Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
Изучение древнерусского общества, как и любого другого, невозможно без ответа на вопрос о том, как сам человек воспринимал окружающий мир и свое положение в нем. На современном этапе развития исторической науки это стало общепризнанным фактом. «Общественная практика, как известно, подчас находит в высшей степени причудливое отражение в умах ее агентов. Но, поскольку человеческая деятельность сознательна и люди поступают, руководствуясь идеалами, в которые отлились, трансформировавшись, их жизненные связи, то фантастические образы общественного сознания сами неизбежно включаются в их практику и становятся ее органической составной частью. Историческое исследование не может обойти этой стороны социальной жизни». Поэтому особенно важно попытаться взглянуть на древнерусское общество под новым ракурсом – «изнутри», глазами людей его составлявших.
Для этого необходимо максимально глубоко погрузиться в общественное сознание населения той эпохи. Реконструировать существовавшие в нем представления о социуме, о политической, частной жизни и «внешнем» окружении, по сути, воссоздать картину мира. При этом в равной степени должны учитываться как взгляды образованного книжника, так и рядового «людина». Как профессиональные ученые рассуждения на темы мироустройства и общественного бытия, так и ненамеренно обнаруживаемое обыденное понимание социальной структуры, правил повседневного поведения и пр. Исследователя, взявшегося за нелегкую задачу воссоздания мировоззренческого портрета эпохи должно одинаково интересовать и то, как древнерусский человек сознательно мыслит об обществе, и то, как он неосознанно проявляет себя в обращении с теми или иными понятиями, в своих поступках, суждениях, словоупотреблении. Другими словами в поле его внимания должна умещаться как сфера идеологий, так и ментальности, вместе составляющие комплекс общественного сознания.
Хронологические рамки настоящей работы охватывают XI – XIII вв. Этот временной промежуток в русской истории выделяется в особый период «Домонгольской» Руси, характеризующийся возникновением и развитием первых государственных образований в форме городовых волостей, культурным единством и определенной устойчивостью социальных и этнических процессов.
Источниковая база, позволяющая проникнуть в сознание человека Древней Руси, достаточно широка. Общественное сознание не является обособленным, замкнутым на себе феноменом. Идеологии и ментальность входят в самую ткань социальной жизни. Поэтому корпус используемых источников в историко-психологическом исследовании не будет, по существу, отличаться от того, что используется в работах, практикующих традиционный подход. Отличие в способах работы с ними.
Одним из основных требований к подбору материала для изучения общественного сознания является комплексность. Постижение психологии социума базируется на возможно более глубоком проникновении в культурный контекст эпохи. Этого невозможно сделать без совокупного анализа как можно более полного объема доступных исследователю свидетельств жизни изучаемого общества.
Основой исследования являются вербальные источники. Это понятно, ведь язык – система, моделирующая сознание. Из вербальных, безусловно, наиболее информативны письменные.
Во-первых, летописи. Как известно, время создания древнейших списков русских летописей (кроме НIЛ старшего извода), выходит за пределы обозначенного хронологического периода. Однако после трудов А.А.Шахматова наука позволяет рассматривать тексты, сохранившиеся в составе Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской I летописи как культурное наследие более раннего времени.
Обычно при классификации исследователи уделяют основное внимание повествовательной стороне летописей. А.С.Лаппо-Данилевский отнес их к «историческим преданиям». А.П.Пронштейн писал, что в летописях «историческая действительность отражается сквозь призму личных наблюдений автора». Отмечается, что источники эти «намеренные» и, следовательно, при работе с ними необходимо учитывать субъективизм летописца. Для исследователя экономической или политической истории этот субъективизм является очевидным и неизбежным недостатком данного вида источников. Для нас же это наиболее ценное их качество т.к. автор летописи – представитель своей эпохи. Запечатленный в повествовании ход мысли – это уникальное по значимости свидетельство из тех, которыми мы располагаем. Вживаясь в ход рассуждений летописца, мы погружаемся в мир средневекового человека. Если придерживаться забытой классификации А.С.Лаппо-Данилевского, которая делит источники на «предания» и «остатки», рассмотренный в указанном ракурсе летописный текст оказывается уже не «преданием», а «остатком».
