Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
Подписываем
|
ПРОБЛЕМА МЕНЬШИНСТВ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПРАВА |
Ален Фене
Право — в том, что касается меньшинств — традиционно понимается в смысле той защиты, какую оно способно обеспечить угнетаемым группам населения. Разумеется, нельзя считать, что такой взгляд неверен: право и в самом деле может предоставить ценнейшие гарантии, как по форме, так и по сути, в борьбе против несправедливости. Однако, это лишь часть вопроса. За таким взглядом скрываются фактически, два совершенно различных подхода к проблеме.
Первый подход — гуманитарный и либеральный: он стремится извлечь из того, что называют правом, из нейтрального аспекта некоей развитой системы, определенные блага для подавляемого и беззащитного населения. Сторонники такого подхода возлагают большие надежды на право, не замечая отношений силы, лежащих на его основе, и обречены на неизбежное разочарование. Порой такой подход скрывает неявно подразумеваемый цивилизационный патернализм. Можно задаться вопросом — не являются ли в таких случаях (и не только на Западе) правовые аргументы всего лишь новым воплощением старого тезиса о культурном господстве: ведь право несут народам, как когда-то культуру!
Второй подход — это подход активистов. Они дают имя некоему коллективу, тем самым постулируя его существование, а затем провозглашают его права. Так, например, прокламируются неотъемлемые права населения Бретани, Прованса, еврейской общины и т.п. — если говорить только о Франции. Этот упор на естественные права парадоксальным образом приводит к этатистской правовой концепции: поскольку права эти уже существуют, речь идет лишь об их оформлении в закон, то есть в закон государства. Утверждается, что меньшинства обладают правами, но не имеют закона о правах, поскольку только государство может создавать законы; таким образом, меньшинство обретает право лишь по воле государства. В этом выводе подход активистов в конечном счете смыкается с официальным либеральным подходом.
Если основываться лишь на праве, защита меньшинств неминуемо влечет за собой разочарования, путаницу и недоразумения. Мне представляется, что более плодотворным было бы обратить постулат, и полагать, что меньшинства обладают правом в смысле закона и — в соответствии с этим — требуют прав. Другими словами, поскольку меньшинство представляет собою группу, оно обладает некоей формой правового существования и правового производства. Поэтому я предлагаю использовать концепцию права для описания ситуации, в которой находятся меньшинства, для анализа требований меньшинств, предъявляемых ими государству, чтобы выяснить, насколько они обладают внутренней согласованностью закона и, наконец, посмотреть, как укладываются эти требования в рамки международного порядка.
Понятие правового порядка
С традиционной точки зрения, право представляет собою свод правил, регулирующих отношения людей в данном обществе. Это определение четко демонстрирует, что с западной точки зрения право не может быть отделено от представления об управлении. Акцент, сделанный на нормативной функции права, затеняет другие стороны правового порядка, фактически, даже отрицает их. Право, логически и идеологически, ассоциируется с государственным принуждением. Но хотя понятие права чаще всего реализуется в государстве, фактически оно существует не только в нем. Понятие “правовой порядок” позволяет прояснить это обстоятельство и, вместе с тем, подчеркнуть основные характеристики права.
Понятие “правовой порядок” подразумевает, что право есть приказ, но также и то, что оно есть организующее начало. В качестве организующего начала, право предстает как нечто иное, нежели простое собрание правил. Это связное целое, в котором четко выражен каждый элемент, с сведенными к минимуму внутренними противоречиями. Право по необходимости консервативно: оно формулирует установленный общественный порядок, который и нацелено защищать.
Правоведы-социологи выявили, насколько организационный аспект права неотъемлем от социальной структуры в целом. Право есть продукт общественных отношений и находит свой глубочайший смысл в культурно-экономической подоснове данного социального целого. Право, неразрывно связанное с организацией общества, не обязательно связано с государством. Сегодня уже никто не отрицает существования права у эскимосов, бедуинов, канаков, цыган и т.д.
Общество не только порождает право — оно само есть право, ибо представляет собою институированные взаимоотношения. Каждая социальная сущность есть сама по себе правовая сущность. Если мы согласны, что общество всегда существует там, где имеется взаимодействие индивидов и групп, то невозможно рассматривать общество, как некую оболочку, внутри которой следует искать право. Бессмысленно было бы искать, что первично — правовое или социальное: право институирует общество в той же мере, как само институируется им. Но это не означает, что социальное и правовое эквивалентны друг другу. Не всякое социальное взаимодействие обязательно является взаимодействием юридическим. Правовой порядок предписывает принцип принуждения с целью обеспечить выживание социальной группы и преемственность; следовательно, право означает стабильность и ограничение.
Пространство, существующее между социальным и правовым и есть место феномена власти, от которой и исходят выбор и нормативность. То, что эта нормативность обычно действует в обществе диффузно, определяя, что есть норма и что есть аномалия, показывает, что власть нельзя воспринимать как нечто внешнее по отношению к обществу. Она конституирует общество в той же мере, в какой сама является его продуктом. Не существует правового порядка без организующего принципа и без силы, способной обеспечить его действенность. Отношения господства, выраженные в самых различных формах, являются внутренней сутью права. Власть, требующая подчинения, может быть локализованной и носить определенное имя, или же невидимой, диффузной и открыто не названной; но она всегда присутствует.
Эти замечания относятся к любой социальной группе, независимо от ее характера и от того, интегрирована она или нет в более крупное общество.
Понятие “правовой порядок” в этом смысле было весьма подробно разработано Санти Романо.
По его мнению, каждая социальная единица образует правовой порядок, или, если воспользоваться его терминологией, институт. В таком понимании, институт “есть проявление социальной, а не исключительно индивидуальной природы человека”. Он включает, помимо иных элементов, “несколько индивидуумов, сосуществующих, или следующих один другому, объединенных общим или постоянным интересом или объектом, или задачей, которую они стремятся выполнить”. В таком относительном смысле, это — “закрытое общество, которое может рассматриваться отдельно, само по себе, поскольку обладает собственной индивидуальностью”. Для Санти Романо институт, понимаемый как социальная единица “есть первичное, оригинальное и существенное проявление права”, поскольку “право заключается, прежде всего, в установлении и организации социальной целостности”. “Всякое насилие, если оно социально эффективно, и потому — организовано, самим этим фактом превращается в право”. За формулировкой права всегда и прежде всего стоит сила, которая его формулирует, а это для Санти Романо означает, что “право не есть только, или — по крайней мере — есть не только установленная норма, но и сущность, ее устанавливающая”.
Отсюда следует, что любая социальная единица, эмпирически обладающая некоторой степенью сплоченности, какой бы ни была основа этой сплоченности, представляет собой правовой порядок. Государственный строй — не единственный правовой порядок: любая социально организованная, сплоченная и структурированная единица, независимо от того, признана ли она государством, имеет правовой характер.
Правовые порядки в поистине бесконечном разнообразии форм сосуществуют, таким образом, в одном обществе, вступая в самые разнообразные отношения друг с другом. Между ними можно усмотреть основное различие, противопоставив те из них, которые имеют определенные, а потому ограниченные цели, тем, цели которых имеют обобщенный характер и потому потенциально неограничены. Санти Романо не отрицает специфического характера государства по сравнению с другими правовыми порядками, в число которых включаются семьи, заводы, предприятия, церкви, секты, школы-пансионаты, спортивные клубы, преступные группировки и т.п.
Если применить эти идеи в нашем случае, меньшинства следует рассматривать как правовые порядки. Но это станет возможным только, если мы прежде установим, в чем заключается специфика государства, а также соотнесем понятия нации и меньшинства с понятием государства.
Идеи, приведенные выше, весьма далеки от чистой теории права Кельзена, утверждающей, что право есть система норм; точно так же далеки они и от классической французской теории публичного права, значительно развитый вариант которой представляет собой теория Карре де Мальбера. Карре де Мальбер полагает, что владычество права и государственная власть идут рука об руку, так что право осуществляется только через государство. При этом он говорит также, что угнетение — весьма существенное свойство! — есть отличительная черта государства. Для него “в том, что касается власти, единственной реальной властью является государство”.
Однако, все эти теории подчеркивают, что суверенитет не является особой формой власти, но есть качество государственной власти, качество, благодаря которому осуществление власти суверенным государством зависит исключительно от его собственной воли. Принцип суверенитета есть заявление государством права на фактически неограниченную область осуществления его господства, а также исключение любой другой власти, как внутренней, так и внешней. Тем самым государство присваивает себе исключительность права.
