Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
31 января в Эксильской газете "Ваши новости" появилась заметка про некую Марику Экке, 25 лет, которая "28 января в 8.46 утра позвонила в полицию с заявлением, что совершила убийство. Приехавшая полиция обнаружила в квартире мертвого младенца. Обследование показало, что ребёнок, мальчик в возрасте примерно месяца, был задушен каким-то мягким предметом, предположительно, подушкой. Эту догадку подтвердила виновная. Марика Экке на момент обнаружения преступления была вменяема, однако обследование обнаружило затяжную депрессию в стадии нервного расстройства. В данный момент госпожа Экке находится в психоневрологическом диспансере".
Статья вызвала большой резонанс в социальных сетях. Большинство комментаторов были негодующие женщины-матери, казнящие Марику Экке всеми правдами и неправдами. Были там, правда, и те, которые осторожно сочувствовали ей, неудачнице-матери, психически больной...
Правда, над историей никто много не задумывался. Она ведь была рядовой - такое бывает сплошь и рядом в этом противоречивом мире. Но ведь каждая такая история - о живом человеке...
1.
Марика Экке на момент начала черной полосы в её жизни была хорошенькой молодой женщиной двадцати четырёх с хвостиком лет, милой, немножко инфантильной, очень внушаемой. Окончив курсы, она поступила работать в небольшую кондитерскую, где пекла пирожки со сливками, взбивала кремы, украшала готовые пирожные шоколадной стружкой, а потом выставляла их на витрину на белых кружевных салфеточках. Это ей очень нравилось. А после работы она возвращалась в свою съёмную квартирку, где её ждал пушистый черный хомячок по имени Кекс. Квартирка была крошечная, но Марика её любила. У Марики не было родителей, были только тетка и дядя, от которых девушка съехала, едва перешагнув рубеж совершеннолетия. Покормив Кексика, она или готовила себе обед, или заказывала что-нибудь из ресторана по соседству, а потом принималась или читать, или раскладывать пасьянс, или разгадывать кроссворды. Подруг у неё почти не было.
А потом возник Он, и в её тихой, затуманенной кремовым туманом, пахнущаей свежей выпечкой жизни всё изменилось.
Он ей совершенно не подходил. Это был, что называется, роковой мужчина - огненноглазый, благоухающий дорогими сигарами и носящий свободную рубашку. Марика привлекла его своей нежной милой аурой.
Во время одного танцевального вечера он подошёл к ней и заговорил, испуская молнии из своих ярких глаз. Марика, удивлённая, заинтересованная, хоть и не влюблённая, уже через пару минут разговора была готова идти за ним куда угодно...
Наутро он исчез. Марика была озадачена, но не особенно испуганна. Она уже было собралась жить своей обычной жизнью, как грянул гром...
Сначала у неё пропала менструация. Марика вновь не испугалась - в конце -концов, такое случается. Девушка стала ждать следующего месяца, но колесо принялось вращаться дальше.
Её вдруг начало постоянно тошнить, и Марика наконец начала соображать, что происходит. У неё была подруга, которую сначала тошнило, а потом та объявила, что у неё будет ребёнок.
Когда девушка это предположила, она несколько минут стояла в забытьи.
До того момента она сама была несколько ребёнком. Милым полуребёнком-полудевушкой, вкладывающей всю душу в выпечку пирожных, оформление витрины, с мыслями о смысле жизни и подобных вещах, совершенно невинными, хотя и по-своему умными.
Она была не готова психологически.
В ужасе она кинулась к врачу, и тот всё подтвердил.
Домой она шла в ужасе. Весь окружающий мир растворился, исчезло всё, что радовало её - красивые цветочные лавочки, витые фонарные столбы, маленькие кафе с цветными зонтиками, весёлыми посетителями и хорошенькими официантками в красивых фартучках, красивое голубое небо, мягкий плеск моря, новые красные туфельки. Мир от неё отгородил непонятный плод, который очутился внутри неё невесть как, который собирался изменить всю её жизнь навсегда и который ей был вовсе не нужен.
Как в тумане она дошла до дома и стала размышлять, что же ей делать дальше. Она подумала о том, что будет, если у неё появится ребёнок. Она подумала об игрушках, ванночках, бессонных ночах, долгих страшных родах, тяжёлом животе... самого ребёнка она и не пыталась представить.
Вдруг она вспомнила о недавно изобретённой вещи - Иинтернете. В нем, кажется, можно создавать эти... форумы... уж наверняка найдётся один-два для беременных.
Марика помчалась в ближайший компьютерный клуб, заплатила за два часа пользования и устроилась, отклонив просьбы улыбчивого консультанта.
Двух часов ей не хватило - так много оказалось информации. И форумов тоже. Марика стала было регистрироваться, - но время вышло.
"Я вам вот что скажу, сударыня, - добавил парень-консультант., - Если вам так по вкусу пришлись компьютерные технологии и иже с ними, то вы себе прикупите компьютер, попроще, главное чтобы с Иинтернетом".
Марика подсчитала деньги и решила, что это - идея неплохая. Уже чЧерез несколько же дней она отправилась в магазин и купила там, под руководством очередного консультанта, компьютер.
Ей пришлось ещё приплатить, и ей собрали компьютер и провели Иинтернет. И вот она засела за компьютер и словно провалилась на много часов в дыру...
Марика выбрала два форума, показавшихся ей наиболее информативными и людными. Кое-как зарегистрировалась, создала свою тему... и пошло писать!
Вот как это выглядело:
"13\04\20...
Здравствуйте!
Прошу простить меня за опечатки, я ещё не больно ловка с этими компьютерными штучками...
У меня случилась незапланированная беременность. То есть, да, у меня будет ребёнок. Он уже есть, кажется, только внутри. А я не могу ещё ребёнка иметь. У меня мало денег, никого нет, кроме дяди и тёти. Я не могу его воспитывать, и большой живот... роды...
Помогите! Что я могу тут сделать?"
Сообщения повыскакивали, как после дождя - грибы.
В одном из первых говорилось об аборте. Марика, по своей наивности не знавшая, что это такое, оставила на время закладку с форумом и задала в поиске новое странное слово...
Результаты напугали её.
Насмотревшись страшных фотографий, она ринулась на форум опять. Едва девушка успела пробормотать, как это страшно и больно, как тут же набежали доброхоты.
Они криками советовали ей обязательно оставить ребёнка, ведь он уже живой, и ни в чём не виноват, и дети - это счастье, а аборт - убийство...
Тогда ещё Марике не хотелось никого убивать, о счастье материнства она не думала, только знала, - что аборт - это страшно.
Много часов подряд она сидела у нового компьютера, пока не обнаружила, что глаза у неё закрываются. Тогда она наскоро выключила компьютер и повалилась на кровать, не раздеваясь и не моясь. Ей снились кровавые ошмётки, розовые тона форумных страничек и улыбчивые консультанты.
2.
Когда молодая женщина проснулась - с тошнотой, страшной ломотой в теле - рассвет едва брезжил. Комната была залита светло-сероватым светом. За окном качались ещё не опушившиеся свежей зеленью ветви деревьев, в клетке мрачно шуршал хомяк.
- Кекс... - позвала Марика.
Хомяк, понятно, не ответил.
- Кекс, а, Кекс... что же?
Только тут Марика сообразила, что не вышла на работу, и что надо бы звякнуть директору, что она, например, простыла.
С её осипшим голосом это было несложно.
Положив трубку, она медленно вышла на свой маленький балкончик. Перед ней оказалось серое небо, серые деревья и серые дома, влажный весенний воздух, расползшиеся сугробы.
Всё было серо и недружелюбно. Серость медленно раскручивалась, словно пружина, заполняя весь окружающий мир и неотвратимо проникая в Марику. А Марика осталась в нем совсем одна - наедине с засевшим в ней ящичком Пандоры.
Ребёнка она оставила только потому, что аборта побоялась. На форуме её наградили громкими аплодисментами и поздравлениями. Марика, читая сообщения, кривила губы в ухмылке, отмечая, что ей как-то не очень радостно. Но там было так много заверений, что она будет счастлива, что бог дал, что есть зайка - будет и лужайка...
Хотя Марика в бога не верила, зайцев не особенно любила, а в своем счастье уверена не была, она успокоилась и стала ждать.
Тошнота её скоро прошла, но остались головокружения. Стали появляться другие неприятные ощущения. Но Марика это игнорировала - работала в кондитерской, читала, играла с хомячком и общалась на форуме кондитеров. Она действительно полюбила Иинтернет. Коллекционировала обои для рабочего стола, слушала музыку, общалась. Думала о чем угодно, только не о ребёнке. И на форум для мама заходила мало...
Но, однажды, зайдя поутру в ванную комнату, она заметила, что живот её округлился. Выглядело это странно. Странно, а не плохо, но Марика помрачнела. Выйдя из квартиры, она заметила, что мир снова потускнел.
Она стала одевать носить одежду более свободную, чтобы это было не так видно... Да, Марика, когда выбирала одежду в магазине, говорила продавцам:
"- Есть что-нибудь свободное... чтобы это было не так видно?"
И вот однажды, в очередном магазине, девушка за кассой сказала ей:
"Сударыня, идите в магазин для беременных".
Стояло лето. Деревья шелестели тёмно-зелёной листвой, улицы были пыльновато-жёлтые. Марика охнула:
-Как?! Такие есть?
Кассирша с бейджиком "Джен" странно покосилась на неё и сказала:
- А вы не знали? Послушайте, вы на каком месяце?
- Че... четвёртом... - запнулась Марика.
- Ясно. Тут за углом есть хороший магазин для беременных... туда идите. Пора уже. А что у вас за лицо?
- А здесь... здесь никак уже нельзя что-нибудь подобрать? - пискнула Марика.
- Да что за заморочки?! Идите!
Марика вышла из магазина, забыв даже поблагодарить Джен. Она не могла понять, что её так огорчило. Жизнь, которую она только-только огородила от нового непонятного обстоятельства, рухнула - словно карточный домик, который собираешь, собираешь, а тут через дверь врывается сквозняк и рушит твою постройку.
Магазин был с зелёной вывеской, гласившей "Мамочка". В витрине - манеикены с животами, такими огромными, что у Марики потемнело в глазах. Она даже не думала о том, что будет так.
Первой её мыслью было бежать - куда подальше -, на другой конец города, к причалу... Но она все же собрала себя в кулачок и вошла.
Вопреки её мыслям, внутри оказалось не очень страшно. Везде одежда, касса, по углам манеикены, но она просто не стала туда смотреть. Подошла дамочка:
- Здравствуйте, любонька. Подобрать одежду хотите?
Марика неуверенно кивнула.
- Ну, вот и отлично. Скоро уже будет осень, давайте вам подберём пальто! А на остаток лета - красивое платье. И брюки, и блузку! И кардиганчик - новые завезли! Давайте покажу! Какой у вас уже славный животик!...
- Э, ладно, ладно, - оборвала её Марика., - Я платья больше ношу. Платье бы...
Дамочка странно покосилась на неё.
"Опять! - жалобно подумала Марика., - Что я не так говорю?..."
- Вы на каком месяце? - продолжила женщина.
- Я... я... на четвёртом.
- Что вы! И уже такой животик! У других-то чуть меньше.
- Как?! - обмерла Марика., - Это плохо?
- Нет, что вы! Ребёночек будет крупненький, вот и всё! Богатырь!
Марика предпочла не отвечать, сбежав в примерочную.
Яркое платье, в крупных красно-желтых цветах, очень Марике понравилось, и даже скрыло неприятный осадок от расспросов продавщшицы. Не вступая в дальнейшие разговоры, девушка выбрала себе пальто, брюки и две блузки. На большее денег у неё не оказалось.
Глядя на свой опустевший кошелёк, Марика снова перепугалась. Она подумала: - а сколько потребует денег сам ребёнок, если только сейчас из-за него такие расходы? А ведь ей потом надо будет уйти с работы в декрет! Откуда же деньги брать?...
- Счастливо! - улыбнулась на прощание женщина - как показалось Марике, насмешливо.
3.
Когда Марика вернулась из магазина домой, она села на кровать и прикрыла лицо руками.
Крупный ребёнок
Деньги
Мысли бились в голове, словно птицы о стекла. На первую пришёл ответ - врач, а на вторую ответа пока не было.
Девушка кинулась к врачу.
Сидя в благоухающей спиртом зелёной приёмной, она слушала. А врач говорил:
...- Да, ребёнок у вас крупный, потому и живот уже большой. А вот конституция у вас, кстати, для этого не то чтобы распологающая. Вы девушка тоненькая. Ну ладно, посмотрим...
- Что значит "посмотрим"?! - взвизгнула Марика неожиданно даже для себя., - Это же опасно! У меня матка разорваться может при родах! Или кости разъехаться, или...
- Полно кричать, - остановил её врач., - Если что - сделаем кесарево сечение. Но без крайних на то мер не надо. И я же сказал - посмотрим...
- И вот ещё вопрос... я же не смогу работать, когда у меня будет ребёнок... Откуда мне брать деньги?
- Матушка, у вас будет пособие. Не паникуйте.
Дома, сидя на кухне за чаем, Марика думала. Она была уже рада, что одна проблема решена - деньги будут...
Её только вот что удивляло: - она разозлилась, даже закричала... А раньшее от неё нельзя было услышать ни одного грубого слова, и голоса Марика никогда не повышала. Но сейчас...
Марика вдруг поняла, что настроение у неё за в последнее время очень дурное. Ей снились плохие сны, она просыпалась с головной болью, с трудом шла на работу, работала с тоской, потом отправлялась с работы домой и ничего вокруг себя не видела - ни моря, ни неба... Мир окончательно посерел, и глядеть было не на что.
Кухня была маленькая, и освещали её две лампочки, светившие резко и голо. Были шкафы, была раковина, холодильник, темнота за окном. Темнота за дверью кухни, в коридоре. Были часы. Была резная деревянная салфетница, доставшаяся с барахолки, аА на стенке перед столом висел календарь с картинкой заката. Раньше картинка эта Марике нравилась, а теперь она нашла в ней что-то очень мрачное. Закат - это завершение дня, его смерть.
Марика вдруг ощутила, что её стягивает кокон из мрака. Мрак за окном, мрак в коридоре, мрак в приоткрытой двери кухонного шкафчика. Абсолютную тишину нарушало только тиканье часов...
Ей вдруг стало страшно. Страшно и одиноко.
Она вскочила, посмотрела по сторонам, не зная, чего хочет. Переступила с ноги на ногу, и вдруг сказала: "Эй!"
Никто не отозвался. Было тихо. А живот впервые показался ей тяжёлым.
Время шло. Наступила глубокая осень. Живот Марики наливался, казалось, с каждым днём - карикатурно круглый, и уже действительно тяжёлый. Зайдя однажды утром в ванную, она шарахнулась от зеркала. Она выглядела ужасно - желтое лицо, мешки под глазами из-за недосыпа... а спереди торчал живот.
"Я - чудовище!" - с ужасом подумала Марика.
Зеркало она занавесила. Потом зеркало в прихожей, потом зеркало у своего туалетного столика. Но, хоть она и не видела себя, она чувствовала себя - постоянная тяжесть, постоянное понывание груди, постоянное ужасное настроение. Она старалась себя отвлекать, но постоянно вредной мышью мозг подгрызала мысль: "Рребёнок".
Дорогая Милая её квартирка тоже потемнела. Все яркие цвета казались ей резкими, все тёмные предметы - мрачными, стекла в окнах были будто грязные.
Марика рисовала, лазила в Иинтернете, читала... Но всё это мало занимало её. А когда она читала, пытаясь погрузиться в волшебный мир любимой книги про последнего единорога, её, как круг, на плаву держала мысль о ребёнке.
Тогда Марика откладывала книжку и молча замирала на кровати, словно уродливая статуя. За окном шумел дождь. Хомяк, по большей части, молчал.
В конце октября Марика почувствовала что-то странное - будто в ней шевелятся. Она испуганно вскочила, перепугавшись, что там - разросшаяся аскарида или «Ччужой», уже хотела звонить в скорую... но вдруг сообразила, что это ребёнок.
После она тихо простояла минут десять. Перед глазами у неё всё плыло... а внутри вдруг возникла ненависть - такая сильная, что Марика даже испугалась.
- Ладно... ладно... - пробормотала она, - Сейчас я... сяду... и сосчитаю... всё сосчитаю...
Что именно она собралась считать - сама не поняла. Предполагалось, что считать Марика будет расходы на кроватку и подгузники, но это было так ей страшно, что карандаш выпал у неё из руки. Тогда она уронила голову на стол и расплакалась.
Её перестала радовать даже нежно любимая работа. От вида пирожных, которые она пекла, её стало тошнить. Дурное настроение заставляло её ссориться с коллегами, которые ей раньше очень нравились.
"Дряни! Вы все дряни!" - кричала она.
Наконец, где-то в первых числах ноября начальник вызвал её к себе. Марика встревожилась, и не случайно - начальник их был весьма строгим. Раньше, правда, Марика его не боялась - она считала его замечательным, и всегда была ему благодарна за хорошую организацию труда, за уют на рабочем месте, за то, что он её взял...
Теперь же она вдруг поняла, что боится его, как школьница - строгого учителя. И поэтому, стоя перед его кабинетом, она мялась и тихонько мычала. Ощутив, что ребёнок пнул её, она застонала.
"Заткнись. Перестань сейчас же!" - подумала она и застонала.
- Экке, сударыня, войдите!
Марика медленно вползла в кабинет. К её удивлению, директор не был зол. Однако вскоре она подумала, что лучше бы он её отругал...
- Марика, уважаемая!... - неожиданно мягко заговорил он., - Кажется, у вас проблемы с сотрудниками?
- Они... они не виноваты, - пробормотала она., - Это... это всё...
- Вы плохо выглядите. Может, вам лучше пока отдохнуть? Сколько времени до родов?
- Д...два... два месяца.
- Правда? А я было подумал, что вы уже на восьмом месяце... Что такое? Вас я вас обидел? Пожалуйста, не плачьте!
- Ничем вы меня не обидели... - прошептала Марика., - Всё... очень плохо... Я не...
- Ах, сударыня, у меня дела! Так что с отпуском?
- Нет, нет, нет! Не надо! - затараторила Марика.
- Ну хорошо, хорошо! А то, может быть, оформили бы пособие... подготовились...
- Ладно, - выдохнула Марика., - Но как же... зарплата?
- Ох, Марика... Вот что. Мы можем оформить эти два месяца как отпуск по декрету, а во время декрета мы продолжаем выплачивать вам зарплату. А насчёт пособия проконсультируйтесь в центре для беременных! А теперь можете идти.
- Я не хочу в центр для беременных... - пробормотала Марика, стоя уже за дверью.
Тем не менее, она туда пошла. Впечатление у неё осталось от него тягостное. Центр "Мать и дитя" был битком набит квохчущими мамашами, которые захватили её и куда-то повели. Её вновь называли героиней, умницей, но Марика уже не верила. Она бормотала, что ей нужно узнать насчёт пособия, но её принялись поить чаем, рассказывать про беременность и роды, насчёт чего она и слушать не хотела, класть её руку на чужие животы, отчего её сильно передёргивало...
Одно её порадовало - с пособием всё устроилось. Ей нужно было зарегиестрироваться, показать паспорт, а после показания свидетельства о рождении пособие будут выплачивать ежемесячно.
"Ну, это уже неплохо!" - сказала она Кексу во время кормёжки. Тот кисло на неё покосился черным маленьким глазком, и Марика сникла снова. Своему хомяку она верила.
4.
Год кончался. Мало-помалу Эксиль начинал готовиться к Рождеству и Новогодию. Оба праздника отмечали с размахом, поэтому города стали украшать. Мало-помалу всё вокруг засверкало зелёным, золотым и красным. Сияли золотые звёзды, мягко шелестели ленты на венках, светились огоньки гирлянд. На площадях разместились базары, где можно было выпить кофе с булочками, купить печенья, хвороста, рождественских конфет, ёлочные украшения, подарки, или просто полюбоваться на ёлку, сверкающую дивными огоньками. Во всех больших магазинах тоже царила весёлая суета - там раскупали книги, кофточки из мягкой шерсти, ароматическое мыло, шкатулки, наборы клюшек для гольфа, игрушки, ежедневники, календари, всякие сувениры - словом, всё, что годилось на подарок. По телевизору шла реклама с рождественскими дедами, разные фильмы. В воздухе витало волшебство.
Обычно Марика в это время года была круглосуточно счастлива. Она ставила дома ёлку, готовила разные вкусности, приглашала двух или трёх подруг. Те часто свысока подшучивали над её возбуждением (впрочем, над Марикой часто посмеивались), но та не обращала внимания. В Рождество она отправлялась в церковь, чтобы посмотреть рождественскую службу и послушать орган. Новогодие справляла дома...
Но в этом году Марика оказалась отстранённой от всех этих радостей. Огромный живот закрыл от неё весь мир. Она было хотела нарядить ёлку, но быстро устала, а кроме того, отметила, что игрушек у неё почему-то мало. Куда делись все остальные - она понятия не имела.
Факт этот её так расстроил, что Марика убрала ёлку в шкаф, спрятала игрушки, даже самые любимые, подошла к окну и заплакала. Сквозь пелену слёз она видела, как сияет город огнями.
"У меня не будет праздника, - всхлипывала она., - Ни подарков, ни ёлки, ни угощения... не будет гостей - я, наверное, лягу в больницу... Да и я ни за что не покажусь такой Элине и Мариие - они меня засмеют. Они ведь надо мной всегда смеются. Почему? Я помню, они мне сказали, что на балконе меня ждётм Санта-Клаус, я выбежала на балкон, а там - совсем никого. Я расстроилась, а они смеялись..."
В конце -концов Марика оказалась права.
В середине декабря она легла в больницу на сохранение. Живот её напоминал шар, на котором прыгают. Она уже спрашивала, не двойня ли у неё - нет, не двойня.
За Кекса в больнице она не беспокоилась, потому что хомячок умер.
Рано утром она подошла к клеточке и сказала:
- Кексик, сладенький, меня хотят в больницу положить. Я должна буду уехать. Кексинька, дорогой мой, как я тебя оставлю? Кексик? Кексик!...
Она тронула рукой хомячка - тот не шевелился. Она взяла его в ладони - тот лежал там, словно комочек чёрного пуха.
Марика поглядела на него и закричала.
В этот же вечер она постучалась к соседу. Тот попятился, увидев зарёванную соседку, смахивающую на воздушный шарик и держащую в руках какую-то черную штучку.
- Сударь... пожалуйста, помогите...
- Ч-что с вами? П-позвонить в скорую?
- Нет, нет... Кексик...
- Что?!
- Мой... хомячок...вот...
- О, - сосед покривил рот, - кКак жаль...
- Пожалуйста... Похороните его.
Мужчина распахнул глаза:
- А?
- Ну пожалуйста! - всхлипнула Марика., - Пожалуйста, закопайте его во дворе под деревом. Я бы сама, но не могу...
- Ладно... ладно... я только лопату найду.:
"С беременными спорить - себе дороже", - решил сосед. И через десять минут хомяк обрёл последний покой под яблонькой.
Марика вернулась домой совершенно убитая.
"Это дурной знак, - гудело у неё в голове, - уУжасный".
Ребёнок издевательски пинал её.
-Хватит! Хватит! - вне себя завопила Марика., - Перестань, паршивец! Прекрати-и-и!
На следующий же день она отправилась в больницу.
В больнице ей было плохо. Её томило всё - яблочно- зелёный цвет стен, тяжесть, соседка по палате, которая только и делала, что ворковала со своим животом и показывала ей разные пинетки, рубашечки, пелёнки. Марика запоздало вспомнила, что для младенца у неё ничего нет, но ей почему-то было всё равно.
За два дня до родов Марика сидела в кровати и слушала болтовню соседки, имени которой она не запомнила:
-Ты мой масик... Что толкаешься? Мамочка тут, мамочка с тобой. Ты мой сладкий! Я тебя так жду... А ты кого хочешь?
- М-м... ну... девочку.
- А-а! А мне всё равно. Ну что ты пинаешься? Знаю я - ты тут! А скоро папочка под окошки придёт, помашет нам... Хорошо будет, правда?
- Замолчи, - вдруг сказала Марика., - Я спать хочу.
С минуту соседка молчала, а потом вдруг с обидой заговорила:
- Ну, ты! Грех деточкой так брезговать! Ишь, и поласкать ребёночка нельзя! Дети - это счастье! А если не понимаешь - чего зачинала?
- Я это уже слышала, - сказала Марика, отвернув лицо к стене.
- Вот как! То-то ты с маленьким никогда не говоришь! Ужас!...
Марика сделала усилие и заснула. Ей было плохо.
Когда она проснулась, соседки в палате не было. Впервые за долгое время Марика улыбнулась.
А потом, двадцать пятого декабря, в девять с небольшим утра Марика проснулась от боли, и время улыбок для неё закончилось на долгое-долгое время...
5.
"Это Ад, - подумала Марика, глядя в на хирургическую лампу, - это Ад, Ад".
Схватки были долгие, болезненные. Марике приказали ходить, и она плелась по коридору, глотая слёзы. Врач сказал: "Раскрытие идёт медленно, ждите потуг", - или что-то в этом роде, Марика точно не помнила...
Наконец её уложили на кушетку, и на неё шестью глазами уставилась лампа.
"Дьявол. Оказывается, у дьявола шесть глаз..."
Дьявол холодными руками в резиновых перчатках утащил её в Ад.
Марика кричала, билась, извивалась и дёргалась. Глаза застилал кровавый туман. Ей что-то вопили врачи - она не слышала. Она кричала, запрокинув голову, широко раскрыв рот.
- Сечение!... - крикнула Марика.
- Сама давай! Тужься!
Марика не помнила, делала ли она то, что ей говорили. Она с головой погрузилась в боль, сжимающую ей горло, раскалывающую голову на всё более мелкие кусочки. Спину протыкали острыми прутьями. Марике засовывали в рот боль, она заглатывала её и мечтала умереть. Ощутив, как расходятся кости таза, она увидела языки пламени.
"Ад".
Это было последнее, что успела подумать Марика.
***
Медленно, очень медленно Марика открыла глаза. Ей был виден белый потолок -, гадко, омерзительно белый потолок...
- Сударыня!
Марика попыталась что-то сказать, но не смогла.
- Сударыня, вы очнулись? Вы выли на весь роддом, всех напугали! Вот честное слово, вы преувеличивали...
Марика чуть едва её слышала.
- Потолок... - сказала она, но вместо голоса вышел писк.
- Что?
- Потолок... белый... уберите...
Тело обездвеижело, и было тяжёлое, как гранит. Ужасно болезненный гранит.
- Какой потолок? Мы вам сейчас ребёнка принесём, он-то уж поинтереснее потолка. Крупный, толстенький мальчик!
"Ребёнок".
Марика дёрнулась.
- Что? что такое? Вы тут лежите несколько часов, а ребёнок там орёт! Сейчас, я покажу!
Через несколько минут над Марикой возникла гусеница. Крупная белая гусеница с густо-красным пятном... точнее, не пятном, а сморщенным красным лицом с раскрытым ртом. Только теперь Марика поняла, что ребёнок вопит. Вопли вклинивались в уши спицами.
- Ну как? Мы вам и на живот его клали, и рядом подкладывали, а вы только стонете! Нехорошо это! Хороший мальчик...
Марика отвернула в сторону лицо.
- Дамочка, да что же это такое! - возопила медсестра., - Давайте-ка вашу грудь, он хочет кушать!
- Не трогайте меня... - пролепетала Марика, но было поздно - ребёнка приложили к груди. Марика взвыла.
- Да сядьте вы нормально, дайте ему взять сосок!
С грехом пополам ребёнок пристроился. Марика почувствовала, как соски её лопаются, но не закричала - сил не было.
***
На улице гремели салюты - был канун Нового Года. Марика лежала в палате одна и тихонько плакала.
Сил у неё не прибавлялось. Она старалась пить и есть поменьше, чтобы подольше не совершать пешее кругосветное путешествие в туалет.
Слёзы текли в уши, мочили подушку.
Ребёнка не было - его унесли на обследование.
"Вы так его долго рожали - мало ли что с ним!" - сказал врач, сумрачно глядя на Марику.
Да, ребёнка не было, и Марика, стараясь сосредоточиться на ускользающих мыслях, отдыхала.
"Новый Год... но не у меня. Ёлки не будет... подарков не будет... не будет гостей, не будет угощения... ничего не будет...
Отчего всё только отрицательное? Никто не придёт. Не будет праздника. Не будет работы.
А что всё-таки будет?"
Марика знала ответ на вопрос, и в душу ей закрадывался ужас. Ей больше не спать, ей больше не иметь времени. Будут одни бессонные ночи, больная грудь, и вопли... бесконечные вопли. Безденежье.
Раз и навсегда.
Марика зарыдала в голос.
Вдруг в дверь постучали:
- Эй! Что вы?
- Кто там? - пискнула девушка.
- Анна. Я войду?
- Д-да... пожалуйста.
В комнату ввалилась дамочка лет тридцати с хвостом, но без живота. Марика с облегчением вздохнула.
- Привет! - сказала Анна.
- Здравствуйте... - промямлила Марика.
- Что с вами такое? Может, ребёночка унесли? Так он скоро вернё...
- Нет, нет!
- Тогда что? Как вас зовут?
- Марика.
-Так что такое, Марика? Я присяду... - женщина подтянула стул к кровати Марики и уселась рядом.
- Рассказывайте, милая, - мягко сказала она., - Что у вас не так? Что с малышом?
- Ни... чего...
- Да? А что же тогда?
- Мне очень плохо... - всхлипнула Марика. - Я всё себе растянула во время родов. Мне придётся долго лежать в больнице. У меня ничего нет дома - ни кроватки, ни одежки, ни вообще ничего для малыша. Пособие такое небольшое...
И... и ничего больше не будет. Я не буду спать ночью, я не буду иметь времени. Он всё сожрёт - мой сон, мои силы, мои нервы, мои деньги. Он будет есть не моё молоко, а меня. Он съест всю мою жизнь - работу, всё, что мне было дорого... Я понимаю, я дура, я родила по залёту. Мне... мне нужно было сделать аборт, пересилить себя...
- Да вы в своём уме?! - завопила Анна., - Вы что такое говорите? Это же ваш человечек! Ваша частичка!
Марикае промолчала.
- А может, ты ещё отказаться собралась? - грозно осведомилась Анна.
Марика удивилась так, что даже приподнялась на локтях:
- А...а так можно?
- Нет, нет, нельзя! - зачастила Анна., - Вы о ребёнке подумайте! Что его ждёт - детский дом? Вот что я вам советую - потерпеть! Вы его обязательно полюбите! Эти сладкие пяточки, эти ручки... пожалейте его!
- Я... ладно...
- Вы встать можете?
- Н... нет...
- А жаль, там в холле у нас ёлка и танцы.
- Танцы... ёлка... - повторила Марика, и слёзы полились с новой силой., - Я хочу ёлку, подарок... Я всегда дома наряжала ёлку, и шла в магазин за подарками...
- Забудьте про слово "я", - бросила Анна., - У вас год или два будет только... а как вы ребёнка назвали?
- Не знаю.
- Классное имя! - хмыкнула гостья., - Ну, а если серьёзно?
- Эдуадард Али Варфоломей! - вдруг гаркнула Марика., - Довольна? А теперь уходи! Уходи! Я спать хочу! Что ты сюда пришла? Кто тебя звал? Всё это я уже слышала! Вы ничего больше не можете сказать!
Анна раскрыла рот, но Марика швырнула в неё подушкой:
- Уходи-и!!!
Анна ушла. ЕдваА лишь Марика собралась с силами и поднялась с кровати, чтобы взять подушку, в комнату вошла медсестра с каталкой, в которой оглушительно пищали несколько кульков. Женщина взяла крайний кулёк и отдала Марике:
- Нате, кормите.
6.
Был тёмный зимний день. Страна, уставшая от праздников, затихла. В снегу размокали конфетти, тускло поблёскивали грязные гирлянды и ленты. Люди на своих рабочих местах, вместо того, чтобы работать, потягивали кофе и рассказывали коллегам о своих выходные - про салаты, про передачи по телевизору, про новое платье жены, про пляски на новогоднем столе в юбочке из мишуры под аккомпанемент "Ламбады"...
Марика медленно шла домой, увязая ботинками в снегу. Руки ей оттягивал массивный голубой свёрток.
Небо над ней нависало, словно серый натяжной потолок. Холодный ветер резал её по щекам словно ножами, подмораживал тихие беспомощные слёзы. Однако ей было почти хорошо - Бертрам молчал.
Имя Марика согласилась выдумать только тогда, когда ей надо было заполнить свидетельство о рождении. Она сидела на стуле в конторе и смотрела на бланк, голова её болела. Но наконец имя всплыло - из какой-то передачи, которую она поймала как-то по телевизору.
"Хорошая была передача, смешная", - скользнулоа в голове девушки.
"Так что? - спросил мужчина-юрист., - Неужели вы раньше не подумали?"
"А... э... Бертрам. Да, Бертрам".
"Ого. Ну, записывайте".
Когда Марика выходила из кабинета, мужчина окликнул её:
"Сударыня, а с вами всё хорошо? Вы что-то неважно выглядите".
Девушка собиралась было ответить, но вдруг замолкла. Она вспомнила, как на все её свои жалобы она не получала ничего, кроме ругани.
"Наверное, и в этот раз так будет", - подумала Марика и вышла. За ней шлейфом тянулось одиночество.
Марика медленно, словно старуха, поднялась по лестнице к квартире, которую она покинула, казалось, много-много лет назад.
"Ключ", - подумала Марика, - "кКлюч. Надо достать ключ".
А чтобы достать ключ, нужна рука. Обе руки заняты.
Марика застонала про себя, а потом принялась думать: - как достать ключ и умудриться не разбудить младенца. Для Марики это звучало: "Как запустить коллайдер и не создать гигантскую чёрную дыру".
Наконец, заменив руку коленом, Марика проникла ладонью в карман, сунула ключ в скважину и повернула.
Замок скрипнул, и ребёнок загулил.
Марика застыла, словно статуя.
"Нет... пожалуйста, нет..."
Простояв так минут десять, она толкнула дверь и тишайшим образом зашла. Её окружила тьма, которую она заметила в первый раз тогда, сидя в кухне. Но тогда тьма была не совсем такая... она была поменьше, пожиже. А сейчас Марика словно ослепла.
Дрожащей рукой она нашарила выключатель, нажала - и младенец закряхтел, забулькал, словно мотор старой машины, а потом взвыл.
- Нет... - прошептала Марика.
Без рук она стянула ботинки, едва не порвав их, и бросилась в комнату.
- Не плачь! Хватит!
Она попыталась покачать ребёнка, но вместо качки получилась тряска. Ребёнок заверещал.
- Нет, нет! Перестань! Умоляю, заткнись!
Живо Марика сбросила сбросила рукав блузки, сунула ему грудь - младенец не взял.
- Господи!
Она расстегнула памперс, и в нос Марике ударил такой аромат, что в глазах у неё стало темно. Рухнув возле дивана, она судорожно попыталась удержать завтрак в желудке. Ребёнок выл.
- Я сейчас... сейчас...
Расстелив на диване клеёнку, сдернутую с кухонного стола, она положила на неё младенца, потом притащила горячей воды в тазике, полотенце и стала обтирать малыша.
Процедура заняла страшно много времени - Бертрам дёргался и не давал себя вымыть себя.
- Пожалуйста, - пыхтела Марика, - пПожалуйста...
Звук ввинчивался в уши, буравил насквозь.
Спустя несколько часов мальчик, чистый и наевшийся, спал. Марика сидела рядом в каком-то отупении. Вообще-то она понимала, что нужно пойти в магазин, купить подгузников, себе какой-нибудь еды, но она продолжала таращиться в окно с крестообразной рамой. Глаза, уже успевшие привыкнуть слезились, к этому процессу, слезилисьуже успевшие привыкнуть.
Вдруг она перевела взгляд на пустую клетку хомячка.
"За что... мне эта клетка? Я в клетке. Кекс... может быть, он умер потому, что ненавидел свою клетку, свою тюрьму. И ненавидел меня - своего тюремщика".
Медленно Марика повернула голову и посмотрела на младенца.
- Тюремщика... - вслух пробормотала она.
7.
Однажды днём, когда Марика, постанывая, кормила младенца, раздался телефонный звонок. Мальчик оторвался от азартного поедания матери и захныкал.
- Чёрт, - прорычала Марика и подошла к телефону.
- Что? - злобно осведомилась она в трубку.
- Привет, Марика! - провозгласил телефон голосом Элины Келсо, - подружки Марики.
- А, ты? - озадаченно осведомилась Марика.
- Конечно, я! Ну, как ты? - не дожидаясь ответа, трубка шепнула:
- Я слышала, ты... Знаешь, Мария мне говорила, что видела тебя с младенцем на руках. Это что, правда?
- Да... - пробормотала Марика.
- Ого... Слушай, а отец-то кто?
- Леонардо. Его звали Леонардо. Он охмурил меня и...
- Ну и ну! А где он теперь?
- Понятия не имею.
- Э? Ну, слушай... Можно, мы с Марией к тебе заглянем? Поболтаем, на маленького посмотрим... мальчик у тебя или девочка?
- Мальчик. Бертрам.
- Хо-хо, ну и имечко! Так можно?
- Можно, - пробормотала Марика и положила трубку - младенец собирался от разминки переходить к основным упражнениям, то есть орать.
Элина и Мария явились через два часа, когда ребёнок уже спал. Едва они первый раз стукнули в дверь, им открыли.
Отступив на шаг, девушки разглядывали странное существо, стоящее на пороге. Существо было отёкшее, в перепачканном халате, воняющее потом, с волосами, висящими колтуном и со злыми глазами, горящими над чёрными, угольно- чёрными мешками.
- Марика... - пробормотала наконец Элина, высокая блондинка в чёрном кардигане., - Мы... мы войдём?
- Тише только, - буркнула девушка., - Разбудите - опять будет орать.
Через пять минут Элина и Мария сидели в кухне с чашками чуть подкрашенного кипятка и поглядывали на Марику. Та стояла, покачиваясь на слабых ногах и смотрела на подруг.
- Хочешь торта, Марика? - предложила Мария.
- Торт! - глаза девушки вспыхнули., - Где? Дай!!
- На, бери... - Мария запустила руку в свою объёмистную кожаную сумку.
Медленно, словно совершая священнодействие, Марика развязала ленточку и сняла картонную крышку.
В лицо ей сладко пахнуло шоколадом и ванилью. Девушка разглядывала аккуратные сахарные розочки с листочками из зелёного крема, завитки шоколадной стружки, любовалась белым бумажным кружевцом, на котором лежал торт...
- Прелесть... - прошептала Марика, - какая прелесть...
И вдруг заплакала. Слёзы её капали прямо на торт.
- Марика, милая, что с тобой? - вскрикнула Элина., - Торт плохой?
- Торт замечательный... пропечённый, аккуратный, ингреидиенты сочетаются, и украшен хорошо... Как скоро я смогу снова печь? Как скоро я смогу вернуться к своей работе? Я же растеряю все профессиональные навыки! Так, чтоИ меня не возьмут... обратно... в кондитерскую...
- Марика, я уверена, что всё будет хорошо...Марика, - Мария вгляделась в лицо девушки, - Марика, ты.. ты спала сегодня?
- Нет, - продолжая плакать, пробормотала Марика, - мМожет, час или два... он орал, невесть чего хотел... И ел меня, ел, ел... такое мерзкое ощущение... И так же было и вчера... и позавчера...
- Марика, а можно на него посмотреть?
- Идите... он на диване... Только заклинаю всеми святыми - тише! Если вы его разбудите - убью и зажарю вас вместо индеек! Как раз будет кстати - они такие дорогие!
Элина и Мария поскорее сбежали из кухни, от бормотания Марики, в комнату.
Ребёнок был ярко-розовый, с красным круглым личиком. Одетый в одеёжду с несрезанными бирками, он тихо сопел, стискивая руки в кулачки.
В самой же комнате царил разгром. Клетку Марика так и не убрала, и она зияла пустой кормушкой и пустым домиком. Любимые Марикой фиалки завяли. Ковер был почему-то скособочен, на неубранной кровати девушки валялась детская одёжда.
Когда обе вернулись в кухню, Марика сидела в той же позе, в какой они её оставили.
- Марика, - Элина мягко тронула подругу за плечо, - Марика, как ты?
Та дёрнула плечом и ничего не ответила.
