласно сценарию, что он подарил мне новую записную книжку и удрал. Ты понимаешь, он уже собрался уходить, ну а мне же надо было выяснить, кто он такой, так что я сплела сказочку о потерянной записной книжке и попросила визитку. Вот только не говори, что это странно и я раньше ничего подобного не делала. Ну, что с тобой, чего ты надулась?
Светлана сидит неподвижно, лицо ее какое-то напряженное, бровки нахмурены. Она как будто усиленно о чем-то думает, пытается что-то понять. Мне остается только смотреть на нее, наблюдая за сменой выражений на ее личике. Наконец она пришла к какому-то решению.
– Ты только не сердись и не перебивай меня. Я хочу тебе кое-что сказать. То, что я, как мне кажется, смогла понять. Я сегодня занималась тем, что просматривала литературу, которая описывает случаи амнезии. Я просмотрела огромное количество файлов, делала запрос в Интернет, и вот что: твои симптомы во многом не похожи на те, которые уже описаны. Я нашла много случаев, когда пациент забывал все подчистую. И тем не менее ни у кого из них вот так ниоткуда не появлялись новые навыки. А то, что ты вчера сделала с ножом, случайной удачей назвать нельзя. Такое умение достигается упорными и длительными тренировками. И еще ряд признаков... Я считаю, что этого достаточно для того, чтобы сделать определенные выводы.
– Какие именно?
– Это слишком неправдоподобно, чтобы утверждать вслух и всерьез. Но впечатление такое, словно у тебя раздвоение личности. И эти личности существовали в тебе долгое время, но потом одна из них погибла в автокатастрофе, а другую я впервые вижу. Понимаешь?
Конечно, дорогая, что ж тут не понять! Мало сказать – «понимаю». Нет, именно это я чувствую, только никак не могла найти слова, чтобы это описать.
– У такого объяснения есть какая-то научная основа?
Это моя последняя соломинка. Последняя надежда на спокойную жизнь. Или я уже не знаю, что и думать.
– При определенных обстоятельствах такое возможно. Вообще, многое возможно, если речь идет о мозге. Мы пользуемся только маленькой его частью, все остальное – загадка для многих поколений исследователей. Если нет другого объяснения, надо остановиться на более или менее подходящем. Я считаю, что спешить с выводами пока не стоит. Со временем все выяснится.
– Ладно, оставим это.
Нет, дорогая, не очень убедительно. Что-то не сходится. Но тебе не надо знать об этом.
– Виталий приезжал?
Нет, слишком уж между прочим ты спрашиваешь об этом! Так он тебе понравился?
– Да, приезжал. Пил кофе и расспрашивал о моих снах. Скука смертная.
– Да, что касается снов. – Светлана внимательно всматривается в мое лицо. Мне неуютно. – Ты очень неспокойно спала: кричала, стонала, едва не скатилась с кровати. Меня это беспокоит. Это не очень хорошие симптомы. Что тебе снилось?
– Не о чем говорить. Гадость какая-то, сама уже не помню.
– Не хочешь поговорить об этом?
– Да говорю же, не стоит того. Ты скажи лучше: принесла мне документы из сейфа?
– Да, в сумке, потом отдам. Но поверь, тебе будет неприятно читать их, – она начинает собирать посуду. – Может, лучше не надо?
– Нет, я почитаю, но завтра. Тебе помочь с посудой?
И правда, как-то несправедливо получается. Света готовит мне еду, делает покупки, моет посуду... Будто я сама не в состоянии.
– Да нет, сама справлюсь. Ты же никогда не любила подобной возни... Мне совсем нетрудно, я так даже в определенной степени расслабляюсь. А дома, для себя, я тоже ленюсь.
–Ты одна живешь?
Моя заботливая подруга, я же ничего о тебе не знаю. Нужно восполнить этот пробел.
– Да. В прошлом году я развелась с мужем, приятеля пока не завела: не было желания начинать все сначала – при том, что конец всегда известен наперед... У меня в Ростове есть мама и младший брат, женат уже. Я приехала сюда учиться да так и зацепилась. Не жалею нисколько.
– А почему ты развелась?
– Обычное дело: я не могу иметь детей, а он не хотел брать чужого ребенка. Я лечилась, но все впустую.
Если бы я знала, то ни за что не стала бы расспрашивать! Ну и сволочь ее бывший муж.. Он еще пожалеет, что потерял ее. Бедная Светка, теперь понятно, почему она так заботится обо мне! Это нереализованный материнский инстинкт заставляет ее опекать более слабого. Но я не слабая! Нет, я не слабая, это я точно знаю. Дорогая, тебе нравится док? Если он не влюбится в тебя, я ему голову отрежу!
– Я не должна была спрашивать.
– Ничего, – она грустно улыбается. – Мы же... близкие люди. Видишь, хотела сказать «были близкие», но... Ты должна знать, это ни для кого не секрет.
– Виталий Петрович придет еще завтра, где-то к двенадцати. Ты будешь здесь?
– Заеду пообедать.
Она немного краснеет. Я все вижу и понимаю. Он понравился тебе – значит, добудем его скальп. А если нет – пусть пеняет на себя. Не будем пока говорить об этом, чтоб не вспугнуть удачу.
Мы идем в гостиную. Она ложится отдыхать на диване, а я роюсь в стопке дисков. Хочется чего-то такого...
С выстрелами, драками, а на полке выстроились идиотские мелодрамы. Неужели я могла это смотреть? Судя по всему, что-то весьма слезливое и сладенькое. А, вот это может быть интересным – Pretty women – «Красотка». Что-то старое, классика. Посмотрим. На картинке хорошенькая девушка в короткой юбке и высоких лакированных сапогах зацепила за галстук такого красавчика, что Светкин док просто отдыхает. Красивая картинка.
Я устраиваюсь рядом со Светой и читаю титры. И зачем это гнусавый голос за кадром бубнит перевод? Да еще такой неудачный? Я понимаю, о чем там говорят. Но если я понимаю, зачем тогда у меня дома лежит диск с переводом? Разве может быть, что я раньше не понимала? Вот и Светлана говорила... Это не объяснишь просто индивидуальными вывертами психики и раздвоением личности. Чтобы знать язык, его нужно изучать, а у меня такое ощущение, что этот язык я знала всегда.
Серая машина едет в сумерках по шоссе. Я уже где-то видела это. И каменистые холмы, и серпантин шоссе, и огромные белые буквы на склоне – все это кажется мне до боли знакомым. Девушка в лакированных сапогах выходит из дома и идет в бар. Идет по тротуару, на котором в розоватых звездах высечены имена. Я знаю эти имена. Потому что я была там и видела эти звезды на асфальте.
5
Они, наверное, столкнулись на лестнице, потому что вошли вместе. Светка просто сияет своими симпатичными ямочками, и я очень довольна. Если он не полный дурак, он обратит внимание и на ее каштановые кудри, хорошенькие округлые ручки и прочие несомненные достоинства. Не понимаю, что она нашла в этом наманикюренном умнике. Он, конечно, очень даже ничего, но какой-то... домашний, что ли? Не знаю, не мой тип.
Он вежливо помогает ей снять плащ, и по тому, как он касается ее руки, я понимаю, что Светкины усилия не пропадут зря. Да пусть только попробует не полюбить ее, я ему тогда... что-то отрежу.
И тут на сцене появляется Макс. Сказать, что Его Величество недоволен, – это ничего не сказать. Нет, после того как он всю ночь продрых на перинке у моей кровати, он разъярен фактом появления в его ареале еще одного самца. Свету он, как видно, тоже причисляет к своему прайду. Итак, Макс настроен нешуточно, хотя до сих пор не проронил ни звука. Ему это ни к чему. Выражение его мордочки... В прошлой жизни он был египетским жрецом – никак не меньше. И Виталий Петрович сейчас на собственных отглаженных штанах узнает, что такое гнев Макса. Надо что-то делать, и я беру на вооружение грубую лесть. Это срабатывает с любой особью мужского пола. Скажи, что никого красивее его на свете нет, что он умнее Эйнштейна и настоящий половой гигант – и делай с ним потом, что хочешь, он уже на крючке. Мужчины любят тешить свои иллюзии. И Макс – не исключение. Выслушав мои дифирамбы и приняв их как должное, он с гордым видом возвратился в комнату. Он победил, все это понимают. И он знает, что мы знаем.
– Я подумать не мог, что такое может быть! – К чему эти восторги? Коты мало чем отличаются от людей. – Он как будто бы все понял!
– Нет, Виталик, не «как будто», а просто – все понял. Он очень умный, этот Макс. Я же тебе говорила! – Светка просто цветет рядом с ним. Это хорошо.
– Ну, я думал... Это же, в конце концов, не собака!
Он просто невозможен. Или он считает Макса глупее какого-то ничтожного лающего клубка шерсти? Это неслыханное безобразие!
– Виталий Петрович, вы когда-нибудь видели, как собака бежит за автомобилем и бешено лает на его колеса? И часто во время этой процедуры гибнет?
– Да, и не раз, но...
– А вам приходилось застать кота за таким идиотским занятием?
– Господи, конечно нет! – Он обессиленно хохочет. – Вы меня убедили. Коты умнее. Нет, Света, ты представь только эту картину: кот бежит за автомобилем...
Они смеются уже вдвоем. Мы вместе идем на кухню, где я сварила кофе и какой-то суп. Светка же хотела пообедать. А я не хочу ни кофе, ни супа. Поэтому я оставляю их и закрываюсь в спальне. Перед их приходом я как раз читала бумаги, которые были в Светином сейфе – или еще где-нибудь. Я почти все просмотрела, но до главного не дошла. Ничего, время пока терпит.
После вчерашнего фильма я долго не могла привести в порядок свои мысли. А еще я боялась, что Света обратит внимание на мое состояние. Мне многого стоило не показать свое волнение. Она ничего не заметила. Интересно, о чем они там говорят? Если прошмыгнуть в ванную, можно услышать. Это, конечно, не очень красиво с моей стороны, да черт с ним. Может, услышу интересные подробности о своей персоне. Если их отношения только начинаются, им нужна тема для разговора о предметах, которые волновали бы их обоих. Поэтому я тихонько иду в ванную и закрываю за собой дверь. Ну, так и есть, очень хорошо слышно.
– ...Так ты тоже заметил? – Светланин голос.
– Да, неуловимый акцент, ничего такого, что привлекало бы внимание. Но он есть.
– Я пыталась найти в литературе описание чего-то похожего, но безуспешно. С другой стороны, было мало времени. Но ничего подобного я не нашла.
– Может, тот фокус с ножом – просто случайность? – Идиот, ты же сам в это не веришь.
– Нет, я уверена, что нет. Ее рука вспомнила то, что не вспомнила голова. Память тела более надежная штука.
– Вывод?
– Это не та амнезия, какая бывает при травмах. Или нет. Не так. Я уже совсем запуталась. Она стала совсем другой. Видишь, сварила суп? Раньше она не стала бы этого делать даже под страхом смертной казни. Она терпеть не могла готовить, в детстве бабушка немного перестаралась с ее обучением. И еще многое другое, я не могу так объяснить, это надо чувствовать. Виталик, мы должны как-то помочь ей. С ней произошло что-то ужасное – еще раньше, до нашего с ней знакомства. Она так кричала во сне! Словно ее пытали. Это ужас какой-то. Я уверена, что это не просто сны. Это ее память рвется наружу.
– Светик, это из области фантастики. Вы знакомы четыре года, и все это время она была просто обычной женщиной. И вдруг такая резкая перемена! Нет еще такой технологии контроля сознания, чтобы заставить человека забыть настолько важные вещи. Эксперименты проводились, конечно. Многие тянули руки. Но только тайно, а когда ЦРУ попалось на горячем, ты помнишь, что было? Ну, тот скандал, шесть лет назад? Какие головы полетели, их президенту пришлось уйти в отставку. Я тогда проходил интернатуру в Нью-Йорке, поэтому все отлично помню. Но Юля здесь при чем? Нет, должно быть другое объяснение.
– Я другого не вижу. Кто-то заставил ее о чем-то забыть. Наверное, это случилось в Париже, четыре года назад. А теперь вследствие травмы воспоминания возвращаются.
У Светки есть-таки голова на плечах.
– Но зачем? Не понимаю. Она же не политик, не влиятельная фигура. Она просто модельер. Талантливый модельер, но это ничего не меняет. Нет, невозможно.
– Почему невозможно? У нее собственный дом моды, а ты не думал, откуда у сироты взялись на это деньги? А я помню громкие процессы над торговцами людьми. Девушек вывозили из страны под видом манекенщиц по заказу подставных агентств. Сколько народу специализировалось в этом грязном бизнесе?
– Ты считаешь, что Юля имела к этому отношение? Но это же ужасно!
Да, парень, это кошмар. И пусть лучше память никогда не вернется ко мне, если я должна такое о себе вспомнить.
– Непосредственно – конечно, нет. Зная ее, мне тяжело в это поверить. Но за ее спиной могли стоять определенные люди... Талантливая девочка без малейшей надежды как-то пробиться в жизни, в нашей стране это невозможно, сам ведь знаешь. И люди, которые предлагают деньги. Она могла случайно узнать о тех делах, которые проворачиваются за ее спиной. Вот и все.
Милая, хорошая Светка! Пусть это будет так, как ты говоришь. Иначе я не смогу жить. Если только я сознательно делала такие жуткие вещи, то... Нет. Нет!
– А она не говорила, откуда у нее стартовый капитал?
Да, меня, кстати, тоже интересует этот вопрос!
– Согласно документам, она получила банковский кредит. Все законно, кроме одного: ты же знаешь, что в нашей стране она просто не могла его получить. У нас не дают таких кредитов обычным гражданам. Никого не интересует развитие – только сиюминутная выгода. Да что тут говорить, это давно всем известно и неизменно. И как только тебе в голову пришло вернуться сюда? Что за дикость? Почему ты не остался в Америке?
– Потому что я там чужой. А там очень не любят чужих. Американцы – далеко не так свободны, как они сами о себе думают и заставили думать весь мир. Нет, наоборот, они связаны массой условностей, неписаных правил, запретов намного более строгих, чем наш среднестатистический гражданин. Поэтому у них так много психопатов, а психиатры зарабатывают бешеные деньги. А судебные иски! Там все друг с другом судятся. Как-то я имел неосторожность похвалить прическу немолодой медсестры – она казалась все время недовольной – обычное желание вежливого мужчины сказать что-то приятное женщине. И что ты думаешь? Я уже и думать забыл о комплименте, когда судебный пристав принес мне повестку: старая идиотка подала на меня в суд за сексуальные домогательства. И если бы судья оказался хоть немного тупее, у меня были бы страшные неприятности, а так я едва не вылетел из интернатуры, причем никто не обратил внимания на то, что я был признан невиновным.
– Надо же! Кто бы мог подумать! Суд ведь оправдал тебя.
– Ну и что с того? Не стоить забывать, что их общественная мораль – это мораль протестантов. Официальная мораль исходит из того, что человек, занимающий в жизни место хоть немного выше места чистильщика сортиров, должен быть безупречен. То есть абсолютно. Даже тень подозрения рушит блестящие карьеры, что уж говорить о каком-то интерне, к тому же – иностранце. Мне там было не слишком-то уютно, потому что я обычный человек, у меня есть свои недостатки и желания, которые я хочу реализовывать в свободное от работы время. Я не гожусь на роль святого. И большинство американцев тоже не подходят для этого, потому для шантажистов Америка просто рай. А эти их неизменные улыбки – даже тогда, когда... Я не утомил тебя своим монологом?
– Нисколько. Мне очень интересно. Я видела все совсем по-другому..
– Там есть и много хорошего. Просто я хотел сказать, что и у них есть масса проблем. А нашим там вообще нечего делать, их никто не ждет. Мы совсем другие люди, и для адаптации иногда жизни не хватает.
Так, это неинтересно. Я возвращаюсь в спальню. Пусть все идет своим чередом. А я получила ценную информацию. Я уверена, что истина где-то там, но если и сейчас начну поднимать документы, что-то искать, то это плохо для меня закончится. Я уверена, теперь уже вполне, что произошедшее со мной – не просто несчастный случай, как написано в этих документах. Где-то здесь должны быть показания той женщины... Вот. Это не ксерокопия. Это оригинал, протокол допроса свидетеля. Ясно, что к делу это никто приобщать не стал – очень неудобно. Естественно, ничего удивительного. Главное – вовремя отрапортовать о раскрытии дела.
А мне этот протокол пришелся очень кстати. Потому что здесь указаны все необходимые координаты. Семенец Валентина Филипповна, Малиновского, шесть. Завтра я встречусь с ней, вот только заимею некоторые вещи для того, чтобы не привлекать к себе внимание на улицах и не останавливать своим видом движение транспорта. Итак, завтра. А сегодня...
– Юль, ну что за привычка читать лежа!
Светка очень довольна. Не иначе как договорились о свидании.
– Мне так удобней.
– Но ты же зрение испортишь.
– Мне нужно пройтись по магазинам. Ты случайно не в курсе, у меня есть какие-то дензнаки?
Не понимаю, чего она ржет. Надо же! Ну что я опять сделала не так?
– У тебя не просто есть деньги, – она вынимает из ящика несколько пластиковых карточек. – Это твои кредитные карточки. Можешь расплачиваться ими, можешь взять в банкомате наличку. Как хочешь. Но ты уверена, что уже пришло время переходить к активной жизни?
– Я просто хочу заглянуть в магазины. На работу я не собираюсь.
Я должна идти одна, но сказать ей это не могу. И она не должна знать, что именно я куплю. Не потому, что я ей не доверяю, а потому, что не хочу впутывать ее в разные опасные вещи.
– В чем проблема? Парень, никто тебя не просит лезть в наш разговор! Можешь дальше полировать ногти и писать научную работу. И оставь меня в покое. – Я могу повозить Юлю по магазинам. Я на машине, так что буду ждать на улице, поездим.
– Это выход. Юлька, ты слышишь? И мне спокойнее будет.
Нет, вы видели, какое трогательное единение? За меня уже все решили. Хотя, надо признать, это вариант. Не понимаю, что меня раздражает. Они так заботятся обо мне! Нет, у меня все-таки очень тяжелый характер.
– Ладно, договорились. Поедем сейчас.
– Нет, немного позже. После нашего разговора.
Черт, я совсем упустила из виду: господин исследователь должен еще препарировать лягушку.
– Юлька, я тороплюсь. А вечером пойдем в ресторан – Виталий нас приглашает, – Света чмокнула меня и выскочила за дверь. Я слышу, как стучат ее туфельки.
– Ну, и чего я попрусь с вами в ресторан? Вы же Светку пригласили, мне что промеж вас делать? И Макс будет скучать.
– Я прошу прощения... Но вы позволите пригласить вас на ужин?
Я не верю собственным ушам. Зачем это ему понадобилось?
– Виталий Петрович, если Света просила вас так сделать, то это совершенно лишнее. Мне не нужна нянька, а Светке – дуэнья. У нее должна быть своя жизнь, и я не собираюсь...
– Юля, подождите! Дайте мне сказать, – он берет меня за руку и усаживает в кресло. – Послушайте меня. Света не ставила мне никаких условий. Я приглашаю нас, потому что... Ну, как вам объяснить? Вы обе мне очень нравитесь. Нет, не в том плане, что вы подумали, хотя, конечно... Но это совсем другое. С недавних пор нас со Светланой связывают очень хорошие дружеские отношения. А вы... Мне бы хотелось и с вами познакомиться ближе. Мне просто нравится общаться с вами обеими. Мне нравятся отношения между вами. А у меня так мало друзей здесь...
Он взволнован. Почему? Должна быть причина. Наверное, я не все понимаю. Или у него путано выходит. Чего ты заикаешься, парень?
– Вам нравится Светлана? Как женщина?
Прямой вопрос требует прямого ответа. Если он соврет, я пойму. Но он не будет врать.
-Да.
Вот это уже лучше, ей-богу.
– Это хорошо. Я рада это слышать. Но если вам хочется просто поразвлечься, лучше найдите другую игрушку, док. Я не позволю вам ее обидеть.
– Я понимаю. И уверяю вас: у меня и в мыслях нет ничего подобного. Так вы присоединитесь к нам сегодня? Мне бы очень этого хотелось, правда.
– Если вам так хочется. Но я все равно не понимаю, зачем вам это надо.
– Просто если мы познакомимся поближе, то вас, возможно, перестанет раздражать вид моих ногтей.
Глаза его смеются, и я понимаю, что попалась. Он все просек с самого начала. А это значит, что я где-то прокололась. Я не смогла скрыть свои эмоции, это может перерасти в тенденцию. Это мне наука – теперь мне надо лучше следить за собой. Люди бывают разные, и не все такие наблюдательные, но чтобы уцелеть, следует считать, что все.
– Вам больше не по душе мелодрамы? – Что за глупый вопрос? Ах да, вчерашняя история.
– Не знаю. Как-то не тянет.
– А что бы вам хотелось посмотреть? – Нет, дорогой, больше ты меня не поймаешь.
– Ничего. Мне скучно.
– А что бы вам хотелось делать? Я так понимаю, ваше прежнее занятие вас больше не привлекает.
Он спрашивает, но вряд ли эти вопросы и мои ответы имеют отношение к его работе. Он затеял какую-то игру. Может, это простое любопытство, может, что-то другое. Но я больше не попадусь. Играть будем по моим правилам.
– Не могу сказать. Прошло еще так мало времени, чтобы принять какое-то решение.
Мне начинает надоедать этот глупый разговор. Я не хочу отвечать на вопросы. Я не хочу, чтобы он интересовался мной, как и кто-либо еще. У меня появилось несколько ниточек, потянув за которые я хочу распутать этот невероятно запутанный клубок. Но я не хочу, чтобы мне дышали в спину любопытные и сочувствующие. У меня и без их помощи все получится.
– Если вы еще не передумали, можем ехать.
– А наши занятия? – О святая простота. Твои актерские способности в сравнении с моими – ничто.
– Они не нужны. Вы это сами понимаете. Это не та амнезия, которую вы можете классифицировать. Вы это знаете не хуже меня. Если хотите просто общаться – я не против. Поэтому лучше уж поедем по магазинам.
– Я понял. Юля, вы необыкновенная женщина. Если нужна будет моя помощь – вам стоит только сказать. Насколько я понимаю, вы собираетесь сделать что-то опасное, – он изо всех сил пытается говорить спокойно. – Я хочу только сказать: вы можете на меня рассчитывать. Я не такой уж мягкотелый, как, наверное, кажется. И если вам нужно будет кому-нибудь довериться, то...
Я молча одеваюсь. Довериться! Хотелось бы мне знать, кому я могу довериться. Нет. Пока я не узнаю расклад и ставки, я не имею права никому доверять. Я еще слишком мало знаю, а впечатления бывают необъективными. Если он и вправду хороший парень, ладно. Или же он совсем не тот, за кого себя выдает – и тогда я должна буду принять меры к его нейтрализации. Вот так. А еще Светлана. Я должна буду попросить ее не обсуждать меня с этим индивидом. Она может, сама того не ведая, навредить мне. И этот разговор будет не из легких.
Мы едем весенними улицами, и мне почему-то легко на душе – впервые за то время, что я себя помню. Май довольно прохладный, женщины еще не вылезли из колготок, но мне все равно нравится. Мне хочется выйти из машины и пешком пройтись по улицам города, потому что город прекрасен. Странно, почему он показался мне холодным и неприветливым? Наверное, у меня было холодно на душе. Или я видела другие города, потеплее? Не знаю.
Мы останавливаемся перед огромной стеклянной витриной. Это совсем новый дом, и весь первый этаж в нем занимает магазин с довольно-таки тривиальным названием «Женское царство». Но это название очень точно отражает суть того, что притаилось за блестящей витриной. Это и вправду женское царство. Тут есть салон красоты, несколько уютных кафе, а отделы просто созданы для того, чтобы удовлетворить самый изысканный вкус.
А главное – здесь удивительное разнообразие товара: от дешевого ширпотреба до самых дорогих моделей. Такого в Америке нет, как объяснил интерн-неудачник Я перестала чувствовать враждебность по отношению к нему. И никого не касается почему.
Наверное, молоденьким продавщицам до сих пор не попадалось на глаза такое чучело – в длинном темном балахоне, в косынке и темных очках. Я сама себе неприятна, но мне же надо как-то сделать покупки!
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – Ко мне подплыла черноглазая красотка, одетая в форму персонала магазина.
– Нет, спасибо, я сама разберусь.
– Я прошу прощения, но вам лучше обратить внимание на отделы справа от входа. Думаю, там вы найдете подходящий товар.
Она намекает, что здесь, в ее епархии, все слишком дорого – для такой, как я. Мне немного смешно, немного обидно – так, словно меня публично унизили. Ну, зачем я напялила этот балахон? Я скажу зачем: с этой треклятой косынкой на голове ничто другое не гармонирует. Вот если бы повязать ее иначе... Но это невозможно – у меня для этого не хватает волос. Поэтому я начинаю понемногу закипать, а девка ходит за мной по пятам. Небось смотрит, как бы я чего не стащила. Но косметика тут хорошая, и я собираюсь все попробовать. Так что – пусть катится ко всем чертям. Пока я не рассердилась всерьез.
– Это очень дорогая помада.
Ее голос выводит меня. Я поворачиваюсь и смотрю на нее в упор. Она отступает. Но мне ее теперь не жаль, и я закончу то, что решила сделать. Вот теперь – наверняка. Сама напросилась. Она испортила мне настроение.
Я возвращаюсь к своему занятию. Так много образцов, такие интересные тона, мне все хочется попробовать. Наконец я делаю выбор и возвращаюсь к прилавку. Той мегеры уже нет. Или я ошиблась в расчетах? Другая девушка, светленькая, быстро выбивает мне чек, я беру пакетик, и в эту минуту кто-то хватает меня за руку. В буквальном смысле. Я вижу двух парней в форме охраны и еще одного – в штатском.
– Вам придется пройти с нами.
– Я не понимаю. В чем дело? – Нет, я-то знаю, но сейчас разыграю комедию, и грубиянку уволят. Это вернет мне хорошее настроение.– Пожалуйста, пройдемте. Это ваша покупка?
– Да. Вот чек.
– Вот и хорошо. Это не займет много времени.
Я иду с ними. В небольшой комнате с табличкой «Служебное помещение» сидит пожилая женщина. Дверь закрывается, мне жестом предлагают сесть. Я опускаюсь на стул. Парень в штатском кладет на стол пакетик с косметикой и чек.
– Ну и для чего вы меня сюда притащили? – Подождите, милые мои, я вам устрою спектакль по полной программе. Время пошло.
– Позвольте осмотреть вашу сумочку, – это женщина говорит.
– И не подумаю! С какой это радости вы будете рыться в моей сумке? – Я старательно изображаю возмущение.
– Юра, просмотри покупки.
Штатский открывает пакетик и сверяет содержимое с чеком.
– Все правильно.
– У вас есть право на подобные действия? – Мне все это уже начинает надоедать.
– Отойдите, ребята. Лидия Андреевна, вам придется осмотреть все остальное.
Все остальное – это, очевидно, меня. Ладно, вы сами этого хотели.
– Милочка, давайте поймем друг друга, – его глаза холодно уставились на мня. – Я вас ни в чем не обвиняю, но будет меньше проблем, если вы позволите нам осмотреть содержимое вашей сумочки и карманов.
– А если я не соглашусь?
– Ну, тогда нам придется вызвать милицию.
– Хорошо, вызывайте.
Я просто убиваю с ним время. Но я знаю, что делаю.
– Юра, кто тебя вызвал? – Это женщина. Она не желает рисковать.
– Даша, по внутреннему. Ну, так что, договоримся по-хорошему? Или будем ждать милицию?
Есть люди, любящие уличать. Такому намного приятнее уличить в чем-то ближнего, чем признать факт наличия других честных людей, потому что подобные типы считают честными только себя. А на самом деле они просто садисты и им не место на подобной работе. Вот это я сейчас и исправлю.
– Подождем милицию. Можете вызывать.
– Юра, Даша могла ошибиться.
Если ее уволят, она уже не сможет найти работу. Она понимает это и не хочет рисковать. Тем более что мое поведение сбило ее с толку. Большинство наших граждан униженно продемонстрировали бы содержимое своих сумок и вздохнули с облегчением, проглотив обиду и удовлетворившись неискренними извинениями. Но я – другое дело.
– Если Даша ошиблась, почему же она отказывается? – Идиот, тебя уволят вместе с твоей красоткой. – Женщина, отдайте сумку!
Он резко вырывает сумку у меня из рук, но тут открывается дверь – успели все-таки, я все правильно рассчитала. В комнату входят Виталий Петрович и какой-то мужчина в прекрасно сшитом костюме и белоснежной рубашке.
– Что здесь происходит? – Ого, сразу ясно, кто в доме хозяин.
– Юля, с вами все в порядке? – Я-то в порядке, но нам это знать необязательно.
Я медленно сползаю со стула. Учить меня терять сознание излишне. Нужно только представить, как темная вода смыкается у меня над головой. Холодная грязная вода.
– Воды, скорее! – Это голос дока. Вот еще, сейчас ни за что ни про что водой обольют. Нужно срочно приходить в чувство, если я хочу все-таки сделать необходимые покупки.
– Она уже пришла в себя, – женщина сильно побледнела, руки ее дрожат. Она помогает мне подняться.
– Вы вовремя. Еще немного – и меня бы здесь просто линчевали, – я выдаю одну из своих самых бледных улыбок.
– Как вы себя чувствуете? – Синие глаза Виталия смотрят обеспокоенно. – Это просто стресс, сейчас я отвезу вас домой, и мы вдвоем подождем Свету.
– В мой магазин женщины приходят не за стрессами, – этот человек мне нравится. Интересный. – Я еще раз спрашиваю: что вы тут пытались совершить?
– Я не знаю... Это Юра привел девушку... Ему Даша сказала, что у нее подозрительный вид. Но она сама согласилась прийти сюда.
Голос женщины дрожит. Нет, пожалуй, я не хочу, чтобы ее увольняли. В случившемся она не виновата.
– Юля, я хочу извиниться перед вами за своих подчиненных. Позвольте представиться: Валерий Михайлов, хозяин магазина. Вернее, один из владельцев, – он галантно целует мне руку. – Это безобразие, и виновные будут наказаны сейчас же. Вызовите продавцов.
Женщина мигом выбежала из комнаты.
– А ты чего стоишь столбом? – Это уже к моему инквизитору. – Ты хоть знаешь, кто эта женщина? Это же Юлия Ясинская, у нас есть целый отдел, в котором представлена одежда ее дома моды «Эрика». Ты слышишь, болван? Ты уволен.
Парень выходит. А в комнату входят две девушки – беленькая и черноволосая. У красотки уже не такой самоуверенный вид. Это хорошо.
– Вы обе уволены.
Нет, стоп, почему же обе?
– Простите, но я должна вмешаться, – я просто обязана это сказать. – Девушка, которая стояла за прилавком, ничем меня не обидела. Наоборот, очень хорошо обслужила, поэтому я очень прошу вас...
– Конечно. Иди, работай, – девушка вышла. – А ты... я позабочусь о том, чтобы тебя не взяли больше ни в одно приличное место. Ты в зале не для того, чтобы распугивать покупателей. После этой неприятной истории мы потеряли клиентку. И, я считаю, не одну. Ни одной из своих знакомых оскорбленная вами женщина не порекомендует наш магазин. Убирайся.
Она стоит бледная и как-то сразу подурневшая. Видишь, детка, ты сама этого хотела. Чего ты ко мне привязалась? Тебе не понравилось, как я выгляжу? Мне тоже не нравится мой вид, но не надо было портить мне настроение.
– Вот ваши покупки, – женщина подает мне пакетик – Пожалуйста, мне так жаль, я не хотела...
– Ладно, забудем. О, этот носорог порвал ремешок моей сумки! – Вот теперь я просто вне себя. Это не по правилам.
– Ни слова больше! – Валерий очень эмоционально на все реагирует. Наверное, потому и сидит днями в своем магазине. Есть люди, просто созданные разбирать
конфликты. – Прошу вас, идемте со мной. У нас обязательно найдется что-то, достойное вас. Любая сумочка за наш счет. Эти болваны ещё дешево отделались.
Мы идем мимо блестящих витрин, а он тараторит, но умолкая:
– И вы поверьте – мы же каждую из них постоянно контролируем и обучаем. Политика нашего магазина – равенство всех клиенток. И вот – такая пилюля... Я очень рад, что успел вовремя, неизвестно, до чего бы еще дошло дело.
– Да, вы очень вовремя. Как вам это удалось?
– Это совершенно случайно. Ваш друг ждал вас в машине, а потом решил выпить кофе. И увидел, как к вам подошли охранники. Он решил, что его вмешательство не поможет, и пришел ко мне в кабинет. Я его сразу понял и поспешил. Ну, вот мы и пришли. Пожалуйста, выбирайте.
Тут и вправду есть на что глянуть. Сумочки разные – по цвету, фасону, предназначению и цене, просто глаза разбегаются. Но мне пока нужна одна – но такая, чтобы подходила к любой одежде, была бы вместительной и элегантной одновременно. Вот эта подойдет.
– Прекрасный выбор! Пожалуйста, возьмите ее в подарок. Если бы это могло как-то помочь загладить ваши неприятные впечатления, я бы отдал вам их все. Хотите?
– Нет, спасибо.
Мне ничего не нужно даром, я в состоянии оплачивать свои капризы.
– Вы сердитесь, – этот человек нравится мне. Он меня немного развлекает.
– Я не сержусь, но...
– Нет, я вижу, вы еще сердитесь! Юля, вы сердитесь – и мое горе не знает границ.
– Ваши крики напоминают стенания купца-еврея. Вы настоящий артист, – мне не скучно с этим человеком.
– Мне захотелось немного развлечь вас. Понимаете, этот магазин – вершина моей карьеры. Я начинал в девяностых – рядовым челноком, после того как закрылся наш НИИ. Знали бы вы, сколько тонн товара перетаскал я на плечах! А сколько потерял! Да еще правительство поминутно меняет правила игры – все им кажется, что мы богатеем. А рэкет – и наш, и иностранный, уж не знаю, что хуже... Везу, к примеру, два контейнера товара – так мое только то, что в одном. Второй уходит, чтобы расплатиться с таможней, потом на дороге – дорожная милиция, хуже бандитов. И бандиты тоже. И на рынке... Всего не перечислишь. Что там говорить! И вот теперь – такой магазин! Это – мое детище, я люблю его, потому что жизнь ушла на это. А скольким моим братьям по несчастью так ничего и не удалось? А, что там говорить! Я прихожу сюда первым и последним ухожу. Видите все это? Тут моя душа. Полностью, вся. Даже не частица, а вся! Поэтому я очень болезненно реагирую, если что-то идет не так.
– Я понимаю вас. Я не сержусь, правда. Может быть, я должна была быть с той девушкой более приветливой...
– Нет. Вы не обязаны отчитываться перед продавцом. Желание клиента – закон. Эта девица получила то, что заслужила. И другим урок нагляднейший. Да что я говорю – вы же сами все понимаете, тоже ведь начинали с нуля. Я вам не надоел? Может, вы бы хотели еще что-то купить? Если вы заплатите за сумочку, я обижусь.
– Хорошо. Мне и вправду кое-что нужно. Не обращайте на меня внимания, у вас и без меня, наверное, дел по горло.
– Вы правы, дел в таком хозяйстве всегда хватает. Но пообещайте, что вернетесь к нам – у нас самый большой выбор, а на будущей неделе будет такая обувь, какой вы нигде больше не найдете, лучше и не ищите,– да, это настоящий коммерсант, это от Бога.
– Конечно, вернусь. Здесь очень интересно.
– Вот вам моя визитка. Я рад знакомству, хотя и произошло оно при таких печальных обстоятельствах.
Наконец он уходит. Вся эта история меня порядком вымотала, и у меня есть законный повод не идти сегодня в ресторан. Это во-первых. А во-вторых, я для себя кое-что выяснила. Но все это еще требует проверки. И еще: я убедилась, что могу предвидеть реакции людей и руководить событиями, оставаясь при этом в тени. Я быстро делаю покупки и спешу к машине. Виталий Петрович меня уже заждался.
– Юля, с вами все в порядке?
– Нет. Скорее домой, я страшно устала.
– А это все оттого, что вам еще нельзя было выходить, а уж ехать сюда – тем более, – мы ныряем в поток машин. – То, что там произошло, – просто бессмыслица какая-то. Почему они к вам пристали?
«Да потому, дорогой, что я сама их спровоцировала. Я специально это сделала. Но я оставила им выбор».
– Не имею ни малейшего представления. Наверное, такое чучело, как я, не имеет права заходить в подобные магазины. Во всяком случае, продавщица считала именно так.
Никто больше даже не намекнул мне, что мое присутствие некстати. Только той красотке захотелось развлечься за мой счет. Только она поддалась на мою провокацию.
Зачем мне это понадобилось? По многим причинам. И меня не удивила моя реакция на экстремальную ситуацию. Мне понравилось.
– Юля, мне сейчас нужно на работу, а вечером...
– Нет, вечером на меня не рассчитывайте. Я слишком устала.
– Ладно, это можно понять, – он улыбается. – Но в следующий раз – обязательно. Договорились?
– Идет. В следующий раз обязательно намажу хреном устрицы (ненавижу улиток!) – из чувства мести.
Он смеется. Я слышу его смех, пока он спускается по лестнице. Наконец-то я осталась одна! Я начинаю разбирать свои покупки. Несколько париков, разнообразная косметика, контактные линзы. Этого пока достаточно. Да большего и не потребуется. Сегодня я должна кое-что выяснить. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
Я примеряю каштановый парик. Нужна более насыщенная цветовая гамма на вывеске. Слишком ярко, но это именно то, что надо. Я сама себя не узнаю. Немного вульгарно, да только я это могу пережить. Темно-коричневый респектабельный костюм и кремовая блузка уравновесят излишнюю броскость макияжа. В новую сумку кладу плотный шарф и металлическую ручку.
Такси везет меня на улицу Малиновского. Там живет женщина, которая может мне помочь. Она видела то, что я хочу знать. Мне нужны подробности. Я должна все выяснить – сама.
Расплачиваюсь с таксистом и направляюсь к дому. Какое неудачное строение! Неаккуратное и неуютное. На скамейке перед подъездом сидят две старухи. Вот кто – бездонный кладезь информации! А Валентина Филипповна небось тоже частенько сиживает здесь. И если только она что-то видела, эти старухи в курсе.
– Добрый день! – Я улыбаюсь самым приветливым образом.
– День добрый и тебе, красавица. Ищешь кого-то?
Жизнь такая несправедливая... неужели я тоже превращусь в такую же старую ведьму? Хотя лица, обращенные ко мне, совсем не злые, а очень даже приветливые, но это меня не утешает. Я в таком возрасте буду просто старой ведьмой. Если доживу. Надеюсь, что нет.
– Да, ищу. Может, вы сможете мне помочь... Мне нужна Семенец Валентина Филипповна, она живет где-то здесь. Не знаете, где я могу ее найти?
– Ты присаживайся, – старушка двигается, и я сажусь. – А зачем она тебе? Ты ее родственница или просто знакомая?
– А почему вы спрашиваете? Я просто...
– Нет, дочка, не просто. Так ты не родственница?
– Нет. Я с ней никогда не встречалась, но она нужна мне по делу.
– У нее теперь нет никаких дел, – женщина скорбно качает головой. – Она умерла. Скоро уж два месяца как нет ее.
Умерла? Два месяца назад? Но это невозможно. Ведь есть ее свидетельские показания, именно два месяца назад... Кто-то пытается ввести меня в заблуждение? Но зачем?
– Вы не помните, какого числа это произошло? Ну, когда именно она умерла?
– А чего ж, дело тут такое... Шестого марта умерла, точно знаю, потому что – вот ведь совпало-то как – в этот день у моего внука день рождения. А тут приходит Саша, ее муж, и говорит: идите к нам, Семеновна, потому как беда. Пришла я, а там... Вита, дочь, значит, в обмороке, с Маринкой истерика – позвонили из больницы, что машина, дескать, сбила. Так она, голубушка, до самой больницы продержалась, а там уже померла – в приемном покое. Хорошо еще, что так, что не лежала посреди дороги полдня – пока еще собрались бы из морга приехать! Знаешь же, как у нас... А я врачом работала, терапевтом, Виту в чувство привела, а тогда уж и себе давай нитроглицерин искать. А водителя того так и не нашли. Да, по всему видать, не очень и старались.
– Да кто там его искал! – вмешалась вторая старушка. – Ведь буквально перед этим Валя видела аварию –господи, и пришлось же так! Напротив «Орфея», ну, возле горки. Такое, рассказывала, творилось – ну просто фильм американский! Летит красная небольшая иномарка, скользко, каток просто! А за рулем девушка. Сзади догоняет темно-синяя машина и бьет ее в бок – раз, другой, а там, как на грех, мостик Так и полетела красная машина вниз. Хоть и не высоко, так ведь тот негодяй, Валя говорила, по всему видать, не раз ударил в бок машину, в которой девушка была, потому что дверца была смята. А потом машина так побилась – кто бы мог разобрать! И девушка погибла. И что ты думаешь? Валя осталась там, на месте, рассказала этим негодяям из милиции, что видела, а они знаете, как отнеслись? Ты, бабка, говорят, боевиков обсмотрелась. А она же их не терпела, всю жизнь учительствовала! И ведь заставила-таки их записать свои показания, да что с того... Читала я потом в газете, что дело якобы закрыли – несчастный, дескать, случай. Никто и не искал!
– А ты по какому делу? Может, мы поможем, потому как в квартиру к ним тебе лучше не ходить. Саша, бедняга, так переживает, лучше не напоминай лишний раз. Жизнь душа в душу прожили, дочь вырастили – ни ссоры, ни спора, слова плохого друг другу не сказали – и беда такая! Так ты чего хотела-то?
– Нет, уже ничего. Этого уже никто не сможет...
Я встаю и иду прочь. Что я могу сказать? Только то, что старая учительница погибла, скорее всего, из-за меня. Из-за того, что настаивала на том, что не устраивало многих? Или нет? Может быть, просто совпадение? Но я принципиально не верю в совпадения!
– Эй, девушка! – Это снова меня. – Пожалуйста, вернись!
-Да?
– Так это ты была в той красной машине? – Она слишком многих людей видела в своей жизни, врать не имеет смысла.
-Я.
– Сядь, дочка, и послушай, что я тебе скажу, – я покорно усаживаюсь на скамейку. Старушка уже одна, ее соседка ковыляет к подъезду. – Я попросила Анну вынести мне воды, она тут на первом этаже живет, так что времени у нас мало. Слушай меня, дочка. Ты же пришла порасспросить Валю о том, что она видела?
-Да.
– Зачем? Разве тебе недостаточно того, что ты там была?
– Нет. У меня амнезия.
Этой женщине я могу говорить только правду и ничего, кроме правды. Может, потому, что никто не называл меня так – «дочка»?
– Поэтому на тебе парик? Операция?
– От вас ничего не скроешь!
– Ты скрывай от тех, от кого надо. А сейчас слушай: Валя погибла из-за того, что видела тогда. В травмпункте работает моя внучка. Она узнала Валю, а Валя была еще жива. Она тоже смогла узнать Натку и сказала ей: та же самая машина, синяя. Прошептала и умерла. Никто не слышал, а у Натки хватило ума никому не проболтаться, а уж потом и я ей молчать приказала строго-настро-го. А тебе говорю. Тебе надо бы бежать, они же найдут тебя – тем более теперь, когда ты все забыла. Беги, дочка, может, и спасешься. Ты же еще такая молодая!
– Мне некуда бежать. Я сирота.
Она задумывается – но только на минуту. Потом, все для себя решив, говорит:
– Бумага и ручка у тебя найдутся? Дай мне.
Я подаю ей свою новую записную книжку, она что-то быстро пишет. Почерк неразборчивый, как у всех врачей. Сколько рецептов и историй болезней написали эти руки! Скольким людям помогли... Старая докторша пишет для меня рецепт.
– Вот, возьми. Это адрес моей сестры в деревне под Белгородом. И письмо для нее. Она одинокая женщина и приютит тебя. А теперь иди, сейчас Анна вернется.
– Почему вы это делаете?
– А кто для тебя сделает это? Разве можно жить в этой стране? Кругом одни бандиты, страшно на улицу выйти. Награбили денег и считают, что все вокруг купили. Откуда узнали о Валиных показаниях? Кто-то же из милиции сказал им, предупредил. А ты еще совсем молодая, тебе только жить... А тут такое. Валя всю жизнь учила детей. Я их лечила. Анна дворником работала. А теперь мы – нищие. И ради этого мы жили? Иди, дочка, удачи тебе.
– Спасибо вам. Как вас зовут?
– Зачем тебе? А впрочем... Селина Мария Семеновна. Тут вот живу... А ты?
– Меня зовут Юля.
– Как-нибудь дай о себе знать, Юля.
– Постараюсь. Спасибо вам за все.
Я ухожу. Мне еще надо поймать такси, потому что я устала. И я огорчена. Меня так растрогал поступок этой женщины! Ведь она меня впервые видела, но приняла во мне такое участие... Кто из моих знакомых способен на это? И способна ли я сама? Не знаю. Вместе с этими стариками уходит в небытие целая эпоха подлинных ценностей. Ведь я уже знаю, что было время, когда помощь попавшему в беду была обычным делом. На смену этому пришло холодное: «Это ваши проблемы». Мы становимся так одиноки, отталкивая от себя людей, отгораживаясь каждый в своем мирке материальных ценностей. И мы становимся беззащитными перед судьбой. И судьба наказывает нас, заставляя многим платить за одиночество. Слишком многим, чтобы дело того стоило. Надеюсь, что когда-нибудь мы поймем это.
– Влад, ты только посмотри, какая краля! – Отвратительный голос возвращает мне способность действовать.
Передо мной выныривают двое. Гадкие улыбочки, а уж вонь – так совсем мужики не моются, со дня своего рождения. Эту вонь я должна была почувствовать издали, но они затаились возле гаражей, а здесь, похоже, местный сортир под открытым небом... Мерзость!
Пьяные самцы.
– Куда направляешься, красотка?
– Что надо? – Я угрожающе спокойна. Вокруг никого, темнеет, но я спокойна. Я должна сейчас избавиться от накопившегося раздражения.
– Влад, ты слыхал? Она хамит! Ты, сучка, сейчас узнаешь, чего нам надо! Можешь даже покричать!
Грязная рука хватает меня за волосы. Что, парень, не ожидал? Но ведь так и есть – я в парике. Моя рука сама бьет нападающего в горло, а второму я в этот момент вогнала в мозг переносицу. Хрустнула кость. Я наклоняюсь за париком. Что, дорогой, нечем дышать? И не надо, поверь мне, это для твоей же пользы. Вы оба вряд ли сможете выжить, если вас в ближайшее время никто не найдет. Что маловероятно. Спокойной ночи, мальчики, никуда не уходите.
Я старательно пристраиваю парик на место и отправляюсь искать такси.
6
– Макс, отстань от меня! – Мягкие лапки касаются моих щек, но мне еще хочется спать. – Отстань, кому говорю, не то не получишь больше рыбы.
Нет, сон безнадежно испорчен. Утоплю этого кота когда-нибудь. Пора вставать. Но я просто разбита, словно на мне камни возили. Ах да! Как я могла забыть! Я вчера, сдается мне, убила двух ублюдков. Какая жалость! Это надо было сделать позавчера.
Я подозревала, что могу сделать что-то подобное, а теперь знаю точно. Но чтобы меня настолько не мучила совесть – нет, это очаровательно! Они сами этого хотели. Вернее, они думали немного поразвлечься, упиваясь своей полной безнаказанностью, а тут такая незадача! Парни имеют полное право быть мною недовольными. Интересно, их уже отвезли в морг или нет? Одному я перебила гортань, и он захлебнулся собственной блевотиной, а другому забила переносицу в то место, где у нормального индивида обычно обретается мозг. Бог знает, что там было у моего давешнего знакомца? Вскрытие покажет. Чистая работа, но с каштановым париком я расстанусь. Спокойнее буду спать. А жаль, хороший был парик!
Я выползаю из постели и иду на кухню. Макс бежит передо мной, задрав хвост. Ну и хвост у него! Мне немного завидно: и отчего это у меня нет такого хвоста? Мой лев проголодался. Сейчас, сию минуту, сэр. Ну, так и есть. Светка не появилась. Наверное, свидание затянулось. Если док обидит ее, я его убью.
Интересно, почему это меня не мучит совесть и я не ощущаю никакого дискомфорта? Ведь по всем человеческим меркам я совершила нечто ужасное. А согласно нашим кастрированным законам я должна была сначала отдать себя на растерзание двум пьяным мерзавцам, а потом, если бы осталась жива, должна была приползти в милицию, пройти унизительную процедуру освидетельствования и несколько месяцев выслушивать вопросы следователя, не было ли мне приятно, когда меня били и насиловали двое дурно пахнущих дегенератов. Но в этом месте наши с законом дороги расходятся. И я подозреваю, что не только в этом. Ну, да бог с ним совсем, с законом. Зато выродки никого уже не тронут. Никогда. И это греет душу.
Я насыпаю в мисочку корм, а Макс урчит, как трактор. Итак, что я имею? У меня уже есть несколько знакомых, впечатление о них сложилось абсолютно сознательно,самостоятельно, а не с чьих-то слов. Этих людей я смогу узнать при встрече – в моем положении это совсем нелишне.
У меня есть запасной аэродром, где я могу осесть, если запахнет жареным. Тоже неплохо. Но женщина, на которую я возлагала надежды, мертва. И хотя в результате я получила даже больше, чем хотела, я имею в виду то, что рассказала мне Мария Семеновна, но... Та женщина, бывшая учительница, погибла из-за меня. И то, что се свидетельские показания дошли до меня, ничего не меняет. Я ее не знала, но она погибла, потому что хотела мне помочь. Потому что какой-то гад в милицейской форме продал свою совесть за несколько паршивых баксов. Чужую жизнь продавать легко.
Теперь то, что я должна сделать. А это немало. Я должна как можно больше узнать о своей деятельности до того, как произошли события в Париже. Я должна узнать, что случилось на парижском показе. Гдe и от чего и лечилась. Кто помог мне с кредитом. В каком состоянии мои финансы. И почему, в конце концов, мне все время кажется, что я – это не я, а кто-то другой.
Только вопросы. А вот ответы на них где-то есть, я знаю. Вопрос только в том, проживу ли я достаточно для того, чтобы их отыскать? Но я должна, иначе та женщина погибла зря. Жизнь может быть напрасной, но не смерть.
Где я могу найти документы? Где-то в офисе. Должен же там быть какой-никакой сейф? Я разберусь во всем сама, поэтому надо ехать в офис, причем сегодня, сейчас. Время бежит, как песок сквозь пальцы, я не могу разрешить им победить.
Звонок в дверь. Нет у меня времени на разговоры. Мне нужно идти. Но хотя бы узнаю, кого там черти принесли. А, это Света.
– Спишь?
Нет, дорогая, уже давно не сплю и успела подумать о многих интересных вещах.
– Меня Макс растолкал – есть хотел.
– Я тоже хочу есть. Вот, принесла пирожных, идем завтракать.
Она идет на кухню. Я немного остываю. Некуда спешить. Я должна еще порасспросить ее. Специально для этого звонить я не хотела, но навести мосты в процессе разговора – это совсем другое дело.
– Что там вчера произошло в магазине? Виталий мне рассказывал, но я так и не поняла. Как такое могло случиться?
Скажи лучше, что тебе хочется узнать подробности из первых рук
– Меня приняли за воровку. Не о чем говорить, в конечном итоге все выяснилось.
– А если бы Виталий не успел? Я не понимаю. Я много раз была в этом магазине. Как такое могло вообще произойти?
– Если бы док не успел, дело закончилось бы судебным иском. У меня хватит времени на развлечения. Но зачем говорить о том, что только могло произойти, но не произошло?
– Ты очень просто смотришь на некоторые вещи, – она поднимает взгляд. – Ладно, оставим эту тему. Ешь вот пирожные, пей сок. Как ты себя чувствуешь?
– Так себе. Спала как убитая. Отключила телефон, взяла Макса – и только-только выползла из постели. Как прошел твой вечер?
– Прекрасно, – ну вот, наконец-то улыбнулась. – Виталий необыкновенный человек. Такой умный, воспитанный, не то что здешнее быдло! Сама знаешь, какие у нас кавалеры – или альфонсики, которые так и норовят нажраться за твой счет, а потом еще и переспать с тобой. Или вообще умники, которые угостят тебя пивом – и ты им уже должна, быстрее в кровать. Или и ближайшие кусты. Или вообще... Мерзость. А этот не такой.
– Что, даже на пол не сморкается?
– Нет, – она смеется. – Но как смешно! Я представляю себе... Я ведь чисто механически ответила, что – нет...
– Нечего смеяться. Я вчера видела такое. Идет приличный на вид мужчина, потом закрывает одну ноздрю и сморкается прямо на мостовую. Посреди улицы!
– Юлька, ты умеешь рассмешить человека. У меня было паршивое настроение, а теперь все встало на место, – она снова принимается за пирожные.
– Случилось что-нибудь?
– Да так, мелочи. – Светка старательно отводит глаза.
– Колись. Все равно качественно врать не умеешь.
– По крайней мере тебе. Нет, правда, ничего не случилось. Просто... Понимаешь, все было прекрасно: ужин, беседа... И только. Он даже не поцеловал меня. И не сказал, что хочет встретиться еще.
– Вот как? Так тебе не нравится, когда сразу тянут в постель, а теперь не по вкусу, что не затащили... Тебе не угодишь!
– Должна же быть какая-то середина!
– Это ты так думаешь. У него могут быть другие представления. Ты же психолог, должна понимать.
Мне немного смешно. Как далеки от меня подобные проблемы! А собственно, почему? Я же еще молода. Конечно, не слишком красива, но у меня же были какие-то отношения с мужчинами? Или нет? Меня передергивает при одной мысли, что кто-то мог дотронуться до меня т а к. Или у меня другая ориентация? Нет, точно, нет.
– Ты права. Я просто напридумывала себе бог знает чего. Просто он мне так нравится, и мне кажется неправдоподобным, что такой мужчина мог обратить на меня внимание...
– У тебя что, появился комплекс неполноценности? – Точно такие слова я слышала от нее.
– Юлька, пойми, никогда не было. А тут вдруг подумала: такой красавчик, а я толстая, неинтересная рядом с ним, – ее глаза умоляюще смотрят на меня, словно ожидая спасения. Вот чудачка!
– Ты или чокнутая, или притворяешься. Ты что это, на самом деле? – Может, немного грубо, но так и надо. – Кто б говорил такое, но не ты. К тому же не забывай, что он не какой-то там тинейджер, поэтому для него внешность не играет решающей роли. Если уж такой мужик до сих пор гуляет на свободе, значит, он ищет что-то особенное. Может, именно тебя.
– Ты мне нравишься.
– Здравствуйте, я ваша тетя, – я уставилась на нее. – С чего бы это? Ты что, спятила?
– Ты меня неправильно поняла, – она снова смеется. – Я не в том смысле. У меня все еще порядок с ориентацией. Я имею в виду, что ты мне нравишься такая. Ты и вправду сильно переменилась. Раньше я никогда бы не смогла поговорить с тобой так. Вернее, я могла рассказать, но ты просто слушала. Правда, слушала очень внимательно, только никогда ничего не советовала и не утешала.
Странно. Это же так естественно...
– Ты была... словно замороженная. Я часто называла тебя Снегурочкой. Вот-вот. Я иногда думала: словно взял кто-то манекен и запрограммировал его на определенные действия: работать – спать – иногда слушать мою болтовню – временами здорово психовать. И варианты. А теперь ты живая. Странная, во многом незнакомая, но живая. Ты знаешь, за эти дни, пока ты дома, у меня такое ощущение, что ты всех нас насквозь видишь и играешься нами, как кошка с мышью. Если бы не Макс, я бы заподозрила подмену.
– Возможно, ты права даже больше, чем можешь себе представить. Да, ты случайно не в курсе, у меня есть где-нибудь сейф или что-то вроде того? Неудобно спрашивать, но я не хочу, чтобы о моем состоянии кто-нибудь узнал. А мне надо снова разбираться с делами.
– У тебя есть сейф в том же банке, что и у меня. Как-то раз мы столкнулись там, потом пили кофе в кафе за углом. С того времени началась наша... дружба. Или просто – духовная близость... Не знаю даже, как это назвать. А ключ где-то здесь, у тебя. По крайней мере должен быть. Давай поищем? – Светлана замечает мои сомнения. – Это же только ключ, а туда ты пойдешь сама. Вдвоем быстрее отыщем.
– Да нет, я просто думаю, где он может быть.
Мы начинаем поиски. Света роется в кабинете, я иду в спальню. Стоп. Что-то не сходится. Надо просто подумать, куда могла спрятать ключ холодная, неэмоциональная женщина? В такое место, откуда его можно было бы взять в любое время, но не на виду. То есть где-то должен быть тайник. Я начинаю выстукивать паркет. Что-то такое, что никому и в голову бы не пришло. Нет, не то. Это не в комнатах.
Я снова направляюсь в кухню. Вазоны с цветами. Не может быть. Она любила цветы. Нет. Мебель – тоже нет, слишком тривиально. То же самое можно сказать о холодильнике и посуде. Над столом полочка со статуэтками. Все время хочу ее убрать – не нравится мне. А что, если... Так и есть. Тяну за край – и полочка подается вперед вместе с двумя плитками кафеля, на которых ее укрепили. В углублении стоит небольшая деревянная шкатулка. Есть!
– Нашла что-нибудь? – Голос Светланы. Нет, дорогая, ничего я не нашла, совершенно ничего, сиди, где сидишь.
– Нет, ничего не нашла. Надо посмотреть в гостиной, – беру шкатулку и запираюсь в ванной. Быстро открываю ее. Несколько золотых украшений, довольно дорогих. Несколько пачек долларов – отлично, пригодится, а это что?
Конверт с фотографиями. Потом просмотрю. И ключик. Плоский серебристый ключик .Номер сейфа – сто сорок четыре. Я наскоро прячу шкатулку в полотенце и выхожу. Светка висит на люстре, заглядывая в цветочки. Давай, милочка, поищи. Это, конечно, свинство с моей стороны, но ничего не поделаешь. О чем не знаешь, о том не расскажешь.
– Ну, как, ничего?
– Ничего, – я прячу шкатулку в свою новую сумку. Хорошо, что она такая большая. – Что же теперь делать?
– Ничего страшного, – бедная Светка, даже запыхалась. Ничего, угощу тебя мороженым. – Управляющий даст тебе дубликат. Он тебя узнает – он всех клиентов знает в лицо, хотя я не понимаю, как ему это удается. Может, свой ключ ты потеряла во время аварии, а может статься, что он лежит где-нибудь здесь и язык показывает. Поедем в банк? Или лучше завтра, потому что у меня через час пациент.
– Ты просто подвези меня в банк, а там я уже сама. А домой вернусь на такси.
– Договорились. Только ты обязательно вызови такси, не иди пешком, это опасно. Бандитов развелось – яблоку негде упасть. Спасения нет. Было время, когда эти детки попрошайничали Христа ради, теперь они выросли и грабят нас. Их так много, милиция давно не обращает внимания, разве что убьют кого-нибудь. Да и тогда не слишком стараются, только за деньги, а деньги есть не у всех. Скорее у большинства их нет.
– И что, всегда было так? – Я старательно поправляю светлый парик. Мои волосы отрастают довольно медленно. Если не надевать парик, вид у меня какой-то тифозный.
– Нет, раньше было полегче. Я помню, была еще маленькая, училась во вторую смену, домой приходилось возвращаться уже затемно, особенно зимой. А еще задерживались на горке покататься. И ты знаешь – мама особо не волновалась. Не было даже понятия такого – «сексуальный маньяк». Кое-где, конечно, бывали случаи, но это была действительно редкость, а наказывали за подобные дела по полной программе... А потом, с течением времени, все стало как-то разрушаться, становилось все хуже и хуже из года в год. А теперь уже беспризорники сбились в банды и от них просто нет спасения.
– А почему – беспризорники? Сироты? – Нет, эта блузка не подходит, слишком... эмоциональная. Лучше вот эта, темно-синяя.
– Да нет, не только. Часть из них родилась где-то и подвалах, теплотрассах от бомжих. Часть – дети алкоголиков или из многодетных семей, что зачастую одно и то же. Но в конце девяностых их стало невероятно много. Цыгане тоже... Но дети растут, а модель поведения закрепляется. Было много малолетних попрошаек, а теперь много преступников, садистов. Их никто никогда не жалел, и они выросли настоящими бандитами. И продолжают плодиться. А ведь большинство из них имеют умственные отклонения. Можешь себе представить, каких они плодят детей – и помногу! И какая у этих детей наследственность? Никому не посоветуешь усыновить такого ребенка! Это просто какой-то кошмар! Ну, ты как, готова?
– Да, вполне, – мы выходим из квартиры. – И что же теперь с этим делать?
– А ничего. Теперь уже – ничего. Остался только один способ: вытащить их всех на солнышко и перестрелять. Иначе скоро мы по отношению к ним окажемся в меньшинстве.
– Ну, ты это... Ты немного преувеличиваешь, признай.
– Ничуть. Сама посуди: нормальная женщина в наших условиях рожает одного ребенка. Ну, если близнецы, тогда конечно... А планирует одного, потому что понимает: только для одного ребенка они вдвоем с мужем смогут обеспечить питание, лечение, образование и все такое. Она, бедняжка, не может позволить себе большего, потому что даже один ребенок – для большинства семей роскошь. Очень дорогие лекарства, одежда, обучение – да все! Нормальные люди думают о том, как будут растить ребенка, поэтому и не заводят больше одного. А многие женщины страдают бесплодием. Итак, на четыре смерти приходится одно рождение. А те, в подвалах? Разве они думают? Да им с пожарной каланчи плевать на тех, кого они производят на свет. Опять же, подумай: нормальная женщина родит одного и дрожит над ним всю жизнь. А у этих дети мрут один за другим, а у тех, кому удалось выжить, такое здоровье, что... В общем, естественный отбор. Вот и подумай. Кстати, тот приют, который ты открыла, для отказников, туда малышей присылают прямо из роддома. И они живут там, не переезжая, до совершеннолетия. Во всяком случае так задумано. Самым старшим деткам уже по три годика.