Развиваясь на Западе, главным образом, с целью обеспечить строительство государства, принцип суверенитета лег в основу обязательств, принимаемых на себя государством, а вследствие этого стал основой и международного права. Этот принцип, берущий начало в XVI в., обязан своими основными чертами старому порядку, в особенности — религиозной идеологии подчинения. Как показал Пьер Лежандр, в результате “централизованное государство создалось как монотеистический заменитель”. Все остальные социальные установления утрачивают свое правовое значение, если только они не одобрены или не восприняты государством; в ином случае их существование подвергается сомнению или напрочь отрицается.
Мы прекрасно знаем, что на самом деле государство — далеко не единственный организм, устанавливающий эффективные отношения господства. Но XIX и XX вв. дали в руки государства могущественные средства социального контроля, в результате чего оно получило возможность обеспечивать поддержку своих социальных претензий все более и более эффективно. Отныне ни одна группа, какой бы крупной она ни была, не может быть уверена в сохранении своего существования: ничьи интересы, как бы значительны они ни были, не могут быть гарантированы до тех пор, пока государство так и ли иначе их не признает, то есть, не включит их в свой правовой порядок.
Это заставляет нас сделать здесь три замечания.
Во-первых, претензия на суверенитет не возникает на пустом месте. Создание государства есть акт, реальный или мифический, посредством которого институируются органы управления, конституируется социальная единица. В этом смысле государство ничем не отличается от остальных правовых порядков. Оно не более внеположено по отношению к собственному праву, чем к собственному обществу.
Во-вторых, претензия на суверенитет обычно не заявляется произвольно широко. Она ограничена порядком, который позволяет государству сделать такую заявку прежде, чем оно окажется связанным собственными нормами.
В-третьих, претензия на суверенитет обеспечивает согласие между людьми, так как она легитимна. Она опирается на абсолют, божественный в своем начале, но затем секуляризованный, который и является основой высшей власти, поскольку ставит ее вне нападок и споров. При этом суверенитет сам исходит из легитимности, поскольку, освободившись от легитимности, он сам себя разрушил бы. Легитимность, таким образом, по сути своей вырастает из права. Более того, она составляет суть права, поскольку, в конечном счете, именно через ее посредство, в гораздо большей степени, чем посредством принуждения, и достигается подчинение. Идеальным государством, поистине, является то государство, которое меньше всего нуждается в использовании власти, чтобы добиться преданности всего народа в целом. Участие в идее легитимности и ее конкретных воплощениях таким образом является по сути правовым актом. Участие обеспечивает единение группы вокруг основных ее ценностей, включает индивидуум в государственный порядок и усиливает властные органы. Непосредственным следствием этого принципа является то, что неучастие, по собственной воле или по принуждению, указывает на маргинализацию, которая может порой выражать и индивидуальную позицию, но которая, если речь идет о группе, должна рассматриваться как конфликт. Именно в таком положении оказываются меньшинства.
Положение меньшинств в правовом порядке
В социо-политической реальности меньшинство само по себе существует настолько, насколько оно присутствует в гражданском или парламентском праве. Меньшинство существует постольку, поскольку существует большинство. Их отношения являются таким образом, частью более крупной структуры, от которой они не могут быть отделены. Меньшинства, которые традиционно считаются таковыми — это меньшинства этнические, религиозные и лингвистические. Эти группы попадают в положение меньшинств благодаря отношениям силы, лежащим в самом основании мирового общества. Именно эти отношения и определяют данные группы, как меньшинства. Так что понятие меньшинства не является этнологическим: оно относится к политико-правовому ряду понятий.
Точно так же положение меньшинства по сути своей не связано с понятием количества. Отношения господства не обязательно строятся на количественной основе. Пример Южной Африки (крайний, но далеко не единственный случай) свидетельствует о том, что население может быть количественно большинством, но находится, в политико-правовом смысле, в положении меньшинства. Более того, некая группа меньшинства, как курды, например, может представлять большинство в пределах своей территории. Количественный фактор может, разумеется, иметь большое практическое значение, но это не характеризует глубинную реальность положения меньшинства. Именно объективное отношение к власти создает меньшинство. Меньшинство — это группа специфически подчиненная, поставленная в зависимое или униженное положение властным актом. Таким образом, любая группа может оказаться в положении меньшинства.
Категория “меньшинство” создается в результате детерминированной социальной структурализации, а не более или менее “естественными” признаками, характерными для данной группы и отличающими ее от остального общества. Признаки эти возводятся в критерий с целью обозначить и классифицировать. Несомненно, тот или иной признак может являться реальным фактором идентичности, но понятие меньшинства, как таковое, не зависит от этого фактора. Такое отличие может ослабеть или вообще исчезнуть, а меньшинство так и останется меньшинством, если властный акт, обозначивший его как таковое, бесконечно повторяется.
В результате, мы встречаемся с такими крайними проявлениями ограничений, как расизм, который даже искусственно конституирует несуществующую этническую группу, включая в нее самых различных индивидуумов, ранее к ней не относившихся. Так, например, апартеид обозначает чернокожего даже под белой кожей, а древняя дискриминационная традиция делает из японца буракумина.
Мы не отрицаем существования особых черт и специфических признаков индивидуальности. Тонкие нюансы индивидуальных черт возникают из взаимодействия различий языков, религий, культур и генетически наследуемых характеристик в рамках определенных социальных организаций. Но именно действия власти, определяющие отличие как неполноценность, трансформируют группу в меньшинство.
Такое понимание проблемы меньшинств не означает, что рассмотрение ее должно потонуть в массе индивидуальных случаев; анализ должен быть сосредоточен на процессе создания меньшинства, логика которого возникает из фундаментальных основ политической организации. Эти основы находят свое выражение в формулах легитимности, утверждающих, во имя чего, как и ради каких целей осуществляется власть над людьми. Содержание принципов легитимности в данном обществе выявляет меньшинство в негативной форме. Группа оказывается в положении меньшинства, если на нее не распространяются заявленные принципы легитимности. Она оказывается неправомерной и не отвечающей целям власти. Не подчиняющаяся доводам легитимности, она уже самим своим существованием бросает вызов власти. Реакция властителей на социальную реальность, которую они не могут контролировать, зависит от того, насколько они осознают ее как угрозу себе, и каким образом могут эту реальность использовать.
В античном городе-государстве меньшинств не существовало. Основанная на единой религии, такая группа была тесно сплоченной. Нарушение общественного долга считалось святотатством, за которое нарушитель подвергался уничтожению или его эквиваленту — изгнанию. Риму удалось примирить эти требования с имперской экспансией, посредством политеизма, гостеприимно вобравшего в себя богов покоренных народов. Такое решение проблемы оказалось неприемлемым для неколебимого монотеизма еврейского народа. Оказавшись первым меньшинством в европейской политической традиции, евреи остались таковыми вплоть до наших дней, пугающими самим своим существованием, поскольку в любой замкнутой системе они являются типом “другого”, которого эта система пытается либо исторгнуть, либо вобрать в себя.
К евреям присоединились и христиане, играя ту же роль до тех пор, пока не христианизировалась сама Римская империя. С этого момента и доныне легитимность исходила из христианской религии, и церковь претендовала на то, чтобы даровать ее или хотя бы подтверждать ее подлинность. Власть находилась в руках императора или монарха, объявившего себя владыкой своего королевства. Он обладал властью по христианскому праву помазанника Божия. Религиозная дисциплина обеспечивала сплочение общества и политическое подчинение. В Европе уже развивались языковые и культурные черты, все более и более разнившиеся между собой, но христианское единство признавало лишь одно меньшинство — евреев, которых не следовало уничтожать (“чудовищная мысль” по словам св.Бернара), но следовало подчинить (таким образом, иудеям повезло больше, чем мусульманам).
В результате раскола христиан и политического раздела Европы, с введением в действие принципа “cuius regio, eius religio” (“чья страна, того и вера”), освященного Вестфальским мирным договором, возросло число религиозных меньшинств.