- Ты... ты не справляешься?
Марика хрипло рассмеялась.
- Ну, если я не вся сожрана, - то справляюсь.
- Что-что? Марика, сколько у тебя пособие?
- Мало, - прошелесвистела девушка., - Я и не представляла, сколько стоят приличные вещи для ребёнка... Памперсы... Одежда... А прогулочный комбинезон, черт бы его побрал! Зачем младенцу надо было родиться именно зимой? Летом было бы проще!
- Марика... - озадаченно пробормотала Элина.
Девушка не помнила, чтобы её давняя приятельница так себя вела хотя бы раз на протяжении всего их знакомства. От неё нельзя было услышать и одного резкого слова. Она почти всегда находилась в хорошем настроении, розовощёкая, мягкая, как свежая булочка с тмином. Она всегда знала, о чем бы поговорить, даже если темы были немножко забавными - например, есть ли у зданий душаи? Она всегда хорошо одевалась, русые волосы укладывала в красивую косу чуть ниже лопаток...
Теперь же она напоминала тень прежней себя. Щёки ввалились и побелели, волосы потемнели от грязи. Бесформенный страшный халат уродовал её ещё больше. Но самым страшным было выражение лица - отупелая злобная усталость....
- Послушай, Марика, отчего ты не позвонишь кому-нибудь из родственников, чтобы тебе помогли?
- Да! - поддакнула Мария., - У тебя ведь есть тётка и дядя...
- Да. Но помощи я просить не хочу. Меня опять запишут в моральные уродки и будут твердить, что "детиэтосчастье", но не скажут ничего существенного. Дети, может быть, и счастье, но по-другому...
- Что ты имеешь ввиду?
Марика промолчала, а потом вдруг саркастично спросила:
- А что же вы сами не хотите мне помочь?
Элина мягко улыбнулась и сказала:
- Я как раз собиралась об этом поговорить. Видишь ли, я уже решила, что оставлю тебе всё, что есть сейчас в моём кошельке - это около восьми тысяч гельд. Немного, но тебе, кажетсянаверное, поможет. Вероятно, Мария думает то же самое, правда?
- Верно!
-Понимаешь, мы сейчас зашли не только навестить тебя, но и попрощаться. Мария и я улетаем в Чехию на учёбу. Тут мы уже отучились три курса, а теперь нас отправляют туда. Там мы поступим в Карлов Университет на кафедру социологии - точнее, уже поступили. Мы там будем доучиваться и, может, останемся работать. Вот так...
Марика сидела очень тихо. От зависти у неё в глазах потемнело.
Она подумала о Чехии - о Праге, сияющем городе, полном моложавой величественной старины, о замках, о Соборе Святого Вита, о Карловом мосте, Златой Улочке, о толпах весёлых туристов, о свежем чистом небе, старинном камне мостовых и сувенирах...
А она будет сидеть тут, в притухлом Рине, в четырёх стенах, с вопящим и пачкающим подгузники свёртком.
- Мы будем присылать тебе открытки...
- Огромное спасибо, - скрипнула Марика.
8.
Девушки пришли и ушли, не оставив после себя ничего, кроме кучки денег. Ещё сохранившаяся часть настоящей Марики полностью оправдывала их - они ведь улетали на учебу, а это ведь очень важно! Но большая часть, больная и поражённая, ненавидела их. Завидовала им. Называла вертихвостками.
Марика с каждым днём становилась "темнее". Мысль её были всё более мрачными, всё более беспросветными. За окном завывали метели. Она недосыпала, недоедала. Она зараостала грязью. В голове её звенели крики ребёнка вне зависимости от того, кричал он в тот момент или нет. Впрочем, моментов, когда он не кричал, было мало.
Он не только кричал. С каждым днём он всё больше вонял, был всё противней, всё тяжелее, всё гаже. Грудь Марики отвисала из-за слишком активного сосания. Не то чтобы ей было это неприятно, но это был ещё один повод ненавидеть младенца.
Да, Марика ненавидела малыша. За то, что он разрушил ей жизнь. За то, что лишил её возможности улыбаться. За то, что не давал ей спать. За то, что лишал её всех денег. За то, что она не могла из-за него прибрать грязный дом. За то, что грязные подгузники воняли просто до небес.
Призналась себе в этом Марика после того, как ей позвонила тётка.
В начале февраля раздался телефонный звонок. Вымотанная после совершенно бессонной ночи, Марика подползла к телефону под назойливый ной младенца:
- А... алло?
- Марика! - раздался высокий пронзительный голос, и девушка вскочила и выпрямилась, словно по команде:
- Тётя Дора?
- Ну конечно, это я! Мы очень давно не созванивались, и я вижу, что зря! Недавно до меня дошёл слух, что ты...
- Что я? - прошелестела Марика.
-Что ты родила ребёнка! Это правда, Марика?
-Да.
Минуту тётка молчала, а потом из телефона раздался такой визг, что Марика отняла от уха трубку:
- И как это называется?! У меня нет слов! Я даже не буду спрашивать, как зовут отца - ты наверняка не знаешь! Вы посмотрите - обрюхатили, как кошку! И это после того, как я прилагала столько усилий, чтобы вырастить из тебя приличного человека! Едва тебе исполнилось восемнадцать,- ты сбежала в Рин, поступила на кондитера в колледж, вместо того, чтобы отправиться в институт! Ты никогда меня не слушала - и вот результат! А вообще, почем я знаю - может, ты проституткой работала, чтобы заработать что-то приличное, ведь в столовых платят копейки! А впрочем, что теперь говорить, - тётка манерно прокашлялась, - чЧто сделано, то сделано. Я знаю, что тебе нужны деньги, - иначе и быть не может. Да-да, помощь и деньги, ты ведь и за котёнком ухаживать не смогла бы, не то что за ребёнком. Так что я, наверное, приеду через неделю или...
- Не надо, - пробормотала Марика.
- Что ты говоришь, детка?
- Не надо. Мне не нужно ни твоих денег, ни твоей помощи.
- Что же ты, серьёзно?
- Да.
- Тем не менее, я всегда готова приехать и тебе помо...
Марика резко положила трубку, и телефон звякнул, отозвавшись в её больной голове. За спиной у неё хныкал ребёнок.
Медленно она подошла к дивану и посмотрела на его сморщенную рожицу, на толстое тело.
В ребёнке сосредоточились все её жизненные силы. Он вытягивал их через грудь, поняла Марика. Медленно, но верно. Он начал их забирать, ещё оказавшись внутри.
- Тварь, - сказала девушка., - Ненавижу тебя.
И тьма, появившаяся в кухне, ослепившая её по возвращении домой с ребёнком, поглотила её.
В половине третьего ночи Марика, заливавшаяся слезами с полуночи, спросила у младенца:
- Ты будешь сегодня спать?!
Мальчик продолжил рыдать. Он поел около двух, и чуть оторвавшись от грудиы, снова взревел - в унисон с неудачницей-матерью, не обращая внимания на её просьбы замолчать, на тряску, которая имитировала качание.
- Хватит! - рыдала Марика., - Заткнись, паразит! Замолчи-и-и!!!
Но ребёнок провыл всю ночь с небольшими перерывами. Он замолкал, пока ел, а стоило Марике положить его на диван и прилечь, он тут же начинал завывать и оглашать воздух вонью, требуя, чтобы его переодели. Но и сухой он не умолкал, продолжая плакать до следующего кормления, и Марика понятия не имела, почему.
Её ослеплял резкий свет лампы, оглушал визг, пробивавший так долго ей мозг...
Марика смотрела в черное стекло окна и поняла, что так будет продолжаться всегда. Что байки с форумов, красивые картинки, милые стишки врут. Что всегда она будет сидеть с воющим младенцем, в безденежье, недосыпая, задыхаясь от запаха собственного пота, от пыли, а за окном будет выть ветер.
Тёмно-красный, ребёнок рыдал.
- Послушай-ка, - сказала Марика. Где-то на задворках разума созрело и опало удивление - разве это её голос? - Послушай-ка, Бертрам... Я не знаю, что я с тобой сделаю, если ты не знаткнёшься. Я устала. Я хочу спать больше, чем жить. Зачем ты меня терроризируешь, тварь?
Ребёнок не перестал кричать. Тогда Марика принялась пинать свой столик, с него скатилась ваза и разбилась.
Тогда девушка села на пол и беззвучно зарыдала - на издавание звуков у неё сил не было.
"Почему я? Почему? Почему?" - мысли трещали в голове, как камешки в трещотке.
Она сидела так... а потом лампочка вдруг погасла. Всё пропало - остались только вопли и тьма.
Ноги у Марики отнялись. А потом отнялась и голова. Она забыла всё - ребёнка, тётку, свой адрес, название пекарни, своеюй профессиюи, имена подружек. Ничего не было, - только стискивающеая её клещами боль.
"Зачем? Почему так плохо?"- почти неосознанно подумала Марика.,- Кто проклял меня? Кто запер в этой тюрьме? Кто тюремщик?
Что нужно, чтобы выйти из тюрьмы? Нужно... убрать. Убрать тюремщика".
-Плохо осознавая, что идёт, она подошла к дивану. Ей было видно только дергающееся ящерицей тело да слышен визг. Тело не было её ребёнком, тело не имело имени, тело не имело ничего, кроме своего назначения - быть тюремщиком. Тюремщиком, который запер её в клетке, оградив от жизни.
Марика просто приняла решение. Как выключают лампу, чтобы та не светила, как выключают телевизор, чтобы он не раздражал шутками ведущих, как занавешивают зеркало, чтобы не видеть монстра, находящегося в нем, девушка взяла лежащую на диване подушку и навалилась на неё.
Спустя пять минут стояния Марика отпустила (что?) и поняла, что в комнате тихо. И что она получила то, что хотела.
Тело её превратилось в камень. Девушка повалилась на пол, не ощутив под собой осколков, и провалилась в блаженное, тихое небытие.
7.
Медленно, очень медленно, словно разгребая тяжёлую морскую воду, Марика всплывала из-под толщи сна. Она ничего не понимала, кроме того, что вокруг тихо.
Едва её накрыла тихая пена удовлетворённости, Марика ощутила, что что-то не так. Мерзкое чувство ощущалось в районе солнечного сплетения, подтекая к спине и плечам.
"Ребёнок", - вдруг вспомнила она, но эта мысль не вызвала в ней никакого резонанса отклика - всё равно, что сказать "дерево" или "улитка".
Тем не менее, она как-то умудрилась сесть и поглядела на диван.
Несмотря на свое состояние, она поняла, что случилось и что она сделала. Правда, это всё равно не вызвало в ней эмоционального откликаникаких чувств.
Но разум её, слегка отдохнувший и протрезвевший, мгновенно принял решение. Подползя к телефону, Марика набрала номер. Трубку взяли через три гудка.
- Полицейский участок номер 8, участковый Эттли, диалог разговор записывается. Кто говорит?
- Меня зовут Марика Экке. Приезжайте на проспект Свободы, дом 7, квартира 56. Я совершила убийство.
В трубке секунду молчали, а потом Эттли отозвался одним словом:
- Выезжаем.
Марика положила трубку и снова замерла.
Очнулась она оттого, что кто-то колотил ей в дверь. Она хотела было бежать скорей, чтобы они не вызвали громкие крики, но вдруг сообразила, что кричать некому. С грехом пополам она встала и отправилась в прихожую.
- Что вы мне двери ломаете? - хрипло осведомилась она, поджимая негнущиеся, болящие ноги., - Я и так открою.
На пороге стоял сумрачный мужчина в синем кителе, за ним - двое других, у которых был совсем не такой уверенный вид.
- Вы звонили? - без обидняков осведомился он.
Нормальная Марика бы испугалась и чуть-чуть обиделась, а новая Марика не дрогнула ни единым мускулом.
- Я. Проходите в комнату, будьте как дома... Вот только чаю я вам не дам... - сказала девушка и захохотала.
Смех был ужасен. Утробный, хриплый, он имел совершенно тёмное происхождение. А Марика продолжала , сотрясаясь, хохотать...
Когда она снова вернулась в реальность, перед ней стоял один из прибывших, с рыжим чубчиком и веснушками.
-С-сударыня... будьте добры ваши руки...
-Э, нет, погоди, мой рыжий друг,-хихикнула Марика,-Я не могу выйти на мороз в одном халате, верно? Я сначала оденусь, а потом тебе будут и руки, и ноги, и всё, что захочешь...
Марика вытащила из корзины в ванной первое, что попалось под руку, и прямо перед полицейскими принялась одеваться, не понимая, почему пуговицы и молнии не желают застёгиваться.
Когда девушка услышала, что за её спиной щёлкнули наручники, все вокруг стало ещё нереальнее. Такое ведь только в телевизоре бывает - наручники, полицейские, допрос и, наверное, тюрьма...
Наконец её повели вон из квартиры двое - Синий Китель и ещё один рядовой. Рыжий Чубчик остался караулить место преступления.
Наконец девушка оказалась на улице.
К тому времени уже рассвело. Метель утихла, теперь снег медленно падал на землю крупными, бесформенными хлопьями. Всё вокруг опушилось кристально-белым. Мир был бел, одинок и тих, а к нему мягко склонялось серое, пухлое небо.
Марика запрокинула голову назад и поглядела вверх, где не было ничего, кроме снега и тишины. На лицо ей упало несколько снежинок.
Девушке вдруг показалось, что она оторвалась от земли и теперь улетает далеко вверх, в зимнее небо, где нет ничего, только снег, только серая дымка, только чистый, обволакивающий холод, только его запах. Только тишина.
Марика прикрыла глаза и глубоко вздохнула.
Глубоко внутри неё лопнул пузырёк иррационального, странного, и тем более чистого счастья.
...-Сударыня?-Марику потрясли за руку.
-А?... Что?
-Заходите.
Девушку завели в грузовичок - она было удивилась, что машина была не сине-белая, а светло-зелёная, а мужчина, который бережно подталкивал её вперёд, был не в синей рубашке, а в белом халате, но это удивление колыхнулось и исчезло, ничего после себя не оставив.
Марика безропотно дала себе что-то вколоть, дала уложить себя на кушетку. Последнее, что она увидела - это синюю спину полицейского на переднем сиденье и падающий снег через окна машины.
***
Потом был туман, напоминавший лёгкую метель. Было спокойствие, была тишина, сопровождающие этот туман. Марика не знала, сколько она пробыла в таком состоянии. Ей давали есть - и она ела; ей давали пить - она пила; она спала, ходила, ухаживала за собой, но при этом словно находилась без сознания. В голове её плавали прозрачно-стеклянистые мысли, из которых нельзя было ничего извлечь. Память её была в порядке, но её словно закрыли в шкаф и заперли на ключ.
Но даже Спящая Красавица в конце-концов проснулась. И туман, окружавший Марику, рассеялся. Обновлённая, свежая, чуть уставшая, она снова смогла взглянуть на мир.
10.
Одним февральским утром, проснувшись в тёплой удобной постели, Марика поняла, что вновь окружает интерес к происходящему. Словно призрачная ширма, окружавшая её, опало, и она может поглядеть, что творится вокруг неё. Ощущение было странное, но не сказать, чтобы неприятное.
Сев, Марика огляделась. В кровати рядом с ней спала хорошенькая кудрявая особа лет шестнадцати или семнадцати. Немного посмотрев на неё, девушка стала оглядываться дальше.
Она находилась в какой-то большой светлой комнате со светло-оранжевыми пустыми стенами. В комнате, кроме её кровати, стояли парами два ряда ещё таких же коек, на которых спали ещё женщины. Выход из комнаты был почти перед Марикой, но двери в нем не было, а была решётка, раздвигающаяся в стороны. За решёткой сидела какая-то розовощёкая дама в белом халате и внимательно глядела на спящих.
Увидев сидящую Марику, она встрепенулась и словно бы напряглась, однако очень приветливо девушке кивнула. Та решила попробовать встать, походить и, может, подойти к решётке и порасспрашивать даму о происходящем.
Тело Марики было каким-то неподатливым, тяжеловатым, однако управиться с нм было можно. Поэтому она встала и медленно направилась к двери.
Дама снова ей кивнула и улыбнулась, отчего её щёки стали похожи на два садовых яблочка:
-Доброе утро, сударыня! Я смотрю, Вам уже лучше!
-А разве мне было плохо?
-О да!
-Хм...
Марика снова огляделась:
-А где я? В больнице?
-Верно.
-Сколько я тут нахожусь?
-Вот уже три недели.
-Который сейчас час?
-Восемь часов с небольшим. Скоро будет завтрак, вы покушаете, а после я отведу Вас к доктору Кэрью.
-Это... та дама в очках и с хвостиком?
-Правильно! А так же ваш лечащий врач.
-Спасибо.
Позавтракала Марика вкусно - она это ясно поняла, а до этого она совершенно не обращала внимания, что ест. На стол был подан омлет, булочка с маслом и чай, причём булочку явно вытащили из плиты чуть позже, чем надо, но зато щедро посыпали тмином.
После завтрака дама, которая представилась сестрой Эльзой, повела Марику куда-то через пол-здания. Девушка шла, оглядываясь вокруг.
Да, это была больница - причём больница необычная. Там были широкие, очень светлые коридоры, с множеством открытых дверей, полы были покрыты мягким линолиумом, который поскрипывал под ногами. А в коридорах прогуливались и сидели на скамейках люди, мужчины и женщины, одетые так же, как Марика - в полотняные голубые пижамки. У одних был вид вполне нормальный, а другие напоминали картинки из Интернета: качались, бормотали что-то себе под нос, ломали руки, отчаянно гримасничали. И за всеми ними следили высокие, тяжёлые санитары.
"Психиатрия,-поняла Марика,-Я попала в психиатрическую больницу. В психушку."
Но это опять-таки её не особенно расстроило.
Кабинет доктора Евы Керью был небольшой комнаткой со светло-зелёными стенами и потёртым ковролином. Сама же врач была довольно худая смуглая женщина в изящных серебряных очках, с яркими глазами, которыми она магнетизировала пациэнтов, и те выкладывали ей всё как на тарелочку.
Увидев Марику, доктор улыбнулась:
-А, вот и вы. Прошу, Экке, садитесь.
Марика устроилась в холодном кожаном кресле, скользком и не очень-то приятном. Женщина кивнула:
-Славно, что вам уже лучше. Апатия, по всей видимости, миновала, психика ваша отдохнула, теперь мы можем начинать полноценное лечение.
-Да,-согласилась Марика.
-Вы будете работать с психотерапевтом, принимать лекарства и проходить тесты. Мы точно не знаем, сколько это будет длиться - нам придётся отслеживать это по вашему состоянию.
-Хорошо.
-Вашего психотерапевта зовут Эдвина Гли. Первый пробный сеанс у Вас будет сегодня после обеда.
-Да, спасибо. О, простите, а как же я оплачу это? Страховка это покроет? А, я же всё потратила на...
Марика замолкла. Мысли её натолкнулись на толстое грязное стекло, за которым почти ничего не было видно и отскочили обратно.
-А, кстати об этом,-мягко добавила доктор Кэрью,-Вы теперь можете идти на контакт, правильно? Стало быть, в скором времени вас ждёт не очень приятная беседа с представителями суда. Вам всё разъяснят.
-Ясно,-помолчав, отозвалась Марика.
-Вот и хорошо. А теперь - ступайте. Вы найдёте дорогу назад?
-Я думаю, да.
-А всё же, я скажу, чтобы вас проводили. Вам следует быть осторожной,-женщина улыбнулась снова. И Марика вдруг поняла, что эта улыбка ей не очень нравится. Поэтому она встала и вышла из кабинета, пробормотав:"До свидания".
До палаты - номер 8, женское отделение - её довела дежурная медсестра, не Эльза. Марика шла и пыталась выстроить разроненные мысли, в стройную цепь, но их было слишком много. Голову от них распирало, поэтому девушка стала спешно оглядываться, не давая себе сосредоточиться на них и не сойти с ума окончательно.
В палате было довольно тихо. Все соседки Марики сидели на своих кроватях, беседуя между собой или просто молча, женщина в углу читала какую-то книжку.
Кудрявая девочка - соседка Марики - тоже бодрствовала. Скрестив ноги по-турецки, она ожесточенно вертела в руках кубик-рубик. Завидев Марику, она резко и внимательно уставилась на неё. Но, не успела Марика испугаться, та заговорила с такой скоростью, что девушка едва могла понять её.
-А, вот и ты! Проснулась, значит? Отлично! А то мне это не нравилось - ты всё молчала, таращилась в одну точку, даже когда я говорила с тобой! Я уже почти обиделась, но потом подумала, что с психички взять-то нечего, лучше подождать, пока очухается! Вот я и дождалась! Как звать тебя? Сколько лет?
-Марика Экке. Мне... двадцать пять лет.
-Класс! А я - Франциска. Франциска Георге. Мне семнадцать лет. Тьфу, ну что за люди, зачем делать такие штуки, с которыми нельзя по-хорошему поиграть? А ведь говорят, что даже чемпионаты устраивают по сбору рубиков! Вот ведь волшебники под прикрытием!
-Да,-согласилась Марика.
-А что у тебя за диагноз? Или это секрет?
-Я сама не знаю. Быть может, депрессия. Это уж психиатр мне скажет... впрочем, мне назначили психотерапевта.
-А у меня - синдром гиперактивности. Я, видишь ли, невнимательная и чересчур быстрая. Это мне страшно мешает на протяжении всей жизни. Ещё в детском саду я была настоящей головной болью для всех - била тарелки, дралась с детьми, рисовала кашей по столу, карабкалась на люстру, а при приближении тихого часа все воспитательницы хватались за голову - я не желала спать, растаскивала свою кровать, бросалась формочками и визжала, что твой демон. И в школе было, конечно, не лучше. Я училась ужасно, все меня постоянно пилили, и я всё расстраивалась... когда я слышала, что что-то там не так, я в ужасе замирала, ведь почти всегда виновата оказывалась я. Память у меня дурная.
Ну, и в институте было так же! Если меня что-то отвлекало утром, лекции я профу... профукивала! О, классно сказала! Да, круто говорить я умею! На в школе на родном языке всегда бранили мой почерк, но училка всегда отмечала присутствие у меня оригинальных оборотов и необычных мыслей! Она была отличная тётка, хотя носила совершенно нелепые очки, а в школьной столовой брала мерзкую запеканку...
Франциска, встряхивая короткими кудряшками, трещала и трещала, но в её болтовне не было ничего Марике неприятного. Наоборот, дружеская болтовня гиперактивной девочки успокаивала, отвлекала, даже утешала. Что-то в ней было очень славное.
Марика пролежала на своей кровати ровно до обеда. Она вертела в руках кубик-рубик, слушала нескончаемые разговоры новой подружки и поглядывала за окно, где тихо падал снег. Ею овладело тяжкое, какое-то неудобное спокойствие - и все же оно было спокойствием.
После обеда, состоявшего из куриной ножки, картофеля в мундире, горстки овощей и чая с сахаром, Марика в сопровождении Эльзы отправилась к психотерапевту.
Эдвина Гли была женщина чуть попроще, чем доктор Кэрью, и намного приятнее. На вопросы, который задавал её мягкий голос, всегда отвечали охотно, смотрели в добрые близорукие глаза легко, а в обсуждения, которые Эдвина заводила, включались тоже без напряга.
В её кабинете было тепло и приятно пахло, пол застилал красноватый ковёр, стены были обиты деревом. Сама она сидела в мягком красном кресле, за уютной кушеткой.
Увидев Марику, она улыбнулась с искренним чувством, и эта улыбка понравилась девушке куда больше, чем тонкая змеиная ухмылка её лечащего врача.
-А, вот и вы, моя хорошая! Та-ак, что тут у нас... Марика Экке, правильно? Вот и чудно! Сидеть будете или лежать?
-Лежать,-протянула Марика, не отрывая глаз от мягкой кушетки.
-Тогда ложитесь.
Девушка легла, и Эдвина Гли начала долгое путешествие в Марику. Дорога была непросто, и всё же женщина неторопливо, легкой кошачьей поступью продвигалась вперёд. Она была отличным специалистом и очень славной женщиной. А кроме того, она действительно хотела помочь, и это решало дело.
11.
Тянулись дни. Февраль подходил к концу. Марика уже начинала понемногу ощущать, что ей становится легче. Она много спала, сытно ела и принимала лекарства, которые ей выписывала доктор Керью. Она рисовала и картинки отдавала на "проверку", проходила много тестов, гуляла. И хотя большая часть тестов показывала не очень хорошие результаты, Марика в эти дни чувствовала себя довольно хорошо.
Она по-настоящему подружилась с Франциской. Эта девочка стала ей первым настоящим другом. Часто глубого заполночь они вели тихие разговоры обо всём на свете. И, хотя девочка говорила сбивчиво, часто теряла нить разговора и постоянно отвлекалась, слушать её было приятно. Когда Марика шёпотом ей призналась, как она очутилась в психиатрической больнице, Франциска лишь сочувственно помолчала, и это было лучшее, что она могла сделать.
Разговоры с психотерапевтом для Марики были истинной отрадой. В них она открывала все свои мысли, которые Эдвина Гли со вниманием выслушивала. Ещё на одном из первых сеансов женщина попросила девушку быть предельно искренней, и та просьбу выполнила.
Они уже давно подошли к "ядру" расстройства. Во время сеансов Марика говорила четко и конкретно, не виляя и не отнекиваясь:
"Нет, мне не жалко этого ребёнка. Его появление на свет было сплошной ошибкой. Он не смог бы быть счастлив. Отдать? Нет, я бы не смогла тогда жить от чувства вины, я бы ещё скорее сошла с ума. А он бы вырос в невесть кого в детском доме. Зато теперь всем хорошо - и младенцу, и мне. На том свете-то всё равно хуже не будет".
Марика очнулась от апатии совсем не той Марикой, какой была до беременности. Младенец сдернул её с кремовых облаков и апельсинового солнца вниз, на твердую землю, где всё было против неё. Он грубо и прямолинейно показал ей мир в истинном свете.
И она это выдержала. Она сумела пробить дорогу к свету на этой земле, когда поняла, что дороги назад нет. И хотя средство по достижению цели, которое девушка неосознанно избрала, было кошмарным, она ни о чем не жалела.
Впрочем, своя новая нарочитая жестокосердность её тоже пугала. Видя по утрам в зеркале себя, она с трудом себя узнавала.
Волосы её отросли, и Марика не заплетала их - так она чувствовала себя спокойнее. Словно мягкая русая волна, они окутывали её плечи, грели и делали похожей на русалку. В больнице Марика впервые поняла, что у неё очень красивые волосы.
Но это было не главное. Черты девушки заострились и отвердели, она ещё сильнее похудела, став похожей на трость. Взгляд стал резким и прямым, губы сжались. Всё, что было в Марике мягкого, стало твердым, плавное и нежное - острым.
Часто Марика думала об этих изменениях. Неужели она переродилась целиком и полностью, ничего не осталось от прежней ласковой, наивной, милой девушки?
Это ей вовсе не нравилось. Однажды она даже пожаловалась на это психотерапевту, и та сказала:
-Это вполне можно понять. Глубокое сотрясение психики, фактически её перестройка... Но, будьте уверены, вы не стали другой личностью, Марика. Припомните-ка что-нибудь, что доставляло вам удовольствие! Прямо сейчас!
-Чтение.
-Вот и хорошо! А какая книга вам больше всего нравилась?
-Про последнего единорога. Питер Байгл написал, кажется.
-Я вам достану эту книжку, вы её прочитаете и посмотрите, какие эмоции это у вас вызовет! Будьте уверены, вы узнаете себя! Не расстраивайтесь, моя дорогая. Вы ещё просто не совсем поправились. Всё образуется.
Через пару дней Марика взяла в руки небольшой томик с крупной надписью на толстой обложке:"Последний единорог".
-Сегодня у нас будет совсем особый сеанс,-сказала Эдвина Гли, давшая ей книгу,-Вы будете читать, а я понаблюдаю за вами. Это вас не будет тревожить?
-Нет, нет. Вы мне нравитесь. Наблюдайте, сколько душе угодно.
Эдвина улыбнулась своей чудесной улыбкой и кивнула.
-Тогда устраивайтесь так, как вам угодно и читайте.
Марика так и сделала.
Глядя на титульный лист, она ощутила некий страх - а вдруг не получится? А вдруг она всё же потеряла себя?
Но всё обошлось. Марика открыла книжку на первой странице и тут же позабыла обо всём.
Долго она сидела над книгой, захваченная щекочущим ощущением восторга - и не только потому, что история последнего во всём мире единорога была дивно хороша, а ещё и потому, что и восхищение историей, и чувства, возникающие при прочтении, были ей знакомы.
Марика узнала свой трепет, когда прочла описание бессмертного, сказочно красивого создания. Она удивилась странному мироощущению единорога, посмеялась над его тщеславностью - и эти чувства были ей знакомы. Она пожалела старушку Фортуну и незадачливого Шмендрика, поразилась странному слогу писателя - и это тоже уже было...
В какой-то момент Марика заплакала. Она наконец-то узнала себя. В кабинете психотерапевта было зеркало, Марика взглянула в него и увидела знакомую девушку с блестящими от слёз добрыми глазами и мягкой улыбкой, прижимающую к груди книгу...
-Ну что?-ласково поинтересовалась Эдвина Гли.
Марика приоткрыла рот, но вместо слов из неё вырвались рыдания. Марика плакала счастливыми слезами, безотчетно поглаживая по обложке любимую книгу, которая так легко всё расставила на свои места...
Конечно, прежней Марика не стала, но она смогла понять, что всё же она - это она. Словно остатки прежней, неисковерканной Марики ласково погладили её изнутри по сердцу, напоминая:"Я здесь! Я с тобою!".
Девушке позволили оставить книгу себе, и впоследствии она никогда с ней не расставалась.
12.
В конце февраля, тихим ясным утром, к Марике пришли. Это ей сообщила вездесущая сестра Эльза, которая пригласила её - не в приёмную, а в один из врачебных кабинетов, хозяин которого был в отпуске.
Зайдя, Марика увидела молодого мужчину в официальном костюме с папкой в руке, сидящего на кушетке. Тот нервно мигнул ей:
-А, госпожа Экке! Добрый день. Как себя чувствуете?
-Спасибо, неплохо, -отозвалась девушка,- Вы кто?
-Я - Марвин Эванс, ваш адвокат. Можете называть меня мистер Эванс. Я пришёл вас проконсультировать. Вы не имеете ничего против?
-Нет, сударь. Очень рада вас видеть.
-Тем лучше!-улыбнулся в тридцать два зуба мужчина,-Итак... я... я... я тут нахожусь, чтобы... ну да, проконсультировать вас. Извините, я только после учебы, я волнуюсь.
Марика кивнула, сказав уже мягче:
-Ничего, ничего. Продолжайте.
-Вот и хорошо!-с явным облегчением вздохнул мистер Эванс,-Давайте я Вам расскажу, что у вас происходит. Мисс Экке, вам известно, что вы находитесь здесь на так называемом принудительном лечении?
-Правда?
-Да. Дело в том, что эта больница привязана к исправительному учреждению и считается тюремной. То время, который вы тут пробудете, тоже войдёт в срок вашего заключения.
-А насколько меня осудили?
-На четыре года. А вы могли сесть на десять лет, если бы не смягчающее обстоятельство -кумулятивный аффект из-за глубокого нервного истощения, которое установила судебно-медицинская экспертиза.
-Ясно. Очень хорошо, спасибо.
-Когда вы завершите лечение, вы перейдёте в тюрьму и будете отбывать остаток своего срока. В тюрьме вы будете работать.
-А труд будет оплачиваться?
-Да, будет.
-Вот и хорошо. А то я думала уже, на что жить буду, когда выйду из тюрьмы. Не знаю, возьмут ли меня на работу теперь...
-А кто вы по профессии?
-До декрета была кондитером.
-Ну ничего, не бойтесь. Кондитер - это не социальный работник и не журналист. Ещё вопросы?
Марика немного подумала.
-А что с моей квартирой?
-Она опечатана.
-Похороны уже провели?
-Д-да, сударыня,-кивнул мистер Эванс,-Могилка находится на Северном кладбище.
-Благодарю вас. Вы оставите мне ваш номер?
-Конечно, вот визиточка. Звоните, если возникнут ещё вопросы.
-Спасибо Вам большое. Вы многое разъяснили. Желаю вам удачи, мистер Эванс!
-И вам тоже!-нервно улыбнулся молодой мужчина,-Поправляйтесь!
Визит юриста оставил в душе Марики осадок. Молодой мужчина Марике, вообще-то, понравился, но уж больно странно он смотрел на неё. И слишком сильно нервничал. Конечно, Марика сама помнила, как она тряслась в первый день своей работы в кондитерской, но всё же было как-то...
Вдруг Марика остановилась.
Она стояла в коридоре. Мимо неё сновали врачи и пациэнты, за окном стыли сугробы. А Марика медленно начинала понимать, кто она теперь для окружающего мира, для общества. Для людей вроде этого молодого юриста.
Она - убийца. Едва заслышав это слово, люди бросаются врассыпную, не разбирая дороги. Убийство им видится только в темном переулке и с ножом. Это устоявшийся стереотип, ничьей вины тут нет. Правда, люди могут поверить, что есть смягчяющее обстоятельство, покивают и сделают хорошую мину, но осадок будет.
Но! Марика ведь не просто убийца - она убийца своего собственного ребёнка. Этого никогда не поймут. И никогда не простят. Не обратят внимания на смягчащие обстоятельства. Те, что вроде Франциски - приятнейшее исключение, которое встречается крайне, крайне редко.
Её никогда не поймут, как не поняли до рождения ребёнка. Ей не дождаться сочувствия. И Марике придётся как-то справляться с этим. Скорее всего, на протяжении всей жизни.
Вернувшись в палату, Марика улеглась на свою кровать и постаралась успокоиться. Глядя в стену, она сказала себе:
"Всё на свете не случайно, Марика. Вот ты, к примеру, стала теперь жестче, крепче, ты изменилась. И это не зря. Это поможет жить одной, в постоянной борьбе с осуждением общества".
Девушка вдохнула поглубже и смирилась.
"Да. Хорошо. Я буду стараться. Я смогу. Я уже много что пережила, и это не будет сложнее, я уверена".
И всё же Марике было очень, очень грустно.
В тот вечер перен сном она не говорила с Франциской (или Фран, как просила называть её девочка, по аналогии с любимой героиней сериала). Она думала и, сама того не замечая, смачивала подушку слезами.
"Неужели я не достойна хотя бы одного шанса на счастье,-почти совсем заснув, подумала Марика,- Неужели мне всю жизнь вот так вот стоять, закрываясь от криков, как от ветра? Боже, пожалуйста... Дай мне шанс... Прошу!"
И шанс был дан. Марика встретила его в тот самый день, когда впервые вышла на улицу без пальто.
13.
Он сидел на скамейке, вперив глаза в небо, складный, бледноватый, с чуть взъерошенными светлыми волосами. Марика остановилась чуть поодаль, глядя на него. Наконец он ощутил на себе взгляд девушки и обернулся.
Тут девушка чуть-чуть испугалась - она, вообще-то, знала, что таращиться на психически больных не следует. Когда она в первые дни пребывания в психиатрической больньнице начинала слишком пристально разглядывать пациэнтов, дело иногда кончалось криками и санитарами. Поэтому она слегка сжалась, однако глаз не опустила.
А мужчина, вместо того, чтобы начать истерить, улыбнулся мягкой, чуть нерешительной улыбкой.
- Славная погода, правда?-сказал он.
- Да,-согласилась Марика.
- Присаживайтесь, пожалуйста. Отдыхайте,-пригласил мужчина и продолжил пялиться ввверх.
- Спасибо.
Марика уселась рядом и тоже стала смотреть на небо.
День был тёплый. Ветер шелестел во влажных ветвях деревьев и резво гнал по густо-синему небосклону белоснежные облака.
-Они такие милые...
-Что-что?
-Инопланетяне. Такие нежно-милые. Иногда они приходят ко мне. И стучат в стеночку.
-Да?
-Да. А потом они уходят в космос, и там идёт снег... космический снег...
Вдруг мужчина нервно встряхнулся и протёр глаза.
-Вот только это всё неправда. Я болен. У меня галлюцинаторный синдром... или галлюциноз.
-Сочувствую. Но вы уже можете радоваться, ведь если вы понимаете, что больны - это уже пол-пути к выздоровлению!
Тот поглядел на Марику и снова улыбнулся - по-настоящему, открытой, ласковой улыбкой. Глаза у него были прозрачно-серые.
-Я Андерс, сударыня. Андерс Цорн. А вас как зовут?
-Марика Экке.
-Очень приятно,-сказал Андерс.
Тут где-то вдали зазвенел колокольчик.
-Ого, уже обед!-сказала Марика,-Пойдёмте?
-Да, конечно. Пошли.
После обеда, на сеансе психотерапии, Марика была очень невнимательна. То и дело она соскальзывала вглубь своих мыслей, замирала с мечтательной улыбкой на лице.
-Марика, пожалуйста!-взывала к ней Эдвина,-Ну что такое? Расскажите, а?
И Марика рассказала.
-... Так вот, он был и правда очень мил. И улыбка у него славная. Что-то он говорил про космический снег... Андерс его зовут.
-Ах, Андерс Цорн!-закивала Эдвина,-Ну конечно! Я его знаю, мы с ним одно время занимались. Побольше бы таких пациентов! На людей не бросается, дружелюбный всегда, охотно рассказывает про своих милых инопланетян...
-А-а! И... мне он тоже понравился,-застенчиво обронила Марика.
-Вот и чудно.
"Это, действительно хорошо, очень хорошо,-подумала Эдвина,-Это может даже благотворно повлиять на ситуацию".
Весь день Марика была рассеянна. Она не читала, не говорила с Фран, а только смотрела в одну точку и задумчиво улыбалась. На следующий день, сразу после завтрака она бросилась в сад.
Андерс был там, на той же скамейке. А увидев Марику он ласково, приветливо улыбнулся. Было ясно, что он рад её видеть.
-Марика, здравствуйте!-сказал он.-Чудный день, правда?
Андерс и Марика стали каждый день встречаться. Сначала они просто сидели на скамейке, глядели на небо и лишь изредка заговаривали, а потом Андерс вдруг предложил прогуляться и "поглядеть на яблоньку..."
Тогда был май - время цветения яблонь. Марика не знала, что в больничном саду есть яблоня и, конечно, согласилась пойти посмотреть.
Они шли по прямым, четким тропинкам сада, специально приспособленным под нужны психически и умственно нездоровых. У Марики слегка кружилась голова, но это ощущение было ей почти приятно. Вокруг был аромат свежей травы, воздух, голубое небо, а впереди чуть колебался длинный силуэт Андерса.
Наконец Андерс обренулся и сказал:
-Мы пришли.
Его худой бледный палец указывал в сторону забора, на гладкий зелёный газон. Марика взглянула и обмерла...
Там стояла огромная яблоня, вся в цвету. Цветы закрывали и ветви, и листья, колыхались, словно сплошное дивное облако. Каждый цветок был размером с ладонь, лепестки отливали нежно розовым, середка желтела, как капля меда.
-Ой...-прошептала Марика.
-Она мне очень нравится,-заметил Андерс,-я каждый день хожу сюда поглядеть на неё. А сегодня я решил показать её вам, Марика. Правда, она прекрасна?
-Конечно... о, это самое красивое, что я видела за последнее время!
-Это хорошо,-заключил мужчина, весьма довольный,-мне кажется, всегда нужно иметь перед глазами что-то хорошее, красивое. Красота благотворно влияет на психику.
-Это вы где-то прочитали?
-Не-ет, я это выдумал,-рассмеялся Андерс, и за ним Марика - впервые за долгое время.
-Но, по-моему, это очень правильная выдумка. Я вот замечала, что, когда дурное настроение, хорошо посмотреть на небо, на закат, на картинки в альбоме или на браслет с сапфирами ...
-Вам нравятся разные камни?
-Да, я очень люблю драгоценности!-кивнула Марика.-Правда, я могла себе их покупать очень редко, а браслет с крупными сапфирами и серебром у меня как наследство от матери.
-Он красивый?
-Очень! Мне тетка его на совершеннолетие отдала. А ведь не хотела, я видела! Вот скотина!-Марику вдруг затрясло.-Если вдруг ей в голову ей придет навестить меня тут, я ей так поддам под зад, что она к морю отлетит!
-Отчего так?-озабоченно спросил Андерс, заглядывая Марике в лицо.
