Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
|
К.-П. Вильд. Концепция и результаты приватизации в Восточной Германии |
код 96301 |
|
К. Люфт. Итоги приватизации, осуществленной Попечительским ведомством: оно вело себя как орган власти, а не как собственник |
код 96302 |
|
В. Кляйн. Приватизационная политика Попечительского ведомства с позиций конкурентной политики |
код 96303 |
|
А. Марголин. Приватизация в России: выбор модели определен спецификой |
код 96304 |
|
А. Колганов Бесплодные эксперименты |
код 96305 |
|
В. Найшуль. Реалии и альтернативы разгосударствления |
код 96306 |
|
М. Дерябина. Реформа отношений собственности в России |
код 96307 |
|
Х.-Ю. Вагенер. Частная собственность и управление в переходных экономиках |
код 96308 |
|
Г. Шмелев. А.В. Чаянов о сущности и основных принципах сельскохозяйственной кооперации |
код 96309 |
|
Х. Като. Развитие села в Китае и попытки реформирования системы собственности |
код 96310 |
|
М. Увалич. Собственность работников: сравнение опыта Запада и Востока |
код 96311 |
|
С. Шокарев. Судьбы российского предпринимательства |
код 96312 |
|
П. Хайнрих. О ситуации на восточногерманских предприятиях, их экономическом развитиии и внешних условиях их деятельности после воссоединения |
код 96313 |
|
К.-Х. Дитрих. Пять лет существования частного предприятия Восточной Германии: промежуточные хозяйственные итоги |
код 96314 |
|
О. Юрыгин. О зарубежной собственности российских предприятий |
код 96315 |
Дорогие читательницы, дорогие читатели!
Кардинальное различие между плановой и рыночной экономикой, между социализмом и капитализмом заключается в порядке собственности, а не в механизме распределения. Эта позиция была со всей четкостью выработана в ходе дискуссии конца 40-х годов по поводу возможности внедрения хозяйственного расчета при социализме.
Исходя из обратной посылки, это означает, что простое изменение механизмов аллокации недостаточно для осуществления перехода к рыночной экономике. Но поскольку «собственность» представляет собой чрезвычайно сложный общественный институт и данное понятие в сжатом виде характеризует сложный комплекс множества разнообразных институтов, постольку подобное утверждение предполагает, что для такого перехода требуется значительный период времени, и он не может осуществиться простым утверждением государством определенных правовых норм. Каким образом в конечном итоге сформируется порядок частной собственности и в каком конкретно виде он в итоге реализуется, зависит от множества рамочных общественных, политических и культурных условий страны. Осуществление определенной программы «приватизации» – лишь первый шаг на пути установления порядка частной собственности. К примеру, многое зависит от правовой культуры и состояния судебного дела, от того, пробивают ли себе дорогу формальные права собственности или государственная бюрократия в состоянии многообразными способами тормозить и ограничивать свободу частных лиц даже при наличии формальных прав частной собственности. Плановая экономика времен гитлеровской диктатуры в Германии не в последнюю очередь представляла собой систему, основанную на правах частной собственности.
Практика трансформации, осуществляемая во всех постсоциалистических странах, обнаруживает большое разнообразие путей движения к порядку частной собственности . Подчас реализуется то, что из начально не было запланировано. Группы интересов, социальные проблемы или взаимодействие макроэкономических аспектов трансформации иногда оказывают решающее влияние на процесс возникновения порядка собственности. По сути, слишком поздно стало ясно, что собственность – такая фундаментальная категория хозяйствования, что ее ни в коем случае нельзя рассматривать отдельно от проблемы порядка рынка труда и присущей ему конфликтной культуры. Первоначальная дискуссия о так называемой «sequencing» (очередности) трансформационных мероприятий концентрируется вокруг таких вопросов, как временная последовательность мероприятий по либерализации и приватизации и в меньшей степени – вокруг вопросов, связанных с более широкими аспектами «институциональной sequencing». Может быть, это и верно, ведь здесь активный преобразовательный потенциал экономической политики обнаруживает свои пределы.