Наконец, постепенный подъем буржуазии и ее приход к власти вызвали переструктурирование политических и административных институтов и, главное, создали новые основы легитимности. На месте Бога оказалась нация, право помазанника Божего сменилось правом национального суверенитета, на место подданных пришли граждане. Новые основы, на которых зиждилась власть, выглядели как освободительные, поскольку провозглашали не только права нации, но и права человека. Однако они принесли с собой эру возросшего насилия в межгосударственных отношениях и появление бесчисленных меньшинств. Распространение по всему миру модели национального государства посредством непрекращающегося процесса колонизации и деколонизации и утверждение этой модели Организацией Объединенных Наций в качестве единственного способа управления людьми, представляет собою позднейшую ступень Западной политической гегемонии. Результатом явилась глобализация проблемы меньшинств, в том числе и в Третьем мире.
Национальное единство
Понятие нации — предмет множества толкований, вечно стремящихся втиснуть его в этнологические рамки. Это источник глубочайших, а иногда и сознательно насаждаемых, концептуальных и политических недоразумений. Рассматриваемое в исторической перспективе, слово “нация” не имеет никакого отношения к этнологии, оно есть элемент правового и политического словаря. В рамках этого словаря нация является символом. Он выражает новое понимание легитимности, выработанное буржуазией в процессе ее восхождения к власти, с целью идеологически подорвать, а затем и сменить феодально-монархический порядок. С этой целью буржуазия подвергла понятие нации переосмыслению, нашедшему свое наиболее четкое выражение во Французской революции. Нация, таким образом, есть идея, выражающая особые политические отношения, способ объединения людей с властью без апелляции к божественному. Она утверждает априорный принцип политического единства людей, которые во всем остальном отличаются друг от друга, а иногда и противостоят друг другу. Как образ единства, это понятие ценно само по себе, порождая более высокий уровень принятия власти. Но оно также вмещает основные ценности общества, что власть и использует в собственных интересах. Таким образом, это понятие есть идея, но идея действенная: нация устремлена в будущее, она есть проект строительства, которое становится реальностью благодаря действию политических сил и работе времени.
Начиная с XVIII в. нация перестает рассматриваться как место, где человек родился, или как провинция, как это было при ancien regime, или как этническая группа, племя, или так называемая “естественная” общность, отличающаяся от других своим языком, религией, генетическим родством или любой иной чертой. Разумеется, все эти черты могут подниматься на щит сторонниками солидарности, основывающейся на признаках идентичности или на структурах общественных отношений. Но понятие нации всегда стоит отдельно, поскольку выражает современную идею политического единства. Национальное сознание есть сознание политического единства, глубокая преданность сообществу и властным структурам, организующим это сообщество в нацию.
Из всего этого следует, что нация порождает государство в той же степени, в какой государство порождает нацию. В таком правовом смысле нация больше не является одним из элементов, составляющих государство, она является именно тем элементом, который и составляет государство, поскольку идентифицируется с ним. Единство сообщества требует единого правительства; сообщество адресуется к центру, из которого исходит власть. Власть имеет своей задачей поддержание единства, постоянное обеспечение единения всех элементов системы. Национализм говорит о недостижимом стремлении достичь все большего единения одновременно с усилением национальной отъединенности. В националистическом мироздании одинаковость индивидов и их преклонение перед властью являются главным условием счастья и благоденствия населения.
Решающим, таким образом, является то, как образуется такое единство, как оно организовано и как сохраняется. Конкретное содержание национальной идеи, в котором языку часто отводится наиглавнейшее место, в каждом частном случае составляет принцип единства. В то же время, именно в этом принципе и заложен фактор исключения, тот фактор, благодаря которому люди попадают в положение меньшинства.
Меньшинство как правовой порядок
Если рассматривать проблему меньшинств с правовой точки зрения, то следует подчеркнуть, что меньшинство является угнетаемой социальной группой. Прежде, чем стать меньшинством, данная группа существовала, как социальная целостность. Мы не хотим этим сказать, что она была закрытой общностью, с четко очерченными границами, закрытыми для внешнего мира. Социальные группы, составляющие общество, складываются самыми разными путями, являются более или менее размытыми, объединяются на самых разных основаниях и с самыми разными целями. Они сочленяются, переплетаются и даже смешиваются друг с другом. Меньшинство составляет часть этих групп, часть общества в целом. Отношения внутри меньшинства — это не неразборчивые и преходящие отношения между отдельными личностями, это отношения особым образом сформировавшейся группы. Меньшинство существует лишь потому, что оно есть группа, и только тогда, когда есть группа. Этот пункт очень важен: социальная единица, представляющая группу, может быть составной, может быть частью целого и ли всеобъемлющим целым; она может быть основана на одном или нескольких отличительных факторах; но она всегда является продуктом солидарности ее членов. Поэтому такая группа представляет собой сравнительно автономную социальную реальность, наделенную собственной жизнью, отличной от жизни отдельных людей, ее составляющих.
Меньшинство существует как группа в меньшей степени за счет своих специфических особенностей, чем благодаря единству, которое возникает в результате этих особенностей. Любой социальный факт может явиться фактором единства. Некоторые характерные черты могут в этом смысле оказаться более действенными, чем другие, поскольку они порождают более интенсивные отношения между отдельными людьми, и более всего потому, что они легче всего влекут за собой определенную социальную практику, обозначают “других”. Особенная черта становится знаком, влекущим за собой социальные и политические выводы, далеко выходящие за пределы самого знака. Всякая социальная группа есть прежде всего избирательная система взаимоотношений.
Эти замечания в той же степени относятся к языку или религии, в какой они касаются любого фактора солидарности. Мы не недооцениваем меньшинства, традиционно называемые этническими, религиозными и языковыми. Эти замечания могут лишь предостеречь от того, чтобы считать эти группы имеющими особое значение в связи с тем, например, что их объявляют “естественными” сообществами, исключая их таким образом из условий, в которых существует любая социальная группа. Все мы знаем, что язык, этот известнейший фактор тесных, регулярных и сложных взаимоотношений, может быть заброшен говорящими на нем по целому ряду причин, и в таких случаях утрачивает роль социального связующего. Наоборот, специфическая черта, которая, как кажется, не имеет большого значения, может стать эффективным фактором сплочения и породить социальную целостность; позднее она может стать объектом обратного процесса банализации, возвращающего членов группы снова к их собственной индивидуальности.
Отношения с внешним миром играют очень важную роль, являясь компонентом вырабатывания идентичности. Это — компонент весьма существенный, если не главный, когда речь идет о меньшинстве, то есть группе, находящейся в угнетаемом положении. Часто именно отношения угнетения подталкивают членов меньшинства к единству. Господствующая группа иногда обладает достаточными силами для создания на пустом месте угнетаемой группы, чтобы удовлетворить свое стремление к господству.
Хотя факторы солидарности имеют относительную ценность, существует, тем не менее, различие между продуцируемыми ими группами. Это, с одной стороны, функциональные группы, а с другой — надфункциональные или глобальные сообщества. Для обозначения этих последних был принят термин “этнос”, однако понимался он весьма по-разному. В частности, во Франции одна из научных школ, много сделавшая для охраны меньшинств, считает этнос истинной нацией, определяемой по принципу одного языка. Существует слишком много возражений против подобного употребления понятия “этнос”, чтобы его можно было принять. Социологи предпочитают выражение “этническая группа” или “этническое сообщество”. Имеется в виду относительно стабильная социо-культурная единица, осуществляющая неопределенное число функций, объединенная одним языком, часто привязанная к некоей территории и происходящая — фактически или как утверждается — из единой системы родства. В этом смысле этническое сообщество представляет собой весьма давнюю коллективную реальность, естественно, значительно опережающую появление такой политической формации, как нация, опережающую также и появление социальных классов. Поэтому при переходе от этнического сообщества к нации не обязательно происходит смена сообщества: происходит движение от традиционного уклада к ориентированному на будущее современному политическому предприятию. Коллективное сознание изменяет характер, именно это и придает группе истинную идентичность.
Таким образом, мы вовсе не недооцениваем этническое меньшинство. Чувство специфической идентичности тесно связано с чувством принадлежности к группе. Наоборот, отказ от особых признаков или их недооценка указывают на отрицание чувства принадлежности к группе. Без этого элемента коллективного сознания группы не существует. Группа, особенно, если она находится в положении меньшинства, может сохранить себя долгое время только в результате привязанности к ней ее членов. Их общее отношение можно рассматривать, как недвусмысленное подтверждение их воли сохранять и развивать их собственные характерные черты.
