Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Глава 2. Философия творчества
Творчество является одной из самых загадочных, волнующих и злободнев ных проблем. Вероятно, никогда в прошлом оно не было предметом такого при стального внимания философов, психологов, социологов и педагогов, как сей час. В современной научной литературе, посвященной этой проблеме, просле живается очевидное стремление исследовать конкретные вицы творчества — творчество в науке, технике, искусстве, его психологические основы и т.д. При меняется и соответствующая методология: естественнонаучная, эстетическая или психологическая. Так, психология исследует творчество как классическими ме тодами (самонаблюдение творца, изучение биографических данных, анкетиро вание, интервьюирование), так и современными (выявление прямого и побоч ного продуктов предметного действия, кинорегистрация движения глаз и т.д.).
Подобные рекомендации и разработки несомненно служат своеобразной тех никой, с помощью которой и эвристика, и психология как бы понижают барь ер, через который мы должны прийти к пониманию сущности творчества. Но, тем не менее, они не обладают общеобязательностью, поскольку отталкиваются от конкретных эмпирических ситуаций и обстоятельств, в которых почему-то состоялся творческий акт. Во всех работах данного рода мы имеем дело с при кладными аспектами творчества, т.е. в них не ставится и не исследуется собст венно философский вопрос: как вообще возможно творчество.
При анализе наследственных способностей субъекта творчества, его талан та, голосовой, слуховой или зрительной исключительности, которые всегда уни кальны и неповторимы, мы никаких теоретических выводов о сути и истоках творчества сделать не можем. Точно так же мы не уйдем далеко в теоретическом плане, изучая психологию субъекта: его темперамент, скорость психических ре акций, способность образовывать далекие ассоциации — эти и другие не менее важные характеристики всегда относятся к конкретному эмпирическому субъ екту. Описание психологических механизмов интуиции или озарения — это все гда описание задним числом уже случившихся актов творчества. Какие выводы можно, например, сделать из признания многих великих творцов, что очень часто озарения приходили к ним во сне? Разве что больше спать. Мы можем последо вать совету Эйнштейна и профессионально заниматься музыкой, играть на скрипке или внимательно вчитываться в Достоевского, т.е. соблюдать все, по Эйнштейну, условия, необходимые для творчества, и, если нам повезет, натолк нуться на счастливую идею в физике или математике. Однако это всегда будет неконтролируемым чудом.
Сами по себе способности, таланты, воспитание, образование, культурная изощренность еще не делают человека творцом. История знает немало приме ров, когда крупные творцы были людьми не очень культурными, а иногда даже совсем не воспитанными в общем смысле этого слова. Это особенно относится к нашему времени и прежде всего к западной культуре, в которой произошел разрыв знания и бытия. Можно наблюдать такой парадокс: человек обладает большими знаниями, делает открытия, двигает вперед науку — и в то же время является ограниченным, эгоистичным, подлым или наивным.
Проблема творчества стала предметом специального изучения только в XX веке, когда в связи с мощным ростом массовой культуры миллионы людей мо гут неплохо жить за счет творческого труда десятков людей, за счет чужого твор чества; размноженного, тиражированного, превращенного в готовые схемы и технологии. Но такой процесс неизбежно ведет, по нашему мнению, к угасанию .„ творческого потенциала нации или народа. В то же время во многих направлениях своего развития человеческое общество или зашло в тупик, или подходит к нему — это проявляется в грозящей экологической катастрофе, в росте насилия и преступности, во вспышках национализма, в падении роли и престижа рели гии и т.д. И все больше растет необходимость в новых идеях, в новых радикаль ных рецептах спасения, в людях, мыслящих оригинально, способных к новому видению, к открытию новых перспектив.
Попытки понять и описать феномен творчества сразу наталкиваются на не разрешимые парадоксы: люди, много знающие о творчестве, сами не творят (раз ве что пишут интересные статьи и книги по проблеме творчества, что тоже в оп ределенном смысле является творчеством). Те же, кто творит, создает совершен но новые ценности в науке или искусстве, чаще всего не знает, как он это делает (а то, что он потом рассказывает теоретикам творчества, особой ценности не представляет, ибо никаких общих рецептов или рекомендаций из его сугубо ин- Ц индивидуального опыта вывести нельзя). Творчество парадоксально и в том, что для открытия нового, незнакомого нужно уже в каком-то смысле это новое знать, иначе неизвестно, чего искать и в каком направлении двигаться (в философии это получило название «парадокс Сократа — Платона»), В каком же все-таки смысле нужно «уже знать»? И что мы вообще можем знать о том, как работает наше сознание, наш дух? Мы не знаем, как к нам приходят мысли, мы не можем искусственным усилием вызвать мысль, ибо мысль в строгом смысле этого сло ва как оригинальное понимание, собственное видение (а не поток слов, обра зов, впечатлений, который ежесекундно несется через сознание) приходит в го лову очень редко, может быть, несколько раз в жизни — и далеко не всем. Если бы человек знал, как можно заставить себя мыслить (или творить — что в дан ном случае то же самое), все были бы гениями.