Помимо того, во всех обществах постоянно возникает и вопрос о легитимности собственности и ее конкретных форм. В начале трансформационного периода экономическая наука абсолютно не учитывала этот пункт, потому что в конечном итоге ее предметом являются также политическое господство и общественные властные отношения. Именно этим отношениям марксизм отвел центральное место в своей «политической экономии». В связи с крахом социализма легитимизация частной собственности вовсе не представлялась необходимой, поэтому приватизация представлялась лишь социально-технологической задачей при предположении того, что политика располагает достаточной способностью к управлению. То, что позднее взаимодействие именно с вопросами социальной политики стало восприниматься как «нарушение» определенных приватизационных проектов, сопряжено изначально с тем, что с самого начала не была, по крайней мере теоретически, разработана концепция создания легитимности собственности. Отражением этой проблемы является взаимосвязь между собственностью и общественной властью. По этой причине немецкоязычная традиция ордолиберальной «политической экономии» как раз в силу наличия этой взаимосвязи видела необходимость в активной «политике порядка».
С точки зрения практической политики в этом отношении естественно становится ощутимым отсутствие, например, в России, организованных политических группировок как продукта исторического процесса, которые занимаются этим вопросом и выносят на общественное обсуждение концепции легитимизации собственности. Уже сейчас, к примеру, видна, что во многих трансформирующихся странах все более значимую роль будет иметь вопрос легитимизации новых управленческих элит, в руках которых сосредоточены рычаги экономической власти, а не легитимизации подлинных собственников, которые вследствие определенной процедуры приватизации получили определенные формальные права.
Поэтому в данном номере журнала «Политэконом» мы уделили особое внимание проблемам, в которых непосредственно пересекаются общие вопросы легитимности собственности и специфические формы ее институционального оформления. Одну из важнейших взаимосвязей можно проиллюстрировать с помощью следующей схемы:
Введение прав частной собственности устанавливает прежде всего лишь общие рамки для юридического оформления отношений между секторами хозяйственного порядка. Если рассматривать рынки факторов производства труда и капитала, то очевидно, что взаимодействие между соответствующими частичными порядками существует постольку, поскольку на рынке труда вводятся в действие два отличных друг от друга типа трудовой деятельности, а именно диспозитивной (т.е. менеджмента) и исполнительской. В случае если менеджер и собственник не представляют одну и ту же группу лиц (к примеру, в семейном предприятии, когда владелец является одновременно предпринимателем), возникает проблема контроля особого рода. Каким образом собственники после успешной сделки на рынке труда (т.е. найма менеджера) могут затем обеспечивать соответствие диспозитивной деятельности менеджеров их целевым представлениям? Любой реально-типичный порядок собственности (как это обстоятельно рассмотрено в статье Вагенера) разрабатывает специфические институциональные решения так называемого «corporate governance» (корпоративного управления), которые можно рассматривать как своего рода смычку между частичными порядками рынка капитала и рынка труда. В идеально-типичной американской модели управленческого контроля за рынком труда собственники осуществляют свои права по отношению к менеджеру, в том числе и таким образом, что делают свои доли (т.е. права собственноcти) объектом купли-продажи. Такой косвенный контроль, однако, недостаточен для утверждения полноценного и эффективного порядка собственности. Ведь те, кто занимает диспозитивные должности (и в меньшей степени собственники), в рамках предприятия противопоставлены наемным работникам, т.е. тем, кто занимает исполнительские посты. Подобные отношения институционально устанавливаются посредством порядка рынка труда, если толковать эту категорию в широком смысле и включать в нее также и регулирование отношений между трудом и капиталом в рамках предприятия (так называемая «конституция предприятия»). К примеру, может возникнуть потребность в регулировании, поскольку вновь и вновь возникают поводы для трудовых конфликтов, и в результате экономико-политических мероприятий могут быть ущемлены права самих собственников, как в германской системе соучастия в управлении предприятием. Право на контроль за диспозитивной деятельностью здесь приобретают группы лиц, являющиеся не собственниками, а субъектами на рынке труда.