Сказанное о летописях может быть распространено на весь комплекс древнерусской литературы. Наибольшей ценностью обладают, конечно, оригинальные произведения Древней Руси, такие как «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, «Сказание о Борисе и Глебе», «Слово» и «Моление» Даниила Заточника, «Слова» Кирилла Туровского, «Послание» Климента Смолятича, «Поучение» Владимира Мономаха, «Слово о полку Игореве», «Житие Феодосия Печерского», «Киево-Печерский патерик», «Хождение игумена Даниила», «Слова» и «Поучения» других авторов. Кроме того, немало ценного можно почерпнуть из переводных сочинений, вошедшие в круг чтения средневекового человека. Возможность использования последних обусловлена тем, что сам процесс перевода является, по сути, сотворчеством. С.Франклин, занимавшийся проблемой рецепции византийской культуры славянами, считал возможным подходить к изучению славяно-византийских (в частности русско-византийских) культурных связей как к продукту «мис-трансляции» (mis-translatio), т.е. «искаженного перевода». А если «трансляция» искаженная, значит в переводах уже очень много от переводчиков. Особенно ярко проявилось это в Изборнике 1076 года. По мнению многих исследователей, составитель его – древнерусский книжник, который «подвергал включаемые в сборник тексты стилистической и языковой правке, лишая их подчеркнутой монашеской ригористичности, русифицируя язык, вводя в текст отдельные слова и выражения, отражающие древнерусский быт». Весьма ценным источником является и Изборник 1073 года. Хотя в нем «мис-трансляция», в силу большей корректности вошедших в него переводов, проявляется в меньшей мере. Несмотря на то, что Изборники, а также другие греческие своды нравоучительных сентенций, например «Пчела», не были порождены реалиями русской жизни, анализ их может дать очень интересные результаты. Прежде всего, потому, что содержащиеся в них рекомендации выступали в качестве ориентиров, нравоучительного чтения, для широкого читателя. И хотя часто невозможно судить, на сколько предписанные идеальные нормы воплощались в реальную жизнь, но сам факт создания списков таких произведений говорит об интересе к обсуждаемым в них вопросам со стороны человека Древней Руси. Не менее плодотворным может быть обращение к другим переводным произведениям познавательного и развлекательного плана. В их числе могут быть упомянуты «Повесть об Акире Премудром», апокриф «Сказание отца нашего Агапия», «Сказание об Индийском царстве», «Христианская топография» Козьмы Индикоплова и пр.
Важным источником изучения отражения социальной практики в общественном сознании Древней Руси являются нормативные акты светского и церковного происхождения. К первым относится Русская Правда. Важность этого законодательного свода заключается в том огромном влиянии, которое имели закрепленные в нем нормы на общественную жизнь Руси. Нормирование социального бытия неразрывно связано с его пониманием, поэтому значение этого типа источников трудно переоценить. Еще более интересны акты церковного, канонического права, «инструкции» воспитания исповедальной дисциплины, такие как «Вопрошание Кириково», «Правила митрополита Иоанна», «Поучение епископа Ильи» и пр. Они дают уникальную возможность заглянуть в повседневную, непарадную жизнь средневекового человека. Увидеть его не в тожественном, «фронтальном» развороте, свойственном литературе стиля «монументального историзма XI – XIII веков», а в окружении обыденных проблем, забот, радостей и страхов. Без них было бы невозможно говорить о мировоззрении широких масс населения, о том, насколько полно воплощались в жизнь идеалы, проповедуемые в многочисленных «Поучениях», «Изборниках», «Пчелах». Не менее интересны в этом отношении акты о смешанной юрисдикции – княжеские уставы: Владимира, Ярослава, Всеволода.