Творчество — величайшая загадка и одновременно великое счастье для лю дей, которым оно доступно (или, лучше сказать, которые могут более или менее долго пребывать в этом состоянии). Наверно, каждый человек испытывал со стояние творчества, когда останавливается время, трепещет душа, когда охва тывает восторг оттого, что что-то получается и получается по-своему. Человек (чаще, правда бессознательно) чувствует себя Богом, продолжающим творение мира.
С точки зрения Н А Бердяева, которого можно без колебания назвать идео логом творчества, человек призван к творчеству, творчество есть его нравствен ный долг, назначение человека на земле, его задача и миссия. Творческий акт вырывает человека из рабского принудительного состояния в мире, поднимает его к миру иному, к иному пониманию бытия. Творчество — это просветление и преображение мира. У Бердяева, как и у Владимира Соловьева, перед человеком ставится теургическая задача — творение мира, т.е. его преображение и одухотворение. Творческий акт есть продолжение дела творца, а творчество гениаль но по самой своей природе. Гениальность человека отображает в нем образ Бога-творца. Гениальность не тождественна гению, она не означает, что человек имеет огромный дар писать художественные или философские произведения, управ лять государством или делать открытия и изобретения.
Николай Александрович Бердяев (1874-1948) принадлежит к тем представителям русской культуры конца прошлого — начала нынешнего столетия, время деятельности которых обозначается как «сереб ряный» век». Он один из тех русских мыслителей, чьи статьи и книги необычайно ярко отразили мир «в его минуты роковые». Признанный экзистенциальный мыслитель, персоналист он самые яркие свои работы посвятил проблеме творчества, в котором он видел силу, освобождающую человека, дающую смысл его существованию. Сюда прежде всего относятся работы «Смысл творчества», «Опыт эсхатоло гической метафизики. Творчество и объективизация», «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики».« О рабстве и свободе человека»
Гениальность относится к внутреннему творчеству, а не к внешней реализа ции, она есть целостное качество человеческой личности, а не специальный дар. Соединение гениальной натуры с большим даром, талантом образует гения. «Но гениальной может быть любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, гени альной может быть забота о ближних, гениальной может быть внутренняя ин туиция людей, не выражающаяся ни в каких продуктах, гениальным может быть мучение над вопросом о смысле жизни и искание правды жизни. Святрму мо жет быть присуща гениальность в самотворчестве, в превращении себя в совер шенную просиянную тварь, хотя никаких продуктов он может и не создавать.
Конечно, рассуждает Бердяев, творцы зависят от мировой среды, от своей исторической эпохи и действующих в ней исторических сил, но главная про блема в том, что они все-таки творят из ничего, вносят в мир принципиально новое, то, чего не было раньше в истории. Творческая новизна объяснима лишь из будущего, а не из прошлого. В этом, по Бердяеву, главная тайна творчества, тайна человеческой свободы: «Изначальный, первородный творческий акт не вытекает из прошлого, он не совершается в космическом или историческом вре мени, он совершается в экзистенциальном времени, которое не знает каузаль ной связанности. Во времени же историческом творческий акт парадоксально представляется идущим из будущего. В этом смысле он может быть назван про-фетическим». Действительно, если новое вытекает непосредственно из старо го, является новой комбинацией старых элементов, то это не творчество в точ ном смысле слова. Творчество — это внесение в мир принципиальной новизны, творчество — это творение. Традиционное религиозное учение, пишет другой замечательный русский мыслитель, СЛ.Франк, утверждает, что понятие «тво рец» применимо только к Богу, и ничто сотворенное, в том числе и человек, не может само творить. Разумеется, в том специфическом смысле, в каком Бог на зывается Творцом, и сотворение мира мыслится как чудесный акт сотворения «из ничего» по воле Бога, «творчество» есть явление абсолютно единственное, но сам факт, по Франку, что человеческий дух имеет эту идею Бога-Творца, есть свидетельство того, что момент творчества доступен и ему самому, иначе само слово было бы для него лишено смысла.
Семен Людвиговач франк (1877-1950) — один из самых глубоких русских религиозных философов, тонкий аналитик человеческого бытия, внутреннего мира личности, онтологии этого мира, связи чело века с бытием. Богом, глубоко и проникновенно изучавший проявления человеческого бытия в твор честве, искусстве, морали, религии. Основные произведения Франка написаны прекрасным литера турным языком. Многие из них, переизданные в последнее время, показывают высочайший уровень , философствования, присущий русской культуре, русскому самосознанию. Это прежде всего работы «Реальность и человек(метафизика человеческого бытия)», «Непостижимое», «Свет во тьме».