Такое самоутверждение особенно необходимо, чтобы сопротивляться жестокому процессу ассимиляции: отсутствие самоутверждения подвергает опасности само существование группы. Например, группа может распасться, если давление, способствовавшее образованию группы, прекратится. Это будет означать, что фактор идентичности был слишком внешним по отношению к реальному положению членов группы, чтобы заставить их на долгое время сохранить чувство принадлежности. Точно также, меньшинство окажется перед угрозой распада, если выход из группы кажется большому числу ее членов условием достижения лучшей жизни. Парадокс существования всякого культурного меньшинства заключается в том, что поводы для его распада могут представляться более убедительными, чем поводы для его сохранения.
Таким образом, мы подходим к заключению, сделанному Ж.-П. Кретьеном в отношении Африки и некоторыми другими — в отношении Франции: этническая идентичность выражается через ценность приверженности, через осознание ценности обязательств. Быть бретонцем, евреем или баском в сегодняшней Франции — значить хотеть быть бретонцем, евреем или баском. Идентичность есть не сам признак, а его осуществление на практике. Если этого не происходит, признаки лишь свидетельствуют о прошлом и остаются только в ностальгическом фольклоре, становясь объектом пассивного созерцания, зрелищем для туристов; это означает, что в реальности люди перестали считать эти признаки пространством существования собственной идентичности. Однако, они могут решить возвратиться в это пространство. Некоторые члены или слои данного меньшинства могут начать движение за восстановление признаков идентичности, а затем наделить эти признаки новыми смыслами. Это указывает на смену стратегии этих людей или слоев в попытках сохранить социальное положение, оказавшееся под угрозой. Новая приверженность первоначальной группе обнажает как сам кризис, так и средства, посредством которых этот кризис пытаются разрешить.
Рассматривая меньшинства как правовой порядок, мы обсудим вопрос, может ли способность группы реагировать на внешние явления дать ей возможность сохранить свое единство и сплоченность, сохранить солидарность ее членов. Еще более важным оказывается способность группы оказывать влияние и вызывать к себе уважение. Социальная влиятельность группы обеспечивает возможность контролировать поведение ее членов и, вполне вероятно, возможность наказания, пусть даже оно выражается всего лишь в форме неодобрения. Она обеспечивает подчинение нормам данной группы и уважение к обязательствам, ее объединяющим. Такой способ поведения должен вызывать уважение каждого отдельного члена группы. Он должен выражать нечто большее, чем конформизм индивидуума, должен стать способом социальной интеграции. Тогда меньшинство будет представлять собой динамичную социальную целостность, которую и можно рассматривать как правовой порядок.
Внутренняя организация группы выражает ее правовую природу. Она объединяет группу, обеспечивая сохранение социальных связей. Она подчеркивает признаки принадлежности и выявляет носителей этой принадлежности. Группа приобретает характер правового порядка только тогда, когда внутри нее формируется некая власть, являющаяся воплощением ее единства и ведущая ее к успеху, которая с этой целью создает институты и напоминает членам группы об их обязательствах. Это всегда так, независимо от характера группы и основы ее социальных связей, независимо от того, являются ли эти связи сугубо групповыми и узко ограниченными, или всеобщими и неограниченными. Поэтому власть может проявляться в бесконечном разнообразии форм, быть размытой, диффузной или четко определенной, институированной и признанной; она может быть самопровозглашенной и оспариваемой, единой или плюралистичной. Но она никогда не является результатом некоей естественной необходимости. Она создается феноменом силы, проявляющейся в группе.
Способность к специфической организации указывает на внутренний социальный динамизм группы. Сила, заключающаяся в такой организации, делает группу реальным социальным пространством. С политической точки зрения важно определить, какие социальные категории входят в группу и воплощают ее признаки; с правовой — достаточно отметить существование порядка. Наоборот, ослабление или исчезновение властных структур указывает на утрату уважения к внутренним интересам группы и размывание отношений силы, характерных для данной группы.
Это наблюдение предохраняет от идеализации меньшинств. Реальность, в которой они существуют, реальность господства, которому эти группы подчинены, не означает, что они становятся последним прибежищем носителей добра и справедливости. Как всякая институированная социальная группа, меньшинство представляет собой политическое пространство, в котором осуществляется власть, резко разнящаяся по своей природе и характеру и порой выливающаяся в весьма несправедливые и даже жестокие формы. В некоторых ситуациях реальность, в которой осуществляется угнетение, становится решающим фактором, разлагающим группу. Когда отход от группы оказывается актом освобождения и прогресса, ассимиляция не означает утраты идентичности, но становится положительным и исключительным актом переноса лояльности. В этом и заключается один из существенных аспектов успеха французской националистической идеологии: она, разумеется, призывает к ассимиляции, но к ассимиляции с республикой, обладающей гражданским кодексом и гарантирующей права человека.
Вторая ошибка, которой следует избегать, это — в противоположность первой — недооценка внутренней жизни группы. Именно благодаря внутренней жизнеспособности, способности урегулировать возникающие конфликты, благодаря энергии, заключающейся в этой группе, она сохраняет себя и приспосабливается к условиям. Группа с неопределенными функциями, такая, как этническая, например, по самой своей природе является ареной конфликтов, которые порой хорошо скрыты традиционной культурой или механизмами внешней защиты. Но давление извне может сыграть именно объединяющую роль, сплачивая группу, заставляя ее искать новое равновесие, новую организацию власти, новое определение своего единства.
В конечном счете, будучи группой, меньшинство обладает внутренней жизнью, структурированной ее собственными отношениями силы. Индивидуум, верный группе, преклоняется перед авторитетом власти, подчиняется слову, которое считается легитимным, и поступая так, совершает акт лояльности по отношению к коллективу как институту. Правовое поведение воплощается в подчинении сообществу, прежде чем детализируется в следовании принятым нормам.
Нормы, принятые внутри меньшинства, играют важную роль в процессе сохранения его как единицы. Эти нормы суть производное от социальных отношений, институированных внутри группы. Они принимают множество самых различных форм: остаточные местные законы, выжившие после образования современного государства, причем не только в Африке либо среди индейцев или эскимосов, но и в Европе, в особо тесно сплоченных сообществах; право туземных народов; право кочевых народов, например, цыган в Европе; право, связанное с кодексом чести и способами социальной организации, формулирующееся неявно и незаметно. Эти нормы могут порой быть очень грубыми, не очень правовыми, особенно в тех группах, которые не являются группами этническими.
Следует отвергнуть точку зрения, согласно которой правовой характер имеют только этнические сообщества. Она основывается на том тезисе, что лишь естественные сообщества с неопределенными функциями могут порождать право, поскольку способны создавать полный правовой порядок. Утверждается, что правовой характер имеют лишь вынужденные сообщества, а не добровольно создаваемые объединения. Такой подход обычно исходит из концепции естественного права, имеющего целью выделить этнические группы из числа всех остальных меньшинств и придать особую легитимность действиям, осуществляемым в их пользу. Такое стремление вызывает уважение, однако оно игнорирует существующую реальность. Нет оснований отрицать правовой характер добровольных объединений. Кроме того, различие между добровольными объединениями и объединениями вынужденными представляется сугубо относительным. Как следует рассматривать банды “Парней из Боготы”, вне которых выжить невозможно? Как относиться к запрету на вероотступничество в исламе, и к неотменимости крещения в каноническом христианском праве?
Следовательно, не только этнические группы могут подлежать правовому анализу. И тем не менее, этот аргумент имеет свой raison d’etre. Его цель — предотвратить распространение понятия “меньшинство” за традиционно принятые пределы так называемых этнических, религиозных и языковых меньшинств. Так, например, активисты объявляют меньшинствами женщин, молодежь, стариков, гомосексуалистов. Разумеется, мы должны бороться с бездумным использованием понятия “меньшинство”, способным выхолостить его содержание, то есть, с игнорированием его ключевой характеристики — угнетения, специфически осуществляемого над определенной социальной целостностью. Несомненно, этнические группы имеют то преимущество, что наиболее четко проявляют и сохраняют характер социальной целостности. Чтобы определить, является ли данная социальная категория меньшинством, необходим весьма осторожный подход. Даже если удалось установить, что данная социальная категория находится в положении специфического угнетения, необходимо, чтобы она обладала способностью к институционализации или хотя бы стремилась к ней.