Даже из столь беглого обзора становится ясно, почему введение прав частной собственности ни в коем случае не должно приравниваться к процессу «приватизации» в узком понимании. Конечно, с другой стороны, возникает вопрос, могут ли вообще комплексные взаимозависимости стать предметом сознательного оформления в рамках экономической политики. Скорее всего речь должна идти о долговременных эволюционных процессах, которые приводят к выработке определенных стабильных моделей «институционального взаимоприспособления» различных частичных сфер хозяйственного порядка . Поскольку речь в основном идет о согласовании частичных порядков рынка капитала и рынка труда и тем самым основных общеэкономических рынков факторов производства, эти модели в равной мере весьма значимы и для долговременного экономического роста.
Даже в Германии возникал и частично возникает вопрос о легитимности процессов и итогов приватизации. Мы рады тому, что в определенной мере можем предложить эту проблему к обсуждению в заостренной форме. Криста Люфт входила в состав того правительства ГДР, которое еще принимало закон о Попечительском ведомстве. Сейчас она депутат бундестага от Партии демократического социализма (ПДС). Клаус-Петер Вильд был в 1990 – 1994 годах членом президиума Попечительского ведомства, ныне он главный уполномоченный президиума Федерального ведомства по специальным задачам, связанным с объединением Германии.
Вильд подводит положительные итоги процесса приватизации и – подобно Марголину, анализирующему итоги российской приватизации, – указывает на необходимость того, чтобы проводилось различие между результатами процесса приватизации в узком смысле слова и особыми последствиями действия определенных общеэкономических рамочных условий. Так, приватизация в Германии, бесспорно, была отягощена тяжелой ситуацией на рынках сбыта, и проблемы переходного периода для многих предприятий в этой связи не следует приписывать политике Попечительского ведомства. Что касается концепции приватизации в узком смысле слова, то здесь Вильд представляет позицию огромного большинства германских специалистов, состоящую в том, что приватизация была наилучшим способом санации, поскольку столь крупная организация, как Попечительское ведомство, едва ли могла разумно управлять несметным числом восточногерманских предприятий. Конечно, важной особенностью германской модели было то, что продажа предприятий осуществлялась в соответствии с договорами, в которых содержались четкие предписания, касающиеся новых капиталовложений, сохранения рабочих мест и пр.Вильд считает этот инструмент весьма подходящим для оптимизации процесса реструктуризации предприятий в ходе приватизации.
Криста Люфт, напротив, оценивает итоги приватизации отрицательно. По ее мнению, исходная задача Попечительского ведомства представлялась совершенно иной, а именно как распорядителя, а значит, владельца бывшей народной собственности восточных немцев. Фактически осуществленной политике она бросает упрек именно в том, в чем Вильд видит, собственно говоря, успех, а именно: Попечительское ведомство самораспустилось слишком быстро. То, что восточные немцы лишь в самой малой степени стали собственниками предприятий бывшей ГДР, является, по ее мнению, выражением того, что у Попечительского ведомства отсутствовала самоидентификация. В то время как Вильд интерпретирует задачу Попечительского ведомства, суммируя успехи конкретных приватизационных проектов, Люфт полагает, что процесс должен был сопровождаться реализацией общегерманской промышленной и территориальной политики. Она полагает, что в итоге оказались безвозвратно утраченными значительные возможности роста в Восточной Германии.