– Мне надо туда съездить.
– Обязательно поедем. Послезавтра, хочешь?
– Конечно, хочу. А что там за дети?
– Ну, там совсем другое дело. Они от рождения пребывали в хороших условиях. Ты и еще несколько десятков коммерсантов содержите очень большой штат сотрудников, поэтому детки – просто чудо. Сама увидишь. Это, конечно, не заменит им дом и семью, но им там хорошо, признаю. И, по моему мнению, значительно лучшe, чем было бы с их так называемыми родителями.
– Ничего не помню. Если бы ты знала, как меня это бесит! Все время кажется, что забыла самое важное, что должна куда-то бежать, что-то делать... Не знаю.
– Ничего, все пройдет. Я почему-то верю, что у тебя это скоро случится.
– Не знаю... Так странно. Я не уверена, что... Впрочем, не будем об этом. Может, как-нибудь потом.
Мы подходим к красивому белому строению, которое тянется высоко вверх. Сколько этажей? Один, два, три... ага, четырнадцать– Идем, найдем управляющего, а потом я уеду.
Мы миновали охранника. Холл впечатляет размерами и дизайном. И огромный аквариум, как для крокодилов. Но там спокойно движутся хвостатые оранды. Да, нет тут Макса! Была бы знатная охота. Вернее, рыбалка.
– Мы к управляющему.
Ага, вот кому она это говорит. За небольшой стойкой сидит симпатичный парень. Даже цвет галстука гармонирует с цветом рубашки! И наманикюренные пальцы, тьфу! Это не мужик, а спаниель.
– Подождите пару минут, Виктор Васильевич сейчас выйдет к вам, – он хватается за телефон, а мы садимся в кресла возле аквариума.
– Свет, если тебе некогда, ты езжай.
– Правда? А ты сможешь сама договориться? Тогда ладно, мне и вправду уже пора, мой пациент будет через пятнадцать минут. Оставайся, я тебе позвоню попозже. Вечером, наверное, заеду. Пока.
Она чмокает меня в щеку и стучит каблучками к выходу. Может, и приедешь, если на горизонте не объявится господин доктор. Вдруг на этот раз ей все-таки повезет!
– О, кого я вижу! Юлия Павловна, давненько вас не было. Как дела, дорогая?
Невысокий полноватый мужчина с большой лысиной и глазами-бусинами радушно улыбается мне. Черт подери, тут странный стиль общения с клиентами. Хотя я, скорее всего, вхожу в число особых клиентов.
– Здравствуйте, Виктор Васильевич.
– Сдержанна, как всегда. Юлия Павловна, миленькая, вы надрываете мое бедное сердце.
Он смотрит на меня, как на потерянную и вновь обретенную дочь. Это такая игра, я понимаю.
– Я потеряла ключ от сейфа.
– Это плохо, – он посерьезнел, – но не смертельно. У меня есть еще один, но придется немного подождать. Надо написать несколько бумажек, потом получить разрешение на дубликат... Но это мои проблемы. Идемте.
Мы пересекаем холл. Тут ступени, ведущие вниз. Ну, конечно же, подвал. Несколько зарешеченных коридоров, охрана, бронированные двери. Он открывает комнату. В ней только стол и стул.
– Подождите здесь, я сейчас принесу сейф, – дверь закрывается.
Ну, зачем я сказала, что потеряла ключ? Ведь Светланы не было рядом. Меня немного сбили с толку манеры этого человека. Я просто механически повторила то, что хотела сказать при Светлане. Теперь уже ничего не поделаешь.
Прошло еще минут двадцать, и мне принесли сейф – длинный и довольно тяжелый ящик. Что в нем? Сейчас узнаю.
– Вот ключ, – шутливые нотки исчезли из голоса управляющего.
– Спасибо.
Дверь за ним закрывается. Я остаюсь одна. Не спеша, вставляю ключ в щель. Замок легко открывается. Но легкость эта обманчива. Без ключа этот ящик пришлось бы резать автогеном или взрывать. Хотя, конечно, есть и другие методы. И мне почему-то кажется, что мне они известны. Вот только вспомнить не могу. Смешно!
И поднимаю крышку. В ящике кипа каких-то бумаг. Я не могу сидеть над ними здесь. Я не смогу сосредоточиться, быстро устану. Ладно, придумаю что-нибудь. Ой, какая прелесть! Куча денег. Возможно, я даже узнаю, откуда они у меня. А может, и нет! Пусть пока полежат здесь. Потом, когда все закончится, сделаю себе пластику и поеду в путешествие. А это... Это именно то, что надо. Не знаю, как остальное человечество, а я люблю оружие и терпеть не могу изображать мишень для разных ублюдков. Вчера их было только двое, в другой раз... Ладно, разберусь. Так брать с собой этот роскошный «кольт» или пусть подождет меня здесь?
Я с сожалением кладу его на место. Пусть пока подождет. Возможно, я делаю ошибку, но сдается мне, что для него еще не время. А я доверяю своему внутреннему голосу, потому что это говорит со мной та, другая. Та, что сидит у меня в голове. Та, которую звали не так. Та, что видела розовые звезды на серебристых плитах бульвара. Как он назывался? Она знает. Но сейчас это неважно.
Я кладу в сейф драгоценности. Все, кроме невероятно красивого кольца с большим сапфиром в окружении бриллиантового созвездия. Такая штука стоит... Какая разница? Мне просто нравится и не хочется разлучаться с ним. Я еще вечером полюбуюсь, как блестят камешки при свете лампы, которая висит над моей кроватью. А что делать с бумагами? Забрать их отсюда – небезопасно, наверное. Вот если бы сделать ксерокопии, которые я смогу по прочтении безболезненно уничтожить... Это идея! Я нажимаю на кнопку, встроенную в стол. Входит парень из тех, кто дежурит за дверью.
– У вас здесь есть ксерокс?
– Сейчас принесу.
Он быстро возвращается, везет на каталке аппарат. То, что надо.
– Я подсоединил, можете пользоваться. Что-нибудь еще?
– Спасибо, это все.
Я ухожу из банка только через час. Проклятый ксерокс я все-таки освоила, и это хорошо. Люблю новые, собственные впечатления. И навыки, происхождение которых мне известно. Бумаги удобно расположились в карманчике моей сумки. Теперь домой. Но... Нет, надо домой. Мне не нужны сейчас проблемы. Слишком мало информации. Я должна быть незаметной, как бледная моль,
Управляющий уже вызвал для меня такси.
– Виктор Васильевич, вы уж простите за беспокойство. И большое спасибо.
– Ну что вы, Юлия Павловна, какое там беспокойство! Подожди, парень, – это уже к таксисту. – Номер твоего такси, как и тебя самого, уже зафиксировала камера слежения. Так что доставь клиентку как следует.
– А то как же! – Таксист, молодой парень, на мир смотрит исподлобья.
– Сам знаешь. Так что имей в виду: случится что-то – из-под земли достану.
– А если...
– Никакого «если». Проводишь до дверей квартиры. Все понял?
Я бы не хотела оказаться поперек дороги у этого приветливого Виктора Васильевича! Парень тоже не хочет, даже спорить не пытается. Машина трогается с места. Светлана не преувеличивала, когда говорила, что от жуликов яблоку негде упасть. Если уже на такси стало опасно ездить, тогда я уж и не знаю...
– Простите, а что имел в виду управляющий, когда говорил вам...
Парень поворачивается ко мне. Довольно симпатичный. И, кажется, ничем от него не воняет.
– Вы, наверное, иностранка.
– С чего вы взяли? – Странный вывод.. Наверное, я сморозила глупость.
– Акцент... Нет, не очень заметно, но есть. А тот мужик знает, о чем говорит. У нас так часто случается: по телефону вызывают такси, а на линии сидят умники, которые отслеживают, откуда звонок, присылают свое «такси». Даже убийства случаются. Но мне он зря это говорил, я не из тех. Правда, на лбу у меня это не написано, так что я не в претензии.
Хорошенькое дело! Надо где-то достать машину, потому как убьют вот так ни за хрен собачий – не спросят, как и звать. Вернее, попробуют убить. Но мне совсем ни к чему лишние проблемы.
– Наверное, я провожу вас до двери, если позволите. Для очистки совести.
– Вы просто постойте на первом этаже, я крикну, что все в порядке.
Мы идем к дверям подъезда. Он открывает для меня створку, но я не хочу, чтобы он оказался у меня за спиной. Поэтому как бы случайно роняю сумку. И вхожу следом. У меня от всех этих разговоров о преступниках развилась паранойя, но береженого, как известно, бог бережет.
Я поднимаюсь по ступенькам, он остается внизу. Скорей бы зайти в квартиру, взять на руки Макса и немного полежать. Просто полежать. Потому что меня даже мутит от усталости.
К постоянному, знакомому запаху освежителя воздуха и чужих квартир, каких-то блюд, которые готовят соседи, – ко всему этому уже привычному «букету» прибавляется какая-то вонь. Где-то на уровне третьего этажа. Это что же за гадость такая? Судя по всему, где-то на моем этаже. Стоп. Это не просто так. Там кто-то стоит, поджидая меня. Кто? Неужели у меня есть – или, вернее, был знакомый с таким запахом? Не может быть. Я бы такого типа на пушечный выстрел не подпустила к себе. Значит...
Размышляя над этим, я не прекращаю подъем. Пускай скунс наверху думает, что я ничего не заметила. Почему он появился именно сегодня? Неужели это как-то связано с моей поездкой в банк? Или это результат моей вчерашней эскапады?
Я медленно поднимаюсь на последний этаж – около окна, спиной ко мне, стоит мужчина. Стоит и воняет так, что щиплет глаза. Почему от мужчин бывает такой запах? Неужели им все равно? И все равно женщинам, которые с ними спят? Мне этого никогда не понять.
Я прохожу мимо него, до квартиры два пролета, а в мою шею впивается гаррота2
. Знаете, что такое гаррота? То-то же. Малоприятная штука, только надо уметь ею пользоваться. Этот тип – не профессионал, я это знала с самого начала, как только обнаружила его присутствие. Профи никогда не выдаст себя таким глупым образом. А тут был не просто запах! И я ждала нападения, не выстрела, а именно нападения, поэтому скрученный шарф защитил горло от гарроты – пусть не полностью, но значительно, а я, пригнувшись, делаю бросок через плечо. Я вижу побледневшее лицо парнишки-таксиста, который мчится наверх, а мой ароматный друг летит вниз, в пространство между перил.
Вниз. Классная штука – старые дома. А он молчит, и это отлично. Потому что я сломала ему шею. Звук удара совпадает с моим выдохом – проклятая гаррота ничего хорошего мне не сделала. Чуть горло не перерезала, когда я подбросила того типа.
– О боже, с вами все в порядке? – Нет, не все, я здорово порезалась, шарф был тонким. Из шеи кровь так и хлещет. Проклятье!
Он на лету подхватывает меня. Темная вода... Нет. Нет! Только не сейчас. Скорее в квартиру. Скорей!
– Надо вызвать милицию.
Ты что, парень, совсем спятил? Тогда мне уж точно будет хана. Эти ребята служат тому, кто платит. Не все, но хватит и тех, что есть, чтоб помереть в камере «от сердечной недостаточности». Или еще от чего-нибудь.
Мы входим в квартиру. Где-то внизу разрастается женский визг. Моего знакомца уже обнаружили – значит, у меня времени меньше, чем я думала.
– Тебе нужны неприятности? – Мой голос звучит хрипло и приглушенно. Хорошо еще, что хоть такой есть...
– Но... Я все видел! Вас никто не станет обвинять. В последнее время милиция на такое смотрит сквозь пальцы. Вас не обвинят в превышении норм необходимой самообороны! Я могу все подтвердить.
– Зачем тебе это надо? Слушай сюда: я не хочу впутываться в это и впутывать тебя. Поэтому, когда прибудет милиция, мы скажем следующее: ты довез меня до дома, проводил до квартиры, я пригласила тебя выпить кофе, потом мы занялись сексом. Ну, вот и все. Ты ничего не слышал, я тоже. А теперь – немедленно в ванную.
– Зачем? – Парень, ты не знаешь, для чего существуют ванные? Я в тебе ошиблась.
– Неужели ты думаешь, что я пущу тебя в свою постель немытым?
Меня смешит его ошарашенный вид, но мне некогда развлекаться. Я ныряю в спальню и раздеваюсь. Кровь сильно испачкала мою одежду, поэтому я складываю все в пакет и прячу подальше. Хорошо, что у меня есть нечто похожее. Я разбрасываю все по комнате. Живописно. Теперь – шея. Тут должна быть перекись. Жидкость жутко пузырится и шипит, как кислота. Прививку от столбняка сделаю потом.
Теперь кровать. Я быстро расстилаю ее и сбиваю простыни. Ничего, сойдет. Ну и где мой мнимый любовник? Сцена готова. Если, конечно, никому не придет в голову мысль... Стоп. А если действительно дойдет до освидетельствования? Отсутствие явных следов... Прокол. Но не могу же я!.. Я... не могу. И средства защиты... А если я девственница? Нет, уж это нонсенс. И тем не менее это уязвимый план, если не...
Я цепляю на шею поверх повязки кружева и напяливаю пеньюар на голое тело. Ну, и где это воплощение целомудрия? Смыл своих микробов?
– Иди скорее сюда!
– А вы уверены, что это хорошая идея?
– Другой все равно нет, поэтому пошевеливайся.
Он выходит из ванной, и глаза мои лезут на лоб.
Я, конечно, теоретически понимаю, что случилась сексуальная революция и все такое прочее, но это первый голый мужчина, которого я вижу. А у него глаза стали совсем круглыми, я точно нравлюсь ему.
– Фантастика! – только и выдохнул он, а я слышу, как визжит сирена. Наверное, во всем мире милицейская сирена визжит одинаково. Поэтому у нас мало времени.
– А ты уверена, что... – о, мы уже на «ты»? Хотя, конечно, смешно говорить «вы» женщине, которая, черт знает во что одетая, тянет тебя в постель.
– Изложи встречные предложения.
– Нет, но...
– Никаких «но». Ложись в кровать, – господи, что я делаю? Но от него, по крайней мере, приятно пахнет.
– Но если мы будем просто лежать, а потом это выяснится, то...
Парень, я сама это понимаю, только тут я – пас.
– Ну так делай, пожалуйста, что-нибудь... То, что делают в подобных случаях, потому что я в этом вопросе...
– Ты девственница?! – Он так удивлен, словно обнаружил мое внеземное происхождение.
– Наверное. Я не знаю. Потом объясню. Скорее делай что-нибудь, даже если я девственница. Это все же лучше того, что со мной, случись что, сделают в милиции. Всяко лучше...
Я смолкаю на полуслове, потому что его рука осторожно обнимает меня. Я не понимаю, что со мной происходит, но мое тело мне уже не принадлежит. Я словно плыву куда-то в горячих волнах, и мне уже все равно, где там милиция, кто там что видел... Мне только хочется, чтобы это никогда не кончалось. И его поцелуи сводят меня с ума.
– Я больше не могу сдерживаться... – горячий шепот вплетается в музыку моих ощущений. Не сдерживайся, парень, зачем?
Потом мы просто лежим какое-то время. Я не знаю, что это было, но...
– Ты просто чудо. Только у тебя давно никого не было.
– По крайней мере четыре года.
– Господи! – почему-то ужасается он. – Как же ты?..
– Никак Обыкновенно. Мне это было ни к чему.
– Не может быть! Ты просто создана для любви!
Это не любовь, малыш. Это просто инстинкт. Но теперь я, по крайней мере, знаю, что когда-то у меня были отношения с мужчиной. Или с мужчинами. Но это было довольно давно и, по всему видать, не слишком приятно, раз уж мне этого больше не хотелось.
– Как тебя зовут?
Ну, и это ли не вершина падения? Переспать с мужчиной, а потом спросить его имя.
– Меня зовут Игорь. Потоцкий Игорь, к вашим услугам, мадам.
– А меня – Юля, – или еще как-нибудь, не знаю. И тебе не надо знать.
– Что будем теперь делать, Юля? О, да у тебя опять кровь!
И вправду, из-под кружев показалась струйка. С этим надо справиться поскорее, не то жди неприятностей. Я снимаю кружева и разматываю повязку. Так и есть, все пропиталось кровью. Игорь быстро обрабатывает рану антисептиком. Только теперь я чувствую, как она болит. Наверное, из-за шока я этого сразу не ощутила, а общение с доктором у меня еще впереди. Но я позабочусь об этом потом, а сейчас новоявленный любовник сноровисто накладывает мне повязку. У меня где-то было боа, где-то в шкафу мы с ним пересеклись и презрительно отвернулись друг от друга. Но теперь его время пришло. Может, у меня экстравагантный вкус, милиции это не касается. В прихожей звучит наконец-то звонок Кто-то пришел.
Конечно, кто-то – это преувеличение. Даже по звучанию звонка я понимаю, что никого другого, кроме стража порядка, я там не увижу.
– Скорее в постель! – командую я парню. – И запомни: ничего не видел, ничего не слышал, у нас – любовь с первого взгляда. Уяснил? А мужик стоял на третьем этаже возле окна. Мы его видели со спины.
– Я все понял.
Я иду открывать. Судя по тому, как вытаращил глаза мужчина в мятой рубашке, я понимаю, что произвела нужное впечатление. Теперь его мысли немного собьются с курса, а это значит, что у меня есть небольшая фора, чтобы понять, как с ним разговаривать. Мужчины такие предсказуемые существа! Кроме гомиков и прочих извращенцев.
– Что вам угодно? – Мой голос все еще хриплый, но это даже неплохо.
– Я... э-э... прошу меня извинить, я лейтенант Волошин, уголовный розыск. Отдел убийств.
Он приходит в себя настолько, что уже в состоянии продемонстрировать свое удостоверение.
– И кого вы здесь уголовно разыскиваете, лейтенант? Надеюсь, что не меня, потому что я сейчас немного занята.
Я мило улыбаюсь ему, во всяком случае я думаю, что это так выглядит. Все равно ему начхать на мою улыбку – мой пеньюар совсем прозрачный.
– Мне можно войти? Я должен задать вам несколько вопросов.
– Пожалуйста, если это как-то вас утешит. А что случилось? Позвольте, я закрою дверь. Знаете, я, конечно, не хочу вас обидеть, но преступность... Ну, вы же понимаете.
Я закрываю дверь на замок, при этом, словно невзначай, прижимаюсь к нему. Он отскакивает от меня, словно я его укусила. Бедняжка, он женат и при этом – верный муж
– Прошу вас, лейтенант, проходите. Сюда, в гостиную.
– А вы не могли бы надеть что-нибудь? – Он устраивается на диване. – Это немного... необычный наряд.
– Простите, лейтенант, я совсем не собиралась бросать вызов вашей скромности. Хотя дома я одеваюсь так, как считаю нужным, но специально для вас я надену костюм-визитку. Какого цвета желаете?
– Я не хотел вас обидеть, извините... Но мне сегодня еще работать. Пожалуйста, поймите меня правильно, – бедняга даже взмок от усердия. Милый человек.
– Хорошо, только для вас. Дорогой, принеси мне халат, в шкафу висит, – я начинаю игру и раскрываю первую карту. Пусть знает, что я не одна.
Игорь просто умница, дам ему конфетку. Кстати,о конфетках. А где Макс? Почему он никак не отреагировал на присутствие в доме особей мужского пола? Это начинает меня беспокоить по-настоящему. Именно это, а не труп в подъезде.
– Добрый день, – завернутый в простыню, Игорь напоминает античную статую. Я только теперь обращаю внимание на его безупречный торс. Попала прямо в яблочко! Неплохой экземпляр.
– Э-э, добрый день, – бедняга лейтенант, каково ему сейчас! – Вы тоже, пожалуйста, останьтесь.
– Лейтенант, может, вы скажете нам, что случилось?
– Да, конечно, – хотя я уже в халате, он все равно сидит как на иголках. – Только что в вашем подъезде убит человек Я хотел бы узнать, вы ничего не заметили? Дело в том, что соседка с первого этажа видела, как вы вдвоем зашли в подъезд, а через некоторое время она услышала крик – это другая ваша соседка, возвращаясь из магазина, наткнулась на тело. При этом эксперт уверен, что с момента смерти прошло не более пятнадцати минут – вы в это время были в подъезде. Значит, могли что-то видеть.
– Лейтенант, мы ничего не видели. Во всяком случае, труп мы точно не видели. Когда поднимались в квартиру, какой-то мужчина стоял возле окна между вторым и третьим этажами...
– Дорогая, он стоял этажом выше, – молодец, подхватил игру. Дам еще одну конфетку.
– Может быть, я не обратила внимания. Я только знаю, что этот тип не мылся с самого рождения.
– Вы его узнали? – Лейтенант немного наивен.
– Нет, он же стоял спиной.
– Почему же вы сделали вывод, что он не мылся?
– Он вонял, как скунс, лейтенант. Нет, как целая куча скунсов.
– Ну, ладно. И что вы сделали потом?
– Пришли сюда, разделись и занимались любовью, – я изображаю раздражение.
– И все?
– Извините, лейтенант, запамятовала. Конечно же! –
Он весь внимание, я вижу, как он примеряет к себе капитанские погоны. – Нет, мы сначала застрелили какого-то типа, а уже потом пришли сюда и занялись любовью.
– Не надо так злиться, прошу вас! Я ни в чем вас не обвиняю.
– Простите, лейтенант. Просто вы немного не вовремя пришли.
– Это ваше такси на стоянке перед домом? – Нельзя расслабляться, кто знает, как парень себя поведет. Может, он патологически боится милиции?
– Да, мое. Я привез Юлю из банка.
– Вы давно знакомы?
– Лейтенант, прошу вас... Мы знакомы не дольше часа. Управляющий банком вызвал мне такси. Это можно проверить, момент отслеживала камера. Так что мы знаем друг друга недавно, – я старательно краснею.
– И что, вот так сразу?.. Простите, но я должен задать эти вопросы.
– Не совсем сразу, но практически. Ну, вы же понимаете, как это бывает. Это было словно электрический разряд – искра пробежала и...
– Ладно. Ну, хорошо... Оставим пока этот вопрос. Скажите, пожалуйста, как выглядел человек, которого вы видели?
Энтузиазма у него явно поубавилось. Он понимает, что многое из того, что мы рассказали, правда, поскольку это легко проверить. А если мы знакомы какой-то час, нам не имеет смысла выгораживать друг друга. Да и вряд ли мы просто так, от нечего делать, сбросили скунса с высоты пятого этажа.
– У него была рубашка в клетку, довольно старая, синие или черные брюки – я ведь модельер, запоминаю в основном одежду.
– А вы что заметили? – Это вопрос Игорю.
– Ну, одежду я не припомню... Да, вроде светлая рубашка, может, и в клетку, не скажу, я к нему не присматривался, сами понимаете. Волосы вроде темные какие-то. Может, просто грязные. Юля права насчет запаха. Я еще опасался, что от этой вони у нас пропадет... настрой, вы понимаете, о чем я? А вы думаете – то был убийца? Жаль, что мы не можем вам помочь.
– Нет, судя по вашему описанию, то был не убийца, а пострадавший. И вы, очевидно, последние, кто видел его в живых.
– А я думаю, что последним видел его в живых тот, кто его убил. Зарезал или застрелил.
Естественно, именно мы видели его последними. Но он сам так хотел.
– Кстати, а что же случилось? – Осторожно, это тонкий лед..
– Его сбросили в пролет между лестницами. С высоты не менее третьего этажа.
– Но это невозможно! Когда человек летит вниз с большой высоты, он кричит. Я бы, во всяком случае, кричала. А мы были здесь и ничего не слышали. А соседка, которая видела нас, может, она слышала?
– Нет, – он тяжело вздыхает. Это дело уже кажется ему безнадежным.
– Так с чего вы взяли, что его кто-то убил? Если он не кричал, может, сам и прыгнул? Самоубийство? – Я подаю тебе хорошую идею, ну же!
– Возможно... Пока рано делать какие-то выводы. Некоторые детали... Может, ему сначала сломали шею, а потом уже... Потому что похоже, что у него сломана шея. А впрочем... Посмотрим. Я позвоню, если мне понадобятся ваши показания. Продиктуйте мне свои данные.
Это совсем несложно. Он старательно все записывает, а мне хочется кое-что узнать. Только осторожненько!
– Лейтенант, у вас такая интересная работа!
– Ну что вы, Юлечка (я для него уже Юлечка, видели вы такое?), ничего интересного. Наоборот, иногда хочется от всей этой грязи бежать куда глаза глядят. Прихожу домой – боюсь к детям подойти, так и кажется, что испачкаю их.
– У вас есть дети?
– Есть, близнецы. Конечно, это счастье! Но мы с женой вдвоем едва-едва можем их содержать. Что же поделаешь, если близнецы! На улицу же одного не выгонишь? А работа как работа, что интересного?! Пьяные подрались, или наркоманы, или что-то подобное... Вот этот, сегодняшний, думаете кто такой? Бандит и отъявленный головорез, кличка – Кулак. При нем найдена гаррота. Я уверен, что он причастен к целому ряду нападений, гарроту отослали на экспертизу, посмотрим. И если кто-то взял на себя труд положить конец его карьере, то я плакать не стану. А приходится терять время на расследование, хотя тому, кто его убил – если имело место убийство, – я бы орден дал. А надо расследовать. Ладно, посмотрим, мне уже пора, приятно было познакомиться. Красивая у вас квартира. Это спальня напротив?
– Да, а дальше по коридору – кабинет.
– Мы тоже хотим делать ремонт. Можно посмотреть ваш? Жена говорит, у нее идеи иссякли, а мне ваша квартира очень нравится, все отлично устроено.
– Конечно, прошу вас.
Он заглядывает в кабинет, потом идет в спальню. Конечно, он не такой простофиля, каким пытается казаться, и я прекрасно знаю, что он ищет. Но я в эти игры играю гораздо лучше. Смятые простыни, разбросанная одежда и... использованный презерватив на полу. Когда он его надел? Но это хорошо, теперь не буду думать, как и что.
– Красивая комната. Спасибо, что разрешили посмотреть. До свидания.
Я закрываю дверь и возвращаюсь в спальню. Мне надо немного отдохнуть. У меня болит шея, и я ужасно себя чувствую. И, ко всему прочему, разболелась голова. Нестерпимо.
– Может, ты мне кое-что объяснишь – что мне делать с этим парнем? Лучше всего просто его убить, но по многим причинам это плохая идея. Так что же?
– Почему ты молчишь? Ты представляешь, что я сейчас чувствую? Ты на моих глазах сбросила вниз этого негодяя, потом... И мы обманули милицию! Ты поняла, что, если переспишь со мной, я тебя не выдам, да? Ты скажешь мне, что все это значит?
– Нет.
Парень, ты очень не вовремя лезешь ко мне со своими эмоциями!
– Ты не хочешь объяснить, почему за тобой охотятся бандиты? Почему? Я мог бы помочь тебе.
– Не лезь в это.
– Но...
– Никаких «но». Не лезь в это. У тебя нет шансов уцелеть. Я не хочу иметь на своей совести еще и твою жизнь. Поэтому собирайся и уходи.
Не понимаю, почему он еще здесь. Другой бы уже бежал без оглядки.
– Юля, ну пожалуйста... Не надо со мной так. О, у тебя опять кровь. Надо немедленно к врачу. Собирайся, я помогу тебе одеться, поедем в больницу.
Он не понимает. Мне сейчас нельзя в больницу. Они обязаны обо всех подобных ранениях сообщать в милицию.
– Дай мою сумку.
Гдe-то здесь должна быть визитка Виталия. Только бы Светка ни о чем не пронюхала! Вот, нашла.
– Позвони этому человеку.
– Это твой приятель? – Так, хорошенькая история, уже начались сцены ревности.
– Нет, это приятель моей подруги, – я что, оправдываюсь? Не может быть. Надо следить за собой, иначе плохи мои дела. – Позвони сейчас же и скажи, пусть захватит инструменты. Не вдавайся в подробности. Давай же, сделай это. Скорее.
Надо отдать ему должное, он тут же взялся за телефон.
– Виталия Петровича можно к телефону?.. Здравствуйте, это...
Надо немного прибраться здесь, потому что... Темная вода смыкается над моей головой. Грязная темная вода. Господи, боже, а где же Макс?!
Но я уже лечу в пропасть.
7
– ...не очень правдоподобно.
Это голос Виталия. Меня разбудили голоса и настойчивая щекотка – Макс напоминает мне, что я не имею никакого морального права умереть и оставить его на произвол судьбы.
– Мне больше нечего сказать. Она проснется и все вам объяснит – конечно, если захочет. – Этот голос... О боже! Парень еще здесь! Как я ему в глаза посмотрю? Я вела себя как последняя шлюха. Что же делать?
– Макс, пошел вон! – Кто это смеет приказывать моему коту?
– Нет, – я прижимаю к себе теплое тельце. – Не гоните его!
Наверное, они ссорились, потому что их лица сохраняют сердитое выражение. Как по команде, они оба поворачиваются ко мне. Их можно счесть братьями – оба белокурые, синеглазые, в хорошей форме. Только Игорь моложе лет на пять-шесть и не такой... домашний. Мне везет на красивых мужиков. Вот только как от них теперь избавиться? Мне еще сегодня надо... Где моя сумка?
– Моя сумка... – у меня кружится голова, но это мелочи. Если моя сумка пропала, будут крупные неприятности. У них обоих.
– Эта? – Игорь подает мне сумку.
-Да.
Я заглядываю в нее. Шкатулка, в ней – деньги и кольцо. А в кармашке – бумаги. Все на месте. Я, конечно, всерьез не рассматривала возможность кражи, но... Да что теперь, все на месте – и хорошо.
– Вы давно приехали?
– Только что. – Виталий ставит на тумбочку свой чемоданчик. – Только руки успел помыть и выслушать поток басен Лафонтена, которые этот неприветливый юноша счел нужным мне сплести. Но об этом потом поговорим! Давайте посмотрим, что с вами случилось.
Он склоняется надо мной, и его пальцы умело и уверенно касаются меня, исследуя повреждения. Кровь уже не идет, но шея занемела, голову повернуть я не могу, потому что болит зверски.
– Такое впечатление, что вас пытались задушить тонкой проволокой, – браво, док, сразу видно, что вы не зря протирали штаны в далеком Гарварде. – Насколько я могу судить, до больших неприятностей дело не дошло, но повреждение мягких тканей может иметь неприятные последствия. Точнее я могу сказать, когда увижу снимок. Собирайтесь, поедем в больницу.
– Виталий Петрович, вы не понимаете. Нельзя, чтобы милиция узнала об этом. У нас тут... кое-что случилось. Вам лучше не знать. Вы меня как-нибудь подрихтуйте, и дело с концом. А Светке – ни слова.
Если он не согласится, я рискую. Чем меньше людей будет в курсе, тем для меня безопасней.
– Вы знаете, Юля, я все-таки отброшу мысль о том, что вы тут развлекались садомазохизмом – слишком экзотическая версия, – он даже не улыбается, это плохо. – С вами случилось что-то ужасное, и вы не хотите понять, что после такой тяжелой травмы, какую вы пережили – едва пережили, я подчеркиваю это, – вам следует избегать ситуаций, вследствие которых... Одним словом, нам нельзя вести себя так, как вы это себе представляете. И еще долго будет нельзя. А вас вчера вечером не было дома. Пусть это останется на вашей совести, но я не могу позволить вам... Немедленно собирайтесь в больницу, сию минуту! И без разговоров. Никто ни о чем не узнает, не волнуйтесь. Но необходимо сделать снимок, иначе это может плохо закончиться.
Он не понимает. Я не могу тратить на это свое время! Мне нужно разобраться с бумагами, возобновить некоторые знакомства, мне нельзя расслабляться, потому что сегодня за мной кто-то прислал вонючку с гарротой. Возможно, этот «кто-то» знал, что та Юля не даст сдачи, возможно, мне тогдашней хватило бы мелкого жулика, по теперь уже – нет. Все изменилось – сама не понимаю, как. Но если у этого мистера Икс голова не только для ношения шляпы, он сделает поправку на ветер.
– Дорогая, он прав.
Это интересно. Я для тебя уже «дорогая»?
– В больнице я не останусь. Что бы там ни было, вызовете мне такси.–Имей в виду, милый, ты мне больше не нужен. А распустишь язык – не успеешь оглянуться, как сам окажешься в камере.
– Зачем? У вас же есть персональное такси и водитель.
Он подсмеивается надо мной, этот недоученный Авиценна! Если бы у меня так голова не болела, я бы тоже посмеялась. Потому что я теперь уже сомневаюсь, стоило ли заходить так далеко, чтобы придать сцене большую достоверность...
Ничего, у меня есть секретное оружие против излишней пылкости новоявленного Ромео. Сейчас, малыш, я смою с вывески краску, сниму парик... Ну как тебе, нравится? Отвратительно, не правда ли?
– Ты похожа на Гавроша.
Ну и ну! Извращенец какой-то попался. Парень, да ты приглядись, где ты видел чучело уродливее? И беги без оглядки, я даже не обижусь. Бедняга! Мне его немного жаль. Господи, надо же было уродиться такой... Не имею права даже подумать о ком-то, хоть немногим лучше обезьяны. Любовь предпочитает равных... Проклятье!
– Успокойся, что с тобой? Ты вся дрожишь, – его ладони такие теплые и... я не хочу, чтобы он уходил. – Ты сейчас смотрела в зеркало с такой ненавистью, что даже я это кожей почувствовал. Ты очень красивая. А волосы скоро отрастут. Ну, чего ты?
А ничего. Я, наверное, хочу поплакать. Не знаю, плакала ли я в той жизни, но сейчас я страшно устала, у меня болит голова, я сама себя боюсь, и мне одиноко, потому что я здесь чужая. Я хочу куда-то, где звезды на тротуаре, где... Я не знаю. Где я была красивой и беззаботной. Когда-то давно. Может быть, в другой жизни. Но я почему-то не верю в это.
Он прижимает меня к себе и гладит по голове. Я чувствую прохладу его губ. Нет. Нельзя. Никому нельзя доверять. И если что-то кажется случайностью, то это не так. А значит, наша встреча... На кого он работает? Почему именно он приехал по вызову? И можно ли назвать случайностью его присутствие во время нападения на меня? Может, тем типом просто пожертвовали, слишком уж он вонял. Пожертвовали, как жертвуют пешкой.
И если бы мне не удалось справиться с ним, этот красавчик разыграл бы из себя рыцаря Круглого стола.
Эта версия имеет право на жизнь – пока я не убедилась в обратном. Знать бы вот только, из-за чего весь сыр-бор! Что такое важное я знала и забыла? Нет, я не стану доверять ему, хотя очень хочется разделить с кем-то эту ношу. И я чуть было не сделала такую глупость.
– А где был Макс? – Действительно, пока я тут развлекалась, где был мой священный и неприкосновенный кот?
– Да, зверь у тебя необыкновенный. Я глазам своим не поверил! – У Игоря вид слегка пристыженный. Интересно, в чем дело? – Но он повел себя не слишком гостеприимно, и я запер его в ванной, перед тем как... – а, так ты даже краснеть умеешь!
– Как! Ты посмел запереть Макса? И руки твои не отсохли? И священный Осирис не испепелил тебя своим гневом? Это безобразие. Куда только он смотрел?
– Думаю, туда же, куда и я. Он, наверное, хотел меня испепелить, но тут увидел тебя в этой прозрачной штучке и решил, что черт с ним, с этим... испепелением, на свете полно вещей поинтереснее.
А у тебя, мой хороший, даже есть чувство юмора! И об Осирисе ты слышал. Ты не похож на водилу. Ничего, и все выясню, есть способы.
– Нельзя так сказать – «испепеление».
– Да бог с ним, со всем. Поехали, тот парень ждет нас.
Мы едем сквозь сумерки. Был длинный плодотворный день, я хочу спать и не хочу. В последнее время я не жалуюсь на скуку, странно, что такая жизнь пришлась мне по душе.
Снова больница, знакомый запах. Только... Нет. Я не буду больше бояться этого коридора. Что бы там ни произошло со мной в похожем месте, это было давно и не здесь. Мой страх нерационален. Но, помимо моей воли, сердце снова сжимается.
– Юлечка, что с тобой?
Нет, это настоящая любовь! Видали такое? Он уже улавливает мое настроение. Не иначе телепатическая связь. Ну и зачем мне это надо? Жила себе, как птица на ветке, никого не трогала... Ну, почти никого. Так нет же!..
– Ничего, я в порядке. А тебе не попадет на работе за то, что ты исчез?
– Нет, это же радиотакси. Кода я выхожу из машины, просто отсоединяюсь от линии. Сколько наездил, то и мое.
– Не переживай, я компенсирую твои убытки.
Он отшатнулся от меня. Если только он не новоявленный Эрик Робертс, я бы сказала, что поразила его в самое сердце. Разве я не этого добивалась? Да. Именно этого. Если он враг, я должна отделаться от него, если друг – тем более. Он может погибнуть, как и та женщина, ведь у него, как и у большинства людей, есть целый ряд предрассудков типа теории о неприкосновенности человеческой жизни, а потому в этой игре у него нет ни единого шанса. А я? Где мои предрассудки? Я знаю только одно: если ко мне, образно выражаясь, приходят с оружием в руках – кто угодно, независимо от пола и возраста, – должны знать, что тем самым они открывают для меня сезон охоты. У меня есть предрассудок насчет неприкосновенности моей жизни и жизни моих близких. Я согласна, противоречий масса, но ведь не бывает идеальных теорий, что бы там ни говорили духовные пастыри всех мастей.
– Я понимаю. Ты специально оскорбляешь меня для того, чтобы я ушел. Но я не уйду.
Да, осознаю, я попала. Как не вовремя! Я не смогу ему объяснить. Но почему не смогу? Я сделаю это, и тогда он точно исчезнет. Я даже расскажу ему о тех двоих, которых я вчера...
Или нет, лучше не надо. Об этом знаем только я и та, другая. По-моему, по нам обеим плачет смирительная рубашка. Одна на двоих.
Скучные процедуры, анализы, снимок... Виталий осуждающе качает головой. Да, вы правы, док, я плохо себя вела. Но не обещаю, что исправлюсь. В свое оправдание могу только заметить, что все они первые начали.
– Ну вот, теперь у меня есть уверенность, что ничего непоправимого не случилось, – док наконец снимает перчатки. – Но я должен был убедиться. А теперь слушайте и хорошенько запомните то, что я вам скажу. Вы должны соблюдать постельный режим – по крайней мере неделю. Я буду навещать вас и контролировать. Если не послушаетесь, я не берусь даже делать прогноз относительно возможных последствий. Вы понимаете, о чем речь? Или вы хотите превратиться в двуногий овощ? А это тоже может случиться. Я дам вам лекарство, вы будете его принимать, обязательно. И никакой бурной деятельности, домашний арест, иначе я все расскажу Свете. Вы этого хотите?
– Это мерзкий шантаж.
– Когда дело касается моей работы, я редко бываю галантным. Особенно с личностями, которые с проломленным черепом откалывают номера в стиле секретных агентов.
Он что-то делает с моей шеей, и боль немного отступает. Я хочу домой, к Максу. Я устала от людей. Я, наверное, и вправду не слишком-то общительная, потому что мне все время хочется остаться одной.
– Юля, я провожу тебя до двери, – езжай домой, малыш, и забудь обо мне.
– Я сама о себе позабочусь.
– Я знаю, но...
– Мы не будем выяснять отношения. Это не надо ни тебе, ни мне. Пойми наконец простую вещь. То, что случилось, касается только меня и больше никого. Но для любого, желающего вмешаться, это будет означать смертный приговор. Я сама разберусь. А когда все закончится, я с удовольствием выпью с тобой кофе – если желание не пропадет. Мы посидим где-нибудь в уютном местечке – потом.
– Если ты сама не погибнешь, – у него такие глаза... Мне грустно.
-Да.
– Я могу позвонить тебе?
– Пока не надо. А твои координаты у меня есть, – я хочу домой, я устала и соскучилась по Максу.
– Откуда?
– Ты забыл? Ты же продиктовал их сегодня лейтенанту. Я запомнила в точности.
– Идем.
Вот упрямый тип, даже меня переплюнул! Неужели все мужчины такие? Это неразумно. Мы поднимаемся по ступенькам, останавливаемся перед дверью, я открываю замки. Макс ждет меня в прихожей. Я переступаю порог, парень остается на площадке. Его глаза умоляют меня, но я не могу себе этого позволить. Мне нужно работать.
– Можешь прийти завтра, если хочешь. Я же под арестом.
– А ты хочешь, чтобы я пришел?
Хочу ли я? Да, наверное, хочу. И это меня немного пугает.
-Да.
Он переступает порог. Нет. Нет! У меня нет на это времени. Но тело мое говорит «да», и я отвечаю на его поцелуй. Но это – все.
Я быстро смываю с себя микробов и стресс и достаю из сумки то, что принесла из банка. Кольцо – на палец, мне приятно чувствовать его на руке, красивая вещь. А теперь очередь за бумагами. Что это? Списки. Фамилии, адреса, какие-то даты – это все женщины. Ладно, потом. Несколько платежных ведомостей на зарплату – документ шестилетней давности. Начало моей карьеры. Это те люди, которые начинали со мной работать. Скорее всего, никого из них я не увижу в списках теперешнего персонала. Но я проверю это. Чем черт не шутит?!
Что это за женщины в списке? Откуда у меня этот список? Когда я его спрятала в сейф? Это легко проверить. Завтра позвоню Виктору Васильевичу. А что я сделаю сегодня? Сегодня я хочу спать. Но вот еще что: очень немного было у меня сотрудников. А кто-то же должен был шить вещи. Кто-то должен был гримировать моделей и все такое... Много чего! А в списке семь человек – мужчины. Только семь и все – мужчины. А если это «теневая» ведомость, то возникает вопрос: а что они делали? Одну фамилию я уже встречала – Богулевский А.И. Ну да, как же я забыла, договор об аренде я подписывала вместе с этим парнем. Кто он? Вряд ли работает сейчас. Стоп. В моем кабинете стоит компьютер. Если мои руки умеют так сноровисто убивать, так может быть, они умеют обращаться и с этой техникой? Как знать, как знать... Но я попробую. Завтра.
Я выключаю свет. Макс возится рядом с кроватью – там у него что-то среднее между гнездом и будкой. Он воспитанный мальчик и не лезет спать ко мне в постель, что характеризует его с самой лучшей стороны. А на этой кровати я сегодня получила определенные впечатления. Собственные впечатления. По правде говоря, мне даже понравилось. Но это к делу не относится.
А этот тип с гарротой... Какое дилетантство! Кому это понадобилось? Стоп. Я совсем позабыла. Конверт, который был в шкатулке из тайника! Он до сих пор лежит в одном из кармашков сумки. Или не лежит. Какая же я легкомысленная, просто уму непостижимо! А если там что-то важное, о чем я должна узнать сегодня?
Я снова включаю свет. Макс поднял голову и недовольно щурится. Прости, мой золотой, ничего не поделаешь. Такая у котов удивительная голова: одновременно плоская, круглая и треугольная. Ни у кого другого такой нет. Наверное, они прилетели с далеких планет и поселились среди людей, как постоянный упрек нашему несовершенству. Не люди – венец творения, а коты. Это моя собственная теория, и у меня есть куча аргументов в ее поддержку.
Конверт на месте. В одном из многочисленных карманчиков. Надо будет заглянуть в «Женское царство», что там говорил «купец-еврей» насчет обуви? Потому что та обувь, которую я обнаружила в шкафу, не годится для моих занятий. Вот посмотрю, что в конверте, – и лягу спать. Голова болит – терпенья нет.
Боже, какая мерзость! Некоторые снимки носят, скорее всего, чисто рекламный характер: голые девицы, внизу приклеена бумажка с параметрами, анкетными данными. Таких снимков здесь двадцать два. А еще десяток – просто любительские фото, которые увековечили... оргию, иначе не скажешь. Лица людей мне незнакомы. Стоп! Вот это паскудное рыло я точно где-то видела. А не тот ли это деятель, которого я вчера заставила поужинать напоследок собственной блевотиной? Ну, так и есть! Та же гадкая ухмылка, мне кажется, что я еще чувствую вонь. Значит, то, что вчера произошло, не было случайностью? За мной следили? Тогда стоит предположить, что Мария Семеновна... Нет, не может быть! Зачем? А еще ясно как день, что моя смерть должна выглядеть как добропорядочный несчастный случай, иначе уже давно можно было бы нанять снайпера.
Где я взяла эти фотографии? Как давно они лежат в моем загашнике? Несколько фамилий девушек с фото есть в моих списках. Надо их отыскать, адреса указаны. Или их родственников. И спросить. Но так, чтобы...
А главное, надо менять место дислокации. Надо бежать отсюда, потому что я здесь как на ладони, следить удобно. Макса пока отдам Светке. Бедный Макс! И несчастье на мою голову! Я так привыкла к этой квартире, мне здесь уютно и удобно – если я оказываюсь в ней одна.
Я снова выключаю свет. Спать, спать. Почему мне так мучителен вид больничного коридора? И где мой загранпаспорт, там должны быть отметки и визы...
Солнечный луч бессовестно залез под подол моей ночной рубашки. Интересно, который час? О черт, ну и синяки у меня на шее! И синюшная полоска переходит в царапину. Тысяча чертей! И снилось мне что-то такое мерзкое, что настроение на нуле. Только бы опять никого не принесло. Все равно не открою. Надо найти загранпаспорт.
Еще бы знать, где у меня тут что лежит, о большем уже и не мечтаю. В столе должен быть порядок, но... Ах да, здесь ведь вчера Света похозяйничала. Вот папка. Да, это мой паспорт. Как блеснуло кольцо на руке! Красивая штука. Так, вот отметка о пребывании во Франции. С семнадцатого марта две тысячи пятого года по девятнадцатое мая того же года. Многовато. Ничего себе – Неделя высокой моды! Что же я так долго делала в стране любителей лягушек и устриц? Надеюсь, хоть улиток я там не наелась... Может, меня там жабами отравили? Господи, меня просто мутит от отвращения. Нет, никогда в этой жизни я не могла бы есть эту гадость. Так что же случилось?
Я всматриваюсь в фото. Это не я. Точно не я. Очень похожа, но – не так. Кто же я такая? Я не знаю. Если это – паспорт Юлии Ясинской, то я тогда точно кто-то другая. А где же настоящая?
Звонок в прихожей. Я никого не хочу видеть. Уходите все прочь. Я сейчас сяду и попробую оживить компьютер у себя в кабинете. Там должны быть интересные вещи. А если я кому-нибудь понадобилась – так у меня, в конце концов, есть телефон.
Я касаюсь клавиш. Нет, не могу. Я даже приблизительно не знаю, как им пользоваться. Странная у меня амнезия: как убивать разный мусор, так тут я первая, а как сделать что-то умное – так нет, рожей не вышла. К тому же как тут сосредоточишься, если мне всю дорогу мешают? Неужели не ясно, что я хочу побыть одна?! Я устала от докторов, любовников, искренних подруг и убийц. Я от всех устала.
– А я думал, что ты уже куда-то свалила.
– Не успела, – ну что ему надо? – Ты встал ужасно рано.
– Синяк выглядит ужасно.
– Я тоже.
– Нет, ты красивая. Впустишь меня?
– А ты разбираешься в компьютерах?
-Да.
– Тогда заходи.
Он старательно вытирает обувь, потом, словно что-то вспомнив, снимает туфли и оставляет их у двери. Хороший мальчик, выучил урок: Мое Величество не терпит грязи.
– Миленькая рубашечка. Ты в ней очень сексуально выглядишь.
– Ты извращенец. Любишь разные уродства?
– Синяки скоро сойдут, волосы отрастут. Остальное меня устраивает.
– Нахал!
– А у тебя несносный характер. Зачем тебе новейший компьютер, если ты не умеешь им пользоваться?
– У меня амнезия.
– Так не бывает. Это придумали мексиканцы для своих сериалов.
– Наверное, я раньше тоже так думала.
Мне нравится этот разговор. Мне нравится, что он тут. Я почти счастлива. Вот только – насколько?
– Кто-то почистил тебе файлы. У тебя нет резервного диска?
– Может, там ничего и не было?
– Нет, кто-то умный взломал пароль и почистил файлы. Попробую просканировать жесткий диск, но вряд ли что-то добуду. Кто-то отлично поработал с этой машиной.
Кто бы это мог быть? Меня не было дома довольно долго, кто угодно мог... Но как? Ключи были только у Светы, а ей-то зачем?
– Объясни, как им пользоваться.
– Сначала оденься, ты сбиваешь меня с мысли.
– А о чем ты пытаешься думать?
– А ты как считаешь? О погоде. Давай позавтракаем. Ты умеешь готовить?
– Я не хочу есть. Голоден – иди и готовь. Но не раньше, чем научишь меня пользоваться этим монстром.
– Если ты будешь такой упрямой, я передумаю жениться на тебе.
– Вот только не надо меня утешать!
Я быстро учусь, да и нехитрая это штука, но сама бы я разбиралась значительно дольше. Полезная вещь, потому что я тут задумала кое-что провернуть. Если у меня это получится, мне не придется задавать вопросы.
– Ты любишь видео?
– Почему ты спросил?
– Я видел у тебя много дисков и кассет.
– Там нет ничего интересного. Одни мелодрамы. Не понимаю, как я могла их смотреть.
– Ты ни о чем меня не спрашиваешь?
– Все, что посчитаешь нужным, расскажешь сам. Нет – значит, нет.
– Ты странная женщина. Никогда не встречал таких. Откуда у тебя этот акцент?
– У меня амнезия. Я себя помню меньше месяца.
– Если я приготовлю завтрак, ты поешь?
– Только если ты не нажаришь жаб.
– Почему я должен?.. У тебя есть жабы?
– Нет.
– А, понял. Так я пошел на кухню. Кто не спрятался – я не виноват.
– Не устраивай там беспорядка, иначе пожалеешь.
– Знаю. Ты выбросишь меня с балкона.
– Ты все правильно понял.
– Как честный человек, я женюсь на тебе.
– Не забывай, мне нельзя нервничать.
Последнее слово все равно останется за мной, ты меня не подловишь. Нет, видели вы что-нибудь подобное? Он на мне женится! Макс не потерпит такого святотатства. Я снова возвращаюсь к монитору. Вот сейчас войду в систему и найду нужные данные. Дом моды «Эрика». Что, где, когда. Пароль... «Джулия». Да. Мои пальцы сами набрали это слово. Почему? Какая разница.
Итак, дом моды открылся первого марта две тысячи первого года. Шестьдесят процентов акций – мои. Контрольный пакет. Вторая часть принадлежит банку, в котором у меня сейф. На это – только с две тысячи пятого года. А до этого акции принадлежали хозяину модельного агентства «Галатея», Богулевскому А.И. Значит, раньше при доме было модельное агентство. А эти девушки на фото... Нет, я не могла!
Кредит я возвратила в том же две тысячи пятом году. В прибыль заложены отчисления на приют «Надежда». Отлично. Все организовано таким образом, что я могу не вмешиваться, какое-то время все будет идти само собой. По инерции.
А вот это уже интересно. Модельное агентство «Галатея» прекратило свое существование опять-таки в марте пятого года. Тогда же куда-то пропал и господин Богулевский. Контракты всех теперешних сотрудников тоже датируются этим же временем. Значит, вернувшись из Парижа, я застала большие изменения. Но кто руководил этими изменениями? Кто нанял новых людей и куда подевался старый персонал?
Дальше уже ничего интересного. Теперь стоит заглянуть в личные дела сотрудников. Свое досье я уже видела. Дальше – портнихи, закройщицы, два модельера... Ничего интересного. Нет, вот что-то. Весь этот персонал нанимал один человек – господин Вишневецкий. И принимал именно тогда, когда, согласно отметкам в моем паспорте, я была еще в Париже или еще где-то во Франции. Как такое могло случиться? Неужели я раньше не замечала кучу странных совпадений и несоответствий? Или я не знала, что именно должна заметить? А потом, возможно, случайно обратила внимание, и – автокатастрофа с полной и надежной амнезией. Интересно. Слишком много совпадений!
Досье Олега Вишневецкого не впечатляет. Разве что... Ну конечно же, как я сразу не заметила! Свою карьеру он когда-то начинал в милиции, потом в спецслужбе. Но ушел почему-то, видно, зарплата не устроила. Возможно, это не имеет значения, но я в это не верю. В любом случае нужно выяснить. Его контракт подписывал Богулевский А.И., а это значит, что Олег знавал этого типа и, может статься, знается с ним и по сей день. Тогда можно выдвинуть несколько версий, но каждая из них будет заканчиваться вопросом: почему я до сих пор жива?
– Так ты хулиганишь? – Что за манера – заглядывать через плечо?
– Опомнись! Это информация о моем собственном Доме моды. Не слыхал о таком?
– Почему же! Слыхал, конечно же. Идем завтракать. Только переоденься.
– Мне лень. И шея болит, словно тупым ножом кто-то режет.
– А ты принимала лекарство, которое дал тебе врач?
– Пока у меня не будет лабораторного анализа состава этих таблеток, я к ним не прикоснусь.
– Но ведь доктор сказал... Ты что, думаешь, он тебя отравит? Но ведь он – твой знакомый! – Господи, почему у меня нет ни единой иллюзии относительно этого мира?
– Ну и что? Яду все равно, кто чей знакомый. Никому нельзя доверять. Может, у него материальные проблемы, откуда я знаю? А может, там действительно лекарство.
– Как же ты живешь на свете? Разве можно никому не доверять? Может, ты думаешь, что я тоже тебя отравлю? Завтраком?
– Теоретически такое возможно.
Этот парень умеет готовить не хуже, чем Светка. И в кухне порядок. Ну что же, малыш, посмотрим на твое поведение.
– Очень вкусно. А Макса ты покормил?
– Да. В первую очередь. Этот хвостатый монстр облил меня презрением.
– Не смей называть его монстром. Ты просто завидуешь его совершенству.
– Он высокомерный нахал.
– Имеет на это право.
– Не буду отрицать, зверь действительно впечатляет. Но ты его избаловала до крайности.
– Не лезь в наши отношения!
– Ну конечно, теперь я понимаю, почему у тебя не было мужчины.
И почему же?
– Это потому, что твой характер может выдержать только твой кот. Вы с ним – два сапога пара. Я чувствую, что должен заняться вашим воспитанием.
– Это будет твоей роковой ошибкой. Возможно, последней в жизни.
– Возможно, только я рискну.
– «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Он смотрит на меня с какой-то щемящей нежностью. И наша пикировка не меняет этого выражения. Возможно, мне придется об этом пожалеть. Потом. А пока – пусть он станет моей последней иллюзией.
– Мне надо кое-что найти, не выходя из дома. Я не хочу, чтобы док взбесился.
– Доедай завтрак, переоденься, и попробуем. А я тем временем помою посуду.
– Идет. Только не побей ее!
Я уже успела принять человекообразный вид, когда он наконец закончил с кухней. Света управлялась быстрее, но я, возможно, просто придираюсь.
– Что тебе нужно знать?
– Мне нужна информация на Богулевского А.И., в прошлом – владельца модельного агентства «Галатея».
– Подожди немного, сейчас найду. Вот... Самоубийство известного филантропа... Застрелился в своей квартире, где проживал один. Тридцатого марта... Четыре года назад. Агентство прекратило существование. Вот еще. Слухи насчет торговли девушками. Начато расследование, которое прекращено после смерти главного подозреваемого, Богулевского Алексея Ивановича.
– Вот еще несколько фамилий, проверь. Все они когда-то работали у меня. Во всяком случае, я это подозреваю.
– Сейчас, подожди немного. Вот, есть... Дробот Ян Сергеевич, отбывал наказание... был осужден... разбойное нападение... кража... подозревался в убийстве... Милый человек! Был. Четыре года назад попал под колеса грузовика, пребывая в состоянии наркотического опьянения. Следующий: Терновой Всеволод Игоревич. Судим три раза, за разбой. Где-то в то же время умер от передозировки. Думаю, другим повезло примерно так же. Неизвестный доброжелатель планомерно убрал твою «крышу». А новой, насколько я понимаю, ты так и не обзавелась, и никто не пытается о тебе позаботиться. Невероятно, но факт.
– Найди кого-нибудь из этого списка. Это бывшие мои швеи, модели и прочие. Должен ведь кто-то быть, кто помнит меня дольше, чем четыре года.
– Давай сюда список, а сама немедленно в постель. Помнишь, что сказал врач?
– Но...
– Не принимается. Это довольно длительный процесс. Сложно ломать чужую защиту. Иди отдохни, милая. Как только будут результаты, я тебя позову.
– Откуда ты знаешь все это?
– Наконец я заинтересовал тебя! Я учился и закончил институт по специальности «Компьютерные технологии». Подходящую работу найти довольно сложно, а то, что предлагают, не настолько законно, чтобы я мог спокойно спать по ночам. Вот и переквалифицировался в таксисты.
– А откуда у тебя автомобиль?
– Я кое-что зарабатываю иногда – на некоторых предложениях. Не постоянно, чтобы не сесть всерьез и надолго, а так. Я не жадный по природе, мне хватает. Когда была жива мама, много уходило на ее лечение, но в прошлом году она, к сожалению, умерла. Ничего не помогло. А мне самому... Неинтересно. Иди отдыхай, врач ведь приказал.
Я иду в спальню, останавливаюсь около книжных полок Так много книг, неужели я их все прочитала? Теперь придется все заново перечитывать. Нельзя же прозябать в невежестве. Что бы такое взять? А, вот. Какие-то пьесы. Нет. Не хочу. Я лучше рассмотрю эти фотографии из Парижа. Что в них такого особенного, почему они меня так взволновали?
Фотографии, на которых изображена публика на показе. Знакомые лица? Я не знаю. А вот этот снимок.. Как он сюда попал? Это тоже какой-то показ мод, но в другом зале. Вот дата: шестнадцатое февраля две тысячи пятого года. Откуда здесь этот снимок? Как он ко мне попал? Пара в третьем ряду – черноволосый мужчина в смокинге и белокурая девушка в вечернем платье. Ее лицо кажется мне странно знакомым. Большие серо-синие глаза, маленький носик, небольшие капризные губки улыбаются, рука в темной перчатке до локтя застыла и каком-то жесте – она что-то говорит своему спутнику. Почему же во мне проснулась такая тоска? Я знала эту девушку? Откуда? Голову прозакладываю, что фотография сделана не здесь, а за границей. Почему-то я уверена в этом. Вернее, уверена та, другая. Ну, так вылезай на свет, что ты там шепчешь? Нет? Как знаешь...
Интересно, как все-таки этот снимок оказался между моими фотографиями? Ведь очевидно же, что это не может быть случайностью. И фотографировали не просто публику в зале, а именно этих двоих. Мужчину я тоже где-то видела. Гдe? Непонятно. И кто-то засунул этот снимок между подобных ему именно в расчете, что я обращу внимание. Только я одна. Ведь он не выделяется ни по тематике, ни по формату. Немного другая цветовая гамма, но это может заметить только специалист. Этот снимок кто-то прислал именно мне. Но видела ли я его раньше? Я не знаю. Возможно, видела, но не придала значения.
– Юль, иди сюда. Кажется, я нашел то, что нужно.
– Неужели нашел?
– Да. Вот, посмотри. Скорик Елена Вадимовна, швея. Живет сейчас в небольшом городке, называется Никополь, это Украина. Другая женщина, Топал Нина Николаевна,
швея и вышивальщица. Сейчас живет в Угличе. Что интересно, согласно базе данных, никто из них не был прописан здесь. Обе приезжие, а тех, кто жил в нашем городе, не удалось найти. На протяжении марта-апреля пятого года все они выехали за пределы страны, кто куда, по разным причинам. Юля, я не понимаю. Что вокруг тебя происходит?
– Я тоже не понимаю. Потому и верчусь, как уж на сковородке.
– Но четыре года ты жила с этим совершенно спокойно. Может, стоит и дальше так? Мало что там могло быть – в прошлом. Теперь-то все по-другому!
– Да нет, по-другому было эти четыре года. Я не знаю, что случилось, но я уверена в одном: не могла я сознательно жить с этим. Или это была не я. Или... Не надо об этом. Ты помог мне, я благодарна. Дальше я сама.
– Что – ты сама? Поедешь искать этих двух? Как ты это себе представляешь? – Когда он волнуется, глаза у него становятся совершенно синие. Боже, ну о чем я думаю?
– Извини, но я не буду выносить вопрос на голосование. У меня есть план.
– Прекрасно. Раньше была «Девушка с веслом», а теперь другие времена: «Девушка с Планом». Ей едва голову не отрезали, и вот – любуйтесь, дамы и господа: у нее опять есть план. Но ты забыла, что со вчерашнего дня у меня относительно тебя тоже появился план. И поэтому, куда бы тебя ни понесло, ты от меня так просто не избавишься. Ясно?
– Ты нахал и дурак Сам не знаешь, во что ввязываешься.
– А ты – леди-гангстер. И у тебя ужасный характер.
– Чего ты прилип ко мне?
– Я влюбился. И теперь не могу адекватно оценивать обстановку.
Аут. Я больше не могу спорить, это не дает реальных результатов. Ладно, сам сбежит, едва только запахнет жареным. Если он не тот, за кого себя выдает, нужно приглядывать за ним. Если он просто новый Дон Кихот – пусть пеняет на себя. У меня не будет времени заботиться о его безопасности.
– Не волнуйся, я смогу постоять за себя.
Так и есть, пора менять частоту.