-Она меня терпеть не может, а я терпеть не могу её! Она легко может оскорбить меня, а потом свысока предлагать свою помощь и воображать, что я её приму...
-Действительно?
-Да, и... и вообще, она готовила свои мерзкие супы, прекрасно зная, что я их ненавижу! А когда я осмеливалась попросить приготовить что-нибудь другое, она начинала вопить, что я неблагодарная! Конечно, можно было бы её понять, если бы у неё совсем не было времени, но она же почти не работала! Она жила на банковские проценты... сидела в кресле, вязала уродливые свитера, которые я должна была носить, разгадывала кроссорды, и лишь иногда, в виде величайшей милости, предлагала мне поиграть в настольную игру!
Марика трещала, взбудораженная, почти как Франциска, бормотала, захлёбываясь словами, а Андерс её внимательно слушал, распахнув мягкие серые глаза
-А дядя?-вдруг перебил он Марику.-Где был дядя? Или его не было?
-Считай, что не было!-хмыкнула девушка.-Он обитал в своей комнате, занимаясь невесть чем или уставясь в телевизор. Изредка он оттуда выползал и зачинал разговоры с тёткой. Она отвлекалась, и я оказывалась предоставленной сама себе! Словами не описать, как это было здорово! Но так ненадолго... дядя в конце-концов отправлялся к себе, а тетка криком подзывала меня к себе! Она считала, что приличную девушку можно вырастить, только круглосуточно надзирая за ней. Вернее, третируя её.
-Но это же совсем неправильно!
-Именно так! Господи, как я её ненавижу! Вот честно, если она завтра попадёт под машину, я не буду расстраиваться, ни за что не буду!
-Конечно, вы не можете о ней грустить, если вы её совсем не любили.-сочувственно кивнул Андерс.-Но зачем же сейчас так печалиться? Вашей тетки тут нет. Такой чудесный день... и яблоня. Правда ведь?
-Правда!-согласилась Марика.
Она вдруг поняла, что так оно и есть. Марике вполне могло стать плохо - она ещё не совсем поправилась, могла впасть в истерику, однако этого не случилось. Девушка призадумалась - почему?...
Дул лёгкий ветерок. В воздух вспархивали розовые лепестки, минутку кружились в воздухе и опадали в свежую траву. Было небо. Был сладкий запах цветов. Было красиво. А ещё был Андерс, который придерживал Марику за руку и открыто улыбался.
Когда Марика вернулась в палату, на неё набросилась злющая Франциска:
-Где ты была?! Я тут помираю от тоски, а никто со мной не хочет даже поболтать!
-Ладно тебе, Фран,-улыбнулась Марика,-я с Андерсом гуляла.
Челюсть Франциски упала чуть не до груди:
-С ке-ем?
-С Андерсом.
-Это кто?!
-Знакомый. Мы с ним сначала просто сидели вместе на скамейке, а сегодня он повел меня посмотреть яблоню. Ах, какая она красивая!...
-Ну их, эти деревья, расскажи про Андерса!
-Андерс... ну, у него светлые волосы, и глаза серые. Он дружелюбный. У него галлюциноз... Поэтому он уверен, что в космосе идёт снег.
-Крутые глюки! Вот бы поглядеть!
-Ещё он очень ласковый, искренний, хорошо улыбается. С ним как-то легко.
-Та-ак!
-С ним приятно глядеть на небо. Все его действия - без подоплеки... Он ходит немного неуверенно, довольно высокий...
-Да-а!
Марика, наконец, обратила внимание на тон подружки. Та хитро улыбалась.
-Ты это чего?-удивленно спросила девушка.
-Ну как же... этот парень... он же тебе нравится?
-Что-что?
-Ты, может, влюбилась?
-Я не знаю. Я не думала об этом,-отозвалась Марика.
14.
Потом наступило чудесное тёплое лето. Когда Марика выглядывала в окно и видела зелёные деревья, теплую землю, густую траву и цветущие газоны, ей с трудом верилось, что в этом мире есть холод и снег.
Девушка поправлялась. Депрессия, мало-помалу, исчезала. Исчез и невроз, пропала бессонница. Стали оптимистичнее сюжеты рисунков на арт-терапии, улучшились результаты тестов.
Марика, конечно, ощущала вину из-за убийства, и поэтому почти радовалась, думая, что её ждёт тюрьма - там она сможет искупить вину перед обществом и, кроме того, заработать себе денег на дальнейшую жизнь. Но не более.
Она понимала, что должна хотя бы теперь лезть на стенку, рыдать из за ручек, попочки и пяточек, но ничего подобного с ней не творилось. Так было, потому что воспоминания об убийстве были отгорожены от неё ширмой апатии, стеной расстройства сознания и занавеской нервного истощения. И потому, что сердце её и впрямь слегка отвердело. И потому, что она сознавала отсутствие "полновесной" вины.
И лишь одно её тревожило - Андерс.
Этот молодой мужчина и Марика тоже по-настоящему подружились. Каждый день они бежали в сад гулять и там болтали обо всём на свете. По видимому, Андерс тоже поправлялся, потому что говорить он со временем стал более распространённо, яснее выражал свои мысли и вообще стало можно понять, что он за человек.
Но улыбался он так же открыто и непосредственно, так же широко раскрывал глаза и был всё тем же внимательным слушателем. От него веяло всё той же искренностью. Он держал Марику за руку, и в его действиях не было никакой подоплеки - просто знак ласки и расположения. Его нечего было стесняться. Он воспринимал всё просто, и его нужно было воспринимать просто и легко.
Тем не менее, Андерс был взрослый, сознательный мужчина и, кажется, знал, что нужно делать с жизню. У него были отец и мать, которые жили в столице и часто ему звонили. А однажды, когда Марика после сеанса психотерапии шла повидаться с ним, Андерс встретил её, улыбаясь до ушей:
-Меня навестили родители!-сообщил он.-Пойдёмте, угощу вас домашними ирисками!
Работал он бухгалтером в фирме, которая делала бытовую технику, и это его полностью устраивало. В свободное время смотрел телепередачи про животных, плохо рисовал и коллекционировал брелки для ключей, читал.
Кроме того, Андерс не имел понятия, из-за чего Марика попала в психиатрическую больницу.
Она рассказывала ему о себе всё, так как чувствовала, что может доверять ему... и лишь об одном умалчивала. Она боялась, что Андерс отвернётся от неё, когда узнает, что она убила младенца и даже не жалеет об этом...
И вот настало утро, когда Марику позвали в кабинет доктора Керью. Та приветливо кивнула ей:
-А, здравствуйте! Поздравляю, поздравляю, вот вы и поправились!
-Спасибо. Большое спасибо, мне действительно лучше. Когда за мной прибудет конвой?
Ева Керью не нашла другого ответа, кроме деликатного смешка.
-Эм... ну, вы покинете нас через несколько дней. Да, наверное так. Я свяжусь с тюремным начальством...
-Вот и славно,-искренне улыбнулась Марика,-очень, очень рада.
Доктор вскинула брови, но промолчала. А девушка про себя ехидно усмехнулась.
"Шокирована, змеища? Так-то!"
Она куда более сердечно простилась с Эдвиной Гли. Та сделала ей дарственную надпись на "Последнем единороге" и тоже дала визитку, чтобы Марика звонила ей в случае какой проблемы.
Франциска подарила ей красивую резинку для волос, сдобрив пространной тирадой, но не такой, как раньше. Ей тоже уже успело стать лучше.
После обеда Марика вышла в сад. Теперь у неё была важная задача - сообщить всё Андерсу. Мысленно она уже махала ручкой их едва развившейся дружбе.
Андерс ждал её на знакомой скамейке. Увидев девушку, он помахал ей рукой:
-А, Марика, привет! Как вы сегодня?
-Хорошо, Андерс,-пробормотала Марика,-спасибо большое...
-Конечно! А я вот сегодня в газете прочитал, что...-начал было он, и вдруг снова взглянул на девушку.-Марика, дорогая, в чем дело?
-Я... я скоро выписываюсь...
Добрые глаза Андерса сверкнули серебристым, и он широко улыбнулся.
-Так это же хорошо! Вы вернётесь в кондитерскую, будете печь вкусности и...
-Андерс,-выдавила девушка,-Андерс, я не вернусь в кондитерскую.
-Отчего?! Разве вы больше не хотите там работать?
-Очень хочу, но сначала... сначала я...
-Что?-озабоченно спросил Андерс, беря девушку за руки. Та украдкой пожала его худые кисти.
"Больше мне этих рукопожатий не видать"
-Андерс, сначала я отправляюсь в тюрьму. На четыре года.
-Как?!- воскликнул молодой мужчина.-За что? Что вы такого сделали?
Марика вдохнула поглубже.
-Андерс, я придушила своего ребёнка.
Сердце девушки заколотилось где-то в ушах, а глаза застлал туман. Она ждала того момента, когда её друг отпустит её руки, с ужасом и отвращением поглядит на неё...
Но секунды шли, а ничего такого не происходило. Марика по-прежнему ощущала ладонями нервные пальцы, впалые ладони и не ощущала на себе резкого взгляда.
Тогда она медленно приоткрыла глаза и посмотрела на Андерса.
Тот глядел на неё с бесконечным сожалением и участием, как хороший психолог. Уголки его рта опустились, а светлые брови сложились чердачком.
-Марика...-горестно сказал он,- милая Марика... Как же так вышло? Расскажите, прошу Вас!
И Марика рассказала, не отпуская его добрых прохладных рук. Рассказала всё без утайки, как Эдвине.
Наконец она не выдержала и распалакалась.
-...Андерс, как всё это печально... Однако, я не жалею, Андерс! Я не жалею, хотя я бы ни за что не сделала такого, будть я в здравом уме!-всхлипывала она.-Он столько дурных эмоций впитал от меня во время беременности, я уверена, он бы стал потом болеть... Мне было так плохо, так плохо... Но я знаю, вы больше не будете со мной дружить!...
-О, Марика!
-Кто будет дружить с убийцей?! И даже если я отсижу, это все равно оставит след и в трудовой книжке, и в моей биографии...
-Марика!
-Что?!
-Марика, мне так жаль!
Девушка распахнула глаза.
-Жаль?
-Да!-Андерс стал гладить Марику по голове.-Ни в чем вы не виноваты, Марика. Вот это действительно называется "не везёт". Увидел бы я того скота, что осмелился вас... я бы ему хорошенько вмазал.
Девушка сидела и хлопала мокрыми глазами. Ей не верилось.
-Марика, вы что же, правда подумали, что я больше не буду с вами общаться?-ласково продолжал Андерс.
-Да,-шепнула она.
-Послушайте,-сказал молодой мужчина, серьёзно заглядывая девушке в глаза,-вот что...
Я никогда не беру в расчет былые дела людей - я их сужу по тому, какие они сейчас. Сейчас вы - замечательная девушка, добрый друг, умный человек, внимательный собеседник! И вы мне сейчас очень нравитесь. Конечно, очень печально то, что произошло, но вы тут ни при чём. Так что не стоит плакать, дорогая. Как там поётся в песенке?...
-Как-кой песенке?-икнула Марика.
-Отпусти и забудь... что прошло - уже не вернуть,-тихонько запел Андерс,-отпусти и забудь, новый день укажет путь...
-А дальше?
-Дальше я, к сожалению, не знаю. Но и эта строчка очень хорошая, правда?
-Правда! Повторите!-попросила Марика, стискивая руки Андерса в своих.-Повторите... чтобы я запомнила.
И Андерс стал повторять. Девушка слушала его и успокаивалась. Горечь, царившая в её душе, улеглась, затаившись где-то на самом дне, куда почти никогда не заглядывают.
15.
Утром первого июля Марика стояла на пороге психиатрической больницы, держа в одной руке чемоданчик. За ней должны были приехать патрульные и отвезти её в местечко не столь отдаленное.
Ей было немного жаль покидать больницу, оставлять Франциску, Эдвину Гли и, конечно, Андерса, но и дело тормозить не хотелось. Кроме того, ей было даже интересно, как там, в тюрьме.
И вот наконец машина подъехала. Охранник сдал её двум шкафоподобным молодцам. Один уселся с Марикой на заднее сиденье, а другой - за руль.
-Вот что,-добродушно заявил Марике первый,-ты сбежать и не пытайся. Я тебя сразу дубинкой ка-ак хлопну и не посмотрю, экая ты куколка.
-Я сбегать не собираюсь. У меня не такой долгий срок,-спокойно отозвалась девушка,- да и вообще...
-А, ну если "вообще", тогда ладно!-заржал мужичок, но Марику не отпустил. Мужчина спереди не сказал ни слова.
Тюрьма оказалась недалеко - комплекс больших прямоугольных зданий, состоящих, казалось, только из железа и стекла. Правда, кроме них, Марика поначалу ничего не увидела из-за высоченного выеленного забора, увитого поверху колючей проволокой.
Въезд караулил охранник в зелёном, с рацией на поясе. Полицейский-водитель сказал ему пару слов, тот кивнул и нажал что-то в своей белой будке.
Дверь отъехала, и девушка увидела широкую бетонную дорогу, а вокруг - газон, и больше ничего.
-Вылезай!-скомандовал тот, что сидел с Марикой рядом. Девушка послушалась.
Снаружи было хорошо, тихо и просторно. Тюрьма была на окраине, шум города до неё не долетал.
-Иди!
Вход в сами здания тоже охранялся. Там Марику обыскали и, не обнаружив ничего предрассудительного, пустили внутрь.
Внутри было светло и чисто. Свет, проникающий сквозь огромные окна, прорезал воздух, словно золотые ножи.
Пока Марика оглядывалась, она и не заметила, что осталась одна, не считая ещё одного охранника в конце коридора.
-Салют!
Девушка обернулась. Возле неё стояла подстриженная светловолосая женщина в форме охранника и широко улыбалась.
-Добрый день...
-Ты, стало быть, и есть Марика Экке, двадать пять лет?
-Да, всё так.
-Ну, идем тогда со мной. Я тебе всё тут покажу. Чтобы жить где-то - надо это место знать, правильно?
-Правильно!-снова согласилась Марика.
-Тебя вести или сама идти будешь?
-Сама.
-Что же, будем надеятся. Мы сейчас в холле. Направо - мастерские. Будешь там работать. В швейной, а может, тебя поставят делать мебель.
-Понятно.
-Плата - двадцать гельд в день.
-Хорошо.
-Дальше по коридору - столовая. Ночью туда не бегать - я поймаю и сдам в изолятор!
-Не буду.
-Теперь пройдём к самим камерам...
Камеры распологались в длиннющем коридоре с окном в конце - такие, как полагается, с решётками вместо дверей.
-Добро пожаловать!-провозгласила женщина.-А я - Диана, ваш любимый охранник!
-Вас так называть?
-Да, так. Комната номер сорок пять! Дом, милый дом!
Это была третья от окна камера, с выбеленной решёткой и большим замком. Широким жестом Диана отперла её.
Там было светло и чисто. Две кровати, деревянный гладкий стол, две тумбочки у кроватей и высокий шкаф, такой же, как стол, деревянный и гладкий. В одной из кроватей лежала некая особа, закрытая одеялом до самой макушки.
-Распологайтесь! Одна тумбочка и одна кровать - ваша. Такие же дела с половиной шкафа. Душевая кабина и туалет там,-Диана указала на дверь,-там же ваша зубная щётка и полотенца. Чего не хватает - обращаться ко мне. Расписание на шкафу висит, скоро уже подъём.
Вдруг одеяло на занятой постели зашевелилось, и оттуда буркнули:"Тише!"
-Ну - ну, Магда, надо же новенькую просветить!-со смехом сказала Диана.-Ладно, а теперь я пойду, до завтрака уже недолго. Надо поглядеть, что там со столовкой.
И, не успела Марика что-нибудь сказать, охранник выскользнула из камеры, громко щелкнув замком. Девушка осталась один на один с утренним солнцем, выбеленными стенками да таинственной обитательницей соседней постели.
Марика села на кровать и призадумалась. Тут ей предстояло провести три с половиной года, если не считать психиатрической больницы. И, по первым её ощущениям, все обещало быть не очень страшным. Везде чисто, светло. Плата за труд пристойная. Единственное, что теперь беспокоило Марику - её будущие приятельницы. Сможет ли она с ними поладить?
"Всё ты сможешь!-сама себе ответила Марика.-Ты теперь девушка бывалая, сама ведь знаешь. В тебе есть доля здорового цинизма и толика храбрости. А попади ты сюда прежним ангелочком с эклером вместо головы, пропала бы точно!"
Наконец девушка стала раскладываться. Одежду она сложила на свободную полку в шкафу, всё остальное стала рассовывать по тумбочке. Книжку и лекарства она положила сверху.
Налаживая быт, Марика чувствовала себя необыкновенно спокойно. Солнце окончательно встало и залило камеру сверху донизу. Начал доноситься запах яичницы, где-то рядом раздался резкий кашель.
Вдруг одеяло на соседней от Марики кровати зашуршало крахмальным пододеяльником, и наружу выскользнула вихрастая рыжая особа.
Это была мощная женщина, похожая на профессиональную пловчиху, с сильно развитыми мышцами рук и ног. На загорелом плече распростёр острые крылья маленький дракон.
Несколько минут она морщила навстречу утреннему солнцу усыпанное веснушками скуластое лицо, а потом зевнула и уставилась на Марику.
-Здравствуйте, Магда-первая нарушила молчание Марика,-вас, кажется, так зовут?
-Ага,-снова зевнула рыжая особа, спуская ноги с кровати,-именно. А ты кто?
-Марика. Марика Экке.
-Когда ты тут возникла?
-Примерно пол часа назад Диана меня сюда привела.
-Понятно. Погоди три минуты, а там продолжим,-пробормотала Магда, вытащила откуда-то из-под кровати комок смятой одежды и скрылась в ванной. Марика осталась на месте, хлопая глазами.
Неподалёку снова кто-то закашлялся.
-Ладно, вот и я,-из ванной вылетела Магда, причесанная и одетая в зелёный костюм, похожий на форменный. На фоне зелёного её рыжие патлы, достававшие до плеч, горели огнём.
Уперев руки в бока, она обошла вокруг Марики, пристрастно оглядывая её.
-Ну, рассказывай.
-Что?
-Как - что?! Всё. За что села, сколько тебе лет дали, и вообще!
-Мне дали четыре года... впрочем, пол года уже прошло, я это время провела в психиатрической больнице. Я придушила своего младенца подушкой.
-Много орал, что ли?-спокойно осведомилась Магда.
-Я болела послеродовой депрессией. И вообще, слишком много было провоцирующих факторов - безденежье, отсутствие всякой помощи, всеобщее осуждение, тяжёлая беременность и роды...
-Жуть!-оценила женщина.
-А теперь ты о себе расскажи,-предложила Марика.
-Мне тридцать пять лет, срок - пять лет. Я воровка - рецидивистка. Уже раз сидела...
Кашель раздался снова.
-Эй, Рита! - заорала Магда. - Продери глаза и возьми свою фырчалку, сил тебя слушать нет!
-Сейчас...- раздался сиплый голос, и в камере напротив зашевелились.
- Это была Рита Мейер, иначе "красотка", срок два года,- пояснила соседка Марики, -шлюха. По пьяни располосовала физиономию клиента осколком от бутылки, а в полиции сказала, что сделала это нарочно. Вот и села. Идиотка.
- Вот я тебя...- сказал тот же голос, но его тут же перебил другой шёпот:
- Рита, дорогая, не отвлекайся! Давай я сделаю...
- А это - Мона Дебро, три года, мошенничество.
- Вы все тут друг-друга знаете?
- Ну да! Рядом же живем. Рядом работаем, жрем и развлекаемся...
- Да-амы, подъём! - раздался голос Дианы.- Начинаем новый день, разгоняем злую лень! Одевайтесь, скоро пойдём на зарядку! День просто отличный, действо будет на воздухе!
- Диана...-засипели из камеры напротив, -Диана, я не...
- Не отлынивай, Рита! - рассмеялась охранник. - Не сможешь делать упражнения - так просто подышишь воздухом, тебе полезно! Дамы, десять минут на одевание - умывание, а потом я отпираю камеры и веду вас на зарядку. Давайте, давайте!
Мало-помалу зазвучали голоса, зашуршали занавеси, затрещали щётки, продирающиеся сквозь запутанные волосы, засвистело множество кранов...
-Вот так!-одобрила Диана.-Давайте, в том же духе!
-Да мы тебя поняли, Диана!-сказал кто-то.-Кончай трепаться!
-Это моя профессиональная обязанность - создавать комфортную психологическую обстановку!-хмыкнула женщина.- Я не для того курсы проходила, чтобы стоять тут, мрачно насупив брови и помахивая дубинкой.
-Ну да, ну да! Какая тут вообще может быть комфортная психологическая обстановка?
-Это не колония строгого режима, и понятно, что может! Выходите, выходите!
Женщины, мало-помалу, построились в коридоре парами - Марика встала с Магдой. Оглядевшись, Диана приказала идти за ней.
После краткого путешествия по коридорам их всех вывели во внутренний двор. Здания тюрьмы, как оказалось, напоминали подкову, и вот они оказались как вы внутри этой подковы.
Там было футбольное поле, и сбоку от него комплекс с турниками, шведскими стенками, "конями" и другими снарядами.
Марика вместе с остальными стала приседать, наклоняться, выгибаться прыгать, глубоко вдыхая свежий утренний воздух. Рита прохаживалась отдельно от них.
Стоило Марика покоситься на неё, челюсть её отвисла. Рита Мейер, определённо, заслуживала своё прозвище.
Это была молодая леди, светлокожая, с мягкими каштановыми локонами, нежно очерченным ртом и свежим румянцем, красивая той неправдоподобной красотой, что старательно моделируют плакаты и журналы. Она медленно бродила туда-сюда, переступая длинными стройными ножками, то и дело прогибаясь в тонкой талии, протягивая вверх руки. В утреннем свете она походила на какую-то нимфу, но стоило ей подойти чуть поближе к Марике, та поняла, что всё не так радужно.
Румянец стал нездоровой краснотой, губы оказались сильно обкусаны, глаза были какие-то желтоватые, печальные. Но тем не менее она была очень, очень хороша.
Когда они вернулись в камеры, их ждал на столах завтрак - тарелка с яичницей, нарезанная булка, чай и сахар.
-Неплохо!-одобрила Магда.-Иногда они делают овсянку, а это гадость неимоверная.
-Я тоже овсянную кашу не люблю. В психиатрической больнице нам давали рисовую, и это было куда лучше.
-А как вас вообще кормили в психушке, кстати?...
В конце-концов весь завтрак, на который отводилось двадцать минут, свёлся к разговорам о еде. По словам Магды, кормили неплохо.
-Но я-то человек непритязательный, до кремов и пирожных небольшая охотница, мне главное чтобы была еда, а какая - не так уж оно важно!-говорила она.-Лишь бы не овсянка...
-А я вот уже соскучилась по пирожным. Я же их пекла, я кондитер...
-Ну?!
-Да. И работала в кондитерской до тех пор, пока...
-Ясно, ясно,-сказала Магда,-не хочешь - не рассказывай.
-А что мы будем делать после завтрака?
-Работать. Так до обеда в половину четвертого. Перерыв на полдник в половину первого. Дальше - свободное время. Иногда мы играем в спортивные игры, иногда сажаем цветочки. Три раза в неделю можем пойти в библиотеку, книги взять. А если есть своё занятие - занимаемся своим.
-А-а!...
-Выходим, барышни! В мастерские! Завтрак окончен!
***
Мастерские оказались одним здоровенным помещением размером со спортивный зал. Там было довольно тихо, женщины сидели за длинными столами и что-то шили, стрекоча швейными машинками. Магда, махнув Марике рукой, уселась за одну из машинок. А к девушке подошёл высокий мужчина мрачного вида:
-Новенькая?-угрюмо осведомился он.
-Да.
-Шить не умеешь?
-Не-а.
-Пошли.
Марика пошла за ним, решив, что лучше ничего не спрашивать.
-Курсы быстро пройдёшь, - вдруг обронил он,-дело нехитрое - рукавицы, скатерти и простыни - не свадебные платья. Тут всё на раз-два.
-А, так я иду на курсы шитья?
-Ну да. А ты что подумала?
-Да я и не знала, что и думать.
-Ну, извиняй. Я миндальничать не привык, больно всё печально.
-Что же печально?
-Шёл работать в ателье - а пришёл почему-то сюда.
-Жаль,-посочувстовала Марика.
-Да ну тебя.-буркнул мужчина.-Заходи.
Марика зашла в маленькую комнатушку, похожую на школьный языковой кабинет. Там и правда стояло несколько парт, а перед партами была доска и учительский стол.
За партами сидело ещё пять девушек и женщин, держащих в руках иголки и тряпочки. Вид у них у всех был растерянный.
-Вот ещё одну привёл.-сказал мужчина.-Садись со всеми, бери себе иголку и кусок ткани. Я стежки сначала показывать буду...
Так Марика начала своё пребывание в тюрьме.
15.
В тюрьме не бывает хорошо, это аксиома. Не было хорошо и Марике. Но жизнь была более чем выносимой.
Жизнь по расписанию её не очень напрягала. Еда была съедобной, работа канительной, но не трудной. Ей хватило всего месяца, чтобы научиться всему у Малькольма Янса. Малькольм Янс - руководящий курсами и по совместительству надзиратель, объяснял всё очень ловко, хотя его постоянно терзали мысли о лучшей доле. То и дело он срывался на описания ателье, описания вакансий, зарплаты...
После работы Марика отправлялась или в камеру, или играть в волейбол, или читать книги. В тюрьме была на удивление большая библиотека, где были и классика, и новые книги. Поэтому девушка читала много, запоем.
Соседка её, Магда Де Смет, при ближайшем рассмотрении оказалсь созданием довольно бесхитростным. Это была молодая женщина тридцати пяти лет, грубоватая, бесцеремонная, но всё равно довольно дружелюбная. На Марику она обращала внимания только тогда, когда ей хотелось поболтать, а в остальном она вполне обходилась своим собственным обществом. Марику это более чем устраивало.
Марика перезнакомилась со всеми обитательницами камер её отделения. В основном это был все весьма мирные женщины и девушки, воровки и мошенницы, спекулянтки, имевшие дело с оружием, была даже одна хакерша-неудачница.
Больше всего Марику интересовали обитательницы камеры напротив - Рита Майер и Мона.
Отношения этих двух дамым были предметом самого живого интереса всего отделения. Споры, есть между ними что-нибудь или нет, могли длиться сколько угодно.
По крайней мере, можно было точно сказать, что Мона обожает Риту. Она ходила за ней везде, как верная собака, взгляд Моны был постоянно устремлён на соседку.
Рита же была странна. О ней мало что было известно, хотя все остальные обитательницы отделения на удивление охотно болтали о прошлом. Единственно, что все знали - Рита зарабатывала проституцией, а потом попала за решётку. Курит с двенадцати лет, на второй стадии хронического бронхита курильщика. Каждый месяц посещает врача, который требует, чтобы она бросила курить, а Рита отвечает так:"Не хочу лишиться единственной радости в жизни".
"Красотка" Рита служила украшением их отделения, и это была вся польза от неё. Шить у неё получалось плохо, на работу с мебелью не хватало сил. Когда все её сокамерники играли в спортивные игры или сажали цветы, она одиноко бродила неподалёку, не реагируя на просьбы Моны присоединиться к ним.
И вообще, было похоже, что обожание Моны её тяготит. Она редко отвечала, когда девушка пыталась её обнять, вяло бормотала "Спасибо", когда Мона готовила ей ингалятор, едва благодарила, если Мона сидела с ней ночью - временами Рите трудно было спать из-за одышки.
Часто Марика, засыпая, слышала такие диалоги:
"-Ри, милая, тебе нехорошо?
-Да.
-Мне сказать Диане?
-Чем она мне поможет? Отстань, пожалуйста.
-Рита, хорошая моя, тебе опять трудно дышать?
-Да. Прошу, помолчи.
-Хочешь, я почитаю тебе тихонько книжку, расскажу что-нибудь? Или, может, ты хочешь посмотреть мой альбом? Мне сестра принесла, там такие фотографии у неё интересные...
-Пожалуйста, Мона, оставь меня в покое".
Впрочем, Марика редко задумывалась о Рите - у неё было полно и своих мыслей, и своих дел. Она шила, читала, занималась спортом, немного общалась с Магдой и спокойно покорялась всем тем порядкам, что были в тюрьме.
Но вот однажды, в конце сентября, в один день произошли сразу две неожиданности, которые дали начало развитию линий двух событий.
После завтрака, когда Марика собиралась идти в мастерскую, Диана остановила её:
-Постой-ка, подружка!
-Что?
-К вам пришли!
-Ко мне? Кто?
-Некий Андерс Цорн.
Сердце девушки сделало кульбит.
-Андерс?!
-Да. Пойдёте к нему?
-О... да, да, конечно.
Диана весело улыбнулась.
-У вас будет тридцать минут. Свиданка под надзором. Как говорится, смирись с этим!
-Да уж смирюсь как-нибудь.
По пути вниз Марика пригладила волосы и оправила блузку. Она нервничала. Где-то в животе у неё слегка щекотало...
Андерс с бумажным пакетом поджидал её в приёмной - светлой комнате с огромным окном, с полицейским в углу. Завидев Марику, он весело улыбнулся:
-Марика!
-Ой, Андерс!
Чуть ли не бегом она подбежала к нему.
-Здравствуйте, моя дорогая! Как вы тут?
-Андерс... как я рада вас видеть!
-Простите, Марика, раньше я прийти не мог - просто так из психической больницы не выпускают. А теперь я выписался, и мне всюду ходить можно.
-Правда? Поздравляю!
-Спасибо. На улице так интересно после долгой отсидки... но об этом потом - я вам кое-что принёс.
Полицейский в углу напрягся.
-Сначала покажите мне.
-А как же!-кивнул Андерс.-Вот, господин полицейский, глядите...
В пакете оказалось много интересного - два пирожных с кремом, свежие булочки, книга("Очень интересная!"), ручка и красивая тетрадь("А вдруг вам захочется написать что-нибудь?"), а так же брелок в виде серебряного поросёнка("для поднятия настроения!").
Марика при виде подарков вся раскраснелась.
-Андерс, как это чудесно!
-Я очень, если вам нравится! Ну, а теперь давайте сядем у этого окошка и хорошенько поболтаем.
Так они и сделали.
Андерс много всего сообщил Марике - и то, что Франциска передает ей привет, и что та скоро едет в Венгрию к бабушке, и что в кино вышел новый интересный фильм, и что в Рине начали постройку бассеина, и многое, многое другое...
Пол-часа пролетели так быстро, что Марика было расстроилась, но Андерс живо успокоил её, сказав, что скоро придёт снова.
-Имейте ввиду, навещать разрешается только раз в месяц!-сказал полицейский.
-Ну, что же, это тюрьма! Но вы не грустите, Марика!-бодро сказал Андерс.-Носите с собой моего поросёночка и читайте книжку! Я вернусь!
Визит Андерса подействовал на неё просто волшебно. Она словно засветилась изнутри, глаза засверкали прежним блеском, улыбка стала светлой, как у ангела.
Смена для неё пролетела незаметно, иголка так и скакала в её руках. То и дело она поглядывала в карман блузки, где серебряно поблескивал брелок в виде поросёнка - она взяла его с собой.
В том же радужном настроении после обеда Марика вышла погулять. Она миновала теннисный корт, где одна из арестанток вела неравный бой с мощной Магдой, обошла клумбу с тюльпанами и устроилась у стены на скамейке.
Небо было большое, голубое, без единого облачка. Дул прохладный ветерок, напоминавший о том, что лето кончилось.
Марика продолжала мечтательно улыбаться, вертя в руках брелок, как вдруг рядом раздался голос:
-И кто это был?
Девушка обернулась. Рядом с ней стояла Рита.
-Так кто?-повторила та вопрос.
Марика сглотнула.
-Как ты...
-Я видела через окно. Охранник смотрел на вас, а вы были так увлечены беседой, что вы ровно ничего вокруг себя не видели.
-А как ты туда прошла? Ведь там запрещено ходить!
-Захотела - и прошла. Так ты скажешь мне, кто это был, или это тайна за семью печатями?
-Нет-нет, Рита, что ты! Андерс - мой друг. Я с ним познакомилась в психиатрической больнице.
-А-а,-кивнула Рита,-ясно. Я присяду?
-Конечно.
Рита села рядом с Марикой и легким жестом достала из кармашка юбки сигарету.
-Рита...-нерешительно заговорила девушка,- может, не надо?
-Не будь Моной,-огрызнулась Рита и закурила.
-Разве Мона тебе не нравится?-спросила Марика.
-Нет,-отозвалась Рита,-вовсе нет.
-Отчего же? Она, кажется, очень любит тебя. Я слышу, Мона часто по ночам встает проверить, как ты себя чувствуешь... так тебя охаживает...
-Лучше бы она этого не делала. Конечно, Мона заботится, нежничает, но при этом всё как-то суетливо, точно не девушка она, а старая толстая бабка, которая за малолетним внуком ходит и игрушки подбирает, а потом его кормит кашей с ложки.
-Ну зачем ты...
-Я так думаю,-оборвала её Рита, делая глубокую затяжку.
Она задержала было в себе ароматный дым, но зашлась кашлем.
-Смотри, закончишь, как Маргарита Готье.
-К...кто?-прохрипела Рита.
-Одна дама из книги.
-Я не очень люблю книги,-заметила Рита,-мне терпения не хватает осиливать страницу за страницей.
-А что же тебе нравится? Кино, телевизор?
-Нет. Мне вообще ничего не нравится.
-Как, совсем? Что же ты делаешь в свободное время?
-У меня не было никакого свободного времени до тюрьмы. Я только и делала, что была с клиентами, или маялась разной дурью - на скачки, например, ходила... Я люблю лошадей.
-Но не могла же ты всё время на ипподроме пропадать!
-Нет, конечно... Остальное время меня содержал какой-нибудь болван. Я ходила по ресторанам, таскалась по магазинам и никогда не спала ночью.
-Но это же так...так...
-Говори, что бы ты там ни хотела сказать. Ты мне нравишься.
-Это так... ужасно.
-Хорошего мало,-кивнула Рита,-мне это очень надоедало... Заруби себе на носу - шлюхи никогда не бывают счастливы. Конечно, каждый из этих болванов боготворил меня - как я сказала, водил по разным ресторанам, делал мне богатые подарки, но это меня ничуть не радовало.
-Ещё бы тебя не боготворить,-невпопад сказала Марика,-ты такая красивая.
Рита искоса поглядела на неё.
-Три сигареты - и я твоя.
-Эй, эй, я не то имела ввиду!...-замотала Марика головой.
-Как знаешь. Так вот...-Рита выпустила дым,-Паршивая это жизнь, но я ничего не имею, кроме своего тела. Мозговитой меня не назовёшь, и руки из задницы растут - я не знаю, как мне заработать.
-Ну хоть бы кассиром поступила. Или официанткой.
-Не знаю. Работать я не привыкла, вот что такое.
-А-а. Ну надо же себя как-то пересиливать, развивать силу воли...
-Пф-ф! У меня силы воли не хватает даже на то, чтобы курить бросить! А впрочем, я и не хочу этого делать. Я люблю курить. Дым проникает глубоко, а потом выходит, унося из тебя всё дурное...
-И портя лёгкие,-добавила девушка.
-Да,-равнодушно отозвалась проститутка,-но знаешь, по-моему, для мира не будет страшной потерей, если я отброшу копыта. Тут есть девицы и получше.
-Но ведь кому-то будет тебя жалко!
-Никому. Мать моя померла, когда мне восемь было, я в детский дом отправилась. Оттуда - на улицу. И вот в конце-концов оказалась тут.
-А отец?
-Я про него ничего не знаю. Небось, шут какой-нибудь...
-А мать тебя любила?
-Вроде бы да. Она была женщина неплохая, но вздорная. Меня называла "фея Маргарет".
-Твоё полное имя - Маргарита?
-Так и надо его было записать при регистрации твоей покорной слуги, но мама по рассеянности назвала "Рита". Видишь, какая она была! Ну да ладно. Что Рита, что Маргарита... ни от одной, ни от другой совершенно нет пользы... А вообще, что ты-то молчишь? Давай-ка рассказывай о себе - что с родными, и как ты сюда попала...
Марика рассказала. Рита слушала её со вниманием, задумчиво покусывая фильтр сигареты.
-Н-да...-наконец отозвалась она,-ещё неизвестно, кому из нас больше не везёт.
-Тебе.-твердо сказала Марика.-У тебя в жизни так пусто... проституция, наскучившие приятности, ни друзей, ни родных... ты болеешь...
-Ладно, ладно. Ты права, но я так начну себя жалеть и мне будет плохо.
-Ну хорошо. Давай поговорим о чем-нибудь другом. О Моне, например.
-Да что о ней говорить,-процедила Рита,-меня от неё воротит. Нет, она и правда похожа на старуху. Физиономия такая бледная, вялая, волосы как грязные нитки, глаза круглые, глупые. Губы слишком мягкие, тоже вялые.
-Губы?
-Она пыталась ко мне по-всякому подкатывать. Один раз стала со мной целоваться. Но это было настолько ужасно, что я дала ей по носу.
-Ну вот...
-Сама виновата. Нехрен лезть.
Обе девушки замолкли. Рита угрюмо пыхтела, сжимая меж пальцев окурок, Марика сочувственно косилась на неё.
-Послушай,-наконец сказала он,-пойдём со мной.
-Куда?-спросила Рита.
-Ко мне. Я тебе дам пирожного, покажу, что у меня есть...
-Пойдём,-согласилась девушка.
И они пошли.
Рита с удовольствием съела одно из кремовых пирожных Андерса, полистала книги Марики, рассмотрела тетрадь...
-А вот ещё...сказала Марика, вытаскивая из кармана брелок,-это Андерс принёс. Серебряный поросеночек!
И Рита завизжала так, что с подоконника снаружи вспорхнула пара воробьёв.
-Ах, какой чудесненький! Ах, какой миленький! Что за прелесть!
Она сжимала в тонких белых пальцах гладкий серебряный брелок, полновесный, изящно сделанный.
-Какое чудо! Никогда таких замечательных не видела! Посмотри, какой у него пятачок, какие глазки, какой хвостик крючком...
Пока Рита шумно восхищалась вещицей, хозяйке брелка становилась всё более и более неудобно. Марика ясно понимала, что раз её новой знакомой так нравится серебряный поросёнок, следует его подарить - да и самой девушке очень хотелось это сделать. Но ведь это был подарок! И не просто подарок, а подарок Андерса! Марика знала, что подарки не передаривают, что Андерс может обидиться, если узнает...
И всё же Рита была так несчастна, у неё не было ровно ничего, и Марика хотела её чем-нибудь порадовать...
"Если Андерс действительно такой, какой я думаю, он поймёт меня"
-Если он тебе так нравится, то бери его,-проговорила Марика.
-Да ты шутишь?!-Рита с силой обняла девушку.-О, это самый лучший подарок за всю мою жизнь! Марика, дорогая, огромное тебе спасибо!
-Пожалуйста, Рита!
-Я бы так хотела жить с тобой в одной камере, черт бы побрал Мон...
-Не говори так о ней, сделай мне приятное!
-Ну ладно, если это для тебя так важно...
Рита заботливо уложила брелок в карман юбки и снова завела с Марикой разговор. Так они проболтали до ужина.
Обе девушки не заметили, как Диана, проникнув в камеру Моны и Риты, осторожно перебрала вещи проститутки. Поскольку Рита постоянно забывала чистить свою щетку, на ней было полно застрявших черных волосиков. И вот охранник позаиствовала несколько из них, сложила в прозрачный пакетик и с хитрой улыбкой удалилась.
16.
Мало-помалу наступила настоящая осень. Листья на деревьях облетели, трава пожелтела, в воздухе начали плавать морозные иголочки.
Время это было очень унылое. Марика бы постоянно пребывала в дурном настроении...однако она вспоминала, что было в это же время всего только год назад и тут же ей становилось радостнее. Она начинала ощущать, как ей легко, как хорошо себя чувствует, и ничто не тянет её вниз... она оглаживала свой плоский живот и радовалась его пустоте.
Можно сказать, что все женщины отделения пребывали в неплохом настроении... не считая Риты.
Та вообще терпеть не могла осень, а эта почему-то казалась ей особенно отвратительной. Рита грустила, нервничала, от этого ей постоянно хотелось курить, а от курева сильнее нездоровилось.