Всякий человек, по Франку, есть хоть в малой мере или в потенциальной фор ме творец. Всюду, где цель деятельности рождается из глубины человеческого духа, имеет место творчество. Всякий ремесленник, работающий с любовью и вкусом, вкладывающий в работу свою личность, творит в этом смысле по вдохновению; и различие между ремесленником и художником относительно. Если наша эпоха проводит отчетливую грань между механическим, автоматическим трудом и сво бодным творчеством, то она принижает и подавляет истинно человеческое в че ловеке. Человек не может вообще перестать быть личностью; он поэтому всегда вкладывает хотя бы минимальный момент творчества в свой труд. Творческий
элемент, по Франку, присущ всякому познанию, ибо познание есть внесение в бытие света истины.
В отношении великих научных и философских открытий ясно, что здесь тво рится нечто новое, небывалое, что ими обогащается бытие. Но и здесь различие между творческим гением и ремесленником научного труда допускает незамет ные переходы и обнаруживает свою относительность. То же происходит и в об ласти нравственной или политической деятельности. Даже самый скромный, обыденный человек кроме простого, извне предписанного выполнения своих обязанностей вносит в свою работу элемент чутья, импровизации, догадки, справляется с индивидуальным положением каким-то новым, небывалым, ро ждающимся из его души способом, и в этом смысле является творцом. Франк писал: «всякий человек, вносящий отпечаток своей личности в окружающую его среду, всякая жена и мать, вносящая свой собственный нравственный стиль в жизнь семьи, свой эстетический стиль в домашнюю обстановку, всякий воспи татель детей есть уже творец».
Наиболее типичный образец творчества, полагал ученый, есть творчество ху дожественное, и в этом смысле всякое творчество несет на себе отпечаток искус ства. Искусство есть «воплощение»: в нем что-то духовное облекается плотью, как бы внедряется в материальное и является в нем как его «форма». Искусство есть «выражение». Буквальный смысл слова означает «отпечаток» чего-то в другом, внешнем, в объекте или материале — нечто аналогичное процессу накладывания печати на воск. Но что человек, художник хочет выразить? Самый простой ответ:
самого себя. Однако человек как безусловно своеобразное, единственное и непо вторимое начало принципиально невыразим, он есть неотчуждаемая, не доступ ная вынесению вовне глубинная точка бытия.
Творец, пытаясь выразить себя, выражает не просто субъективные пережи вания, но нечто в известном смысле объективное, общечеловеческое. Но что та кое это «нечто»? Откуда оно берется и к какому роду бытия принадлежит? В процессе художественного творчества творимое берется из «вдохновения», не дела ется умышленно, а «рождается». Какой-то сверхчеловеческий голос подсказы вает его художнику, какая-то сила, а не его собственный умысел, вынуждает ху дожника лелеять его в себе, оформлять и выражать его. Но это нечто готово. Существует в оформленном виде лишь момент, когда художник употребил не обходимое усилие, чтобы выразить его. В этом и заключается то, что называется творчеством. Творчество есть такая активность, в которой собственное усилие художника, его собственное «делание» неразделимо слито с непроизвольным нарастанием в нем некоего «дара свыше» и только отвлеченно может быть отде лено от него.
Творец создает свое произведение, ибо сам простой пересказ чужого не есть творчество. Но этот творящий «сам» есть не просто индивидуальный человек в его субъективности, и не безлично-общий носитель сознания, он есть индиви дуально-человеческое выражение действующего в нем сверхчеловеческого духа. Иногда гений творит почти как безвольный медиум действующей в нем высшей силы; в других случаях художник употребляет долгие, мучительные усилия, де лает многократные пробы, чтобы выразить или адекватно воспринять то, что ему дано свыше. Так или иначе, собственное усилие или делание и простое вни мание к голосу, говорящему в нем, слиты здесь в неразличимое единство. Но это и значит, что творчество предполагает двуединство человеческого существа: его самостоятельность, свободу, умышленность и его укорененность в чем-то транс цендентном, в превышающей его духовной реальности и зависимости нее.
В опыте творческого вдохновения, в котором сверхчеловеческое творческое начало непосредственно переливается в человеческое творческое усилие и кон кретно слито с ним, человек сознает самого себя творцом; это значит, что он воспринимает свое сродство с творческим первоисточником жизни, свое соуча стие в таинственном метафизическом процессе творчества. Именно в качестве творца человек более всего сознает себя «образом и подобием Божиим».
Нигде, с точки зрения Франка, богочеловеческое существо не проявляется так отчетливо, как в творчестве. Человек не только раб Божий, покорный ис полнитель воли Божьей, но свободный соучастник Божьего творчества.«... Под линное исполнение воли Божией доступно только в форме свободного творче ства: всякое слепое, рабское, механическое выполнение этой воли есть именно невыполнение ее истинного существа. Человек как только «раб Божий» есть «раб ленивый и лукавый» — примерно подобно тому, как работник, только рабски-механически выполняющий предписанную ему работу, не интересуясь ею и не вкладывая в нее своего волевого усилия, есть уже тайный саботажник. Ибо Бог призвал человека быть не просто рабом, а своим свободным, т.е. творческим сотрудником».