– Итак, что будем делать? Каков план?
– Надо связаться с родственниками уехавших. Нужно выяснить, что же тогда случилось. Может, все узнаем и здесь.
– У меня есть несколько адресов. Но ты не поедешь. Поеду я, а ты будешь выполнять требования доктора. Я сам поговорю с родственниками.
– Нет, не так. Весь разговор запишешь на диктофон. Деньги сейчас выдам. Купишь аппарат, остальные – на тот случай, если нужно будет заплатить. Не спорь, тут не ты решаешь. Если хочешь помочь, делай, что я говорю, и забудь на некоторое время миф о том, что мужчина должен быть главным. Это очень опасная иллюзия!
Следует отдать ему должное, он проглотил это без единого слова. Жаль, если придется узнать о нем что-то... несовместимое с его дальнейшим существованием. А я немного полежу и подумаю. А может, усну, и мне приснится бульвар с розовыми звездами.
Макс прыгнул на кровать, повозился немного, потом его лапа, словно проверяя на прочность, неуверенно ступила на меня. Потом он залез весь и примостился у меня на груди, лег на шею. Довольно тяжелый, но мне нравится.
Если возникнет необходимость в мобильном образе жизни, его придется поручить Свете, он не создан для путешествий. И у меня будет меньше забот. Я могу и не поесть, а его хочешь не хочешь, а надо кормить, ухаживать за ним, ласкать его, говорить ему комплименты... Видишь, мой Лев, как оно выходит в жизни! Но я знаю, что ты не простишь мне, если я дам себя убить. И Осирис не примет мою душу, я буду вечной изгнанницей. Поэтому мы с тобой еще встретимся. А ты будешь ждать меня, это прибавит мне сил. Люди могут предать, но ты никогда не предашь меня, тебе без разницы, что я кого-то убиваю, что у меня тяжелый характер, что я ненавижу грязь и беспорядок... Ты – это и я сама тоже. Просто мы случайно родились так: ты – котом, я – женщиной... Просто что-то перепуталось на божественной кухне. Если не принимать во внимание факт, что не бывает ничего случайного на свете.
Кстати, я все меньше сопротивляюсь той, другой. Меня уже не удивляют мои мысли и поступки. Меня совсем не шокирует моя ярко выраженная социопатия. Я чувствую, что имею право быть вне законов, потому что кто-то когда-то не оставил мне выбора. И теперь я могу или дойти до конца и выиграть, или... То, другое «или» меня не устраивает.
Снова ожил телефон.
– Юлька, это я. Ну, как ты себя чувствуешь?
Милая, хорошая Светка! Может, ты знаешь, кто поработал над моим компьютером?
– Привет. Неплохо. Как у тебя дела с твоим доктором?
– Доктор он как раз твой. А мы сегодня пойдем в театр. Ты была права, я сама себе навыдумывала всякого. Тебе что-нибудь привезти? – Не хватало еще, чтобы она приехала и увидела мою шею. Начнутся вопросы, в ответ на которые у меня нет правдоподобной лжи. Даже самой завалящей.
– Нет, спасибо, у меня все есть. И я не скучаю, – это чистая правда, не сойти мне с этого места. Скучать мне не приходится. – Ты развлекайся, не думай обо мне. Потом позвонишь, расскажешь, как все было.
– Ну, хорошо. Я тогда не буду заезжать, у меня и вправду мало времени. Весна, все сошли с ума!
– Да, все хотела спросить: ты говорила, что у меня был невроз после поездки во Францию. Я привозила оттуда какие-то бумаги? Ну, что-то типа истории болезни.
– Я поняла, поняла! Да, была выписка из истории болезни, она у меня в сейфе. А что?
А то, милочка, что это уже прогресс!
– Если я попрошу прислать мне эти бумаги, это можно будет сделать?
– Прислать? Да я могу сама их привезти, это срочно?
Нет, срочности никакой. Но мне хочется поскорее собрать все фрагменты этой мозаики, потому что мне уже начинает казаться, что я топчусь на месте.
– Да, пожалуйста. Я пришлю за бумагами парня. Блондин, глаза синие, тон кожи смугловатый, рост шесть футов три дюйма...
– То есть где-то метр девяносто? Я уже немного привыкаю к твоим чудачествам.
– Да, если не сегодня, то...
– То завтра я завезу сама.
Ну, до завтра еще дожить надо. Многое может случиться до завтра, я это знаю по собственному опыту. Вот, к примеру, сегодня еще никто не приходил, чтобы устроить мне несчастный случай... Тьфу, еще накличу!
– Да, привези, если будет время. Созвонимся позже.
Я снова и снова перебираю в памяти все, что у меня есть.
Нет, не сходится. Ничего не сходится. Наоборот, с каждым шагом возникает путаница из самых разных вопросов. Но я сейчас сделаю одну полезную штуку. Я узнаю о своем добровольном помощнике все, что только смогу. Как-то же он узнавал о других? Значит, я тоже могу. Чем я хуже?
Мои пальцы живут собственной жизнью. Мне остается только запоминать то, что я делаю, чтобы потом повторить все это сознательно.
Итак, Потоцкий Игорь Станиславович, 1980 года рождения. Отец был офицером, погиб в Афганистане. Мать умерла в прошлом году, болела лейкозом. Образование высшее, Казанский институт информационных технологий. Адрес.. Негусто. Ничего, я все равно не ждала ничего особенного. Враг познается в беде. Который час? Так, скоро три. Прекрасно. Куда же запропал мой доктор Ватсон? Пора бы ему возвращаться. Если, конечно, он вернется.
Словно в ответ на мои мысли, в прихожей раздается звонок. Я так и не научилась не вздрагивать при этом звуке. Наверное, это потому, что я живу в ожидании беды. Какой угодно. Как будто кто-то включил у меня в голове штормовое предупреждение, да так и позабыл выключить.
– Tы странно выглядишь.
Вид у тебя, парень, слегка пришибленный.
– Да. Я знаю.
Он заходит и направляется в гостиную. Ну вот, ты сам этого хотел. Я даже знаю, что ты мне сейчас скажешь. А скажешь ты следующее: «Извини, но у меня много дел, я тебе потом перезвоню». Ведь именно это я и предвидела, но мне все равно почему-то грустно. Он должен был стать моей последней иллюзией. Иллюзией того, что я не одна в этом мире. Что есть мужчины, за плечами которых можно укрыться от мира и передохнуть.
– Вот диктофон. Прослушай.
– Спасибо.
– Я посетил двоих. Первый адрес – там живет сестра одной из девушек-манекенщиц, другой адрес – тетка или двоюродная бабка еще одной девушки, там разберешься.
– Я благодарна тебе, ты мне очень помог. А сейчас, наверное, тебе пора? Много дел?
Я не хочу начисто отбирать те крошки самолюбия, которые еще остались у него, поэтому говорю это сама.
Мне уже все равно, а ему будет легче. И он не будет вспоминать меня с враждебностью в душе, потому что сегодня я способствовала тому, что у него стало на одну иллюзию меньше. А может, и не на одну.
– Дел и вправду много. Но не у меня, а у нас. Притом я ужасно голоден. Ты плохая хозяйка, борщом даже не пахнет. Что мне есть?
– Что найдешь. Все, кроме Макса.
– Я не стал бы есть Макса, даже если бы это было последнее, что могло бы спасти человечество от конца света.
Значит, я ошиблась. Либо он крепче, нежели кажется, либо в этих записях нет ничего особенного, либо он не тот... Знакомая песня. Я подумаю потом.
– Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, Таня Стрижко здесь живет? – Голос Игоря. Слышно, как плачет в комнате младенец.
– Четыре года назад она тут жила. Долго же ты собирался в гости, – голос женщины, видимо, молодой.
– Я приехал недавно, в гостинице мне объяснили, как найти этот адрес...
– Да ты заходи, не стесняйся. Чего там... Танька здесь не живет, но ты можешь немного развлечь меня, потому что я с ума схожу от скуки. Сижу с малым дома, никого не вижу и не слышу. Как тебя зовут?
– Стас. Вы меня так просто впустили... Это же опасно!
– Да ладно тебе, опасно! У нас нечего брать. Я без работы, муж тоже. Где-то что-то находит, приносит то денег немного, то продуктов... Так что воры таких, как мы, не посещают. Разве что наркоманы, но этих-то я уже по полету узнаю. Ты не из них. А Танька тебе зачем понадобилась?
– До так, просто был в городе, решил зайти. Давно не виделись. Еще с того времени, как она в «Галатее» работала.
– А, тогда понятно. Да, она тогда хорошо зарабатывала. Ты же знаешь – агентство закрыли.
– Нет, я не знал. Но это неудивительно, налоги сейчас такие, что честно работать можно только себе в убыток.
– Так ты ничего не знаешь? Это же был такой скандал! – Женщине, наверное, было невыносимо скучно, потому что тарахтит взахлеб. Видно, что любит посплетничать.
– Расскажи, мне интересно. Я многих там знал.
– Правда? Я тоже, потому что часто заходила к Тане. Меня всегда манил этот модный бизнес, но по их меркам я была уже старая. Им были нужны совсем молоденькие девочки. А я все равно приходила, потому что у меня была дурацкая надежда: а вдруг заметит меня какой-никакой... продюсер или еще кто-то в этом роде. Все напрасно. Было бы мне тогда хоть двадцать, а так – двадцать четыре... Я чувствовала себя неудачницей. А, что теперь об этом толковать! Сам понимаешь. Ты, наверное, тоже там работал? Видишь, я сразу поняла, ты им подходил, от мужиков юность не требовалась.
– А кого ты там знала?
– Ну, лично я знала только девушек-моделей, но видела Ясинскую – она теперь фигура, не подойти и на хромой козе не подъехать! А тогда она была – сам знаешь, серая мышь. Вот кто сумел ухватить свой шанс! Правда, ее одежда пользуется спросом – этого у нее не отнять. Она тогда угадала нашу местную конъюнктуру: даже вещи «высокой» моды можно было носить, а не смотреть на них. Но вытащил ее Богулевский!
– Я его совсем не знал, только видел несколько раз.
– Ну! Это же был настоящий мужик и красавчик, каких мало. Такой, знаешь... опасный тип. Танька говорила, что, выбирая каждый раз новую девушку, он... А, не о чем говорить. А закрыться им пришлось, потому что – кто бы мог подумать – они под видом моделей вывозили девочек на продажу. Что характерно: ни одну потом не удалось найти. Ты представляешь? До сих пор никто не знает, куда они делись. Они выбирали таких, у кого нет родственников. Сирот, детдомовок и прочих. Чтоб потом их никто не искал. Но у одной объявилась семья. Ей, наверное, кто-то посоветовал, чтобы она сказала, что у нее нет никого – тогда, мол, ее примут. Ну, приняли, она похвасталась дома – и исчезла. Родители ждали-ждали, а потом... Как раз тогда приняли закон о борьбе с этим бизнесом, вот Богулевский и попал под раздачу.
– Сколько ему дали?
– Да какой там хрен – «дали»! Я же говорю тебе, это был такой мужик!.. Позволил бы он им посадить себя! Пулю в голову – и все.
– Но Ясинская была ни при чем? Мне она казалась приятной, даже доброй девушкой.
– Это потому, что ты – мужик и не тем думал. А я знаю о ней такое... Если бы я сейчас вздумала ее шантажировать, имела бы с этого кучу денег.
– Чего же не шантажируешь?
– Потому что у меня сын растет. А там такие деньги крутятся, что... Лучше помалкивать. Но тебе расскажу. Я так думаю, что Ясинская все знала. Но это же хитрющая стерва! Дом моды отдельно, «Галатея» – отдельно. Когда Богулевского начали таскать, она была в Париже, на Неделе высокой моды. Наконец ее там признали! А она вернулась, сделала удивленное лицо и сказала милиции: «Впервые слышу о подобных безобразиях». И ей поверили.
– Я не понимаю, что тут можно использовать для шантажа.
– Да ты сам подумай! Пока она была в Париже – а это больше месяца, она там якобы лечилась, – тут по-тихому поменяли весь штат. Всех! От уборщицы до швеи. Таня тогда тоже потеряла работу. Но что характерно: всем подыскали места. Типа не могут они бросить своих сотрудников на произвол судьбы. Вот только работа была у черта на куличках: в Прибалтике, в Польше – и все поехали, условия были выгодные. Таня говорила, все были какие-то перепуганные. Девчонки думали, что «Эрика» тоже закроется, да не тут-то было! Набрали новый персонал, Ясинская вылечилась и процветает.
– А Таня где?
– Она поехала в Прагу, очень выгодный контракт. Постоянных моделей в «Галатее» было всего двенадцать, а выезжало их каждый раз вдвое больше. Куда девались остальные, никто не знает, вот и считай на пальцах. Всех уволили, но подыскали хорошие места – надо отдать должное, могли просто выбросить на улицу – и все дела. Это чтобы недовольные не болтали лишнего.
– Это интересно. Только Ясинская могла и не знать всего.
– Это если она уж совсем дурой была, а она не дура. Это страшно умная стерва, потому она и уцелела. Может, сама она участия в тех делах и не принимала, но должна была что-то подозревать – по меньшей мере.
– А что там случилось, в Париже? Таня не рассказывала?
– Ну конечно. Это ж интересно, вот слушай. Танька говорила, что их приняли там очень хорошо, такой успех, Ясинская была на седьмом небе. А в последний день ей стало плохо прямо за кулисами, и за ней приехала их «Скорая». И из Парижа они летели без нее. Говорили, что у нее нервный срыв, но Таня сама видела, как ее сначала стошнило, потом пошла кровь из носа. Так, будто она отравилась. Больше Таня ее не видела, а увольнял всех этот прощелыга Вишневецкий.
– Я его не знал.
– Неудивительно. Его привел Богулевский незадолго до поездки в Париж. Взял менеджером офиса, и не своего, а Ясинской. И ей пришлось это проглотить. Зачем так было сделано, никто не знал, только этот хлыщ цеплялся к девушкам, как репей. Ясинской все это вообще но барабану было. У нее оргазм только от денег. А теперь видишь – где мы, а где она. Я ее как-то видела по телевизору. Она немного изменилась, голос стал другой, но деньги лопатой гребет. Вот кто сумел!
– Это точно.
– А ты сходи к ней, если она тебя вспомнит, может, даст работу. И за меня словечко замолвишь. Я бы и уборщицей пошла.
– Да я, собственно, не за этим...
– Да ладно тебе! Знаю я... Не за этим! Сходи, может, дело и выгорит. Только не напоминай ей ту старую историю.
– Хорошо. Увидишь Таню – привет передавай. Как тебя зовут? А то поговорили, а имени твоего я не знаю.
– Бакумова, Оксана. Это я по мужу Бакумова. Заходи как-нибудь еще.
– Зайду... пока.»
Кто владеет информацией, у того весь мир в кармане. Тут, конечно, не весь мир, но... Интересно. Кто там дальше? Я вставляю другую кассету.
«Добрый день. Мне нужна Оля.
– И мне нужна, – голос старухи. – Иди отсюда, не то сейчас милицию вызову.
– Зачем вы так? Если она здесь не живет, так бы и сказали...
– Не живет. Доволен?
– Вы простите, что отнимаю у вас время. Вы не могли бы сказать, где я могу ее найти?»
Слышно, как старуха возится с цепочкой. Неужели впустит? А потом наши граждане жалуются на бандитов. Какое легкомыслие! Хотя... Позавчера я сделала то же самое. Или не позавчера? Какая разница. Но – сделала!
«– Кто ты такой?
– Меня зовут Стас. Мы с Олей познакомились, когда она работала в «Галатее». Она мне дала этот адрес. Я тут проездом, вот и решил навестить.
– А, так тебе жить негде?
– Нет, почему же? Я остановился в гостинице.
– Хм, это недешево.
– Я не люблю никого стеснять. Ладно, я поищу Олю на работе. Она все там же работает?
– Опомнись, парень. Этот публичный дом разогнали ещё в пятом году. А Ольга уехала. Говорила ей: не езди, кому ты там нужна! А она: контракт, Таллин, мода... Даже не знаю, как она там. Вот уже четыре года как уехала. Звонит иногда, деньги высылает, не забывает тетку. Да и то сказать: мать-то ее, пьяница последняя, племянница моя. Я Оле двоюродная бабушка, а поди ж ты – привыкли так: тетя Надя да тетя Надя... Ну и пускай. А выросла она на моих руках.
– А почему закрыли «Галатею»?
– Да как же! Ольга рассказывала, что вывозили они за границу девушек, а там нечистый их знает, что с ними делали, да только не нашли ни одной. Заходи в дом, не стой. Видишь, как живу? Если бы Оля не присылала деньги, подохла бы с голоду. Пенсии хватает – на неделю хлеба купить. Хотят, наверное, чтоб мы все загнулись поскорее. А я – нет, я назло им еще поживу. Оля, спасибо ей, поддерживает меня. Только я думаю, ну-ка последнее присылает? Она добрая девочка... Говорила ей, спрашивала, да что по телефону скажешь? Как умру, квартира ей останется. Это все, что могу ей дать. У меня, вишь, своих детей нет.
– Как же они девушек вывозили? И кто? Я многих там знавал.
– Пусть бы их, сынок, черт в болото повывез, если они над детьми такое насилие творили. Откуда я знаю, как оно там было? Может, для грязных утех продавали, может, на органы. Этого теперь никто не знает. Главный-то палач пустил себе пулю в лоб, а тех мучениц и след простыл. Уж их, скорее всего, и живых-то нет.
– Но я слышал, что дом моды не закрыли?
– Оля говорила, что это было совсем другое. Там заправляла девушка, и говорили, что она все знала про те дела, а только молчала – из-за денег. Ну, дали ей денег, не знаю я, бог ей судья, хотя дело-то известное... Можно понять... У нас ведь честным путем не разбогатеешь.
– А Оля не рассказывала, что было в Париже?
– Как же! Рассказывала. Привезла мне оттуда красивый свитер и туфли, я их себе на смерть оставила. И себе кое-что привезла, мелочи. Сюда приехали – а тут катавасия. Но за что я им благодарна, так это что не выбросили людей на улицу. Оля говорила, что каждой что-то подыскали. Это по-людски, ничего не скажешь.
– Так их та девушка устроила, Ясинская?
– А, да, я все не могла вспомнить ее фамилию, а ты вот... Нет, не она, ее же тогда не было. Оля говорила, что она там заболела и ее увезли! Прямо из зала тамошние врачи забрали. Будто бы вдруг пошла у нее носом кровь и она потеряла сознание, Оля говорила, ее так и забрали – без сознания.
– А после этого Оля ее не видела?
– Да где бы? Она только вышла из самолета, а им дали подписать какие-то бумаги и сразу же отправили. Только и успела, что домой заехать попрощаться. В тот же день и вылетела. Уж я горевала-горевала, что умру тут – и не увижу ее, голубку мою, потому что быть ей там еще три года. Но говорит, что всем довольна, а по мне – лишь бы ей было хорошо. А я уж здесь дождусь ее.
– Конечно, дождетесь, почему бы и нет? Вот, возьмите, у меня есть немного денег.
– Спасибо, сынок, на добром слове. И от денег не откажусь. Ты приходи, если будет время. А то и поживи у меня, гостиницы дорогие.
– Может, как-то еще буду тут – навещу обязательно. Будьте здоровы. А не знаете, подруг у Оли в этом Доме моды не было?
– Не знаю, если и были – где ж ты их теперь найдешь?
Ну что же, негусто. Известно одно: все, кто знал меня в то время, большей частью находятся неизвестно где. Девушек -манекенщиц устроили так, чтобы они не чувствовали себя обиженными. Наоборот, если верить родственникам – а у меня нет оснований не доверять их свидетельствам, – все они получили хорошие контракты. Но времени на раздумья у них не было. И нет оснований думать, что им причинили какой-то вред. Они, скорее всего, ничего не знали о подводных течениях бизнеса, работали постоянно, у всех были и есть родственники, в отличие от тех, кто пропал. А вот знала ли я, что делается у меня за спиной? Насколько я себя понимаю, должна было знать. Господи, как я могла! С другой стороны, у меня был только такой выбор: либо остаться нищей и похоронить все свои надежды и способности, либо – не замечать некоторых вещей. Я тогда сделала свой выбор. Если все вернуть, какой бы выбор я сделала опять? Не знаю. Отказалась бы? Нет. Не отказалась. Что ж, бог мне судья.
8
– Виктор Васильевич, добрый день.Ясинская беспокоит.
– Юлия Павловна, дорогая! Рад вас слышать. Что я могу для вас сделать?
Чересчур приветливый ты мужик, чтобы это было правдой.
– Я вас очень прошу, если будет время, поднимите свои записи или что у вас там... Напомните мне, пожалуйста, точные даты моих посещений в этом году – не считая последнего раза.
– Все, что угодно, только если вы приедете лично. В любое удобное для вас время. Вы же понимаете, что такие сведения по телефону не даются.
– Я все понимаю. Но я неважно себя чувствую, поэтому...
– Юлия Павловна, выход всегда есть. Я пришлю к вам домой курьера. Вы его уже знаете, он приносил вам ксерокс, когда вы были у нас в последний раз. И он тоже знает вас.
– Действительно, это выход. Виктор Васильевич, я вам очень благодарна.
– Рад был помочь. Курьер уже выезжает.
Лучше уж так, чем идти по улицам со следами удушения на шее. Светкин сейф тоже выплюнул необходимые документы. И теперь я знаю, что находилась в клинике Сен-Кристель в предместье Парижа. Почти месяц доктор Магали Делюк лечила мой невроз. В том числе – и с помощью гипноза. Вообще это что-то околонаучное, в моем понимании, хотя Виталий Петрович пытался переубедить меня.
Теперь нужно выяснить, когда у меня появились фотографии, которые я нашла в тайнике, и тот конверт с парижского показа. Узнать, кто фотографировал, и тогда, возможно, станет известно, кто те мужчина и девушка, потому что они кажутся мне очень знакомыми. Возможно, их еще кто-нибудь узнает.
Игорь развлекается с компьютером. Говорит, что только слышал об этой модели, а видеть – не видел. Если верить документам, я приобрела его в феврале этого года.
Зачем? Возможно, я что-то раскопала и решила провести собственное расследование. Именно поэтому кто-то устроил мне автокатастрофу? У меня, как у кошки, куча жизней, знать бы, сколько еще осталось в запасе!
Во многих вопросах мне поможет Вишневецкий. Он застал эту неразбериху в «Галатее», он подыскивал контракты для сотрудников, он же нанял новый персонал. Он знал меня до того, как я поехала во Францию. Он соврал мне в тот день, когда приезжал, сказав, что работает с мая пятого года, значит, он знает гораздо больше меня. И если я вежливо поинтересуюсь, никуда он не денется, все выложит. Я умею спрашивать. И спрошу – в ближайшее время. А это, наверное, курьер из банка. Быстро же они обернулись!
– Юлия Павловна, я привез бумаги.
Симпатичный парнишка, просто гора мускулов.И никакого маникюра. У такого попробуй отбери что-нибудь – неделю будешь зубы в унитазе искать. Если будет чем. Виктор Васильевич умеет подбирать штат.
– Большое вам спасибо. Где мне расписаться?
– Сюда, пожалуйста, оттиск большого пальца, – автоматика, черт меня подери! Зато надежно. Потому что пластическая хирургия – вещь общедоступная.
– Я должна что-то заплатить?
– Нет, вы же клиентка нашего банка.
В последний раз я наведывалась к сейфу первого марта. За день до аварии. Я что-то взяла или что-то оставила там? А перед этим я была там двадцатого февраля. Тоже не знаю зачем. Но это значит, что в последнее время у меня возникли определенные проблемы. Но какие? Надо ехать в офис и переговорить с Вишневецким, а еще лучше – найти к нему подход в так называемой неофициальной обстановке. Есть методы. Но это на самый крайний случай. А еще можно поставить ему «жучок» – в телефон, в кабинете, дома...
– Юля, иди на минутку сюда, – это Игорь. Ну, дитя малое!
– Я немного занята.
– Смотри, что я нашел. Оказывается, твоя машина не просто подключена к Интернету. Нет, отсюда можно считывать даже секретные файлы из разных частей света. Вот тут есть небольшая система, которая выглядит как игровая приставка. И она выполняет эти функции. Но стоит только набрать определенный код – и весь этот искусственный мозг превращается в идеального шпиона. Отсюда можно даже подслушать разговор, который происходит в комнате, где есть компьютер, подключенный к главному терминалу в Вене или в Риме. Ты, наверное, знаешь, что после конфликта в двухтысячном «Майкрософт» построил единую европейскую систему, частью которой стала универсальная антивирусная программа. Любой вирус нейтрализуется за считаные секунды. Но... Оказывается, есть и недостатки. Твой компьютер не принадлежит к серийным моделям. Он только выглядит так. Где ты его взяла?
– Не знаю. Представления не имею. Ты же видел документы. Он у меня недавно.
– Ты понимаешь, что я сейчас должен сделать? У меня есть гражданский долг. Должен быть. Ты понимаешь?
Придется решать вопрос прямо сейчас. Жалко. К черту иллюзии.
– Я понимаю. Что ты собираешься сделать?
– Я? Собственно, ничего. Видишь ли, я, конечно, патриот, но ничем, кроме неприятностей, я этому государству не обязан.
– Ясно.
– Я и хотел, чтобы было предельно ясно. Теперь ты меня не убьешь?
– Нет' По крайней мере сейчас.
– Ты мне не доверяешь?
– Я себе доверяю через раз.
– Я люблю тебя! С той самой минуты, как увидел тебя тут, в дверях спальни – в прозрачном пеньюаре, с кружевами на шее и с перепуганными глазами. Ты боялась не того, что хотел сделать тот тип. Ты боялась того, что должно было случиться между нами. И я влюбился – сразу. Кстати, все хотел спросить: как тебе удался этот трюк на лестнице? Ты знаешь, я раньше занимался вольной борьбой, самбо, изучал восточные единоборства, но то, что ты сделала, невозможно. Он захватил тебя гарротой, сзади. А ты успела сломать ему шею еще до того, как перекинула через перила.
– Наверное, мы учились разным вещам. Все, что ты перечислил, просто спорт, а меня кто-то учил убивать, и учил не один год. Этого я пока не могу понять. А тот дурно пахнущий тип слишком близко подошел ко мне. Что делает человек, когда ему на шею набрасывают гарроту? Человек инстинктивно, рефлекторно хватается за то, что мешает дышать. Это рефлекс, но рефлекс можно преодолеть. Поэтому я ухватила нападающего за голову, одновременно немного присела – все остальное было уже делом техники. Если бы он был профессионалом, он бы не дал мне такого шанса. Но он был просто мелким жуликом.
– Но когда ты шла наверх, ты этого еще не знала.
– Я поняла, что он дилетант, как только уловила вонь. Профессионального убийцу я бы так быстро не заметила.
– Ясно.
– Тогда за дело. Клиника Сен-Кристель в Париже. Доктор Магали Делюк. Я там была, согласно документам, с семнадцатого марта по девятнадцатое мая пятого года. Найди все, что только можно найти.
– Нужен код доступа. Это может затянуться на несколько дней.
– Займись этим. Я поеду в офис, пора начинать шевелить осиное гнездо. Я о многом хочу порасспросить.
– Ты поедешь одна?
– Я позабочусь о себе.
– Я знаю.
– Работай.
– Почему ты не хочешь подождать, пока выздоровеешь?
– Потому что к тому времени отсюда нужно будет уносить ноги и переходить на нелегальное положение. У меня должен быть максимум информации, возможно, бежать придется завтра, кто может знать?
– Но...
– Будет время – объясню. Сейчас надо работать.
Возможно, будь я одна, мне было бы легче. Хотя его помощь во многом кстати. Но что мне дальше с ним делать? Не таскать же его за собой? А оставить тут – над ним сразу же установят опеку те, кто заинтересован, а такого человека, который не сломался бы при умело проводимом допросе, просто не существует. За исключением некоторых психопатов, но к этой категории я Игоря не причисляю.
Надо достать машину, ездить на такси неудобно. Пока еще сгодится, но на перспективу нужна собственная колесница. А дом моды «Эрика» очень красивый и расположен уютно. Большие окна, манекены, особый запах... Это было важной частью моей жизни последние шесть лет. С этим, возможно, связаны мои самые гадкие поступки, которые я никогда не прощу себе, если только точно узнаю, что имела к кое-чему отношение. Торговля людьми – это просто ужасно. Даже хуже, чем работорговля в позапрошлом столетии, потому что тогда не было такого направления, как торговля органами.
– Вы что-то хотели? Я могу вам чем-нибудь помочь? – Девчонка за столом в пустом холле, оформленном в розовых тонах. – Ой, простите, Юлия Павловна! Пожалуйста, простите! Я вас не узнала.
– Потому что ты сидела и читала журнал, – я должна вести себя так, как раньше, а именно такую модель поведения здесь знают. – Ладно, не дрожи, но имей в виду...
– Больше никогда не повторится, спасибо вам. Обещаю, что...
– Ладно, хватит. Верю. Вишневецкий у себя?
-Да.
– А мой кабинет открыт?
– Нет, как можно...
– Ну, так открой, – тут никто не должен заметить, что со мной что-то не так.
– Конечно, секундочку, – она достает ящичек с ключами, минуту роется там, потом идет по коридору. Она пытается не обогнать меня, чтобы я не подумала, что она невежлива со мной. Но это трудно сделать, потому что я хочу, чтобы она шла впереди. Я даже не представляю, где здесь мой кабинет.
– Вот, пожалуйста.
Открываются двери из голубого пластика. Сколько это могло стоить? Красивый кабинет. Даже не кабинет, а студия. Тоже в синих и голубых тонах. А у меня есть-таки вкус к жизни!
– Оставь ключи. Свободна. И займись делом.
Она поспешила назад, чтобы ее не заподозрили в том, что она прохлаждается на работе. Какой же у меня характер, если меня здесь так боятся? В конечном итоге это даже хорошо. Сейчас я просмотрю бумаги в столе, хотя, уверена, их уже просматривали, и не раз.
Вот телефон внутренней связи. Я помню имя девушки в холле, оно на карточке, которая прикреплена к лацкану ее жакета. Ее зовут Карина. Итак...
– Карина, у нас должны быть фотографы. Кто-нибудь из этих бездельников на месте?
– Юлия Павловна, я сейчас вызову его к вам.
– Он один? Господи, совсем вылетело из головы... Но ведь были, кажется, два человека.
– Да, но Сабина в отпуске, у нее родился ребенок. А Феликс должен быть где-то здесь.
– Пусть немедленно явится ко мне в кабинет. Принеси мне его личное дело.
Сейчас я узнаю о тех фотографиях, если, конечно, он их делал. Но я подозреваю, что здесь скорее соврут на Страшном суде, чем мне. А пока просмотрю досье.
– Прошу, садитесь.
Невысокий худощавый человек лет сорока пяти на вид, хотя ему только сорок Плохо выглядит. Черные кудрявые волосы, небольшие быстрые глаза. Когда он был моложе, девушки, наверное, вились вокруг него, как мухи, но это уже в прошлом, а сейчас он просто фотограф. Девушкам уже неинтересен, хотя сам, наверное, еще не осознал этого.
– Вы работаете здесь не с мая пятого года, как записано в личном деле, – я не спрашиваю, а утверждаю.
– Мы же говорили об этом... Я все рассказал. Все, что знал. Юлия Павловна, пожалуйста... У меня только что родился ребенок..
– У Сабины родился.
– Да, но мы же семья! Хотя, я понимаю, вас это не интересует. Да, я фотографировал голых девушек, Богулевский хорошо платил. Сабина не знала, не говорите ей. Я понятия не имел, для чего эти фотографии.
Я молча смотрю на него. Он чего-то страшно боится и, несомненно, что-то знает.
– Вы не все мне рассказали, правда? Не нужно отрицать. Сейчас я хочу услышать полный вариант вашего рассказа – и мы навсегда забудем о вашем участии в этой истории.
– Да, я кое о чем умолчал. Но это только потому, что думал, что вы и сами все знаете. Простите, Юлия Павловна, но я был уверен, что вы в курсе дела.
– Я слушаю вас. И давайте без лирических отступлений.
– Да, конечно. Когда вы выезжали с коллекциями за границу, то везли не только одежду- Я это уже говорил. И Богулевский каждый раз заставлял меня делать такой мини-каталог, то есть то, что вы видели. Я фотографировал, потом отдавал ему, он платил за это отдельно. Я, конечно, подозревал, но точно ничего не знал и милиции не сказал. Алексей Иванович предупредил о последствиях. Да я и сам не дурак, соображаю.
– Все это я уже слышала в прошлый раз. Это вы снимали для меня показ в Париже?
– Я... я снимал, но пленка где-то... Вместе с камерой исчезла. Еще там. Откуда вы знаете? Я считал: прошло столько времени... Сабина тогда тоже снимала, обошлись... Не увольняйте меня, прошу вас, мне нужна эта работа. Я вам кое-что расскажу, – он оглядывается на закрытые двери.
– Я не собираюсь вас увольнять, с чего вы это взяли? И ваша жена сможет вернуться к нам, когда придет время. Поэтому вы сами решайте, что мне рассказать, я на вас не стану больше давить.
Он недоверчиво смотрит на меня, а потом, осознав, что я говорю правду, вдруг начинает всхлипывать. Его воля полностью сломлена. До чего же нужно довести человека, чтобы он вел себя вот так?..
– Успокойтесь, Феликс, – я наливаю в стакан воды. – Вот, выпейте и успокойтесь. Не такая уж я ведьма, как вы думаете, не надо меня бояться. Я ни в чем вас не обвиняю и во многом понимаю. Вы должны были делать то, что делали, чтоб вылезти из нищеты.
– Да, – он пьет воду, рука его дрожит. – Да, я должен был это делать. Вы же знаете, что творилось. Фотоателье накрылись, везде только «Кодак». Я специализировался на художественном портрете, а тогда начал делать портреты на могилы, но всех подмял «Ритуал», только их мастера имели право выполнять такие работы. Брался фотографировать свадьбы, но я же мастер, а это – халтуpa, да и молодые наступали на пятки. А потом Богулевский подобрал меня, оплатил все мои долги, даже коммунальные. А возвращаться в нищету я боялся, потому что тогда уже подумывал о том, чтобы разом покончить со всем этим... Я не мог так Поэтому не болтал лишнего.
– Феликс, я понимаю вас. Идите работайте. Я не упрекаю вас ни в чем, поймите. Я просто хочу разобраться. Хочу знать. Но я не буду больше мучить вас. Я знаю, у вас семья, вам это ни к чему. Можете идти.
– Подождите. Я должен кое-что вам рассказать. Может, это и не имеет значения, но мне так не кажется. Неделю назад я задержался в лаборатории, потому как Сабина нафотографировала, а сама... Так что я печатал се снимки – и вдруг слышу, как Олег Иванович с кем-то говорит по сотовому. Речь шла о вас, я уверен. Он говорил с мужчиной и будто бы оправдывался перед ним. Рассказал, что вас скоро выписывают после операции, все описал. А еще почему-то повторял: «У нее ничего нет, она никогда даже не поинтересовалась, ни единым словом не напомнила». Вот и все, что я слышал. Но вы же знаете, что он любит вас. И ненавидит.
– Впервые слышу, – я делаю удивленный вид, и это мне не трудно. – С чего вы это взяли? Мы столько лет работаем вместе, но я ничего такого не замечала.
– Тогда вы, уж простите мою наглость, очень неопытная женщина. Он влюблен в вас с первого дня. С того самого дня, как Богулевский поставил его следить за вами. Не говорите, что вы и этого не знали. И он честно собирался следить, но так влюбился, что... А вы знали и не могли простить ему, что он согласился на такую мерзкую роль. Ведь вы сами ему сказали, мы все слышали. Перед показом в Париже, он же объяснился вам. Думал, что перед всеми вы будете более снисходительны. Неужели вы забыли?
– Я просто думала, что эта блажь у него уже прошла.
– Вы и вправду слишком неопытная женщина! Вот верите – говорю вам это, а сам весь дрожу. Никогда не думал, что у нас с вами выйдет такой разговор. Но если вы действительно не знаете, а все здесь в курсе... Конечно, оно и понятно, вам не до этого: вы себя загоняете на работе. Вы простите, если я что-то не так сказал, но если уж зашла речь об этом, вы должны узнать все. Ничего у него не прошло. Когда вы вернулись из Парижа, он хотел наладить отношения, а вы так странно себя вели... Он же тогда еще не был таким гордым, мы с ним немного дружили, выпивали вместе иногда... Так что я был в курсе всех дел.
– Не понимаю, что в моем поведении могло показаться вам странным... Я тогда немного приболела, но это, наверное, просто от переутомления, так что... Тем более весь персонал был новый.
– Да, но вы вели себя так, словно ничего не случилось. И совсем не хотели замечать Олега. Раньше хоть о погоде говорили, а тогда – все, как отрезало. Только о работе. Иногда высказывали недовольство, но так, безразлично. Он ненавидит вас за это. И я не удивлюсь, если он задумал что-то плохое. Нет, не так, чтоб навредить, он же любит вас, а так, чтобы стать вам необходимым.
– Я не все поняла, но благодарна вам, Феликс, за откровенность. Никому не рассказывайте о нашем разговоре, даже жене. Если кто-то спросит, зачем я вас вызывала, скажете...
– Скажу, что вы хотели просмотреть таллинские снимки. Я скоро напечатаю их и принесу. Там, кстати, много интересного. Королев представил любопытную коллекцию, вот увидите.
Он поспешно выходит. Понятно, что он не выдержит даже слабого нажима и расколется. Но я не узнала ничего особенного. А вот господин Вишневецкий меня обманул. Я давно это знала, так что пришло время нам пообщаться. И, если я правильно поняла, скоро он объявится собственной персоной.
– Юля, здравствуй, – я так и предполагала. – Как это я не услышал, когда ты заходила? Ведь сижу здесь, напротив... Как здоровье?
– Что там Королев представил в Таллине? Почему ты мне не сообщил?
– Но это мелочи! Просто я решил сделать там небольшую премьеру, чтобы девушки вошли в образ, хотел видеть реакцию. Спроси лучше о Варшаве. Вместо тебя ездила Вика. Полный успех. Обо всем договорено. Принести документы?
– Я удивляюсь, что ты спрашиваешь. Потом пришлешь Вику.
– Хорошо. Тут еще одно дело... У Сабины родился ребенок. Мы должны выплачивать ей пособие, и нам нужен еще один фотограф. Если уволить Сабину, у меня на примете есть один парень...
– Мы не можем уволить Сабину, закон не позволяет.
– Давай скажем, что уволим Феликса, если она не согласится уйти добровольно. Ну не платить же ей пособие, в самом деле! Мы не благотворительная организация.
– Мы не станем этого делать. Если нам нужен фотограф, возьми кого-то временно. Вернется Сабина – будет работать.
Неужели я раньше могла бы сделать такое?
– Но ты подумай: ребенок будет болеть, оплачивать больничные...
– Ты слышал, что я сказала.
– Юля, но...
– Не принимается. Я уже все решила. Если не согласен – можешь уволиться.
– Ты меня ненавидишь!
– Не начинай опять этот бесполезный разговор. Здесь не о чем говорить.
– Но ведь было время, кода ты иначе относилась ко мне! – Он идет ва-банк. Ну-ка, парень, что ты задумал?
– Ты сам виноват.
– Я не знал...
– Чего ты не знал?
– Сама знаешь. Я еще тогда все тебе сказал. Все слышали. И все слышали, что ты ответила. Ты не могла меня пощадить. Тебе надо было растоптать меня тогда. Ты меня до сих пор ненавидишь. Но ты не знаешь... И никогда не узнаешь...
Он идет к дверям. Нет, милок, ты сейчас как раз в нужной кондиции. Пришло время задавать вопросы.
– Почему ты сказал, что работаешь на меня с мая пятого года, если это не так?
– Но это правда! До этого я работал на Богулевского.
Нет, дорогой, не так просто. Что-то ты крутишь.
– Зачем ты уволил мой персонал?
– Но ты же приказала!
– Не ври. Ты не хуже меня знаешь, что я ничего тебе не приказывала. Поэтому повторяю вопрос: зачем?
– Я просто выполнял твой приказ.
Он врет как сивый мерин, а теперь еще пытается улизнуть.
– Сядь. Ты уйдешь тогда, когда я тебе скажу. Все контракты наших сотрудников датируются маем пятого года, так?
– Ты видела документы.
– Но кое-кто работал и раньше. Например, эта кукла на коммутаторе. Так?
– Да, так. Какое это имеет значение? – Он начинает нервничать.
– И ты знаешь, что она расколется, если я начну спрашивать.
– Она ничего не знает, поэтому она еще здесь.
– Это ты так думаешь.
– Я точно знаю.
То, что ты с ней спишь, не дает тебе знания ее мыслей.
– Тебе лучше рассказать мне. Тогда, возможно, я не сделаю с тобой то, что сделала с двумя пьяными садистами и вонючим типом с гарротой. Чего побледнел, думал, и не пойму, откуда ветер дует?
Теперь уже я играю ва-банк. Но играю правильно. Он не умеет держать себя в руках, весь просто позеленел. Не боец.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Тогда почему ты так вспотел? Тебе жарко? А им, наверное, холодно сейчас в холодильнике. Может, стоит и тебе присоединиться к ним?
– Так это ты?..
– Нет, папа римский! А ты как думал? Нет, дорогой, оказалось, что убить меня непросто. Но тебе-то это зачем?
– Ты не... Я не... Это не я... Я не хотел этого...
– Кто послал мне снимки парижского показа?
– Я не знаю, о чем ты говоришь.
– Зато я знаю. Вот этот снимок. Кто прислал мне его? Кто эти двое?
– Я не...
– Если ты еще раз скажешь, что ты «не», вот этот симпатичный нож будет торчать из какой-нибудь важной части твоего тела. А ты даже кричать не сможешь, – я подхожу к нему. – Отвечай, сукин сын, не то я тебе сейчас уши отрежу. Кто эти двое? Кто прислал мне это?
– Я прислала. А теперь брось нож и сядь на место.
Я утратила форму. Или эта сучка зашла слишком тихо. Откуда у нее револьвер? Небольшой калибр, но здесь большего не требуется. Но больше всех удивлена не я, а Вишневецкий.
– Карина? Зачем ты взяла мой револьвер? Что ты здесь делаешь?
– Отойди от него и брось нож.
Она пытается говорить спокойно, только я знаю, что она боится. Господи, если бы хоть немножечко знать, что здесь, черт подери, происходит? Я уже ничего не понимаю.
– Если хочешь стрелять – стреляй. Если нет – нечего размахивать зря.
Она думает, что револьвер – что-то типа волшебной палочки. Стоит только пригрозить, и все произойдет так, как хочется. Очень опасная иллюзия.
– Я выстрелю, не сомневайся. Брось нож.
– Зачем ты прислала мне фотографии? Кто эти люди?
– Тебе не надо спрашивать. Ты знаешь, – ее пальцы побелели, сжимая револьвер. Она может нажать на курок чисто случайно.
– Карина, но почему?! – Это крик обиженного самца. У его собственности оказались чувства и желания. Как она посмела не доложить?
– Потому что надоело. Вы все танцевали под ее дудку. А потом ты решил подчинить ее – да не тут-то было, так ведь? Зачем тебе это было нужно? Она была нужна тебе? Она, а не я. Нет. Я все знаю. Я нашла эту папку – да, ту, что ты прячешь в крышке стола. Ты же узнал фотографию? Потому что сам их делал... – он срывается с места, она поднимает револьвер и целится в меня. Я понимаю: она выстрелит. В ее глазах столько ненависти – она сделает это. Я бросаю нож, одновременно гремит выстрел, и Вишневецкий падает. Если бы он не пытался достать Карину, пуля пробила бы мне грудь, а так он поймал ее сам. Жаль. Они оба были нужны мне живыми. У девки нож торчит из горла. Мои ножи летят туда, куда я захочу.
-–Керстин... – голос Олега. Он смотрит на меня. Хочет что-то сказать?
–Кто такая Керстин? Как ее найти?
– Ты – Керстин...
Егo голова падает с глухим стуком. Я знаю: он мертв.
9
– Так вы утверждаете, что они убили друг друга? – Этот не в меру ретивый лейтенант Волошин уже до смерти мне надоел. Другой версии у него нет, но он продолжает строить из себя лейтенанта Коломбо.
– Вы уже в четвертый раз спрашиваете меня об этом. Что вас смущает?
– Слишком уж все гладко получается. Чересчур удобно.
Да, парень, ты прав. Я сделала все, чтобы тебе было удобно. Они так близко упали, а его рука была еще теплой и достала до рукояти ножа... Там только его отпечатки пальцев, я же не идиотка. Я облегчила тебе жизнь, а где благодарность? Нет, вместо этого я стала объектом грязных подозрений!
– Но это – правда. Все, что здесь произошло, для меня абсолютная неожиданность. Вы, наверное, уже знаете: я сегодня первый день на работе. Принесла эскизы новой коллекции, вот эти. Поговорила с фотографом, потом зашел Олег... – я очень убедительно всхлипываю. Во мне гибнет великая актриса.
– Что было дальше?
– Но вы уже спрашивали меня! Неужели я еще раз должна буду пересказывать этот кошмар?!
– Извините, Юлия Павловна, но такова процедура.
Нет, процедура не такая, я точно знаю.
– Зашел Олег, мы поговорили...
– О чем вы говорили?
– О показе в Таллине, о выплате пособия Сабине, нашему фотографу – у нее недавно родился ребенок... О том, что нужно временно нанять другого фотографа, о договоре с Варшавой, куда вместо меня ездила Вика... Лейтенант, вам это и вправду нужно? Наша внутренняя кухня?
– Продолжайте.
– Хозяин – барин... Если вам это как-то поможет... Потом Олег начал ссору – он предлагал уволить Сабину – мол, ребенок будет болеть, толка от нее не будет... Я довольно резко ему возразила. Понимаете, лейтенант, я не могу так поступить. Ведь они с Феликсом работали на меня много лет. Так что мы немного поссорились и он начал переходить на личности. А потом влетела эта дура с пистолетом...
– Это был револьвер.
– Возможно, какая разница. Я не разбираюсь. Олег спросил, зачем она взяла его пистолет...
– Револьвер.
– Да, лейтенант, но мне без разницы. Нет, не надо, не объясняйте, мне неинтересно.
– Ну, хорошо, – он встает и начинает ходить по комнате. – Вы согласны помочь нам в проведении следственного эксперимента?
– Сейчас? Нет, я не могу, я... мне надо немного полежать. Я поеду домой.
– Нет, не сейчас. Скажем, где-то послезавтра. Когда будет заключение патологоанатома и заключение экспертизы. А сейчас надо поехать в управление, где у вас возьмут отпечатки пальцев и занесут в протокол показания.
– Так вы что, битый час мучили меня вопросами, а теперь оказывается, что я снова должна рассказывать весь этот кошмар?
Я начинаю закипать. У меня нет времени на эти глупости. Я устала и хочу есть. Я не хочу ехать в милицию, где со мной могут сделать что угодно.
– Но я должен был расспросить, а официальные показания...
– Так и начинали бы сразу с официальных показаний. Или вы считаете, у меня других дел нет, только кататься с вами по управлениям? Я два месяца не была на работе, у меня куча дел и ужасная головная боль...
– А где вы были целых два месяца? – Ну, все, следственные таланты этого парня мне ясны. Интересно, у меня есть адвокат?
– Я попала в аварию, и мне делали сложную операцию на открытом мозге. Мне снять парик? – Лучше не надо, парень, для твоей же пользы.
– Извините. Это можно проверить?
Он, наверное, совсем дурак, если спрашивает об этом. Все, что я говорю милиции, можно проверить. По крайней мере когда я ссылаюсь на других. Все остальное проверить невозможно, и тебе придется поверить мне на слово. Это же надо! Я проходила у него свидетелем по делу об убийстве скунса, а он даже не поинтересовался, кто я и что.
– Конечно. Вы можете позвонить моему доктору... Где-то здесь у меня есть его визитка... А впрочем, не надо, вот и он сам.
В комнату заходит Виталий. По его лицу я понимаю, что он уже все знает. Вот только откуда? Я слышу, как Светлана что-то кому-то доказывает, ее взволнованную речь поддерживает неизвестный мне мужской голос. Кому она там присела на уши? Я хочу домой. Я голодна. У меня болит голова. Кто-нибудь объяснит мне, что тут за сумасшедший дом?
– Юля, вы в порядке? – Его глаза вглядываются в мое лицо. Нет, я не в порядке. Я убила девку, которая была мне нужна живой.
– Нет. Что вы здесь делаете?
– Светлана подняла по тревоге всех – меня и вашего адвоката, Артура Олеговича. Ей кто-то позвонил на работу и все рассказал, какой-то Феликс.
К людям нужно относиться по-людски, тогда можно рассчитывать на доброе отношение. Странная мысль.
– Так это мой адвокат там?
– Да. Приехал полковник Самойлов, здешнее начальство. Не каждый день такое случается...
– Граждане, попрошу не говорить на иностранном языке.
Это несчастный лейтенант Волошин подал голос. Он, конечно, хороший человек, но может устроить мне кучу неприятностей. Что он там сказал об иностранном языке?
Мои глаза встречаются с глазами Виталия. Он все знал. Он специально так начал разговор, а язык мой – враг мой. Я потеряла над ним контроль на какой-то миг, под влиянием стресса. Он воспользовался этим. Что теперь будет? Не убивать же мне каждого, кого я подозреваю в двойной игре? А если это игра на моей стороне?
В кабинет наконец входят все участники спектакля: седой человек в коричневом отлично сшитом костюме, и это в такую жару!.. Светлана, немного разгоряченная после спора, и некто в форме. Сразу видно: старый служака, все свои регалии получил еще в советской милиции. Кто его знает, что за птица?
– Юлька, ты совсем зеленая, – милая Светкина манера разбила тишину.
– У меня болит голова. Я хочу домой.
– Вы не можете поехать домой, – это полковник.
– Почему? Я уже все рассказала лейтенанту. Мне больше нечего добавить. Кстати, кто вы такой?
– Полковник Самойлов, Анатолий Афанасьевич. И я считаю, что вы должны поехать в управление и дать показания. Такова процедура.
– Позвольте, полковник, – это адвокат. – Мою клиентку в чем-то обвиняют?
– Пока еще нет. Но мы получим заключение экспертизы и тогда будем судить о причастности вашей клиентки к преступлению. Пока нам нужны только ее показания. И, конечно же, подписка о невыезде.
– Полковник, вам, должно быть, известно, что госпожи Ясинская является моей пациенткой? Она перенесла сложную операцию, и угроза ее жизни существует до сих пор. Я могу только сказать, что, если состояние ее ухудшится, вам не избежать судебного иска. И хотя в этой стране невозможно выиграть такой иск – ведь наша милиция так свято бережет честь мундира, – но мы попробуем создать прецедент. Вам нужны неприятности?
– Гражданин Соловьев, здесь вам не Америка! И наши законы, к счастью, позволяют заставить гражданина помогать следствию. Вы сами сказали: иск вам не выиграть. Это моя страна, а не ваша. Таких, как я, еще не скоро спишут. Поэтому мне дела нет до того, что ваша пациентка такая персона, что у нее даже есть адвокат. Честному человеку адвокаты не нужны, ему нечего бояться правосудия. Так что сейчас госпожа Ясинская поедет с нами в управление, а вы все останетесь здесь. Это ясно?
Проклятая страна, в которой ты имеешь несчастье жить, Юлька! Они сделают с тобой все, что им вздумается, и знают, что ни за что не придется отвечать. «Смерть от сердечной недостаточности» – вот что тебя там ждет.
– Анатолий Афанасьевич, вы же прекрасно понимаете, что я не позволю вам допрашивать мою клиентку без моего присутствия. И вы знаете, что у нее есть законное право на присутствие адвоката. Как бы вам этого ни хотелось, но Юлия Ясинская – не просто беззащитная гражданка, как вы привыкли, сейчас другие времена, и вам придется выполнять требования закона. У ваших людей есть подозрения, что она причастна к преступлению или что-то скрывает?
– Лейтенант? – Полковник готов сдаться, понимая шаткость своей позиции. Просто он не может простить таким, как я, что они уничтожают мир таких, как он. Мир, где он и ему подобные шалели от неограниченной власти и безнаказанности. А так, может, он и неплохой человек, не знаю.
– Докладываю. Я не имею оснований думать, что Ясинская что-то скрывает. Ее показания совпадают с картиной происшедшего. Я уверен, что экспертиза подтвердит это. Опрос персонала показал: у них тут давно назревал конфликт с «любовным треугольником».
– Так зачем было поднимать такой шум? – Он почти успокоился. – Я думал, что...
– Я просто очень устала и плохо себя чувствую. Поэтому ехать в управление у меня не хватит здоровья. Если можно, пусть лейтенант поедет ко мне домой. Я снова все расскажу, в присутствии свидетелей, подпишу все, что нужно, только мне срочно нужно прилечь.
И это чистая правда, я не в форме. И темная вода все ближе подступает ко мне. Нет. Нет! Нельзя. Не сейчас.
– Ладно, согласен. Вид у вас действительно не очень... Волошин, поедете прямо сейчас. Всего хорошего, еще увидимся.
Мы едем в Светкиной машине. Моя голова гудит, как колокол. Это что же, всегда теперь будет так? Вот спрошу у дока, он-то знает.
– Нет, так быть не должно. Завтра же заберу вас на обследование. Что-то не по душе мне ваша мигрень.
Я уже не помню, как забралась на пятый этаж. Кажется, Виталий и лейтенант пытались меня нести. Не знаю. Когда я оказалась в постели, Светка вытолкала всех из комнаты, чтобы раздеть меня, в голове немного прояснилось. Я сняла парик. Конечно же, такая жара, в парике – что в шапке. А ходить как есть – пугать своим видом честной народ..
– Что это у тебя на шее? – О, именно этого я и хотела бы избежать! Не вовремя.
– Потом, это потом. Дай мне шарф, надо это прикрыть. Гдe Игорь?
– Тот парнишка? Юлька, улитка негодная, почему не рассказала, что зацепила такого красавчика? Ты, я гляжу, времени не теряешь! В кабинете сидел, терзал компьютер. Придется откачивать его, вид у тебя как перед смертью. Вот посмотришь, Виталик тебя упакует в больницу. Господи, и что за постоянные несчастья на твою голову? Словно проклял кто!
– Может, ты и права. Может, и прокляли, если я имела отношение к тем делам, с девушками.
– Нет, не может этого быть! Ладно, сейчас Виталик приведет тебя в чувство.
– Нет, подожди. Как ты узнала?
– Мы вовремя, правда? Так вот: звонит мне на работу мужчина, называет себя Феликсом. Говорит, что только что у тебя в кабинете произошло двойное убийство, что нужен адвокат, что у тебя усталый вид... Все свалил в одну кучу, я перепугалась до колик. Сразу позвонила Артуру Олеговичу, слава богам, он был в городе. Он приехал одновременно с нами – мы с Виталиком как раз собирались пообедать. Так что есть ли в этом доме какая-нибудь еда? Вопрос риторический.
Мужчины расположились в гостиной. Света ушла на кухню – она понимает, что наш с ней разговор еще впереди, и ее не интересует, что я буду врать милиции. Это не значит, что ей я скажу правду. Меньше знаешь – крепче спишь и никому не расскажешь.
Лейтенант стучит по клавиатуре одним пальцем, но вполне сноровисто. По всему видать, он доволен, что не пишет от руки, что ему дали бумагу для протокола и его даже угостят обедом – не каждый день приходится обедать не всухомятку.
Я снова, как попугай, повторяю то, что уже рассказывала ему. Я знаю, что он ищет какое-то несоответствие, но со мной этот номер не пройдет, точно. Штормовое предупреждение в моей голове – даже в ушах звенит! Я пытаюсь не встречаться глазами с Игорем. Мне приятно, что он беспокоится обо мне, но... Мы в ответе за тех, кого приручили, а меня эта ответственность немного обременяет. Он, конечно, нравится мне, но я не влюблена. Мне почему-то кажется, что в моей жизни уже есть любовь. Там, далеко, где звезды на серебристых плитах бульвара.
– Вы довольны, лейтенант? – Это адвокат. Он уже немолод, но в хорошей форме. И, судя по его костюму, не бедствует. – Если экспертиза подтвердит показания моей клиентки, вам придется закрыть дело. Все ясно: даже я могу подтвердить, что Олег был влюблен в Юлию Павловну, много лет безнадежно влюблен. Карина была так, для развлечения, и отлично это понимала. А знаете же, коллектив женский, так что Карине доставалось – в глаза и за глаза. Наверное, она увидела Юлию Павловну и утратила контроль над собой. А Олег не мог позволить убить женщину, которую любил. Вот и все. Это вам не пьяная драка, не стоит напрягаться и искать преступление там, где его нет, все мы люди, и никто не гарантирован от подобных вещей, неутоленная страсть иногда принимает патологическую окраску, как и ревность. Опросите персонал, вам подтвердят мои слова.
Он такой многословный, слова льются медленным потоком и убаюкивают, убаюкивают... Этот адвокат знает свое дело, не зря я плачу ему деньги. Нет, все-таки у меня был вкус к жизни и без звезд на бульваре.
– Идите обедать!
Как вовремя! Я умираю от голода.
– Мне уже пора. – Виталий встает. – Меня ждут в больнице. Юля, вечером я заеду за вами, необходимо срочное обследование. Не планируйте ничего, тут не до шуток. Лекарство вы, конечно же, не принимали. Светик, ты поедешь?
– Конечно. Вечером заедем вместе, ты с ней не справишься, она упряма, как мул. Игорь, рада была познакомиться. Артур Олегович, вы поедете или останетесь обедать?
– Поеду домой, раз я в этом районе. Я здесь недалеко, как вы знаете... Жена меня накормит. Юлия Павловна, и завтра подъеду где-то к одиннадцати. Ничего не предпринимайте, не посоветовавшись со мной. Чересчур уж полковник наседает на вас. Знаю я эту породу, все у них ностальгия по прошлому. Да, лейтенант? Между нами говоря?
– Не могу сказать, – бедный лейтенант не станет обсуждать свое начальство, и адвокат это понимает, потому и говорит так.
Мы сидим в моей уютной кухне и уничтожаем суп и салаты, приготовленные Светой. У лейтенанта уже не такой напряженный взгляд. Нас с Игорем он немного знает. Он неплохой парень, этот лейтенант, только немного идеалист, но без таких, пожалуй, жить будет страшновато. Если уж бог столько ломал голову, создавая этот мир, то он наверняка хотел, чтобы тут было все. Даже идеалисты. В наше время они не всегда безопасны, как и во все сумерки времен, только этот не из их числа. Он не хочет загнать человечество в счастье при помощи пулемета, как полковник.
– Как продвигается ваше предыдущее расследование? – Мне не просто интересно. Я должна знать, чего мне еще ждать. – Я имею в виду того беднягу, которого нашли в нашем подъезде. Или вы не имеете права мне рассказывать? Тогда прошу меня простить, я не хотела доставлять вам неприятности.
– А, какие там неприятности! – Лейтенант только рукой махнул. – Я веду одновременно шесть дел, и это еще по-божески. Вы представить не можете, что иногда вытворяют наши граждане! Я в ужасе от самой мысли, что мои дети должны будут здесь жить. А с того времени как отменили смертную казнь, вообще беспредел наступил. Раньше хоть «вышки» боялись, а теперь... В деле погибшего Кулака я вынес заключение: смерть в результате несчастного случая. Теоретически такое могло случиться, и я не собираюсь тратить на него свое служебное время. Если кто-то избавил от него общество, я не считаю это преступлением. Вы довольны? – Нетушки, ты меня не поймаешь!
– Я просто так спросила, из интереса. Но меня больше интересуют собственные неприятности. Надо же было такому случиться! Знать бы...
– Я же просил тебя не ездить! – Наконец-то Игорь нарушил обет молчания. – Я же предлагал тебе поехать вместе. Но ты такая упрямая!
– Не понимаю, чем бы ты смог мне помочь.
Дальше обедаем молча, думая каждый о своем.
– Я думаю, Юлечка, никаких осложнений не возникнет. Дело, в общем, ясное. Даже слишком ясное, – я понимаю, что он не верит в мою версию. Но другой у него нет. – Но прошу вас: будьте осторожны. Один неверный шаг – и...
– Не понимаю, лейтенант, о чем вы говорите.
– Зарубка на двери вашей кухни... Вы хорошо бросаете нож. Нет, я не намерен доносить это до ведома своего начальства, но зарубку лучше скрыть. Не знаю, что там у вас случилось на самом деле, но уверен, что вам действительно угрожала опасность. Иначе не стал бы вас прикрывать. Вы поняли?
Дать вам еще бумаги, лейтенант? У меня есть несколько пачек.
– На взятку это не похоже, поэтому давайте. Нас так плохо финансируют, а бумаги уходит прорва, так что отказываться не буду. Надеюсь, мы поняли друг друга. Вы мне чем-то нравитесь, поэтому очень не хотелось бы в один прекрасный день обнаружить ваш труп. Я не шокировал вас?
– Нет.
– До свидания, Юлия Павловна, еще увидимся.
Лейтенант Волошин, идеалист и джентльмен. Его жене сказочно повезло. Такой муж – клад индейцев майя в кубанских степях. То, чего на свете не бывает. И он тоже ведет свою игру. Возможно, не в мои ворота, но я в это не верю.
– О чем ты думаешь? – Он обнимает меня. Игорь. Почему я не влюблена в тебя?
– Что тебя держит рядом со мной? Ведь ты понимаешь, что я не люблю тебя.
– Я хочу дать тебе время, – нет, он таки читает мои мысли. Если бы я только верила в телепатию, но я принципиально не верю в телепатию, НЛО, ясновидение и все такое.
– Я ничего не обещаю. Мне просто хорошо с тобой.
– Мне этого пока хватит, – это ведь «пока», милый.
– Пока?
– Да. А слишком далеко загадывать я не хочу, с тобой это не имеет смысла. Что там случилось? Ты убила их?