В конце концов участвующие в диалоге стороны всегда одновременно являются и заинтересованными сторонами. Вернер Кляйн, который вместе с профессором Гернотом Гугманном из Кельнского университета вступил в дискуссию с Попечительским ведомством, пытается анализировать его политику с позиций теории конкуренции. При этом становится ясно, что в ходе политической дискуссии теоретически обоснованные аргументы подчас используются избирательно. Так, Кляйн считает хорошо обоснованным с позиций политики конкуренции сравнительно четкое отмежевание Попечительского ведомства от моделей санации, опирающихся на структурную политику сохранения «промышленных центров», что подтверждает позицию Вильда. Одно временно он возражает, к примеру, против практики столь широкого привлечения на восточногерманские предприятия руководящего персонала из западной части страны, что часто с неизбежностью приводило к возникновению конфликта интересов между собственным предприятием и потенциальным восточногерманским конкурентом. С таким соображением бесспорно согласилась бы Криста Люфт. Хотя Вернер Кляйн и высказывает некоторые сомнения с позиций сторонника конкурентной политики, но и для него главным являются успехи Попечительского ведомства в возможно быстром разрешении им задачи приватизации в смысле выполнения конституирующего предварительного условия рыночных процессов.
Восточногерманская приватизация – это, конечно, совершенно особый случай. Другие страны должны были неизбежно избрать иные пути приватизации. Центральная дилемма состоит в том, что в отличие от Восточной Германии в ходе приватизации осуществлялись и все прочие мероприятия по трансформации, которые оказывали воздействие на приватизацию. В Германии, напротив, «за одну ночь» были перенесены с запада на восток все рыночные институты, так что приватизацию действительно можно было проводить как относительно самостоятельную политику системных изменений. И, напротив, очевидно, что в России не только возникло намного более сложное взаимопереплетение с другими сферами политики, но и существенно более значимой, чем в Восточной Германии, оказалась проблема легитимности. Так, большинство наблюдателей, в том числе и выступающие в данной рубрике этого номера журнала авторы, подчеркивают, что необходимо было вступить на путь массовой приватизации уже по той причине, что таким образом можно было заметно повысить степень восприятия приватизации населением.
Александр Марголин наполняет свои рассуждения эмпирическим содержанием, утверждая, что многие негативные явления приватизации следует отнести на счет неблагоприятных рамочных условий, например, влияния стабилизационного кризиса на развитие торговли. Но одновременно примечательно то, что (в отличие от Попечительского ведомства, которое принимало решения независимо, хотя и под влиянием соответствующих земельных правительств страны) российскую приватизацию частично блокировали интересы местных органов власти именно в тех сферах, где технические проблемы были незначительны. Тогда как сфера услуг сравнительно легко поддается приватизации, многие гостиницы по прежнему остаются в собственности местных органов власти и министерств, которые считают их важной частью своего имущества. С другой стороны, у местных властей недостает средств и концептуальных идей для поддержки молодых частных предприятий. В итоге фактический ход приватизации не соответствует первоначальным ожиданиям. Согласно суждению, высказываемому во многих западных аналитических работах, это относится и к модели приватизации в расчете на инсайдеров (работников предприятия. – Прим. переводчика), модели, обязанной своему возникновению привилегиям, установленным для работников предприятий в ходе осуществления ваучерной приватизации.
Андрей Колганов значительно расширяет поле критики, со всей определенностью констатируя применительно к самой большой группе инсайдеров, а именно наемных работников, что их функция как акционеров скорее носит «фиктивный характер». Он видит центральную проблему российской модели приватизации в том, что, собственно, не возникли импульсы для изменения внутренней и внешней структуры предприятий, равно как инвестиционного процесса. Здесь, среди прочего, важным оказывается вопрос о том, сопровождается ли приватизация формированием современной руководящей элиты. Колганов придерживается мнения, что именно этого и не происходит (если обратиться к определенным сферам, например, к банковскому сектору) и что вместо этого создается порочный союз бюрократических властных группировок и предпринимателей, известный по опыту развития многих развивающихся стран.