Таким образом, анализируя взгляды двух выдающихся русских мыслителей на проблему творчества, мы можем сделать следующие выводы:
1. Творчество не только и не столько создание новых продуктов, ценностей, идей или открытий — творческой, гениальной может быть жизнь любого человека, который в свое дело пытается внести отпечаток своей личности, свою душу.
2. Творчество загадочно и необъяснимо, если исходить из конкретных эмпи рических причин и обстоятельств, в нем наиболее явственно проявляется бого-человеческая природа личности. Бог есть последняя причина и возможность человеческого творчества, в каких бы понятиях и образах он ни выступал для тверда — в виде внутреннего голоса или «гения», в виде ощущения вечности, в чувстве переполняющей любви к миру и т.д.
3. Творчество принципиально невыразимо в виде какого-то набора рацио нально зафиксированных правил и способов действия. Поэтому философия, пытаясь ответить на вопрос «как вообще возможно творчество?» может лишь говорить об одном несомненном и обязательном условии — творчестве челове ком самого себя, превращении себя, как говорил Бердяев, в «просиянную тварь», в образ и подобие Божие, потому что, только находясь в этом образе, человек и может творить. К тому же самотворчество — не одноразовый акт, этому должна быть; посвящена вся жизнь человека.
Человек всегда пытается стать кем-то (ученым, художником, пожарником...), и вполне естественно пытается привести себя к конкретному виду деятельности или образу жизни. И только став кем-то по-настоящему, постигнув все искусы и тонкости своей профессии, он начинает понимать, что дело не в том, чтобы стать кем-то, а в том, чтобы в любой профессии оставаться самим собой — чело веком, живущим в режиме подлинно человеческого бытия: любви, красоте, со страдании. Творческий человек всегда самобытен, т.е. он опирается на всю ши роту своей универсальности. Чтобы творить, нужно прежде всего быть не про сто способным ученым или художником — прежде всего нужно быть способ ным человеком, и к развитию такой способности направлено в конечном счете все движение общества вперед. Человек по сути существо творческое, но творит лишь тогда, когда находится в своей сути, когда он ощущает себя человеком, а не простои не только астрофизиком или скульптором. Ибо он выражает в своих деяниях, чем бы он ни занимался, свою человеческую природу, свою человече скую естественность и в этом смысле обыкновенность, не замутненную ника кими исключительными отклонениями. Быть обыкновенным человеком очень трудно: все стремятся к исключительности, все чувствуют себя такими много сторонними и сложными, что быть просто человеком, вероятно, доступно в наше время немногим. «Под посредственностью, — писал по этому поводу Пастер нак, — мы обычно понимаем людей рядовых и обыкновенных. Между тем обык новенность есть живое качество, идущее изнутри и во многом, как это ни стран но, отдаленно подобное дарованию. Всего обыкновенное люди гениальные... И еще обыкновенное, захватывающе обыкновенна — природа. Необыкновенна только посредственность, то есть та категория людей, которую составляет так называемый «интересный человек». С древнейших времен он гнушался делом и паразитировал на гениальности, понимая ее как какую-то лестную исключитель ность, между тем гениальность есть предельная и порывистая, воодушев ленная собственной бесконечностью правильность.
Оставаться самим собой, жить самобытно, в чистой стихии человечности, каким бы делом ты ни занимался, в какой бы узкой отрасли ни работал, — важ нейшая задача творчества. Мир открывается по-новому, никогда ранее не ви данным образом только в результате «полного присутствия» человека. В обыч ной повседневной жизни человек «распылен» на различные частицы: часть сво ей души он оставляет работе, часть — дому, часть — общению с друзьями, часть — собиранию марок или рыбной ловле, и в каждой своей части, частице он, ста ло быть, частичен, ограничен и односторонен, а для творчества, как, например, и для любви, нужно полное присутствие. Нельзя любить наполовину, какой-то одной частью своего естества, но так же и нельзя творить, не отдавая всю свою жизнь целиком. Поэтому творец «собирает» себя из всех осколков, из всех своих частичных проявлений, стягивает все свои силы в одну точку, чтобы «присутст вовать» при всех тех событиях мира, которые он хочет увидеть, выразить или запечатлеть, собирает для того, чтобы всего себя отдать делу, которое только в этом случае и можно сделать по-настоящему.