– Только ее. Я едва не схлопотала пулю в голову. Вместо меня смерть поймал Вишневецкий. Проклятье, они оба были мне нужны! Сегодня мы должны достать документы из его квартиры. Они имеют прямое отношение ко мне, поэтому нужно успеть раньше милиции.
-Нет.
Он говорит это так, что я понимаю: мне его не переубедить. Вот зараза, откуда только взялся на мою голову!
– Но это нужно сделать! Я и сама справлюсь, можешь сидеть дома. Кстати, а где ты живешь? Я не буду против, если ты пригласишь меня в гости.
– Не говори ерунду. Ты же понимаешь, что сегодня уже никуда не поедешь. Там, кстати, может быть милиция. Тебе стоит поговорить об этом с адвокатом.
Он прав. Скажу, что у Олега дома документы предприятия. Это, кстати, правда.
– Ты управился с компьютером?
– Нет еще. Защита у них – что надо. Но машина – зверь. Скоро закончу поиск.
– Пойду отдохну. Не мешай мне.
– Слушаю и повинуюсь, Ваше Величество.
– Шут гороховый!
– Мерси за комплимент, – его глаза так близко, что... – нет, у меня для этого нет времени, дорогой! Ну прошу тебя...
Я зря трачу слова. Легче остановить танк, чем влюбленного мужчину. Но мне нравится то, что он делает. Просто я не хочу, чтобы он знал об этом.
– Это как называется? Я хотела отдохнуть! – Я должна сердиться, а мне не хочется. Но надо.
– Разве ты не знаешь, что это – самый лучший способ расслабиться? Теперь можешь поспать, – он смеется и целует меня. – Ты просто чудо, я не могу удержаться. Не надевай больше парик, волосы отросли достаточно, чтобы принять твою прическу за авангард.
– Ты в этом не разбираешься.
– Ты слишком не любишь себя. Подумай об этом. И поспи, ты совсем бледная. Забыла, что сказал врач? Кстати, у тебя симпатичная подруга. Мне нравятся такие... кругленькие пикантные женщины. Ой, что ты делаешь?
А ничего. Я просто бросила в твою голову книжку.
- Так ты меня все же немного ревнуешь?
Егo голос преисполнен надежды. Возможно, малыш, ты тоже гениальный актер. Так что доиграем эту пьесу. Вместо выхода на бис – смерть.
- Не люблю делиться добычей.
– Специально это сказал. Я почему-то так и думал, что ты не любишь делиться.
Слишком много ты думаешь. Здесь все слишком много думают, догадываются, советуют. Только я должна сидеть и ждать у моря погоды, пока не случится что-нибудь, что даст мне информацию, питание для пустой головы. Как Олег там сказал? «Ты – Керстин». Это не было бредом умирающего. Он хотел что-то мне сообщить. Итак, я – Керстин? Это имя вызывает в моей душе странное чувство. Словно мне снилось что-то... Недавно снилось.
А тех двоих фотографировал сам Олег. Наверное, еще в бытность свою в спецслужбах. Значит, уже тогда что-то затевалось? Но почему я? Почему именно со мной случаются такие, мягко говоря, странные вещи? Я с такой легкостью уничтожаю всех, кто угрожает мне... Абсолютно механически. Словно меня кто-то учил этому долгие годы. Но этого не может быть! Я совсем запуталась. И те двое на фото... Кто они? Я их знала. Когда-то знала, они были чем-то важным для меня. Словно слышу эхо, но не могу определить источник звука.
Я, наверное, заснула, потому что меня разбудили голоса. В комнате уже темно. Макс посапывает под боком. Ой, Максу-то, должно быть, грустно! Светка со своим красавчиком приехали за мной. Но голова у меня больше не болит, и я не хочу никого видеть. Интересно,о чем они там говорят?
– Ты же понимаешь, она все равно не скажет нам.
Ты права, голубушка, никому я ничего не скажу.
– Но ее штучки плохо закончатся. Она должна поберечь себя, а тут столько всего! Вы видели, в каком состоянии мы ее привезли? Так нельзя. Мы должны убедить ее. А ты что думаешь? – Нет, док, убедить вам меня не удастся.
– Я только вижу, что у нее куча неприятностей. И она совсем не та, за кого себя выдает и кем себя считает. Я не знаю, как это можно объяснить, но такое впечатление, что... Ну, словно она запрограммирована делать определенные вещи. Не знаю. Но я не позволю экспериментировать с ней.
Если я решусь на что-то, от тебя уже ничего не будет зависеть. Разве что сможешь меня убедить.
– Надо послушать, что она скажет. Но не давить. Нужно, чтобы она хоть немного доверилась нам. Только тогда она позволит помочь себе.
– Светик, здесь все равно много непонятного. Помнишь, ты говорила, что она никогда не знала английский язык? А потом якобы выучила. Так вот: у нее настоящий калифорнийский акцент, так язык выучить нельзя. Никакого налета славянских интонаций, словно английский – ее родной язык Это меня уже не просто удивляет. Ее, судя по реакции, тоже. Тут что-то намного сложнее, чем просто посттравматическая амнезия.
Браво, док, еще немного усилий – и я все пойму. И вспомню, почему я – Керстин.
– Пойду разбужу ее.
Милый, я еще сплю. Я от всех устала. Оставьте меня в покое.
Я слышу, как открывается дверь. Мне уютно, когда он обнимает меня. Я не хочу думать об иллюзиях. Пусть еще немного побудет со мной это розовое ощущение, когда весь мир – в ладонях, обнимающих меня. Почему я не могу просто жить? Но я не могу жить, когда не знаю, как Керстин... Где-то я это слыхала:
На лугу цветы-сердечки –
Керстин там найдет колечко.
Наша Керстин – любушка,
Где кольцо, голубушка?
Я это где-то слышала. Голос, ускользающий от меня, но где-то там он есть – во мне. Может, это мама мне пела? Но меня назвали Юля, мама не могла петь мне это. И никто другой из известных мне людей. Почему мне не было грустно, когда я смотрела на фотографии тех, кого называли моими родителями? Не потому ли, что я совсем не помню их? Или это были не мои родители?
И я – не Юля, а какая-то Керстин? Тогда почему я здесь? Кто я такая? И все здесь мне чужое и страшное. «Керстин там найдет колечко...» Кольцо! Мое кольцо! Оно и сейчас на пальце, словно всегда было там. Господи, сумасшествие какое-то!
– Юлечка, за тобой приехали.
Нет, я не хочу. Мне надо подумать. Потому что я не могу ничего собрать в кучу. Отвратительное ощущение. Все запутывается больше и больше.
– Я сейчас выйду. Возьми Макса.
– Он целый день просидел около монитора. Я угождал ему, как только мог. Но он смотрит на меня свысока.
– Он имеет на это право. Мы не такие совершенные, так что должны быть благодарны ему за то, что он позволяет нам заботиться о нем.
– Ты меня почти убедила.
– Меня это радует.
Я бы могла полюбить его, если бы... Если бы не боязнь иллюзий. Я бы могла полюбить его. Мы настроены на одну частоту.
– Ты спала? Сразу видно, совсем другой вид.
– Я устала. Ты сварила нам гениальный суп. Лейтенанта пришлось оттаскивать за уши.
– Юля, у вас сейчас вполне здоровый вид, видите, как отдых идет на пользу? Я предлагаю поехать в больницу, хочу убедиться наверняка, что все в порядке.
– Хорошо. Игорь, ты нашел то, что мы искали?
– Через пару часов, думаю, результат будет. Мне поехать с тобой?
– Нет, сиди здесь и контролируй процесс. У нас мало времени.
Этот коридор в больнице меня нервирует. Я уже видела такой. Нет, не такой, но похожий. То, что у меня в голове, наверное, скоро пробьет себе путь. Это хорошо. Я должна что-то вспомнить, что-то важное, как смерть. Или – как жизнь.
– Юля, я хочу вам предложить одну вещь.
Правда? Только одну? А как на это посмотрит Светка?
– Говорите.
– В свое время я освоил одну методику. Это связано с воздействием на... В общем, я ввожу определенный препарат, и шлюзы, сдерживающие вашу память, могут не выдержать. Мне кажется, есть что-то очень важное, о чем вы должны вспомнить.
– Это опасно?
– Из-за вашего нестабильного состояния – да.
– Тогда лучше подождем. Оставим на крайний случай.
– Согласен. А вот этот аппарат – штука безопасная. Я просто определю глубину и характер ваших воспоминаний. Вы не потеряете над собой контроль, действие этого аппарата никак не скажется на вашем состоянии. Это моя собственная разработка, уже немного испытанная.
– Валяйте.
Он начинает подсоединять ко мне датчики. Света заинтересованно наблюдает, и я прямо кожей чувствую, как она влюблена в него. Пусть ей повезет! Она это заслужила. Странное ощущение – словно мягкие волны пробегают по телу. И немного гудит в голове. Немного кружится комната. И голос: «Керстин там найдет колечко».Нет. Не знаю. Или знаю? «Тебе не надо спрашивать. Ты знаешь».
– Это невозможно!
Голос Виталия глухой и охрипший. Что он там откопал, в джунглях моего мозга? Темные глубины души?
– Это невозможно! Но я это вижу собственными глазaми. Вы должны знать. Вы – не Юлия Ясинская. Вы – ее факсимиле. Понимаете?
-- Виталик, что ты несешь? Я знаю ее четыре года! Как это – она не она?
– Света, здесь нет ошибки. На пленку ее мозга кто-то очень умелый записал новую личность. Она стала Юлией не так давно, как раз где-то около четырех лет назад.. Она и сама не знает, что является только копией. А после травмы в системе случился сбой, и запись стерлась, стала проступать ее собственная личность. Вот почему она так изменилась в глазах тех, кто ее знал, вот почему так мало людей, которые знали бы ее теперешнюю дольше четырех лет. Ты мне рассказывала о Париже. Так вот: очевидно, что туда поехала настоящая Юлия Ясинская, а вернулась – эта.
– Виталик, ты же врач. Ты понимаешь, что это невозможно? Твой аппарат... извини, дорогой, но он еще не полностью прошел тестирование...
– Я доверяю этому аппарату. И если бы я не знал, что увиденное мной невозможно, то... Нет. Был один ученый, Карл Хольт. Он проводил исследования именно в этой области. Работал на ЦРУ, потом исчез, сразу после скандала в две тысячи третьем. Но ходили слухи, что он добился успеха. Теперь я вижу результат его работы.
– Вы говорите так, словно меня больше нет.
Они смущенно уставились на меня. Так, приехали. Конечно, сказанное невозможно с точки зрения здравого смысла, но ведь все это с самого начала казалось сумасшествием. Я склонна поверить, потому что в свете этого все становится на свои места, мозаика складывается. Значит... Керстин?
– Юль, ты прости, но я просто не знаю, что и думать.
Света помогает мне подняться. Немного кружится голова.
– Виталий Петрович, вы можете что-нибудь добавить?
– Юль, да ты что! Это же ерунда! Виталий, я больше не желаю слышать эту... отвратительную клевету!
– Нет, – я много думала, он подтвердил то, что я чувствовала. – Он прав. Так что теперь?
– Насколько я понимаю, вы – жертва обстоятельств. Но тут есть одна сложность. Вы не будете Юлией, но и собой стать никогда не сможете. Исходная личность утрачена навсегда. Вернее, получилось среднее арифметическое.
– И что?
– Ничего. Попробуйте жить дальше.
Ему интересно будет понаблюдать, провести пару-тройку опытов. Ему хочется вкатить мне дозу скополамина и покопаться в моих мозгах. Но нет, я не позволю. Я еще должна найти того сукина сына, который со мной это сделал. А когда я его найду, то заставлю вернуть все на место. Я хочу вспомнить. Саму себя вспомнить.
– Виталий, ты просто сукин сын. Как я могла этого не понимать? Просто безразличный ко всему сукин сын. Идем, Юлька! Мне все равно, что там и как, я люблю тебя такой, какая ты сейчас, а он пускай проводит опыты на лягушках. Господи, где были мои глаза? Как я могла влюбиться в тебя? Езжай обратно в свою Америку, там тебе самое место. Идем отсюда, Юлька!
Она тянет меня к выходу. Он стоит, как громом пораженный. Так вот как, парень, значит, она тебе небезразлична? Да, с хорошей стороны ты себя показал, ничего не скажешь. Проси у нее прощения, дурачина, потому что другой такой ты днем с огнем не сыщешь!
– Подождите! Светик, подожди! Ты меня неправильно поняла! Пожалуйста, девочки, дайте мне сказать!.. Вот так уже лучше, док! Это по-нашему!
10
– Так что будем делать?
Света еще сердится на своего милого и не смотрит в его сторону. А я не сержусь на него. Его реакция – это обычная реакция на опасность среднего гражданина: отмежеваться, убежать и хоть немного забыть – и я не и, и лошадь не моя. Это слишком обычная вещь, чтобы удивляться или обижаться. Девяносто девять людей из ста сделали бы то же самое.
– Я считаю, вы должны держаться от этого в стороне. Все, что могли, вы для меня уже сделали. – Мне еще нужна их помощь, но это опасно даже для меня, а для них – тем более.
– Юлька, ты что? Тебя опять черти оседлали? – Светкины глазенки сердито блестят. – Не знаю, как Виталий, а я не могу бросить тебя в такую минуту. Я буду чувствовать себя не человеком, а пресмыкающимся. Особенно теперь, когда нашлось объяснение многому.
– Знать бы еще, зачем с тобой проделали это, – правильно, дорогой, именно это я и собираюсь выяснить. – Кто ты такая на самом деле? Или кем была та Юля. Тут два варианта: либо тем людям была нужна она, либо на ее место запихнули тебя... зачем-то. И они уверены, что ты никогда и не вспомнишь себя настоящую. Не понимаю только, как это было сделано. Виталий, ты как думаешь?
Виталий сидит молча, за все время не проронил ни слова. После сцены в лаборатории он, кажется, утратил иллюзии насчет себя самого. Иногда нам кажется, что мы чем-то лучше, умнее, благороднее других, и спокойное течение нашей жизни помогает жить нашим иллюзиям. Но когда мы оказываемся в обстоятельствах, нарушающих привычное течение жизни, может оказаться, что не так уж мы и благородны. Кто-то мудро пропускает это новое знание мимо себя и живет дальше, а кто-то страшно переживает, вот как Виталий. И это вселяет надежду, что он еще станет мужчиной. Настоящим мужчиной, а не червяком, как большинство из измельчавшего племени покупателей антидепрессантов. Возможно, я ошибаюсь. Ведь не во мне в конечном итоге дело. Я-то могу обойтись и своими силами. И они оба, и Светлана, и Виталий, это понимают. Дело в них самих.
– Такое могло быть. Но это, естественно, было сделано не на скорую руку. Это длительный процесс, и двойника подыскивали долго. Тут мало найти двоих похожих людей, двух максимально тождественных в физическом плане женщин. Нужно, чтобы они имели похожие темпераменты, склонности и прочие психологические реакции, пристрастия. Это для того, чтобы сопротивление мозга было минимальным в процессе «записи» новой личности. А для успеха процесса нужно «стереть» вашу личность, пытками физическими и психологическими. Это антигуманные, нечеловеческие опыты, мне страшно даже представить, что они делали с вами тогда. Отсюда и ваши ночные кошмары. Помнишь, дорогая, ты говорила, что мотивы ее кошмаров – пытки. Так во сне прорывалась наружу ее память.
– Господи... Как же это? Как можно такое делать?
Бедная Светка, не плачь, дорогая, не надо! Мне уже не больно. Только страшная злость на гадов, которые сделали это. И чисто академический интерес: зачем?
– Да, в это сложно поверить. Но технология процесса именно такова. Правда, в этом они и просчитались,не учли, с какой сильной личностью столкнулись. Если даже сейчас, после всего, эта женщина – самое упрямое существо из всех виденных мною. Ослепленная амнезией, она все равно умная, опасная и чрезвычайно жизнеспособная, можете мне поверить. Ее кто-то длительное время обучал самым необычным вещам – например,создавать ситуации, в которых людям ничего не остается, как только раскрывать свои скрытые мотивы. Я долго думал над этим. Скажите, ведь тогда, в магазине, вы нарочно создали конфликт?
– Да. Ну и что?
– А то, что вашим мучителям не удалось полностью уничтожить вашу личность. Зачем вообще это было нужно, мы еще узнаем. Теперь наверняка узнаем! У меня есть соображения насчет того, кем вы могли быть в той жизни. Я считаю, что вы могли работать в одной из секретных служб, возможно, в Интерполе. Здесь немалую роль играют ваши природные склонности. Вы способны выполнять такую работу. Жаль, что ничего больше мы пока не знаем.
– Игорь, ты нашел что-нибудь?
Он сидит за компьютером постоянно, даже похудел, бедняжка. Зачем ему это надо?
– Пока нет, здесь нужна осторожность. Наше вторжение не должны заметить. Я обещаю: скоро будут результаты, здесь миллионы комбинаций.
– Хорошо. Теперь нужно достать документы, которые находятся у Олега. Если они еще там.
– Хватит сейчас об этом. – Виталий, видимо, что-то уже решил для себя. – Юля, скажите, когда вы начали осознавать свое отличие от того человека, каким считали вас окружающие?
– Нет, не так. Я представляла себя определенным образом, если можно так выразиться. А когда я заглянула в зеркало, то увидела, что... Ну, вы знаете.
– Это, кстати, первое, что меня насторожило. Игорь, ты понимаешь? – Мужская солидарность, черт побери! Словно я сама не могу судить о своей внешности.
– Да. И многое другое. Но я считаю, что это не все. Далеко не все. Милая, ты что-то от нас скрываешь, правда?
– Да. Но у меня есть причины делать это. Даже не потому, что я кому-то из вас не доверяю. Но в таких делах я разбираюсь лучше, поэтому... Не будем торопить события.
– Юлька, ты окончательно спятила. Я... мы все просто спятили.
Бедная Светка, ей так тяжело поверить в реальность происходящего! Она живет в другом измерении. Она спит и видит сон о мире, где никто не умирает. Поэтому она так рассердилась на Виталия.
– Есть! Я вошел! – Этот возглас спас меня от длинной бесполезной дискуссии. – Вот, детка, иди сюда. Я уже вошел, я уже там... Клиника Сен-Кристель... нет. Это не просто клиника. Это – исследовательский центр. Доктор Магали Делюк... Невозможно. Она умерла в марте две тысячи пятого года. Вот, девятого марта. Она никак не могла лечить тебя от невроза, потому что ко времени твоего приезда была уже мертва.
– Может, это какая-то другая Магали Делюк?
– Нет, в списках она одна. Теперь посмотрим сюда... Так, еще немного... Вот, нашел. Списки пациентов, – я уже знаю, чего ждать. – Нет твоей фамилии. Документы, что ты привезла, липовые.
Я знала. Я понимала, что это было бы слишком просто, но я уже устала от всего этого. Кто-то очень умный спланировал мельчайшие детали операции. Единственным проколом стало то, что никто не предвидел последствий аварии. Интересно, из-за чего меня здесь пытались убить? И с какой стороны прилепить сюда Вишневецкого? Бред какой-то.
– Поищи кого-нибудь по имени Керстин.
Я рискую. Я ужасно рискую. Как говорится, если у тебя паранойя, это еще не значит, что они за тобой не следят. Каждый из трех присутствующих может оказаться врагом.
– Минуточку, – он даже не удивляется. Жаль, парень, я уже начала немного привязываться к тебе. – Керстин... Почему именно Керстин?
– Потом объясню. Ты поищи.
На мониторе мелькают колонки букв. Его пальцы быстро перебегают по клавиатуре. Он, конечно, помог мне, если помог. А если я просто теряю время? Я не могу сказать наверняка. Все, в конце концов, выяснится.
– За этот период нет. За год до этого есть одна Керстин. Керстин Смит. Но это не подходит, ей семьдесят лет. Ты не хочешь объяснить?
– Слишком поздно. Ищи. Что-то должно быть, какая-то частная клиника, секретная лаборатория – я уверена, что-то должно быть.
Я понимаю, что мне пора исчезнуть. У меня есть дела. Но... А что, если пропустить через компьютер эти снимки? С показа мод и с оргией? Я могу узнать, кто эти люди. А могу и не узнать.
– Вот, посмотрите. Я хочу, чтобы ты пропустил это сквозь систему поиска.
Фотография двоих людей, таких странно знакомых... Будто я слышу эхо, но не знаю, откуда идет звук. Светлана берет снимок в руки, потом удивленно смотрит на меня. У Виталия такой же вид. Я что, чего-то не понимаю? Они знают, кто эти люди, а я – нет?
– Золотко, где ты это взяла?
Не знаю, милый, но я голову себе оторву за то, что не показала это раньше.
– Мне переслала его Карина. Наверное, еще до аварии, потому что конверт я открыла уже после больницы.
– Ты и вправду не знаешь, кто эти люди?
Светик, да я мозги перенапрягла в поисках ответа.
– Говори.
– Вот этот красавец – известный голливудский актер Эрик Гамильтон, а девушка с ним – его невеста, Керстин Бартон. В четвертом году, в начале сентября, она бесследно исчезла в Лондоне. Об этом писала вся мировая пресса. Такая любовь, как сказка! Они познакомились случайно, в каком-то магазине, за два года до ее исчезновения. У него была жена, Элайза, и проблемы с наркотиками, он играл только негодяев и психопатов. Он медленно катился вниз – из-за скверного характера его попросту перестали приглашать на роли. И вот в его жизни появились красотка Керстин. Никому из журналюг так и не удалось пронюхать, откуда она вынырнула. И Эрик бросил Элайзу, завязал с наркотой и получил первого в жизни «Оскара». И объявил о помолвке. А через два месяца после этого она исчезла. Вещи остались в номере, драгоценности тоже – кроме кольца, которое Эрик подарил ей в день помолвки... Боже мой! Невозможно...
Голос Светланы звучит так далеко. «Ты – Керстин...» Но эта девушка на снимке... Она очень красивая. Это не я. Не может этого быть. «Керстин там найдет колечко. Наша Керстин-любушка...» Кольцо у меня на пальце. Дом моды «Эрика». Сходные пристрастия. Проклятье! Что они со мной сделали?
– Куда ты идешь?
Я что, куда-то иду? Да, я должна куда-то идти. Но я не знаю, ничего не понимаю. Почему? Казалось бы, куда уж сильнее шок? Но пустые файлы в моей голове так и остаются пустыми. Неужели я так и не вспомню? Ведь теперь я точно знаю, кем являюсь. И еще знаю, что когда-то любила этого мужчину. Он неотразим – с черными волосами, волнами падающими на плечи, ярко-синими удлиненными глазами, и его улыбка, такой удивительный рисунок губ... Я хочу знать, какой у него голос. Как он ходит. Какой он. Неужели я была помолвлена с этим мужчиной? Вот кольцо на моем пальце.
– Ничего, все в порядке.
Ничего не в порядке. Они хорошие люди, но ничем не могут мне помочь. Почему? Почему со мной сделали такое? Почему именно со мной? Просто потому, что я подходила им на роль двойника? И ради этого они меня изуродовали? Теперь понятно, почему я чувствовала такое отвращение к собственной внешности! Естественно, ведь где-то в подсознании я помнила, как выглядела раньше. А теперь... Неизвестно еще, можно ли все вернуть назад? А если нет, мне придется до конца своих дней встречать в зеркале это уродство? В стране, где я чужая. И где меня по крайней мере три раза пытались убить. Я устала. Я не смогу с этим жить. И не хочу. Нет. Нет! Я еще должна достать сукиного сына, который это со мной сотворил, и если он жив, то тогда пожалеет, что не успел умереть. Я умею спрашивать. А потом... Потом я решу, что делать со своей жизнью.
– А что Эрик?
– После исчезновения Керстин он словно сошел с ума. Лучшие детективы искали ее. Спецслужбы с ног сбились. Теперь он живет на вилле, где-то на острове. Снимается в кино, а в обществе его уже несколько лет не видели. Время от времени эта тема еще всплывает, но...
Вот почему я не терпела рядом с собой мужчин. Интересная штука – подсознание. Как же теперь быть? Игорь... Но зачем я теперь Эрику – такая? Меня больше нет, Керстин кто-то стер. Он был достоин иметь рядом ту красотку, а я – нет, никогда. Я не имею никакого права напоминать ему о себе, я больше не Керстин. Я – никто.
– Юлька, немедленно прекрати. Я знаю, о чем ты думаешь. Перестань.
Все знают, о чем я думаю. Кроме меня.
– Я могу отыскать его, и ты позвонишь ему – прямо сейчас.
Милый, ты сошел с ума.
– Нет. Что я ему скажу? И как мне показаться ему на глаза – в таком виде?
– Юля, вы все преувеличиваете. Изменения не настолько значительные, как вы это представляете. Пластическая хирургия...
– Спасибо за конфетку. Очень сладкая. Но Керстин больше нет.
Наступило длительное молчание. Я понимаю, что они потрясены не меньше, чем я, но им не надо в это вмешиваться.
– Ой, смотрите! – Светка рассматривает какую-то фотографию. – Гадость-то какая! Извращенцы! А этого парня я уже видела. Вот этого, глянь.
Да, действительно, лицо отлично видно. Оно обезображено нечестивым экстазом, если его вообще можно обезобразить больше, чем это сделала природа. Бывают такие люди, которых словно что-то отмечает при рождении: какая-то печать вырождения и порока, словно красный сигнал светофора. Очень смуглый, с большим носом, с близко посаженными глазками. Во всем его облике есть что-то неимоверно... грязное. Так, словно даже этот его взгляд будет потом трудно отмыть. Мерзость.
– Это тот самый мужчина, на которого ты указала тогда, в кафе. Тот, что приехал на синем джипе. Тот, из-за которого ты так нервничала.
Тот, что сбил старую учительницу, которая пыталась дать показания. Ну, подожди же! Тебя найти мне будет намного проще.
– Юль, ты что уже придумала?
Игорь... Что мне теперь делать? Как нам с тобой быть дальше?
– Нужно связаться с лейтенантом Волошиным. Я хочу показать ему эти фотографии. Может статься, что он кого-то узнает.
– Я считаю, это неудачная идея. Юля, он же из милиции! У него совершенно определенная система ценностей.
Нет, док, в человеческих мозгах вы разбираетесь намного лучше, чем в самих людях. Лейтенанту до чертиков надоели бандиты, и он будет совсем не против того, чтобы еще кое-кто из них отправился в гости к патологоанатому. Смерть в результате несчастного случая.
– Док, у меня к вам просьба. Попробуйте найти для меня пластического хирурга. Настоящего. Не какого-нибудь коновала. Вы понимаете?
– Я понимаю, но операция невозможна. На протяжении по крайней мере ближайшего года. Я говорю вам это как врач. Придется подождать.
Я его сейчас убью. Он отнимает у меня не просто иллюзию. Он отнимает у меня надежду. Мне невыносимо быть... такой. Я просто не могу ждать.
– Юль, я попробую проникнуть в файлы нашей доблестной милиции. Можем обойтись без лейтенанта.
– Попробуй, но осторожно. Нас тут достанут намного быстрее, чем из Франции.
Ко мне на колени запрыгивает Макс. Ему все равно, кто я такая. Он ощущает меня и общается со мной биотоками, имена для него несущественны. Он отличит меня от других, даже если меня перекрасят в зеленый цвет. Так что Макс – это единственная моя реальность. Видишь, мой Сфинкс, не зря в Египте ты был священным. У древних губа была совсем не дура, хоть и вымерли они все до единого. А теперь в долинах Гизы слоняются варвары-мусульмане и не меньшие варвары-туристы, пялятся на пирамиды. И если бы осталась хоть одна неразграбленная гробница, мумия перевернулась бы в своем золоченом саркофаге, глядя на такое святотатство. Но Осирис умер, и на этот раз, по-моему, всерьез. А может, просто вышел на пенсию и теперь развлекается, наблюдая за всей этой кутерьмой. Уж и не знаю, что хуже.
Утро принесло мне грустные мысли и Артура Олеговича. Он вплыл в мою спальню сияя, как ангел, объевшийся марципана. Неужто есть хоть одна хорошая новость? Если, конечно, то, что мне нужно, еще на месте. Конечно, если бы это нашла милиция, уже поднялся бы гвалт. А если нашел кто-то другой? Даже думать об этом не хочу!
– Юлия Павловна, с добрым утречком! Простите, что я прямо так... Но мой возраст мне уже позволяет это, согласитесь! – Старый лицемер, да я уверена, что у тебя такой черт под ребром сидит, что... Впрочем, мне-то что за дело?
– Вы ужасно рано встаете.
– Я – типичный жаворонок, но в девять вечера я уже совсем сонный. Поэтому, факт, встаю рано. Кто рано встает, тому бог дает. Ну, хорошо, я заскочил к вам, чтобы передать вот эти ключи. Дело будет закрыто, все выяснилось. Это ключи от квартиры Олега, она ваша. Его завещание прочитали вчера, но я не хотел вас беспокоить, было уже поздно. Так что вот вам ключи. Я быстро справился? Что вас так удивляет?
– Я не понимаю... Почему он оставил мне свое имущество?
– Он написал завещание в позапрошлом году. Я говорил со своим коллегой, который составлял и оформлял эти бумаги. Он нотариус. И милиция с ним тоже говорила. Видите ли, вопрос «почему?» здесь не стоит. Он, несомненно, любил вас. Долгие годы – безнадежно. Вы, само собой, не должны были знать об этом завещании, это было одно из его условий. Судя по всему, он пребывал в состоянии глубокой депрессии. Но это теперь уже неважно. Вот, возьмите бумаги, я торопился, как вы и просили. У меня есть нужные знакомые, и осложнений не возникло.
– Я должна подписать счет или можно наличными?
– Как вам будет угодно. Вот счет.
Ничего себе! Артур Олегович может заказывать себе новые костюмы хоть ежедневно. Но и работает, нечего сказать, очень эффективно. Я отдаю ему деньги. Я еще должна сознательно возобновить свою подпись. Но я ужасно признательна старому пройдохе.
– Я вам очень благодарна. Вы даже не представляете, как помогли мне!
– Юлия Павловна, это же моя работа. А еще – немалое удовольствие. Мне нравится то, что я делаю. Это приносит мне деньги, чтобы содержать семью, и поддерживает мою самооценку. Мужчина обязан реализоваться в жизни. Женщине в этом плане проще: вышла замуж, родила ребенка – и все, можно сказать, что свою миссию она выполнила. А мужчина должен еще доказать, что он – добытчик, что он – главный.
– Вы рассуждаете, как недобитый феодал.
– Да, – смех у него совсем не старческий. – Я знаю, что вы думаете по этому поводу. Но вы – исключение из основной массы женщин. Это – мужской мир, и женщине, чтобы чего-то достичь, нужно быть втрое талантливее мужчины. И от многого отказаться – прежде всего от собственной женской сущности.
– А вам бы хотелось, чтобы женщины существовали только для ваших утех?
– Но ведь это по большей части так и есть! Не отрицаю, вина в этом есть и наша. Я имею в виду всех мужчин. Видите ли, Юлия Павловна, если женщина достигла каких-то высот, мужчине ее не догнать. Это я вам по секрету скажу. Но такой женщине тяжело строить личную жизнь.
– Потому что мужчине легче иметь рядом какую-то квашню, нежели как-то расти и соответствовать одаренной жене. Скажем так, это все – душевная лень.
– Собственно, довольно одностороннее утверждение, но в этом что-то есть.
Он смеется, и я понимаю: старик просто поддразнивал меня.
– Значит, я вас не убедила?
– Нет, почему? – Он встает. – Очень логично и убедительно. Крепкая позиция. Оказывается, вы можете быть очень остроумной собеседницей! Вот не знал. Иначе приходил бы к вам исключительно по утрам.
Черт! Надо же так проколоться! Утешает одно: правда настолько невероятна, что никому и в голову не придет. Я бы точно не смогла бы такое придумать. И нет оснований предполагать, что уважаемый Артур Олегович выдвинет такую невероятную версию. Аминь.
– Ты нашел нужную информацию? – Игорь скоро пустит корни в моем кабинете. О, бедняжка, даже картошки сварил! Все-таки я плохая хозяйка, но тут уже ничего не поделаешь.
– Да, кое-что откопал.
Он выжидающе смотрит на меня. Я понимаю, о чем он думает, но я не могу об этом говорить, во всяком случае с ним. И я хочу, чтобы он ушел и дал мне время подумать. А он знает, что я этого хочу, и не идет.
– Я потом посмотрю. Сейчас надо кое-куда заехать. Ты меня повезешь?
– А ты этого хочешь?
– А у меня есть выбор?
– Нет.
– То-то и оно.
Мы едем по городу, в котором хозяйничает лето. Наконец стало тепло. И тополиный пух совсем не досаждает мне. Досаждают мысли, от которых я пытаюсь отмахнуться. Правда, безуспешно.
– У нас кто-то повис на хвосте.
Он начинает крутить головой, видели вы такое?
– Что ты делаешь? У тебя зеркальце перед глазами, просто загляни в него, не крути головой, они же поймут, что мы их заметили.
– Что будем теперь делать? – Поверь мне, я бы тоже хотела это знать.
– Ты знаешь местность, а я только изучала карту. Езжай туда, где менее людно, ищи стройплощадку и заверни туда. Посмотрим, что они предпримут.
– А если там кто-то будет?
– Сегодня же воскресенье, там пусто. Дети с родителями, родители дома пьют пиво или на дачах. Там никого не будет.
Игорь знает маршрут отлично. Зеленая «семерка» едет за нами, как приклеенная. Если это милиция, плохи наши дела. Если преступники – тоже не лучше. Разве что чуть-чуть. Их можно... нейтрализовать. Милицию – нет. Себе дороже. За своих они встанут все как один.
– Заезжаем.
Машина с разгона въезжает на пустырь и прячется в полуразрушенном доме. Плохое место. Эта конструкция может стать нашей братской могилой. Слишком шаткая. Следом вслепую влетает «семерка». Они остановились, словно ожидают чего-то. Ну, выходи же, ублюдок, выходи. Я здесь. Ты же меня ищешь? Иди сюда. Позабавимся.
Словно в ответ на мой мысленный призыв из машины выходит мужчина. То есть особь мужского пола. Водитель что-то говорит ему. Наверное, предлагает поискать следы. Нет, парни, мы так не договаривались. Выходите оба. Вот так, совсем другое дело. Нечего подставлять напарника, вдвоем так вдвоем! Хлопает дверца машины. Они идут, я слышу, как хрустят мелкие камешки под их грязной обувью. Я просто кожей ощущаю исходящее от них зловоние. И то, что я собираюсь сейчас сделать, вряд ли улучшит их аромат. Первый упал как подкошенный, у меня даже рука заболела. Ребром ладони по шее – ничего хорошего я ему не сделала. Но он еще жив. Пока жив. А второй...
– Спасибо, милый, но я бы сама о нем позаботилась. Когда я говорю, чтобы ты сидел в машине, так надо и сделать.
Я вижу, как разозлили его мои слова. Ничего, дисциплина – полезная штука.
– Что теперь?
– Подождем, пока кто-нибудь из них оклемается. А потом ты сходишь, немного развеешься, а я у них кое-что спрошу. Нам надо спешить, но я должна кое-что выяснить.
– А если они не скажут?
– Скажут, – мне почему-то становится смешно. – Поверь мне: скажут.
Через какое-то время мы едем в пригород.. Гдe-то сзади уже, наверное, догорела зеленая «семерка». Во всяком случае, я на это рассчитываю.
– Обязательно было убивать их?
Мягкотелость никому еще не приносила пользы.
– А чего бы тебе хотелось? Чтобы я пожала им руки и отпустила восвояси? Да нас бы уже загоняли, как лис, и шансов бы не оставили.Ты это понимаешь?
– Да, – он все еще недоволен. Вот болван, надо же было связаться с таким! – Но я иногда начинаю бояться тебя. Скажи... тебе не страшно? Ведь ты только что убила двоих людей.
– Скажи еще: двоих ни в чем не повинных людей! Чего молчишь? Мне страшно до колик, когда я думаю о том, что было бы с нами, оставь я в живых этих ублюдков. Их никто не приглашал вмешиваться в мои дела, если полезли, значит, знали, что рискуют. Если не знали, значит, сознательно хотели навредить беззащитной женщине. Не со злости, не из ревности, а за деньги. Сколько стоит твоя жизнь? Не знаешь? Тогда лучше заткнись и не раздражай меня, гуманист.
Я просто взбешена. Ведь он остался и слышал все, до последнего слова. Он слышал, что они рассказывали, захлебываясь слезами и блевотиной. Я понимаю, что человеку свойственно иногда жалеть ближнего, но мог бы выбрать более достойный объект.
– Прости, малыш, я дурак Я не имел никакого права упрекать тебя. Просто это так необычно для меня.
Лучше бы ты на дорогу глядел, философ.
– Нет, все в порядке. Ты пойми: я должна так поступать, иначе погибну сама. Но ты... Ты можешь оставить меня, я не стану упрекать тебя, это обычное дело.
– Юль, ты меня обижаешь. Я как-никак мужчина. И я... не в силах отказаться от тебя. Пока сама не прогонишь. И даже тогда...
– Или пока не разлучит нас смерть.
– Да. Пока не разлучит нас смерть.
Квартира Олега поразила меня своим запущенным состоянием. Карина могла бы немного убрать. Хотя с какой стати? Это я бы спятила от такой грязи, но люди-то бывают разные. А насчет Карины и Олега, теперь это не имеет значения. А так ничего квартира, неплохая. Четыре комнаты, бестолково обставленные дорогой мебелью. Пустой холодильник Одежда в шкафу.Гдe-то здесь должен быть стол с довольно толстой крышкой. Вот этот, в кабинете, наверное, годится.
– Помоги мне. – Игорь сдвигает стол на середину. – Простучи. Вот, есть.
Крышка отошла довольно легко. Не лучший в мире сейф. Это хорошо, что я знала, где именно искать, здесь можно рыться несколько дней. В такой грязи! Так, поглядим. Диск, папка с бумагами – негусто. Несколько тысяч долларов.
И медальон. Я беру его. Что в нем? Не знаю, как открыть, потом посмотрю. В моей голове звучит штормовое предупреждение. Нужно линять отсюда. Я быстро перекладываю бумаги из своей сумки в стол – чтобы не сразу догадались, что я здесь побывала.
– Игорь, ты где? Уходим.
Ну, куда можно подеваться? Наверное, приспичило.
– Я тут. Смотри, что я нашел.
В руках у него револьвер. Так, приехали.
– Положи, где взял, предварительно сотри отпечатки пальцев.
– Но почему?
Нет, он не понимает!
– Сколько в вашей стране дают за владение огнестрельным оружием?
– Черт! Я знаю. Но у преступников оружие уже есть. Почему я не могу защищать себя от них?
– Потому что у вас странные законы, а официальная доктрина такова: честного гражданина защищает милиция. Другое дело, что это не так, но ты все равно оставь револьвер, мало ли что на нем висит.
Мы выходим из подъезда. Кругом ни души, автомобили стайками припаркованы, людей не видно, и это радует.
– А что на диске?
– Откуда я знаю? Приедем домой, послушаем.
Его рука касается моей. Эрик... Не знаю, сможем ли мы опять быть вместе. Осмелюсь ли я?... Не станешь ли ты моей самой тяжелой утратой? У меня нет пока ответа.
«Привет, Керстин. Если ты слушаешь эту запись, значит, все обернулось хуже, чем я мог себе представить.
Это значит, что я умер. Возможно, ты же меня и убила? Если это так, то моя смерть смотрит на мир невинными глазами несчастного случая, а ты уже морщишь нос на грязь в моей квартире. Я угадал? Ты уже знаешь, кто ты такая. Надеюсь, что вспомнила сама. Может, кто-то рассказал – возможны варианты. Но, так или иначе, если ты добралась до этой записи, ты уже многое знаешь. Ты всегда была ушлой девицей. Перед тем как кое-что рассказать, хочу сразу отметить: я с самого начала был против всего этого. И против того, чтобы использовать тебя. Но теперь я понимаю, что мишенью была не Юлия, а ты. Это для тебя подбирали двойника. Но я был против, ты всегда была слишком опасной, а теперь обязательно доберешься до них. И я аплодирую тебе стоя – если только можно стоять там, где я сейчас нахожусь.
Многого я не знаю. Меня использовали, потому что после истории с девками я стал уязвим. У Юлии хватило ума не лезть в это, а я не устоял. Слишком большие деньги. Я стал уязвимым, но я не обижаюсь, сам виноват.
Точно я знаю одно: ты находилась в частном санатории вблизи Сен-Круа. Но на самом деле там не санаторий, там что-то другое. А заправляет там Хольт – тот еще тип! Но и он не главный. Ты там сама разбирайся.
Я не знаю, что сделаю дальше. Может, сотру эту запись и обо всем забуду. Может, о тебе уже позабыли те – и я тихонько уберу тебя, твой дом моды приносит доход и славу. Настроение паршивое. У меня все чаще появляется ощущение, что все это плохо для меня закончится. Мой тебе совет: езжай во Францию, найди этих ублюдков и прекрати то, что они там творят. Возможно, Юлия еще жива, хотя я сам в это не верю. Она им больше не нужна. Я любил ее, а она не могла мне простить той истории с девками. Я думал, что ты заменишь мне ее. Я люблю тебя и ненавижу, потому что ты – не она. Юлия меня презирала, а ты и вовсе была нечувствительной в этом плане – наверное, этого актера так и не смогли выбить из остатков твоего мозга. Прости, что так откровенно, который день настроение паршивое. Просмотри бумаги. Если ты еще не вспомнила, то посмотри на фотографию, где группа людей. Второй справа – Хольт, а блондин в центре – тот самый парень, который приказывает ему.
Деньги возьми себе, мне они не нужны. Медальон твой, я сберег. С квартирой делай что хочешь. А забавную штуку они сотворили с твоим хорошеньким личиком? Ты уже оценила? Это приказал тот, главный, у него с тобой давние счеты. Так что прощай, Керстин, и прости меня, если сможешь».
Проклятый ублюдок просто решил немного поиздеваться надо мной. Я забросаю твою могилу гнилыми яблоками! Ни слова не сказать, почему все это! Возможно, он и сам не знал. Делал, что приказывали, – и все. Но мне не за что благодарить его. Разве что название – Сен-Круа. Но это требует проверки. Неужели я не в состоянии что-то вспомнить? Нет. Пока – нет.
– Ты веришь в это?
– Нет причины не верить. Но проверить стоит. Мне кажется, что здесь уже нечего делать. Надо лететь во Францию. У меня есть загранпаспорт.
– А у меня нет. Нужно поскорее сделать.
Вот наивный человек!
– Ты не полетишь.
– Посмотрим. Что теперь?
– Я тут заказала кое-что. Заберем и навестим парня по кличке Способ. Характерная кличка, не правда ли? А потом поедем к Виталию на работу, и пусть делает, что хочет, но я должна все вспомнить. Иначе дело с места не сдвинется.
11
– Ты, наверное, спятила, когда решила сюда прийти, – маленькие серые глазки холодно изучают меня. – Ты считаешь, что у тебя есть льготы? Ошибаешься. Я рад хорошеньким женщинам, но только тогда, когда сам их зову.
– Я прихожу тогда, когда мне надо. Тебе долго пришлось бы меня звать.
Он пялится на меня, и я вижу, как ворочаются его мозги. Зачем человеку с настолько круглой головой делать такую странную прическу? Просто сбриты волосы. Хотя возможно, что он начал лысеть. Впрочем, мне-то что?! Он невысокий, значит, у него комплекс, как у всех коротышек. К слову сказать, большинство самых кровавых тиранов были невысокого роста. Словно доказывали сами себе и всему миру свою значимость. Мужчины очень ранимые существа, и потому предсказуемые, у каждого из них есть слабое место, даже несколько, делаешь инъекцию нужных эмоций – и все. Чем ниже у него интеллект, тем легче найти ахиллесову пяту. У этого мужчины больное самолюбие, он – типичный мачо и у него есть несколько принципов, которые он никогда не нарушает. Если учесть, чем он занимается, даже странно, что достиг таких высот. Возможно, это и к лучшему. Даже у бандитов должны быть правила игры. Правда, и это сейчас не имеет значения.
– Эй, кто там! Вольдек, где тебя черти носят?!
Наивный мужик. Ты что, считаешь, что я на крыльях прилетела? Хорошенькое дело! Я что, похожа на ангела?
– Ты или немного попользуешься тем, что у тебя вместо мозгов, или охрипнешь.
Мне удалось немного удивить его. Хорошее начало разговора.
– Что вы сделали с...
– Кто это – «вы»? Ты что, не видишь, что я здесь одна убиваю с тобой время?
Он уже не такой самоуверенный. Это хорошо, значит, я на пути к успеху. Если только он не наделает глупостей, потому что тогда придется его немного... успокоить.
– Кто ты такая и что тебе надо?
Это уже намного лучше. Теперь я понимаю, почему ты здесь, парень. У тебя есть одно неоценимое качество: принимать реальность. Не пытаться что-то изменить там, где надо просто принять все таким, как есть.
– Хороший вопрос. Ты мне нравишься. И поэтому, возможно, я даже не убью тебя. А может, и нет. Еще не решила. Это зависит от того, готов ли ты к сотрудничеству. Нет, оставь свою игрушку. Ты не успеешь даже вынуть ее, так что опусти на пол, только осторожно опусти, а не бросай. Это только в кино огнестрельное оружие изо всех сил швыряют об асфальт, а механизм может сработать от удара. О, «беретта»! Гдe достал? Хорошая штука, только она нам сейчас не понадобится. Подтолкни ко мне ногой. Да не пинай, паркет у тебя натирает мастер своего дела. Видишь, как скользит.
Мне нужно дать ему время обуздать самолюбие. Я подбираю пугач и уже знаю: заряжен. В этом я не сомневалась.
– Может, мы присядем, а? Чего стоять, разговор может затянуться. Так что садись вон в то кресло, я сяду в это – напротив. Хорошая у тебя мебель, хотя по виду дома этого не скажешь. Но ведь так и было задумано, да?
– На кого ты работаешь? – Мальчик мыслит стереотипно.
– Я? Ты меня разочаровываешь, но я отвечу, просто из вежливости. Я работаю на одну особу, Керстин Бартон. Не слыхал? Это я.
Он смотрит на меня как на сумасшедшую. Конечно же, он знает меня под другим именем. Знает точно.
– Ты что, за идиота меня принимаешь? Ты – Ясинская, у тебя дом моды «Эрика».
– Или ты веришь мне на слово, или нет. Решай. Но я – не Ясинская.
– Хорошо, допустим, я поверил. Но вопрос остается: что тебе надо? К чему этот спектакль? Неужели ты думаешь, что я поверю, что ты самостоятельно перебила охрану, я ничего не слышал и...
– Кто тебе сказал, что я их убила? Я же не монстр. Они опомнятся через час-полтора. А может, и нет, зависит от того, как мы с тобой поймем друг друга. Если нет – значит, нет.
Мне начинает надоедать этот дурацкий разговор.
– Хорошо, – он заметно побледнел. Наконец до него дошло. – Говори, что ты от меня хочешь?
– Я задам тебе несколько вопросов. Если будешь откровенным, может, все и неплохо закончится. Если нет – не обессудь.
– А как ты узнаешь, что я говорю правду? – Вот чудак, спрашивает такое.
– Если ты солжешь, я вернусь.
Он не дурак, в его бизнесе дураки умирают гораздо раньше. И он понимает, что я достану его так же, как и сейчас, только тогда разговор будет совсем неприятным.
– Ладно, спрашивай. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
– Знаю ли я, какая ты персона, что с тобой так нельзя и что ты со мной сделаешь, когда?.. Да, я догадываюсь, но ты спешишь с выводами, так что не будем терять время на такие разговоры. Ты подумаешь об этом потом. Первый вопрос: это твои парни взяли под «крышу» «Эрику» с самого начала?
– И да и нет.
– Подробности.
Он начинает меня утомлять. Хорошо еще, что от него ничем не воняет. И в комнате чисто.
– Мы попробовали это сделать, но меня посетил человек из спецслужб. Сказал, что... не стоит, в общем. Нет, я не знаю, что за тип. Он показал мне удостоверение на имя какого-то... Вишенского.
– Вишневецкого?
– Может быть. Я уже не помню. Но связываться с ребятами оттуда... Я подумал и решил, что всех денег все равно не заработать. Если бы кому-то из своих, то хрен бы я уступил, а так... А почему ты спрашиваешь? Это же твой кусок?
– Я тебе уже сказала: я не та, кто ты думаешь. Ну, ладно. Тогда как ты объяснишь, что шестеро этих парней получали в «Эрике» зарплату? Вот список Все они уже мертвы. Кто о них позаботился? Случайно не ты?
Он внимательно изучает список Наверное, со стороны мы кажемся просто коллегами по бизнесу. Впрочем, так оно и есть.
– Я помню этих парней. Но я впервые слышу, что они получали там кусок. Жаль, что ни у кого из них я не могу спросить. Стоило бы.
О, мне он нравится. Я уверена, что он тоже умеет спрашивать.
– Я, представь, тоже. Теперь следующее: у тебя здесь легальный бизнес, через него отмываются деньги. Ты заправляешь местным синдикатом, который, насколько я знаю, создали три года назад, объединив все банды. Тебе достался этот кусок. Согласно вашему «уставу», только сход таких же персон, как ты, может лишить тебя полномочий. Вопрос: все ли согласны с таким положением дел?
– Нет, конечно. Я вижу, ты хорошо поработала, так что нет смысла темнить. Конечно же, не все согласны, но им пришлось подчиниться. Например, азербайджанцы... Они мусульмане и никакие доводы о взаимной выгоде не заставили бы их объединиться с нами. Но им пришлось. Вспомни, три года назад были уничтожены несколько их «семей». Те, что остались, разошлись по разным группировкам. А к чему ты клонишь?
– Значит, без твоего благословения на твоей территории ничего не делается?
– Ничего значительного.
Он должен сидеть на своем месте, он умный человек, хотя, без сомнения, негодяй редкостный. Но одно другому не мешает.
– Я все сейчас объясню. Теперь посмотри на фото: это твои люди?
Он разглядывает снимки. Лицо его ничего не выражает, но я знаю: он удивлен и потрясен. Он тоже не любит извращенцев.
– Ты знаешь, когда ты вломилась сюда, я решил, что найду тебя потом – и вся твоя крутизна тебя не спасет. Но теперь я благодарен тебе. Сколько ты хочешь за эти снимки?
– Нисколько. Я дарю их тебе, мне они ни к чему. Я пришла спросить о другом. Почему твои люди пытаются меня убить? Вот уже три... нет, четыре раза у меня только одна забота: убирать мусор. Так что, Способ, вопрос: кто тебе за это платит?
Его ответ проступил на его круглом холеном лице. Нет, он ничего не знал. Жаль.
– Я думал, меня уже ничто не удивит. Но тебе это сегодня удалось. Кто ты такая? Ты работаешь на Интерпол?
– Тут не ты задаешь вопросы.
– Но ты уже знаешь ответ. Мой ответ. А я могу помочь тебе узнать.
Он думает, что я не смогу сама.
– Можешь – так помоги. Хочешь денег?
– Не денег.
– А, вон что... Я пересплю с тобой, если это для тебя так важно, если только ответ будет у меня в ближайшее время.
Он хохочет. Я сказала что-то смешное?
– Я даже не знаю, что унизительнее для мужчины: твои удивительные навыки или твои слова. Ты бросишь мне свое тело, как собаке кость. Да? А потом ты меня убьешь, едва только тебе что-то покажется подозрительным. И это при том, что я, мягко говоря, не какой-то там... Ну, ты понимаешь? Но мне не надо платить, я не проститутка.
О, ранимая душа! Под маской бандита и убийцы таится нежный романтик. Неправдоподобно.
– Хватит ломать комедию!
Его глаза опять холодно блеснули. Он понимает, что игра не удалась.
– А ты не дура, Керстин Бартон. Но помогать тебе я не буду. И знаешь, почему? Я тебе скажу. Потому что ты – шпионка. Я понял. Я многое могу сделать. Я далеко не святой, – парень, это очень мягко сказано! – Но помогать шпионке – нет. Можешь сразу меня убить. Теперь я понимаю, почему у нас не было шансов. Вас же там учат этим штучкам.
– Ты дурак. Я никакая не шпионка.
Господи, какой дурацкий разговор, а время идет!
– Тогда как ты это объяснишь?
Никак, даже не собираюсь.
– Так ты поможешь мне? Если нет, я и сама найду то, что мне надо. Кто это такой? На этой фотографии? Тип с длинным носом? Это, по крайней мере, ты можешь мне сказать?
– Это я тебе скажу, даже с удовольствием. Этот ублюдок – Омар, был когда-то в бригаде Рагима. Сейчас занимается девочками. Странно, как это никто до сих пор не заметил его склонностей...
– Я позабочусь о нем, не переживай. Скажи, ты имел отношение к делам, которые проворачивал Богулевский? Кто помог Юлии получить кредит?
– Ты имеешь в виду историю с девушками? Нет, я не имел к этому отношения. Тогда еще происходили разборки, каждый тянул одеяло на себя. Я что-то слышал, по сам не был в деле. Под «крышу» загнать не удалось, так я и не интересовался. Но ходили слухи, что к этому были причастны спецслужбы. Ну, они были в доле. Кто-то там имел интерес и в «Эрике, и в «Галатее», но кто конкретно, вряд ли наши знали.
Конечно, все сходится. Операцию готовили давно и тщательно. Двойника для Керстин подобрали еще в две тысячи третьем году, это понятно. Вот почему Юлию вытащили на свет. Дали кредит, позволили работать, оберегали, а когда ее компаньон увяз в неприятных делах и это стало известно, убрали и его, и всех, кто имел к этому касательство. Но это может сделать только человек, облеченный огромной властью. Настолько огромной, что мог незаметно провернуть такое дело. Чистая работа. Но зачем? Кто такая Керстин? Я выясню. Я найду того, у кого есть ответы.
– Слушай, красотка, может, расскажешь мне?
– Этого еще не хватало! Я же еще не сошла с ума!
– Нет, правда! Ведь нам нечего делить. Я мог бы тебе помочь. Почему бы и нет? Мне стало любопытно.
– От любопытства кошка сдохла, знаешь? История опасная и абсолютно невероятная, чтобы выставлять ее на суд общественности. Поэтому не спрашивай. Что решил?
– Ты же понимаешь, что так дела не делаются? Но у меня давно уже отрос зуб на черномазых. Они какие-то придурковатые. И понятия у них дикие. Им самое место там, откуда они повылезали. А если уж приехали сюда, то... А они привезли сюда свои правила и начали учить нас жить. Мне будет приятно немного прижать их, а эти фотографии – просто блеск! Они же кричат на всех углах, что только они – настоящие мужики. Ну вот. Весело будет.
– Мне нужен Омар. Нужен сейчас.
– Сейчас не выйдет. Вечером. Ну, чего ты? Я даю тебе свое слово, гадом буду! Хочешь поесть? Я планирую кое-что подготовить. Не я один ждал случая прижать азиков. А куда ты подевала моих ребят?
– Да никуда. Все на месте, спят. Я им сделала прививку. Лежат себе, ничего с ними не случилось.
Я вижу, что он почти верит мне. Ждать до вечера нестерпимо, но ничего не поделаешь.
– Невероятно. Слушай, а ты не могла бы... Ну, научить меня кое-чему? И моих людей? Я хорошо заплачу.
– Ты смешной. У тебя есть мороженое? Кстати, почему ты «Способ»? Странная кличка.
Я должна немного подумать, пусть говорит со мной, а не думает сам.
– Это старое погоняло, еще из детства. Я придумывал планы, находил способы. Ну, разрабатывал стратегию и все такое. Вот и назвали.
Нож рассек воздух там, где только что была моя голова. Дурак, кто же бросает нож в голову? Гдe гарантия, что попадешь в глаз? Я могу попасть, а вот ты – нет.
– Отпусти.
Ишь, голосок-то как охрип. Что, не нравится, когда наступают коленом на горло? Если бы ты не был мне нужен, то был бы уже трупом. Вот болван!
– Я подумаю. Видишь ли, Способ, не так уж ты мне и нужен. Вот я и думаю: может, лучше перерезать тебе горло – и все дела? Я вижу, твое слово ничего не стоит.
– Я буду тебе должен. Понимаешь? Если ты отпустишь меня, я буду тебе должен. А долги я привык отдавать.
Это другое дело. Я встаю и подаю ему руку, он поднимается. Только теперь я уверена, что он сделает то, что мне надо. Я почему-то знаю это. Я давно заметила, что могу прогнозировать поведение других людей, и всегда знаю, когда мне ездят по ушам. Но другим совсем не обязательно знать об этом – чем никчемнее я выгляжу в глазах противника, тем проще с ним справиться. От женщины, тем более такой невыразительной, никто не ждет опасности. Очень опасная иллюзия, многим стоила жизни.
– Черт, если я кому расскажу, мне не поверят, – он растирает горло. – Ты знаешь, мне даже не стыдно.
– Только теперь до тебя дошло.
– Да, твоя правда. Идем, угощу тебя мороженым. В холодильнике есть. Кстати, как ты сняла охрану? Я должен знать, где слабое место.
Резонно, только нереально.
– Видишь эту игрушку? Она стреляет ампулками со снотворным. Или с ядом. Лучше не спрашивай, где я ее взяла.
А взяла я эту полезную штуку... вам тоже не надо знать, профессиональный секрет.
– Продашь мне? – Он с интересом рассматривает оружие. – А хочешь. – махнемся: тебя же заинтересовала «беретта»?
– Возьмешь так. Но потом, позже.
– Я снова твой должник.
– Твои манеры значительно улучшились. Ты в тюрьме не сидел?
– Прошли времена, когда авторитет нужно было зарабатывать количеством отсидок. Умный тот, кто делает свое дело и не попадается. Если попался, значит, ты дурак и руководить не можешь.
Да, это новое поколение жуликов. Так было в Америке сто лет назад. Эволюцию невозможно обмануть, как и законы развития общества. Природа не любит искусственного.
– У тебя чисто. Мне нравится.
– Не люблю грязи. Ты тоже?
-Да.
– Может быть, расскажешь мне свою невероятную историю? Время еще есть.
Да, время еще есть. Почему бы и не рассказать? Мы с ним одной крови. Он понимает все быстрее, чем другие. И он не гнилой человек, как бы там ни было, он придерживается правил игры. Просто он сделал свой выбор, на мой взгляд, не очень удачный, но это был его выбор. Развитие общества идет тоже по правилам. Можно искусственно создать какие-то другие условия, но все равно: придет время – и законы развития возьмут свое. И общество окажется там, где прервали естественный ход событий, а все остальные уйдут далеко вперед. Но в этом есть и позитивная сторона: можно избежать многих ошибок, если учиться на примере других. Правда, в этой разоренной стране пока не видно разума.
– Это невероятная история. Самая невероятная из слышанных мной. Ты, конечно, могла все придумать, но я почему-то верю тебе и помогу, чем смогу. Ни один человек не заслуживает такого. Если это можно прекратить, то я хочу приложить к этому руку. Ведь такую штуку можно теперь сделать с кем угодно – и все шито-крыто. Вот суки! Зубами бы таких рвал! Для них что люди, что крысы – все равно.
– Ты так возмущаешься, будто для тебя иначе.
– Иначе, – он обиженно набычился. – Я понимаю, что я не Белоснежка, это факт. Особенно в глазах так называемых честных граждан. Но кто у нас сейчас честный? Кто-то ворует железо с завода. Кто-то тянет картошку с чужих огородов. Кто-то сбывает отраву под видом водки. Кто-то крутит с налогами. Все что-то такое делают, потому что иначе не выживешь. Государство всех нас сделало преступниками. Ты скажешь – не все же так. А те, кто не так, сидят впроголодь. Однако я не ковыряюсь в головах людей, не ставлю над ними опытов. Я могу покалечить, даже убить, но на душу не покушаюсь.
– В мир преступности пришла просвещенная монархия.
– Не надо подколок Впервые за долгие годы я вот так с кем-то говорю, сам не знаю почему. Мне нравится твоя манера иронизировать над жизнью. И ты не притворяешься кем-то другим.
– Временами еще как притворяюсь! Иначе...
– Ты знаешь, о чем я.
– Прости.
Мы молча едим мороженое. Каждый человек стоит того, чтобы с ним поговорить. Потом уже можно определить, что это за человек целый, половинка или так себе, гнилушка, но разговора стоит каждый. Мы становимся очень одинокими, двигаясь по своей орбите. Мы перестали замечать друг друга и заглядывать в глаза друзей. И врагов. И начали путать их между собой. Так судьба мстит нам за нашу эгоцентричность и за наше одиночество.
– Ты не застрелила моих собак? – В его голосе надежда.
– Ты что! Я не могу убивать животных.
– Да. Я тоже.
А откуда тогда два извращенца в «семерке» узнали об этом доме? Они простые исполнители. Откуда им стало известно?
– Мне кажется, что у тебя неприятности.
– О чем ты говоришь?
Я выдаю ему свою версию. С каждым словом он все больше хмурится. Да, Способ, у тебя неприятности. И если бы не я, кто знает, заметил бы ты это?!
– Я в который раз уже твой должник.
– Сейчас речь не об этом.
В комнату вваливается здоровяк Лицо его растерянное и немного испуганное. Смешно видеть такого большого парня испуганным. Наверное, уколов боится.
– Способ, ты...
– Все в порядке, Вольдек, все нормально. Иди, посмотри, как остальные.
Хорошая дисциплина. Ни единого вопроса, ни слова: повернулся и вышел. Может, им удастся избежать неприятностей? У кого есть информация, у того в кармане целый мир.
– Слушай, Керстин. Мне сейчас надо немного... пообщаться с друзьями. Ты можешь отдохнуть здесь. Что тебе не нравится?