Эта девушка внушала самую сильную тревогу и Марике, и Моне, а под конец и все женщины отделения обеспокоились её состоянием.
Рита окончательно слегла в начале ноября. Тогда был печальный тёмный день. За окнами мастерской дул ветер, унося подгнившие листья куда-то в зелёное небо.
Зато в мастерской было тепло и довольно уютно. Горели лампы, стрекотали машинки. Марика обшивала очередную дешёвую скатерть, предназначенную для какой-нибудь столовой и думала об Андерсе. Тот, когда она рассказала о Рите и отданном брелке, горячо похвалил её:
"Я Вам сто таких брелков принесу! А то, что вы порадовали эту несчастную леди, бесценно! Как я рад, что у меня есть такой прекрасный друг!"
Тут Марика услышала звуки, которые могла издавать только Рита - заливистый кашель, похожий на лай. Не удержавшись, девушка оставила шитьё и обернулась.
Проститутка сидела через два стола от неё, зажимая рот руками. Сидящая рядом средних лет женщина что-то сказала ей, и Рита, немного подумав, кивнула.
Она встала и направилась к выходу. Её окликнул Малькольм Янс, и Рита что-то сказала ему. Тот кивнул, взял девушку под локоть и повёл куда-то.
Встревоженная Марика едва дождалась полдника. Едва им позволили оставить работу, она кинулась к Диане:
-Охранник!
-Что такое?-добродушно спросила женщина.
-А где Рита? Её куда-то увёл Малькольм!
- У неё случилось обострение хронического бронхита, повысилась температура, поэтому она в лазарете.
-Бог ты мой! А можно её навестить?
-Не сейчас. Вот после окончания смены - пожалуйста. А пока иди пить сок с булочками. Вкусно!
Чтобы рабочий день кончился скорее, Марика принялась работать вдвое внимательней и усердней. Расчет оказался верным, и вскоре девушка уже спешила в лазарет.
Это оказалось длинное гулкое помещение с бледно-розовыми стенами. Штук двадцать кроватей было разделено ширмами, в конце лазарета стояли шкафы и сидела объёмная докторша в прострном халате. Она что-то писала, и на Марику не обратила никакого внимания.
Рита лежала в ближайшей к двери кровати, укрытая колючим шерстяным одеялом. Увидев Марику, она резко села, и без того розовые шёки вспыхнули, как маки:
-Ой, ты?!
-Да-да, я. Как ты, Маргарита?
- Да так, ничего... мне бывало и хуже.
-О, Рита, не нужно было до этого доводить!
-Я тебе, кажется, уже говорила - не будь Моной!
-Да, но... но всё-таки... мне жаль, когда ты плохо себя чувствуешь.
-Ого! Вот уже и достижение на старости лет - кому-то я оказалась нужна!
-Рита, а сколько тебе лет?
-Двадцать четыре.
-А мне двадцать шесть.
-Мило.-Рита откинулась на подушку.
С минуту они обе молчали. Рита смотрела куда-то в потолок, Марика машинально поглаживала её горячие пальцы.
-Перестань!-вдруг гаркнула та.-Терпеть не могу, когда меня трогают в подобной манере.
-А как же...
-Пересиливала себя, только и всего. К тому же, так любит приласкать меня Мона... слушай, если увидешь её, скажи, чтобы она не приходила ко мне! Придумай предлог... что я сплю, например!
-Но, Рита... Пересиль себя и тут, а?
-Ну прошу тебя! Я сейчас больна, и можно исполнить одну-две моих прихоти!
Марика протяжно вздохнула.
-Ну... ну хорошо. Но больше ты от меня такого не дождёшься. Надо ценить, когда кто-то к тебе привязан.
-Твой ребёнок был тоже к тебе привязан.-хмыкнула Рита.
-Не был он ко мне привязан!
-Почем ты знаешь?
-Знаю.
-Ладно, Всезнайка, теперь иди. Спасибо за брелок ещё раз. Пинни со мной, посмотри!-Рита открыла ладонь, и там оказался брелок.
-Честное слово, он содержательней, чем Мона.
Марика снова вздохнула.
-Ну ладно... ладно, отдыхай. Не забудь поужинать. Принести тебе какую-нибудь книгу?
-Да не люблю я книги, говорила же! А впрочем... тут очень уж скучно. Ладно, только пусть книга будет с картинками, хорошо?
"Боже,-подумала Марика,-какое безобразие! Взрослая, неглупая дама просит книжку с картинками! А кто в этом виноват? И безалаберная мать, и, наверное, детский дом! Вот ещё одно лишнее подтверждение, что жалеть не о чем!..."
-Да, я принесу тебе такую.
-Буду ждать,-кивнула Рита. Марика встала, коротко пожала ей руку и пошла.
Не успела девушка дойти по библиотеки, как на неё налетела Мона.
Вблизи она походила на какое-то хлипкое насекомое - тощенькое колеблющееся тельце, широко раскрытые глаза, острый нос, липкие слабые ручки.
Она обхватила Марику за плечи и щекотно зашептала ей прямо в ухо:
-Ты от Риты, да? Как моя Рита? Что с нею? Очень ли плохо себя чувствует? Ей, может, что-то нужно?
Марике вдруг сделалось противно от жаркого влажного дыхания, обдававшего ей щёку и слабеньких пальчиков, которые болтались на её плечах.
-Нет, нет, ничего ей не нужно... Мона, отпусти. Она сейчас спит, и не нужно её тревожить. Может, зайдёшь к ней завтра?-отрывая от себя девушку, забормотала она.
-Но я хочу сейчас... я хочу видеть её сейчас...
-Знаешь, Мона, если любишь человека, то стоит иногда задумываться, чего хочет он.
-Н-н...-заскрипела Мона, пытаясь осмыслить слова Марики, а та тем временем вырвалась и убежала в библиотеку.
Она перебрала множество книг, пытаясь угодать, какая из них може понравиться девушке вроде Риты.
Наконец она остановилась на "Повестях" Френсис Бернетт. Там было много цветных картинок, и Марика даже надеялась, что Риту привлекут и лёгонькие интересные повести про Сару Кру и лорда Фаунтлероя.
Когда она снова зашла к Рите, та уже спала. Но даже во сне она продолжала сжимать в кулаке брелок - Марика заметила торчащую меж пальцев девушки цепочку.
Тогда Марика оставила на ночном столике книжку, поглядела немного на Риту и ушла.
16.
В скором времени Рите стало легче, она ушла из лазарета и вернулась в камеру. Она снова стала работать в мастерской, немного гулять в саду и разговаривать с Марикой. Девушки стали почти подругами.
И вот однажды, когда за окном шёл первый, жидкий, крупчатый снег, Риту вдруг окликнул Малькольм. Он сказал, что к ней пришли.
Рита удивилась, и это было более чем естественно - ведь у девушки никого не было. Однако она пошла за надзирателем, а среди женщин поднялся шумок.
Марика была так озадачена, что в задумчивости испортила один шов, и его пришлось исправлять. Дело выдалось муторное, она провозилась с ним час, а Рита всё не возвращалась.
Девушка хорошо знала по визитам Андерса, что максимальное время встречи - сорок минут, и потому происходящее было по меньшей мере странным.
Наконец смена закончилась, их отпустили. Марика отправилась проверить камеру - Риты не было на месте!
В полном недоумении она отправилась в библиотеку, где иногда проводила пару часов после работы.
И там, за одним из дальних шкафов, в глубоком кресле сидела Рита, крепко обнимая колени. Глаза её безостановочно бегали туда-сюда.
Марика замерла от удивления, увидев её. А Рита подняла голову и кивнула:
-Пришла, значит?
-Ри... что ты тут делаешь?!
-Ну, я знаю, что ты иногда сюда после работы идёшь. Поэтому я так решила - если заявишься сюда, мы всё обсудим. А если нет - так я сама обо всём поразмыслю.
-А что случилось, Ри?
-Как говорится...-Рита глубоко вздохнула.-Ой, это просто дико... Дико!
-Да что же дико?
-Я не знаю, с чего начать!
-С начала начни,-предложила Марика.
-Неплохой вариант! Ну... значит...
Мне Малькольм сказал, что ко мне пришёл один важный гость. Ну ладно, я пошла встречать. В приёмную захожу, а там за столом типчик сидит!
-Какой?
-Да в том-то и дело, что я его знать не знаю! Никогда не видела. Вообще!
Смешной такой типчик. Высокий, правда, волосы тёмные, но их мало. Плешивый. В руках бумажки в файлах держит. А как увидел меня - глаза сделал сделал с чайные чашки!
Я его спрашиваю - чего вам, дескать, от меня надо.
А она так сдавленно спрашивает:
"Вы - Рита Мейер?"
Я отвечаю - да, я есть я. Он глаза ещё больше делает! А потом встаёт и вокруг меня ходить начинает!
Я стою, нихера не пойму, а он ходит, бумажки в руках тискает! Мне это надоело, и я спрашиваю, зачем он тут возник? А он мне отвечает, что зовут его Эдвард Фриз. И что он - мой отец! Пляши, Гита, пляши! Не плачь, Изаура!
-Че... чего?!
-Изаура - это героиня сериала.
-Да при чём тут сериалы!-пискнула поражённая Марика.-Говори толком!
-Я стараюсь! Ну, он мне прямо и заявляет - я твой отец, дорогой Люк!
Я постояла минуты три без голоса, а потом спрашиваю, с чего он это взял. Он мне бумажки показывает - дескать, медицинская экспертиза показала, анализы ДНК совпадают. Я, причем, так и не знаю, каким образом они провели эту самую экспертизу провели.
Марика сидела и хлопала глазами.
-А дальше?
-А что дальше? Ну, я ему говорю - не болтайте, нет у меня отца. А она мне вполне резонно говорит, что когда-то же был! И это был он. Моя мать от него умотала, даже не рассказав, что беременна, разонравился он ей! А кому такой хмырь понравится, скажи на милость?
-Этот мужчина показался тебе неприятным?
-Ну-у... не знаю, странный он. Ладно, я дорасскажу.
Вообщем, я его спрашиваю, а какого лядова он явился теперь. Он мне говорит, что узнал чисто случайно от кого-то там, что у Эрменгарды Мейер - матери моей - дочь была, а теперь невесть где. Он решил отыскать меня в память "его дорогой Эрменгарды", искал долго... а потом подумал что, может, он и есть мой отец. Решил выяснить, и догадка подтвердилась. Ну, он и пришёл поглядеть на меня.
Я постояла спокойно с минуту, дабы дать ему осмотреть меня хорошенько, потом спросила, что теперь он будет делать. А этот Фриз мне так отвечает:"Не знаю".
Я ему тогда сказала:"Когда узнаете -тогда и придите!", а потом ушла. И вроде чего такого произошло, а я вся трясусь. Боже, я бы всё на свете отдала за единственную сигарету! Диана, скотина, отбирает!...
Рита и правда вся тряслась, словно в лихорадке, на хорошеньком личике выступали капли пота. Марика вытащила из кармашка бумажную салфетку и деликатно промокнула девушке лоб:
- Вот, давай я вытру... Ах, Ри, это так удивительно! Скажи, ты рада?
- А чего тут радостного?
- Ну как же? К тебе родственник пришёл, и не тётка какая-нибудь двоюродная, а отец! Он тебя специально искал, долго причём! Это же чудесно!
- Не знаю...-отозвалась Рита.-Мне кажется, что он больше вообще не явится.
- Почему? Как узнает, что дальше делать, то придёт!
- В этом-то и фокус! Ну ладно, я его дочь, он мой отец, и что теперь? Мы не знаем друг-друга, оба чужие... будь я несовершеннолетней, это было бы понятно - он взял бы меня на воспитание, а сейчас-то что? Я взрослый человек в свободном плавании, и он тоже. А кроме того - ну кому нужна такая дочь?
- Какая же "такая", Рита?
- Шлюха, получившая срок шлюха, больная шлюха, необразованная шлюха...
- Перестань, Ри. Не нужно.
- Правильно, зачем оно ему нужно?! Меня, правда, можно было бы поставить на полку, как вазу, или повесить на стену, как картину, и я служила бы украшением - больше-то я ни на что не гожусь.
- Ах, Рита, это же неправда! Ты совсем неглупая, просто обстоятельства...
- Болтай, болтай! Ох, полежать бы сейчас, но ведь небось Мона на месте, будет зудеть... посижу лучше тут.
- Хорошо, посиди.
Марика снова было хотела упрекнуть Риту в дурном отношении к сокамернице, но вспомнила паучьи прикосновения, дыхание у самого уха и раздумала.
Со вздохом Рита свернулась в тугой клубок и улеглась в кресле.
-Тебе нехорошо?
- Да... меня знобит...-прошептала девушка.
- Может быть, ты простудилась?
- Наверное... ой, как хорошо, теперь у меня есть законный предлог полежать в лазарете.
- Нет, лучше было бы всё-таки, если бы ты не болела.
- Не знаю.-отозвалась Рита и закашлялась.
Во второй раз Рита заболела серьёзно и слегла надолго. Вообще-то это была обычная простуда, но с её грязными лёгкими рядовое недомогание превратилось в серьёзную болезнь. Один раз к ней даже пришлось вызывать врача из районной больницы.
И именно в это время к ней второй раз явился Эдвард Фриз.
Марике удалось увидеть их встречу своими глазами. Произошло это довольно просто.
В начале декабря их отделение проходило медосмотр. Женщины толпились в лазарете, где их осматривали врачи, записывали данные в карты и отпускали с миром, если всё было в порядке.
Так произошло с Марикой, которая пребывала в прекрасном физическом и относительно хорошем ментальном здоровье. Та уже оделась и собиралась вернуться в камеру, как вдруг остановилась.
Она увидела, что в двери лазарета в сопровождении Дианы зашёл какой-то мужчина с сумкой. Диана указала ему на кровать, где лежала Рита и ушла. Мужчина же подошёл к больной и сел на стул рядом.
На Марику накатило такое любопытство, что она удержалась на ногах. Конечно, в камеру уйти она не могла. Она прокралась за рядом кроватей и устроилась за ширмой, которая отделяла Риту от всего остального помещения. Ширма была натянута на железную раму на колёсиках, и между тканью и рамой было множество щелей. К одной из них Марика и прильнула.
Сквозь щель девушка увидела довольно странного, но непротивного на вид мужчину. Волос у него и правда было маловато, но он был хорошо сложен, и с серьёзно-добрым подвижным лицом. Вообще, общее его выражение было очень сознательное.
Яркими глазами он внимательно глядел на Риту. Самой же Риты Марике видно не было.
-Здравствуйте, сударыня,-нерешительно обратился он,-вы нездоровы?
-Раз я в лазарете, то уж наверное,-ворчливо отозвалась больная.
-А что с вами? Вы простудились?
-Да. Но всё бы ничего, если бы не лёгкие... я очень много курю, вот в чем дело.
-Зачем же вы курите, если вам это так вредно?
-Я люблю курить. Это самое лучшее, что у меня есть в жизни.
-Ох...-вздохнул господин Фриз.- Ну... ну как же так?
-У меня ещё, правда, есть приятельница по имени Марика, но больше ничего нет. Да и она просто приятельница.
Марику втайне пробрало от удовольствия.
- А я вам кое-что принёс, Рита... можно вас... тебя... так назвать?
- Можно.
Мужчина открыл свою мешковатую сумку с большим карманом на боку.
-Вот, видите, это булочки. Свежие, я когда их брал, они ещё горячие были! Они с изюмом!
-Спасибо.
- А вот карамельки. Вот яблоки и груши. А вот календарь. Он с цветами. Красивый, правда?
-Да, спасибо.
-Надеюсь, гостинцы вам по вкусу? Если вы скажете, что вам нравится, я, может быть, буду...
-Мне как-то всё равно.
-Неужели?
-Да, да.
Мужчина снова вздохнул.
-Вы очень дурно себя чувствуете?
-Мне бывало хуже.
-О! Как... как давно вы сюда попали?
-Около года назад. Ещё год остался.
-А как пройдёт ещё год, что вы будете делать?
-Меня выпустят.
-Да-да, я понял... ну, а когда выпустят?
-Заниматься своим обычным делом.
-Позвольте?...
-Да продаваться я буду!-вскрикнула Рита и закашлялась.
-Тишь, тише,-ласково заговорил Эдвард Фриз,-всё хорошо. Я такого не допущу.
-И с какой это радости?
-Ну как же? Ты ведь мне не абы кто, а дочка. И притом дочка моя и моей Эрменгарды!
-Мать ушла от вас!
-Увы, да. Я показался ей слишком скучным. Мне было так жаль, когда она сказала, что между нами ничего не выйдет...
- Между прочим, она была права.
-Ах, Рита, неужто я совсем тебе не нравлюсь?-горестно воскликнул Эдвард Фриз.
-Совсем нет!-в голосе Риты слышались слёзы.-Я уже устала от вас, хотя вы тут сидите не больше пяти минут! Уходите!
Марике уже сильно хотелос вымыть подружке рот мылом, хотя она понимала, что Рита болтает такое исключительно из-за плохого самочувствия.
-Моя дорогая, вы так нездоровы?-словно озвучивая мысли Марики, спросил Эдвард Фриз.
-Да...-прошептала Рита.-Мне душно...
-Ничего, я сейчас кого-нибудь позову!
-Сидите на месте, глупый вы человек,-чуть слышно усмехнулась Рита,-это просто одышка. Такое бывает. Надо просто потерпеть, ну или сделать ингаляцию, если долго не отпускает.
Вид мужчины вызывал сочувствие. Он сидел с горестно-жалобным видом, как перед телевизором, когда видишь там очередную катастрофу, несчастных жертв, а помочь ничем не можешь. Рита за ширмой чуть-чуть хрипела.
-Вам лучше?-наконец осведомился он.
-Да...-отозвалась Рита.-А теперь дайте мне поспать.
-Конечно, конечно. Я... я вернусь?-сказал он, словно спросил.
Марика не видела, какой жест сделала Рита, но мужчина ласково, с облегчением улыбнулся.
-Вот и хорошо. До свидания.
Из этого Марика сделала вывод, что Рита ответила утвердительно.
17.
Эксиль наконец завалило снегом. Ударили ощутимые морозы - временами заключенные даже не выходили на прогулку. Снова начало приближаться Новогодие.
Конечно, нельзя было расчитывать на очень уж весёлые праздники, но Марика всё равно надеялась на что-нибудь эдакое. Она прилежно работала, надеясь сначала заслужить отдых, а потом хорошенько повеселиться. Кроме того, она против своей воли размышляла, что же ей подарит Андерс. Только в одном она не сомневалась - подарок будет замечательным.
Рита по-прежнему оставалсь в лазарете. К ней продолжал приходить Эдвард Фриз. Он приносил новоявленной дочери гостинцы, много говорил с ней, рассказывал о себе и об их с Эрменгардой Мейер отношениях.
Видно было, что Рита ему очень нравится, а вот о чувствах Риты можно было только догадываться. От раздражения она перешла к небрежному снисхождению, но было ли под этим что-то большее - непонятно.
В Рождество всех желающих предложили отвести в церковь. Марика согласилась, так как ей очень хотелось послушать орган и хоралы.
Неподалёку от тюрьмы был храм святого Доминика - прекрасное старинное сооружение в готическом стиле. Главной его достопримечательностю являлась статуя соответственно святого Доминика, изваянная в XVII веке каким-то итальянским мастером специально для этой церкви.
Марика осталась мессой очень довольна. Органная музыка всегда очень успокаивала её, и она решительно не могла понять, как кто-то может называть её мрачной.
А когда несколько женщин под конвоем вернулись в церковь, начались и сюрпризы, которые так ждала Марика.
Холл оказался украшен зелёными ветвями, на которых висели маленькие красные шарики.
-Ну, как вам это нравится?-осведомилась встретившая их Диана.-Всё для вас, дражайшие дамы! Идёмте дальше, вы ещё главного не видели!
Действительно, самое лучшее оказалось впереди.
В середине коридора, в котором были их камеры, стояла искусственная ель, очень нарядная, вся в сверкающих украшениях, пестрых шариках и лёгком дождике.
-Вашу ёлку видно из любой камеры! Вечером мы будем включать гирлянду, и она будет здорово светиться. Это очень мило, очень. А в ночь перед Новогодием вам дадут праздничный ужин. Что в него будет входить - стр-рашная тайна!
Понятно, что все заключенные были приятно возбуждены таким положением дел. Женщины, разойдясь по группам, стали болтать на темы, связанные с праздниками. Кто-то делился домашними традициями празднования Новогодия, кто-то строил планы насчёт подарков, кто-то мечтал о том, как будет проходить торжество после окончания срока. Марика же отправилась к Рите в лазарет.
Та лежала, раздражённая долгим визитом Моны, и потому слушать была не особенно расположена. Однако рассказы Марики о рождественской мессе и красивой ёлке очень увлекли её, она успокоилась и заулыбалась.
-Я, вообще-то, к религиям скептически отношусь, но вот всякие такие штуки, как атмосфера, музыка, вещи меня привлекают.-сказала Рита.-Они частенько бывают любопытными.
-Вот, и я так же! Я особенно музыку люблю.
-Слышь, а что тебе твой Андерс обещал в подарок?
-Ну... он об этом вообще не говорил, но я думаю, это будет что-то очень замечательное!
-Ага. А этот Эдвард Фриз уже спрашивал, чего бы я хотела в подарок, но мне-то ничего не хочется... Тогда я сказала, чтобы сам думал.
-Грустно это всё-таки, когда ничего не хочется.
-Ну, а ты чего хочешь, Марика?
-Ну... сложно сказать. Я бы хотела фиолетовую сумочку...
-Чего?!
-Сумочку фиолетовую. Клатч.
-Ну и вкус у тебя! Что ещё?
-Я бы хотела серьги с изумрудами, хотя уши у меня не проколоты. Выйду из тюрьмы - обязательно проколю. И вообще... эх, я, когда выйду из тюрьмы, начную капитально новую жизнь. Продам квартиру и рвану куда-нибудь к морю, сниму там комнатку, найду работу, буду ходить гулять к морю и ни о чем не буду вспоминать...
-Отличная мысль. А вот что я буду делать после выхода - это вопрос. Мне уже так претит жизнь содержанки, это же жуть! Не повеситься бы мне...
-А твой отец помогать тебе разве не хочет?
-Отец? А, этот... что-то он такое говорил, но я не знаю, насколько серьёзно.
-Он производит впечатление серьёзного человека, мне так кажется.
-Может быть...-протянула Рита, но ничего более определённого не сказала.
Андерс пришёл к Марике тридцать первого декабря с полным пакетом подарков, замотанный по самый нос в шарф, с весёлыми глазами и ласковой улыбкой.
-Приве-ет!-провозгласил он.-С Новогодием, моя дорогая Марика!
-Андерс, привет! Как же я рада вас видеть!
-Тем лучше! А теперь садитесь, перейдём к самому интересному - к подаркам.
Андерс с видом заправского фокусника запустил руку в пакет. Оттуда он вытащил квадратную коробочку, перевязанную голубой ленточкой.
-Номер раз!
Ощущая безумное нетерпение, Марика развязала ленту и живо сняла пластиковую крышку.
На белой подушечке лежал овальный ярко-голубой кулон в витиеватой серебряной оправе. Когда Марика бережно взяла его в руки, то за ним потянулась серебряная цепочка.
-Это бирюза! Вам нравится?
-О...ой...-только и смогла пролепетать Марика.
-Я долго советовался с продавцом - тот, оказалось, изучал свойства камней, и потому помог мне подобрать для вас наилучший камень. Индийские йоги, к примеру, приписывают бирюзе сильную положительную энергетику, которая даёт уверенность и положительные эмоции. Этот камень, вроде как, помогает своему владельцу сосредоточиться, понять смысл жизни, определить, каких целей он должен добиваться, познать истину и тому подобное. Ещё она, кажется, оберегает от ударов молний. Но самое главное - она приносит счастье. А я хочу, Марика, чтобы вы были счастливы.
Не медля, Андерс перешёл к следующему подарку, завернутому в тонкую бумагу. Внутри оказался тёплый шарф из красной шерсти, с белым узором.
-Зима выдалась холодная, не мерзните!
Наконец, он вытащил коробку шоколадных конфет.
-Шоколад способствует выработке эндорфинов. Это такие положительные гормоны...
-Я знаю.-мягко заметила Марика и обняла его.
За окном мела метель, кидая горсти снежной крупки в окно. Небо было сумрачно и темно, а Марика, казалось, вдруг пересекла грань абсолютного спокойствия. Уткнувшись в грудь Андерса, она ощутила запах кофе с молоком и какого-то недорогого парфюма. Ей стало очень тепло, очень хорошо...
Андерс улыбался, ответно обнимая девушку.
Не одной Марике в этот день уделили массу тепла. Как раз, когда она стала показывать свои подарки Магде, в лазарет вошёл Эдвард Фриз.
Рита лежала неподвижно, бледная, похожая на куклу. Щёки её были влажные.
-Рита!-тихонько позвал мужчина.
Та открыла глаза.
-Привет.-сказала она.
-Рита, дорогая, что такое? Отчего вы плачете?!-спросил Эдвард, склоняясь над ней.
-Я... а, нет, ничего. Просто мне немножко грустно. Я надеялась вернуться в камеру до Новогодия, чтобы отпраздновать вместе со всеми, а у меня не получилось. И вот я лежу тут, одна-одинёшенька. Как же тут гадко! Эти пустые стены, этот ужасный запах спирта, эти стеклянные шкафы... ужас!
Тут Рита не выдержала и заплакала. Эдвард испуганно забегал вокруг неё:
-Не нужно, что вы! Я же тут, и я пробуду тут столько, сколько возможно...
-А что мне до вас? Если бы пришла Марика, и то было бы больше толку... а та с Андерсом небось воркует. Влюблён он в неё, это уж точно.
-Это, конечно, хорошо, Рита, но всё же перестань плакать... Посмотри, какие я принёс тебе подарки...
На слово "подарок" так или иначе реагируют все, поэтому девушка вытерла глаза и присела.
-Ну, и какие же? Машина? Бриллиантовое колье?
-Э... нет, я, признаться, столько не зарабатываю. Но у меня есть для тебя кое-что полезное.
Из своей синей сумки Эдвард извлёк белый свитер с черными узорами в скандинавском стиле. Рита с лёгким недоумением взяла его в руки - он оказался мягким и тёплым.
-Вот, видишь, какой! Он хорошо греет, носи его и больше не болей так тяжело. У него и горло есть, тоже хорошо.
-Ага.
Потом мужчина вытащил жестяную коробку с картинкой на крышке:
-Вот тебе ещё печенье. Оно очень вкусное, особенно с чаем.
-Ну, спасибо.
-Тебе нравится?
-...Типа того.
-Вот и чудесно.
Мужчина снова склонился над Ритой и спокойно поцеловал её в лоб. Неожиданно даже для себя девушка затаила дыхание.
Она уже забыла, когда её так целовали в последний раз. Может, только в далёком детстве... последние годы она помнила только жадные губы, бесцеремонные языки, врывающиеся ей в рот, грубые зубы, чуть ли не кусающие её, и многое, многое другое. Сплошная похоть, никакой нежности.
А тут - и нежность, и настоящее тепло. И это было поистине удивительно.
-Ну, дочка, о чем теперь поболтаем?-спросил Эдвард Фриз, усаживаясь на место.
-А кем вы работаете?
-Я историк. Историк-медиевист. Преподаю в институте.
-Ме...медиевист? Вы работаете с медью? Причем же тут история?
Эдвард Фриз с трудом сдержал улыбку.
-Медиевистика - раздел, изучающий историю именно Средних веков. Ты знаешь, что такое Средние Века, Рита?
-Ну да... рыцари. Чума. Платья длинные. Замки.
-Верно, всё это так. Но ведь это только общие черты, а на самом деле это один из самых богатых событиями периодов жизни человечества!...
Так Эдвард Фриз сидел рядом и говорил, говорил, говорил... Рита почти не понимала его, однако ей было на удивление приятно его слушать. Она лежала, прикрыв глаза, и сама не заметила, как начала потихоньку улыбаться.
Можно сказать, что женская тюрьма "Афина" встретила Новогодие очень удачно. Женщины ели в камерах индейку, салат с кальмарами и пирожные, глядели на ёлку и болтали. А когда наступила полночь и в городе загремели салюты, Марика тронула бирюзовую подвеску и улыбнулась.
Рита в темном лазарете обняла себя руками, чувствуя ладонями мягкую шерсть и улыбнулась тоже.
Обеим им было хорошо, потому что у них появилась надежда.
18.
Праздники миновали, и вновь тюремные дни потекли один за другим, однообразные, быстрые. Рита поправилась. Её каждое семнадцатое число месяца посещал Эдвард Фриз. Их отношения выровнялись - совсем чуть-чуть, но выровнялись.
Андерс тоже аккуратно наведывался к Марике. Им было очень хорошо друг с другом, тепло и уютно. Они ни о чем более не думали - только ждали того момента, когда снова увидятся, обменяются мыслями, посмеются, поделятся переживаниями и утешат друг-друга, если в том будет необходимость.
Так Марика готовилась провести оставшиеся три года в тюрьме. Ведь, рассуждала Марика, если она будет пить антидепрессанты, поменьше смотреть на часы, побольше работать, общаться с Ритой, остальными сокамерницами и, главное, с Андерсом, то время будет идти достаточно быстро. И вообще, сидят же другие по двадцать лет, а у неё срок, можно сказать, жалкий. И жизнь после него покажется слаще... она точно поедет летом к морю. И будет каждый день есть фрукты. И купит себе красное платье...
Но вдруг произошло такое, что надолго выгнало из головы Марики все оптимистичные мысли, буквально загнав её в ту клетку, из которой она едва вышла.
В начале февраля Марику вызвали из мастерской, сказав, что к ней пришли.
-Кто?-спросила она у Дианы.
-Элина Келсо и Мария Мьё.
-Что?!
-Вы выйдете к ним?
-Да... да, хорошо.
И Марика вышла.
Едва Марика увидела их, она поняла, что "страшное грядёт".
Обе девушки стояли у стены, мало изменившиеся со времени последней встречи. Увидев Марику, они явно напряглись, но голоса не подали. Только глаза их были, как у инквизиторов - укоряюще-надменные.
-Привет.-наконец сказала Марика.-Ну, как дела? Как учёба?
Элина выпустила воздух сквозь зубы.
- Как...
- Что?
- Как теперь с тобой разговаривать?
Марика сощурилась.
- А?
- Ты... как ты могла?
- Это не моя вина. Против меня были все обстоятельства. Поэтому я заболела. В тот момент я себя не контролировала.
- Ты ещё оправдываешься... нет, как это возможно? - сдавленным голосом спросила Элина у Марии.
- Да, действительно, -надсадно прогудела девушка,- Как? Ведь даже в войну не убивали своих детей.
- Повторяю - я себя не контролировала.
- Ха! Настоящая мать инстинктивно не может такое сделать с ребёнком.
- Я не была настоящей матерью. И у меня не было инстинкта. Не было и нет. И, скорее всего, не будет.
- А, ты в этом признаёшься?!
- Признаюсь, - железным голосом сказала Марика.
- Что же... мы должны были об этом догадаться и сообщить куда надо. Ты походила на чудовище, когда мы тебя увидели, - похоронным голосом говорила Мария, - ты и была им.
- А... а кем мне ещё было быть, когда я нуждалась в сочувствии, совете, и ничего не слышала, кроме "детиэтощастье" и "тывсёпоймёшь"? Когда я так нуждалась в помощи, а рядом не было никого и ничего? Когда не было денег? Когда вы пришли и ушли, кокетливо помахав ручкой? Кем мне ещё было быть, когда моя тётка, что воспитывала меня, объявила меня проституткой?!
- Как говорится, тот, кто не хочет, ищет оправданий, а тот, кто хочет, ищет возможности. А мы, если так, не думали, что такая славная девушка как ты может быть такой... моральной уродкой, да ещё спокойно признаваться в этом.
В глазах у Марики потемнело.
- Вот как, - тихо сказала она,- вот как.
- А может, тётка твоя и была права,-добавила Элина,- В тихом омуте черти водятся. Ты редко что-то о себе рассказывала - всё больше странности болтала.
- Элина, послушай-ка... а ты не задумывалась о том, что моральная уродка здесь и ты?
-Чего?!
- Элина, я допускаю, что я - моральная уродка. Но что насчёт тебя? Говорят же - моряк моряка видит издалека...
Кто, если не моральный урод, будет выговаривать человеку, который сначала лежал в психиатрической болинице, а потом попал в тюрьму? Кто будет только обвинять, лишний раз подтверждая мои слова, что помощи не допросишься? Моральный урод, Элина. Так что не смотри на меня, как святоша. Если говорить об этом, то ты священник-лицемер, который проповедует аскетизм и милосердие, а на выходе из церкви отгоняет нищенку и уезжает на дорогой машине.
Элина и Мария стояли, удивлённо раскрывая глаза. И Марику это привело в бешенство.
-Что вы стоите тут?!!-взвыла она, словно сирена и стала кидать в девушек близлежащие предметы.-Выметайтесь! Я не хочу вас видеть больше никогда! Вы мне не подруги! Вы ими никогда не были!!! Вы только и знали, что ржать надо мной, издеваться, обманывать меня!!! От вас невозможно дождаться поддержки, и это вы подтверждаете лишний раз! Уйдите, мрази! Пока я и вас не задушила-а-а-а!!!...
Марика не чувствовала, как её скрутил охранник, не ощущала, как болят у неё руки и горло, как её запихивают в смирительную рубашку, как она яростно колотится о мягкие стены - она слышала собственные крики бессильного гнева.
Но девушка уже не знала, может ли она злиться. Невольно она задала себе вопрос - а вдруг девушки правы? А вдруг она действительно моральный урод? А потом Марика вспомнила свои собственные мысли после визита к ней того юриста и поняла, что окончательно запуталась.
Не в силах пробиться к воздуху ясности сквозь лёд помутнения, Марика стала медленно погружаться в глубокую тёмную пучину.
***
...-Сударыня, вы можете мне сказать, что с ней случилось?!
-Господин Цорн, хотела бы я сама понять, я же не психолог...-Диана сокрушённо покачала головой.-К Марике пришли две девушки, назвавшиеся её подругами. Вид у них был странный, но я всё равно позвала Марику. Они там разговаривали минут десять, а потом Экке стала истошно орать, у неё началась истерика. Мы её оттащили в комнату для буйных, позвали врача, он ей вколол успокоительное. Теперь она лежит там и не шевелится.
- А эти две девушки?
- Скрылись под шумок. И я думаю, больше не вернутся.
- Пусть, - сказал Андерс. - А можно... можно мне увидеть Марику?
Охранник строго посмотрела на мужчину.
- Не думаю. Мы понятия не имеем, как она отреагирует.
- На меня она отреагирует спокойно. Я её лучший друг, я знаю.
- Уж получше, чем эти двое. Ну.. ну хорошо. Пойдёмте, посмотрим, что из этого выйдет.
Марика лежала в углу, тихая, неподвижная, словно сломанная кукла. Щёки её были сухи, глаза потухли.
Андерс нагнулся к ней и ласково позвал:
- Марика... Марика, это я, Андерс. Вы меня слышите?
- Андерс...-вдруг прошептала девушка, и зрачки её расширились,-О, Андерс, Андерс!...
- Всё хорошо, -сказал он, целуя Марику в макушку,- всё хорошо. Я здесь.
-Нет.
-Что "нет"?
- Ничего не хорошо. Напротив, всё плохо... очень...
Тут по щекам Марики побежали слёзы, и она разрыдалась громко, жалобно. А Андерс положил её голову на колени и стал тихонько гладить...
- О, Андерс, не так уж они и неправы! Несмотря ни на что, я убийца! Я никогда себя не прощу, никогда! Мне нет месте среди приличных людей! Я должна была бы получить пожизненное, на самом деле! Я чудовище, я...
Мужчина мягко закрыл ей рот ладонью и заговорил:
- Нет, Марика. Каждой вещи на свете может быть оправдание. У вас оно есть. А кроме того... осознавший свой грех безгрешен.
- Что-что?
-Ох, не в ту сторону сворачиваю...или в ту? Так вот... вам важно моё мнение на этот счет?
- Да.
- Так вот... Для меня вы чище, чем любой небесный ангел. Может, это и небольшое для вас утешение, а всё же помните это.
Марика медленно кивнула.
- Да... да, я буду помнить.
- У вас нет причин переживать, Марика. Вы совершили дурной поступок по стечению обстоятельств, и сейчас вас справедливо наказывают за это, если вам так угодно. Закончится наказание - останеся только отпустить и забыть. Я готов вам помочь это сделать. Вы поняли меня, милая Марика?
- Да.
- А теперь давайте вас развяжем... вот так... и вы пойдёте прогуляться по морозцу. Госпожа Мейер, я думаю, охотно составит вам компанию.
- А как же! - раздался со стороны двери голос.
Марика поспешно сбросила с себя смирительную рубашку и оглянулась. Там стояла Рита и снисходительно курила.
- Ну ты учинила! Валялась тут так долго... надеюсь, тебя опять в больницу не заберут?
- Нет, нет, Рита... всё в порядке. Ой... Ой, Рита, опять ты куришь...
- Такой случай никак нельзя упускать, не гунди! Охранник сам поделился, весь из себя радостный, дочь у него родилась... ну как тут откажешься?
Через два дня Диана подошла к Марике снова. Та уже совсем пришла в себя и работала в мастерской, вновь и вновь настрачивая швы на дешёвых скатертях.
-Марика...-осторожно сказала Диана.-Там... ваша тётка пришла...
-Отошлите её.-спокойно перебила девушка, даже не оборачиваясь.- Так и скажите - не хочу её видеть. И никогда не захочу. И, надеюсь, мы больше никогда не увидимся. Пусть не пишет мне писем - это бесполезно. Пусть вообще обо мне забудет.
- Э... Марика...
- Вы хотите новой истерики?
- Нет, нет!
- Это моё право - отказаться от визита. По возможности передайте всё, что я хотела сказать.
Диана передала.
Более Марика никогда не видела ни подружек, ни тётки Доры. Лишь однажды она получила от неё письмо, но тут же его выкинула. И ей ни разу не пришлось об этом пожалеть.
19.
Далее, можно считать, ничего не было. Вместе с теткой Марика окончательно отослала всю свою предыдущую жизнь. Началась новая эпоха в её жизни.
За зимой наступила весна, потом снова лето. Время текло, словно небольшая речка в сельской местности, спокойно и неторопливо. Марика, продолжала день ото дня шить скатерти, ждать прихода Андерса, думать свои мысли, читать и даже учиться. Однажды она обеспокоилась, что может отупеть за свой срок, занимаясь одним и тем же делом изо дня в день. Поэтому она попросила Диану, чтобы ей предоставили услугу обучения через интернет. Та пообещала что-нибудь придумать и, как всегда, сдержала слово.
Памятуя о своей вспышке бешеной зависти к подругам, уехавшим в Чехию, Марика решила выучить чешский - она решила, что тоже как-нибудь туда поедет, да не на неделю, а пожить! Девушка ясно ощущала, что с каждым днем в ней копятся новые силы для жизни, для существования, для борьбы! Она уже представляла, со сколькими трудностями ей придётся столкнуться, чтобы провести некоторое время в Чехии, и была к ним готова.
Рите тоже было чему порадоваться - Мона, после трех лет заключения, покинула тюрьму. В честь сего события Рита даже позволила бывшей сокамернице побольше пообниматься с ней, похныкать в ухо, расцеловать и пообещать, что будет навещать её "часто-часто-часто".
Что касается другого Ритиного посетителя, тот тоже не заставлял себя ждать.
Эдвард Фриз наведывался к дочери с аккуратностью часов - каждое семнадцатое число, в час дня, на все сорок минут. Он рассказывал ей о буднях в университете, разные забавные случаи из практики, расспрашивал её насчет посещений врача, о моральном самочувствии...
А Рита так и не поняла, нравится это ей или нет. Слишком это было странно и ненавязчиво. Она привыкла совсем к другому.
Мать Риты, по словам Эдварда, посчитала любовника слишком скучным - и девушка была с ней неуверенно согласна. Отец был типичнейший интеллигент, не пил и не курил, не говоря о наркотиках, на концертах не бывал и в клубы не ходил, вечера проводил в кресле с чашкой чая, читая историческую литературу. Свою специальность он обожал, мог говорит о ней бесконечно, если только Рита его не обрывала. Тогда он послушно зачинал другой разговор, более не вспоминая о Средневековье.