Когда он собирает себя таким образом, то в результате такого собирания об разуется просто человек. Но это такая простота, которая есть результат напря женной работы. Результат извлечения себя родового из себя эмпирического, из себя особенного. Эмпирический человек не может долго любить — чувства при тупляются, не может долго выдерживать напряжение чисто абстрактного вооб ражения, в котором годами держат себя творцы-математики, не может долго на ходиться в состоянии вдохновения — устает. «Собранный» же человек, собран ный не в психологическом, а в философском смысле слова, переходит в другой режим бытия, где он может творить, где он ощущает в полной мере смысл и зна чение своего существования. Недаром в древнеиндийском эпосе «Бхагавадгита» говорится: «Кто не собран, не может правильно мыслить, у него нет творче ской силы. У кого же нет творческой силы — нет мира, а если нет мира, откуда быть счастью»'.
Все серьезные философские концепции, все мировые религии видят свою главную цель в раскрытии и объяснении тех путей, тех усилий, благодаря кото рым человек может вырваться из животного, бессмысленного, автоматического состояния и удержаться в своем человеческом (богочеловеческом) естестве. С точки зрения Ф.Ницше, человек в массе своей еще и не возник, он продолжает пребывать в животном состоянии. В массе своей люди — это «супершимпанзе», их отличие от обезьян только количественное: они более умные, более хитрые, они более изобретательны и в собственном благоустройстве, и в жестокости и насилии.
Людьми в полном смысле слова являются, по Ницше, только философы, художники и святые. Не в профессиональном смысле, а в жизненном — те, кто живет, обдумывая свою жизнь, те, кто пытается внести в свою работу красоту и мастерство, те, кто пытается стать выше животных потребностей и жи вотного эгоизма. У остальных людей граница между животным и человеческим состоянием весьма от носительна. Где кончается животное и начинается человек? — спрашивает Ницше, — человек, кото рый только и нужен природе, в котором жизнь является уже не бессмысленной, а обнаруживает свою метафизическую значимость. Пока кто-нибудь стремится к жизни как к какому-то счастью, он еще не поднял взора над горизонтом зверя, и вся разница лишь в том, что он сознательно стремится к тому ,чего зверь ищет слепым инстинктом. Но ведь так, полагает Ницше, мы живем значительную часть на шей жизни, мы не выходим обычно из животного состояния, мы сами звери, осужденные на бессмыс ленные страдания. «Но есть мгновения, когда мы понимаем это, и тогда облака разрываются, и мы видим, как вместе с природой нас влечет к человеку, т.е. к чему-то, что стоит высоко над нами. Содро гаясь, мы оглядываемся вокруг себя в этом внезапном свете и смотрим назад: мы видим, как бегут утон ченные хищные звери и мы сами среди них. Чудовищная подвижность людей в великой земной пусты не, их созидание городов и государств, их ведение войн, их неустанное схождение и расхождение, их беспорядочная беготня, их взаимное подражание, их умение перехитрить и уничтожить друг друга, их крик в нужде, их радостный рев в победе — все это продолжение животного состояния...'
Таким образом, с точки зрения философии, сотворить себя — значит «про снуться», «прийти в сознание» и оставаться в этом живом состоянии как можно дольше. Большую часть времени обычный человек живет в автоматическом ре- '5 жиме, почти рефлекторно: ходит на работу, благоустраивает свое жилье, жизнь его подчинена сложившимся стереотипам поведения и мышления. В строгом смысле слова он и не приходит в сознание. Отсюда — возникающая рано или поздно мертвящая скука существования, представление о бессмысленности жизни. Лишь в редкие минуты человек выпадает — случайно или намеренно — в другой режим бытия, когда он действительно чувствует, что живет: например, когда любит, когда решается на поступок, когда творит, когда чувствует острую потребность в вере и начинает верить, когда его осеняет состояние благодати. Это и есть подлинно человеческий режим бытия, здесь мы у самих себя, здесь мы в стихии свободы. Но моменты, когда мы приходим к себе, очень редки. Боль шей частью мы живем внешней жизнью, вдали от себя, существование наше про текает больше в пространстве, нежели во времени, мы живем для внешнего мира больше, чем для самих себя, мы говорим больше, нежели думаем. Мы больше объекты деятельности, чем активные деятели. Только когда мы отрываемся от внешней жизни, пытаемся заглянуть и заглядываем внутрь себя, нам удается схватить наши внутренние состояния как живые и непрерывно изменяющиеся, когда мы погружаемся в живой поток переживаний, когда нам открывается бес конечность нашей души, когда жизнь фонтанирует в нас и может сложиться в стихи, музыку, новые идеи, только в эти минуты мы становимся способными к творчеству.
Таким образом, одним из важнейших условий самотворчества является при стальное внимание к собственной внутренней жизни, привычка постоянного самопознания, «самокопание», привычка к углубленному размышлению и на блюдению над движениями собственной души. Только в результате развития такой привычки мы обнаруживаем, что столь привычное нам Я—не просто не заметный спутник нашей внешней жизни, оно есть носитель скрытой, самобыт ной, таинственной и совершенно своеобразной реальности. Человек, не осоз нающий в себе эту реальность, эту бесконечную глубину, является просто мыс лящей машиной.