Однако теперь такую систему стабилизируют не только эти группы, объединенные общими интересами. Парадоксальным образом она и поддерживается за счет того, что при приватизации своевременно не подумали о социальном обеспечении, совместимом с экономическим ростом и не обусловленным крайне масштабным, как говорят сейчас многие критики, государственным сектором, характерным для большинства трансформирующихся стран. Особенно это касается пенсионного обеспечения. Поэтому Виталий Найшуль видит решительный способ разрешения российских проблем «номенклатурной приватизации» в том, чтобы приватизировать и социальное обеспечение, то есть в переходе к методу индивидуальных накоплений при страховании по возрасту .
Вполне очевидно, что проблемы российской приватизации сложны. Марина Дерябина, член редакционного совета нашего журнала, подводит промежуточные итоги и подчеркивает различия между этапом ваучерной приватизации (1992 – 1994 годов) и этапом «денежной приватизации» (после 1995 года). В своем анализе она уделяет особое внимание тому, как результаты ваучерной приватизации сказались на социально-экономической дифференциации новых собственников в народном хозяйстве. Разумеется, трудно оценить, насколько быстро будет изменяться вес разных группировок. Так, она отмечает, что, несмотря на ярко выраженный характер «приватизации инсайдеров», уже через год (к середине 1995 года) резко возросла доля внешних, 'стратегических инвесторов. Примечательно, что, помимо важнейших групп новых собственников – номенклатуры, директоров предприятий, наемных работников, – на первом этапе приватизации не сыграли конструктивной роли в процессе институциональные собственники, к примеру, банки или инвестиционные фонды, как это происходило в Чехии. То же самое относится и к иностранным инвесторам. Соответственно определяющим недостатком модели было то, что отсутствовали импульсы для реструктуризации предприятий с помощью новых инвестиций. Именно это должно произойти на втором этапе – в ходе «денежной приватизации», когда банки, к примеру, осуществляют крупные инвестиции в приватизированные предприятия и затем могут соучаствовать в изменении их структуры. Это стало бы признаком наличия «истинной собственности», как называет Дерябина. И хотя в силу фискальных проблем государство заинтересовано в осуществлении подобной стратегии, этот второй этап приватизации оказывается трудно реализуемым, поскольку возникают и доходы для покрытия бюджетных расходов. С одной стороны, налицо политические опасения некоторых групп в обществе, настроенных против «распродажи» государственной собственности, которые в первую очередь возникают в связи с возможной ролью иностранных инвесторов. С другой – более существенную роль, вероятно, играют значительные конфликты интересов, вытекающие из «олигархического характера современной российской экономики». Дерябина анализирует проблематичную роль государства, подчеркивает отсутствие регулирования деятельности финансово-промышленных групп, трудности, с которыми сталкиваются стратегические институциональные инвесторы в воздействии на внутренние процессы, иногда вопреки воле директоров предприятий, и многое другое.
Таким образом становится ясно, что российская приватизация далека от решения общей проблемы четкого и окончательного наделения различных групп индивидуумов и институтов определенными правами собственности и компетенциями в том смысле, в каком говорилось выше. В более узком экономическом смысле речь идет прежде всего о формировании «corporate governance» («корпоративного управления»), которое подвергает теоретическому анализу Ханс-Юрген Вагенер , также член нашего редакционного совета. В то время как экономическая наука не утруждает себя обоснованием преимущества эффективности частной собственности в случае, когда собственники и менеджеры выступают в одном лице, именно в сфере промышленности и кредитного дела обе эти функции выступают расчлененно. Проблема приобретает особую значимость в трансформирующихся странах, где ощущается нехватка квалифицированного управленческого персонала. Поэтому дальнейшее развитие трансформационного процесса в значительной мере будет определяться тем, возникнут ли эффективные системы контроля и мотивации менеджеров. Вагенер проводит различие между англо-американской моделью контроля с помощью рынка капитала (которая пользовалась очень большим влиянием в начале трансформации), германо-японской моделью контроля через банки и родственной ей итальянской моделью мощного политического воздействия. Если приватизация в Чехии развивается в направлении второй системы, то в Польше в направлении третьей. Несмотря на это, все-таки актуальна проблема выхода из положения при дефиците управленческих кадров, но при наличии функций управления (governance) у банков. Формируется облик новой хозяйственной руководящей элиты, которая может совмещаться с группой собственников, но при этом представляет собой социально-экономический слой особого качества.