– Во-первых, меня в машине ждет... мой любовник Во-вторых, мне надо поехать домой и покормить кота. Или позвонить подруге, чтобы она позаботилась о нем. Чего ржешь? Что смешного я сказала?
Он смеется. Странный человек! Я не сказала ничего смешного.
– Нет, это потрясающе! Только женщина может такое отколоть! – Он вытирает слезы. Вольдек, который вырос в дверях, удивленно вытаращился на него. – Нет, Вольдек, ты только послушай: эта особа входит сюда, как к себе домой, снимает охрану, меня... убеждает, рассказывает разные ужасы, а потом переживает, что ее кот останется голодным. Только женщина способна на такое!
– Не понимаю, что тут смешного. Может, кот голоден. У меня тоже есть кот, так если его вовремя не покормить, он страшно обижается. Что тут такого?
– Просто у тебя отсутствует чувство юмора. – Способ уже серьезен. – Как там ребята?
– Нормально, только минералку хлещут.
– Пусть будут начеку, потому что кому-то может прийти в голову повторить трюк этой красотки. Сегодня будем развлекаться, пусть приготовят оружие. Сам проверь.
– А что делать с красавчиком, которого только что поймали? Ошивался здесь...
– Давай сюда.
Я уже знаю, о ком речь. Вот не послушал меня и получил на орехи.
В комнату вводят Игоря. Нет, за него еще не успели приняться как следует.
– Милая, ты в порядке?
– Да. Ты опять меня не послушал?
– Я просто беспокоился, как ты тут. Я не выдержал.
Теперь смеются все. Бедный Игорь, как это, должно быть, ранит его самолюбие! Ничего, в следующий раз, прежде чем что-то сделать, подумает.
– Езжай домой и покорми Макса. Потом соберешь мои вещи, сейчас напишу список, и отвезешь вот по этому адресу. Жди моего звонка или меня саму. Попробуй отыскать лабораторию, пожалуйста. И не будем спорить, – я целую его. Эрик... Прости, любимый, но я – уже не Керстин. – Пожалуйста, мне нужна твоя помощь. Иначе мне не успеть. Правда.
Скажи мужчине, что он необходим, что ты не можешь без него обойтись – и он поверит, это поддерживает его иллюзию, что женщина без него совсем беспомощна. Огромная армия жен и любовниц пользуется этим.
– А ты умеешь убеждать. – Способ сел доедать подтаявшее мороженое. – Бедняга!
– С чего это?
– Для мужика невыносимо подчиняться женщине. А еще если эту женщину любишь, хочется, чтобы она принадлежала только тебе. Я ему не завидую.
– Если у него нет тайных мотивов.
Я устала и скучаю по Максу. А день еще весь впереди. Мой день, а не световой.
– Да. Но мне кажется, у него есть только один мотив – ты. Он красивый мужик, так? Значит, девушкам нравится. Что заставляет его сидеть с тобой и выполнять приказы? Наш мужик непривычен к такому. Женщина должна рожать детей, вести хозяйство, держать на себе все, и мужа в том числе. И еще не скоро что-то поменяется. Если вообще поменяется. Моя мать выгнала отца, когда мне было шесть лет. Он был настоящим ублюдком: пил, бил нас, говорят, гулял. Но когда мать подала на развод, мой дед, ее отец, принял сторону зятя. Ему не жаль было дочь, он доказывал, что быть незамужней – позор, что без матери отец пропадет. Что у мальчика должен быть отец – не понимаю только, на кой хрен нужен такой отец? Я его просто боялся. И долго еще после этого дед сердился на мать. Видишь? У нас такой менталитет.
– По-моему, это тупо.
Мы снова замолкаем. Как там Светка? Небось с ног сбилась, разыскивая меня. А еще мы собирались съездить в приют. Ну, может, как-нибудь потом.
Я укладываюсь на диване в гостиной. Слышу, как мой радушный хозяин о чем-то с кем-то договаривается. Да, прийти сюда было нелегко. Найти нужное оружие – тоже. Извращенцы подсказали, они надеялись, что я оставлю их в живых.
– Сегодня поедем в наш клуб. Через пару-тройку часов. – Способ приседает на краешек дивана рядом со мной. – Ты даже не представляешь, что сделала. Ну, об этом потом. Тебе надо соответственно одеться. Там, наверху, спальня, в шкафу есть разная одежда, что-то подберем. Ну, чего ты? Машина есть, выстираем, прогладим. Но все мои девочки – стерильно чистые. Я разборчивый.
– У тебя есть оружие для меня?
– Можешь оставить себе «беретту». В свое время я любил читать Флеминга и приобрел себе оружие Джеймса Бонда. Ствол чистый. Во всех отношениях.
Банальные вкусы у тех, кто дает названия магазинам, ресторанам, кафе и клубам. Никакого полета фантазии. Вот что это такое – клуб «Пиковая дама»? Затаскано до маслянистого блеска. Ну, да бог с ним. Внутри довольно симпатично, только кондиционеры не справляются с облаком табачного дыма. Что за идиотская привычка вдыхать гадость? А потом изо рта запахи – не приведи господи! И рак легких.
Мы все-таки подобрали мне подходящую одежду, хотя я загоняла Вольдека – бедняга под конец даже взмок Но я почти довольна. Правда, в это время года отороченная мехом накидка смотрится немного странно, но еще более странно выглядела бы наплечная кобура с «береттой». А так – ничего не заметно. А запихнуть «беретту» еще куда-то оказалось невозможным, потому что у Способа тоже банальный вкус в отношении женской одежды. Велюровый костюм обтягивает меня, как вторая кожа. Хорошо еще, что брюки, а не юбка. А за обувью пришлось-таки проехаться в магазин. Я ужасно боюсь грибка на ногах. Знаю я этих стерильных девочек! Туфли-то не прокипятишь? То-то же.
– Способ, дружище! – Бородатый мужчина раскрыл объятия моему спутнику. – Рад тебя видеть.
– Я тоже, Ференц. Давно собирался заехать, но дела не пускали.
– Прощу, развлекайся. Будьте как дома.
Вряд ли я позволила бы курить у себя дома. И я, похоже, не люблю развлечения, мой напарник, судя по всему, тоже. К тому же он явно чем-то озабочен. Клуб понемногу наполняется. Только сейчас до меня дошло, что «обычной» публики я тут не увижу. Нет, это гнездышко свили бандиты типа Способа. Те, кто, прячась в тени, заправляет большей частью дня. И ночи тоже. Ничего, лет так через двадцать-тридцать вас, ребята, возможно, и прижмут. Законы развития неумолимы. Но может статься, что и не прижмут. В Мексике и Колумбии, например, именно такие деятели имеют реальную власть.
– Вон тот парень, видишь? Ну, там, за столиком справа? – Способ наклонился ко мне слишком близко, я слышу запах мятной жвачки. Со стороны, наверное, кажется, что он целует меня. – Это Марель, его территория граничит с моей. Я ему звонил. Мы тут кое-что придумали. Это черные воду мутят, ясно как день. Омара мы сегодня достанем. А ты не дай себя убить, Керстин!
– Я смогу позаботиться о себе.
– До сегодняшнего дня я о себе был точно такого же мнения.
Я рассматриваю публику. Заметно, что все присутствующие мужчины знают друг друга. И почти все они вооружены. Охранники держатся немного в стороне, но вблизи от своих боссов. Значит, они не слишком-то друг другу доверяют. Наверное, желающих нарушить «конвенцию» хватает.
– Идем. – Способ берет меня за руку. В эту минуту особенно приятно чувствовать тяжесть «беретты».
Мы идем к двери в дальнем конце зала. Никто, кажется, не обратил на нас внимания – но это только кажется. Потом – коридор. Двери, двери. Наверное, тут здешние девочки упражняются с желающими клиентами. А может, здесь у них цех по изготовлению бумажных пакетов. Кто знает? Но я бы поставила на девочек!
– Способ, ты что? На хрен девку приволок?
Не надо так говорить, ты, крыса! Ой не надо! Я усталая и раздраженная.
– Успокойся, Ахмет. Я знаю, что делаю. – Способ сжимает мой локоть. – Вот здесь, рядом со мной, пожалуйста.
– Нет, нам только баб тут не хватало! Да ее придется убрать только потому, что она всех нас здесь видела.
– Ахмет, хватит об этом. Способ знает, что делает. Чего ты пылишь? Ты что, не любишь хорошеньких женщин? Смотри, какая красотка! – Тот, кого называют Марель, улыбается с издевкой. – Или у вас другие вкусы?
– Ах ты, верблюжье говно! Так ты пригласил меня сюда, чтоб говорить такое? – Акцент слишком характерный, чтобы ошибиться в его этнической принадлежности.
– А ты посмотри сюда. Это твои люди? Узнаешь? – Это подал голос неприметный на вид мужчина в сером свитере. Он единственный из всех собравшихся, кто имеет заметные татуировки. – Ты думаешь, чем мы здесь заняты? Это только начало, дружок.
Фотографии, миновав несколько рук, оказываются у Ахмета. Он ошарашенно таращится на них. Не знаю, может, притворяется удивленным, но я думаю, что нет. К чему идет дело? Но я молчу. Тут свои правила игры, я пока погляжу, как все обернется, а вообще я хочу домой. Лечь на кровать поверх пушистого покрывала, гладить Макса и ни о чем не думать. Приключения уже становятся мне в тягость. Я устала.
– Это... невозможно. Омар и кое-кто еще. Омар – мой племянник, сын моей сестры. Где это взяли? Это настоящие? Не монтаж?
– Нет, Ахмет, это не монтаж. Я проверил. Лично.
Человек в сером свитере пользуется здесь нешуточным авторитетом. Стоит учесть это.
– Но не только это. Гура, пожалуйста, объясни ему. Девушка немного спешит.
– Хорошо, Способ. Перейдем к делу, ты прав, невежливо заставлять ждать гостью. Видишь, эта девушка – моя гостья. А ты так на нее наехал, что мы даже не успели тебе объяснить.
Мягкий голос, приветливые интонации. Неправдоподобно. Это – опасный человек Его своим врагом лучше не делать.
– Ты признал договор, как и все мы. Нам надоело быть в состоянии постоянной войны. Нам это невыгодно. И общественное мнение, и менты... Все мы об этом знаем. И ты тоже.
– Гура, к чему ты клонишь? Я свое слово держу.
– Возможно. Тогда как ты объяснишь, что твои люди брались за работу на чужой территории? Как ты объяснишь, что они следили за всеми нами, собирали информацию о каждом? Объясни, дружище, иначе мы сами найдем ответы на свои вопросы.
Спокойная доброжелательная манера этого человека действует слишком сильно. Кажется, лучше бы он кричал. Но – нет.
Допрашиваемый побледнел настолько, насколько позволила ему природная смуглость. Да, они жестоко наказывают отступников. Так и нужно, это суровый мир, и без правил он превращается в хаос. Они это уже проходили – и больше не хотят.
– Я не знал об этом.
Это худшее, что ты мог позволить себе сказать.
– Не знал? Ахмет, ты уверял, что можешь держать в руках сброд в своей бригаде. А теперь говоришь, что не знал. Как это возможно?
– Гура, это ложь. Кто тебе все это рассказал?
Нет, парень, тебе крышка!
– Это не ложь. Все проверено. Вы что же, парни, думали, что можете потихоньку нас убрать и все прибрать к рукам? Нет, здесь мы устанавливаем правила. Вы тут, можно сказать, гости. Станет туго – уедете отсюда, как уехали со своей земли. Вы – сброд. А теперь мы знаем, что вы крысы и суки – своих продали. Кто заплатил вам за работу? Ты скажешь сейчас или мне позвать из подвала Валета?
– Я правда не знаю, клянусь! Наверное, знают те, кто брал заказ. Надо спросить их. Я сам спрошу. Шакалы!
– Нет, спрашивать будешь не ты, – слышно, как шуршит крыльями ночная бабочка. – Но ответ будет еще сегодня.
Мужчина в свитере не видит, что делает Ахмет, а мне с моего места это видно. Нет, парень, мой нож быстрее. Его крик разорвал тишину. Все вскочили со своих мест. Если бы я его не проткнула, он бы не промахнулся. А сейчас человек в сером рассматривает рукав, который быстро меняет цвет.
– Еще бы немного – и в сердце. Я твой должник, девочка.
– Ничего особенного, – я выдергиваю нож из тела Ахмета. – Он, кстати, еще жив. Можно привести в чувство и допросить.
– Само собой. Ты отдохни пока. Только будь здесь, далеко не уходи, для тебя это небезопасно. Не надо говорить, что сама о себе позаботишься. Иногда о женщине должен позаботиться мужчина.
– Ну, если это доставит вам удовольствие...
– Способ, не в службу, а в дружбу – устрой девушку поудобнее. Она – моя гостья.
Я поднимаюсь. Хочу домой, к Максу! Хочу в тишину своей квартиры. Здесь все чужое. Господи! Я сейчас разревусь. Прямо здесь, перед всеми. Нет. Нельзя. Надо держать себя в руках. Вот только голова разболелась – терпения никакого нет.
– Ты здесь расслабься. – Способ уже привел меня в уютную комнату. Это не из тех, что сдаются с девочками. – Ты плохо себя чувствуешь? Я могу кликнуть доктора, он, наверное, уже заштопал Гуру.
– А кто он такой, этот Гypa?
– Он тут руководит. Стоит над всеми нами. Кто-то же должен быть на этом месте. А Гура – лучший в своем деле, его везде уважают. Понимаешь? Везде. Он решает – и никто не жалуется. Так что, прислать доктора? На тебе лица нет.
– Голова болит. Ваш доктор здесь ничем не поможет. Я отдохну немного. Принеси мне чего-нибудь поесть, потому что я с самого утра ничего не ела... Только не жаб и слизняков, а какой-то салатик, суп или картошечку. Можно это здесь?..
Я не успеваю договорить, как в дверях появляется официант. Вернее, сначала въезжает сервировочный столик а за ним входит официант.
– Поешь со мной?
Мне надо, чтобы он был здесь. Как-то мне здесь... холодно. Я так тоскую по своему гнездышку, по Максу, пусть хоть кто-то будет здесь. Кто-то знакомый. Я так устала.
– Ты поплачь, это ничего, – Гура входит следом за официантом. – Я же вижу – ты слезы глотаешь. Садитесь, поужинаем вместе. Садись, Способ, нечего тут церемонии разводить.
Мы наливаем себе супа. Вкусно готовят для короля!
– Ешь, не отравлено, – мои глаза встречаются с его глазами. – Ты очень помогла нам. А еще – это невероятно, но я все-таки поверил твоей истории. Так что перейдем к делу. Омара нанял твой бывший менеджер Вишневецкий еще в феврале. Ты начала что-то подозревать и начала спрашивать. Но не так, как сейчас, а так, как спросила бы любая женщина. Просто спросила. Ты начала интересоваться, и этого было достаточно, чтобы тебя захотели убрать. А вот Кулака и еще двоих прислал человек, которого они не знали. Никто из нас его не знает. Все остальное тебя не касается. Возможно, у тебя есть подозреваемые, ты можешь показать фотографии, если Омар опознает – хорошо. Мы его еще держим именно на такой случай.
– В моей сумке есть несколько снимков. Вот. Он убил старушку, которая давала показания о дорожном происшествии со мной?
– Да, – он берет фотографии. – Ты была неправдоподобно красивой. Нет, ты и сейчас красивая, но тогда... И ты найдешь их, я знаю, что найдешь. Я ведь много повидал людей, знаю их повадки. Ты сильная, и ты достанешь их. А потом уже поплачешь. Эй, кто там! Заберите снимки и покажите этому куску дерьма.
Мы едим десерт. Я так хочу спать, что просто сил нет.
– У тебя есть место, где бы ты могла на некоторое время спрятаться? В случае надобности?
– Да. Кажется, есть.
– Вот, возьми несколько адресов. Прочитай и запомни. И еще возьми это кольцо – только не потеряй! Это твой пропуск. Понимаешь, о чем я? Все наши знают этот знак. Обратишься к любому – помогут, чем смогут. И пальцем никто не тронет.
– Спасибо.
Заходит официант, несет мои фотографии.
– Он никого не опознал. Тут нет того, кто заказал ему женщину, но он видел когда-то вот этого типа, что в центре, – видите, молодой блондин? Пять лет назад он приезжал и останавливался в одной из гостиниц. Именно Омар подбирал для него девочек и видел, кто к нему приходил тогда. А приходил к нему нынешний заместитель Зарецкого – полковник Бойченко.
– Кто такой Зарецкий?
– Тогдашний и теперешний начальник ФСБ области. А у нас большая область. Так значит, Бойченко? Он не напутал ничего? Да нет, все сходится. Именно в пятом году он получил свою теперешнюю должность. А знает ли Зарецкий о талантах своего заместителя? Я уверен, что за той старой историей с девками стоял именно Бойченко.
– А почему не сам Зарецкий?
– Невозможно.
Нет, Способ, не бывает такого – «невозможно».
– Способ прав, – Гура внимательно смотрит мне в глаза. – Бывают менты-суки. Все мы их знаем. Мы пользуемся их услугами, но не уважаем. Такой у нас бизнес, они нужны нам. Только Зарецкий – не такой, он не продается. Это знаю я, это знает последний бомж. Поверь, он – честный мент, принципиальный, доставучий, но это его работа. Я его знавал когда-то, он тогда был еще лейтенантом, вел мое дело, мы оба были еще молоды. Давно это было. Теперь он генерал, но я знаю: он и сейчас такой же. Живет на зарплату, которой хватает не на многое, но не продается. И не прикрывает никого, даже своих – если кто попадется. Особенно своих. Не дай бог, что-то узнает!
– Тогда надо спросить Бойченко. Я займусь этим.
– Нет, мы им сами займемся. У нас есть на него кое-что, он расколется, я уверен.
А у меня нет такой уверенности.
– Как вы смогли так быстро найти Омара?
– А, вот ты о чем! Так Способ же еще днем позвонил. А только что было просто... официальное увольнение их смотрящего. Омар в это время уже все рассказал – в моем подвале все всё рассказывают... Процедура простая, но формальности должны быть соблюдены – такой закон. Чтобы никто не сказал, что мы свели счеты. Теперь все в порядке. Ну, чего тебе? – повернулся он к официанту.
– Наши позвонили, Бойченко только что застрелен. Снайпер снял его прямо перед домом.
– Расспросить успели?
– Нет, только собирались. Ждали в квартире.
– Пусть немедленно убираются оттуда.
– Уже сделано.
– Суки! Знать бы, кто орудует... Ничего, попробуем по-другому. Я твой должник
– Ничего ты мне не должен. Я так и предвидела. Полечу во Францию и там закончу работу.
– Тебе нужны деньги?
– У меня есть, в сейфе. И несколько кредитных карточек
Вряд ли я могу здесь воспользоваться всем этим. Меня будут «вести».
– Ты можешь не добраться туда.
Он снова зовет официанта. Это, наверное, такой же официант, как я – мать Тереза.
– Принеси мне из кассы тридцать... нет, сорок штук Быстро.
– Гура, мне столько не надо.
– Откуда ты знаешь? Бери, сколько надо. Скажешь, на какое число тебе нужен билет – тебе доставят. Кольцо не потеряй. Там тоже есть кому его показать. Ну, что так смотришь? Могу я раз в жизни сделать что-то хорошее? Только не смейся слишком громко.
– Я напишу расписку и верну деньги. Или давай сделаем так: я тебе выпишу чек, позвоню управляющему банком... – его ладонь накрывает мою. – Ну, что?
– Не надо. Это мелочи. Кстати, это деньги из кассы Ахмета, так что бери. Не забудь, что я тебе говорил, и не дай себя убить.
– Постараюсь. У меня здесь много дел.
Эрик.. Не знаю, любовь моя, нужна ли я тебе такая? Я же не знаю, какой была с тобой.
Я встаю с дивана, Способ тоже. А пуля уже летела. Летела ко мне, чтобы я приласкала ее собственным сердцем, но поймал ее Способ. Снайпер не сделал поправку на толстое стекло окна, потому Способ еще жив.
Мы мчимся темными улицами. Я держу его голову на своих коленях, из нее ручейком течет кровь. Вот больница, знакомый коридор. Удивленное лицо Виталия и побледневшее личико Светы. Очень жаль, дорогая, прерывать ваши занятия, но...
– Скорее, док! Тут тяжелораненый.
Он выбегает из кабинета. Способ лежит на каталке, Гypa и Вольдек беспомощно стоят рядом. Это из-за меня он умирает. Это мою пулю поймал.
– Виталий, спаси его, только спаси! Так, как спас меня.
Он отстраняет меня и склоняется над раненым. Что он скажет? Что уже поздно? Нет. Нет! Это же из-за меня! Господи, ну почему так? Что я такое сделала, за что меня так наказывать?
Темная вода сомкнулась над моей головой.
12
– Керстин, дорогая, не трогай револьвер, он заряжен.
Мамино лицо немного встревоженное. Не понимаю, почему. Ведь мне уже девять лет, и я все понимаю в оружии. Конечно, револьвер заряжен, иначе зачем бы я его брала? Может, папа подарит мне собственный – в день рождения.
– Мам, я пойду в тир.
– Так скажи Питеру, пусть даст тебе один из своих стволов.
Нет, мама не понимает! Если бы тут был папа, но его нет! У него задание. Он теперь редко бывает на заданиях, разве что случается что-то слишком ужасное и почти непоправимое. А вдвоем с мамой они и подавно не работают – кто-то должен позаботиться обо мне, если... Я даже думать не хочу ни о каком «если». Это не может случиться, папа и мама будут жить вечно. Они убьют всех врагов и предателей и будут со мной всегда.
– Ну, ма, тот ствол, что у Питера, надо сначала пристрелять, а этот я вчера уже пристреляла. Ну, когда ты была у дока.
Черт, я все-таки проболталась! Не зря Стен говорил, что злейший враг женщины – это ее язык А женщина-агент должна вдвое больше следить за собой.
– Хорошо, можешь взять. Ты – ужасный ребенок Но я хотела бы поговорить с тобой.
Опять начинается, нет! Та же сказочка о, том, что я должна ходить в школу вместе с обычными детьми.
– Ма, ну, может, потом? Я спешу в тир.
– Нет. туда ты всегда успеешь. Питер торчит там круглосуточно, – она берет меня за руку и усаживает рядом с собой. – Керстин, я беспокоюсь. Пойми, здесь не место для девочки твоего возраста. Тебе нужны подруги, ты должна общаться с детьми, а не носиться туда-сюда по базе, перенимая все подряд от наших инструкторов. Это не очень хорошо.
– Мам, я уже была в школе. Целых два дня. Я больше не хочу туда, они там все какие-то чокнутые, мне там скучно, и на уроках скучно, я давно уже знаю то, что они учат. Я не хочу. Я лучше пойду в тир.
Я поспешно срываюсь с места и мчусь к Питеру в тир. Только бы не видеть ее красивого опечаленного лица, потому что это из-за меня она расстроилась. Но что я могу сделать, если в школе Линкольна, в Сан-Диего, я чувствовала себя как на Марсе?! Они все там чокнутые. Особенно эта дура мисс Олтон. Она так отвратительна, что меня просто передергивает при одной мысли о том, что бывают на свете такие мерзкие женщины. А ее возглас: «Ты такая хорошенькая куколка!» Видели вы такое? Куколка! Мне захотелось пнуть ее хорошенько, но Стен говорил об эмоциях, так что пришлось мило улыбнуться. Но когда на другой день на перемене какой-то ублюдок лет тринадцати, белый, рост пять футов десять дюймов, решил немного поразвлечься тем, что подставил мне ногу, а потом полез в мои карманы, я не сдержалась. Зубы, наверное, ему уже вставили, а вот перестал ли он хромать – так это вряд ли. Не сойти мне с этого места! Я-то сломала ему ногу в двух местах. Ну и орал же он! А меня таскали к психологу, и этот болван на полном серьезе пытался внушить мне, что я должна была позволить почистить свои карманы, а насилие недопустимо, даже если бы меня убивали. Я-де должна в этом случае дождаться полицию. И все такое прочее. Я поняла, что не смогу сосуществовать с этими дикарями, и больше не захотела вернуться в школу. Да меня и не заставляли. Меня защитил дядя Макс. Все остальные называли его «босс». Или шеф. Как кому нравилось. Он тогда поговорил с мамой и папой, ну а я все слыхала, потому как прицепила к маминому кармашку «жучок». Дядя Макс сказал такую штуку:
– Чем вы думали, когда посылали ее в эту школу? Вы что, не понимали, каким это будет для нее стрессом? Она родилась и выросла здесь, на базе. Не перебивай меня, Нина, я должен сказать. Она выросла среди людей, для которых насилие – обычная работа. Так сложилось, что нигде больше она не была бы в безопасности. Мы все это знаем. И нравится вам это или нет, но она переняла все, чему мы здесь учим агентов. Она уже сейчас – опасное оружие, сама по себе, потому что с самого рождения видела только нашу базу, и то, что здесь происходит, для нее – обычная вещь. Она еще не понимает, что может быть как-то по-другому. Она сможет это понять, когда повзрослеет. А в школе она среагировала так, как считала естественным: победила врага. И то, что ей там успели наговорить, она восприняла как что-то... странное. Противоестественное. Так что оставьте лучше ее в покое, со временем все встанет на свои места.
– Но, босс, вы понимаете, мы хотим, чтобы у нашего ребенка была нормальная жизнь. Чтобы она жила среди обычных людей...
Бедная мама, а почему она сейчас ненормальная? Тут так интересно!
– Нина, ты говоришь глупости, – дядя Макс всегда меня защищает. – Как вы это себе представляете? Она никогда не будет такой, как вы бы хотели. Среда, в которой она выросла, люди, с которыми она общалась с рождения, – все это сделало свое дело. У нее психология идеального агента – уже сейчас. Собственно, не стоит забывать еще о такой вещи, как наследственность. Ты, Нина, работала в службе безопасности в своей стране, ты, Рон, много лет работаешь на меня. Вы оба – одни из лучших. И когда вы встретились и решили объединить ваши жизни, то должны бы подумать о тех способностях, которые будут иметь ваши дети. И вы понимаете, что нигде, кроме этой базы, ни ты, Нина, ни ваша дочь не будете в безопасности. Не забывайте, кому вы наступили на хвост в Египте, во время вашего последнего общего задания. А девочка сама во всем разберется. Позже.
– Но, босс, мы уже решили, что Нина уедет отсюда, поселится в маленьком городке, мы...
– Рон, ты говоришь глупости. Нина не может уехать отсюда. Во-первых, это небезопасно. Во-вторых, что она будет делать в маленьком городке? Вязать на спицах и разводить цветы? Смешно. Она прекрасный инструктор, мне некем ее заменить. А в-третьих, это расстроит Керстин. Неужели вы не понимаете, что она чересчур другая, нравится вам это или нет.
-Но...
– Рон, он прав.
Конечно, ма, дядя Макс всегда прав! Иначе кого-то другого называли бы здесь боссом.
И вот теперь опять этот дурацкий разговор. Нет, я не хочу туда. Мне нравится ходить в тир к Питеру, к Стену на курс диверсионной работы, к Мицуко на татами. Мицуко красивая, очень красивая. Не такая, как мама, но тоже. И она меня понимает. И еще многие. Только папа с мамой почему-то решили, что я должна жить там, где нельзя защищаться. Там это преступление. Я не понимаю этого, мой мир понятнее. Когда на тебя нападают, ты должна защищаться, другой жизни у тебя нет. Опасность бывает разная, так что не всегда надо убивать противника, иногда достаточно просто нейтрализовать его. Но это редко. Агент должен разбираться в этих тонкостях. А что здесь понимать? Если бы на меня напал взрослый, я бы его убила. Подпустила бы к себе поближе и... есть способы. Но там был просто мальчишка, он хотел навредить мне, но не убить. Я же его тоже не убила! Не о чем даже говорить. «Это не девочка, а чудовище! За такой ангельской внешностью – такая ужасная жестокость!» – это уродина мисс Олтон так визжала. Идиотка!
Мы живем здесь очень давно. Всегда. И этот кирпичный дом с террасами с обоих сторон, с лужайками и кленами под окнами, с качелями и горкой – единственный дом, который я знаю. Здесь у меня розовая спальня и комната для занятий – я учу уроки, но не очень старательно. Здесь мои куклы и кассеты с фильмами. Здесь мама варит обед, сюда они с папой возвращаются с заданий – по очереди. Папа – чаще. Я не хочу никакой другой жизни. Мне уютно здесь.
..А револьвер мне все-таки подарили. Питер принес мне его именно в день рождения, с самого утра. Небольшая игрушка двадцать второго калибра, крохотный «кольт» самой новой системы. Не бог весть что, но Питер заказал его специально для меня у своего приятеля оружейника Ортиса. А на рукоятке сияют перламутровые ракушки. Красиво.
– У одной принцессы сегодня день рождения! – Голос Питера разбудил меня. – Вставай принимать подарки, потому что мне уже пора бежать к косоруким дуракам, которые только патроны переводят. Вот, посмотри, что тебе принес Питер.
Я открываю коробку – и даже мама внизу услышала мой восторженный визг. Как я и хотела – мой собственный револьвер!
– Питер, она еще ребенок!
Неужели мама не понимает? Я не отдам свой ствол ни за что.
– Брось, Нина, она хороший стрелок. Намного лучше, чем большинство наших агентов. С днем рождения, принцесса! Приду к тебе вечером на праздник.
– Питер успел первым, – мама берет мой подарок – Не тяжелый для тебя?
– Нет, в самый раз. Позже пристреляю.
– С днем рождения, малышка! – Мама целует меня. – Вот, это от нас с папой.
Я смотрю на столик в углу. Наверное, ни у кого не было столько подарков сразу. Здесь и кукла в мой рост, и куча книжек, и новые кассеты, и сладости, и пакеты с одеждой, и... это. Коробочка. Темно-синяя бархатная коробочка. А в ней – золотая цепочка и медальон. Медальон переливается синими камешками. Красивая штука.
– Нравится?
– Да, очень красиво блестит.
Я вынимаю украшение из коробочки.
– Это очень старинная вещь. Она принадлежала еще моей прапрабабушке, а потом передавалась в семье старшей дочери в день ее десятилетия. Вот, смотри, нажимаешь камень в центре, и он открывается. Можно хранить маленькую фотографию. Наденешь его, когда будешь выходить замуж. Так заведено в нашей семье. Там, где я когда-то жила.
– Я не хочу замуж.
Где в траве цветы-сердечки,
Керстин там найдет колечко.
Наша Керстин-любушка,
Где кольцо, голубушка?
Мама всегда так на ходу придумывает разные стишки, песенки и развлекает меня. Или поддразнивает, как сейчас. Я понимаю язык, на котором она поет. Я знаю этот язык так же давно, как и тот, на котором говорят здесь все остальные. И папа тоже. «Керстин там найдет колечко...» Очень надо мне – замуж! Вот вырасту – сама себе куплю любое кольцо, какое захочу.
– А папа не приедет?
– Нет, милая.
Мама вздыхает. Я знаю, что она беспокоится. Я тоже беспокоюсь – но где-то там, в глубине души.
– Мам, почему дядюшка Макс говорил, что ты должна жить здесь? Тебе тут не нравится? Ты говорила, что расскажешь, когда я вырасту. Ну вот, я выросла. У меня уже есть собственное оружие. И медальон.
Мама задумывается. Я вижу, как мысли отражаются в ее голубых глазах и они немного темнеют. Мама у меня очень красивая. Это все знают.
– Когда-то давно, еще до твоего рождения, я жила в большой стране, ты знаешь, о чем я. И там я работала в организации, типа нашего ЦРУ. Но то было намного серьезней.
– Неужели КГБ? Мне Стен рассказывал.
– Да, в одном из подразделений, которые занимались диверсиями, финансировали террористов, проводили обучение Красных Бригад и все такое. А с твоим отцом мы встретились как противники. И... я не смогла... Он не смог... Мы полюбили друг друга. И я решила покончить со своим прошлым. Это было нелегко, босс помог нам. Но те люди до сих пор охотятся на меня. Там предателей принято уничтожать, а я до сих пор жива. Ты должна знать.
– Но, мама, почему ты – предательница?
Нет, я не поняла всего. Мир упал мне на голову. Мой мир.
– Потому что убежала с твоим отцом. У меня в голове хранилось достаточно информации. Ты понимаешь? Это сложно для твоей маленькой головки, Да?
Нет, не слишком. Просто мне надо вот прямо сейчас слепить по новой свой разбитый на мелкие осколки мир. И сделать это так, чтобы мама ничего не заметила. Но разве можно от нее что-то скрыть? Ну, что я за бездарная неженка! Хотя это же мама...
– Зря я начала с тобой этот разговор!
Я вижу, что она огорчена. Ох, я проклятый носорог! Ей же нельзя нервничать!
– Нет, пожалуйста! Я все поняла. Ты правильно сделала. Стен мне рассказывал и о Союзе, и о КГБ. Ты все правильно сделала. Но там же сейчас перестройка? Чего же нам бояться?
– Я уже думала об этом, – мамино лицо прояснилось. – И хотя у меня там никого нет, но я бы так хотела снова увидеть городок, где жила моя бабушка и куда меня привозили летом, и домик под акацией, обсаженный сиренью... Там такие облака, каких нигде больше нет. Белые-белые, как снег, огромные пушистые замки, а небо там летом ярко-голубое, а на дорогах нет асфальта, ноги тонут в теплой пыли. А после дождя потоки сносили верхний слой почвы, и мы находили бусинки, пуговицы, старые монетки. И гильзы от патронов, осколки гранат-«лимонок», которые остались после войны. А в доме пахнет так особенно, как нигде больше. Вечером соседки собираются на скамейке, под сарайчиком бабки Дуни. И тогда за сарайчик клонится солнце, пахнет полынью и ночной фиалкой, гудят комары, и слышно, как на речке неистовствуют лягушки. И кто бы ни шел – все здороваются. Никто не пройдет молча мимо скамейки. И тогда начинает казаться, что это – весь мир.
– Ты тоскуешь?
– Да. Я тоскую. Нигде больше нет такой земли. Ты понимаешь?
Нет, я не очень понимаю. Мне нравится наша база, нравится ездить в Диснейленд, я люблю хот-доги и колу и уверена, что здесь – лучшая страна. А на Голливудском бульваре – розовые звезды с именами, так интересно читать. Я видела много фильмов и знаю всех, кто там, в звездах. И даже больше. Особенно – Эрик Гамильтон. Если бы я могла думать об этом, я бы сказала, что он мне очень нравится. У меня есть тетрадь, куда я наклеиваю статьи о нем, потому что он точно круче Рэмбо.
– Ты у меня умная девочка.
Мама целует меня, а я хочу, чтобы мой мир подольше оставался в ее ладонях.
– Спой мне.
Я люблю ее песни. Они как-то странно волнуют меня, словно я уже где-то слышала их. И мне становится так тоскливо, словно я чувствую беду. Я понимаю, почему в нашей семье дарили медальон именно на десятилетие. В этот день девочка становилась взрослой. Там, далеко, в другом мире. Но это и мой мир тоже – через мамины песни и рассказы, через ее тоску. Не знаю, буду ли я тосковать по Голливудскому бульвару. Кто знает?
..А потом я стала совсем взрослая.
– Керстин, ты поедешь со мной? Поможешь, подержишь Стивена. Потом заедем в кафе, съедим пирожных и мороженого.
Это классно – поехать в город, потому что ехать довольно долго. А там – сходить в кафе, покрасоваться перед девочками одеждой и собственной персоной. Хотя я их совсем не знаю, но я знаю, что хорошенькая, а они все – уродины. И мама у меня красивая, а Стивен, хотя ему чуть больше года, родился он через неделю после того, как мне подарили медальон, – Стивен похож на резиновую куклу. Хорошенький – глаз не оторвать! Только очень крикливый, но он же еще крохотный! Он тоже будет кушать пирожные.
Мы едем не очень быстро, нам некуда спешить. Дядя Макс не советует маме ездить вот так, но там же перестройка, нам нечего бояться. А с обычными преступниками мы обе можем справиться. Желто-коричневый пейзаж оживляют заросли кактусов. А эти холмы вдали... Если немного помечтать, так можно представить, что это – Скалистые горы, а за ними – страна Оз.
Мама такая красивая в своем голубом костюме, волосы ее свободно падают на плечи. Она страшно любит Стивена, но пускай, он же совсем крохотный. Она и меня любит, но я уже большая, сама могу о себе позаботиться, как и о Стивене, когда она уходит на работу. Мне это даже нравится, я ведь уже взрослая. У меня есть медальон. И скоро можно будет заниматься сексом – так сказала Мицуко. Правда, я еще не решила, с кем и хочу ли я этого вообще. Но это потом, есть более интересные вещи.
Выстрел прозвучал, как гром с ясного неба. Машина так резко тормозит, что Стивен едва не вылетает из своего креслица. Не реви, малыш, ничего пока не случилось.
– Керстин, пригнись! – Я не слышала у мамы такого голоса. Никогда.
Она выскакивает из машины, я высвобождаю Стивена из креслица. Нельзя оставаться в машине, нельзя! Мама, наверное, забыла. А Стивен ревет как заведенный.
Вот беда! Я не слышу, откуда стреляют, из-за этого визга. Но ведь он такой еще маленький!
– Керстин, не высовывайся! – Нет, ма, я не высовываюсь. Я уже знаю, откуда стреляют. А мой «кольт» всегда со мной. Вот только Стивен... Посиди здесь, малыш.
– Мама, там, справа!
Мамин револьвер стреляет так громко! Большой калибр. Сколько их? Такое неудобное для нас место – им есть где спрятаться, а мы как на ладони. Если зайдут слева, мы пропали.
– Керстин, возьми Стивена!
Вот беда! Малыш поднялся на ножки и вылез из-за машины. Я перехватываю его, а мама поймала пулю в плечо. Я стреляю в темное пятно над камнем – это чья-то голова. Как в тире: раз – и все. Отдохни немного, дрянь.
– Мама, что будем делать?
Она поворачивает ко мне помертвевшее лицо. Она все уже поняла. Нам не выбраться из этой ловушки. Кровь заливает мамин голубой жакет. Еще одна пуля пробила головку Стивена, он склоняется мне на грудь, как увядший цветочек Мама кричит. Ее крик, это так непривычно. Нет, нельзя сейчас это. Потом. Я подумаю о Стивене потом. Сейчас уже ничем не помогу ему. И никогда больше. Бедный малыш. О господи, прими его душу. Не надо, мамочка, не кричи так У меня болит голова. Я хочу спать. Нет. Нет! Нельзя.
Мама продолжает стрелять, но у нас нет шансов.
– Беги, Керстин, беги! Я тебя прикрою!
Нет, мама, как только я побегу, меня догонит пуля. Должно быть другое решение. Моя блузка пропиталась кровью Стивена. Бедный малыш. За что ему это? Он никому не сделал зла...
– Беги же, Керстин! Беги, я...
Мамин голос обрывается. Между ее бровей появилась дырочка. Голубые глаза слились с лазурью неба. Я падаю, закрыв глаза. Они сейчас придут. Я вся в крови Стивена, они купятся на это. Наверное. Но это – все, что я могла придумать.
– Выходи, Карлос, закончили.
Мужской голос. Я его не знаю. Странный акцент. Похож на мамин, когда она сердилась или волновалась.
– Скольких она уложила? – другой голос, без акцента. – Раз, два, три... о, а как она смогла достать Бена? Настоящая ведьма. Волчат тоже уложили. Красивые были детки, как на картинке.
Значит, пока трое. Я слышу присутствие троих.
Они подходят все ближе. Вот чья-то тень упала на мое лицо. Я смотрю сквозь ресницы. Тельце Стивена закрывает мою правую руку. В ней оружие. Если все они тут, значит...
– Уберем здесь?
Карлос. Проклятый латинос, подал голос. Теперь я его знаю.
– Зачем? – Владелец акцента, блондин в темных очках. – О них скоро позаботятся. Этой дорогой мало кто ездит. Не о чем беспокоиться.
– Тогда пошли.
Это третий. Идите, мистеры. Идите. Далеко вы не уйдете.
Они поворачиваются и уходят. Три мишени в тире. Вот один из них остановился и прикурил сигарету. Курение вредит здоровью. Я стреляю три раза. Три трупа. Может, кто-то из них жив? Тогда я не прочь кое-что узнать. Спрошу с удовольствием.
Я медленно поднимаюсь. У меня болит голова, и я хочу спать. Нет. Потом. Я подхожу к ним. Латинос и тот, другой, мертвы. А вот человек с акцентом еще жив. И даже пытается вытащить ствол. Нет, мистер, не выйдет. Сейчас ты мне кое-что расскажешь. Если нет – пеняй на себя. Тебя съедят койоты – живьем.
Он смотрит на меня, и в его глазах я вижу обиду и удивление. Он не ждал такого коварства от одиннадцатилетней девочки. Я просто взбешена. Эти гады убили маму и Стивена. А Стивен же совсем малыш!
– А ты прыткая девочка, Керстин.
Он говорит хрипло. В его легких моя пуля чувствует себя довольно уютно.
– Если ты скажешь мне, кто приказал это сделать, я убью тебя сразу. Если нет – немного позабавлюсь. А может статься, ты дотянешь до той минуты, когда нас найдет кто-нибудь из наших.
Я сажусь на песок рядом с ним. Мое сердце превратилось в твердый комочек. Я должна сделать это. Здесь, кроме меня, никого нет.
– Это невозможно. Ведь ты – просто ребенок. Это невозможно.
– Хватит молоть чушь. Я спросила – отвечай.
Ага, вот то, что я искала. Нож у него за поясом.
– И что ты сделаешь, если я не отвечу?
Он хочет меня заговорить. Отвлечь. Зачем?
– Я отрежу тебе что-то не очень важное для жизнедеятельности. Палец, к примеру, или еще что-то. – Стен бы мной гордился, точно. – Так ты говоришь мне?
– Да. Но я не понимаю, зачем это тебе. Ты все равно не сможешь...
Он замолкает на полуслове. Он понимает, что мне будет легче, чем взрослому, достать нужного человека. Ведь никому и в голову не придет ждать от меня чего-то такого. Напрасно. Я ужасно злая. И скоро я не смогу сдерживать то, что сейчас еще как-то сдерживаю в груди, – и буду кричать, кричать на всю пустыню от безумной тоски по маме, по Стивену. По моему расстрелянному миру. Поэтому надо спешить, пока я еще могу держаться и не плакать. Он не должен видеть. Я нажимаю ножом на фалангу его пальца. О, разве мужчина может так кричать? Но я вижу: он боится меня. Он не знает, чего еще можно ждать от меня. Но я же ему сказала!
– Хватит, ты, маленькая садистка! Я все скажу. Господи, кто бы мог подумать!
По его лицу катится пот. Неужели так жарко? А мне почему-то немного холодно. Надо прикрыть Стивена, не то застудится.
– Ты что-то начал говорить.
– Да. Твоя мать была нам должна, знаешь? Она удрала сюда к твоему папаше. Ее просто занесли в список – и все. Приказ действителен, пока объект жив. Ты должна это понять.
– Зачем было убивать Стивена? Он ничего бы не рассказал, он же еще не умеет разговаривать.
Он молчит. Что он может ответить? Что просто развлекался, стреляя по ребенку? Похоже на то.
– Кто приказал? – Я снова берусь за нож.
– Приказ передал здешний резидент, из Сан-Диего. Его имя – Марк Кубов. По крайней мере я его знаю под таким именем.
– Опиши его.
– Белый, волосы темные, глаза карие, лицо округлое, полноватый, ростом примерно с меня. На вид добродушный. Ждет в отеле «Жемчужина», номера не знаю. Сегодня я должен связаться с ним. Он в отеле.
Его глаза превратились в два озера боли и страха. Ну, я же обещала. У меня мало патронов, прости. Я сижу и смотрю, как он умирает. Это хорошо.
Когда все закончилось, я иду к машине. Мама и Стивен лежат там. Я надеялась, что вот сейчас зажмурюсь, а когда открою глаза, то все будет хорошо. И мы опять будем ехать по дороге, и мамины волосы будут красиво переливаться на солнце. Но нет. Они лежат там, как лежали. Я тащу в машину маму, мне очень тяжело, хотя я – сильная девочка, я тренировалась. Стивен совсем легенький, как птичка. Его головка упала мне на грудь. Я мочу платочек и вытираю ему личико. Он такой хорошенький. И мама тоже. Вот сейчас они проснутся – и все будет по-старому. Или я проснусь, потому что это не может быть правдой. Так нельзя.
Я разворачиваю машину и еду назад. Колеса пробиты – первые пули достались им. Я спешу. Может, еще можно что-то сделать. Но я знаю: нет. Они мертвы. Мне хочется спать, но я не должна. Вот поворот на базу. Их скоро найдут. А я должна идти.
Я достаю из сумки майку, которую мама взяла на всякий случай, и переодеваюсь. Я вижу все как-то со стороны. Черт, юбка тоже в крови. Хорошо, что есть шорты. Я смываю с себя кровь и грязь – мамина фляга теперь пуста. Ничего, не пропаду. Теперь мамин пистолет. Перезаряжаю свой револьвер, но и пистолет сгодится. Слишком большой калибр, но делать нечего. В сумочке деньги, платочек, бутылочка с водой – для Стивена. Потом отдам, малыш, не волнуйся. Я иду по дороге. Сколько времени? На часах – два пополудни. Вон там едет грузовик. Я поднимаю руку.
– Куда тебе, детка? – Водитель приветливо улыбается. На его черном лице сияют белые зубы.
– В Сан-Диего. Подбросите, мистер?
– Садись. Что такая маленькая девочка делает на дороге? С тобой может произойти беда, много разной сволочи ездит.
Он вопросительно смотрит на меня. Но я не хочу разговаривать. Я понимаю, что это неосторожно, только не могу. То, что в груди, рвется из меня. Я сейчас начну кричать. Нет. Нет!
– Мне просто нужно в Сан-Диего.
– Ты какая-то странная. С тобой случилось что-то плохое? Ты убежала из дома? – Нет, я не убежала из дома. Я просто ушла по делам. Просто кто-то перестрелял мою семью. Я найду этого «кого-то», а потом... Потом я залезу куда-нибудь и поплачу.
– Нет, просто мне очень надо в Сан-Диего.
Когда вдали заблестели небоскребы, он спросил:
– Может, тебе нужны деньги? Вот, возьми, несколько баксов я могу тебе дать.
– Спасибо, не стоит. У меня есть деньги.
Он, наверное, еще долго будет думать о красивой белой девочке, которую подвез сегодня. И будет укорять себя, что не позвал полисмена, что не позаботился обо мне, а позволил уйти. Я просто знаю почему-то, что думает тот или другой человек и как он себя поведет.
Сан-Диего меня не поразил. Я бывала здесь – и мне больше нравится Лос-Анджелес. Потому что там – Голливуд. А в Голливуде – Эрик Гамильтон. Он круче всех. Но сейчас я одна, и я знаю, что должна найти.
Отель «Жемчужина» в центре, среди похожих отелей. Сейчас почти сезон. Среди пальм белеют стены. Прозрачная синяя вода. Где-то здесь сидит мистер Кубов и ждет меня. Надо что-нибудь съесть, так нельзя. Я иду к ларьку с хот-догами. Вкус картона. Кола не лучше. Их уже нашли? Тогда, наверное, уже принялись искать меня.
– Ты здесь с родителями? – Это какая-то слишком любопытная леди.
– Конечно, – не хватало, чтобы она прониклась мной настолько, чтобы позвать копа. – Мама сказала ждать ее здесь. Я не люблю магазины.
– А где ты живешь? – Вот старая кляча!
– Мне нельзя разговаривать с незнакомыми людьми. Если вы не отстанете, я позову полисмена.
Она отходит от меня. Наверное, решила, что выполнила свой гражданский долг. Слишком дорогая на мне одежда, чтобы я вызвала подозрения. Я иду к отелю. Швейцар только оглядел меня и открыл двери. Мой вид убедил его.
– Мама задержалась в магазине, а я уже хочу поплавать. Слишком жарко, – я мило улыбаюсь ему. – А вам не жарко в вашей форме?
– Честно говоря, мисс, жарковато, но делать-то нечего.
Девушка за стойкой видела, как я говорила со швейцаром. Она решила, что швейцар меня знает, поэтому вернулась к своим делам. Я подхожу к ее стойке:
– Мама застряла в магазине...
Она поднимает взгляд и улыбается.
– Как вы не путаете все эти номера и ключи? Я бы все перепутала.
– Не перепутала бы, – она приветливо смотрит на меня. – Вот, смотри, в компьютере все номера и напротив каждого – фамилия гостя, информация о том, когда он прибыл и насколько. Вот, смотри, все просто. Хочешь попробовать?
– С удовольствием, если позволите.
– Тогда иди сюда.
Звонит телефон, она берет трубку и что-то говорит, я не вслушиваюсь. Вот, мистер Кубов, номер 306. Значит, третий этаж. Приветливо помахав девушке рукой, я иду к дверям лифта.
– Пожалуйста, четвертый этаж.
Парень в лифте пялится на меня. Эй, мне чуть больше одиннадцати лет!
Я выхожу из лифта. Двери закрываются, коридор пуст. Я хочу плакать. Я так хочу к маме! Но ее нет, и Стивена тоже нет, а папа опять на задании. О боже, что он скажет, когда вернется? Я не смогу этого пережить. Я не хочу это видеть. Я никого не хочу видеть.
Я спускаюсь на третий этаж и прячусь в каморке для инвентаря. Тут стоят тележки, висит чья-то одежда, на полках – бутылки с мылом и пачки салфеток. О, я подожду, пока мистеру принесут еду. Или простыни. Или явится уборщица. Что-то должно случиться, нужно ждать. Только бы меня не заметил коридорный или еще кто-то из обслуживающего персонала. А это что? Синее платье, в таких здесь ходят горничные. Вздрагивая от отвращения к чужому запаху, я ныряю в него. Наверное, оно должно быть коротеньким, потому что мне доходит до колен. Я беру с полки простыню и иду к номеру. Перед собой толкаю тележку с моющими средствами. Стучу в дверь.
– Кто там? – Приветливый голос. Слишком приветливый.
– Это горничная, сэр. Я только хочу продезинфицировать ванную. Тут случилась поломка фильтра.
– Заходите.
Я захожу в номер. Мистер Кубов именно такой, как мне его описал тот тип. Это хорошо. Но я должна кое-что узнать. Все мы должны.
– Извините, сэр. У нас сломался фильтр. Все уже в порядке, но нужно здесь все залить средствами дезинфекции.
Мамина косметика делает мое лицо по крайней мере лет на пять старше.
– Ну, конечно. Делайте свое дело, юная леди. Вы, наверное, студентка?
– Да, сэр. Простите за беспокойство.
Я тащу тележку в ванную, потому что в двери опять кто-то стучит. Если это настоящая горничная, нужно действовать немедленно. Дверь ванной закрылась за мной. Я слышу, что это не горничная. Это пришла какая-то женщина. Они говорят на языке, который я понимаю. Они говорят по-русски. Ну, еще бы!
– Эти снимки ты взяла из его кармана? – Это говорит мужчина.
-Да.
– Значит, задание они выполнили. Здесь все трое. Но кто уничтожил группу?
Спроси чего-нибудь полегче, мистер.
– Когда я приехала туда, уже никого не застала. Трупы лежали только наших. Те куда-то пропали. Их слишком быстро убрали, но остались следы крови и следы от протекторов машины, которая приехала. Я не понимаю.
– Странно все это. Если допустить, что был еще кто-то... Но на фотографии все трое мертвы, она не могла стрелять, она убита наповал. Вот, отверстие посреди лба. А если нет – тогда это просто спектакль. Кто тогда фотографировал? Ты смотрела следы?
– Там никого другого не было.
– Ну что же, будем считать, что они перебили друг друга.
– Нет. Юрия кто-то допрашивал. У него отрезан мизинец, – женщина встала, я слышу ее шаги. – Там кто-то был. Но, видимо, вовремя не успел. Они все уже были мертвы.
– Тогда надо немедленно уходить отсюда.
– Именно это я и хотела тебе предложить.
Я выкатываю из ванной тележку. У меня в руке револьвер. Им этого хватит. Пусть бы даже и услыхали выстрел. А они не обращают на меня внимания, упаковывают вещи.
– Все готово. О, вы уже уезжаете? Мне сказать портье, чтобы он помог вам с багажом?
– Нет, спасибо, не стоит. Я сам.
Он дает мне бумажку в пять баксов. А я стреляю в него, потом – в женщину. Не очень громко, небольшой калибр, но тут не надо большего. Я быстро сбрасываю с себя чужие тряпки и бегу в ванную смывать краску. Тушь безжалостно жжет мне глаза, черт ее дери!
Он жив. Я не хотела ему легкой смерти. Он жив. Я берусь за телефон. Голос дядюшки Макса спрашивает:
– Керстин, ты где?
Но я не могу ему сказать. Я плачу. Я знаю, что мамы больше нет. И Стивена. Господи, боже, что мне скажет папа?
Через некоторое время дверь открывается и входит Мицуко. Она прижимает меня к себе, и я уже не могу сдерживаться. Я начинаю кричать. То, что сидело, сжавшись, у меня в груди, вырвалось на волю. Мицуко колет мне что-то, но я так кричу, что лекарство, наверное, не подействует. Однако подействовало.
...Когда я проснулась, все уже закончилось. Приехал папа, маму и Стивена похоронили. Наверное, допросили Кубова.
Его смерть, скорее всего, была не из легких. Но мне-то что?
– Ты действовала безупречно, – дядя Макс держит мою ладонь. – Но отныне – все. Задание такое: ты будешь учиться жить там. Ты должна стать там своей, поэтому поедешь в Лос-Анджелес и будешь ходить в школу. В лучшую школу. А здесь, на базе, тебя уже нечему учить.
Я молчу. Я теперь всегда молчу, мне стало все равно. Мой мир уничтожили. Так имеет ли значение, где жить? И жить ли вообще?
– Керстин... – дядя Макс немного растерян. – Скажи хоть что-то, милая. Только не молчи вот так.
– Я не знаю, что говорить. Я осталась жива, потому что убили Стивена. Его кровь попала мне на блузку, поэтому удалось их обмануть. Я жива, потому что Стивен умер. Но он же был еще такой крохотный. Он же никому не сделал никакого зла, не то что я. Так почему?
У дядюшки Макса растерянный вид. Я впервые вижу его таким. Потому что он всегда все знает лучше самого Господа Бога, а сейчас он – просто немолодой, растерянный человек, который не может справиться с ребенком. Но я уже не ребенок. Я выросла.
– А папа очень сердится на меня?
Он не пришел меня навестить. Я знаю почему. Он считает, что я воспользовалась смертью Стивена, чтобы остаться в живых. Да, я воспользовалась. Я виновата.
– Папа? – Дядя Макс совсем уж растерялся. – За что?
– За Стивена. – Какие эти взрослые бывают туповатые! – За то, что я сделала.
– Что ты, детка! Он был ужасно рад, что ты жива. Но он сейчас... ему нужно немного побыть одному.
– Когда мне уезжать?
– Некуда спешить. Потом решим. Отдыхай.
Он уходит, а я снова смотрю в потолок. Папа сердится на меня. Он все понял.
...Что можно сказать о Лос-Анджелесе? Сюда едут со всего света – за успехом и славой кинозвезд, но не многие получают желаемое. Мне все это неинтересно. Эта проклятая школа, в которую я должна таскаться, здорово действует на нервы. Правда, никто меня здесь не трогает, но и дружбы я ни с кем не завела. Поэтому мы разлучились без сожалений – я и школа. Университет тоже ничего не привнес в мое мироощущение. Разве что секс... Но есть вещи поинтереснее. Те, которыми я занимаюсь иногда по просьбе дядюшки Макса. Он все такой же, как и раньше, только теперь у него есть заместитель, Кен Вилмер. Наверное, дядя готовит себе замену, но, на мой взгляд, все это попусту. Кен не годится для этого дела, кишка у него тонка и через край шакальих замашек. И слишком неравнодушен он к женщинам. Мне, во всяком случае, прохода не дает при каждой встрече. Только мне-то как раз совсем не до него. Я собираюсь использовать свои навыки в личных целях, а Кен Вилмер пусть катится в задницу.
– Простите, я вас не заметил, – высокий темноволосый мужчина в темных очках поднимает с пола мою сумочку. – Я не сильно толкнул вас?
– Нет, ничего страшного. Просто... мне немного дурно. Я сама виновата, просто хотела где-то присесть и налетела на вас.
О, его голос! Я с детства мечтаю о нем.
– Я могу вам чем-то помочь? Я на машине, отвезу вас домой, если вы не против.
Да, любовь моя, у тебя теперь много времени, потому что из-за твоих выходок и неприятных историй, в которые ты постоянно влипаешь, тебя совсем перестали приглашать сниматься. А ведь ты даже от наркотиков вылечился. Но здесь, в Голливуде, жестокие правила игры: сделал паузу, зритель тебя забыл – и все, вышел в тираж.
– Если вам не трудно. Потому что у меня немного кружится голова.
Он уверенно ведет машину. Я вижу его руки – такие красивые мужские руки! Я мечтала о нем. Он никогда не узнает, что я все подстроила.
– Хороший дом, вы здесь живете? Или гостите у кого-то?
– Я живу здесь совсем недавно. Может, выпьете что-нибудь? О, простите, мне немного дурно... Может быть, в другой раз.
– Я провожу вас. Если вам станет плохо в лифте, вы можете стать жертвой преступников. Даже в таких домах это иногда случается. У меня волосы дыбом встают, когда я слушаю криминальную хронику.
Я чувствую его руки, запах его кожи. У меня кружится голова. Наконец я смогу составить о нем собственное мнение. Только оно никак не повлияет на мои чувства, разве что он окажется гнилой дрянью. Но я знаю, что он не такой. Просто очень вспыльчивый и увлекающийся.
– Может быть, стоит позвать доктора?
Мы поднимаемся наверх, и он так близко, что я почти счастлива.
– Не знаю. Со мной иногда такое случается. Я еще не полностью восстановилась после болезни. Вернее, травмы. Разбилась на машине.
Он тоже несколько раз попадал в автокатастрофы, в основном по пьяной лавочке, и последняя из них положила конец его карьере героя-любовника. По-моему, его внешность только выиграла, но продюсеры так не думали. Он стал исполнителем ролей негодяев и психопатов. Темный ангел... Мой темный ангел.
– Это плохо. Но я по опыту знаю, что все скоро пройдет.
– Вам приходилось попадать в аварии?
– К сожалению. Это ваша квартира?
Мы стоим около двери. Пора. Я пошатываюсь, и у меня, наверное, вид не очень. Я по роду своей деятельности тоже актриса. Все кинодивы позеленели бы от зависти при виде моего мастерства. Но в жизни все эти штуки проделывать интереснее, чем перед камерой.
– О боже, вам совсем плохо? Я могу вам помочь? – Он немного испуган.
– Если вам не трудно, вот здесь, в сумочке, ключи. Я должна прилечь, но не могу...
Я съезжаю по стене на пол. Все. Он открывает дверь.
– Я сейчас поднимусь. Простите, это так неприятно. Вы идите, я же не могу вас задерживать вечно. Я уже как-нибудь сама. Вы мне и так помогли, вы были слишком добры ко мне, а у вас, наверное, дела...
Я пробую встать и падаю. Он склоняется ко мне и поднимает на руки. Ого, парень, сила еще есть! Вешу я не так уж и мало. Он несет меня в гостиную, кладет на диван, снимает с меня обувь, потом возвращается к двери, закрывает ее на замок и идет в ванную. Но это будет уже немного слишком – хотя почему бы и нет?
Холодная вода льется на мои щеки – нет, это его ладони. Я хотела его всегда.
– Простите меня.
– Здесь нет вашей вины, – его глаза такие... невероятные! – Просто вам еще нельзя выбираться в магазины. И переутомляться.
– Да, но очень хотелось. Я просто не смогла устоять.
– Я могу остаться с вами, пока вам не станет лучше. Может, лучше было бы позвать доктора?
– Нет, я не хочу. Мне надоели больницы и доктора. Если хотите кофе, на кухне есть. И сок в пакетах. Спиртного не держу. Сама я не пью, угощать тоже некого.
Он, не отрываясь, смотрит на меня – только сейчас заметил, что я не просто женщина, а красивая женщина. Наши глаза встречаются. Твой ход, Керстин.
– Это странно, но ваше лицо кажется мне знакомым. Мы раньше не встречались?
– Не думаю. Но теперь мы знакомы. Меня зовут Эрик. А вас?
– Керстин. Мне нравится ваше имя. Оно вам подходит. Знаете, иногда человек и его имя существуют словно отдельно друг от друга. Но это не ваш случай.
Он молча смотрит на меня. В нем сейчас борется задетое самолюбие – как же, он – звезда, а я его не узнала! – и желание свести со мной более близкое знакомство. Насколько я его знаю, последнее победит. А мне так много нужно ему сказать!
– Вы удивительно красивы, Керстин.
Ради этого стоит жить, правда? Когда мужчина, о котором я мечтала с детства, говорит мне, что я красива. И вот так смотрит на меня. Мне так нужна его любовь! Именно его. Потому что после смерти мамы меня никто уже не любил. Так сильно – никто. Папа был сначала слишком сломлен горем, потом – слишком занят... И словно чувствовал вину за то, что не смог нас защитить. Не знаю, мы с ним мало пересекались. Я так и собрала по новой свой мир – без него.
– Мне это говорили. Но я немного разуверилась в последнее время. Поэтому... мне, наверное, приятно это слышать.
Мы ужинаем вдвоем, и он уходит. Но утром он приехал снова. И опять. И потом тоже. Долго. То, что достается легко, мало ценится. А я хочу стать для него всем.
– Ты знаешь, я так люблю тебя, как никого никогда не любил, – он прижимает меня к себе. – Я любил отца – он сделал для меня больше, чем должен был. Он отдал мне все, что имел, чтобы я мог учиться в Лондонской актерской школе. А когда ко мне пришел успех, он этого уже не увидел, умер от рака. А теперь я понял, чего не хватало в моей жизни. Я ждал тебя. Всю жизнь. Только тебя.