Ответом служит сама практика тех, о ком идет речь, тех, кто может — или не может — наделить себя единым базисом, организацией, комплексом требований, проектом устава. Группа детей, женщин, дом престарелых, клуб могут представлять собою институт, ограниченное правовое установление, но ни дети, ни пенсионеры, ни женщины не образуют социальных целостностей и потому не являются меньшинствами. Их можно было бы счесть меньшинствами — в соответствии с критериями, очерченными выше, — если бы их требования были формализованы и вошли в базисные институты, в которых участвует вся категория в целом. Феминистские движения во Франции весьма далеко продвинулись в этом направлении, но так и не достигли цели. Их требования имеют целью обрести индивидуальные, а не коллективные права. Главная проблема для них — судьба отдельных личностей, а не судьба социальной целостности.
Как социальная целостность внутри перекрывающего ее целого, меньшинство представляет собой правовой порядок, специфически угнетаемый порядком государственным, поскольку признаваемые группой ценности не включены в понятие легитимности. Всякий правовой порядок основан на определенной системе ценностей. Разрыв между системой ценностей каждого из порядков определяет, насколько эти порядки совместимы друг с другом. Внутри правового порядка не может быть конфликта, не может быть противоречий в принятой системе ценностей.
Положение меньшинства конкретно выражает появление разрыва между двумя порядками. Это может проявляться в самых разнообразных формах социальной практики, от простого безразличия до самых жестоких репрессий со стороны государства: это зависит от того, насколько совместимы два правовых порядка с точки зрения правителей государства, а также от сугубо политических целей этих правителей. Безразличие может отражать незначительный разрыв между системами ценностей. Оно может также означать, что правительство не тревожит несоответствие основных черт уклада меньшинства требованиям господства; правительство игнорирует эти черты или терпит их, как существующий факт. Под безразличием может также скрываться уверенность правительства в интегративных достоинствах собственного правового порядка. Таким образом, равнодушие может равно рассматриваться и как терпимость, и как мягко проводимая политика ассимиляции.
Разнообразные репрессивные методы, с другой стороны, опираются на утверждение, что все или некоторые связи, объединяющие угнетаемую группу, являются нелегитимными. Но действие репрессивных методов также может быть амбивалентным. Они могут быть нацелены на уничтожение группы как конституированной социальной целостности, либо путем уничтожения ее членов, либо разрушением социальных связей; но они также могут иметь целью создание меньшинства или сохранение его положения в качестве меньшинства при открытом его угнетении ради выгоды господствующего порядка. В этом случае отличие считается пятном: с ним нельзя мириться, как с источником права. Но нелегитимность, объявленная государством, сама по себе недостаточна, чтобы привести к исчезновению правового порядка: угнетаемые социальные целостности продолжают существовать как правовые порядки, поскольку они живы и конституированы, имеют внутреннюю организацию.
Люди, входящие в группы меньшинств, оказываются поэтому на пересечении противоречивых запретительных норм, исходящих, с одной стороны, от социальной целостности, к которой они принадлежат по происхождению, а с другой — от господствующего порядка. Такова недавняя ситуация в Африке, где введение национального государства по западной модели создало положение, когда права меньшинств стали актуальным вопросом, поскольку в большинстве развивающихся стран ассимиляция всех элементов населения с основным массивом нации стала одной из главных задач. В Европе положение меньшинства в наши дни порой предстает перед нами не в такой острой форме. Практика государств, построенная на демократической национальной идеологии и эффективных механизмах интеграции, дает надежду на осуществление требований меньшинств того, чтобы их считали отдельным правовым порядком. Более того, в Европе многие территориальные меньшинства в настоящее время сохранили черты правового порядка лишь в ослабленной форме. Но даже в демократическом государстве, до тех пор, пока группа продолжает свое существование, всегда существует напряженность в отношениях, которые государственный порядок поддерживает с порядком меньшинства, в том смысле, что само существование группы или ее способность к самостоятельному развитию отрицаются государством.
Из всего сказанного следует, что не существует простых рецептов или манихейских формул для деятельности во благо членов меньшинств. Надо прежде всего изменить положение меньшинства, то есть, воздействовать на существующие взаимоотношения между государственным порядком и порядком группы. Целью должно всегда являться установление более благоприятного отношения к меньшинству.
Требования меньшинств
Требования меньшинств, адресованные государству, должны соответствовать логике, вытекающей из того факта, что группа есть часть общего порядка. Требование прав означает принятие того факта, что это требование имеет место внутри более крупного порядка, чьим правилам оно должно соответствовать хотя бы отчасти, и чьи основные ограничения должны беспрекословно приниматься. Это имеет огромное значение и для формулирования, и для содержания самих требований.
Требования являются моментом истины, поскольку они исходят от самой группы и осуждают угнетаемое положение группы. Они есть слово истины о группе, но также и проверка истинности самой группы.
Требования представляют собою слово истины, ибо только сама группа достаточно компетентна заявить о том типе отношений в государстве, который ее устраивает. Это не может быть сделано “по доверенности”. Выдвижение требований является основным актом, при помощи которого группа начинает выбираться из положения меньшинства. Выдвигая свои требования, группа отвергает ограничения, удерживающие ее в угнетаемом положении. Группа наконец обретает дар речи. Раньше она не имела на это права или же, если имела, могла сделать это лишь так, как это допускалось большинством. Своими самостоятельными требованиями меньшинство обнаруживает свое существование и потенциальную силу. Требования потрясают, поскольку делают видимым и утверждают то, что ранее официально скрывалось или преуменьшалось. Они вызывают страх, поскольку означают провал иллюзорных попыток правительства лишить группу силы. Они свидетельствуют о возникновении “проблемы”: чернокожие в Соединенных Штатах, еврейские общины в Советском Союзе, курды, кабилы и т.п. Проблема меньшинств существует лишь потому, что существует движение меньшинств, и измеряется она по мерке и образу этого движения.
Именно слово реально воплощает коллективную осведомленность. Выдвигая требования, группа определяет себя в собственных глазах, точно так же, как и в глазах других. Она таким образом закладывает начала самоутверждения, в котором ищет самое себя. В обществах, где интеграция меньшинств давно достигнута, а ассимиляция некоторых меньшинств уже почти завершена — как это имеет место во Франции — требования превращаются в фактор утверждения идентичности. Став предметом выбора, идентичность попадает в сферу движения индивидуумов, она перестает быть вехой, чей след исчезает, а смысл стирается из памяти. Так требования становятся проверкой истинности группы.
Результат испытания определяется репрезентативностью представителей группы, говорящих от ее имени, и их способностью доказать реальность существования группы.
Вопрос о репрезентативности представителей, на первый взгляд, кажется весьма сложным. Помимо разнообразия ситуаций, в которых находятся различные меньшинства, существует еще и разница в тактике утверждения группами своей идентичности. Так, для религиозных меньшинств роль представителей могут вполне легитимно исполнять церковные институты, но церковь может уступить свое место любому другому институту сообщества, институту политического либо культурного характера. Наоборот, роль духовенства в охране языковых меньшинств, им пасомых, всем хорошо известна, особенно в Европе. Во всяком случае, ясно, что репрезентативность всегда относительна и изменяется во времени, порой весьма существенно, иногда с невероятной быстротой.
Но помимо статуса, репрезентативность представителей тесно связана с содержанием того, о чем они заявляют. Оно может меняться в зависимости от того, насколько достоверно они описывают реальность социальной целостности. Это относится прежде всего к анализу политической ситуации внутри группы. Это важно, например, в отношении территориальных меньшинств в современных обществах, особенно во Франции. Дело в том, что “националитарные” движения, весьма активные среди этих меньшинств, стремятся переконструировать живые социальные целостности, собирая обрывки наследия, но более всего стремясь воссоздать некую новую идентичность. В связи с этим возникают некоторые вопросы. Откуда это стремление к самоутверждению, эти поиски идентичности? Что их породило? Каковы их цели? Ответы могут быть весьма различны. Для некоторых все это кажется соблазнительной возможностью возврата к истокам, чтобы уйти от тревог, связанных с утратой смысла вследствие крупных социальных изменений. Другие видят в этом кризис провинциальной мелкой буржуазии, ищущей свое будущее вне рамок интегративных механизмов государства. Кое-кто еще видит в этом конкретное проявление несоответствия между государством и нацией, поскольку государство теряет свою национальную суть и превращается в фактор империалистической политики.