Вообще, что бы девушка ни говорила ему, какие бы грубости или глупости ни бросала ему в лицо, Эдвард Фриз не обижался. Он мог только сделать брови домиком и сказать:"Ну, Рита..."
И, что странно, Рита замолкала, опуская глаза. Она сама не понимала, почему это так на неё действует, и это её чуточку тревожило.
Рите и так было, из-за чего тревожиться. Заканчивался её срок, и ей нужно было поразмыслить, что она будет делать после выпуска. Вот она выйдет за ворота тюрьмы с вещами в руках, оглянется... и?
С нарастающим страхом она думала о прежней жизни куртизанки. Теперь, после долгого перерыва, она казалась ей ещё более мерзкой.
Разумеется...
Разумеется, Эдвард Фриз пытался говорить с ней на эту тему, но она всегда обрывала его. Ей было слишком уж сомнительно ему верить. Что же он, приведёт её к себе в квартиру, будет за свой счет кормить и одевать? Ведь Рита не умеет ничего делать, кроме вещей непечатных и не умеет себя обеспечить...
Ночами, не в силах уснуть, она пыталась решить проблему, не могла и после долго плакала. Девушку захлёстывали тяжёлые волны безысходности.
И чем ближе был выход из тюрьмы, тем чаще Рита не спала по ночам. Кстати говоря, на её самочувствии это тоже складывалось не очень-то хорошо.
Как-то раз такая ночь выпала именно на семнадцатое число. Эдвард Фриз очень испугался, увидев дочь с синяками под глазами, хрипящую сильнее, чем обычно, с влажными щеками.
- Девочка, что с тобой?! Ты плохо себя чувствуешь? Где болит?-засыпал он её вопросами.
Рита мотнула головой.
- Я... нет, я...
- Ну, что же? Расскажи! Рита, дорогая, прошу тебя!
- Я думала о том, что я буду делать после того, как выйду из тюрьмы. Куда мне идти? Я не хочу больше быть содержанкой, хватит с меня! А больше-то я ничего не умею. Что же мне, под забором умереть?
- Рита, но...
- Я, конечно, могла бы попытать счастья в каком-нибудь государственном учреждении, но что они для меня сделают? Может, скажут: "приходите завтра, а лучше через неделю, мы что-нибудь придумаем..."
- Маргарита, послушай меня!
- Слушаю, мистер Фриз.
Мужчина вздрогнул, будто от удара, а Рита про себя усмехнулась. Ей было плохо, а потому, по дурному настроению, она решила насолить отцу. Девушка знала, что Эдвард Фриз мечтает услышать от неё "папа".
- Ах, Рита, ну зачем же... ладно. Я ведь уже тебе говорил, что хотел бы прописать тебя в своей квартире. Там три комнаты, не очень большие, но одну я с удовольствием выделю тебе.
- Ага. И будете меня кормить за свою неогромную зарплату, будете одевать, и водить по врачам, и тому подобное?
- Конечно! Ведь ты же мне дочь...
Девушка хмыкнула.
- Вот что я вам, скажу, профессор Фриз...
- Я не профессор, - машинально поправил мужчина, - я доцент. Скоро буду профессором, если повезёт.
- Это неважно. Мистер Фриз, вы слишком много значения придаёте кровному родству. Вы много читаете, не так ли? Ну вот, даже в книгах вечно пакостят друг-другу именно родственники.
- Но... Рита, милая...
- Только ли я для вас "милая", потому что я Ваша дочь? Быть может, вы повелись на мою хорошенькую рожицу? Если так, то я легко располосую себе лицо и посмотрю, что вы скажете.
- Нет, нет, не надо!
- И даже если посмотреть именно на эту тюрьму... соседка моя, Марика, придушила своего младенца, и в ус не дует! В часы работы шьёт, через интернет учится, книги читает. А какое родство может быть ближе, чем родство матери и ребёнка?
- Но это единичный случай, девушка ведь была больна!
- Ну, ладно... Тогда просто - что вам за резон селить у себя, если так посмотреть, просто "бедную родственницу", с которой вы только-только познакомились?
- Вовсе нет. Мы уже почти год общаемся, Рита, и... и я уже неплохо узнал тебя. Ты чудесная девушка, хоть и без недостатков, я это признаю. Но всё поправимо! Я полон решимости позаботиться о тебе, помочь, направить...
- Это вы мне уже говорили, - с кривой улыбкой сказала Рита.
От её внимания не ускользнуло, что мужчина вздрогнул сильнее.
- Но ведь повторение - мать учения. Я просто хочу, чтобы ты поняла меня, поверила мне...
- А мне всё и так понятно.
- Я этого не вижу.
"Вот ты и разозлился, мой правильный дружок"-со странным довольством подумала Рита. А вслух сказала:
- Мы друг-другу не подходим. Вы действительно скучный, как книжная пыль. Какое мне дело до ваших историй, до этой тоскливой трескотни, до дурацких булок? Если бы вы меня любили - купили бы сигарет.
Эдвард Фриз ничего не ответил. Он сидел на стуле, стискивая руки в кулаки и хмурился. Рита с удивлением отметила, как странно он выглядит мрачный.
- Рита...-сдавленно заговорил он,-ты сильно меня путаешь. Ты то вводишь рассуждения вполне взрослого человека, то вдруг строишь из себя ребёнка.
- Но вы же сказали, что уже узнали меня - чего же сейчас не можете понять моего поведения? - уже с откровенной издёвкой осведомилась Рита.
- Хватит! - вдруг вскрикнул Эдвард Фриз. - Мне надоело! Я не знаю, кто вы такая, уговорили! Если вы хотели выбить меня из колеи, мисс Майер - у вас это вышло! Я ухожу!
Рита стояла молча, не зная, что сказать. Она ничего не сказала, когда мужчина вышел. Мысли в её голове отступили на второй план, а вместо них осталась какая-то неудобная пустота.
Рита получила, что хотела - позлила его, но почему-то теперь это её не радовало. В замешательстве она последовала в мастерскую, где у неё всё получалось хуже, чем обычно.
Рита было попыталась подумать о чем-то постороннем, но мысли её всяко возвращались к Эдварду Фризу. Наконец, когда кончилась смена, она бросилась в библиотеку и стала размышлять...
Мужчина сказал "Я ухожу", но ничего не уточнил. Он не попрощался. Но он назвал Риту "мисс Майер", и девушка понятия не имела, что это всё значит в сумме.
Потом настала чудная ночь. В окошко камеры было видно ясное летнее небо и звезды, мягко светилась Луна. А Рита не могла уснуть. Тиская в руках кончик одеяла, думала, что будет, если мужчина вообще никогда не вернётся.
Она вдруг вспомнила, как искренне он старался утешить её, когда она была в лазарете, как бывал ласков с нею, как снисходительно до этого относился к самым неучтивым её речам! Как он принес ей такой красивый свитер... как поцеловал её...
Рите показалось, что её скомкали, как бумажку, когда она вспомнила нежное прикосновение к её лбу. Боже, он правда был полон решимости хотя бы подружиться с ней, был морально готов стать отцом принять её, несмотря ни на что... а она?
Рита спрыгнула с кровати, достала из тумбочки свитер и натянула его прямо на ночную рубашку. Она сама не заметила, как заплакала.
20.
Со смешанными чувствами Рита ждала нового семнадцатого числа. Она не знала, что будет, когда отец снова явится. Что он скажет ей? Будет ли резок? Или нервен? А может, очень ласков, сделает вид, что ничего не было? А может, он вообще не придёт?
Рита не хотела признаться сама себе, что очень боится такого исхода дела. Что боится исчезновения одной из самых удивительных вещей в своей жизни. Одной из самых приятных, что уж там...
В ночь на семнадатое число нового месяца девушка вновь не сомкнула глаз. Она волновалась.
" Ну что я, что?! За что боролась - на то и напоролась. А ведь я права была. И всё-таки..."
Потом настало утро. Прошёл завтрак, и заключенные отправились в мастерские. Время близилось к полудню. Риту мутило.
И вот настал час дня.
Рита мелко затряслась, когда стрелка часов встала на единице. Крепко сцепив руки, она замерла.
Бежали секунды, минуты. Рита ощущала, как по лбу у неё текут капельки пота, как дыхание у неё перехватывает со страшной силой, и как губы начинают кривится.
Наконец ей стало так душно, что она встала на негнущиеся ноги и вышла за дверь, где её поймал Малькольм:
-Ага, вы!
-Прошу, позвольте мне выйти... мне нехорошо, дышать не могу.
-А я как раз за вами! Пойдёмте, к вам пришли.
- При.... при..?!
- Идёмте, мы дадим вам свидание на воздухе. А может, вам нужен ингалятор?
- Не... нет...
Рита вдруг ощутила невиданное облечение - словно погрузилась в прохладную морскую воду. Она почти услышала мягкий плеск волн и ощутила веяние влажного солёного воздуха...
- Рита?!
- Иду.
Эдвард Фриз ждал её на скамейке, той, где Рита познакомилась с Марикой. В руках он держал сок и пакетик пряников. Лицо его было мягко и серьёзно.
Девушка остановилась в двух шагах от него. Она молчала, не зная, что ей говорить и что делать. Она сильно растерялась, и мужчина это понял.
- Добрый день, Маргарита!-ласково сказал тот.-Извини, я сегодня чуть-чуть припозднился. Сюда не очень чётко ходят трамваи, понимаешь?
Девушка продолжала молчать, упершись взглядом в землю.
- Рита, девочка моя,-совсем уже мягко спросил мужчина, - ты испугалась, что я не приду? Тебе это было страшно?
- Я не знала, что думать...
- Ну-ну, я понимаю. Присядь, отдохни. Ты такая красная, тебе опять нехорошо? Вот что, дорогая моя, когда ты выйдешь из тюрьмы, я помогу тебе бросить курить. Я боюсь за тебя... если ты продолжишь в том же духе, то можешь умереть уже к тридцати! Я так этого не хочу!
- Это будет для вас потеря?
- Да. Что бы ты мне ни говорила - да.
- Вот как...-отозвалась Рита и больше ничего не говорила.
Срок её заканчивался. Во время каждого визита Эдвард всё чаще касался темы прописки в его квартире, устройства ритиной комнаты. Делал он это маскимально легко и непринуждённо, словно невзначай. Рита не возражала и словно бы не была очень "за". Но мужчина очень старался не обращать на это внимания.
- Рита, а где ты жила до попадания сюда?
- В съёмной квартире. Не уверена, что она до сих пор закреплена за мной. И не знаю, что сталось с теми вещами, которые там были.-буркнула Рита.
- А много их там была?
- Целая куча всяких безделушек, старые конфеты, которые я не съела, платья, которые не надевала, брюки, блузки, туфли и тому подобное...в общем, свалка всякой рухляди. Мебель, кажется, сдавалась вместе с квартирой.
- Ага! Как ты думаешь, ты очень выросла за эти два года?
- Нет, не думаю. Если ты про одежду - то, наверное, можно кое-что оттуда ещё взять. В конце-концов, одежда и есть одежда, дабы закрыть тело, более она ни для чего не нужна.
- Хорошо. Конечно, мы твой гардероб всё же немножко обновим, но зачем добру пропадать?
- А то, что мне мало, можно сплавить в Дом Общественного Призрения, или в подобное местечко...
- Чудесная идея, моя добрая девочка! Никогда не забывай о тех, кому хуже, чем нам!
- Я никогда не забываю. Большей частью потому что не помню.
- И... всегда будь честной.
Марика очень аккуратно интересовалась положением ритиных дел насчет её отца, нового места жительства и тому подобного... девушкам оставалось провести не очень-то долгое время вместе, поэтому они разговаривали больше и чаще, чем в первые недели своего знакомства.
- Рита, а какую ты хочешь комнату?
- Мне это не принципиально. Я получала столько подарков, что в конце-концов потеряла к ним вкус.
- А я... ой, как я обставлю свою комнату, когда она у меня появится!-оживленно заговорила девушка. -Я, пожалуй, продам эту и куплю ту... сколько всего замечательного меня ждёт впереди! Я, знаешь, наверное, ещё куплю себе мопед!
- А ты умеешь ездить?
- Не-а! Интересно, сколько в сумме скопится после пребывания меня тут? Хватит на проживание до тех пор, пока я не найду новую работу?
- Около тридцати тысяч гельд, кажется...
- Хм, хм. Придётся экономить. Но это я умею. Я теперь столько всего умею - и шить, и противостоять общественному мнению, и выдерживать жёсткий режим, питаться скромно... А ведь у меня же ещё есть кое-какие сбережения в банке!
- У тебя, похоже, выход из тюрьмы располагается под радугой.
- А у тебя нет?
От внимания Марики не ускользнула, как тяжело вздохнула Рита.
- Не знаю. Я ничего теперь не знаю. Сначала было хоть раздражение, а теперь вообще ничего нет! Ну отец, ну трали-вали про "мы - семья"... я не понимаю его. Мы такие разные! Зачем я ему нужна?
- Рита, вы ведь говорили об этом...
- Да, говорили. И что же... то есть...-мотнув головой, девушка решила сменить тему, да так, чтобы о той и не вспомнили. Она ухмыльнулась и вкрадчиво осведомилась:
- А что ещё тебя ждёт после тюрьмы?
- О, и не перечислить!-защебетала Марика.- Я, наверное, начну рисовать, куплю себе что-нибудь антикварное, и... ух ты, а почему бы мне не попробовать открыть свой средний бизнес, свою кондитерскую! Ой, вот это идея...
- Что же ты, одна ей управлять будешь?-ласково поинтересовалась Рита.
- Ну... э... я даже не знаю, может, возьму помошника... А почему ты спрашиваешь?
- Ну, одной ведь трудно, да и не только в кондитерской, а в жизни... так что...
- А? Что ты имеешь ввиду?
Рита хмыкнула и уставилась куда-то пониже Марикиной шеи. Та сидела, не соображая, что ей делать, пока не поняла, что подруга смотрит на её бирюзовый кулон. Этот подарок она даже на ночь не снимала.
Рита продолжала многозначительно таращиться, пока Марика не вспыхнула... но в её смущении не было гнева:
- Ох, Рита, ну что ты такое...
- А что? Одной жить скучно, а вы, кажется, хорошо ладите.
- Но чтобы жить с человеком, нужно не только ладить... надо иметь... надо быть... ну, знаешь, одна на двоих душа и тому подобное... я не знаю...
- Я тоже ничего не знаю. Но я буду жить у Эдварда Фриза, хотя я его знаю вполовину меньше, чем ты Андерса.
- Но он тебе отец!
- И что с того?
- Ты же... он... вы... ладно, это мы уже проходили. Но Рита, Андерс... и я... ты выдумываешь!
- Кто здесь больше выдумал - это вопрос. А теперь давай оставим глупую болтовню и пойдём гулять.
И хотя разговор они оставили, Марика так и осталась смущённая. Против своей воли она продолжала думать об Андерсе и о себе.
Андер и Марика. Марика... Цорн. Андерс и Марика Цорн.
Звучало очень неплохо. К тому же, она уже вступает в возраст невесты. Примерно в этом возрасте уже надо выйти замуж...
надо?
Тут Марика остановилась. Что значит надо?
Кому это, собственно говоря, надо?
Если отвечать примитивно, то обществу. Так принято в обществе.
А ещё в обществе принято говорить, что материнство - счастье при любых условиях. Другие варианты развития событий оглашать нельзя. А те, у кого что-то не заладилось - уроды...
Она уже попробовала жить по таким негласным правилам. И в конце-концов совершила убийство. Потом побыла в психиатрической больнице. А теперь сидит в тюрьме.
Этого вполне достаточно.
Глядя на воробья, прыгавшего по каменной дорожке, Марика решила раз и навсегда - хватит. Более она не будет делать ничего лишь потому, что так надо.
Конечно, насчет Андерса всё относительно. Он был ей прекрасным другом, а из прекрасных друзей вполне могут получится прекрасные мужья. А как бы было приятно устроить свадьбу, с тортом, красивым платьем и поездкой куда-нибудь туда!...
Размышления Марики прервал сигнал к ужину. И та отправилась есть, благоразумно решив, что эти размышления лучше оставить на потом.
21.
Время шло. Вновь листья облетели и, едва упокоившись на земле плотным ало-оранжевым ковром, скрылись под снегом.
Рита должна была выйти на волю аккурат под Рождество. И чем ближе был срок освобождения, тем чаще она не спала ночью, ворочалась на тонком матрасе, буравя сухими глазами побеленный потолок. И всё чаще и чаще к ней наведывался отец.
Он, весело улыбаясь, рассказывал, что уже освободил ей комнату, и шкаф там уже есть, включая удобную кровать, но нужен стол, да это ничего - он как раз сегодня пойдёт его покупать, а кроме того, купит кое-какие мелочи, чтобы приятные...
При этом он заглядывал в глаза дочери, словно стараясь угадать, что она думает по этому поводу. Рита не отводила больше глаз, не грубила и не делала вид, что ей всё трын-трава, но почему-то стала смотреть слегка удивлённо. Все реплики Эдварда Фриза она никак не комментировала.
Эдвард Фриз тоже удивлялся, не зная, как реагировать, но продолжал рассказывать о множестве сюрпризов, которые ждут её, об электрическом камине и уютных креслах. А Рита так же слушала и молчала...
И наконец настал тот день, когда Рита вышла из тюрьмы.
Марика ещё задолго до него с тоской думала, каково ей будет без Риты, но по-настоящему грустить она не могла - ведь она уже любила подругу, и понимала, как приятно покидать тюрьму.
Тем не менее, Рита её так же и беспокоила. Слишком напряженными были её отношения с отцом, хотя тот очень тепло к ней относился. Марика не имела возможности поговорить с Эдвардом Фризом, но вполне представляла его себе по рассказам девушки и была очень довольна.
"Такой человек и нужен Рите.-часто думала Марика.-Очень благоразумный, чуть скучноватый, правильный и любящий её, который будет ей помогать, направит её и... и поймёт..."
Было раннее утро, когда Марика проснулась. Сев в кровати, она прежде всего взглянула в камеру напротив.
Там, в пустой комнате с одиноко горящей лампочкой, с чемоданом в углу, у окна стояла Рита. Сначала Марика её даже не узнала - волосы той были заплетены в тугую косу. Уши девушки, которые обычно прикрывала густая копна, резко топырились, лицо стало каким-то лысым.
- Рита! - позвала Марика.
- А, -негромко отозвалась Рита,- С добрым утром.
- Чего ты не спишь?
- Я всю ночь с открытыми глазами пролежала.
- Ну зачем же, знала ведь, что будет сложный день!..
- Будто это от меня зависит.
- Ну... ну да...
Девушки немного помолчали. Марика взглянула на настенные часы - было семь с небольшим утра, пол часа до подьёма.
- Рита...-снова шепнула она,-А, Рита!
- Что?
- Ты... я никогда не видела тебя с косой. Тебе идёт.
- Врёшь. Я лопоухая и толсторожая с косой.
- Нет, ты преувеличиваешь! Но раз тебе так кажется, почему ты не распустишь волосы, как обычно?
- В зимней одежде с распущенными волосами очень неудобно. И... и вообще!
- Что "вообще", Рита, милая? - мягко осведомилась Марика.
- Я так хочу!
- А поросёночка ты не забыла? - поинтересовалась девушка, уводя Риту от, по всей видимости, неудобной темы.
- Нет! - уже веселее сказала Рита.- Вот он, у меня в руках. Мы с Пинни всю ночь рядом лежали, я с ним говорила. Он - моя самая главная вещь. Ох, Марика, Марика, какой подарок ты мне всё-таки сделала сказочный... Спасибо тебе. И вообще... за всё спасибо. Обещаю, буду навещать тебя очень часто.
- Ах, Рита, это тебе спасибо! Ох, какая тоска мне тут без тебя будет...
- Это же тюрьма. Так надо.
- Тут ты, безусловно, права. А вот ты сегодня её покинешь. Ты рада, Рита?
Девушка ничего не ответила.
- Рита!...-позвала девушка.
- Да не знаю я! Оно вроде бы хорошо, а вроде бы... не знаю, как. Этот мистер Фриз изрядно-таки меня нервирует.
- Но он же хороший, правда?
Рита что-то невнятно промямлила.
- Что?
- Темно, говорю. Зимой так поздно светает... Не люблю я зиму.
- Я тоже...-отозвалась Марика, хотя это была неправда. Рита не желала ей отвечать, и она решила с этим примириться.
Ночь мало-помалу перетекла в тёмный зимний день. Позавтракав, Рита отправилась в кабинет какого-то шишки, дабы заполнить там кое-какие бумаги. После её отправили одеваться и ждать Эдварда Фриза.
В помещении в зимней одежде было неприятно и неудобно. Тёмно-красный пуховик был ей широк, тяжёлые меховые ботинки заставляли ноги потеть. Рита крепче стиснула брелок в кармане.
Эдвард Фриз обещал прийти за ней около десяти, а было уже без пятнадцати десять. Рита тихонько вздохнула.
Она сама не отдавала себе отчета, о чем вздыхает. Отец ей не нравился - и она никогда не называла его так даже про себя. Всегда либо "мистер Фриз", либо "профессор Фриз". "Смешной типчик". "Зануда". "Инквизитор".
Рита думала о том, как выйдет и пойдёт по улицам, с которых так долго была вырвана. Длинные, широкие улицы, все в клочьях утреннего тумана, обледенелые, с редкими прохожими. Она всегда была на них лишней. Асоциальный элемент, как говорят...
Улицы бесконечны. В канале сбоку - ледяная чёрная вода. Чугунные витые перила, окаймляющие канал, от холода каменеют - если дотронуться, будет больно. Сколько раз в начале своей "карьеры" она бродила там, спотыкаясь, мечтая о хорошей еде, о мягкой постели, о настоящем тепле...
Девушке страшно хотелось курить.
А может, ей бы и правда было бы лучше умереть? Пусть смерть от рака лёгких тяжёлая, но ведь смерть. И не будет более никаких улиц, никаких морозов, никакого тумана, никаких тюрем и черных каналов...
Дверь комнаты, отделанная под дерево, скрипнула, и на пороге возник Эдвард Фриз в драповом пальто и тостом шарфе. Тот нервно улыбался.
- Здравствуй, Рита, милая!
- Приветствую.
- Ну... ты готова? Мы можем сейчас уходить?
- Сдается мне, что да.-пожала плечами Рита.
- Ну тогда пойдём скорее! Дом ждёт тебя. Пойдём!
"Дом?"
- Пойдём.
И Рита вышла из здания, двигаясь в двух шагах от отца, перешла дорожку для машин, миновала ворота и оказалась на улице.
Воздух пах бензином, туманом и холодом. Небо было серое, низкое. Снег поскрипывал под ногами.
Рита помалкивала. Голову ей кружило какое-то странное, неопределённое ощущение. Это не было чувство свободы, от которой успела отвыкнуть девушка. Примерно так же ощущает человек, которого долго держали с завязанными глазами, а теперь куда-то ведут, так же завязав глаза. Из неоткуда - и в никуда. И вокруг - ничто.
Курить захотелось ещё сильнее.
Эдвард Фриз искоса поглядывал на Риту ласковыми синими глазами, такого же цвета, как у девушки.
- Ты не замерзла? Вот мы уже на трамвайной остановке. Нам примерно шесть остановок проехать, не очень долго. Когда мы приедем домой, я тебя напою прекрасным чаем с мятой... или ты хочешь с корицей? Или лучше с имбирём? У меня рядом с домом есть очаровательная чайная лавочка, я часто там беру чай...
- Я люблю кофе.
- И кофе у меня есть! Правда, растворимое, я его пью только по утрам, дабы взбодриться.-мужчина помолчал.-Рита, а что тебе ещё нравится, кроме кофе? Надо как-то отпраздновать два чудесных события - ты вышла из тюрьмы, и... и мы друг-друга нашли! Чего бы тебе хотелось?
- Гм.
- Что? Может, какое-нибудь хорошенькое место в городе? Мы бы могли туда сходить. Или какая-нибудь кухня... итальянская? Японская? Я уверен, можно было бы найти ресторанчик.
- Нет.
- Или ты бы хотела какой-нибудь подарок?-продолжал расспрашивать Эдвард Фриз.- Может, красивое платье? Туфли? Или книгу?
- Я не люблю книг.
- Как?-в ужасе вскрикнул тот.-Совсем?
- Ни капельки,-сказала Рита, довольная, что смогла его отвлечь,-читать мне очень-очень скучно. Что там находят такого интересного?
- Девочка моя... ты уверена? Не может человек абсолютно не любить читать, это невозможно!
- Как же? Люди могут не любить кататься на коньках или писать письма, и так же могут не любить книги.
- Рита, но... в книгах находится большая часть человеческой сущности - их мысли.
- Я не пойму, о чем ты.
- Ну... ну хорошо, мы можем позже об этом поговорить. Наверное, ты любишь смотреть телевизор?
- Нет.
- А...хм.. ну, тогда...
Тут загрохотал травмай, и говорить стало невозможно. Рита была рада такой передышке.
Квартира Эдварда Фриза находилась в пятиэтажном здании с двором-колодцем. Сам он жил на четвёртом этаже. Лифта в доме не было.
Рита изрядно запыхалась, поднимаясь по лестнице. Обернувшись на одном из пролётов, Эдвард озабоченно поглядел на неё:
- Рита, Рита... нет, тебе просто необходимо бросить курить, иначе это невесть чем кончится.
Рита хотела ответить, но вместо это закашлялась.
- Ой,-мужчина поморщился, как от физической боли,-давай, я помогу... вот так... иди потихонечку. Мы уже на месте. А вот и наша дверь! Заходи, родная! Добро пожаловать домой!
22.
Рита с отцом очутились в узкой прихожей, где было тепло до духоты. Эдвард Фриз быстро разделся и помог девушке снять уродливый пуховик:
- Вот, вешай сюда. Проходи, не стесняйся. Пока я готовлю тебе кофе, ты огляди квартиру. Твоя комната - со светлой деревянной дверью. Совсем рядом с ней - моя.
Держа в руках свою сумку, Рита медленно отправилась вглубь квартиры.
Через несколько шагов прихожая разделялась на два коридора, один из которых вел в кухню, отделанную серым и вишнёвым, а другой кончался тёмно-серой дверью с витой стеклянной ручкой.
Рита поглядела на дверь рядом с этой. Действительно, она была из светлого дерева, покрытая лаком.
Пожав плечами, Рита вошла.
Комната была небольшая. Было видно, что отделали её совсем недавно - царила неестественная чистота. У стены стояла аккуратная кушетка, застеленная светлым покрывалом и кресло, у противоположной стены - столик, ещё дальше - небольшой гардероб. Бледные обои с тиснёным узором, полы покрывал линолеум. Единственное окно было с длинной занавесью и тюлем.
Придраться было не к чему, как в гостиничном номере.
Рита поставила на пол свой чемоданчик и села на кушетку. Тут же раздался деликатный стук:
-Рита, девочка, ты тут? Я могу войти?
- А как вы можете не войти?-хмыкнула Рита.-Ваша же квартира.
- Она теперь и твоя тоже.-ласково сказал Эдвард Фриз, открывая дверь.-Ну вот, кофе готово. К сожалению, сластей у меня нет, но я могу сбегать... а как тебе твоя комната?
- Ну... нормально.
- Делай тут всё, что хочешь, только не порти мебель и обои. На стены можешь прикрепить всё, что угодно - плакаты, картинки, открытки... Мебель переставляй по своему усмотрению.
- Ясно.
- Предпочтёшь разложить свои вещи сейчас, или пока выпьешь кофейку?
- Вещи.
- Хочешь, я тебе помогу?
- Ладно.
Эдвард Фриз раскрыл сумку Риты и взглянул внуть. Там лежали потрёпанные джинсы, пара ботинок, белая блузка с кружевом и ещё одна голубая в белую полоску, похожая на мужскую. Ещё там была открытка с розочками, которую подарила на память Мона, белый свитер - дар Эдварда и календарь. В кармашке сбоку лежали какие-то серьги с алыми камнями, подозрительно похожими на гранаты.
- Рита... а что это за серёжки?
- Подарок последнего клиента. Они платиновые. Камень - рубин.
- Да-а?!
- Этот мужик мне сразу не понравился, но он умолял меня, подарил мне эти штучки... а я такое люблю. Ну ладно, я согласилась.
- В..вот как.
- Кстати, в тюрьму я попала именно из-за него.
- Ну... что теперь об этом вспонимать! У тебя новая жизнь, Рита!
- А между тем, что делать с остатками старой жизни? Мы вроде как обусловились их забрать.
- Да-да, верно. Там полно подобных вещей, не так ли?
- Верно. Просто масса! Драгоценности, бархат, шелка. И ни одной действительно полезной вещи вроде тёплой куртки.
- Не волнуйся, всё будет.
- Я не волнуюсь.
Рита даже не попыталась сделать вид, что кофе с лежалым печеньем ей нравится. Эдвард Фриз сидел на другом конце стола и молча улыбался. Когда он увидел, что дочь допила кофе и больше не просит, он спросил:
- А что же ты будет делать сейчас?
- Не имею понятия.
- А ты уже видела библиотеку?
- Какую библиотеку?
- Из твоей комнаты есть выход в библиотеку. Ты не заметила?
- Нет...
- А между тем, это самое лучшее место в моей квартире! Пойдём смотреть скорее!
Действительно, рядом со шкафом была дверь, которая цветом сливалась с обоями. Эдвард Фриз отворил её, и Риту окутал запах книжкой пыли.
Комната была совсем крошечная, с узким окном, но обставленная совершенно изысканно. узкое оконце, кожаное кресло, пушистый ковер, книжные полки под красное дерево, на которых были книги, книги и книги...
- Зачем вам столько?!
- Как - зачем? Много книг не бывает! Ах, да, ты же не любишь книг. Но ничего страшного, всё будет в своё время.
- Посмотрим.-ухмыльнулась Рита.
- Да, именно так.-спокойно кивнул Эдвард Фриз.- А теперь пойдём в мою спальню. Там по совместительству теперь мой кабинет.
Комната отца Риты была похожа стилем на библиотеку. Красновато-бордовые обои, массивная мебель, на кровати - густо вышитое покрывало. В углу стоял тяжёлый стол, буквалоно заваленный всякими бумагами. Напротив входа располагался электрический камин, перед которым стояли два кресла.
- И что ты думаешь?
- М-м-м...
- Знаешь, дочка, а стол этот - антикварный. Создан в викторианскую эпоху, мне нравится тогдашний стиль...
- Я заметила.
Потом наступило молчание.
Рита присела на краешек кресла, точно стеснительная гостья. Лицо её было непроницаемо.
Эдвард Фриз вздохнул:
- Девочка моя, отчего ты так грустишь? Ты теперь дома...
Рита ничего не ответила.
- Что я могу сделать для тебя? Скажи! Я так хочу, чтобы тебе было хорошо...
Рита сидела, сжав зубы. Ей хотелось нагрубить, но она из последних сил сдерживала себя.
- Я хочу спать.
- Да?! - преувеличенно обрадовался мужчина.- Ну конечно, иди, подремли. А я покуда займусь некоторыми делами.
Тогда Рита ушла в свою комнату, больше не говоря ни слова. Не раздеваясь, она улеглась в кровать, натянула пухлое одеяло на голову и заплакала.
Потом она сама не заметила, как действительно заснула.
***
Рита проспала около трёх часов. Когда она проснулась, короткий зимний день уже кончался.
Царила тишина, только на стене тикали часы. Шелестел чем-то в своей комнате Эдвард Фриз.
Некоторое время Рита лежала, стараясь не двигаться. Она совершенно не представляла, что ей теперь делать.
Девушка медленно расстегнула блузку и нащупала секретный кармашек. Там лежала сигарета и зажигалка.
Её она стибрила у охранника, когда он отвернулся, непредусморительно оставив пачку без присмотра. Рита бы взяла её одну, да времени не было.
Дым проник глубоко, успокаивая нервы и наполняя теплом. Когда сигарета истела до половины, девушке уже было куда лучше. О том, что комната теперь воняет табаком, она не больно-то беспокоилась.
"Ну, что же теперь? Я - содержанка собственного отца, разве что за его услуги не плачу. И останусь я с ним, похоже, навсегда. Он продолжит болтать, как он меня любит меня только потому, что я возникла из-за его изворотивого сперматозоида. Ха-ха, насмешил.
Честное слово, я не понимаю - почему в кино и телесериалах дети устраивают истерики, когда узнают, что они приёмные? А потом ещё и убегают искать своих биологических родителей!... это триумф идиотизма, вот что я думаю. Те, кто их воспитывал, растил, те, кто их любил и лелеял - вот те и родители. А родить - дело нехитрое. Нечего этому придавать слишком большое значение".
Тут раздался стук:
- Рита, ты уже проснулась? Ты там куришь? Можно войти?
- Войдите.
Эдвард Фриз вошёл и стал ожесточённо махать руками перед своим носом:
- Ой, Рита, ну зачем ты тут надымила? И зачем ты вообще куришь, Рита?! Тебе нельзя!
- Да неужели?-хмыкнула девушка.
- Но у тебя же уже есть бронхит курильщика, да?
- На второй стадии.
- Видишь? Брось сигарету сейчас же!
- Что изменится от одной-единственной сигаретки?
- Рита, отдай мне её!
- Отними,-вдруг сказала девушка, и глаза её сузились,-давай, попробуй. Отбери её у меня.
И Эдвард Фриз инстинктивно ощутил, что дочь нарывается на конфликт. И стоит ему сделать шаг навстречу - дело может кончится скверно.
Другой вопрос - зачем ей эта ссора?...
- Я не буду этого делать,-отозвался мужчина,-ты сделаешь это сама, если хочешь быть здоровой и жить долго-долго.
- Не хочу ни того, ни другого. Мне незачем.
- Но... но как же? Разве ты не хочешь увидеть мир, людей, и всё- всё-всё? А этого можно достичь, лишь будучи здоровой.
- Нет, не хочу.
- Рита, доченька, ты меня пугаешь,-сказал Эдвард Фриз, и в голосе его зазвучали слёзы,-скажи, что тебя так мучает? Может, если ты пока не хочешь сказать мне, то я запишу тебя к психологу?...
- Мне не нужен никакой болтун с его кушетками, блокнотами и цветными карточками. И не называйте меня "доченька". Вы не имеете на это никакого права.
Довольная, что выговорилась, Рита откинулась вновь на подушки и потушила сигарету о пуговицу на рукаве. Бледно-розовая пуговка обуглилась.
Можно было сказать, что Эдвард Фриз тоже обуглился. Обняв себя руками, он сгорбился и сильно прикусил губу. На пол упала капелька крови.
Тем не менее, он не заплакал. Едва слышно он спросил:
- А как я могу заслужить это право?
- Вот уж не знаю,-мотнула Рита головой.
- Но... ты... теперь тебе... получше, правда?
- Точно.
-Я...-он вдруг выдавил кривую улыбку,-если так, я рад. Я очень рад.
С этими словами он вышел.
Рита провела в комнате остаток дня, болтая со своим брелком, разглядывая вещи в комнате и глядя на город из окна. Под подушкой она обнаружила пижаму, которая была ей великовата, но в этом не было ничего страшного. Пижама была в цветочках, напоминавших розочки, и это ей понравилось. Ей пришло в голову поблагодарить за неё... да и кроме того, пришло время ужина, и из кухни потянуло чем-то вкусным.
Эдвард Фриз стоял у плиты, перемешивая спагетти с мясным соусом. Вид у него был довольно кислый... тем не менее, увидев Риту, он улыбнулся:
- А, Рита! Ну, как ты? Ты хочешь кушать?
- Ага. Похоже, у вас тут что-то вкусненькое. Кстати, я видела пижаму. Красивая, спасибо.
- Хорошо, что тебе нравится. Она не велика?
- Малость, но ведь это же ерунда!
- Правда?- с надеждой вскинул глаза мужчина.
- Правда.
Девушка уселась за стол, покрытый клеёнкой. Там уже стояла тарелка, густо расписанная цветами и травами. Едва девушка разглядела её хорошенько, на тарелку шлёпнулась большая порция спагетти, перемешанная с густым соусом.
-Ешь, до... девочка,-мягко сказал Эдвард Фриз, глядя как-то мимо дочери,- это моё коронное блюдо. Я люблю итальянскую еду.
- А вообще-то вы на итальянца не похожи.
- Я знаю,-мужчина посмотрел на стол.
- Да что я, сказала, что на меня смотреть нельзя?!-рассмеялась Рита, запихивая в рот большой ком макарон.- Смотрите, если нравится.
Эдвард Фриз несмело взглянул на девушку. Она впервые обратила внимание на то, что глаза у него светло-синие - почти такие же, как у неё.
Рита продолжила заглатывать спагетти с соусом. Ей было ужасно вкусно, особенно после пресной тюремной пищи.
- Классно.-одобрила она.
- Ну ешь, ешь, если тебе нравится.-улыбнулся мужчина.
- А вы? Так мало приготовили, что ли?
- Аппетита просто нет...
- Да хватит вам прибедняться, что я такого, в самом деле, сказала? Возьмите себе макарон и ешьте.
Эдвард Фриз послушно положил себе порцию и стал наматывать спагетти на вилку.
- Может, ты и вправду ничего такого не сказала...-вдруг пробормотал он,- а всё же мне как-то обидно...
- Ну...-протянула Рита,- я действительно считаю, что биологическая связь не даёт вам прав и свобод. Доверие надо заслужить. Любовь тоже надо заслужить. На билет в театр деньги надо заработать, а не пользоваться тем билетом, который вы нашли на улице... вы меня поняли?
-Да, Рита, понял. Ах, Маргарита... Маргарита Готье.
- Марика уже упоминала это имя. Кажется, это какая-то особа из книжки.
- Чудесной книжки! Я как-нибудь прочту тебе её вслух.
- Посмотрим,-отозвалась Рита, уверенная, что времени мужчина никогда не найдёт.
К чаю снова ничего не было.
- Ничего страшного, Рита, я всё куплю. Кстати... ты любишь наряжать ёлку, или тебе больше нравится смотреть на готовую?
- У меня тут мало опыта.
- Тогда я устрою тебе сюрприз! Я люблю устраивать сюрпризы, только некому было... а теперь вот есть. И... да, какие ты хочешь подарки?
- Я потеряла вкус к подаркам.
- Но я всё-таки попробую найти что-то тебе по вкусу. А то какое Рождество без подарков?
Рита пожала плечами, не сумев выдумать ответа.
- Послушай, Рита...-снова обратился к ней отец,-Уже немножко поздно, может, ты хочешь спать?
- Да, хочу.
Эдвард Фриз отвел дочь в ванную, где долго расписывал ей содержание каждой полки в шкафчике и принадлежность каждого полотенца.
-...Твой комплект - розовенький. А вот тебе щётка. Ватные диски - на второй полочке. Шампунь у меня есть только общий для всех типов волос...
- Лучше бы шампунь для лысеющих купили,-хмыкнула Рита.
Несколько секунд мужчина молчал, а потом храбро улыбнулся:
- Я над этим подумаю. Кстати, халатика у меня для тебя пока нет.
Итак, через пол часа Рита уже была в постели. Рядом с ней в кресле сидел Эдвард Фриз, и это немало угнетало девушку.
- Так тебе тут хорошо? - в тысячный раз осведомился он, и Рита в тысячный раз кивнула.
- Комната твоя тебе нравится?
- Да.
- И твои новые вещи...
- Да, да.
- Ну ладно...
Рита машинально сжала в кулаке брелок, который собиралась засунуть под подушку, и цепочка звякнула. Эдвард удивлённо поглядел на дочь:
- Что это?
Та раскрыла ладонь.
- Ай, какой миленький поросёночек!-вскрикнул мужчина.-Очаровательный, право слово!
- Мне он тоже нравится, - искренне улыбнулась Рита, - Марика подарила. Он - мой лучший друг.
- Вот как... а друзья у тебя вообще есть?
- Есть только приятельница - Марика. А больше нет вообще никого.
- В тюрьме знакомых не завела, кроме Марики?
- Была Мона, но я не хочу о ней говорить.
- Не хочешь?
- Нет.
- Хорошо, пускай. А теперь пора спать. Я всегда выключаю свет точно в половину одиннадцатого. Видишь ли, четкий режим очень полезен для здоровья, а я ведь не молодею... мне уже сорок семь.
- Гм.
- Доброй ночи, дорогая, - Эдвард нагнулся и легонько поцеловал Риту.
"Всё будет хорошо"-чуть слышно шепнул он горячему лбу. Рита ничего не сказала. Ей снова хотелось курить.