Его поцелуи невероятны. Я любила его, сколько помню себя. У меня еще где-то есть тетрадь, которую я завела в детстве, чтобы собирать о нем все, что можно: статьи, фотографии, сплетни и правду. Многие девочки это делают – влюбляются в актеров или исполнителей, страдают, плачут и все такое. Но я не страдала. Может, потому, что уже выпила свою чашу страдания сполна? Не знаю. Просто в моем сердце всегда жила уверенность, что мы будем вместе.
...Когда он получил «Оскар», я знала: это для меня. А он вышел туда, на сцену, его лицо светилось радостью. Он достиг этого, хотя никто в него не верил. Он достиг, потому что я не сомневалась в его гениальности, а он отдал мне блестящую статуэтку. Он нужен мне, как воздух, как сама жизнь. Я люблю его! А на палец он надел мне кольцо – сапфир в бриллиантовых звездах. «Керстин там найдет колечко...» Мамина песенка. Она знала, что так будет!
Только бы не мешал Кен Вилмер. Этот придурок вбил себе в голову, что я – собственность службы. Он не хотел понять, что у меня есть жизнь. Своя жизнь.
Я несколько раз объясняла ему, но до него так и не дошло. Пришлось вмешаться дяде Максу. Я пожаловалась – и Кен исчез. Я надеялась, что навсегда, но была слишком счастливой, чтобы просчитать все до конца, ни о чем не хотела думать, для меня существовал только Эрик. Я ошиблась, впервые в жизни я ошиблась, и эта ошибка стоила мне жизни. Жизни Керстин. Потому что Керстин исчезла. Холодная вода в Темзе, даже летом. Слишком холодная. И умелый палач – доктор Хольт. Я умерла, потому что Кен Вилмер ждал моей ошибки. Но ошибся сам. Ему следовало бы меня убить.
13
Макс пристроился у меня на ногах. Поэтому все мое тело затекло – он так сладко спал, что я не могла пошевелиться, не хотелось его будить, поэтому пролежала несколько часов неподвижно, все равно уже утро, и мне не спится. С той минуты, как я стала сама собой, я плохо сплю. Тоска вошла в мое сердце, как острая колючка, она постоянно там, и я не в силах ни на минуту заглушить эту боль, все переживаю заново: мама, Стивен, Эрик.
Эрик... Я не могу быть с тобой – такая. Я сейчас, наверное, похожа на мисс Олтон.
Я все вспомнила сама. В ту минуту, как носилки с телом Способа исчезли в дверях операционной, я вспомнила. И не выдержала этих воспоминаний. Наверное, док прав: некоторые вещи стоит забыть навсегда. Я была, наверное, счастливее, когда не помнила. Или нет? Не знаю.
– Позавтракаешь со мной? – Игорь заглядывает в дверь. Я не хочу его видеть. Или хочу? Не знаю. Что-то добавилось к той, прошлой Керстин. Что-то такое, что уже никогда не покинет меня.
– Да, милый, я сейчас встану.
Я должна управлять своими эмоциями. Так меня учили с самого рождения, и я по опыту знаю, что должна это делать, если хочу уцелеть. Но хочу ли я? Не знаю. Я устала.
– Золотце, я подожду тебя в баре.
Эрик так красив в смокинге, как моя мечта. Но он и есть – моя мечта.
– Ладно, милый, еще немного. Я скоро спущусь, – проклятый макияж решил сегодня довести меня до бешенства. – Сейчас переоденусь и выйду.
Двери номера закрываются за ним. Я так счастлива сегодня! Его пригласили в Лондон, его поздравляют друзья и коллеги, политики и просто все эти шишки, потому что роль Дика Стоуна в его последнем фильме исполнена не просто талантливо. Он – гений. Но, кроме меня, этого до поры никто не знал, а теперь знают все. И его поздравляют, но «Оскар» стоит на моем туалетном столике в доме, который я купила в Беверли-Хиллз. Мое последнее задание принесло достаточно денег.
Я закончила с макияжем и оглянулась. На кровати лежит вечернее платье. Ха, куда там этой усохшей королеве до меня, только и названия, что королева! Дудки. Я – лучшая. Сейчас вот выпрыгну из шорт и майки и напялю это великолепие. Классная штука, Эрик настоял и заплатил за него сам.
Скрипнула дверь. Наверное, горничная. Но в голове включился сигнал тревоги. Горничная не приходит в это время, если не вызывать, и горничная стучит, прежде чем войти. Моя рука нашарила сумочку. Там у меня есть кое-что – специально для непрошеных гостей.
– Привет, Керстин.
Он заходит в комнату и останавливается. Я знаю: он боится. Мое досье он знает, наверное, наизусть.
– Привет, Кен. Что ты здесь делаешь? Ищешь неприятностей?
– Нет. Неприятностей больше не будет – по крайней мере у меня. А тебе придется поменять планы. Ты поедешь со мной.
Его глупость всегда раздражала меня.
– Кен, иди в задницу. Пошел вон, придурок!
Я специально унижаю его, он не отличается выдержкой. Его лицо начинает бледнеть. Дядя Макс ошибся, когда решил, что этот слизняк чего-то стоит. Но все мы люди, все иногда ошибаемся. Правда, не все ошибки легко исправить, некоторые – вообще невозможно. Только Кен к таким не принадлежит.
– Ты обязана выполнять приказ. Ты должна.
– Да ничего я тебе не должна! Я выполняю только приказы... сам знаешь чьи. А ты – никто.
Нож просвистел в воздухе и вошел в горло чересчур уж шустрого парня. Нет, ребята, это моя игра. Зря вы так.
Потом все закрутилось, как на карусели. Их слишком много. Лишь бы Эрик не начал меня искать и не поднялся сюда! Я уж как-нибудь сама. И зачем это я им понадобилась? Не похоже, что меня просто хотят убить. Но что же тогда? Я удовлетворю свое любопытство потом, когда найду, у кого спросить, а сейчас мне нужно выбраться отсюда и остаться в живых. Я прыгаю с балкона в бассейн. Черт, вода холодная. По крайней мере, чистая. Вот чей-то автомобиль. Я могла бы вернуться в отель, но не стану. Кто знает, не поднимут ли эти ненормальные стрельбу, уложив несколько зевак? А полиция мне здесь и вовсе ни к чему. У Кена небось уже заготовлены убедительные бумаженции – меня выдадут ему, еще и ленточкой перевяжут. Нет, это моя игра!
Темный джип бежит довольно быстро. Не сравнить, конечно, с моим седаном, но я не буду капризничать. Только бы они не захватили Эрика! Тогда нам обоим крышка. Его не отпустят, слишком опасный свидетель – именно из-за своей известности. О черт, они загоняют меня. Я мчусь по Гайд-парку. Надо бросать машину и попробовать сбежать – здесь темно, Темзу я переплыву. Только противно будет в не хлорированной воде.
Я бегу сквозь темноту. Да что же это? И здесь меня ждут? Не может быть. Но я чувствую запах табачного дыма. Кто же курит в засаде, идиоты? Мои ножи находят мишени. С некоторых пор я не люблю стрельбу, ножи работают лучше. Результат тот же самый, но тихо и не зависишь от боекомплекта. Ножи выдергиваются из тел со сладострастным чмоканьем, словно тело не хочет отдавать свою последнюю добычу. Мне некогда проверять, живы ли они. Все равно сегодня они меня уже не догонят. По крайней мере, эти двое.
Свет фар прорезал темноту. Я бегу к реке. Здесь есть кусты, камни, я спрячусь в темноте – и они меня не найдут. Вот только... так и есть. Прожектора осветили берег. Черт!
– Вот она! Эй, Бенни, вот она, стреляй! – Кен, проклятый ублюдок. Я тебе отрежу твои драгоценные яйца, только попадись мне.
Я плыву сквозь стрельбу. Но пуля все равно нашла меня. А вода такая холодная и грязная. Она закрыла от меня серую муть лондонского неба...
* * *
– Юль, ты совсем ничего не ешь, – теплая рука гладит меня по щеке. – Куда ты исчезаешь? Что с тобой?
– Ничего.
Я должна улыбаться. Никто не должен знать, даже заподозрить, что я что-то вспомнила.
– Что будем сегодня делать?
– Я возьму билет и полечу во Францию.
Так я и сделаю. Я знаю, что мне там искать. Точно знаю.
– Я полечу с тобой.
Зачем? Что тебе там делать? Какие у тебя мотивы?
– Это займет время. У тебя нет загранпаспорта. Это во-первых. Во-вторых, ты ничем не сможешь мне помочь, а вот помешать сможешь. Тебя могут использовать как заложника, а я не признаю этого понятия, ты погибнешь. Зачем это тебе надо?
– Затем, что я люблю тебя, – это не мотив. Он волнуется. Я знаю, почему. Или думаю, что знаю. Может быть, я ошибаюсь. – Ты знаешь, у меня были женщины, довольно много – раньше. Но когда я встретил тебя, все остальные... я не хочу так, но все остальные перестали для меня существовать. Наверное, в жизни каждого мужчины бывает та, единственная, которую не хочешь потерять и не можешь отпустить. Я никогда не думал, что способен на такое. Я просто хочу быть рядом. Если тебе это неприятно, ты просто скажи.
Он выжидающе смотрит мне в глаза. Я не могу... не могу соврать ему.
– Мне это не неприятно. Просто... мы почти не знаем друг друга. И мы слишком разные.
– У нас еще будет время.
Я в этом не уверена. И смогу ли я? Потому что мне страшно. Я боюсь терять дорогих мне людей. Я боюсь этой боли.
Звонит телефон. Я хватаю трубку. Лейтенант Волошин чем-то страшно взволнован.
– Юля, быстро собирайтесь и бегите. Вы меня слышите? Скорее, времени нет. Дороги перекрыты, в аэропорт пробиться даже не пытайтесь. Бегите, за вами уже выехали. Позвоните мне вечером по этому номеру...
Я метнулась в комнату. У меня есть, может быть, минут десять. Или меньше. Вот, бумаги, хорошо, что все в одном месте. Некоторые мои вещи, документы, корм и мисочки Макса.
– Ты оставил мои вещи там, где я сказала? – Если нет, я тебе, милый, не буду благодарна.
– Да. А что случилось?
– Надо бежать. Прямо сейчас. Если есть желание – скорее собирайся. Если нет – прощай.
Ты хочешь, я знаю. Только вот почему? Я почти уверена, что знаю.
Быстро сажаю Макса в клетку, и мы выходим из квартиры. Уютное было гнездышко. Может быть, я вернусь сюда – у меня еще много дел в этой стране. Я должна понять, почему мама так тосковала по ней.
– Куда ты, ненормальный? – Вот чудак, спускается по ступенькам. – Если даже нас не схватят сразу, кто-то увидит, как мы выходим. Полезай на лестницу.
Мы лезем на чердак. Отверстие просто над головой, крышка нетяжелая. Хорошо жить на верхнем этаже. По многим причинам хорошо, если у вас, конечно, нет ревматизма.
Мы двигаемся на другой конец чердака. Вот предпоследний люк. Если за мной едут те, о ком я думаю, то они не будут долго копаться. Просто у меня была надежда, что время еще есть. Я устала. Я ужасно устала, и мне грустно. Эрик... Моя детская мечта. Керстин больше нет. Она бы так не переживала из-за всего этого. Я – не она. Не знаю, кто я. И кольцо на пальце уже вроде бы и некстати.
Мы выходим из подъезда. Заросли сирени прячут нас от любопытных глаз. Надо идти. Машина пусть остается, достанем другую.
– Зачем мы убегаем?
Не вовремя тебя пробило на вопросы.
– Чтобы не умереть от сердечной недостаточности.
Думай, что хочешь, только это единственный ответ,который у меня есть. По крайней мере, для тебя. Но это – часть правды.
– Я не понимаю.
– Потом.
Мы спокойно идем по улице, потом поворачиваем за угол дома и ныряем в заросли сирени. Хороший город, много зелени. Хоть и не пальмы, как в Лос-Анджелесе. Да ну их к черту, пальмы. Сирень и клены цветут так красиво!
– Почему они охотятся на тебя? – Глаза Игоря растерянны. – Ведь это – спецслужбы! Это же не преступники!
– Поверь мне: вот это и есть настоящие преступники. Те, кто своими поступками пятнает репутацию своих честных коллег, подрывает веру людей в справедливость, самые страшные преступники в этой стране на данном этапе. Страшен даже не сам факт преступления. Страшны его последствия: народу дают понять, что главный не закон, а тот, у кого есть власть, его желания и выгода. Понимание того, что закон защищает виновных.
Мы выходим на широкую улицу. Не слишком многолюдно, но этого и не требуется. Если я не ошибаюсь, мы здесь пробудем недолго. Клетка с Максом привлекает внимание. Мой Сфинкс! Я виновата перед тобой. Ты заслуживаешь лучшего, я – плохая опекунша. Я признаю. Надеюсь, Осирис и Баст будут ко мне снисходительны – вернее, к тебе, а уже потом – ко мне.
– Скорее, садитесь, – из подъехавшей машины выглядывает мужчина. – Да не пяльтесь, а садитесь.
– Кто ты такой? Почему решил, что мы – те, кто тебе нужен? – Серый седан уверенно вливается в поток машин. Этого человека я не встречала.
– Вы можете мне доверять, Я немного опоздал, потому что не ожидал, что вы выйдете именно сюда. Но это было разумно.
– Кто тебя прислал?
– Мне приказывает генерал Зарецкий.
Я слышу в его голосе гордость. Пришло время сделать ход. Хватит действовать методом тыка.
Мы едем по городу, в котором цветут каштаны. Игорь прижимает меня к себе, словно боится, что я куда-то денусь – прямо сейчас. Не знаю, милый, как нам теперь с тобой быть. Я люблю Эрика. Или люблю образ, который сберегла в сердце – несмотря на все пытки, которые перенесла? Захочет ли он, чтобы я была с ним... такая? Мне не нужны благородные движения души. Я хочу быть уверена в его любви.
– Выходите, приехали.
Небольшой желтоватый дом. Деревянные двери с вырезанными кленовыми листьями. Жалюзи на окнах. Хорошо еще, что «беретта» у меня под рукой, потому что в голове заходится визгом сигнал тревоги.
– Мисс Бартон, оружие вам не понадобится. Мы на одной стороне.
Поглядим, время еще есть. Но...
Высокий крепкий человек лет шестидесяти. Седые волосы, ничего не выражающие голубые глаза на загорелом лице. Выглядит неплохо. Если это, конечно, не подделка.
– Заходите в дом. Вы здесь в безопасности.
То-то и оно. Это еще вилами по воде писано. Гостиная пустая и прохладная. Я ставлю клетку с Максом на пол. Кого мне напоминает этот человек? Конечно же! Он чем-то неуловимо смахивает на дядюшку Макса.
– Тут вы сможете немного расслабиться. Выпустите бедного кота, пусть побегает. Он никуда не денется.
Что ж, спешить пока действительно некуда. Можно и принять сценарий, а там поглядим.
– Зачем вам это, господин Зарецкий?
– Николай Иванович. Называйте меня так А насчет того, зачем мне все это... Ну, скажем, мне не нравится, когда проводят опыты над людьми. Мне не нравится, когда мои подчиненные занимаются вещами, диаметрально противоположными их служебным обязанностям. Садитесь, прошу вас. И вы тоже, господин Потоцкий.
– Должна сознаться, он хороший агент, генерал. Отметьте его в приказе.
Игорь вздрагивает. Что ты, милый! Неужели и вправду надеялся, что я не пойму? Это хорошо. Значит, я не произвожу впечатления слишком умной. Идеально. Очень опасные иллюзии. А все благодаря местной традиции считать женщин умственно отсталыми!
– Давно вы догадались?
– Довольно давно. Просто были сомнения относительно того, на кого он работает.
Генерал прошелся по комнате, остановился у окна. На подоконнике Макс раздраженно постукивает хвостом. Не надо его трогать, он не любит фамильярности от чужих. Ну, так и есть!
– Ах ты, проклятая тварь! – На руке генерала выступают капли крови. – Так ты злой как собака!
– Макс не любит, когда его трогают незнакомцы.
Мне даже немного смешно. Такая мелочь – и такие разрушительные последствия.
– Теперь я это знаю. Вам, Керстин, собака ни к чему. Но какой красавец! Это британец?
-Да.
– Хорош. Как вы догадались, что Игорь – агент? Чисто профессиональный интерес
У Игоря такой поникший вид, что я должна бы его пожалеть. Но мне не жаль.
– Это было несложно. Просто немного просчитала. Во-первых, он довольно спокойно реагировал... на некоторые особенности моей работы. Среднестатистический мужчина бледнел бы, блевал, потом сбежал. Никакая любовь его бы не удержала. Потом, опять же: он был очень послушным мальчиком. А у ваших мужчин другой менталитет, подчиняться женщине никто бы не стал, разве что абсолютная размазня, а Игорь Потоцкий – не такой. Вывод очевиден. Конечно, у вас тут не Америка, где неприятие насилия возведено в аксиому, что часто приводит к трагедиям. Вам до этого далеко. Насилие является обычным явлением – в семьях, на работе, на улице – везде. Но Игорь был чересчур спокоен. Даже когда пытался возмущаться, делал это вяло, без души. Ну, и последнее: я не верю страстным монологам о любви.
– Я говорил правду.
Бедняжка, так проникся! Интересные здесь мужчины. Ну, ничего, как-то все устроится. Я склонна верить ему – вопреки здравому смыслу и всему предыдущему опыту.
– Что же, этого вполне достаточно. Признаю.
Наш хозяин вновь протягивает руки к Максу, потом, вспомнив, отдергивает. Прекрасно. Боже, такая мелочь! Болван!
– Сказать по правде, меня тоже поразило то хладнокровие, с которым вы преодолевали препятствия. Кстати, ваш приятель Всеволод Зиновьев, или Способ, выжил и с ним будет все в порядке. А теперь – к делу.
– Да. Я слушаю.
– Итак, в свое время в наше поле зрения попали Юлия Ясинская и ее партнер, Алексей Богулевский. Подозрительно быстро поднялись наверх люди ниоткуда: дом моды, «Галатея»... Потом стало известно о причастности Богулевского к торговле людьми, в частности женщинами. И здесь всплыло несколько интересных фактов: к этому делу имеют отношение люди из моего ведомства, а также несколько очень высокопоставленных чиновников. Я применяю самые жесткие меры к таким сотрудникам, но тогда, в пятом году, все дело сорвалось: кто-то пронюхал о факте расследования – думаю, это был майор Вишневецкий, он тогда имел отношения с женщиной, которая... знала многое. И Богулевского убрали, персонал развеяли по ветру, а Бойченко стал моим заместителем. Я проглотил это – потому что так быстро и эффективно мог действовать только человек, обладающий огромной властью и неограниченными средствами. Но когда из Парижа вернулась Юлия Ясинская... Я понял, что вы – не она. Сразу. Ну, настолько-то я тоже профессионал. Мы связались с нашими коллегами в Париже и выяснили, что ни одного вызова «Скорой» на тот адрес, откуда забрали Юлию, не было в тот день.
– Почему Карина прислала мне снимки? Это же она подсыпала Юлии отраву? – Больше, кстати, этого никто не мог сделать. Ни у кого не было достаточного мотива.
– Да, из ревности и жадности. Это факт.
Вот только как тебе этот факт стал известен? Во мне же не только воспоминания Керстин, воспоминания Юлии – тоже, они не такие яркие, но есть. Это Карина принесла мне кофе в тот день, но никто не мог этого знать – кроме тех, кто платил ей.
Макс прыгнул мне на колени. Видишь, милый, Осирис пощадил нас. Мы почти распутали этот узелок
– Николай Иванович, а лейтенант Волошин...
– О нем и о его семье позаботятся в ближайшее время.
Именно этого я и боюсь. Надо ускорить события.
Всех, кто причастен к делу, тихо уберут – так или иначе. Я им пока зачем-то нужна – вот только зачем? Но действовать они будут тихо. Потому что, если хоть что-то станет известно, правдоподобную сказочку тяжело будет сплести даже этому затравленному, безразличному к собственной судьбе народу. Значит, ставка высокая – мир в кулаке.
– Хорошо, господин Зарецкий, я поняла. Когда я смогу вылететь в Париж?
Я все делаю правильно. Вот сейчас он... Я поворачиваюсь спиной к ним. Ва-банк.
– Юля, берегись! – Голос Игоря и выстрел.
Черт, я немного опоздала, нож торчит в горле нашего водителя. Игорь сползает по стене, пуля попала ему в грудь. Другой нож – не мой – пытается вытащить из своего бедра фальшивый генерал. Но напрасно. Игорь – хороший ученик, прямо в артерию! За пару минут, если не наложить жгут, он истечет кровью.
– Где настоящий генерал? Говори, сука, не то я тебе глаза выколю!
– Он в подвале, где аппарат. Нет, это я генерал... Там, там... в старом отделении... на Солидарности... старое отделение милиции... Они заставили.
Его кровь, похоже, вся закончилась. Черт!
– Игорь, ты как?
Глупый вопрос, это и так ясно. Но я должна... что-то сказать. Сделать. Но что? Он умрет. Мы оба это знаем.
– Как ты поняла, что он... ненастоящий? Я с ним... работал. И не понял. Как ты... Ты же его никогда не...
– Да, я с ним никогда не встречалась. Но я влезла в секретные файлы госпиталя УМВД. У генерала Зарецкого уже пару лет астма, он не переносит шерсти животных. А этот болван гладил Макса.
Нужно говорить. Но что? Я не хочу, чтобы он умирал.
– Я к этому непричастен... Я люблю тебя. Ты... забудь меня.
Ему тяжело говорить, но молчать уже не имеет смысла.
– Я хочу, чтобы ты... свое счастье. Я не говорил тебе... я не мог. Но я люблю тебя.
– Не надо говорить. Тебе тяжело.
– Нет. Теперь мне уже долго придется... молчать. Вот видишь – все случилось, как мы говорили. Помнишь? Пока не разлучит нас смерть. Я хотел...
Я знаю, что ты хотел. Но это уже неважно, потому что все твои желания умерли вместе с тобой. Господи, за что нам это? Почему все, кого я люблю, исчезают из моей жизни навсегда? И я должна каждый раз по новой собирать свой разбитый мир. И делать вид, что не замечаю белых пятен на его фоне. Почему это происходит со мной?
В кухне есть много бытовой химии, это мне пригодится. Какие интересные вещества можно создать, соединив в разных пропорциях те жидкости и порошки, которые призваны служить человечеству на пути ко всеобщей гигиене тела и помещений! И хорошо, что этого почти никто не знает. Трудно представить, что случилось бы, стань эти знания общедоступными. Вот еще немного каустика... Да, милый, я проведу обряд, и твоя душа вместе с дымом полетит в Валгаллу. Отлично будет гореть и громыхнет не хило. Эй, где ты там, мой лев? Пора уходить.
На пороге я оглядываюсь. Прощай, милый. Нам было хорошо вместе. Это же такая игра. Ты выбыл – мне водить. Прощай.
Уже на порядочном расстоянии от дома я услыхала взрыв. Так и было задумано. Теперь бы еще найти старое отделение на улице Солидарности, но это не проблема. Интересно, этот тип сам вызвался занять место генерала или его заставили? Несомненно, то, что он мне рассказал, было правдой – потому что это рассказывал мне настоящий Зарецкий. Они «записали» ему в мозг личность генерала, даже Игорь не узнал. Если бы не Макс... Я бы поняла, но это могло стать последним, что я бы поняла в этой жизни. Я старею на глазах и ужасно злюсь. А мне же еще надо позвонить!
– Свет, это я.
– Юлька, ты где? Мы волнуемся.
– Забирай Виталия и бегите из города. Только немедленно, ни о чем не спрашивай.
– Ты можешь объяснить, что произошло?
– Время пошло. Делайте, как я говорю, иначе погибнете. Только не надо ехать ни к кому из друзей или знакомых. Направляйтесь туда, где вас никто не знает, где вы никогда не были.
– Хорошо. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Береги себя и возвращайся, я буду ждать.
Да, дорогая, я попробую вернуться. Но для этого мне понадобятся все мои жизни, которые еще остались в загашнике. Если остались. Вот только я устала, так устала! И мне страшно. Я не боюсь смерти, просто мне так одиноко, как тогда, возле мамы и Стивена... Я боюсь этого ощущения.
– Лейтенант, вы...
– Юля, у меня мало времен. Я на вокзале, на Московской площади. Мы уезжаем. – Молодчина, лейтенант, все правильно сделал. Но он уже должен быть далеко, а он до сих пор здесь. Прокол.
– У вас есть деньги?
– Сейчас речь не об этом. Я...
– Ждите меня. Я еду к вам, я здесь недалеко. Где я вас найду?
– Я в кабинете дежурного, он мой товарищ.
Серый седан мчится по улицам. Куда он поедет без денег, с двумя детьми? Ведь нельзя ехать к родственникам или знакомым, там будут искать в первую очередь. А то, что будут искать – несомненно. Ничего, Макс, потерпи, дорогой. У меня остался один неоплаченный долг. Пришло время платить.
– Зачем вы приехали? Я должен был вам сказать...
Лейтенант держится неплохо. Но он не один. Рядом с ним симпатичная черноволосая женщина где-то моего возраста и два совершенно одинаковых мальчика. Вот кто ничего не боится! Если мама рядом, им хорошо.
– Вот. Здесь деньги, курс нормальный, должно хватить. Уезжайте как можно дальше, – я отдаю пакет с деньгами Гуры женщине. Ее рука нерешительно замерла. – Ну и чего вы застыли? Берите, это же из-за меня вам пришлось... так. Вы должны взять, это же не подкуп. Там, на стоянке, стоит машина. Садитесь и езжайте. Оставите машину на первом же вокзале в пригороде. Вот ключи. Что вы? Быстро!
Я не даю втянуть себя в длинную дискуссию на этические темы. Это в данном случае непозволительная роскошь.
– Вы ни о чем не спрашиваете.
– Ерунда. Вы услышали разговор и...
– Я был в приемной Самойлова, секретарша вышла, а я услышал разговор через коммутатор. Полковник сначала перед кем-то оправдывался, потом отдал приказ. Я мало что понимаю, но не настолько же я глуп, чтобы не понять, что полковник продался? Вот только кому и зачем?
– Не думайте об этом. Теперь это уже моя забота.
Да, и не только это. Я различаю их в толпе. Их четверо. Значит, друзьям доверять нельзя. Во всяком случае, не всем.
– Лейтенант, ваш знакомый вас продал. Сидите здесь. За вами пришли. Я позабочусь о них. Нет! Вы либо сделаете то, что я вам скажу, либо погибнете. Сидите здесь и приглядите за моим котом.
Толпа не очень большая, а нож хорошо делает свое дело. Вот так, парень. Некуда спешить. В толпе визжит женщина, люди окружили тело – вот здесь-то мы и проскочим, пока внимание всех обращено в другую сторону.
– Скорее, за мной!
Я хватаю Макса, и мы выбегаем из комнаты. Лишь бы никого не принесло. А где-то иуда дежурный дрожащими руками подсчитывает выручку. Чужие жизни всегда имеют стоимость... Вот и стоянка.
– Лейтенант, очень быстро выбирайтесь из города. Не скупитесь и оставьте машину. Обязательно, ее будут искать. Ну, вы же сами все понимаете! Куда вы собрались?
– К моей матери, в Питер.
– Вы поедете туда, где никогда не были, где вас не будут искать. Это мой вам совет. И не останавливайтесь в гостиницах. Я понимаю, что у вас дети, но именно о них я и думаю, советуя вам такое.
– Киса... – один из малышей заглядывает к Максу. – Тетя, киса...
– Куда вы с ним? – Женщина смотрит на меня. – Если хотите, оставьте его с нами. Я обещаю, мы сохраним его до того времени, когда вы сможете вернуться за ним. И когда мы тоже сможем вернуться...
Разлучиться с Максом? Ни за что. Я не могу. Он – моя единственная реальность. Единственное, что не предаст. Проклятие!
– Мы присмотрим за ним, – женщина грустно смотрит на меня. – Вы должны знать... Андрей сделал то, что должен был сделать. А потом вы вернетесь и заберете его. Я уверена: вы вернетесь.
– Оля, пора.
Да. Видишь, мой лев, как оно выходит. Я должна идти. Но Осирис будет помогать нам обоим, и я вернусь. И мы снова будем вдвоем – ты и я. Только ты и я. Пока не разлучит нас смерть.
– Мне нужен адрес кого-нибудь, кто будет знать, где вы. Вот его бумаги. Он не ест ужас под названием «ливерная колбаса». Лучше уж сухие корма. Его зовут Макс. Не пытайтесь его приручить, он будет сам по себе. И еще: он все понимает. Слова, интонацию – все. Вы потом сами в этом убедитесь, говорю это для того, чтобы вы его как-то не обидели по незнанию.
– Это – открытка от матери, ее адрес. Не бойтесь, мы его не обидим.
Они оба удивленно смотрят на меня.
– Кроме него, у меня больше никого нет.
– Нет. У вас есть мы, – женщина пожимает мне руку. – Возвращайтесь.
Машина срывается с места, а я ухожу. Теперь мне надо добраться туда как-то по-иному. Я знаю как. Я поеду на метро. А что, неплохая идея!
14
– Вы их потеряли, дегенераты! А где Крава? – Голос мужчины срывается на визг. Мужчина не должен так визжать.
– Кто-то порезал его. Какая-то девка. Прямо в сердце.
Да, ребята, вяло работаете. А мои ножи – послушные детки, летят туда, куда мне хочется.
– Вы хотя бы видели, куда делся Волошин? И где его семья?
– Как в воду канул. А был там, Васька говорил, все они сидели у него в кабинете. Но из-за Кравы поднялся шум, мы искали их, да без толку, – плохо искали, парни. А теперь здорово боитесь – голоса-то дрожат! – Я не понимаю. Как смогла эта девка?.. Она же просто так, никто.
– Ты, идиот, молчи лучше. Она прикрыла отход Волошиным, теперь мы их не найдем. Или просто так она умеет делать бомбы из бытовой химии? Хотел бы я, чтобы кто-то из вас имел хоть половину ее навыков. Вы ее видели там, и мне она нужна живая. Пойдите и найдите.
Эй, ребята, не о чем беспокоиться, я уже здесь. Это старое отделение милиции кто-то мастерски переоборудовал в мини-крепость. Но я знаю такие штуки... Зря потратили столько денег.
– Может, она уехала из города?
– Нет, она здесь. Ей нужен аэропорт во что бы то ни стало. А подружку ее успели схватить?
– Нет, шеф, куда-то исчезла – вместе со своим приятелем.
– Видите, какие вы болваны? Девка обставила вас, как последних салаг. Ну, чего встали? Ищите ее, перетрясите всех информаторов!
Он сел, я слышу, как отчаянно застонали пружины. Надо меньше есть.
– Все словно вымерли. Здесь не обошлось без кого-то из синдиката.
– Что ты несешь? «Как в воду канули», «словно вымерли»! И нет никакого синдиката, ясно? Это мой город. Если не приведете мне девку – пеняйте на себя.
Я слышу, как они выходят. Вот сейчас пройдут мимо меня – и каждому в шею войдет игла. Не бойтесь, мальчики, больно не будет. А падать могли бы и потише.
– Что вы там опрокинули? Что это за грохот?
Раздраженный стареющий самец. У него, в отличие от других, гарантий на жизнь никаких.
– Добрый вечер, уважаемый Анатолий Афанасьевич.
Полковник Самойлов вздрогнул. Он, наверное, думает, что отреагировал мгновенно, рука его тянется к оружию – так нет же. Не так уж и мгновенно, по-моему. О, «Макаров»! Именной, старая модель. Неплохая, конечно, штука, но мой «кольт» был лучше. Я больше люблю револьверы. Даже вот эта «беретта» М-92 среди пистолетов не лучшая, нравится мне больше. Но на вкус и цвет...
– Вы не успеете нажать на курок А ваша охрана прилегла отдохнуть. Там, наверху. И в подвале. И снаружи. Но вас я не пожалею. Поэтому говорите: где генерал Зарецкий? Если будете откровенны, убью легко. Если нет – позабавимся. Я сегодня раздраженная: пришлось отдать моего кота в чужие руки. Ужасно, правда?
– Ты, садистка, убийца! Ничего я тебе не скажу. Ты не посмеешь... Да ты знаешь, что я с тобой сделаю, когда...
– Полковник, заткнитесь.
Я уже совсем взбешена. Сейчас что-то отрежу ему, успокою нервы нам обоим. Это будто я просто так хожу по улицам и за здорово живешь убиваю ни в чем не повинных людей!
– Вы же знаете: если с умом нажать, расколется каждый. Кому, как не вам, это знать!
– Посчитай, скольких ты убила. Тебе не страшно спать по ночам? Не страшно жить с этим?
О, начался разговор по душам. Ну, ничего не меняется!
– Только не надо морализаторства. Мне что, следовало изобразить из себя мишень? И не надо мне тыкать: вот ты убийца, а я – нет. Вы что, ни разу в жизни никого не убивали? При вашей-то работе?
– Это было другое.
– А как вы отличаете одно убийство от другого? Какая разница? Результат один, согласитесь. Я защищала свою жизнь – от вас, кстати. И не надо мне говорить, какая вы большая шишка и что вы со мной сделаете, когда... Не будет у вас никакого «когда», ясно? Я считаю ваше дальнейшее существование слишком обременительным для себя и для общества.
– Ты не имеешь права! Я – офицер милиции!
Ну почему они считают это обстоятельство индульгенцией? Не вижу логики.
– Тогда объясните мне, зачем офицеру милиции сидеть здесь и охотиться за мирными гражданами – за лейтенантом Волошиным и его семьей, за Светланой Яценко и доктором Соловьевым, за мной, наконец? Или это входит в ваши служебные обязанности? Нечего сказать? То-то. Вы – предатель. Вы предали своих коллег, которые гибнут на улицах от рук бандитов – вы должны быть с ними, а вместо этого сидите здесь. Так что отвечайте на вопросы. Я не настроена дискутировать, и мое раздражение усиливается. Где генерал?
Его движение такое медленное – нет, ну не дурак? Знает же, чванливый сукин сын, что я в эту игру играю лучше его, а туда же. Получай! Громыхнула «беретта» – думаю, кость перебита и очень, просто ужасно болит.
– Вам больно, полковник? – Надеюсь и уповаю, что да.
– Сучка, я с тобой еще... – Вот идиот.
– Ладно. Переведем разговор в другое русло. Поговорим о вас. Расскажите мне: зачем вы в это полезли? Чего вам в жизни не хватало? Я видела ваше досье: вы были честным человеком вплоть до третьего сентября двухтысячного года. А тогда почему-то решили, что можете играть в высшей лиге. Скажите мне, потому что я хочу понять!
Он смотрит на меня с такой злостью, словно я уселась на его бутерброд с маслом. Боже, сколько у человека неприятных эмоций! Жил себе тихо-мирно, тем более что реализовался в жизни. А на одну реализованную жизнь, на одну удачную судьбу приходится тысяча неудачных. Что это, тяга стареющего самца доказать всем – и себе тоже, – что у него в штанах все в порядке? Наверное, так и есть. Он мне скажет, он хочет мне сказать. Он давно уже хочет это сказать – всем. Но никто не спрашивал, только я, потому что мне интересно. И он это чувствует.
– Ты же все видишь, да? – Он морщится от боли. – Видишь, а не понимаешь? Где тебе понять! Я тебе скажу. Ты не из тех пустоглазых, которым все равно. Может, потому тебе и удалось всех обставить, что ты интересуешься миром вокруг тебя. Я тебе скажу. Видишь ли, мой мир уничтожили. Когда-то был порядок, а потом все пошло кувырком – и на меня навешали всех собак. На таких, как я. А мы, собственно, были только исполнителями. И я тогда решил: не подхожу вам в роли исполнителя, так стану тем, кто приказывает. И верну свой мир. А люди сделали гениальное открытие: подержал преступника под током, сделал прививку – и все, он уже другой человек Идет правильным путем. Все!
– А кто будет устанавливать правила? Как определить правильность пути?
– Устанавливать будут те, у кого будет право.
Я боюсь фанатиков.
– Может случиться, что вам тоже не повезет попасть в ряды тех, кто будет устанавливать правила. Что тогда, вы не думали? – Туповатый человек, как только дослужился до такого звания? Хотя, может быть, именно такие и были нужны. – И зачем посылать убийц к людям, которые владеют информацией? Если ваша цель столь благородна...
– Ради светлой цели стоит пожертвовать малым, чтобы потом...
Все, я не слушаю. Это старая песня. И здесь это уже проходили. Пожертвовать моей жизнью, еще многими – чего там! Это ведь чужие жизни. И это для того, чтобы кучка маньяков могла диктовать миру свои правила.
– Полковник, а своею жизнью вы готовы пожертвовать?
Он бледнеет. Вот так всегда. Когда речь заходит об их собственной жизни, то оказывается, что они еще не готовы. Что у них дела. Даже перед лицом смерти они не могут прямо сказать: я боюсь. Нет, он будет убеждать меня и себя, что он еще нужен. Народу, кому-то еще... Хотя уже, наверное, не нужен себе самому – таким, каким стал.
– Вам было больно, когда я прострелила вам руку?
– Да, прошу вас, не надо...
Вид у него просто жалкий. Почему-то такие напыщенные индюки ломаются до смешного быстро. Лейтенанта я бы такой мелочью не расколола. Но этот тип привык жить – и жить хорошо. Ему жаль умирать.
– Видите ли, полковник, между нами есть разница. Вы боитесь, а я – нет. Итак, чьи приказы вы выполняете?
– Я... вы его не достанете. Он – могущественный чиновник. Важная фигура.
– Я это знаю без вас. Президент знает?
– Нет. Он и не должен ничего...
Вот как! Ребята решили сделать эту страну своим испытательным полигоном. Логично. Наиболее подходящая страна для таких деятелей. Судите сами: глубокий экономический кризис, который за двадцать лет так вымотал население, что никто уже ни о чем не думает. Отсюда – полная инертность. Даже если какая-то информация просочится в прессу, газете можно предъявить миллионный иск, а народ и не почешется – всем на все плевать. Потому что столько идет негативной информации ежедневно, что психика людей ставит защитный барьер. В стране давно уже нет хороших новостей. С другой стороны, коррупция в самых верхних эшелонах власти. Способ был прав: нужда всех сделала преступниками. Отсюда – круговая порука. Ну и психология: «После нас – хоть потоп». Никто не отвечает за вред, наносимый стране. И относительно высокая культура – страны Азии не подходят из-за перенаселенности, низкого интеллектуального уровня большинства населения. Также там сильны религиозные традиции. А здесь условия идеально подходят!
– Зачем вам понадобился генерал?
– Он начал копать. И многое уже знал, но...
Конечно же. Он отказался взять деньги. Не все же еще прогнили в этой стране! И таких, наверное, много. Вот дерьмо! Честные люди должны прятаться, как преступники.
– Гдe он?
– Он в подвале, там, где аппарат. Ключ у меня в кармане.
– Кто проводил опыты? Кто «переписывал» сознание тому подставному любителю кошек? И почему он согласился на это?
– Его согласия никто не спрашивал. Он подходил по основным параметрам.
Значит, такая же история, как и со мной.
– А с аппаратом работал сам профессор, который приезжал. Больше никто не знает, как..
Значит, они пробовали работать без Хольта, но ничего не вышло. Это означает, что несколько людей уже мертвы – только потому, что этим гадам хотелось попрактиковаться.
– Очень хорошо. Вот видите, полковник, всегда можно найти общий язык.
– Как ты догадалась о подмене?
– Два последних года генерал Зарецкий страдает от астмы. У него аллергия на шерсть животных. А этот ваш бедняга гладил моего кота. И – ничего.
– Такая мелочь!
– Эта мелочь стоила жизни ему, шоферу и моему другу. А теперь – и вам, полковник
– Не надо, я могу вам еще пригодиться, не...
Грохнул выстрел. Его кровь запятнала ковер. Не знаю,дружок, чем бы ты мог мне помочь, а навредить очень даже мог. Ты не оставил в живых старую учительницу – там, на дороге. И еще нескольких бедняг, которые имели несчастье «подходить по параметрам».
Я спускаюсь в подвал, переступая через тела охранников. Спите, ребята, а когда проснетесь, бегите отсюда во весь опор. Но что-то подсказывает мне, что они не послушают моего совета. Ну что же, у человека должен быть выбор – даже такой. Никто не должен устанавливать правила в мировом масштабе.
– Генерал, вы здесь? Вы живы?
Прекрасно устроенные камеры. Вот то, что надо. Он где-то здесь, потому что я вижу знакомый стол и аппарат.
..Длинный коридор. Меня везут по длинному коридору мимо ряда дверей... Что-то вкололи, потому что двоится в глазах. Морфий? Очень похоже, но – нет.
– Ну что, Керстин? Вот видишь, от меня тяжело убежать.
Я ненавижу его лицо. Он считает себя неотразимым красавцем. Как же: высокий блондин с большими голубыми глазами. Но нижняя челюсть узковата. Слабак и ублюдок. Когда я доберусь до тебя, Кенни, пожалеешь, что на свет родился.
– Чего надо?
– Ну-у, Керстин! Зачем ты так? Тебе же будет лучше, если ты не станешь сопротивляться. Ты нужна нам – профессор проводит опыт. Ты – идеальный кандидат.
– Выблядок.
– Брось это, Керстин. Нечего ругать меня, – он улыбается, и мне хочется выбить ему его фарфоровые коронки по шестьсот баксов за штуку. – Ты – собственность секретной службы. Вещь. Мой бывший шеф плохо тебя использовал, но я нашел хорошее применение для такой надменной сучки, как ты.
– Иди в задницу. Ты просто отвратителен.
– Хватит болтать. Ты сама этого хотела, – его можно быстро разозлить, он тогда теряет осторожность. – Скоро ты станешь другой. Даже представить не можешь, насколько другой. И забудешь своего киношного психопата. Он, кстати, не такой уж и крутой. Просто развратник, наркоман и придурок. Не понимаю, что ты в нем нашла.
Моя нога заехала ему прямо в зубы. Потом – в пах. Слабо привязали, дилетанты. Ой, коронки проглотил, бедняжка. Этого мне и хотелось.
На мое лицо набрасывают пленку – и мне нечем дышать. Сознание уплывает от меня, темная вода поглощает меня совсем. Может, я умру – то-то Кен завертится! Вот сейчас. А Эрик... Об этом, наверное, я уже не успею подумать...
– Генерал, вы здесь?
Жаль, если все это зря. Нет. Я знаю, что нет.
– Ты подзадержалась, Керстин. Я уже тут плесенью покрылся.
Я слышу, что ему тяжело говорить. Если они делали с ним то, что когда-то со мной, тогда меня его состояние не удивляет. Но с ним они не должны бы этого... Впрочем, не знаю. Он уже немолод.
Я подхожу к кровати. Если бы он не попался в руки профессора, выглядел бы сейчас так, как тот, который гладил Макса. А сейчас лицо у него иссиня-бледное, темные круги под глазами. Его даже не привязали – зачем? Он уже не убежит.
– Я ждал тебя. Знал, что ты придешь, но держаться больше не смогу, – он вымученно улыбается. – Ты такая же красивая, как Нина. Я знал когда-то твою маму. И отца твоего тоже знавал.
Если бы он ударил меня, мне было бы легче. Но он просто сказал. Не стоило. Мне это слишком... больно.
– Уже не такая, – я должна контролировать свои эмоции.
– Глупости. Если ты немного подумаешь, то поймешь, что такие мысли тебе несвойственны. Изменения в твоей внешности... не такие катастрофические, как тебе кажется. А вот твое отвращение к себе – это... не твое. И не Юлии. Это внушил тебе ревнивый закомплексованный мерзавец – ты знаешь, о ком я говорю.
Да, знаю. Какой я была дурой! Мучила сама себя, стеснялась своего лица... Оно, конечно, не супер – теперь, но... Проклятый Кен, погоди, встретимся!
– Генерал, я помогу вам подняться, и мы поедем в больницу. Там вам смогут помочь.
– Нет. Слушай, дочка, не заботься обо мне. Я ждал тебя, чтобы сказать... – хриплый кашель душит его. – Ты должна все уничтожить: аппарат, технологию, всех, кто знает, как... нет, знает только Хольт. Старый лис никому не доверяет. Уничтожишь Хольта – все развалится само собой.
Нет, я так не считаю. Ведь и Хольт, и Кен работают на кого-то. Я никогда не поверю, что этот слизняк Кен сам додумался заварить такую кашу. Дядюшка Макс выпихнул его из нашей конторы, кто его подобрал? Я узнаю, и тогда Кен будет умолять, чтобы я согласилась послушать историю его жизни.
– А где Игорь Потоцкий? – Хороший босс всегда заботится о своих подчиненных.
– Его убили.
– Жаль, – он смотрит на меня. – И тебя мне жаль.
– Не надо меня жалеть. Я к этому не привыкла.
– Керстин, ты хорошо поработала. Осталось немного. Слушай меня. На карту поставлено не только будущее нашей страны, если их не остановить, скоро весь мир...– он снова начинает задыхаться. Что мне делать? Я не могу дать ему умереть! – Они работают на Валида Аль-Фаруха. Это миллионер, исламский фундаменталист и фанатик. Он финансирует все теракты, все войны – и эти исследования. Его цель – сделать весь мир мусульманским. Чтобы...
Он умолкает. Ну, конечно же! Я должна была бы сама догадаться – но мои мозги словно превратились в кисель. Черт! За всеми кровавыми делами стоят мусульмане. Где какая заварушка – там, гляди, где-то торчат их грязные носатые рыла. Религиозные фанатики вообще публика опасная, а уж желающих по-своему толковать религиозные учения всегда хватало – стоит припомнить инквизицию. Но если для христиан это в прошлом, то эти только вступают в эру нетерпимости. И тем опаснее они сейчас, когда столько соблазнительных технических достижений. Я уверена, что крестоносцы бросили бы атомную бомбу на своих оппонентов, если бы она у них была. А у этих – есть. Ну, почти есть, но... Плохо дело-то.
– Скажите, генерал, почему вы... Это же вы подтолкнули меня в феврале, чтобы я начала интересоваться некоторыми несоответствиями своей биографии?
– Да. Это было довольно просто сделать, ты была тогда совсем не такая, как сейчас. Но я понимал, что ситуация выходит из-под контроля, дальше некуда. Поэтому ты нашла у себя кольцо, фотографии, медальон – ты забрала его у Вишневецкого? Он в сейфе?
«Керстин там найдет колечко...» – Вот оно, на пальце. А медальон у меня на шее.
– Вы все предусмотрели!
– Я пытался. Но меня опередили, и вот я здесь, уже три дня. Хорошо еще, что ты восстановила свою боеспособность. Нет, не трогай меня, мне уже... немного осталось. Видишь, дочка, сердце немного износилось, а тут... Сама знаешь что.
– Знаю.
– Вот видишь, Керстин, тебе больно. Мне нравится смотреть, как ты корчишься под током. – Кен гадко улыбается. Коронки успел заменить. – Профессор, может, стоит увеличить напряжение?
– Это небезопасно. Во-первых, может не выдержать сердце, во-вторых – мозг. Нам надо, чтобы она могла оставаться личностью, а не овощем.
Голос Хольта спокоен. Я для него где-то на одном уровне с лягушкой или крысой – опытный материал. При этом – ничего не стою. Я убью их обоих со временем.
– Ну что ж, бывай, Керстин. Дорогая, мой тебе совет: не сопротивляйся. Тогда не будет так больно. И скорее все закончится.
Он ушел. Меня снова везут по коридору. Что за всеми этими дверями? Черт! Опять что-то колют. Туман в голове. И зачем меня привязали к кровати? Что на этот раз? Еще что-то придумали? Мало того, что пропускают сквозь меня ток. Что еще?
– Знаешь, милая, ты всегда мне нравилась. Скоро у тебя будет не такой привлекательный вид, а пока я воспользуюсь твоим хорошеньким личиком. – Кен раздевается. Господи, только не это! Эрик... – После того как над тобой поработают пластические хирурги, ты вряд ли будешь кого-нибудь привлекать. Меня – точно не будешь. Так что расслабься и воспользуйся случаем.
Я воспользуюсь – позже. Мои руки и ноги привязаны, рот заклеен скотчем – наверное, когда я его унижаю, у него начинаются проблемы с потенцией. Я не хочу, чтобы он знал, что вот сейчас убил во мне желание жить дальше. Ничего, Кен, мы еще встретимся. Надо было сразу меня убить. А так – увидишь.
– Тогда мне уже пора идти.
Да, нечего задерживаться. Я должна быстро уходить, но не могу оставить его здесь. У него, может быть, еще есть шанс. Он выживет. Должен выжить.
– Не думай обо мне, дочка. Иди. Попросишь Гуру от моего имени – он тебе поможет. А потом, после всего, передавай привет отцу от Олава. Он меня знал когда-то под этим именем.
– Мы с ним редко видимся. После того, как убили маму и Стивена.
– Ты не должна отталкивать его, – холодные пальцы гладят мою ладонь. – Керстин, он хороший человек, я знал его. Сложно все это... Не знаю, как бы я повел себя на его месте, только...
– Почему для вас это так важно?
– А как иначе? Ты родилась и выросла в условиях, которые... Это было неправильно, я уверен. На твои плечи свалилось слишком многое. Вот почему тебе так сложно жить среди людей. Но у нас здесь немного другие люди. Разве стала бы Керстин – та Керстин – заботиться обо мне? Подумай.
Да. Я просто оставила бы его здесь еще полчаса назад. Ведь вся необходимая информация уже у меня, остальное – его проблемы. Но теперь все не так Потому что люди, с которыми я здесь столкнулась, были не такими. Я не считаю то отребье, которое ловило меня. А старая учительница, которая погибла. И ее соседка, Семеновна. И Светка, и Виталий, и Способ... И многие... Я не могу оставить его здесь умирать в одиночестве. Это не по-человечески. Вот чего здесь меньше, среди этих людей – лживой благотворительности. Они просто помогают друг другу. Искренне, от души, не ожидая благодарности и сюжета по телевизору. Наверное, я тоже научилась этому и сама не заметила, как это случилось.
– Вы правы. Тут все по-другому.
Но он уже не слышит. Он умер. А я хотела поговорить с ним, расспросить его о... О многих вещах. Этот человек видел не только поставленное передо мной задание, но и меня. Он хотел... Какая теперь разница? Еще одно белое пятно в моем мире. Мой мир из цветного скоро станет совсем белым.
Я иду по уснувшим улицам. На синей паутинке на город опустилась ночь. Светятся окна – люди там ужинают, укладывают спать детей, занимаются любовью или ссорятся. Где-то в этом большом городе есть и моя квартира – теплая, уютная клеточка большого организма. Там голубая ванная, чистая вода, мыло и зубная щетка, а в спальне – чистое белье и кровать. А пока я вот так брожу по улицам, мой аромат не улучшается, и мое настроение тоже: терпеть не могу грязь, а ведь я не переодевалась с самого утра. И белье бы поменять, в джинсах удобно, только жарковато. Душу продам за теплый душ!
Что мне теперь делать? Наверное, надо забрать вещи с вокзала, деньги из сейфа и попробовать выехать в Польшу. А уже оттуда – куда вздумается. Я почему-то уверена, что идиот Кен еще понятия не имеет, что я все вспомнила. А их мусульманскому спонсору такое и в голову не придет, для него женщины – не просто низшая раса, а что-то типа вещи, но вещь бережешь, а беречь женщину нет надобности.
Итак, кто-то здесь соблазнился кругленькой суммой – и это произошло не вчера и не сегодня, а около шести лет назад. Именно тогда Хольта выдворили из Штатов из-за его опытов – лишь только пресса пронюхала о его делах, вспыхнул такой грандиозный скандал, что оральные забавы Билла и Моники показались всем просто бродвейским спектаклем. Президент был вынужден уйти в отставку. Конечно, для Америки это нормально, там общественное мнение имеет убийственную силу. Естественно, что здесь никому из причастных лиц такое не грозит.
Значит, герр Хольт бросил якорь во Франции. Логично. Страна стабильная, законы имеют реальную силу. А опыты проводил над славянским «материалом» – теперь уже не вызывает сомнений, что девушек Богулевский сбывал именно ему. Они загодя готовили себе полигон. Вот почему вытащили на поверхность Юлию. Она, безусловно, должна была что-то подозревать. Но точно не знала.
Значит, местные деятели захотели прибрать технологию к рукам, вот почему подсылали ко мне убийц, но боялись, чтобы спонсоры не пронюхали, и пытались обставить дело как несчастный случай. Для дураков – умно. Они не ожидали сопротивления. А потом до них дошло, что от меня живой будет больше пользы, и похитили генерала. И убили Бойченко. И, наверное, Способ тогда поймал свою собственную пулю. Интересно, осмелятся они тронуть Гypy? Чего я спрашиваю? Да что им какой-то преступник, даже если он сдерживает бандитские разборки, обладает такой властью! Убрать всех, кто что-то знает, – вот чего они хотят.
Мне надо спешить. Я знаю, кто за этим стоит здесь. С другой стороны, я понимаю, почему они меня так упрямо пытаются разыскать. Либо хотят соблазнить деньгами, чтобы работала на них, либо отдадут коллегам профессора Хольта, чтобы они, разложив мой мозг на составные, уяснили себе суть процесса. По известным причинам оба варианта меня не привлекают. А еще я уверена: о том, что на самом деле является целью этой гонки, знают здесь только двое. Теперь уже – только двое. Все остальные могут только догадываться. Даже охранников не было в подвале. Это хорошо.
Наверняка банк пасут, мне нельзя там появляться. А изменить внешность – меня может не узнать управляющий. Так можно спятить. А я здесь одна. Нет Светы, чтобы немного утешить меня, нет Игоря, чтобы поддержать, нет Виталия, чтобы напомнить о состоянии моего здоровья. Мне не с кем... Стоп. Ведь раньше, тогда, мне было начхать на это. Я всегда работала одна и... И, честно говоря, была довольно несчастной. Потому что работа заканчивалась, и я опять оставалась одна. Просто тогда я этого еще не понимала. Что же изменилось? Изменились условия, и поменялась я сама. Теперь я точно – не та Керстин.
Господи, как же я устала! Интересно, где сейчас семья Волошиных? Сыновья у него вырастут настоящими мужчинами – с таким-то отцом! Вот только удалось ли им к этому времени где-нибудь устроиться на ночлег? Дети, наверное, хотят спать, и Макс устал и расстроен.
И я хочу спать, но негде. Большой город, а для меня здесь нет места.
А если выйти за город пешком, вот здесь, около парковки, видна тропинка. Судя по карте, она ведет в темноту зарослей. Нет. Нереально. Слишком большое расстояние. И у меня еще есть здесь дела – сейф в банке и вещи в камере хранения.
– Эй, ребята! Гляньте, какая тут девочка! – Только этого мне еще не хватало. Хулиганы. – Иди сюда, красотка, мы только тебя и ждем.
Свет фонаря выхватил из темноты фигуры. Фу, ну и вонь! Похожи на дегенератов. Ну что же, попробую их убедить по-хорошему. Не хочется поднимать стрельбу в такую чудную тихую ночь.
– Лучше бы вам оставить меня в покое.
Мой голос, наверное, звучит слишком безразлично. Еще бы, я так устала! Но они ужасно удивляются. Я нарушила правила игры. Я должна убегать, визжать, упасть, а они тогда набросятся на меня – и сделают все, что им вздумается. Никто не высунет нос из дома, разве что какая-то добрая душа вызовет милицию, которая приедет, может быть, завтра. За трупом. И тут такая незадача! Ребята немного растерялись.
– Это почему же? – Наверное, самый глупый. Он не знает правил, ему все равно. Такие типы опасны. – Наши девки не такие чистенькие, как ты.
Это я чистенькая? Целый день шатаюсь по городу, по жаре, в одной и той же одежде... Хотя, учитывая их ароматы, это для них не показатель.
– Посмотри сюда, – я показываю ему кольцо, которым снабдил меня Гypa.
– Что это, серебро? – Грязная рука тянется ко мне. Фу, гадость! Ну и вонь!
– Чайник, ты спятил, – свет падает на другого искателя сексуальных приключений. – Ты посмотри на печатку: солнце за решеткой. Ты что, хочешь, чтобы нам всем головы отрезали и стопочкой сложили – за эту птичку?
– Ну, кто узнает? Ты посмотри, Филя, какая девка! У меня уже стоит, я буду первый. А потом зароем ее – и всего делов-то. Никто и не узна...
Он не успел закончить свою проникновенную речь. Те, что стояли позади него, чем-то ударили его по голове. Похоже на кусок трубы. Сообразительные ребята.
– Извини, – тот, кого назвали Филя, с опаской смотрит на меня. – Иди, куда тебе надо, никто тебя не тронет. Этот кретин клея перенюхал, мог всех нас подставить.
Ему лет семнадцать, не больше. Жаль. Выбора у него не было.
– Мне надо где-то переночевать, потом забрать вещи и выйти из города. Но так, чтобы никто не пронюхал, особенно милиция. Это можно как-то устроить?
– Это можно, – он поворачивается к своим спутникам: – Заберите этого дурака и заройте поглубже. Он давно уже нарывался на неприятности. Идем, я провожу тебя.
Мы идем по каким-то закоулкам. Деревянные заборы подпирают небо и ветки яблонь. Лают собаки. Мы идем сквозь лай в заросли, дальше. Ремень сумки оттягивает мне плечо, но я рада, что она со мной. В ней есть мыло, зубная щетка, полотенечко, белье, кое-что из одежды. Хорошую сумку я выбрала себе в «Женском царстве». В ней еще много чего.
– Ты не бойся, тебя никто у нас не тронет, – он наконец нарушил молчание. – Как тебя зовут?
– Керстин.
– Никогда не слышал такого имени. Меня Андрей зовут, но наши называют Филя – фамилия у меня Филиппов, вот и погоняло такое. Смотри, тут уже недалеко.
– А куда мы идем?
– У меня тут домик. Старик мой год назад доской накрылся – от водки, а дом за мной. Это лучше, чем в подвале. Хотя многие из наших сейчас там, у меня. Но тебя не тронут.
– А где твоя мать?
– Восемь лет уже как померла. Денег на лекарства не было, а даром никто не лечил. Старик все пропивал, а я малый был, вот и умерла. Тогда уже этот гад пил, как сам хотел, пока не издох. И навел в дом этих... А Блоха говорит, что когда-то было время, когда лечили бесплатно, все учились и буханка хлеба стоила двадцать копеек. Белого хлеба! Врет, наверное... Разве такое может быть?
– Но так было, точно. Только тогда тоже было много проблем.
– Уж не так, как теперь, наверное. А мне бы вот достать того врача, что мамку лечить не стал, я бы ему... Я его убил бы.
Вот на кого надо опираться заговорщикам. На этих, кому нечего терять. Они не оценили достижений демократии. Зачем им избирательное право, если нет жизненного выбора? Демократия не позаботилась об этом Филе, о его матери, и что ему до всеобщего демократического движения неизвестно куда, если его мать умерла оттого, что не было денег на лечение? А теперь он слушает рассказы о прошлом как сказку.
– А почему ты позволяешь бомжам жить в твоем доме?
– А что делать? Они приносят какие-то продукты, одежду. Я вместе с ними. Электричество и газ у меня давно отрезали, а за воду я плачу, за землю тоже. Куда меня возьмут на работу, если я закончил шесть классов? И одежды нормальной нет. Старик давно все пропил.
– Я считаю, ты должен все-таки попробовать. Вымойся хорошенько, постирай одежду... Тебя могут взять куда-то грузчиком. Легче всего просто плыть по течению. Но ты же человек, а не бревно. Твоя мама работала?
– Я подумаю над тем, что ты сказала. Хотя от наших так просто не уходят. Ты не понимаешь. И потом – ну, сколько я так смогу заработать? Но я подумаю, правда. Мамка когда-то... тоже говорила так.
Он сейчас заплачет. Когда бы человек ни потерял мать, это все равно будет болеть до самой смерти. Я знаю. Может, образ матери всколыхнет в его памяти другую жизнь.
– Мы пришли. Заходи.
Наверное, этот домик и был когда-то аккуратным, но очень давно. Сейчас здесь зловонная темнота, облезлые стены и кровать в углу. Мы едва не спотыкаемся о парочку, которая совокупляется на полу. В углу еще три тела, заняты тем же. Отвратительно. Но никто не обращает на это внимания. Тут же сидят и дети. Дети? Нет. В этих лицах нет ничего детского. Их глаза видели такое, что и взрослому видеть не надо. Почему об этих детях не заботятся специальные службы? Почему до них никому нет дела?
– Кого это ты привел, Филя? – Хриплый голос из темноты.
– Блоха, у этой девушки есть знак.Ей надо переночевать.
Видимо, этот Блоха здесь главный.
– Покажи знак
Я протягиваю руку. Из темноты выступает невероятно грязное существо. Высокий мужчина. Сколько ему может быть лет? Кто знает. Лицо покрыто струпьями, одежда... Это не одежда. Нет, я никогда не поверю, что нельзя иначе. Все-таки выбор есть. Наверное, просто есть люди, которым все равно как жить. Дай такому работу, жилье – и через неделю он снова будет ковыряться на свалке, потому что это не требует от него никаких моральных усилий. Они неизлечимо больны душевной ленью. Наверное, какая-то хромосома заблудилась, и они ошибочно родились людьми. Но дети... Вот этот Филя – другое дело. О них некому позаботиться – и их используют вот такие ошибочные люди.
– Да, это он. – Блоха смотрит на меня исподлобья. – Можешь поесть, если хочешь. Вон там, в котелке, каша. Будешь?
Есть тут? Да я готова умереть голодной смертью, но не стану есть в этом... Не знаю даже, как сказать. Свинарником назвать – свиней обидеть.