До сих пор дискуссия однозначно демонстрировала, что приватизация ни в коей мере не равнозначна конституированию нового эффективного рыночного порядка, особенно в смысле окончательной политической легитимизации его результатов. Если к тому же обратиться, по-видимому, к центральной в России проблеме формирования слоя менеджеров, то становится также понятно, что налицо тесная взаимосвязь с проблемой порядка рынка труда. Менеджеры, с одной стороны, имеют обязательства перед обществом и собственниками, а с другой – и перед наемными работниками своего предприятия. Именно российский путь привел к определенному приближению к кооперативной модели, ориентированной меньше на «shareholders» (акционеров) и больше на «stakeholders( лиц или группу лиц, акционеров или не акционеров, способных контролировать компанию через неакционерные формы). Любопытно, что в настоящее время подобная дискуссия проходит в Китае, где некоторые ученые придерживаются мнения о том, что до сих пор проблема собственности в период трансформации все еще рассматривается слишком упрощенно . Предприятие – более чем объект, передаваемый благодаря правам собственности определенным лицам. Таким образом в стратегиях приватизации должны учитываться и аспекты, выходящие за обозначенные рамки, например, роль работников.
Поэтому мы далее сделали особый упор на вопросе о том, являются ли системы участия работников или непосредственно собственности трудового коллектива значимым выбором в трансформационной экономике и если да, то каким образом. Это представляет интерес в целом и в особенности для аграрной сферы, в отношении которой в России еще предстоит принятие серьезных решений по реструктуризации.
В связи с темой номера мы вспоминаем крупного российского экономиста Александра Чаянова, заново открытого на Западе в 60-е годы специалистами по экономической этнологии и по развивающимся странам. Многие экономические работы по коллективной собственности выводят на первый план проблему стимулов, которая и в югославской модели приводила к значительным дефицитам (краткосрочная максимизация выплат по заработной плате в ущерб долговременным инвестициям). Чаянов считал, что товарищества в конечном итоге могут решить проблемы стимулов лишь на пути установления мировоззренческих связей, и считал поэтому, что будущее – за моделью кооперативов, которые соответственно для разных типов экономических процессов смогут найти специфические организационные решения по сотрудничеству более мелких или более крупных групп людей.
В Китае подобные организации в сельской местности играют большую роль. Многие сообщения поверхностного характера об успехе якобы имеющегося дуализма план – рынок игнорируют тот факт, что государственные предприятия Китая на деле едва ли жизнеспособны. Динамика экономического развития обеспечивается прежде всего мелкими и средними предприятиями, которые, со своей стороны, часто не находятся в частной собственности, и с учетом своих многообразных связей с другими хозяйственными единицами (например, в рамках общинных холдинговых обществ) представляются не чуждыми кооперативам Чаянова. Означает ли это собственно сущность китайского пути? Находится ли Китай на пути к кооперативному хозяйственному порядку?
Хироюки Като дает обзор этой проблемы и концентрирует внимание на особом аспекте. В последнее время в Китае пропагандируется так называемая «система акционерных товариществ» применительно к сельскохозяйственным предприятиям. Раздаются голоса, воспринимающие ее однозначно в качестве модели для уравновешивания целей – эффективности и распределения, а так же, как эффективное институциональное решение вопроса о взаимоотношениях между местными предприятиями и общинами. Акционерные товарищества различных регионов отличаются во многом, но важно, что в них представлены разные группы владельцев акций, которые соответственно могут реализовать свои интересы, и что одновременно ограничивается торговля этими акциями, чтобы не допустить разрушения корпоративного облика такого предприятия. В этом смысле речь идет о «концепции 'stakeholder'» и меньше о кооперативной концепции в собственном смысле слова. Като полагает, что в такой модели найдено лишь временное, компромиссное решение, которое в конечном счете должно будет завершиться полноценной приватизацией. Но важный позитивный аспект состоит в том, что в условиях недостаточного институционального обеспечения местными финансами возникает стабилизирующий эффект воздействия на общины. Между тем такая модель может стать эффективным инструментом перехода к порядку частной собственности и не быть стабильной конечной субстанцией.