Обзор письменных источников будет неполным, если не отметить еще одну важную особенность. Летописи, законодательные акты, богословские и публицистические произведения, переводные сочинения etc. написаны на древнеруссом языке, который сам по себе уже является богатым хранилищем информации. Ведь именно принципами и структурными особенностями языка определяется строй мышления отдельной личности и всего общества.
Помимо письменных вербальных источников, в работе используются данные, полученные при анализе фольклора, и, прежде всего, русского былевого эпоса. Использование былин, для реконструкции общественного сознания XI – XIII вв. сопряжено со многими трудностями (подробный их разбор см. в III очерке). Тем не менее, обходить стороной факты, сохраненные народной памятью, было бы неправильно. Ценность фольклорных источников в том, что они зачастую более верно доносят до нас мировоззрение народной массы средневекового общества, чем книжные свидетельства, в которых голос простого человека в большинстве случаев бывает приглушен и искажен учеными теориями и предвзятостью суждений авторов – представителей интеллектуальной элиты.
Методологически наиболее сложным для исследования в области общественного сознания является работа с невербальными источниками. К ним, прежде всего, относятся вещественные источники. В настоящем пособии читатель найдет возможные варианты истолкования некоторых данных археологии и этнографии, касающихся одежды и похоронного обряда.
Интерес к общественному сознанию был свойственен отечественной историографии с самых первых шагов ее развития. Уровень науки изначально, конечно, не позволял историко-психологической тематике выделиться в самостоятельный предмет исследования, но в качестве важной составляющей она присутствовала в трудах российских ученых всегда. «Нравами эпохи» объяснялись особенности протекания политических событий, «странности» социальных институтов и пр. Главным, в данном случае, является понимание того, что сознание, представления, мыслительные и поведенческие стереотипы людей далекого прошлого могут отличаться от современных. Несмотря на кажущуюся очевидность, факт этот отнюдь не всегда принадлежал к числу общепризнанных. Напротив, для XVIII в., времени, с которого мы ведем отсчет существования отечественной истории как науки, характерно было представление о неизменности души человека. При случае, возможность порассуждать о «вечности» человеческих пороков и добродетелей не упускалась. Но, сталкиваясь с фактами реально не укладывавшимися в привычную схему, научная мысль, как правило, не оставалась в плену расхожих представлений.
Начало обсуждению вопросов социальной психологии было положено еще в XVIII веке. Одной из первых, привлекла внимание ученых проблема реконструкции славянского и русского национального характера.
В труде Мавро Орбини, одном из первых переводных гражданских изданий петровской эпохи, посвященных истории, читаем: «Славяне мало почитали книжную науку, и ученых людей. Не предуспевало им время внимати учению и наукам, они бо быша природою варвары, и жительствовали между такими же людьми свирепыми и варварскими...». Т.о. славяне предстают на заре своей истории народом воинственным, жестоким, варварским, ничем не отличающимся от других европейских народов на аналогичной стадии развития. Мысль эта нашла развитие в трудах М.В.Ломоносова. Особенно ярко воинственная храбрость, варварская жестокость, веселый музыкальный нрав, отсутствие коварства и злости были показаны К.Г.Антоном. Грубыми, но не склонными «к мучениям и к насилованию» видел славян М.М.Щербатов. И.Н.Болтин считал, что в развитии своего, говоря современным языком, социально-психологического облика славяне повторяли путь одинаковый для всех народов: «не должно приписывать единому народу пороков и страстей общих человечества».
Совсем по иному выглядят древние славяне в изображении И.Г.Гердера. Они совсем не похожи на германцев или римлян. Главная отличительная их черта - гуманность, миролюбие, покладистостость. Идеи Гердера были результатом не столько научной работы, сколько частью его общеисторических воззрений и проистекали из превратностей личной биографии немецкого философа, которому пришлось оставить Германию и переехать в Прибалтику, где он нашел радушный прием именно у славянского населения. Тем не менее, они получили большую популярность. «Нестрашные оружием, кроткие от природы < ...> Простота нравов без всякой злости, откровенность, тихость и человеколюбие составляли отличительное свойство народов Славянских», - писал продолжатель гердеровских идей Л.Суровецкий. Но поистине всеобъемлющую известность получили названные представления после выхода в свет трудов П.И.Шафарика: «...настоящие Славяне укрылись в Подкарпатских ущельях, всегда желая лучше платить дань другим разбойническим народам, нападавшим на них, нежели расстаться со своим мирным образом жизни, земледелием и скотоводством, и подобно прочим грабителям, заниматься убийством и разбоем».