Самопознание, самоуглубление — это, можно сказать, общее условие само творчества, обнаруживающее при его осуществлении такие грани человеческо го бытия, которые потенциально присущи всем, но они не лежат на поверхно сти, они нуждаются в постоянном человеческом усилии, которое их оживляет, делает необходимыми компонентами любого творческого процесса. На этом пути наше существование получает подлинно надежную основу, неиссякаемый ис точник нашей духовной энергии. В направлении внутрь, в глубину мы не только не встречаем нигде какого-либо предела, конца, но, наоборот, наша душа рас ширяется, незаметно переходя в то, что уже не есть она сама. Мое собственное бытие, по мнению С.Л.Франка, оказывается как бы ростком, уходящим своими корнями в глубины общей почвы бытия, из которой он произрастает. Находиться в сознании — значит сознавать себя соучастником бесконечного, всеобъемлю щего бытия, свою связь с бытием, запредельным моему Я. Самоуглубление бес конечно расширяет наш духовный горизонт, освобождая от обманчивой види мости нашей безусловной подчиненности внешнему миру. «Внутренняя связь с первичной реальностью, — писал Франк, — дарует нам и свободу от власти мира над нами, и возможность быть его творческим участником»'. Человек есть по стольку человек, поскольку он стоит перед лицом высших, духовных, объектив но значимых сил и вместе с тем пронизан ими и их представляет, он есть беско нечность, так как внутренне сращен с бесконечностью духовного царства. В са мой интимной глубине духа мы находим самую прочную и надежную основу — Бога. Бог есть та абсолютно всемогущая сила, которая конституирует и сохраня ет человеческое бытие. Бог — это почва и живой корень, питающий всю жизнь, наполняющий ее своими силами, просветляющий и преображающий ее. Толь ко тогда я в полном смысле слова и живу и ощущаю в себе творческие силы, когда ощущаю свою жизнь связанной с Богом. «Бог есть жизнь — и потому мое бытие с Богом есть по самому своему существу жизни — живое, неопределимое и сущностно не «неопределенное», (воримое и творящее, вечно подвижное, пла стическое, «драматическое» — несмотря на всю свою внутреннюю успокоенность — бытие. «Бог есть Бог живых»2.
Необходимым показателем творческой личности является развитая способ ность к созерцанию, к умному видению. Это не просто чувственное восприятие или интеллектуальное усилие, а такое видение мира, в котором органически сли ты и чувства, и разум, и эмоции, это — постижение мира всей целостностью че ловеческого бытия, состояние особой открытости к нему.
Увидеть мир по-новому, не так, как его видели и объясняли до тебя, — зна чит увидеть его вне готовых стереотипов видения и объяснения, которые посто янно наваливаются на наше восприятие, «гасят» его, переводят в общеизвест ные штампы и формализмы. Тень прошлого постоянно висит над нами. Когда мы говорим себе: «Это оригинальное настоящее, этого никогда раньше не было», то этот самый момент уже поглощается прошлым, настоящее исчезает, как только мы пытаемся схватить его и выразить.
Чтобы эта идея была понятной, можно привести пример из книги А. Глад кова «Театр», где автор, присутствовавший на репетициях В.Мейерхольда, за писал слова режиссера. В.Мейерхольд, ставивший «Бориса Годунова», призы вал актеров обратиться к Пушкину, «прочтенному впервые». Если состоялось такое прочтение, то в результате оказывается, что «...старые, привычные ассо циации разорваны. Действительность, лишенная привычных ассоциаций, засверкала свежими красками, которые кажутся парадоксальными»'.
Гете говорил, что бывают мгновения, когда как бы спадает пелена с глаз, и мир вдруг является «обнаженным» для наших органов чувств, в своей первоздан ной нетронутости, яркости и необычности. Такие мгновения могут вызывать, особого рода жуткое переживание, доходящее до страха. Но чаще все го приходит на помощь «деятельный сводник» — рассудок, который быстро все переводит в обыденные штампы и образцы2.
В оригинальном видении мир всегда нов, поскольку это живое, непосредст венное восприятие, состояние непосредственной актуальности, здесь нет мерт-вого прошлого, с которым мы сравниваем настоящее. Здесь новое не просто в ;равнении со старым, не в тени старого и не на фоне старого. Это принципиальнуюю новое видение, мы вдруг видим мир так, как его еще не видел никто, пережигаеаем, удивительный подъем духа и чувствуем, что происходит как бы «слияние» с миром и понимание его «изнутри». В эти мгновения и рождаются новая мысль и сам человек как творец.