Критика Като данной модели опирается на расхожие экономические аргументы, касающиеся эффективного воздействия прав частной собственности. Милица Увалич, однако, показывает, что многие по спешные суждения высказываются именно по поводу возможного выступления работников в роли собственников, потому что не проводится достаточная дифференциация различных институциональных решений, при том что очерченная выше «система акционерных товариществ» не совпадает с моделью участия работников в собственности, так как, к примеру, местные органы власти играют важную роль как владельцы акций. Поэтому Увалич критикует и поспешную отрицательную оценку российской приватизации с участием инсайдеров. Важен не только вопрос о том, был ли при этом выбран наилучший путь приватизации в данных условиях. Имеются так же весомые экономические аргументы в пользу того, что специфические формы собственности работников в целом могут оказывать позитивное влияние на эффективность предприятий. Кроме того, необходимо четко отдавать себе отчет в том, какие отношения существуют между собственниками и менеджерами. Предприятие может находиться в собственности работников (employee owned), но при этом коллектив может им и не управлять (labour managеr). Тогда трудовой коллектив может принимать решение о реструктуризации автономного менеджмента, если коллектив как собственник настроен уcтановить прямую связь между руководством предприятия и стоимостью собственных долей в собственности.
Как уже показано в статье Вагенера, экономическая теория предприятия, таким образом, значительно более сложна, чем это предполагает простая конфронтация между правами частной и государственной собственности в период трансформации. Очевидно, нелегко вывести отсюда четкие стандарты для оценки результатов приватизации. Так что рекомендуется всегда давать оценку экономической политики, имея в виду, по возможности, многоплановые перспективы. Конкуренция мнений призвана стать сама по себе составной частью преобразований, нацеленных на внедрение конкурентной экономики.
Обратимся еще раз к китайскому опыту. Быстрый поворот на селе, естественно, стал возможным потому, что Китай еще не слишком индустриализирован. Другим, часто приводимым особым условием Китая является тот факт, что китайцы-эмигранты в больших объемах инвестируют свои капиталы в Китай. В этом отношении и благодаря прямым иностранным инвестициям приватизация играет большую роль. Поскольку речь идет о культурном пространстве, постольку подчас это связывается с прежними предпринимательскими традициями, когда сегодняшние предприниматели из Гонконга возвращаются в те места, где родились их предки и которые они покинули после 1949 года.
Поэтому мы задались вопросом: какова, собственно говоря, судьба российского предпринимательства? Сергей Шокарев описывает три случая, судьбы трех семей – Сабашниковых, Прохоровых и Смирновых. Восхищает то, что даже на протяжении довольно длительного периода господства планового хозяйства в Советском Союзе удалось найти способы сохранения и продолжения семейных предпринимательских традиций. Особенно наглядно это проявляется на примере семьи издателей Сабашниковых, которая продолжала трудиться во время нэпа и впоследствии сохраняла накопленные знания (члены этой семьи в Советском Союзе частично продолжали работать в издательском деле), а сегодня она вновь может вести частное издательское дело. Однако большинство российских предпринимателей разделили судьбу Прохоровых, то есть погибли. И все-таки на стало время задуматься о частнопредпринимательских традициях России и, по возможности, о ценностях, которые могут быть связаны с ними.