Таким образом, наметились две противополжные точки зрения. Каждая имела своих сторонников. Первый подход поддержали Н.М.Карамзин, М.С.Дринов, Д.И.Иловайский, И.Е.Забелин, А.Н.Пыпин.
В то же время, идеи П.И.Шафарика были восприняты огромным количеством исследователей. Они были поддержаны западнославянскими учеными Я.Э.Воцелем,В.А.Мацеевским. В отечественной науке точка зрения словацкого ученого на долгое время стала господствующей - ее придерживались О.М.Бодянский, В.Н.Лешков, О.Ф.Миллер,А.Котляревский, К.Д.Кавелин, К.Н.Бестужев-Рюмин, С.М.Соловьев. В том же направлении рассуждает М.П.Погодин. Сравнивая детально «начала» русской и западной истории, он писал, «что очень удивительны для мыслящего наблюдателя, совершенно соответственные отличия физические и нравственные». К «нравственным» относятся у него народный характер, религия, образование. «Славяне были и есть народ тихий, спокойный, терпеливый», и «вера Восточная», избранная ими, оказалась созвучна этим качествам. Приняли указанные взгляды славянофилы А.С.Хомяков, К.С.Аксаков, А.Ф.Гильфердинг, И.Д.Беляев.
Дискуссия имела большой резонанс. Уже в прошлом веке И.М.Собестианским была предпринята попытка подвести некоторый итог изысканиям. В работе этого исследователя критиковались воззрения Шафарика и его последователей. Тем не менее, обе точки зрения продолжали развиваться до тех пор, пока выросший теоретический уровень науки не перевел рассуждение в несколько иную плоскость. Однако отголоски их до сих пор встречаются в литературе, главным образом, учебной и научно-популярной.
Не меньше копий было сломано в дореволюционной отечественной историографии и по поводу национального характера великороссов. Н.И.Костомаров видел противоречие между Украиной и Россией в глубоком различии национального психологического склада населения. Интересны историософские построения Н.О.Лосского, Н.А.Бердяева. Немало ценных соображений было высказано о влиянии на психологию людей климата (например, у С.М.Соловьева, В.О.Ключевского), христианства и пр.
Особое место в историографии общественного сознания принадлежит А.П.Щапову. Наследие его разнообразно. Демократ по убеждению, выстраданному всем ходом жизни, он сделал главным предметом своей научной работы народ. Одним из важных аспектов его историко-психологических исследований стал русский национальный характер или, в терминологии самого ученого, стилистически несколько тяжеловесной, «естественно-психологические условия умственного и социального развития». Для русского народа характерна «во-первых, общая посредственность, умеренность или медлительность возбуждения его нервной восприимчивости», сочетаемая со склонностью «к наиболее живому восприятию только впечатлений наиболее напряженных и сильных». Особенности эти коренятся в климатических условиях севера, воздействующих посредством «общих физиологических и психологических законов». Внимание было уделено ученым и идеологической сфере, именуемой им «социально-педагогическими условиями умственного развития»
В советской исторической науке тема «русский национальный характер», «социальная психология» в виду связанных с ней сильных идеалистических и националистических реминисценций оказалась в числе забытых. Это тем более удивительно, что первоначально с марксизмом связывались большие надежды на продвижение вперед исследований в этой области. Особенно хорошо это прослеживается в работах Н.А.Рожкова. Будучи одним из первых историков-марксистов, он в то же время оказался последним перед большим перерывом, из ученых, обращавших специальное внимание на психологию масс, обыденные представления людей прошлого, характерные черты древнерусского национального психического облика.