Такой анализ обычно отвергается представителями националистических движений, так как они не любят вопросов, приводящих в замешательство. Гораздо проще постулировать существование некоего народа и придать ему значение нации. Такой идеологический подход, который особенно активно используется на Корсике, есть уход от реальности, позволяющий замаскировать тот факт, что социальная целостность не обладает более свойственным ей когда-то единением и динамизмом. Тем не менее, национализм среди членов меньшинств вполне понятен. Он предлагает радикальное решение проблемы освобождения через воспроизведение модели национального государства. Он основывает свои требования на ценностях, которые объявляются общечеловеческими, универсальными, и которые тем самым могут быть противопоставлены ценностям всех других людей. И все же, в большинстве случаев, национализм анахронистичен и политически сомнителен.
Существуют, однако, и другие пути, дающие меньшинству возможность избавиться от положения, в котором оно находится, и достичь универсальности в глобальном сообществе, а также равенства в государственном праве. Но подход к проблеме должен быть реалистичным. Если отказаться от национализма, следует сформулировать требования так, чтобы они точно отражали реальность правового порядка данного меньшинства, с тем, чтобы эти требования могли быть признаны государством, чтобы добиться средств, обеспечивающих лучшее функционирование данного порядка. Само собой разумеется, что выбор совершается внутри группы на основании четкого представления о ее будущем и реально ведущими силами группы. Если это так, формулирование требований неминуемо вовлекает группу в процесс объединения, что позволяет ей с пользой для себя вступать в конфликт с господствующим порядком. Таким образом, открывается поле политической борьбы, подразумевающей наличие союзников и стратегии.
Стратегия эта не направлена против общества или против государства. Но она имеет место быть внутри общества и государства, с которыми данное меньшинство связано множеством самых разнообразных уз. Стратегия разрабатывается в едином универсуме, отчасти на основе общих ценностей и общих точек соприкосновения. Этот общий универсум, как реальный, так и воображаемый, придает практический смысл требованиям и превращает их в действенный политический инструмент. Это в значительной степени определяет успех. Требования как признак рациональности становятся, таким образом, знаком доверия большинству и надежды на государство. Разумеется, совершенно иной вопрос — насколько обоснована эта надежда. Это требует отдельного рассмотрения в каждом отдельном случае. Но следует подчеркнуть одно парадоксальное следствие: утверждая свои автономные требования, группа акцентирует и укрепляет связи, объединяющие ее с обществом в целом.
На правовом уровне это отражается в требовании абсолютных гарантий индивидуального равенства. Это скорее даже предварительное условие к требованиям, чем само их содержание. Равенство является основным содержанием требований, когда дискриминация имеет своей единственной целью сохранить группу в положении меньшинства, препятствуя рассеянию ее членов в обществе. Но равенство становится предварительным условием, если группа сама стремится сохранить свое существование. Равенство тогда отражает тот факт, что индивидуумы этой группы входят в совокупность социальных целостностей; оно дает возможность этим индивидуумам пользоваться множественными связями, абстрагированными в понятии “гражданин”. Вот почему недискриминация, как подход к проблеме меньшинств, не противоречит их охране посредством обеспечения специальных прав.
В национальном сообществе равенство является самой основой интегрирования одного порядка в другой. Конечно, всегда существует риск, что интегрирование в государственный порядок может привести к ассимиляции через спонтанное воздействие господствующих отношений и влияний. Группа, постепенно утрачивающая свои функции, утрачивает и свой raison d’etre. Требование всей полноты прав в данной системе подразумевает участие в общественной жизни в целом и, соответственно, подразумевает и риск высокой индивидуальной ассимиляции. Таким образом, как ни парадоксально, первейшим правом представителя меньшинства становится право ассимиляции, поскольку оно есть подразумеваемое условие возможности проявлять свою инакость. В ином случае это будет означать возврат к логике замкнутости, чуждой демократии и доведенной до своего абсурдного и зловещего конца в системе апартеида. Идея замкнутости может послужить доводом в борьбе за власть внутри группы; она может еще проще быть использована в качестве утопической цели “возвращения к истокам”, погружения в охранительные глубины родового начала. Однако, трудно представить, как она может иметь свободное хождение за пределами демократических идеалов.
На основе недискриминации могут быть построены особые требования, являющиеся выражением инакости.
Требования эти нацелены на обретение признания со стороны государственного правового порядка характерных черт правового порядка меньшинства. Они содержат просьбу о том, чтобы государство перестало отрицать существование или преследовать порядок меньшинства, перестало его игнорировать или придавать ему характер, какой само оно за собой не признает; они призывают к достижению позитивных отношений между двумя правовыми порядками.
Санти Романо утверждает, что суверенному порядку вовсе не обязательно отрицать правовую ценность другого порядка. “Трудно представить, — пишет он, — почему бы первому не признать второй в качестве правового порядка, пусть хотя бы лишь до определенной степени, имея в виду определенные цели и придав меньшинству тот статус, который суверенный порядок сочтет уместным”. Санти Романо выдвигает принцип правового соответствия: “Для наличия правового соответствия существование, содержание и эффективность порядка должны не противоречить условиям, предложенным другим порядком: правовой порядок меньшинства может иметь силу в глазах господствующего правового порядка лишь на основах, заложенных этим последним”.
Так требование прав для меньшинства сводится к определению того, каким образом это меньшинство может оказаться соответствующим государственному правовому порядку. Это означает поиск новых правовых отношений, в результате которых угнетенный или игнорируемый порядок становится признанным и подчиненным. Из ряда отношений исключающих, взаимоотношения двух порядков переходят в ряд отношений иерархических. Такая интеграция порядка меньшинства в государственный порядок не может осуществляться произвольно. Она подразумевает принятие фундаментальных ограничений государственного порядка, что обычно происходит медленно, если не сопровождается кризисами или революциями.
Следует помнить, что правовое соответствие может быть только частичным. Некоторые из характерных черт правового порядка меньшинства могут по-прежнему игнорироваться государством; государство может даже бороться с ними. Соответствие может также оказаться недостижимым: признавая правовой порядок меньшинства, государство не может подрывать логическую структуру собственного правового порядка. Существование противоречия, институированного внутри единой правовой системы, просто невозможно. Но может случиться, что правовые порядки окажутся несовместимыми друг с другом, поскольку они отражают мировоззрения слишком друг от друга далекие или основываются на противоположных ценностях. Иными словами, речь идет о самой сути государственного подчинения: о понятии легитимности.
Если требования меньшинства соответствуют тем адаптационным изменениям, которые способна осуществить система, государство может удовлетворить их без особых затруднений. Но если мы считаем, что меньшинство есть порядок, находящийся вне рамок легитимности системы, то становится понятно, что требования группы подразумевают нечто большее, чем принятие нескольких новых правовых текстов. Здесь ставкой является смягчение положения меньшинства, что само по себе подразумевает модификацию содержания легитимности, то есть национального консенсуса. Новые политические условия отражаются во всеобъемлющей перестройке государственного права. Это результат согласования всех заинтересованных правовых порядков.
Если взять Францию как пример, можно согласиться, что права человека, французский язык и централизованное государство составляют здесь ядро консенсуса, фундаментальные узы, лежащие в основе и обеспечивающие политическое единство. Соответственно, если только республика не примет себе нового определения, она не может допустить ни индивидуальной мести, такой, как вендетта, ни публичных наказаний, характерных для цыганского права, ни дефлорации девочек, ни коранических установлений относительно статуса женщин. Точно так же, не приняв нового национального определения, республика может рассчитывать лишь, самое большее, на существование территориального двуязычия для языковых меньшинств.
Следовательно, в большинстве случаев требования меньшинств предполагают достижение компромисса, который отчасти сохраняет существование положения меньшинства. Такой компромисс представляет собою и новые возможности и — одновременно — некий риск для меньшинства, поскольку он способен лишить группу жизнеспособности. Он уничтожает открытое угнетение, но, снижая сопротивляемость группы, всегда вбирает в себя гораздо больше от господствующего порядка, чем от правового порядка меньшинства. Если группе не удастся приспособиться к новому определению самой себя, навязанному ей компромиссом, этот последний лишь откроет меньшинству путь к ассимиляции. Государственное право, по необходимости, является инструментом интеграции общества в соответствии с принятым им представлением о себе. Полное разрешение проблемы меньшинства подразумевает, что общество не осознает себя без этой группы в новом, принятом им представлении о себе. Сохранение различий, таким образом, становится составной частью национального консенсуса, а государство начинает служить этому консенсусу.