Если нет такого восприятия как живого прикосновения к миру, как бытий-угвенной опоры, человек остается слепым в мире красоты, цвета, звука, и для творчество всегда является таинственной и непостижимой загадкой, ори гинальное видение, восприятие — это не простое видение, а видение сути, , понятности вещи или события. Если нет такого видения, есть только сумбур спутанных впечатлений, только кипение ума в себе са мом, «пленной мысли раздраженье», но нет Подлинного мышления. А последнее — не комбинирование понятий, не прихотливая игра ума, тасующего этикетки, на которых написаны различные термины. Оно должно покоиться на кивом восприятии мира, только тогда оно и становится мышлением, мыслью о лире. Такую мысль нельзя выдумать, нельзя имитировать, она может только 1рийти к нам, если мы будем «пристально всматриваться» (дословный перевод латинского слова «интуиция»), если увидим. Так, Рафаэль увидел Мадонну, а Кеплеру «открылась бездна, звезд полна». Эта мысль — видение жила в руке Ти циана и Рубенса, в необычном воображении Эйнштейна, увидевшего искривленную Вселенную, слышалась глухому Бетховену.
Увидеть впервые необычайно трудно, потому что наша память тотчас все именует, транслирует в уже известные термины и понятия. Попробуйте просто посмотреть на цветок, не называя его, не относя к определенному классу, разря-дy, без утилитарных соображений и сентиментальной умиленности. Но именно все эти моменты чаще всего и дают нам ощущение того, что мы видим, хотя на самом деле это вовсе не непосредственное видение, а для творчества нужна непосредственность, творческой мысли нужно вырваться из замкнутого круга уже имеющихся шаблонов и стереотипов. Для рассудочной мысли и механической памяти все тривиально, для них нет ничего оригинального, на любое внешнее воздействие или проблему следует тот или иной ответ, та или иная автоматиче ская реакция. Мы часто действуем, основываясь не на личном наблюдении, а на знаниях, полученных извне, и такой способ бытия превращает нас в бездумную машину, делает неспособными к творчеству, мы автоматически проецируем свои знания, свои старые навыки на новую ситуацию. Нужно изменить отношение ко всему известному, прошлому, чтобы получить возможность действительно увидеть настоящее. Это не значит, конечно, что мы должны стереть память, нуж но только перестать реагировать, исходя исключительно из прошлых знаний и привычек. Недаром и философы, и поэты различают «память рассудка» и «па мять сердца», т.е. те достигшие глубины души «живейшие впечатления», кото рые мы действительно получили и почувствовали в мире сами. Без памяти и про шлых знаний, без преемственности человек не может существовать и развивать ся. Но новое знание возникает не тогда, когда мы, утилитарно относясь к своей памяти, пытаемся отыскать аналогичный образчик нового явления и не успока иваемся, пока не отыщем, не классифицируем его, не переведем в ряд типич ных, но тогда, когда, отталкиваясь от своего культурного-интеллектуального развития, сталкиваясь с новым феноменом, воспроизводим заново свое живое и полное присутствие.
Подобное оригинальное восприятие, которого удается человеку достичь, — необычайно важный бытийственный акт, который может перевернуть челове ческую жизнь, наполнить ее новым содержанием, дать толчок рождению твор ческой личности. В мировой литературе есть прекрасные описания подобного феномена, например, у Ф.МДостоевского в «Петербургских сновидениях в сти хах и прозе»:
«Помню, раз, в зимний январский вечер, я спешил с Выборгской стороны к себе домой... Подойдя к Неве, я остановился на минутку и бросил пронзитель ный взгляд вдоль реки в дымную, морозно-мутную даль... Ночь ложилась над городом, и вся необъятная, вспухшая от замерзшего снега поляна Невы, с по следним отблеском солнца, осыпалась бесконечными мириадами искр иглистого инея—Сжатый воздух дрожал от малейшего звука, и, словно великаны, со всех кровель... подымались и неслись вверх... столпы дыма, сплетаясь и расплетаясь в дороге, так что, казалось, новые здания вставали над старыми, новый город складывался в воздухе... Казалось, наконец, что весь этот мир, со всеми жильца ми его, сильными и слабыми, со всеми жилищами их, приютами нищих или раз золоченными палатами... походит на фантастическую, волшебную грезу, на сон, который... тотчас искурится паром...
Какая-то странная мысль вдруг зашевелилась во мне. Я вздрогнул, и сердце мое как будто бы облилось в это мгновение горячим ключом крови, вдруг вски певшей от прилива могущественного, но доселе незнакомого мне ощущения. Я как будто что-то понял в эту минуту... как будто прозрел во что-то новое, совер шенно в новый мир, мне незнакомый и известный только по каким-то темным слухам, по каким-то таинственным знакам. Я полагаю, что с той именно мину ты началось мое существование...»
В восточной философской традиции такое умное видение называется меди тацией. Если нет медитации, пишет знаменитый индийский философ Дж. Кри шнамурти, то вы похожи на слепого в мире великой красоты, света и цвета. Ни чему серьезному нельзя научиться, все нужно увидеть самому. Видение и есть твой учитель. Но смотря, человек должен быть свободен от всех авторитетов, традиций, страхов и мыслей с их хитрыми словами.