Следующее направление развития общественно-психологической тематики, на которое мы обратим внимание читателя, выделяется достаточно обобщенно. К нему относятся исследователи, затрагивавшие интересующие нас вопросы в ходе работы над различными проблемами социальной и политической истории, не связанными напрямую с общественной психологией. В той или иной мере обойти живого человека и его сознание не удавалось, наверно, ни одному историку. Мы остановим наше внимание лишь на самых ярких примерах «вспомогательных» историко-психологических построений.
Уже В.Н.Татищев берет в расчет изменяющееся общественное сознание. Например, развивая идею, выработанную французскими просветителями о зависимости формы государственности от естественных причин «среды обитания», помимо географических условий, размера территории, он упоминает уровень просвещения народа. В основу концепции всемирной истории им положена идея «умопросвясчения».
Внимание к интересующим нас вопросам мы находим и в трудах Н.М.Карамзина. Знаменитый историограф, со свойственной романтизму чувствительностью, пусть не научными, а художественными средствами, стремился, по возможности, верно изображать живой психологический портрет эпохи и отдельных исторических персонажей. Например, рассказывая о женитьбе князя Игоря на Ольге, Карамзин объясняет современникам, которым брак этот мог показаться неравным, а значит немыслимым: «Обыкновения и нравы тогдашних времен, конечно, дозволяли Князю искать для себя супруги в самом низком состоянии людей: ибо красота уважалась более знаменитого рода...». Это пример один из многих. В Истории Государства Российского читатель находит галерею тонко выписанных образов душевных состояний героев: Владимира Мономаха, Олега Рязанского, Ивана III, Ивана Грозного, Бориса Годунова. Но еще важнее то, что «от личных характеристик Н.М.Карамзин порой переходит к психологическим зарисовкам больших групп людей и даже народов. Со времен власти Орды и постоянного общения с насильниками Н.М.Карамзин замечает изменения в характере русского народа - появление в нем черт раболепия, хитрости, жестокости, страха, стремления к подавлению себе подобных и ослабление таких черт, как " народное честолюбие" , храбрость. Если к этому добавить его мысль по поводу влияния на характер народа крепостного " рабства" , то картина получится не слишком уж оптимистическая. Но одновременно историк оценивает воздействие на эволюцию народного характера таких явлений, как освободительная борьба против власти Орды, Куликовская битва, всколыхнувшая страну, создание централизованного государства при Иване III, конец татаро-монгольского ига, возрождение русского национального самосознания».
Среди ученых I пол. XIX века особое место принадлежит И.Ф.Г.Эверсу. В его трудах впервые обращение к общественному сознанию стало более чем просто эпизодическим явлением, к которому прибегают, в лучшем случае, для иллюстрации забавного казуса. У Эверса оно - один из определяющих принципов методологии. Можно сказать, что им был предвосхищен один из важных методических приемов современной науки - погружение в сознание людей изучаемой эпохи для предотвращения невольного перенесения в прошлое своих собственных представлений и стереотипов. Он призывал к тому, чтобы исторические факты воспринимались в контексте породивших их эпох. Возражал против анахронистических по сути моральных оценок, которые даются историками реальным персонажам по меркам чуждого для них времени.
С.М.Соловьев в описании «родового быта» уделяет много внимания характерным для него «отношениям» между родичами. Предостерегает от «идиллического» представления о них. В то же время, не разделяет и представления о чрезмерной их суровости. Особенно интересным является замечание о недопустимости морализирующих оценок по отношению к древним, «диким», на современный взгляд, обычаям: «Мы не должны только по своим христианским понятиям судить о поступках языческих грубых народов».
В.И.Сергеевич, говоря о «юридической природе государственной территории» древнерусской волости, отмечал, что целостность города и сельской округи была «ясна сознанию [курсив наш – В.Д.] людей XII века». Им было указано на отличие древнерусских представлений о рабском состоянии от западноевропейского: «взгляд на раба как на собственность не приводится в наших древних памятниках со всеми его последствиями». Интересны его замечания по поводу византийского влияния на понимание смертной казни, «улучшения быта рабов» под влиянием христианства, нечеткости социальной терминологии в Древней Руси.