В статьях журнала, ориентированных на практические вопросы, рассматривается процесс приватизации с точки зрения тех, кто является его объектом. Предлагается опыт приватизации Восточной Германии и России. Интересно, что Восточная Германия в определенном аспекте столкнулась с проблемами, которые сходны с российскими. Совершенно очевидно ощущался дефицит соответствующих инструментов и источников финансирования, необходимых для того, чтобы осуществить настоящий рывок, который бы позволил расширить участие восточных немцев в процессе приватизации. На это «узкое место» указывает как Петер Хайнрих, западногерманский консультант в области менеджмента, так и восточногерманский менеджер Карл-Хайнц Дитрих. Поскольку (судя по статье Колганова) эта проблема характерна и для России, можно прийти к заключению, что при системных изменениях следовало бы придавать гораздо большее значение формированию финансовой инфраструктуры. Трансформация несет в себе для насущно необходимого предпринимательского слоя больший экономический риск, чем обычно, что в свою очередь означает потребность в особых механизмах привлечения рискового капитала. В этом в конечном итоге заключается даже государственная задача. То же самое относится к проблеме долговременного отсутствия систематической информации и опыта, ощущаемого многими молодыми предпринимателями в странах переходного периода. Подчас проекты терпят провал потому, что неверно оценены возможности рынков.
В то время как восточногерманские предприятия спешно подталкивали и даже бросали в рынок, российские менеджеры вынуждены были в гораздо большей степени заниматься вопросом о том, как изменить внутреннюю структуру предприятий и при этом справиться прежде всего с социальными последствиями реструктуризации. Принятие многих трудных решений в Германии было облегчено, поскольку оно было уже просто-напросто предопределено волей нового владельца собственности. Из помещенных в журнале статей становится ясно, каким образом решение в пользу применения определенных методов приватизации (концентрация акционерной собственности или ее широкое распыление) предопределяет и характер реструктуризации. На лицо взаимозависимость между укреплением руководяших функций, с одной стороны (что имеет место при концентрации власти собственников), и укреплением легитимности и повышением мотивации работников, с другой (в случае более широкого распыления собственности). Таким образом, именно здесь находят практическое отражение проблемы, в теоретическом плане анализируемые в статьях Вагенера и Увалич.
Прежде чем вкладывать капиталы, иностранные инвесторы принимают решение относительно территориального места их приложения. Плохие рамочные условия равным образом побуждают и отечественных капиталодержателей к решениям не в пользу «родных стен» и дают повод для перевода капиталов за рубеж. В статье Олега Юрыгина как раз рассматривается тема российских инвестиций за границей. Эти инвестиционные потоки определенно руководствуются традиционными мотивами, которые предопределяли предпринимательские интересы на более ранних стадиях развития рыночной экономики (например, обеспечение рынков сбыта российскими энергетическими компаниями или сохранение сырьевого обеспечения). Оба явления подчас отражают распад прошлых экономических связей внутри СССР и попытку реинтеграции на уровне предприятий. Показательно, что решающую роль при этом играют крупные промышленные комплексы, к примеру, бывшей советской алюминиевой промышленности, а вместе с ними также предприятия, на которые государство по-прежнему оказывает сильное влияние. Российский экспорт капитала еще не руководствуется теми стандартами, которые значимы для крупных многонациональных концернов высокоразвитых промышленных стран, таких, как, к примеру, систематическое освоение технологических ноу хау или глубокое проникновение на международные рынки сбыта посредством операций в области маркетинга и сервиса на местном уровне. В этом находит свое выражение общая низкая конкурентоспособность российских товаров в международной торговле, которая сегодня в большой степени определяется товарными потоками в рамках мультинациональных компаний.
Юрыгин также указывает на то, что экспорт капитала в российском случае однозначно является в большой степени выражением плохих рамочных условий в собственной стране. Здесь смыкаются реальные предпринимательские беды и криминальные действия по «отмыванию» состояний. Во всяком случае, большую потребность в капиталах, которую испытывает народное хозяйство России, нельзя удовлетворять, подвергая экспорт капитала более жесткому контролю. Ведь всякий контроль порождает новый вид преступлений, с помощью которых можно будет его избежать. Такую взаимосвязь мы рассмотрим более подробно в пятом номере нашего журнала, который намереваемся посвятить проблемам морали, экономики и преступности.