Это в конце концов вступает в противоречие с логикой унитарного государства. Элементы, которые образуют национальные связи, могут быть либо ограничены, либо расширены, но они не могут быть разнородными, непоследовательными или нечетко выраженными. Это условие не возникает или, точнее, возникает в менее жестких формах там, где система в целом строится на основах федерализма. Вероятно, существует нечто постоянное в положении меньшинств, связанное с ограниченностью приспособительных изменений, на которые способно пойти унитарное государство. Такова ситуация, например, в странах Америки, где имеет место столкновение между порядком национального государства и индейскими народностями. Индейские сообщества имеют собственные ценности, которые не находят места в структурах, унаследованных от Запада. Подобные же конфликты могут служить, хотя бы отчасти, объяснением провала попыток национального строительства в Африке, предпринятых вслед за деколонизацией.
В той степени, в которой компромисс возможен, его правовое обеспечение подчеркивает парадокс, характерный для требований меньшинства, в которых декларируются права группы и, в то же время, содержится требование к государству об обеспечении этих прав. Требование узаконения заставляет государство проникать в те области, в которых ранее оно не присутствовало. Оно усиливает свое влияние на общество. Власть права весьма существенна для осуществления свобод в современном обществе, и тем не менее, ее продвижение вглубь по-прежнему ограничивает сферу автономности каждого индивидуума. Это имеет вполне реальные последствия для меньшинств, прежде всего, с точки зрения членов этих меньшинств. Тот факт, что они обращаются к государству, есть уже сам по себе признак того, что они признают его централизованную власть. Но кроме того, это указывает на утрату автономной действенности самого правового порядка меньшинства: чтобы сохранить себя, чтобы продолжать осуществление собственных функций, меньшинство вынуждено прибегать к помощи государственного правового порядка. Удовлетворяя требования группы, государство приобретает в действительности гораздо больше того, что, по видимости, дает. Оно усиливает централизованную власть, подтверждает свою роль в качестве всеобщего защитника и верховного распределителя благ, и укрепляет среди меньшинств чувство принадлежности к национальному государству.
Как правило, государство не узаконивает прав без того, чтобы регулировать их применение, и не признает социальной целостности без того, чтобы контролировать или хотя бы наблюдать за ее функционированием. Например, преподавание языка меньшинства в государственных школах подразумевает более или менее открытое вмешательство государства в подбор преподавателей, учебных пособий, создание программ, орфографии, если она еще не стандартизирована — во все то, что касается образа группы, воплощает ее идентичность и, в конечном счете, влияет на формирование ее идентичности.
Можно расценивать эти феномены двояко, как это делает Патрик Уильямс в связи с политикой Франции в отношении цыган. С одной стороны — это шаг вперед: наконец-то цыганам позволено иметь свой голос, вступать в диалог с властями, и таким образом обрести возможность самостоятельно определять свою судьбу. С другой стороны, это — наложение обязательств. Цыгане выявляют, кто они такие, и тем отдают себя в руки властей предержащих. Наконец-то добившись объединения и понимания, они перестают быть обществом, трудно уловимым потому, что оно было рассеянным и непонятным. Не-цыгане теперь могут надеяться осторожно и с чистой совестью руководить жизнью цыган.
Амбивалентность таких требований и их удовлетворения государством неустранима по определению. Только реальная практика может ослабить эту амбивалентность, но всегда лишь относительно и на некоторое время.
Права меньшинств с точки зрения международного права
Если мы перейдем от уровня внутригосударственного к уровню международному, право не утрачивает своей амбивалентности, как это порой представляется воинствующим защитникам меньшинств. Неразумные надежды или ошибочный анализ ситуаций на основе международного права объясняются чаще всего забвением того факта, что международное право есть прежде всего право государств. В этой связи здесь следует, хотя бы вкратце, упомянуть две основные черты международного правового порядка.
Во-первых, главными и полноправными субъектами международного права всегда являются государства. Разумеется, международные организации, являющиеся юридическими лицами, также получили квалификацию субъектов права в международном правовом порядке. Но они являются специализированными, ограниченными, вторичными субъектами. Международные организации создаются государствами и обладают лишь теми полномочиями и средствами, которыми их наделяют государства; они выполняют свои автономные функции в тех ограниченных пределах, которые получили в результате договоренностей между государствами, входящими в эти организации, и теми, что в них не входят.
Во-вторых, только современное государство обладает суверенитетом. Этот принцип был вновь провозглашен Международным судом, когда Суд вынес свое заключение о Западной Сахаре. Суд отверг притязания Марокко на том основании, что существовавшие между Марокко и территориями, на которые оно претендовало, юридические узы не являлись такими, какие создают территориальный суверенитет. Иными словами, Суд продолжает придерживаться традиционной линии, в соответствии с которой только государство, построенное по европейскому образцу, может претендовать на суверенитет. Деколонизация, осуществленная по этому принципу, должна привести к образованию национальных государств, поскольку отныне, во всяком случае с точки зрения права, единственная международно признанная форма правления есть форма национальная.
Так международный порядок порождает меньшинства, либо потому, что исключает народности, отторгнутые от истории в результате того, каким путем некогда создавались колонии, или из-за того, что внутри государств возникают большинства — или даже меньшинства — господствующие и управляющие обществом. В таком случае, зачем же международному праву заботиться о защите прав меньшинств? Зачем государствам предпринимать меры по изменению положения, являющегося составной частью, а то и непременным условием их власти? Зачем государству брать на себя обязательства перед другими государствами о гарантии прав группам, которые оно само угнетает или маргинализует?
Ответ на эти вопросы может быть только политическим. Несомненно существуют аргументы, базирующиеся на принципах морали и доброй воли, но никогда еще ни одно государство не продвинулось с их помощью далеко вперед. Государства принимают на себя обязательства, только преследуя собственные интересы или если они вынуждены это сделать. В сфере “защиты меньшинств” (если воспользоваться принятым выражением) эта холодная логика просматривается как в двусторонних договорах, так и в многосторонних соглашениях.
Между двумя государствами всегда заключается взаимовыгодная сделка. Поэтому всегда необходимо рассмотреть, какие отношения силы, политические или военные, позволяют одному государству добиться, чтобы другое государство гарантировало определенные права определенной группе своих граждан. Это государство, тем самым, получает право надзора или, во всяком случае, разрешение вступаться за интересы упомянутой группы граждан, добиваясь уважения принятых договоренностей. В таких случаях, разумеется, возникает риск произвольного вмешательства или обострения напряженности. Меньшинства в этой игре интересов рискуют оказаться лишь предлогом для конфронтации, выходящей далеко за пределы проблемы меньшинств.
Всеобщая система защиты, созданная в рамках международной организации, сводит эти недостатки к минимуму. Прецедент Лиши наций, которая, как считается, потерпела крах, служит повсеместным, пусть и неправомерным, поводом для критики подобного подхода. На самом же деле, с точки зрения права, система была неоднородной: она покоилась на сложном переплетении частных актов или договоров, вершиной которых и являлась Лига. Но главным образом, она была политически бессильна, поскольку не все государства являлись ее членами. Она была частью мирного урегулирования, навязанного государствами-победителями, элементом политической стабильности, к установлению которой в Центральной и Восточной Европе они стремились после территориальных изменений, созданных мирными договорами. Отказываясь взять на себя какие бы то ни было обязательства, государства-победители с самого начала дискредитировали идею защиты меньшинств.
Как мы знаем, в Организации Объединенных Наций превалирует совершенно иной принцип — права человека. Основу ему положил Устав ООН, провозгласивший “достоинство и ценность человеческой личности”. Права человека декларируются во “Всеобщей декларации прав человека”, принятой Генеральной Ассамблеей 10 декабря 1948 г., и обрели правовую форму в бесчисленных международных актах, особенно, в двух международных Пактах о правах человека, вынесенных в 1966 г. Генеральной Ассамблеей ООН на ратификацию государствами, и вступивших в силу в 1976 г. Таким образом, ООН положила начало новой идеологической эре. Основываясь на универсальном понятии о человеческом достоинстве, она добилась распространения идеи прав человека по всему миру. Исторические производные европейской культуры и политики, права человека стали идеологической и юридической отправной точкой для всего мира, постоянным напоминанием для государств и мощным инструментом действия для групп и отдельных лиц. Эти меры, тем не менее, не могут быть отделены от всего массива правовой продукции ООН, будь то принятые ею предложения, адресованные государствам, или те, что руководят собственно действиями Организации в области деколонизации, политических и юридических отношений между государствами и, наконец, в сфере экономических отношений во всем мире (борьба за экономическое развитие в отстающих странах, поиски нового мирового экономического порядка.