23.
От нервных , сумбурных снов Риту разбудил внезапный свист чайника и запах кофе. Она раздражённо раскрыла глаза - вокруг царила тьма, только под дверью виднелась узкая полосочка света. Девушке это очень не понравилось.
Процедив несколько непечатных слов, она спрыгнула и вышла.
В коридоре горел режуще яркий свет, пол был ледяным. Рита прошествовала на кухню - там сидел Эдвард Фриз, полностью одетый, пил кофе и читал газету "Весь Эксиль". На тарелке рядом с ним лежал надкусанный бутерброд.
- К...какого черта?-прорычала Рита.- Папаша, вы у нас из породы полуночников?!
Эдвард Фриз мягко улыбнулся.
- Нет - нет. Сейчас шесть часов сорок пять минут - мне нужно на работу.
- Разве у вам там не праздники?!
- Праздники начнутся сегодня. Мне только последний раз сходить, и всё. А ты-то зачем встала?
- Мне, знаете ли, не по душе, когда над ухом свистят.
- А, чайник! Ну извини, моя хорошая, извини. Я не хотел тебя раздражать. Если хочешь, иди спать дальше.
Пробормотав что-то неразборчивое, Рита прошествовала к себе. Мужчина проводил её взглядом... а потом отбросил газету и вздохнул:
- Боже, боже...
***
Когда Эдвард Фриз уходил, в комнате Риты всё снова было тихо. Он закрыл дверь на три оборота - на один больше, чем обычно. Ведь мало ли, вдруг залезут воры - что они могут сделать с Ритой?...
На улице была непроглядная тьма. Задувал холодный ветер, в ветвях стылых деревьев верещали встревоженные галки. Эдвард Фриз медленно брёл к своему институту, помахивая потёртым коричневым портфелем, грыз нижнюю губу и щурился - причем вовсе не потому, что хотел спать. Мысли его занимала, конечно, Рита.
Он был очень счастлив, когда узнал, что у него есть дочь. Некоторые родственники, с которыми он видился раз в шесть месяцев не были в его жизни чем-то особенным. Жена ему была не нужна. Но изредка он задумывался о том, что хорошо было бы иметь кого-то по-настоящему близкого... друга, или родственника. Того, с кем бы можно было после тяжёлого дня поговорить по душам, обсудить что-нибудь, посмеяться, поудивляться...
Как Эдвард Фриз был разочарован, когда узнал, что его дочка не будет играть такую роль! После её первого неласкового приёма он весь день ходил потерянный. Рита понравилась ему с первого взгляда. В ней было много от Эрменгарды, и много своего, особого шарма, и даже чуть-чуть от него. Эдварда не испугала репутация Риты, её срок, тюрьма - он всего лишь хотел её увидеть. Он нарисовал в уме массу трогательных сцен, как они бросаются друг-другу в объятия, как Рита улыбается, как чуть-чуть плачет, и он нежно утешает её...
После он даже надеялся, что будет что-то похожее, но чем дальше заходило дело, тем прозрачней становилась надежда. Рита была чудесна - родная, красивая, неглупая, вызывающая нежность, сочувствие... и абсолютно невыносимая.
Бесконечные резкие взгляды, грубые слова, злые паузы, отстутвие такта и какого-то ни было чувства семьи глубоко ранили мужчину. Он уже любил дочь - просто за то, что она его дочка, милая доченька. К сожалению, Рита манёвр повторять отказывалась.
На неё не действовали даже такие серьёзные вещи как прописка на новом месте, не говоря уже о проникновенных словах, подарках, тёплых взглядах и тому подобного. Эдвард Фриз видел, что он её раздражает, и расстраивался. При Рите он всегда был ласков и приветливо, несмотря на то, что тоске его не было видно ни конца, ни края. Мужчина уже всерьёз начинал опасаться, как бы им с дочерью всю жизнь не прожить, как в общежитии - просто рядом, без какой-либо связи. Рита постоянно маячила перед ним, почти настоящая, тёплая и живая. Его родная, милая, несчастная девочка.
Эдвард Фриз, не будучи глуп, понимал, что Рита несчастлива. Но как доказать ей, что теперь он будет с ней, что всё будет хорошо, и что она, его красавица и умница, справтся со всем на свете, что теперь жизнь будет прекрасна, он понятия не имел.
В аудитории номер 63а было темно, тепло, и стоял какой-то странный пыльно-острый запах. Эдвард Фриз щёлкнул выключателем, уселся за стол и погрузился в мысли.
Студентов явилось маловато, что было вполне естественно - последний день перед праздниками, все лекции посвящены трёпу про подарки и ёлки, почти никакой информации...
Тем не менее, Эдвард Фриз знал, что кое-кто точно явится.
На втором курсе, в группе С были три мальчика - три лучших друга, три подающих надежды историка. Это были Петер Висс, Марк Фей и Феликс Берт.
Они были тем редким видом студентов, которые по-настоящему любят свою специальность, для которых хобби станет работой. Во внеучебное время парни то и дело мотались на реконструкции, или на семинары, а не то - так на на археологические раскопки. Они всегда внимательно слушали, на лекциях не спали, сдавали работы вовремя, а в перерывы подходили с дополнительными вопросами и вели беседы на исторические темы. Они никогда не пропускали занятий - даже в последний день перед праздниками.
У Эдварда Фриза всегда улучшалось настроение, когда он видел эту неунывающую троицу, то и дело вставляющую в речь идиомы на латыни и болтающих про шитьё костюмов, но в этот раз ему веселее почему-то не стало.
Феликс - высокий молодой человек, самый симпатичный, самый весёлый и самый проницательный из всех троих - смог это заметить. А потому, во время перерыва, когда Марк и Петер ушли купить на всех кексов, он остался в аудитории. Без обидняков он пристроился рядом с Эдвардом Фризом - понятно, что у такой компании с преподавателем были самые приятельские.
- Привет моему феодалу! - громко сказал он. Но мужчине это было вовсе не смешно. Даже не улыбнувшись, он пробормотал:
- Приветствую, вассал.
Помолчав, Феликс уже серьёзно спросил:
- Как дела, сэр?
- Средне, мальчик.
- А...гм...-тот сглотнул. - А в чем дело?
Эдвард Фриз внимательно посмотрел на него. Тут парень заторопился:
- Ну, понимаете, видно, что вы какой-то грустный за последнее время... я имею ввиду, что вид у вас какой-то унылый, будто вы болеете, вы бледный, не шутите и не смеётесь, и не заходите поесть в кафетерий... мы с Марком и Петером беспокоимся, вот. Может, у вас что-то случилось?
Мужчина ещё немного помолчал, а потом вздохнул:
- Ох, Феликс... спасибо за внимание, конечно, но я не знаю, чем ты мне поможешь.
- Так что же всё-таки?- уже смелее спросил молодой человек.
- Ну... хорошо. Видишь ли, с год назад я обнаружил, что у меня есть дочь.
- Дочь?!
- Да... ну и... не задаётся у нас с ней.
- Что такое?
- Я ей страшно не нравлюсь. Адски её раздражаю. И не знаю, что с этим можно сделать. Она уже живет со мной, и всё равно... ни доброго слова от её не дождёшься, ни ласки, ни хоть бы улыбки. Она либо грустит, либо сердится, и я никак не могу сделать так, чтобы она развеселилась. Чтобы стала как обычная девушка, чтобы пошла гулять со мной, чтобы мы поговорили по душам, и всё такое... Я хочу сделать эти праздники особенными, чтобы ей было хорошо, чтобы мы с ней стали хоть чуточку поближе, но не представляю, как это сделать! Я ничего о ней не знаю! Ни какие она хочет подарки, какая еда ей нравится, куда она любит ходить...
Пока мужчина говорил, Феликс делался всё задумчивей и задумчивей. Когда Эдвард Фриз закончил свою тираду, тот медленно кивнул:
- Н-да, сложненько. Но мы с этим разберёмся. Если позволите, мы вторую половину лекции будем с ребятами советоваться, ладно?
- Эх, ну пускай! Я в курсе, что вы всё знаете, да и вообще... но советуйтесь там получше, хорошо?
- Всё будет в лучшем виде, камрад! - хмыкнул Феликс, и тут же вернулись Марк и Петер, которых друг увел на самый верх и, яростно жестикулируя, принялся что-то говорить. Так они и провели остаток занятия.
Сразу после звонка все трое подкатили к столу Эдварда Фриза.
- Да, сэр, сочувствую,-кивнул Петер,-с детьми всегда так, даже если они взрослые. Моя мамуня так говорит.
- Помолчи!-скомандовал Феликс.-Вот что, товарищ феодал...
Давайте плясать от того, что ваша Рита - это девочка. А что любят девочки в таком возрасте, да и вообще в любом? Украшения! Подарите ей какую-нибудь подвесочку, серёжки... Кроме того, можете пойти с ней в магазин, где платья, туфельки, шляпки продают, и сказать:"Бери что хочешь, я плачу!". Это, конечно, дороговато обойдётся, но это же вас не волнует?
- Нет, мой маленький друг, деньги - это последнее дело! Что-нибудь ещё?
- Залезте в интернет, вбейте в поисковик "сюрпризы для родных" и найдите там что-нибудь! А вот ещё у нас какая идея есть...
У нас девица есть в команде "Белый Рыцарь", Герда, она шьёт просто блестяще, обшивает всех подряд! Так она может сшить Рите платье вроде блио, она будет в восторге! Повоображает себя прекрасной дамой, романтика Средневекоья, ля-ля, тополя... что думаете?
- Гм... пожалуй, лучше пока без блио. А вот насчет магазина и сюрпризов я подумаю.
- Ещё вы можете подарить ей какое-нибудь животное - хомячка... птичку, рыбку...
- А! Недурно. Спасибо!
- Или подарите ей мягкую игрушку. Или набор шоколадных фигурок. Ну, что-нибудь в этом роде.
- Спасибо, спасибо, пока этого довольно. А теперь ступайте, у вас ещё другие лекции...
Рита проснулась около одиннадцати часов утра. Голова её болела, настроение было ужасным и курить хотелось просто нестерпимо.
Она поднялась с кровати и отправилась на кухню. В холодильнике были фрукты, в шкафчике - хлопья, но завтракать у Риты не было ни настроения, ни аппетита. Она просто себе стакан воды, взяла кусок уже подсохшей булки и уселась на линолеум.
"Вот бы папаня меня видел"-подумала она и ухмыльнулась.
После импровизированного завтрака она набросила на себя халат и задумалась - что дальше?
Квартиру заливало холодное зимнее солнце, пахло пылью и уютом, полы были тёплые. А Рита сидела и не понимала где она и как тут очутилась. Зачем она здесь, по какому праву, и что вообще происходит.
"Хоть бы одну сигарету. Хоть бы одну..."
Рита было подумала, что хорошо было бы выйти и купить пачку сигарет, вспомнила, что у неё нет ни денег, ни ключа и витиевато выругалась.
Чтобы отбросить, наконец, навязчивые мысли и неприятные ощущения, она стала бегать по кварире туда и сюда, суя нос в каждый закоулок. Так, подумала Рита, скорей пройдет время до прихода "этого оболдуя". К тому же это та-ак нехорошо, ах, дурная девочка, зачем ты...
В прихожей была вешалка с одеждой и полка со шляпами, тумбочка с губками, щётками и ключами, полка с обувью. Рита пристально разглядела каждую пару ботинок, хотя одежда её не сильно интересовала вообще.
Комната Эдварда Фриза была чуть более интересной - там был битком набитый стол, шкафы, кровать, и куча всяких безделушек, камин, и в углу маленький телевизор, накрытый кружевной салфеткой.
Прежде всего Рита оприходовала стол, но ничего любопытного там не оказалось. Только горы бумаг, какие-то отчеты, списки и тому подобное. В шкафах была снова одежда, снова бумаги, коробка с пуговицами, набор для шитья, лампа, стопка старых журналов...
Разозлённая, Рита пнула ногой кровать Эдварда Фриза и отправилась в библиотеку.
И там не было ничего для неё интересного. Все книги заполняли плотные "стены" текста, с редкими тусклыми иллюстрациями, большую часть которых составляли портреты каких-то людей. Люди были большей частью без улыбок, скучно одетые, с тоскливыми глазами.
Уже ни на что не надеясь, Рита снова стащила с полки какую-то толстую книгу и открыла.
Эта книга была очень похожа на предыдущие - с мелким шрифтом и огромными кирпичами абзацев. Но картинки в ней были другие, не похожие на фотографии известных историков, и Риту они заставили взглянуть внимательнее.
На иллюстрациях были диковинные постройки, картины и фрески, статуи и всякие другие предметы. Почти каждая страничка была украшена такой картинкой, а страниц в книге было не менее шестисот.
Увлекшись, Рита стала листать медленнее, а потом уселась в кресло и подставила книгу солнцу - иллюстрации словно стали ещё ярче. Так Рита разглядывала картинки и читала подписи к ним очень долго.
Только когда солнце начало склоняться к закату, в замке заскрипели ключи. Рита к тому времени уже закончила листать книгу, и просто держала её в руках, оглаживая гладкую холодную обложку. Мысли её бродили невесть где, кидаясь от зимы - к лету, от жары - к холоду, от очков - к персидским кошкам. Так её и обнаружил Эдвард Фриз.
Рита не высказала радости, увидев отца. Она склонила голову на плечо, со скучающим видом ожидая от него предсказуемых слов. И, конечно, она их услышала:
- Здравствуй, дорогая! Ты обедала?
- Нет.
- Отчего же? Там, кажется, ещё есть спагетти?
- Наверное, есть. Я не смотрела.
- Вот как... Ну, ладно. А что у тебя за книжка?
Рита быстро отложила её.
- Да смотри, если нравится! Смотри, пожалуйста? Что тут у нас... ага! "Тайны древности"! И что ты думаешь?
- Картинки красивые. Необычные.
- Пусть так.. а сейчас пойдём, будем наряжать ёлку!
Действо выдалось таким тоскливым, что Рита, не развесив и половины свежекупленных игрушек, сказалась голодной и ушла на кухню. Одиноко она просидела остаток вечера, жуя спагетти, пока отец её бренчал коробочками, гирляндами, шариками и фигурками.
Наконец её позвали:
- Рита, милая, поди погляди!
Прикусив губу, девушка поглядела на ёлку. Та была ей до локтя, вся в красном и синем, светящаяся огоньками.
- Ну что, нравится тебе?-ласково спросил Эдвард Фриз.
Рита вдруг ощутила, что ответить не может - ей надоело. Страшно надоело.
Не только Эдвард Фриз. Не только её жизнь и судьба, а просто всё. И ничего она больше не хочет - ни идти за своими вещами на старую квартиру, ни жить вместе со своим отцом, ни любоваться на эту поганую ёлку, ни праздновать Новогодие с Рождеством, ни вообще ничего...
И зачем это нужно - тоже непонятно. Что, миру будет без неё плохо? По вечерам по тёмным улицам будут ездить машины, будут мигать лампочки на подсвещённых зданиях, будут спешить одинокие прохожие, напрявляесь в свои тёплые квартиры или куда-то в гости, будут блики в тёмных стёклах витрин... а потом настанет утро, и воздух будет снова свеж, и жизнь будет бурлить... без неё.
А что же делать ей?
Рите вдруг представился светлый песчаный берег и тёмно-синее море. И небо - с одной стороны светлое, а с другой - предгрозовое. И вот она ложится на тёплый мокрый песок и замирает. И всем хорошо. Всем...
...- А всё-таки, Рита?-дозвался-таки Эдвард Фриз.-Может, стоит повесить пару серебряных звёзд?
- Да,-сказала Рита, отправилась к себе и заперлась.
Следующий день был сочельник. Рита всё маялась, а вокруг вился Эдвард Фриз. Он предложил ей выйти погулять - и девушка согласила, дабы скоротать время не в четырёх стенах.
Вне дома ей стало сильно хотеться плакать. Все вокруг были такие счастливые - они знали, куда идут, и куда им будет вернуться, и, в общем, имели карту своей жизни, а у Риты её словно вырвало из рук ветром и унесло в море...
Вечером Рита с отцом вернулись домой. Девушку продолжало мутить. Бормотал телевизор, перед ней появлялись новые и новые яства, что-то стрекотал над самым ухом Эдвард Фриз, а что - она не могла и не хотела разобрать.
...Потом наступила ночь. Рита лежала в кровати, наслаждаясь спокойствием и тишиной. Она сильно устала от громкой музыки, идиотского смеха в телевизоре, всякой еды, запихиваемой ей в горло и наивно-умоляющего взгляда Эдварда Фриза. Вообще ей вдруг подумалось, что ночь - это теперь лучшее для неё время суток, так как она может заполнить его тем, чем ей угодно, думать, воображать, плакать, вспоминать и не опасаться постоянных приставаний отца.
Ей не хотелось даже думать о том, что будет завтра - а что всё повторится заново, она и не сомневалась. Он надарит какой-нибудь дряни, а потом они пойдут гулять, а потом будут есть, а потом спать... вечно повторение. Её пустые будни, её пустая жизнь.Что делает человека - человеком? Полное сердце, мысли в голове, взгляды, убеждения. У Риты этого нет. На сколько там человек состоит из воды? Кажется, на половину или более... ну, а если так, то Рита - вертикальная лужа.
Рите вдруг страшно, чудовищно захотелось увидеть Марику - единственную подругу. Та бы посочувствовала ей, утешила, подбодрила...
но что потом? Спустя примерно час или два после визита?
Рита закрыла глаза и увидела темноту. Непроглядную, давящую тьму.
"Точно,-улыбнулась она,-совершенно верно".
24.
После праздников Эдвард Фриз вернулся в университет ещё более подавленный. Под глазами застыли тёмные тени, губы то и дело сжимались в ниточку.
Трое его любимых учеников, едва увидев его, всполошились:
- Как, не вышло?
Мужчина мотнул головой.
- Совсем?
На этот раз мужчина кивнул.
- Но как же так? Сэр, ну скажите что-нибудь.
Эдвард Фриз медленно приоткрыл рот, и оттуда вырвался писк, постепенно сложившийся в слова:
- Я... отвел её в торговый центр, дал ей денежек... сам отошёл в книжный магазин... а когда вышел, увидел её на скамейке... она очень плакала, а рядом с ней лежала мятая пачка сигарет... она что-то бормотала, я не разобрал... "ничего нет", что-то в этом роде... я бы отвел её к психоаналитику, но она ведь не хочет! Я боюсь, что у неё депрессия! Она может что угодно с собою вытворить в таком состоянии... и она всё равно ничегошеньки не хочет мне рассказать! Боже, боже, что мне делать? Я не отец ей, раз не могу ничего сделать...
- Сэр, успокойтесь, пожалуйста!- попросил Феликс. - Не ваша это вина, точно. Вот только я не знаю, что же делать... Быть может, вам самому попробовать пойти к психологу за советом? Он бы научил вас, что вы тут можете сообразить.
- О... эх... хм... ну хорошо. По крайней мере, других вариантов у меня нет. Кроме того, нужно действовать скорее - Рита начинает пугать меня своим постоянным унынием. Моя бедная девочка... ведь моя девочка! Моя кровиночка!
- Да, сэр, я понимаю... но вы, может, расскажете нам теперь про Столетнюю войну?
Эдвард Фриз встрепенулся и увидел, что вся аудитория уже заполнена студентами, и все они выжидающе смотрят на него.
- Ахм, ну да! Идите на место, мальчики. Итак, Эдуард Третий...
Спустя четыре дня Эдвард Фриз сидел в приёмной одного из самых известных психологов в городе. За сеанс эскулапу причиталось семьдесят гельд, что немало, но, выслушав отзывы восторженных пациентов, решил рискнуть.
Лишь стрелка показала шесть часов вечера, из кабинета вышла какая-то женщина со счастливым видом. Вслед за ней высунулся какой-то бородач в очках и потёртом пиджаке, отчасти смахивающий на Зигмунда Фрейда и, увидев мужчину, сощурился.
- Вы на приём?
- Д-да. Я Эдвард Фриз. Пришёл спросить совета...
- Что? А, ну конечно. Проходите.
Кабинет был квадратный, словно ящик, с фикусом в горшке и табличкой на столе в углу- "Эндрю Маккензи". Единственное окно было полузакрыто занавеской.
- Присаживайтесь,-сказал Эндрю Маккензи, указывая на кожаное кресло,-садитесь и рассказывайте. Чаю?
- Спасибо, нет... то есть да, я сейчас расскажу.
И Эдвард Фриз рассказал. Психолог задумчиво глядел на него.
- Хм... да... было бы, конечно, куда продуктивней обсуждать это дело при присутствии тут Риты, но раз уж она сама на контакт не идёт, давление может только навредить... хм, хм...
Эдвард Фриз умоляюще смотрел на врача.
- Хм... ну что же... да, вы очень старались её утешить?
- Да, я так хотел её чем-нибудь утешить, успокоить... Я так хотел добиться её доверия! Её любви! Но, как она сама мне разъяснила...
- Да, да. Ну, вот что - добиваться не нужно. Вот именно "добиваться"...
- Простите?
- Сейчас разъясню. Скажите-ка, сэр, честно - вы пытались с ней говорить, когда она не хотела? Надоедали расспросами, постоянно что-то пытались вытянуть? Заостряли внимание на том, что не так уж важно? Морализаторствовали?
- Я... я...
- Честно!
- Я... только хотел порадовать её всякими штучками, которые всем нравятся - подарками, например... и часто старался разболтать её...
- Скажите просто - лезли к ней в душу. Так?
- Так,-выдохнул Эдвард Фриз.
- Тут-то вы и ошиблись. Где-то в книжке сказано:"душа словно цветок - нельзя раскрыть её насильно".
- Ну а что же мне тогда делать?!
Психолог задумчиво закинул голову назад.
- Вот что... для начала не будьте навязчивым. Будьте ей стеной, которая молча защищает от ветра, а не одеялом, которое обнимает, мешая дышать. Обитайте не фоне, как что-то надёжное, на что можно в случае чего, опереться, но не делайте первых шагов сами - не спугивайте её. Просто покажите, если она пойдёт на контакт, что действия её приветствуете. И... да, оказывайте знаки внимания... но не стоит как-либо это выделять. К примеру, поставьте ей на стол вазочку с цветами, но не говорите об этом. Поблагодарит вас - хорошо, а нет - не судьба.
- Х-хорошо.
- А теперь идите, время почти вышло. Вот вам моя визитка - при случае позвоните мне и расскажите, как у вас дела. Удачи.
- Да, сэр... благодарю вас, сэр.
25.
Едва Эдвард Фриз зашёл в свою квартиру, до его ушей донесся писк, похожий на тонкий голосок кошки. И, не успел мужчина удивиться, ему навстречу из кухни выбежал крохотный, громко мяукующий котёнок, а за ним - Рита.
-Киса-а!
Котёнок был действительно, совсем маленький - не более двух месяцев или даже меньше. Коротенький его хвостик торчал вверх, как и ушки, лапки бодро топали по линолеуму, оставляя крохотные темные следы.
- Кисонька! Киса! - громко звала Рита. А Эдвард Фриз так и стоял в дверях, недоумевающе хлопая глазами.
Девушка, наконец, смогла поймать резвую зверушку и поглядела на отца. Тот всё безмолствовал.
- Нет! -вдруг завопила она, и с ней замяукал котёнок.- Не смей, не надо!
- Что не надо?- не понял мужчина.
- Не смей выбрасывать его на улицу! Я его и так почти совсем замёрзшим нашла, он чуть-чуть только мяукал, был совсем мокренький, грязный! Он ещё совсем малыш, он не сможет один! Пожалуйста, ну пожалуйста!...
- Тише, Рита, тише,-попросил Эдвард Фриз,-я не совсем понимаю, что ты говоришь. Ты нашла котёнка на улице?
- Да, в мокрой грязной луже! Он уже почти не шевелил лапками, но всё равно так плакал! Так плакал, что у меня сердце чуть не разорвалось! Мы не можем его снова выкинуть, такого маленького и беззащитного! Он хочет кушать, а у нас молока нет!
- Так. И ты хочешь оставить его у нас?
- Да, да! Ну пожалуйста!
Не колеблясь, мужчина кивнул.
- Хорошо. Только теперь мне ещё придётся выйти - нужно купить ему лоток и мисочек. Ну и молока, конечно. Погоди, я скоро вернусь.
Когда Эдвард Фриз снова зашёл в квартру, держа в руках пакет с покупками, Рита всё ещё сидела в прихожей, гладя котёнка и нещадно пачкая себе ладони:
- Вот, милый мой, скоро будет тебе молочко, и сосиски, я буду тебя кормить и кормом, и курочкой, и всякими другими вкусностями, и ты у нас будешь бодрый и весёлый, да? Да?
- Девочка, я вернулся!-сказал Эдвард Фриз.-Вот и наполнитель для лотка, вот ему мисочки...
Рита тут же вырвала у отца пакет:
- Надо ему дать покушать!
- Нет, сначала мы его вымоем,- сказал Эдвард Фриз,- после мытья у него будет лучше аппетит.
- И как ты предлагаешь его мыть? В ванной?
- Нет, не в ванной.
Эдвард Фриз отнес отчаянно пищащего котёнка в туалет, где была маленькая дополнительная раковина. Он пустил тоненькую струю тёплой воды и стал обливать малыша.
- Ой, зачем он так кричит? Ему не больно?
- Нет, не больно, просто коты не любят воду.
Тщательно он вымыл котёночку лапки, каждая из которых была с подушечку его указательного пальца, животик и спинку, потом головку и ушки. Вскоре под слоем грязи проглянула серенькая шерстка, тонкая, мягкая.
Мужчина осторожно обтёр котёнка, и тот встряхнулся. Рита рассмеялась:
- Какой он смешной, милый! Дай ему теперь молока!
- Да, да, теперь уже можно... вот так.
Котёнок лакал и лакал аппетитное содержимое мисочки, видимо, твёрдо решив съесть два стакана молока во что бы то ни стало. С упоением Рита наблюдала, как розовенький язычок вновь и вновь зачерпывает белую влагу, как топчутся крохотные лапки, как подрагивает короткий весёлый хвостик.
Эдвард Фриз молча наблюдал за ней. Его так и подмывало спросить, ела ли она днём, что делала, о чем думала, но помнил заветы психолога - пока она сама об этом говорит, не нужно расспрашивать.
- Послушай, а как мы его назовем?-протянул наконец мужчина.-Есть идеи?
- А...о...-Рита задумчиво склонила голову набок.-Даже не знаю... это хоть девочка, или всё же мальчик?
-Дай-ка взглянуть... О, это мальчик.
- Ну тогда... Пушок.
- Пушок?
- Да. Ты посмотри, какой он стал пушистенький!
Котёнок действительно после того, как помылся и обсушился, стал удивительно пушистым, шёрстка его торчала, как пух одуванчика.
- Ну ладно... пускай Пушок.
Вдруг Пушок заозирался и поскрёб лапкой пол. Всплеснув руками, он бережно подхватил котёнка и унёс из кухни. Рита поспешила за ним:-
- Куда ты его?
- На лоточек, ему нужно... вот тут, малыш, да, вот сюда. Ты умница!
Эдвард Фриз свято исполнял заветы, данные ему психотерапевтом. Он мало говорил с Ритой, ждал, пока она заговорит сама, или очень аккуратно, на ощупь, искал интересную ей тему разговора. А так же он, как бы невзначай, делал ей небольшие подарки время от времени. Совершенно случайно в кухонный шкаф попадала кружка с написанным позолотой её именем, на её стол - букетик цветов в стакане и т.д. Рита удивлялась, но никак его действия не комментировала.
Кроме того, у неё и так было дело, которое кругом занимало её - Пушок.
Котёнок быстро обосновался в доме, и уже через пару дней носился по нему, как по зелёному лужку в ясный летний денёк. Жизнерадостный комок серого пуха, он карабкался на стулья, грыз бумажки, гонял колпачки от ручек, криками выпрашивал молоко или спал на кресле у стола Эдварда Фриза.
Рита обожала нового друга. Тот приводил её в восторг весёлым характером, крохотным ротиком и неуёмным аппетитом. Часами она играла с ним, тискала, гладила, слушала его мурлыканье и чувствовала себя почти счастливой...
Черные мысли возвращались к ней редко, но если возвращались - то так, что она отправлялась в свою комнату, закрывалась и начинала плакать.
Единственное, что мешало ей - отсутствие сигарет. Если девушка думала не о котёнке и не о тоске, что жила внутри, то о куреве.
Острое желание покурить постоянно точило её, точно червь. По утрам ей едва удавалось вдохнуть - душили приступы кашля с мокротой. А от кашля, от томительного ощущения в груди могла спасти лишь очередная сигарета.
Эдвард Фриз не давал ей денег просто так. Поэтому Рита, перешагивая через стыд, часто вытаскивала у него из кошелька банкноту-другую...
Приближалась весна. Воздух повлажнел, сугробы стали оседать. Солнце поднималось с каждым днём всё выше и выше, щедро поливая теплом промёрзший Эксиль.
Мужчина всё сохранял "обет молчания" и, к его удивлению, система вроде бы действовала.
Рита уже вела себя не так скованно в его присутствии. Она могла обронить несколько фраз насчет своего самочувствия, о погоде или о том, что шло днём по телевизору. А однажды в конце февраля, когда Эдвард Фриз проверял эссе на тему "Культура Средневековья", в комнату с отсутствующим видом вошла Рита.
На мгновенье мужчина оцепенел. Ему страшно хотелось разразиться громкими приветствиями, но, помня заветы Эндрю Маккензи, он с мягкой улыбкой кивнул дочери и продолжил работать.
Такое стало повторяться раз в три-четыре дня. Рита молча заходила в комнату отца и присаживалась, не заводя разговоров. Чаще всего она была задумчиво, временами печальна, иногда губы ей кривила странная улыбка. Тишину прерывал только шелест бумаги да кашель девушки.
Как-то раз Эдвард Фриз, не поднимая глаз, обронил:
- А не пора ли тебе к врачу, любезная?
- К врачу?
- Ну да, к врачу. Провериться. Твоё здоровье очень меня беспокоит, Рита. Ты кашляешь просто ужасно. Уж не в третью ли стадию перешёл твой бронхит... хотя это странно, вроде бы в последнее время ты, можно сказать, вовсе не куришь...
Рита опустила глаза ниже и покраснела.
- Так вот, может быть, мне записать тебя на приём? Хорошо бы сделать бронхоскопию... и флюрографию...
Девушка молчала, ничего не отвечая.
Видя, что дочь идея не вдохновляет, Эдвард Фриз поднял голову и сказал:
- Это нужно тебе, моя хорошая. Мне будет очень грустно, если ты станешь серьёзно болеть.. для меня не проблема купить тебе лекарство или отвести на море, но я не хочу, чтобы тебе было плохо...
- Ладно, ладно, - оборвала его Рита, но тот не обидился. Он был рад, что Рита согласна.
26.
Эдвард Фриз ни за что бы не стал медлить, если дело касалось Риты. Он быстро нашёл пульмонолога и больницу, записался, и через два дня Рита стояла на крыльце огромной многоплановой больницы.
Происходящее пугало её. Ей вовсе не улыбалось, чтобы отец узнал о ворованных деньгах через результаты процедур. И ей не хотелось вновь слушать набившее осокомину:"Ну-как-так-можно-немедленно-бросайте-вы-знаете-чем-вам-это-грозит"? Отказываться от курения ей по-прежнему не хотелось, хотя теперь она уже не могла точно сказать, что это её единственная радость в жизни.
Белые коридоры пахли страхом и спиртом, по стенам висели картинки непонятного содержания. Врач, высокая светловолосая женщина по имени Лидия Фенна, долго рассматривала медицинскую карту Риты, потом - результаты проделанной на месте флюорографии, прослушивала лёгкие девушки с помощью стетоскопа и при этом мрачно молчала.
Рита не поднимала глаз от пола. Отец её всё ёрзал на жёстком пластиковом стуле, кусая нижнюю губу.
- Вот что... - наконец сказала врач,-Мисс Мейер...
- Ну?
- Скажу вам прямо - это жуть что такое! У меня, конечно, ещё небольшая практика, но такое я вижу впервые! У всяких там шахтёров и дальнобойщиков не такие грязные лёгкие, как у молодой красавицы! Вы действительно хотите всё довести до хронической обструктивной? Тогда продолжайте в том же духе!
- Хм.
- Нет уж, сударыня, вам надо бросать в срочном порядке! Вы страшно рискуете своим здоровьем и своей будущей жизнью! Вот что - я выпишу вам антибиотики на обострение, на во время обычного течения будете делать ингаляции и пить травяные чаи... вот вам выписка и рекомендации. Надеюсь, всё ясно? Жду через пол года!
***
Автобус шёл тихо, лишь чуть-чуть что-то боромотал под полом двигатель. Рита всё молчала, а Эдвард Фриз тихонько косился на неё.
- Рита...-наконец сказал он.- Ну что, бросишь курить?
Девушка вновь ничего не ответила.
- Зачем ты молчишь?
- Мне нечего сказать.
- Но как же? Неужели тебе так хочется тяжело болеть?
- Я люблю курить, и...
- Что?
Рита мотнула головой, сжав зубы. В ней вдруг поднялась злоба. Она крикнула:
- Перечто! Как ты меня достал! Дай мне жить так, как я хочу! Я хочу курить и курю, даже если мне приходится из твоего кошелька воров...
Девушка запнулась. Она поняла, что проболталась. Ноги вдруг стали ватными, а в животе словно завязался узел.
Стиснув руки, Рита уставилась на свои сапожки. Это были тёплые кожаные сапожки, на небольшом каблучке, с молнией сбоку, очень красивые. Их ей купил Эдвард Фриз, когда тяжёлые казённые ботинки, выданные ей в тюрьме, внезапно стали промокать. Девушка с отцом пошла в большой ТРК "Гальярда" - одно из тех заведений, которые по ночам переливаются огнями, напоминая о Нью-Йорке и тому подобных сверкающих мегаполисах. Там Рита подскальзывалась на гладких чистых полах, щурилась на витрины и примеряла всё новые и новые пары сапог и ботинок. Наконец она остановилась на этих - финского производства, удобных, довольно дорогих. Однако Эдвард Фриз и не подумал о том, чтобы скаредничать - дело касалось его Риты.
Мужчина голоса не подавал. Атмосфера становилась всё более тяжёлой.
В гробовом молчании отец с дочерью сошли с автобуса, перешли дорогу и добрались до квартиры. Эдвард Фриз подставлял Рите руку, чтобы девушке было легче взбираться на четвёртый этаж, но по-прежнему ничего не говорил. А у той уже начинал кривиться рот...
Раздевшись, мужчина отправился в свою комнату. Рита было хотела уйти к себе, но Эдвард Фриз коротко попросил её идти с ним.
В комнате он указал ей на кресло, и Рита села. Снова воцарилось молчание.
Наконец Эдвард Фриз подошёл к дочери вплотную, и та посмотрела не него снизу вверх. Лицо мужчины было скорбным.
- Послушай, Рита...-начал он,- мне вовсе не хочется пересказывать тебе очевидные вещи, которые ты наверняка знаешь и так... ты... тебе... тебе ведь стыдно?
Девушка кивнула чётко и с усилием.
- Хорошо,- с явным облегчением сказал Эдвард Фриз,- тогда хорошо... ну и, Рита... Рита, не делай больше так! Это ужасно! Ну зачем тебе это?!
- Я хотела курить,-деревянно сказала Рита.
- А, да... хм-м...
Мужчина вдруг посмотрел на дочь:
- А знаешь, Рита, что мне пришло в голову? Не именно сейчас, но я об этом вспомнил... почему бы тебе не получить какое-нибудь образование? Хоть бы попроще - повара там... парихмахера... ведь если со мною что-то случится, то ты будешь совсем беспомощна... конечно, мои банковские сбережения перейдут к тебе, но и они когда-нибудь закончатся! К тому же труд придаёт жизни смысл, отдых делает приятнее. Появляется чувство, что ты не зря живешь, приносишь обществу пользу.
- Э-э... я не привыкла к такому...
- Ну, детка, ко всему привыкаешь! Ты же привыкла к новому дому, правда? Ко мне?
Ответом ему было нерешительное молчание.
- Ну ладно,-наконец сказала Рита,-можно, почему нет? Но на кого бы?...
- Хочешь быть швеёй, милая?
- В тюрьме мне шитья хватило.
- Парихмахером?
- Сто процентов не выйдет. Я не люблю ковыряться в волосах. Откровенно говоря, я давно хотела постричься...
- Что ты, такие волосы?!...
"Точно постригусь",-решила Рита.
-Так, хорошо, а что насчет повара?
- Повара, гм... повара... как Марика?
- Марика? Какая Марика? Ах, да... но зачем обязательно кондитер? Тут нужно склонность иметь, а повар - это же базовые умения, школа да студенческая столовая... гостиницы...
- А, да? Ну, что же... я подумаю.
- Конечно, думай! - жизнерадостно сказал Эдвард Фриз.-Только... ах, правильно, нужен же свидетельство об окончании средней школы! Риточка, где оно у тебя?
- Да кажется было со всеми теми вещами на съёмной квартире...
- Ну что же, теперь действительно настало время отправиться за ними! Покончим с этим. Где находится твоя бывшая квартирка?...
27.
Это было долгое, долгое путешествие через весь город. Наконец Рита с отцом вошли в густой лес серых многоэтажных домов.
- Тут?
- Тут.
Здесь земля - а вернее, серый асфальт - уже обнажился, и везде были машины. В грязном снегу утопал мусор, изредка мимо проходили какие-то подозрительные личности.
Рита указала на один из домов:
- Вот этот. Восемнадцатый. Шестой этаж, восемьдесят восьмая квартира.
В кулаке она сжимала ордер, полученный в полиции, и ключ.
- Там, надеюсь, есть лифт?
- Есть.
Стены в подъезде были исписаны, пол не мыт, наверное, несколько месяцев. Когда Эдвард Фриз и Рита дожидались лифта, одна из дверей за их спиной вдруг отворилась, и раздался визгливый голос:
- Ага, вернулась! Явилась, не запылилась, красота неописуемая? Где была, отвечай! А я-то знаю, что ты харю кому-то располосовала, бесстыдница! Ходили тут копы, говорили... Что, в зад хотел отодрать, а ты не дала? Фу, мерзость! Внука отпускать погулять стыдно - вдруг тебя встретит под ручку с хахалем очередным... ага, ещё одного ведёшь? За старое взялась?
Мужчина медленно обернулся и поглядел на тощую бабульку в засаленном халате, которая продолжала вопить на весь подъезд, и мрачно проговорил:
- Будьте добры замолчать, сударыня. Не смейте оскорблять моей дочери.
Рита услышала, как бабка захлебнулась, вскрикнула "Ну тебя!" и захлопнула скрипящую дверь.
Тут, наконец, пришёл лифт. Переступив лужу посередине, Рита прижалась к липкой стенке и обхватила себя руками. Лицо её было непроницаемо.
- Рита, милая,-ласково заговорил с ней отец,- не расстраивайся... ты больше её никогда не увидишь. К тому же, всё что она говорила, неправда...
- Забудь,-оборвала его девушка,- мне плевать, что эта дура болатала. Она такой концерт зачинала каждый раз, когда меня видела. Я привыкла.
- А как же...
- Вот квартира.
Рита отперла поржавевшим железным ключом дверь, и в лицо ей пахнул запах духов.
Молча девушка прошла вперёд, не снимая своих сапожек. Эдвард Фриз отправился за ней:
-Тут темновато. Не могла бы ты открыть што...
Резким движением Рита откинула плотные занавеси, очень красивые, с вышитыми крупными цветами, похожими на розы.
Как потом стало ясно, это была одна из немногих хороших вещей в комнате.
Изначальная обстановка комнаты была почти спартанская - вытертый ковролин, блеклые обои, голый деревянный стол, расшатанный шкаф, кровать с тонким матрацем, подушкой и покрывалом, вызывающе широкая...
Но поверх всего этого валялись кипы разных вещей - прозрачные нейлоновые ночнушки, кружевное бельё всех форм и расцветок, чулки, платья и туфли, на столе вместе с бумажными тарелками, на которых каменели остатки рыбы с картошкой и китайской лапши, лежали украшения - брошки, серьги, браслеты, бусы, заколки, щётки... в убогой ванной с ржавым краном, выщербленным полом и побитой ванной из нержавейки, валялись просроченные дорогие крема, зубные щётки, порванная косметичка, из которой выглядывала помада без колпачка, щёточка от туши, и всё - щедро посыпано пудрой...