– Нет, спасибо. Я не голодна. Тут есть где умыться?
– Умыться? – Он хрипло смеется. – Зачем? Ты такая чистенькая. Не то что эти лярвы. Но погляди, им весело. Ты тоже можешь развлечься, не стесняйся! Нет? Как знаешь. Вода во дворе, в кране. Будешь спать в сарайчике, там Филя спит. Он же хозяин, мы уважаем его право. Не бойся, тебя никто не тронет. Иди, чего стоять зря. Филя, проводи.
Мы выходим на улицу. Вода в кране не очень холодная и почти чистая. Мне срочно нужно помыться, иначе я сойду с ума. Но как? Открытое место. Черт! Почему бы мне не родиться неряхой, каких свет не видывал? О, нет, ни за что!
– Мне надо вымыться и постирать одежду. Посторожишь?
Сторож из него... но ничего лучше все равно нет.
– Если тебе надо, конечно. Только до утра все равно никто не выползет. А если кто и выползет – все равно. Мойся.
Сумка туго набита, но я точно знаю, где пакетик с мылом и прочим. А вот это платье я надену – оно темное и совсем не мнется. Потому-то оно здесь.
– Мне надо раздеться, отвернись.
– Вот еще! А как же я буду сторожить?
Он смеется. Этого мне только не хватало. Он совсем мальчишка.
– Бесстыжий мальчишка! Я с тобой не в игрушки играю, так что спрячь улыбочку.
–Ты боишься что-то подцепить? Зря, я чист.
Вот идиот! Хотя, конечно, и это – тоже. Учитывая то, что я здесь застала.
– Я боюсь, что ты еще слишком мал. Я гожусь тебе в матери, так что немедленно прекрати валять дурака и отвернись.
– Скажи еще – в бабушки мне годишься!
Он обиженно надулся. Не мешало бы и ему помыться. И у него наверняка тьма насекомых. Боже, куда меня занесло! Я раздеваюсь и намыливаюсь. Какое блаженство – смыть с себя микробов, шампунь отлично пахнет. Против насекомых, правда, бессилен.
– Ты такая красивая!
Паршивый мальчишка вытаращился на меня. Ну, конечно же!
– Если ты не перестанешь пялиться, я оторву тебе яйца.
– Не буду, не буду!
С горем пополам стираю джинсы. Ничего, теперь будут чистые. Майка и белье стираются легче.
– У меня есть веревка. Тут и прищепки, сейчас вынесу.
А теперь почти совсем хорошо. Стелю на пол сарая полиэтиленовую пленку и ложусь. Ничего, нормально, пол из глины, солнце за день нагрело. Сумку кладу под голову.
– У меня есть кровать. Ложись туда.
– Прости, но мне здесь будет спокойнее. Как-то у вас тут с гигиеной проблематично. Не хочу ничего плохого сказать о вашем милом братстве, но я считаю, все-таки иногда стоит мыться..
– Наверное, ты права. Ты и вправду не хочешь развлечься?
– Нет, я польщена и благодарна за предложение, только мне это не нужно. И вообще, что это за разговоры? Извращение какое-то. Филя, я так хочу спать, что глаза сами закрываются.
– Так спи, не бойся. Правда, спи. Никто тебя тут не найдет.
А волны уносят меня, уносят куда-то. Да, я сплю. Я буду спать. По-настоящему, а не краешком мозга.
15
– Если ты немедленно не проснешься, я оболью тебя водой.
Гдe-то я уже слышала этот голос. Я открываю глаза. Дверь сарая открыта, видно полуденное солнце в небе, заросли сирени и свечи тополей. Красиво. Я выспалась, но хочу есть. Кто меня будил? Ну, конечно же!
– Вольдек, что ты здесь делаешь?
Он хмуро смотрит на меня. Наверное, я ему не очень нравлюсь. Ну что же, кто любит попа, а кто – попадью. Но почему он здесь? Именно он? Или началась новая погоня за Керстин? О, нет, только не сейчас! Я такая голодная!
– Меня прислал Способ, – его зеленоватые глаза изучают меня. – Из-за тебя он поймал пулю, а теперь прислал меня, чтобы я помог тебе. Не понимаю. Вот, возьми.
Он кладет мне на колени пакет из «Макдоналдса». Именно это было мне нужно, только не в таком количестве. Вольдек, наверное, при покупке ориентировался на собственный аппетит.
– Я столько и за месяц не осилю. Филя, где ты?
– Я тут.
Он наверняка стоял за дверью с куском трубы в руках. Я слышу, как она глухо ударилась о траву.
– Поди сюда, поешь со мной. Только руки вымой, вот мыло. О, да ты помылся? Молодчина. Иди завтракать, самой мне нипочем не справиться. Садись, не стой зря.
Я открываю пакет, и мы едим еще горячие гамбургеры.
– Вольдек, не стой над душой, ты мне портишь аппетит.
Он здесь неуместен в отглаженной рубашке, дорогих туфлях и хорошо сшитых брюках. Я здесь тоже неуместна, но мое черное платье меньше возмущает окружающих.
– Ешь скорей, некогда болтать.
И куда же мы поедем? Дай угадаю. Или к Гуре, где меня уже поджидают, или к ближайшей свалке, где уже вырыли глубокую яму. А возможно, Способ действует самостоятельно. И думает, что Вольдек будет подчиняться ему в любом случае.
– Ты возьмешь меня с собой? – Филя смотрит умоляюще. – Я не буду тебе в тягость.
Ох, малыш, если бы я сама знала, куда еду! Нет никакого смысла подвергать тебя опасности. Все, кто был мне близок, либо прячутся неизвестно где, либо уже на той дороге, с которой не возвращаются.
– Я сама не знаю, что со мной будет.
– Лучше уж с тобой, чем здесь. Возьми меня, Керстин! Я буду помогать тебе.
Если разобраться, то здесь его ждет незавидная судьба. Если не угостят куском трубы, если не замерзнет где-то под забором, сопьется или еще что-то такое. Возможно, я проживу столько, чтобы успеть как-то преодолеть ту ужасную несправедливость, которую учинила с ним жизнь.
– Только в том случае, если ты пообещаешь ежедневно мыться, менять белье и носки. И будешь чистить зубы.
– Нет. – Вольдек ожил. – Ты не можешь забрать парня.
– Могу. Я сделаю так, как посчитаю нужным, и ты не будешь мне указывать.
– Он принадлежит группе Блохи. Так нельзя.
– Он принадлежит только сам себе. И это – его дом. Я перестреляю, если потребуется, всю эту шушеру, но малыш пойдет со мной. Сходи, Филя, поснимай мою стирку с веревки. Наверняка уже все высохло.
Я должна забрать свои вещи из сейфа и сумку из камеры хранения. Но это уже проще.
– Куда мы поедем?
– Куда скажешь. Вот тебе билет. Через две недели все уляжется, и ты вылетишь в Тель-Авив, а уже оттуда – куда тебе надо. Это Способ придумал. К Гуре лучше не обращаться, он передает тебе привет и просит прощения – у него связаны руки. А Способ, по официальным данным, еще без сознания и очнется только тогда, когда ты будешь уже далеко. Ну, куда поедем? Надо где-то перекантоваться две недели. Вылетишь не из Москвы, а из Питера. У тебя есть куда податься?
– Да. Но у меня еще есть парочка дел. Почему ты помогаешь мне? Ведь я тебе не нравлюсь? – Он немного краснеет. Интересная реакция.
– Нет, почему сразу – не нравишься? Просто ты... Ну, не люблю я таких прытких бабенок. Что-то есть в тебе такое... Не могу сказать.
– Ты что, считаешь меня монстром?
– Нет, ты же не убила меня тогда, хотя и могла. И собак не убила. И к парнишке так прониклась. О лейтенанте мне уже известно – ты ему всю наличку отдала. Но это не делает тебя менее опасной.
– А-а-а, вон как! Ладно, проехали.
– Тогда скорее собирайся и поехали. Не бери парня, он только помешает тебе.
– Нет. Если я его оставлю, он здесь пропадет.
– Ты упрямая.
– Ты не первый, кто это говорит.
Филя приносит мои вещи. Джинсы выглядят жесткими, как рогожка. Это ничего, лишь бы чистые. Хорошо пахнут, и у меня сразу поднимается настроение.
– Закройте двери и сидите здесь – оба. Я должна помыться.
Это когда еще мне удастся добраться до воды! Меня начинает поташнивать при мысли о том, какой длинный день меня ждет. День, полный неожиданностей, пыли и микробов.
– А у тебя хорошая фигурка. – Вольдек даже не улыбнется. – Ну, чего ты? Просто в дверях щели. Я случайно взглянул.
– Ты знаешь, Вольдек, вот если бы ты купался, мне бы и в голову не пришло за тобой подглядывать.
Он довольно долго молчит, нахмурив брови, словно обдумывая сказанное, потом смеется. Странно слышать его смех. Приблизительно так, если бы засмеялась статуя.
– Твой юмор слишком тонкий для меня, я не въезжаю. Может, со временем немного привыкну. Способ сказал, что мне будет полезно пообщаться с тобой.
Он что, хочет долго со мной общаться? Но для того чтобы ему научиться понимать иронию, жизни не хватит. Хотя, возможно, это у меня предубеждение, не знаю.
– Способ передает тебе привет. Ты спасла его шкуру тем, что привезла к этому доктору. Даже я признаю, мы бы не сообразили и потеряли время. С ним теперь все будет в порядке. Кстати, если тебя это интересует... Твой знакомый лейтенант нашел себе пристанище, кот тоже в порядке. Ты можешь сказать, куда мы едем?
– Да. Сначала – на центральный автовокзал. Потом – в какой-нибудь магазин, купим одежду нашему мальчишке.
Филя сидит на заднем сиденье... ну, не голый, он завернут в мою полиэтиленовую пленку. Я не рискнула в небольшом пространстве машины оказаться наедине с какой-нибудь деталью его туалета. А волосы просто сбрила. Вдвоем с Вольдеком нам удалось его отскрести. Ничего, привыкнет.
– Тогда давай сначала его приоденем, потому что если кто-то заглянет в машину...
– Твоя правда. Останови здесь, я сбегаю в магазин. Вы оба подождете тут.
Через полчаса Филя уже красовался в майке, шортах и новых кроссовках. В спортивной сумке нашлось место для всего остального – одежды, белья и особенно предметов личной гигиены. Я не позволю ему превратиться в свинью. Себе я тоже приобрела неплохой костюм и сразу же переоделась. Просто на душе полегчало.
– Ну, как, Филя, нравится?
– Ага. Очень хорошо пахнет, – он совсем еще ребенок. – У меня никогда такого не было. Как я смогу отблагодарить тебя? Хочешь, я с тобой...
– Нет. Давай договоримся: как партнер по сексу ты меня не интересуешь. Ты ребенок.
– Я не ребенок!
Знаю. Но так мне будет проще строить с тобой отношения. Ты, друг мой, слишком рано повзрослел. Так что стоит немного вернуться назад.
– Ты – сопляк – Вольдек хмурится. – Но раз уж мы взяли тебя с собой, то сделаем из тебя человека.
«Мы»? Интересно. Он настроен на длительное сотрудничество. Я к этому не готова, но... Мне слишком одиноко живется. По крайней мере в последнее время.
Центральный автовокзал привлекает меня тем, что здесь всегда столпотворение. Мы сворачиваем с Краснозвездного проспекта – странное название! – и попадаем в другой мир. Тут никто ни на кого не обращает внимания: кто-то изучает расписание, кто-то стоит в очереди возле касс – если есть очередь, кто-то жует хот-доги или пирожки, которые продают здесь же, кто-то читает газеты. И все куда-то едут, все ужасно озабочены, чтобы обращать внимание на что-то еще. Я открываю дверцу камеры хранения и вижу свою дорожную сумку. На душе становится грустно: ведь я знаю, кто ее здесь оставил для меня. Я не хотела, чтобы так получилось, правда!
– Теперь куда? Приказывай, босс.
– Наверное, нелишним будет где-то поесть горяченького.
Когда еще нам это удастся? У меня от сухомятки уже желудок болит. Тем более что вот он, ресторан, прямо напротив вокзала.
– Согласен. А еще там можно заказать еду с собой. Надо купить термосы.
Вольдек настроен хозяйничать. Клад, а не мужчина!
– Тогда идем. Филя, вылезай, заснул там, что ли?
Прошел почти час, пока нам удалось реализовать наши планы. Хорошо еще, что мы взяли отдельный кабинет, потому что Филя, мягко говоря, игнорирует столовый этикет. Нам с Вольдеком пришлось вооружиться терпением, сдерживать гомерический хохот и объяснить маленькому дикарю, что к чему. Бедняга, наверное, уже не раз проклял свое безумное решение присоединиться к нам – сидел бы сейчас на свалке, ковырялся бы в пищевых отходах, так нет: мойся, следи за манерами, теперь еще эти пытки за столом.
Но время бежит ощутимо, и чем дольше мы в городе, тем хуже для нас.
– Если заметишь что-то подозрительное, езжай на соседнюю улицу и остановись около «Женского царства». Там в это время столько машин, что никто и внимания не обратит.
– А ты? Я пойду с тобой, – вид у Вольдека недовольный. Он не любит ситуаций, в которых от него ничего не зависит. Я тоже, но это не тот случай.
– Не беспокойся, я позабочусь о себе.
В банке вовсю работают кондиционеры, прохлада и запах освежителя воздуха умиротворяют меня. Наконец этот металлический ящик у меня. Итак, что мы имеем? Цацки останутся здесь, наличные возьму, но не все. Остальные... О, я знаю, что с ними сделаю. «Кольт» останется теперь со мной, он мне нужен. А эти бумаги – уже нет.
– Виктор Васильевич, добрый день, – управляющий, как всегда, на посту.
– Чем могу служить, Юлия Павловна?
– Мне нужно открыть счет в любом европейском банке. И так, чтобы я могла забрать деньги в любой стране. Только я. Это можно сделать?
– Сделаем.
Мы заходим в просторный зал. Боже, какая техника! И денег хватает, всяких. Он сам садится за компьютер. Его пальцы уверенно бегают по клавишам.
– Посмотрите сюда – нужен рисунок сетчатки глаза. Если выколоть глаз, система не сработает – компьютер запомнил индивидуальную реакцию. Теперь отпечаток правой ладони. Хорошо. Вот, возьмите несколько карточек С любой из них в любом месте цивилизованного мира вы сможете снять свои деньги. Так же растут проценты. Запомните свой код. Если не будет карточки, у вас останутся руки и глаза. Вы меня простите за такие подробности, но случиться может всякое. Юлия Павловна, вам придется выйти из помещения банка другой дорогой. Вас здесь кое-кто поджидает.
Мы идем по пустому коридору. Большое здание, можно заблудиться. Управляющий ведет меня так, словно для него выводить клиентов через черный ход – обычное дело.
– Виктор Васильевич, кто...
– Вам лучше знать, кто вас ожидает. Но я не позволю, чтобы клиентов нашего банка арестовывали. По крайней мере здесь. У нас есть репутация. И мне не нравится, когда на меня давят, а разные чинуши угрожают санкциями, которые они не имеют права применять.
– Я вам очень признательна.
– Удачи вам.
Он пожимает мне руку, и я ухожу. Мой мир создан не только из белых пятен. Каким цветом обозначить этого управляющего? Наверное, синим. Консервативный и постоянный синий.
– Я даже взмок. – Вольдек растерян. – Что там за канитель?
– Ничего особенного. Сидите здесь, я заскочу в магазин.
– Да не возись долго, я тут как уж на сковородке.
Мне давно надо было сюда. Прекрасный магазин.
Лишь бы не напороться на его ретивого хозяина. Милый человек, но мне нельзя сейчас обращать на себя внимание. Я покупаю еще одну сумку, потому что моя уже слегка обтрепалась. Кое-что из белья, одежды, обувь. Для Вольдека тоже – предметы гигиены, белье и рубашки. Мне совсем не улыбается, чтобы он себя запустил.
Когда я подошла к машине, мне пришлось постучать в окошко: Вольдек меня в упор не узнал. Естественно! Я переоделась в новый костюм и сделала прическу. Мне даже удалось немного помыться в салоне красоты. Там очень хорошо пахло и было чисто, и так не хотелось опять выходить на улицу, где стадами носятся микробы и тучами оседает пыль!
– Ну, ты даешь! Филя, ты только глянь! А это что? Зачем столько пакетов?
– Открой багажник. Тебя забыла спросить, на что мне тратить свои деньги.
– Так ты еще и злая?
– А ты как думал? Не раздражай меня попусту, и все будет хорошо.
Теперь едем целенаправленно. Возможно, сестра Марии Семеновны приютит нас на какое-то время. Мне есть чем заплатить. Если нет – значит, нет. Поедем дальше.
– Куда мы едем? – Вольдеку неймется. Его удручает пассивная роль. Ничего, парень, переживешь.
– В Белгород. Ты бывал там?
– Нет, но знаю, где это. К кому мы едем?
– Да так, к сестре одной моей знакомой. Возможно, сможем переждать у нее, если она нас, конечно, примет. Если нет – что-нибудь придумаем.
– Дыра. – Вольдек зевает. – Что мы будем там делать столько времени? Позеленеем от скуки.
– Тоже мне, столичная штучка! Лучше помолчи.
И солнце, что клонится к закату, – наверное, где-то... за бабы-Дуниным сараем... Не знаю.
– Давайте остановимся и немного перекусим. – Вольдек не настроен на поэзию. Ну что же, каждому свое. – Вот хорошее местечко, даже колодец есть, смотри. Наверное, недавно вырыли, потому что не припомню, чтобы раньше он здесь был.
Мы съезжаем с дороги. Странно: никто не остановил машину. А постов дорожной милиции мы проехали несколько. Я делюсь с Вольдеком своими наблюдениями.
– Нашла о чем говорить! Не трогают – и ладно. Плакать не будем. А автобусы останавливают, я сам видел.
Да, я тоже видела. Неужели меня ищут в поездах и автобусах? Хорошо, что я не приобрела машину. А колесница Вольдека такая заметная, что никому и в голову не придет ее проверять. Или же кто-то приказал. Не один же генерал Зарецкий противостоял этим маньякам. Кто-то еще должен был знать, и власти у него побольше.
Еда в термосах еще теплая. Какое блаженство – съесть что-то теплое. Из чистой посуды, чистыми руками. Вода в колодце ледяная, но хорошо, что хоть такая есть. Можно немного освежиться, правда, Филя кричит как резаный. Бери пример с Вольдека. Ну, дорогой, и что бы ты делал без меня? А еще кричал: «Зачем столько пакетов?» Свежие рубашки на деревьях не растут.
– Хватит тебе ворчать! Признаю свою ошибку. И спасибо, что позаботилась обо мне. Даже принадлежности для бритья и зубная щетка! Ты – просто клад. Если бы у тебя был более покладистый характер, я бы женился на тебе.
Да, дорогой, один уже это говорил – и где он сейчас? Бедный Игорь, так по-дурацки погиб! Ему не следовало идти со мной, он уже сделал свое дело.
Мне отчего-то плохо, голова кружится и подступает темная вода. Холодная вода в Темзе. Хорошо, что на мне шорты, а не... Нет. Нет! Нельзя.
– Филя, неси ее в машину, быстро! – Голос Вольдека взвинченный. – А, дай мне, я сам. Открой заднюю дверцу. Да забери ты свое барахло, успеешь налюбоваться!
Вольдек несет меня к машине. Господи, как болит голова! Я не выдержу этого. Нет, не надо. Только не ток. Пожалуйста, хватит. Я вас всех убью, суки, всех до единого! Кен, а ты... Ты пожалеешь. Надо было сразу меня убить, ты дилетантом был – таким и сдохнешь.
– Что она говорит? Вольдек, что она говорит? Ты понимаешь? – Голос парня дрожит. – Что теперь будем делать? Она умрет?
– Она кому-то угрожает. Я плохо знаю английский.
– Что нам делать? Как мы без нее?
– Заплачь еще! Ничего с ней не будет. Ей операцию делали. После такого надо долго лежать, а она видал что вытворяет? Вот и допрыгалась. Черт! Что теперь делать? Я не знаю, к кому мы ехали. Она же никому не доверяет. Эй, детка, ты слышишь нас?
Черт! Я не могу умереть здесь! Я...
– Наконец-то очнулась. – Вольдек подает мне стакан с минералкой.– Пей, я вымыл стакан!
– Поехали дальше, – мне и вправду хочется пить.
Мы оставляем колодец и едем в темноту. Шоссе пустынно. Пришло время достать записную книжку, там адрес и письмо. Вот, нашла. Тимофеева Тамара Семеновна. Если она нам откажет, мы поедем дальше, но лучше бы она согласилась. Мое тело просит отдыха, я должна немного отпустить вожжи, если хочу прийти к финишу.
Мы сворачиваем с шоссе. Дорога здесь... ну, как обычно, дорога. Ямки и ямы, ничего особенного. Фары освещают домики. Пустые улицы, исходят лаем собаки. Гдe-то играет музыка – наверное, молодежь развлекается. Где здесь искать нужный адрес? А спрашивать нельзя.
– Кажется, вот. – Вольдек разворачивает машину влево. – Теперь смотри номера, Филя, не спи. Нам надо двадцать восьмой. Вот и он.
Темнота отдает на растерзание свету фар эмалированный номерок на воротах. Да, это, должно быть, здесь. Господи, как же я устала! Собаки не слышно. Может быть, здесь ее нет? Пусть бы не было, не люблю собак. Непредсказуемые существа!
– Кто там? Что надо? – Старческий голос, совсем близко. Наверное, женщина увидела, как остановилась машина, и вышла посмотреть.
– Вы – Тамара Семеновна? – Я не узнаю свой голос. Голова болит...
– Да, это я. А вы кто? Чего вам надо?
– У меня к вам письмо от вашей сестры, Марии Семеновны. Вот, прошу.
Голова кружится так, что все вокруг плывет. Если я сейчас упаду, встать уже не смогу.
– И что я здесь увижу? Темно. Утром приходи, – я вижу знакомое лицо, только старше. Женщина опирается на палку. – О, да тебе совсем худо! Что с тобой, дочка? Эй, кто там! Открывайте ворота, заезжайте. Идем в дом, на тебе лица нет.
Я иду за ней. Шаг. Еще шаг. Я должна дойти. Побеленная верандочка, лампочка вверху освещает часть двора. Печь возле сарая. Стеклянные банки сушатся на рожках. Под стеной – широкая лавка. Я должна до нее дойти. Гудит мошкара, которая слетелась на свет. Двери занавешены полотном – от мух, наверное. Тихо-тихо, только стрекочет кузнечик и слышна далекая музыка.
– Ну да, это Машкин почерк, всегда царапала как курица лапой. Она тут просит приютить тебя... Эй, что с тобой? – Теплые старческие руки поддерживают меня. – Хлопцы, ну-ка скорее сюда! Что с тобой, дочка?
А что со мной? Ничего. Просто в Темзе слишком холодная вода. Даже летом. Холодная темная вода.
16
Потолок побелен мелом. На стене – коврик ручной работы с большими яркими маками. Я лежу на высокой железной кровати и чувствую запах накрахмаленного белья. Пол застелен полосатыми домоткаными дорожками, круглый стол, накрытый скатертью с бахромой. Икона в углу. И фотографии, фотографии. Большей частью черно-белые, кое-где цветные. На окнах – старенькие, но чистые белые занавески – не тюлевые, а простые. И пахнет так..
То ли сухой травой, то ли какими-то лекарствами, чисто вымытым полом, белой глиной... Всем сразу. Мне бы еще припомнить, где я и как сюда попала. Мы ехали по дороге, я... Голова у меня болела. Что там было? Плохая дорога, эмалированный номерок на воротах и мошкара кружилась при свете лампочки... Сколько я так лежу? И где Вольдек? Черт, надо бежать отсюда.
– А, ты проснулась.
Я не заметила, как в комнату вошла старушка. Вошла неслышно, как призрак. Так, словно она – тоже часть интерьера. Так оно, наверное, и есть.
– Где я? Где Вольдек? – Эта женщина не опасна.
– А ты разве не помнишь? Я – Тамара Семеновна, ты у меня дома. Ты же сюда ехала? А хлопцы в огороде, картошку копают. А чего ж, парни здоровые, сильные, вот и помогут бабке, потому как я в доме еще кое-как передвигаюсь, а на улицу – палку беру, Колька Ларионов, спасибо ему, выстрогал еще в прошлом году. А хлопцы вчера дрова кололи, все до капли перепилили, порубили и в сарай занесли, а сегодня картошечку копают. Ты лежи, я тебе поесть принесу.
Значит, вчерашний день канул в Лету.Вольдек и Филя пилили и кололи дрова, а я валялась здесь. Как такое могло случиться? Но я могу встать, потому что голова у меня больше не болит. Я чувствую себя неплохо. Нечего валяться.
– Если ты сейчас встанешь, все начнется сначала. Тебе нужно лежать по крайней мере неделю.
Старушка внесла поднос. На нем – тарелка, в которой что-то чертовски аппетитно пахнет. Ага, картошка с малосольным огурцом. В чашке – компот.
– Ешь, дочка. Тебе надо есть, ты совсем прозрачная. Разве это дело – доводить себя до такого истощения? Да еще Володя говорил, что тебе делали такую операцию. Я б этих городских врачей стреляла за то, что выпустили тебя из больницы.
– Они не пускали, я сама ушла.
– Вот я и говорю. Разве можно такое делать? Я проработала в этом селе сорок четыре года фельдшером. Уже прививала внуков своих. А навидалась всякого, особенно в голодовку. Но ни разу не видела, чтобы человек сам себя вот так загонял в могилу. Хорошо еще, что хоть сюда живой добралась, а я уже выхожу тебя. Травами буду лечить, поставлю на ноги. Ты ешь, а этим потом запьешь.
Жидкость в чашке неплохая на вкус, немного горьковата, но жажду утоляет. Если бы мне еще помыться... И рубашка на мне не моя. Боже, где мои сумки?
– Вы меня извините, что я вам гостей незваных привела, Мария Семеновна писала только обо мне...
– Незачем извиняться. Хлопцы хорошие, неленивые, учтивые. Только прически нехороши. Но это ж такая теперь мода, я понимаю. Старшенький младшего воспитывает, а тот только посапывает. Они братья?
– Нет. Филя – сирота.
– Бедный ребенок!
– Да. Мне бы помыться и разобрать вещи. Где мои сумки?
– А здесь, под кроватью. Володя сказал, что ты не любишь, когда роются в твоих вещах. Так мы с ним перенесли тебя сюда, и я надела на тебя свою рубашку. Еще в молодости купила, да так и не носила, лежала она у меня без дела. Идем, только потихоньку. В ушате вода небось уже теплая.
Я спускаюсь с кровати и достаю сумку. Вот здесь мои любимые штуки – шампунь, мыло, крем и прочее. Хорошо, когда все это есть! Помнится, когда-то в Энсенаде мне пришлось удирать из отеля ночью, впопыхах, а купить мыло там проблема, во всяком случае в деревеньках аборигены обходятся без лишней роскоши. Так это для меня было страшнее, чем когда меня укусила гремучая змея, а мой проводник нечищеными зубами высасывал яд из раны. Я тогда едва не спятила. Спасло меня только то, что несколько дней я была в отключке, а потом нас нашли.
Между кустами притаился большой ушат. Не знаю, есть ли еще где-то такая штука, никогда не видела. Вода в нем, нагретая солнцем, отсвечивает бликами. Я быстренько раздеваюсь и берусь за кружку. Жизнь – хорошая штука, если есть где помыться. И воспоминания смываются теплой летней водой.
...– Смотри, милый, тебе нравится?
Худая темноволосая девушка демонстрирует наряд: красное шелковое платье, отделанное мехом под цвет, и черную небольшую шляпку, которая угрожающе топорщится перьями.
– Немного претенциозно. И цвет не твой. А модель ужасающе тощая, – теплая ладонь Эрика гладит мои пальцы. – Мне нравится, когда у женщины есть какие-то округлости, помимо головы. Вот как у тебя.
– Милый, видишь вон там – человек с фотокамерой? Он такой странный.
– Обычный репортер. Фотографирует показ, смотри, здесь таких много.
– Нет, обрати внимание: он не фотографирует моделей на подиуме, он даже не сможет захватить их объективом под таким углом. Смотри: он фотографирует публику, – странный репортер, зачем ему такой ракурс?
– Значит, папарацци из какой-то бульварной газетки. Что с тобой, котенок? Обыкновенный бульварный писака. Жить-то всем надо! Завтра мы можем появиться в газетах.
Нет, что бы он ни говорил, в голове мигает красная лампочка: опасность! Как репортер дешевой газетки оказался здесь? Эрик это не учел, потому что это не киносценарий, а в жизни он просто большой ребенок. Он до сих пор не простил матери то, что она бросила их с отцом, а на многое не обращает внимания. С тех пор как мы вместе, у него поубавилось неприятностей, поэтому его агент, Тимоти Джонс, просто молится на меня.
– Керстин, дорогая, только тебе под силу справиться с его бешеным характером. И только мы с тобой знаем, что он гениален. Так что, если удержишь его в узде, я гарантирую: о нем будет говорить весь мир!
Проклятый Тим все сразу обо мне понял. Но он делает вид, что так и надо – и я благодарна ему за это. Кстати, а где этот репортер? Куда пропал? Я бы пообщалась с ним где-нибудь наедине. В звуконепроницаемой комнате. Не нравится мне все это...
Мне следовало тогда проследить за этим ублюдком и спросить у него. Но я была слишком счастливой – или слишком глупой? Нет. Я тогда была слишком счастлива. Впервые за долгие годы беленькая окровавленная головка Стивена не склонялась мне на грудь ночью, потому что рядом был Эрик. Он утешал меня, когда я плакала во сне. Я была тогда слишком счастлива, чтоб заметить что-то еще. Значит, я сама во всем виновата. Я могла остановить это – еще тогда. И сейчас не сидела бы здесь, где все для меня чужое, а нянчила бы кудрявого ребенка с синими продолговатыми глазами. Ребенка от Эрика. Прости, любимый, это все – моя вина. Я не уберегла наше счастье...
– Рад видеть тебя среди живых.
Такой громила, а ходит тихо, как индеец.
– Само собой. Трудно было раньше разбудить?
– Нет. Хотел отдохнуть от тебя. Было очень тихо. Но теперь, конечно, всему конец. Идем есть кукурузу, мы. там с Филей наломали и наварили. Вкусная! Выходи на улицу, только надень что-нибудь, потому что я за себя не ручаюсь.
На улице вовсю светит солнце. Как красиво! Только одно и приходит мне в голову: как красиво! Забор увит хмелем, вьюнком, перед домом цветник, возле печки –блестящие листья хрена. Перед летней кухней яблоня, усыпанная красно-желтыми яблоками. На скамейке сидит Филя и грызет желтый початок кукурузы. Как ни странно, он чистый, одежда на нем тоже чистая, на лице – выражение безграничного счастья. Хорошо, что я прихватила его с собой. Меня не будет мучить совесть.
– Как дела, Филя?
– Хорошо, – он поворачивает ко мне лицо. – А ты как? Мы боялись, что ты умрешь. Но бабушка сказала, что нет, так я успокоился, а Вольдек – совсем. Ты знаешь, мы здесь работали.
– Ну и как тебе? Может, хочешь вернуться обратно?
– Нет. Мне здесь нравится. И бабушка очень добрая.
Он совсем еще пацан. Наверное, таким был бы сейчас Стивен, если бы ему дали вырасти. Стивен. Беленькая головка резиновой куколки и кровь. Слишком много в моей жизни болезненных фантомов, они никогда не покинут меня, потому что я сама этого не хочу. Почему я всякий раз растравляю эти раны? Чтобы еще раз почувствовать их рядом, маму и Стивена. Пусть даже и на последнем пороге. «Беги, Керстин, беги!» Мама, я не хочу бежать. Мне надо было остаться там, рядом с вами. Слишком больно мне жить без вас. Столько лет – ужасно больно. Я не защитила Стивена. Я плохая старшая сестра. Он защитил меня своей смертью. Боже, как больно мне жить – последние девятнадцать лет...
– Ты чего, Керстин? Что с тобой? – Вольдек заглядывает мне в лицо. – У тебя что-то болит? Давай я отведу тебя в дом, приляжешь. Не надо было тебе вставать.
Да, у меня что-то болит. Болят мои мысли. Болит рана в груди – от крови Стивена. Болит мамин крик. Вольдек, ты понимаешь – болит моя жизнь, это какая-то ошибка. Просто я хотела сначала убить их всех, а потом... Должна была жить дальше. Неизвестно зачем.
– Ничего, я в порядке. Где там ваша кукуруза?
– У тебя было такое странное лицо...
Проклятый Вольдек, он мешает мне. Дело, наверное, в том, что меня убили – тогда, вместе с мамой и Стивеном. Но когда были похороны, я болела. А потом – ничего не оставалось, как притворяться живой. Никому не было до этого дела, даже папе. Только Эрик... А еще – Светка. И Виталий, Игорь, Способ, генерал Зарецкий, и еще... Но все эти люди повстречались мне уже здесь. И я не чувствую больше себя здесь чужой.
– Вот, посоли и ешь. Филя, а где бабушка?
– За козой пошла.
– Так чего же ты не пошел с ней? – Вольдек уже освоился в роли воспитателя. – Ничего, парень соображает, вот только мыться приходится заставлять силком.
– Ты не скучаешь здесь?
– Нет. Вчера управились с дровами, сегодня картошку выкопали – вон там, погляди, под навесом целая куча. Не знаю, как старая женщина может сама вести все это хозяйство. – Вольдек швырнул в печку обгрызенный початок.
– Гдe оружие?
– Еще вчера припрятал. Никто не найдет. Хороший тайник нашел. Но народ здесь любопытный до ужаса.
Мне не хочется разговаривать, и он уходит. Но побыть одной мне здесь не дают.
– А ты грустишь, правда? – Тамара Семеновна присаживается рядом. – Ожил мой дворик. Так, будто только вас и дожидался. А ты почему-то грустишь. Может, расскажешь мне, что тебя гложет? О, какой у тебя красивый медальон! А кто в нем? Или не стоит спрашивать?
– Нет, почему же, – я открываю замочек. – Это моя мама и мой брат Стивен. Они... погибли. Уже давно. Почти двадцать лет назад.
Да, они погибли, потому что я не защитила их.
– А ты до сих пор тоскуешь?
-Да.
Где-то в соседних дворах лают собаки, заходится визгливым смехом какая-то женщина. Там люди движутся, что-то делают, к чему-то стремятся или просто пьют водку. Жизнь обтекает меня, как обтекает река заросший камень. Я, наверное, каменная, потому что даже плакать не могу.
– Я скажу Михайловне, чтобы она пришла. Она поможет.
Не хватало мне еще одной языкатой старушенции. Чем она мне поможет?
– А кто это?
– Это... как бы тебе сказать... Наша местная знахарка. К ней едут отовсюду, издалека. У них вся семья такая: мать ее была знахаркой, бабка тоже. Даже когда с этим вели борьбу – еще при Союзе, ее не трогали. Даже партийные начальники ездили к ней тайком.
– Тамара Семеновна, дорогая, вы же медик, а верите в такие глупости?
– Ты не понимаешь! Она может помочь по-настоящему. Я позову ее.
– Если это вас успокоит...
Она так волнуется, так убеждает меня, ладно уж. Если это придаст ей уверенности и подарит чувство выполненного долга... Я ведь не обязана верить. Просто сделаю вид. А пока почищу оружие, потому как кто знает, когда оно понадобится? Я не хочу, чтобы в самый ответственный момент у меня разорвало ствол.
На этой женщине нет никаких побрякушек, даже самого завалящего звоночка, бус или пера. Аккуратная темная юбка в мелкий цветочек в широких сборках. Такая же кофта с рукавами немного ниже локтя – я сама люблю рукава такой длины. На голове белая косынка, ее кончики повязаны вверху. Полная старая женщина со спокойным смуглым лицом, крепкими руками и внимательным взглядом серых глаз. Сколько ей может быть лет? Спросите что-нибудь полегче!
– Заходи, Михайловна, в дом, – моя хозяйка отодвигает занавеску с двери. – Никто не помешает, хлопцы в кухоньке чинят плиту, так что долго не явятся, потому что там уже ничего не сделаешь. Вот это и есть моя гостья.
– Можно и здесь немного посидеть, хороший вечер.
Чем ты ее поишь? Тем, что я дала? – Голос у нее совсем не старческий. Какой-то глубокий и одновременно тихий. Но впечатление такое, что, когда она говорит, даже сверчки затихают.
– Да. И завариваю, как ты говорила. Только у нее неспокойный характер, все куда-то рвется.
– Потому что ей и вправду нужно идти – очень далеко. Но не сейчас.
Этого только не хватало! Вольдек растрепал о времени нашего отъезда. Почему мои мысли как-то путаются? В этой стране я теряю квалификацию. Все время опаздываю.
– Ты пойдешь со мной, – женщина встает. – Идем, милая.
Почему я иду за ней? Это может оказаться ловушкой, чтобы разделить нас с Вольдеком. Я без оружия, Вольдек сразу не сориентируется. Но зачем это нужно? Нет, у меня таки паранойя. Черт, я все равно смогу позаботиться о себе!
– Не думай о нем на ночь глядя. Плохая примета.
Как она узнала, о чем я думаю? Или я уже совсем спятила и сама с собой разговариваю?
– Но это же просто... образ. Мифология.
– Это ты так думаешь.
Так и есть, я так думаю. Я плохая христианка. Я верю в Осириса и Баст, уважаю Одина. Но вот существование кого-то другого всегда казалось мне сомнительным. Если Бог такой добрый и всемогущий, почему он позволил убить Стивена? Ведь он был просто кроха. Я тогда больше заслуживала смерти. И я перестала разговаривать с Богом.
Мы молча заходим во двор. Она ведет меня в небольшой домик между деревьями – там она, вероятно, проделывает все свои колдовские штучки, потому что кирпичный дом мы только что миновали.
– Заходи.
Я оказываюсь в небольшой чистой комнате. Круглый стол посередине, книги на полках, многочисленные ящички, баночки, какие-то горшочки – и все это создает здесь необыкновенно свежий запах. У свечей в подсвечнике тоже аккуратный вид.
– Вижу, тебе понравилось.
– Да. Люблю, когда чисто.
– Присядь сюда.
Она пододвинула мне стул. Да, во времена инквизиции эту бабку сожгли бы на медленном огне. Дикие были времена.
– Твои мысли затемнены. Ненависть. Я чувствую ее. А сейчас закрой глаза, дай мне свои ладони. Сиди тихо.
Я и так сижу тихо. Если бы даже и хотела, то не смогла бы сдвинуться с места. Какая-то слабость охватила мое тело. Мне не хочется этому сопротивляться.
– Ты страдаешь, потому что ищешь утраченное. Ты тоскуешь, потому что пытаешься взять на себя ответственность за мирское зло и за то конкретное зло, которое причинили тебе. Ты должна понять, что ничего не могла поделать – ни на горячей дороге, ни в большом туманном городе, – твоей вины там не было. Это судьба. Ты цепляешься за прошлое, чтобы почувствовать рядом тех, кто должен уйти. Их души живут в тебе, а твоя собственная душа... у нее нет простора, она как птица в клетке. Отпусти их. Твоя душа должна вырасти, а она так и осталась душой испуганного одиннадцатилетнего ребенка.
Это невозможно. Это какая-то мистификация. Но зачем? И как?.. Я хочу уйти отсюда. Мне слишком больно. Но я хочу слушать ее. Не знаю. Мне это снится. Я сама себе снюсь.
– Твоя ненависть дает тебе силы. Бог позволит тебе наказать виновных. Тогда ты найдешь то, что искала. Tы – воин, ты рождена для этого, ты обращаешься к другим богам, но все они – воплощение одного. Молись им, если тебе хочется. Бог тот, которого ты можешь принять сердцем.
Это невозможно. Ее голова склоняется на грудь. Она умерла?
– Я видела, – голос ее звучит устало. – Я видела то, что случилось давно. И то, что сделали недавно. Бедная девочка, тебе пришлось нелегко. Но учти: кого Бог любит, тому посылает самые тяжелые испытания.
– Я не понимаю. Никто не знал об этом. Как вы?..
– Я до сих пор не знаю, как это выходит. Но я знаю, кто ты, я ощущала все так, как ты. Только тебе для этого понадобилась вся жизнь, а мне – какой-то. миг. Ты сама создала себе ад, в котором живешь. Ты должна понять и перестать обвинять себя в том, в чем нет твоей вины. А теперь иди.
17
Самолет мягко оторвался от земли, и меня слегка вдавило в кресло – как на качелях, когда они взлетают вверх. Красавица стюардесса приветливо улыбается всем – в первом классе летят люди, которым стоит улыбаться.
– Мадам, вам принести что-нибудь выпить? – Хорошенькая стюардесса-негритянка наклоняется ко мне.
– Да. Большой стакан томатного сока. Если не соленый – немного посолите.
Почему-то у меня так и осталось пристрастие к томатному соку. Как вспомню – слюнки текут. А еще – помидоры. Да если с черным хлебом, присолить... Я помогала Семеновне делать сок и мариновать их в банках. Кое-чему научилась в кухне. Мне нравилось то, что она готовила, я тоже кое-что уже умею, хотя и не так виртуозно.
– Андрюша пусть останется у меня. – Тамара Семеновна тоже может быть упрямой. Она плохо себе представляет, какой из Фили клад – с его наклонностями. – Нет, я уже решила. Я еще проживу столько, чтобы довести его до ума. И Володя поможет. У меня своего сына не было, так что возьму сироту. А через полгода и документы не понадобится оформлять – Андрюша станет совершеннолетним. Будет ходить в вечернюю школу, как умру – все ему останется. Женится, может, еще и маленького успею понянчить.
– Тамара Семеновна, вы не представляете, что взваливаете на себя. Вы уже немолодая женщина. – Вот упрямая старушенция, что ты будешь делать!
– Голубушка, да разве сейчас война или голод? Есть хозяйство, большая пенсия. Как-нибудь проживем. А то умру – кто меня вспомнит? Вот ты уезжаешь, Михайловна говорит, что далеко. Но ты возвращайся к бабе Томе. Только я уже старая, может, и не дождусь.
– Чего там, дождетесь, Семеновна. Я вернусь, у меня здесь есть дела.
Да, я скучаю по Максу, у меня много дел. И я обещала вернуться – и Светке, и жене лейтенанта, а Макс там грустит без меня, я знаю. Но я соскучилась по Голливудскому бульвару, по своему дому в зоне М-14, я скучаю по беспечной толпе в идиотских шортах и панамах. Где еще есть столько толстяков, разодетых в яркие мятые рубашки? Я соскучилась по своей жизни. Наверное, Михайловне каким-то чудом удалось помочь мне, потому что жгучая тоска больше не посещает мои сны.
Ко времени моего отъезда я чувствовала себя совершенно здоровой. Помогли отдых и хорошее питание или подействовали травы, которые приносила для меня Михайловна, а может, и то и другое, но я давно уже не чувствовала такой уверенности в своих силах. Я не устаю больше с катастрофической быстротой. И голова больше не болит. Приятное ощущение.
– Господа, наш самолет прибывает в аэропорт Тель-Авива. Просьба ко всем: пристегните ремни безопасности. Кто не может сам, я сейчас помогу.
Самолет заходит на посадку, меня немного тошнит. Ничего, через часик опять буду в самолете – а там и в Париже. Скорей бы уже, потому что мне немного неспокойно оттого, что я одна. Я и не заметила, как привыкла к людям – наверное, потому, что они раздражали меня меньше, чем мои дорогие соотечественники. Тем, что не требовали от меня фальшивой святости. Да, док был прав: мало кто из нас подходит на роль святого.
– Удачи вам.
Стюардесса улыбается мне всем своим шоколадным личиком.
– Спасибо. Вкусный у вас сок
Аэропорт оглушил меня сухим горячим ветром пустыни и разнокалиберной толпой. Рекламные стенды, носильщики, толпа встречающих, багажные тележки, гам.
– На моё имя был оставлен билет на ближайший рейс до Парижа. Пожалуйста, посмотрите. Ясинская.
У меня нет никаких других документов, кроме документов Юлии.
– Да, есть. Но Орли не принимает самолеты, у них там возникли проблемы с террористами. Все рейсы на сегодня отменены.
Смуглый паренек неплохо говорит по-английски.
– А куда есть билеты? Хитроу принимает? – Проклятые террористы, где ни посей, там и уродились. Наверное, Валид выдал на-гора очередной миллион. А что ему – миллионом больше, миллионом меньше... Нефть нужна всем.
– Да, ближайший рейс на Лондон через двадцать минут. Вас это устроит?
– Вполне. Проследите, чтобы не пропал мой багаж.
Хорошо, что скоро я оставлю эту страну. Мне почему-то кажется, что парни из Моссада узнают меня даже в таком виде. Я, правда, могу и ошибаться.
Когда я устроилась в кресле, то вздохнула с облегчением. Даже если кто-то из этих умников все-таки выследил меня, они мне теперь не смогут повредить. Я не стала есть и пить что-либо в этом рассаднике микробов – жара такая! Англичане хоть и скучно готовят, но у них все чистое. Можно не опасаться, что съешь с рисовым пудингом вприкуску какую-то неизвестную науке бациллу.
– Что вам принести? У нас есть ростбиф, телячья печенка, картофель, пудинги.
У румяной девушки ужасно благопристойный вид. Меня это немного раздражает.
– Принесите чего-нибудь вкусненького, дорогая. Только не лягушек, пожалуйста.
Она неуверенно улыбается и идет дальше – не одна же я тут хочу есть. Почему-то именно при общении с англичанами меня чаще всего седлает черт. Они меня немного раздражают своим консерватизмом и постоянной уверенностью в том, что существует только два взгляда на жизнь – их собственный и ошибочный. Но, как сказал Эмерсон, постоянство воззрений – беда ограниченного ума. Наверное, старик был прав.
По дороге в Питер Филя, который все-таки уговорил нас взять его с собой, постоянно ныл:
– Ты еще приедешь? Нет, ты пообещай. Конечно, это же не Америка! Что тебе здесь ловить? Но ты все равно приезжай.
– Филя, не ной. Лучше скажи, чего это ты согласился остаться у бабки? Скучно будет.
– А что я дома не видел? Что мне, опять к Блохе идти? И бабушке одной тяжело, помогать ей надо.
– Я прослежу за ним, не беспокойся. Он и в школу будет ходить, и мыться регулярно. Черт, не стоило тебя слушать, я должен был лететь с тобой.
– Вольдек, ты спятил. Ты будешь привлекать к себе внимание, как первосвященник в веселом доме! Ты не сможешь раствориться в толпе: твоя внешность, твой акцент магнитом притянут к нам любопытных. Ты не сможешь уцелеть там, где уцелею я. Прости, если я раню твое мужское самолюбие, но ты сам подумай хорошенько – и согласишься. Я смогу позаботиться о себе.
..Лондон встретил меня толпой – здесь, в Хитроу, всегда столпотворение. Но тут так не любят иностранцев, как нигде в мире. Хорошо, что все «подозрительное» я оставила у Тамары Семеновны. Правда, я теперь безоружна, но это полбеды по сравнению с тем, что ждало бы меня на таможне Хитроу, если бы эти надутые индюки-англичане что-то нашли. Ишь как разочарованы, что нет законного повода не впустить меня на их нудный островок Но я – «рашен», существо бесконечно низменное по сравнению с добропорядочным европейцем.
– И мы должны терпеть здесь этот сброд!
Какая-то леди, видимо, думает, что я не понимаю по-английски.
– Маргарет, дорогая, ничего не поделаешь. Посмотри: ее одежда стоит кучу денег, а драгоценности антикварные.
У мужчины, который встречает ее, красное лицо, золотая цепочка от часов и проблемы с потенцией. Лысый старый пень.
– Ваши документы, мэм, – таможенник отдает мне паспорт. – И ваши вещи.
– Не слишком-то любезно с вашей стороны, а?
Ну не могу я спокойно общаться с этими занудами. А их королева... Не буду. Никогда не прощу ей несчастную принцессу Диану. Старая злобная сучка. И Чарли ничуть не лучше. А уж Камилла – боже милостивый, у Чарли извращенный вкус. Только полному извращенцу может нравиться такой кошмар. Да он и сам...
Хорошо, что так случилось. В Лондоне у меня есть несколько заначек – еще с добрых старых времен. В виде очень полезных знакомых. Здесь можно затеряться так, что никто не найдет. А вообще – я не очень люблю Лондон.
– Такси!
Желтенький автомобиль заруливает в мою сторону. Надо же! Знакомая парочка словно из-под земли выросла. Ну, нет, голуби вы мои, это вам не бедных турков запугивать!
– Леди первая, – молодой темнокожий таксист решительно открывает передо мной дверцу. – Если вам по пути и леди позволит, я могу вас взять.
– Я не желаю с ними ехать. Пусть они подождут.
– Как скажете, мэм.
А я же знаю, что в это время они будут долго ждать. Из окна делаю им общеизвестный жест пальцем. И пусть старого дурака разобьет инсульт от злости, они будут долго стоять там и кусать себя за локти. Ну, назовите меня мелочной!
– Куда вам, леди?
– В Ист-Энд. Риджуэй-стрит. Напротив бара Сонни. Он еще на месте?
– А что ему сделается? На месте. А вы уверены, что это – нужный вам адрес?
– Конечно.
Само собой, это не тот адрес. Но я не могу сказать ему правильный, пока есть любопытные, которые поинтересуются. Что ему тогда делать? Ради нескольких лишних монет он не станет молчать. Да и не сможет, заплати я ему хоть миллион. Это если кто-то спросит. Так что удовлетворимся малым. Тем более что все пока тихо.
Уже стемнело. Я выхожу из такси. Да, когда-то это был хороший район, но это в прошлом. Ничего, здесь я дома, смогу позаботиться о себе.
Начало светать, когда я наконец дошла. Маленький домик в бедном районе окружен деревьями так плотно, что тяжело увидеть, что происходит внутри. Я купила его лет восемь назад – люблю, знаете, прятаться с комфортом. Если возникает необходимость. Четыре года назад я сюда не добралась, но сейчас другое дело. Такая же норка есть у меня еще... Ну, это не имеет значения. Ключи на месте, там, где я оставляла. И никто не пробирался внутрь – метки мои непорочны. А сколько прошло времени!
Дом окутал меня запахом пыли. Здесь работы! Ничего, сейчас займусь. А потом помоюсь – и в кровать. Постельное белье должно быть в шкафу. Я включаю свет. Так и есть, все цело: документы в комоде, одежда в шкафу.
Из последних сил я слоняюсь с тряпками и пылесосом. Снимаю шторы и вешаю новые, слишком много здесь скопилось пыли. Ничего, это всего лишь пыль, а не холерные вибрионы. Это всего лишь пыль, хотя и собиралась она здесь несколько лет.
Изнемогая от отвращения, я сдираю с себя одежду. Пока шла, на меня осела гадость с улицы. Грязь и микробы. Хорошо еще, что стиральная машинка в порядке. Выстираю и успокоюсь. Когда я добралась до постели, уже совсем рассвело. Но я буду спать хоть весь день. Раз уж я здесь, какая мне теперь разница? А завтра... или сегодня? У меня есть несколько срочных дел.
18
Утро. Паршивое серое английское утро. Или вечер? Здесь этого не поймешь. Сколько я спала? Так, пять часов. Значит, все-таки утро. Я спала сутки напролет. Я могу не есть, не пить, но сон – это мое слабое место. Иначе зачем бы мне понадобился такой вот домик? Именно потому, что я могу так спать. Дядя Макс, и Стен, и папа – все они считали это просто капризом, меня это всегда раздражало. Что они понимают! Да если я не высплюсь до нужной точки, я плохо себя чувствую. Для агента это огромный минус. Но он у меня единственный – поэтому мне прощают. Тем более что возникни необходимость – и я смогу не спать несколько суток, но зато потом! Потом меня не разбудят даже трубы Страшного суда – если я нахожу место, где могу ослабить вожжи без риска для национальной безопасности и собственного здоровья.
Я выползаю на кухню. Что у нас здесь? Помнится, я накануне перекладывала какие-то банки... Так и есть, несколько банок с тушенкой, еще полгода пригодны. Сварю суп.
Я переоделась и поела. Пора выходить. Надо будет прибраться во дворе, оба дома по соседству пустые. А ведь были заселены, когда я была здесь в последний раз. Значит, уехали, тем лучше. Меньше соседей – меньше вопросов.
Одно меня тревожит: на всех документах та Керстин. То бишь Лили-Роуз Бернс. Перепутать нас невозможно. Значит... Да, мне просто нужен был повод для этого. Если только док Синклер еще там. И еще жив. И не спился. Если нет – значит, нет. Есть варианты, просто Синклер – лучший.
Я иду по улице, потом сажусь в автобус. Лондон уже проснулся, но в автобусе еще почти пусто. Взять бы сейчас машину напрокат... Черт, документы! Нет. Я должна раствориться в этом городе. Он мне должен за прошлый раз.
– Кто там?
Знакомый голос, даже слишком. Мюррей Синклер, старый авантюрист. Лучший пластический хирург, но вот беда: как-то раз немного выпил, испортил вывеску клиенту – и все.
– Открывай, Синклер, у меня и так настроение на нуле.
– Я слышу голос, но этого не может быть, – да, ему всегда нравилась эта фраза из «Стирателя». Наконец-то у него появился повод произнести ее!
Щелкнул замок, и вот передо мной Синклер во всей красе. Поседел, добавилось морщин. Но взгляд живой, цепкий и радостный. Не похоже, что он спился. Это хорошо. Я давала ему иногда подзаработать за счет нашей конторы, и только я имела с ним контакт. О нем никто не знал, значит, Кен тоже. Синклер иногда переделывал вывески нужным людям – естественно, с их согласия. Не надо на меня таращиться, старик, я и так знаю.
– Боже милосердный! Это ты, Лили? – Его лицо краснеет ещё больше. – Заходи же, скорее.
Он живет в своем старом доме, но не так шикарно, как раньше.
– Я даже ни о чем не спрашиваю. Идем в кабинет.
Я иду за ним в кабинет. Можно подумать, что это просто макет операционной. Но я точно знаю: если кое-что добавить, все приходит в действие.
– Садись сюда, – он включает лампу. – Кто сотворил с тобой такое? Руки оторвать этому мяснику. Так, здесь забрали довольно аккуратно... Теперь нос... Придется поработать. Несколько часов, если ты хочешь все за один раз. Это встанет тебе в кругленькую сумму.
– Если ты сможешь сделать.
– Я? – Он обижается. – Да я мог бы Квазимодо превратить в Брэда Питта. А тут какая-то несчастная... Ну, ладно. Пятьдесят тысяч. Но я же рискую!
– А я не рискую? Может, ты за это время спился. Может, подрастерял квалификацию. Кто может мне гарантировать? Я рискую остатками своей вывески, а ты...
– А я рискую жизнью, если... Только не будет никакого «если». Я завязал уже давно. Потом скажу, почему. А такие операции мне приходилось делать за это врем много раз. Благодаря твоей протекции – помнишь? То-то же.
– Получишь бабки, но после того, как...
– Договорились. Но выдай мне аванс – надо закупить препараты, еще кое-что.
– Это я оплачу отдельно. Но покупать будем вместе – чтобы у тебя не возникло соблазна сэкономить.
Ишь какой, будто я его первый день знаю!
– У тебя всегда был злющий язык. Но я всё равно рад видеть тебя. Не расскажешь, где пропадала?
– Меньше знаешь – дольше живешь, Синклер.
– Узнаю тебя. Ты не изменилась.
Через два дня Синклер был готов. Черт подери, я знаю, что рискую, сильно рискую, но у меня нет выбора. Ну что же, надеюсь, Осирис и на этот раз будет ко мне благосклонен.
– Ты только не бойся,– его прохладная ладонь гладит мой лоб. – Я изучил снимки, все видел. Я буду осторожен с твоей головой, хотя после такой операции я бы не рекомендовал... Но я понимаю. Что, ты думала, я не замечу? Милая моя, я же врач – и хороший врач. Работу мастера всегда замечу, а с твоей головой после травмы управился настоящий художник. Ну, а я – художник в другом. Только не бойся.
Но я боюсь, все равно боюсь. Я не смогу контролировать ситуацию, потому что буду под наркозом, и может случиться что угодно. Может, Синклер уже продал меня. Нет, это была плохая идея. «Беги, Керстин, беги!..» Нет, ма, я не могу, потому что золотые ленты закрывают мне глаза.
– Признайся, что ты плохо обо мне подумала.
И как только старик заметил, что я очнулась? Черт, больно-то как! Болит все лицо и такое ощущение, словно кожа вот-вот треснет.
– Ну, так что? Ты же подумала, что я веду двойную игру, так?
– Ну и что? – Вот еще ранимая душа!
– Ты сделала мне больно, – старик ставит мне капельницу.
– Прости.
– Потом поговорим. Сейчас надо отдыхать.
Когда сняли повязки, я несмело тянусь к зеркальцу. Боже милосердный, откуда эти синяки? Он что, выместил на мне обиду тем, что сначала отколошматил меня? Я его убью. Прямо сейчас. Все, Синклер, готовься. Чувствовала моя душа!
– Ну и что это такое? Синклер, если ты пытался пошутить, то это тебе удалось.
– Если ты немного помолчишь, я бы тебе кое-что объяснил. Ну, никакого уважения к старшим! Скверная девчонка! Сначала она заподозрила меня в некомпетентности. Потом в том, что я продал ее – кому, интересно мне знать, нужна такая змея? А теперь она недовольна! Объясняю. Это просто гематомы. Через недельку-другую все придет в норму, и тогда ты сама увидишь, на что способен старый Синклер ради неблагодарной, зловредной и подозрительной ведьмы.
Он отворачивается к окну. Я знаю правила игры. Я должна буду сейчас взять его за руку и извиниться, тогда его седые брови станут на места, тонкие губы немного улыбнутся, а упрямое выражение маленьких серых глаз потеплеет. Старик ужасно упрям. Я иногда думаю, что даже если бы его допрашивали, он не раскололся бы из чистого упрямства.
– Ну, прости меня, старик Чего уж там! Просто я стала слишком ранимой, когда речь идет о моей внешности. А в последние годы... мне нельзя было никому доверять. Даже тебе. Ты извини. Ну, хочешь, я пересплю с тобой, если тебя это как-то порадует.
Он сейчас просто подскочит от возмущения, я знаю.
– Ах ты, бесстыдница!
– Ты попался!
– Да, – его короткий энергичный нос торчит уже не так воинственно. – Да. Ты знаешь, на чем меня подловить. Нечему удивляться. А я всегда ловлюсь.
– Ага. Как в первый раз.
– Я тебе сейчас что-то расскажу, только не перебивай. – Синклер смотрит в окно. – Когда умерла Мэри, я был просто в отчаянии. Мы сорок лет прожили вместе – и тут она взяла и умерла. Вот так, просто – не проснулась утром, остановилось сердце. Ты представляешь, что я почувствовал? Если бы она болела или еще что-то... У меня было бы время как-то подготовиться к этому, а так просто – я не будил ее, приготовил кофе и понес в постель. А она лежит... Я позвал ее... а она... уже успела остыть.
Его голос прерывается. Оказывается, консерваторы тоже страдают.
– Не надо говорить. Если тебе тяжело, то... я знаю, что ты чувствуешь.
– Может, потому и больно, что нас с детства учили: гаси в себе свои эмоции. А они иногда... гасят нашу жизнь. Они живут в нас и подтачивают изнутри. Кто как утоляет боль. А я начал выпивать. Знаешь, меня же именно за это уволили. Я допустил ошибку, потому что был выпивши. Меня наказали правильно, у врача нет права на подобные вещи. Но когда от меня один за другим отвернулись все мои друзья – не потому, что я оступился, а потому, что утратил общественное положение, – тогда я решил, что моя жизнь закончилась. И уже приготовил для себя ампулу. Я решил, что хватит с меня этого дерьма. И тут появилась ты. Помнишь? Да, ты помнишь, как я лежал тут, пьяный в дымину, а ты поливала меня водой из графина и отборной руганью. А потом предложила работу.
– А тебе надо было сопротивляться так, словно я предложила тебе изнасиловать королеву-мать.
– Именно эта твоя циничная манера выражаться меня и шокировала. А потом я подумал: какого черта? Если общество отвернулось от меня, значит, мне пора сделать то же самое по отношению к нему. И я сдался. Я думал, что недолюбливаю тебя, правда. Но когда ты пропала, дал себе слово: я не буду больше пить, только ты найдись. Я ждал, когда ты наконец объявишься. А когда ты появилась, то решила, что я способен на подлость. Ты понимаешь, какую боль мне причинила?
– Ну, прости, старик. Откуда я знала, что ты меня так любишь?
– Я и сам не знал. Пока не увидел газетные заголовки.
Мы молчим. Что говорить? Иногда находишь там, где ожидаешь потерять. Старый консерватор Синклер, ему тоже неуютно в этом мире фальшивых святых. Да всем, наверное, неуютно!
Когда я покинула дом Синклера, мой счет стал легче на энную сумму, старик не берет фунтами – его месть обществу. Но на душе у меня легко. Я опять такая, как была. Рука у старика уверенная, он – настоящий талант. Вот теперь я могу не бояться, что от моего вида поезда будут шарахаться. Но появилась другая проблема: меня может опознать какой-то не в меру наблюдательный репортер.
Теперь я как дисциплинированный агент должна связаться со своим непосредственным руководством. Но я еще не решила, хочу ли этого. Я же исчезла. Не знаю, не помешают ли мне? Дядя Макс мог за это время подписать с Кеном пакт о ненападении. Мог, наконец, умереть или уйти на пенсию. Может, Кен сидит на его месте и проворачивает свои делишки уже с официального благословения – в Сенате, в ЦРУ, да везде полно честолюбивых маньяков, которых хлебом не корми, дай только запихнуть наш многострадальный голубой шарик в собственный грязный карман. Так что мне даже неинтересно, какая обстановка в моей бывшей конторе. Сначала сделаю дело – инкогнито, а потом уж попробую навести мосты.