Зарисовки политического сознания киевлян XI - XIV столетий находим мы в «Очерке истории киевской земли» М.С.Грушевского. Наблюдения его над общиной Киева весьма любопытны: «Гарантии порядка, желаемых отношений она искала не в правовых нормах, не в обязательствах, а в личности князя[курсив наш - В.Д.] ».
Непревзойденный психологизм, интерес к Человеку в истории отличает труды В.О.Ключевского. Художница Е.Д. Поленова так описывает одну из его лекций в своем дневнике: «Он читает теперь о древнем Новгороде и прямо производит впечатление, будто это путешественник, который недавно побывал в XIII - XIV вв., приехал и под свежим впечатлением рассказывает все, что там делалось у него на глазах, и как живут там люди, и чем они интересуются, и чего добиваются, и какие они там…». Всех сюжетов, нашедших отражение в «Курсе русской истории» и других работах великого историка не перечесть. Отметим некоторые. Например, в описании истории раскола мы находим зарисовки народных настроений, сопровождавших и, во многом обусловивших, этот процесс. По мнению В.О.Ключевского, явления индивидуально-психологические: тяжелый характер Никона, упорство Аввакума; и социально-психологические: чувство оскорбленного «национально-церковного самолюбия», тесно переплелись. Они составили единый узел причинно-следственных связей, не сводимых только к социально-экономическим и политическим процессам. Отличие подхода В.О.Ключевского заключается в том, что он рассматривал личность в истории не саму по себе, а как представителя определенного «исторического типа». «Исторический тип» - понятие, в которое вкладывалось, помимо прочего, и определенное психологическое содержание. Иллюстрацией метода может служить лекция, прочитанная в Училище живописи и ваяния «О взгляде художника на обстановку и убор изображаемого им лица». В ней проводится мысль, что в древности костюм, быт, и сама личность человека зависела в большей степени от его социального положения, чем от индивидуальных характеристик. Это был наиболее зримый признак существования «исторических типов».
Советская историография, как было сказано, не оправдала в полной мере тех надежд на продвижение социально-психологических исследований, которые возлагались на нее в момент ее рождения. В целом, труды советских ученых оказались гораздо менее психологичны, чем труды их дореволюционных коллег. Однако, изучение одной из сфер общественного сознания, а именно сферы идеологии, сделало в советское время огромный скачек вперед. Древнерусская философия, общественно-политическая мысль, само существование которых прежде ставилось под сомнение, получили, наконец, признание, «право на существование», и стали предметом пристального внимания. Дореволюционная историография дает нам только две крупные работы по указанным темам. Это посвященная Древней Руси часть шеститомной истории философии архимандрита Гавриила(Воскресенского) и монография В.Е.Вальденберга. В советское время изучение древнерусских идеологий переживает настоящий расцвет. Появляется много работ. Определенные итоги исследованиям подведены в монографиях И.У.Будовница, А.Ф.Замалеева, многотомной коллективной монографии «История политических и правовых учений», учебном пособии, изданном МГУ по истории русской философии М.Н.Громова и Н.С.Козлова. Философии и мировоззрению населения Древней Руси посвящены труды В.С.Горского. Влияние византийских идеологий на древнерусские нашло отражение в монографии И.С. Чичурова.
Немало было сделано попыток реконструкции языческого мировоззрения. Исследования в этой области начались еще до революции. В советской историографии самыми заметными являются, конечно, труды академика Б.А.Рыбакова , опиравшегося в своих исследованиях, в основном, на археологические данные. С семиотическо-структуралистских позиций изучали ту же проблему В.Н.Топоров и М.В.Попович .