Рита стояла посреди этого разгрома, пахнущего духами и пошлостью, и на лице у неё было отвращение.
- Так где же твоё свидетельство, до... Рита?
Девушка жёстким шагом подошла к шкафу и отворила скрипящие дверцы. Как оказалось, шкаф тоже был забит до отказа разными вещами.
- Погоди, мы сейчас это разбе...
Кулаком Рита ударила по шкафу - и вещи, как снег с крыши, тяжело хлопнулись на пол и обнажили полки.
- Мерзкий шкаф,-процедила она.
- Свидетельство тут?-осведомился мужчина.
- Должно быть,-отрывисто отозвалась та.
Рита начала разбрасывать в разные стороны кофточки, платьица, тетрадки, дезодоранты, коробочки от лекарств, бельё, сувениры - подарки давних ухажёров, картонные тарелки, пояски, снова бельё...
- Постой, я помогу...
- Убери руки.
Нежданно-негаданно в руках у Риты оказалась папочка с тиснёным гербом. Она открыла её - и там оказалась небольшая картонная вкладка.
- Нашла.-проговорила девушка.- Мне уже показалось, что я её не найду.
- Дай я погляжу.
Оценки Риты едва-едва, одной рукой держались на уровне "удовлетворительно". Самая лучшая её оценка была по физкультуре - восемь баллов.
- Ну, ничего,-сказал Эдвард Фриз,-на повара учиться тебя точно пустят.
- И на том спасибо. А теперь пойдём?
- Нет, нет! А что же с этим делать?-мужчина обвёл вокруг себя руками.
- Я вот что предлагаю - ты сбегаешь в универсам за пакетами для мусора, и мы всё это отправим на помойку. Как тебе вариант?
- Нет, нет, зачем же выкидывать хорошие вещи!
- Ты ещё не видел хороших вещей у меня под кроватью, - резко хохотнула Рита.
Эдвард Фриз предпочёл не смотреть - ему сильно не понравился взгляд дочери.
- А всё же, дорогая, давай для начала попытаемся рассортировать вещи, а потом решим, что с ними делать...
Дело растянулось на весь день. Мало-помалу образовались такие кучи - "на помойку", "можно взять" и "для бедных". Первая была самая большая.
- К черту...
- Нет, зачем же, хорошая ночная рубашка...
- Видишь пятно от кофе? К черту. И это...
- Но зачем же? Очень красивое бельё...
- Фетишист!
- Фу, Рита, ну что за чушь... а в этой тетрадке что?
- Не знаю. Я её вроде бы покупала, чтобы счета вести... но ничего не вышло. Выкинь.
- Зачем просто так переводить бумагу? Нет, не надо. Это бельё тоже не выкидывай... хотя бы из чисто утилитарных причин! Ты можешь его носить, так зачем выкидывать?
- А тут ты прав. Суй к пальто и джинсам.
- Да, а ты их померила? Они же могут быть тебе малы!
- Тьфу!-Рита непечатно выругалась.-Ле-ень!
- Давай-давай, и не выражайся так! Это некрасиво!...
- Вот эти чулки тоже выкинем. От них ни тепла, ни красоты... а вообще, сходи в магазин и купи еды. Уже обед.
Когда на улице уже начали мигать фонари, Рита встала с пола и, включив свет, удовлетворённо вздохнула.
Комната стала пустой. Голо смотрели кровать и шкаф, стол без груза вещей был хрупкий и шаткий, как паук-сенокосец. На полу не было ничего, кроме пыли. Даже из ванной исчез мусор, осталась только ржавчина.
Только возле двери в комнату огромной черной кучей валялись девять мешков - четыре - на помойку, два - бедным, и три - себе. Спутать их было трудно, так как "мусорные" мешки были завязаны черными лентами, "бедняцкие" - белыми, и мешки с нужными Рите вещами - жёлтыми. Ленты некогда подарил любовник, который любил стиль "ретро".
- А теперь, дорогая, нам предстоит важная задача - снести всё это вниз. А потом ещё доставить по местам назначения.
- Глупо это...-отозвалась Рита.- Лучше нанять грузоперевозку. В самом деле, вдвоём это не унести.
- А знаешь, Рита... наверное, ты права. Давай пока оставим это тут, а сами пойдём. Самое важное мы нашли, правда ведь?
- Правда.
- Хорошо, что мы смогли управиться за один день. Теперь-то легче, правда? Скоро тут ничего не останется, и ты всё начнешь совсем заново. Быть может, учиться на повара тебе понравится, и ты, к тому же, найдёшь новых друзей...
Тут Эдвард Фриз заметил, что дочь слушает его без обычного раздражения. Словно бы все те вещи, которые они дружно пораспихали по мешкам, лежали на ней, а теперь упали...
На улице было тихо. На небе посверкивали звёзды, тьма скрыла мусор, лежащий вокруг, многоэтажные дома высились, словно какие-то таинственные великаны, угольно-черные на фоне неба, с горящими золотом окошками.
Мужчина глубоко вздохнул.
- Я очень устал. Не хочешь ли на обратном пути поесть где-нибудь? У меня нет сил готовить.
Рита кивнула.
- Кроме того,-продолжил тот,- я наведу справки насчет набора в училища.
Рита снова кивнула.
- Вот и хорошо. Станешь уметь готовить еду, и тебе везде будет дорога - и в столовые, и в гостиницы, и в кафе, а может, ты когда-нибудь станешь работать в ресторане...
Так мужчина распинался и по дороге к остановке, и в автобусе. Как-то он обратился к Рите с вопросом и, не получив ответа, посмотрел на дочь. А та давно спала, откинув голову назад. На лице у неё былё умиротворение - не очень глубокое, но оно было.
28.
Марика здорово удивилась и обрадовалась, когда к ней в конце апреля явилась Рита. Та так долго не давала о себе знать, что девушка уже начинала тревожиться - что-то с ней могло случиться?
А с Ритой была словно бы в порядке. Увидев Марику, она повисла у неё на шее:
- Ох, Мари! Как я рада, как рада тебя видеть?
- Рита, где ты была? - спросила девушка, целуя подругу.-Я сильно беспокилась! Как с папой дела?
Рита со смущённым видом опустила глаза и быстро сказала:
- А я, представляешь, поступаю учиться на повара.
- Ну?!
- Да, правда! Эдвард считает, что нужно получить какую-либо профессию на всякий пожарный... да и вообще, это придаст смысла жизни - что-то он такое говорил..
- Какой он славный человек!-с чувством сказала Марика.
- Ну, в некотором роде.-промямлила Рита.-А у тебя как жизнь?
- Хорошо в тюремных мерках! Присылала письмецо тётя Дора, но я его выкинула и не жалею.
- Какие ещё новости?
- Малькольм Янс уволился. Ему подвернулась работа в ателье, видела бы ты его лицо, когда он брал расчет - счастья полные штаны!
- Андерс ходит?
Марика покраснела.
- Ходит,-прошептала она.
- И что там с ним?
- Да ничего. Работает, отдыхает. Вступил в клуб коллекционеров брелков. Недавно принёс очень интересную книжку. Про писателя, который попал в плен в безумной фанатке.
- Да уж,-хмыкнула Рита,-забавно. А как Диана?...
Так девушки говорили все сорок минут. Рита разглядывала Марику и радовалась - та выглядела очень хорошо. Ярко горящие глаза, прекрасные русые волосы, сильный голос - здоровая молодая женщина.
- А сколько тебе осталось-то?
- Ровно два года.
- А сколько тебе лет?
- Сейчас - двадцать семь. У меня День Рождения восьмого января, только последние годы я об этом забывала.
- А-а! Извини, что не поздравила. Кстати, выглядишь ты на двадцать три-четыре. Хорошо выглядшь.
- Ещё бы! Я много спортом тут занимаюсь, в теннис с Магдой играю! А как вспомню, что пережила - летать хочется!
- Я понимаю. Марика... извини, что не заходила. Муторно мне было, тяжело...
- А теперь легче?
- Да...-поколебавшись, отозвалась Рита,-да, теперь легче.
-Время истекло,-сказал охранник.
Подруги напоследок обнялись её раз.
- Береги себя, Рита! И люби папу, пожалуйста! Он-то тебя любит!
- Всего хорошего,-сказала Рита.
Училище, которое подобрал для дочери Эдвард Фриз, проводило два набора - зимний и летний. Летний происходил в начале июня, зимний - в январе.
- Думаю, начало июня тебе годится - за месяц сумеешь подготовиться. Пару тетрадей купим... ручек... фартук ещё надо.
- А ещё мне постричься надо,-хмыкнула девушка,-меня такой растрёпой на кухню не пустят.
- А может, не надо?-всхлипнул мужчина.
- Надо, надо!
Остричься под мальчика, как сначала ей хотелось, духу не хватило. Однако новые её волосы спускались чуть ниже плеч, и это было ей чудовищно непривычно. По дороге из парихмахерской девушка едва узнавала себя.
"Хорошо, что я не пошла на цирюльника,-думалось ей,-такой психологическое на людей оказывать - это же ужас! Может, в волосах действительно какая-то энергия есть?..."
С предельным спокойствием она перенесла недоистерику отца - тот, действительно, почти рыдал:
- О, Рита, что с тобою сделали? Где моя сказочная принцесса? Где моя фея? Где дивные волосы ниже пояса?!-завывал он.
Рита откровенно забавлялась, глядя на него.
- Остынь, братец,-наконец сказала она,-можно подумать, я ноги себе отрезала. И вообще, волосы действительно были слишком длинные.
- Но, боже мой, как парикмахер вообще осмелился?...
- Ему за это заплатили, потому и осмелился,-сказала Рита и ушла делать покупки для учёбы.
Целую сотню лет она провела в книжном магазине, выбирая тетради. Она впервые заметила, какими очаровательными могут быть канцтовары! И все они такие разные, такие замечательные... с цитатами на обложках, с картинками, мрачными, забавными или просто красивыми, с узорами, с репродукциями...
Вместо запланированных трёх тетрадок Рита приобрела целых пять. Она просто не могла оставить этого очаровательного котёнка, так похожего на Пушка, одного в магазине... и уж конечно, такому прекрасному виду на Прагу нельзя было валяться в магазине, чтобы его оприходовал какой-нибудь школьник... нет, нет!
Фартук девушка купила клеенчатый, дабы было легче стирать. Сумку она решила использовать ту, что была найдена в завалах бывшей её квартиры - очень хорошую сумку, не ставшую хуже оттого, что она была подарена в благодарность за разные непотребства.
Девушку легко взяли на учёбу. Табель её для училища был нормальным, аллергиями она не страдала, поэтому скоро её имя очутилось в списках на специальность "повар-кулинар".
Училище находилось в двух остановках от дома, ехать либо на шестом трамвае, либо на третьем автобусе. Все это было просто, и Риту очень устраивало. Кроме того, она поймала себя на мысли, что думает о её будущих однокурсниках. Какие они будут? И сколько их будет?
Рита ведь была, на самом деле, девушка не дикая, и общество любила. Она не имела возможности иметь друзей раньше по понятным причинам, а в тюрьме она сблизилась с Марикой. А теперь у неё, может быть, появятся ещё друзья, с которыми она будет гулять...
Это приятно будоражило, и девушка, сама того не замечая, стала очень ждать начала занятия. Они, кстати говоря, должны были длиться два года.
"Но это самые базовые умения, девонька! Повар-кулинар, суп, котлеты, разделка мяса и т.д..."
"Да, да. Понимаю".
29.
Было чудесное летнее утро начала июня, свежая зелень сверкала, асфальт пах мокрой пылью. Рита в новых джинсах и футболке топталась в ожидании трамвая, помахивая сумкой. Рядом с ней стоял отец, который решил проводить её "на первый раз".
- А дальше будешь ездить сама,-ободряюще говорил он.
Наконец, громыхая покрашенным железом, подошёл трамвай, и они сели.
Мимо неслись улицы, ещё влажные от росы, меж деревьев мелькнуло озеро Зеркальное - одна из достопримечательностей Рина. Вода в нем отражала, как зеркало, до того была чиста. Купаться в нем запрещалось - муниципалитет строго за этим следил.
Училище оказалось большим зданием, напоминающим бетонную коробку, окружённую дощатым забором. На лице у Эдварда Фриза застыла неловкая улыбка. Он потряс Риту:
- Ну, детка, ничего, это просто на вид такое здание..
- Да ничего.-искренне сказала Рита. - Что значит здание? Лишь бы учили.
- Ты дойдёшь сама?
- Да, конечно. Не маленькая.
Эдвард Фриз было раскрыл рот, но удержался от сентиментальной тирады.
- Я за тобой зайду в три часа, хорошо?
- Ну, ладно.
- А за это время я найду самый шикарный ресторан, чтобы ты набралась там амбиций.
- Зря надеешься,-хмыкнула Рита,-не нужны мне амбиции.
- Ну что за повар без амбиций!
- Всё, пока, я ушла.
Холл был серый, с грязно-белой доской объявлений. Висела то тут, то там, дешёвая реклама. Пахло едой.
- Банжю-юр!
Рита обернулась - за ней стояла невысокая, крепко скроенная девица лет восемнадцати, коротко подстриженная. Яркие глаза сверкали простодушным весельем. Она перебрасывала из руки в руку сумку.
- Салют, красотка!- снова поздоровалась девушка.
Рита нервно кивнула.
- Привет...
- Ты на повара-кулинара?
- Да...
- Ну и я тоже. Пошли вместе! Нам на третий этаж. А ты что, не знала? Сегодня у нас будет инструктаж.
- А... ну... хорош...
- Кончай мямлить, поехали! Мне не терпится всё начать!
Кеды Риты и кроссовки девушки-крепышки стучали по каменному полу. Рита молчала и слушала, что говорила ей новая знакомая.
- Я - Люсиль,-говорила она,-Люсиль Астер. Странное имечко, да? Не подходит мне! Мамуля подобрала. Она у меня француженка. Без слёз не взглянешь - губки бантиком, ручки-палочки и этот хрестоматийный беретик. И она хотела такую же дочь - чтобы губки бантиком, беретик и салат из трёх салатных листьев раз в день. Фуфыра, помешанная на моде и здоровом питании, жеманная щепка по имени Люсиль! Но вышла я. Каждый раз, когда она меня видит - старается прямо не смотреть. Хи-хи!
- Да уж...
- Вот наш класс!
Класс оказался комнатой с низким потолком и четырьмя рядами парт. Там уже околачивались довольно много молодых людей подозрительного вида, большей частью женского пола.
- Эй, вы! Приве-ет!- басом взревела Люсиль. - Что, скучали?!
Все разом обернулись, подозрительно вздёрнув брови.
- Цыпуся, как мы могли по тебе скучать, если никогда тебя не видели?-хмыкнула вульгарно накрашенная рыжая девчоночка.
- Ничего, теперь-то видете!-рассмеялась Люсиль.- Ну что, готовы покорять вершины высокой кухни?
- Да мне бы суп с котлетами готовить научиться...-пробормотал мрачного вида паренёк.-Я о большем и не прошу...
- Добрый вечер,-сказал другой голос,-и в комнату вошёл какой-то толстячок с неопределённым выражением лица.-Рассаживайтесь, сейчас будет перекличка, и мы начнем занятия.
- Персел Фишер?
- Тут.
- Виктория Мельборо?
- Тут.
- Рита Мейер?
- Тут...
Перекличка длилась недолго - в классе их было около двадцати человек.
- Прекрасно,-деревянно сказал толстяк,-начнём с теоретической части...
В три часа Эдвард Фриз стоял у ворот училища, держа в руках букетик из трёх тюльпанов. К тому времени он заказал столик в одном очень хорошем ресторане, который славился на весь Рин.
В десят минут четвёртого двери училища отворились, и оттуда вышли первые четверо человек. Потом ещё двое. Потом пятеро.
Вскоре выходящие ученики превратились в плотный непрекращающийся поток. В нетерпении мужчина вставал на цыпочки, стараясь разглядеть дочь, выходящую из ворот...
Рита вышла - явно уставшая, сильно растрёпанная, но, что странно, на вид довольная. Издав восторженно-птичий крик Эдвард Фриз бросился к ней:
- Ах, детка моя! Ну, как ты? Как первый день?
- А знаешь, вообще-то - очень ничего... было довольно интересно. Правда, Алан - наш лектор по теории - отмороженный какой-то, но это ничего. Рассказывает понятно. Я познакомилась с Люсиль...
- Значит, тебе понравилось?
- Вроде того.
- А теперь пойдём поедим. У нас с тобой столик в "Райбине" - это очень хороший ресторан, я слышал, как его хвалили в лаборантской...
Ресторан, действительно, был прекрасный - с яркими лампами, плюшевыми скатертями и тихой музыкой. Рита, не моргнув глазом, съела какой-то странный на вид белый суп и хорошую порцию курицы с грибами. А потом ещё заказала себе кусочек пирожного с ванилью и чай.
- Вкусно, милая?-осведомился мужчина, когда Рита откинулась на спинку мягкого дивана и сыто вздохнула. О потраченных деньгах он старался не думать.
- Да, офигенно.
- Сможешь так же готовить года через три?
- Сомнительно.
- Ну ладно, пойдём тогда домой, я только счет оплачу...
Был ясный тёплый вечер. Улицы были полны гуляющих, воздух напоен тем непередаваемым запахом тепла и лета. Рита молчала.
Молчала, когда они ехали домой на трамвае, молчала, когда поднимались по лестнице - медленно и осторожно. Молчала, когда они зашли. Словно в рот воды набрала.
Всё так же молча она прошла в комнату отца и присела на кресло. На лице застыло выражение усталости.
Ненавязчивым жестом Эдвард Фриз пристроился рядом.
- Хороший был день, Рита, правда?
Девушка коротко кивнула.
- Устала, родная?
Снова кивок.
- Хочешь посмотреть телевизор?
Рита помотала головой.
- Хм... знаешь что, моя молчунья?
- Да?
- Может, послушаешься советов врача? Бросишь курить? Ведь она сама сказала, что это может плохо кончиться...
Девушка посмотрела на него, но не ответила ни да, ни нет.
Эдвард Фриз понял, что у него есть шанс, и заторопился:
- Ведь тебе действительно нужно поскорее поправить здоровье, и повару нужно иметь хорошее обоняние, и язык чувствительный...
И вообще...-мужчина сделал глубокий вдох,-ведь это теперь не единственная твоя радость жизни, правда?
С минуту Рита молчала - она думала, серьёзно и глубоко думала. А потом подняла глаза и кивнула.
Сначала мужчина даже не понял:
- Нет, ты серьёзно?-срывающимся голосом спросил он.-Рита, ты и правда бросишь курить?
Девушка снова кивнула, шепнув:
- Да, да.
- Тогда отдай мне ту пачку сигарет, которая у тебя в заднем кармане. Ну, отдай!
Рита вытащила коробку "Winston" и сунула отцу. Тот со счастивым видом скомкал её.
- Вот и хорошо, вот и чудесно, Рита, родная!
Он было распростёр руки, но девушка отстранилась, не изменившись лице.
"Не спешить,-понял мужчина,-нельзя. Ещё не время. А то всё будет опять так же плохо, как было.
Но скоро. Уже совсем скоро".
30.
Рита не ожидала, что будет так тяжело. Выписанные бронходилаторы были слабоваты, травяные чаи, постоянно томящиеся на плите, пить можно было лишь понемногу - они казались Рите гадостью.
На улице царил июль, жара была изнуряющая - самое время, чтобы пойти после училища в бассеин, или просто посидеть в теньке с конфетами. Но это казалось девушке невозможным.
На учебе она страшно мешала всем кашлем, пугала Люсиль, пару раз она даже просила позволения выйти, чтобы попытаться откашляться. Но мокрота отходила плохо, сидела в груди, словно мерзкая жаба.
По пять раз на дню девушке казалось, что она пол своей жизни может отдать за сигарету - одна-единственную! Но потом она снова брала себя в руки, старалась сосредоточиться на видах ножей, дышать...
И если на занятиях ещё Рита ещё держалась, то дома было хуже. Рита не имела хобби, на которое она могла отвлекаться, а потому она просто, шатаясь, бродила по квартире, печальная, нервная.
Эдвард Фриз, глядя на свою дочь, совершенно извелся.
- Девочка, дорогая моя, это временно!-умолял он, хватая Риту за руки.-Потерпи, нам же сказали, скоро будет легче!
- Когда же - скоро?-хныкала Рита.-Скоро - это скоро! А это уже долго!...
Вообще ей легче было переживать всё самой. Она не давала обнимать себя, гладить по плечам или голове, выслушивать, как ей сочувствуют... она отмахивалась.
Но за это время что-то в ней претерпело значительные изменения. Это можно было сравнить с таянием ледника. Огромная белая глыба, кажущаяся незыблемой...
И вот с неё начинают стекать крохотные струйки. Мелкие капли стекают, падая вниз, почти совсем незаметные. Потом откалываются кусочки льда - прозрачные хрусткие ломтики. А потом куски становятся крупнее, с кулак, с книгу, с монитор...
И наконец, ледник раскалывается на куски - огромные влажные куски, которые делаются все светлее и светлее... и наконец почти совсем исчезают, смешиваясь с прозрачно-голубоватой водой.
Это долгий процесс, который может останавливаться, который идёт очень медленно, но он так или иначе придёт к своему концу.
В тот вечер Рита отправилась в постель раньше, без чая. Голова её трещала, в груди словно залёг камень с острыми краями. Дышать было больно, курить хотелось просто до безумия.
- Ну хорошо, моя милая, хорошо. Надеюсь, до утра тебе полегчает...
- Полегчает.- пробормотала Рита.
- Будем надеяться.-заботливо сказал мужчина.- Что-то ты неважно выглядишь...
- Сам-то красавец - ноги от ушей.-огрызнулась Рита и ушла к себе. Мыться ей было лень.
Долго она сосредотачивалась на том, что нужно уснуть, что нужно закрыть глаза и провалиться в глубокую дыру... мысли её бродили, смешивались, и дыра превратилась в расселину в светло-рыжей скале, через которую видно небо... потом явились три босые девочки в беленьких платьицах и шляпках-канотье, которые, словно зачарованные, куда-то брели, теряясь в каменистом лабиринте...
"Из телика"-это было последнее, что успела подумать Рита.
Стало много голубого неба, рыжего камня, тёмно-зелёной травы. Скалы высятся, как мрачные великаны, не предвещая ничего хорошего. Камень, сплошной камень, удобные тропинки. Наконец Рите стало сниться, что она сама петляет в каменных коридорах, притесняемая зловещей скалой. Наконец она сворачивает в какую-то пещерку, а там душно, очень душно... она хочет вернуться и не может, а воздуха всё меньше, и он всё горячей, горячей, а вокруг сплошная, непроглядная каменная тьма...
Рита резко проснулась и поняла, что не может вдохнуть - горло не пропускало воздуха. Она села и с усилием втолкнула воздух в себя - грудь заболела, а вдох был совсем не глубокий. Девушка поняла, что на помощь позвать не сможет.
Будь она в спокойном состоянии сознания, она бы подумала, прежде чем прекращать всё это. Она и тогда не могла сказать, что действительно хочет жить. Отец её всё-таки сильно раздражал, кулинария, на самом деле, не очень интересовала, да и в самой себе она смысла не видела...
Но в тот момент она заметалась, шаря вокруг руками. Наконец её пальцы нащупали будильник - очередной дар Эдварда Фриза. Что было сил она кинула его на пол, и тот загремел.
Мужчина в соседней комнате мгновенно проснулся, и первая мысль его была:"Рита!"
Он подскочил и бросился в комнату к дочери:
- Рита, детка!
Та дёрнулась и не смогла ответить, лишь помахала руками, указывая на горло.
Когда Эдвард Фриз включил свет, он сразу понял, что дело серьёзно, и что медлить нельзя ни в коем случае, и что он тут не поможет.
- Не бойся, Рита, солнышко!-крикнул он, выбегая в коридор, к телефону.- Я сейчас вызову скорую... потерпи, потерпи! Давай же... а, пожалуйста, пришлите машину на Садовую, дом 30, скорее, умоляю!... моя дочь, она задыхается! О, спасибо, ждём!
- Рита, милая,-обратился мужчина к Рите,-всё в порядке, они уже выезжают... не бойся, всё будет хорошо! Расслабь грудь, попробуй! Ну же, родная, пытайся, это ненадолго! Дыши...дыши...
Врачи подоспели как раз вовремя, когда девушка уже всерьёз начинала задыхаться. Бородач в зелёном халате что-то вколол ей, дал чем-то подышать, и вскоре узел в груди стал развязываться. Рита смогла спокойно вдохнуть, в голове чуть прояснилось, и вообще ей стало легче, только появилась ужасная слабость...
Она прислушалась к разговору Эдварда Фриза с врачом.
...Типичный случай дыхательной дисфункции. Организму тяжело избавляться от никотина, вот такое и происходит. Вообще-то вам повезло - иногда такие случаи заканчиваются летальным исходом.
Послышался сдавленный вздох.
- А что делать теперь?
- Я оставлю вам кое-какие препараты, стимулирующие работу лёгких. Наутро вызовите врача ещё раз, дабы он осмотрел мисс Фриз.
- Она мисс Майер.
- А, простите. Тогда удачи вам. И пусть пьёт травяные сборы..
- Она уже их пьёт!
- Так пусть продолжает.
Тут послышался хлопок двери, и всё стихло. Эдвард Фриз вернулся в комнату к дочери. Та глядя на него, лежала.
- Ну вот, детка, вот так...-пробормотал он.-Вот всё и кончилось, теперь отдыхай...
За окном было темно. Неловко светила лампа. Она на освещала только пространство рядом с собой, оставляя кровать в полутьме и заставляя тьму комковаться в углах.
Риту не покидало чувство смутной тревоги. Она вдруг вспомнила свой сон - про зловещие рыжие скалы и тех девочек...
- Послушай!-просвистела она, и Эдвард Фриз тут же нагнулся к ней:
- Что ты говоришь?
- Куда пропали... те девочки?
- Какие девочки?
- В шляпках и черненьких ботинках. И в платьях таких, белых... они ушли и не вернулись. Я по телевизору видела... четыре девочки, кажется... они спали на скалах босые, а потом пропали.
- А-а!-мужчина закивал.-"Пикник у Висячей скалы"! Ну да, ну да. Я не знаю, родная. Да и никто не знает. А ведь говорят, что кино основано на реальных событиях.
- Такая страшная скала... рыжая, странная... куда пропали девочки? Куда?-Рита беспокойно заметалась.- Страшно не знать! Кто их забрал?
- Рита, прошу тебя, успокойся, всё в порядке! Висячая скала очень далеко, в Австралии, и не сможет навредить ни тебе, ни мне. Всё в порядке.
- Ну как ты думаешь? Скажи же! Скажи!-в голосе Риты вдруг зазвенели слёзы.- Ну хоть какую-нибудь теорию!
Эдвард Фриз растерялся. Он не знал, как вести себя - взять ли дочь за руку, поцеловать ли, или просто рассказать что-то про инопланетян или какой-нибудь там магнетизм?
Но Рита переменилась, это было ясно.
- Знаешь ли,-сказал он, деликатно кладя Рите руку на плечо,-я об этом тоже долго думал, когда фильм впервые посмотрел. Может быть, это был временной разлом... видишь ли, действие происходит в последний в девятнадцатом веке День святого Валентина. Между двумя столетиями... тут тоже можно что-то обнаружить, правда?
Но девушка уже отвлеклась. Она облизнула пересохшие губы и попросила:
- Пить. Дай воды.
- Сейчас, детка...
Когда Эдвард Фриз вернулся со стаканом, Рита уже сидела.
- Лучше ляг. Не непрягайся очень.
- Отстань, пожалуйста,-тем же жалобным голосом попросила девушка. Она выпила несколько глотков воды и откинулась на подушку.
- Рита,-очень, очень ласково сказал мужчина, наклоняясь к ней,-тебе больше ничто не угрожает. Ни проблемы с лёгкими, ни страшная скала. Постарайся задремать.
Рита сама не поняла, почему, но она вдруг решила его послушаться.
- Потуши лампу.
Эдвард Фриз потушил, и в комнате стало темно.
- Хочешь, я куплю тебе ночник?
- Хочу.
С этими словами мужчина вышел.
Сон не шёл. Волновала то сумятица в собственных чувствах и ощущениях, но всё та же рыжая скала.
Наконец Рита собралась, скинула трясущиеся ноги на пол и вышла.
В другой комнате отца не было. Тогда девушка пошла на кухню.
Там резко светила лампочка. Эдвард Фриз сидел за столом и капал в маленькую светло-голубую чашку какие-то капли. Это была очень нарядная маленькая чашечка - по словам самого мужчины, наследство от матери. Чашечка была разрисована цветами и травами и размером не больше ладони. Она очень нравилась Рите, и та часто в отсутствие отца рассматривала её.
Заметив дочь, мужчина улыбнулся очень жалкой, нервной улыбкой.
- Поди ляг, дорогая.
- Это что?- Рита указала на капли.
- Да так... успокоительное... переволновался я очень... вот и решил выпить...
Рита вдруг заметила, какой у мужчины вид. С их первой встречи он сильно похудел, волосы словно бы ещё сильнее поредели, глаза стали тусклые. И тем не менее он улыбался ей. Хоть и нервно, но искренне.
"Я измучила его,-поняла Рита,-это моя работа".
Ей очень хотелось подумать что-то вроде "ну и плевать!", "И что теперь?", или "сам дурак!", но почему-то она не могла. Ледник почти совсем расстаял.
Девушка вдруг ощутила откровенное сожаление, вину и стыд. Ей наконец стало жаль. Ей стало грустно. Она не могла об этом говорить - она бы взорвалась, однако выразительное её лицо мигом всё отразило.
Рита уставилась в пол, на гладкий линолеум. А потом она ощутила, как её обнимают и очень нежно целуют.
- Рита, доченька!
- Эдвард! - разрыдалась Рита, утыкаясь носом мужчине в шею.-Эд...
- Девочка моя, ну скажи!
- Папа!...
"Я дождался,-восторженно подумал Эдвард Фриз,-дождался! Вот она, моя Рита, дитя моё..."
Он был совершенно счастлив.
Мужчина наотрез отказался идти спать - он решил отсидеть в комнате дочери до самого утра.
- Мало ли, что с тобой может случиться!-повторял он.
Рите же не хотелось терзать его бессонницей.
- А как же ты завтра утром отправишься на работу?
- Я не пойду на работу завтра. Останусь с тобой?
Рита помолчала - это был один из тех случаев, когда она говорить не могла под угрозой взрыва.
- А я... наконец промямлила девушка,-не хочу, чтобы ты всю ночь не спал!
Эдвард Фриз задумчиво посмотрел в черный картон окна...и оглянулся на Риту:
- Детка...-деликатно начал он.- Ты не пойми меня неправильно... просто... у меня кровать раздвижная. Не хочешь ли?
Рита поперхнулась:
- А?
- Я ни к чему тебя не принуждаю. Если хочешь, спи у себя.
- Да нет, я хочу. Давай.
Рита сидела в кресле, глядя, как отец раздвигает неподатливые створки кровати, подкладывает подушки, стелит ещё одну простыню и, наконец, бережно укладывает её в мягкое гнездо из одеяла и кучки маленьких подушечек.
- Хочешь лечь к стенке?
- Да.
Девушка отодвинулась подальше, и вскоре рядом с ней оказался отец.
- Ну как, хорошо?
- Да.
Умиротворённо улыбаясь, Эдвард Фриз поцеловал дочь в лоб.
- Спи, Рита. Спи, доченька моя...
- Вот не надо только,-шепнула Рита,-всё равно это бесит.
- Хорошо, не буду. А можно тебя за руку взять?
- М-можно.
Кисть Риты была горячая, жесткая. Эдвард Фриз стал с удовольствием пожимать её.
- Я так рад, Рита...
- Я тоже.
Девушке снова захотелось плакать. И, как бы она ни старалась это скрыть, Эдвард Фриз это заметил. Он стал деликатно гладить ей мягкие локоны.
Тем временем на кровать запрыгнул Пушок. Вообще-то он было немало озадачен происходящим этой ночью. Сначала дверь широко раскрылась, и возникло много каких-то людей, принесших чужие запахи, потом они исчезли, но Хозяин не лёг в свою кровать, а остался в комнате Хозяйки. Это был непорядок, и кот решил отследить из укромного уголка, что будет дальше.
А дальше было ещё страннее. Хозяин с Хозяйкой обосновались в месте Хозяина вдвоём, и это был тоже непорядок. Однако Пушку это уже не так не понравилось - с ними возникла ещё масса прекрасных спальных мест, таких как пещерка под одеялом, уголок между стеной и Хозяйкой, а так же - уютный проём между Хозяйкой и Хозяином. Туда и решил забраться ушлый кот.
- Ай! Мой Пушечка!-обрадовалась Рита.
- Да, правда... послушай, а его шёрстка не будет мешать твоему дыханию? Он ведь пушной такой...
- Перестань, у меня же не астма!
- Хорошо, детка, хорошо.
Кот со своими боками, значительно потолстевшими за последнее время, был как грелка, а довольное мурлыканье успокаивало.
- Па, чем ты думаешь?
- Что-что?
- Все любят о чем-нибудь поразмыслить перед сном. О чем ты думаешь?
- Ну-у... о том, что хорошо бы поехать на археологические раскопки. О моей практике в музее. Очень часто - об Эрменгарде, твоей матушке. И всегда - о тебе.
- И что же ты думаешь обо мне?
- Разное. Я представляю, как баюкаю тебя-младенчика. Как вожу тебя, тоже маленькую, в зоопарк, и показываю тебе тигра, а ты его боишься...
- Садист.
- Сама такая. Как помогаю тебе в начальной школе делать уроки, учу писать буквы и цифры и разбирать по складам рассказы... как дарю тебе на День Рождения красивое платье, а ты хочешь его поскорее надеть и рвёшь, и плачешь... как мы с тобой гуляем где-то в горах, высоких, красивых...
- Не надо гор! Горы - всё равно, что скалы! Не хочу больше никаких скал, они людей едят!
- Хорошо, тогда в прекрасном зелёном лесу. Бабочки летают, пахнут цветы, ты их собираешь... а потом мы едем обратно домой, и ты засыпаешь у меня на руках... как я тебе читаю книжку...
Снова наступило недолгое молчание.
- Хочешь спать, Рита?
- Ни капельки.
- Тогда я тебе, может, почитаю?
- Ты издеваешься?!
- Ни капельки.
- Вот ведь... ну не люблю я этого, понимаешь?
- Если тебе будет скучно, ты скорее заснёшь. А если вдруг полюбопытствуешь, то станешь слушать. Ну, говори, какую тебе книжку?
- Покороче. И, если можно, попроще.
- Детскую?
- Да, детскую,-прямо сказала Рита.
"Ладно, всё придёт в своё время"-уяснил для себя мужчина и, потревожив кота, спрыгнул с кровати.
Он отправился в библиотеку, где при неверном свете старой лампочки долго шарился на полках. Наконец он вытащил тоненькую книжечку в голубой обложке.
-Вот, наверное... почему бы нет...
- Ты бы ещё там ночевать остался,-упрекнула Рита отца, когда он вернулся.
- Ничего, зато я нашёл для тебя очень славную, очень хорошую книжку.
- Что за книжка?
- "Голубая бусинка", Марии Крюгер.
- Откуда она?
- Из Польши.
- А про что книга?
- Про девочку Каролинку, которая нашла волшебную голубую бусинку.
- Сойдёт.-Рита устроилась поудобнее.- Читай.
-"Здравствуйте! Начинается рассказ о приключениях девочки по имени Каролинка и мальчика по имени Петрик. Итак вы узнаете, что происходило с того самого момента, когда Каролинка нашла голубую бусинку. И не простую голубую бусинку, а заколдованную..."
За окном стояла ночь. Эдвард Фриз, мужественно борясь со сном, читал. Рита слушала.
31.
Так шло время. Рита всё же смогла бросить курить. Она спокойно занималась в своём училище и обещала стать недурным поваром общепита.
С отцом отношения её установились на нежно-дружеских. Хотя она всегда могла неслабо нагрубить, обидеть его, но она знала, что его любит. А Эдвард Фриз, конечно, просто обожал её...
А срок Марики в тюрьме подходил к концу. Девушка уже настолько свыклась с тюремной жизнью, что ей даже странно было думать о свободе. Да она была уже даже не девушка - а молодая женщина. Из тюрьмы ей предполагалось выйти в возрасте двадцати девяти лет.
Однако на столько она вовсе не выглядела. На вид Марике было двадцать четыре или двадцать пять - тоненькой девушке с тяжёлой копной русых волос и яркими глазами неопределённого цвета. Вообще, её глаза были в ней самым странным. Они становились добрыми, прозрачно-карими, когда к ней являлся Андерс или она читала новую книгу; безмятежно-светловатыми, когда она шила или о чем-то думала; тёмными, жутко-спокойными, когда к ней приходил её адвокат, Марвин Эванс. Тот пугался, избегал встречаться с Марикой взглядом и хотел поскорее уйти, а девушку это откровенно забавляло. Она уже знала, как будет смотреть на соседей, на старых тёток, которые любят посидеть у подъезда и прекрасно знают все сплетни. Как все будут дико коситься на неё, а она не будет опускать глаза, а будет ласково улыбаться и говорить что-нибудь "такое"... вот смеха будет!
Раньше, в дотюремное время она бы и не подумала о том, что когда люди боятся тебя - это забавно. Безусловно, тёмная её половина, которая есть у каждого человека, стала куда более выраженной. Марика слегка ожесточилась, стала более хитрой и недоверчивой. И тем не менее она была Марикой. Марикой, любящей пирожные и хомячков. И Андерса тоже.
Наступило очередное Новогодие. Зима выдалась спокойная, тёмная и холодная. Пятого февраля, поутру Марика открыла глаза и поняла:"Сегодня".
Сегодня она пойдёт к банкомату и снимет некоторую наличность из тех двадцати тысяч гельд, которые лежат на счету. Марика даже не знала, будет ли она праздновать. На самом деле, это даже не было важно. Она просто будет делать так, как захочет, и это будет само по себе наградой. Лёгкая, в красивом пальто, она будет ходить по улицам, встречать рассветы и закаты, увидит море... и никто, никто больше не будет влиять не неё. Никто.
С маниакальной четкостью Марика запомнила все последовавшие за этим события. Последний тюремный завтрак - яичница с кусочком хлеба, черный чай. Потом - сбор своих вещей. Потом - долгое заседание по всем кабинетам, росписи, переговоры... ей отдали ордер на её квартиру, свидетельство о переводе всех денег на банковский счет, её банковскую карту. Потом она оделась. Потом попращалась с Магдой. А потом её вывели за ворота, и те с железным лязганьем захлопнулись за её спиной.
***
Хотя день уже почти вступил в свои права, было ещё темновато. Стоял туман, и было очень тихо. Марика всё стояла на одном месте. Ей не верилось.
Ей не верилось, что всё кончилось. Что теперь она действительно начинает жизнь заново. И что перед ней снова лежат дороги, которые исчезают в тумане. И что теперь она действительно может забыть всё, что произошло.
Зима выдалась малоснежная, асфальт был обнажён и твёрд. Прохожих на окраине города почти не было. Марика быстро шла, почти бежала, и почти не ощущала со своей стороны усилий - слишком хорошо в "Афине" развивали физическую культуру. Среди клубов тумана Марика видела магазины, дома, машины. Но они Марику не замечали. Она была сама по себе - лёгкая, незаметная, независимая, бездумно скользящая вперёд.
Наконец девушка задумалась, куда же она идёт. И сама дала себе ответ - к Александру Свободный
Александр Эннабел Свободный - один из видных Эксильских деятелей - был борцом за независимость Эксиля. В середине ХIX века он самолично отправился в Англию, дабы вытребовать для острова Эксиль вольную. И он добился этого. Он же стал первым королём Эксиля, получив прозвище "свободный" - а Эксиль стал парламентарской монархией. Однако в самом начале двадцатого века и без того короткая династия прервалась - единственная наследница трона, Елизавета Эннабел, скончалась от тяжёлой болезни. Новых претендентов на трон решили не искать, и монархию, и без того неприжившуюся, устранили. В 1918 год Эксиль стал республикой. Первым его президентом стал Альфред Ароновски, хороший человек и хороший президент, который и завел в Эксиле те постулаты, которые так сильно способствовали его благосостоянию...