Что касается вопроса о меньшинствах, широко распространилась уверенность, что гарантирование прав человека и установление добрых отношений между государствами приведут к всеобщему адекватному разрешению и этой проблемы. Поэтому ООН не включила статью о меньшинствах во “Всеобщую декларацию прав человека” и не распространила принятую 9 декабря 1948 г. “Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него” на культурный геноцид. Давать особые права членам меньшинств казалось несвоевременным, кроме улаживания некоторых отдельных конфликтов, представлявших собой часть уже интернационализированных конфликтов, подлежавших компетенции ООН (как в Южном Тироле, например). Отсюда фактическое отсутствие, вплоть до сегодняшнего дня, всеобщего международного права в отношении меньшинств. С другой стороны, борьба против дискриминации в обладании правами, гарантированными “Всеобщей декларацией” проводилась весьма активно и привела к появлению многочисленных документов, дающих меньшинствам хотя бы гарантию индивидуального равенства. Особенно важными по своей юридической ценности являются “Международная конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации”, принятая в 1965 г., и общий пункт о недискриминации, заложенный в Статье 2 обоих Пактов о правах человека.
В действительности же, с возрастанием числа суверенных государств, проблемы меньшинств только приобрели большую остроту и умножились в числе. ООН пришлось включиться в решение этих проблем, и хотя, конечно, они не являются для нее главными, она занимается ими постоянно, в том числе и с точки зрения права. Подкомиссии по предотвращению дискриминации и охране меньшинств было поручено “предпринять изучение, особенно в свете ”Всеобщей декларации прав человека" и предложить Комиссии по правам человека рекомендации касательно борьбы против дискриминационных мер любых видов, предпринимаемых в нарушение прав человека и основных свобод, а также относительно охраны расовых, национальных, религиозных и языковых меньшинств".
Именно в этих рамках, определенных “Декларацией прав человека”, ООН и занимается проблемой меньшинств, как таковых. Предоставление коллективных или особых прав ставится на обсуждение весьма неохотно и с осторожностью, как коррективная и, по преимуществу, переходная мера. В этом смысле очень показательна настойчивость, с которой подчеркивается, что получающие права суть члены меньшинств, а не сами меньшинства.
Подкомиссия провела многочисленные исследования самых различных форм дискриминации. Самым важным результатом ее работы было введение статьи 27, относящейся к меньшинствам, в “Международный пакт о гражданских и политических правах”. В статье говорится: “В тех странах, где существуют этнические, религиозные и языковые меньшинства, лицам, принадлежащим к таким меньшинствам, не может быть отказано в праве совместно с другими членами той же группы пользоваться своей культурой, исповедовать свою религию и исполнять ее обряды, а также пользоваться родным языком”.
Слабые места этой статьи вполне очевидны. Она не содержит определения меньшинства, и не предусматривает органа, который мог бы меньшинства обозначить: то, что не обозначены те, кто получает права, уже само по себе объясняет единодушие государств по поводу этой редакции. Но вдобавок к этому, признаваемые права весьма расплывчаты: статья лишь налагает на государство обязательство воздерживаться от определенных действий. Эксперты и члены делегаций, участвовавшие в ее разработке, были единодушны — как те, кто одобрял статью, так и те, кто ее отвергал, — в отношении того факта, что статья 27 по сути своей не предназначена для обеспечения сохранения меньшинств. Делегат от Югославии, несомненно, один из тех, кто наиболее положительно относился к данному предмету, весьма четко выразил цель, поставленную перед собой международным сообществом, сказав: “Данная статья не вредит целостности государства и не может препятствовать процессу ассимиляции меньшинств. Но их ассимиляция должна проходить свободно и без принуждения. Существует опасность, что, стремясь поощрить ассимиляцию, правительство может предпринять меры, наносящие ущерб интересам меньшинств”.
Статья 27 имеет целью предотвратить эту опасность. Скромное стремление, но весомый результат — если бы он был достигнут.
Преследуя эту цель, подкомиссия заказала и опубликовала исследование, сосредоточенное непосредственно на проблемах меньшинств. В проведенном проф.Капоторти исследовании рекомендуется выработать, в рамках принципов, изложенных в статье 27 Пакта, декларацию прав меньшинств. Эта идея получила поддержку, и в течение нескольких лет подкомиссия работала — используя югославский проект — над подготовкой Декларации ООН о “правах лиц, принадлежащих к национальным, этническим, религиозным и языковым меньшинствам”.
В дополнение к этим документам в рамках ООН предпринимаются усилия со стороны специальных организаций, таких, как МОТ и ЮНЕСКО, борющихся с дискриминационной практикой в областях, принадлежащих их компетенции. Обе эти международные организации разработали конвенции, которые — если им будут достаточно эффективно следовать государства — смогут до некоторой степени обеспечить, прямо или опосредованно, защиту меньшинств.
Таково содержание международного права по защите меньшинств. Сюда же следует добавить, для полного счета, региональные системы защиты прав человека в Европе, в обеих Америках, и в Африке, поскольку они даруют меньшинствам гарантию недискриминации. И, наконец, следует процитировать Хельсинкские соглашения, которые юридически не являются обязательными, но накладывают обязательства хотя бы на политическом уровне. В Заключительном Акте государства заявляют, что они обязуются повсеместно “уважать права человека и основные свободы, включая свободу мысли, совести, вероисповедания или убеждений для всех, без различия расы, пола, языка или вероисповедания”. Один пункт предназначен специально для меньшинств; он сформулирован таким образом: “Государства — участники, на чьих территориях существуют национальные меньшинства, обязуются уважать право лиц, принадлежащих к этим меньшинствам, на равенство перед законом, обязуются предоставлять им все возможности для реального пользования правами человека и основными свободами и, тем самым, обязуются охранять их законные интересы в этой сфере”.
Близость друг к другу цитированных документов поразительна, как с точки зрения идей, их вдохновивших, так и с точки зрения словесного выражения. В любых организациях, где встречаются государства, они всегда преследуют одну и ту же цель. Декларируемый идеал (нет сомнения, что к нему действительно стремятся) — удовлетворение высочайших стремлений человечества. Преследуемая цель гораздо более конкретна: стабилизация мирового правового порядка. Речь идет о подтверждении, и, если возможно, обеспечении уважения к общим ценностям, но одновременно и об утверждении модели суверенного государства, как структуры политического господства, через содействие формированию национальных сообществ.
Система ООН является особо избранным местом, где государства оказываются под воздействием сложного комплекса политических и идеологических аргументов, которые должны приблизить их к осуществлению этих целей. Неправительственные организации играют все возрастающую и все более существенную роль в этом воздействии на государства. Их стремление защищать всеобщие ценности, и их успех в этой деятельности все чаще делают их признанными выразителями международного общественного мнения и носителями новой легитимности, соревнующейся с легитимностью государств.
С политической точки зрения, защита меньшинств через гарантирование их членам прав человека и пассивную терпимость к различиям, представляется в меньшей степени гуманитарной необходимостью, чем условием нормального функционирования международного сообщества. Политический и правовой подходы обрисовывают очертания образцового государства. Они создают точки соприкосновения, помогают построить современное, хорошо управляемое национальное сообщество. Угнетение меньшинств противоречит официально признанным ценностям мирового порядка, является источником внутригосударственной и международной напряженности и, в конечном счете, помехой развитию. Наоборот, защита меньшинств ослабляет напряженность и делает возможным отождествление населения с его государством. Как говорит проф.Капоторти, “опыт показывает, что в обществе, где сосуществуют несколько культур, наиболее эффективным способом построения государством справедливой, мирной и объединенной нации является проведение такой политики, которая дает возможность членам этнических, религиозных и языковых меньшинств сохранять отличающие их характерные черты”.
В конечном счете, международное право просто возвращается к амбивалентности государственного права в вопросе о защите меньшинств.