Дж.Кришнамурти (1895-1986) — оригинальный индийский мыслитель, писатель, мистик, попы тавшийся соединить экзистенциалистские идеи с концепциями древнеиндийской религиозной фило софии. Медитация рассматривается им как важнейшее условие самотворчества, достижения внутрен ней свободы человека. Идеи Кришнамурти очень популярны сегодня в западном мире и в значитель ной мере углубляют наше понимание человека, возможностей его свободы и творчества. Основные ра боты: «Комментарий кжизни», «Единственная революция», «Начало обучения».
«Медитация, — писал Кришнамурти, — это развертывание нового. Нового «за» и «над» повторяющимся прошлым, и медитация есть конец повторения. Смерть, которую приносит медитация, есть бессмертие нового. Новое не внут ри мысли, медитация — это молчание мысли... Это похоже на реку, плавно теку щую и заливающую берега»'.
Если утром, писал Кришнамурти, вы смотрите на солнечный свет, отражаю щийся от реки, на всю ширину танцующей воды, не рассуждая, не переводя все это в какие-нибудь обозначения, то вы сами входите в этот свет, в его бесконеч ное движение, похожее на прилив моря, растворяетесь в нем, чувствуете охва тывающую вас красоту мира, а себя и свой разум просветленным до самых глу- боких основ. Это и есть то, что называется созерцанием, с него начинается и, мысль, и действие, и сам человек, почувствовавший смысл своего существова ния и свою опору в природе.
Точно так же и звуки. Они могут раздражать нас, как плач ребенка или лай собаки, а могут и радовать, как игра оркестра, исполняющего наше любимое произведение. Но все это внешнее наблюдение, внешнее слушание. А вот когда звук, допустим, вечернего колокола перед закатом подхватывает нас и несет че рез долину над холмами, то мы чувствуем, что мы и звук неразделимы, что мы — часть звука, а его красота — часть нашей души.
И, наконец, еще одним необходимым условием самотворчества является вос питание, культивирование в себе отношения к природе, миру, космосу в целом как к живому бесконечно таинственному целому, необходимой частью которо го являешься ты сам, и в тебе, как в микрокосме, заложены все возможности мира, и твоя судьба незримо связана со всем окружающим, и смерти на самом деле нет, а есть лишь ряд незаметных переходов, превращений, в которых твой дух будет жить вечно. Иллюстрацией к этому можно взять маленький отрывок из романа В.Г.Распутина «Прощание с Матерой»: «Зароды они в конце концов поставят и увезут, коровы к весне до последней травинки их приберут, всю ра боту, а вот эти песни после работы, когда уж будто и не они, не люди, будто души их пели, соединившись вместе, — так свято и изначально верили они бесхитро стным выпеваемым словам и так истово и едино возносили Голоса; это сладкое и тревожное обмирание по вечерам перед красотой и жутью подступающей ночи, когда уж и не понимаешь, где ты и что ты, когда чудится исподволь, что ты бес шумно и плавно скользишь над землей, едва пошевеливая крыльями и правя открывшимся тебе благословенным путем, чутко внимая всему, что проплывает внизу; эта возникшая неизвестно откуда тихая глубокая боль, что ты и не знал себя до теперешней минуты, что ты—не только то, что носишь в себе, но и то, не всегда замечаемое, что вокруг тебя, и потерять его иной раз пострашнее, чем потерять руку или ногу, — вот это все запомнится надолго и останется в душе незакатным светом и радостью. Быть может лишь это одно и вечно, лишь оно, передаваемое, как дух святой, от человека к человеку, от отцов к детям и от детей к внукам, смущая и оберегая их, направляя и очищая, и вынесет когда-нибудь к чему-то, ради чего жили поколения людей»'.
Подводя итоги наших рассуждений о природе и условиях творчества, можно повторить, что главным условием творчества является самотворчество, ибо че ловек — исток и смысл всякого творческого действия, и лишь такое творчество увеличивает в конечном счете подлинное общественное богатство, которое де лает человека разумнее, добрее, одухотвореннее. Творить самого себя — значит в каждом своем стремлении и в каждом поступке стремиться к максимуму выра жения своей человечности — стремиться к максимально доступной тебе доле святости, добра и любви, постоянно стараться пребывать в бодрствующем со стоянии предельной внимательности и открытости ко всему окружающему. Творчество — это не только особая деятельность, это прежде всего способ жиз ни. И тем не менее все перечисленные условия необходимы, но не достаточны, они не дают никакой гарантии тому, что человек может стать творцом или жить творчески. Пока существует человечество, творчество всегда будет самой таинственной и самой великой загадкой его бытия.
Для дополнительного чтения
Бердяев Н.А. Смысл творчества. Соч., 1983. Губин В.Д. Культура и творческая деятельность. М., 1987.