А статую Александра Свободного, который принёс Эксилю свободу, в 1961 году установили в Рине - городе, где родился Александр.
Статуя стояла на самом краю города - над рекой, оседлав коня и важно взмахнув рукой. Вокруг была благоустроенная территория, любимое место для прогулок и туристов, и коренных жителей.
Тем туманным воскресеньем у Александра Свободного было пустынно. Марика медленно взбиралась наверх по ступенькам, к верхней площадке.
Она была огорожена чугунным витым забором, дабы ребятишки, часто бегающие там, не рухнули вниз, на склон, который спускался к речке.
Было очень тихо. В воздухе летали отдельные крохотные стежинки. Стиснув пальцами чугунную загородку, Марика прикрыла глаза.
В её голове тоже было тихо, светло и пусто. В тот момент её ничто не тревожило - совершенно ничто. Она была свободна от страданий и привязанностей, сознание её было статично, как поросший мхом камень. Это была почти Нирвана, к которой стремятся питомцы затерянных в горах Азии монастырей. Долго и упорно они осваивают учение Будды и священные тексты, учатся жить в гармонии с окружающим миром и избавляются от желаний, но редко находят то, что ищут... а молодая экселийка, убийца, психически нездоровый полуизгой, достигла Нирваны под холодным зимним небом простым смыканием век.
Вдруг через холодные влажные тучи тумана прорвался солнечный луч - первый легчайший вздох неба, нежнейшее касание, которое Марика, удивлённая, поймала в ладони, словно бабочку. А после рассвет заполыхал в полную силу, бледным золотом разлившись по небосклону. Туман исчез, оставив после себя печальное белесое утро.
- Привет!
Дёрнувшись от неожиданности, девушка обернулась. За ней стоял Андерс - без шапки, но в белом шарфе, с ясной дружелюбной улыбкой.
- Андерс... как ты меня нашёл?
- Так ты же говорила про Александра Свободного. Что пойдёшь туда при первой же возможности!
- Вот как,-проговорила Марика, и снова наступило необременительное молчание. Андрерс спокойно поглядывал на Марику, та была по-прежнему задумчива.
- О чем вы так серьёзно размышляете?-наконец спросил мужчина.
- Да толком ни о чем... голова моя пуста, как белый лист.
- Новый лист, с которой начинают жизнь?
- Пожалуй, что так.
Марика вновь взглянула вдаль, за речку, где начинался лес.
- Я бы провела тут весь день. Так хорошо... обожаю влажный зимний воздух. Не знаешь, сколько градусов сейчас?
- Около минус десяти.
- По Цельсию?
- Да.
- Это идеально.
- Мари, ты не голодна?-назвал Андерс свою любимую подругу нежным прозвищем.
- Нет, я позавтракала в тюрьме.
- А что ты будешь делать сейчас?
- Хм... да, это вопрос. Впрочем... шутка, всё просто. Я пока вернусь на свою квартиру. Что за радость - делать всё, как хочешь!
- Хочешь, я пойду с тобою?
- Д-да...
Вдруг монолитное спокойствие Марики исчезло, она заволновалась. Ей предстояло вернуться к в дом, который она покинула четыре года назад, где ещё остались следы того, из-за чего всё началось, из-за чего пропали четыре года её жизни...
Тут Андерс взял её за руку.
- Не тревожься, Марика. Я ведь с тобой.
Идти было недалеко. В Марике в это время бушевал ураган. Она по-прежнему ни о чем не жалела, и всё же была взбудоражена до крайней степени. Правда, заметить это было возможно только по частому подрагиванию ресниц - а Андерс был немного близорук, и потому заметить этого не мог.
Когда девушка увидела свой двор и свой дом, ей показалось, что она очутилась в полузабытом сне. И знакомыми, и незнакомыми показались ей асфальт, сиреневые кусты, ободранная горка, полускрытая снегом...
Возле подъезда дежурили три бабули, густо закутанные в платки и бурнусы. Они о чем-то шумно переговаривались, передавая друг-другу последние сплетни... и вдруг заметили Марику.
Все трое словно оцепенели, уставясь на девушку. Та гордо прошествовала мимо них под руку с Андерсом, чуть ухмыляясь себе под нос.
"Ну, сейчас будет"-хихикнула Марика про себя.
Едва захлопнув дверь, Марика припала ухом к двери подъезда.
Там слышались визги:
"-...Видели, видели?
- Угробила маленького и ещё радуется!
- А улыбочка-то волчья!
- Ещё и дружка притащила! Тоже, видать, тронутый!.."
Марика не дослушала - расхохоталась. Андерс с сомнением поглядел на неё:
- Чего ты?
- Так бабушки там... ой, умора! Эти лица! О-ой...
- Э-э...
- Ничего-то эти старухи не знают! Ничего не знают! Сидели бы, в самом деле, дома, обсуждали, где дешевле ортопедические тапки покупать!
Молодой мужчина слегка потянул Марику за руку:
- А может быть, уже пойдём?
- А куда же мы денемся?! Пойдём, пойдём мы по дороге из жёлтого кирпича!...
Марику встретил запах пыли. Всепроникающий, омерзительный запах пыли.
Девушка включила свет и ахнула.
- Ну и грязища!
Серые комья грязи лежали везде. Марика провела пальцем по тумбочке - и на подушечке осталась целая "шапочка" из пыли.
- Не трогай лучше!-опасливо посоветовал Андерс.-Знаешь, какие твари водятся в пыли? Я фотографии видел в интернете...
Марика его не слушала. Не снимая обуви, она прошла дальше, в комнату.
От фиалок остались одни воспоминания в виде хрусткой темно-коричневой пыли на каменно-твёрдой земли. Ноутбук был похож на бетонную плитку. Вокруг развороченной кровати валялись остатки жёлтой широкой ленты с надписью "место преступления". Детские вещи были по-прежнему разбросаны по всей комнате, от пыли похожие на клубы серой шерсти.
Марика встала посреди комнаты с недоумевающе-неясным видом. На неё нахлынули воспоминания о кошмаре, который когда-то заполнил всё её существо, который казался нескончаемым...
Но он кончился. Он остался в далёком прошлом. Марика знала, что погасила все долги, и теперь никому не должна.
А потому, когда Андерс робко спросил у неё:
"И что же мы теперь будем делать?", Марика улыбнулась и ответила:
- Убираться.
Андерс и Марика помчались в хозяйственный магазин за щётками, швабрами и моющими средствами, а потом долго и весело скребли, чистили, мыли...
- А знаете, Андерс, Рита мне как-то говорила, что она тоже ходила на свою старую квартиру за свидетельством о выпуске, а потом осталась там с отцом убираться. Ну и я так же. Мы ведь с ней в чем-то похожи, правда?
- Может быть.-кивнул Андерс, отскребающий грязь от столешницы.-Вы обе были очень несчастны, и обе теперь счастливы, и у обоих вас есть теперь верный друг.
- Проститука и убийца... так было в какой-то книге, не так ли?
- Да-да, верно.
Так, за генеральной уборкой, они провели весь день. К вечеру вся квартира заблестела.
Когда на улицах зажглись фонари, Марика с Андерсом вышли в соседний супермаркет за едой. Никогда и никому ещё не казались такими вкусными курятина с гриля и замороженный пирог с грибами. На улице шёл снег, а в кухне было тепло и уютно. Молодые люди пили чай, говорили...
- Так что ты будешь делать теперь, Марика?
- Передо мной масса дорог! Но, скорее всего я продам квартиру, устроюсь снова на работу в кондитерскую, а там, поднакопив денег, летом рвану ну море.
- Что-то ещё?
- Ну, я хотела себе ещё уши проколоть, но с этим я, пожалуй, повременю.
- Марика, а вы бы хотели выйти замуж?
- За-амуж?-удивлённо протянула Марика.
- Ну да,-просто кивнул Андерс,-замуж.
- И за кого же?
- За меня.
- Ого!-опешила Марика.
- А почему бы нет?
Словно спохватившись, Андерс спрыгнул со стула и встал на одно колено, так и держа в руке кусочек пирога с грибами.
- Марика!-громко сказал молодой мужчина.-Вы мне очень нравитесь! Вы мне понравились с первой нашей встречи! Вы удивительная - такая сильная, такая смелая... вы чуть-чуть с приглинкой, но какое это имеет значение? Мне инопланетяне в стену стучат!
Ой, Марика, я был бы очень рад, если бы вы стали моей женой. Не бойтесь, ни слова о детях. Мы будем лучшими друзьями, партнёрами, кем угодно! Хотите? Я вам это хотел сказать как раз в день освобождения.
- О..ахм..
С лихорадочной скоростью Марика принялась думать. И чем больше она думала, тем больше её эта идея вдохновляла.
Она не знала точно, любит ли Андерса. Но в том, что он ей верный друг, любимый товарищ, сомневаться не приходилось.
Поэтому Марика кивнула.
- Да, я согласна.
Андерс просиял:
- Прекрасно! А когда мы поженимся?
- Давай весной!-предложила Марика.-В марте или апреле. А летом отправимся вдвоём на море.
- Да-да-да! Это мне нравится! Вот мы и решили.
- Прекрасно!-обрадовалась девушка.
- Вы рады?
- Очень!
После Марика оглянулась и озабоченно сказала:
- Не нравится мне тут больше... скорей бы съехать. Может, я продам эту, и мы купим двухкомнатную?
- Прекрасная идея! Как всё хорошо!-улыбнулся Андерс.- Я уже счастлив, Марика!...
На следующий же день Марика обратилась в онлайн-консультацию с вопросом "Как продать квартиру?".
Так закончилась черная полоса в её жизни.
32.
Стоял тихая, тёплая весна. Солнце пригревало с кажым днём всё сильнее. Звенела капель, весело чирикали птицы.
Тёплым апрельским утром Рита с отцом сидели на кухне, наслаждаясь единственным выходным днём. Девушка, забыв о кофе, читала "Что делала Кейти" - книжка ей нравилась. Эдвард Фриз углубился в любимую газету "Весь Эксиль".
Наконец Рита с наслаждением откинулась на спинку стула и вытянула босые ноги так, чтобы их облило солнце.
- О-о... как здорово-о...-протянула она.
- Детка, прости, я вынужден тебя прервать.-мягко улыбнулся Эдвард Фриз.- Пожалуйста, сделай мне приятное - проверь почту.
- Почту? Ну па-ап!
- Прошу тебя, дорогая! Мне до сих пор после такого падения не очень ловко наступать на правую ногу.
- А я тебе говорила, что надо было обратиться к хозяйственникам! Это их работа - сбивать лёд! А если они этого не сделали, значит, они должны понести наказание! Выплатить за моральный ущерб, к примеру!
- Да перестань, родная, чего раздувать из мухи слона... просто поди и посмотри почту.
Вздохнув, Рита сунула ноги в тапочки, набросила куртку и побежала вниз, на первый этаж.
Ещё не доходя до ящика номер сорок пять, она приметила что-то диковинное.
Снизу, из щёлки, торчало что-то поблёскивающее, белое с голубым.
Заинтересованная, Рита принялась скорее орудовать с неподатливым полуржавым замочком, и вскоре в её руках очутились два изящных картонных конвертика из толстой, с тиснением, бумаги, похожей на обойную. Конвертики, действительно, были белые, перевязанные двумя бирюзовыми ленточками. На одном было написано "Госпоже Рите Мейер", а на другом "Господину Эдварду Фризу".
Сзади обоих конвертов было тиснёное изображение двух целующихся голубей.
С минуту девушка разглядывала их, а потом прыснула:
-Марика!-расхохотала она.-Какая пошлятина! Ты не могла выдумать ничего получше, а?
Так она хохотала минут пять. И даже, когда смех улетучился, весёлость не ушла. Рита решила очень забавно подшутить на отцом. Хитро подмигнув самой себе, она спрятала конверт, на котором значилось "Господину Эдварду Фризу", во внутренний карман куртки. Убедившись, что конверт не выпадет и не погнётся, она помчалась наверх, крича во всё горло:"Ура! Ура! Ура!"
Она продолжила вопить и в прихожей, не снимая куртку.
- Ура!
Тут же к ней из кухни прихромал отец, заинтересованно улыбаясь.
- Что так обрадовало мою русалочку?
- Ой, папаня, посмотри! Посмотри, что мне присали!-Рита сунула мужчине свой конверт. Тот повертел его в руках:
- Ого...похоже, это приглашение на свадьбу. От кого же?
- От Марики, кто же ещё у нас потенциальная невеста! Дай-ка я открою, не терпится прочитать!
-Читай вслух, дочка.
Внутри аккуратным знакомым почерком было выписано:
"Дорогая Рита Мейер!
Приглашаем тебя на свадьбу , которая состоится 20 апреля в 12.00 в Девятом зале бракосочетаний на Свадебном Проспекте. Потом будет прогулка по городу до ресторана "Силезия", где состоится обед. Форма одежды: свободная.
С любовью,
Марика Экке и Андерс Цорн".
- Ой, как здорово! - обрадовалась Рита.- Как здорово!
- Да, действительно,-сдержанно добавил мужчина,-очень...Я рад, что Марика нашла своё счастье - она хорошая девушка. Приятно было, когда она приходила в гости, да ещё со всякими подарками. И говорила она со мной всегда очень ласково. Я действительно думал, что я ей нравлюсь...
А Рита бегала по всей квартире, словно бы не замечая печального лица отца, и непрерывно щебетала:
- Ой, что бы мне надеть?... Знаю, наверх - моё красивое красное пальто, ещё - мои любимые сапожки. А что же надеть как основу? У меня столько красивых платьев! Это твоя заслуга, дорогой папашенька, спасибочки! Может, жёлтое платье с пояском? А может, мою синюю юбку с кружевной блузкой? Да, это мне нравится! А украшения? Знаю, надену бусы! Синенькие, те, что в ларьке ухватила!...
Между тем, Эдвард Фриз уже прикусил губу, и Рита это уяснила. Она раскинула руки и расхохоталась:
- Шу-утка!
Лёгким жестом она вытащила из кармана куртки, которую так и не сняла, второе приглашение:
- На, держи! С первым апреля!
- Сегодня двенадцатое.-по-прежнему сдержанно отозвался Эдвард Фриз.
- Ну па-апа!-заскулила Рита, крепко его обнимая.-Это же была шутка!
- Довольно злая шутка, дочь. Я уже собирался всерьёз обидиться на Марику, а теперь вижу, что надо бы обидиться на тебя. Если по-хорошему, так мне следовало не брать этого приглашения.
- Папа!-испугалась Рита.-Прости! Не расстраивайся, пожалуйста! И не сердись на меня Давай лучше подумаем, что наденешь ты!
- Хорошо, я больше не сержусь. А что до моей одежды - так у меня особых нарядов нет. Я просто надену черные брюки и белую рубашку.
- Прибавь синюю ленточку, чтобы воротник подвязать! - предложила девушка.- Так мы будем смотреться гармонично, как пара!
- А почему бы нет? Очень даже хорошая идея! Кстати, кажется, ботинки мои для выхода уже не годятся. Надо бы купить новые...
33.
Утром двадцатого апреля Марику рано-рано разбудил будильник. Та открыла глаза навстречу ярким солнечным лучам и улыбнулась:
- Спасибо! Поздравляю и вас!
Марика уже не помнила, когда в последний раз была так счастлива. Зарывшись в простыни и одеяла, она стала с наслаждением перебирать недавние воспоминания: ряды прекрасных, как одно, свадебных платьев и туфель... переговоры с парикмахером...улыбки родителей Андерса...
Те, кстати, оказались людьми славными, и были очень приветливы, когда Андерс представил им свою невесту.
"Мы очень рады, что у Андерса-таки будет жена,-говорили Альберт и Фрида Цорн, симпатичные пожилые люди,-а то всё терзались - кто же такого возьмёт, с инопланетянами..."
"Я возьму!"-твёрдо ответила Марика.
Платье её было, словно из сказки. Прекрасные туфли, прекрасная прическа, прекрасный жених... о большем и мечтать было нельзя!
Конечно, Марика ещё подумала о гостях. Первой кандидатурой оказалась Рита с отцом. После молодая женщина решила позвать Франциску - но та по-прежнему околачивалась в Венгрии, а потому просто прислала горячий привет и наилучшие пожелания. Больше Марика никого приглашать не хотелось.
"Четыре гостя!-смеялся Андерс.-Мои два и твои два! Ну что же, пусть будет так!"
Марика села в кровати и оглянулась. Комната была почти пуста - большую часть мебели, которой и без того было немного, продали вместе с жильём. Осталась только раскладушка, на которой Марика провела последнюю ночь в квартире.
Рядом с ней стояла сумка, полная тех вещей, которые Марика хотела забрать с собой. Их, на самом деле, было немного - любимый блокнот с пушистой обложкой, несколько книг, пальто и ноутбук.
Вдруг зазвонил телефон. Молодая женщина резво спрыгнула с раскладушки, которая противно заскрипела, и подошла к телефону:
- Алло! -бодро крикнула она.
- Марика, дорогая!-сказал голос Андерса.-Поздравляю! Ты уже встала?
- Как видишь! Кстати, я подумала, что это может быть тётя Дора... вот ужас-то!
- Никаких больше тёть!-рассмеялся Андерс.-Она тебя не найдёт.
- Ой, Андерс, как я рада!
- А теперь, будь добра, собирайся - пора в салон одеваться, убираться, прихорашиваться... ты будешь самой, самой прекрасной невестой на свете... самой...
***
Ощущения были дивные. Вновь и вновь Марика поворачивалась, чтобы услышать, как тихонько шелестит её чудесное платье. Оно было не очень пышным, с мягким кружевом и длинными рукавами. У ворота девушка приколола крупную старую брошь с голубыми камнями. Она понятия не имела, что это за камни, и настоящие ли они, да только брошка ей нравилась, и разговор был на этом кончен.
Голубыми же лентами ей убрали причёску - мягкие кудри, собранные у затылка и дальше свободно падающие на спину.
- Как моя красавица?-ласково осведомился Андерс, входящий в примерочную.
- Потрясающе!
- Ты просто чудо...-шепнул молодой мужчина.-Ангел, как есть ангел...
- Хороший мой!
- Пора идти, ангел!
Весна выдалась очень ранняя. На улице было тепло почти по-летнему, снег сошёл. Марика стояла без куртки, сжимая в руках букетик синих анемонов. Рядом с ней переступал с ноги на ногу Андерс в черном деловом костюме, с тремя анемонами на груди. Чуть позади нервничали родители Андерса.
- Где же Рита с Эдвардом?-наконец сказала Марика.-Сейчас уже сорок восемь минут двенадцатого!
- Да успокойся,-уверенно ответил Андерс,-я думаю, с транспортом проблемы. Ведь эта твоя подружка живёт довольно далеко?
- Верно, но всё-таки...
- Э!-молодой мужчина сделал ладонь козырьком и поглядел вперёд.-А это не они?
Андерс не ошибся. По тротуару почти бежала Рита, в ярко-красном пальто, густые волосы реяли на ветру, как флаг. За Ритой спешил отец.
- Ах, вот они!-Марика помахала букетом.-Приве-ет!
Рита взлетела по каменным ступенькам зала бракосочетаний:
- Мы... не ..опоз...дали?
- Нет, нет!-успокоила невеста.-Всё в порядке. Рита, а ты в порядке?
Девушка, качаясь, махала у себя перед лицом рукой:
- Я...э...ах!
- Ловлю!-подоспел Эдвард Фриз.-Отдохни-ка, родная. Не можешь ты пока бегать...
На "отдохни" Рита отозвалась тем, что повисла у отца на шее, положив голову ему на плечо.
Марика умилилась:
- Как же я всё-таки рада, что у вас всё хорошо...
- Рики,-ласково сказал Андерс,-я рад, что ты рада, но если мы через три минуты не зайдём, то всё пропустим.
- Ого!-Марика подобрала юбки и заторопилась к дверям,- Рита, Эдвард, скорее!
Вся компания дружно ввалилась в двери.
Официальная часть прошла довольно быстро. Марика и Андерс подписали свидетельство о браке, в чем эта официальная часть и заключалась. Улыбчивый мужчина-регистратор прочёл речь, в которой чествовал Марику и Андерса, желал им "совета да любви" и "всего самого доброго"...
-...Храните свою семью! Любите друг-друга! А теперь можете надевать кольца!
Невесть как, но на столе вдруг очутилась подушечка с двумя кольцами. Кольца были одинаковые, тоненькие и золотые. Застенчиво улыбаясь, Андерс и Марика водворили колечки на их законные места.
- Здорово!-откомментировал ловкач.-Теперь можете поцеловаться.
Приподнявшись на цыпочки, Марика прильнула к губам жениха. Тот нежно прижал её к себе...
- А сейчас - первый танец молодожёнов. Маэстро!-регистратор нажал под крышкой стола кнопку магнитофона.
Молодожёны улыбнулись друг-другу. Это была их первая личная тайна.
Под бархатный голос Энди Уильямса Марика с Андерсом двинулись в медленном фокстроте, который учились танцевать три недели. Они скользили по дорогому паркету с удовольствием, полностью отдаваясь танцу. Все остальные - Рита, Эдвард Фриз, родители Андерса - смотрели на них словно заворожённые.
Всем было легко и тепло.
Тогда весна в Рине выдалась очаровательной. Вишнёвые и яблоневые деревья распустились рано, город цвёл. Долго жених, невеста и их гости гуляли под деревьями. Молодожёны вспоминали яблоню в психиатрической больнице, Эдвард Риз говорил Рите, что она с лепестками в волосах похожа на принцессу, родители Андерса советовались, какую вишню они посадят у себя в саду теперь.
Ресторанчик "Силезия" специализировался на польской кухне, с массой супов, с мясными блюдами и немножко забавными названиями. Рестораном заправляла польское семейство - даже в официантках ходили девочки-польки - поэтому в качестве еды сомневаться не приходилось.
На входе всех встретила курносая девчоночка с бейджиком "Уршула" и с улыбкой привела их к двум составленным вместе столам, закрытым светлой скатерью. Единственно, чем был украшены столы - двумя букетиками голубых и серебряных пластиковых веточек.
Когда гости уселись(новоиспеченные супруги во главе стола), хозяева, перед тем как подавать праздничный обед, пришли поздравлять молодожёнов. От лица ресторана они поставили в центре стола большой букет цветов, прокричали какое-то непонятное поздравление, а потом уже стали приносить блюда.
По мнению Марики, лучшей еды нельзя было и желать. Белый польский суп с половинкой яйца на первое, утка по-краковски с грибами на второе и прекрасный тортик на третье, заказанный в маститой кондитерской. Тортик был бисквитный, с нежным кремом и земляникой.
В ресторанчике они провели весь день. После окончания обеда на столе остался только торт и, к радости Риты, выпивка - дома у Эдварда Фриза не бывало спиртного. На самом деле не пил почти никто, но Рита отчиталась за всех. И потому, к вечеру, когда солнце стало закатываться, девушка была уже чуть-чуть выпивши. В стельку.
На самом деле, быть чуток навеселе ей шло. Щёки раскраснелись, глаза блестели, она то и дело очаровательно улыбалась. Она ласково обнимала отца за талию, снова и снова желала Марике всего самого лучшего, а потом вдруг принималась рассказывать о давней поездке с классом на конезавод.
Наконец встревожился даже хозяин ресторанчика, пан Новицкий:
- Всё ли в порядке с пани?-настороженно спрашивал он у Эдварда Фриза, и тот кивал, чуть нервно сжимая руку дочери.
- Да ладно,-весело улыбался Андерс,-на свадьбе все всегда чуток пьяны.
Из-за стойки на Риту застенчиво поглядывал Йозеф, старший сын Новицких. Рита ему понравилась, несмотря на то, что была старше его по меньшей мере на два года, и на то, что родители никогда бы ему не позволили жениться на легко пьянеющей особе.
- Рита,-ласково спросил Эдвард Фриз,-надеюсь, на столе танцевать ты не будешь?
- Стол? Ка-акой стол? Не надо стола. И танцевать я не умею...Па-адлей-ка!
- Думаю, тебе хватит, родная. И без того голова болеть будет.
- Зану-уда! Пунические войны! Карл Великий! Торквемада!-надулась Рита.
- Солнышко моё, Пунические войны были задолго до Средневековья!-беспомощно пробормотал мужчина.
- Чушь! -откликнулась Рита.-Зануда-а!
- Марика, родная, мы, наверное, пойдём.-сказал Эдвард Фриз, вставая.-Чудная у тебя свадьба, приятно было прийти. Дай-ка твой лобик, девочка.
- Па-па!-заверещала Рита.-Ты хочешь поцеловать кого-то, кроме меня?! Негодяй!
- Не стоит,-тихо сказала Марика,-если она обижается - зачем?
- А ты не обиделась?
- Да ни капли.
- Кстати, мы же не отдали тебе подарок,-Эдвард Фриз вытащил из кармана подарочный конвертик.-Вот денежки для вас.
- Спасибо,-улыбнулась Марика,-я рада.
- А теперь пойдём, Рита, скажи спасибо за прекрасный день!-потянул из-за стола дочь Эдвард Фриз. Та продолжала дурашливо улыбаться:
- Ой, всё было та-ак классно... и платье, и еда на высоте... эх, М-марика, как нам обеим п-повезло! А что м-могло бы быть, под-думать стра-ашно...я бы под забором сдохла, ты бы... не знаю, а я бы всяко сд-дохла...
- Рита, доченька, пойдём! Одевайся!
Но девушка никак не могла попасть рукой в рукав, при этом её ещё и шатало, как во время сильного шторма. Наконец Йозеф, который всё наблюдал за ней, выскользнул из-за стойки и бережно помог ей надеть пальто.
- Вот так, пани, не извольте беспокоится, мисс...-бормотал он.
- Дзенькве, парень,-хмыкнула Рита.
- Дзенькуе, сударыня,-мягко поправил Йозеф.
- Да шут разберёт, что там за язык у вас... как бумажки шелестят... или листья... клёво...
- Пошли, дорогая, пошли... спасибо вам, пан Йозеф!-Эдвард Фриз приветливо кивнул и увёл Риту в ночь.
Тот ещё долго смотрел им вслед, мечтательно улыбаясь.
34.
Марика и Андерс вошли в свою новую квартиру около часа ночи. С огромным облечением молодая женщина сбросила свадебное платье:
- Ох-х... хоть и красиво, но до чего утомительно!
- Точно,-согласился Андерс, бросая парадный пиджак на новенький диван в гостиной. - Я устал, как поле перепахал.
- Спа-ать...-протянула Марика, вытаскивая из волос ленточки, шпильски и заколочки.
- Спать?-удивился мужчина.-Ты хочешь... спать? А я... я думал...
- Всё будет, дорогуша,-отозвалась Марика Цорн, вытягивая ноги,-только нужно кое-что подлатать...
- В каком смысле?-встревожился Андерс.- Если что - у меня всё есть.
Он подошёл к шкафу и из-за ряда книг выудил миниатюрную синуюю коробочку. Марика захихикала:
- Нет, я таким штукам не верю. Мне нужна нулевая вероятность, а не то я совершу самоубийство.
- И как же ты собираешься это сделать?
- Стерелизация. Перевяжу фаллопиевы трубы. Или удалю к чертям.
- Шутишь?
- А похоже, что шучу.
- Но... это как же?
- Это операция. Стоит не очень дорого, я могу себе это позволить. Подарок на свадьбу, хи-хи!
- А для мужчин такое есть?
- А как же, есть! Вазектомия.-Марика сощурилась.- А что, ты тоже хочешь такое сделать?
- Марика...-Андерс присел рядом с женой.-Вот что...
Мы друг-другу в любви не признавались. У нас брак по дружбе, да? Так вот, мне кажется, что это должно создавать тебе некоторые неудобства, правда? Дескать, тот ли это человек, то да сё...
А я не хочу, чтобы ты сомневалась. Я хочу, чтобы ты меня любила, и знала, что я люблю тебя. Так вот - я сам это сделаю. Не хочу, чтобы ты подвергалась опасности, боялась операции т.д... не надо этого. Это мой тебе свадебный подарок. Годится?
Марика таращилась на мужа расширенными глазами.
- Андерс, ты серьёзно?
- Да, совершенно.
Молодая женщина сложила руки на коленях. Ей не верилось.
Да, у неё были такие мысли - насчёт состоятельности брака по дружбе, забытые грёзы о великой любви, и сомнения, сомнения...
А Андерс будто прочитал её мысли и одним махом их стёр. И теперь Марика не могла предполагать, что это не тот человек.
"Бог миловал меня"-подумала молодая женщина.
Операция состоялась скоро, без ведома родителей Андерса. Тот вернулся домой из больницы счастливый, с явным голодом в глазах.
- Теперь я чи-ист!-припевал он, стаскивая ботинки.-Чи-ист и перерезан до основа-ания... и упрекнуть ни в чем нелья-я... как хорошо, мои друзья-я... Лапуся, ты где?
- Тут!-отозвалась Марика, листавшая в спальне газету "Работа".
- В поисках вакансии?-поинтересовался Андерс.
- Ага!-кивнула Марика.-Что-то даже есть... если устроюсь, у нас точно будут деньги для моря.
- Мр-р... как хорошо...-заурчал мужчина, приземляясь рядом с ней и целуя её в шею.-Море... ты... я...
- Как всё прошло?
- Прекрасно, ты же слышала! Вероятность на нуле! Ну что, теперь-то развлечёмся?
Марика отбросила газету и нагло улыбнулась.
- Догони, если сможешь!
Кровать скрипела до самого утра, пела гимны любви и согласию, нежности и лёгкости. За завтраком Марика смущённо улыбнулась:
- Я и не думала, что это может быть так весело!
- А как было тогда?
Молодая женщина резко помрачнела:
- Как-то махом... я толком не помню... я и сама-то не поняла, что произошло.
- Ну ладно, душка, не надо вспоминать!-улыбнулся Андерс.-Ты говорила, что нашла хорошую вакансию?
- Я говорила, что ищу.-буркнула Марика.
- Солнышко, ну перестань!-попросил мужчина, обнимая жену за плечи.-Всё в порядке. Может, посмотрим в интернете, каковы цены на билеты... скажем, в июле?
- Давай,-уже мягче согласилась Марика,-но имей ввиду - сначала я найду работу.
- Как тебе угодно.
- Я вот вчера видела какую-то вакансию...-Марика порылась среди новеньких газет и журналов, лежащих на подоконнике,-очень неплохо. Не частная кондитерская, а кондитерская фабрика...А, вот! "ООО "Пальмира", сборка и отделка тортов, полная занятость, зарплата... от десяти тысяч гельд! Ого, нужно попробовать! И опыт работы есть, и в "дружелюбный коллектив" вписываюсь...
- А где эта "Пальмира"?
- Да тут, в Рине, на окраине! Туда, вроде, пятнадцатый трамвай ходит. Ой, лишь бы взяли! Тортики! Боже, тортики! Что может быть лучше!-Марика не выдержала и заскакала по гладкому полу кухни.
Настроение её было самое радужное. Прекрасная ночь, прекрасная вакансия, прекрасная жизнь...
Она старалась не думать о том, как пойдёт на собеседование. Марике ясно виделось, что может быть записано в её трудовую книжку.
***
Всего через пару дней Марика стояла перед зданием главного офиса ООО "Пальмира" серьёзная и спокойная. Ей предстояло многое сказать и многое доказать. Ей нужно было утвердить своё право на жизнь в обществе.
Марика подготовилась к собеседованию основательно - выбрала одежду, подготовила кое-какие фразы, причёску, даже взгляд. Бледно-голубая рубашка, юбка-карандаш, коса, затянутая резинкой, туфли на низком каблуке - наряд для благонадёжной особы. В руках - кожаная сумка. Резюме послано по электронной почте.
- Я на собеседование...-сказала Марика хмурому охраннику и направилась в приёмную.
Приёмная была небольшая, с одним окном, сухими цветами в вазочке и холодным кожаным диваном, напомнившем Марике кабинет Евы Керью.
"Непросто будет"-поняла Марика.
- Госпожа Эке,-позвала секретарша из кабинета,-входите.
Кабинет был несколько уютнее - с большим окном, бледными обоями на стенах и огромным шкафом, забитым бумагами. За столом из светлого дерева сидел преставительный мужчина при галстуке и часах, сильно напоминавших швейцарские. Перед ним стояла табличка "Патрик Макинтош". Он дежурно улыбнулся и указал Марике на стул:
- Госпожа Эке, добрый день!
- Здравствуйте,-сдержанно улыбнулась Марика.
И собеседование началось. Марике не было трудно ответить на вопросы о предыдущей работе, о количестве часов, достижениях и неудачах, о руководителе. Но когда начались вопросы о ней лично, она занервничала.
...-Что мотивировало вас на работу?
- Горячая любовь к делу, желание доставить радость. Я хотела работать хорошо, чтобы все были мной довольны, чтобы кондитерская работала, чтобы получить свои деньги, наконец.
- Хорошо. Как вы справляетесь со стрессом и давлением?
Сердце Марики подпрыгнуло.
- Хм... стараюсь убедить себя, что всё будет хорошо, собраться... Вообще-то у меня не было особенных случаев давления и стресса до... декретного отпуска.
Интервьюер, сощурившись, откинулся на спинку своего стула.
- Вот что, госпожа Эке, я, вообще-то, очень вами доволен. У вас отличное резюме, рекомендации, недурные результаты интервью. Однако в вашей работной книге есть кое-какие напрягающие меня моменты...
"Хэй-хо, а ну, пошли!"-подумала Марика.
- Так вот, мне известно, что вы получили четыре года срока за убийство своего младенца в состоянии аффекта. До этого вы пол года лежали в психиатрической больнице с депрессивным состоянием, не так ли?
- Да,-сдавленно кивнула Марика.
- Итак, госпожа Эке...-протянул работодатель,-что же из этого мы можем извлечь... я прямо вам скажу - я рискую, принимая на работу особу с судимостью и выпиской из психиатрической больницы.
- Да... да, сэр, я понимаю вас. Но поймите - тут и я испытываю большое напряжение!
Марика вдохнула поглубже.
- Сэр, я ведь снова хочу стать частью общества. Я не хочу быть асоциальной личностью. Я не хочу, чтобы меня сторонились. Я вылечилась и отсидела своё... теперь мне не о чем жалеть. Я готова к новой жизни. Я так устала и от и косых взглядов, и от своего адвоката. Сэр, пожалуйста, помогите мне снова стать нормальным человеком!
Патрик Макинтош вздохнул... а потом сказал:
- Ну, думаю, в такой просьбе нельзя отказать.
В груди у Марики стало прохладно, тепло скопилось где-то в ногах.
- О, господин Макинтош...-выдохнула она, вне себя от радости.-Сэр, спасибо!
- Пожалуйста. Вы начинаете работать со следующей недели. На работе быть в половине девятого. Третий цех, пятое рабочее место. Ваш пропуск заберёте на входе, показав паспорт и мою расписку.
- Спасибо, спасибо... спасибо!...
35.
Океан был огромен. Неправдоподобно лазурный, под синим небом со снежно-белыми облаками, он плескался у самых Марикиных ног. Та глядела на него, словно зачарованная.
- Океан...-выдохнула она.
- Точно.- согласился Андерс.-А ты ведь всё это время говорила "море", да?
- Ты тоже.
- Каюсь, так и есть. Но между ними есть отличие, да?
Марика не ответила. Она сделала несколько шагов по белоснежному песку и подошла к воде.
В июле, через год, после того как Марика получила вторую в жизни работу, супруги Цорн отправились на три недели к океану. Путешествие было недолгое, всего пара часов в самолёте, но очень волнительное - Марика отправлялась в подобный отпуск в первый раз. В самолёте её всё было в новинку - полёт, еда в контейнере, журналы в кармане перед сиденьем. Правда, под конец её всё-таки начало тошнить, но именно в то самое время они приземлились.
Путь их лежал на пляж Лилиум.
Пляж Лилиум - так же назывался курортный городок рядом с ним - частенько упоминался в туристических буклетах вроде "Девять самых красивых мест Эксиля". Пляж был так прозван за свою несравненную белизну. В шестнадцатом веке какой-то безымянный путешественник в своём журнале отметил:"южное побережье отринутой земли бело, как лилия". Писал путешественник - вероятнее всего, монах - на латыни, поэтому лилия была записана как "lilium'. Так и пошло название пляжа, лучшего курорта в Эксиле.
Курорт тоже был хорош - с фонтанами, скверами и парками, и лавочками, где можно купить бусы из ракушек, магниты с лилией, которая была символом пляжа, всякими простецкими туристическими развлечениями вроде маленького парка с аттракционами, будками "Мгновенное фото" и выставками неизвестных художников.
Едва Марика, шатаясь, выбрела из самолёта, она сквозь запах пыли и бензина ощутила аромат океана. Он заворожил её, околдовал, одурманил - никогда она не ощущала ничего подобного. Молодая женщина упорно молчала до тех пор, пока они не оставили свои вещи в комнатке и не ушли гулять на побережье.
Это было чудо. Вода, тёплая, словно остывший чай, мягчайший белый песок, и синее, синее небо...
Марике вдруг стало тяжело в её одежде. Ей захотелось ощутить прикосновение лёгкой, летящей ткани к телу. И другой обуви - например, лёгких нитяных шлёпанцев...
- Андерс, а, Андерс... пошли на рынок?
- Зачем? За фруктами, что ли?
- Нет, я платьице хочу... или сарафанчик... лёгкий...
- Почему бы нет, пошли! А я хочу гавайскую рубашку! Мне пойдёт?
- А кто знает... вероятно, да...
В открытой палатке были ворохи разных дешовых сарафанчиков и шлёпок. Марика увлечённо перебирала их, Андерс в другом углу рылся в рубашках.
Платья и накидки были все разные, пёстрые и однотонныее, с узором и без В руки Марике попало что-то красно-жёлтое - она скорее это отбросила, слишком уж вещица напоминала то платье для беременных, что она оставила в мешке у собора святого Доминика.
Среди разноцветных тканей мелькнуло что-то чудно-синее - по цвету такое же, как океан. Марика осторожно потянула за лямку, и перед ней оказался длинный сарафан, держащийся петелькой на шее. Длинный, до лодыжек.
Молодая женщина отошла в примерочную, и её окутало прохладой и мягкостью. Она вышла - сарафан тихо шелестел и чуть-чуть путался в ногах.
- Вам идёт!-одобрила девушка-продавщица в огромных вычурных серьгах.- Синий - ваш цвет.
- Беру! -решила Марика.
Быстро нашлись и дешёвые нитяные шлёпки - правда, без ракушек. Зато она купила бусы из бело-розовых хорошеньких ракушечек, нанизанных на нитку вперемешку с пластиковыми бусинками. Бусы славно позванивали, стоило Марике повернуть голову.
- Здорово! -одобрил Андерс, щеголявший в новой гавайской рубашке.- А я как? Похож на гавайского мачо?
- А как же!- кивнула Марика.
Они вернулись на пляж.
Пока Андерс расстилал лёгкое одеяло на песке, Марика вновь подошла к воде. Океан шумел.
Молодая женщина вновь удивилась, какой он огромный. Безбрежная водная гладь, древняя, полная своей потаённой жизни, удивительно прекрасная, полная жизни.
Океан принимает всех, кто бы к нему ни пришёл. Ему, на самом деле, нет дела до окружающих событий. Он сосредоточен на потаённой жизни, наполяющей его. И всякий - решительно всякий! - касающийся его воды, ощутит то же, что и другой. Почувствует тот же самый теплый ветер, увидит тех же чаек.
"Я пришла,-сказала Марика,-слышишь, океан? Я пришла".
Подобрав подол синего сарафана, она вошла в воду.
Сарафан был синим, была синей вода.
"Я - одно целое с океаном. Что есть океан? Это мир. Я - одно целое с миром. Пускай во мне есть тьма... в мире её тоже сколько угодно... а океан всё равно остаётся синим.
Есть ли смысл жалеть? По-моему, нет. На одного человека в мире ещё десятки, если не сотни, других.
Да и не хочу я жалеть. Я пожалела и окунулась в кошмар хуже, чем на войне, моя жизнь стала существованием. Хватит с меня. Теперь я снова хочу жить, и мне плевать, что скажут другие".
- Мари, давай на песочек! - позвал девушку муж.
С удовлетворённым вздохом Марика повалилась на покрывало и прикрыла глаза.
Одеяльце было тёплое, песок - тёплый, ветер - нежный, ласкающий. Где-то чуть попискивали чайки. И ничто на свете не могло нарушить этого монолитного спокойствия.
"Я живу",-подумала Марика.
Шумел океан.
конец