– Это ваши документы, мадам?
Ну, почему я так не нравлюсь таможенникам? У меня что, такой неблагонадежный вид?
– Да, а в чем дело? – Я смотрю прямо в глаза хорошенькой сучке в форме. – Какие-то проблемы?
– Вы не могли бы пройти дактилоскопический контроль? Сюда руку, прошу вас.
Нет, мои документы самые настоящие. Выданы государством. Просто на другое имя. Но ведь отпечатки пальцев не меняются.
– У вас есть причины проводить такую процедуру?
– Прошу вас, мадам.
Ну, конечно. Она немного бледнеет. Если я пожалуюсь на нее, ей придется туго. Я даже знаю, почему она это сделала. Она узнала лицо на фото и решила заработать на сенсации.
– Вы удовлетворены? – Я недовольна и с большим удовольствием сломала бы ей сейчас нос. Но я не могу, я не должна привлекать лишнего внимания. – Или красить волосы противозаконно? Сразу возникает подозрение, что... В чем вы меня заподозрили?
– Простите, мадам. Произошла ошибка.
Это уже лучше. Я ведь уже не «рашен». Поэтому передо мной извиняются.
Старый серый домик в когда-то добропорядочном квартале богобоязненных рантье. Когда-то здесь вились розы, но Соланж всегда была безразличной к таким мелочам. Только дикий виноград разросся во всех возможных и невозможных местах. Да, Соланж на месте. Во всем Париже, да где там – во всей Франции нет второй такой неряхи. Но она мне нужна.
– Кого там черти принесли? Если это ты, Рауль, то пошел вон. Нет у меня денег, пусть там Лозье хоть зарежется, – голос тоже не изменился. И ругается душевно.
– Открывай, Соланж Или дверь так грязью обросла, что уже не открывается?
В доме что-то падает, звенит разбитая посуда, потом слышно, как несется стадо мамонтов. Это Соланж тоже узнала мой голос.
– Это ты?!
Да, Соланж все такая же. Жирная, с осветленными волосами, с ногтями, покрытыми ярко-красным, всегда облезшим лаком. С грязной шеей, нечищеными зубами, босиком, в кокетливом вечернем платье, которое трещит на ней по швам и оголяет то, что когда-то было парой весьма неплохих ног, а теперь это – два заплывших салом, изъеденных целлюлитом слоновьих столба. Я никогда не понимала, зачем она так одевается? Или не понимает, или, наоборот, все понимает, но продолжает шокировать мир. В знак протеста против того, что делают с нами время и пирожные с кремом.
– Кто же еще? Конечно, я. Как ты считаешь, может, мне лучше не входить? Посидим на улице, чудесный денек.
– Да, это и вправду ты.
Соланж улыбается. Когда-то она была лучшей проституткой, самой дорогой. На нее был огромный спрос. Теперь все позади. Но через нее до сих пор можно достать все, что хочешь: оружие, информацию, триппер и проблемы – смотря что искать.
– Привет, кошечка моя сладенькая, – ее зеленоватые глаза обшаривают мое лицо. – Я уже и не надеялась встретить тебя на этом свете.
– А что такое? Ты больна?
– Ты все такая же. Нет, я, слава богу, не больна. Но ходили слухи, что...
Она испуганно закрывает ладонью рот. Правильно делает, зубов лет десять не чистила – и столько же, наверное, не посещала дантиста.
– Ну, чего ты, Соланж? Это же я! Разве ты можешь во мне усомниться?
– У меня болтливый язык, – это не единственный твой недостаток, дорогая. – Ну да ладно. Я так по тебе горевала! Ходили слухи, что ты... Что тебя убили.
– А кто это говорил?
– Ох, да разве ж я теперь вспомню! Дело-то давно было. Слушай, Лили, ты мне скажи: если ты все это время была жива, почему не дала о себе знать Соланж?
– Не начинай. Ты окажешь мне услугу, если вспомнишь, от кого слыхала тогда такие новости.
– Ты не изменилась. Твоя беда в том, что ты не веришь в сентиментальные чувства.
– Будто ты веришь! Соланж, давай к делу.
– В последнее время верю. Например, я обрадовалась тебе совершенно искренне.
Опять обиды, надо же!
– Хорошо, я верю. Итак?
– Мне рассказывала Мари-Картежница... Она тогда крутилась около одного типа из какого-то посольства... Нет, не тогда. Вот, слушай. В казино Мари познакомилась с каким-то не то арабом, ну, что-то в этом роде. Он работал здесь, во Франции, санитаром в какой-то больнице. Так вот. Рассказывал Мари...
Она умолкла. Ее тело перетекло на траву. В спине торчит нож – его бросила азиатка, которая стоит за деревом. Но почему она не убегает?
Я хватаю ее за волосы и тащу в недра дома, содрогаясь от отвращения. Волосы ее, наверное, кишат насекомыми, а в доме грязь липнет к обуви.
– А теперь говори, зачем ты это сделала? – Я пытаюсь говорить спокойно, только у меня плохо получается. Соланж была мне еще нужна. И вообще: старая неряха не заслужила такой смерти. Согласно правилам игры, она должна была умереть от употребления сто первого за день пирожного с кремом.
– Мне показалось, что... Я думала, она меня выгнала, потому что у нее был с кем-то роман. Я увидела тебя и решила, что... Я теперь должна умереть. Я убила ее.
Девка врет и не краснеет. Но почему? Что-то здесь не сходится. Не понимаю. Зачем было убивать Соланж? Не из ревности же, в самом деле? А что тогда? Сейчас я узнаю.
– Или ты мне расскажешь правду, или я отрежу тебе нос. Договорились?
Она тупо пялится на меня. Такое впечатление, что она не слышит, что я ей говорю. Или ее накачали наркотиками? Не похоже. Я разбираюсь в таких вещах, здесь что-то другое. Я почти знаю, что, но думать об этом не хочется. Нет, другого способа я не вижу. Я разрезаю ей ладонь. Она так пронзительно кричит, что я едва не оглохла. Ничего не поделаешь. Нож делает надрез на бедре. Она от этого не умрет, а вот ее собственная личность может вернуться на место боли.
– Не надо, мадам! Прошу вас, не надо больше.
Она плачет. Ее глаза теперь смотрят осмысленно.
– Зачем ты убила Соланж?
-Я? Убила?
Так. Час от часу не легче! Она не помнит, что с ней сталось. Если только я в этом что-то понимаю. Нет, она не притворяется. Она не может вспомнить, надо сваливать отсюда.
– Как тебя зовут?
Она еще долго будет вот так молчать, но ответы нужны мне сейчас. Поэтому я бью ее по лицу – сильно, наотмашь. Наверное, прогоняю злость. Мне немного жаль Соланж.
– Нет, не надо меня бить, пожалуйста!
– А что мне с тобой делать? Отвечай на вопросы, иначе опять познакомишься с моим ножом.
– Не бейте меня, я не знаю...
– Как тебя зовут?
– Жаннет.
Она похожа на Жаннет так же, как я – на китайского мандарина.
– Чем ты зарабатываешь на жизнь, Жаннет?
В принципе, ответ даже слишком очевиден. Но, может, она меня удивит?
– Я... обслуживаю клиентов в доме Мари-Анж.
Нет, она меня не удивила. Ну почему бы ей не оказаться официанткой? Или еще кем-то. Проститутка. Все эти азиатки – прирожденные проститутки, твари без стыда и принципов. Бог знает, какая зараза может оказаться у нее!
– Зачем ты убила Соланж? Только не говори, что из ревности. Кто тебе заплатил?
– Это какая-то ошибка. Я никого не убивала.
– Ну, знаешь! Да я сама видела!..
Стоп. А что я видела? Нож в спине Соланж и эту красотку за деревом. И она никуда не убегала.
– Скажи мне, Жаннет, какое сегодня число?
– Тридцатое июня. А разве вы не знаете? – Девочка где-то потеряла целый месяц. Если только она не гениальная актриса, что тоже может быть.
– Ладно. Допустим. Как ты оказалась там, где я тебя нашла?
– Я... не знаю. Я не могу объяснить.
– Почему ты говорила, что убила Соланж из ревности?
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Сегодня после обеда пришел клиент. О чем-то толковал с Мари-Анж, потом позвали меня. Я села в его машину, и мы поехали. Потом мы пили вино на Сен-Жуавель, потом... я не знаю.
Она беспомощно смотрит на меня.
– То есть сейчас, по идее, должна быть ночь. Так? Как же случилось, что сейчас только час дня? Жаннет, пошевели мозгами. Сегодня не тридцатое июня. Сегодня двадцать седьмое июля. Где ты была все это время? Ну?
Нет, все. Она ничего больше не вспомнит, по себе знаю.
Но девушка падает на пол. Черт, меня просто преследуют трупы. Вот и она тоже – абсолютно мертвая. И что я должна делать? И как мне собрать все это в кучу? Свидетели мрут как мухи.
Я выхожу на пустую улицу. Я еще должна посетить милочку Мари-Анж, немного поболтать с ней. Должна же она что-то знать о том клиенте. Но это попозже. Сейчас надо отыскать Мари-Картежницу. Это шустрая бабенка, у нее талант к игре, нежные пальчики и кассовый аппарат в голове. А на свете хватает болванов, которые соблазняются ее кукольным личиком и садятся с ней играть.
– Я тебя здесь раньше не видел, – этот бар просто копия бара Сонни. Только запах другой. – Ты кого-нибудь ищешь?
– Да, – я разглядываю бармена. Надо же – какой красавчик. Могу себе представить, чем он здесь зарабатывает. – Мне нужна Мари-Картежница.
– Вот оно что, – бармен немного расслабляется. – Ты здорово опоздала. Мари еще в пятом году – или нет, в четвертом... Да, в октябре четвертого года ее выловили из Сены. Она месяц проплавала, так что можешь себе представить...
– Боже мой, она утонула?
– Нет. Кто-то хорошенько огрел ее по голове. Наверное, один из клиентов. А что ты от нее хотела?
– Остановиться на некоторое время. Пока не найду работу.
– Вот, хочешь кофе? Пей, угощаю, – его глаза заинтересованно изучают меня. – А какую работу ты ищешь?
– Если бы можно было устроиться официанткой... Или уборщицей. Что-то такое, понимаешь?
– Такая, как ты, может зарабатывать больше. Гораздо больше – но по-другому.
– Я понимаю. Но это не для меня.
Я допиваю кофе. Он о чем-то думает. Я почти знаю о чем.
– Если хочешь, можешь пока поселиться здесь, у меня. Будешь убирать в комнатах, что-то сваришь. Машинка сама стирает, может, погладить немного придется, если захочешь... Ну и если тебе захочется секса. Если нет – ладно.
– Насчет секса – не знаю, а так – можно попробовать.
В этой дыре меня никто не будет искать.
– Тогда вот тебе ключ, иди наверх. Можешь немного поспать, а впрочем – как хочешь. Это все твои вещи?
-Да.
– Немного. Но это ничего. Так ты идешь?
-Да.
– Как тебя зовут?
– Лили. А это твой бар? Кто ты?
– Я – Антуан, и бар это мой. Слушай, Лили, ты можешь оставаться здесь сколько захочешь...
В его шоколадных глазах выплясывают золотистые точки. Парню припекло дальше некуда. Мне, кстати, тоже. Поэтому надо бежать. Не время.
– Но за это я должна с тобой спать. Да?
– А что здесь плохого? Разве я тебе не нравлюсь?
Да нет, малыш, нравишься. Именно потому надо держаться отсюда подальше. Мне не нужны проблемы. Никакие.
– Я не проститутка. Извини, что побеспокоила, – я все равно должна идти.
– Но я же... не то имел в виду.
– Мы оба знаем, что это не так
Согласно правилам он должен еще раз извиниться. Я могу согласиться, могу и не согласиться. Но мне хочется сказать ему «да». Мне очень одиноко в последнее время. Я привыкла к людям. Напрасно, наверное, но так уж получилось. И сейчас мне хочется согласиться, чтобы почувствовать чье-то тепло. Пусть даже так
– Не уходи, прошу тебя. Куда ты пойдешь?
– Пойду куда-нибудь, какая разница.
Да, схожу к Мари-Анж А утром буду уже далеко.
– Уже темнеет. Мне надо работать. Оставайся. Я обещаю, что не...
– К ночи вернусь. У меня есть дела.
– Когда закончишь свои дела, возвращайся.
Я выхожу из бара и спускаюсь вниз по мощеной улице. А дом Мари-Анж все там же. Ну что же, пока существует спрос, будут такие дома, ничего не поделаешь. Вот он, скромно подмигивает розовым светом. Неоригинально. Надо найти вход. Так, здесь есть пожарная лестница, а на третьем этаже окно открыто.
– Кто ты такая?
Толстая женщина с неприятным обрюзгшим лицом, одета в жуткое бархатное платье зеленого цвета, обшитое золотистой бахромой. Эти шлюхи если уж доживают до старости, то становятся неимоверно уродливыми. Почему так?
– Ты Мари-Анж?
– Да. Я сейчас вызову охрану. Как ты сюда попала?
– Заткни пасть, – я бью ее в лицо. Она меня раздражает. – Расскажешь мне, куда подевалась Жаннет?
Нечего церемониться, надо сразу переходить к делу.
– Какая Жаннет? Азиатка? Я не знаю. Она просто ушла и не вернулась.
Я снова бью ее – наотмашь, по-настоящему. Эта грязная потаскуха врет мне.
– Или ты скажешь мне правду, или я убью тебя.
Это не обязательно альтернатива, одно другому не помешает.
– Что тебе с того, если убьешь меня? Ты не получишь ответа.
– Зато получу моральное удовлетворение.
Она бледнеет. До нее начинает доходить, в какую передрягу она попала.
– Да скажу я, скажу... Господи, какая ты злая! – Нет, ты еще не знаешь, уродливая гадина, какой я могу быть! – Я отдала ее – тем отдала. Они забрали. Все.
– И многих отдала?
– Нет, Жаннет была третья. Им иногда зачем-то нужны девушки определенного вида. Но выбирали таких, которых не будут искать.
– Почему ты это делала?
Я знаю ответ. Везде одно и то же. Когда Боги решат начать Суд, я даже не удивлюсь. Мы все этого заслужили. Все.
– А ты как думаешь? Они очень много мне платят. Скоро я смогу выйти из бизнеса и поселиться где-нибудь... Если захочу.
Да, а ты не захочешь, потому что чересчур жадная.
– Кто приходил за ними? Кто связывался с тобой?
– Я не знаю имени. Высокий, очень красивый блондин.
Так, Кенни, дружок, вот до чего докатился. Что, не можешь найти себе женщину просто так? И вправду: какая нормальная женщина захочет что-то иметь с таким слизняком? Разве что привязанная к кровати, а по доброй воле – нет.
– Ты знаешь, для чего им нужны были девушки? Где у них база?
– Я не знаю, – она врет, я вижу. – Я не знаю, правда!
Она таки успела нажать на кнопку. Двери разлетелись, но я успела первой. Выстрел достал ее. А массивный подсвечник проломил голову охраннику.
– Сен-Круа... – она хочет что-то сказать, но я не понимаю.
– Что ты говоришь?
– Они в Сен-Круа... Там у них...
Все, она мертва. Охранник – тоже. Может, он здесь не один, надо спешить. Я быстро забираю всю наличку – пусть думают, что это ограбление. Тем более что наличные не помешают. Дольше останусь неуловимой для них. В отличие от большинства агентов, я умею обходиться без технических штучек. Я знаю, что, пока не высвечиваюсь на мониторе компьютера, меня нет.
– Ты вернулась!
– Да. Я все уладила. Если у тебя есть свободное место, я пойду спать.
Именно так и надо с ним говорить. Ему это надо. Я знаю таких мужчин. Он желает только женщину, которая не хочет его самого. Он настолько уверен в том, что является подарком судьбы для каждой женщины, что другая мысль для него кощунственна. Поэтому его надо оттолкнуть – и он будет рядом. Он не поверит своим глазам. Как? Для кого-то он – не центр Вселенной? Антуан из таких.
– Можно к тебе? – Вот еще жертва страсти.
– Если помоешься и захватишь презерватив.
– Да ты что! Я чист.
Какое возмущение в глазах! Мальчик, СПИД бродит по свету, ты этого не знал? Да я и так делаю тебе одолжение, ты для меня грязноват.
– Все вы это говорите.
– Ладно, как скажешь.
Его сильные руки вырывают меня из сна. Да, я хотела его – с той минуты, как увидела.
19
– Ты куда собираешься?
Ну, почему они такие? Ночь вдвоем – это же еще не повод требовать у меня отчета. Мужчины! Что с них взять?
– Есть кое-какие дела.
– Тебе нужны деньги?
– Нет, спасибо.
Все было замечательно, зачем портить?
– Ты вернешься?
– Нет, наверное.
– Лили, подожди.
Антуан вылезает из постели. Да, ночь была прекрасной, но это – все.
– Я не хочу, чтобы ты уходила. Оставайся.
Как дитя малое. Он не хочет. Словно одного его желания достаточно.
– Я не могу. У меня и вправду есть дела. Может быть, потом вернусь. Мне нужно оружие. У тебя есть?
– Нет, но я знаю, у кого достать.
– Тогда к делу. Мне надо все по этому списку. Плачу сразу.
– Ладно, жди здесь.
Я вот все думаю: на чем же мне добраться до Сен-Круа? Это же кусок земного шара. Взять машину нельзя. Всеобщая компьютерная система сразу выдаст меня. Украсть машину – тоже рискованно. Во-первых, копы, во-вторых – где бы я ее ни бросила, она укажет направление моего движения. И мороки с ней будет, французы ездят неаккуратно. Если купить велосипед, я попаду в нужное место аккурат на Рождество. А я должна быть там сегодня. Нет. Остается Сена. Скажу Антуану, что мне нужна небольшая лодка с мощным мотором. Это вариант. Правда, мне еще никогда не приходилось водить такую лодку, но не боги горшки обжигают.
– Вот то, что ты просила. Давай деньги, человек ждет.
Антуан даже запыхался. Хороший мальчик, быстро справился. Французы – шустрые ребята, своего никогда не проворонят.
Оружие не такое уж безупречное, но жаловаться не приходится. А ножи так и вовсе хорошие, центровка такая, как надо. Ну-ка, милый, достань мне лодку, и я тебя поцелую.
– У меня есть скутер. Скажи, куда тебе надо, и я тебя отвезу.
– Нет. Я должна сама. Нет никакой необходимости впутывать тебя в приключения.
– Я не могу дать тебе скутер, – он довольно упрямый. – Но отвезу тебя, все равно не хочу вот так с тобой расставаться.
– Ладно, только сейчас. Идем.
Сена в это время сказочно красива. Она и вообще красива. Это благодаря ей в Париже есть такая красота, как мосты. Сколько их – кто-то даже подсчитал, но у меня эта цифра никогда не держалась в голове. И какая разница? У каждого парижанина есть свой любимый мост. С мостами связаны такие вещи, как свидания, радости и грусть. Сидеть возле каменной скобки моста, смотреть на воду и ни о чем не думать. Черт меня подери, какая романтика! Надо будет когда-нибудь попробовать.
– Куда мы едем?
От любопытства кошка сдохла, дорогой.
– В сторону Руана.
– Но это же очень далеко!
А я и не говорила, что собираюсь в Сен-Дени.
– Но мне надо не так далеко.
Мы мчимся мимо каменных полос набережной, ныряем под мосты, минуем баржи и настилы для лодок. Если немного пофантазировать, можно представить себе, что это просто прогулка. Почему бы и нет? Наверное, те, кто идет сейчас по улице и видит нас, так и думают: люди собрались на пикник И завидуют нам.
Вернон мы миновали уже после обеда. Да, уже недалеко. Зеленые берега Сены каким-то чудом сохранили языческий дух ведьмовской фарандолы, украшенных деревьев и грязного спаривания. Франция, одержимая инквизиторами. Франция, утопающая в грязи и болезнях. Невероятным кажется, что это та же самая страна. Здесь – лучшие духи и изысканные моды. Здесь – чистые улицы и беззаботные люди, которых волнует будущее мира. И самые красивые актеры – тоже дети Франции. И самые смешные комики. Вот только кухня... Ну и бог с ней, с кухней! На солнце тоже бывают пятна.
– Ты можешь высадить меня здесь.
Нет надобности подъезжать прямо под нос Кену. Можно немного прогуляться.
– Но это же еще не Руан.
– Знаю, – я целую его. – Все, дорогой, возвращайся домой. Спасибо, что подвез.
– Я пойду с тобой.
-Нет.
– Ты вернешься?
– Надеюсь, что вернусь.
Я слышу, как взревел мотор. Прощай, красавчик, ты мне очень помог. Ну вот, Кенни, я уже здесь. Готовься. Ты мне должен, помнишь? Пришло время платить по счетам. Но еще не сейчас, еще светло, так что сейчас я зароюсь в какую-нибудь норку и подожду. В сумке у меня еда и еще кое-что. Кстати, Кен, ты стоишь мне кучу денег, должен будешь возместить мне ущерб. И моральный в том числе. Из-за твоих непомерных амбиций я утратила последние иллюзии.
Вот небольшой лесок. Аккурат вышла туда, куда надо. Скоро начнет темнеть, я должна буду подготовиться. Где-то здесь должно быть... вот, есть! Военная карта околицы Сен-Круа. Не спрашивайте, где я ее достала. Значит, они ждут меня либо со стороны Гавра – это если они еще не знают о моем прибытии в Париж, либо со стороны Руана. Но если Кен не совсем набитый дурак, он вышлет людей во все стороны. Если уже не выслал.
– Осторожно, Пьер, ты очень громко ходишь. – О, уже началось.
– Да чего ты, никого здесь нет. Давай лучше найдем местечко, где сможем немного отдохнуть. Эти проклятые рюкзаки страшно неудобные. И зачем только мы их тащим?
– Ты знаешь зачем. Чтобы никто из местных не заметил автоматы и все остальное.
А вот и они. Один – невысокий, тощий, в потертых джинсах и такой же рубашке. Другой – здоровяк, даже толстый, в поношенных темных штанах и полосатой тенниске. У обоих за плечами – старые рюкзаки. Можно было бы принять эту парочку за любителей отдыха на природе, но о содержимом их рюкзаков гадать теперь не приходится.
– Вот здесь, посмотри. Симон, ты слышишь меня? Вот хорошее местечко. О черт, колется!
– Нечего было лезть в самые колючки. Вот неколючие кусты. И берег просматривается. Все равно здесь другой дороги нет.
– Твоя правда, – увалень Пьер устроился рядом с напарником. – Слушай, это какая-то чушь. Ловим девчонку. Не понимаю, с чего это босс так наложил в штаны?
– Скажу тебе по дружбе: ты дурак Ты когда начал работать на секретную службу?
Так, первым уберу Симона. Опасный тип, хотя и ростом не вышел.
– Чего спрашиваешь? Сам же знаешь: уже пятнадцать лет, со времен Иностранного легиона.
– Молчи и слушай. – Симон немного сердится. – Я тут поспрашивал и кое-что узнал о той птичке, которую мы ловим. Она одна может перебить всех нас. Ты думаешь, почему ее еще не поймали? Она умеет растворятся в воздухе. У нее есть знакомые среди бандитов и политиков, она может за считаные минуты втереться в доверие к старому английскому параноику, потому что у нее есть способность к распознаванию людей – сразу. А с этим надо родиться. Ты говоришь, что служишь пятнадцать лет. А что ты скажешь на такое: эта крошка родилась и выросла в сверхсекретной зоне. Ее никто ничему не учил: ты учился держать ложку, завязывать шнурки, а она так же естественно училась выживать в любых условиях. Понимаешь?
– Но она – женщина, а значит – слабее.
– Телами тех, кто так думал, можно заполнить кладбище. Вот слушай. Ты знаешь Джонса из внутренней охраны?
– Хмурый такой тип, постоянно жует резинку? Ну, знаю.
– Так вот. Он знал эту красотку ребенком. Как-то проходил в той зоне подготовку, видел ее. Ей тогда было лет десять, а переплюнуть ее в стрельбе, метании ножа и еще во многом не мог никто из взрослых, сильных людей. Ты должен прицелиться, а она – нет. Как у нее это получалось, никто не знал. Да она, похоже, и сама не знала, для нее это было так же естественно, как дышать. Вместе с тем, говорил Джонс, она со всеми была в хороших отношениях, к каждому находила подход. Представляешь?
– Я не верю. Что ей нужно здесь?
– Не знаю. Но слыхал, что босс ей здорово задолжал. Она когда-то была здесь подопытной – одной из первых. – Симон достает из рюкзака рацию. – Пора связаться с центром. Седьмой выходит на связь, прием.
– Да, Седьмой, слышу вас. Что там?
– Все тихо. Мы наблюдаем, но пока все тихо.
– Хорошо, Седьмой. Продолжайте наблюдение. Если не случится ничего срочного, связь каждые полчаса.
– Есть. Каждые полчаса. Конец связи. Пьер, уже стемнело, достань прибор ночного видения.
– Вот, возьми. Слушай, дружище, она сюда не придет. Если она такая умная, как ты говоришь, она должна понимать...
– Это не наше дело. Мы выполняем приказ, а об остальном пусть у босса голова болит.
Он прав. Заболит у босса и голова, и все остальное – тоже. Значит, у меня есть еще полчаса, до следующего сеанса связи. Я должна убрать этих двоих, предварительно кое-что уточнив, и дойти до цели. Всего-то!
– Симон, что с тобой? О боже!..
Ничего с ним особенного, ты что, трупов никогда не видел?
– Только дернись – и ты тоже труп.
Он смотрит на меня побелевшими глазами. Такой большой и так боится!
– Что тебе нужно?
Странный вопрос в данных обстоятельствах. Переспать с тобой собираюсь, мешок с дерьмом!
– Быстро говори: сколько охраны у стены и сколько по периметру.
Он скажет, я же знаю. Скажет. Потому что ему страшно. Отдохни здесь, парень. Позже, может быть, встретимся. Лет эдак через... Но я пока не спешу.
Рация настроена на частоту переговоров. Очевидный прокол. Ленивые бойцы у Кена, дядя Макс ошибся в нем. Ничего, все еще можно исправить. Прибор ночного видения у них лучше, к тому же им он уже ни к чему.
Стена не оборудована ничем смертоносным. Хотя «санаторий» далеко от Сен-Круа, но они обязаны придерживаться правил игры, даже тени подозрения ни у кого не должно возникнуть насчет использования этого места. Благословенна будь, милая Франция, где так чтут законы.
Около ворот пропускной пункт, ворота можно открыть только с той стороны. Так, едет машина. По графику – идиотизм какой! Машина останавливается перед воротами, сейчас должны сказать пароль или что там у этих любителей детских игр? С Кена станется. Хорошо, что хоть грузовик, есть за что уцепиться снизу.
– Давай, Берт, выгружай скорей, – голос надо мной. – Что у вас здесь за кутерьма? Трижды остановили и перерыли весь груз.
– Не твое дело! Тебе не за вопросы платят.
Голос принадлежит американцу. Настоящий бостонский акцент, надо же!
Но мне не до их перебранки. Я высвобождаюсь из-под днища грязная, как трубочист. Подходящее местечко. Вот здесь прицеплю свой маленький подарок – это мина, ребята, не бойтесь. У меня есть сорок минут, чтобы уладить дело и свалить отсюда. Или нет.
– Ты что...
Все, никто уже никуда не идет. Я оставляю труп за кучей ящиков – здесь полно паутины, значит, давно никто не заглядывал. Надеюсь, что и не заглянет! Я знаю расположение помещений, у меня болезненная память. Сколько еще мин? Немного, но это ничего. Вот – знакомый коридор. Загляну в окошки – нет, комнаты пусты. Если там и был кто-нибудь, то сейчас нет. Охраны тоже нет – все, наверное, по периметру или охраняют территорию. Молодчина, Кен, только опоздал слегка, я уже здесь. Кстати, Кенни, где ты? Я пришла. Не надо прятаться, глупенький. Пора развлечься.
– Ты проверил посты? – Нашла, вот ты где.
– Да, босс. Сейчас начинаю сеанс связи. Но никто не доложил о чрезвычайной ситуации.
Я уверена, что ты будешь слегка разочарован.
– Кен, я не понимаю... Может, все это напрасно. А мы уничтожили такой опытный материал! – О, профессор Хольт, собственной очковой персоной.
– Нет, информация точная. Двое суток назад она въехала во Францию. Под другой фамилией, но отпечатки... Нет, скоро она будет здесь.
– Но вы же не проследили за ней!
– Профессор, это свидетельствует лишь о том, что технология, которую вы к ней применили, не дала результатов. Она опять стала самой собой.
– Но это невозможно. Изменения в мозге не имеют обратной силы. Ты сам видел.
Да, профессор, я уже другая. Но мне это нравится. Они обе отлично ужились во мне.
– Значит, что-то случилось. Разве с интриганами из КГБ можно иметь дело? Напрасно шеф это затеял! Можно было бы поискать двойника где-то еще.
– Я в этом не разбираюсь. Когда она должна появиться?
– Да когда угодно, раз уж она во Франции.
– Босс, Седьмой не вышел на связь.
– Черт! Может, у них отключена рация?
– Нет, босс, там же Симон.
– Объявляй общую тревогу. Все на периметр.
Вот дурак безголовый! Времени в обрез, надо заходить. Еще немного. Успокою дыхание. Еще минута. Давай, Керстин, время вышло. Клюнул носом в свои кнопки парень за мониторами. Все, отговорился.
– Привет, Кен, – о, как мы бледнеем. – Не ждал гостей?
– Почему же, ждал. Ты... хорошо выглядишь.
Нечего комплименты раздавать. Я стреляю ему в колено. Это ужасно больно, нестерпимо. Потом потолкуем, Кенни.
– Профессор, прошу вас – на стол, – я киваю дулом на знакомый до боли в висках стол. – Ну, быстро, нечего церемониться!
Щелкают пластиковые кольца. Крепкий пластик, знаю точно. Кен кричит криком, катаясь по полу. Что я говорила? Больно. Я пускаю ток – фи, гадость! Надо было ему сначала клизму поставить, а теперь нюхай это. Я выключаю ток. Что, не нравится?
– Не надо...
Что «не надо»? Собственное изобретение не по вкусу?
– Где материалы об опытах?Где разработки? Быстро.
– Там, диски... и в файлах.
– Пароль?
– Вам это не поможет... Без меня технология мертва.
Ничего, всегда найдется умник, который разберется.
Поэтому... Он кричит тонко и надрывно. Но мне его не жаль, меня терзали на этом столе много времени. Слишком долго, чтобы я теперь могла его пожалеть. А все остальные? Такие, как Жаннет и тот «опытный материал», который «пришлось уничтожить». Могу себе представить!
– Ульм, 1427695.
Прекрасно. Теперь я введу задание. Все. Мозг машины самоуничтожится через четыре минуты. Профессор сентиментален, как все немцы – он родился в Ульме. А вот номер... Какая разница. А, Кенни, ты очнулся? Это хорошо. Продолжим нашу вечеринку. Следующим номером программы будет... Правильно.
– Скажите мне, профессор, скольких вы поджарили на этом столе?
– Это... было нужно для науки. Ты не понимаешь. Иногда надо отбросить слюнявые принципы, чтобы человечество могло идти вперед. Я не считал сколько... Какой смысл, когда мое открытие – это новые перспективы для человечества? Не надо содержать дорогостоящую систему. Коррекция поведения возможна уже в раннем возрасте, особенно у детей с плохой наследственностью. И не имеет значения сколько...
Я пускаю ток на полную мощность. Воняет паленым мясом. Да, профессор Хольт – достойный наследник своего папочки, медика в Дахау. Маленький Карл все видел – когда закончилась война, ему было уже пятнадцать лет, три последних из которых он помогал отцу в лаборатории. Номер – 1427695, какая сентиментальность! Это был номер первого заключенного, которого препарировал юный Карл. Подонок и нелюдь. О, уже дым повалил. Кучка обгорелого мяса.
– Ну что, Кенни, поговорим с тобой по душам?
– Керстин, прошу тебя... я не виноват... Я выполнял приказ.
Я знаю, Кенни, но скажи мне, чей. Я должна убедиться!
Что-то больно бьет меня в спину. Я картинно отлетаю к стене. Так я и знала. Черт, а я не хотела в это верить, не хотела! Вот идиотка. Это же было так очевидно. Но я находилась в плену у сентиментальных иллюзий, а теперь не знаю, что делать. Вернее, знаю, но...
– Мой приказ, – дядя Макс опускает свой «магнум». – Хорошо выглядишь, Керстин. Рад тебя видеть. Ты не удивлена?
– А что, должна бы? – Лужа крови подо мной увеличивается. Песок в песочных часах сыплется все быстрее.
– Ты всегда была умницей. Не то что эти... – дядя Макс с сожалением смотрит на меня. – Мне жаль, дорогая, правда.
– Почему именно я?
– Потому что я не мог тебя потерять. Понимаешь? Ты была больше моим ребенком, чем ребенком Рона и Нины. Эти идиоты не понимали твоей ценности, они хотели отобрать тебя у меня. А потом, позже, ты сама решила уйти из-за этого киношного психопата.
Дядя Макс просто маньяк. Я это знала – уже давно.
– Зачем надо было уничтожать мою семью?
– Потому что они были мне больше не нужны. Из вас всех только ты представляла ценность. Стивену бы не позволили расти на базе, Нина хотела переехать. Я знал, что ты уцелеешь. Это был твой экзамен. Если бы ты не смогла уцелеть, была бы мне не нужна. Ты давно все поняла?
– Нет. Я боялась об этом думать. Недавно поняла. Не стоило убивать Соланж. Только вы знали о моих с ней контактах. Тогда мозаика наконец сложилась.
Я вижу, как на его лице проступает досада.
– Значит, если бы... но как случилось, что ты все успела? Ты не могла. Ты только два дня во Франции.
– Нет, три. Это таможня отметила меня два дня назад.
– Невозможно.
– Да. Для вас. Но не для меня. Гидроплан – хорошая штука, а на малой высоте его не видит радар. Зачем все это?
– А ты как думаешь? Профессор сделал открытие, надо же было его испытать. Кто мог справиться с этим?
Поэтому для тебя нашлась работа. Не будь ты такой упрямой, имела бы сейчас деньги и власть. А так лежишь тут и истекаешь кровью. Да, мы покупали девушек для профессора. Да, это я спровоцировал расследование Сената, меня привлекла идея использования технологии в собственных целях. Да, это я подготовил полигон для тебя – откопали ту девку, финансировали дело, даже бандитов отогнали. У них там чиновники очень легко продаются. И недорого. Я все предусмотрел, но ты решила выйти из игры, хотя была мне нужна. Поэтому все так и случилось. Как ты вернулась?
– Ваши коллеги решили избавиться от меня, чтобы добраться до информации быстрее вас. Но за дело взялись неумело. Приличное сотрясение мозга – и все. Что-то у вас здесь недоработано.
– Учту, обязательно. Слушай, дорогая, давай обо всем позабудем. Мне так не хватало тебя все это время, ты так нужна мне. Вдвоем мы будем править миром, слышишь?
Нет, дядя Макс, мне не надо так много. Мне нужен только небольшой остров, где меня ждет Эрик. Мой Эрик.
– Мне надо подумать. А что с Кеном?
– А ничего, – дядя Макс стреляет в него. – Он надоел мне своей глупостью. Ну, как?
– Но я уничтожила все файлы!
– Вот, – он смеется. – На этом диске – все. Абсолютно все.
– Зачем вы связались с Валидом?
– Он финансировал проект. Опыты требовали средств, я не мог брать из бюджета, это сразу бы заметили. Этот дикарь думает, что он главный, но мне достаточно только подать сигнал – и все. Вот, смотри: это ноутбук новейшей модификации. Он делает все: перечисляет деньги, проводит поиск информации, передает сообщения.
– Ну и что? Дядя Макс, мне нужен врач, если не хотите, чтобы...
– Я уже вызвал. Рана неглубокая, на тебе ведь бронежилет.
Нет, это не просто бронежилет.
– Но вы не знаете пароль, чтобы перечислить деньги.
– Это дело времени. Ну, что, ты решила?
– Да, – я улыбаюсь. – Кстати, а где Юлия? Ну, мой двойник?
– Она не была нужна, – так, все ясно. – Ты еще должна будешь рассказать мне, как тебе удалось добраться сюда. И кто делал тебе пластику?
– Профессиональная тайна.
– Ты все такая же упрямая! У нас теперь не должно быть тайн.
– Вы правы, босс.
Дядя Макс резко вскидывает руку с «магнумом». Нет, не стоит. Получай. Нож пробил запястье. А вот уже и взрывы начались. Все по плану.
– Ты опоздал, па.
Я поднимаюсь с пола и снимаю бронежилет. Красная жидкость ярко выделяется на сером полу. Бутафория, мое собственное изобретение, папа поломал голову пару недель, пока сделал.
– Возникли небольшие проблемы, но все уже уладилось. Идем, детка, потому что там все горит. Что это за вонища? – Он оглядывается на стол. Неприятное зрелище для среднестатистического гражданина. Но мы не такие. – Вы отстранены от должности, полковник Максвелл. Я вынужден арестовать вас.
Дядя Макс носит с собой ампулу, но я не дам ему воспользоваться ею. Поэтому изо всех сил бью его в пах. Рефлекс: рот открывается. Именно на этот случай у меня и припасены клещи. Хороший инструмент. Зуб вышел как надо. Что, больно? Меня это утешает.
– Диск. Дай сюда.
– Керстин, нет!
Все, папа, я так решила, и никто меня не остановит. Это ни к кому не должно попасть, иначе все будет напрасно, все погибли зря. Смерть слишком важная штука, чтобы быть напрасной.
– Все.
– Ты сумасшедшая девчонка! Что ты натворила!
– Я сделала то, зачем пришла. Прости, что не предупредила, но так и было задумано.
– Ты воспользовалась мной! На кого ты работаешь?
– Па, не будь таким... непрофессиональным. Я работаю на себя, всегда – только на себя, с той минуты, как... – «Беги, Керстин, беги, я тебя прикрою...» – Меня некому больше прикрыть. Потому я работаю на себя. Ты же не прикрыл меня.
– Я... не мог...
– Я знаю. И если ты хоть немного подумаешь, то поймешь, что не всякое открытие нужно человечеству. Есть вещи, к которым лучше не лезть грязными руками.
Если бы кому-нибудь пришло в голову вовремя прикрыть некоторые исследования, не было бы в Хиросиме такой беды. Возможно, со временем мы были бы более готовы принять те открытия, которые теперь нас всех уничтожают.
– Может быть, ты и права. Возможно, мне удастся... впрочем, не имеет значения. Ничего уже не вернешь. Идем, я слышу вертолет.
Мы выходим из дома. Правое крыло уничтожено взрывом. Хорошая была взрывчатка! Солдаты в камуфляже сгоняют пленных. Потом разберутся с ними, их заберут несколько вертолетов. Не вышло тихо, скоро примчатся французы, и надо, чтобы они застали здесь только развалины.
– Что ты делаешь?
– Возмещаю свои убытки. Я потратила на это кучу денег.
Компьютер дяди Макса мне знаком. Такая же штука стояла у меня дома, только побольше.
– Это счета Валида? Ты получила доступ?
– Да. Несколько миллионов меня бы очень утешили.
У меня есть на что потратить эти деньги.
– Но так нельзя!
– Это тебе нельзя, ты на службе, а я – сама по себе. Па, скажи, ты знал, что это он приказал убить маму и Стивена? Ты знал?
– Я подозревал. Ведь тот тип, которого ты подстрелила в номере отеля, не доехал до допроса. Вроде бы воспользовался ампулой, но я осматривал его, при нем не было ампулы и не могло быть. А яд был наш. Но у меня не было доказательств. А потом, когда ты исчезла, я попробовал действовать на свой страх и риск. У меня тоже были связи. Я заручился поддержкой... неважно.
– Теперь ты – босс?
– Да. Но... ничего уже не изменишь.
Мама и Стивен так и останутся там, на кладбище. А мы с тобой, папочка, слишком чужие. Я не оправдала твоих надежд, а ты не оправдал моих. А чего я, собственно, ждала? Что он скажет мне: «Керстин, дорогая, я ужасно скучал без тебя. Ты молодец, я горжусь тобой». Но он этого не сказал. Ему тоже нужен был диск. Мир в кармане. Может, это и нормально, и только я борюсь с ветряными мельницами? Нет. А Юлия? А девочки из «Галатеи»? А Жаннет? Нет. Я сделала то, что нужно было сделать. Мама бы гордилась мной!
– Па, тебе привет от Олава. Едва не забыла передать.
– Олав?Где ты его встретила? Он...
– Он умер у меня на руках. Не выдержал «технологии».
Да, генерал, я сделала то, что вы говорили.
– Жаль. Я научился у него некоторым вещам – правда, мы были тогда по разные стороны.
Вы и теперь по разные стороны, так я думаю...
* * *
Самолет в Лондоне уже ждет. Я лечу домой. Домой? А где мой дом? Я теперь уже не знаю. Но я должна кое-кого навестить. Дядя Макс тоже летит с нами. Его тоже кое-кто заждался. Я считаю, так ему и надо.
– Одного я не понимаю, – его рукам неудобно в наручниках. – Как это случилось, что Рон так вовремя прибыл? Как вы связались?
– По электронной почте, из терминала аэропорта. Сигнал прошел через Брюссель.
– Это невозможно! Рон, я отслеживал все сообщения, которые ты получал за эти четыре года.
– Вы просто не обратили внимание на отрывок из псалма. Там был номер – надо было взять и поискать в Библии. Вот и дата прибытия. А псалом – из Старого Завета. Значит, Израиль. Все остальное... сами понимаете.
– А в Лондон мы летели в одном самолете.
Все и так ясно. Даже дяде Максу. Он проиграл. Правда, неизвестно еще, кто выиграл, но мне уже все равно.
– Что ты собираешься делать? – Папа, зачем насиловать себя и поддерживать ненужный разговор? Мой мир уже давно... без тебя. Я привыкла. Мне уже почти не больно.
– Поеду к Эрику.
– К этому актеру? Знаешь, детка, я никогда... Он не лучший вариант для тебя.
Словно ты не знаешь, па, что для меня твое мнение неважно. По крайней мере в этом вопросе.
– Папа, я все уже для себя решила. Если ты против, это только твои проблемы.
– Керстин, я понимаю, что у тебя есть право сердиться. Признаю, я был... не очень хорошим отцом.
Это очень мягко сказано, па!
– Да. Ты признаешь это только теперь. Когда моя жизнь разбита. Когда все, кто мне дорог, мертвы. Когда... А где ты был тогда, когда я плакала по ночам от бешеной тоски по маме, по Стивену, от жгучего чувства вины за то, что я не смогла их защитить? Где ты был тогда? Ты оставил меня одну – наедине с моим горем, наедине со страшными воспоминаниями. А теперь ты выныриваешь черт знает откуда и говоришь, что тебе не по вкусу мой избранник? А мне теперь чихать на это, па. Ясно?
Я кричу, чтобы заглушить в себе любовь к нему. Я кричу, чтобы напугать слезы, которые закипают в горле. К черту, никаких слез! Я должна была это ему сказать. Потому что я виновата. Это из-за меня погибли мама и Стивен. Потому что дядя Макс хотел владеть мной сам.
– Керстин... – папа смотрит на меня как-то странно. Что такое? Новая хитрость?
– Ну что еще? Да, я виновата, это из-за меня...
– Керстин, дорогая, но это же абсурд! Я никогда не обвинял тебя... Господи, значит, все это время ты думала, что я сержусь на тебя за... Боже, какой ужас! Послушай, детка, я... Просто я думал, что... должен был сам защитить вас, и ты сердишься на меня... Нам надо об этом поговорить. В более спокойной обстановке. Обязательно. Поэтому я прошу тебя: езжай прямиком домой, в наш дом. И дождись меня, я только управлюсь с делами и тоже приеду.
Не о чем говорить. Уже не о чем. Между нами встали годы отчуждения и кровь Стивена на моей блузке. Все ясно. Но я поеду домой, меня там ждут.
Дорога из Сан-Диего все такая же. И заросли кактусов тоже. Вот знакомый знак. Напугали ежа голым задом! «Запрещенная зона! Опасно!» Только не для меня. Я здесь живу. Жила. Не знаю. Здесь дом с террасами. Качели на лужайке посреди серых дорожек – недалеко от тира.
– Ваш пропуск, мэм? – Молодой, наверное из недавнего пополнения. Интересно, Стен на месте?
– Пожалуйста.
– Проезжайте.
Вот и дом. Нет, ничего не изменилось. Я ставлю машину и выхожу. Качели тоже на месте – потом покатаюсь. Я открываю дверь и зажмуриваюсь от жгучей боли. Нет, я не могу больше так. Все по-прежнему. Кроватка Стивена. Мамины платья в шкафу. Вот медвежонок Стивена, он любил с ним спать. Мамина щетка для волос. На щетинках – несколько светлых волосков. Сколько лет прошло с того времени, как я оставила этот дом, а здесь свежий запах маминых духов словно ждал меня, чтобы мне стало совсем невыносимо. Это из-за меня. Я виновата. Я знаю об этом. Все знают. А папа жил здесь все время. Среди кроватки, игрушек и маминого запаха. Он тоже хотел удержать их около себя. Я была ему не нужна. Зачем я сюда приехала?
Я бреду между домиков на границу зоны. Здесь кладбище. Если агент гибнет и тело можно перевезти, хоронят здесь. Вот. Знакомые надгробия. Здесь меня ждут. Здесь мое место. Я становлюсь на колени. Господи, почему мне так тяжело? Я даже плакать не могу. Это невыносимо. «Они живут в тебе, а твоя собственная душа не видит простора, как птица в клетке. Отпусти их». Я бы и рада отпустить, но как? Я не знаю. Я хочу, чтобы они были рядом. Меня некому прикрыть. Я вот уже столько лет бреду одна – а ветер в лицо. Я пришла, мама! Стивен, прости меня! Это моя вина! Это из-за меня такое случилось. Я не защитила тебя. Я хотела быть с вами, но ни одна проклятая пуля не догнала меня. Вот я и пришла – на ваш суд. Я должна была прийти. Мне так страшно и одиноко жить без вас! Что мне делать?
– Надо жить дальше.
Я оглядываюсь. За мной стоит женщина в синем костюме. Азиатка. Мицуко!
– С возвращением, Керстин.
Ее рука так знакомо гладит мои волосы. Нет. Не надо. Я виновата. Это все из-за меня.
– Я думала, что ты уже вышла в отставку.
– Да. Я прилетела вместе с Роном, только что. Как только узнала, что ты нашлась.
Как будто я терялась. Как будто кому-то, кроме Эрика, было до этого дело!
– А тебе-то что? Ты утешила папашу – трех лет не прошло, как мама погибла, а он уже утешился. Что тебе надо?
Я не хочу этого говорить, но не могу сдержаться. Хорошо, что она не живет здесь. В моем доме нет места для... азиатки.
– Я хочу помочь двум упрямым ослам, которые спятили от горя и перестали понимать мир.
– Мицуко, ты напрасно стараешься. Ты получила то, что хотела. Так какого черта тебе еще надо? Он твой. Уже много лет – твой. Он тебе всегда нравился. Чего тебе еще? Пошла вон. Тебе не место здесь. А я скоро уеду, не бойся, и больше никогда не напомню о себе. Он полностью твой. Ты же...
– Остановись и попробуй услышать не только себя, но и еще кого-то. В данном случае – меня. Я пришла поговорить. Именно сейчас. Сюда. И тебе придется либо убить меня, либо выслушать. Не надо обвинять меня в том, в чем нет моей вины. Да, я любила твоего отца. Но и Нину я тоже любила... Ты всегда все понимала о людях, меня немного пугает эта черта. Я много лет живу с мужчиной, душа которого страдает. Потому что ты настолько упрямая, что отталкиваешь от себя самого родного человека – отца. Ты понимаешь, какую боль причиняешь ему? Когда ты исчезла, ты знаешь, в каком аду он жил? Я это знаю. И я не могла ему помочь, потому что – как в таком поможешь? Я мать, я понимаю. И сегодня ты, опять оттолкнула его. Из-за своего глупого упрямства ты мучаешься сама и терзаешь его. Ты сама создала ад, в котором мы все теперь кипим!
– Я это знаю. Я виновата в смерти мамы и Стивена. И все это знают. Не о чем говорить, Мицуко, я вам не мешаю. Живите как хотите, а я сейчас уеду. Возьму только кое-что из вещей. Не о чем спорить, он никогда не простит мне того, что случилось. Да и я сама себе не прощу.
Мне так тяжело сохранять спокойствие... чересчур больно. Потому что я вынуждена, опять вынуждена делать вид, что жива.
– Ты совсем спятила, – она безвольно опускает руки. – Да с чего ты взяла, что он обвиняет тебя? Керстин, он тебя страшно любит и боится потерять. Он позвонил мне, как только прилетел. Его голос... Ты убила его тем, что оттолкнула. Он обвиняет себя – в том, что женился опять, в том, что нашел в себе силы как-то утолить боль... В том, что не защитил тебя – ни тогда, на дороге, ни в Лондоне. Но ты видишь только себя, собственные страдания. Зачем ты это делаешь, Керстин? Ваш дом... Он иногда приходит туда... и после твоего отъезда... Керстин, этому пора положить конец и начинать как-то жить, потому что...
– Мама, вот ты где!
К нам бежит мальчик лет восьми в яркой майке и джинсах. Немного азиатское лицо, на котором – неожиданно – такие знакомые глаза. Глазa Стивена!
– Познакомься, Саймон, это твоя сестра Керстин.
– Керстин, я видел твой портрет у папы на столе.
Мой мир распался, как карточный домик. Я почти не помню, как дошла до дома, поднялась в свою комнату... Щелкнула задвижка, закрывая меня от всего мира.
Я взорвалась слезами. Я закрылась – от всех, от папы – в комнате своего горя, своей вины. «Ты должна понять, что ничего не могла поделать – ни там, на горячей дороге, ни тогда, в большом туманном городе». Но сейчас – что я сейчас должна делать?
– Керстин, детка, открой, пожалуйста.
Что ему нужно? Пусть катится к своей... азиатке.
– Дорогая, прошу тебя!
Хорошо, папа, ты сам этого хотел. Я открою.
– У вас хороший сын.
Что я еще могу сказать ему? Что люблю его? Что мне так недоставало его все эти годы?
– Да. Но он не заменил мне Стивена. И не заменит тебя. Просто он тоже мой сын. В моем сердце на всех хватило места.
Не надо оправдываться, па. Какая теперь разница? Слишком поздно!
– Я должна ехать.
– Да. Я... Собственно, я зашел посмотреть, как ты... Тебе нужно отдохнуть... Да...
Он не уходит. Я не хочу, чтобы он уходил. Но я не знаю, что говорить. Жаль. Где моя сумка? Надо уезжать. Ничего уже не изменится. Надо просто дожить наши жизни так, как они идут. Черт! Сумка открылась, на пол посыпалась разная дребедень. Я пробую собрать все – это из косметички, ой! Проклятое лезвие! Прямо в палец. Лезвие, которым я затачиваю карандаш, как папуас. Кровь так и хлещет – порез глубокий. Я плачу. Мне больно – и я плачу. Я не могу остановиться, потому что у меня болит раненый палец, болит моя жизнь, с которой я не знаю что делать – теперь.
– Боже мой, Керстин, чем ты порезалась? Лезвие? Откуда здесь лезвие? Я сейчас перевяжу, не плачь, моя девочка, не плачь. Папа с тобой. Не плачь, черт, да где же здесь... Вот, сейчас.
Он бинтует мне палец широким бинтом, руки его дрожат. Па, когда ты стрелял, руки у тебя не дрожали. Я тоже не плакала, когда меня поджаривали Кен с профессором на пару. Господи, как больно!
– Ну вот, видишь? – Я только чувствую, как пахнет его рубашка. И его голос – точно такой, как тогда, давно, когда я падала и разбивала коленку. – Ну вот, уже не больно, правда же? Не плачь, моя принцесса, папа с тобой...
– Па, что случилось? – На пороге стоит мальчик. У него синие глаза Стивена. – Керстин, почему ты плачешь?
– Все в порядке, Саймон. Просто Керстин поранила палец.
– Керстин, тебе очень больно? Не плачь, скоро пройдет. Я никогда не плачу.
Нет, мне уже не больно. Совсем не больно.
20
– Ты все-таки хочешь лететь завтра?
– Да, папа. Я должна увидеть Эрика. Он нужен мне. Может быть, я ему тоже еще нужна...
-Да.
Мы молчим. Словно тяжелый камень упал с моей души. Камень, давивший столько лет. Мы будто вынырнули из страшного сна, в котором были и не могли проснуться. Мицуко была права. Надо жить дальше. По крайней мере, попробовать.
– Вы не видели Саймона? – Мицуко заглядывает к нам в беседку. – Уже пора обедать. Поискали бы его.
– Я здесь, мамочка.
Мальчик выглядывает из кроны дерева, которое растет рядом с беседкой. Он все слышал! Ну, погоди же!
– Ты подслушивал? Пожалуйста, мистер Бартон, идемте со мной.
О бедняга, сейчас Мицуко прочитает тебе лекцию на этические темы.
– Так странно... – я смотрю на папу. – У меня есть брат. Я даже не знала.
– Я не знал, знаешь ли ты, а специально тебе сообщать... Я боялся, что ты... Я знаю, как болезненно ты восприняла мою женитьбу. Но я не мог больше оставаться один. Мицуко знала Нину... Мы как-то... привязались друг к другу. А потом она забеременела... Мы уже немолоды, но решили, что должны... родить этого ребенка. Так, словно вымолили у судьбы – вернуть мне сына. Словно...
– Не надо, па. Это не Стивен. Мы оба это знаем.
– А ты? Как ты к нему относишься?
– Не знаю. Я уже слишком взрослая. Мне уже пора иметь собственных детей, а тут... Я должна привыкнуть... ко всему. К тебе, к нему, к... Мицуко. Вы – семья.
– Но мы – твоя семья, хочешь ты этого или нет. – Мицуко умеет ходить тихо. Кто-то ругал мальчишку за подслушивание! – И мы все любим тебя. Ты нужна нам. Саймон ужасно тобой гордится. Я... Керстин, пожалуйста... не бросай нас больше.
– Хорошо. Наверное, я привыкну.
Город ангелов встретил меня яркой рекламой и веселой толпой. Я чужая в этой кунсткамере. Мне невесело. Я устала. Я хочу где-то закрыться и передохнуть. У меня здесь собственный дом, но у меня есть срочное дело. Я должна завершить то, что начала.
– Вы к мистеру Джонсу? – Симпатичная молоденькая брюнетка. Чересчур короткая юбка и слишком длинные ногти. – Вам назначено? Мэм, подождите! Туда нельзя! Мистер Джонс занят.
Да знаю я, чем он занят. Небось сидит и что-то жует. Ужели мне не знать повадки мистера Джонса? Так что иди-ка ты, девочка, не раздражай меня! Массивные дубовые двери. Мистер Джонс на жизнь не жалуется.
– Я занят, кто вас пустил сю... – его крик обрывается. Он вытаращил на меня глаза, словно увидел привидение.
– Не ори, Тим, горло простудишь.
– Мистер Джонс, я ее предупреждала! Она ворвалась, я позову охрану...
– Поди прочь, Хеттер. Слышишь? И никого не впускай. Вот теперь я уж точно занят. – Тим выбирается из-за стола. – Ну, чего встала? Иди отсюда.
Секретарша перепуганно исчезла.
– Ты вернулась. – Тим констатирует очевидное. – Ты все-таки вернулась. Я знал. Я говорил ему. Ну и где тебя черти носили?! Ты можешь мне сказать, Керстин Бартон, где тебя черти носили?!
– Зачем так кричать? Я же не глухая.
– Это я кричу? Да тебя убить мало за то, что ты сделала с Эриком. Он едва с ума не сошел. Он думал, что его золотко, его красотку кто-то спер. Да кому была нужна такая злобная, холодная и опасная сучка? Господи, и теперь она является сюда как ни в чем не бывало. Ты можешь объяснить, где была?
Его лицо становится совсем красным от ярости. Тим – довольно смешной человечек с толстым пузом и коротенькими тонкими ножками. Теперь он подпрыгивает, словно его кто-то колет в задницу.
– Если ты перестанешь брызгать слюной, я кое-что объясню. Сядь на место и слушай. – Тим покорно опускается в кресло. Он знает, что спорить со мной бесполезно. – А теперь отвечай на вопросы. Как Эрик? Где он сейчас? Когда ты сможешь со мной туда поехать, если в этом еще есть нужда?
– Ах ты... Ну, ладно. Это обождет. Отвечаю. Эрик в полной депрессии – с тех пор, как ты исчезла. Скоро пять лет. Изредка снимался – и то лишь потому, что был уверен, что его принцесса этого бы хотела. Никаких женщин. Никаких вечеринок. Ни-че-го. Даже на вручение второго «Оскара» ездил вместо него я. Его звезда есть на Голливудском бульваре. Это все – для тебя. За это я тебе благодарен. Сейчас он на острове Санта-Каталина. Купил его почти весь. Никуда оттуда не выезжает – только на съемки. И мы едем туда немедленно, дрянь ты эдакая! А там я с удовольствием послушаю, что ты соврешь. Сейчас же, немедленно, ты слышишь?
Он срывается с места и выбегает за дверь.
– Я уезжаю. Если придет мисс Трейл, скажи, что я потом сам с ней свяжусь. Отмени все мои встречи на ближайшие два дня, расписание...
– Шеф, а это случайно не Керстин...
– Хеттер, если об этом узнает хоть одна живая душа, я... Тебя не возьмут на работу больше никуда – по крайней мере на этом континенте. Поняла? Не слышу!
– Да, мистер Джонс.
– Вот так. Ты меня знаешь!
Да, Тима все знают. Он умеет мстить с таким сладострастным азартом, что мало кому хочется испытать это на себе. Он тащит меня – хоть в этом нет никакой нужды – к своей машине.
– Тим, отпусти мою руку. Я не растворюсь в воздухе.
– Я в этом далеко не уверен.
Мы едем к причалу. Здесь у Тима небольшая яхта. Я не очень люблю путешествовать по воде, но сейчас мне все равно. Я не знаю... Мое сердце сжалось в болезненный комочек. Я еду к нему. Я спешила, любимый. Сквозь тысячи опасностей, сквозь десятки смертей – я спешила как могла. Я не боялась смерти. Нет. Я боялась умереть ..вдали от тебя и не почувствовать свой мир в твоих ладонях. Видишь, как все у меня нескладно выходит... Это потому, что я долго была... будто бы живой. А на самом деле – не знаю. Я умею любить тебя – как никого другого. Но я не умею сказать этого. В мозаике моего мира теперь недостает только тебя.
– Не плачь. – Тим протягивает мне стакан. Интересно, он его вымыл? – Ты такая же. Стакан чистый, вода тоже. Пей и успокойся. Если бы ты знала, как я рад тебя видеть! А Эрик... Нельзя ему это – сразу. Ты побудешь тут, я его подготовлю.
– Ладно, ты прав!
Вдали показался остров. Все ближе, ближе... Я уже вижу дом. Белый дом. Он помнил, как я рассказывала ему когда-то о замке из белого мрамора, который мне снился иногда – еще до того, как... Нет. Хватит.
– Это вы, мистер Джонс? – Матрос вглядывается в нас. – А что за леди с вами? Мистер Гамильтон не позво... О боже! Я видел ваше фото у него в каюте, бог сжалился над бедным мистером Эриком!
– Помолчи, Зак, не кричи так. Я должен его немного подготовить, потому что сразу не...
Но я не слышу, что он там говорит. Какая теперь разница?! Я вижу балкон, нависающий над пропастью. А там стоит мужчина, к которому я так торопилась.
Я иду к нему. Поднимаюсь по ступенькам и не спускаю с него глаз. Я вижу его осунувшееся лицо, новую морщинку, которая легла между бровями, темные тени под глазами. Я вижу его, облитого солнцем, в печали. Я иду к нему, хотя Тим орет и просит меня остановиться – он не может так быстро подниматься по ступенькам. А я могу – и иду. И не теряю его из виду. А он стоит и смотрит на море.
Вдруг что-то меняется в его мироощущении. Я вижу, как он поворачивает лицо в мою сторону – он почувствовал на себе мой взгляд. И наши глаза встречаются.
Мне хватило этого мгновения, чтобы понять – я дома. Мой дом там, где есть взгляд его глаз. Я вижу, как он срывается с места и бежит по ступенькам. Бежит ко мне. А я сажусь на белую мраморную ступеньку и понимаю, что мне ни за что не дойти. Я закрываю глаза. Я не осилила нескольких ступенек на пути к нему. Наверное, слишком быстро бежала и устала. Теплые руки собирают в себя мой мир. Знакомый запах и сапфировая синева глаз. Не надо, любимый, я же не плачу! Не надо.
– Я знал! Я верил, что ты вернешься! Я ждал тебя. Видишь? Белый замок над морем. А потом поедем, я покажу тебе свою звезду на бульваре. Я знал...
Я чувствую его поцелуи. Мне ничего больше не надо, у меня все есть. Мой мир в его ладонях. В его глазах. Мы сидим на ступеньках. Какая разница где. Мы снова вместе. А потом, когда мы немного опомнимся, то поедем далеко-далеко. Я заберу Макса, который истосковался, ожидая меня. Я познакомлю тебя, милый, с удивительными людьми – таких нигде больше нет! Я покажу тебе облака.
Но это будет потом. А пока мне нужны только твои поцелуи и твой шепот:
– Я знал. Я ждал тебя... И никуда больше не отпущу!
Мой мир – в твоих ладонях.
2 Га р р о т а – инструмент для удушения человека.