Особняком в отечественной историографии Древней Руси стоит работа Б.А.Романова «Люди и нравы Древней Руси». Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что ничего подобного ни до, ни после в светской науке не появлялось. На основании скрупулезного изучения и сопоставления источников ученый показал живую картину повседневной жизни древнерусского общества. Отличительной особенностью подхода Б.А.Романова является то, что, изучая, в общем, обычные для науки своего времени проблемы, он, в отличие от большинства ученых, избрал в качестве отправной точки своих построений Человека, его обыденное существование в социуме, его стремления, проблемы и страхи. Средневековый человек, глазами которого Б.А.Романов смотрит на русское общество XI – XIII вв. воплотился у него в образ Заточника, психологический портрет которого тонко и убедительно конструируется на страницах книги.
Помимо указанных, в советской исторической науке продолжало существовать направление, берущее начало в трудах дореволюционных исследователей, учитывавших в своих общеисторических построениях факты общественного сознания. В отечественной историографии новейшего времени вопросы социальной психологии, истории повседневности продолжали разрабатываться в рамках исследований, посвященных культурологической и социально-политической тематике. В качестве примера могут быть привлечены труды А.В.Арциховского. По мнению А.Л.Ястребицкой, трактовка этим исследователем понятия «культура» во многом созвучна с той, которую дают современные французские историки медиевисты, представители «Новой исторической науки». В его исследовании, посвященном древнерусской миниатюре, помимо «объективно-фактологического» аспекта проблемы нашли отражение социально-психологические особенности восприятия, свойственные средневековому человеку. Социальная функция средневекового костюма, правила его ношения, символика – были рассмотрены в очерке «Одежда», написанном им для «Истории культуры Древней Руси».
Многие психологические аспекты общественной жизни Руси X – XIII вв. получили освещение в трудах И.Я.Фроянова. При реконструкции социальных и политических процессов особенности сознания учитываются исследователем наравне с фактами, лежащими в юридической, экономической и политической плоскостях. Так, например, при рассмотрении роли князя в социальном устройстве русских земель-волостей им были вскрыты пережитки языческих представлений, связанных с сакрализацией роли вождя в архаических обществах. Общественная структура, развитие политических событий и социальной борьбы трактуются И.Я.Фрояновым с учетом того, что в сознании людей XI – XIII вв. оставалось еще очень много черт доклассовой, родовой ментальности. Им было рассмотрено влияние древнеславянских религиозных представлений на русское христианство и общественное сознание Руси XI – XIII вв. и многое другое.
В самое последнее время стали появляться исследования по древней русской истории, в общем идейном строе которых угадывается влияние методологии французской школы «Анналов». Работ таких пока очень немного. К ним может быть отнесен курс лекций И.Н.Данилевского«Древняя Русь глазами современников и потомков (XI – XII вв.)», в котором, помимо прочего, сделана попытка реконструировать обыденные представления, мировоззрение народной массы в Древней Руси.
Продолжает развиваться самостоятельная отечественная традиция изучения средневекового общественного сознания и древнерусской духовной культуры. Правда, внимание ученых этого направления сосредоточено, в основном, на эпохе Московской Руси XIV – XVII вв. К данному направлению могут быть отнесены вышедшие в последнее время из печати монографии А.И.Килибанова,А.Л.Юрганова.
Таким образом, общественное сознание населения Древней Руси неоднократно привлекало внимание исследователей. В то же время, следует отметить, что традиционные ракурсы его рассмотрения, сложившиеся в историографии не охватывают всех сторон проблематики. Так, например, до сих пор малоизученными остаются многие сферы скрытого, потаенного уровня коллективного сознания – ментальности. Слабо исследуется взаимовлияние идеологии и ментальности. Недостаточно внимания специалистами уделяется теории и методологии изучения истории общественного сознания.
Привлечь интерес к изучению мира средневекового человека, его сознания, повседневной жизни, древнерусских идеологий и обыденных представлений – главная цель учебного пособия. Кроме того, в задачи автора входило изложить определенный теоретический минимум, необходимый для проведения самостоятельных студенческих исследований в этой области, а так же предложить пример возможного решения некоторых актуальных проблем истории общества и культуры раннего русского средневековья.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://journalistic.narod.ru